Небо шамана. 3 часть

Всё прошло как по маслу. Начавшаяся после взрывов на стоянке машин суета вдруг резко набрала обороты. Я подумал, что нашли тела в кабинете Хрущёва, впрочем, мне то какая разница. А вечером ко мне с каким-то капитаном пришёл Гамбузов. Капитан посмотрел мои документы, которые привёз комиссар, спросил, чего я забыл в штабе и почему у меня форма одежды не соответствует? Я рассказал обстоятельства нашей поездки, что просто поехали за медикаментами, и в штабе задерживаться не планировали. А для поездки, где я должен был помочь девушке медикаменты грузить и в кузове ехать, надевать парадную форму глупо, а вот про документы просто забыл, искренне повинился я. Так торопили с выездом, что просто не оказалось времени подумать. В конце капитан выругался, что такой ерундой его отвлекают. Объявил мне от имени коменданта гарнизона двое суток домашнего ареста за нарушение дисциплины в виде отсутствия документов вне расположения части. Меня выпустили, а с учётом уже отбытого на губе и отсиживать мне по возвращении в полк ничего не нужно. Капитан тепло попрощался с комиссаром, строго поглядел на меня, встопорщив свои роскошные усы, погрозил мне поднятым пальцем и ушёл.

Когда выходили, я обратил внимание, что нездоровая метусня в штабе продолжается, ведь не каждый день убивают в своём кабинете члена Центрального Комитета. Николай Ильич рассказал, что Анна уже в полку, с ней уже всё нормально и чувствует она себя хорошо, а подробности узнаю у неё самой. Её ещё в первый день нашёл Веселов, оказывается, она наотрез отказалась уезжать в полк и вообще даже просто покинуть расположение гауптвахты и ночевала на лавочке рядом с караулкой. Но Веселов эту самодеятельность решительно прекратил, и увёз её, не слушая её возражения. Про меня на гауптвахте просто мимо ушей пропустил, он свою драгоценную Анну нашёл, а остальное... Меня только смутила фраза комиссара, что операция прошла хорошо. Ещё Гамбузов на меня как-то странно поглядывал и только когда уже на аэродроме мы вылезли из машины, он придержал меня за рукав и, заглянув в глаза, спросил:

— Саша! Скажи мне честно, никому не скажу, ты к этим смертям отношение имеешь?

Само собой я сделал круглые удивлённые глаза и попросил уточнить, какие смерти он имеет в виду, а то я последние дни на губе сидел и от новостей оказался отрезанным. На что он пробормотал что-то вроде: "Ну, да. Ну, да! Как-то я про это не подумал..." и на этом вопрос исчерпался, а я помчался к моей замечательной невесте, как-то мне с этой операцией неспокойно стало...

В лазарете меня встретил вполне довольный жизнью Веселов, но этот противный дядька не отказал себе в удовольствии помурыжить меня и прочитать нотацию, что он во мне сильно разочарован, что я не сумел обеспечить охрану и защиту самого лучшего представителя полковой медицинской службы. И только после этого отпустил, напутствовав словами:

— И имейте в виду, товарищ гвардии лейтенант, что после полостной операции больной требуется уход и покой! Её не нужно волновать и отвлекать от процесса выздоровления...

В общем, когда подходил к палате, я уже просто не представлял, что мне обо всём этом думать. Кажется Веселов получил искреннее удовольсвие от вида моей ошарашенной физиономии. Вот же! Всего два дня на губе просидел, а тут уже всё с ног на уши поставили. В палату я входил на цыпочках готовый, кажется, ко всему, но не к тому, что увидев меня "тяжёлая больная" с визгом выскочит из кровати и повиснет на мне как маленькая обезьянка, обхватив меня руками и ногами, умудряясь ещё и покрывать мне лицо горячими поцелуями. К этой вакханалии само собой радостно присоединилась Тошка, которой правда досталось только моё ухо, но его она вылизала со всем старанием, что назавтра оно опухло, и было красным. Теперь я уже ничего не понимал. Но когда эмоции схлынули, и удалось уложить Анну в кровать, мне рассказали про проведённую нашим начмедом хитрую стратегическую, а совсем не хирургическую операцию. В ходе, которой моя невеста была якобы срочно прооперирована по поводу острого флегмонозного аппендицита и сейчас из-за тяжёлого послеоперационного состояния она не транспортабельна и проходит положенное лечение.

А дело в том, что уже на следующий день, когда Веселов как раз привёз её из штаба, где они с Тошкой пытались дежурить у порога гауптвахты, вдруг пришёл именной приказ о срочном переводе младшего военфельдшера Морозовой в распоряжение медицинской службы Сталинградского фронта. Веселов срочно связался с медицинской службой нашего фронта и нашей воздушной армии, где чрезвычайно удивились такому приказу. Вообще, такие переводы, мягко говоря, не приняты и в любом случае не могут проходить в обход непосредственного начальства. Необычность ситуации в том, что перевести таким приказом Веселова — не проблема. Уровень его подчинения как раз и соответствует медслужбе армии или фронта. А вот подчинённого ему младшего специалиста перевести вот таким именным приказом без согласования и его согласия нельзя, вернее, не принято. Но сложность в том, что приказ подписал начальник медицинской службы всех ВВС, а он является нашим почти самым высоким начальником и не выполнить его приказ Веселов и медслужба нашего фронта не могут, хотя медслужбы фронтов имеют двойное подчинение и можно считать, что ему непосредственно не подчиняются.

Но Веселов сделал хитрый финт, он срочно госпитализировал Анну с острым аппендицитом и "прооперировал" её. А на полученный приказ отписался, что приказ выполнен быть не может ввиду тяжёлой болезни и нетранспортабельного состояния указанного военфельдшера, которая сейчас даже не фельдшер, а пациентка и проходит курс лечения по месту службы. А тем временем стал выяснять по всем каналам, чего это вдруг из Москвы сыплются такие странные приказы? И вообще, какое дело столице до нашего военфельдшера и при чём здесь соседний фронт?... А моя любимая невеста второй день лежит в палате, дуреет от скуки, ждёт меня и играет с Тошкой. Ей на всякий случай даже повязку на живот наклеили и она капризничает, что под медицинским клеем живот ужасно чешется и вообще ей всё надоело. Ещё минут через десять пришёл суровый Веселов и выгнал меня вместе с Тошкой, которая здесь нарушает режим стерильности, потому, что лапы мыть не умеет.

А я потопал получать все причитающиеся плюхи от командира. Цыганов ожидания оправдал и объявил мне устный выговор без занесения в карточку взысканий. А не официально в очень нецензурной форме сказал всё, что он думает про моё недопустимое поведение. И что на ближайшие пару месяцев покидать аэродром по земле он мне запрещает. Выговор с меня через неделю сняли и забыли про него. Веселов и медотдел нашего фронта сделал запрос в медуправление ВВС по поводу непонятного кадрового перемещения без согласования и объяснения. В Москве страшно удивились, что они присылали такой странный приказ, и вообще они знать не знают никакой Морозовой. Но процедура отмены уже полученного и прошедшего положенную регистрацию на всех уровнях приказа растянулась почти на полтора месяца, в течение которых Анна изнывала от скуки и не покидала лазарет. Для гражданского человека наверно странно, ведь уже выяснили, что приказ поддельный и значит его можно не исполнять на том простом основании, что из Москвы прислали ответ, что они этот приказ не издавали. Однако для военных приказ — это приказ. И его следует сначала выполнить точно и в срок и только после этого по команде обжаловать его или поднимать вопрос его неправомочности. А если его просто выкинуть и не исполнять, то рано или поздно это всплывёт и факт неисполнения приказа может ударить как по командованию полка, так и по медицинской службе двух фронтов. И не важна глобальность сути приказа, важен факт и наказывать будут именно за него, а не за фактическое содержание...

Из-за этих командных бумажных эволюций и переаттестацию Анна прошла в полку самая последняя. Но зато была переаттестована не на старшину, а на младшего лейтенанта медицинской службы. Впрочем, у них в медицине всё не просто. Для закончивших полный не ускоренный курс обучения фельдшеров с хирургическими специальностями максимальное звание установлено — старший лейтенант, а вот выпускникам ускоренных курсов, как и медсестрам, потолок действительно старшинский. У Анны ситуация посредине, она фельдшер общего профиля и выпуск частично ускоренный. Зато Веселов у нас теперь имеет самое большое звание в полку, целый подполковник медицинской службы и хоть это на ступень выше майора по штатному расписанию должности начальника медслужбы полка, но переводиться из полка он отказался наотрез. Почему его — военного врача второго ранга, что соответствует майору, аттестовали на ступень выше, никто не знает. Впрочем, доктор у нас боевой и заслуженный, орденоносец и умница.

В газетах был напечатан некролог по поводу героической гибели "верного Ленинца, пламенного партийца и члена Центрального Комитета. Товарищи по партии и боевые друзья искренне скорбят и выражают соболезнования друзьям и семье погибшего на своём боевом посту...". Про сыночка и его приятеля, как и про грузина-порученца я ничего не слышал. Вообще, кроме суеты в отдельно взятом штабе нигде и ничего не было слышно, да и в штабе быстро про всё забыли. Правда, ещё пока Анна лечилась от своего аппендицита, в полк приезжал следователь военной прокуратуры, который взял у нас с ней показания об инциденте накануне моего ареста и обстоятельства помещения меня на гауптвахту. Следователь "не копал" и не пытался никого поймать, просто отбывал обязательный пункт. Ему сказали взять показания, он приехал и взял. Перед отъездом он всё-таки рассказал, что Хрущёва-старшего убили прямо в штабе и с ним погиб его порученец, который его защищал до конца, но всё засекречено. А вот его сын с приятелем неосторожно обращались с гранатами и, похоже, у них с собой их в машине было несколько и произошла самопроизвольная детонация. На месте взрыва нашли фрагменты гранат и части запалов. Версия, что машину заминировали опровергает то, что с утра машину осматривали и заправляли механики автобата, из своего расположения они сразу приехали в штаб и поставили машину напротив комендантского поста, машина всё время находилась на виду и к ней никто не подходил. Дело о гибели из-за неосторожности двух офицеров ВВС уже закрыто, тем более, что к самому Сталинградскому фронту на территории штаба которого они находились оба отношения не имели, даже не были прикомандированы. На этом для нас эта история и закончилась, о чём я ни разу не пожалел. А вот Гамбузов после случившегося буквально заставил меня вступить в партию, приговаривая: "...Герой — героем, а в ВКП(б) оно как-то поспокойнее будет!"...

* — Названий было много, называли не только "цыплятами", но и куропатками, перепёлками и фазанами. Так немецкие солдаты называли добытых ворон, которые порой были единственной едой на передовой. Наверно ели бы крыс и кошек, но эти умные звери не показывались, и добыть их было гораздо труднее, особенно первых. А вот вороны летали, и их можно было подстрелить, при этом проявляя чудеса виртуозности и точности, ведь при попадании винтовочной пули в корпус, ворону просто в клочья разрывает и есть уже нечего. Поэтому нужно не просто попасть, а попасть так, что бы тушка не пострадала.

Данные по огромным трудностям, с которыми столкнулась советская военная медицина при таком большом количестве пленных под Сталинградом, не преувеличены, а даже приглажены и приуменьшены, ради формата литературного произведения. Ведь к моменту капитуляции четыре пятых личного состава окружённой группировки были ранены и обморожены, не говоря про то, что голод к этому моменту свирепствовал не одну неделю, пайки урезали несколько раз, да и не все это положенное могли получить. То есть этих пленных нужно было оперативно обогреть, накормить, отсортировать инфекционных больных, раненых и обмороженных и только после этого их можно было направлять на этапы конвоирования к местам содержания или лечения. Феноменальная отлаженная система советской военной медицинской сортировки при приёме раненых и больных в очередной раз продемонстрировала свою удивительную эффективность. Вы только вдумайтесь, во всех даже самых оголтело антирусских исследованиях пишут, что через много лет в Германию вернулся каждый десятый из состава окружённой группировки бывшей шестой армии Рейхенау, а впоследствии Паулюса. И придурки ведь смакуют эту цифру, как показатель тирании и убийственности сталинского режима. Только сами не понимают, что эта цифра говорит, даже кричит, но об обратном тому, что хотят доказать. Позволю себе пояснить, а то без этого, получается такое же голословное утверждение, как у помянутых оппонентов. За основу цифры взято списочное количество немецких войск находящиеся на фронте во время окружения, то есть до того момента, когда налаженная немецкая военная бюрократия перестала рапортовать о количестве и видах потерь в войсках. То есть после этого указанное количество личного состава немецко-румынско-венгерско-итальянских войск больше месяца сидело при недостатке пищи, дров, в лютые морозы и не просто сидело, а воевало, вернее их обстреливали, бомбили — уничтожали. Раненые, которых пытались вывозить самолётами в большинстве до вылета не доживали, просто замерзая на краю аэродромов "Гумрак" и "Питомник". Фотографии этих заметённых снегом рядов носилок с замёрзшими ранеными, так и не дождавшимися эвакуации, обошли страницы всех изданий. При таком отношении и подходе, к слову, первая структура, которая сама активно и тщательно произвела в своих рядах самую свирепую расовую чистку в Германии была медицинская служба армии и обычная медицина. То есть встретить в госпитале или под погонами с медицинскими кантами НЕ истинного арийца или арийку в те годы было невозможно, а членство в НСДАП медицинских работников было фактически поголовным. Предположу, что изначально немецкие арийцы — медики так захотели себе расчистить пространство за счёт евреев, а там, и повязаны этой кровью оказались все. К чему, я про это? К тому, что медик не имеет права исповедовать религии, состоять в партиях или сообществах, он обязан быть вне классов общества, если оно классовое, потому, что лечить нужно больного, а не члена партии или дворянского сословия. С религией чуть сложнее, то есть в отличие от обычного верующего, для которого любой не исповедующий его религии суть враг (в христианстве — нехристь, в исламе — гяур, в синтоизме — гайдзин и т.д.), но медик обязан лечить всех, то есть религия остаётся где-то далеко на задворках для сугубо личного употребления раз в год под ёлкой на Рождество. А немецкие медики были не просто партийными, а активными членами партии. Да, собственно, как бы могло быть иначе, если именно на медиков были возложены практически все работы по проведению обследований населения по выявлению степени расовой чистоты. Ну, а коль они за эти исследования отвечали, то нелепо было бы, если бы исследования проводили те, кто этим самым критериям не соответствовал. То есть отношение в своей работе чётко шло сквозь призму партийной парадигмы. (Вспомните героя Ремарка из "Триумфальной арки") Знаете, я как-то с трудом себе представляю подобное лежбище раненых наших бойцов в аналогичных условиях. Я не беру в примеры разные катастрофы, когда рухнул фронт и бросают всё, не только раненых. Но эти ведь замёрзли задолго до капитуляции, и пунктуальные немецкие санитары привезли раненых согласно разнарядке по количеству обещанных санитарных бортов, сказали, что-нибудь вроде "Держись! Камрад!" и уехали, остальное их не касается, они просто выполнили приказ, а то, что самолёты не прилетели, так и не они же в этом виноваты. То есть немецкие солдаты в кольце панически боялись попасть в госпиталь, это упоминается не раз и не у одного очевидца. Думаю, теперь понимаете, почему, а не просто потому, что "лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным". Поэтому на момент капитуляции госпитали окружённой группировки были отнюдь не переполнены, а вот среди пленных число раненных было очень большим. К этому, не касаясь инфекционных заболеваний, добавьте с малыми исключениями обморожения и ознобления, то есть почти всех пленных требовалось сначала вылечить. Вы представляете себе сколько для этого надо развернуть госпитальных коек, в условиях сметённого с лица земли города и всех окрестных населённых пунктов? И ещё, по поводу каждого десятого. А сколько из трёх миллионов официальных пленных красноармейцев первых месяцев войны сорок первого года вернулись после войны домой? Вернулись единицы, не процентов, а человек, тех, кто сумел бежать в партизаны или пробрались через линию фронта. Сравните эти единицы с ДЕСЯТЬЮ процентами (на самом деле из числа реально попавших в плен эта цифра возможно близка к сорока-пятидесяти процентам)! Эти десять процентов — это показатель фантастической эффективности работы нашей медслужбы! Нет, немцы пытаются блеять по поводу того, что они, бедненькие были не готовы к такому количеству пленных, рассчитывали на цифры в десять раз меньше, и поэтому просто не могли обеспечить им хорошие условия содержания. Вы, правда, верите в это блеяние?!... А где упоминание о десяти процентах содержащихся в нормальных условиях? Таковых нет, если не считать хорошими условиями, по-немецки, Майданек, Освенцим или Маутхаузен.