Следопыт

Это определенно не было «поведением офицерского класса», и это было то, за что нас бы выгна­ли из Сэндхерста, если бы кто-нибудь нас поймал. Мэтт был самым старшим новобранцем в на­шем классе, а я — самым молодым. Многие ставшие офицерами кадеты отправились бы на легкие места службы, на которые их образование и семейное положение каким-то образом «квалифици­ровали» их. Мэтт и я были полной противоположностью. Мы поддерживали себя на одном и том же уровне высокой физической формы и неустанно тренировались вместе.

Именно Мэтт подтолкнул меня пойти против намерений армии, которые заключались в том, что­бы сделать меня офицером Королевских инженерных войск. У меня не было ни малейшего же­лания болтаться в тылу со всем имуществом. Вместо этого я решил попробовать пройти отбор в парашютно-десантный полк. Я рассматривал десантников как бесклассовый полк, в котором я мог бы должным образом вписаться.

В свое время именно Мэтт подтолкнул меня к тому, чтобы попытаться пройти отбор в единственное подразделение, которое избегало всей этой армейской чуши, связанной со стату­сом, в Следопыты. Многие парни пришли в Следопыты, чтобы уйти от правил и предписаний регулярной армии. Я был одним из них.

Один из моих любимых фильмов — «Дикие гуси», в котором набирается группа солдат-ветеранов для осуществления безумного африканского переворота «сделай или умри». Я рассматривал Следопытов как такую же самостоятельную силу, группу воинов-повстанцев, отправляющихся в тыл врага, чтобы сеять хаос и резню. Как и в случае с «Дикими гусями», мы были небольшой группой очень решительных людей, стремившихся достичь, казалось бы, невозможного.

«Дикие гуси» включают в себя прыжок HALO, который показывают в очень немногих фильмах, еще одна причина, по которой парни из Следопытов его ценили. Мы также оценили «Жару», фильм Роберта Де Ниро про ограбление банка. Опять же, ребята из «Жары» были небольшой ко­мандой, работавшей вместе, как группа братьев. Общая тема нерушимых уз в сочетании с во­ровской честью, «последняя работа», пронизывала большую часть фильма.

это была еще одна причина, по которой прессу нужно было держать подальше от нас. Однажды репортер спросил парня из Следопытов, мог ли он когда-нибудь представить себя работающим в банке. Его ответ: «Да, может быть, в балаклаве и с дробовиком».

Не имело значения, или не должно было иметь значения, какое у тебя было прошлое, особенно в Следопытах. Согласно моим правилам, вы относились ко всем как к человеческим существам и не стремились к популярности за счет других. Я ценил солдатские навыки Джейсона, и его пре­данность Следопытам была неоспорима. Но будь я проклят, если начну оправдываться перед ним. Я не собиралась прыгать через какие-то обручи ради Джейсона или кого-либо еще.

Когда мы возвращались к Пинки, я решил сделать что-нибудь еще, чтобы привлечь его на свою сторону. Джейсон командовал собственным патрулем Следопытов, так что я ожидал борьбы за власть. Я видел, как он грызет удила, требуя большей ответственности, поэтому решил доверить ее ему. Я собирался протянуть ему руку дружбы и показать, что ценю его. Это был нелогичный поступок: после того, как его поймали на том, что он поносил меня, Джейсон ожидал, что его накажут. Но из прошлого опыта я узнал, что неожиданное может оказать потрясающее воздей­ствие на трудных парней под моим командованием.

В Сандхерсте меня учили руководить авторитетом. «Ты можешь бегать с гончими, но ты никогда не должен быть гончим», — таково было мнение одного генерала. Мне сказали, что фамильяр­ность порождает презрение. Ты должен был держаться особняком. Тогда для меня это не имело большого смысла, а в будущем еще меньше. Джон Киган, руководитель отдела изучения лидер­ства в Сандхерсте, написал книгу под названием «Маска командира». В ней изучались пути Александра Великого, Веллингтона, Гранта и Гитлера, и искусство командования было сведено к научной формуле. Но искусство командования было не таким: оно было человеческим, личным, индивидуальным и инстинктивным.

На самом деле, лидерство было в значительной степени интуитивным. И исследование, в кото­ром рассматривались четыре таких выдающихся командира и генерала, касалось людей, само положение которых означало, что им редко, если вообще когда-либо, будут не повиноваться. Они были командирами по закону, а не настоящими лидерами. Меня гораздо больше интересовало, как младшему капралу удалось заставить своих людей последовать за ним наверх, чтобы штур­мовать немецкий бункер во время Второй мировой войны. Как ему удалось заставить своих лю­дей следовать за ним, когда он шел в атаку почти на верную смерть? И как рядовой смог принять командование, когда все старшие чины вокруг него были выведены из строя?

Это были истинные признаки лидерства, ибо только благодаря инстинкту, характеру и примеру такого человека он мог заставить своих людей следовать за ним. Одна из лучших вещей, которые я когда-либо изучал в Сандхерсте, была почерпнута из трудов одного из самых одаренных, но недооцененных генералов Второй мировой войны. Фельдмаршал Билл Слим руководил блестя­щей кампанией в Бирме, возглавляя многоязычную армию, состоящую из представителей мно­гих рас, и превратив поражение в победу над японцами. Он был бесстрашен в бою, а также отва­жен и индивидуалистичен в разработке миссий, которые часто проводились глубоко в тылу вра­га. Он также был повсеместно любим своими подчиненными.

Слим писал: «Лидерство это просто, это просто быть самим собой».

Я никогда не забуду этих слов. Если бы я попытался надеть «Маску командира» здесь, в Следо­пытах, я бы не продержался и пяти минут. Парни быстро разглядели бы, что скрывается за фаса­дом. В Следопытах я должен был руководствоваться инстинктом и примером и использовать парней, которые помогали мне в этом.

Я не пытался надеть «Маску командира», чтобы отчитать Джейсона. Вместо этого я поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Я ясно дал понять, что опыт каждого имеет значение, как и его мнение. Как и советовал Слим, я просто был самим собой. Я надеялся, что Джейсон осознает это и что он отреагирует на это соответствующим образом и поможет мне повести мой патруль и взвод на войну.

Я собрал ребят и объяснил план игры, о котором меня проинформировал Джон. Мы пересекали границу и создавали базу на юге Ирака. Оттуда нас перебрасывали по воздуху вглубь страны для захвата объектов, имеющих жизненно важное стратегическое значение. Мы еще не были проин­формированы об этих целях, поскольку все это делалось по мере необходимости. Но наши мис­сии по глубокому проникновению будут поддерживаться 16-й десантно-штурмовой бригадой, с такими первоклассными подразделениями, как десантники и Королевские ирландские рейндже­ры, вылетающими для захвата местности, которую мы разведали, обезопасили и отметили.

План сражения был разработан таким образом, чтобы позволить корпусу морской пехоты США перехитрить иракские войска и обойти их с фланга. Серия молниеносных воздушных штурмов и наступлений с воздуха обошла бы иракские позиции волной ударов типа «Апокалипсис сего­дня». Мы бы сделали иракские линии фронта ненужными благодаря нашей скорости и досягае­мости. Или, по крайней мере, таков был план.

Было много разговоров о том, чтобы совершить прыжки с парашютом. Это имело смысл, по­скольку в наличии было так мало вертолетов для высадки войск. У нас просто не было «Чину­ков», чтобы перебросить вперед целую бригаду, но у нас были самолеты C130 «Геркулес», что­бы совершить серию массированных выбросок десантов.

Для одной боевой группы, а 16-я десантно-штурмовая бригада состоит из четырех боевых групп, требуется пятнадцать C130 («пятнадцать кораблей»), летящих в строю, для выброски на театре боевых действий. Это девяносто человек на самолет, то есть всего 1350 человек. Я не мог дождаться, когда окажусь в авангарде этих войск, когда Следопыты спустятся с парашютом в тыл врага, чтобы проложить дорогу.

Мы нарушили планирование переезда в Ирак, чтобы у каждого человека появилось чувство со­причастности. Трикки составил план полета (как использовать любую имеющуюся у нас авиа­цию для поддержки); Джо составил план связи; Стив и Дез использовали карты, чтобы опреде­лить маршрут через границу. Несмотря на нашу стычку в пустыне, я возложил на Джейсона от­ветственность за «действия», установленные патрулем процедуры на случай, если миссия на лю­бом этапе пойдет наперекосяк, жизненно важная задача. Я знал, что он жаждал, чтобы его цени­ли, и решил, что это привлечет его на свою сторону.

Когда я был ребенком, моя мать осуществила мечту своей жизни — владеть лошадьми и ездить на них верхом. Она выросла в Ливерпуле, где единственный шанс покататься верхом у нее был, когда она ухаживала за лошадьми богатых людей. Она была полна решимости, чтобы лошади стали частью нашей семейной жизни, поэтому они с моим отцом экономили, чтобы воплотить эту мечту в реальность.

Мне было шесть лет, когда она впервые дала мне шанс научиться ездить верхом, и я привык к этому, как рыба к воде. Я узнал, что, когда вы едете верхом на особенно беспокойном коне, часто лучше поступить вопреки интуиции и ослабить поводья. Лошадь понимает, что у нее может быть своя голова, и она будет более отзывчивой и быстрой. Такова была моя философия с Джей­соном: ослабить поводья. Это была авантюра, но времени было мало, и это было все, что у меня было.

Глава 7

Наконец, командиры 16-й десантно-штурмовой бригады подготовили своих людей к переходу через границу. Перед многочисленными рядами 1-го батальона Королевских ирландских рейн­джеров, полковник Тим Коллинз произнес свою эпическую речь «Мы идем освобождать, а не за­воевывать», ту самую, которую тогдашний американский президент Джордж Буш повесил у себя на стене в Белом доме.

Средства массовой информации были там в большом количестве, поэтому мы держались на рас­стоянии и слушали со стороны. Полковник Коллинз был бывшим бойцом SAS, и мы испытывали к нему большое уважение. Мы бездельничали в Кувейте уже около месяца, и речь полковника Коллинза усилила чувство предвкушения, которое мы испытывали. Мы собирались входить.

Би-Би-Си сообщила, что эта речь вызвала бурю эмоций у себя дома и в Штатах. Мы решили, что нет ничего плохого в том, что американское руководство знало и ценило то, что мы, британцы, были здесь рядом с ними, готовые запачкать руки. В конце концов, мы в значительной степени зависели от них в плане воздушной логистики и военно-воздушных сил, не говоря уже о раскла­душках!

Мы проверяли и перепроверяли наши машины, готовясь к выдвижению. Розоватая краска наших автомобилей была специально разработана для уменьшения тепловых характеристик автомоби­ля. Пинки были открыты для непогоды, поэтому внутренние элементы приборной панели были герметичными и усиленными. Сиденья были сделаны из прочного пластика, с зазором между спинкой и сиденьем, через который могла стекать вода.

Наш подход в Следопытах заключался в том, что «кожа водонепроницаема». Лучше было иметь машину с открытым верхом и рисковать промокнуть, чем обходиться без возможности кругового обстрела . Двигаясь на большой скорости под проливным дождем, мы надевали защитные очки, и у нас были шемаги для защиты лица, хотя мы точно не ожидали таких проблем при движении по изнуряющей жаре иракской пустыни.

У каждого Пинки был GPMG (единый пулемет) со стороны переднего пассажира, то есть, с моей стороны, установленный на турели, так что мы могли поворачивать оружие по сторонам. Ту­рельная установка была хорошо сбалансирована и маневрена, и в ней чувствовалось изящество в стиле «Звездных войн». По сути, она принимало на себя весь вес оружия, оставляя наводчику свободу управления, прицеливания и стрельбы. Попрактиковавшись, мы могли вести точный огонь даже на большой скорости. Единый пулемет имел 180-градусный сектор огня — то есть, от головы Стива на водительском сиденье до Трикки, стоявшего за крупнокалиберным пулеме­том позади. Поскольку .50-й калибр Трикки находился на приподнятой турели, у него был 360-градусный сектор обстрела.

К перекладине позади меня были привязаны три рюкзака, каждый из которых был набит спаль­ными мешками, бивачными мешками и специальной одеждой, а также водой и пайками на де­сять дней. Большинство следопытов использовали стандартный британский армейский рюкзак «Берген» с короткой спинкой, так как он лучше сидел вместе с РПС, с закрепленными дополни­тельными подсумками для быстрого доступа к боеприпасам. Но некоторые из старых и смелых использовали старинные рюкзаки SAS в комплекте с металлическими рамами.

Под стропы рюкзаков мы засунули свои аварийные сумки. Если вы были скомпрометированы и вам пришлось бы пуститься в бега, от рюкзака можно было отказаться, и вы могли удрать, про­сто схватив свою сумку. Каждый рюкзак был объемом 80 с лишним литров и весил около 30 ки­лограмм при полной загрузке. Когда мы шли пешком, то несли все это с собой, плюс наши раз­грузки и наше личное оружие.

Между сиденьями переднего пассажира и водителя были сложены коробки с патронами, в том числе шесть коробок на 200 патронов для единого пулемета, итого 1200 патронов. Каждая ко­робка была уложена одинаковым образом, пулями вперед и со снятыми пломбами. Таким об­разом, если мне нужно было сменить ленту с патронами, я просто поднимал крышку на ору­жии, открывал коробку с патронами, перекидывал ленту поперек, закрывал крышку, отводил назад рукоятку взведения, и все было готово. Я так усердно готовился к этому, что мог сделать это за две секунды ночью и просто на ощупь.

В кормовой части машины было уложено 1000 патронов к крупнокалиберному пулемету. На при­борной панели Пинки был установлен SP-GPRS — специализированный военный GPS—модуль. SP-GPRS зашифрован, так что враг не сможет отследить сигнал GPS. Он работает с выделенной военной спутниковой сетью, в отличие от гражданской сети, которую используют обычные си­стемы GPS. Американцы способны отключить гражданскую сеть, что они могли бы сделать, если бы противник использовал гражданскую сеть для нападения на них. Военная спутниковая сеть всегда будет оставаться открытой.

Спереди, на капоте, у нас была пара громоздких LAW-80, закрепленных поперек, прямо перед приборной панелью. Поверх LAW был привязан сверток камуфляжной сетки с завернутыми внутрь камуфляжными шестами. Как только мы оказывались на территории противника, мы устанавливали камуфляжные сетки таким образом, чтобы загонять под них Пинки и находится под ними самим.

В паре машин были мачете. Парни использовали большие ножи, чтобы расчищать раститель­ность или разбивать лагерь. Мы не были самураями, и они не были созданы для сражений. Если вы видели солдата с огромным ножом, пристегнутым к поясу, то, как правило, знали, что нужно держаться от него подальше. У нас в Следопытах была постоянная шутка, если мы когда-нибудь видели парня в таком виде: да, но каков он с ножом в темной комнате? Это было ужасно: если бы когда-нибудь дело дошло до рукопашной, вам было бы гораздо лучше выстрелить своему противнику в голову из пистолета.