Только час или около того спустя, когда я был один в участке в ожидании допроса в уголовном розыске, пришло осознание того, что могло со мной случиться. Я обнаружил, что меня неудержимо трясет. Мне было так стыдно. 'Что, черт возьми, со мной было не так?' — думал я.
В то время я этого не знал, но это был обычный эффект шока. Я изо всех сил старался скрыть свои чувства. Ожидалось, что я справлюсь. Никто не объяснил, что на самом деле я буду возвращаться к этим травмирующим сценам в виде ужасающих воспоминаний и тревожных кошмаров на протяжении всей моей службы. Это было что-то, о чем ты не говорил. От тебя ожидали, что ты просто справишься с этим.
Многие мужчины из полноправных полицейских КПО обращались к бутылке, пытаясь справиться с ситуацией, и были потеряны для нас, поскольку поддались алкоголизму. Они нарушали жесткие правила дисциплины, правила, которые не учитывали тот факт, что именно их профессия в первую очередь заставила их пристраститься к выпивке. Их считали слабовольными и отправляли на пенсию или увольняли из полиции.
В мачо-мире полицейской службы любые признаки нервозности или немощи рассматривались как слабость. Я осознал это очень рано во время своей службы полицейским. Коллеги, которые говорили о том, что испытывали подобные вещи, высмеивались за глаза. Они тоже считались слабыми и ненадежными.
И все же какая-то часть меня наслаждалась вызовом, с которым я столкнулся. Но я также знал, что мне очень повезло. Я мог так легко расстаться с жизнью. Все это дело усилило мой и без того встроенный инстинкт самосохранения.
Я также понял, что если это случится снова, я буду лучше подготовлен к тому, чтобы справиться с этим. Я бы позаботился о том, чтобы выйти из этого в целости и сохранности. Если я мог сделать это, не сделав ни единого выстрела и никому не причинив вреда, то это был бонус. Первым принципом работы полиции была защита жизни. Я решил, что никогда не буду участвовать в качестве офицера полиции в лишении жизни. КПО научил нас этому во время нашего первоначального обучения. Я не хотел предавать этот принцип. Никогда.
Последовавшая за этим эйфория была невероятной. Нас похвалил командир подокруга. На следующий день нас с Джоном также вызвали в кабинет нашего главного констебля, сэра Грэма Шиллингтона в штаб-квартире КПО в Бруклине, в районе Кнок в Белфасте. Он был очень доволен изъятием этого огнестрельного оружия у подозреваемых террористов из ДСО.
— Браун, ты именно тот полицейский, которых я ищу, — сказал он. — Не так давно у меня были полномочия продвигать такого человека, как ты, в этой области, — добавил он. — У меня больше нет таких полномочий, иначе ты был бы сегодня же сержантом, — сказал он.
Одобрение главного констебля было очень желанным. Это был именно тот тип поддержки, которого я ожидал и на который надеялся. Стоя там, я размышлял о том, как впервые предстал перед сэром Грэмом. Обстоятельства были такими разными. Двенадцатью годами ранее, в 1961 году, я был пойман во время налета на его фруктовый сад людьми из КПО, которые прятались в его саду, охраняя его от угроз ИРА. В то время мне было одиннадцать лет.
В тот день я играл в гольф-клубе 'Ройал Белфаст гольф-клуб' с несколькими другими мальчиками из Холивуда. Наша автобусная остановка по дороге домой была возле большого дома, у которого был фруктовый сад, сразу за воротами на лужайке перед домом. Мы всегда ходили туда, чтобы собрать в саду падалицу. Раньше у нас никогда не было никаких проблем.
Этот случай был другим. В то время Грэм Шиллингтон был комиссаром полиции Белфаста, базирующимся в офисе комиссара в Каслри. Его отряд охраны из КПО нашел меня в саду и привел к нему. Тогда он посмотрел на меня с отвращением и приказал своим людям вызвать патрульную машину, чтобы отвезти меня домой к моим родителям.
Меня так и подмывало обнять главного констебля за плечи и напомнить ему о той первой встрече в его саду. Однако я решил прикусить губу, чтобы придержать это на другой день. Почему-то я боялся, что он может не увидеть в этом смешной стороны.
Это было время профессионального подъема. Мы с Джоном были в приподнятом настроении, когда покидали штаб-квартиру КПО на новом автомобиле Джона, 'Моррисе' с двигателем объемом 1300 куб.см. На протяжении всей моей службы было много таких ярких моментов. Также были быть и спады, и я как раз собирался испытать один из них...
Через несколько дней после ареста трех вооруженных террористов я дежурил в участке Ньютаунабби. Была середина смены на ранней очереди, и я был занят подготовкой к возвращению в патруль. Поздравления все еще сыпались от большинства моих коллег. Я все еще был в эйфории. Мой двухлетний испытательный срок начинал казаться безопасным. В то время у меня было всего четырнадцать месяцев службы в КПО, но я чувствовал, что не могу поступить неправильно.
Я шел из караульного помещения на кухню, по коридору прямо под лестницей, когда почувствовал твердую руку на своей груди, останавливающую меня на полпути.
Мой зеленый военный бронежилет уперся в подбородок. Я обнаружил, что смотрю в сияющие глаза хорошо одетого мужчины лет сорока с небольшим. Он был одет очень небрежно, в брюки и тонкий шерстяной джемпер. Он выглядел так, словно был одет для игры в гольф.
— Извини меня, сынок, — вежливо сказал он.
На его лице была широкая улыбка. Он поглядывал направо и налево, приветствуя каждого, кто проходил мимо нас в коридоре или на лестнице. Он схватил меня за руку и грубо потащил в бильярдную у подножия лестницы.
Все еще держась за меня, он закрыл за собой дверь. Мы были там одни. Я понятия не имел, кто этот человек и какое звание он занимает, но по его манере одеваться я предположил, что он детектив.
— Ты натворил всякого дерьма, — начал он. Его тон был агрессивным.
— Простите? — ответил я.
— Смотри, — сказал он. — Держи свои гребаные ботинки подальше от протестантов. Те пистолеты, которые вы вернули, вызвали целую гребаную бурю. Ты вызвал слишком много волн, вот так разбрасываясь своим дерьмом. Настоящий гроза протестантов, не так ли, сынок? Что ж, тебе лучше натянуть поводья, или мы отправим тебя в Лондондерри, ты, маленький ублюдок! Ты можешь делать там все, что захочешь. Так что не заставляй меня возвращаться сюда, чтобы увидеть тебя снова. Ты понимаешь?
Он говорил, не переводя дыхания. Быстро. Взволнованно. Он наклонился к моему лицу. Он подкрепил свои угрозы, тыча пальцем мне лицо. Он не просветил меня относительно того, кто он такой или кто послал его поговорить со мной.
Я потерял дар речи, не в состоянии уловить какой-либо смысл в том, что он сказал. Это был первый раз, когда я услышал термин 'Гроза протестантов', но, конечно, это был не последний раз, когда он был брошен в мой адрес как обвинение.
Было так много вопросов, которые я хотел задать этому человеку. Не было никаких сомнений, что он был вне себя от гнева, но я понятия не имел почему. Однако, прежде чем кто-либо из нас успел сказать еще хоть слово, дверь бильярдной распахнулась. Мой напарник в тот день, констебль Кенни Джонс, стоял там с сияющей улыбкой на лице. Когда он увидел мужчину со мной, его улыбка исчезла, и он помрачнел.
— Мы должны идти, — сказал он.
Мужчина, который был со мной, приветствовал Кенни, а затем повернулся на каблуках и исчез так же быстро, как и появился. Вся встреча длилась минуты, не больше. Истинная причина этого была непонятна для меня. Я полагал, что только что подвергся вспышке ярости со стороны фанатика-лоялиста, который, скорее всего, действовал от своего имени. Я последовал за ним из комнаты, корча рожи за его спиной. Мы с Кенни пошли к нашей патрульной машине.
— Чего он хотел? — спросил Кенни.
Я ответил ему вопросом:
— Кто он, Кенни?
— Он человек из Специального отдела, — сказал Кенни. — Чего он хотел?
Я ответил:
— О, он просто хочет, чтобы я держал свои ботинки подальше от протестантов.
Кенни коротко рассмеялся. Затем он посерьезнел.
— Следи за ним, Джонти, — предупредил он, — он скверный ублюдок.
Я нашел весь этот инцидент тревожным. Я спросил доверенного руководителя, что мне следует делать.
— Делай то, что у тебя получается лучше всего, Джонти. Идите туда и будь полицейским без страха или предубеждений. Не обращай внимания на Специальный отдел, сынок, они работают по своей собственной программе, — был его ответ.
Мне было приятно это услышать, что, казалось, подтверждало, что мужчина, вероятно, действовал в одиночку. Я чувствовал, что мне нечего бояться, что у меня есть безоговорочная поддержка, по крайней мере, старшего руководителя. 'Пусть они делают все, что в их силах', — подумал я. Я никогда не перемолвился и парой слов с двумя офицерами Специального отдела, прикрепленными к моему участку. Я всегда находил их приятными. Я решил оставить весь этот отвратительный эпизод позади.
Однако моя прежняя эйфория покинула меня в тот момент, растворившись в воздухе. Поздравления, исходившие от исполненных благих намерений коллег-офицеров, теперь, казалось, звучали впустую.
Я уже давно осознал, что, к сожалению, не все мои коллеги разделяют мой энтузиазм по уничтожению лоялистских террористов. И все же я верил, что на этом все закончится. Как я был неправ.
Через несколько дней после моей зловещей встречи с этим сотрудником Специального отдела меня вызвали в кабинет сержанта участка для личного телефонного разговора.
— Сынок, это Браун? — спросил голос на другом конце провода.
— Да, Джонстон Браун, могу я вам помочь? — спросил я.
— Нет, сынок, ты не можешь мне помочь. Ты действительно меня достал. Бьюсь об заклад, вы думаешь, что проделал действительно хорошую работу, добыв эти пистолеты, не так ли? — спросил он.
— Да, я действительно проделал хорошую работу... Но кто это, будьте любезны? — спросил я.
— Кто это, сынок? — его тон был саркастичным. — Я скажу тебе, кто я, сынок, — продолжил он. Он сказал, что он сержант КПО, базирующийся за пределами Белфаста.
— Я тот дурак, который подписался за эти три пистолета, числящиеся в моем арсенале, с тех пор, как я попал сюда. Теперь я собираюсь плюнуть на все это дело. Я просто хочу, чтобы ты знал, что, скорее всего, из-за этого я потеряю работу и пенсию.
Он швырнул телефонную трубку.
Я стоял там несколько минут, все еще держа телефонную трубку. Я чувствовал себя потерянным, опечаленным таким развитием событий. Я хотел перезвонить ему. Сказать ему, что я не мог знать, что оружие было украдено из оружейного склада КПО. Сказать ему, как мне жаль, что он попал в беду.
Несомненно, внутреннее расследование, которое обязательно последовало бы, установило бы точно, кто украл эти три пистолета? Даже по своему ограниченному опыту в то время я знал, что очень немногие полицейские имели неконтролируемый доступ к оружейному складу КПО. Круг подозреваемых мог бы сузиться, следственная группа могла бы его оправдать.
Я сидел один в этом кабинете, беспокоясь о затруднительном положении этого офицера. Я хотел перезвонить ему и сказать, что он должен винить людей, которые предали полицию и их доверие, украв эти три пистолета. Я решил не перезванивать ему. В конце концов, я не сделал больше того, что от меня ожидали. Мне не за что было извиняться. Позвольте расследованию идти своим естественным путем. Конечно, было бы жизненно важно как можно быстрее установить, кто украл это оружие и каким образом оно попало в руки местных 'Добровольческих сил Ольстера'. Но эти вопросы лучше было оставить на усмотрение следственной группы. Меня это не касалось. С какой стати меня будут критиковать за то, что я вернул украденное оружие КПО?
Только позже в тот же день, когда я пересказывал коллеге то, что звонивший сказал мне о краже оружия из оружейного склада КПО, мои мысли вернулись к предыдущей встрече с офицером Специального отдела. Было ли это тем, что он имел в виду под 'бурей'? Все это начинало обретать смысл. И все же, почему офицер Специального отдела должен бояться такого расследования?
Это была моя первая вылазка 'во тьму', как мы позже это назвали. Это было 'во тьме', когда вы обнаружили, что в ходе выполнения хорошей полицейской работы в меру своих возможностей и в соответствии с процедурой вы непреднамеренно наступали на пятки сотрудникам Специального отдела. Специальный отдел не доверял никому, кроме самих себя: никто другой, даже на самом высоком уровне, не был причастен к их операциям или общему ходу дел. Все остальные отделения КПО с таким же успехом могли работать с завязанными глазами. Тот факт, что ваше преследование источника из Специального отдела или то, что вы наткнулись на продолжающуюся операцию Специального отдела, было непреднамеренным, был чисто академическим. Тебе удалось встать у них на пути. В их глазах ты был виновен. Специальный отдел выставлял счет. Вас перевели бы в другой район. Или вы стали бы объектом кампании нашептываний Специального отдела против вас, которая привела бы ваше начальство и ваших коллег к выводу, что вы были менее чем честны, менее чем компетентны. Власть Специального отдела в этом отношении была огромной. Это невозможно было переоценить.
Лично я знал, что никто в здравом уме не стал бы утверждать, что мое своевременное вмешательство в арест этих вооруженных людей в разгар какого-то преступного предприятия было чем-то меньшим, чем должное. Так почему же меня заставили чувствовать себя такой виноватым?
Это был мой первый опыт того, как, когда волны уходят, их рябь может распространяться далеко за пределы того места, где, как я полагал, они остановились, далеко за пределы моего самого смелого воображения, в неизведанные глубины. Это был не черно-белый мир.
И все же, даже оглядываясь назад, я бы не стал менять ничего из того, что я сделал в тот Великий день нации в 1973 году. Моя способность противостоять таким бандитам-террористам и иметь с ними дело снискала мне уважение всех моих достойных коллег по КПО. Остальные из них могли бы отправиться в ад.
Глава 6. Враг внутри
Все вокруг меня были полны радостного предвкушения в преддверии Рождества 1974 года. Ужас забастовки Совета рабочих Ольстера (СРО), которая едва не поставила провинцию на грань гражданской войны, остался далеко позади. Я гордился тем, как полиция отреагировала на эту угрозу. Это был год интенсивной политической активности. Одна инициатива за другой терпели неудачу, поскольку британское правительство обращалось к различным полувоенным группам в попытке приблизить их к демократической политике. Это было очень неспокойное и сбивающее с толку время для обычного полицейского, пытающегося сохранить мир.
В мае 1974 года я был назначен констеблем-детективом в Ньютаунабби, всего за неделю до перехода с нашей черной униформы КПО на новую зеленую. На самом деле, я очень наслаждался своим временем в качестве патрульного полицейского и в некотором смысле предпочел бы остаться там, где я был, но некоторые коллеги и старший руководитель активно поощряли меня подать заявку на должность в отдел уголовного розыска, и я решил последовать их совету. Я был всего лишь одним из элементов полицейской команды, ответственной за поддержание мира в этом преимущественно лоялистском районе. Я с интересом и более чем небольшим цинизмом наблюдал за тем, как тогдашнее правительство сняло запрет на деятельность с ранее объявленных вне закона 'Добровольческих сил Ольстера' в апреле 1974 года.
