www.1939.com.pl

А ведь как красиво виделось будущее еще накануне.

Командиры собирались медленно, как бы нехотя. Что нисколько меня не удивляло. Бой оказался шоком. И жертвы. И необходимость убивать. И тошнотворный запах крови. Я окинул взглядом знакомые лица и решил, что с ними все в порядке — они умели скрывать свои чувства и контролировать ситуацию. Вместе с тем, они осознавали, что нам следует извлечь из происходящего какие-то выводы, а это не сулило ничего хорошего.

— Потери? — начал я.

— У меня нет. — Курцевич, как обычно, отозвался первым. — Пара царапин на броне.

— У меня Гэмбаля, — Савицкий вложил массу усилий в равнодушный тон, — и четверо раненых. Легко. Ничего им не грозит. Повреждены два автомобиля. Мелочи. До вечера исправим.

Я взглянул на Борека.

— Двое раненых, один достаточно скверно. — Он говорил негромко, но тоже неплохо держал себя в руках. — Два транспортера побиты пулями, но ничего серьезного. Надо заменить фару. Все патрули на своих постах.

— Вуйчик?

— Четверо раненых. Двое легко, отказались идти в лазарет. Пробито колесо в AMOS-е. Не знаю, как это случилось, они вроде бы пулестойкие. Есть запаска, поменяем. Прострелены стекла в бээмках.

— Войтынский.

— Ничего. — Он слегка улыбнулся мне одобряюще. — Повезло.

— Капитан Санчес? — Я посмотрел в голубые глаза Нэнси и мне очень не понравилось то, что я увидел.

— Сержант Уилсон погиб, — ответила она тихо. — Других потерь нет. Поврежден MDS, не работает связь, мы не видим спутников. Машины в порядке. Совершенно не понимаю ситуацию, в которой мы очутились. Нас атаковали на вашей территории; боюсь, это может иметь серьезные политические последствия.

— Пани капитан, — ответил я кротким голосом. — Мы тоже не понимаем, что происходит. А пока прошу воздержаться от поспешных выводов, ладно? Попытаемся сперва как-нибудь все упорядочить.

Она кивнула головой. Я удобно уселся на вращающемся командирском кресле командира и обвел взглядом собравшихся. Все смотрели на меня с ожиданием. От этих людей будет зависеть, как мы справимся с ситуацией, в которую так неожиданно попали. Вот потому я начал осмотрительно и издалека:

— Поручик Войтынский, я буду говорить медленно, а вы, пожалуйста, переводите капитану Санчес на английский очень точно все, что мной будет сказано. Я желаю, чтобы она была полностью в курсе того, о чем мы разговариваем. Хорошо?

— Так точно!

— Ну и ладно. Капитан Санчес. Господа. Я попытаюсь представить вам ситуацию так, как я ее помню. Мы выдвинулись сегодня в два часа пополудни из расположения нашей бригады в городе Л. под Ополем. Дорога заняла у нас около часа. За это время мы проехали шестьдесят километров и оказались, согласно плану, на стрелковом полигоне нашей бригады в лесу неподалеку от деревни Олесно. Разместились, пополнили баки горючим. Кажется, все это мы успели сделать, да? Транспортные платформы отправились к чертовой бабушке, а мы начали испытания IVIS-а и силового поля. В это время над нашим лагерем разразилась гроза. До этого места все сходится? — Ответа не было, только какие-то вялые кивки головами и тихий гул в помещении. — Полагаю, что так. Но с этого момента нам предстоит двигаться в свете фактов, родом из "Матрицы" и моих домыслов, а я, признаюсь, еще не имел достаточно времени, чтобы все это обдумать. Гроза приближается и в определенный момент центр ее находится точно над нами. Подчиненные капитана Санчес готовятся к испытательному запуску поля. Включают его. Молния огромной силы ударяет в выдвинутый эмиттер поля MDS-а и, по невыясненным пока причинам, энергия молнии входит во взаимодействие с устройствами, генерирующими силовое поле, вызывая мощный сбой в работе как самого поля, так и всего оборудования MDS-а. Вспомним о том, что все наше подразделение находилось в зоне действия силового поля. Далее следует удар, после которого, как мне кажется, все мы теряем сознание. На сколько? По часам, может быть, на минуту. Спустя приблизительно это время, мы приходим в себя. Никто из нас не получил физических повреждений, хотя поначалу чувствуем себя плохо. Техника также цела, с одним исключением: связь с командованием полностью исчезает, мы не видим спутников, не работают GPS и сотовые телефоны. Внутренняя связь между нашими группами функционирует безупречно. Вскоре после этого капрал Гэмбаля обнаруживает в лесу двух аборигенов, с которыми нам удается поговорить — пусть и по-немецки. Из этого разговора следует, что они якобы жители ближайшей деревни, а возраст их, соответственно, сто десять лет и восемьдесят два года, хотя выглядят: первый — на сорок, а второй — на пятнадцать лет. Гэмбаля утверждает, что эта пара имела компаньона, который скрылся на велосипеде и привел сюда отряд солдат, говорящих по-немецки и выглядящих как Вермахт времен Второй Мировой войны. К сожалению, Гэмбаля нам больше ничего не объяснит, так как погиб. — Как-то не в меру саркастично это вышло, что даже меня самого перекосило. — Отряд этот, силой одного взвода, получив от нас информацию, что мы являемся польскими солдатами, внезапно атаковал нас огнем из автоматического оружия, в результате чего погибли двое наших людей и больше десятка были ранены. В ходе нашего противодействия большинство немцев — условимся пока, что это были немцы — оказались уничтожены, а один из их бронетранспортеров сожжен. В данный момент с востока доносится достаточно отчетливый гул, который мы можем определить как раскаты тяжелой артиллерии. Незадолго до нападения над поляной пролетел поврежденный военный самолет со знаками Люфтваффе, который я идентифицировал как "юнкерс" Ю-87 "штукас" времен Второй мировой войны. Вот что, по-моему, мы наблюдали. Кто-нибудь хочет что-то добавить? — Тишина. — Ну что вы, в самом деле, черт возьми? Все онемели?

Я оглядел собравшихся и мне не слишком сильно понравилось то, что я увидел. Курцевич смотрел прямо перед собой в никуда и о чем-то интенсивно размышлял. Савицкий — командир транспортников — как обычно сидел с бездумным выражением лица. Остальные уставились взглядом в пол. Один Войтынский из ГРОМ-а смотрел на меня с легкой улыбкой. А, может быть, мне это только казалось. Да майор Лапицкий старался подбодрить меня взглядом.

Но никто так и не осмелился отозваться.

— Пан полковник. — Радиоператор Цупрысь на мгновение оторвался от клавиатуры. — Третий патруль докладывает, что в каких-то полутора километрах отсюда лес заканчивается. В четырехстах метрах за лесом идет дорога. А по той дороге движется на восток моторизированная колонна. Они говорят, что не уверены точно, но те типы выглядят как немцы из "Четырех танкистов и собаки": танки, грузовики, такие же бронетранспортеры, вроде того, что сожжен здесь, артиллерия — все старое и с немецкими крестами. По меньшей мере, батальон. А над ними пролетела группа из двадцати бомбардировщиков. Голову дают на отсечение, что это "штукасы". Летят не на нас, а прямо на восток.

— Сукины дети! — услышал я как Галясь бормочет что-то себе под нос. — Всего две зенитки...

Я вновь оглядел лица собравшихся. Доклад Цупрыся вызвал вполне объяснимое волнение. Часть из нас все еще обманывали себя, что недавняя атака была всего лишь какой-то воистину трагической — однако, эпизодической ошибкой.

— Галясь, что ты там бормочешь?

— Разрешите доложить, пан полковник, что у наших там всего две сороковки "бофорсов" на эти "штукасы" и неплохо было бы им немного помочь.

Только теперь я отразил, что Галясь уже в течение продолжительного времени вертится как-то неспокойно, а сейчас даже осмелился подать голос в присутствии офицеров. Конец света! Интересно, что может поведать капрал-сверхсрочник Юзеф Галясь, мой личный Санчо Панса.

— Тише, тише, спокойно, — унял я его. — Какие еще "сороковки"? Какие "наши"? Кому помочь?

Он думал о чем-то напряженно и отвечать не спешил. Наконец, громко выдохнул и совершенно серьезно, без обычной иронической улыбки, сказал:

— Пан полковник, могу я попросить, чтобы господа офицеры внимательно выслушали меня? Это не отнимет много времени.

— Говорите, капрал, — я одобряюще кивнул головой, — но постарайтесь излагать кратко.

— Есть, кратко. Вы знаете, господа, какой техникой располагали немцы в 1939 году? Это только коммунистическая пропаганда и такие фильмы как "Летучая" вешали нам лапшу на уши будто бы немцы двинулись на Польшу лавиной тяжелых танков. На самом деле, основным немецким танком был Panzer I. Это, скорее, танкетка — и та устаревшая. Остальные типы были немногим лучше. Только Panzer IV, которых у немцев было штук двести, имели орудие калибра 75 мм. Ну, не смех ли? Единственная их техника, которую, действительно, следует опасаться, это 88-ми миллиметровая зенитная пушка, в то время — лучшая в мире.

Тишина в недрах машины достигла такого уровня, насколько это вообще было возможно в данных условиях. Всеобщее изумление стало почти осязаемым. Готов спорить, что еще никогда в жизни мне не приходилось быть в подобной ситуации. Во-первых: откуда капрал с обычным средним образованием мог располагать столь энциклопедическими знаниями об особенностях германского вооружения шестидесятивосьмилетней давности? Во-вторых: какое все это имело отношение к происходящему? Однако, как командир, я обязан был реагировать. Все этого от меня ждали. И сам я этого от себя ожидал.

— Галясь, все это, разумеется, очень интересно, но зачем ты нам об этом рассказываешь?

— Я говорю об этом, пан полковник, эээммммм... ну да, я говорю об этом для того... потому что... — он набрал воздуха в легкие и вдруг перестал заикаться, — у нас появился уникальный шанс дать немцам такого пинка в задницу, что они с голодухи сгинут в полете, пан полковник. Да просто элементарно разхерачить их в мельчайшую пыль! — Он воинственно задрал подбородок и посмотрел на нас вызывающе.

Все уже давно подняли головы и с удивлением к нему присматривались. После последнего его заявления можно было физически уловить звук распахивающихся челюстей.

— Послушайте, капрал, вы не могли бы выражаться чуточку яснее? Кого "расхерачить"? Немцев? Я не знаю, капрал, в курсе вы или нет, но немцы это наши союзники. — Я нес полную хрень и Галясь прекрасно это осознавал. Но мне хотелось, чтобы собравшиеся самостоятельно пришли к выводам, к которым я пришел с полчаса назад.

— Особенно те, что стреляли в нас из водяных пистолетов, не так ли? Пан полковник, да вы посмотрите. — Капрал вытащил из кармана часы. Обыкновенные ручные часы. — Я снял их с одного из покойников. Просто так, на память. Вы видите дату?

Я взглянул: на большом узорчатом циферблате стояло бесспорное: 1 Sep 39. Остальные тоже наклонились с любопытством.

— Перестанем обманывать себя: на дворе у нас первое сентября 1939 года. Точное время, — Галясь поднес часы к глазам столь ловким движением, будто бы готовился к этому событию много лет, — семнадцать тридцать. Немногим более двенадцати часов назад началась Вторая Мировая война.

IV. Съезд

1.

Даааа... Крайне занимательно.

Предположим на мгновение, что это правда. Что в результате неправдоподобного поворота судьбы и технологически-погодных фокусов нас перенесло во времени и мы всем гуртом приземлились в 1939 году.

С чисто военной точки зрения Галясь был прав. Мы действительно имели гигантский технологический перевес и гигантское превосходство в огневой мощи по сравнению с любым немецким подразделением. Мы были значительно более подвижны и лучше защищены броней. А благодаря подаренным американцами приборам ночного видения и тепловизорам, для нас не существовало разницы — вести бой в дневное или ночное время суток. Мы могли значительно быстрее и лучше прицеливаться, а наши орудия стреляли значительно точнее и на несравненно большие дистанции.

Что общего у "твардого" с танками, о которых говорил капрал? Только название. А что общего у штурмового вертолета Ми-24 с бомбардировщиком "штукас"? Ничего. Даже названий машин. Бесспорно, мы были в силах навязать бой целой германской бронетанковой группировке. В нашу пользу был фактор внезапности. У нас имелись достаточные запасы боеприпасов и горючего, чтобы неплохо накуролесить — может быть, даже больше, чем воображал себе Галясь.

Только... зачем?

Что общего у двадцати— и тридцатилетних парней из 2007 года с людьми из 1939 года? Что общего у нас с той войной? Как можем быть мотивированы для сражений в ней мы — люди эпохи интернета, сотовых телефонов и Big Brother-а? Еще два часа назад каждый из нас питал надежду, что мы отбарабаним без происшествий эти несколько недель полигона, а потом отправимся в Афганистан, где под нежной опекой американцев проскользнем через эту войнушку без особых огорчений и потерь. И к тому же нам заплатят солидные боевые. Каждый из солдат уже в душе представлял себе как он, обвешенный симпатичными барышнями, с карманами, напичканными жалованьем в баксах, рассказывает героические байки о войне, доказывая всем и каждому, что талибы сгинули благодаря его личному мужеству.

Просто? Просто.

Тогда, в две тысячи седьмом году.

Если же, однако, прав Галясь, то мы ввязались в совершенно иную войну. Нет на ней и речи о зарплате, блеске и почестях. Нет речи даже о высшем руководстве — старший по рангу офицер, который в состоянии худо-бедно командовать батальоном, это я, собственной персоной: подполковник-анархист, вздумавший поехать в Афганистан, потому что ему нравится — хоть сам он себе пытается доказать обратное — одна девушка. Собственно говоря, разведенная. На которую я с некоторого времени зол.

Остальные офицеры Первого Отдельного Разведывательного Батальона не морочили себе голову столь сложными расчетами. Хотя адреналин, высвободившийся в ходе боя, мало-помалу начинал выдыхаться, у людей развязались языки и они принялись спорить, перебивая друг друга.

— Нет, ну блин, это какой-то полнейший вздор! — вопил во всю мочь Ветэска. — Галясь, где ты вчера развлекался, черт возьми! До сих пор, небось, похмелье мучит, потому что таких пьяных бредней я давно не слыхал. Вторую Мировую хочется тебе начать?

— Она уже идет, Джонни, — напомнил я. — И совсем не Галясь ее начал. И не дери ты так глотку.

— Вздор, курва, вздор. Она началась шестьдесят восемь лет назад, черт возьми! Мозги вам что ли отбило? Путешествия во времени возможны только в научной фантастике!

— Необязательно, — ответил Курцевич. — Теория относительности, в принципе, доказывает, что путешествия во времени, в самом деле, возможны...

— Ага, а как раз нам выпало быть экспериментальными кроликами? Ученый нашелся, псякрев. Держите меня, а то лопну от смеха.

— Послушай, Джонии, — мягко ответил я. — Не знаю, как это случилось, но похоже на то, что мы, в самом деле, переместились во времени. Ведь отряд, который нас атаковал, не был миражом, правда? Ты сам видел, что он выглядел как немецкая пехота времен Второй Мировой войны. Или ты думаешь, что это Дрэшер так глупо пошутил над нами и подослал тех типов?

— Может быть, Дрэшер, а может, Микки Маус, — буркнул он сквозь зубы. — А может, Аль-Кайда изобрела новый тип террористических атак? Черт их знает, этих арабов, что у них там гнездится под их черепными коробками.