Зверь лютый. Книга 10. Обязалово

Масса попандопул рассуждает о типах наконечников. Срезни месяцем или с рогами, бронебойные, двух— трёх— четырёхлопасные... Известно несколько десятков типов наконечников стрел. Спереди. И никто не удосуживается посмотреть им "в попку".

Металлические наконечники стрел бывают всего двух типов. "Надеть" — втульчатый, "вставить" — черешковый. Первый тип распространён на Западе. Такие использовали, например, английские лучники. Второй — на Востоке. В этом, 12 в.. Русь перешла от втульчатых к черешковым.

Почему — понятно: заимствовали удачное оружие основного противника. А вот почему попандопулы не рассказывают как, при подготовке к походу, в считанные дни, на фоне других спешных дел, сделать в паре сотен деревянных палок (древков), которые — это ж все знают! — из плотной древесины типа дуба или берёзы, аккуратных выемок под черенок, точно по оси, имея токарный станок типа две стойки с очепом...

Или коллеги не в курсе, или стрелы были не деревянными. Какая ересь вам больше по вкусу?

Не прижимайся к щиту, может, повезёт — стрела силу потеряет и в доспех просто ткнётся. Кроме левой руки, где она умбоном не прикрыта: попадёт — руке капец.

Чётко слышно: буханье копыт в галопе, визг накатывающей ватаги половцев, пауза при остановке коней, деревянный стук по щитам, будто град прошёл, волна криков и матюков раненых, суета, стук доспехов при замене бойцами из второй шеренги.

После второго-третьего раза такого... "стоять на убой" — народ не выдерживает, строй ломается.

Тогда в разрывы врываются уже конные с копьями — сбоку пешца можно и коротким копьём достать. Рати начинают разбегаться, и разгром переходит к самому страшному: рубка конницей бегущей пехоты.

Это знаменитая степная "триада": стрелы, копья, сабли.

Стрелы — для прореживания строя, копья — для пробивания и сабли — для вырезания. Тактика, отработанная степными народами в тысячелетии войн.

Русским копейщикам против "конных серых тараканов" — не выстоять. Что и показали первые сражения Ярославичей с Боняком и Тугорканом.

Вот только в состоянии общего разгрома у отдельного русского воина, потерявшего строй, появляется возможность заниматься фехтованием, бегом или ещё какой физкультурой. Пытаться применить всякие батманы и рипосты. Хотя бы просто: "уклоняться от ударов, делая пол-оборота в сторону".

Есть в здешней тактике более страшный вариант. То, что происходило на Куликовом поле.

Две большие массы людей и коней перед кульминацией битвы были плотно прижаты друг к другу.

Тебе в спину упирается щитом парень из второй шеренги, просто лежит у тебя на спине. А ему в спину — такой же хлопчик из следующей. И так далее. Плотно спрессованное месиво. Ни о каком фехтовании и речи нет. Даже рогатиной не двинешь — её зажало сзади. Ни рукой, ни ногой не пошевелить.

А спереди на твой щит навалился визжащий придурок-татарин. Или кто он там — алан, ясс, касог... И он тоже нечего сделать не может. Разве что пытается сабелькой ткнуть через верх щита — размахнуться негде.

Испуганные, сжатые в стоячую массу степные кони, которые такого не выносят. Не могут ни убежать, ни, даже, на дыбы встать — нет места. Ржущие, хрипящие, потные. Одуревшие от тесноты, от паники. Рвут зубами всё, до чего могут дотянуться — таких же коней-соседей и их седоков.

Любое движение, качание таких толп в любую сторону — смерть. Люди и кони спотыкаются и падают, их затаптывают насмерть.

Под ногами — тела бойцов Передового полка русского войска: полк полёг полностью, Большой полк стоит на их трупах. Дышать нечем: август, в степи жарко, запахи пота и крови. Людей и коней. И нарастающее давление с обеих сторон.

А ты — посередине. Как кусок сливочного масла на жаре, зажатый в бутерброде из двух деревянных щитов.

Летописи отмечают гибель ратников, "произошедшую от тесноты".

Представьте себе Токийское метро в час пик. На перронах стоят специальные команды утрамбователей пассажиров в вагоны.

А теперь замените изначально вежливых японцев на изначально рвущихся перервать глотки друг другу русских и ордынцев.

Втрамбуйте в такой вагон кавалерийский эскадрон полного людского и конского состава...

Всё равно — не похоже. Пассажиры в метро привычны к давке. Они, по своему личному опыту, знают: надо потерпеть и всё будет хорошо — доедешь до места, побежишь по делам...

Люди на Куликовом поле... Крестьяне, привыкшие здороваться за десять шагов. Степняки, у которых клаустрофобия начинается при виде костра соседнего становища ночью в степи. Замкнутое пространство. Инстинктивная паника. "Замуровали демоны!". Отражение собственного ужаса в тысячах глаз вокруг, человеческих, лошадиных... А впереди — смерть.

И очень слабенькая надежда: убить хоть кого-нибудь в этот последний час жизни, в этом спрессованном до рёберного хруста месиве людей и коней, врагов и соратников.

Справа стоит мёртвый сосед. Разрубленное, запрокинутое лицо. Мухи ползают. Не падает — некуда. Чуть дальше — парнишка из соседней деревни, кровавые пузыри лопаются на губах: сломанные рёбра пробили лёгкие.

Если сейчас ударит Засадный полк — напор противника сперва усилится, моя очередь помирать придёт.

Если засвистит татарская дудка — они отойдут.

И мы отойдём. На два шага. Строй чуть ослабнет, мёртвые и тяжелораненые упадут на землю.

"Здесь никто не найдет, даже если б хотел,

Руки кверху поднявших.

Всем живым — ощутимая польза от тел:

Как прикрытье используем павших".

Здесь — не найдёт. Поднять даже одну руку — сдохнуть.

Тот парень с пузырями — поднял. Руку с топором: хотел ворога ударить. Чего с татарином случилось не видал, а пареньку рёбра сломали.

"Павшие" — не "прикрытье". Они — подготовленное предполье. Татарские кони в атаке спотыкаются на телах, образуют целые завалы перед нашим "забором".

Пьер Безухов, попав на Бородинское поле, был крайне удивлён его пустынностью. Массы вооружённых людей отнюдь не сталкивались непрерывно, не кидались грудью друг на друга, как ему, гражданскому человеку, по общепринятым представлениям о битве казалось должно было быть.

"Основной вред происходил от снарядов и пуль, пролетавших над полем во всех направлениях".

Можно дать числовые оценки. То, что необстрелянный граф воспринимал интуитивно, то французская полевая медицинская служба описывала в рапортах. Примерно 2/3 раненых — от артиллерийских снарядов разного вида, четверть — от ружейных и пистолетных пуль. Потери от холодного оружия всех видов — 5-6%. В том числе: 0.5-1.5% — от штыков.

Это в сражении против русской армии, в которой штыковой удар являлся фирменным знаком и поводом для особой гордости!

Состояние — "стоячая маринованная сельдь" — столь непривычно, пугающе для посадского или сельского жителя, что, сколько можно — шеренги не прижимаются друг к другу, держат дистанцию. Плотная масса конницы могла бы их пробить.

Но степняки ещё более не любят сомкнутого построения. Скачка галопом в толпе... Основной шаблон для похоронки на степняка: затоптан насмерть конями боевых товарищей.

Гюго подробно описывает гибель французских кирасир в битве при Ватерлоо.

Две кирасирские дивизии влетели в выемку, по которой проходила местная дорога. Дальше на английские пехотные каре в атаку поскакали только те, кому повезло не стать "наполнителем" этого рва под копытами коней своих сослуживцев.

На Бородинском поле между русскими и французскими позициями есть небольшая ступенька. Такой маленький геологический "сброс". Чуть выше колена высотой, пару километров длиной.

На эти километры лежал завал из корпусов французской кавалерии, посланной здесь в атаку.

В реляции об этом скромно:

"Незначительные неровности местности коннице приходилось преодолевать с немалыми потерями".

В нормальном бою конница — любая, кроме, пожалуй, тевтонской "свиньи", крылатых гусар и казачьей лавы, атакует россыпью. Это оставляет "забору" шанс.

Понятно, что русские "заборы" битв не выигрывают. Их боевая задача — по известному приказу Сталина: "Ни шагу назад". Умереть, не сходя с места.

Чтобы растянуть этот процесс, в княжеских и боярских дружинах появляются лучники.

Лучники в Европе — от древних персов до английских йоменов — второй сорт. Какие-то вспомогательные, иррегулярные, плохо-оплачиваемые отряды.

Ну какие они воины, если не держат строй, не сходятся с врагом грудь в грудь? Трусы, слабаки, бабы... Стрельнул издалека, чтоб его не поймали, и спрятался за спины настоящих мужчин.

Александр Македонский, поставивший в свою армию две тысячи критских лучников, проявил невиданное вольнодумство.

Но этого либерализма хватило ненадолго: при разгроме персов ему в плен попал командир скифского отряда. Молодой скиф несколько перебрал греческого вина и порассказал лишнее. Поняв, что тактике конных стрелков македонцам нечего противопоставить, Александр в ярости убил пленного.

Княжеское, благородное отношение к войне требует славы в форме удачного удара мечом, копьём, топором.

В Липицкой битве летописец специально отмечает, что Мстислав Мстиславич трижды проехал насквозь строй противника, убивая суздальских ополченцев боевым топором на кожаном ремне. Этакий аналог Молота Тора, "бумеранг на верёвочке".

А вот стрельба из лука для русских аристократов — забава. Оружие охотничье, не боевое.

"Сын подумал: добрый ужин

Был бы нам, однако, нужен.

Ломит он у дуба сук

И в тугой сгибает лук,

Со креста снурок шелковый

Натянул на лук дубовый,

Тонку тросточку сломил,

Стрелкой легкой завострил

И пошел на край долины

У моря искать дичины".

Князь Гвидон подрабатывает лучником просто потому, что очень кушать хочется.

Илья Муромец бьёт Соловья Разбойника стрелой. Но это не столько бой, сколько тоже охота: поймать злобную зверушку — лесного разбойника.

Об отрядах лучников в русских войсках в летописях всего два-три упоминания. А ведь именно лучники первыми приняли на себя удар тевтонской "свиньи" в Ледовом побоище.

Короче: не благородное это дело — издаля убивать. Благородно — чтоб вражья кровь тебе в морду брызгала.

Я не брезглив — могу и помыться. Но... Зашибут ведь!

Ещё здесь есть понятие: "честь". Тема, столь любимая для рассуждений попаданцев из 21 века.

Как поют мушкетёры, частично, за 20 лет, растеряв юношеские иллюзии:

"Зависит всё, что в мире есть,

От поднебесной выси,

Но наша честь, но наша честь

От нас одних зависит".

Это ещё одна иллюзия. Которую тоже предстоит потерять.

"Честь" — зависит от социума. От того, что именно — "здесь и сейчас" данная социально-культурная группа называет этим словом.

Д'Артаньян, безусловно, бесчестный человек — он соблазняет замужнюю женщину. Он плохой христианин — за этот грех ему гореть в аду. Ему не место в приличном обществе. В 19 в. Тургенев пишет: "В Германии развратная шалость закроет двери всех приличных домов".

Он же — государственный изменник по нормам своего 17 в. Ибо, в истории с подвесками, препятствует наказанию преступницы, нанёсшей ущерб чести короля — достоянию Франции.

Он же — сводник. Ибо способствует общению между замужней женщиной и её любовником.

О какой "чести" применительно к развратнику, изменнику, своднику... может идти речь?

Добавьте отягощающие: "два или более раз...", "в составе группы лиц...", "по предварительному сговору...".

Только — плаха. С чувством глубокого удовлетворения от исполнения безусловно справедливого наказания у всех присутствующих.

Парадокс: Дюма, воспевая традиционные мужские ценности (отвагу, дружбу, любовь к женщине), разваливает при этом традиционные общественные.

Процесс запущен, и в 21 веке Франция узаконивает однополый брак.

"Что с человеком не делай — он упорно ползёт на кладбище".

А куда "упорно ползёт" человеческое общество?

В "Святой Руси" успеха можно добиться только использованием технологий, освящённых традицией. Иное — бесчестье.

Бесчестный человек сталкивается с отторжением всего общества. Он превращается в мишень не только для обсуждения бабушек на скамейке у подъезда. Каждый герой, каждый борец за справедливость, каждый, в котором тлеют "души прекрасные порывы", стремится уничтожить попаданца, это "чудовищное богомерзкое бесчестное исчадие".

"Змей Горыныч на колени пал, Добрыня его левой рукой к земле прижал, а правой рукой плёткой охаживает. Бил, бил его плёткой шёлковой, укротил, как скотину, и отрубил все головы" — так правильно, "по чести".

Принцип: "победителей не судят" — не наш принцип.

Купца Калашникова за победу в кулачном поединке засудили на смертную казнь.

За "бесчестие", неспортивное поведение: нанесение запрещённого удара в голову противника со смертельным исходом.

Всякий попаданец — бесчестен. Что дон Румата со своей металлопластиковой кольчугой и золотом из опилок, что Янки, выходящий на рыцарский турнир с парой шестизарядных револьверов.

Твен снова удивляет: "Янки", кажется, единственный из попаданцев, который осознанно, целенаправленно издевается над рыцарством, над благородством, над честью. В туземном понимании этих слова. В их изначальном значении.

Одни из коллег-попаданцев восхищается:

— ?Тут каждый мужчина может пока еще сам защитить свою честь, если считает, что она запятнана.

Если ты — гордый славянин, вольный смерд 12 в. и проезжий боярский лакей вытянул тебя плетью, то честь "не запятнана" — не фиг стоять на обочине, раззявив хайло.

А вот если, нажравшись до поросячьего визга, ты приполз на карачках к жене, полез целоваться, мешая слюни и сопли, а она... возражает, то это — пятно на твоей чести. Поскольку — баба же. Надо честь защитить: врубить жене, богом даденной, кулаком по "устам сахарным", по "телу белому". Честь же ж! Как же ж без этого? С дедов-прадедов...

Именно такую картинку я как-то наблюдал в 20 в. Городок такой на Волге — Кимры. Хозяйка, вытирая кровавые сопли, оправдывала мужа:

— Ну, честь же мужнина.

И добавила в сторону в полголоса:

— Но до того противно...

Ещё пример ощущения чести и бесчестия разными... аборигенами:

" — Молодцы, делавары! Победа за могиканином! — крикнул Соколиный Глаз, снова подняв приклад своего смертоносного ружья. — Мой последний удар не отнимет у победителя чести победы и не лишит его законных прав на скальп побежденного.

Но в то самое мгновение, когда приклад засвистел, разрезая воздух, хитрый гурон ускользнул, перекинулся через край площадки, покатился по крутому склону, потом вскочил среди зарослей низких кустов и через секунду скрылся. Делавары считали его мертвым; увидев же свою ошибку, они вскрикнули от удивления и с громкими воплями кинулись за ним, точно собаки вслед за оленем. Но пронзительное восклицание Соколиного Глаза остановило их и заставило вернуться обратно на вершину холма.

— Это похоже на него, — сказал разведчик. — Лживый обманщик, низкий хитрец! Честный делавар, побеждённый в равной борьбе, остался бы на земле, его убили бы ударом по голове, но эти хитрые макуасы цепляются за жизнь с остервенением дикой кошки".