Небо шамана. 3 часть

Часть третья

На Запад

Глава 27

Новый год

После капитуляции немецкой группировки под Сталинградом наш полк остался без дела. Хотя, сказать, что все валялись и отдыхали кверху пузом, не получится. Мне пришлось пахать, как ломовой лошади. Пришлось разбираться, что в эскадрилии, кому и как. Вроде бы эскадрилья — всего восемь самолётов. Ну, ладно, со стрелками пятнадцать человек лётно-подъёмного состава. Хорошо, добавим ещё двадцать семь человек их экипажей, сорок два человека, едва стрелковый пехотный взвод получится. Но у нас же авиация! Ядрит-Мадрид! А если ещё вспомнить, что почти половина это девушки, которых призвали по приказу о замене девушками технических специалистов в авиации, то есть вполне обоснованный повод загрустить и тихо напиться в одиночестве. После желательно найти самое толстое дерево, и часа по два в день биться об него головой не надевая каску, чтобы было хоть что-то хуже, чем то, во что тебя засунули. А я ещё и говорить так красиво как Цыганов не умею, да и авторитета Цыгановского у меня близко не ходило. Формально я в эскадрильи самый старший по званию, орденоносец и Герой Советского Союза. Но у меня даже в экипаже сплошное панибратство с точки зрения устава, все друг друга на "Ты" и по именам называют. Хотя Марину с Ольгой я иногда строю и называю их по уставу, но этим паразиткам мои строгости до одного места. Плевать они на мои попытки хотели, стоят навытяжку, глазками хлопают и губы кусают, чтобы не хихикать, знают, что я не злобный.

Восемь новых машин пришли. Мне лично это безразлично, моя птичка ещё очень даже полетает, вот только мотор надо доработать, вообще ласточка будет. А что у меня рули и элероны в заплатках, так ведь больше нигде ни одного попадания, вернее попаданий хватает, только ни одной дырки. Мой экипаж уже так обнаглел, что когда я пятнадцатого после воздушного побоища прилетел с висящими лохмотьями рулями и оторванным элероном даже бурчать стали, что вот ведь я так не аккуратно, и им теперь работать. А то, что я едва сумел заставить машину в воздухе слушаться, это как бы само собой, я же у них вообще специалист по невозможному и это такие мелочи. Но когда увидели избитую машину Телегина и искорёженный попаданиями пулемёт Подгорного сразу свои язычки прикусили. Так как на морозе заклеивать обшивку неудобно, не сохнет нормально клей, у Валентина полный комплект запасных рулей и элеронов подогнанный к нашей машине и даже покрашенные в тон. Поэтому и на вылет через два часа машина уже полностью готова была, успели все навесные детали поменять. Чтобы снятые спокойно заклеить и в порядок привести в тёплой столярной мастерской, если получится. А тут — новые машины.

У нас почти у всех заплаты и дырок не по одной-две, но на замену только восемь машин. Одну командиру, его машина где-то в степи кусками после аварийной посадки. Другую Цыганову, тоже прилетел на "дровах", не понятно как до полосы дотянул и как сел не скапотировав. Что интересно даже не на брюхо, а шасси выпустил. Ничего, что одну покрышку в клочья изорвало и его бы при посадке наверно развернуло, при касании и вторая лопнула, он так двумя дисками шасси полосу и пробороздил и не кувыркнулся. Как сказал наш старший инженер, это всё потому, что Цыганов просто не знает, что с такими повреждениями машина в воздухе держаться и садиться не может. Третью Славе Телегину. У него хоть и самый новый самолёт в полку, но в бою пятнадцатого ему знатно досталось, как и Пете Солдатову, но он не из моей эскадрильи, его отстаивать дело Цыганова. А вообще, решать будет Сергей Петрович, он как начальник БАО и старший инженер лучше всех про состояние машин знает. Он и предложил поменять машину Солдатову, четыре отдать "безлошадным", а одну оставить в резерве, когда какую-нибудь машину повредят или кто из госпиталя вернётся. В результате в первой поменяли пять машин, а у нас только две. Командиру пока машину не выделяли, просто в первой безлошадных трое, а у нас только один. Всё честно и правильно, и у меня никаких возражений против этого нет.

Только у меня вся эскадрилья гудит, дескать, "эти гады" — первая эскадрилья, воспользовались тем, что Цыганов к командиру ближе, ВрИО был и своих протолкнул, а наш командир, это про меня, совсем мышей не ловит. То есть, я у них лопух и отстоять интересы коллектива не смог. Вот ведь бред, но почти буза. Мои уже в сторону соседей не добро поглядывают, ещё пара слов и в драку полезут. Вот меня на курсах так правильно и толково учили, а как вот такую ситуацию разруливать никто не говорил. Вот, что за гад такую дезу в эскадрилью запустил? Нашёл бы, уши бы ему надрал. А ведь мог и кто-нибудь из первой ляпнуть, типа, вот вы чушканы такие, у нас вон больше половины на новых самолётах, а у вас только у двоих, вот, что значит хороший командир! Причём сказано могло быть не по злобе, а в шутку... И бесполезно к разуму и логике взывать или объяснять. У базарной склоки логики не существует. Тут можно только отвлечь и заместить тему более важной. И если срочно не придумаю, такую тему, буза уйдёт на дно и станет застарелой, которую будут помнить и мстить. И не нужно спрашивать, за что тут мстить? Такая спонтанная обида за плевок в "Обчество" — она тоже логике не поддаётся. Так жители соседних деревень друг друга люто поколениями ненавидят и бьются смертным боем при любой встрече...

Собрал свой экипаж и объяснил им задачу. Одна голова хорошо, а пять лучше! Сначала сидели, и ничего путного не придумывалось, пока Ольга не предложила устроить праздничный новогодний вечер. Как раз накануне по радио выступил Сталин, который говорил о пересмотре отношения ко многим традициям и признании исторических корней нашей страны — полновластной приемнице великой истории древней Руси и России. Так, в частности, решено более широко праздновать наступление Нового года, не связывая его с церковным празднованием Рождества, то есть ёлки — это не олицетворение евангельского вечнозелёного мирта или чем там в писании волхвы отметились, а просто атрибут новогоднего праздника. А Дед Мороз со Снегурочкой вообще из языческих дохристианских времён вышли. А Новый год — это знаковый этап, возможность подвести итоги, отметить сделанные ошибки и наметить новые рубежи и настроиться на новые победы и свершения. Вообще, Верховный больше говорил о новых орденах в честь великих русских военачальников Суворова, Кутузова, Нахимова и Ушакова. Но в приказе ГКО в число праздников, когда положено выдавать праздничные "сто граммов" кроме двадцать третьего февраля, первого мая, годовщины Октябрьской Революции и праздника рода войск, теперь официально включено и наступление Нового года. Наша "малявка"— Ольга Светлова оказалась шустрой и активной настолько, что её почти сразу избрали комсоргом эскадрильи, а теперь она уже комсомольский секретарь всего полка, так, что организаторского задора у неё на четверых хватит. Неизвестно, правда, удастся ли с помощью этого вечера отвлечь от обиды на первую эскадрилью, но ничего лучше мы не придумали. Решили не идти с этим к командиру, а с Ольгой пошли к комиссару. У него Ольгу и оставил, так азартно они взялись обсуждать подробности, что я почувствовал себя лишним и не нужным.

Но это далеко не единственное, не самое главное и не самое сложное из моих эскадрильных дел. Мне гораздо важнее посмотреть на своих новых пилотов, да и на остальных в воздухе. Честно сказать, каковы в воздухе Петров и Афанасьев я не слишком хорошо знаю. Тогда я не был комэском, и об этом голова больше у Вани Бунько болела, а я всячески старался от этих вопросов держаться подальше, чтобы Иван вдруг не углядел где-нибудь покушение на его командирские полномочия. Из госпиталя вернулся Олег Михайлов, бывший стрелок Сергея Польчикова. Комиссар наших, кого не отправили далеко, а лечат во фронтовых госпиталях, регулярно навещает и следит, чтобы они к нам же вернулись. Вот Олег — один из первых, если Бурдужу не считать, который из госпиталя просто удрал, как ругается Веселов, но каждый день делает ему перевязки. Польчикова отправили в тыл, у него травмы серьёзные и, похоже, что в полк он уже не вернётся. С Лёшкой Гордеевым тоже не ясно, но вроде должен вернуться, как и Коля Шеметов. Повлиять на врачей не получится, да и не вырваться, чтобы навестить, это для комиссара его официальная работа, а меня кто отпустит, хоть сейчас мало вылетов? Но по поводу облёта пилотов. Из новеньких понравилось, как в воздухе Женя Паулко держится. У остальных уровень средний, в строю летать могут и штурмовку с бомбометанием на троечку с минусом выполняют. То есть не прицельно, а как обезьянки по ведущему ориентируются, ведущий бомбит и они пуск на бомбосбрасывателях жмут, эРэСы пустил, значит и они пускают, Петров и Афанасьев в том числе, хотя на их фоне они уже старички. Даже не понятно, как они все в запасной бригаде зачёты по боевому применению сдали, я же помню, как там Мельника гнобили и допуск не давали...

Ох, не зря я Славу Телегина к нам выпрашивал. Есть в нём желание что-то делать. Не просто выполнять минимум, а думает и хочет летать лучше, я бы сказал, азарт лётный в нём есть, чтобы знать и использовать до предела возможности машины. Он единственный, кого я видел сидящим в кабине и с закрытыми глазами пытающегося отрабатывать какие-то маневры. И кто любой возможности подняться в воздух рад и использует на сто процентов. Остальные — извозчики, может ещё Игорь Озеров, но у него исходно подготовка лучше и лётчик он более опытный. Вот с этой ленью, что можно сделать? Они научились летать в строю и по команде бомбы и эРэСы вываливать. Всё! Они Бога за бороду ухватили! Они считают, что они уже всё знают и умеют. Фуражечку с птичкой на тулье на затылок и гонор впереди него на пять метров выперло. А стоит возникнуть в воздухе ситуации чуть сложнее, успеют на неё отреагировать правильно? Про то, чтобы их поставить на прикрытие, как мы с Цыгановым навострились, даже мыслей нет, и их собьют, стрелок не поможет, а потом и всю эскадрилью расколошматят. Но почти все при этом бурчат, что их ни разу не взяли в истребительные вылеты, они бы там немцам всем показали. И вообще, крайне несправедливо, что кому-то звёзды дали, а им нет. Явно происки и зажимаю несправедливо. Может молодые ещё, нет опыта, и они просто зажатые и неуверенные? Это я себя уговариваю, чтобы со зла им головёнки не поотрывать. А главное, совершенно не хотят учиться, скучно им! Им подвиги подавай и чтобы ордена слоями от погона до пупа, разве ж они не достойны?!...

Есть ещё один слой, про который я не упоминал. Сколько бумажек нужно по эскадрилье заполнить и написать!? Какая только зараза их все придумала? Одни только формуляры эксплуатации... Вы думаете один формуляр на машину? Не угадали, на машину само собой, плюс журнал регулярных регламентов, работ и осмотров. Отдельно формуляр ремонтных работ, к счастью меня он не очень касается, это епархия зампотеха. Отдельные формуляры по эксплуатации двигателя и каждой единицы оружия, а ведь у всего есть графики плановых осмотров и не только ежедневного обслуживания, которые ведут техники. На другие сложные механизмы самолёта тоже свои формуляры, считайте, везде, где есть номер заводской. Ну, рация — это понятно, а вот то, что у каждого внутреннего бомбодержателя "ДЕР-двадцать один" и наружного балочного "ДЕР-тридцать один" или "ДэЗэ-сорок" есть отдельный формуляр эксплуатации и обслуживания, для меня стало откровением. Поэтому формуляры и акты осмотров и проверок ракетных пистолетов "ПАР-четыре" (которыми эРэСы запускаются), аппаратов управления навесным вооружением "ЭСБР-триПэ", работы "АСШ-сто сорок один" и пневмоклапанов, системы пневмокомпрессора "ПК-тридцать четыре-Е" и его ресивера, направляющих реактивных снарядов, аккумуляторной батареи и ещё много и разного. И это далеко не все бумаги эскадрильи, с которыми нужно регулярно разбираться. К слову, на моей машине на один формуляр меньше, прицел ПБП-1б с моей машины снят для проведения ремонта и передан в ремзону, где и находится. То есть я за него не отвечаю, а для того, чтобы я мог без него летать, есть акт подписанный полковой комиссией и моя объяснительная, что все неудобства от отсутствия такой важной части самолёта осознаю и принимаю под свою ответственность.

Но вернёмся к бумажкам, без которых мы — букашки. Ведь за все использованные боеприпасы надо не просто расписаться в получении, там ведь перед этим при приёме их перед установкой на машину нужно осмотр провести и за факт осмотра тоже нужно расписаться, а ещё потом расписаться — удостоверить, что они — боеприпасы во врага выпущены. Мне тут приходится такой запущенный вал поднимать, который ещё Фролов завалил, а Ваня Бунько вообще ничего не делал, как выяснилось. Вы представляете? Мне пришлось списывать и снимать с учётов самолёты и их механизмы, которые вторая эскадрилья ещё до переформирования потеряла. Одних комиссионных актов списания техники пришлось почти полсотни штук готовить, а потом бегать и подписи на них собирать. При этом никто не хочет рисковать и задним числом подписи ставить. Пришлось тяжёлую артиллерию в виде командира привлекать, а то бы никто не подписал. Это же авантюра и подделка документов, с чем никто связываться не хочет. А я в них даже не фигурирую, ведь на момент тех списаний я даже в другой эскадрилье был или к должности комэска не имел отношения...

Если чему-то меня на курсах штабных специалистов научили, так это ничего не подписывать, не глядя или потому, что всегда подписывают и это простая формальность. "Личная подпись формальностью быть не может, потому, что не может быть НИКОГДА!" — подняв указательный палец каждое занятие по ведению документооборота, повторял нам пожилой майор без левой руки. Вот и приходится во всё вникать и разбираться, прежде чем подписать очередную из кучи бумажек... А ещё я очень хорошо усвоил, что будь ты хоть бесом с хвостом, но если у тебя в бумажках полный ажур, то никто тебя за наличие копыт и хвоста попрекнуть не сможет, бумажки правильные не позволят. Поэтому, коль уж угораздило, то я должен со всеми этими бумажками разобраться и порядок в них навести. По тому, как Цыганов документами по эскадрилье занимается, представляю, какой там кошмар. Но на то он и Цыганов. То, что ему с рук сойдёт, мне до этого ещё расти и расти, а значит, буду разбираться и всё в порядок приводить. При этом ещё нужно, не подставиться, чтобы на меня не свалили часть своей работы инженеры или вооруженцы, чуть зазевайся и уже нагрузят как вьючного ишака и спасибо не услышишь...

Словом, сижу в своей командирской землянке, весь бумажками и журналами заваленный и руки в чернилах, как у непутёвого школьника. От чада коптилки глаза щиплет, Тошка уже не знает маленькая как меня от этого мерзкого занятия оторвать, не выдерживает убегает поохотиться, а потом виновато приходит и засыпает у меня на коленях. Подбадривает только осознание, что если я со всей этой тигамотиной сумею разобраться и все долги и хвосты подчищу, то с оставшейся ежедневной рутиной дальше буду справляться за полчасика в день. Иногда мелькала в мозгу злая ехидная картинка, как бы его старый многомудрый шаман на его месте справился бы не с очередным заковыристым заклинанием, а с этой кучей исписанной бумаги. А Цыганов на меня даже обиделся, когда Командир поставил ему меня в пример и предложил самому навести у себя в учётах порядок. Васильевич почти неделю бушевал и гонял всю первую, как вшивых по бане, засадил почти всю эскадрилью приводить в порядок документацию. Эскадрилья стонала и почти плакала, некоторые девчонки поплакали по-настоящему, но через неделю Цыганов отрапортовал, что вся документация эскадрильи приведена в порядок. Очень я в этом сомневаюсь, судя по тому, чего мне стоило, и какие завалы я разгрёб у себя, таким пионерским наскоком документацию в порядок привести едва ли могли, вернее, немного подлакировали до первой серьёзной проверки. Нет, уж, я лучше сам помучаюсь, но буду уверен, что с этой стороны у меня действительно порядок...

Среди всей этой возни по наведению порядка в бумагах эскадрильи нам подкинули ещё одну бумажную работёнку. Нам вернули наши рапорты, которые мы написали после вылета пятнадцатого декабря. Комиссар с командиром съездили в госпиталь к Лёшке Гордееву и опросили его, что он по поводу того боя рассказать может. А потом сели заново вспоминать и писать. Конечно, многое уже успело немного смазаться в памяти, но новые рапорты требовали, чтобы у штабных и в наших рапортах цифры "били", то есть было меньше расхождений в полученных из разных источников. Я на память, как и многие другие не жалуюсь и когда стали вспоминать, кто и когда что в бою делал, стали выясняться разные подробности. Все рассказывали, что и когда делали, когда и куда стреляли и попадали, что в это время видели.

В общем, бой выглядел так. Сначала мы очень удачно незамеченными зашли снизу к группе транспортных "Тётушек-Ю", как их немцы называют. Выяснилось, что их было пятьдесят семь штук, вернее всего вместе с итальянскими "Савойя-Марчетти-восемьдесят один" очень на них похожими и активно привлекавшимся немцами для воздушных перевозок, впрочем, для нас это не имеет значения, пусть с этими нюансами историки после войны разбираются. По данным наземных служб в воздушном бою было сбито пятьдесят две транспортные машины. Три штуки записали на себя истребители, остальные сорок девять отдали нам. Ещё на нас официально записали шесть истребителей. Вообще, ерунда эти цифры. По той схеме боя, которую воссоздали в штабах воздушных армий, вышло, что мы атаковали колонны транспортников и всё, что выше нас не коснулось. За исключением того момента, когда с целью отогнать нас от своих транспортников к нам спикировали несколько звеньев истребителей, которых мы тоже немного пощипали. И едва начали вспоминать, как стало ясно, что в назначенном уже есть несоответствия. Так Телегин сказал, что совершенно точно свалил правда уже кем-то подбитый Хенкель, который пытался мимо нас выскочить низом из боя, как раз тогда крушил дальнюю колонну, а Слава увидел Хенкель, когда ему показалось, что это кто-то сверху на нас пикирует и атаковал его, как он думал, чтобы сорвать атаку. Это уже разглядев сообразил, что немцу совсем не до атаки было с горящим мотором. К этому я добавил, что пару сто десятых мессеров, которые нас атаковали сумел одного приземлить, он точно падал уже без шансов, а во второго попал, но он куда-то влево отвернул и я его дальше не видел. Слава тут-же подтвердил, что помнит этот момент и тоже стрелял по второму, что по первому стрелять уже не требовалось, да и слишком резко он под мой корпус кувыркнулся, стрелять в него он не мог. Стали вспоминать другие моменты боя...

Атаку, как я уже говорил, начали с того, что разом дали залп наших эРэСов, когда так удачно вышли во фланг левой колонны транспортников. И не смотря на разброс реактивных снарядов, они удачно рванули почти в строю немецких машин. Петя со смехом сказал, что с их края один снаряд точно рядом с кабиной Юнкерса влепился и тот сразу стал падать, а оторванная лопасть винта болталась, словно из кабины нам кто-то рукой машет на прощанье. Остальные пострадали от фугасного действия снарядов и осколков, но особенно разглядывать времени у нас не было, и мы сразу кинулись в атаку, поливая эту разваливающуюся и следующую колонну из всего вооружения. В первые минуты боя и было сбито больше всего самолётов моими товарищами. Пусть вас не удивляет эта фраза, для меня услышанное тоже, в некотором роде, стало неожиданным. Я уже так привык к своим снарядам, что главное меня интересующее было связано с тем, чтобы не вызвать неудобные вопросы. А тут в разговоре стало понятно, что привычная для меня ситуация — один заход и хвоста или крыла у противника нет, и он летит к земле по кратчайшему расстоянию, для остальных выглядит намного иначе. Цыганов с досадой заметил, что второй его транспортник оказался каким-то неубиваемым, ему пришлось сделать на него ПЯТЬ заходов, пока удалось выбить ему два двигателя и поджечь баки. И это Васильевич, который умеет маневрировать и точно стрелять по наиболее уязвимым точкам. Это при том, что у наших штурмовиков фронтальный залп страшен даже окопавшимся наземным войскам, а в небе равных нам кажется сейчас нет, особенно с появлением новых пушек ВЯ калибром двадцать три миллиметра.

Немцы специально выстроили свою воздушную формацию так, чтобы все транспортники оказались в самой защищённой части. И похоже, учитывали ещё и то, что только они будут садиться в кольце, чтобы не только доставить грузы, но и вывезти раненых и высшее командование, если будет такое решение. Остальные должны были просто сбросить на парашютах свой груз и отпустить планеры. И то, что мы незаметно подошли снизу, оказалось большой неожиданностью для всех — самих транспортников и их охраны. И когда после такого шумного начала с залпом реактивными снарядами мы ворвались внутрь их построения, одни начали маневрировать по самым неожиданным траекториям, другие стиснув зубы пытались удержать строй и выполнить задачу или приказ с чисто тевтонским упрямством. Но как первые стали метаться подобно курам по двору, куда ворвалась голодная лиса, так и вторые были вынуждены уворачиваться от маневрирующих камрадов. В принципе свалка — это обычно очень выгодно и удобно для атакующих, но только в том случае, если атакующий со стороны не стеснённый в маневре может выбирать, как ему удобно воспользоваться суматохой. Мы же оказались в самом неудобном положении, и свалка скорее мешала, ведь находясь внутри этой сутолоки, мы и сами оказались в условиях риска ежеминутного столкновения. А ведь при этом нужно было ещё искать цели и поражать их. К счастью для меня при ускоренном варианте мыслительных процессов и чувствительности предупреждающей о приближении живых аур с любого направления сферы вокруг меня. В один момент такая организация восприятия едва не сыграла со мной дурную шутку. Я ведь настроился только на живые объекты и меня едва не протаранил падающий сверху горящий самолёт, в котором не было живых и я его не почувствовал. Не буду врать, что увернулся от него, скорее он просто и так пролетал мимо, но я зримо представил, что бы со мной стало, если бы несколько тонн горящей массы рухнули бы на мою машину. А в остальном была привычная уже работа. Я уже не один раз оказывался в ситуации, когда приходится атаковать многочисленные цели, которые расползаются не только в стороны, но также выше и ниже в гораздо более сложных условиях темноты и облаков. А с учётом многочисленности целей нужно думать о том, что боезапас совсем не бесконечен. Из пушек стрелял мало, хотя и решил для себя плюнуть сейчас на то, что кто-то увидит, важнее сбить побольше, а там выкручусь как-нибудь. Самым простым оказалось при атаке сбоку очередью моих пуль-снарядов ШКАСов сносить хвост, что при почти одновременном подрыве облака пуль отрывало эту часть самолёта. При других ракурсах целиться лучше в основание крыла. И не только потому, что при перебитых лонжеронах крыло отваливается. А ещё и потому, что в корне крыла у Юнкерса находятся крыльевые топливные баки. Попадание в них может вызвать взрыв или пожар, меня устраивают оба варианта.

При вдумчивом обсуждении ходя боя, напрашивался отчётливый вывод, что минимум треть сбитых самолётов были уже кем-то повреждены, а парочка упала из-за столкновения друг с другом. То есть эту часть нужно писать в сбитые группой, как часто пишут истребители. Но тут на дыбы встал командир и комиссар, мы с Васильевичем помалкивали. А командир объяснил, что у истребителей эта практика продиктована тем, что лучше записать в групповые, чем будут возникать конфликты и обиды. При этом почти на всех самолётах стоят кинопулемёты, при проявлении которых можно видеть куда стрелял и как попадал. Собственно почти так же как у нас, когда оцениваются результаты штурмовки. И там если не удаётся чётко привязать к местности и различить нанесённые противнику повреждения и потери, вылет не считается выполненным в полном объёме и его не засчитывают боевым. Оценивать такой подход не будем. А в том, что касается данной конкретной ситуации, они считают правильным расписать всех сбитых поимённо без всяких групповых. И ни в коем случае не пытаться кому-нибудь добавить для награды или ещё по каким-то причинам.

Вот после такого условия мы стали решать, кому и что записать. Бурдужа начал первым и сказал, что уверенно сбил четыре транспортника. Потом ввязался в бой с истребителем и потратил кучу времени и боеприпасов, но сбить не смог, это он его уделал. Цыганов к слову как раз сбил этот сто десятый. Ещё уверен, что точно сбил троих, стрелял много, но падения видел только у этих. Тут всплыли показания Гордеева, из которых следовало, что комэск на себя наговаривает, он как ведомый видел, что Цыганов точно сбил пятерых и истребитель. А потом их взяли в клещи два Фоке-Вульфа и хоть и отбились, но потрепали их крепко. Если бы наша с Телегиным пара им на выручку не подошла, было бы совсем худо. Васильевич сказал, что даже обидно, как у него на глазах я сначала одной очередью срезал одного и отогнал второго, а спустя минуту с небольшим Телегин второго приземлил. Лёшка сам сбил троих. Петя Солдатов почти в самом начале боя в сутолоке потерял ведущего Бурдужу и вынужден был вести бой сам, но опыта не хватает. Точно добил одного подранка, но кажется не транспортный Юнкерс, а Дорнье-семнадцать судя по описанному сферическому, как у нашего СБ, торчащему далеко вперёд носу и изящный двухкилевой хвост. Да, на транспортный Юнкерс это мало похоже. Про второго вроде бы сбитого, он не уверен... Записали на него двоих. Слава Телегин сказал, что он сбил четверых, три транспортника и добил один Хенкель. Что делать со сбитым истребителем, который видел Цыганов, не знает, но клянётся, что в него не стрелял, да и не мог, потому, что всё время мой хвост прикрывал. На стрелков Телегина и Солдатова записали по одному немцу.

Остальные тридцать два транспортника и пять истребителей тупо записали на меня. Я попробовал вякнуть, что, мол, это не правильно, на что Телегин весомо сказал, что он как мой ведомый уверен, что я сбил больше, но цифры нам выделили, вот больше и не выходит. Врать он считает не по комсомольски и говорит правду. Цыганов добавил, что сам видел, как я в третью колонну как кабан в камыши врубился, и немцы вниз посыпались. И как ни крути, но они вчетвером добивали две первые колонны, а четыре дальних достались мне и там мало кто уйти сумел. А то, что двоих худых с его с Лёшкой хвоста снял, за такое говорят до конца жизни водкой поить положено. Так, что посоветовал мне не выпендриваться, а писать в рапорте как старшие решили. Пришёл начальник штаба и озвучил у кого и сколько. С сегодняшней корректировкой у меня подтверждённых сто восемьдесят три и двадцать один планер. Всего двести два и планеры, если последние за половину считать, то у меня выходит двести двенадцать, или сто девяносто три подтверждённых...

Тем временем в полку, на удивление, идея с праздничным вечером была подхвачена, и за оставшиеся несколько дней полк дружно включился в подготовку. Наверно люди просто очень устали и всем хотелось немного отвлечься от войны. Музыканты репетировали. Выступающие в концерте азартно готовили свои номера. Старшина носился на выделенной ему машине и с загадочным видом тащил себе в кладовки ТАКОЕ, но никому не говорил, что именно. Только обещал, что мы все языки проглотим, когда это всё на столах будет, и делал такое загадочное лицо и так закатывал глаза, что мы были уверены в неописуемости его сюрпризов. Я выпросил у командира боеприпасы и бензин, и гонял своих пилотов, чтобы немного поднять уровень их подготовки. Страна и, кажется, весь мир праздновали нашу победу под Сталинградом. Такого нового года я даже близко не нашёл в воспоминаниях Сани. Да и год назад праздника особенно не заметил, мы были так измотаны, что приход нового года проскользнул мимо сознания в череде похожих один на другой вылетов. Даже наша попытка отпраздновать Старый новый год выглядела довольно тускло. А тридцать первого в столовой появилась небольшая пышная сосенка, найти в здешних местах елочку оказалось невозможно, и нам привезли через политуправление фронта, но почему-то сосенки. Её украсили вырезанными из бумаги игрушками, самодельным серпантином, клочками ваты, изображающими снег и узкими блестящими ленточками "дождика" нарезанными из лент фольги из пробитых неисправных конденсаторов. По всей столовой под потолком натянули нитки, от которых на коротких ниточках повесили маленькие кусочки ваты, и это должно было изображать падающий снег...

Из столовой убрали почти все столы, чтобы всем хватило места. Нашёлся граммофон, обещанные старшиной деликатесы оказались самыми разными трофейными винами, швейцарским молочным и горьким шоколадом, французскими консервированными сардинами, домашним вареньем, солёными грибочками, мочёными арбузами, астраханским балыком и другими необычными яствами, которыми завалили оставленные и выставленные по краю столы. А в вазы по центру столов было вывалено по паре килограммов чёрной икры, которую старшина выменял у экипажа Бакинского парохода. К заваленным угощеньями столам подходили желающие и брали, кому что приглянулось. К икре, в горку которой была воткнута здоровенная алюминиевая столовая ложка, никто притронуться так и не решился. Одни не знали, что это такое и чёрное жутковатое на мазут похожее пробовать не рисковали, других останавливало явное кощунство в обращении с деликатесом. Вообще, Саня тоже не знал ничего про чёрную икру и узнал только потому, что оказался в штабе, когда обиженный в лучших чувствах старшина притащил назавтра блюдо икры с хлебом и чаем. Девочки в штабе наделали командованию вкусные бутерброды с маслом, а Цыганов с Гамбузовым с видом записных гурманов устроили демонстративное обсуждение, что лучше к такому бутерброду — побрызгать его сверху несколькими каплями лимонного сока или ломтик лимона положить сверху с листиком петрушки? И долго спорили паюсная это икра или нет, и чем она лучше, причём мне показалось, что ни тот ни другой знать не знают про паюсную икру ничего кроме названия. Девушкам, многие из которых ради праздника надели свои красивые гражданские платья, и туфельки на каблучке, кавалеры наливали вино в стаканы или помятые от времени столовские кружки. Мужчины предпочли крепкие напитки: трофейный французский коньяк, американскую "виску" и нашу московскую водку. До заготовленного на всякий случай старшиной самогона и с трудом добытой чачи дело не дошло, потому, что сначала все с удовольствием посмотрели подготовленный концерт, в котором Оля Светлова в голубом платье в цветочек была ведущей и распорядительницей. А потом убрали скамейки и стулья и начались танцы. Я танцевать не умею, как не умел и Саня, и уже собирался улизнуть, после окончания концерта, но тут объявили "Белый танец" и передо мной румяная от смущения неожиданно возникла Аня Морозова...

Из памяти Сани я знал, что такое "Белый танец" и что отказать девушке в её приглашении никак нельзя. Пока выходили на место для танцев, я честно извинился перед партнёршей, что танцевать совершенно не умею. Впрочем, как выяснилось, здесь об умении речи не шло, всё-таки помещение маленькое, а народу в полку хватает. Поэтому пятачок, выделенный для танцев, оказался забит танцующими парами с плотностью фасовки килек в банки. Так, что называть это топтание с попытками попасть в такт музыки танцами можно только в порыве фонтанирующего болезненного оптимизма. Но это ведь было не главное. Я держал её маленькую ладошку в своей, а другая рука придерживала её выгнутую напряжённую спину. И из тени густых тёмных ресниц искрились её распахнутые серо-зелёные, а сейчас таинственно тёмные, почти чёрные глаза. Пышно заплетённая коса с белым бантом лежала на её небольшой высокой груди, а белое платье в мелкий чёрный горошек делало её какой-то удивительно сказочной, непривычной и нереальной как сама эта праздничная ночь, просто ожившей сказочной героиней... Совместный танец дал право нам с ней вместе отойти в сторону. Честно сказать, я совершенно не представлял, что мне делать, как она предложила прогуляться, потому, что здесь очень душно. Вроде бы это кодовая фраза, которая в таких обстоятельствах должна что-то означать, что-то даже свербело на краю сознания, но ничего путного в голову не пришло и мы просто пошли гулять...

На улице от лёгкого морозца воздух словно промытый, какой-то удивительно прозрачный и вкусный. И хоть звёзд не видно, но хорошо различимы крупные ориентиры вроде дорожек или входов в землянки, в которых мы с лета уже очень хорошо обжились и даже привыкли к кисловатому запаху горящих, вернее тлеющих торфяных брикетов, которые нам привезли вместо дров. Со стороны нас едва ли кто-нибудь мог разглядеть, но я со своим ночным зрением видел очень хорошо и украдкой любовался своей спутницей, хотя она наверно видела только мой тёмный силуэт. Веселов хорошо заботится о своих немногочисленных подчинённых. Поэтому на ней форсовый белый комсоставовский полушубок перетянутый в узкой талии широким ремнём и белые изящные бурки на ногах, а в руках свёрток с нарядными туфельками, в которых она танцевала. После туфель с каблуками, в бурках Анна стала меньше ростом, и это только добавило ей очарования в моих глазах. Мы шли молча, даже не касаясь друг друга. В стороне раздавались негромкие голоса и смех, так же убежавших от "духоты" или вышедших на крыльцо столовой покурить. Я не рискнул что-нибудь говорить, потому, что единственное, что мне хотелось сказать, было: "Выходи за меня замуж!". У нас с этого в большинстве случаев и начинается знакомство и совместная жизнь. Даже к подготовке к свадьбе новобрачные не привлекаются и друг друга не видят. А такого, как принято здесь — ухаживаний и свиданий у нас вообще нет. Ну, а как, если жених с невестой из разных стойбищ разных племён? Как ходить на свидания, если между стойбищами иногда несколько дней пути? И какие ухаживания, если разные племена или их представители съезжаются только для решения каких-то возникших вопросов или на праздники, не чаще пары раз в году? Нет, все и всё про всех знают, наверно даже больше, порой, чем кому-то хотелось бы. Не зря ведь у нас говорят, что степь только выглядит пустой, на самом деле, не успеешь на одном её конце наступить на колючку, как на другом уже спрашивают: "Левой или правой ногой наступил?". Но информация — информацией, а жить рядом с живым человеком — это совсем другое дело и бывает всякое. Поэтому родственники присматриваются, обсуждают возможную совместимость, а жениху или невесте только намекают, чтобы глазом увидел и издали в толпе выделять начал. Скорее всего, мне брат про малышку Гази не просто так говорил, да и брат её не просто так в драку полез. Но за почти год, как на девушку обратили моё внимание, мы с ней ни одним словом не перемолвились, только переглядывались издали. Может на свадьбе впервые бы и поговорили. Но у нас не бывает разводов, хотя про любовь знают все. Только у нас считается, что любовь начинается после свадьбы и это не упавший с неба подарок или наказание, а результат совместной работы двух взрослых людей, которые решили жить вместе и растить детей. А здесь люди совершенно уверены, что любовь — это подарок чуть ли не Богов и этот подарок нужно искать, а искать перебором, поэтому знакомятся и выбирают постоянно, а к семье и детям это если и относится, то краем и случайно. При этом делают этот процесс таким самозабвенным и азартным, что готовы пожертвовать всем в этой погоне за миражом, даже не за любовью, а за очередной возможностью её найти. Я в госпитале больше половины прочитал роман про Анну Каренину и почти всё время думал и хотел понять, а зачем про такую дуру написали такую толстую книгу? А если вдруг эту самую любовь смогли найти, ну, или поверили, что смогли, то иногда дело доходит до свадьбы, которая является венцом и концом любви, потому, что в семье официально места для любви уже нет. С моей точки зрения — это логика и поведение умственно отсталых детишек, а не взрослых людей, но никто из местных всех этих нелепостей и несоответствий не видит, словно им глаза кто-то отводит. Я пару раз пытался людей расспрашивать, но понял, что не смогу добиться понимания с моей точкой зрения и теперь не лезу умничать, и вообще, здесь говорят, в чужой монастырь со своим уставом не ходят... Только вот при чём здесь паровоз, под который сиганула предательница и ненормальная дурочка, которая предала мужа и родного ребёнка, её же лечить нужно, а не про любовь давать лепетать...

Поэтому я лучше промолчу, слишком велика опасность, что я из лучших побуждений сделаю что-нибудь не так. Ведь даже формулировка вопроса может вызвать нервную реакцию, как у сестры в госпитале, когда я попросил одну сестричку объяснить мне непонятные моменты в прочитанном романе. До сих пор её выпученные глаза и эпитеты "дикарь" и "деревенщина", которыми она меня наградила. А к ней как раз и обратился, потому, что говорили, что она московская студентка, воспитанная и образованная. Вот мы и прогуливались с Анной от столовой до стоянок самолётов и обратно. Сначала долго молчали, наверно, предполагалось, что я проявлю активность и начну развлекать девушку. Но балагурить, как местные сердцееды я не умею, да и не стремился никогда это умение осваивать. Потом потихоньку начался разговор. Анна стала рассказывать, что про своих родителей помнит только из рассказов бабушки, которая её вырастила. А бабушка у неё известная в округе травница и повитуха. Даже когда в районе открыли фельдшерский пункт, старый фельдшер приехал с ней знакомиться, несколько часов они проговорили, и ничего с бабушкой никто делать не стал, как в деревне опасались, чуть на защиту не вышли. Так бабушка и лечила своими травками, а фельдшер её часто звал помочь ему принять роды или травки кому-нибудь подобрать. А недавно пришло письмо, что бабушки не стало, а их деревню немцы сожгли. Анна, когда закончила семилетку, поехала в город учиться в медицинское училище. А когда началась война, она как раз перешла на последний курс, хоть их всех учили по ускоренной программе, но им оставалось ещё больше полугода учёбы. Выпустили их всё равно на два месяца раньше и дали полные дипломы фельдшеров. А вот младшие курсы по ускоренной программе выпустили медсёстрами и медбратьями. Вот так она как военнообязанная пришла в военкомат и её направили в наш полк. Первое время она даже пыталась уговорить Веселова отпустить её во фронтовой лазарет где-нибудь на переднем крае, но он сумел её убедить, что служить нужно там, куда командование направило и что здесь умелые руки нужны ничуть не меньше, чем в другом месте. Я без особых подробностей рассказал про себя, вернее, про Саню Гурьянова.

Так и ходили мы челноком туда и обратно наверно часа два, пока окончательно не замёрзли. Только Тошке было хорошо и удобно. Она с удовольствием скакала с меня на Анну и обратно, словно мы были так любимые ею деревья, по которым она скачет как белка. А чего ей с её тёплой шубкой. Она кажется, вообще решила, что это мы специально для неё такую игру придумали, чтобы малышка попрыгать всласть могла. Так то, я каждый день хожу в комбинезоне, а если какие-то грязные работы, то можно надеть техническую подменку, которую не жалко. А ради праздника все надели парадно-выходную форму. Нет, не довоенные синие бриджи и тужурки из полушерстяной ткани. На фронте не до таких изысков. Просто чистая выглаженная подшитая свежим подворотничком форма из хлопчатобумажной ткани с наградами. Сверху лучше была бы шинель, но в училище мне выдали шинель для рядового и сержантского состава, которая уже давно ещё в первом полку затерялась за полной ненадобностью. Теперь мне положена шинель для среднего комсостава, вот только где её тут возьмёшь, её вообще на заказ шить надо... Поэтому на вечер я пошёл в своём любимом кожаном реглане, он мне достался ещё под Калининым из вещей сбитого Васи Паршина, только поддел снизу под гимнастёрку тонкий свитер, который купил на станции, когда ехали в полк из Москвы. Не особенно мне был нужен этот свитер, просто уж очень грустная пожилая женщина его продавала. А вот пригодился ведь, на голове, как у любого уважающего себя лётчика фуражка с голубым околышем и крылышками на тулье.

Словом, когда мы подошли к медсанчасти, я уже решил бегом бежать к себе, чтобы в пути хоть немного согреться. Сердитый Веселов решительно втащил нас обоих внутрь и уже через пару минут мы сидели и пили из кружек обжигающий горячий чай, а Веселов нам выговаривал, какие мы глупые и что пороть нас некому.

— Что один, едрит твою, лётчик-герой, в фуражечке по морозу менингит себе ищет и в одном реглане воспаление лёгких в добавок. А ты, то! Взрослый и умный медработник! Анна! Как не стыдно!? Панталоны ведь тёплые не надела? А детишек потом когда захочется, что делать будешь? Дубины стоеросовые! Обоим сидеть! Отогреваться! Пить чай с мёдом! Я сейчас ещё вам аспирина и аскорбинки принесу...

Спорить с рассерженным Веселовым? Нет уж, я помолчу лучше. Есть и более гуманные способы самоубиться. И Анна вся пунцовая сидит молча, глаза прячет и чай прихлёбывает, стыдно наверно, про панталоны слушать, аура аж полыхает... Так мы и стали официальной парой, не муж и жена и не невеста с женихом, а как здесь принято, перешли в стадию оказания взаимных знаков внимания, то есть ухаживаний. Опыта у меня в этом вопросе — ноль, а когда я попробовал расспросить старших товарищей, по их оговоркам понял, что и у них опыта не намного больше, а ведь многие женаты давно...

Я бы наверно очень серьёзно озадачился и мучился, но через три дня после нового года пришёл приказ о присвоении Бурдуже — подполковника, Цыганову — майора, Морозову — капитана, мне лейтенанта, Гордееву, Озерову, Польчикову и Телегину — младших лейтенантов и почти всем остальным пилотам и большинству техников и стрелков тоже повышение званий на ступень. Кроме этого Бурдуже, Гамбузову, Цыганову и мне быть готовыми к убытию четвёртого января. В последний момент уточнили, что нужно быть в парадной форме на штабном аэродроме восьмой воздушной армии к десяти утра...

Несколько транспортных "Дугласов" (не знаю, может Дугласов и не было, а были наши Ли-два, но за этими машинами название закрепилось вне зависимости от места изготовления) понесли собравшуюся совсем не маленькую группу нарядно одетых и весёлых лётчиков в далёкую Москву. Встречу, размещение и всё последующее организовал штаб ВВС. Времени свободного ни у кого не было, так плотно программа была насыщена разными событиями и пунктами подготовки к большому приёму авиаторов в Кремле Верховным главнокомандующим. Почти шоком для всех стало то, что когда всех переодели в новенькую парадную форму, а привлечённые портные с огромной скоростью и ловкостью штуковали дырочки для наград, по известной им логике явно оставляя на груди пространство для вполне определённых наград, где уже имелись подготовленные дырочки. Но потрясло не это, а то, что у всех на кителях были золотые парадные погоны с голубыми просветами и звёздочками. Оказалось, что именно сегодня с утра был опубликован приказ ГКО о том, что во исполнение преемственности традиций победоносной русской и Красной армий вводятся погоны, унифицируются звания в армии, флоте, НКВД и пограничных войсках. Кроме этого вводятся определения "солдат", "матрос" и "офицер". Вот во исполнение этого приказа нас и одели в форму с погонами. У Цыганова и Гамбузова на погонах с двумя просветами в центре под эмблемой ВВС одна звезда в центре, а у нас с Бурдужей по две поперёк, только у него на двух просветах и большие, а у меня на одном и маленькие.

За время пока нас гоняли от портных к парикмахерам, а потом от сапожников к кадровикам, которые дотошно уточняли у всех точные анкетные данные, многие успели перезнакомиться. Здесь оказались представители почти всех полков двух наших воздушных армий. Многие были ещё с повязками из госпиталей и полковых лазаретов. Про "Пастуха" и "Цыгана" здесь почти все знали и столкнувшись с первыми реакциями, мы старались больше не озвучивать свои позывные. Штурмовиков кроме нас было только два командира полков. Мы уже почти договорились с ними вечером посидеть в ресторане гостиницы, где нас разместили, вернее Цыганов договорился, как вы понимаете. Но примчался заполошный майор, который занимался нашим приёмом и всеми процедурами. Бурдужу, Гамбузова и Цыганова срочно вызывали в Кремль, их усадили в роскошный чёрный "Паккард" Новикова и увезли. Вернувшиеся уже глубокой ночью жутко довольные и возбуждённые командиры сообщили, что их возили на чаепитие к самому товарищу Сталину. Что Цыганову пришлось повторить многое из того, что с Новиковым обсуждали. Их подробно расспрашивали про их самолёты, что они думают про другие самолёты, что лучше в них сделать, а что уже неплохо. Бурдужа рассмеялся, что Цыганов на эту тему так разошёлся, что его останавливать пришлось. А перед чаем у вождя они были на награждении командного состава. Там Бурдуже вручили Звезду Героя, Цыганову орден Ленина, а Гамбузову орден Боевого Красного Знамени. Может покажется, что Гамбузову орден дали незаслуженно, ведь он не летает с нами на боевые вылеты, но уж мы то знаем, сколько он умудряется делать в полку. Хоть он и не летает с нами, но надёжный тыл и хорошее наземное обеспечение во многом его заслуга. Авиационное хозяйство — довольно сложная и разноплановая структура и тут кроме ясных и прописанных в инструкциях и должностных обязанностях взаимодействий, есть множество других не менее важных, но не заметных и не вылезающих на первый план. Я даже не буду приводить очевидный пример с организацией качественного и своевременного питания. Вроде бы наземная техническая служба — это однородный организм в составе БАО и что тут обсуждать? Но есть техники полковых мастерских и полковых служб, а есть техники в составе экипажей отдельных самолётов. Должности похожи, а вот цели, задачи и подчинение совершенно разные и далеко не всегда комфортно сосуществующие. То есть между ними возможны и возникают трения, а таких конфликтных зон в полку не мало. И это не говоря про то, что между людьми конфликты могут вспыхивать и без особых причин, тем более в условиях фронтовой нервотрёпки. Вот это всё Николай Ильич умудряется держать под контролем и организовать работу всех служб полка с полной отдачей. А полк — это единый организм, лётчики — просто остриё его боевой работы. Когда полк выполнял несколько дней подряд по три-четыре вылета в день, все вкалывали как проклятые, к концу, когда нас перевели на два вылета, весь полк уже просто качало от усталости, а кто всё это поддерживал и организовывал? То-то! Вот и выходит, что награду свою наш комиссар честно отработал, может ему следовало дать орден Трудового Красного Знамени, но комиссар ведь на действительной военной службе и заслужил свой орден на фронте, а не в глубоком тылу. Между прочим, наш аэродром трижды пытались бомбить и то, что мы вышли из этих налётов без потерь тоже часть заслуги комиссара. Положенного дивизиона зениток у нас нет, так вот Гамбузов и организовал из техников свою службу ПВО, которые приспособили в качестве зениток все, что нашли стреляющего...

А назавтра в четыре началось общее награждение. Некоторых старших командиров уже наградили, но и так награждение больше двух сотен человек растянулось на долгое время. Мне, как и Цыганову дали третий орден Ленина. Звание Героя присвоили и Лёшке Гордееву, и комиссар сказал, что он скоро вернётся в полк, что этот вопрос уже согласован, а врачи дают самый благоприятный прогноз. После награждения нас пригласили за накрытые для торжественного ужина столы в очень большом красивом зале, а когда к нам вышел сам Сталин, лётчики долго не могли за столами успокоиться и хлопали, пока Сталин не взял бокал с вином и начал говорить.

— За нашу Победу и ваши награды выпьем позже, а пока я хочу сказать...

И после этого говорил долго и очень толково о том, насколько важно завоевание нашего господства в воздухе, что до войны этому не уделили должного внимания, и противник не дал нам времени хорошо подготовиться к войне. Что победа в бою пятнадцатого декабря, который уже назвали "Битвой над Доном", это не просто счёт — у кого из противников, сколько самолётов сбито. У этой победы значение психологическое и очень важное политическое. Немцы бросили против нас там ВСЕ свои лучшие силы, своих хвалённых асов вроде эскадры "Удет", где у каждого лётчика значится чуть не по сотне сбитых, среди которых реальных побед едва треть наберётся. И вы их всех сбили, чего от нас никто из немцев не ожидал. Как уже выяснили, разработкой этой операции руководили специально присланные из Берлина специалисты и командование этой самой "Удет", которую перебросили под Сталинград от Смоленска и которые реальные наши возможности представляли слабо. А по докладам немецких стратегов нашу авиацию они давно уничтожили, если не полностью, то бОльшую часть. Ещё очень удачно вышло, что их перегон наша ПВО перехватить не смогла и все долетели без потерь и стычек в воздухе, что только укрепило их мнение. Вот и подняли в воздух больше полутысячи самолётов, чтобы обеспечить доставку всего необходимого своим окружённым войскам. На перехват этого воздушного ордера были сначала подняты дежурные силы истребительной авиации, которых оказалось мало против такого количества врагов, но и они, вылетая, не знали, кто и сколько им противостоит. А следом уже в воздух подняли все имеющиеся силы, даже штурмовиков и бомбардировщиков. В общей сложности с нашей стороны в бою приняли участие около семи сотен машин. Наши потери составили больше трёхсот сбитых самолётов, лётчиков и членов экипажей погибло больше ста человек. Из немецких экипажей взято в плен больше трёх сотен, но бОльшая часть погибла в воздухе со своими машинами. Никак не умаляя доблесть и заслуги наших наземных войск, значимый вклад в разгром немецкой группировки авиации восьмой и шестнадцатой воздушных армий следует признать очевидным...

— ... Вот за вас, как представителей этих героических подразделений я поднимаю сегодня этот бокал! Ура! Товарищи!

Те, кто вначале схватился за бокалы и поднял их, а потом во время долгой и неторопливой речи Верховного главнокомандующего потихоньку опустил начавшую уставать руку, сейчас немного замешкавшись тоже подняли свои бокалы вместе с теми, кто их взял только при возглашении здравицы. После нестройного троекратного "УРА!" мы выпили шампанское.

А вот дальше Сталин говорил без бокала, говорил негромко, размеренно и словно каждому из сидящих лично. В конце отошёл от стола и стал прохаживаться. О том, что наша страна, её народ и промышленность, наконец, сумели полностью развернуть работу на нужды фронта. И Красная армия получает оружие и технику, причём много новых образцов, не уступающие и превосходящие то, что имеется у противника. В отношении самолётов он говорил так, словно сам был опытным лётчиком и упомянул многие моменты, о которых знали строевые лётчики. Но к главному перешёл чуть погодя. Что все здесь сидящие наверняка знают про приказ о поощрениях лётного состава за выполнение тех или иных действий. И так вышло по формулировке приказа, что введён некий арифметический порог, который и определяет заслуги и мастерство лётчика, а ещё почему-то стали произвольно сами додумывать и умножать, даже звучит формулировка — "норма на звание Героя". Только товарищи забыли, что за выполнение своей работы и нормы можно получить премию, а звание и награды следует заслужить. И в этом вопросе арифметика недопустима. А как, к примеру, быть, если лётчик сбил самолётов на один меньше, чем требуется и при этом выполнил опаснейших разведывательных полётов, число которых составляет треть до так называемой "нормы", а ещё много боевых вылетов на сопровождение, но не превышающее пресловутую "норму"? Нам кажется, что арифметика в таких вопросах недопустима и тем более нельзя, чтобы лётчики Красной Армии уподоблялись немцам, для которых личный счёт любой ценой важнее всего остального. Опытные лётчики отлично знают, что часто полёт на сопровождение штурмовиков, бомбардировщиков или транспортников гораздо труднее и опаснее, чем бой с превосходящим числом противника. Ведь в бою требуется рисковать собой, но возможности лётчика и противника примерно равны, а при сопровождении нужно защищать тихоходные и неповоротливые машины и главное не сбить противника, а не дать нанести ущерб охраняемым. И вам — боевым лётчикам не нужно объяснять, насколько второе часто бывает труднее. Другими словами, мы не будем уподобляться немцам и звание дважды и трижды Героев просто при сложении числа воздушных побед никому больше давать не станем. Ведь никого не удивляет, что если в сорок первом году звание Героя Советского Союза могли получить лётчики уже за двенадцать сбитых, а сейчас это число увеличили до шестнадцати... Оглядев сидящих Сталин продолжил:

— Хотя, вижу среди вас недовольных товарищей, которые не понимают важности воспитательного эффекта Советского Почётного Звания. Тогда я хочу спросить у таких недовольных: "А сколько Золотых Звёзд нужно вручить сидящему среди вас лётчику, который лично сбил уже больше ста восьмидесяти немецких самолётов и около двадцати планеров, это только подтверждённых, не подтверждённых у него больше двухсот?! А ещё здесь присутствует другой лётчик, на счету которого больше пятидесяти немецких самолётов и они оба принимали участие в бою пятнадцатого декабря"! По приказу номер двести девяносто девять от девятнадцатого августа сорок первого года мы должны первому лётчику вручить больше десяти Звёзд Героя, а второму три или четыре. Нам кажется политически не правильно, если кто-то станет Золотые Звёзды Героя в несколько рядов на мундир навешивать. Но эти скромные советские офицеры сами предложили не награждать их новыми Золотыми Звёздами и это только подчёркивает то, что мы не ошиблись давая им первое звание Героев Советского Союза, что их правильно воспитала наша партия и наш народ. Ведь это звание не просто награда, это навсегда выделяющее из массы советских людей звание. Это не ступенька-достижение, за которой может быть такая же. Это качественный критерий, по которому из нашего великого народа мы нашли и выделили лучших. И если мы, не изменяя этого критерия, станем повторно прикладывать его к уже отмеченному человеку, это унизит и нас и его. Что мы настолько не уверены в своём выборе, что предлагаем оценивать уже выявленного лучшего, самого сильного, храброго, умного по меркам обычного человека? Человек, получивший высшее звание нашего народа должен быть образцом во всём, в бою и в мирной жизни. Это очень тяжёлая ноша, трудная ноша, но её каждый удостоенный чести такого звания обязан нести всю оставшуюся жизнь. Вы можете себе представить валяющегося в грязной канаве пьяного Героя Советского Союза? Кроме этого в упомянутом приказе не сказано ни одного слова о том, что при повторении указанных количеств гарантируется повторное награждение, это уже некоторые недалёкие наши товарищи сами придумали. А тех дважды Героев, которые уже успели получить свои награды, конечно, никто их лишать не будет, ведь они их заслужили в самое трудное время, когда враг вероломно напал на нашу Родину. Думаю, что будут даны соответствующие разъяснения тем, в чьей компетенции непосредственно находятся эти вопросы. Пока принято решение, что повторные награждения Золотой Звездой будут возможны только в особых исключительных случаях. Хотя, скорее всего, от практики повторных награждений Золотой Звездой наше правительство откажется совсем...

Когда Сталин стал называть цифры сбитых мной и Цыгановым за столами наступила мёртвая тишина, такое у большинства сидящих истребителей просто не укладывалось в голове, но это не баба на базаре языком ради красного словца мелет, так, что сомневаться в правдивости сказанного не приходилось... Хоть среди лётчиков наши позывные были известны, как и наши ночные эскапады, но вот уточнять у нас, про нас ли говорил товарищ Сталин, никто не стал. А назавтра это выступление почти полностью было опубликовано в газете "Правда". Инкогнито двух уникальных скромных советских асов в газете, к счастью, тоже не раскрыли...

Глава 28

Жених

После Москвы и Нового года вокруг произошло много изменений. Полк через неделю после нашего награждения в Кремле отвели на пополнение и переформирование. Вначале мы сильно удивились, чего это нас пополнять и переформировывать, нам только несколько машин добавить и всё будет хорошо, по сравнению с другими сточившимися полками мы выглядели очень пристойно. Лётчиков у нас только троих до штата не хватает, или одного, если посчитать, что Гордеев и Шеметов из госпиталя к нам вернутся. Но нас отвели, при этом часть машин по нашему усмотрению предложили передать соседнему полку. Хотя, как сказать, "отвели", мы просто перелетели всеми оставшимися самолётами через Волгу на один из бывших аэродромов восьмой армии на левом берегу, а наш БАО и безлошадные экипажи приехали на специально присланных машинах фронтового автобата следом к вечеру. В отличие от нашего полевого аэродрома и наших, хоть и обустроенных, но землянок, здесь все строения возведены из деревянных щитов, построен полноценный дивизионный гарнизонный городок со всеми положенными атрибутами вроде клуба и гауптвахты. А в стороне бывшая здесь раньше станица с окраины которой и начал расти этот гарнизон. Лётное поле широкое и гораздо более качественное, а не наша узкая ради скрытности от авиаразведки ВПП вдоль редкой посадки по краю заросшего деревьями и кустами большого приютившего нас оврага. После шумных эмоциональных обсуждений, перед перелётом передали семь машин, остальные, и мою, в том числе, оставили у нас. На этом аэродроме кроме нас и ещё одного пощипанного истребительного полка из Клещёвской дивизии восьмой армии оказался развёрнут большой хорошо оснащённый ПАРМ, где оставшиеся у нас машины шустро довели до возможного идеала.

Для меня таким идеалом и приятным сюрпризом стал новенький мотор. Вместо наших АэМ-тридцать восемь пришли новые с буковкой "Ф", что значит "форсированные" с номинальной мощностью выше на сто с лишним лошадок. А с учётом того, что я имел возможность с мотором перед установкой плотно повозиться, то он теперь наверно сможет держать форсированный режим весь полёт и это не приведёт к его выходу из строя. Вообще, если бы у меня была возможность в спокойных условиях позаниматься, провести несколько десятков испытаний, проконсультироваться с толковым инженером — двигателистом, то возможно, я бы смог не только прямо и тупо поднять мощность и живучесть мотора за счёт простого укрепления материалов деталей двигателя, а вывести его на принципиально новый уровень по этим параметрам. К примеру, путём добавки Силы в бензин или увеличить степень сжатия в цилиндрах, которая не очень высокая из-за низкого качества авиационного топлива и с целью увеличить ресурс мотора за счёт уменьшения нагрузок на не очень качественные материалы и изготовление деталей двигателя. Для моего укреплённого магией мотора это не столь актуально и важно, а подгонку и обкатку я провожу ещё до установки мотора на свою машину. По уже проверенной схеме беру не новые, но и не убитые полностью, а уже приработавшиеся, пусть и не на этом моторе уплотнительные кольца и ещё некоторые детали, вроде вкладышей шатунов, с собой в полёт с нанесёнными на них рунами укрепления и усиления структуры. А по возвращении их устанавливают на мой новый двигатель, на который уже нанесены все положенные ему руны, для изменения свойств материалов его основных деталей. После чего двигатель устанавливают на мою машину. И пока во время первого полёта уже набравшие максимальную крепость детали шлифуют и подгоняют под себя стенки цилиндров и других трущихся поверхностей, уже и все остальные детали двигателя успевают набрать Силу, чтобы уравняться в прочности и твёрдости с материалом ранее выправленных деталей. В итоге то, что постепенно должно происходить за десятки часов обкатки, когда очень не рекомендуется резко выводить двигатель на максимальные режимы, чтобы не получить стружку в масле, на этом моторе происходит в течение получаса одного полёта. Нужно только масло после этого вылета полностью сменить и промыть двигатель. Ту жуткую чёрную бурду, что вытекает из мотора после этого вылета, даже маслом то назвать язык не поворачивается. По моим ощущениям, а измерений никто не проводил, мощность моего мотора около двух тысяч лошадиных сил в форсированном режиме. Вообще, если помечтать, то мне к такой мощности нужен новый винт, который эту мощность сможет реализовать в километры скорости и величину ускорения при её наборе, но ведь не поставить просто так лопасти бОльшей длины или четыре вместо трёх. Дело даже не в том, что окружающие не поймут, а в том, что такие изменения нужно просчитать и не просто увеличивать, как левая нога захотела, а пропорционально и обоснованно. То есть у меня мощность мотора выросла раза в полтора, а вот реализация этой мощности могла бы быть гораздо лучше. А на этот случай есть очень полезная присказка, что лучшее — враг хорошего...

Все двухместные машины сразу пришли к нам с более мощным двигателем, но эти лишние двести сил мощности "съел" бортстрелок, потому эти машины даже медленнее, и не грузоподъёмнее, как ожидается при более мощном моторе. Мне гораздо больше нравилась моя одноместная ласточка, особенно, когда я у неё двигатель до ума довёл. Она после этого даже в вертикаль без жеманства некоторое время тянула. Конечно, вытянуть такой железный утюг, даже с большой мощностью двигателю не по силам, но немного выдернуть и подскочить вверх с разменом скорости на высоту в бою я вполне могу себе позволить. А если чуть разогнать, то могу красиво выписать в небе петлю Иммельмана, которая мне всегда нравилась гораздо больше петли Нестерова, которая на штурмовике получается размазанная из-за большой просадки на выходе. Да и скорость около пяти сотен для машины не была неодолимым рубежом. Сейчас после "правки" нового мотора, по ощущениям, скорость у меня на максимуме стала километров четыреста семьдесят даже без специального разгона в пикировании и длительного форсирования мотора. Двухместная машина вообще туповата в управлении и поворотливости, да и в воздухе себя ведёт чуть иначе. Наверно из-за того, что немного изменили форму крыльев, чуть сместили расстояние средней аэродинамической хорды или ещё какие-нибудь хитрые технические параметры... Хотя, на самом деле мне высокая скорость, в принципе, не нужна, мне важнее, просто держать более высокую крейсерскую, когда весь строй идёт со скоростью в две с половиной сотни в час, я смогу, не напрягая мотор, идти широкой размашистой змейкой и не отставать...

В остальном, весь мой экипаж занимается косметическим обслуживанием машины. Поменяли все навесные части крыльев и хвоста, сменили покрышки шасси, сделали ещё кучу всяких мелких работ, и еле удалось удержать экипаж в порыве нарисовать мне две сотни звёздочек, как вошло в моду у соседей-истребителей. Главными аргументами стало то, что окончательную цифру с учётом сумбурного последнего боя-свалки никто точно сказать не сможет и совершенно не понятно, что именно на штурмовике должны означать звёзды. Ведь если у истребителя работа — истреблять, то звёзды и значат сбитых. А у нас главное — бомбо-штурмовые удары, тогда и звёзды должны значить боевые вылеты на штурмовку, а про их подсчёты сами в штабе у писарей можете спросить. Бурдужа командирской рукой вписал в мою лётную книжку сто восемьдесят три подтверждённых и двадцать один планер, а с неподтверждёнными округлил до двухсот двенадцати. Он не сильно погрешил против истины, причём в мЕньшую сторону, но вопрос учётов мы я уже поднимали, это в смысле, откуда взялась цифра "двести" для числа звёздочек. Творческий изобразительный порыв экипажа я сумел реализовать в изображении головы вОрона, причём красного цвета, чем их всех всерьёз озадачил. А уточнением, чтобы он не был похож на ворОну, добил окончательно. Аргументировал это своё желание тем, что птица мудрая, видит далеко, живёт очень долго, а красная, потому, что "советская". Нарисовали не очень большой рисунок, двумя ладошками закрыть можно, благо, красную краску найти не сложно, только глаза почему-то сделали большими и пронзительно жёлтыми в цвет клюва с большим круглым чёрным зрачком и нахмуренной бровью. Этой же жёлтой краской обвели контуры всех звёзд на крыльях, хвосте и фюзеляже, а заодно мой любимый сорок седьмой номер. Неизвестно чей был порыв "сделать самолёты нашего полка издали узнаваемыми в воздухе" долго варился в массах. К счастью, вылился он только в покраску в красный цвет коков винта и звёздах на выступающих округлых концах гондол шасси, правда, у некоторых там размещены курсовые фотопулемёты, но нарисовали как-то. У моей второй эскадрильи отличительным признаком стали ещё обведённые жёлтым кантом звёзды и номера на всех машинах. Чтобы эти художества не сдуло, пришлось поверх них наносить скользящий раствор, впрочем, это мелочи...

А потом валом пошли новости, часть из которых была напечатана во всех газетах на первой странице в приказе Государственного Комитета Обороны. Наш полк переименовали в "Пятьдесят седьмой Донской гвардейский штурмовой авиационный полк", и командиром стал майор гвардии* Цыганов. Мне от навязанной мне второй эскадрильи отвертеться не удалось, а когда я попробовал робко заикнуться, задёрганный на новой должности Васильевич чуть всерьёз на меня не обиделся. Сначала наорал выставив всех из штаба, а потом резко замолчал и губы поджал, а это очень плохой симптом, я то его знаю, пришлось смириться. Герой Советского Союза Алексей Гордеев и Коля Шеметов по отдельности вернулись из госпиталей в родной полк, а вот Матвей Завируха и Сергей Польчиков после эвакуации пропали, что с ними стало, ушли в другую часть или их списали из авиации не известно. Подполковник Бурдужа теперь командир нашей штурмовой авиадивизии. И мы всё также в рядах нашей славной шестнадцатой воздушной армии генерала Руденко, и нас пока не свели в пару штурмовых авиакорпусов, как это после бомбардировщиков сделали с истребителями, но кажется это не за горами, очень хорошо себя показала организация управления в составе бомбардировочных корпусов...

Оказалось, что нас не только вывели для торжественного вручения гвардейского знамени и отдыха. Нас ещё и укомплектовывают по новым штатам — ноль пятнадцать дробь двести восемьдесят два. Мы оказались чуть ли не последним штурмовым полком с двухэскадрильным составом на действующих фронтах. То есть у нас теперь три эскадрильи по десять машин и ещё куча самого разного народа общим числом под две сотни человек, это не считая разросшегося тыла, охраны и зенитчиков. Загадка просто. Было две эскадрильи и сто человек в полку, стало три, а в полку теперь двести человек, такое умом не понять. Вот всклокоченный Цыганов и пытается разумно перекроить наш куцый лётно-подъёмный состав по трём эскадрильям, а остальных по другим должностям. Комэском первой стал Морозов, который тоже пытался от этой "чести" отвертеться, ему и штурманом полка не плохо. Что ему пообещали, не знаю, но он сдался, хотя он по итогам Сталинграда получил капитана, а для комэска капитан — предельное звание. Штурманом полка и командиром над выпускающими, дежурными и прочим вечно занятым и деловитым людом, обеспечивающим организацию полётов, пришёл уже не летающий капитан Полозов, который до госпиталя летал комэском в полку лёгких ночников, а после ранения списан на землю. Так, что мне эта уютная должность теперь не светит, ведь нелетающего штурмана едва ли можно заменить по боевой убыли, да и карьерный рост у него не предполагается. Третью эскадрилью со страшным скрипом отдали ставшему гвардейским младшим лейтенантом Гордееву. На всякий случай Цыганов решил его поддержать Фимой Кобыленко, Петей Солдатовым и Гошей Озеровым. С моей точки зрения, это не поддержка, а скорее могучая группа внутреннего противодействия, как позже оказалось, я был прав в своём пессимистичном прогнозе. В воздухе они, конечно, резко усилят строй эскадрильи, а вот на земле Лёшку слопают без соли и закуски. Замом Лёшки стал Игорь Озеров, теперь тоже младший лейтенант, а Фима адъютантом. И если Петя — парень спокойный и без гонора, то Фима с Игорем весьма активные ребята, которых нужно держать в жёсткой узде и не давать лишней свободы. За шаг влево-вправо отрывание головы, а за прыжок на месте мгновенная кастрация, вот тогда это будут замечательные лётчики. Лёшка — замечательный лётчик и надёжный парень, но вот получится ли у него рулить многоликой скандальной толпой числом больше полусотни человек? Ох, не знаю... Сужу по себе и я ему совсем не завидую. Единственное облегчение, это то, что он пришёл не на заброшенное кем-то до него эскадрильное хозяйство, а организовался с нуля, и ему будет намного проще с ведением документации и учётов. А в остальном... Бедный Лёха! И Цыганову я совсем не завидую, тащить на себе полк... Ну, меня в лес, с такими заморочками! Мне бы эскадрилью кому-нибудь спихнуть и стать каким-нибудь летающим "замполётом",** небо есть и никакой ответственности за личный состав. Мне даже Подгорного с Олей Светловой хватало с головой для постоянного тонуса и ожидания с их стороны очередной каверзы, а в эскадрилье таких "фруктов" с шилом у копчика на десять помножить можно. Вот бы набрать весь полк из надёжных и спокойных, как Максимова и Комолов...

Сказать откровенно, если раньше, пока полк был маленький мы практически все друг друга знали и отношения были почти семейные. Теперь же я знаю свою эскадрилью, По долгу службы, знаю всех пилотов полка, по памяти помню всех старых стрелков и техников, а вот новеньких — единицы, с кем, так или иначе, сводили обстоятельства. Тем более, что, не смотря на моё невысокое звание, наличие на груди достойного иконостаса

* * *

создаёт вокруг меня некую сферу отторжения и едва ли кто теперь станет панибратски хлопать по плечу и набиваться в приятели к комэску и Герою Советского Союза. Вообще то, меня это вполне устраивает и совершенно не мешает. Это наша Оля Светлова уже пробилась в секретари полковой комсомольской организации и знает наверно даже каждую кошку на пищеблоке, лично с каждой знакома и горячо любима. При этом за своей комсомольской работой не забывает свои обязанности по обслуживанию нашего самолёта...

Могу предположить, что Цыганов на меня немного дуется, из-за того, что наверно предполагал, что у нас с ним сформируются такие же близкие доверительные дружеские отношения как были у него с Бурдужей. Но я уменьшать официальную дистанцию не рвался раньше, тем более не стал рваться в сложившихся условиях. У нас раньше были довольно близкие отношения, я Васильевича воспринимал как старшего брата, а он, как мне кажется, меня держал за младшего. При этом между нами всегда сохранялась довольно большая дистанция, я был из сержантского состава, а он уже был гораздо более опытным старшим лейтенантом и командиром эскадрильи, когда я едва созрел для старшего пилота. Да и разница в возрасте, которой у него почти нет с Бурдужей. Да, мы с Цыгановым сработались в воздухе, но и тут старшим и ведущим всегда был он, и ни о каком равенстве речи не шло, не смотря на то, что счёт сбитых у меня с самого начала был больше. Даже, когда я стал ВрИО командира второй эскадрильи дистанция осталась. Нет, я почти уверен, что если бы я проявил активность и стал подчёркивать наши дружеские отношения, то Цыганов был бы этому только рад. Он бы меня не оттолкнул и может мы бы смогли стать друзьями и тыкали друг другу, в смысле он стал бы меня активно опекать. Только мне эти и ТАКИЕ дружеские отношения не особенно нужны. Тем более, что в них мне навсегда отведена роль ведомого, и не столько слабого, сколько зависимого и навсегда благодарного. Но гораздо хуже то, что согласно своему представлению о хорошем Цыганов станет меня тянуть и продвигать по служебной лестнице, а вот это мне совершенно не нужно. Я бы и должность комэска с себя спихнул с радостью, только пока не получается. Поэтому и дальше собираюсь сохранять существующую дистанцию, а обида у него должна пройти. Это эмоция, а командир жить эмоциями себе позволить не может. Тем более, что от положения особо приближённого к командованию ничего для себя не хочу и не ищу, а в бою наше взаимодействие едва ли изменится. Ну, не командир я и одиночка. И всё больше понимаю, что и военная служба не для меня...

После вручения нам гвардейского знамени и пополнения, примерно через месяц нас перевели на полевой аэродром у новой линии фронта. А до этого к нам приезжала выступать фронтовая концертная бригада, и слушать концерт мы с Анной пошли уже под ручку. Я из памяти Сани имел представление о концертах только в форме школьных самодеятельных утренников, хотя и знал, что существуют театры, но это едва ли относилось к сегодняшнему мероприятию, поэтому и планировал всё своё внимание уделить своей спутнице. Ну, не умею я ухаживать и выполнять эти местные куртуазности и положенные политесы. Как командному составу для меня и моей спутницы оставили место в первом ряду. Сначала выступил наш комиссар, который представил артистов. Потом выступал длиннолицый худой мужчина со всклокоченной шевелюрой и длинным носом, который читал длиннющее стихотворение. Во время выступления он так тряс головой, размахивал руками, завывал и закатывал глаза, временами надолго замолкая, что нетерпеливые уже несколько раз пытались начинать ему хлопать, к счастью его выступление закончилось. Сидеть и шептаться на первом ряду как-то не слишком удобно, тем более, что все почему-то сразу цеплялись глазами за наши с Цыгановым и Гордеевым звёзды героев и взглядов уже не отводили, ведь и посадили нас по центру рядышком. Потом вышла девушка в нарядном пышном платье ниже колен и в сопровождении баяниста звонким голосом спела смешные не очень ладные по рифме частушки на злобу дня. Ей хлопали гораздо веселее и охотнее, особенно, когда после каждой частушки она с дробным перетопом словно пробегала круг вокруг своего аккомпаниатора, и подол её многослойной юбки красиво взмётывался над коленями. А потом вышел молодой нескладный парень с немного пошарпанной чёрной гитарой, как-то криво сел на стул оставшийся от баяниста и заиграл... У нас в землянке как-то появлялась гитара, которую многие пытались терзать и тренькали на ней. Но то, что этот инструмент может играть ТАКУЮ музыку, мне в голову прийти не могло. Казалось, что у него на правой руке не пять, а двадцать пять пальцев с такой скоростью и ловкостью он перебирал струны. А мелодия словно плыла над нами и как звон весенних сосулек над первыми весенними ручьями дробилась и расплёскивалась над слушателями оставаясь висеть золотистыми сполохами. И если раньше я был полностью уверен, что в этом мире нет волшебства, то теперь я уже сомневался в этом. Потому, что без магии создавать и играть такую музыку невозможно. До самого конца концерта я просидел с остатками удивительного ощущения, которое родилось в груди под эту музыку. Потом три девушки плясали размахивая цветастыми платочками снова под баян, читали какие-то стихи, кажется Твардовского. А когда я провожал Анну к медсанчасти временно развёрнутой в одном из домов и где проживали наши медики с Веселовым во главе, она спросила меня:

— Саша! А что вчера за история случилась в столовой с вашими из второй эскадрильи? — Это она имела ввиду, что мой прохиндей Подгорный устроил очередную шкоду и Афанасьев с Лёней Насоновым облились компотом, и потом Лёня минут десять пытался поймать Сергея, чтобы накостылять ему за это. Афанасьев в это время так громко и старательно страдал по своим облитым мокрым штанам, что выступление этого якутского самодеятельного театра собралась смотреть куча народа. Вот ведь умеет, закрыть свои узкие глазки и сделать на своей круглой физиономии такую страдальческую мину, что наверно заплакали бы даже камни, если бы могли это увидеть. Но я почему-то, потом думал и, кажется, это произошло под волшебным воздействием музыки на концерте, вроде даже уже собрался рассказать про случившееся, чему почти был свидетелем, а сказал совсем другое. Не поворачиваясь к ней, голосом, который вдруг стал хриплым, и в горле запершило:

— Аня! А ты согласишься стать моей женой?!

Смотреть на неё я не решился, и только задним числом сообразил, что назвал её так, как она не любит, по крайней мере, всем об этом заявляет, и внутренне сжался в ожидании отказа, которого очень не хотелось. Почему я сказал то, что вроде бы совсем не собирался говорить? Говорить я такое не то, что не собирался, я только это и хотел ей сказать всё время, но по местным канонам этого делать не положено и я никак не имел права это говорить. Одновременно в душе стало как-то легко и просто, как после принятия очень сложного и опасного решения...

Дальше молча и не глядя друг на друга мы дошли до самой двери медпункта и уже собираясь взяться белой пушистой вязанной рукавичкой за заиндевевшую ручку она повернулась и я увидел текущие по её щекам слёзы. Я не думая, подхватил её и притянул к себе, она вроде бы попыталась оттолкнуться от меня сложенными перед собой руками, но не толкнула, а прижала их к груди, а сама ткнулась лицом куда-то мне под подбородок. Резко заинтересованная происходящим Тошка пробежала по моим руками и её спине, и снова с моего плеча попыталась наклониться, и заглянуть Анне в лицо. Когда она достаточно громко прошептала: "Можно я подумаю... Я пойду... Саша... Ладно...". Резко отвернулась и скрылась в облаке пара из распахнутой двери протопленной медсанчасти. Если я что и успел понять про местные ритуалы в отношениях, так это то, что отказывать принято резко и сразу, а вот соглашаться сразу нельзя никак, если речь идёт про девушку. Для неё это чуть ли не потеря лица и чести в глазах всех окружающих. Хотя в других случаях резкое и решительное согласие девушки — это наоборот показатель огромной любви с её стороны. Вот говорю, же, что с этими нюансами разобраться просто невозможно, так всё запутали, что не разберёшься. Я потоптался перед дверью, даже на миг пожалел, что не курю, так вкусно иногда Цыганов у папиросы мундштук своими прокуренными зубами прикусывает после того, как дунул внутрь. Потом прикуривает, щурясь от попавшего в глаз едкого дыма, перед этим пару раз чертыхнувшись из-за ломающихся и нежелающих гореть спичек или впустую чиркающего кремня зажигалки. С каким удовольствием бы я сейчас вот так закурил. Но Цыганова рядом не было, а идти искать курево у других как-то совсем не хочется. Командирский авторитет, это понимать нужно...

У нас вопросы женитьбы решают и обговаривают взрослые члены семьи, а самим объектам этих договоров при этом места нет. И я уже слышал рассказы, как здесь проводят свадьбы. Какое-нибудь властное лицо задаёт вопросы одному и другому и они оба должны вслух выразить своё согласие на брак, чаще всего для этого в ЗАГС идут, это место такое специальное или в сельсовет. А у нас никто никого не спрашивает, жених выходит перед гостями и, повернувшись в сторону, откуда должна появиться невеста стоит и ждёт её, а она одна перед всеми гостями должна сама пройти мимо всех, подойти к жениху и протянуть ему свои руки. То есть этот выход жениха и не менее показательный самостоятельный целенаправленный проход невесты сами по себе уже являются вполне понятным и ясным выражением добровольности и осознанности их желания создать семью. Потом жена вождя или старшая женщина берёт из рук шамана специальный шнурок, которым связывает запястья молодых и считается, что с этого момента их жизни и судьбы связаны, а гости начинают поздравления. Но семья считается состоявшейся только после рождения первого ребёнка... Если ребёнок в течение трёх лет не рождается, то брак аннулируется сам собой. А вот здесь всё иначе и Аня мне не отказала!... Что скорее всего значит "ДА!"...

Я не бегал, не кричал и не прыгал, как наверно выражали бы радость суетливые и шумные Подгорный или Коля Шеметов. Просто внутри всё пело и вибрировало той удивительной музыкой, которую играл на своей гитаре приезжий артист. Тошка почувствовала моё возбуждение и, не совсем его понимая, как-то уцепилась лапками за воротник и тыкалась мордочкой мне в нос и рот, да так, что от щекотания попадающих в нос волосков её жёстких усов хотелось смеяться, чихать и чесать нос. Пришлось сгрести её и затолкать за пазуху, где она, повозившись, устроилась и затихла на время. А я вспоминал, как у нас развивались отношения. Впрочем, не было никаких особенных отношений. После той прогулки и танца на Новогоднем вечере мы стали теплее здороваться и улыбаться при этом, а ещё при возможности делать это с рукопожатием, не сильным, как у мужчин, а скорее символическим, раньше мне было бы нужно ей руку целовать, а теперь отменили эту традицию. Через несколько дней я пригласил её прогуляться вечером после ужина, это время у нас обоих было точно свободно. И на второй прогулке выяснилось, что именно подтолкнуло её пойти на сближение со мной. Она спросила меня, могу ли я ей объяснить, что именно я делал, когда прибежал к ней, когда она возилась с бесчувственной Тошкой. Ведь фактически моя зверушка тогда уже почти умерла, и если бы я не влил в неё Силу, то, скорее всего, она бы не выжила. Тем более, что такие встряски природа для её организма совершенно не предполагала. Это мы — люди разумные можем придумывать для себя истязания и издевательства, которые даже переносим без особенных сложностей, но не звери. В естественных условиях ей с таким столкнуться невозможно и её организм на такое совершенно не рассчитан, сами посчитайте, какова вероятность для девочки-хорька оказаться в зоне большого взрыва от детонации нескольких сотен килограммов начинки крупнокалиберных снарядов, чисто теоретически, если она на Камчатку проберётся и завалится спать на склоне просыпающегося вулкана. Немного подумав и вспомнив, как здесь относятся ко всему, что не объяснено передовой советской наукой, я не стал ничего отвечать на её вопрос, а попросил дать мне возможность обдумать, как мне лучше ей всё объяснить понятнее. А дальше на прогулке стал расспрашивать про её бабушку, что она делала, как, и что при этом говорила. Из рассказа девушки я понял или скорее просто допустил, что здесь есть уникумы, которые даже в таких бедных Силой условиях умудряются с нею кое-что делать. Вполне возможно, что её бабушка как раз была из таких, потому, что в некоторые моменты в рассказе, я почти уверен, что её бабушка применяла Силу. Пусть она делала это слабенько и точечно, но как-то умудрялась управлять её потоком. Хотя, потоком — это тоже очень громко сказано, при такой технике она могла применить настолько слабые возмущения Силы, что это больше похоже на то, что она выплёскивала пациенту часть своей жизненной Силы. И как она при этом умудрилась прожить достаточно долгую жизнь остаётся загадкой, ведь если бы я так выплёскивал, то с каждым таким выплеском я отдавал бы годы своей жизни и надолго бы меня при этом хватило? А при выплеске достаточно большой части резерва просто умер бы от магического истощения, которое ещё и не лечится...

Когда через неделю мы проходили обычный утренний предполётный осмотр, а Анна всегда в этом помогает Веселову, она, проходя мимо меня, потянулась и тихо шепнула "Да!". До меня только через несколько минут дошло, что она имеет ввиду. А на прогулке вечером, когда я уже думал, что мы сейчас будем обсуждать, как это всё организовать, в смысле свадьбу, для меня ведь другого быть не может, меня ждало почти разочарование. Нет, я был счастлив, что она дала мне своё согласие, но она при этом не хочет нарушать традиции, согласно которым "женихаться" принято не меньше года. А если меньше, то это очень нехорошо и некрасиво, значит, скорее всего молодые-шалапутные и не сдержались, "невеста уже понесла", и смотрит на меня так вопросительно... Я не сразу понял, куда и что невеста утащила, только потом догадался, что имеется ввиду беременность, вот ведь не язык, а загадка сплошная, не разговоры, а постоянное отгадывание ребусов. Видимо как-то объяснив себе моё молчание, она стала объяснять, что тем более идёт война, и во время неё заниматься устройством своей личной жизни и семейного счастья с её точки зрения очень некрасиво. Правда, к ночи, когда уже собирался спать, разочарование ушло. Грубо говоря, замахнувшись на создание семьи, я действовал по нашему шаблону. Но действительно, о какой семье и её создании можно сейчас говорить? Как бы и что бы я ни делал, или мы не придумывали, это будет не семья, а сплошная профанация. Тем более, что для меня семья — это прежде всего дети, а стоит Анне забеременеть... Наверно я бы ещё как-то колебался и возможно попробовал бы себя и Анну убедить, что всё не так сложно, но назавтра после вылета меня к себе пригласил Веселов. Леонида Михайловича я и раньше уважал, и сейчас он стал говорить про Анну:

— Понимаете, какое дело, товарищ гвардии лейтенант авиации, Анна — сирота и я, как её начальник, считаю себя ответственным за её жизнь и будущее. Про то, что она — умница и красавица говорить не буду, но ещё она очень честный, добрый и порядочный человек. Я ничего не имею против ваших отношений, но, прошу, не нужно торопить её с браком. Давайте честно. Брак — это дети, а где гарантии, что вы до этих детей доживёте? Сейчас у нас в полку из первого состава всего три человека, вы, я и Цыганов. А из второго Петрович, несколько техников и Гордеев, если мне память не изменяет. К этому можно добавить, что эта пауза поможет вам обоим разобраться со своими чувствами. А ещё от себя добавлю, что своим быстрым предложением вы очень сильно напугали девочку, она, конечно, дала вам согласие, как я знаю, но от этого её страх перед вами не уменьшился, а может только вырос. И то, что вы послушаетесь моих слов и согласитесь подождать, будет только вам на пользу, потому, что позволит уйти этому страху, а вы гораздо лучше узнаете друг друга до свадьбы...

Словом, мы с моей любимой официально стали женихом и невестой. При встрече мне доставался поцелуй в щёку, а я мог приобнимать её за тонкую гибкую талию, и для того, чтобы зайти к ней, мне уже не требовалось согласовывать время и повод, иногда мы даже на обед или ужин шлёпали с ней под ручку. В это же время я пытался объяснить ей, что в Мире существует Сила, которой в одних местах больше, а других меньше, а некоторые люди умеют ею немного управлять и что, очень похоже, её бабушка умела, хоть я и не могу до конца понять, как именно она это делала.

И само собой я внимательнее пригляделся к девушке, у которой аура оказалась не только чистая и светлая, а ещё намного больше, чем у других. А в такие моменты, когда была возможность спокойно посидеть рядышком, я стал потихоньку разбираться, а потом и чистить ей каналы Силы. Не на расстоянии, конечно, а когда брал её за руку, и тогда у меня получалось выпустить отросток своей Силы, который понемногу выправлял её каналы. Вообще, если бы обстоятельства не заставили меня в своё время от безысходности начать лечить Цыганова, я бы может до сих пор не допускал бы даже такую возможность. А тут вот и пригодилось. При этом я очень хорошо помнил, как больно мне было, когда я правил каналы у себя. Может потому, что я всё делал очень тихо и неспешно. А может мне было больно, потому, что я даже не выправлял свои каналы, а проламывал новые каналы с одновременным приращиванием себя к чужому незнакомому организму. Насколько я понимаю болевых ощущений у Анны не возникало, но видимо она что-то чувствовала, потому, что во время таких наших посиделок с рукой в моих ладонях она тихо замирала и не шевелилась, чем мне невольно помогала. Скоро она засияла в магическом зрении как яркий факел. Не знаю, как в магическом зрении со стороны выгляжу я сам, но наш шаман, который всегда считал себя очень слабым по сравнению с настоящими магами, здесь бы сиял как солнце, и аура была бы метров десять в диаметре. Теперь мне осталось научить Анну накапливать, и пользоваться Силой. При этом Силы у неё было раза в три меньше, чем у меня, даже после всей возни с прочисткой каналов. И если она их полностью заполнит, вернее она могла накопить в себе и удержать Силы примерно в три раза меньше, чем это могу сделать я. А линии и каналы Силы она не видит, и как её этому научить, я себе представить не могу. Я то, когда возился со своим магическим зрением в госпитале, уже хорошо знал, что и как я должен увидеть, а вот как этому учить не знаю, не представляю, даже с какой стороны к этому подступиться можно.

С наполнением её Силой я решил совсем просто. Подошёл в штаб и очередной полёт нашего штабного биплана попросил разрешить сделать мне, а в переднюю кабину посадил мою невесту. Вообще, место пассажира сзади, но на нашей машине имелось дублированное управление. А главное, мне хотелось, чтобы в первом в своей жизни полёте Анна имела больше обзор и получила больше впечатлений. И хоть до штаба армии было всего две сотни километров, то есть примерно час на крейсерской скорости штабного "У-двасика", но ей с непривычки и этого хватило с головой. Из машины она выбралась, как пьяная и ещё минут двадцать ноги её совершенно не держали. Мне пришлось выскочить, подхватить её и держать почти на весу. А она в это время с распахнутыми совершенно шальными глазами изредка начинала хихикать. Как она потом сама описала мне свои ощущения: её захлестнул золотистый солнечный поток, который остался в теле и он её изнутри щекотал, а она ужасно боится щекотки, поэтому не могла удержаться от хихиканья, и стоять ей из-за этой продолжающейся щекотки было сложно.

Там же у колеса нашего биплана, который в отличие от фронтовых аэродромов никто никуда оттаскивать и маскировать не собирался, мы с Анной впервые поцеловались. Ну, как, поцеловались, я обнимал её потряхиваемую хихиканьем, мы ткнулись друг другу в губы и оба страшно засмущались и покраснели. Не знаю, чего так смутилась она, ведь я уже не раз видел здесь целующиеся парочки. Только у нас поцелуи — это занятие глубоко интимное и супруги это делают только наедине и никогда на глазах у других, как здесь. К счастью времени для смущения было мало, нужно было не забыть отдать в оперативный отдел штаба армии, присланные из полка бумаги. И нужно было, не откладывая начать заниматься переполнявшей Анну Силой, которой она управлять совершенно не умеет. Ведь если немедленно не предпринять ничего, избыток Силы может просто искривить, сжечь или закапсулировать "лишние" в понимании организма каналы и это сведёт к нулю всю мою возню с каналами невесты. Начать с того, что почти вся Сила сосредоточилась у неё за грудиной в области "ядра", если это можно так назвать, а не распределилась равномерно по всем каналам, как у меня или любого другого мага. А это для организма не слишком полезно, может, как я сказал, деформировать или пережечь каналы ядра. Я уже рассказывал, как живые организмы не любят терять Силу, и никак иначе, как попытки отнять Силу её организм мои попытки к перераспределению не воспринимает и сопротивляется. Пришлось больше получаса, пережидая её хихиканье, объяснять Анне, что и как с моей помощью ей следует делать. Видимо у неё по наследству были заложены какие-то задатки, потому, что с перераспределением Силы она мне стала довольно толково помогать. Не очень умело, не ловко, но без её помощи ничего бы не получилось. Ведь к управлению своей Силой может быть допущен только сам человек, а снаружи в это вмешиваться очень трудно, это не каналы чистить. Как она сказала, одновременно с этим прекратилась внутренняя щекотка, которая заставляла её постоянно хихикать. На обратном пути она ещё почерпнула Силу, а в воздухе мы не встретили никаких опасностей. Шутки шутками, а залететь на несколько сотен километров в наш тыл для немецких охотников не слишком сложная задача. Тем более, что многие здесь летают, расслабившись, и становятся для них лёгкой добычей. Так, что от старанья и может потому, что обзор в открытой кабине шире чем в штурмовике, я так вертел головой, что по прилёту у меня шею свело от усталости. Снова помог Анне, которую опять потянуло хихикать, провести перераспределение Силы. К сожалению, говорить про выведение наружу и управление потоками Силы пока совершенно не представляется возможным, пока она не видит линии Силы. То есть пока у неё не открылось магическое зрение. Я про себя надеялся, что вместе с наполнением Силой это случится, но не вышло. У меня оно открывалось постепенно примерно лет с семи, а шаману только нужно было меня научить сосредотачиваться и объяснить, что же я такое вижу и почему вокруг мамы и бабушки такие искристые шубки. Впрочем, я не очень по этому поводу переживал. Научить с нуля девушку оперировать потоками Силы или использовать рунические печати — это совершеннейшая фантастика. А возился с невестой я для того, чтобы наполнить её Силой и чтобы её тело само этот уровень Силы поддерживало. Как бы мало Силы вокруг не было, но организм как-то сам определяет необходимый ему уровень и старательно его поддерживает, умудряясь выкачивать Силу из бедного окружающего пространства, даже места Силы для этого не нужны. А полученный и зафиксированный избыток Силы организм быстро осваивает и уже через пару часов считает её своей. А такой избыток Силы даже сам по себе — это дополнительные силы и внутренние возможности организма, здоровье и долголетие...

Вот об одном я совершенно не подумал, что изменения, произошедшие с нашим военфельдшером, заметят все окружающие. Я ведь уже не один раз говорил, что здесь мир очень бедный на Силу, а все живые организмы Силу чувствуют бессознательно. Думаете просто так Тошка ко мне липнет? Если бы была просто её благодарность, она бы была со мной. А Тотошка старается при возможности вообще не покидать зону моей ауры, ей в ней гораздо приятнее, чем в других местах. Только вот это "бессознательное", людское сознание переводит в привычные и понятные категории. Поэтому для всех, её взгляд стал искриться, а вся она словно излучать не Силу, которую никто не видит, а манящую уверенность в себе, женственность и привлекательность. То есть любой мужчина будет тянуться к такой женщине, потому, что так в него заложила природа. Ведь только совершенно здоровый и сильный организм может накапливать в себе и удерживать так много Силы. Значит, с этой женщиной у него будет наиболее сильное и жизнеспособное потомство, а это уже необоримые никаким воспитанием инстинкты. И если после первых атак на её благосклонность при появлении год назад, девушку оставили в покое, то теперь даже наличие официального жениха не мешало вокруг неё увиваться чуть не десятку местных ухажёров. На удивление у Анны изменилась походка, стала гораздо больше похожа на то, как ходят наши девушки, скорее всего из-за того, что она тоже при ходьбе стала переносить почти весь вес с пяток на носки, а движения приобрели танцующую текучесть и плавность, наверно именно такое называется словом "грациозность". А примерно через месяц она рассказала, что у неё стали пышнее и послушнее волосы, улучшилось зрение, которое испортилось, когда вынуждена была допоздна сидеть с учебниками при свете керосинки, просто она очки не носила и вообще, улучшилось самочувствие, и смотрит на меня ТАК вопросительно и бровки свои красивые сердито хмурит. А я — что? Я — ничего! Ничего не знаю и примус починяю... А вот ауры она как не видела, так и не видит. Но теперь она стала гораздо внимательнее слушать, что я ей пытаюсь про Силу говорить. Не много, честно сказать, но и это в местном мировоззрении чушь и ахинея...

Вообще, все встреченные мной описания ведьм, по моему мнению, полностью укладываются в картину того, что в этих девушках просто было намного больше Силы, чем во всех окружающих. А то, что их брали на воспитание умелые бывалые наставницы ещё совсем несмышлеными девочками, скорее всего совершеннейшая правда. Могу предположить, что наставница не только и не столько учила воспитанницу применению трав, сколько правила её каналы, учила накапливать и перераспределять Силу в себе. Из рассказов Анны про бабушку, похоже, что здесь женщины лекарки каким-то образом научились выплёскивать для лечения из себя Силу и делать это без ущерба для себя и своей жизни. И то, что она видела со стороны, что я сделал с бездыханной Тошкой в её понимании аналогично тому, что её бабушка делала. В эту схему вполне укладывается информация о чрезвычайной длительности жизни ведьм. Хотя, при длительности жизни в сельской глубинке прошлого века здесь сорок пять здешних лет считались глубокой старостью, ведь к этому времени выданные замуж в тринадцать-четырнадцать лет девчонки уже успели детей родить и вырастить, а у тех свои появились и тоже уже выросли. То есть человек вполне может видеть свадьбы своих внуков и застать рождение правнуков в сорок пять лет, а то и раньше. На этом фоне возраст семьдесят лет — это уже очень много, а сто — это просто запредельные чрезвычайные цифры, совсем рядом с мамонтами и нашествием хазаров. Хотя, мне думается, что при наличии высокого уровня Силы и сто пятьдесят лет — вполне доступный рубеж. Совершенно спокойно на это накладывается бесконечная молодость. Ну, а как иначе, если женщина не стареет в течение жизни целого поколения деревенских, а то и двух. А на самом деле вступив в пору рассвета и зрелости, с двадцати до сорока пяти — пятидесяти лет никакой нужды для внешних изменений нет. Но для деревенских зрителей четверть века неизменной красоты — это шок и необъяснимо, вызывающие у одних зависть и злобу, у других трепет и пиетет. Тем более, что деревенские девки в двенадцать-тринадцать (едва первую кровь уронили, значит созрели и пора) лет уже замужем оказываются и начинают ежегодно рожать с азартом уборочного комбайна. Эта девочка и расцвести то толком не успела, а к тридцати уже увяла высосанная постоянными беременностями и тяжёлой изнуряющей работой. Такое насилие над организмом выдержать очень трудно, тут не до красоты, тут выжить бы хоть как-то. И выходит, что красота у женщины мелькнула, если её успели заметить между вторым и третьим ребёнком, а дальше уже первые морщины, увядание и старость к тридцати-сорока. Как на этом фоне выглядит здоровая и не стареющая ведьма? И какая знахарка, если она, хоть что-нибудь понимает, даст женихаться воспитаннице раньше девятнадцати-двадцати и рожать чаще, чем раз в три-четыре года? А в идеале не больше двух-трёх детей в течение десяти-двенадцати лет. Представляете, насколько это противоречит деревенскому укладу, который большинству заменяет мышление и понимание? Вот отсюда все слухи и сказки про ведьм. Почему я говорю только про сельскую глубинку? Потому, что в дворянской или купеческой городской среде никто и никогда не даст девочке тренироваться и учиться работать с Силой. И если деревенский домострой кому-то кажется слишком суровыми рамками и условностями, то вы не представляете воспитание и порядки в дворянских и купеческих теремах. Для первых любое отвлечение и несоответствие — страшный урон чести родовой, а для вторых удар по кошельку, что для них куда важнее бессмысленных дворянских условностей. Где вы тут найдёте щёлочку, куда засунуть маленькую ведьму, которую нужно долго и старательно растить и пестовать, чтобы через десять-двадцать лет хоть небольшой результат получить...

При этом совсем не гарантия, что у одарённой дети унаследуют её сродство к Силе. Скорее даже наоборот. Вот и открывается ещё одна страница ведьминых сказок, когда ведьм традиционно растят бабушки, а не матери. Почти всегда существует какая-нибудь трагическая история и бабушка или пра-бабушка возится с любимой внучкой "чудом" оставшейся в живых, одна из всей семьи. Могу только предположить, что среди этих внучек кровных родственников хорошо если одна на десяток... И если зададитесь целью исследовать этот вопрос, то в свете означенного почти любые несуразности найдут своё законное местечко.

Вы можете спросить, как же так, если Анне кавалеры прохода не дают и так на её Силу реагируют, то меня окрестный женсовет уже давно обязан был на ленточки разобрать, ведь женщины куда чувствительнее и заинтересованнее в выборе своих партнёров и отцов для своих детей. Я для себя это несоответствие объяснил двумя моментами. Прежде всего, это воспитание и патриархальность общества, то есть девушкам вешаться самим на мужчин не к лицу. С другой стороны, мужчина имеет право на выбор, и Сила мужчины может быть разной по своей сути и природе. То есть мой повышенный уровень Силы вполне прячется за масками властности, физической силы, высоты места в обществе... Уровень привлекательности для женщин примерно один, ведь Силу они не видят, а ощущения пытаются осознать через привычные клише восприятия. А второй момент, заключается в том, что у меня Сила под жёстким контролем. Тем более, в местных бедных Силой условиях, если я умею Силой управлять, неужели я позволю, чтобы она плескала во все стороны и, грубо говоря: обогревала атмосферу? То есть, благодаря второму фактору, я вполне допускаю, что на уровне восприятия Силы я для окружающих не ярче, чем любой другой. И пока я всё вам так объяснял, мелькнула мысль, что повышенная привлекательность для всех лётчиков и лётчиц может быть имеет под собой компоненту их подзаряжания во время полётов, отчего уровень Силы их организмов выше фонового. К этому можно добавить и то, что в эту категорию легко попадают гонщики, а раньше бравые кавалеристы вроде гусар и драгун. Шутка! Но в любой шутке... Вы же знаете... Вот только организмы с забитыми несистематизированными каналами накопить и воспринять получаемую Силу не могут, а то, что случайно задержалось скорее во вред, чем на пользу. Необученный организм стремится попавшую к нему Силу удержать и не выпустить, каналы ядра перекручены и забиты, другие перегружены и перегорают, может в этом причина такого количества совсем молодых инфарктов и разрывов сердца у авиаторов? Пока развитие авиационной медицины не стало браковать и не пускать в небо подавляющее большинство соискателей по критериям здоровья. Это тоже шутка, как вы догадываетесь...

А вот совсем не шутка, я пока всё это рассказывал, подумал, что женщин могут совсем не привлекать мужчины, от которых просто пышет Силой по одной простой причине — у одарённого довольно высок риск рождения такого же одарённого ребёнка. Вот только есть у меня сомнения, а выживет ли обычная женщина, которая выносила и родила одарённого ребёнка? Ведь ребёнок в условиях скудного магического фона не осознанно вычерпает невеликий запас Силы своей мамочки, и после рождения она угаснет, формально от какой-нибудь инфлюэнцы или разлива чёрной желчи. Неужели вы думаете, что у женщин нет инстинкта самосохранения, который просто орать должен при виде одарённого, от которого веет Силой: "Беги от него! Дура! Пока жива...". И какие при таких условиях шансы у одарённого быть увешанным страждущими дурочками? Вот именно дурочки то и могут вешаться. Ну, а мне то зачем такое счастье?...

Наш Центральный

* * *

фронт тоже не сразу, а дали ему передохнуть пару недель, плюс потом ещё время на перебазирование, поставили между Брянским и Воронежским фронтами. А после нашего перебазирования на полевой аэродром нас сразу включили в работу по обеспечению действий подразделений родного фронта. После катастрофического разгрома люфтваффе пятнадцатого декабря немецкая авиация ещё не смогла восстановить свои силы, и в воздухе на нашем участке фронта её было очень мало, поэтому потери мы если несли, то только от действий зениток. Честно сказать, и раньше у штурмовиков гораздо больше потерь было от фронтовой ПВО, чем от истребителей противника, да и последние чаще охотились на уже повреждённые зенитками и отставшие от строя машины, то есть, по сути, эти потери тоже спровоцированы средствами ПВО. Тем более, что на южном фланге шли тяжёлые изматывающие бои по вытеснению армии Манштейна, удар которой был нацелен на Кавказ и она успела выйти к предгорьям Большого Кавказского хребта, нефтепромыслам Майкопа и Грозного. Но если от Кавказских предгорий армию отогнали довольно быстро, то отдавать Ростов и Таганрог немцы никак не захотели. А по реке Миус со всей возможной скоростью возводили укрепления неприступного, как они хвастались, оборонительного рубежа, его вроде бы даже назвали "Голубой линией". Вот на тот участок фронта немцы бросили почти всю свою имеющуюся авиацию и в небе шли изнуряющие бои между истребителями, а оставшиеся в достаточном количестве немецкие бомбардировщики пытались выбомбить наши наступающие войска... Там тоже наши ребята-штурмовики отличились. Один полк летел на штурмовку и встретил большую группу немецких бомбардировщиков почти в два раза превосходящую их числом. Штурмовики с хода вступили в бой, и спустили на землю самолётов больше, чем было у них самих, а после того, как разогнали немецкие бомбардировщики, полетели и выполнили свою боевую задачу.

* * *

* Но про это мы только слышали, а наши армии с середины января подхватили наступление соседних фронтов и двинулись вперёд. Так уже ко Дню рождения Красной армии войска нашего фронта вышли к Десне в районе Новгорода-Северского и наше наступление было остановлено, фронт встал в оборону. Даже пришлось отвести наши войска назад до Глухова, потому, что оказывается, мы с нашим южным соседом Воронежским фронтом вырвались вперёд, больше, чем на двести километров, в то время, Брянский фронт встал под Мценском и отстал от нас, а соседи с юга Степной и Юго-Западный не смогли выбить немцев из Белгорода. Вот и получилось, что в линии фронта возник наш почти двухсоткилометровый выступ, который пробили два наших фронта.

Фронт до первых чисел лета стоял в обороне, которую азартно укрепляли всю весну. Бои если и проходили, то небольшие стычки больше похожие на разведку боем или за какие-нибудь небольшие местные выгодные в тактическом отношении взгорки, низинки или овраги. А пролетая сверху хорошо видно, что полнопрофильные окопы и ходы сообщения и не только первой линии обороны, а ещё не менее трёх возводятся по всей линии фронта. Немцы тоже закапываются и укрепляются со всем старанием, и пренебрегать фронтовой системой ПВО не стоит, потому, что её даже избыточно насытили стволами всех калибров и выстроили грамотную систему управления ею. Здесь уже гораздо больше лесов, чем в Донских степях и к лету укрывшийся листвой лес манит и приятно шелестит своей листвой, только ходить в него как попало не стоит. Есть проверенные тропинки и дорожки, а кроме них лучше никуда не соваться. Немцы оставили уходя очень много взрывающихся сюрпризов. Уже наученные опытом. На прошлом аэродроме одна из кухонных работниц что-то нашла в лесу и даже успела окликнуть и похвастаться своей товарке, а через пару секунд её взрывом разметало по поляне. Никто куда попало, не глядя не полезет и ничего даже очень привлекательного хватать не станет. Фронт таким вещам учит быстро и качественно...

Однажды как-то вдруг вспомнился момент из воздушного боя пятнадцатого декабря, когда на помощь транспортникам в свалку ворвались несколько немецких истребителей, и я удачно подловил в борт одного из них. Эпизод с удачно попавшей в "худого" очередью я помнил сразу и не об этом речь. Я вспомнил то, что зудело на краю сознания и никак не давало покоя. У этого мессера рядом с кабиной, не там, где посредине моторного отсека часто рисуют эмблемы подразделений, а там, где размещают личные гербы и знаки у самой кабины, была нарисована знакомая мне по памяти Сани летящая чёрная летучая мышь, а на её фоне небольшой тевтонский или мальтийский крест на белом щите. К сожалению, я не силён в геральдике и не знаю, как правильно такой крест называть, но этот рисунок очень хорошо знаком моему телу, и именно желание отомстить пилоту самолёта с таким рисунком было настолько сильным, что позволило вызвать меня в умирающее тело Гурьянова. И вот теперь я задаюсь вопросом: выполнил я волю прошлого хозяина моего тела или нет? То, что после моей очереди это мессершмитт больше никуда не мог долететь, я практически уверен, вот только слишком высокая вероятность того, что немец остался жив, а это в программу мести никак не вписывается. Но тогда после этого воздушного побоища на земле было столько "одуванчиков", что среди них запросто мог оказаться и лётчик с этого "худого" с выкрашенной белым задней половиной фюзеляжа и хвоста.

* * *

** И всё бы ерунда, в подобных вопросах я фаталист и уверен, что судьба найдёт способ нас снова свести вместе. Ведь даже эта встреча по законам вероятности была малореальна после того, как обстоятельства свели вместе этого немца с Гурьяновым в первые дни войны. Вот только плевать хотела судьба на законы статистики и снова свела в небе нас двоих, пусть даже теперь в теле Гурьянова не он, а я. Из-за ярости боя возможности отследить падение немца у меня не было. Как и потом, когда втроём собирались, чтобы идти на аэродром искать его на земле, чтобы дострелить, если нужно. И тут даже не во времени дело, а в том, что я был уверен, что дострелял боезапас почти полностью и не был уверен, что при нажатии на гашетки боёк не клацнет в пустоте. Мои ощущения меня не обманули, в лентах у меня при посадке оказалось всего пять снарядов и меньше двух десятков пуль для пулемётов...

В этой ситуации присутствует ещё одно обстоятельство, которое мне как раз и не давало покоя. Когда я увидел засиявшую факелом большую ауру Анны, по ассоциации постепенно вспомнился этот эпизод воздушного боя. Ведь тогда, кроме приметной картинки с летучей мышью мне в горячке боя показалось, что из самолёта полыхнула огромная аура. И хоть в бою я в это время не пользовался магическим зрением, противников было так много, что высматривать ауры совершенно не требовалось, а требовалось просто чувствовать живых, а это не то же самое. Но в тот миг я наверно что-то почувствовал и на пару секунд перешёл на магическое зрение и увидел полыхнувшую из падающего самолёта ауру. Вот только цвет у неё был не яркий белый с золотистыми искрами и голубым ореолом по краям, как у моей невесты, а розовато-бурый с грязно-багровыми краями и чёрными кляксами по ней. Только размеры ауры были раза в два-три больше, чем у Анны. И какое-то внутреннее чувство мне подсказывает, что владелец этой ауры потоками Силы пользоваться в отличие от неё умеет, и кроме прочего за этой аурой ещё и очень много лет опыта и умений. То, что внутри отвечает за чувство опасности буквально взвыло, что здесь опасность и опасность не шуточная. Это не просто противник, а противник чрезвычайно трудный и встречаться с ним очень не желательно, но при этом придётся, если он остался жив...

Свою ауру я увидеть не могу и какая она у меня не представляю, тем более, что восприятие цветов и оттенков в магическом спектре для каждого одарённого глубоко индивидуально. То есть, нет такого, что все воздушники, к примеру, имеют ауру голубого цвета, а огневики красные или жёлтые в восприятии всех остальных. Для каждого одарённого ауры воздушников будут разных цветов и оттенков, для кого-то голубыми, для кого-то зелёными или оранжевыми, только совершенно точно, что огневики для каждого будут другого цвета, чем воздушники. Поэтому и палитру цветов ауры каждый одарённый составляет для себя сам, как их видит, вернее, воспринимает, ведь видят глаза, а вот за магическое зрение глаза не отвечают. А свою ауру увидеть невозможно, можно только предположить по описанию или если кто-нибудь скажет, что моя аура похожа на ауру вот этого человека, а отличия в том или другом, но тоже на наглядных примерах. Но это я отвлёкся. Такая большая полыхнувшая аура почти наверняка говорит о том, что в кабине в тот момент находился магически одарённый, которых до Анны я здесь больше вообще не встречал и был почти уверен, что я такой здесь один, исходя из ужасающе скудного природного магического фона. Может, именно эта уверенность и заблокировала "ненужное" мне воспоминание? И если это действительно был магически одарённый, то шансов на выживание после приземления у него на порядок больше, чем у простого человека. Скорее всего, он не просто выжил после прыжка с парашютом, а успешно добрался до своих, не смотря на то, что был сбит над расположением наших войск и внизу всё прочёсывали наши бойцы на грузовиках, куда грузили всех найденных и собирали выброшенные контейнеры с грузами. Такая же группа подобрала нашего Бурдужу и доставила в госпиталь...

Как мне реагировать на эту новость? Уже одно то, что он немец и воюет против нас и то, как он повёл себя по отношению к этому телу, очень сильно говорит против того, чтобы я бежал к нему обниматься и целоваться от радости, как со встреченным собратом по ремеслу. Кроме этого мне очень не нравится цвет его ауры. Для меня такие тона всегда ассоциировались с неприятным для меня и крайне опасным, и такого в прошлой жизни я никогда не видел, а моё магическое восприятие, мне кажется, с перенесением меня в это тело не изменилось. По крайней мере, все оттенки аур, которые раньше я воспринимал, и они характеризовали определённые черты людей, в моём восприятии не изменились. Интуиция мне подсказывает, что это была не последняя наша встреча, потому, что, чем больше я об этом думаю, тем сильнее во мне крепнет уверенность, что свой долг мести перед Саней Гурьяновым я ещё не выполнил, а значит, мы с этим немцем с летучей мышкой у кабины ещё встретимся. И это будет не просто встреча, если он, как и я видит ауры и потоки Силы, то я для него должен выглядеть таким же факелом, каким я увидел мою Анну после того, как она наполнила свои каналы Силой. И откуда у меня уверенность, что эту встречу переживёт только один из нас? Я, почему-то уверен, что он не просто захочет меня уничтожить, а что для него это очень важно, даже не просто важно, а жизненно необходимо. Но вот что я точно делать не собираюсь, это бегать и искать его, да и сложно это на войне, где почти каждый шаг регламентируют приказы...

* — Первое: 57-го ГвШАП в РИ не существовало, был на флоте 57-ой ПШАП, но не гвардейский. Присвоение наименования фронта вполне в рамках реалий того времени. Действительно, полк ведь не воевал в составе Сталинградского фронта непосредственно в черте города. Второе: наверно до середины сорок четвёртого года со званиями в гвардейских частях было довольно сумбурно. Позже возникнет стройная схема, когда в гвардейских частях звание будет просто начинаться со слова "гвардии" (гвардии капитан, к примеру). В описываемый период, не смотря на наличие приказа ГКО номер 167 от 28 мая 1942 года о доведении Указа Верховного Совета о введении гвардейских званий. В тексте оборот "майор гвардии" аналогичен контексту "майор авиации". К примеру, на флоте гвардейское звание капитан-лейтенанта звучало не "гвардии капитан-лейтенант", а "гвардейского экипажа капитан-лейтенант". Словом, именно так рождались славные традиции советской гвардии, которая в отличие от царской состояла из самых боевых подразделений, а не самых родовитых и приближённых к трону.

**— Действительно существует такая капитанская или майорская должность: начальник воздушно-стрелковой службы, в обиходе — заместитель командира полка по лётной подготовке (замполёт), который в принципе вполне может быть летающим.

* * *

— Использование речевого оборота "иконостас" в отношении награждённого многими наградами идёт ещё из времён Российской Империи, когда почти все государственные награды носили имена и посвящались особо почитаемым православным святым: Георгий, Владимир, Александр, Анна, которых на наградах изображали в рамках православного канона. К слову, среди ювелиров, имеющих привилегию на изготовление наград, иноверцев не было. Исключения — это польские ордена католического Святого Станислава и Белого Орла, которыми император награждал как являющийся ещё и королём Польши, эти ордена в отличие от православных вручались уже готовыми, а не в виде грамоты о жаловании награды. После чего, награждённый шёл к ювелиру заказывать знак ордена, а сам должен был до того, как наградной знак украсит мундир уладить финансовые отношения с орденским обществом. Словом, для верующего человека лики святых на груди — вполне законный повод осенить себя крестным знамением.

* * *

— Фронт с четырнадцатого января стал уже не Донским, а Центральным, но командовать им продолжил генерал Рокоссовский.

* * *

*— Вполне реальная и жизненная история и для неё даже магии не требуется. В РИ ст. сержант Данилов Г.С. из 807 ШАП только в августе-сентябре 1942 г. сбил три немецких самолёта (два Ме-109 и один Ю-88). Только за сентябрь 1943 г. и только лётчиками 1-й Сталинградской ШАД было сбито 88 самолётов противника. На Северо-Западном фронте за тот же период штурмовиками было сбито 44 немецких самолёта. А описанный эпизод взят почти полностью из РИ, когда 20.08.43 группа 655 ШАП под командованием ст.лейтенанта Кондакова В.А. атаковала группу из более пятидесяти Ю-87 и истребителей сопровождения. Пикировщиков рассеяли, шесть из них сбили и подбили один Ме-109. После этого выполнили свою боевую задачу и вернулись к себе без потерь. Замечу, что все приведённые цифры — это подтверждённые падения сбитых самолётов противника, а не фантазии немецких экспертов из левого уха по желанию задней ноги.

* * *

**— Реальная зимняя окраска самолётов эскадры "Удет" зимой 1942-43 гг. Передняя часть машины в обычной окраске, а от кабины назад и всё хвостовое оперение белого цвета.

Глава 29

Член Военного Совета

Мне снился такой красивый сон. Мы босиком бродили взявшись за руки с моей Анной по какому-то солнечному летнему лугу и смеялись от переполнявшей нас обоих радости. На ней был длинный широкий голубой сарафан из лёгкой материи, который обметал верхушки не слишком высокой травы, а налетавший ветер играл с подолом, но не задирал его. Ещё ветер закидывал ей на лицо пряди распущенных по плечам волос, и она их со смехом пальцами убирала с лица и её улыбка сияла ровными белыми зубками совсем без привычных мне клычков и искристыми совершенно зелёными травяными прекрасными распахнутыми глазами...

Вот только, после пробуждения, в реальности обнаружил полутёмную камеру с грубо сколоченными нарами из даже не обструганных досок, которые по краям уже кем-то были обтёрты до блеска. На доски постелен мой тёплый лётный комбинезон, который своей толщиной вполне матрас заменяет. Из оставленной под потолком широкой щели над дверью, в камеру пробивается тусклый электрический свет. За дверью слышно, как в коридоре покряхтывая, ворочается на своей сидушке караульщик, а память услужливо выкладывает подробности моего попадания сюда...

Веселов решил отправить Анну по служебным делам в медслужбу штаба Сталинградского фронта, к которому мы оказались временно территориально на период переформирования в расположении восьмой армии переданы. Я был не очень занят и с удовольствием составил компанию своей невесте, тем более, что у неё не так давно "засветилась" аура и что-то мне подсказывало, что за девушкой лучше на первых порах приглядывать. Ведь к этому новому для себя состоянию она сама ещё не готова и не привыкла всех окрестных кобелей, которые в стойку встанут, отшивать. И хоть люди не видят её пылающую ауру, но всех интуитивно тянет к такому изобилию Силы. Кого-то привлекает нежный чарующий голос, кого-то походка или улыбка, кого-то запах, жест... Словом, что угодно, чем наше сознание пытается объяснить необъяснимое и не рациональное, в мире лишённом магии не видят и не могут оценить Силу, вот и возникают такие надуманные причины. Раньше, когда свирепствовала инквизиция, на людей наделённых Силой вели охоту и расправлялись с ними. Но ведь здесь никто Силу не видит, вот и стало любое необъяснимое проявление привлекательности или выходящее за рамки женское обаяние показателем бесовской одержимости или знаком ведьмы. Теперь об этом вспоминают со смехом, но влияние на окружающих большого количества Силы, которое есть в Анне, никуда в отличие от инквизиторских костров не делось. Со временем она привыкнет к тому, насколько изменилась, научится огораживать себя, удерживать окружающих на дистанции и не допускать возникновение конфликтных ситуаций, а пока мне стоит за ней приглядывать, ведь я несу ответственность за последствия того, что увеличил у неё запас Силы. И вообще, мне просто приятно лишние минутки побыть с ней рядом, слушать её журчащий голос, смотреть в её искрящиеся глаза, купаться в таких "вкусных" волнах эмоций, которые она выплёскивает по сторонам, не осознавая и не жадничая...

Да и захотелось побывать в городе, над которым мы столько летали, и за который столько ребят отдали свои жизни. И не так много развлечений в жизни на фронтовом аэродроме. Мы оседлали нашу несчастную уезженную до невозможности аэродромную полуторку, в кузов которой Анна должна погрузить имущество полученное на фронтовом медскладе. Само собой, что для езды в кузове я не стал наряжаться в парадную форму. Наверно в наше новогоднее свидание я так намёрзся, что влез в лётный меховой комбинезон без малейшего внутреннего протеста. Анна в кабине, я в кузове на каком-то свёрнутом брезенте. На удивление установилась прекрасная погода, а не висящая низко хмарь предыдущего месяца, в которой мы ловили немецкие транспортники. Перед глазами стоит восхитительная улыбка самой дорогой и прекрасной девушки! Мы победили и гоним немцев! Мы живы и молоды... Светит зимнее, но южное припекающее даже сквозь пощипывающий щёки мороз солнышко, жизнь прекрасна! Даже ухабы, на которых приходится ловить борт и следить, чтобы не прикусить язык не в состоянии испортить моё настроение...

На въезде в город нас остановили проверить документы. Тут выяснилось, что про документы я как раз и забыл, ведь привык, что в полку они никому не нужны, я их по привычке в кителе оставил, когда в комбинезон переодевался. К счастью у Анны документы были, как и у нашего водителя, а я с ними прошёл по графе "один сопровождающий", в принципе — нормально, при перевозке часто берут с собой грузчиков или охрану, а у бойцов далеко не всегда имеются личные документы, так, что ни у кого вопросов не возникло. За постом начался город, хотя эту кучу развалин городом называть сложно. Мы въехали с севера, со стороны моста за рынком и тракторным заводом. Здесь на самой окраине боёв не было, немцев сюда не пустили, но обстрелов и бомбёжек хватало, поэтому целых домов почти не осталось. Даже в тех домах, которым повезло не попасть под прямой выстрел или бомбу, жить, тем более зимой — не возможно, крыши нет, окна выбиты, труба печи развалена. Но, не смотря на это, в некоторых местах из сугробов курятся дымки, выжившие местные жители ютятся в этих развалинах, видимо в приспособленных под жильё погребах и подвалах. Ведь очень многие не покинули свои участки, даже когда рядом гремели бои. Для проезда участки улиц очистили от битого кирпича и чуть не через каждый десяток метров таблички "Разминировано" или наоборот "Проход закрыт! Мины". Я прикинул, что, скорее всего, имеется ввиду, не минирование, а факт осмотра на предмет неразорвавшихся боеприпасов. А вот там, где немцы были, эти надписи имеют совсем другой смысл, там действительно оставлено очень много разных взрывающихся сюрпризов и не только немцами, минировали все участники противостояния в несколько слоёв. По такому городу гулять желание как-то пропало. Особенно диссонировало, ясное радостное солнышко в небе с попадающимися то тут, то там свежими могилами. Во время боёв погибших прикапывали в любых удобных воронках или ямах, только обозначив, как придётся место могилы, а теперь такие захоронения нужно будет вывозить. А пока они просто обозначены: наши звёздочками или табличками, немецкие или румынские сколоченными как попало крестами или просто воткнутыми палками с надетыми на них касками, по которым можно отличить одни от других. Удивительно, но на улицах попадается довольно много прохожих, и не мало среди них гражданских. Пару раз попались команды военнопленных, которые разбирают завалы под охраной бойцов конвойных частей. Почти на всех высоких точках трепещут на ветру красные полотнища самодельных флагов от больших до маленьких флажков, вот уж где праздник и радость победы и освобождения был искренним и настоящим. И это не просто флаги, это символы победы, конца четырёхмесячного грохочущего в городе кошмара!

У штаба — полуразрушенного длинного здания, у которого на скорую руку восстановили первый этаж из бывших трёх или четырёх, на расчищенной площадке, для автотранспорта водитель нас высадил. Сообщил, что подъедет не раньше, чем через два с половиной часа, ему сначала нужно загрузить продовольствие для столовой по наряду старшины. А у нас пока будет время спокойно в штабе с нашими медицинскими вопросами разобраться.

После пасторальной привычной жизни в полку, фронтовой штаб показался вавилонским столпотворением. Десятки людей куда-то бегут, спешат, суетятся, кричат в трубки телефонисты и разговаривающие начальники, хлопают двери, а ядрёный махорочный табачный дым пропитал всё вокруг вместе со злым начальственным матом, и никому ни до кого нет никакого дела. Тут же в углу на брошенных ватниках спит какой-то боец. Рядом другой, на вид — самый нестроевой солдат Красной армии в огромных растоптанных прожжённых в некоторых местах валенках и лопатой седоватой бороды, в которой запутались не только крошки еды, а наверно сноп сена, деловито пихает в топку раскалённой буржуйки маленькие аккуратные полешки. Чуть в стороне две молоденькие связистки, уже с недавно введёнными погонами, хихикая, шепчутся, не забывая бдительно обстреливать острыми глазками всё вокруг, а главное всех попадающих в зону обстрела мужчин. Полный майор с уже почти сформировавшейся плешкой, на которую зачёсаны остатки седых волос с боков, или по-старому интендант второго ранга, что-то пишет, неудобно скрючившись на колченогой табуретке и зажав в левой руке веер бумажек, в которые заглядывает и что-то бормочет себе под нос. Кажется единственные, кто в этом муравейнике спокойны, деловиты и на своём месте — это "комендачи" — бойцы роты охраны, одетые и экипированные лучше любого подразделения фронта. Они скользят, словно ловкие рыбки в переплетении водорослей или стоят как матёрые дубы, которые по пути обтекает пасущаяся отара. Только через полчаса удалось найти хоть кого-то, кто хоть и не знал, куда нам нужно, но, по крайней мере, сумел направить в отсек, где "кажися дохтура сидють". Указание оказалось точным, и мы сумели получить последнюю из необходимых подписей, а усталый до черноты, осипший капитан со змеями над чашами в петлицах или военврач третьего ранга даже позвонил кладовщику, которому приказал "всё выдать гвардейцам по заявке"...

Я в этих медицинских вопросах не силён, вот Анна мне по ходу дела и объясняла, почему у медиков такой аврал и усталый вид. Для всех победа и разгром окружённых войск Паулюса! Сейчас заняты в основном те, кто прочёсывают развалины и выискивают прячущихся немцев и прочих румын с итальянцами. Все сапёры на разминировании. А комендант с приданными войсками наводит порядок на вверенной территории среди бардака едва закончившихся боёв. А вот медики сейчас вынуждены расхлёбывать огромное количество пленных и их удручающее состояние, ни к первому, ни ко второму никто готов не был. Тем более, что издан приказ ГКО об обеспечении содержания пленных согласно норм Женевских конвенций, чтобы показать всему миру насколько сильно мы отличаемся от людоедского гитлеровского режима. Это замечательно и правильно наверно, тем более, что приказы не обсуждают. Но накануне ударили морозы, и даже просто организовать пункты обогрева для пленных оказалось ужасно трудной задачей. Ведь до самого последнего момента к фронту направлялись в первую очередь пополнения и боеприпасы, но никак не предметы тылового, санитарного и медицинского снабжения. Вот и оказалось, что фронтовая медицина физически не в состоянии обеспечить санитарное и медицинское сопровождение такой большой массы пленных. При этом все эти "покорители Европы" и "потомки гренадёров Фридриха Великого" грязные, отощавшие, блохастые и завшивленные до самых невозможных пределов. Всё, что у них есть, это жутко вонючий порошок для защиты от этих кровососущих окопных радостей. Вот только эффективность порошка оставляет желать лучшего. Может, если поставить рядом двух индивидуумов, при этом одного из них обсыпать этим дрянным порошком, то вошь проявит больше интереса к менее вонючему. Что на мой взгляд не удивительно, мало кому понравится, когда еда воняет как забытая на химкомбинате портянка. Ну, а когда выбора нет, то вши и блохи легко смиряются с ароматами добычи, наверно просто кушать хотят. При этом даже в условиях самого неприспособленного окопного быта каждый наш толковый старшина не только организовывает при любой возможности баню личному составу, но и прожарку всей формы и амуниции, для избавления от ползучих кровососов. И как говорят бывалые солдаты: "Нет более приятного звука для солдатского уха, чем слышать, как от высокой температуры лопаются ненавистные вши, с шелестом щёлкают гниды (отложенные яйца вшей) и одежда снова становится одеждой, а не местом обитания ненавистных кровососов". Поэтому подобные случаи в нашей армии вызывают резкое осуждение, и всё приводится в порядок моментально, а после баньки и прошедшей полноценную санобработку одежды боец — чист, пригож и готов к любым свершениям. У оккупантов передвижные солдатские и офицерские бордели есть, а вот со вшами они ничего делать не желают. Надо полагать, что азартно чешущийся тевтон благодаря такой занятости чаще и нежнее должен вспоминать любезный сердцу фатерлянд. Ладно, это я шучу...

Возможности развернуть практически в чистом поле нормальную санитарную и медицинскую обработку и сортировку, из-за свирепых морозов нет или неимоверно трудно. Ведь кроме обовшивленности, среди пленных полный букет всех возможных заразных инфекций на фоне обморожений и тяжёлого истощения. И если их просто отправлять к местам размещения, где есть условия для проживания, тепло и все сопутствующие службы, то при скученности во время перевозки эти поезда превратятся в могильники на колёсах. Ведь даже при частичном поверхностном осмотре и опросе уже выявлены больные холерой, брюшным тифом и вариантами паратифов, лептоспирозом, даже огромного количества орнитоза из-за активного употребления "Сталинградских цыплят".* Вспышки сыпного тифа из-за тех же вшей, большое количество местных геморрагических лихорадок, которыми исстари славится Волга в нижнем течении. Так, что гепатит, простудные заболевания, амёбную дизентерию и лёгкие обморожения даже за болезни уже не считают...

Никто перед Анечкой не отчитывался и не докладывал обо всём сказанном, но она у меня девочка умненькая, пока с её нарядом занимались, она слушала и делала выводы. И вот она потрясённая мне всё это рассказывает. Её восхитительные сегодня почему-то зелёные с желтинкой глаза почти круглые от переполняющих её эмоций, она старательно проговаривает названия инфекционных заболеваний и её потряхивает от благоговения перед этим знанием и брезгливого омерзения от представляемых проявлений. До чего же она у меня светлая и чистая, что принимает всё так открыто всем сердцем. Глажу её по голове, и она не возражает, не поняла, что я делаю или настолько увлеклась рассказом? Как-то мне кажется, что мы с ней ещё не на том уровне близости, чтобы мне такое было невозбранно разрешено, хотя, кто бы ещё мне про женщин что-нибудь объяснил...

Такое эмоциональное потрясение нужно заесть, тем более, что старшина с этим выездом всех взгоношил и задёргал. Нас подняли в темноте на два часа раньше привычного, тогда же и накормили в сухомятку на кухне под едва тёплый чай. Поэтому ко времени обеда по расписанию кушать уже очень сильно хочется, и мы пошли искать здешний пункт питания. Столовую то мы нашли довольно быстро, вот только и здесь возникла загвоздка. Мы уже настолько привыкли к тому, что мы на полном обеспечении, и что самая большая проблема с питанием может заключаться в том, что опоздал в столовую и придётся выслушать недовольное бурчание поварихи и обед или ужин окажется остывшим, ведь для опозданцев несколько порций всегда оставляют. Хотя и тут всё очень по-разному. Холодное могут подать мне, так уж сложились у меня с кухней из-за кошек довольно прохладные отношения. А вот Веселову и Анне холодного никогда не подадут, если нужно быстро подогреют и вообще, как это на медслужбу хвост поднять, это может быть очень вредно для организма, грозный Веселов их в таких ежовых рукавицах держит. Правда сегодня Анечка покушала с нами холодное, вернее пощипала хлеб с маслом. Это мы с водителем смели кашу и чихали на то, что чай не горячий, а кусочек сливочного масла в каше таять не захотел...

А тут оказалось, что для того, чтобы в этом военном общепите покушать требуются штабные талоны, которые должны быть отмечены в наших продовольственных аттестатах. То есть ни талонов, ни продаттестатов у нас нет. Я вспомнил, что водителю старшина вручил мешок с пайком, которого на всякий случай он с запасом положил. Но когда ещё наша машина приедет. Да и давиться всухомятку не хочется, тем более, что уже в струе последних веяний рядом обнаружилась "ОФИЦЕРСКАЯ столовая" с возможностью поесть за свой счёт, то есть за деньги и без талонов. Тратить деньги в полку совершенно негде, поэтому они просто лежат на полке в моей землянке, и перед поездкой я сунул в карман рублей пятьсот червонцами и уверен, что их нам хватит.

Небольшое, второпях приспособленное помещение столовой разделили на две части, как я понял, одна часть для тех, кто питается по талонам штаба, а маленькая с буфетной стойкой для таких, как мы. В очереди перед нами оказалось всего четыре человека, не только у нас обеденное время вызвало желание подкрепиться. Честно сказать, всё моё внимание сосредоточено на моей невесте, в которой я находил всё больше очаровательных черт и небольших милых открытий, которыми хотелось любоваться не отрываясь. Анна тоже не отводит от меня взгляда своих безумно красивых, ставших сегодня золотисто-зелёными, глаз. Вообще, всё окружающее нас совершенно не касается. Только хотелось, чтобы это мгновение не прекращалось и тянулось-тянулось. Казалось, что её сияющие глаза проникают взглядом куда-то в самую глубину моей души и там ласково гладят что-то сокровенное и от этого по всему телу словно разбегаются тёплые сладкие волны. И так трепетно и трогательно она чуть встряхивает головкой и сдувает в сторону, выбившуюся из косы чуть завивающуюся непослушную прядку волос...

— Любочка! Нам быстренько к беленькой чего-нибудь собери! И давай скорее! Со вчерашнего внутри муторно!... — Вдруг ворвался скрежетом в уши резкий прокуренный сипловатый голос. Оказалось, что перед нами у прилавка только один артиллерист в опрятной солдатской форме, с двумя майорскими шпалами в петлицах. Его отодвинул и лезет без очереди к угодливо оскалившейся буфетчице капитан с лётными эмблемами, здоровенный, как хряк, и это ощущение усиливалось тем, что его не маленькие телеса ушитая узкая форма не подчеркнула красиво, а обтянула похабно каждую жирную складку и кажется, готова лопнуть под натиском избытка его мяса и сала. На большом круглом лице, словно чужой смотрится узкий прямой острый нос, под которым тонкие ухоженные усики над капризными поджатыми тонкими губами и небритым подбородком. Из под сдвинутого в сторону козырька фасонисто выгнутой "седлом" фуражки над лбом роскошным кустом нависает кудрявый рыжеватый чуб. И общее впечатление от него неприятное, помятое и похмельное, я даже ауру его смотреть не стал, и без неё видно, что дрянь — человечишка.

— Капитан! Встаньте в очередь и ведите себя достойно! — Попробовал его одёрнуть майор.

— Слушай! Отстань майор! Так плохо! Трубы горят, сам понять не можешь?! Не шуми ты так! А то голова сейчас лопнет!

Дальше скандал, не успев разгореться, вроде бы утих, майору удалось урезонить "быка", который, бурча себе под нос, встал в очередь, со своим спутником — старшим лейтенантом с новенькими лётными погонами и круглой лепёшкой опухшего лица, на котором щёлочки глаз намекают, что не один день организм заливали разными горючими жидкостями.

Оплывшая от нездоровой полноты буфетчица работает катастрофически неспешно, двигается как улитка и никак не желает ускоряться. Пересчёт денег и сдачи происходит у неё замедленно и так сосредоточено, что все невольно замирают под гипнозом этого священнодействия, как она перекладывает очередную бумажку, шёпотом проговаривая счёт. А с майором её вообще заклинило. Артиллеристу было нужно много и по списку, но было не всё, поэтому он был вынужден много раз уточнять и корректировать свой заказ. Трое стоявшие сзади нас незаметно исчезли, и объектом нездорового интереса похмельной парочки стала моя Анна. Когда я попытался урезонить обоих, то в ответ услышал:

— А ты, старшина вообще шёл бы отсюда. Не по рылу тебе в офицерском буфете отовариваться! — Действительно, на мне была чужая подменка, и в расстёгнутом вороте комбинезона, чтобы Тошка могла мордочку высовывать, если захочет подышать, были голубые петлицы со следами треугольников старшинской "пилы". И с точки зрения всех окружающих я и был сейчас старшиной, а может и разжалованным штрафником, раз треугольники с петлиц спороты. А вот Анна, стараниями Веселова выглядела как картинка в своём по размеру белом комсоставовском женском длиной ниже колен расклешённом полушубке, светло-серой почти белой каракулевой кубанке с лётным голубым верхом и одинокими кубарями младшего военфельдшера. Я же говорил уже, что Веселов о своих подчинённых заботится очень серьёзно. Кто бы мне раньше сказал, что есть полушубки женские и мужские. Боюсь себе представить, как сложно было добыть то, что выбил наш доктор для своей помощницы. Про белые изящные бурки на ногах промолчу. Сам доктор при этом особым форсом в одежде не отмечен. Но вот ведь незадача. Девчонки-медички из боевых подразделений не форсят, а ходят в ватных закопчённых телогрейках и ватных штанах с местами торчащей из зацепов серой ватой. А вот такие нарядные, как моя невеста как раз были из довольно специфического приштабного женского контингента, одна из задач которого — скрашивание трудных боевых будней усталого командования. Вот за такую фифу Анну и приняли. Ну, может и не из этого штаба, а из какой-нибудь дивизии или армии, но сути это не меняет.

Когда я влез, меня довольно резко осадили. Я осознал, как убого, нелепо даже, будет выглядеть сейчас моя попытка без документов в старшинской подменке начать доказывать, что я на самом деле лейтенант и комэск нашего гвардейского пятьдесят седьмого полка другого фронта. Тем более, что на всё я сейчас смотрел сквозь понимание того, как это будет выглядеть в глазах моей невесты, а в её глазах всё становится очень сложным. Про непредсказуемость девичьих реакций мне уже все уши прожужжали, да и Анна меня уже несколько раз ставила в тупик своими выводами и поступками. Они не были плохими, просто я их совершенно не ожидал от неё или в этот момент. Драки допускать нельзя, но мирно тут уже не разойдёшься. Как назло в обозримом пространстве остались только мы вдвоём и буфетчица. Майор стоит спиной и ничего не видит и потом мне придётся оспаривать слова двух офицеров, которые при этом ещё и старше меня по званию. Слова Анны в расчёт никто принимать не станет, она — лицо заинтересованное, то есть нужно быстро и бескровно разводить ситуацию. Тем временем старлей уже придвинулся к девушке и через расстёгнутые из-за местной духоты полы полушубка приобнял её за талию и попытался притянуть к себе, уже выставив для поцелуя свои губёнки дудочкой. Анна даже не сопротивляется ошарашенная такой наглостью. Как назло, Тошка устала и сейчас мирно дрыхнет у меня за пазухой. Можно представить, как бы она искусала и исцарапала наглую ручонку, которую бы кто-нибудь решил сунуть на её законную территорию, а её владения — это мы оба целиком и это не обсуждается! Но Тошка спит, Анну тискают, бич я сегодня оставил в полку, хотя может и к лучшему.

Резко сместился, тычок каждому под колено в точку на икроножной мышце, Хоть у унт рант не такой твёрдый, как у сапог, но для такого тычка хватает. Пока оба потеряли равновесие, я уже прихватил у каждого по одной руке и, вывернув, зафиксировал в позиции: рука вертикально вверх, спина горизонтально, ноги неуверенно топчутся, потому, что в вывернутом плечевом суставе больно и им хочется найти положение, при котором боль меньше, вот и топчутся. А я ведь ещё и в лучезапястном суставе руки переломил и тоже больно, стоит только дёрнуться. Можно было поставить их на колени, прочитать лекцию о недопустимом поведении, никуда бы не делись, слушали бы со всем вниманием, но я не стал куражиться. В такой ситуации за них может майор впрячься не разбираясь, а из офицерской солидарности. Выдавил из каждого придушенное "Извините" в адрес Анны и толчком направил обоих в сторону двери, с напутствием, что их запах тут крайне нежелателен. С момента, когда обоих "героев" в моём захвате согнуло, буфетчица застыла с выпученными от ужаса куриными круглыми глазами, прижав к губам пальцы своей дебелой рыхлой руки. Майор тоже развернулся и скорее с удовлетворением наблюдал процесс вразумления. Конечно, просто так уйти они не смогли и от двери пообещали нам все существующие в их сознании кары. А майор мне доверительно сказал:

— Старшина! Зря вы с этой штабной швалью связались. Они же как дерьмо, не трогай, вонять не станет...

— Да, всё нормально! Спасибо! Товарищ майор...

Анна, тиская проснувшуюся Тошку, мудро предложила уйти отсюда от греха. Но я уже говорил, что оцениваю ситуацию со стороны, и посчитал, что бегство в героическую картинку покарания негодяев никак не вписывается. Да и не видел я в произошедшем никакой опасности для меня и моей спутницы. Драки не было. Никаких критических повреждений никому не нанесено. Мы все одинаково командиры среднего звена, хоть они и старше меня по званию. А вопрос задетой девичьей чести вообще переворачивает всё кардинально. Но как позже выяснилось, я слишком оптимистично оценил происходящее и не был готов к такой пакостливой мстительности...

Ничего в буфете купить мы не успели, в столовую вошёл помощник дежурного в звании лейтенанта с повязкой на руке и двумя конвойцами или комендачами при автоматах:

— Старшина! Помощник дежурного по штабу лейтенант Некрасов. Прошу предъявить документы.

Словом, документов у меня нет. К Анне никаких претензий и даже просто вопросов. Влез майор, который пожелал засвидетельствовать факт произошедшего инцидента. Но ему сказали, что ни о каких инцидентах речи нет, производится выборочная плановая проверка документов, а у меня их нет. И до выяснения моей личности и цели пребывания на территории такого секретного режимного объекта, как штаб фронта меня вынуждены задержать и препроводить на гауптвахту. Собственно, сам виноват, нужно документы с собой носить, даже на секунду вспомнилось, как я в первые дни здесь разглядывал совершенно непонятные для меня тогда бумажки и как меня удивлял тогда комсомольский билет. Но уже тогда я уловил от остатков Саниной души трепетное отношение к этим важным в этом мире атрибутам. Впрочем, позже я понял, что даже будь у меня все нужные документы, меня бы задержали под любым предлогом, просто документы оказались первыми и упростили задачу. Я попросил Анну связаться с полком, чтобы они привезли мои документы и смогли засвидетельствовать мою личность. А сама пусть сразу возвращается с машиной в полк. Вообще, не те условия, чтобы нормально говорить и попрощаться. Два конвоира автоматы на меня направили, помощник дежурного с интересом разглядывает мой пистолет с дарственной табличкой. Вообще от них ничего плохого не идёт, они просто выполняют свою работу, обнаружили нарушение и его пресекают, ничего опасного или выходящего за рамки, как я тогда думал, хоть и понятно, кто их к нам направил...

Так я и оказался в камере. Здесь оказалось жарко натоплено. Снял комбинезон, иначе бы я в нём спарился. Всё из карманов выгребли, даже ремни верхний и брючный забрали. Тошку с собой забрала Анна. На голые нары расстелил комбинезон, прилёг ждать развития ситуации. Но дальше пошло совсем не так. Я дремал и ждал, что меня придёт опросить представитель контрразведки, а скорее просто дежурный или его помощник. В крайнем случае, пришлют кого-нибудь из комендатуры. Ведь речь шла о том, что я без документов на важном охраняемом объекте, то есть нужно только выяснить мою личность, не являюсь ли я вражеским шпионом. Шпионом я не был, тем более, что такая важная в армии вещь, как подчинённость, здесь тоже играет в мою пользу, ведь мы этому штабу не подчиняемся, то есть нас передали временно просто из-за территориального удобства решения вопросов снабжения во время переформирования и пополнения. И в штабе нашего фронта крайне нервно отреагируют на любые действия в наш адрес, это, как кто-то сказал: "Моего холопа пороть могу только я!". Понятно, что мы — не холопы, только аналогия достаточно точная. Словом, я расслабился и не имел никаких причин для переживаний.

Потом в камеру, нагнувшись в проёме двери, вошёл высокий какой-то болезненно худой с проседью в коротком ёжике волос подполковник, который представился личным порученцем Члена Военного Совета Фронта (так и произнёс, что невольно слышалось каждое слово с заглавной буквы), и он теперь будет со мной РАЗБИРАТЬСЯ. Последнее слово он тоже произнёс очень выразительно и многозначительно, что будь у меня грехи за душой, мне уже вполне можно было начинать жиденько под себя делать. В подполковнике очень не понравились его совершенно безжизненные глаза, словно он умер уже много лет назад и сейчас не живёт. А все дела живых ему глубоко неприятны, как досадливые помехи, которые ему мешают, как зудящий над ухом комар. И этими глазами он смотрел на меня в прошедшем времени, то есть меня для него уже не было, это даже не приговор, это взгляд мясника, который видит перед собой уже не живого поросёнка, а приготовленные из него котлетки с горячим вкусным гарниром. И понятно, что ему, как и мяснику, совершенно никакого дела до того, как трепыхается будущий шницель. При общении со мной на малое время порученец оживился, но потом вернулся в своё привычное состояние. Его совершенно не интересовало, как меня зовут, из какой я части, и какая у меня должность или что я здесь на территории штаба делаю. Вопросы, которые касались меня свелись только к уточнению, точно ли это именно я имел стычку с двумя лётчиками в столовой штаба? К моему удивлению, гораздо больше времени заняло выяснение всех данных Анны, совершенно без привязки ко мне и произошедшему с моим участием и явное недовольство тем, что я на эти вопросы не отвечаю. Я ожидал вопросы типа: кто и что говорил, и кто сначала, а кто отвечал. Но его больше интересовали точные данные моей невесты, как звучит занимаемая ею должность, номер нашей части, успела ли она уже пройти переаттестацию на новое звание, то есть она уже младший лейтенант медицинской службы или ещё младший военфельдшер. Зачем-то спросил есть ли у неё муж или постоянный ухажёр, многозначительно глянув на меня. Уже уходя, бурчал себе под нос: "Перевод с другого фронта... не удобно... не мог у нас никого найти... кобелище долбанный, никак не уймётся... надо подумать кого подключить...". Это мне не предназначалось, бурчал он только для себя, но откуда ему знать про особенности моего обострённого слуха. Понятно, что про Анну они уже многое узнали, и от моего молчания ничего кардинально не изменилось.

Этот визит не лез ни в какие ворота. Какой-то непонятный порученец, который при этом не стесняется мне фактически угрожать. Очень самоуверен и, кажется, неплохо контролирует ситуацию. Вот лежу и пытаюсь для себя разложить ситуацию. То, что вчера за половину дня наши не примчались уже странно, ведь Анна должна была в штаб полка позвонить и наши бы нас не бросили. Надеюсь, с утра всё прояснится... Позже удалось разговорить младшего сержанта из комендантской роты, что охраняли место моего содержания. Ну, скучно парню на посту. Узнал, что у подполковника фамилия Реквава**, и он вроде бы из грузин, и как пёс предан ЧеВээСу фронта Хрущёву, чьим официальным порученцем является. Что про него и его дела ходит довольно много намёков и предположений, но ничего конкретного, хотя совершенно точно, что много людей с кем пересекался путь Реквавы, после этой встречи навсегда исчезали, а некоторых находили уже мёртвыми и даже по частям. Хотя парочку просто сослали в такие заснеженные дали, что общаться в тех местах можно только с тюленями и ездовыми лайками. Наверно можно и с белыми медведями, но неграмотные и злые животные, не оценят и беззастенчиво съедят. После такой информации из слов и вопросов порученца нарисовалась настолько неприятная картина, что верить в неё не хотелось никак. Хотелось убедить себя, что я всё не так понял и вообще, тут сплошная накладка на накладке. Что скоро приедет кто-нибудь из полка с моими документами, меня выпустят и ещё и извиняться будут, всё-таки статус Героя Советского Союза — это вам не баран начихал. Наверно это свойство сознания — пытаться уговорить себя, что все очевидные гадости и мерзости, идущие от других людей и которых не ждёшь — это неправда. То есть всё, что мне подсказывает из услышанного и происходящего здравый смысл — мне показалось, ведь в противном случае придётся признать, что увиденная в ауре капитана чернота — это не просто мелкая пакостность в виде скрытого злорадства, когда приятель в нарядном костюме поскользнулся и упал в грязную лужу. Не хочется верить, что за этой чернотой стоит настоящая подлость и осознанные действия по достижению своих мерзких целей за счёт других людей, а может и за счёт их жизней. Старый шаман мне однажды говорил, что каждый из нас сам себе создаёт тот окружающий его мир, какой сам хочет. Если верить в то, что все кругом мерзавцы, и имеют целью сделать мне что-нибудь плохое, то все вокруг и будут негодяями и периодически даже будут происходить какие-то события это подтверждающие. А если верить и доверять окружающим, то жить будет уютно как в семье и не нужно постоянно оглядываться и ждать удара в спину. Удивительное в этой ситуации то, что в обоих случаях вокруг будут одни и те же люди и ситуации. И во втором случае иногда случаются какие-то происшествия, которые в первом безусловно работают на версию "кругом враги", при доброжелательном подходе легко списывались на детскую шалость или неприятную случайность, от подобных которым никто не застрахован, чем они по сути чаще всего и являются. Из этого вылущивается единственный резонный выбор, не стараться искать врагов там, где их, скорее всего, нет, а враги либо успеют себя проявить, либо окажутся настолько умелыми и шустрыми, что об их существовании при жизни не узнаешь, а после смерти это уже и не так важно. Я настолько чётко в своё время сделал вывод из этого разговора с наставником, что строил мир вокруг себя согласно благожелательным позывам, и мне очень не хотелось, чтобы в него врывались враги и на моей территории разворачивались боевые действия. Впрочем, умная или просто более опытная частица сознания довольно чётко сформулировала, что начало войны никто никогда не согласовывает, а враги чаще всего нападают неожиданно без предупреждений и это есть неизбежная данность...

В итоге раздумий, разговоров со своими довольно словоохотливыми охранниками, я осознал, что проходит время, но ничего не меняется, и меня не рвутся выпускать и ставить всё на свои места. Стало ясно, что реализуется один из наихудших вариантов моих предположений. Правда, тогда я сделал одну серьёзную ошибку, когда думал, что главной целью удара являюсь именно я, но к счастью этот просчёт не стал фатальным. Позже, я даже подумал, что эта ошибка даже помогла, ведь если бы я стал тогда думать не только о себе, а ещё пытаться при имеющейся скудости информации учесть Анну, то, возможно, всё закончилось бы гораздо хуже. И как фокус для моего противодействия, к обеду меня зашли "навестить" капитан и старлей, с которыми произошла стычка в столовой, с которой всё и началось. Как я понимаю, не смогли они себе отказать в удовольствии покуражиться над поверженным в их понимании противником, и не просто старшиной, как думали вначале, а гвардейцем и Героем. За то я смог их обоих гораздо лучше разглядеть. Ну, не присматривался я к ним в столовой, ведь всё моё внимание занимала моя очаровательная невеста. Наверно с их точки зрения, позиция, в которой я в камере без ремня и оружия, заведомо выигрышная для них. С другой стороны никак физически они на меня на глазах охраны они действовать не могут, да и побаиваются возможно, а я молчу и не отвечаю на их неловкие подначки. Не потому, что я такой безумно выдержанный и мне совершенно плевать на то, что они мне говорят. Гадостей всяких они наговорить успели с избытком. Я бы мог завестись и даже отреагировать, как им бы хотелось, но я был занят. С момента их прихода я старательно разглядывал и сканировал их ауры. Для меня было очень важно успеть разобраться в том, что они собой представляют как люди. То есть кто в этой ситуации самая опасная движущая сила, они или неведомый мне начальник худого грузина-порученца?...

Что могу сказать?... Ауры у обоих грязные и гнилые, я с таким человеком даже за одним столом кушать бы опасался. Нет, не смертельно, но гадость любая и в любой момент. То есть я оценил их как не опасных для жизни, но у лейтенанта за душой как минимум три убийства, а вот у капитана больше пяти. И судя по аурным следам, непосредственным душегубством одного человека отметился только лейтенант, а остальные это смерти людей на их совести, то есть это люди, которые из-за них умерли. Что любопытно в такой оценке, самоубийство связистки-Галины (о котором я узнал позже) скорее всего на ауре никак не отразится, только если вдруг начнёт мучить раскаяние и человек сам на себя навесит эту вину, хотя, мне кажется, что вина лейтенанта здесь очевидная. С другой стороны понятно, что пока они вроде бы не на таком уровне, как подполковник, которому перешагнуть через очередной труп — как свой горбатый нос почесать. Но убийство любого мешающего им их уже не остановит, они вполне созрели для перехода на новый уровень. К примеру, меня они оба уже списали, и их это не тяготит, вон даже пришли покуражиться с пьяных глаз. То есть, оставлять таких персонажей за спиной не желательно, причём не только за моей спиной, но и спиной Анечки. Но это дело будущего, ведь я сейчас сижу здесь в камере, и вмешиваться в происходящее за её стенами не могу... К слову, мы ведь летаем и стреляем совсем не хлебным мякишем, то есть от наших рук гибнут немцы. Так, вот почти ни у кого из наших грязных пятен убийств в аурах нет, мы не убиваем людей, мы уничтожаем живую силу противника...

Ближе к вечеру ко мне в камеру прорвался наш комиссар, который с хода напустился на меня с упрёками и обвинениями. Из его эмоциональных претензий я с удивлением узнал, что Анна почему-то не позвонила в штаб полка, как собиралась, и на аэродроме её нет. В полк просто вернулся один водитель, которого в штаб не пустили, и он про нас ничего не знал, и сказать ничего внятного, кроме того, где нас высадил не смог. С учётом того, что мы уезжали с довольно фестивальным весёлым настроением, да и вообще, после разгрома немцев у всех было немного блажное настроение, в полку решили шума не поднимать, а подождать нас. Решили, что мы нашли себе какое-то развлечение и просто немного задержались. Что у жениха с невестой могут найтись достаточно интересные обоим дела, когда голова отказывает, что мы потом доберёмся на попутках сами, и причин для волнения нет. Только мы не вернулись в полк и ночью. Поэтому ранним утром комиссар, Веселов и Морозов на обеих полковых машинах выехали нас искать. И если бы Ильич не встретил здесь своего земляка и приятеля, который раньше на гражданке был прокурором соседнего района, возможно комиссар бы так и бегал в поисках пропажи. Когда эмоции схлынули, я сумел рассказать немного отредактированную версию, что же тут с нами произошло, и попросил комиссара найти мою невесту и отправить её в полк. Само собой, никому в голову не пришло везти сюда мои документы, ведь никто не знал, что я их оставил, а водитель сказать это не посчитал нужным. Гамбузов пообещал, что немедленно позвонит в полк и мои документы привезут. После посещения меня старлеем и капитаном, встреча с комиссаром моё довольно мрачное настроение немного выправила. В энергию и решительность нашего комиссара я верил. То есть я, вообще, отбросил все волнения и спокойно завалился спать...

Вот только спокойно поспать после довольно скудного ужина мне не дали. Уже ночью ко мне снова пришёл Гамбузов. Вид у Николая Ильича был совершенно не соответствующий нарисованной в моём воображении благостной картине развития ситуации. Он пришёл, что называется — чернее тучи. Честно сказать, к приходу комиссара я уже забыл про капитана со старлеем и про порученца вместе с его начальником. Скоро привезут мои документы и комиссар меня отвезёт в полк, где Цыганов устроит мне показательную выволочку и я даже вякать не стану. Но пасмурное лицо военкома моментально стряхнуло с меня благодушие и заставило мобилизоваться. Оказывается земляк Гамбузова, не успевший узнать, что комиссар уже нашёл меня, продолжил собирать информацию и выяснил очень много неприятных моментов. Тем более, что для заместителя прокурора фронта это не стало проблемой. И вот теперь я сидел и слушал, что мне рассказывает Гамбузов.

Если в нескольких словах, то история вдруг оказалась совсем не такой простой и невинной, как мне виделась, и как я её рассказывал комиссару. Есть здесь такой Хрущёв, он член военного совета фронта. А у него любимый сыночек Леонид

* * *

, тот самый прихрамывающий лётчик — старлей. У сыночка какие-то проблемы в общении с женщинами, не держатся они возле него долго, вот и с очередной недавно несчастье произошло. Московская жена его ещё до войны бросила, ушла вместе с дочерью. То есть сейчас сыночек в поиске, и пьёт горькую со своим дружком капитаном. А его папаша готов ради сыночка на что угодно, то есть фактами и уликами ничего доказать ни разу не удалось, но там фигурировал уже известный мне подполковник Реквава, а девушки, которые не желали общаться с Хрущёвым-младшим вдруг соглашались или исчезали. Пара девушек оказалась в госпитале со следами жестоких истязаний, если не пыток, но они отказываются что-либо говорить, изуродованы и запуганы до предела. И вот сейчас дело не во мне, а в том, что Леонид вроде бы положил глаз на Анну, а я здесь просто мелкая досадная помеха.

Ситуация подхлёстывается ещё тем, что последняя девушка Леонида — Галина — связистка, которую для него перевели на узел связи штаба фронта. По словам знакомца нашего комиссара, удивительная красавица и умница, неделю назад повесилась у себя в домике, в котором жила, и который был ей одной специально выделен для проживания при непосредственном вмешательстве порученца старшего Хрущёва. И как бы не хотелось команде ЧеВээСа этот случай скрыть и свести к незначительному происшествию, но прокурор фронта упёрся и там стали всплывать очень некрасивые подробности. Но в этом противостоянии прокурора с командованием фронта сила оказалась не на его стороне, ведь командующий — генерал Ерёменко с Хрущёвым закадычные дружки. Из аппарата генерального прокурора Вышинского из Москвы пришла команда следствие свернуть и квалифицировать как обычное самоубийство, по поводу чего прокурор пару дней назад улетел в столицу. А Леониду папаша срочно ищет новую подругу. Да и из Куйбышева, где Хрущёв-младший проходил лечение он к отцу приехал, чуть ли не прячась от расследования случившегося там бытового убийства. В Куйбышеве во время пьянки на глазах у всех Леонид застрелил из своего пистолета военного моряка. Вообще, за сынком тянется целый шлейф разных уголовных или на грани дел с самого детства, но обожающий его папаша сыночка пока успешно прикрывает...

Вывод из всей этой истории, который предложил земляк комиссара — стиснуть зубы и подождать. Он уверен, что удастся эту ситуацию выправить, а сынка, как минимум, поместить под следствие в камеру, где папаша не сможет влиять на следствие. Дотошно расследовать дела сыночка, а там и папашу наверняка зацепит, слишком уж он обнаглел от безнаказанности. Комиссар с товарищем согласен и поддерживает эту линию, дескать, его знакомый — мужчина правильный и его слову можно верить. Но я то вижу по его ауре, как он внутри мечется. Земляку он действительно доверяет, но там ещё и другие факторы вмешиваются и на них это предложение очень хорошо ложится, прокурор этим расследованием и многих своих целей достигает. А мы с Анной и Гамбузов в этих подковёрных играх случайные и не особенно ценные попутчики, судьба которых — разменная монета. Я задумался, чего комиссар может так переживать? Прикинул, что для Гамбузова, как бы не было, в первую очередь важно как можно мягче и бескровнее для полка разрулить эту ситуацию, и здесь если нужно он Анной готов пожертвовать. Мной жертвовать гораздо сложнее, я в основном и командном составе. А вот она — медик, то есть фактически не наша, ведь у медиков двойное подчинение, нам по службе, но основное для них подчинение медицинской службе армии, а потом фронта. Если бы тут уже конфликт полыхал, то он бы без вариантов кинулся в бой и прикладывал все силы, чтобы меня вытащить и нас обоих отстоять. А сейчас он будет искать выход и компромисс, не потому, что плохой, а потому, что в таких вещах выбирают ситуации минимального ущерба. Тут ведь нет абсолютной победы, как в игре, тут скорее выбор из ряда возможных неоднозначных компромиссов...

Вот только мне как-то совсем не понравилось предложенное, но я не стал отказываться, а попросил время на раздумья. Судя по ауре комиссара, именно такого ответа он от меня ждал, потому, что видел на ним моё согласие. А я посчитал, что отказаться всегда успею, но вот волну раньше времени поднимать не нужно, наверно это чутьё охотника сработало. Я ещё не знаю, что сделаю, но угрозу для моей Аннушки устраню, пусть даже после этого мне придётся всю оставшуюся жизнь по лесам прятаться. И тут дело даже не в том, что под удар попала дорогая мне девушка. У нас девушки и женщины с самого малолетства находятся под защитой и покровительством самой Богини. Старики даже не рассказывают, а намекают, что несколько раз были случаи у людей, когда женщин обижали и издевались, вот только все, кто к этому имел отношение, были жестоко наказаны. А двух городов теперь нет, потому, что жители жили рядом с теми, кто виновен, а значит, не могли не видеть, воспитали таких, вот и ответили вместе с непосредственными виновниками. Ничего подробнее об этом никогда не слышал, ведь даже говорить об этом стараются меньше, но помнят все. А у нас и так отношение к женщинам и детям всегда было особенное и бережное, нам даже гнев Богини не требуется. Наши малышки с таким сложным характером, но им даже не возражают никогда. Да и как же не заботиться и не беречь, когда они такие маленькие, милые и без них даже подумать страшно, как пусто станет. И детей они приносят. И вообще, без них и смысла никакого в жизни не останется... И пусть я здесь не в своём теле, без своего рода и племени, но я ведь внутри остался какой был. А значит, во имя всего светлого и доброго, что дала мне семья, мой род, моё племя, во имя нашей вечно молодой Богини, свою маленькую женщину я в обиду не дам, а там уж как получится...

Комиссар увидел, что я вроде бы его слушаю и не особенно возражаю, успокоился. Я ещё раз ему повторил, что прошу его найти мою невесту и скорее увезти в полк. Оттуда выцарапать её будет гораздо сложнее, всё-таки там наша территория, а здесь может быть всё... А я уже тут под охраной и никуда не денусь, тем более, что мои документы уже доставили и фронтовая прокуратура про меня знает и ничего криминального я не совершал, трезвый и даже сопротивления не оказывал. Гамбузов ушёл, а я прилёг подумать, что мне в таком раскладе делать. Как говорил брат, обороной никогда войну не выиграть, а то, что это война у меня уже никаких сомнений не осталось. И то, что фигурируют три ключевые фигуры: два Хрущёвых и Реквава, определил для себя совершенно точно. А вот, что с ними делать? Земляк Гамбузова надеется на решение, за счёт того, что расследованием гибели связистки — Галины прокурору удастся прижать Хрущёва — младшего, а там и дело из Куйбышева подтянется, а старший в этой ситуации ничего против закона сделать не сможет. Соответственно, если младшего даже не посадят, то папаша если успеет его сам отсюда уберёт, а значит ситуация для нас сама разрешится. Будет ли другая в другом месте? Думаю, будет! Но это уже в другом месте и вообще всё под вопросом. Мы с Анной здесь вообще с краю оказываемся, и не до нас всем станет, как комиссар мне в уши вливал...

Вот только есть один момент. От нескольких человек при описании старшего Хрущёва слышал "мстительный" и не просто мстительный, а "мелочно мстительный и злопамятный", а это очень сильно меняет окраску ситуации и её оценку. Там, где любой пойдёт дальше и забудет, мелочно злопамятный человек никогда себе такого не позволит. Тем более, если ещё вспомнить, что он имеет здесь серьёзную власть, а в свете власти всё выглядит иначе. То есть если имеющий власть начнёт прощать и спускать налево и направо подобные непонятные ситуации, но имеющие тухлый запашок и не очень красивый вид, то эту власть может легко потерять. Он ведь не Цезарь, который непогрешим и к которому никакая грязь не пристанет. Ой, далеко не Цезарь! А это значит, что чем успешнее будет противостояние прокурора и Хрущёва, тем больше вероятность, что нас путающихся под ногами захотят на всякий случай убрать и чем резче и радикальнее, тем лучше. А если у прокурора ничего не выйдет, то мы тем более под ударом. Я под буквальным, Анна как сердечная цель старлея. То есть в обоих крайних вариантах развития ситуации мы под ударом и ключевые фигуры уже названы. Причём подполковник ещё под вопросом. Если убрать хозяина, то шавка бросится искать нового, а не мстить во имя его эфемерной памяти! Ведь и он там не один, у него, скорее всего, есть целая группа особенно доверенных, кто ему помогает все сложности сглаживать. Но от них при устранении хозяина угрозы быть не должно, если сам не полезу их искать и справедливость вершить. К чему им служить и рисковать, когда уже никакой пользы от бывшего хозяина не будет? То есть старшего Хрущёва точно нужно убирать, как и младшего, а шавок можно и не трогать...

Принял окончательное решение и завалился спать, как положено бывалому фронтовику, который прекрасно знает, что возможность в очередной раз поспать может и не случится. А поэтому если есть возможность то лучше поспать, хоть в запас отоспаться и нельзя. Как приговаривает наш старшина "Вдруг война, а мы не спавши", правда часто "спавши" он заменяет на "поевши" или "пожравши", впрочем, авторский произвол ему вполне разрешён. То, что "убирать" в моём понимании — это до смерти ни чуть не помешало мне придавить несколько сотен минут. Никакие метания и переживания меня не посещали, всё взвесил и обдумал я ещё во время анализа и принятия решения. Не было у меня рефлексий и сомнений. Ауры сыночка и его дружка я видел, как и порученца. И если к этому добавить то, как разные люди оценивают папашу, и эту мутную историю с девушкой связисткой наверняка все в ней вымазались по уши. Даже мелькнула мысль, что в прошлом теле я бы просто провёл ритуал и поговорил с вызванной душой девушки. Здесь об этом даже не вспоминал, хотя мелькнула мысль, что ритуал то провести ведь можно и поговорить, если нужно. Уверен, что при непредвзятой оценке в трибунале, все они высшую меру социальной защиты, в виде простого и надёжного расстрела полностью заслужили. Но от официального следствия и приговора они пока отвертелись и ещё могут отвертеться не раз, так и почему меня должны мучить сомнения. Мне завтра нужно быть свежим и полным сил, день получится хлопотный, я так подозреваю...

С утра принесли какую-то бурду под видом завтрака, к концу смог догадаться, что это варево подразумевает кашу, но недюжинный поварской талант сумел превратить её в нечто отвратительно непонятное и загадочное для вкусовых рецепторов. Никаких конкретных планов я не строил, ведь для этого у меня почти нет информации. Единственный способ её здесь получить — это расспрашивать, а это однозначно указать, что меня интересует, то есть расписаться в своих планах. И если ещё день назад я не был так жёстко настроен, то теперь при мысли, что на месте неизвестной мне Галины окажется моя Анечка, всё внутри вскипает. Пусть мы не женаты, но для меня не существует понятий жених и невеста, для меня Анна уже моя, моя семья, мой род, часть меня и того, что главнее всего!

В том, что когда будет нужно, выйду из камеры, я ни секунды не сомневаюсь. Успел даже порадоваться, что в своё время, когда меня дёргали НКВДэшники я не стал показывать всё, что могу и умею. То есть я показывал только то, что вполне согласуется с их материалистическим пониманием мира, то, что и без меня есть и давно известно в этом мире. А вот то, что я могу отводить прямой взгляд, они не поняли. Грубо говоря, "отводить взгляд", как это описывают здешние сказки, я не умею. То, что я использую — это немного другое и даже к магии не имеет отношения, скорее это умение охотников. А если это совместить с моей скоростью, то можно оставаясь незамеченным пройти мимо даже самой бдительной охраны. Нетерпение подталкивало меня, но я задавил спешку. По всему, лучшее время — после обеда, в это время утренние дела уже сделаны, а вечерняя суета ещё не началась и после обеда наступает период некоторой расслабленности и даже полудрёмы у всех, у кого есть возможность её реализовать...

Выйти с гауптвахты удалось даже проще, чем ожидал. В комнате старшего или разводящего увидел в шкафчике свои вещи и прихватил только свой пистолет с ремнём. Ведь силуэт в гимнастёрке без ремня из ряда привычных образов выбивается, а пистолет в кобуре просто добавкой прошёл. Найти кабинет рядом с приёмной Ерёменко удалось без сложностей. В кабинете оказались невзрачный полноватый мужичок с генеральскими погонами на кителе и Реквава, первый дремал в широком кожаном кресле, второй что-то писал за небольшим столом справа от двери. Хоть я никогда не видел старшего Хрущёва, но совершенно не сомневался, что именно его вижу перед собой. Кто бы ещё так по-хозяйски сидел в кабинете с табличкой "Член Военного Совета", да и на старшего лейтенанта похож или лейтенант на него. А ещё похожая по типу аура, но гораздо грязнее, вот уж у этого за душой жизней загубленных как бы не больше, чем у его цепного пса. И если у меня ещё оставались какие-то сомнения, они окончательно исчезли в тот миг, когда я проскользнул в щель чуть приоткрытой двери...

Я даже успел удивиться, когда Реквава, не смотря на мою скорость, успел выметнуться из-за стола и даже выдернуть откуда-то приличных размеров нож. Обоих обездвижил без шума. Если по пути думал устроить остановку сердца, то две остановки сердца как-то не будут смотреться, поэтому нож на этой сцене появился очень кстати. Я прихватил ещё в караулке чью-то портянку, которой открывал двери, чтобы не оставлять ненужных отпечатков, не очень знаю как это делают, но рисковать не хотелось. Этой портянкой перехватил нож и сначала вбил его Хрущёву сверху вниз слева над ключицей рядом с генеральским вышитым погоном. Нож типа "свинокол", при таком ударе крови почти не брызнуло, а сердце пробил. Увидел, как грязная аура старшего стала быстро гаснуть. Потом пришлось поднять с пола лежащего порученца, перехватить его руками обратным хватом рукоять ножа и насадить его на лезвие ножа, словно он подобно самураям себе живот вскрыл. Потом отпустить и дать телу упасть ничком на проткнувший его нож. Вот только удар ножа не внутренности в животе вспахал, а был направлен снизу вверх за грудину, чтобы не мучиться. Аура грузина погасла ещё быстрее, чем его хозяина.

По аурным следам понял, что здесь минут пять назад были капитан с младшим, то есть я с ними разминулся в минутах. Теперь осталось их найти и быстро закончить начатую работу. Скорее всего, после потери защиты отца сынок опасности не представляет, но проверять это с риском для Анны нет никакого желания. Оглядел кабинет, вроде бы никакого беспорядка и картина вполне укладывается в схему сбрендившего охранника убившего своего хозяина и покончившего с собой. Под подполковником уже начала натекать лужа тёмной крови, а старший в конвульсиях немного сполз в своём кресле. Как это славно, что здесь не могут позвать после смерти дух, чтобы узнать, что и как произошло. Когда совал себе в карман свёрнутую портянку, пометил для себя: не забыть её по пути выкинуть, на неё кровь попала, и это теперь улика, а нам такое ни к чему...

Незамеченным выскользнул мимо печатающей что-то девушки в форме, и читающего адъютанта в предбаннике кабинета генерала. Из общей приёмной двери были в кабинеты командующего и его первого зама. Здесь никто ничего не слышал. Когда выскальзывал в коридор мимо поста охраны, успел услышать шаги к дверям в кабинете командующего, но теперь любое развитие событий за моей спиной меня уже не касается. Я пытался сообразить, как мне в не маленьком штабе искать одного сынка? И с каждой секундой понимал, насколько это нереальное и безнадёжное занятие. Расположение помещений штаба я не знаю, а всяких закутков здесь хватает. Если бы я мог бегать и всех спрашивать, может за часик и нашёл бы, но такой возможности нет. Остался вариант подождать сынка, которому наверняка поспешат сообщить об убийстве отца и он сюда прибежит. Только здесь будет такое столпотворение, что оставаться незамеченным мне будет гораздо труднее. Хотя в толпе ткнуть его пальцами куда нужно будет совсем просто. Но мне нужно скорее возвращаться в камеру, ведь выключенные мной охранники скоро уже в себя придут или может кто-нибудь к ним зайти и обнаружит, что они не в себе и поднимет тревогу.

Пока думал, я по инерции перемещался к выходу. Как вдруг в одной из бойниц, сделанных в верхней части заложенных мешками с песком окон, я увидел спину "быка-капитана", которого узнал даже не по его габаритам обтянутым светлой командирской шинелью, а по характерно замятой фуражке и торчащему чубу. Каким чудом в пятаке не замёрзшего стекла, которым была загорожена бойница я углядел свою цель наверно не объяснит никто. Думаю, что я очень сильно этого хотел, и поставленная задача материализовалась такой подсказкой, а может это простая случайность и никакого провидения. В жизни чаще важен результат, а не умствования с препарированием отдельных шагов к нему. Я быстро проскользнул по коридору до конца в угол, где ещё одна бойница выходит в ту же сторону. Отставил в сторону загораживающее её стекло и оглядел площадку для легкового автотранспорта перед входом в штаб, по которой неспешно двигались оба лётчика. Старлей хромал, но палочкой не пользовался, просто покачивал её в руке, а капитан видимо приноравливал свою скорость под приятеля. А я пытался судорожно сообразить, что мне делать? Оббежать половину штаба, чтобы выскочить на площадку — несколько минут нужно, а на площадке кто-нибудь меня точно сможет углядеть, середина дня и солнце светит. Отсюда мне до них не дотянуться, а отпускать нельзя!...

Тем временем оба подошли к машинке с угловатыми крыльями, на такой к нам на аэродром командир дивизии приезжал. Кажется кто-то говорил, что их нам союзники из Америки поставляют. В эту открытую машинку без дверок они стали садиться. От моей бойницы до них всего метров двадцать, амбразуру кроме куска стекла заткнули пуком тряпья, который я уже вынул. Хоть вой! Сейчас заведут мотор и уедут! Где, и как их потом искать? Тем более, если ситуацию растянуть во времени вопросов возникнет гораздо больше. Да и такое алиби, как сейчас ещё ведь создать нужно. Как вдруг локтем коснулся своей кобуры с пистолетом. Решение пришло сразу. Видимо ускоренный мозг успел переработать информацию ещё до того, как я её осознал. Выдернул свой "ТТ" с дарственной пластинкой от командующего Сталинградским фронтом, медленно без лязга передёрнул затвор, выставил ствол наружу и высадил полную обойму своих усиленных пуль не в приятелей, которых уже не видел, а в заслонившую их заднюю брезентовую стенку тента американской машинки. Промахнуться в таких условиях можно, но очень сложно. Меня занимало одно — мне нужно было, чтобы все выстрелы вышли не отдельными, а слились между собой в единый звук, то есть я нажимал на курок со скоростью максимальной скорострельности, хорошо, что такую стрельбу мне на стрельбище один осназовец показал.

Снял пистолет с задержки и вернул затвор в переднее положение. Выглянул в амбразуру. Искать улетевшие на улицу гильзы — бессмысленно. Дым от взрывов моих пуль-снарядов уже начало сдувать, послышались крики охраны занимающей позиции по тревоге, как при нападении на штаб. А я пытался углядеть, что стало с телами лётчиков, показалось мне или при взрывах летели в стороны куски их разорванных тел? Увидел, от машинки осталась только база и передняя часть с частью раскуроченным мотором, а отлетевшие от неё части повредили несколько машин рядом. Брезентовый тент разнесло в ошмётки, часть капота вздыбилась, наверно туда залетела одна из пуль. А главное, я точно узнал, что в живых моих противников теперь нет. Можете попробовать себе представить, во что превратилась небольшая машина в открытом салоне которой почти одновременно взорвались восемь фугасных снарядов мощностью не меньше, чем у авиационных пушек ШВАК, а может и больше. И даже если кто-нибудь слышал первый выстрел из пистолета, то всё равно погибли они не от пистолетных пуль и это очевидно, даже если найдут свинцовую пыль от взорвавшихся пуль. Быстро заткнул амбразуру тряпками и засунул стекло, как было, и припустил обратно на гауптвахту. По пути успел засунуть портянку в одну из множества топящихся по штабу буржуек, а сам прикидывал, как бы мне теперь пистолет почистить, или оставить так и не обратят ли внимание на запах пороха от свежей стрельбы из моего пистолета?

К счастью вырубленные мной караульщики ещё только начали в себя потихоньку приходить. Для борьбы с запахом использовал парную уже пригодившейся мне портянки, в которую завернул пистолет и с трудом засунул его в кобуру. Хорошо, что портянка стиранная, тонкая — летняя, хотя возможно здесь они были не в качестве портянок, а как тряпки на всякий случай. Хотя, для борьбы с запахом может было бы лучше, если бы она была ношенная. Теперь осталось самое сложное — как услышу, что в караулке завозились, мне нужно будет привести в себя караульщика, которого вырубил, когда позвал его в свою камеру и он вошёл. Нужно ещё натурально разыграть, что я ужасно разволновался и всё время — его в себя приводил. А по времени это было всего минут пять и, разумеется, я никуда не уходил. Ерунда, что в реальности прошло больше времени, кто в карауле следит за временем поминутно. Насколько я понял их нравы, караульщик в жизни не признается, что терял сознание на посту, тем более, что открывать камеру и входить внутрь одному ему не положено, и он за это может нагоняй получить вплоть до трибунала. Не станет же он рассказывать, что мы тут часами с ним и его напарниками трепались...

Всё прошло как по маслу. Начавшаяся после взрывов на стоянке машин суета вдруг резко набрала обороты. Я подумал, что нашли тела в кабинете Хрущёва, впрочем, мне то какая разница. А вечером ко мне с каким-то капитаном пришёл Гамбузов. Капитан посмотрел мои документы, которые привёз комиссар, спросил, чего я забыл в штабе и почему у меня форма одежды не соответствует? Я рассказал обстоятельства нашей поездки, что просто поехали за медикаментами, и в штабе задерживаться не планировали. А для поездки, где я должен был помочь девушке медикаменты грузить и в кузове ехать, надевать парадную форму глупо, а вот про документы просто забыл, искренне повинился я. Так торопили с выездом, что просто не оказалось времени подумать. В конце капитан выругался, что такой ерундой его отвлекают. Объявил мне от имени коменданта гарнизона двое суток домашнего ареста за нарушение дисциплины в виде отсутствия документов вне расположения части. Меня выпустили, а с учётом уже отбытого на губе и отсиживать мне по возвращении в полк ничего не нужно. Капитан тепло попрощался с комиссаром, строго поглядел на меня, встопорщив свои роскошные усы, погрозил мне поднятым пальцем и ушёл.

Когда выходили, я обратил внимание, что нездоровая метусня в штабе продолжается, ведь не каждый день убивают в своём кабинете члена Центрального Комитета. Николай Ильич рассказал, что Анна уже в полку, с ней уже всё нормально и чувствует она себя хорошо, а подробности узнаю у неё самой. Её ещё в первый день нашёл Веселов, оказывается, она наотрез отказалась уезжать в полк и вообще даже просто покинуть расположение гауптвахты и ночевала на лавочке рядом с караулкой. Но Веселов эту самодеятельность решительно прекратил, и увёз её, не слушая её возражения. Про меня на гауптвахте просто мимо ушей пропустил, он свою драгоценную Анну нашёл, а остальное... Меня только смутила фраза комиссара, что операция прошла хорошо. Ещё Гамбузов на меня как-то странно поглядывал и только когда уже на аэродроме мы вылезли из машины, он придержал меня за рукав и, заглянув в глаза, спросил:

— Саша! Скажи мне честно, никому не скажу, ты к этим смертям отношение имеешь?

Само собой я сделал круглые удивлённые глаза и попросил уточнить, какие смерти он имеет в виду, а то я последние дни на губе сидел и от новостей оказался отрезанным. На что он пробормотал что-то вроде: "Ну, да. Ну, да! Как-то я про это не подумал..." и на этом вопрос исчерпался, а я помчался к моей замечательной невесте, как-то мне с этой операцией неспокойно стало...

В лазарете меня встретил вполне довольный жизнью Веселов, но этот противный дядька не отказал себе в удовольствии помурыжить меня и прочитать нотацию, что он во мне сильно разочарован, что я не сумел обеспечить охрану и защиту самого лучшего представителя полковой медицинской службы. И только после этого отпустил, напутствовав словами:

— И имейте в виду, товарищ гвардии лейтенант, что после полостной операции больной требуется уход и покой! Её не нужно волновать и отвлекать от процесса выздоровления...

В общем, когда подходил к палате, я уже просто не представлял, что мне обо всём этом думать. Кажется Веселов получил искреннее удовольсвие от вида моей ошарашенной физиономии. Вот же! Всего два дня на губе просидел, а тут уже всё с ног на уши поставили. В палату я входил на цыпочках готовый, кажется, ко всему, но не к тому, что увидев меня "тяжёлая больная" с визгом выскочит из кровати и повиснет на мне как маленькая обезьянка, обхватив меня руками и ногами, умудряясь ещё и покрывать мне лицо горячими поцелуями. К этой вакханалии само собой радостно присоединилась Тошка, которой правда досталось только моё ухо, но его она вылизала со всем старанием, что назавтра оно опухло, и было красным. Теперь я уже ничего не понимал. Но когда эмоции схлынули, и удалось уложить Анну в кровать, мне рассказали про проведённую нашим начмедом хитрую стратегическую, а совсем не хирургическую операцию. В ходе, которой моя невеста была якобы срочно прооперирована по поводу острого флегмонозного аппендицита и сейчас из-за тяжёлого послеоперационного состояния она не транспортабельна и проходит положенное лечение.

А дело в том, что уже на следующий день, когда Веселов как раз привёз её из штаба, где они с Тошкой пытались дежурить у порога гауптвахты, вдруг пришёл именной приказ о срочном переводе младшего военфельдшера Морозовой в распоряжение медицинской службы Сталинградского фронта. Веселов срочно связался с медицинской службой нашего фронта и нашей воздушной армии, где чрезвычайно удивились такому приказу. Вообще, такие переводы, мягко говоря, не приняты и в любом случае не могут проходить в обход непосредственного начальства. Необычность ситуации в том, что перевести таким приказом Веселова — не проблема. Уровень его подчинения как раз и соответствует медслужбе армии или фронта. А вот подчинённого ему младшего специалиста перевести вот таким именным приказом без согласования и его согласия нельзя, вернее, не принято. Но сложность в том, что приказ подписал начальник медицинской службы всех ВВС, а он является нашим почти самым высоким начальником и не выполнить его приказ Веселов и медслужба нашего фронта не могут, хотя медслужбы фронтов имеют двойное подчинение и можно считать, что ему непосредственно не подчиняются.

Но Веселов сделал хитрый финт, он срочно госпитализировал Анну с острым аппендицитом и "прооперировал" её. А на полученный приказ отписался, что приказ выполнен быть не может ввиду тяжёлой болезни и нетранспортабельного состояния указанного военфельдшера, которая сейчас даже не фельдшер, а пациентка и проходит курс лечения по месту службы. А тем временем стал выяснять по всем каналам, чего это вдруг из Москвы сыплются такие странные приказы? И вообще, какое дело столице до нашего военфельдшера и при чём здесь соседний фронт?... А моя любимая невеста второй день лежит в палате, дуреет от скуки, ждёт меня и играет с Тошкой. Ей на всякий случай даже повязку на живот наклеили и она капризничает, что под медицинским клеем живот ужасно чешется и вообще ей всё надоело. Ещё минут через десять пришёл суровый Веселов и выгнал меня вместе с Тошкой, которая здесь нарушает режим стерильности, потому, что лапы мыть не умеет.

А я потопал получать все причитающиеся плюхи от командира. Цыганов ожидания оправдал и объявил мне устный выговор без занесения в карточку взысканий. А не официально в очень нецензурной форме сказал всё, что он думает про моё недопустимое поведение. И что на ближайшие пару месяцев покидать аэродром по земле он мне запрещает. Выговор с меня через неделю сняли и забыли про него. Веселов и медотдел нашего фронта сделал запрос в медуправление ВВС по поводу непонятного кадрового перемещения без согласования и объяснения. В Москве страшно удивились, что они присылали такой странный приказ, и вообще они знать не знают никакой Морозовой. Но процедура отмены уже полученного и прошедшего положенную регистрацию на всех уровнях приказа растянулась почти на полтора месяца, в течение которых Анна изнывала от скуки и не покидала лазарет. Для гражданского человека наверно странно, ведь уже выяснили, что приказ поддельный и значит его можно не исполнять на том простом основании, что из Москвы прислали ответ, что они этот приказ не издавали. Однако для военных приказ — это приказ. И его следует сначала выполнить точно и в срок и только после этого по команде обжаловать его или поднимать вопрос его неправомочности. А если его просто выкинуть и не исполнять, то рано или поздно это всплывёт и факт неисполнения приказа может ударить как по командованию полка, так и по медицинской службе двух фронтов. И не важна глобальность сути приказа, важен факт и наказывать будут именно за него, а не за фактическое содержание...

Из-за этих командных бумажных эволюций и переаттестацию Анна прошла в полку самая последняя. Но зато была переаттестована не на старшину, а на младшего лейтенанта медицинской службы. Впрочем, у них в медицине всё не просто. Для закончивших полный не ускоренный курс обучения фельдшеров с хирургическими специальностями максимальное звание установлено — старший лейтенант, а вот выпускникам ускоренных курсов, как и медсестрам, потолок действительно старшинский. У Анны ситуация посредине, она фельдшер общего профиля и выпуск частично ускоренный. Зато Веселов у нас теперь имеет самое большое звание в полку, целый подполковник медицинской службы и хоть это на ступень выше майора по штатному расписанию должности начальника медслужбы полка, но переводиться из полка он отказался наотрез. Почему его — военного врача второго ранга, что соответствует майору, аттестовали на ступень выше, никто не знает. Впрочем, доктор у нас боевой и заслуженный, орденоносец и умница.

В газетах был напечатан некролог по поводу героической гибели "верного Ленинца, пламенного партийца и члена Центрального Комитета. Товарищи по партии и боевые друзья искренне скорбят и выражают соболезнования друзьям и семье погибшего на своём боевом посту...". Про сыночка и его приятеля, как и про грузина-порученца я ничего не слышал. Вообще, кроме суеты в отдельно взятом штабе нигде и ничего не было слышно, да и в штабе быстро про всё забыли. Правда, ещё пока Анна лечилась от своего аппендицита, в полк приезжал следователь военной прокуратуры, который взял у нас с ней показания об инциденте накануне моего ареста и обстоятельства помещения меня на гауптвахту. Следователь "не копал" и не пытался никого поймать, просто отбывал обязательный пункт. Ему сказали взять показания, он приехал и взял. Перед отъездом он всё-таки рассказал, что Хрущёва-старшего убили прямо в штабе и с ним погиб его порученец, который его защищал до конца, но всё засекречено. А вот его сын с приятелем неосторожно обращались с гранатами и, похоже, у них с собой их в машине было несколько и произошла самопроизвольная детонация. На месте взрыва нашли фрагменты гранат и части запалов. Версия, что машину заминировали опровергает то, что с утра машину осматривали и заправляли механики автобата, из своего расположения они сразу приехали в штаб и поставили машину напротив комендантского поста, машина всё время находилась на виду и к ней никто не подходил. Дело о гибели из-за неосторожности двух офицеров ВВС уже закрыто, тем более, что к самому Сталинградскому фронту на территории штаба которого они находились оба отношения не имели, даже не были прикомандированы. На этом для нас эта история и закончилась, о чём я ни разу не пожалел. А вот Гамбузов после случившегося буквально заставил меня вступить в партию, приговаривая: "...Герой — героем, а в ВКП(б) оно как-то поспокойнее будет!"...

* — Названий было много, называли не только "цыплятами", но и куропатками, перепёлками и фазанами. Так немецкие солдаты называли добытых ворон, которые порой были единственной едой на передовой. Наверно ели бы крыс и кошек, но эти умные звери не показывались, и добыть их было гораздо труднее, особенно первых. А вот вороны летали, и их можно было подстрелить, при этом проявляя чудеса виртуозности и точности, ведь при попадании винтовочной пули в корпус, ворону просто в клочья разрывает и есть уже нечего. Поэтому нужно не просто попасть, а попасть так, что бы тушка не пострадала.

Данные по огромным трудностям, с которыми столкнулась советская военная медицина при таком большом количестве пленных под Сталинградом, не преувеличены, а даже приглажены и приуменьшены, ради формата литературного произведения. Ведь к моменту капитуляции четыре пятых личного состава окружённой группировки были ранены и обморожены, не говоря про то, что голод к этому моменту свирепствовал не одну неделю, пайки урезали несколько раз, да и не все это положенное могли получить. То есть этих пленных нужно было оперативно обогреть, накормить, отсортировать инфекционных больных, раненых и обмороженных и только после этого их можно было направлять на этапы конвоирования к местам содержания или лечения. Феноменальная отлаженная система советской военной медицинской сортировки при приёме раненых и больных в очередной раз продемонстрировала свою удивительную эффективность. Вы только вдумайтесь, во всех даже самых оголтело антирусских исследованиях пишут, что через много лет в Германию вернулся каждый десятый из состава окружённой группировки бывшей шестой армии Рейхенау, а впоследствии Паулюса. И придурки ведь смакуют эту цифру, как показатель тирании и убийственности сталинского режима. Только сами не понимают, что эта цифра говорит, даже кричит, но об обратном тому, что хотят доказать. Позволю себе пояснить, а то без этого, получается такое же голословное утверждение, как у помянутых оппонентов. За основу цифры взято списочное количество немецких войск находящиеся на фронте во время окружения, то есть до того момента, когда налаженная немецкая военная бюрократия перестала рапортовать о количестве и видах потерь в войсках. То есть после этого указанное количество личного состава немецко-румынско-венгерско-итальянских войск больше месяца сидело при недостатке пищи, дров, в лютые морозы и не просто сидело, а воевало, вернее их обстреливали, бомбили — уничтожали. Раненые, которых пытались вывозить самолётами в большинстве до вылета не доживали, просто замерзая на краю аэродромов "Гумрак" и "Питомник". Фотографии этих заметённых снегом рядов носилок с замёрзшими ранеными, так и не дождавшимися эвакуации, обошли страницы всех изданий. При таком отношении и подходе, к слову, первая структура, которая сама активно и тщательно произвела в своих рядах самую свирепую расовую чистку в Германии была медицинская служба армии и обычная медицина. То есть встретить в госпитале или под погонами с медицинскими кантами НЕ истинного арийца или арийку в те годы было невозможно, а членство в НСДАП медицинских работников было фактически поголовным. Предположу, что изначально немецкие арийцы — медики так захотели себе расчистить пространство за счёт евреев, а там, и повязаны этой кровью оказались все. К чему, я про это? К тому, что медик не имеет права исповедовать религии, состоять в партиях или сообществах, он обязан быть вне классов общества, если оно классовое, потому, что лечить нужно больного, а не члена партии или дворянского сословия. С религией чуть сложнее, то есть в отличие от обычного верующего, для которого любой не исповедующий его религии суть враг (в христианстве — нехристь, в исламе — гяур, в синтоизме — гайдзин и т.д.), но медик обязан лечить всех, то есть религия остаётся где-то далеко на задворках для сугубо личного употребления раз в год под ёлкой на Рождество. А немецкие медики были не просто партийными, а активными членами партии. Да, собственно, как бы могло быть иначе, если именно на медиков были возложены практически все работы по проведению обследований населения по выявлению степени расовой чистоты. Ну, а коль они за эти исследования отвечали, то нелепо было бы, если бы исследования проводили те, кто этим самым критериям не соответствовал. То есть отношение в своей работе чётко шло сквозь призму партийной парадигмы. (Вспомните героя Ремарка из "Триумфальной арки") Знаете, я как-то с трудом себе представляю подобное лежбище раненых наших бойцов в аналогичных условиях. Я не беру в примеры разные катастрофы, когда рухнул фронт и бросают всё, не только раненых. Но эти ведь замёрзли задолго до капитуляции, и пунктуальные немецкие санитары привезли раненых согласно разнарядке по количеству обещанных санитарных бортов, сказали, что-нибудь вроде "Держись! Камрад!" и уехали, остальное их не касается, они просто выполнили приказ, а то, что самолёты не прилетели, так и не они же в этом виноваты. То есть немецкие солдаты в кольце панически боялись попасть в госпиталь, это упоминается не раз и не у одного очевидца. Думаю, теперь понимаете, почему, а не просто потому, что "лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным". Поэтому на момент капитуляции госпитали окружённой группировки были отнюдь не переполнены, а вот среди пленных число раненных было очень большим. К этому, не касаясь инфекционных заболеваний, добавьте с малыми исключениями обморожения и ознобления, то есть почти всех пленных требовалось сначала вылечить. Вы представляете себе сколько для этого надо развернуть госпитальных коек, в условиях сметённого с лица земли города и всех окрестных населённых пунктов? И ещё, по поводу каждого десятого. А сколько из трёх миллионов официальных пленных красноармейцев первых месяцев войны сорок первого года вернулись после войны домой? Вернулись единицы, не процентов, а человек, тех, кто сумел бежать в партизаны или пробрались через линию фронта. Сравните эти единицы с ДЕСЯТЬЮ процентами (на самом деле из числа реально попавших в плен эта цифра возможно близка к сорока-пятидесяти процентам)! Эти десять процентов — это показатель фантастической эффективности работы нашей медслужбы! Нет, немцы пытаются блеять по поводу того, что они, бедненькие были не готовы к такому количеству пленных, рассчитывали на цифры в десять раз меньше, и поэтому просто не могли обеспечить им хорошие условия содержания. Вы, правда, верите в это блеяние?!... А где упоминание о десяти процентах содержащихся в нормальных условиях? Таковых нет, если не считать хорошими условиями, по-немецки, Майданек, Освенцим или Маутхаузен.

**— Реквава — личный порученец Хрущёва — персонаж мною выдуманный. Но он полностью в створе ситуации и нравов этого времени. Типаж холуя не рассуждающего и точность выполнения повелений хозяина сделавшего смыслом своего существования. Это даже не рабы, это что-то другое. А к Хрущёву Н.С. испытываю "такой сильный личный неприязнь, даже кушать не могу"(с). И дело не в том, что мои предки имели лично от него неприятности. Неприятности имела вся страна и в таком объёме, что остаётся только удивляться тому, какой могучий задел прочности был в неё заложен до него, что сумела продержаться и выжить. Не хочу разбирать какой области "лысый хрен" коснулся и привёл её к развалу, он успел сунуться во многие и везде с одним и тем же результатом от внешней политики до распространения кукурузы. А вот о чём почему-то не говорят, что троцкист он не потому, что так любил и преклонялся перед Лейбой Давидовичем. Троцкизм вообще не в этом и не с этим боролся Сталин. Компания яростных революционеров вроде Лейбы Троцкого-Бронштейна, Яши Свердлова-Уральского и иже с ними стремилась разрушить до основания и раздуть мировой пожар погрузить весь мир в пучину хаоса ведь в этой вакханалии очень просто получить власть и ни в чём себе не отказывать. На их век хватит, а после нас — хоть потоп. Никто бы им не дал раздуть пожар на весь мир, да и в Россию их вбросили, как бойцовых шавок на арену. Всё просто, понятно и известно каждому. Только это не троцкизм. Гораздо хуже для страны пережившей революцию и не сорвавшейся в республиканский французский бардак то, что идея революционной халявы очень легко и быстро находит отклик в обществе особенно в самых низах. Ведь какая сладкая идея: отнять и поделить! И вообще, я ведь революцию делал и тем заслужил себе почести и блага, мне все должны "Я фронт видал, шинель таскал, я кровь мешками проливал!", то есть сверг царя — сам теперь царь, разогнал дворян и буржуинов — теперь сам на их месте кушать рябчиков и ананасы. А тут сволочь — Сталин работать заставляет, жилы рвать и разрухой бороться, а не сидеть с рябчиком в кулачке и руководить более глупыми и не успевшими. Пусть кто-то другой работает и восстанавливает последствия разрухи, а я уже заслужил своей революционностью! И пусть этот настоящий троцкист об этом не кричит на каждом углу и даже правильные вещи на партсобрании говорит, но сути его истинных мечтаний это не отменяет. В той "сотне юных бойцов из Будёновских войск" если разобраться, о будущей светлой жизни для всех и каждого думал и мечтал хорошо если один из десяти самый романтичный и достаточно образованный. А вот для большинства всё гораздо проще — как у Швондера. Как бы иначе получил и удержался у власти "клоун" и "гарный хлопец" Никитка главными заслугами в ЦК, которого было то, как он по щелчку пальцев Хозяина бросался лихо отплясывать гопака и готов был громко и в первых рядах всегда быть "ЗА". Просто он громко и вслух объявил эту простую и такую подкупающую идею троцкизма, что мы уже почти пришли, в 1980 году отменят деньги и начнётся коммунизм. А самые лучшие и достойные, кто больше других для революции сделали, уже сейчас достойны и могут получать блага и почести. В чём это выражалось для общества вы и так знаете. Вот только поинтересуйтесь цифрами статистики о количестве сидящих в тюрьмах при сатрапе Сталине и при таких милых Хрущёве и Брежневе. В восьмидесятых в колониях и "на химии" было больше людей, чем во всём ГУЛАГе. У мужа моей тёти двоюродный брат был начальником районной милиции, и попросила его поднять цифры осуждённых в районе в разные годы. В годы сталинских репрессий в районе было осуждено около ста пятидесяти человек, за всё время правления Сталина меньше трёхсот. За одиннадцать лет правления Хрущёва больше 1500, а за восемнадцать лет Брежнева больше восьми тысяч, Сибирь, район не слишком большой. После войны население резко увеличилось, а при Брежневе сильно уменьшилось, дети в города рванули. Он сам был в шоке, когда увидел эти цифры. Хитрость в том, что сроки вроде небольшие и за пьяную драку пару лет колонии, да кого таким удивишь, это же не страшная 58-я статья. В бабушкиной деревне был только один бывший кулак, который сидел при Сталине, а вот не по одному разу посидели после него наверно каждый третий... И именно при Хрущёве и Брежневе "система учреждений исправления и наказания" от упора на "исправление" во времена Сталина съехала к "наказанию", а ВМСЗ (высшую меру социальной защиты) в приговорах заменила ВМН (высшая мера наказания). В первом случае — общество вынуждено защищаться от не имеющего надежды на исправление, а во втором общество карает изо всех сил, то есть "защита и кара", разный смысл, не находите?... Сама слышала, старый вор-рецидивист рассказывал, что в свой первый срок в тюрьме был такой дурак, что не понял ничего. А попал на зону для тех, кто первый раз оказался в тюрьме. Говорил, что это был фактически санаторий. На территории работала обязательная для не имеющих образование вечерняя школа. Обучали специальностям для находящегося в зоне производства, все документы о разрядах, обучении и специальностях установленного единого государственного образца. То есть после выхода на волю с этими документами можно спокойно устраиваться на учёбу или работу. И очень многие после выхода шли работать и больше на кривую дорожку не попадали. А вот такие дураки как он, как себя вор называл, расценили такие тепличные условия и заботу как слабость власти и попадали под суд снова, то есть уже рецидив. А вот здесь было уже совсем по-другому, здесь не миндальничали, и всё было гораздо жёстче и конкретнее. Хотя даже в таких зонах можно было получить образование и специальность, если было желание, но здесь правили блатные законы, объяснять не нужно, я думаю...

Про реализацию подобных исправительных программ даже либернутая Европа не пищит, а ведь это было, как и значительный процент "исправленных"...

* * *

— У Хрущёва действительно был старший сын Леонид (не путайте с получившим известность в перестройку вроде бы приличным младшим сыном Сергеем Никитовичем, доктором наук и т.д.), лётчик и якобы за смерть которого Хрущёв мстил Сталину. Бред, но очень популярный на сетевых просторах. При этом известно, что Леонид был сбит над оккупированной территорией и попал в плен к немцам, где практически сразу согласился сотрудничать с ними и стал выступать по радио с пораженческими призывами не скрывая, а даже подчёркивая чьим сыном он является. Ситуация сложилась резонансная, тем более, что в плен к немцам попал не один сын члена ЦК партии. Но вот выступал по радио он — единственный. Наши подпольщики Леонида Хрущёва из плена выкрали и запросили "Большую землю" по поводу транспорта для эвакуации этого персонажа и единственное участие Сталина в этой истории — якобы, что он не считает правильным рисковать жизнью лётчиков из-за предателя (не думаю, что этот мальчонка — такая величина, что этот вопрос лично Председатель ГКО решал). Партизаны сами провели следствие и дознание, приговорили предателя к высшей мере социальной защиты и расстреляли. Каким он там был лётчиком — ничего выдающегося история нам не сохранила, из его биографии самый значимый момент — плен и предательство. Часть изложенных в тексте фактов — из подлинной биографии младшего Хрущёва. С другой стороны имеем артиллериста и офицера Якова Джугашвили, что в жесточайших условиях немецкого Маутхаузена с 1941 по начало 1944 он оставался верным присяге, и ни в какой форме не соглашался на сотрудничество с немцами. И я почти уверена, что давление на Якова было очень серьёзное и системное, но он выстоял, как и генерал Карбышев.

Вернёмся к Хрущёву-младшему. Ещё до лётного училища сынок побывал в банде и под следствием, папаша его отмазал и спрятал от следствия в лётном училище. Упомянутое Леонидом убийство в Куйбышеве находящегося там на излечении военного моряка — реальный исторический факт. Ещё до совершеннолетия парень становится отцом — история там тоже мутная. Удивительно в этой ситуации то, что этот афронт с сыном-предателем практически не отразился на карьере Хрущёва. Я понимаю, что сын за отца — не ответчик, а вот наоборот очень даже, но вывернулся кукурузник, диву даёшься. Странный какой-то тиран и деспот из Сталина получается...

Глава 30

Битва

У крылечка добротной избы или хаты, не знаю я между ними разницы можно посидеть в тенёчке на лавочке. Солнце зашло за дом и здесь немного душно, но не такое пекло, как на солнцепёке. Сегодня отменили полёты, и над деревней стоит почти тишина. В деревне тишины не бывает, но сегодня нет рёва наших авиационных моторов, которые здесь слышны очень хорошо с расположенного на деревенском выпасе лётного поля нашего полевого аэродрома. Впрочем, жителей здесь уцелело не так много, собак вообще нет, да и петух, кажется всего один на всю деревню, по утрам как-то истерично кукарекает. Даже не верится, что уже перевалило на вторую половину мая, а вроде бы совсем недавно глаз радовали первые робкие зелёные ростки, а на деревьях пробивались из лопающихся почек первые клейкие листочки и всюду звенели ручьи. И Анна с детской шкодливой улыбкой отламывала от веток тоненькие прозрачные сосульки, и облизывала их своим розовым язычком. Сейчас уже жарко и душно, в воздухе жужжат деловитые пчёлы и пронырливые мухи, а огороды уже не чернеют голой взрыхлённой землёй, а радуют хозяев буйной зеленью.

До чего же приятно вытянув ноги и сдвинув фуражку на переносицу откинуться спиной на вытертую до блеска стену, она уже не пачкает давно вытертой спинами побелкой. Ещё зубами прикусывать мягкий бледно-зелёный кончик выдернутой травинки. Не верится, что скоро третий год этой войны и почти два года, как я в этом теле. Воспоминания о прошлой жизни, о детстве в степных становищах племени орков, о родителях и семье брата, про учёбу у старого дотошного шамана, и многое другое уже словно подёрнулись кисеёй и словно отступили куда-то вдаль. За прошедшее время я уже стал гораздо больше Саня Гурьянов, чем Зарвандор — ученик шамана ...

Даже Тошка затихла и непривычно неподвижна, должно быть упрела привычно колготиться и дремлет. Даже трудно представить, чтобы эта мохнатая непоседа что-нибудь не делала, ей же до всего есть дело и везде нужно сунуть свой ужасно любопытный тёмно-коричневый, почти чёрный, нос. Да. Стоило про неё подумать и уже нужно с ней играть. Она обожает кувыркаться у меня на коленях, когда я сижу, откинувшись спиной, ей вполне хватает места на моих галифе, достаточно сдвинуть вместе колени. А игра заключается в том, что я кончиком пальца быстро касаюсь её крутого круглого лобика. Она же пытается успеть перехватить мой палец своими лапками и ухватить его зубами, часто увлекается и искусывает мне палец до крови, но старается до этого не доводить. Если вы думаете, что у меня простая задача, то вы не представляете себе скорость реакции хищников из семейства куньих. Ведь даже на ядовитых змей они охотятся без всякого противоядия в организме, а только за счёт ловкости и скорости, которые быстрее стремительных бросков атакующей змеи. А ведь бросок атакующей змеи считается одним из самых быстрых движений в животном мире. При этом соотношение массы крупной гадюки и хоря — как для человека справиться с семиметровым питоном, к тому же стремительным и ядовитым. Но мне больше, чем в половине случаев удаётся коснуться её лба и успеть убрать руку, потому, что для этой егозы поймать мой палец на отходе ничем не хуже, чем до касания и чихала она на правила в подобных людских играх. Думаю, что в гнезде мама-хорь тоже устраивала щенкам похожие игры, ведь это замечательная тренировка скорости и ловкости, только использовала она когтистую лапку, а не палец...

Наш и соседние фронты активно укрепляют и усиливают оборону на занятых рубежах и подтягивают тылы и вооружения. Только в нашу авиадивизию прибыли два новых свежих штурмовых полка полного штата. Иногда приезжает наш комдив. И так смуглый от природы Бурдужа от усталости сейчас землисто чёрный с мешками под глазами. У нас в полку всё хорошо, поэтому уезжает более весёлый, и даже раз пообещал, что при случае сам нас в бой поведёт. Цыганов проговорился однажды, что комдив ужасно скучает по полётам и проклинает штабную тигамотину, но это его выбор...

А в последних числах мая в полк на нескольких тяжёлых ЗИСах привезли кучу боеприпасов, разгрузку которых производили под охраной бойцов НКВД. Наш особист теперь вокруг склада боеприпасов бегает как ужаленный, и два его бойца усиленные бойцами охраны аэродрома сарай с этими боеприпасами круглосуточно охраняют. Уже месяц к тому времени, как на наши машины установили новые прицелы ВВ-1 (Визир Васильева), с помощью которых нам теперь должно быть намного удобнее проводить прицельное бомбометание, но акцент при изучении сделан на то, чтобы обучить нас площадным бомбёжкам. То есть, похоже, как мы в своё время и просили, придумали какие-то боеприпасы, которые можно эффективно использовать именно с наших самолётов, то есть бомбить с горизонтального полёта малой высоты не цель, а некоторую площадь, и точность уже не является критичным показателем, как при сбросе одиночных бомб, даже большого калибра. И при обучении ввели новый параметр — накрытие цели. И усиленная охрана склада с боеприпасами наводит на мысль, что туда привезли именно эти новые секретные средства, о которых мы в своё время просили, вернее, это делали Бурдужа с Цыгановым и другие, кто был приглашён на беседу со Сталиным после "Воздушного Сатурна"...

Что сказать про новый прицел? По сути, это почти то же самое, что мы с моим техником на коленке сделали ещё в Иране. Только здесь это дополнили двойной разметкой на лобовом стекле, первая — это ромб, в центре которого должен находиться наведённый на цель целик в форме колечка на невысокой регулируемой штанге на середине моторного отсека. А вторая, это две горизонтальные линии, в помощь которым на капот нанесены несколько белых дугообразных линий. Есть ещё метка на лопасти винта, для того, чтобы быстро выставить прицел, если его случайно при обслуживании самолёта или в бою повредят и собьют установки. Тогда нужно сесть в кабину, зажмурить один глаз и "прицелиться" в метку на винте и по этой линии выставят кольцо целика. Надеюсь, не нужно объяснять, что это точность "два лаптя — туда-сюда". Можно сделать и точнее, только в бою таким воспользоваться сложно. Хотя уж лучше такой прицел, чем наш сложный и больше мешающий "ПБП-1Б". В методичке, как прицелом ВВ-1 и художествами по капоту пользоваться не смог разобраться в полку никто. В идеальных полигонных условиях наверно можно дождаться, как там написано "момента совмещения мысленного перпендикуляра от цели с пересечением нужной линии с видимым из кабины краем моторного отсека самолёта, выбор которой зависит от скорости и высоты бомбометания. В момент совмещения линий рекомендуется произвести точный сброс бомбовых боеприпасов". Вы что-нибудь поняли? Вот и я не особенно понимаю, хотя мы взяли карандаши, бумагу и стали рисовать треугольники построения атаки и примерно поняли, что эти умники, скорее всего, имели в виду. Вот только мне бы очень хотелось этих изобретателей посадить в кабину штурмовика, который под обстрелом заходит на цель в дыму огня и взрывов, и предложить им самим углядеть перпендикуляр и мысленно его тщательно совмещать для этого самого ТОЧНОГО бомбометания. Тем более, что такое прицеливание ничуть не точнее обычного для нас прицеливания "на глазок" или на ощупь, как давно привыкли. Ведь если исходить просто из стереометрии, то любой даже незначительный крен или тангаж машины уже сместит на неизвестную величину это воображаемое пересечение линий, а высоту мы априори определяем на глазок с точностью "плюс-минус-неизвестно-сколько". Ведь установленный в машине высотомер, который каждый лётчик выставляет "в нули" перед взлётом, никак в определении высоты над целью не поможет уже потому, что рельеф земной поверхности не является ровным блином. И место цели может быть как выше, так и ниже уровня аэродрома, то есть к показаниям высотомера надо либо прибавлять разницу высоты, либо отнимать. Но верхом фонтанирующего идиотизма стало то, что после установки на машины этих прицелов "ВВ-1" старые бандуры "ПБП-1Б" из кабин никто убирать не стал, а даже приказали их обязательно оставить.* Как написано в приказе, теперь "эти две прицельные системы страхуют и дублируют друг друга для обеспечения надёжности и качества боевой работы лётчиков". Я сказал Цыганову, что жизнь — это ни разу не арифметика, где минус на минус дают плюс и два уродских дебильных прицела, даже если к ним добавить ещё пару таких же не заменят одного качественного. Ещё мне стало интересно, как можно вывести из строя прицел "ВВ-1", если он представляет собой нарисованные на капоте краской дуги и разметку на лобовом стекле фонаря кабины? Ну, может быть сбита пулей или осколком стойка с кольцом-целиком. А если представить теоретически, что у машины вырвало всю верхнюю часть бронекапсулы над мотором и снесло лобовое бронестекло фонаря кабины, то тут о прицеливании лётчику такое пережившему думать уже наверно не придётся...

Цыганов со мной согласился, но, как и в прошлый раз, сказал, что я могу делать что угодно, но на свой страх и риск, он под этим подписываться не станет. Так, что мы с моими техниками, Петровичем и двумя его подчинёнными два вечера сидели и сочиняли акты списания совершенно случайно и не преднамеренно пришедших в полную непригодность коллиматорных авиационных прицелов "ПБП-1Б". И на основании этих актов оформили наряды на проведение работ по демонтажу этих нерабочих прицелов с машин, и акты снятия всей этой сложной авиатехники с баланса нашей эскадрильи. Всех уже так замотало придумывать формулировки этих актов, что один акт, который всё равно никто читать никогда не станет прохиндей Подгорный написал сам и дал мне его прочитать уже, когда все подписи на него поставили. Там значилось, что "второго февраля сего года во время планового регламентного обслуживания боевого самолёта Ил-2 номер ... в кабину проникла вражеская агентка — кухонная кошка Муська. И произвела враждебные диверсионные действия с бывшим полностью исправным до этого прицелом "ПБП-1Б" номер .... Виновную поймали при попытке покинуть кабину и скрыться с места преступления, и она была жестоко наказана отлучением на два дня от возможности спать на тёплой печи в столовой. А сложному техническому устройству, которым является коллиматорный прицел, нанесен неисправимый вред. Часть жидких фекалий (кошачье говно) протекла внутрь сложного оптического устройства, чем привела его в непригодное для эксплуатации состояние, а в кабине из-за вони стало невозможно дышать. Тем более, что во время боевого вылета в кабине температура повышается, что усиливает удушающий запах. Это недопустимо подрывает боеспособность экипажа и боевую эффективность применения самолёта. На этом основании решено произвести списание прибора номер ..., как не подлежащего ремонту, числящегося авиационным имуществом в реестре под номером ...".

Можете представить, хоть этот акт шутка, но какие акты нам пришлось сочинять на все машины эскадрильи. И само собой мы написали рапорты -требования немедленно для восстановления боеспособности подразделения обеспечить нас новыми прицелами для установки на наши "обесприцеленные" машины, которые все дружно подписали, подсунули на подпись командиру и комиссару, которые сразу похоронили их в куче полковых бумажек. Перед этим Петрович наложил на них резолюцию, что обеспечить ремонт такой сложной аппаратуры при отсутствии в штате соответствующих специалистов не имеет возможности. И только исписав кучу бумаги и собрав на неё все положенные подписи и печати, прицелы мы смогли снять с машин и сдать на хранение в БАО. Когда я объяснил, для чего и почему это делал, и что тем самым забочусь о жизни и здоровье пилотов эскадрильи, а так же ответил на кучу заданных вопросов, народ проникся и осознал или сделали вид. Хотя, я думаю, что всех на самом деле убедили не мои слова, а то, что Валя Комолов по-простому объяснил, что на нашей машине прицела "ПБП" он вообще никогда не видел, а с новой машины мы его снимали в первую очередь. По крайней мере, мои ребята не будут разбивать головы об эту торчащую железку, да и с прицелом "Васильева" без второго работать гораздо проще, по крайней мере, целится в него хоть как-то для стрельбы из пушек и пулемётов точно удобнее...

Тяжелейшие потери и затяжные бои на истощение под Сталинградом заставили немецкую промышленность и командование резко увеличить выпуск новых и старых вооружений, а ещё подготовку и обучение резервов для восполнения очень больших потерь. Ведь кроме прочего из войны после пленения восьмой итальянской армии вышла Италия, а Муссолини то ли казнили, то ли просто арестовали. Может в этом и "наши итальянские генералы" помогли. То есть добавился ещё один довод в пользу максимального ускорения производства и обучения резервов. Какими бы плохими вояками не были союзники немцев, но свою часть фронта они худо-бедно держали, а теперь немцам и их оставшимся союзникам нужно выкручиваться самим. И маховик процессов вооружения и обучения Германия успела раскрутить. Благодаря чему поток техники и резервов безостановочно гнали в топку битвы на Волге. Но после сокрушительного поражения в Сталинграде этот поток не иссяк и не прекратился. Теперь он с той же скоростью насыщает войска немецкой стороны фронта.

Нам уже доводили и показывали фотографии новых немецких танков. И это не только усовершенствованная модель уже известной "четвёрки" с новой длинной пушкой, которая на самом деле больше похожа на совершенно новый танк, а не на доработку давно знакомой "четвёрки", как модификация с более короткой пушкой и округлым дульным тормозом, появившаяся под Сталинградом. Гораздо серьёзнее и опаснее выглядят новые тяжёлые немецкие танки "Пантера" и "Тигр" и тяжёлая самоходная установка "Фердинанд" с могучим противотанковым орудием. И если раньше немецкие танки были не в состоянии в лоб бороться с нашими "Ворошиловыми" и "Тридцатьчетвёрками", то эти новые немецкие машины дуэль с нашими танками выигрывают с разгромным отрывом. А ведь немцы и раньше уже вполне успешно боролись с нашими танками, просто не в лоб. Вообще, по немецкой тактической науке дуэль танка с танком — это исключительные случаи, на которые танки не рассчитаны. Борьба с танками противника — это задача полевой противотанковой артиллерии и частично пикирующей авиации. Это у нас танк — не столько средство обеспечения и усиления мощи наступающей пехоты при прорыве укреплённой обороны, сколько подвижная бронированная артиллерийская единица и задача борьбы с танками противника для наших танкистов стоит в одном ряду со множеством других артиллерийских задач. И пусть немцы поначалу не могли справиться с лобовой бронёй наших новых танков своими противотанковыми тридцати семимиллиметровыми "колотушками", с которыми начали войну. Но они очень быстро и оперативно разработали и поставили в войска длинноствольную пушку в пятьдесят семь миллиметров прозванную нашими танкистами "Гадюкой", за мощность выстрела и очень низкий силуэт, благодаря которому пушка великолепно маскируется на местности и её очень трудно обнаружить и уничтожить до первого выстрела. Кроме неё немцы разработали противотанковую длинноствольную пушку семьдесят пять миллиметров, и в том числе вооружили этими орудиями свои танки и самоходные установки. А ещё официально приняли на вооружение вермахта и даже наладили производство к ним снарядов, наши новые трёхдюймовые пушки Грабина, достаточное количество которых досталось немцам в виде трофеев в первый год войны. И эти три пушки, не говоря про универсальное зенитное орудие "восемь-восемь", для наших лучших танков стали смертельными противниками. А новейшие немецкие танки и самоходки имеют мощные длинноствольные семидесяти пяти и восьмидесяти восьмимиллиметровые орудия, которые пробивают наши танки в любой проекции на расстоянии больше километра. В то время, как наша штатная танковая трёхдюймовка может справиться с "Тигром" только в борт с расстояния меньше четырёхсот метров. Для танковой пушки — это почти в упор. Сами понимаете, что никто из немцев не станет ждать, пока наши танки сумеют приблизиться на такую короткую дистанцию и выйдут им в боковую проекцию. Ситуацию немного облегчает только то, что произвести и переучить на новые танки немцы быстро не успевают, слишком они вышли дорогие, сложные и капризные в эксплуатации. И таких танков пока, к счастью для нас, у них не так много. А вот остановить эти танки нашим наземным войскам фактически нечем. Если в прошлом году с немецкими танками могли бороться расчёты бронебойщиков с противотанковыми ружьями, то против новых танков ружья, как и основное противотанковое орудие пехоты — "сорокопятка" даже уже с новым более длинным стволом мало что может сделать. У специальной противотанковой пушки в пятьдесят семь миллиметров "ЗИС-2" дела как у "танковой трёхдюймовки", то есть противостоять может, но не в лоб и с достаточно малого расстояния. Ведь вышло так, что её разработку заказали из-за малой эффективности имеющейся "сорокапятки", и бороться ей по техническому заданию надлежало с немецкими танками первого года войны, но никак не с появившимися у немцев бронированными монстрами. Есть у нас правда артиллерия калибром больше ста миллиметров, "чемоданы" которой при попадании навесом башню "Тигра" или "Пантеры" просто в сторону "переставляют", а корпус сметают как кеглю. Им даже бронепробиваемость при массе и мощности снаряда не требуется. Но эти пушки очень большие и тяжёлые, а снаряды к ним дорогие и их мало в боеукладке помещается... Всё это подробно рассказал майор артиллерист из штаба фронта, который специально с лекцией приехал в наш полк и выступал перед всем личным составом, который собрали разбив на три группы. Только наивным могло остаться не понятным, что такая накачка просто так не делается и ситуация действительно страшная...

С утра весь лётно-подъёмный состав, техников и оружейников собрали вместе в деревенском клубе — самое большое и удобное здесь помещение, и приехавший с охраной из пары бойцов невысокий толстяк с явно гражданскими манерами, но в форме капитана-инженера авиации под роспись о неразглашении стал знакомить нас с новыми боеприпасами. Это оказались противотанковые кумулятивные авиационные бомбы в габаритах стандартной авиабомбы в два с половиной килограмма с эквивалентом — полтора килограмма тротила в заряде. И при сбросе из кассет малых бомб во внутренних бомбовых отсеках штурмовика с высоты сто пятьдесят — двести метров за один проход самолёт плотно накрывает площадь пятнадцать на семьдесят метров. При попадании бомбы в броню под углом до тридцати градусов к нормали кумулятивная струя прожигает до шестидесяти миллиметров брони, а при углах близких к нормали до ста миллиметров. И если на пути кумулятивной струи попадается топливо или боеприпасы, то первое — вспыхивает, второе — детонирует.

К счастью, нашего полка не коснулось использование специальных противотанковых эРэСов: "РБС-82" и "РБС-132" (реактивные бронебойные снаряды). К счастью, потому, что попасть эРэСом в такую небольшую цель, как танк и к тому желательно в определённые места — дело утопическое в принципе, ни прицелиться толком, ни гарантированного полёта точно в цель самого снаряда. А вот использование этих "ПТАБ 2,5-1,5" — это совершенно другое дело. Такой боеприпас идеально соответствует применению его на наших машинах с горизонтального полёта и небольшой высоты. Даже с учётом того, что при сбросе бомб в бреющем полёте, они летят не вертикально и срабатывают при встрече почти с любыми препятствиями, при плотном построении танковых колонн или стоянок, за один проход один штурмовик в идеале может вывести из строя до десяти танков. И это не сбитая гусеница или повреждённый ленивец, что устраняется на месте или через несколько часов в мастерской. В большинстве случаев — внутренняя детонация и пожар, что не просто выводит танк из строя, а делает его полностью непригодным к ремонту. То есть эти дорогие и сложные в производстве танки только в переплавку. Это не считая того, что если экипаж находился внутри, шансов выжить у него очень мало, а это ещё и подготовленные высококлассные специалисты, которых готовить дольше и труднее, чем изготовить новый танк. На новые танки стараются переучивать в экипажи наиболее подготовленных и опытных воевавших танкистов, чтобы они могли использовать все преимущества новых танков...

Но и это не самое главное. Эти бомбы эффективны не только против бронированных целей, которые созданы прожигать. Очень чуткие взрыватели обеспечивают их срабатывание при встрече с любым препятствием, а кумулятивная струя наносит повреждения всему, что оказалось у неё на пути. По сорок восемь бомб в каждый КМБ (контейнер малых бомб) или по пятьдесят пять во внутренние отсеки без контейнера, то есть каждая машина несёт около двух сотен бомб в четырёх отсеках. И после её пролёта полоса шириной в пятнадцать-двадцать метров и длиной семьдесят-девяносто горит вся. Кумулятивная струя, попадающая даже краем в человека разрывает его на части, ведь человек на две трети состоит из воды, которая под действием температуры и энергии кумулятивной струи мгновенно переходит в газообразное состояние, то есть эффект, как от взрыва внутри тела небольшого парового котла. В полосе накрытия бомбовым ковром воспламеняется и горят все горючие материалы и любое горючее, детонирует бОльшая часть боеприпасов. Не нужно думать, что если бомбы противотанковые, то они наносят ущерб только танкам, это не подкалиберные бронебойные артиллерийские снаряды. По действию наверно можно их сравнить с применением по площади мощного огнемёта, и не забыть, к этому добавить бронепрожигающее и фугасное действие. Собственно, именно появление этих боеприпасов сделало штурмовик максимально эффективным и страшным оружием против наземных войск. Именно после появления в нашем распоряжении этих бомб немецкие солдаты стали называть наши машины "Чёрная смерть" и "Чёрными дьяволами", а не "Бетонным самолётом", который просто очень трудно сбить, как называли вначале.**

Я уже говорил, что немцы подтянули на фронт свои новые и модернизированные танки и самоходки, против которых в наших наземных войсках почти никто ничего не мог сделать. Фактически, по замыслу немецких стратегов, если в голове немецкого наступающего клина пустить пару-тройку новейших неуязвимых "Тигров" или "Пантер", то наступательный порыв такого клина остановить не смогут. Ведь и правда — что такому противопоставить? Вернее, наши не могли ничего сделать, но делали! Ведь это наши люди! Тридцатьчетвёрки вертелись маневрировали не давались под выстрелы, а потом сближались и шли на таран, чтобы даже ценой жизни всего экипажа остановить неуязвимого железного монстра. Бойцы вязали по пять-шесть гранат, и кидали такую связку под гусеницу подкравшись к самому танку, чтобы сначала обездвижить бронированное чудовище и уже следом закидывая его корму бутылками с зажигательной смесью или даже ослепляли экипаж, закрыв все возможности обзора, и принуждали его к сдаче. Смекалка и находчивость русских людей вообще вызывает моё безграничное восхищение. Нам рассказывали про ротного командира, который совершенно неожиданно применил свои гражданские знания и находчивость, благодаря чему вывел из строя целое немецкое танковое подразделение и выполнил поставленную задачу — не пропустив врага.

* * *

Но чаще противостоять новой немецкой технике удаётся только с очень большими потерями и большой кровью. Вот так и вышло, что задачу по борьбе с новой немецкой бронетехникой возложили на нас. Конечно, если удачно попасть рядом даже с самым бронированным танком фугасно-осколочной бомбой полста или больше килограммов, то с высокой вероятностью танк и его экипаж этого не переживёт. Так собственно и боролись первое время немцы с нашими неуязвимыми для артиллерии "Ворошиловыми" и "Тридцатьчетвёрками", когда их точечно бомбили немецкие пикировщики. А благодаря высокой точности бомбометания им даже не требовались специальные бомбы. А вот у нас такой точности нанесения бомбовых ударов нет и добиться её невозможно. Есть у нас вроде бы пикирующая "Пешка", вот только никто такой маневр, как пикирование в бомбардировочных частях почти не осваивал и не применяет, поэтому чаще бомбят по старинке с горизонтального полёта и с большой высоты, поэтому точность попадания бомбы — площадь равная футбольному полю. И если для немецких "троек" и "двоек" или чешских клёпанных тридцать восьмых танков стокилограммовая фугасная бомба часто фатальна при подрыве на расстоянии до двадцати и даже больше метров, то чтобы вывести из строя немецкие средние и тяжёлые танки или новые самоходки подрыв должен быть не дальше полутора — двух метров. А такую точность с пологого пикирования, а называя вещи своими именами — с горизонтального полёта, обеспечить не сможет ни один снайпер, тем более при наличии у нас таких волшебных прицелов как "ВВ-1" или "ПБП-1Б".

Один из очевидных выходов — усилить единственное достаточно точное оружие штурмовика — пушки и приспособить их для борьбы с танками. Мы слышали про работы по установке на штурмовики пушек тридцать семь и даже сорок пять миллиметров, дескать, при стрельбе сверху можно поражать танк в его самой уязвимой верхней проекции. Да, тут не возразишь, верхний броневой лист часто даже тоньше днища танка и редко достигает толщины больше двадцати миллиметров.

* * *

Вот только, особенность атаки и стрельбы у штурмовика такие, что пули и снаряды летят не сверху вниз, а почти параллельно земле, ведь превышать угол пикирования больше тридцати градусов для нас смертельно, а для максимальной эффективности стрелять требуется с дистанции меньше полукилометра. Это расстояние штурмовик на скорости больше трёхсот километров пролетает меньше, чем за пять секунд, в которые нужно точно отстреляться и выйти из маневра, возможно ещё и увернуться от особенно настырных зениток. То есть летим фактически горизонтально, это вам не полигон с мишенями. И снаряды этих мощных пушек не будут иметь возможности поражать тонкую броню крыши, остаются борт и корма, где бронирование конечно меньше, чем в лобовых проекциях, но всё равно эту броню ведь пробить нужно. А для того, чтобы такую мощную броню пробить, нужны бронебойные снаряды с твердосплавным сердечником, и надеяться, что ими удастся куда-нибудь удачно попасть. В результате получится, что такой противотанковый штурмовик должен будет после обнаружения танка вокруг него буквально хоровод водить, чтобы выйти на оптимальный угол и ракурс захода на цель. А после этого заходить на неё, и скорее всего не один раз. И не стоит забывать, что немецкие войсковые порядки очень плотно насыщены силами наземной ПВО, в частности среднекалиберными стволами, которые являются самыми опасными противниками штурмовиков и как раз для борьбы с низколетящими целями и предназначены. В итоге, штурмовику может быть дадут сделать первый штурмовой заход. Я не очень разбираюсь в экономике и стратегии, но размен двух, а то и больше самолётов с экипажами на каждый уничтоженный танк мне не кажется оправданным. Да и отдача при стрельбе из таких калибров если не остановит самолёт в воздухе, то очень сильно осложнит пилотирование и управление, импульс энергии выстрела почти весь направлен против движения самолёта — физические законы отменить нельзя. А после посадки придётся тщательно обследовать силовой набор, чтобы не пропустить его повреждения, чтобы самолёт не развалился в небе при следующих полётах. И это не я такой умный, это мы сидели в штабе и обсуждали возможности и улучшение применения наших машин, в том числе и против танков. Цыганов, у которого на машине стоят двадцати трёх миллиметровые пушки ВЯ, а не ШВАК, как у меня, заметил, что даже увеличение калибра всего на три миллиметра он уже почувствовал мощной отдачей на ручке управления. Из этого ясно, что при увеличении калибров до тридцати семи или сорока пяти миллиметров (а ведь могут быть ухари, которые в порыве старания предложат пятьдесят семь, ведь такая хорошая противотанковая пушка, ну, как такую на штурмовик не поставить?!) масса залпа возрастает не линейно, а кратно — пропорционально весу снаряда и скорости на урезе ствола. Разместить такие мощные стволы в полости крыла, как это сделано с пушками ШВАК сложно. Ведь даже для пушки ВЯ уже потребовалось делать выступающие обтекатели. Здесь же потребуются уже не накладки обтекателей, а специальные гондолы в крыле или под ним, в которые установят пушки. А может пойдут по пути немцев, которые на свои самолёты придумывают и устанавливают стволы больших калибров в специальных подвесных контейнерах под крыльями или брюхом фюзеляжа.

Вообще, всё это далеко не ново. Идей с летающими противотанковыми самолётами хватало ещё в тридцатые годы и после. Проходил испытания и даже планировался к выпуску "ВИТ-2" (воздушный истребитель танков) Поликарпова. Кроме него в разное время были "ОКО-6", "Та-3" и "ОКО-6бис" ("Та-1") Таирова, "Як-2" Яковлева, "Су-6" Сухого, двухмоторный "Ил-6" Ильюшина, вплоть до "Пегаса" Томашевича и "бронированной блохи" Москалёва. Я молчу про испытания с установленными КАББ (комбинированной артиллерийско-бомбардировочной батареей) и АКАБ (автоматической комбинированной артиллерийской батареей с отклоняемыми стволами и углами ведения огня до 40 градусов от осевой) на самолётах разных типов, как сконструированных специально, так и уже стоящих на вооружении и в строю.

* * *

* И ещё стоит заметить такой важный момент — почти все эти проекты создавались, когда речь шла о танках с противопульной бронёй, которые сейчас и за танки никто не считает. А для нас — строевых пилотов, важнее, что почти все вмешательства во внешний вид машины и изменения вооружений могут очень серьёзно отразиться на аэродинамике самолёта и его управляемости...

Но вернёмся на наш Центральный фронт и бои разгоревшиеся на нашем выступе, где происходит взаимное накачивание мускулов, которое не просто так и скорее рано, чем поздно прорвётся как созревший гнойник...

То, что я обмолвился про потери от немецкой ПВО, наш полк затронуло не сильно. За четыре месяца мы потеряли только один экипаж полностью, ещё погиб один стрелок, ранения получили три стрелка и один пилот. Конечно, бои с откатывающимися и деморализованными после разгрома под Сталинградом немцами не достигали накала противостояния на Волге, но бои были совсем не простыми. Летали мы как всегда над передовой и стреляют в нас совсем не хлебным мякишем. Далеко на юге осталась Кантемировка и Миллерово, которые брали с большим напряжением сил, немцы попытались превратить их в мощные опорные пункты вокруг которых построить крепкую оборону. А между ними где-то в степи маленькая станция Чертково и как-то даже в разговоре с командиром полка мелькнула идея съездить посмотреть на места нашей боевой славы, но не вышло.

Наш фронт наступал севернее, но это не значит, что было намного легче. И такие потери в полку — это очень мало, можете поверить. Вот у соседей потери от четверти до трети личного состава, а лётного парка до половины, а у некоторых больше. У нас пилот и стрелок из госпиталя уже вернулись, а один стрелок лечился в полковой медсанчасти и уже летает. Ещё одного ждали, он вернулся, но теперь служит оружейником, ему запретили полёты. В машинах потери гораздо больше, на списание ушли семь машин, но замену им с завода перегнали с похвальной оперативностью. На нашем фронте явно назревают серьёзные события, ведь и немцы против нас тоже очень активно насыщают свои порядки техникой, вооружением и войсками...

Нервозность и напряжение нарастают, темпы и объёмы работ по возведению фортификационных укреплений с обеих сторон фронта просто немыслимые. А так, как нас часто гоняют вдоль фронта и в ближайшие тылы немцев в качестве разведчиков, то могу совершенно точно сказать, что не только с нашей стороны все леса и перелески, а также балки и овраги, которые к этому можно приспособить, забиты войсками и техникой. А держать такое количество войск в пустом ожидании никто никогда не станет. Летающий на месте стрелка в разведывательных полётах лётный наблюдатель видит часто меньше, чем вижу я, ведь с моим зрением меня маскировка не может обмануть. Даже на скорости и на большом расстоянии я не спутаю кроны деревьев с маскировочными сетями, поэтому приходится иногда делать по несколько заходов, чтобы летнаб разглядел и сфотографировал то, что я ему показываю. А Подгорный после каждого такого полёта очень ревниво осматривает свою кабину и обязательно находит, что его временный сменщик обязательно испортил, даже если просто воздухом в его кабине подышал, стрелок будет долго недовольно бурчать...

Почти сразу после получения новых машин, ещё когда мы стояли на аэродроме восьмой армии, я донимал Цыганова одуревшего от приёма полкового хозяйства, разрешить погонять эскадрилью, чтобы наработать слётанность, которая совсем никакая. Само собой, с точки зрения старшего инженера и командира это плохо, первый упирал на ресурс планера и мотора, второй на перерасход топлива и боеприпасов, но в какой-то момент удалось договориться. Петрович нашёл моторы, а нам как гвардейцам выделили топливо и боеприпасы для обучения. Но натаскивать и летать пришлось не эскадрильей, а всем полком. Помните, что в армии инициатива наказуема её исполнением? Не перестаю удивляться, что бОльшая часть лётчиков на эти тренировки недовольно бурчала, что не дают им бедненьким отдохнуть, и не дают покоя ни лётному составу, ни техническому. Пришлось к этому подключать комиссара и комсорга, да пару раз с очень нецензурными словами выступил Цыганов, который популярно оценил умения и навыки, а значит и опасность для немцев щипанных цыплят, которые едва пришли в полк, а уже загордились и считают, что они стали асами и гвардейцами, когда носы у самолётов в красный цвет покрасили. В принципе всё, что сказал командир, что говорили комиссар и комсорг на собраниях, что повторял я — не было ни для кого чем-то новым, все это знают прекрасно. Но с одной стороны лень, с другой неизбывная надежда на чудо и русские "Авось" и "Небось", приправленные бешеными дозами лётного гонора, национального фатализма и юношеской бравады выливаются в такую вот дурь, с которой приходится бороться и буквально выбивать её из каждого. Только обещание командира вообще не выпустить на вылеты и списать из лётного состава всех, кто не сдаст зачёты по пилотажу и боевому применению злобному Гурьянову, подстегнуло и заставило шевелиться. Для многих я стал жупелом и меня почти ненавидят, но я то вижу, насколько увереннее они стали держаться в воздухе, насколько осознаннее работают по целям. Ведь после нашего возвращения из Ирана, где настойчивостью Бурдужи наш костяк налетал и отработал почти все элементы боевой работы, мы прилетели на фронт и работали удивляя всех своей эффективностью. Ведь наш полк продержался на фронте раза в три больше других полков. И тот памятный вылет на штурмовку аэродрома на седьмое ноября. Без нашей выучки и уверенности в воздухе вполне мог стать первым и последним вылетом нашего полка. Ведь было и такое: вылетели, долетели, задачу толком не выполнили, и домой прилетели две машины из целого полка. Думаете придумываю? В том то и дело, что без слётанности, умений и толкового командования вылет вполне может именно так и закончиться. И заканчивался для многих полков и эскадрилий. И ещё удивительнее, что те, кто действительно летает и умеет, никогда от лишней возможности потренироваться не откажутся и будут использовать каждую возможность, их уговаривать не нужно...

Порой понимаю, насколько мне повезло, что мы с Цыгановым нашли друг друга в ностальгии по нашему истребительному прошлому. Хотя сейчас нас в истребители уже не переманишь, но ведь с этого начиналось. А я под эту марку просто очень хотел освоить технику, чтобы лучше влиться в новый мир. Да и привычка, вбитая старым шаманом, что если что-нибудь делать, то делать только хорошо! Ведь магия не то, что ошибок, даже малых небрежностей не прощает и за любую оплошность можно заплатить жизнью и здоровьем, и хорошо, если своими. А теперь ещё и планку нам подняли, гвардейский полк — это значит лучший, а именной — это лучший из лучших. Ведь на нашем фронте звание "Донской" получили только восемь подразделений из разных родов войск, а в авиации мы одни такие. И, как сказал комиссар, это не честь и награда, это высокая ответственность, которой нужно суметь соответствовать. Прошедшие после Сталинграда четыре месяца боёв показали, что не зря учились, летали, тратили бензин и кидали самодельные бомбы с углём и печной золой, попадания которых на снегу очень хорошо видны. Теперь в полку уже почти все орденоносцы, все получили новенькие гвардейские знаки, которые новеньким выдаются, только если есть не меньше пяти боевых вылетов перед строем и после выноса боевого знамени. И уже никто не помнит, как меня костерили и зубами скрипели, что мешаю им отдыхать. Игоря Озерова, Славу Телегина и Владилена Морозова подали на звания Героев Советского Союза, Славу за сбитые, а Игоря и Владилена по совокупности за вылеты...

Но среди этой нарисованной мной благости, есть очень неприятные вылеты по бомбёжке станций и с целью нарушения подвоза по железной дороге. А в зоне ответственности нашей воздушной армии находится весь Орловский железнодорожный узел. В частности одна из основных дорог подвоза к противостоящим нашему фронту войскам железнодорожная ветка Брянск-Орёл. Конечно, произвести налёт и бомбёжку такого мощного городского железнодорожного узла, как станция города Орла — это задача не уровня полка. Я в красках уже рассказывал как фанатично и даже избыточно немцы строят ПВО своих аэродромов. А оборона такой важной узловой станции мощнее в несколько раз и рассредоточена по площади. Поэтому такие налёты проводятся как воздушные операции уровня если не армии, то нескольких авиадивизий. Нам в них чаще всего отводится роль борьбы с объектами ПВО, что нам вполне по силам, и мы можем сработать максимально эффективно. А задачи разбомбить всё, что есть на путях, а особенно оборудование, обеспечивающее функционирование станции, решают бомбардировщики, которых теперь у нас гораздо больше, чем раньше. И когда вылет производит целый бомбардировочный авиакорпус, его прикрытие осуществляют пара истребительных дивизий, а пара штурмовых дивизий подавляют ПВО, то это эпическое зрелище и действие, можете мне поверить. Конечно, для любого командира такая операция — это изматывающая нервотрёпка, но вот результат! Как, говорят, говорил кто-то из русских царей "воевать, так по-военному"!...

И если про бомбёжки аэродромов считаю, что это довольно бестолковые бессмысленные потери, то нанесение ударов по станциям и бомбёжка эшелонов — безусловно нужна и имеет прямые резоны, даже не смотря на потери. Вот штурмовку поездов поручают именно нам, и наша эффективность этих вылетов достаточно высокая. Только и немцы стараются вблизи фронта гонять эшелоны по ночам, а днём их подловить не просто, но иногда получается. А пару раз наши лёгкие ночники удачно выводили из строя паровозы и пути ближе к рассвету, и мы успевали вылететь и проштурмовать остановленный на перегоне эшелон, который ещё не успели оттащить или разгрузить. Ещё один способ заставить гонять поезда днём заключается в том, что мы методично разрушаем тот или иной участок полотна, а железнодорожники подсказывают командованию, где именно нам лучше это сделать, чтобы максимально затруднить ремонт. В результате из-за вынужденных сбоев графика перевозок эшелоны с грузами скапливаются на подходе и при открытии движения их стараются скорее протолкнуть не придерживаясь строгого ночного графика, а нам остаётся только по ним работать. А вот по уже давно выявленным замаскированным скоплениям немецких войск и техники нам почему-то работать категорически не разрешают. Мы только регулярно летаем с летнабами, и фиксируем где и кто прячется, и кто куда переместился. Разведке очень нравятся наши самолёты, что даже пошли разговоры, что нужна отдельная модификация бронированного разведчика-артиллерийского корректировщика. Ещё бы им не нравилось. Ведь на У-двасике или эР-пятом максимум возможного — это удирать и попробовать пострелять из ультра-ШКАСа, чтобы отпугнуть какого-нибудь мессера, а от огня с земли вообще никакой защиты. А тут мессер, если сунется, может так не ласково получить в ответ, что умные уже не лезут. Типа, ну, их на фиг эти летающие танки, там такие ненормальные летают, что только дай повод, сами в драку лезут. Как-то Слава Телегин летал с разведчиком — наблюдателем и на него два сто девяностых Фоке-Вульфа наскочили. Слава машину развернул и из всех стволов одного в воздухе развалил, а второй видимо ориентацию потерял, свою подбитую машину в расположении наших войск посадил. Наблюдателя потрясло в том числе и буквально. Наши стрелки хорошо знают, что по команде "Держись!" нужно быть готовым к манёврам и сразу крепко хватаются. А вот разведчик зевнул и скулу рассадил до кости, всю кабину кровью забрызгал, пришлось его в лазарет тащить зашивать. А Слава улыбается и докладывает командиру, что "обнаглели гады, совсем не пуганные пошли, ну, как не поучить, тащ командир...".

Не знаю, кто должен был начать первым, а кто удерживать оборону, мы или немцы? И кто оказался лучше готов или не готов к назначенной роли. Но через день после инструктажа вооруженца, мы даже находясь на расстоянии больше двадцати километров от передовой были разбужены могучей канонадой разорвавшей тишину ночи. Почти сразу подняли и нас, чтобы мы начали готовиться к вылетам. А с первыми лучами солнца вылетели, чтобы немцы не успели переместить из разведанных заранее укрытий свои танковые подразделения. К сожалению, производство новых бомб не так давно началось и их успели произвести не слишком много, поэтому требовалось в первые дни применить их массированно и с максимальной эффективностью, поэтому и доверили их только гвардейским полкам. Поэтому у нас бомб было достаточно, а на четвёртый день нам привезли ещё. Часть бомб оружейники получали прямо из машин, чтобы успеть снарядить КМБ, что является довольно кропотливой процедурой...

В первых вылетах полк в бой вёл даже не Цыганов, а комдив — Бурдужа. Представления не имею, что сейчас происходило на передовой, но вся линия фронта под нами затянута дымом и копотью взрывов на несколько километров ширины в обе стороны. А мы вылет за вылетом громим назначенные нам цели в ближних тылах немцев. В третьем вылете колонна танков и прочей техники уже начала вытягиваться из скрывавшего их леса. Поэтому мы их разбомбили на открытом участке и впервые увидели, как работают новые бомбы. Предыдущие цели были в лесочках и перелесках, и после наших походов выше крон деревьев вставали дым и копоть, а что там под ними не видно. А тут после прохода одного звена полоса шириной до пятидесяти метров вся скрылась в огне, а когда он угас, ничего живого среди взорванной и искорёженной техники не видно. То есть воздействие намного серьёзнее и мощнее, чем если бы мы завалили такую же площадь жестяными зажигательными контейнерами "АЖ" или мелкими зажигательными "ЗАБ-2,5", которые бы очень похоже накрыли всё огнём, но далеко не так фатально и жёстко для техники. Жаль, только, что в каждый контейнер за одну загрузку больше сорока восьми штук не помещается. А на внешнюю подвеску эти бомбы взять не получается, в принципе ещё пару контейнеров по полсотни бомб в перегруз — семьсот пятьдесят килограммов наши машины поднять могут. Хотя, может и правильно, что не подвешивают...

Словом, появление бомб "ПТАБ-2,5-1,5", которые мы сейчас применяем, нас не просто радовало, эти боеприпасы сделали наши самолёты по настоящему грозной силой, и поставили по своему действию нас в один ряд с залпом гвардейских "Катюш". И мы сейчас летаем и выбиваем у немцев не только их новейшие танки, которых "на круг" не так и много, а практически любую технику. Крупные разведанные цели у нас закончились к третьему дню. И мы стали летать уже не полком и даже не целыми эскадрильями, а по четыре-пять машин. Не стало смысла посылать больше, а обнаруженную небольшую группу танков или машин звено одним проходом накрывает почти гарантированно, а оставшиеся одна-две машины могут подправить, если требуется. Малыми группами мы прочёсываем площадь гораздо большего размера, ведь здесь лесостепь и не так много мест, где можно укрыться от авиации, а шлейф пыли от движущейся техники выдаёт её издали.

Через пару дней немцы уже придумали, как противодействовать ужаснувшей их эффективности нашего нового оружия. Во-первых, они стали максимально рассредоточивать свои танки, то есть за один проход теперь не получалось накрыть больше одной-двух машин, между которыми расстояние стало не меньше пятидесяти-ста метров. Сначала мы даже не поняли ничего. Представляете, пылит одинокий танк по дороге на всех газах, а за ним другой метрах в ста. Во-вторых, специфика кумулятивных зарядов такова, что у них очень чувствительный взрыватель и если танк сверху накрыть чем-нибудь (даже копной слежалого сена или ворохом хвороста, как позже оказалось, наши бомбёжки замаскированных в лесах танков были значительно менее эффективны, чем на открытом пространстве), это вызовет преждевременную детонацию заряда, и это с высокой вероятностью спасёт танк от прожигания брони и экипаж, если он будет укрыт под бронёй. Вот только очарование этих боеприпасов в том, что это не специализированный бронебойный снаряд, который узко предназначен только пробить броню и этим вывести из строя экипаж танка противника, а для других целей эти снаряды почти не страшны. Кумулятивной струе или по простому "узконаправленному взрыву" почти нет разницы, на что именно воздействовать, и получается, что на площади подрыва шансы есть только у единиц укрытых мощной танковой бронёй, если они успели установить достаточно эффективную противокумулятивную защиту. К слову, если между попаданием двух бомб с интервалом между собой больше десятой доли секунды, первый взрыв сносит защиту, а второй поражает танк. Думаю, что будь у нас эти бомбы в сорок первом году, то до трагедии Сталинграда дело бы просто не дошло. Ведь, называя вещи своими именами, раньше самым эффективным и точным оружием штурмовиков оставались не бомбы и реактивные снаряды, а наши не слишком мощные пушки и пулемёты, от которых пехота вполне могла укрыться в окопах или за не слишком толстой бронёй (я не говорю про свои усиленные снаряды). А многократные заходы для обстрелов так же многократно повышают опасность для нас от наземных зениток, от которых бронекапсула не всегда может спасти и защитить...

Не помню, кто именно рассказывал про особенности немецкой военной организации и штабного порядка, что если при изменении условий и обстановки не пришёл новый приказ, то они будут старательно исполнять предыдущий, каким бы глупым и даже абсурдным не было его выполнение в изменившихся условиях. Хотя, к чести организации и связи немцев, штабы стараются оперативно реагировать на такие ситуации. Но здесь видимо из-за того, что проводилась операция масштаба фронта и уровень решений и приказов самый высокий, не смотря на потери немцы начали наступление на нас пятью своими корпусами, из которых три танковых. И это после того, как наша упреждающая артиллерийская подготовка вывела из строя часть их изготовившихся к наступлению войск и артиллерии, а мы выбомбили значительную часть их подготовленных подведённых к самой передовой танковых и других резервов. На правый фланг нашего фронта в северное основание образовавшегося выступа двух наших фронтов немцы обрушили свои многократно превышающие наши силы, с целью отсечь выступ фронта, окружить и уничтожить части двух наших фронтов. И в этом прорыве нашей эшелонированной обороны должны были сыграть главную роль их новые сверхбронированные танки и самоходки. Не знаю, как уж там и что происходило, или удалось настолько насытить наш фронт резервами, или разведке удалось заранее узнать планы немецкого командования. В направлении Понырей немцам удалось за неделю тяжелейших изнурительных боёв продвинуться и преодолеть всего около двенадцати-пятнадцати километров, местами они даже вышли на третью линию нашей обороны, и на этом их успехи закончились. На южном фасе выступа атаке подверглись части Воронежского фронта, где успехи у немцев были больше и продвинулись они местами на тридцать пять-сорок километров. Но если на нашем фронте активные бои шли первую неделю, то на южном фасе бои продолжались на полторы недели дольше, может и войск там у немцев было больше.

Немцы бы не были немцами, если бы не подтянули свою авиацию. Они не смогли создать в небе такое же подавляющее множество, как во время боёв в излучине Дона, когда в небе постоянно висели их самолёты, но истребители нашей воздушной армии ежедневно сходились со своими противниками в тяжёлых воздушных боях. Да и нам всё время приходилось оглядываться по сторонам, неожиданная атака сверху никому здоровья не добавляет. И наличие толкового глазастого стрелка сзади многим очень помогало и спасало жизни, когда вовремя предупреждённые мы успевали отреагировать и достойно встретить нападающих. На удивление, пикирующих "лапотников" стало гораздо меньше и в основном они появлялись только над участками особенно жарких боёв. Но на этих же участках работали наши машины, которые переключили на помощь нашим наземным войскам после того, как мы отработали все разведанные заранее цели и эти данные утратили свою ценность как переставшие быть достоверными. Да и не осталось у немцев в ближнем тылу резервов, которые могут представлять опасность для фронта, все войска бросили на прорыв нашей обороны. А у нас стала гораздо лучше работать система наведения на цели, куда стали больше направлять бывших лётчиков и штурманов, которые говорили на понятном нам языке, и можно было не бояться из-за непонимания разбомбить случайно своих...

С началом наступления четыре, а иногда до шести вылетов за день стали нашей привычной нагрузкой. Из-за установившейся летней жары больше всего донимали духота и жара в кабине, где пятьдесят градусов можно считать нормой, а часто намного жарче. Не так душно проходил только первый утренний вылет, когда после рассвета по росе мы вылетали на первое задание. Слава Телегин сбил ещё один Фоке-Вульф сто девяносто и довёл свой счёт до пятнадцати. Зимой ему засчитали один разведывательный сто двадцать шестой Хеншель, который куда-то крался над самой землёй и на свою беду встретил группу, у которой в охранении был Телегин. Как свидетели описали тот бой, Слава даже не форсируя мотор зашёл на немца в лоб и как тот не пытался отвернуть, небрежно смахнул его в одном заходе и вернулся на своё место в группе. Кроме этого ещё троих ему не засчитали. По поводу сбитых, Цыганов по традиции подловил двух "худых" и зимой один сто двадцать третий, Хеншель, который из-за почти замазанных белой краской зимнего камуфляжа крестов издали сначала приняли за наш И-пятнадцатый, тем более, что и проекция была в три четверти. А то, что у немцев на службе есть полуторапланы, мы не знали и считали, что такие у немцев остались только в морской авиации с поплавками. Уже в полку, когда созвонились с подобравшейся к сбитому пехотой узнали, что это была за машина и это прекратило спор о том, что это наш И-пятнадцатый, который немцы приспособили для своих нужд, ведь в конце кресты разглядеть успели. Вообще, встретить в небе наши самолёты на службе у немцев и их союзников было не такой уж дивной редкостью. Кроме этого не подтверждёнными были ещё двое: "худой" и "Фоккер". Я за это время отметился сто одиннадцатым Хенкелем, который почему-то шёл очень низко и имел наглость меня обстрелять из верхнего заднего пулемёта. За что и поплатился, а во время повторного захода на него по его хвосту со всей пролетарской ненавистью прошёлся Подгорный, и хоть я почти уверен, что фатальной для экипажа стала моя очередь по кабине, но мы записали его Сергею. Кроме этого мной были приземлены три истребителя, один пикировщик и два разведчика "костыль" и "рама". Всего на полк было записано двенадцать сбитых, не учтёнными остались семнадцать. Вообще, после Сталинграда и эпической битвы над окружённой группировкой Паулюса мы с Цыгановым к сбитым стали относиться наплевательски, а может просто раньше более дотошный Бурдужа делал эти подсчёты. Теперь у Цыганова штаб стал работать более разгильдяйски. Ну, совершенно разные характеры и требования у них и мой бывший комэск больше лётчик, чем командир полка, а наш начштаба гвардии капитан Демьянов эту работу не тянет, хоть и старается...

Начавшаяся восемнадцатого мая

* * *

** битва гремела не переставая. Гремела буквально, даже в расположении нашего аэродрома удалённого от передовой из-за непрерывного грохота артиллерии и взрывов приходилось не по одному разу просыпаться ночами...

*— Реальная история. Именно так и обстояли дела и происходили перипетии эволюции прицелов штурмовика Ил-2. Сами ветераны летавшие на штурмовиках вспоминали, что бомбили "по валенку" или на глазок.

** — Изобретение в 1942 году ПТАБ 2,5-1,5 (то есть — противотанковая авиационная бомба в габаритах стандартной авиационной осколочной бомбы в 2,5 кг, с заложенным зарядом взрывчатки эквивалентным 1,5 кг — 630 гр смеси ТГА) — это удивительное и эпохальное событие. И именно эти боеприпасы сделали наши штурмовики, тем самым может самым страшным и эффективным оружием против немецких наземных войск. Очень часто попадаются измышлизмы, что эффективность этих боеприпасов удалось реализовать только в первой фазе Курской битвы, когда до последнего появление у нас этих бомб удалось удержать в секрете. А уже буквально через неделю немцы придумали эффективные способы борьбы против их применения. То есть нас пытаются убедить, что бомбы плохие. Мол, у такого боеприпаса очень чувствительный взрыватель, и даже если просто накрыть танк ветками, то эффективность применения кумулятивного заряда снижается в несколько раз. Так, а я разве возражаю?! Вот только эти "критики", которые ссылаются на документы гитлеровских аналитиков, как-то стыдливо не упоминают как именно немцы стали "БОРОТЬСЯ" с применением штурмовиками ПТАБов. А борьба заключалась в том, что минимальное расстояние для танков предписали в пятьдесят-сто метров, при движении и на стоянках, обязательная маскировка и рассредоточивание, плюс укрытие машин подручными средствами противодействия применения кумулятивных боеприпасов. Только это не борьба! А попытки любой ценой снизить потери от этих боеприпасов, действие которых и эффективность оказались для танкистов и всего вермахта страшным кошмаром. Но наверх отрапортовали, что НАУЧИЛИСЬ БОРОТЬСЯ против этого злобного оружия! Почувствуйте разницу! Теперь представьте себе при таких инструкциях перемещение всего лишь танковой роты из восемнадцати танков — это километр протяжённость колонны в движении. А батальон?! А полк?! А дивизия?! Где изюминка немецкой тактики — плотный танковый клин, который прорывает любую оборону и, ворвавшись в тылы противника, творит, что ему заблагорассудится. "Очаровательный концентрированный клин", где от танка до танка полста метров. А меньше нельзя, прилетит злой бронированный штурмовик и спалит всех на фиг. То есть уже одно появление этих боеприпасов заставило с ними считаться. Но ведь их можно и применяли не по танкам, а против любых целей противника. А как вы думаете, что будет с пушкой, бронетранспортёром, автомобилем, самолётом, даже с полевой кухней или радиостанцией, если они попадут под действие кумулятивной струи от внезапно обрушившихся с неба бомб? Прожжённый насквозь ствол, накатник, казённик, двигатель, бензобак, в полевой кухне или радиостанции будет дырища, это не броня, всё более хлипкое. Только блиндаж с полноценными двумя-тремя накатами гарантированно защитит от подобного боеприпаса, и я уже говорила про детонацию боеприпасов и возгорание топлива. Вы и теперь будете утверждать, что применение этих бомб после первых пары недель стало неэффективным, и что немцы научились с ними бороться? Что, тоже стали между каждым солдатом, машиной или повозкой делать дистанцию в пятьдесят метров? Самим то не смешно?

И ещё один стратегически важный параметр — бомбы очень дешёвые и довольно простые в производстве. Принятые на вооружение в начале 1943 года уже к середине мая было выпущено более восьмисот тысяч штук, то есть это с учётом развёртывания совершенно нового производства с нуля. И ещё, к вопросу о цели применения и назначения ПТАБ исключительно против танков. На боковые поверхности надевали 1,5 мм стальную рубашку с нанесённой насечкой для усиления осколочного действия бомбы. Ёжику понятно, что такие мелкие с низкой кинетикой осколки предназначены только для поражения живой силы противника. То есть никто и не предполагал пренебрегать всеми возможностями боеприпаса, и сразу закладывалась дополнительная возможность усилить действие на живую силу врага.

* * *

— Реальный случай, читала давно, кому интересно можете найти в сети. Одному нашему командиру с его подразделением дали приказ остановить колонну немецких танков, когда шли бои на Украине, но противотанковых средств у него не было. Он до призыва в армию был инженером, а когда он обследовал местность, где ему был назначен рубеж обороны, он выяснил, что существует фактически единственная дорога вдоль отвалов металлургического комбината. В результате, он со своим подразделением занял оборону не там, где ему назначили — в самом начале этой дороги, а в конце её, то есть отвёл своих бойцов на несколько километров. Принципиально это ничего не изменило, съездов с этой дороги не было. Вот и немцы так думали, когда больше роты немецких танков двигались по этой дороге. Вот только, когда они вышли к рубежу нашей обороны и танки начали маневрировать, чтобы развернуться в боевой порядок почти все танки "разулись" — у них послетали гусеницы и они лишились подвижности. Фактически без единого выстрела была выполнена невыполнимая для таких условий задача остановить танки противника. Что там и как было дальше, не знаю, а вот почему у немцев слетели гусеницы оказалось очень просто. В отвале, вдоль которого проходила дорога были очень твёрдые включения и за несколько километров пальцы траков этот абразив "съел", а когда нагрузка при маневрах возросла гусеницы стали рваться и слетать. Этот командир как инженер знал об абразивных свойствах этого отвала и использовал их с пользой для себя и своего подразделения. Но ведь знают многие, а вот использовать и применить нестандартно — дано далеко не каждому.

* * *

— Только уже окончательно свихнувшись на бронировании у "Тигра" Т-6 крыша корпуса и башни получила 28 мм, а с 1944 г — 40 мм. Но даже у "Пантеры" Т-5 (17 мм) и у Т-4 (в разных модификациях за всю войну 10-18 мм). Про более лёгкие модели даже не упоминаю.

* * *

*— Часть приведённых данных относятся к более позднему времени, к примеру, испытания АКАБ проводились и были завершены уже в 1944 году. И само собой, в одном предложении перечислить все отечественные разработки этого направления не представляется возможным. Ведь так или иначе сюда можно отнести работы по ТИС (тяжёлый истребитель сопровождения) Поликарпова и Петлякова, Су-2 Сухого, пикирующего бомбардировщика — полутораплана с крыльями обратной стреловидности Микояна и Гуревича, самолеты Кочергина и многие другие. А если к этому добавить разнообразие предлагавшихся к использованию авиационных пушек (как пушки Таубина для ЦКБ-55 и ЦКБ-57 Ильюшина, но не установленные из-за слишком сильной отдачи при стрельбе, что почти гарантированно приводило к разрушению силового набора крыла), то тема рискует стать неисчерпаемой и бесконечной.

* * *

**— Я в курсе, что в РИ Курская битва началась 5 июля, но здесь уже произошли достаточно серьёзные изменения и считаю, что битва вполне могла начаться как только окончательно просохли дороги, тем более, что на фоне более сокрушительного поражения на Волге Гитлер вполне мог жёстче и нетерпеливее требовать реванша, который и был запланирован в битве под Курском (как и в РИ).

Глава 31

Свадьба

Если в первые дни Курской битвы я был уверен, что по сравнению с битвой в излучине Дона авиации у немцев гораздо меньше, то буквально на второй-третий день небо буквально загудело от авиационных моторов. А ещё благодаря тому, что на Дону общая площадь наземных боёв была гораздо больше, чем здесь на участке, где немцы стремились вклиниться и прорвать нашу оборону, чтобы ворваться в наши тылы и окружить войска в нашем выступе. На юге, где тоже был такой участок, куда немцы обрушили свой удар, наверно в небе творилось то же самое.

В третий день примерно через час после раннего рассвета в небе над зоной прорыва сошлись в бою истребители, и бой не прекращался до самого заката. Нет, понятно, что не существует истребителей, которые бы смогли не то, что воевать, а просто продержаться в воздухе столько времени. На самом деле машины с обеих сторон с утра сошлись в бою, а прилетавшие им в помощь и на смену продолжали уже начатый бой. Небосвод каждые несколько минут пятнали чёрные дымные хвосты горящих падающих самолётов, и не всегда было понятно, чей самолёт в этот раз падает объятый огнём и дымом. Для непривычных земных наблюдателей воздушная круговерть из дерущихся истребителей наверно представлялась, как мелькание неисчислимого количества жужжащих в зените мошек. Сам слышал рассказ одного бывалого младшего сержанта, который уверенно говорил, что в небе было тысячи по две самолётов с обеих сторон. На самом деле самолётов сошлось в воздухе действительно очень много и может и правда всего в этой битве приняли участие несколько тысяч машин, только даже в самые жаркие моменты в небе не было больше четырёх сотен самолётов с одной из сторон. И в течение этого дня в небе сходились не меньше двух сотен машин с каждой стороны. Бой шёл, как накатывающий прибой, волны машин сходились, схватывались в отдельных схватках, а потом словно откатывающаяся волна расходились оглядеться и осознать потери и победы...

Зачем и кому это было нужно, вот так в лоб, без изысков стратегии и тактики, без маневрирования и резервов сойтись? Так сходятся в клинче усталые боксёры тяжеловесы, когда они изо всех оставшихся сил просто бьют, не уклоняются, не отводят удары противника, а принимают каждый и сами бьют в ответ с единственной целью выдержать и перестоять такого же избитого усталого противника. Вот и в этом бою было совсем не до изысков и красоты, самолёты с двух сторон сошлись в бою, чтобы выяснить чьё после этого боя будет небо. Ведь почти всю войну нашей авиации не удавалось захватить полное господство в воздухе. И только в конце Сталинградской битвы после воздушного побоища пятнадцатого декабря, нам удалось временно скинуть немцев с высоты и захватить небо. Командир довёл до нас данные нашей разведки, что за период битвы на Волге потери немецких самолётов уничтоженных в воздухе и на земле составили больше двух тысяч единиц. Впрочем, как и любая другая цифра эта была лукава по своей сути. А вот то, что потери среди лётчиков больше тысячи человек — это цифра куда более важная и ёмкая. Ещё были очень интересные данные по отдельным видам самолётов. Что выбита бОльшая часть пикирующих бомбардировщиков, что их переводят на сухопутный фронт даже из морской авиации. А ведь это чуть ли не самое главное звено обеспечивающее мощь наземных войск немцев. И не проблема сделать пару сотен новых самолётов, а вот подготовить хороших лётчиков, которые способны на такие сложные манёвры и укладывают бомбу в мишенный столб, как они это называли, это и есть главная и сложная задача. Огромные потери транспортной авиации не так заметны, но тоже могут оказать своё влияние на фронтовые события. И пока немцы отступали и пытались тасовать свои авиационные силы, в небе над Доном наша авиация стала полной хозяйкой. Но здесь гитлеровцы решили взять реванш. Им не хотелось уступать нам небо, ведь кому принадлежит небо, у того в более комфортных и выгодных условиях будут воевать наземные войска...

Сколько было сбитых с обеих сторон, и сколько не вернутся из вылета уже никогда, нам никто не доводил, потом это будут считать историки. Но в этом бою выстояли наши. И хоть ещё два дня после этого вспыхивали жестокие воздушные схватки, в которых участвовало до сотни самолётов за раз, но это уже ничего не изменило, небо стало нашим. А внизу — под нами, к зоне прорыва немцы стянули столько танков и другой техники, что при бомбёжке автоколонн мы видели по факелам пылающего бензина, что чуть не половина машин везла горючее. И оно после нашей работы сгорало, чтобы никогда не попасть в бензобаки накатывающей на наши позиции стальной бронированной волны, по сравнению с которой ужас японцев под именем цунами выглядит бледно и не убедительно. В ответ с нашей стороны количество техники едва ли уступало немецкой. И вот сейчас на земле всё это стреляющее, взрывающееся, бронированное, рычащее залпами своих стволов, грохочущее колёсами и гусеницами, лезли друг на друга и пытались смять, раздавить, отбросить, победить. А по сути — убить и уничтожить. Эта война оказалась не просто набегом, про которые рассказывали в моём детстве старики, это было выяснение, кто из двух столкнувшихся останется жить на этой Земле, а второму места под этим Солнцем уже не будет...

Когда в небе развернулась схватка истребителей, нам никто не отменял поставленных задач. И мы летали, как и до этого, только, чтобы не оказаться втянутыми в драку истребителей мы прокладывали маршруты в обход. Как сказал перед одним из вылетов Цыганов: "В драку с истребителями не лезть! Пусть сами разбираются! Наше дело: тихо на цыпочках прийти, немного пошуметь, и чтобы после нашего ухода стало совсем тихо! Всё понятно? А охотников на наш век ещё хватит!"...

В первые вылеты, когда ещё нас дважды водил Бурдужа, мы совершенно не ожидали, что немцы до такой степени насытят свои порядки зенитками. Когда мы зашли на лес, где пряталась какая-то элитная танковая дивизия на новейших танках, лес под нами словно взорвался зенитным огнём. Это нужно видеть, когда безобидный на вид лесок вдруг накрывает даже не шапками разрывов, а словно разом у него появляется огненная шапка из рвущихся над ним снарядов, а внизу деревья окутывает дымом от залпов орудий. Видимо у зенитчиков была команда до самого последнего момента не открывать огня, чтобы себя не обнаруживать. И только когда они поняли, что мы по их души и выбора у них нет, они открыли этот шквальный огонь. Было ощущение, что стреляет каждое дерево, каждый кустик и хорошо, что по привычке мы при заходе пускали эРэСы, которые пусть и не уничтожат всё ПВО, но своими взрывами качественно дезориентируют, а дымом и поднятой пылью ухудшат зенитчикам условия стрельбы. Если бы не отстрелялись, как привыкли, я не исключаю, что первые звенья разошедшегося строем пеленг полка немцы бы просто смели с неба. И так потери после этого вылета у нас оказались больше, чем за все прошедшие после Сталинграда месяцы. Но дальше мы уже были готовы и прокладывали себе путь реактивными снарядами, пушками и пулемётами. И особенно стали ценить малые снаряды в восемьдесят два миллиметра против более мощных и тяжёлых ста тридцати двухмиллиметровых. Конечно, вторые мощнее, но и взять их больше четырёх на подвеску не получится, а вот малые даже десяток — не предел, хотя с ними крыло выглядит довольно непривычно и они сильно ухудшают аэродинамику крыла, поэтому решили ограничиваться восемью. Но ведь задача эРэСов отвлечь и ошеломить, не дать полноценно работать зенитчикам, а здесь восемь штук гораздо лучше, чем четыре, пусть даже каждый отдельный заряд слабее, но их больше. Плюс к этому — огонь из всех стволов, так, что даже многочисленная зенитная защита не очень помогла немцам противостоять нашим штурмовым ударам. После трёх дней такого уничтожения немецких частей прямо в местах их дислокации, в очередном вылете мы увидели, как из намеченного для штурмовки лесочка ещё до начала нашей работы рванули две машины и человек двадцать поодиночке бегом. Мы это расценили, как заслуженную у немцев высокую оценку эффективности нашей работы...

Позже, когда мы стали летать эскадрильями и малыми группами, а перед нами уже не ставили цели по штурмовке фиксированных мест дислокации по площадям, борьба с пусть даже многочисленной зенитной артиллерией для нас уже перестала быть проблемой. У нас был опыт работы на подходах к аэродрому "Питомник", где немцы тогда собрали все свои зенитки. Может других, не имеющих нашего Сталинградского опыта, такая плотная ПВО могла ошеломить, мы же сразу искали с какой стороны её лучше взламывать. Вообще, в войсках к тем, кто прошёл Сталинградскую школу отношение уважительное и это не на пустом месте. Даже на примере нашего полка, мы немного иначе воспринимаем наши задачи и более продуманно строим свою штурмовую работу. Даже в том, что мы отказываемся от истребительного прикрытия, а в других полках наоборот просят. Словом, ну, зенитки, ну, стреляют, значит нужно просто на них потратить немного больше времени...

Когда заявки на штурмовку нам стали давать наземные войска, а с земли разглядели красные коки наших винтов, с чьей-то лёгкой руки к нашему полку приклеилось прозвище "Деды Морозы", дескать, если "красноносые" прилетят, то всем кирдык. Хотя, ПВО у немцев имелось и маскировались они хорошо, поэтому мы в нашей эскадрилье установили свой порядок работы по цели. Я и так всегда летел выше, и чуть отстав от строя, чтобы прикрыть наших в задней верхней четверти сферы. При подходе к цели резко добавляю скорость и под довольно большим углом пикирую на места, где видел или было больше всего вероятно размещение зениток. По устоявшейся традиции пускал пару эРэСов и заливал всё морем огня из своих пушек и пулемётов. Иногда приказывал своим встать в круг в стороне и подождать, если одного захода мне казалось мало, повторял их, пока не будет подавлена основная часть немецкой ПВО. Эту работу во время штурмовки окончательно доделывали остальные, ведь и они могли посылать свои реактивные снаряды, и вести огонь из всех стволов. Только у них он получался более настильным, ведь у меня угол пикирования больше, а за счёт более мощного мотора мне удаётся вытянуть себя из пикирования с бОльшими углами атаки. Правда и здесь есть хитрости. При простом выводе только рулями высоты машина всё равно сильно просаживается, даже более мощный мотор не даёт качественного изменения, а вот если при этом закладывать вираж, и чётко отработать закрылками, то просадка машины становится намного меньше. Мне Петрович это объяснил тем, что в простом маневре работают только плоскости, фактически мотор в этом участвует пассивно, добавляя лишь малую часть своей мощности в небольшое изменение динамики манёвра. А вот при одновременном маневрировании с изменением углов тангажа и крена машины, при этом изменить аэродинамическое качество крыла, основная нагрузка приходится уже на двигатель, который при форсировании даёт весомое воздействие на летучесть машины в таких манёврах. И не нужно про то, что наш тяжёлый штурмовик совсем как топор в воздухе, умеючи и его можно научить многому...

Как результат использования такой тактики — потери в моей эскадрилье составили два экипажа и оба были сбиты в первые дни, когда мы в лоб шли на приготовившееся к отражению атаки ПВО мест дислокации немецких танковых подразделений, фактически нас атаковали из засад. Вообще, эти атаки даже со стороны выглядели жутковато. Тут не было стены заградительного огня, как при использовании залповой согласованной стрельбы большими калибрами, которую я раньше считал вершиной умений зенитчиков. Но когда внезапно и одновременно весь лес взрывается огнем, и мы должны в эту огненную тучу войти и провести штурмовку, это выглядит жутко. И только необходимость управлять машиной и производить прицеливание с необходимостью следить за тем, что делает эскадрилья, не давали увидеть как машины, попавшие под прямой залп, разрывает в воздухе или они превращаются в объятый огнём шар огня, который рушится на головы ненавистным немцам. А уж сколько раз мы по возвращении благодарили живучесть наших Илов, которые побывав в таком огненном пекле умудрялись доковылять до базы и сесть. Как учил нас великий Чкалов, что "настоящий лётчик должен летать даже на том, что летать не может"! Вот мы и летали, чтобы с совершенно шальными глазами потом ходить вокруг машины и слушать, как удивлённо цокают языками уже очень многое повидавшие техники...

К этому времени истребители, наконец, выяснили у кого здесь дубина суковатее и крепче, и встречи с немецкими охотниками стали редкими, хотя были и накладки. В воскресенье двадцать третьего мая мы летели отрабатывать заявку в районе деревни с чудесным названием Самодуровка, когда истребители неподалёку разогнали штафель восемьдесят восьмых "Юнкерсов", которые попытались на бреющем по одиночке уйти к своим. Вот только им не повезло, что там же и тоже на бреющем, стараясь не привлекать к себе особенного внимания, шли мы. Четверо с хода к нам под раздачу и угодили, а следом ещё два выскочивших чуть в стороне. Остальные увидели или их по радио предупредили, но на нас больше никто не вышел. А из службы наведения кто-то из истребительного начальства нас шутливо пожурил, дескать, ай-яй-яй, "горбатенькие", зачем хлеб у истребителей отняли, но в конце выразил нам благодарность за шесть сбитых бомбардировщиков, которые на нас записали. И хоть с земли немцы стали огрызаться зенитками ещё злее и лучше прятаться, даже устраивать нам зенитные засады, но сверху стало гораздо приятнее и легче, когда при взгляде наверх видишь наше дежурное звено истребителей, а не атакующее звено немецких охотников...

К десятому июня немецкие войска выдохлись и их наступление встало. А потом оказались не в состоянии сдержать удар подведённых свежих частей Красной армии, которые перед контрударом сменили на позициях устоявшие под немецкими ударами наши усталые и потрёпанные части. Немецкая оборона посыпалась, и наше наступление покатилось на запад, выравнивая линию фронта, но совсем не так, как этого ждали гитлеровские стратеги.

Двенадцатого июня наш полк вывели на отдых и пополнение. Ведь только за эти три с половиной недели средний налёт оставшихся в полку машин перешагнул за полторы сотни часов. А перемоторить все машины полка без прекращения боевой службы нет возможности, да и пополнение требовалось не только машинами. Хоть на фоне других частей мы выглядели очень не плохо, ведь из штатных тридцати двух самолётов полка к двенадцатому в воздух мы могли поднять целых пятнадцать и ещё две машины должны были выйти из ремонта через день-два, то есть половину полка. В других частях потери в этой воздушной рубке были не меньше двух третей, а у соседнего полка осталось только два самолёта, один из которых связной У-двас. Цыганова и Гамбузова и так представили к орденам за то, что полк отработал до начала Курской битвы практически без потерь, что попало под награждение согласно легендарному приказу от девятнадцатого августа сорок первого о награждениях в авиации. Но не только они попали в наградные списки. О них упоминаю, как о тех, кого наградили по упомянутому приказу, не так уж много награждений по этим пунктам приказа, то есть не так уж много командиров настолько умело командуют своими подразделениями, чтобы обеспечить выполнение боевых задач при минимальных потерях в технике и личном составе...

После приказа на отдых никуда мы не перемещались, никуда нас не передислоцировали. Это фронт от нас лихо двинулся на запад, а мы остались на своём аэродроме, но уже достаточно глубоко в тылу. Мы с Подгорным налетали больше двухсот часов, и я совершенно не заметил, чтобы мотор нашей птички стал показывать, что мы почти вдвое перелетали срок положенного ресурса. Оля Светлова — комсорг и мотористка нашего экипажа очень внимательно следила за состоянием двигателя и если бы появились какие-нибудь признаки вроде увеличения расхода масла, изменения его цвета и появление осадка, она бы сразу забила тревогу, но пока мотор вёл себя очень пристойно.

Да! Чуть не забыл рассказать, как немцы сумели меня макнуть носом в собственное завышенное самомнение. Во время самого простого вылета двадцать восьмого апреля ещё до Курской битвы, когда не было даже какого-то очень сильного противодействия с земли, мы привычно отработали по заявленным целям и без потерь совершенно спокойно повернули на свой аэродром. Как вдруг мою машину сотрясло... Нет, нас так тряхнуло, что Подгорный прокусил себе язык и у него кровью был залит спереди весь комбинезон, а я после удара едва удержал машину в воздухе. Ещё труднее пришлось справляться с управлением по пути на базу. Эскадрилья увидев, что машина комэска мотыляется на курсе как листок на ветру, взяла нас в коробочку. Телегин поднялся выше, а остальные прикрыли собой со всех сторон. Как я не ругался по радио и не приказывал всем идти, а если им так неймётся, пусть Слава со мной останется. Но они, молча, шли рядом и не уходили. А удерживать мою скорость едва две сотни километров им было очень тяжело, считайте посадочная, многие даже закрылки выдвинули, это Слава вверху мог вертеть "змейку", а остальные шли борт в борт, крыло в крыло. Конечно, я злился, что они не выполнили мой приказ, но понимал, что я в подобной ситуации с кем-нибудь из них поступил бы так же, так, что ругался больше из-за формального недовольства невыполнением приказа во время боевого вылета. К счастью в пути не встретили никого, и таким непривычным со стороны воздушным построением мы и доковыляли до аэродрома. Мне уступили очередь на посадку, и я плюхнулся на полосу, чувствуя, что форму на мне отжимать можно...

Шасси вышли, как положено, а вот задний дутик оказался свёрнут, но это хоть и заставило нас повиснуть при касании земли на ремнях в кабине, из-за резкого торможения, но не привело к разрушению или опрокидыванию машины. А потом мы все вместе разглядывали, что же случилось с нашей птичкой. Сбежался почти весь полк, во-первых, слышали наши переговоры по радио, а во-вторых, это же событие — "неуязвимый и заговорённый" Гурьянов "без хвоста" прилетел, это же не просто новость, это СОБЫТИЕ. По характеру повреждений могу с высокой долей вероятности предположить, что в конце нашей работы над целью, нашей птичке не повезло поймать вдогон попадание одиночного зенитного снаряда. Калибр, скорее всего, тридцать семь миллиметров, в принципе, попадания таких снарядов укреплённая обшивка моей машины держала уже много раз, встряхивало машину, и летел дальше. Но в этот раз произошёл именно тот самый редкий случай, который случиться не мог, но случился. В месте крепления вала правого руля высоты, в самый уголок попал бронебойный зенитный снаряд, своротив на своём пути правый триммер руля высоты с тягами, а внутри повредив качалку, компенсатор руля высоты и внутренние усиления крепления дутика. В результате дутик при посадке от удара о землю просто свернуло на сторону, и тормозили мы выступающим краем предохранительной пяты, которую какой-то перестраховщик-конструктор не забыл оставить, если вдруг заднее колесо со своей задачей не справится, вот и не справилось. Что ещё натворил влетевший внутрь фюзеляжа снаряд, через небольшое входное отверстие было не видно. А для меня осталось загадкой, как при оторванном и болтающемся сзади правом руле высоты, заклиненном из-за внутренних повреждений левом, с оборванной тягой руля направления и ещё неизвестно с какими ещё повреждениями внутри фюзеляжа мы сумели долететь и даже управлялись? Или как Цыганов, просто не знали, что это невозможно...

Три дня техники, матерясь из-за удивительной крепости обшивки нашей машины, даже не восстанавливали, а делали заново нам силовой набор хвостовой части фюзеляжа. В моём понимании эта работа должна была растянуться недели на полторы, если не больше, но её сделали всего за три дня. А я себе в очередной раз напомнил, что не нужно расслабляться и думать, что сумел всё учесть и тебе море по колено. В первых полётах после ремонта птичка вела себя не очень хорошо, вернее, непривычно. Как не старались ремонтники, но выдержать идеально геометрию им всё-таки не удалось, и я воспринимал это как непривычное поведение самолёта в воздухе ручкой управления и педалями. Впрочем, приноровиться удалось уже ко второму вылету, только ещё пришлось заново пристрелять пушки и пулемёты. Не критично, немного сместилась точка сведения и мне это не понравилось. А ещё через неделю я уже забыл об этом происшествии. На места ремонта, а для гарантии заново на весь самолёт нарисовал руны укрепления обшивки. После долгих размышлений решил ничего не делать с выявленным местом слабой обшивки, тем более, что таких мест оказалось несколько. Фактически, за счёт того, что элероны, триммера, рули и закрылки я обработке не подвергаю, то они и не защищены. А из-за того, что снимать их для нанесения рунических узоров — слишком трудоёмкое занятие, то во всех местах крепления этих элементов моя защита оказалась ослабленной. Но снаряд ведь в одно место не попадает, как уверяет народная мудрость, вот и я не стал ничего специально делать...

А сейчас, когда нас официально вывели из боёв, я вспомнил об этой истории и стал сомневаться, пытаясь решить вопрос: хочу я поменять самолёт или меня устраивает старый? Не знаю, сколько бы времени я мучился этими сомнениями, но жизнь в очередной раз решила всё за меня. Буквально на третий день, как мы отоспались и пришли в себя после изматывающего режима постоянных многократных боевых вылетов, меня отловил комиссар. Вообще, теперь у него было другое название должности, теперь он заместитель командира по политической части, но наш комиссар для нас остался комиссаром, представителем тех, кто в революцию вели за собой отряды красной гвардии, но это я отвлёкся. Гамбузов пришёл ко мне по делу, о котором я ни разу не думал и не подумал бы, если бы комиссар не поднял этот вопрос. А суть вопроса в том, что по имеющимся правилам, мне, как и другим военнослужащим выплачиваются, вернее, оформляются к выплате, разные суммы материального поощрения. Так за сбитые первые восемь расписаны в двести девяносто девятом приказе подробно, а дальше нам начисляли по установленной для истребителей планке поощрений, хотя у них вроде есть разница за разные типы самолётов, но здесь мудрить никто не стал, считали по одной тысяче рублей. То есть уже только за мои подтверждённые и оформленные Бурдужей сбитые мне начислили больше двухсот тысяч рублей на сберегательную книжку. А ведь кроме этого и ежемесячного оклада, который у меня значительно вырос на должности командира эскадрильи, мне начислялись премии за безаварийную эксплуатацию (Это Петрович по своей линии данные подаёт), за боевые вылеты на штурмовку нам начисляют премию по тысяче рублей за каждые десять успешных вылетов. И это все, не касаясь того, что как служащие в гвардейском и именном полку у нас идёт надбавка к окладу почти сто процентов и выслугу нам считают с коэффициентом в полтора раза. В этой куче где-то потерялась ещё и премия нам троим с Цыгановым и Косматенко за немецкий бомбер, а за истребитель Телегин всё получил один. Мы тогда попробовали вякнуть, что делить нужно не на троих, а на всех участников захвата аэродрома, да и Слава пытался откреститься от полной суммы за истребитель, что он на нём только прилетел, а захватывали все вместе. Но на нас цыкнули и велели не бузить, что решение уже принято и приказ подписан. Да! Ещё забыл про премии, которые назначаются на разных уровнях за выполнение отдельных особо важных заданий или за общие действия полка или подразделения более высокого порядка. Так по итогам разгрома гитлеровцев под Сталинградом всему нашему фронту была выплачена премия в размере от одного до трёх окладов денежного содержания. И у нас на Донском все деньги были выплачены, а не как у Сталинградского фронта, которым объявили премию от полутора до десяти окладов, а потом тут же по приказу военного совета все деньги полностью перечислили в фонд обороны. Говорят, в некоторых частях даже до рукоприкладства доходило... А Ерёменко с Хрущёвым прогнулись перед ставкой, хотя я бы за такую инициативу взыскание наложил. Тут дело уже не в деньгах, а в том, что инициативные придурки обнулили и испошлили награду от имени верховного командования. А ведь эти деньги только частью останутся в войсках, остальные окажутся в тылу у родных, а это для бойцов часто дороже медалей...

Тратить нам здесь на фронте деньги совершенно некуда. Несколько раз приезжала к нам автолавка военторга. Ну, купил я своей невесте флакон духов "Красная Москва", меня уверили, что это очень хороший подарок, заплатил смешные тридцать восемь рублей. Тот раз, когда хотел потратить деньги на обед в столовой штаба, я рассказывал уже, как получилось, что ни копейки так и не потратил. К чему я начал про комиссара, а потом резко перешёл на деньги? Так Гамбузов ко мне и пришёл с моей сберегательной книжкой, на которую мне начисляют все упомянутые суммы. Оказывается сберкнижку из финчасти штаба ВВС нам переслали и он за голову схватился. На ней у меня оказалась триста восемьдесят одна с половиной тысяча, это я немного округлил, там цифра даже с копейками указана. Вручил мне Николай Ильич мою сберкнижку и смотрит так задумчиво-задумчиво с хитрым ленинским прищуром. А я читаю написанное и тихонько обалдеваю. Сижу и не знаю, что мне со всем этим делать. Спрашиваю.

― А как у других с этим вопросом?

― Ну, как я знаю, Цыганов и Бурдужа свои сберкнижки сразу жёнам переслали. Если точно, то Бурдужа переслал, когда жену с детьми нашёл в конце прошлого года, а вот Михаил Васильевич просто написал рапорт, чтобы сберкнижку через военкомат по месту жительства семьи сразу выдали супруге. Про остальных как-то и разговора не было, да и суммы у них начислены небольшие по сравнению с тобой. Я вот свою тоже жене, как и денежный аттестат, переслал, но у меня там всего тысяч тридцать наберётся с окладом и премиями, если жена не потратила.

― А мне что делать?

― Так, это тебе решать. Деньги твои заслужены честно...

― Ну, куда мне такие деньги? Николай Ильич!

― Тут, понимаешь, дело такое... Если бы наше государство считало, что они не нужны людям, так и зачем бы тогда их начисляли? Согласен?

― Согласен...

И дальше мы с Гамбузовым хорошенько поговорили, что мне делать и куда деньги девать, особенно с учётом того, что у меня официальная невеста теперь есть и мне об этом уже думать нужно. С одной стороны все эти деньги заслуженные и я могу с ними делать что пожелаю. И если бы как другие переслал их семье, которая бы их хоть немного тратила, то и вопрос бы не возник. А теперь как в анекдоте про вилки, которые нашли, а осадочек остался. В результате разговора я уже почти решил почти все деньги перевести на счёт фонда обороны, как делали очень многие, но тут вспомнил про свои сомнения в отношении своей машины, и поделился своими мыслями. Комиссар загорелся моей идеей потратить средства на покупку самолёта и пообещал всё в самые короткие сроки по этому вопросу разузнать. И уже через три дня пришёл с добытыми для меня сведениями...

Оказалось, что официальная закупочная государственная цена на наши штурмовики установлена в двести пятьдесят тысяч рублей и как прикинул, я вполне готов эту сумму выплатить. Но всё немного сложнее. Например, цена за машину* произведённую на московском тридцатом авиазаводе сейчас составляет сто пятьдесят восемь тысяч рублей, а вот машины первого завода в Куйбышеве дороже и стоят сто семьдесят шесть тысяч рублей, цена по восемнадцатому заводу неизвестна. И на опытном производстве в цехе конструкторского бюро цену тоже не сказали, но там серийные модификации и не собирают, скорее всего, цена будет раза в два выше, если кто-нибудь из высшего руководства им не прикажет. Теперь осталось узнать, какую машину я хочу приобрести, и куда и какую сумму нужно за это перевести. К обсуждению подключился Цыганов и другие командиры. Петрович вспомнил, что мы уже однажды получали машины с московского завода, и они были немного более качественной сборки, а Гамбузов вызвался через Главное Политуправление узнать все подробности оформления этой процедуры.

Если бы я сразу знал, в какую беготню и волокиту мне выльется этот мой порыв, то просто перечислил бы деньги в фонд обороны. Но уже начав, спрыгнуть с идущего паровоза не получится. На заводе меня встретили очень неприветливо. Только потом я узнал, что они, когда услышали, что я сам лётчик и буду летать на этой машине, испугались, что я им мозги сверну своими капризами и пожеланиями по переделке самолёта под меня. Но когда оказалось, что я прошу совершенно обычную штатную комплектацию, попросил только установить пушки ШВАК, по четыре или пять направляющих для эРэСов на каждое крыло и не ставить в кабину прицел "ПБП-1Б". Само собой, халтуру за свои деньги получить тоже не хочется. Они просто поверить не могли своему счастью, и отношение ко мне сразу изменилось. А так, как я совсем не рвался застревать в Москве, чтобы больше времени провести с моей любимой невестой, пока полк отведён на отдых, то мне дали просто выбрать одну из уже готовых машин в указанной комплектации, что я и сделал, а бригада доводчиков быстренько вылизала обнаруженные мелочи. Перечислить мне в общей сложности пришлось около двухсот восьми тысяч, и в тот же день я вылетел в полк уже на своём самолёте, как оказалось, успев удрать буквально за несколько минут до приезда корреспондентов, которых пригласили из парткома завода, чтобы написать статью о поступке лётчика-героя. Вообще, к сорок третьему году уже были закуплены не один самолёт, танк или орудие, даже вроде бы был малый морской охотник, а это военный корабль хоть и маленький. Целая эскадрилья летает на машинах, купленных на средства артистов ансамбля Утёсова, чуть ли не полк воюет на танках, купленных на средства Русской Православной Церкви, много покупок на средства простых граждан и объединений, которые передаются чаще всего в гвардейские части и воюют на фронте.** Так, что никакой вины я за собой не чувствовал, хватит им других покупателей, чтобы в газете написать. Если раньше сам Сталин про меня и Цыганова в газету данные не передал, значит и не нужно к себе внимание привлекать... А мне и без статьи в газете хорошо, тем более, что про наш полк уже несколько раз писали не только в газете нашего фронта и армии, но и в центральных изданиях. Правда и тогда мы с Цыгановым некоторые нюансы не выпячивали...

А по прилёту в полку не знали, что им теперь со мной и с этим самолётом делать. Пришлось объяснять, что это такой же самолёт, как все остальные машины в полку. Но с оформлением бумаг на него Петровичу побегать пришлось, и не раз он чертыхался и на меня в штабе ворчал. Я больше всего был озабочен тем, чтобы быстрее нанести на машину руны укрепления и заменить мотор, при этом стараясь не привлекать внимание к этой возне. А вот мой экипаж проникся и почему-то решили, что на личном самолёте они просто обязаны нарисовать что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы за пять километров было видно, что летит нечто необычное. К примеру, рядом с кабиной нарисовать полуметровую звезду Героя — даже не обсуждал никто, это шло как само собой разумеющееся, как и цифра двести в веночке как информация о сбитых мной. А вот дальше фантазия рванула в облака, и остановить её полёт мне удалось с огромным трудом. Каких только лозунгов и фраз не предлагалось написать на нашу машину, Светлова чуть не устроила по этому поводу комсомольский конкурс в полку. Может я бы стерпел что-нибудь вроде "Мстителя" или "За Сталинград", но они ведь всерьёз думали написать чего-нибудь выдающееся. Выдержав серьёзный скандал, даже пару слезинок и обещание вечной обструкции я волевым решением всю эту вакханалию прекратил и приказал возле кабины нарисовать голову красного вОрона, обвести жёлтым мой любимый номер и красным покрасить кок винта. Когда оказалось, что я не собираюсь разрисовывать машину, экипаж остался в непонимании, а зачем тогда было покупать и вообще всю эту свистопляску устраивать? А купить я хотел, чтобы ко мне было меньше вопросов и проще было проходить процедуры вроде приказов о передаче машин другому полку, когда приходит приказ на вывод в тыл на пополнение и отдых. Когда основные скачки вокруг теперь уже МОЕЙ машины поутихли, а я провёл с ней все подготовительные процедуры с рунами на обшивке и моторе. Как-то разглядывая нарисованную голову вОрона, наша оружейница Марина предложила прозвище для самолёта "Воронёнок", которое всем понравилось и прочно прилипло к машине.

По результатам участия в битве на Курской дуге, в один из дней к нам приехал генерал Щербаков, кажется заместитель начальника Главного Политического Управления теперь уже Советской Армии. И приехал он не просто так, а для награждения. Так как наш полк участвовал и хорошо себя проявил в оборонительной части стратегической операции запланированной и проведённой Генеральным Штабом, а дальше развивать наступление нас в дивизии сменили два свежих полка, которые сейчас и лупят отступающих немцев, согласно статуту полк наградили орденом "Кутузова первой степени", как отличившихся в стратегической оборонительной операции. Почти всех офицеров полка наградили орденом "Кутузова второй степени", а остальных орденами и медалями в зависимости от поданных наградных документов. Почти всех уже награждённых правительственными наградами наградили орденами "Отечественной Войны второй степени", тех, кто не имел наград медалями "За боевые заслуги". Так, что теперь у нас "Пятьдесят седьмой гвардейский Донской ордена Кутузова первой степени штурмовой авиационный полк", то есть не просто гвардейский и именной, а ещё орденоносный полк. А ещё, это оказалось в числе одного из первых награждений новыми наградами, ведь раньше боевые части награждали в основном орденами "Боевого Красного Знамени" и их называли "Краснознамёнными", у нас уже кто-то пошутил, что мы теперь "кутузнутые", если сократить название. Но вообще, все очень рады и гордятся, ведь приятно не только то, что мы гоним немцев, но и то, что нашу работу ценят и отмечают. К примеру, родственникам в тылу сказать, что их сын или брат не просто где-то на фронте, а воюет в именном гвардейском орденоносном полку, сразу понятно, что действительно на фронте и не где-нибудь, а ответственном опасном участке. После общего награждения Щербаков с командиром, комдивом и комиссаром поехали в госпитали к нашим раненым, ведь всех, в том числе погибших и раненых перед строем объявляли в числе награждённых. И если названного не было в строю, то начштаба, как правофланговый в строю откликался, что названный товарищ "находится на излечении из-за ранения полученного в бою с немецко-фашистскими захватчиками" или "пал смертью храбрых в бою". Наши девчонки плакали, не скрывая текущие по щекам слёзы, у нас вздувались на скулах желваки. И не нужно нам никаких политинформаций, эта война уже давно для всех стала делом личным и счёт к захватчикам желают предъявить многие. Когда уехало начальство пошли в столовую на праздничный ужин обмывать награды. Но шумного праздника не было, была радость из-за наград, но и печаль по погибшим ребятам, многие из которых взлетели и словно растворились в небе навсегда, а в их лётных книжках последняя запись "НБВ" (не вернулся из боевого вылета), так принято, печать и подпись командира, после чего лётная книжка сдаётся в архив на вечное хранение. И любой из лётного состава понимает, что любой вылет может закончиться этими буквами, и что за этим стоит. Хотя, на местном погосте добавились пять могил наших ребят, которые сумели вернуться или долетели их тела. Это один экипаж, машина которого перевернулась и загорелась при посадке и никого не смогли спасти и три стрелка, двое прилетели уже мёртвыми, а одного пытался спасти почти двое суток Веселов с Анной и вызванными из госпиталя помощниками, но не смогли. Я уже говорил, что в обычной машине стрелок защищён только со спины задней стенкой бронекапсулы и бронелистом вставленным поперёк фюзеляжа в ногах, но он от огня сзади и с боков его ничего кроме тонкого остекления фонаря и обшивки из шпона не защищает. Вот и выходит что потери среди стрелков гораздо больше, чем среди пилотов. Даже на нашей со всех сторон укреплённой машине Подгорный по грудь сзади открыт и в этом ракурсе не имеет никакой защиты. А ведь на заводе рассказывали, что исходно отсек стрелка был внутри бронекапсулы, а потом в него поместили задний топливный бак и уменьшили её длину. Когда же приказали посадить стрелка, то не стали изменять уже отлаженный технологический процесс изготовления бронекапсул, а посадили стрелка позади неё увеличив бронирование только дополнительной бронеплитой в ногах стрелка. И если у пилота кабина бронированная, в том числе плексиглас толщиной почти шесть сантиметров, то у стрелка остекление из тонких пластин. Когда об этом спрашивали у заводчан и сотрудников конструкторского бюро, они начали лепетать, что по-другому у них не было возможности. Мол при изменении размеров бронекапсулы и центровки самолёта придётся переделывать весь планер и это, скорее всего, сильно отразится на управляемости и других свойствах машины. Ведь появление стрелка в облегчённом варианте и так "съело" сто лошадиных сил мощности "форсированного" мотора, и лётные характеристики при более мощном моторе стали даже немного хуже, чем были у одноместной машины. Но Цыганов сказал, что это враньё, ведь у них уже есть полностью готовый забронированный двухместный прототип "ЦКБ-55"...

Моя Анна за прошедшее время успела смириться со своим изменившимся статусом и гораздо спокойнее принимает знаки моего внимания. А когда ей двадцать восьмого апреля сказали, что у меня аварийна посадка, она примчалась в одном халатике прямо на лётное поле и бросилась меня обнимать и заливать слезами. Вечером на прогулке мы об этом не говорили, но через несколько дней она заявила, что она не хочет ждать до конца войны и не простит себе никогда, если со мной что-нибудь случится... Я не стал ничего говорить, тем более, что уже узнал мою красавицу, что она любой ответ может вывернуть в любую сторону, так, что лучше молчать, сама скажет, что надумала, а мне лучше заранее согласиться. Словно это не она мне поставила условие "потерпеть до конца войны", но я же — мужчина и не буду напоминать о таких мелочах любимой девушке. Так, что молчу и только смотрю на неё полными самого искреннего восхищения влюблёнными глазами. Кстати, этой мудрой тактике меня по случаю пыталась обучить наша полковая "королева" Ольга Коновалова. После пары попыток с её стороны ласково потереться об меня при случае своими выдающимися формами и невинно "обстрелять" меня своими распахнутыми синими глазищами из под светло-русой чёлки. Она поняла, что меня это совершенно не трогает, и я даже не пытаюсь это изображать, как многие, а действительно смотрю на неё как на одного из сослуживцев и мне совершенно не интересно, что в отличие от моего стрелка Подгорного её форма скрывает томное тело, а не худосочные костлявые телеса Сергея. Если бы она ещё знала, что при её росте и габаритах я просто физически не могу воспринимать её девушкой и женщиной, ведь для меня одним из ведущих признаков принадлежности к девушкам с детства забита в голову миниатюрность наших орчанок. Как-то мне подумалось, что очень хорошо, что на таком же уровне значимости у меня не забиты изящные закруглённые женские рожки, которые наши девушки с удовольствием украшают как ногти или волосы. Вот это был бы номер, где бы я здесь себе девушку с рожками и кожей с зеленоватым охристым оттенком искал? После этих атак Ольга решила, что её неудача объясняется только моей горячей любовью к Анне и посоветовала такую линию поведения, когда нужно дать осуществлять любую активность самой девушке. Ведь ошибается только тот, кто что-нибудь делает, а значит, я уже буду гарантирован от ошибок и следующих из них конфликтов. Я потом обдумал её слова и вынужден был с ними согласиться и теперь уже не ломал безуспешно голову, что бы такое сделать, чтобы угадать то, чего от меня ждёт моя невеста. Каково же было моё удивление, когда я понял, что такой подход значительно улучшил наши отношения. Ведь они уже перешли в стадию, где мне не требуется добиваться и привлекать к себе внимание. Я уже по факту ей принадлежу, пусть ещё не муж, но уже жених, а это считай наполовину муж. Только гораздо позже я понял, почему выбранная тактика оказалась такой правильной и выигрышной. Может с другой девушкой она бы и не сработала, а вот Анна выросла в условиях изоляции, где она почти не общалась со сверстниками, всё общение было замкнуто на бабушку и двух иногда навещающих подружек из деревни. Потом в училище у них на четыре курса были только два мальчика и оба такие невзрачные, что и посмотреть не на что. Вот и получилось, что мы с ней встретились — как два абсолютно ничего не понимающие в отношениях мужчин и женщин наивных дилетанта. И может наша встреча ни к чему бы не привела, но мудрая природа заложила такую мощную потребность друг в друге между мужчинами и женщинами, что выбора у нас наверно не было. А Анна оказавшись в ситуации, когда она "управляет" событиями стала меньше бояться "этих ужасных непонятных страшных мужчин". Вокруг гремит война, а моя невеста созревала, чтобы сделать следующий шаг в наших отношениях, и я старался ей не мешать...

Да, вру я всё, не такой я мудрый и слова Ольги я, конечно, услышал, но не так меня воспитали, чтобы расчётливо и выверено выжидать и программировать развитие отношений, особенно в отношении того, кто на самом деле дорог. Что-то в этом есть подленькое, словно камень за пазухой. Человека, который дорог и доверяет — использовать и врать, ведь нужно делать и говорить не то что есть на самом деле или хочешь, а то, что нужно, а ещё хуже — выгодно. Пусть со стороны это и выглядело, как то, что я выполняю совет Коноваловой, на самом деле я просто так сильно боялся что-нибудь в отношениях с Анной сделать не так, что в этих сомнениях фактически ничего и не делал, отпустив всё на самотёк. И Анна перед моим отлётом за самолётом в Москву вечером призналась, что очень боится меня потерять, а я такой дурак, что могу погибнуть, поэтому она даже жениховский год ждать не собирается! Вы можете найти в этом логическую связь? Я тоже не смог, но привычно не стал возражать. И к моменту окончания нашего отдыха и пополнения мы сыграли свадьбу.

Конечно, свадьба — это очень важное событие и я, как один из главных участников наверно должен был во всём участвовать. Но наши полковые девчонки так соскучились по таким мирным и дорогим им хлопотам, что меня сразу и полностью отстранили от подготовки. Так, что моё участие свелось к приведению в порядок своей парадной формы, вернее самой чистой и новой. Как-то на фронте не принято и нет возможности заказывать и иметь парадный комплект обмундирования. Что говорить, если на награждения в Москву мы ездили в полевой форме, только чистой и новой. Даже шинели есть только у тех, кто служить начал ещё до войны и успел их получить или сшить, а главное сохранить в эти годы. Говорили, что есть приказ ГКО о прекращении выдачи шинелей и замены их на ватные куртки, как более удобные и дешёвые.

* * *

Вообще, фронтовой быт — такая штука, в которой всё, что за гранью абсолютной первой ежедневной необходимости теряет свою цену и смысл. И это делает его каким-то пронзительно простым и распахнутым. Ну, на самом деле, какой смысл беречь и собирать марки, если любой день может стать последним или место, где твои драгоценные марки находятся, разбомбят или сожгут. Про марки — это я утрирую, как понимаете, но по сути всё так и есть. И где в этом раскладе место для заказа и хранения парадных мундиров? Мы даже в Москве именно своим видом разительно отличались от местных щеголеватых тыловых военных. Есть новая чистая гимнастёрка, на которой закреплены все награды и новенькие золотые погоны с голубыми просветами. Её нужно красиво и аккуратно подшить, нагладить вместе с бриджами при обязательных стрелочках сделанных на мыле,

* * *

начистить до зеркального блеска сапоги. Чего ещё нужно для соответствия образу бравого военлёта? Сверху на плечи накинуть реглан и фуражку с голубым околышем и птичкой на тулье лихо заломить назад и вбок.

Вот фуражка, хоть это элемент парадной формы, для офицеров почти обязательный атрибут, это сержанты и старшины ещё могут позволить себе бегать в пилотках. А командиры должны в лепёшку разбиться, но фуражку иметь. Помню, когда наш аэродром на Дону пытались бомбить, что не принесло нам тогда особенного ущерба. Петрович гораздо больше потери целого сгоревшего ремонтного бокса, который сделали из подручных материалов, и в который он душу вложил, расстроился потере своей фуражки, которая с ним ещё финскую прошла и вообще дорогА, как память. Бурдужа тогда поручил старшине любыми путями срочно найти старшему инженеру фуражку, а то у нас БАО небоеготово. Для форса и как последний штрих моего жениховского наряда почти обязательный из белого парашютного шёлка шарфик на шее. Здесь смысл в том, что для нарядности надевают новый и чистенький, а в полёт, чтобы шею от верчения головой об ворот не стереть берут мягкий, застиранный, серый и уже обмятый, хотя и с шёлковым кашне шею часто на вылете натереть удаётся. А вот заставить Тошку ради торжественного события украсить себя бантом на шее не удалось никому, хоть повязывали несколько раз. После очередной попытки она примчалась ко мне жаловаться и просить снять с неё измочаленный ужас, в который она уже превратила бывшую когда-то красивую шёлковую ленточку. Моя девочка не пожелала проявлять в вопросе свадьбы женскую солидарность и осталась брутально естественной без помпезного украшательства... Но подружки невесты, а эту должность присвоили себе почти все девушки полка, сполна отыгрались на моей без-пяти-минут-жене. Благодаря летнему сезону не составило проблем набрать много цветов, поэтому они и стали главным мотивом свадебных украшений. Даже мне порывались пристроить на грудь или фуражку что-нибудь цветочное, а поверх ремня повязать красный вышитый кушак, но мы с Тошкой проявили стойкость и не дались.

Анечка была восхитительно красива в уже знакомом мне нарядном белом в чёрный мелкий горошек платье с роскошным венком из живых цветов на голове украшенной ещё и замысловатой высокой причёской, в которую каким-то образом собрали все её волосы. И от этих украшательских излишеств она стала ещё изящнее и миниатюрнее. А её шальные испуганные серые с, почему-то не зелёным, а голубым отливом глаза выглядели почти круглыми со смесью испуга и удивления, что ЭТО происходит с ней. Народ как-то видимо сообразил, что мы не рвёмся куролесить, поэтому развлекались сами во всю ширину души, а нас после регистрации брака в штабе полка сильно и не дёргали.

Про регистрацию брака, дело в том, что мы уже находимся на освобождённых территориях и ещё далеко не везде успели начать работать органы местного самоуправления, которые регистрируют браки. Вернее, местная власть есть, и в любом сельсовете нам брак зарегистрируют. А вот найти полноценный ЗАГС на ближайшие полсотни километров не удалось. Ехать ради этого в Курск или дальше совсем не хотелось, и мы решили, что печать канцелярии нашего гвардейского и прочее полка ничем не хуже любого сельсовета, где могли бумажку и корявее выдать. Потом при случае справку с печатью полка можно поменять в любом ЗАГСе на официальное свидетельство о браке, где дату бракосочетания поставят согласно справке, вернее выписки из приказа по полку. Во главе стола рядом с нами усадили всё командование. Веселов вообще занял место рядом с невестой, как и Цыганов рядом со мной. Но больше всех удивил Бурдужа, который прилетел к нам, чтобы поздравить. И не один, а с двумя замами Руденко, что сильно напрягло всех желавших повеселиться, но начальство быстро поздравило и умотало в штаб, прихватив с собой Цыганова...

Дальше народ завёлся и гулял. Нас только вначале раз десять поднимали криками "Горько!" и заставляли прилюдно целоваться, на что мы с Анной быстро тыкались друг другу в губы и оба красные от смущения садились обратно. Попытавшегося было меня напоить Цыганова остановил Веселов, сказав, что жениху с невестой на Руси на свадьбе исстари пить было невместно и он великую мудрость этого обычая как врач полностью подтверждает. А я вообще был почти всё время занят тем, что держал мою малышку за ледяную от волнения ладошку и пытался успокоить, что на фоне многих тостов, намёков и пожеланий сделать было очень трудно. А когда я её приобнял, то оказалось, что под тоненьким платьем моя девочка вся дрожит мелкой дрожью и никак не может успокоиться...

Наконец, когда многие за столами, где происходила пьянка под названием НАША СВАДЬБА уже забыли о поводе этого застолья, мы с моей теперь уже женой, тихо смылись провожаемые совершенно разными взглядами от ехидных, до завистливых. Нам для семейного проживания выделили комнату рядом с лазаретом, так оказалось проще, чем искать место в расположении моей эскадрильи. И только под утро я, наконец, узнал, чего Анечка так трясётся и вообще, что произошло. А всё оказалось до изумления просто. Девчонки по дурости и из самых лучших побуждений так сумели накрутить мою невесту, что остаётся только удивляться, как она при этом не убежала на край света от страха. Когда пришли в нашу комнату, она сжалась и замерла, а взгляд стал как у мышки, которую уже почти съел здоровенный голодный кот. Не знаю чего она ждала от первой брачной ночи, но я повёл себя совершенно не так, как она ждала, или как ей описали. Увидев, как она замерла, я сдёрнул с кровати одеяло, она же увидев моё резкое движение, уже в обморок собралась шлёпнуться. Но дальше я завернул её целиком, не раздевая в одеяло, усадил себе на колени и стал отогревать, говоря всякие ласковые глупости, и старался поначалу её даже не касаться, хотя очень хотелось к ней прижаться, поцеловать и вообще сделать то, что после свадьбы делать принято...

А что принято делать меня учила жена старшего брата за полгода до попадания в это тело. Ведь у нас серьёзно всё шло к тому, что малышка Гази стала бы моей женой. Вообще, у нас очень не приветствуются измены и связь с кем-то кроме супругов. Но ситуация обучения брата мужа, тем более, что детей от меня у неё быть в принципе не может, по согласию семьи допустимо. А на роль такой "учительницы" выбирают девушек, у которых уже есть дети и опыт, при этом они имеют определённый склад характера. Лёгкий должен быть характер и нрав, который не превратит эту встречу или несколько встреч в какую-то проблему для последующего общения и совместной жизни в одной семье. Вот и выбрали Зали, которая в принципе не могла, не нравится мне своим весёлым смешливым нравом, искристой лучащейся улыбкой и бездной изливающегося из неё женского очарования. Да и жена старшего брата, который для младшего иногда гораздо больше значит и служит образцом, чем даже отец с матерью. Я уже говорил, что наши девушки с момента созревания до старости выглядят неизменно, то есть как девушка, вступившая в полу зрелости. По виду отличить женщину двадцати пяти лет от женщины семидесяти почти невозможно. Вот и Зали не смотря на то, что её сыну — моему племяннику уже восемь лет (братик у меня как-то очень не торопился жениться), внешне выглядит не намного старше Гази. Само собой, что хоть о таком "обучении" вслух никогда не говорят, но я об этом знал, может не в подробностях, но в принципе это не было, ни для кого тайной, ведь всех мальчиков учат. Когда я стал учеником шамана я формально вышел из семьи, но невесту мне всё равно мои родители подбирали, как и некоторые другие вопросы, в которые шаман не желал вмешиваться. Вообще, девочки об этом знают гораздо больше нас, потому, что этими вопросами традиционно занимаются именно женщины, которые решают все подробности и вопросы кто, когда, с кем... Так, что вопрос морали здесь уже решён и согласован, а о том, что такое обучение нужно даже не для будущего жениха, а для его будущей жены у нас абсолютно уверены. В то, что происходит между двумя после свадьбы, не допускается никто, так и как гарантировать эту ситуацию от ошибок и откуда взяться умению и как закладывать правильные основы будущей счастливой жизни? Сдуру такого можно наворотить, что исправлять замучаешься. Девочек тоже готовят к будущему супружеству, но эта подготовка скорее теоретическая, ведь муж и отец будущих детей по правилам, установленным нашей Богиней у девушки должен быть первым и единственным. И только от него она сможет в течение жизни родить троих детей. И сколько бы у неё не было партнёров, ни от кого она больше не может забеременеть, если у неё уже был первый. Ну, а с тем, чтобы партнёров было много... Очень мало женщин рискуют встать на этот путь, ведь после нескольких партнёров детей женщина уже родить не сможет даже со своим первым парнем. В случае с Зали ситуацию немного исправляет то, что это одобрили старшие женщины племени, а главное, что перед этим с ней шаман проводит специальный ритуал, которому меня ещё не учили, и что именно он должен сделать я не знаю...

Поэтому, когда мне сказали, уж не помню, кто именно, что мне нужно зайти в шатёр к брату, я шёл и не ожидал никакого подвоха. Вот только в шатре меня ждал не брат, а красавица Зали. Если честно, то я от первого раза ничего толком не запомнил и не понял. Она выскользнула мне навстречу из под тоненького расшитого одеяла, прижалась своим восхитительным нагим горячим упругим телом. Дальше я пришёл в себя уже лёжа в одной лёгкой рубахе. И лежащая рядом улыбающаяся Зали мне выговаривала, что сейчас я сделал всё именно так, как делать НИКОГДА не должен! Что если я испытываю даже не любовь, а просто лёгкую симпатию или уважение к своей будущей жене и матери наших детей, то я должен в первую очередь думать о ней, а не о себе. Так нас природа устроила, что у нас всё очень быстро, а у них всё спрятано глубоко и это сначала нужно нежно и бережно достать, разбудить, и только тогда может что-нибудь получиться. Вот она меня и учила нежно и бережно "доставать" и вообще, как доставить девушке больше радости, а как делать не стоит никогда. Из того, что я, так или иначе, слышал в разговорах мужчин об отношениях с женщинами, мне кажется, три четверти мужчин на Земле старательно делают именно то, что меня учили не делать никогда, а одна четверть делает ещё хуже...

Мы с Зали лежали распаренные едва оторвавшись друг от друга, как она вдруг оттолкнула меня со словами "сын идёт!" и я даже не понял, как оказался за занавеской и уже в надетых штанах. А в шатёр влетел мой племянник, которому срочно понадобилось спросить у мамы что-то очень-очень важное. И я из-за полупрозрачной занавески смотрел, как совершенно не стесняющаяся своей наготы Зали нежно обняла и прижала к себе сына, а он продолжал тараторить боясь, что собьётся с какой-то очень важной мысли. Как она была в этот миг красива! И я в тот момент вспомнил, сколько раз я в детстве врывался к родителям, и меня также обнимала моя мама, и как необычно от её разгорячённого тела тогда пахло. Но я не обращал на это внимания, ведь меня тогда интересовали совсем другие вещи. И скорее всего в это время мой отец прятался за занавеской и любовался своей женщиной. У нас дети могут залезать в постель к матери, но никогда в постель к обоим родителям, поэтому традиционно дневной сон-отдых в самую жару мужчины проводят в тени шатров снаружи, а женщины в постелях и никто не мешает детям быть с ними. Да и нагота между членами семьи совершенно естественна. Потом после ухода племянника, Зали неторопливо на моих глазах, а я уже вышел из-за занавески, натягивала и расправляла на своих изящных ножках тоненькие ажурные чулки, другое не менее красивое бельё, о котором я только знаю, что его делают лесные ушастики и оно безумно дорогое. А потом, после этого сеанса дразнящего одевания, ведь даже после его окончания надетое скорее показывало, чем прикрывало, уселась на подушки и стала расчёсывать свои роскошные волосы. Это зрелище так заворожило, что мне пришлось прикладывать усилие, чтобы понять, о чём она говорит. А под эту задумчивую умиротворяющую процедуру возни с водопадом волос она просто озвучила один из заветов нашей Богини: "ЖЕНЩИНЫ — САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ, ЧТО ЕСТЬ В МИРЕ И ИМЕННО ПОЭТОМУ МИР ПОДАРИЛ ИМ ПРАВО ЗАРОЖДАТЬ НОВУЮ ЖИЗНЬ!". И глядя на то, как красиво молодая прекрасная женщина занимается собой. Я проникся важностью того, что сказанное должно для меня стать главным, что я должен вынести для себя в том, чему она меня учила, и что касается отношений между мужчиной и женщиной...

Вообще, за первую встречу ничему Зали меня научить, конечно, не могла, да и о какой учёбе можно говорить, если от совершенно новых незнакомых ощущений сносит голову и моментами вообще трудно сообразить в каком мире находишься, а сердце булькает в ушах и мешает нормально слышать и соображать. А вот со второго раза и пошла учёба. А как ещё это можно назвать, когда трепещущая от страсти девушка в твоих руках в момент, когда уже вот-вот готов выплеснуться весь, вдруг больно прикусывает ухо и нежным голосом шепчет: "Только тогда, когда абсолютно уверен, что ты сделал сегодня всё для своей женщины!"... Возбуждение вместо пика сваливается к его подножию, но включается голова и появляется возможность соображать и понимать, что происходит, и что ты делаешь. Но оказалось, что это только первый шаг. Дальше нужно было не просто делать, а почувствовать, когда она хочет, чтобы я сильно сжал её тонкую талию своими ладонями и даже приподнял над собой её трепещущее тело, а когда надо только нежно провести пальцами по ложбинке выгнутой от удовольствия спинки или провести кончиком пальца или языка за ушком, словно заправляя непослушный локон...

А как, оказывается, вкусно целоваться и как по-разному это можно делать! Ещё она неторопливо и очень старательно учила меня, что можно и нужно делать в самый первый раз, и это оказалось таким не простым и почти ничем не похожим на всё, что мы с ней уже делали до этого. Много чему она меня учила и показывала, как я могу сделать приятное ей, и как она мне, как снять усталость или тревогу, как можно разминать пальцы и стопы, чтобы, как она сказала, горячие волны пробегали по телу и бились изнутри прямо в макушку головы, а глаза сами закрывались от наслаждения. Напоследок она шепнула, что шаманы умеют в этот процесс пускать Силу и после этого женщины говорят, что всё остальное просто ерунда и лучше даже не вспоминать. Само собой, что я сразу пошёл к своему наставнику, чтобы он мне рассказал и показал, шаман я ли не шаман, в самом деле? Оказалось, что ещё не совсем шаман, он сказал, что я ещё пока не дорос до этого знания, а научит он меня ему после рождения моего первого ребёнка. Первого ребёнка в той жизни я не дождался, и, к сожалению, это тайное знание мне так и осталось недоступно, но принцип я знаю...

Может самое удивительное в той учёбе то, что я не стал по-другому относиться к жене моего брата, и он никогда не говорил об этом со мной, а может и не знал, ведь наши встречи обеспечивали и контролировали женщины племени, а в доме женщины всегда главные. А через неделю я вдруг понял, что в моей памяти не осталось Зали, вернее я помнил каждую секунду наших встреч, но она для меня стала просто каким-то эфемерным образом, не имеющим никакого отношения к жене моего брата. Но всё, чему она меня учила, я прекрасно помню и высказанные ею правила не собираюсь нарушать и в этой жизни. Здесь разрешены разводы, вот только я такого не понимаю и понимать не хочу...

Вот сейчас и настало время мне делать то, чему меня учили, делать правильно, ведь в жизни почти никогда не бывает вторых попыток, как бы ни успокаивали себя неудачники. Вообще, по всем канонам у нас сейчас первая брачная ночь, и должна произойти первая близость. Но я чувствую, что если Анечку даже просто потрогаю не через одеяло, то она заверещит от страха, а потом этот страх ещё долго будет стоять между нами. Вот ведь дурные девицы! Это же надо было её до такой степени запугать! Поэтому сижу, держу на коленях завёрнутую в одеяло любимую молодую жену, покачиваю её тихонько и рассказываю какую-то чепуху, сущую ерунду...

Она слушает, а я рассказываю, как на нашей машине Валя Комолов полез проводить регламентный осмотр двигателя. Принёс лестницу, забрался по ней наверх носовой части фюзеляжа, а Подгорный решил пошутить и тихонько лестницу унёс. Валентин парень спокойный и обстоятельный, такой пакости не ожидал и даже смотреть не стал, есть на месте лестница или нет. Вот он спокойно по капоту самолёта сползает, пытаясь ногами нащупать ступеньки лестницы, а её всё нет и нет. В результате Валентин ухватившись за открытый смотровой лючок моторного отсека висит на трёхметровой высоте, внизу как на зло стоят ящики из под снарядов и бочка с моторным маслом, то есть не глядя спрыгивать нельзя, а Валя парень упитанный и у него с прыжками с высоты вообще сложности. Валя висит и орёт дурным голосом, а никого вокруг нет, ведь Сергей не дождавшись реакции на свою шутку, уже куда-то усвистал, и про лестницу давно забыл. Наконец, на крики прибегают Ольга с Мариной и видят своего непосредственного начальника в такой сложном положении. А с ними за компанию оказалась ещё Наташа — техник с машины Коли Шеметова. Они, выяснив, что нужна лестница всполошенными наседками бегают вокруг, но лестницу найти не могут. Потом кто-то решает, что пока они лестницу ищут, у Вали руки могут ослабнуть, и он упадёт и чего-нибудь себе сломает. Оттащить в сторону тяжёлые ящики и почти полную бочку им сил не хватит. В результате наша активная Ольга предлагает гениальное решение, что нужно растянуть брезент и на него Валентина поймать, а не искать неизвестно куда девшуюся лестницу. При этом никому в голову не приходит, что место падения Комолова из-за бочки и ящиков маловато. Ну, а брезент на самолётной стоянке найти не проблема, нашли, принесли и растянули. И если Марина Максимова девушка плотная и спортивная, то Оля с Наташей две мелкие пигалицы. Как они собрались втроём поймать на этот брезент восьмидесятикилограммового довольно упитанного Валентина наверно не узнает уже никто и никогда... К этому месту рассказа Анна уже перестала дрожать и слушала с самым живым интересом, смеясь в нужных местах. Тем более, что история произошла ещё зимой и мы про неё в полку не распространялись. А я продолжаю повествовать, как три наши КРАСАВИШНЫ убеждали висящего Валю отпустить противную железку и уже прыгать, что они внизу уже всё подготовили и готовы его принять. И вообще ужин скоро, а перед ним не плохо бы переодеться и помыться, а он девушек ждать себя заставляет и вообще у них уже руки устали и замёрзли. Неизвестно, у Валентина руки ослабли, и он их разжал, или девушки его убедить сумели. Но он таки упал на подготовленный брезент. Вот только планы с реальностью не совпали. Вместо того, чтобы красиво поймать падающее тело, которое об поверхность натянутого брезента обязано было красиво спружинить. Тело вместе с брезентом к кряком пролетает до самой земли, а девушки стоящие с трёх сторон получают рывок и летят вслед за складывающимся брезентом друг другу навстречу. Кто там ударился об кого и чем не знаю, но криков и ругани, говорят, было много. Поэтому вполне объяснимо, что на этот шум подошёл комиссар, который возжелал узнать, а что здесь собственно случилось и чего за крики во второй эскадрилье? Но в сумерках разобраться, что происходит невозможно, тем более, что все четверо умудрились в брезенте запутаться, а сверху на них ещё завалился штабель пустых ящиков, которые были сверху на полных. Поэтому непонятная куча просто шипит, рычит и ругается разными голосами, а комиссар стоит рядом, задаёт вопросы, но ответа не получает. Ильич решает помочь и как-то ускорить процедуру распутывания из брезента вверенного ему личного состава. Он наклоняется и, продолжая говорить, тянет за конец брезента... Валентин парень честный и не злой, и я ему верю, когда он мне потом рассказывал. Что когда среди этой кутерьмы появился проблеск света и ему точно показалось, что он узнал противный голос Подгорного, и он даже бить его не хотел, а только ухватить, чтобы паразит не сбежал. Вот только с самыми благими целями наклонившийся комиссар из образовавшейся щели поймал совсем не маленький кулачок Вали, от которого Гамбузова в одно движение перекинуло в сугроб. Уже буквально через несколько минут на стоянке моего самолёта были построены вылезшие из-под брезента Валентин и три девушки. В сторонке сидел на сугробе комиссар и прикладывал к скуле снег, а подошедший Петрович пытался у меня узнать, что здесь собственно случилось. Если учесть, что я шёл к стоянкам всего на пару метров впереди него, то логично, что я знаю не больше него... Комиссар быстро взял ситуацию под контроль, выяснил, что же здесь случилось, виноватым определили Подгорного, который схлопотал три наряда на кухню. Всем остальным приказали молчать, потому, что ситуация сложилась путанная и всё переврут и потом концов не найдёшь. Вот только назавтра полк был очень заинтригован тем, что у комиссара под левым, а у комсорга Оли Светловой под правым глазом очень похожие синяки. Кто именно треснул Олю неизвестно, потому, что шишки на голове оказались и у Наташи, и у Марины. Подгорный неделю ходил в наряды обиженный, как самый невинно пострадавший, ведь его там даже не было! И вообще, он бы Валю на брезент точно сумел поймать...

К концу истории Анна уже от всей души хохотала, потому, как всех участников она прекрасно знает и случай, когда вдруг всё политическое руководство полка, то есть комиссар и комсомольский секретарь ходят с синяками на лице, она прекрасно помнила. Тошке совершенно не понравилось встряхиваться на хохочущей Анне, поэтому она перепрыгнула на подушки и там свернулась калачиком, чтобы спать дальше, если мы такие глупые и не собираемся. После рассказа этой дурацкой истории Анечка немного отошла и расслабилась. Так как я не делал никаких поползновений к тому, чтобы срывать с неё платье и даже завёрнутую в одеяло ещё и подтыкал по краям, чтобы не поддувало, потому, что её ещё немного познабливало. Может она, правда замёрзла, а может это часть нервной реакции, но она успокоилась. Под это настроение мы попробовали представить, если бы вместо комиссара на стоянку тогда пришёл наш особист и там бы нашёл кучу шпионов и захотел их арестовать, что нас ужасно развеселило. Словом, у нас пошёл даже не разговор, а просто болтовня ни о чём. Даже не представлял, что можно вот так в удовольствие болтать ни о чём. Здесь на Земле столкнулся с тем, что этим занимаются не только женщины, но и вполне основательные мужчины. Ближе к утру, моя молодая жена стала засыпать, и я в момент её очередной дрёмы тихонько переложил её на кровать и укрыл, не раздевая, только туфли с ног слетели ещё в самом начале, когда я только завернул её в одеяло. Моя Анна, теперь уже Гурьянова, а не Морозова, тихо спала, подложив под щёку свою изящную ладошку, и улыбалась сквозь сон. А я держал на руках и гладил уже проснувшуюся Тошку, которая выспалась, и могла сейчас разбудить мою жену... Я знаю, что если брачная ночь заканчивается тем, что между молодыми так ничего и не произошло, то это по местным традициям считается очень не хорошо. Как рассказал Гамбузов, им об этом рассказывали на курсах по научному атеизму, что близость после свадьбы является физическим закреплением церковного венчания и вроде бы называется консумацией брака. Правда там ещё куча разных нелепых правил и обычаев, вроде вывешивания на самом видном месте белой простыни с пятном крови, что должно всем показать, что брак консумирован и невеста была невинной. Сейчас на всё это смотрят как на дремучие пережитки, но опять таки, кто знает, что в этой очаровательной головке варится и как она расценит то, что не случилось "как положено у всех". Вот и сижу. Смотрю. Вернее — любуюсь. Даже то, что вся нагромождённая на голове конструкция растрепалась и съехала на сторону мне совершенно не мешает это делать. Цветы я все ещё вчера с головы убрал. Я вижу её расплескавшуюся во все стороны ауру, подрагивающие сомкнутые длинные ресницы, как под тонкими веками шевелятся глаза, наверно она сейчас видит какой-то сон и наверно он хороший, потому, что губы чуть раздвигает улыбка... Я бы может тоже поспал, но мне кажется, что это будет не правильно и пока я сплю Анна может успеть проснуться и надумать себе неизвестно чего, поэтому ничего страшного не случится, если я сегодня не посплю...

Когда моя любимая проснулась, я не сразу это заметил. К моменту, когда наши взгляды встретились, она уже несколько минут меня тихонько разглядывала...

― Доброе утро! Любимая! Извини, я бы принёс тебе завтрак в постель, но очень боялся отлучиться, чтобы не пропустить момент твоего пробуждения...

― Доброе... А ты совсем не спал?...

― Знаешь, мы ведь почти до самого утра проболтали... И когда ты уснула я посмотрел, что спать осталось совсем мало и решил не ложиться, а то только разосплюсь и вставать... А недоспать... Ты же знаешь...

― Ты на меня не сердишься?! — А в ауре такая паника, хотя старается на лице ничего не показать...

― За что?! Я чего-то не знаю? За что должен на тебя сердиться?...

― Нет... Ну, ты ведь понимаешь... У нас брачная ночь была...

― Была. И мы её замечательно провели. Мне понравилось! Наверно ни у кого такой не было... — Я постарался говорить это всё с искренней улыбкой.

― Да-а-а... Кому сказать...

― А вот этого лучше не делать...

― В смысле, не делать?

― Анечка! В смысле рассказывать. Если ты про нашу брачную ночь кому-нибудь расскажешь, то о моей репутации можно забыть навсегда, да и на тебя будут странно смотреть... Люди очень не любят, когда чего-то не понимают или оно не укладывается в понятные им рамки...

― И ты за это на меня не сердишься?

― Вот ты заладила... Сердишься, не сердишься! Конечно, не сержусь. Как на любимую из-за пустяка сердиться можно?

― А я — любимая?

― Как будто ты сама не знаешь...

― А ты скажи...

― Милая моя! Родная! Ты — самая — самая! И единственная! А главное — любимая!

― И ты на меня не сердишься?

― Не сержусь!

― А что же нам теперь делать?

― Жить вместе, строить нашу семью.

― А то, что мы должны были делать сегодня? — И снова вижу, как она напряглась, очень её ответ на этот вопрос волнует.

― Анечка! А давай мы этот вопрос решим тогда, когда ты к нему будешь готова, а до этого даже обсуждать нечего. И торопить я тебя не стану, подождём сколько ты захочешь...

― Но так не бывает...

― А у тебя уже много мужей было?

― Нет, ты первый...

Потом мне удалось её извлечь из постели и мы даже немножко пообнимались и поцеловались, но ровно до того момента, как она руками обнаружила, что у неё на голове нечто и оно давно съехало на бок и сейчас висит как остатки рухнувшей башни. Мне то это не слишком важно, а вот она умчалась смотреться в зеркало и не вернулась, пока не привела себя в порядок... А я встал, переоделся в повседневную форму, до утреннего построения осталось уже совсем немного, это Анна на него не ходит, а мне, как командиру эскадрильи на нём быть обязательно.

Более дурацкого утра я в жизни не помню. Меня разглядывали все, даже кто вчера сильно усугубил с напитками и сейчас чувствовал себя очень плохо. Что уж они хотели разглядеть, не знаю. Мой экипаж в строю встретил меня поздравлениями. Глянул на строй эскадрильи, самыми помятыми выглядят Шеметов и Женя Паулко. Техников и стрелков мне видно хуже, видно что Слава Мудрик стоит со стеклянистыми круглыми красными глазами, похоже ещё не отошёл от вчерашнего, да и запах в строю совсем не амброзия... Но глянув на командование, понял, что и они после нашего ухода плотно посидели. Если бы сегодня потребовалось лететь, полк был бы не боеготов. К счастью мы официально на отдыхе и никаких полётов. Командир быстренько расписал всех на регламентные работы за которые отвечают комэски и зампотех и свернул утренний развод.

После построения подошёл Веселов, пожал руку и поздравил. По пути к лазарету он обронил, что хорошо, что Анна стала Гурьяновой. Ведь как ни крути, а тот дурацкий приказ по её откомандированию мы так и не выполнили и со временем просто забыли про него, хотя и получили бумаги его отменяющие. Но приказ — это такая штука. Ведь не выполнили! Остальное лирика! А теперь даже если он вдруг всплывёт, то Анна уже по документам формально совсем другой человек, не младший военфельдшер Морозова, а младший лейтенант медицинской службы Гурьянова. Спросил, когда мы теперь детей планируем? Я вспомнил про нашу первую ночь подумал, что пока этот вопрос для нас наверно не актуален...

*— Цены настоящие нашла в сети, если где-то неточность, то прошу с вопросами к автору найденного в сети материала.

**— Подлинные факты имевшие место в РИ.

* * *

— Действительно существовал такой приказ, благодаря которому наши войска для зимних условий оказались экипированы намного лучше, чем противник. Да и в условиях современной более мобильной войны ватная куртка-бушлат намного удобнее стесняющей долгополой шинели, не говоря уж про то, что дешевле и теплее, особенно в комплекте с ватной душегрейкой, ватными штанами и валенками. Душегрейка — ватная поддёвка в виде облегчённой куртки с практически не утеплёнными рукавами или в виде жилета, носится под курткой-бушлатом или шинелью.

* * *

— Наверно сейчас многие не поймут написанную фразу. Ведь сейчас наглаживать, чтобы были стрелочки, не джинсы же в самом деле, а стрелки на футболке или водолазке, я даже представлять не хочу. Так, вот раньше, когда наглаженные стрелочки на брюках были шиком и показателем красоты, чтобы стрелки были чётче и дольше держались, при глажке с внутренней стороны по стрелке проводили мылом, лучше простым хозяйственным. После отпаривания стрелки на мыле держались гораздо дольше и выглядели лучше, а само мыло не проступало, было совершенно безвредно и при стирке просто смывалось.

Глава 32

Танкист

В тесной коробочке танковой башни едва можно развернуться, а сейчас, когда внутри плавают клубы дыма от сгоревшего заряда уже пятого или шестого выстрела, видно сантиметров на тридцать, но это не мешает прижиматься к обрезиненному налобнику прицела и пытаться в скачущей на ходу панораме углядеть новую цель. Подвывающий хилый вентилятор не справлялся с вытягиванием дыма из нутра бронированной машины, грудь судорожно прокачивала сквозь лёгкие угарную смесь в надежде отыскать в ней хоть немного кислорода...

Да, нас оставили в заслоне задержать преследующих остатки нашей дивизии немцев. Нас — это два танка, мою тридцатьчетвёрку и двадцать шестой, который вчера удалось поставить на ход, когда обнаружили на дороге разбомблённую колонну, и с разбитых машин удалось снять нужные для ремонта запчасти и привести в порядок бедолагу. Его до этого два дня тащили на усах мягкой сцепки в надежде использовать хотя бы его пушку в качестве неподвижной артиллерийской точки после того, как закопаем его по самую башню на рубеже очередного заслона. Наш комкор — мировой мужик и отличный танкист до последнего пытался сберечь новые танки и ни за что бы не оставил в заслоне нашу тридцатьчетвёрку, но соляры осталось совсем чуть, поэтому кинули жребий. Нашему экипажу выпало оставаться, а четыре последние тридцатьчетвёрки и два Ворошилова ушли с остатками корпуса и дивизии пробиваться к нашим. Мы пожелали им дойти, чтобы этот сумасшедший марш с висящими на плечах немцами, пикировщиками над головами и связывающим по рукам и ногам обозом с ранеными, которых не бросишь, успешно закончился. Колонна растянулась километров на десять. Скажете много? Да это нормальные параметры бригадной колонны, если посчитать бригаду со всеми тылами и средствами усиления, не считая двух принятых к нам эвакуирующихся госпиталей и остатков персонала и раненых одного разбомблённого санитарного поезда. А ведь это всё, что осталось от нашей отличной танковой бригады полного штата и целой стрелковой дивизии со штабом нашего корпуса и прибившимися бойцами ещё пары десятков разных частей и подразделений...

Постоянно оставляя заслоны и вступая в арьергардные бои, нам удавалось шесть дней уходить от преследования превосходящими силами немцев. Вот теперь оставаться в заслоне выпало нам и у этого мостика через почти пересохшую речку мы с полусотней бойцов, двумя танками и одной противотанковой пушкой половину дня готовили рубеж обороны. Нарыли укрытий, замаскировались, чтобы выиграть и удержать хотя бы первый удар, что в принципе почти получилось. А может это просто немцы так обнаглели, что полезли вперёд практически без разведки и угодили под наш слаженный удар. Вроде бы пушкари сумели сжечь первыми выстрелами гробообразный мордатый бронетранспортёр и грузовик, но сразу после этого их позицию расстреляли танки. Девять танков против нас — это перебор, не считая пехоту и пушки. Но выбора нет, и мы вступили в бой. Двадцать шестой, как не вертелся под огнём, сожгли на восьмой минуте боя, но ребята сумели поджечь два лёгких немецких танка с тонкими пушками и один бензовоз. Судя по тому, как полыхает и не собирается гаснуть у моста машина. Мы уже знаем, что немцы возят горючее в бочках и у них нет привычных нам цистерн-бензовозов, поэтому бензовозом может оказаться любая тентованная машина, да и тент не обязателен. К сожалению, из подбитого двадцать шестого никто вылезти не смог, а после того, как пламя охватило всю машину, и внутри громыхнули остатки боекомплекта, шансов у ребят из экипажа не осталось. Эх, ребята! Не извлекут из-под обломков и не поднимут на руки каркас...

А вот мы вертимся уже больше получаса и пока в нашу пользу. Хорошо, что так удачно подвернулась эта бровка с канавой вдоль неё, из-за которой мы можем высовывать только башню и маневрировать, оставаясь практически недосягаемыми для противника. Хорошая машина — тридцатьчетвёрка, будет очень жалко её подрывать, когда придётся уходить. Только в этом бою мы уже приняли с десяток попаданий, в основном в маску орудия и башню, и пока не имеем пробитий, даже окалиной никого не посекло. А мы остановили два тяжёлых танка с толстыми окурками трёхдюймовых пушек и два лёгких клёпаных тридцать восьмых. Одному от попадания и детонации боезапаса корпус вообще развернуло как бумажный. И ещё одного вроде бы удалось стреножить, но его так удачно прикрыла горящая машина, что разглядеть что-нибудь толком не удаётся. А вот два ещё елозят и пытаются обойти нашу позицию. И если одному по лесу это сделать будет трудно, то второй по низинке в слепой зоне для нашего огня вполне может проскочить во фланг. И неизвестно, как поведёт себя наша пехота. Но для нас гораздо опаснее развернувшиеся на противоположном берегу зенитные пушки. Две противотанковые колотушки, которые в запале отцепили от грузовиков и выкатили на прямую наводку, мы выбили последними осколочно-фугасными зарядами, а вот из-за них прикрытые дымом стреляют более серьёзные калибры, а это уже гораздо серьёзнее и опаснее.

К сожалению, и боекомплект у нас совсем не бесконечный. У нас осталось только шесть бронебойных снарядов, а все осколочные мы уже выпустили. Да и перед боем у нас уже был далеко не полный боекомплект, ведь это не первый бой, в котором мы участвуем, а пополниться нормально при отступлении удаётся урывками. И так, оставалось загадкой, как нашим снабженцам удавалось находить бензин, солярку, продукты, перевязочные средства на такую прорву людей. Снаряды в этом списке не на самом первом месте. Впрочем, кроме израсходования снарядов у нас и солярка в баках подошла к концу, её осталось минут на двадцать маневрирования в бою или на час по дороге, хотя к этому мы были готовы, ведь перед тем, как остаться в заслоне мы почти всю солярку слили для уходящих машин. Как бы не было жалко нам бросать свою машину, но придётся...

А сейчас мы радовались, что немцы вроде откатились, атаку мы отбили, то есть как минимум час из тех пяти, которые нас просил продержаться комбат, мы у врага отвоевали. Надежду на благополучное развитие ситуации внушали и восемь горящих перед нами танков, два бронетранспортёра и несколько машин, как и обрушенный сгоревший мостик. Хотя немецкие танки, как и мы не рискнули соваться на хлипкую деревянную конструкцию и перебрались через пересохшее русло чуть в стороне от моста. Словом, пока соображали и радовались, проморгали налёт немецких пикировщиков. Почти одновременно с тем как услышали вой сирены, бронекорпус встряхнуло и сознание погасло...

В себя пришёл, по ощущениям, только через сутки, может больше, оказывается, меня вынесли. Всё время несли на носилках и сейчас мы уже должны скоро догнать наших. Позже на привале мне рассказали, что первая же бомба легла рядом с танком, и видимо пробило наши полупустые баки в надгусеничных полках, потому, что танк сразу занялся огнём. Савелий — наш заряжающий, здоровенный мужик, до службы и войны работал на металлургическом заводе в Кривом Роге. О его огромной силе мы знали, и даже иногда он нам показывал, что может, но не подковы портил, а заплетал арматуру в косичку или монету пальцами сгибал. Вот он и выкинул меня через открытый башенный люк, а сам выбраться уже не успел, сгорел вместе с машиной. Из экипажа выжил ещё только Женька — наш мехвод, виртуоз, который чувствует машину как музыкант, и очень любит вспоминать, как до войны был трактористом-стахановцем в родном колхозе. А у нас умудрился ни разу не сжечь капризное сцепление нашей тридцатьчетвёрки. Вернее не столько капризное, сколько тяжеловата для него такая машина. Без опыта очень трудно точно дозировать крутящий момент, чтобы не заглохнуть, но стронуть многотонную махину с места, при этом не перекрутить и не сжечь диски сцепления. Сейчас Женька с тяжёлыми ожогами тоже носилочный. Радиста у нас убило ещё три дня назад и нового мы не брали, выходить на связь особенно не с кем. В тот же день погиб и наш командир взвода. И оба погибли можно сказать случайно, когда мы сидели на земле после скудного обеда и обслуживания машины, рядом взорвался случайный шальной гаубичный снаряд. Для этого боя никто замену искать не стал, вот и справлялись втроём, тем более, что одно из самых важных дел танкового радиотелеграфиста-пулемётчика это не столько поддержание связи в сети батальона или полка, всё равно ею почти не пользовались из-за отвратительного качества и помех, а помогать мехводу управляться с рычагом дубовой коробки передач и пытаться куда-нибудь попасть из курсового пулемёта. Многие передачи мехвод переключает навалившись на рычаг всем телом или ногой с упором в спинку сиденья. А при долгом марше сил часто даже при упоре ногой не хватает, поэтому радисты во всех экипажах помогают мехводам переключать передачи. Но наш Женька, во-первых, здоровущий парень, хоть и не велик ростом, но сил на переключение ему одному хватает. А во-вторых, так любит, холит и лелеет машину, что всё у него работает как отрегулированные часики и коробка передач в том числе.

После последнего боя нас осталось ровно половина штатного экипажа. Женька не приходит в сознание, весь замотанный бинтами с жёлто-буро-красными разводами от сукровицы и фурацилина. А там, где повязки не наложили, кожа из-за отёка глянцевая натянутая, словно стеклянистая в чёрных разводах подсохшей крови и копоти. В оставленном для рта отверстии повязок отёкшие истрескавшиеся губы, на которых не успевает образовываться корочка и сукровица постоянно подтекает. Мехвод мечется в бреду и стонет, не приходя в сознание. Старый фельдшер, который присматривает за обожжёнными, смотрит на парня взглядом, не сулящим ему ничего хорошего, похоже, что шансов у Женьки никаких, но злиться за это на фельдшера не имеет смысла. У меня обожжена шея и руки, а на боку скользящее осколочное ранение, а может это в момент выкидывания я зацепился боком за какую-нибудь торчащую железку. К счастью рана болит только при движениях, но не горит, не давит и не печёт, а это, как мне уже объяснили матёрые соседи, первый признак, что нет воспаления и всё нормально заживает...

И тут меня словно мешком по голове шваркнуло. "Какой, на фиг, танк?! Я же лётчик! Штурмовик! И не отступаем мы никуда, а уже вполне себе наступаем, хоть и не по Белоруссии, но и до неё скоро дело дойдёт. И вообще, с чего это меня в танк закинуло!? Я ведь женат и жена у меня теперь уже Гурьянова Анна Егоровна! А меня здесь почему-то Петром называют и старшиной. Ведь в самом начале войны я был не старшиной, а старшим сержантом, а теперь я вообще гвардеец, лейтенант и комэск... Но не бегать же по вставшему лагерем лазарету с криками, что я лётчик и за штурвал хочу!"...

На удивление, командиры сумели вывести нашу разношёрстную колонну к нашим. Я оказался в госпитале, где мои ожоги зажили очень быстро, ведь я для заживления вовсю своей Силой пользовался и посылал её туда, где в этом была нужда. Женька к сожалению не дожил. Три дня он метался и бредил, кричал и постоянно стонал от боли пока не умер в день, когда мы вышли к нашим. Нас приходили навестить ребята из того заслона, я им был очень благодарен, если бы не они, то я бы не выжил, ведь это они оказали первую помощь, а потом вынесли на носилках. Но оказалось, что это они пришли нас благодарить. Один прорвавшийся во фланг танк они кое-как сумели уничтожить и больше десяти человек при этом полегли. А если бы все девять до рубежа дошли, у них бы вообще шансов не осталось. Они же сказали, что фактически мы точно выполнили приказ, прежде чем принявший командование старшина дал приказ на отход. Хоть сам бой с немцами продлился меньше часа, но потом бомбёжка, а после неё немцы не очень резво двинулись цепью, но как только наши открыли огонь, сразу залегли и откатились назад. Так, что мы, получается, немцев задержали на пять с лишним часов и к нам никаких претензий, даже хвалили...

Никуда я не побежал и не стал кричать, что я лётчик. Стал откликаться на имя Пётр. И осенью сорок первого, а попал я именно в первые дни войны, ехал на поезде из Омска, где сформированные из госпиталей экипажи получили новые танки и должны были с колёс вступить в бой. Первое время было очень непривычно всё вокруг. И если раньше мне кабина нашего "воронёнка" казалась тесной, то теперь я прочувствовал на практике, что такое тесно. Как командир танка я сижу в башне слева от казённика орудия, фактически упираюсь с него своим правым плечом, а левым в броню башни. Перед лицом прицел, в который я вижу, куда смотрит орудие, а скрещенные руки: левая на рукоятке маховика подъёма и опускания орудия, правая на ручке механизма поворота башни, она слева от меня. Под ногами у меня спина и затылок сидящего передо мной внизу мехвода и педаль спуска выстрела из орудия. Над головой левый башенный люк, который лучше не закрывать плотно на задрайку. При открытом люке и выскакивать сподручнее, и дым из машины лучше высасывает, а при попадании в танк слабее действие ударной волны и больше шанс выжить при контузии. У "башнёра" справа свой люк, тоже открытый, но он ему нужен ещё, чтобы гильзы выкидывать после выстрела, хотя чаще гильзы под ногами катаются. В бою ему ведь не только гильзу выкинуть нужно, а после перезарядки оружия ещё и от казённика во время выстрела увернуться, иначе мало не покажется. Если башнёр ко мне наклоняется и кричит, в грохоте я могу его иногда услышать, но, как и с механиком-водителем, общаться лучше жестами, кулак — бронебойный, раскрытая ладонь — осколочно-фугасный. Словом, я точно знаю, почему в танкисты мелких набирают. Более или менее высоким может быть только башнёр, но и у него не так уж много простора со снарядом поворачиваться, ни об одну торчащую железку взрывателем снаряда не тюкнуть, а то рванёт и встретимся уже на небесах, как попы учат...

Я ещё жаловался, что из кабины штурмовика обзор плохой, что видно только вперёд и вверх, даже вбок нужно наклоняться и в боковые окошки выглядывать. Здесь я вообще вижу в перископ только кусочек дороги, если смотрю по ходу движения, а при вращении довольно узкую полосу по высоте. То есть то, что происходит в непосредственной близи от танка, увидеть могу, только если высунусь из люка по пояс. Стрелок из курсового пулемёта видит малюсенький сектор сквозь отверстие для прицеливания. В общем, я теперь танкист и меня это совершенно не смущает и не удивляет. Я помню, всё, что знал Пётр, умею пользоваться в танке всем, что положено. А благодаря тому, что рядом нет никого из знакомых, вернее есть пара ребят из нашего мехкорпуса, но из других подразделений и раньше ни с кем из них я даже не общался, а видел вообще только одного, случайно запомнил его во время какой-то толкучки около бригадного клуба перед войной. Впрочем, после выписки из госпиталя меня направили на командирские курсы. Так, как я уже имел довоенный опыт, мне приходилось замещать командира взвода, и я был командиром танка, для нас была группа, где мы учились не шесть, а всего три месяца. Ведь нам не нужно было преподавать бОльшую часть знаний, которые мы уже имели. И теперь я — старшина и командир взвода средних танков. Приказ на младших лейтенантов на нас не пришёл, вот и получилось, что выпустили старшинами или сержантами, как и пришли на курсы...

Едва мы получили машины и расписались в их приёмке в танковых формулярах, а это главный документ каждой машины, в котором отражается весь её путь с момента выхода из ворот сборочного цеха, я стал изыскивать возможность нанести на броню руны укрепления. Хоть танк — это не самолёт и скорости с расстояниями перемещения нельзя даже сравнивать, но мы ведь сейчас в Сибири за Уралом, поэтому пока мы по железной дороге доедем до фронта, руны вполне успеют напитаться Силой. Вот со снарядами как на штурмовике не получится, хотя я что-нибудь ещё придумаю...

Благодаря моему богатому опыту обработки обшивки самолёта, нанесение рун на броню не составило сложности. Не поленился и так же укрепил траки гусениц с пальцами, не говоря про ленивцы и катки. Не поленился и укрепил даже крылья и брызговики. Думаю, что теперь их не пробьют, а при прямом попадании может только оторвать целиком, как и ящики с бортовым ЗИПом и инструментами. Выданный на заводе минимальный боекомплект я решил тоже обработать, будет у меня резерв, который можно будет на первое время приберечь для особенных случаев.

Куда бы на фронте сейчас не бросили наше танковое соединение, я отлично помню, что было в зиму сорок первого года и лёгкой службы я не жду. Поэтому вместо расслабленной поездки в натопленной теплушке по транссибирской магистрали, одиннадцать человек моего взвода под моим руководством проходят интенсивную учёбу. Они ворчат, что не даю им поспать, что радисту совсем не нужно знать все виды взводных или ротных построений. Но тем не менее заставляю гонять по полу спичечные коробки, они уже уверенно выбирают когда лучше использовать строй "взводная линия" или просто "линия", когда лучше "углом вперёд" — это когда командирский танк впереди, а оба танка взвода по флангам и отстав на двадцать пять — сто метров, а когда лучше "углом назад" — когда командирская машина прикрывает выдвинутые вперёд по флангам машины взвода. Или все действия последовательно при размыкании походной колонны в боевой порядок в зависимости от того, какой строй выбран командиром и передан в приказе. Выполнение команд на манёвр "все вдруг", как говорят на флоте, то есть одновременно или "с заездом", то есть каждая машина выполняет манёвр последовательно в зависимости от своего места в строю. Это усваивается быстро, а вот наблюдение и доклады по выявленным целям в зависимости от того, как удобнее эту цель или опасность найти. Тут тоже хватает нюансов, а ведь этой информацией нужно будет обмениваться в бою, когда нервы и снаряды рвутся, то есть всё нужно отрабатывать до полного автоматизма. По отношению к хорошо заметным ориентирам привязать цель довольно легко. К примеру: "от колокольни вправо сто пятьдесят, ближе полста — одиночное орудие ПТО". Здесь довольно чёткая и точная привязка в метрах на глаз, но с такими ясными и точными ориентирами на поле боя далеко не так просто, как хотелось бы, редко бывают такие. Поэтому чаще придётся прибегать к привязке к направлению движения или положению неподвижного танка, где срединная ось берётся за направление движения. И тут можно использовать две системы отсчёта и координат. В пехоте больше любят по часовому циферблату: "на два часа пятьсот метров замаскированный танк", это значит, что примерно шестьдесят градусов вправо в полукилометре танк противника. У нас как и у артиллеристов принято более точное указание в градусах, вправо — это "плюс", влево — "минус": "Минус двадцать двести ДОТ", что значит — двадцать градусов влево от осевой в двухстах метрах долговременная огневая точка. А ведь от этих докладов, их точности и своевременности в бою будет зависеть жизнь каждого, и не важно, что радист смотрит вперёд только через небольшую дырку прицела для курсового пулемёта, а у мехвода целых два перископа, что по сравнению с радистом почти панорамный обзор. Но это только если сравнивать с радистом, на самом деле даже у командира танка не смотря на наличие триплекса, "ТОД-шесть", "ПТ-четыре" обзор довольно ограниченный. А ведь на ходу танк так трясёт и качает, что все закреплённые средства наблюдения показывают — то землю, то небо, а противник тоже старается спрятаться и замаскироваться, а не стоит с транспарантом "Стреляй сюда! Я тут!", хотя в таких условиях и транспарант не вдруг разглядишь.

Зачем мне это всё нужно? Кто бы ещё ответил мне самому на этот вопрос. Всё происходящее словно предписано, и оказавшись в такой ситуации, я обязан этому выбору или шансу соответствовать, вот я и старался в меру сил и понимания. Может это глупо, но ведь лезть в ледяную воду, чтобы спасти смытого половодьем и тонущего детёныша дикого кранда тоже было не очень умно, но я видел, как мой отец это сделал, а потом на берегу мы с братом к моменту, когда они вылезли из ледяной воды уже развели большой костёр, чтобы отогревать замёрзших отца и детёныша. А потом этот кранд многие годы был вожаком нашего племенного стада и лучше вожака я больше не знал. Но когда отец лез в воду, он даже не знал мальчик там или девочка и вообще выживет ли детёныш после такого купания. Когда я спросил отца, почему он так сделал, он ответил, что иногда надо поступать просто потому, что так следует делать, а не из-за выгоды или потому, чтобы произвести впечатление на окружающих. А тут совсем просто, детёныш погибает, о чём можно думать? А ведь вытащить стокилограммового малыша, которого ведь даже не обхватить очень тяжело, мы все втроём еле справились. А ещё был реальный риск, что родители спасённого могут не оценить благородство поступка и, не разбирая, налетят, чтобы защитить своё чадо. Представьте, куда от стада разъярённых зверей на открытом берегу можно деться. Наверно только в реку прыгать, а вода с гор и так ледяная, в конце зимы тем более, если по ней льдины несёт, шансов переплыть на другой берег нет. Потом пришлось долго возиться, отогревать малыша, варить ему болтушку, которую мы делали из пережёванных орехов, которые приходилось собирать по несколько часов в день. А весной на ветках орехов осталось совсем чуть и особенно обидно, когда вот уже почти дотянулся, пальцами ткнулся, и орех, словно только ждал, улетает вниз и искать его там нет смысла. Ведь, откуда нам вдали от жилья было взять жирное молоко крандов, чтобы накормить детёныша. Но отогрели, выкормили и он даже перенёс довольно долгую дорогу до стойбища, а отец не заболел после купания. По ночам спали все вместе, чтобы детёныш не замёрз, а когда ему снились сны и он во сне дёргал своими ножками, меня так пнул, что чуть рёбра не сломал, синяк был больше ладони, и дышать несколько дней было больно. Потом, когда он уже вырос, победил в поединке и сменил старого вожака, глядя на этого здоровенного матёрого самца, не верилось, что он когда-то попискивая бежал за нами такой маленький и несчастный...

Что-то меня опять на воспоминания потянуло... Доехали до станции разгрузки, нас с хода бросили в бои под Вязьмой, где немцы сумели окружить и местами разбить собранные нашим командованием армии. Считается, что боевой порядок взводного построения "углом назад", при котором командирский танк идёт сзади лучше уже тем, что командир взвода имеет возможность лучше управлять вверенными машинами и его позиция более безопасна и у него больше шансов уцелеть в бою. Но я, учитывая, что у моего танка броня усилена и укреплена, то есть машина практически неуязвима для противника, предпочитал почти всегда атаковать в построении "углом вперёд". А из-за плохого качества радиосвязи управлять танками в бою очень сложно, но при последнем варианте построения достаточно перед боем дать команду "Делай как я!". Даже при нарушении связи, управление взводом сохраняется в течение всего боя.

Зима сорок первого, как я помнил, выдалась ранняя и лютая. Танки промерзали на стоянках до звона и даже работающий за переборкой дизель, от жара которого летом внутри машин температура до шести десятков градусов, при таких морозах едва поднимал температуру внутри башни градусов до пяти, а к днищу ноги в валенках примерзают, поэтому наводчику нужно не забывать иногда топтаться. По ночам, чтобы заодно не дать сильно остыть двигателю и согреться самим долбили узкую траншею, на которую загоняли танк, под днище подвешивали печку, а сверху танк, вернее моторный отсек, накрывали штатным брезентом. Если не было сильного ветра и брезент хорошо присыпать по краям снегом, то в этом импровизированном блиндаже удавалось согреться и поднять температуру градусов до двадцати, при которой в одежде было даже жарко и можно было успеть немного просушить бельё и портянки.

А между этими привалами и студёными ночёвками были бои. Наш батальон, а скорее уж неполные пара танковых рот на "двадцать шестых", "тридцатьчетвёрках" и трёх первых "КаВэ" бросали по всему фронту как затычку или пожарную команду. После недели боёв "двадцать шестых" у нас не осталось, хоть у нас были довольно неплохие машины со штампованной маской пушки выпуска тридцать девятого года. Не все из них были подбиты и сгорели, часть удалось после боя вытащить в ремонт. Но для нашего подразделения это не играло роли, для нас эти машины были потеряны, вместе с оставшимися в живых членами экипажей. Всех безлошадных танкистов сразу отправляли получать новые машины на заводах или из ремонта, а мощь нашего неполного батальона таяла, как кусок сахара в кипятке.

У нас уже повелось, что на острие атаки иду я со своим взводом, каким-то чудом все три танка моего взвода были целы. Может за счёт того, что в построении углом вперёд я фактически вызывал на себя весь огонь вражеской ПТО, ведь, как впередиидущий мой танк был явно наиболее приоритетной и опасной целью, которую требовалось уничтожить в первую очередь. А то, что сзади в двух сотнях метров (это я приказал командирам танков моего взвода, чтобы держали двойную дистанцию) не слишком заметные в клубах поднятого снега вымазанные извёсткой идут ещё две машины и прикрывают меня огнём, а часто и все остальные машины батальона, немцы не сразу успевали сообразить. А дальше было уже поздно. Все машины отдельного танкового батальона — звучит грозно и гордо, на самом деле — все одиннадцать машин. И у половины были ещё старые траки гусениц, плоские — без грунтозацепов и они на любом обледенелом взгорке начинали елозить своими плоскими поверхностями, не в состоянии зацепиться за лёд и вскарабкаться на подъём, а на спуск скатывались как санки. Ведь перед войной считалось, что один из самых важных параметров для наших танков — шоссейная скорость. Не зря у нас было так много танков серии "БэТэ" — что означает совсем не "бронированный", а "быстрый танк". Для движения по шоссе действительно гораздо более предпочтительны плоские траки без грунтозацепов, которые не только портят дорожное покрытие, но и уменьшают скорость движения и износ гусениц. Вот теперь в этих заснеженных полях мы и расхлёбывали результаты умствований наших довоенных танковых теоретиков, которые планировали воевать на шикарных европейских дорогах.

Сколько уже раз в нашу машину попадали, мы давно сбились со счёта. И если тридцатимиллиметровая противотанковая немецкая "колотушка" не вызывала уже у нас даже чиха, то попадание в броню бронебойного снаряда "носорога" или выставленной на прямую наводку полковой сто пятимиллиметровой гаубицы игнорировать не получится при всём желании. Ощущения в машине при этом точнее всего передаёт фраза нашего башнёра — татарина Рината Гимаева: "Вот правда, будто мне на голову наш самый большой казан одели и пудовой кувалдой сверху шарахнули". Звон в ушах перед боем забитых ватой, у многих кровь из ушей и носа, иногда лопнувшие в глазах сосуды и накатывающие приступы тошноты. На эти мелочи отвлекаться нет времени, надо срочно найти гада, который с нами так грубо поступил и объяснить ему подоходчивее осколочно-фугасными трёхдюймовыми аргументами и гусеницами, если выпало выскочить на артиллерийскую позицию. Главное, что пробить нашу броню у них не вышло, а значит, мы ещё поживём и за всё спросим.

В этой, кажется, бесконечной круговерти нам вдруг выпало больше суток отдыха. Вообще, для нашего почти тридцатитонного красавца деревья толщиной до двенадцати сантиметров не являются препятствием. На скорости чуть закруглённый передний угол брони сметает их, не замечая. Вот наш мехвод немного и обнаглел. Когда он уже почти привычно врубился в какое-то дерево сантиметров сорок в поперечнике, мы все по законам физики по инерции продолжили движение вперёд. Останавливало каждого очень твёрдое и крепкое железо, не найдёте вы другого внутри танка. Но как оказалось, это ещё не всё. Это дерево наш танк всё-таки сбил, может потому, что из-за мороза ствол оказался насквозь проморожен, оно всей своей немалой массой рухнуло на нас сверху. Вот здесь как по команде высказались все, и сам мехвод в том числе. И моё невинное "Ёж твою тригонометрию!" на общем фоне потерялось. Ну, ещё можно было бы понять, если бы такое вышло в бою. Там иногда и не понять, куда и чего творить приходится. Пушка пуляет куда-то только чтобы показать, какие мы грозные и нас стоит бояться, а мехвод ведёт машину скорее по ощущениям, чем видит куда едет. А тут то... Ведь и не торопились мы никуда, нужно было просто перебазироваться и Кравчук — обормот нашёл приключение на наши тощие задницы! Если бы не гениальная придумка неизвестного умника под названием танко-шлем с пробковыми вставками, то допускаю даже пробитые головы, а так отделались шишками, синяками на теле и прочими не смертельными неприятными ощущениями.

От сотрясения даже горячий танк заводиться не захотел, поэтому пришлось выбираться в мешанину заваливших машину веток. Куда в этой куче на всякий случай нырнул виноватый мехвод не знаю, но хорошо знаю, что фронтовая смекалка и моментальная реакция на обстановку в боевой обстановке вырабатывается очень быстро. Я даже команд никаких не отдавал, как оказалось, что таким неожиданным дровам мой взвод быстро нашёл весьма полезное применение. А именно, возле следовавшего за нами танка быстро натянули экраном брезент, чтобы он отражал тепло от костра нам в спину. Развели здоровенный костёр, чуть плеснув солярки с маслом на обледенелые ветки. А шустрый мехвод второго танка взвода на пару с радистом третьего в четыре руки стали возится с какой-то непонятной штукой, которую достали из куска мешковины. Оказалось, они в остатках раздавленного сарая нашли половину овцы, которую не только придавило рухнувшими перекрытиями, но и проехал гусеницей танк. Поэтому почти половины туши просто не существовало, а оставшуюся они сейчас пытались отделить от остатков шкуры и потрохов. Сделать это со смёрзшимся куском, в который всё превратилось довольно трудно, а дать оттаять рискованно тем, что мясо испачкается и есть его станет нельзя. Ну, и конечно, оба мясника вынужденно отражают советы и шутливые подначки со всех сторон, от того, что эта чёрная судя по меху раньше не блеяла, а гавкала или мяукала, до того, что всё равно у них ничего не выйдет, ведь после того, как танк проедет перемолотая лепёшка остаётся. Обиженный мехвод умудрился отделить кусок ноги с копытом и показывал всем скептикам, совал в лицо и запальчиво предлагал показать ему хоть одну собаку с такими копытами. Я в эту перепалку не встревал, ничего из такой разрядки плохого не случится, а здоровый хохот в такой ситуации только на пользу всем. Сидел чуть в стороне и с удовольствием жмурился, подставляя лицо, горячим волнам жара от огня, и вспоминал прошедшие дни.

Мы попали на фронт в последних числах октября, когда совершенно неожиданно для всех ударили зимние морозы. А вновь созданный Западный фронт вместо окружённого в Брянске и под Вязьмой торопливо укреплялся на Можайской линии обороны. Нас бросили в бои в районе Сухинич, Юхнова и Калуги. Вроде как против нас действовала четвёртая немецкая танковая группа, которую наши точечные удары само собой остановить не могли, но поддержать нашу оборону было нам по силам. Вместе с морозами начались и снегопады, что было нам только на руку, ведь немцы к таким условиям боевых действий оказались совершенно не готовы. Начать с того, что у них стала очень плохо заводиться техника из-за замерзания жидкостей в моторах и даже перемерзание трансмиссий у машин и танков. Чего стоил один случай, как мы сумели под прикрытием снегопада проскочить в ближние немецкие тылы и даже то, что наше приближение услышали заранее. Вот только завести ни один из почти двадцати танков немцы не сумели, как и тягачи, чтобы переместить орудия в сторону нашего приближения. Мы тогда всей ротой там порезвились, гоняя по глубокому свежему снегу, разбегающихся как тараканы немцев. А немецкие танки сожгли все, не израсходовав ни одного снаряда. Я про бронебойные, осколочно-фугасными пострелять немного пришлось. Надо же было объяснить, что наши танки — это серьёзно и с ними надо начинать считаться. Правда, после возвращения докладу нашего командира роты никто не поверил, и особенно тому, что мы уничтожили кучу танков почти без потерь и не потратили бронебойные снаряды. Потери были, но по военным меркам очень маленькие, потеряли двоих десантников, которые с брони свалились на какой-то кочке, заснув, или их просто смахнуло низкой веткой. Может они даже живы где-то. И поймал случайную пулю радист второго танка моего взвода, когда высунувшись из башенного люка, на заполошную стрельбу решил поглазеть. За нашу "ложь" нас чуть под трибунал не отдали, но потом решили отпустить. Слишком все нервные тогда бегали, ведь до Москвы остались считанные километры, а тут сказки про двадцать танков...

А как я порадовался своей сообразительности, вспомнив про рассказы о том, что раньше изнутри броню войлоком обшивали, чтобы отколовшиеся при ударе в броню осколки брони не повредили экипажу. Я изнутри нанёс руны вязкости и поверхностного размягчения, так, что этих внутренних осколков в нашей машине стало можно не бояться.

И может самым эпичным по геройству и вопиющим по глупости был бой в один из первых дней. Нам сказали, что деревню занял только передовой разведывательный дозор немцев, который нужно из неё успеть выбить, и это сделает пехота, которую мы для внушительности должны просто сопроводить. Не зря умные люди говорят, что нужно очень аккуратно относиться к чужим словам и проверять всё самому. Как уже говорил, во главе боевого построения взвода, две машины меня прикрывают, и я как на параде красиво еду в деревеньку, даже не очень тороплюсь, чтобы дать немцам удрать и вообще обойтись без боя. Ведь моторизованной разведке на мотоциклах танкам противопоставить совершенно нечего и немцы в такой ситуации геройствовать не станут, а просто отойдут. Потом конечно нажалуются своим большим дядькам, вернуться с большими силами, но это ведь будет не сейчас. На подходе к деревне моя машина попадает под перекрёстный артиллерийский огонь. Нет, мы, конечно, после первых выстрелов попробовали маневрировать и уйти из-под огня, вот только не смотря на все руны, прямого попадания трёхдюймового танкового снаряда гусянка моего танка не выдержала и бесстыдно размоталась. Пехота залегла и стала отползать. А у нас ведь даже по уставу если танк на поле боя не утратил все средства ведения боя, то покидать его нельзя. А мы ведь ещё стрелять можем. Да и обидно. До слёз жалко почти исправный танк бросать. Вот и получилось, что мы красиво встали прямо на дороге, только в последний момент нас немного развернуло. Из-за домов деревни по нам с полукилометра стреляют несколько артстволов, а мы даже ответить не можем толком, потому, что целей не видим, они хорошо укрываются и не показываются. Наверно потому нам и повезло. Видать немцы решили нас в плен взять, что мы не можем стрелять. Вот и выехали и стали приближаться к нам. Шесть танков против нашего одного без хода. Это потом мы разглядели и посчитали, что два были тройками с пятисантиметровыми пушками, а четыре четвёрки с окурками.

Знаю, глупо я себя тогда повёл. Ну, что мне стоило не спешить, пусть даже не посылать разведку в деревню, ведь пехота мне не подчиняется, а бодаться с командиром любого чужого подразделения — это хуже, чем торговаться на базаре за полкило редиски. Любой командир всегда свято уверен, что его хотят бесплатно попользовать и на его загривке даром в рай въехать, а все шишки с барского плеча оставят ему одному. Я не хочу ничего плохого сказать про пехоту, просто я сам в таком же положении регулярно оказываюсь, так, что разведку мне не дадут, ясно как дважды два. В разведке могут ведь погибнуть бойцы пехоты, а мы с их точки зрения за железной бронёй сидим, и нам ничего не угрожает в отличие от них. Поэтому такая просьба о пешей разведке происходит исключительно от нашей лени и трусости, и боязни краску на машинах поцарапать. Конечно, по сравнения с защищающей бойца шинелькой четыре с лишним сантиметра наклонной брони — это ужас как грандиозно. Вот только в бойца стреляют как в одного из прочих таких же, а вот в нас стреляют даже не из пулемётов, а из всех возможных артсредств и пока с нами не разберутся, никто на осколочно-фугасные противопехотные заряды переходить не станет. А для бронебойного снаряда наша или любая другая броня то же самое, что шинель для обычной пули, ведь именно для пробития брони эти снаряды придумывали и делали, а значит, пробьют и "мяу" сказать не успеешь. Вот и получается, что наша броневая защита на круг не надёжнее шинельки бойца. А ведь боец может ещё и в землю хоть до магмы закопаться, и выковыривать его оттуда три раза вспотеешь.

То есть я не про разведку, а про хотя бы выставить нормальное наблюдение и подождать немного результатов. По крайней мере, не поехали бы мы в расчёте взять десяток немцев на мотоциклетках на "фу-фу". Вот в результате мы и оказались в раскорячку на дороге и против нас шесть танков, не считая наверняка имеющихся пушек за домами деревни. Немцы воюют, как предписано, а по их уставам с танками должны воевать пушки, а сами танки нужны для прорыва укреплённой пехотной обороны противника. Это у нас танки — в первую очередь передвижная артиллерийская единица. Вторую глупость сделал, когда открыл огонь, едва немецкие танки из-за своих укрытий выехали. Ну, что мне стоило чуть выждать, пока они подальше отъедут, чтобы расстреливать их на открытом месте, когда они обратно спрятаться не могут. Но, не зря ведь говорят, что Боженька дураков любит. Немцы повели себя не умнее меня. И когда мы неожиданно для них открыли огонь, то их командир не стал отдавать приказ отойти, что и позволило мне выбить пять танков из шести буквально минуты за четыре. Только одна шустрая троечка успела сдать назад и спрятаться за какой-то сараюшкой. Но это её не спасло, потому, что сарай оказался пустой и его стенки не помешали нам выстрелить сквозь него. Остановились только после того, как с гарантией засадили в него не меньше трёх снарядов и за развалинами сарая увидели разгорающийся чёрный копотный костёр подбитого танка. Только после этого переключились на противостояние противотанковым пушкам. Немцы — ребята правильные и старательные. И что такое и зачем маскировка позиций знают очень хорошо. До боя шансов просто на глаз выявить замаскированные позиции пушек считайте, нет совсем. Но есть один нюанс, как бы не маскировали противотанковые орудия, но стрелять они обязаны прямой наводкой. То есть из-за угла или навесом не получится, а после первого выстрела дым выстрела сводит на нет любую самую хорошую маскировку. Правда, пушкари жить хотят и поэтому больше двух выстрелов с одной позиции делать не станут, у нас ведь тоже пушка есть, а у них нашей брони нет. Вот в таком разрезе и приказал, пока мы с башнёром с танками разбирались, мехводу попытаться обнаружить все пушки. Всё равно мы колом стоим, и дел у него других нет. Радисту приказал любой ценой связаться с нашими, и передать им не лезть на рожон без команды. В результате этого боя мы уничтожили шесть танков, четыре орудия ПТО и даже одну зенитную установку "ахт-ахт", как её немцы по калибру называют, и которая единственная в лоб наши "тридцатьчетвёрки" пробивает, да и броня Ворошиловых ей до километра не преграда. Немецкой пехоты в деревне оказалось около двух рот со всеми положенными средствами усиления. Так, что, когда после уничтожения танков и ПТО дал команду на атаку, мне и танкам взвода пришлось много помогать пехоте подавлять пулемётные и миномётные позиции. Ну, с миномётами, случайно вышло. Именно с нашего места оказалось видно часть их позиции, вот и помогли ребятам. Немецким миномётчикам почему-то не понравилось когда их позицию мы осколочными фугасами приголубили.

Взяли деревню малой кровью, чуть больше десяти убитых и две машины раненых в лазарет отправили. По пехотным раскладам — считай "без потерь" обошлись. А к нам подошли танки взвода. Второй танк прикрыл нас своим бортом на всякий случай, вдруг стрельнёт какой недобиток. Третий уехал на другой конец деревни прикрыть, если вдруг с той стороны немцы полезут. Пехота тем временем шерстила трофеи и была очень довольна. А мы с матами и "пердячим паром" натягивали перебитую гусянку и осматривали нашу машину. Выбить разорванный от попадания палец из покорёженных траков шансов нет. Пришлось менять шесть траков, чтобы срастить концы разрыва. По каткам и ленивцам попадания были, но ни одного критического. С попаданиями все вообще только цокали языками и разглядывали нашу машину. По самым скромным прикидкам насчитали в нас больше четырёх десятков попаданий. Антенну рации срубило почти под корень, поэтому, когда я ругался на радиста, и связь требовал. Оказалось, что в горячке боя я даже не понял, что он сделал, вылез через нижний люк в днище и приказ взводу передал флажками, за кормой танка от огня спрятавшись. А один снаряд попал точно в отверстие на ободе ведущей звёздочки и не разворотил её, а так в ней и застрял. Пришлось очень аккуратно его вынимать, никто ведь не знает, взвёлся от удара взрыватель или нет. Можно сказать, что так не бывает, только фронтовики знают, что на войне и не такое случается...

В этом бою в нас точно несколько раз из зенитки попали и от грохота попаданий в броню после боя мы все ходили немного пришибленные и слышали друг друга очень плохо. А я сам убедился, что рунная защита себя показала в самом лучшем виде — ни одного пробития и внутреннего скола. А дальше уже в первых числах ноября ударили лютые морозы и начались снегопады. Мы срочно выбелили танк известью и продолжили работать бронированной пожарной командой, в которую превратили наш батальон, вернее то, что осталось от нашей танковой бригады.

Среди этой круговерти нас всех наградили медалями "За отвагу" и два раза чуть не расстреляли. Про последнее совсем не шучу. И если один раз, когда мы разгромили не меньше половины моторизованного батальона. Ну, я уже рассказывал, как они танки завести не смогли, всё свелось к тому, что нам немного поугрожали и обвиняли в том, что мы себе пытаемся приписать невиданные победы. То в другой раз всё было намного серьёзнее. Мы как раз получили приказ перебазироваться на соседний участок обороны, где немцы подозрительно зашевелились. А вдоль фронта ни одной толковой дороги, да и заплутать в незнакомой местности очень просто. Вот мы и ехали в направлении тыла, когда угораздило нас встретить колонну с генералом, который ехал проверить как раз оставленные нами позиции. Короче, он решил, что мы отступаем, бросив оборону, вот и приказал своим архаровцам нас всех из машин достать и построить в шеренгу на краю дороги, чтобы стрелять охране было удобнее. Я же говорил, уже, что в это время под Москвой все были очень нервные. Говорили даже, что в столице уже объявили эвакуацию за Урал. Поэтому доказать и объяснить что-то разъярённому генералу не было никакой возможности и мы уже всерьёз готовились получить свежие дырки в свои организмы. Спасло нас чудо. Когда вытаскивали через люк мехвода нашего второго танка, а в колонне сводной роты нашего батальона у нас тогда было целых семь машин, хотя три танка моего взвода шли первыми, порвали ему комбинезон, вернее пуговицы поотлетали. И когда мы стояли в ожидании расстрела, мехвод всё пытался края ворота свести, генерал увидел у него новенькую медаль. А медаль, я уж про орден не говорю, в то время была такой уважаемой штукой, что даже сравнивать с чем-то не возьмусь. Когда выяснилось, что почти половина награждена недавно как раз за бои здесь на рубеже обороны Москвы, генерал не поленился, обошёл всех награждённых, приказал выйти из строя, и проверил у всех наличие наград. Короче, нам приказали развернуться и ехать обратно и не покидать оборонительные порядки. Добавлю, что участок, куда мы выдвигались был прорван через два дня и потом там развернулись тяжелейшие бои, в которых пытались немцев отбросить назад. А если бы вовремя там оказалась наша рота, скорее всего и прорыва бы не случилось или немцы пытались бы прорваться в другом месте.

За ту неделю, что мы вынужденно проторчали в этом полку, успели хорошо познакомиться с местным командованием и бойцами, которые очень радовались нашему присутствию. Ведь насколько спокойнее, когда знаешь, что тебя поддержат бронёй и огнём, а наши танки уже успели зарекомендовать себя. Наконец кто-то вспомнил про наши машины и нас снова стали перекидывать как маневренную бронегруппу с одного участка на другой. Связи с командованием нашей бригады не было уже почти месяц, и распоряжались нами непосредственно из штаба армии. В нашей группе, как единственного оставшегося из командиров, ведь я комвзвода, хотя и в звании старшины. А потом уже при формировании бригады решили это исправить и присвоить положенные звания. Всем и присвоили, кроме меня. Кто же знал, что за ногу меня в самый неудачный момент дёргает новый заместитель командира запасного полка. Мы как раз только получили танки, и при любой возможности я старался побывать в танкопарке, где вместе с мехводом возились и доводили до идеального состояния машину. А работать под поднятой почти тонну весом крышкой моторного отсека и так занятие нервное, а тут ещё какой-то придурок за ногу дёргает, когда я держу крючом гайку, которую законтривает мехвод. Обычно я стараюсь не материться, но тут выдал довольно заковыристую конструкцию и майор обиделся почти до слёз. Я конечно после извинился и даже попытался объяснить обстоятельства, но зам нервный оказался, закусил удила и кубари на петлицы я не получил, оставшись со "старшинской пилой". По мне разница не велика и даже бойцы к ней относятся лучше, чем к одиноким младлейтским кубарям.

Так, как у меня звания среднего командного состава нет, то и поставить меня командиром нашей сборной роты никто не может. Если бы в составе батальона, а командовать отдельной войсковой единицей старшина никак не может. Связи с командованием бригады нет. Лично мне это не особенно важно и на высокие должности я не рвусь, мне бы свой взвод обиходить. А чем выше должность, тем всё сложнее, а главное, уже приходится отвечать не за свои ошибки и промахи, а за чужие. Вот никогда не понимал, чего люди так рвутся повыше залезть. И вообще, принцип курятника: столкни ближнего, нагадь на нижнего, мне как-то не по душе. Ну, что за радость знать, что плюнул на того, кто внизу оказался, и он в ответ на тебя плюнуть не может? А я пока сумел сохранить свой взвод, только одного радиста потеряли, я уже говорил. Мои парни на меня почти как на икону скоро смотреть станут, ведь в бой их действительно веду, а не посылаю и чуть опасность, приказываю отойти, пока сам не разберусь. Мой экипаж сначала против такой позиции командира пытался бурчать, а теперь прониклись нашей неуязвимостью и даже лихачить начали, вон как мехвод, который решил, что ему теперь и деревья не указ. А ведь, если бы мы это дерево срубили, то скорее всего бы встали, когда пень от него у нас бы под брюхом оказался. Ну, сказано ведь, что толщина ствола не больше десяти-двенадцати сантиметров, а по-хорошему вообще не нужно деревья таранить, мы же не трелёвщик на лесоповале...

А чего это меня на воспоминания потянуло? Сидим, ребята уже умудрились из остатков овцы баранины наковырять. Сварили её с парой пачек горохового концентрата, куда от души бросили чеснока и перца, теперь этот густой кулеш вместе с ними прихлёбываю из котелка и смотрю на такие уже ставшие почти родными чумазые лица. Ну, чисто негры, если бы не полосы светлой кожи на лбу под сдвинутыми шлемофонами, светлые глаза и светлая щетина давно не бритых подбородков. Кажется, что это въевшаяся грязь и копоть уже вообще никогда не отмоется, но после доброй русской баньки с парилкой все выходят румяные и розовые, как новорожденные поросята и оглядывают друг друга, не узнавая. На память о недавней грязи у многих остаётся невыводимая угольно-чёрная кайма под ногтями и словно припорошенная угольной пылью въевшаяся масляно-копотная грязь каймой вокруг самых глаз. Тут как не три, отмыть за раз не удаётся. Говорят, что у шахтёров после забоя то же самое. И наверно вместе с танковыми войсками родилась поговорка, что "грязь техническая — не венерическая", что всех примиряет с этой реальностью... А ещё, нас очень легко узнать по крикам. После постоянного грохота, в котором даже танковые выстрелы не особенно выделяются в рёве мотора и лязге железа, тихо никто говорить не может. И даже не потому, что привыкли перекрикивать рёв машины, а потому, что все немного контужены и сами не очень хорошо слышат, вот и выходит, что все кричат, и шёпота среди танкистов не услышишь.

Наверно правы те, кто говорят, что интуиция — это просто не оформленное в связные слова знание на основе имеющегося опыта. Вот и моя интуиция словно нашёптывает мне с момента тарана и меня потянуло на неспешные воспоминания. Ведь когда разобрали мешанину из сучьев упавшего дерева, оказалось, что нам стволом свернуло ствол пушки. Потом, уже днём, посмотрел в канал ствола, где почти завораживающе обычно завиваются в спираль нарезы, и в конце виден по центру кружок света в отверстии дула. Теперь спирали стали с перекосом, словно стремясь в одной стороне, а вместо кружка виден только отсвет от света, попадающего в ствол. Делать нечего, из такой пушки стрелять нельзя. И дело не в том, что нельзя прицелиться, а в том, что такой ствол через пару выстрелов просто разорвёт. Наша машина потеряла свою боеготовность. Ехать в танковый рембат не хочется. Прежде всего, не хочется расставаться со своими ребятами. Подумав, сообразили, что вторую машину мы тоже можем совершенно законно оттащить в ремонт, у неё движок уже на ладан дышит. На третьей машине тоже есть разные неполадки, которые бы неплохо отремонтировать в спокойных условиях, но кто ж разрешит без приказа отводить в тыл боеготовую технику? И как нам не было грустно, но пришлось нам расстаться. Командование остающейся сборной группой принял старшина Соловейкин, командир танка из бывшей второй роты, хотя я бы лучше своего Славика — командира нашего третьего танка поставил. Но здесь армия, а Соловейкин старше по званию и выслуге. На душе кошки скребли, так не хотелось Славку оставлять, но выбора не осталось. Зацепили второй танк за корму тросами в перехлёст и потащили его в ремонт. Он бы и сам доехал, но лучше уж притащить машину в ремонт, это намного убедительнее выглядит и вопросов меньше...

Пушку нам перекинули с другого подбитого танка буквально за несколько часов. Ремонтники — буквально чёрные от усталости, как черти накинулись на машину. Выдернули наше орудие, мы даже сообразить не успели, а они уже на талях вытащили откуда-то помятую башню, чтобы с неё вытащить исправное и не слишком расстрелянное орудие. С мотором второго танка тоже не слишком мудрили. Оказывается у них здесь даже стенд есть, и несколько двигателей на замену уже собраны и проверены на разных режимах. Хорошо, что буквально в последний момент выяснилось, что моторы у них есть разные и нам не успели всунуть бензиновый двигатель. Может он и не хуже и даже многие наоборот именно бензиновые просят, но иметь проблемы с заправкой внутри взвода совсем не хотелось. Да и горят бензиновые машины, сами не раз видели, всё-таки соляра менее горючая и более привычная. Другими словами, в рембате мы даже отдохнуть не успели, уже через сутки нас выгнали за ворота и мы поехали искать своих...

А вот к нашим мы не успели. Не зря так душа болела. От нашей сводной роты из семи машин теперь после нашего возвращения осталось всего четыре, и это если одна ещё быстро из рембата вернётся. Нет, то, что рембатовские мастера отремонтируют быстро, у меня никаких сомнений, но если танк там кому-то на глаза попадёт, то его прихватят себе и ничего потом никому не докажешь. И это же не дезертирство, просто воевать будет в другом подразделении, а у нас даже штаб бригады не найти. Мы уже давно вообще ничего за душой, кроме первого приказа о прикомандировании к пехотным подразделениям армии не имеем и кочуем по фронту, как цыганский табор. На удивление, на второй день наш танк вернулся из ремонта и наш, теперь скорее усиленный взвод, чем неполная рота продолжил воевать. Помянули Славку и ребят, которые сгорели в третьей машине взвода, из которой никто вылезти не смог, помянули остальных. Была ли там ошибка Соловейкина, теперь уже не спросишь, он сгорел даже раньше в той же атаке, хоть из его экипажа мехвод вроде успел из люка выскочить и его в госпиталь отправили...

Я на машине нарисовал счастливый "сорок седьмой" номер, как я своим ребятам объяснил. Ну, а не счастливый разве, я под этим номером до Героя долетал, и тоже в танке, хоть и летающем. На пушку нарисовал руны своей кровью, негде здесь было отвары делать. Пристрелять после установки ствол было негде, так, что первыми выстрелами пришлось к новой пушке приноравливаться прямо в бою. Война, она ведь возможности на раскачку не оставляет. Да! По поводу снарядов, которые я ещё в Сибири правил и потом они по Транссибу с нами в такую даль через полстраны ехали. Набрали они дури, как сказал башнёр, который увидел, как жахнул взрыв от фугасного снаряда. Воронка осталась такая, что в неё наш танк целиком поместится и даже антенна из-за края торчать не будет. В первом бою других не было, но потом оставшиеся снаряды я попросил отложить и использовать только при крайней надобности. Сказал, что это мне удалось случайно у вооруженца забытые экспериментальные довоенные отжать. У нас до сих пор ещё с десяток фугасных и столько же бронебойных в укладке в дальнем конце отложены. Были бы все такие, цены бы им не было, но хоть я стараюсь править все полученные снаряды, но Силу они набрать не успевают, а может успевают, но так мало, что разницы почти не заметно. А вот пару раз эти снаряды нас здорово выручили. Один раз немцы укрепили и организовали артиллерийский ДОТ из фундамента старого капитального дома и обычные снаряды рвались на его поверхности, и даже следов от попадания видно не было. А расположение ДОТа такое, что он простреливает единственную дорогу и во фланг к тому же. Пехоты почти батальон положили, пытаясь выбить немцев и ДОТ взять. Комполка, на эНПэ которого мы пришли на возникшую заковыку поглядеть, дымил папиросы и бормотал, что без огнемётных КаВэшек или шестидюймовых гаубиц этот "миллионник" расковырять не удастся. Пришлось взяться. С первого раза я не попал, но и самого взрыва хватило, чтобы от разрыва ДОТ минут десять видно не было. Но когда дым и пыль осели, то выяснилось, что стенка устояла. Вторым выстрелом попал прямо в амбразуру. Ничего яркого и выразительного не произошло. Только из всех дыр пыхнуло огнём и дымом, крыша словно вздрогнула и немного скособочилась, только больше из него не стреляли даже пулемёты, а из гарнизона не вылез никто. Но мы и не жаловались на такую невоспитанность, это в любом случае лучше, чем получить в борт бронебойный снаряд, как почти десяток машин и танков сгоревшими остовами застывших на этой дороге навсегда.

Ещё раз очень кстати оказались усиленные снаряды, когда нужно было быстро остановить немецкий бронепоезд, который когда-то был нашим, но немцы его захватили и грамотно пристроили к делу. И дело не в том, что его трудно подбить, очень уж хотелось взять его целым. И будь здесь у дороги насыпь и дивизион гаубиц с толковой корректировкой огня, можно было рельсы разбить. А трёхдюймовка, конечно намного мощнее полковой сорокопятки, но её мощности для того, чтобы на расстоянии разрушить железнодорожный путь очень мало. Если очень точно стрелять, то не меньше пяти-семи снарядов при точном попадании, а останавливать лучше с двух сторон, чтобы запереть прямо здесь на неудобном для обороны перегоне. А пока мы будем с путями ковыряться, бронепоезд ведь тоже стрелять будет, а у него даже позиция выгоднее, он сверху стреляет. Нас он может и не достанет, но другим может прилететь. Всего четыре выстрела, три с одной стороны, пока понял, как стрелять по рельсам нужно и один с другой. Немцы сдались всего через полчаса, когда пехота подошла и окружила бронепоезд, чтобы не дать немцам удрать и, уходя, взорвать всё за собой. Усиленные бронебойные — это отдельная история. Бронебойность снарядов, мне кажется, не увеличилась, но вот взрыв вместе с пробитием брони такой, что у большинства танков сразу боезапас детонирует. Вообще, удивительно выглядит, ведь наш взрыв толком не виден, так бахнуло где-то далеко и всё. А вот через секунду вышибает люки, из которых летит всякий хлам вместе с фонтаном огня, или просто подбрасывает башню и она или отлетает в сторону, или падает обратно и сползает набок, как лихо заломленный кепарик какого-нибудь деревенского ухаря...

У меня ведь зрение, в разы лучше, чем у человека даже с очень хорошим зрением, я, когда впервые поднялся в воздух, просто онемел от открывшейся картинки. Словно попал в волшебный сказочный мир, где живут маленькие люди, не карлики даже, а гораздо меньше, весь мир словно игрушечный. Удивительное ощущение, как на земле маленький человечек в такой аккуратной с высоты одежде и рядом с таким аккуратным домиком запрягает игрушечную маленькую лошадку, а вокруг него скачет ещё меньше него и лошади собачка. На таком расстоянии можно разглядеть мелочи и подробности, но почему-то совсем не видно грязи или мусора, и на лицах неприятные гримасы с такого ракурса не видны, вот поэтому я воспринимаю это как сказочную картинку. Вроде бы при таком зрении я должен идеально стрелять и попадать. Но тут есть сложность. Цель ведь нужно сначала увидеть, то есть найти и обнаружить и только тогда целиться. Поле обзора у прицела небольшое, поэтому наблюдение приходится вести при помощи перископов. А перископы сделаны совсем не так качественно, как хотелось бы. Если бы в качестве отражающих поверхностей использовали обычные зеркала, то качество изображения скорее всего бы не пострадало. Но стеклянные зеркала не выдержат сотрясений и нагрузок, которые испытывает танк в бою, а осколки стекла ещё и поранить могут. Правда делают перископы из крепкого специального стекла, у которых нужные грани под необходимым углом стачивают, шлифуют и покрывают зеркальной амальгамой. Потом этот блок вставляют в систему перископа и можно смотреть, видимость — закачаешься. При попадании пули такой блок даже не раскалывается, чаще на нём просто возникает паутинка скола. Но даже у такого стекла прозрачность оставляет желать лучшего, при взгляде вдаль предметы начинают расплываться, словно подёрнуты муаром, качество оптического стекла в СССР пока ещё не разгадали, а капиталисты с нами им делиться не торопятся. В Ленинграде на заводе ЛОМО работают и вроде бы у них уже есть достижения, но до наших перископов это не дошло. Но даже такие стеклянные перископные блоки гораздо лучше, чем перископы, которые стоят у нас. У нас в качестве зеркал установлены полированные пластины из нержавеющей стали. Если в такую пластину пытаться разглядеть прыщ на носу, то его видно хорошо. А вот когда эти пластины вставлены в перископ, то видимость через него гораздо хуже, чем в стеклянный блок. Кроме этого эти пластины запотевают, покрываются грязью, пылью и копотью. Отверстие перископа требуется закрывать стеклом или плексигласом, это тоже не добавляет оптического качества и тоже пачкается и пылится. То есть разглядеть цель становится почти удачей, а чего уж говорить про качественную и точную прицельную стрельбу, ведь система прицеливания сама по себе в точности выстрела играет главную роль. Но, допустим, цель мы обнаружили и нашли её в прицеле, напомнить вам, сколько ещё факторов влияет на выстрел, вернее его качество и точность? Стрелять приходится с остановки, а подвеска Кристи пружинная и танк после резкой остановки минимум два раза качнётся в продольном направлении, а стрелять нужно быстро, иначе сам станешь мишенью. Машина вибрирует от работы мотора, который закреплён наглухо и все вибрации передаёт на всю машину, влияет это на прицеливание и выстрел? Дальше, качество ствола — расстрелянность, центровка и прочие параметры, не говоря про пристрелку. Качество снаряда и заряда. Внешние условия выстрела и влияние на баллистику внешних факторов. А ведь за неэффективное использование снарядов ещё и спросить могут. Пусть до маразма, вроде одна торпеда — одна цель, как на флоте пытались внедрить, ещё не доходит, но стрелять мимо не рекомендуется, да нам и самим снарядов жалко. Что можно предпринять в таком положении? Да, просто, нужно стрелять в упор, то есть так, чтобы бОльшая часть перечисленных факторов утратили свою значимость, и ими можно было пренебречь, как не существенными. Значит, идти в ближний бой, нравится или нет и не надо про то, что с каждым метром сближения по экспоненте возрастает риск попадания уже в тебя самого. Вот примерно такой расклад. Поэтому и выходит, что у нас танковый бой идёт на дистанциях, гораздо меньше километра, хотя баллистика танковой пушки позволяет поражать большинство целей на расстояниях полтора-два. Хотя, есть уникумы,* которые в таких условиях умудряются воевать и попадать...

Вот так и воевали, пока удерживали натиск немецких орд на рубежах перед столицей и позже, когда погнали немцев во время контрнаступления лютой зимой сорок первого года. Уже в марте, когда мы больше месяца не получали никаких приказов из штаба армии, словно про нас совсем забыли, вдруг за нас взялись. За эти тяжёлые месяцы из оставшихся четырёх танков мы потеряли один, а потом к нам прибилась "тридцать четвёрка" Валеры Синюхина из бригады Катукова. Как он вообще у нас оказался, если его бригада ставшая гвардейской воюет на соседнем фронте? Но это фронт и здесь бывает всё, на войне и не такие фортели случаются. Валера ехать искать свою бригаду не стал, ведь там всё время, пока он заблудившись в атаке отбился от своих и потом попал к нам, а потом искал своих запросто могут посчитать самовольной отлучкой или даже дезертирством. Хотя, мне кажется, что у него в родной части какие-то трения с начальством. В общем, оформили мы его экипаж и поставили к нам на все виды довольствия. Второй танк моего взвода со мной, как и ещё один тоже из нашей бригады. Перед началом наступления в нашу дивизию, с этой дивизией мы в обороне стояли и в ней почти прописались, пришёл свежий танковый батальон. Без слёз на это воинство смотреть было трудно. В роте тяжёлых танков были четыре трёхбашенных "двадцать восьмых" монстра, два неизвестно как сохранившихся малых плавающих "тридцать восьмых" нелепых на своих узких гусеницах, пулемётными башнями, двумя спаренными тележками опорных катков и здоровенным винтом на обрезанной корме. Своими угловатыми формами и клёпанными корпусами они чем-то неуловимо напоминают броневики времён первой мировой на базе "Остинов" или "Гарфордов" выделки Путиловского завода. Впрочем, те броневики эти танки напоминают не только похожими формами, но и своей противопульной бронёй, но их отчего-то включили в роту тяжёлых танков. Как сболтнул кто-то из танкистов, два приданных соседнему батальону пятибашеных "сухопутных линкора" — "Т-тридцать пять" сломались ещё не выехав за пределы части, что начальство, я полагаю, только обрадовало, что не придётся возиться с этими сухопутными броненосцами. Самыми понятными и способными принести реальную пользу в ряду этого зверинца были "двадцать шестые" и пятые "БэТэшки". Конечно, броня у них подкачала и короткоствольные сорокапятки слабоваты, но поддержать пехоту они вполне в состоянии, как и противостоять танкам и артиллерии противника. Главное, чтобы никому в голову не пришло их для прорыва обороны использовать. Вот для этого они точно не подойдут, здесь уж лучше нам и трёхбашенным "двадцать восьмым", как бы угловато они не выглядели, но орудие у них почти как у нас, а броня местами и посерьёзней нашей будет. С учётом того, что здесь на рубеже обороны Москвы я уже видел даже трёхдюймовки времён первой мировой без сошников, с коротким стволом на деревянном лафете с одной "опорной ногой", которые, не удивлюсь, если рассчитаны на откат по сделанному брустверу после выстрела. Хотя тут не до смеха, страна напрягает все силы и последние возможности. Ополчению даже выдавали винтовки "Бердана" и японские "арисаки" почти полувековой давности. Поэтому не до смеха и понятно, откуда взялся такой танковый состав. Нас им вроде бы прикомандировали, хотя никто и никак в суматохе подготовки к наступлению это официально не оформил. Командующий батальоном майор тоже не рвался получать в подчинение неизвестные машины и экипажи, хотя боевая эффективность четырёх моих машин даже перекроет весь его сборный батальон. А может мы с ним друг другу "не глянулись", мы так и остались в порядках дивизии полковника Каманина, седого и смуглого как мулат похожего на колобка из-за круглого живота и коротких кривых кавалерийских ног, но очень грамотного командира. Другими словами, как мы узнали через пару дней, батальон поставили на остриё прорыва и сейчас две их оставшиеся машины ремонтируют в рембате, остальные будут эвакуировать уже по весне, когда их остовы начнут вытаивать из снега и льда. На нашем участке прорыв мы организовали без особого шума. Два оставленных наших танка очень громко газовали и с рёвом пару часов носились в тылу наших окопов и в этом им помогали три артиллерийских трактора-тягача "Коминтерн". Вот под эту громкую какофонию мы со вторым танком моего взвода тихо "на цыпочках" по замёрзшей речке обошли основные узлы обороны немцев и после начала нашего наступления ударили с тыла. А немцы, ну, очень не любят, когда их бьют и спереди и сзади. Вообще, конечно, в исполнении наших грохочущих танков фраза "тихо — на цыпочках" звучит почти как "толстый слон ночью совершенно незаметно крался по посудной лавке", нужно только уточнить, после какого слова в этой фразе лучше начинать смеяться. Но мы действительно сумели сделать наши танки немного тише. На выхлопные коллекторы двигателя привязали штук пять или шесть холщёвых мешков, в которые даже сена немного на дно положили, и если не сильно газовать, то звук вообще намного тише, тем более, что прикрывали нас своим рёвом громко. Вот с сеном мы ошиблись, потому, что у нас не мешки прогорели, а сено занялось, но никуда пламя перекинуться не успело, его быстро закидали снегом и затушили, и никакого прока от таких глушителей. Так, что как не крути, но мы действительно смогли тихонько прокрасться немцам в тыл. А дополнительный шум на соседних участках, где наша артиллерия громко лютовала, только помог. Мы в составе сорок третьей армии от Серпухова наступали в направлении Медынь-Юхнов, где совсем недавно изо всех сил сдерживали наступление немцев.

К весне про нас кажется окончательно забыли в больших штабах и мы прижились при дивизии. Все попытки найти следы нашей танковой бригады, в которой мы числимся и проходим службу ничего не дали. Только когда начали прицельно выяснять нашу принадлежность и подчинённость, оказалось, что уже с начала ноября мы фактически нигде не служим. Штаб нашей бригады в суматохе отступления пропал и ничего про него не известно, соответственно и наши документы пропали вместе со штабом. Вообще, всё началось из самых добрых побуждений, командарм про нас слышал и решил нас достойно наградить. Но когда стали оформлять бумаги, возникли нестыковки, с тем, что оказалось не ясно, где мы проходим службу. То есть, прикомандированы мы были ещё к частям, которые в ноябре сменили на этом направлении части сорок третьей армии. Остальные приказы касались только переброски нас в пределах тактической надобности. Дошло до того, что было начато расследование следователем военной прокуратуры. Никто нас не арестовывал, да и сажать нас было не за что. Вся проблема, заключалась в том, что вовремя и правильно не были оформлены соответствующие бумаги и приказы, да кто же знал. А задним числом это уже не сделать, вернее, никто с этим связываться не станет. Благодаря тому, что всё последнее время мы действовали и контактировали с частями дивизии Каманина, то и расследование заняло меньше недели, хотя нервы нам успели помотать. Фактически нас выручил из этой ситуации полковник Каманин, который сумел грамотно оформить прикомандирование для усиления дивизии сборной роты под моим командованием. Если быть до конца точным, то я по документами ВРИО командира танковой роты, всё-таки ставить на роту старшину, как бы он хорошо не воевал по военным правилам не принято. Из-за этих сложностей наградные документы на ордена нам тоже задробили, но эти документы сыграли свою роль в закрытии заведённого в отношении нас следственного дела. Но свои медали "За оборону Москвы" мы в итоге получили. Хотя, гораздо более дорогой наградой нам всем стало то, что мы после всего остались живы...

Можно считать, что эта история закончилась вполне благополучно, ведь после всего нам приказали следовать на тыловую ремонтную базу, после которой мы оказались в знаменитой гвардейской бригаде в составе тридцатой армии генерал-майора Лелюшенко. Привели в порядок свои изрядно потрёпанные машины, я так и остался командиром взвода из двух танков, третьего пока не ожидалось. Великая война только набирала свои обороты и под Москвой была только первая наша тяжёлая и кровавая победа и впереди виделась не одна сотня тяжёлых военных вёрст...

Вдруг, толчком меня словно выкинуло куда-то вверх, и я открыл глаза, не веря себе. Рядом, уткнув свой милый носик мне в плечо, посапывала моя любимая жена, и я снова был Гурьяновым. Лётчиком, а не танкистом. А всё увиденное только сном, но уж слишком он оказался какой-то реальный. И даже появился маленький шрам над бровью, это я разбил лицо о край люка, когда однажды не удержался, при неожиданном рывке мехвода. Я полежал, подумал, но так ничего и не придумал. Ну, не бежать же мне искать этого Петра, который сейчас вполне возможно служит в своих танковых частях, и воюет где-то. Знать про меня ничего не знает, даже с учётом того, что наши сознания какое-то время перемешались. В лучшем случае, его память обо мне им воспринимаются как сон или неуловимые неясные образы, которые совершенно не будут способствовать нашему сближению и знакомству, да и зачем...

После приснившегося сна, я стал немного иначе смотреть на танкистов, не зря говорят, что личный опыт — это то, что не способно заменить никакое самое яркое и красочное повествование. А ведь то, что мне приснилось я словно действительно прожил и пережил. Что было в этом сне и как такое возможно? После того, как он сам попал сюда в это тело после смерти в другом мире, стоит ли пытаться пыжиться и уверять, что всё можно легко объяснить...

*— Великий советский танковый ас Дмитрий Лавриненко был уникальным стрелком из своего танкового орудия, всего за несколько первых месяцев войны имел счёт около пятидесяти танков противника, не считая других целей. К сожалению, Лавриненко погиб не дожив даже до нашей победы под Москвой. Показательно, что он погиб не в бою, а при бомбёжке в тылу, то есть случайность, где от знаний, умений и навыков почти ничего не зависит.

Глава 33

Летучая мышь

У нас продолжалась наша привычная фронтовая работа. Как к этому не относись, но ежедневные вылеты и штурмовка назначенных целей, не оставляют никакого места для показного газетного героизма, с картинно стиснутыми желваками и выскакиванием из окопа с лозунгом в зубах и последней гранатой в руке. Как-то слышал разговор пехотинцев, что их главное занятие — не атаки с винтовками наперевес, а рытьё окопов и блиндажей. И чем лучше они эту работу сделают, тем больше шансов, что не убьют и вскоре придётся копать новые укрытия на новой позиции. Что по сравнению с тем, сколько земли перелопачивает средний пехотинец, с ним не каждый грейдер сравнится. Вот и мы, вылетели, аккуратно подошли, быстро оценили и подавили основную ПВО, отработали по своим целям и быстренько смылись. И если все толково и грамотно выполняют каждый свои обязанности, то никакого героизма, просто хорошо выполненная военная работа. А на выходе вместо стиснутых героически желваков чаще просто усталость и желание поскорее закончить эту надоевшую всем войну, в которой уже совершенно ясно мы победим, но немцы продолжают упорно сопротивляться, чем сильно раздражают.

Во время передышки и пополнения к нам пришли новые машины, и новый у нас не только мой "Воронёнок", а ещё пополнение личным составом: технический и лётно-подъёмный состав. Мне снова пришлось облётывать и натаскивать наших новичков, выбивать из них дурь и желание непременно совершить подвиг и геройски погибнуть, чтобы в газете написали. Совсем молодые пацаны, в головах такой ветер, что как пилотки не сдувает не понятно. К счастью, наш именной, гвардейский орденоносный полк уже самим своим статусом ВНУШАЕТ, внушает к себе достаточно уважения и к словам старичков прислушиваются. Лёшка Гордеев побился при неудачной посадке и его списали из авиации, и его взял к себе в штаб наш Бурдужа. Славе Телегину дали звезду Героя и он теперь лейтенант. Из нашей второй эскадрильи его забрали, он теперь вместо Владилена Морозова, который уехал на повышение в распоряжение кадров штаба ВВС, командует первой эскадрильей. Третьей командует Игорёк Озеров, хотя на это место очень рвался Фима Кобыленко. Вот никогда я этого не пойму, и когда Фима ходил и бурчал по поводу того, что он бы с эскадрильей справился гораздо лучше Игоря, меня так и подмывало подсунуть его на моё место, пусть командует, если ему так хочется. Вот такие у нас самые свежие новости...

В полку среди пилотов уже не осталось сержантов. Из училищ молодые ребята приходят младшими лейтенантами. А мне, наконец, удалось спокойно и вдумчиво поговорить с Цыгановым. К счастью, при нашем разговоре случайно оказался комиссар. Знал бы, специально его на этот разговор позвал. Когда я сказал Васильевичу, что не хочу после войны оставаться на службе, реакция была, наверно, как если бы я признался, что по ночам хожу на местное кладбище откапывать себе на завтрак пару не очень свежих покойников. Ну, да. Михаил Васильевич — офицер и командир до мозга костей. То есть он примерно поровну лётчик и офицер, поэтому понять, что я, с его точки зрения совершенно такой же как он и не хочу служить, когда война закончится, он не может или не хочет. Дико это для него, но тут вмешался Гамбузов с логичным и невинным вопросом, а чем я собираюсь заняться на гражданке? Вроде бы я уже для себя довольно чётко сформулировал и Анне сказал, что служить до пенсии и рваться в генералы не собираюсь, но вот ответить на конкретно поставленный комиссаром вопрос не смог. Цыганов расстроился и махнул рукой, чтобы я исчез из его поля зрения на ближайшее время...

Честно сказать, для Сани и для меня "на гражданке", то есть после службы — это вполне конкретное место и занятие. Не понимаете? Если всю свою сознательную жизнь Саня провёл на службе, где всё за него было заблаговременно решено, то и гражданская жизнь воспринимается соответственно, то есть аналогично. Ведь по-другому просто не бывает, вернее в его жизни не было. Просто нужно снять погоны или, как раньше, петлицы и ты стал гражданским, где всё так же, только нет устава и построений. Но, по сути, за тебя всё так же уже решили и надо просто работать на назначенном тебе месте. Только теперь уже гражданским человеком без званий и постороений. Наивность? Нет, просто совершенное отсутствие опыта. Что и показал вопрос Гамбузова. Но, комиссар у нас, правда умный дядька, он не стал меня ни подталкивать, ни высмеивать, а сделал вид, что ничего не спрашивал, когда я смешался и не смог ответить на его вопрос. Но благодаря этому толчку у меня появилась возможность об этом поговорить с женой, подумать самому и, скажу честно, испугаться. Не в смысле трусости, когда поджилки трясутся. Нам — штурмовикам это чувство наверно уже никогда не будет знакомо. Ну, невозможно бояться, когда каждый день летаешь, и в тебя стреляет с земли не один и не два ствола, и каждый хочет тебя убить. Какой страх, если в это время нужно смотреть и думать, наблюдать и замечать, следить за всей эскадрильей и управлять ею, пилотировать далеко не самую послушную машину и успевать следить за небом. Для страха в тесной кабине места просто не предусмотрено, думать нужно быстро, ещё быстрее шевелить руками и ногами, а за любую ошибку в любой момент можно заплатить своей жизнью, но, что ещё хуже, если платой окажется жизнь кого-нибудь из твоих товарищей. Уже не раз убеждался, что легче самому голову сложить, чем смотреть в глаза всем, вернувшись живым, когда кто-то не вернулся. Можно быть тысячу раз правым и ни в чём не виноватым, но погибший уже своей смертью защищён от любой вины, а вот живым с этим грузом жить...

Страх не в смысле боязни, а жуть в виде безумной ответственности за любое принятое решение. Ведь от этого решения зависит не только моя жизнь, но и жизнь моей жены, семьи, будут же у нас дети, и за всех нас я несу ответственность, и никто с меня её не снимет. Но даже не это самое пугающее, а открытая бесконечность выборов и возможностей — "иди куда хочешь", вот только каждый шаг — это выбор, который отсекает часто навсегда миллионы выборов, которые теперь уже не сделать после этого шага, а ведь нужно не ошибиться... Конечно, можно, как посоветовал Цыганов, плюнуть и не забивать себе голову, ведь до конца войны ещё дожить нужно, а это такая лотерея, что и без слов понятно. Но я верю, что мне это удастся, что мне поможет магия, что я и так стараюсь вести себя аккуратно и не подставляться без необходимости. Стараюсь своих уберечь, но жизнь уже не раз макала меня носом в то, что на любое самомнение у неё заготовлена своя пакость, и ничего нельзя гарантировать. Больше всего меня удивило, что когда я пересказал наш разговор Анечке, она встретила сказанное с фонтанирующим энтузиазмом и даже усмотрела в этом проявление моей любви к ней, за что я был сладко расцелован, обнят и резко остановлен строгим: "Вечером! Санечка.". Вот уж точно, никогда мне женщин не понять. Где в этом разговоре можно было увидеть признаки любви!? Но переубеждать её я, как вы догадываетесь, не стал. А кто бы стал на моём месте? И у нас появилась сначала вроде бы просто игра, а как назвать, если конца войны даже в бинокль не видать, а мы с ней болтаем и обсуждаем, как и что после неё делать будем. Только вот игра — игрой, но на самом деле она мне рассказывает столько всего про неведомую мне гражданскую жизнь, что я для себя открываю новый, совершенно неизведанный мир. Пусть и она не слишком много знает, ведь в её жизни была только деревня, где она жила с бабушкой, а потом учёба в медицинском училище, где их гоняли в хвост и гриву, так, что за всё время голову поднять, чтобы отдышаться и вокруг поглядеть удалось всего пару раз. Но и это для меня гораздо больше, чем есть в моём, вернее Санином, прошлом. Я ведь думал, что деревня — это подобие нашего стойбища, только в стойбище все связаны родственными отношениями, а глава рода и племени — фактически старший и уважаемый родственник. Как же это не похоже на то, что здесь творится в колхозе и деревне. Тут наверно проще вообще ничего не пытаться сравнивать. Но теперь с одной стороны, у нас есть тема для общения, а с другой — занятие, чтобы она не думала о том, что я снова на вылете и меньше волновалась за меня, хотя, это конечно сказка. Как бы и чем бы я её не отвлекал, но жена лётчика живёт только между вылетами, а пока муж в воздухе, она сжимается как тугая пружина и вся превращается в одно сплошное изматывающее, сжигающее дни годы и нервы ожидание. Это мне по случаю, Веселов рассказал, и я могу точно сказать, что я бы не выбрал себе такую долю — ждать! Могу точно сказать, что легче три вылета сделать, чем из одного других дождаться. Ведь в полёте всё зависит от меня, а когда ждёшь и волнуешься, то тревога и волнение, подстёгнутые ожиданием могут сами начать раскручиваться и с каждым витком набирать силу и напряжение. А сознание умеет даже самые привычные и незначительные вещи эмоционально окрашивать в любые цвета и буквально за несколько витков тревога может вырастить в сознании таких чудовищ, что жить страшно станет. Даже в качестве умственной разминки попробовать представить, что жду из вылета мою Анечку, нет, уж, я даже от фантазии такой поседею наверно. Говорят, что природа, которая определила женщинам ожидание, как часть жизни подарила им и механизм стряхивать напряжение и превращать его в пустяки. Как вы думаете, если мужчина нервничает и у него серьёзные проблемы, он заставит себя перемыть всю посуду в доме, ему легче станет? Мне лично кажется, что он ещё в начале процесса от мытья перейдёт к её разбиванию и лучше об чью-нибудь голову, вот это может его немного отвлечёт. А у многих женщин подобный механизм вполне работает... К чему я об этом? К тому, что эти наши разговоры, которые мы оба с учётом окружающей нас реальности иначе, как фантазии и мечтания воспринимать не можем, но даже если это и сказка, но народная мудрость не зря говорит, что "сказка — ложь, да в ней намёк". А после вылетов я теперь стараюсь показать моей жене всю глубину своей нежности и любви, и это без показательных прилюдных поцелуев и объятий, а просто касанием, улыбкой, взглядом, но она меня понимает и так же молча, благодарит в ответ...

Как-то в день без вылетов, горючку нам не подвезли и наши машины обсохли. Полёты отменили, поэтому в такой незапланированный выходной все слонялись по аэродрому какие-то потерянные и ошалелые. Вот в этот момент меня и поймал Гамбузов. Я уже стал придумывать, как мне отвертеться от какого-нибудь очередного поручения, иначе, чего бы ему было меня отлавливать. Как только я стал кандидатом в партию, комиссар регулярно придумывает мне разные нагрузки, от которых порой плеваться хочется. Ну, чего, к примеру, стоила поездка и выступление перед жителями в клубе соседнего городка. Это Цыганову совершенно плевать сколько человек его слушает, хоть один, хоть дивизия в строю, выйдет и скажет всё как нужно и так как нужно, пять секунд подумает и ещё скажет. Если надо обматерит, а нужно улыбнётся и паузу выдержит, что и слова будут не нужны. Я не раз уже восхищался тем, как мой бывший комэск умеет с людьми говорить, даже у Бурдужи и комиссара немного хуже получается. А мне это не дано, не умею! Но пришлось ехать и выступать. И хоть после этого принимавшие нас женщины (мужчин мало, все воюют) очень хвалили и говорили, что выступление им очень понравилось, но я то не дурак, и сам прекрасно осознаю, как бледно я выглядел, когда пришлось подняться на сцену и открыть рот, как с трудом проталкивал наружу слова и как коряво у меня получалось. Этакая экзотическая плохо-говорящая игрушка под названием Герой-лётчик, мне очень не понравились мои ощущения. Но в этот раз оказалось Николай Ильич решил меня подробно расспросить, что я люблю, что мне нравится, чем бы я хотел заниматься, к чему душа лежит... А когда всё у меня выпытал, хмыкнул, сказал "Хорошо" и ушёл. А я остался в полной растерянности. Ведь переставать летать я точно не хочу, мне просто физически будет трудно без подпитки Силой в воздухе, к которой я уже привык. Но идти инструктором в авиашколу или пилотом ГВФ (гражданский воздушный флот) мне почему-то совсем не хочется. Учитель из меня плохой и учёба меня выматывает сильнее, чем всех моих учеников вместе взятых, это я по возне с пополнением точно могу оценить. А пилотом возить грузы или пассажиров, так там дисциплина и условия не сильно отличающиеся от службы, только погон нет, а всё остальное в наличии. Не то, чтобы я боялся дисциплины, просто смысла тогда уходить из армии нет, других вариантов, чтобы подняться в небо мне в голову не приходит. Но я не переживаю, мне кажется, что варианты есть, только я о них не знаю, но обязательно узнаю. При этом хочется быть ближе к природе, то, что я никак не хочу жить среди асфальта в каменных коробках — это я знаю совершенно точно. Вот это всё я и рассказал комиссару, как высказал и своё недоумение — мол, как это всё совместить? С другой стороны это дела не сегодняшнего и даже не завтрашнего дня. Важнее другое, Цыганов тогда завёл свой разговор не просто так. Оказывается, ввели должность старшего пилота дивизии, должность подполковничья и вообще место тёплое и мягкое под боком у нашего бывшего командира полка. Буду заниматься тем же, чем уже занимаюсь у нас, то есть облётыванием новичков и проверкой уровня их подготовки, только теперь мне уже не нужно будет самому возиться, а только проверять и контролировать. А в полку мой самолёт оставят и при желании в любой момент могу на нём вылететь на боевое задание с полком или эскадрильей... По всем раскладам, предложение сказочное, тем более, что Васильевич обмолвился, что капитана сразу при назначении получу, а через годик уже майором стану. Мне же в этом услышалось, что после этого из армии мне будет уже точно не уйти. Одно дело отпустить лейтенанта, даже капитана, но не старшего офицера...

Забегу немного вперёд и расскажу, что на старших пилотов дивизий и корпусов возложили разбор и ответственность за все не боевые лётные происшествия во вверенных частях. Самолёты бьются при взлёте, посадке, аварийно садятся пострадавшие в бою машины, а формальный "крайний" за всё отвечающий уже есть — старший пилот ответственный за лётную подготовку личного состава. Словом, должность оказалась совсем не синекурой и удирали с неё при первой возможности куда угодно. Тогда об этом ещё просто не догадывались. Какому нормальному человеку понравится быть штатным козлом отпущения. Ведь и командиры частей предпочитают квалифицировать аварийные посадки побитых самолётов, как не боевые потери. То есть, если самолёт потерян в бою, то виноват командир, который не сумел так организовать боевой вылет, чтобы избежать потерь. А вот если побитый самолёт скапотировал при посадке на полосе, то кто и где сумеет провести грань между тем, что это произошло из-за полученных в бою повреждений или из-за криворукости и плохой подготовки самого лётчика, а может ямы на ВПП, в которую шасси попало. Во втором случае командир с ситуацией остаётся уже не один, а в дружном коллективе всех ответственных за обучение и подготовку пилота, ответственных за обеспечение полётов, техническое состояние и прочее... Догадываетесь, какой выбор командир сделает?

Наш фронт вышел на рубежи, на которых немцы сумели приостановить наступательный порыв наших войск после Курской битвы. Вернее наступило равновесие между способностью к наступлению и растянутостью тыловых коммуникаций для подвоза всего обеспечения этого наступления, при этом немцы тоже сумели организоваться и встать в достаточно крепкую оборону. Но сейчас уже далеко не сорок первый и хоть не проводится масштабных стратегических операций, но постепенное продавливание и оттеснение противника имеет место почти на всех участках, где не оказалось мощных естественных разграничительных преград вроде рек, к примеру. Фактически в этой ровной как стол местности линия фронта пролегла по рекам и другим естественным рубежам. В остальных местах мы и работаем, помогая отодвинуть врага дальше, насколько смогут, так, что без работы нам сидеть не приходится. Противотанковые кумулятивные бомбы, которые перед началом Курской битвы были, может самым большим секретом, сейчас секретом не являются, а промышленность наладила их производство в достаточных количествах. Не только по нашу сторону фронта оценили эффективность их применения и не только против скученных танков. После обработки ПТАБами переднего края об организованном сопротивлении немецкой пехоты зачастую можно не говорить, а наши штурмовики в войсках стали любить ещё больше. А мы стараемся не посрамить звание гвардейцев и красноносых "Дедов Морозов"...

Этот вылет не был каким-то особенным, служба наведения нам передала цель в виде колонны в близком тылу противника, которая движется к фронту и её нужно уничтожить. Нужно — уничтожим! Вылетели, атаковали, зайдя по створу дороги и успев начать штурмовку до того, как все начнут разбегаться. Я шёл впереди и уже привычно издали прошёлся из пушек и пулемётов, и уже после этого выложил свой бомбовый груз на головную часть колонны. После этого ушёл в сторону и вверх, чтобы контролировать работу эскадрильи и подправить, если что-нибудь пойдёт не так как нужно. По привычке осматриваю небо, последнее время наша служба наведения стала работать очень неплохо и почти всегда вовремя предупреждает нас о воздушном нападении. Но в этот раз они проморгали целое звено охотников на сто девяностых ″Фоках″. Я успел их заметить как раз тогда, когда они стали перестраиваться, чтобы выстроить свою атаку на нашу работающую из круга эскадрилью. Уже когда они рванули в пикировании вниз, я сообразил, что меня они не заметили из-за того, что я случайно занял место там, куда натянуло часть дыма и поднятой пыли, которые меня прикрыли сверху, но не испортили мне боковой обзор, да и вверх мне видно. Всё просто замечательно, но я ведь после их обнаружения тоже не застыл на месте и сейчас уже вполне разогнался, чтобы встретить их на подходе к нашим. При этом двух передних, если получится, может быть, сумею снять одной очередью, а их ведомые от огня поперёк курса должны прекратить свою атаку, ну, не дураки же они, жить хотят наверно. Всё почти получилось. Самого шустрого, который немного вырвался вперёд, я действительно развалил в воздухе своими попаданиями. А вот второго не сбил, только повредил, и он сумел удержать машину в воздухе, и она даже не загорелась. Пара попаданий моего ШКАСа по фюзеляжу точно было и одно в крыло, которое видно как топорщится сорванными кусками дюраля. Ведомые ожидаемо отвернули от преграждающей очереди поперёк их курса, а эскадрилья по моему приказу закончила работу и перестроилась в оборонительный круг. Вернее машины и так из круга работали, но теперь не только перестали атаковать цель, а ещё быстро сместились в сторону и снизились, и теперь на малой высоте к ним подобраться очень трудно. Правильно выстроенному оборонительному кругу опасен только огонь с земли, но на земле там, где была дорога и колонна на ней сейчас всё горит и плавится, а круг ещё и сместился в сторону. В принципе, хоть и была досада, что второй увернулся, но для меня главное не сбить, а своих защитить, и с этой задачей я справился, ведь незамеченная атака четырёх ″фоккеров″ с их могучим залпом, вполне могла нам стоить пары машин, а если бы немцам повезло, то и больше. Немцев отогнали, в небе чисто, сделал круг сверху, и по команде эскадрилья стала вытягиваться в строй звеньев. Мы спокойно пошли домой.

Вот под нами промелькнула передовая. Мы уже над своей территорией, напряжение заметно спадает. Тут служба наведения пронзительным девичьим голосом буквально кричит, что за нами три ″Фоккера″. Сразу в вираж, набираю высоту и разворачиваюсь. Раз Сергей сзади их не видит, то расстояние больше пяти километров, а трое, вполне могут быть уже знакомые недобитки. Каково же моё удивление, когда увидел, что подбитый идёт в стороне. Набрал немного высоты, всё-таки машину я ему покарябал. А вот двое бывших ведомых не смылись. И сейчас, видимо управляемые по радио первым выстраивают атаку на меня, заходя с двух сторон "клещами". Почему именно на меня, а не на строй машин эскадрильи? Так высота, на которой они работают намного выше идущих на бреющем звеньев, да и далеко уже до них, я успел после разворота от строя удалиться. От такой забытой наглости я на секунду опешил, ведь мы чётко и однозначно уже с зимы научили себя уважать. А когда началась воздушная битва над ″Курской дугой″, закрыли этот вопрос окончательно, а тут вот взялись откуда-то две пары непуганых, которые ещё и мстить мне вроде как собрались. Отдал команды Сергею в задней кабине, а сам прикинул, как мне встретить атаку этих ребят и заодно суметь подставить второго под пулемёт Подгорного. Конечно, можно попробовать повиражить и попытаться сбить их на запредельной дистанции обоих, только смысла в этом не вижу, я могу спокойно работать с одним, подставляя другого под огонь стрелка, а стрелок у меня опытный и свой шанс упустить не должен. Не знаю, на что они рассчитывали. Моя атака чётко подстроилась под их выход, и своего я просто развалил залпом в упор, ещё до того, как он сам огонь из своего мощного бортового арсенала открыл. Сергей удачно поймал второго, который не ожидал от меня такого резкого разворота и подставился под огонь стрелка, тем более, что я сумел в скольжении ещё и убрать машину с линии его атаки. Уже потом при анализе подумал, что, скорее всего, он просто не посчитал стрелка опасностью и был слишком озабочен продолжением своей атаки. И если мой падал вниз кусками, то Серёгин красиво пикировал, разматывая за собой кудлатый шлейф чёрного дыма. Что приятно, ни из одной машины никто не выпрыгнул.

Но у меня ещё остались вопросы к их наглому руководителю, который увидев, как повернулось дело, решил смыться, но кто ж ему теперь даст. Стрельба с расстояния километр или даже чуть больше в принципе не имеет смысла, это вам любой лётчик скажет, а зенитчик, может быть, добавит, что за исключением стволов среднего и крупного калибра. Вот только они не учитывают, что я свои снаряды почти на всём пути их полёта вижу и выпущенные несколько очередей дали нужный мне результат — одно попадание смахнуло часть хвостового оперения, и немец перевернул машину, чтобы было удобнее выпрыгивать с парашютом. Пока проходили эти эволюции, я сблизился с летящим поперечным курсом немцем и словно по какому-то внутреннему толчку, поглядел в сторону немца магическим зрением. Над машиной немца увидел такую знакомую грязно-бордовую ауру. А на машине, я уже был почти уверен, увижу чёрную летучую мышь. Бросил машину в пике для ускорения сближения и ожидаемо успел разглядеть мышку с крестиком на борту покинутого кувыркающегося немецкого истребителя. Хитрый немец затянул прыжок, но не на того напал. Тем более, что я прикинул свои действия на несколько вариантов возможных уловок. Пришлось вбить машину в такой жёсткий вираж, что застонал набор, а в глазах потемнело, чтобы поймать очередью пулемётов кувыркающегося летуна, который только над самой землёй открыл свой парашют. Хорошо бы было с ним поговорить, но при этом почти уверен, что он будет биться до конца, а такое магически усиленное существо вполне способно подкинуть мне очень неприятные сюрпризы. И даже если бы я сумел его в воздухе на куски порвать, мне для гарантии нужно посмотреть на убитое тело вблизи, а уж теперь, когда я попал ему только в ноги, нужно обязательно садиться.

Передал своим, чтобы шли на базу сами, назначил Васю Лугового старшим в воздухе до посадки. Не станешь ведь говорить, что у меня тут дела образовались, и мы доберёмся сами, слишком много народа эфир слушает, поэтому играю спектакль — вынужденная посадка повреждённой в бою машины. Подгорный уже понимает, когда можно балагурить молчит, а меня очень беспокоит, что от места посадки немца всего километра два до передовой, поэтому времени у меня по минимуму. Как назло рядом с рощицей, где хорошо виден повисший на деревьях парашют ни одной ровной площадки. Дальше есть, но время дорого. Углядел дорогу в паре километров от нужного места. Наверно не нужно объяснять, что такое посадка на неподготовленную площадку, тем более, что тут и площадкой то луговину назвать сложно. Если думаете, что я такой наивный садиться на просёлочную дорогу, нет уж, спасибо. Любой просёлок, тем более не далеко от линии фронта — это с гарантией ямы и ухабы выбитые машинами и телегами, если повезло и тут танки не отметились. Садиться на такое — это приговор. Садиться на неизвестное поле — ещё большая лотерея, чем ухабы просёлка. А вот сесть на обочину дороги — это совсем другое дело. Кюветы вдоль просёлков никто не копает и чаще всего обочины имеют достаточно ровную поверхность. Словом, поскакали по ухабам, чуть не выбили себе все зубы, а голова казалось обязана оторваться. Подняли такое облако пыли, что его наверно километров за двадцать видно. Заглушил мотор, оставил Сергея осмотреть и охранять машину, а сам рванул к рощице, парашют сбрасывал уже на бегу.

Я нёсся как лось, через кусты и овражки просто перепрыгивал, но всё равно не успел, вернее, чуть не опоздал. Как же я порадовался, что сумел попасть в немца, а то бы он точно успел уйти. Вы представляете, что будет с человеком, которому по бёдрам попали несколько, а это не меньше трёх усиленных магией пуль, каждая из которых по силе воздействия равна фугасному снаряду авиационной пушки? В принципе человеку просто должно ноги оторвать по самые тазобедренные суставы, это ещё если повезёт, а самого пострадавшего это уже не будет волновать, ведь он отправится на небеса от болевого шока.

У парашюта зацепившегося за ветки небольшого дерева никого уже не было, а расстёгнутая подвесная система валялась на земле. Самое главное, что я уже никого не чувствовал поблизости. А ведь такую мощную ауру я должен даже на земле ощутить на достаточно большом расстоянии. Стараясь отдышаться и успокоить себя, я заодно прокручивал в голове всю ситуацию целиком. Времени у меня мало, и не только потому, что мой визави оказался весьма шустрым, я так и предполагал, не зря ведь нёсся сюда из всех сил. Больше потому, что ловля ″одуванчиков″ как между собой называют немецких лётчиков и парашютистов-диверсантов — это прерогатива недавно созданной контрразведки ″Смерш″ и можно быть уверенным, что сейчас оперативники уже несутся сюда со всей возможной скоростью. Даже странно, что я раньше них успел, ведь здесь до передовой всего пара километров. Я огляделся и сосредоточился. На самом краю восприятия почувствовал слабый отклик. А немец оказался хитрым перцем. Отклик пришёл не со стороны фронта, а почти с противоположной. По ощущениям — между нами не меньше километра. Ну, и прекрасно. Заодно и отдохнуть успел, можно дальше бежать...

Я бежал, ритмично перекидывая ноги через мелкие препятствия, и костерил себя, что совсем расслабился. После свадьбы меня, можно сказать, дожали, что комэску, офицеру и Герою ходить как пастуху с бичом на плече — дурной тон и не пристало. Как я не дрыгался, но когда к этому привлекли мою молодую жену, я сдался. Ну, действительно, где он мне может понадобиться? Последний раз я его использовал, когда нас мурыжили после итальянских генералов эНКаВэДэшники, да и там это было скорее баловство и демонстрация, а использовал я бич только когда мы с Цыгановым по немецким тылам бегали. Так, что сейчас у меня бича не было, а ведь чего проще, просто возить его на всякий случай в кабине самолёта. И в глаза никому не лезет и под рукой, если нужно. Вторая накладка, прямо как специально заказали, я на днях отдал свой правленый боевой нож приехавшему нас проведать Василию Ивановичу Фалееву, все старички были очень рады его видеть, собрались старой компанией, кто его ещё помнил с Иранских приключений, когда у нас была отдельная эскадрилья. Фалеев уже с погонами майора и где служит толком не сказал. Ну, а чего вы хотели от особиста, только поняли, что он теперь в Смерше шпионов ловит. Случайно увидел у меня ножик и так на него посмотрел, что пришлось подарить. Тем более, что с его службой ему он может реально пригодиться. Он за прошедшее время три раза в госпиталях валялся и не с фурункулом на интересном месте. В результате, я сейчас имею только свой пистолет, который стрельнёт и будет воронка как от гаубицы, это я шучу, но бабахнет знатно, то есть пользоваться им нужно осторожно. И складной перочинный ножик — колбаску порезать, едва ли стоит его за оружие считать, при таком серьёзном противнике, встреча с которым меня ждёт. Пистолет я достал и патрон в ствол загнал ещё пока к роще бежал, а вот теперь на ходу снова и снова прикидываю, как и что мне лучше сделать.

Мне, ну, очень хочется с этим летучим мышем пообщаться и поспрашивать. Вот только тут возникает несколько затыков. На каком языке мне с ним общаться? Едва ли он говорит на русском, а я не знаю немецкого. То есть, общаться можно только через переводчика, который будет из органов или как минимум в органы докладывает, и его очень сильно заинтересуют мои вопросы. Да так, что потом на вопросы этих органов придётся отвечать уже мне. Хочу ли я этого? Не хочу и тут никаких сомнений. То есть пообщаться, скорее всего, не получится. И вообще, брать его живым — это слишком большой риск, я бы его наверно ещё смог устеречь, а вот из обычной камеры удерёт, я уверен. Я считаю, что такие магические существа, а сужу по виду ауры, существовать не должны. Не имеют маги права пользоваться и жить за счёт заёмной Силы, тем более, что эту Силу через страдание и кровь получают, аура не врёт. Если у моей ведьмочки ясная распахнутая огромная золотистая светлая аура, свою я не вижу, но у всех хороших людей ауры без грязных пятен и тона обычно светлого ясного ряда. А здесь багровая грязная и очень большая аура, метра на полтора шире, чем у моей жены, то есть Силы много и вся эта Сила заёмная у убитых людей. Он ведь даже летая сквозь потоки Силы не может восполнять резерв. У нас на Пери таких нет и путь им в наш мир закрыт, Богиня просто не пустит к нам таких. Если кто и проскользнёт, то найдёт и уничтожит. А вот здесь оказывается есть. И хорошо бы узнать, сколько их здесь таких и где их искать. Ведь такие для меня, Анны и наших детей — прямая серьёзная угроза, мы для таких не только конкуренты в магии и не просто деликатес, они за наш счёт могут свой резерв увеличить не разово, а в принципе. Поэтому искать и уничтожать таких — это для нас вопрос выживания и безопасности. Могу себе представить, как ему вольготно резвиться на фоне идущей войны и идеологии фашизма, это же для таких просто праздник и пир без конца. Но, к сожалению, поговорить не получится!... И вообще, Саня, соберись, тут противник серьёзный и его ещё убить нужно! И никто не сказал, что это будет просто, и ты победителем выйдешь!

То, что я увидел, было за пределами разумного и понимания вообще. ТО, что скачками двигалось от места приземления в наш тыл, не было похоже на человека. Только приглядевшись, я понял, что именно вижу. Это НЕЧТО в человеческом теле из-за перебитых ног не могло на них встать, поэтому опиралось на таз и обе руки, которые из-за необычности способа передвижения показались излишне длинными. Оно толкалось руками, при этом перекидывало болтающиеся как тряпочные ноги через себя и словно делало кувырок, но за счёт нечеловеческой силы толчка ноги словно пролетали под обрубком туловища и оказывались сзади, что бы с новым толчком снова лететь над головой и при этом скорость перемещения была как у бегуна. Я как-то видел девочку, играющую тряпичной куклой, вот у куклы руки и ноги наверно двигались бы, похоже, если её через голову перекувыркивать. Ещё удивительнее было то, что при этом голова существа периодически поворачивалась, чтобы видеть всё происходящее вокруг. На перекошенном лице застыл оскал запредельного напряжения, и оскаленные белые зубы сверкали самым ярким пятном на лице. Коричневый лётный шлем с толстыми наушниками и сеточкой сверху над волосами совершенно не испачкался и на фоне извазюканного в земле и крови комбинезона выглядел чужеродно. "Это же он так уже больше километра по колдобинам отмахал!" — промелькнуло в голове, а рука уже подняла пистолет на уровень глаз, чтобы стрелять прицельно. Но ещё до прозвучавшего выстрела тело впереди метнулось в сторону уходя с линии прицеливания, а в мою сторону выкинуло руку с толстым стволом Люггера нащупывающим свою цель. Удивительно, но он не стал палить суетливо и в надежде попасть, стреляя просто в направлении цели. Первый выстрел громко кашлянул только, когда ствол точно сумел нащупать меня. Вот только я ведь тоже не собирался стоять и ждать, когда в меня всадят девять миллиметров свинца. От летящей пули я уклонился не сильно напрягаясь, и сам послал две пули чуть разведя их в стороны в расчёте перекрыть ему возможность уклонения от них. Но Оно как-то извернулось и обе пули бессмысленно громыхнули дальше за его спиной. Быть под стволом пистолета, который непрерывно отслеживает каждое моё движение очень неспокойно и пули не заставили себя ждать, хоть я и увернулся от них, но это оказалось не легко. От стреляющей винтовки уворачиваться гораздо легче, хоть пуля из неё летит почти в два раза быстрее, винтовочный ствол не может двигаться так же резко, как короткий...

Сколько продолжался этот нелепый танец? Не знаю, в ускорении это растянулось минут на тридцать, в реальности прошло наверно немного больше минуты. Приблизиться не получалось, потому, что тогда можно было уже не успеть увернуться от точного выстрела. Ох, как бы мне сейчас мог помочь мой любимый бич! Патроны у меня ещё были, мы оба пытались стрелять только наверняка и за всё время не расстреляли свои обоймы. Я потратил пять патронов, мой противник кажется четыре или пять. А вот уверенности, что я легко справлюсь с ним голыми руками, у меня уже не было. Слишком серьёзным оказался противник. И хоть ранение и эти скачки по пересечённой местности потребовали от него большого напряжения сил, но его отвратительная аура продолжала переливаться на расстоянии пары метров от тела, то есть сил у него ещё хватает. Если бы кто-нибудь наблюдал нашу стычку со стороны, то увидел бы удивительное зрелище. Сначала я быстро приближался с пистолетом в руке, а потом словно наткнулся на барьер метрах в пятнадцати. После этого стал скачками перемещаться в пространстве, словно телепортируясь, а иногда пропадали из поля зрения только части тела. То же самое происходило и с противостоящим мне, и нелепо сидящим раскинув свои повреждённые ноги существом, что не мешало ему иногда прыгать или перескакивать на новое место. К этому можно добавить встающие изредка взрывы по разные стороны от противостоящего мне гада. Я уже точно не считал его человеком...

Прокрутив первые результаты нашего столкновения, я окончательно понял, что его нужно скорее убивать, и других вариантов просто нет. Если сейчас сюда прискачет кавалерия Смерша и народа будет много, то этот гад затаится и прикинется несчастной раненой овечкой. А что сделают особисты? Само собой, они поместят его в госпиталь и даже охрану ставить не станут, в лучшем случае посадят какого-нибудь дневального, чтобы пресекал нежелательный контакты с пленным немцем. Ведь каждому ясно, что без ног он никуда не денется и врачи им это подтвердят. Медики его загипсуют, обработают раны, но никому из них в голову не придёт, что даже без энергетической подпитки с его регенерацией уже через неделю он хоть краковяк плясать сможет. То есть пройдёт сквозь госпиталь и дневального как нож сквозь масло и ловить его потом — занятие для мазохистов — любителей. А он ведь на ком-нибудь подкормится, то вместе с восстановлением Силы вполне может себя и за пару часов вылечить. И хоть я таких тварей никогда раньше не видел, но откуда берётся такая Сила и как они её получают, мне старый шаман рассказывал как легенду. Объяснить им, что это за тварь не выйдет и в его опасность никто не поверит, как и в то, что он доскакал сюда с перебитыми ногами от места падения. И что бы я ни говорил, но в их глазах будет картинка, что я догнал убегающего немца и уже здесь его стреножил, а они подоспели как раз к развязке. А мысль о том, что они меня услышат и поймут правильно, что это действительно опасный монстр для меня грозит тем, что я в их глазах ведь не слишком от него отличаюсь. То есть, по параметру отличия от людей мы с ним почти в одинаковой позиции и даже думать не хочу, во что это может для меня вылиться, вот и гоню эти мысли от себя. И как бы это не выглядело со стороны, и чем бы мне ни грозило, но оставлять за своей спиной и угрозой моей семье такого врага никто меня не уговорит. Так, что придётся рисковать и ускорять развязку, ведь поисковые группы могут здесь появиться в любую минуту, мы тут изрядно нашумели. Всё это пронеслось в голове за доли секунды, и я рванул вперёд...

Нет, вы не подумайте, я не бросился в отчаянной попытке закрывать собой амбразуру. Ещё в самом начале рывка я выпустил все оставшиеся пули не в немца, а вокруг него, чтобы не столько зацепить, сколько ошеломить и отвлечь. Из-за ускорения подошвы несколько раз проскользнули по траве, пока не столкнули меня с места. И уже в движении я успел дважды увернуться от направленных в меня выстрелов. А вот от третьего увернуться полностью не получилось. И в момент, когда я уже почти дотянулся до соперника, сильный удар и рывок развернули меня в воздухе. Боли я не почувствовал, и рванул вперёд вслед за брошенным раньше моим разряженным пистолетом прямо так, как упал, на четвереньках. Успел ухватиться за его вывернутую стопу и дёрнул её на себя...

Как я понимаю, патроны закончились не только у меня, а шустрик уже успел достать вполне серьёзный боевой нож. Он его держал в руке совсем не так, как хозяйка, шинкующая на кухне капусту, хват был грамотный и мне бы сейчас очень пригодился мой нож и даже пистолет, зря я его выкинул! С этими мыслями ещё не осознав до конца, я швырнул в него попавшую в кулак землю и камешки, которые захватили пальцы при рывке для лучшего сцепления при толчке. Какой бы ты сверхбоец не был, но рефлексы никто не отменял и этот брошенный в лицо мусор подарил мне такое нужное мгновение, когда я смог дотянуться и перехватить его руку... Со стороны это наверно напомнило клубок дерущихся котов, только без мелькания хвостов и мяучного визга, да и размеры у нас куда больше...

На втором движении я уже понял, что хоть мой противник кошмарно силён и способен ускоряться не меньше меня, но борьбе в таком режиме его никогда не учили. Дальше я действовал уже продуманно и осознанно. Пришлось пожертвовать рукой, подставив предплечье под нож. Но благодаря этому нож у него я выбил, а второй рукой сумел захватить голову и свернуть ему шею. Спасло меня только то, что мы были так тесно переплетены, что сразу расслабиться и откинуться, наслаждаясь победой, я физически не успел. С головой, с хрустом ломающихся позвонков повёрнутой в сторону спины, то есть, с таким НЕ ЖИВУТ! Вот только мой противник плевал на моё мнение. Его пальцы сомкнулись на моей шее и меня стали то ли душить, то ли начинать отрывать голову. Пытаться отцепить его руки я даже не стал пытаться, просто напряг до предела мышцы шеи, а сам сумел дотянуться до отброшенного ножа...

Знаете, как некоторые хозяйки режут хлеб? Это когда, обхватив каравай и прижав его к пышной груди или животу, ножом отрезают ломти движением на себя. Вот почти таким же движением, если не считать, что в это время его железные пальцы почти продавили мою шею, я сумел отчекрыжить его свёрнутую голову. Только через пару минут, когда сумел выпутаться из наших объятий, и отдышаться сквозь сипящую смятую гортань, массируя свою помятую шею, я откинулся на спину и расслабился. Подумалось, что в азарте схватки перепилил ему шейные позвонки и даже не заметил этого, ведь я не надрезал шею с сосудами, чего обычно более чем достаточно любому человеку, я натурально отрезал голову, вон она валяется заляпанная кровью в стороне...

Место, где произошла схватка, было перерыто и вскопано, словно здесь искали вкусные корешки десяток кабанов. Сил встать на дрожащие ноги не было, да и на четвереньках как-то оно надёжнее. Первым делом нашёл свой пистолет и вставил в него новую обойму. Потом стал обыскивать труп немца. Ничего особенного кроме зажигалки, смятой пачки сигарет и документов у него с собой не оказалось. Возможно карта и другие важные вещи остались в планшете, которого здесь не было и по пути я не видел. В удостоверении значилось "барон Александр фон Книмиц", надо же, тёзка, можно считать, только звание у него оказалось повыше — майор, двенадцатого года рождения, то есть это ему уже тридцать. Собственно на этом глубина моих познаний немецкого иссякла, тем более, что в документах немцы обожают всякие сложные аббревиатуры в которых даже специалисты с трудом разбираются иногда.

Вот так сидящего около обезглавленного немца меня и застали бойцы из поисковой группы. Правда до их прибытия я успел себя перевязать, одного перевязочного пакета вполне хватило на сквозную рану на бедре и резаную на левой руке. Только завязывать бинт на руке одной рукой было неудобно. Думаю, вид у меня был ещё тот, весь в земле, в крови, в порванном комбинезоне, с разбитым лицом. Не зря выскакивающие из машины солдаты смотрели почти круглыми от удивления глазами. Представился, отдал главному у них сержанту всё найденное в карманах трупа, как и пистолет с ножом. Немного ошалевший сержант уточнил у меня:

― Товарищ лейтенант, так, это вы ему голову отрезали?

― Ну, так вышло... Никак не хотел сдаваться... Гад такой... У меня к нему счёт давний, он меня на третий день войны сбил, собака... — Просипел я.

Я после ответа хотел улыбнуться, но видимо улыбка у меня вышла не совсем нормальная, потому, что солдаты от меня дружно шарахнулись и начали меня сторониться и поглядывать с явной опаской. Останки шустро закинули на плащ-палатку. Толково прочесали взрытую землю, и вокруг метров на двадцать. Нашли ножны от ножа, шлемофон немца и оторванное от моего "ухо" с куском провода к самолётному переговорному устройству. Я даже не заметил, что у меня кусок шлемофона оторван. Вообще, потрепал он меня от души, чего я совершенно не ожидал, привык уже, что здесь у меня противников считай нет...

Уговорил ребят заехать к моему самолёту, потому, что вариант попытаться взлететь и добраться до своих по воздуху с ранением и головокружением от потери сил и крови явно не проходит. Да и вообще, после таких аварийных посадок на неподготовленные площадки взлетать без качественного осмотра машины специалистами категорически не рекомендуется для здоровья. Сергей увидев меня впал в ступор. Ведь меньше часа назад я был вполне целый и имел приличный вид, а не такой, словно меня через дробилку пропустили. Сказал ему, что найду способ связаться с полком, и за ним и машиной пришлют эвакуационную команду. А ему нужно до этого времени остаться охранять машину. Вообще, если я правильно оцениваю ход мыслей Цыганова, он сюда механиков на машине и без всякого звонка уже наверно посылать думает, вот только, чтобы техники не плутали возле передовой, лучше позвонить и дать точные координаты. Сержант проникся нашими проблемами, и выделил одного своего бойца в помощь для охраны. А ещё пообещал выслать смену и еду. Оказалось, что они из части, которая здесь неподалёку стоит в обороне.

В лазарете, ещё до того, как за меня взялись эскулапы, мне удалось дозвониться в полк и передать координаты, где находится наш самолёт, что он не пострадал, и его нужно просто отбуксировать на базу. С машиной Подгорный и местная охрана, но лучше поспешить. Я прибуду своим ходом, как меня медики отпустят...

Ну, да. Так мне и дали самому добираться. После обработки ран и перевязки я только успел попить чаю с хлебом и кусочком масла, с мечтой, что сейчас завалюсь пару часов поспать. Но уже через три часа имел радость быть разбуженным нашим Леонидом Михайловичем, как вы поняли, за мной прислали машину, в которой приехал Веселов. А на улице в кабине меня ждала разъярённая супруга. Когда я вприпрыжку доскакал на одной ноге до машины, Анна выскочила из кабины, бросилась ко мне, а потом стиснула кулачки и пообещала, что в следующий раз она меня...! Я решил её поддеть вопросом, что же такого страшного она со мной сделает? Она помолчала и сказала: "Я плакать буду!" — и таким негодяем я себя почувствовал, словами не описать. Вот уж действительно серьёзная угроза...

Лечился я в нашем полковом лазарете. "Воронёнка" нормально доставили на аэродром, не нашли в нём никаких поломок и оставили ждать, когда я поправлюсь. Цыганову оказалось достаточно сказать, что я этого гада по сорок первому помню и это он меня на третий день войны сбил. Про то, что я его уже сбивал под Сталинградом, говорить не стал, а для командира и этих слов оказалось вполне достаточно. Он вполне понял и одобрил моё желание лично посчитаться с этим гадом.

Само собой, мне пришлось исписать не один лист с объяснениями и показаниями, но претензий ко мне не было. Я ведь не пристрелил сдающегося и уже поднявшего руки немца, он вполне себе сопротивлялся, то есть ситуация боевая. А, что голову отрезал, так вот получилось, в пылу борьбы увлёкся... Случайно, если кто не понял... Во время моего лечения Цыганов сам водил мою эскадрилью вместо меня. Я растил и рассчитывал, что моим замом и поддержкой будет Телегин, а его забрали, вот и получается, что у меня в эскадрилье нет того, кому можно доверить вылет. Есть старички, но как того же Шеметова или Паулко поставить командовать, если они охламоны и даже за себя ответить не в состоянии? Есть надежда на Васю Лугового, но он ещё совсем зелёный, ему ещё опыта нужно набраться и хотя бы до лейтенанта подтянуть, а, то он младшего всего месяц назад получил...

Анна со мной возится и очень строго меня лечит, хотя я втихаря пользуюсь Силой, и всё заживает очень быстро. Вот кстати, по этому поводу стал учить её видеть истинным или магическим зрением, но у неё ничего не получается. А главное, мне кажется, что она подсознательно мне не верит, считая это чуть ли не сказкой. К сожалению, я не могу показать какой-нибудь фокус, вроде того, какими изобилуют местные сказки, чтобы она мне поверила, а она, как я понимаю, ждёт после попыток ей рассказать именно такого: "По щучьему велению...", а как иначе? Ведь волшебство же... Тем не менее я всё-таки пытаюсь ей рассказать и объяснить. Ведь жить рядом и иметь тайны и недоговорённости — это прямой путь к непониманию и ссоре. Вот только при объяснении я сталкиваюсь с тем, что объясняю ей опираясь на то, что у нас любой ребёнок знает. Ведь у нас магия существует и пронизывает нашу жизнь, как и наша Богиня, в которую не требуется верить и прежде всего в сам факт её существования. Зачем такие сложности, если она просто есть, как есть её подчинённая великая хранительница нашей степи, как есть волшебный лес лесных ушастиков, как есть маги и шаманы, есть ученики и колдуны, есть пара академий, где учат будущих колдунов. Да Бог с ними — шаманами и магами! Если у нас можно иногда поднять голову, и увидеть парящего высоко в небе дракона, такого большого, что из-за высоты он кажется парящей в высоте маленькой птичкой, вот только это не птичка, а дракон и не с тремя или семью головами как сказочные Змеи-Горынычи, а разумные существа, бывшие единоличные владыки нашего мира. И когда меня только взял на обучение старый шаман, он ведь тоже объяснял мне, что мне сначала нужно научиться видеть истинным зрением, вот только его аргументы и доводы на мою любимую жену не действуют. И упаси меня Боги заикнуться ей про шаманов, здесь этим словом называют каких-то клоунов, которые скачут вокруг костров и дурят головы неразвитым первобытным племенам, хотя может и есть там что-нибудь...

Что я могу для неё сделать? Можно отвести её к самолёту и показать, что его обшивка даже не царапается, а у соседнего несколько слоёв проклеенного шпона можно ножом пробить. Но она девушка и медик, укрепление обшивки самолёта скорее произведёт впечатление на какого-нибудь техника, которому с разными материалами приходилось работать. Можно сходить в лес и показать, как пули из моего пистолета взрываются словно гранаты или фугасные снаряды, это её наверно удивит, но не убедит. Скорее она допустит, что просто не знает про новые разрывные пули, чем прочувствует эффект от применения Силы. Вот когда я фактически оживил Тошку у неё на глазах, это было для неё настоящим шоком, но не доводить же до предсмертного состояния любимую зверушку ради простой демонстрации. Да, если бы она видела меня сразу после схватки, когда моя гортань почти в кашу была смята, и без применения мной Силы я бы даже дышать не смог. И то, что я после ранения направлял для заживления Силу в зону раны и раны у меня заживают в несколько раз быстрее и чистыми без нагноений её совершенно не убеждает. Когда я попробовал обратить на это её внимание, она спокойно ответила, что ускоренная регенерация встречается, и в этом нет ничего особенного, а не нагноилось потому, что у меня хороший иммунитет... Материализм, тьфу на вас...

И всё-таки жизнь сама создала условия для того, чтобы она если и не поверила, то уж точно задумалась. У самого лазарета она споткнулась и упала, сильно разбила колено и локоть. Было ещё очень рано, и я ещё спал и увидел, что она хромает уже, когда все ранки были обработаны, а колено ещё и забинтовано. Я стал её лечить не потому, что хотел удивить, а потому, что это моя любимая и меня совершенно не устраивает, что она несколько дней будет страдать от боли, а ещё не дай Бог нагноится, да и рубец может образоваться не красивый на её красивой круглой коленке. Хотя с её нынешним уровнем Силы, она и сама бы могла себя вылечить, да и вообще заживление у неё и так ускоренное теперь. Но я всё равно усадил её себе на колени и выпустил из пальца небольшой огонёк Силы, которым стал водить над раной. Со стороны это похоже на то, как я бы небольшой горелкой пытался прогреть массивную металлическую деталь. Я, когда просто направляю к какому-то месту Силу, то обычно ничего особенного не чувствую, разве только иногда ощущение локального тепла возникает. Анна стала хихикать и ёрзать, говоря, что очень щекотно и словно горячим ветерком обдувает. Каково же было её удивление, когда через день после второго сеанса "магического прогревания" она стала менять повязку, а раны на колене под повязкой не оказалось. На бинте следы йода и крови, а из-под замазанной йодом поверхности местами проглядывает тоненькая молодая гладкая кожа. То же и на локте, только там была не рана, а осаднение и синяк, от обоих не осталось следа, а болеть перестало ещё в первый день. Вот это ее проняло, и она стала слушать меня внимательнее. Только магическое зрение у неё всё равно не открылось, как я не объяснял, и как она не старалась выполнить мои рекомендации. После долгих мучений я однажды подумал, а для чего собственно я так стараюсь открыть у неё умение видеть проявления Силы и ауры? В нашем мире, где Силы гораздо больше и с её уровнем резерва ей бы вполне стали доступны некоторые возможности прямого манипулирования Силой. А здесь она сможет видеть ауры, определять врут ей или говорят правду, как на самом деле относится к ней и к тому, о чём говорит её собеседник и наверно всё на этом. Если она стиснет зубы и потратит, может даже не один год, и сумеет вывести канал наружу, к примеру, как у меня через палец, то сможет проводить некоторые манипуляции с рунами, которым смогу её научить. Только ей ведь это совершенно не интересно. А про сканирование людей и определение их намерений, отражённые в ауре нужны мне, потому, что я к такому успел привыкнуть ещё дома, а она живёт без этого и ей это не мешает. Небольшим осадком осталось на душе то, что если не видеть ауры, то она не сможет различить гадов вроде того, которого я убил, но похоже, что таких здесь очень мало... Словом, к зиме я оставил Анну в покое с попытками разбудить её магическое зрение и не пожалел об этом...

Я, конечно, рассказал ей про встреченного гада, и почему я бросился убеждаться, что точно его уничтожил, а когда оказалось, что он живой, то пришлось с ним драться. Видимо о таких существах местные издавна знают и их называют вампирами и упырями. Правда, когда Анна мне стала рассказывать то, что она про них знает, мне стоило огромного труда сдержаться и не хихикать. Люди просто не понимают сути происходящего, а выдвижные клыки, которые правда есть, и следы проколов на шее расценивают как то, что целью является кровь. Наверно ещё где-то сохранилась или как-то была добыта информация, что кровь — действительно особенная живая субстанция организма, просто даже потому, что она омывает всего человека, каждый орган, каждую клетку и в этой роли единственная и незаменимая. Вот только прокалывают и правда в области шеи, вернее её основания, где удобнее всего добраться до загрудинного пространства, где как раз и находится обычно срединное энергетическое средоточие. Ну, я уже рассказывал, как всё у людей запущено и всё именно там и накапливается, а каналы обычно забиты наглухо. Эти твари как раз и дотягиваются своими клыками до сгустка Силы организма, которую и высасывают, а кровь — просто самый лучший проводник, как металлический провод для электричества. А после откачивания Силы из человека он умирает без внешних эффектов и признаков болезни от обессиливания, если можно так сказать. И это очень похоже на смерть от тяжёлой кровопотери. И вся мерзость этих гадов в том, что они не просто крадут Силу из людей, они крадут её отравленную эманациями страха и смерти и не могут восполнять Силу другими способами, только через страх, боль и смерть. А Анна мне рассказывает, что они через укус и слюну могут обычных людей превращать в таких, как они. Что они могут по ночам превращаться в летучих мышей. Что они уже мёртвые и если их убить, то они превращаются в прах. Что они не стареют и очень красивые. Боятся солнца. Осиновых кольев и чеснока. Вот здесь я чуть икать не начал от смеха. Вообще, я чеснок тоже иногда терпеть не могу, особенно когда кто-нибудь накануне пьянствовал и чесноком закусил, назавтра такое амбре, что хоть топись. Представьте, каково это при моём обострённом обонянии. А про солнце — вообще пунктик, здешняя религия, построена на диалектике антагонизма зла и добра, тьмы и света, ада и рая. Честно сказать меня такое немного удивляет. Ведь я как шаман, ну, пусть ученик шамана побывал уже на плане духов, это то, куда все попадают после физической смерти тела. И нет там никакого владыки или сковородок, на которых кого-нибудь жарят. А есть потеря себя и чем ты слабее и менее достойный, нет здесь такого понятия, может правильнее даже будет слово человечный, то есть проживший жизнь достойного человека, тем быстрее ты развоплотишься и беспамятным попадёшь на план перерождения или вообще развеешься исчезнешь слившись с божественным полем, станешь частицей разума Творца. А что может быть хуже беспамятного развоплощения в восприятии здешних людей? Тут священники это наверно и сами понимают и как бы не жарили и не жгли в аду, но на существование цельной личности они даже там покуситься не рискнули. А уже то, что я попал в этот мир по зову умирающего Сани само по себе говорит о том, что эта оборотная сторона жизни одинакова для наших миров... Вот поэтому попытка разделить всех на светлых и тёмных мне не нравится, вопрос ведь в точке зрения. Заяц удрал от голодного волка — это для волка плохо, он не поел и заяц — просто мерзавец. А для зайца — это очень хорошо, остался жив и не попал в пасть этого противного волка. Так, что не понимаю я таких градаций. И вполне возможно, что в рамках этих догм появись здесь мои соплеменники или лесные ушастики, их тоже быстро причислят в тёмному воинству. Не за то, что они что-нибудь бы плохое сделали, а просто за непохожесть, здесь такое могут сделать запросто. Отличаешься — значит, враг, просто и понятно!

Через неделю меня уже выпустили из лазарета, а ещё через пару дней Веселов допустил к полётам. А то несколько последних дней перед этим я уже озверевать начал, хотелось в небо, хотелось вместе со своими заниматься делом, а доктор перестраховками занят. По крайней мере, сделал себе новый нож и нашёл в кабине место, где закрепил свой любимый бич на всякий пожарный. Пришлось, правда, ещё разбираться с обидой Подгорного, что я его с собой не взял с немцем повоевать. Ну, не объяснить ведь ему, что в этой стычке его бы смахнули с доски, как досадную помеху и хорошо, если бы просто ранили. Судя по моему противнику, скорее всего он бы стрелял наверняка, а вот увернуться Сергей бы не успел. И ещё мелькнула мысль, что если бы труп решили отдать судебным медикам для вскрытия, то они бы нашли там много интересного и необычного и тогда бы ко мне точно примчались с новыми вопросами. Скорее всего никому было не интересно проводить вскрытие убитого немца, тем более, что формально ситуация более чем понятная и однозначная...

Глава 34

Победа

После моего возвращения Тошка очень долго меня обнюхивала и была чем-то очень недовольна. Чем именно она не довольна выяснилось через месяц с небольшим, когда она соорудила у нас в землянке в моём зимнем шлемофоне себе уютное гнездо, в котором вскоре оказалось шесть слепых маленьких щенков, а Тошка перестала напоминать маленькую коровку своим вздутым животиком. К щенкам меня в отличие от Анны она подпустила, как только у них открылись глазки и очаровательные щенята стали выползать наружу. Хорошо, что мы стояли почти в лесу, и Тошка своих подросших детёнышей при первой возможности увела в лес и прибегала к нам перекусить и взять еды для них, но делала это не каждый день. Тошка оказалась очень хорошей мамой и к воспитанию мелочи подошла со всей серьёзностью. Ещё очень повезло, что когда мы перебазировались в первый раз после появления её детёнышей, они были ещё совсем маленькие, и Анна не смотря на почти истерику молодой мамаши перевезла её и малышей на новое место базирования. А вот, когда в конце зимы нас решили отвести на отдых и пополнение, мы не знали, как нам быть с нашей малышкой и её потомством. При переезде мы её чуть не потеряли. Тошка с момента, как щенки чуть подросли увела их в лес и с ними не приходила. Часовые рассказывали, что иногда видели её с детишками в лесу, но к людям она выходить перестала. Мы утешали себя тем, что раз она так решила и обходится в лесу без нашей помощи и смогла прокормить не только себя, но весь выводок, то значит так и надо, да и в природе ей точно будет лучше, чем с людьми. А наше дело было ей помочь, когда она приболела, и вообще всё правильно! Но как мы себя и друг друга с Анечкой не убеждали, я видел у неё следы слёз, да и мне было грустно и непривычно, уж слишком за это время успели привыкнуть к этому комку энергичного и беспокойного очарования. Мы уже улетели в тыл на базовый аэродром, Тошки не было, но она успела прибежать до отправления колонны обеспечения, где ехала Анна. Прибежала ужасно довольная, в лоснящейся новой шубке и без детёнышей. А когда колонна обеспечения добралась до аэродрома, и Анна нашла нашу стоянку, я едва успел поймать метнувшийся ко мне чёрно-бурый меховой снаряд. Тошка носилась кругами по моим плечам и голове, гукала, выгибалась дугой и умудрялась полизать мне почти одновременно щёки, уши, шею и нос, чтобы даже до самых тупых дошло, что она ужасно рада меня видеть...

Я вернул себе на лётный комбинезон нож в пришитом для него кармане на бедре, а в кабине в сделанных креплениях занял своё место бич. И как не раз говорили мои дед и отец, когда с собой на определённый случай специально берёшь то, что поможет с ним справиться, то уже готовность противостоять конкретной неприятности её обычно от тебя отводит. Может это и глупое суеверие, но я столько раз убеждался в том, что оно работает. Вот стоило мне это оружие оставить и расслабиться, как я сразу получил встречу, в которой едва не погиб. Так, что пусть лучше будет со мной на всякий пожарный, не понадобится и, слава Богу, но на душе будет спокойнее.

После Курского сражения немцы окончательно сломались. Нет, это не значит, что немецкие солдаты строем выходили из своих окопов в поднятыми руками. Они продолжали воевать, воевать хорошо, всё-таки выучка у них отменная, вот только и наши командиры уже научились их бить, а безоговорочное превосходство первого года войны (вернее первых месяцев) уже не существовало. Наши научились управлять силами и грамотно противостоять быстрым маневрам, которые раньше позволяли создавать точечное подавляющее превосходство в нужном месте и заставать врасплох нашу оборону. Теперь уже и наши стали бить немцев их же приёмами и противостоять им немцы оказались не готовы. К этому добавилось и то, что о господстве в воздухе немецкой авиации речи больше не шло. Даже во время Курской битвы, когда немцы уже не имели тотального преимущества в лётчиках и машинах. Наша промышленность восстановилась после сокрушительных ударов сорок первого и наладила достаточные объёмы производства. Хоть немцы нагнали со всех сторон авиации, сколько смогли, чтобы создать перевес и сбросить нас с неба. Но даже всего лишь усиленных наших воздушных армий соответствующих фронтов оказалось достаточно, чтобы отразить этот удар, который по замыслу вроде как должен был просто распылить все наши авиационные силы.

Противотанковые кумулятивные авиабомбы, которые появились у нас перед самой Курской битвой, показали себя изумительно. И хоть немцы вроде бы научились с ними бороться, ну, так заявляли их газеты, на самом деле вся "борьба" и "противодействие" свелись только к уменьшению поражения количества танков за один проход штурмовика. Но к счастью, у кого-то хватило ума или наблюдательности, чтобы понять — эти бомбы эффективны не столько против танков, сколько против почти любых целей, за исключением капитальных укреплений защищённых мощным слоем земли, бетона и брони. То есть бомбить ими линкор Тирпиц бесполезно, они не смогут прожечь даже "тонкую" броню палубы линкора.* Хотя, я бы подумал о том, что в налёте на Тирпиц и ему подобного такие бомбы нужно использовать, но с высоты и выпуская их в несколько проходов парой звеньев. Из-за высоты будет довольно большой разброс, но использовать площадной боеприпас против такой большой цели вполне имеет смысл. И если в три и более слоёв противотанковые кумулятивные бомбы накроют проекцию корабля, то, мне кажется, говорить об эффективной противовоздушной обороне уже не придётся. А доломать уже совсем другими бомбами не защищающийся корабль — это только вопрос времени. Но, оставим эти фантазии...

В бомбовый отсек штурмовика в "контейнере малых бомб" помещается сорок восемь штук в каждый, то есть сто девяносто две штуки во всех четырёх. При погрузке не в контейнер, а прямо в бомбовый отсек, влезает больше пятидесяти штук, то есть порядка двухсот четырёх-двухсот восьми в полной загрузке. В один проход один штурмовик из всех бомбоотсеков накрывает площадь пятнадцать метров на семьдесят пять или даже двести метров (в зависимости от скорости, высоты и способа бомбометания). То есть при этом на каждую бомбу приходится площадь от пяти до пятнадцати квадратных метров, то есть квадрат со стороной два с половиной-четыре метра. Значит при накрытии бомбовым ковром мест, где находятся немецкие танки, на танк размера "Тигра" или "Пантеры" по статистике приходится попадание от двух до пяти противотанковых бомб. А это если не гарантированное поражение, то очень высокий процент вероятности нанести серьёзные повреждения. Ведь не зря из более двух сотен "Пантер" в Курской битве штурмовики уничтожили полторы сотни, и около восьмидесяти процентов "Тигров" сожжены ПТАБами или "Катюшами".** Честно сказать, под Курском и оставшихся хватило нашим наземным войскам для очень больших проблем. Как уже говорилось, на тот момент бороться с этими новыми танками им было почти нечем. Противостояния с ними не выдерживали даже наши тяжёлые танки "КВ", что ж говорить про менее бронированные уязвимые "Тридцатьчетвёрки". Но я повторяюсь...

Речь на самом деле о том, что при использовании противотанковых бомб Ларионова их эффективность против пехоты оказалась выдающейся. Представьте, что на расстоянии не больше одного-двух метров от пехотинца с неба падает и срабатывает кумулятивная бомба. Да, наверно на схемах действия кумулятивной струи прожигающей броню вы сами видели направленное действие. Вот только если не на схеме, а в реальной жизни действие кумулятивного заряда — это взрыв, направленный он или обычный фугасный — это второй вопрос, взрыв эквивалентный взрыву килограмма тротила.

* * *

О том, что взрывная волна имеет направленное действие, узнали единицы, которым на пути кумулятивной струи не посчастливилось оказаться, и это знание было для них последним в их бренном жизненном пути. Всем остальным достаётся фугасное (барическое), осколочное и термическое действие. При этом замечу, что на площади накрытия взрывы происходят почти одновременно. Если рядом взорвали гранату, то ударная волна откидывает попавшего под её действие в сторону от взрыва и стремительно гаснет, рассеиваясь в воздухе. Тут же взрывы происходят вокруг одномоментно и взрывные волны разных взрывов накладываются друг на друга, то есть действие ударной волны увеличивается многократно. Добавьте к этому температуру взрыва, осколки, при чём не только те, что имеет сама рубашка бомбы, но и гораздо больше вторичных осколков, среди которых большое количество расплавленных капель камня и металла. Откуда эти капли? Так ведь не все бомбы нашли свои танки, а встретившись с любым препятствием, сработали взрыватели, и кумулятивная струя температурой в несколько тысяч градусов расплавила то, что оказалось у неё на пути. А это щит пушки или её ствол, рама автомобиля или просто земля, в любом случае под действием взрыва жидкий расплав брызгами летит во все стороны, что обеспечивает бомбам ещё и мощное зажигающее действие. Ведь не просто так родилось название "Чёрная смерть" в адрес штурмовиков старательно приносящих на немецкие позиции эти боеприпасы.

И мы, получив такой замечательный инструмент, многократно увеличивающий эффективность использования наших самолётов были рады применять его против противника. Я не хочу описывать наши ежедневные вылеты, они похожи один на другой, почти как патроны в обойме. И то, что я в описании использую форму: "Прилетели, подавили ПВО, проштурмовали и улетели на базу". Пусть вас не обманывает. Немцы — это совсем не белые пушистые зайчата, сидящие в кустиках и тихо ждущие, когда их придёт и съест голодный волк. Немецкие солдаты очень хотят жить и не собираются сдаваться, поэтому наших прилётов ждут и старательно готовят нам самую горячую встречу. И если до появления у нас такого эффективного средства воздействия на их оборону и технику, они ещё могли иногда пренебрегать войсковой ПВО, которая должна обеспечить воздушное прикрытие переднего края, то теперь таких небрежностей никто не допускает. Поэтому можно быть уверенными, что нас встретят зенитки не только при налёте на какой-нибудь особоохраняемый объект вроде штаба, станции или аэродрома. Нет, теперь зенитным огнём нас встречает любое расположение войск, и это не малоэффективные против наших самолётов ручные пулемёты на зенитных станках или просто установленные на ободе колеса перевёрнутой телеги. Нет, теперь это скорострельные артиллерийские стволы калибра от двадцати до полусотни миллиметров для борьбы с низколетящими целями. А с такими зенитками мы вынуждены не просто считаться, эти стволы наши бронекапсулы пробивают без вопросов, и самолёт от попадания снаряда может просто разорвать в воздухе. Поэтому в каждом вылете всё очень не просто и риск довольно высокий, но это наша работа и мы её делаем и тоже придумываем свои ходы и ответы на их уловки. Как вначале от воздушных атак охотников мы выработали построение, при котором наиболее подготовленные к воздушному бою пилоты охраняют и прикрывают группу сверху, так и теперь у нас обязательным пунктом любой штурмовки стало подавление ПВО противника. А у меня это ещё и получается намного лучше, чем у остальных. Поэтому моя эскадрилья и потери имеет намного меньше. Хотя, как бы я не старался, но без тщательной детальной разведки, и лучше с провокацией, выявить все зенитные точки не возможно. Поэтому и получается, что зенитки всё равно остаются. А немцы — ребята упёртые и выполняют свои задачи не смотря и до конца, поэтому и возвращаемся часто растянутым строем из-за повреждённых машин. А часто вообще приходится делиться и идти отдельными группами в зависимости от способности удерживать скорость и управляться. Радует, что нас редко посылают к немцам в тыл, чаще всего мы работаем по передку или в ближайшем тылу противника. То есть почти всё время полёта мы находимся над нашей территорией, а значит если парашютироваться или делать аварийную посадку, то внизу наши. Тут даже наоборот, пехота нас обожает и иногда после таких посадок, если ребята не побились сильно, на земле их так встречают и поят, что в полк доставляют в дребезги пьяные ничего не соображающие тушки наших экипажей. И ругать бессмысленно, ведь поили не по просьбе, а из благодарности, и отказаться невозможно. Истребители и большие бомбардировщики все понимают и знают, но мы работаем на глазах у пехоты, и они нашу работу видят и ценят. Ведь часто прилетаем по заявкам с земли, так, что к нам у пехоты особенное отношение, теми более к красноносым "Дедам Морозам".

В составе нашего Центрального фронта под командованием генерала Рокоссовского мы поддерживаем наши войска, которые вышли к Днепру, завершая освобождение от немцев левобережной Советской Украины. В конце лета мы начали освобождение Советской Белоруссии, а наш фронт переименовали в Белорусский. Иногда в полёте мне хотелось разглядеть те лесочки, по которым пробирались два года назад сторожась и шарахаясь от дорог. Но не узнаю и все воспоминания кажутся какими-то совершенно нереальными, словно утренний угарный сон, когда просыпаешься от духоты, и он, промелькнув своей реальностью, уносится в никуда, оставляя после себя калейдоскоп невнятных картинок, которые через пару минут не вспомнишь. Наверно потому, что сейчас совсем другое настроение и состояние. Нет той неопределённости и ошарашенности, даже испуга, что всё вокруг вдруг разбилось и разлетелось брызнувшего осколками от удара зеркала. Мы уходили тогда из деревни и как молитву твердили с тоской глядящим на нас жителям, что мы скоро вернёмся и вернулись, только это "скоро" растянулось на два года, на страшные два года оккупации "под немцем"...

А у меня продолжается моя семейная жизнь. Как прошла наша брачная ночь, я уже рассказывал, наутро смущённая и не слишком понимающая происходящее вчерашняя невеста умчалась на службу. Вечером снова смотрела на меня взглядом испуганного мышонка, и стоило терпения и нежности её успокоить и просто уложить спать одну, самому ложиться уже, когда она крепко заснула. Постепенно она перестала меня бояться и появилась возможность ложиться вместе с ней, а она стала спокойно это воспринимать. Нет, мне хотелось близости, но я при этом хорошо помнил слова моей учительницы, что строить семейную жизнь — это очень серьёзная и кропотливая работа, которая требует огромного терпения и выдержки. И что маленькую девочку очень легко обидеть и проявленное вначале терпение и нежность она потом вернёт тебе с лихвой, а главное, что это вполне может стать именно той важной изюминкой, вокруг которой на скрепляющем растворе доверия вырастет могучая крепость вашей семьи. То есть я никак не оправдываю её первых испуганных ожиданий и никак не покушаюсь на её невинность. Ложусь с ней рядышком, нежно обнимаю и тихонько целую в щёчку или макушку, в зависимости от того, как она успела повернуться и если не засыпаю сразу, то всем телом чувствую, как она потихоньку словно отмокает и расслабляет напряжённое тело. Правда не весь мой организм такой умный и спокойный, внизу часть организма бунтует и восстаёт от ощущений нежного тёплого девичьего тела под тонкой рубахой рядом. Особенно это "восстание" заметно по утрам и Анечка вздрагивает каждый раз, чувствуя его, но я сдерживаюсь, а она испуганно выскакивает из постели. Наши дни и ночи проходят без близости, но полные нежности и тепла, и она начинает потихоньку привыкать ко мне. Кажется даже злится иногда, как мне кажется, за мою пассивность, что не требую и не добиваюсь, хотя и понимает, что повёл себя так из-за неё и происходящее только результат её же желания и поведения. Только кто-то говорил, что женщине не важно, что она сама виновата, в любом случае винить она будет тебя. Но я ведь и не виню, а просто рядом и во всём остальном веду себя с ней нежно и заботливо, а на людях, так вообще, как положено самому образцовому мужу...

Хотелось ли мне близости? Ведь в отличие от моей любимой я пусть и в прошлом теле её уже испытал, и мне даже понравилось, но тут вопрос немного в другом. Так или иначе, но то, какую линию поведения я уже выбрал, упирается в вопрос доверия и близости уже не интимной, которая по большому счёту далеко не самое важное в жизни, тем более в отношениях двоих связанных семейными узами. Хотелось, чего я врать то буду, но не настолько, чтобы я ради этого был готов растоптать ростки доверия и душевного тепла. И вообще, не зря ведь Зали мне твердила, что терпение для мужа часто важнее всех остальных качеств. Словом, вечером Анечка уже без всякого стеснения и опасения приходит, раздевается и ныряет ко мне под нагретое одеяло и по-хозяйски устраивается в моих объятиях. Она вообще всё себе объяснила тем, что ЭТИМ нужно заниматься, чтобы были детишки, а так как мы сейчас детей не хотим, то и делаю я всё совершенно правильно! Вот! У неё муж умный и она меня за это ещё больше любит! Вот такие тараканы! Ну, и ладно, сдохнут, рано или поздно, тем более, что даже в такой подаче, срок моего воздержания она довольно чётко определила, что как только детишек захотим, так сразу и ЭТО будем делать. Смешно? Да вот ни капельки...

И если вы думаете, что я за нашу монашескую жизнь сержусь на мою малышку, то очень сильно ошибаетесь. Мне ещё в детстве брат рассказывал, что если представить себе человека, который решил залезть на вершину высокой горы, то он приложит кучу сил и вскарабкается на неё. Вот только радость его от достижения вершины будет секундой, да и делать на голой макушке горы нечего и ему только останется искать себе новую гору повыше и потруднее, чтобы снова на неё карабкаться, чтобы снова испытать секунду радости. Жалко такого человека, ведь он никогда не смотрит по сторонам, не видит ничего вокруг, у него перед глазами только его цель, ради которой он перешагнёт через многое, затопчет прекрасные цветы, не заметит самого красивого водопада или восхода над горами всех цветов радуги, от которого у любого человека дыхание перехватит. И стОят ли его "вершины" — секунды радости, чтобы им в жертву он принёс всю свою жизнь? Вершину стоит покорять, но не ради неё самой и, не делая из неё идола. Жизнь продолжается всё время, а не замирает от вершины до вершины. И надо быть очень недалёким человеком, чтобы вычёркивать всё промежуточное время из своей жизни. В этом отношении маленькие дети гораздо мудрее взрослых. Для них почти любое событие в их жизни имеет огромное значение и неизвестно, что более важно — праздник в честь дня рождения или то, что удалось подглядеть, как жучок с золотистой спинкой вдруг поднял свои жёсткие надкрылки и улетел...

Вот и я сейчас с удовольствием наслаждаюсь тем, что при традиционном развитии наших отношений, скорее всего мы бы проскочили сразу свалившись в интимную близость, на фоне которой наша сегодняшняя невинная нежность меркнет и теряет смысл. Не удержаться на этой грани, когда есть более глубокий уровень близости. Я наслаждаюсь ощущением нежности и удивительной красоты, к которой я допущен. Это же никакими словами не описать, как сладко обнимать изящное мягкое нежное девичье тело, когда оно прижимается, а самовольные руки и ноги во сне сами без ведома своей хозяйки обхватывают меня и прижимают к себе. А ещё мне с ней очень хорошо и приятно, потому, что мы оба словно купаемся в потоках Силы, которые окутывают наши тела. Это не пощупать и не измерить, Анна этого не понимает и не принимает, но от этого происходящее не исчезает и начатая перестройка её организма идёт быстрее и качественнее. Я не могу оценить многие изменения, она сама заметила, что кожа у неё стала нежнее, более шелковистая и чистая. Я могу судить только по тем проявлениям, которые вижу со стороны. У Анны отрастают гораздо более густые и пышные волосы, глаза стали яснее и ярче. Мне кажется, что белки глаз у неё стали белее, отчего сам взгляд — словно светится, а про золотистые искорки Силы в глазах я промолчу, всё равно их никто не видит, только это совершенно не значит, что не чувствуют. И ходить она стала на цыпочках, вернее опираться больше не на пятки, а носки стопы из-за чего походка стала летящей, стремительной и лёгкой. Она мне рассказала, что девчонки её пытают, какими средствами она пользуется, чтобы так выглядеть? И не желают верить, что никаких "средств" нет, правда она придумала объяснение, которое устроило всех и стало объяснением, что это потому, что она счастлива, любит и любима. Так, что теперь я хожу под очень внимательными и пристальными взглядами всех девушек полка...

Всё резко и радикально изменилось, когда меня ранили, то есть после той посадки, когда я ловил местного вампира. Я же ночь провёл в дивизионном пехотном лазарете, где мне зашили раны и сделали перевязки. Вообще, наверно даже хорошо, что у меня было время на то, чтобы немного привести себя в порядок, а то, приехавший за мной Веселов увидел мою хоть и обшарпанную, но вполне приличную физиономию, накануне вид у меня намного хуже. А как вы думали, если пришлось пару раз носом чернозём перепахивать, да и приложил гад меня пару раз не только другими частями тела, но и лицу досталось. А про силу воздействия — судите сами, если мой авизентовый лётный комбинезон в лохмотья превратился, там где он в меня вцепился, а авизент в народе уже давно за прочность "чёртовой кожей" прозвали, мол его даже медведь когтями порвать не может. Так, что своим видом я жену не сильно напугал, а вот то, что Леонид Михайлович меня из лазарета отпускать отказался и я валялся на койке в палате, по Анечке видимо срикошетило. Хоть она и не верит и отрицает наличие поля Силы, но провела несколько ночей одна и хоть и не взвыла, а прочувствовала, что её ко мне буквально физически тянет. Нет, если её организм закончит перестройку и стабилизируется, то для неё отсутствие контакта с моим полем Силы будет гораздо менее чувствительно, но мы ведь не всегда выбираем то, что с нами происходит. Так, что когда на четвёртый день настойчивых просьб Анечки меня отпустили "долечиваться амбулаторно", то есть ночевать в нашем семейном закутке, Анечка ко мне прилипла и отлипать совершенно не собиралась. А от развития степени близости её удержали только мои ещё не зажившие раны...

Наша брачная ночь состоялась через несколько месяцев после свадьбы, и поначалу почти всю инициативу я отдал жене, только в нужный момент перехватил её и постарался, чтобы всё произошло самым лучшим образом. Выплакавшаяся от радости Анечка вскарабкалась на меня, зажгла лампу на прикроватной тумбочке, чтобы видеть мои "бесстыжие" глаза:

― И ты сразу знал, как ЭТО бывает?

― Ну, догадывался...

― И мне не сказал?! — Упёрся в мою грудь обличающий оттопыренный пальчик.

― А что я должен был говорить, если ты на свадьбе такая испуганная была?

― Ну, я — дурочка молодая, а ты-то мог ведь сказать!

― Анечка! Любимая моя! А что страшного произошло от того, что мы чуть-чуть подождали?

― Обидно... — Всхлипнул милый носик и чуть надулись родные губки, которые срочно пришлось целовать и виниться во всех своих прегрешениях, не важно, каких, но главное, что их больше никогда не будет! А потом нас даже свет не отвлекал, а мне так даже понравилось, видеть свою красавицу в эти мгновения, что может быть прекраснее...

Если бы не возможность незаметно полечить мою жену, с её нетерпением и желанием немедленно продолжить постижение глубин неизвестной ей радости, мы бы ей там всё поранили. Впрочем, открытия были не только у неё. Жизнь ещё раз макнула меня носом, не знаю куда именно, но напомнила о вреде самомнения. В моменты близости наши ауры не просто соприкасаются и смешиваются, они, словно накачивают из окружающего мира Силу, а главное, я с удивлением заметил, что произошла раскачка и выравнивание не только её каналов Силы, произошла увеличение моего резерва и пропускной способности каналов. Конечно, этот процесс произошёл взрывом, то есть в первые дни, словно волна, смывающая всё на своём пути, а потом этот процесс остановился на достигнутом. И если до этой прокачки я в местной скудной атмосфере даже хилый огонёк не мог зажечь. То теперь огонёк на пальце или на руке я могу не просто зажечь, раз пять подряд, но и держать зажжённый огонь размером с пламя пятилинейной лампы пару минут непрерывно, а воздух от себя могу толкнуть так, что в метре от меня фуражку со стола сдует. Анечкин резерв тоже вырос раза в два или даже больше. И если раньше её аура полыхала в метре-полутора от неё, а более слабые отсветы до двух метров, то теперь аура полыхает на расстоянии больше двух метров, а отсветы ауры на расстоянии до пяти достают. Интересно было и то, что аура моей любимой стала не бело-золотистой, как была, а приобрела голубовато-салатовый оттенок, вполне возможно, что это влияние моей формы Силы, а может это просто она сама немного изменилась. Жаль, что здесь нет больше никого, кто видит ауры, кто бы мог мне на примерах показать, на что похожа моя аура, и что именно произошло с аурой Анечки. Впрочем, не сильно это важно и не принципиально.

Анна, когда мы с ней одни, превратилась в мурлыкающую ласковую кошечку, и кажется, окончательно стала моей женой, в смысле родным и близким человеком. Иногда я ловлю себя на какой-то сладкой мысли, что хотелось бы знать, у меня, когда я гляжу на свою любимую такой же блаженно счастливый вид, как был у отца, когда он смотрел на маму? Даже стыдно как-то, кругом идёт война, а между нами такая сладкая нежность, что выныривать из неё не хочется. Но война не интересуется нашими желаниями и мне нужно отрываться от любимой и вылетать почти каждый день. Договорился с Цыгановым, что подготовлю себе замену и перейду на должность зама по лётной подготовке полка. Это не значит, что стану меньше летать, тем более, что рассчитываю на своё место подготовить Васю Лугового, хорошего надёжного парня из которого получится не плохой командир эскадрильи, вот только полностью взять на себя функцию опеки и защиты эскадрильи в воздухе ему не дано. Мне фантастически повезло, что жизнь меня свела с Бурдужей и Цыгановым, а с последним мы идеально нашли общий язык и понимание оптимальной тактики. И у нас обоих оказалось не просто истребительное прошлое, а нам это ещё и нравится. Говорят, бывший командующий ВВС Рычагов любил слово "фигурять" в смысле в воздухе показывать пилотаж, что больше любят и ради чего идут в истребители те, кто выбирают этот путь. А в штурмовики такие идут очень редко. У нас в полку, если говорить прямо и честно, таких всего трое: Цыганов, Телегин и я. Как я не натаскивал и не учил Лёшку Гордеева, но всё равно, не лежала у него к этому душа. Из других, как я уже говорил, очень многие вообще учиться ничему не хотят. Освоили минимум, который позволяет им взлететь-долелеть-отбомбиться-вернуться и на этом всё. Наверно из-за таких и была придумана присказка про лётчиков, что их не интересует ничего, кроме "ручки-случки-и-получки". Собственно почти так и есть, да и "ручка" — штурвал их не особо интересует, в моём понимании интерес — это желание повышения мастерства и умений. Например, Слава Телегин иногда после вылетов залезает в кабину машины на стоянке и начинает какие-то моменты вылета повторять или отрабатывать, а ведь в полку лучше него наверно только Цыганов летает, мне кажется, что меня он уже превзошёл в мастерстве. Меня выручает только мои повышенные способности органов чувств и возможность к ускоренному мышлению.

Но я не об этом, а о том, не хотят знать и учиться. Они своё дело сделали и больше ни на грамм ни на миллиметр, не трогайте и не заставляйте! Видимо все, кто в воздухе хотят чего-то бОльшего в истребители уходят. Но есть и те, кто хочет учиться, учатся и даже пытаются что-то делать, но тут видимо ещё что-то нужно, может талант, а может склад характера. Словом, даже после всей моей возни и индивидуальной подготовки Лугового, летать и прикрывать эскадрилью придётся всё равно мне, но при этом с меня снимется эта возня со всей эскадрильей и связанные с ней бюрократические рогатки. Тем более, что уже стало традицией, что всё новое пополнение Васильевич на меня спихивает и мне приходится их натаскивать, прежде, чем ставить в строй не только своей эскадрильи и посылать на боевые вылеты. К счастью, сейчас в небе стало намного спокойнее. Немцы уже не чувствуют себя так вольготно, как в сорок первом, поэтому опасность нападения сверху сильно уменьшилась. Хотя, со времени Сталинградской битвы мой официальный и подтверждённый счёт стал больше на двадцать с лишним самолётов. Если опытных старичков у немцев мы уже научили нас уважать и не лезть к нам, то молодняк видимо не очень их слушает и считает нас равными бомбардировщикам и приходится им периодически объяснять, как сильно они не правы. А может дело в том, что наученные нами это знание передать уже не могут в плену или на небесах...

К зиме сорок третьего, после освобождения левобережной Украины, когда мы начали освобождать Белоруссию, почти одновременно с присвоением мне звания "гвардии старшего лейтенанта" удалось решить вопрос с передачей дел Василию и буквально через день его ранили во время вылета. К счастью ранение оказалось не опасным и Веселов забрал его из госпиталя в наш полковой лазарет для долечивания, но передача дел эскадрильи затормозилась. Только после новогодних праздников уже в наступившем сорок четвёртом году Василия допустили к полётам. Он получил новую машину, а я передал ему дела нашей второй эскадрильи. Вот тут пришлось испытать искреннее недоумение, когда вдруг оказалось, что наши штатные разгильдяи Шеметов и Паулко чуть не революцию решили устроить. Женя Паулко ещё ладно, не очень и выступал, скорее просто подпевал своему дружку, а вот Коля Шеметов разошёлся не на шутку. Оказывается, его подсидели, а он у нас оказывается лётчик-герой и воздушный ас. Ну, вы сами представляете, что льётся, когда такой базарный скандал начался. Пришлось юношу ставить на место и объяснять ему на пальцах кто, что и сколько. Самое потрясающее, что этого донского казачка оказывается заело, что оклад у Василия теперь будет больше чем у него почти на четыреста рублей. При этом и раньше, как штурман эскадрильи Василий уже получал намного больше Николая, и то, что переходя на новую должность я теряю в должностном окладе двести рублей его никак не трогает, просто шлея под хвост попала, носится и дерьмо по всему полку разносит. Но это бы может тихо прошло, если бы этими разъяснениями я один занимался. Цыганова в это даже вмешивать не стал, и хватило комиссара с комсоргом, чтобы Коля влёт получил строгие выговоры по комсомольской линии и по административной с занесением в учётную карточку и личное дело. Он бы мог одним отделаться, когда его на комсомольском собрании пропесочили, и попытались мозги ему на место вернуть. Но дурак, что сделаешь, ведь не понял, и его понесло дальше, даже драку с Василием устроить решил. Его счастье, что драку прекратили не дав ей начаться и он так легко отделался. Но теперь ему объясняли уже совсем по-другому и совсем другие люди. Что он-дурачок теперь на своего нового комэска молиться должен. Одно его слово и быть Колюне в трибунале и штрафбате. А Цыганов напоследок перед строем объявил, что до тех пор, пока не будут сняты взыскания у Шеметова и Паулко, ни о каких награждениях и поощрениях речи не будет, да и потом будем думать, достойны ли. С должности адъютанта эскадрильи Шеметова перевели старшим пилотом звена, должность сержантская, и наш Николай моментально успокоился и стал шёлковый. Как объяснил при случае комиссар, что это натура такая, слишком с ним мягко обращались, вот он и решил, что ему всё можно. А тут получил по мордасам и сразу осознал своё место и проникся. То есть, выходит, что в этом скандале и я виноват тем, что раньше его в стойло не поставил. Впрочем, я эту ситуацию повернул так, что это ещё один пример того, что командовать людьми у меня не получается, на что комиссар очень ехидно похихикал и по плечу меня похлопал...

Почти сразу после Шеметова фортель выкинул мой Серёжа Подгорный. Дело в том, что у него уже тринадцать официально подтверждённых сбитых. Ну, а чего такого, мне же не жалко, а ему приятно. Но и здесь я оказался не прав. Пару раз услышал, как Подгорный распинается, что он вот-вот, ну буквально завтра станет Героем, получит Золотую Звезду и вообще всех тут начнёт на матюгах носить и жизни научит. Первый раз я подумал, что парень где-то втихаря выпил и перед девочками куражится и не стал заострять на этом внимание. Но после второго раза решил с ним поговорить. Оказалось, что не в водке дело, а он искренне так считает. А я оказался в ситуации, когда я ничего не понимаю, и что с этим "Героем" теперь делать не знаю. Но продолжил его расспрашивать, а потом просто убил его заявлением, что если бы у него даже было тридцать сбитых, я ему представление на Героя бы не подписал и, ни командир, ни комиссар бы его не пропустили. Я дальше хотел объяснить ему, что такая награда как звание Героя — это не премия за сбитые, это не столько награда, сколько обязывающее доверие показывающее, что этот человек признан достойным стать образцом для подражания, что он заслужил своими делами. Но до этого не дошло, Подгорный стал мне что-то доказывать, и его явно понесло. Совсем молодой парень не выдержал даже веса орденов, которыми его уже наградили и зазвездился до предела. Не зря ведь говорят умные люди, что пройти "огонь и воду" гораздо легче, чем "медные трубы". Сергей не сумел, и пока я прикидывал, что мне с ним теперь делать, уж очень мне не хотелось выносить сор из избы. И как ему тихо и без шума вправить мозги, мне в голову не приходило. Только Подгорный моё молчание истолковал по-своему и в запале стал обвинять меня в том, что я, как оказалось, не даю ему возможности себя реализовать. И он даже приготовил рапорт на перевод на другую машину, где командир экипажа его будет понимать и не станет над ним издеваться и зажимать его недюжинный талантище. К моему удивлению кроме слов, он достал из кармана сложенный листок рапорта, где просил перевести его на машину Жени Паулко, у которого недавно погиб стрелок, а сам он пока был без машины. То есть, ситуация зашла гораздо дальше и глубже, чем я думал. Впрочем, с учётом того, что я планировал уйти из эскадрильи отдать стрелка я был совершенно не против. И хоть я планирую продолжать летать со своей эскадрильей, но у меня будет реальная возможность под эту сурдинку привычно летать без стрелка. Я взял рапорт и на глазах ещё возбуждённого Подгорного поставил свою подпись и наложил резолюцию: "Прошу удовлетворить"... Чем вызвал у него очевидное потрясение, как мне думается, рапорт был подготовлен, как способ показать мне, кто здесь на самом деле главнее и, по его мнению, я просто обязан был начать его уговаривать остаться, это как минимум, если не бухнуться ему в ноги с мольбами, ведь сгину без его пулемёта...

Искать себе нового стрелка я и не собирался. Собрал экипаж, объяснил ситуацию с Подгорным и приказал сделать в заднюю кабину из самых лёгких материалов чучело на каркасе, которое одеть в комбинезон, шлемофон и очки, а для снижения веса ещё и пулемёт снять и вместо него установить деревянный макет. С учётом уменьшения веса машины решил довести количество направляющих для реактивных снарядов до четырнадцати, то есть по семь на крыло. У меня стояли по пять, их можно было все заполнить восьмидесяти двух миллиметровыми эРэСами или на среднюю и две крайние подвесить большие сто тридцати двух миллиметровые снаряды. Теперь смогу вешать по семь малых или по четыре больших, но большие я очень редко использую, только если на склад вовремя не подвезли малые. В принципе, летать без стрелка мне даже удобнее, а тут такая изумительная возможность это реализовать и инициатива не от меня идёт. Тем более, что я уже почти ушёл из эскадрильи, и меньше сложностей со статусом моего стрелка, если бы он у меня был. Вон, командирский стрелок вечно как придаток в первой эскадрилье болтается. С техниками намного проще, есть стоянка и машина, вокруг которой они могут хороводить без всяких проблем. Всё равно летать я собираюсь всяко больше командира. Если новый комэск захочет, то могу сменить стоянку, хотя моя и так первая с краю. А Подгорный в итоге оказался на машине Шеметова. Коля с Сергеем отлетали совсем не долго. В одном из вылетов машину подбили и во время вынужденной посадки Подгорный погиб, а Шеметов оказался в госпитале. Что с ним было дальше после того, как его отправили в тыл, не знаю, да и не интересно мне. И какой бы грустной не была потеря эскадрильей экипажа, но разговоры про то, что Бог их обоих наказал по полку ходили. Впрочем, на фронте подобное забывается очень быстро, наверно сознание так старается уберечь себя от лишних перегрузок давящих тяжёлых мыслей. Тем более, что все мы ходим под одним Богом и кому завтра выпадет такая же планида неизвестно, поэтому все спешат жить и стараются не вспоминать о грустном...

Вообще, полк из первичного состояния, когда наша отдельная эскадрилья фактически без особенных изменений стала полком поменяв только название и статус, сильно изменился. Ведь ещё недавно на Калининском фронте вылет шести машин вполне считался вылетом полка, вернее всего, что тогда от него осталось. Теперь полк разбух и наполнился новыми людьми и должностями. А при количестве готовых к вылету машин меньше пятнадцати признаётся небоеспособным и отводится на переформировку и пополнение. Ну, чего к примеру стоит только начальник связи полка и отдельно начальник спецсвязи, разница только в звании и том, что второй фактически подчиняется начальнику особого отдела и занят шифровками и ведением секретной документации и сидит в секретной комнате с железной дверью куда даже у командира нет права входа. Дополнительные должности механиков, мастеров и техников. В эскадрилье теперь технического состава тридцать восемь человек по штату на десять самолётов. А уж про вечно не заполненную должность политрука эскадрильи, теперь заместителя комэска по политической части я вообще тихо молчу. У нас комиссар со всеми этими вопросами вполне один справляется, а в помощь ему секретари партийной и комсомольской организации. Конечно, откровенных дармоедов вроде бы нет, но когда весь полк строится и в строю стоит почти две сотни человек, это до сих пор непривычно и даже удивляет. Вроде бы на новые штаты нас перевели давным-давно, и такого количества народа не было. С другой стороны вроде бы все на положенных штатных должностях, в армии в этом вопросе всё очень строго и не забалуешь...

С Анечкой мы продержались довольно долго, но весной наступившего сорок четвёртого я истинным зрение увидел, что в районе живота моей жены сияет новый центр Силы. Я подхватил малышку на руки и радостно закружил по медпункту, куда зашёл перед ужином, чтобы вместе с ней идти в столовую. Она ничего не поняла, только отбивалась и возмущённо требовала, чтобы я не сходил с ума и немедленно поставил её на пол, а не подрывал её авторитет в глазах ранбольных. Вот только я отказывался это делать, а только перехватил её и целовал и шептал "Спасибо!", пока она не поняла и не залилась краской от макушки до пяток. Наконец спросила, откуда я знаю и вообще, почему я так в этом уверен, на что честно ей сказал, что маленький уже светится в энергетическом плане как маленькое солнышко в её животе. В столовой она не смогла съесть ни ложки, просидела поковырявшись в тарелках, только выпила компот и убежала буркнув, что-то про то, что ей очень нужно. Не нужно сильно напрягать голову, я практически уверен, что это "нужно" зовут Леонид Михайлович по фамилии Веселов, к которому она помчалась советоваться, против чего я не возражал, доктор ничего плохого не посоветует. И если ещё до нашего сближения у меня оставались мысли, что между ними есть какие-то отношения, то после совершенно чётко понял, что для Веселова Анна не столько подчинённая, сколько опекаемая младшая сестренка. Он о ней искренне и бескорыстно заботится и опекает, и любит совершенно по-братски и голову оторвёт любому, кто её обидит. А после нашей свадьбы первое время поглядывал на меня искоса, но когда Анечка ещё больше расцвела и перестала психовать по поводу нашей не правильной брачной ночи, его отношение ко мне стало самым благожелательным. Так, что про нашего малыша он не сделает и не скажет ничего плохого и вредного... Вообще, мне с помощью направленного потока Силы ничего не стоило бы вызвать выкидыш, то есть даже не нужно было бы возиться с абортом, но такое мне даже в голову не пришло, ведь малыш уже есть! Анечка пришла вечером задумчивая и какая-то изменившаяся. Вначале я не понял, какие именно произошли изменения, и только когда после ужина она привычно уселась на колени в мои объятия, я даже не понял, а почувствовал, что стало иначе. Весь фокус её внимания ушёл внутрь, к тому, что изменилось внутри неё, а снаружи осталось только то, что она делает привычно, можно сказать без участия мозга, автоматически... Я не стал её тормошить, дал ей возможность самой всплыть из этого погружения. Не знаю, как бы я сам бы вёл себя если бы вдруг осознал насколько кардинально изменился мой статус, а ведь это покруче, чем, если бы меня вдруг командовать дивизией поставили:

― Сань! Уже почти полтора месяца! Что будем делать?

― Как, что? Будем тебя оберегать и ждать! Что тут можно ещё другое придумать? — Удивился я.

― Сань! Ну, война же...

― Для тебя это уже не самое важное! Что доктор сказал?

― Что в ноябре меня нужно уже отправлять в тыл.

― Вот и славно. Осталось только решить, куда именно.

― В том и дело, что ни у меня, ни у тебя никого нет...

― Но мы есть друг у друга... Не поверю, что Веселов ничего про это не предложил.

― Ты как будто под дверью подслушивал...

― Вот уж чего не делал. Так, что Леонид Михайлович предложил?

― Знаешь, мы же с ним говорили, что я хочу после войны делать...

― ...

― Ну, я ещё до тебя хотела на врача учиться.

― Я ничего против не имею...

― Понимаешь, он предложил отправить меня к его маме в Ленинград. Если я зимой рожу, то летом уже смогу в институт поступать...

― А с ребёнком кто будет?

― Ну, там думать нужно...

― А ты сама что думаешь?

― Леонид Михайлович — очень хороший человек, но маму его ведь я совсем не знаю.

― А он, что говорит?

― Говорит, что я глупая, а мама у него замечательная и у них квартира на Петроградской, от неё до института пешком дойти можно...

― Милая! Давай не будем пока ничего решать. Время у нас есть, всё нужно обдумать и взвесить. А сейчас тебе нужно спать лечь, теперь тебе нужно правильный режим за двоих соблюдать...

В конце осени, мы перемахнули через Вислу и выходили на границу Германии, хотя, на границу мы формально вышли гораздо раньше, ведь Восточная Пруссия с Кёнигсбергом — одна из старинных областей Германии, а в неё армия Черняховского вошла и окружила её столицу ещё летом. Словом, когда мы вышли к Висле, пришло время отправлять Анну в тыл. Очень непривычно было смотреть, как у моей малышки вырос круглый животик, в котором уже пинался ножками наш малыш или малышка. Веселов сумел уговорить нас, что поехать к его маме — это правильное и хорошее решение. Анна упиралась, что хочет родить в родном лазарете, а ехать уже с ребёнком, но тут уже упёрся доктор. Страшно было, разумеется, но в другой стороны ведь кругом наши советские люди и пропасть ей не дадут в любом случае и пока ещё у Анны военный статус, ведь до родов она в отпуске. А вот после родов она подаст рапорт на увольнение из армии, значит, из любого военкомата она может связаться в полком. Ну, по крайней мере, со штабом фронта или нашей шестнадцатой воздушной армии, откуда обязательно нам передадут всю информацию. Договорились, что бортами транспортной авиации Анну доставят до Ленинграда, а там уж добраться по известному адресу она сумеет. Конечно, мне бы хотелось её проводить, но кто ж отпустит боевого лётчика в разгар боевых действий. Тем более, что у меня как раз новое пополнение на крыло ещё не встало...

Мы с Веселовым перенервничали больше самой виновницы переполоха. Только когда пришла телеграмма, что она благополучно добралась, и её замечательно встретили и устроили, огромный булыжник свалился с души. А после наступления победного, в этом уже совершенно никто не сомневался, сорок пятого года в полк пришла телеграмма, которую я сначала не понял совершенно: "МАМА И ЕГОРКА ЧУВСТВУЮТ СЕБЯ ХОРОШО ТЧК РОДИЛСЯ ДЕВЯТОГО ТРИ ДВЕСТИ ТЧК ЖДУТ ПАПУ". В это время как раз начиналась операция по укреплению плацдармов на левом берегу Одера, и полк летал очень плотно. Не было никакой надежды, что меня отпустят в отпуск, хотя в самом начале декабря я сумел на целую неделю слетать в Ленинград, где познакомился с мамой нашего доктора и поглядел, как устроилась моя Анечка. Каждый день мы гуляли по восстанавливающемуся после Блокады Ленинграду, ведь беременным нужно много гулять... А вот теперь было не вырваться даже на пару дней, впрочем, такова доля военного человека, пришлось ограничиться телеграммами и обещанием приехать как только смогу...

В конце февраля начался штурм Берлина, в котором наша воздушная армия приняла непосредственное участие. С учётом того, что наш полк очень высоко котировался и имел приличную выучку, нам часто давали задания отличные от других. Имею ввиду, что нам пришлось вспоминать как работать не уже ставшими привычными ПТАБами, которыми работать по площадям довольно легко и удобно, что и делали другие полки. А вот нам пришлось работать уже забытыми бомбами и не только фугасными сотками и полусотками, но даже фугасными и бетонобойными четвертьтоннками. Хоть точность наших ударов отдельными бомбами оставляет желать лучшего, но из-за большого количества капитально укреплённых целей пришлось идти на то, чтобы использовать наши машины. Потому, что у нас точность оказалась выше, чем у бомбардировщиков. Когда стало известно, что нам придётся делать, нашли неподалёку большое поле погнали с Цыгановым весь полк кидать на него болванки. Захотелось проверить и выяснить в точности насколько происходит просадка машины при выходе из пикирования и можно ли использовать пикирование, а не сеять бомбы, куда попало с горизонтального полёта. Тем более для таких тяжёлых бомб как фугасные и бетонобойные в четверть тонны.

Почему для этого нельзя привлечь "Пешки", которые для этого, грубо говоря, созданы? Так в том и проблема, что над Берлином даже не ПВО, а просто сплошная стреляющая площадь и если у наших бронированных машин, тем более при площадном применении всего бортового вооружения есть шанс этому противостоять, то бомбардировщик шансов выйти из пикирования почти не имеет. Выяснилось, что параметры просадки при выходе из глубокого пике можно просчитать и даже уменьшить за счёт маневрирования, а за счёт глубокого пикирования есть возможность положить бомбы достаточно точно. Вот только любая накладка и есть шанс из пикирования уже не выйти. Если перевести на русский, то понятно, что при сплошной стреляющей земной поверхности попадания в самолёт при заходе почти гарантированы, а потому такой заход становится смертельно опасным. При этом во всём полку надёжно гарантировать, что сумеют справиться с машиной при таком сложном манёвре могут только трое. То есть командир, Слава и я. Но при этом задачи по разрушению железо-бетонных укреплений на подступах к Берлину и в городе с нас не снимают. Пехоте и даже крупнокалиберной артиллерии они не по зубам. А бомбардировщики честно прилетают, вываливают несколько десятков тонн бомб в каждом заходе, а когда рассеивается дым и пыль оказывается, что в конкретный капонир или ДОТ ни одного попадания. Пришлось придумывать "многослойные" атаки. То есть первая волна заходит и по площади обрабатывает привычными эРэСами и ПТАБами, при этом на подходе работает пушками и пулемётами по зениткам. Вторая волна работает с горизонтального полёта эРэСами и полусотками, которых насыпает как можно больше. А уже за ними, пока не успели на земле прочухаться мы втроём заходим и работаем главные цели, по сложной цели даже по очереди. Для обеспечения прикрытия при подходе и отходе впервые потребовали себе прикрытие из истребителей, вернее даже не себе, а полку, который обычно мы трое и прикрываем на вылетах. Хоть авиации и лётчиков у немцев осталось мало, но в атаку идут без оглядки и зачем нам нужны лишние потери в самом конце войны? А мы с таким бомбовым грузом не маневреннее бегемотов, по две четверть тонны на внешней подвеске, а дважды даже с тонными пришлось вылетать, еле машину от полосы оторвать удалось. Часто даже соседние полки привлекали в первые волны.

Вторая придумка, автором которой можно считать Игоря Озерова, это обстрел ПТАБами укреплённых домов в городе, чтобы помочь умывающейся кровью в уличных боях пехоте. Вас не смущало, когда я говорил про накрываемую ПТАБами площадь такой большой разброс цифр? Дело в том, что в зависимости от скорости две-две с половиной секунды, в течение которых освобождается от бомб контейнер, самолёт как раз и пролетает от семидесяти пяти до двухсот метров, которые накрывают наши бомбы. Но можно ведь в момент открытия контейнеров чуть придержать машину в воздухе. То есть на не слишком большой скорости если ещё чуть взять штурвал на себя, то самолёт в момент сброса бомб чуть притормозит и нос поднимет. В результате почти половина бомб в самом начале будет лететь чуть не в два раза плотнее. А при бомбёжке с высоты не больше двухсот метров бомбы летят под углом около сорока-пятидесяти градусов, а не вертикально вниз. То есть, заходим со стороны укреплённого фасада, где часть проёмов заложены подручными средствами и превращена в бойницы. И один за другим заходят несколько звеньев (несколько, потому, что ширина накрытия всего метров пятнадцать), часть загородок из окон кумулятивные бомбы просто сносят внутрь и поджигают. Там, где бомбы влетели внутрь, думаю, объяснять не нужно. Да и попадания по стенам и крыше — совсем не подарок, пожар гарантирован. А мы ведь и повторить можем и столько раз, сколько нужно. Пехоте очень понравилась схема нашей работы, и заявок было столько, что полк гоняли как бобиков, а по десять-двенадцать вылетов у нас троих — стало нормой. Так, что когда на фронте вдруг наступила тишина перемирия, мы просто отсыпались, не веря, что нас не дёргают. И только на второй день узнали, что немцы подписали капитуляцию, а девятое марта теперь объявлено праздничным днём — Днём Победы...

До первых чисел апреля ещё сопротивлялась эСэСовская группировка в Чешских Татрах и ещё одна в Альпийских предгорьях. Почти две недели после капитуляции ещё шли бои с непримиримыми в альпийских предгорьях, которые ещё надеялись пробиться к англо-американским войскам во Франции. Союзники были настолько ошарашены нашим рывком к Берлину, а главное его стремительным штурмом, что не успели даже пересечь границы Рейха оставшись в "отвоёванной" ими Северной Франции, где и войск то у немцев уже никаких не было. Ну, не считать же инвалидные ветеранские и фольксштурмовские дивизии последней волны по тотальной мобилизации полноценными войсками. На неделю позже закончились бои и в центральной Норвегии, где не хотел сдаваться арктический флот и остатки горных дивизий, хотя наши части фактически вышли на двадцатый градус восточной долготы на территории Норвегии и до Осло остался один рывок.

Через две недели после капитуляции немцев наш овеянный славой пятьдесят седьмой гвардейский Донской дважды Краснознамённый орденов Кутузова и Суворова штурмовой авиаполк перевели на большой стационарный аэродром недалеко от Ваймара, а мне после перегона машины удалось выпросить себе недельку отпуска, чтобы повидать жену и новорожденного сына. Ставка выпустила приказ, в ознаменование Победы над фашистской Германией вплоть до особого распоряжения офицерам запрещалось выходить не в форме, а к форме обязательно ношение всех наград не в колодках. Исключение для тех, кому это может быть неудобно при исполнении ими служебных обязанностей, так, что в пути мне пришлось звякать и брякать всеми своими наградами. А всего через сутки полёта в трюме транспортного Дугласа я держал в руках свою прекрасную малышку, ставшую вдруг какой-то удивительно мягкой и округлой, пьяняще пахнущую молоком. Она не растолстела, а просто округлилась в нужных местах и превратилась в изящную стройную женщину с сияющими глазами. Но наслаждаться женой мне не дали, а вручили в руки свёрток, из которого был толком виден только курносый посапывающий носик нашего сына — Егорки...

Когда вернулся в часть, меня уже ждало письмо от Василия Ивановича Фалеева — нашего бывшего особиста, а сейчас подполковника СМЕРШ, который написал мне свои контакты и просил связаться при первой возможности. Я ещё в сорок третьем написал ему письмо, в котором просил найти всё, что он сможет по барону Александру фон Книмицу — сбитому мной майору люфтваффе. Ещё тогда мне показалось, что оставлять без проверки его родовое гнездо будет не правильно и Фалеев меня не подвёл. При встрече он дал мне полную информацию о баронах фон Книмиц, родовое поместье которых в Альпах вблизи Швейцарской границы. Что убитый мной Александр официально единственный сын и наследник старого барона, который проживает в своём поместье. А после известия о смерти сына вообще не покидает усадьбу. К слову, к Василию Ивановичу я обращался ещё и с розыском Петра, ведь я хорошо запомнил его данные. А найти танкиста из дивизии Каманина для особиста труда не составит. Так и вышло, буквально через неделю Фалеев прислал мне письмо, что означенный Пётр погиб весной сорок второго года, причём не в бою, а во время случайного налёта авиации в него попала случайная пулемётная пуля...

Вопрос с семейкой Книмиц нужно заканчивать. Выбил себе три дня для личных нужд. Нашёл себе под седалище американский вездеходик Бан-Там — тупой, надёжный и неприхотливый, способный тягаться даже с нашим бездорожьем. Закинул назад штук пять канистр с бензином, прихватил на всякий случай свой любимый бич и рванул по указанному в письме адресу. С Фалеевым договорились, что на всякий случай он этот адрес и барона пометит в своей службе, как требующий внимания и если у меня возникнут вопросы, то ближайшая комендатура поможет мне связаться с ним и он выделит мне помощь. После встречи с младшим бароном я уже не рассчитывал на то, что всё будет просто и легко, поэтому как мне и советовали по приезде на место заехал в местную комендатуру, взял шестерых солдат на второй машине и поехал в поместье знакомиться со старым бароном...

Наверно именно так я себе и представлял старинный замок. Хотя сейчас ров уже давно зарос кустарником, бывший подъёмный мост просто лежал перед воротами, которые много лет не закрывали. Бойцам приказал ждать меня не меньше часа оцепив замок, чтобы никто не убежал. Внутри меня встретил молчаливый какой-то высушенный старик-слуга, в котором не нашёл ничего особенного. Слуга без возражений повёл меня к барону. Ну, по крайней мере, я на это надеюсь, потому, что разговаривал с ним по-русски, а он меня не переспрашивал, просто повернулся и пошёл, жестом пригласив следовать за ним. Я не стал вооружаться осиновыми кольями и серебряным оружием, вымоченным в святой воде или натираться чесноком. Что-то мне подсказывает, что это дурость и если не справлюсь с какой-либо опасностью обычными средствами, то и от серебра толку будет не больше...

Наш путь закончился в каком-то помещении, возможно, это рабочий кабинет или место где принимают гостей. Но едва мой проводник, проходя дверь стал смещаться в сторону, чтобы уступить мне дорогу, как последовала атака. К счастью, я был к ней готов, а на подходе уже почувствовал впереди колебания мощной ауры. А следы такой же грязно-багряной Силы как у убитого лётчика увидел, еще, когда меня вели по коридорам. Шесть болтов с плоскими какими-то уродливыми наконечниками,

* * *

два из которых попали в сопровождающего, от остальных я отшатнулся и они промелькнули мимо. В помещении меня не просто ждут, а ждут во всеоружии. Я невольно остановился, прижавшись к стене сбоку от дверного проёма, решая, как мне штурмовать это укрепление. Мелькнула мысль, что даже одной пятидесятикилограммовой фугаски в кабинет бы хватило с избытком, но здесь это было нежелательно, мне ещё очень хотелось поговорить с бароном, правда, как это сделать, если он не знает русского, я не знал, но проблемы нужно решать по мере поступления. Собственно именно с этой мыслью я в числе солдат взял переводчика.

С пистолетом в левой руке, бичом, которому я доверяю гораздо больше, в правой приготовился к броску вперёд. Не входя внутрь, выстрелил три раза подряд, и вслед за грохотом взрывов моих усиленных пуль нырнул внутрь над самым полом. Надо мной в проём двери улетели ещё несколько болтов, а я уже смещался в максимальном ускорении. Как и мой противник словно стремительно вытекший из-за большого массивного стола, а в руке у него мелькнуло чуть изогнутое почти метровое лезвие. На задворках сознания мелькнуло недоумение, что враг не пользуется огнестрельным оружием. А вот дальше, едва ли кто-нибудь другой был бы готов к такому, да и скорее всего даже не увидел. Мой противник пробежал по стене обшитой мощными деревянными резными панелями и прыгнул на меня уже сбоку. Я пока не стрелял, хорошо помнил, как младший барон уворачивался от моих выстрелов. Но пистолет, вернее следующий за противником ствол всё равно свою работу делал. Вот только к противодействию боевому бичу барон оказался не готов. Да и длинные полы тяжёлого халата наверно помешали. От его прыжка я успел сместиться к столу и необычный клинок меня не достал, а я успел развернуть бич и при приземлении обвил его ногу, за которую дёрнул. Из-за этого его движение сбилось, и я смог увернуться от мелькнувшего в сантиметрах от меня лезвия. А бич уже обвил его левую руку выше локтя, и противника удалось закрутить и следующим ударом с хрустом перебить руку с мечом. При этом, не давая ему сократить расстояние между нами, где его клинок даст ему преимущество. Барон каким-то чудом успел перехватить рукоятку своего оружия, и почти одновременно с этим метнув в меня кинжал, от которого мне удалось увернуться. В следующий момент, видимо он решил, сократить расстояние и лишить преимущества, которое даёт мне бич, барон рванул ко мне. Через долю секунды пришлось уходить от удара клинком, который успешно действовал в левой руке. От удара пришлось смещаться не от противника, а к нему и удар лезвием фактически превратился в удар гардой. Это тоже не слишком приятно, но гораздо безвреднее, чем быть разрубленным, тем более, что удар вышел не жёстким, а скользящим в скулу. А концом рукояти бича удалось сильно ткнуть барона в лицо. Куда я попал было не ясно, но кровь брызнула, а мы одновременно отпрянули, разрывая близкий контакт. Только сейчас разглядел лезвие кривого меча с заточенной внутренней кромкой, а не наружной, как у сабли, которое выписало в воздухе сложную фигуру и устремилось ко мне. Но бич уже врубился в колено противника и в доли секунды, когда барон потерял равновесие, я выстрелил, целясь ему куда-то в живот. При такой скорости движений про прицельную стрельбу говорить глупо, поэтому выстрелы я положил, чуть смещая точку прицеливания по горизонтали. Какая из пуль достала цель не знаю и не важно. Грохот и дым в закрытом помещении тяжело ударили по ушам и прикрыли видимость, но не настолько, чтобы я не заметил с радостью, как взрывом барона откинуло к стене. Бич тут же перерубил левую руку барона. Каким бы сильным и живучим не был организм, но когда перебиты кости пользоваться конечностями затруднительно, а регенерация работает не за доли секунд. Выпавший меч с блямканьем покатился по полу, а барон у стенки пытался встать на свою единственную рабочую ногу. Вот только давать ему возможность для прыжка я не собирался, бич обвил шею барона, и я выдернул его на себя волоком по полу. На всякий случай зажал одним коленом его ближнюю руку, а второй рукой не выпуская пистолета, придавил горло, использовав угол в районе курка как охотники рогатину, чтобы он не мог двигать головой. Выстрелом и взрывом гаду вырвало переднюю стенку верхней части живота и там сейчас было какое-то месиво. Но я хорошо представляю себе живучесть и способность к регенерации таких тварей. Даже без пары конечностей он намного сильнее и опаснее обычного человека, поэтому не обольщался, а человек с такими повреждениями давно должен находиться в глубоком шоке. На всякий случай обвил бичевиной обе ноги, и глянул магическим зрением. На удивление аура моего противника была гораздо меньше, чем у майора, хотя я был уверен, что по уровню силы старый барон должен быть в несколько раз сильнее меня и его...

Барон перестал сопротивляться и когда я его зафиксировал на полу лежал спокойно, только выдвинутые до края подбородка клыки наверно должны были говорить о чём-то. Пока я его фиксировал, у меня вырвалось ругательство, вернее фраза на одном старом наречии, на котором у нас не говорят, но который меня заставлял учить старый шаман, а я на нём тогда же приноровился ругаться. Там некоторые фразы звучат очень грубо и резко, что просто грех не использовать их в качестве ругательств. И пока я соображал, что же мне делать дальше и как объясняться с этим немцем? Барон с запинками, но довольно чётко заговорил со мной на этом забытом языке, который здесь на Земле едва ли кто-то может ещё знать. Не знаю, мне кажется, он меня принял за кого-то, кем на самом деле я не являюсь и это одна из причин, что он не стал сопротивляться до последнего. По некоторым последующим оговоркам предполагаю, что там, откуда они пришли на Землю, была какая-то структура специально для борьбы с ними, вот за бойца такой организации меня приняли, как я понимаю. Но меня больше интересовало: сколько их здесь и какова вероятность встретить его собратьев? Во время его ответов, кажется, он меня разжалобить хотел, так грустно он рассказывал, как люди прознав про них, под руководством церкви взялись их истреблять, не считаясь с огромными потерями. И за многие века вполне добились результата, снизив их численность до минимума. А потом они сами доделали то, что не успела сделать церковь, когда начали междоусобную склоку, в которой полегли почти все. В прошлом веке их остались единицы, а сейчас, скорее всего он вообще один, хотя может, кто и прячется где-то. А мать его сына была последней женщиной их народа. Он, даже не смотря на состояние, попробовал изобразить смех, когда рассказывал, про глупости, что можно стать таким как они от одного укуса. У них даже общих детей с людьми так и не получилось зачать. Так, что после смерти сына ему не было смысла жить, он только просит меня убить его быстро...

Меня уже поджимало время. Сейчас комендачи полезут меня вызволять, так, что я срубил голову старому вампиру его же необычным клинком. Очень похоже выправленным или как-то иначе обработанным. На краю сознания мелькнула мысль, что если те, кто когда-то ловили и уничтожали вампиров, настолько могущественны и могли прийти из другого мира, то может они и для меня опасны? Но потом вспомнил, что с вампирами в основном билась земная церковь, так, что указанные возможно просто старинная страшилка этого племени и здесь никогда не было и не будет... Повлиять сейчас на это я всё равно никак не смогу и вернулся к реальности. Подобрал свои гильзы, глянул на стол, который оказался сложной механической конструкцией, возрастом не меньше сотни лет, которая по команде выпускала в сторону проёма двери арбалетные болты. Из-за откинутой передней панели были видны лезвия наконечников ещё пары десятков не выстреленных болтов. У обычного человека или даже нескольких против такой конструкции шансов прорваться в кабинет не было. Над креслом барона висел вырезанный из тёмного дерева герб в форме стилизованного щита. По бокам несколько непривычного вида крестов и новенький щит с фашистскими атрибутами в виде орла несущего в когтях белый кружок со свастикой или это должно обозначать наседку, сидящую на яйце с пауком свастики. От такой ассоциации стало смешно и до самого выхода из замка пришлось бороться с приступом смеха. Слуга барона умер сразу и после смерти барона живых в замке я не чувствую...

Вышёл к ожидающим меня солдатам комендатуры. Им предстоит взять замок под плотную охрану, пока не приедут ребята из контрразведки. Как ни крути, а этого барона не спрячешь, так, что лучше уж я сам им всё на блюдечке выложу. Я даже меч в качестве трофея брать не стал. Солдаты разбежались по замку осматривать и брать его под охрану, а я поехал в комендатуру, где до позднего вечера писал и давал показания через пару часов примчавшейся оперативно-следственной группе. После осмотра, думаю, что явно необычная анатомия, многие вопросы с меня сняла, мне только попеняли, что голову ему отрубил, на что я вполне резонно заметил, что совсем не уверен, что мне бы удалось с ним справиться по-другому.

Как я понял, мне повезло, что старый барон больше полугода не пополнял свой энергетический резерв. Единственный для них способ в местных бедных Силой условиях — это откачивать её из людей и барон наверно мог за раз "выпивать" человек десять, если не больше при средних объёмах Силы жертв, таких как я или Анна ему троих бы хватило с избытком. Не в смысле, что у него Силы в три раза больше, чем у меня, просто эффективность принятия Силы у них не велика и бОльшая часть Силы просто развеивается. Даже допускаю, что он мог и сам потихоньку умереть через год-другой без смысла жизни и какой-либо надежды. Магией они владеют очень слабо, да и направлена она на маскировку и возможность сбить со следа преследователей. Остальное врождённые свойства организма, на порядок превышающие обычного человека. Сюда они попали по временному нестабильному порталу, а сами они перемещаться между мирами не могут и не умеют. Ещё почему-то они жёстко ограничены Европой, ни в Азию, ни в Новый Свет они не перемещались никогда, не могли, хоть пытались, если верить словам барона. А на мой вопрос о причинах он стал сложно и непонятно говорить про возможности поглощения Силы и нужный им микроклимат. Ну, это как я его понял. Всё-таки общались мы на языке, который оба знаем средненько. Хотя, мне думается, что в других местах они могли столкнуться с теми-же ведьмами или толковыми шаманами, которые им перья пощипали. А в Европии так порезвилась инквизиция, что даже запаха от местных ворожей не осталось. Так, что моя надежда, что больше ни мне, ни моим близким не встретятся такие гады получила если не гарантии, то довольно сильные аргументы в свою пользу, что меня не могло не радовать... Само собой, барон не сказал мне всей правды и вообще мог врать напропалую, но с другой стороны, в главных для меня вещах его слова подтверждали многие косвенные факты. Да и аура всё-таки дала некоторую уверенность в том, что в главном он не солгал. На душе было очень хорошо от осознания, что я исполнил последнюю волю Сани Гурьянова. А Веселов очень недовольно бурчал, когда по возвращении обрабатывал ссадины на моём лице и теле...

А вот примчавшийся через неделю в полк Фалеев меня чуть не покусал, когда до него дошло, что с младшим бароном мы дрались как и со старшим. Что я тогда поэтому в лазарете оказался, а ребята из поисковой группы просто свалили на плащ-палатку то, что от младшего фон Книмица осталось и прикопали где-нибудь не слишком глыбоко и могилу теперь уже не найти. А если удастся найти, то там хорошо, если только остатки пары косточек найти удастся. На все его претензии, я, честно глядя ему в глаза, соврал, что кроме недюжинной силы и быстрой реакции я ничего необычного у младшего не увидел. А моё желание разобраться с его родителем было интуитивным порывом, который получил своё зримое подтверждение. И если бы я увидел у младшего такие же клыки, как у его папаши, то, несомненно, доложил бы, куда следует по всей форме и к старшему бы сам уж точно не сунулся. Кроме этого подкинул мысль, что младший может быть полукровкой более близким к людям, чем старый барон, кто может знать особенности их организмов. Само собой, что я не стал рассказывать о содержании моей беседы с бароном, ведь услугами переводчика я не воспользовался, а языками я не владею. В результате, пришлось снова писать и рассказывать, как мы с бароном и его сыночком вынуждены были драться. Как я совершенно невинно пришёл к нему рассказать про то, как прикончил его сыночка на Восточном фронте, а он, вот ведь паразит какой, сразу такой агрессивный оказался. Правда сначала пытался в меня из своих арбалетов пульнуть, но я оказался таким хитрым тушканчиком, что в проём двери свою фотографию не показывал, а вся механика его арбалетов уже настроена и изменить он ничего не мог. А потом он на меня кинулся с острой кривой железякой, которой хотел некрасиво обидеть советского лётчика — орденоносца и Героя. Мне это очень не понравилось, и я стал спасать жизнь отца моего сына в меру сил и по своему разумению. Мне удалось, так как его аристократическое воспитание оказалось с огромным пробелом в плане противодействия такому плебейскому оружию, как пастушеский бич, которым я его и уделал, в результате. А взрывы, так это он в меня кидался немецкими фугасными гранатами, которые в пехоте "яйцами" называют. И одну из них он как-то очень не осторожно прижал к своему животу, где она возьми и взорвись. А вот после этого я ему его же железкой головёнку то отчекрыжил. Почему голову отрезал? Так ведь не знаю, как с такими мерзавцами гарантированно закрывать все вопросы. Вдруг, если просто по голове дам или сердце прострелю, он потом оживёт. Как-то мне очень его клыки и шустрость не понравились. Вот и отрубил ему голову, на всякий случай, жить после Победы очень хочется. А потом уже дал команду бойцам из комендатуры, чтобы ничего не трогали и взяли поместье под охрану. А про бич, так про это уже давно в такой милой организации, которой товарищ Берия руководит, знают, и все вопросы уже давно задали, и ответы получили. Нигде больше в замке я не был, а к барону меня отвёл тот самый слуга, в которого первые болты попали...

Конечно, Фалеев мне до конца не поверил и правильно сделал. Но я так глухо включил "дурака", что и доказать он ничего не смог, хотя старательно мурыжил меня своими вопросами и попытками поймать меня на нестыковках. Ну, были нестыковки, куда же без них, но я ведь дуриком, если что — "не знаю" и "не понимаю", потому как простой лётчик и в их ваших эмпиреях не разбираюсь ни разу, а в остальном просто повезло! А как страшные клыки увидел, так вообще, чуть от страха не обделался! На каком языке хотел с бароном говорить, когда шёл к нему? Так вот об этом совсем как-то не подумал, переводчика снаружи оставил, а он, гад такой, даже и говорить со мной не стал, сразу убивать начал, вот такой невоспитанный негодяй оказался. А ещё аристократ называется. И когда я Василия Ивановича уже совсем заколебал, и он смирился с тем, что от меня никакого толка. Он немного проговорился, что когда судмедэксперты тело барона вскрывать начали, так такой визг подняли, что срочно пришлось замок заново осматривать. А там оказался отдельный подвал, куда вёл тайный ход и там останки многочисленных человеческих жертв, и следы каких-то ритуалов, а ещё целая галерея, где захоронены многочисленные останки таких же существ, как и сам барон. Словом, там теперь целая компания исследователей всё обнаруженное будет изучать долго и величественно. И что я такой дурак, вот не спешил бы и оставил барона живым, наверняка бы прославился, может даже на весь мир...

Ага! Про себя сижу и думаю. Оно мне нужно? Барон бы молчать не стал, и ещё неизвестно сумели бы вы его удержать, если бы он помирать передумал. И из вредности бы он меня точно сдал по самое "не могу", что я древний магический язык почему-то знаю. И мне только не хватает рассказывать, откуда я его знаю и как меня в чужое тело перенесло. Тут если решат, что я чего-то таким образом скрыть пытаюсь, то станут выяснять и выбивать информацию до упора. А если решат, что у меня с головой не слишком хорошо, то в психушку упакуют. Так, что свои сказки про мировую известность вы, товарищ контрразведчик, кому другому рассказывайте, а я лучше тут в сторонке на табуреточке посижу, у меня жена молодая и красивая недавно сына родила, они меня ждут, и я по ним скучаю...

* — Это самое слабое по степени бронирования место Тирпица, где толщина бронирования от восьми до двенадцати сантиметров (есть в паре мест более тонкие траверсы 60 мм, но это не существенно). Формально, при идеальном попадании — перпендикулярно поверхности кумулятивная струя ПТАБ прожигает 100 мм брони, то есть не самые бронированные участки бомба прожечь сможет, но вероятность такого попадания и то, что позади брони окажутся горючие и взрывчатые вещества, которые загорятся и сдетонируют практически нет. Ведь и при попадании в танк бомба не выводит его из строя. Да, если прожгло броню, то внутри танка происходит мощные термо— и бароудары, которые могут убить, но есть шанс и пережить их, если повезёт. Но в танке очень мало места из-за этого его компоновка такая плотная, что просто свободного пространства почти нет. Поэтому вероятность того, что за пробитой бронёй окажется какой-либо боеприпас или горючие материалы достаточно высока, а устойчивость снаряда в гильзе к воздействию даже ослабленной кумулятивной струи очень маленькая. Поэтому почти гарантировано любой боеприпас воспламенится и сдетонирует, а горючие материалы и топливо загорятся, что в итоге тоже приведёт к детонации боекомплекта. Но корабль — это не танк и даже если пробьёт тонкую броню в нескольких местах, то это едва ли станет фатальным для махины в полсотни тысяч тонн водоизмещения.

**— Подлинные данные из РИ.

* * *

— Ларионов — разработчик ПТАБ. В кумулятивных бомбах ПТАБ — 2,5— 1,5 использовано взрывчатое вещество ТГА (тротил-гексоген-алюминиевый состав или "морская смесь") 630 гр, которое имеет коэффициент к тротилу около 0,7, то есть такой заряд примерно эквивалентен взрыву килограмма тротила. К слову, уже через полгода от начала выпуска бомбы стали снаряжаться осколочными рубашками толщиной 1,5 мм с насечкой, для усиления действия против живой силы.

* * *

— Нам всем привычна форма гранёного бронебойного или лепесткового ромбовидного наконечника арбалетного болта. Но для охоты или против не защищённого доспехами противника гораздо эффективнее применять наконечники вроде охотничьих "срезней". Эти плоские с заточенными кромками наконечники часто делают несимметричными, чтобы при попадании они, смещаясь, нанесли более широкую рану, которая обеспечит жертве тяжёлую кровопотерю. Даже без повреждения крупных сосудов из раны мышечного массива порой течёт как из средней артерии. А классические бронебойные наконечники, конечно, проникают глубоко и броню прошивают, только при попадании, при котором не повреждены кости, крупные сосуды или другие жизненно важные органы раненый таким болтом и убежать может, и убежать гораздо дальше, чем ослабевший от обильного кровотечения после попадания срезня.

Глава 35

Ленинград

Само собой, что наш славный гвардейский и прочее, и прочее, полк не оставили в тылу и мы вместе со многими другими тридцать первого мая, меньше чем через три месяца после разгрома Германии, после могучей артподготовки двинули на укрепления оборонительных порядков Квантунской армии. Мы были в самой восточной группе и наступали в районе гор Сихотэ-Алиня от Владивостока в сторону Кореи. К этой операции или войне на Востоке нас так натаскивали и готовили, просто жуть. Сделали упор на восстановление исторической справедливости. Привезли прямо из типографии книги "Порт-Артур" и "Цусима", комиссар и комсорги проводили политинформации, к слову довольно интересные, а не пересказы передовиц "Правды" и "Красной Звезды", о событиях русско-японской войны сорокалетней давности. Перебросили на Дальний Восток по железной дороге лучшие части, в числе первых те, которые штурмовали Берлин. Нам выдали новые самолёты, которые нас ждали на месте, правда у меня единственного остался мой старый "Воронёнок", который я менять отказался, только мотор новый форсированный выправил и установил. И наверно самое большое внимание привлекал к себе даже не сам самолёт, а уже давно для нас привычное чучело "Никифора" в кабине стрелка и покорябанный деревянный макет его пулемёта. Впрочем, как только это чучело не называли, и переделывать его пришлось несколько раз, но вот прижился, в конце концов "Никифор". Наши издевались над случайными зрителями, что это у нас такой специальный секретный самолёт, в нём и в кабине нет лётчика, туда тоже сажают только другое специальное чучело, а управляют самолётом по радио, чтобы меньше потерь среди лётчиков было, и ведь многие верили. А с перевозкой "Воронёнка" мне пришлось побегать. Все ехали по-королевски в плацкартных вагонах и могли спокойно наслаждаться дорогой и непритязательными дорожными удовольствиями. Только мы с Валей Комоловым на каждом полустанке мотались поглядеть на нашу машину, которая под брезентом обложенная тюками соломы ехала на прицепленной платформе в конце состава.

Словом, готовились мы, готовились, а потом оказалось, что у японцев почти вся ПВО — это пулемёты винтовочного калибра, которые нашим машинам ничего сделать не могут, да и мало её совсем. И уж точно они не представляли себе, что такое, когда передовые позиции накрывает залп пары дивизионов наших "Катюш" или что почти одно и то же, когда несколько эскадрилий штурмовиков послойно накрывают передовые позиции ковром кумулятивных ПТАБов. На позициях после такого дезориентированные чудом в этом аду выжившие единичные японские солдаты просто разбредались с рубежа обороны во все стороны, часто выходили прямо к нашим позициям уже сошедшие с ума. И если первые дни по ним открывали огонь, то скоро разобрались и стали их брать в плен без стрельбы.

Про плотные танковые колонны, которые японцы начали выдвигать к атакованным рубежам обороны наверно можно даже не говорить. Когда два звена наших машин сжигают полностью полковую танковую колонну, чего у нас даже под Курском не было, там хорошо если танковый батальон удалось подловить всем полком. А после приказа о запрете плотных колонн о такой удаче в отношении немецких войск можно было только мечтать. Про смешные японские танки, больше всего похожие на наши довоенные БэТэшки с малокалиберными пушечками в угловатых башенках, я вообще не говорю. А на них шли наши закалённые в боях длинноствольные "Тридцатьчетвёрки" и "ИСы" с острыми щучьими носами превосходящие даже хвалёные немецкие "Тигры". Про наши самоходки "Зверобои" с пушками по пять-шесть дюймов можно даже не вспоминать, им тут соперников не было, пожалуй, кроме большого количества смертников, которые с минами в руках бросались прямо под наши танки и машины.

В первые дни на нас пыталась навалиться японская и маньчжурская авиация, тут оказывается и такая имелась. Причём часть маньчжуров воевала против японцев, а часть за них. Первые на наших "чайках" и "ишачках", а другие на японских "Зеро" или как там их ещё. От японцев маньчжуров отличали только знаки на хвостах и крыльях. Только наш полк записал на свой счёт двенадцать подтверждённых сбитых, хотя реально только мы с Цыгановым свалили штук по двадцать. Да и не мудрено это было, когда они лезли на нас без манёвров и изысков прямо в лоб, а тут встречали сметающий всё залп наших штурмовиков. Однажды так и получилось, когда на нас кинулось больше эскадрильи, десятка полтора японских машин, а мы летели работать укреплённый район всем полком. Цыганов отдал непривычный приказ "Всем разворот влево разом! Пошли! Атакуем японские истребители!", могу себе представить изумление японских лётчиков, когда они летели вершить высшую самурайскую справедливость и карать наглых гайдзинов, а тут мирно летевший колонной строй жертвенных самолётов разом разворачивается и атакует, и не просто атакует, а практически сметает всех страшным по мощности пушечно-пулемётным залпом. Ещё удивила форма этих истребителей с крыльями обратной стреловидности. Издалека этот силуэт воспринимался как неправильная растопырка, словно он выставил раскинутые руки и упирается, мол, не хочет он никуда лететь. Наверно и не хотели лететь, потому, что с неба их сносили даже единичные попадания наших пушек, похоже тут в небе ещё господствовали пулемёты. В последующие дни наши истребители отловили ещё несколько десятков последних и после этого японцев и японских маньчжуров в небе мы не видели. А каково было наше удивление, когда по итогам всей этой кампании в полку оказалось, потеряно только две машины и обе по техническим причинам. Оба сумели потеряться в местном тумане, который иногда неожиданно сползает с гор и им пришлось садиться на вынужденную с сухими баками не найдя в тумане наш аэродром. По итогам этой кампании полк даже не наградили очередным орденом, которых у полка уже четыре. Впрочем, никто не жаловался, погибать после победы над Германией не хотелось никому, а тут мимоходом разбабахали Японию и поставили окончательную жирную точку в войне.

А после этого была снова суетливая дорога домой. Хотя, по поводу "Домой", поспорить можно. Тут такие расстояния, что мы только в самом конце перелетели ближе к Сеулу и Чемульпо. С новой площадки не сделали ни одного боевого вылета, только произвели облёт и знакомство с районом. Зато мы, правда, только сверху, поглядели на место, где наш героический крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец" приняли свой последний бой. И не переставало удивлять, что на таком небольшом расстоянии такая разная погода и природа. Когда в конце мая мы были во Владивостоке, там ещё чувствовалась весна, пусть уже её конец, но ещё была весна, а не лето. А здесь уже окончательное лето и духота, в которой как в парилке истекаешь потом, и больше всего хочется забиться в какой-нибудь тенистый уголок и накрыть голову прохладным мокрым полотенцем. А ведь мы всего лишь перелетели горы Сихоте-Алиня и корейские горы на севере полуострова. Есть корейскую еду могут наверно только местные жители, которым наверно очень нравится пожар во рту и горле во время еды. Наши злые языки предположили, что у корейцев потому и глаза узкие, что привыкли от такой еды жмуриться. Потому, что без гримас есть это жутко острое и кислое называемое едой точно невозможно, тем более ещё при этом воевать с палочками, которыми у них даже маленькие детишки так ловко управляются, что начинаешь с сомнением смотреть на собственные кривые пальцы. Но окончательно добило местное угощение из жареных личинок шелкопряда, здоровенные с фалангу пальца обжаренные в масле гусеницы со странным запахом. Довольно милые совсем молоденькие улыбчивые непонятно что чирикающие девчушки поднесли нам их, когда мы заехали однажды в небольшой городок. И наверно, чтобы показать, что всё это съедобно и не отравлено, они, не переставая улыбаться, каждая отправила в рот по парочке штук и начали этими личинками радостно хрумкать, кто-то из ребят не удержал завтрак в желудке и выплеснул, едва успев отскочить за ближайший угол. Потрясающе бедная и необычная страна. Такой Корея нам и запомнилась, но мы её и не видели толком, ведь с высоты всё видится совсем не так, как на земле. Впрочем, мы уже привыкли. В Германии и Польше ведь так же было. Может поэтому нас называют армейской аристократией, ведь те ужасы войны, которые встречает на земле с каждым своим шагом рядовой пехотинец, нам не видны. Даже места нашего расположения успевают проверить и привести в порядок. В общем, кому что, а мы сверху...

В СССР мы оказались почти сразу. То есть, СССР пришёл вместе с нами, ведь улетали мы уже из Корейской ССР. А вот потом долгая дорога через всю страну по бесконечному Транссибу — это впечатлило. Даже скорые пассажирские поезда от Владивостока до Москвы идут почти две недели. Оба раза, когда мы проезжали Красноярск, к поезду приезжала с уже подросшим сыном Елена Борисовна — жена нашего гвардии подполковника Гамбузова Николая Ильича, и как наш комиссар нервничал в ожидании жены с сыном, просто не описать. А уж как он потом сутки ходил, ничего не замечая — отдельная история. Его даже подкалывать не хотелось, такой у мужика был счастливый дурашливый взгляд. Нас вернули на запад и расквартировали в Польше, неподалёку от Кракова на построенном немцами аэродроме с качественной, совершенно не пострадавшей от бомбёжек бетонной ВПП. А в полк стали поступать новые машины "Ил-десять", фактически те же самые штурмовики, как и были раньше, только уже обшитые дюралем, а не многослойным шпоном. Вроде бы с более мощным и качественным мотором, а в остальном почти не отличающиеся от наших старичков. Из старых машин в полку остался теперь только мой "Воронёнок", который умудрился прокатиться на поезде на расстояние не меньше половины экватора (больше десяти тысяч километров только в одну сторону) и который на балансе полка не стоит, как купленный мною за свои деньги. И что вообще с ним теперь делать, когда весь полк пересаживается на новые машины, никто не знает. Уже когда я через год уехал после увольнения в запас, наконец, кто-то принял умное решение, направить его в распоряжение командования Сталинградского лётного училища для установки в качестве памятника. Фактически "Воронёнок" не слишком далеко от Сталинграда и начинал свой боевой путь, а наш полк был в числе отличившихся и отмеченных именно в битве на Волге. Забегая немного вперёд, скажу, что это решение неизвестного начальника в будущем предопределило место ежегодных встреч моих однополчан, когда в день Победы мы стали собираться, чтобы вспомнить войну и тех, кто не дошёл до нашей Победы.

На новом месте дислокации многие вызвали жён. Я впервые увидел жену и дочку Цыганова. Мы с его женой как-то резко с первой минуты друг другу не понравились. Я увидел по ауре её лживую, довольно подленькую по мелочному натуру, а она, наверно почувствовала моё к ней отношение. Многие женщины умеют чувствовать такие вещи без всякого истинного зрения, а командир на такие мелочи, само собой внимания обращать не собирался, но дружить семьями у нас не получится, значит, так тому и быть. Я вызывать Анну с ребёнком не стал, тем более, что она уже поступила в медицинский институт и с ужасом писала, что всё успела позабыть и сейчас зубрит латынь и анатомию. Да и у меня всё равно почти не было времени на общение, даже если бы она приехала. Получение новых самолётов — это головная боль не только для технических служб, которым нужно познакомиться и освоить незнакомые машины. Для меня, а теперь у меня одна из самых нелюбимых всеми карьеристами должность заместителя командира полка по лётной подготовке, то есть за все аварии и лётные происшествия всю вину сваливают на меня и само собой на командира, который в принципе отвечает за всё во вверенном подразделении. А мне нравится. Не потому, что я такой мазохист и люблю, когда каждая приезжающая комиссия об меня ноги вытирает, а потому, что на этом месте у меня личного состава только мой экипаж. Из которого почти сразу демобилизовали наших девушек, и остался только мой бессменный Валя Комолов и в помощь ему пришёл Гриша Малышев, такой же немногословный и знающий механик. А осваивать новые машины и без аварий? Не смешите меня. Всегда были и будут. Тем более, что зачем-то осваивали их производство в страшной спешке. То есть, сделаны они ОЧЕНЬ БЫСТРО, читай, как попало. Словом, продукт — когда главное сделать, потому, что фронт требует. А фронта уже нет и требования мирного времени очень сильно отличаются от фронтовых. Но машины уже сделаны и вот они у нас и нам их нужно осваивать, приказ по переводу полка на новую технику никто не отменит. Пришлось побегать и вместе с бессменным Петровичем решать множество возникающих вопросов, вплоть до выбраковки некоторых машин целиком. Из тридцати двух машин полка зампотех не принял и отправил на завод шесть бракованных самолётов. Сами понимаете, остальные по качеству тоже оставляли желать лучшего, что многие теперь с нежностью вспоминали наши старые двоечки. И если бы не громкий и высокий статус нашего именного гвардейского орденоносного полка, то может это бы не получилось, но мы смогли и вышло. Здесь наверно впервые я откровенно пользовался своими наградами. Звание и должность у меня не велики, но вес наградного металла на груди заставляет всех уважать его носителя. Второй частью было переучивание старых пилотов, с чем проблем почти не возникло, а вот с прибывшим новым пополнением сложностей хватало. Я уже рассказывал, как меня удивляли многие тем, что совершенно не хотят учиться, достигнув минимального, но с их точки зрения вполне достаточного уровня. А тут к этому добавилось ещё и то, что пацаны почти все не успели повоевать, а учились они во время войны и многие рвались не просто повоевать, а отомстить или отдать какой-то свой долг. А тут даже с Японией без них разделались. Весь полк в орденах и медалях, а они пришли и им даже гвардейские знаки не дают, пока злобный Гурьянов не подпишет допуск к самостоятельным полётам. А я, вот ведь зверь такой, этого допуска не даю и требую их отрабатывать учебные задания, пока не сдадут на зачёт. Но ведь они уже в стенах своего училища давно считали себя асами и всё постигшими, которым совершенно нечему учится, им только свободы дайте и в кабину пустите, тогда они "Ух-х" и всем станет "Ах-х" и "Ох-х"! И даже показательные демонстрации того, чего они не могут, а мы можем, ни к чему не приводят. Им плевать, ведь их порывы эмоциональные, а я обращаюсь к разуму. Старички на радостях от окончания войны частенько стали водочку попивать, вроде бы имеют полное право, и не скажешь ведь ничего, ПОБЕДИТЕЛИ. Всю войну весь наш полк ходил в числе везунчиков, у которых потерь всегда меньше, чем у других. Но за время войны мы не меньше трёх полных лётных составов похоронили и столько же потеряли ранеными и списанными из авиации. Из "старичков", кто с нами прошёл почти весь путь полка остались только мы с Цыгановым, Игорь Озеров и Слава Телегин, да Веселов и в техническом составе не так и много, если посчитать. Да и то не с самого начала — отдельной эскадрильи, Игорь от Москвы, Слава от Сталинграда, а самыен старенькие — мы трое. Остальные пришли уже в гвардейский орденоносный полк... Из нашей отдельной персидской эскадрильи живы и в строю ещё Фалеев и Бурдужа, ещё двое списаны по здоровью и всё. Меньше половины из тех, с кем мы когда-то прилетели в Баку...

Пришлось ругаться до хрипа и даже мордобоя, в смысле брать за грудки особенно тупых и трясти, чтобы в мотыляющейся головёнке хоть какие-нибудь внятные мысли завелись. Если бы позволил себе расслабиться и дать волю кулакам, то, скорее всего, вбил бы им носы в затылок, чтобы назад торчали, уж очень некоторые своей тупостью доводить умудрялись. Двоих даже пришлось списать из полка с волчьим билетом, хотя, я бы списал пятерых, но кто ж нам такую волю даст? Вручили вам кое-как выученный драгоценный личный состав, вот и воспитывайте и готовьте пополнение способное обеспечить всемерную боеготовность и внушить ужас любым врагам мощью нашего славного пятьдесят седьмого Гвардейского Донского и орденоносного! А то, что этот самый личный состав ничему учиться не желает, так это ваша командирская и партийная недоработочка, которую следует немедленно исправить и как гвозди вколотить указанный любимый и дорогой личный состав в боеготовый строй. Дабы своей несуразностью они славные ряды наших самых лучших в мире Военно-Воздушных сил не портили и лик начальственный не морщили. Ну, вы понимаете. На их обучение денежки пошли, ресурс техники расходовали, от других хлебушек отняли, чтобы этих будущих защитников завоеваний социализма накормить, так давайте нам результат! РЕЗУЛЬТАТ ДАВАЙТЕ! И не нужно про их непригодность, а то ведь получится, что столько хороших товарищей зря свой хлеб ели и звёзды на погонах носят, если раньше не разглядели и упомянутые траты позволили. Грубо говоря, на что это вы тут, товарищ гвардии пока ещё капитан, намёкивать изволите? Словом, не жмут ли вам вместе с вашим командиром и комиссаром погоны? Вот и кушайте, то что есть, и можете даже не благодарить!...

Во время войны были немцы, которые таких быстро к общему знаменателю приводили. А кто кочевряжился, тех зенитки разделывали, как наша повариха тётя Стаська курей для супа. А теперь настало мирное время, где воля вольная для бездельников и разгильдяев. Но мне то от этого разница не выплывает. Я по должности должен их научить и в строй поставить так, чтобы полк летал как единое целое и мог любую поставленную задачу выполнить. И я наверно, правда, глупый и чего-то не понимаю. Я до сих пор сужу по тому, как меня учили, если делать, то хорошо, а не можешь — учись или уйди. А уж то, что магия даже в малых проявлениях никакой даже малой небрежности не прощает, я на своей шкуре прочувствовал. Когда первый раз меня старый шаман в план духов пустил. И я ведь с ним уже несколько раз ходил, и вроде уже всё знал и умел. Только вот едва вошёл, а со мной не было наставника, который своей мощью всех по углам распугивал, и на меня налетели мелкие слабые духи, но их было так много, что продержался я совсем чуть, а потом стал растворяться, вернее меня начали растаскивать на кусочки. Если правильно, то не меня, а мою энергию, которая здесь самый главный деликатес и я уже не надеялся вернуться, когда пришёл наставник, нашёл меня или то, что от меня осталось, и как мокрого щенка за загривок вытащил в обычный мир. И я потом почти месяц лежал и приходил в себя, восстанавливал своё помятое энергетическое тело и каналы Силы в порванной ауре. А оказалось, что всё в маленькой небрежности, которую старый шаман в моей защите видел и не раз мне на неё указывал, но я ведь самый умный был, и мне казалось, что всё делаю правильно, а учитель просто придирается от злобности своей натуры. Оказалось, что этой маленькой нестыковки в защите духам хватило, чтобы снести мою защиту и дальше я против них уже совершенно ничего не смог сделать. То есть, я, наверно, могу этих разгильдяев понять, но вот только мне тогда было всего четырнадцать лет, а с учётом разницы в длине года, это местным двенадцати соответствует. А этим обормотам не меньше девятнадцати, а то и больше. Пора уже головой думать начинать! Вот уже как старик брюзжать понемногу начал. Сам себе кажусь рядом с ними старым и матёрым, а ведь я старше них всего на три-четыре года...

Так или иначе, где уговорами, где руганью или личным примером, но удалось кое-как довести лётно-подъёмный состав до приемлемого уровня. Полк на "хорошо" сдал полугодовой зачёт по боевой и политической подготовке. И я написал рапорт на увольнение. Ну, их на фиг, ещё дадут майора, и вообще фиг тогда уволишься. И так, в честь Победы над Германией почти всех офицеров повысили в звании, Цыганов и Гамбузов стали подполковниками. Меня хотели на майора подать, пришлось с пеной у рта доказывать, что я капитана получил в конце сорок четвёртого и в этом звании отходил едва полгода, тем более, что на моей должности капитан — потолок, хотя на ступень выше штатного присвоить могут. Прослужить мне после этого пришлось почти год. А так как я был из меньшинства офицеров, кто хотел уволиться, то меня уволили в запас в числе первых, если считать лётный состав. Вообще, в пехоте и других наземных войсках увольняли в запас со страшным скрипом, вместе со мной увольняли ещё только самые старшие возраста, кто родился до пятого года, как смеялись тогда — до Русско-Японской войны. Правда, в запас я всё равно ушёл гвардии майором, меня даже на месяц перевели на должность штурмана полка, чтобы в документах отразилось, у штурмана потолок по званию майорский. Но ведь это уже под самый уход сделали, поэтому я и не протестовал особенно. А командир ещё и объяснил, что в запасе лучше числиться старшим офицером, чем младшим. То есть, на похоронах мне троекратный залп из винтовок теперь положен...

Николай Ильич начал меня "окучивать", как говорят, когда ещё война шла. И не прекращал это делать почти до самого моего увольнения. Нет, я понимаю, что он заинтересован в том, чтобы у него рядом были проверенные надёжные кадры, но ведь его интересы совершенно не противоречат и моим желаниям. Он долго выяснял, чем именно я бы хотел заниматься и придумал, наконец. Всё-таки его богатый жизненный опыт и умение работать с людьми — вне конкуренции. Впрочем, я и не возражал особенно и Анна согласилась. Поэтому сразу после увольнения я ехал не только к любимым жене и сыну, я ехал поступать в Ленинграде в Лесной техникум, который готовит работников для лесного хозяйства. Так мало того, что Гамбузов сумел нас обоих уговорить, так он ещё и успел пробить Анне задним числом целевое направление от руководства Красноярского края, чтобы по окончании обучения для неё вопроса распределения не было. Получит диплом, и мы с ней поедем в Красноярск, а точнее в район к нашему бывшему комиссару, который уволился на три месяца раньше меня. Ехали мы вместе с Веселовым. Только Леонид Михайлович уже полковник медицинской службы не был уволен из армии, а ехал в адъюнктуру его родной Военно-Медицинской академии имени Кирова.

Когда приехал в Ленинград, Анечка уже закончила первый курс института, ей как фельдшеру с опытом работы разрешили совмещать учёбу и работу по специальности на первых курсах. С Егоркой очень сильно помогала мама Веселова, хотя бОльшую часть времени он был в яслях. Как наша маленькая женщина умудрялась всё успевать, хорошо учиться и работать, я просто не представляю. Мне учиться особенно первый год было очень тяжело. Во-первых, за годы войны мозги уже стали заточены совсем под другое, и отвыкли учиться. Такое чувство, что даже шевелились со скрипом. Во-вторых, все мои знания ведь из памяти Сани Гурьянова, я сам их не получал и в школе за партой ни дня не сидел, хоть и пытался в своё время по учебникам прогнать всю школьную программу. А учили в те годы по верхней планке, готовили нас очень серьёзно и многогранно. От серьёзного курса ботаники с зоологией и растениеводством с почвоведением, до правил бухгалтерского учёта и экономических основ ведения хозяйства, а между ними всё остальное, каких только курсов не было включено в программу, и всё нужно было выучить и сдать. Честно говоря, пару раз были малодушные мысли всё бросить и ехать работать простым егерем. Но поддержка и пример моей удивительной жены помогали, стискивал зубы и учил, учил, учил...

Когда приехали в Ленинград, ещё действовал приказ для офицеров об обязательном ношении парадной формы и наград. Оказалось, что пока военкомат по месту постановки на учёт в запасе не получит уведомление из наркомата обороны с подтверждением, что они перевели меня из действующего состава в учёт по запасу, я считаюсь ещё на службе, хотя со всех видов довольствия уже снят. А ещё при увольнении мне посчитали все неотгулянные отпуски за всё время службы со всеми гвардейскими и именными коэффициентами и получилось, что у меня больше полугода отпускных. Пришлось мне всё это время честно ходить в парадной форме при всех регалиях. А регалий хватало — двенадцать орденов: четыре "ордена Ленина", три "Боевого Красного Знамени", ордена "Кутузова" и "Суворова", орден "Красной звезды" и ордена "Отечественной войны" обеих степеней, к ним шесть медалей: "За Боевые заслуги", "За отвагу", "За оборону Москвы", "За оборону Сталинграда", "За взятие Берлина" и "За Победу над Германией". А над всем этим "Золотая Звезда". Ходишь по улицам как витрина начищенная. Немного больше двадцати лет, уже майор, весь в наградах с двумя нашивками за ранения. То есть правда воевал, а не по штабам себе награды высиживал. Мужчин и так мало, кто погиб, кто ещё из армии не вернулся или по госпиталям мыкается. Женщины ТАКИМИ глазами смотрят, форма едва не дымится. Пока прохладно было ещё реглан спасал, можно было его накинуть, чтобы внимание лишнее не привлекать. А как лето наступило, в реглане уже не походишь, вскипишь просто, вот и пришлось учиться "морду топором" делать, как Валя Комолов говорил. А ещё, попался бы мне тот умник, который нам парадную форму придумывал. Может не придушил, но пинков бы от души надавал. А по нормам мирного времени нам уже не по чину в полевых ХэБэ при орденах ходить, пришлось в ателье этот ужас габардиновый шить. Этот жёсткий воротник — стоечка в шею впивается, а мне даже крючок расстёгивать невместно, ведь какой пример Герой подаёт. Этот край воротничка подшивать замучаешься, а Герою с криво пришитым подворотничком ходить не к лицу, вот и приходится раза по три перешивать. Анечка порывалась помочь, но не стал на неё это сваливать, тут моими сильными руками пальцы исколешь, пока проколешь и подошьёшь, ручки её красивые жалко. Вначале раза три меня затащили выступить перед людьми, потом отбрыкивался как мог. Ну, не умею я как Цыганов или Гамбузов красиво и округло перед людьми выступать. Через два месяца после зачисления меня в техникум и начала учёбы, пришло подтверждение из кадров ВВС о переводе меня на учёт по запасу, и я моментально переоделся в гражданку. Хотя, как сказать, переоделся. Просто снял парадную форму и стал носить повседневную ХэБэ без петлиц и погон, а вместо фуражки кепку купили, хоть у меня в удостоверении указано, что сохраняется право ношения военной формы, оружия и знаков различия. Ведь наградной пистолет ещё от Ерёменко так у меня и сохранился, и со мной от Чертково прошёл. К слову, Цыганов свой во время вынужденной посадки где-то потерял, пока плохо соображающего его в местный санбат тащили. На костюм деньги тратить не стали, да и не умею я костюмы носить, это не форма, костюм носят иначе, это надо уметь делать, а ведь ещё и галстук к нему повязывать. Вообще, деньги были, тем более, что с момента покупки "Воронёнка" (который до слёз было жалко оставлять), когда потратил бОльшую часть денег со сберегательной книжки. Теперь на счёте накопилась очень даже неплохая сумма, только за сбитые заплатили ещё больше сорока тысяч, плюс всё денежное содержание. Я думал Анечка на себя и сына будет тратить, а она в эти деньги умудрилась не залезть, обходилась своей зарплатой и стипендией. А у меня ведь ещё ежемесячные выплаты по каждой награде, так, что бедными нас точно не назовёшь.

После моего приезда в Ленинград мы решили съехать от мамы Веселова. Хоть они оба уговаривали остаться, и что мы их не стесняем, и даже обиделись немного. Но мы на своём решении настояли и перебрались в общежитие. Я после поступления устроился по ночам диспетчером на автобазу неподалёку от общежития, Анечка продолжала брать дежурства и всё время учёбы мы оба имели ещё и зарплату, пусть не большую, но тоже помощь. Впрочем, как уже понятно, с моими наградными выплатами* у нас и так деньги были, но не работать, когда есть силы и вся страна последствия войны исправляет в то время было просто неприлично. В общежитии страшно удивлялись, что я — Герой Советского Союза, не пошёл требовать себе квартиру, которую Герою на время учёбы должны были предоставить. Но я себя бы уважать перестал, если бы пошёл себе чего-то требовать. Анечка меня в этом полностью поддерживала. Она вообще считала, что нам судьба и так столько везения отвалила, оба живые из войны вышли, что просто грех ещё требовать чего-то. Много ли лётчиков, кто первую бомбёжку двадцать второго июня пережил и потом всю войну в небе до Победы дожили? Мы — молодые, целы, здоровы, руки и ноги на месте, сын родился, мир наступил! Ещё чего-то желать? Грех это страшный и гордыня! Вот...

В Ленинграде ещё было много следов от пережитой Блокады. А день снятия Блокады в городе праздновали не меньше, чем День Победы. Но ленинградцы жили, восстанавливали любимый город, улыбались. И вообще, в городе был какой-то особенный дух, какая-то незримая гордость победителей, которых не смогли сломить блокадой, голодом и бомбёжками, гордость людей, которые смогли выстоять плечом к плечу и не сломались, между людей была какая-то особенная забота, доброта и готовность помочь всегда и любому.** Мы все с радостью выходили на субботники в районе, в котором было наше общежитие. На те, которые организовывали мой техникум и Анечкин институт. С Анечкой помочь ей и её девчонкам всегда старался ходить, часто с Егоркой. Ведь часто субботник проходил на разборе завалов или разбивке территории под строительство или просто благоустройство под будущий сквер или улицу где много тяжёлой работы, которая девочкам не под силу. А ещё были общегородские субботники, здесь не просто знали работу Ленина "Великий почин", по ней жили и строили будущее своё и своих детей. За все годы учёбы я ни разу не видел контролёров, которые проверяют билеты в транспорте, а в городе стремительно освобождали транспорт от кондукторов, и ставили кассы самообслуживания. Пару раз так оказывалось, что не было денег на билет, пришлось ехать "зайцем", хотя, как Герой имею право на бесплатный проезд, но всегда плачу, мне кажется, что это правильно. И в следующую поездку я платил двойную цену, чтобы оплатить предыдущую поездку. И это не я такой вот весь из себя правильный и показательно честный, такими были все ленинградцы, и некрасиво было бы быть другими среди таких людей.

Егорка рос и радовал нас. Ещё, когда увидел его в первый раз, заметил, что у него очень хорошо развиты каналы Силы, а когда он подрос я их ещё и подправил и почистил немного. Мне кажется, он за всё детство так ни разу и не заболел, если не считать пару простуд, когда зимой промочил ноги и засопливел на денёк. Вообще, уже в четыре года он вполне сам себя мог обслужить. Ну, а что делать, если мама и папа или на учёбе или на работе, а он взрослый и ответственный мужчина, которому доверили побыть одному и он с этим вполне справляется. Наши соседки никак не понимали, как мы так воспитали ребёнка? Да, ничего мы особенного не делали, просто он видел, что мы друг о друге заботимся, и делаем всё, чтобы другому было проще или приятно. Да и как можно подвести доверие родителей, если у него самые лучшие папа и мама, у которых вот только совершенно нет времени подарить ему братика или сестричку, хорошо, хоть Тотошка есть...

Паровоз гукнул в темноту и потянул вагоны, начиная отсчёт первых километров на пути где их больше трёх тысяч. Анечка, когда укладывала Егорку с Тотошкой спать немного всплакнула. Это не горе, это светлые слёзы, которые смазка для счастливой дороги. А потом мы с ней ещё долго сидели в тёмном купе и смотрели на мелькающие за окном тени. Наша жизнь снова сделала решительный поворот, но этот поворот мы планировали и сейчас едем в наш будущий дом, где хотим прожить всю нашу жизнь. Может звучит высокопарно, но по сути именно так. Немножко страшно, но и волнительно. Как ожидание подарка, когда представляешь, что тебе подарили, но всё равно есть немножко тайны, которую постигнешь, только открыв подарок и не раньше. Мы тоже вроде бы всё знаем. Гамбузов нас в Ленинграде навещал два раза. Письмами мы обмениваемся и всё решено и оговорено. Но мы там никогда ещё не были и скоро всё узнаем и увидим своими глазами...

Анечка, когда ехала учиться собиралась обязательно стать хирургом, но курсе на четвёртом вдруг призналась, что хочет лечить детей и не буду ли я её считать врушкой, если она выберет педиатрию. Сказать честно, я совершенно не видел разницы, и возражать не собирался. Но она словно продолжала меня убеждать, говорила, что маленькие часто даже пожаловаться и объяснить, где и что у них болит, не могут, только плачут или лежат, молча, что даже опаснее. Их, прежде чем лечить, нужно ещё понять от чего именно, а тут даже не просто обследовать, тут почувствовать диагноз нужно. А спасти малыша, что может быть радостнее? Так, что Анечка хотела работать педиатром, но вот только больница где ей предстоит работать маленькая и она в ней будет единственным врачом в районе, а потому придётся заниматься всеми больными и даже операции делать. Пришлось её убеждать, что ничего плохого в её выборе нет и я с ним полностью согласен, а потом ещё раз и снова через несколько дней, только тогда она поверила и перестала переживать за свою "ложь"...

Когда нас провожали, собралась целая толпа появившихся здесь друзей и знакомых во главе с Веселовым и теперь двумя его женщинами: мамой и молодой женой — Аниной подружкой по институту, которую она с бравым полковником и познакомила. Уезжать из Ленинграда нам было очень грустно. Мы успели полюбить этот прекрасный город, а главное, его удивительных жителей — ленинградцев, таких светлых и открытых со стальным стержнем внутри. Среди остальных была Марина Максимова, если помните, она в моём экипаже была оружейницей, я даже не знал, что она ленинградская. С ней пришла Лиза Михайлова и Оля Василенко из третьей эскадрильи, которых после увольнения из армии Марина уболтала ехать с ней в Ленинград. Вообще, за время учёбы очень многие приезжали к нам в гости или заскакивали проездом. И каждый раз это была такая большая радость, что мало кто из гостей соглашался ехать ночевать в роскошную старую четырёхкомнатную квартиру Веселовых, предпочитали переночевать у нас в общежитии на полу, но зато с утра уже быть с нами. В Ленинграде встречать кого-то из полка — было почти чудо. Словно сказка, в которой кто-то открыл волшебную дверь и впустил в неё кусочек такого дорогого прошлого. Вот и на наши проводы собрались все наши и друзья Анечки по институту и общежитию, только Егорка не понимает эту суету и слёзы, ему интересна дорога и он мысленно уже в стучащем по рельсам вагоне, а тут эти глупые взрослые...

Анечке оформили перевод в Красноярский мединститут, где ей осталось доучиться последний курс. И почти в самом конце выпускного шестого курса наша мамочка ходила с огромным животом, и накануне дня рожденья пионерской организации у нас появился Григорий, который громко заявил о себе и своих претензиях на этот мир своим басовитым плачем. Первый коренной сибиряк в нашей семье. Хотя, мне кажется, что Санины корни тоже откуда-то из здешних краёв, Гурьяновых в Сибири хватает. Государственные экзамены Анечка сдавала в перерывах между кормлениями, и мы все трое едва успевали в карусели, которую устраивает появление всего одного маленького грудного ребёнка. На работе мне пошли навстречу и дали два месяца отпуска за свой счёт. Анечка получила диплом, и мы перебрались в районный посёлок, где я уже начал строить нам дом на краю у леса, а пока нам выделили комнаты в доме для молодых специалистов. Я к этому времени уже год отработал лесничим в лесоохране района и в ближайшее время меня должны были перевести на место старшего лесничего...

Тогда строилась, кажется, вся страна. В западных областях, где всё порушили оккупанты, строили и восстанавливали разрушенное. Но и в областях, куда немца не пустили, строительство тоже шло полным ходом. У всех после войны был такой могучий подъём и задор, что было просто невозможно не строить. Ведь мы шагали в наше светлое мирное будущее, которое и строили. Гамбузов не просто организовал направление в свой район для молодого врача. В план уже было включено строительство межрайонной многопрофильной больницы вместо фельдшерского-акушерского пункта, где всем заправляла его жена — Елена Борисовна, женщина очень строгая и суровая, но Анечка нашла с ней общий язык и они как-то сразу поладили. Их сын — Слава, из-за которого и развернулась в своё время эпопея, когда Николай Ильич отказался от своей брони в пользу жены, на четыре года старше Егорки, но ребята тоже вполне поладили, хотя подружиться при такой разнице им было сложно. А вот младший, родился у них аккурат между нашими сыновьями. А то, что мы стали дружить семьями... А как иначе, если мы трое однополчане и прошли от Сталинграда до Берлина и потом до Кореи. Если кто-то думает, что во время домашних дружеских посиделок мы решали какие-то служебные вопросы, то очень сильно ошибается. Николай Ильич — настоящий партиец, и категорически не смешивает работу и дружбу. По работе мы с ним пару раз даже ругались так, что стены дрожали, но это в райкоме, а дома — ни слова о работе. Так, что и помогали, и праздники вместе отмечали, и дети вместе росли.

Вообще, как приехал, я влюбился в этот край. Красноярский край по площади больше всей Западной Европы, его площадь два миллиона четыреста тысяч квадратных километров.** С севера на юг больше трёх тысяч километров. Его берега омывают два моря Карское и братьев Лаптевых, почти весь Енисей длиной больше четырёх тысяч километров, течёт по Красноярскому краю. Вдоль его правого берега Енисейский кряж и кругом матёрая тайга до самой Таймырской тундры...

Нашу маму мы вначале оставили учиться в Красноярске, а с Егоркой уехали в район. Мне для работы положена лошадь и мне дали возможность выбрать подходящую самому в конюшне леспромхоза. Мне сразу глянулась двухлетняя рыжая красавица по имени "Халда". За что её так назвали — не знаю, конюхи её не любили, не хотела она подчиняться и показывала характер, за что не раз получала от них. А под седло её даже не пытались ставить, считали, что сладить с таким своенравным конём невозможно. Но терпели, потому, что стати у девочки хорошие и ждали от неё в будущем добрых жеребят. Всё-таки у нас в племени не зря коней разводили, я ещё и Силу чуть выпустил, чтобы она почувствовала и с конюшни мы уходили уже лучшими друзьями. Использовать обычное седло мне не хотелось и пришлось заказывать себе у старого шорника, с которым ругались часа два, пока удалось убедить сделать мне то, что я хочу. Мне седло особенно и нужно не было, я вполне бы обошёлся потником на холке, седло мне было нужно для Егорки, которого планировал с собой в лес брать. К тому же подпругой обычной с таким седлом не обойдёшься. Подпруга есть, но к ней нужны регулируемые ремни, которые идут под грудью, а потом с двух сторон обходят основание шеи, ведь седло нужно закрепить у основания шеи над передними ногами, а не на пояснице. И седло не должно мешать двигаться лопаткам коня, то есть опора у него должна быть довольно узкая и мягкая, чтобы коню холку не намять. А для ребёнка ещё нужно, чтобы оно было достаточно усидчивым, чтобы он из седла не слетел, когда будет вертеться, ведь ребёнок вертеться будет обязательно...

Егорке было уже пять лет, вполне достаточно, чтобы парень уже начал понимать, что можно, а что нельзя. Он так по мне соскучился, что даже то, что мы жили вместе всё время учёбы, ему не хватало. Словом, папин сын, куда тут деваться. На выходные старались к маме ездить или она к нам приезжала, а так мы с ним вдвоём хозяйничали. И хоть получали каждый раз от Анны нагоняй, что мы жуткие неряхи и нет в доме порядка. Но мне думается, что это скорее говорила ревность, чем было правдой. Чистота у нас была, готовили свежее и баню топили через день, чтобы смыть с себя пот и запах костра после леса. Но даже эти упрёки были такие родные и милые, что как бы сердито Анечка не старалась нам выговаривать, это кончалось тем, что на нас махали рукой, дескать таких балбесов ничем не пронять. Сколько километров мы прошли по нашим лесам наверно невозможно посчитать. Одно могу сказать, если наш район размерами больше половины Германии, то прошли и проехали очень много. Уже через год мало осталось уголков, где бы мы не побывали. Поначалу я ещё таскал с собой ружьё, которое мне положено по службе, а потом нашёл старика хакаса, который согласился мне сделать хорошие стрелы, без наконечников, но стрелы, правда хорошие, ивовые, ровные и одинаковые. Наконечники заказал на кузне и сам крепил их к стрелам, и лук делал сам. Сначала сделал самый простой без усилений и накладок, просто хотелось вспомнить смогу ли из него стрелять. Когда проверил, второй делал года два уже с роговыми накладками по типу боевого, с боем метров на триста тяжёлой стрелой. Конечно, никто на такое расстояние прицельно стрелять по живой цели не станет, это я просто в плане возможностей лука привёл. Так, что у нас теперь и охота была. Егорка попросил и ему лук сделать, что мне не трудно и даже приятно. Так, что когда нас мама увидела обоих с луками и тулами полными стрел за спиной, она минуту стояла молча, не в силах придумать, что по этому поводу сказать... А что тут скажешь? Ну, индейцы. Могикане или каманчи. Фенимор Купер после войны был в большом почёте...

А самым неожиданным оказалось то, что Егор в шесть лет сам увидел линии Силы, и я даже не понял сначала, когда он сказал, что у меня волосы сияют и глаза светятся. С Анечкой я, сколько не старался, она так и не увидела ни ауру, ни линии Силы, а сын сам увидел. Может потому, что у него резерв как у меня, а может даже больше. Только у него сродство к земле и металлу, а не к воздуху, как у меня. А когда он радостно сообщил маме, что вокруг неё "облачко" такое красивое, пришлось Анечку успокаивать и объяснять, что он так её ауру видит... А вот у Григория — нашего второго сына резерв очень маленький и даже не знаю, сможет ли он что-нибудь. Хотя, когда подрастёт я ему каналы подчищу и попробую выправить...

Лесхоз помог в строительстве дома на краю посёлка, почти в лесу. К моменту приезда нашей мамы закончить стойку не успели, но когда Григорию исполнился годик, мы это отмечали уже в своём доме. Когда я приехал в Ленинград одной из причин, почему я так торопился съехать от Веселовых было то, что не просто каменные стены вокруг, а то, что окна во двор и узкую улицу. Двор тоже маленький и кругом высокие дома и никакой зелени и неба даже толком не видно. Не знаю, как люди так живут, а мне там было нечем дышать. Вот ведь странно, сколько времени мы жили в землянках, в самых разных приспособленных домах с забитыми наглухо выбитыми за годы оккупации или во время боёв окнами и ничего. А тут меня каменные стены вокруг словно давили. И ещё наверно то, что из землянки я всегда мог выйти, и рядом был аэродром с его простором взлётной полосы. А тут даже снаружи нагроможденья каменных коробок. А общежитие само стояло рядом со сквером и в окнах были видны ветви деревьев и небо над ними. Тотошка даже приноровилась прямо из форточки прыгать на ветку напротив и обратно могла также вернуться. Вот и дом я постарался поставить так, чтобы в нём было уютно, а из окон видно небо и лес. Для этого пришлось сразу строить высокий дом, почти в два этажа, как я видел в карельской деревне. Хотя мне совсем не хотелось, как у них в нижней части держать скотину, чтобы дома нюхать ароматы навоза. Я понимаю, что у них это не от хорошей жизни, а уклад сложившийся веками, когда при таком компактном размещении удобнее ухаживать. Часть тепла от животных в дом попадает, да и защищать такое проще, чего ж душой кривить, только сейчас многое из этого уже не актуально. Держать корову я не собирался, в крайнем случае пару коз и кур. Даже поросят брать на откорм, когда у меня лес с дичью и птицей под рукой нелепо. Да и кто за большим хозяйством ухаживать будет? Анна на работе будет пропадать дни напролёт, я почти не сомневаюсь, такая доля у врача, если он настоящий врач, а не отсиживает положенные часы от звонка до звонка. Не говорю про то, что и среди ночи разбудят, когда кому-то плохо станет или родить время придёт. А я в лесу пропадаю. Попросить соседей, задать корма курам — это не сложно и не сильно напрягает, а вот большое хозяйство так не оставишь, оно ухода регулярного требует, а дети ещё малы совсем... В результате получился добрый пятистенок из вылежалой просушенной лиственницы. Такой дом веками стоять будет и ничего с ним не сделается. Ну, может лет через сто конопатку стен подновить и дальше можно жить. Баньку во дворе поставили, колодец около соседнего двора на углу, воды натаскать совсем недалеко. Сарай большой утеплённый — коня держать и стайка для кур и коз рядом. За домом огород соток двадцать пять. Места и для картошки и для овощей хватит, даже для сада небольшого вполне. Только ради того, чтобы увидеть глаза и лицо моей любимой стоило строить и стараться...

Тошка прожила с нами одиннадцать лет, хотя, как нас учили в техникуме на курсе зоологии: в природе хорьки редко живут больше четырёх-пяти лет. Но она не просто жила с нами, она ещё и принесла уже в Сибири два помёта, и из второго оставила с нами свою дочку заслужившую за вредность имя Муська, помните кухонную кошку Тошкину врагиню? Вот Муська оказалась ужасно плодовита и уже после смерти Тошки мы просто смирились, что у нас по дому и участку регулярно носятся её многочисленные детишки, которые залезут даже туда, куда это в принципе сделать невозможно. А утром проснуться и обнаружить, что у тебя на голове ночью устроили гнездо всей семейкой — это почти нормально, ведь сердиться на эти очаровательные мордашки просто неприлично. А то, что тебе мочку уха во сне рассосали с маминым соском перепутав и пол дня будешь в красным ухом ходить, но это ведь мелочи, дело, можно сказать, житейское. Муська их строит и воспитывает, только детёныши ведь. По двору ходят наши куры, бегают без всякой цепи пара охотничьих лаек (я их завёл в первый год, мальчика и девочку у разных хозяев взял, нельзя в лесу без собаки толковой), хорьки носятся, и никто никого не обижает и не задирает. Когда мы только приехали и местные увидели у нас Тошку, реакция была однозначная. Для всех деревенских хорёк — враг и разбойник, который при первой возможности залезет в курятник и не столько съест, сколько передушит всех кур или кроликов. Поэтому с хорьками, как с немцами — увидел — убей! Но кто ж им даст нашу девочку в обиду. Пришлось выдержать даже пару коллективных нападок. Но как оказалось, хорьки очень чётко метят территорию и скоро на нашей стороне деревни никаких пришлых хорьков в принципе быть уже не могло, ведь Тошка пометила свою территорию, а в чужие огороды она не лезла, ей и нашего вполне хватало. Потом правда сначала одна соседка, потом другая просили Тошку в амбар запустить, чтобы мышей погонять, хорёк против мышей в несколько раз эффективнее кошек, всё-таки всего первое поколение из дикой природы, да и пролезть может куда кошка не протиснется. А вот кошек Тошка терпеть не может и если какая-нибудь Мурка по дурости в наш двор сунется, то гонять её будут все вместе собаки и хорьки, вполне возможно, что даже петух присоединится, он у нас ужасно красивый, а главное боевитый. Правда иногда его пристукнуть хочется, когда по утрам заливисто кукарекает, но вот инстинкт у него, что ж сделать, только терпеть за красоту...

* — Ещё до Великой Отечественной при разработке советской наградной системы к каждой награде медали или ордену были положены материальные преференции в виде права на бесплатный проезд или всем известные таблички, что Герои и Кавалеры ордена Славы трёх степеней обслуживаются вне очереди. Кроме этого были и ежемесячные выплаты награждённым, не слишком большие за медали, но тут важно внимание и отношение, за ордена выплаты были гораздо больше. Словом, при "злом" Сталине эта система работала, а вот при Хрущёве все выплаты за боевые награды были отменены, оставили выплаты только за "трудовые" награды. Невольно возникает мысль, что у его соратников с боевыми наградами было не слишком густо, а вот к разным праздникам они друг другу "трудовые" ордена вешать не стеснялись. И эта система сохранилась до сих пор. Так геройские офицеры, у которых из-за рядов наград груди не видно вполне заслуженно называют свои награды "железом", невольно вспоминая аналогию с собачьими медалями, от которых самой собаке никакого смысла, только тяжесть лишняя на шее висит. Кто-то скажет про то, что боевой орден — это очень круто и повод для гордости. Да! Первая медаль или орден очень дороги и сохраняются в памяти, а вот остальные без какого-либо эквивалента, если уж почёт и уважение отменили, так, хотя бы оплатить бы неплохо, а то жетон и жетон. Иначе никогда бы никто не стал боевые награды у метро продавать, а жетоны не жалко. Чего бы легендарная Бушковская "Пиранья" свои награды двумя килограммами железа называл...

**— Этот удивительный Ленинградский дух и отношения сохранялись в Питере до конца семидесятых и даже в начале восьмидесятых. Когда даже пьяную драку у пивной мог остановить окрик "Как вам не стыдно! Вы же ЛЕНИНГРАДЦЫ!". И пьяные распалённые дракой мужики тушевались и прекращали бузу и извинялись перед их остановившим. Сама пару раз видела и это не рисовка, это было! А в школе перед нами приходили и выступали те, кто пережили Блокаду. И рассказывали они не про героические бои или лозунги, а как младший братик во сне у умершей младшей сестрёнки от голода одуревший пальчики обгрыз, а потом и сам умер. Как сил не было и даже детский труп вчетвером на санки положить не могли, а потом в темноте по пробитым дорожкам на Смоленское кладбище тащили. И дело не в том, что они рассказывали, надо было видеть глаза того, кто это вспоминал. Нас не пугали, нам рассказывали то, что не должен никто никогда забыть, если хочет называться человеком.

* * *

— 2 401,6 тысяч кв. км. — Цифры даны по Красноярскому краю времён СССР, то есть вместе с Хакассией (Абакан) и автономными округами (Долгано-Ненецким АО — Дудинка и Эвенкийским АО — Тура). Больше только Якутия с площадью в три миллиона кв. км. Для сравнения площадь Московской области 47,0 тысяч кв. км.

Эпилог

Поезд Сталинград-Чита настукивает на стыках рельс Транссиба. Я устроился в купе, пока один, наверно на следующей станции мне подсадят соседей, а пока тихо, за окнами пробегает начинающая готовиться к весне Приволжская степь. Сижу, пью вкусный чай из стакана в подстаканнике, как завёл ещё бывший нарком Коганович, так ни у кого рука не поднимается эту традицию в поездах изменять. Уже двенадцать лет после Победы. Мы все немного изменились. В этом году со мной не приехала Анечка, она с нашей маленькой лапочкой Оленькой осталась дома, для всех, малышка приболела. На самом деле, просто решили, что она в этом году не поедет. А Николай Ильич уехал домой ещё вчера, ему труднее выкроить дни для встречи, но он старается и хотя бы на день приезжает на встречи нашего полка. На душе приятная нежность. По приезде как с живым здороваюсь с моим "Воронёнком". Его поставили на высокие подпорки во дворе лётного училища и заботятся о нём. Он в свежей краске и, конечно, давно убрали "Никифора" из кабины стрелка, а деревянный муляж пулемёта переделали на рассверленный Березинский. "Никифора" и пулемёт сохранили в музее училища, правда, под чучелом повесили табличку, что это образец лётной формы в годы Великой Отечественной войны, а деревянный муляж пулемёта просто рядом стоит, кому интересно, тот знает, что это чучело со мной вместо стрелка летало, и дырки аккуратно заштопанные от настоящих пуль и осколков. Под крыльями муляжи четырнадцати малых эРэСов с вертушками для подрыва по времени. Весь самолёт заново покрашен, ровненько жёлтым обведён мой "сорок седьмой" номер, кок винта и звёзды красные. Слева у кабины красная голова вОрона, надпись "Воронёнок", которой никогда на фронте не было, как и красивой надписи по всему левому борту "57-ой гвардейский Донской дважды Краснознамённый, орденов Кутузова и Суворова штурмовой авиационный полк 16-ой Краснознамённой воздушной армии". Хорошо, что никто не придумал рисовать на нём звезду Героя и звёздочки по количеству сбитых, потому, что Воронёнок не столько мой самолёт, сколько память всему нашему полку. И сейчас, когда-то грозная боевая машина выглядит как красивая игрушка, но он всё тот же, налетавший не одну сотню часов в огненном небе войны и при появлении, которого над их позициями враги начинали молиться, а других спускал с неба, заставляя оставлять только прощальные чёрные дымовые хвосты...

Самая последняя новость — запуск первого в мире космического спутника Земли в первых числах февраля. После сообщения о запуске спутника, я как раз по своим лесным делам в Красноярске был. Запомнилась стихийная демонстрация из молодых ребят и девчат, наверно студенты, транспаранты написали и вышли по улице пройти, радостью своей поделиться. И запомнилась даже не сама демонстрация, а плакат "КОСМОС! ЖДИ ЧЕЛОВЕКА!", с которым симпатичная веснушчатая девчушка шла с краю колонны. И все такие радостные и счастливые, что словами не передать. Незнакомые люди на улице обнимаются и поздравляют друг друга. Вообще, радость от запуска спутника вышла как при сообщении о капитуляции Германии. Жаль не слышал выступление по радио товарища Сталина*, говорят, что выступление вышло очень проникновенным...

Но давайте я лучше расскажу, что произошло за прошедшие годы. Я работаю или служу, тут даже сразу и не скажешь, старшим лесничим и у нас в лесоохране ведь своя форма есть. За эти годы, вернее ещё в первые пару лет, успел заработать репутацию, что у сибиряков сделать не так просто. А чем занимаюсь? Да просто слежу за порядком в тайге. Незаконных порубок леса у нас можно не бояться. Максимум порубят местные без оформления делянки для своих нужд, так они о своём лесе больше любой охраны пекутся, для них лес — кормилец, поилец, мама, папа и бабушка с дедушкой. Если их поймал за руку стоит поругать за то, что поленились документы правильно подать и оформить. После помочь правильно оформить и не забивать ерундой себе голову. Да и сколько им надо? Смех, а не объёмы. В промышленных масштабах может рубить только лесхоз, потому, что незаконно порубленный лес из тайги вывезти, просто не получится. А основную часть вырубки из-за отсутствия дорог с лесоповалов сплавляют по рекам, потери при сплаве есть, но, даже не смотря на них, всё равно такая схема себя вполне окупает и приносит большой доход. Но и там все вырубки ведутся централизованно, хищений нет.

Ещё есть браконьеры, промышляющие ценные меха и добывающие дичь. Тут провести грань между добычей охотников-промысловиков и браконьерством довольно сложно, если не схватил за руку. А если тщательно разобраться, то чаще всего вопрос упирается даже не в сам факт незаконной добычи и продажи, а в пробелы механизмов учёта и реализации добычи. Ведь тех, кто в тайге хищнически станет добывать зверя, местные сами образумят, ведь для них тайга — почти живое божество, которое следует уважать и ни в коем случае не злить. А захожие одиночки на промысле в тайге? Ой, это даже не смешно.

Особняком стоят одиночки и артели промышляющие золото. Да! Здесь найти выход золотоносной руды или ручей с золотым песком как на Клондайке — совсем не сказка, а обычная реальность. Почему об этом не трубят на каждом углу? Да просто для промышленной добычи объёмы маленькие, а кто хочет — и так знает. А там, где появляется золото, сразу возникает парад всех самых гнусных человеческих страстей. Местные — тунгусы, ненцы, хакасы, долганы и эвенки свою тайгу знают гораздо лучше любых пришлых, и в отношении золота у них табу. Скорее всего, из своего прошлого успели столкнуться с тем, что золото с круглоглазыми людьми делает. А им этот металл в хозяйстве бесполезный совсем не нужен. Если бы он был более легкоплавким, они бы из золота с удовольствием грузила или пули отливали, металл то тяжёлый, ничуть не хуже свинца пули бы вышли. Они даже если знают где есть золото, то не скажут никому даже под пытками, а между своими обзовут место проклятым, сочинят какую-нибудь страшную сказку и ходить туда не будут. Но и без помощи коренных жителей добытчиков-искателей хватает, а за ними почти всегда тянется кровавый след. Золото свою жертву кровью обязательно возьмёт и это уже в сфере моих интересов, как и всё происходящее в тайге. С этими возни много, у них золото глаза застит, и думать мешает. Если они нормально работают, документы на концессию оформили и добычу сдают, то к ним и вопросов никаких, если кроме этого в лесу не пакостят. Но есть такие, что почему-то уверены, что в тайге они самые сильные и им никакой закон не писан, вот с этими возиться приходится. Правда теперь уже учёные и в нашем районе баловать не рискуют. Пришлось несколько таких обнаглевших, кто жив остался, в милицию сдать, а об остальных тайга позаботилась...

Никуда не деться от лагерей для зэков и военнопленных, которых здесь хватает. Севернее, в районе Норильска и Дудинки их больше и они вроде даже к нам не относятся, для них главная связывающая с цивилизацией нить — северный завоз по Северному морскому пути из Архангельска и Мурманска на Диксон и Дудинку. Когда-то там была ещё поморами основанная Мангазея, в которую Архангелогородские купцы ходили и благодаря чему Новгородцы во времена Ивана Грозного Зауралье своим считали. Любопытно, что по Транссибу от Москвы до Красноярска почти четыре тысячи километров, а из Мурманска до Диксона всего тысяча девятьсот, не захочешь, а вспомнишь, что Земля у нас круглая. Но там лагеря ведут добычу ископаемых, а у нас хватает своих, которые работают на лесоповале. Даже присказка среди уголовников есть "про билет в Туруханский край", что означает получить срок с отбыванием в наших лесных лагерях, а Туруханск в устье Нижней Тунгуски неофициальная столица этих лагерей. Говорят, Геббельс немцев пугал, что их всех загонят в Сибирь снег убирать, которого здесь много и весь убрать невозможно. Вспоминая эту игрушечную Европию, как я почти половину их хваленого Рейха на Бан-Таме без дозаправки проехал, мне думается, что все завоеватели, которые на Русь лезут — головой скорбные. И вообще, даже придумать про убирать снег здесь? Это в их игрушечных рощах, которыми они страшно гордятся и называют лесами, можно даже травку подстричь, не то, что снег убрать. А как какому-нибудь немцу объяснить, если он не видел и не почувствовал, что такое матёрый старый кедрач, где по осени обожравшийся орехов хозяин тайги валяется пузом к небу и ему совершенно плевать, что в нескольких метрах от него деловито трескают орехи разгрызая смолистые шишки кабаны целым семейством...

Но вернёмся к зэкам... Не касалось бы это меня, но вокруг зон есть стихийные и официальные поселения, где народ уж очень подвижный и непоседливый, а ещё бегут сидельцы с регулярностью удивительной. А на своём пути к свободе это уже не люди, это хуже бешеных собак, которых, как медведей-шатунов лучше отстреливать, чтобы к людям не сунулись. А это постоянная опасность для лесных посёлков и лесоразработок. Не будут же в них все постоянно увешанные оружием ходить и стрелять на каждый шорох, вот и приходится эту работу на себя брать. Если бегунки не дурят, то сдам органам, а начнут быковать или с катушек слетели, то в тайге и останутся...

Но самая большая проблема, вернее то, что наносит самый серьёзный ущерб, опасно и уносит множество человеческих жизней — это периодические лесные пожары. Здесь климат сухой — резко континентальный. И если летом приходит антициклон, то он может встать над всей Западной Сибирью и не уходит, пока сам собой не рассосётся. А это месяц и больше палящего солнца в безоблачном небе без единого дождя и почти безветрии. Тайга высыхает так, что старая хвоя стрекочет под ногами, словно рвущаяся бумага. И здесь достаточно искры, чтобы лес полыхнул, а остановить лесной пожар — это сказка и совсем не со счастливым концом.** Начавшийся пожар расходится во все стороны, хотя, если по скорости, то не расходится, а разбегается и очень быстро. Остановить его может только серьёзное препятствие вроде большой реки или пустоши, на которой нет пищи для огня. А без этого пожар распространяется на сотни километров, уничтожая ценнейшие таёжные ресурсы. Я как-то на пепелище старого таёжного пожара вспоминал из уроков истории про подсечно-огневое земледелие при родо-племенном строе. Там для того, чтобы отвоевать у леса место под новые пашни люди сами выжигали лес и на удобренных пеплом землях сажали нужные им культуры. В тайге таких ненормальных, кто стал бы с ней играть огнём не найти при всём желании. А на пепелище поглядел на пни от вековых сосен и кедров, которые торчат своими обугленными многометровыми конусами, корчевать их даже трактора не сразу справятся, а ведь в земле ещё не менее могучие, чем необхватные стволы, корни этих гигантов, какая уж здесь пашня? Не про Сибирь та история...

Вот спектр наиболее острых и сложных проблем, не говоря про остальные, которых даже больше, но они много проще и мельче. А так, регулярные объезды территории. Халде немного подправил каналы Силы и подпитал, мне не жалко. Девочка и так была сильная и выносливая, а после правки стала трёхжильная, лес ли, круча ли, пройдёт и не вспотеет. Конечно, без нужды я её в чащу не погоню, скорее сам смотаюсь, но всякое бывает. Смешно, что после того, как я с ней Силой поделился, она стала Силу чувствовать, так Егорка для неё как любимый жеребёнок стал, заботится о нём и переживает, как о своём малыше. При возможности даже ходила его из школы встречать, и сама ведь сообразила. Видели бы вы эту картинку, топает шкет со школьной сумкой за спиной, а за ним рыжая кобыла. Если он притормозит, она его носом к дому подталкивает и фыркает недовольно...

Местные, когда впервые увидели, что я вместо ружья с луком хожу смеяться пробовали, пока я из лука матёрого шатуна зимой не завалил. И ведь даже не рассказывал никому. Да и тащить из леса тушу оголодавшего ободранного медведя смысла не было. Ни мяса с него, ни шкуру снимать — никакого резона. Но вот узнали как-то. Не верьте, что тайга пустая. Всё узнают, если захотят, а если не узнали, значит и не хотели. А когда у нас в районе банда вооружённая автоматами и пистолетами из беглых зэков объявилась, и успела по пути больше десяти убийств совершить, всю краевую милицию подняли, и пообещали специальный конвойный полк с запада прислать, мне пришлось их ловить. Они ведь на свои головы в нашем районе обосновались. Даже странно, что их не предупредил никто, что я тут очень не люблю хулиганов. А может они даже своим насолили, что их специально в наш район вывели. Из восемнадцати человек милиции сдал шестерых, остальных, кто в убийствах замарался, никуда везти не стал. Они то глупые думали, что меня обмануть смогут, когда я их повязал и допрашивать стал. Только аура ведь не даст соврать, а когда сообразили, так сами каяться начали. Тех, кого живыми оставил, из тайги выводил, даже не связывал, они и так лишний раз моргнуть боялись. Наш районный оперуполномоченный смеялся, что зэки теперь через наш район бежать боятся. Вот и пусть боятся, тайга чище будет...

Вспомнил свои занятия на курсе растениеводства и уговорил развернуть питомник, где стали выращивать саженцы для посадки на вырубках хорошего делового леса, а не сорного подлеска. Может, помните из школы, как происходит зарастание вырубки или пожарища в лесу. В течение первых десяти-пятнадцати лет свободное место заполняет бурно растущий сорный лесной подлесок. Чаще всего это кусты, ивовые, ольха. И только после того как вырубка плотно заросла, с краёв начинают появляться первые молодые деревца будущего большого леса. И тут первенство за более живучими и способными приспособиться лиственными деревьями. На то, чтобы на этом месте вырос приличный лиственный или смешанный лес нужно ещё лет пятьдесят, а то и сто. А вот, чтобы на месте вырубленного сосняка снова вырос такой же сосновый бор, потребуется около трёх сотен лет, часто даже больше. Если же мы свежую вырубку или пожарище сразу засадим уже окрепшими пяти-семилетними хвойными саженцами, то строк восстановления первозданного леса можно считать уменьшенным в два или три раза. И как бы убедительно я не говорил и не уговаривал, но заставить людей делать то, результаты чего возможно не успеют увидеть даже их внуки — сложно. А такое вмешательство в жизнь тайги для местных вообще противоречит всем устоявшимся канонам. И приходится просить и уговаривать, хотя в сто раз легче пойти самому сделать, но нужно, чтобы делал не я один, а делали многие, только тогда будет смысл и результат. Неподалёку от посёлка для демонстрации с помощью школьников посадили будущий бор, посадку которого красиво назвали посланием в будущее к нашим потомкам. И теперь школьники ходят и присматривают за тем, как растёт их будущий бор. Гамбузов сначала хмыкал и называл это мышиной вознёй, а потом видимо понял и попросил сводить его на место будущего бора, долго ходил между растущими сосенками и кедрами высотой всего ему по грудь, но уже принявшимися, и которые скоро наберут силу и мощь. А в школе подробно с фотографиями: когда посадили и как это в момент посадки выглядело. Всю обратную дорогу он молчал и так ничего мне и не сказал. Только через год признал, что был не прав, ведь дети, отучившись полные десять лет школы, увидят своими глазами, что за столько лет деревья едва на полметра-метр выросли, чем не повод задуматься сколько же росли огромные лесные великаны, которые им так привычны в тайге...

Чуть не в самом начале вспомнил, что я — лётчик, а преодолевать здешние расстояния намного проще по воздуху, да и быстрее. Да, забыл рассказать, Гамбузов сагитировал ехать к нему не мало народа из полка и в их числе оказался орденоносец и мой бессменный техник гвардии старшина Валя Комолов, ещё двое ребят механиков и один моторист. Они в посёлке должны были помочь районный аэропорт организовать. С такой компанией уже вполне можно привести в порядок почти любую машину. Сколько наш леспромхоз и Гамбузов бумаги извели и писем написали, не знаю, но результата добились. Нам прислали, почти не летавшую по формуляру, а на деле практически убитую машину серии "ВС". То есть ночной лёгкий бомбардировщик, с него только сняли пулемёт, хотя турель оставили неизвестно для чего. Машина и так в разобранном транспортном состоянии к нам приехала, а мы её разобрали полностью. Нашли несколько опасных трещин в лонжеронах фюзеляжа и одного крыла. Сняли всё наследство от бомбардировщика, которое нам не понадобится вроде закреплённых снизу фюзеляжа бомбодержателей и кронштейна для пулемёта, закрыли прицельную смотровую дырку в правом нижнем крыле. С мотора сняли кольцевой коллектор и поменяли на обычные патрубки, ведь нам не нужно, чтобы самолёт ночью был менее заметен, а этот патрубок часть мощности съедает. Демонтировали второй комплект управления и панель во второй кабине. Удлинили кокпит в сторону гаргрота на два пассажирских места. А когда стали собирать, то сама возникла идея сделать над задней кабиной обтекаемую крышу по типу санитарной версии. Когда вспомнили про санитарную версию, то решили ещё сделать подвесные кассеты вроде санитарных кассет Бакшаева только со смотровыми окошками. Потому, что кассеты Щербакова, которые крепятся под нижним крылом, имеют очень маленький просвет до земли, а это увеличивает риск их повреждения при посадке на неподготовленные площадки. Поэтому мы выбрали и сделали съёмные кассеты над нижним крылом.

Мотор достался одиннадцатой форсированной серии в сто шестьдесят сил, и не сильно изношенный. Который к тому же я усилил и укрепил, чем ещё раза в полтора поднял его мощность. Даже выправил детали двигателей без полёта на другой машине, которой просто не было. Вспомнил про вертушки в родном мире и соорудил такую с приводом от старого электромотора в заброшенном сарае, чтобы вопросов меньше было. В посёлке нашу возню с самолётом скрыть невозможно и отбоя от добровольных помощников всех возрастов у нас не было. Мальчишки за право даже просто подать полотенце механику, который после работы моется, в очередь выстраивались. Так, что сделали всё с такой любовью и старанием, что у нас получилась просто конфетка, не имеющая ничего общего с той пошарпанной военной машиной, которую нам недавно прислали. Всю обшивку поменяли, и я на неё нанёс руны усиления и крепости, не для защиты от пуль, а для увеличения срока службы, а выправленный мотор тянул так, что "Орлёнок" (как назвали машину) вёз трёх пассажиров, почти не теряя своих лётных качеств. И с занятыми кассетами сохранял вполне приличную летучесть. Конечно, настоящих больных для испытаний никто нам не дал. Но мы посчитали, что трое мальчишек в каждой кассете — это вполне адекватная замена одному взрослому пациенту. Снова восхитился талантом конструктора, создавшего этот уникальный самолёт. Ведь конструктивно заложенный в планер запас прочности вытянул все наши вольности и доработки. Машину целиком покрасили в красный цвет и уже приготовились к радости эксплуатации первенца нашего районного авиаотряда. Но, кто ж нам даст это делать безнаказанно? Шутка конечно, но не вся. Нашего "Орлёнка" увидел первый секретарь крайкома, и он ему очень понравился. Да и как иначе, если рядом со своими потрёпанными собратьями на краевом аэродроме он выглядел как роскошный концертный рояль, рядом с косо сколоченными табуретками. Нет, у нас не стали грубо отбирать самолёт. Нас очень вежливо стали просить, намекая, что очень не хорошо с нашей стороны, если главный человек в крае будет летать на обычной связной трёхместной обшарпанной открытой машине, а у нас будет такой красавец. Пришлось отдать, но не просто так. Под это мы вытребовали себе три машины в любом состоянии. Вот только "любое" состояние машин приехал определять Валя Комолов с одним из механиков. Думаю, ребята не мало крови красноярцам попортили. В результате в район мы утащили три машины и остатки ещё двух на разборку. И это не считая двух совершенно новых ста сорока сильных двигателей. Здесь ремонт шёл уже по налаженной схеме, и мне почти не пришлось в нём участвовать. Постепенно довели до ума и восстановили все три машины. Имея уже три машины нам не нужно было делать универсала — "на все руки от скуки". Одну сделали в санитарном варианте с двумя постоянно установленными кассетами, которые само собой у нас остались, зачем они секретарю? В задней кабине перевозка медика или третьего пациента. Машину покрасили в белый цвет, нарисовали большие красные кресты и чаши со змеями, а в положенных местах бортовые номера и красные флаги, как положено для бортов гражданского назначения. Назвали, почему-то "Пеликаном", а не "Аистом" или "Чайкой", как думал я. Второй борт получился универсальный, чтобы мог везти в задней кабине лежачего больного или двоих пассажиров, чтобы если нужно заменить медицинского "Пеликана". Назвали "Грачом", окрасили в синие и красные цвета, я эту машину закрепил за собой. Вообще всем очень понравилось давать машинам имена, а началось с того, что Комолов вспомнил, как мы имя "Воронёнку" придумали. И третий чисто пассажирский трёхместный, но с усиленным шасси для жёстких посадок по имени "Стриж" весь синего цвета забронировал за собой Гамбузов. Ну, а чего вы хотели, начальственные вопросы часто спешки требуют. Да и по району ему такие концы отматывать приходится.

Что мне особенно понравилось, что все машины были сразу радиофицированы с дальностью не меньше ста километров, без учёта гор. А на аэродроме, в который окончательно превратился широкий луг у реки, организовали пункт управления полётами, фактически диспетчерскую службу с организованным дежурством. Между прочим, стационарная радиостанция аэропорта вполне могла связаться с диспетчерской Красноярска и даже Норильска, и часто приходилось использовать эту связь, когда, к примеру, снегопады провода рвали. А Норильские или Диксоновские пилоты нашу площадку почти официально как запасную отмечали. Вопросов с пилотами для всех трёх машин не возникло. Один из механиков, оказывается, успел окончить курсы в аэроклубе, но его не пропустила военная лётная комиссия из-за травмы позвоночника и противопоказания к перегрузкам. Я тоже не хотел на себя брать ответственность, но его осмотрела Анна и дала парню добро на полёты, а мне объяснила, что лётная комиссия по её мнению просто перестраховалась и толком не обследовала. Потом Кирилл летал и уже не только на "Пеликане", а уж как был счастлив, это словами не описать. Человек беззаветно влюблённый в небо получил возможность взлететь. Третьим пилотом на "Стрижа" взяли девушку, которую посоветовал Гамбузову начальник Красноярского аэроклуба, как удалось её уговорить переехать жить к нам в посёлок осталось тайной, но факт на лицо. Лет через пять у нас в посёлке было уже приличное авиахозяйство, которое по размеру уступало только столице края, и даже свои лётные курсы при восьми самолётах теперь уже действительно авиаотряда, в котором официально стало два борта нашей лесоохраны и три сельхозавиации.

А что я испытал, после многолетнего перерыва снова поднявшись в воздух! За все годы после увольнения мне удалось полетать только два раза в Ленинградской школе лётчиков на УТИ. И вот снова синева неба под крылом, а внизу такие маленькие игрушечные люди и дома. Я ещё во время службы заметил такой не объяснимый эффект — до расстояния или высоты полкилометра, то, что я вижу на земле, я воспринимаю, как просто находящееся далеко и люди — это люди. А вот при превышении этого расстояния словно что-то щёлкает и маленькие фигурки людей или машины уже кажутся игрушечными и не настоящими, словно в детстве смотришь сверху на свои игрушки и в любую секунду можешь вмешаться, но не делаешь это, чтобы не портить такую замечательную игру. И само собой не буду напоминать, что такое для меня — окунуться в поток Силы, которым омывает в полёте...

Постепенно врос в работу, наладился контакт со старожилами, ведь пришлось преодолевать их внутреннее сопротивление к пришлым, читай чужим, а сельская местность в этих вопросах очень щепетильна и консервативна. И тут грудь в орденах мало поможет, тут оценивают только тебя самого и твои личные качества. Хотя, мне сильно помогла в этом вопросе моя Анечка, которая гораздо раньше меня нашла дорогу к сердцам людей, хотя и появилась позже. Если даже очень сложная в общении Елена Борисовна Гамбузова приняла Анечку буквально через несколько дней. Хоть формально я стал старшим лесничим, а нас в лесхозе трое и у каждого в подчинении до пяти штатных вакансий простых лесничих, у меня на участке было двое, с третьим я сразу понял, что не сработаемся, он понял и ушёл на другой участок, а потом вообще уехал куда-то. Но фактически я даже двумя своими подчинёнными не руковожу, мы, скорее напарники, которые подстраховывают друг друга. Мне наверно повезло, что с момента приезда меня приставили к моему будущему подчинённому "дяде Славе", который ещё отряды колчаковских карателей по тайге отстреливал, а потом и бандитов с ЧОНовскими отрядами.

* * *

А вообще он в принципе очень далёк от политики и то, что делал, было не его политическим выбором, а просто видел, что творили те, против кого он выступил.

С моим зрением мне не составляет труда при облёте лесов видеть почти всё, что там происходит. Это от обычного человека можно спрятаться за дерево или его крону, а костёр постараться развести без дыма. Я всё равно могу разглядеть почти всё, как не прячься, а если нужно могу развернуться и пролететь ещё раз или два, а что не увидеть, так почувствовать ауру живого человека в лесу не сложнее, чем другой самолёт в небе, теперь у меня опыта намного больше и аура человека очень сильно отличается. При этом я даже не буду летать прямо над головами. Просто пролетел самолёт в стороне — это ведь не значит, что их обнаружили, если бы обнаружили, то летали бы над головой, просто ходили бы по ушам и пытались снизиться, чтобы лучше разглядеть, так все думают. А потом, спокойно посажу машину в стороне, я на предмет посадки почти каждую поляну обследую, и тихонько подойду на стоянку. Спокойный, но внушительный разговор, что на первый раз прощу, но на второй пусть не обижаются. Умные понимают, а дураков пришлось поначалу наказывать, кого штрафом, а кого и выселять. Но народ очень быстро понял, что власть пришла и с ней не забалуешь. Один раз пятеро ухарей из одной промысловой артели решили, что смогут меня запугать и взять на арапа, Ведь я в их понимании дурачок даже без оружия и один в лесу против них, собрались и подловили меня в лесу. Пришлось ребятам объяснить, что со сломанными руками они до места оказания им медицинской помощи сами дойти смогут и у них будет достаточно времени, чтобы подумать над своим поведением. То, что они успели открыть по мне огонь из своих ружей, я раздувать не стал, а время лечения посчитал вполне достаточным наказанием для первого раза. Мне тут вообще рассказали замечательную притчу или поучительную местную сказку:

Во время золотой свадьбы у жены случайный гость спрашивает:

― Неужели вы за столько лет ни разу даже не поссорились с мужем? И как такое вообще возможно?

― Когда меня выдали замуж, мужа будущего я совершенно не знала, а всё сватовство и свадьбу он просидел молча и не сказал ни одного слова. После свадьбы поехали к нему домой. На выезде из села молодая кобыла дёрнулась в сторону и телега бортом зацепила за столб и едва не перевернула телегу. Мой муж вдруг громко сказал: "РАЗ!". Потом по пути из под копыт кобылы выскочил заяц, она испугалась и чуть не понесла, но муж сумел её удержать, после этого сказал: "ДВА!". А когда уже въезжали во двор, кобыла вдруг чегото испугалась и попятилась из двора, из-за чего телегу перекосило, и лопнула ось, а седоки едва не попадали на землю. "ТРИ!" — сказал мой муж, ударил кобылу в лоб кулаком и кобыла на месте околела. После этого вечером мне что-то не понравилось, и я стала что-то выговаривать мужу, он поглядел на меня и вдруг громко сказал: "РАЗ!..." Повода говорить "Два!" я ему не давала, так и прожили все эти годы!...

Тут, кто не понял не в запугивании смысл и не в женской глупости и покорности. Народ тут вольный и БАБОЙ сибирячку назвать не каждому позволено и многое от интонации и вкладываемого смысла зависит. Тут местная женщина может встретить при нужде не с ухватом, а с заряженной "тулкой" или "берданкой", которыми управляться умеет вполне профессионально и рука не дрогнет, если нужно. В этой притче смысл в неотвратимой конкретности и неразрывности слова с делом. Вот если сумеешь доказать, что у тебя слово с делом не расходится, то будут тебя уважать и примут со всей открытостью и искренностью чистых сибирских характеров, где держать камень за пазухой грех страшный, а за подлость бить будут, пока эту дурь не выбьют...

А вообще, бродить по здешним лесам, это даже работой назвать трудно. Ещё в первый месяц по совету "дяди Славы" сходили к двоим местным охотникам и взяли двух щенков — серого с рыжим пятном мальчика и беленькую с двумя чёрными пятнами на мордочке девочку. За кобельком пришлось ехать целых два дня в далёкую таёжную деревню чалдонов,

* * *

где удалось хорошую сучку с волком повязать, вот за таким полукровкой мы и поехали. Деревня, как оказалось, вообще сделала таких щенков чуть ли не одним из основных заработков, ведь примесь даже небольшого количества волчьей крови на порядок повышает многие охотничьи качества охотничьей собаки, особенно такие как нюх, слух, выносливость. Так, что "дядя Слава" своей протекцией выдал мне некоторый аванс, который мне лучше оправдать. А в деревне, вернее во дворе на нас бросилась разъярённая оскаленная желтоглазая фурия и если бы мы были не верхом, то вполне имела шансы кого-нибудь из нас куснуть. Это оказалась мамаша моего будущего щенка, она сразу поняла, зачем сюда заявились чужие люди. Её заперли, а в корзину, где копошились разбуженные щенки, сунули палку и стали ею их ворошить, не давая им укладываться спать. Одни пищали, другие молча пытались отползти, а вот два кобелька оскалили свои молочные зубки и попытались вцепиться в мешающую им палку. Вот их и вынули для более детального осмотра. Тот, что мне из них сразу глянулся, словно услышал меня и деловито куснул меня за палец, при этом деловито устраиваясь в моих сложенных лодочкой ладонях, дескать: "я хоть и доверяю, но не расслабляйся, у меня гляди какой суровый характер". Вот его и взяли. С девочкой было проще, её отложили по просьбе "дяди Славы", а остальных щенков уже разобрали. Вот теперь, когда щенки уже подросли мы путешествуем вшестером: "Белянка", "Барон", "Халда", "Тошка" и мы с Егоркой. Зимой я их всех в лес не тащу, и даже лошадь беру не всегда, обычно с Бароном ходим. А вот с весной появляется возможность всем вместе проветриться и насладиться великолепием пробуждения природы...

Охотничать меня ещё в прошлом мире такие матёрые специалисты учили, что здесь для меня было очень мало нового. Чуть другие звери, гораздо меньше реально смертельных для человека, а в остальном повадки в принципе одинаковые, как и способы скрада или засады. Я когда здешнюю рысь увидел, которую здесь считают довольно серьёзным и грозным противником, чуть не рассмеялся, когда "дядя Слава" заметил, что добытый нами самец крупный и опасный. Они наших "рыжих рысей — кардаров" не видели, вот где опасность. У нас они ростом чуть меньше здешнего амурского тигра, весом за сотню килограммов и для неё справиться с человеком — это всего один удар когтистой лапой. При этом кардары испокон считают человека своей законной и желанной добычей, а не как здесь людоедствуют только сошедшие с ума или подранки, на которых немедленно охоту объявляют и гонят, пока не убьют. У нас вообще, мне кажется, все животные крупнее почему-то. Я про ядовитую степную змею, на гюрзу похожую рассказывал, что она гораздо больше и опаснее гюрзы, а у нас есть ещё одна змея — "ливок" или "голубой питон" ужасно ядовитая и тоже искренне считает человека своей добычей. Здесь змея похожих габаритов только в джунглях Южной Америки водится, это я про анаконду, которая ещё и не ядовитая и человека съесть не может, ширины пасти проглотить не хватит. Некоторых зверей мне здесь не хватает, вроде наших степных куриц, которые на здешних дроф или индюков по размерам похожи, а вот какое у них мясо нежное и вкусное, ам-ням-ням, даже слюни побежали. Хотя в принципе и здесь интересного зверья хватает. А главное, я ведь не промышлять мясо и шкуры в лес пошёл, как бы даже не наоборот...

В поселке, наконец, закончили строить больницу. Вы бы видели, с какой гордостью и затаённым ожиданием в глазах меня водила по новому зданию и показывала всё Анечка. Целых шесть палат, операционная, две перевязочные, родильный зал, манипуляционная или процедурная, материальная и аптека, автоклавная, кабинет первичного приёма — приёмный покой, ординаторская и сестринская и ещё несколько технических помещений и сестринский пост в коридоре. С точки зрения московских или ленинградских масштабов, что такое шесть палат? Но для района это не просто событие, это очень важный и кардинальный шаг вперёд. Скоро достроят ещё два корпуса с инфекционными боксами и второй с лабораторией и физиотерапевтическим кабинетом. Фактически многопрофильная больница может начать работать в полном объёме. Это не две больничные койки, одна из которых родильная в ФАПе, это уже полноценная больница. Пока в ней всего два медика, Анна и Елена Борисовна, ой, простите, я по привычке, Анечка теперь Анна Егоровна — главный врач и побольше дрожи в голосе. И как бы я не ёрничал, но значение врача в здешних условиях сложно переоценить. Я уже говорил, что режим у неё будет ненормированный и руководство района и так понимает, что вдвоём наши женщины вопрос с больницей закрыть не смогут. Но, лиха беда — начало. Потихоньку стали набирать персонал и вести приём больных. Идут сложные уговоры очень хорошего доктора, с которым Анечка познакомилась пока училась, но пока уговорить его перебраться в нашу глушь не получается, впрочем возможно решится вопрос через направление к нам толкового выпускника. Девочек — сестёр уже присылали к нам на практику, и Елена Борисовна их гоняла так, что говорят, стены корёжились, но вроде присмотрели и поговорили с теми, кого бы хотели у нас видеть после выпуска. И вот, первая госпитализация. Потом первые роды — в новой больнице родился здоровенький мальчик. Первая операция. Ну, и что, что это не пересадка сердца, а простой аппендицит, но если бы его повезли, то он мог до краевой больницы и не доехать, или доехать, когда уже поздно и пришлось бы бороться с тяжёлым перитонитом и даже пенициллин бы мог не помочь, здесь такое раньше не раз бывало...

А дальше закончились фанфары премьер, и началась обычная ежедневная работа. Анечкин учитель согласился только поработать четыре месяца, помочь в самом начале сдвинуть дело с нулевой отметки, совсем перебираться отказался. А через полгода пришёл Михаил Сребрянский, он почти местный из Иркутской области и после выпуска его распределили к нам. Больница работает, "Пеликан" мотается по району и в Красноярск, Елена Борисовна командует и держит всё в своих жёстких руках. Моей маленькой женщине очень не просто, мы её поддерживаем, как можем и стараемся освободить от домашних проблем. Район гудит, ведь появление больницы — это весомый фактор, укрепления жизни в районе и удержания людей на местах, пусть это не самое главное, но то, что при болезни ты можешь обратиться в больницу, а при необходимости тебя самолётом после оказания полноценной помощи отвезут в краевой центр дорогого стоит. Здесь люди консервативны и даже такого аргумента может оказаться очень много в пользу того, чтобы остаться в своём доме в привычных родных условиях, а не подаваться в неизвестность, которая ещё неведомо, что принесёт...

Где-то на пятый год нас сумели уговорить поехать всем вместе в Сочинский санаторий по семейной путёвке. С мальчишками съездили на Черноморское побережье. Нет, море и купание в нём — это здорово, а вот дорога туда и обратно в переполненных душных поездах через Москву, испортила всё впечатление от отдыха, и мы зареклись от таких поездок. Куда приятнее, наши семейные походы, в которые мы стали ходить, едва Грише два годика исполнилось. Хотя и раньше выбирались, но только неподалёку, а тут на полные десять дней жизни на дикой природе. А уж показать своим родным красивые места, которые нашёл в своих хождениях по тайге, я наверно просто обязан. И вот когда после возвращения из санатория мы выбрались на Енисей к "Столбам",

* * *

* провожали закатное солнце, которое собиралось нырнуть за таёжные сопки, мы и решили больше на такие авантюры, как поездка в санаторий по путёвке не поддаваться. Что у нас здесь намного лучше и красивее. А детям летом покупаться? Так ведь нужно просто руки приложить. Неужели в округе ни одного приличного ручья нет или даже небольшой самой завалящей речки? Сделать запруду, чтобы воды для купания было достаточно, а солнце здесь такое, что прогреет до температуры парного молока, а за счёт ручья вода будет проточной и не протухнет. Ну, и пастуху втык сделать, чтобы стадо к купальне не пускал, а то коровкам ведь тоже может понравиться купание в летнюю жару... А закатное порыжевшее и раздувшееся солнышко, словно кокетливую шляпку зацепившее одинокое облачко у горизонта чуть зависло, словно опасаясь коснуться мохнатых спин таёжных округлых вздыбков. В кольце моих объятий, пока сыновья с азартом изучают какого-то пойманного жука у разбитого бивуака, затихла и нежно прильнула лопатками к груди самая прекрасная женщина на свете. Запах её волос за день успевший напитаться чуть горьковатым вольным таёжным ветром лёгким хмелем кружит голову, заставляя рефлекторно руки чуть сжиматься и прижимать желанную добычу к себе. Всё-таки натуру хищника ничто не изменит...

Мы вот уже пятый раз выбрались на Байкал. В этот раз это бухта Песчаная недалеко от Листвянки. Это не таёжные берега Баргузинского берега с Ушканьими островами или устья Селенги и залива Провал, здесь берег Байкала степной и тем не привычный. Дети носятся по песчаному пляжу в какой-то шумной игре. Егор и Григорий уже подросли, у Егора голос ломается и иногда он так смешно переходит на ломкий басок или вдруг даёт "петуха", а верховодит братьями мелкая и шустрая как электрон Олечка наша младшая дочка, с которой связано очень важное событие.

Я ещё на фронте бился с тем, что пытался научить Анну видеть линии Силы и ауры, чтобы иметь возможность работать с Силой, как я это понимаю. Олечка была ещё грудной крохой и вдруг разболелась. Я не очень понял, что говорила на своём медицинском языке Анечка, речь вообще не об этом. Я вдруг почувствовал могучие колебания Силы, когда был в соседней комнате и когда метнулся, увидел, что Анечка сырой Силой просто накачивает тельце нашей Оленьки, которую держит на руках, я испугался. У нас считается, что такая прокачка Силы хоть и очень редко, но может помочь, только это совсем не панацея и не то, что способно оживить умирающего, как могут подумать далёкие от магии люди. Грамотное точечное воздействие с гораздо мЕньшими энергозатратами намного эффективнее такого вот полива Силой. Но испугался я того, что любой одарённый, который вот так выплеснул свою Силу, имеет очень мало шансов пережить такой выплеск. И даже если рядом будет несколько одарённых, которые сразу попытаются восполнить потери Силы, это редко даёт результат. Сила — это не жидкость, а маг — не сосуд, из которого выплеснули и тут же залили, и всё стало прекрасно. При таком выплеске нарушаются связи в организме, а истощённая после выплеска тонкая настройка энергосистемы не в состоянии принять чужую Силу или свою обратно. Я подумал, что отчаяние матери, которая теряет ребенка, толкнула Анну на это самоубийственный поступок, и я её понимаю, но это совсем не значит, что я готов и согласен потерять жену...

Олечка с вечера плакала и никак не успокаивалась, а последний час замерла и затихла. Вот только радости это не принесло, это не та тишина, которая от того, что ребёнок просто устал и заснул, это страшная тишина, когда у малыша уже нет силы даже на плач и он затих от бессилия раздавленный болезнью. И вот после этого Анечка стала накачивать нашу дочку своей Силой, да так, что колебания энергетического фона я почувствовал даже в соседней комнате, а во дворе завыли обе наши собаки. Я просто замер рядом готовый подхватить и влить свою Силу, всё-таки есть небольшой шанс, что этим смогу помочь. К сожалению, подключиться и перехватить Анечкин канал, чтобы заменить её в этом выплеске не получится. Вместе можно после тренировки напитывать готовое плетение, можно в тихой обстановке передавать друг другу часть Силы, но не вмешаться в такой выплеск Силы, тут врач и пациент словно закрыты в такой временной замкнутой системе. Ничего нет противнее для мужчины, как чувствовать себя совершенно бессильным, когда что-либо угрожает твоим самым дорогим и близким...

На удивление выплески Силы продолжались один за другим и не прекращались уже больше получаса. С Анечкиным резервом она должна была закончить ещё на первых нескольких минутах, а тут происходит что-то невероятное и она не падает обессиленная. Мальчишки тоже имеющие свой резерв Силы не могли не почувствовать колебания рядом, прибежали и тихо замерли в дверях. Анна, такая красивая, сосредоточенная, держит в руках нашу малышку, наклонилась и словно прикипела к ней взглядом и только колебания Силы говорят о том, что она не просто замерла, а прокачивает и прокачивает через Оленьку Силу. И когда Анечка словно отмерла, встряхнула головой и увидев меня, устало привалилась ко мне спиной:

― Отнеси нас в постель, нам сейчас лучше не расставаться до утра, я потом тебе всё объясню...

Я понёс своих девочек в спальню, с удивлением видя, что Анечкин резерв на месте, и она просто устала, а не истощена магически, как я ожидал. Оленька просто спит, а не пульсирует как полчаса назад сотрясаемая какой-то лихорадкой...

Меня так трясло, что я смог продержаться не приставая к Анечке с вопросами всего около часа, а потом тихонечко заглянул в спальню, где спали мои любимые девочки. Я себя уговорил, что если они спят, то я просто уйду, но Анечка почувствовала меня, и чуть приоткрыв глаза, шёпотом пригласила войти. И перед тем, как я стану её расспрашивать, попросила проверить легли ли мальчишки и принести ей горячего чая с мёдом. Мальчишки уже заснули. Видимо на фоне пережитого волнения и переживания, они же не могли не слышать, как исходила плачем их любимая сестрёнка. Кажется, они её полюбили еще, когда она в животе у мамочки была. И так смешно было смотреть и слушать, как умудрённый опытом Егорка объяснял распахнувшему с недоверием глаза Грише, что вот из такого же живота когда то появился и он, а теперь скоро будет братик или сестричка. И Гриша приходил и прикладывал ухо к маминому круглому животу, и просто до визга радовался, когда сестрёнка поддавала ему в ухо ножкой или ручкой ворочаясь в животе. И эти два неугомонных непоседы после появления Олечки затихали, как мышь под веником стоило им сказать, что сестрёнку спать укладывают. Даже представить не решаюсь, каково будет когда они вырастут и у неё появится жених или даже просто ухажёр, хотя... Словом, парни сегодня переволновались и уговаривать их поспать уже не требовалось, ведь не почувствовать, как спало наше напряжение они не могли.

Заварил свежий чай, хорошо печь затоплена. Набухал в него мёда и с двумя кружками грамм на четыреста каждая, которые Анечка резонно "озерцами" называет, пошёл в спальню. Анечка уже устроилась на высоких подушках с Оленькой сопящей у её груди. Попили чаю, и она стала рассказывать, как она честно старалась открыть своё истинное зрение и увидеть потоки Силы, но не смогла, хотя и старалась и не только когда я с ней занимался. А потом вспомнила, что рассказывала ей бабушка, что в их роду женщинам передаётся особое умение лечить, когда себя с искренним желанием исцелить из самого сокровенного, изнутри живота, из нижней его части словно выворачиваешь и отдаёшь всю. Только делать это надо абсолютно честно, не сомневаясь и не думая в этот миг ни о чём, кроме искреннего желания исцелить. И тогда может получиться почувствовать горячую волну, которая пробегает по рукам и ногам, словно выворачивает обжигая кожу изнутри и выплёскивается к больному, а потом словно бьёт обратно отразившись и можно снова выплеснуть. В первый раз обжигает так больно, что очень трудно не закричать и больше всего хочется всё бросить и убежать, но надо терпеть, потому, что начав уже нельзя останавливаться, как и сомневаться. Бабушка говорила, что эта боль не столько плата, сколько проверка искренности твоего желания. А если попробовать эту Силу обмануть, то сама сгоришь в этом огне.

Я слушал её и понимал, что в её рассказе многое перекликается с тем, что я знаю и даже название "Сила" прозвучало. Вот только здешние ведьмы не видя каналы и линии Силы, как-то сумели её всё-таки накапливать и даже поставить её на помощь людям. А то, что звучат предостережения не прерывать процесс — как раз очень похоже на то, что говорили мне про выгорание при выплёскивании Силы. Может в нашем мире, где магический фон гораздо мощнее такое использование Силы и не возможно, а в местном бедном на Силу мире эта методика работает? Но одно понятно без сомнений, такой метод лечения, если это можно так назвать, для Анечки смертельно опасен. О чём я тут же и спросил её.

― Понимаешь, Сань, риск, конечно, есть, но как можно им прикрыться, когда знаешь, что можешь помочь и боишься собой рискнуть? Бояться, если к этому искусству допустили вообще нельзя, так бабушка говорила, что все, кто сгорали, они боялись и сомневались... Понимаешь?

― Ты так говоришь, словно не сегодня первый раз делала? — С подозрением спросил её.

― Санечка! Ты только не ругайся! Ладно! Ну, да! Пробовала. Помнишь Михеич, его из лесного посёлка привезли, и Миша вокруг него ходил и ногу ему собирался ампутировать. У него там с войны осколок зашевелился и остеомиелит... А он здоровенный мужик, чуть не плачет, что не хочет родным обузой быть. А сосед по палате со мной вышел и шепнул, что мужик руки на себя наложит, если ногу ему отрежем. Я с Мишей поговорила, а он ничего слушать не хочет, только заладил "Дурак — он! Сам поймёт, что ему жизнь спасаем!"... А я жену и детей Михеича видела, как представила, что эти крошки без отца останутся, вот и попробовала. Из палаты сама еле вышла после этого, так по стеночке до поста и доковыляла минут за десять. Но ведь получилось. На следующий день на ноге желвак вздулся, а вечером свищ сам открылся, и гной оттуда зловонный хлынул и осколок вышел. Сразу лихорадка спала и ему легче стало. А через три недели и свищ очищаться начал, а Михеич уже начал бегать и требовать, чтобы его на работу отпустили, что мы его за зря в палате маринуем и ещё ногу отрезать хотим... Только, знаешь, вот так взрослого лечить очень трудно. Ребёночка, даже уже подросшего я могу на руки взять, к себе прижать и тогда он словно в коконе, где мне ему Силу отдавать легко, а вот так взрослому и расстояние большое и кажется, очень много по сторонам выплёскивается...

Я представил себе, как Сила должна в стороны плескать и мне жутко стало, вот уж точно ничего не боится, решила лечить и ни грамма сомнения. Лежит, виновато на меня смотрит, но я понимаю, что это её суть и запрещать всё равно не получится ничего. Может она и её бабушка правы, что это Дар, который Боги дали, чтобы его использовали. А если начать чего-нибудь крутить, выгадывать, раздумывать и дёргаться, то можно сгореть или Дар потерять. А для того, кто Силу в себе почувствовал её лишиться — сродни слепоте внезапной будет. Вроде живой, но с прежней жизнью никак не сравнишь. А она тем временем стала дальше рассказывать, как она вылечила девочку годовалую, а потом мальчика новорожденного, там роды были очень тяжёлые и малыш в такой тяжёлой асфиксии родился, что вообще сомнения были, что хоть сутки проживёт.

― Но все эти случаи были как бы разминка, что ли... Понимаешь? Я ни разу полностью не выплёскивалась, меньшего хватало... А сегодня впервые до донышка вся выплеснулась... Олечке правда очень плохо было и её спасать пришлось. Она ведь умерла почти. А ещё, понадеялась, что ты дома и поможешь, если что... если потребуется... — Потом помолчала, вдруг глянула сердито. — Да ни о чём я не думала! Саня! Но как бы я жила, если бы не попробовала? Это же наша ОЛЕНЬКА!!! Понимаешь?!...

Кивнул. И, правда, ведь понимаю. Бывает так, что выбора то и нет совсем. Не слова красивые или гонор, просто по-другому нельзя! Тихонечко обнял моих девочек, так и просидели до утра. Вернее я просидел, а Анечка скоро заснула и только когда Олечка заворочалась, она, не просыпаясь, ей грудь дала, малышка поела и дальше заснула, хотя я почувствовал, что пелёнка снизу мокрая, но видимо сил малышка тоже потратила много и на такие мелочи, как мокрая пелёнка внимания не обращает. И я не стал их дёргать, пусть поспят лучше...

Что такое с Олей было, я так и не понял, но если Анечка говорит, что от смерти дочку спасала, то стоит верить. А через пару дней у нас состоялся разговор. Я не выдвигал ультиматумов, понимал, что не вправе вмешиваться в её работу, которая для неё гораздо важнее и серьёзнее, чем моя для меня. Просто стал ей объяснять, как я понимаю механизм того, что она делает. И для того, чтобы эти слова проверить, я бы хотел посмотреть, как она этим методом лечить будет, тогда мои слова подтвердятся или наоборот. Но вот нужно знать простейшие правила для магов или одарённых, до магов нам с ней очень уж далеко и мир здесь магически очень бедный. Хотя как раз настоящие маги, которые не столько с Силой работают, а силовым каркасом мира, вернее с его линиями, а это не линии Силы, это другое, что есть в любом мире не зависимо от Силы. Но я не об этом. Я объяснил ей, что работа с Силой как и физическая может вызывать утомление. И нужно очень внимательно к себе прислушиваться после каждого использования своей Силы, чтобы понять, как организм воспринимает такие нагрузки, чтобы выработать оптимальный режим и не загнать себя. Потому, что пережечь себя можно и просто от магического утомления даже при маленькой трате Силы...

Попробовал объяснить, как я себе вижу помощь детям, которые в "коконе" и взрослым на расстоянии, что очень большая часть Силы просто теряется из-за расстояния и сложности фокусировки импульса Силы. Ну, это я так себе представляю. Договорились, что Анечка пока будет детишками заниматься и в ближайшее время даст мне возможность поглядеть, как процесс лечения проходит в истинном зрении. Честно сказать, пока Анечка Оленьку лечила, мне было совсем не до разглядывания процесса в истинном зрении. И предупредил, что рассказывать об этом никому не нужно. Люди разные, а объяснить ничего не возможно. Ей, как врачу заполучить ярлык шарлатанки — это крест на её врачебной работе! Коллеги не поймут и не примут. А все случаи выздоровления лучше оформлять как более лёгкие диагнозы, чем есть на самом деле...

Поглядел, как Анечка лечит, как раз девочка трёхлетняя поступила. Вообще, жутко в моих глазах выглядит, как из человека Сила выплёскивается. Для меня такая ситуация — это смертельный приговор, но потом Сила обратно отражается или притягивается. И про потери по сторонам моё предположение подтвердилось. То есть договорились, что она будет детей лечить, а взрослых оставит для традиционного лечения. Тем более, что они с Михаилом так и поделили работу, Анечкины детские палаты и акушерская, где дородовые и послеродовые женщины лежат. А у него взрослые палаты, где терапевтические, хирургические и травматологические пациенты. Нет, они друг другу помогают и больных консультируют и друг у друга смотрят, но формально больных именно так поделили, а Анечка ещё и главный врач больницы...

Что касается магии, то у наших детей самый сильный дар у Егорки, самый слабый у Гриши. У Оленьки уже сейчас резерв не меньше, чем у мамы, а будет наверняка гораздо больше. У Егора даже больше чем у меня и как мне кажется, судя по зелёному оттенку ауры Дар имеет чёткое сродство с землёй, а не с воздухом, как у меня. Егор, вообще меня удивил, это если ещё очень мягко сказать. Я уже говорил, кажется, что у него очень рано истинное зрение открылось. Однажды он меня долго разглядывал, а потом спрашивает, а что это за такие узоры, которые в моей ауре плавают? Я вижу ауры, всполохи в ней, пятна, оттенки, то, как она изменяется, но узоров в ауре я не видел никогда и только слышал, что при достаточно большой силе Дара магистры могут видеть не просто ауру, а узоры в ней которые тоже что-то значат. Но даже мой наставник-шаман говорил, что он за всю жизнь никогда не встречал тех, кто узоры видит. А Егор не просто линии Силы видит, он что-то умудряется разглядеть в правленых вещах, хотя для меня те вещи, которые подверглись магической правке, выглядят просто как имеющие слабенькое даже не сияние, а словно отсвет вроде флюоресценции. А что вообще ни в какие ворота не лезет — он напрямую может изменять свойства предметов на чистой Силе. Однажды из баловства сделал кромку у топора мягкой. Мы на привал встали, я топорик взял, сам его правил, не тупится, острый, хоть не большой, а даже крупное дерево им легко срубить могу. А тут тюкнул, и топор от коры отскочил, кору только ободрал немного, смотрю, а лезвие от удара набок свернуло. Если бы Егор сам не признался в своей шутке, я бы наверно так и не понял, что же такое случилось. После этого он взял двумя пальцами лезвие зажал и провёл по нему, отдал мне, а лезвие словно и не было мягким только что. Сейчас ему уже пятнадцать и надо ему дело выбирать. Ему больше всего нравится в кузне пропадать и с железками возиться. Думаю, с его даром в кузне у него будет очень много возможностей, ведь земля — это ещё и металл. Хотя и в лесу он себя неплохо чувствует, но с железками ему возиться гораздо больше нравится, а главное, что он думает и пытается разобраться и обобщить. Но в первую очередь я ему объяснил, что почти всё не стоит светить перед окружающими. Необъяснимое — оно и есть необъяснимое, и на него реакция непредсказуемая, которая может рикошетом по всей семье ударить...

Григорий уже заявил, что хочет на лётчика идти учиться. И не возразишь даже, вроде как по стопам отца парень идти хочет. Гриша у нас вообще бутус такой получился. Если Егор наверно если и будет выше меня, то не намного, а вот Гриша уже сейчас в росте брату почти не уступает и вырастет ещё. Кем будет Оленька? Это ещё сказать трудно, да и не важно. Такая непоседа и егоза растёт, глазищами своими как трава зелёными глянет, и даже сердиться на неё не получается. А уж косищу свою заплетёт не меньше чем у мамы грива на голове, ходит, головку запрокинет, прямо такая фифа, вы бы видели.

С тех пор, как Анечке резерв наполнил после правки каналов, я уже рассказывал, что у неё волосы стали толстыми, пышными и богатыми. Но тогда они только начали новые расти, а сейчас выросла такая грива, что не налюбоваться. Косу заплетёт, коса в руку толщиной, хоть и заплетена туго. А вообще, уже столько лет прошло, троих детей родила, а внешне она почти не изменилась, только после Егорки, как округлилась и стала более женственная, с тех пор такая и остаётся. А ещё мода пришла с длинными широкими юбками и платьями с подчёркнутой талией, так Анечка в таком наряде со своей осиной талией, в туфельках-лодочках на каблучке рюмочкой и походка такая, что все мужчины головы сворачивают. Грудь высокая, кожа чистая, глаза искрятся, зубы ровные здоровые сияют и на вид не больше двадцати лет. На пятнадцатилетие Победы мы договорились собраться с семьями и детьми. Когда в поезде ехали, Анечка пиджак себе специально сшила, чтобы награды на него надеть и носила в дороге, чтобы он обмялся и привыкнуть к нему. В поезде какой-то мужчина на неё чуть не с кулаками набросился, дескать совсем девчонка обнаглела, чужие награды нацепила и носит. Дядька то хороший и честный на самом деле и искренне верит в свою правоту, даже ругаться с таким не хочется. Награды то у Анечки правда фронтовые, два ордена "Отечественной войны" обеих степеней, медали "За боевые заслуги" и "За оборону Сталинграда", такие только у настоящих фронтовиков. Пригласил его в наше купе, посидеть поговорить. Он в купе детей наших увидел, я ему документы свои и Анечки показал, не то, что я Герой и орденоносец, а то, что комэском был в нашем гвардейском полку, фотографии достали, которые на фронте снимали. Он как наши штурмовики увидел так сразу извиняться начал, он в пехоте два года до ранения отвоевал, на Курской дуге был только на южном фасе, а не у нас на северном. Пару часов всё сокрушался и головой качал, что так себя некрасиво повёл, мы его даже к нам в гости пригласили, мол, нужно его осмотреть и разобраться, может помочь с его ранением можно. Анечка потом меня подковырнула, что бы с ним было, если бы я свой майорский китель со всеми наградами надел. К сожалению, он до нас так и не доехал, наверно стыдно стало, и не решился, а жаль, может и правда Анечка бы смогла ему помочь. Хотя, как бы молодо не выглядела, но взгляд её сразу показывает, что она совсем не подросток...

Дети носятся по байкальскому пляжу, тут детей целая ватага, и пляж шикарный в бухте, хотя вода идеально прозрачная и очень холодная. Говорят в середине июля в бухте она немного прогреется и можно будет купаться. Пока только взрослые мужчины рискуют искупнуться, заскочить и сразу обратно. Впрочем, мы с мальчишками запросто бы искупались и до получаса в такой воде спокойно выдержали, но зачем других детей провоцировать... Просто я ведь сыновей учу всему, что сам знаю. Даже вместо сказок рассказываю им про свою жизнь и про Мир Пери. Они уверены, что я так фантазирую, но им очень нравится. У Оленьки любимая тема — про лесных ушастиков владеющих тайнами лесной магии и их королеву Вирн, которая правит волшебным лесом уже несколько тысяч лет. Про красивых и могучих белых снежных тигров — лескоров, которые охраняют волшебные леса. Про ездовых страстов немного похожих на африканских страусов, только почти в два раза больше, которые так стремительно бегают, что их на лошади не догнать, поэтому их во всех странах используют для важных курьерских посланий. Про волшебные деревья Мелиры, которые такие большие и растут только в центре волшебного леса... И про самый главный лес, который называется Белым или Королевским лесом, в нём находится резиденция королевы и магическая академия Белого леса. А вот Егору гораздо интереснее про людей и про подгорных коротышек, какие они удивительные мастера. Григорию интереснее про жизнь степей орков, про колючий дабон, про крандов, про законы племени, про то, для чего в племени шаманы и многое другое. Хоть я сказал, что у Гриши нет Дара, но это для того, чтобы что-нибудь делать с помощью Силы, но по сравнению с другими людьми у него всё равно гораздо больше аура и что удивительно, он научился видеть линии Силы и ауры людей, хотя как Егор он узоров не видит. Но у него уже получается небольшое ускорение, ведь я учу мальчишек нашей борьбе и боевому танцу. Они оба уже хорошо освоили лук и умеют из него стрелять и не по мишеням, а с его помощью охотиться, а это совершенно разные вещи...

Здесь принято в лесу делать зимовья, это такие избушки, которые рубят собравшись вместе в несколько топоров обычно за пару недель. Потом конечно срубу дают год отстояться, чтобы он просох, брёвна сели и тогда можно сруб отделывать, вставить окна, поставить внутри печь и уже после этого зимовье становится пригодно для использования. В таком зимовье можно остановиться и сделать его базой в далёкой охоте, можно переждать непогоду, можно вообще выжить иногда, ведь в зимовье обязательно хранится запас крупы, муки и соли, обязательно спички и что-нибудь по желанию того, кто это зимовье обустроил. По традиции, тот, кто организовал постройку зимовья и является его номинальным хозяином, хотя всегда можно остановиться в чужом зимовье это никак не возбраняется. Вот и выходит, что у меня есть своё зимовье далеко в тайге. И я много раз брал с собой летом мальчишек пожить в нём. И где им ещё учиться приманивать зверей или закаляться в протекающей рядом речке, которая течёт с вершин гольцов Енисейского кряжа и в ней даже летом ледяная вода. Мы в водопадике на этой речке каждый день с ними купаемся, почему я и говорил, что в байкальской воде мы бы могли спокойно искупаться и холод бы нам не помешал. У этого зимовья теперь многие звери живут и встречают нас, когда приходим туда пожить. Тошка — та вообще считает себя там самой главной хозяйкой и многие звери вполне это принимают. Знаете, так здорово смотреть, как Оленька чуть не визжит от радости и щекотки, когда с её руки молодая оленуха солёные крошки губами собирает, после того, как хлеб уже съела. Эту девочку мы с Егором до зимовья почти на себе тащили, у неё была нога сломана и бок порван, умудрилась в расщелину упасть, еле вытащили её оттуда. Наложили лубки, раны промыли и зашили, не надеялись даже, что выживет, а она выжила и теперь со своими оленятами всегда неподалёку от зимовья бродит и часто в гости заходит. Рыська, кажется её росомаха подрала, тоже лечилась у нас и теперь живёт на скале рядом с зимовьем, да и не упомнишь уже всех. Многих пострадавших бедняг приходилось домой брать, но для зверья лучше, если им помочь прямо в лесу и не тащить к людям. Ведь если в посёлок малыша принести, то у них очень мало шансов, что удастся его потом в дикую природу вернуть. Так, что если можно, то стараемся лечить и помогать в нашем зимовье. Анечка говорит, что в зимовье она как в самом лучшем санатории отдыхает, что здесь такая тишина и покой, что она здесь словно заряжается.

А главное, что здесь мы можем заниматься Силой и не оглядываться по сторонам. Далеко не всё можно объяснить окружающим, а сделать так, чтобы моих детей где-нибудь как лабораторных мышек изучали, мне совсем не хочется. И не нужно говорить, что я параноик, параноики вообще живут дольше, на фронте проверено. Хотя всё скрыть невозможно, но чему я детей учу в первую очередь — это маскировать любые свои действия самыми простыми и привычными объяснениями. И ни в коем случае не устраивать демонстрации своих возможностей ради того, чтобы покрасоваться и похвастаться. Егор это прекрасно понимает и никогда не подставит всех из глупого хвастовства. А вот Гриша бы мог, натура азартная и заводная, но вот только похвастать напоказ ему Силы не дано. Иногда даже мысль возникает, а не выбирает ли Дар сам, к кому прийти.

С войны многие привезли разные трофеи. Это мы в небе летали, а на земле возможности были куда больше, да и право вроде как есть, что-нибудь на память привезти. Вот среди того, что привезли довольно много красивых фарфоровых кукол, у немцев такие куклы почти в каждом доме и эти куклы в семье могут даже не одну сотню лет передаваться из поколения в поколение. А многие из таких кукол — вообще произведения механики и искусства. У некоторых глаза закрываются, другие могут шагать, если правильно на пол поставить, третьи могут плакать или говорить "мама", если куклу перевернуть. Олечка такую куклу увидела и сама такую захотела. Мы уже почти решили, что купим ей на день рожденья. Ну, да, балуем девочку, но как отказать, когда этот чертёнок своими зелёными распахнутыми глазищами смотрит. Только Егор подошёл и попросил не спешить, а потом они с мамой вообще такие секреты развели, что мы до самого дня рожденья Оленьки ничего не видели. А в день рожденья внесли коробку, в которой лежит красивая кукла в шикарном платье. Оказалось, что у куклы глаза закрываются, она ходить может и не за ручку, а даже сама несколько шагов по ровному полу делает. Когда оказалось, что куклу можно сажать и у неё ножки гнутся, и она ещё и голову на звук определённого голоса поворачивает, стали меня мучить подозрения. Можете себе представить, Егорка сам фактически сумел придумать и сделать схему использования Силы и рунического узора для простейшего голема. То есть это не просто механическая кукла, в которой спрятан механизм, требующий завода. Это довольно сложный голем, который собран из деревянных деталей, которые попросила столяра Анечка вырезать. Васильевич у нас резчик талантливый, такие вещи иногда делает, глаз не отвести, мебель у него вообще с душой, в магазине такую ни за какие деньги не купишь, вот он и вырезал из ольхи, цвет у куклы получился какой-то нежный и солнечный. Внутри деревянных деталей проточили отверстия, куда Егор вставил сделанный в кузне каркас, на который нанёс придуманные им руны, чтобы кукла делала, всё, что он задумал. Разрисовали красиво, лаком покрыли. Из гривы Халды волосы взяли, которые Егор в голову куклы вживил, а маму попросил платье красивое сшить и украсить куклу. Представляете? Достали из коробки такую рыжую красавицу с заплетенной косой и бантом, которая синие глаза закрывает по команде, а не когда её положишь. Ходить может, а если посадить и Оленька её зовёт, то она голову на зов поворачивает. Конечно, для того, чтобы кукла всё это делала нужно Силу в неё направлять, но для Оленьки с её резервом в этом никакой проблемы нет. А я просто в ступоре. Я такого точно сделать не смогу, хотя Егор меня уверяет, что это я его всему научил, а он только использовал. Ну, да. Учил его древнему языку, на котором большинство рун как команды можно использовать, но как големов делать, пусть даже не очень сложных я не представляю, я даже не могу предположить с какой стороны к этому вопросу подойти. Оленька счастлива и свой подарок из рук не выпускает, мне почему-то кажется, что если она попросит Луну с неба, мальчишки достанут и в коробочку положат. И ведь никто из всей семьи даже не задумался, ЧТО они сделали. Ну, захотела девочка и сделали. Подумаешь!...

Егор, знаете, как ножи точит? Как он тогда двумя пальцами лезвие топора выровнял и заточил, так и ножи любые точит. И эта заточка держится не меньше пары месяцев. Или когда мы с ним ремонтировали сарай, использовали старые гвозди, которые нужно сначала выпрямить, я удивился, что не слышал, чтобы он стучал, когда гвозди на наковальне ровнял, а он подаёт мне старые гвозди, только они ровненькие, только ржавчина и чуть замятые шляпки говорят о их возрасте. Смотрит на меня с не мЕньшим удивлением, и показывает, как гнутый старый гвоздь пальцами выпрямляет. И это не демонстрация физической силы, я перехватываю у него гвоздь, он мягкий, как пластилиновый, то есть он их после выпрямления снова укрепляет и всё это буквально парой движений. Мне такой уровень работы Силой во сне не снился, а для Егора это в порядке вещей. И зверя любого приманить может с нескольких километров и не просто приманить, зверь его ещё и слушается. Есть у них в школе учитель один, характер мерзкий и не слишком умный, на детях своё настроение срывать любит, а жена у него та ещё скандалистка. Егор вообще парень неконфликтный, наверно силу свою чувствует и другие тоже подсознательно. Не помню за ним ни одной драки или скандала. А тут с этим Павлом Николаевичем нашла коса на камень. Словом, учитель на Егора наорал и надо полагать совершенно не заслуженно, а после этого две или три вороны месяц за учителем летали и на него прицельно гадили. И не только на него, но и на того, кто с ним вместе идёт. Павел Николаевич после этого стал независимо от погоды с раскрытым зонтиком ходить. Но вы наверно знаете, что вороны — птицы умные. Они его стали бомбардировать на скорости, то есть их боезапасы стали лететь не вертикально, а под углом. Голову зонтик защищает, а вот плащ и брюки не спасает. Я потом спросил, Егор рассказал, что ворон позвать и поручить было совсем не трудно, оказывается, в своём дворе Павел Николаевич в ворон палками кидался, так, что у ворон на него и так уже зуб был, в смысле клюв, они же птицы...

Что мне в наших мальчишках нравится, что мне им почти не нужно объяснять, что боевой танец, которому их учу ни в коем случае не для их мальчишеских детских драк, что это такое же оружие, как пистолет или нож. И наш участковый с наганом ходит, у него он наверняка заряжен, но на нашей памяти он из него не стрелял ни разу, даже в воздух, чтобы внимание привлечь. Умеет он как-то и без стрельбы сделать, чтобы даже пьяные драчуны его слушали и понимали. Удачный пример перед глазами, вот и они с удовольствием учатся, понимают, что в жизни неизвестно что и когда понадобится.

Хотя, ребята уже выросли почти. Недавно Егор привёл знакомить с нами девочку года на три младше него, миленькая такая, глазки ясные чёрные раскосенькие, искристые, явно тунгусских корней, и пахнуло от неё Силой, что сразу на истинное зрение перешёл, а у неё аура почти как у Анечки. Оказывается она в нашу школу недавно перешла после переезда. У неё ещё есть старшая сестра, а её мама умерла сразу после её рождения и она её не помнит совсем. Вроде бы её дедушка был шаманом и вообще род шаманский. Но отец не захотел идти по стопам деда. Мне стало интересно, и я Егора расспросил, в том числе, почему он эту Снежану привёл ведь ему вроде бы рановато такие серьёзные движения делать. А он вдруг заявил, что он знает сестру Снежаны, у неё Силы нет почти, а вот у отца аура мощная, хотя и меньше, чем у младшей дочери или у него самого. Вот только он вдруг вспомнил, что я говорил ему про то, что старый шаман мне рассказывал, что в бедных Силой местах если женщина рожает одарённого ребёнка, а у самой дара нет или он слишком маленький, то очень часто она этих родов пережить не может. Вот Егор и подумал, что он совсем не хочет, чтобы его жена, если у него будут одарённые дети, а они Дар унаследовать могут, умерла после родов. Вот поэтому ему желательно искать себе одарённую жену. Ну, вот как я сделал и у нашей мамы тоже есть Дар. Сидит шкет, с умным видом рассуждает, причём правильно рассуждает, только у меня это в голове не укладывается и мне стоит усилий рот после этих слов закрыть. И ведь об этом я ему должен говорить, а не он мне... Впрочем, может он и прав, а я всё знал и даже ему рассказал, только к нам это почему-то не приложил. Так, что, похоже, Егор уже всё для себя решил, и нашу старшую невестку будут звать Снежаной... Когда я этот разговор Анечке пересказал, она только головой кивнула, а когда я переспросил, ответила, что так и поняла, и ничего против такой замечательной девочки не имеет, дескать, она с ней поговорила и на неё поглядела, её всё устраивает! Это вроде как я — суровый глава семьи и всё решаю, а они уже всё обсудили и примерили. Ну, вы заметили наверно... Вот только почему я себя при этом дурак дураком чувствую?...

Как наяву вижу, как над бухтой в синем небе купается солнце и печёт так, что по песку ходить горячо. Мы с женой сидим обнявшись и наслаждаемся такими вот моментами невинной близости и доверительного молчания. Наверно в нашей жизни нам не хватило прогулок и ухаживаний и мы так словно добираем у жизни то, чего нас война лишила. Мы уже столько лет вместе, а я обожаю свою маленькую изящную женщину. Она словно подслушала мои мысли:

― Саня! Давай я тебе ещё двоих... нет. Лучше троих рожу! Смотри, выросли уже почти, скоро разбегутся, что будем делать? Давай рожу! А?...

А у меня перед глазами мелькнул вид наших семерых детей за одним столом, и во главе стола всё такая же молодая и красивая Анечка... Сердце замерло радостно и стало биться дальше бодро и задорно. И может наши дети сумеют сделать так, что людям с Даром не нужно будет опасаться, а Силу сумеют использовать широко и на пользу всем людям...

До чего же я по ним всем соскучился, хочется подтолкнуть поезд, чтобы ехал быстрее, ведь меня ждут мои самые родные и любимые!...

Конец книги.

* — По смыслу описывается 1957 год и Сталин жив. А почему бы и нет? Скольких сожжённых нервов сберегли два мирных месяца, если Победа не в мае, а в марте 1945? Так, что Сталин жив и его никто не отравил.

** — Однажды в Читинской области заехали в танковый полк к знакомым. Слово за слово, рассказали, как накануне летом они решили помочь местным в борьбе с лесным пожаром. Ну, сами подумайте, наши могучие железные танки, которые своими носами и гусеницами могут любой лес на щепки раскатать. Что им стоит сделать и укатать просеку на пути пожара? Но у командования хватило ума и за рычаги решили сажать только офицеров, мол у них мозгов всё-таки побольше, чем у солдат-срочников. Нет поставленную задачу танкисты выполнили, а вот почему во время этого рассказа у них лица стали какими-то каменными мы увидели в танкопарке. Они оставили как иллюстрацию на будущее пару машин, которые участвовали в борьбе с пожаром. Можете себе представить обычный танк Т-62, на котором нет ни одного выступающего элемента? Ни сантиметра краски, вся голая броня в синих и рыжих разводах после температурного воздействия, а все выступающие кронштейны, рукоятки и даже просто крупные шляпки болтов оплавлены, словно танк искупался в мартеновской печи. И это от температуры, которая была от жара лесного пожара притом, что по приказу никто ближе пятидесяти метров к огню не приближался. Оплавленные остатки штатной фары я наверно на всю жизнь запомнила...

* * *

— ЧОН или отряды ЧОНа — частей особого назначения — это формирования, которые очень хорошо себя показали как раз в условиях установления Советской власти в Сибири. К слову, именно таким отрядом в Хакассии (совсем неподалёку от места действия нашего сюжета) командовал тот самый Голиков, которого мы лучше знаем как Аркадия Гайдара, и действительно на тот момент было отроку гораздо меньше восемнадцати годков. Не знаю на счёт того, как он командовал полком, но ЧОНовским отрядом командовал точно. А для тех, кто так обожает сейчас пускать слюни умиления в адрес "АдмиралЪ"-а объявившего себя властителем Сибири и додумавшегося объявить, что земли вместе с крестьянами раздаст своим верным помощникам. И это в Сибири, в которой никогда даже крепостных не было, а обычные крестьяне жили вольно и шапку ни перед кем не ломали. Вот и получил полную обструкцию со стороны местного населения. Но армию, которую он за Урал утащил ведь кормить нужно. Вот и стал отправлять карательные отряды во все стороны, которые с неприятием местного населения стали бороться настолько кровавыми методами, что даже сто лет спустя слово "КАРАТЕЛЬ" в Сибири не имеет отношения к корню "Кара", а напрямую связана со словом "КОЛЧАКОВЕЦ", которое здесь хуже фашистов. Немцев здесь видели уже пленными и тихими, а вот колчаковских карателей помнят очень хорошо. Это сколько же и как нужно было умыться кровью, если даже про разгул бандитов атамана Семёнова и барона Унгерна так не вспоминают. А тем же ЧОНовцам даже не нужно было зверствовать, достаточно было намекнуть, что они вполне могут и как люди Колчака себя начать вести и сразу появлялись темы для компромиссов.

* * *

— Чалдоны, Кержаки и ещё некоторые названия, которые не знаю откуда и как появились по своей сути обозначают одно и то же, это далёкие потомки первых русских поселенцев, которые пришли в Сибирь может с легендарными Ванькой Кольцом и Стёпкой Разиным, а может и раньше, и совсем не обязательно, что были такими же, как упомянутые бандитами и лихоимцами, а просто бежали в поисках своей доли в диких краях. Да и сказка про покорение Сибири — это для сильно ушибленных головой. Сибирь не то место, которое можно покорить, а таёжные народы вообще невозможно не то что завоевать или покорить, их вообще найти проблема. Как в каком-то фильме была фраза: "Какая разница вон той горе, кто называет себя её хозяином? Она тут стояла миллион лет и будет стоять после нас ещё столько же...". Вот и покорение Сибири очень напоминает крики комара на попе быка, о том, как он геройски захватил этого бычару. Приходили в эти края поселенцы и оседали, если не лезли конфликтовать с местными. Чаще всего в путь отправлялись налегке и преимущественно мужчины, которые уже здесь женились на местных девушках, чем с одной стороны продолжали свой род, с другой устанавливали более крепкие связи с окружающими племенами. Кто-то приносил с собой христианскую веру, а кто-то принимал местные формы шаманизма. Были и те, кто вышел из казаков или шли на контакт с казачеством и в этих поселениях устанавливался станичный уклад со всем положенным и отправкой на службу государеву и частичным снабжением за счёт казны и войсковых арсеналов. Словом это очень разные люди и с совершенно разными целями и укладами, но объединяет их то, что почти все они — таёжные жители, а это делает их во многом очень похожими между собой.

* * *

*— Енисейские столбы — место удивительной красоты и вроде бы даже официально объявленное заказником или национальным парком, но дело даже не в этом. Столбы — это высокие с почти отвесными склонами скалы вдоль Енисея в среднем течении, где он уже успел набрать могучую мощь и даже вальяжность. Кругом коренная матёрая тайга и какая-то особенная атмосфера. Словом, об этом надо не рассказывать, а видеть и прочувствовать самому!