Следопыт

Unknown

Дэвид Блейкли

Следопыт

Неизвестные секретные миссии в Ираке

История из рядов Следопытов, незаконнорожденных сыновей Специальной Авиадесантной Службы.

Посвящается моей матери и отцу, которые всегда были рядом со мной

«Важен не критик и не тот человек, который указывает на то, как сильный человек споты­кается или где тот, кто совершает поступки, мог бы сделать их лучше. Заслуга принадлежит человеку, который действительно находится на арене; чье лицо испачкано пылью, потом и кро­вью; кто доблестно борется; кто ошибается и терпит неудачу снова и снова, потому что нет усилий без ошибок или недостатков; кто познает великий энтузиазм, великую преданность, кто тратит себя в достойном деле; который, в лучшем случае, познает в конце концов триумф высоких достижений, и который, в худшем случае, если и терпит неудачу, то, по крайней мере, терпит неудачу, будучи очень смелым, так что его место никогда не будет среди тех холодных и робких душ, которые не знают ни победы, ни поражения.»

ПРЕЗИДЕНТ ТЕОДОР РУЗВЕЛЬТ

Речь в Сорбонне, 23 апреля 1910 г.

«Счастье всегда найдут те, кто смел и упорен; странник — не оборачивайся, иди вперед и ниче­го не бойся».

Аноним. Из неофициального собрания цитат Следопытов

Благодарности

Особая благодарность моим сестрам Анне и Лизе за всю вашу поддержку на протяжении многих лет, особенно когда я был в командировках с военными: я люблю вас, и вы продолжаете вдох­новлять меня.

Я хотел бы поблагодарить Дэмиена Льюиса, мастера заварки чая на одну чашку, за время, потра­ченное на поис­ки воодушевления, пока я глядел в густой туман южноирландского дождя; изда­телей Роуленда Уайта и Алана Самсона за их воодушевление, прозорливость и руководство с са­мых ранних эта­пов; Джиллиан Янг и всех сотрудников «Ориона», которые так много сделали для того, чтобы эта книга имела успех. Спасибо также Аннабель Мерулло, литературному аген­ту, и ее помощни­це Лоре Уильямс за их поддержку.

Спасибо моим верным друзьям Эвану Россу, Гарету Арнольду, Дэвиду Грину, Азиму Маджиду и Стефану Д'Барту. Самому преданному другу Джимми Чу — спасибо тебе за то, что ты был рядом. Также спасибо Лоре Фрейзер, Элис Клаф, Робу Маццетти, Франческе Муссетти, Мэтту Тейлору, Энди Джексону, Сабине Скала, Дженис Дикинсон, Софи Болл, Лауре Прадельске, Оливии Ли, Бонни Гилмор, Джошу Варни, Эмме Ригби, Ричарду Аллену, Чарльзу Таунингу, Люку Харди, Эндрю Читтоку, Патрику Хэмблтону, Кэти Райс, Чарли Берч и Катерине Конечна. И, конечно, спасибо Еве, Чаббсу, Логсу и Поджу за то, что терпели мои неоднократные претензии к вашему гостеприимству.

Особая и искренняя благодарность бойцам моего патруля, «Погром Три Ноль», с которыми я так многое пережил и о которых рассказано в этой книге, и особенно Трикки, который не раз спа­сал мне жизнь. Для Следопытов: многие великие люди приложили огромные усилия для созда­ния этого элитного подразделения. Следопыты являются лучшими в мире в том, что они делают, благодаря вашим усилиям. За павших; мы будем помнить вас. Нынешним и будущим Искателям — двигайтесь быстро, не высовывайтесь и наслаждайтесь этим, пока это длится.

Девиз взвода Следопытов: «Идущие первыми».

Дэвид Блейкли, март 2012 года.

От автора

Я изменил имена некоторых солдат, изображенных в этой книге, и несколько географических ме­стоположений по соображениям оперативной и личной безопасности, а также для защиты лич­ности членов элитных войск Великобритании и союзников.

Моя история, рассказанная в этой книге, касается моего путешествия по Ираку, когда я там сра­жался. Она написана на основе моих личных памяти и воспоминаний о описываемых событиях, а также воспоминаний других сотрудников миссии, с которыми я разговаривал и которые смогли помочь, и моих записей об этой поездке. Я сделал все возможное, чтобы точно и реалистично изобразить события такими, какие они произошли. Однако моя память, без сомнения, подверже­на ошибкам, и любые ошибки здесь исключительно по моей вине. Я буду рад исправить их в бу­дущих изданиях.

Пролог

Уже наступил закат, почти пришло время загружаться в C130 «Геркулес» и подниматься в темнею­щее небо. Я прогулялся по пустынной взлетно-посадочной полосе, чтобы немного по­быть наедине с собой. Солнце опускалось за мятую серую громаду гор в нескольких километрах к западу от нас, а за ней простирались бескрайние просторы великой засушливой полупустыни.

Взлетно-посадочная полоса находилась глубоко в тени затонувшей долины и была скрыта из виду, именно так, как мы и хотели. Высоко надо мной орел издал одинокий, пронзительный крик. Вихрь пыли пронесся над кустарником, поднимая сухую траву и мусор, когда он пронесся по взлетно-посадочной полосе. Сцена была настолько пустынной, что едва ли можно было пред­ставить, как все спрятавшиеся бойцы лихорадочно готовились в последнюю минуту.

Вы можете выполнить задачу воздушного десантирования практически с любого пригодного для эксплуатации участка взлетно-посадочной полосы, от лондонского Хитроу до пострадавшего в боях международного аэропорта Багдада или заброшенного аэродрома посреди буша. В основ­ном, обычные военные действия проводятся с одной из крупных авиабаз, и нет особой необхо­димости скрывать их. С такими задачами, как наша, нам нужно было находиться подальше от пристального внимания общественности и любопытных объективов средств массовой информа­ции.

Эта взлетно-посадочная полоса была именно тем, что мы искали. Она была настолько древней, что на ней даже не было работающей диспетчерской вышки. Там был только потрепан­ный, вы­горевший на солнце, тускло-оранжевый флюгер, безвольно висящий в воздухе, плюс пара полу­разрушенных ангаров. С момента его прибытия предыдущей ночью под покровом тем­ноты на стоянке также виднелась толстая, мощная фигура транспортного самолета C130 «Геркулес», вы­глядевшего совершенно неуместно рядом с изрытой ямами взлетно-посадочной по­лосой, напо­ловину заросшей сорняками.

В одном из двух ангаров размещались наши машины — пара укороченных «Лендроверов», ощети­нившихся пулеметами, которых мы ласково называли Пинки. Здание было построено в 50-х го­дах, с кирпичными стенами, увенчанными провисшей крышей из гофрированного железа. Ржаво-красный металл был залатан множеством заплаток, похожих на тусклый серебристый пластырь. Тем не менее, оно прекрасно послужило нашим целям. Оттуда мы могли бы погрузить Пинки на борт C130 для дальних операций или на тяжелый транспортный вертолет «Чинук» для операций на меньшую дальность.

В дикой, пустой тишине я воспользовался моментом, чтобы поразмыслить о том, что меня ждет впереди. Совсем недавно я занял пост заместителя командира нашего подразделения, Следопы­тов, и вот мы были готовы прыгнуть во тьму и неизвестность. У многих ребят было гораздо больше опыта, чем у меня: без сомнения, я должен был подвергнуться испытаниям, как никогда раньше.

Говорят, что война — это долгие периоды скуки, прерываемые периодами интенсивных действий. Мы ждали добрых несколько дней, пока этот план получит зеленый свет. Но даже сейчас, когда до отключения тормозов осталось два часа — час взлета самолета, — нас все еще могут останов­ить. На самом деле, нас могли отозвать в любой момент, прежде чем мы бы спрыгнули с открытой рампы самолета «Геркулес», высоко над местностью, занятой противником.

Как только бы мы спрыгнули самолета, мы бы достигли точки невозврата. Никто не мог нас отозвать. Вы не можете использовать радио во время затяжного прыжка с большой высоты, который мы и планировали сделать. Не было никакой возможности услышать радиосообщение или говорить в микрофон при свободном падении с экстремально большой вы­соты и стремительном падении на землю со скоростью свыше 100 миль в час. В любом случае, поток воздуха сорвет любой наушник или гарнитуру.

Падая, мы были лишены связи с внешним миром. Как только мы окажемся на земле, то окажем­ся посреди занятой противником территории, поэтому радиомолчание будет иметь первостепен­ное значение. Самое раннее, когда мы смогли выйти на связь, было бы во время нашего первого «сеанса», одного из двух ежедневных радиосообщений, которые мы должны были делать в штаб операции. Наше первое сообщение должно было быть передано в 08.00 на следующее утро, к этому времени мы достигли бы нашей цели и завершили ближнюю разведку цели (БРЦ), так ка­ковы были шансы на то, что нас тогда отзовут?

Если бы мы могли просто оторвать свои задницы от этого «Геркулеса» и оказаться в воздухе, то могли бы беспрепятственно добраться до цели. Это было потрясающее предложение, и я почув­ствовал, как у меня учащенно забился пульс при одной мысли об этом. Я направился к «Герку». Том, пилот C130, служил в 47-й эскадрилье Королевских ВВС, их крыла специального назначе­ния. Я хорошо знал его по предыдущей работе, и мы несколько раз ходили вместе по пиву. Он был большим любителем выпить и жизнерадостным человеком, плюс он был превосходным пи­лотом спецназа — королем в том, что он делал, а именно летал с такими парнями, как мы, глубоко в тыл врага.

При моем приближении он откинул боковое стекло в кабине гигантского самолета и высунул го­лову наружу.

— В последней метеосводке все в порядке, приятель. Никаких изменений в погодных условиях на аэродроме, и никаких изменений в ТВ, которую мы выбрали.

ТВ была точкой выброски, точным местом приземления, которое мы предварительно определи­ли по картам и фотографиям со спутника.

Я не смог подавить усмешку.

— Похоже, мы договорились?

Он взглянул на часы.

— Отрыв шасси в минус девяносто. Я думаю, что этот вариант прошел.

Отрыв шасси означал время взлета самолета. Я порылся в левом нагрудном кармане своего смо­ка и вытащил компакт-диск. Это был альбом AC/DC «Лезвие бритвы». Я бросил диск ему.

— Третий трек, приятель…

Он закатил глаза.

— Опять, черт возьми, «Сражен громом»? Сколько раз мне еще придется слушать этот грохот, пока вы, ребята, будете вылезать из моей задницы? Разве мы не можем поставить что-нибудь бо­лее классное — может быть, «Полет валькирий» Вагнера?

— Придурок из Королевских ВВС, — перебил я. — В любом случае, ты знаешь порядок. Мы всегда выходим под «Сражен громом». Это традиция Следопытов.

Он пожал плечами и повернулся к второму пилоту, стоявшему рядом с ним.

— Пит, ты можешь вставить это дерьмо в проигрыватель и проверить, работает ли система транс­ляции?

Я поспешил в ангар. Предстояло еще чертовски много сделать, прежде чем мы поднимемся в воздух. Когда я приблизился к зданию, то услышал, как гремит музыка. Трикки, скорее всего, включил тяжелый рок «Foo Fighters» на своем портативном плеере. Здесь, посреди пустынного буша, не имело значения, сколько шума мы производили: единственное, кого мы могли потрево­жить, — это местных страусов.

Этот высохший до костей горный регион славился своими стадами страусов. Мы видели, как они в диком смятении носились по долинам, размахивая толстыми ногами и хвостами с перья­ми, когда пытались убежать от одного из наших «Чинуков», летевшего со скоростью 180 узлов на уровне верхушек деревьев. За последние несколько недель наш квартирмейстер стал очень искусным в приготовлении стейков из страуса на импровизированном барбекю, которое мы соо­рудили в задней части авиабазы. Они были вкусными.

Я шагнул в относительную темноту ангара. Парни были заняты последними приготовлениями. Я в последний раз проверил свое оружие, магазины с патронами, карманы смока и подсумки своей разгрузки. Последнее, чего вам хотелось, — это чтобы один из них раскрылся во время прыжка и жизненно важные вещи для ведения боевых действий выпали на землю. Я засунул свой пояс и нагрудник в свой объемистый рюкзак и закрыл клапан, затянув ремни по максимуму.

Сбоку от меня Джейсон Диккенс, заместитель командира моего патруля из шести человек, запи­хивал свой массивный рюкзак в большой матерчатый чехол. Он повернулся, чтобы заговорить с высокой, неуклюжей на вид фигурой, стоявшей рядом с ним. Нам было поручено доставить на парашюте дополнительное тело для этой миссии. Он не был Следопытом. Он был каким-то хит­роумным таинственным типом, которого мы прозвали Призраком.

— Ты подготовил свой рюкзак, приятель? — спросил он.

Никто из нас не испытывал особой симпатии к Призраку. С тех пор как он присоединился к нам несколько дней назад, он обращался с Джейсоном и другими рядовыми так, как будто они были лишь на шаг дальше от мышей и других паразитов, наводнивших ангар. Ему удалось обменяться со мной несколькими вежливыми словами, но только после того, как он понял, что я офицер и выпускник Сандхерста. Следопыты не носят нашивок подразделения или знаков различия, поэто­му чтобы это сделать, ему потребовалось некоторое время.

Его отношение было столь же уместно, как пресловутое голубиное дерьмо в чаше для пунша. В Следопы­тах, как известно наше подразделение, к каждому человеку относятся как к равному, не­зависимо от образования, класса, происхождения или звания. Никто не может поступить в Сле­допыты, не пройдя жестокий отборочный курс, который соперничает с курсом SAS. Отбор — это первый ве­ликий уравнитель. А оказавшись в Следопытах, патрулем командует самый опытный и способ­ный солдат для выполнения поставленной задачи.

Джейсон был одним из небольшого числа операторов в британской армии, получивших квали­фикацию ведущего военного тандема. Таким образом, он мог сбросить другого человека на цель с экстремально большой высоты. Мне не разрешено раскрывать, с какой именно высоты мы прыгаем, но достаточно сказать, что это намного выше того, что когда-либо делал любой гра­жданский парашютист.

В этой миссии Джейсону предстояло прыгать с парашютом вместе с Призраком, пристегнутым к его ту­ловищу. Джейсон был последним человеком, к которому этот парень должен был относиться с пренебрежением. Довольно скоро его жизнь была бы на 100 процентов в руках Джейсона, когда они вместе выпрыгнули бы в темную и воющую пустоту.

— Э-э, полагаю, у меня есть все, что мне нужно, — заметил Призрак, указывая на свой набитый рюкзак. Нам не нужно было знать, что там было или для чего именно он собирался это исполь­зовать. Наша миссия состояла просто в том, чтобы вывести нас и его на цель.

— Тогда давай его сюда, приятель, — нетерпеливо подсказал Джейс.

Джейсон засунул рюкзак парня в брезентовый чехол рядом со своим собственным и плотно зашнуровал его. Он падал в свободном падении с Призраком, пристегнутым спереди, и брезен­товым мешком, подвешенным под ним на фале. Не считая веса собственного тела, он спускал около 130 кг веса в точку приземления. Это была чертовски трудная задача.

Будучи самым опытным парашютистом из нас шестерых, Джейс должен был вывести нашу группу из C130. Будучи заместителем командира Следопытов и сам будучи опытным высотным парашютистом, я бы последовал за ними.

Джейс повернулся ко мне.

— Отрыв шасси в минус шестьдесят, — проворчал он.

— Лучше всего нам загрузить рюкзаки.

Чтобы дотащить через 200 метров до ожидающего самолета брезентовый мешок с их двумя рюкза­ками, потребовалось идти нам троим — мне, Джейсу и Призраку. Мы, пошатываясь, подня­лись по открытому хвостовому трапу и бросили его на место Джейсона, ближайшее к хвостовой части. Мы перенесли остальные рюкзаки через стоянку, мой отправился следом за Джейсом, за­тем Деза, Стива и Джо, а Трикки был последним. Вы всегда ставили одного из своих самых опытных операторов последним, потому что ему некому было прикрывать спину.

Вы размещали тех, у кого меньше всего опыта, между вашими лучшими парнями. Итак, Дез Винсент пошел бы за мной, потому что он был немного туповат и недолго проработал в Следо­пытах. Следующим пришел Стив Найт, оружейник Следопытов, так что Дез оказался зажат меж­ду нами двумя. Между Стивом и Уиллом «Трикки» Арнольдом — непревзойденным оператором Следопытов — у нас был Джо Хэмилтон, который в двадцать три года был в патруле молодым щенком. Никто не мог до конца понять, достаточно ли Джо отслужил в армии, чтобы попасть в Следопыты, но он прошел отбор, и это сделало его одним из нас.

Загрузив рюкзаки, мы направились ко второму ангару. Мы остановились, чтобы нервно отлить на улице, прежде чем надеть наше снаряжение HALO.

Внутри ведущий выпускающий ПДС (парашютно-десантной службы) приветствовал нас с мор­щинками вокруг глаз.

— Готовы, ребята? — спросил он. — Надеваем парашюты?

Альфи был уоррент-офицером Королевских ВВС. Его единственным делом в жизни было слу­жить выпускающим, которому умело помогали двое укладчиков парашютов ПДС, состав­лявших его команду. Наши ультрасовременные парашюты BT80 были выстроены вдоль одной стены в том порядке, в котором мы собирались прыгать.

В задней части ангара стояла пара укладчиков парашютов Королевских ВВС. Их задачей было обеспечить надлежащее хранение, ремонт, проверку и документирование наших парашютов. Они распускали и переукладывали их через равные промежутки времени, чтобы убедиться, что они в хорошем состоянии и не спутаны. Они слонялись по ангару на случай, если у кого-то из нас возникнут проблемы с парашютом, хотя такого никогда не случалось.

Эти ребята были непревзойденными профессионалами, и мы абсолютно верили в то, что они де­лали, что было большой удачей, потому что от этого зависели наши жизни. Мы не могли посто­янно носить с собой парашюты, так как часто нам приходилось действовать далеко в тылу врага в ходе операций пешими или на транспортных средствах, и мы не могли тащить на них наши BT80. Они оставались под присмотром укладчиков парашютов до того самого момента, пока один из нас не пристегивался к своей парашютной обвязке.

BT80, по сути, представляет собой огромный продолговатый кусок шелка, который прекрасно сконструирован для того, чтобы перевозить 90 килограмм груза, подвешенного под ним, вместе с еще 60 с лишним килограммами снаряжения. Это чрезвычайно прочное, но в то же время де­ликатное оборудование, и обращаться с ним нужно соответственно. Каждый из нас открыл верх­нюю часть ранцев, в которых были упакованы наши парашюты. Внутри находились две шпильки, каждая из которых была законтрована красной хлопчатобумажной нитью. Мы проверили целостность, что означало, что герметичность не была нарушена с момента последней укладки купола.

Покончив с этим, Джейсон повернулся спиной к своему BT80, и рядом с ним встал Альфи. Его парашютный ранец заметно отличался от наших, поскольку упаковщики парашютов специально сконфигурировали его так, чтобы он мог пристегнуть спереди Призрака.

— Держи, парень, — проворчал Альфи, поднимая тяжелый парашют.

С помощью Альфи Джейсон втиснул в него свою приземистую, мощную фигуру. Он выпрямил­ся и принял вес на себя, при этом плечевые ремни туго натянулись. Он наклонился и начал за­стегивать ножные обхваты, которые идут вокруг верхней части бедер. К тому времени, как он закончил, Джейсон стоял там с чем-то вроде мешка с углем, привязанного к спине, но не проявлял никаких видимых признаков веса, который он нес. Джейс всегда был одним из последних на тренировоч­ных пробежках, но в беге по холмам с серьезным весом он был непобедим.

Альфи помог ему затянуть парашют до тех пор, пока он не стал неподвижным. Сбоку от нас с потерянным видом стоял Призрак. Вполне возможно, что он никогда раньше не прыгал. Он, конечно, никогда не прыгал затяжным с большой высоты. Он не стал бы пристегиваться к Джейсону до последнего возможного момента, потому что пытаться передвигаться по C130 на высоте, будучи в связке, было совсем не весело. Похоже, до него начала доходить реальность того, что он соби­рался сделать, и что он влип по полной.

Я был следующим, кто надевал парашют. BT80-ые были у нас всего пару месяцев, и ремни подвесной системы казались жесткими, как будто их все еще нужно было как следует разносить. При ро­сте шесть футов четыре дюйма я не маленький, но плечевые ремни были достаточно большими, чтобы наполовину прикрыть мою грудь. Когда я застегивал тяжелый титановый карабин грудной стяжки — кертханк! — я почувствовал, как давление ремней обвязки заставило наклониться мой торс. К тому времени, как я застегнул массивные пряжки на ногах и туго затянул ремни, на мне словно была смирительная рубашка.

Я хорошо помнил агонию, когда во время предыдущего прыжка перетянул обвязку, и даже сей­час ножные ремни врезались мне в область паха. Но было жизненно важно затягивать BT80 до тех пор, пока он не зажмет вас как в тисках. Последнее, чего вам бы хотелось, — это ослабленной обвязки. Вы начинаете свободное падение, и она немедленно сползает и прорезает в вас себе путь. К тому времени, как вы доберетесь до земли, вы сотрете плечи и пах до крови, что не об­легчит вам следующий этап миссии — долгому переходу под сокрушительным весом рюкзака по занятой противником местности.

BT80 был именно тем, что нам было нужно, чтобы заменить нашу предыдущую парашютную систему, GQ360. GQ360 пристегивается вашей спине, а рюкзак был под ним, что означало, что при прыжке ваш вес был смещен за спину. Если вы попадете под сильный воздуш­ный поток, это может привести к сильному вращению, которое, в свою очередь, может привести к потере сознания. Высотомер автоматически откроет GQ360, но если вы лежите на спине, он раскроется под вами. Вы бы провалились сквозь него, купол обвился бы вокруг вас, и вам была бы крышка.

В отличие от этого, с BT80 рюкзак висел у вас на груди, а это означало, что было практически невозможно перевернуться на спину. Даже если бы вы были без сознания, купол раскрылся бы у вас за спиной и все равно функционировал бы должным образом. Мы объединили усилия с SAS, чтобы получить BT80. Вместе нам удалось обойти трудоемкую систему закупок Министерства оборо­ны и обратиться прямиком к французскому производителю парашюта. И слава Богу, что мы так и сделали: это был фантастический комплект, который можно было использовать прямо сейчас.

Многоцелевая система BT80 производится компанией «Parachutes de France». При цене 50 000 фунтов стерлингов за комплект это не так дешево, но, возможно, это лучший военный парашют в мире. У него наилучший коэффициент скольжения, что означает, что он может преодолевать большие расстояния в зависимости от скорости снижения. При падении с предельно большой высоты мы могли скользить на огромное расстояние, пересекая границы и проникая глубоко в занятый противником район. Он также был сконструирован таким образом, что, когда вы выпус­кали купол, он открывался более или менее бесшумно, так что мы могли спускаться незамечен­ными.

Подав мне мой парашют, Альфи помог мне закрепить спереди мой личный кислородный баллон. Это сопровождалось затягиванием серии ремней, которые Альфи закрепил петлей ниже и позади ремней обвязки BT80, прежде чем туго затянуть их, так что у меня возникло ощущение, что мой желудок сдавливается. Он передал мне кислородную маску и ввинтил черную ребристую рези­новую трубку в сопло кислородного баллона. Я надел маску на рот и нос и закрепил металличе­ские застежки по обе стороны шлема. Следопыты используют легкие шлемы из стекловолокна с открытым лицом, немного похожие на те, что носят байкеры «Ангелов ада».

Я прижал кислородную маску к лицу и глубоко вдохнул. Если бы латексная резина маски не плотно прилегала к моей коже, я бы почувствовал, как воздух просачивается по бокам. Я показал Альфи поднятый большой палец, и он перевел клапан кислородного баллона в положение «включено». Я вдохнул и почувствовал, как холодный, чистый прилив кислорода поступает в мои легкие, а мгновение спустя у меня закружилась голова. Мы не дышали чистым кислородом, но были довольно близки к этому, и это было фантастически. Не было лучшего способа изба­виться от похмелья, если вы накануне вечером были в стельку пьяны.

Перед началом курса HALO каждый оператор Следопытов должен пройти тест на гипоксию, чтобы проверить свою способность функционировать в условиях недостатка кислорода в мозге. Вы помещаетесь в компрессионную камеру, которая для начала воспроизводит атмосферу на уровне моря. Постепенно камера поднимает вас на высоту 10 000 футов, где уровень кислорода заметно ниже. Затем вы должны снять маску и выкрикнуть свое имя, звание и личный номер, а также поиграть в хлопки, чтобы продемонстрировать, что с вашей координацией все в порядке.

Они продолжает поднимать вас все выше, пока все в камере не окажутся в полном замешатель­стве. Люди по-разному реагируют на условия нехватки кислорода, точно так же, как отдельные альпинисты при восхождении на большую высоту. Цель тестов на гипоксию — доказать, что вы можете работать в течение нескольких минут на такой экстремальной высоте практически без кислорода, если ваша маска выйдет из строя.

Альфи выключил вентиль и перешел к следующему парню в очереди. Я схватил свое основное оружие, потрепанную штурмовую винтовку М16, и перекинул ее через левый бок, направив ствол в пол. Мой 13-зарядный пистолет, «Браунинг», лежал у меня в рюкзаке, потому что, при­стегнув его к бедру, я рисковал, что он помешает во время прыжка. Мои гранаты и большая часть запасных магазинов с патронами тоже были там. Но вы всегда прыгали с пристегнутым к телу вашим основным оружием, на случай, если вы потеряете свой рюкзак во время падения.

Все мы носили с собой нож, обычно пристегнутый в ножнах к левому предплечью. Вам нужно было, чтобы он был в пределах досягаемости на случай, если одна из многочисленных строп от вашего купола запуталась и вам пришлось бы ее перерезать.

Наконец, я натянул пару тонких кожаных перчаток. При свободном падении с большой высоты может быть очень холодно, но перчатки были больше для защиты рук. Ручки, с помощью кото­рых вы управляли куполом, были сделаны из прочной ткани, и вам часто при­ходилось много ра­ботать с куполом по своему усмотрению. Даже руки кузнеца все равно могут быть изодраны в клочья, а это последнее, чего бы вам хотелось в начале миссии.

К левому запястью у меня был пристегнут высотомер, который показывал мне расстояние, на ко­тором я находился от земли во время падения. Я установил его на ноль перед взлетом, с поправ­кой на высоту местности, над которой мы прыгали. Если вы не учли это изменение рельефа местности, ваш высотомер может показать, что у вас в запасе много высоты, в то время как на самом деле вы вот-вот врежетесь в землю. Каждый из нас проверял свои высотомеры, когда C130 набирал высоту, чтобы убедиться, что они работают должным образом.

Надев прыжковое снаряжение, мы неуклюже вышли из ангара, выглядя как группа астронавтов, собирающихся подняться на борт шаттла. Когда мы это сделали, я услышал вой стартеров двигателей на четырех турбинах C130, за которым последовал кашель и шипе­ние первого запуска. Том готовил «большую птицу» к запуску. Мы шагнули к «Геркулесу», когда он начал набирать обороты, и я почувствовал, как по коже побежали первые мурашки.

Я протянул руку и снял свои прыжковые очки, которые были пристегнуты к моему шлему и закрепле­ны сзади. Они были очень похожи на маску аквалангиста, со стеклянными линзами и мягкими резиновыми бортиками. Я проверил что у них было хорошее герметичное уплотнение. Если бы это было не так, очки сорвались бы с моего лица во время свободного па­дения. Наша конечная скорость приближалась бы к 150 милям в час, и было бы невозможно ви­деть без защитных очков. Это все равно что ехать на мотоцикле на такой скорости без забрала.

Впереди нас ждали Альфи и два укладчика парашютов. Мы были такими тяжелыми и громозд­кими, что упасть было бы достаточно легко, и они помогли каждому из нас подняться по откры­тоой рампе C130 и занять свои места. Альфи усадил меня на красное складное брезен­товое сиденье, третье с хвоста, и пристегнул ремень безопасности у меня на коленях. По­следнее, что он сделал, прежде чем перейти к Дезу, это подключил мою маску к основному кислородно­му баллону C130.

Когда самолет набирал высоту, мы дышали 100-процентным кислородом, чтобы вывести азот из нашего кровотока. Мы дышали из бортового бака C130, чтобы сэкономить наши собственные запасы. На высоте более 22 000 футов быстрый подъем или спуск может привести к декомпрес­сионной болезни, более известной как «кессонка». Вдыхая чистый кислород по пути наверх, мы на­деялись свести эту угрозу к минимуму.

C130 был полностью погружен в темноту, и мы должны были лететь к цели, соблюдая светомаскировку. Сна­ружи самолета взлетно-посадочная полоса также была лишена освещения. Из кабины пилотов исходи­ло слабое свечение, и укладчики парашютов достали синие световые палочки, чтобы по­мочь нам добраться до наших мест. Но в остальном все было в полумраке, мои товарищи-десантники вы­рисовывались темными силуэтами по обе стороны от меня.

Выпускающие подключились к внутренней связи C130, чтобы иметь возможность погово­рить с экипажем самолета. Том, должно быть, уже проводил свои последние проверки, посколь­ку четырехлопастные пропеллеры быстро вращались в темноте. В «Геркулесе» не было звукоизоляц­ии, поэтому, в отличие от коммерческого авиалайнера, шум снаружи был оглуши­тельным. В ушах у меня пульсировал рев турбин, плюс дополнительно вой гидравлики, когда экипаж про­верял закрылки, и визг топливных форсунок.

Я остро осознавал, что если нас собираются снять с задания, то это был наиболее вероятный мо­мент. Такое случалось с нами и раньше. Мы были накачаны адреналином и ждали взлета, когда двигатели глушили, а полет был отложен на двадцать четыре часа. Сделка, как говорится, так и не будет заключена, пока деньги не оказались в банке.

Внезапно самолет дернулся вперед, и мы начали выруливать на дальний конец взлетно-посадоч­ной полосы. Я повернулся к Дезу и прокричал пару слов ободрения в его закрытое шлемом ухо, но сомневался, что он меня слышит. Между нами шестерыми пронеcлась волна вскинутых сжа­тых кулаков, когда мы поняли, что были намного ближе к прыжку.

Мы достигли конца затемненной взлетно-посадочной полосы, и я почувствовал, как «Геркулес» делает разворот, когда Том крутанул его на месте на 360 градусов. Последовала кратковремен­ная пауза, пока мы ждали финального броска. Я чувствовал, как мое сердце бешено колотится в гру­ди, когда двигатели разогнались до взлетной скорости, и знакомый запах выхлопных газов про­сочился в салон C130.

Мимолетная мысль мелькнула у меня в голове. Я вспомнил, как в те дни, когда я служил в 1-ом парашютно-десантном батальоне, когда мы направлялись в Сьерра-Леоне, меня запихнули в C130 с девяноста другими людьми. Мы проделали этот полет на бреющем в условиях ужасаю­щей турбулентности, и слева и справа от меня парней стошнило. Теперь мы были ше­стью бойцами, плюс Призрак, которым предстояло на час или больше подняться в тихие небе­са, после чего нам предстояло совершить эпическое свободное падение в неизвестность.

Излишне говорить, что сейчас я нигде не мечтал находиться больше, чем здесь, в этом самолете, с этими парнями. Снаружи послышался мощный рев двигателей, звук которого ворвался в мои мысли, и внезапно C130 рванулся вперед. Не прошло и 500 метров, как самолет оторвался от земли и начал круто набирать высоту.

Я засунул руку под подбородок и расстегнул ремешок шлема. Я сдернул его и надел наушники внутренней связи, чтобы иметь возможность слушать переговоры. Я услышал голос Тома, кото­рый на ходу давал комментарии своему второму пилоту и штурману сзади, а также выпускаю­щим в отсеке самолета.

— Скорость полета 700 узлов. Высота 1500 футов. Скороподъемность…

Том говорил так спокойно, что казалось, будто он был кем-то вроде пилота «Бритиш Эйрвэйс», обращающегося к своим гражданским пассажирам. Я ждал, что он скажет: «Мы собираемся на­чать нашу развлекательную программу в полете, но сначала стюардессы подадут вам бесплат­ные напитки и закуски. Ожидаемое время полета до аэропорта Нью-Йорка «Ла Гуардиа» со­ставляет восемь часов пятнадцать минут …»

Единственной угрозой для миссии сейчас было бы резкое изменение погодных условий на точке выброски. Если бы подул сильный ветер, мы все еще могли бы отменить прыжок. Не имело бы большого значения, какая скорость ветра была на высоте, потому что мы бы рухнули на землю, как камни. Но на точке приземления ветер, превышающий 20 узлов, может оказаться фатальным. Вы заходили на посадку под своим парашютом, ветер тащит вас в сторону, как таран, и вы мог­ли сломать ногу или руку или даже погибнуть. Нам оставалось только молиться, чтобы погода в районе цели оставалась хорошей.

— Высота сейчас 10 000 футов (3048 метров), — объявил голос Тома по внутренней связи. Я почувствовал при­лив адреналина, когда мы продолжали подниматься к нашей высоте прыжка. — До ВД минус шестьдесят.

ВД (время десантирования) — это момент, когда мы выпрыгивали из трюма C130. Нам оставалось подо­ждать шестьдесят минут, и мы бы ушли. Я повернулся к Джейсону и одними губами произнес «ВД минус шестьдесят». Джейсон и в лучшие времена был неразговорчивым человеком, так что все, что я получил в ответ, — это едва заметный кивок головы. Между мной и Джейсоном был за­жат Призрак. Он смотрел на холодный металлический пол «Герка», казалось, в оцепенении. Я понял, что реальность для него стремительно рушится.

— ВП минус сорок, — нараспев произнес Том. — Метеоусловия и маршрут полета не изменились.

Даже с закрытой рампой C130 сзади все равно проникал ледяной сквозняк. Я топнул ногами, чтобы вернуть им хоть немного жизни, затем наклонился вперед и посмотрел налево, в заднюю часть самолета. Трики поймал мой взгляд, и в его светло-голубых глазах мелькнул слабый на­мек на улыбку.

Крепкий орешек, похожий на Джейсона Стэтхэма, Трикки был оператором, с которым никто ни­когда не пытался связываться. Чтобы снять стресс от операций, он ходил на спарринги с Лэнсом Грином, еще одним стойким бойцом Следопытов. Во время своих выходных Лэнс обычно обна­жал кулаки в клетке перед мега-богатыми лондонскими банкирами, и, глядя на то, как они с Три­ки этим занимаются, можно было подумать, что они пытаются убить друг друга. Мы с Трики были смертельно близки, и я испытал огромное облегчение от того, что он будет замыкающем в моем патруле.

— ВП минус двадцать, — объявил Том. — ВП минус двадцать.

Это был тот момент, которого мы так долго ждали. Я снял наушники и надел шлем, в то время как трое выпускающих начали помогать нам надевать наши рюкзаки. Вы не могли откинуться на спинку сиденья из-за пристегнутого к спине BT80, поэтому вам приходилось вставать и поднимать рюкзак на сиденье. Затем вам нужно было присесть на корточки и закрепить рюкзак на двух ти­тановых D-образных кольцах, вшитых в переднюю часть вашей подвесной системы. Мы никак не могли справиться с этим самостоятельно, так что ребята из ПДС теперь действи­тельно отрабатывали свою зарплату.

Покончив с этим, мы вшестером остались стоять у правого борта C130, ухватившись одной ру­кой за верхнюю часть сидений в попытке удержаться на ногах. Каждый из нас нес по 30 кг пара­шютного снаряжения и 30-килограммовый рюкзак, плюс оружие и кислород весом еще 15 кило­грамм или больше. К счастью, на этой высоте турбулентность была очень слабой, и Том удержи­вал C130 устойчивым, как скала. Несмотря на это, мне казалось, что моя спина сложилась вдвое, и она начала адски болеть.

Мой разум отключился от боли, когда Альфи протянул руку, чтобы схватить трубку моей маски, одновременно подавая знак другой рукой, что собирается перекрыть подачу кислорода. Это был самый опасный момент перед прыжком. Один глоток разреженной атмосферы на такой высоте, и я получу выброс азота в кровь, который может увеличиться до опасного уровня. Если бы это случилось, я бы получил ужасную кессонку, как только прыгнул.

Я сделал глубокий вдох и задержал его, и так же быстро, как вспышка, Альфи переключил меня от баллона C130 к моему личному кислородному баллону.

— ВП минус десять.

Я больше не мог слышать объявление Тома, но сигнал Альфи его продублировал: десять паль­цев, поднятых перед каждым из нас, чтобы убедиться, что никто из нас этого не пропустил.

— ВД минус пять. Перед нашими ошарашенными глазами помахали пятью пальцами.

Альфи поднял сжатый кулак и подул в него, при этом растопырив пальцы, как будто его дыхание разнесло их в стороны. Это был сигнал о скорости ветра на ТВ. Подув таким образом в кулак, Альфи затем поднял вверх пять пальцев. Скорость ветра в это время составляла 5 узлов. Идеаль­но подходит для совершения посадки.

Сквозь рев двигателей C130 я внезапно услышал первые гитарные риффы, доносящиеся из ди­намиков самолета. AC/DC, «Сражен громом»: сигнал трех минут до ВП. Пронзительный, бы­стрый, безумный; каждый вой гитары перемежался безумным, хриплым, жутковатым пением, которое нарастало и нарастало до кульминации.

— Гром! Уа-ха-ха-ха.

Гром! Уа-ха-ха-ха.

Гром! Уа-ха-ха-ха.

Гром! уа-ха-ха-ха.

Гром! уа-ха-ха-ха.

ГРОМ! УА-ХА-ХА-ХА.

ГРОМ! УА-ХА-ХА-ХА.

Загрохотали барабаны, и в игру вступило еще больше гитар, завывая и отдаваясь эхом в трюме C130, поскольку пение продолжало набирать громкость и интенсивность.

— ГРОМ!

ГРОМ!

ГРОМ!

ГРОМ!

Затем зазвучал собственно текст песни, оглушительно громкий по сравнению с системой транс­ляции. Несмотря на свои предыдущие комментарии, Том, да благословит его Бог, прибавил громкость.

— Я был пойман

Посреди железнодорожного пути (ГРОМ!)

Я огляделся

И понял, что пути назад нет (ГРОМ!)

Мой разум лихорадочно работал,

И я подумал, что я мог сделать? (ГРОМ!)

И я знал, что помощи не будет, никакой помощи от тебя (ГРОМ!)

В задней части самолета раздался глухой звук нарушающегося уплотнения и вой начинающей опускаться хвостовой аппарели. Слева и справа от нас парни из ПДС помогали нам, пока мы ковыляли навстречу несущейся пустоте. Чем ближе мы подходили, тем громче становился шум воздушного потока, ветер завывал над музыкой и угрожал заглушить слова песни.

— Звук барабанов,

бьющихся в моем сердце,

Гром орудий (ДА!)

Разорвал меня на части

Ты был сражен громом…

Порывы ледяного воздуха смешивались с мощным, пьянящим запахом двигателей — смесью го­рящего масла и авиационного топлива. Это был тот запах, который ощущаешь только перед прыжком, и от него мой пульс забился быстрее пулемета. Я видел, как Альфи и остальные выпускающие пристегнулись страховочными стропами к одной стороне рампы, чтобы внезап­ный порыв потока не вынес их из проема.

Я взглянул в пустоту. Ничего. Клубящаяся тьма. Я подошел на шаг ближе и вгляделся в огром­ное пространство звездного неба. Здесь мы были на самой крыше мира. За время долгого подъ­ема наши глаза привыкли к полумраку. Включилось наше естественное ночное зрение, а это означало, что у нас будет такой же хороший шанс, как и у любого другого, сохранить друг друга в поле зрения, когда мы начнем свободное падение.

Вы не могли использовать ПНВ (прибор ночного видения) при прыжке HALO: воздушный поток мгновенно сорвал бы его с вашего лица. В любом случае, ПНВ, как правило, направлял ваше зрение в узкий коридор искусственно усиленного флуоресцентного света, что означало, что вы теряли пространственное восприятие, а это было последнее, что вам когда-либо требовалось во время прыжка HALO. ПНВ были спрятаны в рюкзаках вместе со всем остальным нашим снаря­жением.

До старта оставались считанные секунды, глаза были прикованы к красным лампочкам, слабо светящимся по обе стороны открытой рампы. Каждый из нас в последний раз проверил парня перед ним, убедившись, что его BT80 ни за что не зацепился.

Сбоку Альфи пристегивал Призрака к груди Джейсона. Приземистая фигура Джейса удерживала парня в вертикальном положении и прижималась к нему, когда он подталкивал его ближе к аппа­рели. По выражению лица этого парня я понял, что он кричал, его глаза были широко раскрыты от паники, но из-под его кислородной маски не вырывалось ни звука. Несмотря на огромный вы­брос адреналина, который мы испытывали, мы не могли удержаться от того, чтобы не обменять­ся ликующими взглядами. Время расплаты.

Затем Альфи завопил:

— Проверить снаряжение!

Сзади Трикки ударил Джо по правому плечу.

— ШЕСТОЙ В ПОРЯДКЕ!

Кислород и парашют Трикки были в полном порядке. Джо повторил сигнал рукой и голосом, и это про­катилось рябью по всей линии. Она дошла до Джейсона, который стоял лицом к лицу с Альфи, и он просто поднял ему большой палец: можно начинать.

Мы плотнее прижались друг к другу. Слишком большое расстояние между парнями привело бы к слишком большому разлету в небе, и мы могли бы не найти друг друга. Когда мы готовились к выходу, я почувствовал, как по моим венам разливается невероятный кайф. Возможно, мы про­делывали это уже сотню раз во время тренировок, но все равно ничто и близко не могло срав­ниться с кайфом от выполнения прыжка по-настоящему. Ничего.

Теперь для нас не было другого пути вниз, кроме свободного падения, и мы все знали, какие опасности с этим связаны. Слишком много хороших людей погибло, делая именно то, что мы со­бирались сделать сейчас. Мы могли полностью доверять своему снаряжению, своим способно­стям и друг другу, но все равно любой из нас мог бы там погибнуть. И кто знал, что может ждать нас на земле? Разведданные утверждали, что точка выброски свободна от сил противника, но как часто разведка ошибались?

Мы стояли на краю рампы, холодный воздух обдувал нас и раскачивал. Загорелся зеленый ого­нек. Альфи отступил назад и крикнул:

— ПОШЕЛ, ПОШЕЛ, ПОШЕЛ!

Я увидел, как Джейсон толкает Призрака в пустоту, и внезапно он нырнул вперед, две фигуры, как одна, погрузились во тьму. Я нырнул прямо за ним, попал в скользящий поток от C130 и по­чувствовал, как мощный порыв перебросил мои ноги через голову и развернул меня. Я вырвался из скользящего потока, стабилизировал свое снижение и начал искать под собой Джейсона и его напарника по прыжку.

Я перенес свой вес вперед, на рюкзак, и почувствовал, что ускоряюсь, ныряя головой вперед. Я чувствовал себя гигантским воланом, стремительно несущимся прямо к земле. Там, прямо подо мной, виднелась фигура моего ведущего группы — черное пятно на фоне затемненной местности далеко внизу. Все, что я мог разглядеть в пейзаже, в который мы погружались, — это различные оттенки, выделяющие горные хребты и долины.

Чтобы увеличить скорость, я придал своему телу форму дельты, руки по бокам, ноги вместе позади меня. Джейсон повернул направо, когда начал свое свободное падение, и я опустился ря­дом с ним так, чтобы смотреть в противоположную сторону. Я управлял собой, мягко двигая ру­ками и головой в том направлении, в котором хотел двигаться. Я совершил более сотни затяжных прыжков с большой высоты и усвоил, что если я резко выставлю руку или ногу, то перевернусь и меня сильно крута­нет.

Я приблизился к Джейсону на расстояние 50 футов и придал своим рукам и ногам более звездо­образную форму, чтобы замедлиться. Я стабилизировался на этом расстоянии, так что смог сохранять это положение на протяжении всего свободного падения. Затем я осторожно повернул голову в ревущем воздушном потоке, чтобы проверить, как там Дез. Когда я увидел его, он был примерно в 80 футах позади меня, но быстро догонял. Я насчитал еще четыре темных сгустка в форме человека, растянувшихся позади него. Пока все идет хорошо.

Мы падали в шахматном порядке. Поддерживать зрительный контакт друг с другом было жизненно важно. Если я потеряю Джейсона, мы все потеряем его, и нас разбросает по зем­ле, что было бы кошмаром. Убедившись, что линия закончена, я быстро проверил свой высото­мер. Даже при прыжке с такой высоты у нас было бы всего девяносто секунд свободного паде­ния. Если бы вы не следили одним глазом за своим высотомером, то легко могли бы потерять счет времени и пропустить заданную высоту.

Высота выброски была установлена на высоте 5000 футов над уровнем земли, и мы собирались вручную раскрыть наши парашюты. Вы могли бы выбрать автоматическое раскрытие, но авто­матические системы могут выйти из строя, и это конец. Ручное раскрытие было безотказным. Пока мы приближались к земле, я продолжал следить за положением парней по обе стороны от меня. В то же время план миссии проносился в моей голове с молниеносной скоростью.

Мы установили точку выброса почти непосредственно над точкой приземления, и точка призем­ления была установлена примерно в 30 километрах от цели. Таким образом, мы должны попасть в точку приземления незамеченными, но все равно должны были быть в состоянии добраться до цели пешком до восхода солнца.

Как ведущий группы, Джейсон выбирал точное место для приземления. При выполнении HALO невозможно было прочитать карту, поэтому единственным способом выбрать место посадки был визуальный. Он осматривал землю, когда она неслась к нему, пытаясь выбрать место, свободное от деревьев или других препятствий и подальше от какой-либо очевидной опасности.

Главная ответственность для всех нас заключалась в том, чтобы сесть ему на хвост и не потерять его. Если вы теряли одного парня во время прыжка, найти его снова было практически невоз­можно. Вы не могли связаться друг с другом по рации, чтобы попытаться выяснить, где вы нахо­дитесь, и вы не могли позволить себе показывать какие-либо огни по очевидным причинам. Сохранение единства было абсолютным приоритетом номер один.

Джейс подо мной достиг отметки в 5000 футов. Я увидел вспышку его купола, расцветшего се­рым в темноте, прежде чем протянул правую руку вниз и схватился за свое собственное кольцо. Раскрытие «вытяжным» — это кусок материала в форме мини-парашюта, который раскрывает ваш основной парашют. Вы должны выдернуть его из чехла у правого бедра и подбросить в воз­дух. Мини-парашют открывается и утаскивает ваш основной купол в пустоту позади вас.

Проблема была в том, что, когда моя рука в перчатке обхватывала правое бедро, я, казалось, ни­как не мог дотянуться пальцами до вытяжного кольца. Я пролетел мимо Джейсона и попытался схватить его во второй раз. По-прежнему ничего.

Должно быть, ремень на моей правой ноге слегка сдвинулся и зафиксировал кольцо вытяжного. Я уже дважды пытался ухватиться за него и при этом потерял 1000 футов. Каждая секунда при­ближала меня на 300 футов к сокрушительному столкновению с землей. До удара оставались считанные секунды, и адреналин хлынул через мой организм, как мощный удар по голове.

Инстинктивно я протянул правую руку вверх и сорвал чеку аварийного сброса на левом плече­вом ремне, сбросив таким образом свой основной парашют. Я просунул левую руку за металлическое кольцо на правом плечевом ремне и рванул ее вперед, тем самым раскрыв запасной па­рашют. Мгновение спустя я почувствовал, как будто какой-то великан наклонился надо мной и яростно дернул меня вверх за плечи. Через секунду после этого мне показалось, что я въехал на машине в стену на скорости 150 миль в час, и только что сработала подушка безопасности.

Я перешел от оглушительного шума ветра и ощущения несущейся на меня смерти к полной ти­шине и покою. Сосчитал в уме: тысяча, две тысячи, три тысячи. Поднял глаза, чтобы прове­рить, в порядке ли мой запасной купол. Затем протянул руки, схватился за рулевые тяги управ­ления и сделал несколько ими покачиваний, набирая в купол больше воздуха. Слава Богу, ощу­щалось и выглядело все совершенно нормально.

Я опередил остальных на добрую 1000 футов, так что теперь моей первоочередной задачей было сбавить скорость. К счастью, запасной BT80 является более или менее точной копией основного купола с теми же свойствами скольжения. Я знал, что остальная часть группы будет пытаться поймать меня, резко поворачивая влево в серии поворотов, которые заставили бы их снижаться быстрее. Я продолжал управлять своим парашютом с помощью строп, внося небольшие коррективы, чтобы разворачиваться и снижать скорость скольжения, пока ждал появления парней.

Я почувствовала слабый свист воздуха рядом со мной в темноте, и там был Джейсон, на пару с Призраком. Он даже не потрудился оглянуться, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Если бы возникла проблема, он знал, что я бы сообщил об этом парням. Нам оставалось преодо­леть всего пару тысяч футов, и приоритетом Джейса было благополучное приземление. Мы вы­строились в линию и начали петлять змейкой вслед за Джейсоном, когда он повел нас в точку приземления.

После открытия парашюта это был самый опасный момент. Если бы нас заметили с земли, у нас не было бы никакой возможности защититься. Невозможно управлять оружием, находясь под парашютом и все еще в воздухе. Джейс должен был произвести правильную посадку, развернув нас так, чтобы мы коснулись земли по ветру, для снижения инерции и смягчения удара. К тому же бедняга должен был благополучно доставить вниз своего пассажира, вдобавок ко всему остальному, что он делал.

Я проверил свой высотомер: осталось 1600 футов. Я протянул руку вперед и сдвинул вместе два металлических рычага системы крепления рюкзака. Я почувствовал, как он отвалился, когда фал позволил ему упасть на 80 футов подо мной. Таким образом, рюкзак приземлится пер­вым, приняв на себя собственный вес. Я сосредоточился на рулежке, управляя ку­полом с помощью левой и правой стропы управления, чтобы повторить траекторию спуска за Джейсоном.

Я увидел, как темная местность несется мне навстречу, и мгновение спустя услышал мягкий шлепок рюкзака о землю. Это был сигнал сильно потянуть обе тяги, которые расподушили и затормозили мой парашют. Я бросился бежать и сделал несколько шагов, чтобы не отстать от пара­шюта и сбросить скорость. Я остановился и шагнул в сторону, купол пронесся мимо меня и опу­стился вниз, как куча белья.

Я опустился на одно колено и нашел позицию Джейсона, затем визуально убедился, что Дез не собирается приземляться на меня сверху. Убедившись, что все в порядке, я отстегнул рем­ни обвязки на груди и ногах и сбросил парашют. Я снял с плеча свою М16, достал магазин из кар­мана смока и с тихим щелчком вставил его в оружие. Я передернул затвор, закрыл пылезащитную крышку, и был в полной боевой готовности. Если бы нас кто-нибудь заметил, я был бы готов драться.

Я вытащил из кармана смока свой компас «Сильва», нашел север и сравнил его с темным силу­этом далекой горной вершины. Теперь я сориентировался. Изучив карты, я точно знал, в каком направлении находится ближайшая известная угроза. Я достал из рюкзака свою разгрузку и пояс и надел их, влез в свой рюкзак, свернул парашют и направился к Джейсону.

Джейс был нашим заранее назначенным МС (местом сбора). К тому времени, как я добрался туда, он все еще был занят попытками расцепиться с Призраком, который явно был не в себе. Те­перь мы были настроены смертельно серьезно и испытывали огромный дефицит времени, чтобы добраться до цели. Поскольку нам предстоял 30-километровый ночной марш, мы бы не стали использовать наши ПНВ, так как это было бы слишком большой нагрузкой для глаз. Наше зрение было хорошо приспособлено к темноте, и окружающего света от луны и звезд было как раз достаточно, чтобы ориентироваться.

Когда парни подошли к месту сбора, они молча заняли круговую оборону. Я быстро сверился с картой, затем осмотрел окружающую местность. Я обнаружил неглубокую канаву примерно в 100 метрах к северу. Это было хорошее место, чтобы спрятать парашюты.

— Мы здесь, — прошептал я, указывая наше точное местоположение на карте.

— Мы выйдем по азимуту 060 градусов, направляясь на северо-восток. Нам нужно спрятать пара­шюты. Дез и Джо, идите проверьте ту канаву.

Не говоря ни слова, двое парней растворились во мраке. Я пошарил в своем рюкзаке и вытащил гладкую стальную форму моей тепловизионной системы «SOPHIE». Тепловизор был выдаю­щейся частью снаряжения. С помощью его оптики любой теплый объект будет выглядеть так, как его видит Хищник из кино, очерченный его тепловой сигнатурой. Огонь, горячий двигатель автомобиля или живое существо выглядели бы как характерный сгусток белого жара.

Я схватил тепловизор, включил его и начал 360-градусное сканирование местности. Если не счи­тать ритмичного стрекотания сверчков в темном кустарнике, снаружи царила полная тишина. Мое шестое чувство подсказывало мне, что за нашей посадкой никто не наблюдал, но один вз­гляд в тепловизор доказал бы это в любом случае.

Я закончил примерно половину зачистки, когда остановился как вкопанный. На востоке видне­лись отчетливые очертания стоящей фигуры, и казалось, что она смотрит прямо на нас. На мгно­вение она сдвинулась, и я застыл. Затем она опустилась на четвереньки, сделала несколько прыжков по земле и снова встала. Из брифинга разведчиков я знал, какие основные виды крупной дичи водятся здесь, в горах: газели, леопарды, бабуины. Нетрудно догадаться тогда, что это было. Я закончил сканирование. Ничего.

— Все чисто, — прошептал я.

Декс и Джо закончили складывать парашюты, а Джейс в основном разобрался с Призраком. Я снова сверился с картой.

— Наши координаты 457395. Повторяю: 457395.

Я оглядел лица передо мной, убеждаясь, что все это поняли. Мы знали, в каком порядке начнем марш.

— Ладно, пошли.

Мы двинулись прочь, направляясь во враждебную тьму и неизвестность.

Глава 1

Перед отправкой в Кувейт нас простерилизовали. На нас не было никаких нашивок или знаков различия — ничего, что выдавало бы, из какого мы подразделения или кто им командовал, и ни­чего, из чего враг мог бы извлечь хоть малейшее преимущество, если бы мы были захвачены в плен или убиты. Перед пересечением границы с Ираком нам пришлось еще больше простерили­зовать себя, изъять все семейные фотографии, бумажники, ключи, вырвать все заметки из блок­нотов, удалить все размеченные карты и срезать этикетки производителя с нашей одежды.

Мы не могли позволить себе пропустить даже название бренда. Если бы нас взяли в плен и у од­ного из нас на куртке был ярлык «Бергхаус», это дало бы врагу ключ к разгадке, преимущество. Это дало бы им понять, что мы, скорее всего, британцы, и это дало бы им шанс проникнуть в наши головы и сломить нас. Сделай это, и они смогли бы извлечь жизненно важную информа­цию, а это могло бы скомпрометировать любого из нашего подразделения, все еще стремящегося к выполнению миссии. Это, в свою очередь, повлияло бы на более широкие военные усилия, по­ставив под угрозу способность британских и американских вооруженных сил быстро и реши­тельно положить конец этому конфликту.

Шел март 2003 года, и прошло около восемнадцати месяцев с тех пор, как мне пришлось ис­пользовать свой запасной парашют во время затяжного прыжка с большой высоты, блуждая в темных, как ночь, афри­канских зарослях. Итак, мы, Следопыты, были первыми британцами, ступившими на землю во время того, что впоследствии стало известно как война в Ираке. Мы прилетели в сверкающий терминал космической эры международного аэропорта Кувейта на стареньком самолете КВВС «Тристар», парк которых эксплуатируется на базе КВВС в Бриз-Нортон. То, что аэромобильный авангард британских вооруженных сил был отправлен на войну на переоборудованном пасса­жирском лайнере «Пан Америка» 80-х годов выпуска, многое говорило о том, что британские военные умеют делать сами.

Мы были здесь как часть 16-й десантно-штурмовой бригады. Бригада состоит из 1, 2 и 3 пара­шютно-десантных батальонов, 1-го батальона Королевского ирландского полка, 13 полка непо­средственной поддержки (службы тыла), частей армейского воздушного корпуса, 9-го эскадрона Королевских саперов, 23-го эскадрона инженерной разведки, 5-го батальона Королевского корпуса инженеров-электриков и механиков, батареи ПТРК «Джавелин» (операторы переносных противотанковых ракетных комплексов) и несколько других прикрепленных к ней подразделе­ний.

16-я десантно-штурмовая бригада была аэромобильным соединением вооруженных сил Велико­британии, которое по плану должно было возглавить вторжение в Ирак. В целом, она состояла пример­но из 5000 вооруженных мужчин и женщин, и именно мы, Следопыты, должны были быть глаза­ми, ушами и острием этой силы.

Двенадцатью годами ранее, в январе 1991 года, коалиция из тридцати четырех стран, поддержан­ная мандатом ООН, начала войну против войск Саддама Хусейна, чтобы изгнать их из богатого нефтью Кувейта. Иракские военные вторглись в Кувейт по приказу Саддама. Первая война в Персидском заливе была гонкой за освобождение Кувейта, а затем «домой за чаем и медалями», как мы говорим в Следопытах. Главным образом, ожидалось, что этот конфликт, война в Ираке 2003 года, пройдет аналогичным образом. Ожидалось, что иракцы массово сдадутся, что оставит нам мало шансов на то, что мы успеем нажать на спусковой крючок.

Но мое внутреннее чутье подсказывало мне обратное. Эта война представляла собой совершен­но иную перспективу, чем ее предшественница. Во-первых, мы вторглись бы непосредственно на территорию иракцев, а не изгоняли бы их из такой чужой страны, как Кувейт. Во-вторых, до­воды в пользу того что Ирак располагает оружием массового уничтожения, угрожающим гло­бальной безопасности, были далеки от однозначных. Если бы нас послали через границу, мы бы отправились вглубь иракской территории либо с разведывательными, либо с диверсионными за­даниями. Вот почему существуют Следопыты, и это те задачи, ради которых мы живем и ды­шим. И почему-то я предполагал, что там будет настоящая война, боевые действия.

Следопыты — невероятно сплоченное подразделение. Оно состоит из шести патрулей, в каждом по шесть человек, итого тридцать шесть бойцов. Каждый патруль располагает двумя машинами, «Лендроверами» с открытым верхом, специально приспособленными для операций Следопытов. Вместе со вспомогательным личным составом, саперами, связистами и тому подобными, наше подразделение составляет численностью шестьдесят человек.

Несмотря на то, что мы маленькие, мы идеально сложены. Следопыты считаются наибо­лее хорошо обученными и специализированными мобильными войсками в мире. В отличие от SAS (Специальной авиационной службы) и SBS (Специальной лодочной службы), которые обу­чены всем аспектам борьбы с терроризмом, повстанцами, нерегулярной и регулярной войны, мы неустанно готовимся только к одному: проникновению глубоко в тыл врага для проведения раз­ведывательных операций, захвата, подрыва и уничтожения.

Мы являемся экспертами в прыжках с парашютом HALO (затяжные прыжки с большой высоты с низким раскрытием) и HAHO (прыжки с большой высоты с высоким раскрытием), наших обычных способах сверхскоростного десантирования с глубоким проникновением по воздуху. HAHO поз­воляет нам открывать парашюты на предельно большой высоте и бесшумно дрейфовать на про­тяжении многих миль к цели. HALO и HAHO — это хлеб с маслом для того, что мы делаем, и это то, чем мы знамениты. Но мы в равной степени хорошо подготовлены для проникновения пе­шим порядком или на автомобиле далеко в глубину местности, занятой противником.

Нас предупредили, что британская пресса будет ждать в аэропорту Кувейта, чтобы получить первые фотографии «наших мальчиков», прибывающих на театр военных действий. Нас попро­сили сделать это как можно тише. Если не считать длинных волос и бород, мы не должны были выглядеть перед британскими СМИ как банда наемников из «Безумного Макса», а именно так мы, Следопыты, склонны выглядеть во время войны.

Нас провели мимо толпы прессы через зону прибытия VIP-персон, а затем на автобусе вывезли из Эль-Кувейта, направляясь на север, в пустыню. Хотя у нас было с собой личное оружие и сна­ряжение, нам еще не выдали никаких боеприпасов. Мы были здесь, полностью ожидая начала войны, но мы слабо представляли, каким будет предстоящий путь конкретно для нашего подраз­деления.

Когда мы ехали на север, я выглянул из прохладного салона автобуса с кондиционером. Снаружи стояла обжигающая жара плоской, безликой пустыни, раскаленные пески простирались по обе стороны от взлетно-посадочной полосы до мерцающего, тонкого, как карандаш, горизонта. То тут, то там мы проезжали мимо одиноких мечетей или пыльных деревень, населенных людьми с почерневшей от загара кожей, одетыми в белые пустынные халаты и коричневые жилеты. Это были кочевники, бедуины пустыни, те самые племена, которые Лоуренс Аравийский превратил в боевые отряды для преследования врага во время Первой мировой войны.

Мне пришло в голову, что, хотя бедуин верхом на верблюде мог бы передвигаться по этой пустой поверхности бильярдного стола практически незамеченным, у нас возникли бы серьезные проблемы при попытке это сделать. Нам оставалось только надеяться, что местность на ирак­ской стороне границы сильно отличается и предоставит нам некоторое прикрытие и шанс про­двинуться вперед, не подвергаясь риску. Или, что еще лучше, мы могли бы спуститься с пара­шютом используя HALO или HAHO, что является предпочтительным способом проникновения Следопытов.

Кувейтская автострада переходила в дорогу класса «А», потом в дорогу класса «В» и, наконец, в пустынную трассу, ведущую в никуда. В конце концов трасса полностью закончилась, и води­тель автобуса начал пересекать открытую пустыню. Он явно не был бедуином. Через несколько минут он сбился с пути, и мы ездили кругами. Мы с другими парнями из Следопытов не могли не найти это в высшей степени забавным: вот мы, авангард британских вооруженных сил, едем по дороге в никуда с невежественным кувейтским водителем автобуса.

— И вот так всегда, — пропищал Трикки с соседнего сиденья. — Потерялись еще до того, как мы вступили в войну!

Трикки — отличный парень и выдающийся солдат, и он был одним из двух настоящих шутников в моем патруле. Я бы с радостью последовал за ним на край света и сражался с ним спина к спине, когда мы бы туда добрались. Справедливости ради, бедный кувейтский водитель автобуса пы­тался найти кусочек открытого, безликого камня и песка среди целого мира такой местности. Но важный урок уже был усвоен: здесь было очень, очень легко заблудиться, даже местным жите­лям.

В конце концов водителю удалось обнаружить часть морской пехоты США, разбившей лагерь среди песчаных дюн. Он остановился и спросил дорогу. Я не мог не заметить, насколько мы от­личались от среднестатистического морского пехотинца США. Молодые «ворчуны» были ко­ротко подстриженными, чисто выбритыми клонами. Они были только что из учебки, и они про­должали бороться друг с другом, и все вот это «У-у-у-й-я!», и «Дасэр!» все это время. Средне­статистический оператор Следопытов был старше, более жилистым, седым и измотанным в боях.

Их массивный сержант морской пехоты с бочкообразной грудью указал нашему водителю авто­буса направление на британскую базу. Полчаса спустя мы добрались до Кэмп-Тристар, как кто-то ее ласково прозвал. Мы вышли и осмотрелись вокруг. Там не было абсолютно ничего, кроме камней, песка и еще раз камней. Мы знали, что иракская граница проходит всего в нескольких километрах к северо-востоку, но не было ничего, что указывало бы на то, где заканчивается Ку­вейт и начинается Ирак, и, конечно, никаких заметных изменений в рельефе местности. В Ираке это была забытая богом плоская и безликая пустыня, точно такая же, как и здесь.

В ближайшие дни Королевские саперы с помощью своих гигантских бульдозеров возведут мас­сивные песчаные насыпи по всему периметру Кэмп-Тристар. Они обеспечили некоторую защиту от взрыва, если Саддам Хусейн решит начать пускать в нашу сторону ракеты «СКАД». Но прямо сейчас мы были одними из первых на этой земле, и никто не успел зачерпнуть даже ведро песка.

Нам выделили участок голой пустыни в качестве базы Следопытов. Она была спрятана в тылу, рядом с тем местом, где командир бригады должен был разместить свой штаб. Взвод Следопы­тов должен был выполнять прямые приказы командира бригады, поэтому мы были нужны ему под рукой. Нам неизменно поручались деликатные и срочные задания, а штаб бригады и наше собственное подразделение были изолированы от остальной части лагеря на карантин, чтобы к нам не забрели любопытные журналисты.

То, что операции со средствами массовой информации стали частью любых военных действий, было фактом жизни, но мы были одним из подразделений 16-й десантно-штурмовой бригады, в состав которой журналисты не входили. Мы могли понять, почему репортерам нужен был до­ступ к линии фронта: британская общественность заслуживала того, чтобы точно знать, что де­лали наши солдаты, когда они воевали вдали от дома. Но мы не могли рисковать тем, что журна­лист отправится далеко в тыл врага с патрулем Следопытов, тем более что такого рода миссии были слишком неподходящими для яркой рекламы.

К тому времени, когда мы разбили нашу палатку, уже совсем стемнело. Весь взвод Следопытов, численностью в шестьдесят человек, разместился в большом сооружении из зеленого брезента. Самые умные ублюдки среди нас привезли свои собственные раскладные походные кровати в качестве части своего личного снаряжения. Пока еще мало что из «комплекта удобств» Следо­пытов было доставлено на театр военных действий, так что остальным из нас пришлось лечь спать в суровой пустыне. Мы добрых тридцать шесть часов находились на передислокации с на­шей базы на восточном побережье Англии, вылетели из Норт-Бриза, а затем транзитом пересек­ли кувейтскую пустыню. Мы устали как собаки и вырубились пораньше, каждый из нас втайне надеялся, что на этот раз Следопыты действительно отправятся на войну.

Хотя из окна автобуса пустыня, возможно, и выглядела плоской, как блин, первая же ночь дока­зала, что пустыня чертовски камениста. Наступило утро, и в Кэмп-Тристар собралась кучка сварливых Следопытов, которые плохо выспались. Как заместитель командира Следопытов, я решил, что необходимы меры по исправлению положения. Была одна военная сила, у которой всегда было все снаряжение, о котором только можно было мечтать на театре военных действий: американцы. Нам нужно было выпросить, одолжить или стащить несколько раскладушек у бли­жайших дружественных янки.

У американцев была постоянная база в Эль-Кувейте, построенная еще во время Первой войны в Персидском заливе. На ней была дорожка для боулинга, а также «Бургер Кинг» и мороженное «Бен и Джерри». Но ближайшая к Кэмп-Тристар американская база находилась в нескольких ки­лометрах к югу от нас, там, где кувейтский водитель автобуса спросил дорогу.

Американцы оказались столь же типично щедрыми по отношению к своим бедным британским союзникам, как и всегда. Нам удалось раздобыть достаточно прочных брезентовых амери­канских военных раскладушек, чтобы вместить взвод Следопытов, и еще осталось немало, что только напомнило нам, насколько роскошное снаряжение янки, казалось, всегда умудрялись брать с собой на войну.

Мы решили, что, как только у нас выдастся свободная минутка, мы посетим их магазин воентор­га на базе в Эль-Кувейте, закупимся дешевыми субсидируемыми американскими сигаретами и жрачкой. Мне просто понравились маленькие бутылочки с соусом табаско, которые армия США добавляла к своим пайкам MRE из готовых к употреблению блюд.

Находясь там, мы также купили много футболок армии США. Они были намного лучше, чем наши британские армейские, которые были из толстого зимнего хлопка и совершенно не подхо­дили для иракской пустыни. Как только мы вышли из автобуса с кондиционером, то начали об­ливаться потом. Толстый хлопок впитывал пот, и когда солнце садилось и в пустыне станови­лось невыносимо холодно, пропитанная потом футболка пробирала до костей. Футболки армии США были сшиты из тонкой дышащей ткани, которая отводила пот.

В американском магазине для военных также были стеллажи с DVD-дисками, которые были де­шевы, как чипсы. Здесь, в Кэмп-Тристар, мы почувствовали нехватку любимого фильма Следо­пытов: «Чем заняться в Денвере, когда ты умрешь». Речь идет о группе бывших заключенных, некоторые из которых являются бывшими военнослужащими, собравшимися вместе для послед­него дела. Фильм приобрел культовый статус среди парней из Следопытов, но каким-то образом в безумной спешке при развертывании о нем забыли. Итак, у нас было задание добыть копию.

Мы не были уверены в том, когда нам дадут зеленый свет для пересечения границы с Ираком, но к тому времени, когда мы это сделаем, мы хотели быть полностью загорелыми и бородатыми. Отправляясь в тыл врага, что есть основная функция Следопытов, мы бы вели себя как местные жители. Густая растительность на лице плюс глубокий загар помогли бы скрыть тот факт, что мы были группой британских солдат, недавно покинувших дождливую матушку Англию.

Командир бригады намеревался использовать нас для разведки местности в поисках противника, определения численности, позиций и сильных сторон, а также для атаки, захвата или уничтоже­ния жизненно важной местности или объектов. И, как каждый солдат в моем взводе, я очень на­деялся, что мы пригодимся. Я говорю «мой» взвод, потому что я был заместителем командира Следопытов, что, по моему мнению, было лучшей работой в мире.

Я пришел в Следопыты из 1-го парашютно-десантного батальона, пройдя убийственный отбо­рочный курс. В воздушно-десантном полку, самом элитном подразделении, я служил в Северной Ирландии, Косово и Сьерра-Леоне. Когда я участвовал в операциях с 1-м парашютно-десантным батальоном, я мечтал о том, чтобы рядом со мной была моя «команда мечты», люди, которые были бы полностью преданными делу, исключительными солдатами, обладающими психологи­ческой силой, чтобы справиться со всем, что может бросить в них враг. Теперь, в Сле­допытах, я бы это нашел. Проблема заключалась в том, что в Следопытах были те, кто воспри­нимал меня по-другому.

В моей семье не было традиций военной службы. Оба моих родителя были учителями, и я попал в армию по чистой случайности. В школе у меня все шло наперекосяк, когда армейский кадро­вый офицер предложил мне шанс получить спонсируемое место в военном колледже. Тяга к жизни на свежем воздухе и приключениям, вот что меня зацепило. Поскольку армия оплачивала мою учебу, я поступил в колледж Уэлбека и сумел продолжить обучение. Я сдал экзамены на «Отлично» и продолжил офицерскую подготовку в Сандхерсте.

В возрасте девятнадцати лет я стал офицером в британской армии, а в двадцать один год, самый молодой за последние десятилетия, я был произведен в капитаны. В возрасте двадцати пяти лет я прошел отбор в Следопыты, и я, несомненно, был самым молодым заместителем командира, который когда-либо был у Следопытов. Напротив, многие парни проработали в Следопытах де­сять или более лет и были «нижними чинами», они проложили себе путь вверх по служебной лестнице. Когда-то это часто было работой на всю жизнь. Вы могли бы перейти в SAS или SBS, но большинство предпочло бы остаться в Следопытах. Вполне понятно, что некоторые из ста­рых и смелых смотрели на новичков вроде меня как на офицеров-выскочек, без которых они вполне могли бы обойтись.

Я проработал в подразделении пятнадцать месяцев, и мне нравилось то, чем мы занимались. Я хотел провести остаток своих солдатских дней в Следопытах, но в Ираке я впервые вел подраз­деление на войну. Я командовал людьми, за плечами которых, во многих случаях, были годы службы в элитных войсках. Это было чертовски непросто. Следопыты работают на основе того, что командование патрулем переходит к наиболее подходящему солдату, независимо от ранга. Это меритократия.

Я был на очень крутом пути обучения, и в подразделении были те, кто только и ждал, когда я по­терплю неудачу.

Глава 2

В то время как наш комвзвода Джон — в Следопытах всех называли по имени — останется в шта­бе бригады для командования операциями, как заместитель командира я получу лучшее из обоих миров. Я был бы тесно связан с планированием миссий, но при этом мог бы отправиться на зем­лю во главе своего боевого патруля. Как замкому, мне предстояло выполнять определенную роль в наземных операциях. Как только все шесть патрулей отправятся на дело, мой патруль будет действовать как передовой штаб. Таким образом, если мы потеряем связь со штабом бригады, я смогу организовывать миссии на местах.

Старые и смелые очень бережно относились к происхождению Следопытов, и это было спра­ведливо. Подразделение ведет свою родословную от некоторых из самых знаковых подразделе­ний Второй мировой войны. Если у Следопытов и был предшественник, то это 21-я отдельная парашютно-десантная рота, первоначальные воздушно-десантные Следопыты. Сформирован­ные в июне 1942 года парашютно-десантные отряды Следопытов входили в состав 1-й воз­душно-десантной дивизии британской армии. Одной из их задач было приземлиться в зоне вы­садки примерно на тридцать минут раньше своих товарищей и точно определить это место с по­мощью радиомаяка «Эврика». Затем они должны были очистить его от препятствий и отбить любые контратаки противника, чтобы основная высадка могла быть произведена в относитель­ной безопасности.

Как и в случае с Следопытами, все эти люди были добровольцами и прошли строгие физические и психологические тесты, которые предвосхитили нынешний процесс отбора Следопытов. Пер­вые воздушно-десантные Следопыты участвовали в боевых действиях в Алжире, Тунисе, Сици­лии, Италии, Норвегии, Франции и Голландии и, наконец, в Греции и Палестине, хотя Арнем был самой сложной операцией, в которой они принимали участие. В ночь на 17 сентября 1944 года они повели тогдашние крупнейшие воздушно-десантные силы в оккупированную немцами Голландию в рамках операции «Маркет Гарден». План состоял в том, чтобы захватить мосты че­рез реку Маас и два рукава Рейна, что позволило бы союзным войскам обойти немцев с фланга и окружить Рур, промышленный центр Германии.

Но реальные события в голландском городе Арнем доказали, что данные разведки были безна­дежно неверны. Британская 1-я воздушно-десантная дивизия столкнулась с гораздо более силь­ным сопротивлением немцев, чем предполагала разведка, и удалось захватить только один конец моста через Арнем. 21 сентября небольшой отряд союзников, удерживавший конец Арнемского моста, был захвачен немецкими войсками, бойцы сражались до последнего патрона и даже дольше. Остальная часть дивизии оказалась в ловушке в небольшом котловане к западу от мо­ста, и ее пришлось эвакуировать.

В результате провала операции «Маркет Гарден» союзники не смогли переправиться через Рейн в количестве, достаточном для достижения цели миссии. Это, в свою очередь, положило конец ожиданиям союзников завершить войну к Рождеству 1944 года, и Рейн оставался препятствием для их продвижения вплоть до наземных наступлений в марте 1945 года. Рейд на Арнем был увековечен в книге и фильме под названием «Мост слишком далеко».

Было замечено, что парашютно-десантные Следопыты хорошо зарекомендовали себя в «Маркет Гарден». «Вашему подразделению нет равных ни в одном другом подразделении в мире», — написал генерал Браунинг их командиру, майору Уилсону, после того, как все закончилось. Генерал Александер прокомментировал, что парашютно-десантные Следопыты продемонстрировали «все истинные качества хороших солдат, высокий моральный дух, отвагу и боевую эффективность». Храбрость, боевой дух и профессионализм были отличительными чертами подразделения, даже когда оно было развернуто для выполнения миссии, которая в конечном счете закончилась неудачей.

Главное отличие между парашютно-десантными Следопытами и нами состояло в том, что в до­полнение к парашютным десантированиям мы были тщательно обучены маневрированию на транспортных средствах, что позволяло нам преодолевать огромные расстояния в тылу врага. Эта сторона происхождения Следопытов была унаследована от LRDG (пустынных групп даль­него действия) времен Второй мировой войны. С декабря 1940 по апрель 1943 года LRDG дей­ствовали бок о бок с SAS Дэвида Стирлинга в пустынях Северной Африки, управляя парками грузовиков «Шевроле» и джипов «Виллис». Их задачей было глубокое проникновение в тыл противника с разведывательными заданиями, захватами и диверсиями, нанесение ударов по ли­ниям снабжения противника, складам горючего, аэродромам и складам боеприпасов.

Сообщается, что за семнадцать месяцев североафриканской кампании было всего пятнадцать дней, когда LRDG не действовала в тылу врага. В сентябре 1942 года LRDG предприняли опера­цию «Караван», возможно, свою самую известную миссию. Семнадцать машин, перевозивших сорок семь человек, проехали по пустыне 1859 километров. По прибытии в удерживаемый ита­льянцами ливийский город Барсе патруль разделился, одна половина атаковала итальянские ка­зармы, другая — аэродром. Во время штурма аэродрома около тридцати двух самолетов — в основ­ном трехмоторных бомбардировщиков «Кант» Z.1007bis — были повреждены или уничтожены.

К моменту завершения атаки LRDG потеряли десять человек, три грузовика и джип. Но эпиче­ский вывод дорого обошелся LRDG, потому что они неоднократно подвергались ударам с возду­ха, потеряв все, кроме двух своих джипов и одного грузовика «Шевроле». Уцелевшие машины продолжили движение с ранеными, в то время как различные группы отправились спасаться пешком, большинству удалось выбраться оттуда живыми и соединиться с другими патрулями LRDG.

Командующий германским Африканским корпусом фельдмаршал Эрвин Роммель признал, что LRDG нанесли его войскам «больший урон, чем любое другое британское подразделение той же численности» во время той войны. LRDG были расформирована в августе 1945 года, когда их функции предположительно были объединены с Силами специального назначения Великобрита­нии. Но где-то в рамках этого объединения многие специальные возможности LRDG были утра­чены, и в конечном итоге это привело к основанию Следопытов.

Взвод Следопытов был сформирован в 80-х годах для выполнения весьма специфической роли — мобильной разведывательно-диверсионной группы, действующей с воздуха и суши, которая, как считается, отсутствует в британских силах специального назначения. Именно парни из SAS пер­выми основали Следопытов, и в течение многих лет их существование даже официально не при­знавалось, отсюда наше прозвище «Призрачный отряд». Как и в случае с SAS в первые дни ее существования, бойцы Следопытов были собраны из разных подразделений, образовав таким образом небольшую горстку солдат-специалистов.

Следопыты стали неофициально известны как «незаконнорожденные сыновья SAS», и хотя на бумаге бойцы Следопытов все еще служили в своих родительских подразделениях, на самом деле они были членами этого призрачного отряда. Мы чувствовали тесную связь с нашими кол­легами, элитными операторами SAS, а также с их родственным полком, SBS. Наше снаряжение выпрашивали, одалживали и крали везде, где мы могли его найти, но в основном его втихаря передавали нам SAS или SBS. Следопыты много лет боролись за то, чтобы быть должным об­разом экипированными для выполнения возложенной на них работы, и эта битва продолжалась.

В течение моей первой недели в ПФ я почувствовал чем отличалось это подразделение и его бойцы. С первого дня Следопыты казались мне стаей, живым, дышащим организмом, катящим­ся вперед со своей собственной жизненной силой и свободной волей. Ребята были полностью целеустремленны. Никто не сидел без дела, ожидая, когда ему отдадут приказы или скажут, что делать. Они были заняты совершенствованием навыков и знаний, чтобы совершенствоваться са­мим и на благо всего подразделения. Когда они не проходили формального обучения, они дели­лись навыками. Каждый солдат привносил в отряд свой собственный опыт и экспертные знания, и подразделение позволяло ему дорасти до своей идеальной роли.

В конце моей первой недели в Следопытах мы собрались в чипке на вечер взводной выпивки. Это был один из дней рождения парня, и на сцене был этот симпатичный парень по имени Смадж с микрофоном в руке и в полной экипировке Элвиса. Это была отнюдь не дешевая экипи­ровка Элвиса. У него был парик из настоящих волос, блестящие бакенбарды, толстые солнцеза­щитные очки-авиаторы в золотой оправе, белые облегающие клеши, туфли на платформе и обле­гающая рубашка с открытой грудью. Ребята из Следопытов продолжали выкрикивать номера Эл­виса и Нила Даймонда, после чего Смадж них довольно хорошо исполнял.

Эта взводная вечеринка с выпивкой показалась мне довольно возмутительной. Эти ребята не блистали выправкой. Я пришел прямо из парашютно-десантного полка и чуть с ума не сошел, впервые почувствовав сверхуверенность и индивидуальность, которые воспитывают в себе Сле­допыты. Это был такой контраст с моей предыдущей жизнью в регулярной армии. Я в жизни не пел, но парни продолжали говорить мне, что это священная традиция Следопытов, что новый парень — то есть я — должен был петь. Они хотели, чтобы я вышел на сцену со Смаджем в рас­хлюстанном виде, в рубашке, расстегнутой до пояса, вращая бедрами и что-то напевающим.

Я только что прошел испытание огнем, которое было отбором в Следопыты, но петь для меня было гораздо более пугающим, чем любое физическое испытание. Пение и танцы — это две вещи, в которых я действительно полный профан. Во время офицерской подготовки в Сандхер­сте меня учили, что надевать на повседневные мероприятия, например, на танцы. Стандартной экипировкой офицера были красные шнурки, рубашка с розовым воротничком и синий блейзер с медными или серебряными пуговицами. По словам Сандхерста, это был приемлемый дресс-код, а джинсы были «одеждой дьявола».

Я никогда не смог бы пойти туда, и слава богу, что на моем первом мероприятии в Следопытах я проигнорировал дресс-код Сандхерста. В начале вечера ветеран по имени Джок подошел погово­рить со мной.

— Мне нравится твоя рубашка, Дейв, — заметил он. — Где ты ее взял? — спросил он меня.

На мне была плохо сидящая рубашка «Ливайс», которую я купил в тот день в городе. Я был рад поговорить с Джоком практически о чем угодно, главное, чтобы это не касалось моего выхода на сцену, чтобы спеть. Мы пять минут обсуждали мою джинсовую рубашку «Правда, Дэйв, верно?» и должен ли Джок обзавестись такой сам, когда я понял, что он потихоньку издевается над своим новым замкомом.

Словесный выпад Джока был гораздо более эффективным испытанием, чем схватка по армрест­лингу или кулачный бой. В итоге мы хорошенько посмеялись над этим, и Джок решил, что для офицера со мной все в порядке. Я прошел это первое серьезное испытание и не слишком испу­гался необходимости исполнять Элвиса. И, Боже, как я обрадовался, когда вечер подошел к кон­цу, и мне не пришлось ни танцевать, ни петь. Но это заставило меня задуматься о том, каким чертовски странным образом отдыхала эта компания Следопытов. Это было не совсем «нор­мальное» поведение сквадди. Я больше привык к вечеринкам в стиле нажрись-в-хлам-разденься-в-срам десантников.

Мои первые несколько недель в Следопытах по-прежнему открывали мне глаза. У этого подраз­деления был совершенно другой способ работы. В то время командиром был предшественник Джона, Ленни. Однажды утром женщина-офицер подъехала на велосипеде к нашему концу базы, чтобы перекинуться с ним парой слов. Она работала в административном управлении пол­ка, которое оказывало административную поддержку Следопытам. Многие административные клерки были женщинами, поэтому Стив всегда вызывался отнести туда документы, чтобы по­быть с офисными девушками лицом к лицу.

Женщина-офицер объяснила Ленни, что у нее была серьезная проблема с тем, как вели себя сол­даты взвода Следопытов. Они не отдали ей честь или не сказали «Доброе утро, мэм», как поло­жено младшему по званию. Ленни сказал ей прямо: они не отдают честь мне, так что, черт возьми, они точно не отдадут честь тебе! Эта дама-офицер прослужила в армии три года, ко­мандуя кучей клерков. Многие из парней из Следопытов служили в армии десять лет или больше и были ветеранами, награжденными боевыми наградами. Им было трудно понять, поче­му они должны отдавать ей честь: многие считали, что Следопыты не нуждаются в офицерах.

Кэмп-Тристар представлял собой плоский, невыразительный лунный пейзаж из камней и песка, без малейшего намека на естественную тень в любом направлении. Было невыносимо жарко, по­чти 40 градусов по Цельсию. В течение первых нескольких дней мы заливались по горло водой с добавлением регидратационных солей, стремясь как можно быстрее акклиматизироваться. По­степенно мы начали меньше потеть, а затем и нуждаться в меньшем количестве питья, посколь­ку наш организм приспособился к метаболизму при такой температуре.

Мы начали включать физические тренировки в наш режим акклиматизации. Мы соорудили самодельный тренажерный зал, используя ящики с боеприпасами, канистры с водой и шесты для строительных лесов в качестве импровизированных тренажеров, а также начали бегать кру­гами по периметру базы.

Начало прибывать все больше нашего снаряжения. На нашем конце базы были свалены большие стальные транспортные контейнеры, битком набитые снаряжением первой необходимости, включая наше снаряжение для прыжков с парашютом HALO и HAHO. Каждый оператор Следо­пытов мечтал о том, чтобы мы смогли совершить воздушную высадку в тылу врага, и втайне мы все надеялись, что Ирак предоставит нам шанс сделать это.

Мы оборудовали базу материально-технического снабжения и оружейный склад рядом с палат­кой для размещения и начали собирать все необходимые для миссии комплекты, которые вклю­чал по крайней мере один полный комплект снаряжения Элвиса. Именно благодаря СОП (Стан­дартная операционная процедура) комплект Элвиса от Смаджа применялся во всех операциях. Он был везде, куда бы мы ни отправились, и на то была веская причина: это был важнейший элемент поддержания морального духа Следопытов.

Нам также выдали новую часть экипировки, L17A1 UGL (подствольный гранатомет), который крепился к нижней части наших штурмовых винтовок. Мы отрепетировали стрельбу с 40-мил­лиметровым подствольными гранатами, и как только заработали полигоны Кэмп-Тристар, мы отправились туда для тестовых стрельб из этого оружия. Мы изучили карты южного Ирака и на­метили возможные маршруты через границу и на север, к цели, Багдаду.

Во время всей этой деятельности Стив остро осознавал, что прямо через дорогу от нас находит­ся лагерь Армейского воздушного корпуса, что означало женщин-пилотов. Всякий раз, когда у него появлялась возможность, он снимал верх, надевал темные очки и выходил ловить солнеч­ные лучи, позируя перед девушками. Я не ожидал от Стива ничего другого, но был один член моего патруля, который невзлюбил его за это: Джейсон.

Джейсон был сержантом взвода следопытов и моим заместителем. Они со Стивом были похожи на пресловутую кошку с собакой. Я чувствовал, как напряжение между ними бурлит где-то под поверхностью, плюс я боялся, что у Джейсона были проблемы с моим командованием.

Имея в составе Следопытов всего тридцать шесть бойцов, мы были необычайно сплоченным подразделением. Мы знали друг друга очень близко, тем более в каждом патруле из шести чело­век. Как и во всех семьях, личностные конфликты могут вызвать реальные проблемы. Мы были на грани отправки в Ирак, и моему патрулю абсолютно необходимо было взять себя в руки. Было крайне важно, чтобы мы начали функционировать как одна хорошо отлаженная машина для ведения войны. Я боялся, что это не так, и что такого рода напряженность может в конечном итоге разлучить нас.

Мы пробыли в Кувейте неделю и хорошо адаптировались к окружающей среде. Мы акклимати­зировались к жаре и стали серьезно небритыми, грязными и волосатыми. Было очевидно, что война вот-вот разразится, и мы изо всех сил старались пересечь границу. Мы убивали время, за­нимаясь интенсивными тренировками по перемещению на автомобилях в пустынной местно­сти вокруг базы. Это было не только для того, чтобы научиться наилучшим образом использо­вать машины и оружие в такой враждебной среде: это было также для того, чтобы заставить нас работать как команду в таких условиях.

Однажды вечером мы отправились в длительную ночную поездку. Я опустил очки ночного виде­ния с крепления на шлеме, пока двойные кожаные чашечки не легли на мои глазницы. ПНВ на­поминал маленький бинокль, и весили они примерно одинаково. Он работал, усиливая окружаю­щий свет луны и звезд. В ту ночь облаков было мало или вообще не было, и небо над нами было усыпано звездами. В таких условиях ПНВ функционировали исключительно хорошо. Куда бы я ни посмотрел, он окрашивал пустыню в это странное туманно-зеленое свечение, которое давало такую же видимость, как будто езда была при дневном свете.

Но при опущенном ПНВ было невозможно носить защитные очки от песка, пластиковые защит­ные очки, похожие на те, что используют сварщики, которые предназначены для защиты глаз во время песчаных бурь. Вы не смогли бы поместить их под ПНВ. Погода в Кувейте была практи­чески одинаковой каждый день: днем было невыносимо жарко, а ночью пронизывающе холодно, плюс часто бушевали песчаные бури. Некоторые были незначительными порывами ветра, через которые можно было проехать. Другие были чудовищами, громоздящимися, как темные грозо­вые тучи на горизонте, и вываливающими половину пустыни вам на голову.

Единственным выбором, когда на вас обрушивался один из таких штормов, было держаться стойко, что означало поиск какого-нибудь подходящего укрытия. Наша стандартная оперативная процедура заключалась в том, что машина Джейсона ехала впереди, а мы следовали за ним до любого места днёвки, которое он мог найти. Мы оставались в до тех пор, пока шторм не утихал, после чего воздух прояснялся, и мы снова могли ориентироваться. Но во время ночных упражне­ний на подвижность у нас не было такой роскоши, как возможность пользоваться защитными очками от песка.

Мы ехали уже пару часов, когда разразился шторм. Это был не монстр, и я решил, что мы можем продолжать в том же духе. Потом я почувствовал, как что-то вонзилось мне в глаз. Я почувство­вал, что мой глаз начинает закрываться, а затем из него потекла жидкость в шемаг, арабский пла­ток, которым я обернул лицо. Мы последовали за Джейсоном на участок холмистой местности и нашли укрытие. К этому времени я мог видеть только одним здоровым глазом и терял про­странственное восприятие, способность оценивать расстояния и азимут по зрению.

Я был смертельно перепуган. Если бы травма оказалась вообще необратимой, то это означало бы, что я выбыл из строя на предстоящую войну. Это также стало острым напоминанием о том, насколько мы уязвимы. Следопыт я или нет, но внезапно стал обузой для своей команды. Хуже того, был поврежден мой стреляющий глаз. В таком состоянии я ни за что не смог бы выстре­лить из оружия или отправиться на войну.

Стив был патрульным медиком, что означало, что он прошел углубленную подготовку по оказа­нию первой помощи, а также отвечал за аптечку, которая имелась в каждой машине. Он добро­вольно согласился на эту роль, потому что это давало широкие возможности для связи с меди­цинским персоналом, где бы мы ни находились, — а это означало медсестер.

Он взглянул на мой глаз, но почти ничего не смог разглядеть в темноте. Затем он достал из ап­течки флакон с глазными каплями и выдавил несколько капель в мой поврежденный глаз, но я все еще не мог заставить его открыться. Неподалеку находился американский полевой госпи­таль, и Стив предложил нам отправиться туда за помощью. Но Джейсон начал корчить рожу, как собака, писающая на заросли чертополоха. Он явно думал, что все это было большой суетой из-за пустяков.

— Это всего лишь какой-то чертов песок попал ему в глаз, — начал бормотать он. — Нам, черт возь­ми, следует поторопиться.

По правде говоря, я действительно чувствовала себя чем-то вроде хлюпика, когда моя рука зажи­мала глаз, а из него текли слезы. Будучи патрульным медиком, Стив отменил приказ Джейсона, и мы направились в полевой госпиталь. После короткой поездки мы добрались до американской базы. Пока я ждал, когда меня осмотрит врач, Стив занимался своими делами с американскими медсестрами, так что никаких сюрпризов не было.

Доктор хорошенько промыл мой глаз с помощью глазной ванночки, и из него высыпалась целая куча песка. Он осмотрел глазное яблоко и сказал мне, что оно сильно поцарапано. Он дал мне несколько рецептурных глазных капель и сказал, чтобы я продолжал обрабатывать ими глаз еже­часно. Сделай я это и избегай новых песчаных бурь, все должно восстановиться, сказал он мне. Но если бы я его не обработал, это превратилось бы в сепсис, и это стало бы концом моей поезд­ки на войну в Ирак.

Стив не был самым крутым медиком в Следопытах, но он отлично справился с моим поврежден­ным глазом. Когда дело дошло до дела, он справился. На мой взгляд, именно Джейсон хотел проигнорировать это и «продолжать». Тем не менее, я знал, что Джейсон обладает уникальным набором навыков, которые могут внести свой вклад в работу команды, и мы должны были попы­таться заставить это сработать. Большая часть жизни была такой: пытаться сплотить команды, заставить их работать. Разница заключалась в том, что когда вы были в Следопытах, вы находи­лись в скороварке, находясь в такой непосредственной близости друг от друга двадцать четыре часа семь дней в неделю.

Плюс к этому у нас был дополнительный стресс в виде усталости, обезвоживания, истощения и предстоящих боевых действий.

Глава 3

Джейсон «Джейс» Дикинс был приземистым, невысоким, компактным солдатом. В нем было около пяти футов семи дюймов роста, и на как-то раз ему выбили два передних зуба во время игры в регби. Предполагалось, что он будет носить пластиковую пластинку с двумя вставными зубами, но он редко это делал. В результате он выглядел как бедуинская версия моряка Попая, когда был полностью облачен в свое снаряжение для войны в пустыне. А еще у него был этот пронзительный смешок придушенного цыпленка, который, как я понял, парни находили чер­товски раздражающим, как и я.

У него были песочного цвета волосы, которые начинали редеть, и он был несколько неуклюжий на вид — вряд ли он был дамским любимчиком. Но он был закаленным в боях оператором, и он обладал слепой, грубой силой и мужеством, которые требовали уважения. Он также был чрезвы­чайно способным сержантом, обладавшим обширным опытом подрывника и в других специаль­ностях. Он служил в Следопытах девять лет, многие из которых командовал собственным патру­лем. Неудивительно, что ему не очень понравилось, когда его отдали под мое командование в Кувейте. Я был на несколько лет младше его и относительно новичком в Следопытах, и я знал, что Джейсон предпочел бы возглавить свой собственный патруль в Ираке.

Джейсон был единственным женатым членом нашего патруля из шести человек, и манеры лове­ласа Стива по-настоящему его заводили. Стив насмехался над Джейсоном по этому поводу, про­сто чтобы завести его еще больше. Но Джейсон, похоже, не мог ничего предъявить Стиву в пла­не проступка, и, насколько я мог судить, мы все были большими мальчиками, так что я вряд ли собирался вмешиваться. Джейсон был достаточно большим и страшным, чтобы вести свои соб­ственные сражения.

Никто не мог не уважать военный опыт и знания Джейсона. Как ведущий тандема, он достиг со­вершенства в военном парашютном спорте. Он мог прыгать с экстремально большой высоты с поздним раскрытием с таким же прыгуном, пристегнутым к его телу. В мире есть лишь горстка солдат, способных к таким прыжкам. Во всей британской армии очень мало ведущих тандема, и Следопыты могут похвастаться их большим количеством.

Джейсон мог бы доставить не парашютиста — офицера разведки, специалиста по радиоэлектрон­ной борьбе или языку, глубоко в тыл врага во время операций. Он мог бы сделать то же самое со специализированными грузами, например, с чувствительными устройствами радиоэлектронной борьбы — деликатным инструментом, для доставки которого на землю нужен человек-парашю­тист. Прыжки с экстремально большой высоты, с привязанным другим человеком или массив­ным тюком с грузами, требуют чрезвычайно больших физических усилий.

Обучение было настолько интенсивным, что вас отбирали для прохождения его только в том случае, если вы оставались в Следопытах в течение нескольких лет, так что подразделение могло пожинать долгосрочные плоды. Джейсон, конечно, в ближайшее время никуда не собирался ухо­дить из Следопытов. Ему нравилось это подразделение, и я догадался, что это было единствен­ное, что объединяло нас, Джейсона, Стива и меня. Мы были Следопытами и были беззаветно преданы семье Следопытов.

Из всех парней в моем патруле я был ближе всех к Уиллу «Трикки» Арнольду. Трикки ехал в моей машине в качестве наводчика, работающего с крупнокалиберным пулеметом, нашим са­мым мощным оружием. Он отвечал за связь со Следопытами , а также был самым старшим ПАН (передовым авианаводчиком) во взводе, солдатом, который вызывает авиацию, побеждающую в битвах. С Трикки в моей команде, мы могли бы действовать как обычный боевой патруль Следо­пытов, но при необходимости переключаться на роль передового штабного подразделения, орга­низуя связь между всеми патрулями и нанося воздушные удары.

Прозвище Трикки подходило ему как нельзя лучше. В этом было что-то от неагрессивного мультяшного персонажа. Выкуривая по сорок сигарет в день, Трикки по-прежнему оставался од­ним из самых выносливых людей во всем подразделении. Как и всем по-настоящему умелым парням, ему редко приходилось это показывать. Трики был похож на Джейсона Стэтхэма внешне и телосложением, но он был более спокойной версией бродяги-серфера, более изношенным и потрепанным в боях. Он чувствовал бы себя как дома на калифорнийском пляже, но взгляд его серо-голубых глаз говорил бы вам, что, если бы он задел вас в пляжном баре, вы бы не захотели бросать ему вызов.

Трикки был на три года старше меня и был живым, дышащим примером того, каким должен быть солдат Следопытов. В какое бы дерьмо мы ни вляпались, я знал, что могу положиться на то, что он будет продолжать отпускать шуточки. Ничто не выводило его из себя. Он, как прави­ло, не любил «офицерский класс», но у нас с ним была особая связь. Он был моим РС (руководя­щим составом), что-то вроде инструктора-экзаменатора по отбору Следопытов, поэтому он при­вел меня сюда. Он хорошо знал, что в Ираке я впервые поведу свой патруль в бой, и он очень поддерживал меня.

Трикки пришел в Следопыты из Королевского корпуса службы связи, что означало, что он про­вел много времени в штабе и среди офицеров разного типа. Он был в лучшем положении, чтобы судить о таком относительном новичке, как я. Не имело значения, обладал ли ты всеми способ­ностями в мире: в Следопытах, если ты не запачкаешь руки, ты не завоюешь уважения. Это было то, что Трикки увидел во мне, что я был трудягой и человеком действия.

Именно работа в штабном эскадроне связи дала Трикки такое глубокое понимание войны: лю­дей, которые в ней сражаются, структуры командования, межличностные отношения и ситуаци­онную осведомленность, которая необходима, если вы хотите разобраться в быстро меняющемся поле боя. Он пользовался всеобщим уважением среди солдат, и во многих отношениях идеально подходил на роль сержанта взвода Следопытов. Эта должность досталась Джейсону в силу его выслуги лет и потому, что считалась более подходящей для парня из парашютно-десантного полка, но я бы предпочел Трикки в качестве своего заместителя в любой день. Он не был овцой. Временами он мог быть вызывающим. И все же с первого дня мы с ним подружились.

У Трикки был этот гладкий эдинбургский акцент, который был мягким и нежным на слух. Он ис­пользовал его, плюс свою внешность для сногсшибательного воздействия на дам. Это был еще один момент сближения между нами. Независимо от того, прыгали ли мы с HALO в Калифор­нии или проходили обучение мобильности на транспортных средствах в Швеции, «Искатели», как называют Следопытов, работали вместе, когда собирались оттянуться. Пока вы были готовы к работе на следующее утро, все было хорошо, и никто из нас не был ненасытным. Моим про­звищем в Следопытах было «Личико Дейв», и парни обычно издевались надо мной за то, что, по их словам, я был «безупречно красив». Всякий раз, когда мы были в баре, это всегда звучало так: «Пусть сначала Дэйв покажет свое личико». Я был конфеткой для глаз. Парни приказывали мне идти вперед, с инструкцией вести себя великолепно и заткнуться, нахрен, у меня в ушах звенело. Как только женщины оказывались на буксире, мне приходилось позволить Трики или Стиву взять управление на себя. Дайте мне открыть рот, говорили они, и все будет кончено.

Стив был парнем из патруля, к которому я был ближе всего. Мы с ним вместе служили в роте «А», в 1-м парашютно-десантном батальоне. Может, я и был офицером, но все равно оставался одним из самых прокачанных людей в роте и подавал пример. Тогда я заслужил уважение Стива, и он этого не забыл. Стив не был «офицероненавистником». На самом деле Стив никого не нена­видел. Именно любовь, особенно любовь к женщинам, стала его главной погибелью.

Будучи ливерпульцем, Стив смягчил свой акцент, потому что понял, что женщинам так больше нравится. Всякий раз, когда мы выезжали в город, в нем чувствовалось что-то от Энрике Иглесиа­са. Он носил черную рубашку с закатанными выше локтей рукавами и расстегнутыми пуговицами, чтобы показать немного волос на груди, плюс остатки лосьона после бритья. Он был классически красив на итальянский манер, темноволосый и темноглазый, и он вечно гово­рил женщинам, что его семья родом из Италии, что было полной чушью. Это олицетворяло Стива: он никогда не позволял правде встать на пути хорошей истории.

Как оружейник Следопытов, Стив имел все возможности проявить свою любовь к оружию. На нашей базе в Великобритании у нас был специально построенный неприступный подземный склад оружия, оснащенный самой современной системой сигнализации. Это была сфера дея­тельности Стива. Требовалось время, чтобы смазать, перебрать и составить опись всего воору­жения Следопытов, и Стив превратил это в настоящее искусство. Он растягивал двухдневную работу дней на семь, и все это время он был там, в Королевстве Стива, со своим ноутбуком, под­ключенным к Интернету, просматривая киберпространство в поисках цыпочек.

Если происходили какие-нибудь учения с Джейсоном во главе, Стив внезапно обнаруживал, что у него много обязанностей оружейника, которые нужно выполнять. Он нашел бы дюжину круп­нокалиберных пулеметов, требующих срочного обслуживания. Никто не собирался спорить с оружейником, потому что ваше оружие было ключом к вашему выживанию.

Быть оружейником было венцом ответственности, какой Стив когда-либо хотел в жизни. Некото­рые считали его лентяем, но, хотя я знал, что он охотно сачканет, он никогда бы не сделал этого за счет другого члена патруля. Он был счастлив как пташка в Следопытах, и ему было наплевать на развитие своей карьеры или подлизывание к кому-либо. Он был отличным солдатом, и мне нравился его спокойный, хладнокровный вид и тот факт, что он всегда, всегда, говорил о женщи­нах. Стив был водителем в моей машине, и где бы мы ни находились, он поворачивался ко мне и начинал философствовать о прекрасном поле. Он был тридцатилетним холостяком, приятной на­ружности, хладнокровным ливерпульцем и настоящим Казановой.

Дезмонд «Дез» Винсент был четвертым членом моего патруля. Он был сержантом, но прослу­жил в Следопытах меньше года и был родом из инженерных войск, так что опыта работы в пехо­те у него было немного. Будучи из REME (Королевских инженеров-электриков и механиков), он участвовал в Первой войне в Персидском заливе, но все свое время тратил на ремонт танков. Он решил пойти на отбор в Следопыты, потому что прослужил в армии четыре года и никогда не видел боевых действий. Ему было скучно, и он хотел пройти настоящее испытание.

Вы можете попасть в Следопыты из любого подразделения британских вооруженных сил. Есть только два правила: первое, к вечному сожалению Стива, ты не можешь быть женщиной; второе, ты должен отслужить в вооруженных силах не менее трех лет. Родом из инженерных войск, Дез любил свои машины и был превосходным автомехаником. Он был большим подспорьем для та­кого подразделения, как наше, которое большую часть времени полагалось на мобильность транспортных средств.

Планируя операции, парни всегда говорили: «Дез, просто побеспокойся о Пинки, приятель». С тех пор, как SAS Дэвида Стирлинга устроили погром среди войск немецкого командующего Эр­вина Роммеля во время Североафриканской кампании Второй мировой войны, розовый стал лю­бимым цветом машин британского спецназа. Было установлено, что бледно—розовый цвет лучше всего сочетается с песками пустыни, и, без сомнения, Дезу нравилось ухаживать за нашими Пинки.

Армия была жизнью Деза, и он был покрыт татуировками различных подразделений, в которых служил. У него была татуировка «Коммандос REME», еще одна с рисунком в виде кинжала и та­туировка в виде эмблеме REME, изображающая лошадь. Непосредственно перед поступлением в Следопыты Дез был прикреплен к Королевской морской пехоте и много времени проводил в море. Морские пехотинцы известны тем, что постоянно моются, и Дез давно привык к чистоте. В замкнутых пространствах корабля чистота имела решающее значение, поскольку могла бы­стро распространиться какая-нибудь болезнь, но в Следопытах это было предано анафеме.

Задолго до отправки в Ирак мы полностью перестали мыться. Не было смысла красться далеко в тыл врага, если запах мыла или дезодоранта выдаст тебя местным бродячим собакам. В Ираке повсюду бродячие собаки, которые бродят по ночам стаями по дюжине или около того. Чем больше от вас пахло чистым человеком, только что помывшимся с гелем для душа, тем более чуждым ваш запах казался бы собачьим стаям и тем больше вероятность, что они поднимут тре­вогу. И наоборот, чем больше вы пахли как животное, впитав запах окружающей среды, тем меньше вероятность того, что вас обнаружат.

Как только мы пересекали иракскую границу, мы ожидали, что за нами будут охотиться их воен­ные. В то время как Корпус морской пехоты США и большая часть 16-й десантно-штурмовой бригады будут сражаться с иракскими войсками в открытой войне, наша роль будет заключаться в том, чтобы проникнуть в тыл противника незамеченными. Как только иракские войска заподо­зрят, что мы там, они попытаются выследить нас. Они будут делать это с воздуха, используя самолеты наблюдения и корректировщики. Они будут делать это с земли, используя устройства РЭБ (радиоэлектронной борьбы), которые отслеживали наши радиосигналы и сигналы спутни­ковой связи — и мы знали, что иракские военные обладают прекрасными возможностями РЭБ. Они будут делать это глазами, используя приборы ночного видения и тепловизионное оборудо­вание, чтобы улавливать тепло человеческого тела. И они будут делать это с помощью собак-ищеек, обученных брать след человеческого запаха, от которого, пожалуй, было труднее всего уклониться таким элитным войскам, как наши.

С тех пор как мы добрались до лагеря Тристар, мы полностью перестали бриться. При бритье впустую расходуется драгоценная вода и можно вызвать инфекции. Мы не умывались во время операций, поэтому наша кожа была бы грязной и измазанной старым камуфляжным кремом. Бритье вызывает порезы, из-за чего грязь и налет попадают в кровоток. При этом также образу­ются сточные воды, наполненные человеческими волосами и мылом, запах которых сразу выда­ет человека. Нам нужно было максимально слиться с окружающей средой, выглядеть и пахнуть как в дикой природе.

Нам также нужно было мысленно настроиться на эту обстановку. Если бы вы пытались про­браться через иракские позиции, но беспокоились о том, что испачкаете руки или форму, у вас бы ничего не получилось. Нам нужно было слиться с окружающей средой, стать с ней единым целым. Дэз находил все это своего рода вызовом.

Находясь на операциях, мы выполняли тяжелую обязанность, гадили в пластиковые пакеты и носили их с собой. Если вы что-нибудь оставляли после себя, поисковой собаке было это легко обнаружить, и тогда она могла бы взять ваш запах и выследить вас. Дерьмо также могло бы предоставить врагу жизненно важную информацию. Если вы были на скрытой операции (наблю­дательном пункте) в тылу врага и оставили шесть какашек в шести лунках, противник мог бы сообразить, что в вашей команде шестеро. Если бы вы были скомпрометированы и выну­ждены были пуститься в бега, противник узнал бы, на скольких они охотятся.

Они могли подсчитать, сколько раз вы посрали, и оценить, сколько дней вы там пробыли. Исходя из этого, они могли бы сделать хорошее предположение относительно того, получили ли вы ту информацию, за которой пришли. Возможно, четыре дня назад была запущена ракета «СКАД», и ваше дерьмо может указывать на то, что вы находились на позиции достаточно долго, чтобы быть свидетелем этого.

Это правило было неизменным, и могло привести к некоторым ужасным проблемам. Перед от­правкой в Ирак мы участвовали в учениях на равнине Солсбери. Заброшенные на вертолете «Чинук», мы получили задание совершить ночной марш к цели, где должны были провести тща­тельную разведку. Как только мы приземлились, у Лео, одного из самых старших парней в па­труле, возникли проблемы. Ему действительно досталось по-настоящему. До этого он не был бо­лен. Это просто свалилось на него ни с того ни с сего.

Внезапно нам пришлось останавливаться каждые пятнадцать минут, чтобы Лео мог сходить в пластиковый пакет. Это быстрее и проще, если ваш партнер подержит пакет за вас, но проблема Лео оказалась настолько серьезной, что потребовался пластиковый пакет и немного пищевой пленки. Каждый раз, когда ему нужно было посрать, нам приходилось прятаться в каком-нибудь укрытии, в то время как Лео с трудом выбирался из своего невероятно тяжелого рюкзака и сбра­сывал брюки. У нас было очень мало времени, чтобы разведать позицию противника и доложить в штаб, но нам приходилось постоянно отрывать пленку, чтобы Лео мог сходить по большому.

Если бы мы не продолжали ловить и таскать его дерьмо, то превратились бы в легкую мишень для выслеживания. К этому времени мы останавливались каждые пять минут, так что это серьез­но замедляло нас. Многократное надевание и снятие рюкзака оказалось для Лео изнурительным занятием, и он серьезно обезвоживался из-за всего этого дерьма. В конце концов, мы взяли самое тяжелое снаряжение Лео и поделили его между нашими собственными рюкзаками. Сделав это, Джейсон взял курс и задал стремительный темп, чтобы попытаться наверстать упущенное. Но мы были согнуты пополам нашим грузом, когда пытались быстро передвигаться ночью по труднопроходимой местности, так что наши колени и лодыжки были забиты наглухо.

Мы совершали форсированный марш, который был жестче и быстрее, чем во время отбора в Следопыты, и один из наших парней серьезно страдал поносом. Несмотря на холод, от такого темпа мы вспотели, но каждый раз, когда нам приходилось останавливаться, чтобы Лео мог по­срать, мы быстро замерзали. Несколько часов подряд нам было жарко-холодно-стоп-пошли, но Джейсон ни разу не сбавил темп. Я подумал о том, что в начале недели он финишировал послед­ним на тренировке Следопытов, но здесь, на вересковых пустошах, под непосильной нагрузкой, его было не остановить.

Мы помогали Лео, как могли, и каждый из нас знал, что если бы мы оказались в плачевном по­ложении Лео, ребята сделали бы то же самое для нас. Мы наверстали упущенное время и сумели засечь цель, но к тому времени мы были по уши в дерьме Лео. И все это на самом деле было не по душе Дезу.

В Кэмп-Тристар вода, предположительно, была строго нормирована, но Дез постоянно прини­мал душ. Он был полон нервной энергии и постоянно качался и подпрыгивал. Он либо бегал и отжимался, либо принимал душ, смывая с себя пот и пыль. На крыше было что-то вроде гигант­ского детского бассейна, из которого в душевые насадки подавалась нагретая солнцем вода. Ду­шевые представляли собой открытые фанерные ящики, которые оставляли свободными голову и плечи.

Трикки все это время издевался.

— Дез, чем ты сейчас занимаешься, приятель?

Дез начинал беспокоиться, что он сделал что-то не так.

— Я просто моюсь, не так ли? — отвечал он, защищаясь.

Трикки приподымал одну бровь.

— Но ты же мылся сегодня утром, приятель.

— Да, но я только что сделал еще несколько физических упражнений, так что я снова вспотел.

— Дез, нет ничего плохого в том, чтобы потеть. Ты теперь не в морской пехоте, приятель. Ты те­перь Следопыт.

— Да, я знаю, приятель, но трудно избавиться от привычки, а я прослужил в армии тринадцать лет, и мне просто нравится поддерживать форму и соблюдать чистоту.

Трикки выпускал длинный шлейф сигаретного дыма.

— Дез, успокойся. Как только мы пересечем границу, мытья не будет неделями подряд.

Я полагал, что Дез не вписывался в Следопыты, но в глубине души он нравился парням. Он вступил в армию в шестнадцать лет и дослужился до сержанта REME. Он отказался от любых шансов на дальнейшее продвижение по службе, а также от всей зарплаты и льгот, которые с этим связаны, потому что быть оператором Следопытов было единственным, чего он жаждал. Он не хотел командовать сотней механиков, чинивших танки. Он хотел быть частью патруля из шести человек, участвующего в операциях в тылу врага. Дэза не особенно беспокоило, что у него было меньше всего боевого опыта в нашей команде. Он выполнял любую работу, о которой его просили, и стремился учиться, а это требовало настоящего уважения от остальных из нас.

Последним человеком в патруле был Джо Гамильтон. Джо был двадцать один год, и он прослу­жил в армии всего три года, что делало его младшим в стае. Его голос звучал так, словно он был родом с юго-востока Англии. Как и Трикки, он перевелся из Королевского корпуса связи, так что Трикки стал для него как старший брат, что делало его практически неприкасаемым. Джо был энергичным и в отличной физической форме, но очень, очень тихим. Он знал, что находится здесь для того, чтобы слушать и учиться. Он был худощавым и похожим на мальчишку, с большими сине-зелеными глазами и каштановыми торчащими волосами. Вдобавок ко всему, он был похож на щенка, с неуклюжими кривыми ногами, и в нем было что-то слегка неряшливое.

В то время как Стив мог поболтать с кем угодно, Джо был совершенно немногословен с дамами. Как и Трикки, он курил как паровоз, и по всем правилам не должен был быть в такой хорошей форме, как сейчас. У Джо со школой ничего не вышло, но на самом деле он был невероятно со­образительным. Следопыты были альтернативной школой, в которой он по-настоящему начал раскрываться и оживать. Учителями здесь были такие люди, как Трикки и Джейсон, парни, кото­рых он чрезвычайно уважал, и у него не было другого выбора, кроме как учиться, потому что от этого зависели наши жизни.

Я предполагал, что Джо происходил из суровой домашней среды. Что-то в нем подсказывало мне это, но нам редко удавалось узнать личные истории друг друга. Прошлое в Следопытах было прошлым, и парни обычно не болтали по этому поводу. Он прошел строгий отбор и про­шел основы боевой подготовки, и ему предстояло отправиться в тыл врага в качестве пулеметчи­ка на одной из машин нашего патруля. Теперь мы были семьей Джо.

И все же какая-то часть меня беспокоилась о Джо. Он был самым молодым и наименее опытным в нашем патруле, и если у нас и было самое слабое звено, я полагал, что им был Джо. Техниче­ски, мы не были уверены, отбыл ли он достаточно времени, чтобы претендовать на место в Сле­допытах. Солдат должен был отслужить в армии минимум три года, и он вряд ли поступил бы сюда, не прослужив около шести.

Тем не менее, мы были в Кувейте и собирались участвовать в боевых действиях, так что сейчас всем на это было наплевать. Нам нужен был каждый человек, который у нас был.

Глава 4

Трикки был тем парнем, с которым я бы предпочел сражаться спина к спине, если бы мы были в бегах в тылу врага. Дез мог превзойти Трикки в жиме лежа и обогнать его, но на учениях важнее всего была твердость духа, а психологической выносливости Трикки не было равных. Он про­должал бы идти вперед, что бы ни случилось и какие части его тела были оторваны и отсутство­вали. Трикии поделился бы с вами своим последним глотком воды, но он также смог бы пере­хитрить врага.

После Трикки я бы выбрал Джейсона в качестве парня, с которым можно отправиться в бега, из-за его опыта и стойкости под огнем. Джейсон вытащил бы тебя оттуда, но это было бы менее личным. После Джейсона я бы выбрал Стива. Ты бы посмеялся вместе со Стивом, даже умирая: — Как ты думаешь, Дэйв, что носят эти цыпочки из армейской авиации под летными костюмами? Я всегда был любовником, а не бойцом, приятель!

Следующим я бы выбрал Деза. Если бы вы сказали Дезу пойти и атаковать вражескую позицию голыми руками, он бы сделал это без колебаний, и независимо от того, было ли это правильным или неправильным решением. Он был бесстрашной военной машиной. И, наконец, я бы выбрал Джо. Джо рассчитывал, что я буду руководить процессом принятия любых решений, потому что мой опыт и навыки были лучше, чем у него. Но я был уверен, что даже юный Джо не останется в долгу, если и когда это дерьмо попадет на вентилятор.

Разделить нас шестерых между двумя Пинки было немного похоже на выбор футбольной ко­манды в школе. Трикки автоматически шел со мной, потому что он был взводным связистом, и у него была система связи TACSAT, с помощью которой я мог связаться со штабом Следопытов.

Дез вызвался быть водителем Джейсона, потому что они были очень близки. Стив ухватился за возможность быть моим, и я понял, что они с Джейсом ни за что не сядут в одну машину. Это было бы полным несчастьем для них двоих и могло бы обернуться катастрофой для патруля.

Короткую соломинку вытянул юный Джо. Ему досталось последнее свободное место в машине Джейсона в качестве наводчика. Он был бы гораздо счастливее в нашем автомобиле. Он был бы со своим наставником Трикки, и никто не стал бы говорить с ним свысока. Стив заставил бы его смеяться до упаду, а я смог бы внимательно следить за происходящим. Но другого способа орга­низовать патруль, чтобы он заработал, не было.

Когда мы не занимались ночным вождением, мы выполняли упражнения на подвижность днем, используя глаз, модель Марк 1. Мы перемещались от точки к точке, перемещаясь по открытой пустыне, используя компас и карты и полагаясь на GPS только в качестве запасного варианта . В Следопытах мы используем наш GPS только в качестве экстренного навигационного средства, поскольку он может выйти из строя и действительно выходит. На изнуряющей жаре батареи раз­ряжаются; пыль, занесенная ветром пустыни, проникает внутрь; электронные схемы выходят из строя. Навигация по GPS также приводит к тому, что вы ужасно дезориентируетесь. Это не дает вам представления о вашем географическом положении или о том, на что похожа окружающая местность, и вы не знаете, куда бежать, если вы скомпрометированы. Мы никогда не используем GPS вблизи цели, или при выполнении разведывательных задач, так как свечение экрана может выдать ваше местоположение.

Мы неустанно практиковались в вождении по пустыне и отработке контакта, но нам приходи­лось двигаться осторожно, особенно когда мы разгоняли Пинки по кувейтским песчаным дю­нам. Машины сверху перегружены, когда загружены боеприпасами, водой и топливом, и они уязвимы при качении. Когда я служил в парашютно-десантном полку, один из моих лучших то­варищей опрокинул одну из них. Он выполнял отработку контакта и поворачивал по склону, когда машина перевернулась. Он был чудовищно огромным парнем, но все же в результате не­счастного случая ему разорвало плечо. Ему очень повезло, что он выжил.

Время от времени мы делали перерыв в наших тренировках по передвижению в Кувейте и пили чай, и Стив, ссутулившись, прижимался к нашему Пинки, потерянный для всего мира. Сто­роннему наблюдателю показалось бы, что он загорает или находится в полусне. Джейсон был так взвинчен этим, что у него практически пар шел из ушей. Но что он мог сказать? Он точно не мог напасть на Стива, потому что тот был слишком расслаблен.

За чаем Трикки и Стив выкуривали по сигарете на пару. Как только он улавливал малейший запах дыма, Дез отшатывался, как будто его ударили по лицу.

— Чертовы курильщики, — бормотал он. — Разве ты не знаешь, как это плохо для тебя? На то, что­бы вывести из организма одну сигарету, уходит три недели. Ты знаешь, сколько людей умирает от курения каждый год?

Я предполагаю, что это было разделение между двумя командами в нашем патруле: хладнокров­ными и явно не хладнокровными. Пока мы неустанно готовились к переходу границы, я задавал­ся вопросом, как мы собираемся сплотиться, когда окажемся глубоко в Ираке и окажемся под ог­нем.

В результате всей работы над мобильностью стало предельно ясно одно: нам нужны были пуле­стойкие шины. Мы использовали стандартные шины для езды по пересеченной местности в комплекте с внутренними камерами, так как их было легче отремонтировать в случае прокола. Мы не стали устанавливать специализированные песчаные шины, которые имеют особый рису­нок протектора и работают при давлении, рассчитанном на преодоление дюн, поскольку ожида­ли, что будем работать по смешанной местности: асфальтированной дороге, грунтовой дороге, твердому плато и бездорожью из камней и песка.

Но, все, что иракцам нужно было сделать, это прострелить нам шины, управляясь с такими не­бронированными «Лендроверами», как у нас, и мы были бы по-настоящему разбиты. Я отправил срочный запрос в нашу штаб-квартиру в Великобритании на двенадцать комплектов пулестой­кой резины. С такими шинами можно было продолжать движение, даже если они были пробиты огнем из стрелкового оружия. Но прямо сейчас у многих британских солдат в Кувейте даже не было бронежилетов, настолько они были плохо экипированы, и неудивительно, что просьба о за­мене шин была отклонена. Нам просто оставалось довольствоваться тем, что у нас есть, и наде­яться, что иракцы, черт возьми, не смогут метко стрелять.

В жаре и пыли Кэмп-Тристар мы не так уж много могли тренироваться. Разочарование росло по мере того, как мы ждали начала войны. Песок, казалось, проникал в каждую щель и прилипал к каждому пятну пота. Мы немного сбросили накопившееся напряжение, проведя спарринг друг с другом. Трикки тренировался со своим приятелем Лэнсом, чемпионом по боксу без перчаток. Он держал «лапы», пока Лэнс выбивал из них все дерьмо, а потом они менялись местами, подзадо­ривая друг друга.

В брюшном прессе или мышцах шеи и рук этих парней не было ничего косметического. Они были настоящими: хорошо обученные и тщательно отточенные боевые машины и машины для убийства. Они не были похожи на большинство парней, которых можно было увидеть в спортза­ле, где так много значила внешность. С Трикки и Лансом каждая унция мускулов была задей­ствована для функциональности. Они могли бегать на большие расстояния, неся серьезный вес, даже в таких суровых условиях, как Кувейтская пустыня, и в конце концов они все равно были бы готовы к безжалостной борьбе

Что касается меня, то я проводил все больше и больше времени с Джоном Макколлом, команди­ром Следопытов, занимаясь планированием. Я бы, конечно, тренировался или, еще лучше, был на операциях, но командная часть имела решающее значение для того, что я делал в Следопы­тах, и я никогда ничего так не хотел, как быть заместителем командира в этом подразделении. Я не хотел получать повышение, потому что тогда я не совершал бы прыжки с крыши мира в со­ставе патруля из шести человек. Я не хотел получать звание майора или полковника, потому что тогда у меня под началом были бы сотни парней, только что из учебки, и мне пришлось бы иметь дело с бюрократией, разбирательством проступков и всем прочим дерьмом. Я хотел оста­ваться заместителем командира Следопытов, получать от этого удовольствие и делать это хоро­шо, потому что ничего не могло быть лучше этого.

Но постоянная работа и отсутствие развлечений делают Джека скучным мальчиком, и нам всем нужно было немного отдохнуть в Кэмп-Тристар. Музыка играет большую роль в уникальном духе Следопытов. С взводом ассоциировалась смесь неподвластных времени звуков: Джонни Кэш, Нил Даймонд, Кенни Роджерс и AC/DC, когда мы собирались спрыгнуть с хвостовой рам­пы «Геркулеса». Новички поглощали классические мелодии, в то время как ветераны загорали в угасающем свете. Часто можно было услышать, как «Игрок» Кенни Роджерса гремит из чьих-то динамиков, прежде чем весь взвод начинал подпевать.

Недавно Трикки немного изменил стереотипам и увлекся Пинк, проигрывая ее девчачьи панк-рок-мелодии. Любой другой в Следопытах получил бы настоящую взбучку за проигрывание Пинк, но никто не собирался ссориться с Трикки. Все изменилось, когда американские ССО (cилы специальных операций) расположились в нашем конце лагеря.

Мы пробыли в Кувейте три недели и сходили с ума в ожидании начала войны, так что было при­ятно отвлечься, когда появилась группа американских парней из ССО, надеявшихся провести с нами совместную тренировку. Но, похоже, кучка немытых, волосатых, бородатых, неряшливых чудаков, включающих песни Пинк на полную громкость, была не совсем тем, чего они ожидали от пресловутого «призрачного отряда» Следопытов.

В Следопытах каждый солдат сам выбирает, какое снаряжение ему надеть, и мы собрали комплекты практически из всех вооруженных сил мира. Почти никто не носил стандартное сна­ряжение британской армии. У пустынных ботинок британской армии была безнадежно тонкая подошва, и мы знали, что если пойдем пешком, то несколько дней подряд будем таскать с собой до смешного огромное количество снаряжения. Вместо этого большинство следопытов предпо­читали носить обувь «Альт-Берг» для пустыни. У ботинок «Альт-Берг» подходящая для горных походов подошва «Вибрам», и они сделаны из легкого и дышащего материала, который отводит пот от стопы в воздух пустыни.

«Альт-Берги» производятся на крошечной специализированной фабрике в Ричмонде, Йоркшир. Так уж случилось, что эта фабрика находится по соседству с Каттериком, где проходит отбор в парашютно-десантный полк. Поскольку ботинки десантников при отборе быстро изнашивались, бизнес на фабрике «Альт-Берг» процветал, и именно приход десантников в нашу команду при­вел «Альт-Берг» к Следопытам. Стив просто случайно познакомился с одной из девушек, кото­рые работали в конторе на фабрике, и как только мы узнали, что отправляемся в Кувейт, он по­просил ее ускорить выполнение оптового заказа.

Многие парни захватили с собой ветрозащитные смоки. Они были сшиты из хлопчатобумажной ткани с плетением «рип-стоп» и служили защитой от холодной ночи в пустыне. Мы взяли их большого размера, чтобы можно было надеть под них пуховик и чтобы смок не задирался при марше с тяжелым грузом. Несколько несгибаемых, бывших из десантуры, парней настояли на том, чтобы носить десантные смоки — немного более современную версию тех, что носили в пол­ку во время Арнема. Я не был одним из них. На мой взгляд, ветрозащитные смоки были намного лучше.

Как и в случае с ботинками, разгрузки были глубоко личным выбором в качестве элемента сна­ряжения. Если бы нас вынудили пуститься в бега, мы бы жили за счет своей РПС или разгрузок, а у парней это было настоящим искусством. Обычная пряжка пояса ременно-плечевой системы, такая же, как и на рюкзаках, издает резкий щелчок при открывании или закрывании. Она может даже случайно открыться, когда вы ползаете на животе. Вместо этого ребята из Следопытов ис­пользовали старомодный ремень с пряжкой «ролл-пин», сделанный из брезента. Как только его туго затянули, он уже не расстегивался, и застегивать или расстегивать его можно было бесшум­но. На нем была закреплена проверенная комбинация любых подсумков, которые нравились каждому парню. Приоритетами были простота использования и доступа, а также обеспечение того, чтобы ничто в пряжках для вашей ременно-плечевой системы не дребезжало, когда вы бы­стро передвигаетесь пешком.

Некоторые парни предпочитали нагрудники, чтобы не сидеть с РПС, находясь в транспорте. У некоторых были разгрузочные жилеты SADF (Южноафриканских сил обороны), которые пред­ставляли собой гибрид ременно-плечевой системы и нагрудника. У SADF был огромный боевой опыт, и их снаряжение, как правило, было первоклассным.

Джейсон предпочитал РПС, как и Трикки, а их команда была более потрепанной и закаленной, чем большинство. Я тоже был любителем РПС, но я объединил ее с компактным нагрудником Советской армии, что дало мне лучшее из обоих миров. Дез предпочитал нагрудник. Он часто лежал на спине, возясь под машинами, и мог делать это с комфортом, надев нагрудник. Джо на­дел нагрудник, потому что именно с ним он был в Королевском корпусе связи, а у Стива был жи­лет SADF, потому что он чертовски хорошо выглядел.

Каждая деталь снаряжения была подогнана и модифицирована в соответствии с личным опытом парней на полигонах и в бою. К тому же они были сильно изношены. Подсумки открывались ты­сячу раз, чтобы достать магазины; пистолетные кобуры были покрыты ракраской в DPM, чтобы лучше замаскировать их; боевые костюмы были залатаны, выцветшие и изношенные. В ре­зультате мы, как правило, напоминали сборище персонажей боевика про бродяг.

Непосредственно перед отправкой в Кувейт мы участвовали в учениях в Шотландии, выполняя высотное десантирование. На обратном пути мы заехали на станцию техобслуживания на авто­магистрали. Мы были одеты в наше обычное разношерстное снаряжение, и у нас были длинные спутанные волосы и сальные бороды после многодневных учений. Не самое приятное зрелище.

Маленький ребенок проходил мимо со своей мамой, которая была действительно очень привле­кательной. Малыш указал на нас и взволнованно закричал:

— Смотри, мама, ковбои!

Трикки издал что-то вроде полу-ворчания, полу-смеха:

— Ты не знаешь, насколько ты прав, парень.

У нас был такой же вид, когда американские спецназовцы расположились в Кэмп-Тристар. Для американцев уже было что-то странное в отсутствии каких-либо знаков отличия, которые выде­ляли бы нас как нечто особенное, но затем Смадж вышел в своем парике Элвиса, просто чтобы подзадорить их, и Трики врубил Пинк на максимальной громкости. Американские спецназовцы, похоже, не знали, что с нами делать. Самые мачо среди них бросали на нас такие взгляды, как будто мы все были геями, или сумасшедшими, или и тем и другим вместе.

— Слушай, приятель, ты не мог бы сделать музыку потише? — обратился один из них к Трикки. Трикки немного убавил громкость, но усилил свое пение, чтобы это компенсировать.

— Итак, сколько ты можешь жать лежа? — спросил его парень.

Трикки долгую секунду смотрел на парня, раздумывая, как ответить на такой глупый вопрос.

— Сколько сигарет ты можешь выкурить за один день? — наконец парировал Трикки.

— Я не курю, — ответил парень. — И я могу выжать лежа 150 килограммов.

— Ну, я выкуриваю сорок сигарет перед завтраком, — сказал Трикки, — и жать даже не пытаюсь.

— Так сколько же отжиманий ты сможешь сделать, приятель? — вмешался Стив.

Парень из ССО заглотил наживку.

— Чувак, отжиматься? У меня рекорд нашего подразделения по количеству отжиманий, выпол­ненных за один день: 4500. Я отжимаюсь на костяшках, потому что это сложнее, и это также воз­действует на запястья и кулаки…

Именно сейчас появился Брайан Бадд, один из лучших приятелей Стива по сестринскому патру­лю Следопытов. Он отдал притворный, но чрезвычайно отрывистый и официальный салют, и парни из ССО напрягли спины и отдали честь в ответ.

— Сэр!

— Всем вам, кто хорошо поработал, молодцы, — объявил Брайан, идеально имитируя жесткий ак­цент английского офицера.

— И всем вам, у кого дела шли не так хорошо, хорошо… в любом случае, молодцы!

Парни из спецназа уставились на него, как на ненормального. У него не было знаков различия, так что, насколько они знали, он мог быть генералом. Что касается остальных из нас, то мы от­чаянно пытались не рассмеяться. Пытаясь избежать встречи со странным генералом Брайаном Баддом, один из спецназовцев повернулся, чтобы перекинуться со мной парой слов.

— Итак, чувак, например, откуда ты родом в Великобритании?

— Лондон, — сказал я ему. — Слышали о таком? — спросил я.

— Да, чувак, я знаю Лондон, — с энтузиазмом произнес он, совершенно не заметив моего сарказма. — Я был там однажды, и тебе нравится Лестер-сквер?

Он произнес это «Ле-Ци-Стер», и прежде чем я успел ответить, Стив снова вмешался.

— Да, я люблю Ле-Ци-Стер Сквер. В следующий раз, когда вы приедете в Лондон, зайдите в один бар, там полно таких цыпочек, и они просто полюбят вас, американские парни, со всеми вашими мускулами. Он называется «Шедоу Лаунж».

Мне пришлось пнуть себя, чтобы сдержать смех. «Шедоу Лаунж» — гей-бар номер один в Лондо­не. Однажды вечером я и пара парней из Следопытов случайно забрели туда после «Лео Зауэр» — однодневного запоя. Что касается атмосферы вечеринок, то «Шедоу Лаунж» был потрясающим. Мы решили, что если ты сможешь пережить там ночь в качестве натурала, то сможешь выжить практически где угодно.

Меряние сиськами с парнями из ССО и насмешки с нашей стороны закончились довольно бы­стро, и они спросили нас, не хотим ли мы провести несколько перекрестных тренировок. Они полагали, что у нас есть чему научить их, и наоборот, плюс это нарушило бы монотонность ожи­дания начала войны. Мы отправились на полигоны, чтобы попробовать их карабины М4, оста­вив их разбираться, как использовать наши SA80.

Недавно мы были вынуждены отказаться от нашего любимого оружия — превосходной штурмо­вой винтовки M16A2. М16, которые мы использовали, были старыми и изношенными в боях, и мы проиграли битву за замену. Вместо этого нам навязали SA80, и мы ее возненавидели. M4, ко­торым пользовались ребята из ССО, был прекрасным оружием, являясь более легкой и универ­сальной версией оригинальной штурмовой винтовки M16.

Мы израсходовали по несколько магазинов патронов на полигонах Кэмп-Тристар, выжав из М4 все что возможно. Очевидно, что он был хорошо спроектирован, надежен, точен и прост в чистке и сборке-разборке. Кроме того, он был проще в использовании, легче и менее подвержен задержкам, чем SA80, и вам не нужно было перекидывать одну руку через другую, чтобы его взвести. Мы жалели, что у нас нет M4, и по выражению лиц американских операторов мы могли сказать, что они думают о наших SA80!

Ребятам не терпелось показать нам, на что способны их «Хамви». Как и все американское, они были массивными, как джип 4x4 на стероидах. Они лучше передвигались по пересеченной местности, чем Пинки, и были усилены броней, обеспечивая гораздо большую защиту пассажи­рам автомобиля. Для сравнения, наши машины были дюномобилями в стиле «Безумного Мак­са», с верхом, открытым солнцу и воздуху. Но мы все равно отдавали им предпочтение: у них был лучший обзор по всему периметру и значительно превосходящие секторы огня. Они не были низкими, вызывающими клаустрофобию и тесноту, как в салоне «Хамви». К тому же Пин­ки тратили меньше топлива, а это означало, что у них был гораздо больший радиус действия. В отличие от SA80, которая была дерьмовым произведением инженерной мысли, мы гордились Пинки. Ребята из ССО тоже могли бы это сказать. Они были более чем немного заинтригованы тем, почему мы так привязаны к машинам, которые явно обеспечивали столь слабую защиту от огня. Они продолжали ожидать, что мы покажем им секретный рычаг, который при нажатии превращал Пинки в нечто более похожее на автомобиль Джеймса Бонда.

— Потише, ребята, — сказал им в конце концов Стив, понизив голос до шепота. Он указал на за­щелку для открывания капота.

— Когда ситуация становится трудной — но только по-настоящему трудной, это специальная кноп­ка, которую вы должны нажать, и вуаля! Конечно, я не могу точно сказать вам, что она делает, потому что это засекречено.

Ребята это проглотили. Они не знали, что Пинки были, по сути, той же самой техникой, которую LRDG взяли с собой на войну около шестидесяти лет назад.

Глава 5

Именно после Второй мировой войны «Лендровер» был задуман впоследствии покойной компа­нией «Rover Company». Автомобильный завод «Ровер» в Ковентри был разрушен немецкими бомбардировками, и компания была вынуждена перенести производство на «теневую фабрику», где она могла производить только дешевые и простые автомобили. Оригинальный концепт «Лендровера» полностью соответствовал требованиям: по сути, это было нечто среднее между легким грузовиком и трактором.

Первые «Лендроверы» были построены на шасси джипов «Виллис», используя двигатель и ко­робку передач от седана «Ровер» P3. Кузов был изготовлен вручную из алюминиево—магниевого сплава под названием «Бирмалайт», чтобы сэкономить на стали, которая после войны была стро­го нормирована. «Лендровер» был спроектирован так, чтобы находиться в производстве всего два или три года, чтобы получить некоторый денежный поток для компании «Ровер», который позволил бы ей возобновить производство автомобилей.

Но «Лендровер» оказался настолько успешным, что превзошел автомобили «Ровер» по прода­жам, что привело к рождению культового бренда, на который британская армия стала так сильно полагаться. Пинки, которые мы демонстрировали ребятам из спецоперации в Кувейте, были основаны на прочном коробчатом шасси оригинальной конструкции 1947 года, с теми же плос­кими панелями кузова из легкого сплава, которые тогда использовались. По сравнению с «Хам­ви» Пинки были загадочной частью снаряжения, но нам в Следопытах они нравились.

Конечно, мы знали, что это война, которую ведут американцы, и что мы здесь как бедные родственники янки. Экспедиционные силы морской пехоты США располагали полной дивизией, это 10 000 морских пехотинцев, плюс боевые самолеты и тяжелая и легкая бронетехника, гото­вые к прорыву через границу. Здесь были еще десятки тысяч морских пехотинцев, чтобы под­держать их, плюс огромные группы ССО (Сил специальных операций). Американское сообще­ство ССО несколько отличалось от нашего: для начала, в вооруженных силах США насчитыва­лось около 60 000 военнослужащих сил специального назначения, на действительной службе и в резерве. Во всей британской армии насчитывалось не более нескольких тысяч военнослужащих спецназа — действующих и резервистов. Эти цифры отражали относительный уровень подготов­ки и квалификацию новобранцев.

И все же мы в Следопытах впечатлили американских военных. Это успех. У них было настолько шикарное снаряжение, о каком только можно было мечтать, и они были в отношении него чрез­вычайно щедры. К тому же им, похоже, нравились такие малообеспеченные, но исключительно хорошо обученные и находчивые парни из британской армии, как мы. Как только мы закончили показывать ребятам несуществующие секретные системы вооружения на Пинки, мы отправи­лись на полигоны, чтобы запустить их ракеты «Джавелин», которые при цене 40 000 долларов за штуку были просто сказочными.

«Джавелин» — это портативная система для одного человека, и все, что вам, по сути, нужно было сделать с этой штукой, это зарядить ракету в пусковую установку, присесть с ней на плече, при­целиться и выстрелить. После того, как ракета выбрасывались из трубы, она пролетала значи­тельное расстояние, прежде чем включался ракетный двигатель, поэтому было меньше шансов, что противник обнаружит позицию команды запуска, и меньше опасности от обратного выхло­па. Ракета типа «выстрелил и забыл» должна была зафиксироваться на цели перед запуском и использовать автоматическую систему самонаведения для наведения на цель. Это было компакт­ное, простое и высокоэффективное оружие для уничтожения танков.

Мы, в свою очередь, посвятили американцев в прелести LAW-80 (легкое противотанковое ору­жие калибром 94-мм), который был ближайшим имевшимся у нас аналогом,. LAW-80 был бри­танского производства и предположительно портативным, но при длине около метра в неснаря­женном положении это было все равно, что таскать рулон ковра по полю боя. Если вы шли пеш­ком, единственным способом нести его было прикрепить крест-накрест к верхней части ва­шего рюкзака, что было способом идти на войну в духе комиков Лорела и Харди, если таковой вообще существовал.

Имея при себе LAW-80, были все шансы развернуться и вырубить им кого-нибудь или быстро застрять, продираясь сквозь густой кустарник. Когда вас впервые учат обращаться с оружием, вам проводят шесть занятий в классе, прежде чем вам разрешат опробовать его на полигонах. Здесь, в Кэмп-Тристар, Стив рассказал янки немного о предыстории и провел краткий урок о возможностях оружия, а я продемонстрировал, как вы управляетесь этой штукой.

— LAW-80 был разработан в конце 80-х инженером британской армии по имени Сид Вишес, — на­чал Стив.Он просто не смог удержаться, чтобы не вставить в урок пару бесценных замечаний.

— У него дальность действия 500 метров, при стрельбе с целью лишить мобильности и 300 мет­ров, чтобы уничтожить бронетехнику противника. Это оружие малой дальности, поэтому лучше всего поражать вражескую цель, которая движется не прямо на вас.

«Лишить мобильности» означает обездвиживание брони противника, а не ее уничтожение. Стив объяснил серию приемов, необходимых для того, чтобы привести LAW-80 в боевое положение, в то время как я продемонстрировал, как обращаться с оружием.

— Требуется десять отдельных операций, чтобы привести в боевое состояние LAW-80, — объявил Стив. — Внимательно смотрите, что Дейв демонстрирует, потому что я не собираюсь повторять­ся. Сначала снимите законцовки вашей пусковой трубы...

Я снял жесткие черные защитные чехлы с обоих концов метровой трубы.

— Во-вторых, разложите пусковую трубу.

Я попытался вытянуть более тонкую трубу из более толстой, но, как и следовало ожидать, ее за­клинило. По опыту я знал, что сдвинуть ее можно только грубой силой. Я поставил LAW-90 вер­тикально, поставив одну ногу на нижний конец трубы, и сильно дернул. Верхний конец устрем­лялся вверх, пока я не удлинил его примерно до 1,5 метров в длину. Парни покатывались со сме­ху, представляя, как я делаю это с несущимся на нас советским танком, для уничтожения кото­рых LAW-80 изначально был предназначен.

— Как вы можете видеть, LAW-80 — идеальное малозаметное оружие с точки зрения маскировки, — съязвил Стив. — Теперь, Дэйв, сдвинь вперед раскрывающийся прицел, пожалуйста…

Я передернул затвор и поднял прицел. По указанию Стива я повернул рычаг, чтобы активировать спусковой крючок, поставил предохранитель в положение «выкл», положил трубу на плечо и проверил местность сзади, потому что любой, кто находился на расстоянии до 30 метров позади меня, мог получить сильные ожоги от обратного выхлопа.

— Итак, о каком решающем шаге забыл капитан Блейкли? — спросил Стив.

Ребята из ССО коллективно пожали плечами: откуда, черт возьми, нам знать?

— О-о-о! Оооо! Я знаю! Я знаю! — Дез прыгал вокруг и жаждал свалиться на меня с большой вы­соты.

— Ладно, капитан Блейкли, что вы забыли сделать, чтобы запустить свой LAW-80?

— Что ж, Стив, мне нужно выстрелить из магазина пристрелочным патроном, прежде чем переключаться на основное вооружение.

Стив принялся объяснять ребятам невероятно трудоемкий процесс подготовки к выстрелу из LAW на поражение. Вы должны были выбрать цель, затем выстрелить пристрелочным патроном с трассирующей пулей, которая после выстрела покажет вам, верен ли ваш прицел. Выпустив от одной до пяти пристрелочных пуль, вы переключались на основной заряд и готовились к мощ­ному взрыву.

— Теоретически все это очень хорошо, — продолжил Стив, — но, кто может рассказать мне о недо­статках использования пристрелочного патрона с движущейся мишенью? Пожалуйста, ответьте только американцы.

— Ну, по-моему, это немного глупо, — вызвался один из спецназовцев. — К тому времени, как вы попадете в цель пристрелочным патроном, эта чертова штука сдвинется с места!

— Браво! — сказал Стив. — В любом случае, ты пытаешься сохранять хладнокровие под

давлением, только что выдав свою позицию, выпустив пристрелочную пулю, а затем выпус­каешь основной заряд. Итак, вы все это поняли? Кто хочет попробовать?

Двое парней из спецназа вызвались попробовать выстрелить из LAW-80. Я решил, что это настоя­щий спорт. Мне казалось, что мы постоянно издевались над гостеприимством американ­цев: сначала мы стащили кучу их походных раскладушек; затем мы выпустили целый поддон их ракет и боеприпасов; и теперь мы собирались выставить их полными идиотами с LAW-80.

Стив указал на пару разбитых грузовиков, лежащих в конце полигона. Первый парень занял свою огневую позицию, прицелился и выпустил в мишень пристрелочный патрон. Это было по­падание в цель. Он переключил магазин на основной заряд и снова прицелился. Он должен был знать, что все мы — как Следопыты, так и спецназовцы — умирали от желания, чтобы он промах­нулся, чтобы мы могли устроить ему самую большую взбучку в истории. Он нажал на спусковой крючок, из задней части пусковой установки вырвалась мощная струя пламени, и мгновение спустя грузовик был охвачен мощным взрывом.

Он попал в цель с первого раза, прослушав всего пятиминутную лекцию в стиле «Монти Пайтон» от Стива и меня. И сразу выстрелил. Его приятель последовал за ним и повторил пред­ставление. Два выстрела из LAW-80: два попадания. У этих парней за плечами были годы воен­ной службы, и этот накопленный опыт придал им уверенности и умения стрелять даже из наше­го самого эксцентричного оружия. Вся заслуга в этом принадлежит им.

LAW-80 был тяжелым оружием огневой мощи, но мы бы предпочли РПГ советской разработки (реактивный противотанковый гранатомет). Учитывая, что средняя скорость танка по пересечен­ной местности составляет около 30 км/ч, ключевыми качествами, которые требовались от порта­тивного оружия для уничтожения танков, были малый вес, а также скорость и простота в эксплуа­тации. РПГ обладал этими качествами в полной мере.

В отличие от этого, LAW-80 был малоподвижным оружием, но это было все, что у нас было, и мы никогда бы не отказались от возможности применить такую огневую мощь в полевых усло­виях. По крайней мере, несколько LAW могло бы выиграть нам время для выхода из боя, если бы мы столкнулись с серьезным количеством брони противника. Но чего бы мы только не отда­ли, чтобы иметь возможность взять с собой на войну несколько американских «Джавелинов».

Вместе с ребятами из спецназа на полигонах Кэмп-Тристар мы израсходовали ракет, управляе­мых ракет и гранат на сумму более миллиона долларов. У нас не было никаких сомнений в том, что сейчас мы отправляемся на войну. Если бы это было не так, нам бы никогда не позволили так весело проводить время за счет британских и американских налогоплательщиков.

Прежде чем отправиться обратно в свой лагерь в пустыне, американцы предложили нам обме­нять часть продуктов из наших пайков на их. Мы ухватились за этот шанс. Нам удалось обме­нять большую партию запеченных пудингов с патокой в обмен на несколько десятков бутылочек соуса табаско. Никто из операторов-янки понятия не имел, что такое пудинг с патокой, поэтому нам удалось убедить их, что это идеальное блюдо для жаркой погоды.

Весь день, каждый день в небе над Кэмп-Тристаром с воем проносились американские самоле­ты. Бесконечная серия беспилотных летательных аппаратов «Предэйтор» жужжала над головой, выполняя разведывательные миссии в южном Ираке. Недавно мы получили известие о том, что иракскими ракетами класса «земля-воздух» были сбиты два «Предэйтора», что стало первым конкретным признаком надвигающейся войны. За этим последовала первая волна пусков ракет «СКАД». Однажды рано утром мы услышали этот оглушительный стремительный рев, похожий на приливную волну, проходящую над нашими головами. Когда серия «Скадов» пронеслась по небу, мы увидели, как американские реактивные самолеты с ревом пронеслись над головой в по­пытке найти пусковые установки и поразить их. Здесь, в кувейтской пустыне, находились десят­ки американских и британских баз, так что один удачный выстрел иракского «СКАД» мог вызвать кровавую бойню.

Когда Трикки не слушал Пинк, он настраивал свое радио на Всемирную службу Би-Би-Си. Это был отличный источник информации в том странном пузыре, в котором мы жили. Би-Би-Си со­общила, что ООН все еще пыталась заставить Саддама выполнить ее резолюции в попытке предотвратить войну, но мы знали, что Саддам не собирался этого делать, и что мы собираемся вмешаться. Мы услышали новость о том, что иракский командир по прозвищу «Химический Али» перебрался в Басру. Химический Али был ответственен за отравление иракских курдов га­зом примерно во время Первой войны в Персидском заливе, и он был архитектором иракской программы ведения химической войны. По прибытии в Басру он оказался примерно в 50 кило­метрах от нас, то есть в пределах досягаемости «СКАДА».

Мы начали отрабатывать наши учения РХБЗ по ведению ядерной, биологической и химической войны, надев костюмы РХБЗ, перчатки и респираторы, как только в Кэмп-Тристар звучал сигнал тревоги. Но довольно быстро стало ясно, что невозможно носить весь комплект РХБЗ и долж­ным образом работать в качестве Следопыта. Мы ни за что не смогли бы разведать вражеские позиции и оставаться скрытными и функциональными, будучи одетыми в полное снаряжение РХБЗ. Нам оставалось только надеяться, что имя плохого парня из мультфильма, «Химический Али», отражает характер этого человека, и когда дойдет до этого, он не станет распылять на нас иприт или зарин.

Когда барабаны войны набрали обороты, мне было поручено разработать наши ПЧС (процедуры чрезвычайных ситуаций) на случай, если нас скомпрометируют в Ираке. Я выбрал Джейсона, чтобы он помог мне в этом, в попытке возложить на него часть ответственности, которой он так жаждал, и попытаться укрепить связь между нами. Мы отправились навестить военнослужащих армейской авиации, которым было поручено летать на вертолетах «Рысь» и «Газель» на задачах ПСО (поисково-спасательные операции) для 16-й десантно-штурмовой бригады.

«Рысь» — британский вертолет производства «Вестланд Геликоптерс». Он маневренен и быстр — «Рысь» побил рекорд скорости вертолета еще в 1986 году, пролетев со скоростью 249,1 мили в час. Им управляют пилот и второй пилот-штурман, и он может перевозить девять полностью экипированных военнослужащих. Это делало его более чем достаточно большим, чтобы вме­стить патруль Следопытов. Но пилоты ААК были довольно прямолинейны в отношении воз­можностей «Рыси» здесь, в пустыне. В палящий дневной зной его двигатели угрожали пере­греться, что в основном означало, что он не мог летать, кроме как ночью.

В дополнение к «Рыси» у них на театре военных действий было несколько «Газелей». Разрабо­танный французской компанией «Аэроспасьяль» и выпускающийся «Вестланд» в Великобрита­нии по лицензии, этот легкий вертолет разрабатывался главным образом как противотанковый боевой вертолет. К сожалению, он способен перевозить только пять человек, включая экипаж, так что для спасения одного патруля Следопытов потребовались бы по меньшей мере две «Газе­ли». Ребятам из ААК приходилось каннибализировать те немногие «Газели», которые были у них на театре военных действий, чтобы поддерживать в рабочем состоянии какой-то минимум, и не было никаких гарантий относительно того, сколько их будет в воздухе, если и когда нам мо­жет понадобиться помощь.

Короче говоря, у армейского авиационного корпуса не было запасных частей или цепочки снаб­жения, чтобы надежно удерживать нужные машины в воздухе. Они обещали сделать все возмож­ное, чтобы вызволить нас, если нам действительно придется пуститься в бега в Ираке, но ника­ких гарантий не было. Было крайне неприятно находиться в так называемой «десантно-штурмо­вой» бригаде, у которой не было самого минимума воздушных средств, особенно когда те несколько вертолетов, которые у нас были, были чертовски ненадежными.

У нас и близко не было возможностей для воздушного штурма, которыми располагали амери­канские военные во время войны во Вьетнаме, а это было более тридцати лет назад. Но на теат­ре военных действий всегда хочется большего и лучшего снаряжения, и всегда наступает мо­мент, когда ты просто должен проявить себя. Отбор и обучение, которые мы проводили в Следо­пытах, были направлены исключительно на уверенность в себе: речь шла о том, чтобы полагать­ся на себя и свою маленькую команду, которые вытащат тебя из дерьма, несмотря ни на что.

Поскольку мы не могли полагаться на собственные воздушные силы бригады для ПСО, мы с Джейсоном рассмотрели другие варианты. В наших системах связи TACSAT было две основные сети: одна была сетью сухопутных войск Великобритании, другая — воздушной сетью. Воздуш­ная сеть контролировалась американскими самолетами системы АВАКС (авиационный комплекс обнаружения и наведения), что означало, что военно-воздушные силы США должны быть в состоянии принять экстренный вызов от патруля Следопытов. Американские военные располагали огромными возможностями ПСО, и вероятность того, что они смогут нас выта­щить, была очень реальной.

Американцы эксплуатировали «Сикорский» MH-53 «Пэйви Лоу», современный вертолет ПСО. Он был спроектирован для полетов днем или ночью, в любую погоду и на любой местности, с непревзойденными навигационными средствами и броней. Он также мог похвастаться дозапра­вочной штангой, внешними топливными баками дальнего действия, спасательным подъемником и тремя пулеметными установками, оснащенными двумя 7,62-мм шестиствольными пулеметами типа «Гатлинг» и одним крупнокалиберным пулеметом Браунинга. Если тебя нужно было спа­сать, то это был тот парень, которого ты ждал, чтобы он прилетел и вытащил тебя из беды.

Наша стандартная процедура ПСО заключалась в том, чтобы полагаться на наши собственные силы, парней из армейского воздушного корпуса. Но мы также разработали планы для двух «Чи­нуков» Королевских ВВС, которые будут летать в компании десантников, обученных технике ПСО. Мы были бы на специально обозначенной вертолетной площадке, отбиваясь от преследо­вавших нас сил, пока десантники поливали противника огнем и вытаскивали нас оттуда. И в ка­честве третьего варианта мы бы использовали наши системы связи TACSAT, чтобы связаться с американской системой АВАКС и подключить одну из их чертовски горячих команд ПСС.

Мы проинформировали командование армейского авиакорпуса, американскую систему АВАКС и экипаж Королевских ВВС о наших позывных, просто на случай, если нам понадобится погово­рить друг с другом. Позывным Следопытов был «Погром». У моего патруля был особый позыв­ной «Погром Три Ноль». Самолеты системы АВАКС имели позывной «Маги», британские «Чи­нуки» — позывной «Лифтер», а армейский воздушный корпус — позывной «Новичок». По крайней мере, теперь мы знали, как разговаривать друг с другом.

Глава 6

Джейсону нравилось быть вовлеченным во все эти масштабные дела, но в то же время он казал­ся мне немного не в своей тарелке. Мы поддерживали связь на офицерском уровне с Королев­скими ВВС и со старшими в американских экипажах. Это требовало некоторого обаяния и ди­пломатии, а грубые солдатские манеры Джейсона не всегда облегчали работу. Я решил, что он начинает понимать некоторую ценность присутствия рядом офицера. Нас здесь не окружали парни, так что Джейсон мог сбросить свой анти-офицерский фасад, и я увидел в нем другую, го­раздо более симпатичную сторону.

Мы пробыли в Кувейте большую часть месяца, когда, наконец, получили приказы, которых так долго ждали. Мы были в пустыне, тренируясь в перемещениях, в палатке временного полевого штаба, разбитой среди дюн. Джон, командир взвода, вызывал своих командиров патрулей всякий раз, когда проводился важный брифинг. Джейсон, бывший командир патруля, а ныне замести­тель командира штабного патруля, обычно включался в работу. Но на этот раз, когда Джон по­звал нас по именам — «Дэвид, Джорди, Лэнс, Галл...» — вызова для Джейсона не было.

Мы собрались в палатке оперативного штаба, и нам дали час «Ч», время для пересечения грани­цы с Ираком. Мы совершали «армейский маневр», в котором участвовала вся 16-я десантно-штурмовая бригада плюс 10 000 бойцов экспедиционных сил американской морской пехоты. Все время было рассчитано до последней минуты, иначе мы бы испортили сквозной график. Взводу Следопытов предстояло пересечь границу в 03:00 16 марта и направиться на ПОБ (передовую оперативную базу) глубоко в иракской пустыне.

Это означало, что у нас было чуть больше двадцати четырех часов, чтобы полностью простери­лизовать себя, привести в порядок свое барахло и подготовить транспортные средства к переме­щению. А до этого нужно было еще многое сделать. Я вернулся туда, где в пустыне были собра­ны наши машины патруля, чтобы сообщить ребятам хорошие новости. Мы припарковались в не­глубоком вади, высохшем русле реки, которое наполнялось водой только во время дождя, кото­рое было единственным укрытием на многие мили вокруг.

Спускаясь по неровному каменистому склону, я мог разглядеть характерные очертания наших машин, припаркованных в полоске тени, которую давал берег вади. Тяжелые пулеметы 50-го ка­либра были откинуты назад на своих креплениях, их дула были направлены к небу, как шеи ка­ких-то устрашающих хищных птиц. Я вышел из-за нашего Пинки, а Джейсон протягивал руку вперед. Он стоял ко мне спиной, и я как раз собирался прервать его, когда услышал, что он гово­рит.

— Чертов Личико Дейв! — Джейсон сплюнул. — Ему только что исполнился 21 год, и он думает, что знает…

Остального я не расслышал, но по выражениям лиц парней понял, что Джейсон был не в себе. Стив, Трикки и Джо стояли лицом ко мне, и выражение их лиц говорило само за себя. Они зна­ли, что я только что поймал Джейсона на том, что он нанес мне удар в спину, и Джейсон понял по выражению лиц всех присутствующих, что я был прямо за ним.

Я понял, что должен предпринять что-то немедленное и решительное, иначе меня сочтут слаба­ком. Но я также знал, что не могу устроить трепку или разорвать его на части словесно. Это только принизило бы его и усугубило бы его негодование. Парни знали, что я не какой-нибудь слабоумный офицер, который никогда не попадал в переделки. До Следопытов я провел шесть лет в парашютно-десантном полку, до этого был в команде по боксу в Сандхерсте. Тем не менее, я должен был покончить с этим сейчас, пока все не взорвалось по-крупному.

Я заговорила в наступившей тишине:

— Джейс, давай поговорим наедине.

Он медленно повернулся и поднялся на ноги. Я шел впереди по открытой пустыне, направляясь туда, где нас никто не мог подслушать. Я шел медленным и ровным шагом, а Джейсон следовал за мной в напряженном молчании. Он знал, что его поймали с поличным. Он знал, что был не­прав. Он знал, что я никогда бы не поступил с ним так же. Я прочитал все это в быстрой винова­той вспышке в его глазах, когда он повернулся, чтобы последовать за мной.

Пока мы шли двести ярдов или около того, я мысленно репетировал то, что собирался сказать. В прошлом капралам-десантникам и другим людям под моим командованием приходилось нелег­ко, но у меня всегда получалось. Разница была в том, что мы собирались вступить в войну, а та­кие Следопыты, как Джейсон, были такими же волевыми, какими и находчивыми. Я остановил­ся, Джейсон остановился, и мы повернулись лицом друг к другу. В каком-то смысле мы были по­лярными противоположностями. Я был высоким и жилистым, в то время как Джейсон был при­земистым, крепким и мускулистым.

— Скажи мне, Джейс, в чем проблема? — спросил я.

Он сделал паузу. Он замолчал, долгое время глядя на песок. Затем:

— Дэйв, ты просто должен знать, что здесь, в патруле, много старших парней, и я просто хотел бы, чтобы ты знал, как использовать этих парней … Просто используй парней, вот и все...

Я не спешил отвечать. Я знал, что на этот раз он потерял лицо. Я должен был попытаться быть великодушным здесь и дать Джейсону выход из конфронтации, в которую он сам себя втянул. Я предложил ему простой способ выбраться оттуда.

— Джейс, если у тебя возникнут еще какие-либо проблемы со мной, я хочу, чтобы ты сначала подошел и поговорил со мной, и сказал об этом прямо. Не позволяй этому распространиться сре­ди парней, ладно?

Джейсон кивнул:

— Хорошо. Достаточно справедливо.

Рукопожатия не было. Никаких мужских объятий. Ничего банального в этом нет. Это было всего лишь несколько резких слов, сказанных в открытой пустыне, и мы закончили. Я надеялся, что мы с этим разобрались. Мы собирались вступить в войну, и нам давно пора было похоронить та­кое соперничество.

Джейсон был «нижним чином», он проложил себе путь вверх по служебной лестнице, и я был уверен, что он видел во мне типичного «офицера из высшего класса». Он решил, что я из шикар­ной, богатой семьи и здесь по привилегии. Он видел во мне багаж, который ему придется нести, и правила, которые ему не нужны. Он был неправ по нескольким пунктам. Во-первых, никто не попадает в Следопыты, не пройдя изнурительный отбор. Никто. Во-вторых, я вырос в Миддлви­че, городке на окраине Манчестера, и жил в унылом жилом комплексе 70-х годов.

Мой отец обучал детей с трудностями в обучении и поведенческими проблемами, многие из ко­торых происходили из неблагополучных семей. Он обладал терпением святого по отношению к тем, кого система списала со счетов. Ему удалось выслушать их и относиться к ним как к чело­веческим существам, и он перевернул многие из их жизней. Несколько из этих парней пошли служить в армию, и в свой первый отпуск они возвращались навестить его и благодарили за то, что он для них сделал. Я не думал, что смогу сделать то, что сделал он, и уж точно не с такой до­бротой и эффектом, и я очень уважал его.

Я ходил в местную государственную школу Святого Николая, и по воле судьбы попал в Санд­херст. Я начал шалить в школе, а в возрасте шестнадцати лет по наитию записался в армию. Когда приезжий армейский вербовщик заметил оценки, которые я получал, он предложил мне попробовать поступить на спонсируемое место в Уэлбек-колледже. Я поехал в Уэлбек, чтобы получить пятерки, и если бы я остался на курсе, то продолжил бы офицерскую подготовку.

Уэлбек — это первоклассная частная школа, расположенная в великолепной бывшей усадьбе 5-го герцога Портлендского. Для моих родителей это была прекрасная возможность дать мне образо­вание в частной школе-интернате, субсидируемое армией. Это было то, чего они никогда не смогли бы себе позволить. Они были обеспокоены тем, что я становлюсь плутом и собираюсь пойти по стопам некоторых моих приятелей, которых сажали за торговлю наркотиками и про­чую чушь.

Самым близким к тому, чтобы в нашей семье были какие-либо военные традиции, был один из моих дедушек, который был призван на Вторую мировую войну. В мой первый день в Уэлбеке мы должны были пробежать 1,5 мили. Это была самая длинная дистанция, которую я когда-либо пробегал, и я занял предпоследнее место. Мне не нравилось быть в хвосте стаи. Я преуспел в Уэлбеке, и к тому времени, как перешел в Сандхерст, моя жизнь изменилась. Я был одним из са­мых приспособленных кадетов-офицеров, и меня приняли в боксерскую команду Сандхерста.

Но единственное, чего я не мог вынести, это всей этой помпезности и снобизма, которые, каза­лось, сопутствовали принадлежности к «офицерскому классу». Моим самым близким другом был парень по имени Мэтт Бэйкон. Он был бывшим военнослужащим армейской авиации и участвовал в Первой войне в Персидском заливе. Он также был капралом, который поднялся по служебной лестнице. Мэтт организовал для меня тайную вечеринку по случаю моего дня рожде­ния, которая стала олицетворением нашего пребывания в Сандхерсте и того, как мы шли против течения. У нас там было 200 парней. Джеймс Блант, который сам тогда был кадетом—офицером, играл на гитаре и пел, а Мэтт тайком пригласил кучу стриптизерш.

Это определенно не было «поведением офицерского класса», и это было то, за что нас бы выгна­ли из Сэндхерста, если бы кто-нибудь нас поймал. Мэтт был самым старшим новобранцем в на­шем классе, а я — самым молодым. Многие ставшие офицерами кадеты отправились бы на легкие места службы, на которые их образование и семейное положение каким-то образом «квалифици­ровали» их. Мэтт и я были полной противоположностью. Мы поддерживали себя на одном и том же уровне высокой физической формы и неустанно тренировались вместе.

Именно Мэтт подтолкнул меня пойти против намерений армии, которые заключались в том, что­бы сделать меня офицером Королевских инженерных войск. У меня не было ни малейшего же­лания болтаться в тылу со всем имуществом. Вместо этого я решил попробовать пройти отбор в парашютно-десантный полк. Я рассматривал десантников как бесклассовый полк, в котором я мог бы должным образом вписаться.

В свое время именно Мэтт подтолкнул меня к тому, чтобы попытаться пройти отбор в единственное подразделение, которое избегало всей этой армейской чуши, связанной со стату­сом, в Следопыты. Многие парни пришли в Следопыты, чтобы уйти от правил и предписаний регулярной армии. Я был одним из них.

Один из моих любимых фильмов — «Дикие гуси», в котором набирается группа солдат-ветеранов для осуществления безумного африканского переворота «сделай или умри». Я рассматривал Следопытов как такую же самостоятельную силу, группу воинов-повстанцев, отправляющихся в тыл врага, чтобы сеять хаос и резню. Как и в случае с «Дикими гусями», мы были небольшой группой очень решительных людей, стремившихся достичь, казалось бы, невозможного.

«Дикие гуси» включают в себя прыжок HALO, который показывают в очень немногих фильмах, еще одна причина, по которой парни из Следопытов его ценили. Мы также оценили «Жару», фильм Роберта Де Ниро про ограбление банка. Опять же, ребята из «Жары» были небольшой ко­мандой, работавшей вместе, как группа братьев. Общая тема нерушимых уз в сочетании с во­ровской честью, «последняя работа», пронизывала большую часть фильма.

это была еще одна причина, по которой прессу нужно было держать подальше от нас. Однажды репортер спросил парня из Следопытов, мог ли он когда-нибудь представить себя работающим в банке. Его ответ: «Да, может быть, в балаклаве и с дробовиком».

Не имело значения, или не должно было иметь значения, какое у тебя было прошлое, особенно в Следопытах. Согласно моим правилам, вы относились ко всем как к человеческим существам и не стремились к популярности за счет других. Я ценил солдатские навыки Джейсона, и его пре­данность Следопытам была неоспорима. Но будь я проклят, если начну оправдываться перед ним. Я не собиралась прыгать через какие-то обручи ради Джейсона или кого-либо еще.

Когда мы возвращались к Пинки, я решил сделать что-нибудь еще, чтобы привлечь его на свою сторону. Джейсон командовал собственным патрулем Следопытов, так что я ожидал борьбы за власть. Я видел, как он грызет удила, требуя большей ответственности, поэтому решил доверить ее ему. Я собирался протянуть ему руку дружбы и показать, что ценю его. Это был нелогичный поступок: после того, как его поймали на том, что он поносил меня, Джейсон ожидал, что его накажут. Но из прошлого опыта я узнал, что неожиданное может оказать потрясающее воздей­ствие на трудных парней под моим командованием.

В Сандхерсте меня учили руководить авторитетом. «Ты можешь бегать с гончими, но ты никогда не должен быть гончим», — таково было мнение одного генерала. Мне сказали, что фамильяр­ность порождает презрение. Ты должен был держаться особняком. Тогда для меня это не имело большого смысла, а в будущем еще меньше. Джон Киган, руководитель отдела изучения лидер­ства в Сандхерсте, написал книгу под названием «Маска командира». В ней изучались пути Александра Великого, Веллингтона, Гранта и Гитлера, и искусство командования было сведено к научной формуле. Но искусство командования было не таким: оно было человеческим, личным, индивидуальным и инстинктивным.

На самом деле, лидерство было в значительной степени интуитивным. И исследование, в кото­ром рассматривались четыре таких выдающихся командира и генерала, касалось людей, само положение которых означало, что им редко, если вообще когда-либо, будут не повиноваться. Они были командирами по закону, а не настоящими лидерами. Меня гораздо больше интересовало, как младшему капралу удалось заставить своих людей последовать за ним наверх, чтобы штур­мовать немецкий бункер во время Второй мировой войны. Как ему удалось заставить своих лю­дей следовать за ним, когда он шел в атаку почти на верную смерть? И как рядовой смог принять командование, когда все старшие чины вокруг него были выведены из строя?

Это были истинные признаки лидерства, ибо только благодаря инстинкту, характеру и примеру такого человека он мог заставить своих людей следовать за ним. Одна из лучших вещей, которые я когда-либо изучал в Сандхерсте, была почерпнута из трудов одного из самых одаренных, но недооцененных генералов Второй мировой войны. Фельдмаршал Билл Слим руководил блестя­щей кампанией в Бирме, возглавляя многоязычную армию, состоящую из представителей мно­гих рас, и превратив поражение в победу над японцами. Он был бесстрашен в бою, а также отва­жен и индивидуалистичен в разработке миссий, которые часто проводились глубоко в тылу вра­га. Он также был повсеместно любим своими подчиненными.

Слим писал: «Лидерство это просто, это просто быть самим собой».

Я никогда не забуду этих слов. Если бы я попытался надеть «Маску командира» здесь, в Следо­пытах, я бы не продержался и пяти минут. Парни быстро разглядели бы, что скрывается за фаса­дом. В Следопытах я должен был руководствоваться инстинктом и примером и использовать парней, которые помогали мне в этом.

Я не пытался надеть «Маску командира», чтобы отчитать Джейсона. Вместо этого я поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Я ясно дал понять, что опыт каждого имеет значение, как и его мнение. Как и советовал Слим, я просто был самим собой. Я надеялся, что Джейсон осознает это и что он отреагирует на это соответствующим образом и поможет мне повести мой патруль и взвод на войну.

Я собрал ребят и объяснил план игры, о котором меня проинформировал Джон. Мы пересекали границу и создавали базу на юге Ирака. Оттуда нас перебрасывали по воздуху вглубь страны для захвата объектов, имеющих жизненно важное стратегическое значение. Мы еще не были проин­формированы об этих целях, поскольку все это делалось по мере необходимости. Но наши мис­сии по глубокому проникновению будут поддерживаться 16-й десантно-штурмовой бригадой, с такими первоклассными подразделениями, как десантники и Королевские ирландские рейндже­ры, вылетающими для захвата местности, которую мы разведали, обезопасили и отметили.

План сражения был разработан таким образом, чтобы позволить корпусу морской пехоты США перехитрить иракские войска и обойти их с фланга. Серия молниеносных воздушных штурмов и наступлений с воздуха обошла бы иракские позиции волной ударов типа «Апокалипсис сего­дня». Мы бы сделали иракские линии фронта ненужными благодаря нашей скорости и досягае­мости. Или, по крайней мере, таков был план.

Было много разговоров о том, чтобы совершить прыжки с парашютом. Это имело смысл, по­скольку в наличии было так мало вертолетов для высадки войск. У нас просто не было «Чину­ков», чтобы перебросить вперед целую бригаду, но у нас были самолеты C130 «Геркулес», что­бы совершить серию массированных выбросок десантов.

Для одной боевой группы, а 16-я десантно-штурмовая бригада состоит из четырех боевых групп, требуется пятнадцать C130 («пятнадцать кораблей»), летящих в строю, для выброски на театре боевых действий. Это девяносто человек на самолет, то есть всего 1350 человек. Я не мог дождаться, когда окажусь в авангарде этих войск, когда Следопыты спустятся с парашютом в тыл врага, чтобы проложить дорогу.

Мы нарушили планирование переезда в Ирак, чтобы у каждого человека появилось чувство со­причастности. Трикки составил план полета (как использовать любую имеющуюся у нас авиа­цию для поддержки); Джо составил план связи; Стив и Дез использовали карты, чтобы опреде­лить маршрут через границу. Несмотря на нашу стычку в пустыне, я возложил на Джейсона от­ветственность за «действия», установленные патрулем процедуры на случай, если миссия на лю­бом этапе пойдет наперекосяк, жизненно важная задача. Я знал, что он жаждал, чтобы его цени­ли, и решил, что это привлечет его на свою сторону.

Когда я был ребенком, моя мать осуществила мечту своей жизни — владеть лошадьми и ездить на них верхом. Она выросла в Ливерпуле, где единственный шанс покататься верхом у нее был, когда она ухаживала за лошадьми богатых людей. Она была полна решимости, чтобы лошади стали частью нашей семейной жизни, поэтому они с моим отцом экономили, чтобы воплотить эту мечту в реальность.

Мне было шесть лет, когда она впервые дала мне шанс научиться ездить верхом, и я привык к этому, как рыба к воде. Я узнал, что, когда вы едете верхом на особенно беспокойном коне, часто лучше поступить вопреки интуиции и ослабить поводья. Лошадь понимает, что у нее может быть своя голова, и она будет более отзывчивой и быстрой. Такова была моя философия с Джей­соном: ослабить поводья. Это была авантюра, но времени было мало, и это было все, что у меня было.

Глава 7

Наконец, командиры 16-й десантно-штурмовой бригады подготовили своих людей к переходу через границу. Перед многочисленными рядами 1-го батальона Королевских ирландских рейн­джеров, полковник Тим Коллинз произнес свою эпическую речь «Мы идем освобождать, а не за­воевывать», ту самую, которую тогдашний американский президент Джордж Буш повесил у себя на стене в Белом доме.

Средства массовой информации были там в большом количестве, поэтому мы держались на рас­стоянии и слушали со стороны. Полковник Коллинз был бывшим бойцом SAS, и мы испытывали к нему большое уважение. Мы бездельничали в Кувейте уже около месяца, и речь полковника Коллинза усилила чувство предвкушения, которое мы испытывали. Мы собирались входить.

Би-Би-Си сообщила, что эта речь вызвала бурю эмоций у себя дома и в Штатах. Мы решили, что нет ничего плохого в том, что американское руководство знало и ценило то, что мы, британцы, были здесь рядом с ними, готовые запачкать руки. В конце концов, мы в значительной степени зависели от них в плане воздушной логистики и военно-воздушных сил, не говоря уже о раскла­душках!

Мы проверяли и перепроверяли наши машины, готовясь к выдвижению. Розоватая краска наших автомобилей была специально разработана для уменьшения тепловых характеристик автомоби­ля. Пинки были открыты для непогоды, поэтому внутренние элементы приборной панели были герметичными и усиленными. Сиденья были сделаны из прочного пластика, с зазором между спинкой и сиденьем, через который могла стекать вода.

Наш подход в Следопытах заключался в том, что «кожа водонепроницаема». Лучше было иметь машину с открытым верхом и рисковать промокнуть, чем обходиться без возможности кругового обстрела . Двигаясь на большой скорости под проливным дождем, мы надевали защитные очки, и у нас были шемаги для защиты лица, хотя мы точно не ожидали таких проблем при движении по изнуряющей жаре иракской пустыни.

У каждого Пинки был GPMG (единый пулемет) со стороны переднего пассажира, то есть, с моей стороны, установленный на турели, так что мы могли поворачивать оружие по сторонам. Ту­рельная установка была хорошо сбалансирована и маневрена, и в ней чувствовалось изящество в стиле «Звездных войн». По сути, она принимало на себя весь вес оружия, оставляя наводчику свободу управления, прицеливания и стрельбы. Попрактиковавшись, мы могли вести точный огонь даже на большой скорости. Единый пулемет имел 180-градусный сектор огня — то есть, от головы Стива на водительском сиденье до Трикки, стоявшего за крупнокалиберным пулеме­том позади. Поскольку .50-й калибр Трикки находился на приподнятой турели, у него был 360-градусный сектор обстрела.

К перекладине позади меня были привязаны три рюкзака, каждый из которых был набит спаль­ными мешками, бивачными мешками и специальной одеждой, а также водой и пайками на де­сять дней. Большинство следопытов использовали стандартный британский армейский рюкзак «Берген» с короткой спинкой, так как он лучше сидел вместе с РПС, с закрепленными дополни­тельными подсумками для быстрого доступа к боеприпасам. Но некоторые из старых и смелых использовали старинные рюкзаки SAS в комплекте с металлическими рамами.

Под стропы рюкзаков мы засунули свои аварийные сумки. Если вы были скомпрометированы и вам пришлось бы пуститься в бега, от рюкзака можно было отказаться, и вы могли удрать, про­сто схватив свою сумку. Каждый рюкзак был объемом 80 с лишним литров и весил около 30 ки­лограмм при полной загрузке. Когда мы шли пешком, то несли все это с собой, плюс наши раз­грузки и наше личное оружие.

Между сиденьями переднего пассажира и водителя были сложены коробки с патронами, в том числе шесть коробок на 200 патронов для единого пулемета, итого 1200 патронов. Каждая ко­робка была уложена одинаковым образом, пулями вперед и со снятыми пломбами. Таким об­разом, если мне нужно было сменить ленту с патронами, я просто поднимал крышку на ору­жии, открывал коробку с патронами, перекидывал ленту поперек, закрывал крышку, отводил назад рукоятку взведения, и все было готово. Я так усердно готовился к этому, что мог сделать это за две секунды ночью и просто на ощупь.

В кормовой части машины было уложено 1000 патронов к крупнокалиберному пулемету. На при­борной панели Пинки был установлен SP-GPRS — специализированный военный GPS—модуль. SP-GPRS зашифрован, так что враг не сможет отследить сигнал GPS. Он работает с выделенной военной спутниковой сетью, в отличие от гражданской сети, которую используют обычные си­стемы GPS. Американцы способны отключить гражданскую сеть, что они могли бы сделать, если бы противник использовал гражданскую сеть для нападения на них. Военная спутниковая сеть всегда будет оставаться открытой.

Спереди, на капоте, у нас была пара громоздких LAW-80, закрепленных поперек, прямо перед приборной панелью. Поверх LAW был привязан сверток камуфляжной сетки с завернутыми внутрь камуфляжными шестами. Как только мы оказывались на территории противника, мы устанавливали камуфляжные сетки таким образом, чтобы загонять под них Пинки и находится под ними самим.

В паре машин были мачете. Парни использовали большие ножи, чтобы расчищать раститель­ность или разбивать лагерь. Мы не были самураями, и они не были созданы для сражений. Если вы видели солдата с огромным ножом, пристегнутым к поясу, то, как правило, знали, что нужно держаться от него подальше. У нас в Следопытах была постоянная шутка, если мы когда-нибудь видели парня в таком виде: да, но каков он с ножом в темной комнате? Это было ужасно: если бы когда-нибудь дело дошло до рукопашной, вам было бы гораздо лучше выстрелить своему противнику в голову из пистолета.

У каждого второго автомобиля был лебедка, установленная спереди, прямо над кожухом поддо­на. Это был жизненно необходимый инструмент для вытаскивания застрявших машин, но он был тяжелым, поэтому его надевали на каждый второй Пинки. Таким образом, у каждого патру­ля, состоящего из двух автомобилей, была лебедка на случай необходимости, и это снижало об­щий вес.

На борт каждой машины были погружены по две канистры с пресной водой, а также дюжина па­кетов с пайками, мины «Клеймор» и гранаты. Когда мы закончили упаковывать вещи, наш Пин­ки был набит так туго, что в него больше ничего нельзя было втиснуть. Ну, кроме «Мальборо Лайтс». Трикки никуда не собирался идти без своих сорока сигарет в день. Когда я был на опера­ции, я выкуривал сигарету с Трикки. Это было связующее звено. Джо и Стив тоже. Сигареты были ценной валютой, особенно когда дела шли плохо, поэтому мы загрузили наш Пинки несколькими дополнительными коробками.

Пинки — это, по сути, укороченный «Лендровер» с усиленным шасси. Имея по три человека в каждой машине, плюс всю воду, топливо, оружие, боеприпасы, средства связи и продоволь­ствие, мы были на самом пределе того, что он мог перевозить. Мы не могли позволить себе до­полнительный вес бронированного прикрытия, которое обеспечивало бы защиту от огня из стрелкового оружия и взрывов. С другой стороны, у нас была потрясающая огневая мощь по всем направлениям. С другой стороны, у нас была нулевая защита от огня по нам.

Излишне говорить, что там также было мало места для личных принадлежностей. У меня была одна проблема с этим: моя девушка Изабель. Или, скорее, ее проявления щедрости. Она была знойной французской красавицей; высокая, длинноногая и с большой грудью, которая по какой-то причине меня привлекала. К тому же у нее были великолепные длинные, вьющиеся, темные волосы. Как заметил мой приятель, она была ходячей влажной мечтой. Кроме того, у нее был фантастический вкус в выборе французского нижнего белья. Она была юристом, работавшим в ведущей городской фирме, так что, думаю, могла позволить себе самое лучшее.

Я видел ее незадолго до того, как мы отправились в Кувейт, и мы выпили и поужинали в интимной обстановке в Хэмпстеде. Я встречался с ней всего несколько раз, но все еще надеялся расколоть ее в тот ве­чер. Это было то, что мы в Следопытах называли свиданием «лови или умри». В Лондоне мне больше негде было остановиться, кроме как у нее, так что, если я не добьюсь успеха, мне при­дется бродить по улицам до утра.

Я разобрался в привлекательности с ее стороны: я был немного груб с Изабель, адвокатом высо­кого полета. За ней гонялись все эти супербогатые парни, но не так много грубых, как мать их, солдат. Я знал, что чем больше я буду говорить в тот вечер, тем больше у меня будет шансов упустить свои шансы. Поэтому я разыграл карту «тихого омута» и промолчал, предоставив во­ображению Изабель заполнять пробелы. Было удивительно, что могла придумать женщина, что­бы объяснить молчание мужчины.

Мы поели и выпили, и она отвезла меня обратно в свою шикарную квартиру в Хэмпстеде. Это определенно было лучше моей одинокой койки в лагере Следопытов, из матраса брошенного на пол. Она поставила на стереосистему какую-то вкрадчивую джазовую музыку, погасила свет и зажгла несколько свечей. Никакого Смуджа, напевающего Кенни Роджерса или Элвиса. Я про­стил ее, когда она начала танцевать для меня, хотя я не присоединился к ней по очевидным при­чинам.

Потом она спросила меня, не хочу ли я немного сыра. Я подумал: ради всего святого, не начинай есть чесночный сыр, что бы ты, черт возьми, ни делал! Она подошла ко мне, поставила свой бо­кал с красным вином и поцеловала меня. Затем она протянула руку и убрала регулятор яркости до нуля. Тогда я догадался, что сыр отложили на потом.

Прекрасная Изабель только что отправила мне посылку в Кэмп-Тристар. Вместе с растаявшим шоколадом и влажными салфетками там лежал толстый том книги. Влажные салфетки были очень ценны. При ограниченном количестве воды проходили дни, когда мы не могли помыться. Они идеально подходили для избавления от бактерий и грязи вокруг рта, так что вы могли есть, не испытывая тошноты.

Но книга оказалась бесполезной. Абсолютно. Это был ужасающе плохой роман о каком-то буду­щем инопланетном мире, опустошенном войной космической эры. В своем письме она сообщи­ла мне, что эта книга особенно ценна, потому что ее отец подарил ее ей на двадцать первый день рождения. Она попросила меня носить её с собой, куда бы я ни пошел, и привезти её и меня обратно в целости и сохранности. Возможно, у Изабель был не самый лучший вкус в литерату­ре, но, черт возьми, английский не был ее родным языком, и она действительно могла похва­статься лучшим французским нижним бельем.

Я решил, что должен взять книгу с собой в Ирак и обратно. Её засунули в мою аварийную сум­ку вместе с набором для побега и уклонения. Я повесил сумку снаружи автомобиля, в пределах быстрой досягаемости у пассажирской двери. Таким образом, если бы мне пришлось бросить Пинки и пуститься в бега, я бы просто схватил ее и ушел. И если бы нам все-таки пришлось бе­жать, я всегда мог бы использовать дерьмовый роман Изабель в качестве туалетной бумаги.

В Следопытах вы относились к своему автомобилю как к чему-то совершенно особенному. Это было похоже на то, как если бы ты был парнем, который работал всю свою жизнь и наконец су­мел купить винтажный «Феррари» своей мечты. Когда мы не были на операциях, мы вообще по­чти не пользовались машинами. Мы сокращали пробег и тщательно ухаживали за нашими ска­кунами. Машины хранились в специальном ангаре, и только после того, как позаботились о них, парни могли позаботиться о собственных удобствах. Вы заботитесь о своей машине — она забо­тится о вас. Тем более, когда выезжаешь на операции.

Во многом это было похоже на то, что я испытал с лошадьми в детстве. Моя мама учила меня, что ты всегда должен ставить своего коня выше себя, потому что ты зависишь от него. Сначала приведите лошадь в порядок, накормите и напоите. Поэтому я давал им их смесь из овсяных хлопьев, патоки и молотой кукурузы, прежде чем приниматься за свою собственную еду.

В целях предотвращения инцидентов «синие по синим» (дружественного огня) Пинки были оснащены МСО, маяками системы опознавания «свой-чужой», которые были разработаны для отправки сигнала, позволяющего мгновенно идентифицировать нас с воздуха. Предполагалось, что все самолеты НАТО смогут видеть отметку этой системы на экранах своих радаров. На уровне бригады у них была компьютерная система, которая предположительно позволяла им ви­деть, где находятся все их позывные, с помощью сигналов этой системы. Пинки также были оснащены маячками визуального распознавания, которые служили вам резервным вариантом на случай сбоя системы «свой-чужой».

Поскольку Следопыты действовали глубоко в тылу противника, мы, скорее всего, подвергались риску попасть под дружественный огонь, поскольку находились там, где находился противник. Мы бы пробирались по второстепенным дорогам, тропинкам или открытой пустыне. Мы также болезненно осознавали, насколько наши Пинки отличаются от американских «Хамви». С возду­ха американский пилот, скорее всего, принял бы их за вражеские машины.

Это был первый раз, когда у нас был маяк «свой-чужой» во время боевых действий, и мы поду­мали, что это прекрасная идея — если только она сработает. Мы знали, как легко в иракской жаре и пыли выходят из строя компьютеры и электронные устройства. МСО также была новой систе­мой, которая не была опробована в бою, поэтому у нее неизбежно возникали детские проблемы. Было много возможностей для того, чтобы все пошло не так.

Мы упаковали наши комплекты РХБЗ, поскольку угроза ядерной, биологической или химиче­ской атаки считалась высокой. Наши устройства обнаружения РХБУ немного напоминали метал­лоискатели. Нужно было прикрепить специальную индикаторную бумагу, которая приобретала определенный цвет в зависимости от того, какой агент РХБУ присутствовал в эфире. Что касает­ся нас, то комплект РХБЗ был просто очередным дерьмом, которое нужно было запихнуть в фур­гоны, которые и без того были ужасно перегружены. Если бы нам предстояло нести больший вес, мы предпочли бы иметь дополнительные боеприпасы, но нам было приказано нести комплект РХБЗ.

На прошлой неделе большинство парней занимались операцией «Массивность», то есть накачи­вали себя в импровизированном тренажерном зале. Они нарастили дополнительные мышцы, в основном для того, чтобы набрать вес, который они могли позволить себе сжигать во время опе­раций. Когда нас развернули в полевых условиях, мы вряд ли получили бы достаточно еды. Мы бы сжигали много калорий из-за стресса, давления, климата и просто физических нагрузок. Мы сжигали бы не только жир, но и мышцы и быстро теряли бы вес, отсюда и необходимость в опе­рации «Массивность».

За несколько часов до часа «Ч» Джон попросил командира бригады подойти и перекинуться с нами парой слов. Бригадный генерал «Джеко» Пейдж командовал несколькими элитными полка­ми, и его репутация шла впереди него. Он разговаривал с нами в палатке-столовой, спрятанной в одном из углов лагеря. Он не был самым крутым парнем в мире, но от него исходила абсолютная уверенность. Атмосфера была наэлектризована предвкушением, но Джеко оставался размерен­ным и спокойным, когда начал говорить, как будто по-отечески беседовал со своими ребятами.

— Итак, Следопыты, наконец-то мы пересекаем границу. Я уверен, что все вы более чем готовы. Как мы знаем, это война под руководством США, и я знаю, что некоторые из вас хотели бы, что­бы вы действовали впереди Корпуса морской пехоты США и их основных сил. Все, что я соби­раюсь вам сказать, это то, что это только начало. Впереди будет много сюрпризов, и вы привык­нете, так что наберитесь терпения.

Джеко не раздувал из мухи слона, как это обычно делали многие старшие британские офицеры. Его выступление было абсолютно идеальным для того, что мы собирались сделать.

— Вы отлично поработали во время учений, — продолжил он. — Как только мы окажемся в Ираке, я хочу, чтобы вы раздвинули границы возможного. Но поскольку мы будем вести боевые действия глубоко на вражеской территории, это значит, что вы не будете постоянно находиться под при­крытием с воздуха. Вам нужно будет выживать, полагаясь на свой ум. Я ожидаю от Следопы­тов чего-то экстраординарного, и я абсолютно уверен, что вы справитесь.

Он пристально посмотрел на нас.

— Есть вопросы?

Джако был немногословен, и он сказал именно то, что нам нужно было услышать. Если бы это была какая-нибудь напыщенная речь, кто-нибудь, скорее всего, Стив, скорее всего, воскликнул бы: «Почему Чубакка не получил медаль в конце «Звездных войн»?» Но Джеко вызывал безгра­ничное уважение. Джон задал первый вопрос, после чего я решил, что пришло время поднять проблему, которая волновала каждого человека в комнате.

— Сэр, если нам потребуется высадиться с парашютами, а это наиболее тактический способ вы­садки, мы будем прыгать?

Я только что задал вопрос на миллион долларов. Я надеялся, что выразился настолько диплома­тично, насколько мог, но я спрашивал о том, была ли у британских военных и их политических руководителей воля отправить нас в Ирак путем парашютного десанта? Я видел, как парни пя­лятся на меня, выражение их лиц говорило само за себя: у тебя чертовски стальные яйца, чтобы задать этот вопрос, Дэйв.

Это было более шестидесяти лет назад, но британская армия по-прежнему страдала от потери тысяч десантников в Арнеме. С тех пор недоброжелатели использовали этот пример, чтобы вы­ступить против воздушно-десантных операций. Я изучал Арнем в Сандхерсте, где он использо­вался для демонстрации опасностей такой миссии. Они бросили основные силы, полагаясь на предоставленные разведданные, и это привело к катастрофическим последствиям, но виноваты были разведданные, а не метод ввода. Тем не менее, Арнем по-прежнему приводился в качестве примера того, сколько людей могло погибнуть, когда парашютно-десантные операции шли не так, как надо.

В последний раз британские военные применяли парашюты в боевых действиях почти пятьде­сят лет назад, во время Суэцкого кризиса 1956 года. 5 ноября подразделение Следопытов из 3-го батальона парашютно-десантного полка высадилось на аэродроме Эль-Гамиль в Египте, что сде­лало их первыми британскими солдатами на земле. «Красные дьяволы», как их называли, не могли открыть ответный огонь во время прыжков с парашютом, но как только они приземли­лись, они применили свои пистолеты-пулеметы «СТЭН», 3-дюймовые минометы и противо­танковое оружие со смертельным эффектом. Захватив аэродром с десятком потерь, остальная часть батальона смогла прилететь на вертолетах.

Это была первая в серии высадок с воздуха. Несмотря на сильное сопротивление египтян и оже­сточенные уличные бои, они в значительной степени достигли своей цели. Тесно сотрудничая с французскими и израильскими элитными подразделениями, британцы захватили Суэцкий канал, который был ключевой военной целью. Но к тому времени международная политическая битва была практически проиграна, и общественное мнение внутри страны отвернулось от войны. Столкнувшись с сильным внутренним и международным давлением, британские и союзниче­ские войска были вынуждены отступить, и вся Суэцкая кампания была признана провальной.

Фактически, Суэц продемонстрировал эффективность операций с парашютом во время конфлик­та после Второй мировой войны. Это воплощало в себе те самые причины, по которым были сформированы Следопыты — дать возможность небольшому элитному подразделению отпра­виться первым и установить положение дел, чтобы позволить основным силам следовать за ними в некоторой безопасности. Это показало, что нужно было всего лишь рискнуть небольшой группой людей, чтобы выяснить, как обстоят дела на местах. Но объявленный провал Суэцкой операции позволил противникам операций с использованием парашютов заклеймить их как чрезмерно рискованные и чреватые катастрофами.

Это было то, с чем мы столкнулись сейчас, когда готовились к развертыванию в Ираке. Джеко секунду разглядывал меня. Он явно тщательно обдумывал мой вопрос, хватит ли у британских военных смелости отправить нас на парашюте.

— Вы задали хороший вопрос, — заметил он. — Все, что я собираюсь сказать, это то, что у нас дей­ствительно есть C130 на театре военных действий. Ваши парашюты здесь. Если это лучший или единственный способ доставки, и это возможно сделать, то вы, таким образом, будете это де­лать.

Каждый из нас знал, что Джеко командовал элитными подразделениями в то время, когда па­труль «Браво Два Ноль» пустился в бега в Ираке, во время Первой войны в Персидском заливе. Как выяснил тот патруль, проникновение в тыл противника по воздуху, а затем пешком, означа­ло, что у вас гораздо меньше огневой мощи, чем при проникновении на автомобиле. Но воздуш­ные высадки имеют гораздо больший радиус действия и гораздо более скрытны и быстры. Ответ Джеко был честным. Это не было твердым обязательством, но он и не уклонялся от решения проблемы. Его послание состояло в том, что у нас были такие же хорошие шансы, как и у любо­го другого, выполнить десантирование с парашютом.

После того, как Джеко закончил выступление, нам выдали наши карты для побега, напечатанные на шелке. Они очень подробно охватывали весь Ирак и соседние страны. Но в результате они были просто очень огромными. Разложенные, они были размером с большое одеяло. Свернутый в рулон, каждая была похожа на пояс из толстой ткани. Плюсом было то, что масштаб был пре­восходным, и они были бы фантастическими для навигации по враждебной местности. Недо­статком было то, что мы понятия не имели, где их спрятать.

Трикки поднял одну, развернув над головой.

— По крайней мере, теперь нам выдали чертовы парашюты.

Стив ткнул пальцем в свою карту и начал изображать напыщенного офицера:

— Итак, ребята, мы здесь, — он ткнул в карту коротким пальцем. — Я хочу, чтобы вы обошли здесь, поднялись сюда, затем сюда и осмотрели весь этот район.

Пока он это делал, его палец покрывал половину квадрата, и карта развевалась на ветру. В Сле­допытах вы никогда не показываете пальцем, давая указания, — это слишком неточно. Вы ис­пользуете кончик карандаша или что-нибудь столь же тонкое.

В конце концов, мы решили туго свернуть карты побега и дважды обвязать их вокруг ремня на­ших боевых штанов, как пояс. Нам не выдавали золотых соверенов, как это было с SAS во время Первой войны в Персидском заливе. Они были нужны для того, чтобы подкупить местных ирак­цев, чтобы те помогли бойцам полка бежать из Ирака, если потребуется. Стив пошутил, что из-за сокращения расходов на оборону армия больше не может себе этого позволить.

В последние часы перед пересечением границы ребята возились с машинами. Они проверяли шины на давление и износ, а также на наличие повреждений от шипов и острых камней; они чи­стили, смазывали маслом все, что могло скрипеть на пересеченной местности; они закрепляли коробки с боеприпасами и следили за тем, чтобы ящики для хранения были плотно закрыты на задвижки. Занимаясь своей работой, Дез был достаточно увлечен и безумен, чтобы разговари­вать с машинами.

— Ладно, итак, вот мы и пришли — это там, где и должно быть, на своем месте. Хорошо, милая, стройная и отлично выглядящая.

Стив и Трикки безжалостно стебались. Но Дез был эквивалентом заклинателя для лошадей у цыган, так что он мог разговаривать со своими машинами. Было настоящим утешением видеть его с нами.

Даже на этом этапе, когда мы были готовы отправиться в Ирак, Стив все еще валял дурака, как настоящий профессионал. Он взял устройство раннего предупреждения РХБЗ и начал ходить взад-вперед по песку, издавая этот странный пищащий звук. Он приблизил его к Дезу, и звуковой сигнал увеличился по высоте и темпу в десять раз.

— Чрезвычайная ситуация! Чрезвычайная ситуация! — объявил Стив металлическим голосом ро­бота. — Зараженный! Зараженный! Этому человеку нужен еще один душ!

Предупредив Деза о том, что он «заражен», Стив взял блок детектора РХБЗ и прикрепил его к передней части нашего Пинки с помощью клейкой ленты. Закончив, он гордо отступил назад.

— Вот так, ребята, — объявил он. — Все, что нам нужно сделать, это разогнать зверя до 88 миль в час, и мы сможем отправиться в прошлое.

Я старался не рассмеяться. Никто не мог сказать, что я возглавляю бардак, но я бы никогда не захотел его прекращать. Насколько я понимал, такое дуракаваляние было жизненно важной частью снятия напряжения предстоящей миссии. С приближением часа «Ч» мы уделили несколько минут нашему любимому фильму «Чем заняться в Денвере, когда ты умрешь». Стив купил копию в магазине американского военторга, и она воспроизводилась на ноутбуке в жилой палатке. Старые приятели снова собрались вместе для последней работы, и у каждого мужчины была веская причина быть там. Это было сделано не только для получения последнего чека, что­бы они могли отдохнуть на солнышке: у каждого была личная причина выполнить последнее за­дание.

Энди Гарсия играет главную роль в фильме, гангстера с сердцем на правильном месте и целым рядом проблем. Когда один из его команды оказывается в тюрьме, Гарсия приходит навестить его. Двое мужчин прикасаются руками к разделяющему их стеклу, а затем произносят одними губами фразу «Напитки на яхте». Это относится к тому, как однажды они заработают свои мил­лионы и окажутся на Французской Ривьере, потягивая коктейли на яхте своей мечты.

Получив удовольствие от фильма, мы закончили с нашими шемагами. Отчасти это было прак­тично: они не позволяли пыли попадать на наши волосы и лица. Отчасти это было сделано для маскировки: на расстоянии мы могли сойти за подразделение иракских коммандос. И отчасти это было психологически: мы вживались в новую оболочку. Сейчас нам пришлось бы думать и действовать как врагу, если мы хотим перехитрить его и победить.

Мы надели защитные очки из-за пыли, поднимаемой впереди идущими машинами, и на случай, если мы попадем в песчаную бурю. Мы не взяли перчаток, когда ехали сюда. Это был ночной переезд, так что должно было быть холодно, но если было хоть немного теплее, чем на морозе, то лучше их не надевать. Вам нужна была кожа на металле, когда вы находились в самом разгаре контакта и управляли всевозможными системами вооружения.

К тому времени, когда мы были готовы к выходу, мы были похожи на колонну двойников Безум­ного Макса. Когда первая из машин Следопытов скрылась в кромешной тьме, я повернулся к Стиву и Трикки: «Напитки на яхте». Они показали мне поднятый большой палец: «Да, это напитки на яхте, приятель».

Глава 8

Мы пересекли границу в темное время суток, направляясь к ПОБ (передовой оперативной базе), с которой 16-я десантно-штурмовая бригада должна была продвигаться дальше в Ирак. Едва наши колеса завертелись, как небо перед нами превратилось в полосу пламени. Впереди на гори­зонте бушевала мощная огненная буря, похожая на огромное ядерное облако. Нас предупредили, что иракские войска могут поджечь нефтяные скважины, пытаясь помешать нашему продвиже­нию через пустыню. Таков был результат.

Вдали от пекла местность была черной как смоль и неподвижной. Это было огромное, безликое море небытия. Но прямо перед нами была серия яростных светящихся фонтанов. Когда мы подо­шли ближе, стало очевидно, насколько огромными на самом деле были гневные оранжевые из­вержения: каждое представляло собой огненную гору, вырывающуюся из-под земли, высотой около нескольких сотен метров, и каждое имело слегка грибовидную форму, как будто в за­медленной съемке взрывалась связка атомных бомб.

Когда мы оказались в нескольких сотнях метров от первого огненного гейзера, нам больше не было холодно. Вместо этого жгучий жар обжигал открытые части наших лиц. Последовали пять минут езды по палящей жаре, оглушительный рев стоял у нас в ушах, когда огонь взметнулся высоко в воздух, а затем мы миновали первую подожженную скважину.

Мы продвигались вперед, и новые скважины извергали вокруг нас огненные вулканы нефти. Минут двадцать или около того жар обжигал наши лица и спины, а потом мы, наконец, обнару­жили, что направляемся в холодную пустоту ночи. Мне пришло в голову, что каждое огненное извержение означает, что нефть на миллионы долларов превращается в дым. Но это было имен­но то, что иракцы сделали во время Первой войны в Персидском заливе, еще в 1991 году. Когда их изгнали из Кувейта, они позаботились о том, чтобы не оставить после себя ничего ценного. Они оставили после себя только выжженную землю и горящую нефть, а пожары на нефтяных скважинах были объявлены экологической катастрофой.

Я поймал себя на мысли, что задаюсь вопросом, сколько времени прошло с тех пор, как иракцы подожгли эти скважины. И куда подевались исполнители? Нигде не было ни малейших призна­ков присутствия местных жителей, не говоря уже об иракских военных. В 1991 году иракские солдаты в основном бежали, оставив после себя только покинутые позиции и сгоревшие облом­ки. Похоже, на этот раз они планировали сделать то же самое.

Мы вырвались вперед по одной из главных асфальтированных дорог, которые вели в южный Ирак. На каком-то этапе мы свернули на второстепенную трассу, а затем оказались в открытой пустыне. Мы подъехали к месту расположения ПОБ, которое было изолировано от главной ма­гистрали. Оно состояло из каменистой местности, перемежавшейся редкими пучками травы.

Рассвет наступил в 05:00, и к тому времени мы уже были на месте в нашем пустынном лагере. Мы были в пути добрых несколько часов, было очень холодно, и первоочередной задачей было заварить чай. С наступлением рассвета, казалось, стало не намного теплее. Небо было странно серым и затянутым тучами, и казалось, что погода может измениться.

Мы не спали всю ночь за рулем, но все еще были очень бодры, потому что только что въехали в зону боевых действий на территории противника. Война в Персидском заливе 1991 года была гонкой за то, чтобы вытеснить отступающие иракские войска из Кувейта, а затем вернуться до­мой за чаем и медалями. До сих пор казалось, что эта война будет идти тем же путем. Но, не­смотря на это, теперь мы были в составе взвода, сражающегося на потенциально занятой про­тивником местности, а машины находились в круговой обороне.

Неуверенный восход солнца обнажил бескрайнее пространство безликих скал и песка, прости­равшееся, насколько хватало глаз, во всех направлениях. Это был плоский, как блин, участок го­лого небытия. В центре лагеря разбивали пару палаток для передового штаба бригады, а над нами и позади нас вдалеке мы все еще могли видеть огненно-черные облака горящей нефти.

Когда рассветный свет окрасил пустыню в странный песочно-серый цвет, мы были вдвойне бди­тельны и склонились над своим оружием. Насколько мы знали, в нескольких сотнях метров от нас могли окопаться иракские войска, наблюдающие и выжидающие. Когда солнце уже взошло и не было видно никаких признаков врага, мы выставили смены часовых, и таким образом начали подготовку к любым предстоящим операциям.

Доклады в штаб-квартиру поступали обильно и быстро. Ночью Королевская морская пехота ор­ганизовала дерзкую вертолетную атаку, чтобы захватить полуостров Аль-Фау — жизненно важ­ный участок суши, который дает Ираку единственный выход к морю. Морские пехотинцы столк­нулись с минимальным сопротивлением, но печальной новостью было то, что они потеряли во­семь человек, когда вертолет потерпел крушение во время песчаной бури. Мы также получали сообщения о том, что экспедиционные силы американской морской пехоты продвигаются на север, что­бы захватить город Насирия, расположенный в 200 километрах вглубь Ирака. Насирия располо­жена на берегу реки Тигр, поэтому она была жизненно важным пунктом переправы для сил, на­ступавших на Багдад.

Теперь мы знали, что Королевская морская пехота захватила территорию без особого сопротив­ления и что Корпус морской пехоты США продвигался вперед, казалось бы, без сопротивления. Мы также знали, что на местах в Ираке действуют подразделения SAS и SBS, проводящие тай­ные операции. Они вошли с северо-запада Ирака через иорданскую границу, и им предстояло перехватить иракские линии связи и подготовить воздушные удары. Плюс они нанесли бы удары по предполагаемым объектам с ракетами СКАД, чтобы предотвратить их применение против сил союзников или обстрел Израиля, как это сделали иракцы во время Первой войны в Персид­ском заливе.

Мы начали задаваться вопросом, когда же наступит наш час действия, момент Следопытов. Я вспомнил слова Джеко: «Я ожидаю чего-то экстраординарного от Следопытов. … Будет много сюрпризов... и вы привыкнете, так что наберитесь терпения». Джако был прав. Нам нужно было набраться терпения и дождаться подходящих миссий для Следопытов. У нас впереди были американские войска, но в наши обязанности не входило продвигаться по дорогам, расчищать и удер­живать позиции. Наша ключевая роль заключалась в том, чтобы высадиться с воздуха впереди вражеских войск, произвести разведку и захватить местность в глубине их территории.

Мы не стали разбивать палаточный лагерь на ПОБ, потому что не собирались оставаться там на­долго. Вместо этого мы разложили биваки рядом с машинами и попытались немного отдохнуть. Мы надеялись, что нас забросят на операцию, когда командир бригады получит разведыватель­ные задания, которые ему нужно будет выполнить. И действительно, Джон начал вызывать па­трули, чтобы дать им приказы. Знать лишь то, что необходимо — это основа ОпБез (оперативной безопасности) в Следопытах, и отдельные патрули часто понятия не имеют, чем занимаются другие. Ты не можешь рассказать о том, чего не знаешь, если тебя схватили.

Как заместитель командира Следопытов, я сидел где-то в середине этой пирамиды «знать лишь то, что нужно знать». Если я должен был принять командование патрулями на местах, мне нуж­но было знать основы того, чем занимается каждый из них, не зная слишком многого, чтобы подвергать опасности жизни. В течение утра все патрули, кроме нашего, получили задания. Три из них перебрасывались в мертвую зону между Корпусом морской пехоты США и нами. Им было приказано наблюдать за ОРН (обозначенными районами наблюдения), серией крупных до­рожных развязок на севере, и навести удары реактивной авиации, если они заметят силы против­ника.

Мы с завистью наблюдали, как эти патрули покидали ПОБ. Двое направились прямо на север, двигаясь по открытой пустынной местности, в то время как третий погрузил свои Пинки в тяже­лый вертолет «Чинук». Их должны были забросить глубже в пустыню, где-то к северо-востоку от нас. Мы сидели вокруг, пили чай и пытались сохранять позитивный настрой. Мы могли ви­деть на многие мили в тусклом сером свете, и ни в одном направлении не двигалось ничего, кроме британских солдат и машин. Однако наш патруль, похоже, никуда не собирался уходить.

Если не считать движущихся британских войск, здесь было устрашающе пусто и тихо. Там не было ни овец, ни коз, ни бедуинов, ни гражданских транспортных средств. Это было так, словно мы приземлились в стране призраков или на мертвой планете. Очевидно, иракцы знали, что мы придем, потому что они подожгли нефтяные скважины, но куда, черт возьми, они подевались сейчас?

Около полудня меня вызвали в штабную палатку, чтобы проинструктировать о задаче, постав­ленной перед двумя из трех оставшихся патрулей. В сотнях километров к северу от нас находил­ся иракский аэродром под названием Калат-Сикар. Это было примерно на полпути между тем местом, где мы сейчас находились, и Багдадом. Двум патрулям было дано задание провести раз­ведку и обозначить ВПП (вертолетную посадочную площадку) на аэродроме Калат-Сикар, что­бы 1-й батальон парашютно-десантного полка мог высадиться там на «Чинуках» и взять его под охрану.

Калат-Сикар должен был находиться в добрых 150 километрах за иракской линией фронта. По­сле захвата он стал бы отправной точкой, которая позволила бы 16-й десантно-штурмовой брига­де нанести удар далеко впереди иракских сил. Британские войска плюс Корпус морской пехоты США использовали бы Калат-Сикар для нанесения воздушных ударов вглубь Ирака. Короче го­воря, захват Калат-Сикара был ключом к наступлению союзников и захвату Багдада, и это могло буквально выиграть нам войну. Это была миссия, за которую стоило умереть.

Один из двух патрулей, намеченных для этой миссии, возглавлял капрал Курт «Джорди» Мар­тин, ветеран-оператор Следопытов, к которому относились с огромным уважением. Другой вел Лэнс Грин, спарринг-партнер Трикки. Мы с завистью наблюдали, как эти двенадцать человек суетились вокруг, готовясь к главной из всех миссий. Как Следопыты, мы все хотели пройти самое суровое испытание, как профессиональный футболист, которому не терпелось сыграть в финале кубка. Но прямо сейчас все выглядело так, как будто мы собирались упустить миссию Следопытов всей нашей жизни.

Меня поразило, что Калат-Сикар был той операцией, в которой могли легко задействовать все шесть патрулей Следопытов. Мне предстояло быть штабным патрулем, координировать дей­ствия остальных на местах. Один патруль мог бы произвести рекогносцировку аэродрома, а за­тем отметить ВПП на который «Чинуки» могли высадить десантников. Другой мог бы найти подходящую ЗВ (зону выброски) на случай, если десантников выбросят с парашютами с C130 «Геркулес». Другие патрули были бы размещены к востоку, северу и западу от аэродрома, при­крывая ОРН, такие как крупные дорожные развязки. Таким образом, когда десантники будут на подходе, мы могли высматривать иракское подкрепления и наносить по ним удары по мере необ­ходимости.

В течение нескольких месяцев обучения в Великобритании именно штабной патруль, мои ребя­та, координировал маркировку любых важных зон выброски и вертолетных посадочных площа­док. Другие патрули будут искать противника и вызывать авиаудары, чтобы разгромить его. Я чувствовал, что мы наработали миссию в Калат-Сикаре, как будто мы это заслужили. Я пошел перекинуться парой слов с командиром. Мы с Джоном хорошо знали друг друга со времен 1-го парашютно-десантного батальона, и в каком-то смысле мои отношения с ним были похожи на отношения Трикки со мной.

Во время отбора Джона в Следопыты я был его РС (руководящим составом) — сродни тому, чтобы быть его инструктором-дипломированным экзаменатором. На каком—то этапе его отбора мне было поручено сделать Джону «цыганское предупреждение» — намек на то, что он был близок к провалу отбора из-за того, что многие сочли его чрезмерно самоуверенным. В результате я по­чувствовал, что у нас с Джоном сложились какие—то особые отношения, такие же, как у нас с Трики, — и я хотел поддержать его в принятии правильных решений в команде.

Джон был занят по радиотелефону, поэтому я пошел присоединиться к Джейсону и Джорди за столом планирования операции. Джейсон и я надеялись, что каким-то образом нам удастся по­участвовать в этом деле. Если бы это превратилось во что-то большее, чем миссия с двумя па­трулями, Джону пришлось бы послать нас, потому что мы были единственным оставшимся па­трулем на ПОБ.

Мы с Джейсоном внимательно изучили карты и спутниковые фотографии. Калат-Сикар вряд ли можно было назвать пятым терминалом Хитроу. Это был незначительный аэродром даже по иракским меркам. Но, по оценке наших разведчиков, он не был сильно укреплен, и взлетно-посадочную полосу все еще можно было использовать.

— Не может быть, чтобы мы ехали на аэродром, — заметил Джейсон. — Взгляни на землю — там чертовски мокро. На Пинки невозможно проехать по пересеченной местности.

— Совершенно верно, приятель, — согласился я. — Заброска с парашютами — единственный надеж­ный способ проникнуть внутрь. Нам нужно предупредить Джона, чтобы он отправил в бригаду за C130-ми и убедился, что наши парашюты готовы. Или как насчет забросить машины рейсом «Чинуков»?

Джейсон еще немного изучил карту.

— Да, но им пришлось бы высаживать нас у аэродрома, откуда у вас все равно были бы те же проблемы с передвижением по пересеченной местности. К тому же там есть хозяйственные по­стройки, и там будут пастухи, козы и прочее дерьмо. Они услышат, как приземляются вертолеты, и это выдаст игру еще до того, как она начнется.

Я повернулся к Джорди:

— О чем ты думаешь, приятель?

— Это должна быть заброска на парашютах, — сказал Джорди. — Вопрос в том, хватит ли у них духу позволить нам это сделать?

— Я пойду поговорю с Джоном, — сказал я ему. — Любым другим способом тебе будет крышка.

Я поймал Джона, когда он выключал радио. Я спросил его, была ли миссия на Калат Сикар опре­деленной. Он сказал мне, что это выглядит чертовски правдоподобно. Я спросил его, собираемся ли мы прыгать с теми, кто туда отправится. Джон сказал, что все зависит от того, хватит ли у высшего командования армии мужества позволить им это сделать. Риски прыжка HALO так глу­боко в Ирак были реальны, но мы все знали, что это был единственный возможный способ осу­ществить миссию в Калат-Сикар.

— Джон, мы должны подготовиться к этому, — сказал я ему. — Можем ли мы, по крайней мере, рас­пределить «Геркулесы» и убедиться, что они готовят парашюты?

Джон одарил меня ухмылкой.

— Что это за «мы», Дэйв?

Он сделал паузу на мгновение, когда до него дошло.

— Ваш патруль не идет. На данный момент это миссия Джорди и Ланса. Мне нужно держать вас в резерве, так как вы единственная запасная команда, которая у меня есть.

Я пожал плечами.

— Мы живем надеждой, приятель. В любом случае, это все равно должна быть парашютная за­броска, и «Геркулесы» вернулись в Кувейт, как и парашюты. Это чертовски сложно организо­вать.

— Может быть, ты и прав, — признал Джон. — Но в любом случае сначала мне придется поговорить с Джеко Пейджем.

— Если они попытаются отправить нас на машинах, мы будем вынуждены пользоваться дорога­ми, — сказал я ему, — потому что местность вокруг Калат-Сикара заболоченная и непроходимая. Это означает, что мы будем уязвимы для засад на протяжении всего пути. А это значит, что мы, возможно, даже не доберемся туда. Если мы хотим, чтобы патрули добрались до аэродрома неза­меченными, провели разведку и пометили его, они должны прилететь по воздуху.

Джон секунду смотрел на меня. Я чувствовал его нежелание.

— Да, может быть. Но вспомни Арнем. Все будут дергаться по поводу первой за шестьдесят лет британской выброски с парашютами.

— Да, но это не Арнем. Это не высадка тысяч солдат в неизвестном районе с плохими разведдан­ными. Мы говорим о дюжине парней. Мы тренировались для этого тысячу раз, и вы знаете, что мы выйдем точно на ТП.

ТП — это точка приземления — точное место, на которое должен приземлиться отряд, выполняю­щий заброску с парашютом.

Джон пожал плечами.

— Я знаю, но люди все равно будут болтать, что, как только парни окажутся там, они будут ухо­дить пешком без машин, если все пойдет наперекосяк.

Джейсон появился рядом со мной.

— Дэйв прав, босс: есть только один приемлемый маршрут, и это по воздуху. Это единственный способ сделать это.’

Было здорово заручиться поддержкой Джейсона.

— Мы на войне, Джон, — добавил я, — и люди не могут ожидать, что мы будем выполнять подобные задания без какого-либо риска. Прямо сейчас, если мы не полетим по воздуху, мы…

— Но эта война далека от популярности, — вмешался Джон. — Вы, ребята, это знаете. И последнее, чего хотят политики и генералы, — это иметь на руках еще один «Браво Два Ноль».

— Да, очевидно, — возразил я, — но это игра в шахматы, и мы должны сделать правильный ход. Если они хотят, чтобы мы провели разведку и обезопасили аэродром, они должны доставить нас туда наиболее тактически обоснованным способом. Как только мы оказываемся на земле, риск сводится к минимуму, потому что 1-й парашютно-десантный батальон дышит нам в спину. Мы должны сделать заброску с парашютом. Другого выхода нет.

На секунду воцарилось молчание, прежде чем Джон объявил, что поговорит с Джеко о вариан­тах заброски с парашютами. Когда я смотрел ему вслед, какая-то часть меня испытывала к нему жалость. Он проработал командиром Следопытов меньше четырех месяцев, и теперь ему пред­стояло позвонить этому человеку. Без сомнения, бедняга был в гребаном тупике.

Мы с Джейсом пошли заваривать чай. К этому времени Дез, Джо, Стив и Рикки уже знали, что происходит что-то серьезное, и они вступили в дискуссию о том, как лучше выполнить миссию. Мы все были единодушны: заброска с парашютами была единственным способом сделать это. Калат-Сикар находился более чем в 300 километрах к северу от того места, где мы сейчас нахо­дились, и далеко за линией иракского фронта. Никто не собирался добираться туда по земле и оставаясь незамеченным.

Если бы мы прыгнули с парашютами и обнаружили значительное количество противника, то передали по рации их позицию и использовали бы нашу авиацию, чтобы разгромить их. Но нам нужно, чтобы десантники быстро зашли к нам в тыл, потому что дюжина Следопытов не смогла бы удерживать этот аэродром бесконечно. Взлетно-посадочная полоса могла быть повреждена, но у нас были пилоты спецназа, которые могли лететь с первой волной «Чинуков» и высадить десантников практически в любом месте.

Крыло сил специального назначения 7-й эскадрильи Королевских ВВС было сформировано в 1982 году, непосредственно после Фолклендского конфликта, и в ответ на потребность в специа­лизированной вертолетной поддержке сил специального назначения Великобритании. Его пило­ты управляли вертолетами «Чинук» HC2, который имел улучшенную авионику, электронное противодействие, защиту экипажа, дополнительные топливные баки и увеличенную дальность полета, а также возможности дозаправки в полете. Если кто-то и мог благополучно доставить десантников в Калат-Сикар, то это был экипаж 7-й эскадрильи.

В зависимости от состояния взлетно-посадочной полосы мы могли бы даже вызвать десантни­ков на C130 «Геркулес» для ТВПС (тактической высадки посадочным способом). Я уже органи­зовывал ТВПС раньше, когда десантники прилетели на аэродром Лунги Лоу в Сьерра-Леоне в разгар гражданской войны. C130-е приземлились с уже опущенными рампами, десант­ники выскочили, когда «Геркулесы» вырулили на взлетно-посадочную полосу и снова взлетели. Мы могли бы совершить заброску под покровом темноты, разведать и обезопасить взлетно-посадочную полосу с помощью приборов ночного видения, а затем расчистить площадку для посадки «Чинука» или ТВПС. И на этом было бы все, работа выполнена.

Мы бы перешли иракскую линию фронта на сотни километров. Тогда по противнику можно было бы нанести удар со всех сторон, что нарушило бы их связь и управление, не говоря уже об их линиях снабжения. Это также касалось проецирования силы: из Калат—Сикара мы были бы на в пределах досягаемости цели — Багдада. Такого рода миссии были именно тем, к чему нас гото­вили: аэродром находился вдали от крупных населенных пунктов, он не сильно охранялся и его было относительно легко оборонять. Это была великолепная миссия, и мы все отчаянно хотели принять в ней участие.

В захвате Калат Сикара было еще одно большое преимущество. Армия, находящаяся на войне, имеет очень сложную логистическую цепочку, боеприпасы, продовольствие, топливо, вода. Единственным способом пополнить запасы здесь, в Ираке, было добраться сюда по дороге из Кувейта. Наши автоколонны с припасами были чрезвычайно уязвимы для засад, и если бы враг перекрыл маршрут, логистическая цепочка была бы нарушена. Это, в свою очередь, означало бы, что война затянется дольше, и мы понесем больше потерь. Но если бы мы захватили Калат-Сикар, это открыло бы воздушный мост для пополнения запасов. С какой стороны ни посмотри, миссия в Калат Сикар должна была завершиться победой.

Какие бы патрули Следопытов ни были отправлены, они, скорее всего, отправятся с помощью прыжка HALO, поскольку это самый быстрый способ проникнуть на вражескую территорию и высадить отряд людей в качестве патруля или группу патрулей. Точка приземления, вероятно, будет смещена на несколько километров от аэродрома Калат-Сикар, на случай, если будут при­сутствовать в большом количестве войска противника. Оттуда патрули должны были продви­гаться пешком и начать свою разведку.

Однако, если бы существовала угроза класса «воздух-воздух» или «земля-воздух» — самолеты противника или ракетные батареи, то предпочтительным средством проникновения было бы HAHO (прыжок с большой высоты с ранним раскрытием). Аналогично, если бы существовала вероятность того, что враг обнаружит «Геркулес» с помощью радара, который мог бы предупре­дить их о сбросе парашютистов на их территорию, вы бы снова выбрали вариант HAHO. Было известно, что войска Саддама располагали хорошими батареями ракет класса «земля-воздух» и радарами.

При прыжке HAHO ваш купол открывался автоматически, когда вы выпрыгивали из самолета, поскольку каждый человек был привязан к вытяжному фалу. Вы могли бы оказаться за много-много километров от цели и спланировать к ней. Каждый прыгун будет одет в специальный утепленный костюм и маску для защиты от низких температур на большой высоте. Это согрело бы их, когда они планировали к цели, и патруль спускался на землю вместе со всем своим бое­вым снаряжением и снаряжением для выживания.

Спереди на костюме для HAHO была металлическая пластина с компасом и SP-GPRS, или «спуггером», как его называют ребята. Вы прокладываете курс по GPS к маршрутной точке, ва­шей ТП, и GPS также сообщает вам, на какой высоте вы находитесь. При достаточном освеще­нии мы бы использовали невооруженный глаз для поиска ориентиров, которые запомнили по картам, и для того, чтобы убедиться, что вы не столкнетесь с другими парашютистами.

HALO и HAHO — это очень специальные навыки, присущие исключительно военным парашюти­стам. Максимальная высота, с которой обычно прыгает гражданский человек, составляет 14 000 футов, и даже тогда у него не будет такого количества снаряжения, как у нас. Он не будет делать этого ночью, в трудную погоду, уже побывав на заданиях и поэтому чувствуя усталость, и он не столкнется с войсками противника.

Я был на учениях, стоя ночью на вышке и не слышал и не видел парашютистов, пока они не на­чали приземляться прямо рядом со мной. Купол открывался так далеко и на такой высоте, что у меня не было ни малейшего шанса обнаружить его, и планирование было устойчивым, скрыт­ным и бесшумным. Это было похоже на то, что парашютисты появились из ниоткуда, и это напо­мнило мне о парашютном спуске Джеймса Бонда в фильме «Завтра не умрет никогда».

Вы можете использовать как HALO, так и HAHO при дневном свете, но если вы делаете это но­чью, это обеспечивает вам большую защиту от посторонних взглядов. У большинства армий нет приличного комплекта ПНВ, и они не любят действовать в темноте. Как Следопыты, мы полная противоположность: мы чувствуем себя наиболее комфортно, разворачиваясь и сражаясь в тем­ноте. Главным недостатком забросок с парашютом является ограниченная огневая мощь, кото­рую вы можете нести. Мы вооружены только личным оружием, то есть штурмовой винтовкой и пистолетом. У нас также есть снайперская винтовка и ручной пулемет «Миними» в составе каж­дого патруля. Это та огневая мощь, которая позволила бы нам найти и обезвредить врага в Ка­лат-Сикаре, а также вывести из строя их командные пункты, но если бы мы столкнулись с бро­нетехникой, нам не хватало бы тяжелого вооружения.

В Следопытах решение выполнять заброску с помощью HAHO или HALO остается за патруля­ми. Как парашютист, вы ужасно уязвимы: при плохой разведке; при отказе снаряжения; при по­рывистым ветре; при сбитом самолете; при травмах или смертью при приземлении; при обнаружении или захватом в плен при приземлении. Но это также самый быстрый, прямой и скрытый способ достичь своей цели.

Обучение HAHO и HALO чрезвычайно дорого, и недавно мы привезли для Следопытов новое парашютное снаряжение, BT80, плюс новую высотную дыхательную систему под названием ВСПЖ (HAPLSS, высотная система поддержания жизнеобеспечения). ВСПЖ состоит из кисло­родной маски и защитного костюма, который позволяет вам выживать при экстремально низких температурах и при очень низком уровне кислорода. Если бы вы выполняли прыжок HAHO, вы могли бы находиться в воздухе в таких условиях до сорока минут, для которых ВСПЖ стал бы спасением.

Калат Сикар стал прекрасной возможностью доказать, что все инвестиции, вложенные в пара­шютную систему BT80 и ВСПЖ того стоили. Но часть меня беспокоилась, выиграет ли Джон спор с высшим командованием о том, чтобы мы сделали заброску с парашютами.

Джон происходил из шотландской семьи и учился в колледже Роберта Гордона в Абердине. Он был высоким и представительно выглядевшим, и хотя, казалось, гордился своим шотландским происхождением, говорил с истинно южноанглийским акцентом, который хорошо сочетался с генералами на коктейльных вечеринках. Как и все небольшие элитные подразделения, Следопы­ты нуждались в ком-то вроде него, чтобы бороться за наш угол и продолжать предоставлять нам ресурсы и подготовку, необходимые для того, чтобы оставаться на вершине нашей игры.

Джон обладал харизмой и большой физической силой, и если он во что-то верил, то мог очаро­вать и умаслить Следопытов. Но сейчас он был в очень сложном положении. Он пробыл в Сле­допытах совсем недолго, и теперь его застала врасплох диллемма: если мы сделаем заброску с парашютом и все пойдет прахом, он будет ответственным за следующий Арнем или «Браво Два Ноль». Но если бы они попытались отправить нас туда на машине, и мы все были бы схвачены или убиты, это было бы столь же катастрофично.

Глава 9

Джон проявлял все признаки напряжения, и в каком-то смысле это было неудивительно. Но для бойцов Следопытов Калат-Сикар был миссией мечты. Это был зенит того, ради чего мы трени­руемся. Даже парни из Херефорда никогда не выполняли такой смелой операции, как эта, и это была та задача, о которой британские военные будут говорить долгие годы.

Как только нас предупредили о развертывании в Кувейте, мы начали массово проходить продол­жительные тренировки в прыжках HAHO и HALO . Раз за разом мы ппрыгали над Северным морем ночью и проникали в Великобританию с помощью ПНВ (приборов ночного видения) и используя наш GPS для навигации. Мы никогда не были бы лучше подготовлены к такой мис­сии, как эта.

Мы все еще ждали весточки от Джона, когда я увидел приближающегося Эйча, одну из настоя­щих легенд Следопытов. Эйч был массивным усатым ведущим тандема. До прихода в Следопы­ты он был фермером на северо-востоке Англии и, по всеобщему мнению, был крепок как скала. Он и Джейсон были лучшими парашютистами, которые у нас были, и одними из самых опытных в мире.

Эйч начал болтать с Джейсом. Было очень много жестикуляции, и они явно разрабатывали ка­кой-то план между собой. Они подошли ко мне, чтобы перекинуться парой слов. Эйч мог быть очень резким и въедливым, когда хотел донести свою точку зрения. Он говорил именно то, что думал, и как парень, он делал именно то, что говорил. Я любил его за это и уважал.

Он перешел прямо к делу.

— Дэйв, если люди, черт возьми, будут дергаться из-за того, что мы прыгаем с парашютом, если у них не хватит духу послать пару патрулей на прыжок, тогда мы с Джейсом можем отправиться в тандеме с двумя другими. Таким образом, мы рискуем только четырьмя парнями, и никто не сможет сказать, что мы не попадем в ТП.

— Они могут сбросить нас двоих, и они знают, что мы попадем в цель, — добавил Джейсон.

— Джейс много работал как передовой авианаводчик, — сказал Эйч. — Он может навести столько чертовых авиаударов, сколько нам нужно. Дело в шляпе.

— Эй, Джейс, я знаю, — сказал я им. — Я знаю, что вы, ребята, могли бы это сделать. Давай погово­рим с Джоном и сделаем ему предложение. Но я думаю, они еще больше будут дергаться из-за того, что туда пойдут т всего четверо парней.

— Вспомни Рона Рида-Дейли, — сказал Джейсон. — Скауты Селуса. Они провели множество забро­сок с прыжком HALO для двух человек в Мозамбик и снова и снова доказывали, что это работа­ет.

— Да, ребята, я знаю. Я тебя услышал.

Скауты Селуса были родезийскими силами специального назначения во время гражданской вой­ны в этой стране. Они были одними из самых опытных и закаленных в боях элитных солдат в мире. Они первыми применили технику использования небольших команд при прыжках HALO из двух человек для проникновения далеко в тыл врага и вызова воздушных ударов, что Эйч и Джейс предлагали нам сделать теперь.

Недавно мы начали проводить тренировки HALO и HAHO в Южной Африке. Это было более рентабельно, чем обучение в Америке, нашем обычном месте проведения. Мы совершили мно­жество прыжков через пустыни и горы, оттачивая до совершенства технику, используемую скау­тами Селуса (и аналогичную миссии, описанной в прологе к этой книге).

И прямо сейчас я должен был восхищаться решительностью Джейсона, предложившего им ис­пользовать такие навыки, чтобы обойти скептиков и попасть в Калат-Сикар. Я ни на секунду не сомневался, что у него и Эйча тоже хватит смелости это сделать. Мы втроем пошли и нашли Джона возле штабной палатки. Джейс и Эйч крутились рядом, пока я подбирала слова. Я сказал Джону, что, если командование бригады беспокоится о куче парней, разбросанных по всей ирак­ской пустыне, Эйч с Джейсом готовы действовать в тандеме и гарантировать 100-процент­ное попадание в цель.

Мы оставили Джона обдумывать это как еще один из его вариантов. С приближением рассвета патрули Джорди и Ланса оставались наготове для задачи в Калат-Сикаре, хотя способ их заброски не был определен. Но в тот вечер мы получили по радио в штаб-квартиру Следопытов несколько крайне тревожных новостей. На крайнем севере Ирака был скомпрометирован целый эскадрон SBS, родственного SAS полка. Вся их миссия быстро пошла прахом, вынудив около шестидесяти элитных солдат спасаться бегством недалеко от границы с Сирией.

Эскадрон SBS прилетел на «Чинуках» и был заброшен вместе со своими машинами глубоко в иракскую пустыню. Но в течение нескольких дней сотни федаинов (иракских иррегулярных формирований) выслеживали британские войска, приближаясь к их позициям. У иракцев были джипы, оснащенные ДШК (Душками), крупнокалиберными зенитными пулеметами советских времен, которые являются разрушительными при использовании против наземных войск, плюс у них были регулярные подразделения иракской армии с тяжелой бронетехникой в качестве под­держки. SBS ехали на Пинки, так что они были полностью беззащитны.

Элитный британский отряд с боями отступил, но в течение многих часов интенсивного боя па­трули были разделены на все более мелкие группы. Машины застряли, и ребятам из SBS при­шлось взорвать свои Пинки, чтобы помешать врагу захватить их. Однако несколько зарядов не сдетонировали. Под прикрытием авиации союзников основная часть эскадрона была выведена по воздуху. Но на рассвете у нас все еще оставались в бегах по меньшей мере две группы, и хо­дили слухи, что иракцы вскоре покажут захваченные машины мировым средствам массовой ин­формации.

То, что эти парни из SBS были в бегах на севере Ирака, вызывало глубокую тревогу. Отряд бра­тьев-воинов был где-то там, за ними охотились, и они были во власти противника. То, что случилось с этим эскадроном SBS, было своего рода провалом, который мог случиться с любой небольшой группой элитных воинов, когда они заходили далеко на территорию противника. Это было мощным напоминанием об опасностях, с которыми мы здесь столкнулись, и о том, чего мы хоте­ли избежать с любым из наших патрулей.

Но самое главное, это было чертовски неудачное время для миссии в Калат-Сикаре. Как только иракцы начнут выставлять захваченные машины напоказ в средствах массовой информации, мировая пресса подхватит эту историю, что сделает наше начальство вдвойне чувствительным к рискам отправки небольших элитных подразделений далеко в тыл противника.

В то утро мы получили известие, которого все боялись: Джон объявил, что миссия в Калат-Сика­ре свернута. Причина не была названа, но мы предположили, что это произошло из-за того, что эскадрон SBS был разбит и рассеян по пустыням северного Ирака. Двум патрулям, назначенным на задачу в Калат-Сикар, были немедленно переданы новые задачи. Имело смысл отправить их на операцию, чтобы ослабить их чувство разочарования. Но, тем не менее, мы пытались к этому привыкнуть.

Наконец, нас вызвали на наш собственный инструктаж для задачи. Был уже поздний вечер, когда мы вшестером собрались в штабной палатке. Мы надеялись на задачу, схожую по масштабу и смелости с Калат-Сикар. Вместо этого нам приказали разведать два автомобильных моста при­мерно в 40 километрах к северу от того места, где мы сейчас находились. Мосты были перебро­шены через большой искусственный канал, и нашей задачей было подтвердить или опроверг­нуть, были ли мосты целы и можно ли было проехать по ним на военной технике. Концепция на­шей миссии не была сформулирована, но о ней легко догадаться: мы изучали потенциальный маршрут выдвижения 16-й десантно-штурмовой бригады. Поскольку задача на Калат-Сикар была отозвана, командованию пришлось искать альтернативные способы продвижения вперед.

Иракцы взорвали нефтяные месторождения довольно тщательно, так что были все шансы, что они взорвали бы и жизненно важные объекты инфраструктуры. Наши спутниковые снимки не были сде­ланы в режиме реального времени, поэтому вы не могли считать само собой разумеющимся, что то, что было показано на этих снимках, было на самом деле. И еще меньше — на картах, кото­рые были еще старше. Так что нашей задачей было прийти и увидеть что там на месте — классиче­ская задача Следопытов. Если мосты были целы, мы должны были удерживать их в течение со­рока восьми часов, чтобы позволить 16-й десантно-штурмовой бригаде пройти через них.

Эта миссия вряд ли была Калат-Сикар, проникновение глубоко в тыл противника, но все же это была потенциально важная задача, которая могла позволить британским военным силам значи­тельно продвинуться вперед. И, по крайней мере, у нас была миссия. Наконец-то мы могли бы начать действовать.

Мы выехали на закате, направляясь на северо-восток и двигаясь без огней с помощью ПНВ. По­годные условия показались мне в высшей степени ненормальными: было пасмурно и холодно, а окружающего света было мало, так как луну и звезды закрывали несущиеся облака. Это было совершенно не похоже на то, что было в течение нескольких недель в Кувейте, и это было не очень хорошо для вождения в режиме ночного видения.

Мы использовали навыки тактического вождения по пересеченной местности, чтобы добраться до цели миссии. Мы придерживались открытой пустынной местности везде, где это было воз­можно, двигаясь так быстро, как только могли, при такой плохой видимости. Но были большие участки, где скалистые обнажения и вади выводили нас на пустынные тропы, где мы пробира­лись с трудом.

Пока мы продвигались вперед, я вспоминал наши упражнения по восстановлению движения застрявшего транспортного средства. Еще в Кувейте мы намеренно воткнули один из Пинки в мягкий песок, вращая колеса до тех пор, пока они не опустились до осей. Стандартная процеду­ра заключалась в том, что команда из сохранившей подвижность машины развертыва­лась для прикрытия, в то время как команда из застрявшей машины работала над ее освобожде­нием. Складные лопатки просто не обеспечивали достаточной мощности копания, поэтому у каждого Пинки была полноразмерная лопата, привязанная к борту. Она была завернута в мешко­вину, чтобы не блестела на солнце и не гремела. Малейший отблеск или шум могут выдать ваше местоположение.

К каждой из машин были привязаны четыре перфорированных стальных листа. Как только коле­са были очищены от налипшего песка путем тщательной откапывания, стальные листы были подложены под каждое из колес, чтобы они служили «песчаными лестницами». Затем сохранив­шая подвижность машина была поставлена прямо впереди и на какой-нибудь твердой почве. Усиленный багажный ремень, нечто вроде того, что используется для крепления грузовых контейнеров в багажном отсеке самолета, был натянут между двумя машинами. Затем ведущий Пинки вытащил заднюю машину по песчаным лестницам на твердую поверхность.

Никогда не было подходящего времени для того, чтобы заставлять машины увязать в такой мис­сии, как эта, но, по крайней мере, мы превратили это в настоящее искусство, когда дело дошло до того, чтобы снова начать двигаться. Я посмотрела вперед, на неясные очертания фургона Джейсона. Джейс выбирал маршрут, в то время как мы держали командную машину примерно в 100 метрах позади. Если бы мы держались ближе друг к другу и враг устроил бы нам засаду, то, скорее всего, обе машины были бы разбиты при одной атаке.

Головная машина, возможно, была той, которая пострадала бы первой. Вот почему машина ко­мандира патруля ехала сзади. У нас было все оборудование связи, с помощью которого можно было связаться со штабом, плюс ПАН и его оборудование для вызова воздушной поддержки. Если бы головная машина подверглась атаке, мы бы использовали крупнокалиберный пулемет, чтобы открыть прикрывающий огонь для Джейсона, в то время как его машина двигалась позади нас, после чего он открыл бы прикрывающий огонь для нас. По сути, мы бы сделали что-то по­хожее на пехотинцев, выполняющих упражнения по стрельбе и маневрированию, но на автомо­билях.

Чем дальше мы удалялись от базы, тем хуже становилась местность с точки зрения укрытия. Это была смесь редких пучков травы, камней, небольшого количества песка и редких небольших холмиков. В остальном это был плоский бильярдный стол. Это был кошмар для маскировки, но, к счастью, мы нигде не видели ни одной иракской машины. Вся местность казалась совершенно безжизненной. Это было странно. Зловеще. Жутко.

Мы приблизились к первому мосту, все время пытаясь убедиться, что у нас чисто в поле зрения и мы можем вести огонь повсюду вокруг нас. В густом, зловещем мраке пасмурной ночи в пу­стыне наша видимость сократилась до нескольких десятков метров. Мы пошли дальше и заглу­шили машины, чтобы иметь возможность поговорить друг с другом. Мы просмотрели наши ва­рианты и решили обойти с юга и пройти пару километров за мостами. Таким образом, мы бы проверили местность в поисках каких-либо иракских войск, прежде чем раскрыть нашу действи­тельную цель.

Мы проехали эту широкую, размашистую трассу по открытой пустыне, но вся местность каза­лась совершенно безлюдной. Мы подъехали поближе и быстро осмотрели первый, а затем и вто­рой мост, каждый из которых казался неповрежденным. Они оба были сделаны из же­лезных балок и явно были достаточно прочными, чтобы выдержать военные машины. На самом деле каналы, которые они пересекали, имели около 50 метров в поперечнике, а каждый мост был шириной с двухполосное шоссе.

Я передал по радио ситреп (отчет о ситуации) Джону: «Мосты целы. Других пунктов перехода в непосредственной близости нет. Намерение провести дальнейшую разведку.» Покончив с этим, мы начали движение на север, чтобы проверить местность на предмет присутствия противника и убедиться, что весь район свободен от вражеских войск. Мы сделали все, что могли, когда местность вокруг нас была скрыта плотной стеной темноты. Погода не собиралась улучшаться, и нам нужно было повторить разведку с первыми лучами солнца, просто чтобы убедиться, что мы не приведем бригаду в массированную засаду противника.

Когда мы направились на север, местность была погружена в задумчивую тишину, похожую на затишье перед бурей. Мы прошли около километра, когда на нас обрушился мощный порыв хо­лодного, пронизывающего ветра, дувшего с востока. Он был ледяным и нес с собой характерный запах грязной мокрой собаки, исходящий от дождя, падающего на выжженную землю. Уже ме­сяц стояла невыносимая жара, и мы не могли в это поверить, когда за порывом ветра последовал шквальный дождь. В мгновение ока дождь превратился в мокрый снег, а затем в белоснежную пелену.

Внезапно мы оказались в эпицентре воющего зимнего шторма. Пинки были открыты стихиям, но это не обязательно была серьезная драма. Недавно нам выдали куртки для прыжков из гортекса, которые были разработаны специально для свободного падения с большой высоты. Они были изготовлены из ультратолстого слоя гортекса, который был ветрозащитным, водонепроницаемым и обеспечивал хорошую степень тепла. На­дев ее поверх пуховика «Норт Фейс», конечно, со срезанными дизайнерскими этикетками, мне было довольно тепло, несмотря на погоду.

У нас были похожие шаровары из гортекса для прыжков HALO, надеваемые поверх брюк. Мы надевали их только во время свободного падения с высоты или когда погода становилась ужас­ной, потому что в них было шумно ходить и они могли выдать ваше местоположение. Нам также выдали несколько пар перчаток, в том числе кожаные для вождения на морозе (они быстро вы­сыхают, когда кладутся на прогретый двигатель), плюс перчатки из гортекса для парашютных за­бросок или на случай неблагоприятных погодных условий. Определенно, сейчас было самое время использовать все наше снаряжение для защиты от неблагоприятных погодных условий.

Джейсон притормозил, и мы пристроились рядом с ним, чтобы достать наше снаряжение для за­щиты от непогоды. Мы были на полпути к надеванию костюмов и ботинок, когда Стив заметил, что Трикки не позаботился ни о каком своем снаряжении для холодной погоды.

— Так почему ты не озадачился своим гортексом? — спросил он. — Ты водонепроницаемый или что-то в этом роде?

Трикки пожал плечами.

— Нет, но я и без этого в порядке, приятель.

Я оглянулся на его место в корме:

— Что значит, ты и без этого в порядке? Дождь лил как из ведра, а теперь разыгрывается снежная буря.

Трикки выглядел явно смущенным. Он пытался не обращать на это внимания, но промок до нит­ки и с каждой минутой становился все мокрее и холоднее, а его позиция в кормовой части маши­ны была, безусловно, самой незащищенной. Наконец, он признался в своей проблеме: — Дело в том, ребята, что я оставил все свое снаряжение из гортекса на ПОБ.

— Что ты сделал? — переспросили мы со Стивом.

К этому времени Трикки практически съежился от смущения. Я редко, если вообще когда-либо видел его в таком состоянии, и я был поражен, что он мог попасть в такое затруднительное поло­жение. Тем не менее, он был всего лишь человеком, и, если быть честным с самим собой, мне приходило в голову оставить и свое снаряжение для мокрой погоды. Я решил втиснуть его в свой рюкзак просто на всякий случай, но я был так близок к тому, чтобы поступить иначе.

Было невозможно не увидеть забавную сторону его затруднительного положения, и мы со Сти­вом начали смеяться. Джейсон взглянул на нас и улыбнулся. Джейсу редко удавалось рассмеять­ся во время операции, но в его улыбке была настоящая теплота. Он мотнул головой в сторону Деза, как бы говоря — на этого полюбуйтесь! Дез склонился над рулевым колесом без единого клочка снаряжения для дождливой погоды, выглядя промокшим и замерзшим.

— Дез, приятель, где твой «Гортекс»? — потребовал ответа Джейсон.

— Я оставил его в Кувейте, — пробормотал Дез. Он был похож на ребенка, который знал, что вел себя непослушно, и только что был уличен.

— Зачем ты это сделал? — Джейс решил его доконать.

Дез пожал плечами.

— Ну, потому что Трикки оставил свой, так что я подумал, что все будет в порядке.

Теперь обе машины сотрясались от смеха, хихиканье Попая Джейсона звучало рядом с нашим. Даже Джо посмеивался, хотя и старался не показывать этого слишком явно, из уважения к Трик­ки. Это довело нас со Стивом до слез.

Каждый член патруля мог выбрать, какое снаряжение взять с собой на операцию. После месяца, проведенного на солнце в Кувейте, Трикки явно решил набить еще несколько магазинов патро­нами и выбросить свое снаряжение для холодной погоды. Дез, должно быть, видел, как он это делает, и последовал его примеру. Это было непростое решение, если таковое вообще когда-либо существовало.

Трикки попытался улыбнуться и рассмеяться, но в этом прозвучало что-то застенчивое. Что ка­сается Деза, то было похоже, что он дулся. Теперь он не видел в этом ничего смешного. Завываю­щий шквал мокрого снега, смешанного с ледяным дождем, бушевал вокруг нас. Больше ничего нельзя было поделать с такой погодой, к тому же они вдвоем были в таком дерьмовом со­стоянии. Несмотря на юмор, мы все понимали, как быстро это может обернуться неприятностя­ми.

Джейс озвучил очевидное:

— Мы должны найти какое-нибудь укрытие и отвести этих двоих в ка­кое-нибудь укрытие.

Через двадцать минут езды мы наткнулись на небольшой автомобильный мост, пересекающий вади. Это была прочная бетонная конструкция, которая обеспечивала нам большее укрытие от непогоды, чем мосты из железных балок через канал. Мы укрылись, загнав фургоны в вади, что позволило им и нам скрыться из виду и оказаться ниже уровня земли. Это также спасло нас от самого сильного ветра. Это было не слишком быстро. Было уже около полуночи, и Трикки с Дез­ом чертовски дрожали. Они явно находились на ранней стадии переохлаждения, и, хотя мы были защищены от самого сильного шторма, здесь, внизу, было лишь ненамного теплее.

Мы припарковали машины так, чтобы в случае необходимости могли быстро уехать. Джейс по­ставил Стива на первое дежурство с его ручным пулеметом «Миними», в то время как я отпра­вил ситреп в штаб-квартиру Следопытов. Мы не видели никаких признаков присутствия иракцев и решили, что погода теперь наш злейший враг. Трикки и Дез, казалось, не особенно осознавали это, но они начали невнятно произносить слова, так как началось переохлаждение.

Промокшие насквозь, они быстро теряли тепло тела. Дез выглядел хуже всех. Его лицо приобре­ло оттенок льда, зубы стучали от холода, а руки неудержимо дрожали. Несмотря на то, что мы были в каком-то укрытии, ему, казалось, не становилось теплее. Единственным вариантом было нарушить стандартную процедуру завариванием чая, чтобы влить в него немного горячей жидкости.

— Ничего не поделаешь, — проворчал Джейсон, тыча большим пальцем в сторону Деза. — Давай за­варим чай. Джо?

Джо схватил гексаминовую печку — простой складной металлический таганок для приготовления пищи размером со среднюю книжку — и выкопал углубление в каменистой земле, чтобы соору­дить костровую яму. Он поставил плиту в положение для приготовления пищи и достал пару не­прозрачных белых блока сухого горючего, очень похожих на бытовые растопки. Он поднес зажи­галку к первому, бросил ее в плиту, и вскоре вода закипела. Он насыпал в чай несколько ложек сахара, затем налил его в подкотельник, алюминиевое чудовище с откидными стальными ручка­ми и емкостью в пинту.

Мы всегда делили одну кружку чая, когда были на операциях, на случай, если нам придется бы­стро сматываться. Враг мог заметить нас в любой момент, поэтому мы поступали просто и пере­давали напиток от мужчины к мужчине в одной кружке. На этот раз мы позаботились о том, что­бы Дез и Трикки выпили по добрых полпинты дымящейся жидкости. Джо заварил чай во второй раз, и, когда мы делились им, разговор пошел своим чередом.

Я указал на шторм, бушующий вокруг нас.

— Чертовски невероятно. Как только мы получаем задание, это дерьмо должно случиться.

— Закон Мерфи, — сказал Стив. — Если что-то может пойти не так, то так и будет.

Джейс утвердительно хмыкнул.

— Ожидай неожиданного.

В глубине души каждый думал о миссии «Браво Два Ноль» времен Первой войны в Персидском заливе. В 1991 году восемь парней из SAS были заброшены по воздуху в Ирак и вынуждены были пуститься в бега, после чего погода стала точно такой же, как сейчас. Те, у кого не было подходящего снаряжения для холодной погоды, быстро умирали от переохлаждения. Погода ока­залась единственным врагом, которого они не смогли победить. Трое людей погибли, четверо были схвачены, и только одному удалось спастись. С тех пор длинная тень «Браво Два Ноль» на­висла над солдатами спецназа. Но никто, казалось, не хотел высказывать это вслух, пока Дез и Трикки все еще были в таком плохом состоянии.

Стив перевел разговор на еду.

— Знаешь что, держу пари, что эти янки-спецназовцы обожают свой пудинг с патокой, а теперь погода испортилась.

-Да, но им, вероятно, это нужно больше, чем нам, — заметил я. — Они единственные, кто, похоже, прямо сейчас направляется туда, где находится противник.

Мне казалось, что как только Калат-Сикар был отвергнут, мы оказались в значительной степени на обочине этой войны. Стив начал болтать о какой-то девушке, с которой он встречался в Вели­кобритании, в то время как остальные из нас пытались подремать. Я забрался в свой спальный мешок полностью одетым и в ботинках, расстелив под собой полиуретановый коврик. Я свер­нулся калачиком, но мне все еще было холодно.

Под мостом завывал шторм, и я не мог себе представить, как, должно быть, чувствовали себя Трики и Дез.

Глава 10

С первыми лучами солнца все еще бушевала метель, и было убийственно холодно. Трикки и Дез произносили слова невнятно, и они становились заметно более вялыми. Мы во второй раз нарушили СОП и заварили чай, а также разогрели немного еды. Джо переложил большую порцию ланка­ширского хот-пота в старую жестянку из-под патронов, добавил немного соуса табаско, который мы выменяли у ребят из ССО, и поставил все на таганок. Никто из нас никогда не мечтал отве­дать ланкаширский хот-пот в Ираке. Это густое мясное рагу с плавающими в нем шариками те­ста, и оно идеально подходит для таких условий.

Поскольку погода продолжала изводить нас, мы никак не могли больше проводить рекогносци­ровки. Поскольку Трикки и Дез были в плохом состоянии и их состояние ухудшалось, я связался со штабом Следопытов . Я объяснил Джону наше затруднительное положение, и он принял ре­шение отзвать нас. Большего мы здесь добиться не могли, особенно с учетом того, что двое пар­ней быстро слегли от переохлаждения.

Ползти со скоростью 45 км/ч в бушующий шторм было смертельно опасно из-за холодного вет­ра, а обратная дорога была ледяной и трудной. Это казалось бесконечным, даже для тех из нас, у кого каждая часть тела была защищена гортексом. Трикки отказался сменить свою позицию на­водчика крупнокалиберного пулемета на более защищенное место. Мы придерживались главных дорог, чтобы ускорить процесс и как можно быстрее доставить его и Деза обратно на базу. К тому времени, как мы добрались туда, их лица стали ужасно опухшими и синими.

Мы запихнули их в сухую, теплую одежду, затем в спальные мешки и одноместные гортексные бивачные мешки-палатки и уложили в одну из палаток. Мы заставляли их есть понемногу горячую пищу и пить бесконечное количество чая. В укрытии и тепле они медленно начали оттаивать и приходить в себя, и было ясно, что худшее позади. Именно теперь мы почувствовали, что можем дать им обоим выволочку, которую они за­служивали.

— Вы что, ребята, никогда не читали «БДН»? — спросил я. БДН — это сленг, который мы использо­вали для обозначения «Браво Два Ноль».

— Да, на их стоянку обрушились самые сильные снежные бури за последние десятилетия, — вста­вил Стив.

— Помнишь? Точно так же, как у нас!

Все, что мы получили от Трики и Деза, — это несколько смущенных взглядов. Тем не менее, я предполагал, что они усвоили свой урок. Я был поражен тем, что Трикки мог отправиться на операцию без своего комплекта для холодной погоды. Он был опытным мастером. Непревзой­денный солдат Следопытов. Для него было почти немыслимо допустить такую элементарную ошибку.

Впервые я столкнулся с Трикки в 1999 году, в Сьерра-Леоне. Я был там с 1-м парашютно-десантным батальоном, а Трикки был там со Следопытами. Я был свидетелем того, как он и дру­гие парни из Следопытов сражались в джунглях, разгромив кровожадных сьерра-леонских по­встанцев ОРФ, и именно этот опыт заставил меня принять решение пройти отбор в Следопыты.

Именно ветеран SAS, Эйди Уоррен, первым разработал систему отбора Следопытов. Он работа­ет по модели SAS, но он короче — шесть недель, в отличие от шести месяцев. По сути, были включены из отбора SAS основные тесты на физическую и умственную подготовленность, для прохождения которых требовалось то же время. Некоторые утверждают, что отбор в Следопыты охватывает те же области, что и SAS, за меньшее время, что делает его более интенсивным и сложным. Другие утверждают, что это чушь собачья: так быстрее, что снижает коэффициент вы­бытия. Большинству из нас, Следопытов, в любом случае все равно. Это естественный отбор. Это уникально. Он делает то, что вы ожидаете.

Я подал заявку на отбор в Брекон Биконс в разгар суровой зимы. Нас было тридцать пять чело­век, и мы знали, что выживет лишь горстка. Мы сразу отправились в 8-мильный форсированный марш, который нужно было совершить за один час шестнадцать минут по холмам. Мы начали терять парней в первые десять минут, у них выходили из строя колени или лодыжки, или просто от усталости. Но это придало мне огромный импульс уверенности, когда я осознал, что мой ру­ководитель-инструктор на этой 8-мильной дистанции был Трикки.

С самого начала Трикки ясно дал понять, что мы должны по-настоящему гореть желанием, если хотим попасть в Следопыты. Если вы на самом деле не стремились к этому, вы могли оформить добровольный отказ самостоятельно, в любое время. Трикки проводил отбор по модулю физиче­ского состояния и связи, плюс он был одним из шести парней, демонстрировавших, как действо­вать на стрельбище. Было потрясающе наблюдать, как он орудует своим оружием. Это было по­хоже на финальную сцену из фильма «Жара», когда грабителям банков приходится с боем выби­раться из ловушки, расставленной агентами правоохранительных органов США.

Трикки тоже поднимался с нами на холмы. Он руководил самыми экстремальными походами в самую плохую погоду, показывая на собственном примере, как справляться с ужасными условия­ми в горах. В Следопытах вы должны были уметь работать в любом климате, поэтому на групповых упражнениях вы выходили практически в любую погоду. У вас было больше шансов получить переохлаждение или травму на индивидуальных тестовых маршах, но даже в этом слу­чае сержант вытащил бы вас с холмов только при крайней необходимости.

Мы спускались с Брекон-Биконс, шли в душ, а затем сразу переходили к тестам по навигации, безопасности в горах, снаряжению для холодной погоды и выживанию. Слишком много парней погибло при отборе в SAS, так что тебе нужно было доказать, что ты знаешь, как выжить, преж­де чем они забросят тебя одного и без посторонней помощи на эти неумолимые вершины. Все это делало вдвойне удивительным тот факт, что Трикки так сильно пострадал от погоды в Ираке.

Отбор в Следопыты осуществляется из того же лагеря по тем же маршрутам, что и SAS. Я по­мню те времена, когда я вытаскивал себя из постели в изнурительные 03:00, чтобы проглотить обильный завтрак, а затем забраться в четырехтонный грузовик и отправиться в долгую поездку в долину Элан. Мы прижимались друг к другу, чтобы разделить тепло тела, потому что тонкое полотно пропускает холодный воздух. Я обнаружил, что мой разум играет со мной злую шутку. Я подумал, действительно ли мне это нужно? Я мог бы выбрать легкую жизнь с ребятами из мое­го подразделения.

К тому времени, как мы добрались бы до долины Элан, один парень или несколько решили уйти. Они оставались сидеть в грузовике, пока остальные из нас отправлялись в горы. И иногда кто—нибудь говорил сразу после окончания марш-броска: «Сержант, я больше так не могу». Затем следовали еще более экстремальные марш-броски, перемежаемые упражнениями с оружием, а также уроками медицины, связи и подрывных навыков. И с каждым днем твой рюкзак наполнял­ся все новым и новым снаряжением.

Начальный вес вашего рюкзака составлял 35 фунтов, не включая воду и еду. Он увеличивался с шагом в 10 фунтов, и весь этот вес был необходим для выживания в условиях боевых действий или в горах. Никто не нес никакого мертвого груза только для того, чтобы компенсировать на­грузку. В ваш комплект снаряжения входил GPS-маяк, который позволял руководящему составу отслеживать вас в холмах. Это был очень надежный способ удержать людей от мошенниче­ства. Если бы они заметили, что ваш маячок внезапно начал двигаться со скоростью 80 км/ч, они бы поняли, что вы воспользовались попуткой, и вас немедленно отправили бы в утиль.

Вдоль маршрутов были случайные контрольные точки, где инструктор взвешивал ваш багаж, чтобы проследить, что вы не наполнили его на старте водой , надеясь потом ее вылить. Вы долж­ны были носить с собой деактивированную штурмовую винтовку SLR, которую вы должны были постоянно держать в руках во время марша. На отборе в Следопыты вам запрещено поль­зоваться любыми дорогами или тропами, по которым может передвигаться машина, плюс вам запрещено использовать свое оружие в качестве трости для ходьбы, что в моменты крайней усталости было чрезвычайно заманчиво. Если вас застукали за каким-либо из этих занятий, вас заставляли бегать вверх-вниз по ближайшему холму, а затем велели продолжать.

Мы все были одеты в полевую униформу у без опознавательных знаков, но сержант выделялся тем, что носил характерный темно-бордовый берет Следопытов. На нем была кокарда Следопы­тов — указатель направления, наложенный поверх крыльев, с парашютом посередине. Даже если после первой недели вы в полной заднице, ваши ноги болят и покрыты волдырями, и у вас постоянно кружится голова от обезвоживания, вы должны постараться собраться, когда доберетесь до сер­жанта, дежурившего на контрольно-пропускных пунктах. Вы были вольны покинуть отбор и вернуться в подразделение, из которого пришли, в любое время. Все, что вам нужно было ска­зать, это: «Сержант, я хочу уйти».

В моем списке был один парень, который был армейским ультрамарафонцем. Он был в отличной физической форме, и на правом плече у него была татуировка «Без страха». Я заметил ее рань­ше, когда мы были в душе. Мы подошли к финальному 64-километровому маршу на выносли­вость, окончательному испытанию в отборе Следопытов. Мы достигли отметки в 2 километра, где маршрут начинает подниматься на массивную, почти отвесную гору. Я был одним из по­следних, кто отправился в путь, и был на полпути к тому ужасному утесу, когда заметил того парня, который пятился назад и спускался мимо меня. Больше я его никогда не видел. Невероят­но, но он сломался на последнем препятствии и ушел.

Я прошел отбор Следопытов, хотя травма во время финального марша на выносливость была очень близка к тому, чтобы убить меня. И как только я попал в Следопыты, начались настоящие испытания. Именно тогда мне пришлось освоить это ремесло. Неизменно в разведывательном подразделении Следопытов максимальная численность, которой вы когда-либо достигнете, — это патруль из шести или двенадцати человек. Вам нужно было быть счастливыми, работая как небольшая группа очень решительных личностей. В обычной пехоте все сводилось к тому, чтобы идти вперед и атаковать ротой или батальоном — то есть численностью 100 или 700 человек с лиш­ним, и имея за спиной мощь армии и военно-воздушных сил. В Следопытах вы были крошеч­ным подразделением, изолированным далеко на территории противника.

Если вы наткнетесь на вражескую позицию, то, скорее всего, это будет по меньшей мере рота, и вы ожидаете, что вас сильно превосходят численностью и вооружением. Все ваши навыки были направлены на то, чтобы разорвать контакт, вырваться из зоны поражения и исчезнуть. Это должно было быть ловко и инстинктивно, чтобы у тебя был хоть какой-то шанс выжить. Вы до упора практиковались в том, как реагировать на контакт спереди, сбоку или сзади. Тренировка НД (немедленное действие) заключалась в том, что тот, с кем связывались, выпускал пули и кри­чал «Контакт спереди слева!» или что-то в этом роде. Как единое целое, вы сосредотачивали огонь на этой цели.

Тот, кто замечал укрытие, в которое можно было отступить, кричал: «Уходи влево!» или «Уходи вправо!» Затем любой человек мог выдвинуться как ведущий: «Следуйте за мной!». Вы трени­ровались с полными «Бергенами» и патрульными рюкзаками, и вы отрабатывали свои процеду­ры «человек ранен», чтобы взвалить раненого парня себе на плечи и вытащить оттуда. В секции мобильных операций Следопытов вы повторяли этот процесс, только на этот раз со своими ма­шинами. Вы также проходили специальную подготовку по вопросам связи и разведки

Вы узнавали, как находить, оценивать и сообщать необходимую командиру бригады информа­цию, цель разведывательной миссии. Вы научились передавать сообщения по высокочастотной радиосвязи на большие расстояния, отражая сигналы от ионосферы, и с помощью криптографи­ческих средств защиты данных. Вы научились быстро набрасывать карты позиций противника, надевая хирургические перчатки, чтобы ваши доклады оставались четкими и разборчивыми, не­смотря на то, что вы были ужасно перепачканы.

Но так же, как Следопытам бросали вызов физически, нам бросали вызов и морально. Нас учили действовать в другой реальности, принимать то, чего боялись другие. Нас учили владеть ночью, обитать во тьме. Нас учили чувствовать себя как дома при лунном свете, при свете звезд и в кро­мешной тьме. Темнота была плащом, под которым скрывались наши операции. Мы научились любить темноту и делать ночь своей.

Нас учили искать труднопроходимую местность, окраины, засушливые пустыни и отдаленные заросли кустарника — везде, где не обитают люди. И нас учили искать наихудшую, самую пар­шивую погоду, какую только можно вообразить, условия, в которых могли бы преуспевать тай­ные операторы, такие как Следопыты. Или, по крайней мере, там, где мы должны были процве­тать.

После нашей первой миссии в Ираке я не винил Трики в том, что он не взял с собой свой комплект для холодной погоды. В конце концов, все мы были людьми. Пока Трикки и Дез прихо­дили в себя после пережитого испытания, остальные из нас писали отчет патруля о миссии на мостах. Я прочитал его ребятам, прежде чем отправить, на всякий случай, если я что-то пропу­стил. Мы понятия не имели, воспользуется ли бригада маршрутом через мосты для дальнейшего продвижения вглубь Ирака. Нам не нужно было это знать.

Несмотря на ужасные погодные условия, мы выполнили свою миссию и ожидали быстрого перераспределения задач. Но мы уже несколько ночей как следует не спали и остро нуждались в отдыхе. Дождь и снег прекратились, но все еще было очень холодно. Свободных палаток не было, поэтому мы хорошо укутались и устроились рядом с машинами, которые действительно давали небольшое укрытие от ветра.

Все остальные патрули были на заданиях, так что мы могли только предполагать, что у них были гораздо более сексуальные задания, чем наша разведка мостов. Единственным утешением было следующее: если бы в штаб-квартиру Следопытов поступило какое-либо задание, его пришлось бы поручить нам, поскольку мы были единственным патрулем, оставшимся в лагере.

С первыми лучами солнца, в 05:00, меня разбудил сержант-майор Следопытов Рэй Олдман, он же Белый Кролик. Рэй выглядел почти альбиносом с его белоснежными волосами и голубыми глазами с красным оттенком. В нем была дикая энергия, что делало еще более уместным то, что он заслужил прозвище Белый Кролик. Как и у многих солдат, повидавших множество сражений, у него был напряженный взгляд, который также известен как «взгляд на тысячу ярдов».

Рэй предупредил меня, чтобы я готовился к нашей следующей миссии. При этом в его глазах был какой-то странный блеск. Он кивнул мне. Это был тот самый большой случай.

— Лучше тащи свою задницу в оперативную палатку, — сказал он мне. — Калат-Сикар вернулся…

Находясь в состоянии глубочайшего сна, я мгновенно проснулся. Это было равносильно тому, что тебя сняли со скамейки запасных и сказали, что ты попал в финал чемпионата мира. Я был чертовски возбужден. Я сказал себе: к черту чай! Мне нужно было как можно скорее увидеть Джона и выяснить, что именно он приготовил для нас.

Я научил себя хорошо просыпаться мгновенно. Мне нужно было иметь возможность очнуться от глубокого сна и принимать немедленные решения. Один из трюков при этом состоял в том, что­бы хорошо питаться и выпивать ведро воды перед сном. Возможно, вам захочется помочиться ночью, но вы проснетесь с хорошим уровнем энергии и ощущением хорошего увлажнения.

Я разбудил парней:

— Парни, приказы через пятнадцать минут.

Джейсон проворчал:

-Что на этот раз?

Я произнес волшебные слова:

— Калат-Сикар.

Как только Трикки услышал это, он мгновенно вскочил и принялся за дело. Джейсон не был лю­бителем вставать рано, и ему всегда требовалось добрых несколько минут, чтобы полностью ак­тивизироваться. Но, несмотря на это, слова «Калат-Сикар» заставили его вылезти из своего спального мешка и протереть глаза, прогоняя сон. Что касается Стива, то он секунду лежал, ух­мыляясь, как идиот.

— Просто дай мне время, пока я разберусь со своей половинкой, — мечтательно заметил он.

Из его спального мешка доносился ужасный ритмичный шорох. Я чертовски надеялся, что он блефует, грязный ублюдок.

Я взглянул на Джо.

— Джо? — спросил я.

Джо стряхнул сон со своей юной головы.

— Калат Сикар — зло.

Я перевел взгляд на Деза.

— Тебе лучше взять с собой гортекс, — пошутил я.

Дез застенчиво улыбнулся.

— Остается только надеяться, что солнце и дальше будет светить нам, а?

Внутри штабной палатки что-то гудело. Джон приказал связистам Следопытов суетиться вокруг, собирая документы, оборудование связи и фотографии со спутника. Он кивнул нам, когда мы во­шли:

— Все в порядке, ребята? Все хорошо ? Хорошо спали?

Пока мы вшестером занимали места, Джон собрал свое барахло и разложил папки с заданиями на столе для брифингов. Он встал впереди с Белым Кроликом за плечом.

Он тепло улыбнулся нам:

— Ладно, ребята, вы поняли: Калат-Сикар снова вернулся.

Он сделал паузу, позволив словам повиснуть в воздухе.

— Но нам нужно подождать час, прежде чем я смогу провести инструктаж должным образом, по­тому что с вами идет группа инженерной разведки из трех человек.

Джон мог прочесть реакцию на наших лицах. Мы собирались зайти далеко в тыл врага, и на нас свалили это: к нашему патрулю прикрепили подразделение саперов. Группы инженерной развед­ки были именно тем, кем они кажутся: Королевские саперы, подготовленные для выполнения разведывательных задач. Они были недавно сформированным подразделением, и причина их по­явления заключалась в том, чтобы они могли прийти на помощь при выполнении такой миссии, как Калат-Сикар, и отремонтировать взлетно-посадочную полосу.

До вступления в команду инженерной разведки не проводилось никакого процесса отбора. Из­лишне говорить, что они не должны были проводить настоящую разведку и быть острием, что было смыслом существования Следопытов. Мы никогда не работали с ребятами из инженерной разведки, но мы знали, что они не прошли парашютной подготовки и что они не знают наши СОП. В такой миссии, как эта, это было самое последнее, что нам было нужно.

Джон поднял руку, пресекая любые возражения.

— Ребята, я знаю. Это далеко от идеала, но в основном, это политика. Вам нужно довериться мне в этом вопросе и выполнить его, хорошо, потому что таков приказ.

Командиром групп инженерной разведки был бывший боец SAS, которого я хорошо знал. Мы, Следопыты, долгое время находились на попечении SAS, и он явно хотел сделать нам одолже­ние, направив свою разведывательную группу на нашу миссию. Мы должны были предполо­жить, что он выбрал троих из своих лучших, и в этом случае это было справедливо. В любом случае, это был приказ свыше, так что у нас не было выбора. Джон сказал нам подготовить па­труль, чтобы мы могли развернуться через три часа. Он подробно проинформирует нас о мис­сии, как только прибудут ребята из инженерной разведки.

Мы занялись наполнением фляг водой и перепроверкой фургонов. Дез ни на минуту не переста­вал возиться с машинами, и они были в значительной степени исправны и готовы к работе. Но я подумал, что в этом случае Пинки нам не понадобятся. Мы собирались захватить Калат-Сикар, и это должно было означать прыжок с парашютом, и, возможно, с ребятами из инженерной развед­ки в тандемах с нами.

Поскольку Калат-Сикар находился в добрых 300 километрах отсюда, мы явно не могли отпра­виться туда пешком. Если бы мы попытались въехать внутрь, то рисковали бы постичь ту же участь, что постигла эскадрон SBS, который так сильно пострадал в северном Ираке. Судьба этих шестидесяти элитных операторов должна была сыграть в нашу пользу и значительно повы­сить шансы получить разрешение на прыжок с парашютом.

В 05:45 мы собрались в штабной палатке на брифинг Джона. Атмосфера была наэлектризован­ной. Трое парней из инженерной разведки присоединились к нам и заняли свои места сзади. Ти­пично для саперов, они были крупными, мускулистыми парнями.

— Итак, ребята, как вы знаете, Калат-Сикар вернулся, — объявил Джон.

Он был явно взволнован, но старался этого не показывать.

— Ситуация такова, что 16-я десантно-штурмовая бригада вместе с Корпусом морской пехоты США хочет захватить аэродром и использовать его в качестве базы для нанесения ударов по остальной части Ирака.

Поскольку мы были единственным патрулем, оставшимся на ПОБ, миссия выпала на долю нас шестерых, объяснил Джон. Поскольку изначально в Калат-Сикаре планировали отправить два патруля Следопытов, дюжину человек, имело смысл взять с нами дополнительных парней, и поэтому к нам попросили присоединиться группу инженерной разведки. Далее Джон обрисовал один се­рьезный недостаток миссии в Калат-Сикаре в ее нынешнем виде: когда дело дошло до драки, верховное командование отказалось от ввода группы высадкой с воздуха.

Вместо этого нам было приказано ехать на машинах, а это означало, что нам предстояла масштабная поездка в самое сердце территории противника. Если бы мы предприняли эту мис­сию по суше, я подумал, что наличие одной дополнительной машины, оснащенной парой еди­ных пулеметов, вездехода инженерной группы разведки, вполне могло бы оказаться полезным. Но в любом случае, переход от заброски с парашютами к заброске на машинах был настолько близок к безумию, насколько это вообще возможно в британских вооруженных силах.

Это было золотое правило солдатской службы — никогда не нарушать приказы командира. В кон­це его брифинга было время высказаться, если вам это было нужно. И, конечно, у меня было несколько вопросов, которые мне нужно было обсудить с Джоном по этому поводу.

— Миссией руководит твой патруль, Дэвид, — продолжил Джон, — при поддержке трех парней из саперов. Как вас зовут, ребята?

— Иэн Эндрюс.

— Саймон Джеймс.

— Стивен Олтри.

— Ладно, Йен, Саймон, Стивен, добро пожаловать на вечеринку, — сказал Джон. — Это ваша сов­местная миссия: выдвинетесь на машинах на аэродром Калат-Сикар. Разведайте и обозначьте аэродром, чтобы облегчить высадку 1-й боевой группы десантников на ТВП.

ТВП расшифровывался как транспортные вертолеты поддержки, армейский термин для обозна­чения «Чинуков». Как только мы доберемся до Калат-Сикара, нам нужно будет отметить ВПП (вертолетную посадочную площадку), чтобы «Чинуки» могли высадить десантников.

— Время выбрано, — продолжил Джон. 1-я боевая группа десантников должна высадиться в час «В», 24 0400 Зулу.

Это означало, что высадка десанта была назначена на 24 марта, в 04:00 по местному времени. Я сразу же подумал: «Черт возьми, это произойдет меньше чем через двадцать четыре часа!» Тем временем нам нужно было разработать план подхода и возможные маршруты, принять решение о дальнейших действиях, а также самим добраться до аэродрома.

Как только мы бы добрались до аэродрома, нам нужно было провести разведку на 360 градусов, очистить и пометить ВПП. Кроме того, нам нужно было заставить ребят-инженеров проверить наличие каких-либо препятствий и привести в порядок взлетно-посадочную полосу, чтобы аэро­дром можно было использовать как можно быстрее. Короче говоря, все это напоминало гонку на время в «миссии чертовски невыполнимой».

Джон перешел к сводке разведданных.

— Разведывательная картина такова: американская морская пехота продвигается в направлении Насирии, в 150 километрах к северу от нас. Они ожидают столкнуться с ограниченным сопротивлением иракцев, так что контакты будут, но ничего слишком значительного. Предполагается, что в Наси­рии «нет существенной вражеской угрозы».

— Между Насирией и Калат-Сикаром нет известных иракских позиций, — продолжил Джон. — По оценке разведки, этот район «относительно безопасный». В оперативном ящике есть пакет дан­ных со спутниковыми снимками, отчетами агентурной разведки и другими мелочами, а также файл планирования патрулирования Джорди и Лэнса.

Джон закончил так:

— Бригаде абсолютно необходимо, чтобы вы обеспечили высадку 1-го ПДБ в час «В», и поэтому вам нужно срочно добраться до этого аэродрома и взять его под контроль. Вот в чем дело, ребя­та. Есть вопросы? И пусть они будут короткими…

— Очевидный вопрос: почему на машинах? — спросил я. — Почему мы не можем выполнить за­броску с воздуха?

— Я забыл сказать, — ответил Джон. — Для этой миссии нет доступных воздушных средств.

— Что, совсем никакой поддержки с воздуха? — спросил Трикки.

— Нет. Ничего, — ответил Джон. — Для этой миссии нет ничего доступного.

— Там что, даже ТВП не будет? — спросил Джейсон.

Я знал, о чем он думал. Если мы не могли выполнить заброску с парашютами, то, по крайней мере, могли бы заброситься на «Чинуке» и высадиться вместе с машинами, так что нам бы не пришлось туда ехать все время по дорогам.

— Ничего нет, — повторил Джон. — Первый раз любые воздушные средства поднимутся завтра в 0300, чтобы в течение часа доставить 1-й ПДД. Это все.

Дерьмо. Чрезвычайно неприятный факт, этого не скроешь. У стесненных в средствах бри­танских военных не было в наличии самолетов, чтобы сбросить нас над целью, даже если бы на это было желание. Но в каком-то смысле это было неудивительно. Мы сами видели, насколько не хватало авиационных средств для поддержки бригады. В любом случае, мы всегда знали, что Калат-Сикар будет опасен, каким бы путем мы ни пошли.

В «Следопытах» у нас есть неофициальный сборник — цитаты, которые определяют дух нашего подразделения: «Счастье всегда найдут те, кто осмеливается и упорствует; странник — не обора­чивайся, иди дальше и ничего не бойся». Если бы нам приказали выполнить ввод группы, пере­плыв Тигр, мы бы вероятно, мы бы так и сделали, так сильно мы хотели получить миссию в Ка­лат-Сикаре. Мы не собирались лететь по воздуху. Мы ехали по суше. Да будет так.

Глава 11

— Мне нужно, чтобы ты выдвигался как можно скорее, — подсказал Джон. — Ваши машины гото­вы?

— Они готовы к работе, — подтвердил я.

— Дэвид, мне нужно, чтобы ты доложил мне, как только будешь готов к отъезду. Вы можете сде­лать это самое позднее к 07:30?

Я посмотрел на парней. Они кивнули мне. Конечно, мы можем.

— Да. Могу сделать. — сказал я.

— И, Дэвид, — добавил Джон, — тебе нужно будет использовать свое обаяние и харизму в отноше­ниях с американскими морскими пехотинцами, чтобы убедиться, что они позволят тебе пройти через их позиции и добраться до Калат-Сикара намного раньше их.

Я сказал Джону, что никаких проблем. Я чувствовал, к чему он клонит. Сегодня утром у американской морской пехоты в 08:00, должно было начаться наступление на Насирию, примерно в 150 километ­рах к северу от нас. Вплоть до их линии фронта мы могли предположить, что местность была в значительной степени очищена от иракских войск и поэтому безопасна. Но как только мы добе­ремся до Насирии, нам придется выдвинуться за линию фронта Корпуса морской пехоты и про­рваться на территорию противника. Мы чертовски спешили попасть в Калат-Сикар, и, вероятно, потребовались бы некоторые осторожные уговоры, чтобы убедить командование Корпуса мор­ской пехоты США пропустить нас.

Миссия продвигалась так быстро, что у нас было мало времени для связи с американскими воен­ными по этому вопросу. У нас был американский офицер связи, работавший в штабе бригады, но даже если бы нам удалось проинформировать его о нашей миссии, сообщение могло бы ни­когда не дойти до линии фронта американцев. Нам пришлось бы положиться на свой ум, чтобы убедить янки позволить нам пройти дальше.

Брифинг закончился. Джейсон схватил карты и начал внимательно изучать местность между нами и Калат-Сикаром. Я схватил доклады Джорди и Ланса о планировании патрулирования и начал просматривать отчеты разведки. Трикки отправился к связистам бригады, чтобы разобраться со связью. Ему нужно было уточнить частоты для различных сетей TACSAT, кото­рые регулярно менялись, и особенно для команд воздушного прикрытия и ПСО (поисково-спаса­тельных операций), если мы окажемся в дерьме.

Трикки оставил Джо разбираться со связью с сапером-разведчиком, чтобы он мог подключить их к нашей сети. Стив внимательно изучил спутниковые снимки, чтобы найти наилучший маршрут, в то время как Дез начал тройную проверку транспортных средств, плюс у меня есть Джейсон, чтобы за всем присмотреть.

Единственный способ, которым мы могли бы напрямую связаться с морскими пехотинцами США, это направить вызов по радиосвязи через наш штаб к ним. Даже тогда у них был бы дру­гой тип криптозащиты, чем у нас, программное обеспечение, которое шифрует сигналы, чтобы сделать их невосприимчивыми к перехватам, так что мы могли бы установить контакт только с помощью небезопасных (незашифрованных) каналов.

Морская пехота США развернула 300 с лишним радиосетей на своих передовых позициях, что­бы каждый взвод мог разговаривать со своими бойцами. Они будут менять свои частоты каждые двадцать четыре часа или около того, в качестве меры предосторожности против перехватов про­тивника. Установить связь с морскими пехотинцами США на передовой будет очень, очень сложно и, вероятно, практически невозможно.

На фотографиях, сделанных со спутника, аэродром Калат-Сикар выглядел как небольшая вз­летно-посадочная полоса военного назначения. Разрешение было достаточно хорошим, чтобы разглядеть небольшую диспетчерскую вышку плюс пару ангаров, но, насколько мы могли су­дить, там не было ни самолетов, ни военной техники. Обычно на спутниковых фотографиях от­мечались известные позиции противника, но на них ничего не было показано. Дата и время получения спутниковых фотографий были со сроком давности до нескольких недель, не более того. Сводка разведданных была чрезвычайно многословной и полной пустяков, но сводилась она к тому факту, что никаких известных иракских войск там не было.

Первая ослепительно очевидная вещь, судя по картам и спутниковым фотографиям, заключалась в том, что местность к северу от Насирии была намного лучше и более заросшей растительно­стью, чем там, где мы находились сейчас. На спутниковых снимках были видны каналы и густые заросли. Сначала казалось, что по бездорожью проехать невозможно. Но чем больше мы изуча­ли изображения, тем больше нас привлекала пара грунтовых дорог, которые петляли к северо-востоку от Насирии. Казалось, они огибали болотистую местность до самого аэродрома.

Мы остановились на двухэтапном плане. Если подтвердится разведсводка, когда мы доберемся до Насирии, мы поедем по главной дороге, трассе №7, прямо в Калат-Сикар. Это был бы самый быстрый маршрут, к тому же в разведсводке было указано, что это должно быть выполнимо. Мы бы предпочли ехать по бездорожью. Это всегда было нашим первым выбором, когда мы выпол­няли миссию на машинах. Но грунтовые дороги пересекали множество каналов, так что доста­точно было бы снести всего один мост, и нам будет крышка. Однако, если разведсводка окажется сильно неверной после того, как мы проедем Насирию, нашим запасным вариантом будет воспользоваться шансом и использовать эти дороги.

Судя по картам, Джейсон прикинул, что до Калат-Сикара нужно проехать около 290 километров. Мы могли бы развивать скорость в среднем 50 километров в час, если ехали по главным маги­стралям, так что поездка заняла минимум шесть часов. Это означало, что у нас должно было быть достаточно времени, чтобы произвести разведку, взять под охрану и отметить аэродром, но все зависело от того, насколько хорошо подтвердится разведсводка, когда мы окажемся на вра­жеской территории. Если бы мы столкнулись с серьезным сопротивлением, все бы это измени­лось.

Из сверхсекретного проникновения, прыжка с C130 «Геркулес» на большой высоте, это теперь превратилось в безумный рывок по главной магистрали с серьезным ощущением повто­рения судьбы Легкой бригады. Но другого способа попасть внутрь не было. В любом случае, с тех пор, как я работал в 1-м парашютно-десантном батальоне, нас всегда просили выполнять су­масшедшие операции с минимальным снаряжением и поддержкой. Мы сделали то же самое в Косово, Сьерра-Леоне и Афганистане. Это то, чем славится британская армия.

Разведсводка беспокоила меня больше всего. За все время, что мы здесь были, мы не видели ни одного иракского солдата. Мы знали, что янки двигались к Насирии на всех парах и практически не встречали сопротивления. Так что, возможно, информация разведки — «относительно безопас­ная» — была точной. Но почему-то я в этом сомневался. Относительно безопасный характер озна­чал, что в этом районе не было известно о присутствии сил противника. Однако всегда суще­ствовал промежуток времени между безопасностью по данным разведки и тем, что происходило здесь и сейчас. Кроме того, мы знали, что иракские федаины, ополченцы, фанатично верные Саддаму Хусейну, не были размещены на постоянных базах как таковых. Федаины были мо­бильными, нерегулярными войсками, и их было трудно выследить.

Но мы были там, где были. Нас посылали с наилучшей имеющейся информацией, и нас просили докопаться до истины. Если разведданные были неверными, то риску подвергались только мы шестеро, или девять человек с ребятами из инженерной разведки. И это была именно та роль, для которой были созданы Следопыты.

Группа инженерной разведки состояла из сержанта и двух младших капралов. Мы ясно дали по­нять, что они могут внести свой вклад, если захотят, но они, казалось, были счастливы поло­житься на наш опыт. Когда план миссии был практически составлен, Джейс объяснил Йену, ко­мандиру их машины, порядок, в котором мы будем действовать.

— Йен, это боевой порядок: моя машина впереди, машина Дэйва сзади, твоя посередине. Ты хо­чешь послать своих парней, чтобы как можно скорее подготовиться к отъезду? Дез, иди с ними и помоги им разобраться с их машиной.

Мы начали проверять и перепроверять наше снаряжение, особенно наши личные РПС и разгруз­ки. На это было потрачено много заботы и внимания, потому что это был единственный комплект снаряжения, который мы всегда имели при себе, даже если бы были в бегах и потеряли все остальное. Первоочередной задачей были боеприпасы. У каждого на поясе было по шесть магазинов на тридцать патронов к штурмовой винтовке, первый из которых был направлен вперед и размещен патронами вверх, так как он вставлялся непосредственно в оружие. Каждые несколько дней мы разбирали наши магазины, избавляясь от пыли и грязи, затем проверяли и смазывали пружину и перезаряжали их. Некоторые парни заряжали только по двадцать девять патронов в магазин, чтобы не перенапрягать пружину.

Вторым приоритетом были гранаты. Каждый парень брал по четыре фугасные гранаты в два подсумка. Сторона, на которой вы их носили, зависела от того, были ли вы левшой или правшой. Взрыватели хранились отдельно от гранат и ввинчивались в них перед боем. Третьим приорите­том была еда. Каждый человек упаковал достаточно жратвы для обычных двадцати четырех ча­сов работы, но не полный двадцатичетырехчасовой рацион. Как правило, мы брали с собой два готовых блюда, которые, чаще всего, ели холодными. Еда была засунута в задний подсумок, по­тому что это было последнее, за чем нам нужно было тянуться в спешке.

Если бы мы действительно отправились в бега, то могли бы позволить себе раз в три дня по од­ной порции отварного мяса в пакетиках — ровно столько, чтобы сохранить себе жизнь. К еде при­лагался ключевой элемент снаряжения — ложка, обычно прикрепляемая к нашей РПС с помощью от­резка паракорда. Если бы мы потеряли свою ложку, нам пришлось бы есть грязными руками, а это означало бы напрашиваться на тошноту. Четвертым приоритетом была вода. Каждый из нас уложил по две пластиковые литровые фляги, к одной из которых прилагалась наша пластико­вая кружка, чтобы сэкономить место. У некоторых парней также была складная альпинистская емкость для воды, которую можно было использовать для сбора дополнительной питьевой воды.

Пятым приоритетом был набор для выживания. Сюда входили стерилизующие таблетки для очистки грязной воды для питья; личная аптечка первой помощи; перочинный нож; спички; плюс зажигалка (обычно дешевая одноразовая). Один индивидуальный перевязочный пакет был закреплен спереди к нашим разгрузкам зеленым армейским скотчем, чтобы мы могли легко ото­рвать его и наложить на огнестрельную рану. Шестым приоритетом была радиостанция PRC 112. Это была аварийная сверхвысокочастотная система связи «земля-воздух». Это был ра­диомаяк, размером с обычную портативную рацию, с антенной, которая в сложенном состоянии позволяла вести переговоры в эфире. Она обеспечивала связь только в прямой видимости и, как и многое из нашего снаряжения, была архаичной и часто ломалась.

Седьмым приоритетом было наше оборудование для определения местоположения. У нас была засекреченная тактика, методы и процедуры, а также специальное оборудование, которое мы ис­пользовали, чтобы скрытно обозначить наше местоположение и вызвать поисково-спасательную команду на вертолете.

У каждого из нас в разгрузке также был набор для маркировки зоны выброски, состоящий из скалдного конуса из флуоресцентного материала, который должен был использоваться для обозначения ЗВ (зоны выброски) — безопасной и расчищенной зоны для спуска парашютистов. Наконец, каждый человек мог взять с собой таганок для сухого горючего и несколько таблеток топлива. Это был относительно тяжелый набор, и мы могли выжить на холодных пайках, но го­рячий чай отлично поднимал боевой дух и мог стать спасением. Опять же, это был личный вы­бор.

В 07:15 мы повторно доложили Джону о плане миссии. То, что мы пытались сделать, было слож­ным, и многое могло пойти не так. Это был изолированный, неизвестный район глубоко в тылу противника. Краткий отчет дополнил доклад патруля, предоставив штабу четкое представление о наших намерениях, а также о действиях в случае возникновения проблем. Это также давало четкое представление о нашем маршруте на случай, если Джону придется посылать команду ПСС на наши поиски.

Я проинформировал Джона о том, что мы намерены быть на аэродроме не позднее 22.00, что оставляет нам пять часов на разведку, обеспечение безопасности и маркировку ВПП. Мы бы не­надолго остановились бы на машинах и провели первоначальную разведку пешим порядком. Затем мы бы использовали одну машину для прикрытия остальных, проверяя взлетно-посадочную полосу на 360 градусов. Мы делали первое 360-градусное сканирование с помощью нашего тепловизора «SOPHIE», который был выдающейся частью снаряжения.

Эффективная дальность действия «SOPHIE» составляет 2000 метров, как мы бы ее использова­ли, и вы можете использовать увеличение, чтобы получить более близкое представление о том, что вы рассматриваете. Мы использовали его в первую очередь как оптическое средство для ОБЦ (обнаружения ближних целей), но его также можно было использовать в качестве средства наведения на цель, чтобы уничтожить любые обнаруженные войска противника. Если бы на аэродроме была интенсивная деятельность, мы, возможно, не смогли бы совершить осмотр на 360 градусов пешком. В этом случае мы бы разъяснили штабу Следопытов, где именно мы обна­ружили иракские войска, и порекомендовали бы им посадить вертолеты подальше от взлетно-посадочной полосы.

Мы бы отметили ВПП с помощью фонариков с ИК-фильтрами (видимыми только при ночном видении) и наших специальных ИК-маркеров. Мы также передали бы по радио координаты GPS точного места, где должны были приземлиться вертолеты. «Чинуков» было достаточно только для размещения роты, поэтому 1-й ПДД прибудет тремя волнами, каждая из которых будет со­стоять из трех вертолетов и примерно девяноста вооруженных людей. Остальная часть боевой группы последует за ним позже. Я закончил рассказывать Джону о нашем плане, и Джейсон на­чал излагать дальнейшие действия.

— При обнаружении противника: мы продвигаемся, сообщаем о местонахождении противника и определяем альтернативный маршрут, чтобы избежать встречи с ним. Контакт: мы открываем ответный огонь, прерываем контакт, отправляем доклад о контакте, затем продолжаем миссию. Засада: мы открываем ответный огонь, проезжаем через засаду и продолжаем выполнение зада­ния. Если патруль разделится, мы продолжим движение, подождем тридцать минут, затем вер­немся к последнему пункту сбора для непредвиденных ситуаций, которых у нас три к северу от Насирии.

Поскольку мы не могли отметить точки ЭПС (экстренного пункта сбора) на картах, каждый из наших пунктов должен был быть легко узнаваемым и запоминающимся объектом. Я выбрал электрическую распределительную станцию в качестве нашего последнего пункта сбора на пути в Калат-Сикар. Она состояла из леса опор, расположенных недалеко от главного шоссе, на не­большом расстоянии вниз по грунтовой дороге. Ее было невозможно пропустить.

Между ней и Насирией было еще два пункта сбора, каждый из которых представлял собой за­метную дорожную развязку. Каждый ЭПС был рассчитан с учетом установленного расстояния до цели и пеленга, чтобы снизить риск инцидента «синий по синим» (дружественный огонь). Точка сбора была установлена в 200 метрах к востоку от ориентира, и мы должны были подойти к ней с востока

При подходе к ЭПС вы выходили к границам ЭПС, который проверяли с помощью ПНВ и тепло­визора. На самом деле вы отправлялись в пункт сбора только тогда, когда были уверены, что там нет врага, гражданских лиц и бродячих собак. И вы позаботились о том, чтобы все присутствую­щие товарищи знали о вашем приходе. Если ЭПС по какой-либо причине был непригоден для использования, вы бы двигались к следующему.

Если бы нам пришлось вызывать ПСС, мы бы отметили ВПП для экипажа ПСС, чтобы он при­был, с заранее подготовленной планировкой, используя либо камни, либо ИК-маркеры. Когда прилетал вертолет ПСС, мы принимали неагрессивную позу — оружие на земле, руки за головой и на коленях. По очевидным причинам с нами будут обращаться как с врагом, выдающим себя за британских солдат, пока не будет доказано обратное.

Джейсон завершил начатое.

— Присутствие сил противника на аэродроме: проводим разведку, докладываем о численности противника в штаб Следопытов и при необходимости нейтрализуем. «Синий по синим»: не открываем ответный огонь, укрываемся и обозначаем патруль как дружественные войска.

Трикки провел доклад по связи, который был коротким и хорошим. У нас было два сеанса в день, один в 08.00 и один в 16.00. Если бы мы пропустили один или несколько сеансов, Джон предположил бы, что мы, возможно, были скомпрометированы и находились в бегах. Если мы попадали в ситуацию «потеря связи», когда мы не могли связаться с дружественными силами, мы возвращались в Корпус морской пехоты США и выпрашивали, одалживали или крали какое-нибудь оборудование. Не было никакого смысла обеспечивать ВПП на аэродроме, если мы не могли сообщить, что для 1-го ПДД все чисто, чтобы зайти на посадку.

Наконец, Трикки напомнил всем о наших позывных: ‘

— Позывной патруля — Погром Три Ноль. Позывной Дэйва — Мэверик Один. И кодовое назва­ние миссии — операция «Смерть или слава».

Его последнее замечание подняло настроение. Все рассмеялись. У миссии не было официально­го кодового названия как такового, но, поскольку появились неофициальные, Трикки попал в точку с этим названием. В конце брифинга мы сверили наши часы. Когда мы отправлялись на операцию, нам нужно было следить за тем, чтобы каждый боец подразделения работал точно в одну и ту же минуту и секунду. Это важно по многим причинам, и особенно для воздушной под­держки.

Специалист по связи Следопытов Пит выступил вперед. Он вытянул левую руку и пристально посмотрел на свои часы.

— Примерно через две минуты будет семь пятьдесят семь по Зулу, — объявил он.

Каждый из нас перевел стрелки своих часов на одну секунду дальше от 0757. Теперь у нас оста­валось две минуты до начала синхронизации, и мы потратили их на просмотр карт и спутни­ковых фотографий Калат-Сикара.

— Шестьдесят секунд, — предупредил Пит. — Тридцать секунд. Семь пятьдесят семь Зулу через пятнадцать секунд. Пять, четыре, три, два, один. Время!

По команде Пита каждый из нас включил свои часы и был синхронизирован. Пит и сам сделал то же самое ранее тем утром, получив синхронизацию своего времени из штаба королевских ВВС в Кэмп-Тристаре. То, что здесь происходило, было гораздо серьезнее, чем просто наземная война в Ираке. Британские и американские вооруженные силы выполняли воздушные миссии со всех сторон света: от авианосцев, курсирующих у побережья, до скоростных реактивных само­летов, вылетающих из Иордании, Саудовской Аравии и Кипра, и даже B52, запущенных с баз в Великобритании.

Вы никогда не будете проводить всю воздушную кампанию из одного места, поскольку это сде­лало бы его крайне уязвимым для нападения на его авиабазу. Но координация воздушной кампа­нии в стольких разных странах и часовых поясах была сложной задачей, поэтому мы синхрони­зировали время по штаб-квартире Королевских ВВС. Один вице-маршал авиации, британский или американский, отвечал за всю воздушную кампанию, и его тайминг был согласован непо­средственно с Пентагоном и ПОШ (Постоянным объединенным штабом). Вице-маршал авиации передавал синхронизацию времени своему начальнику штаба, который передавал ее по цепочке во все наземные подразделения, включая наше.

Пилоты будут прилетать из множества часовых поясов, при этом им придется координировать свои действия с наземными войсками с точностью до секунды. Если вы были на земле, вам мог­ли выделить непосредственную поддержку с воздуха на очень сжатые сроки, даже на несколько минут или секунд, и вам нужно было быть на сто процентов уверенным, что вы работаете точно по местному, или зулусскому, времени. То же самое относится к прыжку HALO над целью или к эвакуации при ПСО. Ключевым моментом здесь была военная точность, равно как и ношение надежных часов!

Я носил часы «Булгари» и делал это уже несколько лет. Мало кто осознает это, но дешевые часы, как правило, теряют несколько секунд каждый день. Со временем они накапливается. Мои «Бул­гари» обошлись мне в 2000 фунтов стерлингов — деньги, которые мне приходилось экономить. Каждые «Булгари» имеют уникальный номер, и я гордился их изящными, простыми линиями и точным швейцарским механизмом. В них нет лишних функций — только прочный черный реме­шок и элегантный, чистый циферблат, который точно показывает время, что было именно тем, что мне было нужно.

У них также было сапфировое стекло, практически неразруши­мое. Сапфировое стекло — самый твердый оксидный кристалл, известный человеку, поэтому оно находится на одном уровне с алмазами по шкале твердости. (Бриллианты имеют десятую оценку по шкале твердости Мооса, сапфировое стекло — девятую.) Сапфировое стекло обладает такими качествами, как чрезвычайная прочность, твердость, термостойкость и коррозионная стойкость, что означало, что циферблат моих часов вряд ли развалится в середине эксплуатации.

Многие солдаты, как правило, носили так называемые часы «милитари», на которых имелись всякие кнопки. Проблема с ними заключалась в том, что, будучи Следопытом, вы часто обнару­живали, что продираетесь сквозь заросли по-пластунски. И хотя вы, возможно, отключили все функции звукового сигнала и подсветки, было слишком легко опереться всем весом на часы или зацепиться ими за какой-нибудь кустарник и снова включить их. Представьте, что вы находитесь в нескольких ярдах от вражеской позиции, когда внезапно ваши часы начали мигать или пищать.

У «Булгари» вообще не было функции подсветки, только мягко светящийся тускло-серебристый циферблат. У него также не было никаких звуковых функций. Когда я был офицером-кадетом, я боксировал за Сандхерст. Я был вынужден носить этот «Булгари» на правой руке, потому что моя левая рука распухла и покрылась синяками после того, как я нокаутировал соперника. Я ре­шил, что ношение часов справа принесло мне удачу, потому что в то время я был одним из немногих офицеров, отобранных для службы в парашютно-десантном полку.

С тех пор я решил носить «Булгари» на правом запястье. Они работали не от батареек, так что в игру не мог вступить закон Мерфи: если что-то может пойти не так, то так и будет. Не было ни­какой опасности, что батарея сядет как раз в тот момент, когда мы приближались к аэродрому Калат-Сикар.

— Сейчас 0758, и мы выдвигаемся через двенадцать минут, — объявил я парням из моего патруля. — Ладно, поехали.

Когда мы выходили из штабной палатки, у меня мелькнула мысль о Джоне. Вскоре он отправит на операцию все шесть патрулей Следопытов. За последние сорок восемь часов он отдавал при­казы и получал сводки от всех нас, и он был в радиосети двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, поддерживая связь со своими патрулями. Предполагалось, что он также будет присутствовать на групповых инструктажах бригады и иметь представление о том, какой вклад могли бы внести Следопыты. Он был перегружен информацией и, должно быть, близок к эмоцио­нальному выгоранию. Меня снова поразило, что как заместитель командира Следопытов я обладал лучшим из обоих миров.

Прежде чем мы тронулись в путь, я провел последнюю перекличку с другими машинами.

— Джейс, готов идти?

Он кивнул: «Да».

— Йен, ты готов идти?

Здоровенный парень-сапер показал мне поднятый большой палец: «Да».

Ровно в 08:10 мы тронулись с места.

Глава 12

Едва мы отъехали от ПОБ, как Стив повернулся ко мне.

— Дэйв, мы уже на месте?

Он повторил это несколько раз, как Осел в мультфильме «Шрек», пока, в конце концов, я не сдался:

— Стив, отвали, приятель.

Но я обоссался от смеха

Погода изменилась. Было тихо, солнечно и без намека на дождь. На нас были смоки, а под ними футболки. Вот и все. В свете рассвета местность выглядела кинематографически: это было море плоских открытых плато, усеянных пятнами желтых скал и перекатывающимся золотистым пес­ком. Пинки набрали скорость на твердой земле, и я начал испытывать эйфорию. Наконец-то мы получили Калат-Сикар. Возможно, это больше не было заброской с парашютом, но все равно обещало быть эпичным. Мы выполняли миссию всей нашей жизни. Я оглядел других парней и мог сказать, что они, как и я, были воодушевлены.

Когда рассветный свет озарил сверкающую пустыню, я схватил свои солнцезащитные очки. Это были «Persol Havana 714» — очки ручной работы с дужками и линзами, которые складываются сами по себе. В сложенном виде они были размером с небольшой компас и идеально помеща­лись в верхнем левом кармане моего смока, что делало их удобными для работы.

Когда мы ехали по пустой пустыне, меня ни с того ни с сего осенила мысль. Возможно, Трикки не просто так забыл свое снаряжение для холодной погоды во время нашего первого задания. Если бы он этого не сделал и нас не отозвали бы на базу раньше, мы бы все еще были там, охра­няя эти мосты, и, скорее всего, никогда бы не получили Калат Сикар. Может быть, именно поэтому Трикки решил не брать с собой свой комплект гортекса. Может быть, у него было пред­чувствие. Я очень верю в судьбу: может быть, Трикки оставил свой гортекс, чтобы мы могли за­получить Калат Сикар, эту задачу-персик.

Через двадцать минут езды по открытой пустыне мы выехали на шоссе №8, асфальтированную дорогу, которая тянется до самой Насирии. Трасса №8 представляет собой четырехполосное шоссе с металлическим ограждением по центру, очень похожее на британскую двухполосную дорогу. Мы начали двигаться вдоль него по прямой за кормой со скоростью 65 км/ч. Солнце па­лило вовсю, врагов не было видно, и это было похоже на роуд-муви, на поездку в Вегас. Когда Джейсон остановился в песках пустыни, чтобы свериться с картой, мы выстроились в ряд, каж­дая машина прикрывала свои сектора огня. Но иракцев по-прежнему не было видно.

Джейсон раздобыл немного еды и попытался перекусить, глядя в свою карту. Еда: это была слабость Джейсона. Дез вертелся рядом и старался не задавать слишком много вопросов. В задней части фургона Джо пытался спокойно выкурить сигарету, не пуская дым на остальных. Джейсон был командиром машины, и ему предстояло найти щель, которой в их машине практически не суще­ствовало. Я видел, как Джо с завистью поглядывал на нас. Стив и Трики выводили из себя всех — особенно пехотинцев Корпуса морской пехоты США, которые начали с грохотом проезжать мимо нас в длинной веренице машин.

Огромная колонна американской военной техники двигалась по дороге на север. Там были «хам­ви», 4-тонные грузовики и огромные основные боевые танки M1A1 «Абрамс». Рядом с ними мы чувствовали себя крошечными и тщедушными. Часть американского конвоя остановилась непо­далеку, молодые коротко стриженные морские пехотинцы спрыгнули вниз и заняли круговую оборону, распластавшись на животе и наставив штурмовые винтовки в божий свет. Одного вз­гляда на нас было достаточно, чтобы они поняли, что мы не из вооруженных сил США, но, к счастью, на наших машинах были опознавательные знаки.

Мы проскочили мимо неподвижной американской колонны и добились неплохого прогресса — девять британцев на трех «Лендроверах» обогнали тысячи военнослужащих и технику могучих экспедиционных сил морской пехоты. Мы продвигались сквозь американский бронированный кулак, который бил в мягкое подбрюшье врага, или, по крайней мере, так мы думали. И мы зна­ли, что наша крошечная команда составляла авангард британского наступления на юг Ирака, и это было фантастическое чувство.

Пока мы ехали, поболтать было невозможно, потому что ветер, проносившийся мимо открытых Пинки, был оглушительным. Но по выражению лиц других парней и выражению их глаз я мог видеть, что им нравится наконец-то двигаться. У нас были УКВ-радиостанции для связи между машинами, с телефонной трубкой, которая крепилась сбоку на Пинки. У нас также были персо­нальные рации «Кугуар» (Racal PRM-4515 — прим. перев.) для безопасной связи между отдельными членами патруля. У каждого из нас в одно ухо был воткнут наушник, а к ремню была прикреплена рация разме­ром с массивный мобильный телефон 80-х годов выпуска. Но даже с этими рациями шум про­носящегося мимо ветра делал связь практически невозможной.

Со временем Следопыты разработали серию ручных сигналов для передачи основной, жизненно важной информации при движении на машинах: ускорить, замедлить ход, увидел врага, остано­виться. Многие американские машины, мимо которых мы проезжали, были тыловиками, грузо­виками снабжения и тому подобным, и было ясно, насколько огромной и тяжеловесной была американская цепочка снабжения. Было также ясно, насколько она уязвима для засады или под­рыва, поскольку существовала только одна дорога, Трасса №8, ведущая на север, в Ирак. Это было напоминанием о настоятельной необходимости осуществить операцию в Калат-Сикар.

Теперь у нас было высшее чувство миссии. Минуты приближались к часу «Ч», и у нас оста­валось меньше девятнадцати часов, чтобы добраться до Калат-Сикара и зачистить территорию, чтобы захватить его. Время от времени мы были вынуждены останавливаться из-за разбитой ма­шины Корпуса морской пехоты США, перегородившей движение. Мы не могли просто на скорости проскочить мимо по открытой пустыне, потому что тогда какой-нибудь скорострел из морских пехотинецев мог решить отстреляться по нам. Скорее всего, это был их первый оперативный тур, и они были бы чертовски взвинчены. Вместо этого нам пришлось ма­хать, улыбаться и осторожно прокладывать себе путь — мимо проходили лучшие гости Ее Вели­чества.

Мы притормозили на одном из таких заторов, и тут из-за пары «хамви» появилась эта фи­гура. Он был одет в характерный синий бронежилет прессы. На голове у него была потрепанная синяя бейсболка, нахлобученная поверх прически в стиле безумного профессора, а на кончике заостренного носа сидели причудливые очки. Существовала только одна вещь, которой мог быть этот парень: американский журналист, работающий в Корпусе морской пехоты.

Направившись прямиком к нашему автомобилю, он остановился прямо у моей двери. В одной руке он сжимал диктофон, и я видел, как он нажал «запись», хотя и делал все возможное, что­бы скрыть это. Он посмотрел мне в глаза и задал первый вопрос в такой самоуверенной манере, которая просто требовала ответа.

— Привет, Мэтью Джонсон, «Си-Би-Эс Ньюс». Так куда вы, ребята, направляетесь?

Я указал на север:

— Туда.

Я подумал, что на самом деле это было довольно очевидно, поскольку все направлялись на се­вер. В этот момент Джейсон тронулся с места, за ним последовала машина инженерной развед­ки, и Стив завел наш двигатель.

— Эй, подождите... — крикнул репортер нам вслед. Затем, когда он понял, что мы не собираемся останавливаться:

-Ладно, ребята, увидимся в следующий раз в Херефорде!

Мне захотелось завопить в ответ: «Мы не SAS, мы Следопыты. Разве ты не видишь разницы? Это все равно что перепутать БМВ с Феррари!». Но если бы я это сделал, я полагал, что у него была бы еще более интересная история.

Мы продвигались вперед по главной трассе. На открытых участках мы теперь развивали добрых 80 км/ч, но всякий раз, когда натыкались на американские колонны, нам приходилось ползти ползком. Я прикинул, что наша средняя скорость должна быть около 30 км/ч, и при такой скоро­сти мы все равно доберемся до Калат-Сикара в течение десяти часов. Это оставило нам доста­точно времени, чтобы сделать необходимое.

Видимость была отличная, и мы могли видеть на несколько километров в любом направлении. Мы еще не видели ни одного иракца, гражданского или военного. Это было действительно странно, потому что мы ехали по этому огромному чертову шоссе в самое сердце Ирака. Если бы не Корпус морской пехоты США, нам казалось бы, что мы перемещаемся по Планете обезьян после апокалипсиса, настолько она была лишена какого-либо человеческого присутствия.

В 11.00 мы были в пути добрых три часа и остановились, чтобы еще раз свериться с картой. Мы прикинули, что находимся всего в нескольких километрах от южной окраины Насирии. Именно сейчас мы заметили отдаленные признаки сражения. Находясь неподвижно в пустыне, мы услы­шали первые взрывы. Я посмотрел на север и на далеком горизонте увидел густые маслянистые клубы дыма, уносимые ветром. Боевые вертолеты «Кобра» кружили в воздухе, поражая цели внизу, а в ответ в небо по дуге устремлялись трассирующие пули.

Мы продвинулись вперед на несколько сотен метров и увидели разбитый «хамви» и броне­транспортер LAV-25, лежащий на обочине дороги. Казалось, что иракцы все-таки оказывали ка­кое-то сопротивление. LAV-25 был большой неповоротливой машиной. Он все еще яростно го­рел, над шоссе поднималось густое облако едкого дыма. Мы сбавили скорость, перейдя на пол­зание, и увидели характерные следы от чего-то похожего на РПГ (реактивные противотанковые гранаты), вонзившиеся в толстую броневую обшивку сбоку.

Не было никаких признаков каких-либо потерь среди американцев, поэтому мы решили, что кто бы ни был в БТР и «хамви», он, должно быть, выбрался практически невредимым. И по-прежне­му не было ни малейших признаков присутствия каких-либо иракцев. Мы предположили, что небольшой мобильный отряд устроил здесь внезапную засаду, прежде чем раствориться в пу­стыне.

Странно, но мы почувствовали почти облегчение, увидев какие-то признаки вражеского присут­ствия, конкретные доказательства того, что мы находимся на войне. Мы прошли почти треть пути по территории Ирака, а до сих пор не увидели ни одного иракского бойца. Но в равной сте­пени мы еще не видели, чтобы хоть один иракский солдат сдался в плен, и они, конечно же, не складывали массово оружие.

Насирия — шиитский город, в отличие от суннитского. Мы узнали об этом из сводок разведки. Сунниты были традиционными союзниками Саддама Хусейна, и от местных шиитских жителей здесь ожидали дружелюбия. Это способствовало «относительно благоприятной» оценке развед­данных, которую нам дали. По крайней мере, на данный момент разведданные, казалось, соот­ветствовали тому, что мы видели на местах.

Мы продвинулись вперед еще на 5 километров, прислушиваясь к малейшему движению вокруг нас. Но, кроме боевых вертолетов «Кобра», кружащих над горизонтом, которые должны были находиться где-то над центром Насирии, там ничего не было. Наконец, примерно в 200 метрах перед нами мы заметили нечто похожее на командный пункт Корпуса морской пехоты США. По одну сторону дороги виднелось скопление палаток и транспортных средств, а также множество радиоантенн, торчащих в воздух.

Командный пункт был окружен шеренгой морских пехотинцев США, которые лежали пластом, в круговой обороне. Никто из них еще не окопался, поэтому мы решили, что они пробыли здесь всего несколько часов и непосредственной угрозы не было. Мы могли видеть на несколько сотен метров во всех направлениях, и не было никаких признаков войск противника. Мы полагали, что командир из Корпуса морской пехоты США разместит подразделения на 360 градусов вокруг своего командного пункта, что означало, что мы могли быть здесь довольно расслаблены, хотя мы знали, что приближаемся к их линии фронта.

Под бдительными взглядами пехотинцев Корпуса морской пехоты мы подъехали к обочине и спешились. Трикки настроил TACSAT на отправку доклада LOCKSTAT в штаб — отчета о том, где мы были и чем занимались. Мы с Джейсоном двинулись вперед пешком, направляясь к командному пункту. Мы хотели получить какую-то конкретную информацию о том, что может ждать нас впереди, какое сопротивление встретили морские пехотинцы США в Насирии, и о нашем наилучшем маршруте прохождения.

Я схватил свою SA80 с того места, где она была зажата между моим водительским сиденьем, рядом с ручным пулеметом Стива. Джейсон тоже прихватил свою, к тому же у нас были пистолеты в поясных кобурах. Со стороны дороги командный пункт защищал массивный корпус «Амтрака» (бронированной гусеничной машины-амфибии). Мы обогнули его и подошли к первой палатке. У него был клапан, похожий на занавеску, который прикрывал вход. Это было сделано для того, чтобы свет не просачивался наружу ночью, открывая противнику местоположение палатки.

Я протянул руку вперед и приподнял клапан. Крупный, широкоплечий одетый по форме сержант Корпуса морской пехоты поднял голову. Он явно был чертовски удивлен, увидев нас. Он шагнул вперед и протянул руку ладонью к нам, преграждая путь. На нем были массивные солнцезащит­ные очки в толстой оправе, прикрывающие глаза, так что прочитать выражение его лица было невозможно. Он не сказал ни слова, но явно хотел получить какое-то объяснение относительно того, с какой планеты мы только что прилетели.

— Привет, я Дэвид, британский Следопыт, — сказал я ему. — Это Джейсон, мой заместитель. Ваш оперативный офицер поблизости? У нас есть задание отправиться на север, и мне нужно погово­рить с ним.

Он жестом пригласил нас пройти вперед, во что-то вроде палаточной приемной. Он казался немного менее обескураженным после того, как я заговорил, и на английском, но я подумал, что меньше всего он ожидал, что две фигуры типа Лоуренса Аравийского появятся ни с того ни с сего и вторгнутся в его владения.

Он указал на приставной столик.

— Господа, пожалуйста, положите свое оружие и разгрузки и оставьте их здесь.

Он заставил нас снять наши автоматы и пистолеты, а также разгрузки. Дело было не столько в том, что он разоружал нас, сколько в том, что в оперативной палатке не было места для боевого снаряжения. Мы последовали за ним внутрь и сразу же почувствовали напряжение, повисшее в воздухе. Там можно было бы резать атмосферу ножом. Было очевидно, что дело обстояло смертельно серьезно, и мы чувствовали, что американские морские пехотинцы понесли потери.

Это был штаб 2-й полковой боевой группы морской пехоты (RCT-2), который был в составе оперативно-тактической группы «Тарава» (TFT) — отряда, возглавлявшего наступление на Насирию. В ее состав входил 1-й батальон 2-го полка морской пехоты. Здешние ребята выгля­дели потрясенными и измученными, и мы поняли, что там, должно быть, было довольно тяжело. Наш сопровождающий указал на крупного, мускулистого майора морской пехоты. Он сидел сбо­ку у машины, которая открывалась в оперативную палатку, и был занят разговором по радиотеле­фону.

— Оперативный офицер в сети, господа, — сообщил нам сержант Корпуса морской пехоты. — Пола­гаю, он может быть занят какое-то время.

Оперативный офицер жевал табак и сплевывал в перерывах между отдачей приказов, и выглядел он так, словно встал задолго до рассвета. Его стул был отодвинут назад, а ноги положены на стол, и ему явно было нелегко пытаться контролировать то, что происходило с его передовыми подразделениями. Он был полностью сосредоточен на том, что происходило на фронте, и лишь отдаленно осознавал наше присутствие.

Был момент, когда он кивнул в нашу сторону, и у него был такой вид, словно он вот-вот оборвет то, что собирался сказать. Но потом, должно быть, по сети пришло какое-то срочное сообщение, и он снова закричал в свой микрофон. Задержка была неприятной, но чем дольше мы находи­лись здесь, тем яснее становилось, что в Насирии все шло не по плану.

Майор все еще орал в рацию, и один из его помощников отвел нас в сторону. Он доверительно сообщил нам, что у них в окружении три роты морской пехоты в центре города. Тем утром они уже потеряли много парней, и Насирия оказалась далеко не такой легкой добычей, как все пред­сказывали.

Наконец майор опустил трубку и повернулся в нашу сторону. Так быстро, как только мог, я объ­яснил нашу миссию. В ответ он просто уставился на нас в измученном молчании. У него было такое выражение лица, как будто у нас с Джейсоном болтались причиндалы наружу или что-то в этом роде.

— Слушайте, ребята, все, что я могу сказать, это то, что вы, к такой-то матери, ни за что не захо­тите ехать на север в ближайшее время.

Несколько секунд он молча разглядывал нас.

— Если ты отправляешься на север во все это, — он ткнул большим пальцем через плечо в сторону Насирии, — то у тебя должно быть какое-то долбаное желание умереть или что-то в этом роде.

Прежде чем я успел ответить, в сети раздался треск помех, и он схватил рацию, чтобы ответить на очередной вызов. У нас с Джейсоном не было другого выбора, кроме как вернуться в Пинки и ждать развития событий. Вернувшись к машинам, я кратко проинформировал ребят о том, где мы находимся.

— Значит так, линия фронта США находится в 1000 метрах к северу от нас. Янки вступили в оже­сточенные бои, и у них есть потери. Им предстоит вести боевые действия, а медэвак (эвакуация пострадавших) продолжается, и это то, что удерживает нас здесь. Они говорят, что там недоста­точно безопасно для того, чтобы мы могли двигаться вперед. Я продолжу связываться с их шта­бом, так что будьте готовы выдвигаться через полчаса, час, когда угодно. Окай?

Парни, казалось, довольно спокойно отнеслись к задержке, и это было хорошо. Мы разбились на группы и начали изучать карты, пытаясь выяснить, есть ли какие-нибудь маршруты получше. Но поскольку время, имеющееся в нашем распоряжении, быстро сокращалось, прямой маршрут №7 казался единственным способом, которым мы собирались это сделать.

В этом и заключалась проблема с передвижением по суше: это делало патруль крайне уязвимым для налетов. Поскольку время быстро поджимало, я попытался выяснить, есть ли какой-нибудь способ опередить время. Вполне возможно, что мы доберемся до Калат-Сикара, имея достаточно времени только для проведения срочной разведки, и нам придется встретить 1 ПДД с минималь­ным обеспечением безопасности. Это было далеко от идеала, но, возможно, это был единствен­ный способ довести дело до конца.

Какая-то часть моего мозга не могла отделаться от мысли: «Черт возьми, если бы только мы пря­мо сейчас стояли на задней рампе C130, когда на максимальной громкости играет «Сражен гро­мом» AC/DC, а впереди нас ждет прыжок HALO. «Звук барабанов. Бьется в моем сердце. Гром орудий. Разорвал меня на части. Ты был сражен громом...» Мы были бы на месте в считанные минуты и сделали бы работу.»

Джейсон, очевидно, думал о том же.

— Знаешь, если бы мы с Эйч прилетели на С130, мы бы уже проверили этот чертов аэродром.

Я кивнул в знак согласия.

— Я знаю. Но мы там, где мы есть, приятель.

Чем больше мы переходили в режим серьезных операций, тем больше я видел, что Джейсон справляется с поставленной задачей. Я полагал, что теперь, когда мы были на войне, мы пре­красно сработаемся, несмотря на прежнюю напряженность между нами. Столкнувшись с неумо­лимым темпом выполнения этой миссии, все эти мелкие разногласия остались позади, по крайней мере, я на это надеялся.

Трикки удалось связаться по радио со штаб-квартирой Следопытов. Связаться со штаб-кварти­рой может быть удручающе трудно, поэтому я испытал облегчение от того, что он достучался. На радиостанции штаба не было вахтенного, поэтому мы полагались на то, что один из связи­стов примет наш вызов. А с шестью патрулями на местах все в штабе будут бегать, просто чтобы стоять на месте. Половину времени Джон и Белый Кролик проводили на инструктажах бригады, так что даже когда мы справлялись, там часто не было никого, кто мог бы принимать какие-либо решения.

К счастью, Джон присутствовал, и я вкратце рассказал ему о том, где мы находимся. Я сказал ему, что мы поддерживаем связь с американскими войсками, и дал ему наши координаты, за пре­делы которых мы не могли выйти. Я предупредил Джона, что нам может потребоваться некото­рое время, чтобы пройти через Насирию. Я спросил, возможно ли задержать 1-й ПДД на час, так как мы задержались. Я снова сказал ему, что мы статичны и можем задержаться здесь на некото­рое время. Но Джон повторил, что нам срочно нужно попасть в Калат-Сикар для отправки 1-го ПДД в 0300.

Глава 13

Мы прождали час, в течение которого смогли увидеть и услышать больше о битве, бушующей над Насирией. Это было жестоко. Напряжение и шок на лицах тех, кто находился в оперативной палатке, сказали нам об этом — прямо здесь и прямо сейчас что-то вмешивалось в их дела. Те­перь мы начинали по-настоящему это видеть. По крайней мере, в Насирии иракцы определенно стояли насмерть.

Пока Джо готовил чай, мы с Джейсоном решили совершить повторный визит на командный пункт американцев Во всяком случае, это было более напряженно и хаотично, чем когда-либо. Я даже не пытался беспокоить майора. Вместо этого один из лейтенантов Корпуса морской пехоты рассказал мне о том, в какую неприятность они попали. Он поговорил со мной и Джейсом у кар­ты города, которую они прикрепили в центре оперативной палатки.

Жизненно важное стратегическое значение Насирии, объяснил он, заключалось в том, что она граничила с рекой Евфрат и каналом Саддама. Это были два основных водных пути, которые блокировали бы любое дальнейшее продвижение на север, вглубь Ирака. В центре Насирии че­рез эти водные преграды была переброшена пара мостов для главной магистрали, трассы №8 , открывая дорогу на север, в Багдад.

Нынешняя операция Корпуса морской пехоты под кодовым названием «Тимбервольф» была тщательно спланирована и рассчитана по времени, чтобы захватить оба моста в целости и сохранности. Короткий отрезок шоссе, соединяющий два моста, был прозван Аллеей засад, по­скольку это было очевидное место для удара по наступающим американским войскам. Поэтому вместо того, чтобы направиться прямо по «Аллее засад», морские пехотинцы планировали обой­ти ее с востока по открытой местности, быстро перемещаясь от одного моста к другому и заста­вая любого противника врасплох.

Однако «Тимбервольф» превратилась в крысиное дерьмо еще до того, прежде чем смогла начать­ся. Предыдущей ночью колонне грузовиков из 507-го батальона матери­ально-технического обеспечения армии США каким-то образом удалось беспрепятственно прой­ти через передовые позиции Корпуса морской пехоты США. Колонна проскочила сквозь послед­ний заслон из основных боевых танков M1A1 «Абрамс» и продолжила движение. Затем они направились в центр Насирии, и никто из 507-го батальона не понял, что они пересекли амери­канскую линию фронта.

В 06.00 они пересекли мост через реку Евфрат и вошли в Аллею засад. Именно тогда они осо­знали свою ошибку и попытались сделать разворот, чтобы вернуться к своему маршруту. Но к тому времени было уже слишком поздно. Иракские войска были предупреждены об их присут­ствии, и они обрушили весь ад на легковооруженный конвой. Грузовик за грузовиком попадали под обстрел, и 507-й батальон понес ужасающие потери. Десятки водителей, включая рядовую первого класса Джессику Линч, женщину-солдата, были либо убиты в бою, либо объявлены про­павшими без вести или предположительно взяты в плен.

Темные маслянистые столбы дыма, которые мы видели висящими над центром Насирии, указы­вали на горящие останки грузовиков 507-го батальона. В процессе вхождения в город 507-й ба­тальон лишил любой элемент внезапности, который мог быть у Корпуса морской пехоты. Вме­сто этого морские пехотинцы были вынуждены вступить в ожесточенную перестрелку. Хуже того, им пришлось мчаться в город на головокружительной скорости, пытаясь спасти попавших в ловушку солдат 507-го батальона. Они направились прямо в горловину Аллеи засад и в про­цессе были разорваны на части.

В то утро десятки американских солдат были потеряны либо ранеными, либо убитыми в бою. Они столкнулись с регулярными иракскими войсками, вооруженными основными боевыми танками Т55, самоходными противотанковыми пушками, минометами, РПГ и стрелковым оружием. К тому же по ним нанесли удар нерегулярные вооруженные формирования типа федаи­нов, которые прятались среди гражданского населения города. Это звучало как сущий ад, и я вполне мог понять нежелание майора позволить нам продолжить движение.

Мы оставили его еще на час, затем посетили командный пункт в третий раз. Атмосфера казалась более спокойной. Теперь это больше походило на сильный шок и изнеможение. Морские пехотин­цы взяли свои цели, мосты через реку Евфрат и канал Саддама, открыв таким образом автомо­бильный маршрут через Насирию. Но в процессе они были потрепаны, и эти два моста дорого им обошлись.

Пока мы ждали возможности поговорить с майором, капитан снова проинструктировал нас. Их силы были разделены: одна рота окружила северный мост, другая — самый южный перекресток, а третья была зажата где-то посередине. Они продолжали пытаться отправить войска вперед, что­бы занять самые северные позиции, но их обстреливали по всей Аллее засад. Можно было только догадываться о том, как там развернутся боевые действия.

Наконец-то нам удалось поговорить с майором.

— Моя радиосеть сильно перегружена, — сказал он нам. — У меня нет нормальной связи со всеми моими подразделениями. Сейчас там очень, очень большой бардак, идут дерьмовые бои, а мы все еще эвакуируем наших раненых. Вы едете на север, вот куда вы направляетесь, и я бы очень настоятельно не советовал этого делать.

— Я слышу, что Вы говорите, — сказал я ему, — но мы ждем здесь уже три часа, и время окончания нашей миссии быстро приближается. Мы можем продвинуться вперед, поговорить с командира­ми ваших передовых рот и оценить ситуацию оттуда.

Секунду он смотрел на меня, взвешивая, что скажет дальше. Он знал, что не может приказать нам оставаться на месте, потому что мы были британскими солдатами, не находящимися под его командованием. Но было очевидно, что он мог бы очень, очень усложнить нам жизнь, если бы захотел.

Он как бы соглашаясь пожал плечами.

— Ладно, ребята, вам решать. Если ты хочешь двигаться вперед, тебя предупредили. Я настоя­тельно не советую этого делать, но решать вам, ребята.

Я кивнул.

— Спасибо, сэр, я ценю Вашу поддержку. Мы отправимся в вашу первую роту и свяжемся с ними. Затем мы перейдем к остальным и сделаем то же самое. Я был бы чрезвычайно признателен, если бы вы предупредили их по радио, что мы на подходе.

— Я сделаю все, что в моих силах, если только смогу связаться со своими ребятами на передовой.

Он сделал паузу, устало проведя рукой по своему лицу. Он поднял свои усталые, налитые кро­вью глаза и встретился с моими. ‘

— Вы знаете, ребята, у нас один БТР перевернулся на бок, и у нас пока никто не смог добраться к нему. Мы предполагаем, что они все мертвы, но мы просто не знаем. Когда вы будете продви­гаться вперед, не могли бы вы, ребята, пробраться к тому БТР и проверить, нет ли выживших?

Я на мгновение задумался над этим. Он был командиром Корпуса морской пехоты, за его спиной стояла бронированная мощь Корпуса морской пехоты США. Я был капитаном Следопытов с де­вятью парнями и тремя не бронированными «Лендроверами». Перед нами стояла миссия, которая могла бы изменить ход этой войны, а время поджимало. Можно сказать, то, о чем он нас просил, было издевательством. Но я понимал, что он был в шоке и что его люди подверглись настоящему избиению.

— Я поговорю со своими парнями и посмотрю, что мы сможем сделать, когда доберемся туда, — сказал я ему.

— Если что-то мы можем сделать, мы сделаем, даю вам слово.

Мы вернулись к машинам. Перед отъездом мы провели краткий «китайский парламент», группо­вое обсуждение среди всех членов патруля. Мы решили, что если бы нам удалось просто проехать через Насирию, мы могли бы добраться до Калат-Сикара под покровом темноты с ПНВ, и это был бы наш лучший шанс.

Стемнеть должно было около 16:00, что оставило нам добрых восемь часов на то, чтобы добраться до аэро­дрома, провести разведку и отправить 1-й ПДБ в назначенный час. Но мы все знали, что был толь­ко один возможный маршрут через город. Нам пришлось бы пересечь первый мост, который удерживали морские пехотинцы США, и двигаться по Аллее засад.

В 13:00 мы сели на Пинки и тронулись в путь. Мы поехали по трассе №8 на север, в Насирию, направляясь сначала к мосту через реку Евфрат. Мы удалялись от командного пункта Корпуса морской пехоты, когда Стив повернулся, чтобы перекинуться со мной парой слов. Я подумал, что, возможно, он увидел что-то важное. Он наклонился и прокричал мне в ухо:

— Дэйв, мне нужно пописать.

— Стив, заткнись, пожалуйста, хоть на минуту! — крикнул я ему в ответ низким шотландским го­лосом людоеда Шрека. — Всего на одну чертову минуту!

Но, несмотря на это, я смеялся. Вы должны были любить его за те чертовы розыгрыши, которые он мог устроить в любое время, в любом месте, где угодно.

Каждый из нас влил в свой организм по нескольку литров жидкости, прежде чем снова отпра­виться в путь, для максимальной регидратации. Теперь мы будем пить только изредка. На такой миссии, как эта, последнее, что вам нужно было делать, это постоянно останавливаться, чтобы восстановить гидратацию, или чтобы Стив мог отлить!

Мы потратили часы на тщательное изучение наших карт и запоминание дорог, по которым нам нужно было ехать в Калат-Сикар. Весь маршрут был ясно уложен у меня в голове, как и у каждо­го другого парня из ПФ в моем патруле. Таким образом, если бы мы каким-то образом раздели­лись или были отделены от нашей карты, мы все равно смогли бы проложить свой путь к цели миссии. Одним глазом следя за счетчиком пробега, должно было быть достаточно легко прокла­дывать путь через различные дорожные развязки.

Ходили слухи, что у парней из конвоя 507-го батальона материально-технического обеспечения США не было с собой карт, когда они по ошибке въехали в Насирию. Это отчасти объясняло, как они в конечном итоге так безнадежно заблудились и наткнулись на мать всех засад.

Мы продвигались вперед предельно медленно, осматривая наши сектора обстрела и прислуши­ваясь ко всему подозрительному. Куда бы ни посмотрел любой из нас, наводчиков, наше оружие было направлено в ту же сторону, потому что мы двигали стволами наших пулеметов синхронно с нашими головами и глазами. Таким образом, как только мы замечали угрозу или цель, мы мог­ли открыть огонь и поразить ее. Местность быстро менялась, и вскоре мы проезжали через сеть оросительных каналов и густые пальмовые рощи. Это был библейский район Вавилона и Эдем­ского сада, и внезапно он стал очень зеленым, замкнутым и вызывающим клаустрофобию.

Прежде чем мы добрались до самого города, мы наткнулись на первые признаки сражения. Четыре машины цвета хаки стояли накренившись поперек нашей стороны дороги, их выпотро­шенные корпуса изрыгали оранжевое пламя и огромные клубы маслянистого черного дыма. Это, должно быть, были останки каких из машин 507-го батальона, которые так и не выбрались из котла Насирии. Горящие шины выбрасывали густые клубы едкого черного дыма, который подни­мался в воздух.

Путь впереди был почти скрыт плывущей маслянистой темнотой. Наша видимость вперед была близка к нулю, что делало это место идеальным для засады. Продвигаясь вперед, мы были сверхчувствительны к любому присутствию врага. Мы проползли мимо первой машины и уви­дели, что краска почернела и покрылась волдырями от палящего жара, кузов грузовика был из­решечен пулевыми отверстиями.

Кое-где в не бронированном автомобиле были проделаны большие дыры, поскольку в него попа­ли РПГ или другие крупнокалиберные осколочно-фугасные снаряды. Жар обжигал наши лица, а от приторно-сладкого запаха горящей плоти меня тошнило, когда мы проходили мимо. Мы наде­ли шемаги, чтобы защитить нашу обнаженную кожу, и я быстро помолился за бедняг, кото­рые были втянуты во все это.

Пройдя еще пару километров, мы оказались на пустынных улицах города. В этом месте царила жуткая, задумчивая тишина, которая не предвещала ничего хорошего. Время от времени мы улавливали отдаленный вой собаки или едва различимую фигуру, мелькавшую в боковом пере­улке. В противном случае, там был какой-то ублюдок, который все время двигался.

В двух километрах от города первый мост возвышался перед нами, как гигантский горбатый кит. Повсюду вокруг массивного сооружения из бетона и железа разыгрывалась сцена абсолютной бойни. Вдоль обочины были разбитые «хамви» и бронированные остовы боевых машин пехоты «Брэдли», изрыгающие яростный дым и пламя.

Мы добрались до первой группы морских пехотинцев. Они были расположены на мостике и на­дежно защищались по всему периметру. Но они казались остекленевшими и потрясенными, как будто только что увидели ужасающее привидение. Это были бойцы роты «Альфа», первой во­шедшей в Насирию тем утром, и они потеряли дюжину человек, когда захватывали мост, а мо­жет, и больше.

Рота «Браво» прошла через них, чтобы штурмовать Аллею засад, участок дороги, ведущий от первого моста к следующему, и освободить попавших в ловушку солдат 507-го батальона. Там они также были разбиты, их танки «Абрамс» и БТР увязли в грязи заболоченного района кана­лов к востоку от шоссе.

Рота «Браво» перегруппировалась на открытом участке пустыря, прежде чем во второй раз пой­ти на штурм Засадной аллеи. Затем рота «Чарли» прорвалась вперед, пытаясь освободить «Бра­во» и захватить второй мост. Им пришлось по-настоящему попотеть, прежде чем им удалось пробиться вперед и захватить мост через канал Саддама.

Сцена на том первом мосту была сюрреалистичной. Здесь была остановлена боевая группа Корпуса морской пехоты США. Ее авангард был разбит до такой степени, что парни бродили во­круг в значительной степени потерянные и сбитые с толку. Я удивлялся, как эти ребята, сливки вооруженных сил США, могли быть так шокированы и так заморожены. Это было так, как если бы они пришли сюда, не ожидая настоящей потасовки, а потом внезапно поняли — о Боже, на нас устроили засаду и напали!

Я догадывался, что на самом деле ответ должен быть довольно простым. Их разведданные, ско­рее всего, были ужасающе плохими; они были далеки от истины. Вероятно, они прослушали крайне неточные доклады, в которых говорилось, что Насирия будет легкой добычей и что ирак­цы бросят оружие и побегут. Вместо этого они ввязались в настоящую драку.

Я чувствовал, что боевые действия в основном уже закончились. Над головой все еще кружили боевые вертолеты «Кобра», стреляя очередями из пушек. Но это было не так, как если бы мое шестое чувство кричало мне, что все вот-вот начнется. Это было похоже на измученную, озве­ревшую тишину после того, как закончилась большая, уродливая, кровавая битва. Тем не менее, когда ребята из роты «Альфа» услышали, что мы продвигаемся за мост, они предупредили нас, чтобы мы были очень осторожны. Впереди было плохо. Очень плохо.

Мы заметили массивную фигуру основного боевого танка «Абрамс», ползущего вперед, и пристроились на Пинки за ним. Используя прикрытие, обеспечиваемое его массивным брониро­ванным корпусом, мы поползли к вершине моста. Мы развернулись как раз в тот момент, когда достигли спуска, откуда открывался панорамный вид на истерзанный битвой город и прямо вперед, в Аллею засад.

Из зданий по обе стороны от нас валил дым, а ближайшая пальмовая роща была снесена вихря­ми шрапнели. Над нами раздалось ритмичное «тууп-тууп-тууп» боевого вертолета, и «Кобра» пронеслась сквозь далекий дым, выпустив длинную, оглушительную очередь пушечных выстре­лов. Затем она сделала круг высоко над нами.

Из обстрелянной пальмовой рощи появилась группа фигур. Это были мужчины, одетые в мест­ные нарядные халаты и тюрбаны. Они двинулись к нам — стройные, загорелые и уверенные в своих легких кожаных сандалиях. Это были первые иракцы, которых мы увидели с момента на­шего прибытия в их страну несколькими днями ранее. Они указали через плечо и начали жести­кулировать. Затем они закричали на гортанном, ломаном английском:

— Солдат Американи! Солдат Американи!

Это здесь майор из штаба RCT2 потерял свой БТР? Это то место, где он хотел, чтобы мы прове­рили, нет ли выживших? Или эти иракцы пытались заманить нас в какую-то ловушку? Мы по­смотрели туда, куда они указали. Я мог видеть боевую машину пехоты «Брэдли», лежащую на боку, наполовину утонувшую в речном иле. Задняя дверь была приоткрыта, и мне показалось, что я вижу там мертвую или раненую фигуру. Но чтобы подтвердить это в любом случае, нам пришлось бы перейти мост и повернуть на восток, к руслу реки.

Мой инстинкт подсказывал мне придерживаться нашей миссии. Но все же я хотел сделать хотя бы что-то, чтобы помочь. Я выбрал компромисс. Пока Трикки пытался вызвать штаб Следопы­тов по TACSAT, чтобы мы могли провести сеанс связи в 1600, мы с Джейсоном отправились пешком на поиски командира роты «Альфа». Мы спросили пару морских пехотинцев, где его найти, но они были похожи на зомби. Все, что мы получили, — это серию невнятных мычаний и жестов. Я догадался, что с ними случилсоь. Это было похоже на то, как боксер-чемпион сразил­ся с аутсайдером и был повален на пол. Они были в ауте.

Скорее по счастливой случайности, чем по их указаниям, мы наткнулись на штаб роты «Альфа». Он был расположен у стоящего «Амтрака», справа от северного конца моста. Командиром роты был майор морской пехоты. Он ходил в нескольких шагах от машины, глядя на север, на проклятый город, и что-то бормоча в рацию. Мы представились и предупредили его о местона­хождении «Брэдли» и его мрачного груза. Он примыкал к правому флангу роты «Альфа», поэто­му им было легко провести разведку. Или, по крайней мере, так и должно быть. Я не мог точно сказать, понял ли он, что я сказал. Он казался замороженным; контуженным; как и все здесь.

Казалось, было мало шансов вытянуть из него какую-либо полезную информацию о том, что ждало их впереди. Я пытался спросить, но у него были убитые, раненые и пропавшие без вести морские пехотинцы, разбросанные по полю боя, и ему приходилось разбираться со своим соб­ственным дерьмом. Целенаправленного инструктажа для нас девятерых просто не было.

Мы вернулись на нашу позицию на мосту, и я оглядел Аллею засад. Именно туда нам и нужно было идти. Теперь там, внизу, началось движение. Я достал свой бинокль «Никон», гра­жданскую версию, которую я купил незадолго до развертывания. Он был компактным и почти водонепроницаемым, а также мог похвастаться линзами с усилителем низкой осве­щенности. С помощью бинокля я четко сфокусировался на Аллее засад. Я мог видеть молодых женщин в тусклых черных и бежевых платках, снующих туда-сюда, плюс пару пожилых дам, со­гнувшихся пополам с сумками. И дети тоже. Все выглядело так, как будто гражданское населе­ние покинуло укрытия, чтобы предпринять какие-то действия в последнюю минуту до наступле­ния темноты.

Местные жители ни за что не стали бы свободно разгуливать, если бы там все еще был эпицентр боев. Это был верный признак боя, когда гражданское население исчезало с городских улиц. И наоборот, когда они появлялись снова, можно было в значительной степени заключить, что все стихло. Уже почти стемнело, и я решил, что нам пора двигаться дальше.

По какой-то досадной причине Трикки не смог связаться с штаб-квартирой Следопытов, но мы не могли позволить себе больше откладывать. Было 15.30, и мы, скорее всего, пропустили бы наш сеанс на 16.00, потому что не смогли бы связаться на ходу. Но мы могли бы попробовать еще раз, как только займем статичное положение с некоторой степенью безопасности. В любом случае, я разговаривал с Джоном почти каждый час, пока мы стояли на командном пункте корпу­са морской пехоты, так что он в деталях знал, что мы делаем.

Я спросил Джейсона, что он думает. Он решил, что можно двигаться дальше. Мы бы двинулись дальше и сделать последний доклад по заданию на северном мосту. Поскольку свет быстро уга­сал, нам нужно было двигаться. Из всего, что мы делаем, работа в ночное время является нашей абсолютной специализацией. Ночь принадлежала нам, и прямо сейчас нам нужно было двигать­ся.

Глава 14

Я был впереди, разговаривая с Джейсоном, и только когда пошел возвращаться к своей машине, заметил, что что-то происходит с ребятами из инженерной разведки. Они хлопали крыльями, как будто собирались взлететь. Оказалось, что их «Лендровер» получил прокол шины. Они уже два­дцать минут пытались сменить колесо и, похоже, никак не могли сообразить, как правильно пользоваться домкратом.

Пинки используют домкраты с высоким подъемом, которая напоминает большой кусок стальной трубы и рычаги. Он состоит из полудюжины деталей, которые вы соединяете вместе, как конструктор. Когда рычаг находится под точкой подъема домкрата, высокий подъемник мо­жет поднять тележку на значительную высоту. Он намного легче, чем тележечный домкрат, и позволяет вам при необходимости забраться прямо под машину для ремонта.

В Следопытах мы держали наши подъемники пристегнутыми к левой стороне машины, прямо рядом с запасным колесом. Невероятно, но ребята из инженерной службы, похоже, не знали, где находятся различные части их домкрата и как его правильно собрать. Когда я наблюдал за тем, какую чертовщину они устроили, пытаясь сменить колесо, я кипел от разочарования.

Каждый год мы проводим несколько месяцев, обучаясь передвижению на транспортных сред­ствах. Самая основная первая ступень такого обучения — научиться справляться с проколом. Нам было отказано в возможности заброски с парашютом для миссии в Калат-Сикаре, и вместо этого нам предложили наземный вариант, плюс трое парней, которые не могли сменить шину. Прямо сейчас они подвергали жизни моих парней опасности из-за своей неумелости. Это было бы чер­товски смешно, если бы не было таким провалом, и это было основной причиной моего гнева.

Расположенный на мосту через Евфрат посреди раздираемой войной Насирии, вряд ли был под­ходящим временем и местом для того, чтобы учить этих парней менять шины. У нас было мало прикрытия, и я хотел, чтобы мы двигались как можно скорее. Менее чем в ста ярдах от них нахо­дился взорванный «Амтрак», так что иракцы явно применили против американцев какое-то крупнокалиберное оружие. Эти парни из инженерной разведки были прикреплены к нам, чтобы увеличить численность, но прямо сейчас нам казалось, что вокруг наших лодыжек приковано огромное ядро с цепью.

К этому времени Джейсон тоже разобрался в шараде с заменой шин. Ребятам из инженерной разведки еще предстояло как следует подогнать домкрат, и он уставился на них в полном недо­умении. Я видел, как он ткнул Деза под ребра, а потом Дез уставился на них в полном замеша­тельстве. Я поймала взгляд Джейсона и кивнула в сторону Деза.

— Джейс, подключи к этому Деза, ладно?

В мгновение ока Дез слетел его не фургона и оказался рядом с машиной инженерной разведки. Он был похож на тасманийского дьявола: бам, бам, бам, и дело было сделано. Прокол устранен. По смущенным выражениям на лицах ребят из инженерной разведки я догадался, что они поня­ли, насколько сильно они здесь облажались. Если бы их машина увязла в песке, и они не знали бы, как правильно ее освободить, мы могли бы дать им некоторое послабление. Но это было на­столько элементарно, что вызывало возмущение. Команда разведки, которая не могла сменить шину, по-моему, была чертовски бесполезна. Это были любители.

Эта ерунда с заменой шин отняла у нас добрых двадцать минут, и было уже 16.00 когда мы нако­нец тронулись с места. Мы завернули лица в наши шемаги и замазали лица гримом настолько, насколько это было возможно. В полумраке и издалека я очень надеялся, что мы сможем сойти за местных жителей. Роты «Браво» и «Чарли» были на 3 километра впереди нас, так что именно столько нам предстояло пройти.

Мы ехали с ПНВ, и впереди Аллея засад купалась в море флуоресцентного зеленого света. С яс­ного неба падал хороший рассеянный свет, и нам было хорошо видно дорогу. Мы съехали с мо­ста и двинулись дальше по ровному, пустому пространству затемненного шоссе. Мы были наче­ку и вооружены, в то же время пытаясь притвориться кем-то вроде местного иракского ополчения. Мы настолько привыкли патрулировать на транспортных средствах, что могли дер­жать оружие в расслабленной позе, но очень быстро приводить его в действие и вести убий­ственный огонь.

Аллея засад казалась совершенно пустынной теперь, когда стемнело, и мы были единственными существами, которые, казалось, двигалось там. У обочины стоял странный, изрешеченный пуля­ми, дерьмовый белый универсал, и тут и там из приоткрытой двери или окна просачивался свет, но, казалось, никто не заметил нашего проезда. Это была напряженная десятиминутная поездка, прежде чем мы добрались до тыла подразделений американских войск. Мы попросили команди­ра роты «Альфа» передать по рации «Браво» и «Чарли», что мы продвигаемся вперед: осторож­но, приближаются британские Следопыты.

Я заметил группу «Амтраков» слева от дороги, на ровном открытом пространстве. Дорога была приподнята, и справа от нас мы могли видеть еще несколько единиц бронетехники, находящихся в круговой обороне. Мы остановились рядом с первой машиной, у которой были радиоантенны. Я подошел представиться и спросить, не это ли ротный штаб. Здешние ребята, казалось, были более чем немного удивлены, увидев меня, и я решил, что никакого радиосообщения не дошло. Они также выглядели контуженными и явно были готовы к дальнейшим атакам.

Один из морских пехотинцев сделал неопределенный и измученный жест в сгущающуюся тем­ноту, указывая мне в направлении штаба роты. Мы двинулись дальше и достигли второго моста, того, который пересекал канал Саддама. Он был меньше моста через реку Евфрат и состоял из плоской бетонной конструкции длиной около 200 метров. Мы переползли через него и на север­ном конце обнаружили штаб роты «Чарли». Посмотрев на запад, я смог разглядеть силуэт невы­сокой городской застройки примерно в километре от меня. На востоке не было никаких сколько-нибудь значимых зданий, за исключением нескольких разбросанных хижин.

Сейчас мы находились на северной окраине города, и, насколько нам сообщили наши разведдан­ные, впереди была только пустая сельская местность. Было 17.00, и почти совсем стемнело. Все казалось тихим. Джейсон остался с парнями в машинах, а я двинулся вперед пешком, чтобы по­говорить с командиром роты «Чарли». Мы были прямо на передовой, и было лучше, чтобы Джейс остался с машинами на случай, если что-нибудь случится.

Я прошел через людей и технику роты «Чарли», самого передового подразделения Корпуса мор­ской пехоты США в Ираке. Пехотинцы казались чрезвычайно уставшими в бою, но они не были такими вымотанными до предела, как их товарищи из рот «Альфа» и «Браво». Я нашел одного из командиров роты «Чарли» в его машине и представился ему.

— Привет, я Дэвид, британский Следопыт. У нас разведывательная миссия в 120 километрах к се­веру от вашей линии фронта. Вы видели какие-нибудь признаки присутствия противника к севе­ру от ваших позиций?

— Да, я только что получил радиограмму о том, что вы, ребята из Следопытов, собирались прие­хать, — подтвердил он.

— Но нет, — покачал он головой. — За последние пару часов впереди никаких контактов.

— И ваши разведданные совпадают с нашими — к северу отсюда нет ничего существенного с точ­ки зрения противника?

Парень секунду разглядывал меня.

— Мы не верим, что там есть что-то особенное.

Он тщательно подбирал слова.

— Мы не верим, что это так. Но, знаете ли, мы не знаем наверняка.

— Значит, насколько вам известно, это относительно безопасно?

Он кивнул.

— Это все верно, по данным разведки. Но опять же, в Насирии не должно было быть никаких зна­чительных сил противника, и посмотрите, как пострадали «Альфа» и «Браво», плюс мои ребята. Одному Господу известно, что может ждать нас впереди.

— Хорошо, но, по-вашему, лучше всего предположить, что это относительно безопасно? — настаи­вал я.

— Да, прямо сейчас нам больше нечем заняться. Итак, я полагаю, что это все еще относительно безопасно.

— Хорошо, тогда мы собираемся двигаться дальше и приступить к выполнению нашей миссии. Где ваша последняя машина?

Мгновение он пристально смотрел на меня. Казалось, он не находил слов. Как будто идея о том, что мы вдевятером устремимся в неизвестность, просто не укладывалась в голове.

Я повторил вопрос:

— Где ваша последняя машина?

Он взглянул на свою карту.

— Это примерно в 300 метрах к северу от следующей дорожной развязки, Т-образного пере­крестка, где главная магистраль делает резкий поворот на восток.

Я хорошо знал дорожную развязку по картам: она врезалась мне в память.

— Хорошо, и спасибо, — сказал я ему. — Еще увидимся.

— Удачи тебе в твоей миссии, — крикнул он мне вслед. — И еще кое-что, приятель: тебе лучше сле­дить за любыми американскими военными самолетами так же внимательно, как и за врагом. Две наших амфибии были подбиты штурмовиком А-10, и я потерял много хороших парней. Так что тебе лучше одним глазом следить за небом.

Он спросил меня, есть ли у нас маяк «свой-чужой». Я сказал ему, что мы им обзавелись. Он ска­зал мне, что это мало помогло защитить его ребят, так что нам лучше продолжать следить за не­бом. В разгар сегодняшнего сражения два штурмовика A10 «Бородавочник» атаковали БТР-А (амфибийные бронетранспортеры) роты «Чарли», когда они пытались прорваться через Аллею засад и захватить северный мост. В тумане войны A10 выполнили заходы с обстрелом из своих 30-мм пушек, прежде чем поняли, какую ужасную ошибку совершили.

К тому времени один морской пехотинец из роты «Чарли» был мертв, а семнадцать получили ра­нения. Предупреждение об угрозе дружественного огня было зловещим, но сейчас я мало что мог с этим поделать. Я поблагодарил за это командира роты «Чарли» и вернулся к своему патру­лю.

— Ладно, ребята, вкратце выглядит так. — сказал я им. — Они ничего не видели и не вступали в кон­такт в течение последних двух часов. Их разведывательные сводки перекликаются с нашими: к северу отсюда, относительно безобидно. Давайте подойдем к их последним машинам, которые стоят на Т-образном перекрестке, и спросим их, что к чему. Если ничего не изменится, я предла­гаю продолжить.

Вокруг послышался ропот согласия. Мы сделали минутную паузу, пока каждый из нас надевал свои кевларовые бронежилеты, которые до сих пор находились в задней части машин. Если бы мы чувствовали, что ситуация того требует, мы бы предпочли надеть эти вещи, и сейчас было самое подходящее время надеть кевлар.

Мы проверили, есть ли патроны в патроннике у всего оружия, установленного на автомобилях, и проделали то же самое с нашим личным оружием. Мы были наизготовке и заряжены с самого момента отправления с ПОБ, но перепроверить никогда не помешает.

Предохранители оставались включенными до того момента, пока мы не вступим в бой или не будем вынуждены открыть огонь. Они нужны были на случай, чтобы вы неосторожно не вы­стрелили, если автомобиль попал в яму, встряска от удара заставляет оружие выстрелить само по себе. Ваш палец все время оставался на предохранителе, так что его можно было снять и открыть огонь одним плавным движением.

Но прямо сейчас я чувствовал себя достаточно уверенно в том, что мы сможем продвигаться вперед, не подвергаясь риску. Я решил, что поездка по Аллее засад доказала одну важную вещь: такой крошечный отряд, как наш, в значительной степени может проскользнуть незамеченным, если вести себя как местные жители и ехать ночью без огней, с ПНВ.

Я наклонился вперед и щелкнул выключателем на приборной панели, который отключил все цепи освещения машины, после этого ни одна из фар Пинки не загоралась, даже стоп-сигна­лы. Мы натянули наши шемаги, клетчатые арабские платки, на лица, пока не остались видны только наши глаза. Затем мы привели в разбойничий вид нашу разношерстную униформу.

Мы в последний раз проверили наше оружие: наши личные штурмовые винтовки и пистолеты; магазины; патроны; гранаты; гранатометы; ракетные установки; плюс четыре единых пулемета и два крупнокалиберных пулемета, установленных на машинах. Наконец, мы включили наши ПНВ и подождали, пока наше зрение привыкнет к размытому флуоресцентно-зеленому сиянию чужого мира.

Мы тронулись с места и обогнули американскую штабную машину, продвигаясь вперед, пока не оказались в 2 километрах к северу от моста через канал Саддама. Приближаясь к Т-образному перекрестку, мы сбавили скорость, высматривая последние машины американского Корпуса морской пехоты. Но там не было ничего, что мы могли бы обнаружить, в любом направлении.

Мы осмотрели окружающую местность сначала с помощью нашего ПНВ, а затем с помощью тепловизоров «SOPHIE», но не увидели ни одного «Амтрака», «Брэдли» или «Абрамса», кото­рый мы могли бы разглядеть. Мы решили, что либо командир роты «Чарли» ошибся относитель­но расположения своих последних машин, либо взвод переместился. Мы сделали паузу на несколько минут, чтобы коллективно обсудить ситуацию. Мы не видели никаких признаков по­следних американских позиций, но в равной степени мы не видели и признаков врага. Насколько мы могли судить, ничего не изменилось ни в разведсводке, ни в состоянии дел.

Если бы мы получили какие-либо конкретные предупреждения от американцев о том, что впере­ди нас находятся иракские позиции, тогда нам пришлось бы повторно ознакомиться с планом миссии. Возможно, мы бы предпочли попробовать трассы, которые уходили на восток, держась в стороне от основных дорог. Но как бы то ни было, рота «Чарли» находилась здесь уже несколь­ко часов и ничего не видела. Мы решили, что, должно быть, вступили на какую—то ничейную территорию, что мы миновали американскую линию фронта и оказались на неизведанной терри­тории, но все же я чувствовал достаточную уверенность в том, что будем двигаться вперед.

Американские войска ездили на «хамви», «Амтраках», «Брэдли» или «Абрамсах», которые были неуклюжими бронированными монстрами, и их нельзя было не заметить. Мы казались карлика­ми на Пинки. Мы ехали в машинах с открытым верхом, закрыв лица шемагами, и были одеты в пеструю униформу. Мы рассчитывали, что сможем проскочить мимо любых иракских позиций, которые могли там находиться, и те, кто нас увидит, примут нас за элитное подразделение ирак­ской Республиканской гвардии или что-то подобное. Голосованием мы решили продолжить.

Было 17.30, когда мы повернули на Т-образном перекрестке, направляясь на восток, начало ко­роткого объезда, который должен был вывести нас с трассы №8 на трассу №7 — автостраду, веду­щую до Калат-Сикара. Аэродром находился в 120 километрах к северу отсюда, и у нас было де­вять часов, чтобы добраться туда и обеспечить высадку десантников в их час «Ч». Все это было выполнимо.

В суматохе, пытаясь определить местонахождение последних дружественных позиций и полу­чить от американцев какую-нибудь полезную информацию, мы с Трикки забыли провести сеанс связи и отправить наш доклад в 16.00. Если мы не отправим его, то запустим процесс, который заставит штаб-квартиру Следопытов считать, что мы скомпрометированы и находимся в бегах, и подать сигнал командам ПСС. Но мы не понимали, что пропустили свой сеанс связи. Мы двину­лись на север, в темноту и неизвестность

Глава 15

Почти бессознательно наши чувства чрезвычайно обострились по мере того, как мы продвига­лись вперед. Мы покинули район прикрытия Корпуса морской пехоты США и оказались здесь сами по себе. Но мы были здесь не для того, чтобы исследовать этот район. Аэродром Калат-Сикар манил нас вперед, и он был нашей целью. Мы направились на восток, дорога проходила по открытой сельской местности. Вокруг нас были густые пальмовые рощи, а густой подлесок перемежался тенистыми очертаниями низких хижин с глинобитными стенами и строений, похо­жих на фермы.

Мы были крайне настороже в отношении присутствия любых американских машин на случай, если они проехали Т-образный перекресток. Последнее, что нам было нужно, — это боевая маши­на пехоты «Брэдли», открывающая по нам огонь. «Брэдли» может похвастаться множеством устрашающего вооружения, которое может разорвать наши Пинки в клочья за считанные секун­ды. Но там не было никаких признаков чего-либо. Никакой американской брони. Никаких ирак­ских военных позиций. Никаких гражданских лиц. Ничего.

Мой мозг чувствовал себя необычайно спокойным, безмолвным и ясным. В моей голове не про­носилась сотня разных мыслей, как это часто бывает на тренировках. Это было похоже на форму медитации, это погружение в ночную обстановку и наше окружение. Я открывал свой разум и чувства любым изменениям в атмосфере и обстановке, и я был сверхчувствителен к любому ощущению угрозы. Но там не было ничего, что я мог бы обнаружить.

Мы подъехали ко второму Т-образному перекрестку, где трасса №8 пересекалась с трассой №7. Именно здесь мы должны были повернуть на север, и это завершило бы короткий круг по окраи­нам города. Тогда мы оставили бы Насирию позади. Объезжая перекресток, мы сбавили ско­рость до ползания, и в этот момент я увидел первое капитальное здание, которое мы увидели с тех пор, как покинули передовые позиции США.

Прямо к востоку от шоссе 7 находился большой комплекс с глинобитными стенами. Там было темно, как в могиле, и казалось, что здесь совершенно безлюдно. Но все же в этом месте было что-то зловещее, и я чувствовал, что оно представляет реальную опасность и... почти зло. Это было странно, но ощущение черноты, исходившее от этого места, было больше, чем просто ви­димым. Я мог это чувствовать.

Холодок пробежал у меня по спине, когда мы начали пробираться мимо с предельной медли­тельностью. Мы ползли со скоростью 30 км/ч, наши 2,5-литровые дизельные двигатели тихо ур­чали в тихом ночном воздухе, наши шины издавали едва слышный гул на асфальте. Мы трениро­вались, тренировались и тренировались для такого бесшумного вождения. Секрет заключался в том, чтобы не делать резких движений с Пинки — никаких шумных ускорений, ни рычания двига­телей, ни скрежета передач, ни хруста шин на дороге. Все было гладко и тихо, и мы были без­звучны, как ветер. Легкий порыв ветра скроет наше прохождение.

И тут я услышал это. Голоса. Это был всего лишь слабый обрывок арабского, повисший в про­хладном воздухе пустыни. Я настроился, мои уши впитывали звук пылесосом. В ночной тишине голоса казались громче, чем были на самом деле. Я мог бы сказать, что это были не повышенные голоса, что это не был чей-то тревожный крик. Это не был чей-то крик: «Что, черт возьми, это за машины?»

Я повертел головой и своим оружием по сторонам, пытаясь уловить болтовню, чтобы точно определить, с какой стороны доносились голоса. И тут, краем глаза, я заметил фигуры. Я перевел взгляд прямо на них и в этот момент навел на них дуло своего пулемета. В одном конце темного двора группа сидящих мужчин оживленно болтала, и каждый сжимал в руках оружие.

Они были примерно в 50 метрах от нас, но по очертаниям их фуражек я мог сказать, что это иракские солдаты. Я прикинул, что это должна быть позиция численностью до взвода, так что всего, может быть, человек тридцать. Я не знал, видел ли их Джейсон, потому что его фургон на­ходился в 250 метрах перед нами. Все, что нужно было сделать иракским солдатам, — это бро­сить взгляд в сторону дороги, и они увидели бы, как я навожу на них ствол своего единого пуле­мета.

GMPG, как мы его называем, произносится "джимпи", — имеет очень простое устройство меха­нического прицела, и в свете моего ПНВ четко выделялся V-образный целик. Я был готов снять оружие с предохранителя и открыть огонь по этим фигурам при малейшем признаке какой-либо проблемы. Я знал, что в тот момент, когда я это сделаю, единый пулемет выплюнет огненную воронку, уничтожающую фигуры перед моими глазами.

Мне не нужно было проверять, что Трикки засек, куда я целился, и что у него был крупнокали­берный пулемет, готовый разразиться громом, если они нас заметят. Даже при том, что там мог­ло быть тридцать вражеских солдат, мы могли легко переиграть взвод иракских войск, особенно когда на нашей стороне была внезапность. У нас были крупнокалиберный и единый пулеметы, установленные на очень устойчивой огневой платформе. У них было тридцать автоматов АК-47.

Когда мы пробирались вперед, мое сердце гулко стучало у меня в ушах, но, казалось, никто не заметил нашего ухода. Через несколько секунд мы миновали это зловещее здание и его обита­телей, по-видимому, так, что нас никто не заметил. Испустив долгий вздох облегчения, я повер­нул свое оружие и себя лицом к предстоящему пути. На протяжении нескольких миль дорога ка­залась ровной и прямой. Насколько я мог видеть, было темно и пустынно, без какого-либо дви­жения или света фар.

Мы ехали по приподнятой насыпи. На западе земля уходила вниз. На востоке она поднималась к невысокому хребту, который был усеян несколькими хозяйственными постройками. Нигде во всех направлениях не было ни малейшего проблеска света, ни каких-либо признаков жизни. Мы набирали скорость, и все, что я мог слышать, — это шуршание шин по асфальту и порывы ночно­го ветра. Я предположил, что сейчас мы проехали иракские передовые позиции, так что отсюда был путь прямо до Калат-Сикара. Мы были свободны на всем пути к цели миссии.

Впереди виднелись обнадеживающие очертания Пинки Джейсона и инженерной разведки. Я не сомневался, что мы все еще сможем выполнить задание. На мгновение я задумался о том, что мы узнали, проезжая через Насирию. Если разведданные могли так безнадежно ошибаться в от­ношении этого места, которое, по общему мнению, породило мать всех сражений, возможно, они также ошибались и в отношении района, простирающегося на север до аэродрома Калат-Сикар.

Вряд ли это была приятная мысль, но над ней стоило задуматься. Может быть, там вообще не было ничего относительно безопасного. Возможно, аэродром не был в значительной степени не­занятым. Но если это так, то это был бы не первый случай, когда разведывательные данные были бы настолько безнадежно неверны. В любом случае, мы были на войне, и, как сказал нам Джеко Пейдж еще в Кувейте, он ожидал от взвода Следопытов чего-то экстраординарного.

Причина, по которой британская армия сформировала взвод Следопытов, заключалась в том, чтобы пойти на риск, основанный на имеющихся разведданных, и идти вперед. Таким образом, мы рисковали шестью, а не 600 или 6000 людьми. Мы можем потерять пару машин и нескольких хороших парней, но не целый батальон. То, что мы делали сейчас, определяло Следопытов: это пройти через территорию.

Мы были в километре к северу от Т-образного перекрестка, когда на мгновение мне показалось, что я снова уловил звук голосов. К этому времени мы разогнали скорость до 40 км/ч, так что мне пришлось напрячь слух, чтобы перекричать рев ветра. И действительно, я смог разобрать лишь слабое бормотание по-арабски. Приборы ночного видения, как правило, направляли ваше зрение в туннель зеленого света, куда бы вы ни смотрели, и ваше зрение становилось темным и туман­ным по направлению к периферии. Я взглянул налево, в направлении голосов, и внезапно заме­тил источник болтовни.

По нашей стороне дороги к нам направлялась пара солдат. На них были легкие фуражки, похо­жие на бейсболки, и у каждого через правое плечо был перекинут АК47. В походке парня впере­ди чувствовалась легкая неуверенность, когда его глаза встретились с моими, и я мог сказать, что на мгновение его разум застыл. Я точно знал, что он видел нас, и это было так, как будто он думал: «Что, во имя всего святого, это такое?» Он был не более чем в 5 метрах от нас, когда мы бесшумно проехали мимо него, и я смотрел прямо ему в глаза.

Казалось, все превратилось в сверхмедленную съемку. Я мог видеть, как разум иракского солда­та пытается что-то осмыслить, какую-то крупицу понимания, какой-то ключ к разгадке того, чем могло быть это темное видение, бесшумно возникшее из ночи. Мое лицо было закрыто шема­гом, глаза прикрывал прибор ночного видения. Все, что он мог видеть, это слабое, потустороннее свечение, которое отбрасывал ПНВ, создавая две точечки флуоресцентного света, похожие на ля­гушачьи зеленые глаза инопланетянина.

Мгновение спустя мы промчались мимо. Мне пришлось заставить себя устоять перед искушени­ем развернуть единый пулемет и самого себя. Здесь дело было не в этом. Если бы мы были подразделением элитных иракских войск, скажем, спецназа Республиканской гвардии, мы вряд ли обратили бы на этих двух иракских солдат большое внимание. Мы бы продолжали гнать, не­смотря ни на что, элита Саддама относилась к этим двум иракским призывникам с недостаточ­ным уважением, которого они заслуживали.

Психология здесь была во многом похожа на то, как ведут себя дети, взламывающие машину, когда мимо проезжают копы: не смотрите, иначе они поймут, что это мы делаем. Мы просто должны были вести себя так, как будто имели полное право быть здесь. Мы хотели оставить у иракских солдат стойкое впечатление, что мимо них проехали лучшие люди Саддама. Нам оста­валось надеяться, что мы сможем не раскрыть свой блеф и бесшумно ускользнуть в ночь.

Как только мы проехали мимо них, я сосредоточился на том, чтобы прикрыть сектор огня с 8 до 2 часов перед машиной. Насколько я знал, впереди нас на дороге могло быть еще больше враже­ских войск, и это было то, что я высматривал в темноте. Я знал, что Трикки будет прикрывать тыл. Если бы оказалось, что эти два иракских солдата собираются открыть огонь, Трикки при­шиб бы их из крупнокалиберного пулемета.

Пока мы мчались вперед, в ночь, мои мысли были таковы: «Черт возьми, это было вопиюще!». Я только что проехал на расстоянии вытянутой руки мимо иракского солдата, которому было при­казано убить меня, и посмотрел ему в глаза, как мужчина мужчине. Он был достаточно близко, чтобы протянуть руку и задушить меня, или чтобы я протянул руку и схватил его. Я никогда не слышал, чтобы что-то подобное происходило, ни со Следопытами, ни в каком-либо другом подразделении. Когда мы доберемся до аэродрома и высадим десантников, парням из моего па­труля наверняка будет что рассказать.

Образ иракского солдата, на которого я смотрел, запечатлелся в моем сознании. Многие ирак­ские призывники, как правило, выглядели как мешок с дерьмом, но не этот парень. Он выглядел опрятно и профессионально, его тускло-оливковая фуражка гармонировала с его тускло-оливко­вой униформой, а оружие висело на изящном, лакированном кожаном ремне. Парень был ху­дощавым, чисто выбритым, с аккуратно подстриженными усами. Одна рука у него была засуну­та в карман, а правая легко покоилась на висящем на ремне оружии.

Его приятель курил сигарету. В своем ночном видении я видел как огонек стал зеленым и размы­тым. Я был поражен тем, насколько расслабленно они оба выглядели, прогуливаясь по трассе №7. Я сравнил их внешний вид с видом морской пехоты США, расположенной всего в несколь­ких километрах к югу. Иракские солдаты казались спокойными, но готовыми к бою. По сравне­нию с морскими пехотинцами США, с которыми мы сталкивались днем, от них веяло хладно­кровием. Они, конечно, не дергались из-за того, что Корпус морской пехоты США сосредоточен к югу от них и находится на тропе войны.

Эти два солдата находились так близко к Насирии, что они должны были быть частью подразде­ления, которое в тот день участвовало в бою с Корпусом морской пехоты США. Я предположил, что они были частью роты, входившей в состав батальона, которому Саддам приказал отразить наступление Корпуса морской пехоты США. Их непринужденная уверенность в себе удивила меня, и это странно выбивало из колеи.

Это было правильное решение — не открывать огонь. Наша задача состояла в том, чтобы добрать­ся до аэродрома и организовать высадку 1-го парашютно-десантного батальона, а не начинать атаковать первого же противника, с которым мы столкнемся. Если мы пройдем мимо незамечен­ными или исчезнем слишком быстро, чтобы они смогли установить нашу личность, тем лучше для миссии.

Элитное подразделение Иракской республиканской гвардии, скорее всего, будет ездить на джи­пах «ГАЗ» — четырехместных автомобилях советской эпохи, широко используемых иракскими вооруженными силами. Горьковский автомобильный завод (ГАЗ) начал выпускать свой джип в 1940-х годах, так что он происходил из той же эпохи, что и «Лендровер». На первый взгляд «ГАЗ» внешне ничем не отличался от Пинки. Джип "ГАЗ" представлял собой автомобиль с открытым верхом, четыре на четыре, с отчетливо выраженными очертаниями времен Второй мировой войны. Вам пришлось бы внимательно изучить наши машины, чтобы убедиться, что это не «ГАЗы», особенно когда они пронеслись мимо из темноты

Я прочел замешательство в глазах того иракского солдата плюс неподдельное удивление, но вне­запного осознания того, что мы враги, в них не было. Я должен был предположить, что, по крайней мере, на данный момент блеф сработал. Я инстинктивно понял, что Стив и Трикки тоже их видели. Мы целыми днями пролеживали на операционных (наблюдательных постах), гадили в мешки и слушали истории из жизни друг друга. Я инстинктивно понимал, что мы все их рас­кусили, и что каждый из нас зафиксировал именно то, что видели другие.

Когда мы отправлялись в патруль, мы сравнивали записи, просто чтобы быть вдвойне уверенны­ми, что все мы видели одно и то же. Любой из нас был волен открыть огонь, если бы посчитал, что это необходимо. Но мы бы сделали это только в том случае, если бы были под обстрелом или должны были попасть под обстрел. Правило состояло в том, чтобы ждать, ждать, ждать, по­тому что мы могли бы пройти незамеченными и выйти сухими из воды, как, казалось, мы и сде­лали прямо сейчас.

Еще километр мы продвигались вперед в напряженном молчании. На левой стороне дороги по­явилось небольшое здание. Я увидел дюжину иракских солдат, сгрудившихся вокруг него, без­дельничающих со своим оружием. Как минимум, это должна была быть позиция размером со взвод, но она находилась в сотне метров или больше от дороги, и я рассчитывал, что мы сможем проскользнуть незамеченными.

Чем ближе мы подъезжали, тем больше деталей я мог разглядеть. Снаружи здания сидели пятеро парней, и я решил, что внутри должно быть еще больше. Они не столько несли караульную службу, сколько тусовались и маялись дурью. Возможно, это был какой-то контрольно-пропуск­ной пункт, но он находился слишком далеко от дороги, чтобы быть эффективным. И все же я поймал себя на мысли: «Господи, еще больше гребаных иракцев!». Я надеялся, что к этому вре­мени мы уже миновали основную концентрацию их передовых позиций.

Пара солдат противника поднялись на ноги, но все еще беззаботно болтали. Они явно не видели ни машины Джейсона, ни машины инженерной разведки. Я увидел, как чья-то голова дернулась в нашу сторону, но к тому времени, когда солдат подумал, что, возможно, он что-то услышал, мы уже проносились мимо, растворяясь в ночи. Я сказал себе, что, возможно, так оно и было. Ко­нечно, к этому времени мы уже прорвались через иракскую линию фронта, причем более или менее незамеченными. Я чертовски на это надеялся.

Мы продвинулись вперед еще на 5 километров. Ничего. Дорога впереди была обнадеживающе мертвой. Темной. Пустынной. Она отлично подходила для использования прибора ночного виде­ния, так как нигде не было видно искусственных огней, которые могли бы ее осветить. Было мало ограничений на то, что мы могли видеть по дальности действия при таком рассеянном освещении. Местность была совершенно безмолвной. Нигде не было слышно ни человеческого голоса, ни собачьего лая, ни блеяния сельскохозяйственных животных, ни ворчания двигателя, и все, что я мог слышать, — это шум ветра поверх тихого урчания наших автомобилей.

Я уже начал надеяться, что теперь информация из разведки подтвердится. Я надеялся, что мы прорвались сквозь иракские войска и что мы были на свободе. Я взглянул в заднюю часть наше­й машины, но там не было ни малейших признаков чьей-либо погони. Мы обманным путем прорвались по меньшей мере через три группы иракских войск, что само по себе было потрясаю­щим ходом. Я позволил себе немного расслабиться, перенеся свой вес за спину к ору­жию.

Мы преодолели 10-километровую отметку, оставалось пройти 110 километров, и к востоку от дороги увидели несколько хозяйственных построек. Они располагались на гребне холма пример­но в 500 метрах от нас, и в основном были темными. От одного или двух я уловил случайный проблеск света, как будто за частично закрытым ставнями окном оставили гореть свечу.

Машина Джейсона начала набирать скорость. Мы последовали его примеру. Вскоре мы мчались со скоростью 70 км/ч. Это было хорошее решение. Не было никакого смысла торчать на совер­шенно безлюдной территории дольше, чем это было необходимо. Затем я заметил одинокую пару фар далеко впереди нас.

Я внимательно изучил их с помощью NVG. Фары были близко к дороге, так что это должна была быть машина, а не джип или грузовик. Когда машина подъехала ближе, я смог разглядеть, что это был какой-то белый седан. Это было похоже на иракское такси. Нам сказали, что на трас­се №7 время от времени следует ожидать появления гражданских машин, поскольку это главная магистраль, ведущая в Багдад.

Если бы мы съехали с дороги, чтобы объехать эту машину, нам, возможно, пришлось бы делать то же самое всю дорогу до аэродрома, особенно если бы вокруг было много гражданских ма­шин. В любом случае, здесь дело было не в этом. Блеф состоял в том, что мы были элитным иракским подразделением, и если бы нас заметили крадущимися по обочине дороги, мы бы рас­крыли свое прикрытие. Когда машина подъехала ближе, Джейсон отдал приказ продолжать дви­жение на север по шоссе. С моей точки зрения, это было совершенно правильно.

Я увидела, как машина проехала мимо Пинки Джейсона и заметно замедлила ход. Когда маши­на инженерной разведки приблизилась, водитель на мгновение включил фары на полный свет, полностью осветив машину. К тому времени, как мы приблизились к седану, он едва полз вперед, и его лицо было прижато вплотную к ветровому стеклу и водитель пристально смотрел на нас.

Трикки, Стив и я выключили наши ПНВ, чтобы фары автомобиля не засветили наше ночное зре­ние и не ослепляли нас. Когда машина подъехала ближе, водитель переключил фары с ближнего света на полный и обратно. Его фары полностью освещали наш Пинки, так что он мог нас по-настоящему хорошо рассмотреть. Мы пронеслись мимо, и я увидел, что водитель пристально смотрит мне в лицо. Это был толстый усатый старикашка, одетый в дишдаш. Он был похож на какую-то иракскую версию Рона Джереми, толстой американской порнозвезды с обвислыми уса­ми. Я предположил, что он был типичным иракским таксистом, который воспользовался своим такси, чтобы доехать до местного магазина на углу, настолько он был дряблым.

Но, несмотря на то, что у него был избыточный вес и брюшко, его мозг казался довольно острым. Он окинул нас долгим взглядом, и я увидел, как на его лице появилось выражение пол­ного ужаса. В этих пухлых глазах были тревога и беспокойство, как будто он внезапно осознал тот факт, что мы были далеки от того, чтобы быть его иракскими братьями по оружию.

У меня в голове мелькнула мысль: третий не прикуривает. Это старая армейская поговорка вре­мен Первой мировой войны. В окопах парень, который зажжет спичку, чтобы прикурить, преду­предит врага о вашей позиции. Второй прикуривший дал бы врагу возможность прицелиться. И с третьим прикурившим он нажмет на спусковой крючок. Следовательно, вы никогда не прику­ривали третьим.

Мы были третьей машиной в нашей далеко разнесенной колонне. Я предположил, что с маши­ной Джейсона иракский таксист подумал, «Что это, черт возьми, было?». У машины инженерной разведки он притормозил и спросил себя: «Это иракские машины?». А у нашей его глаза начали выпучиваться от недоверия: «Кто, черт возьми, эти парни?».

Глава 16

Пока мы продвигались вперед, в ночь, я не был уверен, что именно означало выражение лица толстого таксиста. Он видел этих странных инопланетных воинов, появляющихся из ночи, но означало ли это, что мы были скомпрометированы? И послушал бы его кто-нибудь, если бы он попытался поднять тревогу? Если бы таксист знал, что для него лучше, он бы промолчал, пото­му что кто когда-нибудь поверит его истории?

Мы продолжали ехать, и именно Стив нарушил молчание.

— Ты видел, как гребаный Рон Джереми разглядывал нас?

— Да, и что ты думаешь?

— Мне жаль бедную иракскую пташку, которая замужем за этим человеком.

Это был способ Стива сказать, что у нас не было другого выбора, кроме как продолжать в том же духе. Конечно, мы всегда могли развернуться и расстрелять войска противника, которые видели позади себя, но это не входило в нашу задачу. Нам пришлось предположить, что мы с Роном Джереми еще раз счастливо разминулись, и продолжить миссию.

После Насирии у нас за плечами было 15 километров, так что осталось пройти 105. Судя по спутниковым фотографиям Калат-Сикара, мы предположили, что примерно в 30 километрах по эту сторону аэродрома была практически открытая пустыня. Как только мы преодолели отметку в 30 километров до цели, мы могли съехать с дороги и направиться по земле, а это означало, что все, что нам нужно было сделать, это подобраться достаточно близко к этой открытой местно­сти. Я почувствовал внезапный резкий удар Трикки по плечу.

— Дэйв! Дэйв! Сзади быстро приближаются огни!

На мгновение я потянулся посмотреть в зеркало заднего вида, прежде чем вспомнил, что в ма­шине его нет. Ночью боковые зеркала и зеркала водителя могут отражать уличные фонари и ав­томобильные фары, тем самым выдавая ваше местоположение. В дневное время, если бы солнце попало в зеркало, оно могло бы дать ослепляющее отражение на огромных расстояниях и прямо в глаза врагу. На самом деле, небольшие зеркала часто используются подразделениями спецназа в качестве последнего средства, чтобы сообщить о местоположении спасательной группе. Одно из них был припрятано у меня в аварийной сумке.

Я повернул голову и посмотрел назад, вдоль Пинки. Я мог видеть этот ослепительный свет, ис­ходящий из темноты и затуманивающий мое ночное зрение. Это была пара одиноких фар, бы­стро приближавшихся сзади. Чем ближе становились фары, тем больше я убеждался, что это была та же машина, что и раньше, такси Рона Джереми.

Поскольку мы были последними в очереди, толстый иракский таксист первым поравнялся с на­шей машиной. Он держал одну руку на руле, в то время как другая шарила в бардачке его при­борной панели, и смотрел на нас в полном изумлении. Он вытащил что-то похожее на мобиль­ный телефон и начал говорить в него. Я заметил характерное поблескивание антенны, торчащей из его верхней части, и понял, что это какое-то радио.

Внезапно Рон Джереми перестал быть просто заурядным иракским таксистом. У них не было с собой таких раций. Но если он был иракским военным, то был сильно не в форме и слишком стар, чтобы быть солдатом младшего звена. Так что, возможно, всего лишь возможно, он был кем-то вроде иракского командира, возвращавшегося на свои передовые позиции. Если это было так, и если он передавал по рации через наше присутствие в штаб-квартиру, то это были серьез­но плохие новости.

Тем не менее, ему нужно было точно знать, где он находится на дороге, чтобы точно определить наше местоположение. Была ночь, и на протяжении последних 10 километров или около того не было никаких заметных ориентиров. Ему было бы нелегко определить, где наш конвой, даже если он засек нас. На мгновение я подумал, не пристрелить ли этого парня, но он был за рулем гражданской машины и одет как гражданский, и я не мог разглядеть никакого оружия.

Если бы я его нашпиговал свинцом, мне пришлось бы жить с этим всю оставшуюся жизнь, и Следопыт я или не Следопыт, я не был готов убивать мирных жителей. В любом случае, нам были даны очень конкретные правила ведения боевых действий в Ираке. Мы знали, что должны быть в состоянии точно идентифицировать иракца с оружием, того, кто представлял для нас яв­ную угрозу, прежде чем нам разрешалось открыть огонь.

Машина отстала от нас, снова обогнала, затем притормозила за машиной Джейсона. Я был уве­рен, что он «пасет» нас, термин, который мы использовали в Северной Ирландии, когда враг, переодетый гражданским, шпионил за нашими патрулями. Я был также убежден, что он докла­дывал обо всем, что мог видеть, какой-то форме высшего контроля. Но у меня не было доказа­тельств, что это так.

Я не видел никакого оружия, он не открывал по нам огонь и не причинял нам никакого физиче­ского вреда. Несмотря на то, что мы видели, как он пас нас, если только мы не находились под сильным и точным огнем, лучше всего было оставаться под легендой как можно дольше на зада­нии, подобном этому. Короче говоря, я не мог найти ни малейшего предлога, чтобы вышибить ему мозги, что одна часть меня очень хотела сделать. Еще одна вещь была абсолютно ясна. Кем бы, черт возьми, ни был этот парень, у него были стальные яйца, чтобы делать то, что он делал. Он не сводил глаз с нашей машины, затем со следующей и со следующей, и все это время он был неподвижной мишенью. Стальные яйца, черт возьми!

Я задавался вопросом, что же именно указало на нас как на не-иракское подразделение. На на­ших машинах были военные номерные знаки, но они не отражали света, и я сомневался, что он мог их увидеть. Учитывая количество снаряжения, свисающего с Пинки, они легко могли бы быть джипами «ГАЗ», поскольку их форма была почти полностью скрыта. Вероятно, физически мы были крупнее большинства иракских солдат, но уж точно не выглядели бы так, как любой морской пехотинец США в видеоиграх, в которые играл Рон Джереми.

Наконец, его машина снова отстала от нас, и его фары исчезли. Все, о чем я мог думать, было — «Слава богу, что он ушел». Теперь мы были на расстоянии 25 километров, но я чувствовал, что сеть начинает затягиваться. Тем не менее, у нас на хвосте по-прежнему не было никаких призна­ков каких-либо иракских войск, и нам оставалось надеяться, что мы пережили самое худшее.

Мы проехали добрую четверть пути до Калат-Сикара, и худшее, что с нами случилось, — это ка­кой-то дерзкий иракский таксист-толстяк-наводчик, который портил наше дерьмо. Это была большая территория, которую нужно было преодолеть без единого выстрела, и я решил, что мы доберемся туда. Я мог видеть далеко-далеко впереди, и в поле зрения не было ни машины, ни здания.

Даже если сеть затягивалась, они все равно должны были найти и поймать нас, к тому же у нас не было возможности вернуться тем же путем, которым мы пришли. Я мог догадаться о числен­ности иракских сил, которые располагались позади нас, это должно было быть, по меньшей мере, пара рот. Я также почувствовал их уровень. Они шли лицом к лицу с Корпусом морской пехоты США, и вряд ли они бежали или бросали свое оружие.

Мы должны были предположить, что Рон Джереми предупредил командование иракских сил о нашем присутствии, так что они будут ждать нас, а это означало, что элемент неожиданности полностью исчез. Не было другого выбора, кроме как продолжать продвигаться на север. Тем не менее, я не мог избавиться от жуткого ощущения, что мы направляемся в ловушку, и это, в свою очередь, заставило меня задуматься о том, как выжить, если враг все-таки захватит кого-нибудь из нас.

Недавно мы присутствовали на выступлении британского генерала сэра Энтони Фаррар-Хокли, который в то время был живой легендой в кругах элитных войск. У некоторых генералов была одна медаль, заработанная в операциях мирного времени, но Фаррар-Хокли был настоящим бой­цом. Во время Корейской войны он попал в плен к врагу, несколько раз сбегал и снова попадал в плен.

Было удивительно, что он все еще был жив после всего, через что ему пришлось пройти, не го­воря уже о том, что его выступление было таким острым. Ему было далеко за восемьдесят, и для каждого парня в Следопытах было настоящей привилегией услышать его истории о Корейской войне, ко­торая все еще оставалась самым ожесточенным конфликтом, в котором участвовали британские войска со времен Второй мировой войны. То, через что он прошел, повторяющийся ад пленения, пыток и допросов, было очень похоже на то, чего мы боялись, случись оно с нами на такого рода миссиях.

Генерал выглядел совершенно здоровым, и он не был похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо видел в этом возрасте. Он сказал нам, что секрет сохранения молодости заключается в том, чтобы держать ум занятым. Он рассказал о том, как он сохранял душевную силу под давлением, будучи заключенным, и о том, что сила духа была ключом к выживанию в таких ужасах. Во вре­мя одной попытки побега он проделал весь обратный путь до своего подразделения только для того, чтобы на него снова напали и его снова поймали.

Он рассказал нам, как их очень мало кормили в неволе, получая по миске риса на нескольких за­ключенных. В те времена существовало два типа людей: те, кто делился с вами миской риса, и те, кто этого не делал. Он подчеркнул, что более эгоистичные заключенные, которые не дели­лись, как правило, не выживали, в то время как у тех, кто был щедр со своими товарищами, ка­ким-то образом хватало сил и воли выжить. Несмотря ни на что, именно хорошие парни справи­лись с этим, что свидетельствует о том, что сила духа была абсолютным ключом к выживанию.

Пока Фаррар-Хокли рассказывал нам обо всем этом, я задавался вопросом, был ли Джейсон из тех, кто готов поделиться с вами своей миской риса. Тогда, всего несколько месяцев назад, я по­лагал, что, скорее всего, это не так. Но прямо сейчас, выполняя это задание и направляясь в самое сердце территории противника, я быстро менял свое мнение по этому поводу.

В Сандхерсте меня учили руководить самовластно, опираясь на закон и звание. Когда я присо­единился к Следопытам, я очень быстро понял, что это был совершенно неправильный подход. Я должен был оказывать парням из моего патруля гораздо больше уважения. Я сделал это в выс­шей степени с Джейсоном на этой миссии, и он принял вызов. Он лидировал с самого начала, принимая множество командных решений «на лету», и я пока не придрался ни к одному его дви­жению. Я предположил, что если бы я был склонен к неуверенности, то увидел бы в этом угрозу своей роли и попытался бы обуздать его. К счастью, это было не так. Насколько это было воз­можно, мы были командой равных.

Еще одна вещь, которую Джейсон демонстрировал в полной мере, — это чистая храбрость и необузданное мужество. У размещения вашей командирской машины в тылу было простое обос­нование: это означало, что командир патруля и наши командные средства связи были более за­щищены. Заняв ведущую позицию, машина Джейсона должен был первым попасть в любую за­саду. Он знал это и ни разу не в этом не усомнился.

Меня оторвал от своих мыслей отдаленный треск выстрелов. Я повернул голову и далеко позади увидел трассирующие пули, описывающие дугу высоко в широком, залитом звездным светом небе. Огонь велся откуда-то сзади, недалеко от линии фронта Корпуса морской пехоты США, и я понятия не имел, кто в кого стрелял и почему. Но это звучало так, как будто снова вспыхнула своего рода перестрелка.

У меня было мало времени, чтобы размышлять об этом. Впереди дорога больше не была пуста. Вместо этого на нас надвигались две пары фар — крошечные точки света в море черноты. Они были больше и ярче, чем фары такси Рона Джереми, и в моем ПНВ выглядели как огромные раз­мытые зеленые лягушачьи глаза.

Я почти сразу смог опознать головную машину, потому что фары задней машины просвечивали насквозь и освещали переднюю. Это был белый микроавтобус, и по силуэтам внутри я понял, что он был битком набит женщинами в головных уборах типа паранджи. Транспортное средство позади выглядело как такая же машина, с такими же пассажирами.

Казалось, что это какой-то вид гражданского транспорта, возможно, местное автобусное сообще­ние в Насирии, надвигался на нас. Мы должны были развивать общую скорость 130 км/ч, и рас­стояние между нами быстро сокращалось. Мы промчались мимо первого микроавтобуса, и ни­кто, казалось, не обратил на нас никакого внимания. Через несколько секунд мы проехали мимо обеих машин, и дорога снова была свободна.

Когда мы проезжали мимо, мне пришла в голову одна вещь, которую я раньше по-настоящему не замечал. Эти микроавтобусы пронеслись мимо нас слева, со стороны пассажира, потому что здесь, в Ираке, нам приходилось выезжать на встречную полосу для британских автомобилей. Иракцы едут справа, и мне вдруг пришло в голову, что, возможно, это и было поводом для Рона Джереми. Как мы могли бы быть иракским спецназом, если бы использовали автомобили с пра­вым рулем, такие, которыми управляют иностранцы?

Рулевое колесо не с той стороны: это было совершенно очевидно, когда задумаешься об этом. Он, конечно, провел достаточно времени, разглядывая наши фургоны в полном свете своих фар, чтобы заметить тот факт, что мы ехали на иностранных автомобилях. До сих пор я просто пред­полагал, что мы можем сойти за элитное иракское подразделение. Внезапно я убедился в обрат­ном. Рон Джереми предупредил нас: вопрос в том, что бы он и его иракские братья сделали по этому поводу?

Я бросил взгляд на спидометр. Мы проехали 40 километров по трассе №7, нам оставалось проехать еще 80. Я взглянул на часы. В дополнение к несокрушимому черному кожаному ре­мешку «Булгари», они оснащены слабо светящимся циферблатом, который облегчает чтение. Они также водонепроницаемы на глубине до 600 метров, что делало их практически пуленепро­биваемыми с точки зрения того вида военной службы, которым мы занимались в Следопытах. Время приближалось к 18.00, и снаружи было тихо, как в могиле. Мы должны были двигаться дальше.

Все спутниковые снимки и отчеты разведки свидетельствовали о том, что вдоль трассы №7, на всем пути от Насирии до Калат-Сикара, не было крупных иракских поселений. На картах была изображена пара небольших деревень и россыпь нефтяных скважин, но никаких крупных горо­дов и, конечно же, никаких баз иракской армии. И все же мы проехали всего 50 километров, когда наткнулись на наше первое серьезное препятствие. Впереди мы могли видеть характерное оранжевое сияние уличных фонарей, похожее на ореол. Уличные фонари должны были означать какое-то значительное иракское поселение, поскольку в небольших деревнях их даже не было.

В километре перед нами, быстро приближаясь, дорога была залита морем оранжевого света. Когда мы подъехали ближе, я смог разглядеть плотное скопление зданий справа, на восточной стороне шоссе. Это были первые уличные фонари, которые мы увидели после Насирии. Они возвышались над шоссе, как длинный ряд шей динозавров, с головами, готовыми обрушиться сверху вниз на свою добычу. Наша колонна была освещена по всей длине шоссе, на котором они находились.

Мы были на расстоянии добрых 500 метров, когда были вынуждены откинуть наши ПНВ из-за ослепительного оранжевого света. Мы закрепили откинутые приборы на кронштейнах, прежде чем уличные фонари полностью закрыли нам обзор. Тем не менее, нашим глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к новому уровню освещенности.

К востоку от дороги я мог разглядеть еще несколько зданий. Вдоль этой стороны шоссе на до­брых 300 метров тянулись группы строений с плоскими крышами высотой в два-три этажа. Большинство из них были совершенно темными, но из-за занавески в одном окне пробивался лучик света. Это было значительное человеческое поселение, и оно явно было занято.

Местность поднималась до гребня высотой в несколько сотен метров и примерно в километре к востоку. Здания были расположены на склоне, поднимающемся к этому гребню, поэтому они были выше, чем мы, и с них открывался хороший вид на дорогу. Выглядело так, как будто это было какое-то специально построенное поселение, и почти каждое здание занимало огромную зону обстрела на склоне ниже, простиравшуюся вплоть до самого шоссе — трассы №7.

Это было зловещее предложение, ехать по этому участку дороги в ярком свете уличных фонарей и быть таким заметным. Я взглянул на левую, западную сторону шоссе, чтобы посмотреть, есть ли там путь по бездорожью. Но там была стена растительности, выглядевшая густой, темной и непроницаемой. Не было никакого смысла ехать по бездорожью в этом направлении, а движение на восток привело бы нас только прямо в застроенный район. Был только один возможный путь, и он лежал прямо передо мной.

Я увидел, как машина Джейсона набирает скорость, и Стив вдавил педаль газа в пол, чтобы не отстать от ведущих Пинки. Мы разогнались до 90 км/ч, и я решил, что план Джейсона должен был заключаться в том, чтобы на максимальной скорости проехать мимо уличных фонарей и прорваться дальше. В этом был смысл. Не было никакого смысла пытаться быть такими хитрыми и подкрадываться незаметно, когда мы собирались быть на 100 процентов заметными. Это сделало бы из нас легкую добычу.

Мы попали в круг света под первым уличным фонарем, и в тот момент, когда мы это сделали, я почувствовал себя ужасно беззащитным. Это было все равно что оказаться в кромешной тьме ночи, и вдруг полицейский вертолет направил на тебя мощный прожектор. Теперь я мог очень ясно видеть растительность с левой стороны. Это была густая, спутанная масса кустарника, над которым склонились пальмы. Мы правильно сделали, что держались дороги.

Стив насиловал двигатель, который ревел и сильно набирал обороты. Я чувствовал, как виляет Пинки, когда он боролся за контроль над рулем. Фургон был ужасно перегружен всем весом сза­ди, и на такой скорости он вел себя как настоящая свинья. Все, что нам сейчас было нужно, — это чтобы один из Пинки перевернулся, и нам была бы крышка.

Я затаила дыхание, когда мы пронеслись сквозь уличные фонари, освещавшие нас ярким оран­жевым дневным светом. Я чувствовал себя ужасно голым, лишенным покрова тьмы. Как Следо­пыты, мы избегаем света, и, пробегая этот участок дороги, залитый светом уличных фонарей, мы чувствовали себя так, словно напрашивались на то, чтобы нас разбили. Вдоль восточной сто­роны дороги тянулась стена высотой по плечо, которая немного прикрывала нас от посторонних взглядов, но все равно мы торчали, как пара собачьих яиц.

Напряжение было чертовски ужасным. Конечно, кто-то должен был нас увидеть. Машина Джей­сона проносилась мимо бреши в стене, и в воздух раздалась серия резких, отрывистых выстре­лов.

— Крэк! Крэк-крэк! Крэк!

Когда машина инженерной разведки добралась до бреши, произошло в точности то же самое: ночь прорезали выстрелы.

— Крэк! Крэк-крэк! Крэк!

Когда мы подошли к тому же отверстию, то услышали, как дюжина с лишним пуль разорвалась в воздухе.

— КРЭК! КРЭК-КРЭК-КРЭК! КРЭК!

Огонь был совсем близко: он велся откуда-то с дальней стороны стены, но пули никоим образом не были нацелены на нас. Не было большой разницы в шуме, производимом нашими собствен­ными патронами калибра 5,56 мм (НАТО) и пулей калибра 7,62 мм, выпущен­ной из АК47. Они оба издали один и тот же характерный резкий треск. И в этих спокойных, про­хладных, сухих условиях пустыни мы могли сказать, насколько близко был стрелок.

Часто было трудно точно сказать, откуда прилетела пуля, но вы всегда знали, являетесь ли вы це­лью. Вы видели проносящиеся мимо трассирующие пули, звук усиливался ударами волн давле­ния, и вы могли видеть, как пули ударяются о дорогу или ваш автомобиль. Вспышки огня из-за этой стены взметнулись высоко в темное ночное небо. Но я ни на секунду не обманывал себя, что они каким-то образом не связаны с нашим присутствием.

Очереди были синхронизированы с проездом каждого фургона. Кем бы ни был стрелявший, мне показалось, что он сигнализировал, что мы в пути. Но кому он подавал сигнал и почему? И сно­ва у меня возникло это ужасное, жутковатое чувство. По моей спине пробежали ледяные мураш­ки. Мы едем в ловушку.

Глава 17

Мы вырвались из зоны, освещенной уличными фонарями, и устремились вперед, в гостеприим­ную темноту впереди. Я встретилась взглядом со Стивом. Он наклонился, чтобы перекинуться парой слов.

Ему пришлось крикнуть мне в ухо, чтобы его услышали:

— Видишь ли, приятель, особенность женщин в том, что…

По крайней мере, это разорвало пузырь напряженности.

Я включил свой ПНВ, когда мы двигались вперед еще несколько минут. Ничего. Непроницаемая тьма и пустая тишина. Я проверил километраж. Мы были уже в 75 километрах, то есть на пол­пути к аэродрому Калат-Сикар. Кому бы ни подавал сигнал стрелок, здесь, похоже, никого не было, так что, может быть, это все-таки был не сигнал?

Я получил ответ на свой вопрос на отметке в 85 километров. Впереди из мрака вынырнуло мас­сивное поселение. Он располагался по обе стороны от шоссе №7. По правилам, и согласно на­шим разведданным и спутниковым фотографиям, его даже не должно было существовать. Но вот оно появилось, приземистое, темное и угрожающее, прямо перед нами. Это поселение было намного больше первого. Оно было более застроено, десятками зданий высотой в три-четыре этажа. Но самое странное заключалось в том, что было совершенно темно. Уличных фонарей не было, и почти ни в одном окне не было света.

На мгновение мне показалось, что там никого нет. Может быть, это был еще не достроенный го­род, а может быть, он был заброшен. Я недолго пребывал в сомнениях. Как только со стороны населенного пункта стало слышно приближение наших машин, по нам начали открывать огонь. Вокруг нас была кромешная тьма, но мы слышали, как приближаются эти длинные очереди огня. «Брррззззз! Брррззззз! Брррззззз!» Кто бы ни пытался поразить нас, они стреляли из авто­матического оружия, и, судя по звуку стрельбы, она доносилась с расстояния в добрых полкило­метра.

Горячие зеленые трассы трассирующих пуль описывали дугу в наших приборах ночного виде­ния, уходя высоко над нами в небо. Нападавшие явно не могли видеть наши фургоны, в которые можно было бы целиться. Мы не открывали огонь. Если бы мы открыли огонь по источнику этих трассирующих пуль, это лишь выдало бы нашу позицию. Мы тренируемся, тренируемся и тренируемся под огнем. Мы делаем это в машинах, проезжая под стационарными огневыми по­зициями, которые выпускают пули над нашими головами. Мы делаем это ползя по-пластунски, проползая под колючей проволокой, по которой пулеметы выпускают пули. Это помогает вам привыкнуть к ужасающему шуму и ощущению того, что по вам стреляют.

Естественная реакция человека на то, что в него стреляют, — это либо сражаться, либо замереть на месте, либо бежать. Мы научились игнорировать такие инстинктивные реакции, поэтому мог­ли оценить, как лучше поступить в любой боевой ситуации, как сейчас, когда мы с Трикки не отвечали на огонь, а Стив проехал дальше. В Следопытах запаниковать было смертным грехом. Нам нужно было уметь мыслить спокойно и ясно, находясь под сильным давлением и опасно­стью. Любой, склонный к панике, был бы отстранен на ранней стадии, скорее всего, когда гото­вился спрыгнуть с хвостового трапа C130 «Геркулес». Но все тренировки в мире не делают тебя менее напуганным.

Теперь с восточной стороны дороги доносилось еще больше огня. Там было, наверное, с полдю­жины автоматов АК-47, выпускавших бешеные очереди, плюс открыл огонь более тяжелый пу­лемет. Но они никак не могли нас увидеть. Они целились в несущуюся химеру, в призраков.

По мере того как мы приближались к центру поселения, огонь становился все более и более кон­центрированным. Я услышал безошибочно узнаваемое «тзззинннгггтзззин-ннгггтзззинннгггг!» от пуль, рассекающих воздух всего в нескольких ярдах от нашей машины. Кто-то должен был за­метить наше продвижение и сообщить нашу позицию стрелкам, чтобы они лучше прицели­лись.

Хотя у немногих иракских бойцов были ПНВ, для обнаружения потребовался бы только один ко­мандир с таким прибором. Он сообщал по радио о наших передвижениях на свои передовые по­зиции: машины противника сейчас проезжают мимо зеленой мечети. Это дало бы им достаточно конкретную привязку, куда можно было целиться.

Пара более крупных пулеметов, типа наших единых, вступила в перестрелку на выезде. Я мог слышать их гортанное рычание, эхом разносящееся по темному склону холма, среди более рез­кого треска автоматов. Скорее всего, это были ПКМ, пулеметы Калашникова, оружие калибра 7,62-мм, советской эпохи, с ленточным питанием, установленные на сошках, с точностью стрельбы до 1000 метров и более.

Как и в случае с едиными пулеметами GPMG, ПКМ это оружие, ведущее огонь по площадям, и чтобы сразить противника из одного из них, не требуется высокой точности. Это было ужасное чувство — знать, что ПКМ будет выплевывать около 650 выстрелов в минуту, и что каждая из этих пуль пыталась найти нас и уничтожить. Стандартная процедура при засаде заключается в том, чтобы всегда продолжать движение. Гораздо лучше было просто проскочить дальше. Если бы вы попытаетесь остановиться, вступить в бой или развернуть свои машины, вы превратитесь в сидячую мишень и, скорее всего, будете убиты. Но все же я не мог не задаться вопросом, как дела у других парней впереди.

Как раз в тот момент, когда мы почти миновали поселение, я увидел огненный след от РПГ (ре­активной противотанковой гранаты), вылетающий из-за гребня холма. Хотя я не мог разглядеть боеголовку в свете ПНВ, выхлопной след казался похожим на массивную зеленую комету, с ре­вом несущуюся по небу. Это случилось. Она направлялась прямо к нам. Судя по траектории пы­лающего зеленого следа ракеты, казалось, что она была нацелена прямо в мою и Стива головы. Я инстинктивно пригнулся, и боеголовка с грохотом ударилась перед капотом нашего Пинки, промахнувшись всего на пару футов.

Прицелиться в быстро движущийся ночью автомобиль без огней чрезвычайно сложно даже с по­мощью пулемета. Сделать это из РПГ с расстояния более 500 метров было практически невоз­можно. Но эта ракета была ужасно близко, один выстрел на миллион. Мы с грохотом понеслись вперед и покинули застроенную территорию, Стив как сумасшедший гнал Пинки в гостеприим­ные объятия ночи. Постепенно огонь начал угасать у нас за спиной. Позади нас раздался треск выстрелов и странный звук мощного взрыва, но они стреляли в пространство, которое мы только что покинули.

Я всматривался в темноту впереди с единым пулеметом, проверяя свои сектора, наполовину ожидая последующей атаки или, возможно, блокирующей группы, размещенной на шоссе. Но все, что там, казалось, было, это открытая, пустынная дорога, простиравшаяся насколько хвата­ло глаз. Стив повернулся ко мне. Я готовился к очередной остроте о женщинах или пикантной реплике из «Шрека».

— Стрелковое оружие, тяжелые пулеметы, РПГ, — прокричал он, перекрывая шум дороги. — Это становится все ближе. Лучше всего нам съехать с дороги и оценить ситуацию.

Стандартной процедурой работы Следопытов было то, что если какой-либо человек видел что-то крайне важное, он имел право остановить патруль. Это было то же самое, что когда вы были в контакте и называли место для отступления. Стив сказал, что мы должны остановиться и пере­говорить, чтобы попытаться оценить состояние дел и понять, что именно происходит.

Быть в Следопытах было все равно что быть в футбольной команде: любой, кто видел брейк или возможность забить, мог сделать это, и выбор Стива был правильным. Я почувствовал, как Трикки наклонился вперед из задней части фургона. Он стоял за турелью крупнокалиберного пу­лемета, и у него был бы лучший обзор со всех сторон.

— Дэйв, они выстрелили по нам из миномета, — крикнул он. — Они подбираются все ближе, пока нам не удалось оторваться от этих ублюдков.

Я кивнул в знак согласия. Я даже не подозревал, что нас обстреливают. Эти минометы, должно быть, были вызваны вражеским корректировщиком — тем, кто мог видеть нас и следил за нами, когда мы продвигались на север. У меня было ужасное чувство, что сеть надвигается на нас по-крупному. Нам нужен был план — что-то, что позволило бы нам вырваться из любой расставлен­ной для нас ловушки.

Мой разум искал какое-нибудь вдохновение. Я был руководителем этой миссии, заместителем командира взвода Следопытов. Если кто-то и должен был вызывать мозговые волны в подобные моменты, то это был я. Я огляделся вокруг, отчаянно пытаясь обнаружить источник угрозы. Я почувствовал слабый запах сгорающего дизельного топлива из двигателя Пинки впереди, вонь горящего масла в горячем выхлопе. Послышался приглушенный звон боеприпасов в одной из коробок рядом со мной и призрачное шипение ветра в деревьях. В остальном там не было ни ма­лейших признаков жизни.

Теперь мы были далеко от дома, на приличном расстоянии от Кэмп-Тристар и относительной безопасности нашей ПОБ, как раз по эту сторону кувейтской границы. Где бы ни находился противник, я ни за что не собирался прятаться. Но я был убежден, что они были где-то там, в этом затемнен­ном пейзаже, наблюдали, ждали и готовились нанести удар. Если я и не мог придумать план, то сейчас, как никогда, нуждался в ребятах. Нам нужно было собраться с мыслями и объединить их, и, возможно, это бы к чему-то привело.

Я наклонился к Стиву.

— Подъезжай и поравняйся с машиной саперов.

Он прибавил скорость, пока мы не оказались рядом с их машиной. Я жестом показал им, чтобы они приготовились остановиться. Я крикнул Йену, их сержанту:

— Приготовься съехать на обочину, приятель.

Он поднял мне большой палец, и мы двинулись вперед и повторили тот же номер с Джейсоном. Было легче сделать это физически и устно, чем пытаться использовать радио. Таким образом, вы получали четкость общения лицом к лицу, к тому же наушник на «Кугуарах» был непрочным и плохо защищал от шума ветра.

Впереди Джейсон сбросил скорость и начал искать место для остановки. Мы снова вернулись в исходное положение. Золотое правило состояло в том, что вы никогда не нарушали порядок мар­ша, если только не попадали под обстрел и не проводили учения по стрельбе и маневрированию на транспортных средствах. Крайне важно было постоянно знать, где находятся другие машины.

Машина Джейсона стояла примерно в 200 метрах перед нашей, а машина инженерной разведки была зажата между ними. Мы предположили, что наша машина подверглась сильнейшему об­стрелу, и что Джейсон, возможно, не осознавал, насколько яростным и тяжелым он был. Эффек­тивная дальность стрельбы легкого миномета составляет около 1000 метров. Машина Джейсона должна была находиться в 300 метрах или более впереди того места, где падали эти снаряды, в нашем тылу. Было крайне маловероятно, что он вообще знал о том, что нас обстреляли.

Еще через полкилометра машина Джейсона замедлила ход, затем съехала с дороги. Машина инженерной разведки последовал их примеру, и мы вместе с ними. Мы углубились в заросли гу­стых пальмовых рощ и подлеска. Джейсон продвинулся вперед примерно на 50 метров, пока не достиг позиции, где, по его мнению, мы были скрыты от шоссе.

Густая растительность укрывала только от посторонних глаз. Укрытие от посторонних глаз не позволяет быть замеченным, но не останавливает пулю. Нам понадобился бы гребень, толстая стена или глубокое вади, чтобы обеспечить укрытие от огня. Но мы не могли углубляться дальше в подлесок, иначе застряли бы. К западу от нас тянулась стена переплетенных пальмо­вых рощ.

Машина Джейсона развернулась, оказавшись носом к дороге. Машина инженерной раз­ведки сделала то же самое. Мы обогнули их сзади и остановились рядом с фургоном Джейсона, тоже лицом к шоссе. Джо, наводчик в машине Джейсона, автоматически развернулся на запад, прикрывая сектор от дороги. Все остальные пушки, это были четыре единых пулемета и один крупнокалиберный — прикрывали направление на восток, в сторону главной угрозы, трассы №7.

Мы заглушили двигатели.

Теперь мы находились в засаде.

Стояла мертвая тишина. Мы были достаточно близко, провести «китайский парламент», группо­вое обсуждение ситуации, не отходя от машин. Мы включили наши ПНВ. Всякий раз, когда мы разговаривали друг с другом подобным образом, нам нужен был зрительный контакт. На несколько мгновений все замолчали, прислушиваясь к признакам присутствия противника, но снаружи было зловеще тихо и неподвижно.

Мы с Джейсоном начали сверяться с картой. Первоочередной задачей было точно определить, где мы находимся. Мы определили нашу позицию, затем сравнили записи о том, что мы видели с тех пор, как покинули Насирию, примерно два часа назад. Оказалось, что Джейсон понятия не имел о том, какой огонь был направлен против нас. Будучи передним транспортным средством, он промчался задолго до того, как началось самое худшее дерьмо. Он совершенно пропустил вы­стрелы из РПГ и миномета.

— Я и понятия не имел, что все было так тяжело, — прошептал Джейсон.

В наступившей тишине мы были настороже, прислушиваясь к малейшему шуму.

После поездки так далеко на север от Насирии нам казалось, что ничто не имеет особого смыс­ла. Иракские позиции от передовой, казалось, каким-то образом простирались вдоль всей трассы №7. Мы проехали по крайней мере две позиции численностью в роту, сразу после того, как по­кинули Насирию, и только что были обстреляны с позиции, которая должна была быть также в роту численностью. Джейсон добавил одну важную информацию к общей картине.

— Вы видели толстого таксиста в «Датсуне», который пытался нас пасти? ‘ спросил он.

Я покачал головой.

— Нет, приятель. Что случилось?

— Он съехал с дороги прямо перед нами, вытащил пистолет и начал размахивать им из окна. Он выпустил несколько пуль в воздух, когда мы проезжали мимо него, гребаный идиот.

Джейсон улыбнулся в темноте своей беззубой улыбкой «Попая». Я не смог удержаться от смешка.

— Я направил на него пулемет, — продолжил Джейсон, — и вскоре он перестал размахивать писто­летом. Этот толстый иракский таксист насмотрелся слишком много ковбойских фильмов.

Какая-то часть меня была удивлена, что Джейсон не пришиб этого парня, но я догадывалась, что это действительно раскрыло бы наше прикрытие. Джейсон как раз закончил рассказывать мне о пальбе толстяка-таксиста, когда я уловил слабое рычание двигателя, нарушившее ночную тиши­ну. Это было далеко к югу от нас, и сначала я не был уверен, послышалось ли мне это. Я напряг слух и снова услышал его, глубокий, хриплый и мощный.

Я встретился взглядом с Джейсоном и понял, что он тоже его заметил. Мы отвернули головы от приборной панели Пинки, где собрались над картой, и посмотрели на юг, в ту сторону, откуда доносился звук. Наше зрение все еще приспосабливалось к своему естественному ночному ви­дению, в отличие от искусственно увеличенной яркости ПНВ. Мы напрягли зрение в темноте, пытаясь разглядеть, что же это могло двигаться там, на дороге.

Из плоской пустоты пустыни появилось видение, похожее на чертов огромный мираж. Посте­пенно вся дорога к югу от нас ожила от яркого света автомобильных фар. Колонна приближа­лась, фары сверкали, как глаза роя разъяренных насекомых. Мы понятия не имели, что, черт возьми, происходит этой ночью. Но в одном мы были уверены: они придут за нами.

Глава 18

Когда огни приблизились, они исчезли из виду, так как машины проезжали через небольшое прикрытие естественного углубления. К тому времени, когда они появились снова, тишина ночи была разорвана на части этим оглушительным грохотом, от которого сотрясалась сама земля у нас под ногами.

Теперь я мог разглядеть головную машину в колонне. Это был шикарный пикап «Тойота». Открытая задняя часть машины была битком набита бойцами, плюс сзади зловеще торчал уста­новленный на треноге крупнокалиберный пулемет ДШК («Душка»).

Колонна с грохотом приближалась к нам по шоссе. Они двигались быстро, машины стояли на близком расстоянии друг от друга, водители не прилагали никаких усилий к тактическому ма­неврированию. С такой силой и огневой мощью, как у них, я полагал, что они не чувствовали в этом необходимости. В задней части каждого грузовика на скамейках сидело от десяти до пятна­дцати иракских бойцов. Те, кто был ближе всех, сидели к нам спиной, но те, кто был на противо­положной стороне, смотрели прямо на нас через плечи своих боевых товарищей.

Я насчитал пятнадцать комплектов огней, и их становилось все больше. Каждый фургон пред­ставлял собой идентичный белый пикап «Тойота», битком набитый бойцами. Конвой буквально кишел ДШК, так что я предполагаю, что Саддам, должно быть, немало их прикупил у русских. Чертовски хорошая штука. «Душка» — это российский эквивалент нашего собственного крупно­калиберного пулемета .50 калибра. Он может вести огонь только автоматически и выпускает свои большие, бронебойно-фугасные пули со скоростью 600 выстрелов в минуту.

Пули «Душки» калибра 12,7 мм могут прогрызать путь сквозь стены и деревья. Бронежилет или нет, прямое попадание одного из них оторвет вам руку или ногу и начисто оторвет голову. Это было разрушительное оружие, когда его применяли против самолетов или легкобронированной техники, и из наших мягкокожих Пинки можно было сделать фарш. Одно попадание в топлив­ный бак нашей машины, и мы с Трикки и Стивом превратились бы в прекрасные факелы, нам бы пришел конец.

Конвой был уже так близко, что я мог бы уверенно забросить в него крикетный мяч. Когда пер­вая «Тойота» поравнялась, я увидел, что парни сзади не были военнослужащими регулярной иракской армии. В отличие от нарядных солдат в фуражках, на которых мы наткнулись ранее, эти ребята были одеты в белые дишдаши, а на головах у них были шемаги в красную и белую клетку. Это, как мы знали из сводок разведки, было фирменным дресс-кодом федаинов.

Федаины были сторонниками Саддама, завербованными в специальное военизированное опол­чение. Они могли передвигаться на быстрых, высоко маневренных машинах, проводя операции в партизанском стиле «бей и беги». Они были мобильны, у них была органичная, гибкая структура командования, и их целью было вовлечь нас в нетрадиционную войну. И, судя по виду этих пар­ней, они были хорошо дисциплинированы, плюс они были очень хорошо вооружены.

Мы были здесь, в Ираке, ожидая столкнуться с призывниками, которым не хватает боевого духа. Это то, чего нам следовало ожидать из докладов разведки. Мы ожидали столкнуться с солдата­ми, которые не хотели воевать и не могли думать самостоятельно. Вместо этого мы столкнулись с федаинами на новеньких внедорожниках, которые активно искали драки и располагали серьез­ной огневой мощью. Они выглядели и производили впечатление жестких парней.

Они проходили так близко, что никто не осмеливался произнести ни слова. Мы заглушили дви­гатели, когда сели в засаду, так что они вряд ли могли нас услышать. Но прямо к северу от на­шей позиции была одна небольшая проплешина, лишенная какой-либо растительности, где у нас не было никакого укрытия от посторонних глаз. Все, что требовалось, — это чтобы один федаин взглянул в нашу сторону, минуя этот промежуток, и он бы увидел нас. Нам оставалось только надеяться, что при всем освещении, которое отбрасывал их конвой, ни один из врагов не достиг сколько-нибудь высокой степени естественного ночного видения. Оставалось надеяться, что они будут ослеплены собственными фарами, а поскольку в наших фургонах было совершенно темно, ночь бы нас защитила.

Эти федаины, должно быть, были отрядом охотников, посланным на наши поиски. Было ясно, что мы никак не сможем от них убежать. Полноприводная «Тойота» быстрее, чем «Лендровер», к тому же при всем весе, который мы несли, мы должны были быть намного тяжелее их автомоби­лей. Мы частично слезли с Пинки с заглушенными двигателями, что вряд ли подходило для по­бега. К тому же мы были окружены густой растительностью на западе, так что естественный путь к отступлению был для нас закрыт.

Если бы они увидели нас, нам пришлось бы открыть огонь, из всего, что у нас есть. Просто был шанс, что с помощью элемента неожиданности мы сможем сразить их наповал. Они были слиш­ком сбиты в кучу, чтобы избежать попадания под нашу огневую мощь. Но все же я не слишком высоко оценил наши шансы.

Первые несколько столкновений с врагом, плюс один продолжительный контакт к югу от нашей позиции, на самом деле не заставили меня почувствовать угрозу. Нас могли убить, но в равной степени мы могли бы сразиться с врагом и разгромить его, и у нас были варианты побега. Это было совсем, совсем по-другому, и от этого у меня камень лежал на душе.

Они были прямо над нами, машина за машиной проносились мимо, и в глубине души мы знали, что их послали найти, обезвредить и уничтожить наш патруль. Играть в прятки с этими парнями было совсем не весело. Мне пришлось бороться с сильным чувством тошноты, подступавшим к моему горлу.

От моего внимания не ускользнуло, что это был точно такой же отряд охотников, который пре­следовал эскадрон SBS в северном Ираке — тех шестьдесят парней, которые были вынуждены пуститься в бега. Весь этот эскадрон элитных солдат был разорван на части и рассеян по пусты­не таким же количеством федаинов. Нас было девять. SBS было шестьдесят. Шансы были ужас­но не в нашу пользу.

Спустя, казалось, целую вечность, но, возможно, прошло всего пару минут, последняя машина федаинов с грохотом проехала мимо. У меня возникло тревожное, болезненное чувство, когда я ждал, не заметили ли нас его обитатели. Я хорошо контролировал себя, и моя голова все еще была на месте, но моя гортань была напряженной и сухой от всего напряжения. Я испустил дол­гий вздох облегчения, когда последняя машина федаинов на полной скорости и без задержек проследовала на север. Они явно нас не видели.

Это был мобильный отряд численностью около 200 человек, охотившиеся за нами, с десятками ДШК, установленных на автомобилях. Теперь было ясно, что мы, должно быть, прошли через пару крупных позиций противника на юге, если им удалось организовать конвой такого размера и смертоносной мощи. Вы никогда не набирали в отряд охотников более 25 процентов от вашей основной численности, поэтому мы должны были предположить, что к югу от нас было разме­щено до 1000 иракских военнослужащих, а возможно, и гораздо больше.

Мы хранили молчание и наблюдали за ситуацией. В течение пяти минут мы наблюдали, как зад­ние фонари становятся все меньше вдалеке. Эти пять минут показались мне пятьюдесятью. И за­тем, примерно в 3 километрах впереди нас, мы увидели ряд мигающих стоп-сигналов, красных и сердитых в ночи. Наблюдал, как машины федаинов замедлили ход и съехали с дороги на восточ­ную сторону. Было немного маневрирования взад-вперед, просто золотое сияние в лучах их фар, затем все огни погасли.

Темнота.

Двигатели заглушены.

Тишина.

Я решил, что они должны были знать, что мы направляемся на аэродром Калат-Сикар. Они, должно быть, знали, что двигаются быстрее нас и что они обогнали нас где-то на дороге. И вот теперь их засада была устроена. Все молчали, уставившись на то место, где вражеский конвой застыл на месте. Я знал, о чем думали остальные парни: как, черт возьми, мы собирались до­браться до аэродрома, когда на нашем пути стояла эта маленькая компания?

Мы должны были подготовить аэродром для часа «В» 1-го ПДБ, чтобы могла прибыть первая волна воздушного десанта. К этому времени они разместили бы парней из 1-го ПДД где-нибудь рядом со штабом бригады, где они погрузились бы с в «Чинуками» и взлетели. Они не подня­лись бы в воздух, если бы не получили от нас сигнал, дающий зеленый свет, и они не выпустили бы «Чинуки», если бы мы не отметили ВПП, это было точно.

«Чинуки» должны были мотаться с одной воздушной миссии на другую, и, скорее всего, у них был только определенный временной интервал, чтобы доставить мальчиков в Калат-Сикар. Было жизненно важно, чтобы мы попали в час «Ч». «Чинуки» летают на высоте не более 10 000 фу­тов, поскольку у них нет кислорода для десанта, который они перевозят. От ПОБ до Калат-Сика­ра было около часа полета. Таким образом, с того момента, как мы дадим зеленый свет, пройдет минимум час, прежде чем десантники прибудут в сопровождении штурмовых вертолетов. Соблюдение тайминга было очень важно.

Но у меня росло ощущение, что время и судьба быстро оборачиваются против нас. Если бы мы двинулись дальше по трассе №7, то, несомненно, забрали бы с собой много федаинов. У нас было преимущество ПНВ, которое давало нам некоторую скрытность и внезапность, но не было ника­ких сомнений в том, что мы будем уничтожены. Нашим единственным шансом выполнить зада­ние было оставаться скрытными, а мы больше не смогли бы этого делать, если бы придержива­лись шоссе. Я повернулся к Джейсону и кивнул Йену, сержанту инженерной разведки, чтобы он подошел ближе.

— Вот оно — засада противника, — прошептал я. — По главной дороге на север проехать невозможно.

Это была констатация очевидного, но кто-то должен был это сказать.

— Засада противника, черт возьми, установлена, — прошипел Джейсон в подтверждение.

— Ага, — пробормотал Йен, сержант инженерной разведки. — Похоже, они там неплохо устроились.

У Йена было мертвенно-бледное лицо, и ему явно не нравилась мысль о том, что эти несколько сотен федаинов так близко сидят у нас на хвосте. Если уж на то пошло, я не думал, что кто-то из нас был этому рад. Джейсон схватил карту, и мы поместили ее под крошечный маячок с капю­шоном, установленный на приборной панели "Пинки" — специально разработанный для того, чтобы направлять крошечный конус света вниз, позволяя минимальному количеству света про­никать внутрь автомобиля. Мы прикинули, что аэродром находится в 45 километрах отсюда, не больше. Это было так чертовски близко — меньше часа езды по хорошим дорогам.

Мы не могли направиться на юг, чтобы обойти засаду федаинов, потому что к югу лежало посе­ление и основные силы врага. Мы не могли идти дальше на запад, потому что растительность в этом направлении была непроходимой. Аэродром находился к северо-северо-востоку от нас. Было очевидно, что мы должны попытаться пересечь дорогу и обойти федаинов, двигаясь на восток, а затем свернув на северо-восток.

— Есть только одно решение, — начал я. — Перейдем шоссе и посмотрим, сможем ли мы выехать на грунтовые дороги.

— Да, — согласился Джейсон. — Мы преодолели большую часть расстояния по главной дороге. Оставшуюся часть мы проделаем по пересеченной местности.

Мы знали, что остальные ребята могли слушать, о чем мы говорили. Их молчание означало, что они были согласны с нами. Мы были глубоко в тылу врага, нас скомпрометировали, и теперь за нами охотились. В подобных ситуациях малейший шум может привести к тому, что вас убьют, поэтому мы свели общение к абсолютному минимуму.

Земля, на которой мы находились, была немного ниже дороги. Машина Джейсона тронулась с места, ее двигатель ужасно завывал, когда он тащил тяжелый Пинки вверх по пологому склону. В мертвой тишине шум прозвучал оглушительно, как будто взлетел огромный реактивный само­лет. Нам оставалось только надеяться, что федаины никак не могли услышать нас с расстоя­ния в 6 километров.

Джейсон остановился на обочине, внимательно осмотрел обе стороны, а затем переехал на дру­гую сторону. Оказавшись рядом, он махнул машине инженерной разведки ехать вперед, одновре­менно прикрывая пулеметами на Пинки. Когда их машина выехала на дорогу, мы прикрывали ее своим оружием с тыла. Ян твердо держался на дальней стороне, откуда они обеспечивали нам прикрытие, когда мы двигались по пустынному шоссе.

Ползком мы втиснулись в горбатые и беспорядочные тени на восточной стороне дороги. Теперь мы вернулись к ПНВ, и растительность здесь была явно более редкой, но дорога казалась чер­товски трудной. Пинки врезались в выбоины и съезжали с колеи, поскольку подвеска изо всех сил пыталась справиться с весом и рельефом местности.

Мы сбросили скорость до 5 км/ч, и при таком движении ползком было почти возможно продол­жать двигаться вперед. Но все равно мне казалось, что мы были тремя больными верблюдами, бредущими по темной пустыне. На мгновение я задумался о том, что произошло бы, если бы мы не последовали предложению Стива и не свернули с трассы №7, когда мы это сделали. Предпо­ложительно, федаины догнали бы нас, и мы бы участвовали в битве за нашу жизнь.

Нам невероятно повезло, что мы сумели от них ускользнуть. Я с трудом мог поверить, что эти сотни федаинов не заметили нас. Тем не менее, теперь вся игра изменилась. Я чувствовал это по напряженной атмосфере в нашей машине. В одно мгновение мы превратились из охотников в преследуемых.

Вокруг нас раздавалось интенсивное «руббит-руббит-руббит-руббит» лягушачьего кваканья в кустах. Где-то поблизости должна была быть вода, и лягушки выбивали жуткий ритм. Каким-то образом это, казалось, усиливало то, что с каждым мгновением ловушка быстро захлопывалась. Было трудно даже мыслить здраво, учитывая весь тот шум, который они поднимали.

Одно было ясно: это была далеко не атака Легкой бригады, теперь все сводилось к скрытно­сти. Если у нас был хоть какой-то шанс попасть в Калат-Сикар, мы должны были оставаться не­замеченными. Нас было девять человек в трех перегруженных Пинки, пытавшихся уклониться от 200 федаинов в десятках быстрых пикапов. Оставаться в укрытии было бесконечно предпо­чтительнее, чем столкнуться со всем этим в полномасштабной перестрелке.

Что еще хуже, так это то, что мы не знали, как трое парней из инженерной разведки выдержат серьезный огонь, потому что мы никогда не воевали с ними. Они могут оказаться устойчивыми как скала, а могут потерять уверенность и рассыпаться под давлением. В любом случае, мы про­сто не знали, и именно отсутствие общего боевого опыта делало их такими неизвестными.

Когда мы ехали по пересеченной местности, заросшей густой растительностью, как сейчас, нам приходилось держать машины теснее друг к другу. В такой обстановке было легко потерять друг друга из виду, и последнее, что нам сейчас нужно было делать, — это вызывать по рации и пы­таться найти потерянные машины. Между нами было около 25 метров, и мы ползли очень медленно, когда я заметил, что машины Джейсона и Йена резко остановились.

Машина Джейсона была самой передней. Йен остановился рядом с ним, но немного поодаль. Мы остановились с противоположной стороны от Пинки Джейсона, так что вместе наши три ма­шины образовали неглубокую букву «V». Я спрыгнул на землю и подошел, чтобы преодолеть пару метров до фургона Джейсона. Делая это, я уловил слабый отблеск лунного света на полоске воды прямо перед нами.

Я вгляделся в подлесок, и в этот момент до меня донесся шум. Фургон Джейсона остановился на самом краю канала, и лягушек там было по девятнадцать штук на дюжину. Водный путь выгля­дел примерно как обычный британский канал, по которому ходят барки, полные отдыхающих семей. Я взглянул на воду и смог разглядеть темные силуэты низких строений, похожих на хи­жины, на дальнем берегу. Они были расположены примерно в 300 метрах от канала и выглядели как какие-то сельскохозяйственные постройки.

Я повернулся к ребятам и сделал знак, похожий на удар ножом по горлу, — сказал на языке жестов Следопытов «заглушите двигатели». Теперь, когда мы наткнулись на первый иракский водный путь, нам нужно было понять, куда мы направляемся. Все три машины выключили моторы. Как толь­ко двигатели были заглушены, единственным звуком, доносившимся от Пинки, было жужжание вентиляторов, пытающихся охладить горячие двигатели, и странный, ритмичный «щелк-щелк-щелк» остывающей стали. В жуткой ночной тишине это прозвучало так же громко, как выстре­лы, и мне чертовски хотелось, чтобы все стихло.

Джейсон указал на отблеск лунного света на воде и заговорил в наступившей тишине.

— Дэйв, машины, к такой-то матери, ни за что с этим не справятся.

Я потер лицо руками, пытаясь хоть немного снять напряжение.

— Разве я этого не знаю, приятель?

Стандартные «Лендроверы» британской армии имеют с одной стороны шнорхель, конец которой торчит над дверью водителя. Дизельные двигатели могут всасывать воздух через эти трубки, что обеспечивает машинам хорошую проходимость на через броды с глубиной пару метров. Но у Пинки их нет, потому что урезанный дизайн с открытым верхом означает, что шнорхель некуда прикрутить. В любом случае, вода перед нами должна была быть глубже, чем пара метров, и мы понятия не имели, на что похоже дно канала. Вода выглядела более или менее застоявшейся, а под ней, скорее всего, была мягкая, липнущая грязь.

— Я скажу тебе кое-что еще, — прошипел Джейсон. — Мы, на хер, чуть не загнали Пинки через край в воду. Мы не видели берега канала до последнего, черт возьми, момента, из-за всего этого подлеска. И при всем весе, который мы несем, машина, скорее всего, перевернулась бы. Тогда бы мы все оказались в воде с головой. Чертовски хороший…

— Я знаю, приятель, — вмешался я. — Ничего хорошего.

Джейсон указал на север.

— К тому же, черт возьми, помимо этого, одному богу известно, сколько их еще.

Со своего наблюдательного пункта в машине он был немного выше меня. Мне пришлось вы­тянуть шею, чтобы увидеть, куда он указывает. Прямо к северу от нас было что-то похожее на боковой канал, идущий со стороны дороги. Каналы должны были стать частью ирригационной сети, и мы были фактически загнаны в угол. Выглядело это не очень хорошо. Эти два водных пути преграждали нам путь на восток и север, в тех самых направлениях, в которых нам нужно было двигаться.

Кроме Джейсона, парни в фургонах хранили молчание, вглядываясь в темную стену кустарника вокруг нас и сканируя их сектора. Мы явно собирались пробыть здесь какое-то время, так как очевидного выхода не было. Хорошо, что мы быстро и бесшумно вывели машины из засады, особенно учитывая, что к северу от нас находились эти поджидающие отряды. Я поймал взгляд Стива и кивнул на восток:

— Стив, приятель, на часы.

Не говоря ни слова, он снял с машины свой «Миними» и крадучись двинулся прочь пешком. Он остановился примерно в 30 метрах от нас на небольшом возвышении с видом на канал, а затем пошел вперед, держа оружие наготове, но не целясь. Как только он перестал двигаться, его фигу­ра растворилась в темноте фона, пока он не стал почти невидимым.

— Джейс, карты, — прошептал я.

Мы собрались над приборной панелью моего Пинки и снова просмотрели карту под фонарем с капюшоном. Мы прикинули, что проехали не более 500 метров на восток и удаляемся от главно­го шоссе. В том месте, где мы сейчас находились, на карте не было отмечено никаких водных путей. Либо карты сильно устарели, либо каналы были слишком малы, чтобы их можно было обозначить. Как бы то ни было, это было настоящее и полное фиаско.

Только по картам у нас не было возможности узнать, какие еще каналы могут быть там, и не было возможности наметить возможный маршрут по ним. Нам с Джейсом не нужно было озву­чивать это. Мы оба это знали. И мы ломали голову над тем, что делать дальше.

— А как насчет спутниковых фотографий? — прошептал я.

Изображения с аэродрома Калат-Сикар запечатлелись в моем сознании с таким уровнем детали­зации, что были видны отдельные диспетчерские вышки и транспортные средства. Они были бо­лее чем достаточно подробными, чтобы показать водотоки размером с каналы, в которые мы по­падали. Стандартной процедурой было не носить с собой фотографии со спутника, поскольку они представляли собой слишком ценный источник информации, чтобы попасть в руки врага. Но я надеялся, что Джейс, возможно, прихватил парочку в свой фургон, зная, насколько дерьмовыми могут оказаться карты.

Я услышала, как он фыркнул себе под нос.

— Спутниковые фотографии, я бы, на хер, не отказался. Остались на ПОБ.

Я почувствовал руку на своем плече. Я обернулся. Это был Трикки. Он указал на Стива, стояв­шего на страже. Я оглянулся и увидел, что Стив стоит напряженный и неподвижный, его «Мини­ми» был прижал к плечу и он прицелился. Он явно что-то видел. Я потянулся за своей SA80 и двинулся прочь, словно призрак, чтобы присоединиться к нему. Когда я это сделал, то увидел, как он оглянулся через плечо. Выражение его лица говорило само за себя: «У нас, на хрен, компания».

Глава 19

Стив снова повернулся к тому, что его встревожило. Он стоял в позиции для стрельбы, взгляд был направлен вниз, ствол его оружия был направлен на северо-восток. Я пробирался сквозь подлесок, молча нащупывая дорогу, держа оружие наизготовку. Я остановился чуть позади и слева от Стива. Именно такое положение подсказали мне его плечи.

Он подал мне знак хранить молчание, затем указал туда, куда был направлен его ствол. Я услы­шал их раньше, чем увидел. Голоса, говорящие по-арабски, доносятся до меня в прохладном ночном воздухе. Кто бы это ни был, они громко и оживленно разговаривали и приближались все ближе к нашей позиции. Я предположил, что это должна была быть поисковая группа, часть отряда охотников-федаинов. Возможно, они проверяли обе стороны трассы №7 пеш­ком, возвращаясь от своего места в засаде. Прочесывают землю, чтобы выкурить нас из укры­тия. Если это так, нам пришлось бы открыть огонь и прервать контакт, не имея ни малейшего представления о том, куда мы направляемся.

Голоса становились все громче. Вокруг нас был густой подлесок, так что мы пока не могли их разглядеть. К тому же над каналом поднимался густой туман и вился над растительностью, что придавало происходящему странное ощущение фильма ужасов. Мы оба работали без ПНВ, по­тому что выключили наши устройства, когда остановились, чтобы получить информацию. Если мы сейчас перейдем на ПНВ, нашему зрению потребуется слишком много времени, чтобы долж­ным образом приспособиться, особенно когда враг прямо над нами.

В жуткой тишине и безмолвии гортанный арабский говор голосов становился все оглушитель­нее. На дальнем берегу канала появились фигуры. Мы могли видеть их ноги под густым кустар­ником, а головы — над ним. Я мог видеть тусклый блеск оружейного металла, отражающийся от какого-то оружия, которое они перекинули через плечи, и запах сигаретного дыма отчетливо до­носился до меня через спокойную воду.

Они были в 15 метрах, и казалось невозможным, что они не заметили Пинки Джейсона, капот которого высовывался в окутанный туманом канал. Мы со Стивом застыли, следя за иракцами, словно в замедленной съемке, с помощью прицелов наших пушек. Мой палец до боли сжался на спусковом крючке, я был на волосок от того, чтобы открыть огонь. Мое сердце бешено колоти­лось, отдаваясь в ушах. Это было так громко, как будто само по себе могло выдать нас. Стив прошептал:

— Дэйв, я собираюсь пристрелить их.

Я жестом попросил его не стрелять.

— Дэйв, я собираюсь прикончить их. — Голос Стива был напряженным.

Я снова подал ему знак не открывать огонь. Мы должны были стараться оставаться скрытными до последнего возможного момента. Я был убежден, что от этого зависит успех нашей миссии — не говоря уже о шансах выбраться отсюда живыми.

Медленно, так медленно, что это причиняло почти физическую боль, фигуры поравнялись с нами. Постепенно их голоса затихли в густом тумане и спутанном, угрюмом кустарнике. Неве­роятно, но они, казалось, нас не заметили. В течение пяти минут мы оставались совершенно не­подвижными и безмолвными, просто на случай, если их было больше, или они возвращались, чтобы атаковать нашу позицию.

Учитывая срочность нашей миссии и ужасную ситуацию, в которой мы оказались, эти пять ми­нут показались мне целой вечностью. Наконец, Стив опустил оружие. Я кивнул ему, затем про­крался обратно к машинам. Шепотом я объяснил остальным, что мы только что видели. Затем я вернулся к изучению карты и попытался сообразить, как именно мы могли бы продолжать про­двигаться к Калат-Сикару.

Наконец Джейсон нарушил молчание:

— Дэйв, здесь нет выхода.

Теперь все взгляды обратились ко мне, кроме Стива, который стоял на страже. Все ждали моего ответа. У нас шестерых был более чем шестидесятипятилетний военный опыт. На учениях мы предусмотрели все возможные варианты развития событий, или, по крайней мере, думали, что предусмотрели. Точно так же мы считали, что делали это во время операций в Сьерра-Леоне, Афганистане и других местах. Но, по правде говоря, никто из нас никогда раньше не оказывался в подобной ситуации — без прохода со всех сторон и окруженный значительно превосходящими силами противника.

Мы гордились тем, что были хитрыми и дерзкими, а также мыслили невообразимо. И все же я ломал себе голову и, казалось, не мог найти никакого выхода. Расстояние между нами восемью в машинах составляло самое большее несколько метров. В кромешной тьме я слышал тихое дыха­ние парней, перемежаемое ритмичным «бип-бип-бип» насекомых вокруг нас. В остальном здесь царила мертвая тишина. Это молчание, вкупе с сокрушительной нерешительностью, было чер­товски ужасно. Я ненавидел быть в такой ловушке.

На мгновение мой разум вернулся к тому моменту, когда я в последний раз был вот так окружен врагами со всех сторон. Это был Афганистан и моя самая первая миссия в составе Следопытов. Тогда я был капитаном, но мне выделили место наводчика в кормовой части одной из машин, ко­торой командовал один из старых и смелых. Он был моим наставником во время моей первой боевой миссии Следопытов, чтобы помочь мне стать заместителем командира взвода.

Был конец 2001 года, и мы прилетели на авиабазу Баграм, получив задание первыми попасть в Кабул, только что освобожденный от талибов. После десятилетий боевых действий столица Аф­ганистана была разнесена вдребезги. Я никогда не видел ничего даже отдаленно похожего на это. Это была призрачная пустошь. Наша миссия состояла в том, чтобы установить, каково ис­тинное положение дел, потому что никто понятия не имел, что там происходит — какие кланы контролируют какие районы, кто ключевые военачальники и каковы главные угрозы.

Нам не потребовалось много времени, чтобы понять, что в Кабуле сложилась очень динамичная ситуация, изобилующая сменой приверженцев и предательством. Мы поехали на встречу с поле­вым командиром на его базу на окраине города. Чем ближе мы подходили к месту встречи, тем больше нервничал и пугался наш афганский переводчик. Это был верный признак того, что па­рень, с которым мы собирались встретиться, был по-настоящему безбашенным.

Мы расположились на его базе, которая оказалась мини-крепостью со сторожевыми башнями, огневыми точками и окружающими стенами с проходами. По прибытии мы внезапно обнаружи­ли, что наши две машины окружены худощавыми афганцами, щеголяющими в паколях, их тра­диционных свернутых шерстяных шапочках, и с оружием в руках. Группа примерно из двена­дцати человек окружила нас. На каждом углу крепости на сторожевых башнях стояли парни, ку­рившие эти огромные самокрутки, и воздух был насыщен приторно-сладким, пьянящим запахом горящей травы.

Ко мне подошел парень и предложил мне свой РПГ. Это был странный жест. Я изобразил ин­терес и принял его. Как только я это сделал, он сунул руку внутрь фургона и схватил мою SA80, которая была пристегнута ремнями к борту автомобиля. Секунду спустя парень направил ее мне в голову. Мы пришли бы сюда в режиме «без угрозы». Это означало, что мы не спешились со своими «длинностволами» — штурмовыми винтовками. Теперь передо мной был дикий, обкурен­ный афганец, направивший на меня мое собственное оружие, и его палец, побелевший от напря­жения на спусковом крючке.

Одного взгляда вокруг было достаточно, чтобы показать, насколько мы были в меньшинстве. Мы были окружены, пойманы в ловушку и превосходили по вооружению. Потребовалось какое-то эпическое противостояние, чтобы вывести нас из владений этого полевого командира живыми и невредимыми. Воспоминания о том афганском противостоянии вызвали внезапную вспышку вдохновения. Это было правдой, что на первый взгляд мы оказались в ловушке здесь, в Ираке. Мы не могли проехать на машинах на север, юг, восток или запад, не столкнувшись с непреодо­лимыми препятствиями или значительно превосходящими силами противника. Но что, если мы сделаем это пешим маршем?

Я взглянул на слабо флуоресцирующий циферблат своих часов. Было 19:00, а до аэродрома оста­валось менее 45 километров. У нас было восемь часов до 03:00, час «Ч» для заброски 1-го ПДБ. Я полагал, что это почти выполнимо. Я вспомнил заключительный этап отбора Следопытов на выносливость, который включает в себя 64-километровый ночной марш по горам. Вы должны были сделать это, неся в рюкзаке 80 фунтов, плюс оружие, и вы должны были развивать сред­нюю скорость 6 километров в час.

До аэродрома было 45 километров, местность была ровной, и мы несли бы гораздо меньший вес, чем во время теста на выносливость. Я подсчитал, что 45, разделенные на 6, составляют восьмичасовой марш. Мы могли бы это сделать. На самом деле, мы вполне могли бы добраться до Калат-Сикара менее чем за восемь часов, может быть, даже всего за шесть, если бы местность была подходящей. Возможно, у нас не будет времени провести полную круговую раз­ведку аэродрома, но мы могли бы зафиксировать его, отметить и дать зеленый свет для 1-го ПДБ.

Это был бы звериный марш в неизвестность, но движение вперед пешком было единственным способом, которым, по моему мнению, мы могли выбраться отсюда. Если мы оставались на ма­шинах, то оказывались зажатыми со всех сторон непроходимой местностью и противником. Мы должны были предположить, что отряд охотников-федаинов передал по радио, что они потеряли нас. Они знали бы, что мы поехали по пересеченной местности, что, в свою очередь, означало бы, что они будут настороже в отношении любых транспортных средств, движущихся по бездо­рожью. Бросить машины и двинуться дальше пешком было последним, чего ожидал бы против­ник.

Пришло время высказать то, о чем я думал. Я подняла глаза, и мои глаза встретились с глазами Джейсона. Я мог бы сказать, что он ожидал от меня какого-то лидерства здесь и понимания того, что мы могли бы сделать. Торопливым шепотом я изложил ребятам свою идею.

— Ты прав, Джейс, на машине сюда не проехать. Единственный оставшийся у нас способ выпол­нить задание — взорвать машины и идти вперед пешком. Это последнее, чего они ожидают, и это наш единственный способ выбраться отсюда, не вступая в массированный контакт. Если мы оставим все, кроме оружия, и аварийных сумок, то будем путешествовать быстро и налегке. Мы оставим на зарядах один из четырех запалов, так что к тому времени, когда взорвутся фургоны, нас уже не будет.

Нам пришлось бы взорвать машины, чтобы они не достались противнику. Но мы оставляли запалы на час, чтобы у нас было время отойти подальше от того места, где они находились, к мо­менту взрыва. В противном случае мы бы навлекли врага на себя. Мы бы сняли любые сверхсекретные детали снаряжения, разбили их вдребезги, а затем выбросили в канал.

Пару секунд никто не реагировал на мое предложение.

Тишину нарушил Джейсон.

— Мы могли бы попытаться пройти пешком. Проблема в том, что мы не знаем, что, черт возьми, лежит между этим местом и Калат-Сикаром. До сих пор иракцы были повсюду. Мы видели от­ряд охотников численностью в 200 человек, плюс у них позиции по всей дороге, и они хоро­шенько обстреляли нас. Невозможно предугадать, на что мы можем наткнуться, если будем про­двигаться вперед пешком, и мы будем это делать без нашей тяжелой огневой мощи.

— Трикки? — спросил я.

Трикки покачал головой.

— Я просто не думаю, что мы доберемся пешком вовремя. Мы могли бы преодолеть дистанцию, но не успеем зачистить место для десантников и разметить ВПП. Нам нужно будет избегать местного жилья, собак, каналов, болот, главных дорог. Плюс нам придется обходить позиции иракской армии и, возможно, федаинов. И все это замедлит наше продвижение.

Трики был одним из самых опытных и позитивных операторов в Следопытах, но он также был реалистом. Вместе с Джейсоном он был самым проверенным в боях оператором, который у нас был. Если они оба были против того, что я предлагал, возможно, идти дальше пешком было не лучшим вариантом. Но я все еще не был готов отказаться от этого.

— Может быть, ты и прав, — признал я, — но мы зашли так далеко, и мы прошли 80 процентов пути. Я думаю, мы можем продвигаться вперед пешком, и при необходимости мы сможем заста­вить 1-й ПДБ задержаться на час. Если для пешего перехода потребуется больше времени, чтобы добраться до аэродрома, произвести разведку и обезопасить его, мы можем попросить их при­быть позже, и мы все равно сможем выполнить задание.

— Что нам делать, если мы пойдем пешком и нас прижмут иракцы? — спросил Джейсон. — Нам бу­дет не хватать тяжелой огневой мощи, обеспечиваемой машинами.

— Мы сделаем то, что делаем всегда: мы прекращаем огонь и пытаемся уйти от контакта, убегать и уклоняться.

— Но что произойдет, если выхода не будет? Джейсон настаивал. — Если нас прижмут и поймают в ловушку?

— Если это произойдет, мы спрячемся и вызовем команду ПСС, чтобы нас вытащили. Мы вызы­ваем армейский авиационный корпус, и если это не удастся, Королевские ВВС с «Чинуком», или если это не удастся янки с MH-53 «Пэйви Лоу» В любом случае, мы вводим в игру машину с се­рьезной огневой мощью, и нас вытаскивают.

Снова воцарилась тишина. Я почти слышал, как у людей бешено работают мозги. Сейчас больше никто не высказывал своего мнения и даже не делал никаких предложений. Мы словно застыли на месте: действительно ли можно было идти вперед пешком, или это был слишком да­лекий мост?

В конце концов Джейсон спросил:

— Трикки, как ты думаешь?

Трикки был закаленным в боях солдатом и очень хорошо разбирался в поле боя. Вот почему Джейсон поинтересовался его мнением.

Трики сказал:

— Я думаю, мы должны сохранить транспортные средства как можно дольше. Мы всегда можем оказаться пешими, но они — наша огневая мощь, наша скорость и наша мобильность.

Была одна вопиющая проблема с сохранением транспортных средств: мы не могли ехать на запад, потому что местность была непроходимой; мы не могли ехать на север из-за засады федаи­нов, а на восток мы попали бы в каналы. Единственный открытый для нас маршрут был на юг, а это означало отказ от миссии и возвращение через иракские войска, которых мы только что избежали.

По нескольким причинам мы полагали, что к югу от нас было по меньшей мере два батальона — то есть до 2000 иракских военнослужащих. Силы федаинов насчитывали минимум 200 человек. Мы подсчитали, что в последнем населенном пункте, через который мы проехали, было около 1000 солдат. К югу от этого, по нашим расчетам, у иракцев должен был быть, по крайней мере, еще один батальон, чтобы противостоять корпусу морской пехоты США.

Эти войска были бы готовы к нашему присутствию. Они были бы более чем готовы ударить по нам, если бы по какой-то странной причине мы проехали обратно через их позиции. Двигаясь на юг, у нас не было бы никакого элемента неожиданности, и мы наткнулись бы на серию засад. И вполне возможно, что отряд охотников-федаинов быстро сядет нам на хвост.

Отправиться на юг означало напрашиваться на массу неприятностей. Мы столкнулись бы с ты­сячами иракских солдат, и, скорее всего, нас бы перебили. Но так же было и в любом другом чертовом направлении. Это было критическое время, но было ясно, что никто, черт возьми, по­нятия не имел, что делать.

Тишину нарушил Трикки:

— Константа — это транспортные средства. Помнишь «Браво Два Ноль»? Они облажались, потому что не ездили на машинах.

— Дез, что ты об этом думаешь? — спросил Джейсон.

— То же, что и мы с Трикки, приятель: мы оставляем машины.

Я спросил сержанта Королевских саперов Йена, что он думает по этому поводу.

— Оставьте машины , — сказал он. — Вспомни, что случилось с теми парнями из SBS на севере: они потеряли свои машины, и им пришла крышка.

— Джо? — позвал Джейсон.

— Остаемся на машинах, — сказал Джо.

Я вызвал Стива с поста. Это было решение каждого. Так и должно было быть.

Я обрисовал ему наше затруднительное положение.

— Стив, мы не можем ехать на восток, север или запад на машинах. Мы либо взрываем их и идем пешком на аэродром, либо остаемся на машинах. Все остальные пока хотят сохранить транс­портные средства. У нас будут скорость, огонь и мобильность, но, скорее всего, нас сильно по­треплют.

— Я все еще думаю, что мы можем идти вперед пешком, — продолжил я, — и таким образом мы сможем выполнить миссию. Но очевидно, что существует высокая вероятность быть схвачен­ным или убитым. Итак, это как будто я предлагаю тебе чертовски классный пинок под зад или мощный удар по носу. Что выберешь?

Стив ухмыльнулся. Пожал плечами.

— В целом, я хочу сохранить свои яйца при себе. Так что, я думаю, мы оставим машины.

В жизни я всегда верил, что принятие — это добродетель. Иногда тебе просто нужно принять то дерьмо, в котором ты оказался, и попытаться увидеть возможности, которые могут из этого вый­ти. В противном случае, это была бы ваша собственная голова и ваш собственный страх, кото­рые сбили бы вас с толку. Но это все равно было самым трудным решением, которое я когда-либо принимал в своей жизни. Что определило это для меня, так это то, что я никогда не пошел бы против парней, особенно когда это был выбор жизни или смерти, подобный этому.

Я сделал глубокий вдох и выдохнул.

— Ладно, значит, машины мы оставляем себе. Но это должно означать движение на юг и прорыв с боями до самой американской линии фронта.

Джейсон кивнул.

— Мы используем машины, чтобы пробраться как можно дальше к американцам. Когда мы не мо­жем продвинуться дальше с машинами, мы сражаемся пешком, спина к спине, если до этого дойдет.

Я обвел взглядом остальные лица. Последовала серия мрачных кивков от всех. Решение было принято, но я не обманывал себя, что теперь, когда мы его приняли, у нас почему-то все в поряд­ке. Реальность была такова, что нам некуда было идти. На севере, востоке, западе или юге мы были почти уверены, что потерпим поражение. В лучшем случае некоторые из нас могли быть ранены, захвачены в плен и подвергнуты пыткам иракцами, и я решил, что предпочел бы этому пулю.

Глава 20

Не было времени задерживаться на чем-либо из этого. У нас не было времени ни на раздумья, ни на то, чтобы тормозить. Сейчас у нас был только один выход — сражаться. И если мы хотели сде­лать это с максимальной свирепостью, мы должны были немедленно встать и наброситься на них, чтобы порвать в клочья.

— Дэйв, если мы собираемся идти на юг, нам не помешал бы чертов воздух, — предложил Трик­ки. — Если над нами будет немного прикрытия с воздуха, я смогу нанести авиаудары по обеим сторонам дороги, пока мы будем ехать по ней. Это откроет туннель для отступления и по ходу дела разгромит позиции противника.

Вряд ли это был тонкий или тайный план, но предложение Трикки было признаком чистой гени­альности. Это был классический метод действий Следопытов. Мы могли бы обратить наше при­сутствие здесь на пользу всем, нанеся авиаудары по тем позициям противника, о существовании которых никто, кроме нас, не знал. Поступая таким образом, мы, возможно, и не достигли бы своей миссии, но мы чертовски уверены, что смогли бы уничтожить целую кучу скрытых подразделений противника, тех, которые только что серьезно разбили нос Корпусу морской пе­хоты США.

Возьмите абсолютно дерьмовую и смертоносную ситуацию и превратите ее в возможность вы­играть битву: именно такое нестандартное, безумное мышление определяло бойцов взвода Сле­допытов. Будучи ПАН Следопытов, Трики был одним из самых опытных операторов воздушной войны в британской армии. Если бы мы могли получить какую-нибудь серьезную огневую мощь, находящуюся в воздухе над нами, я не сомневался, что он бы с этим справился.

Я выдавил из себя улыбку.

— Отличная идея, приятель. Давай, на хрен, добудем немного поддержки с воздуха.

Трикки настроил связь, чтобы мы могли вызвать штаб-квартиру Следопытов.

— Погром Три-Один, это Погром Три-Ноль, — нараспев произнес Трикки. — Вызваю Санрэй, при­ем.

Удивительно, но реакция последовала мгновенно. Через несколько секунд мы связались по ра­ции с Джоном — позывной Санрэй. Трикки передал мне гарнитуру.

— Санрэй, это Маверик Один, — сказал я ему, используя свой личный позывной. — Мы находимся в 80 километрах к северу от Насирии и оказались в ловушке в тылу врага. Наше точное местопо­ложение по сетке 937485. Войска противника находятся во всех четырех точках, окружающих нас. Мы не можем продолжать выполнение миссии.

На мгновение в сети воцарилось молчание, затем последовал ответ Джона:

— Вас понял. Каковы ваши намерения?

По его голосу мне показалось, что он устал и потрясен.

— Мы намерены двигаться на юг по трассе №7, — сказал я ему. — По пути мы вступим в бой с вой­сками противника и соединимся с американцами. Противник находится в значительном количе­стве по всему маршруту №7. Этот район, повторяю, не является относительно безопасным.

Сквозь помехи до меня донесся голос Джона:

— Вас понял.

Пауза.

— Вам нужно вернуться на американские позиции.

Я подумал: «Ни хрена себе, Шерлок. Какой смысл повторять то, что я только что сказал?»

— Расскажи ему о плане с воздухом, — вмешался Трикки.

— Запросите прикрытие с воздуха, — сказал я ему. — Санрэй, мы можем нанести авиаудары по позициям противника с тяжелым вооружением по всей трассе №7. Этот район нельзя назвать относительно без­опасным. Он кишит противником. С прикрытием с воздуха, мы сможем их разгромить. Запраши­ваю для этого воздух.

Голос Джона мгновенно вернулся ко мне, ровный и механический:

— Ничего нет в наличии.

Теперь настала моя очередь сделать паузу. Как могло не быть авиации? Мы выполняли критиче­ски важную боевую миссию глубоко в тылу противника, и от нас зависела мощь британских и американских вооруженных сил. Мы только что обнаружили множество противников на скры­тых оборонительных позициях, и у нас были идеальные возможности нанести им удар. В таких обстоятельствах должен был быть способ раздобыть для нас немного прикрытия с воздуха.

Я взглянул на Трикки. На его лице было выражение полного отвращения. Как вообще могло не хватить воздуха, особенно когда у нас была прекрасная возможность нанести такой убийствен­ный удар? В этом не было никакого смысла.

— Спроси еще раз, — одними губами сказал мне Трикки.

Я попытался объяснить Джону, что мы обнаружили скрытые позиции тысяч иракских солдат и что, имея под рукой воздух, мы можем направить его на них. Я попытался объяснить, что эти войска ждали, чтобы устроить засаду на американских морских пехотинцев, когда они вы­двинутся из Насирии. Я утверждал, что это необходимо сделать приоритетом воздушной мис­сии. В связи возникла кратковременная задержка, и я предположил, что Джон связывался с вы­шестоящим командованием.

— Воздушная поддержка недоступна, — снова последовал его ответ.

Конечно, на инструктажах патруля нам говорили, что крайне маловероятно, что у нас будет до­ступ к воздуху. Запас воздуха никогда не бывает безграничным. Но мы не просили воздуха, что­бы он каким-то образом вошел и спас нас. Мы просто говорили, что если они предоставят нам авиацию, мы нанесем удар по врагу на всех его скрытых позициях, которые мы обнаружили, и разгромим его.

— Если нет поддержки с воздуха, есть ли у нас возможность эвакуации из боя? — спросил я. Сей­час я собирался зайти так далеко, как только мог. — Есть ли команда наготове на случай, если она нам понадобится?

Я не спрашивал, есть ли в наличии ПСС. Вы получаете возможность поиска и спасения в бою только тогда, когда вы в бегах, у вас нет связи, и штаб не знает, где вы находитесь. Тогда вызывали ПСС, чтобы они нашли тебя и вытащили отсюда. Я спрашивал, есть ли возможность эвакуации из боя, к ко­торой мы могли бы обратиться, если мы доберемся до подходящего района, который мы могли бы зачистить. Вы вызываете эвакуацию из боя, когда находитесь в известном месте, где вы мо­жете оставаться неподвижным достаточно долго, чтобы вызвать отряд спасателей.

Отряд эвакуации из боя, скорее всего, будет состоять из двух «Чинуков», битком набитых пехо­той, при поддержке боевых вертолетов. Я прикинул, что прямо сейчас 1-й ПДБ должен быть го­тов к отправке на аэродром Калат-Сикар, с «Чинуками» в наличии и готовыми подняться в воз­дух. Так что, предположительно, Джон мог бы переподчинить группу этих парней для выполне­ния боевой спасательной миссии для нас, если потребуется.

Парни из моего патруля знали, что такое эвакуация из боя, и мы неустанно тренировались для этого. Я подумал, что ребята из инженерной разведки, вероятно, этого не делали, но мы все рав­но могли бы помочь им справиться с этим. Они все слышали, как я спрашивал Джона, можно ли предоставить эвакуацию из боя. Без какого-либо прикрытия с воздуха было почти неизбежно, что она нам понадобится, потому что, по правде говоря, нам некуда было идти. На севере, восто­ке, западе или юге мы были почти уверены, что будем разбиты, и особенно без какой-либо удар­ной поддержки с воздуха.

Джон вернулся в эфир:

— Прикрытия с воздуха нет. Здесь нет спасательной команды.

Он сказал нам, что нам нужно будет выбраться самим. На мой взгляд, это означало, что мы дей­ствовали сами по себе. На мгновение я совершенно растерялся, не находя слов. Мы все знали, что такие отряды, как наш, могут быть брошены на произвол судьбы, чтобы самим выбираться из дерьма. Но мы были в положении, когда могли обстреливать ряд позиций противника, о суще­ствовании которых никто не знал, пока мы на них не наткнулись. Мы вынудили врага выйти из укрытия, и они явно были здесь для того, чтобы напакостить корпусу морской пехоты США, когда те двинутся на север из Насирии. Но мне не было смысла продолжать спорить об этом по радио. У нас не было времени на это дерьмо.

Я сказал Джону:

— Вас понял. Конец связи.

Я повернулся к парням:

— Поддержки с воздуха не будет. Мы сами по себе. Нам нужно двигаться.

В тех немногих случаях в моей жизни, когда я чувствовал, что меня действительно бросили в дерьме, я молился. Все, на что у меня сейчас было время, — это быстро сказать: «Боже, если ты вытащишь меня из этого, я обещаю, что прикручу гайки». Мы были так глубоко в дерьме, что это была всего лишь мимолетная мысль. Теперь у нас не было времени задерживаться на чем-либо, что не было напрямую связано с тем, чтобы вытащить нас оттуда к чертовой матери, и же­лательно живыми.

Нам только что запихнули в глотки огромный сэндвич с дерьмом. Несмотря на это, мы начали зажигать. Иногда в жизни, когда тебе подали дерьмовый бутерброд, тебе просто нужно было по­лить его кетчупом и проглотить.

Джейсон начал прокручивать действие в голове.

— Я выведу нас отсюда. Соблюдайте расстояние между транспортными средствами. Вступайте в бой с противником только тогда, когда мы ведем прицельный огонь. В противном случае оста­вайтесь в укрытии и все время не открывайте огонь …

За последние сорок восемь часов я полностью изменила свое мнение о Джейсоне. Он был бесстрашен, и, казалось, ничто не могло заставить его отступить. Как сейчас — когда он вызвался занять лидирующую позицию в предстоящем самоубийственном рейде на юг, в сторону Наси­рии. Ибо никто из нас больше не обманывал себя: здесь мы столкнулись со смертельным исхо­дом.

Джейсон был прав: огневая дисциплина — это все. Мы могли бы сражаться здесь несколько дней, особенно если бы на каком-то этапе были вынуждены пуститься в бега пешим порядком. Нам нужно было экономить наши боеприпасы и использовать их только тогда, когда мы были вынуждены сражаться и могли быть уверены в том, что убьем.

— Я буду вести, выпуская дым, — продолжил Джейс. — Это позволит двум задним машинам скрыться из виду. Если на дороге возникнет препятствие, я уведу нас с дороги, чтобы попытать­ся обойти его коробочкой. Если машина выйдет из строя, все остальные прекращают огонь и вы­таскивают парней из накрывшейся машины в те две, что остались.

— Если все машины выведены из строя или заблокированы, и мы прижаты, тогда мы расстрелива­ем патроны из вооружения на машинах, разрываем контакт и уходим пешком. Нашей целью все­гда остается движение на юг, будь то на автомобиле или пешком, и достижение линии фронта американцев.

— А что будет, когда мы доберемся до американских позиций? — спросил Трикки.

Это был справедливый вопрос. Если бы мы все-таки выкарабкались, несмотря ни на что, то воз­вращение за линию соприкосновения, вероятно, стало бы нашим самым опасным моментом. Морские пехотинцы устали; у нас не было с ними связи; они потеряли десятки человек; послед­ние двадцать четыре часа они вели жестокие бои; и нам пришлось бы приблизиться к их позици­ям на передовой и пересечь их со стороны противника. Шансы быть разорванными на куски на­шими собственными войсками были слишком реальны.

— Когда ты увидишь, что я включаю свои сигнальные огни, включи и свои, — сказал Джейсон. — Опустите оружие. Включите свои инфракрасные маяки. Если янки нападут на нас, не откры­вайте ответный огонь: отойдите от машин и в укрытие.

Трикки повернулся ко мне. У него был такой жесткий, решительный взгляд, как будто он гото­вился к тому, что собирался сделать.

— Дэйв, я собираюсь сбросить шифрование, — объявил он.

Я сделал паузу. Это было чертовски зловеще. Трики знал, насколько глубоко мы увязли в дерьме, и что дальше будет только хуже. Шифрованием было программное обеспечение для зашифро­ванных сообщений, которое позволяло нам общаться со штаб-квартирой Следопытов и воздуш­ным прикрытием. Если враг завладеет шифрами, он сможет взломать сеть связи всех британских военных сил. Сбросив шифрование, Трикки стер бы его со всех наших радиостанций, и все — связь пропала.

Сброс шифрования был довольно решительным шагом. Ты делал это только в том случае, если думал, что тебя вот-вот схватят или убьют. Но я решил, что в этом вопросе Трикки был прав. Наш командир только что сообщил нам, в чем заключается наша ситуация. Здесь нам в значи­тельной степени грозили неминуемый плен или смерть.

— Да, приятель, это справедливо, — сказал я ему. — Все равно никто, на хер, нас не слушает, так что сбрось шифрование.

Я повернулся к остальным парням.

— И пока Трики этим занимается, лучше вывести из строя любое другое сверхсекретное оборудо­вание, которое есть в машинах. Вы знаете этот порядок. Вырвите это, разорвите в клочья и вы­бросьте в гребаный канал.

— Как насчет того, чтобы ехать с включенными фарами? — предложил Стив. — Они будут ожидать, что мы будем без огней. Три машины с выключенными фарами — они сразу поймут, что это мы. Во всех их машинах горели огни, даже в отряде охотников-федаинов.

— Давайте посмотрим, какую область мы сможем проехать в первую очередь с затемнением, — сказал Джейсон. — Но если я включу фары, вы последуете моему примеру, хорошо?

Вокруг послышался ропот согласия.

Я взобрался на наш Пинки. Я увидел, как Стив аккуратно разложил гранаты на передней панели «Лендровера», в пределах легкой досягаемости, а затем оглянулся на парней. В тот момент я по­нял, насколько близок я был каждому из этих парней. Если бы я собирался погибнуть в бою, я не мог бы выбрать смерть в лучшей компании.

Несмотря на сковывающий меня страх, я заставила себя улыбнуться. На мгновение я поймал себя на том, что в моей голове проносятся слова сборника цитат Следопытов.

«Счастье всегда найдут те, кто осмеливается и упорствует; странник — не оборачивайся, иди вперед и ничего не бойся.»

В барах, которые мы часто посещали, на тренировках и в командировках, с годами это понятие сократилось до одного слова, которое мы все понимали: счастье. Теперь парни не сводили с меня глаз: пристальных, твердых, непоколебимых. Они были мужественными людьми. Они не проявляли никаких видимых признаков страха. Они ждали, когда я дам им добро.

Я выразил это одним словом: «Счастье».

На мгновение воцарилось молчание, затем парни ответили тем же.

— Да.

— К черту это.

— Счастье.

Мы запустили двигатели. Я посмотрела на часы, прикрыв их ладонью, чтобы скрыть слабое све­чение стрелок. Мы пробыли здесь двадцать минут — именно столько времени потребовалось, чтобы принять решение всей жизни.

После ночной тишины урчание дизельных моторов звучало оглушительно громко. Ритмичный стук цикад — «бри-бри-бри-бри-бри-бри-бри-бри-бри» — казалось, на мгновение прервался, когда заработали двигатели. Это было постоянным спутником здешней тишины, стрекотание миллио­на крошечных насекомых, отбивающих время, когда сначала мы думали о невозможном, а затем приняли это как единственный вариант, оставшийся открытым для нас.

Джейсон двинулся первым, остальные машины последовали за ним. Мы, подпрыгивая, как кен­гуру, неслись по пересеченной местности обратно к дороге. Мы проверили направо, на север, где, как мы знали, в засаде находились отряды охотников-федаинов. Там, впереди, было темно и тихо, и ничего нельзя было разглядеть. Затем мы повернули налево и выехали на асфальт, направляясь на юг. Я все еще не мог до конца поверить, что мы это делаем, но это было так.

Это то, что есть.

Мы набирали скорость, ветер дул нам в лицо, и я чувствовал себя странно, непривычно спокой­но. Я цеплялся за этот момент — несколько секунд покоя перед бурей из всех бурь — для себя. Я был уверен, что ребята испытывали тот же страх, что и я. Мы все испытывали страх — важно было то, как мы его контролировали. Мы сохраняли все по-настоящему, контролировали выброс адреналина, когда он пронизывал наш организм, и использовали его в качестве топлива для предстоящей битвы. Наша скорость возросла до 70 км/ч. Теперь уже скоро.

Мы мчались по дороге сквозь ночь, когда мне в голову непрошеной пришла строчка из классиче­ской комедии Монти Пайтона «Святой Грааль». Столкнувшись лицом к лицу с Кроликом-убий­цей, рыцари Круглого стола короля Артура предпочли «Бежим! Бежим!» Я сказал себе, что в ре­шении, которое мы только что приняли, нет ничего неправильного или трусливого. Мы не были пуленепробиваемыми. Мы не стояли и не дрались как Рэмбо, тогда, когда делать это было чи­стой самоубийственной глупостью.

Вместо этого мы решили предпринять тактическое отступление, и нам предстояло сражаться в самом сердце территории противника. Это был либо момент полного безумия, либо проявление чистой гениальности: возможно, они нас не ждут. В любом случае, я хотел бы, чтобы у нас под рукой была такая авиация, чтобы по-настоящему разгромить их.

Но сейчас не было смысла зацикливаться на этом.

Мы проехали по дороге 5 километров, когда я почувствовал, как кто-то похлопал меня по плечу. Это был Трикки. Он наклонился вперед со своего места у турели крупнокалиберного пулемета.

— Автомобильные фары, — прокричал он, перекрывая шум ветра. — Примерно в километре впереди нас, мигает и гаснет.

Он указал в направлении того, что видел. Я приподнялся на своем сиденье и окинул взглядом темный горизонт. И тут я увидел это, прямо на обочине дороги впереди: пара огней, похожих на два дьявольских глаза, вспыхивающих — вспышка-темнота-вспышка-темнота.

— Ты видишь это, да? — закричал Трикки. — Вот и все: там засада противника.

Черт: значит, они знали, что мы приедем.

Глава 21

Если вы хотите знать, где находится противник и что он планирует, вы должны попытаться мыс­лить как они. Вы должны перенять их образ мыслей и осмыслить, что они задумали. Вы должны выяснить, где бы вы предпочли атаковать колонну из трех автомобилей, движущуюся на юг по главному шоссе. В любом другом контексте автомобиль, мигающий фарами, не был бы таким уж необычным. Но Трики видел это и понял, что это было именно так: сигнал иракским войскам, затаившимся в засаде, о нашем приближении.

Словно в подтверждение того, что он только что сказал, с юго-востока раздалась серия споради­ческих выстрелов. Это было примерно в 500 метрах впереди машины Джейсона, и трассирую­щие пули описали дугу высоко в ночном небе. Они не были направлены против нас. Это был сигнальный огонь, подтверждающий сообщение о мигающих фарах.

Они приближаются.

Мы приближались к большому поселению, где незадолго до этого нас обстреляли из минометов и где снаряд РПГ прошелся по нашему капоту. На мгновение я задумался, не попробовать ли нам выехать на бездорожье, чтобы обойти врага. Но как только мне пришла в голову эта мысль, я тут же отбросил ее. Теперь, когда они знали, что мы в пути, они наверняка передали по радио сигнал тревоги отряду охотников-федаинов.

Любая задержка, и отряд охотников сядет нам на хвост. Машины федаинов были быстрее нас и маневреннее, и мы должны были предположить, что они хорошо знали здешнюю местность. На­шим единственным шансом было продолжать двигаться на юг во весь опор и попытаться обо­гнать их по основному шоссе.

Секунды тянулись в напряженной тишине. Единственным шумом был порыв ветра. Для любого солдата нет ничего хуже, чем наскочить на заведомо засаду, когда враг превосходит тебя числен­ностью и вооружением. Но прямо сейчас любой страх, который я мог испытывать, был похоро­нен чистой животной агрессией предстоящего боя. Я плотнее прижал твердую угловатую сталь единого пулемета к своему плечу. Это было успокаивающе. Продолжаем.

Мы промчались мимо того места, откуда были произведены эти предупредительные выстрелы. Внезапно ночь впереди нас превратилась в вулкан трассирующего огня. Противник открыл огонь с позиций в 600 метрах к востоку, высоко на гребне холма. Оттуда огонь перекинулся вниз, к нашей колонне, пока весь склон холма не был охвачен пламенем. Из ровной, пустой темноты ночи внезапно показалось, что на восточной стороне трассы №7 разыгрывается битва с лазерны­ми пушками из «Звездных войн».

В нескольких сотнях метров впереди нашей мчащейся машины я видел, как трассирующие пули искрили и рикошетили от асфальта. Прямо перед нами была стена огня. Я откинул прибор ноч­ного видения, прикидывая размеры засады и количество огня, с которым мы столкнулись, кото­рый должен был нас ослепить. Я видел, как Стив и Трикки поступили точно так же.

Наводчики противника, должно быть, навели свое оружие на шоссе, потому что они поливали этот участок асфальта как из шлангов с убийственной скорострельностью. Это была хорошо скоординированная засада, и нам предстояло проехать 400 метров под плотным огнем. Это было чертовски страшно.

Силуэты в резком свете вражеских дульных вспышек я мог разглядеть ряд за рядом зданий на склоне холма. Они были очень похожи на армейские казармы, и в них были живые фигурки из палочек, сновавшие туда-сюда. Хрен знает, откуда они все взялись, потому что это место было почти безлюдным, когда мы впервые через него проезжали.

После нашего продвижения на север враг, должно быть, был размещен на своих резервных пози­циях, готовый и выжидающий. У нас было одно маленькое преимущество. Они, очевидно, не могли нас видеть, и поэтому вели огонь по неподвижным точкам на дороге. Изучая приближаю­щиеся вражеские позиции, я смог разглядеть специально построенные бункеры из мешков с пес­ком, расположенные среди больших зданий, похожих на казармы. Вверх и вниз по склону тянулись толстые стены, обеспечивая достаточное прикрытие ходов сообщения между различными позициями. Мы пропустили все это по пути, и теперь нам это освещали только шквал огня и дульные вспышки.

В первый раз это был темный склон холма, поднимающийся к гребню с группой темных зданий. Теперь мы могли видеть, что это была идеальная оборонительная позиция, с которой можно было нанести по нам удар. Я плотнее прижал единый пулемет к плечу и перевел большой неу­клюжий предохранитель в положение «выкл». Я был наизготовку, так что был готов вести ору­жием из стороны в сторону плавными, убийственными движениями. Но мы все равно не откры­вали огня.

Вражеские трассеры ощупью пробирались к нашему скрытому конвою. Рев пулеметов присо­единился к отрывистому треску стрелкового оружия, по мере того как огонь открывали все больше и больше пушек. Затем я уловил пугающее, ритмичное «чханк-чханк-чханк» крупнока­либерного пулемета ДШК. Дорогу перед нами поливали как из шлангов иракские стрелки, стре­лявшие из АК, станковых пулеметов и бронебойными пулями калибра 12,7 мм.

Рев и глухой удар приближающегося огня накрыли нас мощной, сокрушительной ударной вол­ной. Там был тир, и я прикинул, что нам нужно пробежать полкилометра или больше, прежде чем мы доберемся до противоположной стороны.Над дорогой впереди поднялось густое облако серого дыма. На мгновение я испугался, что ведущий Пинки угодил под огонь и получил прямое попадание. Потом я понял, что это Джейсон бросил дымовую шашку, чтобы прикрыть фургоны позади. Джейс, гребаный герой!

Как только его машина скрылась за завесой дыма, я заметил впереди, недалеко от обочины, бун­кер противника. Теперь мы были среди них, вот почему Джейсон начал выпускать дым. Из этого бункера вырвался огонь. Это было менее чем в 100 метрах от шоссе, и пули пришлись по маши­не инженерной разведки. Парни-инженеры открыли огонь в тот же миг, из пары единых пулеме­тов, установленных на их машине, вырвались злые языки пламени.

Теперь мы находились под прямым и точным огнем, и я не терял ни миллисекунды. Вражеский бункер представлял собой низкую землянку с толстой крышей из мешков с песком. Я мог разгля­деть там силуэты стрелков, пригнувшихся к дульным вспышкам. Я уже держал их на прицеле, и когда нажимал на спусковой крючок правой рукой, левой сжимал верхнюю часть оружия, чтобы придать дополнительную устойчивость.

Я почувствовал, как Трикки позади меня разворачивает крупнокалиберный пулемет, а затем он загрохотал у меня над головой, оглушительно отдаваясь в ушах. Он стрелял прямо над моей ма­кушкой, и мне казалось, что пули вот-вот снесут мне голову. Являясь «оружием по площадям», как крупнокалиберный, так и единый пулеметы распыляют конус снарядов, чтобы накрыть местность непосредственно вокруг цели.

Я прицелился в центральную точку бункера, зная, что единый пулемет забросает все вокруг смертью. С того расстояния, с которого я бил пулями по бункеру, я бы поразил огнем по крайней мере, его половину. Я видел, как пули из моего оружия высекали искры из металла и вонзались в стены из мешков с песком, поднимая столбы пыли, когда они разрывали стены на куски.

Затем более мощные пули из из крупнокалиберного пулемета Трикки разнесли бункер на куски. Я видел, как от удара взрывались мешки с песком, а тела отбрасывало назад, в тень. Наконец-то мы дали противнику сдачи. И, черт возьми, это было чертовски замечательное чувство.

Это стандартная оперативная процедура в Следопытах — не использовать трассирующие пули, особенно при выполнении ночного задания в тылу врага. Это помогает вам оставаться незаме­ченными, но все равно наши дульные вспышки в конечном итоге выдали бы нас. В течение нескольких секунд мы разрывали этот бункер на части, а затем оказались в едком, удушливом облаке дыма от гранаты, брошенной Джейсоном. Еще пару секунд мы мчались по этому темно­му, жутковатому туннелю из дыма, освещенному оранжево-белыми вспышками выстрелов и взрывами снаружи.

Мы прекратили огонь. Не было никакого смысла пытаться вступить в бой и убить врага, когда ты не мог его видеть. Берегите свои боеприпасы. Но все равно шум, доносившийся со всех сто­рон, был оглушительным. Мы с грохотом выскочили из-под прикрытия дыма, и перед нами воз­никла стена трассирующих пуль. Противник набил свои магазины одним трассирующим патро­ном на четыре или пять пуль. То, что мы могли видеть сейчас, было лишь малой частью мощи вражеского огня. Это был только вопрос времени, когда мы начнем получать попадания и будем разорваны на части.

Я крутил единый пулемет, поражая мишень за мишенью. Каждый дюйм холма был охвачен ог­нем. Я видел вспышки выстрелов, силуэты бойцов, амбразуры, извергающие в нас пули. Те­перь все происходило инстинктивно. Все надежды на скрытность исчезли. Это было сражайся или умри.

Короткая очередь, и я перешел к следующей цели, делая то, чему мы все так хорошо научились за месяцы тренировок с Следопытами. Мы с Трики были на ногах в машине, водя оружием вле­во и вправо, сражаясь за свои жизни. Я стоял спина к спине с ребятами, стремясь убить как мож­но больше врагов. И наверняка мы забрали бы многих из них с собой, прежде чем были бы раз­биты и истекли последней кровью.

Каждый человек в нашей колонне делал то же самое. Он делал это ради своей жизни, но, что бо­лее важно, ради жизней своих товарищей. Если бы мы сражались друг за друга с полной яро­стью, у нас был бы небольшой шанс, что кто-то из нас смог бы выкарабкаться. Нам не нужно было много думать об этом. Осознанных мыслей было немного. В этом и была прелесть трени­ровки.

Ствол единого пулемета вздрагивал и раскачивался с каждой очередью, гладкая, цвета оружей­ного металла, сталь оружия отражала сетку трассирующих пуль, проносящихся над нами. Ствол уже был обжигающе горячим на ощупь, и я прикинул, что в моей первой ленте на 200 патронов должно было остаться патронов сто.

Мне пришлось снизить свою скорострельность. Одна очередь, одно убийство. Если мы преодо­леем половину этой засады, и я нажму на спусковой крючок и получу пустой щелчок, тогда нам будет по-настоящему хреново. Мне пришлось бы сменить ленту с патронами, и сейчас действи­тельно было не время досылать патроны, даже на те пару секунд, которые мне потребовались бы для этого.

Стена дыма, похожая на туман, окутала нас во второй раз, когда мы бросились под прикрытие второй гранаты Джейсона. Я оставался, склонившись над единым пулеметом, на прицеле, палец на спусковом крючке, пока мы не выскочили с дальней стороны. Повсюду вокруг фургона тусклая, непрозрачная белизна была испещрена огненными следами трассирующих пуль. Я чув­ствовал, что в машину попали, хотя общий шум был слишком оглушительным, чтобы можно было услышать удары отдельных пуль. Я надеялся и молился, чтобы пуля не пробила шину или что-нибудь столь же смертельное. Если бы у нас здесь был прокол, мы были бы все равно что покойники.

Когда мы с грохотом выскочили из дыма, из темноты вылетел огненный след гранаты из РПГ. Она рванулась навстречу нашей колонне с высоты 600 метров по гребню и прямо к машине инженерной разведки. Она врезалась в дорогу с левой стороны от их Пинки, затем подпрыгнула и пронеслась под ним, пройдя между передним и задним колесами.

Я не мог в это поверить, когда граната из РПГ появилась на дальней стороне и взорвалась в ку­стах. Раскаленный добела жар взрыва осветил широкий участок шоссе в этом жутком, наполнен­ном дымом ореоле света. Она прошла прямо под фургоном парней из инженерной разведки. Как, черт возьми, она промахнулась?

Расчеты РПГ часто организуются в подразделениях по три человека. У вас есть один общий за­ряжающий между двумя парнями, управляющими пусковыми установками. Мне пришло в голо­ву, что на гребне холма, вероятно, есть пара пусковых установок, так что я мог ожидать еще одну РПГ.

Я развернул единый пулемет и нацелился на то место, откуда был произведен выстрел из РПГ. Как только я это сделал, раздался звук запуска второй РПГ. Это была яростная вспышка оран­жево-желтого цвета из темноты. Это было похоже на минометную вспышку, только горизонталь­ную и нацеленную прямо на нас. Пламя этого второго РПГ подсветило вздымающееся облако выхлопного дыма, все еще висевшее там после первого запуска.

В этот момент я заметил расчет РПГ, притаившийся за барьером из мешков с песком. Я выпу­стил очередь из единого пулемета, которая вонзилась в них. Последовала мощная вспышка и грохот вторичных взрывов, и разорванные мешки с песком полетели во все стороны. Я решил, что мои пули, должно быть, задели запасные выстрелы к РПГ. Это был один очень мертвый рас­чет РПГ.

В то самое мгновение, когда я разбил их, граната из РПГ, которую они выпустили, просвистела над нашим капотом. Это было не так, как если бы это было перед нами или рядом с нами: это было прямо над капотом Пинки, как скрежет металла по металлу, огромная, долбанутая ракета перед нашими чертовыми носами. Инстинктивно Стив вильнул в сторону и начал вопить:

— ЧЕРТ ВОЗЬМИ! ЧЕРТ ВОЗЬМИ! ЧЕРТ ВОЗЬМИ!

Я удивленно посмотрел на него. Я решил, что в него, должно быть, попали. Но он по-прежнему смотрел прямо перед собой и вел машину изо всех сил, пытаясь справиться с несущимся фурго­ном.

Я мгновенно вернулся к своим секторам, выбирая мишени и забивая в них пули. Земля к востоку в 500 метрах была в сплошных дульных вспышках, искрящихся прямо до линии хребта. На воз­вышенности стояли ряды зданий, и я мог видеть фигуры на крышах, выпускающие в нас целые магазины из автоматического оружия.

Их точность была дерьмовой, но удачная пуля все равно оставалась удачной пулей. А ближе к дороге было еще больше бункеров и окопанных позиций. Это должно было быть моим приори­тетом. Я выбрал цель, сосредоточился, прицелился и выстрелил; выбрал цель, сосредоточился, прицелился и выстрелил. Это продолжалось, и продолжалось, и продолжалось до тех пор, пока я не убедился, что единый пулемет выпустил свой последний патрон. А затем нас окутало следую­щее клубящееся облако дыма.

Я понятия не имел, сколько дымовых гранат захватил с собой Джейс. Мы с грохотом вылетели с дальней стороны этой завесы, и на мгновение я почувствовал, что огонь теперь в основном поза­ди нас. Я развернул единый пулемет, чтобы нанести удар по последней вражеской позиции, но они были слишком далеко слева от меня и позади нас. Установка турели единого пуле­мета могла прикрывать переднюю и бортовую части автомобиля, но не корму.

Позади меня Трикки повернул крупнокалиберный пулемет так, чтобы он был направлен назад, и в течение нескольких секунд продолжал выпускать патроны по позициям противника. Затем он тоже прекратил стрельбу. Вражеское оружие все еще пыталось поразить нас, но не было смысла делать из нас легкую мишень, раскрывая, где мы находимся. Каким-то чудом мы выбрались жи­выми из первой засады.

Я чувствовал, как Трикки что-то ищет в темноте дороги позади нас. Я инстинктивно понял, что он ищет. Транспортные средства в погоне. Это превратилось в безумный бросок на юг, прежде чем отряд охотников-федаинов смог нас догнать.

Действуя на автомате, я потянулся вперед и вытащил ленту с патронами из пулемета. Я взвесил ее в правой руке и почувствовал, что она почти пуста. Я бросил использованную ленту под ноги и вставил еще одну ленту с 200 патронами.

Я как раз закончил менять ленту с патронами, когда Стив наклонился, чтобы перекинуться парой слов. Напряжение на его лице растворилось в этой сумасшедшей улыбке.

— Дэйв, мы, блядь, справились! Напитки на яхте, приятель!

Я кивнул ему в ответ.

— Да, напитки на яхте. Но если ты хочешь вернуться домой ко всем этим милым шотландским девчонкам, то это еще не все, приятель.

— Шотландским девчонкам? Я направляюсь прямиком в зал «Шедоу Лаунж». Ты со мной, или как?

Я оскалил зубы и издал какой-то безумный смешок. Мы были под кайфом от адреналина и от осознания того, что мы все еще живы.

Мы продвигались вперед по темному и пустынному участку дороги. Я включил свой ПНВ и проверил местность впереди. Если не считать нас, там, снаружи, казалось, совершенно не было жизни. После безумной интенсивности этой засады тишина была оглушительной. Напуганной. Я понятия не имел, был ли кто-нибудь ранен в машине Джейсона или в машине инженерной раз­ведки. Я не мог связаться по рации, чтобы проверить, потому что мы отключили шифрование и между машинами не было связи.

Я взглянул на часы. Было 21.00. Рассвет был около 05:00. У нас было восемь часов, чтобы завер­шить этот смертельный рейс. Если у нас был хоть какой-то шанс выжить, мы должны были сде­лать это в темное время суток. С восходом солнца мы не скроемся под покровом ночи, и с нами будет покончено. По дороге сюда я прикинул, что поселение, через которое мы только что проехали, было самым большим по эту сторону Насирии. Я надеялся, что нам только что уда­лось миновать самые большие силы, которые иракцы могли бы бросить против нас.

Может быть, они просто предполагали, что мы никогда не выйдем живыми из той первой заса­ды. Мы продвигались вперед 7 километров в молчании. Я сидел, сгорбившись, за пулеметом, не­прерывно проверяя сектора, механический прицел выискивал цели на ночной местности вокруг нас. Ничего. Просто пустой кустарник, с пронзающими темноту скелетообразными силуэтами пальм. Напряжение было невыносимым.

Когда мои органы чувств настроились на окружающую обстановку, я понял, что теперь в возду­хе появился новый запах: вонь сгоревшего оружейного масла. Ствол лежащего передо мной пу­лемета все еще был горячим после битвы. GMPG — фантастическое оружие. Оно было опробова­но на протяжении многих лет, и хотя отказы случаются, они редки. Ствол действительно раска­ляется докрасна, к этому времени вам придется его менять, но только после того, как вы выпу­стите несколько тысяч патронов. У меня было еще достаточно времени, прежде чем это случит­ся.

Я только пересмазал единый пулемет, когда мы ждали возможности выдвинуться вперед на ко­мандном пункте корпуса морской пехоты, к югу от Насирии. Часть этого оружейного масла ис­парилась во время перестрелки. Когда я смазывал свое оружие, то делал это почти подсознатель­но. Это было одно из тех автоматических упражнений, которые вдалбливали нам в Следопытах: заботься о своем оружие, ваше оружие позаботится о вас. И когда я это сделал, у меня не было ни малейшего представления, в какую дерьмовую драку мы ввязались. Сравнительно безопасно для моей задницы.

Проверяя ночную пустоту с помощью своего ПНВ, я не мог не задаться вопросом, что же удер­живало нас в живых во время безумной перестрелки. Мои мысли вернулись к одному из ключе­вых уроков, извлеченных нашими предшественниками, пустынными группами дальнего дей­ствия, LDRG, во время их эпических боевых подвигов в пустынях Северной Африки. Сначала вместе со своим родственным полком, SAS Дэвида Стирлинга, они пробирались на вражеские аэродромы и устанавливали бомбы Льюиса, после чего снова тихо растворялись в ночи.

Но во время одной миссии они решили изменить свои средства нападения. Излюбленным воору­жением LRDG были крупнокалиберные пулеметы «Виккерс» 50 калибра, а также пулеметы ка­либра .303 «Виккерс К», установленные на шкворнях и часто спаренные. В декабре 1941 года LRDG и SAS совершили два налета на аэродром в Сирте, на севере Ливии. Но на этот раз они решили подъехать на своих грузовиках прямо к летному полю и проехать между рядами припар­кованных самолетов, используя свою огневую мощь, чтобы расстрелять их. Налет был настолько успешным, что это стало их стандартным средством нападения, и в декабре того года они уни­чтожили таким образом 151 самолет.

Операторы LRDG были искусны в маневрировании на высокой скорости и превращении своих машин в сложные мишени, одновременно ведя точный и интенсивный огонь. Они также полага­лись на тот факт, что их противник, чаще всего итальянские солдаты-призывники, были застигнуты врасплох, и их огонь был яростным и неточным. Я полагал, что это, должно быть, те же навыки мобильности и огневая дисциплина, которые поддерживали нашу жизнь.

Но когда я вглядывался в пустую иракскую ночь, разница с этой миссией поразила меня с силой мчащегося грузовика: противник знал, что мы приближаемся, поэтому у нас не было элемента внезапности; и мы были вынуждены мчаться по главному шоссе, что оставляло нам, черт возь­ми, все пространство для любого маневра.

Наш пункт разворота находился примерно в 80 километрах к северу от Насирии. Я прикинул, что к настоящему времени мы были примерно в 15 километрах к югу оттуда, так что нам пред­стояло пройти около 65 километров вражеской территории, прежде чем мы доберемся до американской линии фронта. Это была более или менее дистанция этапа отбора на выносли­вость, который вы должны были пройти за двадцатичасовой ночной марш или потерпеть неуда­чу. Вот как далеко нам пришлось бы пробежать под натиском противника, прежде чем мы до­стигнем относительной безопасности.

Я вглядывался в темноту и проверял, нет ли каких-либо признаков преследующих меня фар. Но дорога позади нас казалась темной и совершенно пустынной. Следующую угрозу я заметил да­леко впереди. К нам приближалась вереница машин с включенными на полный свет фарами.

Глава 22

Фары пронзали темноту, улавливая пыль, поднятую тем, что приближалось к нам, и создавая странный сияющий ореол света. По мере того как колонна приближалась, я начал различать де­тали. Впереди ехала пара микроавтобусов, фары идущих сзади фургонов отражались от их грязно-белых кузовов. Судя по силуэту третьей машины, я предположил, что это должен был быть пикап типа «Тойота», которым управляли федаины. Позади были еще пикапы.

После нашего опыта с Роном Джереми, толстым иракским таксистом—шпионом, мы осознали тот факт, что иракские военные использовали гражданские автомобили в качестве основного средства передвижения. На самом деле, для них имело смысл передвигаться на невоенных транспортных средствах. Поскольку войска Коалиции обладают полным превосходством в воздухе, наши военные самолеты смогут уничтожать их автоколонны с воздуха, если экипаж сможет однозначно идентифицировать их как иракских военных. Однако у нашей авиации было гораздо меньше шансов нанести удар по иракским войскам, если бы они разъезжали в микроавто­бусах, пикапах и такси и разъезжали повсюду как гражданские лица.

Мы должны были догадаться, что это отряд охотников противника. Джейсон, должно быть, при­шел к тому же выводу, что и я. Поскольку разрыв между иракским конвоем и нами быстро со­кращался, я увидел, как наша головная машина открыла огонь. Пули просвистели на юг, преодо­левая расстояние между машиной Джейсона и их машиной.

Передняя пара фар внезапно погасла. Микроавтобус резко вильнул поперек дороги, прежде чем выровняться. Я видел, как из всех окон мчащегося автомобиля сверкнули дульные вспышки. Он был битком набит иракскими бойцами. С тыла в перестрелку вступили пикапы, и все машины противника начали атаковать нас, когда мы неслись навстречу друг другу на общей скорости бо­лее 100 км/ч.

Именно сейчас из-за поворота дороги открылась четкая линия огня. Пулеметы на машине инже­нерной разведки начали выпускать пули, и мгновение спустя я открыл огонь из своего пулемета. Я видел, как мои пули не долетали до цели, отскакивая от асфальта к передней части ведущей машины противника. Я сильнее прижал плечо к пулемету, немного приподнял дуло на турели и выпустил еще одну длинную очередь. Пули прошлись по всей длине передней машины, выбив окна и подняв в воздух фонтаны стекла. Разбитое стекло на мгновение блеснуло в свете, отбра­сываемом следующими машинами, словно в замедленной съемке.

Я чувствовал, как каждое из этих окон разлетается вдребезги. Новые вспышки огня пробили ку­зов, куски металла разлетелись во все стороны. Наконец, ведущий микроавтобус резко вильнул вправо, полностью съехал с дороги и врезался в кустарник. Он перевернулся несколько раз, и я следил за ним прицелом пулемета, пока он не перестал двигаться. Он завалился набок, и затем из-за обломков больше не появлялось дульных вспышек.

Я развернул горячий, дымящийся ствол пулемета обратно к дороге, и в этот момент второй ми­кроавтобус, дрожа, остановился. По какой-то причине он нас больше не привлекал. Это выгляде­ло так, как будто он, возможно, отказался от боя. Я решил не придираться к этому, черт возьми. Но в третьем и четвертом фургонах, пикапах «Тойота», я мог видеть силуэты коленопреклонен­ных фигур в свете их дульных вспышек, когда они стреляли длинными очередями и пытались подавить нас.

Как один, шесть пулеметов на наших трех Пинки навелись на цель и открыли огонь. Приближа­ясь к колонне противника, мы сосредоточили нашу объединенную огневую мощь на этих двух пикапах, и через несколько секунд они были изрешечены крупнокалиберными пулями. Пули из­решетили ведущий пикап от края до края, пробив неровные дыры в белом кузове. Из второго фургона вырвалось пятно красного и яростного пламени, и это выглядело так, как будто в ди­зельный бак попала одна из больших бронебойных пуль.

Мы с ревом пронеслись мимо обломков первой машины. Он лежал в кустах со смятой крышей и выгнутыми наружу оконными стойками. Тела свисали из разбитых окон, другие лежали лицом вниз в грязи среди растекающихся луж крови. Было слишком темно, чтобы разглядеть, в какую форму они были одеты, если вообще были, но их брошенное оружие валялось повсюду.

Мы с ревом пронеслись мимо второго микроавтобуса. Он был припаркован на обочине более или менее нетронутым и казался совершенно заброшенным. Там даже не было никаких тел, ко­торые я мог бы разглядеть. Возможно, его пассажиры сбежали, как только увидели, что наши установленные на машинах пулеметы сделали с головной машиной. Должно быть, они решили, что благоразумие — лучшая часть доблести, и скрылись.

Мы поравнялись с пикапами. Кабина первого из них превратилась в сплошное месиво. Я уловил мелькнувший красно-белый клетчатый платок, выпавшего из приоткрытой двери. Конечно же, они были федаинами. В задней части машины было еще больше мертвых и умирающих федаи­нов, но она была наполовину скрыта густым покрывалом удушливого дыма. Задний пикап пред­ставлял собой массу бурлящего пламени, маслянисто-черные клубы дыма из ада поднимались в еще более черное небо.

Мы промчались мимо обломков с голодным ревом огня в ушах, горящие шины пикапа хлопали и взрывались на ходу. Я взглянул на Стива, его лицо было напряженным и призрачным в палящем зное, когда он сосредоточился на вождении. Позади меня огненно-оранжевый отсвет отразился на лице Трики, когда его руки схватили крупнокалиберный и развернули его, чтобы накрыть противника с тыла.

Затем мы двинулись дальше, в прохладную темноту ночи. Эти машины были битком набиты иракскими бойцами, в основном федаинами. Я предположил, что это была мобильная группа, посланная нанести по нам удар, или, возможно, подкрепление, направляющееся на север, чтобы укрепить позиции противника. В любом случае, нам удалось разбить их первыми, прежде чем они устроили нам засаду.

Мы тренируемся, тренируемся и тренируемся в том, как вести точную стрельбу из быстро дви­жущихся транспортных средств. Это один из самых сложных навыков для овладения солдатом, и это один из ключевых специалистов Следопытов. И прямо сейчас именно эти навыки помогали нам выжить.

Мы неоднократно отрабатывали эти тренировки еще в Кувейте, просто чтобы убедиться, что мы го­товы на 100 процентов и что наше вооружение, установленное на автомобилях, должным об­разом приведено к бою. Во время транспортировки прицелы, как правило, сбиваются, и прицел оружия может выйти из строя. Также бывает так, что пули достигают цели по разной траектории в зависимости от атмосферных условий. Горячий и обжигающий воздух пустыни сильно отли­чался от промозглой сырости Великобритании.

На полигонах Кэмп-Тристар мы привыкли к тому, как летят пули в таких обжигающих, пронизы­вающих до костей условиях. Трикки и Джо пришлось обнулить прицелы «Талес Кайт» на своих крупнокалиберных пулеметах. Прицел «Кайт» имеет шестикратное увеличение плюс улучшение изображения при слабом освещении, что означает, что он одновременно служит ночным прице­лом. Только при освещении звездным светом он может обнаружить стоящего человека на расстоя­нии 600 метров. Мы вели огонь по машинам отряда охотников противника с большого расстояния.

Мы практиковались в стрельбе из оружия с Пинки, движущихся на скорости, используя мишени в виде человеческих силуэтов, которые управляются по радио и могут подниматься и снова опускаться. Они дают вам всего несколько секунд, чтобы обнаружить цель и уничтожить ее. Мы начали с того, что стреляли одиночными выстрелами с неподвижных машин, а напарник пригля­дывал за вашими пулями, чтобы понять, попадают ли они. Таким образом, мы пристреляли ору­жие по целям. Все трое из нас, Трикки, Стив и я, сменяли друг друга за крупнокалиберным и единым пулеметами, чтобы убедиться, что мы умеем обращаться с оружием и прицелы были точными. В бою любой мог быть убит или ранен, поэтому нам всем нужно было знать, как поль­зоваться оружием. Если бы у нас застряла машина и Трикки был бы выведен из строя, Стиву нужно было бы уметь управлять крупнокалиберным пулеметом.

Мы перешли от стрельбы из одиночных машин к стрельбе из пары машин, как патруль. Цели по­являлись случайным образом на полигоне Кэмп-Тристар, и мы выкрикивали предупреждения, чтобы скоординировать наш огонь. Затем мы перешли к тому, что обе машины были в движении и поражали цели на всех типах местности. Мишени падали при попадании, так что можно было увидеть, целились ли вы слишком далеко вперед или назад, пытаясь компенсировать свою ско­рость.

Мы тренировались стрелять с Пинки при движении на большой скорости днем и ночью и пора­жать цели, которые появлялись всего на долю секунды. Мы знали, что если нас скомпрометиру­ют в тылу врага, то только скорость, точность и смертоносность наших навыков ведения огня и маневрирования сохранят нам жизнь.

Когда мы отъехали от разбитых вдребезги пикапов и микроавтобуса, Трикки наклонился вперед. — Напомни мне всегда ездить на поезде

. Это был идеальный комментарий, чтобы разрядить острое напряжение момента. Мы со Стивом расхохотались.

— Ну, по крайней мере, до тех пор, пока мы не подрастем настолько, чтобы получить бесплатный чертов проездной на автобус, — съязвил Стив. — Я когда-нибудь рассказывал тебе о той австралий­ской цыпочке, которую однажды встретил в поезде?

— Ты когда-нибудь заткнешься на хрен насчет женщин, — вмешался я.

На самом деле сейчас было не время для очередной из его историй о том, как-он-трахнул-ее-в-туалете.

К этому времени мы продвинулись на 25 километров к югу, что означало, что нам еще предстоя­ло пройти более чем в два раза большее расстояние. Я готовился к следующему бою. Без сомне­ния, вражеские командиры передавали предупреждения по радио впереди и по всей дороге. Они должны были знать, что мы придем. Расстояние до следующего населенного пункта — того, че­рез который мы проехали при яростном оранжевом свете уличных фонарей, — составляло 15 ки­лометров. При той скорости, с которой мы ехали, нам потребовалось бы меньше пятнадцати ми­нут, чтобы добраться до него. Вот тогда—то я и решил, что у нас будет следующий шанс, если только они не выслали еще одну мобильную группу, чтобы попытаться нас перехватить.

Во время передышки и тишины я прочесывал ночь своим оружием. Сделав это, я протянул руку вперед и на мгновение погладил ствол. На ощупь он был обжигающим, но не раскаленным до­красна, так что мне не пришлось думать о замене ствола. Успокоившись, я откинулась на спинку сиденья, чтобы проверить свои сектора. Я не мог до конца поверить, что мы трое в моей машине, по-видимому, остались невредимы. Я не мог говорить за другие машины: возможно, у них были потери. Может быть, они даже потеряли кого-то. Просто не было никакого способа узнать это, пока Джейсон не остановит машину.

Джейсон. Как изменилось мое впечатление о нем. Попав в Кувейт, я нашел его трудным, а вре­менами даже вызывающим разногласия. Часть меня боялась, что он будет в моем патруле, когда мы отправимся на войну. Теперь он более чем преуспел. Он вел нашу атаку на юг с молниеносными рефлексами и инстинктом, который оказался почти безошибочным. Как солдат в бою, он практически не имел себе равных. Мне пришлось признать, что я сильно ошибалась на его счет. Когда дело доходило до боевых действий, он был козырной картой в патруле.

Несмотря на ранние проблемы с парнями, теперь я знал, что это те парни, с которыми нужно сражаться спина к спине. Я бы ни за что на свете не променял ни одного из них. Класс, происхо­ждение, звание, личное соперничество, все это вылетело в окно. Здесь, в разгар этой смертель­ной гонки, мы все были на одном уровне, и ни один человек среди нас не был признан слабым звеном.

Поездка навстречу почти неминуемой смерти наполнила меня страхом до краев. Я чувствовал напряжение и ужас, сковывающие мои внутренности. Но храбрым человеком был тот, кто напра­вил этот страх в нужное русло и использовал его для борьбы. Знание того, что мы все в этом за­мешаны, что мы — братство равных, дало мне нечто невероятно мощное, помогающее победить этот страх. Я предположил, что тоже самое было и с остальными: мы все испытывали страх, но братство смягчало его.

Из раздумий меня вырвал тычок в ребра.

— Впереди, — крикнул Стив. — Блокпост на дороге!

Я посмотрел вперед, напрягая зрение, чтобы разглядеть то, что видел Стив. В свете моего ПНВ я смог разглядеть пару горячих блоков двигателей примерно в километре впереди нас. Пара автомо­билей была припаркована сбоку от шоссе. Они образовали импровизированный блокпост на до­роге. Их двигатели были все еще теплыми, и именно это тепло улавливал ПНВ.

Когда мы подъехали ближе, я смог разглядеть больше деталей. Машина слева выглядела как пу­стой микроавтобус «Тойота», припаркованный задом наперед на шоссе. Она было похоже на те две, которые мы только что разнесли на куски. Автомобиль справа был похож на такси типа «Датсун», за рулем которого сидел наш старый друг Рон Джереми.

Они оставили промежуток между двумя машинами, который, казалось, был достаточно большим, чтобы в него могли протиснуться машины. Не было большого смысла возводить блок­пост с чертовски большим просветом посередине. Или, думая как враг, возможно, так оно и было. Может быть, они прикрыли эту брешь парой здоровенных ДШК, нацелились на нас и жда­ли, когда мы сунем в нее свой нос. Возможно, если бы мы заглотили наживку и пошли на про­рыв, это стало бы верной добычей для поджидающих наводчиков ДШК. Мертвый верняк.

Или, может быть, у них была серия скрытых зарядов взрывчатки, установленных по обе стороны просвета и соединенных с детонационным проводом. Когда мы будем проходить мимо, они при­ведут в действие детонаторы и взметнут нас всех до небес. Или, может быть, они натянули несколько нитей колючей проволоки поперек просвета на уровне шеи, пытаясь оторвать нам гре­баные головы.

Или, может быть, они разбросали по асфальту несколько ловушек, которые по своей сути пред­ставляли собой деревянные доски с вбитыми в них гвоздями, направленными вертикально вверх. Мы не увидим их до последнего момента, если вообще увидим. Без пулестойких шин, о которой мы просили еще в Кувейте, и в которых нам было отказано, нам пришел бы конец. Мы с ревом наезжаем на ловушки, и они рвут нам камеры. Это был бы грубый, но очень эффективный способ остановить нас.

Если бы они пробили наши шины, они бы нас к чертовой матери прикончили. В моем сознании промелькнули образы того, что иракцы сделали с ребятами из «Браво Два Ноль», как только за­хватили их в плен. Парни из БДН утверждали, что они из команды ПСС, посланной спасать нескольких сбитых британских пилотов. Иракцы им не поверили. Они запирали их изолирован­но и поодиночке в камерах, обмазанных дерьмом, и использовали избиения, инсценировки каз­ней и кое-что похуже, чтобы попытаться сломить их, чтобы они признались, из какого подразде­ления они были. Пытки и издевательства продолжались несколько дней подряд.

От этих образов в моем сознании всплыло яркое воспоминание о том, как я сам по-настоящему находился в камере пыток. 1-й ПДБ был первой частью, введенной в Косово во время конфлик­та, и я привел свою роту в истерзанную войной столицу, Приштину. Мы были в городе пару дней и совершали дневное патрулирование. За нашими спинами были рюкзаки, в руках — наше личное оружие, и мы быстро передвигались по улицам пешком. Мы наткнулись на здание с ко­стром из горящих документов снаружи. Я спросил нашего переводчика, что здесь происходит.

Оказалось, что это был сербский полицейский участок, который только что был покинут. Костер был предназначен для того, чтобы уничтожить все доказательства их преступлений. Но было не­возможно скрыть, чем они занимались в подвале. Повсюду была разбрызгана кровь, бейсболь­ные биты, утыканные гвоздями, каркасы кроватей с ремнями, удерживающими жертв, и даже фотографии на стенах тех, кого они пытали. Но самым тревожным были кучи чрезвычайно мерзкой порнографии вампирского типа, разбросанные по комнате.

Это место пропахло болью, темными извращениями и злом. Если бы иракцы захватили нас жи­выми, я предполагал, что у них было бы припасено для нас нечто подобное. Возможно, этот блокпост был последней ловушкой, и все до сих пор было всего лишь какой-то нежной прелюди­ей. Кто, черт возьми, знает?

Мне не было особого смысла беспокоиться об этом или о том, что мы должны с этим делать. Джейс возглавлял колонну фургонов, и это был его выбор. В любом случае, мы все знали, как действовать при столкновении с блокпостом. Довольно скоро Джейсон должен съехать с шоссе, чтобы мы могли объехать блокпост по бездорожью и вернуться дальше на асфальт.

И все же машина Джейсона просто продолжал мчаться вперед на полной скорости. У машины инженерной разведки и у нас самих не было другого выбора, кроме как последовать примеру Джейсона. Золотое правило Следопытов номер один — не нарушать линию марша. Сделай это, и без радиосвязи мы бы чертовски быстро потеряли друг друга.

Блокпост с каждой секундой становился все ближе и ближе, и я просто знал, что Джейсон попы­тается прорваться через его или умрет, пытаясь это сделать. Стальные яйца у тебя, Джейс, сталь­ные яйца.

Глава 23

Самое замечательное в «Лендровере» то, что он установлен на прочном стальном шасси с лестничной рамой, прочная, короткая конструкция которой практически не изменилась с тех пор, как он был впервые собран в 1947 году. В дополнение к естественной прочности «Лендровера», наши Пинки были специально укреплены. Шасси было спроектировано таким образом, что­бы значительно увеличить грузоподъемность, а все сварные соединения и точки напряжения были покрыты стеклотканевой лентой. Таким образом, хотя они, возможно, и не смогли бы обо­гнать внедорожник «Тойота», они каждый раз разбивали бы его при лобовом столкновении.

По мере того как мы продвигались вперед, в тени между «Тойотой» и такси «Датсун» начали мелькать дульные вспышки. Как один, наши пулеметы открыли огонь и разорвали тонкую ме­таллическую обшивку этих машин. Мы были почти рядом с ними, мчась прямо на дульные вспышки противника, когда микроавтобус взорвался в ослепительном облаке пламени. Взорвал­ся топливный бак, мощный взрыв наполовину отбросил машину с нашего пути.

Я увидел, как «Лендровер» Джейсона рванулся к просвету, врезался в то, что осталось от микро­автобуса, отбросил обломки с дороги и пронесся сквозь разбросанные обломки. Тем временем машина инженерной разведки и наша компания с очень близкого расстояния стреляли в то, что осталось от такси Рона Джереми. Я, черт возьми, надеялся, что это была его машина и все такое. Это был Рон Джереми, толстый таксист, который скомпрометировал нас в первую очередь и на­влек на нас этот мир дерьма. Не было ничего лучше, чем видеть, как «его» седан разлетается на мелкие кусочки битого стекла и пробитой пулями стали.

Мы промчались мимо остатков этого блокпоста, оставив искореженные обломки горящего ми­кроавтобуса с одной стороны и разорванный пулями остов «Датсуна» с другой. Я почувствовал сумасшедший прилив эйфории, когда мы это сделали. Пошли они к черту! Они поймали нас на том блокпосту. Именно там они должны были остановить нас и убить или захватить в плен всех нас. Вместо этого Джейс убрал микроавтобус с дороги и повел нас в совершенно неожиданном направлении. Если они действительно нацелили свои пушки на брешь, мы аккуратно обошли их стороной.

И все же я не мог до конца поверить, что мы справились с этим. Когда мы выбрались из дыма и пламени, я заметил два бункера недалеко от дороги, впереди ведущего Пинки. Мгновение спустя они открыли огонь, поливая машину Джейса. Внезапно меня осенило, что, возможно, блокпост был уловкой, призванной отвлечь нас от реальной угрозы — нашего прибытия во второе круп­ное поселение, расположенное вдоль трассы №7.

Эти два бункера послужили спусковым крючком для полноценной засады. Когда тамошние стрелки открыли огонь по машине Джейсона, весь склон холма позади них покрылся мощной волной огня. По какой бы то ни было причине, они знали, что мы приближаемся; мы ближе к иракской линии фронта (хотя мы приближаемся с тыла!); у них здесь были лучшие солдаты, стрельба была более точной, чем когда-либо, и ее было даже больше. Это было настоящее греба­ное убийство.

Джейсон больше не бросал дым, так что я решил, что либо у него закончились гранаты, либо он был серьезно ранен или мертв. Как у последней машины, у нас теперь не было другого выбо­ра, кроме как устроить эту засаду, не имея никакого прикрытия из виду. Я заставил себя сосредо­точить огонь на ближайших позициях, потому что они должны были представлять наибольшую угрозу. Я навел прицел пулемета и начал обстреливать бункеры, которые находились в 100, 200, 300 метрах впереди нас, по всей обочине дороги, одной длинной очередью прицельного, точного огня.

Я видел, как пустые гильзы вылетают из казенника пулемета, пока держал палец на спусковом крючке, досылая патроны. Они, кувыркаясь, упали под ноги одним длинным каскадом горячей дымящейся меди. Внизу было море стреляных гильз, и мне приходилось постоянно отбрасывать их, чтобы сохранить хорошую точку опоры. Я мог только представить, что наш фургон был из­решечен вражеским огнем, но шум от единого пулемета, плюс грохот .50 калибра над моей голо­вой были настолько оглушительными, что я не мог сказать, что нам разнесло.

Я был на ногах, поводя пулеметом из стороны в сторону, стреляные гильзы хрустели под нога­ми. Время превратилось в медленную, тянущуюся, мучительную петлю, в которой, как мне каза­лось, я мог почти видеть пули, вылетающие из ствола моего оружия. Я был погружен в за­медленное, подпитываемое адреналином, туннельное видение полномасштабного боя, где секун­да, казалось, длилась целый час.

Мой разум чувствовал себя кристально чистым, поскольку он обрабатывал зрение, звук и обоня­ние со скоростью света, и, казалось, у него было на это все время в мире. Мой мозг выдавал миллион мыслей в секунду, мое тело мгновенно реагировало на каждую из них: угроза; цель; огонь; угроза; цель; огонь; угроза; цель; огонь; угроза; цель; угроза; цель — ОГОНЬ!

Мышцы моих плеч горели от боли и напряжения, когда я перебрасывал пулемет из стороны в сторону, пока всаживал пули в эти мишени. Но как бы сильно я ни уничтожал этих бойцов про­тивника, огонь по нам просто продолжал идти. Я видел, как эта волна пуль врезалась в дорогу прямо на пути нашей машины и срикошетила высоко в воздух. Я почувствовал резкий удар волны, обрушившейся на нас. Я был наполовину ослеплен трассерами, вспыхнувшим, как разъяренный костер, прямо перед нашими колесами.

Я привык видеть и слышать трассеры на тренировках, но никогда не знал ничего подобного. Это было похоже на то, что мы въезжали в самое сердце вулкана сплошного огня. Я почувствовал, как пули разрывают металл вокруг меня и вонзаются в сталь. Я подумал, что из Пинки делают фарш, и просто молился, чтобы он, черт возьми, продолжал двигаться. Если мы остановимся здесь, то мгновенно умрем.

А потом стало только хуже.

Высоко на гребне, в добрых 800 метрах от нас, виднелся силуэт чего-то поистине ужасающего. В нашу сторону было направлено большое многоствольное оружие — такая штука, которая долж­на быть направлена в небо, чтобы сбивать военные самолеты союзников. Вместо этого она была выведена на самую низкую траекторию, чтобы ее четыре зияющих ствола могли быть направле­ны прямо на наши машины.

Дула достигли горизонтального положения, а затем начали выбрасывать длинные языки пламе­ни, один за другим. Ритмично: «Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах!» Большие, длинные грязные струи дыма сопровождали каждую вспышку, как будто приземистое, уродливое оружие было ка­ким-то первобытным монстром, который ел и изрыгал дым и огонь.

Это должен был быть ЗПУ-4 или что-то подобное. ЗПУ-4 — это буксируемая четырехствольная зенитная установка, которое выпускает сокрушительный шквал 14,5-мм бронебойных снарядов. При использовании по наземным целям ее прицельная дальность достигает 2000 метров. Мы были в пределах ее досягаемости. Если бы она попала в нас, то разорвала бы в клочья.

Я прицелился в гребень холма, где эти четыре дула извергали дым и огонь, я стрелял и молился. Пули из единого пулемета нащупывали цель, но 800 метров приближались к пределу точной дальности стрельбы, и это было похоже на смертельную дуэль между мной и расчетом ЗПУ.

Я видел, как пули из ЗПУ вонзались в пальмовую рощу прямо перед нами, разрывая стволы надвое, как будто там собиралась поработать гигантская бензопила. Я решил, что наводчики ЗПУ переоценивают скорость нашей машины и стреляют чуть дальше, чем нужно, перед нами. Но они не стали бы продолжать делать это очень долго. Рано или поздно они скорректировали бы направление своего огня и прижали бы нас.

Я удержал пулемет неподвижно, скорректировал прицел с учетом расстояния и увидел, как мои первые пули вонзились в четырехколесное орудие. Пули, искрясь, отскакивали от металлической брони, рикошетя высоко в темное ночное небо, и я понял, что нашел свою цель. Я крепко держал палец на спусковом крючке и подлил масла в огонь.

Как раз в этот момент я почувствовал, как что-то ударило меня в ногу с пугающей силой. Это было на уровне моей левой лодыжки, то есть со стороны пушек противника. Учитывая всю мощь огня, обрушившегося на нас, я предположил, что кто-то в моем фургоне неизбежно полу­чит пулю. Вероятно, у нас в машинах были раненые парни. И теперь попали в меня.

Я попытался перенести весь свой вес на левую ногу, но у меня был такой выброс адреналина, что я не чувствовал боли. Я просто надеялся, что это был не пуля из ЗПУ, тогда не было бы моей ступни и половины голени. На мгновение я задумался: не случится ли так, что я всю оставшую­ся жизнь буду ковылять на одном костыле. Смогу ли я когда-нибудь повести свою дочь к алта­рю? Это если бы я дожил до того, чтобы завести собственных детей…

В любом случае, я заставил себя не обращать внимания на полученную травму и продолжать выпускать патроны из своего оружия. Я разберусь с этим позже, если мы когда-нибудь выберем­ся из этой дерьмовой драки. Через прицел пулемета я увидел фигуры, выпрыгивающие из огне­вой точки с мешками с песком по обе стороны от ЗПУ. Я последовал за ними со стальной буквой «V» на стволе, крепко держа палец на спусковом крючке, и увидел, как они спотыкаются и тяже­ло падают.

Четырехствольный монстр перестал выпускать в нас свои смертоносные 14,5-миллиметровые пули. Наконец, невероятно, но мы выскочили из засады. Я едва мог поверить, что мы все еще движемся, и что я все еще на ногах и жив. Я рискнул отвести взгляд от своего оружия и увидел Трикки, склонившегося над крупнокалиберным пулеметом, прикрывающим тыл, и Стива, креп­ко вцепившегося в руль.

Стив был на 100 процентов сосредоточен на дороге, и ему ни разу не удалось открыть ответный огонь. Быть водителем означало, что ты был лишен возможности использовать оружие для само­защиты, что, должно быть, было совершенно чертовски ужасным способом отправиться на вой­ну. Я увидел, как Стив убрал одну руку с руля и взметнул ее высоко в воздух.

Он издал этот безумный вопль.

— ДААААААА! МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО! ДААААААА! ДЭЙВ! ДЭЙВ! ЭТО, НА ХЕР, МЕГА!

То, что он только что сказал, было дико неуместно — «Это, на хер, мега!» — но почему-то мне ка­залось, что это правильно. Стив был настоящим профессионалом, и я не мог себе представить, насколько хреново было выполнять его работу, проходить сквозь эту стену смерти и не иметь возможности поднять оружие и сражаться, так почему бы не насладиться этим сейчас и не дать себе выпустить пар?

Когда мы умчались из зоны поражения, Стив ухмылялся и смеялся как сумасшедший, и продол­жал бить кулаками по рулю в явном возбуждении. Я точно знала, что он чувствовал. Он был на чистом, ни с чем не сравнимом адреналиновом кайфе от того, что его не убили. Во всяком слу­чае, пока.

Никто не обманывал себя тем, что все это закончилось. Мы находились в 35 километрах к югу от места нашего разворота: менее чем на полпути к американской линии фронта. Правда заклю­чалась в том, что большая часть смертельной гонки все еще была у нас впереди.

Именно сейчас я вспомнил о своей поврежденной ноге. Во время предыдущих операций в Сьерра-Леоне и на Балканах я видел, какой ужасающий ущерб может нанести человеческому телу даже малокалиберная пуля. Промежуточный патрон калибра 7,62 мм — стандартный патрон AK47 — поражает человеческую плоть со скоростью 715 метров в секунду. Пуля рикошетит от кости и беспорядочно проходит через тело, оставляя на выходе рваное выходное отверстие.

Опасаясь худшего, я наклонился и осторожно ощупал свою лодыжку. Первым сюрпризом было то, что шнурок на моих боевых штанах, казалось, был развязан, и они свободно свисали. Это была старая привычка со времен парашютно-десантного полка — я никогда не оставлял свои бое­вые штаны расшнурованными.

Я пошарил под ним, пытаясь найти, куда попала пуля. Я был уверен, что мои пальцы наткнутся на кровь, измельченную плоть и раздробленную кость. Но, казалось, я не почувствовал никакого ущерба. Ни пятнышка крови. Ничего. Я поднесла руку к лицу, чтобы проверить. Не было ника­ких признаков какой-либо теплой липкой жидкости, но было совершенно темно, так что, воз­можно, я что-то пропустил.

Я проверил пол Пинки в поисках места, где могла бы застыть лужа крови, но там было полно гильз от пуль. Я дотронулся рукой до лица и губ, но все, что я почувствовал, был слабый при­вкус крови. На одном из моих пальцев было лишь слабое красное пятно. Я точно знал, что в меня стреляли. Я почувствовал гребаный удар. Я не мог понять, что произошло. Где были все повреждения и раны?

Теперь я, черт возьми, ничего не мог с этим поделать. Мы продвигались вперед, Стив вел тяжело груженный «Лендровер», и все мы молились, чтобы боевые повреждения машины не были смер­тельными.

В пустой, продуваемой всеми ветрами тишине ночи я обнаружил, что мои мысли блуждают. Следопыты существуют как разведывательный отряд, чтобы проверить, что происходит на терри­тории противника. Мы уже сделали это. Теперь было ясно, насколько полностью, безнадежно ошибался какой-то идиот, представивший разведывательную сводку по этому месту. Относительно без­опасным оно не было.

Большая часть нашей информации поступила от американцев, и мы уже видели, какой бардак они устроили, с прогнозом по Насирии. Хотя я не винил янки. Насколько я мог судить, мы все вместе были в этом замешаны. Корпус морской пехоты США и мы вдевятером просто оказались в более суровом и жестоком конце событий.

Если бы не янки, мы, вероятно, вообще остались бы без каких-либо спутниковых фотографий или надлежащего картографирования. Тем не менее, разведывательная сводка оказалась полной лажей. Корпус морской пехоты ожидал столкнуться с минимальным сопротивлением в Насирии. На самом деле тысячи иракских регулярных войск и федаинов сошлись в этом городе ради мате­ри всех сражений.

И сегодня вечером мы наткнулись на самое их сердце.

Мы проехали добрых 10 километров по открытой, пустынной дороге. С каждым поворотом ко­лес я чувствовал, как мое сердце бешено колотится в груди, а адреналин разливается по венам. Нигде не было и намека на противника, но было совершенно очевидно, что рано или поздно наша удача должна была иссякнуть. Когда-нибудь это всегда случается со всеми.

И все же прямо сейчас я чувствовал себя совершенно несокрушимым. Можно сказать, пулене­пробиваемым. Что бы это ни было за пуля, попавшая в мою левую ногу, казалось, она отскочила прямо от меня. Невероятно. Когда мы с грохотом неслись вперед, мне на ум пришли первые строки стихотворения «Invictus», что по—латыни означает "непобежденный" или «непобеди­мый». Почти не замечая этого, я обнаружил, что одними губами произношу эти слова в темную пустоту иракской ночи.

Я побеждаю темноту,

Я поднимаюсь из глубин,

Чтоб всем Богам воздать хвалу

За то, что я непобедим! (пер. Любови Костровой)

Эта последняя фраза была унесена потоком воздуха из машины. Но как только я произнес это, я услышал голос, вторящий моему, или, по крайней мере, мне так показалось. Краем глаза мне по­казалось, что это был Стив, и что он начал произносить бессмертные строки второго куплета.

Я был заложником судьбы,

Но слез моих ей не видать!

Склонятся пусть чужие лбы,

А я сумею устоять!

Мне показалось, что теперь к нам присоединился третий голос — Трикии, с кормы машины, когда мы вместе отчеканили третий куплет и перешли к заключительным строкам.

Пройду я горе и печаль,

Пускай наказан буду я,

Но закалю себя, как сталь,

Ведь я — хозяин корабля!

Эти последние слова были сорваны ветром с моих губ, но все равно от них у меня по спине про­бежала дрожь. Или, может быть, в том напряженном, похожем на транс состоянии боя, в котором я сейчас находился, в красном тумане битвы вокруг нас, я просто вообразил все это. Кто знает?

В любом случае, повторное прочтение этих строк вернуло меня к теплой атмосфере Комнаты по интересам Следопытов и моему самому первому дню в Следопытах. Как только я вошел в Комнату по ин­тересам, разница между этим подразделением и любым другим, в котором я служил, бросилась мне в глаза. Здесь были люди всех званий, которые на равных пили чай и болтали друг с другом.

Я думаю, что ближайшей аналогией Комнате по интересам была бы общая комната в школе или колледже. Именно в Комнате по интересам собрались бойцы подразделения, чтобы пообщаться и поделиться сутью уникального духа корпуса Следопытов. Оглядев комнату, я заметил стену славы, на которой были выставлены фотографии тех, кто погиб во время прошлых операций Следопытов, и сувениры, привезенные с самых отдаленных театров военных действий. Наконец мой взгляд остановился на стихотворении в рамке, одном из нескольких, висевших на стене. Люди из Следопытов дарили их подразделению при увольнении, часто для перево­да в SAS.

Стихотворение, привлекшее мое внимание, было написано человеком, о котором я никогда рань­ше не слышал, Уильямом Эрнестом Хенли, и называлось оно «Непобежденный». В перерывах между знакомством с различными членами Следопытов я читал и перечитывал эти строки: «Я побеждаю темноту...». Я почувствовал в них отличительную черту этого подразделения, частью которого я так упорно боролся. Это было подразделение, отличавшееся индивидуалистической храбростью и хитростью индивидуалиста, а также исключительной решимостью победить до конца.

И это определялось тем видом действий, в которые мы сейчас были вовлечены, когда небольшая группа решительных людей могла вместе встретить смерть, окровавленная, но непобежденная.

Глава 24

Я оглядел Комнату по интересам Следопытов и тогда понял, что никогда не видел группу солдат с таким сплоченным чувством цели или которые были бы так расслаблены в своей собственной шкуре. Это были ребята, которые девять месяцев в году проводили вдали от казарм, на военной подготовке и учениях. А потом, во время своих выходных, они добровольно отправлялись еще немного попрыгать HAHO или HALO, просто чтобы сохранить остроту ощущений.

Но, несмотря на уверенность, которая исходила от них, в них было и настоящее смирение. В нем было ощутимо отсутствие высокомерия и дерьма. Примерно тогда Трикки задал мне вопрос на миллион долларов.

— Дэйв, — сказал он, — если ты отрежешь Следопыту ноги, он все равно останется Следопытом?

Я сказал Трикки, что, по моему мнению, так оно и было.

— Ты прав, — сказал Трикки. — Так и есть. Он не может пройти 60 километров со скоростью 6 кило­метров в час, но у него все еще есть душевное состояние Следопыта.

Именно Дэвид Стирлинг первым сказал о отборе спецназовцев, что большинство людей сами себя подводят. Они подвели самих себя из-за недостатка веры в себя: они просто недостаточно сильно верили в то, что они достаточно хороши. Тем не менее, многие также потерпели неудачу из-за чрезмерной уверенности, граничащей с самообманом. У них никогда не хватало смирения, чтобы пройти через это. Конечно, это было трудное достижение правильного баланса. Я не знал, всегда ли мне это удавалось, но я надеялся, что, по крайней мере, в этой миссии я добился свое­го.

Теперь я понял, что значит испытать предельный трепет боя, стоя плечом к плечу с такими людьми, как эти. Более чем вероятно, что мы все должны были погибнуть на этой миссии. В фургонах впереди мы, возможно, уже кое-что потеряли. Я не мог не думать о том, что у нас есть несколько серьезно раненых. Но я бы не хотел быть где-либо еще, кроме как в этой битве с эти­ми парнями, сражающимися за наши жизни.

Если, несмотря ни на что, мы выберемся из этого живыми, я постараюсь быть лучше. Я бы по­старался никогда не доставать Стива из-за его дерьмовых шуток. Я бы постарался перестать дразнить Деза из-за его вопросов о костях и Трики из-за того, что он забыл свое снаряжение для мокрой погоды. Я бы никогда не подумал о Джо хуже из-за его молодости, и я бы простил пар­ней из инженерной разведки за то, что они не знают, как менять шины.

Но самое главное, я бы никогда больше не стала косо смотреть на Джейсона из-за его неуверен­ности или его четырех вредных привычек. Мы были командой. Мы были той командой, которую я всегда искал. Мне выпала честь быть среди них. Пока все эти мысли проносились у меня в голове, на­летая друг на друга, чтобы быть услышанными, мы проехали добрых 10 километров после блок­поста и засады. Но теперь я чувствовал, как напряжение снова нарастает, словно тиски, сжимаю­щие мои внутренности. Я чувствовал, как это давит на Стива и Трикки, как что-то темное и уду­шающее, что я почти мог видеть и осязать.

Мы знали, что надвигается еще одна атака. Мы чувствовали это, как животные, инстинктивно. Говорят, что в яростной битве, когда солдатам грозит почти неминуемая смерть, их шестое чув­ство достигает чрезвычайно обостренного состояния. Я догадывался, что именно это мы сейчас испытываем — способность чувствовать противника и знать, когда прилетят пули. И именно ожи­дание, невыносимое напряжение предвкушения, убивало нас.

Это было почти так, как если бы мы были готовы к следующей атаке. Как будто сражаться было легче, чем стоять наготове, ждать и умирать, ожидая начала следующей битвы.

— Где, черт возьми, враги? Черт возьми, давай же! Приди и напади на нас!

Я не знала, действительно ли я выкрикнула эти слова вслух, или они просто звучали у меня в го­лове. В каком-то смысле это не имело значения. Я знал, что парни услышали их, и что их умы выкрикивали точно такой же вызов. На этот раз я увидел их до того, как они напали на нас.

Я не могу объяснить как, кроме того, что это непостижимая сила шестого чувства. Что—то — что-то за пределами человеческого понимания — направило мой взгляд именно туда, где прятались иракцы, ожидая, когда они разгромят наш патруль. И в тот момент, когда я увидел их, я развер­нул пулемет и открыл огонь, мои крики предупреждения заглушил пылающий рев его дула.

— ЗАСАДА НА 11 ЧАСОВ!

Темнота впереди нас вспыхнула огнем. Прямо у обочины дороги было три скрытых бункера. Те­перь я мог видеть их более отчетливо, лица врагов были освещены резким желто-белым светом, отбрасываемым их дульными вспышками. Они засыпали пулями нашу головную машину, разры­вая их на незащищенном фланге Джейсона, а затем возвращались к машине инженерной развед­ки. Когда они это сделали, я почувствовал, что сгораю от этой ослепляющей ярости. Они пыта­ются убить мою чертову команду!

Я прицелился из пулемета, поливая огнем силуэты голов и плеч, выпуская очередь по десять па­тронов в каждого. Я видел, как падали фигуры и тела дергались под прямыми попаданиями, когда в них вонзались пули. Я метнул пулемет влево и перенацелился, и в этот момент увидел как массивная фигура поднялась на ноги, прямо перед нашей машиной. Он появился, казалось бы, из ниоткуда и держал в руках безошибочно узнаваемый по форме РПГ-7.

РПГ-7 это старое доброе оружие, которое невозможно не заметить, с его безошибочно узнавае­мой выпуклой боевой частью и расширяющимся выхлопом. У него он был на плече, и он был почти перед нами. Я развернул пулемет, пока он наводил ствол, и мы оба гнали наперегонки, чтобы первым открыть огонь.

Когда я это сделал, в моей голове промелькнули слова из лекции, которую я посещал в Сандхер­сте. Говоривший был ветераном многочисленных сражений с иррегулярными силами, и он, черт возьми, знал свое дело.

— Пусть вас не вводит в заблуждение его грубая простота, — объявил он с акцентом офицера «гра­неного стекла». — В руках опытного оператора гранатомет РПГ-7 является грозным оружием. Он прочный, простой в использовании и наносит смертельные удары. Это одно из наиболее распро­страненных и жестоко эффективных видов оружия пехоты в современных конфликтах. Незави­симо от того, используется ли оно против американского вертолета «Блэк Хок» в Могадишо или британского «Лендровера» в Омане, это оружие предпочитают многие ополченцы. Это оружие на все времена года, и оно будет присутствовать на полях сражений завтрашнего дня.

Да кто бы спорил. И как насчет полей сражений сегодняшнего дня?

Этому наводчику не требовалось большого мастерства: он собирался поразить нас в упор, если я не доберусь до него первым. Я попытался навести на него прицел пулемета, но он был слишком далеко слева от меня и вне сектора моего огня. Я выкрикивал предупреждение, когда крупнока­либерный пулемет позади меня издал оглушительную очередь Пули сбили парня с ног и отбро­сили назад, но не раньше, чем он успел выстрелить из РПГ.

Прямо рядом с нами вспыхнула ослепительная желтая вспышка ракетного двигателя. Миллисе­кундой позже граната пронеслась по машине, как какой-то гигантский фейерверк, всего в нескольких дюймах от нас со Стивом. Я почувствовал, как волна давления ударила мне в лицо, когда она пронеслась мимо, оставляя за собой облако удушливых выхлопных газов.

Стив вывернул руль в сторону, и резкий поворот фургона чуть не сбил меня с ног. Я решил, что его, должно быть, отбросило ударной волной от РПГ-7. Но затем он протянул вперед одну сво­бодную руку, другой все еще сжимая руль, и схватился за гранату. Мгновение спустя он зубами вырвал чеку и швырнул гранату вперед, на левую сторону дороги.

— ГРЕБАНАЯ ГРАНАТА!

Я понятия не имел, какова была его цель. Я проследил за траекторией броска Стива прицелом, и граната упала прямо перед нами и сбоку от нас. На самой обочине дороги был четвертый и по­следний бункер — больше похожий на небольшой блокпост, обложенный мешками с песком, — но я был так сосредоточен на уничтожении стрелка с РПГ, что совершенно его упустил. Я даже не подозревал, что он там был.

Граната грациозно скользнула под крышу из мешков с песком. Сначала была ослепительная вспышка детонации, а затем взрывная волна шрапнели пронеслась по позиции. Крыша слегка приподнялась, тела подбросило в воздух, и из открытых боковин повалило густое облако уду­шливого дыма. Мгновение спустя тяжелая крыша, набитая мешками с песком, обрушилась сама в себя, придавив обитателей бункера.

Несколько секунд спустя мы пронеслись мимо последней позиции противника и выехали с дру­гой стороны. Пока мы продвигались вперед, уцелевшие вражеские бойцы выпускали бешеные очереди в темноту позади нас, но мы невидимыми убегали в черные объятия ночи. Мы минова­ли засаду номер три. Чертовски невероятно. Как, черт возьми, им не удалось прижать нас к ног­тю?

В Следопытах у нас есть выражение: используй Силу. Конечно, это заимствование у воинов-джедаев из фильма «Звездные войны», но оно по-прежнему отражает большую часть духа подразделения. Если вы откроете свой разум вашему шестому чувству солдата, это может позволить вам одер­жать победу в том, что, казалось бы, невозможно. Мы почувствовали вражескую угрозу, и это позволило нам нанести по ним удар. Это означало использование Силы, и, возможно, именно это нас и спасло.

Мы продвигались вперед, но к этому времени Джейсон уже выжимал из своей машины все воз­можное. Стив увеличил скорость, чтобы не отстать от него, и вскоре колонна мчалась со скоро­стью около 100 км/ч. Я все гадал, что же заставило Деза нажать на педаль газа. Может быть, у них кто-то был тяжело ранен и истекал кровью. Возможно, это превратилось в гонку, чтобы до­браться до американской линии фронта и спасти его. Или, может быть, были раненые в машине инженерной разведки. Поскольку между транспортными средствами не было связи, я никак не мог этого узнать. Все, что я знал, это то, что их машины, как и наша собственная, должно быть, подверглись невероятному удару.

Стив боролся с рулевым колесом, в то время как тяжело нагруженная задняя часть машины про­должала пытаться обогнать мчащуюся переднюю и отправить нас в ужасный, стремительный штопор. Единственный способ безопасно управлять таким тяжелым Пинки — это делать это медленно. То, что у вас был полный привод, не имело большого значения. Это не делало его без­опасным. Независимо от того, ехали ли вы по снегу, льду или твердому сухому асфальту, как мы сейчас, если два ваших колеса потеряли сцепление с дорогой, это все равно что сесть за руль «Ниссана Микро».

Я продолжал проверять, нет ли каких-либо признаков отряда охотников-федаинов. Возможно, они догоняли нас, и именно это заставило Джейсона развить максимальную скорость. Но нигде позади нас не было никаких признаков каких-либо огней. Если только федаины, как и мы, не ехали без огней, они все еще должны были сильно отставать от нас.

Я загнал третью ленту на 200 патронов в приемник пулемета. Две коробки ушли, осталось четыре, включая ленту, которая теперь заряжена. Я полагал, что с боеприпасами у меня все в по­рядке. Настоящим чудом было то, что все три машины, по-видимому, все еще были пригодны для движения. Или, может быть, я сглазил.

Впереди машина Джейсона начала заметно замедлять ход. Разогнавшись до скорости 100 км/ч, Дез сбросил скорость ведущего Пинки чуть больше, чем до ползания, используя передачи, что­бы снизить инерцию фургона больше, чем тормоза. Это был самый бесшумный способ переве­сти фургон с высокой скорости на предельно медленную, так как тормоза издавали громкий пронзительный визг и поскрипывания.

Машина инженерной разведки в свою очередь замедлила ход, и мы замедлились вместе с ней, и все это время я задавался вопросом, в чем, черт возьми, проблема с головной машиной. Если бы мы потеряли одну машину, мы могли бы пересадить Джо, Деза и Джейса на две другие. Но если мы теряли две машины, мы либо разделяли патруль, чтобы одна машина двигалась дальше в одиночку, либо бросали машины. Это оставило бы нас девятерых пешими, без нашей тяжелой огневой мощи, а противник почти наверняка знал бы, где мы находимся.

Я прикинул, что нам осталось пройти около 25 километров, прежде чем мы наткнемся на пози­ции американцев на передовой, и я ни в коем случае не хотел терять машины на данном этапе. Мы ползли со скоростью менее 10 км/ч, и я понятия не имел, в чем может заключаться задержка. Я умирал от желания снова заставить нас двигаться, потому что почти чувствовал, как отряд охотников-федаинов дышит нам в затылок.

Я продолжал осматривать свои дуги на востоке и юге. Мне показалось, что на горизонте я едва различаю теплый куполообразно-оранжевый ореол уличных фонарей — это, должно быть, город Насирия. Это было похоже на несбыточное обещание надежды. Я сказал себе, что мы еще не до­стигли цели. С таким же успехом Насирия могла бы находиться за целым миром отсюда.

И тогда я увидел эту причину, по которой Джейсон замедлился до ползания трусцой. На фоне слабого оранжевого зарева города вырисовывалось то, что должно было быть еще одной базой иракской армии. Я мог видеть припаркованные неподалеку машины, а также то тут, то там стояв­шую на часах фигуру, силуэт которой вырисовывался на фоне ночного неба. Джейсон, должно быть, первым почувствовал позицию противника, он использовал Силу, следовательно, замедлил движения конвоя.

Никто еще не открывал огонь и не бросал вызов, и Джейсон, должно быть, пытался проскольз­нуть незамеченным. Мы ползли вперед со скоростью 5 км/ч, шины мягко гудели на дороге, дви­гатели тихо урчали. Я увидел мгновенную вспышку в темноте, но это была всего лишь искра от спички. За этим последовала слабая, мерцающая вспышка света, когда иракский солдат глубоко вдохнул дым и никотин.

Мне самому до смерти хотелось выкурить сигарету. Иракский солдат был почти достаточно близко, чтобы я мог протянуть руку и схватить одну из них. В этот момент наш фургон налетел на невидимую кочку на дороге, и одна из перфорированных стальных панелей, песчаных лестниц, ударилась о металлический борт фургона. Поскольку панели кузова «Лендровера» были алюминиевыми, а не стальными, лестница издала мягкий, глухой стук, а не лязг. И все же в суровой тишине ночи нам это показалось мощным барабанным боем. «Боооом!»

Я прицелился в этого курящего солдата. Я затаил дыхание, как будто одним своим дыханием мог предупредить его о нашем присутствии здесь, на дороге. Я молился, чтобы никто из иракских часовых не услышал стука песчаной лестницы, а если бы и услышал, то не распознал бы его как шум проезжающей машины.

Мы прокрались мимо этой позиции противника без единого выстрела и без окрика на арабском, раздавшегося в темноте. Это было гребаное чудо, что мы это сделали. Мы выехали на открытую, пустынную местность и постепенно снова набрали скорость. Мы с грохотом мчались на юг, от­чаянно желая наверстать упущенные мили.

Впереди, по какой-то причине, Джейсон внезапно включил фары своего автомобиля. Я видел, как водитель машины инженерной разведки последовал его примеру. После столь долгой работы в темноте казалось странным и неправильным — почти шокирующим — иметь возможность ви­деть едущие впереди машины. Я повернулся к Стиву и вопросительно поднял бровь.

— Мы уже почти приехали? — съязвил он, протягивая руку вперед, чтобы включить наши соб­ственные фары. — Я думаю, что так оно и есть … И вот почему Джейс включает гребаный свет, чтобы предупредить янки, что мы приближаемся.

Я почувствовал прилив возбуждения.

— А что еще это может быть, приятель?

Стив ухмыльнулся.

— Дэйв, я никогда так сильно не любил Корпус морской пехоты США, как сейчас!

Я ухмыльнулся ему в ответ.

— Первого бритоголового «ворчуна», которого я увижу, я собираюсь обнять и расцеловать, черт возьми!

Машина Джейсона замедлила ход. Я видел, как он начал резко поворачивать на восток. Я так по­нял, что он ехал по бездорожью, и в этом случае, я предположил, что мы столкнулись с се­рьезным препятствием на дороге. Возможно, американцы продвинулись вперед в темное время суток и установили новую передовую позицию здесь, на дороге. Возможно, Джейс пытался обойти их самые передовые — и потенциально, готовые открыть огонь части, чтобы мы могли выйти на более расслабленные и, надеюсь, менее смертоносные позиции янки.

Но ничего подобного не было. Когда фургон Джейсона повернул, я заметил два бункера по пра­вую сторону дороги и темное, зловещего вида здание за ними. Внезапно я точно понял, где мы находимся. Это был первый комплекс, мимо которого мы проехали после того, как покинули ли­нию фронта США, и в котором мы увидели наших первых иракских солдат.

Мы находились на Т-образном перекрестке на северной окраине самой Насирии. Я не мог пове­рить, что мы были так близки. Но теперь, в свете фар Джейсона, я мог видеть, что это был не обычный комплекс. Это было похоже на чертовски большую крепость, со сторожевыми башня­ми, бункерами и сангарами (временными укреплениями) повсюду. Внутри каждого из них были расположены группы иракских солдат, и Джейс, должно быть, пытался обойти их с включенны­ми фарами.

Глава 25

Ведущий Пинки находился бортом к бункерам, и Джейсон не мог использовать свой единый пу­лемет, потому что Дез был прямо на линии его огня. Они почти прошли мимо, когда одна из фи­гур в ближайшем бункере выкрикнула предупреждение по-арабски. Должно быть, он понял, кто это пытался проскользнуть мимо. Мгновение спустя по фургону Джейсона открыли огонь из первого АК47, и еще дюжина последовала его примеру.

Джо развернул свой пулемет и начал выпускать патроны в бункеры сбоку от них. Я видел, как Джейс ворочал единый пулемет, но у него ничего не получалось. Мы не могли обеспечить при­крывающий огонь, опасаясь по ошибке попасть в машину Джейса. На мгновение я был убежден, что их разнесут, а потом увидел, как Дез поднимает с приборной панели свой пистолет. В следую­щее мгновение он уже одной рукой стрелял из него в бункер, а другой разворачивал ма­шину.

Это было похоже на сцену из какого-нибудь фильма о Диком Западе. Я не мог поверить, что это было на самом деле. Дез разрядил в бункер противника, как показалось, весь магазин «Браунин­га» на 13 патронов, и с ними было покончено. Обычно вы использовали свой пистолет для ближ­него боя в пешем строю. Единственное, чему мы никогда не обучались, — это стрельбе одной ру­кой из 13-зарядного «Браунинга» из мчащегося автомобиля! Пинки были вооружены пулемета­ми на самых современных турелях, так что теоретически вам никогда не понадобилось бы поль­зоваться пистолетом.

Через мгновение после того, как Дез разрядил «Браунинг», ребята из инженерной разведки нача­ли обстреливать бункеры, и обе машины пронеслись мимо. Больше не имело значения, сколько раз Дез принимал душ за время своего пребывания в Следопытах, теперь он был гребаным своим парнем. Несмотря на то, что он был водителем, он получил свой момент славы, и какой же это был голливудский момент.

Мы были последними в очереди, и когда мы направились к позициям противника, я открыл огонь из верного пулемета. Я видел тела, отброшенные назад, когда свинцовый вихрь обрушился на позиции противника. Когда мы пошли на поворот, я больше не мог использовать пулемет, пото­му что Стив был на линии моего огня. Я заглянул в последний бункер, наполовину ожидая, что иракский огонь разнесет меня вдребезги, но все, что я увидел, была груда окровавленных тел. Люди, занимавшие эту позицию, были разорваны на куски, и они не собирались причинять нам никакого вреда в ближайшее время.

Дульные вспышки появлялилсь из окон, расположенных в глубине затемненного здания, но они были на приличном расстоянии. В мгновение ока Стив повернул, и мы помчались прочь от них. Стив наклонился вперед, выключил фары и вдавил педаль в пол, нас поглотила ночная тьма. Еще несколько километров, и мы были бы там, на американской линии фронта.

Какой-то инстинкт заставил меня оглянуться. Внезапно я понял, что нет Трикки. Крупно­калиберный пулемет раскачивался в своей турели совершенно неуправляемый. Чертов Трикки исчез! На мгновение мое сердце перестало биться. Меня охватила всепоглощающая паника. У нас был раненый человек, и мы не знали, где, черт возьми, мы его потеряли!

Я начал кричать, мой голос дрожал от паники:

— ТРИККИ! ТРИККИ! ГДЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТРИККИ?

У меня были видения о том, как нам придется разворачивать фургон и возвращаться тем же пу­тем, которым мы пришли. Либо Трикки был ранен на той последней позиции противника, либо он каким-то образом вывалился из фургона, когда Стив поворачивал на Т-образном перекрестке. Как бы то ни было, за миллион лет мы ни за что не покинули бы Трикки.

Стив заметил, куда я смотрю, а потом тоже начал кричать.

— ТРИККИ! ТРИККИ! КУДА ОН, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПОДЕВАЛСЯ?

Внезапно из-за большого пулемета высунулась голова. Трикки как бы закатил глаза, глядя на нас. Ухмыльнулся этой мертвенно-холодной улыбкой.

— Что за шумиха, ребята? Я как раз менял коробку с патронами на пулемете.

Мы со Стивом расхохотались, но в основном от облегчения. Мы с ним обменялись застенчивы­ми взглядами. На мгновение мы оба были близки к тому, чтобы потерять самообладание. Трикки являл собой картину невозмутимого спокойствия. Как будто последние несколько часов полно­ценного боя не имели большого значения, как будто он делал все это тысячу раз раньше.

Момент облегчения миновал, потому что теперь мы приближались к передовым позициям Кор­пуса морской пехоты. Мы хорошо знали состояние дислоцированных здесь морских пехотинцев: они были изрядно измотаны; они потеряли много своих парней; они жаждали мести. И что хуже всего, насколько мы могли судить, они были под завязку загружены серьезной огневой мощью.

Я посмотрел вперед и увидел машину Джейсона, съезжающую в темноту у обочины. Я видел, как его аварийные огни мигали, включались, выключались, включались, выключались. Из далекого мрака вырисовывались пара американских боевых машин пехоты «Брэдли». Когда мы останови­лись позади машины инженерной разведки, я не мог не вспомнить инцидент с дружественным ог­нем, который разорвал на части морских пехотинцев роты «Чарли» во время боев предыдущего дня.

Штурмовик A10 расстрелял амфибийный БТР роты «Чарли» своей устрашающей семистволь­ной 30-мм пушкой GAU. Одна из самых мощных пушек, когда-либо поднимавшихся в воздух, GAU стреляет бронебойными снарядами с сердечником из обедненного урана, и у амфибии роты «Чарли» практически не было шансов.

Стоявшие впереди нас «Брэдли» несли пушку лишь немного меньшего калибра, 25-мм М242, способную уничтожить основные боевые танки Ирака Т-55. Обратный переход через нашу соб­ственную линию фронта вполне может оказаться самым опасным моментом в смертельной гонке на данный момент. Если бы эти «Брэдли» открыли по нам огонь, нам была бы крышка.

Мы сняли наши шемаги, застегнулись на все пуговицы и принарядились, как могли. Мы сбрасы­вали иракскую маскировку и пытались выглядеть как «настоящие» солдаты. Я достал из разгруз­ки инфракрасный светлячок, включил его и положил перед собой на капот. Любой, кто использу­ет ПНВ, теперь сможет увидеть, как он мигает, и должен воспринять это как сигнал о том, что мы были дружественными силами.

Мы уменьшили пространство между машинами, опустили все оружие, и Джейсон поехал. С включенными аварийными огнями мы поползли к позициям американской линии фронта, отме­ченным «Брэдли», образовавшими блок-пост поперек дороги. По мере того как мы подходили все ближе, мое сердце билось так, словно вот-вот разорвется. Мы пробились с боями примерно через 200 километров территории противника.

Насколько иронично было бы пройти несколько массированных засад, уклониться от конвоев охотников и разбить блокпосты противника только для того, чтобы быть уничтоженными нашей собственной стороной?

Когда мы подползли ближе к Брэдли, Дез начал сигналить — «Пип! Пип! Пип-пип! Пип! Пи-и-и! Пи-и-и!». Британцы подходят. Водитель машины инженерной разведки и Стив начали делать то же самое. Мне показалось немного нелепым, что мы вшестером делаем это, находясь между дву­мя армиями, которые рвали друг другу глотки. Но какой у нас был другой вариант?

От «Брэдли» не последовало ни малейшего ответа. Мы предположили, что они, должно быть, заня­ты, но ни один солдат там, казалось, не видел нас, не слышал и не заметил нашего приближения. Мы добрались до двух громадных бронированных машин и проехали мимо, по-видимому, никем не замеченные. На линии фронта США, после битвы за Насирию, нам удалось незаметно про­скользнуть через всех выставленных здесь часовых Корпуса морской пехоты.

Мы продвигались ползком, пока не достигли района, где, как я предполагал, находился амери­канский командный пункт — последние американцы, с которыми мы разговаривали перед нача­лом миссии всей нашей жизни. Затем мы заглушили двигатели.

Мы выпрыгнули из машин. Какое-то мгновение мы стояли в ошеломленном молчании, уставив­шись друг на друга в полном недоумении. А потом я схватил Стива и обнял его, а Трикки по-медвежьи обнял нас обоих, и мы практически танцевали от радости. Мы просто не могли в это поверить. Гребаный ад! Мы выбрались оттуда живыми!

Повсюду происходили серьезные мужские объятия, и это действительно, были не мы. Следопы­ты, десантники, из какого бы подразделения мы ни были родом, обычно мы не любили мужских объятий. Но сегодня, после смертельного рывка на юг из Калат-Сикара, все изменилось. Весь наш мачо-настрой и бравада вылетели в трубу.

Потому что, черт возьми, мы были живы!

Я вытащил наш спутниковый телефон «Зирайя», часть нашего утраченного оборудования связи. Это нешифрованное, небезопасное средство, и поэтому мы использовали бы его только в крайнем случае, если бы все остальные средства связи были отключены. Это была такая штука, с помощью которой мы вызывали вертолет ПСС, если нас собирались схватить или убить. Пере­хватить сигнал спутникового телефона было примерно так же легко, как и обычный сигнал мо­бильного телефона. Но теперь, когда мы находились в рядах американцев, это не имело особого значения. Моей первой обязанностью было сделать доклад в штаб-квартиру Следо­пытов.

Пока я ждал ответа, я заметил пару американских морских пехотинцев, которые подошли погла­зеть на нас. Казалось, они никак не могли взять в толк, откуда мы только что появились. Я ду­маю, на самом деле это было достаточно справедливо. Время приближалось к 03.00, и мы только что вышли из ночной темноты с нашими машинами, наполовину разорванными на куски огнем противника. И мы обнимали друг друга, как кучка школьниц.

Я поговорил со связистом Следопытов и сообщил ему хорошие новости:

— Это «Погром Три Ноль»: срочный ситреп для «Санрэй». Патруль вернулся к друже­ственным силам и обошелся без серьезных потерь. Отправим местоположение и дополнитель­ную информацию, как только у нас будет связь по защищенным каналам.

Я разговаривал по небезопасной связи, поэтому не мог позволить себе сказать больше, чем это короткое сообщение. Мне еще предстояло проверить, какие травмы могли быть у парней, но по тому, как мы девятеро праздновали, я понял, что никто не потерял конечностей и не собирался здесь умирать.

Я отключился и пошел попросить у ближайшего морского пехотинца закурить. Я чувствовал, что готов проглотить целую пачку из двадцати штук за одну долгую затяжку сладкого, успокаи­вающего никотина. Морской пехотинец протянул мне сигарету и предложил прикрытую ладонью зажженую спичку. Я прикурил и, сделав это, понял, что у меня дрожат руки. Я вдохнула, делая первую, глу­бокую, жадную затяжку. Гребаный рай.

Морской пехотинец бросил на меня озадаченный взгляд.

— Э-э, послушай, приятель, откуда вы, ребята, только что взялись?

Я указал на север. Оттуда.

Он уставился на меня, как будто не мог в это поверить.

Мне было уже все равно.

Парни собрались, пока мы делились куревом. Трики, Стив, Джо, а также Йен, Саймон и Стивен из инженерной разведки воспрянули духом. Джейсон опустился на колени рядом со своим Пин­ки и рылся в своей сумке. Я сразу понял, чего он ищет. Он искал какую-нибудь жратву. По опыту я знал, что он не любит, когда его беспокоят во время еды. Видит бог, он заслужил, чтобы набить себе пузо плотнее, чем туфли толстой девчонки, если это было то, чем он хотел заниматься пря­мо сейчас.

Дез подошел, чтобы присоединиться к курящей компании. На мгновение он почувствовал себя немного неловко, нервно переминаясь с ноги на ногу, а потом сказал это.

— Трикки, приятель, не угостишь?

Никто не мог до конца в это поверить. Мы потеряли дар речи. Мы наблюдали, как он сделал пару неловких затяжек, а потом засипел и откашлялся. Он дергался, как парень, оседлавший одну из тех электрических лошадей для родео в зале аттракционов.

Трикки плакал от смеха.

— Йи-ха! — выдохнул он. — Оседлай их, ковбой!

— Да, мы все видели твой голливудский момент с «Браунингом», приятель.

Стив добавил:

— Но из тебя никогда не получится настоящий ковбой, если ты не умеешь обращаться с «Мальбо­ро»!

Мы все раньше вступали в контакты. Все мы, даже Джо. Но никто из нас никогда не испытывал ничего даже отдаленно похожего на то, через что мы только что прошли. Мы неоднократно по­падали в засады далеко в тылу врага, когда тысячи упорных иракских солдат и федаинов пы­тались оторвать нам головы. Мы никогда не ожидали, что вернемся живыми. И вот теперь мы обоссывались от смеха, когда Дез надрывал легкие из-за «Мальборо».

Джейсон запихнул немного еды себе в глотку и разжег таганок, чтобы приготовить чай. Пока он ждал, пока закипит вода, он достал свою карту. Мы разложили ее на капоте его «Лендровера». Теперь у нас обоих было ощущение срочности, потому что предстояла работа. Мы начали срав­нивать записи, точно определяя, где находились основные иракские позиции. Мы определили серию шестизначных координат. Самым большим сюрпризом было то, насколько близко последний пункт засады находился к американской линии фронта. Судя по прикидкам, он дол­жен был находиться менее чем в километре отсюда.

Я спросил у одного из морских пехотинцев, как пройти к его КП (командному пункту). Он ука­зал на группу машин в 300 метрах к востоку от нас. Когда я начал идти, я понял, насколько пол­ностью и бесповоротно измотан. Адреналин теперь вытекал из моих вен, уступая место сокру­шительной, свинцовой усталости. Я бесшумно пробрался через спящих и вошел в американский командный пункт. Это было немногим больше чем брезентовое полотнище, натянутого между двумя «Брэдли», но даже в этот час здесь было оживленно.

Там была одна фигура, которую я сразу узнал. Это был командир роты «Чарли». Он уста­вился на меня, как на какое-то привидение. У него за плечом сидела пара парней, и они выглядели одинаково озадаченными.

— Дэвид, британский патруль Следопытов, — объявил я. — Помнишь? Мы немного повеселились к северу отсюда…

— Да, понял. — Он выдавил улыбку. — Приятно видеть, что не только мы, американцы, падаем ду­хом и мараемся там. Так с чем ты пришел?

— Ну, мы только что проделали долгий путь на север по трассе №7, почти до самого аэродрома Калат-Сикар. Мы попали в небольшую передрягу и снова пробились назад. Я подумал, что дол­жен доложить вам о том, что мы обнаружили.

Все помещение погрузилось в тишину. Было слышно, как падает булавка. Эти ребята занимали самые передовые позиции Корпуса морской пехоты США в Ираке. Они провели день, сражаясь за свои жизни в Насирии, и были изрядно потрепаны. Наступила ночь, и все стихло. Но чуть больше часа назад они увидели масштабную драку, разразившуюся на темном, как ночь, го­ризонте к северу от них. Теперь я вошел и сказал им, что нас было девять человек, которые про­рывались через иракские позиции на трех «Лендроверах» с открытым верхом.

— Мы оказались в 40 километрах от аэродрома, — продолжаю я усталым, но деловым тоном. — В итоге, мы оказались в окружении противника, иракских регулярных войск, плюс федаинов. Продвигать­ся дальше на север не было никакой возможности, поэтому мы решили вернуться тем же путем, которым пришли. По пути мы попали в серию засад, каждая из которых соответствовала круп­ной иракской позиции.

У морских пехотинцев глаза были как блюдца. Они явно думали, что мы какие-то пуленепроби­ваемые сумасшедшие из «Безумного Макса» и «Джеймса Бонда». Либо это, либо мы принимали какие-то серьезные наркотики. Похоже, они никак не могли смириться с тем фактом, что мы за­брались так далеко на север и вернулись обратно, не будучи уничтоженными. Один из парней передал мне кофе, другой — шоколад «Херши». Но в основном они смотрели на меня в ошелом­ленном молчании.

— Если вы продвинетесь отсюда еще дальше, вот с какой силой вы столкнетесь, — сказал я им. — Они занимают хорошие, окопанные и обложенные мешками с песком оборонительные позиции. У них есть бункеры, траншеи, ходы сообщения, ведутся работы. У них есть стрелковое оружие, гранатометы, РПГ, какая-то большая четырехствольная зенитная установка и одному Богу из­вестно, чего еще мы не видели. Мы полагаем, что каждая из этих позиций соответствует числен­ности личного состава роты, а может быть, и больше.

Я взглянул на майора и его людей и смог прочесть мысли в их глазах. Это был какой-то кошмар­ный сон. Битва за Насирию была далека от завершения: прямо перед ними находились еще тысячи бойцов на хорошо замаскированных, хорошо оборудованных оборонительных позициях, и они явно были готовы к бою. По численности эти иракские войска, регулярные солдаты плюс федаи­ны, были намного больше, чем войска, которые остановили корпус морской пехоты в Насирии и обошлись им так дорого.

Я решил, что пришло время сообщить майору хорошие новости.

— Несмотря на то, что нам не удалось достичь цели нашей миссии, мы обнаружили несколько иракских позиций по пути следования. Мы можем предоставить вам координаты для каждой из них.

Я увидел, как лицо майора просветлело. Мы склонились над картами. Я рассказал ему о каждом месте засады и высказал свое лучшее предположение относительно того, каковы силы противни­ка в каждом из них. В точке первой засады, самой северной точке атаки, мы с Джейсом рассчи­тали, что там был батальон иракских войск плюс 200 человек из отряда охотников-федаинов.

На втором месте засады, по нашим расчетам, должен был находиться еще один батальон. В тре­тьей точке засады, по нашим расчетам, была рота. Затем была рота, которая нас так и не увидела, плюс место засады на Т-образном перекрестке, к северу от Насирии. В целом, мы подсчитали, что это составляло как минимум около 2000 иракских пехотинцев плюс ополчение, а возможно, и намного больше.

Наши оценки были основаны на объеме огня, который обрушился на нас с этих позиций, плюс на том, что мы видели из техники. Я сказал майору корпуса морской пехоты, что эти цифры были консервативными. Эти 2000 бойцов будут иметь равное количество материально-техниче­ского обеспечения, связистов и резервных войск для поддержки.

— Мое мнение таково, что вы должны быстро нанести авиаудары по этим позициям, — сказал я ему. — Врежьте им как следует, прежде чем двигаться вперед, и это расчистит вам путь, ребята.

Майор посмотрел на меня. Кивнул. Я видел, как в его усталых глазах загорелся огонек возбу­ждения.

— Еще бы, солдат, — прорычал он. — Ты чертовски прав, мы так и сделаем.

С этими словами он начал выкрикивать приказы. Я сидел там, смакуя свой кофе, прекрасную чашку домашнего приготовления из кофе «Старбакс», в то время как его люди суетились вокруг, передавая эти координаты по цепочке через свою радиосеть. Это был один из лучших кофе, ко­торый я когда-либо пробовал в своей жизни, и я осушил его до дна. Затем я направился обратно к фургонам, где обнаружил парней, готовящихся поваляться на палубе рядом с нашими верными Пинки.

Мы были полностью выжаты. Но прежде чем впасть в кому, нужно было сделать еще одну вещь. Нам нужно было организовать охрану, потому что если мы могли проехать через американскую линию фронта совершенно незамеченными, то, как мы полагали, это мог сделать и противник.

Я был слишком взвинчен, чтобы спать, поэтому отправился на первую вахту вместе с Дезом. От­правляясь с острова света, которым была Насирия, в темноту к северу от нас, я прочитал ко­роткую молитву. Я родился и вырос католиком, хотя, наверное, в последнее время изрядно по­гряз в грехах. Тем не менее, я улучил минутку, чтобы поблагодарить своего Бога за то, что и я, и все парни из моего патруля были живы. И я принес извинения за то, что молился только тогда, когда был в дерьме и отчаянно нуждался в помощи.

Глава 26

Если не считать моего пребывания на часах, я спал сном полного изнеможения. С первыми луча­ми солнца мы, все девять человек, были на ногах, готовы и заряжены для боевого дежурства. Никто не собирался снова ложиться спать, поэтому Трикки и Джо настроили нашу ВЧ рацию PRC-319. Хотя Трикки отключил шифрование на TACSAT и УКВ-рациях, у нас все еще была си­стема ВЧ, с помощью которой мы теоретически могли отправлять безопасные текстовые сооб­щения, но только тогда, когда она хотела работать.

Устанавливать ВЧ-связь на большие расстояния — сущий кошмар, и в любом случае это было дерьмовое оборудование. Нам удалось отправить короткое текстовое сообщение в штаб Следопытов, или, по крайней мере, мы надеялись, что оно прошло: «Доклад обстанов­ки: координаты противника в квадрате 937584 … Наши координаты с американскими войсками в квадрате 738295. Потерь нет.»

Мы выпили чая и перекусили, взошло прекрасное и яркое солнце. В ясном свете пустыни мы на­чали кое-что замечать. Я понял, что шнурок на моей левой нижней штанине не развязался: он отсутствовал полностью. Я присмотрелся повнимательнее и заметил, что в материале проделано отверстие. Я проверил ногу, и там была едва заметная ссадина.

Я более внимательно осмотрел пробоины. Они состояли из круглых входных и выходных отвер­стий типа тех, которые делаются пулей калибра 7,62 мм. Каким-то образом мне прострелили брюки, но пуля не задела ногу. Когда мои руки ощупали эти пулевые отверстия, я заметил, на­сколько они распухли. У меня были пальцы, похожие на сосиски. Должно быть, это было из-за часов, проведенных с трясущимся пулеметом, когда я водил им взад-вперед по целям.

Пальцы похожие на сосиски. Я как бы улыбнулся про себя: эта фраза вернула меня далеко назад. У меня всегда это ассоциировалось с принцем Чарльзом, шефом нашего полка. В тот день, когда мне должны были присвоить офицерское звание, принц Чарльз должен был пообедать с нами за нашим полковым столом — парадным столом. На церемонию приехали моя мама, мой папа и мои се­стры, а также мои бабушка и дедушка из Ливерпуля.

Дедушка сказал мне, что однажды ему довелось встретиться с принцем Чарльзом, и если мне когда-нибудь доведется пожать ему руку, я должен хорошенько рассмотреть его пальцы. Они были похожи на маленькие сосиски. Тогда у меня не было такой возможности, но я всегда по­мнил, что сказал дедушка. Некоторое время спустя парашютно-десантный полк должен был по­лучить новые полковые знамена, поскольку, после двадцати пяти лет службы, наши знамена были хорошо потрепаны в боях. Как один из самых молодых офицеров в полку, я был выбран для вру­чения знамен от принца Чарльза. Потом был ужин в шатре, и я пожал ему руку и завел с ним бесе­ду.

Принц Чарльз не вел бессмысленных «светских бесед». Он был сосредоточен и вовлечен в рабо­ту, и я им очень восхищался. Он поразил меня тем, что искренне интересовался тем, кто я такой и что хочу сказать. Мы встретились еще раз, когда я участвовал в операциях в Косово, и десант­ники впервые побывали на месте боев в этой раздираемой войной стране. Он вылетел, чтобы лично встретить нас и поприветствовать, а также оказать моральную поддержку кампании. Мне удалось хорошенько рассмотреть его пальцы, и дедушка был прав. У принца Чарльза действи­тельно были пальцы, немного похожие на сосиски.

Глупо ухмыльнувшись самому себе при этом воспоминании, я быстро взглянул на свои часы «Булгари». На них не было ни царапины. Эта штука была чертовски пуленепробиваемой. Я по­шел за своей сумкой, которая висела на дверце нашего потрепанного «Лендровера». Я отцепил ее и внимательно осмотрел. Аварийная сумка напоминала чертово сито со всеми проделанными в ней пулевыми отверстиями. Внутри даже мой набор для приготовления чая был разнесен вдре­безги, что меня бесконечно разозлило, потому что я больше не мог заваривать чай.

У всего боевого ущерба был один плюс. Дерьмовый роман моей сексуальной французской подружки Изабель об инопланетянах из будущего был изодран начисто. Я решил, что мне здесь повезло. Я отнесу его ей, когда вернусь домой, и это должно было стоить самого лучшего секса в моей жизни. Что может быть лучше причины, чем не дать себя убить?

Я достал из кармана смока солнцезащитные очки «Персоль». Они были разбиты вдребезги. Это было неудивительно, и полностью по моей вине. Я не потрудился свернуть их или убрать в жесткий защитный футляр. Может, они и были сделаны вручную, но даже они не смогли бы пережить то издевательство, которому я их подвергал, перекидывая пулемет. Это были потрачен­ные впустую 200 фунтов, но небольшая цена за то, чтобы остаться в живых.

Я достал аптечку из своей сумки. В середине моего баллончика с антисептическим спреем «Сал­вон» была проделана аккуратная дырочка. Это было идеальное круглое отверстие, продуваемое насквозь. Я показал его Стиву и Трикки, чтобы они могли полюбоваться, и изумленно покачал головой.

В ответ Стив указал на блок предохранителей в «Лендровере». Это был черный пластиковый прямоугольник размером с обувную коробку, и он располагался в центре приборной панели, между коленями водителя и пассажира. Прямо сейчас это было похоже на чертовски вкусный швейцарский сыр. Но это были не красивые аккуратные отверстия от пуль, которыми он был из­решечен: в нем были большие дыры, разорванные чем-то похожим на куски шрапнели.

Я повернулся к другим парням:

— Черт возьми, вы видели нашу машину?

Казалось, никого это особенно не интересовало. Все они пялились на свои собственные машины и проверяли свое собственное снаряжение, которое также был расстреляно до полусмерти. Я услышал, как Йен, сержант инженерной разведки, тихо присвистнул от изумления. Он что-то держал на всеобщее обозрение.

— Зацените это, черт возьми.

В отличие от нас, Йен носил свой 9-миллиметровый пистолет «Браунинг» пристегнутым к телу в нагрудной кобуре. У некоторых парней наши были пристегнуты на бедрах. Расположение пи­столета Йеном было невероятно удачным, потому что это просто спасло ему жизнь. В сталь ору­жия была воткнута большая, толстая, уродливая пуля. Он закатал рубашку, и по его торсу рас­ползался огромный кроваво-красный и пурпурный синяк в том месте, где пуля попала в писто­лет.

Это было отрезвляющим напоминанием о том, что мы не были пуленепробиваемыми. Нам про­сто невероятно, безумно повезло.

Джо указал на крупнокалиберный пулемет в корме машины Джейсона.

— Черт возьми, взгляни на это, — пробормотал он.

Круглая, похожая на кольцо турель крупнокалиберного пулемета была ужасно погнута и пере­кручена в тех местах, где ее пробило огнем. Когда Джо выпускал пули по позициям противника, они целились в дульную вспышку его оружия. Было невозможно понять, как этот юноша мог все еще быть жив.

Мы подсчитывали количество пулевых отверстий в машинах и делали ставки на то, у кого их больше, когда над горизонтом появились характерные очертания американского ударного верто­лета «Кобра». Он сделал один круг над позициями противника на Т-образном перекрестке, чуть севернее нас, а затем сообщил ему хорошие новости. «Кобра» поливала цель внизу огнем из 30-мм пушки, совершая заход за заходом.

Было здорово видеть, что авиация прибывает так быстро, чтобы действовать на основе предо­ставленной нами информации. Американцы подтягивали большие пушки. Результат. Возможно, нам и не дали наводить военные самолеты, но это было самое лучшее, что мы могли сделать. Именно наша разведка подготовила этот воздушный удар и поразила цель.

С командного пункта Корпуса морской пехоты появился посыльный. Командир роты «Чарли» хо­тел перекинуться с нами парой слов, если я буду свободен. Мне стало интересно, в чем дело. Я направился к командному пункту. Когда я добрался туда, он одарил меня долгим, пронизываю­щим взглядом, в котором было благоговение, смешанное с недоверием. Поскольку он был аме­риканцем, он снова предложил мне сварить кофе, прежде чем перейти к делу.

— Мы только что получили данные от разведывательного полета по тем координатам, которые вы нам дали, на север по трассе №7, — начал он. — Вы, ребята, абсолютно правы: там, впереди, куча иракских позиций. Но экипаж самолета говорит, что многие из этих иракских подразделений были разбиты вдребезги.

Он сделал паузу.

— Какого черта вы, ребята, там делали?

Я мгновение смотрел на него. Я не был уверен, что сказать. Правда звучала бы настолько аб­сурдно, настолько притянуто за уши. Мы боролись за свои жизни. Мы думали, что все мы умрем. Каким-то образом, несмотря ни на что, мы справились с этим. Правда просто не сходи­лась, поэтому я промолчал.

— Я понял. Да. — Он кивнул мне и подмигнул. — Только то, что нужно знать, верно? Не волнуйтесь.

Я видел, как его глаза изучали мои бои в поисках какого-нибудь указания на звание или хотя бы на подразделение, из которого мы были родом. Конечно, такового не было.

— Капитан, — подсказал я так любезно, как только мог. — Дэвид. Капитан Следопытов

— Капитан, Дейв, Следопыты, я хочу, чтобы вы знали это, — объявил он несколько официально. — Благодаря вашим разведданным мы получили информацию для нанесении авиаударов по всем координатам, которые вы нам предоставили. На всем протяжении трассы №7 будут работать американские истребители F15, боевые вертолеты «Кобра», штурмовики A10 и другие боевые самолеты, которые будут серьезно поливать эти позиции как из шланга. И, капитан, мы должны поблагодарить вас, ребята, за это. У-у-у-йя!

Я и раньше проводил много времени с типами из Корпуса морской пехоты США и привык к их «у-у-у-йя». Для нас это может показаться странным, но это был их эквивалент «Да, сэр!». Мы еще немного поболтали, и майор продолжал подчеркивать, какую ценную информацию мы им предоставили. Если бы не мы, он полагал, что его войска продвинулись бы прямо к этим скры­тым иракским позициям и к их пушкам.

Затем он сказал мне вот что:

— Вы знаете, капитан, у меня есть трупы из роты «Чарли», которые нам еще предстоит найти. Этим утром мы возвращаемся по Аллее засад, а затем направляемся на восток, в район болот, чтобы забрать машины и поискать наших погибших. Потому что мы никого не оставляем поза­ди, ты же знаешь.

— Да, это важно. Так же как и мы.

— А теперь, ребята, я хочу попросить вас об одолжении, Следопыты.

Он сделал паузу.

— Капитан, как вы думаете, ребята, вы могли бы обеспечить вооруженный эскорт, когда мы будем выполнять эту миссию по поиску, и, может быть, сможете как-то прикрыть моих ребят?

Мне показалось, что это была несколько безумная просьба. У нас было три «Лендровера» с открытым верхом и без брони, которые были расстреляны к черту. Его люди действовали на тя­желобронированных боевых машинах пехоты «Брэдли», каждая из которых имела 25-мм пушку M242. Для нас было бы немного сложно обеспечить им какое-нибудь прикрытие. Но я сказал ему, что мы сделаем все, что в наших силах, хотя, скорее всего, в любой момент нас перебросят на другую миссию.

Мы попрощались, и в течение пары часов мы с ребятами занимались оценкой повреждений и проверкой машин, готовясь к отъезду. Наша позиция продолжала подвергаться спорадическому, но неточному обстрелу, но мы не обращали на это особого внимания. Мы оставили разбираться с этим морским пехотинцам.

В какой-то момент по дороге к нам навстречу с грохотом проехал желтый мусоровоз. Он остано­вился на приличном расстоянии, и пара парней с длинными сальными волосами высунулись из окна и разрядили АК-47 в нашу сторону. Все это было немного смехотворно по сравнению со смертельным прорывом из Калат-Сикара, и мы не придали этому слишком большого значения.

Грузовик снова тронулся с места и набирал скорость, пока не помчался в сторону позиций США на передовой. Одна из «Брэдли» дала очередь и разнесла грузовик на куски из своей пушки М242. Было только правильно, что они по нему врезали. Он вполне мог быть начинен взрывчат­кой, поскольку эти иракские боевики выполняли задание смертника.

В 01.00 мы получили ответ из штаб-квартиры Следопытов на наше текстовое сообщение. Нам было приказано вернуться на базу. Дез провел все утро, подправляя, разговаривая и латая Пин­ки, а другие ребята помогали, чем могли. Пока мы не торопились, он рассчитывал, что они благополучно доберутся до базы.

В 01.30 мы выехали, направляясь обратно в Насирию и по Аллее засад. Когда мы это делали, в противоположном направлении двигался длинный поток машин Корпуса морской пехоты США. Я предположил, что они готовились к большому наступлению на север. Мы увидели, как вперед выдвинулось штабное подразделение полковой боевой группы 2 (RCT-2) — те же ребята, с кото­рыми мы разговаривали перед первым въездом в Насирию. Мы остановились, чтобы поговорить с их оперативным офицером.

Он одарил нас ослепительной улыбкой и сердечно поблагодарил. Информация, которую мы предоставили, была динамитом, сказал он нам. Она использовалась для обнаружения, обездви­живания и разгрома иракских позиций на всем протяжении трассы №7 к северу от их линии фронта. К тому времени, как мы добрались до южной окраины Насирии, мы начали немного расслабляться и получать удовольствие от поездки. Эта территория принадлежала Корпусу мор­ской пехоты США, и на многие километры в любом направлении вряд ли мог находиться враг.

Стив повернулся ко мне и прокричал комментарий с наигранным американским акцентом:

— Знаешь что, приятель, через несколько недель мы будем на Ли-цес-тер Сквер, встречать любовь всей нашей жизни в «Шедоу Лаунж».

— Приятель, я никогда так сильно не нуждался в Смадже в его костюме Элвиса, как сейчас! — крикнул я ему в ответ. — Черт возьми, я даже собираюсь, на хрен, спеть…

Мы все трое смеялись.

Когда мы ехали на юг по трассе №8, я обнаружил, что у меня в голове крутятся слова из песни «Гроув Армада» «Hands of Time». Это классный, сочный трек, который как бы воплотил мои эмоции прямо сейчас. Я испытывал чистую, тотальную радость от того, что я жив, и от того, что пережил непереживаемое.

Плюс было кое-что еще. Возможно, мы и не достигли цели миссии, аэродрома Калат-Сикар, но без предупреждения попали под шквал вражеского огня, и в итоге нам пришлось вести разведку боем примерно на 200 километрах территории противника. При этом мы обнаружили то, что со­ставляло две иракские дивизии, спрятанные в пустыне к северу от Насирии. Мы внесли свой вклад, чтобы поколотить их, и теперь американская авиация собиралась нанести им сокруши­тельный удар.

Морские пехотинцы США теперь знали, что их ждет впереди, и они были предупреждены коор­динатами каждой позиции. Так что, хотя мы, возможно, и провалили нашу миссию, я считал, что мы сделали там что-то довольно экстраординарное. Мне нравился американский народ и его во­оруженные силы. Я тренировался бок о бок с ними и служил бок о бок с ними, и меня согревал их щедрый, открытый дух. Я был благодарен за то, что мы помогли не дать выбить из них все дерьмо некоторым из этих молодых морских пехотинцев США, когда они продвигались к северу от Насирии.

Мы смогли добавить нечто неисчислимо ценное к их военным усилиям — сверхточные развед­данные. К тому же я видел, насколько мы подняли их моральный дух, просто находясь там. Они получили мать всех избиений в Насирии. Им надрали задницы, а головы опустили. Они зализыва­ли свои раны, когда внезапно из темноты появилась куча сумасшедших. Мы были там, далеко впереди, принимая бой с врагом. «Ууу-йя!» как говорят в Корпусе.

Пока мы мчались на юг, припев песни «Гроув Армада» «Hands of Time» продолжал звучать у меня в голове. Текст песни говорит о невозможности повернуть время вспять. Что ж, я ни о чем не жалел. Это была хорошая миссия. Может быть, не та, к которой мы стремились, но все равно это миссия всей нашей жизни. Как заместитель командира Следопытов, я гордился тем, чего мы достигли. И я был рад, что каждый человек в моем патруле вернулся домой живым. Я бы не хо­тел поворачивать время вспять, даже если бы это было в моей власти.

Было 22.00, и к тому времени, когда мы вернулись в штаб Следопытов, наступила кромешная тьма. Мы почти не спали несколько ночей и несколько часов подряд были в пути, сражаясь за свою жизнь. Мы были полностью и бесповоротно вымотаны. Мы быстро, но сердечно попроща­лись с тремя ребятами из инженерной разведки, а затем улеглись спать, где смогли, на твердом песке.

Засыпая, я думал о тех парнях-инженерах-разведчиках, которые были с нами. В этой миссии у них были козыри. Был инцидент с заменой шин, который задал плохой тон на старте, но они с лихвой компенсировали это в пылу битвы. Их машина выглядела такой же разбитой, как и наши, и когда полетели пули, они выложились как могли. Я был абсолютно уверен, что мощь огня, ко­торый они обрушили из своих пулеметов, привела к победе в бою и помогла нам прорваться в смертельной гонке из Калат-Сикара. Было хорошо, что они были с нами.

Я спал сном мертвеца. На следующее утро после подъема и чая вокруг собрались парни из дру­гих патрулей. К этому времени распространился слух о нашем убийственном прорыве, совер­шенном на юге от Калат-Сикара. Казалось, всем было любопытно узнать больше, но это не оста­новило подколок. Брайан Бадд, лучший друг Стива, был там и, как всегда, валял дурака. Он рас­хаживал с важным видом, стараясь изо всех сил произвести впечатление типичного офицера, за­дирающего нос.

— Привет, капрал, все в порядке? — объявил он Стиву. — Почта доставляется?

Стив пытался не рассмеяться.

— Нет, это, мать вашу, не так, и нет, это, ни хрена не так. Я уже несколько дней не видел ни одной жен­щины. С таким же успехом я мог бы находиться в «Шедоу Лаунж». О, да, и куча гребаных пар­ней, которых я никогда не встречал, пытались убить меня.

После миссии в Калат-Сикаре было приятно видеть, как парни снова смеются, потому что, по общему мнению, они это заслужили.

Я почувствовал зловещее урчание у себя в животе. Я направился к гальюнам. Я сидел там, устраивая самую большую кучу дерьма в своей жизни, и по-настоящему наслаждался моментом, когда знакомая фигура плюхнулась рядом со мной. Это был бригадир Джеко Пейдж, командир 16-й десантно-штурмовой бригады, и, похоже, ему тоже нужно было посрать.

Меня мучило смущение, потому что мое огромное дерьмо постоянно загрязняло атмосферу. К тому же я был обезвожен и страдал серьезными запорами, так что все это заняло чертовски много времени, но, судя по всему, Джеко, казалось, не возражал.

Он повернулся ко мне и одарил полуулыбкой.

— Что ж, все это звучало довольно интересно. Калат-Сикар: неплохая миссия. Чертовски моло­дец, что вывел всех оттуда в целости и сохранности.

Джако был немногословен и был известен тем, что не любил легкомысленных похвал. Должно быть, он командовал бесчисленными тайными операциями, служа в элитных подразделениях. Я только что втихаря получил «Хорошо сделано» от командира бригады, пока мы вместе сидели на толчках. Лучше этого ничего не было.

Но, похоже, не все чувствовали то же самое, что и Джеко.

Глава 27

Я вернулся к автомобилям, чувствуя себя по-настоящему бодрым. Именно тогда меня вызвали на беседу наедине с одним из старших офицеров бригады. Теоретически, выше меня было во­семь или более званий, которые могли быть непосредственно заинтересованы в миссии Калат-Сикар и в моем докладе, так что я не особенно волновался.

Я направился к его палатке. Он сидел за самодельным деревянным столом, и когда я вошел, он не поднял глаз, что показалось мне несколько странным. Он указал на стул:

— Дэвид, присаживайся.

Я сразу почувствовал, что что-то не совсем так.

— Итак, скажи мне, Дэвид, как получилось, что ты оказался так далеко на севере, зажатый множе­ством контактов?

Я сразу подумал: что это, черт возьми, такое? Где была светская беседа, поболтать, может быть, предложить выпить чаю? Я старался сохранять хладнокровие. Справедливости ради, для высше­го командования было важно провести как можно более полный разбор полетов и как можно скорее после завершения миссии. Таким образом, можно было бы извлечь уроки, которые можно было бы передать другим патрулям Следопытов, не говоря уже о британских вооруженных си­лах в целом.

— Был только один путь к цели миссии, — ответил я, — тот, который нам было приказано пройти по суше на автомобилях.

Он нацарапал записку в блокноте, лежавшем у него на столе. Тогда я понял, что он фактически устроил мне официальный допрос, то, что мы в армии называем «разговор без кофе». Это было бесценно. Когда миссии проходили успешно и все в патруле купались в лучах славы, все хотели заявить, что они были причастны. Но когда вас попросили совершить невозможное и дерьмо по­пало в вентилятор, все начали искать козла отпущения.

Какое-то время он молчал. Затем:

— Я так понимаю, вы пропустили свой сеанс связи в 16.00?

До этого момента я не понимал, что мы его пропустили, и Трикки тоже. Я вспомнил первый переход по мосту в Насирии, где мы безуспешно пытались вызвать штаб-квартиру Следопытов по TACSAT. Я предположил, что вскоре после этого мы, должно быть, пропустили сеанс. Но в то время мы были в движении и пересекали линию фронта, и, должно быть, именно поэтому мы за­были отправить его.

Я мог себе представить, каким кошмаром это было. В течение нескольких часов после того, как мы пропустили наш сеанс связи со штабом, там вполне могли опасаться, что мы скомпрометиро­ваны и находимся в бегах. Занесение нашего патруля в список «пропавших без вести» было бы одним из худших из всех возможных исходов для бригады.

— Мы пытались один раз, незадолго до 16.00, но не смогли вызвать штаб-квартиру Следопытов, — сказал я ему. — Должно быть, мы забыли об этом в пылу миссии. Но мы поддерживали постоян­ную связь в течение всего дня, и штаб-квартира была хорошо осведомлена о наших намерениях. В любом случае, мы были мобильны и продвигались через линию фронта противника. Вы не мо­жете отправлять сообщения, когда вы мобильны, потому что вам нужно остановиться, чтобы настроить радиоантенну.

И снова он записал мой ответ. Затем он спросил:

— Почему вы продвинулись вперед передовых позиций Корпуса морской пехоты?

— Мы сделали это, потому что такова была наша миссия — двигаться вперед, провести рекогнос­цировку и отметить ВПП в Калат-Сикаре.

— В Насирии американские морские пехотинцы были прижаты к земле. Почему вы решили, что двигаться вперед безопасно?

— Я не думал, что это безопасно. Мы находимся в состоянии войны. Мы работаем в тылу врага. Это никогда не бывает безопасно. Но в разведданных, которые нам дали, говорилось, что район на север до аэродрома был «относительно безопасным». Мы связались с самыми передовыми подразделениями Корпуса морской пехоты. Они ничего не видели с точки зрения наличия про­тивника, стоявшего перед ними. Мы продвигались вперед, опираясь на наилучшую доступную информацию. Оказалось, что она была совершенно неверной.

Лишь с большим трудом я держал себя в руках. Замечание о том, что мы пропустили сеанс свя­зи, было справедливым, но это все больше и больше напоминало испанскую инквизицию. Мои кулаки начали сжиматься от ярости.

— Почему вы продолжали ехать на север после первого столкновения? — требовательно спросил он.

— Это стандартная процедура для Следопытов — проезжать через места засад, к тому же это был единственный способ выполнить нашу миссию.

— Почему вы отправили только одно текстовое сообщение с докладом об обстановке, когда вер­нулись на американскую линию фронта? Вам не кажется, что штаб-квартире не помешало бы получить больше информации?

— Потому, что связист в моей машине, Трикки, стер шифрование, так как мы были окружены врагом и думали, что все вот-вот погибнем.

— Даже если так, почему вы не послали надлежащего боевого доклада с расходом боеприпасов?

Я не мог в это поверить. Это было сродни вопросу о том, почему я нарушил процедуры охраны здоровья и безопасности, когда я был убежден, что нас вот-вот прикончат.

Он доставал меня из-за того, что мы не подали отчет о том, сколько у нас осталось боеприпасов, когда мы только что вырвались из боя всей нашей жизни.

— Как ни странно, мы больше заботились о том, чтобы донести до американцев точные развед­данные, чтобы они могли разбить авиаударами противника численностью в две дивизии, за что Корпус морской пехоты США был очень, очень благодарен. Как ни странно, в то время расход боеприпасов просто не казался таким уж важным.

Мне больше нечего было сказать. Я поднялся на ноги, простился и вышел из палатки.

Я отправился на долгую прогулку по ПОБ, пытаясь успокоиться. Почему на меня только что сва­лили все это дерьмо? Разговор без кофе после всего, через что мы прошли, и на нас навалили кучу дерьма в качестве разведданных. В чем была его гребаная проблема?

Я предположил, что в штабе, должно быть, подняли большой шум, когда миссия провалилась, и они подумали, что могут потерять целый патруль. Если бы мы добрались туда невредимыми и провели разведку аэродрома, а 1 ПДБ отправился и захватил бы его, тогда мы все были бы в шоколаде. Поскольку это было не так, штаб, должно быть, предположил, что они потеряли нас, и, следовательно, они каким-то образом пытались откреститься от нашего патруля.

Вместо этого мы вернулись из смертельной гонки из Калат-Сикара живыми и с важнейшими разведданными, которые потенциально могли переломить ход войны. Насколько я мог судить, мы выполнили важную миссию, которой мы все должны гордиться. Я только что услышал тихое «молодец» от командира бригады, когда сидел над дерьмом, так что он явно чувствовал то же самое. Я получил нечто подобное и даже лучше от командиров Корпуса морской пехоты США. Тогда еще больше жаль, что кто-то в штаб-квартире не смог разделить это чувство удовлетворе­ния от миссии.

Пока я расхаживал по базе, в голове у меня вертелась одна мысль. Мы пошли вперед, чтобы вы­полнить отданные нам приказы, но если бы мы все были убиты или захвачены в плен, я задавал­ся вопросом, были ли в штабе те, кто попытался бы дистанцироваться от отправки патруля?

Я знал, что как на заместителе командира Следопытов, окончательное бремя руководства поле­выми операциями лежит на мне. Если бы мы облажались, командование бригады по праву воз­ложило бы ответственность на меня, и, вероятно, именно это стояло за разговором без кофе, ко­торый я только что получил. Я использовал парней, нарушив планирование миссии и распре­делив каждому определенную зону ответственности, но это все равно была моя работа. Это был я, командовавший своим патрулем. Когда это дерьмо попало в вентилятор, я расплачивался. Но я чувствовал, что мы хорошо поработали там, и я гордился своей командой и нашей миссией.

Когда мне надоело бродить по периметру базы, я вернулся к ребятам. Я нашел Трикки отдыхаю­щим у борта нашего фургона, наслаждающимся чашечкой кофе.

— Ты только что приготовил «джек-чай», да, приятель? — съязвил я. Приготовление «джек-чая» означало приготовление чашки чая только для себя.

— Отвали, ты был на концерте группы «Слиппер Сити».

Трикки секунду разглядывал меня.

— Как все прошло? Ты дерьмово выглядишь.

— Мне велели присесть и угостили разговором без кофе.

— Что за черт! — зашипел Трикки, наполовину расплескав свой чай. — После такого задания, как Калат Сикар, тебе устраивают это дерьмо?

Я сделал все возможное, чтобы отмахнуться от этого.

— Не беспокойся об этом. Они просто делали свою работу.

Я не хотел раздувать из этого шумиху, чтобы среди парней росло негодование и обострялись проблемы.

Большую часть того утра мы провели, подремывая в тени у машин. Я чувствовал себя демотивиро­ванным и озлобленным, но мой гнев был умерен тем, что командир бригады сказал мне в галью­не. Я знал, что он меня похвалил, даже если были другие, кто этого не сделал.

По мере того как день шел к концу, мое негодование остывало. Я полагал, что именно это и должно было произойти: на этом этапе войны британские боевые потери были незначительны­ми, если вообще были. Вероятно, старшие офицеры и политики подняли шумиху, когда стало ясно, что целый патруль Следопытов пропал без вести в тылу врага.

Весьма вероятно, что были люди выше по звену, чем бригада, которые болтали о «британском сбитом «Черном ястребе»», печально известном инциденте 1993 года, в ходе которого десятки элитных американских солдат были пойманы в ловушку, расстреляны, захвачены в плен и под­вергнуты пыткам сомалийскими боевиками в Могадишо. Я прокрутил этот сценарий в уме до­брых несколько раз, и мне стало немного легче после того разговора без кофе. Я был уверен, что у них были на то свои причины.

В Следопытах операции развиваются стремительно, и вскоре мы приступим к нашей следующей миссии, в этом я не сомневался. Если этот разговор привел к извлечению уроков, которые улуч­шат будущие операции и спасут жизни парней, то, возможно, это было достаточно справедливо. Но все же это оставило у меня плохое послевкусие.

Весь тот день парни из других патрулей ПФ продолжали подходить поболтать. Они слышали о нашей миссии и не могли понять, как мы выбрались оттуда живыми. Они были приглашены присоединиться к вечеринке: я тоже понятия не имел, как нам это удалось.

Если и была какая-то положительная вещь, которая вышла из всего этого, так это коллективное осознание того, насколько бесполезной была предоставленная нам информация. Районы, кото­рые считались незанятыми или безопасными, были далеки от этого, и иракцы были более чем готовы дать бой. От командира бригады поступил приказ: все патрули Следопытов теперь долж­ны быть увеличены до четырех машин. Таким образом, мы удвоили бы нашу огневую мощь.

На следующее утро мы выдвинулись с бригадой на северо-восток, в сторону Басры. Мы промчались через открытую пустыню, чтобы соединиться с Королевской морской пехотой, которая в первые часы войны нанесла воздушный удар по южному Ираку и захватила полуостров Эль-Фау. Ока­завшись там, мы направились в заброшенный лагерь иракской армии, которому предстояло стать нашей базой на несколько недель. Мы нашли старый ангар, где могли бы разбить лагерь вместе с нашими любимыми машинами. До этого момента мы дрыхли на открытом воздухе, так что это была сущая роскошь.

Лагерь представлял собой большое старое сооружение, состоящее из группы голых бетонных конструкций, которые, казалось, были заброшены в течение некоторого времени. Но ключевым моментом было то, что у него было большое прочное здание, в котором штаб бригады мог раз­местить свою оперативную комнату и ячейки планирования. У них был сложный и чувствитель­ный компьютер и оборудование связи, и они были чертовски заняты миллионом и одной движущейся деталью, относящейся к военным действиям, включая выполняемые воздушные миссии. Они могли работать в палатках в пустыне только до тех пор, пока не найдут что-то получше.

Саперы бригады натянули по периметру комплекса колючую проволоку и соорудили сангары из мешков с песком на въезде и выезде. Вскоре у нас появились команды парней, которые сновали туда-сюда за приказами, включая группу парней из SAS. Они собрались, чтобы проинформиро­вать командира бригады о том, чем они занимаются в этом районе, и для обмена информацией. Пара парней из SAS были бывшими Следопытами, и они забрели в наш ангар поболтать.

Парни из SAS были одеты в гражданское, и они ездили на джипах типа «Тойота», четыре на четыре. Они проводили операции в Басре и ее окрестностях, и хотя им нравилось то, что они де­лали, в их глазах можно было увидеть лишь намек на зависть, когда они услышали об операции в Калат-Сикаре. Они знали, что у них мало шансов проникнуть вглубь Ирака или быть отправ­ленными на задание проехать сотни километров в тылу врага.

Херефорд гораздо более крупное подразделение, чем Следопыты. Это менее личное, и вы мог­ли бы годами не видеться с другими бойцами вашего эскадрона. Неизбежно вы бы отчасти утра­тили то чувство единения, которое было у нас в Следопытах, а также близость и братство. Была фраза, которую мы часто использовали в Следопытах: «Хватай перемены за руку, пока они не схватили тебя за горло». Многие парней, покинувшие Следопытов, поняли, что они потеряли, только когда они ушли.

Когда вы покидаете Следопытов, вам дарят статуэтку оператора, совершающего прыжок HALO. Взамен один из парней дал Следопытам кое-что для Комнаты по интересам. Это была статуэтка парня из SAS, пробиравшегося в непогоду через Пен-И-Фан. Внизу была надпись: «Следопы­там: наслаждайтесь этим, пока это длится».

Но, по правде говоря, когда мы обменивались историями о войне, было немного зависти с обеих сторон. Парни из SAS были на пике своей игры, и они неустанно выполняли свою острую, подлую работу. В последний раз мы видели их в Херефорде, когда они пьянствовали после похо­рон, когда еще один бывший оператор Следопытов был убит во время операции. В той работе, которой мы занимались, был высокий уровень смертности, и никто из нас никогда не знал, чьи похороны могут быть следующими.

Наш ангар на самом деле был старым сельскохозяйственным сараем с кирпичными стенами и крышей из гофрированного железа. Он прекрасно подходил для наших целей и был похож по размерам на наши ангары в Великобритании. Все шесть машин были доставлены внутрь для столь необходимого технического обслуживания и ремонта. Теперь мы точно знали, что иракцы собирались сражаться, вместо того, чтобы сдаваться толпами, и нам нужны были Пинки в отлич­ном состоянии.

Мы проигнорировали множество пулевых отверстий, проделанных в легкосплавном кузове. Они не представляли угрозы для текущих операций. Самые худшие мы заклеили скотчем цвета хаки, и они были готовы к работе. Пара топливопроводов была повреждена и нуждалась в замене, и, к счастью, у нас были запасные части для этого. Удивительно, но блок предохранителей в нашем фургоне все еще почти работал. Мы заменили сломанные предохранители и заклеили его скот­чем, после чего решили, что он вполне может продержаться до конца нашей войны в Ираке.

Работая с машинами, мы узнали о том, чем занимались другие патрули Следопытов, пока мы были заняты миссией в Калат-Сикаре. Они наблюдали за дорожными развязками и другими важ­ными объектами, а некоторые наводили авиаудары по позициям противника.

Но шуточки, которые разлетались, были в основном о нашей собственной операции, в Калат-Сикар. Это было совершенно в другой лиге, и другим патрулям не терпелось вцепиться зубами во что-нибудь столь же мясистое. Конфликт продолжался всего неделю, так что у них были все шансы на это, и мы были взволнованы тем, как могут развиваться события в ближайшие несколько дней и недель.

Калат-Сикар изменил ситуацию лично для меня. Это была самая наглая операция, о которой кто-либо здесь когда-либо слышал, включая старых и смелых. В результате сварливые типы, ненави­дящие офицеров, теперь казались намного теплее. Я не предпринимал никаких штыковых атак в одиночку, чтобы спасти своих людей, но я командовал патрулем, который, несмотря ни на что, вышел более или менее невредимым. Меня не сочли балластом, и это не осталось незамечен­ным.

Был здесь и еще один фактор. Разнесся слух о моей стычке со старшим офицером. Я не сказал Трикки ничего, кроме нескольких слов, но, казалось, все знали. Я не пытался поставить кого-то еще на линию огня или обвинить кого-то другого. Я один нес ответственность, и в каком-то смысле они уважали меня за это.

Через день или два после нашего прибытия на нашу новую базу я отправился навестить здание штаба бригады, расположенное примерно в 100 метрах от нашего ангара. Я привык к суете этого места. Люди работали не покладая рук, но все равно всегда были какие-то шуточки. На этот раз я вошел, и атмосфера была подобна смерти. В воздухе чувствовалась какая-то ужасная резкость, и люди повсюду дергались. Я заметил Джоша, одного из моих давних приятелей по Сандхерсту.

Я схватил его за руку.

— Приятель, что случилось?

— Американский самолет только что совершил отбомбился по одной из машин лейб-гвардии Конного полка, — сказал он мне. — Мы думаем, что они все мертвы.

Он поспешил дальше, к стойке с радиостанциями. Я взглянул на авиационную ячейку, где горстке парней из Королевских ВВС было поручено координировать наземные и воздушные миссии. Над этими парнями висела ужасная атмосфера, и один, в частности, выглядел пепельно-серым и в шоке. Если бы авиационная ячейка не смогла передать правильные предупрежде­ния американским военным самолетам, это могло бы объяснить это «синие по синим», но, ско­рее всего, это был просто туман войны.

Я больше ничего не мог сделать, поэтому вернулся в ангар. Всего пару недель назад, в Кувейте, я сидел и курил сигарету с парнями из лейб-гвардии Конного полка. Мы вместе участво­вали в тренировке, в ходе которой отрабатывали движение в тандеме с их легкими танками «Скимитар». У них, как и у нас, были маяки «свой-чужой», а также панели распознавания дру­жественных сил, так что же, черт возьми, могло пойти не так на этот раз?

В течение следующих нескольких часов начали всплывать дополнительные подробности. Эскад­рон легких танков «Скимитар» двигалась к северу от Басры, в авангарде британского наступле­ния. Они пытались провести разведку дороги к северо-западу от иракского города Ад-Даур. И снова разведка предположила, что они столкнутся с небольшим сопротивлением. Вместо этого парни из лейб-гвардии Конного попали под шквал вражеского огня.

Во время ожесточенных перестрелок с иракской бронетехникой они обнаружили сотни иракских основных боевых танков Т-55, вкопанных корпусами в пески пустыни. Как и в случае с миссией в Калат-Сикаре, иракские позиции были искусно замаскированы и скрыты от наблюдения с воз­духа, и никто не имел ни малейшего представления об их существовании, пока на них не нат­кнулся лейб-гвардии Конный полк.

Британские «Скимитары» были в значительном меньшинстве и их превосходили по вооруже­нию. В итоге они сыграли в смертельную игру в кошки-мышки с иракской бронетехникой, пыта­ясь осуществить тактический отход. Британские войска нанесли удар точно так же, как Корпус морской пехоты США в Насирии. Лейб-гвардии Конный полк навел авиаудары, пытаясь вы­рваться из ловушки, расставленной иракской бронетехникой. Но американский штурмовик A10 расстрелял два «Скимитара», убив одного британского солдата и ранив троих.

Это столкновение произошло примерно в 40 километрах к северу от Басры. Это произошло, не­смотря на гигантский «Юнион Джек», нарисованный на крыше одной из машин, и их опознава­тельный знак дружественных сил. Меня поразило, что это быстро становится нашей собствен­ной Насирией. Даже имея множество источников информации, спутниковые снимки, агентур­ную разведку, полеты беспилотников «Предэйтор», вы никогда не знали, что происходит на зем­ле, пока не послали людей поближе, чтобы посмотреть.

И это, конечно же, было смыслом существования Следопытов.

Глава 28

Неудивительно, что нас отправили на срочное задание. Нашему патрулю было поручено объеди­нить усилия с патрулем Джорди, одним из двух патрулей, первоначально запланированных для парашютной заброски в Калат-Сикар. Мы должны были продвинуться вперед британской линии фронта, произвести разведку и проверить прочность позиций противника. Нам было приказано выдвигаться почти немедленно, и везде, где это было возможно, мы должны были нанести воз­душные удары, чтобы разбить иракскую бронетехнику, как только мы точно определим их ме­стоположение.

Там были сотни иракских танков Т-55, с вкопанными корпусами и идеально замаскированных. Каждый из них был 40-тонным чудовищем с броней толщиной в 20 сантиметров на башне. Каж­дый из них мог похвастаться 100-мм нарезной пушкой в качестве основного оружия, прямое по­падание из которой практически испарило бы Пинки. В качестве дополнительного вооружения они были оснащены либо двумя 7,62-мм пулеметами, похожими на наши надежные GPMG, либо нашим старым другом ДШК. Нас было двенадцать человек в четырех фургонах с не бронирован­ной обшивкой. Славные парни. Еще одна великолепная миссия.

Мы снарядили Пинки парой противотанковых ракет «Милан», недавно поступивших на театр военных действий, на случай, если нам действительно придется столкнуться лицом к лицу с од­ним из этих бронированных чудовищ. Легкая портативная противотанковая управляемая ракета «Милан» являет­ся французским эквивалентом американского «Джавелина», и она столь же удобна в использова­нии и мощна. Он использует проводное наведение SACLOS на цель с прицельной дальностью до 2000 метров. Это был «Астон Мартин Вантаж» по сравнению с нашими LAW-90, которые были малолитражками «Ситроен». Но даже в этом случае я бы предпочел, чтобы мы избегали сближения со слишком большим количеством иракских T-55.

Джорди, капрал, был маленьким, жилистым и твердым, как гвозди, и наносил удары значитель­но больше своего веса. Будучи весьма уважаемым бойцом Следопытов, он считался очень способным командиром патруля, и ему было поручено общее командование миссией. После Ка­лат-Сикара все в моем патруле чувствовали себя измотанными, и мы были счастливы позволить Джорди взять инициативу в свои руки. Наша роль заключалась в том, чтобы обеспечить защиту и поддержку его машинам.

План миссии состоял в том, чтобы мы пересекли наши собственные линии фронта и проникли на терри­торию противника, после чего наш патруль занял бы возвышенность, чтобы мы могли вести прикрывающий огонь для отряда Джорди на случай, если они будут скомпрометированы во вре­мя зондирования иракских позиций. Теперь мы вдвойне осознавали опасность дружественного огня, и было крайне важно поддерживать тесную связь с 3-м парашютно-десантным батальоном, поскольку именно их подразделения охраняли нашу линию фронта в этом районе. Мы должны были со­общить им, что проведем разведку местности к северу от них, а также где и когда мы пересечем их позиции на линии фронта.

Поскольку мы не руководили миссией, мы не участвовали в детальном планировании, поэтому я потратил много времени на изучение карт и ввод путевых точек в свой GPS: было указано ме­стоположение передовых подразделений 3-го ПДБ, а также их передовой штаб; и я отметил лю­бые потенциальные маршруты входа/выхода на территории противника. Ближе к вечеру того же дня Джорди отдал приказы патрулям. Это была срочная миссия, и он ясно дал понять, что мы будем следовать СОП, если у нас возникнут какие-либо проблемы.

Наконец на рассвете патруль Джорди тронулся в путь, наши машины последовали за ним. До­вольно быстро мы съехали с асфальтированной дороги на небольшую трассу, двигаясь на север при выключенных огнях и используя приборы ночного видения.

Я почувствовал, что Трики наклоняется вперед, чтобы перекинуться парой слов.

— Значит, это снова операция «Смерть или слава»?

— Нет, приятель, — вмешался Стив. — Это вторая «Миссия невыполнима», на этот раз.

Я улыбнулся. Было приятно видеть, что ребята все еще зажигают.

По закону пакостности, именно сегодня из всех ночей облачность была низкой и плотной, а окружающий свет минимальным. Я мог видеть все это с помощью своего ПНВ, и я понял, что Стив изо всех сил пытается разглядеть путь вперед. После получасовой поездки мы миновали последнюю из позиций 3-го ПДБ, что означало, что мы продвигались по территории противни­ка.

Мы добрались до небольшого моста, дальняя сторона которого представляла собой заросшее гу­стой растительностью болото. Мы знали, что там расположились вражеские подразделения, скрытые среди густых болот и кустарника. Наша роль заключалась в том, чтобы точно опреде­лить, где они находятся, и начать их уничтожать. Когда мы, подпрыгивая, пересекали неровный мост, боковая дверь на одном из Пинки распахнулась. В спешке покинуть базу кто-то забыл про­верить защелки на своем автомобиле. Оттуда выпал целый набор кухонных принадлежностей. Это было оглушительно громко в ночной тишине. Вот черт. Нет ничего лучше, чем подать сиг­нал врагу о нашем приближении.

Не обеспечив размещения вашего багажа, вы допустили элементарную ошибку при разведыва­тельном патрулировании, и это была ошибка такого рода, которая случалась, когда миссии вы­полнялись в спешке, а операторы уставали. За последнюю неделю патруль Джорди перебрасыва­ли с одного задания на другое более или менее без перерыва, и они почти не высыпались как следует. Нам оставалось только надеяться и молиться, чтобы поблизости не было иракских пози­ций, которые могли бы что-нибудь услышать.

Мы предельно медленно проползли вперед еще 4 километра. Единственным шумом был шелест густого подлеска о гладкие легкосплавные борта нашей машины, плюс слабое урчание дизель­ного двигателя. Пинки были оснащены двигателем 300Tdi, в отличие от гражданского «Лендровера», у которого был более мощный, но сложный Td5. Для устранения любых неисправностей двигателю Td5 требуются диагностические компьютеры, и мы ни за что не собирались исполь­зовать такое оборудование в полевых условиях. Кроме того, всегда существовала опасность того, что электронные системы управления Td5 могут быть выведены из строя электромагнитными помехами, создаваемыми врагом.

Теперь иракские подразделения окружали нас со всех сторон, и одной из немногих утешитель­ных мыслей было то, что у них не будет возможности поиграть с нашими двигателями. Было мало шансов точно определить, где находились эти подразделения, так как темнота и кустарник скрывали все. Мы приближались к тому моменту, когда наш патруль должен был направиться на возвышенность, оставив отряд Джорди прощупывать местность противника.

Джорди притормозил. Я предположил, что именно здесь он хотел, чтобы мы разделились. Мы остановились в круговой обороне, но я видел, что Джорди выглядел взволнованным, что было совсем на него не похоже.

— К черту все это, — пробормотал он. — Я забыл предупредить 3-й ПДБ о том, что мы делаем, и дать им план миссии.

Он был зол на себя, и не без причины. Если мы не предупредили их заранее, 3-й ПДБ не узнал бы, что мы прошли мимо их линии фронта, и, что более важно, где и когда мы вернемся снова. Джорди был преданным своему делу солдатом Следопытов и опытным командиром патруля. Но именно это и происходило, когда операции проводились в спешке людьми, которые были в разъ­ездах целыми днями.

Джорди знал, что допустил здесь серьезную ошибку, которая могла стоить людям жизни, и он ругал себя. Мы с Джорди обдумали наши варианты. Конечно, 3-й ПДБ должен был быть в состоя­нии повышенной готовности к любым войскам противника, пытающимся проникнуть на их позиции. Если бы мы попытались вернуться вслепую, то напрашивались бы на неприятности. Мы не могли связаться по радио с 3-м ПДБ, так как не были подключены к их сети, и даже если бы мы попытались отправить сообщение через штаб-квартиру Следопытов, использование ра­дио вполне могло бы нас скомпрометировать.

Мы находились посреди скопления иракской пехоты и бронетехники, поэтому мы должны были предположить, что у них была возможность перехватывать нашу связь. Кроме того, во время этой операции мы соблюдали строгое радиомолчание, и на то были веские причины. Было из­вестно, что иракские военные располагали превосходным оборудованием радиопеленгации, с помощью которого они могли точно определить источник любого радиосигнала. Нарушение ра­диомолчания вполне может привести к нашей гибели.

За последние несколько дней я уже однажды был окружен противником и попал в ловушку: мне не хо­телось проходить через все это снова. Джорди решил, что ему нужно изучить карты, чтобы он мог разработать наилучший маршрут, чтобы вернуть нас к ближайшей позиции 3-го пункта, по­сле чего он мог бы устно предупредить их о нашей миссии. Но даже крошечный лучик света, от­брасываемый фонарем для карт его машины, вполне может скомпрометировать нас.

Мы с Джорди собрались вокруг приборной панели его фургона. Он вытащил мини-фонарик, ко­торый повесил на какой-то шнурок у себя на шее. Световая дисциплина была всем в Следопы­тах, особенно когда они были окружены неизвестными позициями противника. Как и все мы, Джорди обмотал конец своего «Маглайта» черной изолентой. Он проделал в нем отверстие раз­мером с иголку, а это означало, что, когда он включал его, из него выходил едва заметный лучик света.

Я обхватила карту ладонями, а Джорди направил на нее свой маглайт, словно крошечный лазер­ный луч. Мои ладони прикрывали даже это крошечное количество света от посторонних глаз, и мы провели детальную проверку карты, не беспокоясь о том, что нас заметят. Мы обнаружили ближайшую позицию 3-го ПДБ, которая в качестве бонуса оказалась их передовой штаб-кварти­рой.

Я сказал Джорди, что записал это местоположение в свой GPS, а также большинство дорог и треков, лежащих между ними и нами. Я предложил повести патруль прямо к нему, что означало бы, что Джорди не пришлось бы каждые пять минут подсвечивать свои карты, чтобы попытаться сориентироваться там. В сложившихся обстоятельствах Джорди счел это предложение отлич­ным.

Мы подготовили патруль, развернули машины, и моя машина поехала первой, остальные последовали за ней. Густой облачный покров означал, что ни звезд, ни луны не было видно. Отсутствие окру­жающего освещения превращало езду с ПНВ в сущий кошмар. Я мог видеть не более чем на 5 метров перед собой, и то же самое должно было быть и со Стивом. Мы двигались мучительно медленно, ползком, в направлении, противоположном тому, по которому въехали, но местность оказалась ужасающей.

Я двигался по этой сети узких тропинок, используя GPS в качестве ориентира. Мы отошли назад на 3 километра и приближались к ближайшей позиции 3-го ПДБ, которая была моментом макси­мальной опасности. Здесь было темно, как у ведьмы в заднице. Мы добрались до перекрестка двух грунтовых дорог, и я подсчитал по своему GPS, что в 300 метрах справа от нас мы найдем передовой штаб 3-го ПДБ.

Когда мы повернули направо, в темноте раздался окрик.

— Стой! Кто идет? Назовите себя!

Мы практически въехали на пост охраны 3-го ПДБ. К счастью, мы ползли со скоростью 3 кило­метра в час, так что Стиву удалось остановиться до того, как мы переехали часового. Это был молодой рядовой, крепко державший оружие на изготовку, и он был на грани того, чтобы пристрелить нас.

— Следопыты! — прошипел я в ночь. — Патруль Следопытов. Мы были на задании на вражеской территории. Нам нужно связаться с вашим штабом.

Я увидел, как его плечи поникли, когда он заметно расслабился. Он опустил оружие.

— Черт возьми, сэр, я как раз собирался открыть огонь.

Он ткнул большим пальцем в направлении дорожки позади себя.

— Штаб 3-го ПДБ находится в той стороне.

Сказав несколько слов благодарности, мы тронулись с места и двинулись дальше в темноте. Мы прошли еще 15 метров ползком, когда я почувствовал это странное ощущение. Это было похоже на то, как будто гигантская рука подняла «Лендровер» и перевернула его, внезапно все вышло из-под контроля. Последовало ужасное ощущение падения, затем чудовищный, сокрушитель­ный удар.

Мгновение спустя мой мир погрузился во тьму.

Я пришел в себя и открыл глаза. На мою грудь навалилась давящая тяжесть. Я был пойман в ло­вушку в кромешной темноте, а сверху на мне лежало что-то массивное. Я чувствовал, что нахо­жусь вверх тормашками, но, казалось, не мог прийти в себя. Я был в ловушке. У меня был этот ужасный, пронзительный звон в центре головы, который отдавался в ушах. Мне казалось, что сам дьявол вырвался на свободу внутри моего черепа, и это было мучительно и совершенно оглушительно.

Я попытался высвободить руку, чтобы прижать пальцы к вискам, пытаясь унять боль. Но я, каза­лось, вообще не мог пошевелиться. Я услышал откуда-то голос Трики, гулкий и слабый, как буд­то он доносился из конца длинного туннеля.

— ДЭЙВ! ДЭЙВ! ГДЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДЭЙВ?’— я мог слышать только его голос. Я не мог его видеть. Я слышал, как Стив кричал то же самое.

— ДЭЙВ! ГДЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДЭЙВ?’

Затем Джейсон:

— ОН ПОД ГРЕБАНОЙ МАШИНОЙ! ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ТАМ!

Я попытался прокричать ответ, дать хоть какое-то подтверждение. Я здесь! Я здесь! Но мой рот был забит грязью, которая толстыми комками размазалась по всему лицу и носу. Я не мог гово­рить и едва мог дышать. Я понял, что машина, должно быть, съехала с трассы. Она упал с огром­ной высоты и лежала на мне вверх тормашками.

Ни Стив, ни я не заметили пропасти в темноте. Теперь я был прикован к своему сиденью, зажа­тый под Пинки, и уткнулся лицом в какое-то зловонное иракское болото. Для Следопытов было стандартной процедурой не пристегиваться ремнями безопасности. Было совершенно очевидно, почему. Они ограничивают ваши сектора, когда вам приходится вращать оружие, и задерживают вас при выходе из машины. Малейшее препятствие может оказаться фатальным, отсюда и прави­ло «не пристегиваться».

Трикки должен был стоять позади меня у турели крупнокалиберного пулемета, когда машина ка­тилась, и его, должно быть, отбросило в сторону. Стив был со стороны водителя, и я полагаю, что машина, должно быть, перевернулась на него, в результате чего он вывалился невредимым. В результате остался только я. Я лежал почти вертикально под перевернутой машиной, ужасно скрюченный и неспособный пошевелиться.

Я чувствовал себя совершенно беспомощным и совершенно одиноким. Напуганный. Почти не­заметно я почувствовал, как «Лендровер» начал проседать, еще сильнее сдавливая мою грудь и ноги. Это было ужасающее чувство, как будто тебя засасывало в темное сердце ада.

Внезапно я услышала, как Джейсон выкрикивает приказы. Он пытался придумать, как, черт возьми, вытащить меня из-под фургона или снять его с меня. Я услышал, как Дез и Джо подо­шли к перевернутому автомобилю. Я услышал торопливое объяснение Стива — Пинки перевер­нулся, а Дейв застрял внизу.

Давление на мою шею и спину продолжало расти. У меня перехватило дыхание. Я слышал, как какие-то парни скреблись слева и справа от меня, но никого не видел. Я считал минуты. Прошло десять. Казалось, прошла целая вечность. Еще десять. С каждой минутой машина все глубже по­гружалась в трясину, погружая мою голову глубже в грязь, выворачивая и раздавливая шею и по­звоночник. Я чувствовал запах гниющих листьев, а также какого-то животного или человече­ского дерьма, которое стекало в болото. Вонь ударила мне в ноздри.

Мы были прямо на линии фронта 3-го ПДБ. Противник должен был находиться в затемненной местности к северу от нас и в пределах видимости. ПНВ едва работали в кромешной темноте, но никто не мог рисковать и включать какие-либо огни. Сделать это означало бы навлечь на себя шквал огня противника.

Пинки был набит всеми обычными тяжелыми боеприпасами, припасами и вооружением, и его вес все глубже погружал его в грязь. Я высокий парень, рост 6 футов 4 дюйма. Когда я сидел на переднем сиденье, моя голова упиралась в перекладину. Теперь он был почти полностью погру­жен в воду, вдавленный в болото массой машины, стоявшей над ним. Постепенно моя голова пришла в норму.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается тошнотворная волна паники. Я, нахрен, собира­юсь утонуть в этой грязи и дерьме здесь, внизу! А потом я услышал, как ребята начали выкапы­вать меня. Джейсон шел впереди, подгоняя их. Но я был так глубоко под машиной, и она уже опустилась так низко, что чем больше они копали лопатами, тем больше оседал Пинки. Это был ужасный, порочный круг, игра с нулевой суммой.

Я почувствовал, как грязь просачивается в мои глазницы, а затем она оказалась у меня на глазах. Я был ослеплен этим. Я почувствовал во рту едкий металлический привкус крови. Я решил, что у меня, должно быть, внутреннее кровотечение, поскольку фургон медленно, но верно выдавли­вал из меня жизнь. Было ясно, что выкопать меня не получится.

Я чувствовал себя таким одиноким. Что за способ умереть.

Глава 29

Я услышал, как под машиной ползет чье-то тело. Чья-то рука потянулась ко мне, отчаянно ца­рапая, нащупывая в густой грязи. Пальцы коснулись моих пальцев; потянулись, чтобы взять меня за руку. Кто бы это ни был, он не пытался меня вытащить. Эта рука просто крепко держала меня за руку. Он знал, что меня ничем не сдвинешь с места. Чье-то лицо приблизилось к моему, призрачно-белое в темноте. Это было непросто. Он заговорил со мной. Он не задавал глупых во­просов вроде: «Дэйв, ты в порядке?» Все, что он делал, это молол чепуху, рассказывая о барах, которые мы часто посещали, и о том, как мы пытались окрутить всех встреченных женщин.

— Я никогда не говорил тебе, приятель, но когда ты встретил Изабель, эту великолепную фран­цузскую птичку, в баре «За кулисами», помнишь? Ну, ты решил приударить, и она спросила: «Ух ты. Кто это с тобой — высокий, темноволосый, молчаливый?» Я сказал ей, что единственная при­чина, по которой ты молчал, заключалась в том, что ты ее бы усыпил, если бы открыл свой чер­тов рот.

Я пытался не рассмеяться с полным ртом грязи и крови.

— Я сказал ей, что ты будешь говорить о процедурах при потери связи, или отборе, или о какой-то подобной ерунде всю ночь напролет. Я сказал ей, что я тот мужчина, который ей нужен. Тебе удалось закадрить ее, приятель, только потому, что она затащила тебя на танцпол и увидела, ка­кой ты дерьмовый танцор. Она сжалилась над тобой, вот и все.

Я попытался вернуть ему это. Мне так отчаянно хотелось поговорить, посмеяться, поделиться хоть каплей человеческого тепла. Но я едва мог дышать. Мои слова вырывались хриплыми, булькающими выдохами. Я даже не мог толком расслышать всего, что он говорил, но я был рад, что со мной был Трикки.

Он никогда не говорил ничего из того дерьма, которое вы слышите в фильмах — с тобой все бу­дет в порядке. Мы вытащим тебя оттуда. Он решил, что это ложь, и вообще, откуда ему, черт возьми, знать. Он был там просто для того, чтобы быть моим братом и показать мне, что я не одинок.

Тяжесть Пинки давила на меня все больше и больше. Она выжимала из меня всю жизнь. Я по­чувствовал, как мои легкие начали наполняться жидкостью. Я чувствовал вкус застоявшейся воды, когда они заливались жидкой жижей из этого застоявшегося иракского болота. Я попытал­ся заговорить с Трикки, но слова вырывались как пенистое бульканье и брызги. Это было ужас­но. Я едва мог дышать. Я замолчал.

Давление продолжало усиливаться, пока, наконец, я не начал чувствовать, как меня охватывает странное чувство покоя и счастья. У меня начался странный внетелесный опыт. Я чув­ствовал эйфорию, как будто меня обдолбали до полусмерти. Я понял, что именно так и должно быть, когда умираешь. Я был рад, что Трикки был со мной и что я был не один. Он был хорошим парнем, с которым можно было быть рядом, когда приходило твое время умирать.

У меня начали возникать воспоминания о моем детстве и моей семье. Это были не медленные мечты наяву, а быстрые вспышки всего хорошего и радостного. Я мог представить себя в летнем кемпинге в Уэльсе, с семьей. Мне было около семи лет, и мой папа брал меня с собой на рыбал­ку. Мы наняли маленький пыхтящий катер и поймали восемнадцать макрелей. Их было слиш­ком много, чтобы мы могли приготовить барбекю и съесть, поэтому мама отправила меня по кемпингу раздавать лишнюю рыбу.

Я перенесся на год или два вперед, к другому семейному празднику. Снова Уэльс. На этот раз мы с папой встали ни свет ни заря и взбирались на отвесные скалы вокруг Аберсоха. Он заметил отличное место для рыбалки, но нам пришлось карабкаться по скалам, чтобы добраться туда. Я почувствовала прилив страха, боязни высоты и падения, и оберегающую руку моего отца, об­нимающую меня. Мы поймали немного макрели, а потом мой папа поймал на крючок рыбу-собаку, морского окуня. Рыба-собака? Что такое рыба-собака? Наполовину рыба, наполовину со­бака?

Он торжествующе вытащил ее, и на конце лески появилась мини-версия акулы. Мы отнесли его обратно в кемпинг, и отец научил меня, как приготовить его для запекания на сковороде, снимая жесткую, как наждачная бумага, шкурку. Мой папа был так горд работой, которую мы проделали с рыбой-собакой, что посадил меня к себе на колени и позволил вести машину от кемпинга через ферму до главной дороги. Мои младшие сестры сидели сзади и хихикали во все горло.

Я вспомнила, как моя мама учила меня скакать на лошади. Она возила меня по всей стране, что­бы я мог участвовать в лучших соревнованиях. Она так усердно работала на своей работе и за­ботилась о семье, что смогла обеспечить всех нас лошадьми.

Я снова прыгнул вперед. Моим сестрам было четырнадцать и одиннадцать лет, что означало, что их отправили в ту же среднюю школу, что и меня. Я постоянно заботился о них, как делал это всю свою жизнь с тех пор. Мне показалось очень грустным, что теперь, после этого несчастного случая, я больше никогда не смогу присматривать за ними.

Я увидел свою семью, собравшуюся за рождественским обеденным столом, полную смеха, радо­сти и света. Мама готовила праздничную еду второй вечер подряд. День рождения моей старшей сестры Анны пришелся на канун Рождества, так что это всегда было похоже на два Рождества подряд. Там были двойные подарки. Двойное празднование. И вдвое больше готовки для мамы.

Я увидел своих маму и папу в их прекрасном, залитом солнцем розовом саду у себя дома, их красивый розовый коттедж и двух моих сестер, играющих среди цветов. Странно, но я почув­ствовал себя счастливым, когда эти обрывки воспоминаний пронеслись у меня в голове. Я лю­бил свою семью и знал, что они любят меня в ответ. Я вывел свой патруль из Калат-Сикара и вы­вел всех до единого живыми. Это была хорошая подача. Я смирился с тем, что пришло мое вре­мя уходить.

И тут мне в голову пришла одна мысль. Моя жизнь была комнатой в столовой на нашей базе в Великобритании. Мой дерьмовый армейский матрас, стопка книг и DVD-дисков и дерьмовая ви­деосистема. Плюс мое армейское снаряжение. Там не было почти ничего личного.

Когда моя комната опустеет, это подытожит мою жизнь. Это было то, что должны были увидеть мои родители. На самом деле в моей жизни не было никого постоянного. Жены нет. Никаких де­тей. Я не собирался никого оставлять после себя, никакого прочного человеческого наследия.

Тогда я вспомнил, что в моей комнате была куча порнографических журналов. Дерьмо. Это то, что найдет моя мама. Она была бы так разочарована во мне. Это было еще хуже, потому что не­которые другие парни сбрасывали свою порнуху в мою комнату, в то время как их подружки приходили навестить их в последний раз перед тем, как отправиться на войну. Все эти журналы были сложены высокой стопкой в углу, как святилище богов порнографии.

Я пыталась попросить Трикки продезинфицировать мою комнату, убрать порно до того, как моя мама доберется до него. Я отчаянно пытался заставить его сделать это. Но, казалось, я больше не мог говорить. Теперь это было приятное и теплое наркотическое чувство. Моя голова была полна розовых ватных облаков, и боль начала растворяться в радужных оттенках серого. Я начал то приходить в сознание, то выходить из него. Я был уже на полпути к цели и чувствовал себя довольно счастливым и завершенным. У меня не было постоянной девушки или жены.

Конечно, была прелестная Изабель, но мы только начали встречаться. У меня не было детей. Это была моя жизнь — Следопыты.

Мне удалось прошептать Трикки:

— Приятель, я люблю Следопытов.

— Что ты говоришь, приятель? — спросил Трикки, пытаясь придвинуть свою голову еще ближе ко мне.

Я был немного раздражен тем, что мне пришлось повторяться. Я умирал здесь. Почему он не слушал? Я пропихнул через горло те же слова, «Приятель, я люблю Следопытов». Мне пришло в голову, что, возможно, это глупо говорить, но это было именно то, что я чувствовал прямо сей­час. Я растворялся, плыл и улетал куда-то неземному и фантастическому. Я поднимался в благо­ухающие, залитые солнцем небеса, «Прощай, странник» повторялся на полную мощность, пока я кружился в золотистом потоке. И повсюду вокруг меня эхом отдавались звуки болтовни и сме­ха, когда образы из моей семьи и детства проносились мимо меня.

Трикки начал сходить с ума. Он отчаянно ковырялся в грязи голыми руками, пытаясь выкопать яму, достаточно большую, чтобы я мог дышать. Я слышал, как он крикнул:

— ПРИНЕСИ МНЕ ГРЕБАНУЮ КРУЖКУ ИЛИ КОТЕЛОК!

Под машину просунулась рука с жестяной кружкой. Трикки начал выгребать воду, грязь и дерь­мо так быстро, как только мог. Я почувствовал небольшое облегчение. Я сделал пару глубоких вдохов. Эйфория начала отступать. Когда это произошло, я почувствовал, насколько раздавлен­ным и скрюченным было мое тело. Каждая частичка меня кричала в абсолютной агонии.

Я издавал хлюпающие звуки с каждым крошечным вдохом. Я попытался пошевелить ногами, или руками, или даже пошевелить пальцами. Ничего. Я услышал какой-то шум снаружи. Я услышал, как Джейсон вытаскивает домкрат из места его установки в автомобиле.Я услышал его голос:

— Подсуньте под опору, столько, сколько сможете, черт возьми! Мы должны снять ее с его груди!

Я услышал ворчание в темноте. Приглушенные проклятия. Затем голос Деза, хриплый от слез и разочарования:

— Это, черт возьми, не работает!

Я почувствовал, как Трики высвобождает свои пальцы из моих собственных. Мгновение спустя он исчез. Я не знал, почему он оставил меня. Я полагал, что он оставался со мной до последнего возможного момента, пока его рука не оказалась придавленной машиной и он не оказался в ло­вушке вместе со мной. Я снова был здесь один, и мне это было ненавистно. Меня бросили.

Некоторое время спустя я пришел в сознание. Я почувствовал, что нисходящая сила автомобиля немного ослабла. Это было едва заметно, но, возможно, фургон чуть приподнялся. Я думаю, домкраты должны были работать. Теперь я мог слышать новый голос. Это был офицер, отдавав­ший распоряжения. Затем тот, кто говорил, перестал выкрикивать приказы и заполз под машину. Он занял позицию с того места, где остановился Трикки, и заговорил со мной.

— Дэвид, это Энди Джексон, 3-й десантный. Ты в порядке?

Это был немного щекотливый вопрос. Конечно, со мной было не все в порядке. Я жалел, что Трикки все еще не был со мной. Я догадался, что он был снаружи, возился с домкратами. Я слы­шал множество голосов вокруг автомобиля. Там все это звучало как групповуха. Там были люди, пытавшиеся подсунуть цепи под Пинки, и я предположил, что у них наверху должна была быть БРЭМ инженеров-механиков.

Разгорелся спор о том, как они собираются снять с меня машину. Были долгие периоды, когда, казалось, ничего не происходило, и все же я то приходил в сознание, то терял его. Но, по крайней мере, «Лендровер», казалось, перестал тонуть.

Цепи были натянуты, но машина не двигалась. Я не знал почему. Вода продолжала просачивать­ся обратно в яму для дыхания, которое вырыл для меня Трикки. Я захлебывался, набивая рот грязью и навозом. Я перестал пытаться дышать. Я так чертовски устал. Я просто хотел покон­чить с этим сейчас. Я слышал, как полковой сержант-майр 3-го ПДБ начинает кричать своим лю­дям, чтобы они отошли назад, так как они собирались поднять машину.

— Все назад! Назад! Мы сейчас поднимаем, и мне нужно, чтобы все отошли, иначе вас раздавят! Когда мы поднимем, машина вильнет влево, и она может раздавить вас, если вы, черт возьми, не будете двигаться. Так что теперь все назад!

При всем том шуме, который он производил, я не мог поверить, что враг не засек нас и не открыл огонь.

Энди Джексон что-то крикнул сержант-майору.

— Я, черт возьми, останусь с ним!

Я почувствовал, как он отгребает грязь от меня руками, а затем жестяной кружкой, пытаясь от­рыть мою яму для дыхания. Он схватил меня за руку и сказал, что никуда не пойдет. Этот парень был гребаным героем, но я все равно хотел, чтобы Трикки был там. Просто я так полностью до­верял своим собственным парням. Я услышал, как завыла лебедка, приняв на себя нагрузку. На­конец, машина дернулась вверх на несколько дюймов, ужасно скрипя и постанывая при каждом наклоне. Чьи-то руки протянулись внутрь, вытащили меня и оттащили назад, подальше от со­крушительного веса Пинки.

Какой-то парень сразу же набросился на меня. Его голос сказал:

— Дэвид, все будет хорошо. Я лондонский парамедик, работаю здесь как резервист, и я тобой займусь…

Я почувствовал некоторое успокоение. В свое время я сталкивался с очень сомнительными ар­мейскими медиками. По крайней мере, этот был настоящим. Я не мог говорить. Я больше не мог даже думать. Я был едва в сознании. Просто лечу. Ушедший. Я почувствовал, как меня поднима­ют на носилки. Меня вынесли на берег и запихнули в заднюю часть полевой санитарной маши­ны. На мое лицо опустилась маска. Я почувствовал сладостный выброс газа и кислорода. Боль утихла, когда трубки и иглы вонзились в мои руки и лицо. Повсюду.

Одна из дверей санитарной машины приоткрылась. Я почувствовал, как кто-то наклонился ко мне. Чья-то рука коснулась моей руки.

— Дэйв! Личико Дэйв. Напитки на яхте, приятель.

Это была всего лишь голова, просунутая в дверь, и пара поспешных слов, но это здорово подня­ло мой моральный дух. Я даже не мог пошевелить головой, чтобы посмотреть, кто это был. Го­лос исчез. Дверь закрылась, и машина тронулась с места. С этими словами, пронесшимися у меня в голове, «Напитки на яхте, приятель», я потерял сознание.

Глава 30

Я пришел в себя на чем-то вроде кровати-носилок. Я был укрыт кучей одеял, но все равно мне было ужасно холодно. У меня во рту была трубка, моя шея была в бандаже, и я был закован в что-то вроде смирительной рубашки. Я ничего не мог разглядеть как следует. Перед глазами у меня все плыло. Я был накачан наркотиками под завязку. Голос сказал мне, что я все еще нахо­жусь в Ираке, но меня вот-вот отправят самолетом в полевой госпиталь в Кувейте. Я услышал, как приземлился вертолет. Мне показалось ироничным, что им удалось прислать вертолет для одного раненого парня, но для моего патруля не было прикрытия с воздуха, когда мы оказались в ловушке в тылу противника.

Дерьмо случается.

Меня погрузили под вращающиеся лопасти вертолета, и я снова потерял сознание. Я пришел в себя в каком-то полевом госпитале. Я догадался, что нахожусь в Кувейте. Я огляделся вокруг. Повсюду были военные врачи в жестких белых медицинских халатах и с планшетами. Плюс медсестры. Это было похоже на сцену из сериала «M*A*S*H».

Краем глаза я заметил фигуру, стоявшую у кровати. Он был одет в нечто вроде ужасно заляпан­ной грязью униформы и щеголял густой щетиной. Это был Стив. Интересно, какого хрена он здесь делал? Почему этот шутник и бездельник? Почему не Джейсон? Или Трикки?

Подошла медсестра. Я увидел, как загорелись глаза Стива. Они следили за каждым ее движени­ем. Теперь я понял. Я точно знал, почему здесь был именно Стив, а не кто-то другой. Медсе­стры.

Я увидел, как медсестра начала срезать с меня одежду, используя для этого ножницы. Моя фор­ма была порвана и пропитаны грязью, кровью и дерьмом, и она выбросила то, что от нее оста­лось, в мешок для мусора, стоявший рядом с ней. Она добралась до моих штанов, и мне удалось подать сигнал, что я хочу, чтобы она остановилась.

Она приподняла кислородную маску, чтобы я мог говорить.

— В меня стреляли … Несколько дней назад … Через штаны.

Мне удалось дать ей понять, что я хочу оставить брюки себе. Каким-то образом, несмотря на полный бардак, в котором я находился, это было важно для меня. Это было единственное, что осталось у меня на память о миссии всей моей жизни, о самоубийственном бегстве на юг из Ка­лат—Сикара, плюс к поясу была пришита моя шелковая карта побега.

Я попросил ее отдать их Стиву на хранение. Сделав это, я понял, что он меня не слушает. Он смотрел ей в лицо своим самым соблазнительным взглядом, говорящим «доверься мне и ложись в постель». Вот ублюдок.

Каким-то образом я просто знал, что больше никогда не увижу эти штаны. Если бы Трики был здесь, я бы поспорил на свою жизнь, что он вернул бы их домой с войны ради меня. Но не Стив. Он был там только ради одного — женщин. Я не держал на него зла. Он был тем, кем был. Как только медсестра ушла, Стив решил, что может уделить мне немного внимания.

Он неловко пожал плечами.

— Приятель, мне чертовски жаль, что я перевернул машину. Я не видел …

Я заставил его замолчать взмахом руки и жестом пригласил подойти ближе. Он приблизил свое лицо к моему.

— Это не твоя вина, приятель, — пробормотал я. — Мы оба пропустили обрыв. Никто не виноват. Ну, как там медсестры, ты, пижонский ублюдок?

Пара специалистов пришли поговорить со мной. Они объяснили, что они хирурги-травматологи, работающие здесь как резервисты Территориальной Армии. Они сказали мне, что я вернусь в Великобританию через двенадцать часов. Мои легкие были полны крови и воды, так что мне приходилось дышать кислородом. Они были здесь, чтобы откачать жидкость из полости моего легкого. Они вставили мне под правую подмышку какое-то большое игольчатое устройство и объяснили, что вода и кровь со временем откачаются.

Проходили часы. Меня поместили в какой-то кокон. Я вообще не мог пошевелиться. Там было действительно уютно и тепло. Я догадался, что у меня много сломанных костей, отсюда и вся эта амортизация. Меня отправили на аэродром. Мы немного поболтались там. Слышался визг и завывание взлетающих и садящихся реактивных самолетов. Я убивал время, наблюдая, как Стив очаровывает медсестер и подшучивает над ними. Наконец, мы начали подниматься на борт воен­ного самолета со снятыми сиденьями.

Мне не нужно было шевелить ни единым мускулом, и это было здорово, потому что я не мог. Меня положили на носилки с прикрепленными к ним трубками, пакетами и капельницами. Со мной были две медсестры, и они присматривали за мной, пока мы не доберемся до Великобри­тании. Стив ушел, напоследок пошутив и посмеявшись надо мной, а также сказав несколько комплиментов медсестрам. Мне показалось, что я видел, как клочок бумаги переходил из рук в руки. Номера телефонов. Скользкий тип.

Мы взлетели, и я погрузился в мертвецкий сон.

Я пришел в себя, лежа на койке в больнице Тонтон. Я находился в задней части палаты, и мое тело было утыкано трубками и иглами. Я испытывал, мягко говоря, некоторый культурный шок. Я был отнесен к категории ОСР (очень серьезно ранен), поэтому они решили поместить меня в палату для престарелых и умирающих. Средний возраст, должно быть, был семьдесят пять с лишним.

Менее двадцати четырех часов назад я был в Ираке, выполняя свою вторую миссию в тылу вра­га. Я был там со своими товарищами, сражаясь за свою жизнь. Теперь я был раздавлен нашим «Лендровером», так что моя война закончилась, и меня поместили в палату с теми, кто был при смерти. Я решил, что они поместили меня сюда, потому что мой прогноз был таким же.

Подошла симпатичная молодая медсестра. Она присела на мою кровать и спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Я начал плакать. Я не знал, почему и зачем, но я не мог сдержать слез. Она об­няла меня и сказала, что все будет хорошо. От нее приятно пахло. Ее кожа была мягкой. Я поте­рял сознание в ее объятиях.

Когда я снова проснулся, моя мать была рядом. Я испытал огромное чувство облегчения при од­ном только ее виде. Я знал, что она разберется во всем этом и разберется с этим дерьмом. И дей­ствительно, она перевела меня в отдельную палату, где я мог побыть наедине со своей капельни­цей с морфием, своим одурманенным мозгом и своими мрачными мыслями.

В течение следующих нескольких дней мне сделали десятки рентгеновских снимков. У меня было сломано восемь ребер с правой стороны. У меня было сильно вывихнуто плечо. У меня были повреждены легкие. Но главная проблема была с правым плечевым сплетением (сетью нервов). У меня было серьезное повреждение нерва на правой руке. На самом деле, он был на­столько сильно поврежден, что я, возможно, никогда больше не смогу им воспользоваться. Моя правая рука могла бы остаться иссохшей и мертвой на всю оставшуюся жизнь, оставшись бол­таться рядом с моим телом.

Это была моя правая рука. Моя стреляющая рука. А без этого у меня больше не было причин быть Следопытом. Но, по крайней мере, я был жив.

Прошла неделя, и меня отпустили на попечение моей матери. Я был завернут в одеяла и все еще принимал морфий, но, по крайней мере, я был вне того места, куда людей отправляли умирать. Когда я добралась до красивого коттеджа моих родителей в Линкольншире, папа помог мне вой­ти в дом и лечь на диван. Было так приятно снова увидеть его.

На кофейном столике лежал коричневый конверт. Он выглядел официальным и был адресован мне. Моя мама открыла его. Это было шаблонное письмо от Министерства обороны. В нем гово­рилось, что из-за моих травм я был переведен из Следопытов в список Игрек. Это был армейский список больных и раненых. У меня больше не было подразделения. Я был вне Следопытов. Это было похоже на сильный пинок под зад.

Моя мама объяснила, как они узнали о том, что я был ранен. Она слышала, как хлопнула садовая калитка и захрустели листья под ногами. Она заглянула в дверь и увидела мужчину с мрачным лицом в костюме, идущего по садовой дорожке. Она упала на пол, крича: «Нет!». Мой папа упал на пол и обнял ее, плача.

Мужчина в темном костюме приложил рот к почтовому ящику и крикнул:

— Все в порядке! Дэвид не умер! Он просто ранен.

Я только однажды видел, как мой отец плакал, и это было после смерти его матери. Это был всего лишь второй раз, когда я вообще слышал, чтобы он плакал. Если я не знал этого раньше, то теперь я знал, как сильно мои родители любили меня и заботились обо мне. Они уложили меня на диван в гостиной, накрыв пуховым одеялом. Мне было невозможно заснуть, так болели сло­манные ребра.

На следующий день пришло еще одно письмо, а также длинная посылка странной формы. Кон­верт выглядел шикарно. Это было письмо от принца Чарльза, собственноручно подписанное, на его бумаге с гербом Биркхолла. Я прочитал его, и оно развеселило мою душу.

«Дорогой Дейв,

Я услышал об ужасном несчастном случае, который произошел с Вами в Ираке, и просто хотел написать и передать Вам мои самые наилучшие пожелания скорейшего выздоровления. Я рад слышать, что Вы скоро сможете выписаться из больницы.

Мои шпионы также сообщили мне, что вы едва спаслись от тщательно нацеленной иракской пули буквально за день до Вашей катастрофы и что Вас спасла только счастливая пара брюк! Очевидно, что Господь все еще улыбается Вам! Я надеюсь, что, несмотря на ваши неудачи, Вы остаетесь в хорошем настроении и что прилагаемое «лекарство» может помочь Вам немного поднять его …

Я знаю, Вы будете отчаянно стремиться как можно скорее воссоединиться со своими товарища­ми по взводу Следопытов, но пока я надеюсь, что Вы сможете немного отдохнуть со своей се­мьей.

Искренне ваш, Чарльз»

Я вскрыл посылку. «Лекарством», о котором говорил принц Чарльз, была бутылка марочного виски «Лафройг» из его личных погребов. Мой папа сказал мне, что мы сохраним эту бутылку навсегда. Он купил мне такой же винтажный «Лафройг», и мы выпили его вместе, чтобы под­нять тост за мое возвращение домой.

Через несколько дней по почте пришло синее письмо. Оно было от Трикки. Он не спросил, как у меня дела. Вместо этого он немного рассказал о том, чем занимались остальные парни из Следо­пытов, а затем спросил о двух моих прекрасных сестрах. Дерзкий ублюдок!

После того, как меня отправили с театра военных действий, парням сказали, что я ОСР, но что я буду жить. На том этапе я созрел для того, чтобы стать объектом шуточек. Именно тогда они пу­стили слух, что, когда я был зажат под Пинки, все, что они могли слышать, как я кричал: «Только не личико! Только не личико!». О, как я их люблю. Ублюдки.

Эпилог

Я провел много месяцев на излечении в Великобритании, в течение которых мои родители уха­живали за моим здоровьем. Со временем многие из моих травм зажили естественным путем — сломанные ребра, повреждения легких. Дренаж грудной клетки сработал хорошо, и вскоре ме­шок наполнился этой противной красно-желтой жидкостью, когда мои легкие опорожнились. Во время выздоровления я вспомнил, что, когда я лежал в кувейтском госпитале, меня навестил ар­мейский товарищ. Он сказал мне, что в Великобритании есть друг семьи, который является спе­циалистом по лечению травм рук и плеч. Он сказал, что свяжется со своей девушкой, и она устроит знакомство между мной и этим медицинским специалистом.

Моя мать взялась за это дело и записалась на прием. Специалист, профессор Рольф Берч, был хирургом-травматологом и консультантом, и моя мать отвела меня к нему на прием с моей пра­вой рукой на перевязи. У меня был серьезно поврежден нерв в руке, и меня предупредили, что она, возможно, никогда полностью не восстановит подвижность или чувствительность.

У профессора Берча оказались растрепанные седые волосы и длинная белая трость для ходьбы. Он действительно был похож на сумасшедшего профессора. Осмотрев меня, он сказал мне, что я буду находиться под его личным присмотром в течение нескольких месяцев, пока он будет ле­чить мою руку. Он сказал мне, что надеется, что у нас все снова заработает, но из-за поврежде­ния нерва никогда не было никаких гарантий.

Перед уходом я спросил его, когда я смогу снова начать заниматься гимнастикой, даже если это будет просто несколько приседаний. Он посмотрел на меня так, как будто думал, что я спятил. Я все еще был на морфии, и, наверное, я был довольно под кайфом, но в то же время я был смер­тельно серьезен. Я отчаянно хотел вернуться к Следопытам и не собирался позволять своей по­врежденной руке мешать мне.

Профессор сказал мне, что «сейчас лучше всего просто отдохнуть». По большей части я проигнорировал его совет. Я ввел свой собственный режим тренировок, частично основанный на щадящих упражнениях, которые мы выполняем в Следопытах после завершения надлежащей тренировки. В течение недель и месяцев я снова набирал силу и физическую форму, и я начал ощущать, что к моей руке возвращается какая-то чувствительность. Но после периодов, когда я немного прогрессировал, а затем регрессировал, стало ясно, что мне нужна серьезная операция на плече. Из-за неразберихи в Национальной службе здравоохранения я ждал операции восемна­дцать месяцев, и к тому времени потерял терпение.

Я продал свою машину и на вырученные деньги оплатил операцию в частном порядке. Пример­но через шесть месяцев я присоединился к Следопытам. Это был настоящий триумф разума над материей, но мне удалось полностью восстановить способность пользоваться правой рукой. Я чувствовал себя достаточно здоровым физически и морально, чтобы вернуться в подразделение в качестве полноправного оператора, но я был ограничен выполнением служебных обязанностей до тех пор, пока Министерство обороны не назначит меня таковым. В конце концов, я вернулся в Следопыты в качестве полнофункционального оператора и снова занял свой пост в качестве за­местителя командира.

Когда я получил письмо от Министерства обороны в тот день, когда вернулся домой из госпита­ля, включение в армейский список больных и раненых, список Игрек, было самым жестоким ударом, который только можно себе представить. Это была автоматическая почтовая рассылка, сгенери­рованная компьютером. Хотя я могу оценить логику, стоящую за его отправкой, МО проявило при этом примерно такую же деликатность, как атакующий слон.

В письме говорилось, что, если я полностью не восстановлюсь в течение восемнадцати месяцев, армия оставляет за собой право уволить меня из вооруженных сил. Они даже не пожелали мне скорейшего выздоровления. Мило. Я был раненым на войне солдатом, всего за день до этого вы­писавшимся из госпиталя. Я взглянул на имя бюрократа, который это подписал, и запомнил его. Я решил встретиться с ним в темном переулке как-нибудь в ближайшем будущем и поквитаться. Это все еще в моем списке дел.

Только письмо и бутылка виски, которые я получил от принца Чарльза, отчасти компенсировали такое бесчувственное и дрянное обращение. Это личное письмо от принца Чарльза, подписанное от руки, плюс бутылка односолодового виски многое сделали для моего морального состояния, когда я был так тяжело ранен. Это заставило меня задуматься, что, возможно, армия, в конце концов, была разумной, гуманной силой, в которой можно было служить.

Одной из самых больших загадок, связанных с нашей миссией на аэродром Калат-Сикар, было то, почему для нашего патруля не было воздуха, когда мы в крайнем случае обратились за ним. В тот момент, когда мы попросили об этом, мы понятия не имели, чем занимаются остальные бри­танские войска. Насколько мы знали, солдаты могли сражаться за свои жизни по всему южному Ираку, и они могли монополизировать военно-воздушные силы.

На самом деле это было не так. Если не считать нашего подразделения Следопытов, очень немногие британские войска, если таковые вообще были, в то время сталкивались с серьезными боевыми действиями. Оглядываясь назад и поговорив с компетентными людьми в вооруженных силах Великобритании, я полагаю, что авиацию можно было где-то найти, или изменить приори­теты в связи со стратегическими задачами.

Это могло быть сделано, потому что мы обнаружили крупную скрытую иракскую группировку, которую необходимо было уничтожить, и это могло бы стать средством спасения наших жизней. Также фактом является то, что у американцев была в распоряжении масса авиации для прикры­тия Насирии, и они доказали, как быстро это можно было сделать, как только мы передали им координаты иракских позиций.

Однако любая спасательная группа, посланная, чтобы попытаться вытащить наш патруль, почти наверняка попала бы под шквал огня, учитывая концентрацию иракских сил, оснащенных круп­нокалиберными пулеметами, по всему маршруту к северу от Насирии. Этот отряд, скорее всего, состоял бы из двух «Чинуков», несущих десантников, с боевыми вертолетами в качестве под­держки, и отправка их туда вполне могла привести к риску того, что их собьют.

Это может объяснить, почему Джон, командир Следопытов, чувствовал, что он не в состоянии послать какой-либо спасательный отряд. Однако это не объясняет, почему в то время, когда мы просили об этом, не было обеспечено прикрытие с воздуха, чтобы нанести авиаудары по обнару­женным нами позициям противника.

Битва за Насирию описана в нескольких книгах и является сюжетом нескольких телефильмов, в том числе сериала HBO «Поколение убийц». Пожалуй, лучшим описанием является книга Тима Притчарда «Аллея засад: самое экстраординарное сражение войны в Ираке», названная в честь дороги через Насирию, по которой продвигалась морская пехота и по которой впоследствии про­следовали мы.

В книге «Аллея засад» рассказывается о битве за Насирию в марте 2003 года с точки зрения трех рот морской пехоты США, «Альфа», «Браво» и «Чарли», которые сражались за взятие города и захват двух жизненно важных мостов. Это те же подразделения морской пехоты, с которыми мы поддерживали связь как перед пересечением их линии фронта, так и после того, как благополуч­но вернулись обратно. Следующие слова цитируются с последней страницы «Аллеи засад». Они рассказывают о реакции одного морского пехотинца из роты «Чарли» на возвращение нашего патруля с миссии в Калат-Сикаре.

«Он не мог сказать, двигался ли там кто-нибудь или нет. Возможно, они все еще где-то там. Они могут убить нас, когда захотят. Из темноты действительно появилась группа фигур. Они не были иракцами. Они были британцами. Они подошли к Робинсону и его приятелям и попросили сига­рет. Со своим странным акцентом они начали говорить, что морская пехота не должна идти на север, что там, впереди, было тяжело.

Они произвели на Робинсона сильное впечатление. Они были старше, с бородами, усами и про­чим дерьмом. Они были нагружены боеприпасами, а их вездеход был утыкан ракетами и М240. А потом они просто исчезли в пустыне без всякой поддержки, без единого слова о том, куда они направляются и что задумали. Робинсон мог догадаться, кто они такие, и, несмотря на то, что ему только что пришлось пережить, он тосковал по романтике жизни в спецназе.»

Восемнадцать морских пехотинцев США погибли в битве за захват Южного моста через Евфрат и Северного моста через канал Саддама. Около тридцати пяти человек были ранены. Кроме того, в тот день в Насирии было убито одиннадцать солдат армии США, в результате чего общие потери США достигли двадцати девяти человек. Это самые большие единовременные потери, понесенные американскими военными во время захвата Ирака, отражающая кровопролитный накал битвы за Насирию.

Примечательно, что каждый морской пехотинец США, захваченный в плен в течение недели на­шей миссии к северу от Насирии, был казнен иракским противником. Это сильно отличалось от войны в Персидском заливе 1991 года. Сообщается, что один американский морской пехотинец-разведчик был распят в центре города, где он был схвачен, и выставлен на всеобщее обозрение. Нечто подобное, без сомнения, постигло бы и нас, если бы мы попали в плен.

Одна из причин ожесточенности иракского сопротивления, испытанного в Насирии и на севере страны, стала ясна нам только спустя долгое время после войны. Очевидно, Саддам отправил свои силы Специальной организации безопасности (СОБ), по словам ЦРУ, его «самые страшные силы безопасности», защищать Насирию и маршруты к северу от нее вместе со своими федаина­ми.

И СОБ, и федаины состояли из убежденных сторонников Саддама, которые понимали, что они не будут играть никакой роли в восстановлении Ирака, если режим Саддама будет побежден. На­сирия была их последней опорой, и СОБ и федаины могли бы поверить, что они сражаются за само свое выживание. Оглядываясь назад, кажется весьма вероятным, что «Рон Джереми» и дру­гие, с кем мы случайно столкнулись на маршруте к северу от Насирии, были оперативниками СОБ.

На следующий день после битвы за Насирию и после авиаударов, нанесенных к северу от горо­да, используя собранные нами разведданные, 2-й легкобронированный разведывательный бата­льон морской пехоты возглавил молниеносный удар 1-го экспедиционного корпуса морской пе­хоты к северу от Насирии, чтобы захватить Багдад.

Прошло несколько дней, прежде чем были найдены последние тела американских морских пехо­тинцев КИА (погибших в бою) в Насирии. Они были похоронены в неглубоких могилах в неко­торых городских резиденциях. 1 апреля 2003 года морские пехотинцы из оперативной группы «Тарава» начали спасательную операцию по освобождению рядовой Джессики Линч, одной из солдат автоколонны 507-го батальона службы тыла армии США, чей захват в Насирии привлек внимание мировых СМИ.

Мы были девятью британскими солдатами, которым была поручена миссия в Калат-Сикаре, и, насколько я знаю, мы были единственными британским отрядом, присутствовавшим в битве за Насирию. Что касается крошечного, легковооруженного отряда, которым мы были, мне нравится думать, что мы сыграли жизненно важную роль в том, что позволили Корпусу морской пехоты продвинуться из этого города и взять Багдад.

Аэродром Калат-Сикар так и не был захвачен элитными войсками в соответствии с планом на­шей первоначальной миссии и планом десантников, которые должны были следовать за нами. По мере развития событий, молниеносное продвижение экспедиционных сил морской пехоты к северу от Насирии продвинулось далеко вглубь Ирака, и аэродром все равно попал в руки Коа­лиции.

Джон, командир Следопытов, представил рекомендации для получения почетных званий и на­град после нашего тура в Ираке. Джейсон получил Военный крест за свои действия во время миссии в Калат-Сикаре. Вполне заслуженно. Он был безупречным, превосходным оператором, и, несмотря на взлеты и падения в наших отношениях до войны, он твердо поддерживал меня, и его храбрости не было равных, когда он спас патруль от почти неминуемой гибели.

Его ясность ума, когда он ехал в передней машине и возглавлял колонну по трассе №7, была не­вероятной, и он был прекрасным примером для подражания для всех нас. Он проявил спокой­ствие и заботу о тех, кто находился позади него, бросив дымовые шашки, которые помогли спа­сти жизни всем находившимся в двух следующих машинаъ, включая ребят из инженерной раз­ведки. Я испытываю огромное восхищение Джейсоном как солдатом и элитным оператором.

Хотя он был представлен к медали, Трикки не получил награды за свою службу в Ираке, и это несмотря на то, что план вернуться на юг по трассе №7 и соединиться с американскими морски­ми пехотинцами в Насирии возник из-за его настояния на том, чтобы мы сохранили транспорт­ные средства. Трики был бесстрашным, профессиональным и хладнокровным оператором, и безопасность патруля в значительной степени зависела от его опыта, не говоря уже о том, что он управлял крупнокалиберным пулеметом.

Он был невозмутим, когда обращался с этим тяжелым оружием, несмотря на то, что он был са­мым уязвимым человеком в нашей машине, поскольку наводчик крупнокалиберного пулемета сидит выше и более уязвим, чем остальная команда в Пинки. В конце концов, я не сомневаюсь, что Трикки было наплевать на отсутствие медалей, которые он должен был получить в Ираке: он был в Следопытах не ради славы.

Я буду чувствовать себя в долгу перед ним всю оставшуюся жизнь, потому что именно Трики был под перевернутой повозкой, держал меня за руку и пытался вытащить оттуда.

Сержант Йен Эндрюс, сержант инженерной разведки, также был награжден Военным крестом. Это было достаточно справедливо и вполне заслуженно. Когда все пошло наперекосяк, ребята из инженерной разведки выполнили это задание, и в пылу боя не были обузой. Ему также разреши­ли оставить пистолет, который спас его от иракской пули, попавшей ему в бок, в качестве суве­нира. Я надеюсь, что он вставит ее в рамку и выставит на видном месте на своей стене славы.

Никто из других членов патруля не удостоился наград, включая Стива, Джо, Деза и других парней из инженерной разведки, хотя некоторые из нас были представлены к медали того или иного рода. Хотя я понимаю, что в британской армии награды выдаются редко, я твердо верю, что каждый парень из миссии Калат Сикар заслужил Военный крест или что-то подобное.

После того, как я был эвакуирован с театра военных действий, Джон продолжал исключительно успешно командовать Следопытами в течение следующих пяти месяцев операций в глубине Ирака.

Каждый из нас в миссии Калат Сикар прошел боевое крещение и вышел оттуда изменившимся человеком. Рассмотрим Деза. Хотя он и не получил медали, его современный опыт стрелка с пистолетом с Дикого Запада вошел в легенды Следопытов. Он стер Джона Уэйна с лица земли, и в секретном мире операций элитных войск люди будут говорить о трюке Деза еще долгие годы. Полушутя, Следопыты называют закаленных в боях парней «более активными, чем Чак Норрис». Я не могу вспомнить ни одного фильма с Чаком Норрисом, в котором он оказался бы в ловушке в тылу врага, столкнувшись лицом к лицу с множеством войск противника, как это было с нами, и подобно Дезу, отбиваясь от них с помощью пистолета.

Некоторые старшие офицеры утверждали, что как командир патруля, которому поручено выпол­нение миссии в Калат-Сикаре, мое решение продвинуться вперед за линию фронта США в по­пытке завершить миссию было неправильным. Я надеюсь, что из рассказа о миссии в этой книге становится ясно, почему было принято это решение, решение, которое разделял каждый человек из моего патруля.

Как командир патруля, я знаю, что ответственность лежит на мне: но я верил тогда и до сих пор твердо верю, что мы приняли абсолютно правильное решение продолжить выполнение миссии в свете имеющихся у нас разведданных, и исход миссии сам по себе доказывает правильность на­шего решения. Я уверен, что люди из моего патруля чувствуют то же самое.

В конечном счете, огромное чувство удовлетворения, которое мы получили от того, что смогли передать координаты противника американцам, очень много значило для каждого человека, участвовавшего в миссии в Калат-Сикар. Помимо ослепительно очевидного факта, что это была жизненно важная информация, особенно, когда данные со спутников, с воздуха и от агентуры уже оказались катастрофически ошибочными, было фантастически иметь возможность внести свой вклад в американские военные усилия таким решающим образом.

На протяжении всей моей армейской карьеры я много раз участвовал в совместных операциях и тренировках с американцами. Я привык быть их бедным родственником и одалживать у них все, что нам может понадобиться: в первую очередь самолеты, но также и другое снаряжение. Чаще всего мы оказываемся нищими, и временами это приводит в замешательство. У наших парней столько же навыков и настроя на все сто, но никогда нет подходящего снаряжения или его недостаточно.

В Ираке 16-я десантно-штурмовая бригада изначально находилась в тылу, практически не имея возможностей для воздушного штурма, и все же мы видели, как тысячи военнослужащих экспе­диционных сил морской пехоты вступали в бой при массированной поддержке с воздуха. В Ира­ке две совершенно разные вооруженные силы вели две разные войны, и большую часть времени мы были там со связанными за спиной руками, чтобы поддерживать американцев.

Мы были вдвойне ущемлены отсутствием воли, что делало заброску с парашютами в Калат Си­кар каким-то образом неприемлемым с военной и политической точек зрения. Если бы нам поз­волили выполнить заброску с прыжком HALO в Калат-Сикар, я не сомневаюсь, что мы выпол­нили бы возложенную на нас миссию, что могло бы сократить продолжительность и смерто­носность войны. Как бы то ни было, способность нашего патруля передавать жизненно важные разведданные американцам означала, что британские силы добавили нечто чрезвычайно ценное и, на мой взгляд, почти такое же важное к захвату аэродрома Калат-Сикар.

В Насирии был ключ к драгоценному камню в короне Ирака, которым был Багдад. Битва за за­хват Насирии стала известна как «мать всех сражений». С Корпусом морской пехоты США ве­лись ожесточенные бои, и потери с американской стороны говорят сами за себя. Я верю, что мы действительно помогли изменить ход той битвы, и это, в свою очередь, стало решающим момен­том в войне.

Американцы всегда с таким уважением и поддержкой относились к нам как к британским солда­там и Следопытам, поэтому иметь возможность доставить что—то в ответ означало оказать им услугу — услугу, которая была вполне заслуженной. Достижения нашего патруля в получении этой информации и возвращении живым, чтобы доставить ее, должны были стать чем-то таким, о чем войска Ее Величества трубили с крыш. Надеемся, что эта книга поможет в какой-то мере рассказать о том, чего удалось достичь небольшому отряду британских солдат в первые дни вой­ны в Ираке.

Следопыты регулярно тренируются с американскими элитными войсками, и наши отношения с нашими американскими собратьями-воинами остаются крепкими. Я надеюсь, что миссия Калат-Сикар и рассказ о ней в этой книге, поможет укрепить эти отношения. В последние годы мы на­чали проводить больше тренингов HALO и HAHO в Южной Африке, и операция, о которой на­писано в начале этой книги, касается учебной миссии, предпринятой мной и другими Следопы­тами в Южной Африке.

Следопыты остаются самым титулованным взводом в британской армии. Сержант-Следопыт Стэн Харрис был награжден Военным крестом за борьбу с повстанческой группировкой «Вест­сайдские парни» в Сьерра-Леоне. Брайан Бадд был награжден орденом Креста Виктории за бой в провинции Гильменд, к сожалению, посмертно, и он только что ушел из Следопытов, чтобы присоединиться к регулярному подразделению. В глубине души он был и остается Следопытом. Плюс есть множество благодарностей (упомянутых в депешах) и 2 Военных Креста, присужден­ных за миссию в Калат-Сикаре.

Эта крошечная группа людей может по праву гордиться собой. Будьте уверены, что прямо сей­час на местах, в отдаленных и враждебных частях мира, есть небольшие группы очень реши­тельных людей, сеющих хаос среди врага. Если вы спросите их, вы, вероятно, не получите ника­ких ответов, но они очень вероятны.