— Поскольку у русской контрразведки нет опыта противодействия именно нашей службе, мы подставили им мистера Эрла, привыкшего решать все проблемы толстой пачкой долларов и 'кольтом' 45-го калибра — незачем им с самого начала иметь представление о реальном уровне квалификации нашего ведомства. Должен отметить, что на таком варианте настоял именно кэптэн — контр-адмирал кивнул в сторону аналитика — предположивший, что если 'Моржиха' является уникальным кораблем, то и оперативное прикрытие советской контрразведки будет очень плотным, поэтому попытка прямого подхода к ее секретам заведомо обречена на провал.
— Тем временем, несколько офицеров в наших представительствах в Архангельске и Мурманске, занимавшихся передачей нашей помощи, предоставляемой Советам, были отозваны — кто-то получил повышение, кто-то слишком много пил и увлекался русскими женщинами, у кого-то обнаружились проблемы в семье. О, ничего особенного, совершенно обычная практика — поэтому русская контрразведка и не насторожилась больше обычного. На их места прибыли наши офицеры, ранее работавшие в Латинской Америке — можно почти наверняка сказать, что они никогда не попадали в поле зрения русских спецслужб. Конечно, существенным недостатком было их незнание русского языка — но отсутствие 'засветки' было важнее.
— Разумеется, пока они осваивались на новом месте, мы продолжали имитировать работу через мистера Эрла, искренне считавшего, что он и есть единственный агент, работающий по 'Моржихе' — мы добросовестно отправили к нему проверяющих в Молотовск, под легендой журналистов; естественно, это были офицеры, ранее работавшие в Европе и, наверняка идентифицированные русскими, как наши сотрудники.
Военный улыбнулся — практика использования агентов 'вслепую' наверняка не была новостью еще во времена строительства пирамид, но от этого она не становилась менее эффективной.
— Тем временем, наши офицеры в Мурманске и Архангельске вели себя как обычные сотрудники миссий — пили виски с русскими, спали со своими переводчицами, поголовно работающими на НКВД, иногда немного спекулировали, иногда — помогали своим новым знакомым, если им был нужен, например, пенициллин — словом, стали обычнейшей деталью русского пейзажа, не привлекающей особого внимания советской контрразведки, в отличие от самоуверенного и самовлюбленного мистера Эрла. Само собой, они внимательно присматривались к своим русским знакомым, благо их должности предусматривали широчайший круг общения, куда менее жестко контролируемый, чем круг общения мистера Эрла — их интересовали рабочие и техники из портов, снабженцы, сверхсрочники русского флота — словом, все те, кто через пару-другую лет, не привлекая к себе лишнего внимания, сможет перевестись в Молотовск, постепенно подобравшись к секретам 'Моржихи'. Естественно, для работы шпионом подходит даже не один человек из тысячи — но троих они завербовали.
— Вы не считаете, что этот процесс стоит ускорить? — спросил военный, прекрасно понимавший, что излишняя спешка может погубить плоды нелегкого труда — но точная информация была жизненно необходима.
— Полагаю, это не имеет смысла — покачал головой контр-адмирал — если наши аналитики правы — а я уверен в их правоте с вероятностью 99% и, много, очень много девяток в периоде, то русские сейчас находятся в положении флота Севера времен нашей Гражданской войны, получившего из будущего, например, дредноут 'Арканзас'. Да, 'Арканзас' легко отправил бы на дно не только флот Конфедерации, но и флоты Великобритании и Франции, если они все же решали бы вступить в войну на стороне Юга. Но даже промышленно развитый Север никак не смог бы полноценно обслуживать 'Арканзас' — да, северяне смогли бы изготовить 305-мм снаряды, точнее, бронебойные болванки; да, на Севере смогли бы кое-как выгнать из нефти, добываемой в Пенсильвании, некое подобие флотского мазута — но, обслуживание турбин линкора или изготовление новых стволов орудий ГК, взамен расстрелянных, находилось далеко за пределами возможностей промышленности Севера. Кстати, это и станет убедительным доказательством правоты наших аналитиков — если 'Моржиха' будет постоянно находиться на Севере, не уходя в дальние походы, то это будет значить, что русские не в состоянии возобновить ее ресурс, что было бы невозможно, если бы они сами ее построили.
— Скорее всего, обычное взаимодействие большевиков со своими потомками выглядит примерно так — на какой-то из баз НКВД, кстати, совершенно необязательно самой большой и хорошо защищенной, в условленное время открывается 'дверь' в будущее, из которого перебрасываются несколько сотен или тысяч фунтов документов, переходят нужные специалисты, возможно, перебрасывается какое-то компактное оборудование. Это может быть что угодно — какая-то небольшая войсковая часть, небольшой ведомственный санаторий, отдельное здание. Таких 'точек перехода', конечно, несколько, поскольку никто не станет рисковать, не учтя даже маловероятных случайностей — и вычислить их невозможно. Наверняка предусмотрена возможность экстренной связи.
— Вы сделали этот вывод на основе того, что прикрытие 'Моржихи' осуществляет именно НКВД? — утвердительно спросил военный.
— Не только — ответил контр-адмирал — как удалось выяснить мистеру Эрлу, в Молотовске постоянно находится мистер Кириллов, генерал русской тайной полиции — один из доверенных людей маршала Берии. Именно этот человек постоянно контактирует и со штабом Северного флота, и, его часто видят возле стоянки 'Моржихи'. Логичный ответ на вопрос — а что генерал НКВД забыл на базе флота, если он не занимается военной контрразведкой, полагаю, очевиден, сэр — он является координатором проекта, во всяком случае, той его частью, которая касается 'Моржихи'. Разумеется, из этого можно сделать совершенно логичный вывод о том, что со стороны маршала Сталина проект курирует мистер Берия.
— К сожалению, мы не располагаем информацией о том, кто курирует этот проект со стороны Советов из будущего — с равной вероятностью можно предположить, что это может быть и тайная полиция, и военные; ну а здесь маршал Сталин поручил это мистеру Берии, чтобы не усиливать чрезмерно своих военных.
Военный был крайне озабочен внезапно появившейся угрозой и недоволен тем, что ее обнаружили так поздно — впрочем, он понимал, что, если бы разведчики не вычислили настоящее происхождение 'Моржихи', то эта угроза вполне могла проявиться тогда, когда было бы поздно что-то предпринимать.
Переговоры фон Штюльпнагеля и Рудински.
Неделей позже, в Париже, на другой конспиративной квартире.
— Добрый вечер, герр Рудински! — приветствовал фон Штюльпнагель давнего знакомого.
— Рад Вас приветствовать, герр генерал-полковник! — устало улыбнулся Руди, производивший впечатление вконец загнанной лошади.
— Позвольте предложить Вам кофе, коньяк, сигары.
— С удовольствием, герр Рудински — отозвался фон Штюльпнагель.
После чашечки кофе, дополненной бокалом коньяка и сигарой, генерал с интересом посмотрел на Рудински, намекая на то, что доверенному лицу Гиммлера пора переходить к делу.
— Я сейчас совершу три служебных преступления, за каждое из которых наименьшим наказанием является расстрел — так группенфюрер начал деловую часть беседы.
— Герр генерал-полковник, будьте так добры, внимательно прочитайте содержимое этих трех папок.
Фон Штюльпнагель читал — и чувствовал себя, мягко говоря, неуютно — в первой папке были заботливо подобранные материалы по участникам военного заговора; положим, гестапо знало далеко не все, но большая часть ключевых фигур им была известна, более того, имевшихся в этой папке материалов было достаточно для того, чтобы упомянутые в ней офицеры немедленно попали под расследование, проводимое 'комиссией 1 февраля'; хуже всего было то, что в поле зрения гестапо попали все ключевые группы заговорщиков — там были и генералы из 'старой гвардии' Генштаба, и офицеры из числа молодых, подающих большие надежды генштабистов, офицеры из армии резерва, групп армий, дислоцированных во Франции, офицеры из штабов армий, воюющих на Восточном фронте, в подозреваемых числился и Остер, на которого замыкались все связи заговорщиков в абвере; в общем, имевшихся материалов было достаточно для того, чтобы начать разгром военного заговора.
Содержимое второй папки, как это ни смешно прозвучит, было ему хорошо знакомо — там находился план Моргентау, почти идентичный тому, что был у 'Иванова' — разница заключалась в том, что 'Иванов' принес на встречу англоязычный оригинал, а у Рудински наличествовал перевод на немецкий язык.
От содержимого третьей папки, самой тонкой, — там, собственно, всего-то и имелось три листа бумаги — генерал-полковника прошиб холодный пот. Дело в том, что на первом листе был напечатан приказ, подписанный рейхсфюрером СС, в котором на гестапо возлагалась обязанность обеспечить контрразведывательное прикрытие доставки химических боеприпасов с тыловых складов в действующую армию; на двух остальных листах, являвшихся приложениями к приказу, уточнялись адресаты доставки — бригада реактивных минометов 'небельверфер' на Восточном фронте и часть, обеспечивавшая запуск баллистических ракет 'Фау-2' по Лондону, дислоцировавшаяся во Франции.
— Это настоящие документы? — спросил фон Штюльпнагель, указывая взглядом на третью папку.
— Как и в первой и второй папках — впрочем, относительно них, насколько я понимаю, у Вас нет сомнений — невесело улыбнулся Рудински, в этот момент совершенно не похожий на удачливого охотника, добывшего королевскую дичь — скорее, талантливый аналитик, въедливый следователь, блестящий оперативник сейчас напоминал человека, у которого рухнуло дело всей его жизни.
— Интересно, конечно, кто мог ознакомить Вас с планом Моргентау — у мальчиков адмирала, насколько я знаю, этого документа нет, но это не имеет никакого практического значения.
— Почему? — с интересом спросил фон Штюльпнагель — ему уже было ясно, что происходит нечто совершенно нестандартное, коль скоро подозреваемого в заговоре с целью свержения законной власти знакомят с важнейшими государственными тайнами.
— Если мы с Вами найдем общий язык, то это будет совершенно неважно; если не найдем — тем более — ответил Рудински.
— Для начала разрешите личный вопрос?
— Смотря какой — пожал плечами фон Штюльпнагель.
— Вы верите в Бога? — абсолютно серьезно спросил группенфюрер.
Нельзя сказать, что фон Штюльпнагель был шокирован этим вопросом — это просто не укладывалось ни в какие рамки. Когда Рудински вышел на связь, попросив о срочной встрече, причем, с максимальным соблюдением секретности, генерал-полковник подготовился к любому развитию событий — его доверенные лица из числа заговорщиков были предупреждены о возможном аресте шефа, документы, в которых содержался хотя бы намек на компрометирующие обстоятельства, уничтожены, в кармане пиджака уютно устроился компактный Вальтер ППК с досланным в патронник девятимиллиметровым патроном — нет, фон Штюльпнагель совершенно не собирался играть в ковбоя, просто он не собирался попасть в руки гестаповцев живым, в конце концов, для дворянина и потомственного офицера честь дороже жизни.
Близкие поймут его правильно, а Бог..
Генералу хотелось надеяться, что Господь учтет обстоятельства и простит ему грех самоубийства, совершенный, чтобы не стать предателем.
Карл-Генрих фон Штюльпнагель пристально посмотрел в глаза Рудольфу Рудински — в глазах контрразведчика он увидел усталую обреченность, безнадежность человека, понимающего неизбежность своей смерти, и мрачное упрямство сильного человека, считающего необходимым перед уходом доделать начатую работу.
— Да, я верю в Бога — медленно ответил он — и, в свою очередь, хочу задать Вам один вопрос — герр Рудински, какую игру Вы затеяли?
— Вы будете смеяться, герр фон Штюльпнагель — ответил Руди — но я хочу участвовать в Вашей игре, проще говоря, попытаться спасти Германию, если это еще возможно.
— Простите, а нельзя узнать о Ваших мотивах? — спросил генерал-полковник, прекрасно знавший о том, что его визави никоим образом не является стандартным эсэсовским мясником — но этого было явно недостаточно, чтобы ему верить в таких вопросах — зачем Вам это?
— Начну с начала — пожалуй, это самый надежный способ — задумчиво ответил Руди.
— Все началось в конце 1942 — начале 1943 года, когда рейхсфюрер приказал мне расследовать причины невероятных русских побед — тогда причину осведомленности русских привычно искали в отличной работе их разведки.
— Достаточно быстро выяснилось, что новой 'Красной капеллы' тут нет — никакая, даже самая изощренная сеть в военном руководстве Рейха не могла знать ситуацию в таких мельчайших подробностях; никакая разведывательная сеть внизу, никакие радиоперехваты, партизаны и прочие не могли знать наших стратегических замыслов; это было невозможно, немыслимо — такой уровень осведомленности о замыслах противника бывает только в плохих шпионских романах, но он был — а вот сети, работающей на русских, не было.
— Дальше было изучение загадки Полярного Ужаса русских — якобы некой сверхсубмарины, уничтожавшей наш Полярный флот с непринужденностью волка, режущего овец; и снова были вопросы, на которые у лучших военно-морских экспертов Рейха не находилось сколько-нибудь внятных ответов.
— Что было затем, Вы знаете лучше меня, герр генерал-полковник — Красная Армия, только что уступавшая нам во всем, за какие-то месяцы сравнялась с нами в искусстве войны, ну а потом превзошла, также в очень короткие сроки; конечно, я не военный, но меня клятвенно заверяли в том, что это невозможно, что так не бывает — бесспорно, это было немыслимо, но именно так и было.
— Материалистических ответов не было — Руди смотрел в глаза фон Штюльпнагелю — но нашлись ответы мистические.
— Поверьте, мне было очень трудно принять их, я сыщик, я всю жизнь искал и находил реальных преступников, вражеских агентов, людей из плоти и крови — но их не было, было другое, такое, с чем я никогда не сталкивался — однажды я выходил из окружения под Ленинградом, вместе с группой солдат и офицеров; так вот, их всех убили русские 'ночные призраки', а меня они не тронули, ведь я впервые оказался на Восточном фронте, я никогда не убил ни одного русского.
— Тогда я поверил в мистические ответы — я не знаю, действительно ли русские и есть настоящие арийцы, потомки древних богов, как утверждает их дохристианская мифология, и, соответственно, дело в том, что проснувшиеся от многовекового сна арийские боги вступили в битву на стороне своих истинных детей — во всяком случае, наши солдаты и офицеры на Восточном фронте говорили об этом открыто; возможно, верна версия, имеющая большое распространение в католических странах, особенно, в Италии — на стороне Красной Армии воюет Небесное Воинство.
— Простите, герр Рудински, Вы это серьезно?! — фон Штюльпнагель не верил своим ушам, в то же время прекрасно понимая, что если бы Рудински попытался преподнести ему 'легенду', она была бы безупречно логичной и стопроцентно материалистической.
