Граддарика

Когда пришла к себе, застала сидящего на крыльце утомлённого Дана, подпирающего буйную тёмную голову руками, с покупкой.

— Уходи! — сказала несколько раздражённо, но скорее наигранно. Ведь уже не злилась. И ведь узнал, где живу. Конечно, любого местного спроси, кто такая Дея и где она живёт — тут же покажут, даже проведут к самому дому. И байки про меня поведают. Даже то, чего не было. И сколько женихов ко мне липнет и всё в таком духе. Даже страшно стало, что наплели Дану. В каком теперь свете он видит теперь меня?

— Не уйду.

— Мне не надо! — я говорила о подарке.

— У меня сердечный недуг. Ты не можешь отказать больному в помощи, — напыщенно начал он. Ага, как же, больной тут сыскался. И отказать вполне могу, если человек мне не нравится. Он даже схватился за сердце и продолжил: — А это всего лишь дар, в счёт лечения.

Я закатила глаза. Прикидывается ведь. Ну ладно, если в счёт лечения, то я не против. Он казался искренним. И я, недолго думая, сдалась.

— Руки не распускать! — горячо выпалила я.

— Даже и не думал, — он изображал из себя серьёзного и невинного такого бурого косматого медведя, чем напомнил недавнего косолапого женишка, но уголки губ были чуть приподняты.

— Клянись, что не причинишь мне вреда в моём доме! — не то, чтобы я не доверяла, скорее проверяла его настойчивость.

— Клянусь, — спокоен по-прежнему. Даже серьёзен.

И я впустила. Было ещё засветло, можно было списать на позднего больного, принесшего свой дар.

Подарок я сказала оставить в сенях. Дар, вот потом как-нибудь разберу его, как и остальные.

Провела я "больного" в свою приёмную. Раны, конечно же, не было. Он даже оголился, я послушала его сердце через трубочку, послушала как именно сбоит его главный клапан. Покивала. Дала ему безвредный сбор, для прочистки сосудов.

— А на чай примерного больного не пригласишь?

Я взглянула за окно — ещё светло. Хотя солнышко уже почти село, а значит, ненадолго задержится. Ну ладно, столько ведь усилий приложил, и дар очень щедрый. Так уж и быть!

Угощала ухажёра вчерашними пирогами. Дан хвалил, я краснела, принимая одобрение, да признаться, что не сама пекла, не смогла. Поговорили о том, о сём, о торжище и диковинках, и до сумерек я его выпроводила.

— Могу я надеяться на свидание? — вновь не сдаётся. Похвально! Наглый, но приятный и обходительный!

— Поживём-увидим, — улыбаясь сказала я. От былого расстройства чувств не осталось и следа.

Он ловко спрыгнул с крыльца, молод, красив, и горяч. Одни зелёные глаза чего стоят!

— А поцелуй прекрасной девушки? — спросил он, никак не переступив порога.

— Всё, свободен! — я нахмурила брови. Хорошего понемножку. — Не перегибай палку!

Бакула меня так сколько лет обхаживал, пока я позволила ему поцеловать себя. Да, знала, что поцелует, могла остановить в любое мгновение, но не стала, позволила. Хотелось почувствовать, что это такое. Теперь же особо не жаждала поцелуев.

Отчего-то вспомнился Бакула с его метлой. Кстати, к Яну он жутко ревновал, а к Дану как будет относиться, когда прознает? Очень хотелось посмотреть на их стычку.

Дан всё же ушёл, а я, затворив дверь, прислонилась к ней, задумавшись о блюдечке с наливным яблочком. Негоже так сразу бежать и использовать. Больных больше не будет, очень на это надеюсь. После захода солнца ведь не лечу.

Но ведь ничего плохого в этом нет, чтобы после приёма больных разобрать дары. Да и оправдание у меня есть — я ведь так хочу увидеть их!

Дрожащей рукой потянулась к подарку. Развернула бумагу. Простое такое серебряное блюдечко, с зеркально гладкой серединой, точнее, целое блюдо. И обычное яблоко. Продавец говорил, что любое яблоко подойдёт и даже можно просто круглую вещь положить. В набор входило своё яблоко, но сколько оно прослужит, пока не испортится, то было мне не ведомо. А прошлогодних яблок уже не осталось, до следующего урожая ещё месяц ждать придётся. Потому надо бы поскорее использовать устройство, пока не поздно. С этими мыслями я пошла к себе наверх.

Примечания по главе:

аксамит* — бархат.

Руское море* — здесь в виду имеется Чёрное море, раньше оно было пресным, пока не образовался пролив Босфор и не соединил его со Средиземным. Ещё в прошлом веке руский писалось с одной С.

Созвездие Макоши* — Большая и Малая Медведицы

опростоволоситься* — потерять головной убор, относится лишь к замужним женщинам, ведь незамужние в чужие дома обычно не хаживают, а по улице имеют полное право ходить с непокрытой головой.

Глава 12

Воспользоваться блюдечком оказалось не так-то просто. Руки дрожали, а волнение не находило выхода. Я ходила взад-вперёд по светлице не в силах сосредоточиться на облике родных. Кого первого хочу увидеть? Маму? Наверное. Но я не хотела, чтобы она видела меня такой взволнованной. Ой, о чём это я? Это ведь средство односторонней связи, мама меня не увидит. Но от этой мысли легче не стало. И я сперва решила принять душ. Вода меня успокоила, и я наконец-то смогла взять в руки блюдечко. Поставила его на стол, положила яблоко.

И поняла, что не знаю, как включить устройство. Я ведь не спросила у продавца заветные слова. В том, что кнопки на нём нет, я убедилась. Попробуем придумать, вдруг чутьё правильно подскажет.

— Катись-катись яблочко по серебряному блюдечку. Покажи мне дальние страны, другие земли, — я остановилась, стараясь представить образ матушки. — Покажи мне мою матушку.

Яблочко, положенное в середине блюдечка, стояло на месте. Вспомнить, нужно вспомнить слова, что продавец говорил, когда расхваливал свой товар!

Вроде бы дословно сказала.

Я встала и в отчаянии забегала по горенке. Думай, Дея, думай!

Волшебное блюдечко. Так? Значит, частичка волшебства в нём присутствует помимо самого устройства. Если бы я создавала диковинку, наделила бы я её собственным нравом и разумом? Возможно. Значит, у блюдечка есть собственная душа, и даже, если не знать слов, можно договориться. Как? Что я знаю про такие вещи? Вот, к примеру, мой самовар. Просто дуть в него — не достаточно. Надо вложить туда кроху своей силы, поздороваться, попросить, пусть и мысленно. Так, значит, попросить.

— Здравствуй, серебряное блюдечко! Прошу, покажи мне мою матушку, — и я закрыла глаза, вкладывая в образ златокосой женщины не только внешний вид, но и свою просьбу к устройству, частичку своей силы, передавая её яблочку, к которому прикасалась двумя руками.

Оно стало нагреваться и задвигалось. Я отпустила, позволяя ему раскручиваться по кругу и показывать картинку.

Вначале увидела круглую землю, которая приближалась и росла на глазах. Бескрайние синие моря-окияны, зелёные леса, пышные луга, золотистые поля. Не знаю, какое время суток было, но солнышко хорошо освещало всё вокруг. Потом показались речка и одиноко стоящий небольшой деревянный домик с садом. Одна точка в нём стала стремительно увеличиваться в размерах и превратилась в женщину, которая внезапно задрала голову и наши взгляды словно пересеклись. Неужели она меня может видеть?

Я взяла в руки блюдечко, стараясь настроить изображение, чтобы было сбоку, а не сверху. Это мне удалось, поставив блюдо напротив себя. Мама не сводила с меня взгляд, словно и правда видела.

В её глазах появились слёзы. Я старалась разглядеть почти не изменившийся облик матушки. Такое же овальное лицо, как и прежде, разве что чуть осунувшееся, исхудавшее. Глаза уже не имели прежнего блеска, очерченные красивой дугой бровей, прямой нос был с чуть приподнятым круглым кончиком, скулы заострились. В волосах появилась седина, которая была не сильно заметна, но всё же была. Да и вцелом мама исхудала. Переживает.

— Здравствуй, милая, — голос был таким же мелодичным, но дрожал от волнения.

— Мамочка, — всхлипнула я. — Ты меня, правда, слышишь?

— Девочка моя, как же ты выросла. Красавица!

И видит? Я одной рукой вытерла без спросу текущие от взволнованных чувств ручейки, стараясь не упускать изображение мамочки.

— А где батюшка? — спросила дрожащим голосом. Его нет рядом, неужели...

Женщина сглотнула, закрыла глаза. Нет, только не это!

— Он на войне, милая. Я покажу ему потом нашу с тобою встречу, — грустно сказала она.

А я испытала облегчение, что не потревожила его, не отвлекла своим желанием повидаться с ним, выбрав матушку, что он жив.

— Мамочка, я так хочу встретиться. О стольком расспросить, столько всего рассказать.

— Это невозможно, ты не можешь покидать землю. А поговорить всегда сможем.

— Но...

— Это договор, малышка, договор. Иначе твоя земля будет уничтожена, как многие до неё. Пока её хранит грифон, ей ничего не угрожает.

— Но почему?

— Последний из нашего рода должен находиться на этой земле. Мы не хотели бросать тебя когда нас призвали на войну против Тёмных Сил. Но новорожденное дитя брать в пекло войны тоже не выход. К тому же ты была самой последней, кто родился в то время. А потому по договору должна была остаться.

— Что за договор?

— Между грифонами и людьми был заключён договор, они хранят Срединную Землю*, пока остаётся самый младший из рождённых на ней представитель того рода, что заключил с ними союз. Ты сможешь с нами свидеться, когда будешь в состоянии оставить младшего из своих детей.

— Мамочка, но ведь грифоны все перевелись.

— Глупенькая, грифон — не только материальное тело, это дух. Их нельзя уничтожить. А физическое тело... оно восстановимое. Для этого нужна лишь питательная среда со всеми составляющими.

— Значит, грифоны существуют.

— А ты разве не видела доселе? Ты должна их чувствовать.

— Но ведь то всего лишь статуи, изображения.

— Они — хранители. Через образ они материализуются, когда в том есть необходимость.

Внезапно на руки запрыгнул Шип, немного напугав меня. Я погладила его мягкую светло-бурую шёрстку, бьющую меня маленькими искорками. Сухо в доме, надо будет увлажнить...

— Мам, у меня есть котёнок. Я его Шипом назвала, — мне отчего-то захотелось похвастаться перед мамой своим питомцем.

Такая дорогая мне женщина улыбнулась, у неё появились ямочки на щеках, как и у меня. Не думала, что люблю её так сильно. Не было прежних обид, что оставили меня одну. Была лишь любовь и тоска. Мы, и правда, были очень похожи, только в её лике был опыт, в глазах мудрость, а ещё радость встречи.

— Замечательное имя, вполне ему подходит, — мама взглянула, как мне показалось, на моего маленького друга. — Отличная внешность! Дикий кот, значит...

А Шип, он стал крутиться у меня на ногах, словно показывая себя во всей красе, задрав торчком хвостик. Я улыбнулась. Не поняла, правда, насчёт его внешности, как-нибудь ещё спрошу.

— Он забавный, — сказала маме.

— Дея, мне пора, солнышко. Твоему отцу, а моему мужу нужна помощь. Как сможешь, выходи ещё на связь. Мы тебя любим.

Я всхлипнула, а яблочко вновь покатилось в обратную сторону, выключая изображение.

Чувства были смешанные. И радость встречи, и облегчение, что они по-прежнему меня любят, тоскуют и думают. И чувство защищённости, нежности, удовлетворения. И много всего разного.

Я легла в постель, обнимая Шипа, с улыбкой на губах. Он урчал и подставлял свою смешную мохнатую мордочку для почёсывания. Погасила свет и впервые беззаботно уснула.

Утро началось с нескольких больных, которым уж очень любопытно было, кто ж ко мне приходил, да ещё с таким щедрым даром. Ох уж эти местные... Любопытные и любящие байки сказывать. Про сватовство речь у местных не шла, но вот про богатея, что предпочёл деревенскую девушку городским лекарям, вполне даже намекали. А я что — отказать без необходимости не могу. А что дарят, так я беру, не глядя, а потом не возвращать же...

А вот после обеда всех поднял звон колокола. Срочных больных не было, а заслышав сигнал о об общем сборе, я замкнула дом, включив защиту, и отправилась к дому нашего управляющего. Из каждой семьи не менее одного человека стекалось к нужному месту. Я была в портках и укороченной сорочке, сняла только белую рубаху, что поверх надеваю, когда приём веду, да бегом на место сбора. Люди неодобрительно глядели на меня, всё ж портки считались чисто мужской одёжкой, но ни слова не сказали, понимая, что не до переодевания мне было.

Когда народу было уже достаточно, управляющий взял слово, взойдя на белокаменную колокольню, украшенную грифонами, львами, щитами, правда, не высоко поднявшись.

— Всем доброго здравия! — поприветствовал нас седой семидесятилетний управляющий. — Приступим сразу к делу. Пропало двое детей. Как с утра ушли, так до сих пор и не вернулись.

Дальше пошло описание детишек, кто пропал, когда в последний раз видели, стали спрашивать, кто и где их видел. Следовало отправиться домой, опросить домочадцев, видели ли они, и через час вновь прийти сюда со свидетелями.

Были предположения, что они отправились в лес по грибы-ягоды, хотя родители их не посылали. Самое главное, что ребят никто не видел.

— Я схожу в лес, спрошу у Лешего, — подошла я к управляющему, когда народ разошёлся по своим домам.

— За час управишься?

— А лошадь одолжите?

— Да, конечно, бери мою.

Я подошла к животному, привязанному к столбу. Глубоко вздохнула. Как давно я не ездила верхом.

— Здравствуй, милая лошадка, — погладила её по гриве. — Мне нужно быстро доехать до леса и обратно. Поможешь? — заглянула ей в глаза, устанавливая связь.

Она заржала в знак согласия. Я подошла к ней с левого боку, взалась за загривок. Спокойствие, у меня всё получится. Я ведь тогда меньше была, сейчас выше, а значит, должно быть легче. Замахнула правую ногу, перенося вес тела на левую ногу, и с усилием напрягши руки, запрыгнула на синюю мягкую аксамитовую подстилку, лежащую на спине лошади. В обители знаний нас учили забираться и ездить верхом, лекари — военно обязаны, а потому должны уметь быстро действовать. Давненько это было, думала, что уже разучилась. Но нет, что, безусловно, радовало. Лошадка даже не вздрогнула.

Взялась за уздечку, развязывая узел, натянула поводья и помчалась.

У кромки леса спешилась, оставила лошадку пастись, а сама пошла искать Владетеля.

— Здравствуй, Леший, — поклонилась до земли, стараясь сразу в голове сформировать образ двоих детишек. — Обращаюсь к тебе за помощью. Будь добр, помоги, чем можешь.

Я притронулась к стволу старого дерева, стараясь понять, что Леший ответит.

Перед очами появилось изображение двоих детишек, пробегающих в лесу, но потом они вышли за границу владений Лесовика, отправившись в сторону гор.

— Благодарю, дедушка! — поклонилась вновь, неспешно вышла из лесу, свистнула, подзывая лошадку, да отправилась в обратный путь.

— Что узнала? — спросил управляющий, возле которого уже было несколько порядников.

Так мол и так, я пересказала, что Леший поведал.

— Значит, созываем народ, отправляемся на поиски, распределяя территорию гор. Жди здесь.

Прозвучал ещё раз колокол, оповещая о срочном призыве способного вынести длительную дорогу народа.