↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 1.
— Кать, не упрямься, это отличные деньги. Ты в своей аптеке их месяц будешь зарабатывать.
— Наташ, закрыли тему, — недовольно прервала подругу Катя. — Я не хочу. Зачем вам обычный фармацевт?
— Во-первых, — Наташа назидательно подняла палец и со значением посмотрела на нее, заставив Катю закатить глаза, — ты не обычный фармацевт, а очень хороший фармацевт. Во-вторых, ты моя подруга. А в-третьих, нам действительно может понадобиться твоя помощь.
— Нааат, — с отчаяньем протянула девушка, не забывая помешивать суп.
— Кать, серьезно. Мы можем пригласить какого-то специалиста. Шишку какую-нибудь. И что мне с ней делать, скажи мне? Тебя я знаю, и ты сможешь, если что, доходчиво и правильно все объяснить, — Ната шумно прихлебнула кофе и потянулась за печеньем. — Во всяком случае, я тебя пойму. А их консультанта...Он как скажет что-нибудь, так у меня уши в трубочку свернутся.
— А от меня не свернутся? — Катя обернулась и через плечо подарила девушке слабую улыбку. — А если серьезно, то я вообще не понимаю, чем вы занимаетесь. То строительство, — Наташа на этих словах странно помрачнела и еще сильнее вцепилась в чашку, — то реклама, то финансы. Сейчас теперь...а, кстати, что сейчас-то?
— Немецкая фармакологическая компания. Идет сотрудничество с сетью российских аптек с целью внедрения своих продуктов в нашу страну, — оттарабанила Наташа, как будто наизусть заучила. — Слушай, Кать, еще печенюшку дай, а?
— Ты уже съела что ли? — Катя потрясенно уставилась на стройную, если не худую фигуру подруги, и в который раз изумилась ее способности есть как слон и не толстеть при этом. Но покачав головой, открыла резную хлебницу и достала еще печенья. — Держи. Но чтобы Кирилл не видел, ладно?
— Да, — Наташа кивнула и даже через плечо оглянулась, прислушиваясь к работающему в зале телевизору. — Я потихоньку. Кать, честное слово. Это совсем несложно, — понизив голос, продолжила уговаривать девушка. — Серьезно. Если и лекарства хорошие, а фирма вроде неплохая, то можно будет и Кирюшке взять некоторые. И ты сэкономишь и время, и деньги. Кать...
Катя глубоко вздохнула и отвернулась к плите, делая вид, что полностью сосредоточена на готовке. С одной стороны, Наташа права. Тысячу раз права. Где ей, с ее мизерной зарплатой фармацевта, в одиночку прокормить ребенка? Вот именно. И не только накормить, но еще и одеть, обуть, за центр заплатить. За который Катя уже два месяца не платила. А деньги, которые ей заплатят, когда...Катя даже мысленно запнулась. Если. Если она согласится.
Так вот, если она согласится их проконсультировать, то деньги придутся весьма кстати. Когда Наташа сумму ей назвала, Катя не сразу на место челюсть вернула. И за такую непыльную несложную работенку — такие бабки? Даже если она каждый день будет в аптеке в ночную смену оставаться — только за два месяца столько заработает.
Но что-то изнутри ее продолжало сверлить. Катя привыкла, что в жизни ничего так легко и просто не достается. Бесплатный сыр, как говорится...Да и не хотелось вот так, как говорят, "по блату" работать. Наташа и Алена не последние люди в этой фирме, да и про шефа своего столько ужасов за три года понарассказывали — до сих пор в дрожь бросает иногда.
Да и ответственность какая. Люди заграничные, приедут о больших делах договариваться, с большими деньгами, а тут она — вся такая умная нарисуется. И ведь нет у нее этой акульей деловой хватки, которая в избытке присутствует у Алены и Наташи. Просто нет. Другой она человек. Если, как говорит Куцова, надо будет внимательно изучить препараты — пожалуйста. Рассказать о них — ради Бога. А вот если ее слова повлияют на что-то...Неуютно от такой мысли было. Очень неуютно.
— Когда немцы ваши приезжают? — вздохнув, сдалась Катя.
Наташа прямо расцвела на глазах, улыбнулась и отправила в рот еще один печеник.
— Через неделю будут. Так ты согласна, да? — уточнила девушка и впилась в Катю глазами. — Да?
Если Куцовой было надо, она как клещ вцеплялась и успокаивалась только тогда, когда добивалась то, чего хотела. Вот как сейчас.
— Да, да, — с досадой махнула рукой Катя, но улыбаться не перестала. — Ты настолько меня достала, Наташ, что мне проще согласиться. Тем более, сама говоришь, что работа непыльная, несложная. Да и мне она не помешает. Особенно сейчас.
Ната взяла салфетку и вытерла с губ крошки. Потом положила ее на стол и разгладила.
— Кать...
— Нет, Наташ, — Катя нахмурилась и серьезно смотрела на подругу, пока та не опустила голову. — Мы это уже обсуждали. И с тобой, и с Лёной. Причем не раз. И я не раз говорила вам обеим, что мне не нужны ничьи подачки, — Наташа вскинулась и решительно открыла рот, намереваясь возразить, но Катя подняла руку и заставила ее замолчать. — Нат, это будет именно подачка. Мы сами справимся.
Наташа неодобрительно поджала губы и начала ложкой водить по блюдцу, пытаясь придумать достойный и правильный ответ.
— Катюш, — миролюбиво начала девушка, — ты только меня не перебивай и выслушай до конца, ладно? — Ната глубоко вздохнула и сцепила руки в замок. — Мы же не чужие люди. Мы общаемся больше трех лет, а Кирюша — наш крестник. Ладно, он Аленин крестник, но и мой тоже. И мы обе его любим. Кать, — Куцова попыталась вложить в свой голос отчаянье и желание помочь.
Катя вздохнула и вытерла руки об полотенце. Она не знала, как еще объяснить Наташе, что ей не нужна такая помощь. Может быть, она слишком гордая, но никогда для нее выходом это не было. Катя плохо воспринимала любую помощь и вмешательство в ее жизнь извне. С детства так сложилась. Мама говорила, что свое надо крепко держать, а чужое к себе не подпускать. Поэтому-то Катя так активно от Наташиного вмешательства и отказывалась.
— Слушай, в чем ты хочешь помочь? — решила издалека начать Катя. — Давай подумаем. Мы что, голодаем? — Наташа скривилась, и видно было, что хочет едко высказаться. — Нет-нет, Наташ, давай серьезно. Мы с голоду тут пухнем? Нет. Мы живем на помойке? Нет. Согласна, квартира не из лучших, да и ремонт нужен, но у нас есть крыша над головой, а за все коммунальные услуги я исправно плачу.
— Катя...
Катя приблизилась к кухонному столу и аккуратно села, так чтобы краем глаза видеть кипящую кастрюлю.
— Нет, не перебивай, хорошо? Что еще? У Кирилла плохой садик или что? Он у него очень хороший и с грамотным персоналом. Лекарства? По-моему, мы еще ни разу без них не остались. Да, они дорогие, но мы справляемся. И в чем ты собираешься мне помочь? С чем я не справляюсь?
Наташа отвела взгляд и поежилась, неуютно почувствовав себя под взглядом серо-голубых глаз Катерины.
— Катя, да со всем ты справляешься! Что ты все с ног на голову переворачиваешь? Я просто сказала, что мы можем помочь и согласись, наша помощь лишней не будет! — Наташа дотронулась до ее руки, привлекая к себе внимание. — Мы не чужие люди и хотим помочь. Ты самая замечательная тетя, которая вообще может быть у человека, — черты лица Куцовой смягчились. — Да и вообще...Но, Катя, нельзя же все время тянуть все одной. Ты просто загнешься.
Катя так и знала, что этот разговор закончится именно на такой ноте. В последнее время Наташа всерьез начала наседать на нее по этому поводу, так что она старалась лишний раз не показываться ей на глаза. Даже Кирю стала меньше оставлять у Наташи ночевать, чтобы лишний раз ничего не выслушивать и нервы никому не трепать. Ната, очевидно, сообразила, что к чему, но вида не подала. Вскользь только заметила, что почти перестала видеть крестника.
— Он плохо себя чувствует сейчас, Наташ, — ответила тогда Катя, и самое страшное, что ведь не соврала. — Поэтому пока поночует дома.
— У меня нормальная работа, — увидев, что суп начал выкипать, Катя встала и подлила воды. — Да, тяжелая, но она сама по себе такая. Не всем сидеть по восемь часов в офисе, — Катя сразу же постаралась смягчить в чем-то обидные слова. — Наташ, пойми, я работаю так, как могу. И меня все устраивает!
Наташа не выдержала и возмущенно всплеснула руками, чуть не повалив чашку.
— Катя, ты меня вообще слышишь?! Тебе сколько — тридцать?
— Двадцать девять, — машинально поправила Катя, которой, как и любой женщине, претило увеличение возраста.
— Через три месяца тридцать будет, — жестко обрубила все возражения Куцова. — И что у тебя есть? Ты по две смены работаешь в своей чертовой аптеке, а если бы можно было бы и по три работать, то ты и по три работала бы. Ты давно себя видела в зеркале? Круги под глазами, бледная вся...
— Ну извините, ради Бога, — Катя стремительно развернулась и издевательски отвесила поклон, — что травмирую ваши глаза своим ужасным видом. Извиняйте, Наталья Сергевна, что расстраиваю вашу молодую и загорелую персону своей бледностью и неухоженностью!
Наташа от этих слов вздрогнула и сгорбилась, низко опустив голову.
— Зачем ты так...я же помочь хотела.
Катя изо всех сил попыталась заглушить поднимающуюся волну стыда за свое поведение и вины за то, что причинила страдания человеку, который пытался помочь из искренних побуждений. Но она на самом деле терпеть не могла, когда кто-то пытается за нее решать, чтобы вот так — "я это сделаю, я это могу". Она вырастит и поставит на ноги Кирюшу самостоятельно и без чьей-либо помощи.
— Давай закроем тему, а? — потерев лоб, устало произнесла Катя. — Так на самом деле лучше для всех будет. Ты крестная, и я с этим спорить не собираюсь. Приходи в гости, играй, дари подарки — делай, что твоей душе угодно, но со всем остальным я справлюсь сама. Пока я еще в состоянии это делать.
Если Наташа что-то и хотела возразить, то Катя об этом никогда не узнает, потому что в ту же минуту в комнату ввалился Кирюша, в одной руке сжимающий железного монстра, которому ему принесла Наташа, другой рукой же почесывал лоб.
— Вы чего кричите? — он серьезно на них уставился из-под нахмуренных бровок.
Катя еле сдержала улыбку, которая грозилась прорваться в любую секунду. Кирилл очень серьезно относился к обязанностям единственного мужчины и защитника в доме. Слишком серьезно, особенно для мальчика четырех лет. Смотрелось безумно комично, когда Киря, подражая киногероям или же взрослым мужчинам, которых мельком видел в детском саду, пытается угрожающе поигрывать бровями (этому искусству они учились целых три месяца, пока не освоили его в совершенстве), командным голосом громко говорить "Так!" и скрещивать руки на груди.
Кирилл всерьез считал, что такие жесты придают ему солидности и говорят о том, что он в доме хозяин. Все Наташа, которая чуть что, сразу ему говорила: "Кирюша, ты же мужчина. И должен вести себя соответственно". Вот он себя так и ведет.
— Кирилл, да не кричим мы. Мы просто громко разговариваем, — пока она говорила, племянник забрался на стул и положил на столешницу своего железного монстра. — Ты руки мыл?
Киря недовольно сморщил нос и неохотно ответил:
— Да мыл я, мыл. Вот, — он протянул ей свои ладошки. — Видишь?
— Вижу, — усмехнулась Катя. — А еще вижу, что мыл ты их только утром, а потом весь день ползал по ковру, собирая всю грязь. Так что быстро в ванную, — она добавила в голос немного строгости. — Сейчас кушать будем. Наташ, ты с нами?
— Нет, спасибо, — когда Кирилл пронесся мимо нее, Наташа взлохматила ему и так растрепанные волосы и, услышав укоризненное "Ну тетя Ната!", рассмеялась. — Иди давай в ванную. И вытри только руки, ладно? — крикнула она ему вдогонку, а потом с тяжелым вздохом повернулась к Кате, которая наливала в тарелку овощной суп. — Я пойду, наверное, — когда Катя неопределенно кивнула, Куцова уточнила: — Так значит, в офис ты в понедельник придешь?
Катя могла отпроситься, конечно, но не раньше пяти. Ее начальница — сурового вида женщина, обладала недюжинным умом и деловой хваткой, которой бы позавидовали многие. И брала на работу исключительно тех, кто в ней действительно нуждался. Таких, например, как она. Она чисто физически не могла лишиться рабочего места, потому что они с Кирей жили от получки до получки, строго рассчитывая каждую копейку. Да, тяжело было поначалу, когда Кирилл был совсем маленьким и еще даже толком ходить не научился, но сейчас он повзрослел, да и Катя к такому распорядку и графику своей жизни привыкла. Человек ко всему привыкает.
И ее начальница была прекрасно осведомлена в том, что значит для Кати эта работа. И эксплуатировала ее по-черному. Нет, она ее, конечно, не заставляла работать сутками, но Альбина Федоровна ставила очень насыщенный график при минимальной на то зарплате, что, впрочем, не мешало ей отпускать Катю по особо важным обстоятельствам. Нечастно — раза два-три в месяц. К тому же, работая в аптеке, Катя могла покупать Кириллу лекарства по оптовой, а не розничной цене. И для маленького бюджета их семьи это было огромным плюсом.
Также Катя два раза в месяц выходила работать в ночную смену. Ведь это давало ей возможность провести с Кирюшкой все выходные. Да, начальница, конечно, была женщиной специфической, постоянно орала, кричала, про премию и тринадцатую зарплату Катя вообще не заикалась, но у нее можно было работать. Да и лучше она с больным ребенком, за которым нужен постоянный контроль и уход, никогда бы не нашла.
— Да, приду, — кивнула Катя и переспросила еще раз, указывая на тарелку. — Точно не будешь? А то ты в последнее время что-то и не ешь ничего — одни куски таскаешь, — Ната поморщилась от ее нотаций. — Ой, не надо, Натусь, не надо рожи корчить, ладно? А, вот что спросить хотела. Ничего, если я после пяти подойду?
Наташа задумалась, прикидывая что-то в уме.
— После пяти подойдешь или после пяти закончишь работу?
— Закончу, — немного виновато призналась Катя, доставая плетеную корзинку с хлебом. — Не надо, Наташ, я все понимаю. Вообще идея неудачная. Ни вам неудобно, ни мне. Оставь это, ладно?
— Я за тобой подъеду, — задумчиво произнесла подруга, не обращая внимания на Катин монолог. — Чтобы в пять вышла, хорошо? Тогда вместе и приедем.
Катя, если честно, сама не хотела отказываться. Если бы Наташа ей предложила и сразу приняла бы отказ, то Катя и не расстроилась бы совсем, даже к сердцу бы не приняла. Но ведь Ната ее убедила, да и сама себя она убедила, что маленькая подработка на стороне будет только в самый раз. Мысленно уже и планы начала строить, ведь у Кирилла штанов зимних нет — старые малы страшно, а новых как-то денег не было купить.
— Ладно, подъезжай, я как раз к этому времени освобожусь и сразу выйду. А мне надо что-то...ну, особенное, может, одеть?
— А у тебя есть? — с подозрением уточнила Ната. — Я имею в виду деловой костюм или еще что-то такое?
Ничего "такого" у Кати не было. Нет, оборванкой она не была, просто зачем ей тратить деньги на ненужный ей совершенно костюм или то же платье. Ей их даже одеть некуда. Джинсы, теплые штаны, сарафаны — это у нее было, но в такой же одежде нельзя приходить в серьезную фирму, пусть даже и по знакомству.
— Нету.
— Ну и зачем тогда ты себе этим голову забиваешь? — отмахнулась Наташа. — Приходи как есть. Миша особо не смотрит на внешний вид, главное, что ты профессионал в своем деле, а перед переговорами, если все пройдет хорошо, мы что-нибудь придумаем.
Катя хотела еще что-то возразить, сказать, но тут на кухню снова Кирилл вбежал и с разбегу в угол стола впечатался. Кире и не больно — он у нее вообще какой-то непробиваемый всегда, а вот стол покачнулся и из тарелки, налитой до краев, суп немного выплеснулся на столешницу и на стул пару капель упало.
— Кирилл! — Катя нахмурилась и уперла руки в бока. — Это что такое? Сколько раз я тебе говорила — аккуратнее носись по квартире. Везде углы, а ты постоянно на них натыкаешься. Ни один еще не пропустил. Убьешься ведь. И посмотри что ты наделал, — Кире хватило совести смутиться и опустить глаза. — Горе луковое, — вздохнув, покачала головой Катя.
— Я не специально, Кать, — виновато шмыгнув носом, протянул племянник и поднял глаза.
— Вот только не надо, Кирюш, — Катя взяла тряпку и начала вытирать пролитый суп. — Не надо на меня так умоляюще смотреть, на меня это, в отличие от остальных, не действует, — соврала она. — Садись давай.
Кирилл нарочито аккуратно обогнул угол стола, стараясь отклониться как можно дальше, и сел на стул, наконец-то угоманиваясь и начиная есть.
Наташа за этим с улыбкой наблюдала, а когда Кирилл перевел взгляд на нее, украдкой подмигнула, стараясь, чтобы Катя ничего не заметила. А Катя честно сделала вид, что не видит этой азбуки Морзе в лицах, хотя и сама не сдержала улыбки, глядя на их уморительные рожицы.
— Ладно, — Куцова хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание. — пойду я, а то что-то засиделась. Кать, не забудь, ладно? — со значением подмигнула девушка. — В пять я буду ждать. Все, Кирюш, я пошла, — она потянулась через стол и поцеловала мальчика в вихрастую макушку. — Пока.
— За тобой закрыть? — засуетилась Катя.
— Нет, я сама, сидите.
Хоть Ната и сказала ее не провожать, Катя фартук сняла, на спинку стула повесила и пошла следом, чувствуя себя не в своей тарелке после их разговора. Все-таки, как бы там ни было, а она не должна была срываться на Куцову. В конце концов, она старше, да и Ната помочь хотела.
— Наташ, — неуверенно начала Катя и смотрела, как Ната меняет ее тапочки на свои. — Я...
— Слушай, не забивай себе голову, — мягко, но уверенно посмотрела Куцова ей в глаза. — Я все понимаю прекрасно, сама не люблю, когда в мои дела вмешиваются. Просто если помощь понадобится, то ты обращайся, хорошо?
— Да, — не скрывая облегчения, она кивнула и начала понемногу расслабляться. — Спасибо, Наташ.
— Пока не за что, — хмыкнула девушка и открыла дверь. — Все, спокойной ночи. Пока, Кирилл! — крикнула она в глубь квартиры, и Киря прокричал ей в ответ.
— А куда вы с Натой собрались? — Кирилл облизал ложку и уставился на нее своими ярко-голубыми любопытными глазками.
— Все-то тебе надо, — проходя рядом, Катя щелкнула его по носу, отчего племянник поморщился и смешно фыркнул.
— Ну Ка-а-а-ть.
— По делам нам надо, Кирюш, по делам.
Глазки у ребенка загорелись, а маленькие ручки сжались в кулачки.
— А меня возьмете?
— Мы с Наташей по делам пойдем, по взрослым, — племянник сразу скуксился и погрустнел.
Подпер розовую щечку рукой и с тоской на нее поглядел, застави сердце Кти перевернуться в груди от такого взгляда.
— Значит, ты завтра задержишься, да?
Она сразу себя виноватой почувствовала. Тяжело вздохнула и на корточки рядом с Кириным стулом присела и погладила его по коленке.
— Заяц, ну чего ты расстроился? Завтра я по делам схожу — это недолго, и сразу домой. Я даже раньше тебя заберу из садика. Хочешь, мы потом в магазин зайдем и что-нибудь купим. Ты диск хотел, помнишь?
— Правда раньше заберешь?
Катя слабо улыьнулась и прижала Кирилла к себе, поглаживая по спине и вдыхая его родной и детский, до боли знакомый запах.
— Правда.
— И диск купишь? — отстранился и недоверчиво сощурился мальчик.
— Куплю, куплю, — засмеялась Катя. — Ты поел?
— Да.
— Яблоко будешь?
Кирилл скривился.
— Опять зеленое и кислое?
— Кирь, не выдумывай — нормальное яблоко, — она поднялась с колен и вытащила из плетеной корзинки самое спелое на вид яблоко. — Держи, ешь. Сейчас мультик смотришь, мыться и спать.
— Ка-а-а-ть, — заранее заныл Кирилл.
— И не спорь, — строго отрезала она и пошла набирать ванну, по дороге прислушиваясь к работающему в комнате телевизору. — Кстати, твои мутанты уже начались.
Через минуту Кирилл весело болтал ногами, грыз кислое яблоко и с интересом смотрел свой мультик, а Катя готовилась к предстоящей ночи, приготавливая лекарства и ингалятор.
Глава 2.
Январь 2006 года, Санкт-Петербург.
— Катя, ты сейчас где?
— А что ты хочешь от меня? Опять что-то натворил? — насмешливо прокричала я в трубку, зная, что просто так бы брат не стал мне звонить, тем более, сейчас. — Учти, Вано, я тебя отмазывать не буду, понял?
— Не нуди хоть ты, — раздался умоляющий голос брата в трубке. — Лучше приезжай к матери, у нас сегодня семейный совет.
— Что, все так серьезно? — я поцеловала в щеку своего парня и жестом показала, что отойду поговорить. Митя кивнул и снова уткнулся в свою игрушку. — Что опять случилось, а? Если уж ты меня просишь приехать на ваши разборки с матерью. И когда ты угомонишься? — задала я риторический вопрос, зная, что брат не угомонится никогда, ну, может, только если повзрослеет.
— Кать, да что я?! — возмутился Ванька, и слышно было, как что-то с шумом грохнулось на пол. — Если она меня даже слушать не хочет. Я не могу с ней даже поговорить спокойно — она сразу орать начинает!
— А ты ее не доставай. Сам знаешь, что она волнуется, — я пришла на кухню и с интересом открыла холодильник, надеясь найти что-нибудь, что могло случайно заваляться на полке.
— Да знаю я, — с досадой буркнул Ванька, и я почти видела, как он махнул рукой и носком тапка начинает слегка долбиться в стену — всегда так делал, когда не знал, что еще сказать. — Но я уже не маленький, Кать. Я уже взрослый. Я сам себя обеспечиваю, а она продолжает считать, что я без ее ведома и одобрения и шагу не могу ступить.
Я только вздохнула в трубку, не зная, что сказать на такую отповедь. Хотя вполне понимала Ваньку. Ему двадцать один, но для своего возраста мой брат был серьезным, вдумчивым и очень мужественным, и я не внешность и мускулы имела в виду. Все потому, что Вано был единственным мужчиной в семье.
Мы с Ванькой оба были поздними детьми. Меня мама родила в тридцать шесть лет, брата — через четыре с лишним года после этого. Она никогда не была замужем, даже мужчин никаких к ним в дом не приводила ни разу в жизни, а у мы то с Ванькой постоянно шпионили за мамой. Просто в один момент она родила меня, никому ничего не объясняя и не обращая внимания на пересуды, а через пару лет Ваньку. Мы с Вано не знали точно, полностью ли мы родные или сводные, но в детстве нам вполне хватало того, что внешне мы сильно похожи между собой, но не особо похожи на мать, так что мы с братом не особо задумывались над этим и просто жили.
Отчество у нас было такое же, как и у мамы — Павловичи. Мама сказала, что это имя деда, а вот имя отца или отцов не говорила. Да мы и не настаивали — нам и так хорошо жилось.
Мы с братом, как ни странно, ладили просто отлично. У меня с ним почти пять лет разницы было, и в детстве меня мама всегда за старшую оставляла, когда на работу уходила. А я с братиком сидела, чувствуя себя невыносимо самостоятельной и взрослой — мне же ребенка доверили. Не было у нас такого, что он — неразумный и вообще дурак, а я вся такая умная-преумная. Всегда дружили и не ругались никогда — возможно, все благодаря маминому воспитанию.
— Вы — семья, — частенько поговаривала она, устало усаживаясь на диван после тяжелого трудового дня, и сажала на колени Ваньку, а меня — под боком на диван. — Вы всегда должны быть вместе и решать все вместе. И не ругаться, а поддерживать друг друга. Вы все поняли?
И мы усиленно, как болванчики, кивали, наслаждаясь редким вниманием мамы, которую почти не видели. В школу мы тоже ходили одну, и не было такого, чтобы Ванька стыдился меня или же старался избегать. Наоборот, он всячески демонстрировал всем, что у него такая замечательная и большая сестра. Я тоже его не стеснялась и не считала зазорным играть с ним и общаться, хотя в классе у меня и были девочки, которые презрительно кривили носы, смотря на "малявок".
Но когда я уже заканчивала школу, то с Ванькой мы ролями поменялись. Брат для своего возраста был довольно крупным и развитым — даже спортом занимался, но потом ушел калымить — на стройке помогал, еще где-то. И не смотрели, что ему всего тринадцать лет — выглядел Вано на все пятнадцать с половиной. У нас в школе парень один был — из параллельного класса, и я с ним повздорила. Откровенно говоря, шпана шпаной, и сейчас я вспоминала все его ужимки со снисходительной улыбкой. А тогда мне жутко и страшно так было, у меня даже ладони вспотели, и ни на чем сосредоточиться не могла. И сама не заметила, как за поддержкой и защитой пришла к младшему брату, который сразу же заметил мое состояние.
— Катюх, ты чего? — он оторвался от своих записей и повернулся ко мне, вглядываясь в мое лицо и стараясь уловить мое настроение. Когда я поспешно отвела глаза и не сдержала мелкой дрожи, Ванька отложил тетради, уперся руками в колени и многообещающе начал: — Садись. И рассказывай.
Она и рассказала. Брат долго и внимательно слушал, не перебивая и не сбивая с мысли, а потом решительно поднялся.
— Ты куда? — испуганно вскинулась я и попыталась загородить дверь, боясь, что с Вано что-то случится. — Что ты задумал?
Брат никогда, впрочем, как и все мы, не отличался особой вспыльчивостью или импульсивностью, но за своих готов был глотку порвать, если потребуется. Поэтому я опасалась обоснованно и уже не считала, что рассказать все Ваньке — отличная идея.
— Поговорю с ним, — спокойно ответил брат и взял со стола ключи. — Катюх, не волнуйся ты так. Сядь и сиди спокойно. К экзаменам своим подготовься или ужин приготовь. Я скоро приду.
Скрипя сердцем я его отпустила, но о каких экзамене и готовке могла идти речь? Я психовала, нервничала, заламывала руки и постоянно прислушивалась к шагам на лестнице. По идее, надо все было матери рассказать, но та бы начала только нервничать, себя изводить. Только хуже было бы.
Поэтому когда мама пришла с работы, я сделала вид, что ничего особенного не произошло и все просто замечательно. Мама ничего не заметила, хотя в этом моей заслуги не было . На заводе, на котором она проработала лет двадцать, шли жестокие сокращения, и мама вполне могла оказаться в списке сокращенных, и никто бы не принял во внимание, что у нее есть несовершеннолетний сын, а сама она полжизни отдала этому предприятию. Поэтому она становилась дерганой, рассеянной и грустной. В обычной ситуации меня это только угнетало, но сейчас я почти радовалась тому, что она ничего не замечает.
Ванька пришел поздно вечером, и хотя белых ночей пока не было, я четко увидела его фигуру, высвеченную луной и уличным фонарем. Шел вроде нормально — на своих двоих, не шатался и не падал, что уже хорошо. Тогда я облегченно выдохнула и позволила себе смахнуть со лба мешающую челку дрожащей рукой.
— Господи, слава Богу, — кинулась я ему на шею, как только он переступил порог квартиры, даже дверь закрыть не успел. — Ты где был столько времени? Ваня... — потрясенно выдохнула я и костяшками пальцев слегка коснулась багровеющей скулы, на которой хорошо виднелся отпечаток мужского кулака. — Ваня, ужас какой...
Ваня мягко, не менее решительно расцепил ее руки и отстранился, с облегчением припадая к обклеенной пенопленом стене.
— Мать дома? — когда я, все еще охваченная ужасом, заторможенно кивнула, брат продолжил: — Тащи в комнату все, что надо. Мазь какую-нибудь, перекись, что там обычно тащат, — махнул он рукой и начала, не наклоняясь, снимать кроссовки. — Что стоишь? Бегом давай, пока маму не разбудили.
Я тихо прошла на кухню, вытащила всю коробку с лекарствами, которая у нас была и так же тихо прокралась в нашу комнату, где Ваня уже успел снять футболку и теперь, слегка подсвечивая себе настольным светильником, рассматривал ребра. Изредка проводил по ним пальцем, заметно морщась и чертыхаясь себе под нос.
— Прости меня, — покаянно опустив глаза, попросила я. — Я не думала, что все так выйдет. Честное слово, Вань, если бы я знала, что так будет...
— То что? — насмешливо изогнул бровь Ванька, меньше всего напоминая тринадцатилетнего мальчика. — Что бы ты сделала? — я не знала ответа, и брат это понимал как никто. — Вот именно, — грубовато буркнул он. — Запомни, Катюх, если кто обидит, у тебя есть я. Мы же семья. Поняла?
— Поняла, — послушно повторила я и начала обрабатывать его боевые ранения, как ласково окрестил их Ванька.
Мама про синяки ничего не знала, вернее, про синяки на теле — на лице-то их не спрячешь. Нам с Ваней пришлось придумать историю о том, как мы шли по улице и полезли за кошкой, а я случайно задела брата локтем, и теперь у него синяк на пол-лица. Мама хмыкнула недоверчиво, чуток пожурила, но успокоилась.
После этого случая ко мне никто никогда не лез, а тот парень с параллельного даже извинился на выпускном и пригласил на танец, который я еле вытерпела, потому что он не то что не умел танцевать — он даже приспособлен для этого не был.
Наступила пора поступать в университет. Проблема состояла в том, что я совершенно не знала, чем заняться после окончания школы. Я была довольно прилежной и способной ученицей, хорошо закончила школу — всего две четверки было, но душа ни к чему по-особенному сильно не лежала. Да, мне неплохо давалась химия, да, я терпеть не могла историю, так как считала, что все в ней относительно, а значит, неправда, так зачем учить неправду. С такими же критериями я могла разложить любой предмет и...В общем, я не знала, чем буду заниматься.
Мама сказала, что я должна выбирать сама и думать сама, потому что это моя жизнь. Если бы она хоть немного направила меня, то, наверное, я бы с охотой и удовольствием подчинилась ее решению, но она проявила колоссальное равнодушие в этом вопросе. А время поджимало, надо было точно определяться, куда поступать.
Я выбрала химико-фармацевтическую академию. Не знаю, вспомнила, наверное, как брата пыталась подлатать, вот и выбрала. Но особой тяги к медицине не испытывала, с трудом могла спокойно на кровь смотреть, детей лечить не хотела, я их вообще избегала, и каждый в нашей семье старательно отводил глаза в такие моменты, но никогда не пытался на меня надавить.
Хирург бы из меня вообще аховый получился, а про гинекологию или стоматологию я вообще молчу. А фармация интересно вроде, опять же, резать и непосредственно лечить никого не надо. В общем, со спокойной душой я определилась, вздохнула и отправилась готовиться ко вступительным экзаменам.
Брат и мама оказались удивлены моим выбором, но не стали меня переубеждать или заставлять снова мучиться сомнениями. Мама даже пошла и тортик купила.
— Не каждый год моя дочь школу заканчивает, — мама подошла ко мне и крепко обняла, прижимая к себе, а я с удовольствие втянула в себя запах ее волос. — Ты рада, что школу закончила?
— Да, — честно призналась я, не разделявшая наигранных и ненаигранных слез одноклассников. — Конечно рада. Мам... — просительно протянула я, и от такой интонации, которую в нашей семье каждый знал, мама разулыбалась, отчего по лицу побежали лучики морщинок. — Купи нам "Киевский"...
— Я так и знала, что ты это скажешь, — со смехом призналась мама и еще раз притянула меня к себе.
— Я тоже знал, — отозвался Вано.
— Все то ты знал, — ребячась, показала ему язык. — Сам больше всех съешь и еще возникаешь.Мы рассмеялись и пошли провожать маму в магазин за тортом. "Киевским", само собой. И такой же торт, только уже от брата, я получила в тот день, когда меня приняли в академию. Семья радовалась даже больше, чем я. Я, конечно, тоже радовалась, но значительно скромнее и тише. А мама чуть не расплакалась, а под конец, виновато шмыгая носом, попросилась отдохнуть. Брат прыгал по всей квартире, так что люстры, наши и соседей, страшно раскачивались, грозя вот-вот рухнуть, и орал какие-то песни, фразы, да и просто "Поступила!". Особенно они гордились, что я прошла на бюджет, потому что наша семья никогда бы не потянула платное обучение, но брат и мама намекали, что "если что-то пойдет не так, то не смей расстраиваться, мы обязательно справимся". После таких слов я еще усерднее начинала готовиться и трудиться, вознамерившись, во что бы то ни стало поступить на бюджет.
— Что вы меня заранее настраиваете так? — возмущалась я вечерами. — Вон, Бондаренко же прошла на свой юрфак, а туда конкурс побольше будет. А вы помните Бондаренко? Если уж она поступила — я тоже поступлю.
— Вспомни, кто у Бондаренко родители, — хмуро осаживала меня мать, подливая мне и себе чаю. — Папа у нее в посольстве работает, а мама преподавателем в университете. Еще бы твоя Бондаренко не поступила. А у нас блата нет, тебе все самой придется делать.
— Мам, ну хватит, честное слово, — не выдержала я. — Что ты вечно выдумываешь?
— Я не выдумываю, — вздохнула она и продолжила мелко крошить лук. — Просто так чаще всего в жизни и происходит.
Опасения матери, на радость нам всем, не оправдались. Я поступила, причем в первой пятерке. Группа попалась заводная, интересная, задорная, правда, одни девчонки были, но все же. Только одна — Сонька Рогозина, была у нас смутьянкой, вечно с кем-то цапавшейся и скандалящей. Остальные девушки, конечно же, имели свои бзики и особенности, но с ними можно было мириться.
Я познакомилась в университете со своим первым парнем — химиком-биотехнологом, старше меня на курс. С семьей я его не знакомила, заранее зная, что эти отношения недолговечны и несерьезны. Он был милым, вежливым, умным, и я хорошо проводила с ним время, но не более того. Через полгода ни к чему не обязывающих отношений мы расстались и умудрились расстаться друзьями, хотя девчонки обычно предпочитали летящие тарелки в голову и истерические рыдания.
Так я проучилась еще два года. В нашей семье тоже назревали завидные перемены. Ванька отказывался ходить в школу. Вернее, он решил сразу после девятого класса пойти учиться в техникум, совмещая его с работой, а мама была категорически против, да и я особых восторгов не показывала. А Ванька, хоть тихий и спокойный, демонстрировал поистине ослиное упрямство.
— Подумай, что ты пытаешься сделать со своей жизнью! — мама тяжело дышала, прижимая правую руку к сердцу, которое, я знала, нещадно кололо. И Ваня это знал, поэтому еще больше мрачнел, хмурился, но от своего не отступал. — Что ты со своим чушком делать будешь? Куда потом пойдешь работать?! На завод? Или грузчиком, тяжести таскать, пока не сорвешь себе что-нибудь?
— Мама! — Ваня впервые повысил на нее голос, отчего мама обиженно вздрогнула. — Мам, — значительно тише добавил брат, — что ты придумываешь? Так многие идут учиться — ничего страшного нет.
— Мне наплевать на многих! — выкрикнула мать, и я непроизвольно втянула голову. — Наплевать, слышишь?! Они мне никто! Никто! А ты мой сын, — с жаром воскликнула она. — Мой! И я не позволю тебе сгнобить свое здоровье и мозги в "колледже", — издевательски передразнила она название учебного заведения, куда собирался поступать Ванька. — Я не для того пашу, чтобы мои дети еще и работали. Ваша задача какая? Учиться! Вот и учитесь!
— А может быть, я не хочу, чтобы ты пахала! — в тон ей проорал Ваня, и мне стало совсем плохо от назревающего скандала. — Ты об этом не думала? Ты загнуться на своем заводе хочешь, да?! Тебя только откачали. И ты опять собираешься туда вернуться. Сколько лет ты там проработала?! И будешь также продолжать, недолго останется, — зло, но честно выплюнул брат.
Мама побледнела, сливаясь цветом с серовато-зеленой стеной, рядом с которой стояла. Мне показалось, что еще минуту и она рухнет прямо на ковер, а у нас совершенно не было ни лекарств...ничего не было. Я с ужасом представляла себе такую ситуацию, потому что...Мама всегда была сильной. Непоколебимой. Уверенной и твердой как скала. Она не могла упасть. Глупо, наверное, но я считала, что она и умереть не может. Нет, моя мама никогда не умрет, потому что она сильная. Она моя мама.
И когда брат три месяца назад позвонил и совершенно лишенным эмоций голосом сообщил, что у мамы предынсультное состояние и только что приехали врачи, то я сначала просто впала в ступор. Я не понимала, что говорит Ванька. Какие-то врачи...упала...потеряла сознание... Конечно же, он говорит не о нашей маме. Нет, наша мама совсем молодая, ей только пятьдесят шесть — в таком возрасте не умирают. Тем более инсульт...У моей, моей мамы не может быть инсульта. Она же самая-самая, моя мама...Я не могу без нее.
— Вы дома? — хрипло пробормотала я заплетающимся языком, на ходу натягивая плащ и выбегая из универа. — Врачи еще там?
— Там, — еще тише буркнул Вано. — Приезжай.
Я сразу такси заказала и примчалась, а у самой коленки от ужаса дрожали. Я ладони потные о плащ вытерла и достала ключ. Но он не понадобился — дверь распахнулась перед носом и меня Ванька сразу в квартиру втянул. Приложил палец к губам и кивнул в сторону комнаты.
— Спит? — шепотом поинтересовалась я, когда мы с братом зашли в другую комнату и закрыли за собой дверь.
— Да, врачи дали что-то, лекарств кучу прописали, — Ванька подтолкнул ко мне какой-то исписанный под ноль листок. — Поставили капельницу, сказали давление мерить постоянно. Предложили в больницу лечь, но мать не хочет.
— Почему? — я с ужасом смотрела на огромный список лекарств, некоторые из которых я уже знала, а некоторые и видела-то первый раз в жизни. — Почему она сразу в больницу не поехала?
— Сказала, что ей лучше, — буркнул брат, с отчаяньем запуская руку в растрепанные вихры. — Еще они про дневной стационар сказали. И врачей пройти потом. И покой полный.
— Ладно, — через минуту я встала и подошла к брату, ободряюще касаясь его плеча. — Мы что-нибудь придумаем, Вань. Ты пока дома будешь? — он утвердительно дернул головой. — Хорошо тогда, а я пока до аптеки добегу.
— Тебе денег дать?
— Нет, у меня стипендия и зарплата, не надо.
Я лукавила, конечно, но все равно — брату и самому деньги нужны, купить что-то, да и вообще...Лекарства мы купили, мама начала лечиться, каждые несколько часов мерила давление, а мы с Вано внимательно следили за всеми ее действиями. Я снова переехала домой (до этого я снимала маленькую однушку), помогала по мере сил, занятия начала пропускать, но преподаватели смотрели на это сквозь пальцы, так как я всегда слыла ответственной и усердной девушкой.
Через полтора месяца к маме вернулся цвет лица, улыбка и блеск глаз, но с ними пришли новые усталые складки у рта и морщинки, только не радостные лучики у глаз, а глубокие и страдальческие какие-то, выдававшие боль и тяжесть прожитых лет. Именно тогда Ванька и решил поступить в техникум и параллельно работать, чтобы позволить маме сидеть дома и заниматься своим здоровьем. А она упрямилась.
— Катя, сделай что-нибудь, — резко развернулась к о мне мама и с надеждой, разрывающей сердце, посмотрела в глаза. — Меня не слушает, так может хоть тебя...
— Прости, мам, — тихо прошептала я, краем глаза замечая, как брат облегченно выдохнул, понимая, что я на его стороне. — Но Ваня прав. Я тоже...в общем, я на вечерний переведусь, и Ванька в техникум поступит на слесаря.
Маме стало плохо, и она обессилено рухнула на кресло, держась за сердце и судорожно вдыхая в себя воздух. Не знаю, как Ваньке, а мне было так хреново, что внутри все разрывалось от вины, боли и от того, что я понимала — мы с братом поступаем правильно.
В конце концов, ее удалось уговорить и успокоить, но и пойти на некоторые уступки тоже пришлось. Ване разрешалось работать в том же кафе, что и мне — я, как старшая сестра, должна была за ним присматривать. А мне запрещалось переходить на вечерний, потому что мама не считала такое образование путным, и ее ничто не могло переубедить. И самое позорное, что предатель Вано сидел на подлокотнике ее кресла и нагло поддакивал через слово.
Мне было стыдно из-за этого. Получается, что из-за нас с мамой Ванька всего лишался — и беззаботного детства, и школы, и университета. А у меня это было. Но когда я попыталась все объяснить брату, то тот резко меня осадил.
— Хватит, поняла? Я решил так, значит, так и будет. Это мой выбор, — он обнял меня, чтобы смягчить тяжесть этих слов. — Мой, Кать, понимаешь?
Ваня со своей упертостью действительно сделал все так, как и хотел. Поступил в техникум, устроился на работу в то же самое кафе, но через месяц работы ушел на какой-то то ли склад, то ли базу, где работал по ночам и разгружал фуры. Мне так стыдно было, когда я его по утрам встречала — уставшего, потного, грязного, что я старалась из кожи выпрыгнуть, но все для брата сделать. Стыдно признаться, но я ему даже как-то раз девчонку подсунула, которая ему безумно нравилась, а времени, уверенности и сил познакомиться не было.
Через год все к такому распорядку привыкли, освоились и не так тяжело стало. Мама помолодела, хотя, как и я, виноватой себя ощущала. Говорила, что у собственных детей украла детство, хотя я искренне не понимала, почему она и про меня так говорит. Это Ваня ради нас выше головы пытался прыгнуть. Но мама только вздыхала тяжело и с тоской в окно вглядывалась.
Но в семье и напряжение появилось, которого раньше не было. Мама пыталась как-то заботиться о Ване, учить его чему-то, словно ему не семнадцать лет, а десять. Но поздно было уже опекать мальчика — вырос, давно Вано вырос. И сейчас ее опека только раздражала брата, который пытался это скрывать за мягкими и нежными улыбками. Но мама чувствовала скрытое снисхождение и начала нервничать и злиться еще больше.
Как-то раз она запретила приходить домой позже двенадцати.
— Чтобы в полночь дома был, ясно? — мама аккуратно расправила воротник Ванькиной рубашки, вставая для этого на носочки, и улыбнулась сыну.
— Мам, ты шутишь? — ухмыльнулся Вано, но увидев, что мать говорит серьезно, шокировано и с недоверием прищурился. — Да ладно тебе, я даже в тринадцать лет домой в три-четыре приходил и ничего.
— А сейчас будешь не позже двенадцати, — добавила она в свой голос металла.
— Мам, да это бред полный!
— Не груби матери! — взвилась женщина и с непонятным отчаяньем уставилась в спину сыну, который вылетел из дома. — И позвони мне! — крикнула она вдогонку, но Ваня только раздраженно повел плечом.
Такие стычки случались все чаще и чаще, и мне приходилось по очереди успокаивать то мать, то Ваньку. Я пыталась объяснить маме, что, как бы она ни хотела, ее сын уже давно вырос и его напрягает такой контроль. А Ваню просила быть терпеливее, ведь мама волнуется и пытается сделать все хорошо, правильно. И она волнуется за него.
Оба вздыхали, кивали, обещали, что исправятся, но все продолжалось по-прежнему.
Я начала встречаться с Митей, заканчивала универ и вот-вот ждала распределения, потому что хотелось уже работать, работать, а не просиживать все время за учебниками и конспектами. Ванька закончил свой технарь, получил средне-специальное образование и поступил на заочный. Как-то раз позвонил мне, когда я еще на последней паре сидела, и загадочно пообещал, что у него для меня сюрприз. Я вся такая заинтригованная выскочила из универа, а у входа меня ждал заметно возмужавший за последние годы Ванька.
Работа грузчиком оставила отпечаток и на его фигуре, поэтому каждая третья девушка в корпусе сочла своим долгом обернуться и через плечо оценить его ноги и задницу. Мне, конечно, было и лестно (это же мой брат!), и противно (это же мой брат — хватит на него пялиться!).
— Привет, — Ванька на секунду прижал меня к себе и отстранился, оглядывая с головы до ног. — Отлично выглядишь.
— Спасибо, ты тоже ничего, — засмеялась я и легонько ткнула его в бок, предчувствуя, что завтра мне влетит от трети женского коллектива универа. — Что за секретный сюрприз такой?
Брат загадочно блеснул глазами и разулыбался, как гордый чеширский кот. Распахнул перед ней дверцу такси и куда-то повез.
Глава 3
Через двадцать минут мы подъехали к новому панельному дому на Нахимова. Если честно, то в этот район я попадала достаточно редко, поэтому для меня действительно был загадкой наш приезд сюда. По пути я мысленно перебирала наших с Вано общих знакомых, но ни один из них не жил здесь.
— Вань, что ты задумал? — осторожно поинтересовалась я, глядя на новостройку. — Ты решил под шумок сбросить меня с крыши?
— Типун тебе на язык, — беззлобно одернул меня брат и потащил ко второму подъезду. — Это будет приятный сюрприз.
Я с опаской посматривала на башенный кран, вздымающийся высоко в небе. Очевидно, дом как раз готовился к сдаче и въезду жильцов. Изредка виднелись застекленные лоджии, на которых вяло трепыхались огромные простыни и пододеяльники. Я не могла понять, зачем и почему мы сюда приехали.
Брат вызвал лифт, и мы бодренько поехали на седьмой этаж. В лифте пахло свежей краской и чем-то резиновым, но сама кабина была еще приятно чистой и незамусоренной рекламой и разными анонимными посланиями, каких в нашем старом подъезде всегда наблюдалось в избытке.
— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — начало закрадываться странное подозрение, которое никак не желало укладываться в голове.
Двери лифта тихо приоткрылись, пропуская нас на просторную и чистую лестничную клетку, и Ваня нашел предлог уйти от ответа. Брат достал из кармана связку ключей и уверенным шагом направился к черной железной двери, и именно в тот момент на меня нахлынуло понимание.
— Откуда это, Ваня? — я включила "старшую сестру", чем пользовалась очень редко, но метко. — И только не надо говорить мне, что ты накопил, ладно?
Вы должны меня понять. Моему брату нет и двадцати, семья мы достаточно обычная, причем мама не работает. Да, Ваня прилично зарабатывал, ну, для нашей семьи прилично, но я никогда не поверю, что обычный грузчик может за год-полтора заработать на новую квартиру, пусть и однокомнатную и не в особо престижном районе. И теперь меня пугали эти стены, этот дом и эта квартира, в которую меня неизвестно зачем привел мой брат.
— Ваня... — с угрозой повторила я, уперев руки в бока. — Последний раз спрашиваю.
Ваня устало вздохнул и, не разуваясь, прошел на кухню, где уселся на подоконник и посмотрел в окно.
— Я ее купил.
— Это понятно, — я аккуратно последовала за ним, с интересом и в то же время с опаской осматриваясь по сторонам. — И откуда у тебя два миллиона, позволь узнать?
— Не два! — сразу вскинулся брат, с обидой глядя на меня. — Один...с хвостиком.
Я даже боялась представить, что там за хвостик, но перестала об этом думать, когда увидела Ванькино расстроенное лицо. Он ведь старался, действительно хотел сделать сюрприз, хотел, чтобы его похвалили...Нет, Вано никогда не ставил признание самоцелью, но все-таки обидно, если твой труд, пусть и добровольный, презирают и не признают. А я слишком сильно его любила, чтобы позволять себе его расстраивать.
— Вань, — я подошла к нему и обняла, чувствуя себя очень маленькой по сравнению с ним. — Прости меня...я просто волнуюсь. Ты молодец, правда, — я потрепала его по волосам и ободряюще улыбнулась, глядя, как он расцветает на глазах. — Ты самый лучший брат.
И я не врала. У меня действительно был самый лучший брат. Ну и что, что младший, ну и что, что обычный. Но он был моим. Самым родным и дорогим человеком на Земле. Прозвучит, наверное, кощунственно, но я не знала точно, кого бы выбрала — маму или брата. Нет, я любила обоих, сильно любила, но если бы спросили, кого больше...В общем, Ванька был для меня целым миром, причем с детства. Я гордилась им, знала его, мы понимали друг друга с полуслова. И Вано относился ко мне точно также — я видела это в его глазах.
Возможно, дело было в нашем воспитании. Мама с детства нам вдалбливала, что семья — это святое, это ячейка, крепость, защита. Но я считаю, что, сколько ни вдалбливай и не объясняй человеку, если он не захочет, то не будет тебя слушать. Так и мы с Ванькой — воспитание воспитанием, но мы могли называться родственниками с большой буквы. Для семьи мы могли пойти на что угодно — действительно на что угодно. Мне, правда, никогда не приходилось такого делать, но Ванька, всегда собранный и спокойный, терял голову и впадал в бешенство, но я знала, что могу повести себя также, если хоть что-то коснется Ваньки.
И я в жизни бы не подумала, что брат может что-то украсть, кого-то обмануть, но он мог влезть не туда, не в ту компанию и не в ту работу. И не потому, что искал какой-то выгоды или им двигала корысть, совсем нет. Просто он хотел лучшего для нас с мамой и всеми силами пытался нам это дать. Он мог завязнуть где-то, рисковать, а как потом жить, если с ним что-то случится? Винить себя, страдать за него из-за жалких денег. Я ценила старания Ваньки, очень ценила, но мне нужен был живой, здоровый и счастливый брат, а не куча денег вместо него. Что я и попыталась ему объяснить.
— Вань, — нерешительно начала я, но, увидев, что брат пытается меня перебить, продолжила более уверенно. — Пойми...я не знаю, как на это все, — я обвела рукой голые стены, — реагировать. Я рада за тебя и понимаю, что ты уже большой мальчик и хочешь пожить отдельно, но...Откуда у тебя столько денег?
— Я заработал, — уклончиво махнул головой Ванька и отвернулся, избегая смотреть мне в глаза. — Кать, серьезно, ты правда думаешь, что я украл их или еще что-то?
— Вань, нет! — погладила его по плечу и попыталась подбирать слова более осторожно. — Просто мне кажется, что заработать такие деньги за год нереально. Тем более, ты же не копил целенаправленно. Ой, Вань, вот не надо, — заворчала я, когда Вано начал отнекиваться. — Я тебя знаю. Ты бы в жизни от меня это не скрыл. Откуда деньги, а?
— Я заработал, — упрямо повторил он и как будто замкнулся в себе, отгораживаясь и отстраняясь от меня.
Дальше разговора у нас не вышло. Я еще пыталась пару раз развить эту тему, но брат упорно отмалчивался, делая вид, что ничего нового сказать не может. Я злилась, он психовал, и в итоге мы не разговаривали две недели. Те, кто нас знал, действительно хорошо знал, были просто в шоке, потому что мы с Вано вообще никогда не ссорились. Мы могли ругаться, злиться, не сходиться во мнениях, но как сейчас — дуться и не разговаривать...
В итоге, мама все заметила, да в принципе, по-другому и быть не могло. И она резко заволновалась и почувствовала неладное. К слову сказать, мы с Вано, даже не разговаривая друг с другом, единогласно решили не волновать ее и не рассказывать ничего о квартире.
— Катя, ты занята? — спросила у меня как-то мама в тот редкий вечер, когда я не бежала сломя голову к Мите. Когда я кивнула, не отрываясь от маникюра, она аккуратно присела на край кровати и смахнула с покрывала несуществующие пылинки. — Я с тобой хочу кое-что обсудить.
— Что?
— Что у вас с Ваней случилось?
Я дернулась и от неожиданности неудачно мазнула кисточкой, размазав лак по ногтю.
— Ну вот, мама, — я достала жидкость для снятия лака и начала остервенело тереть ноготь, за порывистостью скрывая свою нервозность и страх. — Нельзя же так под руку говорить!
— Прости, — в ее голосе не слышалось ни капли раскаяния, наоборот, мама в этот момент была сосредоточена как хирург перед операцией. — Но ты не ответила.
Я не умела врать. Тем более, маме. Она и Ванька были самыми близкими и дорогими людьми в моей жизни, но я понимала, что иногда сладкая ложь предпочтительней горькой правды. Я сама не была уверена в чем-то, меня лишь терзали смутные догадки и подозрения, но если рассказать все маме, станет вдвойне хуже. Не только нам с Вано, но и ей. И я решила обойтись полуправдой, хотя, видит Бог, в душе я понимала, что вру, нещадно вру, и из-за этого во рту появилась какая-то горечь, которую не возможно было ни заглушить, ни избавиться от нее.
— Мы просто с ним повздорили, — я пожала плечами и снова начала красить ноготь, радуясь, что у меня есть причина, по которой я могу не смотреть маме в глаза. — С каждым бывает. Ничего серьезного, мам, правда.
— И из-за этого вы не разговариваете уже две недели, — мама хмуро посмотрела на меня, и внутри что-то взорвалось. Стало неуютно сидеть на одном месте, и я начала ерзать, надеясь, что она ничего странного в моем поведении не заметит. — Дочь, я же не слепая, я все вижу и замечаю. Это вы с братом думаете, что я глупая и ничего не...
— Неправда! — я резко вскинулась и с упреком поглядела в родные, так похожие на мои серо-голубые глаза. — Что ты вечно выдумываешь!
— Я не выдумываю, Кать, — отмахнулась мама и поднялась с кровати, начиная мерить шагами комнату. — Я же вижу, как вы оба себя ведете. Но я сейчас не об этом поговорить хочу. Что у вас случилось? И не говори, что ничего серьезного, в жизни не поверю.
— Мы поругались.
— Отлично! — она язвительно улыбнулась и всплеснула руками. — Процесс пошел. Дальше что? — когда я через минуту так ничего из себя не выдавила, мама нахмурилась. — Мне что, из тебя каждое слово клещами вынимать?
— Мы из-за его работы поругались, ясно? — я тоже вскочила с кровати и от волнения начала расхаживать туда-сюда, ни на секунду не задерживаясь ни на одном месте. — Мне не нравится, как он себя нагружает, измучивает, как пашет. Я считаю, это не дело, так надрываться в двадцать лет.
Казалось, мама удивлена. Приятно удивлена, если быть точнее. Она сама не любила, что Ваня так много работает, и не раз за последние пару лет высказывала желание снова выйти на работу. Не на завод, что-нибудь полегче и попроще, но Ваня проявлял в этом вопросе завидное упрямство, также как и я. Но дело в том, что в Ванькины дела и я старалась без повода не лезть — брат ненавидел, когда его особенно опекают. Если бы я начала пытаться его контролировать и следить за ним, как сделала наша мать, то я бы потеряла его доверие. Вано просто перестал бы мне все рассказывать, ограничиваясь легкими фактами и незначащими рассказами. А не вмешиваясь, я хотя бы представляла, чем он занимается и где в данный момент находится. Маме же не доставалось и этого — о сыне она знала ровно столько, сколько он соблаговолял о себе рассказать. Из меня тоже проблематично было что-то выпытать, я всегда, как говорила мама, была заодно с этим оболтусом. И она перестала ждать поддержки с моей стороны, прибегая к моему авторитету лишь в крайних случаях.
— А что, что-то случилось? — мама довольно ощутимо успокоилась, но толика подозрительности еще мерцала в ее глазах. — Что-то серьезное?
— С чего ты взяла?
— Ну...просто он же и раньше работал, а ты всегда его покрывала, — она пожала плечами. — И немного странно, что сейчас вы из-за этого поругались.
— Да что странного?! — наверное, я прокричала слишком громко, потому что мама даже вздрогнула и с опаской поглядела на меня. — Я просто попросила его подумать о себе, о нас, а не гнаться за деньгами. Всех их в жизни не заработает. А Ваньку ты знаешь. Он психанул, обиделся и вот...
Я мысленно молила маму, чтобы она прекратила этот допрос. Я не знала, куда деть руки, которые каждую минуту заламывала, куда спрятать лихорадочно блестевшие глаза, куда, в конце концов, спрятаться самой, чтобы избежать той лжи, лжи близкому человеку. Мне было неуютно, меня бросало то в жар, и я чувствовала, как кровь приливает к щекам, то в холод, и по спине пробегал озноб. За двадцать с лишним лет жизни я так и не научилась врать.
— Да, это Ванька умеет, — вздохнула мама. — Ну ладно, Катюш, не расстраивайся.
Меня жгло ее сочувствие так, что хоть на стенку лезь. Я отвернулась к окну, делая вид, что внимательно рассматриваю наш двор, в котором кроме отблеска далеких огней ничего нельзя было разглядеть.
— Я не расстраиваюсь, — нервно дернула плечом и скрестила руки на груди. — Все нормально, мам, правда. Просто мы не ругались никогда и...Я чувствую себя не в своей тарелке.
Я слышала, как мама начинает ко мне подходить, и постаралась взять себя в руки, чтобы она не заметила моего напряжения. Она осторожно положила руки мне на плече и слегка помассировала, стараясь меня успокоить. Погладила по волосам, как маленькую девочку, в самом деле, и в тот момент я чувствовала ее как никогда раньше. Пришла странная и страшная мысль, что она может умереть. Знаете, такое бывает, редко, но бывает. Ты вроде говоришь с человеком, находишься рядом и вдруг, без всякой на то веской причины, ты понимаешь, что он может тебя покинуть. Не просто бросить и уйти, а умереть, исчезнуть навсегда. И никто уже не погладит тебя по головке и не пожалеет, когда тебе будет это необходимо. Никто не положит твою голову себе на колени и не начнет обнимать и негромко говорить что-то, вводя тебя в успокоительное оцепенение, после которого как будто второе дыхание открывается. Так страшно стало — словами не передать.
Я резко развернулась и сжала маму сильно-сильно, в этот момент замечая некоторые детали, на которые не обращала внимания раньше. А я выше нее, оказывается. Даже странно как-то — мама всегда была большой и взрослой. Я смотрела на нее и видела залегшие морщинки грусти и печали, и в то же время, ее глаза засияли каким-то особым радостным светом.
— Кать, ты чего? — со смехом мама слегка отстранилась, но объятий не разжала. — Странная ты какая-то сегодня, — когда я не ответила, мама приподняла мой подбородок и заставила посмотреть ей в глаза. — Ну не расстраивайся, дочь. Все наладится, вот увидишь. Все у нас будет хо-ро-шо.
Мама еще раз ободряюще меня обняла, поцеловала в лоб, обхватывая руками за щеки, и пожелала спокойной ночи. Твои слова да Богу в уши, мама. Но день, несмотря на поддержку матери, закончился ужасно, и спать я ложилась с тяжелым сердцем, полночи рассматривая потолок и ворочаясь с боку на бок.
Утром я встала пораньше и, стараясь не разбудить маму, чутко спящую в соседней комнате, аккуратно начала собираться. Через сорок минут я была уже у нового...дома брата и звонила в домофон.
— Кто? — раздался в трубке знакомый и хриплый ото сна голос.
— Я. Открывай.
Пока на лифте поднималась, продумывала, что скажу, что сделаю, как попробую объяснить. Как до него, такого рано выросшего и невыносимо взрослого, достучаться и дать понять, что я волнуюсь за него? Что нет большей ценности, чем жизнь близких тебе людей.
Ванька дожидался меня прямо на лестничной клетке — в черных тапках на босу ногу, в старых спортивных штанах и с заспанным лицом. Сразу все волнение и нервозность испарились, уступая место радости и облегчению. Я не смогла согнать с лица счастливую улыбку, да и Ваня был рад меня видеть — это чувствовалось. Как-то не сговариваясь, мы друг к другу одновременно сделали шаг и начали сбивчиво извиняться, просить прощения. Рассмеялись и все надуманное напряжение и неуверенность больше не стояли между нами. Все было почти как раньше. Почти, потому что оставался один нерешенный вопрос.
Пока Ванька готовить нам кофе — единственное, что было у него дома, я начала внимательнее осматривать его квартиру, из-за которой и начался весь сыр-бор. Ну что я могла сказать...обычная однушка в обычном панельном доме. Неплохая планировка, окна новые и сантехника, но опять же, не лучшего качества — середнячок, так сказать. Ванная и туалет раздельные (мечта моего детства), но стены покрашены светло-зеленой краской, напоминавшей мне о больницах. В коридоре странные светлые обои, и приглядевшись, я увидела на них даже цветочки, но настолько непонятные, что лучше бы их не было. Единственная комната была довольно просторной, а из-за отсутствия какой-либо мебели казалась просто огромной. Так и подмывало что-нибудь прокричать, чтобы услышать эхо, которое здесь, без сомнения, возникло бы.
Хотя нет, комната была не совсем пустой — в углу, ближе к окну, находился матрас и по совместительству — Ванькина кровать. Да уж. Моя тонкая женская натура, порой ленивая и невнимательная, приходила в ужас от этого неуютного, пустого...бедлама, другого слова я и подобрать не могла. Решив, что позже я обязательно займусь благоустройством этого злосчастного дома, я с успокоившимся сердцем отправилась на кухню — серьезно разговаривать с Вано.
Я говорила, говорила, а Ваня (спасибо ему за это) ни разу меня не перебил, хотя я видела, что вначале наш разговор вызывал у него только снисходительную обреченность, не более. Я пыталась объяснить ему, что не против него, я никогда не буду против него и всегда поддержу. Я даже не спрашивала, откуда он взял деньги, чего Ваня, судя по всему, от меня ожидал. Я говорила, что не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Я говорила, что мы с мамой этого не переживем. Я давила на все известные мне педали, чтобы заставить брата прислушаться и понять меня, а у самой внутри все дрожало.
Я не знаю, сколько длился разговор, в какой именно момент до Вано дошла вся серьезность моих слов, когда он начал прислушиваться ко мне, но я смогла до него донести все свои страхи и боязнь. Он выглядел пристыженным, и пусть я никогда не узнаю, где он взял эти злополучные деньги, меня устроит то, что Ваня никогда больше не будет влезать во что бы то ни было, теперь я была в этом уверена.
— Ты что-нибудь должен за нее? — спросила я, когда мы помолчали минут пять.
— Да. Двести тысяч.
Я устало прикрыла глаза. Что ж, все могло выйти куда как хуже. Двести тысяч это не два миллиона, к тому же, еще неизвестно, откуда у Ваньки остальные деньги.
Казалось, брат без слов понял терзающую меня дилемму, потому что он резко вскинулся и спрыгнул с подоконника, начиная взволнованно мерить шагами кухню.
— Кать, все будет нормально. Я...сглупил, — последовала едва заметная, но все-таки пауза, от которой у меня мурашки по телу пробежали. — Честное слово, я не подумал. Но все будет хорошо. Я нашел новую работу.
Господи только этого не хватало.
— Ваня...
— Нет, нет, — он взмахнул руками, заставив меня замолчать, и лихорадочно продолжил говорить, как будто боялся, что я его перебью и собью с мысли. — Это нормальная работа. В Москве. Послушай, я устроюсь дальнобойщиком. Это не страшно. А деньги приличные, очень приличные, Кать, не то что я сейчас зарабатываю.
— А что ты матери скажешь, а? — я тоже от волнения вскочила и начала нарезать круги. — Почему тебя не бывает в городе? Куда ты уехал? Откуда эта квартира, в конце концов? Что ты ей скажешь?
— Не забивай себе голову, — он взъерошил мне волосы и пошел к двери. — Все устроится и будет нормально.
Опять же, я не знала, что делать в этой ситуации. Рассказать все матери? Но от этого толку никакого не будет, я точно знала. Ванька, если надо, до ужаса упертый. В общем, через полторы недели он устроился в Москву, но не дальнобойщиком, как планировал, а просто развозил продукцию по Москве. И работал он не на огромной неповоротливой махине, которые постоянно попадали в аварии, а на маленьком "бычке", что было не так страшно. Зарабатывал он немало по питерским меркам, по московским, конечно, не сравнить. Ваня привык с понедельника по пятницу проводить в Москве, работая и в свободное время подготавливаясь к экзаменам, а на выходные приезжать в Питер, так что мама первое время ни о чем не догадывалась.
Я же, пока брата не бывало дома, старалась по мере сил облагородить берлогу, в которой он жил. Перво-наперво, я купила нормальные обои, плитку и прочее для ремонта. Основной плюс состоял в том, что квартира была новой, неискореженной временем, соседями, да и просто недобросовестными строителями (на первый взгляд сделали все качественно).
Главная проблема была в маме и в отсутствии нужного количества времени. Мама, зорко следившая за мной и подмечавшая любые самые незначительные детали поведения, спокойно могла во всем разобраться и сразу все понять. Действовать приходилось крайне осторожно. Все заработанные и отложенные деньги я спустила на ремонт Ванькиной квартиры, зная, что у него наверняка не осталось ни копейки после покупки недвижимости. Сам брат пока обживался в Москве, и я была уверена, что на этой неделе он меня не побеспокоит.
Поэтому с утра я, вместо того чтобы ехать к своему руководителю по поводу дипломной работы, поехала на Пулковское шоссе в один крупный строительный супермаркет, который посоветовала мне сокурсница. Я не была полным профаном в ремонтных работах, в конце концов, у меня не было отца и я постоянно наблюдала за тем, что делает мама и как она это делает, поэтому я немного представляла объем работ. Но я не знала всех тонкостей, всех незаметных, но важных деталей, которые нужно учитывать, поэтому помощь консультанта оказалась очень кстати. Он помог мне купить всякие валики, кисти, шпатели, еще что-то, названия чего вылетело у меня из головы. Обои я выбирала сама, и, зная, что вкус у нас с Ванькой похож, не боялась ошибиться. Мы оба предпочитали что-то элегантно-некричащее, спокойных и сдержанных тонов, не режущее глаз и не раздражающее нервы. Так что со всеми закупками я управилась за пару часов.
До приезда брата оставалось пять дней, поэтому мне, чтобы все успеть, пришлось вызвонить брата Мити, моего парня, который работал в строительной бригаде. Он помог мне распланировать все и взял на себя самую тяжелую работу — делал ванную и кухню, мне же досталась комнату. В общем, когда брат вернулся с Москвы и увидел свою картину, он впал в натуральный шок. Застыл на пороге и недоверчиво начал осматриваться. Могу поспорить, что у него появилось желание под шумок смыться, пока его не заметили. Но тут в дверях появилась я, и убежать брат не успел.
— Я уж подумал, что не туда попал, — со смехом поделился он позднее, когда мы вовсю обмывали покупку. — если бы ты не вышла, я бы точно сбежал.
Вот я так и знала. Но все равно сидела довольная как кошка, наевшаяся сливок. Ваньке трудно было скрывать от меня истинные эмоции, поэтому я во всей красе оценила его приятное удивление и радость. Ходил как царь зверей по своей квартире, надулся от гордости, грудь выпятил.
— Катька, ты золото, — крепко и неожиданно обнял, так что я возмущенно охнула, но этот звук заглушила его водолазка. Но как ребра трещат, Ванька услышал, поэтому наконец-то поставил меня на ноги, поправил взъерошенные его ручищами волосы и стряхнул с моей футболки несуществующие пылинки. Донжуан, как же.
— Задушишь, и не будет у тебя этого золота, — для вида проворчала я, но Вано видел, что я тоже рада.
Потом мы разговаривали о его работе, его учебе и моей личной жизни. Ванька Митю знал и относился к нему достаточно уважительно. Точнее как. Ванька Митю терпел и мог с ним даже поговорить нормально, но считал, что его сестра, то бишь я, достойна лучшего. В принципе, мне казалось, что все братья так считают, так что я никакого внимания на Ванькины ворчания не обращала. Брат расспросил о маме, пообещал завтра заехать и начал нагружать меня делами, которые я должна буду сделать за время его будущего отсутствия.
— Так Кать, держи, — Ванька принес с коридора свой огромный рюкзак, заменяющий ему чемодан, бумажник и сумку, и вытащил пачку денег, аккуратно перевязанную резиночкой. — Смотри, здесь половина на обустройство квартиры. Докупи чего-нибудь, только самого необходимого. А все остальное вам с мамой.
Я озадаченно смотрела на пачку денег, сиротливо лежащую передо мной. В принципе, в просьбе Ваньки ничего такого нет — я лишь косметически привела квартиру в порядок, а мебели, как таковой, здесь и не было. Я только старый холодильник привезла да диван купила. Но Ванькин эдакий барский жест меня испугал и покоробил. А с учетом того, что он был кому-то должен, я категорически не разделяла его мнение об "остальном для нас с мамой".
— Значит так, — я решительно хлопнула в ладоши и наградила брата испытующим взглядом, отчего Вано подобрался и приготовился к ожесточенному спору. — Сколько здесь?
-Тридцать.
— Отлично, — я постаралась не показывать, как меня ужаснула эта цифра, и принялась потрошить пачку, отсчитывая половину денег и придвигая их к Ваньке. — Я беру половину и начинаю обставлять твою квартиру. А ты, — на сей раз мне пришлось говорить громче, потому что брат категорически не хотел меня слушать, — А ТЫ берешь оставшуюся половину и начинаешь отдавать долг.
— А вы с мамой...
— А мы с мамой еще в состоянии обеспечить себя сами. К тому же я работаю. Да и сейчас закончу, защищусь и устроюсь по распределению в какую-нибудь аптеку, так что, — я решительно отодвинула от себя часть денег, которую Ванька умудрился оттолкнуть на край стола, — ты берешь их и начинаешь отдавать. И это не обсуждается.
Ванька со мной не стал спорить и в ближайшие полгода мы совместными усилиями рассчитались со всеми долгами. Брат отдал долг за квартиру (и отдал он больше двухсот тысяч, хотя и пытался вешать мне лапшу на уши), я обставила его квартиру, которая превратилась в оплот тепла и уюта, в то же время, нося чисто мужской отпечаток в интерьере.
Мама о квартире брата узнала тоже через полгода и, что удивительно, именно от Ваньки, а не от меня. Предатель. Взял и наплел ей, что мы с ним напополам ее купили в кредит и только выплатили. Я хотела было возмутиться, но Вано на меня шикнул и сказал, что его история более правдоподобна, так как вдвоем с Ванькой мы действительно могли это провернуть. Мама отнеслась к этому на удивление спокойно, сначала удивилась сильно, но быстро отошла и изъявила желание взглянуть на нашу "совместную недвижимость".
И ее заинтересовал вполне закономерный вопрос.
— Ребят, а как вы тут жить собрались? — мама переводила внимательный взгляд с меня на Ваньку и обратно. — Комната-то всего одна.
— Мам, — я поспешила полностью завладеть ее вниманием, не забывая бросать на брата уничтожительные взгляды, обещая ему возмездие, — здесь Ваня жить будет. А мне, — я слегка покраснела, впервые радуясь этому факту, и неважно, что красная я не от смущения, а от стыда за свое вранье, — мне Митя жить вместе предложил. В смысле, к нему переехать. Вот и...
Дальнейшие мои бормотания заглушил радостный и удивленный возглас матери, которая даже запрыгала от радости и хлопнула в ладоши. Ванька же стоял как громом пораженный, только глазами хлопал и рот удивленно открывал и закрывал, разглядывая меня во все глаза.
Маму же, как говорится, понесло. В ее фантазиях и мечтах я уже представлялась почтительной матроной, живущей в огромном доме с красавцем-мужем, богатым, разумеется, и добрым. И само собой, он меня любит очень и на руках носит. Ну да, как же. Митя вообще меня ни разу на руки не поднял, чего уж тут. Но моя ошеломительная полуправда отвлекла ее от не менее ошеломительной новости от квартиры, так что я во всем находила плюсы. Правда, о детях она не заикалась.
Чуть позже Ванька ко мне осторожно подкрался и дернул за рукав, привлекая к себе внимание.
— Ты что, правда с ним жить собралась? — тихо прошептал он мне на ухо, делая вид, что сосредоточен на приготовлении кофе и чая.
— Правда.
— И давно?
— Недели две назад он предложил, — я потянулась за сахарницей и положила всем по ложке сахара. — Я тогда отмахнулась, а сейчас вроде и к месту.
— А что ж сразу не согласилась? — ехидно оскалился Ванька. — Не хочешь?
Я неопределенно пожала плечами и не ответила — смысла не было. Мы с Митей уже сейчас понимали, что рано или поздно все подойдет к свадьбе. С самого начала нашего романа все было до жути серьезно и правильно, а встречались мы уже третий год. Букетно-конфетный период мы пережили, бытовая романтика миновала, а суровую правду жизни мы одолевали уже давно. В общем, мы вместе прошли огонь, воду и медные трубы, так что решение о переезде к нему воспринялось родными как само собой разумеющееся, а свадьба была вполне закономерным завершающим этапом.
Только Ванька ворчал, да и не столько из-за того, что я собираюсь переехать именно к Мите, а из-за того, что я вообще собираюсь жить с каким-то мужиком, и плевать, что я с этим "мужиком" живу три года.
Я съехала от мамы к Мите, но в моей жизни мало что изменилось. Я также приезжала к маме и проводила у нее много времени, я так же навещала брата, периодически ругая его за свинарник и беспорядок. Правда, после одного случая я к брату без предварительного звонка больше не приезжала, чтобы сберечь не только свои, но и его нервы...и даже нервы его подружек.
С моего переезда минуло еще полгода, мы снова приспособились к новому витку жизни. И у меня вошло в привычку приезжать к брату по выходным, чтобы проследить за его питанием, его жизнью и количеством продуктов в холодильнике (одинокая бутылка пива на верхней полке — не в счет). Только в то воскресенье я сглупила и выехала из дома пораньше. Пробок не было, доехала я быстро, ключи у меня были, поэтому Ваньку я разбудить не боялась.
— Ванька, ты дома? — на всякий случай крикнула я из коридора, мимоходом снимая босоножки и целеустремленно направляясь в комнату. — Что молчишь? Хватит спать, Ван...Ох, Господи, простите, пожалуйста!
Я жутко покраснела, чувствуя, что у меня даже нос и губы от прилившей к лицу крови запылали. Была у меня такая особенность — полностью краснеть. Но меня многие бы поняли. Увидеть своего брата, младшего брата в постели с девушкой! И хоть бы прикрылись, честное слово! У меня в мозгу как отпечатались переплетенные тела, руки, ноги, копна светлых волос, закрывавшая лицо брата...
Не то чтобы я удивилась присутствию девушки в Ванькиной жизни. В конце концов, он давно уже не маленький мальчик. Но одно дело знать о гипотетической девушке в его жизни, а другое дело...увидеть все в самом цвете. Хотя мне еще повезло, что я не пришла в разгар самого процесса. Иначе я бы точно не выдержала.
Брат вышел из комнаты через пять минут, накинув себе на широкие плечи до ужаса измятую футболку. Я даже думать не хотел, где можно было ТАК измять вещь — а я эту футболку сама гладила, между прочим! Почувствовав, что к щекам снова начала приливать кровь, я стремительно развернулась к плите и нарочито громко загремела чайником.
— В следующий раз я позвоню, — пробормотала я себе под нос, но брат все услышал и шумно вздохнул. Видно было, что и он ото всей ситуации испытывает дискомфорт. — Ты бы хоть сказал...намекнул как-нибудь.
Ванька взъерошил русые волосы, которые сейчас и так дыбом стояли, и тяжело уселся на табуретку, опираясь локтями на столешницу.
— Я не знал, что...в общем, ты...
— Да ладно, Вань, все нормально, — взмахнув рукой, кивнула, подтверждая свои слова. — Просто неожиданно. Кстати...ты не хочешь познакомить со своей...девушкой?
Вано скривился, видно было, что особого желания устраивать "явление Христа народу" у него не наблюдалось, но все-таки неохотно потопал в комнату за девушкой, которая затаилась так, что и звука слышно не было.
Блондиночка появилась минут через десять, одетая в синюю рубашку моего брата. Между прочим, именно я купила ему эту рубашку и Ванька ее очень любил. Но я только улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла не очень фальшивой, и жестом пригласила девушку за стол.
Она благодарно улыбнулась, смелея на глазах и расправляя спину, выставляя на обозрение шикарную грудь, виднеющуюся в вырезе полураспахнутой рубашки, и уселась за стол как королева.
— Вас как зовут? — вежливо поинтересовалась я, не обращая внимания на недовольный вид Вано. — Меня Катя.
— Вика.
— И давно вы знаете моего брата?
— Сейчас сколько времени? — Вика лениво скосила глаза вправо, поглядывая на часы. — Тринадцать часов.
Я озадаченно моргнула, пытаясь придумать достойный ответ, но через минуту плюнула на это дело, помахав всем ручкой и оставив брата самого разбираться со своей Викой. Немаленький уже.
С того момента мои визиты стали более оговоренными и систематическими. Я пыталась избавить себя от излишнего волнения, а брат ограждал меня от нежелательной информации. Мы поняли друг друга без слов.
Глава 4
Я наконец-то окончила университет, успешно защитилась, и была приятно удивлена, когда декан нашего факультета предложил мне попробовать поступить в аспирантуру. Нет, не одна я удостоилась такой чести, предложение поступило и десятку других людей, и это с учетом того, что мест, насколько я знала, хватило бы человек на трех-четырех. Мне же просто объявили о перспективе и предложили, ненастойчиво, но твердо, попробовать.
— Поздравляю вас, Катерина, — с вежливой улыбкой ко мне подошел декан и пожал мне, буквально светящейся от счастья, руку. — Пять лет прошло. Я помню, как я у вас вступительные принимал.
— Золотые времена, — поддакнула я.
— Да, — мужчина аккуратно взял меня за локоток и неспешно повел в сторону окна. — Жаль, если честно, расставаться с такими блестящими студентами. Я же у вас вел на четвертом курсе, да? — я утвердительно кивнула, не совсем понимая, к чему идет весь разговор. — Вы, помнится, на "отлично" у меня учились, да и не только у меня. Скажите, Катенька, а чем вы собираетесь заниматься после университета?
Я с недоумением взглянула в хитрые и в то же время непроницаемые глаза ректора. Если честно, то я испугалась. Почему-то пришла такая мысль, что он хочет оставить меня без распределения, возможно, мое место отдано кому-то другому или еще что-то случилось. Меня такой поворот дела отнюдь не радовал, потому что на наше распределение я возлагала огромные надежды. А кому нужен молодой специалист без опыта работы? Правильно, никому. Но я попыталась не показывать декану своей растерянности, и вместо этого добавила в голос побольше уверенности в себе и собственных силах.
— Работать, я полагаю, — беззаботно пожала я плечами. — Как и все остальные. Распределение же никто не отменял. Устроюсь в какую-нибудь аптеку. Потом, если конечно, меня не уволят, — попыталась пошутить я, — попробую на повышение. Провизором, возможно, когда-нибудь.
Под конец я уже мямлила и запиналась, но декан внимательно меня выслушал и кивнул.
— Мне кажется, что у вас все выйдет, Катенька. Глядишь, и сами когда-нибудь свое дело откроете. А вы не думали о...так сказать, плотном и более глубоком изучении науки? Не думали о чем-то кроме работы в аптеке? О чем-то серьезном и важном?
— Что вы имеете в виду? — с подозрением уточнила я.
— Как вы смотрите на то, чтобы подать свои документы в аспирантуру? У вас на самом деле блестящее будущее, Катя, и я считаю, что вам ни в коем случае нельзя отказываться от такой возможности. Подумайте. Возможно, когда-нибудь вы сможете преподавать в университете, а я бы с радостью стал вашим научным руководителем. Подумайте, Екатерина, — декан слегка сжал мою ладонь, кивнул и отошел к накрытому столу, оставив меня потрясенно моргать и пялиться ему вслед.
Трудно словами описать мое удивление. Чего скрывать, мне было приятно такое предложение. Мне льстило такое предложение, да и кому бы оно не понравилось? И весь оставшийся день я пребывала в состоянии эйфории. Такое чувство возникало, как будто я всесильная. Легкость, уверенность в своих силах. Но эта эйфория заметно поубавилась, когда я узнала, что это "блестящее предложение" поступило не мне одной.
Тем же вечером, готовясь ко сну, я решилась поговорить с Митей. Он, в отличие от меня, окончил университет два года назад, поэтому как никто мог понять всю подноготную такого предложения. Я вкратце рассказала ему о предложении декана, не забыв упомянуть о количестве мест и желающих поступить.
— Мить, что мне делать? — я задумчиво закусила губу и выжидательно уставилась на вертящегося на стуле парня. — Мить, ау!
— Я тебя слышу, — вяло отозвался Митька. — Только не понимаю, чего ты от меня хочешь.
— Нуу...совета, для начала, а там посмотрим.
— Совета... — протянул он и скрестил ноги в лодыжках. — Что ж, ладно. Кать, конкурс будет намного больше. Это только с вашего универа и только пока десять человек народу. А еще приедут с других городов и немало. И не самых обычных, — со значением добавил Митя. — И если честно, то я слабо верю, что ты пробьешься. Есть, конечно, платные места, правда, не знаю, как у вас, но у нас были, но ты просто не потянешь. И, Кать...оно тебе надо?
Вопрос на миллион. А правда, оно мне надо? Ведь если так разобраться, то я никогда не являлась фанатичным студентом, который мечтает всю жизнь посвятить изучению своей специальности. Я и на фарм. поступила-то только потому, что мне оказалось так удобно, не более. И до предложения декана вообще не задумывалась о такой перспективе. И...и мне хотелось уже взрослой жизни. Хотелось работать, получать зарплату, тратить ее, рассчитывать доходы и расходы. Мне хотелось полной самостоятельности, а не продолжения учебы.
— Не знаю, — я уселась в кресло напротив парня и обхватила руками колени. — Черт, Мить, все так сложно. В принципе, декан был прав. Что если у меня все получится? Ведь совмещают люди работу и учебу. Тем более, в аспирантуре не обязательно каждый день с утра до вечера просиживать в универе. Можно попробовать...
Митя, до этого спокойный и расслабленный, напрягся и стал похож на натянутую струну. Казалось, что даже очки, низко сидящие на переносице, начали угрожающе поблескивать. Я сразу же подобралась, мысленно готовясь дать отпор, и неважно, что он скажет.
— И как ты себе это представляешь? И вообще, оно тебе надо? Еще пару лет потратить на учебу, чтобы потом остаться преподавать за копейки? — он сильно разозлился, но ума не приложу, почему. — Ты этого хочешь? Всю жизнь провести в тесной комнатушке? На какой-нибудь зачуханной кафедре? Пока ты закончишь, пока приобретешь вес. Вся жизнь пройдет, как ты не понимаешь! — Митя неожиданно рубанул рукой воздух, заставив меня вздрогнуть. — Ты не хочешь подумать о собственной карьере? О личной жизни, в конце концов?
— Милый, — осторожным голосом, как будто разговаривала с буйно помешанным, попробовала успокоить его, — а что ты так завелся? И объясни мне взаимосвязь между личной жизнью и учебой в аспирантуре. Тем более, пока я никуда не поступила. И почему ты вообще так негативно настроен?
— Просто я знаю, что если ты примешь предложение своего декана и останешься учиться дальше, ни к чему хорошему это не приведет. Это не для тебя. И не для меня. Но ты, как всегда, не станешь меня слушать, — язвительно усмехнулся Митя, которого я совершенно не узнавала. — Ты сказала уже матери?
— Нет еще, я только сегодня узнала.
— А брату? — жестко спросил он и впился в меня взглядом.
Я нервно повела плечом и огрызнулась:
— Сказала же, нет! Ты первый узнал.
Митя удовлетворенно кивнул и успокоился, снова становясь похожим на уравновешенного и сдержанного себя.
— И не говори, — когда я отвернулась, чтобы на него не смотреть, Митя устало вздохнул и присел на корточки рядом с креслом, осторожно беря мою холодную руку в свою теплую. — Кать, я же не враг тебе, — я не обернулась и изо всех сил делала вид, что мне все равно. — Я же добра тебе желаю. А это все...это все не для тебя. А твои родственники, — я вскинулась и уже была готова окрыситься на любое упоминание моей семьи, и он, увидев мою реакцию, успокаивающе погладил меня по колену, — они просто не послушают тебя. Твоя мама все сделает, лишь бы ты пошла учиться дальше, и ты лучше меня это понимаешь. А твой брат ее поддержит. И им будет неважно, нравится ли тебе учеба или нет. А нам с тобой надо думать о себе, понимаешь? О нашем с тобой будущем. Строить карьеру, обживаться, а не потакать амбициям родственников.
Я молчала, не перебивая и не опровергая его слова. По сути, зерно правды в его словах было. Да, мама бы из кожи выпрыгнула, на что угодно бы пошла. Но я, в отличие от Мити, понимала, что она хотела для меня лучшей, интеллигентной жизни, а не так как она, всю жизнь отработать на заводе, потеряв всю жизнь, здоровье и красоту.
— Я не так уж о многом прошу тебя, — через пару минут напряженного молчания, продолжил Митя. — Просто подумать о нашей будущей совместной жизни. Если ты думаешь, что я прошу тебя отказаться от чего-то...что ж, продолжай думать так дальше. Но пойми, я действительно знаю, что тебе нужно совсем не это. И к тому же...подумай, от чего отказываюсь я, решаясь связать с тобой свою жизнь. А я ведь ни разу не поставил тебе свое решение в упрек.
Вообще-то поставил. Мне так и хотелось выкрикнуть эту фразу ему в лицо. И только что ты поставил мне в упрек свое решение. Наверное, в тот момент мне следовало сделать что-то такое едкое, оттолкнуть его от себя — человека, с которым я прожила не один и не два года, в конце концов, уйти из его квартиры и жизни. В тот самый момент я должна была догадаться, что если такое произошло один раз, то произойдет и другой. Но я промолчала, чувствуя, как болезненно становиться внутри, как в груди, рядом с сердцем начинает нарастать тупая боль беспомощности и невозможности ничего изменить.
Митя пристально вглядывался в мое лицо и, очевидно, удовлетворенный моей реакцией, поднялся и легонько поцеловал в губы. Я не отстранилась, но и не ответила, застыв ледяным памятником самой себе, и теплая рука мужчины рядом совсем не грела. Его такая реакция не смутила, и Митя отошел, снова садясь за компьютер.
— Мы решили нашу проблему? — со значением приподнял он бровь в ожидании ответа. — Ка-а-а-ть.
— Да, Мить, — неживым голосом отозвалась я и медленно, словно сомнамбула, поднялась с кресло. — Мы решили.
Я была бесплодной. Я не могла иметь детей. Вот так вот просто. Полностью здоровая женщина, которая в жизни болела только два раза — ветрянкой и краснухой в детстве, — не могла иметь детей. Не то чтобы я в своем нежном возрасте задумывалась о детях, нет. И залетов никаких не было. Вы, наверное, спросите, как же я узнала о таком диагнозе? Ведь многие женщины доживают и до тридцати лет, и до тридцати пяти, понятия не имея, что не могут иметь детей. А я вот, такая молодая и здоровая, уже об этом знаю. И за столько лет должна была свыкнуться с подобной мыслью.
Все произошло совершенно случайно, и я даже не знаю, благодарить мне Бога за то, что я узнала о своем бесплодии так рано, или же наоборот. Моя интимная жизнь началась сразу после поступления в университет, с тем самым парнем, старше меня на курс. Не то чтобы все прошло так плохо, но цикл немного сбился, да и месячные стали более болезненными. Один раз, сидя в кафе, мы с моими однокурсницами непонятно как разговорились, сейчас уже и не вспомнишь, с чего вообще начался разговор, и я вскользь пожаловалась на свое состояние. Ничего серьезного, конечно, такое могло случиться со многими девушками, но все равно напрягает.
— Ну так сходи к гинекологу, — посоветовала Маша Егорова, ложкой размазывая подтаявшее мороженое по вазочке. — Проконсультируешься.
Я замялась и скривилась.
— Да знаешь, как-то...не хочется.
— Брось, Кать, что тут такого? — девушка приподняла брови. — Это обычный врач, такой же как и терапевт, хирург и стоматолог. Не самый приятный, но жить можно, — увидев, что ее слова совсем не убедили, Маша принялась за меня всерьез. — Ну хочешь я со своей мамой поговорю?
— А причем тут твоя мама?
— А она гинеколог у меня, — со слабой улыбкой призналась Машка. — Хороший, к ней запись всегда за месяц стоит. Давай я с ней поговорю, к ней и сходишь. Да не бойся, все нормально будет. Она сделает все как надо.
Я сначала засомневалась, замялась, но потом согласилась, выбив из Маши признание, что ее маме это будет удобно и затруднений никаких не возникнет. И через две недели после того разговора я поехала в клинику, в которой работала Татьяна Георгиевна. Мама моей сокурсницы оказалась человеком крайне вежливым, интеллигентным и интересным. Встретила меня тепло, без всякой надменности, поэтому через пять минут приема я расслабилась и свободно отвечала на все вопросы врача.
Не знаю, чем руководствовалась Татьяна Георгиевна, но она неожиданно для меня назначила целый список анализов и обследований, которого в первую минуту я испугалась.
— Что, все так плохо? — у меня вырвался нервный смешок, и я, не удержавшись, потерла шею.
— Нет, что вы, Катя, просто пройдете все обследования и вернетесь ко мне. Ничего страшного в этом нет.
Через месяц я снова вернулась в уже знакомую клинику и зашла в знакомый кабинет, неся с собой целую папку, набитую всякими бумажками и заключениями. Татьяна Георгиевна налила мне чаю, а сама, нацепив изящные очки на нос, начала изучать все бумажки. В тот момент я, конечно, нервничала, с ужасом представляя себе различные страшные заболевания, которые могут у меня найти. Грешным делом подумала, что мой парень был чем-то болен — со страху всякого можно напридумывать. Но я никогда, даже в самом страшном кошмаре, не могла представить, что через несколько месяцев после того посещения мне поставят такой страшный диагноз.
Абсолютное бесплодие. В восемнадцать лет. Инфантилизм матки и некоторые аномалии в развитии половых органов. Говорила мне об этом та же самая Татьяна Георгиевна, осторожно присевшая рядом со мной на белоснежный диван. Говорила о чем-то, о каком-то лечении, но тут же опускала глаза, потому что в ее же диагнозе не было ошибки. Абсолютное. Полное. Неизлечимое. В конце концов, она начала рассказывать мне о какой-то своей пациентке, у которой был схожий диагноз с моим, и она смогла как-то забеременеть. Я не слушала и не хотела ничего слышать. В тот момент я, наверное, не до конца осознавала эти два сказанных слова. Абсолютное. Бесплодие. Как же страшно, пусто и больно.
Я попрощалась с Татьяной Георгиевной и попятилась к двери, не видя и не желая замечать ничего вокруг. Позже, через пару лет после этого, лежа в постели и глядя в потолок, я иногда задумывалась, что было бы, узнай я о своем диагнозе позже? Наверное, лет в двадцать пять меня бы это раздавило, по-другому я и сказать не могла. Я никогда фанатично не любила детей. То есть...я нормально с ними ладила, не боялась, но относилась к ним отстраненно и не потому, что не любила, просто они проходили мимо меня. Я жила с мыслью, что когда-нибудь я стану мамой, у меня будет замечательная семья, муж, сын и дочка. Но эта семья маячила где-то вдалеке. Я просто жила.
И в восемнадцать лет я не до конца осознавала весь роковой смысл двух слов. Я чувствовала, как будто у меня что-то вытащили из сердца, вырвали, грубо, болезненно, с корнем. Какая-то пустота, которая уже никогда не заполнится. У меня забрали мою будущую мечту, мою будущую семью, моего будущего ребенка. Придя домой, я разрыдалась, судорожно всхлипывая и срываясь почти на крик, пытаясь приглушить дикие вопли подушкой, которая промокла насквозь. Мне хотелось кричать, бить, разбиваться. Ярость, неверие, боль...Но только позже, через пару лет ко мне пришло настоящее понимание. В восемнадцать я плакала по несбывшейся мечте, в двадцать пять я уже не плакала, отчетливо осознавая, чего лишилась. Немного цинично, но за прошедшие годы я смирилась и научилась жить со своим диагнозом, обращая на него внимания не больше, чем на маленький, едва заметный прыщик.
Только вот когда я видела других молодых женщин, счастливых, беременных, немного усталых, но все равно светящихся, я не могла просто так отмахнуться от отчаянно клокотавшей в груди боли и непонимания. Я неосознанно, будто чувствуя свою несостоятельность, свою беспомощность, брак, как бы грубо это не звучало, низко опускала голову и, глядя себе под ноги, пыталась оказаться как можно дальше. Мне казалось, что на меня все смотрят, видят мое "уродство". Я уже не плакала, нет, но боль все равно не уходила, и я лишь просила, чтобы у меня хватило сил сдержать ее, вынести все.
Я училась жить нормальной жизнью, как будто слово "бесплодие" никогда не касалось моих ушей. И я справлялась, да и некогда было мне горевать. Я не собиралась ставить крест на своей жизни, я хотела прожить отведенный мне отрезок времени ярко и полноценно. Я ходила на свидания, знакомилась с молодыми людьми, гуляла с друзьями.
Когда мы познакомились с Митей, то, понятное дело, я ему ничего не стала говорить. Но с самого начала у нас с ним все так закрутилось и завертелось, что через, максимум, полгода отношений, мы оба осознали, насколько все серьезно и по-взрослому как-то. От этого было уже никуда не деться. Но и тогда я не спешила ему ни о чем рассказывать. Не было подходящего момента, всегда что-то не устраивало, или наоборот, складывалось слишком хорошо, чтобы нарушать все таким признанием. И Митя мне действительно нравился.
Я никогда не гналась за самыми привлекательными и популярными парнями, но и к откровенным неудачникам меня тоже не тянуло. А Митя для меня стал именно тем мужчиной, с которым хочется прожить всю жизнь. Надежный, умный, ответственный. С ним я не боялась измен, как, например, одна моя знакомая, которая, встречаясь с потрясающе красивым и стильным парнем, стала вся дерганая и подозрительная. Мы с моим парнем доверяли друг другу и всем...почти всем делились между собой.
Но так не могло длиться долго. Рано или поздно Митя все бы узнал, и было бы только хуже, если бы ему рассказал кто-то посторонний, а не я сама. Еще через год я наконец-то нашла в себе силы начать неприятный и болезненный разговор, который мог разрушить мою жизнь.
— Мить, ты спишь? — шепнула я в темноте комнаты, нежно перебирая мягкие волосы у него на груди. Не знаю как, но я почувствовала его улыбку и настойчивее повторила: — Ми-и-ть.
— Кать, третий час ночи, — слабо простонал парень, и я почувствовала, как его рука спустилась с моей талии чуть ниже. — Мне завтра на пары рано.
— Мить, я поговорить хочу.
— Милая, давай потом. Утром. Или завтра, вернее, сегодня вечером, — он зевнул и слегка поладил мои ягодицы, чуть приподнимая шелковую рубашку. — Хотя...нет, мне правда завтра рано вставать.
— Я прошу тебя, давай сейчас. Потом я уже не решусь.
Не знаю, то ли серьезность моего тона, то ли скованность моего тела убедили его, но Митя, вздохнув и пробормотав что-то нечленораздельное, убрал руку с моего бедра и заерзал, полусидя устраиваясь на подушки. Я видела, как в лунном свете блестят его глаза, но не видела самого взгляда, и мне становилось хоть немного, но легче. Я села, осторожно прикрывшись одеялом, и глубоко вдохнула, нервно облизнув губу.
— Я не говорила тебе раньше, потому что...потому что смысла не было. Наверно, мне надо было с самого начала все тебе рассказать, но...блин... — я озадаченно потела лоб, мысленно благодаря Митю за то, что он не пытался меня перебить. — Мить, у меня не может быть детей, — упавшим голосом сказала я ту самую фразу, которая не давала мне покоя весь последний год. — То есть...не то чтобы я к чему-то...просто...Я хочу быть с тобой, Мить. Очень хочу, но врать я не могу. Ты мне нравишься, и я бы хотела быть с тобой, но... — почувствовав, как подступают обжигающие слезы, я зажмурилась и закончила хриплым и надтреснутым голосом: — Ты просто должен знать. Если...если бы у нас когда-нибудь что-то получилось, я никогда не смогла бы...родить.
Он не произнес ни слова. Я не знала, о чем он думает, что решает. Я даже не видела выражение его лица, но повисшее молчание угнетало меня, все глубже погружая в глубины отчаяния и беспомощности. И такая усталость навалилось, что больше всего на свете захотелось закрыть глаза и уснуть. Не видеть ничего, не слышать и не чувствовать. Укутаться в теплые объятия сна, где никакие неприятности и боль никогда меня не достанут.
— Давай спать, — обессилено выдохнула через несколько минут. — Ты прав, завтра вставать рано...всем. Спокойной ночи.
— Спокойной, — глухо отозвался парень, но я чувствовала, что он так и остался полусидеть на подушках. Но у меня не нашлось сил следить за его поведением. Откинувшись на подушки, я без подготовки нырнула в сон, как в глубокие успокаивающие волны океана.
Утром я проснулась в одиночестве, забившаяся на самый край кровати и по самую макушку завернутая в одеяло, как будто спрятавшись в кокон. Часы показывали начало одиннадцатого, а у моего парня...хотя, наверное, уже бывшего парня, пары начинались в девять. Прикрыв на секунду глаза, я приказала себе не раскисать. В конце концов, жизнь не заканчивается. И у меня много дел.
Механически я повторила все обычные утренние процедуры. Душ, макияж, кофе без сахара. Механически съездила в университет, отсидела все пары. Позвонила маме, поинтересовалась о ее самочувствии, ловко увильнула от ее проницательных вопросов и поехала в квартиру бывшего парня, чтобы забрать вещи. Я не винила и не осуждала его...умом я все понимала. Но мне хотелось успеть забрать вещи до прихода Мити, чтобы не встречаться и не рвать себе сердце еще сильнее.
К моему удивлению Митя оказался дома. . Он сидел за компьютером и занимался какими-то своими важными вещами, так что из коридора я видела лишь синий экран. Неужели заново перепрограммирует? Вроде месяц назад только этим занимался. Мысленно я все списала на его причуды зануды-программиста и вежливо кивнула, на ходу вытаскивая из шкафа рюкзак.
— Что ты делаешь? — Митя во все глаза наблюдал за моими действиями, но останавливать не спешил. — Кать, я к кому обращаюсь?
— Вообще-то я вещи собираю, — с ледяным спокойствием, под которым бушевала лава эмоций, пояснила я, рывком открывая шкаф. — Разве не видно?
— Зачем?
Я судорожно сглотнула.
— Это надо объяснять?
— Да.
— Мить, не надо, — попросила я его. — Пожалуйста. Я все прекрасно поняла и...Просто не надо, ладно?
— Что ты поняла? — он снял очки и потер переносицу. — Я ведь ничего так и не сказал.
— Вот именно, — с болью в голосе буркнула я, изо всех сил вцепившись в дверцу шкафа. — Мне не пять лет, Мить, и я все прекрасно поняла. Без слов. Я не осуждаю тебя и не обижаюсь...только дай мне собрать вещи.
Я чувствовала, что еще немного и позорно разревусь прямо у него на глазах. Митя, надежный, честный Митя отмахнулся от меня. Самый надежный и порядочный из всех окружавших меня парней. А мысль о том, что такое в моей жизни случится еще не раз и не два, вплотную подтолкнула меня к истерике.
Митя поднялся со стула и подошел ко мне, отрывая мои пальцы от гладкой поверхности и почти силой усаживая на диван. Присел рядом и откинул мою голову себе на плечо. Это стало последним испытанием для моей сдержанности, и я глухо, надрывно зарыдала. Митя неуклюже попытался меня обнять и начал скованно гладить по голове, шептать что-то.
Я не позволила себе долго раскисать, и уже через пару минут парень облегченно вздохнул, явно довольный, что слезы так быстро схлынули. И он пустился в туманные пояснения, говорил, говорил, а я тупо кивала, почти все пропуская мимо ушей.
— Пойми, Кать, я вчера...растерялся. Я первый раз в такой ситуации и... — он забегал глазами по комнате, стараясь смотреть куда угодно, только не на меня. — Я не знал, как себя вести и как реагировать. Но...но ты мне тоже нравишься, и я не готов от тебя отказаться, — Митя слабо улыбнулся и заправил мне за ухо прядь. — Мы что-нибудь придумаем, обещаю.
Он не бросил и не отказался от меня, как я боялась. Нет, Митя заверил, что все наладится и все будет хорошо. Вот только его заверения не принесли мне долгожданной легкости и спокойствия, наоборот, я постоянно находилась в напряжении, томительном ожидании бури, пусть грозы пока не было видно. Я не знала, почему так, почему разговор с ним не успокоил меня, а даже наоборот, но я ощущала, будто мне сделали одолжение, снизошли до меня.
Я пыталась себя уверить, что мне так только кажется, всего лишь игра воображения, не более, но каждый раз, когда я чувствовала на себе взгляд моего молодого человека, я неосознанно напрягалась и хмурилась. Со временем мои чувства притупились и поутихли, но не прошли.
Брат и мама не знали всех тонкостей нашего разговора, я просто поставила их в известность, что Мите известно о моем осложнении, и мы все равно продолжаем жить вместе. Маму такой ответ вполне устроил, и Митя получил у нее заочную пожизненную индульгенцию, чего не сказать о Ваньке. Брат прекрасно меня изучил, поэтому видел, как я маюсь и понапрасну извожу себя. Вано даже порывался поговорить с Митей с глазу на глаз, но я его сразу же осадила, попросив не лезть не в свое дело.
Да, с того разговора мы с Митей больше ни разу не заводили разговора о моем бесплодии. Он никогда меня не упрекнул и даже в шутку старался не задевать. Но сейчас, заведясь непонятно из-за чего, он это сделал. Мягко дал понять, скольким пожертвовал ради меня. И это ранило. Казалось, я как будто ждала такого момента, когда все это выплеснется из него, интуитивно ощущая, что Митя не сможет сдерживаться вечно.
Про аспирантуру мы ни разу не упомянули. Я, как и обещала, ничего не стала рассказывать своей семье. Митя, убедившись в том, что я окончательно выкинула из головы "всякую дурь", расслабился и стал предупредительно мил, как будто мы только что познакомились. Нет, мне, безусловно, было приятно, но такое внимание начинало раздражать. К счастью, надолго его телячьих нежностей не хватило, и я смогла вздохнуть свободно.
В аптеку меня все-таки трудоустроили, как и весь наш поток. Мне, как одной из лучших студенток выпуска, предложили выбор — привилегия, которой были лишены все остальные студенты. Конечно, я выбрала популярную и известную сеть аптек, пункты которой находились по всему городу. Мне досталась аптека в центре города, чем я несказанно гордилась. Работать приходилось адски, никаких послаблений не наблюдалось ни вблизи, ни даже на горизонте, но меня подобные мелочи жизни мало волновали.
Оказалось, что это было началом конца. А все начиналось вполне невинно. Митя, устроившийся в магазин цифровой техники главным консультантом, чем неимоверно гордился, уехал в командировку, своего рода профессиональную консультацию для работников. Уехал он в пятницу вечером, а возвращался в воскресенье. Обычный рабочий сабантуй, одним словом. Я собрала ему сумку, поцеловала напоследок и закрыла за ним дверь. Все, как полагается. И хотела было уже отдохнуть (на работе именно эти выходные выходили у меня нерабочими). Мои планы прервал звонок телефона.
— Алло.
— Катюш, здравствуй. Это тетя Зоя.
— Да, тетя Зой, узнала, — еще бы я не узнала мать человека, с которым живу почти три года. — А Митя уехал.
— Я знаю, Катюш, он мне позвонил. Я хотела в гости к вам заскочить, так сказать, проведать. Сто лет у вас не была. Я надеюсь, ты не против?
Это был именно тот грамотный случай, когда вопрос поставлен так, что отказать невозможно. Поэтому мне оставалось дать согласие для галочки.
— Конечно, теть Зой, приезжайте. Вы когда будете?
— Минут через двадцать. Ничего?
— Нет, что вы, — в глубине души я ругалась как сапожник. — Буду ждать. До встречи.
Следующие полчаса я бегала по квартире как ошпаренная, попутно что-то убирая, нещадно пряча в шкаф, стирая пыль, выкидывая и одновременно с этим накрывая стол из того скудного запаса еды, что водился у нас в холодильнике. По магазинам мы ездили на выходных и сразу же закупались на неделю, а если учесть, что сегодня была пятница, то...
Но к приезду будущей тещи я невероятными усилиями привела себя и квартиру в порядок и даже откопала на дальней полке кухонного шкафа коробку шоколадных печеньев, подспудно нервничая из-за намечающегося разговора. Я не знала, зачем Зоя Павловна едет к нам домой, да еще в отсутствии сына, но вряд ли за тем, чтобы попить чайку.
Открыв женщине, я тепло ее поприветствовала и сразу же от греха подальше завела на кухню. Разговор женщина начала издалека, ненавязчиво расспрашивая о нашей жизни с ее сыном. Всего ли нам хватает, не ругаемся ли мы, да и вообще...Я клятвенно заверила ее в том, что все замечательно и лучше быть не может.
— Ну а ты сама как, Катюш? — вплотную подошла она к интересующей ее теме. — Как работается?
Я пожала плечами и прихлебнула горячего напитка.
— Да как работается...как всем. Нормально. С начальством не ругаюсь, с сослуживцами отношения неплохие.
— Ясно. А вообще...интересно тебе? Не жалеешь, что работать пошла?
Я чуть не подавилась от неожиданности такого вопроса. И почему я должна жалеть?
— Да нет. Нормально все, я же говорю.
— И не тяжело тебе? — Зоя Павловна взяла с тарелки печенье, но пробовать не спешила. — Я имею в виду, и семью сочетать, и работу?
— Так все делают, тетя Зой. Справляемся потихоньку. Где Митя поможет, где я сама. Все как у людей.
— Молодец, — одобрительно качнула головой женщина. — А то вон, у соседей наших девка замуж выскочила на последнем курсе, а сейчас и не успевает ничего. И мужика ей надо обслуживать, и работу она терять не хочет. Хотя у нее еще ребенок маленький, — женщина вздохнула и, наслаждаясь произведенным эффектом, сделала глоток. — Вся задерганная. Я ей говорю, выбери что-то одно. Работа не убежит никуда, а мужика держать надо. А как мужика держать? Правильно, семья мужику нужна. Крепкая семья, которая на жене держится. Правильно я говорю?
Что ж, теперь становилась хотя бы понятна цель ее визита. О, я прекрасно догадалась, на что она намекает и о чем хочет сказать. Только от этого знания легче не стало. Я с громким стуком поставила чашку на стол, уверенная, что через секунду просто-напросто уронила бы ее, и пристально поглядела на сидящую напротив женщину.
Тетя Зоя была неплохой женщиной, а совершенно обычной. Самой что ни на есть выписанной по копирке. В молодые годы она занималась спортом, потом поступила в пед, вышла замуж, родила ребенка, работала в школе. Как и положено, раз в год ездила в санаторий, как и положено, к сорока годам превратилась в объемную женщину с необъятной талией. К пятидесяти у нее выработалась привычка громким командным голосом отчитывать постоянно выпившего мужа и жаловаться соседкам на других соседок. Вечером выходила посидеть на лавочке у подъезда и вдоволь пообмывать косточки знакомым и незнакомым людям. Беззлобная, в чем-то до противного простая и примитивная, она до умопомрачения обожала собственного сына.
Наверное, в том, что Митя вырос не маменькиным сыночком, состояла заслуга отца, которому я несказанно за это благодарна. Но факт оставался фактом — Зоя Павловна души не чаяла в своем сыне, и как каждой матери ей казалось, что любая приблизившаяся ближе, чем на десять метров девушка, просто недостойна находиться рядом с ее сыном.
До определенного момента мне с ней везло, и отношения базировались на строгом нейтралитете с поворотом на хлипкое перемирие. Уже неплохо, учитывая поведение тети Зои. Для Мити это вообще было своеобразным признанием и принятием меня, я же скромно молчала в ее присутствии, поддакивала и мысленно радовалась, что Митина квартира находится на другом конце города от ее дома.
Полгода назад я начала замечать косые взгляды. Ее, ее мужа, да и всей семьи. Мы приехали к ним в гости на какой-то праздник, поздоровались, уселись за стол, но в тот вечер мне кусок в горло не лез. Мне казалось, что все на меня украдкой смотрят, а если я резко вскидывалась, то глаза отводили, как от прокаженной. Пару раз я могла поклясться, что слышу шелест шепотка у себя за спиной. Меня все нервировало, но когда вечером, уже готовясь ко сну, я рассказала обо всем Митьке, он посоветовал мне не забивать себе голову.
Что ж, теперь я хотя бы уверена в том, что не являюсь параноиком. Получается, что Митя все рассказал матери, хотя я и просила повременить и не распространяться на эту тему, и он клятвенно обещал мне вообще не упоминать ни слова. Я испытала злость и непонятное раздражение, усилившееся из-за того, что я собственными руками не могла дотянуться до парня. Мысленно я приказала себе сохранять спокойствие, гнев сейчас только помешал бы.
— Чего вы хотите? — прямо спросила я, заставив женщину нервно вздрогнуть и слегка побледнеть от такой напористости. — Давайте откровенно, тетя Зой, не первый год знакомы. Что вам от меня нужно?
— Катенька, да что такое...
Я перебила ее на полуслове:
— Ладно вам. Поговорим начистоту. Вам сын рассказал, что я не могу иметь детей. И вы пришли просить меня не портить жизнь бедному мальчику. Так ведь?
Я улыбалась, но кто бы знал, как внутри у меня все переворачивалось. Я знала, что так будет. Неосознанно для себя самой, я все эти годы ждала подобного разговора. И дождалась.
Напоминание о сыне, да еще в таком тоне, заставило Зою Павловну ощетиниться и сузить глаза, с претензией одаривая меня взглядом.
— А почему в таком тоне, Катерина? Ты первая завела этот разговор, — я еле слышно фыркнула, но Митькина мать предпочла пропустить это мимо ушей. — Я приехала нормально с тобой поговорить, побеседовать. А ты мне в открытую хамишь. Знаешь, я была о тебе лучшего мнения.
— Я предпочитаю говорить начистоту. Чего вы хотите? — устало вздохнула я. — Давайте прямо. И вам легче, и мне.
Тетя Зоя смерила меня оценивающим взглядом с головы до ног, что-то решила для себя и наконец-то сказала то, ради чего и приехала сюда.
— Ты очень хорошая девочка, Катя. Красивая, добрая, скромная. Я бы с радостью приняла бы такую невестку как ты. И Мите ты очень нравишься, но...Моему сыну нужна нормальная, полноценная семья, понимаешь? Жена, дети. А ты...я понимаю, что это не твоя вина, — она потянулась через стол и накрыла своей ладонью мою ледяную руку. — Но не порть жизнь Мите. Я уверена, что ты еще найдешь себе какого-нибудь милого и доброго молодого человека, которого не будут волновать твои...отклонения.
— Отклонения? — глухо повторила я. — Скажите, Зоя Павловна, этот разговор проходит с вашей подачки или вас Митя попросил? Ах, постойте, — притворно удивилась я. — Митьки сейчас дома нет, значит, ваша инициатива? Так вот, послушайте меня внимательно. Мы с вашим сыном взрослые люди и в силах самостоятельно разобраться с собственными проблемами. К тому же мы с ним все обсудили и решили, и если уж Митя не против моего...отклонения, то вас оно тем более не должно касаться.
— Он просто не хотел тебя расстраивать. Ты удивишься, узнав, как много Митя тебе не рассказывает, чтобы тебя не расстраивать. Он не рассказывал, как его чуть не лишили диплома? — я вздрогнула и не смогла скрыть удивления. — Вижу, что не рассказывал. А не рассказывал, как его не принимали на работу? Как он смог устроиться только с девятого раза, и то, мне пришлось договариваться со своей старой подругой? Не говорил. Расстраивать не хотел, все тебя берег. Ко мне приходил, выплескивал. А как его права на аспирантуру лишили, тоже не рассказывал?
— Аспирантуру?
Женщина выдавила ядовитую улыбку.
— Представь себе. Отдали место какому-то блатному идиоту, а моему сыну еле дали закончить. Слишком умный оказался и гордый, — с горечью поморщилась она. — А тебе не говорил ничего. Как же, Катя такая ранимая, волноваться будет. И как, по-твоему, он должен был реагировать на твое признание? Бросить тебя? Ты ведь сама знаешь, что Митя слишком благородный для этого. Кать, я тебя как мать прошу, — у Зои Павловны слезы на глазах заблестели, обостряя мои чувства еще сильнее, обнажая нервы еще больше. — Он у меня единственный ребенок. И вы с ним не молодеете, и я тоже.
— Зоя Павловна...
— Катюш, я же внуков хочу, понимаешь? Маленьких, вот таких, — она слабо развела руки, обрисовывая придуманного младенца. — Родных. Я знаю, что сейчас много всяких...усыновления, суррогатное материнство, но они никогда не заменят вам с Митей нормальную семью. Пойми же, так для всех лучше будет.
Я облизнула солоноватые, чуть влажные губы, с отстраненным удивлением замечая, что по щекам текут слезы.
— Зоя Павловна, вы не понимаете...
— Понимаю, Катюш, понимаю, но и ты пойми! Я не хочу смотреть, как будет страдать мой ребенок. А ты сама с этим жить сможешь? Год за годом видеть, как Митька рядом с тобой мучается? — она шумно всхлипнула и вытерла мокрые щеки. — Это сейчас вы молодые, вся жизнь впереди, а потом? Через пять, десять, пятнадцать лет? Ты ему в глаза посмотреть сможешь, когда вы по улице идти будете, а рядом пробегут чужие дети? Чужие, Катя! Не ваши!
Я судорожно пыталась вдохнуть, чувствуя, как катастрофически не хватает воздуха. И против воли представляя нарисованную Митиной матерью картины. Что если я правда ломаю ему жизнь? Смогу я так поступить?
— Зачем вы так? Я вас прошу, уходите. Уходите! Сейчас же!
Я уже срывалась на крик, хотя в жизни почти не повышала голос. Я отстраненно, как издалека говорила что-то, просила уйти, а сама прокручивала страшное, пугающее будущее. Разве я заслужила? Мне же не так много нужно, только маленького ребеночка. Я не курю, не пью, я заботилась бы о нем, воспитала бы достойным человеком. Но почему я не могу?! Почему я?! Не?! Могу?!
Зоя Павловна молча вышла в коридор, но через минуту вернулась на кухню, полностью одетая.
— Я прошу тебя, — тихо повторила она, и в этот момент я радовалась, что сижу к ней спиной. — Пожалуйста. Я знаю, что вы могли бы найти выход, но...я не хочу такого для своего ребенка. Поэтому, Кать, пожалуйста...
Она замолчала, и я даже не услышала, как за ней с едва слышных щелчком захлопнулась дверь. Я все также продолжала сидеть в полутьме кухни, представляя, как по-другому могла пойти моя жизнь, если бы я могла хоть что-то изменить...Если бы могла...
Глава 5.
С того самого разговора в моей жизни что-то переменилось. Нет, все вроде бы осталось как прежде, но смотреть на мир, на окружавших меня людей я стала по-другому. Если раньше в наших с Митей отношениях было хоть какое-то подобие доверия, пусть надуманного, но существовала вуаль иллюзии, то сейчас она медленно опала, представляя все в настоящем свете. Но я по-прежнему не могла представить своей жизни без Мити. Может быть, я любила его, может быть, все дело в привычке...Я не смогла от него уйти. И про разговор с его матерью я тоже не рассказала. Что удивительно, Зоя Павловна тоже не спешила делиться с сыном подробностями нашей с ней беседы, мне даже казалось, что он и не знает про визит матери.
Но своего она добилась. Хуже всего оставить человека мучиться с чувством вины и выбором. И неизвестно, что бьет по нервам больнее. То ли вина за то, чему препятствовать и изменить ты не в силах, то ли выбор, от которого зависит дальнейшая судьба близкого человека. От твоего решения зависит. И тетя Зоя прекрасно это понимала, оставляя меня истязать собственную душу отголосками сказанных ею слов.
И когда Митя вернулся из Москвы, веселый, довольный и счастливый, с кучей подарков в руках, я вела себя совершенно обычно — радовалась, целовала, расхваливала покупки и интересовалась его работой. Про аспирантуру, случайно упомянутую в нашем разговоре с его матерью, я вспоминать не стала. И честно говоря, даже обиды не чувствовала, только какую-то легкую горечь и сожаление. Если бы он честно во всем признался, я бы, возможно, сама отказалась от этой затеи, и это было бы мое добровольное решение. Но вышло так, как вышло, и я ничего не могла с этим поделать.
Но Митя никогда дураком не был, поэтому чувствовал повисшее между нами напряжение, прорывавшееся очень часто весьма некстати.
— У тебя что-то случилось? — не выдержав в один из таких спокойно-замкнутых вечеров, поинтересовался Митя, испытующе поглядывая в мою сторону. — Ты последнее время такая молчаливая. Проблемы на работе?
Я отстраненно пожала плечами, не отрывая глаз от книги.
— Нет, на работе все прекрасно.
Он изучающе изогнул бровь, ожидая от меня какого-то объяснения или продолжения разговора, но мне было все равно. Казалось, что я подсознательно делаю так, чтобы Митя меня бросил. Чтобы в один день не выдержал и ушел сам, вырывая себя с корнем из моей жизни. Наверное, мне бы действительно стало бы легче, но он все только усугублял, пытаясь быть милым и предупредительным. Даже подарил мне букет цветов, которые мне хотелось разорвать зубами и швырнуть ему в лицо, но я только поблагодарила парня, легонько поцеловав в губы.
— Что с тобой тогда? Снова брат твой чудит? — он хмыкнул, всем своим видом показывая, какого мнения об умственных способностях брата. — Опять они с матерью поругались и заставляют тебя вмешиваться?
Я подавила вспышку раздражения от такого предвзятого отношения к моей семье и спокойно перевернула страницу.
— Нет, Ванька в командировке сейчас, а приедет только через две недели.
— В Москве, значит, — Митя сполз на край стула и вытянул ноги. — Понятно. Собирается туда насовсем перебраться?
— С чего ты взял? Он просто работает.
— Ну, это он пока работает, да и потом, что может удержать молодого здорового парня от столицы? Питер, конечно, не Урюпинск какой-нибудь, но Москва это Москва.
— Во всяком случае, я о таком не знаю, — я, не выдержав вымученного разговора, с громким звуком захлопнула книгу и поднялась с кресла, поправляя за собой плед. — Не знаю как ты, а я сегодня что-то устала. Пойду спать лягу.
Митя удивленно поднял брови.
— Только десять. Какой спать?
— Я устала, и мне завтра рано вставать, поэтому я пойду спать.
— Ну иди, — у Мити по щекам заходили желваки, и он отвернулся, поворачиваясь лицом к экрану монитора. — Я пока за компом посижу.
Я никак не прореагировала на его бешенство, а молча ушла в спальню, без сил падая на кровать и сразу закрывая глаза. Только вот сон никак не шел. Сил не было, а уснуть не могла. Я не уставала, работала столько же, сколько и всегда, но морально я была выжата как лимон. Не хотелось ничего. Совсем. И полночи я дрейфовала, не в силах уснуть и открыть глаза. Ближе к полуночи я услышала, как в комнату заходит Митя и проверяет, сплю ли я. Чувствовала его дыхание на своих волосах, но не шевельнулась. И так изо дня в день.
И вот сейчас раздался звонок Ваньки, который...нет, не обрадовал меня, я бы никогда не стала радоваться очередной ссоре в семье, но странным образом взбодрил. У меня появилось...какое-то занятие, дело, которое могло бы помочь мне отвлечься, переключиться, так чтобы на дурные мысли и постоянную щемящую боль не оставалось времени.
— Вань, а ты бы не мог все по телефону мне объяснить? Ну, чтобы я морально подготовилась?
— Нет, — отрезал Ванька. — Кать...но правда, я очень, слышишь, очень прошу тебя приехать. Мне как никогда понадобится твоя поддержка и...это всех касается.
Я заметно напряглась. Такой неожиданной поворот мне совсем не нравился. Что значит "касается всех"? Нет, мы семья и у нас общие проблемы, которые мы по мере сил стараемся решать самостоятельно, но вот такой акцент заранее заставлял меня теряться в догадках. Причем, не самых радостных.
— Ты решил меня запугать? — попыталась пошутить я, но дрожащие нотки в голосе испортили все впечатление. — Вань, серьезно, что-то случилось? Что-то...в Москве?
— Нет. Кать, давай дома поговорим, а? У меня сейчас совсем времени нет, правда. Ты приедешь?
И он еще спрашивает. Напустил туману, испугал и спрашивает, приеду ли я?
— Да, — пришлось прочистить горло. — Да, я приеду. Когда?
— Часа через полтора, но я могу подзадержаться.
— Ладно, до встречи.
Ванька ничего не ответил, молча повесив трубку, а я еще пару минут в остолбенении и шоке слушала телефонные гудки. Назовите как угодно, интуиция, предвидение, шестое чувство, но у меня волосы на затылке дыбом вставали, а по коже бежали мурашки, стоило мне подумать о предстоящем разговоре. Маме звонить я побоялась. Приеду и уже дома с ней поговорю, тем более, Ванька вроде как задержится. Какая-никакая, а фора, лично для меня.
В задумчиво-сосредоточенном состоянии я вернулась в гостиную и стащила со стула теплые джинсы и свитер.
— Ты куда? — Митя оторвался от компьютера, ставя игрушку на паузу, и развернулся ко мне вполоборота. — Эй, Ка-а-ть.
— А? — его возглас заставил меня вздрогнуть. — А, да, я к маме съезжу.
— Случилось что-то?
— Да нет...не знаю, — я передернула плечами и одним движением натянула джинсы. — Ванька позвонил, попросил приехать.
— Ооо, — Митя заинтересовался и развернулся ко мне всем корпусом. — Что он опять сделал? Как всегда мать довел?
— Ну хватит, Мить. Что ты к нему вечно цепляешься? Никого он не доводит.
Он недоверчиво фыркнул и скрестил руки на груди.
— Ну да, конечно. А ты опять должна их разнимать. Зачем тебе это надо?
— Затем, что они моя семья, — раздраженно ответила я, натягивая через голову свитер. И попыталась одарить парня холодным взглядом. Вкупе с взъерошенными, наэлектризованными волосами, рассыпавшимися по плечам и лицу, на Митю мои попытки не произвели никакого впечатления. — И вообще, в этот раз что-то серьезное случилось.
Я подошла к трюмо и взяла расческу, наспех приглаживая волосы. Митя наконец-то заметил мою озабоченность, которую я уже и не пыталась скрыть.
— Что именно?
— Не знаю, — меня нервировало мое незнание. — Ванька не сказал. Но он...такой серьезный, Мить. Я боюсь, — почти шепотом призналась я. — И не знаю, что делать.
— Мне поехать с тобой? — Митя встал из-за стола и серьезно собрался одеваться. — Если нужно, ты только скажи.
— Нет, спасибо, — я, не удержавшись, подошла и прижалась к нему, ощущая и подпитываясь теплом его тела, которое нужно было мне, как никогда. — Я постараюсь уладить все быстро и сразу вернуться.
Митя обхватил мое лицо ладонями, держа словно хрупкую чашу, и осторожно поцеловал. Я все еще чувствовала его и его дыхание, когда он отстранился и прижался к моему лбу своим.
— Если что, звони, и я сразу приеду. Поняла?
Я подарила ему слабую улыбку и осторожно высвободилась, отступая на шаг.
— Поняла. Спасибо тебе, — он только рукой махнул. — И да...все равно я на улицу...купить тебе чего-нибудь?
— Лучше не задерживайся.
Я еще раз пообещала, что приеду как можно скорее, но уверенности в своих словах отнюдь не чувствовала. Перед маминым домом я заскочила в магазин, чтобы купить чего-нибудь к чаю. Привычка, выработанная и воспитанная мамой. Какой бы серьезный разговор не намечался и к кому бы я ни ехала, я всегда старалась что-то купить хозяевам, пусть это и будет сущая мелочь.
Маму я застала в нервном и напряженном состоянии, ходящей из угла в угол и нарезающей по тесному залу круги. И теперь уже мне пришлось прятать свои чувства и успокаивать ее. Для начала, я заставила ее заняться делом, например, вскипятить чайник и порезать торт, и на какое-то время мама отвлеклась.
— Ко мне Зоя Павловна приходила, — пришлось применять тяжелую артиллерию, потому что она снова начала нервно заламывать руки и поглядывать на часы. — Когда Митька в отъезде был.
— Правда? — мама удивленно вскинула брови, останавливаясь на полпути и поворачиваясь ко мне. Я утвердительно кивнула, откусывая кусок торта. — Что хотела?
— Митя ей все рассказал. И она приехала поговорить со мной о сложившейся ситуации.
Я говорила спокойным, тихим голосом, как будто рассказывала о погоде или о дне рождении дальней подруги. Дурой я никогда не была, поэтому не стала распространяться относительно всего разговора. Мама знала лишь то, что Зоя Павловна выразила озабоченность моим состоянием и волнуется за наши с ее сыном отношения. Вот так, вполне нейтрально. Такая формулировка ничуть не намекает на само содержание разговора и на ту боль, которую мне пришлось испытать.
Цели своей я все-таки добилась. Мама успокоилась и расслабилась, но только до трели звонка. Как только в дверь позвонили, нас обеих буквально подкинуло на стульях. Мы переглянулись и, не сговариваясь, вышли в коридор.
Открывала мама, и уж что-что, а увидеть Ваньку с девушкой мы никак не ожидали. И это что, было настолько серьезно, чтобы трепать нервы мне и матери? За последние пару часов чего я себе только не напридумывала, вплоть до самых страшных и мрачных вещей, а он просто приводит домой девушку?
Бросив быстрый взгляд на мать, я прочла на ее лице те же эмоции, что бушевали у меня в душе. Только вот если я смогла с ними справиться и сейчас смотрела на парочку, замершую в дверях, спокойно и невозмутимо, то мама просто пылала, сузив глаза и раздувая от гнева ноздри.
Ванька подарил мне полный надежды взгляд, и мне пришлось скрипя сердцем разруливать сложившуюся ситуацию.
— Мам, отойди с прохода, пусть они пройдут и разденутся, — когда она совершенно не обратила на меня внимания, мне пришлось бедром подтолкнуть ее в сторону кухни. — Замерзли?
— Немного, — Вано снял куртку и небрежно повесил ее на вешалку, а девушка все еще возилась с длинным шарфом. — Но на улице противно, ужас просто. Не знаю, как Надя, а я продрог.
Надя. Надежда. Какая ирония судьбы. Я еле сдержала пренебрежительное фырканье. Но сдержала, понимая несколько вещей. Во-первых, Ванька не притащил бы малознакомую девушку к нам в дом, да еще в экстренном порядке. Во-вторых...я слишком сильно любила и уважала брата, чтобы плевать и пренебрегать его решениями, поэтому послала явно напуганной девушке ободряющую улыбку и помогла снять шубу.
И слегка...удивилась. Но это слово не могло передать всю глубину ее чувств. Судя по короткой стильной шубке, которую я сейчас держала, девочка очень...очень-очень небедная. Я со своей скромной зарплатой фармацевта должна была бы проработать больше года, чтобы купить себе такую вещь. Да и вся она выглядела совершенно не к месту в скромной маминой квартире. И я не понимала, что у такой девушки общего с моим братом.
— Ты замерзла? — она молча кивнула, огромными глазами испуганно осматриваясь по сторонам. — Ничего, мы только чайник вскипятили, чай горячий выпьешь и согреешься. Надя, да? — она снова кивнула, но осталась стоять на месте, прижимаясь к боку Ваньки. — Надя, да не бойся ты меня, я не кусаюсь.
— Надь, правда, — брат осторожно обхватил девушку за плечи и подтолкнул в мою сторону, — иди с Катей. Помнишь, я тебе про нее говорил? — Надя неопределенно мотнула головой, переводя взгляд с меня на Ваньку. Я уже раздражалась от ее постоянной привычки молча кивать, но старалась мило улыбаться и не подавать виду. — Она хорошая и сейчас все тебе покажет. Не бойся.
— Я не боюсь, — наконец, выдавила из себя девушка, и ее хрипловатый голос, то ли простуженный, то ли от природы такой, резко отличался от кукольной, хрупкой внешности. — Я просто не хочу быть в тягость. Вань...поехали домой?
Брат маетно вздохнул и запустил руку в волосы.
— Надь, мы это обсуждали уже. Все нормально, я же говорил. Иди, — Вано добавил настойчивости в голос, и божий одуванчик сделала пару шагов по направлению ко мне. — Я пока к матери.
Последняя фраза предназначалась, скорее, мне, поэтому я кивнула и повела Надю в ванную, изредка бросая на нее незаметные изучающие взгляды. Надя была молоденькой, не ребенок, конечно, но намного моложе меня и даже Ваньки. На вид ей можно дать около восемнадцати-двадцати лет, хотя могло быть и больше. Выглядела она до болезненного хрупкой и уставшей. Круги под глазами и напряженные складки у сжатого рта выдавали ее страх и настороженность, хотя я и жестом не выказала ей неуважения или пренебрежения. Светло-русая, почти пепельная, с яркими серо-голубыми глазами и тонкой светлой кожей, сквозь которую просматривались все вены и сосуды, она только сильнее походила на куколку, а кремовая туника лишь подчеркивала ее хрупкость. Глядя на таких девушек, хотелось их защищать и вообще, ограждать от любых неприятностей и проблем, и мне казалось, что Надя отлично осознает то впечатление, которое производит.
— Как добрались?
Надя от моего вопроса вздрогнула и посмотрела на меня через висящее на стене зеркало.
— Хорошо, спасибо, — она опустила глаза и продолжила мыть руки. — Правда, ветер сильный, как Ваня и говорил.
— Понятно. Ты, кстати, с чем чай будешь? С тортом или печеньями? Или что-то посущественнее?
— Нет, не надо, спасибо большое, — мне досталась дрожащая улыбкой. Честное слово, чувствовала себя какой-то мучительницей детей. — Если можно, просто чай. Я...не в ладах со сладким сейчас.
Я не поняла последнюю фразу, но закивала, не став ничего выяснять. Вдруг у нее диабет или еще что-то. В конце концов, девочка и так напугана, и каждый мой вопрос воспринимает как попытку нападения.
— Чай так чай, — пожала я плечами и протянула ей махровое полотенце. — Точно есть не хочешь? — на всякий случай уточнила я. — Да не стесняйся ты так.
Надя слабо улыбнулась.
— Нет, правда не хочу. Спасибо, Катя.
Я пожала плечами и проводила девушку на кухню. А вот этого, похоже, делать не следовало, потому что только успокоившаяся Надя застыла и побледнела от разворачивающихся перед глазами баталий матери и Ваньки. Нет, они не кричали и не повышали голос, но яростные и взбешенные взгляды и красноречивое выражение лица говорили о многом.
— Так, Надь, садись, — я жестом предложила ей присесть на единственный свободный на кухне стул, а сама отошла к окну, облокачиваясь на подоконник. — Мам, чаю ей налей. Замерзла. Надь, это наша с Ваней мама, Мария Павловна.
— Очень приятно, — я со своего места еле услышала тихий ответ девушки. Надя сложила руки на коленях и опустила глаза, ни разу не взглянув по сторонам, и просидела так все время, пока мама накрывала на стол.
— Чем обязаны? — мать изогнула бровь и с вызовом уставилась на Вано.
— Мам, — я укоризненно на нее посмотрела.
— Да ладно, Кать, все нормально, — махнул Ванька, и по едва заметному шевелению скатерти, я поняла, что он взял Надю за руку. — Мне надо с вами серьезно поговорить. Мы с Надей...в общем, мы собираемся пожениться.
Я не смогла сдержать потрясенный вздох, а мама ошарашено переводила взгляд с одного лица на другое, все время поглядывая на меня, как будто хотелось убедиться в реальности происходящего.
— Это все, конечно, замечательно, — осторожно произнесла я. — Но, Вань, насколько я знаю, ты не собирался жениться в ближайшее время. И к тому же...у тебя ведь еще, работа, учеба, да и Надежда наверняка учится. Мы ни в коем случае не против лично тебя, Надь, — объяснила я замершей девушке, — просто почему бы вам пока не пожить вместе? Приглядеться друг к другу. Сколько вы знакомы?
— Мы познакомились три месяца назад, — пролепетала девушка, опуская голову еще ниже, а мама страдальчески закатила глаза на подобное заявление.
— Вот видите, — подхватила я. — Я уверена, что вы с Ванькой будете замечательной парой, и очень рада, что он познакомил нас с тобой, но женитьба...Надь, тебе сколько лет?
— Семнадцать, — я кинула взбешенный взгляд на брата, обещая тому медленную и мучительную смерть. Надя это заметила и поспешила добавить: — С-скоро восемнадцать будет.
— Вот видишь, зачем вам спешить?
— Она беременна, — подал голос Ванька.
Все убеждающие и правильные слова испарились из моей головы, оставив безграничное удивление и шок. Потерла лоб, пытаясь прийти в себя и полностью осознать сказанное. Перевела растерянный взгляд на маму, совершенно ошалевшую, но не удивленную, наоборот, даже успокоившуюся.
— Сразу бы и сказал как есть, — мама выдохнула и скрестила руки на груди, одаривая голубков пронзительными взглядами. — Вот любишь ты нас вечно пугать, Вань. Не знаешь, что и думать. Пришел бы сразу и сказал, что заделал ей ребенка.
— Мама!
— Не перебивай, Кать, — на секунду она взглянула на меня, но тут же повернулась обратно к брату. — Скажи мне, милый, чем ты думал в тот момент? Ты же такой взрослый, самостоятельный...ответь мне, ну?
— Я ни о чем тебя не прошу, — тихо, но твердо ответил Ванька. — Я просто решил поставить тебя в известность.
— Я...я...я... — Надя забегала глазами, старательно избегая смотреть в мамино лицо, но я то видела, что мама не злиться и уж тем более, не винит девушку. Скорее, брата, но это детали. — Я хотела сделать аборт, правда хотела, но не успела, срок уже не тот. А Ваня...он, в общем...
— Надя, — предостерегающе произнес Ванька, перебив девушку. — Иди пока в комнату с Катей, ладно?
Это он вовремя, если честно. Зря Надежда про аборт сказала в нашей семье. Тем более, в нашей семье, где никто и никогда бы этого не одобрил. Ни мама, самостоятельно вырастившая двух детей и поставившая их на ноги в одиночку, ни уж тем более я, которая-то своего ребенка никогда родить не могла. Да и Ванька, с детства видевший отношения к такому вопросу, никогда бы и не заикнулся про аборт. И если до неосторожных слов Нади мама была настроена к девушке вполне благодушно и с сочувствием, то теперь посматривала достаточно настороженно и уже не с таким чувством, как минуту назад.
Я поспешила отвести девушку в гостиную, пока она опять чего-нибудь не сказала, и жестом показала брату, чтобы потом он поговорил со мной с глазу на глаз, мысленно планируя разговорить Надежду.
— Я не думала, что все так выйдет, — девушка почти рухнула на потрепанный диван и начала хлюпать носом. — Ты, наверное, думаешь, что я такая дура...
Я плотно прикрыла за собой дверь и покачала головой. На самом деле, я действительно думала, что Надя...нет, не дура, конечно, но крайне неприспособленная и неумеющая ничего в жизни девушка. Беспомощность, ранимость и хрупкость проскальзывали в каждом слове, движении и жесте. Передо мной сидел зареванный ребенок, который очень хотел оказаться взрослым.
— С каждым может случиться, — я пожала плечами и присела рядом. — Не расстраивайся, все нормально будет.
Надя принялась заламывать руки.
— Ты не понимаешь...
— Объясни тогда.
С каждой минутой ее объяснения я чувствовала себя все более разбитой и...шокированной. Казалось, что весь ее рассказ — одна большая шутка. Нет, розыгрыш...Для моего сознания все было настолько неправильно, что услышь я эту историю из других уст, ни капли бы не поверила.
Хотя ничего сверхъестественного там и не было.
Еще по одежде я догадалась, что Надя — девушка крайне непростая, а очень даже золотая. Так, в сущности, и оказалось. Мама — искусствовед, папа — профессор, семья в тридцатом поколении интеллигентная. Дедушка, как не смогла мне не похвастаться Надя, был академиком, он же и познакомил ее мать с отцом, который у него защищал диссертацию. Стандартная история, в общем.
А дальше пошла заунывная подростковая история о непонимании родителей и детей. В семье Надя была единственным ребенком, и растили ее в строгости, учености и при жестком контроле. В три года отдали на балет, в пять — на фортепиано и виолончель, в десять отправили учиться играть на скрипке. Надя говорила, что ее воспитанием занималась в основном бабушка, пока была жива, потом уже дед.
Судя по тому, что она о себе рассказывала, жизнь принцессы тяжела и утомительна. Ее держали в ежовых рукавицах, запрещая общаться с детьми, которые, по мнению деда, не подходили в друзья его внучки, ей запрещалось играть в игрушки, ей запрещалось громко шуметь, ей вообще запрещали быть ребенком.
Полный контроль, так она говорила. Первый телефон купили два года назад, как средство исключительной необходимости, и поставили на него маячок, чтобы всегда точно знать, где находится дочь. Мне вообще это казалось бредом и сумасшествием каким-то, но на расстроенном лице девушке виднелись неподдельные эмоции.
— А Ваня... — здесь ее голос сорвался в мечтательный, а в глазах появилась улыбка. — Понимаешь, он ведь такой красивый, сильный, взрослый...
Я понимала. Понимала, что Ванька оказался для нее той самой отдушиной в ее мире постоянных ограничений. Полностью отличавшийся ото всех, с кем она общалась до этого, простой, самостоятельный, неглупый, но и не изнеженный мальчик, он притянул ее к себе своей...взрослостью, что ли. С ним Надя позволила себе стать самостоятельной, нарушать запреты и жить так, как ей хочется.
Но это было совсем не то, что я хотела услышать. Она влюбилась, да, но влюбилась в придуманный недоступный образ, а не в моего брата. Сейчас уже ничего не сделаешь, но факт оставался фактом. И он меня не радовал.
Потом для девушки начался кошмар. Тот парень с вечеринки исчез, да она и не думала его снова искать. А через три недели она почувствовала первые недомогания, и была настолько...невежественна, что обо всем произошедшем первой догадалась именно ее мать. И то, через три месяца.
— Это она заставила меня сделать тест, — неимоверно покраснев, призналась Надя. — Ругалась, кричала. Угрожала даже. Она меня ударила, — в ее глазах заблестели слезы, и мне искренне стало жаль девушку. — Но это даже не самое главное. Она выгнала меня.
— Выгнала? — ахнула я.
— Да, — раздался всхлип. — Сказала, что в своей семье она не потерпит такого позора и...В общем, из дома мне пришлось уйти. Я разыскала через каких-то знакомых твоего брата и...Я хотела попросить у него денег на аборт, но Ваня наотрез отказался. Я живу сейчас у него дома, Ваня обо мне заботится.
— А как вы вообще с ним...нуу...ладите? — осторожно поинтересовалась я.
Меня сильно волновал данный вопрос. Мой брат собирался жениться на малознакомой девушке по случайному перепиху, а по-другому и не скажешь, и воспитывать с ней ребенка. И я еще умалчивала про то, что эта девушка — неразумный изнеженный ребенок, слабый и беззащитный, впервые в своей жизни оставшийся без домашнего тепла. В конце концов, они с Ванькой даже не знают друг друга, я уже не говорю про то, что они полные противоположности.
— Ну как, — Надежда потупилась и начала кусать нижнюю губу, — нормально ладим. Твой брат — хороший человек. Добрый. И он заботится обо мне. Я даже попыталась его познакомить с родителями пару дней назад, — она закрыла лицо руками и то ли всхлипнула, то ли вздохнула. — Я надеялась, что он им понравится и они его примут, и я снова заживу обычной жизнью.
— А они?
— А они... — Надя судорожно вздохнула. — Мама сказала, что ноги его не потерпит в своем доме. Неприятное зрелище, хочу тебе сказать, — ее передернуло. — Моя мама умеет быть резкой, если захочет.
Ну уж в этом я не сомневалась. Но вообще, может, это неправильно и эгоистично, но мне Ваньку было больше жаль, чем Надю. Да, конечно, он мой брат и все такое, а она незнакомый человек, но именно Ваньке в этой ситуации доставалось больше всех. Он виноват, и я этого не отрицаю, но что-то мне подсказывало, что Вано Надю ни к чему не принуждал и силой спать не заставлял.
И теперь девушка перекинула на него не только свои проблемы, но и проблемы со своей семьей, хотя я сама не знаю, как бы поступила в подобной ситуации.
Мама с Ванькой зашли к нам только через полчаса, и брат, аккуратно обхватив Надю за талию, поспешил уехать, шепнув мне на ухо, что все объяснит позже. Я же задержалась, чтобы поговорить с мамой и обсудить сложившуюся ситуацию.
— Что ты об этом думаешь?
— О чем? — мама почти рухнула в потертое кресло и устало прикрыла глаза рукой. — О девчонке или о ситуации в целом?
Я осторожно присела на подлокотник.
— Обо всем вместе и по отдельности. Ты бы хотела, чтобы она делала аборт?
— Шутишь? — она выпрямилась и посмотрела на меня не как на дочь, а как на взрослого человека. — Это мой внук. Я бы никогда не пошла на подобное.
— А Ванька?
— Мозги у него не в том месте, у Ваньки твоего, — вспылила мама. — Чем он думал...ай, чего теперь. Хоть поступил нормально, значит, не все потеряно с ним. Ты с этой Надей разговаривала?
Я кратко поведала маме об истории девушки, умолчав о желании той делать аборт, а наоборот, сделала напор на ее несчастную судьбу, которая маму совсем не впечатлила.
— Как она тебе?
— Честно? Никак, — мать скривила губы и уставилась в пространство. — Ни рыба, ни мясо. И намучаемся мы с ней.
— Зачем ты так? — я подарила матери укоризненный взгляд, пытаясь ее пристыдить, хотя не сказать, что сама я думала по-другому. — Может, все нормально будет. Она ребенок, да, но ей это не помешало... — я стушевалась, стыдливо отводя глаза. — В общем, ей это не помешало. Вырастет. А когда малыш у них родится, то ей придется это сделать, мам.
— Дай бог, Катюш, дай бог. Ладно, ты, наверное, езжай домой, поздно уже, да и темень какая. Митька, наверное, волнуется. Ты бы хоть позвонила, что ли.
Я страдальчески сморщилась.
— Ладно-ладно, попозже позвоню. Так что вы с братом все-таки решили?
— Что решили...жить они будут. Как — не знаю. Я ничего ему говорить не стала. Заявление они пойдут через месяц подавать. А там...посмотрим, солнышко. Посмотрим.
Глава 6.
А дальше началось что-то с чем-то. У всех нас спокойная, устоявшаяся и уравновешенная жизнь перевернулась с ног на голову. Хуже всех приходилось, конечно, Ваньке, но и мы с мамой помогали, как могли.
В тот же вечер я все рассказала Митьке, который только презрительно фыркнул и с отвращением покачал головой.
— От твоего брата я ничего другого и не ждал, — заметил парень, осторожно вставая с кровати. — Он у тебя как был, так и остался дураком малолетним. Надо же, — Митька головой махнул, — девку он незнакомую отымел. Башкой надо думать, а не другим местом. А между прочим, Кать, теперь вы с матерью будете его проблемы решать! Как всегда, в общем-то.
— Знаешь что, — я от злости даже переодеваться перестала, как была в одних джинсах, так и застыла, гневно уперев руки в бока, — хватит его уже судить, ладно? У него хотя бы смелости хватило не отпираться и не строить из себя ничего. Он просто взял и повел себя, как настоящий мужик. И не надо тут ля-ля!
Митя глаза угрожающе сузил глаза и отступил к окну, забирая с подоконника пачку сигарет.
— Ты на что сейчас намекаешь? Что это Я такой безответственный? Может быть, наверное, я всех баб перетрахал, да еще и обрюхатил по неосторожности? — он начал нервно щелкать зажигалкой, и огонек появился только через несколько секунд. — Мужик он у нее! Ну надо же какой! А я тогда кто?! Так, погулять вышел?!
Я раздраженно выругалась.
— Чего ты от меня хочешь, Мить? Я ни на что сейчас не намекала, я просто сказала. А остальное ты сам себе додумал!
Он стряхнул пепел в приоткрытую форточку.
— Конечно! Конечно, Кать, я как всегда все выдумал! Только вот теперь ты постоянно будешь пропадать у своего братца! Скажешь, не так?! — он снова отвернулся, и я видела лишь напряженную спину. — Что я, Ваньку за столько лет не узнал? Теперь вы с матерью будете решать его проблемы, а он снова уедет в столицу. Деньги зарабатывать! — издевательски передразнил Митя. — Меня это бесит, Кать, понимаешь? Бесит! И вы ему во всем потакаете. Сколько ему лет? А он, с*ка, все к матери и сестре старшей за помощью бегает!
— А ты, можно подумать, за помощью к своей матери не бегаешь, — я тоже могла язвить и злиться и уж, тем более, не собиралась терпеть такое отношение от Митьки к моей семье. Я терпела и мирилась с его родителями, никогда не осуждая и не критикуя их жизнь. Я поддерживала его и его семью по мере возможности и сил, а это что? — Сколько тебе лет, Мить? Под тридцатник! И что ты уходишь?! — Митя сигарету зло затушил, в окно выкинул и направился к выходу, но я не все еще сказала. Я в проходе встала и дорогу ему преградила, дернув мужчину за плечо и заставляя его посмотреть мне в глаза. — Что? Или я неправду говорю?! Ты до сих пор к матери за помощью бегаешь и ничего, это нормально. Кто тебе на работу помог устроиться? Мама!
Митя меня оттолкнул, несильно, но я все-таки слегка покачнулась и схватилась рукой за стену.
— Что? Что ты несешь?!
— А ты думал, я не знаю?! — взмахнула я руками. — Да все я знаю, а то, что ничего тебе не говорю, еще ничего не означает! К кому ты бежишь, когда тебе плохо?! Ты ведь даже не ко мне приходишь, ты к маме едешь сразу. А тебе вон сколько лет! А ему только за двадцатник перевалило! — я уже орала. — Так что не тебе его судить, понятно?!
Митя не ответил ничего, молча отодвинул меня с дороги и вышел из квартиры, сильно хлопнув дверь. Я обессилено опустилась в кресло и уронила голову на руки. Как же я устала за сегодня, кто бы знал. И последнее, что мне было нужно — это ссора с Митей. И так все в моей жизни идет наперекосяк, еще и здесь...
Мы не разговаривали два дня, а на третий просто сделали вид, что никакой ссоры и не было. Мы оба решили, что будет лучше закрыть глаза на тот полный горечи и обиды друг на друга разговор. Я, не обращая внимания на мнение своего парня, каждый день, или хотя бы через день, старалась навещать Надю и Ваньку и помогать им по мере возможности. Митя, в очередной раз наблюдающий за тем, как я собираюсь к брату, по большей части молчал, но я кожей ощущала его недовольство и злость. Он даже ни разу не спросил у меня, как там и что, а я не спешила навязываться.
С этой Надей тоже не все гладко выходило. И она, и Ванька совсем не так представляли себе совместную жизнь. Буквально через месяц Вано осознал, что воображал все...немного по-другому. Он не думал, что все будет так серьезно и сложно. Когда брат жил один, предоставленный сам себе, ему все казалось легким и простым, а сейчас, связанный по рукам и ногам, он боялся, что не справится.
Он не представлял, сколько времени, денег и сил требует молодая семья, и это еще ребенок у них не родился. Я не знаю, думал ли он о том, чтобы все бросить и уйти, думал ли о том, что зря взял на себя такую ответственность, но Ванька не сбежал. Ему было тяжело, трудно, но он все равно остался и ни разу не пожаловался ни мне, ни матери. Хотя мы обе видели, как он мечется, не зная, за что браться.
На учебу он откровенно забил и почти всю сессию элементарно купил. Договаривался с преподавателями, отдал кучу денег, и самостоятельно сдал только один экзамен, кое-как вытянув его на тройку. В очередной раз Ванька поменял работу, устроившись дальнобойщиком на тридцатитонную фуру. Я видела его машину — там даже колесо больше меня, и рядом с такой громадиной мне становилось неуютно.
— Вань, может, ну ее, эту работу? Останься на старой, — попробовала я поговорить с ним перед рейсом в Новосибирск. Брат уезжал примерно на месяц, и это только в лучшем случае. Две недели туда, две обратно. На самом деле, Вано, скорее всего, задержится, но он пообещал, что с рейса он получит приличные деньги, которые им с Надей сейчас были ой как нужны. — Лишние десять-пятнадцать штук все равно ничего не решат.
— Как ты себе это представляешь? — брат с головой зарылся в шкаф, выискивая нужные вещи. — Я вообще-то уже договор подписал. Меня люди ждут. Тем более, это не первая моя поездка.
— Да, но раньше ты не уезжал так надолго. Не сравнивай, Вань, — я отодвинула брата, пока он все не разворотил в шкафу, и быстро нашла собранный мною пакет с его вещами. — Вот, блин...переворочал тут все, а мне теперь заново убирать. Я же сказала — пакет на верхней полке! Что ты полез сюда?
— Прости, — брат распахнул сумку и беглым взглядом окинул положенные мной вещи. — Кать, спасибо. Что бы я без тебя делал?
Я пробурчала что-то невнятное и не ответила, убирая разведенный бардак.
— И, Вань, на кухне лежит пакет с продуктами. Я тебе в дорогу собрала, — Ванька кивнул. — И еще вытащи переносной холодильник, пока не забыл.
Ванька маетно вздохнул и плюхнулся на диван.
— Ка-а-ть, — простонал брат. — Я потом...
— Потом ты забудешь. Как в прошлый раз, — со значением прибавила я. — Что, так сложно оторвать свое мягкое место от дивана и собрать все вещи, чтобы в последнюю минуту не бегать по всей квартире?
Ванька поерзал, поотнекивался, но на кухню я его все-таки спровадила, заодно сделав нам с ним кофе. Нади не было, она сказала, что ей нужно в магазин, и мама пошла с ней, сказав, что тяжести девушке в ее положении таскать не рекомендуется.
Провожать Вано тоже пришлось мне, потому что Надя к тому времени так и не пришла. Я ничего ни ей, ни брату говорить не стала, не мое это дело, но мне подобное отношение не понравилось.
— Вань, ты не задерживайся. У тебя через месяц свадьба, — я пригладила ему волосы и еще раз придирчиво осмотрела с головы до ног. — Надя тебе не простит, если ты не явишься.
— Постараюсь, — брат меня в щеку поцеловал и с легкостью подхватил пакеты. — Все, Катюх, я поехал. Надьке с мамой привет.
Такие отъезды Вано стали постоянным и устоявшимся явлением в нашей жизни. Он уезжал минимум недели на две, обычно же отсутствовал по месяцу, хотя и зарабатывать на дальних грузоперевозках стал больше, во всяком случае, невооруженным взглядом было видно, что с Надей они ни в чем не нуждаются.
С девушкой же...Иногда, особенно в ситуации с Надеждой, я очень хотела, чтобы мама ошибалась в своей оценке. Ванька уезжал, и уезжал надолго, и у нас на руках, можно сказать, оставался беспомощный беременный ребенок. Вначале Надя вела себя скромно и до зубового скрежета предупредительно. Она постоянно извинялась, все время переспрашивала и уточняла, правильно ли она сделала или поступила. Мы с детства с братом были самостоятельными, мы привыкли отвечать за себя и за свои поступки, и лично меня такое растительное состояние раздражало и выводило из себя. Я скрипя зубами сдерживалась и старалась не показывать своего настоящего мнения насчет ее умственных способностей, а иногда мне становилось ее безумно жаль.
— Кать, — из гостиной раздался слабый и вымученный голос Нади. — Ка-а-ть, ты здесь?
Я вздохнула, выключая газовую конфорку до лучших времен, вытерла руки об полотенце и пошла в комнату к девушке.
— Что такое, Надь? Тебе что-то нужно?
Она, закусив губу, замялась и нерешительно на меня поглядела, но вот честно, сейчас мне меньше всего хотелось играть в шарады и разгадывать ее настроение.
Не дождавшись от меня никакой реакции, Надя сглотнула и попросила:
— Ты не могла бы посидеть со мной? Совсем немного?
Мне сразу стало стыдно за свои мысли. Господи, передо мной ребенок, а я пытаюсь переложить на нее огромную ответственность. Она одна, без семьи, без парня, в новом незнакомом доме, с немалым сроком, а я злюсь на нее за то, что она ничего не может. Я осторожно присела на противоположный край дивана и с тревогой взглянула на девушку.
— Ты как? Очень плохо? Или болит что-то?
Она нервно улыбнулась и покачала головой.
— Да нет, не болит, просто не по себе.
— Тебе здесь не нравится, да? — тихо спросила я.
Надя отвернулась, поглубже зарываясь в плед и устремляя невидящий взгляд в окно. Почему-то в тот момент она казалась невыносимо слабой, а беззащитная поза только усиливала это впечатление.
— Я не знаю. Нравится, наверное. Я просто не привыкла. Здесь все такое чужое. Я никогда не уезжала надолго из дома. Правда, мы с мамой были в Болгарии десять дней пару лет назад, но это другое. Понимаешь, я...не так себе все представляла.
Я с досадой поджала губы. Ее сказка рушилась и гораздо быстрее, чем я предполагала. А я ведь догадывалась, что именно так все и будет.
— Я тебе сейчас кое-что скажу, но только ты послушай меня внимательно, ладно? — Надя кивнула, но подбородок у нее дрожал. — Надь, это не сказка, а Ваня не прекрасный принц. Я не пытаюсь оправдать его, потому что он мой брат и все такое, просто...прими пока все так, как есть. Я понимаю, что тебе тяжело...со всем этим справиться, но...Мы все стараемся, по мере сил, конечно. Но одна ты не останешься, это я тебе могу обещать.
Мои слова ее не успокоили. Нет, Надя, конечно, кивнула и заверила меня, что все будет в порядке и она справится, но и невооруженным взглядом было видно, что ждала она от меня другой реакции и других слов. Ей хотелось, чтобы ее пожалели, уделили внимание, нянчились с ней...Я не могла себе позволить подобного. У меня были проблемы на работе, проблемы в личной жизни, а теперь еще и Надя свалилась мне на голову. Я тоже не железная, но только я, в отличие от некоторых, никому не жалуюсь и на мозги не капаю. Я попыталась поговорить с ней как со взрослым человеком, все объяснить. Надя не вняла моим словам. Что ж, ее проблемы.
— Я спросить еще кое-что хотела, — девушка робко дотронулась до моей ладошки. Я сосредоточилась на ней и кивнула, показывая, что слушаю. — Мне немного...скучно постоянно сидеть дома. Можно я кого-нибудь приглашу?
Я удивленно пожала плечами.
— А зачем ты у меня спрашиваешь? Это ваш с Ванькой дом, так что можешь приглашать, кого душе угодно. Ты же не собираешься устраивать тут пьяные вечеринки до утра, — судя по ее расширившимся глазам, шутка не удалась. — Приглашай, Надь. И не спрашивай в следующий раз у меня разрешения.
На следующий день, приехав к брату домой после работы и привезя продукты, я застала трех незнакомых девушек в комнате, и сначала растерялась. Потом только вспомнила про наш вчерашний разговор с Надей и любезно с ними поздоровалась.
— Вы Надины подруги? — мимоходом поинтересовалась я, пальцами расправляя спутавшиеся на ветру локоны. Девушки кивнули. — Давно знакомы?
— Учились вместе, — ответила одна из них, но все трое смотрели на меня с настороженностью и недоверием.
Я себя почувствовала великовозрастной мамашей, которых обычно показывают в рекламах для американских подростков. Ну знаете, такие, упитанные, консервативные пуританки, вечно приходящие в самый неподходящий момент и достающие всех неловкими вопросами. Стараясь избавиться от этого впечатления, я поспешила на кухню, в надежде застать там Надю. Ее не было.
— Девушки, а Надя где?
Они переглянулись между собой.
— В магазин вышла.
— Господи, зачем? — я с удивлением смотрела на профессионально накрашенные, ничего не выражающие лица. — Дома же еды вагон просто. Я вчера все наготовила.
Одна, сидевшая ближе всех к двери, заерзала.
— Мы поели, и Надя сказала, что сходит.
Я удивленно приподняла бровь, но ругаться и уж тем более, злиться, не стала, да и не собиралась. Кивнула, а сама вернулась на кухню. Надя пришла минут через сорок с битком набитым фирменным пакетом из ближайшего супермаркета.
— Я пришла! — весело крикнула она притихшим подружкам, но увидев мою мелькнувшую фигурку на кухне, а потом и мою верхнюю одежду, замерла и попыталась пакет спрятать за спину. — Катя...не ожидала тебя увидеть.
Меня подобная реакция озадачила. Я что, действительно настолько напоминаю Цербера, чтобы вот так от меня шугаться? Но все-таки я объяснила ее поведение прошлой жизнью. По ее рассказам, она всегда росла в ежовых рукавицах, при постоянном тоталитарном контроле и малейшее желание и инициатива редко когда поддерживались родственниками. И, скорее всего, подобные жесты вышли у Нади чисто интуитивными, не более того.
— Привет, — вежливо поздоровалась я. — Да вот, приехала на всякий случай. Как чувствовала. Ты бы сказала, я бы заскочила в магазин по дороге с работы, купила все.
— Да ладно, зачем... — стушевалась Надежда и, поставив сумку сбоку от себя, принялась снимать шубу и сапоги. — Мне не сложно было, честное слово.
— Ну ладно, — мне, в принципе, все равно. — Что-нибудь нужно?
Надя сказала, что справится сама, и я не стала ей мешать. Отошла к плите, освобождая ей место, и искоса смотрела на ее покупки. Какие-то печенья, чипсы, пирожные, рыбка, кола. Литровый сок, очевидно, для нее самой, и прочие закуски. Она взяла какие-то блюдца, тарелки, все красиво разложила и ушла к своим подружкам. Мне это напомнила какой-то девичник в пижамах, хотя я подобным никогда не занималась. Мудро решив, что это не мое дело, я приготовила нехитрый ужин и уехала к себе домой.
С течением времени проблемы только нарастали как снежный ком и ничего больше. Надя во всем показала себя ребенком, нам же с мамой приходилось ее контролировать. А девочка, почувствовав сладкий вкус свободы, не собиралась расставаться с ним.
Нам приходилось следить за тем, как она питается. Нет, спиртное она не пила, но со своими подружками любила ходить в бистро, пиццерии и тому подобное. Ничего плохого, но не каждый же день. Мы попытались ей мягко намекнуть, что такое питание вредно для ребенка, что могут быть осложнения. Мы не просили ее от всего отказаться нет, но ограничить себя она вполне могла бы.
Надя кивнула, извинилась, но все также продолжила гулять со своими подружками, только теперь уже старательно шифруясь и скрываясь от нас с матерью. И то, мы о ее обмане случайно узнали — увидели в кафе, когда приехали в магазин, а она с девчонками весело поедала очередное вредное что-то.
Я хотела уже подойти и поговорить с ней, но мама, крепко ухватив меня за локоть, отвела подальше и строго-настрого запретила даже подходить к девушке.
— Мам, да ты понимаешь, что она творит хоть? — я разъяренно наматывала круги по просторному холлу магазина. — Ладно она, дура безмозглая, но ребенок-то тут причем? Она ведь ему хуже делает.
— Ты все равно ей сейчас ничего не докажешь, — спокойно возразила мама, усаживаясь на светлую лавочку. — Тем более, на виду у ее друзей.
— И что ты предлагаешь? — язвительно поинтересовалась я, уперев руки в бока. — Сказать ей, что обманывать нехорошо?
— Нет. Я сама с ней поговорю.
Я с сомнением кинула взгляд на маму. Во-первых, волноваться ей нельзя. Во-вторых...о чем они с Надей могут разговаривать?!
В конечном итоге мама убедила меня предоставить все ей, а самой успокоиться и прийти в себя. Меня особенно сильно почему-то выбила эта ситуация из колеи, хотя, если задуматься, то чего здесь такого особенного?
Я всегда испытывала уколы зависти из-за несправедливости и неправильности происходящего. Вот я, абсолютно здоровая женщина, с радостью и огромным удовольствием родившая бы ребенка, если бы могла. А когда я видела молодых девушек, шедших на практически любые ухищрения, чтобы не забеременеть, а если уж забеременели, то не брезговали ничем, чтобы избавиться от ребенка... С каким нежеланием и неохотой, они вынашивали малышей...А когда видела подобную халатность в таких женщинах, абсолютно не заботящихся о будущем своего ребенка... Она могла идти с огромным животом, на восьмом месяце беременности и курить как паровоз. И искренне считать, что ничего не происходит, потому что она, дескать, за столько лет просто физически не может без пары сигарет в день. В такие моменты я испытывала дикую ярость и злость, сама не зная, почему они НАСТОЛЬКО сильные. Наверное, потому что я действительно понимала ценность материнства.
Мама с Надей все-таки поговорила, я уж не знаю, что это был за разговор и как протекал, но больше я подобного за девушкой не замечала. Но с каждым месяцем отношения среди нас становились все хуже. Чем больше у Надежды становился живот и срок, тем тяжелее было сохранять хрупкий и хлипкий мир среди нас.
Больше всех доставалось Ваньке. С каждым месяцем Надежда становилась все более раздражительной, дерганой, нервной, и если на меня или маму она старалась ничего не выплескивать, то Ванька от нее сбежать не мог. А ее в нем не устраивало все.
Выходя за него замуж и представляя совместную жизнь, Надя не думала, что будет видеть своего мужа раз в месяц, уставшего, вымотанного и разбитого. Приезжая с командировки, первые двое суток Ванька отсыпался, и, казалось, ничего не способно поднять его с постели. Ее это не устраивало. Она хотела знакомить его с друзьями, гулять с ним. Ей нужна была романтика. Простите, о какой романтике может идти речь, если человек месяц, грубо говоря, не вылезал из машины? Даже регистрация у них с Вано не смогла пройти по-человечески.
Надя хотела роскошную свадьбу с немалым количеством гостей. Она все продумала, втайне от нас с мамой заказала зал в кафе, купила платья для свидетельниц и свадебное платье себе. Красивое, цвета слоновой кости. Чуть темнее были платья для подружек невесты, как она называла своих подруг. И я готова была прибить ее в тот момент.Уезжая, Ванька оставлял немалую сумму денег — часть нам с матерью, чтобы мы покупали все необходимое для Нади, часть самой Наде, которые должны были пойти на врачей и анализы, но уходили на ее постоянные гулянки и нужные ей вещи. Надя вообще оказалась забавным человеком. Она могла поехать ребенку за пинетками, а купить четыре пакета дорогой и фирменной одежды для себя. И то, жаловаться потом, что вещи эти пришлось покупать на распродаже, поэтому некоторые особенно понравившиеся ей шмотки она купить так и не смогла.
И самое...выбивающее из колеи в этой истории то, что она искренне так считала. Она не чувствовала за собой вины или еще чего-то подобного, нет. И поступала она так безо всякого злого умысла. Надя просто привыкла так жить — на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Она привыкла, что деньги появляются в ее доме из ниоткуда, они просто появляются, а она берет столько, сколько нужно. Надя не задумывалась над тем, каких сил стоит моему брату зарабатывать, сколько сил прикладывает каждый из нас. Она не думала о том, откуда появляется еда, Надя просто шла к холодильнику и доставала то, что ей нужно.
Один раз я, не выдержав, посоветовала ей научиться готовить самой, а не звонить мне в восемь утра с вопросом, а где у нее в доме лежит завтрак. В тот день, воскресенье, кажется, у меня выпал выходной, Митя был дома, и мы с ним наконец-то начали налаживать отношения, потому что в последние месяцы у нас все шло наперекосяк. Потрясающая ночь, полная романтики и чувственности, плавно переходящая в раннее утро. И Надя позвонила в тот момент, когда я медленно целовала и покусывала ключицу уже возбужденного и готового мужчины, предвкушая восхитительное начало дня. Конечно, я была зла.
— Да, — рявкнула я в трубку, не утруждая себя прятать злость. — Да, Надь, я слушаю.
— Узнала, да? — осторожно спросили в трубку. Я фыркнула. Конечно, узнала. У меня определитель на мобильном, к тому же за последнее время ее номер я выучила наизусть. — Прости, что отвлекаю, просто...я тут только проснулась...
— Поздравляю, — нерадостно буркнула я.
— Я хотела позавтракать, — не обращая внимания на мой сарказм, продолжила Надя, — но...ничего нет.
Я безразлично пожала плечами, хотя девушка и не могла этого видеть.
— Вчера было.
— Ко мне девочки в гости заходили...
— Чего ты от меня хочешь? — сухо спросила я, потому что мне осточертело ходить вокруг да около. — Чтобы я приехала и приготовила тебе поесть? В восемь утра?
Она замолчала. Я даже услышала, как мерно работает компьютер у нее в квартире. Ее, без сомнения, задел мой тон. Она привыкла, что все в нашей семье пляшут вокруг нее и пытаются сделать так, чтобы Наде было удобно. Мне надоело. Я устала. И у меня была своя жизнь.
— Я...не знаю, — наконец, выдавила она из себя.
— Макароны в столе, в красной коробке, — бесстрастно проинформировала я ее, не чувствуя никакой вины или раскаянья. — Инструкция на упаковке. Надеюсь, что ты разберешься.
Я повесила трубку, не дожидаясь ответа, и вернулась в постель. Но меня не покидало плохое предчувствие. Через полчаса я уже места себе не находила. Пришлось ехать, пусть и без особого желания. И не зря.
Приехав, я едва сдержалась, чтобы грязно не выругаться. Как можно быть такой...я даже слова не подберу??? Ей всего лишь надо было отварить макароны. А она умудрилась ошпарить себе обе руки, спалить кастрюлю, а с плитой вообще случилось что-то невообразимое.
— Руки покажи, — рявкнула я на рыдавшую от боли и шока девушку. — Быстро, ну!
Она показала. Что ж, все могло быть еще хуже. Пальцы и тыльные стороны ладоней обожжены, но не так сильно, как могли. Но и не слабо. Я сказала ей ничего не трогать, а сама рванула в аптеку за пантенолом. Купила, осторожно покрыла ее руки пеной и усадила за стол. Пить она не могла, во всяком случае, получалось у нее это с трудом, поэтому сидела и, изредка всхлипывая, посматривала на меня исподлобья. А я больше нее испугалась в тот момент.
Пока убирала беспорядок и заново все готовила, немного успокоилась и пришла в себя. Решила, что пусть уж я буду в шесть утра к ней приезжать и готовить, чем еще раз с подобным столкнуться. Еще убьет себя ненароком, а мне живи с этим.
Эта ситуация произошла до их регистрации с Ванькой, и на тот момент я полагала, что хуже уже не будет. К слову сказать, уезжая, кроме налички, Вано оставил кредитку с суммой денег, которую накапливал несколько лет. Про нее в семье знали все, но никто не трогал. Она была вроде как на "черный день". Я до сих пор не знаю, как она это провернула, но потратив все наличные и почти все деньги с кредитки, Надя добилась своего и устроила шикарную свадьбу, пригласив родственников и друзей со своей стороны и стороны Ваньки. Ну и нас с мамой. И да...своих родителей она тоже пригласила.
Ванька приехал ночью, за десять часов до назначенного времени, и Надя сразу набросилась на него. Я не знаю всего разговора, но поругались они по-крупному, и когда мы с мамой приехали к ним домой, предчувствие бури явственно витало в воздухе. Но это еще цветочки. Когда она достала платье, а на дом приехала визажист, мы все сдержались, хотя брат от удивления минуты две вообще говорить не мог.
— Это кто? — шепотом поинтересовался Вано у меня. Я сама находилась примерно в таком же состоянии, с недоумением следя за разворачивающимися действиями из угла комнаты. — Это что за хрень, Кать?
Брат потряс перед моим лицом черным пиджаком, который я вообще первый раз в жизни видела.
— Не знаю я, — вяло огрызнулась. — Я вообще ни фига не понимаю.
— Ты, в отличие от меня, здесь жила, — язвительно добавил брат, с брезгливостью откидывая пиджак на диван. — Я думал, что мы просто распишемся! А это что?!
— Знаешь что, Вань, жила я у себя дома. Я за твоей без пяти минут женой следить не обязана, — я с едва сдерживаемой неприязнью поглядела на светлую макушку Нади. — У нее и спросишь!
Дальше стало только хуже. Костюм Ваньке оказался великоват, так как после командировки брат очень похудел, но пришлось одевать. Надежда сияла, то ли действительно не понимая, почему все такие разъяренные, то ли умело притворяясь. Когда мы приехали в ЗАГС, то лично я устала злиться. Я отстраненно рассматривала ее родителей, почтивших нас своим присутствием и брезгливо рассматривающих всех окружавших их людей.
Надя, увидев их, счастливо к ним подлетела и обняла отца, а вот мать наградила девушку таким взглядом, что даже я, стоя на расстоянии, невольно поежилась. Пока Ванька с Надей расписывались, я тайком рассматривала Надькиных родителей. Обычные такие...примерно так я их и представляла. Мама ее одета была в строгое черное платье, подчеркивающее худощавую, в чем-то жилистую фигуру. Шею обвивала нитка жемчуга, на запястье тоже поблескивали перламутровые бусинки. Такого же типа брошка, отнюдь не смягчающая общую строгость и холодность женщины, а только, казалось, подчеркивающая их.
Папа примерно под стать матери — но цвет волос у Нади точно от него. Нордический блондин, так вроде его можно назвать. В возрасте и намечающимися залысинами, которые он умело маскировал. Худощавый, как и жена. И холодный. Супер семья, безусловно.
Как только Ваня с Надей стали мужем и женой, ее родители сразу же вышли, даже не обернувшись. Я видела, как это задело и обидело девушку, но она на удивление хорошо держалась. Дальше банкет, куда Надя даже тамаду пригласила и, казалось, получала искреннее удовольствие, а вот Ванька сидел мрачнее тучи и только напивался с каждым часом все сильнее.
Девушка это тоже заметила и попыталась его одернуть и пристыдить, но Вано от нее отмахнулся, как от назойливой мухи и налил себе еще рюмку. Если бы не Митька в тот вечер, то я точно не выдержала бы. А так он и меня успокоил, и Ваньку помог до дома довезти. Надя всю дорогу недовольно сопела, но я даже не реагировала никак, устало привалившись к Митькиному плечу.
И насколько к Вано враждебно он не относился, в тот вечер моему брату не досталось ни одного нелестного комментария.
Лишь когда мы без сил ввалились к себе домой и рухнули на постель, Митя невнятно пробормотал:
— На его месте я бы тоже напился.
В этот раз я с ним была согласна как никогда.
Лучше не становилось. Если Ванька не был в командировке, они с Надькой ругались. Если он был в отъезде, то они все равно ругались. Надя могла позвонить ему на мобильный (и плевать на роуминг) и устроить истерику по любому поводу, а то, что Вано в дороге за тысячи километров от дома, ее не волновало. Они уже перестали стесняться нас, и орали друг на друга в открытую.
— Ты можешь заткнуться?! — Ванька, разъяренный как дикий зверь, с громким хлопком врезал по кухонной двери, так что даже косяк затрещал. — Ты видишь, что я разговариваю?!
— Не смей на меня орать! — взвизгнула Надя, придерживая бледной рукой огромный живот. — Ты достал меня уже! Достал, понимаешь ты или нет?! Что ты за человек такой? Ненавижу тебя, — всхлипнула она. — Как же я тебя ненавижу!
Ваня чуть не разгвоздил мобильный об стену и выскочил в коридор, с яростью поглядывая на рыдающую Надю.
— Когда ты успокоишься, а?! Что ты еще от меня хочешь?! Чего тебе не хватает?! Дома я, видите ли, не появляюсь, — кривляясь, передразнил ее мужчина. — Я работаю, а не гуляю, ясно тебе?! Работаю! Пашу, как лошадь, чтобы ты, — он стукнул кулаком по стене. — И не отворачивайся, когда я с тобой говорю! — Надя, судорожно всхлипнув и размазывая слезы по щекам, повернулась. — Да! Чтобы ты могла себе ни в чем не отказывать. Что опять тебе не так? Чем снова не угодили принцессе?!
— Не разговаривай так со мной! — крикнула Надежда, сразу сжимаясь, как в ожидании удара. — Я что, о многом прошу?! О многом, да?! Я твоего ребенка ношу, ублюдок! Твоего! — она уже истерила, неразборчиво взмахивая руками и запинаясь через слово. — Я попросила тебя побыть со мной! Ты хоть раз был со мной у врача?! Хоть раз сходил со мной куда-то?! Я постоянно сижу взаперти. Одна! Я устала так жить, понимаешь?! Устала! Я не могу так больше!
— Я не по своей воле не могу уделять тебе внимание, — тихо, и от этого более зловеще прошипел Ваня. — Я все делаю, чтобы ни ты, ни ребенок ни в чем не нуждались. Я, может, и не лучший муж и отец, но я все делаю, что могу. Ясно тебе?
— Меня достала эта квартира, семья твоя достала....все вы меня достали! Я вас видеть больше не могу!
Ванька язвительно склонил голову, будто отвешивая поклон.
— Ну, твоя семья вообще тебя на улицу выкинула! — Надя задохнулась и побледнела пуще прежнего. — И МОЯ семья, которая тебя так ДОСТАЛА, заботится о тебе! ОНА! О ТЕБЕ! Когда все остальные от тебя отвернулись! — для него ее слова о семье стали последней каплей. — Что бы ты без Кати вообще смогла?! Ты ж ничего не умеешь, — он презрительно хохотнул и смерил ее взглядом с головы до ног. — Да ты тут сдохнешь с голоду через пару дней, если за тобой не следить. А я не нянька.
Надя, вздрагивающая от каждого его слова, поднялась на несгибающихся ногах и несмело сделала пару шагов, вплотную приближаясь к мужу.
— Я ношу твоего ребенка! Твоего! Ради него я бросила семью, свою жизнь! Я все бросила ради него и тебя! Я не делала аборт! — каждое слово она шептала, глядя ему прямо в налившиеся кровью и яростью глаза. — Я могла сделать аборт и жить дальше, а не тратить свою жизнь на такую сволочь, как ты!
— Жалеешь? — недобро прищурился Вано, разглядывая девушку, как разлагавшееся насекомое.
— Жалею, — честно призналась Надя, расправляя плечи под его взглядом. — Жалею, что вышла за тебя замуж. Что спала с тобой. Что через месяц рожу тебе ребенка....тоже жалею.
— Тебя не заставляли, — пожал он плечами.
Надя на его слова внимания не обратила, только рассматривала его долго.
— Если все будет также продолжаться, я от тебя уйду. На развод подам и уйду с ребенком.
Ванька пренебрежительно хохотнул.
— Куда, расскажи мне? Я тебе такси вызову. Тебя даже родители выгнали. Куда ты пойдешь? Научишь сначала угрожать хотя бы.
Такие ссоры слышны были все чаще. Первый раз я услышала все это случайно, они просто меня не заметили — настолько самозабвенно ругались. Потом это стало нормой. Легче становилось, когда уезжал Вано. Надя успокаивалась, остывала, брала себя в руки и шла извиняться передо мной. Перед родами она снова начала общаться с матерью, правда, старалась делать это, когда ни Ваньки, ни меня поблизости не было.
Я на ее мать один раз чисто случайно в подъезде наткнулась и так удивилась, что даже поздороваться не смогла. Но Наде ничего говорить не стало — в конце концов, это ее мать, а не моя. Я только боялась, чтобы на ребенке такие скандалы никак не отразились, но врачи говорили, что беременность протекает хорошо. Я могла лишь радоваться, потому что с такими скандалами это было поистине чудом.
Роды у девушки прошли гладко и просто, правда, Вано не было в тот момент, но он так быстро гнал домой, что через три часа после рождения сына уже стоял у роддома, грязный, обросший, но счастливый и довольный. Договорившись с врачом, брат снова приехал через час, гладко выбритый и чистый, и его пропустили в палату. И Ванька, и Надя такими счастливыми выглядели, что мама уже было начала радоваться миру и согласию в их отношениях.
Я же...я же себя так чувствовала, словно сама этого ребенка выносила и родила. Только в глубине души, на самом дне, я прятала боль и зависть, как не стыдно признаться. У меня такого ребенка никогда не будет. Но теперь у меня появился хотя бы племянник. Кирилл.
Глава 7.
Мы все возлагали большие надежды на рождение ребенка. Мама и Надя думали, что с появлением сына отношения в семье брата наладятся и станут менее конфликтными. Брат надеялся, что после рождения ребенка Надя наконец-то повзрослеет и начнет себя вести так, как полагается разумной женщине и матери, а не маленькой избалованной девочке. Я же надеялась, что меня оставят в покое и дадут спокойно жить.
Мне было физически тяжело находиться рядом с маленьким ребенком и смотреть, как он растет, развивается и познает окружающий мир. Это то же самое, что заставить голодного до одурения человека смотреть, как едят все вокруг него, когда он сам не может взять в рот ни кусочка. Сравнение так себе, но другого я ничего не могла придумать.
Это просто больно. Я радовалась и за Надю, и за Ваньку, но появляться у них старалась как можно реже. Если мои родственники и догадались о причине моего поведения, то ни один из них ни словом, ни взглядом не дал мне этого понять. Митька же был невыносимо счастлив из-за того, что я начала проводить больше времени дома и совершенно не скрывал своей радости. Только вот Надю, привыкшую к моему постоянному присутствию в ее жизни, такое положение дел, мягко скажем, расстроило. Она, конечно, напрямую не показывала своего недовольства, но могла, например, позвонить мне домой и начать жаловаться. И это притом, что на заднем фоне у нее хныкал ребенок. Иногда я не выдерживала и все-таки приезжала, но все равно старалась держаться от детской кроватки подальше.
Брат не знал, что Надя звонит мне и почти упрашивает приехать. Когда он увидел меня у себя в квартире впервые с рождения ребенка, то очень удивился и обрадовался, но внимательно за мной наблюдал.
— Спасибо, что приехала, Кать.
Я послала ему легкую улыбку и выключила стиральную машинку.
— Да не за что. Ты голодный? Погляди на себя — кожа и кости одни. Ты когда последний раз ел?
— Сегодня утром. Ты прямо как мать, — засмеялся брат, пропуская меня вперед. — Как разбойник себя вел?
— Нормально вроде, — пожала я плечами и включила чайник, с неодобрением косясь на гору посуды. — А вообще, с ним Надька сегодня сидела.
Брат посерьезнел и подошел ко мне, обхватывая за плечи и поворачивая к себе лицом.
— Это она тебя попросила приехать?
— Вань, перестань. Что с того, если я решила заехать в гости? Надьке и так тяжело — вон, круги какие под глазами. Мелкий вам что, спать не дает?
— Есть немного, — неохотно признал брат. — Но я как-то привык. В рейсе отсыпаюсь.
Я ласково взлохматила ему волосы, но тут же пригладила непослушные вихры.
— Вот видишь, ты хоть в рейсе отсыпаешься, от этого шума отдыхаешь, а Надька постоянно с ним. Ничего страшного. Да и что я, в самом деле, сахарная, что ли? В конце концов, Кирилл — мой племянник. Что я, не могу к племяннику в гости приехать?
— Можешь, Кать, можешь. Только как любимая тетка и в гости, а не как няня и домработница в одном лице.
— Вань, прекрати, — я одарила Ваньку укоризненным взглядом, и брат, к его чести немного стушевался и пыл подрастерял. — Что в этом такого? И не злись на нее. Наде тоже непросто, а ты не пытаешься ее понять.
— Да что тут понимать!
— То, что она оторвана от своей семьи, с маленьким ребенком на руках, а ты вечно где-то пропадаешь, — я аккуратно высвободилась и включила чайник, отворачиваясь от брата. Я никогда не любила лезть в чужые отношения и уж тем более критиковать. И в Ванькину семью я тоже старалась не лезть, вот только что мой брат, что его жена упрямые, как два барана. И вдобавок они не слышат и не желают слушать друг друга. Когда я становилась свидетельницей их сцен — да и громко это сказано, конечно, но напряженность, некоторые паузы во фразах и натянутые диалоги сложно не заметить, — хотелось стыдливо спрятать глаза и оказаться как можно дальше. А еще лучше стать невидимой и бесплотной. — Ты слишком многого от нее хочешь. И слишком предвзято к ней относишься.
— Я нормально к ней отношусь, — Ванька взял с сушилки последнюю чистую кружку и уселся за стол. — Просто меня раздражает, что она из себя строит великомученицу. Аж зубы сводит. Если бы не Кирька, я давно бы ушел от нее.
— Наверное, сейчас мне стоит промолчать и не вспоминать про то, что в появлении Кирилла виновата не только Надя? — невинно уточнила я, и Вано одарил меня взбешенным взглядом. — И не смотри не меня так. Постарайся быть терпимей к ней. В конце концов, она мать твоего ребенка.
На кухню неожиданно вошла Надя, и мы с братом быстро замолчали, отворачиваясь друг от друга. Надя наше неловкое поведение и молчание заметила, наверняка поняла, что говорили мы о ней, посмотрела на нас с подозрением, но ни я, ни Ванька объяснять ничего не собирались.
— Что делаете? — Надя безразлично отвернулась к холодильнику, что-то вдумчиво выискивая, но от нее волнами исходило недоверие и почти что неприязнь. — Кстати, Вань, мог бы зайти к ребенку хотя бы. Про себя я уже молчу.
Мне стало даже более неловко, чем минуту назад, и я отвернулась, надеясь, что про меня забудут.
— Я только пришел, — холодно отчеканил Ваня, засовывая руки в карманы и разглядывая жену. — Уж извини, что не побежал к тебе кланяться.
— А я сейчас и не про себя говорю, — холодильник с громким треском захлопнулся, так что все приправы в стеклянных баночках, выстроившиеся на полках, весело зазвенели. — Я про себя вообще-то ни слова не сказала. Так, для справки — у тебя еще и сын есть. Ты не забыл, милый?! Маленький такой, ему сейчас три месяца.
— Я без тебя знаю, что у меня сын есть. А, наверное, и лучше тебя, — все вены на руках отчетливо проступили, когда Ванька руки в кулаки сжал. На тесной кухоньке, где теснились три взрослых человека, его ярость была особенно страшной, поэтому Надя отступила в сторону двери, но не ушла. В комнате едва слышно захныкал ребенок.
— Ты хочешь сказать, я мать плохая?! Да я ребенка больше тебя вижу! Ты хоть раз с ним сходил куда-нибудь?
— Я работаю!
Девушка возмущенно всплеснула руками, а малыш в комнате захныкал еще громче.
— А я, можно подумать, сижу нога за ногу! Расслабляюсь и с друзьями по клубам хожу! Да чтоб ты...Я из дома не выходила неделю. Неделю! Я никого не вижу, я ни с кем не встречаюсь. Все, что я вижу — это памперсы, пеленки, еда и...снова памперсы, — Надя встряхнула рукой, в которой оказался сей несчастный предмет. — Я устала! Мне осточертело здесь все! Но я ни слова — ни слова тебе не сказала!
— Ты только и говоришь об этом. Ах, как мне тяжело, ах, как мне трудно! Я вся такая бедная-несчастная! А чуть что, так ты ко мне за деньгами бежишь! А если их нет, то ты сразу как-то забываешь, что меня дома часто не бывает, что я отец, который ребенка не видит и не гуляет с ним. Забыла? Или напомнить?
Почему-то оба сразу ко мне развернулись, как будто вспомнили о постороннем и сразу замолчали, хоть оба почти и задыхались от ярости. Ванька виновато потупился и, чертыхнувшись себе под нос, схватил пачку сигарет со стола и вышел из квартиры, протиснувшись мимо молчаливой Нади, которая сразу его за рукав свитера схватила и требовательно поинтересовалась, правда, стараясь не повышать голос.
— Ты куда?
Брат швырнул тапки под табуретку, зло сорвал куртку с вешалки и натянул кроссовки. Надя все это время стояла рядом с ним, уперев руки в бока, и тяжело дышала. Видно было, что ей есть, что сказать, много есть, но она изо всех сил старалась сдерживаться.
— Курить.
— Зачем ты тогда одеваешься? Вань! Вань, куда ты пошел! Черт бы тебя побрал, идиот!
Хлопнула дверь, потом слышно было, как ударяет по стене маленькая ручка, сдавленные ругательства, а после Надя, шаркая ногами так, как будто у нее не было сил идти, доплелась до ванной, плотно закрыла за собой дверь и включила кран. И даже сквозь шум воды доносились чертыханья и проклятья.
Только тогда я позволила себе судорожно выдохнуть, осознав, что до этой минуты даже дышать старалась через раз, вытерла дрожащие вспотевшие ладошки о джинсы, выключила начавший свистеть чайник и прислонилась к подоконнику. В комнате продолжал надрываться малыш, только если раньше он едва слышно хныкал, то сейчас почти в голос кричал.
Я нерешительно вышла в коридор и костяшками пальцев постучала по двери в ванную.
— Надь, — нерешительно окликнула я. — Надь, там Кирилл плачет.
Надя или не услышала, или предпочла проигнорировать мои слова, но откликаться и уж тем более выходить не стала. Только плач стих немного. Я сглотнула и со страхом посмотрела на темневший проем. Кроватка стояла у самого окна, так что малыша я видеть не могла, но я почти материально его ощущала.
Стало так боязно, как будто в холодную воду первый раз в жизни нырнуть собираешься. Я же, стыдно признаться, никогда детей в руках-то и не держала. Когда совсем молодая была, еще до диагноза, с ними и не сталкивалась толком, а родственников у нас никаких не было, как и племянников. А после диагноза я подсознательно маленьких начала избегать. И даже когда мои однокурсницы выходили замуж, рожали и предлагали мне стать крестной (и такое было), то я открещивалась, отказывалась, а на детей смотрела с легким вежливым интересом, больше сосредоточенная на том, как не выдать всей той боли, что клубком крутилась у меня внутри, и не закричать в голос.
Я сделала шаг, еще один, вошла в комнату. Кирилл, спеленатый по рукам и ногам, лежал в кроватке, изо всех сил пытаясь освободиться. Маленькое личико, то ли от крика, то ли от напряжения побагровело, а глазки казались черными. Когда я подошла, Кирилл почти ревел в голос, а у меня нерешительность и неуверенность сразу ушли, уступив место чему-то другому, названию чему я дать не могла.
— Тихо, тихо, маленький, — тихо и успокаивающе заговорила я, протягивая к нему руки и вытаскивая из колыбельки. — Не плачь, хороший мой, сейчас мы все сделаем как надо. И чего ты плакал? Все дома, все рядом. Сейчас мы тебя переоденем и покормим. Ты же будешь кушать, правда?
Ребенок под звуки моего голоса и на моих руках начал успокаиваться, громкий плач стих до невнятного бормотания и агуканья. Я что-то говорила, что-то нескладное, непонятное, почти лишенное смысла, но наполненное нежностью и, как ни странно, любовью. В конце концов, Кирилл — моя кровь, мой племянник, возможно, в чем-то похожий на брата, а значит, немного и на меня.
— Ты кушать хочешь, хороший мой? — улыбаясь примолкшему племяннику, я одной рукой доставала из специального контейнера теплую бутылочку со смесью, сняла крышку и протянула жадно чмокающему малышу. — Вот так, милый. Не спеши, не спеши. Сейчас я салфетку возьму, а то ты у меня свинюшка, оказывается.
И пока я с ним сидела, как-то даже и не вспоминала о том, что у меня никогда не будет своего ребенка. Все стало настолько мелким и неважным, что напомни мне в то мгновение о моих проблемах и страхах, я бы только с недоумением посмотрела и рассмеялась. Хоть я детей, особенно таких маленьких, в руках никогда и не держала, но как-то с племяшкой все так хорошо и слаженно вышло. В одну минуту он поел, а в другую уже спит на руках. Я даже шевельнуться боялась, только и смотрела, как он доверчиво свою головку к моей груди прижал и иногда причмокивал во сне.
Катя из ванной вышла примерно через час. К нам в комнату заходить не стала, подумала, наверное, что если тихо, значит, в порядке все. Ушла на кухню — я слышала, как она гремит посудой и чайником. Неужели назло мне так громко? Я посидела еще немного с Кириллом и почти силой заставила себя подняться с дивана и переложить малыша в его кроватку. Постояла, посмотрела на него немного, одеяло подоткнула и вышла, прикрыв за собой дверь.
— Ты Ваньке не звонила? — спросила я у насупившейся и напряженной девушке, которая, меня завидев, отвернулась к окну и сделала вид, что любуется открывающимся видом.
— Нет. И не собираюсь, — отрезала она.
— Ну ладно. Передай ему, чтобы к матери заехал, она просила. А я поеду — поздно уже.
Ответом меня не удостоили и даже не повернулись, поэтому провожала и закрывала за собой дверь я сама, мысленно решив, что про мать я брату скажу завтра самостоятельно. С Надьки бы сталось назло нам всем промолчать.
Следующие несколько месяцев я почти не появлялась у Ваньки дома. С Надей у нас и так особо теплыми отношения никогда не были, а после рождения Кирилла она и вовсе нашу семью невзлюбила. Вернее, Ваньку ненавидела, а мы за компанию ей попадались. А потом даже заявила, чтобы мы в ее семью не лезли и приезжали только тогда, когда ее муж дома. Ей, мол, наше присутствие (мое и мамино) в своем доме не нужно. И учить ее жизни тоже не нужно. Высказана сия тирада была по телефону, причем в довольно резком тоне моей матери, которая ошарашено переводила взгляд то с трубки, в которой раздавались отрывистые, гневные слова, то на меня, застывшую напротив так и с не донесенной до рта чашкой.
Вообще-то мне было что сказать этой соплячке, и если бы не мама, которая быстро угукнула в трубку и отключилась, то Надя выслушала бы о себе очень и очень много.
— Успокойся, — жестко осадила меня мать, пока я бегала по комнате и накручивала себя. — И не лезь, поняла?
— Нет, ты это слышала?! Ты ее слышала вообще? Мы, видите ли, в ее доме хозяйничаем! Мы! Хозяйничаем! В ее доме. Мам, да это Ванька не знает, что эта зараза неблагодарная себе позволяет!
— И только попробуй рассказать, — мама стукнула по столу ладонью, так что чашка, слава богу, пустая, со звоном подпрыгнула. — У них и так все через одно место. Ничего, Кать, они сами разберутся.
— Они сами уже больше года разбираются, — я медленно начала успокаиваться и через пару минут взяла себя в руки. Гнев на такое свинское поведение еще клокотал у меня в горле, но я во всяком случае перестала бегать по комнате как бешеное кенгуру. — У меня до сих пор в голове не укладывается! Это мы, мы с тобой лезем в ее жизнь. Она, наверное, забыла, как соплями обливалась и тебе звонила, рыдая в трубку. И, наверное, забыла, как целый месяц жила у ТЕБЯ дома, потому что у СЕБЯ дома развела такой бардак, что жить стало невозможно. А убирать ей некогда. Она же вся бедная-несчастная. Конечно, Катя же сможет приехать и помочь. Правда, Катя? Тем более, Катя, Ванька уже через три дня домой приедет, — передразнила я это недоразумение. — Как же она меня...
— Прекрати психовать. Лучше съезди домой, приготовь что-нибудь вкусненькое Митьке. Вы еще там жениться не надумали, кстати? — она поспешила перевести разговор на что-нибудь другое, но я от ее вопроса сморщилась, как будто у меня все зубы разом заныли.
— Ой, мам, давай не будем о Митьке, ладно?
— А что случилось?
— Ничего. Просто...давай не будем о нем, хорошо?
Не буду же я рассказывать маме о том, что мы постоянно ругаемся, скандалим, а если в наших отношениях и назревают перемены к лучшему, то приезжает его мать и все портит. Поэтому я быстренько собрала вещи, клюнула маму в щеку и ушла, пока родительница не опомнилась и не устроила допрос с пристрастием.
Брату я все-таки ничего рассказывать не стала, а приезжала к нему в гости исключительно по его же приглашению. Если Ванька что-то и заподозрил, то говорить или допытываться не стал, по крайней мере, у нас с мамой. Что там с Надькой у него было, я не знала, но с ней я, даже когда приходила в гости, вообще не общалась и не разговаривала.
Поначалу Надежда пыталась из себя что-то строить, забавно пыжилась и выпячивала грудь, но подобное поведение смотрелось жалко и глупо, так что даже сама девушка это осознала. И если теперь Ванька звал меня в гости и я приезжала, то Надя просто демонстративно уходила или на кухню, плотно закрывая за собой дверь и включая музыку погромче, или в магазин, или к подругам, как она говорила Вано. Он ее не держал, только кивал в знак того, что принял к сведению и все. Возможно, таким образом она хотела обратить на себя внимание, но из нашей семьи только мама еще пыталась с девушкой контакт и хоть как-то объяснить ее поведение. Мы с братом давно плюнули на это неблагодарное и бесперспективное занятие.
Теперь, когда я приезжала к брату, то все свободное время проводила с малышом. Мне было интересно смотреть, как он рос, начинал ползать, как у него резались зубки.
— Ну как вы тут? — брат вошел в комнату, неся ужин Кириллу и кофе мне. — Ты еще тетку свою не замучил?
— Нет, не замучил. Правда, сладкий? — я подмигнула заулыбавшемуся малышу и посадила его на стульчик, забирая у Ваньки пюре. — Кушать будем? — Кирилл высунул язык и заплевался. — Что значит "нет"? Будем-будем. Ты же хочешь со мной еще поиграть? Иначе уеду, — шутливо пригрозила я и скормила первую ложечку. — Вот так, мой хороший. А Надька где, Вань?
— Не знаю. Сказала, что в кино с подругами пойдет, — безразлично пожал плечами он и присел на диван, уменьшая громкость телевизора. — Вы, я смотрю, с Кирькой теперь лучшие друзья.
— Есть немного. Правда, этот лучший друг мне вечно одежду пачкает, но это единственный минус в наших крепких отношениях, — засмеялась я.
— Раньше ты его старалась избегать. Нет, нет, Кать, я все понимаю. Если не хочешь, можешь мне не говорить. Только если ты сидишь с ним, потому что...
— Да нет, все нормально. Правда, Вань, — заверила я брата. — В конце концов, не могу я избегать Кирю всю жизнь. Это же мой племянник.
— Я просто не хочу, чтобы ты делала что-то... — Ванька замялся, мучительно подбирая слова, — вопреки тому, чего ты хочешь.
— Тогда прекрати забивать себе голову всякой чепухой, — я против воли улыбнулась, заметив растерянное выражение его лица. — Все нормально. И прекрати себя изводить. К тому же я тоже надеюсь когда-нибудь стать мамой. Я...в общем, я хочу поговорить с Митькой по поводу детей.
Ванька стал еще более растерянным. Ну да, ему некомфортно вести такие разговоры с сестрой, но он первый начал.
— Усыновить? — осторожно поинтересовался брат. — Или...что там еще?
— Ну, усыновленного ребенка ни он, ни его семья не примут, к сожалению.
— Ты уже разговаривала с ним, да?
Я замялась и неопределенно пожала плечами, радуясь, что могу сделать вид, будто занята кормлением Кирилла. Да, я разговаривала с Митей. Точнее сказать, скандалила. Он был не то что не согласен, а вообще против всяких "чужих" детей. И подключил к нашему разговору еще и свою мать, которая формально вроде как и не вмешивалась, но взгляд, которым она нас одаривала, ясно давал понять ее позицию. Мите она словно говорила: "Видишь, я предупреждала тебя. С ней столько проблем. Если бы ты выбрал другую, то все было бы намного легче. Зачем тебе она сдалась"? А когда она смотрела на меня, то ее глаза были наполнены торжеством и уверенностью в себе. Зоя Павловна так и не смогла простить мне моего "непослушания", когда я не вняла ее словам и не ушла от Мити. И теперь она считала, что наш разрыв всего лишь вопрос времени. Не удивлюсь, если она за моей спиной подыскивала сыну идеальную невесту и будущую мать его детей.
Я была согласна даже на суррогатное материнство. Я не скажу, что это было легко и просто для меня, но мне казалось, что для любимого человека можно сделать все, что угодно. Какая разница, что биологически матерью малыша будет другая женщина. Дело ведь не в крови и не родстве, а в том, как вы друг к другу относитесь. Любите ли вы друг друга. В конце концов, кровь всегда остается всего лишь кровью, и даже до невозможности родные друг другу люди причиняют друг другу невыносимую боль и страдания. Ненавидят друг друга. Кто сказал, что любить надо по родству? Семья — это не кровь и не запись в свидетельстве о рождении. Но Митя и его родные так не считали.
— Ну, как сказать разговаривала... — я отвернулась, чтобы поправить малышу слюнявчик. — Так, затронула мельком эту тему. Тем более, Митька не то чтобы не согласен...
— А что тогда? — брат нахмурился и потемнел лицом.
— Просто нам еще рано думать о детях. Мы решили окончательно встать на ноги и устроиться. Чтобы ни от кого не зависеть.
Я лгала, но благодаря моей лжи Ванька расслабился и перестал напоминать человека, способного встать и пойти избить Митьку до полусмерти.
— Я с тобой посоветоваться хотел, пока Надьки нет, — сменил тему брат и забрал у меня пустую баночку.
— Попробуй.
— Я решил свое дело открыть.
Я чуть ребенка не выронила. Господи, когда ж он успокоится.
— Вань...
— Ты меня еще не выслушала.
— А что тут слушать? Ты и так дома практически не бываешь. Сына видишь редко, про жену я вообще молчу. Дома у вас постоянные скандалы. Универ ты забросил.
— Ерунда, — только и отмахнулся он на мои слова. — Универ никуда не денется, тем более, я заочник.
— Да хоть вечерник! Ты там вообще не появляешься. И скоро деньги уже не смогут все решать. Даже человеческому терпению есть предел, — я поставила племянника в манеж, где он сразу занялся игрушками, напрочь забывая обо мне. — Пойми ты, господи, всех денег не заработаешь. Ты сейчас нормально живешь. Чего тебе не хватает?
— Нормально? — Ванька горько и устало усмехнулся уголком губ. — Ты называешь "это" нормальным? Маленькую тесную комнатушку, истеричку-жену, от которой меня уже воротит? Кать, я даже дома не могу отдохнуть. Остаться один. Черт, сестренка, я лучше в машине буду спать, чем здесь. Ты просто не представляешь, как мне иногда хочется свалить из этого дурдома.
— Когда ты начнешь ценить то, что у тебя есть? — тихо и грустно спросила я. — Почему ты не ценишь то, что у тебя есть твой здоровый любимый ребенок, который всегда ждет тебя дома, а ты видишь его раз в месяц, потому что находишься в разъездах. Вань, ему через пару месяцев год будет. А что ты помнишь из его первого года? — Ванька вздрогнул и закрыл глаза, не говоря ни слова и не пытаясь оправдаться. Просто молчал, а я выплескивала все то, что копилось внутри меня слишком давно и слишком долго. — Ты помнишь его первый зубик? Или то, когда он начал ползать? Комнатушка тесная? А ты вспомни, сколько ты убил на нее времени и сил. И как радовался. Господи, Вань, почему ты не ценишь то, что у тебя уже есть?
— Может быть, потому что я не хочу, чтобы мои дети жили так же, как я? Может быть, я хочу, чтобы их жизнь сложилась по-другому? Лучше?
— Тогда не лишай, по крайней мере, своего ребенка отца. Тогда, возможно, его жизнь сложится по-другому, не как у нас с тобой, — сказала я и нагнулась, чтобы на прощание поцеловать Кирилла. — Подумай над моими словами, Вань. А я поеду.
Брат мне ничего не сказал — насупился, губы поджал, но до дверей проводил. Я же изо всех сил молилась, чтобы он меня в кои-то веке послушал и прислушался. У брата моего был один огромный недостаток — вообще-то даже достоинство, но настолько гипертрофированное, сильно развитое, что подчас пугало. Ответственность. До ужаса. Брат все делал что-то, стремился, стремился, и в такие моменты я не родного человека перед собой видела, а робота. Машину какую-то, у которой круглые сутки шестеренки крутятся и крутятся.
И Ванька такой же. Ну не было в нем честолюбия особого — он ведь мало что именно для себя делал. Или покупал. А все отдавал жене, матери, сыну, мне, на худой конец. Только силы свои не рассчитывал, все бежал куда-то, рвался, а шестеренки еще быстрее крутились. А организм — это тоже машина, и он без отдыха работать не может. Но Ванька упрямый, такой же, как и я. Он, может, и прислушается, отдохнет какое-то время, успокоится, но от цели своей не отступит.
А меня предчувствие надвигающейся беды не покидало. Гнетущее, накатывало иногда как тяжелый, плотный туман. А главное, ты не понимаешь, откуда оно идет, но все равно чувствуешь. И ничего не можешь сделать. Я постаралась отогнать от себя подобные мысли, забив голову всякими глупостями.
И пришла эта самая беда совершенно не оттуда, откуда вообще я могла представить. Вроде бы день тот майский начался как обычно. За окном солнце светило, на светлой кухне весело радио играло. Я собиралась весь день посвятить себе, отдохнуть, может, в бассейн съездить. Ходила по дому в приподнятом настроении, мурлыкала себе под нос что-то и вещи в шкафу перебирала.
Отвлек меня звонок телефона. Я на дисплей посмотрела — Надя звонила. Выругалась себе под нос, не ожидая ничего хорошего. Ответить я все-таки ответила, но тон мой отнюдь не был дружелюбным.
— Привет. Что случилось?
— Кать... — голос у нее настолько потерянный, пустой и шокированный, что меня с ног до головы ледяной волной страха окатило. Таким тоном не говорят о хороших вещах. Никогда. — Ванька он...разбился. На машине своей разбился. Насмерть.
На последних словах Надя на истерические рыдания сорвалась. Рыдания перерастали в крики и судорожные всхлипы. А мне...мне так больно и пусто было, что я ничего не могла сделать. Ни пошевелиться, ни сказать что-то — меня как будто парализовало, отключив все чувства и эмоции.
Наверное, — правда, это я позже поняла — так организм справлялся с шоком. Я ни о чем не думала, в моей голове ни единой мысли не было. Это потом я заходилась, тряслась в рыданиях — одна, в одиночестве и тишине квартиры. Чтобы никто не мог увидеть моего безумия и моей слабости. Выла, кричала, до боли впивалась ногтями себе в руки, но только та боль ничем казалась по сравнению с тем, что у меня в душе творилось. Как будто кусок вырвали и теперь все кровью обливалось. В такие минуты я, если бы со стороны себя увидела, приняла бы за буйно помешанную, сумасшедшую.
— Я сейчас приеду, — мой голос спокойный и мертвый. Я ничего не чувствую в тот момент, меня не трогают ее рыдания и слезы, они лишь отдаются неясным гулом на периферии сознания. Мне все равно, но я почти благодарна тому, что могу огородиться от горя, которого не понимаю пока и не принимаю. — Матери не звони. Никому пока не звони. Я приеду.
Я не помнила, как собиралась, как в такси садилась, как приехала в Ванькин дом, застав там опухшую от слез, икающую Надю в намокшей футболке, рыдающего и напуганного Кирилла, устроившегося среди игрушек и испуганно глядящего на свою маму. Не помнила, как взяла на руки Кирю и начала его успокаивать, одновременно отдавая четкие, сухие приказания Наде. Возможно, тон подействовал, я не знаю, но Надежда, почувствовав мою уверенность и спокойствие, перестала некрасиво всхлипывать и на дрожащих ногах поднялась с пола.
Маме она все-таки позвонила, не в силах сдержать ужаса и паники — и своей матери, и моей. Сказала мне об этом, запинаясь на каждом слове, а у меня сил хватило лишь на отрывистый кивок. Ее мать сразу же приехала, и Надежду как прорвало. Она к женщине кинулась, укрываясь от проблем внешнего мира в ее родных, для нее родных объятий. Та ее успокаивающе по голове гладила, говорила что-то, провела к дивану и силком усадила. Анжела Андреевна по мне острым взглядом мазнула, не удостоив вниманием маленького Кирилла, который до конца так и не успокоился.
— Ты моей маме звонила? — спросила я у Наде. Анжела так на меня зыркнула, когда я позволила себе оторвать ее дочь от жалости к себе. — Надь.
— З-звонила я.
— И что?
— Она трубку бросила.
Ну да, это же не ее мать. Я дрожащими руками бросилась к телефону, а внутри все от ужаса сворачивалось — я никогда забыть не могла о маминых проблемах с сердцем. Не брала трубку. Я приказала себе не паниковать — возможно, она сорвалась сюда. Да и времени на панику и жалость нет.
Мама приехала — бледная, дрожащая и постаревшая лет на десять. Так страшно смотреть, как человек умирает у тебя на глазах, причем мгновенно. Жутко.
— Что? — каркнула мама сорванным голосом, невидящим взглядом бегая по знакомой комнате? — Что, Кать?
— Мам, миленькая, я тебя прошу...
Эти слова, казалось, сорвали с пожилой женщины остатки контроля, напрочь лишив ее остатков хрупкой надежды, за которые она цеплялась. Мама обессилено опустила на диван и закрыла лицо руками. Анжела Андреевна долго на эту картину смотрела, прижимая к себе Надежду, а потом решительно поднялась, потянув за собой дочь.
— Я ее забираю, — поставила она меня (очевидно, считая единственным здравым человеком, с которым можно тут разговаривать) перед фактом. — Вы Катя?
— Катя.
— Надь, иди вещи собери, которые тебе нужны, — Надя беспрекословно повиновалась и, опустив плечи, шаркающей походкой подошла к шкафу, вываливая несколько вещей на пол. — Надежда мне сказала, что сейчас должен хозяин твоего брата приехать, обсудить все. Мы можем выйти?
Мама, слегка запрокинув лицо, чтобы слезы не капали на кофту, смотрела в окно. Надя безразлично, ничего не видя, комкала вещи и закидывала их в сумку. Я аккуратно поставила Кирю в манеж.
— Посиди тут, ладно? Я скоро.
Мы в коридор вышли, и Анжела дверь закрыла, чтобы нас слышать не могли. Да и кому слышать, боже?
— Я ее заберу домой, — повторила она еще раз более решительно. — Нечего ей здесь делать. Ты сможешь этого мужчину встретить сама?
Я безразлично плечами передернула. Что тут говорить?
— Да, смогу.
Она удовлетворенно улыбнулась и кивнула. Меня почему-то заворожили жемчужные бусы, туго обвивающие морщинистую шею и переливающиеся перламутровым матовым блеском при каждом движении женщины. Хоть и дорогое украшение, а блестит и выглядит холодно, как неживое. Ни красоты не добавляет, ни мягкости, ничего нет.
— Отлично. Наде сейчас не нужно еще больше нервничать и выслушивать все, что он скажет. Я так понимаю, авария произошла по вине твоего брата? — я промолчала, и если бы не стена апатии, которой я отгородилась от всей боли, а заодно и других чувств, я бы отреагировала. И не смогла бы оставить ее слова просто так. — Ладно, не суть важно уже. Что есть, то есть. Когда все узнаешь, мне позвони. Телефон я оставлю. Надо теперь что-то делать.
— Вам такси вызвать?
— Нет, я на машине.
— Вы коляску тогда возьмите с собой. Она складывается, да и небольшая, должна влезть в багажник.
Женщина напряглась, становясь еще суше. Честное слово, как будто усохла, сделавшись худее. С напряжением оглядела меня с головы до ног, думая о чем-то. И слишком изучающе глядела. Так не смотрят, когда думают о чем-то хорошем.
— Что? — не выдержав, спросила я.
Анжела сразу недовольно губы поджала и с неприязнью на голубую демисезонную коляску уставилась.
— Кто им сейчас заниматься будет?
— Его мать.
— Ты ее видела? Она на грани истерики находится! Ты вообще соображаешь хоть немного?! Куда ей ребенка?!
Я в отчаянье руками всплеснула.
— Что вы мне предлагаете?
— Пусть он пока здесь останется.
Она что, шутит так? Я впилась глазами в холеное бледное лицо. Мать Надежды была исключительно серьезна — она действительно хотела, чтобы Кирилл остался здесь. Неважно, что с ним не будет ни отца, ни матери.
— Вы вообще как это представляете?
Анжела рассказала. В подробностях. С каждой секундой общения мне все противнее было находиться рядом с этой женщиной. Я еле сдержала брезгливую гримасу и вернулась в комнату. Кирилл одиноко сидел в манеже, изредка похныкивая и переводя растерянные голубые глаза с матери на бабушку. Анжела за мной следом вошла и сделала знак дочери выходить на улицу. Надя ни разу не обернулась.
Кирилл, заметив, что мама уходит и не собирается возвращаться, заплакал и начал звать. И так звал, что мне не по себе становилось. Остальные в комнате только поморщились.
Когда Надежда со своей матерью уехали, я кое-как успокоила Кирилла и начала дожидаться босса. Надо было только маму домой отправить. Я подозревала, что ничего приятного сейчас не услышу, но это я, а это мама. Мне сильной нужно быть.
— Мам, — тихо позвала я. Та не повернулась и не ответила, но я видела, как от судорожных рыданий узкие плечи вздрагивают. Мама вся дрожала — с головы до ног, — столько в ней горя было. И я ее боль как свою чувствовала. Подошла и обняла ее со спины, крепко-крепко, давая понять, что она не одна, что у нее есть я. Что мы есть друг у друга. — Не плачь, мамочка, я очень тебя прошу.
После моих слов мама зарыдала еще сильнее, уже не сдерживая горьких слез.
— Как?! Как, Кать? Почему он? — она хрипло кричала, сгибаясь от собственного голоса. А я как заклинание повторяла себе, что плакать нельзя. Мне нельзя плакать, нельзя сломаться. — Почему?! Господи, он же совсем молодой был. Совсем, Кать...
Я прижимала ее к себе, пытаясь перетянуть на себя часть ее отчаянья. Хотя бы часть. Это так больно. Мы всегда были единым целым — я, мама, брат. Всегда. Что бы ни случилось. Как бы далеко мы не жили друг от друга, какие бы проблемы и неурядицы не случались в нашей жизни. Мы все равно были неотъемлемой частью жизни друг друга. Так просто.
А теперь все разрушилось. Рухнуло в одну минуту, погребав под собой нас всех. Никто уже не станет прежним. Это было понятно уже сейчас. Все изменилось. Ванька той ниточкой был, которая нас всех троих связывала. Я не знаю, почему Ванька, и ревности я по этому поводу не испытывала никакой — мама нас одинаково любила. Но именно брат был душой семьи, именно он. А сейчас душу вырвали.
Дальше разбирательство с владельцем машины, на которой ездил Ванька. Именно брат оказался виновен в злополучной, страшной аварии — уснул за рулем и потерял управление.
— Хорошо еще, что машину только в кювет вынесло. Да еще и пустой он шел, — "успокоил" меня мужчина средних лет, приехав решать вопросы по поводу возмещения ущерба. Приехал он воинственно, надо заметить, но сразу успокоился, стоило ему увидеть, что я спокойно согласилась на все требования. — Так бы тебе пришлось возмещать стоимость груза и еще за вторую машину пару лимонов отдать. Все не так уж плохо обошлось.
Я оглянулась на мирно спящего Кирилла, совершенно не подозревающего о том, что происходит. Меня обуяло неожиданное желание снова стать ребенком, за которого всегда принимают решение, ограждая от тягостей мира.
— Да, — сухо ответила я. — Повезло.
Единственной опорой и поддержкой для меня в те дни стал именно Митя. Он когда узнал о том, что брат погиб, все бросил и приехал ко мне. Я была как никогда ему благодарна за помощь, за то, что не стал осуждать Ваньку и обвинять его, хотя брат ему никогда особо не нравился.
До похорон Ваньки мне пришлось переехать в его дом, потому что перевозить Кирилла было тяжело. Лично мне тяжело, потому что я отвечала за организацию похорон, ездила на опознание, договаривалась насчет всех прочих формальностей. Пришлось взять отпуск, хотя начальство выглядело не особо радостным. Плевать.
— Ты как? — сегодня должны были состояться похороны, и Митя взял отгул, чтобы помочь мне — не только физически, но и морально. Он ходил вокруг меня, не зная, как подступиться, а я ничего не чувствовала. Отключила все в себе.
— Я почти готова.
— Я не об этом, — мужчина за руку меня потянул и заставил опуститься на диван. Сел рядом и голову наклонил, пытливо в глаза вглядываясь. — Я люблю тебя. Очень люблю. И ты всегда можешь на меня положиться. Не держи все в себе.
— Я до сих пор не понимаю...
— Я тоже не понимаю, — он крепче сжал мою руку и притянул к себе, заставляя положить голову на плечо. У меня даже спина напряжена была. Если бы я хоть маленькую слабину себе дала, то сломалась бы. А жалость Митькина груз еще тяжелее делала. — Но ты должна жить дальше. Жизнь не заканчивается. У тебя есть я, у тебя есть мама. Ваньку уже не вернешь, Кать.
— Не вернешь, — не моргая, глухо повторила я.
Митя головой завертел, не зная, что еще сказать. А мне и не нужно ничего было. О чем говорить-то?
— Спасибо тебе, — неожиданно поблагодарила я, и мой голос заставил мужчину вздрогнуть.
Он виновато глаза отвел и заерзал.
— Не благодари. За это не благодарят.
— Я не знаю, что бы делала, если бы тебя рядом не было, — ни словом не соврала. Только Митька меня сейчас поддерживал. И так приятно было чувствовать, как кто-то, неважно, что случится, прикрывает твою спину и поддерживает тебя. — Наверное, просто не справилась бы. Спасибо тебе.
Он рвано улыбнулся, притянул меня покрепче и по спине погладил.
— Пойдем. Нас ждут уже.
Дальше — длинные, бездушные похороны, на которых собралась куча народу. Я не знала почти никого, изредка попадались знакомые лица соседей, бывших одноклассников брата и некоторых общих знакомых. На приличном расстоянии от всех остальных стояла Надя со своей семьей. И хотя каждый здесь был одет в траур, их троица умудрялась как-то выделяться. Они смотрели очень чужеродно и холодно, если можно так сказать.
В тот день мы не разговаривали — Надя с родителями сразу уехали после официальной части. Да и я, в принципе, поехала за ними следом. Мне не хотелось пачкать память о брата так называемыми "поминками", больше похожими на фарс.
Большинство, как и везде, пришло на похороны с целью поглазеть на других, посплетничать о трагедии в нашей семье, исподтишка поглядеть на то, как я и мать ведем себя. И да, поесть от души.
Для поминок снимали зал. Вся процессия сохраняла вежливую и приличествующую мероприятию тишину, но некоторые ерзали и поглядывали на часы. Почти перед самым приездом я услышала разговор нашей соседки и ее внучки, которые сидели передо мной.
— Ба, мы скоро приедем уже? — девочке не сиделось и вообще, ребенка угнетала атмосфера вынужденного молчания и бездействия.
— Да хватит ерзать, сейчас приедем, — раздраженно ответила соседка, одергивая внучку за длинный рукав черной вязаной кофточки. — У тебя шило в одном месте?
— Я не могу-у больше, — заканючил ребенок. — Лучше бы я утром поела.
— Тише ты, — шикнула старушка, воровато оглянувшись на сидящих рядом людей, которые были заняты своими делами. — Можешь помолчать ты пять минут? Сейчас приедем и поешь. Потерпи.
Я губы нервно облизнула и отвернулась к окну, невидяще глядя на проносящиеся мимо улицы. Стало неуютно, душно и тяжело сразу, как будто камень на грудь положили, который дышать мешает. Я почувствовала, что если останусь на поминки, то не выдержу. Это выше моих сил.
Только мы из автобуса вышли, я направилась к матери, которая в своей черной юбке и наглухо закрытой кофте на привидение походила. А цвет лица только усиливал это впечатление.
— Мам, ты справишься одна?
Она пытливо на меня взглянула. Я лучше нее знала, как выглядела — круги под глазами, покусанные губы особенно ярко смотрящиеся на бледном, изможденном лице. Краше в гроб кладут.
— Тебе плохо? У тебя голова кружится?
— Нет, я устала. Просто я подумала, что здесь уже не очень нужна, поэтому могу домой поехать.
— Езжай, доченька, езжай, — мама неожиданно сильно обхватила меня за плечи и крепко обняла. Она едва доставала мне до плеча, но я снова почувствовала себя маленькой девочкой, какой была много лет назад. Стало немного легче. — Что бы я без тебя делала, Катюш.
— Мам...
— Все-все, это я так, расчувствовалась, — мама тыльной стороной ладони вытерла мокрые щеки. — Иди, тебе отдохнуть действительно нужно. И Митю забирай. Иди.
После похорон Надька долго не появлялась и не давала о себе знать, с неделю где-то. И уже когда Митька стал на Кирилла коситься недовольно, когда тот плакал и маму звал, я решила позвонить. Та оказалась дома, и когда я ей о сыне напомнила, она запнулась сразу и молчала довольно долго. Мне почему-то представилось, как она оглядывается на свою мать в поисках правильного ответа.
— Хорошо, — наконец, дала согласие Надежда. — Я сейчас приеду. Кирилл у меня дома или у тебя?
— У нас, — отрывисто ответила я. — Адрес помнишь?
— Да, ждите.
— Ну что, она приедет за ним? — как только я трубку повесила, Митя накинулся на меня с вопросами. Кирилл очень тосковал без мамы, которую не видел неделю — плохо спал, плохо ел, не слушался. А Митьке по нервам его плач бил, и он бедный не знал, куда деваться.
— Приедет, — я к Кире повернулась и широко улыбнулась, протягивая руки. — Ну что, пойдешь к маме? Она сейчас приедет.
Ребенок аж засветился, и даже Митька мой повеселел и сам одел ребенка. И мне сумки помог собрать.
Надя приехала через час. Прошедшая неделя в родительском доме определенно пошла ей на пользу. Она, по крайней мере, перестала напоминать неразумного зомби.
Кирилл сразу в коридор вышел — косолапя по-страшному и цепляясь за стенку — и к маме побежал. Надька засмеялась и руки протянулась.
— Давай-давай, Кирюш, пару шагов осталось.
Тот мужественно дошел и плюхнулся, наконец, маме на ручке.
— Ну вы даете, — преувеличенно сильно восхитилась Надя, строя рожицы сыну. — Еще чуть-чуть и бегать начнете.
Я мягко засмеялась, прикрывая дверь в зал, где сидел Митя.
— Это точно, на месте нам не сидится. Ты как, Надь?
Девушка посерьезнела.
— Ничего. Нормально все, в общем. Живу сейчас с родителями.
— Они как? Я имею в виду...
— Я поняла, — махнула рукой Надежда. — Не важно уже. О покойных плохо не говорят.
— Ты сейчас домой или к родителям?
— К родителям. Меня мама внизу ждет.
Я сразу засуетилась, выдвигая вперед две сумки с вещами и игрушками Кири, которые накопились в квартире за непродолжительный срок.
— Мне, наверное, помочь с сумками?
— Если нетрудно, — Надя мило улыбнулась и вышла, на ходу с Кириллом агукая и играя.
Анжела вылезла из машины только для того, чтобы коротко кивнуть мне и открыть багажник, чтобы я смогла положить туда сумки. На Кирилла она даже не взглянула.
* * *
Но временное перемирие после Ванькиных похорон оказалось всего лишь затишьем перед бурей. Ванькину квартиру, которая после его смерти досталась Наде и какая-то часть маме, пришлось продать в уплату долгов. Это важное решение принимали всей семьей — даже Анжела присутствовала. И именно она предложила продать квартиру. Мы все спокойно решили, без всякого дележа и перевода стрелок. Но этого мало было, поэтому Анжела и моя мама добавили денег от себя, чтобы окончательно погасить долг. Надькина мама, хоть и недовольна была, но спорить и торговаться не собиралась — это ниже ее достоинства. Но не смолчала.
— Хорош муженек, — прошипела Анжела на ухо дочери, когда моя мама куда-то вышла, а я строчила смс-ку Митьке. Но слышно было все прекрасно, к тому же не заметно, что Анжела так уж шифруется. — Слов нет просто.
— Мама! — Надька дернула мать за рукав и покосилась в мою сторону. — Не надо!
— Что не надо? О себе не думал — ладно, он и о вас не подумал!
— Зачем ты так?
— А скажи мне — чем он думал? Он ни о ребенке не вспомнил, с которым ты одна осталась, ни о том, где вы жить будете, случись что.
— У нас был дом, — ответила Надежда, старательно понижая голос. — И я никогда ни в чем не нуждалась, мам.
Анжела зло руками всплеснула.
— Зато сейчас. Кому ты нужна с ребенком, скажи мне? Семье его? Не смеши меня. Тебе девятнадцать лет — учиться надо, о себе надо думать, а не о том, где деньги взять, чтобы себя и ребенка прокормить. А я предупреждала тебя, Надь. Предупреждала. Скажешь нет?
— Не надо сейчас, пожалуйста, — умоляюще протянула Надя. Она, уже не скрываясь, поглядывала в мою сторону. Я, тоже не скрываясь, отложила телефон, скрестила руки на груди, качаясь на задних ножках стула, и с преувеличенным вниманием прислушивалась к разговору.
— Да нет уж, чего молчать, — как я сдержалась и говорила спокойным, хладнокровным тоном — не понимаю до сих пор. — Я никогда не сомневалась, что вы о брате невысокого мнения были. Только ваше поведение сейчас хамское, а вы же искусствовед. Носитель прекрасного. И просто человек, который должен все прекрасно понимать.
Анжела моей шпильки относительно своей учености и образованности не стерпела.
— Я то понимаю прекрасно! Что из-за твоего брата моей дочери придется одной на ноги ребенка поднимать. В девятнадцать лет! У тебя самой-то дети есть? Ты хоть понимаешь, сколько на него денег и времени уходит?!
— Да я не пойму — он вас объел, что ли?! — стул с громким звуком встал на все ножки, а я над столом нависла. — Что вы вечно это подчеркиваете?
Анжела побагровела, и некрасивые неровные пятна ярости украсили ее щеки. Женщина со свистом вдыхала и выдыхала, и видно было, что выговаривает она давно накопившееся и наболевшее.
— А что — молчать мне прикажешь? Я неправду говорю? А я, между прочим, о своей дочери беспокоюсь! О своей единственной. Ты думаешь, я желаю ей такой жизни? — она зло прищурилась. — Чтобы она всю жизнь с ним провозилась?! Я не для того с молодости пахала, чтобы моя дочь в пеленках погрязла. Не для того! Ей учиться надо, о будущем думать!
— Кирилл вам мешает или Наде?
Анжела поднялась из-за стола и воинственно выпрямилась, гордо вздернув подбородок. Она и так женщиной достаточно высокой была, да еще и на шпильках, а я в кедах обычных. Но непонятная злость мне только сил придавали.
— Я сейчас не об этом говорю. Не надо мои слова переиначивать, — строптиво ответила она.
— А о чем вы тогда?
— О том, что это было огромной глупостью — вообще рожать! — отрезала женщина и метнула взгляд на свою дочь, которая вся скукожилась и сжала ладони между коленями, опустив голову вниз. — В семнадцать лет, тем более, от этого Ваньки. А я теперь расхлебываю!
— Что теперь, убить его? — меня аж затрясло. Как же можно так — на собственного внука. Он же не чужой ей человек. — Как вам вообще не стыдно так говорить? Это же внук ваш!
— Знаешь что...
— Мама, я прошу тебя! — Надя, наконец, не выдержала и вскочила со стула, кинувшись к Анжеле. По щекам у нее слезы текли. — Хватит!
— Видишь, чего ты добилась? — сузив глаза, прошипела Анжела, кивком показывая на трясущуюся Надежду. — Молодец, нечего сказать!
— Причем тут я? Знаете, теперь хотя бы понятно становится, почему Надька вообще из дома ушла!
Надя сглотнула и в страхе на мать посмотрела, ожидая реакции на это заявление. Которая не заставила себя ждать. Анжела побелела, и только ярко-красные, густо накрашенные и очерченные карандашом губы ярким пятном выделялись на лице. Но все-таки мудро решила не выяснять это здесь, на людях.
— А ты не вмешивайся в наши дела, поняла? — с неприкрытой угрозой процедила женщина. — Не доросла еще. Спасибо лучше бы за все сказала.
Я шокировано глаза округлила.
— За что спасибо? Вы шутите?! Это вы спасибо говорить должны. Вы дочь свою на улицу выставили. Одну, в семнадцать лет! Конечно, рожать в семнадцать — это ужас, а жить на улице — нет. Имидж она вам с пузом портила, так что ли? Как же, нагуляла! — издевательским фальцетом передразнила я голос Анжелы. — Вы о ней думали? Уж извините, но если бы не моя мать и Ванька...
— Да что твой Ванька? — взорвалась Анжела, и маска напускного спокойствия разошлась, трещинами избороздив ее лицо. — Идиот твой брат был, и умер по-идиотски. И дочь мою оставил со своим отродьем! Ты думаешь, Кирилл Надьке так уж нужен? Она и без ребенка спокойно бы жила. А мне на шее этот ребенок не сдался.
— Да как вы можете... — я потрясенно застыла и, хватая ртом воздух, с трудом заставляла себя дышать. — Как???
Я не понимала — при чем ребенок здесь? И почему человек, у которого все в жизни есть, так относится к своему внуку. Родному внуку — ее никто не заставляет любить чужих детей. Ладно Ванька, он для Анжелы костью в горле был — он олицетворял все, что такие вот интеллигенты, как мать Нади, презирали. Но разве она не понимает, что малыш-то не виноват ни в чем? А говорить так о живом человеке...как о досадной помехе, отравляющей жизнь....дико.
— Да пошла ты, — я злые слезы вытерла и рванула к выходу, на пути сильно задев плечом Анжелу, так что той пришлось вцепиться в стол, чтобы не отлететь. Выходка меня никоим образом не красила — я сама это прекрасно понимала.
И Анжела понимала, особенно остро ощущая мое бессилие. Поэтому и не стала заострять внимание на подобном детском жесте. И мы обе прекрасно знали, что рано или поздно проблема с Кириллом, который всем неожиданно сильно мешал жить, разрешится. И не в его пользу.
Через пару месяцев Надежда позвонила мне и попросила разрешения приехать. И хотя было раннее утро воскресенья, я спорить не стала — а Митьки все равно не было дома. С той злополучной ссоры я никак с Анжелой не пересекалась, а с Надеждой виделась редко, и то из-за племянника.
Надя приехала одна, что было довольно странно. Насколько я знала, ее мать не особо любила с внуком сидеть, так что девушка или сына с собой по делам брала, или ко мне завозила, если я была дома.
— А Кирилл где? — поздоровавшись, мы прошли в гостиную где уютно расположились за круглым накрытым столом.
— Дома остался, — отмахнулась Надя и нервно облизала губы. Мне в глаза девушка старалась не смотреть, и весь вид давал понять, что приехала она не просто так.
— С бабушкой?
Наяд сглотнула и двумя руками вцепилась в горячую кружку с чаем.
— Да.
— Что опять случилось, Надь? — устало вздохнув, я упала в кресло. Когда она открыла рот, чтобы возразить, я жестом все ее надуманные возражения прервала. — Не надо, ладно? У меня и так сил нет.
Надежда недовольно губы поджала, но врать и придумывать не стала. Хоть это радует, в самом деле.
— Меня пригласили учиться в Международную школу дизайна. В Лондоне.
— Поздравляю. От меня ты что хочешь?
— Зачем ты так зло, Кать? — расстроено повесив голову, тихо спросила Надя. — Я пришла не для того чтобы хвастаться или еще что-то.
Я спокойно кивнула.
— Я понимаю. И что?
— Я не могу отказываться от такой возможности, — Надя переплела тонкие пальчики. — Маме пришлось свои знакомства подключить, чтобы помочь мне хотя бы экзамены сдать, а уж про обучение я вообще молчу.
— Если твоя мать чего-то хочет, она этого добьется, — в моих устах фраза прозвучала невыносимо издевательски. Надежда поморщилась, но промолчала. Снова. — Я не пойму, что ты от меня хочешь?
— Я не знаю, что с Кириллом делать.
Резко закружилась голова. Что-то мне подсказывало, что дальше я ничего хорошего не услышу. По спине пополз липкий холодок предчувствия.
— Что ты решила?
Надежда лоб потерла и виски сжала.
— Мама предложила сдать его в...пансион. На время.
Сдать. Меня аж затошнило от цинизма, прозвучавшего в этом слове.
— В интернат, — полувопросительно поправила я. — Я правильно поняла?
Девушка досадливо цокнула языком и поморщилась.
— Зачем ты так? Это не интернат...обычный закрытый пансион....Платный, к тому же.
— Тебе что, совсем плевать на сына? — я тяжело поднялась с кресла и нависла над девушкой. — Ты позволишь матери выкинуть его на улицу, грубо говоря?
— Не утрируй, Кать, — Надя откинулась на спинку, чтобы увеличить между нами расстояние. Ей неуютно было, когда я вот так вторгалась в ее пространство. — Ты на это болезненно реагируешь. Я понимаю, что ты все остро так чувствуешь, потому что... — она неистово покраснела, то ли от страха, то ли от собственной решимости, — потому что ты не можешь...А я...Мне думать о себе надо, понимаешь! Я уже не могу с ними жить, я устала.
— Мозги тебе, как я погляжу, уже промыли.
— Кать, да пойми ты, я Кирилла больше всех люблю, — весь запал пропал, и сейчас в Надином нежном голосе слышалась вина за предыдущую вспышку злости. — Но что я сделать могу? Сама понимаешь...
— Понимаю, — без эмоций отозвалась я.
— Я сама не хочу сдавать сына в этот пансион, хотя он и неплохой, — продолжила она, приободренная моим тяжелым молчанием.
А ведь отдашь, подумалось мне. Отдашь и не вспомнишь. И если бы меня не было, то и вопросов никаких не возникло.
— И?
— Я подумала...ты же его любишь, Кать, я точно знаю. А мать...уж лучше он в пансионе жить будет, чем с ней. Ты бы слышала, что она устроила, когда Кирилл нечаянно опрокинул какую-то там вазу. Не разбил, — поспешно покачала головой девушка, — слава богу. А то она точно не выдержала бы. Поверь мне, я бы никогда не стала тебя утруждать, если бы не знала всей ситуации.
— Закрой рот, — лениво сказала я, не желая слушать о своей проблеме. Не ее это дело, что у нас с Митькой детей нет. — И иди обувайся. Кстати, когда ты уезжаешь?
— Послезавтра, — бодро протараторила Надька, не обратив внимания на грубость. — Вечером.
Больше я с ней не говорила. Забрала Кирю, который жутко мне обрадовался и кинулся обниматься, взяла его вещи — те, которые мне отдали, и ушла.
— Ты на сколько уезжаешь? — перед уходом уточнила я у Надьки.
— Учеба от двух до четырех лет в зависимости от специальности, а что?
— Оформить бумаги сможешь?
Девушка с ужасом на меня уставилась.
— Какие бумаги?
В коридор сразу Анжела выбежала, закрывая дочь собой.
— Что не так?
— Какие бумаги? — Надя переводила глаза с меня на мать. — Чтобы я ей ребенка отдала?
— Успокойся, — одернула женщина дочь. — Нужен он ей, — она ко мне развернулась и свысока бросила: — Ты про временную опеку?
— Да. Вы не подумали, что если с ним что-то случится, то я не смогу все формальности выполнить? Я не мать.
Очевидно, они не подумали. Но Анжела сразу же взяла дело в ежовые рукавицы.
— Через три дня будет. У мужа какие-то знакомые есть, я узнаю.
Я только плечами пожала и вышла. В их же интересах все оформить, да побыстрее. Кирилл, уютно устроившийся у меня на руках, растерянно оглянулся на захлопнувшуюся с гулким железным звуком серую металлическую дверь, и непонимающе заморгал.
— Ма-ма? — невнятно пробормотал он и перевел голубенькие глазки на меня, как на единственное знакомое лицо. — Ма-ма?
— Мама скоро приедет, Кирюш, — соврала я и сморгнула обжигающие слезы. — Ты только не плачь, ладно? Ты мужик у нас или не мужик?
* * *
— Поправь меня, если я ошибаюсь, — медленно произнес Митя, поглядывая через дверную щель на Кирю, который, сидя на пушистом ковре, с удовольствием играл в кубики. — Ты что, просто так взяла и забрала его?
— А что ты мне предлагаешь? — свистящим шепотом спросила я, уперев руки в бока. — На улице его оставить?
Митька взялся за ручку и раздраженно захлопнул дверь.
— Ты сама сказала, что они его в какой-то там пансион устроили.
Такого отпора я от Мити не ожидала. Знала я его, конечно, не первый год, да что там, мы столько лет под одной крышей прожили, поэтому я догадывалась, что особого восторга мое решение у него не вызовет. Но он мог бы хотя бы понять, встать на мое место, подумать, в конце концов.
— Ты сейчас серьезно говоришь? — я пристально вглядывалась в его лицо в поисках ответа. Митька глаза спрятал и раздраженно выдохнул. — Ты понимаешь, что они его в интернат хотели сдать? Именно сдать, как вещь какую-то? Ты в своем уме? Что бы ты на моем месте сделал?
— Причем тут я? Но вообще-то мы с тобой вместе живем, не забыла? — съязвил мужчина. — И, по меньшей мере, ты могла бы меня хотя бы с мной посоветоваться. Так, мол, и так, Мить, мы теперь не одни жить будем.
— Надька со дня на день уезжает уже. Подорвалась и уезжает. Чудом будет, если они документы оформить успеют.
Митька выругался себе под нос и, не сказав ни слова, развернулся ко мне напряженной спиной, на которой каждая мышца играла, и ушел на кухню. Я лишь устало к стене прислонилась, не зная, что делать теперь. И искренне не понимала, почему Митя так бурно отреагировал. Из-за того, что я с ним не обсудила ничего? Так мне и в голову не пришло, что нужно еще со-ве-то-ва-ться, чтобы не позволить ребенка на улицу выкинуть. Для меня все было кристально ясно и понятно, а оно вон как...советоваться надо.
Когда Митька немного успокоился и перестал напоминать закипающий чайник, я решила попытать счастье и попробовать поговорить с ним начистоту. Кирилл к тому времени уже спал — я ему диван разобрала и подушками со всех сторон обложила, чтобы во сне не упал. Кроватки пока у нас не было.
— Есть будешь? — я изогнулась, дотягиваясь до полной окурков пепельницы, и вопросительно на мужчину поглядела. Митька даже не подвинулся, только коротко качнул головой, отказываясь, и снова за сигаретой потянулся. — Мить.
— На сколько эта Надежда уехала?
Я заморгала и, тянув время, окурки пошла выкидывать и окно открывать, потому что накурено было знатно.
— Не знаю точно.
Он с непередаваемым выражением на меня уставился.
— Не знаешь точно? — неверяще еще раз переспросил. Я только кивнула, глаза вниз опуская. Митька все делал для того чтобы я себя виноватой почувствовала. — Ты издеваешься надо мной?
— Да не сказала она, ясно? От двух до четырех лет там учатся, а Надька сама ничего не знает.
Он по столу пальцами забарабанил, но молчал, а меня так напрягало и раздражало сейчас все — и гробовое молчание его, и стук этот, но лезть не решилась — сейчас с Митей лучше не спорить было.
Через пару минут я к нему подошла, заставила подвинуться и на колени села, обвивая руки вокруг шеи. Митька как сидел, так и остался неподвижно сидеть — только рука, расслабленно и спокойно лежавшая на столе, в кулак сжалась, а другая плетью висела вдоль тела.
— Я не могла его там оставить, Мить, пойми ты это, — прошептала я, прикрыв от усталости глаза. — Как ты понять не можешь? Он им не нужен — совсем не нужен. Есть он, нет его — им без разницы.
— А тебе это все нужно?
Он таким усталым голосом вопрос задал, что можно было подумать, будто это его заставляют Кирилла воспитывать. А я никак не могла понять всей трагедии. Что такого-то?
— Нужно.
Митя устало глаза прикрыл и потер переносицу, о чем-то напряженно размышляя. Наконец, смирившись с чем-то, выдохнул и руками развел.
— Ладно. Пусть будет. Придумаем что-нибудь.
Такое чувство было, что мне сделали одолжение, за которое я должна чуть ли не в ноги кланяться. Но, отбросив от себя странные мысли, мягко улыбнулась и поцеловала Митьку, прошептав в губы "люблю". Правда, мужчина не расслабился, да и на поцелуй почти не ответил.
Проблемы начались почти сразу же. Кире было чуть больше года — самостоятельно ходить мы уже умели, но говорили со скрипом. Ничего серьезного, нужно было больше с ним заниматься и все. Митька к племяннику относился нормально. Именно нормально, другого слова и не подберешь. Кирилл его не трогал — все хорошо. Если трогал...тут надо смотреть, что он хочет. Иногда мужчина мне помогал, играл с Кирей, но как-то без энтузиазма и словно нехотя, как одолжение делал. Если я просила посидеть с ребенком, в то время как сама смогу сбегать в магазин или по делам, то Митя чаще всего кривился и отказывался. Находил сто пять причин, по которым именно в данную минуту побыть с малышом не может.
Еще одна большая проблема — садик. И моя работа, что шло вкупе. Никакой декрет мне не светил, отпуск тоже, а работала я весь день, с утра до вечера, как и Митя, впрочем. Вся надежда оставалась только на мою маму. Она, к моему безмерному удивлению и радости, совершенно не расстроилась, узнав, что Кирилл не особо оказался нужен родственникам. Наоборот, узнав о сложившейся ситуации, мама словно расцвела и даже помолодела. Снова в глазах искорки засверкали, не слишком сильно и заметно, но уже что-то.
— Мам, только у меня дело к тебе есть, — я губу прикусила и с легкой улыбкой наблюдала за тем, как Кирилл по маминой квартире лазит и все высматривает, шкодливо оглядываясь на нас и неуверенно дотрагиваясь до каких-то вещей. — По поводу Кири.
— Ты по поводу садика?
— И по поводу садика тоже, — подтвердила я. — На очередь мы встали, правда, под каким-то жутким номером, про который мне думать страшно. Что мне делать, мам? Я не могу работу бросить. Я, конечно, пытаюсь найти что-то с более скользящим графиком, но пока ничего.
— А бабушка вам на что? — мама задорно подмигнула и негромко рассмеялась — впервые с похорон сына. — Я еще у тебя ого-го какая. Даже вот, — она кивком указала на лежащий на диване мобильник, который Кирилл потрошил с завидным упорством, — телефон есть. С камерой, между прочим.
— Продвинутая ты моя.
— Так что не забивай себе голову и работай нормально, — посерьезнев, приказала женщина. — Кирилл один не останется, не волнуйся. С садиком тоже все решится.
— Услышав нашу цифру, я так уже не думаю, — скептично хмыкнула я.
— Надька хоть звонила?
Я тяжело вздохнула. Уж лучше бы не звонила. После ее звонка Кирилл целый день ходил грустный и потерянный, хныкал постоянно, а Митька, особенно раздраженный в тот вечер, даже из дома вышел, потому что ему плач детский на нервы действовал.
— Звонила.
— Лицо попроще, Катюш. Чего ей надо было? — мама хмыкнула и со всем вниманием на меня поглядела.
— Узнать, получила ли я документы на временную опеку, сказать, что уже в Лондоне обустраивается, — начала послушно перечислять я и загибать пальцы. — Поговорила с Кирей по телефону, передала всем привет. Все, в общем.
— Всё и все, не забивай себе голову.
— Кирилл после ее звонка весь вечер капризничал.
Мама вздохнула глубоко, невесело и на умиротворенного, спокойного внука взгляд перевела.
— Он еще маленький, потом легче станет, — она изо всех сил старалась меня убедить, вложив в голос как можно больше уверенности, но я все равно ощущало мамино сомнение. — Да и вряд ли она часто приезжать будет. Там у нее что? Лондон, университет, гулянки разные. А здесь ребенок и до смерти надоевшие родители, от которых Надежда сбежала, бросив все. Жаль, конечно, Кирилла, но у него хотя бы мы есть.
— Есть, — согласно кивнула. — Но у меня до сих пор в голове не укладывается. Как можно собственного внука и сына в интернат отдать?
— Не суди, Катюш, — мама, как всегда, решила выступить в роли миротворца, хотя не такой уж у меня и характер буйный. Я спокойная, порой флегматичная, вывести меня из себя нужно еще постараться. Но с тех пор как брат умер, я все чаще срываюсь. Раньше я избегала людей строго судить, а сейчас замолчать не могу. — Бог им судья. Не хотят и не надо.
Я хмыкнула несогласно, но спорить с мамой не стала, да и сил не было на споры, если честно.
С Митькой отношения совсем расстроились. Нет, ругаться мы не ругались и друг другу безобразные сцены не закатывали, но долго находиться в одном помещении стало трудно. А разговаривать вообще перестали. Если я и набиралась храбрости робко спросить, как у него дела на работе, то получала в ответ раздраженное и скупое "нормально". После этого Митька уходил в другую комнату и за компьютер садился. Ей-богу, как дите малое.
Тетя Зоя конечно же тоже не смогла остаться от всего произошедшего в стороне. Не сомневаюсь почему-то, что в их доме каждый человек знал, что я, неспособная своих детей иметь, взяла на воспитание своего племянника. И навязала его благородному Мите, который по-рыцарски взвалил воспитание чужого ребенка на себя. Ну вот не сомневалась я и все тут. Хотя Кирилла она никогда ни словом, ни взглядом не обидела. Приехала как-то раз, когда мы с Кирей в магазин собирались и уже в дверях стояли, одетые и обутые. А тут звонок в дверь. Увидев в глазок Митькину мать, я совсем сникла, растеряв последнее хорошее настроение, которое по крупицам наскребала с самого утра. Открыть все-таки пришлось.
— Ой, Катюш, — женщина машинально на шаг отступила, чтобы не столкнуться с рванувшим вперед ребенком, — я не вовремя? Вы куда-то собираетесь?
— Да мы в магазин вообще-то собирались, — старательно скрывая досаду и раздражение, любезно ответила я, стоя на пороге и не собираясь возвращаться назад. — Я сегодня выходная, поэтому, пока время есть, решила выбраться.
— Отлично, — Зоя наклонилась и протянула Кире руку. — Привет, друг, — племянник на ее руку удивленно посмотрел. — Я бабушка Зоя. Тебя как звать?
Кирилл долго думал, прежде чем ответить, но потом милостиво обронил:
— Кия.
— Как?
— Кия!
— Киря, — с улыбкой расшифровала я. — Мы пока "р" не выговариваем.
— Понятно, — женщина посторонилась, меня пропуская, и взяла мальчика за руку. — Ты пойдешь с нами в магазин? — он только кивнул и довольно улыбнулся.
Ничего страшного, как ни удивительно, не произошло. Зоя вела себя как настоящая бабушка, вопросов мне — чего я опасалась, — она задавать не стала. Понакупила Кириллу много игрушек разных, вкусностей и прочей ерунды, но ребенок сиял, как новогодняя елка. И помогла нам все донести.
— Митька не говорил, когда придет? — полюбопытствовала Зоя, которая после шопинга, осталась у нас дома и сейчас активно помогала мне с ужином, пока племянник с головой зарылся в новые подарки. — Уже темнеет.
— Он сейчас допоздна работает, — я пожала плечами и полезла за крупой. — Приходит поздно, когда Кирилл уже спать ложиться.
Сказала я об этом безразлично, как бы между прочим, но тетя Зоя все равно нервно заерзала и виновато отвела глаза, как будто действительно за собой вину чувствовала.
— Он устает сильно, — женщина попыталась заступиться за своего сына.— И работает допоздна не потому, что специально из дома бежит, а потому что действительно работы много. Мне вон подруга рассказала — та, которая Митьке устраиваться помогала, — что у нее дочь, Ленка, тоже поздно домой приходит. У них сейчас проверки, прочая ерунда.
— А я ничего не говорю, — я к плите отвернулась, но даже так напряжение и испытующий тяжелый взгляд Зои Павловны ощущала.
— Я тебя предупреждала, между прочим, — не смогла удержаться несостоявшаяся свекровь. Хоть мы с Митькой не разбежались еще, это было всего лишь вопросом времени, и мы с ним оба это осознавали. Как и Зоя Павловна, впрочем. — Я с самого начала знала, что у вас с ним никогда нормальной семьи не выйдет. И тебе говорила, но ты же умная, вся из себя.
Одно дело знать, а другое — слушать о своей жизни, как о какой-то не стоящей внимания вещи. Тем более, от этой женщины. Я нож в руке сжала и стремительно развернулась лицом к женщине. Как бы то ни было, не имеет она права вторгаться мне в душу. Кто дал ей вообще право попрекать меня в чем-то? А глядя на то, как она самодовольно смотрит на меня, уверенная в своей правоте и победе, становилось тошно. Если бы не Кирилл, присутствие которого в квартире меня сдерживало, я бы сейчас такой разбор полетов Митькиной матери устроила, что та сто раз бы пожалела, что вообще со мной разговаривать начала.
— Не надо меня вот только во всем обвинять, хорошо? — резче, чем нужно было, отбрила я. — И вас, при всем моем уважении, наши дела с Митькой не касаются.
— Как это не касаются? — начала заводиться женщина, с каждым словом повышая голос. — Это мой сын, вообще-то! Если нечего возразить — молчала бы тогда лучше. Я и тогда тебе говорила, и сейчас повторю если до тебя так туго доходит! Против тебя лично, я — ничего не имею. Но с Митькой вы не пара были. И ничего у вас бы не вышло!
— А "непарой" мы стали, когда вы узнали, что у меня детей быть не может? — едко переспросила я, тоже не в состоянии успокоиться и взять себя в руки. Вот чувствовала я, не зря его мать притащилась сегодня. Мне и так тяжело постоянно в таком аду жить, а она приехала еще на мозги покапать. В чем, к моей досаде, преуспела.
— Не перекладывай с больной головы на здоровую! — прикрикнула на меня Зоя, гневно поднимаясь с табуретки и упирая руки в бока. — Я ни в чем не виновата, ясно тебе? Я к вам никогда не лезла и не мешала!
— Да вы все сделали, чтобы мы с ним разругались! Скажете нет? Вы думаете, я слепая совсем?
— Знаешь, Кать, — она глаза сузила, с головы до ног меня осматривая, а мне так противно и в то же время жутко под ее взглядом сделалось. А еще стыдно, сама не знаю почему, — я была о тебе лучшего мнения. Правда. Думала...да какая теперь разница, что я думала. Только вот, как бы ты меня ни обвиняла, виновата ты сама. И только ты. Сколько ты моего сына лет знаешь? Шесть? Семь?
— И что из этого? — огрызнулась я и еще противнее стало. Стою здесь, в тесной кухоньке, рычу как шавка какая-то. А рычат только те собаки, которую силу и правоту чувствуют, и им ничего не остается, только как бессильно скалиться.
— Он не такой человек, который просто развернется и уйдет. И ты этим всегда пользовалась. Все проблемы на него свои навешала, — я вздрогнула и даже дышать перестала, широко глаза раскрыв и уставившись на убежденно кивающую женщину. Она так это уверенно сказала, что сложно даже было усомниться в ее словах. И мне не по себе стало. Очень. — Я все понимаю, но разве он тебе должен что-то? Зачем ему все это, когда он спокойно жить может?
— Я не просила ни о чем, понятно?! — истерично взвилась я, почти подпрыгивая на месте. — И сына вашего я не держу. В любой момент пусть уходит, ради бога. И Кирилла я ему не навязываю! Никогда я ему ребенка не навязывала. Один раз попросила посидеть, пока я в магазин сбегаю, чтобы ему поесть приготовить?! Все! Кошмар! Я его чужого ребенка воспитывать заставляю!
— Катя...
Я со всей дури нож в раковину кинула, и неприятный стук металла по металлу по нервам бил. Плевать. Грудь под тонким джемпером поднималась и опадала. И столько всего внутри — и гнев, и боль, и ярость. А самое противное — чувствовала я себя обманутой. Как будто меня за нос водили или еще что-то, я не могла описать, но хотелось и наорать на Зою Павловну, которая все у меня разбередила в душе, и убежать подальше, потому что ее слова в цель били. И больно.
— Жить я ему мешаю?! — зло, с ненавистью прошипела я, а Зоя — уж не знаю, что она в моих глазах увидела, попятилась и губы брезгливо и в то же время с настороженностью поджала. — Прекрасно. Пусть катится! Только пусть сам придет и скажет все в лицо. Завалила я его своими проблемами! Надо же!
— Ты себя неправильно сейчас ведешь, — осторожно отозвалась Зоя, с опаской за моими действиями поглядывая. Очевидно, она не планировала, что наш с ней разговор меня с катушек сорвет и поставит точку в отношениях с ее сыном. Исподтишка действовать — конечно, на мозги капать — пожалуйста, но выходить виноватой и вообще, хоть как-то причастной к нашему разрыву женщина не хотела. — Успокойся, в конце концов.
— Пошли вон!
Впервые на ее лице я увидела замешательство, которое, впрочем, сразу же сменилось на злость, исказившую Зою почти до неузнаваемости.
— Что ты сказала?!
— Убирайтесь! — выкрикнула я решительней и громче, рукой махнув в сторону двери. И даже шаг вперед сделала, подтверждая свои слова. — Вон отсюда!
Остатки вежливости испарились как у нее, так и у меня.
— Ты совсем охамела? Ты кто вообще такая здесь?! Это дом моего сына! Поняла меня?! А ты кто такая! Да я...
— Я здесь живу, по крайней мере, пока!
— Хамка! Хабалка базарная! — у Митькиной матери все лицо и грудь пятнами пошли от ярости и злости. Она по сторонам оглядывалась в поисках чего-то. И если бы что-то под рукой было, она наверняка бы в меня этим запустила. — Сволочь неблагодарная!
От громких, пронзительных и наполненных ненавистью и угрозой криков заревел Кирилл. Я сразу к нему кинулась, плечом задев загородившую проход мать Митьки. На руки его взяла и сразу успокаивать начала, хотя внутри все клокотало, а стук сердца просто оглушал. В коридоре слышно было, как Зоя меня всеми словами называет, нарочито громко одеваясь и хлопая дверью.
Всего лишь вопрос времени, когда Митька приедет домой и начнет орать. У нас редко доходило именно до скандалов, громких таких, с надрывом, чаще всего, если что-то случалось, оба молчали и своим молчанием еще больше нагнетали обстановку. Наверное, лучше было, если бы мы громко ругались и скандалили, возможно, легче бы стало.
Я почему-то уверена была, что это конец. Полностью. Митька никогда мне не простит такого отношения к своей матери, будь я хоть трижды любимая и единственная. А я ведь без Митьки другой жизни себе не представляла — действительно, столько лет вместе, притирались друг к другу, уживались, преодолевали все. А оказалось? А оказалось, что я его загружаю своими проблемами и жизнь отравляю.
Мужчина через полчаса домой ворвался, и входная дверь в очередной раз по стене хлопнула. Я бессознательно Кирилла загородила собой и руки на груди скрестила, приготовившись к скандалу. Настоящему скандалу, с криками и матом, с бьющейся посудой и наболевшими, высказанными обидами.
— Ты охренела?! — Митька, не разуваясь, в комнату влетел и по дороге, не заметив, раздавил Кирину разноцветную игрушку, разлетевшуюся под ногами на мелкие пластмассовые осколки. — Я тебя спрашиваю! Ты совсем из ума выжила??!
Я изо всех сил пыталась не подавать виду, что мне страшно и жутко. Митя никогда маленьким не был, да хватит и того, что он мужчина, а я женщина.
— Не смей на меня орать!
— Не сметь орать?! Ты совсем страх потеряла? — глаза у него кровью налились, а руки сжимались и разжимались. Еще немного и Митька точно в меня что-нибудь запустит. А сзади Кирилл. — Кто тебе право дал так вести себя с моей матерью??? В МОЕМ СОБСТВЕННОМ ДОМЕ!
— Она получила то, ради чего приехала! — я гордо подбородок вздернула, а руки за спиной спрятала, хотя безумно хотелось прикрыть себя, чтобы не ощущать всей ненависти, которая дикой казалась. — Нечего на меня все спихивать, ясно?! Я не обязана ее выслушивать!
Митька грязно проматерился и широкими шагами начал ко мне подходить. Он таким взбешенным выглядел, почти невменяемым. Я все боялась, что он может в таком состоянии что-нибудь ребенку сделать, я то ладно.
— Не трогай меня! — когда он меня больно за предплечье схватил и потянул на себя, я всеми конечностями упиралась. То ли отчаянье силы придало, то ли страх, но я сопротивлялась сильно, так что Митька, снова грязно выругавшись, второй рукой больно за плечо меня схватил и сжал так, что нитки кофты затрещали. — Отпусти! Отпусти, сказала!!!
Я широко раскрытыми глазами смотрела на красное от злости лицо, почти вплотную прижатое ко мне, наполненные животной злостью глаза и почти не сомневалась, что сейчас удар последует. Митька на меня руку в жизни не поднимал. Да никто никогда не поднимал, если честно.
Митька меня встряхнул и как котенка за шкирку поднял, заставив на носочки встать. Ворот свитера меня душить начал, сильно перетянутый и скрученный. В глазах потемнело и я двумя руками в сильную руку, под которой вены проступали, вцепилась, ногтями стараясь расцарапать, и попыталась оттолкнуть от себя. Я уже захрипела некрасиво, когда мужчина, наконец, чуть-чуть захват ослабил.
— Я не позволю тебе так вести себя с моей матерью! Поняла меня? — он встряхнул меня, так что зубы застучали. — Ты все границы перешла!
— Она сама виновата!
Он громко задышал и неуловимым движением меня за волосы схватил. Я не плакала до этого — ни когда с его матерью на кухне ругалась, ни сейчас. А тут прорвало, и я бить его по лицу, по груди начала, стараясь достать и поранить, а Митька только уворачивался.
— Отпусти меня! Отпусти!!! Ублюдок!
— Моли бога, — прорычал он, — что я стараюсь сдерживаться и не у
* * *
ть тебя по лицу. А так хочется. Я не позволю так относиться к ней кому бы то ни было. И ты не исключение! Не вертись! — его крик меня оглушил. — Не вертись я сказал!
Очередного рывка моя кофта не выдержала, и на плече образовалась огромная дырка, через которую виднелась красная нежная кожа, сейчас невыносимо болевшая из-за жесткой хватки.
— Мне все это осточертело, Кать. Я долго терпел, — теперь он говорил спокойно, тихо, почти мягко, и слышно было, как сзади меня Кирилл снова начал испуганно всхлипывать. — Я даже согласился на этого, — небрежный кивок в сторону ребенка. — Но чаша моего терпения не бездонная.
— Кирилла не трогай, — невнятно прохрипела я. — Только попробуй его тронуть, понял меня?!
Митя, как неожиданно меня схватил, так неожиданно и отпустил, слегка при этом толкнув, так что я не удержалась на ногах и завалилась вбок, больно приложившись копчиком об край стола.
— Убирайся отсюда, — повторил он то, что я полчаса назад сказала его матери. — Чтоб тебя и его через пять минут не было.
Я, собрав крупицы достоинства, выпрямилась, пытаясь не обращать внимания на прострелившую, острую боль и повернулась к Кире, взяв его на руки. Ни слова не сказала, даже обходила застывшего как статуя мужчину десятой дорогой, стараясь оказаться как можно дальше. Бар открыла, доставая свои и Кирины документы, а Митька тем временем у меня за спиной стоял и наблюдал за моими действиями. Контролировал, чтобы я чего-то лишнего не прихватила? Понятия не имею.
— Все, что оставишь здесь — выкину к чертовой матери, — бесстрастно предупредил он.
И ведь правда выкинет. Но я не шелохнулась даже. Взяла самое необходимое, вещи племянника, одежду, какую смогла вот так, с первого взгляда заметить, и ушла, ни разу не обернувшись.
— Кирюш, не плачь, уже все, — он меня своими маленькими ручками за шею обнял сильно, а мне от каждого прикосновения больно очень было. Но я терпела, потому что ему как никогда кто-то родной был нужен рядом. — Ну чего ты, родной мой? Мы сейчас к бабушке в гости поедем. Поедем к бабушке? Не надо, милый, не плачь.
Мы на улице так же оказались, как были и дома — я в рваной кофте, вся помятая, растрепанная, и Кирилл — в легкой домашней одежде, необутый даже. Я на лавочке у подъезда его посадила и быстренько одела, пригладив светлые волосики. Я знала, что Митька за нами в окно наблюдает, но не доставлю я ему радости и не покажу своего унижения. Не здесь, не буду плакать.
Я Кирюшу на землю поставила еще раз по одежде его провела, разглаживая, и пошла такси ловить, оставляя все позади. Будь что будет, но так я жить — постоянно ощущая себя обязанной кому-то и за что-то, вечно неправильной какой-то, — я не хочу и не буду. Лучше одной, самой и не зависеть ни от кого.
Ты справишься, уговаривала я себя, вытирая без конца льющиеся слезы и сжимая маленькую ручку в своей руке. Ты справишься.
Глава 8.
— Катюш, привет. Альбина далеко?
— Нет ее пока. Сама жду, — кратко ответила Катя, покручивая в руках провод телефона и все время поглядывая на часы. — А что ты хотела, Оксан?
В трубке послышался громкий, страдальческий вздох.
— Я хотела отгул попросить. Мне ж сегодня в ночную.
— А что так?
— Свекровь приехала, — хоть лица коллеги Катя видеть не могла, но зато представить, как та скривилась при упоминании свекрови — вполне. — Надо теперь все приготовить, убрать. Сама понимаешь.
— Понимаю. Но Альбины все равно пока нет.
— А ты не могла бы сегодня за меня отраб...?
Катя поспешно и решительно перебила.
— Не, Ксюш, никак. Сама отпроситься хочу. Никак вообще.
— А тебе зачем? — Оксана, конечно, расстроилась, но не обиделась. Они периодически подменяли друг друга, смотря по обстоятельствам, но никогда не психовали, если как-то не получалось.
Говорить правду Катерине не хотелось. Во-первых, толком еще ничего неизвестно. Получится — не получится, что это за работа, что делать...Да и большой вопрос, устроит ли Катя Наташкино начальство. Куцова ж не пуп земли, в конце концов. А во-вторых, не хотелось вообще кому-то что-то рассказывать, пусть даже дело и выгорит. У них коллектив узкий, маленький, все друг про друга всё знают, и скрыть что-то еще постараться надо. Оксана хоть и неплохая, незлобивая, но посплетничать и косточки пообмывать любит, особенно с начальством. А потом начнется...
— С Кириллом к врачу собираемся на прием. А там по записи. А мне позарез, иначе мы к той тетке просто не попадем.
— Понятно, — женщина сразу интерес потеряла и собралась закругляться. — Ладно, пойду дальше делами заниматься. Но я еще позвоню.
— Ага, пока.
Катя еще раз нервно взгляд на стрелку часов перевела и выругалась себе под нос. Почему время — такая коварная штука? Когда надо — одна минута так долго тянется, что проще застрелиться, а когда не надо — полчаса как секунда пролетают.
Альбина Федоровна никогда не говорила, куда и на сколько уезжает. Понятное дело — она начальник, но короткого "вернусь через столько-то" вполне хватило. Начальница была женщиной решительной, хваткой и одинокой. Свободного времени у сорокалетней разведенной Альбины было навалом, поэтому она предпочитала лично контролировать работу в своей частной аптеке, которую, как все у них на работе знали, начальнице подарил бывший муж за развод.
И все телодвижения строго контролировались и проверялись. Именно Альбина определяла график работы и смен, именно перед ней надо было отчитываться, уходя с работы. В общем, даже дыхнуть без ее ведома нельзя было. А время поджимало. С минуты на минуту Куцова должна подъехать, а уйти никак.
Начальница приехала без пяти пять. Вальяжно и медленно вылезла из своей темно-зеленой тойоты, перебрала какие-то вещи в багажнике и только потом соизволила войти в здание. Катя вся извелась, глядя за ленивыми движениями начальницы. Она тут опаздывает, между прочим, а та не может побыстрее своими булками шевелить!
— Альбина Федоровна, — бодро протараторила Катя, всеми силами стараясь не смотреть на часы и на только что подъехавший к аптеке Наташин "Жук", — а я вас ждала. Понимаете, мне сегодня уйти надо. Точнее, сейчас. Я вам утром сказать собиралась, но вы так быстро уехали.
Начальница меня пристальным взглядом с головы окинула, как будто на рентгене просветила, ей-богу, и подозрительно прищурилась.
— А тебе зачем?
Они с девочками иногда не понимали ее мании следить за их жизнями. То есть Альбина Федоровна хотела знать абсолютно все — кто как живет, где, с кем, чем. Как-то Оксана пошутила, что та, наверное, боится, как бы их конкуренты не переманили. Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Как бы то ни было, Альбина за ними бдела, радела и следила.
Поэтому и разглядывала сейчас Катю так пристально и изучающе.
— По личному вопросу, — замялась она, надеясь, что врать и оправдываться не придется.
Альбина хмыкнула иронично и скрестила на груди унизанные драгоценностями руки.
— Опять Кирилл? — Катя выдохнула недовольно и неохотно слегка качнула головой. — Ладно, считай, что сегодня у тебя отгул. Потом отработаешь.
Все, главное Катерина услышала и приняла к сведению, поэтому еще до того как начальница закончила говорить, девушка скинула халат и всем корпусом развернулась к своим вещам. Скомкано попрощалась, на ходу набрасывая на плечи светло-бежевый пуховик, и почти выбежала из теплого помещения.
— Что ты так долго? — попеняла Куцова, убирая с пассажирского сиденья сумочку и пару журналов, неизвестно как там оказавшихся. — Я уже думала, что она тебя не отпустит.
— Ее не было, а без ее ведома я уйти не могу, — скривилась Катя, забираясь в машину и поправляя полы длинного пуховика, чтобы не испачкать. Шапку девушка легким движением закинула на заднее сиденье. — И то попеняла.
Куцова уже отъезжала и только отстранено покивала в ответ, полностью сосредоточенная на дороге. Выглядела соседка, как всегда, превосходно. Глядя на Наташу, даже мысли не возникало, что она на работе поднимает что-то тяжелее шариковой ручки. И Катя, после целого трудового дня, да еще и полубессоной ночи, немного растрепанная, к тому же с вечно вьющимися и непослушными волосами, себя неуютно и неуверенно чувствовала. До дрожи.
— А этот твой Михаил, — осторожно начала Катерина, искоса поглядывая на спокойную Наталью, — он как? Ничего, что я твоя знакомая?
— Да нет, — легко отмахнулась девушка. — И не трусь ты, Кать. Все нормально. Мишка нормальный мужик, со своими, конечно, тараканами, — Наташа как-то пакостно и насмешливо усмехнулась, что Кате резко поплохело. Она уже и не рада была, что вообще согласилась на все это. Где ее мозги были, когда Куцова ее, как заправский заклинатель и шарлатан, уговаривала на подобную авантюру? — Да ладно, чего ты напряглась? Не зверь он, в конце концов.
— А пару лет назад ты по-другому говорила, — не смогла не поддеть Катя, ехидно улыбнувшись краешком губ. — И зверь — самое приличное в его адрес было.
Куцова хохотнула и резко подрезала на повороте какую-то дамочку, возмущенно просигналившую им вслед. Катерина на всякий случай проверила надежность ремня безопасности и покрепче вцепилась в дверную ручку.
— Я была молодая и глупая, — патетично продекламировала Ната, но сразу же сбросила с себя торжественный тон, и уже спокойным голосом продолжила: — Правда, Катюш, все нормально будет. Не волнуйся.
Она только слабо улыбнулась и отвернулась, делая вид, что в окно смотрит. И даже мысленно поблагодарила Куцову, которая спустя пару минут включила радио. Бодрая, но совершенно бессмысленная попсовая музыка ни капли не напрягала и не давала гнетущей тишине давить на мозги.
Доехали они невероятно быстро, возможно потому, что нарушили, наверное, почти все правила дорожного движения. А все Куцова. Но черт, делала она это с таким легкостью и изяществом, что почти не страшно было.
— Да оставь ты ее здесь, — немного раздраженно сказала Ната, когда заметила, что Катя потянулась на заднее сиденье за шапкой. — Вот здание, не замерзнешь. А потом я тебя подвезу.
— Да мне за Кирей потом надо, — робко попыталась возразить женщина. — Я не хочу тебя утруждать.
— Так, ноги в руки и потопала. Все давай, — и Куцова замахала руками, — выходи отсюда.
Катя вышла и старательно переступила через грязь и слякоть, окружающих место парковки авто. Подняла глаза и уперлась взглядом в красивое, стильное — по-другому и не скажешь — здание с немалым количеством этажей. Если бы Катя не знала, что здесь работает Куцова, то подумала бы, что, наверное, тут "обитает" банк или еще что покруче.
— Пойдем, — Ната обошла машину, крепко взяла ее за локоть и потащила к входу. — И улыбнись, что ли, а? А то лицо такое, как будто я тебя на смерть посылаю.
— Типун тебе на язык, — Катя одарила соседку недовольным и укоризненным взглядом, но внутренне постаралась взять себя в руки. — Слушай, Наташ, а вы тут одни работаете? В смысле...не круто ли?
Наташа непонимающе на нее посмотрела, а потом перевела взгляд синих глаз на приближающееся здание. Задрала голову. И только потом выдавила улыбку.
— А, ты об этом. Так тут не только мы. Все здание принадлежит Мишке — он тут офисы в аренду сдает. А мы на трех этажах помещаемся.
— Понятно.
Двери из толстого стекла автоматически распахнулись перед ними и в Катю сразу же ударила волна теплого воздуха, приятно согревавшая и обвевавшая после пробирающего до костей мороза. Даже настроение улучшилось.
Наташа, не обращая ни на кого и ни на что внимание, с упорством тарана тащила ее к лифту. Только без особой теплоты кивнула какой-то невероятно лощеной и красивой блондинке на ресепшене.
— Ты пока раздевайся, — Ната сняла шарфик и расстегнула элегантное пальто, — а я сейчас к нему на секунду.
Девушка впорхнула в кабинет, оставив Катю на попечении рыжеволосой секретарши, которая с любопытством ее рассматривала. Когда Катя заметила костюм — если верить бейджу, Галины, — то, почувствовала себя еще хуже, чем до этого.
Сердце с громким свистом ухнуло в пятки, а пульс набатом застучал в ушах. Здесь, в этом офисе, все было настолько...как с картинки из бизнес-журнала. Прямо мечта, по-другому и не скажешь. И девушки, которые здесь работали...что Наташка Куцова, что вот эта рыжая, что та блондинка на входе...Все какие-то породистые, вышколенные и вылощенные. Катя никогда не считала, что выглядит или одевается как-то плохо, не дотягивая до определенного уровня, но раньше и уровня никакого не было.
А сейчас пришлось с большой неохотой снимать обычный пуховик, каких в любом магазине пруд пруди. Катя немного нервно поправила светло-сиреневую кофточку и провела руками по темно-синим джинсам. Хоть Куцова и говорила быть одетой, как обычно, Катя все равно не могла так сделать. Все-таки она девушка, поэтому не принарядиться не могла. Специально для такого случая Катя даже проснулась на полтора часа раньше.
Вместе привычного хвостика или краба Катя позволила своим не особо длинным светло-русым волосам свободно спадать на плечи, легкими волнами касаясь щек. Косметикой и по молодости она особо не увлекалась, предпочитая классический минимум, поэтому новым макияжем тоже похвастаться не могла. Да и одежда — хоть и одна из лучших в ее гардеробе, все равно не дотягивала до уровня всех этих разноцветных офисных акул.
В общем, пока Куцова отсутствовала и выясняла какие-то важные вопросы с шефом, Катя то и делала, что корила себя за глупость, комплексовала и сильно нервничала из-за своего внешнего вида. Как ни странно, по поводу самого дела она не нервничала — в плане профессионализма (того, каким он был в понимании Кати) у нее все в порядке.
Наконец, Ната высунула свою темноволосую головку и ободряюще ей подмигнула.
— Готова?
Катя изо всех сил постаралась скрыть предательскую дрожь, волной прошедшую по ее телу, и кивнула, прикусив губу.
— Готова.
Куцова распахнула перед ней дверь и жестом пригласила войти.
— Тогда вперед, — и когда Катя проходила мимо нее, незаметно для всех шепнула ей на ухо: — Отлично выглядишь, кстати.
Неожиданно для себя самой девушка улыбнулась и...расслабилась. В конце концов, ну что такого страшного и непоправимого может случиться здесь? И Миша этот...не зверь же он, правда?
* * *
Михаил раздраженно выдохнул и в очередной раз кинул взгляд на часы. Мало того, что день сегодня с самого утра начался как-то сумбурно и по-дурацки, все буквально из рук валится и вообще, так еще и собеседование какое-то, трижды бы его черт побрал. Все эта массовица-затейница Куцова. Ей, видите ли, помощник понадобился.
И все тут. Хоть в гроб ложись и помирай. Уперлась как баран, в позу встала и ни в какую. Михаил уже сто пять раз за прошедшие годы пожалел, что вообще тогда согласился на уговоры Анны Сергеевны. Всегда зарекался, что никоим образом не будет смешивать личное и работу. Потому что толку в этом и выгоды нет никакой. Умом он это понимал, но вот отказать человеку, который ему, можно сказать, всю жизнь изменил и заново построил, не смог. Не смог и все.
И когда тех двух мелких на пороге своего офиса увидел, первым желанием было выкинуть их и, для надежности, запереться. С самого первого взгляда стало понятно, что они проблемы. Причем с большой буквы. Причем маленькие неразумные проблемы с невероятным самомнением и абсолютной неспособностью работать. Зато инициативы и желания что-то создавать и, так сказать, созидать — море. И глядя в лихорадочно блестевшие глаза, полные задора, решимости и отчаянной потребности доказать всем и каждому, что они ого-го какие, становилось банально жутко.
Пытался, помнится, остудить их на первых порах, работой заваливал и все надеялся, что сами убегут. Надеялся года два, потом только вздыхал печально. Зато — вот здесь у Мишки даже сомнений никаких не возникало — обе стали профессионалами. Сам учил, в конце концов. Да так учил и заматывал девчонок, что те понурыми и еле живыми из офиса выбирались. Алена даже не оглядывалась, а вот Куцова...та аж волком смотрела и в потемневших от гнева глазах бегущей строкой отражались все эпитеты в его адрес. Мишку это только забавляло.
Но уволить их и выгнать уже рука не поднималась. Даже когда случались различные накладки. Причем происходившие не по их вине. И чаще всего накладки были связаны именно с Натальей. У нее не задница, а какой-то магнит для неприятностей. И всё с мужиками связано.
Сейчас вот тоже...Он тут один остался, совершенно. Алена укатила за своим этим Игорем, как жена за декабристом, вот, только недавно приехала, а Куцова свалила с — вот лучше не могла найти! — Христенко в Москву. А он как хочешь, так и разбирайся. И обеих слабо волновало, что у него на шее мертвым грузом поляки висят, местные проекты, а теперь еще и немцы со своими лекарствами. Ну хоть с поляками разобрались — одно радует.
И вроде все начало налаживаться и входить в колею. Девушки вернулись, приступили к работе — немного вяло, но он планировал быстро их в форму вернуть. Но тут снова пять пятниц на неделе. А немцы со дня на день приедут. Тогда Мишка, наконец, не выдержал и грозно, смакуя каждое слово, пообещал:
— Уволю к чертовой матери! — его грозный рык слышал, наверное, весь офис. И чтобы никто не расслаблялся, Подольский мстительно и прочувствованно добавил: — Всех.
Сотрудники впечатлились, зашуршали, даже девушки за ум взялись. Наташка вернулась в Питер, Алена тоже на работе начала появляться. А сейчас опять двадцать пять.
— Я одна не справлюсь, — решительно заявила Куцова пару дней назад, зайдя к нему в кабинет и положив перед ним папку с документами. Миша только набок голову склонил и вздернул бровь, с интересом ожидая продолжения тирады. — Что бы вы сейчас ни сказали, знайте, я говорю серьезно. Я в этом ничего не понимаю.
— Я тебя и не заставляю, — спокойно ответил Миша. Откинулся на удобную спинку и внимательно воззрился на невозмутимую девушку. Очевидно, такого ответа она и ждала. — Алене позвони, возможно, уговоришь ее на работе показаться. Это уже будет огромным достижением.
Девушка недовольно поджала губы.
— Уговорю. Только ненадолго.
Миша сразу же напрягся и более внимательно взглянул на сотрудницу. Куцова выглядела невообразимо довольной своими словами. Подольский заранее настроился на какую-нибудь подлянку с ее стороны. С таким выражением лица ничего хорошего не делают.
— Поподробней?
— А она в положении, — без обиняков выложила девушка, сияя от данного факта ярче новогодней елки. — Срок пока небольшой, но через пару месяцев все равно Лёнке в декрет уходить.
— Вот же... — Мишка проглотил все нецензурные слова, рвавшиеся из глубины души. — Вот и нанимай после этого вас на ответственные должности. Когда только успеваете? Черт, и вовремя как!
Именно по этой причине многие работодатели, во всяком случае, в России, избегали брать на высокие должности женщин. Да, конечно, у среднего бизнеса женское лицо и все такое, но в реальном деле все обстоит немного по-другому. Да даже в Америке процент руководящих мужчин намного больше процента руководящих женщин. В России же, где с детства женщинам вдалбливаются понятия о том, какова ее роль в доме, жизни и в семье, очень немногие из них отваживаются пожертвовать временем и личной жизнью ради карьеры. А если и отваживаются, то ей приходиться долго и утомительно доказывать всем и каждому, что решение такое она приняла не из каких-то личных соображений, не потому, что у нее не сложилось в жизни стать хорошей женой и матерью, а потому, что это действительно ее выбор. Сейчас хоть и двадцать первый век, но российский менталитет во многом не опережает девятнадцатого. Хотя это не всегда и плохо.
Мишка в данном вопросе ни сексистом, ни шовинистом не был, но и не скрывал того, что от бизнеса требует дохода. И конечно, с точки зрения выгоды, лучше было бы взять на их должности какого-нибудь умного парня, который не придет и не скажет, что вот, он, мол, перед самыми переговорами в декрет уходит. И понимай, как хочешь.
— Ну пока-то она может работать. До декрета еще далеко.
— Далеко, — согласно кивнула Ната. — Но только в силу всех прочих факторов Алена мне сейчас не помощник, а скорее, помеха. А одна я ничего подготовить не сумею.
— Зачем я тогда вообще вас держу? — взорвавшись, рявкнул Подольский. — Нет, точно что-то не то происходит! Одна сплошная долбаная аномалия! Вот я как чувствовал, что вся эта хрень добром не кончится! Точно какой-то чертов конец света! Как сговорились все!
Он вскочил с удобного кресла и разъяренными шагами начал мерить свой кабинет. Куцова испуганно притихла и осторожно опустилась на стул, внимательно наблюдая за его дергаными и нервными бегами.
— А что вы утрируете?
— Утрирую? Нет, Наташ, я не утрирую. Я правду говорю. Уже февраль! Ты понимаешь? Февраль! Второй месяц пошел. И что? — он издевательски руками развел. — И ничего. Мы все еще отдыхаем. Что мне прикажешь делать?! Танцевать?
— Михаил Иванович...
— Не перебивай! — рыкнул Миша, и Ната вздрогнула. Но послушно замолчала.
Михаил не любил проигрывать. Ни в чем. Для него работа была на первом месте — и мужчина этого не скрывал. Да, он расчетлив. Главное для него — прибыль. Смысла скрывать данный факт не было. Да и зачем? В их мире и в их время это естественно и нормально. Он всю свою жизнь посвятил карьере и совершенно этого не стыдился.
Он ничего не потерял, сделав свой выбор. И когда знакомые спрашивали его, почему он не женат, в его-то возрасте, то он всегда полушутливо отвечал, что, мол, женат на своей любимой работе. Шутка и шутка, но на самом деле в ней огромная доля правды. Миша никогда не утруждал себя крепкими, обязывающими к чему-то отношениями, предпочитая легкие знакомства. Во всех пониманиях. И его женщин это устраивало — они заранее знали, с кем связываются. Они знали о его интересах и приоритетах, довольствуясь романтическими недолгими поездками, щедрыми роскошными подарками и приятно проведенным временем. Все счастливы, все довольны. Но дело сейчас не в этом.
Дело в том, что он не собирался в чем-то допускать промашку. Никак. Хватит и того, что он допустил промашку с московским управляющим. Хотелось растерзать ублюдка голыми руками, когда впервые узнал о его неприкрытых махинациях. Эта бестолочь действительно считала, что он такой дурак и ни о чем не догадается? От одной мысли об этом накатывала нехорошая волна. А он и так сегодня уже сорвался.
— В общем так, — его резкий, решительный голос разрезал напряженную тишину кабинета. Наташа выпрямилась и сделала вид, что "внимает". — Это последний раз, когда я иду вам на уступки. Хватит, Наташ. Я понимаю, что вы много лет не отдыхали, но всему — в том числе и моему хорошему и доброму отношению к вам — есть пределы. Сейчас этот предел наступил.
— Я поняла, Михаил Иванович, — кротко пробормотала Наташа, опустив глаза. — Такого больше не повториться.
— Я безумно рад этому факту, — язвительность скрыть не удалось, но Куцова была девушкой закаленной, поэтому стойко приняла на себя удар. — И очень хочу верить твоим словам. Только что мы теперь делать будем... — Наташа неожиданно стремительно и прямо на него взглянула, что сомнений не оставалось — она что-то задумала. Мишка с какой-то безнадежностью страдальчески вздохнул. — Что еще?
— Давайте пригласим специалиста по данному вопросу. Который не только нас проконсультирует, но и укажет на разные подводные камни.
— Все это, конечно, замечательно, но сдается мне, что "специалиста", — Михаил особенно выделил последнее слово, — ты уже присмотрела.
Вот этого он просто не переваривал. Всяких друзей чьих-то друзей, детей чьих-то детей и прочих. Единственное, что ни при каких обстоятельствах он не смог бы принять и не принимал. В его компании все работали и получали по способностям, по личным качествам, но никак не по родственным связям. Хотите блата — обращайтесь в другое место. Единственное исключение — Ильина и Куцова, да и то, в конце концов, они добились того, чего были достойны. И Наташа его отношение знала.
— Михаил Иванович, вы меня даже не дослушали.
Он облокотился на край стола по правую руку от Куцовой и уверенно помотал головой.
— Даже слушать не буду.
— Так нечестно!
— Ну и что?
— Да выслушайте хотя бы, — излишне нервно выпалила Ната, и в ее голосе отчетливо прорезались просящие нотки. А она редко о чем-то действительно просила. Возможно, именно они привлекли внимание Михаила. Он закатил глаза, но промолчал, позволяя ей продолжить. Хотя мысленно давно и бесповоротно принял решение. — Она отличный специалист, провизор, с высшим образованием. Я ее очень хорошо знаю.
— Не сомневаюсь, — глухо пробормотал себе под нос мужчина. — И что?
— И то. Катя действительно поможет лучше кого бы то ни было.
— Незаменимых нет, Наташ.
— Все равно, — упрямо вздернула подбородок Куцова. — Мы с ней сработаемся. Сразу же, без всяких но. Михаил Иванович.
— Нет.
В конце концов, Куцова его уломала. Не сразу, а постепенно, капая на мозг и всячески зудя над ухом, так что легче было согласиться и махнуть на все рукой, чем слушать ее постоянный бубнеж. И то, они договорились исключительно на собеседование, неформальное, но все-таки. И Михаил, хоть и экстрасенсом не был, мог со стопроцентной вероятностью заявить, что эта Наташина "Катя" провалится.
Вот сегодня как раз и было это чертово собеседование, ради которого он уже полчаса как задерживался на работе. Ради чего, спрашивается? К тому же с утра он разругался с Юлей — своей последней подругой, с которой ездил отдыхать на Новый Год в Европу. Упреки посыпались самые разные: от "ты меня совсем не любишь и не ценишь" до "ты бесчувственная скотина, которая мне даже отдохнуть по-человечески не дала". По всей видимости, Юлю расстраивал именно второй факт, но тут уж Михаил помочь ничем не мог.
Но своего она добилась — день не задался с самого утра, и Юля активно этому поспособствовала. И самое ужасное — он продолжал "не задаваться".
— Дурдом какой-то, — сказал в пространство Миша, чтобы не сидеть как дурак в тишине и не сверлить взглядом попеременно то дверь, то часы.
И это ее "исполнительная" Екатерина! В гробу он видал таких исполнительных.
Наконец-то Наташа ввалилась в его кабинет, сияя немного лихорадочной и нервной улыбкой. Зорко оглядела его, пытаясь распознать настроение и распознав, скуксилась.
— Пробки.
— Знаешь куда можешь их себе засунуть?
— А чего вы такой злой? Что я сделала? — возмутилась девушка, уперев руки в бока. — Если вы не в настроении, то не надо на подчиненных зло срывать.
— Ты меня еще поучи!
Она уже открыла рот, чтобы возразить, но вовремя вспомнила, что злить его, тем более, сейчас — совсем не выгодно. Сжала губы и сглотнула. А потом спокойно извинилась.
— Простите.
— Вы опоздали.
Наташа закатила глаза.
— Извините. Это по моей вине. Но вы вообще-то обещали.
Ага, не пообещаешь тут, когда тебе мозг выносят. Каждый день по восемь часов.
— Ты тоже обещала.
— Михаил Иванович!
— Ладно, все, — отмахнулся Подольский. Хотелось как можно быстрее закончить со всеми делами и уехать домой, чтобы переждать сегодняшнюю "черную полосу". — Зови свою эту...Катю. Она хоть здесь?
— Здесь, — закивала Куцова и повернулась к двери. — Только я вас по-человечески прошу — не пугайте человека.
Миша саданул кулаком по столу, так что ручки в подставке несчастно зазвенели.
— Куцова!
— Все-все, — она приоткрыла дверь и в образовавшуюся щель негромко окликнула свою подругу.
Та что-то негромко неразборчиво пробормотала, И Наташа посторонилась, пошире открывая дверь и впускаю долгожданную — по-другому и не скажешь — гостью.
Миша еле сдержался, чтобы иронично не приподнять брови. И из-за этой женщины его спутниками в последнее время стали таблетки от головы? Обычная такая, ничего особенного, но видно было, что стесняется и чувствует себя не в своей тарелке.
— Здравствуйте, — приветствие прозвучало слишком хрипло, так что невозможно было понять, что она сказала. Катя покраснела и аккуратно кашлянула в кулак, прочищая горло. — Здравствуйте, — еще раз повторила она, более отчетливо. — Извините за опоздание.
— Прошу, — Михаил не стал утруждать себя различными книксенами и расшаркиваниями, а коротко кивнул в сторону стула. Девушка нерешительно приблизилась и села, положив сцепленные в замок руки на колени. — Итак, вы...?
— Фармацевт, — быстро выпалила Катя, глядя прямо ему в глаза, так что немного неуютно становилось. — Стаж работы шесть лет.
Следующие сорок минут Екатерина подробно рассказывала о своих навыках и прочих талантах. Документы даже какие-то ему на стол положила. Подольский еле слышно фыркнул, за что удостоился укоризненного взгляда темно-синих глаз Куцовой, которая, как ангел мщения стояла за спиной девушки, сложив руки на животе. Охраняет она, что ли?
Но чтобы себя занять чем-то и выглядеть заинтересованным, Михаил протянул руку и взял тонкую красную папку с вложенными в нее файлами. В одном из них красный диплом на имя Смирновой Екатерины Павловны, в другом резюме с первого места работы. Были еще какие-то непривлекательные и занудные бумажки, но у него не возникало ни малейшего желания их читать.
— Вы меняли место работы?
Екатерина, до этого сосредоточенно рассказывающая ему о чем-то, запнулась, сбилась с мысли и пару секунд непонимающе его разглядывала. Потом опустила глаз чуть ниже, наконец, заметив в его руках папку, и едва заметно нахмурилась.
— Да.
— Причина?
— Это личное, — Михаила буквально обдало холодом, исходившим от ее слов. — И никакого отношения к моей компетентности не имеет.
Он кивнул, сделав вид, что удостоверился ответом и снова уткнулся в папку, позволяя Екатерине продолжить свой монолог.
Еще раз пролистал несколько страничек, какие были, а потом, отложив изученную вдоль и поперек папку в сторону, уставился на саму девушку, которую привела Куцова. Одного понять не мог — зачем Наталье все это. Ради чего было так надрываться и его, и себя изводить?
— Вы владеете иностранными языками? — снова перебил девушку Миша, и ему самому резало слух от произнесенных слов. Слишком грубо. Хоть она и не при чем, и Михаил это прекрасно осознавал, все равно, напряжение и усталость сказывались. И сильно.
Катя тоже грубость не заметить не могла. И тут вот Мишка себя последним козлом почувствовал. Ее глаза расширились от переполняемых чувств, и в них отчетливо светилась обида и непонимание. Она не отводила взгляд, ни на миллиметр, хотя стеснялась и опасалась его — это отлично ощущалось. Но вот обиду скрывать не собиралась. Казалось, что еще секунда и она просто-напросто заплачет.
Он просчитался. Кем бы она ни была, но точно не нытиком. В следующее мгновение серо-голубые глаза недобро сузились, губы скривились в отвращении, а лицо приняло брезгливое выражение.
— Да, владею, — выплюнула Катя. — Латынью. Правда, за годы могла подзабыть.
Такого Миша не ожидал. Вообще-то, если она не совсем дура, то должна понимать, что от ее собеседования, пусть и такого непонятного, зависит ее работа. А ради работы, собственно, она сюда и пришла. И так откровенно хамить...В конце концов, именно он, Миша, все здесь решает, хорошо это или плохо.
— Кроме него? Английский?
— Нет.
— Вообще?
Она коротко кивнула.
— Совершенно.
— Вам же должны были преподавать его.
— Должны были, — легко согласилась Катя, стремительно вставая со стула. — Только преподаватель нам попался молодой и сговорчивый.
— И значит, — Михаил придвинул к себе папку, вытащил оттуда диплом и нашел взглядом нужную строчку, — ваша четверка?
— Я и двух слов не свяжу, — излишне поспешно призналась она, отнюдь не испытывая стыда за это. Казалось наоборот, она чуть ли не гордиться данным фактом. Особенно сейчас и перед ним. — Полный ноль. Так что, — Катерина через плечо бросила на помрачневшую и явно разозлившуюся Куцову успокаивающий и подбадривающий взгляд, а потом снова повернулась к нему, — я вам не подхожу. Извините, что отняла ваше время. До свидания.
Катя подошла ближе и протянула тонкую бледную руку за папкой. Подольский секунду колебался, сам не зная почему, да и объяснить бы затруднился. Наконец, отдал несчастные документы и откинулся на спинку.
— До свидания. Рад был познакомиться.
Да уж, девушка определенно с характером, мелькнула у него мысль, когда она демонстративно промолчала и, гордо задрав заостренный подбородок, стремительно развернулась. Печатая шаг как заправский военный, Катя вышла, ни разу не оглянувшись. Миша почти уверен был, что она еле сдержалась, чтобы не хлопнуть дверью. Сдержалась. Не хлопнула. И только когда девушка скрылась с глаз, Подольский шумно выдохнул. Оказывается, он даже дышать перестал — так ждал ее реакции.
— Да уж, — все еще потрясенно он смотрел на закрытую дверь в том месте, где секунду назад лежала ее рука.
— Да уж? — Наташка сощурилась и начала на него наступать. — Вы в своем уме сейчас были, нет? Зачем вы так? Черт, я же еле ее уговорила, — пробормотала себе под нос Куцова и схватилась за голову, без сил опускаясь на стул. — А вы все испортили!
— Что я испортил? — спросил Миша, хотя сильнее его заинтересовала фраза об уговаривании.
— Да все! — заорала Ната. — Она теперь со мной вообще разговаривать перестанет. Подумает, что я специально ее подставила. Ну вы и... — девушка замолчала, мечась между желанием обматерить его и обязанностью уважительно промолчать. Оказалась ничья...относительная. — Вы свинья бессердечная, Михаил Иванович.
— Куцова, прекрати истерику, — девушка, поняв, что зашла непозволительно далеко, к тому же не вовремя, смолкла. — Я пообещал тебе собеседование. Пообещал или нет? — пришлось повысить голос, Наташа убито кивнула. — Пообещал. Я свое обещание выполнил? Выполнил. Тем более, ты ее слышала.
— Ну и что, что она языка не знает? Зато я знаю, — она упрямо головой тряхнула. — Вам что, жалко было? Катька бы в лепешку расшиблась, но сделала все по совести. Это не ваш ворюга-упрявляющий. А вы тут строили из себя? Можно было хотя бы не хамить?
В том, что Екатерина не его ворюга-упрявляющий Подольский не сомневался. Иногда достаточно одного взгляда на человека, чтобы понять это. Они слишком прямолинейны и восхитительно просты. В их манерах, жестах, осанке, улыбке — Миша не знал, как точно выразиться, но честность в таких людях чувствовалась на уровне инстинктов. Таких мужчин он не встречал, женщин — всего несколько, одна из них вот эта Катя. Но все равно это не повод брать на работу кого попало. Лишь бы было. Миша спорить не собирался — человеком Смирнова может быть просто замечательным, но пока не работает у него.
— Я не хамил.
— Хамили!
— Ну, я немного строго с ней обошелся, — без особой радости признал Подольский. — Но если бы я перед ней тут сиропом растекался, результат был бы тот же.
Куцова его не слушала. Она начала собирать свои вещи, бешено озираясь и выискивая шарфик.
— Иногда вы чересчур принципиальный! Что с того, что она моя знакомая? Хуже от этого Катя не стала.
— Слушай, я понять не могу — что я всем должен сегодня?! — терпению Михаила пришел конец. Еще немного и он взорвется. Точно. А еще одно извержение вулкана сегодня ни к чему. — Я все сказал! И точка! Ну пообещала ты ей что-то, но это твои проблемы, Наташ!
— Пообещала, — потерянно проговорила Куцова, грустно кивая в такт словам. — Она ж теперь со мной разговаривать перестанет. И так избегает в последнее время, а теперь вообще...
— А что ты так переживаешь, я не пойму? Она тебе кто?
— Тетка моего крестника.
Мишка не сдержался и насмешливо фыркнул.
— Да уж, родня близкая.
— Много вы понимаете, — излишне серьезно произнесла Наташа. — Мы когда только сюда приехали, у нас никого не было. А Катька нам очень помогла тогда.
Слишком серьезный разговор, хмыкнув про себя, решил Миша. И ему это обстоятельство не нравилось. Да и вообще, зачем смешивать работу и личную жизнь? Чтобы не было разочарований и недопониманий нужны, сто раз нужны четкие границы. Вот сейчас. Вроде он никому ничего не должен, но из-за личных отношений чувствует себя теперь виноватым. И вина, как какой-то наркотик, быстро смешивалась и растворялась в крови, подбираясь все ближе и ближе к сердцу. Оно ему надо?
— А как же я? — решив перевести все в шутку, голосом Карлсона отозвался Миша, тоже начиная собираться домой.
— А что вы? — резонно возразила Ната. — Вы только рычали тогда на нас. А она помогала. И обживаться, и к городу привыкать. Хотя у самой на руках был чужой маленький ребенок, с которым она почти не высыпалась.
— Чужой?
Куцова только от него отмахнулась и тяжело вздохнула, как будто он ей сердце разбил. Не прощаясь, вышла из кабинета, и все. А Михаил изо всех сил старался выкинуть странный разговор и странную встречу из головы. Какое ему дело? Вот какое? Сам не знал, а все равно периодически вспоминал о странной ситуации и странной Катерине. Еще и крестник этот.
Парня он помнил смутно — видел один раз в Наташкиной с Аленой квартире. Маленький такой, бледный, все за Аленку прятался. Еще, если напрячь память, можно было вспомнить, что заходила девушка тогда его забирать. Выходило, что эта самая Смирнова Е.П.
А вот ее Миша, хоть убейте, не мог в памяти воскресить. Да и неудивительно — он каждый день сталкивается и встречается с таким количеством людей, что вспомнить какую-то там увиденную краем глаза девушку практически невозможно. И, если честно, Катя эта не была такой уж яркой какой-то и бросающейся в глаза. Обычная.
Только Мишке она и ее приход вторые сутки покоя не давали. Изнутри постоянно что-то грызло и покоя не давало. Даже после того как Юля приехала к нему мириться, лучше не стало. Почему-то. Мыслями он все время возвращался к той ситуации в компании, к тому собеседованию. Вот как чувствовал, что не нужно это собеседование. Было.
— Что-то случилось? — Юля потянулась, устраивая подбородок у него на груди, и протянула руку, чтобы коснуться волос. Мишка только раздраженно головой мотнул. Единственное, что он не переносил — когда начинают трогать волосы и голову. Аж до зубового скрежета. С Юлей они сошлись совсем недавно, поэтому его привычек и желаний она не знала, да и не особо к этому стремилась. — Эй, ты чего молчишь?
— Думаю, — честно признался Подольский, сверля глазами идеальный, без единой трещинки или неровности потолок.
Девушка, не делая больше попыток добраться до его головы, скользнула рукой вниз и начала выписывать на груди непонятные узоры, изредка прерываясь и одаривая его легким поцелуем в ключицу.
— О чем?
— О работе.
Юля, не удержавшись, фыркнула. От ее дыхания стало немного щекотно, и Миша заерзал.
— Как всегда.
— Сарказма убавь.
— Я правду сказала. Ты на работе зацикленный. Иногда и отдыхать надо, — она приподнялась на локте, чтобы получше его рассмотреть. — Слышишь?
Мишка вздохнул и закинул руку за голову, рассматривая Юльку, которая и не думала прикрываться или стыдиться чего-то. Да и нечего стыдиться при такой-то внешности и с таким телом. Такое тело надо при каждой удобной возможности демонстрировать и им гордиться, чем девушка и занималась.
Красивая, холеная модель с обложки. В принципе, Юлька и была такой — моделью с обложки. Дома у нее даже висели большого разрешения плакаты с ней в главной роли.
— Мое портфолио, — смеялась она, жестом окидывая снежно белые стены своей гостиной, под потолок завешанные ее фотографиями в разных образах и ракурсах. — Можно прямо сюда работодателей водить.
Мишке почему-то всегда вспоминалась сцена из "Ивана Васильевича...", где жена главного героя в самом начале начинает снимать со стен свои фотографии. Странная штука все-таки подсознание. Как бы то ни было, квартиру Юлькину он не переваривал, предпочитая встречаться у себя, а не у нее дома. Здесь, по крайней мере, спокойнее и роднее.
— Слышу, — когда молчание грозило затянуться, Мишка, наконец, соизволил ответить.
— И что?
— Я только отдыхал. На Новый Год. С тобой, между прочим.
Юля раздраженно закатила профессионально накрашенные глаза и дернула одеяло, вытаскивая из-под него.
— Если это отдых, то я царица Савская.
— Говорят, у Савской были удивительно некрасивые ноги.
Юля покраснела и ударила его кулаком по животу. Миша инстинктивно напряг мышцы.
— Дурак ты, Подольский. И шутки у тебя дурацкие.
Он засмеялся, разозлив Юльку еще больше. Она прошипела ругательство себе под нос, окончательно стянула с него одеяло, замотавшись в него сама, и начала собирать раскиданные по всей комнате вещи.
— Одеяло-то отдай. Холодно, — прокричал вслед выходящей из комнаты девушке Миша, не столько ради самого предмета, а чтобы просто ее растормошить. Юля изящно плечом повела, и одеяло упало на пол. — И на том спасибо.
Через полчаса Мишка уже выезжал на работу. И все бы ничего, если бы не пробки, которые с каждым годом становились все длиннее и дольше. Еще немного и разницы между Москвой и Питером никакой не будет. Подольский раздраженно уставился на нескончаемый ряд машин впереди него и пуще прежнего забарабанил по рулю. Затор образовался из-за нескольких длинных автобусов, неудачно раскорячившихся на дороге.
Угораздило же его поехать по этой дороге. Мог бы в обход. Миша сквозь сжатые зубы еле слышно застонал и откинул голову. Принялся по сторонам смотреть от нечего делать и наткнулся взглядом на знакомую фигурку в светлой куртке.
Глава 9.
Катя зло толкнула тяжелую дверь и еле сдержалась, чтобы изо всех сил ею не хлопнуть. Вовремя вспомнила, что она вроде как женщина взрослая, самостоятельная и самодостаточная, а дверьми хлопают и топают ногами только дети.
Не обращая внимания на любопытствующие взгляды рыжей секретарши, которая до этого момента поправляла и без того идеальный макияж, она вылетела из кабинета и цапнула свои вещи, до сих пор сиротливо лежащие на дорогом кожаном диване в приемной.
Нет, это надо же так облажаться! Послушала. И кого? Куцову? Надо было сразу отказываться от непонятных предложений, сразу же, как только услышала, а не тянуть кота за хвост и надеяться на чудо. Сама виновата, ругалась про себя Екатерина, на ходу надевая свое пальто. Раскатала губу непонятно на что, планы строить начала, загадывать...Сколько раз даже мама говорила, что загадывать ничего не нужно. Только хуже получается. Вот оно и получилось...хуже.
Как же противно это все! Теперь красивый интерьер не вызывал у девушки прежнего восхищения. Вокруг все равно сплошные гадость и лицемерие! И этот еще, Наташкин начальник!
До последнего момента Катя была уверена, что его возведенный в ранг легенды характер всего лишь выдумка слишком впечатлительных девочек, которыми Наташа и Лёна были, когда только начинали здесь работать. Частенько они приходили к ней и Кириллу по выходным и начинали жаловаться и поносить своего начальника всеми приличными и не совсем приличными слова. А Катя только по-доброму усмехалась и недоверчиво качала головой. Ну гоняет, ну строгий, ну бескомпромиссный. Ладно.
Сейчас Катерина дико жалела о том, что тогда им не верила. Сегодняшнее поведение наглядно продемонстрировало всю его гнилую натуру. Это же надо так — сидит, развалился в своем мягком кресле, только что ноги на стол не закинул, и смотрит на нее так, как будто она ему что-то должна. В ноги поклониться, что ли? От этой мысли в душе поднялась новая волна злости и раздражения, грозившая затопить берега ее сдержанности.
На лице этого Михаила Ивановича так и читалось, что он делает ей одолжение. Причем огромное одолжение. Нет, это надо ведь так себя вести! Он что думает, что если он тут начальник, то ему можно людей с грязью смешивать?! Надо было еще тогда уходить, когда Михаил за ее папкой потянулся. Лениво так руку протянул и нехотя двумя пальцами ее подцепил.
— Чтоб вы тут провалились все! — пробурчала Катерина себе под нос, пролетая мимо уже знакомой блондинки, безразлично проводившей ее взглядом и внушительного охранника. — Ни ногой сюда больше! Ни-ког-да!
Катя все еще бушевала, стоя в просторном вагоне метро, сейчас под завязку наполненном народом. Каким-то образом она даже сесть умудрилась. Внезапно так — вроде только что здесь человек сидел и оставалось только готовиться к мучительной поездке. Хм, ну хоть в чем-то сегодня повезло.
Вроде бы такой не особо выдающийся факт, а немного отпустило. Во всяком случае, желание накричать на одного определенного субъекта, а заодно и на всех рядом снующих, сделалось значительно меньше. И взгляд философский начал появляться. Постепенно так, с боем прорываясь через желание вернуться и высказать наглому типу все в лицо, но появлялся.
Поэтому к Кириллу в развивающий центр Катя приехала успокоившейся и смирившейся с сегодняшними неурядицами. Одно обидно было — из-за чертова собеседования ей придется лишний раз работать, вместо того чтобы посвятить время себе и Кириллу. Он давно уже просит ее сходить в кино, на какой-то супер-пупер интересный мультик, который у них в группе все давно посмотрели.
Девушка посторонилась, прижавшись к железным перилам, и пропустила вперед молодую семью, забравшую своих двух близняшек из центра. Кивнула женщине, Тамаре, кажется, с детьми которой Кирилл занимался в одной группе, и зашла внутрь.
В просторном светлом холле, отделанном стилизованными под дерево панелями, толпилось достаточно много народа для того, чтобы в помещении стало душно. Бабушки, мирно и спокойно сидящие на скамейках, деловые мамы и папы, ни на секунду не расстающиеся с наворочанными телефонами и айподами. Многих из них девушка знала в лицо, поэтому с вежливой улыбкой приветственно кивнула и устроилась в уголке, дожидаясь племянника.
Расстегнула пока пуховик, разводя полы в стороны, потому что уж очень душно было, и посмотрела на часы. Группа Кирилла освободилась через две минуты, строго по времени — никаких задержек.
Возбужденно галдящая толпа детей высыпала в коридор, на ходу разлетаясь в разные стороны, как теннисные мячики. Кирилл задрал голову, пытаясь ее увидеть. Катя подняла руку и радостно помахала. Из-за столпотворения, творившегося в холле, мальчик заметил ее не сразу.
— Кирилл! — Кате пришлось его громко окликнуть. Племянник вздрогнул, уставился на нее своими невозможно голубыми глазами и, радостно расталкивая мешающих на пути людей, кинулся к ней. — Осторожнее, уронишь! — засмеялась она, когда мальчик чуть не сбил ее с ног. — Привет, милый!
— Катя!
— Ты чего кричишь?
— Я соскучился! — с укоризной склонил набок голову и по-взрослому покачал головой. Катя слабо улыбнулась, мысленно послав Михаила куда подальше. — Ты говорила, что раньше придешь!
Она пригладила вечно вихрастые и взъерошенные пряди.
— Прости, родной. Не смогла раньше.
— А диск? — хитро прищурился негодник. — Ты и диск обещала. За ним мы точно не опоздаем.
Вот же. И в кого он у нее такой изворотливый? Хитрюга маленькая, с улыбкой покачав головой, подумала Катя. Наверняка все уже продумал и только и ждал момента, чтобы выпалить свою просьбу. А когда он так на нее смотрел, то девушка при всей своей решительности просто не могла отказать.
— Одевайся давай, вымогатель, — она взяла его красную курточку и вытащила из рукава темно-синий шарфик и шапку. — Держи.
Он вздохнул и с неохотой криво напялил шапку. Катя пождала губы, с неодобрением посмотрев на племянника.
— У меня в ней уши чешутся, — с обидой, непонятно только на кого, пробурчал племянник. Немного подумал и добавил: — И волосы.
— Волосы не могут чесаться.
— Тогда голова, — не унимаясь, продолжил капризничать Кирилл.
— Сейчас у тебя кое-что другое зачешется. Одевай шапку. Там холодно.
— Но ты-то без шапки.
Только сейчас Катя вспомнила, что свою оставила в машине у Наты, а потом так разозлилась, что ни о чем другом думать не смогла. И не заметила, что всю дорогу проехала без этого предмета одежды, и теперь волосы слегка намокли от снега и растеряли остатки былой укладки.
— Я взрослая, — привела единственный пришедший на ум аргумент, правда, не особо убедительный. — А ты еще маленький. И вообще, что ты споришь? Одевай!
Пока они препирались, из игрового зала вышла воспитательница их группы, молодая светловолосая женщина примерно такого же возраста, что и Катя. Она подходила почти к каждому родителю, осторожно касаясь плеча, и говорила пару слов о том или ином ребенке. Как день прошел, как себя вел — ничего особенного. Все кивали, иногда посматривая на своих детей с обещанием домашней взбучки, иногда с гордостью. Сегодня Любовь Антоновна не отходила от обычного ритуала, только вначале подошла к Кате и негромко попросила:
— Вы не могли бы задержаться сейчас немного?
— Да, конечно, — девушка с готовностью закивала. — Что-то с Кириллом?
— Нет-нет, сегодня он себя хорошо и чувствовал, и вел. Мне просто надо обсудить с вами кое-что. Вы пока в кабинет пройдите и подождите меня там, хорошо?
Катя кивнула и взяла за руку племянника. Он непонимающе на нее глянул, но послушно шел следом.
— А мы зачем туда идем?
— Любовь Антоновна попросила задержаться.
Кирилл сразу же замер, а маленькая ручка в ее руке заметно напряглась. Малыш кинул на свою тетю настороженный взгляд, и по его лицу понятно было, что он старательно вспоминает все то, за что, по его мнению, ему могло влететь. Он нахмурил светлые бровки и закусил губу, с нерешительностью разглядывая дверной проем их игрового класса.
— А зачем?
Она на него покосилась и попыталась скрыть улыбку. Но если бы и улыбнулась, то Кирилл вряд ли бы это увидел — так был занят припоминанием своих шалостей.
— А есть что-то, что мне надо знать?
Кирилл сделал невинно-честное лицо и покачал головой.
— Нет...вроде.
— Тогда хорошо. Заходи.
— А мы точно потом диск купим? — на всякий случай уточнил Кирилл.
— Точно-точно, — успокоила она ребенка. — Сейчас только дождемся твою воспитательницу.
Любовь Антоновна пришла к ним почти сразу, дверь за собой прикрыла и жестом предложила Кате устроиться на стуле.
— Кирилл, ты свой рисунок забыл, когда убегал, — напомнила она ребенку. Племянник забавно охнул и почти бегом бросился к столу, где лежали забытые картины, и принялся в них копаться, выискивая свою. — Может быть, чаю?
Катя слабо улыбнулась.
— Нет, спасибо.
— Вы знаете, я не очень люблю подобные разговоры, — сложив руки в замок, Любовь Антоновна пытливо на нее поглядела. — Но дело в том, что вы уже как два месяца не оплачиваете центр.
Щеки запылали от прилившей к ним крови. Стало невыносимо стыдно и неудобно. Развивающий центр Кирилла был не из самых простых и дешевых в городе — Катя лично выбирала именно такой. Конечно, каждый месяц приходилось отдавать немаленькую сумму денег, к тому же девушка отдельно платила воспитательнице. Та, в свою очередь, чуть больше уделяла внимания Кире, чуть сильнее за ним следила и чуть осторожнее обращалась. Катя, конечно, ни разу не пожалела всех денег, что тратились, по сути, на обычную и почти ненужную вещь — так, по крайней мере девчонки на работе говорили. Мол, зачем загоняться, если есть обычные сады, где столько платить не нужно.
Не надо, спасибо. В садик они уже походили. Но дело сейчас не в садике. А в том, что в этом центре родители у детей все были состоятельными и обеспеченными людьми, которые все без труда оплачивали. Никого из них не оставляли, чтобы попенять на то, что они в срок не внесли деньги. Наверное, она одна единственная подверглась такой унизительной процедуре.
— Я знаю. И в ближайшее время...
— Да поймите, мне все равно. Мне с этих денег ни жарко, ни холодно. Проблема с начальством. Я прекрасно понимаю вашу ситуацию, понимаю, что вы потом заплатите, но ничего поделать не могу. Вы знаете, какие очереди желающих отдать сюда детей?
Катя убито опустила голову, стараясь смотреть только на свои колени, а не в лицо женщине. Неизвестно, что бы она там прочитала, а жалость или насмешку или еще что-то видеть не хотелось.
— Представляю.
— Я ничего не хочу сказать — Кирилл очень умный мальчик, с ним легко и приятно работать. По правде сказать, все бы дети себя так вели. Но вы поймите, от меня ничего не зависит.
— Нет, я все понимаю. Я...оплачу. У меня зарплата будет через неделю, и я...
Любовь Антоновна нахмурилась и нерешительно прикусила губу, избегая смотреть Кате в глаза. Девушка сразу поняла, дело — дрянь.
— Дело в том, что вам нужно погасить задолжность в ближайшие пару дней, в противном случае вам с Кириллом придется найти другой центр. Извините.
— Да нет, не извиняйте, — Катя растерянно потерла висок и оглянулась на спокойного, ни о чем не подозревающего Кирилла, который с явным интересом рассматривал рисунки остальных детей, крепко прижав к груди свой. — Я все понимаю. Давайте так, я завтра найду деньги и вечером привезу, договорились?
Воспитательница широко улыбнулась и кивнула.
— Замечательно. Я тогда буду ждать вас завтра. Вы как раз за Кириллом придете и рассчитаетесь в бухгалтерии. Вы только постарайтесь не опаздывать, хорошо?
— Да, конечно, — Катя встала и рукой поманила племянника к себе. — До свидания.
— До свидания, Любовь Антоновна, — послушно повторил Кирилл и потащил ее к выходу.
Женщина еще раз улыбнулась вежливой учтивой улыбкой и прикрыла за ними дверь, когда они вышли.
— Ну что? — пытливо поинтересовался племянник, но в то же время в голосе явственно слышалось опасение. — Мы за диском идем?
— Идем.
— И за раскраской?
— А не слишком ты разошелся?
Он обиженно выпятил губу.
— Ну Ка-а-ть.
— Посмотрим.
Киря сразу рот в довольной улыбке растянул и бодро потопал к остановке, всячески норовя наступить в лужу. Одно слово — мальчишка.
— Ты как себя чувствовал сегодня? — спросила девушка, когда они дома удобно развалились на диване и смотрели мультик про двух непонятных чудовищ. Кирилл — с интересом, она — изредка косясь одним глазом на экран. — Нормально?
— Ага.
— А ел что?
— Кашу.
— Какую?
— Рисовую, — племянник, не отвлекаясь, заворожено смотрел на любимых героев. — И компот.
Катя прикоснулась к вихрастой взъерошенной макушке, перебирая светлые пряди, и притянула Кирилла к себе, заставляя облокотиться на ее плечо. Мальчик уютно и тепло под боком устроился и даже ногу закинул.
— Это за весь день?
— Сегодня еще молоко давали и зефир. Но я не ел. Мне же нельзя, — поспешно добавил он, чуть привстав с ее плеча, и постарался поглядеть в глаза. — Я Ольке отдал. Она всегда все ест.
Девушка отвела глаза, как, впрочем, и всегда при таких разговорах. Киря уже привык к своей диете, но периодически она замечала, с какой жадностью он смотрит на какие-то сладости, вкусности, которые ему нельзя.
— Ну и пусть. Хочешь, я на выходных что-нибудь приготовлю вкусное?
— Хочу, — голубые глазки с предвкушением загорелись. — А что?
— Мы что-нибудь придумаем.
— А ты дома будешь?
— Ну да, наверное.
— Ка-а-ть.
— Что опять? — застонала Катя, демонстративно пытаясь отползти от племянника. Тот с восторгом принял ее игру, благополучно забыв про мультик, и накинулся на ее с веселым смехом, стараясь ухватить и не отпустить.
— Давай в кино?
Девушка умоляюще застонала.
— Ки-и-рь.
— Ну пожалуйста. Все наши уже сходили. И я хочу.
— Вымогатель, — без особого возмущения буркнула Катя, неожиданно поднимая Кирилла вверх и тут же заставляя ровно сесть. — Посмотрю, как вести себя будешь.
Кирю ее условие не обрадовало и заставило задуматься. Сегодня ребенок без всяких капризов отправился спать, причем ни разу не возмутившись тем, что еще рано. Обычно у них это на полчаса растягивается. Пока уговоришь его, пока угомонится...Видно, всерьез принял ее условие насчет кино. Про неприятную встречу с Наташкиным начальником было благополучно позабыто. В ее жизни много других проблем и обязательств, чтобы еще о всяких непонятных хамах думать.
И каково же было ее удивление, когда вечером следующего дня к ней подошел тот самый злополучный Михаил, разрушивший все ее планы, да еще и так лениво и небрежно. Катя, с нетерпением ожидавшая автобус, который шел до самого развивающего центра, вначале оторопела и целую минуту не знала, что вообще говорить. И стоит ли вообще что-то произносить.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался мужчина, приветливо ей улыбнувшись.
Это такой поразительный контраст с его вчерашним поведением был, что Катя...обомлела. И растерянно пробормотала:
— Здрасьте.
Сегодня у нее и так сложный день выдался. Работа, тяжелый разговор со старой однокурсницей, которая после получаса вынужденно беседы все-таки согласилась занять ей немаленькую сумму, постоянные звонки из центра, с целью узнать, приедет ли она сегодня, чтобы уплатить двухмесячный долг. И то, заведующая несколько раз подчеркнула тот факт, что Катя им задолжала не за один месяц, а за целых два! Мол, видите, какие мы добрые и понятливые, раз для вас, как для хорошего и безотказного родителя, идем на такие уступки. Других бы давно уже исключили, не слушая никаких оправданий. Цените, мол, Катерина Павловна, оказанную вам честь.
К концу разговора Катя еле сдерживалась, чтобы не высказать заведующей все, что думает о ее "оказанной чести" и о ней самой в частности. Единственное, что сдерживало девушку от справедливого взрыва — мысль о племяннике. Поэтому Катя поглубже засунула свое недовольство и сдержанно угукала в трубку. Потерпит.
И, признаться, о Наташкином начальнике Катерина, с головой погруженная в свои проблемы, почти забыла, даже перестав расстраиваться по поводу упущенного шанса. А теперь этот самый мужчина, который вчера, мало того, что крайне пренебрежительно с ней обошелся, так еще и...В общем, редиска он, в очередной раз призналась себе Катя. Только вот непонятно, что этой редиске от нее нужно.
— Здравствуйте, — еще раз повторила девушка, вопросительно изогнув бровь.
Михаил ухмыльнулся уголком рта и еле заметно качнул головой.
— Здравствуйте.
Она досадливо поджала губы, с неодобрением рассматривая возвышающегося над ней мужчину. Что ему от нее нужно? Недоумение у нее в душе пересилило даже вчерашнюю злость. Серьезно, зачем он к ней подошел?
— Вы что-то хотели? — решив не ходить вокруг да около, напрямую поинтересовалась Катя, краем глаза косясь на дорогу в надежде увидеть свой автобус.
— Я?
— Вы. Вы зачем-то подошли.
— Поздороваться.
Катя изумленно подняла светлые брови, исчезнувшие под челкой. Он подошел... "поздороваться"? Сегодня что, полнолуние какое-то?
— Эээ...ну здравствуйте.
Михаил уже, не стесняясь, в открытую широко улыбнулся. Признаться, улыбка его совершенно преобразила. Или это человеческое восприятие повлияло — Катя точно не рискнула бы утверждать, но сегодня мужчина казался более человечным, наверное. Особенно когда улыбался. От уголков глаз веселыми лучиками разбегались маленькие морщинки, делая чересчур резкие черты лица, словно выточенные из камня, значительно мягче и свободнее. А может быть, и не в улыбке дело — а в том, что вчера ей страшно было. А сегодня — все равно.
— Мы начнем по третьему кругу здороваться? — мягко уточнил Михаил. — Или уже закончим с приветствиями?
Катя почувствовала, как от притекшей крови закололо щеки. Девушка поспешно отвела взгляд и сделала вид, что высматривает автобус.
— Давайте закончим. Если честно, то я спешу. Извините.
Михаил оглянулся через плечо, осмотрев длинный затор и не заметив ни одного автобуса, снова повернулся к ней.
— Такими темпами вы никуда не успеете.
— Всегда остается метро.
— Давайте я вас подброшу, — решительно произнес Михаил, заставив девушку недоверчиво сузить глаза. — Что вы так на меня смотрите?
— Ничего. Но мне не нужна ваша помощь.
Чтобы продемонстрировать уверенность и серьезность своих слов, она отступила на шаг назад и, если бы не сумка с пакетом, достаточно ощутимо оттягивающие руки, то непременно бы скрестила руки на груди. А так просто сунула их в карманы и нахохлилась, всем видом давая понять, что не испытывает радости от его присутствия рядом.
Брови Михаила хмуро сошлись на переносице, когда он услышал Катин отнюдь не дружелюбный и вежливый ответ. Если бы девушка была чуть более решительной и чуть менее воспитанной, то она бы сказала все, что думает о нем и его помощи ни с того, ни с чего. Но и мужчина дураком не был, так что это и не требовалось.
— Да бросьте, Катя, я вас не съем. Давайте я вас подвезу, мне совсем нетрудно.
— Еще скажите, что по пути!
Он пожал плечами.
— Все возможно. Слушайте, я не маньяк какой-то, а вы тут еще с час будете стоять, — тоном, словно уговаривает маленького ребенка не совать пальцы в розетку, уговаривал Михаил, подняв воротник темно-серого пальто. — До своего метро вы еще идти полчаса будете. Правда, Катерина. Пойдемте.
— Можно подумать, если я с вами поеду, то пробка сама собой рассосется!
— Нет, но все равно быстрее, чем вы будете стоять здесь и мерзнуть. Все, пойдем.
Михаил властно потянул ее за левую руку, забирая темно-синий полосатый пакет, и пошел к своему автомобилю, ни разу не оглянувшись. Катя настолько растерялась, что послушно разжала ладошку, выпуская ручки пакетика, а теперь стояла и смотрела на широкую удаляющуюся спину.
Не орать же теперь на всю улицу? Тем более, вездесущие бабульки, стоявшие вместе с ней на остановке, с интересом косились на нее и уходящего Михаила. Тяжко вздохнув и передернувшись от очередного пробирающего насквозь порыва ветра, Катя поспешила следом.
Ситуация на грани абсурда, с ироничным смешком подумала девушка. Ехал бы он себе и ехал, так нет же, остановился...Да что остановился — увидел ее, вспомнил (вот уж достижение!), остановился и даже вежливо предложил подвезти. У него что, брат-близнец имеется?
Михаил открыл дверь своей машины и жестом предложил сесть. Образец обходительности прямо!
— Ну что, вам куда? — бодро поинтересовался мужчина, садясь на водительское кресло и отряхивая припорошенное снегом пальто. — Да ладно вам. Отомрите.
Катя назвала адрес развивающего центра и пристегнула ремень, краем глаза осматриваясь. Все было очень красиво, элегантно и дорого, но в машинах она совершеннейшим образом ничего не понимала. Они для нее делились на два вида: наши и "не наши".
По ногам потянуло приятным теплом обогревателя, и воздух казался особенно обжигающим и приятным после получасового топтания на месте, особенно по такой погоде.
Михаил начал осторожно объезжать затор, изредка косясь на нее, но задавать вопросов не спешил. И говорить тоже особого желания не выказывал. Катя же, чтобы постоянно не наталкиваться на него взглядом, отвернулась к окну, прислонившись лбом к стеклу.
— Вы согрелись? — заботливо спросил Михаил, протягивая руку, чтобы включить радио. Признаться, Катя ему была особенно благодарна за последнее действие — тишина очень давила. А о чем говорить — девушка просто-напросто не представляла.
— Да.
— Точно?
— Да, спасибо, все хорошо.
Миша удовлетворенно кивнул и пару раз щелкнул кнопками, чтобы найти нужную себе радиостанцию. Наконец, оставил в покое магнитолу, но снова пристал к ней.
— Вы злитесь?
Умник, правда? Как ему еще медаль за наблюдательность не дали.
— Да, — сдержанно кивнула она, изящно заправив завившуюся от мокрого снега русую прядь за ушко. — Злюсь. Вообще-то, Михаил...как вас там?
На ее откровенное пренебрежение и хамство мужчина лишь кашлянул, чтобы скрыть прорывающийся смешок.
— Иванович. Но сейчас можно просто Миша.
— Так вот, Михаил Иванович, — как ни в чем не бывало продолжила Катя, — я злюсь, как вы правильно заметили. Вообще-то я не просила меня подвозить и помогать. А вы...
Он неожиданно поморщился, заставив Катю замолчать и с недоумением на него посмотреть.
— Я себя неуютно чувствую, когда вы мне "выкаете". Особенно таким тоном.
— Ну уж извините. Как умею. Меня с детства вежливости учили, — всплеснула руками девушка, расстегивая первые пуговицы пуховика. — К тому же, если вы помните, я злюсь.
— Ах да. Я запамятовал.
— Вы опять издеваетесь?
Михаил деланно поднял брови и покачал головой. Но выглядел, скорее, заинтригованным и веселым, чем разраженным и мрачным. Похоже, она его только забавляла со всей своей напускной бравадой и нежеланием общаться. Забавляла — и ни малейшего неудобства.
— Нет, что вы, Катя, я вполне серьезен. Так из-за чего вы злитесь?
Девушка попыталась скопировать его снисходительно-расслабленный тон.
— Из-за того, что вы, полностью проигнорировав мои слова и желания, заставили меня ехать с вами.
— Я не заставлял. Я предложил.
Она очень пыталась сдержать недоверчивый смешок.
— Вы всем так предлагаете? Чтобы нельзя было отказаться?
Михаил осторожно вырулил направо, минуя несколько до сих пор стоящих в пробке машин, и поехал быстрее. Кате оставалось надеяться, что разговор вскоре сойдет на нет. Признаться, этот Миша ее в тупик ставил. Совершенно. Что это за человек, который вчера чуть не кидался, а сегодня тихо-мирно подвозит ее — ее! практически незнакомую девушку — да еще и подтрунивая постоянно?
— По крайней мере, стараюсь, — решил честно признаться он. — Зачем предлагать, если тебе могут отказать? Смысла тогда нет.
— Как мило, — неразборчиво пробормотала себе под нос девушка, а когда Миша на нее вопросительно покосился, сказала более громко: — Что вы от меня хотите?
Михаил медленно моргнул. Также медленно окинул ее взглядом с головы до ног. И ответил:
— Ничего.
Катя обвела жестом дорогой салон автомобиля.
— Тогда зачем все это? Зачем в середине пробки останавливаться и почти силком усаживать меня к себе в машину?
Наверное, мужчина опешил. По-другому Катя не могла объяснить его замешательство. Посмотрел на нее странно, хмыкнул и снова уставился на дорогу.
— Поверьте, я ни какой не маньяк и насиловать вас не собираюсь.
Против воли она вспыхнула. То ли от откровенности признания, прозвучавшего от человека, с которым знакома (к тому же не самым лучшим образом) чуть больше суток, то ли от бескомпромиссности утверждения. Михаил так это сказал, как будто она несусветную глупость сморозила, не иначе. Мол, где ты, а где я. Понятное дело, что она не красавица, к которым он привык у себя в офисе, но и ее можно понять. Ей есть о ком волноваться и думать, а Михаил, по сути, незнакомый человек, неизвестно чего добивающийся. Допустить, что все его действия были продиктованы исключительно человеколюбием и гуманностью, Катя не могла.
— Я не об этом. Что вам от меня нужно? Правда.
К тому моменту, как Катерина задала этот животрепещущий и важный вопрос, они уже остановились у песочно-бежевого здания развивающего центра и сейчас просто сидели в машине. Как Миша — она не знала, а вот сама девушка напряженно ждала ответа.
— Правду... — медленно растягивая слова, протянул Михаил и откинулся на удобную спинку. — По правде сказать, мне следует перед вами извиниться, Катя. Вчера я вел себя...не самым лучшим образом. Я, конечно, не образец добродетели и морали, но вчерашнее поведение для меня не свойственно.
— Хм.
— Представьте себе. На самом деле. Катя, извините меня. Вчера я просто сорвался. День с самого начала пошел наперекосяк, а к вечеру... — он досадливо поморщился от того, что приходится перед ней оправдываться. Но Катю его моральные удобства волновали в последнюю очередь. Пусть помучается. Уже даже и не важно, зачем это. — В общем, как-то все навалилось, а к вашему приходу...Да вы еще и опоздали, ну я и...
— Так это я виновата?!
— Слушайте, Катерина, — вспылил мужчина, угрожающе нахмурившись. — Я, между прочим, извиняюсь перед вами. А мог сейчас тихо-спокойно ехать по делам.
— Ну так ехали бы. Я и без ваших "извинений", — она намеренно издевательски выделила это слово, — проживу и не пропаду.
— Вот что вы женщины за народ такой!
— Какой?
— Любите все с ног на голову переворачивать.
Прекрасно, она еще и виновата теперь оказалась! Он, значит, для успокоения своего эго приехал извиняться, а она такая-растакая его задерживает и всячески мешает.
— Так, ладно, — решительно взмахнув рукой и, тем самым, прервав Михаила, намеревающегося что-то явно издевательское сказать, Катя застегнула на все пуговицы пуховик, потянулась на заднее сиденье, чтобы забрать пакет и поудобнее ухватила сумку. — Забыли, Михаил Иванович. Все. Я все понимаю — такое у каждого бывает. На этом мы закончили?
— Вот как у вас так получается, что я начинаю себя еще более виноватым чувствовать?
— А вы перед всеми так извиняетесь, кого на работу не берете?
Михаил еле заметно усмехнулся.
— Вы случайно не одесситка?
Признаться, его вопрос поставил Катю в тупик...и дал расслабиться. У нее вырвался недоверчивый смешок, а потом еще раз и еще, и вот уже она, не скрываясь, заразительно и открыто смеется, а мужчина с мягким и изучающим выражением лица за ней наблюдает.
— Нет, не одесситка. Я здесь родилась. Да ладно уж, Михаил... — она вовремя вспомнила о его отчестве, правда секундную заминку Миша все-таки заметил. — Иванович. Я, правда, понимаю. Все нормально. У всех бывают тяжелые дни. Забудьте. И...спасибо вам.
— Не за что. Кстати, Катя...
Михаил нарочно медленно заговорил, словно обдумывая каждую букву, и слишком пристально смотрел, и в то же время с непонятной для нее решимостью. Неосознанно Катя подобралась и приготовилась. К чему-то.
— Да?
— Вчера я, как уже сказал раньше...погорячился. И...обдумав все сегодня, более уравновешенно и спокойно...Вы еще хотите сотрудничать с нами?
— Вы сейчас серьезно или продолжаете просить прощение? — немного оторопело произнесла Катя, шокированная подобным поворотом дел. — Если второе, то не нужно. Не подхожу, и ладно. Тем более, я уже все забыла.
— Не в моих правилах что-то вымаливать, Катерина. Не нужно, значит не нужно. В случае с вами...я все внимательно изучил. Вы действительно очень компетентны в своей области. И я не вижу смысла вам отказывать. Что касается незнания языка...Наталья у нас еще тот полиглот, поэтому, думаю, с этим трудностей не будет.
— Но как же...
— Мое дело предложить.
Михаил ясно дал понять, что это его последнее слово. Больше он не будет ни предлагать, ни просить. Он спокойно сделал ей предложение и также спокойно о нем забудет. Согласится она — хорошо, не согласится — еще лучше. Катя была в полной уверенности, что мужчину не особо и волнует ее ответ.
А вот ее волновал. Конечно, можно было гордо вздернуть подбородок и встать в позу, можно было отмахнуться королевским жестом, а можно было милостиво, как бы нехотя согласиться. Но по правде говоря, Кате нужна была эта работа. Хотя бы для того, чтобы вернуть долг сокурснице.
Казалось, мужчина прекрасно видит все сомнения, беспощадно терзавшие ее.
— Ну так что? Мне Наташе говорить, чтобы она ввела вас в курс дела7
Она глубоко вздохнула, набираясь сил перед важным решением. Почему-то внутри тихий голосок шептал, что ее "работа" выльется во что-то...во что-то. Нестандартное. Необычное. Никаким боком не вписывающееся в ее размеренный устоявшийся ритм жизни. Искоса бросив взгляд на уверенного мужчину, Катя только больше в этом уверилась.
— Хорошо. Михаил...
— А вот теперь уже Иванович, — по-доброму усмехнувшись, просветил Михаил. — Я же теперь вроде как ваш начальник. На время.
— Да. На время. Да. Я, наверное, тогда пойду?
— Идите.
— До свидания.
— До свидания.
Неожиданно для себя самой она покраснела. А от понимающего и проникающего под кожу мужского взгляда хотелось под землю провалиться. Вот что с ней не так? Вроде тридцатник уже, должна стать уже состоявшейся женщиной, а все туда же...Сидит и краснеет, как малолетняя девчонка.
Опустив голову и пытаясь скрыть предательский румянец, Катя открыла дверь и вылезла из машины. Кивнула на прощанье и хотела в очередной раз сказать "до свидания", но Миша ее успел прервать.
— Любите вы, оказывается, по сто пять раз прощаться. До свиданья.
Спасибо морозу, на который можно было сослаться. Это он виноват, что она вспыхнула еще сильнее. И девушка, негромко хлопнув дверью, поспешила скрыться в надежных стенах центра, по пути ощущая пронзительный взгляд непонятного мужчины. Ее начальника. На время.
Дурдом какой-то.
Глава 10.
Таким вот образом Катя и стала работать с Михаилом. И пусть эта работа временная, недолгая, но стоило о ней подумать, как тут же от перенапряжения начинали плавиться мозги. Честное слово, кому расскажешь — не поверят. Не то чтобы Катя теперь ходила и трубила об этом на каждом углу, совсем нет, но, например, знающая их обоих с Михаилом Куцова вначале даже не поверила в такое совпадение.
— И что, он правда так сказал? — в сотый раз переспросила Куцова, таинственно понижая голос, как будто боялась, что их услышат. — Нет, Кать, прямо так и заявил, да?
— Да, — в очередной раз со смирением кивала девушка. — Именно так и сказал.
— Так, давай еще раз. Он что, остановился на улице и подвез тебя?
— Да.
— А как он тебя увидел?
Катя раздраженно всплеснула руками. Это, наверное, пятый рассказ по счету будет. Признаться, она уже устала повторять одно и то же. Да, конечно, не верится. Но в принципе ничего такого-то не произошло.
— Наташ, ну что рассказывать? Случайно заметил, подвез, извинился. Все.
— А что говорил, когда извинялся?
— Что настроение у него плохое было, — огрызнулась Катя. — Отстань уже, а?
Куцова надула губы.
— А чего ты на меня кричишь?
— Вопросы прекрати глупые задавать, я кричать тогда не буду.
— Я, между прочим, со всей душой.
Катя не выдержала и широко ухмыльнулась.
— Душа у тебя что-то чересчур любопытная.
— Какая есть, — Ната плечами пожала и поставила себе на колени портфель из мягкой кожи. — Я, кстати, чего зашла. Тут еще кое-что мне тебе передать надо. Ты просмотри, когда время будет, хорошо? А если вдруг что-то непонятно будет, то спрашивай, не стесняйся.
Катерина ладони отряхнула от крошек и протянула руку, осторожно забирая папку из рук соседки.
— А что тут?
— Сама почитаешь.
— Понятно, — она отложила документы в сторону, чтобы не запачкать и не заляпать ничем, и сделала глоток. — Ты знаешь, не думала, что мне страшно будет.
Наташа озадаченно изогнула одну бровь и взглядом попросила уточнить.
— Ну, сначала я как-то не задумывалась особо. А сейчас...вот представь, приедут немцы, а я что-нибудь испорчу. Или сорву, не дай бог.
— Не говори ерунды.
— Да почему ерунды-то? Это ты, — Катя неопределенно взмахнула рукой, указывая на Нату, — вся такая уверенная в себе. Ты себя чувствуешь в своей тарелке. А я не привыкла.
— Тогда дело не в умении или неумении, а в привычке. Это как с парашютом прыгать.
— Можно подумать, ты прыгала.
— Нет, у меня экстрима и в жизни хватает, — неискренне выдавила она улыбку, но Катерина не стала ни о чем спрашивать. По человеку всегда видно — хочет он что-то рассказывать. Или не хочет. — Мне еще парашютов не хватало. Дело даже не в этом.
— Я просто боюсь... — она на мгновение запнулась, мучительно подбирая слова, чтобы озвучить свои потаенные страхи. — А вдруг у меня правда ничего не выйдет? И я облажаюсь? Мишка ваш меня по головке за это не погладит.
Наташа звонко рассмеялась.
— Так вот в чем дело. А я уж думала...
— Что ты думала? — Катя грозно нахмурила брови и подбоченилась. — Я как представлю его лицо, если что-то не так пойдет...А мне еще жить и жить, между прочим.
— Да ладно тебе придумывать. Сама говоришь, что извинился и помог. Нормальный мужик, без всяких заскоков. К тому же не дурак. Он постоянно будет рядом, так что напортачить тебе еще придется постараться.
— Ой, не знаю. Я уже хочу, чтобы все побыстрее закончилось.
— Не успеешь оглянуться, — заверила Ната, ободряюще улыбаясь. Потянулась, разминая плечи и спины, и встала из-за стола, куда-то засобиравшись. — Ты в понедельник приди к нам, хорошо?
— Что, уже?
— Уже, — передразнила Куцова. — А ты что думала? Немцы со дня на день приезжают.
— Шустрые ребята.
— Это точно. Все, не могу, опаздываю уже. Пока, Катюш.
Девушка стремительно поднялась, клюнула ее в щеку, обдав запахом дорогих духов, и куда-то упорхнула.
Да уж, Катя и раньше не могла похвастаться спокойным ритмом жизни, но сейчас все стало поистине неуправляемым и бешеным. С утра до вечера она то и делала, что куда-то бегала, что-то читала, дома были раскиданы какие-то бумаги, которые Катя изучала чаще всего по вечерам, когда Кирилл уже засыпал.
Периодически звонил либо Михаил, либо же его секретарша Галина, та рыжая красавица, или же Натка. Но Наташа появлялась и помогала чаще всего, за что Катя была ей невыразимо благодарна. С того злополучного собеседования они толком не разговаривали — Катя Наташу старательно избегала, Куцова же старательно выжидала удобного и благоприятного момента. Таким моментом как раз и стала ее неожиданная — во всех смыслах — встреча с Подольским.
Признаться, у Кати не раз мелькала мысль, что к их "случайной" встречи неслучайно приложила хрупкую ручку Куцова. Но появившаяся на ее пороге радостно-шокированная соседка, с жадностью выпытывавшая каждую мало-мальски запомнившуюся подробность и с открытым ртом слушавшая ее на протяжении всего рассказа, как-то не вязалась с таинственной и загадочной "рукой судьбы". Такая идея с треском провалилась и погибла смертью храбрых, надежно захороненная другими, более насущными думами.
То, чем она сейчас занималась...Катю это захватило. Она погрузилась в работу, испытывая творческий и даже душевный подъем, который не ощущала со времен университета. Несмотря на то, что выбирала факультет и поступала наобум, учиться ей нравилось. Действительно нравилось, не зря же она с красным дипломом закончила. Конечно, ближе к концу желание как губка впитывать знания заметно поубавилось, в конце концов, ей хотелось уже взрослой жизни во всех пониманиях, но это к концу.
А теперь Катя как будто заново училась. Книги натаскала, источники искала, все подробно изучала и анализировала. Не хотелось ударить лицом в грязь и банально разочаровать и Нату, которая ей дала шанс, и Михаила, который на свой страх и риск ей поверил. И лично себе хотелось доказать, что, черт возьми, она еще может, много чего может, а не только в аптеке лекарства продавать. И Катя изо всех сил старалась.
Даже на работе заметили, что она думает о чем-то другом, постороннем. Витала в облаках, как выразилась Альбина Федоровна, но тут же сама себя успокоила, подумав, что Катя в очередной раз из-за Кирилла такая. Но саму девушку испытующий и прекрасно подмечающий мелкие детали взгляд начальницы насторожил и заставил взять себя в руки. Теперь она очень сильно пыталась на работе о приближающихся переговорах не думать и вообще, ни капли не вспоминать.
В понедельник, как и положено, Катерина подъехала к уже знакомому высокому зданию, по-прежнему испытывая странную робость перед этим местом, правда, значительно меньшую, чем в первый раз. Теперь она не просто на птичьих правах пришла, а так сказать, на законных основаниях. Имеет право.
Решительно вздохнув, девушка уверенной походкой вошла в здание и привычно ощутила теплое дуновение кондиционера. Дорогу ей заступил массивный, даже какой-то гротескно-массивный охранник.
— Вы к кому?
Она тяжело сглотнула и задрала голову, стараясь смотреть этому исполину исключительно в глаза. Получалось с трудом — практически сразу начала затекать шея.
— Я, наверное, к Михаилу Ивановичу.
— Фамилия.
— Смирнова, — зная, что фамилия достаточно распространенная, Катя уточнила: — Екатерина Павловна.
Охранник расслабился, сдулся и перестал производить такое давящее впечатление.
— Да, конечно, о вас предупреждали. Распишитесь вот здесь, — он сунул ей под нос листок и ручку, ткнув пальцем в строчку с ее фамилией, а потом посторонился. — Можете идти.
— Спасибо, — Катя осторожно скосила глаза на бейдж с его именем. — Василий.
Не успела она зайти в приемную Михаила, как к ней тут же подлетела Галина и бесцеремонно подхватила за локоток.
— Ну наконец-то. Екатерина, да? Мы тут вас уже все заждались. Да вы раздевайтесь, раздевайтесь, — наперебой тараторила секретарша, и Катя не успевала не то что отвечать, а банально усваивать и переваривать весь поток слов, за считанные секунды вылившийся на нее. — Вам чай? Кофе? Или что-нибудь еще?
— Ничего не надо. А что, я опоздала?
— Нет, но Михаил Иванович несколько раз уже интересовался вашим присутствием, — и тут Галина доверительно наклонилась к ней и заговорщически нажаловалась: — Совсем замучил, изверг. Каждые пять минут дергает. Не дает посидеть спокойно.
Женщины украдкой друг на друга поглядели и тихо прыснули от смеха. Последнее напряжение, сковавшее Катю, окончательно испарилось. К тому же Галина относилась к ней тепло, по-доброму и в то же время с любопытством разглядывала, правда, ее любопытство совершенно не смущало, а, скорее, веселило.
— О, мне кажется, что ваш начальник и не на такое способен.
Галя улыбнулась, ничего не ответив, и отцепилась от ее локтя.
— Может, вы все-таки выпьете чего-нибудь? Сейчас вы надолго уйдете. До самого вечера.
— Нет, спасибо. Не хочу.
Катя успела расстегнуть и снять пальто и пальцами расчесать и поправить волосы, слегка примявшиеся под шапкой. Неожиданно распахнулась тяжелая дверь и в приемную вылетел Михаил, не сразу даже заметив Катю. Вылетел и подлетел к столу своей секретарши, так что Катя оказалась у него за спиной, к тому же надежно скрытая от его глаз распахнувшейся дверью.
— Ну что? Кто-нибудь уже приехал? — нетерпеливо спросил он у Гали. — Долго их ждать всех?
— Всех не знаю, — рыжеволосая женщина, в противоположность Михаилу, спокойно перекладывала бумаги и говорила, растягивая слова. — А вот одна уже пришла. Только что.
— И где же Куцова ходит?
— Где Куцова — не знаю, а Екатерина — у вас за спиной.
Михаил стремительно развернулся и во все глаза уставился на нее, выглядя на самом деле удивленным ее присутствием. И, признаться, он с таким растерянным выражением стоял, что Катя еле удержалась, чтобы не сделать ему ручкой.
— Здравствуйте, — старательно сдерживая смех, произнесла она. — Вы меня не заметили.
— Я уже понял, — Михаил скрестил руки на груди и , приподняв одну густую бровь, изучил Катю пристальным взглядом. — Извините.
— Да ничего, бывает.
— Галя, два кофе, — не оглядываясь, приказал мужчина. — Мы у меня в кабинете. Пройдемте, Екатерина.
Галина, высунувшись из-за широкой, рельефной спины, задорно ей подмигнула. Кате пришлось изнутри прикусить щеку, чтобы не рассмеяться над такой скрытой пантомимой. И стараясь избежать пытливого и пронизывающего насквозь мужского взгляда, она поспешила отвернуться и нырнуть в безопасный кабинет. И краем уха услышала последнюю реплику Михаила.
— Галина, солнце мое, еще раз увижу такой театр мимики за моей спиной, отправлю работать к Ваське. Будешь с ним на пару незваных гостей распугивать. Поняла?
— Да, Михал Иванович. Поняла.
Катерина только головой покачала. Вот, про что она говорила — взгляд как рентген. Видит даже, что у него за спиной происходит. Альбина Федоровна нервно курит в сторонке.
— Я думал, вы позднее придете. Вы же работаете, я правильно понял?
Михаил жестом указал ей на стул, а сам устроился на краю стола.
— Есть такое дело. Но сейчас не моя смена.
— Ясно. У вас не возникло никаких вопросов? — ее брови непонимающе сошлись на переносице, и мужчина поспешил уточнить: — С документами?
— Ааа. Нет, все в порядке.
В воздухе повисла неловкость, заставившая девушку невольно поежиться и попытаться устроиться на другом краю стула. Присутствие Михаила слишком сильно на нее давило. Да и сел он так, что ее и его бедро разделяло всего лишь с пару десятков сантиметров. Слишком близко, на ее взгляд. И вообще...он так смотрит.
— А Наташа когда придет? — слишком поспешно спросила Катя, неволей повысив голос.
Михаил вздрогнул и слегка мотнул головой, как бы беря себя в руки.
— Сейчас должна уже приехать. Вы же не работаете, я правильно понял?
— Да. Не работаю, то есть.
Разговор никак не клеился, да и непонятно, о чем можно было ей с таким человеком говорить. Наконец, вошла Галина, а следом за ней появилась Наташа, и они одновременно с мужчиной глубоко и облегченно вздохнули.
Следующие несколько часов пролетели как минуты. Напряженно, но, тем не менее, быстро. Они вместе что-то обсуждали, решали, уточняли, потом Михаил с Натой вносили какие-то поправки, отталкиваясь от ее слов. И снова все трое склоняли головы, вчитываясь в выученные, казалось, наизусть пункты и строчки.
Изредка заходила Галина, унося остывший кофе и принося новый, горячий и невероятно вкусный, но тут же отставленный в сторону, чтобы никоим образом не прервать процесс. В процессе они как-то незаметно для себя придвинулись друг к другу ближе, чтобы не тянуться через весь стол. И Катя бы внимания никакого не обратила, если бы не почувствовала прижимающегося к ней твердого, как камень, и теплого мужского бедра.
Дыхание перехватило, и теперь Катя силой заставляла себя делать вдохи и выдохи. Получилось. Один раз — хрипло, рвано и как-то недоверчиво. Она сама до конца не верила, что вот так отреагировала на, казалось бы, невинную ситуацию. Ну что тут такого — прижался он своей ногой к ее? Но все в нем — и твердость, и тепло, и мужественная уверенность, иногда граничащая с доброй иронией, а иногда и с невыносимой нахальностью, заставляло поневоле реагировать и отвечать.
Она боялась поднять глаза, даже дернуться и отодвинуться боялась. Ей все казалось, что Михаил читает ее как открытую книгу — как будто она перед ним сидит прозрачная. И реакцию ее он прекрасно заметил, а сейчас, наверное, сидит и ждет ее действий.
Катя нервно мазнула по нижней губе языком и неуклюжим жестом потянулась к белой фарфоровой чашке, чтобы хоть чем-то себя занять и отвлечься. Не реагировать так и не чувствовать мужского тела рядом. Кофе обжег горло, но даже неприятное ощущение отошло на второй план.
— Эй, алло! — Ната перед ее лицом несколько раз щелкнула пальцами, заставив вздрогнуть и непонимающе перевести на нее взгляд. — Ты меня слышишь? Я вопрос задала.
— Д-да. Да, прости, — девушка изо всех сил попыталась взять себя в руки и как-то отрешиться. — Прости, Нат, я отвлеклась.
Куцова недовольно сжала губы, но не стала ничего комментировать. Хотя вряд ли та догадывалась о всей буре чувств, бушующей у Кати в груди. А Михаил догадывался — не мог не догадываться. Но ничего не делал. И молчал.
Она чувствовала, как начинает покалывать грудь и шею. Так всегда происходило, когда Катя краснела — а красиво, аккуратным румянцем она покрываться не умела. Глубоко задышала и потерла тонкую шею, затеребив золотую цепочку с крестиком. И ненароком поставила локоть на стол, подперев щеку и немного растрепав короткие пряди — как же сейчас Катя жалела, что когда-то отстригла длинные волосы! — все для того, чтобы хоть как-то спрятаться самой и спрятать ненужное смущение и смятение от Михаила.
Долго так сидеть рядом друг с другом не получилось, она теряла нить разговора, потому что все силы уходили исключительно на то, чтобы удерживать на своем лице маску уверенности и спокойствия. Какие уж тут документы! Куцова, безусловно, ее рассеянность почувствовала.
— Ладно, — решительно опустив ладони на поверхность стола, Ната потянулась, разминая затекшую шею. — На сегодня хватит. Хватит, Михаил Иванович? Мы и так сегодня почти все сделали. Можно закончить?
— Да, закругляемся, — Михаил медленно, почти лениво растягивал слова и не спешил подниматься из-за стола, а вот Катя, буквально ждавшая этой фразы, подскочила как ужаленная и неуклюже попятилась. Наконец, вздохнув свободней и задышав полной грудью. — Устали?
— Очень, — ответила за них обеих Наташа. — И спина болит.
— А вы, Катя?
Михаил перевел на нее взгляд немигающих глаз, заставляя снова терять контроль за ситуацией.
— Я...вы знаете, мне ехать надо. Я спешу очень сильно.
— За Кириллом? — полюбопытствовала соседка, и девушка нехотя кивнула. — Тебя подбросить?
Катя уж было хотела отказаться, сославшись на что-нибудь — все что угодно, лишь уйти отсюда, наконец! — но неожиданно для них обеих в разговор включился Михаил.
— Наташ, поезжай домой отдыхать. Я все равно в ту же сторону сейчас поеду, что и Катя.
— Но мне же по пути. Мы потом домой все.
— Куцова.
Ната забавно заморгала и суетливо начала сгребать бумаги в одну кучу.
— Ой, все, иду-иду. Мне, кстати, надо еще заехать в этот...как его...
— Магазин, — заботливо подсказал Михаил.
Девушка, как болванчик, согласно закивала.
— Да-да, в магазин надо. Купить срочно...эээ...рис. Да, рис. А то у меня кончился, внезапно. Ну я...пока, в общем, — она вихрем пронеслась мимо, успев шепнуть Кате на ухо: — Приедешь когда домой — позвони.
* * *
Все произошло быстро, спонтанно и совершенно спокойно, как будто это в порядке вещей.
— Михаил Иванович, не нужно...
— Одевайтесь, Катя. Адрес тот же?
— Тот же, но...
Слушать ее никто не стал — мужчина молча взял со стола свой мобильный, накинул на плечи пальто и направился к выходу, по пути аккуратно ухватив Катю за локоть. Она подавила порыв вырвать свою руку из его крепкой и уверенной хватки, чтобы потереть разгоряченную прикосновением кожу.
— Уже уходите? — с любопытством прищурилась Галя, рассматривая их двоих.
— Да, Галь. Насчет завтра ты ничего не забыла? — и тут же без перехода Михаил обратился к застывший как соляной столб девушке. — Одевайтесь пока.
Катя встретилась взглядом с не менее ошарашенной женщиной и слегка пожала плечами. А что она? Она ни при чем. Это все он. Вот пусть Галя на него глазами сверкает.
— Да, Михаил Иванович, я не забыла. Вы завтра приедете?
— А почему я должен не приехать?
Секретарша снова кинула испытующий и изучающий взгляд на Катину напряженную спину.
— Не знаю, мало ли...
— Если что-то пойдет не так, я позвоню, — спокойно и без эмоций произнес Михаил, возвышаясь над своей секретаршей, и даже та поежилась от холода, сочившегося из каждого произнесенного слова. — Все, до завтра. Катя, вы оделись? — через плечо бросил он.
— Да.
— Отлично. Прошу.
Миша внимательно наблюдал за тем, как Катя, занервничав, дернулась в сторону, когда он сделал шаг к ней, а потом, желая хоть как-то реабилитировать себя, выпрямилась и улыбнулась ему благодарной и едва подрагивающей улыбкой. Кивком головы поблагодарила и на спринтерской скорости рванула к выходу.
Против воли он улыбнулся. Удивительно забавная женщина. И открытая. Не легковерная дурочка, которая только что и умеет хлопать глазами, и не наивная идеалистка, которая своей восторженностью и верой в доброе и светлое раздражает всех вокруг, а просто обычный человек, которому лгать, притворяться и скрывать истинные мысли ни к чему. Такое дорогого стоит.
С такими, как Катя, Михаил в последнее время не сталкивался. Не попадались что-то. Не сказать, что его такие уж плохие и расчетливые люди окружали, совсем нет, просто те, с кем он общался и с которыми варился в одном котле, имели другие ценности, приоритеты и желания. Каждый носил определенные, вылепленные под него маски, практически сросшиеся с собой настоящим. И чтобы заглянуть под такую маску, нужно руки стереть в кровь, вывернуть себя и человека. Еще не факт, что и получится.
А Катя не такая. И эта необычность, непривычность его удивительным образом...притягивала, наверное. Заинтриговывала, возможно. Мишка сам не знал, почему так, но он старательно к ней приглядывался и так же старательно изучал, наблюдая за тем, как она волнуется и нервничает от его пристального внимания. Сам себя понимать перестал. Особенно после той злополучной случайной встречи и своего спонтанного решения извиниться.
Он двое суток себе места не находил тогда, все думал о чем-то, а поговорив — даже скорее уговорив, — успокоился. Действительно успокоился. Как будто все вернулось на свои места и стало правильным. Бред сумасшедшего, наверное, но ощущение от принятого решения было именно таким. Его смущали подобные мысли. И не потому что он собирался их отрицать или они каким-то образом были для него чужды, совсем нет. Для Михаила подобные эмоции, испытываемые по отношению к этой малознакомой девушке, были непонятными и необъяснимыми. Они заставляли его размышлять о чем-то неизвестном и сложном для себя. А ему не нравилось что-то не понимать. Но и отмахнуться не получилось. Поэтому...он решил отпустить поводья и...Пусть все идет как идет. Как бы то ни было.
В машину они сели молча, девушка старательно отводила глаза и всеми силами делала вид, что ее безумно заинтересовал рекламный плакат, на котором была изображена стиральная машина.
— Кирилл ваш племянник? — желая хоть как-то завязать разговор, через несколько минут поинтересовался Михаил.
— Да.
— А сколько ему?
Не поворачивая головы, Катя негромко ответила:
— Пять будет.
Все. Это единственный вежливый вопрос о ребенке, который он смог придумать. Он выдохся. Устал. И вообще, дети — это...ну это что-то такое далекое, маленькое, вечно ноющее и...Не его. Но, как бы невежливо снова замолчать, а ехать им еще достаточно долго, поэтому Миша решился задать давно интересующий его вопрос, впрочем, не особо надеясь на ответ.
— Катя, а он с вами живет?
Наконец, она повернулась к нему. Правда, не сказать, что выглядела довольной его вопросом. Скорее, наоборот.
— Да, а что?
— А его родители? — осторожно поинтересовался он.
На лице девушки промелькнула масса эмоций — слишком сильных и не самых приятных. Он себя последним козлом почувствовал, как будто своими грязными руками к ней в душу влез.
— А что родители?
— Они...есть?
— Есть. Мать.
Как все запущено.
— Вам неприятно об этом говорить?
Неожиданно она съязвила:
— Какой вы проницательный!
Ей было плохо, больно — это читалось в образовавшихся напряженных складках вокруг рта, в сузившихся голубых мятежных глазах, пронизывающих насквозь, в упрямо вздернутом подбородке. Даже в осанке проскальзывал стальной стержень, даже не так — стальные оковы, которыми она сама себя сковала, чтобы держаться.
— Я теб...вас чем-то сейчас задел?
— Это не ваше дело, — как можно мягче попыталась сказать она, старательно пытаясь скрыть досаду из своего голоса. — И знаете, я вообще этого всего не понимаю.
— Чего всего?
Катя неопределенно взмахнула рукой. Светлая густая прядь упала ей на глаза, но девушка даже внимания не обратила.
— Всего этого. То вы останавливаетесь посреди улицы, то вы меня вечно начинаете куда-то возить...Вы что, со всеми себя так ведете? Я правда не понимаю.
Он тоже не понимает. И что сказать ей — не имеет ни малейшего понятия. Хотя сам себе задает такой же вопрос — зачем?
— А что в моем поведении плохого? — вопросительно протянул Миша. — И нет, я так себя веду не со всеми.
— Тогда зачем? Нет, спасибо большое, конечно. Но зачем такое повышенное внимание к моей скромной персоне? Куцова просила? — внезапно пришедшая глупая, если не сказать невозможная мысль, заставила Катю подозрительно прищуриться.
Он бы в жизни не стал действовать по чьей-то указке. Или просьбе — не суть. Миша себя любил, причем довольно сильно. И уважал. И уважая себя, он старался не опускаться до снисходительности в личных отношениях. Отношения должны строиться или на взаимовыгоде — как у них с Юлькой — или на взаимном равном уважении. И никак иначе. И глупое предположение Катерины его разозлило сильнее, чем могло показаться.
— Ты сейчас чушь несешь, — действительно разозлившись, Миша неосознанно перешел на ты. И повысил голос, отчего Катя вздрогнула, выпрямила и постаралась отодвинуться от него как можно дальше. — Ты со стороны себя слышишь?
— Прекрасно слышу.
— Я тебя чем-то обидел, оскорбил? Задел?
Он издевательски изогнул бровь, излишне сильно надавив на газ. Девушка рукой уперлась в дверцу.
— Нет.
— Я сделал что-то аморальное? Приставал? Или что?
Она судорожно сглотнула.
— Нет.
— В чем тогда проблема?
Катя справилась с собственным смущением, напрямую встретила его взгляд и не отвернулась. Ничего не говорила, только упрямо, как баран, молчала.
— Научись сначала спокойно реагировать и говорить спасибо, когда тебе пытаются помочь. А не кидайся на человека.
— А если мне не нужна ваша помощь? И ничья другая тоже не нужна?
Он не посчитал нужным отвечать, а Катя, казалось, совершенно не ждала ответа. Такое ощущение, что ей наплевать. Наплевать? Прекрасно! Ему тоже будет наплевать. С какого такого хрена он тут перед ней распинается, пытается что-то сделать? Пошло оно все!
Они резко затормозили у уже знакомого здания, и Катя, смущенно заерзала, не зная, как себя теперь вести и что говорить. Вроде бы и разругались, все выяснили, а точку так и не поставили. Что Миша теперь сделает? Будет сидеть и ждать? Или развернется и молча уедет? Бросила на него косой взгляд из-под челки. Мужчина выглядел достаточно злым и раздосадованным для того, чтобы уехать и никогда не говорить ей больше ни слова.
— Я пойду? — молчание. — В общем...хм...извините. И...да, спасибо.
— Постарайтесь не особо там задерживаться. Долго я ждать не буду, — с напряжением произнес Михаил, глядя куда угодно, только не на нее.
Катя застыла, совершенно не зная, что теперь предпринять или хотя бы выдавить из себя что-то подходящее в этой ситуации. На ум, к сожалению, не пришло ничего. Михаил достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и приоткрыл окно со своей стороны. Катя еще несколько мгновений рассматривала его жилистую шею, выглядывающую из-под ворота белой рубашки, сильные руки, уверенно сжимающие белую пачку, а потом выскользнула из машины, переложив перед этим свою сумку на заднее сиденье.
Девушка чувствовала себя иррационально виноватой. Именно иррационально. Почему? Потому что то, что она ощутила после их разговора, не имеет никаких оснований. Михаил все так вывернул, перевернул с ног на голову, как будто это она все спровоцировала. Как будто это он такой правильный, весь из себя, а она его смертельно обижает. А в чем она не права? Сколько они знакомы? Неделю? А он...он к ней лезет.
Все этому Мише надо. Вот зачем ему? И про Кирилла спрашивать, и про то, как у нее день прошел. Кате его внимание и участие не нужно. Сколько лет без этого лицемерного участия и мнимой заботы прожила и все прекрасно. Так нет же, найдется обязательно какой-нибудь субъект, который захочет влезть, пожалеть, а заодно и душу препарировать. Зачем? А просто так, из любопытства.
Что общего между ней и Михаилом? Ну, кое-что общее есть -оба люди. А больше ничего. Они в разных мирах живут, разными интересами и насущными делами. Михаила волнует успех сделки на несколько миллионов, а ее — как можно выкроить деньги Кириллу на новую куртку. У него одни сапоги стоят, наверное, как половина ее квартиры, а цена его сигарет равняется ее дневному заработку. Наверняка весь мир у его ног, все для него. И его подруга наверняка под стать ему — такая же красивая, властная и сказочно-идеальная. А Катя обычная.
И для Михаила, скорее всего, все происходящее — игра, развлечение. От скуки, наверное, спасается. Но она не игрушка. И ее жизнь — тоже не игрушка.
С такими невеселыми мыслями Катя не заметила, как Кирилл выскочил к ней, радостно размахивая голубым пластмассовым портфелем, в котором весело гремели карандаши, ручки и игрушки.
— Я сегодня молодец! — довольно улыбаясь, похвастался Кирилл. — Меня хвалили.
— Да что ты. И за что?
— Я сегодня по английскому Ирине Владимировне отвечал, — и весомо добавил, назидательно подняв палец: — Все!
— Умница. Интересно было?
Пока племянник восторженно рассказывал о своих успехах, Катя на автомате его одевала. И слушала его вполуха, вся сосредоточенная на ждавшем их — их с Кириллом! — мужчине. Правда, в его громкие "я долго ждать не буду" девушке не верилось.
Она еще раз поправила шарф, расправила курточку и внимательно посмотрела на Кирю.
— Ну что, пойдем?
— Ага, — он поудобнее перехватил портфель и взял ее за руку. — Мы домой?
— Да.
— А в магазин нам надо? — невинно строя глазки, уточнил малыш.
— Кирюш, мы сейчас сразу домой поедем. На машине.
Глаза ребенка удивленно и неверяще распахнулись. Кирилл попытался сразу вырвать свою маленькую ладошку и побыстрее выбежать на улицу, чтобы первым поглядеть на машину, в которой они предположительно поедут домой.
— На машине?
— Да.
Нерешительно прикусив губу, ребенок рассматривал множество иномарок различных цыетов, припарковавшихся у ворот центра.
— А какая наша?
Наша? Хм, ну наша...
— Наша там, — она, не глядя, махнула рукой. — Пойдем скорее, ну. Нас же ждут.
Кирилл почти бежал, подпрыгивая от нетерпения и вытягивая шею, стараясь увидеть "их" машину.
— А кто нас ждет? Тетя Ната?
— Нет.
— А кто тогда?
Она нерешительно замялась.
— Дядя.
— Дядя?
— Дядя.
— Хороший?
Вопрос на засыпку. Вот что за ребенок у нее растет?
— Хороший. И хватит дергаться, Кирь, — одернула Катя племянника. — Веди себя прилично.
Кирилл сразу скуксился, надул губы и посмотрел на нее, вложив во взгляд вселенскую обиду. Она сама поняла, что сейчас сорвалась зря, что сильно нервничает, и это отражается на ребенке. Попыталась успокоиться и взять себя в руки. Что такого, собственно? И Кирилл порадуется. У него машины — идея-фикс.
Они остановились у машины, и племянник запрокинул голову, с открытым ртом рассматривая блестящую машину.
— У тети Наты другая, — через минуту вынес он свой вердикт.
Катя усмехнулась.
— Это плохо?
— У тети Наты другая, — снова повторил он.
— Ты не хочешь ехать? — посерьезнев, спросила у него Катя. — Если не хочешь, то не поедем. Ты только скажи.
Кирилл у нее замечательный ребенок. И пусть кто-нибудь попробует хотя бы заикнуться, что это не так. Он у нее самый умный, самый красивый, самый-самый. Даже его воспитатели иногда не верят, что ему четыре года. Очень умный, спокойный мальчик, в один голос заверяют они. Шалит иногда, но чаще всего тихий, с детьми никогда не конфликтует и редко с кем-то связывается.
Все так и было. Только это одна сторона медали. Другая сторона медали состояла в том, что ее Кирилл боится чужих людей. И вообще, на контакт выходил крайне неохотно. На это уходило много времени, терпения и сил. Если Кирилл с кем-то общался, то это чаще всего взрослые люди были, и чаще всего женщины. Ну кого он видел? Ее, свою бабушку — Катину маму — которую сейчас совсем не помнит, Наташку и Аленку. Ах да, еще их престарелую соседку. А мужчин...из всех мужчин Кирилл видит только охранника центра, и то не решается близко подходить. И по телевизору еще.
Да, конечно, Кирилл в этом не виноват. Ни капли. Скорее уж именно она должна была как-то об этом подумать, предугадать, предположить, что так выйдет. Да и в садики дети всегда тонко чувствовали, что Кирилл чем-то отличается от них. Начнем хотя бы с того, что Кирилл всегда питался отдельно и воспитательницы всегда следили за ним чуть сильнее. Для маленьких детей, мало понимающих взрослые заморочки, все было кристально ясно. Это уже в центре племянник нашел друзей, расслабился и раскрепостился, а вот садик вылился для них тяжелым, выматывающим испытанием.
И Михаил для ее Кирилл — это стресс. Господи, даже для Кати этот мужчина — стресс, что уж говорить про ребенка. Миша же очень большой, с глуховатым уверенным голосом, сильный...Кирилл вполне может испугаться. И не объяснишь мужчине, в чем он виноват и что он сделал не так.
— Ну что, мы едем? — настойчивей переспросила Катя.
Ребенок с надрывом вздохнул, но любопытство оказалось сильнее. Он кивнул и настороженно замер. Катя открыла заднюю дверь и усадила ребенка.
— Ноги, Кирюш, а то испачкаешь.
Кирилл послушно поджал ноги, стараясь ни до чего не касаться. И только вытягивал голову, старательно пытаясь разглядеть Михаила.
Катя села рядом с племянником и негромко хлопнула дверью.
— Я с ним здесь поеду, — негромко сказала она мужчине. Точнее, его затылку, так как Михаил даже не соизволил повернуться. — Мы же без кресла, так что мне так спокойнее.
— Как хотите.
Хоть Миша и говорил тихо, но племянник все равно сильно прижался к ее боку, спрятав лицо и сжав ее руку. Да уж, иногда и ей хотелось куда-то спрятаться от цепкого темного взгляда. Катя покрепче сжала узкую ладошку и ободряюще погладила малыша по голове.
— Не обращайте внимания. Он просто стесняется.
Миша пожал плечами, отчего темное пальто сильнее натянулось на рельефной спине. Но предпочел молчать. Правда, периодически посматривал на них в зеркало заднего вида. А Катя старательно наглаживала шерстяную шапку Кирилла. Еще немного и та, наверное, дыбом встанет.
— Тебе жарко? Снять шапку?
Кирилл кивнул.
Нет, мужчины явно издеваются, решила Катя, стягивая ненавистный ребенку предмет. Устроили ей оба бойкот, сидят такие нахохлившиеся и дуются. Что за день!
Поездка оказалась короткой, но исключительно непростой. Все трое облегченно выдохнули, когда увидели знакомый подъезд. Засуетились, собираясь вылезать, а Кирилл даже попытался через нее перелезть, но Катя его быстренько осадила.
— Спасибо, — поблагодарила девушка, нерешительно держась за дверную ручку.
— Не за что.
— Кирюш.
Кирилл сделал вид, что вообще не понимает, к кому Катя настойчиво обращается. Голову опустил, теребил застежки курточки и ни на кого глаз не поднимал.
— Кирилл! — повторила девушка, нахмурив брови и испытующе разглядывая племянника.
— Спасибо, — буркнул мальчик и забарахтался, пытаясь вылезти, наконец, на улицу.
Михаил удивленным таким поведением не был и вопросов никаких, слава богу, задавать не стал.
— Пожалуйста, — и дождавшись, когда Кирилл выберется из машины, Миша негромко добавил: — Похоже, это у вас семейное.
Она не стала ничего комментировать и вообще, обращать внимание на его слова, скомкано попрощалась и вышла.
Как только серебристая машина отъехала, племянника, до этого молчавшего как партизан, прорвало:
— Кать, ты видела-а?
— Видела. Видела, что ты себя вел невежливо.
Он пропустил ее слова мимо ушей.
— У него телевизор сзади есть. Ты видела? Видела, Кать?
Ловким движением она достала из кармана сумочки ключи и открыла тяжелую входную дверь, пропуская вперед ребенка.
— Когда ты телевизор рассмотрел, если все время прятался? Глазастик.
— А он показывает?
Катя страдальчески закатила глаза.
— Ну откуда я знаю, Кирюш? Наверное, показывает. Зачем ему сломанный телевизор?
— А мультики там есть?
— Откуда я знаю?
— Есть, — уверенно закивав, подтвердил племянник. — Должны быть. А можно будет потом посмотреть?
— Что посмотреть?
— Мультики.
Началось. В этом весь Кирилл — там сидел как в рот воды набрал, зато теперь ей все уши прожужжит насчет Михаила. А Миша ребенка впечатлил — она точно знала.
— А дома?
Кирюша посмотрел на нее так, словно она несусветную чушь сморозила.
— Дома не такие!
Он неуклюже стянул шарф и уселся на маленький специальный стульчик, чтобы снять сапоги.
— Да такие же, хватит придумывать.
— Не такие! Я точно знаю!
Она маетно вздохнула и забрала у ребенка курточку, чтобы повесить в шкаф.
— Я за тебя очень рада.
— А дядя еще приедет?
— После сегодняшнего — вряд ли, — не стала скрывать Катя.
Правда, говорила она, скорее, насчет себя, но факт остается фактом. И это неплохо. Чем меньше они будут общаться, тем лучше. И спокойнее.
— Блин! — тихо буркнул себе под нос Кирилл, но она все равно услышала и возмутилась.
— Кирилл! Это что такое?
Он заискивающе улыбнулся, не глядя, нащупал тапки и попятился в сторону ванной.
— Что?
— Ты где этого нахватался?
— Так все говорят!
— Я тебе дам все! Горчицей рот намажу, так и знай.
Он обиженно оттопырил нижнюю губу и присмирел, устрашившись подобной меры наказания.
— Ну Катя!
— Я предупредила. Еще раз такую гадость услышу — накажу.
— Я больше не буду.
— Надеюсь, — испытующе изогнула бровь и кивнула на ванную. — Иди руки мой.
Племянник только и ждал удобного момента смыться, поэтому через секунду его и след простыл, а в ванной громко зашумела вода.
Ну и Кирилл, однако! Четыре года, а уже "блины" пошли. Какие дальше "оладушки" пойдут? И главное, где успел нахвататься? В центре? Ужас. Вот что значит — дурное влияние. Честно, еще раз услышит — пойдет горчицу покупать. А то все мужчины от рук отбились. Блинкают тут.
Глава 11.
Покупать или не покупать? Покупать или не покупать? Таким выбором девушка мучилась уже с полчаса, задумчиво и нерешительно рассматривая упаковки красок для волос. Любых цветов, вплоть до самых сумасшедших и рискованных. Нет, ну надо додуматься сделать краску цвета ядовито-зеленого цвета. А про все оттенки фиолетового и сиреневого Катя вообще мирно помалкивала. Возможно, кому-то нравится, раз столько предложений есть. Но ей нужно было что-то более классическое и привычное глазу...во всяком случае, если она на такое вообще решится. Катя никогда не красилась, всегда довольствуясь светло-русым цветом волос, летом выгорающим почти до пепельного оттенка. И в какой-то степени даже гордилась этим фактом, не испытывая особого желания экспериментировать и кардинально менять имидж. И ее желание было для нее самой немного необъяснимым и неожиданным. Буквально позавчера, как обычно проснувшись поутру, Катя поняла, что ей...надоело. Что-то определенно ей надоело и действовало на нервы. Она не могла объяснить причин своего беспокойства, но определенно внутри что-то отчаянно ее жгло, зудело, и поэтому совершенно не сиделось на месте. Девушка успела переделать все домашние дела, погулять с Кириллом и почитать, на что обычно времени совсем не оставалось. Но что-то все равно было не так. Как — непонятно, но не так. И посмотрев на себя зеркало, еще раз внимательно изучив знакомые черты лица и наклоняя голову то так, то эдак, Катя решила...перекраситься. И вот уже битый час в нерешительности топталась в отделе бытовой химии, пугаясь непонятно чего. И главное — выбора. Что выбрать? Стать блондинкой? Или жгучей брюнеткой? А может быть ярко-рыжей? Вот она — дилемма, похлеще любых переговоров. — Ладно, буду шоколадкой, — решила, наконец, девушка и взяла с полки приглянувшуюся краску. — Рыжий как-нибудь в другой раз. Расплатилась, чувствуя себя гораздо лучше и спокойнее. Да, определенно спокойнее, потому что внутренняя уверенность возвращалась, а смятение и беспокойство отступали. Задумчиво прикусив губу, она внимательно огляделась по сторонам, рассматривая блестящие и неоновые вывески с названиями модных (и относительно модных) брендов. Знаменательный приезд немцев должен был состояться через два дня. Два дня! Подумать только. На ее скромный взгляд, все продвигалось слишком стремительно, в бешеной спешке, за которой, как ей казалось, она совершенно не успевала. А еще столько надо сделать! И обязательно что-то купить себе. Не пойдет же она в джинсах и футболке, правильно? Катя тщательно пересчитала имевшуюся у нее наличность и направилась в сторону ближайшего магазина женской одежды, чувствуя, как с каждым шагом поднимается настроение. В конце концов, может она себя порадовать или нет? К тому же ей потом Михаил прилично заплатит. А себя баловать надо. Следующие несколько часов пролетели незаметно. Она выбирала, смотрела, примеряла и откладывала в сторону. И так по несколько раз. И каждый раз одергивала себя, когда понимала, что начинает смотреть и приглядываться к совершенно другим вещам, которые ей сейчас не нужны. Ей нужно что-то строгое, элегантное и деловое. Костюм или платье, на худой конец. А красивый мягкий бежевый пуловер крупной вязки ей совсем не нужен. Ну совсем! Поэтому скрепя сердцем Катя его откладывала и шла дальше. В конце концов, она остановила свой выбор на трех вещах — светло-сером брючном костюме классического покроя из блестящей ткани, жемчужно-персиковом платье длиной до колена и черной юбке-карандаш, к которой отлично подходила белая строгая блузка с декоративным корсетом. И сейчас она сотый раз крутилась около зеркала, прикидывая, что подходит ей больше. Даже губу от усердия прикусила. Наконец, молоденькая девушка-консультант подошла к ней и мило улыбнулась. — Вам помочь? Возможно, подобрать что-то? — Вы знаете, я немного с выбором запуталась, — честно призналась Катя, рукой махнув на остальные два комплекта вещей, сиротливо ожидающих своей очереди примерки. — Даже не знаю... — Позвольте взглянуть. Она внимательно посмотрела сначала на Катю, потом на выбранную одежду и снова на Катю. — Ну что ж, — брюнетка решительно откинула мешающую прядь и потерла нос. — Давайте сделаем так... Катя мигом забыла о том, чем занималась последние два часа. Девушка оказалось настоящей ракетой в юбке, поэтому Катерина только и успевала, что лишь поспевать за ней взглядом. Уже через полчаса в ее распоряжение был предоставлен ворох одежды, который пришлось полностью перемерить. Что-то откидывалось сразу, что-то оставлялось "на закуску", но тут черт дернул Катю вскользь рассказать о том, что она собирается поменять цвет волос. — А на какой? — девушка ободряюще улыбнулась, делая вид, что занята этикеткой. — Шоколад, а что? Продавец прищурилась, особенно пристально вглядываясь в Катино лицо, а в следующую минуту мягко, но уверенно вытащила из ее рук черный кашемировый джемпер. — Он вам не подходит. Я сейчас. В итоге все заново, и вот перед Катей новый ворох одежды, конечно, чуть меньше предыдущего, но все же. И снова вещи, примерки и прочее. — Все, я устала, — заявила Катя, без сил приваливаясь спиной к белой стене кабинки. Девушка, надо отдать ей должное, выглядела не менее замученной. — Вот, последний. Катя поспешно открестилась от очередного шедевра моды. — Нет, спасибо. — Ну примерьте. Ей вручили еще один брючный костюм. И Катя при одном взгляде на него не смогла отказаться. Он был насыщенного цвета бургундского вина, темного, очень чувственного. И сам покрой хоть и выглядел классическим, но на теле костюм смотрелся по-другому. Обтягивая в нужных местах, он привлекал внимание к ее пикантным изгибам. Да не в этом дело! У нее вообще появились пикантные изгибы, которых отродясь не водилось. Катя всегда была относительно стройной с нормальной среднестатической фигурой, но сейчас чувствовала себя чуть ли не королевой красоты. С пикантными изгибами, между прочим! — Как вам? — с довольной улыбкой поинтересовалась девушка, заранее зная ответ. — А когда будете темненькой, то цвет будет смотреться еще интереснее, поверьте мне. Вам идет, кстати. — Да. Идет, — Катя склонила голову набок, еще раз внимательней окидывая себя взглядом с головы до ног. И чувствовала себя потрясающе, уверенной в себе, красивой и даже, как ни странно, живой. Вот что хороший шопинг с человеком делает! — Я возьму его. Купила Катерина, конечно, не только этот костюм, но и парочку других вещей, влетевших ей в кругленькую сумму. Хотя не планировала, но молоденькая девушка с ней столько бегала, так старалась и помогала, что Катя не смогла уйти с одной вещью. Поэтому из магазина она выходила с огромным количеством пакетов, широкой улыбкой и приятной усталостью, теплой волной растекающейся по телу. И она совсем не ожидала, что ее умиротворение разрушит Миша, уверенным шагом выходивший из соседнего бутика. В ухе у него виднелся наушник, и мужчина явно был увлечен разговором, что не мешало ему послушно нести покупки и отстраненно кивать красивой женщине, уверенно идущей рядом и с претензией уцепившейся за его локоть. Вот. Вот о чем она и говорила. Такая Михаилу по всем параметрам подходит. Стройная, красивая, очень красивая — даже она, женщина, это признавала, — с длинными платиновыми волосами, свободно спадающими на плечи и узкую спину и доходящими почти до талии, в обтягивающих, модных сейчас блестящих узких джинсах, в белой майке, красиво натянувшейся на идеальной формы груди. Как будто с обложки сошла. Нет, Катя не завидовала, ни капли. Да и глупо завидовать. Эта девушка словно с другой планеты была. Высокая, на умопомрачительных каблуках, она лишь на несколько сантиметров уступала мужчине; ухоженная и явно знающая себе цену. Как-то сразу показалась глупой лежащая в пакете упаковка краски, заботливо врученный костюм, минуту назад казавшийся Кате верхом совершенства. Сколько бы она ни пыталась, до такого уровня все равно не дотянет. Михаил, увидев Катю, на секунду сбился с уверенного шага, практически сразу же обретая контроль, и что-то коротко бросил своему собеседнику. — Катя. — Здравствуйте. Блондинка с явным недовольством покосилась на нее, как на явную нарушительницу их приятного досуга. Но коротко кивнула в знак приветствия. — Вы тоже решили пройтись по магазинам? — он кивком указал на объемные, оттягивающие руки пакеты. Катя растерянно пожала плечами и опустила взгляд вниз, как будто только увидела покупки. — Да вот, пока свободное время есть. Блондинка в разговоре участвовать не стремилась, но на Мишу посматривала с ожиданием, когда же он представит ей свою собеседницу. — Это Екатерина, — не поворачивая головы, кинул мужчина. — Мы работаем вместе. — Понятно. А я Юля. Попыталась вежливо улыбнуться. — Очень приятно. — А кем вы работаете? — Я... — Она моя помощница, — перебил ее Михаил таким тоном, что, очевидно, Юле расхотелось вообще о чем-то спрашивать. — Не забивай себе голову. — Как всегда, — беззлобно усмехнулась Юлия, совершенно забыв о притихшей стоявшей стороне Катерине. — "Не забивай себе голову". Мог придумать что-нибудь пооригинальнее. Я просто так спросила. Миша раздраженно дернул кадыком, но предпочел промолчать. — Юль, я тебя прошу... — Все, Подольский, успокойся. Молчу. А вы уже уходите, Катя? — девушка лениво повернула голову и вопросительно приподняла тонкую, красивой формы бровь. — Да, ухожу. Уже поздно, а я и так подзадержалась. — Понятно. Юля последний интерес к ней растеряла и вытащила из сумочки айфон, сосредотачивая на нем все свое внимание. Мужчина проследил за действием своей спутницы и помялся с ноги на ногу. Говорить оказалось трудно, и периодически их с Михаилом взгляды скрещивались на невозмутимой Юле, терпеливо дожидавшейся, когда они, наконец, разойдутся и пойдут каждые по своим делам. Он задал ей пару ничего не значащих вопросов о предстоящих переговорах, Катя так же пространно и туманно ответила, постоянно отводя глаза, и заспешила уйти как можно подальше от них всех. — А Кирилл с вами? — неожиданно задал вопрос Михаил. Она растерянно заморгала. — Кирилл...Нет, он в гостях сейчас. — Миш, мы скоро? Я еще хочу кофе выпить, — уведомила их обоих Юлия, красноречиво косясь глазами на выход. — Мы и так ничего не успеваем. А потом ты скажешь, что у тебя времени нет. Таким не особо утонченным способом Юля ясно давала понять, что Катя их задерживает. А между прочим, ей самой хотелось побыстрее скрыться с их глаз. Еще и Миша непонятно из-за чего разозлился. На скулах у него от едва сдерживаемой злости заходили желваки. — Вот Юль, что у тебя за натура такая? — А что? Мы с тобой за всю неделю первый раз смогли в город выбраться. А завтра я на съемки улетаю в Москву. У нас и так времени мало. — Ты что, не видишь, что я разговариваю? — О работе можно поговорить и на работе, — колко отрезала девушка и обиженно отдернула руку, высвобождая локоть мужчины. — А сейчас выходной. — Юля! — с угрозой рыкнул Миша. — Вы знаете, я на самом деле спешу, — поспешно затараторила Катя, с каждым шагом отступая от этой парочки. Становиться свидетельницей их ссоры не было никакого желания. — Меня дома заждались, наверное. До свидания. — Счастливого пути, — процедила Юля, впрочем, глядя не на Катю, а сверля возмущенным взглядом мужчину, который и не думал отворачиваться и извиняться. Она старательно лавируя среди людей, поспешила к выходу. И только оказавшись на улице, смогла вздохнуть полной грудью. Наблюдать за чужими скандалами, а уж тем более в них участвовать, пускай и косвенно — не в ее правилах. И никогда ей это удовольствия не доставляло. Решительно встряхнувшись и отбросив все мысли об этой Юле и ее спутнике, Катя поехала домой. — Ты мне купила что-нибудь? — возбужденно запрыгал вокруг нее племянник, стараясь вырвать из рук ну хоть какой-нибудь пакет. — Купила? — Купила. Только пакет не дергай — порвешь. Наташа где? — Чай пьет, — говоря это, Кирилл гипнотизировал сумки, практически не моргая. — Ясно. Держи, — она протянула ребенку прозрачный белый пакет с логотипом сети детских магазинов. — Только не раскидывай ничего! — крикнула она уже вдогонку. Вряд ли Кирилл ее вообще услышал. Тихо хмыкнув, Катя выудила тапки и прошлепала на кухню, где уютно расположилась Куцова, просматривающая что-то в интернете. Заметив Катю, Наташа улыбнулась, захлопнула крышку и расслабленно откинулась на спинку стула. — Тебя только за смертью посылать. — Я немного...разошлась, — смущенно улыбаясь, Катя показала на ворох сумок, загородивший проход. — Самую малость. — Да я уж вижу. — Представляешь, кого я встретила? Ната с любопытством прищурилась. — Ну? — Михаила. — Я почти не сомневалась. Катя, возившаяся с чайником, поставила тот на стол и недовольно повернулась к девушке, скрещивая руки на груди. — Без сарказма можно? — Можно, — послушно кивнула Наташа. — Но я все равно почти не сомневалась. И как? — Что "и как"? — Как вы с ним по магазинам сходили? — Никак. Соседка надула губы. — Совсем никак? — Совсем, — коротко ответила Катерина и добавила следом, как будто это что-то объясняло. — Он не один был. С Юлей. Наташа окончательно потухла и поерзала на стуле, устраиваясь поудобнее. — Ах с Юлей...Тогда понятно. — Что понятно? — Да нет, ничего, — отмахнулась она. — Просто так сказала. Катя снова отвернулась, пытаясь занять себя каким-нибудь делом и не думать о сегодняшней встрече. Но мыслями то и дело возвращалась в торговый центр. А после Наташкиных комментариев любопытство лишь распалилось. — А кто эта Юля? — как бы между прочим поинтересовалась Катя, делая вид, что занята исключительно размешиванием сахара в чашке чая. Ната пренебрежительно фыркнула. — Очередная подружка. — Ему же за сорок. — И что? — резонно возразила Куцова. — Он в свои сорок два выглядит лучше многих тридцатилетних. — Странно просто. А он был женат? — Вроде не был. Да уж. Она сама знала, что мыслить штампами не есть хорошо, но то, что он совсем не был женат, как-то не особенно воодушевляло. И не вызывало доверия, если честно. Как ребенок он...Подружки какие-то, девушки... — Ясно. Они ругались, кстати, — пояснила Катерина. — И я поспешила убраться оттуда. — Ну и правильно, — поддержала Наташа. — Нечего тебе их грызню слушать. Мне эта последняя его вообще не нравится. — Господи. — А что не так? — Ну, звучит немного цинично, тебе не кажется? — едко заметила Катя. — Как будто она вещь. — Нет, а как я должна реагировать, когда эта корова приходит к нам в офис и начинает банально устраивать скандалы? — возмущенно всплеснула руками соседка. — Хорошо, что еще Мишка тогда пришел почти сразу, а то я бы не выдержала. Честное слово, Кать, я бы ей все патлы, вымытые перекисью, выдрала. — Какая ненависть. — Это не ненависть. Просто Юля зарывается, — Наташа рассказывала о циничных вещах спокойным, милым голосом. Таким голосом обычно о погоде говорят, и то вскользь. — Слишком наглая она. Как еще Мишка ее так долго терпит... — Позволь уточнить, а долго — это сколько? Наташа наморщила лоб и беззвучно зашевелила губами, вычисляя только ей известную дату. — Не знаю, — сдалась, наконец, она. — Но несколько месяцев точно. — Целая вечность, — иронично отозвалась Катя. Но от этого знания стало совсем невесело. Хотя...чего можно было ждать от таких людей? — Вечность не вечность, но Юля подзадержалась. Это факт. — Ладно, закрыли тему, — ставя точку, Катя отхлебнула чай и прислушалась к происходящему в комнате. — Кирилл что-то притих. — А что ты ему купила? — По мелочи. Раскраску, диск и кофту. — А себе? — лукаво прищурилась Куцова. — Почти ничего, — соврала Катя, даже не поморщившись. — Тоже мелочь разную. Не хотелось рассказывать Наташе о предполагаемых экспериментах, о которых теперь Катя думала без особого энтузиазма. Не то что пару часов назад. У Куцовой фантазия — дай бог каждому, она напридумывает себе чего-то, а ей, Кате, потом оправдывайся. Через полчаса ничего незначащей болтовни Наташа скомкано попрощалась и засобиралась домой. Видно было, что ей совсем не сидится и чувствует она себя не в своей тарелке. Катя ее выпроводила, пакеты с покупками в угол гостиной поставила и задумчиво посмотрела на рисующего племянника. — Надо тебя подстричь, — сказала Катя. — Кирилл, я к кому обращаюсь? Он неохотно оторвался от раскраски и поглядел на нее исподлобья. — Что? — Говорю, подстригаться сейчас пойдем. Судя по всему, неумолимо приближающаяся стрижка в планы ребенка не ходила. Кирилл вскочил с паласа и упер руки в бока, сильно задрав голову, чтобы смотреть Кате в лицо. — Я не хочу! — Ты оброс уже жутко. Посмотри. — Не оброс! — упрямо заспорил Кирилл. — Хватит спорить, Кирь. Пойдем подстригаться. Я тоже вместе с тобой подстригусь. Перестань капризничать. Все ее доводы улетели в молоко, но Кириллу пришлось неохотно одеваться. И всю дорогу до парикмахерской он ворчал и дулся. — Ну что, как стричь будем? — уточнила парикмахерша, разглядывая в зеркало присмиревшего Кирилла. — Покороче? — Покороче. И что-нибудь...симпатичное. — Сделаем. Сама Катя уселась в соседнее кресло и стала терпеливо дожидаться своего мастера. — И что вы хотите? — спросила девушка, доставая из широкого кармашка фартука расческу и ножницы. — Подровнять? Челку короче сделать? — А давайте...давайте что-то на ваш вкус, — увидев, как загорелись глаза девушки, Катя поспешно добавила: — Но не сильно...креативьте. Что-нибудь красивое, интересное, но не слишком вызывающее. — Хорошо. Через полтора часа они выходили из теплого помещения парикмахерской, с улыбкой до ушей и со светящимися от удовольствия глазами. — Ты видела, какая у меня теперь "молния"? — потянув шапку, Кирилл пятый раз за последние пару минут продемонстрировал тонкую выбритую "молнию". — Мне все теперь завидовать будут. У Сашки такой нету. А у меня есть. — Модник, — беззлобно усмехнулась Катя, обратно натягивая ему на голову шапку. — Не простудись, а то твою молнию никто не увидит. Сама она шла и раз за разом дотрагивалась до легких, мягко обрамляющих лицо прядей разной длины. Стрижка действительно была достаточно креативной и стильной. А еще удивительно ей шла. Проходя мимо блестящей витрины, Катя не смогла не взглянуть на себя. Ей загадочно улыбалась милая симпатичная девушка, крепко держащая за руку суетившегося ребенка. У нее была красивая стрижка, короткая, а пряди, уложенные в творческом, небрежном беспорядке, привлекали внимание к тонким чертам лица. И это она. Даже не верилось. — А у меня как, Кирь? — не удержалась от вопроса Катя. Хотелось, чтобы кто-то заметил и что-то сказал. Приятное, очень важное. Пусть это и будет Кирилл — в конце концов, он у нее тоже мужчина, хоть и маленький. — Криво, — честно сказал мальчик после минутного разглядывания. Девушка в сторону усмехнулась и покачала головой. Ну, что спросила — то и ответили.
* * *
— Кирюш, родной, просыпайся, мы опаздываем уже, — в сотый раз Катя затеребила племянника, но тот лишь с глухим ворчанием поглубже зарывался в теплое одеяло. — Мы и так сегодня позже встаем, чем всегда. Кирилл!
Пришлось еще минут пятнадцать, перемежая угрозы с обещаниями, потратить на его побудку. Наконец, хмурый и недовольный ребенок отправился умываться, а Катя побежала на кухню, по дороге суетливо хватаясь за какие-то вещи и предметы, пытаясь сделать все и непонятно что.
Сегодня приезжают немцы. И через час, плюс-минус минут двадцать, она должна быть в офисе Михаила, подготовленная, собранная и уверенная в себе. Для этого Катя очень рано встала. Очень рано. А если честно, то вообще не спала, беспокойно ворочаясь на раскладном диване и жутко сминая постельное белье. Аж голова разболелась.
Но в раннем начале дня были и свои плюсы. Она, признаться, уже подзабыла, сколько времени требуется для того, чтобы быть красивой. Выглядеть красивой и чувствовать себя таковой. В принципе, ничего сложно — уложить волосы, сделать макияж и одеться, обычно ей хватало на все про все полчаса, не более. Но сегодня девушка готовилась особенно тщательно, взбудораженная приятным томлением и нетерпением. И страхом.
И то и дело бегала к зеркалу, старательно вглядываясь в свой новый, непривычный для глаза образ. Не то чтобы она так кардинально уж поменялась, все-таки не жгучей брюнеткой стала, но все равно...Через каждые пять минут как штык — у зеркала.
И ее еще никто не видел. В смысле, такую изменившуюся. Наташа где-то пропадала, Алена переехала, а больше Катя ни с кем не общалась. Кирилл только, но тому хоть она чумазая ходи — разницы никакой. А изнутри жгло желание признания. Чтобы увидели, оценили и...похвалили. Оказалось, она жутко тщеславный человек.
— Кирилл, ты там утонул, что ли? — прокричала Катя с кухни, когда племянник подозрительно затих.
Шаркающей походкой он ввалился на кухню и тяжело плюхнулся на стул.
— Тут я.
— Хватит бурчать. На, попей и поедем.
— Не хочу ехать.
— Кирилл!
— Я спать хочу.
Катя недовольно поджала губы и со стуком поставила разноцветную кружку на стол.
— Я тебя вчера предупреждала, Кирь, — ложись раньше. А ты по квартире бегал.
Он еще сильнее надулся. Но крыть было нечем, поэтому, не меняя недовольного выражения лица, нарочито медленно потопал в свою комнату. Специально возился, растягивал одежду и всячески бестолковился.
И в центре, когда Катя его привезла, буквально с порога успел подраться с каким-то мальчишкой. В общем, разошелся на всю катушку. И настрой, а также уверенность в себе начали сползать к минусу. Черт побери, она с ребенком справиться не может, а тут целые немцы.
"Не паникуй, — приказала себе девушка, влетая в распахнувшиеся двери и на ходу расстегивая новое пальто, заботливо извлеченное из недр шкафа. — Ты умная, красивая, ты справишься. Что я, хуже Куцовой? Не хуже, не хуже Наташки, а значит, у меня тоже все будет отлично. Выдохну, и все будет в порядке".
Такая незамысловатая, совершенно несуразная мантра помогала мало. Вообще не помогала. Все вокруг Кати сливалось в непонятные декорации, которых она почти не замечала. Так хотелось побыстрее закончить со всем и снова зажить своей спокойной, устоявшейся, без всяких потрясений жизнью, а не дергаться в ожидании непонятно чего.
И она так сильно сосредоточилась на своих внутренних терзаниях, что совершенно не заметила человека впереди, и нечаянно зацепила его плечом.
— Ох, прошу прощения, — пробормотала Катя, не оборачиваясь. — Я не специально.
— Аккуратнее надо, — чуть недовольно полетело следом. — Так и сшибить кого-нибудь недолго.
Но все это осталось позади. Девушка, поверхностно и часто дыша, вошла, правда, скорее ворвалась в знакомую приемную.
— Наташ, Катерина приехала, — заметив Катю, Мишкина секретарша приветственно кивнула и громко прокричала еще раз, чтобы Наташа, бегающая по огромному кабинету, услышала: — Куцова! Катя пришла.
— Ну вы вообще! Где вас носит всех?! Ни тебя, ни Мишки. Вы только психовали больше. Немцы уже приеха...Ого!!!
Ната, вошедшая в приемную, пораженно застыла с открытым ртом, запнувшись на полуслове, и разглядывала вконец смутившуюся Катерину, которая не знала, что делать под таким пристальным взглядом — то ли расправить плечи, то ли сжаться и куда-нибудь убежать.
— Ты решила соблазнить какого-нибудь фрица и свалить в Германию? — после минутного остолбенения поинтересовалась Ната. — Если да, то считай, ты уже там.
— Наташа!
— Что?!
— Что за глупости?
— Ничего не глупости. Подтверди, Галь, — девушка повернулась за помощью к Галине, и та согласно закивала, с интересом разглядывая Катерину. — Вот, а я о чем? Красотка. Когда успела?
— Вчера.
— Молоток. Галь, Мишка где?
— Нету еще, — ответила Галина, с легким беспокойством косясь на круглый циферблат часов. — Но должен с минуту на минуту быть.
— А он разве еще не приехал? — удивленно вскинула брови Катя. Странно, но Михаил, с его подходом к работе, не казался человеком, способным опоздать на такую важную встречу. Наташа и Галина синхронно покачали головой. — Странно.
— О, наконец-то, — с видимым облегчением выдохнула Куцова, глядя за Катину спину, и даже Галя заметно расслабилась. — Я уже начала волноваться, Михаил Иванович. Время сколько, а вас все нет. Обычно вы всегда первым приезжаете.
Сердце гулко застучало в районе горла. Стало трудно дышать, действительно дышать. И не потому, что это было тяжело физически — тяжело было заставить себя вспомнить о дыхании, о такой важной в нашей жизни потребности. Мозг, который должен был контролировать и отвечать за этот процесс...он был сосредоточен на другом.
Катя... испытывала поразительно сильное предвкушение и волнение, на сей раз никак не связанное с предстоящими важными переговорами — те вообще отошли куда-то в сторону. Казалось ужасно важным увидеть реакцию Михаила, именно его реакцию на ее эксперименты.
Нет, они были не для него и не ради него. Конечно нет — за выходные Катерина себя в этом с успехом убедила. Но его мнение, его слова, которые он ей скажет в тот или иной момент — если вообще скажет, заставляли затаить дыхание и с нетерпением ждать. Все-таки она действительно поразительно тщеславна.
— Да вообще день какой-то, — позади раздался уже знакомый, наполненный недовольными и чуточку раздраженными интонациями голос, заставивший Катю тяжело сглотнуть. — То сначала дома портфель забыл. Вернулся. Потом в пробку попал. На входе еще толкнули...Дурдом на выезде.
— Отдохнуть вам надо, Михаил Иванович — нерешительно подала голос Галина. — А то вы совсем заработались.
— Наотдыхались, — Куцову наградили пристыжающим взглядом, и той хватило сил смутиться и изобразить почти достоверный румянец. — Хватит уже, работать надо. Немцы где?
— Немцы здесь.
— А Екатерина?
Ее выход. Катя на мгновение прикрыла глаза, беря себя и свои эмоции под контроль, и с мягкой вежливой улыбкой повернулась, встречаясь взглядом с поразительно черными глазами.
— Я здесь.
Он медленно окинул ее взглядом — начиная с художественно-взъерошенной теперь уже темного цвета и заканчивая носками аккуратных черных полусапожек.
— Я уже понял, — медленно протянул Михаил, с каждым словом взглядом опускаясь все ниже. — Отлично выглядите.
Если Михаил со всеми девушками так разговаривает, то неудивительно, что рядом с ним такая красавица. Когда мужчина так смотрит — вроде бы без какого-то контекста, без эмоций в глазах, но все равно пробираясь черными омутами до глубины души, — невозможно остаться равнодушной. Когда мужчина так смотрит, чувствуется небывалая степень интимности, такой интимности и близости, от которых спрятаться и избежать которые невозможно.
— Мы идем? — Наташин вопрос заставил разум проясниться и разорвать тесный, невидимый глазу контакт. — Все уже готово.
— Да, Наташ, идем, — Михаил встряхнулся, поправил темно-синий галстук и покосился на закрытую дверь. — Где остальные?
Сразу же народ засуетился, в приемную пришло много незнакомых для Катерины людей, оттеснив девушку от таких привычных и знакомых Наташи и Михаила вместе с Галиной. Все безупречно-деловые, с кейсами, в аккуратных очках и с пытливым взглядом, они совершенно равнодушно скользили по ней взглядом и отворачивались, думая о каких-то своих делах и проблемах.
Прошлое волнение и неуверенность вернулись. Что ей делать? Вдруг ее спросят о чем-то? Не просто посоветуются, а спросят, и все эти деловые и умные люди будут слушать ее лепет и будут пристально на нее смотреть?
Появилось трусливое желание сбежать. И неосознанно Катя сделала шаг назад, вроде бы пропуская группу людей в кабинет, но натолкнулась на высокую, отлитую как из металла фигуру. На плечи легки большие теплые руки и слегка помассировали затекшие от напряжения мышцы. Ничего откровенно эротичного не было, но легчайшее прикосновение заставило душу сделать сальто, а сердце учащенно забиться.
— Расслабьтесь, — мягким тихим голосом проговорил Миша, и от его дыхания, обвевающего затылок, появилась гусиная кожа. Захотелось поежиться. — И не волнуйтесь. Там не звери сидят, Катя.
— Я...мне...немного страшно. Я просто не привыкла с таким большим количеством..., — запинаясь и тихо млея от того, как умелые руки массажируют затылок, изредка пропуская короткие пряди сквозь пальцы. Господи, что он делает?! — Я боюсь выступать перед толпой.
— Все дело в нехватке практики, — отрывисто шепнул Миша, и подушечками больших пальцев прошелся по нежной и чувствительной коже за ушком. — Там ничего сложного нет. Главное, что ты знаешь, что все знаешь. Ты всех их умнее, — она не сдержала сдавленного смешка и шестым чувством почувствовала легкую улыбку мужчины. — И не сомневайся. А теперь, — его ладонь прошлась ниже, обжигая даже сквозь плотную ткань костюма, легла между лопатками и заставила слегка выгнуть спину, — расправь плечи. Вот так. И подними голову. И главное, не волнуйся. Поняла?
Как хорошо, что он не видит ее лица. А оно пылает — Катя точно знает. И не факт, что от стыда или смущения. Оказывается, слишком давно ее не касался мужчина...так. Она и вспомнить не могла, когда такое вообще было в ее жизни. Было, наверное, но стерлось, исчезло из памяти. Его прикосновения...Катя будет помнить и вспоминать еще долго.
— Поняла.
— Отлично, — Михаил убрал руки, так что девушка невольно содрогнулась. Стало неожиданно прохладно. — Тогда вперед. Прошу.
Он любезно открыл дверь, пропуская ее вперед, и зашел следом. Все расселись по своим местам, терпеливо ожидая только их прихода. Свободным оказалось место по правую руку от Миша.
Справа от Кати оказалась Наташа, которая ободряюще ей подмигнула и уткнулась в свою папку. В принципе, Миша был прав. Не так уж все и страшно, если не обращать внимания на невозмутимые лица кирпичом. И на данный момент ее окружили знакомые люди, которые просто не давали ей впасть в панику или тому подобное.
* * *
Закончили они под вечер. За окном давно стемнело, пошел мокрый снег, освещаемый матовым светом фонарей. Ветер шевелил голые макушки деревьев. Обычный вечер. А ей еще работать сегодня. От одной мысли о работе заныла переносица, и Катя пощипала ее двумя пальцами в надежде унять боль.
"Надо таблетку выпить, — уставшим взглядом она рассматривала снующих вокруг людей, в приподнятым настроении собирающихся в ресторан. Минуту назад все они были в таком же состоянии, как и она, но сейчас у них словно второе дыхание открылось. — А мне еще работать", — с грустью подумалось ей.
— Вы идете, Катя? — окликнул ее Михаил, отвернувшись от высокой женщины, с которой разговаривал секунду назад. — Мы все уходим.
Только сейчас она поняла, что по-прежнему сидит за длинным столом и не особо торопится подниматься. Поспешно встала, проводя руками по брюкам, и взяла сумочку.
— Да. Я задумалась, извините.
— Ну что, не все так страшно?
Девушка выдавила слабую улыбку и кивнула.
— Да. Защищать диплом было куда волнительнее.
В черных глазах заплясали смешинки.
— Представляю.
— О нет, не представляете, — Катя горячо покачала головой и позволила Михаилу помочь надеть пальто. — Я когда волнуюсь, то краснею жутко. Помидорка такая получается. И сразу запинаюсь, нервничаю, бубнить начинаю...
— Я так и думал.
Она запрокинула голову, нарочито обиженно поджала губы и окинула довольного мужчину вредным взглядом.
— Вы сейчас издеваетесь надо мной, да?
— Скорее подшучиваю, — притворно вздохнув, признал Миша. — Но это даже...мило.
— Спасибо за комплимент.
— Не за что, — Михаил усмехнулся и посмотрел на часы. — Поехали, Катя, а то начнут без нас.
— Эм...простите, но я не поеду, — виновато сказала Катя, опустив глаза.
Миша, уже дошедший практически до двери, остановился и, вопросительно изогнув бровь, взглядом попросил объяснений.
— А что не так?
— Все так, — поспешно заверила девушка, замахав руками. — Но уже поздно, и у меня дела. На самом деле дела.
— Да ладно вам, — он миролюбиво хмыкнул. — Сегодня можно. Мы все хорошо поработали и...
— Нет, Михаил...Иванович, вы не поняли, — знал бы он, как ей хочется остаться. Действительно остаться и отдохнуть. Улыбаться весь вечер и развлекаться. Но...есть такое слово как "надо", и убежать от него очень трудно. От себя самой убежать трудно. — У меня действительно дела. Мне Кирилла надо забрать...
— Давайте его по пути заберем. Проблема тоже. Я думаю, никто не будет против, если Кирилл составит нам компанию.
— Михаил, я же работаю, — мягко напомнила Катя. — У меня сегодня ночная смена. И мне надо забрать ребенка. И времени на праздничные ужины у меня нет. Извините.
Он нахмурился и с претензией на нее посмотрел. Как будто Катя виновата в чем-то, честное слово. Во рту неприятно пересохло и стало почти горько. Конечно, Михаил думал, наверное, что она развлекать его должна. Или еще что-то. И в его планы — какие уж они у него Катя не знала — ее ребенок и ее распорядок дня. А что он хотел? Для увеселений у него есть эта...как ее...Юля. Пусть ее и таскает.
От мыслей о Юле стало совсем грустно.
— Вы все время, пока были здесь, работали еще где-то?
А здесь она растерялась.
— Ну...да. А что такого? Вы же знали.
— Я думал, вы в отпуске. Или еще что-то.
— Нет, я не была в отпуске, — "порадовала" Катя. — А что, это такая проблема? Или что?
По его щекам явственно заходили желваки.
— Нет, никаких проблем, — Миша засунул руки в карманы и с независимым видом пожал плечами. Но продолжал злиться. — Но вы должны были сказать.
— Я не знала, что это так нужно. И вообще, ничего страшного не...
— Вы должны были сказать хотя бы для того, чтобы не выдыхаться на износ. Я же не зверь, в конце концов. Что я, не понял бы?
— Да ладно вам. Я уже привы... — Михаил совсем разозлился, и под недовольным взглядом окончательно стушевалась и затихла, — кла.
Лучше бы она этого не говорила.
Неожиданно у Михаила зазвонил мобильный, наполнив пространство звуками классической мелодии в обработке. Мужчина нахмурился, явно был недоволен внезапным звонком, но терпеливо стал слушать собеседника, наконец, отпуская ее из плена черных глаз и позволяя спокойно вздохнуть.
И пока Михаил раздраженно, чуть ли не рыча отвечал на какие-то явно не особо воодушевляющие реплики собеседника, Катя поспешила сделать то, отчего ей было стыдно и страшно одновременно — сбежать.
"Какой кошмар, — нервно оглядываясь через плечо, она кинулась к первому попавшемуся на пути такси. — Что я делаю?!"
— Поехали, — поторопила она водителя, нервно ерзая на сиденье. — Что стоите? Едем!
Мужик посмотрел на нее как на помешанную, но послушно завел мотор и неспешно — слишком неспешно! — выехал с парковки.
Глава 12. Подольский, засунув руки в карманы и привалившись спиной к стене, с мрачной решительностью наблюдал за поспешным бегством — по-другому это не назовешь. Она еще бы по сторонам шпионски оглядываться начала! Ну в самом деле. Пусть идет, решил Миша. Но только пока. Катя действительно устала за сегодня. И судя по всему, ее рабочий день еще не кончается. А ей и так сегодня пришло несладко. Наверное, когда-то и он так волновался. Когда приехал в Питер, совершенно один, ни на что не годный и мало к чему способный. Он не знал в этом огромном для него городе никого — один среди людей. В то время он действительно и нервничал, и волновался, и более живым был, наверное. А может быть, по молодости чувства проявлялись ярче, отчетливее, а сейчас он столько уже повидал и перечувствовал, что удивляться и бояться нечего. С тех самых пор в голове отложилась неприязнь к людям. Неприязнь, конечно, громко сказано, но людей Михаил не ценил, справедливо считая человека одним из самых беспощадных мира сего. Животные просты — они действуют на уровне инстинктов. Зверь не станет исподтишка красть, но за свое убьет. Зверь не возьмет больше, чем ему необходимо для жизни, а люди пухнут от зависти и жадности. Зверь не завидует — он просто нападает и если выйдет победителем, то все автоматически становиться его. Люди еще не доросли до них и вряд ли когда-нибудь дорастут. За что любить людей? А вот Катя людей любила. И люди, чувствуя открытость девушки, к ней неосознанно — или осознанно — тянулись. Что они в ней искали? Наверное, то самое, что самого Михаила в ней заинтриговывало и к чему он неосознанно тянулся. А она тепло, очень открыто улыбалась, слушая всех без исключения с искренним вниманием и заботой. Иногда хмурила тонкие брови, отчего между ними появлялась маленькая вертикальная морщинка, и задумчиво прикусывала губу, озадачиваясь и проявляя неравнодушие. Казалось бы, даже на работе, к незнакомым людям, с которыми, скорее всего, Катя никогда больше не встретится, она умудрялась относиться неравнодушно. А близкие люди, живущие вместе и носящие гордое звание "семья" подчас уделяют друг другу меньше внимания, совершенно не интересуясь ничем, кроме собственной персоны. Они сожительствуют, иногда ужинают вместе и спят в одной постели, предпочитая делиться проблемами с личным психологом, отваливая тому нереальные бабки. У них с Юлькой именно такие отношения как раз и были. Нет, Мишка ни разу не пожалел об этом — в конце концов, они с Юлей знали, что хотят и в каких количествах. Но сколько существует других пар, семей, которые живут как чужие люди, и не по негласной договоренности, а просто потому, что...потому что. И голодные до общения и внимания люди тянулись к Катерине, как к согревающему спокойному костру. Со стороны Катя действительно казалась спокойной, невозмутимой, много знающей и совершенно уверенной, но за недолгое и не особо тесное общение с ней, Мишка успел убедиться, что под уверенной "я-все-могу" маской скрывается очень ранимый, неуверенный, в первую очередь в себе, и поразительно чувствительный человек. Катя любила людей, но боялась толпы, чувствуя себя неуютно, будучи окруженной множеством незнакомых людей. Ее слабые отговорки, что она волнуется из-за серьезности мероприятия, как выражалась сама девушка несколько раз, на Михаила не произвели никакого впечатления. Катя старательно пыталась держаться поближе к Наташе или к нему, что неожиданным образом Михаилу польстило. Оказалось до умопомрачения приятно, когда она вверила себя ему в руки, пусть образно и в мелочах, но все-таки. Мелькнуло неопределенное чувство, практически сразу же пропавшее, и понять, что же это было, Миша не успел. Но что-то такое, чего он никогда не ощущал. Это факт. А сейчас он разозлился. Даже желание ехать в ресторан, выдавливать из себя не вполне искреннюю улыбку и терпеливо выслушивать все глупости о России как от самих немцев, так и от своих сотрудников совершенно пропало. Хотя было, чего уж скрывать. И Катя эта...вот что за человек! Почему не могла сказать, что ее главную работу никто не отменял. Он, честно говоря, до их сегодняшнего разговора совершенно не задумывался о ее работе, о том, как она живет, а сегодня, глядя на нее, почему-то подумал. Она ведь воспитывает маленького ребенка одна, к тому же не своего. Сколько тому мелкому? Два? Три? В общем, мелкий совсем, а маленькие дети это сложно. Наверное. Нет, наверняка сложно. А еще работает по ночам. Зачем себя так изматывать? Мало того, что изматывать, так еще и дополнительную работу искать, а Кате она нужна была, вряд ли она пришла к ним от скуки. Интересно, а Катя одна живет? Этот вопрос Михаила заинтересовал, причем не слабо. И сам же поморщился. Конечно одна. Какой бы мужик позволил своей женщине так себя изматывать? Вот именно, что никакой. А если и есть, то Мишка очень бы хотел на него поглядеть. Телефон в руке снова завибрировал. Мишка закатил глаза и включил громкую связь. — Что еще? — Михаил Иванович, вы скоро? — в трубке бодро защебетал женский голосок. — Только вас и ждем. Может, он действительно устал? И ему надо отдохнуть? По-хорошему отдохнуть, на несколько недель напрочь забыв о работе, делах, ожидающих его людях и прочих неприятностях. Уже работа, которой он столько лет жил, не приносит ни довольствия, ни радости. Или это просто кризис среднего возраста так проявляется? — Я скоро буду, — проговорил Миша, направляясь к лифту. — Начинайте без меня. И направляясь в ресторан, Михаил думал о том, что Катя поступила неразумно. Очень неразумно. Если она о себе не думает, причем совершенно, то нужно кому-то другому подумать о ней. Иначе все будет плохо. Очень плохо. А это никому не надо.
* * *
На следующий день Мишка не мог сосредоточиться. Никак и ни на чем. В итоге — накричал на Галину, которая, обиженно фыркнув, вылетела из его кабинета, сильно хлопнув дверью; поругался по телефону с Юлей, которая ранним утром чертовски сильно раздражала своей бестолковостью; и чуть было не послал важного человека, которому вздумалось не вовремя ему позвонить. А что звонить? Занят он. Сильно. И вот уже полдня ждет звонка, не в состоянии сосредоточиться ни на чем другом. Походил туда-сюда по кабинету, раздраженно глядя на поток машин, проезжающих под окном, выпил пять чашек кофе, нечаянно порвал лист с важными записями и выкурил почти целую пачку сигарет. Не выдержал, вышел к Галине в приемную. Она на него посмотрела обиженно, поджала губы и демонстративно громко начала стучать по клавишам. Стенографистка нашлась, ишь какая. — Мне никто не звонил? Она, не отрывая глаз от клавиатуры, коротко ответила. — Нет. — А Наташа ничего не передавала? — продолжил допытываться Мишка. — Нет. — Нет, — издевательски передразнил мужчина, скривившись. — Ты другие слова знаешь? Галя провела рукой по гладким рыжим волосам. — Нет. — Черте что, — пробурчал он себе под нос и громко хлопнул дверью. — Черте что. Распоясались напрочь. Все. Решив уже, что звонка от Кати он не дождется, Миша успокоился. И расстроился. Наверное, в чем-то он ошибся. Возможно, Катя думала не так, как он надеялся. А может, ей не было никакого резона отказываться. Ближе к вечеру, когда на улице порядком потемнело, а небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами, в дверь нерешительно постучали. Что-то внутри екнуло и перевернулось. Галина так не стучала. И другие тоже. А значит... Прочистил горло. — Да? — Здравствуйте, Михаил Иванович, — дверь приоткрылась, явив перед глазами знакомое лицо с поразительно ясными яркими глазами, под которыми в данный момент отчетливо виднелись темные круги. Миша нахмурился и подергал себя за мочку уха — всегда так делал, когда приближалась буря. — К вам можно? — Можно, Кать. Садись. От фамильярного обращения Катя немного смутилась, но послушно опустилась на удобный диван, как примерная девочка сложив руки на коленях. Миша в очередной раз поразился тому, насколько она выглядит мягкой. Даже уставшая, не до конца проснувшаяся, со слегка вьющимися темными волосами, потрясающе оттеняющими прозрачно-голубые глаза, со светлой кожей...Сейчас он не мог вспомнить, почему посчитал ее обычной и неприметной. — Михаил Ива... — Просто Миша, — перебил он ее. — Миша, — послушно повторила девушка и кивнула своим мыслям. — Я не просто так зашла. — Я уже понял. Что случилось? — Я по поводу этого, — она раскрыла свою сумку, вытащила конверт и показала его ему. Миша деланно приподнял бровь, делая вид, что не понимает. — Здесь ошибка. — Здесь нет никакой ошибки. Катерина непонимающе моргнула, перевела взгляд вниз, на белую бумагу, и тряхнула головой. Очевидно, девушка ожидала, что он начнет задавать вопросы. Как же она не понимает — там нет ошибки. Он никогда ни в чем не ошибается. — Нет, есть, — Катя повертела конверт в руках, привлекая к нему внимание. Ее брови хмурились, а сама девушка изредка прикусывала губу, мучительно подбирая слова. — Наташа сегодня принесла и, наверное, ошиблась. А до нее я не смогла дозвониться. — Она не ошиблась. — Ошиблась. Здесь не та сумма, о которой мы договаривались. Она больше... — девушка сдавленно сглотнула. — Намного. — Да, все правильно, — Михаил вальяжно откинулся в мягком кожаном кресле и повернулся так, чтобы как можно лучше видеть лицо Кати. Ему нравилось наблюдать за сменой ее эмоций. Завораживало. — И что? — Вы не понимаете? — она невольно повысила голос и наклонилась вперед. — Вы переплатили. Больше, чем в два раза. Очевидно, ошиблись. — И ты пришла эту ошибку исправить, — полувопросительно мягким голосом закончил ее мысль Миша. Она гордо вздернула заостренный подбородок. — Ну да. А чему вы удивляетесь? — Я не удивляюсь. Я этого и ждал, — туманно заявил он. — В общем...Катя, голову себе не забивай. Ошибки нет. Все правильно. — Как правильно? Тут же... — Да, тут, — он кивнул на белый конверт в ее руках, — больше. И я об этом знаю. Катя выпрямилась, подозрительно и хмуро его разглядывая. Ее лицо вытянулось от непонимания и недовольства. Она была слишком чувствительной и упрямой, чтобы оставить этот факт без внимания. — Я не понимаю. — Чего? — Мы же договаривались... Он поднялся из-за стола и медленно подошел к дивану, опускаясь на него и предусмотрительно не касаясь Катерины, которая и так выглядела взволнованной. — Договаривались, — согласился он. — Но только не так. Катя, ты понимаешь, что у других, то что ты делала, это работа, занимающая полноценный рабочий день. Она с вызовом поджала губы и мятежно сузила глаза. — Я не справилась? — Ты справилась и даже очень. Именно поэтому здесь, — он накрыл маленькую теплую ладошку, сильно сжавшую конверт, своей — большой и какой-то грубой по сравнению с Катиной, — именно такая сумма. Если тебе будет легче, считай ее своего рода премией. Она опустила взгляд на их переплетенные руки, не спеша вырываться или просить отпустить ее. Но вся — начиная с неестественно прямой спины и расправленных плеч — олицетворяла настороженность. Хоть одно резкое движение, и она отскочит и никогда не приблизится больше, чем на два метра. Михаил ощущал определенный азарт охотника, который пытается приручить особо упрямого и дикого зверя. Малейшее движение — и он пропал. — Которая в два раза больше самой суммы? — иронично усмехнулась одним уголком губ девушка. — Помимо прочего. — И что, у вас все тут такие премии получают? — Ты правда хочешь это знать? — Миша одарил девушки вопросительной улыбкой. Катя медленно перевела взгляд на его губы, зрачки расширились, и ее горло дернулось от судорожного глотка. Михаил поспешно поменял положение своего тела. Черт. — Кать, ты честно заработала эти деньги, и тебе нет нужды мне что-то возвращать и отдавать. Ее розовый язычок скользнул по нижней губе и тут же скрылся, дразня Михаила еще сильнее. "Мой Бог, — промелькнуло у него в голове, — я пропал". — Я так не могу, — прочистив горло, заспорила Катя, и ее рука слегка зашевелилась. Миша предусмотрительно сжал тонкие пальчики, препятствуя девушке отдернуть ладошку. — Нет, Миша, правда. Мы договаривались с самого начала, и это...Извините, но я правда так не могу. — Тогда выкинь, — Миша безразлично пожал плечами, не спуская глаз с женского лица. — Я назад не возьму. Она посмотрела на него так, будто он сделал что-то кощунственное. — Миша, вы вообще в своем уме? — выдохнула Катя и дернула рукой, пытаясь вырвать свою конечность из его уверенной хватки. — Я же не шучу. — Я тоже не шучу. Если бы я знал, что ты сейчас работаешь, поверь, этим бы, — он взглядом указал на конверт, — дело бы не обошлось. Ты могла сказать... — Что говорить? — Ну, я думал, что ты в отпуске. — Нет, я не в отпуске! — раздраженно выдохнула Катя и попыталась встать. — Зачем вам это все? Вы специально это делаете, чтобы меня позлить? Она снова дернулась, на этот раз всем телом и попыталась встать. Мишка силой утянул ее назад на диван, пододвигая к себе поближе и перехватывая уже обе руки своей одной. — Спокойно, — перебил он ее решительные возражения, другую руку заведя ей за спину и прижав к себе. — Не кипятись. Катя еще раз в безуспешной попытке подергала запястьями и, не в состоянии освободиться, раздраженно выдохнула, обвевая сбивавшимся дыханием его шею. Из-за такого незначительного движения по всему телу с головы до ног прошла теплая волна. Захотелось прижать девушку еще ближе и не отпускать. Но Катю, очевидно, такое положение дел совсем не устроит. — Отпусти...те. — Когда ты успокоишься, — пообещал Миша, наслаждаясь изгибами и теплом женского тела, боком прижатое к нему. И совершенно не смущала дутая расстегнутая куртка, наоборот, хотелось развести полы в сторону и добраться до стройного женского тела. Ее тела. — Послушай. Это не жалость, не подачка, не желание что-то получить взамен. Я делаю так, потому что так правильно. Понимаешь? Катерина тяжело дышала, при каждом вдохе грудью задевая его плечо, но елозить и вырываться перестала. Опустила голову, позволив Михаилу вдыхать свежий и приятный аромат своих волос. Все-таки не зря он избегал эту девушку. Она проблема. Хотя бы потому, что он не знает, как с ней быть. — Вы невыносимо упрямый, Миша, — едва слышно пробормотала она, слегка пошевелив руками. Не для того чтобы освободиться, а чтобы уменьшить давление его ладоней. Михаил поспешно ослабил захват, мысленно устыдившись своей нерассчитанной медвежьей хватки. — Вам кто-нибудь говорил об этом? — Говорили, — по-доброму усмехнулся мужчина, сдерживая желание погладить даже на вид мягкую кожу. — Но не всегда в положительном ключе. — Даже не сомневаюсь, — с улыбкой кивнула Катя. — Вы ужасный упрямец. Но не в этом дело. Дело в том, что я вас не понимаю. Вот совсем. В ее голосе слышалось столько расстройства и растерянности, что Миша не сдержал ухмылки. — Это плохо? Девушка задумчиво замолчала. — Это странно. И не внушает доверия. — Доверия или уверенности? — изогнув бровь, рассеченную старым шрамом, уточнил Михаил. И как видимо, попал в точку. — Уверенности, — призналась она. — Я никогда не встречала людей, более противоречивых, чем вы. — Ты, — поправил Миша. — А как же то, что я у вас работаю? — Уже нет. Так что на "ты", — полуприказал-полупопросил Миша. — Идет? — Ладно, — сдалась Катя, правда, без особого огорчения. — Но деньги взять я все равно не могу. Я буду чувствовать себя...обязанной. А я не хочу быть тебе обязанной, Миша. Миша нахмурился и постарался понять, что именно так сильно задевает Катю. Почему ее так сильно коробит мысль о том, что она будет ему обязанной? Это самая несусветная глупость, которую он слышал в жизни. Но девушка выглядела чересчур серьезной, чересчур напуганной и чересчур решительной, чтобы можно было проигнорировать этот факт. — Ты не обязана. Ты их честно заработала. — Я не могу их взять. Спасибо, но не могу, — твердо повторила Катя, впиваясь в его лицо глазами и ожидая ответа. — Забери. И что теперь, ругаться с ней? Ругаться не хотелось — хотелось держать ее рядом и не отпускать. Но не ругаться и расстраивать. Но просто так отступить и сдаться Миша не мог. Катя упрямая, но он упрямей. И опыта убеждения у него все-таки побольше. — При одном условии, — невозмутимо ответил Миша. — Что за условие? — с подозрением уточнила Катя, напрягаясь в его руках. Вот же Фома Неверующий. — Ты со мной поужинаешь. Это было не вопросом и даже не предложением, это было констатацией факта, уведомляющей девушку о том, что ее ждет впереди. Миша никогда себя так не вел, и желания такого не возникало. Но с Катей все становилось по-другому и привычные рамки поведения с этой девушкой раздвигались. Возможно, дело в том, что Катя ему важна, и из-за этого он боится давать ей выбор. Выбор предоставляет право отказа, а отказ Мише был не нужен. — Поужинаю? — Да, прямо сейчас? Катя растерянно заморгала и слегка покраснела. — Я не могу. Мне надо...Кирилла забрать. И дела есть. И на работу завтра. И... Миша прервал все бессвязные возражения, приложив палец к мягким приоткрытым губам. Хотелось пройтись по ним в легчайшей нежной ласке, а потом, не сдерживаясь, целовать так, как не целовал Катю никто. — Шшш, — губы девушки медленно сомкнулись, скользнув по пальцу. — Хватит со мной спорить. Еще не поздно, дела ты сделать успеешь, работа только завтра, а Кирилла мы заберем. — Ты сейчас серьезно? — она отстранилась, сразу же облизнув губы, и посмотрела на него снизу вверх. — Более чем. — Это свидание? Круглые щечки запылали от почти невинного вопроса. И стало ясно, что Катя корит себя за несдержанность. А зря. Несдержан в их случае именно Михаил. Он так старательно избегал Катю или, по крайней мере, старался избегать, что, дорвавшись до нее, потерял голову. — Да, — с легкостью кивнул Миша. — Я не могу. Он страдальчески закатил глаза и застонал. — Ты опять? — У меня Кирилл. — И что? — по правде сказать, Миша начал терять терпение. Она специально так делает, чтобы его позлить? Или правда не понимает? — Мы его сейчас заберем и поедем ужинать. В чем проблема? Катя глянула на него как на сумасшедшего. Как будто он нес несусветную чушь. Высвободила одну руку, заправила короткую рваную прядь за ухо, пригладила челку и помотала головой, в надежде его понять. — Миш, оно тебе надо? — искренне, без какого-либо двойного дна или издевки поинтересовалась Катя, и Подольскому она показалась настолько умудренной жизнью и опытом в этот момент, что он вздрогнул. — Вся нервотрепка? Эти поездки непонятные, мы с Кириллом...Зачем ты себе жизнь усложняешь? Ему надоело разговаривать и ходить вокруг да около, поэтому Миша потянул ее с дивана, поднялся сам и поправил ее куртку, кончиками пальцев скользнув по волнистым прядям. — Позволь мне самому решать, усложняю я себе жизнь или нет, — твердо произнес Михаил, пытаясь вразумить девушку и выкинуть из ее симпатичной головки дурные мысли. — Прекрати искать то, чего нет. Давай просто поужинаем и отдохнем сегодня. Обещаю не распускать руки, — он демонстративно развел руками, — если тебя это беспокоит. — Ладно, — с тяжким вздохом Катя сдалась. — Хорошо. Едем ужинать. И да, без рук, — погрозила ему пальцем. — Обещаю, — солгал Миша.
* * *
Она шла рядом с Михаилом, бережно и крепко удерживаемая за руку. Мысленно фыркнула. Как будто она может убежать. Катя шла и не могла до конца поверить в то, что все происходит именно с ней. Могла ли она подумать пару недель назад, что ее личная жизнь, казалось, давно похороненная под бетонной плитой быта и проблем, неожиданным образом оживет, всколыхнув в душе бурю чувств? Да еще в такой ультимативной форме. Глядя на Мишку, на ум приходил девиз Цезаря "пришел, увидел, победил". И хотя до сих пор не ясно, что на уме у мужчины, сомневаться в его решимости не приходится.
— В эту дверь? — спросил Миша, кивнув на темно-серую металлическую дверь, ведущую в корпус центра, где занимался Кирилл. Катя кивнула. — Понял.
Миша изъявил желание забрать Кирилла вместе. Не просто приехать, как в прошлый раз, а зайти вместе с ней. Но Катя видела, как он отчаянно храбрится и тщательно скрывает робость и неуверенность. Из центра выпорхнуло несколько детей, на невероятной скорости проскочив между ними. Михаил явственно вздрогнул и процедил что-то сквозь зубы. Катя не услышала, но догадаться не сложно — лестное там вряд ли было.
— Это всего лишь дети, — попыталась она его успокоить. — Не бойся ты так.
— Я не боюсь, — он упрямо сжал зубы и потянул на себя тяжелую дверь. — Заходи.
Попав в теплое просторное помещение, Катя оказалась под пристальными и любопытствующими взглядами окружающих. Здесь все друг друга знали, волей-неволей знакомились, ожидая детей, и приглядывались. И почти каждый из сидящих знал о том, что Катя не замужем, что живет одна и воспитывает не своего ребенка. Вначале все удивлялись, когда Кирилл называл ее просто Катей, думали, что она, наверное, няня или еще кто-то, но воспитатели, тоже любившие посплетничать, не утаили ничего. Что знали, по крайней мере. Сначала, конечно, на нее косо и с любопытством поглядывали, но уже давно успокоились. Сколько лет-то прошло? И в порядке вещей было, что она воспитывает Кирилла и что приезжает всегда за ним одна.
А теперь Катя приехала с мужчиной. И судя по любопытствующим и лукавым взглядам молодых нянечек, мамаш и просто женщин, мужчиной видным. Конечно, дамочки не оставили без внимания перемены в ее внешности, остановившись взглядом на потемневшей макушке, и соотнесли эти перемены с Михаилом.
Миша изучающие взгляды тоже чувствовал, но внешне старался этого не показывать. Они вместе отошли в сторону, мужчина скрестил руки на массивной груди, слегка расставил ноги, и вся его поза выдавала расслабленность и спокойствие. Хотя их Миша совсем не испытывал — за недолго время знакомства Катя более-менее научилась разбираться в его настроениях.
— Кать, а что они все так смотрят? — шепотом поинтересовался Миша, наклонившись к ее уху. — Так и надо?
— Нет, — так же тихо ответила Катя, позволяя легкой улыбке скользнуть по губам. — Им просто любопытно.
— Что, всем сразу?
— Ну да, — как само собой разумеющееся произнесла она. — Это же женщины.
— Я вижу, — с легким недовольством он поджал губы. — Но почему они ТАК смотрят?
Катя отвернулась от Миши и натолкнулась взглядом на молоденькую няню одного из мальчиков, занимающегося в той же группе, что и ее Кирилл. Девушка покраснела и поспешно опустила глаза.
— Ты им понравился, — сдерживая смешок, пожала плечами девушка и успокаивающе погладила Михаила по руке. — Расслабься. Тебя не съедят здесь. А лучше всего подожди нас на улице, если хочешь.
Он упрямо выдвинул подбородок.
— Ну уж нет. И я не напрягаюсь.
— Конечно.
Следующие пять минут Миша стоял с выражением лица Терминатора, не меньше, но Катя чувствовала, как внутренне он мается и места себе не находит. И пожалела, что не настояла на своем и не отказалась от этой нелепой затеи.
Наконец, показался Кирилл и остальные дети. Мишка, достаточно возвышающийся над всеми, Кирюшей был отмечен моментально, и ребенок вприпрыжку к ним подбежал, с любопытством глядя то на нее, то на мужчину.
— Здрасьте, — бодро поздоровался Киря и двумя руками подтянул сползавшие штаны. Подумав, добавил: — Дядя Миша.
Мужчина сглотнул и опустил взгляд вниз.
— Привет.
По-видимому, оба мужчины посчитали ритуал вежливости законченным и синхронно повернулись к Кате.
— А ты говорила, он не придет больше, — с обвинением громко прошептал племянник, обвиняюще глядя на Катю и показывая пальцем на улыбающегося Мишку, с ироничным любопытством поглядывающего на нее. Обложили, поганцы! — Нехорошо врать.
— Действительно, — себе под нос пробормотал Миша, заставив Катю покрыться румянцем. Даже уши запылали. — И не стыдно вам, Катерина Павловна, врать?
Она предпочла сделать вид, что не видит подлых подначек.
— Так, одевайся, — строго прикрикнула Катя на распоясавшегося малыша. — Давай сюда портфель.
Портфель перехватил Миша, а Кирилл не особо сопротивлялся, посматривая исподтишка на крупного мужчину. Если Мишка ловил его взгляд, то ребенок поспешно опускал глаза и делал вид, что занят своими делами.
— Мы сегодня мультик смотрели. Про рыбку.
Катя сноровисто помогла Кириллу застегнуть курточку.
— Понравился?
— Понравился. Хороший. Помнишь, ты обещала? — Кирюша многозначительно подмигнул и снова скосил глаза на Мишу, который, в свою очередь, вопросительно глядел на нее.
— Что обещала? — не поняла Катя.
— Мультик со мной посмотреть. В кино. У нас уже все-все сходили. Один я нет.
— Ну Кирюш..., — умоляюще протянула она. — Мы обязательно сходим. Потом.
— Ты так всегда говоришь, — он надул пухлые губы и обиженно шмыгнул носом. — А я хочу.
Катя бросила на мужчину виноватый взгляд. Конечно, он ожидал другого, ему, вероятно, хотелось свидания, а не упрямого ребенка под боком. Она до сих пор не была уверена, что это все хорошая идея.
— Кирюш, родной мой, давай дома поговорим? — умоляющим голосом попросила Катя. — Я же сказала, что мы сходим. Значит сходим.
— Да ладно тебе, Кать, — раздался тягучий, спокойный мужской голос. — Если хочет, почему нет? Съездим в кино, развеемся.
Племянник с восторгом посмотрел на смутившегося Михаила, а потом на нее.
— Видишь?
Катя покачала головой.
— Вижу.
— Как хоть мультик называется? — с обреченностью уточнил Миша.
Кирилл закусил губу, вспоминая, и по слогам произнес:
— Пингвиненок Джаспер.
— Значит пингвин, — вздохнул он.
— Пингвиненок, — педантично поправил малыш.
— Пингвиненок, — послушно повторил Миша и направился к выходу. — Тогда поехали, пока еще не поздно.
Кирилл смешно закосолапил следом, но за широким и быстрым шагом Подольского, конечно, не успевал. Вздохнув, дождался Катю, взял ее за руку и робко дернул, привлекая к себе внимание.
— Кать, а он правда с нами пойдет?
Кирилл выглядел одновременно и взбудораженным, и напуганным и в тоже время, очень радостным. Определенно, Мишка его равнодушным не оставил, как и ее впрочем.
— Правда пойдет. Только вот что у тебя за привычка такая, лезть поперек батьки в пекло? Мы бы и так с тобой в кино сходили.
Племянник благополучно пропустил ее недовольство мимо ушей.
— А мы с ним поедем на той машине?
Страдальчески выдохнула.
— Да.
— А у меня такая же есть, — непонятно к чему сказал Киря. Миша уже скрылся с их глаз. Наверное, ждет в машине. — Ему можно показать?
— Можно, только давай не сейчас. Хорошо?
— Хорошо, — Кирилл потер покрасневший от холода нос одетой в варежку ручкой. — Я потом покажу.
Мишка их действительно ждал, опираясь спиной на теплый бок массивного автомобиля и зажав между зубами сигарету.
"Он сбежит, — уверенно произнесла про себя Катя, испытывая горькое чувство разочарования и грусти. — Через пару часов, пару дней, но сбежит. Ему же некомфортно рядом с нами. Да и зачем вообще?.."
Тяжело вздохнула, стараясь освободиться из сетей разочарования и выдавить из себя подходящую случаю улыбку. Миша ей нравился, чего скрывать. Сильный, красивый, не надутый индюк, вечно занятой и деловой — хотя и таким бывает — а человек, любящий тепло посмеиваться и находить иронию там, где, казалось, ее и в помине нет. В то же время в нем чувствовалась сила, стальной стержень непрогибаемости. Это не могло оставить равнодушным любую девушку, не только ее.
Увидев их с Кириллом, Михаил выкинул выкуренный "под ноль" окурок и распахнул заднюю дверцу.
— С ним на заднем сиденье поедешь? — Катя кивнула. — Садитесь тогда.
— Я хочу у окна, — начал канючить ребенок. — Можно?
Катя в зеркале заднего вида заметила, как Михаил криво усмехнулся, глядя на нее.
— Можно. Только аккуратнее.
По дороге к кинотеатру никто из них не проронил ни слова. Кирилл молча пялился в затонированное окно, Катя, сложив рук на груди, молчала и корила себя за уступчивость, а Миша спокойно управлял транспортным средством, даже не оглядываясь на них.
Наверное, это первый и последний раз, когда они куда-то едут. Как Миша назвал? Ах да, свидание. Повернула голову вправо, разглядывая воодушевленного ребенка, выводившего непонятные каракули на запотевшем стекле. Готова была поспорить на всю зарплату — не так Миша себе представлял свидание.
Михаил привез их в большой кинотеатр с десятком залов. Обычно, если Катя с Кириллом ходили в кино — на какую-нибудь супер большую премьеру — то посещали они небольшой кинотеатр неподалеку от дома. И в этом никогда не были.
Племянник сразу кинулся к высоким большим афишам будущих премьер, восторженно их изучал и разглядывал.
— Давай фотографироваться, — он пальцем показал на афишу со специальными отверстиями для головы. — Только я котом буду.
— Кирюш, у меня фотоаппарата нет, — малыш горько вздохнул и перевел умоляющий взгляд на Мишку, который от неожиданности закашлялся.
— Что?
— У него тоже нет, — ответила за Михаила Катя, обхватывая ребенка за хрупкие плечи и стараясь отвести его в другую сторону. — Потом, Кирь.
— Он фотографироваться хочет? — переспросил непонятно у кого Подольский. Кирилл активно закивал болванчиком, освобождаясь от Катиных рук и делая шаг вперед к Мише. — Ну, у меня есть фотокамера на телефоне. Правда, качество может подкачать и...
Остальные слова потонули в радостном детском кличе. Кирилл подпрыгнул, захлопнул в ладоши и стал остервенело стягивать с себя шарф и шапку.
— Да стой ты, — прикрикнула на него Катя, заставляя успокоиться. — Дай шапку сниму.
Она только и успела снять с него верхнюю одежду, как ребенок уже проворно забрался за афишу и просунул свою русую головку в место предполагаемой мордочки рыжего кота.
— Дядя Миша, я готов, — крикнул Киря, и Катя, стоявшая так, чтобы следить за племянником, видела, как то помахал рукой. — Я готов, давай фотографировать.
Мишка дернул себя за мочку уха, откашлялся в кулак и полез в нагрудный карман за телефоном. Что-то там настраивал, а Кирилл в это время беспокойно переминался с ноги на ногу.
— Все, становись, — разрешил Миша, и Кирилл послушно замер.
Их фотосессия заняла добрые пятнадцать минут. Кирилл кривлялся, бегал туда-сюда, а под конец начал уговаривать Катю сфотографироваться вместе с ним.
— Катя! — от обуревавших чувств он даже ножкой топнул. — Иди сюда.
— Кирилл, ты хочешь, ты и фотографируйся. Я не хочу, — она решительно скрестила руки на груди и отвернулась.
Поняв, что уговорами тетю не пронять, мальчик решил применить тяжелую артиллерию.
— Дядя Миша!
— Что?
— Скажи ей, — на нее обвиняюще показали пальцем. — Она упрямится.
— Это она умеет, — себе под нос пробурчал Миша, но Катерина все равно услышала и наградила мужчину тяжелым взглядом. — Кать, да сфотографируйся уже и пойдем. Сеанс через пять минут начнется.
Она страдальчески закатила глаза и не двинулась с места. Тогда мужчина, перехватив телефон одной рукой, подошел к ней и потянул в сторону приплясывающего от волнения ребенка.
— Что тебе стоит? — прошептал Мишка, и от его дыхание зашевелились волнистые волоски на виске. — Один кадр и мы уходим.
— Я не люблю фотографироваться, — пыталась откреститься от сей неблагодарной и неприятной миссии девушка. — Честное слово, Миш. И выгляжу сегодня плохо...
— Глупости не болтай. Ты выглядишь отлично. Поверь мне.
От комплимента, сказанного слегка грубоватым тихим голосом, перехватило дыхание, а сердце учащенно забилось. Ад. Михаил слишком сильно на нее действует. Настолько сильно, что в голове сразу всплывают картинки не особо приличного содержания. Очень.
Прикрыла глаза и выдохнула, успокаивая себя. Михаил стоял рядом и терпеливо ждал, когда она займет специально освобожденное Кириллом место и он сможет их сфотографировать. Рядом с ним, таким спокойным и собранным, Катя чувствовала себя неуправляемым ураганом. Она не могла похвастаться таким самоконтролем, как у него, и ее это обстоятельство крайне злило. А может, он вообще ничего подобного не чувствует.
Мельком взглянула на его лицо, чтобы сказать, что идет фотографироваться, и оторопела. Что она думала о самоконтроле? Эти глупые мысли тотчас вылетели из головы. Миша не был спокоен и собран, ни капли. Казалось, он весь состоит из литых мускул и источает жар. И без того черные глаза потемнели еще больше, хотя, если задуматься, то куда больше?! Черты лица заострились, а ноздри хищно раздувались, когда он смотрел на нее.
— Лучше иди, — почти прорычал он.
Да, сказала себе Катя, лучше иди. Тяжело двигаться, когда телу внизу живота замирает и наполняется приятной истомой.
Надо было держаться от него подальше. Надо было. Но сейчас это уже неактуально.
— Катя, ты идешь? — окликнул ее Кирилл, заставив вздрогнуть от неожиданности.
— Да, родной мой, иду.
Через пять минут они устраивались в ВИП-зале и ждали, когда пройдет реклама и начнется долгожданный мультфильм. Миша вышел, предупредив, что скоро вернется.
Отлично. По крайней мере, у нее есть время, чтобы успокоиться и прийти в себя.
Пока не погасили свет, Катя мельком осмотрела помещение. Здесь стояло несколько диванов, темно-красной или синей расцветки, на достаточно приличном расстоянии друг от друга. Длинные и с потрясающе удобной спинкой, на которую так и хотелось облокотиться. Чем девушка не преминула воспользоваться. И еле сдержала облегченный стон. Затекшие и напряженные мышцы напомнили о себе тягучей болью. Потерла затылок и поежилась.
Несмотря на достаточно прохладное время года, в помещении работал кондиционер. Катя пожалела, что оставила верхнюю одежду в гардеробе.Свет погас, Кирилл на другом конце дивана возбужденно завозился, и Катя видела, как в темноте у него поблескивают глазки.
— А дядя Миша придет? — на всякий случай уточнил ребенок.
— Придет. Смотри мультик.
Киря кивнул, успокоившись, и погрузился в красочные картинки.
Михаила не было долго, так что Катя даже волноваться начала. Наконец, его фигура высветилась в дверном проеме, и тут же скрылась из вида, когда закрыли дверь.
— А вот и я, — приглушенным шепотом сказал Миша, сгружая ей на руки большое ведро попкорна и стакан с колой. — Очереди страшные. Я понять не могу — сюда все приходят кино смотреть или есть? Подвинься.
Катя послушно отползла. А на замечание об очередях ухмыльнулась, благо в темноте этого не видно.
— Уж кто бы говорил.
— А что я? — деланно изумился шепотом. — Я не себе. Кириллу взял. Кирилл, ты попкорн будешь?
Детское личико, освещаемое светом большого экрана, повернулось к ней, ожидая разрешения. Она виновато качнула головой. Кирилл не хуже нее знал вещи, которые из-за болезни не может есть. И относился к ним со смирением. Но всегда ждал ее запрета. Наверное, так ему легче было отказаться.
— Я не буду, — кротко ответил племянник и отвернулся. — Мне нельзя.
Миша перевел вопросительной взгляд на нее.
— Почему? Кать, ничего такого, я просто угостить.
— Не в этом дело, — не в состоянии скрыть вину и горечь, выдохнула Катя. — Ему нельзя не потому, что я запрещаю, а потому что у него...аллергия.
Последовала заметная пауза.
— Аллергия?
— Бронхиальная астма, — уточнила Катя, сцепив дрожащие пальцы в замок. — Довольно давно.
Судя по всему, Михаил не знал точно, что это такое.
— Это...серьезно?
Мужчина поставил ведро с попкорном на стеклянный столик.
— Как тебе сказать... — девушка передала ему колу и придвинулась ближе, чтобы Кирилл их не особо слышал. — Любая болезнь серьезна. Бывают легкие формы, бывают не очень...У Кири...сначала была легкая астма, но с каждым годом его состояние ухудшается, и что будет дальше...
Неприятно было думать о том, что будет дальше. Не в этом случае. Кирилл — ее, и она не позволит чему-либо случиться. Но одна мысль, даже мелькнувшая на задворках сознания вызывала в ней липкий страх, желание закричать...и передернуться, чтобы отторгнуть ее от себя.
Заставила себя встряхнуться. Какого черта она рассказывает обо всем Мишке, загружая ненужными ему проблемами? Ну купил он этот попкорн, ну им нельзя. И бог с ним.
— В общем, — бодрым голосом закончила Катя, — не забивай себе голову. Мы просто сидим на диете.
— Ты тоже?
— Да. Мне кажется нечестным ограничивать ребенка, наедаясь самой. Хотя иногда...не сдерживаюсь. Очень-очень редко.
Миша ничего не ответил. Попкорн благополучно забыли, решив сосредоточиться на мультфильме. Но спроси Катю о том, что в нем было — не рассказала бы под дулом пистолета.
Минут через двадцать Миша устроил свою руку на спинке дивана и близко наклонился к ее щеке, задев чувствительную кожу губами.
— А что можно?
— Что можно? — не поняла девушка.
— Ну, что ему можно? Пить, есть?
Неожиданный вопрос.
— Сок, — решив не уходить от ответа, сказала Катерина. — Лучше яблочный.
Подольский кивнул, медленно убрал руку, скользнув кончиками пальцев по ее макушке, и снова вышел.
— Отдай ему, — мужчина протянул большую зеленую пачку Кате, кивком указав на малыша.
— Кирь, — позвала ребенка Катя. С первого раза ее не услышали. — Кирилл! — повысила она голос. Племянник повернул голову, не отрываясь от экрана. — Держи сок.
Внимание наконец-то переключилось на нее. Сок быстро отобрали, попробовали и довольно забулькали.
— Миша, спасибо ва...то есть, тебе, — поправилась Катерина. — Но не стоило, правда.
— Позволь мне решать, — ее неразборчивое бормотание мягко прервали, и тяжелая рука легка на плечо, согревая озябшее и продрогшее тело. — Ты замерзла.
— Кондиционер, — с обвинением выдохнула девушка, сильно сжав колени, чтобы сдержать реакции собственного тела на властные прикосновения.
Они сидели в кромешной темноте, совершенно одни, не считая Кирилла, расположившегося на другом конце длинного дивана и увлеченно вперившегося в экран. Никого вокруг, голоса мультфильма давно превратились в непонятное рокотание, а все, на чем сосредоточилась девушка — твердое бедро, прижимающееся к ее ноге, шелест и шорох одежды при каждом касании и глубокое дыхание, поднимающее тонкие волосики на виске.
После нескольких лет затворнической жизни и воздержания Михаил был разрядом тока — таким же неожиданным, сильным и адски болезненным. В хорошем смысле слова.
Миша подтянул ее безвольное и разом обмякнувшее тело к себе, другой рукой скользнув по обтянутой джинсами коленке.
— Расслабься, — тоном змея-искусителя прошептал он...укусив за мочку уха. Катя прикрыла глаза, в надежде взять себя в руки. — Дай я тебя согрею. Провел по ноге мягким, массажирующим движением, безмолвно умоляя и приказывая расслабиться и не сжимать колени так сильно. Вверх, до развилки бедер, и снова в низ, скользя невыносимо сладко и чувственно. Катя не могла видеть выражения глаз, не могла видеть движения, но все чувства усилились и обострились благодаря обнявшему их мраку. Девушка могла реагировать только на звуки трения одежды и их тяжелого, надсадного дыхания.
— Это...плохая идея, — чисто из принципа заспорила Катя.
— Очень плохая, — Михаил продолжил гладить ее ноги, и как только она потеряла контроль, нежно обхватил одну за щиколотку и заставил закинуть на свое каменное напряженное бедро. От неожиданности Катя охнула, откинулась назад и ухватила мужчину за шею, ноготками царапнув кожу. — Очень-очень плохая. Знакомство с тобой вообще было самым неразумным решением в моей жизни.
Она со смешком выдохнула и прошлась языком по пересохшей нижней губе.
— Это комплимент мне или твоя досада?
— И то, и другое.
Он ухватился за "собачку" на черном невысоком ботинке и проворно расстегнул. А она всегда мучилась с несговорчивым замком. Стянул обувь, не глядя бросив на пол, и поставил стопу на свое колено, ни на секунду не прекращая трогать ее. То, что Миша дотрагивался до нее через плотную ткань, лишь сильнее раззадоривало и возбуждало, заставляя с предвкушением ожидать развязки.
— Мы не одни, — она уцепилась за последнюю соломинку разума.
— Не позволяй мне об этом забыть, — прорычал Миша прямо ей в губы и впился в ее рот с ожесточенным, голодным поцелуем, резко контрастирующим с недавними мягкими прикосновениями.
От волны, поднявшейся внутри нее и опалившей болезненно пульсирующую плоть между ног, Катя захныкала ему в рот. Как горячо! Господи, как же горячо! Ее рука зарылась в прямые жестковатые волосы на затылки, царапая кожу головы и притягивая этого демона к себе сильнее.
Он беспощадно пил ее, не давая ни секунды, чтобы опомниться. Скользнул языком по пухлым, покалывающим от прилившей крови губам, и сдавленно выдохнул ей в рот. Жаркие, дикие движения его языка штурмовали потаенные уголки ее рта, и Катя забывала о дыхании, всецело отдаваясь на волю мужчины.
Нежные поглаживания сменились напористыми ласками, и вот уже крупная, шершавая ладонь ребром касается бесстыдно раскинутых бедер, и грубая джинсовая ткань под его давлением невыносимо раздражает набухшие и влажные от возбуждения складочки, скользя под идеальным углом.
Катя прикусила его нижнюю губу и бешено выгнулась вслед за двигающимся запястьем. Матерь Божья! Слишком много.
— Миш, я не могу... — как можно тише простонала Катя и зализала наверняка саднящую ранку. — Хватит, прошу тебя...
Очередное касание между ног, и мысль сметается цунами желания, смывающим весь самоконтроль и разумность. Катя пошире развела ноги, и оперлась рукой на диван позади себя. Ей необходима хоть какая-то опора.
— Не могу, — чуть ли не с отчаяньем прошептал Миша, на мгновение отрываясь от ее припухшего рта. В темноте его губы поблескивали, и снова невыносимо захотелось получить их обратно. В ее пользование. Неожиданно сильно шов джинсов скользнул по пульсирующему клитору, заставив Катю вцепиться в Мишку и потрясенно закусить губу. До крови. Кричать нельзя. В мужском голосе прозвучала боль. — Как тебя отпустить, когда ты...такая...А, черт!
И снова обжигающая агония и наслаждение, граничащие с болью из-за невозможности двигаться, отвечать и хоть как-то выразить их. Мужчина скользнул рукой вверх, расстегивая тугую пуговицу и молнию.
— Я не выдержу, — жарко зашептала Катя, прижимаясь к твердому плечу с невероятно проступающими мускулами мокрым от пота лбом. — Миша, я не выдержу, если...ты...тронешь...Пожалуйста...
Его другая рука прошлась по изогнувшейся гибкой спине, проникая под мягкий трикотаж и лаская ямочки на спине. И снова вверх, скользнув по невыносимо чувствительной, раздраженной коже. Кончиками пальцев в легчайшей ласке погладил изгиб талии и двинулся еще выше, приближаясь к ноющим от боли соскам, невыносимо трущимся о хлопок нижнего белья, которое час назад казалось удобным и мягким.
Чтобы хоть как-то освободиться от копившегося напряжения, Катя грубо дернула на себя его голову и втянула нижнюю губу, зубами прикусив язык. И снова яркие, дикие поцелуи, от которых внутри все переворачивается. Если Миша все делает так же, как и целуется, то он ас. С большой буквы.
Женские бедра начали мелко подрагивать, и хотелось их свести вместе, но Михаил активно этому препятствовал, продолжая ее мучить и испытывать на прочность. Но и сам он не остался равнодушным. Его грудь вздымалась, как кузнечные меха, он хрипло и тяжело дышал, и Катя чувствовала, как по виску скользит холодная капля пота. Самоконтроль убивал их обоих, не работая на полную мощность, но и не позволяя сорваться и отпустить поводья.
— Я все! — позади нее раздалось громкое восклицание, заставившее их с Мишей испуганно и дергано отшатнуться друг от друга, впрочем, не выпуская из тесных объятий. Катя как-то дико поглядела в словно выточенные из камня черты, и со страхом оглянулась назад. Кирилл так и не повернул голову в их сторону, а молча протянул опустевшую пачку. — Я выпил.
С ужасом поняла, что не может выдавить из себя ни слова. Попробует — и с губ сорвется бессвязный, тщательно удерживаемый стон. Дрожащей рукой забрала помятую пачку, кинула ее рядом с собой на диван и уперлась лбом в ямку между Мишкиным плечом и шеей. Мужчина процедил что-то сквозь зубы, его рука заботливо прошлась по влажной спине в последней ласке, а губами он скользнул по ее щеке. Стало больно.
Катя едва слышно зашипела и дернулась.
— Не надо.
Медленно спустила свою ногу с его бедра, по-прежнему ощущая невыносимый жар и твердость его тела. Ему тоже больно. Так же, как и ей.
Обулась, поправила съехавшую кофточку, застегнула джинсы. В темноте звук застегнувшейся молнии прозвучал слишком резко и громко. Катя поморщилась и постаралась двигаться как можно меньше. Миша разбудил в ней то, что она старательно сублимировала и контролировала последние годы. Она спрятала все свои желания (не только сексуальные) глубоко внутри, закрыв их тяжелым амбарным замком и выбросив ключ.
А Миша взял, и, не особо напрягаясь, его сломал, снял и выбросил, выпустив что-то дикое и неуправляемое наружу.
Они долго молчали, невидящим взглядом глядя на красочные кадры, и не проронили ни слова. А еще старались друг друга не касаться. Не потому что стеснялись своих порывов или того, что произошло под покровом темноты, просто малейшее резкое движение, и неизвестно, чем все это закончится. Сегодня.
Глава 13.
— Михаил Иванович, простите, это снова я.
— Галя, родная моя, я же сказал, что занят и беспокоить меня сейчас нежелательно.
Секретарша отсоединилась, и Миша уже успел обрадоваться и снова погрузиться в колонки и строчки цифр и расчетов. Рано радовался. Галина без стука распахнула дверь и немного с удивленным и заинтригованным выражением лица протянула ему трубку.
— Ты издеваешься? — не понял он.
— Это правда вас.
— Двадцать пятый раз повторяю — я занят! Что вы ходите тут все? — прорычал, не сдержавшись, Мишка. — Я битый час этот лист читаю, — ни в чем не повинный листок со всего размаха полетел на гладкую столешницу. Дорогая тяжелая ручка отправилась следом. — Меня не трогать!
— Вас мальчик спрашивает.
— Какой мальчик? Ты что, смеешься?
— Нет. Честное слово. Он уже второй раз звонит.
Подольский нахмурился, отчего лоб прорезала вертикальная морщинка, и в недоумении над всей ситуацией покачал головой.
— Галя, не дури. Ошиблись. А ты из-за этого шум подняла.
Женщина чуть ли не с отчаяньем на него поглядела.
— Он дядю Мишу спрашивает. Михаил Иванович...
Внутри что-то екнуло в узнавании. И сам не поверил той мысли, которая первой пришла ему в голову. Наверное, от недосыпа всякая дурь в голову лезет.
— Дай сюда, — Миша поднялся из-за стола, перехватил телефон и поднес к уху, стараясь говорить спокойно. Мало ли что. — Алло.
— Привет, — поприветствовал бодрый, жизнерадостный тонкий голосок.
— Привет, — осторожно отозвался он, делая Галине страшные глаза и жестом приказывая уйти из кабинета. Та от любопытства шею вытянула, прикусила губу, но послушно вышла. Точнее, выползла.
— Это я, — произнес мальчик таким тоном, словно это все объясняло.
Миша тихо хмыкнул. И без его уточнения понятно, кто на проводе. Дети в офис звонят редко, если совсем точно — вообще никогда, да еще с требованиями позвать "дядю Мишу".
— Я понял.
— А ты работаешь, да?
— Вообще да, — Подольский уселся на подоконник, помахивая в воздухе ногой, и посмотрел на улицу. — А ты как сюда позвонил?
— Мне Любовь Антоновна набрала.
— Это кто?
— Воспиталка, — неприязненно, но с благоговейным страхом прошептал Кирилл.
— У нее был мой номер? — удивился Мишка.
— Я сам взял.
— Не понял.
Ребенок горько вздохнул. Очевидно, его не прельщало разъяснять такие, по его мнению, элементарные вещи.
— После кина я у тебя взял бумажку с телефоном и попросил Любовь Антоновну позвонить.
— После кино, — отстраненно поправил он, думая совершенно о другом. — Ты что, визитку мою взял?
— Да. Белую.
Вообще-то она была светло-бежевого цвета, но ребенку, судя по всему, фиолетово.
— Ясно, — усмехнулся Миша. А что говорить дальше — не известно. Ну позвонил, ладно, а дальше? — И...эээ...ну...
— Тебе мультик понравился? — бойко спросил Кирилл.
Миша вспомнил. Отнюдь не мультик про какого-то там пингвина, которого даже в глаза не видел. А тяжелое дыхание, согревающее шею, нежные тонкие руки, державшие за него так, словно он — спасательный круг во время шторма, мягкое тело, идеально подходившее ему. Но не об этом надо рассказывать ребенку. Не об этом.
— Да.
— Мне тоже. И Кате. Я у нее спрашивал, — похвастался он. — Надо еще сходить. Да?
Только у детей получается спрашивать простые вещи так, чтобы поставить отнюдь не глупого человека в тупик. Подольский был в ступоре. И уже какой раз за последние пару минут не знал, что сказать.
Промычал что-то неопределенное в трубку, что Кирилл сразу принял за согласие.
— А ты долго работаешь? — невинно уточнил малыш.
Он ослабил узел галстука.
— Да.
Ребенок жалобно вздохнул.
— Катя тоже долго сегодня работает.
— Понятно, — протянул Миша, совсем не понимая, чего от него хотят.
— Она очень долго работает, — с нажимом сказал Кирилл.
Миша не успел ответить, потому что на заднем фоне послышался резкий и отчитывающий женский голос, приказывающий Кириллу закругляться и положить трубку. Ребенок отдалился, начал что-то возмущенно доказывать и всячески противился попыткам забрать у него телефон.
— Стой, Кирилл, стой, — когда мальчик никак не отреагировал на его окрик, Миша сказал громче:— Кирилл.
— Чего?
— Дай трубку воспитательнице.
Молчание длилось почти минуту.
— Зачем?
— Мне с ней поговорить надо. Дай.
— Она меня ругать будет.
Миша тяжело вздохнул и закатил глаза. Как все сложно.
— Не будет.
— Точно? — испытующе уточнил Кирилл.
— Точно, — с облегчением ответил Миша, чувствуя, что ребенок сдался. — Дай сюда эту...Любовь Антоновну.
Телефон быстро передали, послышалось громкое шебуршание, рассерженный шепот, больше похожий на шипение, и, наконец, раздался вежливый и приветливый голос.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — непривычно и неловко было ощущать чье-то ожидание и любопытство. Да и объяснить что-то надо.
— Извините, это моя вина, — быстро затараторила Любовь. — Я сразу поняла, что не нужно потакать Кириллу, но он так настойчиво просил. Простите еще раз.
Да уж, если этот ребенок вполовину упрям и уперт как его тетка, то Миша мог понять Любовь Антоновну.
— Ничего, все в порядке, — успокоил он. — А его забрать надо?
Женщина впала в ступор.
— Вы его забрать хотите? Но Катерина Павловна ничего не говорила на этот счет. И у мальчика сегодня занятия.
— Долго?
— Нету у меня занятий. Ну пожалуйста, — закричал Кирилл так, что даже Миша его услышал.
Ребенка снова одернули.
— В общем так, — решил Подольский, которому уже весь этот фарс поднадоел, — Любовь Антоновна, да?
— Да.
— Я сейчас приеду и заберу его. С Катей я сам все решу. И Кирилла позовите на минутку.
Малыш выхватил у воспитательницы телефон и возбужденно задышал.
— Ты приедешь?
— Приеду, — Миша последний раз посмотрел на часы, на стол, заваленный бумагами и расчетами, которые он так и не успел сделать, и кивнул. — Ты там это...без глупостей. Понял?
— Понял-понял.
— Молодец, — не зная, что еще такого умного сказать, он добавил: — Приду — проверю.
Вышел, отдал телефон Галине и направился к выходу.
— Меня сегодня не будет, — отрывисто кинул он, кивнув на прощание.
Она с любопытством стрельнула в него глазами, но спрашивать что-то напрямую побоялась. Но Мишка не сомневался — через час весь офис будет знать о звонке загадочного ребенка, которому срочно понадобился "дядя Миша". И каждый построит такие догадки, от которых вполне могут подняться волосы дыбом.
Казалось, Кирилл ждал его прямо в дверях. Миша не успел войти и захлопнуть за собой дверь, как к нему подлетел ребенок. Замер на почтительном расстоянии и поднял голову вверх, разглядывая его с улыбкой.
— Ты приехал!
— Приехал, — чуть устало выдохнул Миша и перевел взгляд на топтавшуюся рядом женщину. Заметив его внимание, она подошла ближе и положила руку на плечо Кириллу, как бы сдерживая.
— Вы Михаил, правильно? — наполовину утвердительно уточнила она.
— Да, это я, — почему-то волнуясь, кивнул Подольский. — Эээ...мне его как, сейчас забрать?
Воспитательница с подозрением и любопытством смерила его взглядом, прикидывая, опасен он или не опасен. И колебалась, не зная, что делать в такой ситуации. А Кирилл чуть ли не рвался из ее рук.
— А Катерина Павловна в курсе? Я не смогла ей дозвониться.
— В курсе, — соврал он, предчувствуя, что если — точнее, когда — Катя все узнает, вряд ли она будет прыгать от радости. — У нее телефон сел.
К нему все еще настороженно приглядывались, явно не доверяя на слово, хотя оно и понятно, но через пять минут уговоров с его стороны и со стороны ребенка, наконец-то отпустили. Заставили показать документы, оставить расписку и только тогда отпустили с миром.
Миша, так и не раздевшийся, аж вспотел, пока ждал милостивого согласия.
— Тебя, наверное, одеть надо? — нерешительно помялся Подольский, разглядывая безмятежного ребенка. Кирилл закивал. — Так, хорошо. А одежда твоя где?
— Там, — махнул рукой паренек.
— Неси тогда.
Кирилл принес ему красную дутую курточку, из рукава которой выглядывал синий шарф, концом тащившийся по полу следом. Миша ловко перехватил вещи и с напряженной работой мысли их разглядывал.
— Сначала куртку одевать? — на всякий случай спросил Миша.
Мальчик с умным видом кивнул. Из-за угла за ними поглядывала Любовь Антоновна, поэтому Мише никак нельзя было ударить в грязь лицом.
— А шарф как — до или после завязывать?
— На куртку, — важно задрал нос Кирилл.
— На куртку, — пробормотал еле слышно себе под нос Миша. — На куртку. Твою мать.
Процесс облачения занял у них добрые десять минут. Кирилл периодически вертелся, но стоически терпел его неуклюжие попытки застегнуть пуговицы. И даже промолчал, когда Миша нечаянно задел молнией его подбородок. Сразу видно — мужик.
— Все, готово, — Подольского чуть ли не гордость распирала. — Пошли.
— А шарф не так одет, — испортил всю малину мальчишка. Мишка скрипнул зубами.
— Что не так?
— Ты не в ту сторону его завязал. Надо туда, — и Кирилл похлопал себя по спине.
Исправил. Пошел к выходу, не оглядываясь назад. До ужаса хотелось на воздух.
— Ты на машине приехал? — спросил Кирилл, вприпрыжку плетясь за ним.
— Да.
— А у меня такая же есть. Только другого цвета.
Подольский скосил глаза на увлеченного мальчугана, который во все глаза его разглядывал.
— Хорошо.
— Мне Катя купила.
— Угу.
— Она сказала, что я могу ее тебе показать. Потом.
— Покажешь, — отстраненно кивнул Мишка, открывая дверь и усаживая парня.
— А можно я с тобой поеду? — Кирилл состроил до того умильную и выпрашивающую мордашку, что она проняла даже его. — Я буду слушаться!
Подольский хлопнул дверью и открыл переднюю. Кирилл проворно забрался в машину, поджав ноги, и с любопытством начал крутиться.
— Стой. Пристегну тебя.
Ребенок послушно замер и с торжественным молчанием наблюдал за его действиями. Очень пристально, цепко и как-то не характерно для четырехлетнего мальчика. Следил за каждым его жестом, даже за самым незначительным, и Мишка еще больше нервничал и терялся.
— Куда теперь? — сам у себя спросил Миша, но ребенок тут же развернулся к нему лицом, и пожал плечами, что в дутой куртке смотрелось немного забавно.
— Не знаю. Катя работает.
— А ты телефон Кати знаешь? — хмыкнул Подольский.
— Его Любовь Антоновна знает. Надо было у нее спросить, — бесхитростно заявил Кирилл.
Надо бы надо, но Мишка как бы "звонил". И как бы "договорился". И сейчас, столкнувшись такой необходимостью, он понял, что в принципе-то о Кате ничего толком и не знает. Знает только подъезд, в котором та живет, да садик, куда ее племянник ходит. И все. С такими знаниями далеко не уедешь.
— А где она работает?
— В аптеке, — Кирилл осторожно коснулся магнитолы, но тут же отдернул руку и боязливо глянул на Мишку.
— Ясное дело, что не в музее. Ты есть-то хочешь?
— Хочу, — с готовность кивнул ребенок и почесал лоб. — Мы в магазин поедем?
— Поедем. Слушай, — когда он столкнулся взглядом с ярко-голубыми, чистого цвета глазами, то поневоле замер и сбился с мысли. — У тебя ключи от дома есть?
— Нет. У Кати есть.
— У Кати...У Кати все есть. Ладно, — он завел мотор и тронулся с места, — придумаем что-нибудь.
Они приехали в большой супермаркет, про который Кирилл сразу сказал: "Я здесь не был, но мне понравится". А когда увидел отдел с игрушками, занимавший добрую половину этажа, то уверился в этом окончательно.
— Пойдем, — неожиданно ребенок схватил его за руку и настойчиво потащил к стеллажам, уставленным разного вида игрушками и прочими прелестями детской жизни. — Я просто посмотрю, — зачем-то добавил он и с восторгом схватил огромного мягкого полосатого кота с невообразимо длинным телом.
Мишка, хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, но потом как-то втянулся и...не заразился восторгом, нет, а, скорее, успокоился, расслабился и решил получать удовольствие. Ходил среди высоких стеллажей, разглядывал разные машины, тракторы, вертолеты, пазлы и изредка покачивал головой. Вот, например, в его детстве светящегося раскладного меча джедая не было. А меч ему наглядно продемонстрировали, собрали и разобрали.
— Дай вон то, — Кирилл одной рукой почесал нос, а другой показал на огромную радиоуправляемую гоночную машину, стоящую на самой высокой полке.
— Эту? — Миша дотронулся до красного металла.
— Нет, синюю.
Машина была торжественно вручена, правда, в упаковке, но Кирилла она мало смущала. Он сияющими глазами ее рассматривал, крутил в руках и старался нажать на все доступные кнопки.
И видно было, что ему ее очень хочется. Ну очень. А вот попросить он так и не решился.
Наконец, Миша устал от тяжелых страдальческих вздохов и маетных взглядов. Кирилл игрушечный капот чуть ли не целовал.
— Хочешь?
Парень вылупился на него, медленно, доверчиво моргнул и, закусив губу, посмотрел на машину.
— А можно? — благоговейным шепотом спросил он.
Подольский усмехнулся, качнув головой.
— Можно. Бери.
Неожиданно Кирилл подлетел к нему, сильно обнял за ногу, зарывшись лицом в куртку, и поднял голову, улыбнувшись. Но не сказал ни слова.
Стало неожиданно душно и непривычно. И странно так, как будто сделал что-то такое важное, серьезное и невероятно правильное, чего никогда в жизни, казалось, до этого момента не делал. Откашлялся в кулак, стараясь скрыть растерянность, и отвернулся.
— Ну что, все? Или еще возьмем?
Ребенок покачал головой, но украдкой посмотрел в сторону пазлов и настольных игр. С Кириллом постоянно приходилось держать ухо востро — все приходилось угадывать по мимике, по брошенным искоса взглядом. Так просто он никогда ничего не говорил. Стеснялся, наверное.
В конце концов, чтобы не ошибиться, Миша взял все. По одному экземпляру. Раскраску, игру настольную, машину, пазлы — целый набор. Кирилл выглядел до такой степени счастливым, что казался пришибленным.
— Теперь еда...Кирилл?
— А?
— Ты ешь что? — уточнил Миша, вспоминая рассказ Кати об астме ребенка. — Что Катя покупает?
Малыш наморщил лобик и пальцем постучал по подбородку.
— Сок.
Ну да, в первую очередь.
— Ладно. А еще?
— Яблоки.
— А еще?
— Фрукты.
— А яблоки — это не фрукты? — с иронией уточнил Мишка.
— Яблоки кислые, — серьезно ответил Кирилл, прижав к боку коробку с машиной. — Не люблю их.
— Да уж, — Мишка был в ступоре.
Он привык питаться в ресторанах, иногда заказывая домой пиццу или еще что-то, но сам готовил необходимый минимум в виде омлета, макарон и еще по мелочи. И что покупать — понятия не имел. Ладно, решил он, возьмем все.
— Рыбу любишь? — малыш неопределенно пожал плечами. — Хорошо, а курицу?
— Курицу Катя делает.
Подольский слегка приободрился. Возможно, таким дедовским методом у них с Кириллом все получится. Что они, по магазинам сходить не смогут?
Он потянулся за апельсинами, но Кирилл его одернул.
— Мне нельзя.
— Совсем?
— Ага.
— Ладно, — апельсин укатился назад в коробку.
Так они ходили еще с час. Миша никогда так тщательно покупки, которые сейчас напоминали ему кота в мешке, не совершал. А тут почти втянулся.
Вышли они из магазина нагруженные под завязку. Вернее, Миша, кативший тележку к машине. Кирилл важно тащил коробку с пазлами и настольной игрой.
Они все сгрузили в багажник, мальчик даже помогал, пыхтел, ручкой обхватив тяжелый пакет за бок, и всеми силами толкал его к машине.
— Ну что? — Подольский вопросительно глянул на Кирилла.
Ребенок подарил ему такой же взгляд.
— Что?
— Ничего, — тяжело вздохнув, Миша достал мобильный и в списке контактов нашел нужный номер. — Залезай, поедем к Кате сейчас.
Кирилл подпрыгнул, захлопал в ладоши и припустил к машине. А Миша терпеливо ждал ответа.
— Куцова, ты что, рожаешь там? — с облегчением проговорил он, услышав ее голос. — А, спишь...Так, солнце мое, достань свой телефончик и найди мне один номер. Кати. Да, Смирновой Кати, подруги твоей. За надом, Наташ. Какая разница? Надо мне, срочно. А, вот еще, ты адрес этой аптеки знаешь? Ну какой, в которой она работает? Все, понял. Так и называется? Угу, хорошо. Все, спи дальше.
В очередной раз убедившись, что, владея информацией — владеешь миром, Подольский бодро скользнул за руль и покатил по новому адресу. Предстояло попасть под красивые, но наверняка недовольные глазки девушки, по которой, чего греха таить, он за день успел соскучиться.
* * *
Они подъехали к непримечательной пятиэтажке, на первом этаже которой и находилась та самая аптека, в которой работала Катя. И название такое оригинальное — аптека. Как только фантазии хватило!
Миша еще раз окинул взглядом синюю вывеску с белыми буквами и покатые ступеньки, выложенные серой плиткой, правда, сейчас покрытые тонкой корочкой льда.
Катя не обрадуется его приезду — Подольский понимал это со всей ясностью. И дело даже не в нем самом, хотя ему, наверное, тоже не поздоровится, а вообще с ситуацией в целом. Катя во всем стремиться быть самостоятельной и самодостаточной, и договориться с ней очень и очень непросто. Да и вряд ли бы она ему ребенка доверила. Подольский после этой мысли испытал какую-то странную, немного злорадную радость.
Все-таки хорошо, что у Кати телефон оказался выключен. А то еще неизвестно, что бы сейчас было. Подольский после этой мысли испытал какую-то странную, немного злорадную радость.
— Ну что, мы идем? — спросил мальчуган, с нетерпеливым ожиданием ерзавший на сиденье. — Мне жарко.
— Идем.
Мишка на всякий случай набрал номер, который продиктовала Наташа. Выключен. Ладно.
— Ты это, не беги, — попросил Мишка скачущего Кирилла. Парень сразу присмирел и послушно пошел рядом.
Он толкнул тяжелую дверь и попал в просторное, светлое помещение, где немного пахло лекарствами и чем-то таким неуловимым. Поющий ветер весело зазвонил у них над головой.
Михаил, морально приготовившись, огляделся. Кати нигде не было видно. Вообще никого не было.
Кирилл просунул свою маленькую теплую ручку в его ладонь.
Из внутреннего помещения быстро вышла Катя, на ходу приглаживая белый коротенький халат и кому-то через плечо улыбаясь. Увидев их двоих с Кириллом, она резко остановилась, а легкая улыбка, игравшая на четко очерченных губах, исчезла.
— Не поняла, — медленно, но с угрозой растягивая слова, проговорила Катя, переводя немигающий, с каждой секундой все более яростный взгляд с него на Кирилла. На Кирилле голубые глазки останавливались чаще. — Это что за новости?
Мелкий трусливо спрятался за его спину и обхватил маленькими ручонками низ короткого пальто. Вот же ж...Теперь, получается, ему тут надо оправдываться? А что, собственно, он сделал? Подольский сидел себе спокойно, никого не трогал, считал себе, считал, а тут вон что случилось. Но подставлять Кирилла не хотелось.
— Катя, спокойно, — Подольский почувствовал, как Кирилл сильнее вжался в него. — Все нормально.
Она тяжело задышала и уперла руки в бока.
— Выходи, — не глядя на Мишу, жестко приказала Катя. Он ощутил, как Кирилл покачал головой. Катя, очевидно, тоже догадалась, что ребенок особо не спешит ее слушаться, поэтому сделала шаг по направлению к ним и еще раз повторила: — Выходи! Кирилл, я жду!
На шум вышла еще одна женщина, одетая в белый халат. Аккуратно вытерла рот от крошек и с интересом прищурилась, глядя на них с Кириллом. Преимущественно, на Мишу, конечно, но его это обстоятельство отнюдь не радовало. Любопытствующих взглядов сегодня он и так удостоился великого множества. Пока хватит. К тому же, все происходившее сейчас казалось ему делом личным, касающимся исключительно их троих, и присутствие Катиной коллеги его не устраивало. Но как помягче дать это понять — Мишка не знал.
Катя с этой задачей справилась без него и на отлично. Стремительно развернулась к женщине, и тоном, с которым невозможно было спорить, сказала:
— Оксан, мы пройдем туда. А ты побудь здесь, ладно?
Так называемая Оксана кивнула и отошла в сторону, уступая им дорогу.
— Вперед! — чуть ли не рыкнула Катерина, с едва сдерживаемой яростью показывая на белую дверь.
Кирилл подтолкнул его сзади, побуждая идти вперед, и вообще, использовал его как барьер между собой и разгневанной и недовольной теткой. Миша мысленно язвительно усмехнулся. Хороший денек! Просто слов нет. И сколько нового сегодня опробовал! И нянькой был, а теперь вот щитом. Щитом Подольскому быть не приходилось. До сих пор.
Когда они поравнялись с Катей, то ребенок быстро шмыгнул влево, подальше от девушки, а потом, перегнав их двоих, забежал в светлую, выложенную белыми панелями комнату.
Катя протиснулась мимо Подольского, чуть не задев его плечом, и влетела следом. Он на всякий случай прикрыл дверь, чувствуя, что обычным разговором дело не обойдется.
— Ты что здесь делаешь? — прорвало Катю. Она что-то процедила сквозь зубы и двинулась к Кириллу. — Ты где должен быть?
— В садике, — низко опустив голову, тихо прошептал Кирилл. Не зная, куда деть руки, он начал дергать нижние завязки на куртке.
— Да, ты должен быть в садике, — она тяжело задышала и кинулась к своему заряжающемуся мобильному. Видимо, поставив разрядившийся аппарат на зарядку, Катя забыла его включить. — Только почему тебя там нет? Чем ты думал?
Неожиданно резко Катя повернулась к Подольскому, так что взметнулись белоснежные полы халата, и гневно взмахнула руками.
— Ну ладно он. Ты то зачем его забрал? Поиграть захотелось? Ты хоть понимаешь, что это ответственность?! Как они тебе его вообще отдали?
— Кать, успокойся, — попробовал второй раз Миша. — Ничего страшного не случилось...
— Не случилось? — истерично выкрикнула Катя, и Подольский с Кириллом шпионски переглянулись. — Ты понимаешь, что говоришь вообще? Ты забрал чужого ребенка! Вдумайся просто! А если бы твоего ребенка кто-то незнакомый с улицы приехал и забрал?
Подольский решил сейчас не заострять внимание на том, что своих детей у него как бы нет. Да и вряд ли Кате сейчас нужно слышать такое жалкое оправдание. Да и не незнакомый он, в конце концов.
— А если бы что-то случилось? — продолжила сокрушаться Катя, мечась между ними двумя. — Ты понимаешь, что я иду на работу с мыслью, что мой ребенок под присмотром? Именно в том месте, в котором я его оставила!
— Ну...ничего же не случилось?!
— Я должна радоваться? — язвительно уточнила она. Кирилл что-то промямлил позади них, но тут же замолк под гневным взглядом Кати. — А с тобой мы дома поговорим!
— Кать...
— Кирилл, я все сказала! — Катя сдула мешающую прядь, а потом подошла невозможно близко к Мише. Больно ткнула пальцем ему в грудь и прочувствованно, так чтобы он осознал серьезность его слов, произнесла: — Я многое могу понять, Миша. Но это не дает тебе право вот так срывать ребенка! Ясно тебе? Ты хоть представляешь, что могло произойти?
— Ты можешь успокоиться и помолчать хоть минутку? — на его лице не дрогнул ни один мускул, в противовес Кате, которую слегка потряхивало, то ли от страха, то ли от гнева. — Прекрати истерику.
Кирилл из-под насупленных бровей за ними наблюдал и шумно дышал. И на всякий случай втянул голову в плечи, так как был не совсем уверен, прошла гроза или буря еще впереди.
— Мне позвонил Кирилл и попросил его забрать.
Красивый рот, сжатый в тонкую линию, потрясенно приоткрылся.
— Что попросил?
— Забрать, — терпеливо повторил Миша.
— Стой-стой-стой, — она замахала руками, как ветряная мельница, и неверяще покачала головой. — Как позвонил? Ему четыре года только. И куда бы он позвонил?
— Он у меня в машине визитку взял, а потом попросил воспитательницу позвонить.
Все негодование с девушки схлынуло, оставив ее растерянной и переваривающей факты. Она выглядела по-настоящему потрясенной и. наверное, не до конца ему верила.
— И попросил забрать? — Подольский утвердительно кивнул. Катя все равно продолжала упрямиться: — Ладно, допустим. Но его не должны были с тобой отпускать. Это что получается, кто-то придет и они моего ребенка всем подряд будут на руки отдавать? — ее злость миновала их с Кириллом, но перекочевала на бедных воспитателей. Катя включила свой мобильный и стала искать номер центра. — Да я их всех сейчас...
Подольский ловко перехватил телефон и нажал "отмену".
— Ты что делаешь?
— Ничего хорошего из твоего звонка не выйдет.
— Предлагаешь мне все так оставить? — взвилась она и попробовала вырвать у него телефон. — Отдай!
— Когда успокоишься, — пообещал он честно, и спрятал мобильник во внутренний карман. — Кать, правда.
Она была не согласна с ним, и если бы не ребенок, стоявший позади, многое бы сейчас сказала. А так Кате приходилось сдерживать все гневные слова и ругательства, которых, судя по раскрасневшимся щечкам, у нее накопилось немало.
Она еще долго рвала и метала, нарезая круги по небольшой комнате, правда, на Подольского старалась не обращать внимания. Зато Кириллу влетело по первое число. И грозное "дома мы с тобой так поговорим, так поговорим" по-прежнему витало в воздухе.
Ребенок же бочком-бочком подбирался к Мише, а подобравшись, спрятался за него и терпеливо пережидал гнев родственницы, чувствуя себя в безопасности и под защитой.
Подольский мысленно усмехнулся, глядя вниз на русую макушку. Вот оно ему надо? Мало того, что пришлось менять устоявшийся распорядок дня, заниматься немыслимыми и нелепыми делами, так он еще каким-то боком оказался крайним и сейчас старательно огребал. По логике вещей должно разозлить. Не разозлило. И не возникало дискомфорта, когда он наблюдал за происходящим.
Такое иногда бывает, когда наблюдаешь или ненароком вмешиваешься в чужие разборки и выяснения отношений. Сразу хочется опустить глаза, сделав вид, что ты ничего не слышишь и не видишь, и постараться быстренько уйти с места боевых действий.
Но сейчас Подольский такого не чувствовал. Зато понимал, что не будь его здесь, Кириллу бы влетело куда сильнее. Понимал это и ребенок, изо всех сил старавшийся слиться со стеной. И как Миша мог уйти? В какой-то степени он был обязан защитить малыша.
Наконец, Катя выдохлась и рухнула на стул, подперев щеку рукой.
— Чем вы думали? — в очередной раз, но еле слышно и крайне устало выдохнула Катя. — И ты, Кирилл, в первую очередь! Всех обманул, все сделал по-своему...А если бы тебе плохо стало? Что бы тогда дядя Миша с тобой делал? — Кирилл покаянно молчал и ковырял носком ботинка линолеум.
— Ну Ка-а-ать, — робко протянул ребенок, — я больше не буду!
— Не будет он... — проворчала девушка и поморщилась, схватившись за висок. — Это что теперь, ты каждого человека, с которым я тебя познакомлю, будешь так подставлять? Ты понимаешь, что у дяди Миши были свои дела?
— Понимаю. — Тяжкий вздох.
— Я отношусь к тебе как к взрослому, надеюсь на тебя, а ты?
Кирилл шмыгнул носом, отцепился от Мишкиного пальто и подбежал к Кате, кинувшись той на шею. Девушка чуть не упала, в последний момент ухватившись за край стола. Мгновение колебалась, но потом все-таки обняла ребенка и прижала к себе.
— Чтобы больше так не делал, понял?
— Угу.
Миша все это время сидел на соседнем стуле и терпеливо ожидал развязки драмы. И испытал неожиданную радость, когда эти двое наконец-то успокоились и помирились.
Катя усадила племянника на место, сходила к Оксане, уточнив у нее что-то, но сразу же вернулась, на ходу стягивая с узких плеч халатик.
— Миш, ты...ммм...извини, что я так...
— Все нормально, — отмахнулся мужчина. — Я все понимаю.
— Я с ним еще поговорю. Обязательно, — она бросила на Подольского виноватый взгляд. — Ты на работе был?
— Был, — не видя смысла врать, признался Миша. Катя слегка покраснела и уже, по-видимому, собралась извиняться, но он ее прервал: — Кать, он меня не отвлекал. Все хорошо. Я был свободен.
— Я поговорю с ним, — еще раз пообещала девушка и застегнула молнию на куртке. — Кирилл, пойдем?
— Вы куда?
— Как куда? Домой.
— Давай я вас подвезу, — предложил Миша.
— Ой, я даже не знаю, — она нерешительно прикусила губу и оглянулась на ребенка. — Спасибо, но, наверное, не надо. У тебя Кирилл и так весь день отнял. У тебя же ведь были какие-то планы...?
— У меня свободный вечер, — принялся он уверять. — Не волнуйся.
Сейчас уже глупо скрывать тот факт, что они хотели друг друга. Неожиданно сильно. Так неожиданно, что обоим чуть не снесло крышу посередине мультика про какого-то пингвина. Но несмотря на это, Катя от него отгораживалась, относилась крайне настороженно и всеми силами старалась держать его на приличном расстоянии. При том что была отнюдь не против секса с ним. Мысль о том, что девушка может быть ветреной, в мозгу у Подольского даже не возникала. Глядя на Катю, ветреность и непостоянство — последнее, что приходило на ум.
Но, как бы то ни было, она старалась держаться от него подальше. Во всем.
— Все-таки я не думаю, что это хорошая идея.
— Катя, пошли, — малыш, уже забыв о недавнем конфликте с Катей, за руку потянул ее к выходу. — Я домой хочу. И у меня там машина осталась.
— Вы сговорились, — она осуждающе покачала головой и сдалась. Мишка только сверкнул белозубой улыбкой на это заявление. — Когда только успели?
— У нас было время, — усмехнулся он, открывая дверь и пропуская ее с ребенком вперед.
Глава 14
— Это что? — Катя чуть ли не с ужасом указала рукой на бесчисленные пакеты, в беспорядке валявшиеся в Мишкином багажнике.
— Это наш поход по магазинам, — участливо пояснил Подольский, пытаясь скрыть понимающую усмешку. — И я тебя прошу, только не начинай.
— Вы когда успели вообще?
Кирилл пристроился рядом, сжимая в руках объемную коробку с большой гоночной машиной, и предпочитал пока помалкивать. Миша с легкостью подхватил почти все сумки, а ребенок быстренько прибрал к рукам пакет со своими игрушками. Кате остался самый маленький пакет, который ей незамедлительно торжественно вручили.
— Этаж? — коротко поинтересовался Миша.
— Третий, — смирившись, выдохнула Катя и поплелась следом за мужчинами.
Когда они втроем вместе с сумками оказались в тесной прихожей, Катя в полной мере осознала, насколько у нее маленькая квартира. Михаил не то что мешался или занимал много места, он, казалось, целиком заполнял пространство, не оставляя места ей. И смотрелся в тесном коридорчике очень нелепо и не к месту. В своем дорогом мягком пальто, такой высокий, спокойный и невозмутимый, Миша резко контрастировал с яркими виниловыми обоями, разрисованными разноцветными каракулями Кирилла.
Катя, жутко смутившись, молила о том, чтобы Михаил не слишком заострял на этом внимания.
Девушка замешкалась в темноте, пытаясь сориентироваться в кромешной тьме и нащупать выключатель. И мужчина, стоявший позади нее и дышавший в макушку, спокойствия не прибавлял.
Наконец, свет был включен, Катерина перехватила несколько пакетов и отставила их дальше, чтобы не мешались в проходе, а сама, украдкой покосившись на Мишу, с интересом осматривающегося вокруг, потянула к себе Кирилла, беспокойно метавшегося в тесноте.
— Подожди минутку, дай я шапку с тебя сниму, — попросила девушка переминавшегося с ноги на ногу племянника. Кириллу уже не терпелось распаковать пакет со своими подарками, которые ему купил Миша. И Катя мысленно закатила глаза. — Все, иди.
Кирилл сорвался с места, не оглядываясь на них, и через секунду лихорадочно шуршал целлофаном в гостиной.
Кате было неловко смотреть Мише в глаза после сегодняшнего. Конечно, для нее шоком стало их появление у нее на работе. Такого развития событий девушка и в страшном сне не могла представить. И ведь нашли как-то, приехали...Кирилл так вообще еще тот интриган. Нет, это надо додуматься через воспитательницу позвонить Мишке и упросить того за ним приехать? И мало того, что позвонить, так еще номер как-то найти, уговорить Любовь Антоновну, да и самого Мишку тоже уговорить.
Она не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Нет, Катя не сомневалась, что у нее растет умный, находчивый мальчик. Но не до такой же степени! Признаться, она испытала легкое сожаление из-за того, что их вообще познакомила. Так стыдно становилось перед Мишкой, когда она представляла, как Кирилл его упрашивал приехать. Да еще и покупки эти, в сердцах подумала девушка, почти с неприязнью разглядывая большие белые пакеты, притулившиеся у стены.
— Миш, ты... — она в нерешительности прикусила губу и развела руками, не в силах достойно найти выход из всей этой ситуации и правильно подобрать слова. — Извини за это, ладно? Я Кириллу обязательно скажу и воспитателей предупрежу. Не стоило...
Он едва заметно усмехнулся.
— Прекрати, Катюш, — от такого обращения девушка мило зарделась. Но было приятно. На мгновение она почувствовала себя нежной и беззащитной. — Я сказал уже, что ничего страшного не случилось. Мы справились.
— Все равно. Воспитатели не должны были отдавать его тебе. У меня в голове не укладывается...
— Оказывается, мы с Кириллом умеем быть убедительным, — Миша старался выглядеть невозмутимым. — Их вины в этом нет. И просто так мне ребенка не отдали. Мне пришлось показать паспорт, оставить расписку, а Кирилл над ухом у воспитательницы бубнил о том, что хочет побыстрее уехать, — Катя чуть со стыда не провалилась. Миша, немного подумав, добавил: — У тебя умный ребенок.
— Это уж точно, — Катя оглянулась посмотреть на видневшегося через проем Кирилла. — Эээ...ну...ты, может, чаю хочешь? Или есть? Ты, наверное, весь день с ним бегал.
Михаил достаточно долго молчал, так что Катя раз сто прокляла свой длинный язык и манеру сначала говорить, а потом думать. Конечно, он целый день нехотя потратил на Кирилла, который наверняка испортил все его планы. Да и вряд ли Мише хочется здесь оставаться. Возможно, его где-то ждут, где-то в более цивилизованном и роскошном месте, а тут она со своим чаем. И ужином, черт бы его побрал.
— Ладно, забудь, — вымученно улыбнулась девушка, демонстрируя полнейшее понимание. — Ты, наверное, и так куда-то опаздываешь. Ладно. Ты только скажи — сколько я должна за все это?
— Нисколько, — спокойно произнес Миша, разуваясь и подхватывая сумки. — И не хмурься. Кухня там?
— Там, — она недовольно буркнула, но тут же посторонилась, когда Миша прошел мимо. Все-таки прихожая для двоих взрослых людей маловата. — А что ты от ответа уходишь?
— Я на кухне, — как будто не замечая ее слов, крикнул мужчина. — И не ухожу.
Выпендрежник.
— Миш, — Катя переминалась у него за спиной, не зная, как правильно подступиться. Михаил же спокойно сгрузил пакеты на стулья и пошел за следующими. Ходить вместе с ним туда-сюда ей показалось глупо. Все равно он сейчас на кухню вернется. Она с раздражением сложила руки на груди и начала постукивать ножкой. — Я с тобой разговариваю вообще-то.
Он по-особому страдальчески вздохнул, закатил глаза и повернулся к ней, состроив умоляющую мордашку. И этому обалдую, который раза в два с половиной больше нее, сорок с лишним лет! Смех, да и только.
— Я слушаю.
— Я же у тебя спросила — сколько я тебе должна? Сложно ответить?
— Ответить несложно, — Миша взъерошил темные волосы, устроив на голове ужасный беспорядок. — И я, по-моему, уже сказал. Ничего.
— Я так не могу, — снова запротестовала девушка, уперев руки в бока, и подошла ближе, запрокидывая голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Мне кажется, что...ммм...
Подольский, которому, очевидно, надоело слушать ее возражения, просто закрыл ей рот. Буквально. Властно протянул руку, обхватив ее за шею, приблизил к себе и впился в потрясенно приоткрывшиеся губы. Катя удивленно охнула, и Миша жадно проглотил этот звук. От неожиданности она с силой уперлась руками в его грудь, стараясь увеличить расстояние между их телами и отстраниться, но мужчина был иного мнения.
Другой рукой он погладил изгиб спины, вынуждая ее выгибаться и сильнее касаться пышущего возбуждением и жаром тела. И с каждой секундой ее сопротивление таяло, растворяясь в захлестнувшем с головой вихре будоражащего возбуждения и нервозности.
Катя расслабила напряженные мышцы и позволила Мише притянуть ее еще ближе, чем он незамедлительно воспользовался. Она мягко выдохнула в знак капитуляции, послушно приоткрывая губы и тая от ощущения теплого языка, исследующего в легкой, эротичной ласке ее рот. Забросила руки Мише на шею, животом ощущая внушительную эрекцию, которую уже не могла скрыть его одежда.
Ей приходилось стоять на носочках и почти всем весом налегать на него, и сейчас, когда тело превратилось в тянущуюся сладкую нугу, когда ноги переставали держать от каждого умелого поглаживания его языка, а при любом соприкосновении до боли хотелось ощутить его всего, это становилось невероятно сложным. Катя практически висела на нем, когда Миша уселся на край стола, отчего продукты из пакета попадали на пол, подтянул ее к себе и поставил между ног. Ее пальцы жадно заскользили по широкой груди и плечам, периодически сжимаясь и наслаждаясь ощущением теплой кожи, пусть и снова через одежду. Ее проворная ручка скользнула под ворот пуловера и погладила основание шеи, скользнув кончиками пальцев по выступающим позвонкам.
Миша слегка выгнулся, запрокинув голову, но целовать ее — жадно, ярко и все-таки нежно — не перестал. Его руки давно переместились с ее талии, сжимая упругие ягодицы, гладя потяжелевшую грудь и лаская подрагивающий живот.
Он оторвался от ее рта, с мужской гордостью и почти самодовольством задержав взгляд на покрасневших, припухших губам, еще раз коротко, страстно поцеловал, спустился по щеке к шее и слегка прихватил губами бешено бившийся пульс. Катя резко, тяжело выдохнула и конвульсивно собрала мягкую трикотажную ткань в горсть. Шея всегда была ее слабым местом, ее ахиллесовой пятой. Иногда хватало пары правильных, в нужных местах поцелуев и она была полностью готова.
Сейчас не понадобилось пары поцелуев. Хватило одного касания мягких губ, легкого покалывания только начинающей пробиваться жесткой щетины и горячего дыхания, как Катя слабо застонала, прикрыв глаза от невероятной эйфории, и только Миша ее удержал, с легкостью обхватив за бедра. Удовольствие было таким резким, ярким и в тоже время лишающим контроля, что хотелось не продолжить ласку, выгибая шею для лучшего доступа, а, скорее, избежать любого касания.
Каждый поцелуй, дуновение дыхания били точно между бедер, сделав тонкие трусики наверняка мокрыми. Низ живота уже конвульсивно дрожал, а внутри как будто натягивались тонкие прочные нити, соединяющие нежную кожу шеи и ключиц и возбужденное лоно. А Михаил, как опытный кукловод, с уверенностью грамотно ими дергал, лишая всего и оставляя Катю захлебывающейся в море экстаза.
Каким-то образом Миша снова задел стоявший на краю пакет, который сразу же свалился на пол. И только громкий стук стекла смог оторвать мужчину от нее. Катя не знала — быть ли благодарной этому несчастному пакету или окончательно разбить его содержимое. Она все еще побелевшими пальцами держалась за широкие плечи, неглубоко и часто дышала и почти не понимала, что вокруг нее происходит.
На шум к ним побежал Кирилл, громко шлепая пятками по полу. Катя этот звук слышала неясно, через собственный пульс, бивший набатом в ушах, но все-таки слышала. Убрала свою ногу, которую, как оказалось, почти закинула на Мишу, и дрожа, отвернулась от проема двери, так чтобы Киря не смог увидеть ее лица. И попыталась обрести над собой контроль.
— Что упало? — с наивным любопытством радостно завопил Кирилл, держа наперевес нелепо длинного кота с короткими лапами.
"Мои мозги, — мрачно подумала Катя, стараясь унять приятное и болезненное тянущее ощущение внизу живота и восстановить дыхание. — Причем не только упали, а еще, наверное, потерялись".
Вслух же она спокойно сказала:
— Кирюш, пакет со стола свалился. Мы поставили не так.
— Ааа, — глубокомысленно кивнул ребенок и перевел взгляд на Мишу, который все так же стоял, привалившись к столу, только сейчас еще засунул руки в карманы и слегка ссутулился. — Не надо так больше ставить. Будет плохо.
— Учту, — коротко выдавила Катя, краем глаза косясь на невозмутимого и явно контролирующего себя мужчину. — Ты руки помыл?
Племянник смешно округлил рот и заметался взглядом по кухне, выискивая пути отступления. Расставаться с такими желанными и явно близкими к сердцу подарками Кирилл не хотел ни на минуту.
— Иди мой, потом за стол. Ужинать будем. И не смотри на меня так.
Малыш скривил мордочку, тяжко вздохнул, словно неся на своих хрупких детских плечах всю тяжесть мира, и пошел в ванную, у самого выхода обернувшись через плечо к Мише.
— Пошли вместе.
— Кирилл!
— Катя, спокойно, — Миша прошел рядом с ней и ободряюще коснулся плеча. — Это не конец света. Кстати, мне ведь тоже надо мыть руки. Надо ведь, да?
— Да-да, — Киря подпрыгнул в воздухе, так что хвост мягкого кота закачался в разные стороны. — У него они тоже грязные. Он везде лазил.
— Где это ты лазил? — подозрительно сощурившись, поинтересовалась Катерина, изо всех сил пытаясь скрыть растерянность, нервозность и страх.
Михаил широко, плутовато улыбнулся, отчего от глаз разошлись морщинки лучики. И лукаво прикусил губу, сверкая черными глазами. Вот как на него злиться? Да и за что?
Мужчины вышли с кухни, о чем-то громко разговаривая. Точнее, громко говорил Кирилл, увлеченно рассказывающий что-то, а Миша отделывался короткими репликами или фразами. Катя в глубине души жалела, что познакомила Кирилла с Михаилом. И боялась этого знакомства.
Кирилл, насколько она уже смогла заметить, бегал за Мишкой хвостом, чуть ли не заглядывая тому в рот. И ловил каждое слово, подмечал каждый незаметный жест и запоминал Мишины привычки. Скорее всего, мужчина всего этого не видел, в полной мере не осознавал, какой впечатление оказывает на маленького мальчика, который до него толком никогда со взрослыми дядями не общался. И наверное, Михаил просто не понимал, что Кирилл не сможет просто так его отпустить. Безболезненно для себя.
У нее был робкий в общении с людьми ребенок, но если он открывался, то до конца, полностью раскрываясь и впуская в свою маленькую, чистую душу без каких-либо границ и ограничений. А предательства Кирилл еще раз просто не выдержит. Катя еще помнила то время, несколько лет назад, когда Надежда только уехала, а Киря...он же помнил ее. Звал, до боли в горле, до нервной икоты и покрасневшего, опухшего лица. Звал, когда ночью у него случился первый приступ астмы, когда он задыхался от кашля, а по щекам текли слезы страха, а она всеми силами пыталась его успокоить и сделать что-то. Он постоянно ее звал, надеялся увидеть и спрашивал Катю: "где мама?". "Когда придет мама?". "Сколько ждать мамочку?".
А что она должна была сказать? Надя звонила им всего лишь два раза, в первый месяц своего отъезда. Потом звонки прекратились. Телефон и хоть какие-то координаты Кате никто не удосужился оставить, и связаться с девушкой она не могла. А Кирилл ждал, засыпая под ее очередное вранье, что "мамочка скоро приедет".
В какой-то момент, после очередного ночного приступа, Кирилл прекратил спрашивать о маме. Тогда ему три года было где-то. С того дня это слово в их доме не произносилось.
Детская память интересная штука. Кате казалось, что в ее ребенке что-то щелкнуло, перемкнуло, какие-то части головоломки сошлись, и он...просто забыл. Забыл, что у него есть мама, что в его жизни вообще когда-то был такой человек. Зато всем, кто встречался на их пути — точнее тем, кого Кирилл близко подпускал — он много раз повторял, что у него есть Катя. Его Катя. А слово "мама" он не знает. Кирилл всегда был слишком умным и сообразительным ребенком.
Что же будет, когда Мишка наиграется? Катерина до сих пор не верила, что все происходящее сейчас — всерьез и надолго. Да, между ними сильнейшее притяжение, наверняка обусловленное рядом факторов, но отрицать глупо — оно есть. Ей нравится Миша. И что? Кирилл для Подольского — всего лишь фактор, с которым нужно смириться на данный момент. Он с ним сейчас поиграет, развлечет его немного, накупит подарков, а потом тихо и спокойно уйдет из их жизни, когда ему надоест Катя.
И он не вспомнит о каком-то там чужом ребенке, который, между тем, будет его ждать, звать и спрашивать ее, когда придет Миша. Им с Кириллом это не нужно. Не нужно в очередной раз быть выброшенными на улицу из чьих-то жизней, из чьих-то планов, в которых им с ребенком места нет.
И самое страшное в том, что Катя отчетливо все понимает, но препятствовать ничему не может. Стоит ей увидеть, как у Кири глазки загораются, как он жадно впитывает в себя Мишкино внимание, так все возражения улетучиваются, оставляя безысходность и страх перед тем временем, когда все закончится.
И без того раскалывающаяся голова заболела еще сильнее. Катя вздохнула, опустилась на корточки, чтобы поднять продукты, выпавшие из пакета, и глазами нашла на полке закрытую пластмассовую коробку с лекарствами. Мало того что она вчера работала в ночь, так еще и сегодня пришлось выйти на работу. Еще после появления Кирилла на работе перенервничала. И как только ее нашли?
Размышляя о делах насущных, девушка автоматически начала разбирать сумки, внимательно изучая содержимое. Сразу в глаза бросалось, что ходили в магазин мужчины. Кто же кладет вниз мягкий хлеб, сверху придавливая консервными банками и замороженным мясом? Катя взяла мягкую буханку, больше напоминавшую неровную лепешку, и положила в хлебницу до лучших времен.
Еще раз просмотрела продукты, купленные Мишей. На удивление, мужчина купил все правильно. Или почти правильно. Неужели прислушался к ее ошибочно брошенным словам об астме?
Она покачала головой, прогоняя мутные мысли, от которых виски просто взрывались болью. И на автомате принялась готовить ужин, мысленно рассчитывая его на троих.
* * *
— Идите ужинать, — громко крикнула Катя, нервно поправляя салфетки и тарелки, так чтобы все было ровно и идеально. По такому случаю она даже достала новую посуду, которую покупала еще до смерти мамы.
Ей никто не ответил. Девушка едва заметно нахмурилась, посмотрела на часы, потом на темневший проем окна, в стекле которого отражался свет пары далеких фонарей, и решительно потопала в гостиную.
Ее глазам предстало удивительное по своей необычности зрелище. Они играли. В какую-то настольную игру, где надо было передвигать фигурки, бросать кости и расплачиваться маленькими бумажками. Кирилл лежал на животе, болтая в воздухе ногами, и от азартного волнения грыз ухо несчастного плюшевого кота. Миша же наоборот, расслабленно уселся прямо на ковер, подтянув одну согнутую в колене ногу к груди, и с легкой полуулыбкой наблюдал за дилеммой ребенка, который примеривался, чтобы бросить кости.
Эта картина настолько ее потрясла и заставила больно сжаться сердце, что на мгновение, такое короткое и невыносимо длинное, Катя перестала дышать. В горле больно запершило, а все приготовленные слова собрались в тяжелый, колючий ком. Она почувствовала, как наворачиваются недопустимые, жалящие и соленые слезы, от которых защипало в глазах. Неужели это действительно происходит с ней? С ними? Так нежданно, негаданно, так быстро и правильно, но, тем не менее, словно в волшебной сказке, от совершенства которой страшно было моргать. Казалось, один легкий взмах ресницами — и сказка исчезнет, раствориться в небытие, и реальность станет еще горше и невыносимее, раздирая своими железными, острыми когтями и без того кровоточившую и раненую душу.
Не сдержавшись, она издала неясный, приглушенный звук, на который незамедлительно отреагировал Миша, стремительно обернувшись и впившись цепким взглядом в ее наверняка бледное и испуганное лицо. В такие моменты Катя ощущала себя голой, потому что черные глаза, казалось, видят всю бушевавшую внутри нее бурю. Насквозь видят ее саму, и от них нельзя спрятаться или скрыться.
— Я... — она кашлянула в кулак, стараясь вернуть голосу контроль и спокойствие, которых совершенно не ощущала. И на всякий случая сделала крошечный шажок назад, пытаясь игнорировать пристальное внимание. — Я вас звала. Ужин готов. Пойдемте.
Кирилл поднял русую головку и посмотрел на нее умоляюще.
— Ка-а-а-ть! Мы играем.
— После доиграете. Все горячее, а потом остынет.
— Ну пожа-а-луйста! — начал выть Киря, выпуская вяло болтавшегося кота, и двумя руками ухватился за край картонного поля. — Мы немножко.
— Кирюш, ну вы и так долго играли. Миша, наверное, устал...
— Он не устал!
Девушка укоризненно склонила голову набок и испытующе разглядывала племянника.
— Ну солнышко!
На помощь пришел Мишка. Он легко и стремительно поднялся, протянул Кириллу руку, которую тот незамедлительно и без каких-либо протестов ухватил, и, не напрягаясь, поставил ребенка на ноги.
— Хватит спорить. Сначала поедим, а потом поиграем. Мне кто-то пару часов назад клятвенно заявил, что жутко проголодался, — малыш слегка покраснел, покосился на тетку, и послушно потопал на кухню.
— Только ты тоже идешь, — в полуприказном тоне заявил Киря, утягивая Мишу за собой. — Да, Кать?
— Да, Миша тоже идет.
Кирилл убежал, и Катя пошла следом, оставляя Мишу за спиной. Мужчина ее сразу же нагнал, а у дверей кухни мягко обхватил за локоть и повернул к себе, прижав спиной к стене.
— Я смотрю, за Мишу все решили уже, — выдохнул он ей в губы, но когда Катя подумала, что он снова ее поцелует, мужчина отстранился, положив теплые ладони ей на щеки. И заставил посмотреть в глаза, сражу же посерьезнев. — Катюш, что случилось?
— О чем ты? — непонимающе хлопнула глазами девушка и попробовала выбраться из держащих ее объятий. — Все хорошо.
— Не ври. Я же видел.
— Миш, я же говорю, все очень хорошо. Ничего не случилось.
— Ты мне врать вздумала?
Она попробовала отвернуть голову, но Мишка ей этого не позволил, чуть сильнее надавив на подбородок, чтобы удержать ее на месте.
— Я не вру, честное слово. Просто день тяжелый был, — стараясь придумать оправдания, Катя начала тараторить, пытаясь как можно скорее высказаться и сбежать. — Я после ночной смены, толком не выспалась. Голова еще болит.
Поверил Михаил или нет, но после минутного молчания ее отпустил, правда, хмурился немного. Зато с вопросами больше не приставал. Буря миновала.
— У меня много, — возмутился Кирилл, возя еду по тарелке. — Я столько не съем.
— У тебя нормально.
— Нет.
— Да.
— В конце концов, Кирь, ты и так сегодня наказан. Только прощение просил. И снова споришь.
— Мне много, — мотнул головой ребенок, поглядывая на Мишу.
— Ладно, как хочешь. Но только учти, солнце мое, играть будет тот, кто хорошо ест.
— Это что — только вы с Мишей будете играть, да? — возмущенно воскликнул ребенок, взмахнув ложкой так, что кругляш огурца выпал из тарелки на стол. — Хитрые!
— Еще какие, — поддакнул Подольский, отправляя в рот еще немного еды. — Правда, Кать? Мы хитрые?
— Очень.
— Так нечестно! — буркнул племянник, нахохлившись, но отправил в рот немного каши. И демонстративно начал двигать челюстями. — Вот. Я съел.
— Молодец, — кивнула Катя, аккуратно промокнув рот салфеткой и таким образом пряча улыбку. Подольский уткнулся в тарелку, но ей видно было, как уголки губ подрагивают от сдерживаемого смеха. — А вот теперь в таком же темпе поешь все остальное.
— У вас рты большие, поэтому вы много едите. А у меня он маленький. В меня не лезет!
Миша не сдержавшись, прыснул от смеха, но тут же сделал вид, что закашлялся.
— Логично, — призадумавшись, подтвердил он. — У нас, получается, большие аппетиты.
От горячего двусмысленного взгляда, брошенного в ее сторону, Катю бросило в жар.
— Так, мужчины, — она вознамерилась прервать этот диспут о размерах ртов и аппетитов, — ну-ка прекратили разговоры за столом. Иначе выгоню и оставлю без десерта.
Михаил наклонился и заговорщически подмигнул Кириллу, громко прошептав:
— Слыхал, как все строго?
Киря подхватил эту игру, тоже придвинулся к мужчине и так же громко прошептал:
— Слыхал. У Кати всегда все строго. У-ух, — он помахал кулачком в воздухе. — За столом нельзя баловаться и разговаривать. А то подавишься. Катя! — неожиданно громко позвал он.
— Что?
— Миша болтает.
— Поздравляю, Михаил Иванович, — весело улыбнулась девушка, разглядывая удивленное лицо мужчины. — Тебя только что сдали с поличным.
— Это он что, на меня стучит?
Кирилл захихикал.
— Да, стучит, — подтвердила она.
— Теперь ты тоже останешься без десерта, — похвастался ребенок. — Вот так.
— Я не согласен!
Кирилл, уже не сдерживаясь, заливисто захохотал. И они с Михаилом, глядя на ребенка, тоже не смогли сдержать улыбки.
— Катя, скажи ему!
— Нет, погодите, — Миша сдаваться не собирался. — А что это, ей можно разговаривать, а нам нельзя?
Малыш потянул его за закатанный рукав джемпера, поманил к себе пальцем и прошептал на ухо:
— Она главная! Ее некому наказывать. А я маленький.
— Ничего, — пообещал мужчина. — Зато я большой.
— Поняла? Он тебя накажет. Ты тоже будешь без десерта.
— Вообще-то, я другое планировал, — протянул задумчиво Михаил.
— Вы сговорились, вот что я вам скажу! — наиграно-возмущенно сдвинула брови девушка. — Как не стыдно!
Они переглянулись и одинаково довольно кивнули.
— Да.
— Да ну вас.
Она поднялась из-за стола, забрав свою уже пустую тарелку, и поставила ее в раковину, по дороге включив чайник.
Они еще немного побесились, подкалывая друг друга, а Катя стояла в стороне и наблюдала за ними. Вот Миша потянулся к корзинке с хлебом, отломив от порезанного кусочка половину. Киря внимательно следовал за ним взглядом, посмотрел на половинчатый кусок и тоже потянулся к корзинке, старательно ломая мягкий мякиш. Как Миша.
Она тяжело вздохнула и тронула мужчину за плечо.
— Ты что пить будешь?
— Давай кофе.
Они с Кириллом вместе доели, ушли в зал, снова играть, и кофе уже не понадобился.
Потихоньку Кирилл начал отвлекаться, клевать носом и зевать. Время было достаточно позднее, и обычно ребенок давно лежал в кровати и сладко спал. А сегодня как-то подзадержались.
В общем, Кирилл прямо в зале и уснул, подложив ладошки под голову и прижав к груди кота. Катя приложила палец к губам, делая знак Михаилу не шуметь, и присела рядом с племянником на корточки, собираясь взять его на руки и отнести в кровать.
— Не надо, Кать, он тяжелый, — приглушенно пробормотал мужчина и подхватил малыша.
Катя их обогнала, чтобы включить в детской ночник и открыть дверь. Миша осторожно внес Кирю, положил его на разобранную кроватку, а она укрыла одеяльцем. Малыш во сне причмокнул губами, повернулся на бок и подложил под щеку успевшую стать любимой игрушку. Взрослые тихо вышли, прикрыв за собой дверь.
Она неожиданно зевнула и, чтобы прогнать сонливость, потрясла головой. На фоне всех волнений, переживаний и прочего, она не замечала усталости, но стоило расслабиться, как та навалилась мертвым грузом, засыпав глаза песком. Подольский заметил, как она сцеживает в кулак зевки и изо всех сил старается держать глаза открытыми.
— Устала? — заботливо спросил он, притягивая нежное, теплое тело к себе и позволяя уткнуться в грудь. Катя чуть сразу же не уснула.
— Есть немного, — пришлось признаться ей. — Просто два дня подряд работаю. Обычно после ночной смены я дома, отсыпаюсь, а сейчас вот не получилось, — она снова зевнула. — Ой, Миш, давай я тебе кофе сделаю? Твой остыл уже, да и мне не мешало бы попить.
— Нет уж, — решительно прервал Миша все ее предложения. — Иди-ка ты спать. Вон, на ходу засыпаешь.
Совершенно этого не ожидая, девушка почувствовала острый укол огорчения. Такой сильный, что не смогла скрыть своих искренних эмоций и обиды. Она думала, да и чего стесняться — надеялась, — что Миша останется с ней. После той сцены на кухне Катя в этом почти не сомневалась. Она чувствовала особую приподнятость, приятное волнение и предвкушение, а тут...он сам же ее жестоко обломал.
Михаил не мог не заметить ее расстройства и обиды. Он ласково прижал ее к себе, зарываясь носом в короткие пряди, и глубоко вздохнул.
— Не дуйся. Ты действительно думаешь, что я не хочу остаться? — Катя была слишком обижена, чтобы это отрицать, поэтому лишь волнообразно повела плечами. — Глупенькая. Я очень хочу остаться, но тебе надо отдохнуть.
— Я...
— Ты засыпаешь на ходу, Катюш, — мягко заметил Миша, большими пальцами обводя тонкие скулы. — Тебе только до подушки добраться, и ты уснешь сразу.
Девушка лбом уткнулась в ямку между шеей и плечом, и тяжким вздохом выразила согласие с его уверенностью. Крыть было нечем. Но это не значило, что она счастлива.
— Ладно, — смирилась она. — Давай я за тобой тогда дверь закрою.
— Хорошо, только лист бумаги с ручкой мне принеси, пожалуйста.
Катя не стала задавать никаких вопросов, а молча вытащила из ящика комода блокнот с важными телефонами и ручку. Миша что-то нацарапал на листе, оторвал его и протянул ей.
— Держи. Здесь мои телефоны. Мой и домашний. Если что — звони.
— Ладно, — Катерина послушно кивнула. — А ты...
— Твой у меня есть. Наташа дала, — пояснил Подольский, обуваясь и накидывая пальто. — Так, все, я поехал. И Кать, очень прошу, если что — звони. А не геройствуй.
Не дожидаясь ее ответа, Миша властно притянул ее к себе, коротким страстным поцелуем впился в губы и почти сразу же отпустил, заправив выбившуюся темную прядку за ухо, мимоходом задев золотую сережку.
— До завтра, — попрощался он и вышел, не оглядываясь.
А Катя еще долго стояла, прижавшись спиной к двери, вспоминая многообещающее "до завтра". Оставалось только надеяться, что к завтрашнему дню она хорошо выспится.
Глава 15.
— Привет, солнышко.
Кирилл подбежал к ней, привычно обнял и начал озираться по сторонам.
— А Миша где?
— Дядя Миша, — машинально поправила Катя и украдкой заозиралась по сторонам. — Ты чего кричишь так?
— Дядя Миша, — послушно повторил Киря и шмыгнул носом, поглядывая на тетку исподлобья. — Он где?
— Кирюш, он работает. И не обязан каждый день за тобой приезжать.
— Но ведь тогда приезжал, — ребенок обиженно выпятил нижнюю губу, а маленький подбородок задрожал от едва сдерживаемой обиды.
— Кирь...
Кирилл отвернулся и тяжелыми шагами, сильно топая и таким образом выражая все свое негодование, пошел к своему шкафчику за вещами, а Кате оставалось только расстроенно смотреть ему вслед и корить себя за уступчивость и безвольность. Она ведь с самого начала знала, что рано или поздно случится что-то подобное, что ее ребенок тяжело прочувствует все, что так или иначе будет связано с Мишей.
Еще больше ее пугала скорость, с которой все происходило. Невероятно, неестественно быстро, и Катя не свои отношения с Мишей имела в виду, а именно то, как Кирилл принял и предъявил права на мужчину. Хотя всегда сходился с людьми тяжело.
Сколько Кирилл с Мишей общался? Меньше недели? А чем Подольский зацепил малыша? Если бы Катя знала. Но сейчас она стояла перед фактом — Киря считал мужчину своим, а детали, обстоятельства и причины его не волновали, как не волновало и желание Михаила быть "его". Если Миша вообще догадывался о таком отношении мальчика к себе.
И теперь мальчик принимал как должное присутствие Подольского в своей жизни. А сейчас Миши не было, что для Кирилла было ненормально. Неправильно. И он расстраивался.
Миша тоже...взял и спонтанно уехал. Нет, конечно, он не обязан был перед Катей отчитываться или сообщать о своих планах, но его внезапный отъезд как-то выбил их из колеи. Катя его ждала, с той самой минуты как проснулась, да и Кирилл только и делал, что рассказывал о дяде Мише.
Она сама думала позвонить, и в течение всего дня то и дело останавливалась около телефона с зажатой в руке бумажкой с его номерами. Но так и не решилась набрать несложные цифры.
Подольский позвонил сам. Вечером. И от разрезавшей воздух трели девушка чуть ли не подпрыгнула в воздухе и на всех порах понеслась к трубке. Кирилл семенил прямо за ее спиной.
— Кать, привет, — мужской уверенный голос как-то не звучал радостно. И был уже без той привычной теплоты, которая стала для девушки почти родной и естественной, как дыхание. Катя подобралась, в ту минуту напоминая сжатую пружину. — Это Миша.
— Да, Миш, я поняла, — спокойно и приветливо поздоровалась девушка, кинув взгляд вниз на Кирилла, который начал дергать ее за руку, чтобы забрать телефон. — Как дела? Все нормально?
— Ммм...да. Да, все хорошо. Катюш, тут такое дело...я в командировку уехал.
— Кать, Кать, это Миша? Миша, да? — заорал племянник, перекрикивая говорившего мужчину. Катя рассерженно зашипела, наградив ребенка предупреждающим взглядом, и прикрыла рукой микрофон.
— Далеко?
— В Калининград.
— Ясно. А ты... — она на секунду замялась, не уверенная в том, имеет ли право что-то спрашивать и уточнять. Одной рукой приходилось по-прежнему отбиваться от Кирилла, всеми силами рвавшегося к трубке. — Ты надолго уехал?
Послышался тяжелый вздох.
— Я не знаю.
— Ну, удачи тебе. Надеюсь, ничего серьезного, — принужденно выдавила девушка, расстроенно прислоняясь спиной к стене и рассматривая белый, нервно смятый листочек.
— Нет, ничего, — заверил Подольский. — Обычная командировка. Я приеду к концу недели. Если успею.
— Я тоже хочу поговорить, — ребенок дернул теплый махровый халат, привлекая к себе внимание.— Катя! Дай мне! Я тоже хочу.
Она не хотела портить настроение еще и малышу.
— Ты сейчас очень занят?
Михаил настороженно замолчал.
— А что? — через некоторую паузу ответил он.
— Просто спрашиваю.
— Вообще-то да. Я сейчас кое-какие дела обсуждаю. И пока вышел покурить, тебе позвонил. А ты чего хотела? — спохватился мужчина.
И как-то все так налегло в один момент — и обида, и разочарование, и недовольство, что Катю передернуло. Грызло что-то еще, о чем она думать и вспоминать не хотела, но старые воспоминания все равно плясали на опасной грани, грозя в любую минуту захлестнуть разум.
Кирилл очень чутко почувствовал перемену в ее настроении, и спал с лица. Лихорадочная улыбка сползла с детского лица, задорно сверкавшие глазки потухли, а плечи расстроенно ссутулились. Это стало последней каплей.
— Ничего, — холодней, чем нужно было, чтобы Миша ничего не заподозрил, процедила Катя. — Иди. Мы тоже пойдем.
— Стой. Я не понял...
— Миш. Иди...дела обсуждать, а?
Мужчина явственно скрипнул зубами, совершенно недовольный ее раздраженным ответом и тоном.
— Что случилось?
— Ничего.
— Я нормально спросил.
— А я нормально тебе ответила...Кирюш, одевайся, мы сейчас гулять пойдем.
— Какой гулять? Ты на часы смотрела?
— Мы в магазин, — она продолжила упрямо гнуть свою линию. — У нас чай закончился.
— А завтра нельзя сходить?
— Нет.
— На что ты обижаешься сейчас? — недовольно поинтересовался Миша, не скрывая злости. Непонятно только, на что именно злился. — Что я не приехал? У меня работа.
— Ну а у меня ребенок, с которым надо сегодня погулять. Кирилл не может целыми днями дома сидеть.
— А днем нельзя было?
— А днем мы тебя ждали, — не сдержав ярость, выкрикнула Катя. — Знаешь, Миш, я все понимаю, но предупредить не так уж трудно, как мне кажется. Ты не сейчас уехал, а наверняка утром. А мы тебя ждали!
Миша странно осекся, сначала собираясь ей как-то возразить, но, видимо, передумал. Молчал только и не собирался ни оправдываться, ни ругать ее.
Девушка глубоко вздохнула, мысленно считая до пяти, и сдала немного назад.
— Ладно, все нормально. Извини, я сорвалась немного. Но нам действительно нужно идти. Пока.
И она быстро положила трубку, чтобы не засомневаться в своем решении. Чтобы не слышать голос, который наверняка начнет что-то проникновенно говорить, совершенно сбивая ее с толку. К черту. Все это к черту.
Потом, конечно, на смену обиде и разочарованию, пришла злость на себя вкупе со стыдом. Ведь если так подумать, здраво, беспристрастно и без предвзятости, то ничего такого страшного не произошло и не случилось. Михаил не обидел их, не задел ничем и, по правде сказать, не дал повода в себе усомниться. Уехал, да, но, наверное, действительно по важным делам, сорвался так внезапно и, замотавшись, просто забыл их предупредить.
Забыл. Это слово крутилось в голове щекочущимся, раздражающим волчком все дни с его отъезда. Забыл. Такое короткое, емкое и обидное слово. Не столько по отношению к ней, сколько к Кириллу, который даже после того злополучного звонка Мишу ждал. И спрашивал, когда тот придет. Катя отвечала, что скоро, а у самой в голове ненавязчиво крутилось слово "забыл".
И она сама себя ругала за такие мысли. За глупости. И корила себя за то, что так несправедливо сорвалась на Мишу.
Безусловно, потом она позвонила и извинилась, заверив, что все в порядке, а ее в запале сказанные слова — последствия плохого настроения. Подольский ничего не сказал на такое заявление, скорее, просто-напросто пропустил ее извинение мимо ушей и сделал вид, что ничего не было. Катя никогда глупой не была, поэтому довольно быстро перехватила эстафету, прекрасно притворяясь радостной и счастливой.
Но только если она притворялась, пусть и с трудом, но все же, то Кирилл не умел этого. И не скрывал своей обиды и разочарования. И что делать с этим — Катя не имела ни малейшего понятия.
— Кирюш, не расстраивайся ты так, — Катя присела перед мальчиком на корточки, обхватила за плечи и заставила посмотреть себе в глаза. Племянник шмыгнул носом, трогательно посмотрел на нее исподлобья, пряча взгляд, но внимательно прислушивался к ее словам — она точно знала. — Миша обязательно приедет, просто попозже. Он в командировке, в другом городе и не может сейчас приходить.
— А когда он приедет?
— Скоро, родной, скоро.
— Правда? — с надеждой спросил Киря. Ей оставалось только кивнуть. Теперь, если потребуется, она Подольского за шкирку, но приведет. Катя его предупреждала и всячески ограждала, а вот это все — не ее вина. И ее ребенок страдать из-за Миши не будет. Точка.
— Конечно. А сейчас прекрати хлюпать. Поехали лучше домой.
— Хорошо, домой, — смирившись, кивнул Кирилл и одел курточку. Встал рядом с ней, терпеливо ожидая, пока Катя застегнет все пуговицы и завяжет шарф. — Я сок хочу.
— Купим. Что вы сегодня делали?
— Английский учили, — без особого энтузиазма начал рассказывать ребенок, вяло ковыряя носком ботинка квадрат линолеума.
— И как?
— Хорошо.
Поняв, что сейчас говорить с Кириллом бесполезно, девушка сдалась. Иногда ее ребенок мог быть чертовски упрямым и замкнутым. И обиженным, так что выдавить из него хоть слово в такие моменты было равносильно поиску иголки в стоге сена. Практически невозможно, только нервы друг другу мотать.
Приказав себе не расстраиваться, Катя взяла Кирилла за руку, и они бодрым шагом потопали к остановке.
* * *
Подольский еще раз посмотрел на знакомый дом и взглядом нашел нужные окна. В одном из них горел свет, а через легкую полупрозрачную газовую ткань, если присматриваться, конечно, можно было увидеть силуэт маленького ребенка, которым с какой-то палкой — Миша, правда, знал, что это светящийся меч джедая, — прыгал около телевизора. Мужчина позволил себе улыбнуться уголком губ.
Оказывается, он соскучился. И было что-то еще, что не позволяло сосредоточиться в Калининграде. И это "что-то" мыслями возвращало его в Питер, разъедая и прожигая изнутри. Что-то пошло не так. Не так, как должно было быть.
Физически Подольский все это время сидел в Калининграде, а мыслями здесь — в этом доме. А ведь помнится, он жил здесь когда-то. Сколько лет прошло? Двадцать или около того, наверное. Несколько лет квартира напротив Катиной была его домом. Но вот Миша ее не помнил. Возможно, Катя там тогда и не жила. Но то, что они могли оказаться рядом, так тесно друг к другу, приятно грело и будоражило.
Он помрачнел, вспомнив недавний разговор с девушкой. Обиду, которая сквозила в каждом звуке ее голоса. Он сначала не понял, что вообще сделал не так, где ошибся и почему Катя так расстроилась. Но в ней была такая убежденность, уверенность, заставившая Подольского лихорадочно вспоминать свои проступки за последние часы. Да вроде ничего.
И все равно эта мысль — что он чем-то обидел, сделал ей больно — не давала покоя, лишая и сна, и спокойствия, и возможности логически мыслить. Как переклинило.
Ни о какой работе и речи идти не могло. Поэтому он сорвался и вот сейчас уже был около знакомого дома, и глядел в знакомые окна, ощущая странную приподнятость и умиротворение. Как будто был там, где и должен был быть.
Миша стряхнул пепел с истлевшей до фильтра сигареты, выкинул окурок и зашел в подъезд. Три этажа; мельком посмотрел на квартиру Анны и постучал в соседнюю дверь.
Раздался топот маленьких ножек, скрип открываемой двери и наконец:
— Кто там?
— Это Миша. Открывай.
Подольский не успел договорить, как загремели замки и дверь распахнулась. Прямо ему навстречу ласточкой вылетел Кирилл, и Миша еле успел схватить его, чтобы тот босиком не побежал по подъездной плитке.
Мальчик и радостным возгласом вцепился в Мишкины запястья, и мужчине ничего не оставалось, как поднять его на руки. Кирилл счастливо взвизгнул и со всех сил тонкими ручонками обхватил его за шею.
Все так стремительно произошло, что Михаил совсем не успел ни подумать о сложившейся ситуации, ни удивиться поведению ребенку. Спокойно и правильно — вот как это было. И мужчина поспешно, все так же держа мальчика на руках, зашел в теплую квартиру и прикрыл за собой дверь.
— Тебя Катя не учила дверь незнакомым не открывать? — усмехнулся Миша и поставил ребенка на пол.
— Ну это же ты, — как само собой разумеющееся произнес Кирилл и с ногами забрался на маленький деревянный стульчик. — И я спросил.
— Спросил он...Ты дверь открыл быстрее, чем спросил. Тетка твоя где?
— А, купается, — он равнодушно махнул рукой. — А я играю. Пойдем со мной.
Миша разулся, повесил куртку на вешалку поверх Катиного пальто и пошел следом за Кириллом, мазнув взглядом по покрашенной светлой краской двери. Оттуда раздавалось журчание воды, а сквозь щель пробивалась полоска света.
— Смотри, я покрасил, — ребенок деловито усадил Мишу на разобранный диван и притащил смутно знакомую раскраску. Подольский отпихнул пуховое одеяло в сторону и подвинулся, освобождая место мелкому. — Нравится?
Он склонил голову набок, пристально рассматривая ярко-зеленую машину с синими колесами.
— Нравится.
Кирилл перевернул страницу, теперь демонстрируя кислотно-желтый мотоцикл.
— А этот?
— И этот нравится.
— А эту Катя красила, — Миша увидел аккуратно разрисованный автомобиль, выделяющийся среди творчества мальчугана. — Красиво?
— Красиво, — послушно кивнул Подольский и закатал рукава тонкой водолазки. — Что так жарко?
— Катя обогреватель включила. Миша?
Ребенок из-под опущенных ресниц на него косился с неуверенность и любопытством. Под Мишкиным понимающим взглядом Кирилл заерзал и выпалил:
— А ты далеко был?
Мужчина на секунду замешкался.
— Далеко.
Ребенок непонятно чему удовлетворенно кивнул. А затем продолжил:
— А что ты делал?
Да уж, с этой семейкой нужно перестать удивляться. Вот и Кирилл сейчас — сидит, дышит ему в пупок, но смотрит так угрожающе, недоверчиво и допрашивает. И этому мелкому только четыре.
— Работал.
Кирилл широко улыбнулся и встал на диване на колени.
— Это хорошо. Но ты не уезжай так больше. Мы тебя ждали.
Мы тебя ждали. Подольский испытал сильнейшее чувство дежа вю. Он это уже слышал. Пару дней назад, с такими же, но немного другими интонациями, со сквозившей обидой и болью в голосе, но такое же потерянное и едва ли не безнадежное.
Мы тебя ждали.
От Кирилла исходило столько доверия, что Мишке стало неуютно и страшно. Страшно не оправдать ожиданий, разочаровать и обидеть чем-то. Их. Их обоих. А ведь его действительно ждали. Сильно ждали и скучали. По крайней мере, Миша надеялся, что Катя тоже скучала. А что ждала — он не сомневался.
— Не буду, — пообещал Подольский, и протянул руку, за которую мальчик сразу же цепко ухватился. И переполз ему на колени. — Я постараюсь так больше не делать.
Мальчик отстранился, заглядывая Мише в лицо, и пригрозил пальцем.
— Я запомнил. Миш?
— Чего?
— Меня сегодня воспитательница хвалила.
— Правда? — изумленно приподнял брови Подольский и восхищенно присвистнул, отчего Кирилл расцвел и покраснел от удовольствия. — За что?
— Я по английскому все-все слова выучил, которые она задавала.
— Все-все?
— Да. Один из группы.
— Вы и английский учите?
Для Мишки рассказы Кирилла были такими фантастическими, что он внимательно слушал и не перебивал. Во времена его детства они в садиках английский не учили. Да даже и в школе. Лишь в старших классах ввели, да и то все посредственно и как-то вяло. Это уже потом Подольский, приехав в Питер и столкнувшись с проблемой нехватки знаний, начал посещать специальные курсы быстрого изучения языка, книги начал читать, а потом мотаться по загранице.
Миша хотел добиться многого, хотел стать самостоятельным, самодостаточным человек, а не жалким подобием личности, как его опустившийся на самое дно отец. Подольский всеми силами, хватаясь почти за любую работу — а иногда и за несколько сразу — покорял нужные вершины. И покорил. И имел право гордиться собой. Он сам всего добился, потом, кровью и своими силами, без чьей-либо помощи.
— Учим, — но Кирилл тут же помрачнел. — А еще нас теперь танцам учат. Фу!
В его голосе столько отвращения было, что Миша не выдержал и рассмеялся.
— Чем тебе танцы не угодили?
— Мне не нравится!
— Зато полезно.
— А ты танцевал? — полюбопытствовал Кирилл.
Миша чуть не подавился.
— Нет. Да я и сейчас не умею.
— Вот и я не буду, — мальчик воинственно скрестил руки на груди и вздернул острый подбородок. — Я буду чем-нибудь другим заниматься.
— Чем?
— А ты что в детстве делал?
Подольский нахмурил лоб, пытаясь вспомнить правильные и приличествующие для ушей ребенка занятия.
— Ну...я спортом занимался, — удачно выкрутился мужчина.
— Каким?
— Да я уже и не помню.
— Я тоже хочу спортом, — решительно заявил Кирилл, но сразу поник. — Но Катя не разрешит. Она всегда говорит, что это опасно.
— А каким ты хочешь спортом заниматься?
Ребенок, пожевывая губу, всерьез задумался, морща лоб от напряжения.
— Не знаю... — медленно произнес он. — Каким-нибудь...ну таким...чтобы прям ух!
— Я так понимаю, шахматы — это не твой вариант, — белозубо и ярко усмехнулся Миша, заставив мальчика недоуменно застыть и вопросительно на него поглядеть. — Забудь.
— Я хочу быть сильным-сильным. Чтобы стукнуть и все.
— Смотри, при Кате этого не скажи.
— А я вот стану сильным и буду ее защищать. Вот. И танцы мне все равно не нужны.
— Ладно, придумаем что-нибудь, — сдался Миша, предчувствуя намечающееся недовольство Кати по этому поводу. А Кирилл сразу посветлел лицом и довольно заулыбался. — Но на танцы все равно ходи. Потом пригодится.
— Зачем?! — возопил он.
— Девчонкам нравиться будешь, — быстро нашелся Подольский.
Мальчик пренебрежительно фыркнул и дернул плечом.
— Нужны эти девчонки. От них только неприятности. Меня из-за Лизки-подлизки постоянно наказывают. А я не виноват, да? Но все равно в угол.
Он так расстроился от несправедливости этого мира, что Миша даже постеснялся без зазрения совести смеяться. Хотя очень хотелось. Проглотил смешок, кашлянул в кулак и как можно серьезнее спросил:
— За что тебя так?
— Лизка все время жалуется. А я ее не трогал, понимаешь? Подлиза!
Они еще немного поговорили, Кирилл с упоением рассказывал о своих делах в садике, о том, чем они с Катей занимались. Рассказывал о каких-то мультиках, даже показал один — про какую-то желтую губку. Тупой до ужаса, но мальчику вроде нравилось. И довольно скоро начал зевать, хотя изо всех сил старался своей усталости Мишке не показывать.
— Иди-ка ты спать, — решил Миша и потянул малыша с дивана, мельком глянув на часы. Когда Кирилл ложился, он не имел ни малейшего понятия, но на улице давно стемнело, а стрелка часов перевалила за девять вечера.
Ребенок беспрекословно потопал в комнату, правда, Мишкину руку так и не отпустил. А Подольский замер, не зная, что и как правильно делать. Может, надо его одеть или еще что-то.
Кирилл оказался на редкость самостоятельным, чем безумно мужчину обрадовал. Сам стащил со спинки кресла свою пижаму, одел ее, а тапочки задвинул под кровать. Мишке оставалось лишь покрывало стянуть и укрыть ребенка.
— Ты только спи, — попросил Миша. — Чтобы это...сразу, ясно?
— Хорошо, — ребенок кивнул и жестом показал куда-то Подольскому за спину. — Только дай мне Боню.
— Какую Боню? — он опешил и всерьез задумался над непонятным созданием. — Это что?
— Это мой кот. Бонифаций.
Миша оглянулся, увидел свисающего с подлокотника кресла мягкого длинного кота. И покачал головой, послушно передавая игрушку ребенку. Бонифаций. Как еще Леопольдом не назвали.
— Кто ж имя придумывал то? — пробормотал мужчина себе под нос, но Кирилл все равно услышал.
С гордостью выпалил:
— Мы с Катей. Тебе нравится?
— Нравится. Да уж, — Миша посмотрел на долговязое недоразумении. — Боня, блин. Ладно, спи.
Ребенок трогательно завозился, поглубже зарываясь в одеяло, прижал к груди Бонифация и положил крохотную ладошку под щеку.
— Спокойной ночи и добрых снов.
Миша улыбнулся, вышел из комнаты и только на пороге обернулся и тихо произнес.
— Спокойной ночи. И добрых снов.
Такого он никогда в своей жизни не говорил.
Через пару минут Кирилл уже крепко спал, и только на губах играла легкая довольная улыбка, никак не желая покидать ребенка. Миша вернулся. И обещал так больше не уезжать.
* * *
— Кирюш, я в ванную. Если что, зови, хорошо? — окликнула она племянника, с головой погрузившегося в новую раскраску, которую принес Миша. — Кирь!
— Угу.
— Угу, — передразнила Катя и покачала головой. — Никакой вежливости.
Еще раз предупредив ребенка о том, что направляется в душ, Катя вышла из зала. Последние пару дней выдались суматошными и бешеными, так что сил оставалось лишь доползти до дивана и рухнуть на него без задних ног. Единственное, что могло ей сейчас помочь с хронической и въевшейся в кожу усталостью — горячая ванна с пеной и ароматическими солями, которые девушка просто обожала.
Горячая вода уже наполнила белую фаянсовую ванну почти до краев, и Катя поспешно закрутила кран. Небольшое закрытое помещение было наполнено паром и пробирающим до костей теплом. То, что нужно.
Девушка открыло белый ящичек, вытаскивая пену, лосьоны, соли и крема.
Такая роскошь, как продолжительная горячая ванна, была ей недоступна года два. Все время надо было куда-то бежать, что-то делать и за чем-то следить. Конечно, сейчас ничего не изменилось. Скорее, изменилось ее отношение к окружающей действительности. Поэтому до дрожи в коленках хотелось побаловать себя и расслабиться.
Кинула махровый халатик на корзину с бельем, подготовила воду, взбивая ароматную пену, и попробовала температуру рукой. Не сдержала блаженного стона. Восхитительно.
Следующие несколько минут, а может быть и часов, Катя провела в нирване. Она не могла дать своим ощущениям точного названия, но уровень умиротворения и удовольствия зашкаливал за все известные и неизвестные пределы. Теплая ароматная вода легкими мягкими волнами ласкала холмики грудей, задевая соски, гладила шелк живота и погружала разум в эйфорическую негу.
Когда вода начала остывать и охлаждаться, а бледная кожа подушечек пальцев съеживаться, девушка неохотно пошевелилась и вылезла, протягивая руку за полотенцем. Поспешно обернула вокруг своего тела и протерла запотевшее зеркало, разглядывая собственное покрасневшее от пара лицо. Прислушалась к мерно работающему телевизору, одновременно высушивая темные волосы полотенцем. Краска постепенно смывалась, делая цвет более теплым и не таким насыщенным, как в первые дни, но по-прежнему Катя была собой довольна. И подумывала сходить в салон, чтобы уже мастера профессионально поработали с ее прической.
Она проворонила тот момент, когда рокот телевизора прекратился, и в квартире наступила абсолютная тишина, разбавленная лишь шумом льющейся воды из-под крана. И одновременно с осознанием этого факта хлипкая дверь распахнулась, чуть не ударившись об стенку, явив перед глазами возвышающегося в дверном проеме Мишу.
Она не знала, чего испытывает больше — ужаса, удивления или нарастающего предвкушения. Черные глаза горели, челюсти были крепко сжаты, и, глядя на потемневшее от страсти лицо, не оставалось никаких сомнений — сегодня он не уйдет.
— Миша! Ты приехал! — полувопросительно прохрипела Катя, бросая непонимающие взгляды на темный проем спальни Кирилла. — А где?..
Последовал краткий, рваный ответ:
— Я его уложил.
— Он спит? — дерганый кивок. Мужчина сглотнул, так что дернулся кадык, и опустился взглядом вниз, наблюдая за капельками влаги, скользившими по ключицам и ниже по ложбинке грудей. Распаренная, покрасневшая кожа наэлектризовалась, делая любое, даже самое легкое касание махровой ткани полотенца мучительным. Соски болезненно затвердели и набухли. Катя еле сдержалась, чтобы не потереть ноющую грудь. — Как ты сюда попал?
Дверь в ванную она никогда не закрывала на всякий случай, а если что, то Кирилл всегда громко кричал, давая время привести себя в порядок, или мялся около двери. Но входная дверь была закрыта, Катя точно знала.
— Кирилл открыл, — хрипло протянул Миша, поедая ее глазами. Катя не глядя нащупала вентиль и перекрыла воду. Та им вряд ли понадобится. — Иди сюда.
От властного тембра голоса, заставившего тонкие волоски на затылке встать дыбом, девушка вздрогнула и сипло вздохнула.
— Миш, я не думаю, что...
— Иди. Сюда.
Требование. Пока мягкое, но под ним скрывается невероятная сила.
Никто никогда с ней так не обращался. Никто и никогда. И ей это нравится.
— Я мокрая... — запинаясь, пробормотала девушка, против воли делая шаг назад. — В смысле...твоя одежда намокнет.
Михаил явственно скрипнул зубами и вошел в наполненное паром помещение, неотвратимо наступая на нее.
— Иди. Сюда.
Требование. И ни следа мягкости.
На подгибающихся ногах Катя сделала крохотный шажок вперед...и оказалась в тесных, крепких и сильных объятиях, руками упираясь в широкую грудь. Его язык скользнул между ее губами и сплелся с ее, захватывая без объявления войны и заставляя девушку вцепиться в каменно-напряженные плечи, чтобы не упасть на холодный кафельный пол.
Тонкая кремовая водолазка насквозь промокла, соблазнительно обрисовывая контуры мышц. Но как только горячий язык коснулся ее жаждущего рта, все потеряло смысл. Глупо отрицать — она хочет его до безумия.
Ее руки жадно заскользили по его животу и ниже, но Миша, стоило ей коснуться внушительной выпуклости, с шипением вздрогнул, жестко перехватывая ее за запястье и уводя руку в сторону.
— Не надо, — пылающий диким неуправляемым огнем взгляд околдовал ее и напрочь лишил последних крупиц здравого смысла. И это темное чувственное обещание в голосе... — Лучше не трогай, если не хочешь остаться прямо здесь.
Как они добрались до ее комнаты, оставалось загадкой. Катя еле переставляла ноги, подгибавшиеся от желания почувствовать мужчину глубоко внутри нее, и каждый шаг казался изысканной болезненной пыткой, от которой хотелось убежать. При каждом крохотном шажке между ног сладкая пульсация становилась все сильнее, так же как и нарастающая пустота.
Он сдернул с нее мокрое полотенце и откинул его в сторону. Катя неуклюже потянула прилипшую к телу ткань, но она не поддавалась лихорадочным движениям, и тогда она просто закатала ее, открывая рукам и взору рельефный живот. Провела сверху вниз, раздразнивая кожу слабыми поглаживаниями, изредка усиливая нажатие ноготками. Миша одобрительно заворчал.
— Я хочу тебя, — тяжело прошептал он и обхватил губами отвердевший сосок, начиная его сосать и перекатывать его между губами. Дыхание сбилось с ритма, и девушка запустила руку в черные волосы, притягивая его голову ближе. Она задыхалась и от его слов, и от его прикосновений. Осталось только одно — ей нужно больше. Иначе она умрет. — Знала бы ты, как я сильно соскучился. Катя...Так тебя хочу...С самого начала.
Быстрыми кусающими поцелуями он проследовал по ключицам и выше, лаская и покусывая чувствительную кожу шеи, тут же обдавая влажные следы поцелуев горячим дыханием, вызывающим волны мурашек по всему телу. Она нашла в себе силы недоверчиво хихикнуть, но ее смех больше походил на страдальческий стон.
— Не ври. Ты волком смотрел.
Миша на мгновение, казавшееся ей вечностью, отстранился, испытующе разглядывая ее лицо.
— Глупая, — выдохнул он ей в рот, снова привлекая к себе и бережно укладывая на разобранный диван. Лег сверху, обхватив ее лицо ладонями, и провел кончиками пальцев по приоткрывшимся губам. — Я вообще не мог с тобой рядом находиться, чтобы не...
Теперь уже Катя заставила его замолчать, прижимаясь и почти опрокидывая на себя. С разговорами можно и подождать. Проникла в его рот долгим глубоким движением, сама шалея от собственной храбрости и раскованности. И еще раз, и еще, и вот уже Мишка с остервенением перехватывает инициативу, сжимая подушку так, что тонкая ткань лишь жалобно трещит.
Приехал. Она так скучала. И места себе не находила. А теперь Миша приехал. С ней рядом он теперь. Ее.
Незаметно для Кати он стянул наконец-то свою одежду, безумно ее раздражавшую, и снова накрыл ее тело своим, согревая и заставляя плавиться от жара их сплетенных тел.
Девушка лихорадочно держалась за его руки, цепляясь ногтями за бицепсы, пока Миша прокладывал влажную горячую дорогу поцелуев по ее телу. Лизнул бешено бьющуюся точку пульса на шее, а рукой тем времен обхватил жаждущую ласк грудь, и Катя слабо застонала, стараясь контролировать себя.
— Нравится, да? — дразняще усмехнулся он, повторяя движение, и на сей раз большим пальцем гладя болезненно-твердый сосок. Катерина напряглась, прикусила губу и ногами сильно сжала его бедра. — Нравится, — ответил он сам себе и склонил черноволосую голову, втягиваю напряженную вершинку.
Она выгнулась дугой от первого же движения и судорожно вздохнула, со всхлипом втягивая в себя воздух. Не то слово нравится.
— Не уверена, что долго смогу терпеть, — прошептала Катя, опуская руку вниз, и обхватила его твердую плоть.
Медленно провела рукой сверху вниз, погладила бархатистую головку, чувствуя, как от этого движения сокращаются мышцы его живота, и поймала каплю, собравшуюся на кончике члена.
Миша окончательно сорвался. Его руки скользнули ниже, погладили бедро и двинулись к жаркому местечку между ног, которое изнывало без его прикосновений. Хотя бы без прикосновений.
Их тела находились в постоянном движении, волнообразно извивались и имитировали жаркий ритм приближающего и нетерпеливо маячащего на горизонте секса. Это была пытка, утонченная, но тем не менее болезненная, и у Кати просто не было сил терпеть, о чем она не преминула сообщить Мише, потершись влажными складками о твердый и напряженный член.
У обоих перехватило дыхание.
— Миш, пожалуйста...давай быстрее. Очень тебя... — он без труда ввел в ее влажное лоно два пальца и надавил на переднюю стенку лона, заставив Катю конвульсивно выгнуться и смять в руках белую простынь. И закончив стоном, она прошептала: — прошу...
От точных, рассчитанных и невыносимо возбуждающих движений, и языка, обводящего круговыми движениями твердые соски, и пальцев, обжигающих ее собственный жар изнутри, закружилась голова.
На самом пике наслаждения Миша оторвался от нее. Он тяжело дышал, в полумраке его тело поблескивало от испарины, а широкие ладони сильно сжимали ее тугие ягодицы.
— Ты готова? — неестественно хриплым голосом спросил Миша и, не дожидаясь ответа, притянул ее тело ближе к себе.
Катя медленно кивнула и опустила взгляд вниз, с особым чувством наблюдая за тем, как бархатная головка приближается к нежным, чувствительным от прилившей крови складкам, как они мягко обхватывают его член с проступающими венами, вознося ее на новый виток удовольствия.
Она обвила ногами его талию и выгнулась, стараясь принять его еще глубже. Миша приподнял ее бедра над кроватью, и сразу же погрузился на всю длину, так что они оба слабо застонали.
Боже, как хорошо! Даже не верится, что это все не сон.
Миша медленно вышел, давая ей время окончательно подстроиться и принять его. Он внимательно наблюдал за Катиным лицом, подмечая весь калейдоскоп эмоций и отдельные моменты. Казалось, он слушает ее тело, изучает его реакции на то или иное движение или прикосновение.
Она сжалась вокруг него и подалась вперед, поднимая бедра. Хотелось сильнее, быстрее, жестче, а Мишка ее берег, постоянно сдерживаясь и сдерживая ее.
Катя утянула его вниз, и в последний момент мужчина успел упереться руками по обе стороны от ее головы.
— Что ты...
— Я хочу еще, — прошептала Катя, пристально глядя ему в глаза и практически насаживаясь на его твердый и горячий член. Миша обхватил ее бедро, прижав к кровати. — Пожалуйста...
От мощного и резкого толчка спинка дивана стукнулась об стену.
— Так?
— Так. Да, — тяжело дыша, выдохнула девушка. — Так.
Он проникал глубоко, на всю длину, и полностью выскальзывал из нее, бархатной, влажной головкой задевая клитор под идеальным углом.
Миша прошептал ее имя и прильнул к шее, слегка всовав нежную кожу, и наверняка оставив след. Кате было все равно.
Все ее тело было охвачено огнем, распалявшимся с каждым убыстряющимся движением твердой, пульсирующей плоти. Она крепко обхватила его за ягодицы, прижимая к себе, и часто-часто задышала, срываясь на стоны.
Оргазм приближался неукротимой волной, скручивая низ живота в невыносимо напряженные узлы. Его член сильнее отвердел и запульсировал, врезаясь в нее в диком темпе. По телу прошла первая сладостная дрожь, заставившая Катю пронзительно вскрикнуть и тут же зажать рот рукой.
— Давай, Катюш, вот так.
И от чувственного, наполненного такой же мукой, какую чувствовала и она, шепота, у нее окончательно сорвало крышу. Она судорожно задрожала под Мишкой, зарываясь пальцами в его волосы, и прикусила кожу на плече.
Миша положил ей руку на живот, прижав к кровати, сделал глубокий рывок, еще один и еще, и облегченно застонал, орошая ее сокращающиеся стенки горячим семенем. Его тело почти рухнуло на нее, но в последний момент мужчина сумел тяжело упасть рядом.
Они оба тяжело дышали, наслаждаясь тем, как обвевает прохладный воздух разгоряченную кожу, и не могли шевельнуться. Катя закрыла глаза и облизнула пересохшие губы, чувствуя непреодолимое желание прильнуть к теплому, покрытому любовной испариной телу и закрыть глаза. Лениво приоткрыла один глаз и посмотрела на Мишу.
— Ты спишь?
Она видела, как в темноте блеснула широкая улыбка.
— Нет. А ты?
С Митькой она никогда не засыпала после секса. А после него у нее никого и не было.
— Пока нет, — непонятно чего смутившись, проговорила Катя. — Но сейчас усну.
Мужчина натянул на их разгоряченные тела одеяло, непостижимым образом оказавшееся на полу, прижал ее к себе, отчего девушка чуть не замурлыкала, и обнял, пристроив ее голову на своем плече.
— Спи, — уже сквозь подступающий сон она почувствовала легкий поцелуй в щеку.
— Я соскучилась.
Миша покрепче обнял ее и поцеловал в макушку.
-Я тоже. Я уже приехал.
Катя попыталась за хвост ухватить спешно ускользавшую мысль. А у самой едва сил оставалось держать глаза открытыми.
— Ты тут будешь? — волнуясь, уточнила она, борясь с собственным желанием обхватить его сильно-сильно и никуда не отпускать.
Он осторожно убрал с ее щеки щекочущую прядь.
— Тут. Спи уже.
И она уснула, доверчиво прижавшись к широкой груди и закинув точеную ножку на твердое бедро. На всякий случай.
Глава 16.
Катя сладко потянулась, вскинув тонкие руки, и не смогла сдержать счастливой и довольной улыбки. Она чувствовала себя так, будто ее бесцветный, серый и законсервированный мир рассыпался на мелкие осколки и выпустил из своей скорлупы новый — яркий и насыщенный, делая ее целой, живой и счастливой. Изнутри щекотало особое приятное чувство, как пузырьки шампанского, и хотелось бежать, смеяться, лететь куда-то. Или просто вот так, уютно прижавшись, лежать, утыкаясь носом в ямку шеи, и вдыхать запах мужского парфюма, который за последнее время намертво отпечатался в ее памяти и рецепторах.
Девушка подтянула повыше одеяло, прикрыв грудь, и повернулась набок лицом к своему мужчине. Миша крепко спал, обнимая ее одной рукой за талию и прижимая к себе — не сильно, но, тем не менее, уверенно. Даже во сне не отпуская далеко от себя. Катерина пошевелилась и попыталась отодвинуться, но ее нерешительные попытки тотчас же решительно пресекли, возвращая назад.
Миша не проснулся, только слегка насупил брови, как будто выказывая свое недовольство сквозь сон.
Положила свою бледную руку на мерно поднимавшуюся грудную клетку, и почувствовала спокойное, уверенное биение его сердца.
Подольский весь в этом — спокойный, рассудительный, как скала непоколебимый. Иногда, когда Катя слишком долго о нем думала, то в голову приходили совсем уж глупые мысли. Так получилось, что на нее все так разом навалилось — резко, с наскока. Она была очень молодой, неподготовленной, но жаловаться и плакаться не стала. Не потому что не хотела — она никогда не была супер героем или в горящую-избу-войдет женщиной. Она была самой что ни на есть обычной, в меру взрослой, в меру глупой. И может быть, даже поплакалась кому-нибудь, только рядом никого не было. Мама — не в счет. С ее здоровьем, как бы она тогда ни храбрилась, такие проблемы были неподъемными.
И Катя за столько лет привыкла быть сильной. Даже не так — она научилась с легкостью надевать маску сильной, уверенной и точно знающей чего хочет женщины. Но маска и сама уверенность — вещи разные.
А Мишка никаких масок не носил — он изнутри был как гранит. И Катя, которая так истосковалась, и устала строить из себя сильную, неосознанно к нему потянулась, млея от его силы. И иногда даже думала, что ничего не проходит незамеченным мимо Михаила. Глупо, конечно, он же не робот, но Катя именно так ощущала этого мужчину. И это в нем ей до безумия нравилось. Все в нем.
Взглядом девушка заскользила по мужественному, решительному лицу, лаская мужественные черты. И старалась впитать в себя его образ, чтобы намертво отпечатался в ней и никогда не забылся и не стерся из ее памяти.
Не удержавшись, Катя протянула руку к его лицу, и кончиками пальцев проследила заметный шрам, рассекающий левую густую бровь. Она знала, что сейчас некоторые молодые парни специально себе такие делаю — зачем, правда, не представляла, но делают же! — но вряд ли Мишкин шрам — дань веяниям моды. Наверняка в молодости дрался или упал откуда-то, но, чего греха таить, даже этот шрам Катю с ума сводил. Он придавал мужчине особую привлекательность, не позволяя отвести взгляд от чуть насмешливых черных глаз. А выражение лица, казалось, содержало в себе мягкую усмешку и скрытую ироничность. Как будто сейчас он сильнее изогнет бровь и насмешливо кинет: "Неужели?".
Легким, как крылья бабочки касанием Катя провела по выступающим острым скулам и спустилась к твердым губам, кожей ощущая легкое покалывание начинающей пробиваться щетины. И как-то засмотрелась на любимое лицо, что пропустила момент, когда Миша проснулся.
Интересно, и долго он за ней наблюдает?
— Привет, — тихо сказала Катя, замерев от пристального взгляда. — Я тебя разбудила?
Ее пальчики по-прежнему обводили контур резко очерченных губ, и от воспоминаний о прошлой ночи, ее охватывало болезненное томление. Она попробовала прогнать от себя яркие кадры, запечатлевшиеся в ее памяти, и у нее перехватило дыхание от образа Миши, уверенно и жестко двигающегося в ней. Казалось, она до сих пор ощущает перекатывающиеся под кожей мышцы, восхитительную наполненность и трение их тел друг об друга.
Катя не знала, понял ли Миша, о чем она думала и вспоминала, но он ласково поцеловал кончики пальцев и игриво прикусил один из них, заставив девушку сжать бедра. Теперь уже никак не получалось прогнать назойливые образы и эротические картины, от которых становилось еще жарче.
— Разбудила, — рука, до этого спокойно лежавшая у нее на талии, скользнула ниже и обхватила упругую попку. — Но я не против. Время сколько?
Не до времени ей сейчас.
Катя попыталась сосредоточиться и не обращать внимания на его руки, поглаживающие тело. Мише, тем временем, надоело довольствоваться только этой частью тела, и он откинул одеяло в сторону и раздвинул ее бедра. Прошелся по нежной коже внутренней части бедер, подбираясь все ближе к сокровенному местечку. Она попыталась остановить его руку, но Миша без труда сломал ее не такое уж и решительное сопротивление, и закинул одну ножку себе на бедро.
— Сейчас рано еще.
— Это хорошо.
— Миш...
Он не стал отвлекаться на ее голос. Вместо этого он заставил Катю перевернуться, лечь на спину, а сам уютно устроился между ее широко разведенных ног. Поневоле она смутилась. Самую малость, конечно, но все же. Солнце вовсю пробивалось сквозь прозрачные шторы, не добавляя спокойствия. Она чувствовала себя открытой, беззащитной и...ладно, она немного стеснялась своего тела. Все-таки не модельная у нее внешность, а Миша еще смотрит так, как будто силится каждую клеточку ее тела увидеть.
— Не смотри на меня так, — не выдержав, буркнула девушка.
— Как?
— Как сейчас.
— А как сейчас? — ударился в непонятки мужчина.
— Вот так... — Катя взмахнула рукой, силясь подобрать правильное слово. — Пристально.
— Почему нет? — удивился Миша, путешествуя руками по всему ее телу. Нежное местечко под коленкой, живот, изгиб талии, но там, где ей хотелось его ощутить, он к ней не прикасался. — Ты красивая. У тебя красивое женственное тело, на которое приятно смотреть.
— Приятно ему... — почти обиженно пробормотала Катя.
Миша неожиданно обхватил ее за запястье и заставил сесть. Когда девушка непонимающе моргнула, он опустил ее руку вниз, заставляя обхватить твердый и возбужденный член. Голубые глаза расширились от неожиданности и нахлынувшего возбуждения, прокатившегося волной по телу и ударившей точно между ног. И он пульсировал в ее руках. Полностью готовый. Хотя Катя ничего не сделала.
— Видишь? — шепнул Миша ей в губы. — Вот так мне приятно.
— Чувствую, — в тон ему выдохнула Катя, проводя по всей длине вверх-вниз. Коснулась яичек, почувствовав, как Миша вздрогнул от ее этого движения. — Мне тоже...приятно.
— Что приятно? — с рычащими интонациями мужчина опустил руку вниз, безошибочно находя сгусток нервов, от прикосновения к которому она подалась ему навстречу. — Смотреть на меня?
— Да.
— Чувствовать?
Она слабо кивнула и прикусила губу, когда Миша скользнул по мягким влажным складкам.
— Да.
— Трогать?
Каждое слово и движение било точно в цель, заставляя ее ерзать и стараться подползти к нему ближе.
— Да!
Один палец скользнул внутрь нее и начал размеренно двигаться, и она задыхалась от восхитительного ощущения. А когда он скользнул по чувствительному бугорку внутри нее под точным, правильным углом, как будто бы изучил ее тело лучше нее самой, Катя прикрыла глаза и застонала сквозь сжатые зубы, сильнее сжимая его член в руке.
Миша уселся на пятки, подтянул ее к себе поближе и усадил на себя, но так и не проникнул в нее.
Катя обхватила его за шею и прижалась к его лбу своим. Выгибаясь, она насаживалась на его пальцы, раскачиваясь, и всем телом терлась об Мишу. Задевая его уже твердыми бусинками, и от каждого касания потяжелевшая грудь набухала еще больше, обостряя все чувства. Как можно так реагировать?
— А тебе? — в миллиметре от его рта нервно выдохнула Катя, чувствуя на лице такое же тяжелое, лихорадочное дыхание как у нее самой. — Только смотреть приятно?
— Нет, — выплюнул Миша, и каждое слово давалось ему с трудом. Резкие черты лица проявились еще отчетливее, делая лицо диким и почти нечеловеческим. — Не только.
Наконец, он вытащил неприлично влажные пальцы и заменил их другой частью тела. Медленно опуская ее вниз, запрещая двигаться без его разрешения. Только когда он позволит сдвинуться на сантиметр, превращая проникновение в почти садистскую пытку.
Катя чувствовала, как внутри нее нарастает болезненный спазм, с каждой секундой сковывая низ живота восхитительными ощущениями, и сильно закусила губу. Что если она сейчас кончит? Громко кончит?
— Открой глаза, — приказал Миша. Когда она не послушалась, он начал выходить из нее. Катя раздраженно махнула ресницами и попыталась убить взглядом. — Смотри на меня.
И снова заново. Медленно, основательно, затрагивая все нервные окончания и, не отрываясь, глядя в ее глаза. И Катя не знала, что действует на нее сильнее — глубокое, маячащее на горизонте проникновение или пристальный, голодный, горячий взгляд, в котором столько желания, что кружилась голова.
Она впилась ногтями в каменные плечи и ждала, когда же он, наконец, окажется внутри нее. Полностью. Она сильно сжималась вокруг него, и напряжение было таким сильным, что Катя не могла заставить свое тело расслабиться. Она балансировала на краю темной, завораживающей пропасти и уже перестала контролировать себя.
Не выдержав, она жалобно захныкала ему в губы и попробовала пошевелиться, чтобы хоть как-то поторопить мужчину.
— Перестань, — взмолилась Катя, задыхаясь. Одну руку Миша обернул вокруг ее шеи и заставил приподнять голову. Казалось, он почти наслаждается ее мучением. Почти — потому что сам выглядел не лучше нее.
И только тогда решил над ней сжалиться, уверенно скользнув по влажным складочкам и проникнув в нее до основания. Они оба довольно застонали.
— Обхвати меня ногами, — глубоким голосом пророкотал Миша и, не дожидаясь ее реакции, сам завел ее ноги себе за спину.
Катя закрыла глаза, прислушиваясь к своему телу и чувствуя тугой узел возбуждения внизу живота, который звенел как натянутые струны. Миша неторопливо и размеренно наполнял ее, разбудив нервные окончания там, где, казалось, их никогда не было. Она сама превратилась в оголенный нерв, и когда мужчина невероятно быстро задвигался в ней, почти жестко насаживая ее на себя, Катя не выдержала и с громким, несдержанным криком взорвалась, разлетаясь на мельчайшие осколки. Удовольствие было настолько полным и глубоким, что она продолжала вздрагивать и дрожать в его руках, упиваясь горячими поцелуями и губами, которыми Мишка выпивал все ее громкие стоны.
Он сильно прижал к себе ее обмякшее и дрожащее тело, но сам по-прежнему напоминал сжатую пружину.
Уложив ее на спину, он начал резко, быстро и неистово вбиваться в нее, и Катя к своему благоговевшему ужасу и удивлению почувствовала новую волну горячего возбуждения, как бы родившуюся из остатков предыдущей. Миша поднял ее руки над головой и одной своей прижал к кровати, не останавливаясь ни на мгновение.
После первого оргазма кожа осталась невыносимо чувствительной, восприимчивой, и каждое его движение, чуть ли не граничащее с грубостью, вызывало дрожь предвкушения и наслаждения, с ног до головы обмывшая ее тело. Пальчики на ногах конвульсивно поджались, а руки со всей силы вцепились в простынь, стараясь удержать свою хозяйку в этом мире.
На этот раз они кончили одновременно. Миша гортанно выдохнул ее имя, его хватка усилилась, и бешеный ураган накрыл их обоих, сплетая в тесный клубок руки и ноги. Его дыхание тяжелым шелком обвивало ее щеку, а тело всем весом вжималось в нее и придавливало к кровати.
Восхитительно. Настолько полно и ярко, что не верилось, будто это все на самом деле. Катя никогда не была излишне...ну, раскованной, а здесь сама себя не узнавала. Когда она так успела измениться? Или не в ней даже дело, а в этом мужчине, который менял и подстраивал ее под себя? И она не была против — ни капли.
Михаил со свистом вздохнул и скатился с нее, не разжимая объятий. Говорить не хотелось, причем обоим. И они долго лежали в тишине, слушая монотонное и равномерное тиканье часов.
— Мне нравится вот так лежать с тобой — как в страшной тайне, серьезно признался Миша. — Это странно, но...ново.
— Мне тоже нравится, — Катя слабо улыбнулась и посмотрела на секундную стрелку часов, загипнотизированная ее движением. — С тобой хорошо...вот так просто.
Не выдержав, она протянула руку и коснулась черных, сейчас, правда, спутанных волос. Пригладила и с удовольствием зарылась в них пальцами.
— Ты обиделась на меня?
— Нет, не обиделась.
— Врешь, — усмехнулся краем губ Миша.
— Не вру. Я не обижалась. Я все понимаю, Миш, правда. Я расстроилась. Это разные вещи, — назидательно пояснила Катя.
— Я так и понял, — он переплел свои пальцы с ее и снова замолчал. — Ты сегодня работаешь?
— Что?
— Сегодня, говорю, ты на работу?
— Ааа, нет, — задумавшись и впав в прострацию, Катя пропустила его вопрос мимо ушей. — Я сегодня дома буду. И все выходные тоже. А ты что, уйдешь?
Она не смогла скрыть промелькнувшей в ее глазах тени досады. Хотя и понимала, что сейчас ведет себя глупо и неправильно. Так нельзя, нельзя удерживать мужчину рядом с собой силой или принуждать его к чему-то.
— Если только выгонишь.
Девушка удивленно подняла брови и привстала на локте, заглядывая мужчине в лицо.
— А я должна?
— Кто тебя знает? Ты у меня девушка непредсказуемая. Может, возьмешь сейчас и взашей вытолкнешь отсюда.
Он откровенно подтрунивал и смеялся над ней. Катя шутливо зарычала и ткнула кулачком в плечо.
— Вот, а я о чем? Сейчас ты меня бьешь уже. А дальше что будет?
А дальше Катя с ужасом замерла, услышав, как скрипнула дверь детской. А потом топот детских ножек начал стремительно приближаться.
Она, действуя скорее на автомате, нащупала одеяло, накинула на них с Мишей, так чтобы полностью закрыть их тела, и настороженно повернула голову к входу.
Кирилл имел обыкновение запрыгивать к ней в постель, а если так получалось, что на работу ей было не нужно, то еще и поваляться, подремать. Посмотреть мультики. В общем, ему было чем заняться.
Подольский с интересом приподнял голову и высунулся через ее плечо. Катя наградила мужчину раздраженным и боязливым взглядом зверя, загнанного в тупик, и...опрокинула его на подушку, накрыв с головой одеялом.
Снова повернулась к двери и выдавила приветственную улыбку.
— Катя, я проснулся, — Кирилл кулачком потер заспанные глазки и прошлепал к дивану. — Доброе утро.
Она покрепче вцепилась в одеяло и взглядом выхватила разбросанные по комнате мужские вещи, на которые племянник пока не обращал внимания. Или просто не увидел.
— Доброе утро, сладкий. Как спалось?
— Хорошо. Вчера Миша приходил, ты знаешь?
— Дядя Миша.
— Ну да. Я ему вчера показывал наши рисунки, — мальчик с гордостью выпятил грудь. — Он сказал, что красиво. И у меня лучше.
— Это замечательно, — преувеличенно бодро воскликнула Катя и почувствовала, как лежавший рядом Миша задрожал от едва сдерживаемого смеха. Не выдержав, она просунула одну руку под одеяло и легонько стукнула мужчину по боку. Одеяло шевелиться перестало. — Солнышко, ты иди одевайся и заправляй постель. Я уже встаю.
— А еще я ему Боню показал. Мише понравилось имя, которое мы придумали.
— Супер! Я очень рада, — она нервно улыбнулась и чуть раздраженнее, чем следовало, попросила: — Кирилл! Иди пока в комнату. Я сейчас приду.
Племянник ее как будто не слышал.
— И я ему все про танцы рассказал, — продолжил ябедничать и изливать душу малыш. — И Миша мне разрешил не ходить. Правда, Миш?
Катя в панике замерла, страшась даже оглядываться назад. Господи, она укрыла же Подольского. Спрятала. Неужели Кирилл заметил?! Господи-господи-господи!
— Я такого не говорил, — раздался приглушенный голос из-под одеяла, и через секунду оно было откинуто в сторону. — Я наоборот сказал, что это полезно.
Девушка обернулась и сузившимися от гнева и собственного бессилия глазами обвела мужчину взглядом. И грязно выругалась себе под нос. Позаботившись о закрытии этого наглого, улыбающегося лица, она упустила из виду рост Миши. И длину одеяла, которое оставляло их ноги открытыми. Точнее, Мишкины ноги, которые мужчина развязно скрестил в лодыжках. И вообще, выглядел развеселившимся от всей этой гадской и крайне неудобной ситуации. А ей хоть на стенку лезь!
Кирилл тем временем обрадовано пискнул, запрыгнул на кровать и стал переползать через тетку поближе к Михаилу. Катя в панике вцепилась в соскальзывающую ткань и подтянула ноги к груди.
— Держи одеяло, — прошипела она Мишке и по его лицу она поняла, что он только сейчас осознал все масштабы трагедии. К слову сказать, Кирилл мог просидеть с ними и час, и два — в зависимости от настроения. — Ради бога, Миша, держи это чертово одеяло!
Он кивнул и с опаской покосился на довольного мальчугана, уютно устроившегося между ними. Кирилл уселся по-турецки и повернулся к Мише всем корпусом, с интересом его рассматривая. И Катя не могла не позлорадствовать. Теперь она посмеется.
— Доброе утро, — жизнерадостно прощебетал Кирюша, с любопытством разглядывая Мишку. — Я проснулся.
Подольский кинул умоляющий, требующий помощи взгляд на девушку, которая всеми силами вцепилась в край одеяла и круглыми как блюдца глазами глядела на своего ребенка. Помочь она, по-видимому, ничем не могла.
— Да уж, я вижу, — Миша на всякий случай сдвинулся к краю кровати. — Я вот тоже...только что.
— Давай я тебе мультик покажу, — мальчик резво спрыгнул с дивана, добежал до журнального столика, взял пульт и вернулся на место. Катя с Мишей не успели даже пошевелиться. — Вот. Сейчас я тебе покажу.
Катя тяжело сглотнула и наклонилась к мужчине — насколько позволял сидящий между ними племянник и одеяло.
— Это надолго, — потерянным голосом прошептала она ему на ухо, краем глаза внимательно следя за Кириллом, ищущим нужный канал. Даже от усердия язык высунул. — Сейчас будет Спанч Боб...
— Это я уже видел, — Миша хмуро пожевал губу. — Вчера Кирилл показывал.
— Не волнуйся, — почти без злорадства успокоила Катя. — Там серий много.
Мужчина окинул ее кислым взглядом и скрестил руки на широкой груди.
— Много это сколько?
— Много. Но это не все. Потом будет Супер Том. А потом Дора.
— И долго мне так сидеть?
Катя с претензией взглянула на него и уж было приподнялась на локте, но почти сразу же испуганно натянула одеяло до самой шеи.
— Ко мне какие вопросы?
— Никаких, расслабься.
— Расслабься тут. Вот если бы ты спрятался, — с досадой надула припухшие губы девушка и откинулась на подушки, — мы бы сейчас отсюда выбрались.
— А отвлечь его никак? Я хотя бы штаны натянул.
— Как я его отвлеку? Я не больше тебя одета.
Миша со значением на нее покосился, задержав взгляд на бурно поднимавшейся груди, обтянутой одеялом. Девушка выглядела потрясающе — немного растерянная, капельку недовольная и так до сих пор и не отошедшая от их ласк. Даже на расстоянии она чувствовалась потрясающе теплой, почти горячей, и очень нежной.
— Ну не знаю, — протянул Подольский. — А рядом с тобой ничего накинуть нет?
Кирилл к этому моменту нашел нужный канал и приполз обратно на место. Пыхтел, ворочался, устраиваясь между ними, и минут через пять угомонился, с интересом глядя на экран, а не на них. Но реагировал на малейшее движение, вскидывая проницательные голубые глазки. Приходилось молча, поглядывая друг на друга поверх русой головы, заговорщически переглядываться и досадно вздыхать.
Катя уже не могла сидеть на одном месте. Двигаться и совершать лишние телодвижения она боялась, но и напоминать истукана уже устала. К тому же утренние потребности никто не отменял. Она страдальчески поерзала и, не зная, что еще сделать, взбила подушку.
— Хватит вымещать злобу на несчастном предмете, — не упустил возможности подковырнуть Миша, выглядевший если не расслабленным, то уж точно спокойным. Чего нельзя было сказать о ней. — Что она тебе сделала?
— Я ее взбиваю, — огрызнулась Катя.
— Ты ее жестко избиваешь, а не взбиваешь.
Кирилл обернулся и нахмурил бровки.
— Вы чего тут? Я мультик смотрю.
— Кирюш, — Катя снова шпионски переглянулась с Мишей, — может, ты водички хочешь?
— Не хочу.
— И вообще, солнышко, надо идти умываться.
— Ты иди, а я потом, — племянник щекой прислонился к Мишкиному плечу и уставился на экран. — Правда, Миш?
Кате только оставалось растерянно переводить взгляд с одного на другого. Она посмотрела на невозмутимого и даже радостного ребенка, который тихо и спокойно слушал разглагольствования мультипликационного персонажа, привалившись к мужскому плечу.
Тихо и спокойно. Хотя увидел сегодня у них дома Мишку.
По правде сказать, Катя надеялась, что все обойдется. Она считала, что для Кирилла стало бы большим потрясением увидеть Михаила в их квартире, да еще и в одной кровати со своей теткой. А вышло так, что из них троих именно она больше всех нервничала, дергалась и боялась.
Кате как-то казалось, что ее ребенок будет озадачен, сбит с толку, может быть, даже испугается, но Кирилл принял Мишку, лежавшего у нее в кровати, как само собой разумеющееся. Словно по-другому и быть не может. И это странно. И страшно.
Сейчас, разглядывая полулежавшего Михаила и поджавшего ноги Кирилла, девушка за много лет впервые успокоилась и смогла вздохнуть. Полной грудью, свободно, хотя бы на время отринуть проблемы и забыть о них, забыть о том, что у каждого из них как бы своя жизнь, и она никоим образом не связана с жизнью другого. Она смотрела на них, на Мишку смотрела и не видела в нем недовольства или раздражения, или снисходительного одолжения, какое всегда проскальзывало у Митьки. А смотрела Катя глубоко, пристально, а не поверхностно. И если бы было что-то — кроме, возможно, неуверенности, — она бы разглядела. И перерубила бы все в один момент. Она на это надеялась, по крайней мере.
А теперь как тут все перерубить? Да и хочется ли? И второй вопрос куда главнее и важнее, чем первый. Катя уже так давно не чувствовала себя счастливой и, наверное, умиротворенной, что сейчас находилась в некотором шоке от той гармонии, какая царила в ее душа. Да, именно так — дисгармония от гармонии. Слишком долго она жила как на вулкане, забыла уже, что такое — быть хрупкой и нежной, девушкой, любимой женщиной. А теперь вспомнила и как будто заново родилась.
Катерина так задумалась, что не заметила испытующего, будто все понимающего взгляда черных глаз. Миша давно перестал смотреть на экран, только поглядывал на Кирилла иногда, но основное внимание направил на нее. Чуть сощурился, пытливо вглядываясь в ее насупленное лицо, и даже голову набок склонил, чтобы лучше видеть.
— Что не так? — понизив голос, спросил Миша. Катя вздрогнула от неожиданности, инстинктивно сильнее прижав колени к груди, и непонимающе повернула голову.
Едва заметно нахмурилась и шмыгнула носом.
— Ты о чем?
— О тебе. О чем ты думаешь?
— Я? — переспросила девушка. Подольский терпеливо кивнул. Она часто заморгала и выпалила, не скрывая: — О тебе. О Кирилле. О гармонии.
— Меня никогда в один ряд с гармонией не ставили. Я крут, наверное.
— Наверное.
— А если серьезно? — сдаваться он, похоже, не собирался. — Я же вижу, что что-то не так.
— Все так, просто...— Катя перевела взгляд на своего племянника, который вроде бы и был занят мультфильмами, но услышать что-то не то все равно мог. Миша ее нерешительные и задумчивые взгляды заметил.
— Ты из-за Кирилла?
— Я...давай потом поговорим, хорошо?
Катя отвернулась, всеми силами пытаясь избежать ненужного и выбивающего из колеи разговора. День так хорошо начинался, но всегда существовала ложка дегтя, которая портила все счастье. Конечно, она могла бы закрыть глаза на проблему и сделать вид, что ничего не происходит, но Катя не в состоянии позволить это себе. Не в состоянии ради своего удовольствия и счастья забыть о своем ребенке, для которого все бы сделала.
Не в силах больше сидеть на одном месте и кожей чувствовать пристальное внимание Мишки, Катя обмоталась одеялом — насколько позволял выделенный ей кусочек — и свесилась с кровати. Вчера в порыве чувств было не до одежды, и уж тем более они не думали о том, чтобы ее аккуратно повесить на спинку стула, поэтому по всей комнате в беспорядке валялись мужские вещи. Ее мокрое полотенце сиротливой кучкой покоилось в углу. Мишкины брюки вместе с боксерами лежали около кресла, стоявшего в противоположном конце комнаты. И только водолазка была сравнительно близко — почти у края кровати. Но как ее взять, если Кирилл все прекрасно видит, и ее маневры вряд ли останутся незамеченными?
— Сможешь ее достать? — спросил Миша, наблюдая за тем, как Катя извивается на кровати, пытаясь подползти ближе и хотя бы ногой поддеть водолазку.
— Попробую, — пропыхтела девушка. — Блин, ты чего смеешься?
Она только сейчас поняла, что Мишка еле сдерживается, чтобы не рассмеяться во весь голос. Можно подумать, так смешно — сидеть в чем мать родила перед ребенком и не иметь возможности даже накинуть на себя. Хоть что-нибудь.
— Потом скажу, — выдавил он сквозь смех. — Сейчас ты не оценишь.
Девушка вытянулась на кровати и от усердия даже язык высунула, пытаясь дотянуться до водолазки хоть пальчиком. К тому же ей еще приходилось краем глаза наблюдать за племянником, чтобы тот, не дай бог, ничего не заподозрил или не вызвался помочь. А то он может.
Наконец, она поддела легкую ткань и подтащила чуть ближе к себе. Еще, еще...и девушка свесилась с кровати, цепко хватая драгоценную вещицу. Они с Мишкой, оказывается, даже дыхание затаили.
— Полдела сделано, — с облегчением выдохнула девушка и смахнула несколько прядей с лица. — Миш, отвлеки Кирилла.
Мишка внимательно поглядел на ребенка.
— Как?
— Как-нибудь. Я пока оденусь.
— Кирилл, — вопросительно позвал Подольский.
Мальчик сражу же повернулся к мужчине, одаривая того улыбкой.
— Слушай, Кирилл... — неуверенно протянул Михаил, косясь на Катю, которая сейчас пыхтела под одеялом, пытаясь натянуть его водолазку. — А есть еще какой-нибудь мультик?
Ребенок сразу погрустнел и опустил голову.
— Тебе этот не нравится?
— Нравится, — поспешно исправился Подольский. — Но мы такой вчера же видели, правда? Может, есть еще какой-нибудь, который ты хотел бы посмотреть?Он сразу воспрянул духом и закивал.
— Есть. На диске. Мне Катя купила.
— Покажешь?
— Покажу.
Кирилл соскочил с дивана, отбросив пульт в сторону, и подбежал к полке, на которой аккуратной стопкой лежали диски. Из-под низа вытащил один и протянул Подольскому.
— Вот. Ставь.
Катя, наконец, оделась и откинула одеяло в сторону, являя всему миру свою покрасневшую от напряжения мордашку. Одернула водолазку, которая висела на ней мешком и спускалась чуть ниже середины бедра.
— Дай мне диск, я сейчас включу.
Кирилл послушно протянул ей коробочку и устроился на кровати, вытянувшись во весь рост.
— А меня ты тут оставишь, да? — подал голос Миша.
— Нет, я тебя заберу, — Катя подарила ему слабую улыбку через плечо и включила плеер. — Ты пока накройся.
В принципе, даже говорить об этом не надо было. Мишка уже замотался в одеяло как в кокон.
— Ты только надолго не уходи, — очевидно, ему не улыбалось счастье оставаться с Кириллом вдвоем, да еще в таком беззащитном состоянии. — И хватит смеяться.
— Катя, ты чего смеешься? — ребенок не понимал, почему взрослые так заговорщически переглядываются, но тоже заулыбался, глядя на них. — Что такое?
— Ничего, сладкий, это мы так, — успокоила Катя. — Смотри мультик, а я пока приберу.
Катя поспешно собрала все раскиданные вещи, аккуратно пристроила их рядом с Мишкой, отнесла влажное полотенце в ванную и надела уже свой собственный халат. Пусть и в водолазке этого мужчины ей было очень комфортно и удобно.
Теперь оставалось лишь выманить ребенка.
"Ну, все равно Мишка никуда пока не денется, — с толикой злорадства довольно подумала девушка, — можно пока сделать завтрак и поставить чайник".
Катя вошла в зал минут через двадцать — довольная, цветущая и бодрая. Миша с Кириллом лежали рядом — только Кирилл поверх одеяла — и о чем-то серьезно переговаривались. Мужчина вытянул одну руку на низкой спинке дивана, а другую положил себе на живот. Кирилл сидел в точно такой же позе — только руку так поднять как Мишка, не мог, поэтому просто вытянул ее на подушке. Деловые такие оба.
— Ну что, как мультфильм? Посмотрели?
Кирилл обернулся в ее сторону и широко улыбнулся.
— Мише нравится.
Подольский состроил умоляющую мордашку.
— Я рада. Кирюш, пойдем умываться.
— Ну Ка-а-атя, — сразу же недовольно заныл он, с каждым словом увеличивая громкость. — Мы мультик смотрим!
— Ты так и будешь ходить неумытый?
— Я попозже.
— Тебе еще надо позавтракать и лекарство выпить. Что ты со мной споришь? — перебила Катя малыша, когда тот уже было открыл рот, чтобы запротестовать. — Миша никуда не денется. Правда, Миша? — с нажимом спросила она.
Миша послушно закивал и взглядом нашел свои вещи.
— Правда. Кирилл, иди. Я здесь буду.
Кирюша подозрительно сощурился.
— Точно?
— Точно. Идите.
— И мы досмотрим? — он не унимался.
Катя не выдержала.
— Досмотрите, досмотрите вы все. Иди уже, Кирь. Я же тебя жду.
Он недовольно, медленно, как улитка, сполз с дивана и, шаркая ногами, потащился к выходу из комнаты. На пороге только обернулся и еще раз переспросил:
— Ты не уйдешь?
Катя облизнула внезапно пересохшие губы и глубоко вдохнула, пытаясь унять нервозность, зашкаливающую через край. Подольский без промедления кивнул, смотря, правда, при этом на нее.
— Я буду здесь. Не волнуйся.
— Миш, ты, когда оденешься, иди на кухню. Завтрак на столе.
Кирилл к тому моменту, как Катя вошла к нему в ванную, со всей силы давил на тюбик зубной пасты. Да и вообще, мельтешил, егозил и старался все сделать побыстрее.
— Ты куда так спешишь? — со смешком поинтересовалась девушка.
— А Миша мне сказал, что больше так уезжать не будет.
— Это хорошо, конечно, но про зубы тоже не забывай, — она аккуратно присела на край стиральной машинки. — Чисти, чисти. И потом объясни мне, зачем ты незнакомому человеку дверь открыл?
— Я не незнакомому, — возмущенно прошамкал с щеткой во рту ребенок. — Я Мише. И я спросил.
— В следующий раз меня позови, хорошо? — вздохнула Катя. — И сам не открывай.
— А если Миша?
— Я открою.
— А если ты будешь опять в ванной, и он придет?
— Меня позовешь тогда.
Кирилл недовольно шмыгнул носом, и насколько Катя знала своего племянника, вряд ли он уж так будет слушаться ее в отношении Подольского. Киря бывает слишком упрямым, когда дело касается его.
— И Кирилл, — она предупреждающе положила руку ему на плечо и проникновенно посмотрела в глаза, стараясь показать, что говорит очень серьезно. — Я тебя очень прошу дядю Мишу не обижать. И не просить у него ничего. Хорошо?
— Хорошо, — он опустил глазки, рассматривая свои тапки с зайцами.
— Кирилл.
— Чего?!
— Я попросила.
— Понял я.
— Хорошо. Ты же не станешь меня обманывать?
Катя уперла в руки в бока и изогнула бровь, но ответа так и не дождалась. Того, который ей нужен был.
— Я есть хочу, — бойко выпалил племянник и протиснулся мимо нее, убегая на кухню. — Катя, пошли!
На кухне их терпеливо ждал Миша, так и не притронувшийся к еде. Уже одетый, что радовало.
— Ты чего не ешь? — Катя начала расставлять тарелки, а Кирилл взобрался на табуретку рядом с Подольским.
— Я вас ждал.
— А что на завтрак? — ребенок голодным взглядом обвел пустые тарелки.
— Гречка с курицей. Миш, ты как?
— Что я как?
— Может, мне тебе что-то другое приготовить?
Катя не знала, что он привык есть, но вряд ли обычную кашу с вареной курицей. В ресторанах, наверное, такую еду не подают. Сама она питалась так же, как и Кирюша, поэтому отдельно ничего не готовила. Но Миша же другой, скорее всего, он просто...
— Зачем? — Миша поднялся из-за стола, забрал у нее столовые приборы и обхватил Катю за талию, поворачивая к плите. — Я есть хочу, Катюш. Проголодался...за ночь.
— Тише ты, — зашипела девушка и ударила его по руке. Правда, румянец, опаливший щеки, скрыть не удалось. — Мы же не одни.
— Я тихо, — он прихватил мочку зубами и слегка потянул. Но тут же отстранился, одарив возмущенную Катю улыбкой чеширского кота. — Я буду все, что ты дашь, Кать.
От самого голоса, от чуть хрипловатого тембра Катю и от тяжелого взгляда со значением стало нечем дышать. Сердце давно билось уже где-то в горле, мешая дышать, и приходилось жадно глотать воздух.
— Раз так, — взяв себя в руки, она отвернулась от Миши и открыла холодильник, — садись за стол. Сейчас все будет.
Они поели. Катя, правда, вначале опасалась, что Мишка так себя ведет для того, чтобы ее не обидеть, не задеть, но сам он выглядел довольным. И даже добавку попросил, съев все подчистую. Кирилл, глядя на поистине богатырский аппетит Подольского, даже застыл на минуту, глазами провожая каждый кусок. Катя взгляд ребенка перехватила и напустила на себя авторитета.
— А ты как думал? Кто как работает, тот так и ест.
И только через пару секунд поняла, о чем вообще сказала. Глаза от ужаса расширились, а каша стала комом в горле. Подольский из-под ресниц на нее посмотрел и вопросительно изогнул бровь. А у самого такое чувственное обещание, что ее снова в жар бросило.
— Это точно, — негромко согласился он. — Я ведь хорошо поработал?
Девушка закашлялась и отвернулась. Хорошо еще, что Кирилл из их разговора ничего не понял.
— Я тоже так могу, — из чувства противоречия буркнул Киря.
— Ты только по тарелке размазываешь, — выдавила она сквозь кашель.
Племянник хотел еще поспорить, даже решительно рот открыл и возмущенно взмахнул вилкой, но тут же заметно сдулся и потускнел, поймав выразительный Мишкин взгляд. Кирилл тяжело сглотнул, опустил вилку и уткнулся в тарелку. Через двадцать минут все было съедено до последней крошки.
— Надо твой портрет на кухне повесить, — смеясь, предложила Катя. — Чтобы Кирилл разок на него взглянул и сразу как шелковый стал.
— Портрет такого эффекта не даст, — Подольский самодовольно задрал нос, потягивая кофе. — Так сказать, эффект присутствия должен быть.
— Портрет с такой почетной миссией не справится?
— Ну я же лучше. Разве нет?
— Дай подумать, — Катя притворно наморщила лоб, делая вид, что силится ответить на этот сложный и трудный вопрос. — Как тебе сказать, Миша...
— Ах так. Ты попала.
Девушка не выдержала и громко взвизгнула, когда он сделал вид, что собирается ее схватить. И наказать. Причем наказание, судя по всему, занимает главное место в его злостных и коварных планах.
Она успокаивающе подняла руки и попятилась назад.
— Я пошутила.
Подольский понятливо кивнул, не переставая неотвратимо приближаться.
— Вместе посмеемся.
— Миш, честное слово. Ты что задумал?
— Нет уж, тебе так и расскажи.
— Здесь дети, не забывай.
В принципе, после сегодняшнего экстремального утра забыть об этом почти невозможно.
— Я помню, поэтому все пройдет аккуратно.
— Не надо.
— Катя, я слегка, — Миша все надвигался и надвигался, медленно и вальяжно, как ленивый дикий кот, только что наевшийся до отвала. А в глазах горел проказливый огонек, который ясно давал понять — одним наказанием она не обойдется. Девушка уперлась спиной в стенку и настороженно замерла. — Попалась.
— Миша, только не...
Подольский в следующую секунду оказался рядом с ней, сжал ее ноги своими, обездвиживая, и прошелся пальцами по ребрам, едва касаясь, но тем не менее...
— ...не щекочи! — заверещала Катерина, выгибаясь под его прикосновениями и дразнящими пальцами. — Ааа!
Она до жути боялась щекотки, а мужчина каким-то шестым чувством нашел ее едва ли не единственное слабое место, заставляя приподниматься на носочках и задыхаться от смеха.
— Хватит, Миш, хва...ааа! Хватит! — Катя сжалась в комочек и вцепилась в его руку, стараясь оттолкнуть ее от себя. — Пожалуйста!
На шум резво прискакал Кирилл, блестящими от перевозбуждения глазами рассматривая прижатую к стене тетку, которую нещадно щекотали. С криком "Я тоже хочу!" на нее накинулся Кирилл, вклиниваясь между взрослыми и оттесняя Мишку на задний план. Хоть какая-то польза от этого маленького предателя — Катя даже смогла перевести дух и приготовиться к новой диверсии.
Так продолжалось минут пять, пока она едва не начала икать от смеха. Лицо наверняка покраснело, глаза воинственно сверкали, а прическа, не особо аккуратная с утра, совсем растрепалась — благо, волосы теперь были короткими.
Кирилл совсем разошелся и планировал продолжить "атаковать Катю", но Мишка, сам слегка раскрасневшийся и взбудораженный, его осадил, налил стакан воды и отправил в комнату. Собираться. Гулять.
Она уже перестала чему-либо удивляться, а противиться и выяснять отношения — сил не было.
Глава 17.
Если в первые дни знакомства с Подольским Катя всерьез считала, что ее жизнь стала напоминать американские горки, сейчас девушка осознала, насколько сильно ошибалась тогда. Тогда — были не американские горки, тогда был мерно стучащий детский неспешный паровозик. А вот то, что началось сейчас, похоже, скорее, на гонки с космической скоростью.
Мишка так быстро и полно влился в их жизнь, буквально за пару дней. И через пару дней оказалось, что он занял в их — ее — жизни самое главное место.
Он постоянно их развлекал, возил куда-то, все показывал и рассказывал, жутко балуя Кирилла и приводя того в неописуемый восторг. Особенно Кате запомнилась их поездка в океанариум.
Во-первых, Мишка, во что бы то ни стало, решил отвезти их именно туда. Почему туда — лично для нее осталось тайной за семью печатями, но мужчина был неумолим, а Кате было все равно, куда они поедут, тем более Кирилл радовался и прыгал дома до потолка.
По пути в океанариум Катя вспомнила, что они забыли фотоаппарат. Снова. Мишка повздыхал, помялся, попробовал отмазаться тем, что на телефоне все есть, но тут уже она уперлась рогом и заявила, что ей нужны фотографии в альбом и исключительно хорошего качества. Нашли компромисс — возвращаться не стали, зато купили новый, массивный и огромный. На оставшемся пути Катерина разбиралась в чуде техники и читала инструкцию.
Четыре с лишним часа в океанариуме, потом Подольский завел их в ресторан, где они все вместе немного перекусили, а после Кирилл изъявил желание сбегать на батут. Батутом, понятное дело, все не ограничилось, и ребенок успокоился только тогда, когда обошел все аттракционы.
Но убило Катю только одно — как Мишка и Кирилл азартно рубились на игровых автоматах в гоночки. Причем мужчина выглядел едва ли не довольнее ребенка, который от внезапно свалившегося счастья сам выглядел ошалевшим и чуть слюну от восторга не пускал.
Девушка еще долго стояла и смотрела на этих двух азартно обгоняющих друг друга оболтусов. Ей оставалось только тихонько похихикивать и ловить взгляды случайных прохожих, оборачивающимся из-за громких взрывов смеха. И почти у каждого, стоило им увидеть высокого, хорошо одетого Мишку, удивленно открывался рот.
— Дети, вы не наигрались? — через пятнадцать минут серьезно поинтересовалась Катя и пропустила темные жесткие пряди между пальцами. Миша дернулся, но отвлекаться не стал. — Эй!
— Катя, мы заняты!
Кирилл в знак согласия закивал, прикусив от сосредоточенности язык.
— Да, Катя! Мы заняты!
Она закатывала глаза, нарочито громко вздыхала, но оторвать мужчин от игрушки так и не смогла. Пока им самим не надоело.
И так каждый день. Подольский обязательно что-нибудь придумывал, загадывал, строил какие-то планы, ставившие Катю в тупик.
— Надо на юг съездить, — ни с того ни с сего заявил Мишка, успевший устроиться и обжиться в ее доме как в своем. Катя, в это время поднимавшая с плиты горячий чайник, чуть не брызнула на себя кипятком от такого бескомпромиссного и уверенного заявления.
— На какой юг, Миш?
— На какой-нибудь. В Грецию, например. Хочешь в Грецию?
— Не хочу.
— Почему? — удивился Подольский.
— Там неспокойно.
На всякий случай поставила чайник на место и села на стул, чтобы не упасть от новых его предложений. А судя по горящим глазам, у Мишки они были, и даже не одно.
— Хорошо, не в Грецию тогда...а в Италию. Хочешь в Италию? На острова? Какие там острова...Кириллу точно понравится, — она помрачнела и отвернулась. — А еще в Венецию заедем. Давай, Катюш.
— Я работаю.
— Отпуск?
— Мне его не дадут сейчас.
— Да ладно, — недоверчиво фыркнул мужчина и потянулся, разминая шею. — Сколько ты не отдыхала? Они не имеют права.
— У меня...даже загранки нет, — она решила попробовать по-другому. И вообще, эта тема ей активно не нравилась. Кате хотелось скукожиться и стать незаметной, как будто Миша не к ней сейчас обращается и не ей расписывает райские места Европы. Не она это. — У Кирилла тоже. А это столько мороки.
— Если это единственное, что мешает, то все легко решается. У меня знакомый есть, он быстро все оформит, буквально за пару дней. И паспорт мы сразу на десять лет тебе сделаем, чтобы бумажки не собирать постоянно.
Катя забарабанила пальцами по столу, всеми силами стараясь смотреть только в окно и никуда больше. Ни на кого больше.
— Давай потом подумаем над поездкой, хорошо? Ты меня очень озадачил. Надо подумать, а на это нужно время.
Подольского ее нерешительность и мнительная осторожность раздражали, и свое раздражение он скрывать не стремился.
— Какое время, Кать? Едем или не едем — вот и все. Зачем на это время? Не хочешь в Италию, давай еще куда-нибудь поедем, куда хочешь. Кириллу тоже будет полезно. И наверняка понравится — я даже не сомневаюсь. В чем проблема?
— Ты не можешь просто так придти и поставить нас перед фактом.
— Почему нет? Что такого я предложил?
— Ничего хорошего, — буркнула Катя и хотела уже добавить еще, но тут на шум забежал Кирилл и с разбегу плюхнулся Подольскому на колени, крепко обхватив того за шею.
— Вы чего кричите? — недовольно нахмурив бровки, поинтересовался Кирилл и посмотрел на Катю, как будто та была в чем-то виновата.
Миша поспешил ответить за нее, не дав сказать ни слова.
— Мы не кричали, Кирюх. Мы разговаривали.
— Громко, — пожаловался Киря капризным тоном.
— Больше не будем, — пообещал Миша, снова кидая на нее взгляды исподтишка. Она молчала. — Мы тут с Катей кое о чем думали.
На горизонте у племянника мелькнула такая пленительная и соблазнительная "взрослая тайна". Это как помахать перед носом у кота валерьянкой. Сшибает все волнения и посторонние мысли напрочь. Так и Кирилл — сразу же забыл обо все на свете.
— О чем? — Миша загадочно закатил глаза, и племянник сразу его затеребил за рукав. — Миша, о чем? Я тоже хочу!
— Колбаса деловая.
— Я не колбаса! Ну Ми-и-и-ша! Расскажи!
— Да вот я думаю, может, мы съездим куда. Ты как, Кирюх?
— Давайте, давайте, давайте! — радостно захлопал в ладоши ребенок. И его не интересовали ни куда, ни когда, главное, что они куда-то все вместе собрались и доверили ему "тайну". Советовались с ним как с равным. — Катя, мы поедем?
— Не загадывай, — скрипя сердцем одернула Катерина бурно повизгивающего Кирю. — Еще неизвестно ничего.
Оба мужчины одновременно скуксились и недовольно засопели. Начали ее взглядами сверлить, отнюдь не радостными и довольными, поэтому Катя поспешила ретироваться.
Такие ситуации редко случались, почти никогда, и так у них все было прекрасно. И даже очень.
Если Катя начинала задумываться, серьезно задумываться над тем, как сейчас живет, то на ум приходила сказка. Ей не верилось, что Мишка реальный, настоящий. Что она его не выдумала, а он действительно есть, в ее жизни. Сильный, добрый и едва ли не идеальный.
Теперь ее жизнь превращалась в прекрасную сказку, настолько прекрасную, что становилось действительно жутко, и до самых костей пробирал холодный, липкий ужас, цепляясь и оседая на коже противной паутиной. И чем идеальнее становился Подольский в ее глазах, тем сильнее она боялась. Начинала отдаляться от него, старалась держаться на расстоянии. Закрывалась от него, чтобы не сумел проникнуть глубоко под кожу, забраться в самое сердце. А Мишка все-все понимал, и свои сомнения спрятать от него она не могла.
Зато Кирилл не мучился и не терзался сомнениями, как Катя. Ребенок просто радовался тому, что в его жизни появился "дядя Миша". Он не задумывался над тем, уйдет тот или не уйдет, забудет или не забудет — племянник жил и радовался жизни как никогда.
Одно Катя понимала точно — так дальше продолжаться не может. Она и себя изведет, и Мишку доконает. У нее нет никаких прав от него ничего требовать. Он ни ей, ни Кириллу ничего не должен. Но что будет с ними, когда Миша успокоится и наиграется? Об этом она не могла не думать. Каждую минуту своей жизни.
* * *
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
К моменту этого разговора они с Подольским жили вместе почти месяц. Он окончательно перебрался к ним, обустроился, и сейчас его бритвенные принадлежности занимали законное место в ванной, а черные новые тапки, которые Катя сама купила, стояли в коридоре под вешалкой.
Миша зашел на кухню, прикрыл дверь, чтобы не разбудить мирно спящего малыша, и сел на стул. По всей позе, по напряжению и решимости во взгляде ей сразу стало понятно, что сегодня увильнуть не удастся, хотя потому что в этот раз мужчина отступать не намерен. И ей не предоставит такой возможности.
— Ничего. Все хорошо, — она повернулась к нему спиной и засуетилась у плиты. — С чего ты взял?
Она попыталась выйти с кухни, но Подольский ухватил ее за локоть и притянул назад, усаживая к себе на колени. Сил дергаться или протестовать не осталось. Девушка устало прислонилась спиной к его груди и обмякла. Миша ее держал, не давая пошевелиться или сдвинуться, но объятия были крепкими, надежными и нежными. И теплыми. Такими, что Кате не хотелось его отпускать. Никуда.
— Я не экстрасенс, Катюш, — устало выдохнул Миша, носом утыкаясь ей в шею и опаляя горячим дыханием, — мысли я еще читать не научился. Давай начистоту.
— Не бери в голову. Это мои...заморочки.
— Ты...случайно не...Мы тогда не предохранялись. Появились...последствия?
Вот что значит мужская логика. К чему он это — непонятно. Но спиной чувствовала, как он напрягся в ожидании ответа.
— Случайно нет, — съязвила она в ответ.
— Ты... — он сглотнул и взглядом заметался по тесной слабоосвещенной кухне. — Никаких...эээ...ну, последствий не будет? Точно?
Забавно. Услышь она такой вопрос от кого-то другого, от того же Митьки, наверняка бы обиделась. Или почувствовала бы сожаление и стыд за свою...незавершенность. Или как Митькина мать однажды сказала — "неполноценность".
— Не будет, расслабься.
— Тогда что? Я не силен в этих заморочках, Катюш, — теплые широкие ладони легли ей на живот. — Я же вижу, что тебя что-то беспокоит, но понять до конца не могу. Из-за Кирилла? — наугад предположил Подольский и сразу же попал в цель, о чем понял по набежавшей тени на симпатичное лицо. — Ты из-за него так волнуешься?
— Как я могу за него не волноваться? — она попробовала увильнуть в сторону. — Это мой ребенок, Миш, и я всегда буду за него переживать.
— А я здесь причем?
— Ты действительно не понимаешь?
Он покачал головой.
— Объясни.
— Миш...
— Что? Я же ничего такого не сделал. У тебя умный ребенок, он меня не боится...
— Вот именно, — тихо буркнула Катя и дрожащей рукой потерла лоб. — Вот в этом вся проблема. Он тебя не боится, ни капли. Он к тебе...привязался. Не знаю как, почему, но Кирилл...У тебя дети есть? — даже ей собственный резкий, со злыми от бессилия нотками голос бил по барабанным перепонкам, заставляя едва ли не морщиться.
Подольский снова забегал глазами по кухне, смотря куда угодно — на обои, плитку, холодильник или столешницу — но не на нее.
— Ну нет. И что теперь?
— А то. Он к тебе привязался. Он даже копирует за тобой все, как обезьянка. Кирилл не выдержит, если что-то пойдет не так.
— Что пойдет не так?
Да что угодно. Что будет, когда Подольский уйдет? Ладно Катя, она переживет, не маленькая уже. А Кирилл? И ведь не объяснишь Мишке так все с бухты-барахты. Не объяснишь всего того, что случилось с Кириллом, когда Надя так и не вернулась. И не позвонила.
— Все, Миш, — признание получилось особенно проникновенным, едва ли не великой тайной. — Ты можешь понять, что он тебя уже...полюбил, наверное? И просто так не отпустит. Не поймет, почему Миша в один прекрасный день не появится. Для тебя это все игрушки, что-то новое, как ты сам сказал, а для него?
Катя лучше многих знала, что забегает вперед, что безбожно торопится и вообще, ее признание в лоб сделает все только хуже. И Подольского она, конечно, понимала. В самом деле. Он не обязан ничего такого делать для нее или Кирилла, совсем нет, но если бы все так стремительно не развивалось, если бы Кирюша так бурно не реагировал, то она бы еще не скоро начала этот разговор, если вообще начала бы.
Мишка сразу же выпрямился — и спина была неестественно прямой, такой, что становилось почти страшно.
— Кто сказал, что я собрался уходить? Что для меня это игрушки? — он даже разозлился и потемнел лицом, сильнее сжав руки, но тут же сам заставил себя ослабить хватку. Катя глубоко вздохнула. — Зачем ты это придумываешь? У нас же все хорошо. Разве я неправ?
— Ты прав, ты очень прав. Это-то и плохо.
— Нет, погоди. Кто тебе сказал, что я играю чем-то? Или кем-то?
— Ты сам сказал. Для тебя это все новое. Твои слова, а не мои! Только потом вот это все, — Катя нервным жестом обвела кухню, — новым для тебя быть перестанет. Давай сейчас поговорим, Миш, я очень тебя прошу. Пока не стало только хуже.
Подольский почти спихнул ее со своих колен и рывком поднялся. Побелевшие кулаки сжаты, и без того хищные глаза как-то жутко сверкают, а его злость Катя и так каждой клеточкой тела чувствовала. А где спрятаться — не знала.
— А зачем тебе со мной разговаривать? — язвительно искривил рот в ухмылке Миша. — Ты прекрасно все решила сама. И надумала, и решила. Давно решила, верно? Я тебе вообще зачем?
— Пойми меня! И выслушай, пожалуйста, — она устало прикрыла глаза, которые почти болели. — Да, наверное, я не так сказала, но...Миш, тебе сорок лет.
— И что?
— Тебе семья нужна, понимаешь? Своя жена, свои дети, у тебя период такой.
— Да что ты говоришь! — он всплеснул руками.
— А мы просто...под руку попались, — она была уверена в своих суждениях. Столько времени размышлял, облекала мысли в слова — обидные, ранящие ее слова, но свято верила и надеялась, что так лучше будет. — Сам подумай. Тебе семья нужна. Своя, настоящая. Ты своих детей хочешь. И они у тебя будут, ты созрел для этого. А Кирилл чужой, и я тоже...
Неожиданно Мишка налетел на нее, почти сбивая с ног, впечатал в стену, больно выбив весь воздух из легких, и навис, касаясь ее носа своим.
— Не смей! — тихо, но от этого не менее пугающе рыкнул Подольский. — Никогда! Не смей! Решать за меня и говорить мне, что делать. И как себя вести. Тебе ясно?
— Что ты делаешь?
Он не стал ее слушать. Вдавил сильнее в стену, наваливаясь сверху, и продолжил:
— Я хоть раз вас обидел чем-то? Задел?
Катя часто заморгала.
— Нет. Миш, отпусти, пожалуйста.
— Позволь мне самому решать, как себя вести и с кем. И уж я точно разберусь сам, что мне в жизни нужно, а что нет. Ты думаешь, я дурак такой? Ничего не вижу и не понимаю? Почему, Катюш?
Мягкий вопрос тихим голосом и угрожающая поза, не скрывающая всей силы и мощи, способных обрушиться на нее в одну секунду. Наверное, лучше было, если бы он накричал на нее, наорал, психанул, хлопнув дверью. А вот такое мнимое спокойствие, почти нежность, под которой скрывается неукротимая волна ярости, пугала до чертиков.
— Почему ты так плохо обо мне думаешь, расскажи? — она полузадушено всхлипнула, почувствовав подступающие слезы, и зажмурилась, стараясь сдержать обжигающие соленые капельки. — Я повод такой дал? Считать меня последним уродом?
— Н-нет.
— Не слышу.
— Нет.
— Тогда почему? Почему, Катюш? Почему ты себя и меня накручиваешь всегда? — он обхватил ее за щеки и заставил поднять голову. — Зачем это все? Тебе плохо со мной?
— Нет.
— И? Чего ты добиваешься? Чтобы я плюнул и ушел? Ты этого хочешь?
Она отчаянно замотала головой, судорожно цепляясь за его рубашку. Хотя сама противоречила собственным словам. Сама просила его уйти, но когда услышала такое из его уст — внутри все перевернулось.
— Нет.
— Когда ты поймешь, что я не маленький мальчик? Я не Кирилл, которого надо опекать и учить. Я сам решаю. Я сам выбираю, что мне нужно, а что нет. И уж точно я сам знаю, когда и для чего созрел.
— Я не понимаю, Миш! Вот именно что не понимаю! Объясни мне, ради бога объясни — зачем тебе это все? В двух словах, а? — она вытащила одну руку из его мертвой хватки и вытерла мокрые щеки. — Я, Кирилл...Я смотрю на тебя и...и...Зачем?
Катя, правда, думала, что Миша сейчас не выдержит и ее ударит. Или накричит.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Я не знаю, — убитым голосом выдохнула девушка и всхлипнула. — Вот именно, что я ничего не знаю. Я боюсь, что в один прекрасный момент ты просто развернешься и уйдешь. Тебе надоест, тебе станет неинтересно, скучно, и ты уйдешь. А Кирилл тебя любит.
— А ты?
— Что я?
— Ты боишься, что я уйду, из-за Кирилла? Тебя только это волнует? Твой ребенок? А что ты сама хочешь? Я тебе вообще нужен? Вот такой я, как есть? Или же ты меня просто терпишь?
— Зачем ты так?
Миша покрутил запястьем.
— А ты не так? Ты меня попрекаешь постоянно непонятно чем. Смотришь вечно с подозрением, и вообще, вот честно, Кать, я уже думаю, что я для тебя вынужденная мера.
А он ведь тоже боялся. Чего только?
— Не говори глупости.
Хватка неожиданно усилилась. Теперь Мишу и ее разделяли считанные миллиметры, что не могло не пугать. Внутри все замерло, и только сердце билось как заведенное.
— Глупости тут только ты говоришь. Я тебя прямо спрашиваю — я тебе нужен? Или мне можно уйти, чтобы тебе жизнь не портить? Ты думаешь, я слепой? Не вижу, как ты мечешься? Так как, Кать? Давай я уйду, и ты успокоишься сразу? Как тебе идейка? А?
Подступающие слезы жалости к самой себе мешали говорить. А открыто плакать Катя не могла себе позволить. Не перед Мишей, который ей дорог. Не перед ним. Она покачала головой и вцепилась в каменно-твердые плечи.
— Я не идеальный, Катюш. Я такой, какой есть. Возможно, я не могу дать то, что тебе нужно, — он криво усмехнулся, но от его принужденной улыбки веяло отнюдь не радостью. И даже не цинизмом. — Я не умею с детьми общаться, с тобой вот тоже...не умею. А как тебе что-то доказать — не знаю. Что мне сделать, чтобы ты поверила? Сказать, что я не уйду? Тебя не брошу? Ты не поверишь, Кать. Ты никому не веришь.
Он весь стал каким-то решительным, отбросил что-то, и теперь говорил с ней отстраненно, разглядывая стену над ее головой. Она испуганно сжалась.
— Миша, не надо, — он, казалось, только ее этих слов, произнесенных дрожащим голосом, только и ждал. Оттолкнулся от стены, рубашку одернул и вышел в коридор. В полнейшей тишине.
Она на несколько секунд застыла, переваривая происходящее. Уходит. Вот так вот молча. Не сказав ей ни слова, просто разворачивается и уходит. От нее.
Настежь открыв дверь, Катя бросилась следом. Мишка к ней спиной стоял, обувался, и даже не обернулся.
— Миша, стой! Миш, погоди, — она ему руку на плечо положила и к себе потянула, но Подольский неожиданно резко ее конечность сбросил, выпрямился и потянулся к висевшей на вешалке куртке. — Куда ты на ночь глядя? Миш! Миша, я очень тебя прошу. Ну куда?..
— Домой, — отрывисто кинул он.
Чиркнул молнией, и звук получился особенно громким в тишине, почти зловещим. И так и не обернулся.
Доигралась. Все делала, для того чтобы он ушел, чтобы не выдержал, думала, ей легче станет, и та сумятица, творившаяся в ее душе, уляжется, успокоится. Не успокоилась — сейчас еще хуже стало, потому что она...теряла. Физически ощущала, как от нее отрывают что-то.
— Ты придешь? — робко спросила Катя, не надеясь на ответ.
Подольский молча вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Добилась того, чего хотела. Он ушел. Надоело, устал, она довела. Сказка рухнула. Жизнь перестала даже казаться идеальной, и все вернулось на свои места. Только ли стало ли ей от этого легче?
Катя всхлипнула, прижав руку ко рту, и бессильно опустилась на пол.
* * *
За окном медленно начинало светать. Во дворе уже с неделю не горели фонари, а чинить их пока никто не собирался. Темно. Даже далекие отсветы не отражаются на стекле, а свет Катя и не думала включать. Сидела в тишине и темноте на кухне, тупо уставившись на кофейные чашки на обоях. Не час и не два — она вообще спать не ложилась. Да и какой спать, если внутри все медленно умирает? Разве можно спать при этом?
Кирилл проснулся этим утром сам. Она слышала, как он недовольно поднимается от будильника, бубнит, ища тапки в комнате, а потом быстро бежит в их комнату. Ее комнату.
Никого не находит, непонимающе окликает Мишку, потом ее. Катя молчит, тупо глядя на кофейные чашки, и сжимает стеклянный стакан побелевшими пальцами. Племянник сам ее найдет. Но он еще раз окликает Мишку и только затем идет на кухню. Имя Подольского больно впивается в кожу, заставляя затаить дыхание.
— А Миша уже ушел? — спросил Кирилл и посмотрел на нее доверчиво заспанными и сонными глазами. — Катя!
Она медленно отводит взгляд от обоев и смотрит на племянника, почти того не замечая. Слез уже не было, сейчас была лишь апатия и притупившееся сожаления, хотя, наверное, хорошо бы было поплакать.
— Да. Уже ушел.
— Понятно, — он успокоился и присел на табуретку. — Он обещал меня в садик отвезти.
— Я отведу.
— А Миша заберет?
— Нет.
Детское лицо обиженно вытянулось.
— Почему?
— Он не может.
— Он что, опять в ко-ман-ди-ров-ку?
— Не знаю, — она говорила бездушно, почти на автомате, не задумываясь над смыслом слов.
Кирилл тоже не особо к ней прислушивался.
— Наверное, он опять далеко уехал. Но он скоро приедет, Кать, он мне обещал не уезжать как в прошлый раз. Он приедет быстро, да?
Рывком поднялась и в два шага оказалась у подоконника, стараясь скрыть слезящиеся глаза.
— Не знаю. Он не сказал.
Кирилл сам себе кивнул, тяжело вздохнул и поплелся в ванную.
Миша не приехал. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Не вернулся за своими вещами, которые вызывали у нее болезненные и яркие воспоминания. Не выдержав, она взяла пакет и аккуратно сложила туда все-все вещи, даже тапки и пепельницу, которой он пользовался. Спрятала их, но не на сервант, а поближе, и теперь всегда, открывая дверцы шкафа, наталкивалась на пакет взглядом. Наверное, специально так сделала, чтобы не забыть. Чтобы ей легче не стало.
Но Кирилл не хотел мириться и понимать, что Миша больше не придет. Для него Миша в другом городе, в важной командировке. Для него все хорошо, только мог бы "этот дядя Миша" позвонить. Киря не спрашивал больше, когда приедет Подольский, но он его ждал. Оглядывался по сторонам, взглядом искал знакомую машину, постоянно носил с собой такую же, только игрушечную.
— У Миши такая, — на ее немой вопрос ответил Кирилл и сжимал игрушку покрепче, стискивая маленькими пальчиками.
Когда она забирала ребенка из садика, тот радостно выбегал в коридор, становился на носочки и высматривал высокого Мишку. Не видел, не мог найти и только тогда шел к ней, помрачневший, но решительный. Он верил, что его Миша приедет, придет к нему и заберет, и его не волновало, сколько времени проходит или почему тот даже не звонит.
Вера вообще вещь очень сильная. Наверное потому, что так иррациональна. Вера не может быть доказана, не может подтвердиться, и главное в ней — не доказательства, а именно вера. Либо есть, либо нет. Катя не верила. Кирилл верил. Вся разница. Только вот вера малыша ее убивала и заставляла надеяться, а надежду в себе она убить не могла.
Сейчас вера Кирилла поднялась на новый виток. Теперь он всем и каждому рассказывал о Мише. Как будто рассказы о Подольском делали того материальным. Настоящим. Возможно, малыш, как и Катя, не хотел думать, что все, что было — сказка. Это все было взаправду, и Киря всеми силами теплил в себе воспоминания.
Ребенок рассказывал о нем в центре, детям, воспитателям, просто прохожим и пассажирам в автобусе. Везде, где был, Кирилл вещал и делился своей радостью от того, что у него есть такой Миша.
Дальше все стало хуже. За несколько дней малыш буквально замкнулся в себе, стал грубым, раздраженным, капризничал. Дошло до того, что Кате позвонила его воспитательница и вызвала на серьезную беседу.
— Катерина Павловна, дело в том, что Кирюша в последнее время несколько...неуправляемый. Он не учится на занятиях, постоянно отвлекается, а сегодня даже подрался с двумя другими мальчиками.
— Подрался? — ахнула Катя. — Господи!
— Да. Не волнуйтесь, все хорошо, мы их вовремя разняли, — взмахом руки успокоила воспитательница. — Но суть в том, что такое уже не в первый раз. В последнее время Кирилл всегда такой. Скажите, у вас, может быть, что-то случилось? В семье?
— Нет.
— Екатерина Павловна, мы могли бы помочь. У нас есть детский психолог, она могла бы поговорить с Кириллом, позаниматься им.
— В этом нет необходимости, — безапелляционно отрезала девушка и поднялась, стиснув в руках сумочку. — У нас в семье все прекрасно. А с племянником я поговорю сама. Больше такого не повторится.
Женщина недовольно на нее взглянула из-под бровей, явно неудовлетворенная разговором, но понятливо кивнула и попрощалась.
— Кирилл, ты зачем подрался? — в центре и по дороге Катя ничего выяснять не стала, тем более племянник выглядел расстроенным и потерянным.
— Я за дело.
— Ну за какое такое дело?
Он громко шмыгнул носом, но промолчал.
— Они первые начали, — не выдержав молчания, выпалил ребенок. — Я не виноват.
— Что они начали? — она посадила его к себе на колени и обняла. — Что они начали, Кирюш?
— Они сказали, что я врун, — опять зашмыгал носом Киря.
— Глупости! Зачем ты на эти глупости обращаешь внимание? Тем более, драться полез. Чудо мое в перьях, — устало вздохнула девушка, почувствовав, как тонкие ручки обвиваются вокруг ее шеи. — Горе луковое.
И хотя ребенок клятвенно пообещал больше не драться, лучше не стало. Воспитательница по-прежнему жаловалась, и если не на драки, то на что-то другое. Сам малыш замкнулся в себе, перестал расставаться с игрушечной машинкой и почти не разговаривал. Все игрушки, подаренные ему Мишей, он сложил в неаккуратную кучку у кровати и не разрешал ей их трогать. И ждал, прислушиваясь к шорохам и шагам в подъезде. А у нее смелости не хватало сказать ему, что Подольский насовсем ушел, навсегда. И больше не появится.
Как она Кириллу в глаза посмотрит?
С каждым днем становилось только хуже. А апогей их "хуже" пришелся как раз на эту ночь.
Катя резко открыла глаза и, не дыша, прислушивалась к тишине квартиры. Мерно тикали часы, но было что-то еще, к чему она за столько лет привыкла и просыпалась уже на автомате. Возможно показалось, но все-таки...
Из детской раздался надсадный, хриплый кашель, заставивший ее взлететь с кровати и в одной рубашке помчаться в комнату. Ударила по выключателю и поморщилась от яркого света. Но не это сейчас волновало в первую очередь.
Кирилл, приподнявшись на локтях, пытался сесть и вдохнуть больше воздуха. Грудь ходила ходуном, сам ребенок тяжело и часто вдыхал, но воздуха по-прежнему не хватало. В его глазах заблестели слезы беспомощности и страха.
— Тихо, мой сладкий, — пытаясь справиться в вроде бы привычным страхом, Катя трясущимися руками потянулась за ингалятором. Помогла Кириллу сесть прямо, поддержала его за спину. Тот кулачком уперся в грудь и умоляюще на нее посмотрел. — Все будет хорошо, мой хороший. Сейчас пройдет.
— Тяжело... — прохрипел Кирюша и снова поверхностно, часто задышал.
— Сейчас пройдет, — повторила Катя. — Потерпи, родной.
"Сейчас" не прошло. Уже пошел второй час, как Кирилл свистяще, сипло дышал, не в силах сделать выдох. На висках проступили синие вены, сам малыш побледнел и покрылся испариной. Катя его поддерживала, успокаивала, лекарство давала, делала все, что должна была делать, но кашель не проходил. И не собирался.
Ее пробрал липкий, противный ужас, сковывающий ее по рукам и ногам. Так долго это никогда не длилось. Ни разу. Грудная клетка вздулась, и Кирилл морщился, прижимая руку к груди.
— Больно? — он кивнул и снова поморщился, пытаясь выдох сделать.
Она видела, что Кирилл начал как-то носом клевать и явно сползать все ниже и ниже. С ужасом чуть качнула его. Тот глазки раскрыл пошире, сквозь нее посмотрел, и опять начал засыпать.
— О господи.
Катя растерялась и не могла взять себя в руки. Как могла — помогала. Все, что умела — делала. Но с таким никогда не сталкивалась. За считанные секунды добежала до телефона, и пока бежала, Кирилл, оставшийся без ее поддержки, начал заваливаться в бок.
Что ей делать??? Она не знала куда кидаться. Руки тряслись. Случайно прикусила губу, но даже не почувствовала. Кому звонить? Катя сильно дернула себя за волосы, чтобы не впадать в панику. Боль отрезвила и отодвинула панику в сторону.
Что будет, если она не справится? Сделает что-то не так? Катя как никогда остро почувствовала, насколько слаба и беспомощна. Одна.
Словно в ответ на ее мысли в замке завозился ключ, не сразу попав в замочную скважину, и дверь распахнулась. На порог детской, не разуваясь и не раздеваясь, влетел Подольский и взглядом выхватил Кирилла и ее, стоящую на коленях у его кровати.
— Что? — рыкнул Миша.
Не время было расспрашивать, как и почему он здесь. Катя об этом в тот момент не думала.
— Приступ, — заикаясь, выдохнула девушка.
Мишка с каким-то шоком и решимостью посмотрел на Кирю, который его поначалу даже не заметил.
— Звони в скорую, — и тут же уточнил. — Платную. Телефон знаешь?
Она покачала головой и вцепилась в трубку. Мишка кинул ей бумажник.
— Визитка там. Ищи, — когда она замешкалась, мужчина прикрикнул: — Быстрее!
Его окрик подействовал на нее как ушат холодной воды. Она быстро и деловито открыла бумажник, уронила какие-то карточки, деньги, полетели на пол визитки. Подольский приблизился к кровати и присел на корточки. Наклонился, так чтобы оказаться перед Кириным лицом. Только тогда Кирилл его заметил.
— Миша приехал, — выдохнул Кирилл и снова засипел. — Катя, Ми-ша...
Сквозь пелену слез все номера и имена разъезжались перед глазами.
— Хорошо, солнышко. Это хорошо.
— Я же говорил...ты...
— Я приехал, — прервал Подольский ребенка, которому каждое слово с трудом давалось. — Катя! — с нажимом повторил Миша.
— Звоню.
Скорая приехала через пять минут. Катя хотела поддержать племянника, но Подольский вызвался сам. Ей оставалось только показать как.
Зашел статный, пожилой мужчина с девушкой и сразу направился в комнату. Следующие двадцать минут превратились в ад ожидания. Врач задавал Кате разные вопросы, она на автомате отвечала, дрожа как осиновый листочек на ветру. Зубы от волнения громко стучали, выбивая почти четкий ритм.
— Карточка его есть? — бросил врач.
Катя рванула в комнату и притащила толстую карту. Отдала врачу и застыла рядом, по-прежнему неистово содрогаясь. Мишка подошел сзади и прижал к себе спиной, заключая в тепло своих объятий. От всего произошедшего в последние дни, от той беспомощности, которую ощущала сейчас, от страха одиночества, вновь вернувшегося в ее сердце, когда Подольский ушел — Мишка ее своими руками сейчас огородил от всего. Она спиной чувствовала мерное, спокойное тепло его тела и успокаивалась сама, наконец-то позволив это себе.
Когда Кирилл уснул, — почти под утро — Катя его заботливо укрыла, убрала влажную челку со лба и погасила свет. Вышла, оставив дверь приоткрытой, и двинулась на негромкие рокочущие голоса Мишки и врача.
— Все, — врач уже заканчивал говорить. Отложил карточку в сторону, повернулся к ней и отдал исписанный под ноль лист. — Вам я написал список лекарств, уточнения насчет диеты и кое-какие пожелания, — Катя кивнула, вчитываясь в медицинский почерк доктора. — А вам, Михаил Иванович, я уже все сказал. По-хорошему, вашему сыну стоит в больницу лечь на обследование. Так, с этим закончили. Адрес и телефон я вам оставил.
— Да, конечно. Я провожу, — Подольский посторонился, пропуская мужчину вперед, и наклонился к Катиной щеке. — Чайник пока поставь, ладно?
Они еще о чем-то в коридоре негромко переговаривались, и только потом Мишка вернулся к ней. Катя успела накрыть на стол и соорудить нехитрый ранний — очень ранний — завтрак.
Не говоря ни слова, он сел за стол. Ел, пил, в полнейшей тишине, даже не поднимая на нее глаз. Катю это не волновало. Она ощущала дикое облегчение, сродни тому, как скинуть с себя тонный груз. Она еще не пришла в себя — и после его ухода, и после Кириного приступа. Она смотрела на Мишку словно со стороны, находясь в отдалении, через толстое матовое стекло.
— Еще будешь? — спросила она, когда тарелки с бутербродами и салатом опустели.
— Нет. Кофе сделаешь еще?
— Ты что, не спал сегодня? — Катя забрала чашку, сполоснула ее и снова навела напиток, делая мысленную заметку купить нормальный кофе, а не быстрорастворимый заменитель, который прочно обосновался в ее доме, когда ушел Подольский.
— Не спалось, — коротко ответил Миша и подкатал рукава рубашки. — Я тебе визитку врача оставил на тумбочке. Там его личный телефон.
— Хорошо. Ты ему заплатил?
— Да.
— Много?
Ей послали тяжелый взгляд.
— Какая разница?
— Никакой.
— Тогда пей свой кофе, а то остыл давно.
Катя послушно отхлебнула и правда остывший и покрывшийся неприятной пленкой напиток.
— Ты приехал, — утвердительно кивнула Катя, с замиранием ожидая ответа. Подольский отрывисто кивнул. — Почему?
— Потому что.
— Ты специально так со мной разговариваешь?
От обиды, от бессонной ночи, от навалившихся проблем и собственной глупости, вмиг свалившихся на ее хрупкие плечи, стало тяжело. А Мишка только добавил масла в огонь. Как по заказу из глаз покатились крупные слезы обиды и облегчения, и в этот раз Катя не видела смысла их скрывать и прятать.
Миша сразу подобрался, посмотрел на нее с опаской и нервно заерзал.
— Я тебя прошу, только без этого...
Она громко и обиженно всхлипнула.
— Кать, — сморщившись, простонал он. — Ну не надо, ты чего?,,
Было надо. Она с громким звоном бухнула чашку на стол, обиженно и некрасиво сморщилась, вроде бы стараясь остановить поток прорвавшихся слез, и, поймав смирившийся обреченный взгляд, пересела к Мишке на колени, где была заботливо обнята и обласкана.
Там, в теплых надежных, правда, несколько робких объятиях, Катя окончательно расклеилась и самозабвенно зарыдала, не обращая внимания на нерешительные попытки ее успокоить. На слова "прекрати", "пожалуйста, не надо" и "Катя, ну ты чего" она тоже внимания не обращала. И ближайшие минут пятнадцать с упоением мочила Мишкину наверняка дорогую рубашку.
— Все? — мужчина, поглаживая ее по худой спине, отстранился и заглянул в покрасневшее, опухшее от слез лицо. Она икнула. — Буду считать, что внеплановый дождь закончился, — попробовал он отшутиться.
Катя разгладила отсыревшую рубашку.
— Прости.
— Ничего страшного. С рубашкой ничего не будет.
— Я не за нее извиняюсь, — всхлипнула девушка. — Прости меня, Миш. Я больше так не буду.
Он неожиданно улыбнулся, совершенно не к месту, чем загнал ее в легкий ступор.
— Ты прощение просить собралась как и Кирилл? Хоть бы слова местами поменяла.
— Хватит надо мной смеяться, — буркнула Катя. — Это не смешно все.
— Не смешно, — согласился Миша. — Еще раз так сделаешь — выдеру. Поняла?
— Я серьезно.
— А ты думаешь, я шучу? Прекращай эту дурь, Кать. Серьезно. Хватит искать того, чего нет. Хватит вечно все решать за других. У других своя голова на плечах. Если ее нет — их проблемы. Ты никому и ничего не должна.
— Причем здесь?.. — она попробовала прервать речь, которая, к несчастью, била точно в цель. Каждое слово продумано, взвешено и дозировано, чтобы ее задеть.
— А притом, — отбрил Мишка все нерешительные возражения. — Ты привыкла вечно все за всех решать. Ты привыкла даже решать, как будет дальше. Но я не все, Кать. Я сам решаю, что делать и как. И меня бесит твоя привычка расписывать мою жизнь и поступки по минутам.
— Я хотела как лучше, — она понуро опустила голову и уткнулась в твердое плечо.
— Если бы я этого не знал, то не приехал бы. Посмотри на меня, — он обхватил ее за высохшие щеки и поднял голову, пристально глядя в глаза. — Почему ты думаешь, что, если бы мне была нужна жена и дети, у меня их не было бы? Ты думаешь, что я чудесным образом в один день их захотел, и для этого поселился у тебя? Чтобы, так сказать, провести генеральную репетицию?
Она аж поморщилась от неприкрытого цинизма.
— Не говори так.
— А ты так не думай. Я с вами остался не потому, что мне нужна гипотетическая семья, а потому что вы мне дороги. Оба. Я не хочу ничего обещать. Я не люблю ничего обещать, Кать. Я предпочитаю делать. Тебе нужно было, чтобы я перед тобой рассыпался в обещаниях?
Тогда это был бы не Мишка.
— Нет.
— Значит прекрати выдумать все.
— Миш, из меня не получится матери. Никогда. Зачем тебе такая?
Он закатил глаза и раздраженно выдохнул.
— Господи, что за глупости? Кто тебе эту чушь сказал? Перестань заниматься самобичеванием. Ты хорошей матерью будет, и Кирилл — живое тому подтверждение.
— Ты не понял, — тяжело сглотнула, чувствуя неприятный озноб в животе. — У меня не может быть детей. Я бесплодна. У нас с тобой их никогда не будет. Ни сейчас, ни потом. Просто пойми, рано или поздно ты захочешь своих детей, это нормально. Но я не смогу...
Он растерянно, медленно моргнул, явно ошарашенный ее словами. И как-то озадаченно задумался.
— Это все?
Катя вытаращилась на него.
— Тебе мало?!
— Ответь мне на один вопрос. Ты только из-за этого мне месяц нервы трепала? Или есть что-то еще?
Захотелось снова обиженно расплакаться. У него все так просто, легко выходило, как будто это не неизлечимая болезнь, а что-то такое обычное и незначительное. Как весенний насморк, который проходит через три дня.
— Я не трепала нервы. Я о тебе беспокоилась.
— Из-за этого значит, — пробормотал Мишка себе под нос и неожиданно встряхнул ее, крепко обхватив за плечи. — Я тебя последний раз предупреждаю — перестань мучить меня и себя. Если есть проблема — мы будет ее решать. Вместе. Захочешь детей — будут дети. Не захочешь — не будут. Только пока рано об этом говорить.
— Ты сейчас серьезно?
Подольский не ответил. Придвинул к себе красный будильник, посмотрел на время, а потом поднял ее на ноги.
— Пойдем отдохнем пока. Время еще есть. Ты сегодня работаешь?
— Нет, — она послушно поплелась следом, в совершеннейшем шоке и ступоре от состоявшегося разговора. Что это было сейчас? — Я сегодня и завтра дома.
— Отлично. Утром проснемся и будем переезжать. Давно надо было.
— Куда?
— Ко мне. Во-первых, мне здесь тесно.
— А во-вторых?
— Во-вторых, я загородом живу. А врач сказал, что Кириллу полезен будет свежий воздух.
— Миш...
— Утром все, Кать, утром, — он ее подтолкнул к кровати и начал раздеваться. — Я ночь не спал. Будь человеком, нам через три часа вставать. Где мои тапки?
— В шкафу, за левой створкой.
Он еще минут пять бурчал из-за того, что "все вещи спрятала и рассовала", но Катя его почти не слышала. На словах про совесть она заснула.
Глава 18.
Миша замер, стараясь не шевелиться и не будить Катю, которая доверчиво уткнулась ему в плечо и сладко посапывала. Даже во сне она выглядела вымотанной и обессиленной, как будто тонны грузов тягала на себе. Под глазами явственно виднелись темные круги, а около губ залегли неглубокие, но заметные морщинки усталости. Раскаянье и стыд за свою несдержанность накрыло его с головой.
Не нужно было так уезжать, срываться...Надо было сразу поговорить, все выяснить и прояснить, оставив все волнения и тревоги позади, или хотя бы разделив их между собой. Конечно, он злился на нее. Злился за ее за подозрительную скрытность, за недоверие, за замкнутость, за то, что все время отгораживалась от него, а он не мог понять, в чем дело и что идет не так.
Мишке всегда было одному комфортно. Он, конечно, слышал о том, будто с возрастом накатывает одиночество и появляется желание иметь свой дом, семью, тепло домашнего очага. Но если честно, ему и без всего этого жилось крайне спокойно и комфортно. И если бы не Катя с Кириллом, он бы и дальше жил также спокойно, как и раньше.
Кирилл и Катя странно, вроде бы незаметно проникли в его мысли, душу и уже не доставало этих гипотетических вещей, без которых он раньше обходился. Именно их тепла, нежности и семейности. Других он не хотел.
Паренек мелкий тоже забавный. Мишка сначала, конечно, смущался от такого обильного внимания и обожания со стороны Кирюхи, но потом как-то привык, освоился и почувствовал собственную важность и нужность. И ответственность за этого ребенка. Поэтому диким казалось теперь его предать или разочаровать. Как можно разочаровать человека, который безоглядно тобой дорожит?
Когда Подольский ночью увидел задыхающегося Кирилла, внутри что-то замерло, застыло от ужаса картины, но он тут же взял себя в руки. Нет ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Главное, желание. И Мишка во что бы то ни стало решил сделать все, чтобы ни Кирюха, ни его упрямая, своенравная тетка больше не страдали и просто радовались жизни. Как бы он до сих пор не злился на Катю, он все равно не мог ее не уважать. Она была борцом, бойцом по натуре. Закалилась, привыкла. И многое ей становилось не по силам, но упрямица, как глухой ослик, тянула на себе все свои проблемы и заботы, не принимая его, Михаила, во внимания.
Но так дела оставлять нельзя. Катя, конечно, боец по натуре, но с ее упрямством нужно что-то делать, иначе она сама себя угробит. И если единственный способ повлиять на девушку — применить силу и начать стучать кулаками по столу, что ж, придется стучать, хотя Мишке такое, честно говоря, претило. Но если надо вести себя как сегодня ночью — он будет так себя вести.
Миша аккуратно переложил Катюшкину голову со своего плеча на подушку, убрал ее руку со своей груди и потихоньку встал, стараясь ее не тревожить. У Кирилла в комнате было по-прежнему тихо, наверняка парень без сил спит после тяжелой ночи, но Подольский все равно хотел зайти и проверить его.
Натянул одежду, сунул ноги в тапки и почти на цыпочках вошел в детскую, глядя на бледного спящего ребенка. Миша до сих пор затруднился бы ответить, почему он в середине ночи рванул и приехал сюда.
Вообще, вся эта неделя без них выдалась тяжелой, мрачной и ненавистной. Он сильно злился и приходил в неистовую ярость от Катькиного поведения. Первые два дня вообще пил, причем как-то незаметно. Брал бутылку, чтобы скоротать время, а через несколько часов уже сидел пьяный в хлам. Когда злость и обида отступали, приходили безрадостные мысли сожаления, кружившие у него в голове подобно хищным стаям стервятников, ожидающих, когда он даст слабину и сдастся. От этого Мишка еще больше злился, позволяя темной волне захлестнуть его с головой. Пытался и в работе забыться, и в выпивке, но только ничего не помогало.
В эту ночь — как и в предыдущие без Кати — ему не спалось. Не мог заставить себя лечь в холодную постель с накрахмаленными простынями и уснуть. А очередная бутылка — не вариант. В конце концов, живой пример отца, по-прежнему ярко сохранившийся в памяти, покидать мужчину не собирался. Миша понимал, что бутылка — не выход. Да и, казалось бы, из-за чего так убиваться и расстраиваться. Из-за того, что оказался ненужным? Досадной помехой, от которой невозможно избавиться? Он был в тягость, Подольский не мог это не чувствовать, и сам на себя досадовал из-за того, что не мог развернуться и спокойно уйти.
А сегодняшней ночью стало тяжело, как никогда. Мишка себе места найти не мог, постоянно его что-то вынуждало выйти на улицу. Подольский никогда не был сильно верующим человеком, но уже потом, когда приехал к Кате, задумался над тем, что же все-таки это было? Предчувствие? Интуиция? Он понятия не имел. Но благодарил того или то, что заставило его приехать. Словно ноги сами сюда несли.
Кирилл зашевелился, всхлипнул во сне и перевернулся к нему лицом. Ресницы затрепетали от света, падающего на бледное лицо. Через пару минут уже проснется, понял Михаил и осторожно опустился на край кровати, отодвинув одеяло.
Мальчик сонно заморгал, зевнул, увидев Мишку, улыбнулся и потер кулачками заспанные глазки.
— Привет, мелкий, — тепло улыбнувшись, поздоровался Подольский, краем глаза подмечая неестественную бледность и проступающие вены. — Выспался?
— Выспался, — кивнул Кирилл, продолжая также лежать. Пристально только на него глядел, как не может смотреть мальчик пяти лет. Миша почти чувствовал, как в детской головке крутятся маленькие шестеренки. — Катя спит, да?
— Спит. Не кричи особо. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
Миша озадаченно замолк, не зная, что еще сказать. Оправдываться? Объяснять что-то? Или сделать вид, что ничего такого не произошло? А ведь он и оправдываться то не умел совсем. Не перед кем было и незачем. Что говорить?
— Ты говорил, что не будешь так надолго уезжать.
Кирилл не обижался, он был даже спокоен. Теребил в руках своего Бонифация, периодически ковырял блестящие глаза-пуговки, а на него даже глаз не поднял.
Мишке стало стыдно. Щеки от прилившей крови закололо, и захотелось спрятаться от своей собственной вины. А ведь он тоже был виноват — не перед Катей. Перед Кириллом. Потому что обещал и не выполнил. Обещал так, между прочим, а оказалось, что это очень важно для них всех.
— Прости. Так получилось, — отвернувшись в сторону, через силу выдавил мужчина, которому врать, тем более ребенку, претило. Просто волновать сейчас его не хотелось. — У меня работа такая, Кирюш. Так вышло, что мне срочно пришлось уехать.
— Ты обещал.
— Я знаю. Это последний раз.
— А почему не звонил? — уже с претензией прищурился Кирилл.
Миша с облегчением вздохнул. Хоть что-то. Минуту назад Кирилл из себя Кая строил, а сейчас как будто разморозился и смягчился по отношению к нему.
— Не мог. В следующий раз буду звонить.
— Точно?
— Точно.
Кирилл живо вскочил и перебрался ему на колени, зажав между ними Бонифация.
— Я соскучился.
Подольский погладил пацаненка по спине.
— Я тоже.
— Мы тебя все ждали. Я Кате говорил, что ты скоро приедешь, — затараторил Кирюха, отстраняясь и поднимая голову. — Она не верила.
— Исключительно неверующая у тебя тетка, — хмыкнул Миша и в грубоватой ласке растрепал короткие русые волосы. — Так, ладно. У меня к тебе дело есть.
Ребенок от важности миссии гордо задрал подбородок.
— Какое?
— Ууу, — он многозначительно присвистнул. — На миллион.
— Это много?
— Очень.
— Вы чем занимаетесь? — раздался позади них хриплый спросонья, но тем не менее обеспокоенный голос Кати. — Что-то случилось?
— У Миши дело, — приложил палец к губам ребенок и поманил к себе Катю.
А она почему-то на Подольского посмотрела. Мишка успокаивающе улыбнулся и похлопал по свободному месту, перед этим подтянув Кирилла к себе поближе. Девушка нерешительно приблизилась, села, поджав под себя ноги, и вопросительно на них уставилась.
— Что за дело?
Малыш сделал большие глаза.
— Очень важное.
— Да что ты?
— Да, — подтвердил Миша. — Очень важное.
— Важные вы мои. Рассказывайте уже.
— Так, Кирюха, собираешь самые-самые нужные вещи и игрушки.
Лицо мальчишки непонимающе вытянулось. Для надежности Боню убрали подальше от Подольского.
— Зачем?
— Переезжаем мы.
Катя дотронулась до его локтя, привлекая к себе внимание.
— Ты серьезно решил?
— Серьезнее не бывает, — заверил Мишка.
— Куда? — перебил Кирилл.
— В другое место. В большой дом. Ты хочешь в большой дом, Кирюх?
Ребенок от греха подальше отполз от него к своей тетке.
— Кать, — громко зашептал он той на ухо. Катя поморщилась от щекочущего ощущения и втянула голову в плечи, — а в какой он дом собрался?
— Понятия не имею, — она переглянулась с мужчиной. — В большой, наверное.
— Очень большой? — уточнил Кирилл у тетки, но ответил именно Миша.
— Очень.
— Тогда почему только я должен брать самые-самые нужные игрушки? — надув губы, закончил Киря. — Почему не все? У меня мало. А дом большой.
Подольский грохнул смехом. Признаться, он начал опасаться, что встретит сопротивление именно со стороны Кирилла. Катя выглядела смирившейся и по-прежнему слегка виноватой. Мишка даже внутренне позлорадствовал, правда, самую малость. Она его месяц доставала так, что спать невозможно было. Хорошо, что вину чувствует. Глядишь, мозги на место встанут и строить из себя мать Терезу она наконец-то прекратит.
— Хорошо, давай так. Берешь все, которые сможешь унести. А за остальными мы потом приедем.
Мелкий удовлетворенно кивнул и сполз с кровати. Подбежал к своим двум коробкам, доверху наполненным игрушками, и деловито в них зарылся. Если не считать бледность, так и не скажешь, что ночью он задыхался. Во всяком случае, Кирилл, как и его тетка, был бойцом. И сдаваться — и уж тем более, показывать свою слабость — был не намерен.
Они с Катей еще пару минут молча наблюдали за хаотичным выискиванием "самых важных игрушек", и только потом девушка решила нарушить тишину.
— Дом далеко?
— Километрах в тридцати.
— Он что, действительно такой большой, как ты говоришь? — ее, казалось, вопрос серьезно волновал.
Миша глядел, как она задумчиво покусывает губу и наматывает волнистую прядь на тонкий палец.
— Побольше этого. А что?
— Этим вопросом я преследую исключительно корыстные цели.
Он притворно нахмурился и грозно расправил плечи.
— Ах так? Ты оказывается корыстная.
— Очень, — она согласно кивнула, ничуть не впечатленная его игрой. — Надо же мне представить объем работы. Это тебе не две комнаты и кухня.
— Действительно, комнат там больше.
— Миш? — Катя к нему подползла и доверчиво обняла за шею, уткнувшись губами в щеку.
Миша невозмутимо застыл памятником самому себе.
— Что?
— Не злись на меня, ладно?
Вот как на нее злиться, когда она сидит рядом, такая доверчивая, теплая, пристыженная и неимоверно родная? Успела такой стать за это время. Подольский тяжело вздохнул и затащил ее к себе на колени. Шелковая рубашка приподнялась, открывая вид на шикарные ножки.
— Посмотрю на твое поведение, — губы задрожали в улыбке, но изо всех сил пытался быть серьезным.
— Злыдень.
— Довела.
Она фыркнула, но ничего говорить не стала. Обхватила двумя руками его лицо и поцеловала, нежно, как будто старалась залечить те раны, которые сама и наносила. Он пытался по-прежнему строить из себя недосягаемую и почти невозмутимую статую, но его старания сразу же сошли на нет, стоило теплому язычку скользнуть в его рот.
Подольский безумно соскучился. И нежная, осторожная ласка подействовала на него как разряд тока. Всю неделю он злился, психовал, себя накручивал, но стоило ей коснуться его, погладить как ребенка по голове, прижаться покрепче и вся злость, до конца не испарившаяся из души, в момент исчезла, как будто ее и не было.
— Больше не буду, — между медленными, тягучими поцелуями произнесла девушка. Прислонилась к его лбу, глаза закрыла и тяжело вздохнула. — Нам очень плохо было без тебя.
— Прости.
Катя с легкой, чуть грустной улыбкой покачала головой.
— Перестань. Зачем это говоришь? Я сама все испортила. Думала, как лучше будет, но...
Он прервал ее, приложив палец к губам.
— Хватит, Кать. Это в прошлом, и я надеюсь, там же и останется. Да? — многозначительно приподнял бровь.
— Да. Там и останется. Но никогда так больше не уходи.
— Вы чего сидите? — Кирилл возмущенно упер руки в бока. — Я тут собираюсь, а вы сидите!
— Непорядок, — хохотнул Мишка и отпустил Катю, перед этим поправив ее ночнушку. Уж больно отвлекала. — Не возникай, Кирюх, мы уже собираемся.
До Катерины, казалось, только сейчас дошло, что им предстоит настоящий переезд. Навсегда. В другое место. Подольский был как никогда решительно настроен и давать слабину не собирался. Тем более, он надеялся, что, начав жить в его доме, — теперь уже их — Катя успокоиться и расслабиться. Возможно, даже доверять станет больше. А то Мишка себя уже стал неуютно чувствовать, когда приходилось каждый вечер к себе за вещами заезжать.
— Миша, — голубые глаза потрясенно расширились, — как мы все повезем? Подожди, прямо сейчас все собирать? Вот так сразу?
— Да. Ты думала, я пошутил? — она медленно покачала головой, все также задумчиво уставившись в одну точку. — Бери самое необходимое — остальное мы купим.
— А еда?
— Какая еда, Кать? Я вас голодом морить не собираюсь.
— Так пропадет же! Надо ведь...свет отключить, воду перекрыть и еще...
Миша встряхнул ее слегка, прерывая бессвязный лепет.
— Или собирай вещи. Нужные! — с нажимом повторил. — Никаких одеял, продуктов, мебели...Только одежда, лекарства и какие-то свои штуки. Все. Поняла?
— Но еда!
— Много там? — страдальчески закатив глаза, сдался Миша.
— Ну так.
— Я сам посмотрю.
— Мы приедем голодные, а мне некогда будет готовить, — пригрозила Катя, убегая в зал. Дверь шкафа стукнулась об стенку. — Помни об этом.
— Пиццу закажем, — Подольский перевел взгляд на ребенка, с серьезным выражением лица перебирающего машинки. Не то сказал. — Ладно, возьми. Но только то, что мы все есть будем. Остальное отдай. Вон, Куцовой давай отнесу.
— Ее нет.
Миша заинтересованно выглянул из детской.
— А где она?
— Уехала. Со своим...как его...Артуром...
— Артемом.
— Точно. Миш?
— Что?
— А диски с плеером брать?
— Диски возьми, а плеер оставь.
— Совсем?
— Катя! — прогрохотал Подольский. — Не трепи мне нервы! Я еще злой.
Как оказалось переезд, пусть и налегке, — дело исключительно выматывающее и нервотрепительное. Они за неполные три часа успели переругаться, столько же раз перемириться, разбить хрустальную салатницу (салатница осталась на его совести) и чуть не сломать телевизор. Телевизор — уже Катина заслуга.
Налегке тоже переехать не удалось. Подольский честно думал, что получится уехать, прихватив с собой только одежду, кое-какие лекарства ну и некоторые мелочи. Все остальное у него вроде как было, да и докупить при необходимости можно. Но Катя, как запасливый, прижимистый и старый ворчливый хомяк расставалась с вещами очень неохотно. За каждый предмет обихода Мишке приходилось буквально воевать.
Лучше всего было Кириллу. Он утащил к себе старые альбомы Катькиной семьи и сидел рассматривал фотки. Его игрушки давно были собраны.
Наконец, когда Миша понял, что просто так девушка не сдастся и попробует-таки увезти все, пришлось применять тяжелую артиллерию. Кирилла с его игрушками — подмышку, Катю — в охапку, и быстрее, пока оба не опомнились. Стоит сказать, что ребенок воспринимал все как игру и развлечение, радостно повизгивал и похихикивал, наблюдая, как Миша с Катей спорят из-за огромного одеяла.
Через сорок минут они подъехали к его дому.
Первым из машины выбежал Кирилл, сразу приближаясь к воротам. Катя с задумчивым интересом рассматривала витые кованые ворота, двухэтажный коттедж из красного кирпича и серебристую черепицу.
— Это твой дом?
Миша не сдержал усмешки.
— Нет, чужой. Конечно мой, Кать.
— Красивый, — признала девушка и обернулась к нему, одновременно расстегивая ремень безопасности. — Слушай, а зачем ты тогда у нас все время оставался ночевать, если у тебя такой дом классный?
— А ты со мной бы поехала? — скептично поинтересовался Подольский и сам же ответил: — Мы оба знаем, что нет.
— Справедливо.
— Пойдем.
Миша видел, как Кате трудно привыкнуть к новому дому, хотя он ей нравился. Девушка с интересом и любопытством осматривала каждый уголок, каждую комнату и даже кладовую, везде суя свой милый носик, и к концу этой же недели знала лучше него, что где лежит. И хотя ее глаза загорались от восторга и удовольствия от увиденного, Катерина по-прежнему чувствовала себя неуютно и как будто в гостях. Как будто это теперь не ее дом, где, как он планирует, она проживет долгую и счастливую жизнь, а квартира друга, в которую она заскочила в гости.
Она побаивалась что-то менять и трогать, а уж тем более, о чем-то просить его, хотя Миша с радостью предоставил бы ей полную свободу, потому что, во-первых, безоговорочно доверял, а во-вторых, сам бы никогда лучше не сделал. Но Катя все равно мялась и не решалась ничего переставлять и приспосабливать под себя.
Подольский как-то заметил, что кухонные шкафчики не подходят ей по росту — Катя приходиться или на носочках вытягиваться, или стульчик подставлять.
— Ты почему не сказала, что тебе неудобно? Мы бы поменяли.
Катя от него только весело отмахнулась.
— Ерунда. Мне несложно. Какая разница, если они будут висеть на пять сантиметров ниже?
— Вообще-то это тоже твой дом, Катюш, — мягко заметил мужчина. Давить на Катерину не хотелось, к тому же она сразу бы надела свои колючки, и тогда вообще никакого компромисса не вышло бы. — Тебе тут жить. Разве не легче сразу все подогнать под тебя? Я и Кирилл сюда вообще не заходим. Ну почти. Это целиком твоя территория.
Она нерешительно повела плечами и прикусила губу, вскидывая голову на высоко висящие ящики.
— Я как-то не знаю...Не знаю, Миш, правда. Потом подумаю.
Следующим утром все было переделано. Первый шаг к "дому" был сделан.
* * *
Вот ведь упрямый. Как стадо баранов. И ведь не переспоришь его, никак причем. Если Подольский вбивал себе что-то в голову, то переубедить его — тяжелый и адский труд. Хотя не скажешь, что он сделал хуже. Что скрывать — ей только удобней стало.
Но все равно Катя чувствовала себя в Мишкином доме некомфортно. Она всю жизнь прожила в той квартире, правда, если не брать во внимание те несколько лет, когда она жила у Митьки. Но опять же, переезд к парню был постепенным, плавным процессом, растянувшимся на некоторое время. И уж никак не походил на стихийное "собирайся, мы уезжаем". И ведь почти ничего не дал увезти. А техника? А вещи? А если что-то случится? Правда, Подольский все равно потом все сделал как надо, предложил даже Кате сдавать ее в аренду, но тут уже она воспрепятствовалась. Эта квартира столько воспоминаний хранила, и теперь ее отдать какому-то чужому, пусть и на время? Катерина твердо решила оставить квартиру Кириллу. Вот вырастет племянник, сам решит, что с ней делать. А сдавать не станет.
Миша не возражал, ее внимательно выслушал и согласился с ее решением.
Племянник же вообще не вспоминал о прошлом доме. На втором этаже, рядом с их — теперь уже их спальней — Кириллу выделили просторную, светлую комнату с большим окном, выходившим на солнечную сторону. На следующий день Миша повез их в мебельный магазин, и уже там они всей семьей выбрали детскую, которую сразу же и установили. Такими вот темпами — не всегда быстрыми, но и не медленными, — Катя здесь обживалась и обустраивалась, неосознанно тут и там оставляя безделушки, которые создавали что-то новое, делали большой уютный дом еще теплее и роднее.
Единственное, что было тяжело — ездить в город. Михаил все-таки работал, поэтому не всегда мог отвозить и привозить их с Кириллом домой.
— Давай машину купим, — предложил Миша после того как в очередной раз пришлось добираться домой на такси. К тому же на следующий день, вернее, ночь, у Кати выпадала ночная смена, что особого оптимизма не внушало. — Будешь сама ездить.
Признаться, Кате было боязно самой садиться за руль. Это же такая ответственность. Вдруг она что-то не заметит, что-то упустит или, не дай бог, попадет в аварию. Вождение автомобиля — серьезное дело, требующее максимальной сосредоточенности и внимания.
— У меня прав нет. Да и страшно мне, если честно.
Миша удивленно на нее глянул.
— Что страшно-то?
Он прикалывается?
— Машину водить, — раздраженно забарабанила пальцами по столешнице. — Это очень трудно! А вдруг я не услежу за чем-нибудь и в аварию попаду?
Он глаза закатил и весело фыркнул.
— Что? — с претензией вскинулась Катя. — Я серьезно.
— Не ерунди. Выучишься. Ты ответственная. К тому же я не думаю, что ты начнешь красить губы за рулем или еще что-нибудь. И лихачить тоже.
— Ты мне так помог, — с сарказмом улыбнулась девушка. — Теперь стало значительно легче.
— Я старался.
В конечном счете, учиться на права все же пришлось. Миша записал ее в автошколу, и теперь Катерина каждую неделю ходила к своему инструктору, миловидной и вежливой женщине ее возраста. И старательно изучала российские ПДД.
Беда пришла, откуда не ждали. Во всяком случае, лично Катя не ждала. Они всей семьей спокойно завтракали, Кирюша, которому ехать в садик сегодня не нужно было, тормошил Мишку на предмет знания английского языка. Пока Подольский стойко держал оборону, не желая сдаваться на милость "тэйблов" и "пенсилов", которыми атаковал его ребенок.
— Ты кого-то ждешь? — Катя, до этого вдумчиво читавшая ПДД, вскинулась и прислушалась к трели звонка.
Миша удивленно вылупился.
— Нет. Сегодня же воскресенье. Я дома.
Катя пожала плечами, но послушно потопала к домофону. На экране показался ярко-красный хэтчбэк (теперь она в этих вещах разбиралась). Водитель, а если точнее — водительница, возмущенно и нервно нажала на клаксон, даже несколько раз, и раздраженно мигнула фарами. Катя с любопытством поглядела на хрупкую женскую фигурку, которая в данный момент со всей силы хлопнула дверцей и выбралась на улицу. Хотя на дворе стояла весна, блондинка куталась в меховой полушубок и выглядела замерзшей, постоянно содрогаясь на ветру. Лица пока видно не было.
Блондинка снова начала терзать несчастный домофон.
— Да, — вежливо отозвалась Катя.
Увидев обладательницу красной машинки, радости и приветливости заметно поубавилось. Вот оно значит как. Ну ничего.
— Это кто? — раздраженно крикнула девушка, щурясь от ветра. — Открывайте ворота. Я же замерзаю.
Слов не было. Одни невразумительные неприличные выражения, так и рвавшиеся наружу. Замерзает она. Пусть и дальше замерзает. Но Катя, проглотив все возражения, послушно открыла ворота и сразу отключила видеосвязь. Напротив входной двери остановилась, руки на груди скрестила и стала ждать эпического возвращения красавицы. Не узнать Юлю было действительно трудно — внешность больно яркая.
Подольский видно заподозрил что-то из-за ее долгого отстутсвия, поэтому, спустя минуту, вытащил свою полигамную тушку с кухни. Прекрасно. Как раз вовремя. Она сейчас им всем устроит.
В такой ярости Катя, невспыльчивая и неревнивая, не была никогда.
Миша издалека заметил злобное, зверское выражение ее лица и шаг сбавил.
— Что-то случилось? — начал он осторожно прощупывать почву.
— Случилось. Сюда иди.
Он сверху вниз ее изучающим, опасливым взглядом окинул и с неохотой приблизился, остановившись на расстоянии вытянутой руки. На лице читалась напряженная работа мысли. Видно думал, в чем мог накосячить. Ну-ну. Пусть подумает, может, что-то на место встанет.
— Проблема?
— Сейчас узнаем, — многозначительно пообещала Катя, от нетерпеливой жажды расплаты и мести постукивая ножкой. Миша сглотнул и почесал щетинистый подбородок.
— Кать...
— Лучше молчи, — рубанув рукой воздух, прошипела девушка. — Здоровее будешь.
— Я не понял...
В этот эпический момент дверь распахнулась, впуская в теплое помещение холодный воздух и высокую недовольную блондинку. В прихожей разлилась тишина.
Миша нервно сглотнул и с ужасом метнулся взглядом в Катину сторону. Катя скрестила руки на груди, запахнув халатик, и недовольно сжала губы. Юля со всей дури хлопнула дверью и громко хмыкнула.
— Весело как. А я думаю, что мне не открывают так долго. А тут вон что.
Судя по всему, Юля ее не узнала, но наградила таким взглядом, что будь Катя понежнее и поранимее — скиснула бы от собственной никчемности и умерла на месте. А так просто сверлила блондинку в ответ не менее решительно и недовольно. Если тогда, в том супермаркете, Катя никакого права на Мишку не имела, то теперь он ее и только ее. У них семья. И просто так терпеть такое и уж тем более отдавать Подольского хоть трижды раскрасавице она не будет. Лучше потом собственноручно побьет эту полигамную, врущую задницу, но не отдаст.
— Юля! — заходил желваками Мишка и шумно выдохнул.
Юля издевательски захлопала в ладоши.
— Вау! Ты меня не забыл за те пару недель, пока я была в отъезде! Какое счастье!
— Пару недель? — протянула задумчиво Катерина, прикусив изнутри щеку, и со значением поглядела на покрасневшего Подольского. — Очень интересно.
— Катя, спокойно! Это не то, что ты подумала! — от нелепости прозвучавшей фразы мужчина грязно выругался и дернул себя за волосы. — Твою мать!
— Катя значит. Кто же вы такая, Катенька? — Юля брезгливо поджала губы, останавливаясь взглядом на шелковом халатике и золотом браслете с бриллиантовыми вставками, который ей подарил Мишка. — Домработница новая?
Ты же сама в это не веришь — так и крутилась на языке эта фраза. Да и каждому понятно, что уж Юля в полной мере оценила и домашнюю атмосферу, и дорогой браслет, который обычным домработницам не дарят.
— Нет, не домработница. Я здесь живу.
— Да что вы говорите? — блондинка эмоционально всплеснула руками. — Надо же. И давно?
— Давно.
От спокойного невозмутимого ответа Юлю передернуло. Поняв, что от Кати никакой реакции не дождаться, девушка стремительно двинулась на Подольского.
— Давно, значит?! Сволочь!
Мишку громкие и злые ругательства не впечатлили. Привык, наверное. Катя никогда не думала, что модели такие нервные.
— Юля, ори потише.
Девушка, обрадованная хоть каким-то вниманием, встрепенулась и прибавила громкости.
— Орать потише?! Скотина ты бездушная!
— Юля!
— Что Юля? Я значит, только из города, а ты уже какую-то в дом приволок. Чем ты думал, Подольский?!
— Ты можешь заткнуться и прекратить ор?! — теперь Миша разозлился. Угрожающе сжал руки в кулаки, отчего проступили вены, и начал надвигаться на свою пассию. — Зачем приехала?
— Зачем я приехала?! — она истерически рассмеялась и бессильно облокотилась на стену. — Зачем я приехала?! Ты больной! Сволочь! Я приехала к тебе, и что я вижу? Какая-то... — Юлия, если судить по выпученным глазам, придумала для Кати большое количество эпитетов и определений. Но то ли их было слишком много и она не могла выбрать, то ли просто запуталась — выдавить из себя она ничего не смогла. Несколько секунд девушка дышала как загнанная лошадь, кидая разъяренные взгляды на них с Подольским поочередно. Наконец, она выплюнула: — тетка здесь устроилась, как у себя дома! Живет она здесь, понимаете!
— Катя здесь живет! — тихо, в отличие от голосившей Юлии, проговорил Михаил, но куда как более весомо. Высокая блондинка, истерично скачущая по прихожей как коза, вызывала только смех и чувство брезгливости. Не более. — Ты здесь гостья, к тому же не самая приятная, поэтому выбирай выражения!
— Гостья? А когда я гостьей стала? Наверное, когда ты меня здесь трахал, это было проявлением гостеприимства, правильно я понимаю?! А теперь на меня твое гостеприимство не распространяется? На нее, наверное, — небрежный кивок в сторону притихшей Катерины, — всё тратишь?
— Ты закроешь рот или мне тебя самому заткнуть?! — взревел раненым медведем мужчина.
И все хорошо, если бы в эту минуту не вздумал выглянуть в прихожую Кирилл. Ребенок под шумок к ним подобрался, остановился позади Мишки и с интересом из-за него выглянул. Увидев Юлю, маленький ловелас даже рот от любопытства приоткрыл. Еще один ...донжуан доморощенный.
Миша тоже что-то такое почувствовал, поэтому оглянулся, тут же наткнувшись взглядом на притихшего, но не скрывающего интереса Кирюху.
— Здрасьте, — приветливо улыбнулся ребенок оторопевшей Юле. — Я Кирилл.
Юля сглотнула и двумя руками вцепилась в пушистую шубку.
— Здрасьте, — ответила блондинка, автоматически копируя ребенка. — Я Юля.
Подольский повернулся к своей подружке спиной, заслонив Кирилла от нее, и уверенно повернул Кирилла, хлопнув ребенка пониже спины.
— Иди пока...поиграй. Я сейчас приду.
— А это кто? — свистящим шепотом поинтересовался Киря и оглянулся на тетку.
— Это по работе.
Катя громко кашлянула. По работе, значит.
— Кирилл, иди, а?— взмолился Подольский, которому и так приходилось несладко.
Метался, бедный, как в клетке, не зная, за кого браться в первую очередь. Умоляюще посмотрел на нее, но Катя была зла. И очень зла. Поэтому, гордо задрав подбородок, отвернулась. Юля стушевалась и притихла, почти с опаской глядя на ребенка. И едва ли не извиняюще на Катерину.
Племянник вздохнул и наконец-то позволил выпроводить себя в гостиную, где сразу же включил телевизор на полную громкость. Подольский прикрыл дверь и решительно выдохнул.
— Так, — со значением выгнул бровь Миша и зыркнул на Юлию, которая уже не знала, куда деться. Ребенок в доме, непонятно откуда взявшийся, в ее планы не входил, — балаган прекратила. Поняла?
— Ты что, женат? — неверяще зашипела блондинка, мазнув взглядом по Катиной руке.
— Тебе то какая разница?
— Есть разница!
— Я, пожалуй, пойду, — кое-как вставила в их перепалку Катя и направилась к Кириллу. — А вы оставайтесь. Можете и чаю попить. Чего уж. Юля наверняка здесь не один раз была...в гостях то. Где кухня — знает.
— Катюш, — от бессилия прикрыв глаза, Миша застонал. — Я тебе все позже объясню.
Она к этому времени уже спиной к нему повернулась и на такое заявление только плечами передернула. К Кириллу в гостиную вошла, плюхнулась на диван рядом и руки обиженно на груди сложила.
— Тетя красивая, да? — не к месту брякнул Киря. — Да, Кать?
Захотелось что-нибудь разбить. А лучше — разбить об их головы. Мишки и этой выдры, в смысле. Видите ли, на пару недель та уехала. На какие пару недель, спрашивается?! Это что, пока Мишка вечера с ней проводил, по утрам с Юлей "завтракал? Или как там — гостеприимство проявлял? Катя ему проявит, так проявит, что он вовек не забудет. Нет, это же надо так! Мужику сорок лет, а все туда же. Что ему не хватало, спрашивается? Когда перебесится?
Фраза про пару недель прочно засела в мозгу, грызя и без того нервную и взвинченную девушку. А комментарий Кирилла ее лишь раззадорил.
— Сиди и смотри мультики!
— А что ты на меня кричишь? — обиженно насупился ребенок. — Я просто спросил!
— Спросил он...Нечего спрашивать.
Не в силах усидеть на месте, Катя вскочила и подошла к двери. Уже пожалела, что пару минут назад так яростно ей хлопнула. Могла оставить приоткрытой и послушать, что они там говорят. Ухом прислонилась к лакированному дереву и...ничего. Что они делают, интересно? А ведь Юлия с луженой глоткой, могла и погромче бы говорить.
А потом Катя сразу в момент разозлилась и вспыхнула. Что она вообще делает? Прячется и подслушивает как какая-то последняя приживалка? Конечно, на ум приходило другое слово, но даже в мыслях оно ей не нравилось. Но в конце концов! Она здесь живет, не на птичьих правах, а на равных — и она, и Кирилл. Это их дом, причем и по закону тоже. И что, она как трусиха будет прятаться и отсиживаться, подслушивая под дверью?
Резко распахнула дверь. Миша и Юля, стоявшие рядом, о чем-то напряженно спорили, правда, на пониженных тонах. Блондинка выглядела успокоившейся, снова в руки себя взяла и, увидев Катю, только невозмутимо застыла. Ни неприязни, ни неудобства — теперь эта Юля напоминала себя в их первую встречу. Все по ее плану, все идет как надо.
Ни слова не говоря, Катерина прошла мимо них. Мишка еще пару минут о чем-то с Юлей переговаривался, потом Катя услышала, как входная дверь хлопнула, и мужчина через секунду уже на кухне оказался.
Она от него отвернулась, загрузила посуду в посудомоечную машину, чайник включила и убрала хлеб. Мишка маялся за ее спиной неприкаянной тенью и жалостливо вздыхал. Разговор заводить не спешил.
— Кать, — все-таки осторожно начал Подольский. — Катя, я все могу объяснить.
На свое горе он попробовал ее успокоить, положив тяжелую руку на плечо. Девушка с брезгливостью передернула плечами и сбросила с себя наглую конечность.
— Руки убрал.
— Ну что ты так разошлась? Я с ней...
— Не спал? — с радостью подсказала Катя.
Миша запнулся на полуслове.
— В последнее время нет. Ну, как мы с тобой жить начали.
— Какие тогда пару недель, Миш? Если ты с ней не виделся, то почему она на меня так смотрела, будто я воровка, которая к ней в дом забралась? Не расскажешь?
Ему хватило ума и такта смутиться.
— Что ты придумываешь? Какая воровка? Юля просто...не ожидала.
— Не ожидала? Ты знаешь, родной мой, я тоже не ожидала! Представь себе! Неожиданно, правда?
— Зачем ты так? Я ее давно не видел, поэтому ничего ей не сказал.
— Давно не видел, — едко ухмыльнулась девушка и шлепнула Мишку по руке полотенцем, когда увидела, как он снова собирается ее облапать. — Что, за эти два месяца ты ее не видел ни разу? Не смеши меня! — не дав ему раскрыть рот, отрезала Катя. — Она на дуру не похожа, чтобы вот так вот к давнему знакомому мужику приходить и истерики закатывать.
— Я ее за это время только один раз и видел, — проскрежетал Подольский, потемнев лицом. Катерина не знала, чего он от нее ждал, но явно не такого разбора полетов.
Она и в юности никогда подобного для себя не хотела и мириться с изменами не желала. Не могла Катя простить этого, и отмазки, которые парни так любили, — "по пьяни", "накатило" и самая интересная, правда, от их родителей, "мальчик перебесится" — ее не устраивали. Сейчас, тем более, она так жить не намерена. И разные Юли, Светы и Анечки ее не устраивают. Уж что-то — это терпеть не будет.
— Зато какой раз плодотворный вышел. Да, Мишенька? — от ее приторно-ласкового выражения Подольский скривился так, словно у него заныли все зубы разом. — Иначе что она тут так истерила?
— Да пойми ты, я с ней только раз встретился! Она сначала в Москву укатила, а потом приехала, когда мы с тобой поссорились. Я пьяный в хлам был... — Катя похолодела и замерла, онемевшими пальцами вцепившись в полотенчик, — и она сама сюда приехала. Ее я такой не устроил. Я ей денег дал, чтобы отстала, и она уехала отдыхать. И вот сейчас вернулась.
Вот то ли плакать, то ли с облегчением вздыхать. Денег он ей дал. А больше ничего не дал? Видите ли, пьяный был. Зачем вообще было напиваться до такого состояния? Дурак великовозрастный. Хотя, чего скрывать, стало немного спокойнее.
— Ты что, всю неделю пил?
— Немного.
— Увижу еще раз, — больно ткнула Мишку в грудь, — разговаривать перестану.
Он сразу заулыбался, явно обрадованный тем, что Катя так быстро остыла. Не на ту напал. У нее будет холодная и продуманная месть.
— Понял.
— И зачем она сейчас тогда приехала? — вернулась к баранам Катерина. Подольский резко поскучнел.
— Кать, прекрати. Я ей все сказал. Больше Юлька здесь не появится.
Катя изогнула бровь.
— Только здесь? Как интересно!
— Что ты за человек? Вообще не появится. Так понятней?
— Не кричи на меня, — она выключила чайник и потянулась к своей кружке. — И руки убери. Я все чувствую.
— Ты меня простила? — Миша наклонился вперед, облокотился на стол по обе стороны от нее, и жарко зашептал в ухо. — Честное слово, Катюш, кто же знал, что все так некрасиво выйдет? Не злись. Я не такой. Я никогда так не поступлю.
Навалился на нее, да что уж, почти лег и оправдывается. Что за человек. Еще и покусывать начал заднюю часть шеи, неприкрытую волосами. Изверг. Знает же, как это на Катю действует, но все равно делает.
— Я сейчас кипяток разолью, — из последних сил предупредила девушка. Миша с неохотой отстранился.
— Ты больше не злишься?
— Не злюсь.
— Правда?
— Да. Отойди, в конце концов.
Катя быстро себе чай сделала, вытащила одну профитроль, надежно спрятанную на верхней полке, и направилась в гостиную. Кирилл некоторое время назад проскакал в свою комнату, где ему было интереснее и уютнее — телевизор у него там был свой.
— Ты куда? — Миша навострил уши и без особого удовольствия наблюдал за ее уходом.
— В зал.
— А я?
— Что ты?
— Ты меня вот так одного оставишь? Я тоже, может, хочу чая с пирожными.
— Чай сам сделаешь. Найти где — знаешь. Пирожные на верхней полке, можешь взять одно. Я проверю — у меня все посчитано.
В общем, весь день Катя его удачно избегала и игнорировала. Миша в комнату заходил — она выходила по каким-то несомненно важным делам и уже не возвращалась. Подольский, конечно, к таким молчаливым бойкотам не привык, но терпел, справедливо осознавая свою вину. И поделом ему, поганцу такому. В следующий раз он как следует подумает. Во всяком случае, Катерина на это надеялась. Но сдаваться на милость умоляющего и извиняющегося взгляда, каким одаривал ее Мишка в течение всего дня, она не собиралась.
Поздно вечером, когда Кирилл видел десятый сон, а Катя вот-вот собиралась нырнуть в объятия Морфея, в спальню зашел Мишка. Сон как рукой сняло. Она напряженно замерла под одеялом, вытянувшись в струнку, и слушала, как мужчина по комнате ходит туда-сюда, раздевается, а потом укладывается рядом.
Подольский лег, одеяло поправил, вздохнул довольно и начал поднимать подол ее персиковой рубашки. Катя рывком села и взяла подушку.
— Ты куда? — он на подушках привстал и засверлил ее недовольным взглядом.
— Спать.
— Куда?
— В гостиную. На диван.
— Ради бога, — застонал от бессилия мужчина и рухнул на кровать, — ты издеваешься? Ночь на дворе, а ты собралась по углам шастать.
— Все лучше, чем с тобой, — парировала Катерина и вытащила из шкафа плед с рисунком тигра. — Отдай подушку.
— Не дури, — Миша подтащил к себе ее подушку и придавил ее локтем. — Катя, как в детском саду, ей-богу!
— Это чтобы тебе неповадно было! Устроился как хорошо — поглядите на него! И одну, и вторую ему.
— Да какую вторую?!
— Ту самую. Отдай мне подушку.
Катя требовательно руку протянула, но Подольский даже с места не сдвинулся. Посмотрел на нее мрачно из под густых бровей, что-то процедил сквозь зубы и вскочил с кровати.
— Отдай плед, — плед был беспрекословно отдан, а девушка еле сдерживала победную усмешку. — Спи здесь.
Он зло сцапал подушку, вырвал плед из ее рук и, громко, тяжело топая, спустился вниз. Катя довольно хмыкнула, свою подушку положила посередине кровати и расправила одеяло.
Так она "наказывала" Мишку еще несколько дней. И если в первое время он еще ластился вокруг нее ласковым и предупредительным кошаком, то к концу наказания постоянно огрызался и чуть ли не рычал.
Сжалилась Катерина только тогда, когда к ним в гости нежданно нагрянула Наташа и Алена вместе со своим братом. На работе у Миши все, как оказалось, про Катю знали, некоторые даже в лицо запомнили, и конечно, новость эта облетела их офис в считанные секунды. А Наташа и Лёна, тоже там работавшие, никак не смогли остаться в стороне. И их приезд был своеобразной разведкой, что Катю лишь смешило и умиляло.
Костя с Кириллом убежали в другую комнату, Алена ушла с ними, а Ната осталась с Катей и Мишкой в столовой. И как-то разговор свернул на Юлю и их с Мишкой размолвку. Причем рассказывать обо всем начал именно Подольский. А еще говорят, что женщины — худшие сплетницы.
— Представляешь, — жаловался он улыбающейся и посмеивающейся Куцовой, — я уже неделю на диване сплю. Нет, представляешь? Да я никогда в такие идиотские ситуации не попадал! Столько лет прожил — и ни разу. А тут на диван отправили. Как нашкодившего кота в коридор! Вот честно. Что вы ржете?
— Идиотская ситуация, значит? Договоришься, Миш, — Катя пригрозила ему лопаткой, — будешь еще неделю на диване спать!
— Видишь? — с праведным гневом возопил Мишка. — Она уже мной помыкает и веревки вьет. Никакого сладу.
Ната сдавленно хихикнула, уткнувшись в кружку.
— Это, Михаил Иванович, чтобы вы знали, и называется семейной жизнью.
— Как нашкодившего кота в коридор?
— И это тоже, — кивнула Наташа.
— Кошмар какой. Ты что, тоже своего обалдуя Христенко на диван выгоняешь?
Куцова чуть кофе не подавилась.
— Вы что? Во-первых, у нас однокомнатная квартира с одной большой кроватью и маленьким диваном, на котором Христенко чисто физически не уместится...
— А ты думаешь, я умещаюсь? — перебил Подольский.
Ната продолжила как ни в чем не бывало.
— А класть его на холодном полу мне совесть не позволяет. Он мне еще пригодится.
— Пол? — ухмыльнулась Катя.
— И пол тоже. Во-вторых, мне его жалко выгонять. Так что такой метод нам не подходит.
— А ей, — в нее обвиняюще тыкнули пальцем, — меня не жалко.
— Жалко, — заверила Катерина. — Мне тебя очень жалко. Но лечение прерывать нельзя.
— А Юля что, прямо вот так к вам домой заявилась и начала орать? — девушку разбирало любопытство. Они с Подольским синхронно кивнули. — Понятно. Ну, она мне все равно никогда не нравилась.
Они еще с часик посидели, поговорили ни о чем, Мишка, правда, какие-то детали по работе уточнял, но Катя в разговор не вмешивалась. У девушек почти одновременно телефоны зазвонили, поэтому они скомкано попрощались и поспешили по домам. Только Костик до последнего упирался. Они с Кириллом нашли-таки общий язык.
В эту ночь Миша наконец-то спал в своей большой и теплой кровати. И уснул мгновенно, стоило черноволосой голове коснуться подушки. Катя только одеяло поправила и улыбнулась в темноту. Ни на какое примирение сегодня и рассчитывать не приходилось. Зато утром Миша извинился. И так качественно и долго извинялся, что они едва Кирилла не проворонили.
Глава 19.
Почти сразу после окончания маленькой и затяжной войны, Миша договорился насчет лечения Кирилла в больнице. Оставалось лишь выбрать время, желательно как можно скорее. Палата для них была уже подготовлена, и все зависело от того, сможет ли Катя уйти в отпуск, и если сможет, то когда. Откладывать разговор с начальницей смысла не было.
Этот день у Кати вышел выходным, но она все равно приехала в аптеку. Сегодня была смена Оксаны.
— Привет, Оксан, — приветливо улыбнулась Катя. Покупатели на горизонте не появлялись, и приятельница с головой погрузилась в чтение глянцевого журнала. Заметив Катерину, девушка удивленно вскинули брови, и поднялась.
— Привет. Какими судьбами? Ты разве сегодня работаешь?
— По делу, Оксан. Альбина здесь?
— Недавно приехала. А что случилось?
Все в аптеке давно заприметили видного, хорошо одетого мужчину, периодически приезжающего за Катериной, а иногда вместе с Кириллом. Толков было море, доходило даже до того, что Мишка — настоящий отец Кирилла, объявившийся на горизонте. Катя ничего не подтверждала, но и не опровергала, справедливо полагая, что все скоро об этом забудут и переключатся на что-нибудь другое. Они переключились. И теперь гадали, когда Катя зазвездится и уйдет с работы. Ну, и периодически обсуждали ее новую и дорогую одежду, украшения, да и вешний вид в целом.
— Ничего такого, просто поговорить надо. Ну я пойду?
— Давай, — Оксана с любопытством поглядела ей вслед, но Катя предусмотрительно прикрыла дверь, стараясь, чтобы разговор не достиг чужих ушей.
— Альбина Федоровна, — неуверенно окликнула Катерина.
Начальница, до этого что-то высматривающая под стулом, резко распрямилась и развернулась к ней лицом.
— Смирнова? Ты что здесь делаешь? У тебя рабочий день завтра.
— Я знаю, мне просто нужно с вами поговорить.
— Вот как? — женщина недоверчиво хмыкнула, но чинно опустилась в свое кресло и сжала руки в замок. — Ну что ж, присаживайся. Я слушаю.
Катя постаралась кратко и четко обрисовать сложившуюся ситуацию. У Альбины она не первый год работала, поэтому начальница знала, что Кирилл болеет. Для нее это открытием не было. Но отпустить Катю в отпуск, даже неоплачиваемый, она все-таки отказалась, чем повергла ее в шок.
— Ну почему?!
— Прекрати кричать! — жестко одернула ее Альбина, и нахмурила бесстрастное как маска лицо. — Поспокойнее разговаривай. Это во-первых. Во-вторых, я не могу тебя сейчас отпустить. Работы много, и Кристина тоже в отпуск собирается. Так что нет.
— Но мне очень нужно, как вы не понимаете?
— Я всех понимаю, Катя. Должна по долгу службы, — Катя чуть не фыркнула. Какая интересная служба — по магазинам кататься и их третировать. — Но отпуск я тебе не дам.
— Я столько лет работала без него. Разве нельзя как-то...Мы же даже насчет больницы уже договорились, деньги заплатили, как же...
— А меня это не волнует, — она откинулась на спинку кожаного кресла. — Надо было со мной поговорить сначала, а не насчет больницы договариваться. Ты думала, я тебя по первому требованию отпущу? Кате приспичило и все, все должны расстелиться перед ней?
Катя оторопела.
— Вы о чем сейчас? Что я такого сделала?
— А в том то и дело, что ничего! — она только что слюной не брызгала от ярости. А Катя как сюрреалистическое кино смотрела. И не могла понять — откуда такая злость взялась. Что она такого сделала, что ее так с грязью смешивали?
Альбина Федоровна не на шутку разошлась, и вряд ли ее можно было бы сейчас как-то успокоить. Не такой у нее темперамент был. А Катерина начальницу почти не слушала. Голова была забита одним — что же все-таки она сделала, чем заслужила такое? Ведь никогда никого не трогала, сплетничать не любила, да и вообще, человеком была бесконфликтным.
— ...не нравится работать — вон порог. Никто тебя держать не будет! Поглядите на нее...
— Хорошо, — неожиданно согласилась Катя и расправила сгорбленные плечи.
Начальница от внезапного согласия осеклась, не понимая, к чему Катя это сказала, и вопросительно на нее уставилась.
— Что хорошо?
— Давайте тогда по-хорошему разойдемся. Как вы сами сказал, незаменимых нет.
— Увольняться надумала? — недобро сощурилась Альбина и захрустела пальцами. Катя предпочла промолчать. — Да ради бога, кто тебя держать будет? Вот, пиши. По собственному.
Ей протянули чистый лист и ручку. Катя быстро написала заявление, отдала Альбине и поднялась.
— Я могу сейчас все документы забрать?
— Нет.
— Мне две недели отрабатывать?
— Можешь себя не утруждать, — она придирчиво изучала Катин убористый подчерк.
— Когда я могу тогда документы забрать?
— Завтра.
— Отлично, — Катя поудобнее сумку перехватила и направилась к выходу. У порога остановилась, кое о чем вспомнив. — Вы их Михаилу сможете отдать? Я завтра не смогу приехать сама.
Та вообще лицом потемнела и задышала, как разъяренный бык.
— Отдам. Не переживай.
Катя кивнула и вышла.
Оксана, как оказалось, все время под дверью подслушивала. Катерина белую дверь распахнула и чуть не врезалась в бывшую коллегу. Та поспешно отскочила и сделала вид, будто изучала стеллаж с подгузниками.
— Она тебя что, уволила? — выпучила глаза Оксана. — Вот так взяла и уволила?!
Такая усталость навалилась, что истерические и какие-то визгливые эмоциональные выкрики приятельницы лишь раздражали. Хотелось уши закрыть от назойливого трещания.
— Да, вот так взяла и уволила.
— Я в шоке! А что она на тебя так наехала? Вы поцапались?
— Никто ни с кем не цапался, успокойся, Оксан, — потерев висок, заверила Катерина. — Все нормально.
Сослуживица сочувственно поджала губы и погладила по плечу.
— И что ты делать теперь будешь?
— Не знаю. Пока с Кирюшкой все решу, а потом придумаю что-нибудь.
— Если что, ты обращайся. Может, помогу чем-нибудь.
В аптеку несколько покупателей зашли, и Оксана со своей лицемерной заботой наконец-то отстала. Катя воспользовалась моментом и выскользнула из здания.
Долго в себе все держала, весь тот негатив, который на нее несправедливо вылили, и понять не могла. Это непонимание ее сильнее всего задевало и беспокоило. Что она такого сделала? Чем заслужила? Никогда ведь не выделялась, не оскорбляла никого — ни в глаза, ни за глаза. Своей жизнью жила и в чужие не лезла. А вышло так, что Катя последняя эгоистка и идиотка, всех эксплуатировала и всем мешала. Чем мешала-то?
На душе муторно было, грязно, как в дерьме вываляли, и успокоиться девушка никак не могла. При Кирилле еще как-то пыталась взять себя в руки, потому что тот всегда тонко чувствовал ее настроения, а когда Мишка поздно вечером приехал, вообще расклеилась.
Мужчина сначала ее слез и истерики испугался, понять не мог, в чем дело и кто, собственно, виноват. Но выплакаться и успокоиться Кате позволил, успокаивал ее как мог, даже чай с ромашкой заварил, а потом внимательно, вникая в ее слова, выслушал, и видно было, что все не мимо ушей проходит, а действительно его волнует.
— Я одного не могу понять, Миш, — последний раз всхлипнув, выдохнула Катя. — За что она меня так? Ты бы слышал, как она орала. А что я ей такого сделала? Я же никогда ничем не задевала...
Мишка подтолкнул к ней чашку с горячим чаем и достал сигарету.
— Ты думаешь, я не знаю? Конечно, ты ее не задевала ничем. Ты не такой человек.
— Тогда зачем?
— Она просто завидует тебе, как ты понять не можешь? И она, и все эти тетки, которые с тобой работают.
Завидуют? Ей? Катя даже растерялась.
Ее жизнь всегда была обычной, среднестатической. Дом, ребенок, работа. Одинокая, тридцати лет. Да и в юности ей никогда не завидовали. У Кати все всегда было ровно, правильно, спокойно. И Митька такой же, под стать ее жизни. Чему? Чему завидовать?
Это было таким новым, диким, почти неправильным, что не укладывалось в голове.
Мишка ее внутренние терзания без слов понял. Улыбнулся легко краешком губ и утвердительно кивнул.
— Завидуют, Катюш. Сколько я тебя забирал с работы — столько раз это и видел. — Господи, Миша, да чему завидовать? — она от волнения на стуле подпрыгнула и всплеснула руками, чуть не разлив чай, про который благополучно забыла. — Я не лучше других живу...Обычная. Таких на улицы тысячи.
— Это ты так думаешь и не видишь ничего. А они от зависти заходятся. Постоянно тебя глазами едят. И что ты носишь, и что ты ешь. И мужика нашла при деньгах, и ребенка, не своего даже, как-то пристроила. В золоте купаешься, — он на ее запястье кивнул. — А они вынуждены к своим лентяям домой идти. И дети у них от рук отбились. А ты какая хитрая оказалась — тихоня тихоней, и что вытворяешь.
Его тирада звучала настолько напыщенно и издевательски, что никаких сомнений не было — Мишка кого-то цитировал. А может быть, и всех тех, с кем она не один год проработала. Честное слово, Катя никогда к сплетням не прислушивалась, и сейчас, после такого информационного дождя, вообще поникла. Неужели о ней так думали? Что ради денег...мужика богатого...золото какое-то.
— Миш, это же металл обычный, — она запястьем тряхнула, и браслет по тонкой руке вниз до середины локтя съехал. — Стекляшки.
— Я это знаю. И знаю, что ты это знаешь. Только они не так судят. Их теперь зло берет, что у тебя все есть, а у них ничего.
— У них дети есть, — машинально сказала Катя. Она давно об этом думала, и сейчас, дезориентированная, случайно и сболтнула наболевшее. — У них семьи. Мамы, папы... А они про какие-то стекляшки.
Подольский долго молчал, смотрел куда-то в пространство и ее не трогал. Наконец, сигарету потушил, к Катя потянулся, забрал из безвольных рук чашку. Придвинул к себе девушку, подбородок на макушку положил и проникновенно так приказал:
— Забудь. Поняла меня? Тебе какая разница, что они говорят и думают? Тебе с ними никогда не встречаться. У тебя есть я, Кирюха вот. А они свое счастье просрут и не заметят. И пусть.
— Миша!
— Не перебивай. Я правду сказал. И ты тоже, Кать. Вроде самостоятельная, умная, а на дураков внимание обращаешь. Для тебя сейчас главное — не то, что они о тебе подумают. Для тебя сейчас Кирилл важнее. Правильно?
— Правильно, — подтвердила Катя, загипнотизированная успокаивающим тихим голосом.
— Вот и думай о нем. А про них забудь. Документы твои я утром завтра заберу. Не бери в голову. Хорошо?
— Хорошо.
— А теперь спать пойдем. Нам завтра рано вставать.
И уже когда в постель легли, Мишка еще раз повторил:
— Забудь о них. И не трепи себе нервы. Ясно?
— Ясно, — широко зевая, Катя у него на груди устроилась и под себя ноги поджала. — Забыла уже, Миш.
— Это хорошо.
* * *
На следующий день, прямо в обед, Мишка отвез их с Кириллом в больницу. Утром, пока Катя вещи собирала, Подольский съездил к Альбине. Не было его около часа — казалось бы, ведь только документы забрать.
— Ты что так долго? — с подозрением прищурилась Катя. Втягивать в бабские разборки еще и Подольского не хотелось.
— Так получилось.
— Она документы отдала?— Да.
— А рекомендательное письмо?
— Можешь его выкинуть.
Девушка постаралась не выдать своей обиды.
— Все так плохо?
— Забей, Кать. Ты вещи собрала?
— Вроде собрала. Миш, посмотри мне в глаза.
Он с явной неохотой черные глаза на нее поднял и страдальчески вздохнул.
— Ты точно с ней не связывался?
— Точно.
— Зачем врешь? — шикнула она, не удержавшись. — Я же тебя просила!
— Ой, Кать, ну в самом деле!
Разговора не состоялось. Мишка от нее отмахнулся и на все ее провокации не обращал никакого внимания. Поэтому Кате не удалось ничего узнать, хотя она сердцем чувствовала — что-то он все-таки сделал.
Дальше как-то не до этого стало. Они в больницу приехали, а Катя все время по дороге дергалась. Ей казалось, что что-то она все-таки забыла. Кирилл наоборот, был как удав спокоен. Для него это было своего рода игрой, вызывало интерес, а волновало только одно.
— Миш, а там уколы будут делать? — на всякий случай решил узнать племянник.
И напрягся так в ожидании ответа. Мишка заулыбался, с Катей переглянулся и покачал головой.
— Не знаю.
— Как не знаешь? Ты должен. Катя!
— Я тоже не знаю, солнышко. Приедем, и врач все нам расскажет.
Кирюша откинулся на спинку и скрестил руки на груди. Веселость с него шелухой слетела, и всю дорогу мальчик непривычно молчал. Из машины выскакивать, когда остановились, не спешил, и старался держаться поближе к Кате.
Как оказалось, Мишка договорился обо всем — буквально. Их радушно встретили, поприветствовали, проводили в палату, все показали-рассказали, предупредительно поинтересовались о предпочтениях и пожеланиях. Катя даже растерялась, и переводила боязливый взгляд с Мишки на улыбающегося в тридцать два зуба доктора. И обратно.
Как-то довелось ей с Кириллом неделю пролежать в обычной больнице. Земля и небо по сравнению с этой. И таких приветливых врачей там не было.
— Нет, нам ничего не нужно, — поспешно заверила Катя и подавила желание за Мишку спрятаться. Такое внимание и обхождение ее напрягало. — Если что, я скажу.
Врач кивнул, еще раз попросил при малейшем дискомфорте обращаться к нему и наконец-то удалился.
— Кошмар какой, — жаловалась она потом Подольскому. — Этот Геннадий Семенович за нами по пятам ходит. И в затылок мне дышит. Вот как это называется?!
— Это называется сервис.
— Сервис...У меня нервы скоро не выдержат, Миш. Я уже боюсь ночью глаза открыть и его над собой увидеть. Улыбающегося.
Мишка, откинув голову, засмеялся.
— Что ты ржешь? — разобиделась она и с силой хлопнула крышкой ноутбука. — У меня нервы уже ни к черту с этим Геннадием стали.
— Зато он хороший врач.
Весомый аргумент, с которым Катя не могла не согласиться. Но это не значит, что врач ее не нервирует.
— И только то, что он хороший врач, его спасает.
Подольский хмыкнул и поерзал на кровати.
— Кирюха где?
— В соседней игровой. Позвать его?
— Не зови. Нам надо поговорить.
С детства у Кати выработалась к этой фразе стойкая неприязнь. Ничего хорошего после нее обычно не следовало. На каком-то ментальном, подсознательном уровне это высказывание соседствовало с "ты только не волнуйся", "ничего страшного не случилось" и "давай останемся друзьями", Все три фразы для нее имели исключительно негативную окраску, но Мишкины слова, да еще произнесенные таким тоном, окончательно разрушили благостный настрой.
Что же случилось? У них все было хорошо вроде, все замечательно. Миша каждый день к ним приезжал, проведывал, зная, как Катя любит сладкое, тайком ее баловал, и хотя она ворчала и отнекивалась, он продолжал ее соблазнять различными вкусностями.
— Ну тут же кормят, Миш, — пыталась отшутиться и избежать очередного кремового и посыпанного пудрой соблазна. — И даже очень хорошо.
— Я знаю. Но ты же их любишь. Учти, назад не повезу.
Она вздыхала жалостливо, делала печальные глаза, но сопротивляться тому, что и так хочешь, очень и очень трудно. А Подольский о ее слабостях знал и ими умело пользовался. Манипулятор.
Зачем она о пончиках вспомнила? Да ни зачем, собственно, на ум просто пришли. В голове такой кавардак был, а внутри все сжималось в ожидании чего-то нехорошего.
Катя на кровати помялась, ноги под себя поджала и, скрестив руки на груди, постаралась невозмутимо отреагировать.
— О чем?
Мишка за мочку себя дернул, затылок почесал и опасливо на нее глаза вскинул.
— Я...черт, Кать!
От громкого, неожиданного окрика она дернулась. Больно нижнюю губу прикусила, отвернулась, рассматривая светлые обои и абстрактную картину в синей раме. Ожидание чаще всего хуже самого произошедшего. Катя это как никогда остро ощущала.
Мишка рывком поднялся и начал мерить шагами светлую палату. На нее не смотрел, думал о чем-то своем, а если и косился на Катю, то тут же испуганно, как будто мог быть пойман, отворачивался и досадливо вздыхал. О чем бы он ни хотел поговорить, хорошим это вряд ли можно назвать.
Наконец, бегать мужчина перестал. Сел на край кровати, заставив Катерину немного испуганно отодвинуться, и криво улыбнулся.
— Прости. Нервничаю.
— Я уже поняла, — она исподлобья на него посмотрела и поближе подтянула колени к груди. Жалко, что кровать у нее односпальная. — Да хватит тебе. Говори как есть.
— Кать, я тут с одним врачом разговаривал...
— Что-то с Кириллом? — испуганно прижала руку к груди Катя и затаила дыхание.
Мишка замахал на нее руками.
— Нет. Не перебивай.
Она послушно замолчала, но мысленно искала причину, зачем, если не из-за Кири, Мишка к врачу ходил? Что-то со здоровьем у него? Придирчивым взглядом его окинула. Да нет, внешне Мишка не изменился совсем, даже поправился чуток.
— В общем, я говорил с одним врачом. Мне его порекомендовали, сказали, хороший специалист.
— Что за специалист?
Почему-то Подольскому было трудно с ней разговаривать. О чем бы то ни было.
— Миш! — настойчиво окликнула его Катерина и протянула руку, коснувшись плеча. — Что все-таки случилось?
— Ничего не случилось.
— Тогда зачем врач?
— Кать, а ты про Эку слышала?
Катя замерла, неосознанно сжав пальцами тонкую ткань его рубашки. Почти ногтями впилась в кожу, а даже если и впилась, то Миша вряд ли это заметил.
— Эко, — глубоко вздохнув, так что голова закружилась, поправила она.
— Да. Слышала?— Ну так. Тебе-то зачем?
— А почему раньше не попробовала?
— Ты себе как это представляешь? — вспылила Катя.
Как у него просто. Захотела — попробовала, не захотела — не стала. Это не на горке покататься. От его наплевательского отношения и даже пренебрежения Катерина вспыхнула, как сухая ветка на солнце, руку от теплой кожи отдернула и нахохлилась. Разговаривать стало противно и неприятно.
Подольский непонимающе моргнул.
— Я просто спросил. Почему ты кричишь?
— Я не кричу, — упрямо качнув головой, заспорила девушка.
— Что я такого сказал? Я пытаюсь понять...
— Что ты понять хочешь? Ты думаешь, это так просто? Как в магазин сходить?!
Его спокойствие и невозмутимость, всегда Кате нравившиеся, сейчас нехило раздражали. Какое он право имеет о таких вещах говорить вот так, как будто они ничего не знают.
— Какая разница, что я думаю? — терпеть ее крик он, похоже, был не намерен. — Я тебя нормально спросил. Что ты на ровном месте завелась?
Они бы еще долго спорили и препирались, и неизвестно, что бы из этого вышло, но в палату забежал раскрасневшийся растрепанный Кирилл. Увидев Мишку, он радостно заголосил, кинулся к мужчине на шею и постарался все внимание перетянуть на себя. Катя только этого и ждала. Дерганым движением широкие штаны расправила, поднялась и поспешила покинуть палату. Ей нужно было успокоиться и взять себя в руки.
На подобные разговоры она всегда реагировала излишне остро. Глупо, наверное, но в душе по-прежнему жила острая, чуть со временем притупившаяся, но все равно сильная обида. Со времен юности, когда жила с Митькой. Это не передать словами. Тяжело жить, постоянно ощущая на себе жалость — мерзкую, снисходительную и унижающую, дающую понять, что ты не такой, что ты какой-то ущербный и неправильный. Постоянно жить с переглядывающимися взглядами, шелестевшими шепотками за спиной. Понимать, что все, сделанное для тебя — всего лишь одолжение, избежать которого невозможно. Зато можно позже, намного позже тыкать в сделанное когда-то одолжение носом, мысленно приговаривая: для тебя, для тебя все было.
И сегодняшний разговор с Мишей всколыхнул старые, только собиравшиеся зарубцеваться обиды, которые так больно жгли сердце. Может быть, она и погорячилась с такой реакцией, но ей все, касавшееся темы ее бесплодия, теперь казалось насмешкой, издевательством и одолжением. Вот и Подольский со своим развязным "а че ты раньше не попробовала?" Катю привел в ярость. Это не игрушка и не прихоть. Во всяком случае, для нее.
Она постаралась клокотавший внутри стыд и злость обуздать, успокоиться, хотя вся тряслась от напряжения. Надо в палату вернуться, поговорить как-то — живо было в памяти ее "я хотела как лучше". В этом случае лучше будет, если она Мише все объяснит, чтобы он прочувствовал всю важность и больше Катю не трогал.
Девушка глубоко задышала, вроде бы успокаиваясь, хотя бы внешне, и от большого окна отвернулась. Геннадий Семенович к ней сразу побежал, будто караулил и ждал, пока она обернется.
— Катерина Павловна, случилось что-то? — широко улыбаясь, мужчина подхватил ее за локоть и ненавязчиво повел в сторону палат. — Вы давно здесь стоите. Устали? Или вам что-то нужно?
— Нет, не нужно. Я просто решила размяться. Не могу все время в палате сидеть.
— Понимаю, — сочувствующе кивнул он, как будто действительно понимал. Хотя за те деньги, что Мишка заплатил, доктор должен был, наверное, в красках все представлять. — У нас на первом этаже тренажерный зал есть и бассейн на третьем. Если хотите...
— Не сегодня, — мягко прервала она предложения врача. Проснувшийся в мужчине делец и торгаш Кате сейчас нужен был в последнюю очередь. — Но спасибо за предложение.
Она высвободила свою руку, кивнула прощально и открыла дверь в собственную палату. Здесь был один Кирилл, смотревший что-то на ноутбуке. О том, что Мишка вообще сегодня сюда приходил, напоминал лишь белый, забитый до отказа пакет, прислоненный к стене.
— Миша где?
Кирилл поудобнее устроился на животе и замахал ногами в воздухе.
— Ушел.
— Куда? Курить?
— Нет. Домой ушел.
— Что-нибудь сказал?
Ребенок головой покачал и переставил компьютер.
Чего и следовало ожидать. Правда, Катя надеялась, что он вот так, не попрощавшись и все не выяснив до конца, не уйдет.
Ночью Катя так и не смогла уснуть. Кирилл сладко сопел в своего Боню, в палатах давно все выключили, а свет исходил только от лампы, стоявшей у дежурной медсестры в коридоре.
Миша сделал одну плохую вещь, заговор сегодня с ней. Он подарил ей надежду, за что Катя его почти ненавидела. И сейчас эта надежда грызла изнутри, перекрывая даже старые раны и свежую обиду. Катя вроде бы давно похоронила свои мечты, научилась находить счастье в тех вещах, которые у нее есть, а не в тех, каких лишена. Пусть она многого лишилась, но у нее было и немало ценного. Кирилл, Миша...Разве не в этом истинное счастье? Она всегда хотела семью, и она у нее появилась. Какой смысл роптать и жаловаться, что семья не такая, о какой мечталось лет десять назад? Главное, она любит и Мишу, и Кирилла. Одинаково сильно.
Но все равно. Если бы у нее появилась своя малышка — мальчик или девочка, неважно, — Катя не стала бы любить кого-нибудь меньше.
Эти мысли ее так извели, да еще и факт того, что Подольский уехал, не попрощавшись, что Катя не выдержала и вытащила из-под подушки телефон. Набрала их домашний номер и с замиранием сердца слушала длинные гудки.
На пятом Миша поднял трубку.
— Привет, — тихо сказала Катя, стараясь не разбудить ребенка.
Мишка помолчал мгновение, затем довольно напряженно спросил:
— Что-то случилось? С Кирюхой?..
— Нет, — поспешила она заверить. Волновать его, да еще посреди ночи, чтобы, не дай бог, он сорвался и приехал, в ее планы не входило. — Нет, он спит. Все хорошо, не переживай.
— Ясно.
Мужчина замолчал, и слышно было лишь его тихое дыхания. Никто из них не стремился — или не мог — продолжать разговор. Катя на секунду отстранила от уха телефон и взглянула на время. Третий час ночи. Возможно, она его разбудила, не вспомнив о времени. И хотя голос сонным не был, она все равно заботливо поинтересовалась:
— Я тебя подняла с постели?
— Что? Нет, я не спал.
— А поздно уже, — с упреком попеняла ему девушка. — У тебя круги под глазами от недосыпания.
— Неправда.
— Я же видела сегодня. Ты вообще не спишь?
— Сплю, — поспешно подтвердил Миша. Она ни капли не поверила и выразительно хмыкнула. — Я как раз собирался ложиться. Не спиться просто. А ты чего не спишь?
— Тоже. Не спится.
— Почему? — даже после того как она позорно сорвалась и накричала на него, Подольский все равно заботился о ней и интересовался. Катя почувствовала себя последней сволочью. — Болит что-то?Да, но совсем не то, что он думает.
— Нет. Миш, я не специально так сегодня. Извини.
— Все нормально, — он попытался заверить ее в этом, но даже на расстоянии, просто слыша его голос, она понимала, что ничего не нормально. Он тоже, также как и она мучается, места себе не находит. — Забудь.
— Послушай меня, пожалуйста. Я растерялась. Ты же сам говорил, что не хочешь детей, и вообще...
— Я такого не говорил, — весомо заметил Подольский.
Катя даже растерялась.
— Ну как же? Ты же говорил, что сейчас рано.
— Рано. Но это же не прямо завтра. Это долго все. Анализы всякие, обследования, потом еще девять месяцев...
У него так выходило, будто все решено и готово. Так просто.
— Ты узнавал, что ли?— Я с этим врачом разговаривал.
— Тогда ты должен знать, что не всегда Эко получается с первого раза. И помогает не всегда.
Она снова замолчала, мучительно подбирая нужные и нейтральные слова, чтобы объяснить ему все. Но как раскрыться, даже перед близким, дорогим человеком и показать свою ущербность? Настежь раскрыть душу, выставить напоказ свои...отклонения. Перед дорогим человеком еще страшнее, ведь его предательство пережить еще сложнее. А выдержит ли она еще раз новый ад — с сочувствием, с жалостью. Если Подольский решит быть с ней как с калекой, из сострадания, то лучше вообще никак.
— Миш, мне не нужна жалость. Ни сочувствие, ни жалость. Еще раз я их просто не вынесу, понимаешь? Это слишком больно.
Он понимал. Возможно, лучше, чем кто-либо.
— Разве я говорил что-то о жалости? Для тебя это важно.
— А для тебя? Ты сам хочешь детей или пытаешься сделать меня не такой...
— Какой?
Сказать вслух Катя так и не решилась.
— Ты сам хочешь? — повторила она снова, в надежде услышать ответ. Ничего важнее сейчас не было.
Хочет ли он, без всякой жалости и не в виде одолжения, а действительно хочет? Своих детей? Готов ли?
— Да. Наверное.
Не то, что хотелось услышать. Забавно. Задавала вопрос и ожидала правильного ответа. Как в викторине. Но это не викторина, к сожалению или счастью. Правильных ответов просто нет.
— Да или наверное? — понизила голос, чтобы не так дрожал от сдерживаемых слез.
— У меня их не было. Я не знаю. Я с ними никогда не сталкивался. Кирюха вот только...Не хочу врать.
И на том спасибо.
— Что ж, — она поерзала на кровати и взбила подушку, — ладно. Потом поговорим, хорошо? А сейчас спать. И ты тоже, — с нажимом произнесла Катя.
— Пошел спать, — покорно согласился Миша. Что-то зашуршало. — Спокойно ночи.
— Спокойной.
Лучше не стало, но неопределенность и вина за свое поведение, по крайней мере, исчезли.
* * *
Выписали их примерно через неделю, как раз к выходным. И Катя, и Кирилл уже маялись в четырех стенах, не зная, чем еще заняться. Все-таки за короткое время они привыкли к просторному загородному дому и к большому заднему двору. Постоянный свежий воздух и прогулки стали просто необходимыми.
— Ого, вам там настолько надоело? — с улыбкой спросил он, когда Кирилл и Катя почти выскочили из машины на свежий воздух. В дом они идти не горели желанием. — У вас там вроде все было.
— Вот именно. Я устала от отдыха, — надув губы, жаловалась Катя, но тут же улыбалась.
— Лови меня, — крикнул Кирилл и понесся по выложенной плиткой дорожке. — Катя, лови!
— Куда помчался, проказник?Она стояла на одном месте и бежать не собиралась. Кирилл замедлился, потом вовсе остановился и прибежал назад к ней. Начал нарезать вокруг нее круги.
— Катя, ну лови же!
Дождавшись, когда племянник окажется непозволительно близко, Катя его резво сцапала и прижала к себе. Кирилл радостно завизжал и забрыкался.
— Поймала! — заливисто рассмеялась девушка и, мгновение понаблюдав за слабыми трепыханиями, ребенка все же отпустила.
— Миша, теперь ее лови! — и ткнул в нее пальцем.
Она тонко взвизгнула и бросилась наутек, лавируя между голыми клумбами. Кирилл с воинственным кличем бросился следом. Мишка стоял в стороне и над ними громко ржал. — Миша! Лови ее!
Катя как раз мимо пробегала и была неуловимым движением схвачена и, также как Кирилл минуту назад, прижата к мужскому телу. Миша ее даже приподнял, и ей оставалось только мотать в воздухе ногами.
— Попалась! — Кирилл в три прыжка достиг их и сцапал ее руку. — Ты снова водишь!
— Все хватит, — она попыталась отдышаться и встать на ноги. — Ты уже покраснел.
— Ну!
— Никаких ну. Я тоже устала. Пойдем в дом.
Кирилл еще побухтел, но засеменил по выложенной дорожке.
Задумчиво глядя вслед ребенку, Катя произнесла в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Хочу на твердую землю.
— Зачем тебе?
— Ножками работать хочу.
— Потом поработаешь. Вечером.
Она покраснела и энергично задергалась.
— Фу на тебя. Отпусти.
— Что мне за это будет? — прощупывал выгоду Миша, обращая внимание на ее дерганья не больше чем на ползущего муравья.
— Я тебя накормлю.
— Мало, — качнув головой, он отказался.
— Много накормлю.
— Мало.
— Что ты хочешь? — сдалась Катя.
— Тебя хочу, — после многозначительной паузы, давая возможность в красках представить его желания, Миша добавил: — Всю.
— Тебе частями или целой тушкой? — попыталась пошутить, но шутка сразу улетела в молоко. Таким хриплым и гортанным голосом шутки не рассказывают.
— Зачем частями? Мне всю надо.
Поцеловал чувствительную кожу за ушком и дразняще потерся носом. Катя в его руках вздрогнула и выгнулась, касаясь попкой доказательства его желания.
— Мы на улицу.
— Придумай что-нибудь получше, — посоветовал Мишка и поцелуями спустился ниже до воротника курточки. — Забор высокий.
— Холодно, — выдохнула через силу.
— Ты горячая. Тебе не холодно.
— Вы идете?
Кирилл стоял на крыльце и от нетерпения постукивал ножкой. Мишка замер и досадливо выдохнул, прямо по распалившейся коже, и Катя поежилась от слишком сильного ощущения.
— Отпускай. Дома.
Подольский без слов ее на ноги поставил, пальто поправил и подтолкнул в сторону дома.
Весь вечер прошел в ожидании. Казалось, напряжение между ними, обострившееся после продолжительной разлуки, было настолько сильным, что ощущалось электрическим разрядом в воздухе. Каждое движение, слово и жест был рассчитан на то, чтобы возбуждать и усиливать желание. Под конец это стало неосознанной потребностью. После того как, оставшись вдвоем на кухне, они чуть не сорвались, старались вместе не оставаться.
И когда Кирилл отправили спать, возбуждение взорвалось, как огромный разноцветный пузырь, затопив все вокруг. Один взгляд — и они как сумасшедшие накинулись друг на друга, срывая мешающую одежду.
Казалось немного странным — так скучать по человеку. Ну и что, что живешь с ним, что он тебе дорог. Все равно страшно чувствовать себя такой зависимой от кого-то.
Несколько позже, когда первая, лишающая разума лихорадка отступила и они обессилено лежали на смятых простынях, Мишка ее тихо окликнул.
Катя уже засыпала, но заставила себя открыть глаза и вопросительно к нему обернуться.
— Что?
— Пока тебя не было, я думал.
В другой раз Катя непременно за него порадовалась бы, но не сейчас. Недоуменно нахмурила лоб и смахнула с лица прядку.
— Угу. Хорошо. О чем?
— О нашем разговоре.
Ничто другое не могло заставить ее в один момент проснуться и прояснить разум. Она напряглась в теплых руках, перевернулась, оказываясь лицом к лицу с уверенным и решительным мужчиной, и с надеждой и страхом приготовилась ждать ответ.
— И что ты решил?
— Знаешь, — доверительно шепнул он. — Мне кажется, что я тоже хочу. Кого-нибудь такого...мелкого. Если ты хочешь. Я не буду на тебя давить ни в чем. Но мы можем попробовать, так ведь?
Сколько лет она ждала именно этого. Не жалости и сочувствия, а понимания и поддержки. Вот таких — простых и уверенных, без всяких самокопаний и анализов. За что ей такое счастье? Почему ей?
Миша ее с ответом не торопил, терпеливо ждал ее решения, изредка успокаивающе по голой спине гладил, словно говорил, что ничего страшного не случилось. А Катя даже дышала через раз. И пусть еще ничего не решено, все еще не точно, и неизвестно, получится ли у них, главное, что Мишка от нее и не думал отворачиваться. Он лучше нее с ее же страхами мог справиться, делая Катю увереннее и сильнее. Не давил, подминая под себя, как Митя со своей семьей, а снова собирал, давая веру и надежду.
— Миш, — прерывающимся от слез и сильных эмоций голосом пробормотала Катя, пряча лицо у него на груди. — Я тебя очень люблю. Очень сильно, — у нее вырвался истерический смешок. — Мне иногда даже не верится, что ты настоящий. Спасибо тебе.
Он ее повыше подтянул, так что их глаза на одном уровне оказались.
— Не благодари за это. Это не одолжение. А я настоящий. Иногда это я не понимаю, как ты меня терпишь, — тоже усмехнулся Мишка, но как-то невесело, но тут же излишне серьезно добавил: — И не говори за это спасибо. Никогда.
— Не буду, — пообещала она. — Я тебе это слово никогда больше не скажу. Доволен?
— Доволен.
Она еще долго лежала без сна, улыбаясь дрожащей улыбкой, а сама мыслями была далеко. В своих мыслях Катя — хоть и знала, то загадывать нельзя — держала на руках ребенка. Девочку. Или мальчика. Это даже не важно. Но в глубине души хотелось девочку — Кирюша же уже был. Старший брат и младшая сестренка. А вот когда эта девочка (ну хочется девочку все-таки!) родится, на кого она будет похожа? На Мишку или на нее? У Миши, конечно, и волосы, и глаза черные — гены доминантные. Наверное, на него будет похожа.
А если мальчик...мальчик точно будет копией папочки. Только ему характер попроще, посговорчивее, а то с Мишей совершенно невозможно спорить. Да и вообще, какая, в сущности, разница, кто у них будет? Главное, что это чудо возможно...это их чудо. И у их чуда будут чудесные, самые лучшие родители, которые будут сильно-сильно его любить и никогда не бросят. Всегда будут поддерживать и понимать. Выслушивать и давать советы. Их чудо наверняка станет папочкиным ребенком, Катя даже не сомневалась в этом ни секунды. Может, у Миши до них с Кирей никогда не было семьи и тех, о которых он мог заботиться, но это ничего не значит. Мишка очень заботливый оказался. И понимающий. И Кирилла, несмотря на то, что тот неродной ему ребенок, чужой совсем, он все-таки любит и волнуется за него. Сам, а не по ее указке. И...
— Кать?
Катя вынырнула из построенного в мыслях сказочного домика, где у нее уже появились внуки.
— Что?
— Я тоже тебя люблю.
Глава 20.
Они никому не стали говорить о своем решении. Причем воспротивилась именно Катя, став неожиданно суеверной. Ни к чему рассказывать всем. Это только их семейное дело, о котором даже Кириллу пока не сказали. Катя боялась. Вдруг не выйдет. Вдруг не получится. Эко — не панацея, в конце концов. Существует вероятность...Не всегда все с первого раза получается.
Об этом она старалась не думать и всеми силами гнала вертевшуюся в голове табличку с процентами прочь.
Зачем заранее обнадеживать себя и других? Вот и Катерина думала, что незачем.
Но не говорили никому. Даже Наташе Катя не сказала ничего, хотя та была ей если не подругой, то самым близким человеком из знакомых.
В доме повисла атмосфера ожидания, неотвратимо приближающегося изменения.
Девушка даже порадовалась, что ее уволили. Иначе она ничего бы не успела. Нужно было сдать много анализов, пройти обследования — и ей, и Мише. Это требовало много времени, и, насколько она знала, у Подольского в офисе стали роптать и сплетничать по поводу частого отсутствия начальника.
Подольский бросил курить, на время, конечно. Пачка сигарет медленно перекочевала на дальнюю полку кухонного шкафа.
— Кать, а почему ты раньше этой процедурой не воспользовалась?
Они сидели в просторном светлом холле и ждали появления врача, который должен был проинструктировать их дальше и направить в другой кабинет.
Катя пожала плечами и меланхолично замотала ногой в воздухе.
— Не знаю. Раньше ее как-то не было. Нет, была, но не так популярна. Я о своем бесплодии очень рано узнала, больше десяти лет назад. Какое раньше Эко? Да если и было, то не в России. Раньше этот диагноз был окончательным.
— Ну а потом? Ты разве не хотела детей?
— Хотела.
— И что помешало?
— Много чего.
Миша заерзал, поглядел мельком на часы, висящие на противоположной стене, и спиной прислонился к стене.
— Например?
Она уже давно перестала от него что-то скрывать, правда, о прошлой жизни оба старались не разговаривать. Нет, не специально избегали разговоров на эту тему, просто так получалось. Их настоящее было настолько полным и ярким, что места для прошлого не оставалось.
— Это дорого, — загибая пальцы, начала перечислять Катя. — Я одна бы не потянула. Это требует времени и сил, которых у меня тоже не было. И как ты себе все представляешь? Я много работала, у меня на руках был маленький Кирилл, а в сад мы его не оформили. В один год умерли мама и брат. Да и раньше...
Девушка запнулась на мыслях о Митьке. Мише она никогда не рассказывала о нем, да и зачем? Бывшие на то и бывшие, что остаются в прошлом. Но все-таки ее бывший сыграл в ее жизни не последнюю роль. Благодаря ему Катя стала такой, какой стала. Хорошо это или плохо — другой вопрос, но отрицать сей факт бессмысленно.
— Что раньше? — мужчина, как всегда тонко, чувствовал ее малейшую неуверенность или колебания. Вот и сейчас едва заметную паузу не оставил без внимания. Придвинулся ближе, наклонился вперед и пытливо вгляделся в ее лицо. — Что было раньше?
— Мой бывший не так спокойно относился к моему бесплодию как ты.
Подольский заскрипел зубами.
— Муж?
Катя в ужасе округлила глаза.
— Ты что?! Нет, слава богу. Хватило ума вовремя уйти. Но мы прожили вместе много лет в гражданском браке, и свадьба была лишь вопросом времени. Митя и его семья были...консервативными людьми, скажем так. И его маму расстраивал тот факт, что я не смогу подарить ее сыну детей, а ей — внуков.
Правильно говорят — что ни делается, все к лучшему. Сейчас она со страхом думала о том, что когда-то всерьез планировала связать свою жизнь с Митей. Он со своей многочисленной, перешептывающейся за ее спиной семьей просто-напросто сжег бы ее дотла, превратив в бесчувственный манекен.
— Он тебя бросил из-за того что ты не могла забеременеть?
— Нет, Митька об этом давно узнал. Я почти сразу рассказала. Он, конечно, заверил меня, что все нормально, люди и так живут, но чуть что — попрекал сразу. Мне после универа предлагали в аспирантуру пойти. Ты представляешь, да? — она горько рассмеялась, вспомнив их тогдашний разговор. — Я и аспирантура. Была бы сейчас преподавателем. В общем...Митька сам не поступил в аспирантуру, хотя собирался, а тут я. Он тогда первый раз мне в вину поставил, что ради меня жертвует многим. Так и сказал. В итоге я даже документы подавать не стала. Потом в мелочах каких-то задевал, да еще мама его...
— Ты сама ушла?
Если можно так сказать...
— Нет. Но на улице оказалась сама. Когда брат умер, Кирилл стал со мной жить. А Митьке чужой ребенок, мешающийся под ногами и требующий внимания, на фиг не нужен был. Там все так закрутилось, что в итоге я сама ушла.
Подольский, слава богу, требовать подробностей не стал, да и Катя не горела желанием вспоминать свое собственное поведение. И унижение, если на то пошло. Правда, мама тогда еще была жива. Было куда пойти. Помнится, та даже спрашивать ни о чем не стала, увидев ее в мятой, порванной одежде с всхлипывающим ребенком в одной руке и сумкой в другой. Молча посторонилась и пропустила в дом. Митькино имя в их доме никогда больше не произносилось.
— И какое мне Эко, Миш, тогда? Я о нем и не думала толком, пока ты не предложил.
К ним подошел врач, приветственно кивнув, и начал их инструктировать. Стало не до ностальгии и воспоминаний. Правда, дома Мишка весь вечер ходил странно задумчивый и молчаливый. Отстраненный даже, и все его действия производились на автомате. Девушка не стала его трогать, обходила десятой дорогой и давала время подумать.
Мысленно зареклась о Мите больше не вспоминать и не говорить. Он прошлое, а Мишка — настоящее, родное и любимое.
Через несколько дней Подольский предложил расписаться. Совсем неромантично, без цветов и вставания на колени. Подошел и проникновенно так заявил:
— Через три дня поедем в ЗАГС.
Стоит сказать, что через четыре — наступал день-Х, решающий день в ее жизни.
— Миша, ты такой романтичный, — сдерживая рвущийся наружу смех, Катя картинно прижала руки к груди и закатила глаза. — Столько нежности, романтики, такта, в конце концов!
Он угрюмо насупился и навис над ней темной скалой.
— Издеваешься?
— Что ты, дорогой! Это так мило.
— Ну извини! — широко развел руками Подольский. — Как-то опыта не было. Но если ты хочешь, я могу пойти потренироваться. Лет через пять, натренировавшись, вернусь. И уж тогда...
Катя сразу улыбаться перестала, посерьезнела и за рукав мужчину поближе к себе дернула.
— Петросян Задорнович Жванецкий! Не смешно, между прочим!
А у самой внутри все дрожало от радости, неожиданности и возбуждения. Не каждый день тебя замуж зовут, пусть так коряво, криво, но главное, от чистого сердца и с любовью. А ее истеричный смех — следствие испуга и стресса. Ведь предложение — это стресс, а Катя на стресс всегда неадекватно реагирует.
— Ты сама не ерничай! — он попытался поставить ее на место. — Я, между прочим, тоже волнуюсь. Это ответственный шаг.
— Иди сюда, ответственный мой шаг, — Катя пальцами зарылась в темные волосы и потянулась к резко очерченным губам. — Ты хорошо подумал?
Мишка со смешком выдохнул ей в губы.
— Вообще-то по всем законам жанра должна думать ты.
— Да?
— Это ответ? — вопросом на вопрос ответил мужчина и дразняще изогнул бровь.
— Я думаю, — весомо заметила Катя. — Это ответственный шаг.
Он не дал ей продолжить мысль. Скользнул по пересохшим губам, очерчивая их языком, и проник в рот, обжигая собственной решимостью и присущим только ему огнем.
Через минуту она отстранилась, тяжело дыша.
— Убедил.
По его лицу ясно читалось, что в своей "победе" он ни секунды не сомневался. Впрочем, как и Катя.
Опять же, никого приглашать не стали, если честно, вообще обошлись без празднества и гостей. У Кати из родственников никого не было, друзей как таковых тоже. Она, конечно, поинтересовалась у Мишки о его родителях и друзьях, на что получила лаконичный ответ:
— Никого не будет.
— Почему?
Конечно, ее не могло это не удивить. У Мишки было много друзей, она точно знала. Некоторые по работе, некоторые просто знакомые, с которыми он сохранил хорошие, доверительные отношения. Только насчет его семьи она ничего не знала. В доме никаких фотографий и фоторамок, когда Катя въехала, не было. Сейчас появились, конечно, но на них они с Кириллом, а не Мишкины родители. Напрямую ей как-то неудобно было спрашивать. Захочет — сам расскажет. Но сейчас это было очень важно и актуально.
— Потому что, — так же кратко.
— Друзья?
— Если хочешь, можем потом устроить отдельный банкет.
— Хорошо. А родители?Подольский странно замялся и отвел глаза, словно чего-то стесняясь. Она почти ощутила, как он закрывается и отдаляется от нее. Но Катя не собиралась ему позволять себя отталкивать. В конце концов, она ему все рассказывала.
— Миш, — скользящей походкой подошла к его столу. На столешницу оперлась, отодвинув бумаги, и придвинулась ближе. Мужчина неохотно поднял на нее глаза. — Я просто спросила. Что такого страшного?
— Ничего. Их нет.
— Совсем? Ой, прости. Я имела в виду...
— Я понял, — он досадливо нахмурился и щелчком ногтя оттолкнул ручку. — Их совсем нет. Я в детдоме рос, так что...
Невооруженным глазом видно, что говорить о своем детстве ему было неудобно и даже стыдно. Особенно стыдно, хотя здесь всего лишь одна она, и Мишке нечего стыдиться. Разве он виноват в чем-то? Но насиловать и мучить Катя его не стала. На коленях у него устроилась, и подбородок на плечо положила, мазнув по щетинистой щеке отросшими прядями.
— Ну и ладно. У тебя мы есть. Я, Кирилл. Скоро еще кто-нибудь появится, — неудача в их доме не обсуждалась. И возможности такой не допускалось. — Это много.
Он ей в волосы выдохнул.
— Много.
— А я о чем?
Хоть Миша их и впустил в свою жизнь, сам раскрывался крайне неохотно, как будто через силу, себя превозмогая. Катерина особо на него не давила. У него все так быстро поменялось, такая карусель, не хуже, чем у нее. Но главное, Мишка ей верил и понемногу, медленно, но подпускал к себе, давая понять и мотивы, и поступки.
В четверг они без шума расписались и довольные вернулись домой. Относительно довольные.
Катя на документы смотрела, на свою новую фамилию, и внутри себя выискивала хоть что-то....что изменилось. Все так носятся с этой свадьбой. И она когда-то носилась. Загадывала и белое платье, и трехъярусный торт, и то, как букет кидать будет. От одних разговоров об "этом дне" внутренне загоралась и испытывала эмоциональный подъем.
Перевела взгляд на правую руку, на которой поблескивало колечко. Разницы только — кольцо да фамилия.
— Миш?
— У? — подал он голос, не поворачивая голову.
— Ты что-нибудь чувствуешь?
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Например, что в твоей жизни начался новый важный этап, — пафосно и торжественно произнесла Катя, но почти сразу сбилась на обычный тон. — Ну что, чувствуешь?
Мишка к себе старательно прислушивался.
— Чувствую, — наконец, кивнул он. — Есть охота. Мы с утра так и не поели.
Самое интересное — ей тоже хотелось есть. А "новый важный этап жизни" так и не появлялся.
Кате аж взгрустнулось.
— Кать, расслабься ты, — посоветовал Миша, выруливая к дому. — Что может измениться из-за жалкого штампа? Я тебя как любил, так и люблю. Штамп на это не влияет.
— Да? — на всякий случай недоверчиво склонила голову набок.
— Да, — он утвердительно кивнул. — Не забивай себе голову всякой ерундой.
Как ни странно, такие нехитрые слова ее успокоили. Вернули душевное равновесие, которое после свадьбы никак не хотело возвращаться назад. И наверное, не сами слова ее успокоили, а то ощущение понимания и единства, которое возникало после разговора с Мишкой. Он ее понимал и чувствовал, как никто. Все ее страхи и сомнения. Поэтому всегда точно знал, что и как сказать, чтобы ее успокоить.
На следующий день должна была состояться...всё. Брачную ночь пришлось отложить. Да и не до нее было как-то. Все хорошо вроде и замечательно, но от волнения и назойливого страха Катя никак не могла отвертеться и убежать. Даже вот тарелку разбила.
— К счастью, — прокомментировал Миша и отодвинул ее в сторону, осторожно убирая мелкие осколки.
— Вторую тогда разбить, что ли? — чуть нервно предложила девушка.
— Это уже умышленно получится. Поэтому не считается.
— Я не могу, Миш, — призналась, наконец, Катя, не в силах держать все в себе. Ноги стали ватными, да еще и затошнило от волнения, неприятно скручивая живот в узел. Она поспешила на стул опуститься. — Я боюсь. А вдруг не выйдет ничего? Что тогда будет? Я не знаю.
Он тяжело вздохнул, рядом присел и ее маленькие горячие ладони сжал своими.
— Прекрати так думать. Слышала, что мысли материальны?
— Слова, — поправила она его.
— Нет. Мысли. Ты не думай о плохом, о том, что не получится. Не накручивай себя еще сильнее. Если будешь так волноваться, то только хуже станет. Так?
Она пожала плечами.
— Я не могу не бояться, — Катя понизила голос, словно боялась, что ее слова кто-то подслушает. — Я не вынесу, если ничего не выйдет. Миш, я не выдержу снова все терять. Еще одна неоправданная надежда меня просто убьет. Я не хочу.
У нее была надежда когда-то. В первые годы после того как объявили о ее бесплодии. Врачи ошибаются, природа ошибается. Есть же чудеса. И та женщина, о которой рассказывала ей гинеколог. Та, которая сама смогла забеременеть с таким диагнозом. И пусть это было неприкрытое вранье, оно возродило в ней надежду, которую приходилось вырывать с болью и кровью из сердца, чтобы жить дальше.
Сейчас у Кати снова появилась надежда — из-за одного неосторожного слова. Вопроса, к которому она оказалась неготовой, и не стала бы готовой никогда. И если завтра в ней снова убьют въедавшуюся, проникающую внутрь как опасный яд надежду, то она умрет.
Не физически. Нет. Сколько по улицам ходит тел — живых снаружи и мертвых, сгнивших внутри? Вот и Катя станет такой же. Гнилой, мертвой, пахнущей трупом. Телом.
Тогда, несколько лет назад, ее спас Кирилл. Действительно спас, перетянув на себя всю ее нерастраченную любовь и нежность, которые рвались из нее, хотели быть растраченными. Она затопила маленького ребенка своей любовью, и пусть, возможно, это было неправильно и неверно, Кате нужно было любить. Физически необходимо.
А сейчас у нее был ребенок. Жил в ее сердце, в голове, занимая все мысли. Пусть пока он не родился, его пока еще нет внутри нее, но он был. А если завтра ничего не получится, ее ребенок умрет. Тихо, спокойно и ни для кого не заметно. Никому, кроме нее. Ее ребенок умрет. Сколько матерей может вынести смерть своего малыша?
Подольский резко дернул ее, заставив повернуться и посмотреть ему в глаза. От него волнами исходило напряжение, которое кололо кожу, но сейчас было не до этого.
— Ты мне веришь? — серьезно поинтересовался Миша.
— Да.
— У тебя все получится. Все будет хорошо.
— Ты не бог, чтобы точно знать.
— Ты мне веришь? — еще раз повторил он с нажимом.
— Миш, причем тут...
Руки мертвой хваткой сжались на ее плечах.
— Ты. Мне. Веришь?
Она сдалась. Внутренне сдулась, оставив все на волю случая. Почти перегорела. Такое бывает, когда эмоций становится слишком много. И если так происходит, организм отключается, чтобы выполнить перезагрузку. Система не выдерживает. Ее система тоже не выдержала.
— Верю.
— Значит завтра все получится. По-другому и быть не может. Ясно?
— Ясно, — вздохнула Катя и позволила себе прижаться к Мишке.
Он ни разу ее не осудил за слабость или за то, что его изводит. А ведь изводила, наверное. Да и как иначе? Но Мишка терпеливо сносил ее поведение. Возможно, понимал, что ее мучает и не дает покоя.
— А теперь спать. Перед завтрашним днем надо выспаться, — приказал Миша тоном, не терпящим возражений. Поднял ее со стула и подтолкнул в сторону спальни, идя следом. — Тяжелый день, как-никак.
Да, тяжелый. Но сейчас Катя ничего не чувствовала. Может быть, только усталость. Совсем чуть-чуть. Но стоило тяжелой голове коснуться мягкой подушки, и девушка в секунду уснула тяжелым и беспокойным сном.
* * *
Как ни странно, она еле проснулась. Чуть не проспала, хотя искренне предполагала, что перед таким ответственным шагом уснуть не получится. Ан нет. Мишке пришлось ее с боем поднимать.
Весь путь до репродуктивного центра прошел как в тумане. Она молчала, не говорила почти, Миша ее не трогал, только косился подозрительно. Это уже, когда приехали туда и зашли в кабинет гинеколога, Катю страшно затрясло, и она со всей силы вцепилась в локоть мужа, не в состоянии разжать пальцы.
— Все нормально, Катюш, — шептал Мишка в ее волосы и гладил по голове. — Я здесь. Все будет хорошо.
Наверное то, что Мишка был рядом, ее в какой-то степени сдерживало. Ведь если ничего не получится, то Катя не останется одна, ее муж вот он, сидит в несколько сантиметрах от нее. И в конце концов, он Подольский. А значит, у него все под контролем. Он вон какой спокойный. Он всегда все знает. Если что-то не так пойдет, Подольский что-нибудь придумает. А как же. Это же Подольский.
— Ну что, мамочка, вставайте, — пышная ухоженная женщина потрепала ее по плечу и ободряюще улыбнулась. — Все.
— Все? — недоверчиво переспросила Катя и вопросительно поглядела на Мишку.
Тот кивнул, сам как-то неверяще, неуверенно улыбался, но был доволен. Девушка разжала онемевшие пальцы, мельком окинула оставленный на руке мужа след от ее хватки и неуверенно встала.
— С первого раза все получилось? Да?
— Да, девушка, все с первого раза удалось. Поздравляю.
Катя старательно к себе прислушивалась и не могла поверить. Она мама. Внутри нее растет — или будет расти — маленький ребенок. Их с Мишей. Она положила обе руки на плоский живот и слегка растопырила пальцы. Конечно, сейчас ничего такого не будет, но в ней...маленькая жизнь.
Она медленно подняла глаза на мужа и подарила ему дрожащую улыбку. Еле сдерживаясь, чтобы позорно не разреветься прямо здесь.
Михаил попрощался за них двоих с врачом, вывел Катю в коридор и почти сразу же полетел к машине. Катя за ним шла как на буксире, иногда приходилось даже переходить на бег.
Домой тоже ехали быстро и молча. Она не знала, о чем думал Подольский, сама же Катя развела полы легкого тонкого кардигана и положила руки на живот.
Это не сказка. И не выдумка. Это чудо.
Уже у дома, припарковав машину, они повернулись друг к другу, и Катя с коротким смешком сказала:
— А ты скоро станешь папой, Миш.
— Да ты что?
— Да. А я мамой.
— Ты уже мама.
Она изумленно распахнула глаза на такое заявление, но спросить ничего не успела — муж вышел из машины, обошел ее и открыл дверь.
Глава 21
Признаться, хоть Катя мысленно и держала своего ребенка на руках, свыкнуться со своей беременностью было непросто. Конечно, она была желанной и какой-то волшебной, но психологически....Психологически Катерина когда-то поставила большой жирный крест напротив колонки "дети" в мысленном жизненном плане. И теперь ей все казалось, что это сон. Она проснется, откроет глаза, а на деле ничего и нет. Мишки рядом нет, кольца на пальце нет, малыша в животе...тоже нет.
Миша, хоть и храбрился, тоже оказался выбит из привычной колеи. Он не привык нести за кого-то ответственность, он привык жить один, отвечая только за самого себя. И, как ей казалось, он только сейчас по-настоящему осознал, что станет папой. Что у него будет ребенок и есть жена. Семья. Семья, которая ждет его дома, которая волнуется, если он задерживается на работе. И теперь Миша был ошарашен переменами в своей жизни. Хотя, надо отдать должное, он всеми силами пытался этого не показывать.
Один Кирилл чувствовал себя прекрасно, не омрачая свои мысли такими усложненными метаниями взрослых. Сейчас Кирилл ездил в центр только на занятия, до вечера там не оставался, что для ребенка было огромной радостью. Он сдружился с братом Алены, который стал ходить вместе с Кириллом в одну группу. И главное — на заднем дворе Мишка установил для него качели. Лично у Кати сердце замирало, когда племянник на них забирался.
Но ей все равно было неуютно. Она привыкла к обычному, жизнерадостному Мишке, а не к задумчивому, хмурому человеку, поздно приезжающему домой. Причем саму Катю он окружал нежностью и заботой, волновался за нее. Даже идею с вождением отложили до лучших времен, решив не рисковать. Только вот дома теперь предпочитал не появляться.
Катя честно решила дать ему время. Терпела. Несколько месяцев. Чем она всегда могла похвастаться — это терпением. Но и оно небезгранично.
В середине рабочего дня девушка приехала в офис Мишки и уверенным шагом прошла внутрь, в дверях придержав разноцветное платье, чтобы ненароком не продемонстрировать ничего лишнего, когда порыв холодного воздуха кондиционера взметнул легкие юбки.
Все тот же огромный, угрожающего вида мужчина преградил ей дорогу.
— К кому?
— К Подольскому, — спокойно ответила девушка, поправив тонкий ремешок сумки.
— Фамилия.
— Подольская, — с тщательно скрываемым весельем ответила Катя.
Невозмутимое лицо с излишне резкими чертами лица дрогнуло.
— Документы предъявите, пожалуйста.
Она протянула паспорт. Василий аккуратно его забрал, открыл, долго вчитывался и — что не ускользнуло от ее внимания — перевернул пару страничек.
— Проходите, — грубый голос потеплел на пару градусов. — О вас сообщить?— Не надо.
Катя забрала паспорт и направилась к лифту.
По правде сказать, невозможно предугадать, как муж отреагирует на ее появление здесь. Может и разозлиться, если будет не в настроении. Кто его знает?
В офисе было тихо. Но прохладно, что очень радовала после духоты на улице. В приемной, изнывая от безделья, качалась на стуле Галина. Увидев Катю, женщина удивленно открыла рот, захлопала глазами и, наконец, выдавила.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, Галя. А Миша у себя?
Катерина не знала, что уж там Галина себе напридумывала, но та резко поджала губы, выпрямилась, принимая приличествующее деловой женщине положение, и задрала нос.
— Михаил Иванович, — особенно выделив отчество начальника, ответила Галя, — работает. Занят и просил его не беспокоить.
— То что он работает, я знаю. Он у себя?
— Да, но...
Не слушая, Катя кивнула и в три шага дошла до матовой стеклянной двери.
— Галина, вы пока никого не пускайте, ладно?
Рыжеволосая секретарша возмутилась.
— Да что вы себе позволяете! Я охрану позову.
Но Катерина ее почти не слышала, так как дверь скрадывала все громкие звуки.
Девушка окинула взглядом кабинет, остановившись на спящем за столом Мишкой. Тот прямо сидя и спал, уронив голову на скрещенные руки. Возможно, Катя еще бы подумала насчет того, будить его или не будить, но следом влетела бдительная Галина, решившая во что бы то ни стало выставить смутьянку, непонятно зачем приехавшую к шефу, вон.
— Что вы себе позволяете? Он же работает! По какому праву вас вообще пустили? Нет, это уже ни в какие ворота не лезет!..
Галина продолжила бы возмущаться и дальше, но от резкой, громкой отповеди Мишка, встрепенувшись, проснулся, сонно заморгал, и явно был ошарашен открывшейся картиной.
— Михаил Иванович, — запричитала женщина, сложив руки на груди умоляющем жестом, — извините. Я даже не знаю, как постороннего человека охрана пропустила. Сказано же им было, чтобы никого постороннего не впускали, — она недовольно сжала тонкие губы и с осуждением покосилась на виновницу беспорядка. — Сейчас я позвоню и...
Мишка хлопнул по столу своей широкой ладонью, прерывая тараторку Галину.
— Прекрати бухтеть, Галь, и кричать на мою жену.
У бедной Галины, казалось, еще немного и случится инфаркт. Она сдавленно охнула, захлебнувшись вдохом, и вытаращила глаза на скромно улыбающуюся Катерину, которая ненавязчиво покручивала золотое колечко на пальце.
— Так это..., — на Катю почти неприлично ткнули пальцем. — Ох ты ж...
— Галя! — с угрозой процедил Михаил. — Не нервируй людей.
По правде сказать, Катерину вся эта ситуация лишь веселила. Какой у нее, оказывается, муж — конспиратор. Три месяца прошло, а никто и знать не знает, что тот, оказывается, женат, да еще на ней.
— А мы все думали...
— Я за вас очень рад! — огрызнулся мужчина и рукой указал на дверь. — Иди делом займись. И учти, если не увижу тебя на рабочем месте...
— Ага, — та оторопело кивнула и попятилась из кабинета, явно не пришедшая в себя. Это что, такая неожиданность? То что Мишка на ней женат?
— Ну все, — криво усмехнулся Подольский, — ты разрушила интригу.
— Она была?
Он присвистнул и потянулся, разминая затекшую спину.
— Еще какая. Они все гадали, кто же моя жена. Говорили даже, что я давно женат, а кольцо одел, потому что моя ненаглядная вернулась.
— Интересно, — Катя опустилась на диван, провела по нему руками, наслаждаясь прикосновениями к выделанной коже, и решила не тянуть с разговором. — Скажи мне, ты здесь жить собрался?
— Ты о чем?
— Я? Я ни о чем, — так же улыбаясь, покачала головой Катерина. — Я серьезно спрашиваю, Миш. Дома ты уже только спишь, а уезжаешь даже раньше, чем я проснусь. Сегодня оказывается, что ты начал спать уже на работе. Ну так что? Может, сразу кровать здесь поставишь? И холодильник? Тогда не придется домой возвращаться.
Он скривился как от головной боли и пощипал переносицу. Видно было, что хочет поюлить, избежать разговора, который ему не нравился, да и ей не особо, но Катя действительно долго терпела. И ладно бы он не заботился или был холоден. Нет.
— Что за глупости? Я просто с этими бумажками замотался и уснул, — для убедительности муж помахал в воздухе кипой исписанных листов. — Что ты завелась сразу?
— Я не завелась. Я спокойна. А вот если ты будешь себя дальше так вести, я заведусь. Знаешь, Миш, не хочешь со мной жить — не надо. Тебя никто не держит. Ни я, ни кто из детей. Не нравится — я сегодня же уйду.
Хоть сама обещала себе, что поговорит спокойно с ним, постарается все объяснить и нервничать не будет, все равно начала срываться. А ей нельзя. Мишка тоже как-то испуганно вскинулся на нее, понял наконец-то, что Катя не шутит и серьезно говорит.
Бумаги полетели в сторону, и через несколько секунд Мишка уже сидел рядом, обняв ее и прижав к своей груди.
— Кать, ты чего? В самом деле. Я просто работаю. Я тебя люблю, слышишь? Ну что ты, родная? Тебе нельзя нервничать...
— А ты думаешь, что когда на весь день пропадаешь, я не нервничаю? Когда целыми днями одна дома, а ты неизвестно где, я не нервничаю? Я, наверное, танцую и пою от радости, да?
Он снова попробовал заикнуться о работе.
— Рассказывай эти сказки кому-нибудь другому, Миш, ладно? Но только не мне. Мне эти оправдания еще тяжелее слушать. Не хочешь ехать домой — не едь. Не хочешь со мной жить — не живи. Только вот так играть мной не смей.
Она выдернула свое запястье из его руки — с трудом, а Мишка не собирался облегчать ей задачу. Встала рывком, поправила платье и вышла, не оглядываясь. За дверью ее ждала Галина, нетерпеливо заламывающая руки. Встретившись с Катей взглядом, она покраснела и начала сбивчиво извиняться.
— Еще раз извините, Катерина...Правда. Если бы я знала. Я же думала, что вы так пришли, а вы жена...Честное слово...
От навязчивого стрекотания заболела голова. Катя поморщилась, но выдавила ободряющую улыбку.
— Все нормально, Галина. Ничего страшного. Обычное недоразумение.
Отмахнувшись от дальнейших извинений, Катя поехала домой.
* * *
Миша вернулся поздно вечером. Слегка выпивший, с красными глазами и весь взъерошенный. Катя слышала, как он топает на первом этаже, то заходя на кухню, а сразу же оттуда — в столовую. Катя поспешно улеглась в кровать, до подбородка натянула одеяло и сделала вид, что крепко спит. Говорить не хотелось. Этот вечер ее измотал. К тому же чем больше она нервничала, тем сильнее ее тошнило. И сейчас половину сил приходилось тратить на то, чтобы сдержать тошноту.
Наконец, Мишка добрался до спальни, в дверях стукнулся рукой об косяк, выругался и тут же зашипел сам на себя. К ней он подходить не стал, а сразу направился в ванную. Через двадцать минут, посвежевший и уже с более уверенными движениями и жестами, Подольский уселся рядом с ней на край кровати и покаянно положил голову ей на живот, стараясь не давить и едва ее касаться.
— Я дурак, — в тишине спальне покаяние мужа прозвучало чересчур отчетливо. Руки сами по себе потянулись к его волосам, но силой воли девушка заставила себя лежать неподвижно. Только кулаки сжала. — Кать, ну дурак я, что теперь? Лучше накричи. Только прекрати так молчать. Не подумал башкой. Струхнул. Но я вас всех люблю. Честное слово. Ну Катюш...
Мягкий поцелую в живот, касание шершавой ладони, спокойное и нервное дыхание одновременно...
— А вдруг я не справлюсь? — продолжил изливать душу Мишка. Неужели действительно думал, что она спит? — Я же не умею этого всего...У тебя так хорошо выходит...Тепло так. А я? Кать, а что я? Сын алкашей, который всю жизнь провел в детдоме...Из меня муж и отец...Смехота одна. Ты не заслужила такого...
— Почему ты решил все за меня? — не удержалась и пропустила через пальцы черные, жестковатые пряди, поглаживая кожу. — Откуда ты знаешь, что мне надо? У меня был хороший, Миш. И хороший, и правильный, и семья у него правильная. А я с ним умирала рядом, понимаешь? Медленно, под его хорошестью и благородством, которыми он со всех сторон на меня давил. Мне все равно, кто ты или кто твои родители Я за тебя замуж вышла, а не за твоих родителей. — Кать...
— Ты думаешь, я совсем тебя не вижу? Я все твои недостатки знаю наперечет. Миш, я за тебя замуж вышла, — еще раз повторила, пытаясь вдолбить в него простую истину, ей понятную, а для Мишки — неизвестную. — За тебя, всего. И за все твои недостатки, и достоинства. Я тебя люблю, вот такого как есть. Даже пьяного, — он страдальчески то ли хохотнул, то ли застонал. — Мне не нужен спонсор, Миш. Мне нужен муж. За которого я выходила и от которого жду ребенка.
Он молчал и даже, казалось, уснул. Но стоило Кате пошевелиться, устраиваясь поудобнее, как Миша дернулся, руки на ее талии сильнее сжались, стараясь не отпускать.
— Иди ложись, — шепнула она и подтолкнула его подняться. — Поздно уже. Завтра тебе рано вставать
Первый раз муж ей беспрекословно подчинился, не сказав ни слова. Только когда уже засыпал, пробормотал едва внятно:— Не буди завтра. У меня выходной.
— Как хочешь.
— Я все сделаю, чтобы ты была счастлива. Честное слово.
— Спи уже, — тяжело вздохнула и поцеловала его в щеку. — Хватит болтать.
Миша никогда не нарушал обещаний, которые давал. И этот раз не стал исключением.
Глава 22
— Я не знаю.
— Решай быстрее.
— А что ты рычишь?— Я не рычу, я помогаю тебе принять решение, — весомо поправил Подольский. — Одна ты будешь до рождения ребенка решать.
— Я хочу оставить это тайной, — поджав губы, отрезала Катя. — Когда малыш родится, пол станет приятной неожиданностью.
— А я хочу братика, — встрял между ними Кирилл и потянул Катю в сторону, чтобы быть ближе к Мишке. — А ты?
— А я не хочу братика!
— Миша!
— Что? Он спросил.
Кирилл, широко улыбаясь, хлопнул глазами и под шумок стащил со стеллажа очередную коробку с вкусностями.
— Не давите на меня, — она поясницу потерла и, вспомнив о чем-то, усмехнулась. — Вы решили измором меня взять, да?
Они вдвоем на нее уже несколько месяцев наседали, всеми силами стараясь сломить сопротивление. А все потому, что Кате не хотелось узнавать пол малыша до рождения. Для нее это было как-то священно, интимно, но существовало одно но. Любопытство сжигало и ее. Мишка даже предложил, если уж она так не хочет знать пол своего ребенка, чтобы врач рассказал только ему, по большому-большому секрету. Но Катя возмутилась и врезала мужу по плечу, заявив, что от неизвестности они будут мучиться вместе.
— Я не хочу мучиться, — возразил Подольский, поймав ее запястье. — Я хочу знать, к чему готовиться.
— К чему тебе готовиться? Ты рожать собрался?— Я собрался воспитывать. Это очень тяжелое и ответственное занятие, — патетично провозгласил муж.
— Какая разница, кого воспитывать — мальчика или девочку?
— Огромная, чтоб ты знала. Я вас, девочек, знаю. С вами только слабину дай — на шею сядете. А это, тем более, дочь с твоими генами.
— И с твоими тоже, — подковырнула девушка, ухмыляясь.
— Вот именно, — согласно кивнул Миша. — Ты представляешь, что вырастет? Атомная война. Ее надо будет держать в ежовых рукавицах. Никаких гулянок...
— Мальчиков? — заботливо подсказала Катя.
— Тем более, — отбрил Подольский, и Катя как-то заранее посочувствовала своей возможной дочери. — Какие мальчики? Нет, с ней надо будет строго. Чтобы ни-ни.
— А если мальчик?
— Тут проще.
— Да? И чем же?
— У него будет старший брат — пример для подражания.
Катя с сомнением посмотрела на бегающего вокруг них Кирилла, периодически кидавшего в корзину коробки с машинами и дисками. Хорош пример.
— Ты предлагаешь Кириллу брата воспитывать?— Ну почему же, — Миша скромно пожал плечами и покатил тележку дальше. — Я буду тоже пример подавать. Хороший. И вообще, сын у меня боксером станет.
— Через мой труп.
— А что? Мужской такой спорт. Чем тебе не нравится?
— Шахматы тоже спорт, — огрызнулась Катерина и в защитном жесте прикрыла живот. Шутки шутками, но сына кому-то там бить она не позволит. — Никакого бокса.
— Тогда карате.
— Миша!
— Вот видишь? Мы уже ругаемся. Если бы заранее знали, кто у нас родится, не ругались бы сейчас.
— Отстань. Теперь тем более не будем узнавать.
Мишка печально вздохнул, на ее живот покосился, но спорить не стал. Но Катя мужа своего знала — надолго ему терпения не хватит.
— Я пойду пока макароны возьму. Вы где будете?
Подольский неопределенно махнул рукой.
— Здесь.
— Ясно. Не уходите далеко.
Осторожно обходя людей, суетящихся и толкающих перед собой набитые доверху тележки, Катя подбиралась к нужному ряду. Зря они сегодня решили поехать, да еще вечером. Пятница — все, наверное, загород или на дачи собираются, поэтому народу — тьма. Не протолкнешься.
В ряду макаронных изделий народу было не меньше. Да еще все с тележками, перегородившими проход. Катерина, решительно выдохнув, начала осторожно лавировать между людьми, пробираясь все дальше и дальше. И когда почти протянула руку к красной пачке, ее кто-то вбок толкнул тележкой, заставив покачнуться и охнуть от неожиданности.
— Простите, пожалуйста, — запричитала приятная женщина ее возраста, поправляя очки и испуганно протягивая руку Катерине. Катя от этого жеста только отмахнулась. — Меня саму толкнули, а еще ребенок дергался... — и сразу же, как бы стараясь показать, что говорит правду, женщина дернула за руку мальчика лет четырех, топтавшегося рядом с ней. — Говорила тебе — не бесись. Ты видишь, сколько народу!
— Нет, правда, все в порядке, — Катерина успокаивающе улыбнулась мальчику и его матери. Смотреть, как ругают детей, она не любила. И хотя самой иногда приходилось журить и наказывать Кирюшу, на людях она старалась этого не делать, тем более, на повышенных тонах. — Ничего страшного.
— Еще раз извините.
Катя теперь только невнятно пробурчала, побыстрее подхватила пачку макарон и начала аккуратно пробираться между людьми назад.
— Что-то случилось? — Мишка, ее увидев, сразу подозрительно прищурился и оглядел ее с головы до ног. — Ты какая-то взъерошенная.
— Все нормально. Просто в ДТП попала.
— Какое ДТП?
— Да с тележкой столкнулась чуток. Ничего страшного, Миш, не надо так нервничать.
— Ни на минуту тебя нельзя оставить. Лучше на, — к ней подкатили тележку, — стой здесь, а я все докуплю. Черт нас дернул сегодня приехать, — как старая бабка, бурчал себе под нос муж и порылся в кармане, выискивая список продуктов. — Много еще?
— Нет, там только хлеб остался и минералка.
— Я возьму. Не уходи никуда.
Мишка быстро сгонял за продуктами, вернулся к ним, и всеми вместе они бодро покатили к кассам, у которых вились длинные очереди толпившихся людей. Муж в момент помрачнел и хмуро оглядел народ.
— Чтобы я еще раз сюда приехал...
— Не ругайся, тут ребенок, — Катя Кирилла за руку взяла и потянула к кассам. — Пойдем очередь займем.
Так получилось, что встали они как раз за той женщиной с ребенком, которая и спровоцировала "аварию". Катерина с ней снова переглянулась, как-то смущенно кивнула, и ободряюще улыбнулась.
— Вы последние?
— Да. Но касса вроде быстро работает.
— Это хорошо, — кивнула Катя и отвернулась к Мишке. — Слышал? Должны быстро освободиться.
— Угу, — согласился муж, правда, без особой уверенности. — Пить хочешь?— Не хочу.
Время тянулось медленно, как ленивая муха летом, и Катя всеми силами пыталась угомонить мужчин, которые чего-то монотонно ждать просто ненавидели.
— Простите, — позади них кто-то зашевелился, кого-то пропуская, и Миша посторонился, прикрыв собой Катю, чтобы ее случайно не толкнули. — Извините. Лен, я тебя еле нашел. Вы бы еще дальше ушли.
Голос казался смутно знакомым. Изменившимся, ставшим более глубоким, взрослым, выдержанным, но, тем не менее, со знакомыми нотками. И осанка. Чуть сутуловатая — от постоянного сидения за компьютером. С годами сутулость только усилилась — немного, но все-таки заметно. А разворот плеч, стиль в одежде и походка — те же. Тяжело забыть человека, с которым прожил не один год и отдавал всего себя. Хотя вроде бы и не осталось ничего — только общие воспоминания, не всегда радостные, — но все равно тяжело.
Наверное, Митька почувствовал ее пристальный изучающий взгляд. Резко развернувшись, он сначала наткнулся на спокойного Мишку, взявшего на руки Кирюху, чтобы тот не вертелся, и только потом на нее. На мгновение его глаза расширились, но он тут же постарался взять себя в руки.
— Пап, можно яйцо возьму? — задергал его мальчик. Сын. — Пап, ну пожалуйста.
— Мить, скажи ему. Тоша, ты и так три съел сегодня. Аллергия будет.
— Ну па-а-а-п, — сразу же заныл малыш. — Последнее. Пожалуйста.
Мишка ее пристальное внимание и переглядывания с Митькой заметил. Недовольно покосился на нее, на него, но пока промолчал, лишь поудобнее Кирилла на руке устроил.
— Бери, — отмахнулся от сына Митя, продолжая разглядывать Катю. Взглядом все ниже опускался, на живот выступающий поглядел и как-то нервно улыбнулся уголком губ, немного неверяще. А потом на нее с осуждением нехорошо взглянул. С осуждением и обидой.
— Мить, ну у него же аллергия будет!
— Пусть берет, Лен.
Митя от них с Мишкой отвернулся, руки на груди обиженно скрестил и все время до своей очереди стоял молча, не отзываясь ни на обращения своей жены, ни на вопросы ребенка.
— Кто это? — Мишка к Кате, ушедшей глубоко в свои мысли, наклонился и прошептал вопрос, заставив вздрогнуть и поежиться.
— Знакомый.
— Не сильно хороший, я посмотрю, — не поверил Подольский. — Мне следует начинать злиться?
— Нет. Нет, Миш. Это просто знакомый.
Только выяснения отношений ей не хватало. Миша у нее не дурак, конечно, но неизвестно, что ему в голову взбредет. Это не нужно. Это прошлое. Давнее и не самое приятное. У Мити все хорошо. Все, как он и его мама мечтали — жена хорошая, ребенок — свой, здоровый и красивый. У нее тоже семья. Дети. Не о чем вспоминать. И обижаться друг на друга незачем.
Последующие двадцать минут для нее стали каторгой. А потом, когда из магазина вышли, оказалось, что и припарковались они рядом. Катя шла к Мишкиной машине и чувствовала на себе тяжелый взгляд бывшего из-под очков. Он вроде бы делом занимался, сумки в багажник выгружал, но все равно смотрел на нее, не отводя взгляд. Ничего кроме смущения, стыда и едва ли не гадливости этот взгляд не вызывал. Хотелось закрыться, спрятаться и вообще, заявить, что это не она. Не та, которую он хочет увидеть. Хотя, возможно, она действительно уже не та.
Мишка, если и заметил что-то, мудро не стал расспрашивать. Только с того момента в этот супермаркет они больше никогда не ездили.
Неделя с той случайной встречи прошла. Все вроде бы забылось, на свои места встало, и Катя целиком погрузилась в свои дела и заботы. Мишки дома не было, отъехал на какую-то важную встречу, но обещал с минуты на минуту быть. Кирилл спал.
Неожиданно, оглушив тишину дома звонкой трелью, зазвонил мобильный. Катя сначала заозиралась непонимающе, пытаясь сориентироваться на звук, потому что куда телефон засунула совсем не помнила. Наконец-то из бумаг и кипы журналов его вытащила, мельком заметила на дисплее незнакомый номер и, удивленно приподняв бровь, ответила.
— Да. Я слушаю.
— Это Катя?
— Да. А с кем я разговариваю?
— Не узнала? Это я.
Это я. Какая исчерпывающая характеристика для человека, с которым давно не видишься и никак не знаешься. Жалко, что номер телефона с того времени остался прежним. Катя даже не испытывала ничего, кроме недоумения от звонка. Зачем звонить? О чем говорить, если у каждого уже своя жизнь? Другая?
— Понятно. Что-то случилось?— У кого? У меня? Нет, все нормально. Ты... — он говорил быстро, глотая последние слоги и звуки — признак того, что сильно волновался. — Ты сама как?
— Замечательно, — ледяным тоном оповестила Катя.
— Ты занята?
— Да.
— Ты даже не дослушала, что я хотел сказать, — с мягким укором попенял Митька. Заслуженно, стоит сказать.
— Мить, зачем ты звонишь? — устало выдохнула девушка и тяжело опустилась в большое плетеное кресло-качалку. — Что тебе в голову стукнуло?
— Почему стукнуло? Я встретиться хотел. Ничего такого, — поспешно вставил он, будто боясь, что Катя откажется, так и не выслушав. — Просто поговорить. Столько лет не виделись...
И ты без этого прекрасно жил. Прекрасно себя чувствовал, когда выгонял посреди ночи меня на улицу с ребенком. И даже не позвонил ни разу, чтобы хотя бы удостовериться, что все в порядке. Что живы-здоровы.
— Оно тебе надо? — он не ответил, только тяжело в трубку дышал, даже умоляюще как-то. — Ладно. Давай через час в том же торговом центре.
— Отлично. Я скоро буду.
Она не хотела ехать. Вот так втайне от всех. От Мишки. Чувствовала себя почти предательницей, хотя сама знала, что ничего предосудительного не будет. Это просто невозможно.
К тому моменту, как она переступила порог уютного кафе, Митька ее уже ждал, нетерпеливо притопывая ногами в такт музыке. Увидев ее, он резво вскочил и кинулся отодвигать стул.
— Не надо. Я сама, — Катя решительно убрала его руки с мягкой спинки, уселась поудобнее и сделала знак официанту. — Воды дайте, пожалуйста. Без газа.
— Ну привет.
Митька все это время с нее глаз не сводил. Разглядывал жадно, как будто насмотреться не мог. И все глаза на живот скашивал, правда, тут же украдкой отворачивался и делал вид, что ничего такого не было.
Они вроде бы полчаса поговорили ни о чем. О погоде, о последних новостях. Митька своей работой похвастался, мол, крутой веб-дизайнер теперь. Катя за него подобающе случаю порадовалась и похвалила.
— Ну а сама как? Как мама твоя?
— Умерла, — болтая трубочкой в прозрачном стакане, отстраненно ответила Катя. — Через месяц, после того как я к ней переехала.
Митька тактично сделал вид, будто не замечает такой расплывчатой формулировки. Хотя он понял.
— Прости.
— А Зоя Павловна как?
— Мама хорошо, — с готовностью подхватил он нить скатывающегося в скуку разговора. — Она очень помогает с Антошкой. Души в нем не чает. Даже запретила его в садик отдавать — говорит, что будет сама внуком заниматься.
— Понятно, — так же безразлично кивнула Катя, специально посматривая на часы.
— А ты замуж вышла.
— Это вопрос или утверждение?
— Вопрос.
— Да, вышла.
— Быстро ты, — криво усмехнувшись, Митька оставил в сторону белую чашку и оперся локтями на стол. — Кирилл все еще с тобой живет, я правильно понял?
— Да.
— А я ведь говорил, — непонятно чем упрекнул мужчина.
— Что ты говорил?
— Что она за ним не приедет.
— И что из этого? Ты тут причем?
— Я не причем, — развел руками Митька. — Я просто констатировал факт.
— Ты меня за этим позвал? — даже ее терпению пришел конец. Катя достала кошелек и выложила одну купюру на стол. — Чтобы сказать, что был прав? Так не нужно, Мить. Я тебе это сама скажу. Ты был прав. Доволен?
— Что ты кричишь?
— А я не кричу. Я тебе нормально говорю то, что ты хочешь услышать. А насчет Кирилла...Тебя мой ребенок должен волновать в последнюю очередь.
— Уже твой, — хмыкнул Митя.
Она гордо выпрямилась и кивнула.
— Мой. Наш с Мишкой. И тебя он не касается.
— Ты говорила, что у тебя не может быть детей, — мгновенно посерьезнев и сбросив с себя вежливую маску, мужчина кивнул на ее живот. А потом поглядел на нее — также как тогда, на парковке. С обидой, разочарованием. — Говорила, что это на всю жизнь.
— Тебя только это волнует? — тихо прошептала Катя и вцепилась со всей силы в крышку стола. — Для этого ты хотел встретиться? Чтобы удостовериться, что я тебя обманула?
— Нет, — он со всей силы в свои волосы вцепился и окончательно их растрепал. — Нет, что ты. Я...растерялся. Мне тяжело было, Кать. Очень.
— Так тяжело, что у тебя уже ребенку четыре года, — язвительно скривилась Катя, не сдержав сарказма. Все происходящее напоминало фарс, было противно до глубины души и почти кощунственно. Все-таки у них с Митькой оставалось много хороших воспоминаний. Не все так плохо же было. А сейчас все то, что еще было светлого в их отношениях, они оба старательно втаптывали в грязь. — Очень тяжело, Мить. Понимаю. Только зачем ты мне сейчас обо всем этом рассказываешь? Чтобы я тебя пожалела?
— Не передергивай, пожалуйста.
— Да нет, я все правильно говорю. Ты и позвал меня сюда, потому что считаешь меня виноватой и теперь хочешь, чтобы я прощения на коленях вымаливала. Но я тебе ничего не должна.
— Согласись, у нас все могло бы сложиться по-другому, если бы... — и он многозначительно сверкнул глазами.
— Не могло бы. А знаешь почему? Потому что ты — не мой муж. Серьезно тебя предупреждаю, прекрати в детский сад играть. Тридцать с лишним уже, а обижаешься, как дите. У тебя вон, жена, ребенок. Вот и живи с ними. А меня и мою семью оставь в покое. И не звони больше, хорошо? Я не хочу постоянно себе нервы из-за тебя трепать. Особенно сейчас.
И Катя уехала, оставив Митьку наедине с собственной обидой. Он теперь ее будет считать виноватой. За то, что обманула, ввела в заблуждение, а он страдал. Все-таки Зоя Павловна со своей гиперопекой не прошла мимо, и свой след на сыне оставила. Казалось бы, чего тебе не хватает? Но нет, надо и себя накрутить, и ее втянуть, да еще так, чтобы она же и оказалась крайней. Теперь уже навсегда. Наверное, возможно же такое, что его совесть грызла или еще что-то. А теперь появился предлог, чтобы заявить, будто он и не причем вовсе.
Может быть, Митька себя и свою совесть успокоил, а вот Катю взволновал. Радовало только, что эта встреча последняя. По-настоящему последняя.
* * *
Чем ближе становились роды, тем больше Катя нервничала. И самое интересное, что не из-за них, а из-за Кирюшки. Спать не могла, мучимая невеселыми и страшными мыслями.
— Миш, ты занят?Катя, осторожно ступая, вошла в кабинет мужа. Ступать осторожно с каждым днем становилось все труднее, потому что на последних месяцах она сама себе напоминала неуклюжий колобок.
— Нет, что-то случилось?
— Расслабься, я пока не рожаю, — почему-то Подольский считал, что если она сейчас обращается к нему с вопросом, то все. У нее начались схватки и нужно срочно ехать в больницу. — Я поговорить.
— О чем?
— О Кирюшке.
— А что с ним? — он непонимающе склонил голову на бок и задумался. — Вроде все хорошо.
И Катя позволила себе впервые честно рассказать, что и как получилось с племянником. Вначале она не хотела рассказывать ничего Подольскому, считая это слишком личным, слишком интимным. Семейным. А потом, когда они уже стали семьей, Мишка никогда не спрашивал.
— Вот так, — сложив руки на коленях, она потупилась и окончательно потухла. Рассказывать оказалось неприятно и больно, хотя прошло много времени. — Что теперь делать, Миш? Она сама говорила, что максимум через четыре года приедет. А если она его заберет?
— Не заберет, — уверенно возразил Миша, барабаня пальцами по столешнице. — Зачем он ей?— Ты Надьку не знаешь. Она идеалистка. Как в сказке живет.
— Судя по всему, в ее сказку сын не входит.
— Я серьезно. А если ей взбредет что-то в голову и она приедет за ним? Кирилл этого не переживет.
— А он ее вообще помнит? Почему ты ему сразу не сказала, что ты мама?
Катя непонимающе вытаращилась на него, силясь найти ответ.
— Как я ему скажу? Кирюш, я твоя мама, а через пару лет за тобой приедет другая тетя? Он же ее помнил.
— Ты ему бОльшая мать, чем та женщина, как ее...Надежда. Я не говорю, что она такая плохая, но ей ничего не стоит бросить его еще раз. Да и потом, ты думаешь, она еще о нем помнит?
— Я не знаю, — руки совсем опустились. — Миш, я его люблю. Но она...
Миша поднялся из-за стола, к ней подошел и опустился на корточки, обхватывая ее холодные ладошки.
— Как ты понять не можешь. Ты его мать. Не она. Она его бросила.
— Но...
— Не оправдывай ее. Она могла здесь остаться, и на свою мать не обращать внимания. Но не захотела. Ты Кирюху воспитываешь и растишь. Ты его любишь. И он тебя тоже. Это твой ребенок, Кать. Наш. И то, что она его когда-то родила, не делает ее матерью.
А ведь она подсознательно держала дистанцию. Всегда подчеркивала, что не мама. Тетя. Тетя Катя. А вышло так, что Кирилл просто не понимает значения слова мама. У него есть тетя, его тетя, а мама для него что-то непонятное. А ведь Катя могла догадаться, что рано или поздно все так выйдет. Все придет к этому разговору, к этим мыслям, не дающим сомкнуть глаз.
— Не вини себя, — Мишка ее самоистязания заметил. — Ты как раз ни в чем не виновата. А с этой Надей мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Катюш.
— Я даже не знаю, где она, — растерянно моргнула девушка, сдерживая подступающие острые слезы. — Где, как...Как с ней связаться. Она только пару раз звонила, в самом начале.
— Тем более. А сейчас прекрати хлюпать носом. Кать, — умоляюще протянул муж, сдерживая улыбку, — ты чего? Прекращай. Я все сделаю.
— Да?
— Да. Ты мне веришь?— Конечно.
— Тогда не волнуйся. Это наш ребенок. И точка.
Наш.
Наш.
Эпилог.
— Убели! Убели ее! Папа!
— Кирилл!
— Я причем? — заорал мальчик, удерживая двумя руками снежно-белую морду хаски. — Я ее даже не трогал!
— Тлогал! — возмущенно топнула ногой девочка и показала брату язык. — Папа, он на меня Кузю натлавил.
— Мы тебя не трогали!
— Кузя, ко мне, — Мишка похлопал по дивану, и собака с радостью и облегчением вырвалась из цепких детских рук. Сев на диван, псина благодарно заскулила. — Кирюха, сколько мне повторять?— Ну а чего я??? — обиженно протянул Кирилл, состроив сестре страшную гримасу. Она ответила тем же. — Она сама полезла.
— Нет!
— Да!
— Нет! — еще отчаяннее заголосила девочка.
— Да!!! — громче крикнул мальчик.
— А ну-ка цыц! — зычно рявкнул Михаил, с легкостью переорав детский хор голосов. Дети разом присмирели и втянули голову. — Оба. Подошли сюда и сели на диван.
Дети, неохотно передвигая ноги, поплелись к отцу, на ходу успевая втихаря толкать друг друга.
— Расселись в разные стороны, — те также неохотно подчинились. Кузьма выпрямился и состроил серьезную морду. Даже спокойного пса довели, изверги. — Что за концерты? Я вас предупреждал?
— Папа, это все он!
— Ты первая начала лезть! Что ты к нам пристала?
— Я к вам не подходила! — дочь воинственно скрестила руки на груди и засверкала глазами. Вьющаяся прядь упала ей на лоб. — Я иглала!— Иглала, — издевательский передразнил Кирюха. — Только почему у меня в комнате, трогая мои вещи?
Настя с ответом не нашлась. Обиженно и зло вылупилась на брата, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыбка. Наконец, решив, что так дело не пойдет, она состроила умильную мордашку и повернулась к папе.
— Папочка! — с претензией косясь на Кирюшу, Настя мило улыбнулась Подольскому. — Скажи ему, папуль!
Три с половиной года, а уже вертит, как хочет. Правда, пока пытается, но это ей всего лишь три! А что будет через десять лет? Пятнадцать? Ужас.
Мишка постарался выглядеть сурово и внушительно.
— Ты зачем к нему полезла, Насть?
— Он Кузю мне не давал!
— А ты его за шкирку тянула!
— Неплавда!
— Плавда.
— Не длазни меня!
— А ты не мямли!
Мишка, не выдержав, закатил глаза и застонал сквозь сжатые зубы. Если этих двоих стравить, то в доме воцарялся хаос. Как назло, Катьки нету, чтобы хоть как-то их сдерживать.
— Вы прекратите или нет? В конце концов! Кирилл.
— Это не я.
— Ты старше. Она девочка, — Настя сразу же довольно откинулась на спинку и засияла улыбкой. — Ты мальчик. Ты должен был уступить. Она же тебя не убила, зайдя в твою комнату.
— Она чуть шкуру с Кузи не сняла.
Правда это или нет, но Кузьма, прижавшийся к его боку, печально гавкнул.
— А ты, красавица моя, чтобы к псу больше не подходила. Пока не научишься с ним вести себя по-человечески. Он живой и ему больно.
— Да я его только погладила!
— Знаю я твое погладила.
— Папа! — дочь была недовольна таким исходом дел.
— Я все сказал.
— Ты невозможный папа! — Настя с ногами вскочила на диван, всеми силами удерживая равновесия, и обиженно надула губы.
— А сейчас невозможная мама даст тебе по шее за то, что ты скачешь на диване.
Невозможная мама как раз открывала дверь и стряхивала с зонтика капельки влаги.
— Я дома! — весело крикнула Катя, и на ее голос все, в том числе и пострадавший непонятно от ого Кузьма, бросились в коридор. — Ого, сколько вас!
— Мама, он мне обижает!
— Мам, она меня достала уже!
Катя вопросительно поглядела на разведшего руками мужа, который с явным облегчением передавал ругающийся клубок детей в ее руки.
— Даже не спрашивай, — открестился Подольский. — Я понял только, что Кузьма им попался под руку.
Пес лизнул ее руку и попытался за нее спрятаться.
— Как весело, — Миша помог ей раздеться и поцеловал в шею. — Ты сегодня не ездил на работу?
— Нет. Завтра на весь день уеду.
— Поели?— Тебя ждали.
Катя засмеялась.
— Как обычно.
— Как прошло?
— Я добрый преподаватель.
— Зачет, я так понимаю, сдали все?— Конечно. Так, Кирилл, Настя, расцепитесь и по своим комнатам, — прикрикнула на детей Катерина. Правда, они уже начали успокаиваться и без ее помощи. — Насчет билетов все решил?
— Угу, — как только дети вышли из прихожей, Миша обвил ее талию двумя руками и поцеловал — на этот раз несдержанно, жадно и явно был не намерен в ближайшее время останавливаться. — Через три дня улетаем.
— Это хорошо.
— Кать?
— Ммм?
— Я есть хочу.
Она в последний раз его поцеловала крепко, зная, что до вечера у них не будет времени остаться наедине, и неохотно отстранилась.
— Пойдем. Вечно голодный.
— Мне надо молоко за вредность, — Мишка ее не отпустил, идя следом. — Они все утро как кошка с собакой.
Проходя мимо гостиной, Катя решила заглянуть и проверить детей. Оба мирно сидели на диване, между ними разлегся Кузька, довольно жмурясь, пока рука дочки почесывала его за ушком.
На ее вопросительный взгляд муж только пожал плечами.
— Устали, наверное. Или ты на них хорошо влияешь.
— Конечно.
— Ты на нас всех хорошо влияешь, — подлизывался Мишка. — Успокаивающе.
— Я чувствую, как я на тебя успокаивающе действую.
Подольский слегка отстранился, стараясь не касаться ее бедер.
— Я скучал.
— Меня пару часов не было.
— Я все равно скучал.
— Мам! Можно мне какао?
Миша, только что усадивший ее на стол и почти расстегнувший синюю кофточку, страдальчески застонал и поспешно вернул все на свои места.
— Можно! — крикнула девушка, помогая застегнуть мелкие пуговички. — Сейчас сделаю.
— Эх, блин...
— Ты есть хотел, — спрыгнула со стола, Мишкин свитер расправила и подтолкнула мужа к ванной. — Иди руки лучше мой.
— Я уже не хочу есть.
— А надо. Иди. Остальное вечером.
— Вертите мной, как хотите, — он притворно загрустил, но лукавые смешинки, сверкающие в глазах, портили всю трагичность.
— Мы тебя любим.
— Угу.
— Угу, — подтвердила Катя. — Даже не сомневайся.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|