"Броненосцы-2" (прода)

— Ну что же — это нормально. Не гробить же броненосец на эскадренной скорости, когда есть возможность справиться с повреждениями. Надеюсь, вы не наложили за это взыскания на Эссена?

— Ни в коем случае. Дослушайте, пожалуйста до конца: броненосец не мог после заведения пластыря догнать основные силы, и присоединился к крейсерам Энквиста, схлестнувшимися с остатками крейсерских отрядов японцев. Мало того — именно 'Пересвет' переломил этот бой и прикрыл наших, которые вполне могли бы нахвататься попаданий так, что не все дотащились бы до Владивостока...

— Я вас понял, — перебил Рожественский. — Ну что же, это будет не первый случай, когда капитан первого ранга получит 'Георгиевский крест' на шею. А уважаемый Николай Оттович...

— Несомненно крест заслужил, — прервал командующего Вирен, — Но он был ранен и выбыл из строя в завязке схватки с крейсерами японцев. Дальше 'Пересветом' командовал старший офицер, вернее, исполняющий должность старшего офицера.

— Вообще проблем не вижу — к 'Георгию' его, и вся недолга, — удивился Рожественский.

— Уже имеет. И, — Вирен не хотел лишний раз поставить Рожественского в неудобное положение, — лейтенанта он получил чуть больше года назад.И особых проблем с награждением нет — представить к Владимиру с мечами или к золотому оружию... Я не об этом, Зиновий Петрович — героев-то среди офицерской молодёжи хватает. И во время войны они себя проявляют. Но мир не за горами...

— Что вы хотите этим сказать? Вы против мира?

— Нет, конечно. Но вот как раз этот лейтенант и кавалер трёх боевых орденов...

— Вы так подробно знаете о каждом обер-офицере флота? — вскинул брови командующий.

— Нет, разумеется. Не буду скрывать: я даже был посажёным отцом на свадьбе этого юноши. Но дело не в нём — он просто яркий пример сложившейся на флоте ситуации: в военное время он сделал головокружительную карьеру. И по праву, смею вас уверить. А не было бы войны — так и громыхал бы до сих пор в чинах мичманских.

— Пожалуй вы правы, Роберт Николаевич. А что не так?

— А то, что в мирное время будут выдвигаться не 'бойцы', а угодные начальству и удобные исполнители. Нудно выплавывать ценз и получать очередные чины. И становиться командирами кораблей, зачастую, не будучи способными командовать ими в бою. В этой войне таких примеров было немало, не так ли?

— Бывало. Но пока вы говорите только о минусах. Критиковать сложившуюся систему несложно. А что 'вместо'?..

— Если бы я не думал над этим вопросом, то и не начинал бы данный разговор с вами.

Во-первых: Выпускник Морского Училища, мичман, сразу обходит на ранг своего сухопутного коллегу, который выпускается подпоручиком. Это понятно — морская служба менее комфортна и более сложна, чем на суше. Потом он получает лейтенанта, соответствующего штабс-капитану, а потом ... пропасть. До капитана второго ранга ему служить и служить...

— Совершенно напрасно, — начал слегка раздражаться Рожественский, — вы стараетесь мне напомнить специфику производства в следующий чин на флоте. Я с этой процедурой прекрасно знаком. Чего вы хотите добиться?

— Я, если смогу вас убедить, — Вирен был готов к такой реакции командующего, — хочу, чтобы вы поддержали моё предложение: ввести на флоте дополнительный чин: 'капитан-лейтенант'.

— Но ведь он упразднён два десятка лет назад.

В голове Вирена заметались мысли, которые категорически не рекомендуется высказывать своему начальству. Поскольку они о степени сообразительности этого самого начальства...

— Я это знаю, Зиновий Петрович, — терпеливо продолжил контр-адмирал, — но прошу понять мою мысль: со дня на день будет заключён мир. Ну хорошо, не завтра и не через неделю, но судьба войны практически решена. И эта война дала нам возможность выявить наиболее толковых, инициативных и мужественных офицеров. И нужно постараться создать механизм, который поможет им скорее продвигаться по службе, чтобы они не находились в равных условиях с теми, кто просто честно служит...

— Ну, знаете ли, таковые тоже нужны.

— Несомненно, но на мостиках крейсеров и броненосцев следующие войны должны стоять не они. А те, кто хоть и младше по времени производства, но настоящие бойцы. А при существующей системе, в мирное время, расти в чинах они будут вне зависимости от своих талантов.

Так вот: чин капитан-лейтенанта, это 'ступенька', на которую можно подтолкнуть перспективного офицера не вызывая возмущения ни у начальства, ни у сослуживцев. Возможность дать ему должность, на которой можно набраться опыта не только в боевом, но и в хозяйственно-административном плане.

— Убедительно излагаете, Роберт Николаевич, — усмехнулся Рожественский. — Я обещаю обдумать ваше предложение. А пока — прошу меня извинить — вон уже Варвара Сергеевна за мной поспешает — пора на обед. В госпитале расписание почище чем на эскадре. Честь имею!

Адмиралы простились.

Беременная женщина, конечно, не хорошеет. Да этого быть и не должно — сама природа делает всё, для того, чтобы мужчина не мешал заниматься самым на данный момент важным делом — готовиться произвести на свет новую жизнь. Но в глазах этого самого мужчины, любимая, готовящаяся стать матерью его ребёнка — самое прекрасное, самое восхитительное существо на свете.

Когда Ольга открыла дверь мужу, у того просто перехватило дыхание от восторга. Пусть стало слегка одутловатым лицо, пусть совершенно не угадывалась под широким платьем талия — для Василия жена никогда ещё не выглядела столь красивой и привлекательной.

— Васенька! — всхлипнула Соймонова, закинув руки на шею лейтенанта. — Живой! Вернулся!

— Здравствуй, родная! — будущий отец сдержал порыв и прижал к себе супругу очень осторожно и аккуратно. — Как чувствуешь себя? Как вообще?..

Последовала 'поцелуйная пауза'на несколько минут.

— Да чего же мы на пороге до сих пор? Проходи уже! Анфиса! Кофе приготовь!

— Анфиса? — приподнял брови Соймонов.

— А ты как думал. Тяжело мне теперь одной с хозяйством управляться. Ты не голоден?

— Не беспокойся — пообедал. Слушай! А как с деньгами? Прислуга ведь...

— Держимся. Ты надолго?

— Точно не знаю, но что-то около двух недель — 'Пересвета' в док поставили, так что экипаж на берегу, в Экипаже, извини за каламбур. На службу, конечно, ходить нужно, но ночевать дома надеюсь довольно часто. От Михаила Николаевича вестей нет?

— Нет. Последнее письмо из Порт-Саида было. Если верить газетам — прошли две недели назад мимо Сайгона.

— Понятно — оперативную информацию в личной переписке использовать нельзя. Надеюсь, что Третья эскадра скоро объявится — заступить им дорогу теперь некому.

— Ты-то как? Не ранен? Как бой прошёл?

— Я цел и невредим. А вот Володю Денисова убило. Единственного из офицеров на броненосце. Я ведь не сразу домой — сначала на кладбище заехал, хоронили его без меня...

— Прими, Господи, душу раба твоего, Владимира! — перекрестилась Ольга погрустнев.

С кухни появилась Анфиса с подносом. К кофе были поданы ещё тёплые пирожки с повидлом, и Василий с удовольствием отведал стряпню новой служанки, предварительно с ней познакомившись.

Анфиса не блистала красотой — совершенно средняя двадцатилетняя девушка, ни чем особым не примечательная внешне. Однако Ольга, в беседе за кофе, не могла нахвалиться своей новой... помощницей, что ли: получая весьма скромное жалование новая 'прислуга' стала фактически подругой лейтенантши. Дочь капитана первого ранга никогда не была чванливой дворяночкой, а ситуация, когда общаться просто больше не с кем, весьма способствовала установлению практически дружеских отношений между молодыми женщинами.

Сегодня, конечно, Анфиса поспешила оставить супругов вдвоём, но в дальнейшем обедали, ужинали и чаёвничали Соймоновы с ней совместно.

А сейчас, когда супруги были вдвоём, начался разговор на вечную тему:

— Ты мальчика или девочку хочешь?

— Оленька, я хочу, чтобы у нас с тобой появился малыш. Или малышка. Только бы свершилось! — Василий смотрел на жену влюблёнными глазами и говорил совершенно искренне.

— А всё-таки? — капризно 'прицепилась' Ольга. — Тебе всё равно, кем будет твой первенец?

— Я уверен, что он не последний из наших детей, — улыбнулся лейтенант. — Но, если ты так настаиваешь — хотелось бы для начала сына.

— Это ещё почему?

— Во-первых, хочется быть уверенным, что фамилия Соймоновых не пресечётся в случае чего, а во-вторых, — Василий показал рукой на стену, — вот шпага, которую Михаил Николаевич строго-настрого приказал передать его внуку. Так что первым у нас будет мальчик. Не возражаешь?

— А если девочка?

— Она будет такой же красивой как ты. Может даже ещё красивее, хотя я такого не представляю.

— Льстец. Я тебе не верю, — лицо Ольги слегка порозовело, и было совершенно конкретно, что мужу она верит в этом плане без всяких сомнений. — А как назовём дочку или сына?

— Оленька, как захочешь. Не я ведь вынашиваю ребёнка — ты. Все тяготы тебе достаются.

— Ладно, договоримся так: если мальчик — имя выбираю я, а если девочка — ты. Ладно?

— Хорошо! — поспешил согласиться лейтенант, наивно пологая, что тему можно закрыть.

— А как ты хочешь назвать дочку?

Соймонов с тоской вспомнил о службе на 'Пересвете' — неудержимо потянуло на броненосец. Причём не 'к', а 'от'. Что самое парадоксальное — от любимой и единственной, от самой дорогой и родной на свете, с которой к тому же не виделся несколько месяцев...

— Назовём Настей.

— А почему? — тут же ревниво поинтересовалась супруга.

— Ну не Ольгой же! Две Ольги в одном доме — это много. Как вы поймёте, кого из вас я зову? 'Настя' просто звучит нежно, а моя дочка будет самой нежной и красивой. Как ты.

— Ладно, — прижалась к Василию жена. — Прощаю

— За что, Оленька?

— За всё, дурак.

Соймонов совершенно не понял в чём он был виноват, и за что его простили. Но не начинать же выяснение отношений: простила тебя жена — радуйся и не лезь в бутылку. А захочешь узнать в чём виноват — узнаешь. Даже о таком узнаешь, о чём у тебя никакой фантазии не хватит представить. А виноват в этом ты и никто другой...

У Василия хватило мудрости не развивать тему.

* * *

 Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Появившийся откуда-то звук никак не исчезал. Где я? Мысль еще не успела оформиться, а перед открывшимися глазами появился белый потолок. Еще через несколько секунд — накрахмаленный пододеяльник. Голова явно не успевала осознавать то, что видят глаза. Прошла еще, казалось, целая вечность, когда Яков в конце концов понял, что находится в постели, а постель, судя по непрекращающемуся стуку и мелькающим за окном телеграфным столбам, едет куда-то вместе с ним на поезде. Впрочем, едва заметив солнечный зайчик где-то в дальнем нижнем углу аккуратно отделанного деревом купэ натренированный въедливым унтером мозг начинающего войскового разведчика тут же определил примерное направление — поезд шел куда-то на восток. Но долго предаваться созерцанию Якову было не суждено — ослабленный организм решил, что на сегодня работы хватит и снова погрузился в глубокий сон.

 — Здравствуйте, Яков Давидович, — появившийся в дверях купэ давешний полковник из императорской охраны жестом отослал солдата, — Его Императорское Величество изъявили желание встретиться с вами лично. Однако, — продолжил удобно разместившийся на стуле "сиделки" полковник, — я получил разрешение предварительно кое-что обсудить. Как вы себя чувствуете?

 — Спасибо, ваше высокоблагородие, — Яков и правда был рад приходу начальства, так как надеялся, что ему, наконец, расскажут что произошло, так как врач строжайше запретил общавшимся с ним солдатам "волновать" пациента, — мне уже гораздо лучше. Доктор сказал, что с завтрашнего дня можно будет начинать вставать.

 — Рад слышать! Поправляйтесь скорее — Отечеству нужны именно такие защитники. Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить. Яков Давидович, а знаете ли вы зачем вас вообще позвали на площадь?

  Чего-чего, а именно такого вопроса Яков не ожидал. От того, видимо, наученный армейским опытом мозг решил уйти в глухую оборону и ответить весьма кратко, но по Уставу

 — Никак нет, ваше высокоблагородие!

 — Понятно. Так вот, ваше там появление отнюдь не связано с покушением. Да, без награды вы не остались бы, но тем не менее... Вас, Яков Давидович, полковое начальство отметило в числе прочих отличившихся за умелое командование в бою при штурме завода еще до вашего здесь появления . И получили бы вы, как все, Знак отличия военного ордена перед строем. Но, когда полковник стал жаловаться на некомлект младших офицеров, то судьба ваша, мой друг, изменилась — Его Императорское Величество предложил ему решить этот вопрос самостоятельно. Начальство рекомендовало к производству в младший офицерский чин прапорщика именно вас,. Так что к тому моменту, когда крышка котелка, в которой была сделана бомба, влетела к вам в лоб, соответствующее распоряжение было уже подписано. Так что, господин прапорщик, называйте меня Петром Георгиевичем. Слегка осоловевший от такого поворота дел Яков не сразу сообразил, что надо отвечать, когда же тело само начало произносить привычное:

 — Рад ста... — он все-таки обрел способность соображать и закончил, как положено офицеру, — ...Служу Отечеству!

 — Вот и славно. Завтра придет портной, снимет мерки для нового мундира. А то пришлось бы объяснять потом газетчикам чего это наш герой все еще в солдатском ходит, они-то уже в курсе. К тому же вы же теперь официально служите в Собственном Его Императорского Величества конвое и формувсе равно пришлось бы менять.

 — Петр Георгиевич, а что там произошло-то? — поняв, что его наконец-то выпустили из-под плотной опеки доктора Яков больше не мог сдерживть любопытство. — Как я жив-то остался если бомба взорвалась? Или не взорвалась? Я уж тут вообще сомневаться стал была ли она...

 — Да, Слава Богу, ничего особо страшного. Бомба была. И взорвалась. Только не вся — детонатор снарядный сработал, а снарядная же взрывчатка — нет. Вот и хватило ее только на то, чтобы отправить самого бомбиста на тот свет, а вас в беспамятство. Есть подозрение, что пироксилин для снарядов какой-то другой саботажник специально переувлажнил. Сейчас следователи это проверяют. Но все-таки история про то как еврей Царя спас не то, что по всей стране — по всему миру разошлась. Да не смущайтесь так. Яков Давидович, собственно говоря, вы можете или продолжить военную карьеру, или попросить чего-то для мирной жизни. Но, зная вашу решительность и наблюдательность, хочу сделать вам еще одно предложение... Как вы относитесь к службе в Отдельном корпусе жандармов?

 Эпилог

 23 апреля 1906 года

  Анатолий Васильевич наконец-то добился своего: в результате его грозных криков наконец-то прекратились всякие глупости, и он имел полную возможность заняться своей главной работой — есть, спать и расти. И он приступил ко всему сразу. С молоком матери в организм младенца вливалось всё из вышеперечисленного. Соймонов-младший засыпал в полном удовлетворении.