Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

"Броненосцы-2" (прода)


Опубликован:
12.06.2012 — 12.06.2012
Читателей:
1
Аннотация:
Вернулся к плавуче-стреляющему железу:)
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

"Броненосцы-2" (прода)


Проскочив со своими кораблями мимо русского кильватера, Того оказался неприятно удивлён: теперь уже можно не сомневаться, что отряд Вирена здесь находится не один. Теперь уже можно было совершенно точно разглядеть в бинокль приближающиеся броненосцы Ухтомского. Что, впрочем, никак не меняло ближайших планов командующего японским флотом — всё равно планировался поворот всему отряду и выход на параллельный с русскими броненосцами курс.

Почти одновременно с этим, на 'Орле' получили аналогичную информацию: — Дымы с норд-оста!

Ещё через несколько минут, сигнальщик внёс уточнения:

— Пять больших кораблей, первым — броненосный крейсер... Вторым такой же...

Чтобы понять, кто приближается, Вирену уже не требовалось слушать до конца то, что дальше будет выкрикивать матрос: здесь все. Теперь понятно, почему Того был так дерзок. Сейчас он уже лёг на обратный курс, соединится с подходящими силами и получит существенный перевес. Пусть и временно.

Нет, утопить, конечно, не успеют никого, но дырок способны наделать немало, да и надстройки побить. И трубы.

Адмирал очень хорошо помнил, как много проблем доставили русскому флоту при Цусиме эти самые сбитые или раскуроченные трубы...

Второй отряд, разумеется, успеет подойти, и, соединёнными силами японцев удерживать на почтительном расстоянии будет несложно, но ведь это значит, что придётся вернуться во Владивосток с повреждениями, причём так и не нанеся решительного удара по вражескому флоту...

— Ложимся на обратный курс, — скомандовал Вирен командиру броненосца. — Идём на соединение с остальными. Поворот последовательно через левый борт.

На 'Сикисиме', заметив маневр русских, немедленно приняли влево: Того сосем не улыбалось до соединения с крейсерами Симамуры и Уриу, ещё раз оказаться под огнём четырёх русских кораблей линии. Тем более, что он уже получил доклад о серьёзных повреждениях на 'Якумо'. Позже, когда противник иметь меньшую эскадренную скорость из-за присоединения тихоходных кораблей идущих с юга, можно попробовать сыграть на преимуществе в несколько узлов.

— Ну что, надавали мы сегодня макакам! — Денисов весело улыбался, подходя к Соймонову.

Василий в этот момент 'находился не здесь'. Как ни странно, сейчас старший офицер 'Пересвета' думал не о прошедшем эпизоде боя, и не о грядущем возможном столкновении с противником.

О семье. Вернее, пока в основном. Об Ольге. Но и то, что скоро предстоит стать отцом, не выходило из головы. Такое не забудешь. А, учитывая, как лейтенант обожал свою молодую жену, нетрудно представить постоянные переживания за её состояние. Тем более, что не было возможности находиться рядом.

Старший врач броненосца, Александровский, уже старался не попадаться на глаза 'первому после командира', чтобы, в очередной раз не быть вовлечённым в разговор о протекании беременности и возможных проблемах во время её и при родах.

Нет, Соймонов, само собой, добросовестно, порою, даже слишком добросовестно, выполнял свои служебные обязанности, но, как только выдавалась минутка, когда не нужно было думать о корабле и его экипаже мысли лейтенанта немедленно сворачивали в совершенно конкретную сторону...

— Не говори 'гоп', Володя, пока не перепрыгнешь, — вернулся в реальность Василий. — Ничего ещё не кончено. Не исключено, что главная катавасия только начинается.

— Но дебют-то за нами. Два крейсера у япошек прикончили, самому Того врезали тоже здорово. Всё идёт как по нотам, сейчас соединимся с Ухтомским и погоним гадов до самого Токио.

— Эк ты размахался! Нам сейчас...

— Ух, ты! Смотри, что творят!! Совсем страх потеряли?!

Непонятно, что двигало вице-адмиралом Катаока: или отсутствие команды от флагмана (хотя ранее японские адмиралы и, даже командиры кораблей, вполне себе свободно выполняли тактические маневры безо всяких указаний сверху), или так воодушевило попадание трёхсотдвадцатимиллиметровым снарядом в 'Орла', или... Кто знает?..

Точка разворота, которую уже миновали три корабля отряда Того, неотвратимо приближалась к русским броненосцам (или они приближались к этой точке? — Всё относительно.) Сам Бог велел устаревшим крейсерам Катаоки принять влево и отойти подальше от грозного главного калибра противника. Мало того — три броненосных корабля командующего, даже не стали тратить снаряды на пристрелку, так же поступил и Вирен: слишком кратковременным ожидался огневой контакт, попасть можно было только чудом...

'Итсукусима', подходя к месту разворота, дерзко загрохотала своей 'стодвадцаткой' в сторону 'Пересвета'...

Недолёт два кабельтова...

Взрыв на грот-мачте!

— Ах! — Денисов ничком рухнул на палубу, и из-под него, по жёлтым, надраенным доскам, стало расползаться красное пятно.

Соймонов не верил своим глазам: неужели можно так?.. Не в жарком бою, а просто от дуриком попавшего пристрелочного снаряда. Прилетевшего с практически игрушечного корабля противника...

— Володя! — лейтенант мгновенно оказался на коленях рядом с телом своего друга, перевернул на спину...

Жизнь, вместе с упругими толчками крови, уходила из мичмана, глаза стекленели. Денисов, казалось, хотел ещё что-то прошептать на прощание, но ни единого звука так и не сорвалось с его цепенеющих губ.

Как же так? — Василий, казалось, забыл, что он на войне, что Смерть всё время стоит за спиной и готова взмахнуть своей косой в любой момент. — Ведь только что стояли рядом и разговаривали... Так не бывает! Так не должно быть!!

Эта внутренняя истерика продолжалась секунд десять. Василий взял себя в руки, встал с колен, подозвал матросов из пожарного дивизиона, стоявших неподалёку, и велел отнести тело ревизора в баню — обычное на кораблях место для временного нахождения погибших или умерших.

Рявкнула носовая казематная шестидюймовка правого борта 'Пересвета'. Средний каземат... Кормовой...

Черкасов решил не оставаться в долгу и наказать нахальных 'шавок', посмевших 'тявкать' на спокойно проходивших мимо гигантов.

Ещё одна серия выстрелов... Дистанция была нащупана и броненосец перешёл на беглый огонь всем бортом...

На протяжении трёх минут 'Итсукусиму' поразило пять снарядов. Из них два десятидюймовых.. Это вроде бы не фатально для крейсера в четыре с лишним тысячи тонн водоизмещения, но всё зависит от того, куда пришлись попадания. На этот раз — крайне неудачно для творения французских корабелов: одно из попаданий главного калибра 'Пересвета' пришлось в борт прямо за тараном флагмана Катаоки — пробоина площадью около пяти квадратных метров, немедленно стала захлёбывать тонны морской воды, каковая немедленно упёрлась в носовую переборку 'Итсукусимы'. Со всей мощью четырнадцатиузлового хода, которым давил крейсер на океан.

А второй десятидюймовый 'подарок' от русского концевого броненосца, разорвался в отсеке рулевой машины...

Корабль, на котором держал свой флаг Катаока, стал стремительно зарываться носом в волны и потерял управление.

Нет, ничего фатального не произошло, 'Итсукусима' ещё вполне мог выжить, починиться, и снова выйти в море, чтобы продолжать участие в войне. Ему просто требовалась передышка для починки, подводки пластыря, и следования к ближайшему японскому порту, до которого он наверняка бы доплёлся...

— Режем хвост противника! — радостно выдохнул Вирен, увидев, что один из крейсеров противника 'захромал'. — Не уйдёт! Добьём!!

Передать на Второй броненосный: 'Вступить в кильватер Первому отряду'.

Шведе немедленно отдал соответствующие распоряжения, но высказал некоторые сомнения по поводу реальности выполнения приказа адмирала:

— Не догонят наши — мы на четырнадцати узлах, а их отрядная скорость хорошо, если тринадцать...

— Это понятно. Но нам они непосредственно сейчас и не нужны — сами подранка добьём. К тому же на повороте время потеряем, а там можно будет скорость и уменьшить...

— Разумно, конечно, но если Того подоспеет, то выстраивать кильватер под огнём... Чревато. Мало ли какие случайности вмешаться могут.

— Ну, так не отпускать же этот крейсер, раз уж повезло. Ох, и не завидую я командирам остальных кораблей этой группы — теперь либо бросай своего флагмана нам на растерзание, либо умирай вместе с ним. Думаю, что на них на всех у нас уйдёт не более получаса...

Командиры 'Мацусимы', 'Хасидате' и 'Идзуми' не стали испытывать судьбу — было совершенно очевидно, что защищать 'Итсукусиму' от броненосцев, занятие не только очень опасное, но и бесперспективное. Поэтому, дружно развернувшись, стали уходить на норд.

Судьба флагманского крейсера Катаоки была решена: потребовалось не более пятнадцати минут с момента открытия по нему огня русскими кораблями, чтобы окончательно уничтожить японского ветерана.

Тяжёлые снаряды терзали небронированный корпус, из портов батареи стодвадцатимиллиметровых орудий 'Итсукусиму' просто рвало огнём, пожары бушевали и на верхней палубе. Наконец, двенадцатидюймовый с 'Бородино', пробил скос бронепалубы и проник в котельное отделение.

После взрыва котлов, крейсер продержался на поверхности не более минуты, после чего, вместе с обгорелым трупом адмирала Катаока, пошёл ко дну.

Море равнодушно приняло ещё одну жертву этой войны.

Броненосцы Вирена легли в циркуляцию вокруг места гибели противника. Нет, это не было каким-то жестом уважения к поверженному врагу, просто так было наиболее удобно лечь на курс соединения с отрядом ведомым 'Полтавой'. Чтобы встретить во всеоружии подходившие объединённые силы японцев.

Успели еле-еле: достаточно сложно оказалось и сблизиться с Ухтомским, и вовремя 'подставить хвост', для присоединения Второго броненосного в кильватер Первому. Сразу не удалось. 'Полтаве' пришлось существенно доворачивать, чтобы вступить в струю 'Пересвета'.

Нельзя сказать, что адмирал Того 'горел жаждой мщения' за ещё один потерянный сегодня крейсер, но что-то подобное данному чувству в его душе всё-таки шевельнулось: шутка ли — уже третий за сегодня, а, если посчитать ещё и 'Такачихо'... И ни одного русского корабля при этом не уничтожено.

Неимоверно хотелось ответить адекватно — пусть и не потопить в артиллерийском бою один-два русских броненосца, но хотя бы повредить их так, чтобы в сумерках или ночью, предоставить возможность той дюжине контрминоносцев, что должна была подойти в ближайшее время, доломать потерявшие ход и значительную часть противоминной артиллерии суда противника.

Но это всё потом. Пока необходимо попробовать использовать своё преимущество в скорости и поставить вражеского флагмана под сосредоточенный огонь всех шести тяжёлых кораблей флота, что остались в строю.

Ситуация благоприятствовала: как раз можно было резать курс русской эскадре под острым углом и ударить всей своей артиллерией по головному броненосцу противника.

— Два румба влево! — немедленно отреагировал Вирен, увидев, что японцы, в очередной раз пытаются осуществить столь желанный 'кроссинг Т'. Уходить на контркурсы отчаянно не хотелось: снова произойдёт перестрелка без каких-нибудь серьёзных результатов, а светлое время суток не бесконечно. Нужно как следует врезать идущим на авантюру японцам и, если и не утопить пару их кораблей линии, то хотя бы привести в небоеспособное состояние.

То есть планы обоих командующих флотами, практически совпадали.

Крейсерские отряды и русской, и японской эскадр, пока укрылись за линиями своих броненосных кораблей — их время ещё не пришло, сейчас разбираться между собой станут 'большие дядьки'.

Две колонны закованных в броню кораблей, ощетинившись орудиями, выкатывались на сближающиеся курсы.

Сейчас начнётся главное! Это почувствовали все, кто имел возможность видеть противника, от адмиралов до матросов.

Первым загрохотал шестидюймовкой из каземата 'Сикисима', 'Орёл' ответил секунд через двадцать. Ещё пара минут, и корабли обеих линий перешли на беглый огонь: по японскому флагману били 'Орёл', ''Бородино' и 'Победа', 'Пересвет' стрелял по 'Якумо', отряд Ухтомского — по 'Идзумо'.

Японцы были верны себе, и сосредоточили стрельбу по двум русским флагманам.

Спрашивается: Зачем броненосцу, идущему в эскадренное сражение, иметь заряженными минные аппараты? Кого он собирается атаковать торпедами?

Ответ: Положено!

В Цусимском сражении не случилось попаданий снарядов в эти самые аппараты. К счастью. Или к сожалению...

Потому что опять совершенно бесполезные в артиллерийском бою устройства на всех кораблях первого ранга, были приведены в полную боевую готовность: полностью готовые к пуску мины находились в трубах, и были готовы устремиться к борту вражеского корабля, как только позволит дистанция.

А 'дистанция' не позволяла. И не собиралась позволять в обозримом будущем. Бой вёлся на расстоянии в тридцать кабельтовых — расстоянии втрое большем, чем имели дальность хода самодвижущиеся мины того времени.И это предельная дальность, не прицельная. Попасть миной с расстояния в одну милю по движущейся мишени — нечто из области фантастики. А реальный артиллерийский бой, повторюсь, вёлся на дистанции не менее двух с половиной.

Единственное оправдание присутствия минных аппаратов на борту кораблей линии, это ситуация, когда ход практически потерян, почти все пушки повыбиты, а помочь некому...

Тогда возможность получить торпеду в борт — единственное, что удержит противника от соблазна подойти на пистолетную дистанцию, и прикончить парой полновесных залпов тяжело раненый корабль.

Но ведь для этого можно зарядить аппарат и в последний момент. Так нет же: по традиции, родившейся ещё во времена, когда таранный удар или даже абордаж, считались вполне себе возможными приёмами боя между броненосцами, корабли линии выходили в бой со снаряжёнными устройствами для стрельбы теми снарядами, что почти гарантированно не способны нанести ущерб врагу.

Но традиции — штука весьма инертная: хоть на пупе извертись, доказывая бессмысленность 'того' или 'этого' в изменившейся, по сравнению с прошлым, реальности — бесполезно. Пока не будут пролиты дополнительные кубометры крови, пока не сгорят из-за упёртости представителей традиционализма дополнительные тысячи жизней, пока их самих, этих самых 'представителей', не вышвырнут из нагретых филейными частями кресел, не изменится ничего...

Бой начинался вполне благоприятно для русских, что и неудивительно: против шести броненосных кораблей страны Ямато сражались восемь под Андреевским флагом, у японцев имелся только один броненосец, а у их противника — семь.

На этот раз Вирен решил не сосредотачивать огонь максимального количества стволов на флагмане противника, а распределил цели, чтобы чужие всплески не сбивали наводку другим кораблям: 'Орёл' и 'Бородино' били по 'Сикисиме', 'Победа' по 'Адзумо', 'Пересвет' стрелял в 'Якумо', а броненосцы Ухтомского выбрали в качестве цели соответствующий мателот отряда Симамуры. 'Адмирал Нахимов' находился в самом хвосте колонны и мог задействовать только носовую восьмидюймовую башню по концевому крейсеру 'Токива'.

Того оставался верен себе и его отряды сосредоточили огонь на 'Орле' и 'Полтаве', несущих адмиральские флаги.

Флагманский броненосец русской эскадры достаточно стойко держал массированный артиллерийский удар трёх кораблей противника, тем более он, вместе с 'Бородино' и сам успел здорово врезать по 'Сикисиме' — на японском флагмане разгорелся пожар на юте, кормовая башня замолчала, несколько разрывов наблюдалось на всём протяжении борта. К тому же практически не обстреливаемые 'Победа' и 'Пересвет' без помех, спокойно и деловито били по второму и третьему мателотам отряда Того, что, естественно, сказывалось на интенсивности их огня.

— Ничего-ничего! — шептал про себя Вирен, слегка морщась при каждом новом попадании в 'Орла'. — Тебе похуже приходится — горишь, голубчик, горишь! Ещё полчаса-час такого боя, и пускать тебе пузыри, ваше японское превосходительство. Только бы продержаться!

Поступали доклады о повреждениях: на шканцах пожар, левая средняя башня разбита прямым попаданием и не может быть отремонтирована в обозримое время, пробита кормовая труба... Терпимо. В бою не без повреждений.

Ход держим? — Держим!

Артиллерия в порядке? — В основном — да!

Так что всё идёт очень неплохо...

Как будто невидимый великан врезал кулаком в подвздошину русского броненосца. Корабль практически подбросило на волнах. Мало кто устоял на ногах в боевой рубке, в остальных помещениях корабля тоже: кого-то бросило просто на борт или переборку, кого-то вынесло вообще за борт, кто-то влетел в движущиеся части судовых машин или приложился к пышущим огнём топкам...

Каких только курьёзных попаданий не бывает: случается, что снаряд чуть ли не влетает в канал ствола пушки противника*, а в данном случае японский восьмидюймовый гостинец угодил непосредственно в заряженный минный аппарат 'Орла'.

Удар. Стовосьмикилограммовый снаряд ударил практически в снаряжённый взрыватель мины, находившийся в ней пироксилин, немедленно возмутился столь неделикатным с собой обращением и превратился в раскалённое облако стремительно расширяющихся газов. Минёров находившихся рядом, разнесло в атомы, вспыхнуло всё, что могло гореть, переборки вынесло взрывом, и пожар весело рванул дальше по коридорам, весело пожирая всю органику, вплоть до краски на стенах.

Морская вода немедленно ворвалась в образованную взрывом пробоину и стала, как и положено любой жидкости, занимать весь объём предложенного 'сосуда'...

— Крен восемь градусов на левый борт!

— Затопить два отсека левого борта! — немедленно отреагировал Шведе. — Право руля!

Чтобы хоть на время спрямить крен, 'Орёл' выкатился из строя в сторону вражеского кильватера и пошел, принимая снаряды, предназначенные другим броненосцам. Ещё и мешая им стрелять.

Японцы не преминули воспользоваться сложившейся ситуацией и дружно перенесли огонь всей линии на раненого гиганта. Даже 'Токива' из конца кильватера попытался дотянуться своими выстрелами до русского флагмана.

Количество не перешло в качество, но осталось количеством. Процент попаданий в 'Орла', наверное, даже снизился (относительно количества стволов, ведущих по нему огонь), однако, получил он здорово.

'Полтава' специально склонилась в сторону противника, чтобы 'открыть калитку' в русском кильватере. 'Калитку', в которую смог бы пройти флагманский броненосец. И тот смог.

Шведе увидел, что его корабль пропускают за стену боевой линии, и не преминул этим воспользоваться.

'Орёл' достаточно уверенно вошёл в разрыв строя и получил некоторую передышку. Возможность потушить пожары и хоть начерно заделать полученные пробоины.

А манёвр 'Полтавы' заставил и 'Идзумо' шарахнуться в сторону: Симамуре совсем не улыбалось оказаться под сосредоточенным огнём всех броненосцев Второго отряда русских. Пришлось сделать коордонат, и нагонять Того, пользуясь тем, что противнику теперь тоже необходимо восстановить строй.

* Подобный случай имел место в реальном Цусимском сражении: буквально нескольких сантиметров не хватило русскому снаряду, чтобы не угодить непосредственно в канал восьмидюймовой пушки крейсера 'Адзумо' — ударил по срезу и просто загнул ствол вверх.

— А вот и наш старый знакомый! — Поливанов увидел, что самой удобной для обстрела целью снова становится 'Якумо'. Причём на этот раз без всякой 'самодеятельности' — Черкасов передал в башню данные по целеуказанию именно на этот крейсер противника..

Получив команду на открытие огня, наводчики Фесенко и Вилкат, дружно выпалили из своих орудий. Не попали. Ну, это-то ладно...

— Вашбродь! — донеслось от левой пушки. — Контршток сломался!

Всё! У одной из десятидюймовок башни не мог гаситься откат, следовательно, она не была способна стрелять. И исправить такое до Владивостока возможности не имелось.

Если вычеркнуть все матерные слова из той тирады, что выдал мичман из-под командирского колпака башни... Ну да: несколько предлогов сами по себе, можно считать цензурными...

Однако, эмоции эмоциями, а хоть ты матерись, хоть плачь — пушка стрелять не будет. Четвёртая часть главного калибра броненосца вычеркнута из участия в бою без всякого вмешательства противника.

— Вилкат! Только попробуй теперь не попасть, зараза похмельная! — выдал, наконец, командир башни фразу, состоящую не только из тех слов, что пишутся исключительно на заборах.

— Бабах! — отозвался комендор голосом своего орудия...

Полёт снаряда такого калибра, достаточно легко наблюдать — здоровенная всё-таки штуковина...

Поливанов прекрасно видел, как изделие Путиловского завода понеслось на встречу с целью, с 'изделием' Штеттинского завода 'Вулкан'. И увидел, как буквально смахнуло среднюю трубу на 'Якумо'. Поражённый крейсер и так никогда не был хорошим ходоком, а теперь и подавно... Третий мателот отряда Того стал быстро отставать от идущего впереди 'Адзумо'.

На подранка обратили самое серьёзное внимание и корабли отряда Ухтомского — благо, что сейчас он являлся очень удобной мишенью. 'Полтава' и 'Сисой Великий' не преминули 'отметиться' парой двенадцатидюймовых попаданий, не говоря уже о хорошем 'душе' из снарядов среднего калибра.

Крейсера Симамуры немедленно сделали 'левое плечо вперёд' и попытались прикрыть подбитого собрата, как огнём, так и своими корпусами. Но ненадолго: приходилось оставаться на генеральном курсе и следовать за кораблями командующего. Как, впрочем, и русским броненосцам Второго отряда нельзя было покидать боевой линии.

'Адмирал Нахимов', правда, успел всадить в 'Якумо' ещё несколько гостинцев 'в разлуку', но на этом избиение и закончилось.

На время.

Крейсера Энквиста, до этого находившиеся 'в тени' броненосцев, и не имевшие возможности вести бой, теперь вполне могли ввязаться в схватку и добить повреждённый корабль. Что и обозначили маневром. Каковой был замечен...

'Кассаги', 'Читосе' и 'Нанива' с 'Сумой' немедленно пошли на защиту своего 'старшего брата'. Учитывая оставшиеся пушки 'Якумо', 'Баяну' с компанией, ввязываться в эту локальную битву было весьма небезопасно.

-Зараза! Ну что же так не везёт-то? — Эссен чуть ли не грохнул биноклем об палубу боевой рубки. — Выходим влево. Три румба влево!

'Пересвет' выкатывался из линии. Два снаряда, разорвавшиеся в его носовой небронированной оконечности, открыли целые ворота для хлынувшей в нутро корабля, солёной воды Японского моря. Переборки пока держали, но было срочно нужно их подкрепить, подвести пластырь, хоть как-то организовать откачку воды...

Покинуть линию чуть ли не позорно, но необходимо. Иначе практически целый и вполне боеспособный броненосец, во-первых, повиснет на эскадре как гиря на ногах, а во-вторых, просто утонет. И лишит товарищей по строю своей артиллерийской поддержки уже не на время, а навсегда. И у противника станет на одну цель меньше. Опять же 'не на время, а до самого конца боя'. То есть 'навсегда'.

Разумеется: иногда бывают ситуации на войне, когда хоть сдохни, хоть сгори, хоть... Да 'хоть что угодно!'.

Но продержись эти самые несколько минут... секунд.... секунду...

И всё будет не зря!

Но не в данном случае — сейчас было главным спасти броненосец и как можно скорее привести его в боеспособное состояние. Пока в русской линии находилось шесть броненосных кораблей против пяти японских. И, практически каждый, из несущих Андреевский флаг, был не слабее, чем любой из его соперников...

'Пересвет' расходился со своими собратьями на контркурсах. Эссен надеялся в ближайшее время хотя бы начерно исправить повреждения и вступить в хвост русской колонны.

— Что скажете, Василий Михайлович? — оглянулся каперанг на вошедшего в рубку старшего офицера.

— Неважные дела, Николай Оттович: пробоина хоть и надводная, но над самой ватерлинией. Захлёстывает волной. Первая и вторая жилые палубы залиты, через разбитые вентиляторы заливает носовой пост динамо машин...

— Кажется, уже залило — посмотрите на башню, — протянул руку командир броненосца.

Башня медленно-премедленно разворачивалась в диаметральную плоскость: можно спорить на что угодно — электромоторы не действуют и поворот идёт вручную. Разница между усилиями одного электропривода и мускульной силы шестнадцати человек в данном случае являлась десятикратной, и не заметить изменения скорости перемещения орудий главного калибра по горизонту было невозможно.

Солёная вода, хлынувшая в динамо-пост, и гулявшая по жилым палубам, не только заставила отключить электрогенераторы, она ещё и отрезала находившихся там минёров от всего внешнего мира. Оставалась только связь по телефону, а выбраться матросы и кондуктор самостоятельно уже не могли.

— Динамо — башне! — чуть ли не орал в трубку Поливанов, ощутив какое-то 'шевеление' на другом конце телефонного провода. — В чём дело? Где ток?

— Так что, ваше благородие, — отозвался из низов броненосца минный кондуктор, — нетути. И не будет. Залило нас.

И снова мичману захотелось изъясняться исключительно нецензурно: Да что же это такое? То наводчик напивается, то орудие из-за дерьмовой железки из строя выходит, а теперь ещё и без электричества остались...

— Вашбродь, — снова донеслось из трубки, — явите божецкую милость! Может нас отсюда как-то через ваши погреба вытянуть можно? Помрём ведь ни за что!

Командир башни на несколько секунд задумался. Фантазии молодого человека, моряка, вполне хватило, чтобы представить, что сейчас испытывают гальванёры и минёры, в замкнутом пространстве, где вода и сверху, и снизу... И по бокам.

— Гаврилыч! — вспомнил мичман отчество пожилого уже сверхсрочника. — Мы тебе помочь не можем — может кто-то из подбашенного... Я свяжусь. Ждите!

И 'чудо' произошло: матрос Забелин, трудно сказать, сколько раз рискуя жизнью, пробрался в носовые отсеки, и вывел попавших в ловушку людей.*

* Аналогичный случай произошёл в реальном Цусимском сражении. Фамилия героя-матроса — Чернов.

— Пластырь заведён, Николай Оттович! На жилых палубах работают ручными помпами — спустить воду в трюмы не получается. Контрзатопление проводится... — Василий задыхался рапортуя командиру — шутка ли: только за последние двадцать минут, он мотался по броненосцу не останавливаясь.

— Вот и хорошо. Хоть 'Нахимова' мы и здорово проскочили, но и здесь катавасия назревает серьёзная. Надо бы и нам вмешаться...

А в зоне прямой досягаемости действия 'Пересвета' и впрямь разворачивалась нешуточная драка: Энквист, со своими крейсерами всё-таки решился напасть на раненого 'Якумо'. Нимало не смущаясь тем, что прикрыли броненосный крейсер отряды Уриу и Дева.

И неважно, что в составе каждого из этих отрядов было только по два корабля, неважно, что сам вице-адмирал Дева лежал в каюте и доживал свои последние часы...

Но пушки — есть пушки, вымпелы, есть — вымпелы. Четыре крейсера против четырёх — вполне достаточный заслон. Не смотря на то, что четыре обороняющихся слабее четырёх нападающих — у обороняющихся имеется ещё и надёжная 'цитадель' — броненосный крейсер 'Якумо'. Пусть и подбитый, но почти не утративший своей грозной мощи...

Уже горели 'Сума', 'Кассаги', 'Баян' и 'Олег'. 'Нанива', хоть и здорово сел носом, но пока держался в строю.

Сам 'Якумо', вроде бы не выглядел особенно повреждённым, но дифферент на корму прослеживался без всякого напряжения.

А теперь и 'Пересвет' собирался вмешаться в эту драку своим главным калибром. И не только главным...

— Вашбродь! — взмолился Вилкат. — Дозвольте ещё кружечку!

— Да пей уже, пьянь подзаборная, — смилостивился мичман. — Полминуты тебе, а потом снова брысь в кресло!

— Премного благодарен! — Артур быстро метнулся к ендове с водой и жадно захлебнул все четверть литра, что помещались в кружке. Сухой и шершавый язык перестал царапать глотку, и можно было спокойно жить дальше.

Цели неумолимо наплывали. Дифферент, в результате затопления носовых отсеков, делал всю организацию стрельбы занятием весьма условным. Оставалась надеяться на природное чутьё наводчиков. Каждый человек талантлив, утверждают некоторые. Хоть в чём-то...

Глупость, конечно. Но, в самом деле бывают совершенно вроде бы тривиальные люди, которые вдруг оказываются абсолютно гениальными... скорняками, например. А что? Из кучи разношерстных шкурок пошить шубу, которую и монарху надеть не стыдно. А?

Или человек, ну совершенное быдло, двух слов без мата связать не может, а если удочку возьмёт в руки, закинет — и нате вам! У него полный садок, а у окружающих 'мастеров крючка и поплавка' — шиш.

Не факт, что Артур Вилкат смог бы хорошо стрелять из ружья. Может даже и из орудия Канне, калибром в шесть дюймов... Или... Из какого угодно другого. Но!

С десятидюймовками Путиловского завода русский наводчик литовского происхождения представлял просто одно целое. Он чувствовал свою пушку, как хороший фехтовальщик чувствует клинок шпаги: приблизительная дистанция известна, корабль противника в прицеле, но вот почему-то хочется довернуть 'колёсико' ещё чуточку...

Такого процента попаданий не давал сегодня ни один комендор на эскадре — почти каждый пятый выпущенный снаряд уходил в цель.

Сейчас башня еле-еле разворачивалась вручную, и руководил горизонтальной наводкой её командир. Вилкату же необходимо нащупать расстояние...

В прицеле маячил 'Сума'...

Выстрел!

Секунды ожидания, и всплеск крупного снаряда встал приблизительно метров на тридцать от борта японского крейсера.

— Чуть недобросили, — прокомментировал Поливанов. — А направление хорошо взято. Давай ещё!

Выстрел!..

Снаряд взорвался в воде почти у самого борта. Осколками убило или ранило несколько японских матросов. (С 'Пересвета' этого, конечно, не видели, но данный факт узнали впоследствии от поднятых из воды моряков 'Сумы').

А вот третий выстрел по этому крейсеру дел натворил: с такого расстояния пробить тонкую броневую палубу для снаряда главного калибра броненосца, особых проблем не составляло.

Маленький крейсер был совершенно не рассчитан на попадание таких чудовищных боеприпасов. Причём, если бы броня не встала на пути пересветовского 'гостинца', то, скорее всего, всё бы кончилось крайне неприятно, но, во всяком случае, не так плачевно для корабля Точиная: да, снаряд мог прошить борт, снести что-нибудь по дороге, продырявить второй, и улететь в море с противоположного борта. И там взорваться или просто утонуть.

Но в данном случае пришлось проламываться через серьёзное препятствие, препятствие, в значительной степени погасившее скорость, а значит и пробивную силу. И лопнул снаряд не где-нибудь, а прямо в кормовом снарядном погребе японского крейсера...

— Ух, ты! — вытаращил глаза оставшийся без дела Фесенко. — Ну ты даёшь, Артур!

Из кормы 'Сумы', сначала повалил обильный чёрный дым, а потом выбросило пламя. Пронзительно-жёлтое пламя...

Грохот взрыва докатился до 'Пересвета', когда поражённый крейсер уже стремительно уходил кормой в глубину.

Громовое 'Ура!' перекатывалось по кораблям русского отряда. Хоть это был и не первый случай гибели вражеского судна за сегодняшний день, но такое зрелище надоесть и приесться не может: смотреть, как тонет ещё один корабль противника, моряки, участвующие в сражении всегда будут с неизменным восторгом.

— Куда же это мы его засобачили? — с лёгким недоумением переговаривались матросы в башне,. — Неужто прямо в погреба угодили?

— Вестимо в погреб. Откуда ещё столько огня и дыма взялось бы?

— Слышь, Вилкат! — крикнул Поливанов. — Хоть и не хочется на твою рожу пропитую смотреть, но представление на крест я всё-таки сделаю. Глядишь и ещё одним 'Георгием' обзаведёшься...

Забегая вперёд, можно сказать, что Эссен, узнав о результатах стрельбы опального наводчика, утвердил это награждение матроса, однако при этом не отменил приказ об аресте — всё время после боя и до самого Владивостока, Артур провёл в карцере.

Несмотря на гибель 'Сумы', японцы не собирались уступать. И шансы на равный бой они имели: семь восьмидюймовых орудий, что находились на их крейсерах, являлись серьёзным аргументом, не смотря на присоединившемуся к отряду Энквиста 'Пересвету'. Ситуация для сынов страны Ямато была отнюдь не безнадёжной.

Контр-адмирал Уриу не мог понять, чем он так прогневал богов: в Цусимском сражении корабли, бившиеся под его командованием, обошлись наименьшими потерями из всех боевых отрядов. Зато в последнее время... Словно коса смерти прошла по его крейсерам — сначала погиб 'Акаси' в перестрелке 'Богатырём', потом подводная лодка утопила 'Такачихо', а сегодня ещё и 'Сума' взорвался на первых же минутах огневого контакта с противником.

С лёгким ужасом командующий Четвёртым боевым отрядом увидел флажный сигнал на мачте 'Кассаги', что вице-адмирал Дева передаёт командование своими кораблями адмиралу Уриу.

— Значит Дева убит или тяжело ранен... И теперь вся ответственность ложиться на меня. Ответственность в весьма непростой задаче, — делиться своими мыслями с командиром 'Нанивы', капитаном первого ранга Вада, адмирал, разумеется, не стал, — ложиться исключительно на меня. Всё бы ничего, но этот чёртов русский броненосец...

— Ваше превосходительство! — не преминул обратить внимание своего бессменного флагмана Вада. — Адмирал Дева передаёт вам командование.

— Вижу, Кенсуке, — без особого энтузиазма, но и без выражения недовольства, отозвался Уриу. — Поднять сигнал: 'Кассаги' и 'Читосе' вступить в кильватер 'Якумо'. А мы выходим в голову. Будем драться.

Выходя в голову колонны на своём небольшом бронепалубном крейсере, к тому же достаточно устаревшем, японский адмирал фактически подписывал смертный приговор и себе, и всему экипажу 'Нанивы'. Теперь наверняка по нему сосредоточат огонь большинство русских кораблей, кораблей, имеющих пушки такого калибра, который категорически противопоказан ветерану японского флота. Но выхода не было: это генералы могут посылать подчинённых в бой, а адмиралы в бой исключительно ведут.

— Будем надеяться, что адмирал Того вскоре повернёт нам на выручку, — несмело предположил Вада.

— Это было бы верхом глупости, — скупо бросил контр-адмирал. — Тогда он приведёт к нам и главные силы русских. Ситуация только ухудшится.

Хаотическая перестрелка прекратилась и корабли, как русские, так и японские, выстраивались в боевые линии. Вернее, выстраивались в основном японцы, а отряду Энквиста оставалось только принять в кильватер 'Пересвет'. Но это тоже оказалось делом не простым: неуклюжий по сравнению с крейсерами броненосец, к тому же не очень хорошо управляемый, вследствие полученных повреждений, решительно не мог плавно влиться в строй своих сотоварищей.

Худо-бедно, нахватавшись перелётных снарядов, корабль Эссена всё-таки пристроился в струе 'Изумруда'. Даже этот маленький крейсер не имел возможности уступить своё место в строю огромному броненосцу: или выкатываться в сторону вражеских кораблей, или, с большой степенью вероятности, направляй свой таран в борт 'Пересвета'.

В результате русский кильватер представлял из себя весьма курьёзное зрелище: впереди броненосный крейсер 'Баян', за ним два больших бронепалубных , следом малютка-'Изумруд', а в самом конце строя — аж целый броненосец.

Уриу напрасно беспокоился — на 'Наниву' практически не обратили внимания — только носовой плутонг 'Баяна' действовал в её направлении. Весь свой огонь три больших крейсера Энквиста обрушили на 'Якумо'. Тот огрызался, но лавина шестидюймовых снарядов делала своё дело, да и кормовая башня русского флагмана тоже действовала по уже вконец изнахраченному броненосному крейсеру. На 'Якумо' одна за другой замолкали пушки, он пылал от фок-мачты до кормовой рубки, возрастали крен на правый борт и дифферент на корму. Но 'Перистые облака' (так переводится с японского слово 'якумо') не собирался ни сдаваться, ни тонуть — слишком серьёзно относились германские конструкторы и строители крейсера, к непотопляемости своей 'продукции'.

Обе восьмидюймовые башни продолжали стрелять и полыхали они огнём отнюдь не безрезультатно: первым покинул строй 'Олег'. Объятый пожарами и с серьёзным креном, крейсер понесло вправо, а ещё через несколько минут на его грот-мачте заполоскался флаг 'Како' (не могу управляться).

'Пересвет' сначала предоставил 'Изумруду' право перестреливаться с 'Кассаги', а сам, всей мощью своего огня, обрушился на 'Читосе'. Четверти часа хватило, чтобы малый крейсер капитана первого ранга Такаги, кроме града шестидюймовых снарядов, получил и три попадания калибром в десять дюймов. И если одно из них не представляло опасности — опять не успел сработать взрыватель, и обошлось просто парой дырок в бортах, то два остальных снаряда сработали отменно: разворотило носовую трубу и ударило в полупустую угольную яму правого борта. Образовавшаяся пробоина не только не давала никакой возможности продолжить эскадренный бой, но и вообще поставила под сомнение выживание крейсера.

Средний калибр русского броненосца так же внёс свою лепту и 'Читосе' кренясь и пылая поспешил выкатиться из кильватера.

— Есть один! — довольно потёр руки Эссен, глядя, как вываливается из строя вражеский корабль. — Работайте следующего, Василий Нилович.

— Может быть, имеет смысл добить подранка? — попытался возразить Черкасов.

— Никуда он не денется. А вот оставить в одиночестве 'Якумо', сейчас наша основная задача. Тогда никуда дальше морского дна ему не уйти.

— Доворот кормовой башни не позволяет вести огонь по оставшейся 'собачке', Николай Оттович.

— Что поделаешь, обойдёмся пока баковой.

— Там только один ствол...

— Тем не менее. Стреляем по концевому японцу.

— Может просигналить на 'Изумруд', чтобы он временно отвернул и освободил нам место?

— Всё равно мы не имеем возможности увеличить ход — переборки могут не выдержать. Пусть пока всё идет, как идёт.

По 'Кассаги' били носовое орудие главного калибра, шестидюймовки носового и среднего казематов левого борта и с полдюжины пушек противоминного калибра. Не густо. Но если учесть ещё и огонь идущего впереди 'Изумруда' — вполне себе достаточно для того, чтобы детище судостроительной фирмы 'Крамп и сыновья' , к тому же ещё и утром получившее весьма серьёзные повреждения в бою с русскими крейсерами, сперва 'захромало', а потом и вовсе практически потеряло ход.

— Вот теперь мы по нему и из кормовой отметимся! — восторженно выкрикнул старший артиллерист 'Пересвета' и немедленно связался с командиром башни:

— Господин Витгефт! У вас шанс отличиться: сейчас в ваши прицелы влезет очередное японское корыто. Если попадёте — ставлю дюжину шампанского лично вам и по бутылке водки каждому матросу! Угробь его, Василий Вильгельмович!

— Постараемся, господин лейтенант! — оптимистично отозвался из башни сын погибшего в Жёлтом море адмирала.

Башня дважды изрыгнула залпы в сторону покалеченного крейсера. Одно попадание. И опять, как назло, без разрыва. То есть без разрыва снаряда.

А он, однако, угодил прямёхонько в заряжавшуюся носовую восьмидюймовку 'Кассаги' , так что 'локальный фейерверк' всё-таки произошёл: сдетонировал то ли подающийся в пушку снаряд, то ли пороховой заряд для него, но на баке флагманского корабля адмирала Дева с 'Пересвета' наблюдали сильный взрыв, так что Черкасов, как честный человек, уже должен был поить личный состав башни по возвращении во Владивосток.

— Попали, — слегка разочарованно доложил лейтенант Эссену. — Но 'в мясо, а не в кость' — не утонет.

Дальнейшая стрельба не имела особого смысла — слишком стремительно менялась дистанция.

— Оставьте, Василий Нилович, сейчас не до этого недомерка — броненосный бы прикончить.

— Ну, если ничего непредвиденного не произойдёт... Куда он, к дьяволу, денется. Добьём. Жалко, что ни одну 'собачку' на встречу с Нептуном не отправили.

— Экий вы ненасытный! — улыбнулся Эссен. — Не беспокойтесь — если добьём 'Якумо', то крейсера недолго с этими плавучими руинами провозятся.

Что характерно: будь 'Якумо' с 'Нанивой' против 'Баяна' и 'Богатыря' двое на двое, то неизвестно, кто бы победил в этом бою. А, скорее всего, просто разошлись бы нанеся друг другу определённые повреждения, не более.

Однако, в данной ситуации, когда японский броненосный крейсер уже успел нахвататься попаданий с русских броненосцев, когда по нему уже на протяжении получаса бил весь отряд Энквиста... Да, конечно, корабль, которым командовал каперанг Мацумото, способен поглотить, впитать, еще пару десятков снарядов среднего калибра, и при этом остаться на плаву...

Хоть 'Олег' и вышел из строя, но два оставшихся крейсера продолжали засыпать смертью 'Якумо'.

Да теперь ещё и 'Изумруд' добавил огоньку...

— Николай Оттович, — заранее приготовившись к отпору, посмел предложить Черкасов командиру, — разрешите начать пристрелку по 'Якумо' сразу из башни? Там ведь...

— ....чёрт ногу сломит от всплесков шестидюймовок, — продолжил Эссен то, что пытался донести до него лейтенант. — Давайте команду Поливанову. С одним стволом у них снарядов хватит и на пристрелку. А их всплески уже ни с чем здесь не перепутать.

К хорошему быстро привыкаешь... И, когда уже четвёртый высоченный столб воды встал приблизительно в кабельтове от борта японского крейсера, командир 'Пересвета' не преминул слегка раздражённо заметить своему старшему артиллеристу:

— Что за косорукий баран там стреляет? Дистанция чуть ли не пистолетная для нашего главного калибра...

— Дистанция — двадцать семь кабельтовых, — не очень уверенно возразил Черкасов, — до войны вообще на таких прицельно не стреляли. Николай Оттович, и мне чертовски хочется, чтобы попали наконец, но вряд ли стоит ожидать точности стрельбы, превышающей двадцать процентов...

Носовая башня жахнула выстрелом в очередной раз, и бинокли офицеров жадно вперились в силуэт 'Якумо'.

— Нет всплеска!..

Всплеска, действительно не было, но из кормы обстреливаемого корабля плеснуло огнём, и здорово порхнуло дымом.

— Есть! Попали!! — азартно отозвался каперанг на столь явный успех своих артиллеристов. — Уговорили, Василий Нилович — не болтаться на рее этому наводчику, болтаться кресту на его груди!

Черкасову некогда было отвечать своему командиру, он по телефону выяснял дистанцию у Поливанова и передавал данные в казематы шестидюймовых пушек.

Пока там сделали расчёты и открыли беглый огонь, башня успела сделать ещё два выстрела. Оба мимо. А вот следующий, данный под аккомпанемент среднего калибра, снял всякие сомнения по поводу дальнейшей судьбы 'Якумо'.

Взрывом смяло или снесло три вентиляторных трубы из пяти находившихся в кормовой части шканцев — третья кочегарка стала немедленно 'задыхаться'. О принудительном наддуве топок речь вообще идти не могла, но и просто нормальное поступление воздуха для сжигания угля было необратимо нарушено. Крейсер потерял ещё полтора узла хода, и теперь можно было не сомневаться относительно его дальнейшей участи. Не оставалось шансов ни уйти, ни отбиться: Мацумото, получив доклад механика, уже прекрасно понимал, что на протяжении нескольких минут 'Пересвет' приблизится так, что сможет задействовать свою кормовую башню и это конец.

Нет, если бы 'Якумо' с русским облегчённым броненосцем были один на один — шанс имелся. И неплохой шанс. Но никак не в данной ситуации, когда ещё три крейсера засыпают тебя снарядами, когда выбита практически половина артиллерии стреляющего борта, когда пожары вспыхивают всё чаще, а людей, имеющих возможность их тушить, всё меньше.

Классика 'жанра': если в морском бою слабейший не может отступить, то он уничтожается полностью, причём сильнейший имеет минимальный ущерб.

Сотокити Уриу тоже это понял*. И понял, что не в состоянии ничего изменить. Вообще. Как только доложили, что 'Якумо' стал отставать — никаких иллюзий на хоть сколько-нибудь благоприятный исход боя не осталось. Адмирал не пожалел ни 'Нанивы', ни себя, ни сотен жизней экипажа своего крейсера, если бы имелся хоть малейший шанс...

Мелькнула мысль о попытке таранить 'Баян' или 'Богатырь', хоть как-то отомстить гайдзинам за столь бесславное поражение... Глупо — они легко уйдут, а потом спокойно расстреляют покинувший строй слабый и пожилой крейсер, а броненосец уничтожит смертельно раненный 'Якумо' в любом случае...

— Кенсуке, — повернулся чуть ли не мгновенно превратившийся в старика Уриу к командиру 'Нанивы', — поворачиваем влево. Уходим.

— Как? — не поверил своим ушам Вада. — Нас не обстреливают, мы бьём практически в полигонных условиях. Смотрите — 'Баян' горит...

— Горит. Но не тонет. Ни крена, ни дифферента не наблюдается. А вот у Мацумото дела совсем плохи... И здесь не только 'Баян'... Хочешь сразиться со всей этой армадой, когда 'Якумо' не станет?

Да его уже практически нет...

— 'Якумо' несёт сигнал:... — раздался голос сигнальщика, которому было совершенно не до разборок на мостике — он просто выполнял свои обязанности. — 'Тону. Благодарю за помощь! Уходите. Тенно хейко банзай!'

— Видишь? — мрачно посмотрел адмирал на командира крейсера. — Сейчас русские добьют 'Якумо', а потом возьмутся за нас. И не уйти будет — у них три-четыре узла преимущества. Лево на борт! Это приказ!

Эмоции адмирала Уриу, были сейчас тигром, бьющимся в клетке рациональности. Ему до жути хотелось остаться в строю, или даже броситься в атаку на русские крейсера, но это привело бы к быстрой и неотвратимой гибели 'Нанивы', а, значит, к дополнительной победе русских в данном сражении.

*У японцев имя следует после фамилии, но я решил, что русскому читателю будет более удобно, если имя-фамилию расположить в привычном порядке.

'Якумо' ещё совсем не собирался тонуть, но его командир, капитан первого ранга Мацумото, прекрасно понимал, что корабль доживает последние минуты. А 'Нанива', старенький и слабенький, упорно старается прикрывать своего 'большого брата'. Напрасно. Было совершенно ясно, что такое упорство только увеличит количество вымпелов, которые утопят русские.

А с броненосным крейсером всё ясно: не имея сколько-нибудь серьёзного хода, но имея таких противников, корабль обречён. Огневая мощь таяла просто на глазах, надежды, что сумеет подойти и выручить Того со своими силами растаяла давно.

А Уриу всё пытается прикрывать... Бесполезно. Пусть бы лучше попытался спасти от скорого истребления подбитые 'Кассаги' и 'Читосе'. Может и сумеет продержаться до подхода остатков отряда Катаоки, о приближении которого доложили сигнальщики...

— Аринобу, может всё-таки в лазарет? — старший офицер крейсера, и друг ещё с гардемаринских времён, Исида пренастырно пытался спровадить Мацумото к докторам. (один из осколков снаряда с 'Богатыря', буквально взрезал живот командира крейсера, но тот категорически отказывался покинуть боевую рубку).

— А смысл, Масао? — криво улыбнулся Мацумото. — Я уже не жилец на этом свете. Да и все мы тоже.

Словно подтверждая слова каперанга, очередной тяжёлый снаряд вломился в кормовой каземат, и не только 'испарил' своим взрывом всю орудийную прислугу, но и вызвал детонацию поданных к орудию боеприпасов. 'Якумо' ощутимо встряхнуло, а ещё один пожар, разгораясь, совершенно конкретно собирался проникнуть в погреба, взрыв которых гарантировал гибель крейсера на протяжении нескольких минут.

На самом деле, корабль и так прожил немногим больше: подключилась к обстрелу кормовая башня 'Пересвета' и из трёх десятидюймовых стволов, с расстояния в полторы мили, русский броненосец буквально за четверть часа поставил 'гранитную' точку в жизненном пути одного из лучших детищ немецких корабелов. Шесть попаданий только главным калибром в область кормы (а с такой дистанции не спасает уже никакая броня) и взрывы внутри 'Якумо' следовали уже один за другим. Полыхающий крейсер стал быстро крениться на правый борт, задирая нос. Что и куда попало, ни на 'Пересвете', ни на крейсерах практически не видели. Но то, что главная на этот момент задача выполнена, наблюдали все, кто имел возможность смотреть в сторону противника.

— Скажу откровенно, Оскар Адольфович, — обратился Иванов к адмиралу, после того как на 'Баяне' отгремело последнее 'Ура!' при виде тонущего броненосного крейсера, — даже жалко их порой было. Избиение какое-то...

— Много они наших жалели, когда всемером на одного наваливались, — Энквист отнюдь не разделял мнение командира своего флагманского крейсера.

— Так я же и не спорю. В своё время 'Отову' истребили без всяких сантиментов, просто...

— Знаете, Фёдор Николаевич... Давайте об этом потом поговорим. Разворачивайте отряд, и пойдём заниматься ещё раз 'неблагородным' делом...

— Добьём подранков?

— Именно.

— Так я как раз и хотел это предложить.

— Вот и замечательно! Командуйте!

На мачте 'Баяна' расцвёл флажный сигнал: 'Преследовать противника в юго-западном направлении'.

Крейсера Энквиста стали разворачиваться. 'Баян', 'Богатырь' и 'Жемчуг' нацелили свои тараны в сторону покалеченных 'Кассаги' и 'Читосе'. 'Пересвет' явно не успевал за лучшими ходоками флота, но тоже развернулся в указанную сторону. Туда же направился уже готовый вернуться в строй 'Олег'.

Как ни странно, Эссен находился в приподнятом настроении: хоть его броненосцу и пришлось покинуть строй в бое главных сил, но, в результате этого, 'Пересвет' оказался в нужном месте и в нужное время. Именно его пушки помогли растерзать 'Якумо' в кратчайшие для артиллерийского сражения сроки, именно его огонь превратил лучшие бронепалубные крейсера японцев в беспомощно ковыляющие по волнам развалины. Теперь, когда главный соперник уже пылает, и, с минуты на минуту пойдёт ко дну, добить 'собачек' проблем не составит, а потом уже, вместе с крейсерским отрядом можно постараться догнать главные силы.

Однако, смертельно раненый броненосный крейсер японцев сне собирался уходить из этого мира смиренно и безропотно: всё, что ещё могло на нём стрелять — стреляло. В том числе и одно орудие в кормовой башне...

Взрыв произошёл прямо перед боевой рубкой 'Пересвета', и несколько шальных осколков влетели в её смотровую щель. Пострадал при этом только один человек, из находившихся в центре управления кораблём.

— Ай! — командир броненосца схватился за голову и стал медленно оседать, прислонившись к стенке рубки.

Из-под ладоней Эссена потекло красным, и Черкасов, увидев, как падает 'первый после Бога', немедленно бросил управление огнём, и, подхватив каперанга подмышки, аккуратно опустил его на палубу.

— Санитары! Вызвать санитаров! — истошно заорал лейтенант. — И старшего офицера сюда!..

Василий почти всё время боя провёл на шканцах, формально возглавляя пожарную команду броненосца в этом месте, хотя реально командовал пожарными боцман Гнедых. Да и командовать было практически незачем — на оберегаемом участке возникли только два пожара, каковые залили бы и парой вёдер воды.

Поэтому, когда броненосец вообще не обстреливался, Соймонов позволял себе время от времени наведываться в рубку, и проводить время в общении с командиром, Черкасовым и Тимиревым.

Но сейчас кипел бой, и старший офицер находился там, где было предписано боевым расписанием.

Появление матроса Тараканова, с вестью, что командир убит, и нужно идти командовать 'Пересветом', повергло Василия в состояние близкое к шоковому.

Дежавю какое-то: прошло меньше полугода, как он заменил на мостике 'Сердитого' Колчака, а теперь снова-здорово — командуй броненосцем, лейтенант Соймонов...

— Что с командиром? — влетел в рубку запыхавшийся старший офицер.

— Осколком в голову. Кость вроде цела, но Николай Оттович без сознания. Унесли в лазарет. Принимай командование, Василий Михайлович, — Черкасов говорил рублеными фразами, не отрываясь от смотровой щели.

— Так он жив? Ну, Тараканов! Ну, пёсья душа! Сгною в канатном ящике паразита!

— Да ладно тебе. Ну, перепутал дурак с перепугу. Не до этого сейчас. Решай, что дальше делать будем — 'Якумо' тонет, куда идём: к главным силам или с крейсерами, добивать 'собачек'?

Мысли заметались в голове Соймонова: С одной стороны, раз пластырь на пробоину наложен, вроде бы требовалось как можно скорее вернуться в линию. Однако бой главных сил громыхал уже довольно далеко, а скорость у 'Пересвета' на данный момент весьма скромная — догонять придётся более часа. Это в лучшем случае.

А вот подбитые японские крейсера относительно рядом, и есть прекрасная возможность покончить с ещё парой вражеских вымпелов. К тому же им на выручку идут четыре японца с 'Нанивой' во главе. Энквист может и справится со своими силами, но в любом случае провозится достаточно долго, и, возможно без решительного результата...

— Идём за крейсерским отрядом. Какова скорость?

— Двенадцать узлов, — отозвался Тимирев.

— Добавить можно?

— Опасно — может пластырь сорвать.

— Ладно, пока хватит. Наша задача не подпустить к месту боя этот японский антиквариат, а там 'Баян' с компанией, я думаю, быстро управятся. Вероятно даже быстрее, чем мы приблизимся на расстояние открытия огня.

Адмиралу Уриу хотелось кататься по палубе и выть в бессильной злобе: он успел уйти от русских крейсеров, присоединить и возглавить остатки отряда Катаоки. Были все шансы успеть и прикрыть раненых 'Кассаги' и 'Читосе', но на пути снова вырастал корпус 'Пересвета', прозванного японцами после этого сражения 'пожирателем крейсеров'...

Что характерно: 'Нанива', 'Мацусима', 'Хасидате' и 'Идзуми' вполне могли всерьёз помочь остаткам отряда адмирала Дева в схватке с русскими крейсерами или сразиться с броненосцем. Причём имелся вполне реальный шанс, пусть и ценой серьёзных повреждений своих кораблей выбить бронированного гиганта из боя. Но ведь требовалось и то, и другое. И одно без другого было неосуществимо.

К тому же даже подсчётов в уме хватало, чтобы понять: 'Пересвет' подоспеет к месту, где разыграется очередной эпизод сегодняшнего сражения, где-то через четверть часа после того, как Уриу со своими силами успеет вмешаться в уничтожение отрядом Энквиста лучших лёгких крейсеров японского флота., броненосец подойдёт на дистанцию ведения поражающего огня. А в эффективности стрельбы русских сегодня адмирал уже успел убедиться.

Но решение необходимо принимать. И почти любое решение будет губительным для Японии.

Разве что отступить (ещё раз отступить) к месту схватки главных сил, пользуясь отсутствием там у противника крейсеров 'оседлать' корабль, замыкающий кильватер противника, и засыпать снарядами своих скорострелок среднего калибра... ... Это может оказаться реальной пользой: бить того, кто связан схваткой с более серьёзным противником, всегда несложно, безопасно и эффективно. 'Грызть хвост' вражеской линии, почти не встречая ответного огня — что может быть более комфортным для тебя? И, главное, что так можно выбивать из строя врагов одного за другим, всё больше и больше облегчая задачу своим броненосным кораблям...

Вроде бы решение очевидно, но адмирал Уриу медлил с приказом: снова отступить... В который уже раз за сегодняшний день. Отказаться от боя 'шесть на пять'. И потом трудно будет объяснить каждому, кто пожелает 'бросить камень' в адмирала, что вес бортового залпа 'пятерых', чуть ли не вчетверо превосходит оный у той 'шестёрки', что собралась ему противостоять. Что по водоизмещению русские превосходят более чем вдвое, что крейсера Дева, на данный момент, вообще еле держаться на воде...

Выбор у Уриу был вполне конкретный: либо всё-таки броситься в бой сейчас и почти гарантированно погубить ещё четыре крейсера, но умереть в бою, либо отвернуть к главным силам и попытаться принести реальную пользу Родине. При этом покрыв своё имя позором.

Если бы речь шла о лично его жизни, и, даже о жизнях тех, без малого двух тысяч моряков, что следовали за адмиральским флагом — никаких сомнений. Только в бой! Погибнуть, но не опозорить флот страны Ямато хоть тенью подозрения в отсутствии храбрости её сынов. Адмирал думал не о людях — о 'железе', о кораблях, которые почти наверняка погибнут в стычке с заведомо более сильным противником.

И решение было принято. С точки зрения европейца тоже понятное: Лишь бы поскорей всё кончилось, а ждать осталось недолго — до первого русского снаряда...

— Курс к отряду адмирала Дева! — скомандовал Уриу командиру 'Нанивы'. — Поднять сигнал: 'Атакуем неприятеля.'

Где-то в глубине души оставалась надежда, что одно-два попадания из гомерических орудий 'Мацусимы' или 'Хасидате' смогут переломить ход боя на этом конкретном участке. Не успели.

Первым приблизился к еле ковыляющему по волнам 'Читосе' 'Баян'. Когда поднимали на мачте сигнал 'Предлагаем сдаться', никаких иллюзий по поводу ответа не испытывали, и ответ, в виде выстрелов из оставшихся целыми на японском крейсере трёх орудий восприняли как закономерность.

Но и без всяких сантиментов.

Орудия флагмана Энквиста и идущего следом 'Богатыря' открыли ураганный огонь по не сдающемуся кораблю японцев. А тому и требовалось немного: конструкция хрупкая, снарядов 'впитал' уже немало, так что прилегать на левый борт один из лучших ходоков японского флота стал уже минут через двадцать после того, как его начали засыпать снарядами. И, практически в тот самый момент, когда силы подоспевшего Уриу уже имели возможность поддержать гибнущего товарища. Поздно. Теперь им самое время было 'подумать о собственном здоровье', ибо даже перспектива присоединения хоть и 'охромевшего', но всё-таки справившегося с опасными повреждениями 'Кассаги', оставляло отряд японских бронепалубных крейсеров значительно более слабым по сравнению даже с группой, ведомой 'Баяном'.Без учёта неумолимо накатывающего к месту боя 'Пересвета'.

Ну что же: японцы пёрли на рожон, и явно хотели продолжить битву здесь и сейчас — русским крейсерам было чем встретить нахалов...

— Готовьтесь к следующей 'фигуре' сегодняшнего балета, Виктор Карлович, — весело обратился к своему старшему артиллеристу Иванов. — Японцы совсем страх потеряли, а наглецов надо наказывать.

— Фёдор Николаевич, — лейтенант Деливрон отнюдь не разделял оптимизма своего командира, — в погребе носовой башни шесть снарядов, в кормовой — восемь. С утра стреляем без передыха... Дальномер разбит — теперь только по микрометрам... Шестидюймовых пока в достатке, но...

— Я понял, — посмурнел командир 'Баяна', — всё равно — атакуем эту рухлядь! Так ведь, Оскар Адольфович?

— Да у нас и выбора нет, — усмехнулся в бороду Энквист, — бежать от этих 'корыт' — себя не уважать. Работайте пока средним калибром, лейтенант, а восьмидюймовые прибережём для какого-нибудь решающего удара. Командуйте поворот на японцев. Фёдор Николаевич!

Иванов, хоть и был достаточно лихим командиром, не раз принимавшим самые рискованные решения в бою и без оного (именно под его командованием, минный транспорт 'Амур' поставил те самые мины, на которых подорвались и затонули японские броненосцы 'Хатсусе' и 'Ясима'), но на этот раз он не разделял оптимизма адмирала: 'Баян', да и весь крейсерский отряд в бою уже несколько часов. В непрерывном бою. Непрерывно стреляя. А стреляют и подносят к пушкам снаряды люди. Живые люди. А каждый шестидюймовый, который подаёт, как правило, один человек, весит полцентнера. То есть ожидать от комендоров такой же интенсивности огня, как была утром, не стоит. А у японцев с их относительно лёгкими стодвадцатками и малоутомлёнными людьми на подаче, аких проблем нет.

Но приказ есть приказ, и 'Баян', развернулся на курс преследования отряда Уриу.

— Василий Михайлович, — обратился Черкасов к двадцатичетырёхлетнему командиру броненосца, — со снарядами главного калибра полный швах: в баковой двадцать, а в кормовой вообще семь...

— Считая сегментные?

— Ну что ты, без них, разумеется. Сегментные сейчас не актуальны — миноносцев не наблюдается.

— Как считаешь, имеет смысл перетащить с десяток в кормовую?

— Волоком? Думаю, что не стоит. Я просто пока приказал Витгефту до особого распоряжения огня не открывать. А в носовой, если верить Поливанову, наше чудо похмельное просто чудеса творит. Извини за каламбур, конечно.

— То есть?

— Да командир башни божится, что именно Вилкат практически все японские калоши и утопил. Заранее 'Георгия' ему просит.

— Ладно, оставим пока эту тему... Ну и снаряды в носовом погребе тоже.

— И я о том же. Пусть уж наш 'снайпер' порезвится. А Витгефт с компанией, когда надо будет, отбабахают своё, и пусть закуривают в ожидании минных атак.

— Согласен. А пока идём на соединение с крейсерами.

— Не догоним ведь...

— Да вижу я. Конечно на своих двенадцати узлах не догоним. Мы теперь исключительно 'добиватели'. Если крейсерские кого 'стреножат', тогда подойдём и постреляем. Ну или, в случае чего, прикроем наших своим калибром, если у Энквиста дела худо пойдут.

— Вероятно так. Там вроде уже каша заварилась. Посмотрим, найдётся ли нам работа.

— Работа не волк — всегда найдётся. В общем: идем, как идём. Курс на место боя крейсеров. Где бы этот бой не происходил.

— А, кажется, одного уже подбили, — радостно произнёс Черкасов. — Наша 'добыча'!

Действительно: было отчётливо видно, как 'Хасидате', попавший под шквальный огонь 'Богатыря' и 'Олега', щеголяя пожарами на протяжении практически всего корпуса, вышел из общего кильватера и стал здорово отставать от товарищей по строю.

— Если не успеет починиться, то точно — наш, — азартно вперился глазами в японский крейсер Соймонов. — Не должен успеть, не успеет... Машина! Давай четырнадцать узлов!

— Пластырь... Переборки... — попытался урезонить Василия штурман. — Очень рискованно.

— К чёрту! Полчаса выдержат, а больше и не потребуется. Нилыч! Передай в носовую, что если этот поганец и сейчас попадёт, гарантирую ещё один крест.

Лейтенанта просто колотило в азарте — вот она, цель, уже практически рядом, ещё только чуть-чуть, и броненосец, которым он теперь командовал, практически наверняка разнесёт в щепки и огрызки японский крейсер.

Только бы успеть! Только бы не сдали переборки! В Соймонове проснулся извечный охотничий азарт мужчины, корни которого, наверное, уходили ещё в каменный век, если не в более древние времена. Времена, когда наш обезьяноподобный предок ещё даже не взял в руки камень или палку, чтобы убить какую-нибудь 'еду', умеющую самостоятельно передвигаться...

— На лаге?

— Тринадцать с половиной узлов.

— Переборки в носу?

— Выпирает, но пока держат...

— Добро! — Василий видел, что 'Пересвет' успевает 'на рандеву' с отставшим японским крейсером. Можно было уже не особенно беспокоиться. — Иметь ход тринадцать узлов. Спасибо, мехи!

— Можем и больше, — донеслось по переговорной трубе из низов броненосца. — Вы там сами 'наверху' решайте. У нас пока всё в порядке.

— Ещё раз спасибо! Больше пока не требуется.

— Минут через пять можем начинать пристреливаться, — отвлёк Соймонова старший артиллерист.

— Хорошо. Разбирайся уже сам в собственной 'епархии'. Как только сочтёшь нужным открывать огонь — валяй.

— Понятно! Извини пока, — Черкасов обратил теперь всё своё внимание на телефон и пошёл сыпать распоряжениями.

Василий наблюдал в бинокль на приближающийся корпус 'Хасидате'. Именно 'Хасидате: спутать крейсер с как бы однотипной 'Мацусимой' было совеншенно невозможно — корабли являлись скорее антиподами. Всё наоборот — если 'Итсукусима' и 'Хасидате' имели относительно высокую корму при низком баке, то крейсер Окуномии обладал как раз высоким полубаком при крайне небольшой высоте борта на юте. Короче 'Хасидате', построенный в Японии, представлял из себя практически 'Мацусиму' изготовленную французами, но идущую как бы 'кормой вперёд'.

Вероятно строители кораблей делали это для того, чтобы противник со значительного расстояния не смог разобраться, который из крейсеров перед ним, и в какую сторону держит курс.

Сейчас же дистанция становилась совершенно 'детской' и Соймонов прекрасно понимал, кого 'Пересвет' начнёт разносить в клочья через несколько минут. Ни капли жалости и сострадания не шевельнулось в тот момент в душе лейтенанта. Враг есть враг, и его необходимо уничтожать там, где встретишь. Не смущаясь тем, что ты заведомо сильнее и это будет 'не по-рыцарски'. Не на турнире, чёрт побери!

Уже загрохотал носовой каземат правого, практически не стрелявшего раньше борта, и первые недолёты, весьма незначительные недолёты, подняли водяные столбы совсем неподалёку от пылающего японца.

— Думаю, что можно переходить на беглый, — обратился Василий к Черкасову.

— Подожди! Ещё два-три пристрелочных залпа... Тогда и врежем всем бортом. И из носовой башни добавим. Думаю, что на пяток десятидюймовых снарядов ради такого случая разориться стоит. А?

— Не возражаю. Работай, Василий Нилович.

— Радио от командующего, ваше благородие! — нарисовался в рубке посыльный со станции беспроволочного телеграфа.

— Вот не было печали! Нашли время... Давай! — протянул руку Соймонов.

— Что там? — повернулся лейтенант Тимирев.

— 'Пересвету' возможно скорее вернуться к главным силам', — в полном обалдении прочитал Василий. — Что у них там такое произошло?

— Не могу знать, ваше благородие! — тут же рявкнул матрос, решив, что спрашивают его.

— Да понятно, что не можешь. Подожди! — старший офицер 'Пересвета', отвлёкшись от неумолимо надвигающегося очередного боя, схватил карандаш, и слегка подрагивающими от волнения пальцами, быстро написал ответ: 'Веду бой. Прервать его не имею возможности.'. И отдал бумагу посыльному:

— Бегом к станции! Если будут новые телеграммы — немедленно сюда. Ясно?

— Так точно, вашбродь! — обозначил пожирание начальства глазами матрос и немедленно смылся выполнять приказ.

— Не горячитесь, Василий Михайлович? — снова подал голос Тимирев. — Всё-таки прямой приказ...

— Сергей Николаевич, а вы что предлагаете, сейчас, в данный момент, выйти из боя? — с удивлением посмотрел Соймонов на штурмана. — Русский броненосец отступит от полуживого японского крейсера?

— Я ничего не предлагаю, — спрятал глаза Тимирев, — я напоминаю о полученном приказе. Вполне конкретном. Хотя, решать, конечно, вам.

— Я уже решил...

Слова командующего 'Пересветом' лейтенанта прервала пальба шестидюймовых казематов правого борта, которые уже 'почувствовали' накрытие цели, и перешли на огонь по способности. Причём все разом.

Жахнула выстрелом и носовая башня.

— Перелёт! — 'вернулся' в реальность боевой рубки и Черкасов. — Всё-таки придётся этого Вилката, вместо кавалерства отправить гальюны драить...

Однако уже второй выстрел из баковой утихомирил разгневанного лейтенанта — у самого форштевня 'Хасидате' вырос здоровенный столб воды, выбросило огнём и дымом — явное попадание. Причём было видно, что попадание не 'формальное', вражеский крейсер за пару минут, здорово погрузился носом и стал зарываться в волны.

А средний калибр 'Пересвета' в пять стволов продолжал курочить корпус японского крейсера. Двадцати минут хватило, чтобы ветеран флота страны Ямато задрал свои винты над волнами. И, медленно, но верно заскользил в глубины Японского моря.

— Ну что, к крейсерам идём или к эскадре? — повернулся к командиру Тимирев, когда отгремело очередное 'Ура!'.

— Выполняем приказ, — ни секунды не сомневался Василий. — Только нужно отстучать Вирену, что больше тринадцати узлов дать не можем и в наличии... Василий Нилович, сколько десятидюймовых осталось?..

— Семнадцать, — не замедлил с ответом Черкасов, в последнее время считавший каждый выстрел главного калибра.

— Японцы отворачивают! — резануло криком сигнальщика.

Офицеры одновременно вскинули бинокли к глазам. Действительно, крейсера Уриу сделали поворот все вдруг, и стали удаляться от линии ведомой 'Баяном'. Вид у них был достаточно плачевный: горели все, а 'Идзуми' имел ещё и серьёзный крен на правый борт.

— Не уйдут, — уверенно высказал своё мнение старший артиллерист 'Пересвета', однако русские крейсера почему-то продолжали оставаться на прежнем курсе, не торопясь броситься в погоню.

— Вы что-нибудь понимаете, господа? — недоумённо посмотрел Черкасов на своих товарищей.

— Думаю, что ларчик просто открывался: Энквист получил тот же приказ, что и мы. Что-то там у наших броненосцев пошло не так...

Того Хейхатиро не без удовлетворения наблюдал за результатами начала сражения: после того как противники схватились всерьёз. Боги наконец-то обратили свой взор на сынов страны Ямато — не прошло и получаса, как иу борта русского флагмана встал громадный столб воды, из его утробы вырвало огнём, и 'Орёл' явно потерял управление — его понесло между боевыми кильватерами, и японский строй не преминул отстреляться по подранку полновесным батальным огнём. Русский броненосец едва-едва успел спрятаться за своей линией. А ещё через несколько минут из строя вывалился 'Пересвет'. Такой удачи командующий Объединённым флотом даже не ожидал. Правда 'Якумо' тоже получил повреждения, заставившие крейсер покинуть строй, но теперь соотношение сил более-менее уравновесилось: 'Скисима' и 'Адзумо' против 'Бородино' с 'Победой' — вполне себе праитет...

Того не хотел думать о том, что его броненосец уже серьёзно побит, а 'Бородино' 'свеж и бодр', что кроме этих двух пар броненосных кораблей, в сражении принимают участие и другие, что 'Орёл' с 'Пересветом' вполне могут вернуться в строй... Много ещё о чём стоило подумать на перспективу, но адмирал сейчас жил и дышал конкретной сложившейся ситуацией. Пока весьма благоприятной. И в самом деле можно было надеяться на то, что у русских расстрелянные стволы, что их команды в полушоковом состоянии от выхода из строя двух броненосцев... На ещё один 'золотой снаряд' в конце концов.

Зря надеялся. На войне, в конце концов, всё по-честному: если ты влепил противнику неимоверно 'золотой снаряд' — жди ответного. А то и двух. Получилось — 'трёх': сначала отходящий 'Орёл' всадил в корму 'Сикисимы' двенадцатидюймовый гостинец, разрушивший напрочь рулевую машину. Затем 'Бородино' отметился двумя попаданиями главного калибра. И , если один из снарядов просто расчехвостил катер и смял пару вентиляторов, то от попадания второго отвалилась и скользнула ко дну броневая плита.

И это не учитывая шквала шестидюймовых попаданий... 'Сикисиме' срочно потребовался выход из боя. Остальные корабли японской эскадры тоже находились в схожем состоянии.

Требовалось временно разорвать боевое столкновение. Дать возможность экипажам хоть наспех заделать пробоины, утереть пот со лба, перевязать раны...

Но резко отвернуть Того не имел возможности: во первых, как уже упоминалось, вышла из строя рулевая машина 'Сикисимы', а во вторых, при сколь-нибудь решительном изменении курса влево, немедленно возникал бы крен на правый борт. А в том месте, где из-за отвалившейся плиты, открылись целые ворота в утробу корабля, до уровня воды оставалось едва более полуметра. Пробоину, конечно заделают хотя бы деревянными щитами, но для этого нужно время. Как воздух необходим перерыв в сражении...

Флагманский броненосец адмирала Того стал склоняться от противника постепенно, увеличивая дистанцию понемногу. Следующие мателоты послушно склонились в кильватере 'Сикисимы'.

Русские так же не пытались продемонстрировать 'бульдожью хватку' — и выход из строя 'Орла' с 'Пересветом' произвёл соответствующее впечатление, и эскадренная скорость не позволяла преследовать отрывающихся японцев.

К тому же русские вполне были согласны разойтись с противником, имея те результаты боя, что уже можно 'прокалькулировать': четыре бронепалубных крейсера японцев на дне, можно и должно не погнушаться добить 'Якумо'... Россия в явном барыше...

Только вот 'Орёл' теперь висел гирей на всей эскадре — его нужно непременно привести во Владивосток, иначе в мировой прессе пренепременно результаты боя будут отражены как-то вроде: 'У русских потоплен флагманский броненосец, у японцев — несколько лёгких крейсеров...'. А может и просто: 'У русских потоплен флагманский броненосец'. А про мелочи, типа крейсеров, не упомянут...

Поэтому эскадра не ушла от своего флагмана. 'Бородино' заложил 'вираж' вокруг раненого 'Орла', в ожидании, что выведенный из строя броненосец, справится с повреждениями, и снова вольётся в кильватер.

— Что с судном, Константин Леопольдович? — немедленно осведомился Вирен у командира 'Орла', когда броненосец всё-таки прошёл в промежуток между двумя броненосными отрядами и его обстрел прекратился.

— Прошу прощения, Роберт Николаевич, — неласково взглянул на адмирала Шведе, — но пока знаю ровно столько же, сколько и вы. Дайте десять минут.

Командующий эскадрой и сам понял, что требует от командира корабля невозможного. Однако извиняться посчитал ниже своего адмиральского достоинства и просто молча кивнул, как бы позволяя кавторангу выяснить обстановку и доложить об оной.

— Ваше превосходительство, — до истечения запрошенных на выяснение обстановки минут, ещё оставалось две-три, но Шведе уже докладывал Вирену то, что успел узнать, — крен на левый борт нарастает, пытаемся справиться контрзатоплениями, но пока не очень успешно. Больше пробоин по ватерлинии нет — броня выдержала. Однако больше девяти узлов хода дать не можем. По артиллерии докладывать?

— Вкратце, — кивнул адмирал.

— Обе двенадцатидюймовые башни в порядке. Средняя шестидюймовая левого борта уничтожена. Остальные вполне боеспособны.

— Спасибо. Достаточно, — кивнул командующий эскадрой. — Посигнальте Левицкому, чтобы подвинтил свой 'Жемчуг' поближе. Я со штабом перейду на крейсер пока есть такая возможность. 'Орёл', извините, уже не подходит для командования эскадрой.

Шведе молча козырнул, и тут же передал соответствующий приказ сигнальщикам.

На единственном оставшемся при броненосцах крейсере немедленно ответили: 'Ясно вижу' и 'Жемчуг' пошёл на сближение с флагманом.

Как ни странно, на 'Орле' остались две неразбитые шлюпки, а так же возможность спустить их на воду.

— Одной достаточно, — мрачно бросил Вирен, — со мной сойдёт только штаб. Удачи вам, Константин Леопольдович. Ремонтируйтесь. Обещаю, что эскадра 'Орла' не бросит.

Адмирал слегка кривил душой, говоря эти слова. Нет, он, конечно, действительно не собирался уводить броненосцы от своего, теперь уже бывшего, флагмана. Но совсем не из соображений 'сам погибай, а товарища выручай'. Просто пушки смертельно раненого корабля явлись очень серьёзным подспорьем в бою, и отказываться от помощи столь сильной боевой единицы командующий эскадрой не собирался. Если японцы, конечно, вернуться, чтобы продолжить сражение.

И, на самом деле, Вирен подсознательно желал именно этого — продолжить. Уже сидя в шлюпке, достаточно быстро несущеё его вместе с офицерами штаба к борту 'Жемчуга', Роберт Николаевич вдруг понял, что с удовольствием разменял бы только что покинутый им броненосец на броненосный крейсер японцев — ведь довести 'Орёл' до Владивостока стало уже практически нереальным. Ведь под его скорость придётся подстраиваться всей эскадре. А это значит, что придётся лишнюю ночь провести в море. Под возможным, а, точнее, весьма вероятным ударом миноносцев противника. А уж этого 'добра' у японцев предостаточно.

С 'Жемчуга' спустили штормтрап. Понятное дело — не до парадной встречи адмирала на борту.

— Пробейте днище у шлюпки, и все на крейсер, — хмуро проговорил Вирен и уцепился за ближайшую балясину.

— Казённое имущество, Роберт Николаевич, — попытался возразить флагманский штурман.

— Снявши голову, по волосам не плачут. Рубите, как только все поднимутся на борт.

Левицкий немедленно встретил командующего возле фальшборта. И, как только оба ботинка адмирала коснулись палубы начал рапортовать:

— Ваше превосходительство...

— Оставьте, Пал Палыч, — оборвал ретивого командира корабля адмирал. — Пройдёмте на мостик, там и будем разбираться. Ваш крейсер становится кораблём управления эскадрой, что, вы, я надеюсь, уже поняли.

Какие новости? Пока шли к вам на шлюпке, я информации не имел. Итак?

— Того разворачивается, Роберт Николаевич, — выдохнул Левицкий, — минуты четыре назад заложил поворот на встречный курс с нами...

— Добро. Проводите меня на мостик.

... Свежий ветер обвевал лицо адмирала на мостике... Ну обвевал. Свежего ветра хватало и на палубе, и когда шлюпка подваливала к борту крейсера... Уж чего-чего, а свежего ветра в открытом море всегда достаточно. Если, конечно, не стоит полный штиль.

— Эскадре иметь ход девять узлов, — начал сыпать распоряжениями командующий эскадрой, — 'Орлу' приготовиться вступить в кильватер.

Мачты 'Жемчуга' немедленно запестрели гирляндами сигнальных флагов и броненосцы послушно сбавили скорость.

Тихоокеанский флот России готовился очередной раз встретить врага. Встретить полным составом, полновесными залпами...

Но с 'Орлом' было что-то не так: неожиданно на его чудом уцелевшей грот-мачте взвился флаг 'Како' — 'не могу управляться'.

Все планы Вирена рушились не успев даже начаться.

А 'Сикисима' уже выйдя на траверз 'Победы', начал разворот на шестнадцать румбов. Того явно собирался повторить свой дебютный маневр, который не особенно удался в Цусимском проливе.

'Бородино' и 'Победа' оказывались под ударом пяти японских кораблей линии. Если не отвернут. Если не прибавят ход...

Увеличить скорость за столь небольшой промежуток времени было нереально. Отвернуть — отдать 'Орёл' под расстрел всей японской эскадре. Остаться на курсе — гарантированно погубить оба сколько-нибудь современных броненосца флота...

Все эти мысли за секунду пронеслись в голове Вирена. Необходимо было принимать решение. Мгновенно принимать...

— Отсигнальте на 'Бородино': 'Три румба влево. Прочим быть в кильватере'.

— Роберт Николаевич! — испуганно повернулся к адмиралу Осипов. — Но ведь тогда 'Орёл'...

— 'Орёл' или флот, — отрезал адмирал. — Выбираю 'флот'. За орловцев отомстим. Позже. Эскадре: 'Иметь ход в тринадцать узлов'.

— Усадил меня Того, — думал Вирен про себя. — Крепко усадил. Данный ход японец выиграл. И нельзя сказать, чтобы очень красиво — я сглупил. 'Орёл' теперь точно 'не жилец'. Остаётся надеяться, что на 'Бородино' сообразят, и обрежут хвост японскому кильватеру...

На 'Бородино', как ни странно, поняли суть маневра. Даже 'творчески' обработали. Последний и единственный современный броненосец флота пошёл практически на точку разворота японцев. Приняв чуть влево.

В результате, эта самая 'точка', стала центром сосредоточения огня всей русской эскадры. Нет, основное количество кораблей линии адмирала Того, успело проскочить 'горячий коридор', который поспешили организовать броненосцы противника, но уже 'Ивате', идущий предпоследним в колонне, успел схлопотать несколько попаданий. А уж концевой 'Токива', и до этого получивший немало от 'Наварина' и 'Нахимова', был просто засыпан снарядами всевозможного калибра. Причём не менее, чем шестидюймового.

Капитану первого ранга Иосимацу до жути не хотелось вводить свою 'Токиву' в этот 'лес' из поднявшихся от поверхности моря всплесков, он даже отдал приказ склониться чуть правее генерального курса, но русские артиллеристы без особого труда нащупали дистанцию, и дружно врезали огнём по созданию английских судостроителей.

Голова японской колонны уже начала терзать 'Орёл', но зато её хвостовой крейсер оказался под сосредоточенным огнём 'Бородино', 'Победы', 'Полтавы' и 'Сисоя Великого'. Шестнадцать стволов крупного калибра, не считая среднекалиберного града, обрушили всю свою мощь на хоть и бронированный, но всё-таки крейсер. А ещё готовились подключить свою артиллерию 'Наварин' и 'Адмирал Нахимов'. Не потребовалось. То есть тяжёлые снаряды хоть и устаревших, но, тем не менее, грозных пушек русских 'старичков' вполне пригодились бы при потоплении подбитой 'Токивы', но такой помощи не понадобилось: для четырёх броненосцев не составило особой проблемы уничтожить один броненосный крейсер, почти лишившийся хода.

А хода 'Токива' действительно лишился: один из двенадцатидюймовых снарядов пробил всё, что только можно, и разорвался непосредственно в машинном отделении крейсера. То есть ход не был потерян окончательно, но скорость упала в разы. А потом, исколачиваемый снарядами крейсер просто не имел возможности дотянуться до своего основного кильватера. А 'кильватер' не ждал — у него имелась своя задача.

Быть концевым в колонне, как оказалось, — самое неблагодарное дело: ради тебя не прекратят сражение. Не повезло — погибай сам.

А русские комендоры, рыча от восторга, засаживали снаряд за снарядом в гибнущий 'Токива' с уже совершенно убийственных пятнадцати кабельтовых. Ближе подходить было опасно — появлялся риск получить в ответ минный выстрел. Но речь всё равно шла уже о последних минутах пребывания японского крейсера на поверхности воды. Он горел уже весь, ответный огонь практически прекратился, из казематов один за другим вырывались снопы огня... В качестве финального аккорда прозвучал взрыв носовой восьмидюймовой башни и 'Токива' стал стремительно заваливаться на борт. Ещё несколько минут, и только днище корабля возвышалась над волнами.

Русские броненосцы прекратили огонь и 'Бородино' по приказу с 'Жемчуга' взял курс к 'Орлу', которому сейчас тоже приходилось туго. И это ещё очень мягко сказано. Положение броненосца было просто критическим. Четыре корабля японской линии уже на протяжении четверти часа рычали на бывшего флагмана своими главным и средним калибром. И небезрезультатно.

Шимоза жгла и рвала корабль. Вернее его надстройки и небронированный борт — броневой пояс не был пробит ни одного раза, но всё, что не являлось бронёй, пылало и корёжилось, разлеталось клочьями и сминалось. Глядя на этот плавучий костёр, невозможно было поверить, что в данном аду имеются живые люди...

А люди были. Живые. И продолжающие сражаться.

Ещё действовали носовая двенадцатидюймовая башня, и носовая же шестидюймовка правого борта. Продолжала огрызаться огнём и средняя батарея семидесятипятимилиметровых пушек. Броненосец упорно тянулся к своим. Горел, но не тонул. И, как ни странно, продолжал держать восемь узлов.

И колонна, ведомая 'Бородино', усиленно спешила навстречу. Ещё немного и русский кильватер вклинился в тот трёхмильный промежуток между избиваемым 'Орлом' и японской колонной. Предварительно, разумеется, головные русские броненосцы обработали огнём флагманский корабль Того. Тот немедленно сделал левое плечо вперёд и поспешил увеличить дистанцию — японский адмирал совсем не горел желанием подставить свои мателоты под облегчённые снаряды русских на оптимальной для них дистанции.

А вообще-то он ждал только одного: русского снаряда, который поставит точку в земном пути адмирала Того.

Получая доклады о потопленном 'Токива', гибнущем 'Якумо', о 'ныряющих в бездну' один за другим бронепалубных крейсерах, о состоянии 'Сикисимы'... Командующий Соединённым флотом Империи понимал, что проиграл. Проиграл вдребезги и окончательно. И проиграла Япония. Сражение и войну.

Пусть даже удастся затоптать в пучину пылающий русский броненосец и даже привести в Сасебо или Такесики 'живыми' оставшиеся четыре броненосных корабля, даже это не спасёт Империю от поражения в войне. Даже идущая с Балтики эскадра вполне соизмерима по силам всему оставшемуся флоту страны Ямато. А те русские корабли, что вернуться после сегодняшнего боя во Владивосток, вместе с выходящими из ремонта, сильнее, как минимум, втрое. И теперь практически не имеется крейсерской разведки... 'Итсукусима', 'Хасидате', ''Нийтака', 'Цусима', 'Сума' и 'Читосе' уже стали жертвами сегодняшнего сражения. Пару дней назад потерян 'Такачихо'... И счёт ещё, вероятно, не закончен. Чем мы так прогневили богов?

Небеса не ответили. Просто поставили перед фактом: 'Сикисиму' в очередной раз накрыло шквалом огня, а расстояние являлось слишком незначительным, чтобы даже главный пояс мог удержать рвущиеся на сумасшедшей скорости внутрь броненосца тяжёлые снаряды русских. Вовремя разорвать дистанцию не удалось...

На флагмане адмирала Того разворотило переднюю трубу, снова раздраконило починенную на живую нитку рулевую машину, свалило грот-мачту и вырубило кормовую башню главного калибра. Но бой сейчас протекал на контркурсах, осталось выдержать огонь русских 'пенсионеров' — 'Наварина' и 'Нахимова', а потом будет возможность привести флагманский броненосец в более-менее боеспособное состояние...

А вот комендоры упомянутых кораблей, замыкающих русскую боевую линию, оказались в корне не согласными с ожиданиями командующего японским Соединённым флотом. Они постарались всадить в 'Сикисиму' максимум того, что могли. И преуспели. Теперь рухнула уже кормовая труба, рвануло огнём из среднего каземата левого борта, а восьмидюймовый с 'Адмирала Нахимова' угодил непосредственно в боевую рубку. Относительно узкие смотровые щели пропустили внутрь немного осколков, но контузией от взрыва тяжёлого снаряда 'приласкало' всех, кто находился внутри. Адмирала Того, без сознания, на носилках переправили в лазарет.

Вирен, наблюдавший с борта 'Жемчуга' взрыв и пожар вокруг боевой рубки 'Сикисимы', а так же то, что вражеский флагман зарыскал на курсе, немедленно приказал: 'Эскадре два поворота 'вдруг' влево. Атаковать головной корабль противника.'.

— Роберт Николаевич, дымы с оста. Много дымов, — доложил Левицкий.

— Миноносцы, вероятно, — кивнул адмирал. — Вызвать по радио 'Пересвета' и крейсера. Скоро начнёт темнеть — надо соединяться для отхода и, заодно, отогнать этих ночных разбойников подальше от нашего курса.

Командующий флотом отдал приказ и забыл о нём. Он наблюдал, как боевая линия осуществляет манёвр. Получалось не очень, но в принципе — получалось: 'Адмирал Нахимов' повёл за собой боевую колонну, а скорость противника, при наличии серьёзно повреждённого 'Сикисимы' не позволяла японцам оторваться от преследователей.

То есть три броненосных крейсера вполне могли улепетнуть, но в этом случае, флагман флота оставался на полное растерзание русским кораблям.

Хотя и имевшаяся ситуация не особо позволяла крейсерам Симамуры всерьёз заступиться за 'старшего брата': заслонить его своей относительно тонкой бронёй от двенадцатидюймовых снарядов гайдзинов...

Ну да, один раз можно. Нахвататься попаданий, которые вполне могут стать критическими. И не спасти собрата.

Логика кричала и билась в черепе адмирала Симамуры: Отойди! Уведи крейсера!! Спаси хотя бы оставшиеся три!!!

Нет. 'Идзумо' заложил вираж вокруг своего охромевшего флагмана, с перспективой вернуться и снова прикрыть 'Сикисиму' бортами трёх своих крейсеров.

— Радио с 'Пересвета' и от Энквиста, ваше превосходительство, — протянул бумажки минный офицер 'Жемчуга' адмиралу.

— 'Веду бой... Не имею возможности прекратить...', — Вирен увидел, что обе телеграммы практически идентичны. — Они что там, с ума посходили?! Да хоть они там все поголовно на бабах лежат — немедленно встать и выполнять приказ! Радируйте срочно!..

— Прошу прощения, — оторопел лейтенант. — Что радировать? Про баб?

— Про каких баб, лейтенант? — Роберт Николаевич начал слегка звереть, но вовремя понял сам, что слегка зарвался в своём желании однозначного понимания приказов от офицеров. Не смотря на формулировку. — Передавайте: 'Немедленно идти на соединение с главными силами. Ожидаются минные атаки со стороны противника.'

И Энквисту, и Эссену.

— Прошу прощения, ваше превосходительство, но командир 'Пересвета', либо убит, либо тяжело ранен — радиограмма подписана лейтенантом Соймоновым.

Вот это да! Вирена было трудно удивить, но известие о выходе Эссена из строя, повергло адмирала в полный ступор: понятно, что война есть война, но рассудок просто отказывался воспринимать тот факт, что Николай Оттович во время сражения может быть где-то, кроме мостика или боевой рубки корабля, которым командует.

До жути хотелось узнать, что случилось с лихим каперангом, убит он или ранен... Но адмирал прекрасно понимал, что не может себе позволить удовлетворить своё любопытство во время боя — не та эта информация, которой сейчас можно засорять эфир. Нет! Сейчас не до этого!

— Отправляйте депешу! И запросите о состоянии судов, — отпустил командующий лейтенанта Линдена.

Ответ пришёл достаточно быстро и обнадёживал: все корабли на плаву, серьёзных повреждений не имеют, идут на соединение. Особо порадовала весть об уничтоженных трёх крейсерах японцев. В том числе 'Якумо'.

Тревожила недостаточная скорость 'Пересвета' в тринадцать узлов и недостаток тяжёлых снарядов на нём и на 'Баяне'. Однако порадовала догадливость Соймонова, который сообразил сообщить, что Эссен именно ранен. Вирен вздохнул с облегчением и помянул про себя добрым словом молодого лейтенанта, у которого был посаженным отцом на свадьбе.

Нельзя сказать, что Роберт Николаевич считал командира 'Пересвета' своим другом, но относился к нему с огромным уважением за храбрость, решительность и острый ум.

Но не до сантиментов — идёт бой.

— Что с 'Орла'?

— Никакой информации, ваше превосходительство, — немедленно отозвался командир 'Жемчуга'.

— Горит. Мачты сбиты. Связи нет ни по беспроволочному телеграфу, ни флажной. Что делать будем?

— Возьмите курс к нему. И приготовьтесь принимать людей — не довести броненосец до Владивостока. Какими средствами располагает крейсер?

— Целы катер и две шлюпки, — немедленно понял Левицкий, что имеет в виду адмирал.

— Добро. Готовьте. Броненосцы с 'Сикисимой' и сами справятся. А орловцев нужно принять на борт. Негоже оставлять их на погибель или плен. Отсигнальте 'Орлу', чтобы экипаж приготовился оставить броненосец.

— Но ведь миноносцы...

— Выполняйте, Пал Палыч, — устало отозвался Вирен. — Дымы ещё не близко, а Энквист с крейсерами вот-вот подойдёт. Сразу его и отправим отгонять японских 'шакалов'. Ещё вопросы будут?

— Никак нет, ваше превосходительство! — строго по уставу отозвался кавторанг.

— Вот и ладненько. Идём к 'Орлу'.

'Жемчуг' направился к горящему и уже заметно кренящемуся русскому броненосцу, а остальной кильватер главных сил продолжал методично избивать 'Сикисиму', который явно доживал последние минуты.

На флагмане адмирала Того уже рухнуло всё, что ранее стояло вертикально: мачты, трубы, вентиляторы. Уже горело всё. Уточнять не требуется: 'всё', оно и есть 'всё'.

Броненосец зарылся в море по самые клюзы и продолжал оседать носом.

Русский кильватер отсёк от тонущего корабля три броненосных крейсера японцев, и удерживал их на почтительном расстоянии, не давая приблизиться и помочь гибнущему 'Сикисиме'. В этом не было никакого садизма — просто необходимо доводить дело до конца. До решительного результата: раз уж представилась такая возможность, то последний современный броненосец противника необходимо уничтожить.

— Лихо им там приходится, — говорили комендоры на русских кораблях. — Однако, добить надо! Потопим эту 'Симу', и войне конец. Давай, подавай быстрее!

Объятый пожарами флагман командующего флотом Страны Восходящего Солнца стал заваливаться на левый борт и уже черпал волны своими казематами. Казалось, было слышно даже на кораблях русской линии, как шипит, погружаясь в воду, раскалённая броня.

Обгорелое тело командующего Соединённым Флотом, вместе с броненосцем уходило в пучину Японского моря.

'Труп врага всегда хорошо пахнет' — говорят на Востоке. Доля истины в этом есть, и на кораблях под Андреевским флагом дружно орали: 'Ура!', видя как уходит на дно морское самый грозный из их противников.

Крейсера Симамуры не рискнули испытывать судьбу дальше и, разорвав дистанцию, отошли. Причём было совершенно очевидно, что продолжать сражение они не рискнут. Да это и риском нельзя назвать — натуральное самоубийство: три, изрядно побитых броненосных крейсера, против пяти броненосцев и 'Нахимова'...

Но, в сорока кабельтовых, происходили события весьма печальные и для русского флота...

— Ближе не подойти, вашбродь, — виновато обратился младший боцман Востряков, к командующему катером, мичману Ратькову. — Сами ведь чуете, как жарит!

— Да чую, чую! — раздражённо ответил офицер. — Вижу, что они там сами все заранее за борт сиганули, видя наше приближение...

А катер действительно, просто наткнулся на стену нестерпимого жара, которым 'дышал' погибающий 'Орёл', очень хотелось даже слегка отвернуть назад, чтобы не находиться в этом аду. И было совершенно понятно, что на бору живых уже быть не может — не способна выдержать человеческая плоть такую температуру.

Катер сделал к борту 'Жемчуга' пять подходов (ещё два — вёсельная шлюпка). Всего спасли около полутора сотен орловцев...

— Где хоть один офицер? — недоумевал Ратьков.

— Так что, ваше благородие, ни одного найти ещё с полчаса до вашего прихода не могли ни одного найти. Боцман Павликов броненосцем командовал, — отозвался один из матросов. — По всем батареям офицеров искали — все переубиты.

— А в машинном?

— Там, над бронепалубой — вообще Геенна Огненная: ни спуститься, ни подняться, — отозвался ещё один. — Из низов здесь, вроде, совсем никого.

— Ладно, братцы, — мичман никак не ожидал такого ответа, — отдохните пока. И... Спасибо вам!

— Рады стараться! — совсем небодро и вразнобой выдохнули в ответ те, кого только что выдернули из пучины.

— Живых там больше нет, — Вирен хоть и не был уверен в своих словах, но оставлять 'Орла' на плаву и уходить было нельзя: кто его знает, выгорит корпус, подойдут японские миноносцы, поднимутся на борт... Ещё не хватало, чтобы увели на буксире в Японию, тогда позора не оберёшься.

— Топить? — деловито осведомился Левицкий.

— Разумеется. Подходите на три кабельтовых и отдайте приказ своим минёрам.

— Смотрите! — протянул руку в сторону 'Орла' штурман, хотя это было совершенно излишне — и так все не отрывали взглядов от броненосца.

Над умирающим кораблём поднялся столб пламени, причём произошло это с левого, невидимого сейчас с 'Жемчуга' борта. Сразу обозначился заметный крен и бывший флагман эскадры стал заметно валиться на тот самый левый борт.

— Неужели уже японские миноносцы? — недоумевали на мостике крейсера.

— Скорее огонь добрался до погребов средней шестидюймовой башни, — высказал предположение Левицкий, — уж больно по месту совпадает...

Ещё пара минут, и 'Орёл' окончательно лёг на борт, а чуть позже перевернулся кверху килем.

— Прими, Господи, души рабов своих! — закрестились на 'Жемчуге'.

— Благодарю тебя, Господи, что не дал взять греха на душу! — шептал про себя кроме этого Вирен.

— Павел Павлович, пройдите рядом с местом гибели — вдруг кто-то чудом спасся, — обратился адмирал к командиру крейсера.

— Разумеется, Роберт Николаевич, но только пусть уже сначала на дно уйдёт. Если вы не настаиваете, конечно...

— Ни в коем случае, действуйте по своему усмотрению.

— Крейсера подходят! — раздался голос сигнальщика. — Наши!

— Чёрт побери! Стыдно сказать, но о них и забыть успел... — Вирен, словно встряхнулся после последних событий. — Передать на крейсера: 'Немедленно атаковать вражеские миноносцы на зюйд-остовых румбах'.

Его спешка была понятна: здесь вам не Балтика — никаких сумерек не ожидается, солнце ныряет за горизонт на протяжении нескольких десятков минут. Так что свои броненосцы необходимо защитить от ночных атак превентивными мерами — отогнать ночных хищников морской войны как можно дальше. А там — пусть ищут на бескрайних просторах открытого моря в полной темноте. Благо, что сейчас пасмурно и всего пару дней прошло с новолуния.

— Кажется 'Пересвета' видно, ваше превосходительство, — отвлёк адмирала капитан второго ранга Вяземский.

— Добро! Пошли к нему. И отсигнальте Ухтомскому, чтобы тоже двигался в данном направлении. Нужно поскорее соединяться и отрываться подальше от этой волчьей стаи пока не стемнело, и удирать во все лопатки. Заодно запросите эскадру о потерях и повреждениях.

Мачты 'Жемчуга' немедленно запестрели сигнальными флагами, а ещё через пару минут, сигнальщики наперебой стали докладывать о состоянии побывавших в бою броненосцев:

— 'Бородино': семнадцать убитых и сорок четыре раненых, выведены из строя две башни шестидюймового калибра.

— 'Победа': тринадцать убито, восемьдесят ранено, пробоина в корме, разбиты вторая и третья трубы. Почти не осталось десятидюймовых снарядов.

— 'Полтава': убито двадцать, из них два офицера, ранено двадцать четыре, не разбита кормовая башня и пробоина в носу над ватерлинией.

— 'Сисой': восемь убито, тридцать один ранен, в том числе командир. Уничтожена батарея правого борта, разбита первая труба.

— 'Наварин': убито двенадцать, ранено двадцать девять, не действует рулевая машина, сбита одна труба, пробоина в корме.

— 'Нахимов': убитых трое, ранено восемь, особых повреждений нет.

— Да уж, — мотнул головой Вирен, — без малого сотня только убитых, а ведь ещё и на крейсерах с 'Пересветом' полегло немало. А уж на 'Орле'...

— Наверняка раза в четыре больше, чем на всех остальных судах вместе взятых, — продолжил мысли командующего начальник его штаба. А еще, сколько раненых умрёт...

— Ещё ночь пережить надо — самураи наверняка озверели от такой пощёчины и начнут бросаться на своих миноносцах в атаки как бешеные.

— А ведь мы отправили крейсера в бой с этой сворой даже не выяснив, что у них с артиллерией, с людьми, каковы повреждения...

— Оставьте. Как-то под Артуром, Эссен на своём 'Новике' один разогнал семнадцать японских миноносцев, а тут четыре крейсера и любой из них сильнее 'Новика'.

— Однако командует ими не Эссен, Роберт Николаевич, — резонно возразил Клапье-де-Колонг, — и крейсера большие, менее увёртливые, чем юркий 'Новик'. Да ещё и в бою с утра. К тому же, если мне не изменяет память, в том бою под Артуром участвовали малые миноносцы, а здесь, скорее всего, будут истребители...

— Всё-то вы видите в чёрном свете, Константин Константинович, — недовольно посмотрел на своего ближайшего помощника Вирен. — А что бы вы предложили? Позволить японцам приблизится вплотную к главным силам перед самым наступлением темноты? Сильно подозреваю, что в этом случае адмиралу Небогатову придётся воевать с самураями один на один. Без нашего участия.

Я очень надеюсь, что Энквист просто отгонит японцев на почтительное расстояние, что не увязнет в бою и преследовании. Однако, даже если представить, что все наши крейсера погибнут в результате этой стычки, то всё равно буду считать результаты оправданными, если броненосцы при этом спокойно дойдут до Владивостока.

В ответ на столь откровенную тираду командующего у начальника штаба просто не нашлось слов. Он оторопело вытаращил глаза на Вирена, несколько раз приоткрывал рот, чтобы, вероятно, убедить своего непосредственного начальника в чудовищности его планов, но... Мысли никак не складывались в связные предложения. Во всяком случае такие, которые можно озвучить в лицо начальству...

— Успокойтесь, Константин Константинович...

— Телеграмма с 'Баяна'! — взлетел на мостик минный офицер 'Жемчуга', которому до этого адмирал приказал неотлучно находиться при станции беспроволочного телеграфа, и немедленно сообщать важные известия лично.

— Давайте! Благодарю, лейтенант! — адмирал развернул листок бумаги и вслух прочитал: 'Три отряда контрминоносцев по четыре вымпела. Расстояние двадцать кабельтовых. Вступаю в бой'.

До наступления темноты было ещё около часа, но уже сгустились 'полусумерки' и засверкавшие вдали вспышки выстрелов подтвердили, что русские крейсера начали очередной сегодняшний бой.

— Эх! Нет нам сегодня покоя, Оскар Адольфович, — не совсем натурально скорчил недовольную мину Иванов. — Крейсера — туда, крейсера — сюда!..

— Только не вздумайте меня убеждать, что вы этим возмущены, или даже просто недовольны, Фёдор Николаевич, — улыбнулся в седую бороду Энквист. — Посмотрел бы я, как вы рычите, если бы командующий не давал нам бить япошат там, где встретим.

— Так ведь и не дал! — с весёлым упрямством возражал командир 'Баяна'. — Добить могли их крейсера окончательно. Как они горели! Полчаса бы ещё...

— Так это даже не обсуждается — ещё парочку точно могли в гости к Нептуну отправить. Но приказ есть приказ. И приказ разумный: необходимо прикрыть наши броненосцы от минных атак. Даже пара утопленных старых калош адмирала Того не компенсирует одной минной пробоины в борту нашего броненосца — не дотащить его до Владивостока будет.

— Да согласен я — всё разумно. Но, согласитесь: бросать этих 'недобитков' не хотелось до крайности.

— Эмоции, Фёдор Николаевич. Не хотелось, конечно, но чего они теперь стоят, даже если починятся? У Того больше нет крейсерской разведки. Вообще нет — имеется сброд разношерстных судов из которого невозможно составить сколько-нибудь полноценный отряд. Сегодня мы отправили на дно шесть бронепалубных крейсеров противника...

— А могли и все восемь, — посмел перебить адмирала Иванов.

— Могли. Но защитить свои броненосцы важнее.

Сигнальщик имеет право оборвать даже речь адмирала. Даже самую пафосную, и в самый торжественный момент:

— Дымы слева определились: четыре истребителя. Идут строем фронта. Четырёхтрубные. Две мачты.

— Отряд справа, — подхватил второй сигнальщик, и, не отрывая бинокля от глаз, затараторил: Семь миноносцев, четыре больших и три... Нет, тоже четыре поменьше. Всего восемь. Идут на нас.

— Ваши предложения, Фёдор Николаевич? — посмотрел Энквист на командира 'Баяна'.

— Думаю, что мы с 'Богатырём' атакуем левый отряд. 'Олег' с 'Изумрудом' — остальных.

— Логичней было бы прихватить с собой именно 'Изумруда', а остальные пусть разделываются с миноносцами на правой раковине... Но потеряем время, пока Патон подтянется с хвоста колонны. Сделаем, как вы предлагаете. Поднимайте сигнал!

Флаги взлетели на мачту и крейсерский отряд разделился согласно указанным направлениям атаки.

— Виктор Карлович, — подозвал Иванов старшего артиллериста 'Баяна', — сегментные снаряды поданы к орудиям?

— Так точно! — немедленно ответил Де-Ливрон. — Однако, если позволите, я хотел бы начать фугасными — дистанция для сегментных пока великовата, и они пригодятся на случай вражеской контратаки.

— Разумеется. Ни в коем случае не собираюсь вмешиваться в вашу 'епархию' без особой необходимости — вам все карты в руки по артиллерийской части. А я — минёр, как, кстати, и ваш прежний командир, а ныне наш командующий. Так что открывайте огонь по своему усмотрению. И помогай вам Бог!

— Благодарю вас за доверие, Фёдор Николаевич, — козырнул лейтенант. — Приложу все силы, чтобы его оправдать.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь. Действуйте, как сочтёте нужным.

— Неприятель поворачивает на сближение. — очередной раз прервал разговор сигнальщик.

— На дальномере! — немедленно проревел Де-Ливрон.

— Двадцать восемь кабельтовых... Двадцать шесть... Двадцать пять...

Нет, японцы не сделали резкого поворота на крейсера, они легли на сближающийся курс, чтобы атаковать 'Баян' с носовых румбов, когда позволит дистанция. Когда её можно будет резко сорвать, подскочить хотя бы на пять кабельтовых и пустить мины.

На крейсере прекрасно поняли немудрёный замысел неприятеля и немедленно склонились влево, открыв огонь правым бортом. Три оставшихся шестидюймовки и восемь пушек противоминного калибра, дружно изрыгнули свои снаряды в сторону дерзких корабликов. Идущий в струе 'Баяна' 'Богатырь' немедленно присоединил басы своих орудий к увертюре нового сегодняшнего 'концерта'.

Капитана первого ранга Фудзимото, командующего Первым отрядом истребителей и вообще всеми минными силами приданными броненосцам и крейсерам в этом районе, распирало от злобы и ненависти. Он уже знал, что погиб 'Сикисима', и, скорее всего, вместе с командующим флотом. Адмирал Симамура подтвердил отданный ранее приказ атаковать главные силы русских по возможности.

По возможности... То есть в любом случае, и не считаясь ни с чем. Ну что же: 'пришпоривать' истребители, идущие за брейд-вымпелом каперанга никакой необходимости не было. Различного уровня лейтенанты, стоящие на их мостках полны решимости и ненависти к врагу. 'Харусаме', 'Фубуки', 'Ариаке', 'Араре' и 'Акацуки' в ровном кильватере выкатывались на пересечку курса двух больших русских крейсеров.

Вставшая между японскими миноносцами и их предполагаемыми целями стена всплесков от падений снарядов, ничуть не испугала командиров эсминцев — прорваться всегда можно. Шанс есть. Пусть он и меньше шанса погибнуть. Только...

Только задача окажется не выполненной. Ведь Фудзимото считал своей главной целью русские броненосцы, а после боя с крейсерским отрядом, даже при самом благоприятном для японцев результате в виде пары потопленных минами кораблей русских, броненосцы уйдут из под удара. Их просто некому будет преследовать — из всех двенадцати миноносцев, находящихся под его началом, останутся боеспособными хорошо если два-три. А у них вообще не останется никакого шанса найти и утопить хоть один броненосный корабль русских.

Поэтому, как ни желал командующий минными силами направить всю свою ярость на русские крейсера, пришлось отдать приказ на уклонение от схватки. И то же самое передать на отряды кавторангов Судзуки и Кондо, к которым направлялись 'Олег' и 'Изумруд'.

Так что сближение с 'Баяном' не было попыткой атаки — истребители Фудзимото просто попытались проскочить на север под носом кораблей Энквиста.

Казалось бы — ничего сложного в этом нет, ведь скорость японских миноносцев превышала скорость русских крейсеров почти на десять узлов, но во-первых это только по паспортным данным, реально два-три узла являлись 'дутыми', во-вторых мгновенно с двадцати до двадцати семи узлов не разгонишься, и в-третьих, огибать противника приходилось по дуге большего радиуса, а значит и путь проходить больший. Так что просто арифметика по отношению к разности скоростей отрядов была неприменима.

Корабли под Андреевскими флагами просто склонились в сторону поворота эсминцев страны Ямато и открыли огонь.

Попасть с двадцати кабельтовых по столь небольшим, да ещё и скоростным целям — задача не из лёгких, но зато и каждое попадание даже семидесятипятимиллиметровым снарядом, может привести к очень серьёзным последствиям для такого лёгкого кораблика как миноносец. По паре таких гостинцев получили 'Фубуки' и 'Араре', без особых, правда, последствий, а вот концевой 'Акацуки', когда-то носивший имя 'Решительный' и ходивший под русским флагом, схлопотал аж шестидюймовый фугас с 'Богатыря'. Взрывом снесло две дымовые трубы, перекорёжило вентиляторы, осколки и огонь вывели из строя более пятнадцати человек, включая командира корабля старшего лейтенанта Хараду.

Миноносец беспомощно закачался на волнах. Фудзимото не мог себе позволить задержаться для защиты повреждённого собрата. Энквист не мог себе позволить задержаться для окончательного уничтожения выведенного из строя миноносца противника.

Бой стремительно пронесло мимо охромевшего 'Акацуки-Решительного' и обречённый вроде бы корабль остался если и не цел, то жив.

Стало понятно, что если дела так пойдут и дальше, то Первый отряд истребителей может быть ополовинен за те полчаса, которые, по приблизительным прикидкам, придётся находиться в огневом контакте с противником. И, скрежеща зубами, Фудзимото приказал отвернуть с основного курса, пришлось принять тот факт, что искать русские броненосцы нужно будет в темноте практически наугад.

Хотя радио с 'Асагири' до некоторой степени возродило надежду: отряд Судзуки без потерь прорвался мимо 'Олега', и теперь можно рассчитывать, что его четыре истребителя успеют зацепиться за броненосцы гайдзинов и выведут на них остальные минные силы флота микадо.

Зато доклад от кавторанга Кондо снова испортил настроение: 'Изумруд' устроил настоящую резню среди кораблей Пятнадцатого отряда. 'Хаситака' потоплен, а 'Хибари' и 'Саги' серьёзно повреждены. И проклятый 'родственник' ненавистного 'Новика' преследует 'Удзуру'.

То есть рассчитывать можно будет только на восемь миноносцев. Где-то по близости, правда, должны находиться ещё отряды истребителей Ядзимы и Хиросе, но с ними не удаётся пока связаться даже по беспроволочному телеграфу.

И, даже если эти миноносцы присоединятся к поиску и атаке — этого всё равно безбожно мало. Ведь после Цусимского сражения, когда русские к вечеру только-только успели вырваться в открытое море из узкого пролива, когда можно было использовать дополнительные несколько десятков малых миноносцев, когда преследование до самой темноты велось накоротке... И в этом случае удалось утопить только одну 'Палладу'. И то, случайно обнаружив её на рассвете.

Сейчас же шансов в разы меньше.

— Ваше благородие! — на мостик взлетел командирский вестовой. — Господин капитан первого ранга в себя пришли, вас просют.

— Ох! — Василий чуть не подпрыгнул от радости. — Как себя чувствует Николай Оттович?

— Слабы очень. Так пойдёте, или что мне передать?.. — несмело промолвил матрос.

— Сергей Николаевич, — повернулся ВРИО командира 'Пересвета' к Тимиреву, — побудете за меня с четверть часа?

— О чём речь, Василий Михайлович, — доброжелательно кивнул штурман. — Только не задерживайтесь — 'Жемчуг' к нам повернул. Негоже, чтобы вы общение с адмиралом мне передоверили. Наилучшие пожелания Николаю Оттовичу передавайте.

Соймонов спешно поблагодарил и мгновенно устремился вслед за вестовым. Через две минуты он уже находился в лазарете.

Эссен выглядел достаточно неважно: голова забинтована, кровь просочилась через ткань, лицо такое бледное, что почти не отличалось по цвету от бинтов.

Губы с трудом зашевелились:

— Как там дела, Василий Михайлович? — голос командира был еле слышен.

— Всё в порядке, Николай Оттович, — поспешил успокоить командира лейтенант. — 'Якумо' добили, 'собачку' добили, ещё и одну из 'сим' угробили. Идём на соединение с эскадрой.

Губы Эссена обозначили улыбку.

— Браво! Быть вам адмиралом, лейтенант Соймонов, — лицо капитана первого ранга стало даже слегка розоветь.

— Всё! — вмешался старший врач Александровский. — Дальнейший разговор я запрещаю. Ступайте, Василий Михайлович.

— Но...

— Здесь распоряжаюсь я. Ступайте!

Василию не оставалось ничего кроме как подчиниться. Причём даже без особого внутреннего протеста: во-первых он убедился, что состояние Эссена не вызывает серьёзного беспокойства, а во-вторых, приближался командующий на 'Жемчуге'. Очень не хотелось, чтобы в диалог с адмиралом вступил не он, замещающий командира, а Тимирев — чёрт знает что получается: лейтенант вступил в командование броненосцем, а на мостике отсутствует...

Успел.

— Адмирал не вызывал?

— Всё в порядке, Василий Михайлович. Пока с крейсера ни о чём не запрашивали. Судя по всему, собираются через рупор пообщаться. Оно и проще, конечно.

'Жемчуг' находился уже в пяти кабельтовых, и продолжал приближаться. Не вызывать же корабль под адмиральским флагом. На 'Пересвете' ждали инициативы от начальства.

А на крейсере, казалось, не особо и торопились начать диалог: корабль проскочил за корму на контркурсе, развернулся, догнал броненосец, и только когда оказался выведен 'борт о борт' на дистанции около полукабельтова между ними, с 'Жемчуга' донеслось жестяное:

— Доложите о состоянии!

Выслушивая обратный доклад Соймонова, желчный и суровый адмирал просто ликовал в душе. Конечно, то, что звучало через рупор с броненосца было предельно лаконично, но всё же более развёрнуто, чем скупые телеграммы или флажные сигналы.

Вирен даже жалел, что не имеет возможности обнять этого славного юношу, которому выпало командовать в бою аж целым броненосцем. И ведь успешно командовать!

Роберт Николаевич поймал себя на мысли, что молодого лейтенанта практически нечем награждать: в кавторанги точно не произведут, Георгия он уже имеет... Разве что Святого Владимира с мечами... Командующий флотом дал себе слово, что костьми ляжет, но эту награду для старшего офицера 'Пересвета' выбьет.

Однако радужное настроение немедленно улетучилось, когда поступил доклад о приближающихся миноносцах противника.

Да, их было всего четыре, но они смогут навести на эскадру чуть ли не все минные силы находящиеся в этом районе. Раздумывать было некогда:

— Передайте Ухтомскому, чтобы принимал командование броненосцами и отходил... Сначала на север, а с темнотой пусть поворачивает на восток. 'Жемчугу' атаковать японские истребители.

— Ваше превосходительство, — поспешил уведомить адмирала Левицкий, — 'заплатку' на пробоину мы, конечно, положили, но давать ход более семнадцати узлов очень рискованно — может сорвать.

— Не надо больше семнадцати, — начал раздражаться Вирен. — Необходимо отогнать японские миноносцы с их курса до наступления темноты. Задача ясна? Командуйте к повороту!

'Жемчуг' прервал диалог с 'Пересветом' по голосовой связи, и стал разворачиваться на юг.

На юг, откуда наплывали дымы четырёх японских истребителей.

Капитан второго ранга Судзуки мысленно проклял небеса, когда увидел, что ему навстречу направляется крейсер типа 'ужас миноносцев'. Тем более, что 'Жемчуг' имел возможность ходить по 'малой дуге', что более чем компенсировало разность в скорости его и японских контрминоносцев.

А с кормовых румбов медленно, но верно набегал 'Олег', который с первого раза упустил Четвёртый отряд, и жаждал реванша.

А до темноты оставалось не более получаса — ещё немного, и русские броненосцы сольются с темнотой...

Даже их генеральный курс будет неизвестен.

— Немедленно передать по радио: 'Сиракумо' следовать за мной вправо, 'Синономе' и 'Сазанами' идут влево. Установить контакт с броненосцами противника!'

Не получилось: 'Жемчуг' выкатился напересечку курса первой пары, и встретил её огнём, а другие два миноносца просто не успевали...

Ночь упала на Японское море.

'Полтава' под флагом Ухтомского, согласно приказа командующего флотом, возглавила колонну из семи броненосцев (считая 'Адмирала Нахимова' одним их них).

'Пересвет' дождался эскадры и плавно вписался в кильватер 'Победы', которая до этого шла концевой.

— Владимир Сергеевич, — обратился к старшему штурману Василий, — вы бы сходили пока перекусили — я ведь намерен просить вас практически всю ночь находиться на мостике.

— Благодарю, Василий Михайлович, — не преминул оценить заботу исполняющего обязанности командира броненосца Тимирев. — Действительно с утра маковой росинки во рту не было. Каким временем я располагаю?

— Полчаса у вас точно есть. Рекомендую сразу отправляться к старшему баталёру — Денисов убит, а в бою было не до выяснения вопросов его замещения. Командирский и офицерский буфеты уничтожены. Так что придётся удовлетвориться консервами с вчерашним хлебом.

— Не надо меня пугать такой ерундой — я сейчас и самого баталёра съесть готов, — улыбнулся штурман. — Благодарю!

Тимирев немедленно покинул мостик, а Василий жутко ему позавидовал: он ведь тоже не имел возможности с самого утра, хоть что-нибудь отправить в собственный желудок. Причём когда, согласно приказу адмирала 'команда имела время обедать', старшему офицеру 'Пересвета' было совсем не до питания — проблем на корабле хватало...

Благо, что вспомнил цусимский опыт, и попросил принести себе на мостик чай и подобие бутербродов — сухари с консервированной индюшатиной.

— Как дела, командир? — на мостик броненосца взлетел Черкасов.

— Это я тебя хочу спросить: как дела в твоём хозяйстве? — — не остался в долгу Соймонов.

— Всё более или менее в порядке, господин командир... — попытался пошутить старший артиллерист, но Василий немедленно вскинулся по этому поводу: — Слушай, тёзка, я эту должность выпрашивал?..

Тут Соймонов понял, что устраивать разборки в присутствии матросов не стоит, и жестом пригласил Черкасова на правое крыло мостика.

— Так что скажешь, Василий Нилович? — старший офицер броненосца, ныне исполняющий обязанности командира корабля, был заведён не на шутку.

— Вась, ты чего? — оторопел от такого натиска Черкасов. — Шуток не понимаешь?

— А можно не демонстрировать остроумие? — лейтенант и сам начал понимать, что явно горячится, что наносит обиду тому, кого, вместе с покойным уже Денисовым, считал одним из лучших друзей на корабле. — Понимаешь, мне и так со всех сторон осуждающие взгляды мерещатся: мол — выскочка, вчерашний мичманец заслуженными лейтенантами командует. Поэтому... Впрочем, в любом случае извини за резкость. Ещё ведь и день такой, и события... На нервах постоянно.

— Да понимаю. И ты извини. Не подумав я ляпнул. Ну, то есть, не пытаясь представить каково тебе в своей 'шкуре'. Даже не задумывался, — Черкасов бросал короткие фразы, чтобы смысл каждой был понят и принят. — А переживаешь ты напрасно: дорогу никому не перешёл, свою, далеко не самую комфортную должность получил по делу. Служишь честно. И эффективно, кстати. И матросы тебя уважают, несмотря на молодость, и среди офицеров авторитетом пользуешься, поверь.

Так что перестань напрягаться и служи спокойно. В жизни достаточно реальных проблем, чтобы искусственные себе придумывать.

— Понято. Принято. Спасибо. Извини за горячность, — ещё более короткими фразами отозвался Соймонов. — Забудем. И вернёмся к тому, на чём закончили: что с пушками?

— Вполне пристойная ситуация: в башнях изменений нет, снарядов тоже. Кроме сегментных. Боеспособны четыре шестидюймовки правого борта и три левого. Треть противоминной артиллерии вышла из строя. Подробности, если хочешь, будут позже. Достаточно?

— Люди?

— Потери незначительные: убито четверо комендоров, ранено одиннадцать. В том числе, мичман Буткевич. А в целом — не настрелялись, паразиты, если верить расчётам пушек, то просто требуют догнать ещё какого-нибудь японца.

— Сейчас перекусят, чаю попьют, и не добудишься их, когда стрелять потребуется, — устало улыбнулся 'командир'. — К Николаю Оттовичу не заглядывал?

— Спит. Александровский явно его чем-то соответствующим напоил. И стоит как Цербер у дверей лазарета. Крут наш эскулап, когда в его епархию сунуться пытаешься. Кстати, я бы тоже всхрапнуть часик-другой не прочь. Да и тебе не помешало бы.

— Ты иди, а я утра дождусь — нервно очень.

— Так понятно, я тоже не в каюте завалиться собираюсь. Но не сейчас — ещё часик-полтора компанию тебе составлю.

— Слушай, — неожиданно перевёл разговор в другое русло Соймонов, — а что ты думаешь по поводу результатов двух последних боёв? Как моряк, как артиллерист?

— То есть?

— Ну ведь это же были самые масштабные сражения 'нового флота'. Имеются их результаты...

-Не накаркай: ночь впереди. Как отловят нас миноносцы японские, так и подведут окончательный баланс по 'результатам'...

— Это-то понятно. И расслабляться я не собираюсь, но ведь по результатам артиллерийских боёв предварительные выводы сделать можно? Какие достоинства и недостатки у современных кораблей? Какими ты видишь новые корабли?

— Ого! Ну ты и вопросы ставишь! — Черкасов почесал затылок, сдвинув фуражку на глаза. — Первое, что приходит в голову — броненосные крейсера нельзя ставить в линию: в бою с настоящими броненосцами они долго удар не держат. Сколько мы их утопили за оба боя?

— Вроде пять.

— Из восьми. И оставшиеся трое, сегодня еле ноги унесли.

— Именно. Если тебе интересно моё мнение...

— Разумеется, интересно. Как и то, насколько совпадает оно с моим. Итак?..

— Итак: против нормальных броненосцев они не бойцы, а стоимость вполне сравнимая. Наши большие крейсера типа 'Баян' и 'Богатырь' от них, в случае чего, спокойно уходят. Мореходность у 'Асамы' и ей подобных никуда не годная — в свежую погоду какой-нибудь 'Громобой' значительно сильнее будет. Вывод: 'Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга'. Не так?

— И спорить не собираюсь. Согласен по всем пунктам. Все победы ими одержаны только при подавляющем преимуществе. А когда такового не имеется — горят и тонут за милую душу.

— Вывод?

— Ни в коем случае не строить ничего подобного. Даже наш 'Баян', хоть и послабее в плане артиллерии и бронирования, но корабль более сбалансированный.

— Согласен. А что строить?

— То есть?

— Что, 'то есть?'? Каким бы ты хотел видеть корабль будущего? Ближайшего будущего, конечно.

— Слушай, Василий Михайлович, да тебе место не на палубе броненосца, а под шпицем...

— Перестань, а?.. — Соймонов опять начал слегка раздражаться. — Мы — молодые офицеры флота. Кому как ни нам думать о его будущем? Неужели нельзя обойтись без подъелдыкивания в этом разговоре?

— Молчу-молчу... Ну что ты в самом деле? — Черкасов не то, чтобы почувствовал себя виноватым, но решил не обострять вновь возникшую напряжённость. — Все мы служим и ради карьеры в том числе. Банальная истина: 'Плох тот солдат, что не мечтает о маршальском жезле'. Чего обижаться-то?

А если по теме... Вот возьмём за основу наш 'Пересвет'...

— Считаешь, что удачный корабль?

— Не очень, честно говоря. Но, повторяю: 'возьмём за основу'.

— Возьмём, — согласился Василий.. — Что бы ты изменил?

— Люблю я наш броненосец, но, честно говоря: так себе кораблик. Что бы я изменил? Да почти всё. И в первую очередь — артиллерию.

— Ну-ка — ну-ка...

— Мечтать можно во всю?

— В пределах разумного.

— А тогда вообще убрать шестидюймовки и противоминные пушки. Две салютных мелкашки оставить, а остальное — прочь.

— Ого! А как же...

— Да подожди уже, раз 'мечтать' разрешил. Против миноносцев оборона, конечно быть должна, вот и поставить стодвадцатимиллиметровые. Штук двенадцать-шестнадцать. А вместо шестидюймовых — ещё две башни главного калибра...

— Ну, у тебя и аппетиты! Куда ты их установить собираешься?

— Естественно не на 'Пересвет'. Корабль должен быть раза в полтора побольше, а то и в два. Тогда и бронёй можно прикрыть всё, что у ватерлинии, и четыре башни в диаметральной плоскости поставить, и машин в утробу побольше запихать, а?

— Ну-ну. Продолжай.

— Ты не представляешь, какая головная боль при управлении огнём, когда нужно командовать орудиями разных систем и калибров. А тут — для боя с большими кораблями — десятидюймовые, а против миноносцев — соответственно. Представляешь: вместо пяти пушек в шесть дюймов, будут на борт бить четыре в десять? Да и чем крупнее орудие, тем выше точность. И управление огнём, опять же...

— Подожди! — прервал лейтенанта Соймонов. — Ты же в два раза водоизмещение увеличил — значит противопоставляй не с одним броненосцем, а с двумя. Я неправ?

— Во-первых. 'в два раза', это я загнул, конечно, — слегка смутился Черкасов. — А во-вторых, я думаю, что восемь стволов на одном корабле, будут раза в полтора эффективнее, чем на двух. Поверь артиллеристу.

Кроме того: раз уж ты разрешил мечтать, то, по моему мнению, корабль можно ещё здорово 'разгрузить'.

— За счёт чего?

— Да хотя бы за счёт твоих разлюбезных минных аппаратов. И мин заграждения, кстати.

— Ну, ты скажешь! — возмутился Соймонов.

— А зачем они на 'Пересвете'? — дожимал артиллерист. — Сколько раз за всю войну хоть какой-нибудь броненосец стрелял минами по противнику? Ответ 'ноль' или я ошибаюсь?

— Ага! — весело посмотрел на друга Василий. — А нас, минных офицеров, тоже с флота попрём — ещё одна статья экономии.

— Да брось ты глупости говорить, — не поддался на провокацию Черкасов. — Никуда корабельное электричество от вас не денется. Ты можешь спокойно вспомнить, сколько раз стрелял в бою минами 'Пересвет'? А другие броненосцы?

Уж кто-кто, а минёры на флоте всегда востребованы будут: есть минные транспорты, и они себя в этой войне очень даже зарекомендовали, есть миноносцы, появляются подводные лодки... Работы вам, хватает, это как раз специалисты по минному делу скоро в дефиците будут. Но ты же меня про артиллерийский корабль спрашивал, нет?

— Про него. Извини, что прервал. Продолжай.

— Так вот, подводим итоги: Этак восемнадцать-девятнадцать тысяч тонн водоизмещение, полный броневой пояс, чтобы не повторялась сегодняшняя дурацкая ситуация с дырой в оконечности, четыре башни с пушками в десять дюймов, противоминная батарея из двенадцати орудий калибром в сто двадцать миллиметров, минные аппараты убрать, мины заграждения с собой не таскать. Надстроек — минимум. Ход — двадцать два — двадцать три узла. Представляешь, что за корабль получится?

— Симпатичный. И каково будет боевое назначение такой дорогой и красивой игрушки?

— Главное и категорическое назначение — не ставить его в боевую линию. Прекрасно понимаю, что всё обеспечить в идеале не получится. Поэтому толщиной брони придётся пожертвовать. Держать она будет максимум восьмидюймовые снаряды. Это не корабль линии. Это 'убийца крейсеров'.

— Подожди, а каких крейсеров?

— Нынешних. И строящихся. По образу и подобию 'Асамы' и иже с ней. Англичане подобные строят? — Строят! Немцы, Японцы. Итальянцы. Французы. Американцы. Все строят 'асамоиды'. И достроят, есть сомнения?

Россия, пожалуй, единственная из великих морских держав, что не пошла по этому, заведомо порочному, пути. И итоги войны показали, что правильно сделала. У нас с кораблестроением и так до чёрта проблем, но хоть в чем-то мы не сглупили, и, я надеюсь, что в нашем министерстве хватит мозгов, чтобы не наступить на те грабли, по которым уже прошлись 'просвещённые европейцы'.

— Пожалуй ты прав. Только почему пушки десятидюймовые? При таком раскладе, вполне возможен и калибр в двенадцать дюймов: вес башни отличается непринципиально, а вес бортового залпа возрастает практически в два раза...

— А не знаю! — весело посмотрел на своего командира старший артиллерист броненосца. — Наверное, это привычка — люблю я свои пушки. Но ты, вероятно, прав: гулять, так гулять! Восемь двенадцатидюймовых на борт — это впечатляет. Пусть корабль и на двадцать тысяч тонн потянет — оно того стоит.

— А не слишком дорогая игрушка получится для такой скромной задачи, как ломать устаревшие крейсера? К тому же как напорется Ася эта плавучая роскошь на дешёвую и пошлую мину... Сам понимаешь. Вот обидно-то будет!

— Волков бояться — в лес не ходить. А новые корабли всегда будут обходиться дороже, чем старые. Что же, не строить их, что ли? К тому же, возьмём получившееся у нас судно, увеличим толщину брони, слегка уменьшим скорость, и вот тебе броненосец нового типа. Чем плох?

— Да не плох. Просто даже если у нас такой корабль, вернее серию кораблей (в единственном экземпляре он всё равно погоды не сделает) заложат, то и остальные страны подобное строить начнут. Больше и быстрее строить. А я по дороге из Петербурга насмотрелся, как народ в России живёт, да и из разговоров наших матросов многое понять можно. Плохо живут русские, бедно, а если такие броненосцы строить, то деньги на это у простых людей забрать придётся...

— Э-э! Ты куда заехал, Василий Михайлович!? Самое выгодное для народа — вообще ни армии, ни флота не иметь. Вот тогда жизнь счастливая настанет! Только надолго ли? И вообще: не нашего ума дело рассуждать, откуда деньги на корабли возьмутся. Пусть на этот счёт у Авелана, Витте и у самого государя голова болитю

Кстати, кое-какие деньги можно взять как раз у наших узкоглазых 'друзей'. Они войну начали, они же её и проиграли фактически — пусть раскошеливаются...

— А вот это тоже не нашего с тобой ума дело, — не остался в долгу Соймонов. — Ладно, иди, поспи пару часиков, если японцы позволят. Вон — Тимирёв уже возвращается. Негоже нам всем вместе тут глаза таращить. Утром, если всё в порядке будет, попрошу и меня подменить на часок-другой.

— Ну, раз гонишь, — улыбнулся Черкасов, — упираться не буду. В случае чего — я в левом носовом каземате пристроюсь.

— Не очень там комфортно...

— Да чёрт с ним. Зато рядом. А я бы и в таком 'дискомфорте' часов десять продрых бы за милую душу, только бы предоставили такую возможность. Ладно. Удачи!

— Спасибо на добром слове. Отдыхай — ты мне скоро понадобишься свежим и бодрым, — Василий доброжелательно проводил Черкасова на отдых, а сам уже внутренне сжался от предвкушения бессонной и, почти наверняка, чрезвычайно нервной ночи.

Она и потянулась. Василий успел здорово осточертеть рулевому, который уверенно держал 'Пересвет' на курсе, и не терял свет кормового фонаря 'Победы'. Но Соймонов всё равно здорово волновался и боялся, что броненосец под его командованием потеряет впереди идущего мателота.

Тимирёв с полчаса иронически поглядывал на взволнованного лейтенанта и не вмешивался. Однако, в конце концов, он решил успокоить исполнявшего обязанности командира:

— Не беспокойтесь, Василий Михайлович. Если кому и доверять, то Новосёлову — не первый год за штурвалом, если он за кормушку 'Победы' не удержится, то и никто не сможет.

— Уверены?

— Да кто же может быть уверен в таких вещах абсолютно? Просто он — один из лучших на флоте, и несомненно лучший на броненосце. Правильнее всего будет его просто не отвлекать, поверьте.

— А что мне остаётся? — улыбнулся Василий. — Уговорили.И извините, Владимир Сергеевич, что не имею возможности отпустить вас отдохнуть — очень напряжённая обстановка...

— Совершенно излишние извинения, не беспокойтесь на этот счёт. Можете даже сами спуститься прикорнуть на некоторое время — вы же с утра на ногах, и в таком нервном напряжении...

— Ну уж нет: если я иллюминаторы задраю — не добудитесь потом, я себя знаю, — усмехнулся в ответ Соймонов. — Стоим на мостике и вертим головой во все стороны.

Потянулись минуты и часы нервного напряжения. Прервал оное корабельный кок Перец, заявившийся прямо на мостик с судками перед самой полуночью:

— Вот, ваше благородие, — слегка смущаясь подвинул принесённое 'флотский кулинар' лейтенантам, — ночь длинная и холодная. Соизвольте горяченького откушать!

Чего-чего, но такого офицеры никак не ожидали. Когда идёт бой — камбуз не работает: не хватает ещё дополнительный огонь разводить, когда корабль и так в огне. Есть передышка — получи консервы и сухари. Ну, и как максимум — тёплый чай. И всё. А тут...

— Перец, а откуда это? — слегка обалдевшим голосом спросил Василий.

— Так вы же с утра не снедали, вся команда беспокоится... — слегка приврал Перец: на самом деле, придя покурить к фитилю, он услышал реплику: ' А наш старшой-то целый день не жрамши на мостике стоит, да ещё, судя по всему и ночью не спустится...'

Нельзя сказать, что Василия 'самозабвенно любила вся команда' — не та у него была должность, чтобы 'всеобщую любовь' снискать, но подавляющее большинство матросов и кондукторов очень даже с уважением относились. Особенно после краткого 'правления' Белозёрова — имели возможность сравнить. Да и успели пересветовцы пообщаться на берегу с матросами других кораблей эскадры, где, в основном, старшие офицеры после Цусимы, тоже сменились...

Перец для себя решил сразу: 'Я не я буду, если этого парня голодным на целые сутки оставлю'.

На камбузе он немедленно развёл огонь, прикинул что и из чего можно сотворить...

— Ого! Пар, шедший от открытого судка просто валил с ног своим ароматом. Василий понял, что даже рулевому придётся отжалеть часть принесённого позднего ужина, иначе тот не способен будет адекватно выполнять свои обязанности.

Теоретически, то, что сотворил Перец на камбузе, можно назвать гречневой кашей с тушёнкой... Нет! В судке парил и испускал ароматы 'плов' из, как это ни странно, гречневой крупы, консервированного мяса и имевшихся в распоряжении повара овощей. Каким образом умудрился сотворить такое пересветовский кулинар, но факт оставался фактом: Тимирёв изначально не собирался присоединяться к 'ужину' — он уже успел перекусить, как и большинство экипажа, консервами. Но сшибающий с ног запах, заставил прикусить язык, и с благодарностью принять от кока тарелку с горячим 'яством'.

На ближайшие десять минут броненосец остался без командования: на мостике были слышны только звяки ложек по фарфоровым тарелкам. Молодые организмы офицеров интенсивно требовали своего, а целый день, проведённый без возможности нормально поесть — наилучшая приправа к любой пище. А 'каша-плов', приготовленная Перцем, была и сама по себе очень хороша.

Первыё две ложки Василий просто 'всосал' в пищевод, практически не пережёвывая, потом начал слегка отличать питание от еды, и почувствовал не только животное удовлетворение, а и удовольствие при употреблении столь позднего ужина. И не только физиологическое: у кают компании имелся свой повар — вольнонаёмный. Именно он всегда готовил для офицеров и командира. Сегодня ему было сказано, что во время боя офицеры обойдутся консервами — он и не напрягался. Никаких претензий — и обошлись бы.

Но забота кока, готовящего для команды, не могла не тронуть душу молодого лейтенанта — ведь никто не обязывал Перца сооружать в кастрюле то варево, что он принёс на мостик. Инициатива была исключительно его. А это что-нибудь да значит...

И Соймнов, когда лопал за обе щёки гречку с тушёным мясом и прочим, чуть ли не плакал. От удовольствия, конечно:: если матросы поступают так, как в этот раз, то наверное из него получается не самый худший из старших офицеров, значит он умудрился совместить требования Устава с человеческим отношением к людям...

До жути хотелось хоть как-то отблагодарить кока за его заботу, но, как назло, наличных денег у Василия с собой не имелось. Не к кресту же представлять за такое...

Но. К моменту 'облизывания ложки', решение, хоть и сильно компромиссное, было найдено:

— Спасибо тебе, братец — спас двух офицеров от голодной смерти, — в темноте улыбку лейтенанта разглядеть было затруднительно, но интонации голоса её подразумевали. — Будешь до конца службы получать двойную винную порцию. Я распоряжусь.

— Тройную, — вмешался Тимирёв. — За мой счёт третья чарка. Обещаю. Спасибо тебе!

— Премного благодарен, ваши благородия, — слегка оторопел кок, — только непьющий я. Почти. Чарки государевой вполне хватает.

Вот ведь!..

— Хорошо — завтра подойди ко мне после ... — и Василий сам не смог продолжить фразу: А после чего подойти? Банальная логика подсказывала, что с рассветом или чуть позже, не имевший отдыха уже вторые сутки молодой организм возьмёт своё и безжалостно свалит лейтенанта на койку. Только какие-нибудь экстремальные обстоятельства смогут этому помешать... — Нет, я к тебе сам завтра наведаюсь, если до утра доживём.

Перец видел смятение и тень раздражения на лице старшего офицера, и уже начал немного жалеть о том, что сделал. Спал бы уже в своей койке и не заморачивался проблемами, которые его не касаются. Зачем, спрашивается, было делать то, что не обязан? В результате получилось...

И всё равно: корабельный кулинар ни разу не пожалел о том, что потратил время на эту стряпню — он сделал то, что велела ему совесть, а дальше — пусть хоть взыскание накладывают, хотя такого, конечно, не предвидится.

— Факелы на правом траверзе! — крик сигнальщика отвлёк офицеров (да и не только) к более насущным проблемам.

Факелы... Это не иллюминация на празднике, это выбросы искр из труб, идущих на форсаже кораблей. И. в данной ситуации, сомнений не было, что корабли вражеские. Миноносцы. Которые наверняка ищут русскую эскадру, и жаждут всадить мину в борт какого-нибудь из броненосцев.

Может японцам и следовало быть немножко поскромней, не пытаться догнать корабли русского флота поскорее, не использовать предельные скорости... Но очень уж хотелось. Хотелось отомстить, хотелось затоптать ненавистных гайдзинов в волны, хотелось, до жути хотелось категорически изменить резудьтаты сегодняшнего, вернее, уже вчерашнего сражения. Или, хотя бы скрасить его результаты.

Передать по казематам и батареям, — Василий с трудом сдержался от перехода на крик, — огня не открывать! Только в случае минного попадания!

Вообще-то, приказ 'Не делать!' в армии и на флоте излишен, приказывают обычно 'Делать!'... Но это теоретически. А на практике, сейчас, после напряжения дневного боя, напряжения ожидания минных атак японцев, нервы могут сдать запросто...

Хоть комендорам, уже наверное сто раз сказано, что только минное попадание, результативное минное попадание, может служить поводом для открытия огня без приказа по миноносцам ночью, что там, на миноносце, не знают точно ни курса нашего корабля, ни его скорости, ни расстояния, что мина почти наверняка не попадёт, а если и попадёт, то может и не взорваться, что после этой попытки миноносец и броненосец потеряют друг друга в темноте...

А вот выстрелы неминуемо привлекут всё 'шакальё', что рыщет на представимом расстоянии, и тогда шансы схлопотать минную пробоину многократно возрастают.

Всё так. Но люди есть люди. И напомнить им в данной ситуации приказ 'Огня не открывать!' было совсем не лишним.

Обошлось. Японские миноносцы эскадру не нашли, и, когда начал сереть восток, все русские броненосцы оставались целы и невредимы. Тем более, что японцы никак не ожидали, что их заклятые враги возьмут во мраке курс на восток, а не на север.

— И почему меня не разбудили? — на мостик, ещё позёвывая, поднялся Черкасов.

— Чтобы отдохнул как следует, — Соймонов приветливо кивнул своему другу, — тебе сейчас командование принимать — нам с Владимиром Сергеевичем впору спички между век вставлять.

— Именно так, — поддержал Василия Тимирёв, — по ощущениям, даже если сейчас миноносцы нарисуются, завалюсь спать прямо на палубе, и даже когда мину в борт влепят, не проснусь.

— Даже так? — приподнял брови старший артиллерист.

— Можешь не сомневаться, Василий Нилович, — немедленно отозвался Соймонов, — не знаю даже, дойду ли на своих ногах до каюты. Делай что хочешь, но пару часов сна нам обеспечь, ладно?

— Не менее шести. Это приказ! — голос Эссена звучал слабо, но решительно. Офицеры слегка ошалели увидев поднявшегося к ним командира. — Василий Михайлович, Владимир Сергеевич — немедленно отдыхать...

— Николай Оттович!.. — нельзя сказать, что сон совсем слетел с Соймонова, но спать уже в значительной степени расхотелось. — Вам же нельзя...

— Что кому 'нельзя' на броненосце, решаю я, — ухмыльнулся капитан первого ранга. — Вам больше нельзя находиться на мостике. И вообще в вертикальном положении. А ещё нельзя спорить со своим командиром. Мне сейчас принесут кресло. Василий Нилович останется со мной, а вы, господа — немедленно в свои каюты. И... Благодарю за службу! Ступайте!

Ничего не оставалось как только подчиниться. Василий добрёл до своей каюты, и, не раздеваясь, рухнул на койку. И 'провалился'...

Шести часов в царстве Морфея провести не удалось, но и четырёх хватило — молодой организм вполне мог таким удовлетвориться, 'запас прочности' в двадцать четыре года имеется ещё тот...

И Василий, разбуженный вестовым, немедленно отправился к командиру...

— Извините, что пришлось прервать ваш отдых, Василий Михайлович, — встретил своего старшего офицера на мостике Эссен, — но наш корабельный эскулап уже в пятый раз приходил, и требует моего возвращения если и не в лазарет, то хотя бы в салон. И он, пожалуй, прав — неважное у меня самочувствие, погорячился я... Так что прошу извинить...

— О чём речь, Николай Оттович! — даже слегка обиделся Василий. — Конечно идите к себе. Отдыхайте, выздоравливайте, и ни о чём не беспокойтесь — я всё обеспечу. Тем более, что основные опасности позади, идём 'домой', как я понимаю...

— Домой, — кивнул командир броненосца, — крейсера уже присоединились, 'Кубань' с миноносцами тоже. Так что всё в 'штатном' режиме — к вечеру будем у Владивостока.

Эскадра уже действительно следовала к русским берегам в полном порядке: 'Бородино' вёл за собой 'Победу' с 'Пересветом' в одной колонне, чуть правее шли корабли Ухтомского, ещё восточнее следовали крейсера, 'Жемчуг', по прежнему несущий флаг командующего, наблюдался на левой раковине, а 'Кубань', так и не пригодившаяся в качестве эскадренного угольщика, шла в замке эскадры, вместе с четырьмя миноносцами кавторанга Дурново.

— Иди досыпать, — попытался спровадить с мостика Черкасова Василий.

— Не-а, — отозвался артиллерист, — мне ещё по всем казематам пройтись. И по башням. Нужно держать руку на пульсе... Да и выспался я твоими стараниями. Так что с мостика пока удалюсь, но можешь, в случае чего, на меня рассчитывать.

— Договорились. Шуруй к своим пушкам... Стой! Если не затруднит — попроси нашего повара кофе прислать сюда. Ладно?

— Будет исполнено в лучшем виде — сначала кофе на мостик, потом пушки, — не преминул подпустить шпильку Черкасов.

— Ты это прекрати, — не воспринял шутки Соймонов. — Сначала со своими орудиями разберись... ... Сложно, что ли по дороге заглянуть? У меня глаза ещё не до конца открылись.

— Да не беспокойся — организую. Коньячку к кофе не прислать?

— Вот уж точно не надо, — Василия внутренне передёрнуло от воспоминания от полученной при Цусиме ране, которой могло и не быть без предложенных тем же Черкасовым пары глотков коньяку. — Перед сном непременно выпью рюмашку-другую, но не раньше.

— Как скажешь, — старший артиллерист отправился по своим профессиональным делам.

Минут через двадцать офицерский повар прислал на мостик кофе и оладьи с вареньем, и жизнь стала постепенно возвращаться к организму лейтенанта.

Всё шло вполне нормально, и ещё часа через полтора, Соймонов решил, что вполне можно доверить распоряжаться на броненосце вахтенному начальнику, а самому пообедать. Да и пройтись по 'Пересвету' не мешало.

Принимать пищу пришлось в своей каюте, ибо кают-компания была вдрызг разбита во время боя. Её обгорелые стены и палуба не скоро ещё примут офицеров для встречи за общим табльдотом.

По повреждениям всё оказалось предсказуемо: что можно было подлатать своими силами — сделано, а то, что только в условиях порта — ждало своего часа.

Эскадра не рискнула подходить к Владивостоку к вечеру, и ночевать пришлось в море. Оставались опасения по поводу минных атак противника, но угроза уже не являлась столь актуально, как в непосредственной близости от места сражения. Ночь прошла спокойно и практически сразу после рассвета, корабли Вирена увидели родные берега.

Ещё не лёг на дно бухты Золотой Рог якорь последнего зашедшего в неё броненосца, а телеграф уже отстуквал В Петербург результаты сражения. А оттуда, естественно, новости разлетелись по всему свету — Российской Империи скрывать было нечего...

Зачем люди смотрят, например, бокс? Или вообще бои без правил. А ведь ходят на эти соревнования, покупают билеты и с азартом следят, как совершенно незнакомый им человек волтузит другого так, что просто кровавые сопли по сторонам. Зачем римские правители устраивали для горожан гладиаторские бои? Почему в то, отнюдь не самое сытое время 'зрелища' приравнивались к 'хлебу'? Кровавые, заметим, зрелища.

Думаете изменилась с тех пор людская природа? — Зря. Может чуть-чуть прикрыта внешней 'лакировкой' христианской морали, но информацию о каких-нибудь кровавых событиях и нынешний житель планеты всегда воспринимает с особым интересом.

Среднестатистического жителя Испании, Швеции, Греции или Мексики совершенно не волновало кто победит в этой войне, Россия или Япония. Но газетчики всего мира выложили информацию о результатах боя в Японском море на первые полосы своих изданий.

А уж для тех, кто проживал в станах 'сделавших ставки' очередная подеда русского флота либо била по кошельку, либо наполняла его.

И, если Франция и Германия могли удовлетворённо потирать руки, то в Туманном Альбионе и Соединённых Штатах финансисты, поставившие в этой войне на страну Восходящего Солнца, судорожно пытались представить, как они смогут вернуть теперь деньги, данные в долг своим восточным друзьям. Было совершенно очевидно, что Япония стремительно становится совершенно явным банкротом на мировом рынке, что никак не устраивало финансовых воротил. Требовалось немедленное заключение мира, чтобы иметь возможность хоть в перспективе выжать долги из своих узкоглазых 'друзей'.

Банкиры нажали на политиков. Политики, в свою очередь стали засыпать телеграммами Токио.

Токио молчал...

Формально говоря у японцев имелся серьёзный козырь для переговоров: армия Оямы 'сдерживала' в Манжурии вдвое превосходящие силы русских.

На самом деле никого сдерживать не приходилось: после поражения под Мукденом, Куропаткин отошёл на Сыпингинские высоты и расположился там со своей армией. После его смещения и утверждения на пост командующего армией генерала Линевича, ничего не изменилось — русские уже более полугода продолжали копить силы и воздерживались от активных действий, ограничиваясь кавалерийскими рейдами в тыл противника.

А силы выросли серьёзно: вернулось в строй около сорока тысяч выздоровевших, шестьдесят тысяч добровольцев прибыло из европейской части России, прислали по корпусу Виленский, Одесский, Киевский, Московский, Варшавский и Казанский округа. Даже Гвардия не осталась в стороне — царь, видя единодушное желание своих любимых полков отправиться на войну с Японией предложил бросить жребий. Ехать выпало Павловскому, Семёновскому и Литовскому полкам в пехоте и конногренадёрам от кавалерии.

В результате Линевич против каждой дивизии противника имел корпус. Превосходство было почти двукратным. И это только количественно — теперь против японцев ощетинились штыками не бородочи-запасники, а кадровые войска. К тому же военная машина России, медленно набиравшая обороты в начале войны, теперь раскрутилась по полной — всё лучшее, всё самое передовое было отправлено на восток: пушки и снаряды к ним, пулемёты, воздухоплавательные и телеграфные парки — всё...

Армия Ояма, конечно, тоже получала подкрепления из метрополии, но ситуация являлась практически зеркальной тому, что происходило в стане их противника: всё лучшее в кадровом плане Япония использовала для первого удара, для первых сражений, стараясь закончить войну как можно скорее. И как раз основная часть этого 'лучшего' полегла под Цинджоу, Порт-Артуром, Ляояном, Мукденом и проч. Те, кто прибывал в последнее время из Японии были обучены наспех и в значительной степени уступали в плане боевой подготовки своим соперникам. Да и моральный дух у сынов страны Ямато уже не очень походил на прежний. Во время тех самых редких кавалерийских рейдов, японцы неоднократно сдавались в плен, зачастую целыми подразделениями, чего раньше не наблюдалось практически никогда.

Линевич имел огромные шансы на успех, но атаковать стоящего перед ним Ояму не спешил...

Только телеграмма с прямым приказом императора в недельный срок подготовить и провести наступление столкнула неторопливого генерала с Сыпингинских высот...

Известие о предстоящем наступлении было воспринято в армии с необычайным воодушевлением: ни солдатам, ни офицерам совсем не улыбалось зимовать в этих суровых местах.

Японцы, разумеется, узнали о планах противника — не смотря на то, что шпионов в русском лагере 'гребли горстями' и вешали, российская контрразведка находилась ещё в зачаточном состоянии и не имела необходимого опыта. Трудно сказать, кого поймали и казнили больше, настоящих вражеских разведчиков или случайных крестьян-китайцев. Скорее второе...

Но 'на войне, как на войне'. За всё то, что раньше недодумали 'стратеги', расплачиваются своими жизнями либо солдаты и офицеры, либо мирное население. А обычно и те, и другие.

Увертюра к любому сражению исполняется, как правило, на пушках.

'Капельмейстеры' взмахнули... Началось.

Заревело и загрохотало. Орудия от шести дюймов и меньше стали методично перепахивать снарядами японские позиции и поливать их же шрапнелью сверху.

Батареи Оямы немедленно ответили, но преимущество в стволах и массах выпускаемых в единицу времени металла и взрывчатого вещества было на стороне артиллеристов Линевича, поэтому артиллерия японской армии просто захлебнулась в лавине летящих в неё снарядов и встретила поднявшуюся в атаку пехоту даже не вполсилы — слабее.

Дивизии пошли сквозь огонь и ад. Оставшиеся в строю японские батареи щедро поливали атакующие цепи противника огнём и сталью, встретили идущих на них картечью... Но не остановили.

Прошедшие через летящую навстречу смерть всё-таки вломились на позиции противника, и ничто уже не могло сдержать ярость их разящих направо и налево штыков. Пощады не давали. Поскольку только что принимали собой летящую в упор картечь.

И с соответствующим настроением ворвались в японские окопы.

Штык на штык, глаза в глаза...

Пусть каждый из солдат японской армии имел образование, а в русской не имели оного две трети, пусть каждый из солдат японской армии умел читать карту и даже сам составлять несложные топографические схемы, что являлось проблемой для многих русских офицеров, но сейчас всё решало не это...

Против штыковой атаки русских полков не выстаивал никто в истории сражений. Разве что наполеоновские пехотинцы бились в открытом бою на равных. Ну или почти на равных...

'Никого нет лучше нас в атаке, никого нет выше вас в обороне...' говорили японцы пленным портартурцам. Пришло время проверить, как пойдут дела, если поменяться ролями.

Пехотинцы Оямы защищались стойко, передовые порядки не отступили ни на шаг, и полегли все до единого — их просто задавили числом. А пленных в пылу атаки не брали — не до того, когда рвёшься вперёд со штыком наперевес.

За три часа боя японцы были сбиты со всех атакованных участков. Возникла пауза: русские подтягивали силы на занятые позиции для следующего броска. Было очевидно, что они собираются продолжить начатое и командующий экспедиционной армией Страны Восходящего Солнца скрежеща зубами приказал отступить, чтобы не превратить сегодняшнее поражение в окончательный разгром. Выставив заслоны, он отводил армию к Мукдену.

Линевич преследовал вяло, предпочитая отвоевывать пространство, а не уничтожать живую силу противника — он выполнил приказ царя, добыл победу, и генералу этого было достаточно. Лишь иногда, по инициативе младших начальников отдельные подразделения действовали активно. Так генерал Ренненкампф, не дожидаясь разрешения начальства, бросил свою кавалерийскую дивизию на оказавшийся в пределах её досягаемости японский пехотный полк. Атака имела полный успех — вражеских солдат либо истребили, либо взяли в плен. Причём в числе пленённых были и офицеры. Это уже немало говорило о падении духа среди гордых сынов Аматерасу.

Но данная схватка являлась лишь эпизодом. К сожалению великолепная и многочисленная русская кавалерия не была использована по своему прямому назначению — преследование отступающего противника.

Однако войска Линевича медленно, но настойчиво продолжали накатывать на город, и маршал Ояма решил, что Мукден стоит оставить без боя ради возможности оторваться от преследующих русских.

И не прогадал — захват столицы Манчжурии как результат битвы, вполне устроил его визави. Преследование прекратилось.

Решительного результата на поле боя Россия не достигла, но политический выигрыш был несомненным. Положение Японии становилось просто отчаянным, а 'северные варвары' недрогнувшей рукой положили на чашу весов этой войны ещё один 'меч'...

— Тралить и тралить нам эту бухту, Михаил Николаевич, — обратился контр-адмирал Небогатов к своему флаг-капитану. — А миноносца всего два довели.

— Глаза боятся, а руки делают, Николай Иванович, — усмехнулся Капитонов. — К тому же нет никакой необходимости перепахивать всю акваторию. Вполне достаточно только места стоянок судов и фарватер для выхода в море.

— Разумеется. Думаю, что за сегодня управимся с этим делом...

Русские корабли снова подошли к архипелагу Бонин.

Третьей эскадре совсем незачем было торопиться во Владивосток — там и так хватало боевых кораблей. С запасом хватало. А из бухты Ллойда, расположенной всего в нескольких сотнях миль от устья Токийского залива можно было угрожать главной транспортной артерии Японии. И противопоставить адмиралам противника этому было уже нечего: броненосцы 'Слава', 'Император Николай Первый', 'Император Александр Второй', 'Адмирал Ушаков' и 'Адмирал Сенявин' ('Апраксина' пришлось оставить в Сингапуре из-за аварии), крейсера 'Память Азова', 'Владимир Мономах' и 'Адмирал Корнилов', являлись силой, с которой не посмеет вступить в противоборство ни один японский адмирал. Правда истребителя удалось довести до театра военных действий только два: 'Видный' и 'Громящий'. Ещё пять типа 'Сокол' приходилось оставлять один за другим по дороге — постоянные поломки в машинах делали невозможным их дальнейшее следование с эскадрой.

Решение временно базироваться на Бонине пришло если и не экспромтом (это и ранее планировалось как один из вариантов), то только после получения сведений о результатах сражения под Портом Лазарева. Конечно, существовала опасность минирования японцами бухты Ллойда. Как ни была мала вероятность таких действий японцев, всё-таки стоило подстраховаться и два пришедших с эскадрой эсминца планомерно утюжили водную гладь будущей стоянки, пытаясь зацепить возможную мину тралом. Броненосцы, крейсера и транспорты терпеливо 'прогуливались' в открытом море.

Паровые катера с боевых кораблей уже пошли вдоль побережья конфисковывать у немногочисленного местного населения все имеющиеся плавсредства. Не хватало ещё, чтобы какой-нибудь особо ярый верноподданный микадо пустился бы в отчаянное путешествие для того, чтобы сообщить о месте базирования русских кораблей...

Бонинцы вполне спокойно восприняли данную акцию — около полугода назад такие же корабли под Андреевским флагом уже делали подобное. И, ничего — не обижали, рисом, горохом и мясом делились раз уж лишили возможности рыбу ловить... Жилось в то время даже сытнее, чем обычно.

К тому же, на этот раз, рыбакам пообещали разрешить выход на промысел. Правда, под присмотром тех же паровых катеров.

Мин в бухте не нашли, и корабли втянулись на место стоянки. На эскадре появилось время отдохнуть после перехода через три океана, привести по возможности в порядок механизмы, почистить обросшие днища кораблей...

— Приятное место, как считаете? — весело смотрел на своего начальника штаба Небогатов.

— Просто курорт, Николай Иванович, — кивнул, соглашаясь, флаг-капитан, — люблю такое: ни холодно, ни жарко — ровненько так... А вообще-то я всё-таки северянин. Люблю Балтику, слякотный Петербург. Службу в Севастополе вспоминаю как самый тяжёлый период своей жизни. Хотя супруга тогда просто нарадоваться не могла. До сих пор меня шпыняет...

— Во Владивосток торопитесь?

— Только если с дочкой встретиться. Ну и с зятем...

— Да-да, помню, — адмирал не преминул подпустить шпильку. — Орёл! Наслышан, наслышан. Нечасто встретишь такое отношение к мужу дочери...

— Так это заслужить надо. Я ведь его с начала тоже недолюбливал. Но война... Всё по своим местам расставила...

— Да ладно вам, Михаил Николаевич. Помню я всё. Все уши уже прожужжали про этого лейтенанта. Такое впечатление, что больше дочери его любите.

— Ннну... Почти как её.

— Но пригласил я вас, как понимаете, по другому поводу.

— Вероятно, даже догадываюсь по какому. Планирование крейсерских операций?

— Именно.

— Я готов. Мне изложить собственные соображения или сначала выскажетесь вы?

— Начинайте, а я пока послушаю.

— Во первых, — Капитонов стал разворачивать карту предполагаемого района боевых действий, — считаю разумным разбить эскадру на два отряда: 'Слава' и 'Ушаков' с 'Сенявиным' в одном, при них 'Мономах'. 'Николай', 'Александр' и 'Память Азова' с 'Корниловым' в другом.

— Почему именно так?

— В одном отряде корабли с новыми пушками, в другом — со старыми. Любой из отрядов вполне способен вести бой со всем оставшимся у японцев флотом.. Во всяком случае, до подхода второй половины эскадры, а расходиться далеко и нет никакой необходимости — район действия не такой уж обширный. Принято?

— Слушаю дальше, — кивнул адмирал.

— Оба отряда рассыпаются 'неводом' и патрулируют свои участки — кого-нибудь наверняка зацепим. Пусть это будут нейтралы без контрабанды, пусть, но будем 'делать нервы' как японцам, так и их союзникам...

— Использовать броненосцы для крейсерской войны? Как-то это...

— А почему бы и нет? Тринадцать узлов как минимум даёт любой, дальность плавания вполне приличная. Дорого? Так сейчас не до того, чтобы 'булавки считать'. Есть, конечно и другой вариант: броненосцы только обеспечивают боевую устойчивость рыщущих по окрестностям крейсерам, но это резко сужает область действия эскадры. Я посмею настаивать на первом своём предложении.

Адмирал со своим флаг-капитаном ещё несколько часов обсуждали детали предстоящей операции.

На следующий день, на 'Славу' прибыли командиры крейсеров и броненосцев, и состоялось ещё одно совещание, на котором уточнили конкретные детали.

А ещё через двое суток, все боевые корабли, исключая миноносцы, оставшиеся для охранения транспортов, покинули Бонинские острова.

Через двадцать четыре часа отряды под флагом Небогатова и брейд-вымпелом Смирнова (командира 'Николая'), вышли в районы намеченные для операции.

Корабли разошлись на расстояние около ста кабельтовых, и стали 'чесать' океан в поисках добычи. Результаты не замедлили сказаться: за первый же день остановили тринадцать судов идущих в Японию и из неё. На второй — ещё семь. Большинство пришлось отпустить, но три были потоплены, как перевозившие контрабанду, а ещё два захвачены в качестве призов. Угольный запас эскадры пополнился ещё на две тысячи тонн бездымного Кардиффа, и индийский рис с японского транспорта тоже был не лишним.

После двух дней крейсирования к юго-западу от устья Токийского залива пришлось вернуться — автономность кораблей, и, в первую очередь 'Славы', не позволяла надолго отрываться от основной базы — этот броненосец, как и броненосцы береговой обороны, строились для Балтики, где расстояния более чем скромные.

Но цель была достигнута — русские обозначили угрозу коммуникациям на путях в Японию.

Финансисты всего мира не могли и не стали игнорировать этот факт.

Микадо, хоть и неофициально, стал интересоваться возможностями заключения мира...

Если хочешь объявить о своих намерениях на весь мир, сделай намёк об этом конфиденциально — можешь не сомневаться: все кому надо и не надо будут оповещены об этом чуть ли не мгновенно. Дюжина стран, узнав о том, что Япония, наконец-то согласна на ведение мирных переговоров, немедленно стала предлагать свои услуги в качестве посредника.

Обе, пока ещё воюющие империи, сошлись на Гааге, где державы представляли не просто посланники, а чрезвычайные и полномочные послы. Хотя с российской стороны на переговоры не погнушался выехать сам Ламсдорф.

Переговоры начались тяжело: русские, после очередных одержанных побед, предъявляли такие требования, что выполняя их, Япония не только скатывалась на уровень 'держав' типа Сиама, Персии и Мексики — выживание нации ставилось под большой вопрос. С другой (японской) стороны, претензии так же были неадекватны: страна, развязавшая войну, требовала заключения мира на основании имеющихся результатов этой самой войны: все территории занятые японскими войсками, должны остаться под протекторатом Страны Восходящего Солнца.

Митсухаши, возглавлявший японскую делегацию, и сам прекрасно понимал, что такие преьензии могут вызвать лишь раздражение противной стороны, но действовал согласно инструкциям из Токио.

— Я не совсем понимаю, уважаемый господин посол, — начал Владимир Николаевич Ламсдорф, услышав о претензиях японской стороны, — зачем меня оторвали от важных дел. Неужели вашему правительству не ясно, что на таких условиях Россия никогда не заключит мира.

— Я лишь выполняю волю своего императора, — поклонился японский дипломат, — но имею полномочия и к поиску компромиссных решений...

Переговоры, конечно, не торговля на рынке, но что-то общее в обоих процессах имеется...

Обеим империям был необходим мир, обе империи старались 'состричь' максимум дивидендов из сложившейся ситуации и не'потерять лица' на международной арене, обе делегации старательно пытались найти решение, которое было бы не унизительным для другой стороны, и максимально выгодным для своей. Исходя из сложившейся ситуации, разумеется...

России мир был необходим как как вода, а Японии — как воздух. Японская нация задыхалась на своих островах, ей требовался рынок сбыта на континенте. Ламсдорф со своей делегацией это прекрасно понимал, понимал и то, что Россия вполне может обойтись и без Квантуна, без Северной Кореи, без Южной Манчжурии... Но здесь вставал вопрос о престиже Великой Державы: даже если всё это отдать за деньги (которых у Японии нет и теперь уже не предполагается), то престиж России в мировой политике упадёт до самой нижней отметки.

Формоза, Окинава и Цусима, были включены в список претензий заведомо с намерением от этих претензий отказаться... Ну то есть всё как на рынке всё-таки — торговаться нужно начинать с максимума.

Японская делегация, разумеется, с негодованием отвергла столь наглые поползновения, но и свои аппетиты поумерила...

Переговоры 'покатились' по сложившимся для этого процесса шаблонам. Курильскую гряду японцы согласились вернуть России в обмен на формально захваченный Бонинский архипелаг и Охотское море вновь стало внутренним водоёмом Империи. Однако право беспошлинной ловли на шельфе островов, японцы для своих рыбаков выговорили.

К тому же Япония лишалась особого статуса на Сахалине.

'Варяг' и 'Решительный' безусловно, возвращались России в боеготовом состоянии за счёт японской стороны, как и все захваченные торговые суда. Ни одного вооружённого японца не должно было оставаться на континенте.

Россия 'великодушно' отказалась от претензий по поводу совершенно ей не нужных островов южнее Хоккайдо, и вопрос перешёл к Южной Манчжурии, Корее и Ляодунскому полуострову. Здесь 'терять лица' нельзя было никому.

Российская и Японская империи признавали права друг друга в Корее, и линия раздела сфер влияния прошла по сороковой параллели. (Корея фактически 'воевала' на стороне Японии, так что мнения 'Страны Утренней Свежести' никто и не спрашивал).

А вот с Ляодуном намучались: формально он захвачен армией генерала Ноги, и стоил ей немалой крови, но нормально — Япония, вероломно напавшая на Россию, побеждена. И неважно, что ни сам полуостров русским уже фактически не нужен, ни прилегающие к нему территории — вопрос престижа...

Ламсдорф с Митсухаси для обсуждения этого вопроса, неоднократно удалялись общаться с глазу на глаз.

В результате Япония согласилась освободить данные территории, но был составлен дополнительный секретный протокол, по которому Страна Восходящего Солнца имела право через год выкупить право аренды у России. Но с правом участия в коцессиях русской стороны. Южно-Манчжурская железная дорога при этом, оставалась российским объектом. Поскольку Стране Восходящего Солнца нечем было покрыть ближайшие долги и проценты по ним, то Россия согласилась приобрести в качестве компенсации строящиеся крейсера типа 'Цукуба'. Для немедленной перепродажи, разумеется.

Отдельной статьёй рассматривался вопрос о пленных. Русская делегация согласилась оплатить по самой высокой цене все издержки, но только после возвращения всех портартурцев, манчжурцев и моряков на родину. Так что, чем больше их вернётся домой живыми и здоровыми, тем выгодней самой Японии — больший долг скостят...

Дебаты продолжались ещё с неделю, но стороны всё-таки договорились.

Мир был заключён.

Практически сразу после того, как 'Жемчуг' отдал якорь, Вирен отправился на берег. Узнав, что Рожественский поправляется, и ему уже даже позволено гулять, адмирал прямо из порта отбыл в госпиталь, поручив Клапье де Колонгу отправить заготовленные заранее телеграммы.

— Рад вас приветствовать, Роберт Николаевич! — формально командующий флотом хоть и здорово похудел, спал с лица, но выглядел по-прежнему бравым и решительным. — Уже слышал о вашей победе, но жду подробностей. С нетерпением жду.

— С огромным удовольствием выражаю ответную радость по поводу того, что встречаю вас практически здоровым, — не остался в долгу Вирен. — А по поводу сражения: так я и сам ещё не обо всех подробностях знаю — с корабля, и сразу к вам...

— Не испытывайте моё терпение, — улыбнулся Рожественский. — Оставим всевозможные экивоки. Пожалуйста: подробности...

Отпарировать такую просьбу было, конечно, нечем и Вирен пустился в описание боя под Портом Лазарева...

— ... В итоге, потоплены 'Сикисима', 'Токива', 'Якумо', второй крейсер типа 'Сума', 'Итсукусима' и 'Хасидате', два типа 'Нийтака', один типа 'Кассаги' и минимум три миноносца...

— Замечательно! Добавьте один типа 'Нанива'. Скорее всего — 'Такачихо', — спокойно бросил Рожественский.

— Простите?.. — не понял Вирен.

— Да за ваше отсутствие князь Трубецкой умудрился на своей лодке угробить японский крейсер. Удивлены?

— Это мягко сказано... — слегка ошалел Роберт Николаевич. — Хоть я и минёр по специальности, но никогда не рассчитывал, что эти плавучие зажигалки смогут воевать всерьёз...

— А ведь смогли. Я сам был ошарашен, когда узнал, но факт.

— Если угодно ещё одно подтверждение, то в сражении с нами действительно участвовал только один крейсер этого типа. Под адмиральским флагом. Да уж! Теперь придётся всерьёз опасаться этих неказистых посудин не только у вражеского берега, но и в открытом море. А что будет лет через десять? Прогресс-то не стоит на месте — построят более совершенные подводные лодки, и нам из баз носа не высунуть...

— Не сгущайте краски, Роберт Николаевич — на всякое копьё всегда находился щит. И на этих подводников управу найдём, дайте время. А Трубецкой — молодец. Представление на 'Георгия' ему я уже отправил. А вы кого на эскадре особо отметить хотите?

— Достойных хватает, Зиновий Петрович, — внезапно и неожиданно посмурнел Вирен, — но возникла одна проблема, решения которой с ходу я найти не смог, а дальнейшие размышления родили некоторые мысли...

— Так я вас слушаю...

— Тема больно серьёзная и непростая. Ну извольте: 'Пересвет' в бою покинул строй, чтобы подвести пластырь на пробоину по ватерлинии.

— Ну что же — это нормально. Не гробить же броненосец на эскадренной скорости, когда есть возможность справиться с повреждениями. Надеюсь, вы не наложили за это взыскания на Эссена?

— Ни в коем случае. Дослушайте, пожалуйста до конца: броненосец не мог после заведения пластыря догнать основные силы, и присоединился к крейсерам Энквиста, схлестнувшимися с остатками крейсерских отрядов японцев. Мало того — именно 'Пересвет' переломил этот бой и прикрыл наших, которые вполне могли бы нахвататься попаданий так, что не все дотащились бы до Владивостока...

— Я вас понял, — перебил Рожественский. — Ну что же, это будет не первый случай, когда капитан первого ранга получит 'Георгиевский крест' на шею. А уважаемый Николай Оттович...

— Несомненно крест заслужил, — прервал командующего Вирен, — Но он был ранен и выбыл из строя в завязке схватки с крейсерами японцев. Дальше 'Пересветом' командовал старший офицер, вернее, исполняющий должность старшего офицера.

— Вообще проблем не вижу — к 'Георгию' его, и вся недолга, — удивился Рожественский.

— Уже имеет. И, — Вирен не хотел лишний раз поставить Рожественского в неудобное положение, — лейтенанта он получил чуть больше года назад.И особых проблем с награждением нет — представить к Владимиру с мечами или к золотому оружию... Я не об этом, Зиновий Петрович — героев-то среди офицерской молодёжи хватает. И во время войны они себя проявляют. Но мир не за горами...

— Что вы хотите этим сказать? Вы против мира?

— Нет, конечно. Но вот как раз этот лейтенант и кавалер трёх боевых орденов...

— Вы так подробно знаете о каждом обер-офицере флота? — вскинул брови командующий.

— Нет, разумеется. Не буду скрывать: я даже был посажёным отцом на свадьбе этого юноши. Но дело не в нём — он просто яркий пример сложившейся на флоте ситуации: в военное время он сделал головокружительную карьеру. И по праву, смею вас уверить. А не было бы войны — так и громыхал бы до сих пор в чинах мичманских.

— Пожалуй вы правы, Роберт Николаевич. А что не так?

— А то, что в мирное время будут выдвигаться не 'бойцы', а угодные начальству и удобные исполнители. Нудно выплавывать ценз и получать очередные чины. И становиться командирами кораблей, зачастую, не будучи способными командовать ими в бою. В этой войне таких примеров было немало, не так ли?

— Бывало. Но пока вы говорите только о минусах. Критиковать сложившуюся систему несложно. А что 'вместо'?..

— Если бы я не думал над этим вопросом, то и не начинал бы данный разговор с вами.

Во-первых: Выпускник Морского Училища, мичман, сразу обходит на ранг своего сухопутного коллегу, который выпускается подпоручиком. Это понятно — морская служба менее комфортна и более сложна, чем на суше. Потом он получает лейтенанта, соответствующего штабс-капитану, а потом ... пропасть. До капитана второго ранга ему служить и служить...

— Совершенно напрасно, — начал слегка раздражаться Рожественский, — вы стараетесь мне напомнить специфику производства в следующий чин на флоте. Я с этой процедурой прекрасно знаком. Чего вы хотите добиться?

— Я, если смогу вас убедить, — Вирен был готов к такой реакции командующего, — хочу, чтобы вы поддержали моё предложение: ввести на флоте дополнительный чин: 'капитан-лейтенант'.

— Но ведь он упразднён два десятка лет назад.

В голове Вирена заметались мысли, которые категорически не рекомендуется высказывать своему начальству. Поскольку они о степени сообразительности этого самого начальства...

— Я это знаю, Зиновий Петрович, — терпеливо продолжил контр-адмирал, — но прошу понять мою мысль: со дня на день будет заключён мир. Ну хорошо, не завтра и не через неделю, но судьба войны практически решена. И эта война дала нам возможность выявить наиболее толковых, инициативных и мужественных офицеров. И нужно постараться создать механизм, который поможет им скорее продвигаться по службе, чтобы они не находились в равных условиях с теми, кто просто честно служит...

— Ну, знаете ли, таковые тоже нужны.

— Несомненно, но на мостиках крейсеров и броненосцев следующие войны должны стоять не они. А те, кто хоть и младше по времени производства, но настоящие бойцы. А при существующей системе, в мирное время, расти в чинах они будут вне зависимости от своих талантов.

Так вот: чин капитан-лейтенанта, это 'ступенька', на которую можно подтолкнуть перспективного офицера не вызывая возмущения ни у начальства, ни у сослуживцев. Возможность дать ему должность, на которой можно набраться опыта не только в боевом, но и в хозяйственно-административном плане.

— Убедительно излагаете, Роберт Николаевич, — усмехнулся Рожественский. — Я обещаю обдумать ваше предложение. А пока — прошу меня извинить — вон уже Варвара Сергеевна за мной поспешает — пора на обед. В госпитале расписание почище чем на эскадре. Честь имею!

Адмиралы простились.

Беременная женщина, конечно, не хорошеет. Да этого быть и не должно — сама природа делает всё, для того, чтобы мужчина не мешал заниматься самым на данный момент важным делом — готовиться произвести на свет новую жизнь. Но в глазах этого самого мужчины, любимая, готовящаяся стать матерью его ребёнка — самое прекрасное, самое восхитительное существо на свете.

Когда Ольга открыла дверь мужу, у того просто перехватило дыхание от восторга. Пусть стало слегка одутловатым лицо, пусть совершенно не угадывалась под широким платьем талия — для Василия жена никогда ещё не выглядела столь красивой и привлекательной.

— Васенька! — всхлипнула Соймонова, закинув руки на шею лейтенанта. — Живой! Вернулся!

— Здравствуй, родная! — будущий отец сдержал порыв и прижал к себе супругу очень осторожно и аккуратно. — Как чувствуешь себя? Как вообще?..

Последовала 'поцелуйная пауза'на несколько минут.

— Да чего же мы на пороге до сих пор? Проходи уже! Анфиса! Кофе приготовь!

— Анфиса? — приподнял брови Соймонов.

— А ты как думал. Тяжело мне теперь одной с хозяйством управляться. Ты не голоден?

— Не беспокойся — пообедал. Слушай! А как с деньгами? Прислуга ведь...

— Держимся. Ты надолго?

— Точно не знаю, но что-то около двух недель — 'Пересвета' в док поставили, так что экипаж на берегу, в Экипаже, извини за каламбур. На службу, конечно, ходить нужно, но ночевать дома надеюсь довольно часто. От Михаила Николаевича вестей нет?

— Нет. Последнее письмо из Порт-Саида было. Если верить газетам — прошли две недели назад мимо Сайгона.

— Понятно — оперативную информацию в личной переписке использовать нельзя. Надеюсь, что Третья эскадра скоро объявится — заступить им дорогу теперь некому.

— Ты-то как? Не ранен? Как бой прошёл?

— Я цел и невредим. А вот Володю Денисова убило. Единственного из офицеров на броненосце. Я ведь не сразу домой — сначала на кладбище заехал, хоронили его без меня...

— Прими, Господи, душу раба твоего, Владимира! — перекрестилась Ольга погрустнев.

С кухни появилась Анфиса с подносом. К кофе были поданы ещё тёплые пирожки с повидлом, и Василий с удовольствием отведал стряпню новой служанки, предварительно с ней познакомившись.

Анфиса не блистала красотой — совершенно средняя двадцатилетняя девушка, ни чем особым не примечательная внешне. Однако Ольга, в беседе за кофе, не могла нахвалиться своей новой... помощницей, что ли: получая весьма скромное жалование новая 'прислуга' стала фактически подругой лейтенантши. Дочь капитана первого ранга никогда не была чванливой дворяночкой, а ситуация, когда общаться просто больше не с кем, весьма способствовала установлению практически дружеских отношений между молодыми женщинами.

Сегодня, конечно, Анфиса поспешила оставить супругов вдвоём, но в дальнейшем обедали, ужинали и чаёвничали Соймоновы с ней совместно.

А сейчас, когда супруги были вдвоём, начался разговор на вечную тему:

— Ты мальчика или девочку хочешь?

— Оленька, я хочу, чтобы у нас с тобой появился малыш. Или малышка. Только бы свершилось! — Василий смотрел на жену влюблёнными глазами и говорил совершенно искренне.

— А всё-таки? — капризно 'прицепилась' Ольга. — Тебе всё равно, кем будет твой первенец?

— Я уверен, что он не последний из наших детей, — улыбнулся лейтенант. — Но, если ты так настаиваешь — хотелось бы для начала сына.

— Это ещё почему?

— Во-первых, хочется быть уверенным, что фамилия Соймоновых не пресечётся в случае чего, а во-вторых, — Василий показал рукой на стену, — вот шпага, которую Михаил Николаевич строго-настрого приказал передать его внуку. Так что первым у нас будет мальчик. Не возражаешь?

— А если девочка?

— Она будет такой же красивой как ты. Может даже ещё красивее, хотя я такого не представляю.

— Льстец. Я тебе не верю, — лицо Ольги слегка порозовело, и было совершенно конкретно, что мужу она верит в этом плане без всяких сомнений. — А как назовём дочку или сына?

— Оленька, как захочешь. Не я ведь вынашиваю ребёнка — ты. Все тяготы тебе достаются.

— Ладно, договоримся так: если мальчик — имя выбираю я, а если девочка — ты. Ладно?

— Хорошо! — поспешил согласиться лейтенант, наивно пологая, что тему можно закрыть.

— А как ты хочешь назвать дочку?

Соймонов с тоской вспомнил о службе на 'Пересвете' — неудержимо потянуло на броненосец. Причём не 'к', а 'от'. Что самое парадоксальное — от любимой и единственной, от самой дорогой и родной на свете, с которой к тому же не виделся несколько месяцев...

— Назовём Настей.

— А почему? — тут же ревниво поинтересовалась супруга.

— Ну не Ольгой же! Две Ольги в одном доме — это много. Как вы поймёте, кого из вас я зову? 'Настя' просто звучит нежно, а моя дочка будет самой нежной и красивой. Как ты.

— Ладно, — прижалась к Василию жена. — Прощаю

— За что, Оленька?

— За всё, дурак.

Соймонов совершенно не понял в чём он был виноват, и за что его простили. Но не начинать же выяснение отношений: простила тебя жена — радуйся и не лезь в бутылку. А захочешь узнать в чём виноват — узнаешь. Даже о таком узнаешь, о чём у тебя никакой фантазии не хватит представить. А виноват в этом ты и никто другой...

У Василия хватило мудрости не развивать тему.

 


* * *

 

 Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Появившийся откуда-то звук никак не исчезал. Где я? Мысль еще не успела оформиться, а перед открывшимися глазами появился белый потолок. Еще через несколько секунд — накрахмаленный пододеяльник. Голова явно не успевала осознавать то, что видят глаза. Прошла еще, казалось, целая вечность, когда Яков в конце концов понял, что находится в постели, а постель, судя по непрекращающемуся стуку и мелькающим за окном телеграфным столбам, едет куда-то вместе с ним на поезде. Впрочем, едва заметив солнечный зайчик где-то в дальнем нижнем углу аккуратно отделанного деревом купэ натренированный въедливым унтером мозг начинающего войскового разведчика тут же определил примерное направление — поезд шел куда-то на восток. Но долго предаваться созерцанию Якову было не суждено — ослабленный организм решил, что на сегодня работы хватит и снова погрузился в глубокий сон.

 — Здравствуйте, Яков Давидович, — появившийся в дверях купэ давешний полковник из императорской охраны жестом отослал солдата, — Его Императорское Величество изъявили желание встретиться с вами лично. Однако, — продолжил удобно разместившийся на стуле "сиделки" полковник, — я получил разрешение предварительно кое-что обсудить. Как вы себя чувствуете?

 — Спасибо, ваше высокоблагородие, — Яков и правда был рад приходу начальства, так как надеялся, что ему, наконец, расскажут что произошло, так как врач строжайше запретил общавшимся с ним солдатам "волновать" пациента, — мне уже гораздо лучше. Доктор сказал, что с завтрашнего дня можно будет начинать вставать.

 — Рад слышать! Поправляйтесь скорее — Отечеству нужны именно такие защитники. Собственно, об этом я и хотел с вами поговорить. Яков Давидович, а знаете ли вы зачем вас вообще позвали на площадь?

  Чего-чего, а именно такого вопроса Яков не ожидал. От того, видимо, наученный армейским опытом мозг решил уйти в глухую оборону и ответить весьма кратко, но по Уставу

 — Никак нет, ваше высокоблагородие!

 — Понятно. Так вот, ваше там появление отнюдь не связано с покушением. Да, без награды вы не остались бы, но тем не менее... Вас, Яков Давидович, полковое начальство отметило в числе прочих отличившихся за умелое командование в бою при штурме завода еще до вашего здесь появления . И получили бы вы, как все, Знак отличия военного ордена перед строем. Но, когда полковник стал жаловаться на некомлект младших офицеров, то судьба ваша, мой друг, изменилась — Его Императорское Величество предложил ему решить этот вопрос самостоятельно. Начальство рекомендовало к производству в младший офицерский чин прапорщика именно вас,. Так что к тому моменту, когда крышка котелка, в которой была сделана бомба, влетела к вам в лоб, соответствующее распоряжение было уже подписано. Так что, господин прапорщик, называйте меня Петром Георгиевичем. Слегка осоловевший от такого поворота дел Яков не сразу сообразил, что надо отвечать, когда же тело само начало произносить привычное:

 — Рад ста... — он все-таки обрел способность соображать и закончил, как положено офицеру, — ...Служу Отечеству!

 — Вот и славно. Завтра придет портной, снимет мерки для нового мундира. А то пришлось бы объяснять потом газетчикам чего это наш герой все еще в солдатском ходит, они-то уже в курсе. К тому же вы же теперь официально служите в Собственном Его Императорского Величества конвое и формувсе равно пришлось бы менять.

 — Петр Георгиевич, а что там произошло-то? — поняв, что его наконец-то выпустили из-под плотной опеки доктора Яков больше не мог сдерживть любопытство. — Как я жив-то остался если бомба взорвалась? Или не взорвалась? Я уж тут вообще сомневаться стал была ли она...

 — Да, Слава Богу, ничего особо страшного. Бомба была. И взорвалась. Только не вся — детонатор снарядный сработал, а снарядная же взрывчатка — нет. Вот и хватило ее только на то, чтобы отправить самого бомбиста на тот свет, а вас в беспамятство. Есть подозрение, что пироксилин для снарядов какой-то другой саботажник специально переувлажнил. Сейчас следователи это проверяют. Но все-таки история про то как еврей Царя спас не то, что по всей стране — по всему миру разошлась. Да не смущайтесь так. Яков Давидович, собственно говоря, вы можете или продолжить военную карьеру, или попросить чего-то для мирной жизни. Но, зная вашу решительность и наблюдательность, хочу сделать вам еще одно предложение... Как вы относитесь к службе в Отдельном корпусе жандармов?

 

 

 Эпилог

 

 23 апреля 1906 года

 

  Анатолий Васильевич наконец-то добился своего: в результате его грозных криков наконец-то прекратились всякие глупости, и он имел полную возможность заняться своей главной работой — есть, спать и расти. И он приступил ко всему сразу. С молоком матери в организм младенца вливалось всё из вышеперечисленного. Соймонов-младший засыпал в полном удовлетворении.

  — Оленька! Солнышко! — нежно шептал Василий, глядя как единственная и неповторимая кормит его сына. — Ты самая лучшая на свете! Только ты могла родить такое чудо!..

 — Вась! — громким шёпотом цыкнула молодая мать на восторженного супруга. — Немедленно успокойся. Дай покормить и уложить спать, а то ещё намучаемся, если снова проснётся. Подожди!..

  Когда ребёнок уснул и был передан на руки Анфисе, которая немедленно отнесла его в кроватку, в другую комнату, где и осталась, лейтенант наконец-то смог от всей души обнять свою жену.

  Слегка обалдевший от счастья, после того, как впервые увидел своего сына молодой человек, просто затискал и зацеловал свою любимую...

 — Вась, — слегка отстранилась Ольга от мужа, — может не надо так сразу меня пожирать. Я тебя тоже очень люблю, но подожди до вечера, ладно? Ты надолго? Хоть два дня твой разлюбезный Николай Оттович нам даёт?

 — Больше, радость моя, много больше, — Соймонов просто лучился счастьем.

 — Ого! С чего бы это, лейтенант? Вас прогнали со службы? Не быть мне адмиральшей? — Тон у Ольги был, конечно, шутливый, но некое беспокойство всё-таки чувствовалось.

 — Во-первых не 'лейтенант', а во-вторых — адмиральшей тебе быть, — весело и задорно отозвался Василий. — Если не утону до тех пор, конечно.

 — Что значит 'не лейтенант'? — слегка напряглась Ольга. — Надеюсь, в мичмана не разжаловали?

 — Молодец у меня жена! — расхохотался Соймонов: 'в мичманА', а не в 'мичманЫ' — морская душа чувствуется. Не беспокойся, не разжаловали...

 

 

 — Вызывали, Николай Оттович? — Василий зашёл в салон командира.

 — Проходите, Василий Михайлович, присаживайтесь, — указал на кресло Эссен. — Коньячку не желаете?

 — Какой же моряк откажется, — изобразил улыбку лейтенант, но что-то в тоне командира его напрягло. Однако выяснять истинную причину вызова не стоило: каперанг и так скажет.

 — Мне было очень приятно служить с вами... — протянул бокал навстречу командир 'Пересвета'.

 — Благодарю! — чокнулся с ним Соймонов и внутренне похолодел: неужели с должности снимают? С корабля списывают? За что? Чёрт! Ведь месяца не прошло как 'Владимиром с мечами' наградили... Вкуса коньяка он не ощутил...

 — Итак, Василий Михайлович, — перестал интриговать своего старшего офицера Эссен. — Разрешите вас поздравить чином капитан-лейтенанта. Приказ о производстве будет на днях, но о том, что он будет, мне известно достоверно.

 — Разрешите ещё коньяку, Николай Оттович? — сказать, что Соймонов обалдел — ничего не сказать.

 — Разумеется, — улыбнулся командир броненосца и вновь наполнил бокалы. — Удивлены? Минуя чин старшего лейтенанта... Я, честно говоря, тоже удивился, когда об этом узнал. Но заслужили. Несомненно. А прецеденты бывали и не такие: вспомните генерала Кутайсова, который в двадцать восемь лет командовал всей артиллерией армии. ВЕЛИКОЙ АРМИИ!

  Вы ещё больше удивитесь своему новому назначению... Честное слово: лучшего командира для моего 'Новика' я бы никогда не пожелал!

 Василий просто захлебнулся пятьюдесятью граммами коньяка.

 — Как командиром? 'Новика'? Так он же...

 — Потоплен. Правильно. Не волнуйтесь, никто вас не собирается назначать командовать погибшим кораблём. Вы назначаетесь руководить его подъёмом и доставкой во Владивосток. А уж если с этой задачей справитесь, то погоны капитана второго ранга и командование крейсером после его ввода в строй вам обеспечены. Вы верите, что адмирал Вирен мне лгать не станет?

 — Но как же... Я ведь минёр... Понятия не имею как поднимать корабли, — Василий был не на шутку ошарашен.

 — Так никто и не ждёт от вас таких 'подвигов'. В вашем распоряжении будут и инженеры, и водолазы — все необходимые специалисты. А вот ругаться с властями Корсакова, выбивать всё необходимое из Владивостока... Да-с, административная деятельность — непременное условие. Без этого командиром не станешь.

  Так что завтра прощайтесь с 'Пересветом', и отправляйтесь к адмиралу Греве, на берег. Желаю вам удачи. И...

  Лично от меня: Пожалуйста, поднимите и приведите 'Новика', ладно? — глаза Эссена повлажнели, и он поторопился выпровадить Василия из салона...

 

 

 — Так что, Оленька, я с тобой и с Толиком минимум на месяц остаюсь, — нежно погладил по пышным волосам жену Соймонов. — Зато потом на Сахалин. Неизвестно на сколько. Может на три месяца, может на полгода. Как получится.

 — Это потом, — прижала к себе любимого Ольга, — Месяц! Мы никогда не были вместе так долго! Господи, какое счастье, когда муж приходит домой каждый вечер! Целый месяц!

  Как здорово, когда нет войны!

  Конец.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх