— Это кто? — шепотом поинтересовался Вано у меня. Я сама находилась примерно в таком же состоянии, с недоумением следя за разворачивающимися действиями из угла комнаты. — Это что за хрень, Кать?
Брат потряс перед моим лицом черным пиджаком, который я вообще первый раз в жизни видела.
— Не знаю я, — вяло огрызнулась. — Я вообще ни фига не понимаю.
— Ты, в отличие от меня, здесь жила, — язвительно добавил брат, с брезгливостью откидывая пиджак на диван. — Я думал, что мы просто распишемся! А это что?!
— Знаешь что, Вань, жила я у себя дома. Я за твоей без пяти минут женой следить не обязана, — я с едва сдерживаемой неприязнью поглядела на светлую макушку Нади. — У нее и спросишь!
Дальше стало только хуже. Костюм Ваньке оказался великоват, так как после командировки брат очень похудел, но пришлось одевать. Надежда сияла, то ли действительно не понимая, почему все такие разъяренные, то ли умело притворяясь. Когда мы приехали в ЗАГС, то лично я устала злиться. Я отстраненно рассматривала ее родителей, почтивших нас своим присутствием и брезгливо рассматривающих всех окружавших их людей.
Надя, увидев их, счастливо к ним подлетела и обняла отца, а вот мать наградила девушку таким взглядом, что даже я, стоя на расстоянии, невольно поежилась. Пока Ванька с Надей расписывались, я тайком рассматривала Надькиных родителей. Обычные такие...примерно так я их и представляла. Мама ее одета была в строгое черное платье, подчеркивающее худощавую, в чем-то жилистую фигуру. Шею обвивала нитка жемчуга, на запястье тоже поблескивали перламутровые бусинки. Такого же типа брошка, отнюдь не смягчающая общую строгость и холодность женщины, а только, казалось, подчеркивающая их.
Папа примерно под стать матери — но цвет волос у Нади точно от него. Нордический блондин, так вроде его можно назвать. В возрасте и намечающимися залысинами, которые он умело маскировал. Худощавый, как и жена. И холодный. Супер семья, безусловно.
Как только Ваня с Надей стали мужем и женой, ее родители сразу же вышли, даже не обернувшись. Я видела, как это задело и обидело девушку, но она на удивление хорошо держалась. Дальше банкет, куда Надя даже тамаду пригласила и, казалось, получала искреннее удовольствие, а вот Ванька сидел мрачнее тучи и только напивался с каждым часом все сильнее.
Девушка это тоже заметила и попыталась его одернуть и пристыдить, но Вано от нее отмахнулся, как от назойливой мухи и налил себе еще рюмку. Если бы не Митька в тот вечер, то я точно не выдержала бы. А так он и меня успокоил, и Ваньку помог до дома довезти. Надя всю дорогу недовольно сопела, но я даже не реагировала никак, устало привалившись к Митькиному плечу.
И насколько к Вано враждебно он не относился, в тот вечер моему брату не досталось ни одного нелестного комментария.
Лишь когда мы без сил ввалились к себе домой и рухнули на постель, Митя невнятно пробормотал:
— На его месте я бы тоже напился.
В этот раз я с ним была согласна как никогда.
Лучше не становилось. Если Ванька не был в командировке, они с Надькой ругались. Если он был в отъезде, то они все равно ругались. Надя могла позвонить ему на мобильный (и плевать на роуминг) и устроить истерику по любому поводу, а то, что Вано в дороге за тысячи километров от дома, ее не волновало. Они уже перестали стесняться нас, и орали друг на друга в открытую.
— Ты можешь заткнуться?! — Ванька, разъяренный как дикий зверь, с громким хлопком врезал по кухонной двери, так что даже косяк затрещал. — Ты видишь, что я разговариваю?!
— Не смей на меня орать! — взвизгнула Надя, придерживая бледной рукой огромный живот. — Ты достал меня уже! Достал, понимаешь ты или нет?! Что ты за человек такой? Ненавижу тебя, — всхлипнула она. — Как же я тебя ненавижу!
Ваня чуть не разгвоздил мобильный об стену и выскочил в коридор, с яростью поглядывая на рыдающую Надю.
— Когда ты успокоишься, а?! Что ты еще от меня хочешь?! Чего тебе не хватает?! Дома я, видите ли, не появляюсь, — кривляясь, передразнил ее мужчина. — Я работаю, а не гуляю, ясно тебе?! Работаю! Пашу, как лошадь, чтобы ты, — он стукнул кулаком по стене. — И не отворачивайся, когда я с тобой говорю! — Надя, судорожно всхлипнув и размазывая слезы по щекам, повернулась. — Да! Чтобы ты могла себе ни в чем не отказывать. Что опять тебе не так? Чем снова не угодили принцессе?!
— Не разговаривай так со мной! — крикнула Надежда, сразу сжимаясь, как в ожидании удара. — Я что, о многом прошу?! О многом, да?! Я твоего ребенка ношу, ублюдок! Твоего! — она уже истерила, неразборчиво взмахивая руками и запинаясь через слово. — Я попросила тебя побыть со мной! Ты хоть раз был со мной у врача?! Хоть раз сходил со мной куда-то?! Я постоянно сижу взаперти. Одна! Я устала так жить, понимаешь?! Устала! Я не могу так больше!
— Я не по своей воле не могу уделять тебе внимание, — тихо, и от этого более зловеще прошипел Ваня. — Я все делаю, чтобы ни ты, ни ребенок ни в чем не нуждались. Я, может, и не лучший муж и отец, но я все делаю, что могу. Ясно тебе?
— Меня достала эта квартира, семья твоя достала....все вы меня достали! Я вас видеть больше не могу!
Ванька язвительно склонил голову, будто отвешивая поклон.
— Ну, твоя семья вообще тебя на улицу выкинула! — Надя задохнулась и побледнела пуще прежнего. — И МОЯ семья, которая тебя так ДОСТАЛА, заботится о тебе! ОНА! О ТЕБЕ! Когда все остальные от тебя отвернулись! — для него ее слова о семье стали последней каплей. — Что бы ты без Кати вообще смогла?! Ты ж ничего не умеешь, — он презрительно хохотнул и смерил ее взглядом с головы до ног. — Да ты тут сдохнешь с голоду через пару дней, если за тобой не следить. А я не нянька.
Надя, вздрагивающая от каждого его слова, поднялась на несгибающихся ногах и несмело сделала пару шагов, вплотную приближаясь к мужу.
— Я ношу твоего ребенка! Твоего! Ради него я бросила семью, свою жизнь! Я все бросила ради него и тебя! Я не делала аборт! — каждое слово она шептала, глядя ему прямо в налившиеся кровью и яростью глаза. — Я могла сделать аборт и жить дальше, а не тратить свою жизнь на такую сволочь, как ты!
— Жалеешь? — недобро прищурился Вано, разглядывая девушку, как разлагавшееся насекомое.
— Жалею, — честно призналась Надя, расправляя плечи под его взглядом. — Жалею, что вышла за тебя замуж. Что спала с тобой. Что через месяц рожу тебе ребенка....тоже жалею.
— Тебя не заставляли, — пожал он плечами.
Надя на его слова внимания не обратила, только рассматривала его долго.
— Если все будет также продолжаться, я от тебя уйду. На развод подам и уйду с ребенком.
Ванька пренебрежительно хохотнул.
— Куда, расскажи мне? Я тебе такси вызову. Тебя даже родители выгнали. Куда ты пойдешь? Научишь сначала угрожать хотя бы.
Такие ссоры слышны были все чаще. Первый раз я услышала все это случайно, они просто меня не заметили — настолько самозабвенно ругались. Потом это стало нормой. Легче становилось, когда уезжал Вано. Надя успокаивалась, остывала, брала себя в руки и шла извиняться передо мной. Перед родами она снова начала общаться с матерью, правда, старалась делать это, когда ни Ваньки, ни меня поблизости не было.
Я на ее мать один раз чисто случайно в подъезде наткнулась и так удивилась, что даже поздороваться не смогла. Но Наде ничего говорить не стало — в конце концов, это ее мать, а не моя. Я только боялась, чтобы на ребенке такие скандалы никак не отразились, но врачи говорили, что беременность протекает хорошо. Я могла лишь радоваться, потому что с такими скандалами это было поистине чудом.
Роды у девушки прошли гладко и просто, правда, Вано не было в тот момент, но он так быстро гнал домой, что через три часа после рождения сына уже стоял у роддома, грязный, обросший, но счастливый и довольный. Договорившись с врачом, брат снова приехал через час, гладко выбритый и чистый, и его пропустили в палату. И Ванька, и Надя такими счастливыми выглядели, что мама уже было начала радоваться миру и согласию в их отношениях.
Я же...я же себя так чувствовала, словно сама этого ребенка выносила и родила. Только в глубине души, на самом дне, я прятала боль и зависть, как не стыдно признаться. У меня такого ребенка никогда не будет. Но теперь у меня появился хотя бы племянник. Кирилл.
Глава 7.
Мы все возлагали большие надежды на рождение ребенка. Мама и Надя думали, что с появлением сына отношения в семье брата наладятся и станут менее конфликтными. Брат надеялся, что после рождения ребенка Надя наконец-то повзрослеет и начнет себя вести так, как полагается разумной женщине и матери, а не маленькой избалованной девочке. Я же надеялась, что меня оставят в покое и дадут спокойно жить.
Мне было физически тяжело находиться рядом с маленьким ребенком и смотреть, как он растет, развивается и познает окружающий мир. Это то же самое, что заставить голодного до одурения человека смотреть, как едят все вокруг него, когда он сам не может взять в рот ни кусочка. Сравнение так себе, но другого я ничего не могла придумать.
Это просто больно. Я радовалась и за Надю, и за Ваньку, но появляться у них старалась как можно реже. Если мои родственники и догадались о причине моего поведения, то ни один из них ни словом, ни взглядом не дал мне этого понять. Митька же был невыносимо счастлив из-за того, что я начала проводить больше времени дома и совершенно не скрывал своей радости. Только вот Надю, привыкшую к моему постоянному присутствию в ее жизни, такое положение дел, мягко скажем, расстроило. Она, конечно, напрямую не показывала своего недовольства, но могла, например, позвонить мне домой и начать жаловаться. И это притом, что на заднем фоне у нее хныкал ребенок. Иногда я не выдерживала и все-таки приезжала, но все равно старалась держаться от детской кроватки подальше.
Брат не знал, что Надя звонит мне и почти упрашивает приехать. Когда он увидел меня у себя в квартире впервые с рождения ребенка, то очень удивился и обрадовался, но внимательно за мной наблюдал.
— Спасибо, что приехала, Кать.
Я послала ему легкую улыбку и выключила стиральную машинку.
— Да не за что. Ты голодный? Погляди на себя — кожа и кости одни. Ты когда последний раз ел?
— Сегодня утром. Ты прямо как мать, — засмеялся брат, пропуская меня вперед. — Как разбойник себя вел?
— Нормально вроде, — пожала я плечами и включила чайник, с неодобрением косясь на гору посуды. — А вообще, с ним Надька сегодня сидела.
Брат посерьезнел и подошел ко мне, обхватывая за плечи и поворачивая к себе лицом.
— Это она тебя попросила приехать?
— Вань, перестань. Что с того, если я решила заехать в гости? Надьке и так тяжело — вон, круги какие под глазами. Мелкий вам что, спать не дает?
— Есть немного, — неохотно признал брат. — Но я как-то привык. В рейсе отсыпаюсь.
Я ласково взлохматила ему волосы, но тут же пригладила непослушные вихры.
— Вот видишь, ты хоть в рейсе отсыпаешься, от этого шума отдыхаешь, а Надька постоянно с ним. Ничего страшного. Да и что я, в самом деле, сахарная, что ли? В конце концов, Кирилл — мой племянник. Что я, не могу к племяннику в гости приехать?
— Можешь, Кать, можешь. Только как любимая тетка и в гости, а не как няня и домработница в одном лице.
— Вань, прекрати, — я одарила Ваньку укоризненным взглядом, и брат, к его чести немного стушевался и пыл подрастерял. — Что в этом такого? И не злись на нее. Наде тоже непросто, а ты не пытаешься ее понять.
— Да что тут понимать!
— То, что она оторвана от своей семьи, с маленьким ребенком на руках, а ты вечно где-то пропадаешь, — я аккуратно высвободилась и включила чайник, отворачиваясь от брата. Я никогда не любила лезть в чужые отношения и уж тем более критиковать. И в Ванькину семью я тоже старалась не лезть, вот только что мой брат, что его жена упрямые, как два барана. И вдобавок они не слышат и не желают слушать друг друга. Когда я становилась свидетельницей их сцен — да и громко это сказано, конечно, но напряженность, некоторые паузы во фразах и натянутые диалоги сложно не заметить, — хотелось стыдливо спрятать глаза и оказаться как можно дальше. А еще лучше стать невидимой и бесплотной. — Ты слишком многого от нее хочешь. И слишком предвзято к ней относишься.
— Я нормально к ней отношусь, — Ванька взял с сушилки последнюю чистую кружку и уселся за стол. — Просто меня раздражает, что она из себя строит великомученицу. Аж зубы сводит. Если бы не Кирька, я давно бы ушел от нее.
— Наверное, сейчас мне стоит промолчать и не вспоминать про то, что в появлении Кирилла виновата не только Надя? — невинно уточнила я, и Вано одарил меня взбешенным взглядом. — И не смотри не меня так. Постарайся быть терпимей к ней. В конце концов, она мать твоего ребенка.
На кухню неожиданно вошла Надя, и мы с братом быстро замолчали, отворачиваясь друг от друга. Надя наше неловкое поведение и молчание заметила, наверняка поняла, что говорили мы о ней, посмотрела на нас с подозрением, но ни я, ни Ванька объяснять ничего не собирались.
— Что делаете? — Надя безразлично отвернулась к холодильнику, что-то вдумчиво выискивая, но от нее волнами исходило недоверие и почти что неприязнь. — Кстати, Вань, мог бы зайти к ребенку хотя бы. Про себя я уже молчу.
Мне стало даже более неловко, чем минуту назад, и я отвернулась, надеясь, что про меня забудут.
— Я только пришел, — холодно отчеканил Ваня, засовывая руки в карманы и разглядывая жену. — Уж извини, что не побежал к тебе кланяться.
— А я сейчас и не про себя говорю, — холодильник с громким треском захлопнулся, так что все приправы в стеклянных баночках, выстроившиеся на полках, весело зазвенели. — Я про себя вообще-то ни слова не сказала. Так, для справки — у тебя еще и сын есть. Ты не забыл, милый?! Маленький такой, ему сейчас три месяца.
— Я без тебя знаю, что у меня сын есть. А, наверное, и лучше тебя, — все вены на руках отчетливо проступили, когда Ванька руки в кулаки сжал. На тесной кухоньке, где теснились три взрослых человека, его ярость была особенно страшной, поэтому Надя отступила в сторону двери, но не ушла. В комнате едва слышно захныкал ребенок.
— Ты хочешь сказать, я мать плохая?! Да я ребенка больше тебя вижу! Ты хоть раз с ним сходил куда-нибудь?
— Я работаю!
Девушка возмущенно всплеснула руками, а малыш в комнате захныкал еще громче.
— А я, можно подумать, сижу нога за ногу! Расслабляюсь и с друзьями по клубам хожу! Да чтоб ты...Я из дома не выходила неделю. Неделю! Я никого не вижу, я ни с кем не встречаюсь. Все, что я вижу — это памперсы, пеленки, еда и...снова памперсы, — Надя встряхнула рукой, в которой оказался сей несчастный предмет. — Я устала! Мне осточертело здесь все! Но я ни слова — ни слова тебе не сказала!
