Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Тихоокеанский шторм


Опубликован:
09.04.2015 — 30.06.2016
Читателей:
2
Аннотация:
Перечитав свои "тихоокеанские" фанфики к циклу Морской Волк уважаемого Влада Савина, я не смог удержаться от соблазна попытаться свести их воедино. Пока что получается не очень - пожалуйста, не судите строго. Вариант от 29 июня, продолжен эпизод "Постановка задачи", начат эпизод "Чашка кофе с коньяком в Базеле". Огромное спасибо уважаемым Библиотекарю, Игорю14, мимо шел, Владу Савину, дата112, Andrey_M11 , Old_Kaa и Дмитрию за их советы - они мне очень помогли.
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Тихоокеанский шторм


Тихоокеанский шторм — вариант с измененной компоновкой эпизодов.

Тихоокеанский шторм-4 (название рабочее).

Пролог.

Лазарев — выбор пути.

Спецхран Министерства ВМФ СССР, ОГВ, дело ? 112, папка ? 14.

М.П. Лазарев, Адмирал Флота, неопубликованные воспоминания, 70-е годы, АИ МВ.

Сейчас я вспоминаю, с чего же все началось — как я перерос свое амплуа 'морского волка', став адмиралом Красной Империи, одним из создателей советского океанского флота. Оглядываясь на прожитые годы, вспоминая, каков был наш старт, трудно поверить в то, что всего за тридцать лет мы прошли путь от второразрядного прибрежного флота к положению одного из двух Владык Океана, на равных оспаривающих господство над Мировым Океаном у англосаксов — но мы сделали это, как ни фантастически это звучало тогда, в тяжелом и кровавом 43-м году, когда для нас было проблемой построить пару эсминцев, а американцы успешно строили колоссальные серии линкоров и авианосцев, крейсеров и эсминцев.

Наверно, все началось с беседы, которую предложил мне Николай Герасимович Кузнецов в декабре 1943 года — во время одного из посещений наркомата. Прошло много лет, но я до сих пор помню этот разговор в мельчайших деталях — впрочем, это и неудивительно, поскольку этот разговор также изменил мою жизнь, как и провал в прошлое 'Воронежа', как встреча с моей любимой, моей Анечкой.

После решения текущих дел Николай Герасимович предложил мне задержаться, после чего прямо мне сказал: 'Михаил Петрович, мне бы хотелось с Вами побеседовать о предельно серьезных материях — но этот разговор должен остаться между нами, не став достоянием кого-то третьего. Вы готовы побеседовать таким образом?'

Не стану лгать себе даже в этих воспоминаниях, изначально не предназначенных для опубликования, что положительный ответ дался мне легко — да, я прекрасно знал то, что Николай Герасимович, при всей его жесткости и решительности, является предельно порядочным человеком, никогда не замешанным ни в каких интригах, что он никогда не лез в политику; но я не менее хорошо понимал и то, что наше знание о будущем, пусть неполное и отрывочное, может стать, высокопарно изъясняясь, не только мечом против внешних врагов, но и отравленным кинжалом во внутренних интригах, недаром Берия лез из кожи, старательно обкладывая нас по всем возможным направлениям — дело ведь было не только в соблюдении режима секретности для недопущения классических утечек, но и в том, что наше знание могло стать оружием в борьбе элит внутри Советского Союза.

В общем, я колебался — и, наверно, если бы такой разговор мне предложил кто-то другой, я бы отказался — но сыграли свою роль и человеческая порядочность Николая Герасимовича, и корпоративная солидарность потомственного морского офицера, и, не стану скрывать, мое глубочайшее уважение к нему, как к создателю советского флота.

— Да, товарищ нарком — слово офицера, этот разговор останется между нами — ответил я.

— Михаил Петрович, давайте без чинов — предложил Кузнецов.

— Почту за честь — ответил я.

— Михаил Петрович, я никогда не спрашивал Вас о своей дальнейшей судьбе, считая это неуместным, хотя, не стану скрывать, мне очень хочется это знать — не сочтите мои вопросы завуалированной попыткой узнать свое будущее — начал объяснять свою позицию Николай Герасимович — но, сейчас в верхах начались нехорошие шевеления, касающиеся послевоенного распределения средств между армией и флотом, поэтому я хочу спросить Вас прямо — что было с флотом после войны, в Вашем прошлом?

Я немного помедлил — говорить горькую правду о послевоенном погроме флота мне очень не хотелось, но лгать Николаю Герасимовичу, не отделявшему свою судьбу от судьбы нашего флота, вложившему в него свою душу, я не мог даже 'во спасение'.

— Будет плохо, Николай Герасимович — глядя ему в глаза, ответил я — подробностей я, честное слово, не знаю, но после войны была большая драка не просто за финансирование, но столкнулись две концепции будущего флота — армейцы хотели видеть флот силой, обеспечивающей потребности армии, и не более того, тогда как моряки выступали за то, чтобы флот был силой, равноправной армии.

— Насколько я понимаю, Вы и Ваша команда выступали за постепенное строительство мощного, сбалансированного флота, со временем способного бросить вызов янки — армейцы же хотели, во-первых, поддержки приморского фланга армии, во-вторых, ставки на вторую 'Битву за Атлантику' силами подводного флота, чтобы в будущей войне пресечь поступление американских подкреплений и снабжения в Западную Европу.

— В этой схватке победили сухопутчики — результатами стали и разгром флотских кадров, и фактическое замораживание строительства тяжелых надводных кораблей, классом выше легкого крейсера на полтора десятилетия, и крайне однобокое развитие нашего флота, которое так и не удалось преодолеть, несмотря на все усилия Сергея Георгиевича Горшкова.

— Да, наш флот стал вторым в мире, после американского, да, мы присутствовали во всех океанах — но мы так и не избавились от крена в сторону легких сил и подплава, строя тяжелые корабли малыми сериями, и, в частности, построив единичный нормальный авианосец только в самом конце советской эпохи, кстати, его назвали в Вашу честь; отчасти и из-за того, что наша судостроительная промышленность сорвала по срокам все кораблестроительные программы ВМФ.

— В 1947 году был неправедный 'суд чести', именно что в кавычках, тогда же 'за глаза' названный 'Делом адмиралов' — на нем Вас, Галлера, Алафузова и Степанова, с подачи Булганина, обвинили в передаче союзникам данных по высотной парашютной торпеде, некоторым артиллерийским системам, картографической информации.

— Вас всех признали виновными, и дело передали в Военную коллегию Верховного Суда, где Вас понизили в звании до контр-адмирала, а остальным дали срока. Алафузову и Степанову Вы смогли немного помочь в 1951 году, добившись их перевода из одиночек в общие камеры, а Галлер умер в заключении в 1950 году.

— Михаил Петрович, очень деликатный вопрос — помолчав, спросил Кузнецов — поймите меня правильно, пожалуйста, — мне надо знать, кому я могу доверять — не для себя, для флота — кто предал?

Мне было трудно ответить на этот вопрос, очень уж это отдавало доносительством — но глядя в глаза Кузнецову, я понял, что он не лукавит — и не будет мстить авансом.

— Первоначальный донос написал каперанг Алферов — а топили Вас Абанькин, Левченко, Харламов под руководством старавшегося изо всех сил Кулакова.

Николая Герасимовича просто передернуло от брезгливости — и я его хорошо понимал, будучи наслышан еще от отца об исполнителях расправы.

Кадры, в самом деле, были 'один другого краше' — иначе и не сказать. Так, Алферов, при несомненных послевоенных заслугах в создании атомного оружия, в 30-е увлеченно искал и находил 'вредителей и врагов народа' на минно-торпедном производстве. Не замеченный в каких-либо успехах во время ВОВ Абанькин получил орден Ушакова, так сказать, 'за компанию' — надо полагать, на суде он 'отрабатывал' сию высокую награду. Харламов почти всю войну руководил нашей военно-морской миссией в Великобритании, так что объявить его английским шпионом было легче легкого — вот он и доказывал свою лояльность предательством. Левченко, после сдачи Керчи, заработавший прозвище 'подземный адмирал', и, спасенный Кузнецовым от расстрельной стенки, а, также 'отличившийся' 'выдающейся' организацией и планированием десанта на остров Соммерс — комментировать свойства этого организма, 'отблагодарившего' Кузнецова за спасение своей шкуры, мне просто не хотелось. Ну и главный инквизитор ВМФ Кулаков, вытащенный Кузнецовым из нешуточной опалы после поражений Черноморского флота, уникум в своем роде, дважды разжалованный из вице-адмиралов в контр-адмиралы, и, оба раза всплывший — в оценке этого деятеля батины сослуживцы придерживались редкого единодушия, искренне сожалея, что его никто не утопил в выгребной яме.

К сожалению, таковы уж были реалии сталинской эпохи — мужество и самоотверженность, честность и порядочность тесно соседствовали с жестокостью и предательством, доносительством и мерзостью, зачастую тесно переплетаясь в непредставимых для человека другой эпохи сочетаниях.

— Михаил Петрович, а что, по Вашему мнению, надо сделать, чтобы избежать такого исхода нашего противостояния с армейцами? — спросил меня Кузнецов.

Нельзя сказать, что я был шокирован, услышав этот вопрос — я просто выпал из реальности, услышав такое; представить себе вариант, когда Кузнецов просит у меня совета, я не мог. Вообще. Никак. Это было невозможно — и точка.

— Не знаю, Николай Герасимович, честное слово — ответил я — понимаете, я всю жизнь был простым исполнителем, и не более того — я просто не умею интриговать, не мое это, поверьте; а уж интриги в таких сферах настолько несовместимы с моими знаниями и умениями... Честное слово, я просто не знаю, что тут можно сделать.

— И, все же, как бы Вы решали эту проблему, окажись Вы на моем месте, Михаил Петрович? — настойчиво спросил Кузнецов.

— Поверьте, мной движет не досужее любопытство.

— Николай Герасимович, простите, пожалуйста, но я даже теоретически не могу оказаться на Вашем месте — искренне сказал я — попросту, это настолько за пределами моего уровня компетентности — я хороший командир подлодки, может быть, со временем я бы стал хорошим командиром дивизии АПЛ, но не более того.

— Хозяин, не исключено, совсем иного мнения — прямо сказал мне нарком.

Наверно, мое лицо сказало Кузнецову все — и он начал объяснять мне текущие расклады.

В кратком изложении это выглядело так — Хозяин давно мечтал об океанском, могущественном флоте, была у него такая 'любимая игрушка', но, то у Советского Союза не было экономических возможностей для этого; то, появились экономические возможности, но не тянула промышленность, при этом 'вставшая насмерть', лишь бы не допустить заказов в Германии; то, как это было перед самой войной — появились деньги на то, чтобы заказать два современных линкора с 406-мм орудиями в США, но дело сорвалось из-за 'морального эмбарго'.

— Когда я знакомился с документами, освещающими послевоенную кораблестроительную программу, у меня сложилось впечатление, что Сам был за масштабное военно-морское строительство — но стеной встали сухопутчики и летчики, которым требовалось коренное перевооружение на новую технику, вот все и 'спустили на тормозах' — грустно сказал Кузнецов — ну а меня с товарищами 'скушали', чтобы не путался под ногами со своими авианосцами и тяжелыми крейсерами, провернув интригу, чтобы все это выглядело благопристойно в глазах Хозяина.

— Возможно, что и оборонщики приняли участие — им хватало хлопот с новыми танками и самолетами, чтобы вешать на себя и новые корабли.

— Хозяину ведь приходится учитывать мнение и армейцев, и руководителей оборонки. С учетом этого становится понятно, почему был такой состав обвиняемых по 'делу адмиралов' — Алафузов и Степанов, соответственно, создатель советской теории морской мощи, разумеется, в классическом варианте, и его 'правая рука', применительно к штабной работе; и Галлер — руководивший созданием наших кораблестроительных программ, и, куратор программ морского вооружения; в общем, выбили ключевые фигуры, без которых я был как без рук.

— Вы правы, Николай Герасимович — 'прокачав' ситуацию, подтвердил я — тогда, в конце 40-х, ликвидировали кафедры оперативного искусства в военно-морских вузах — восстановили их, по-моему, только в 1963 году (не помню точно года, но соответствует РеИ В.Т.); показательно свирепо расправились с переводчиком книги 'Английская морская пехота' — каперанга, не помню его фамилии, лишили звания, боевых наград и посадили на 15 лет, по смехотворному поводу, обвинив 'в восхвалении английской морской пехоты' (это было В.Т.).

— Вообще теоретики флота очень пострадали — были репрессированы, кроме Алафузова, Белли, Егорьев, Боголепов — это те, кого я помню (полностью соответствует РеИ).

— Все сходится — кивнул Кузнецов — выбили тех, кто выступал за самостоятельную роль флота — готов поспорить, что Алафузову поставили в вину его теорию 'зонального господства'; а каперанг, которого Вы упомянули, по всей видимости, Травиничев — это наш ведущий теоретик морской пехоты — да, все так, похерили саму идею сильной морской пехоты, чтобы у флота не было даже мысли о чем-то более серьезном, чем высадка тактических десантов в рамках поддержки приморского фланга армии.

— Вы победили в споре, Николай Герасимович — согласился я — это назвали, по-моему, 'перелицовкой англосаксонской теории морской мощи'.

— Ну, обвинители сказали правду — горько улыбнулся Кузнецов — это действительно переделка англосаксонских теорий применительно к нашим условиям и скромным возможностям.

— Меня в юности очень удивляло, почему у нас с конца 40-х до начала 60-х вообще прекратили изучение иностранного опыта — припомнил еще одну 'странность' эпохи я — первый учебник, где излагался опыт Второй Мировой, полученный ведущими флотами мира, издали только в 1962 году (соответствует РеИ В.Т.).

Вот видите, Михаил Петрович, как все сходится — повторил Кузнецов.

— Теперь о Вас — Сам поручил Вам подготовить доклад о начальном периоде войны на Тихом океане, из чего можно сделать далеко идущие выводы, что ему нужен не просто командир 'Воронежа' Лазарев, но адмирал Лазарев, которого он, насколько я понимаю, 'примеряет' на роль моего сменщика, возможного главкома флота, в связи с чем, у меня есть к Вам несколько риторических вопросов. Строго говоря, Хозяин прав — сколько еще ресурса осталось у 'Воронежа', на полгода, год, если повезет? Использовать 'Воронеж' как опытовую лодку, как Вы предлагаете — да, несомненно, но не кажется ли Вам, что с этим справится человек и меньшего калибра, чем Вы? Полагаю, не слишком рационально будет заколачивать гвозди золотым молотком.

— Поймите, когда Сталин сказал 'Кадры решают все', это был крик души — полагаете, я не знаю настоящую цену тем же Октябрьскому с Трибуцем? Просто нет гарантии, что их сменщики не окажутся еще хуже.

— Николай Герасимович, слово офицера — я никогда не буду Вас подсиживать — искренне сказал я — и в мыслях такого не было.

— Я верю Вам, Михаил Петрович — глядя мне в глаза, сказал Кузнецов — но Вам никогда не приходила в голову мысль, что Вы будете наилучшим для меня преемником на посту наркома флота — просто потому, что Вы, как и я, душой болеете за флот, Вы будете делать для флота все возможное; а в Вашем мире на мое место наверняка назначили кого-то, кто сидел 'тише воды, ниже травы'.

Я смотрел в глаза Кузнецову — и понимал, что он говорит правду, что он действительно готов жертвовать своим личным будущим ради флота Державы; что на фоне остальных кандидатов на его пост, того же Юмашева, я действительно буду лучше, пусть и ненамного; но, так же я понимал, что я этот груз не потяну, никак — ну не Кузнецов я, и не Горшков — и тем самым подведу человека, память которого наш флот свято чтил спустя десятилетия после его кончины.

И тут, впервые в жизни ко мне пришло озарение — то, что японцы называют 'сатори'; я понял, в чем выход.

— Николай Герасимович, простите меня, пожалуйста, если я скажу глупость — медленно сказал я — но, кажется, я знаю, что надо делать — нужно, в соответствии с базовым принципом айкидо 'обратить силу противника против него самого'.

Кузнецов удивленно смотрел на меня — но в его взгляде был и некоторый интерес.

— Армейцы хотят, чтобы флот обслуживал их интересы — хорошо, пусть так и будет — пока будет — уточнил я, выделив 'пока' интонацией — промышленники не хотят загружать себя работой с тяжелыми кораблями — если все сложится, их желание исполнится. Хозяин страстно любит тяжелые артиллерийские корабли — очень хорошо, будет ему парочка 'любимых игрушек'. И, при всем этом, у ВМФ будет зародыш — большее мы пока не потянем — будущего сбалансированного, могущественного флота.

В глазах Кузнецова явственно читался вопрос: 'А не переутомился ли адмирал Лазарев от трудов тяжких — может быть, следует показать товарища врачам или отправить в отпуск?'

Было ясно, что надо срочно пояснять свою мысль, иначе нарком утвердится в своих подозрениях.

— Начну по порядку, с пункта первого, армейцев — начал развернутые пояснения я — как водится, генералы всегда готовятся к прошлой войне, так что наш генералитет будет готовиться ко 'второму изданию' Великой Отечественной, только уже с американцами и их союзниками, на территории Западной Европы.

— Ключевым элементом снабжения вероятного противника станут конвои из США в Западную Европу — тяжелые потери, а, лучше, разгром нескольких крупных конвоев поставит группировку англо-американцев в тяжелое положение, что станет лучшей возможной помощью со стороны флота армии.

— Как показывает опыт немцев, при всех достоинствах ныне находящихся на вооружении субмарин, при наличии добротной противолодочной обороны, существующие типы субмарин малоэффективны — сейчас немцы теряют, как минимум, одну субмарину за каждый потопленный транспорт; так что необходимы качественно новые типы субмарин. При этом, рассчитывать на повторение того разгильдяйства, которое было, например, у англичан в 20-30-е годы, более не приходится — деньги на флот наши вероятные противники будут выделять исправно, и, финансирование сил ПЛО будет в числе приоритетных статей военно-морского бюджета.

— Как показывает опыт Северного флота, наиболее эффективным вариантом является взаимодействие надводных кораблей с эскадренной подлодкой нового поколения — это позволяет побеждать превосходящего противника при минимальных потерях с нашей стороны. К сожалению, этот опыт довольно ограничен — поскольку надводных кораблей крупнее эсминцев на СФ не было, то у нас есть только опыт взаимодействия с эсминцами, и, очень ограниченно, с базовой авиацией; между тем, есть все основания считать, что эффективность оперативных групп, включающих в себя авианесущие и тяжелые артиллерийские корабли, дополненные эсминцами и несколькими атомаринами, будет выше даже не в разы, а, как минимум, на порядок или полтора.

В глазах Кузнецова загорелся огонек понимания.

— Но, с учетом специфики операций в Северной Атлантике, в отрыве от наших баз, и наличия у вероятного противника мощнейших авианосных сил и огромного количества тяжелых артиллерийских кораблей, нашему флоту никак не обойтись без тяжелых авианосцев и тяжелых, быстроходных, артиллерийских кораблей — без этих кораблей обеспечить боевую устойчивость оперативной группы невозможно.

— Кроме того, ключевым пунктом, позволяющим осуществить контроль над Северной Атлантикой, является Исландия; та сторона, которая владеет Исландией, может либо с минимумом хлопот проводить конвои по коммуникационной линии США — Западная Европа, либо до предела затруднить проводку этих конвоев. Можно с уверенностью сказать, что, во всяком случае, каждый конвой будет нести тяжелейшие потери, подобно тому, как несли огромные потери в 1941-1942 гг. английские конвои, прорывавшиеся мимо Сицилии на Мальту. Кроме того, каждый конвой придется сопровождать линкорами и авианосцами — а даже у американцев не бесконечное количество кораблей основных классов, да и ресурс машин и механизмов ограничен.

— Другое дело, что для захвата Исландии необходимы сильные соединения морской пехоты, вкупе с десантными судами специальной постройки; также, для надежного удержания контроля над Исландией и, нанесения ударов по конвоям, необходима сильная базовая авиация, включающая в себя и тяжелые многомоторные бомбардировщики.

— В общем, флот готов подчинить свои интересы интересам армии — но, для того, чтобы оказать армии по-настоящему действенную поддержку, морякам нужен соответствующий инструментарий — закончил я изложение первого пункта.

— Армейцы прекрасно поймут, к чему Вы клоните — это воплощение теории Алафузова о зональном господстве, но, немного иначе оформленное — задумчиво сказал Кузнецов. Но, наживка очень уж аппетитна, Михаил Петрович; могут они на это клюнуть, могут, в особенности, с учетом того, что это мнение адмирала Лазарева, не просто топившего немецкие 'коробки', но весьма посодействовавшего беспрепятственному проходу полярных конвоев с грузами для РККА.

— Это абсолютно серьезно, Михаил Петрович, я ничуть не шучу — подтвердил нарком. Вы этого, судя по Вашей реакции, похоже, не знаете — но, Вы являетесь самым уважаемым из наших адмиралов в Генштабе и Наркомате обороны. Так что к Вашему мнению сухопутчики прислушаются куда охотнее, чем даже к моему мнению, поскольку среди них весьма распространено мнение, что флот просто переводит средства, необходимые армии (неофициально, сугубо неофициально В.Т.).

— Вопрос в том, как получить финансирование на все это, не 'отдавив любимых мозолей' маршалов — список того, что они считают необходимым, очень велик — продолжил Кузнецов — а оборонный бюджет не настолько велик, как нам бы хотелось.

— Вы ведь, Михаил Петрович, под оперативной группой, если я правильно Вас понял, понимаете усовершенствованную группу по образцу американских?

— Да, Николай Герасимович — согласился я. Если говорить о конкретных типах кораблей — 3или 4 авианосца, или тяжелых, аналогов 'Эссекса', или суперавианосцев, аналогов 'Мидуэя'. Выбирать придется именно из этих подклассов, без легких авианосцев, поскольку эра реактивной авиации уже на пороге. Конечно, тут есть свои сложности — тяжелые авианосцы заметно дешевле, да и потеря такого корабля куда менее чувствительна; суперавианосцы зато имеют заметно больший ресурс модернизации и служат намного дольше. Тут уместно будет вспомнить немецкий опыт — 'Шарнхорст' и 'Гнейзенау', в расчете на тонну водоизмещения, обошлись намного дешевле 'карманных линкоров', что лишний раз подтверждает избитую истину, что намного практичнее строить хорошо сбалансированные корабли, чем пытаться втиснуть максимум возможного в жестко ограниченное водоизмещение. Кстати, для строительства отечественного аналога 'Мидуэя', конечно, в модернизированном варианте, под реактивные самолеты, могут быть использованы немецкие стапеля, предназначенные для строительства линкоров типа 'Н'.

Понадобятся 2 быстроходных линкора или линейных крейсера, примерные аналоги 'Айовы', может быть, с немного меньшим водоизмещением и 381-мм орудиями ГК. В первом приближении, это будет примерный аналог 'Ришелье'. Нужно будет заменить две четырехорудийные башни главного калибра на 4 двухорудийные или три трехорудийные башни, поставить современные универсальные орудия, автоматы ПВО, и, конечно, поменять радиоэлектронику.

Нужны будут 4 тяжелых крейсера, с 203-мм или 220-мм орудиями ГК — после того, как у нас появятся ПКР приемлемого качества, можно будет переделать их в артиллерийско-ракетные крейсера, сняв одну или две башни ГК. Тут, конечно, возможны варианты — то ли переделывать немецкий проект 'Адмирал Хиппер' под новые котлы; то ли заняться переделкой нашего проекта 68 под двухорудийные башни с 203-мм орудиями.

— Простите, Михаил Петрович, я Вас перебью — извинился Кузнецов.

— Почему Вы не хотите использовать крейсера с калибром 152-мм?

— Использовать их, конечно, можно, Николай Герасимович — ответил я. Даже, наверно, нужно — для демонстрации флага в мирное время, для работы на второстепенных направлениях в случае войны. Тут дело вот в чем — тяжелые артиллерийские корабли я рассматриваю как переходный вариант, который мы будем использовать до того, как внедрение по-настоящему эффективных управляемых противокорабельных ракет с ядерными боевыми частями не совершит революцию в морской войне. В моем мире действенное управляемое оружие было принято на вооружение во второй половине 50-х — первой половине 60-х годов; здесь, я надеюсь, удастся на несколько лет ускорить этот процесс. Общепризнанным фактом эта революция стала в 1967 году, после того, как египетские ракетные катера типа 'Комар', понятно, нашего производства и под командой наших советников, потопили израильский эсминец 'Эйлат'. На Западе это назвали 'боем, перевернувшим морскую стратегию' — все прекрасно поняли, что если бы на 'Комарах' были наши экипажи, а не наскоро обученные египетские феллахи, то 'Эйлат' был бы потоплен одной ракетой, а не четырьмя; а если бы эти два 'Комара', с нашими экипажами, имея на ракетах ЯБЧ, вышли бы в атаку на любой из американских авианосцев, то ему бы пришел конец.

— Пока же такого оружия нет, придется усиливать артиллерийские корабли, вводя в боекомплекты атомные снаряды. А, тут действует простая закономерность — чем крупнее калибр, тем легче создать для него снаряд с ЯБЧ. В конце концов, атомные снаряды создали и для калибра 152-мм — но это оказался предел, в калибр 130-мм ЯБЧ так и не сумели 'воткнуть'. Кроме того, наверняка придется обстреливать берег, в ходе многочисленных локальных войн — в этом случае преимущество 203-мм калибра очевидно.

— Совершенно необходимы будут 3-4 крейсера ПВО, с 100-мм или 130-мм универсальными автоматами — к слову сказать, в мире 'Рассвета' после войны чехи передали нам два очень хороших универсальных автомата, R11 и R14, по неизвестной причине не принятых на вооружение.

— Нужны будут 15-20 эсминцев, примерный аналог 'Самнеров' или 'Гирингов', с такими же автоматами.

— Ну, и понадобятся 4-5 атомных подлодок.

— В первом приближении, реализация этого плана будет выглядеть так — после начала новой войны в Европе оперативная группа Северного флота проводит десантное соединение в составе двух дивизий морской пехоты, двух армейских дивизий и частей усиления и обеспечения, из Мурманска в Рейкьявик. Проводится десантная операция, целью которой является захват острова, и, самое главное, авиабаз. Затем на исландские авиабазы перелетает наша базовая авиация; Исландия становится передовой базой Северного флота, на Рейкьявик базируются подводные лодки Северного флота, кроме того, возможно использование гавани Рейкьявика в качестве якорной стоянки оперативной группы.

— Затем дальние разведчики начинают патрулирование Северной Атлантики с исландских аэродромов — и, при обнаружении конвоя наводят на него ракетоносную авиацию, сиречь тяжелые бомбардировщики с ПКР на борту. Если в нашем мире, Николай Герасимович, при всех сложностях, комплекс Ту-4К с КС-1 довели до серии в 1952 году (соответствует РеИ В.Т.), здесь, надеюсь, это удастся ускорить. Далее, по результатам удара, либо наносится повторный удар, либо на конвой наводятся наши 'волчьи стаи', либо и новые ракетные удары, и оперативная группа, и 'волчьи стаи'.

— Тут, конечно, возможны самые разнообразные варианты, в зависимости от обстановки — и разгром конвоя вкупе с соединением прикрытия; и разгром конвоя при тяжелых потерях эскадры прикрытия, и бой с соединениями, посланными на выручку конвою — заранее что-то сказать невозможно, хотя надо будет проработать все возможные варианты.

— Конечно, американцы сделают все возможное и невозможное, чтобы отбить Исландию — но, при сосредоточении там мощной авиационной группировки, оснащенной управляемым оружием, создании сильной системы ПВО, удержать остров будет вполне возможно.

— Что касается финансирования и производства, то у меня есть кое-какие мысли на этот счет — осторожно сказал я, видя, что моя сумасшедшая идея может быть воплощена в жизнь, пусть и не со стопроцентными шансами на успех.

— Мне будет очень интересно с ними ознакомиться — сказал Кузнецов.

— Если все получится с захватом основной части Германии, то мы получим в свое распоряжение немецкие верфи, вместе с их наработками; кроме того, будут определенные возможности вклиниться в поставки, осуществляемые в счет репараций — продолжил развивать свою мысль я, видя как из взгляда Кузнецова уходит обреченность, сменяясь намеком на то, что дело его жизни все-таки удастся довести до победного финала.

— Строго говоря, немецкие стапеля, рассчитанные на сборку тяжелых кораблей, равно как и производственные мощности, созданные в расчете на реализацию плана 'Z', никому особенно не нужны — сухопутчикам они вообще не нужны, поскольку их к выпуску чего-то сухопутного и авиационного не приспособить, нашему судопрому они тоже не слишком нужны, потому, что перепрофилировать их долго и дорого.

— Немцы же будут счастливы, получив серьезный заказ, даже по себестоимости, в противном случае, они оказываются без работы — ну а у нас то преимущество, что мы получим качественную продукцию.

— Ваше предложение небесспорно, Михаил Петрович — мягко, явно не желая меня задеть, заметил Кузнецов — у немецких кораблей хватает дефектов, взять хотя бы их котлы высокого давления, или белогорячечный бред, каковым, по моему мнению, являются спаренные казематные установки 150-мм орудий на авианосцах типа 'Цеппелин' (это было — никто, кроме немцев, до такого 'шедевра' не додумался В.Т.).

— Но, рационального, в Вашем предложении, несомненно, больше, хотя наши судостроители 'встанут на уши', доказывая, 'что нельзя обижать наш рабочий класс' и 'у немцев на рубль дороже'.

— Николай Герасимович, если мне это будут доказывать, я им напомню о заклепках из мягкой стали, которые ставили на 'Советскую Белоруссию' первой закладки (и это было — почему и пришлось перезакладывать корабль, в противном случае у линкора при спуске на воду просто отвалилось бы днище В.Т.) — прямо сказал я, не желая играть в дипломатию — и поинтересуюсь, не ущемляет ли самолюбие нашего рабочего класса производство такой продукции; заодно, попрошу напомнить мне, в какую сумму обошлась перезакладка линкора.

— Михаил Петрович, если Вы скажете такое нашим судостроителям, то навеки станете их смертельным врагом — и съедят Вас при первой возможности, каковую возможность будут старательно создавать — предупредил меня Кузнецов.

— Лучше будет не портить отношения с судостроителями сверх необходимого, а попытаться сформулировать это иначе — например, посочувствовать их тяжелой работе, выразить понимание по части того, сколько новой работы свалилось на них в связи с тем, что по окончании войны приходится строить новый флот — и, выразив искреннее сожаление по поводу предельной загрузки наших верфей, внести предложение разгрузить наших товарищей, заставив работать немцев.

— Понятно, что это тоже не пройдет для Вас безнаказанно — но Вы не будете для судопрома 'врагом номер один', оставшись в разряде обычных недоброжелателей.

— Вообще, Михаил Петрович, позволю себе дать Вам добрый совет — срочно учитесь изощренному византийскому коварству, иначе Вас мгновенно сотрут в порошок, и никакое заступничество не спасет.

— Спасибо Вам за совет, Николай Герасимович — искренне поблагодарил я — буду учиться, хотя искренне надеюсь, что мне это не понадобится.

— Михаил Петрович, хотите, я Вам предскажу Ваше ближайшее будущее, на манер цыганки-гадалки? — слегка улыбнувшись, предложил Кузнецов.

— Да — напрягшись, согласился я, понимая, что за шутливым тоном нарком скрывает очень серьезные реалии.

— Итак, перво-наперво, Михаил Петрович, напишете Вы доклад о начальном периоде войны на Тихом океане — хороший доклад, можно не сомневаться, я уже успел убедиться, что работаете Вы на совесть, и никак иначе; Верховный похвалит за труды, и, во-вторых, поручит Вам разработать оптимальные варианты противодействия японцев американскому наступлению на Тихом океане, исходя из реалий 'Рассвета' — Вы и с этой работой справитесь на отлично с отличием (позже стало нормой выражение 'на пять с плюсом', но детство и юность адмирала Кузнецова пришлись на времена, когда говорили именно так В.Т.); ну, а третьим делом Вас назначат руководить группой, которая станет разрабатывать морскую часть нашего наступления на Дальнем Востоке — ясное дело, Вы и с этим управитесь; ну а потом придется сдавать вице-адмиралу Лазареву практический экзамен, суть которого заключается в том, чтобы напомнить самураям, что со времен Цусимы много чего поменялось — да так напомнить, чтобы они кровью умылись — шутливый тон Кузнецова категорически не сочетался с выражением глаз — понятное дело, что командовать адмирал будет не родимой подлодкой, а всей группировкой разнородных сил флота на Дальнем Востоке, не знаю только, будет ли товарищ Лазарев назначен комфлота или же он будет представителем Ставки ВГК по морским делам — первое и вероятнее, и предпочтительнее.

— Я уверен, что Вы справитесь — твердо сказал Кузнецов — я же, со своей стороны помогу Вам всем, что в моих силах.

— Николай Герасимович, но я подводник — ошарашенно сказал я — я и понятия не имею, как командовать разнородными силами.

— Михаил Петрович, я не буду изрекать банальности из серии 'Не боги горшки обжигают' — доброжелательно улыбнулся Кузнецов — давайте спокойно разберем, пусть в первом приближении, с чем Вам придется столкнуться, командуя ТОФ — уверяю Вас, это более чем вероятно.

— Ключевая задача, исходя из реалий 'Рассвета', это высадка десантов — на Курилах и южном Сахалине, в Корее, возможно, на Хоккайдо.

— Для этого следует обеспечить переход десантного соединения морем, подавить береговую оборону, и, собственно, высадить десант, обеспечив ему огневую поддержку и воздушное прикрытие. Еще возможна попытка японского надводного флота сорвать операцию — в этом случае следует нанести ему неприемлемые потери, не допустив самураев к зоне высадки.

— В Вашем мире Юмашев располагал 2 крейсерами, лидером, 10 эсминцами, 78 подлодками, сторожевиками и катерами, сильной базовой авиацией — но, первое, что он начал делать, стала постановка минных заграждений (все соответствует РеИ — и силы, которыми располагал ТОФ, и действия нашего тихоокеанского 'Нельсона', который, имея сугубо наступательные задачи, изготовился обороняться В.Т.).

— Теперь разберем все подробнее — были КРЛ 'Калинин' и Каганович', с основным для проектов 26 и 26-бис дефектом — размещением всех стволов орудий ГК каждой башни в одной люльке, по итальянскому образцу, и, как следствие, огромное рассеивание; лидер 'Тбилиси' и 10 эсминцев-'семерок' — не шедевры, конечно, но корабли неплохие; 11 подлодок типа 'Л', серии XI и XIII, весьма удачные, две лодки типа 'С', удачные ПЛ океанского класса, 37 'щук', тоже неплохих лодок, но они больше подходят для закрытых морей, чем для океанского театра, есть 38 неудачных прибрежных 'малюток'.

— Ваши замечания, Михаил Петрович?

— 'Калинин' и 'Каганович' неплохо подойдут для артиллерийской поддержки десанта — там максимальная скорострельность не обязательна, так что два залпа в минуту вместо проектных шести, в общем, будут терпимы; плюс приличные мореходность и дальность; броня, правда, не очень — сказал я, пытаясь свыкнуться с мыслью, что мне предстоит командовать флотом (!) — да я даже в мечтах не рассчитывал подняться выше командира дивизии ПЛ, так что эта мысль в голове укладывалась даже не плохо, а вообще никак — хотя, конечно, их будет явно недостаточно, особенно, если придется высаживаться на Хоккайдо; 'Тбилиси' и 'семерки' — неплохо, но мало, и они нуждаются в серьезной модернизации — понадобится 25-30 эсминцев, кстати, для высадки на Хоккайдо и этого может не хватить; подлодки — 'эски' и 'элки' точно надо модернизировать, 'щуки' — по возможности, от 'малюток' толку не будет, так что и возиться нет смысла.

— В общем, для серьезной работы понадобится другой состав сил и средств.

— Какой именно, Михаил Петрович? — спокойно спросил нарком.

— Душевно Вас прошу — не стесняйтесь, все, что возможно выделить, у Вас будет.

— Для артиллерийской поддержки десантов на Курилах, как минимум, понадобится 'Шеер' — его 280-мм орудия гарантированно вынесут японские укрепления на Северных Курилах; хотя, конечно, перед отправкой на Дальний Восток его надо будет отремонтировать; с южными островами сложнее, там есть казематы, вырубленные в скалах — так что там желателен калибр покрупнее, и, соответственно, более тяжелые снаряды; та же история с Хоккайдо, там есть серьезная противодесантная оборона, которую желательно давить орудиями линкоров — без особого оптимизма констатировал я — беда в том, что у нас, возможно, будут только два современных линкора-'итальянца', со всеми их недостатками — очень малыми для Тихого океана мореходностью и дальностью, огромным рассеиванием снарядов ГК, полным отсутствием для них ремонтной базы во Владивостоке; мало этого, нет никаких гарантий, что даже если они у нас будут, то с ними не будет больших проблем при переходе со Средиземного моря на Тихий океан, поскольку это классические линкоры 'средиземноморского типа'.

— Тащить на Тихий океан наши старые 'Севастополи' смысла нет — не факт, что вообще дотащим эти раритеты, если дотащим, то ремонтной базы для них нет — 'Дальзавод' вообще-то с трудом сможет отремонтировать легкий крейсер, о линкорах речи нет; а если и приведем их туда, и, как-то умудримся поддерживать их в боеспособном состоянии, то такой уж принципиальной разницы между 280-мм 'Шеера' и 305-мм 'Севастополей' нет.

— Вообще, с тем, что у нас сейчас есть, я имею в виду корабельный состав, на многое замахиваться глупо — взять те же 'семерки' — да, у них великолепная артиллерия ГК, хорошее торпедное вооружение, высокая скорость — но, слишком слабое зенитное вооружение, невысокие мореходность и дальность, не самые удачные корпуса и машины.

— С ходу могу сказать, что надо будет выколачивать у янки 40-мм 'бофорсы', не менее 12 стволов на эсминец, плюс резерв, и непременно с МПУАЗО — демонтировать к чертовой бабушке наши зенитные 76,2-мм, 37-мм МЗА, заодно и крупнокалиберные пулеметы — и ставить 'бофорсы' на освободившееся место.

— Такая же операция понадобится с легкими крейсерами — с той разницей, что будем снимать не по 2 76,2-мм зенитки, а по 8 85-мм зениток, ну и 37-мм МЗА и 12,7-мм ККП понадобится снять больше, а 'бофорсов' понадобится штук сорок на крейсер плюс пару десятков 'эрликонов'.

— Конечно, я очень надеюсь на итальянские и немецкие трофеи — невесело продолжил я — поскольку позарез нужны и эсминцы — а наши, и 'семерки', и 'семерки-у', что на Балтике, что на Севере, что на Черном море до предела изношены, кроме того, их на всех трех флотах осталось 18 штук (по итогам ВОВ в РеИ В.Т.); очень нужна хотя бы пара тяжелых крейсеров, за неимением лучшего придется радоваться итальянским, если таковые будут; вообще нет десантного тоннажа — тут придется довольствоваться немецкими БДБ, благо у них есть и танкодесантный вариант, и вариант огневой поддержки — сразу скажу, с учетом дальневосточной специфики, с ее сильнопересеченной местностью, придется дополнительно подкреплять палубу, снимать 88— или 105-мм пушки, а вместо них ставить наши родные 152,4-мм гаубицы-пушки МЛ-20 или гаубицы Д-1, благо они на максимальном угле возвышения и минимальном заряде работают почти как сверхтяжелый миномет; кроме того, нужен будет вариант с направляющими для РС-132, так сказать, морские 'старшины фронта'.

— БДБ понадобится много — конечно, понадобятся точные подсчеты, но, точно не одна сотня, и не две, особенно если будем высаживаться на Хоккайдо; считая две шестидюймовые гаубицы на один БДБ, только на две сотни гаубиц понадобится сотня БДБ.

— Нужны будут водоизмещающие торпедные катера с хорошей мореходностью и большой дальностью — альтернативы немецким 'шнелльботам' я, в настоящий момент, не вижу; и их тоже понадобится много.

— Само собой, понадобится значительный транспортный тоннаж — если исходить из американской практики выделения на каждого десантника не менее 5 тонн тоннажа и необходимости высаживать на Хоккайдо стотысячную группировку, понадобится не менее полумиллиона тонн транспортного тоннажа.

— Нужна будет сильная морская пехота — не менее двух дивизий, причем сформированных не по нашим обычным штатам, а согласно предложениям контр-адмирала Большакова, развивавшего идеи этого американца, майора Эллиса (первоначальная версия предложений Большакова изложена в фанфике 'Совещание у Сталина-2' В.Т.).

— Морской пехоте понадобятся артиллерийские части усиления, укомплектованные орудиями большой мощности на мехтяге — полагаю, оптимальным вариантом станут немецкие 210-мм мортиры; это позволит брать японские укрепления быстро и с минимальными потерями.

— Обязательно понадобится отечественный аналог американских 'Морских пчел' — инженерно-строительные части морской пехоты, натренированные на быстрое возведение полевых укреплений и, особенно, аэродромов на захваченных островах; нам это будет необходимо.

— В любом случае понадобится очень мощная авиационная группировка — в особенности, если не оправдаются наши надежды на трофейные корабли.

— По первой прикидке, нам понадобятся Р-63 'Кингкобра', ФВ-190 в вариантах истребителя-бомбардировщика, штурмовика и перехватчика, Ил-2, Ту-2, До-217 или До-317, Хе-177 — и, очень бы пригодились Р-38 'Лайтнинг' и В-17 или В-24.

— Какой-то у Вас не очень патриотичный выбор, Михаил Петрович — мягко улыбнулся Кузнецов, явственно намекая на будущие доносы недоброжелателей.

— Выбор обусловлен условиями применения — нужны скоростные, надежные самолеты, с большой дальностью, хорошей бронезащитой, мощным вооружением и большой бомбовой нагрузкой — пожал плечами я — по-моему, патриотизм заключается не в слепом поклонении всему отечественному, каким бы оно не было, а в использовании на пользу Отечеству всего, что возможно использовать — и, как минимум, глупо, если не преступно, не использовать удачную иностранную технику.

— В конце концов, в статуте ордена Отечественной войны есть положение о награждении экипажа, захватившего и приведшего в базу вражеский корабль или транспорт — так что, если следовать 'логическим' построениям ура-патриотов, то Верховного Главнокомандующего следует обвинить в 'низкопоклонстве перед Западом' — захватили и использовали на пользу Родине, а не потопили?

— Я уже умолчу, кем является, по 'логике' ура-патриотов, Петр Великий, после Полтавы пировавший с пленными шведскими генералами, и, пивший за их здоровье — Пушкин ведь не придумал 'И за учителей своих заздравный кубок поднимает', это было на самом деле.

— По моему убеждению, если великий император, создатель Российской Империи, не считал ниже своего достоинства учиться у злейших врагов России того времени — шведов, то нам, грешным, тем более не зазорно учиться у сильнейшего флота мира — американского — воевать на море — с тем, чтобы победить его.

— Михаил Петрович, у меня есть два вопроса — сказал нарком.

— Как Вы собираетесь бороться с японским флотом, если самураи отправят в бой мощное соединение?

— Как Вы собираетесь обходиться без главного калибра линкоров, обеспечивая высадку десантов на сильно укрепленное побережье?

— По первому вопросу, Николай Герасимович — летом 1942 года мы передали в наркомат подборку материалов по высокоточному оружию 40-х — 50-х годов, в том числе, по немецкой управляемой авиабомбе Fx-1400, она же 'Фриц-Х', с вариантами наведения по радиоканалу и по проводам, и по японской самонаводящейся бомбе 'Ке-го', с инфракрасной ГСН — могу ли я спросить, как обстоят с ними дело? — спросил я.

— Кроме того, я бы хотел спросить, как обстоят дела с кислородными авиаторпедами с головками самонаведения?

— С 'Фрицем' справились — точнее, с тем вариантом, который Вы рекомендовали, как более простой, надежный и технологичный — с наведением по проводам — ответил Кузнецов — он сейчас серийно производится, на складах накоплено свыше тысячи единиц, а первая авиадивизия Ракова сейчас осваивает бомбометание этим боеприпасом, один полк переоборудованных под эту бомбу Ту-2 уже вышел на результат в 20% попаданий учебным боеприпасом по цели типа линкор/линейный крейсер/тяжелый авианосец с высоты в 5 000 м, второй обучается.

— С 'Ке-го' сложнее — осваиваем технологии, необходимые для серийного производства ГСН, доводим оперение авиабомбы. Пока что удалось добиться 15% попаданий в плот с костром, имитирующий эсминец (в РеИ весной 1945 года японцам удалось добиться 5 или 6 попаданий из 50 в плот с костром, имитирующий тепловое излучение судна водоизмещением в 1000 т — ГСН работала надежно, обеспечивая засечку судна на высотах до 2 000 м, проблема была с оперением бомбы В.Т.)

— Инженеры клянутся, что за полгода доведут до серии ГСН и доведут оперение до уровня, обеспечивающего 20-25% попаданий на высотах до 2 000 м, с использованием обычного бомбардировочного прицела.

— Кислородные торпеды пока не вышли даже на предсерийный образец — тут пока особых успехов не ожидается.

— Вот и ответ на Ваш первый вопрос, Николай Герасимович — спокойно ответил я — 'Фрицы' против тяжелобронированных целей, от тяжелого крейсера и выше — замечу, что при 20% вероятности попадания, при том, что для выведения из строя или потопления тяжелого корабля считать 10 попавших в цель бомб, 200 бомб, скорее всего, хватит на все оставшиеся к лету 1945 года тяжелые корабли Императорского флота; 'Ке-го' — для эсминцев, легких крейсеров, торгового тоннажа — полагаю, что даже одиночного попадания 800-кг бомбы, снаряженной 500 кг ВВ, хватит для вывода корабля из строя; 3-4 попаданий хватит для его потопления.

— Что касается Вашего второго вопроса — тот же 'Фриц' можно сделать с бетонобойной БЧ, или, если у нас решили вопрос с производством специальной взрывчатки для боеприпасов объемного взрыва, сделать его боеприпасом объемного взрыва — для взлома сильно укрепленной обороны это еще лучше.

— А Вы говорите, Михаил Петрович, что это Вам не по силам — мягко укорил меня Кузнецов — сами видите, Вы сделали вполне приличный первоначальный набросок сил и средств, необходимых для этих операций.

— Кстати, Николай Герасимович, я тут подумал — может быть, имеет смысл заказать нашим инженерам проектирование управляемых по проводам бомб ФАБ-500, ФАБ-1000 и ФАБ-2000? — спросил я.

— Наверняка ведь нам придется договариваться и с Новиковым, и с Головановым — возможно, проще это будет сделать в том случае, когда мы сможем предложить им что-то полезное и для фронтовой, и для дальней авиации.

Кузнецов внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.

— Простите, Михаил Петрович, а как Вы вообще видите этот комплекс операций, разумеется, в первом приближении?

— Северные Курилы надо будет брать группировкой, базирующейся на Петропавловск-Камчатский — задумчиво ответил я — десант в Корсаков я пока не знаю, откуда лучше будет высаживать; дальше надо будет действовать по американской методике 'шаг за шагом', продвигаясь на юг по цепочке Курил, высаживаясь на один курильский остров за другим, отстоящий друг от друга на 100-150 миль, и быстро строя там аэродромы, чтобы десантное соединение и эскадра прикрытия все время находились под 'зонтиком' базовой авиации, раз у нас пока нет авианосного соединения.

— После захвата северных островов и южного Сахалина, и, сосредоточения там нашей группировки можно будет и начинать штурм Южных Курил, и готовить десант на Хоккайдо.

— Очень хорошая идея — подбодрил меня Кузнецов — конечно, прорабатывать ее надо будет по окончании войны в Европе, когда прояснится вопрос с трофеями, но вариант рабочий, Михаил Петрович, не сомневайтесь.

— У меня к Вам остался один вопрос, Михаил Петрович — Вы беретесь?

— Да — ответил я, глядя в глаза Николаю Герасимовичу.

Кузнецов резко встал, подошел к книжному шкафу, достал с полки бутылку коньяка, две рюмки и плитку шоколада, поставил все это на стол, точными движениями разлил коньяк по рюмкам, разломал шоколад — и произнес тост: 'За Флот!'

— За Флот — повторил я, чокаясь с создателем советского флота, скрепляя тем самым вступление в его команду — команду, членом которой я был с того момента — и на всю оставшуюся жизнь.

Сталин — размышления о прошлом, настоящем и будущем.

Ближняя дача, через неделю после разговора Кузнецова с Лазаревым.

Сталин закончил прослушивать запись беседы Кузнецова с Лазаревым — и, удовлетворенно улыбнувшись, подумал, как же эффективно можно манипулировать людьми, если есть соответствующий навык.

Собственно, он, давая Кузнецову это поручение, неявно подвел его к мысли взять Лазарева в свою команду — этим выстрелом он разом убивал нескольких зайцев: во-первых, Лазарев обеспечивался работой, соответствующей его настоящим талантам, во-вторых, аккуратно ослаблялся Берия, за годы войны набравший действительно колоссальную власть — Император не питал иллюзий по поводу своего ближайшего сподвижника, прекрасно понимая, что летом 1953 года военные просто опередили Лаврентия; в-третьих, Лазарев на посту первого заместителя Кузнецова куда больше устраивал и армейцев, и Берию, нежели любая другая кандидатура, по одной простой причине — да, он был патриотом флота, но, в отличие от многих других, он был готов учитывать интересы и сухопутчиков, и чекистов, так что с ним вполне реально было найти разумный компромисс; в-четвертых, самого Сталина Лазарев устраивал в очень большой степени — и в силу его профессионализма, и благодаря его несклонности лезть в политику, и благодаря его несомненному стремлению договариваться, а не писать доносы.

Сталину очень понравилась идея Лазарева создать ударное авианосно-линейное соединение под прикрытием замысла Исландской операции. Конечно, это была наивная, легко просчитываемая хитрость — но прав был и Кузнецов, часть армейской элиты могла поддержать этот замысел, если подать этот замысел в доработанном виде, а не в том, очень 'сыром', который предложил Лазарев.

Император понимал, что одно дело продавливать солидарное неприятие этому плану всей армейской элиты, и, совсем другое, если план Лазарева поддержат, пусть и с некоторыми оговорками, Василевский, Рокоссовский и Малиновский, займут нейтральную позицию Говоров и Толбухин, с оговорками выступит против Конев, и, резко против Жуков; в этой ситуации, ситуации раскола военной элиты, негромко сказанные слова 'Есть мнение, товарищи, что план товарища Лазарева следует принять за основу' будут не давлением главы государства на армейцев, а просто принятием им одной из сторон конфликта, с совершенно иным восприятием данного действия. Заодно можно будет начать изоляцию Жукова — уж очень товарищ любит быть самым главным.

Судостроителей тоже можно будет поставить на место, не восстанавливая их ни против себя, ни против Кузнецова с Лазаревым — кое-какие мысли на этот счет у Сталина уже появились.

Прошедшие год с небольшим Император вкалывал, как проклятый, поначалу пытаясь понять, что же после его смерти пошло не так, почему дело всей его жизни рухнуло — даже не потерпело поражение, а именно рухнуло, преданное большинством элиты при равнодушии или одобрении народа.

Возможностей для этого было достаточно — многие члены экипажа 'Воронежа' искренне пытались понять, почему рухнул СССР, собирая в Интернете разнообразные статьи, как публицистические, так и аналитические, экономические обзоры, имелись даже некоторые университетские учебники и серьезная статистика.

Постепенно стало ясно, что все не так просто — дело далеко не исчерпывается предательством и равнодушием, все намного сложнее и хуже.

Летом 1943 года Сталин был вынужден признать, что правило марксизма 'Господствующий класс всегда выращивает своего могильщика' следует толковать куда шире, чем это принято в советской практике; во всяком случае, были основания считать, что фундамент будущего краха СССР заложил Иосиф Виссарионович Джугашвили, известный также под псевдонимами Коба и Иванов, Салин и Сталин, отчего ему было особенно горько, подобно тому, как семена гибели некогда могущественной Испанской Империи посеяли ее создатели, Фердинанд и Изабелла.

Была, конечно, и существенная разница между королевской парой Испании и ним — у него изначально не было альтернативы, кроме гибели СССР, строительству предельно милитаризированной, очень жестко централизованной и идеологизированной Империи — тогда же, когда в начале 50-х появилась возможность для постепенной трансформации СССР в мировую торговую империю, со своей зоной свободной торговли и превращением советского рубля, напрямую обеспеченного золотом, в одну из мировых резервных валют, он просто не успел; тогда как испанская королевская чета, помешанная на католицизме, в принципе отвергала вариант строительства мировой торговой империи, последовательно и беспощадно строя мировую католическую империю — и их потомки продолжали методично идти этим путем, погубившим испанскую Империю, над которой некогда никогда не заходило солнце.

Само собой разумеется, о прямой аналогии речи не было, поскольку глупо сравнивать империю мануфактурного периода и империю индустриальной эпохи — но общие черты просматривались — с одной стороны, Испания некогда первой вступила в мануфактурный период, первой создала торговый флот и построила колониальную империю, так что шансы стать европейским и мировым гегемоном мануфактурного периода у нее были более чем хорошие — но она же сама, своими руками спустила эти шансы в известное сантехническое устройство, поставив своей целью строительство мировой католической империи любой ценой и любыми средствами; разумеется, результаты не заставили себя долго ждать — поскольку опора католицизма того времени, духовенство и дворянство, любовно консервировали средневековые порядки, охранявшие их господство, то производство неуклонно уменьшалось количественно и ухудшалось качественно, соответственно, экономика Испании держалась только на потоке драгоценных металлов и сырья из американских колоний, причем, значительная часть этих золота и серебра в Испании была проездом, немедленно отправляясь к злейшим врагам, протестантам Англии и Голландии, ведь товарный голод надо было как-то удовлетворять; качество испанских судов и орудий в условиях, когда распределение заказов все больше определялось 'конкуренцией' взяток чиновникам, почему-то все больше уступало англичанам и голландцам; жестокость подавления инакомыслящих множила не ряды лояльных подданных короны, но тайных врагов, ждущих лишь удобного случая, чтобы ударить в спину, и т.д., и т.п.; американское золото и серебро раздавалось феодальным владыкам, в виде безвозвратных субсидий, воевавшим против протестантов; с другой стороны, Советский Союз, ставший родиной уникальных социальных технологий, обеспечивших ему взрывной экономический рост в 30-е — 50-е годы, благодаря каковому росту и стали возможны и Победа, и послевоенное восстановление, и, в значительной степени, была заложена основа благополучия 60-х — 80-х, сам отказался от них — и это при том, что эти социальные технологии стали одной из основ японского 'экономического чуда', видимо, попав в страну Восходящего Солнца через японских военнопленных; далее, вместо ставки на интенсивное развитие была примитивная торговля сырьем, с дальнейшим проеданием и раздариванием полученных денег, банальная милитаризация экономики, совмещенная с фактическим запретом на экономическую инициативу снизу, процветавшую при Императоре в виде артельного сектора, дававшего 6% ВНП (это не фантастика; сейчас легальный малый производственный бизнес, если не ошибаюсь, дает меньше. В.Т.).

Как это ни парадоксально прозвучит, но, фактически, элиты Запада, всегда придерживавшиеся правила 'Экономика определяет политику' оказались более последовательными марксистами, чем советские лидеры, то дарившие сталелитейный комбинат в Бхопале индусам, то бесплатно строившие Асуанскую плотину египтянам, то просто дарившие советское оружие любому негритянскому вождю, догадавшемуся заявить, что он придерживается социалистической ориентации — и это вместо того, чтобы в обмен на наше оружие и экономическую помощь брать концессии на месторождения полезных ископаемых, плантации и транспортные узлы, получая прибыль в 100-300%, как это делали американцы; да им не приходила в голову мысль попросту закрепить за собой контрольные пакеты акций в построенных объектах; таким образом, политика диктовала растрату ресурсов советской экономикой, что весьма поспособствовало краху СССР.

Это происходило после того, как он потратил немалый кусок своей жизни на то, чтобы сломать систему, при которой деятели Коминтерна сладко жрали и мягко спали за счет нищей Советской России, под прикрытием лозунгов о пролетарской солидарности и мировой революции, выраженных восторженным дурачком с поэтическими наклонностями в таких строчках:

Нам снились папуасы на тачанках,

В буденовках зулусы, и в кожанках (эту глупость написал Евтушенко в поэме 'Братская ГЭС', но, настроения коминтерновцев всех мастей она прекрасно иллюстрирует В.Т.).

Не успело истлеть его тело — и все началось снова, быстро набрав такой размах, о котором даже не смели мечтать дармоеды, поставленные к стенке в 1937-1938 гг.

При этом он осознавал собственную вину — он не успел демонтировать созданную им систему 'военного времени', с ее безусловным подчинением первому лицу; он даже не успел заложить основы системы 'мирного времени', с коллективным руководством, ориентированным на экономику, как основу всего, базис, интересы которого обслуживает политика и охраняет военная мощь, имеющие, разумеется, свои 'куски пирога'.

Мысленно Император еще раз проклял Никиту, Леньку и прочую компанию деятелей со Старой площади — ну какие же фантастические неучи, знать не знавшие не только экономики и истории, но и не удосужившиеся уяснить для себя разницу между базисом и надстройкой, с бараньим упорством 'ставившие телегу впереди лошади'.

— Нет, хрен вам в глотку по самые помидоры, а не развал страны — яростно поклялся он сам себе — если Бог, Сатана, законы природы, инопланетяне, нас..ть, кто, это не важно, дали мне вторую попытку — не надейтесь отделаться новой чисткой, это слишком малая для вас цена; я не позволю себе сдохнуть до того, как создам и налажу новую систему власти, в которой у вашей проклятой касты не то, что не будет монополии на власть — вы будете сидеть, как мыши под веником, раскрывая свои поганые плевательницы только тогда, когда вам это разрешат.

Взяв себя в руки, Сталин начал неторопливо анализировать ситуацию.

Действительно, расклады внутри элит СССР продолжали оставаться очень непростыми, несмотря на все достижения и, видимую уже невооруженным взглядом Победу.

Была могущественная промышленная элита, осознавшая свою силу, неплохо организовавшаяся, готовая защищать свое положение — и сформировалась новая военная элита, не политизированная, в отличие от 'соколов Троцкого', пущенных в расход в 1937-1938 гг., но, куда более сильная, высокопрофессиональная, за время войны наработавшая неформальные связи; и, самое главное, эти элиты нашли общий язык, осознав общность интересов по комплексу вопросов, затрагивающих милитаризацию страны.

Император невесело улыбнулся, припомнив классическое высказывание Эйзенхауэра, сделанное в 50-е, в бытность его президентом, о военно-промышленном комплексе, имеющем опасно большое влияние на политику США — в СССР этот комплекс начал формироваться еще в конце 20-х — начале 30-х годов, и, хотя удалось пресечь его претензии на абсолютную власть в стране, выраженные в 'красном милитаризме' Тухачевского, к концу 30-х советский ВПК полностью сформировался, и, более того, обрел не только завидный аппетит, но и достаточные возможности для его удовлетворения.

Расклады были более чем неоднозначные — да, Сталин мог поставить к стенке любого отдельного представителя элиты ВПК, но воевать со сложившейся системой в целом было и крайне опасно для него, и, в любом случае, сулило огромные неприятности стране.

Предстояло в очередной раз пройти по лезвию бритвы — необходимо было сохранять и развивать ВПК ради обеспечения обороноспособности страны, и, в то же время, не дать ему надорвать экономику, как это произошло в мире 'Рассвета'.

Как ни странно, принципиальное решение этой проблемы Император нашел в опыте позднего СССР — а, методы реализации в опыте американского ВПК, в частности, фирмы 'Боинг'.

В свое время его до глубины души потряс доклад ЦРУ, составленный в 1991 году — в этом докладе рыночная стоимость неиспользуемого ресурса высоких технологий, имевшегося в СССР по состоянию на 1991 год, оценивалась в 11 триллионов долларов (и доклад, и цифра реальные — и это самая скромная оценка В.Т.).

Нехитрые расчеты показали, что считая период устаревания высоких технологий не более, чем в 20 лет, по минимуму, в СССР, в период с 1971 по 1991 годы, в среднем за год создавали высокие технологии стоимостью в 550 млрд. долларов — и это только технологии, и это в еще тех, не обесценившихся вконец долларах. Проще говоря, в советском научно-техническом комплексе, одном из мощнейших в мире, ежегодно омертвлялся основной капитал на такую сумму, под предлогом сохранения секретности — видимо, советское руководство не было знакомо с классической формулой марксизма 'товар — деньги — товар'.

Нормальная рентабельность этого вида коммерческой деятельности, как выяснилось из изучения экономической статистики США, Японии, ФРГ, Израиля составляла 300% прибыли (цифра реальная В.Т.) — по Советскому Союзу статистики не нашлось, а, может быть, ее и вовсе не велось.

В переводе на разговорный русский язык это значило, что в СССР, причем, в подавляющем большинстве на предприятиях и НИИ оборонного комплекса создавалась добавленная стоимость в 360 млрд. долларов. Ежегодно. Только в виде интеллектуальной собственности — если бы советское руководство удосужилось заняться производством товаров на основе этих технологий и их продажей на мировом рынке, смело можно было бы рассчитывать на увеличение этой суммы на 25-30%.

Для сравнения — самым большим кушем, добытым СССР на сырьевом рынке, была большая распродажа запасов нефти после введения арабами нефтяного эмбарго; тогда удалось выручить примерно 200 млрд. долларов — и это был разовый куш, но даже на него Советский Союз сумел обновить значительную часть станочного парка, закупив на Западе современные станки.

Сейчас вырисовывалась возможность изящно и выгодно, хотя, несомненно, огромными трудами, решить эту проблему, совместив военное производство с конверсией — разумеется, имелось в виду не производство титановых кастрюль по цене 'Жигулей', но создание производств, серийно выпускающих востребованную высокотехнологичную продукцию гражданского и двойного назначения.

То, что при этом стратегические противники получат легальный доступ к советским технологиям, Императора нимало не беспокоило, с учетом того, что им понадобится несколько лет на постановку нового производства по этой технологии — за это время Советский Союз начнет производство продукции следующего поколения, и, разработку третьего поколения соответствующих технологий; и, что особенно приятно и полезно, это будет профинансировано иностранными потребителями, купившими советский товар.

Также предстояло решить проблему сырьевых отраслей промышленности, ведь недаром переворот 1991 года, если рассматривать вопрос, кому он был выгоден, вполне может быть назван переворотом сырьевиков против промышленности высоких переделов — в кратком изложении она состояла в том, что за счет сырьевиков шло скрытое субсидирование и сельского хозяйства, выражавшееся в искусственно заниженных ценах на ГСМ, и промышленности высоких переделов, выражавшееся, например, в том, что на предприятия оборонного комплекса все исходные материалы поставлялись по себестоимости, чем и объяснялась уникально низкая стоимость советского оружия, и разнообразных союзников СССР, получавших энергоносители по заниженным ценам.

Разумеется, для элиты сырьевых отраслей и отраслей низких переделов не составляло труда посчитать упущенную выгоду от поставки, например, минеральных удобрений по внутренним ценам, по сравнению с торговлей теми же удобрениями на мировом рынке — отчего внесение удобрений в постсоветской России снизилось на порядок, по сравнению с поздним СССР.

Та же история была со сталью и алюминием, титаном и медью, пшеницей и рыбой — не говоря уже о нефти и газе.

Предотвратить это можно было двумя способами — либо поднять внутренние цены на рынке СССР до уровня мировых, что гарантировало стране экономическую катастрофу, из-за менее высокой платежеспособности, либо заниматься встраиванием отечественного сырья в технологические цепочки по производству продукции высоких переделов, с высокой добавленной стоимостью, конкурентоспособной на мировом рынке — и давать сырьевикам получать свой 'кусок пирога' в виде части прибыли от продажи этой продукции.

Простейшим примером мог послужить вариант, не реализованный в 70-е годы — после арабского эмбарго Западная Европа оказалась перед необходимостью гарантированно обеспечить себя нефтепродуктами. Возможный поставщик имелся в единственном числе — Советский Союз, со своей сибирской нефтью.

Дальше была точка бифуркации — можно было договориться о поставках сырой нефти, в этом случае европейцы модернизировали свои заводы, технологический процесс на которых был оптимизирован под переработку легкой нефти Персидского залива, на переработку тяжелой сибирской нефти; а можно было договориться о модернизации советских нефтеперерабатывающих заводов, с тем, чтобы начать там производство солярки и бензинов, соответствующих принятым в Западной Европе стандартам, с тем, чтобы стать одним из ключевых поставщиков нефтепродуктов.

Второй вариант, при всей его сложности, сулил в разы большие доходы, чем первый — в те годы себестоимость литра солярки была меньше цены бутылки боржоми, в то время как в Европе солярка уже стоила приличных денег.

В реальности советское руководство пошло первым путем, выбрав более легкий вариант.

Кроме того, удовлетворить аппетиты сырьевиков и военных возможно было, используя специфический китайский вариант неоколониализма — это когда сырьевые концессии китайских добывающих компаний в недоразвитых странах охраняются их службами безопасности, укомплектованными вышедшими в запас и отставку военнослужащими НОАК, имеющими на снабжении взятые в аренду у НОАК вооружение и технику. По аналогии с западными ЧВК — частными военными компаниями — эти китайские формирования можно было назвать ГВК — государственными военными компаниями.

Таким образом, и удовлетворялись аппетиты китайских сырьевых компаний, и обеспечивалось, в известной степени, снабжение КНР стратегическим сырьем, и подкармливался генералитет, и компенсировалась часть военных расходов Китая.

Естественно, в конечном счете, все это делалось за счет африканских негров — но, китайское руководство почему-то не считало их ни родными, ни хотя бы двоюродными братьями китайцев; и, Красный Император считал эту точку зрения заслуживающей внимания.

В конце концов, одно дело заплатить вождям африканского племени, гордо именующих себя президентом, премьер-министром и министрами, десяток-другой миллионов долларов и дать оружия на такую же сумму, вывезя в обмен сырья на сотню-другую-третью миллионов 'зеленых', таким образом не только полностью компенсировав все затраты на развертывание добычи, транспортировку, охрану и т.д., но и очень хорошо заработав на этом — и, совсем другое — дать этим вождям, выучившим мудреные слова 'Ленин', 'коммунизм' — а очень способные ухитрялись без запинки произносить даже 'социалистическая ориентация', на сотни миллионов материальных ресурсов, которые не возвращались никогда, более того, узрев серо-зеленую 'морковку' достаточных размеров, оные вожди поворачивались к СССР тыльной частью набедренной повязки.

Проще говоря, вариант 'братской дружбы' на опыте СССР мира 'Рассвета' показал свою практически стопроцентную несостоятельность — проще было перечислить исключения, к которым относились Монголия, Куба, с некоторыми оговорками, Вьетнам, и, как ни странно, Афганистан, разумеется, до нашего вторжения — это была чуть ли не единственная некоммунистическая страна, в которой к нам по-настоящему хорошо относились до того, как старцы из Политбюро, поддавшись на американскую провокацию, позволили втянуть страну в аналог вьетнамской войны.

Конечно, этот вариант мог начаться реализовываться, дай Бог, чтобы через десять лет — но начинать готовиться надо было уже сейчас, чтобы к тому моменту, когда надо будет начинать эти операции, у Советского Союза уже имелись бы нужные кадры, от геологов и маркшейдеров, от экономистов и разведчиков, знакомых с азиатской, африканской, латиноамериканской спецификой до специалистов по тропическим болезням и транспортников, могущих работать в таких условиях.

Представив себе пролюбленные преемниками возможности, Император вслух выматерился так, что покраснели куски ветчины и сыра на бутербродах.

Разумеется, все вышеперечисленное было возможно при выполнении двух ключевых условий: в СССР должна была резко вырасти не только производительность труда, и резко измениться к лучшему культура производства.

Ключ к решению этих проблем имелся — это были упомянутые выше советские социальные технологии.

Император вспомнил какую-то обширную статью, внимательно им прочитанную, в которой насколько подробно, настолько и добросовестно расписывалась роль, которую сыграли т.н. 'кружки качества' в том, что автомобили фирмы 'Тойота' из третьесортного товара стали образцом добротной выделки, первоклассным товаром, чье качество не нуждалось в комментариях.

Дочитав статью, Сталин скрипнул зубами — нет, автор, судя по всему, писал чистую правду; было очень похоже на то, что автор статьи сам не знал того, что первые 'кружки качества', сиречь действительно добровольные объединения энтузиастов (как правило, это были молодые рабочие, техники, инженеры В.Т.), искавших и находивших способы повысить качество выпускаемой продукции за счет лучшей организации труда, внепланового изготовления дополнительных приспособлений, иногда за счет изменения технологии производства впервые появились вовсе не на предприятиях Осаки и Нагои в 50-е годы — нет, первые в мире 'кружки качества' были организованы на заводах Харькова и Сталинграда в 30-е годы (это было В.Т.).

Ключевой же частью меча-кладенца советских социальных технологий был хозрасчет — упрощенно говоря, предприятию дан план на выпуск какой-то продукции, неважно, что это именно — артиллерийские орудия или брюки; и, кто-то из сотрудников изобрел способ удешевить производство этой продукции при обязательном сохранении ключевых характеристик производимых изделий. Часть денег, составлявших экономию — говоря языком экономики, экономический эффект изобретения — в разных отраслях разная, но, всегда это были не символические суммы, но весомая часть сэкономленных таким образом денег, делилась на две части, опять же в зависимости от отрасли — часть выплачивалась изобретателю и тому из руководителей, кто организовал внедрение инновации, часть выплачивалась поровну всему коллективу, от подсобного рабочего до директора, где впервые внедрили полезное изобретение (и это тоже было В.Т.).

Разумеется, при таких раскладах обыденная для позднего Советского Союза ситуация, когда от изобретателей и рационализаторов отмахивались, как от надоедливых мух, поскольку выгод от них не ожидалось, кроме копеечной премии, а хлопот было в избытке, была невозможна — изобретатель был крайне полезным в материальном отношении человеком для окружающих, как для коллег, так и для руководства, со всеми вытекающими последствиями.

Это была уникальная, не имеющая аналогов в мире, технология административного управления творчеством.

Впервые эта технология была внедрена в ГУЛЛП (Главное управление лагерей лесной промышленности), в начале 30-х, поскольку очень быстро стало ясно, что классический подневольный труд 'из-под палки' банально убыточен, поэтому, чтобы вывести лагеря хотя бы на нулевую рентабельность, требовалось экономическое стимулирование зэков.

После того, как хозрасчет доказал свою эффективность, в конце 30-х он был внедрен в высокотехнологичные отрасли советской промышленности — так что производство истребителей Лавочкина и Яковлева, бомбардировщиков Петлякова и Туполева, штурмовиков Ильюшина, танков Кошкина и Котина, артиллерийских орудий Грабина и Петрова, помимо всего остального, имело в своей основе и эту организационную технологию.

В феврале 1941 года было принято постановление ЦК ВКП (б) о внедрении хозрасчета во всей экономике СССР — полноценная реализация была сорвана по понятной причине.

Вообще, мировой рекорд экономического роста, поставленный СССР в 30-е — 50-е годы, и так не превзойденный никем, кроме Китая, и то, в отдельные годы, а не постоянно — 20%. Ежегодно (это не фантастика — это было В.Т.). С перерывом на войну.

Это базировалось, в том числе, на сложнейшем комплексе социальных технологий, суть которых можно выразить несколькими словами — в сталинском Советском Союзе было не только почетно, но и выгодно быть образованным и высококвалифицированным, добросовестным и инициативным работником.

Этот комплекс был уничтожен Хрущевым — это его трудами были отменены 7-й и 8-й рабочие разряды, а те мастера-золотые руки, которые их заслужили, были переведены в рабочие 6-го разряда; это он создал систему, в которой хирурги зарабатывали меньше водителя троллейбуса, а инженеры стали официальными бедняками (соответствует РеИ. В.Т.).

Сталин сумел составить достаточно полный список 'достижений' Кукурузного Терминатора — и пообещал себе, что Никитка легко не отделается.

Но сейчас надо было строить систему, в которой Кукурузник и Летописец на высших постах в стране будут просто невозможны.

Мюллер и Рудински

Берлин, конспиративная квартира гестапо, 12 января 1944 г.

Присутствуют Г. Мюллер и Руди (Рудински).

Здравствуй, Руди, старина, проходи, присаживайся — приветствовал старого знакомого Мюллер.

Здравствуй, Генрих — меланхолично ответил Руди.

Как насчет чашечки кофе по-венски? — предложил Мюллер.

С удовольствием — отозвался Руди.

Мюллер снял салфетку с сервировочного столика, где уже был сервирован кофе.

Прости, старина — без малейшего раскаяния сказал Мюллер — своего адъютанта я оставил на Принц-Альбрехтштрассе, так что кофе пришлось варить самому, он немного остыл.

Надеюсь, это станет самым большим нашим разочарованием в настоящее время — с иронией ответил Руди.

Ты не теряешь чувства юмора, это хорошо — хохотнул Мюллер.

Следующие несколько минут старые знакомые, много лет пребывавшие в статусе заклятых друзей и злейших конкурентов, молча пили кофе.

Как ты догадываешься, Руди — начал Мюллер, когда кофе был допит — я пригласил тебя для очень серьезной беседы.

Тебе понадобилась моя помощь для раскрытия какого-то заговора? — не поверил Руди.

Нет, Руди, я хочу пригласить тебя поучаствовать в заговоре — спокойно ответил Мюллер.

Излагай, Генрих — спокойно сказал Руди.

Ты что, заранее согласен?! — изумился Мюллер.

Нет, конечно — и, представь себе, я отлично понимаю, что отказавшись, не выйду живым из этой уютной гостиной — с сарказмом ответил Руди.

Знаешь, старина, я всегда неплохо понимал твои мотивы — задумчиво сказал Мюллер — а вот сейчас я тебя понимаю не слишком хорошо. Не объяснишь, почему ты с таким безразличием относишься к перспективе собственной смерти?

Генрих, ты знаешь, что в конце 1942 г. я вел расследование по поводу причин наших поражений на Восточном фронте — начал Руди — в ходе этого расследования я пришел к выводу, что основной причиной этих поражений стало то, что на стороне русских сражаются арийские боги; дело в том, что именно русские являются истинными арийцами, тогда как мы не более чем полукровки арийской расы, имевшие глупость бросить вызов законным детям, вдобавок смертельно оскорбив их, назвав недочеловеками. На этом фоне, как ты понимаешь, жизнь одного человека не значит ничего.

Ясно — спокойно ответил Мюллер.

Теперь я хочу спросить тебя, Генрих, — сказал Руди — почему ты, завзятый материалист, так отнесся к моим словам, восприняв их как должное?

Все просто, Руди — начиная со сталинградского разгрома, я начал собирать и анализировать информацию о положении дел на Восточном фронте — начал отвечать Мюллер — результаты меня впечатлили: во-первых, соотношение потерь в танках — за один уничтоженный Т-54-85 мы платим или одним "Королевским тигром", или полутора "Тиграми", или двумя "Пантерами", или восемью-десятью Т-4 или "Штугами", или двенадцатью-пятнадцатью "Мардерами"; это при том, что наши специалисты оценивают ежемесячный выпуск Т-54-85 и СУ-54-122 в более чем тысячу машин — большинство сходится на цифре в 1200-1300 танков и САУ; проще говоря, мы уже проиграли русским танковую войну — при таком соотношении потерь мы сможем воевать еще несколько месяцев; во-вторых, сильное впечатление производит прогресс русских в авиации — ситуация 1941 г., когда русские платили за один Ме-109F пятью-семью И-16, ушла в прошлое; также ушла в прошлое ситуация первой половины 1942 г., когда русские платили за один Ме-109F двумя-тремя Як-1 — сейчас мы платим за один русский Ла-7 полутора-двумя Ме-109G или ФВ-190; Ил-2 из очень "сырого" самолета стал, по отзывам офицеров Вермахта и Люфтваффе, лучшим в мире самолетом непосредственной поддержки сухопутных войск; не меньшее впечатление производит русская бомбардировочная авиация, за пять-шесть лет прошедшая путь от СБ до Ту-2 — как считают наши эксперты, равной Ту-2 машиной станет перспективный Ю-188, сейчас дорабатывающийся для запуска в серию; в-третьих, восхищение вызывает русская артиллерия — русские, первыми в мире, сумели наладить конвейерную сборку артиллерийских орудий, начиная с ЗИС-3; в-четвертых, русская пехота, во всем уступавшая нашим гренадерам, к концу 1942 г. стала равной нашей пехоте — а к началу сражения за Днепровский вал превзошла нашу инфантерию, доселе бывшую лучшей в мире; в-пятых, русские, безнадежно уступавшие нам в организации и взаимодействии войск, использовавшие устаревшую тактику, платившие пятью своими солдатами за одного нашего, совершили какой-то фантастический рывок — начиная со Сталинграда, теперь мы платим четырьмя-пятью нашими убитыми/искалеченными/попавшими в плен солдатами за одного безвозвратно потерянного русского, в-шестых, то, что происходило на море, вообще не имеет логического объяснения — как меня заверили, Руди, случаев, когда флот, уступавший противнику в силах в 15-20 раз, вдруг начинал резать противника, как волчья стая отару, при этом практически не неся потерь, военно-морская история просто не знает.

Проще говоря, Руди — продолжил Мюллер — за год русские, ранее безнадежно уступавшие нам во всех основных компонентах искусства войны, подняли свое военное искусство до такого уровня, что наше превосходство в человеческих резервах, выплавке стали и добыче угля, высочайшем уровне машиностроения не имеет почти никакого значения — колоссальная самоходная мясорубка, именуемая Красной Армией, перемелет в фарш все, что мы можем выставить против нее — единственно, сделает она это чуть раньше, или чуть позже.

Теперь я не узнаю тебя, Генрих — задумчиво сказал Руди — ты заговорил как аналитик Генштаба, причем ни разу не помянул чертей свинячьих.

На фоне происходящего я готов допустить как твою версию вмешательства арийских богов, так и популярную в Италии версию помощи русским Господа Бога вместе с небесным воинством — и иди ты со своими шуточками к чертям свинячьим — огрызнулся Мюллер.

В общем, Рейху конец — констатировал Мюллер — но у нас лично еще есть реальная возможность спастись.

Вполне согласен с тобой — ответил Рудински — только не вполне понятно, как это сделать технически.

Я вышел на русскую разведку — сообщил Мюллер — ты знаешь правила игры, старина — если ты принесешь что-то, многократно перекрывающее нанесенный вред, то тебе не только списывают старые грехи, но и дают гражданство, деньги, работу, защиту.

Какие конкретно условия выставили русские? — осведомился Рудински.

От меня потребовали полный комплект архивов гестапо, разумеется, включая списки агентурных сетей; от тебя — все материалы специальной группы РСХА, которой ты руководил в 1940-1942 гг. — ответил Мюллер — кстати, правда ли, что ты сумел раздобыть серьезнейший компромат на всех ведущих промышленников и финансистов Франции, Голландии, Бельгии?

Да, это так — в том числе и поэтому присоединение Франции к Еврорейху прошло без малейших проблем — капитанам французской экономики, с одной стороны, были продемонстрированы папки с компроматом, с другой — обещаны выгодные заказы, после чего они обеспечили нужную позицию госаппарата Франции — ответил Рудински — кроме того, я "подвесил на крючок" большую часть промышленников и финансистов средней руки. Как насчет наших людей, преданных лично нам?

Русские гарантии распространяются на них — ответил Мюллер — но есть один интересный момент — русские очень хотят получить Генриха и ефрейтора живыми и здоровыми; настолько, что обещали очень не поскупиться — на пятнадцать миллионов долларов, и, разумеется, гарантии для всех, кто будет в этом участвовать. Кроме того, они будут рады увидеть у себя в гостях толстяка и колченогого, за отдельную плату.

Это очень хорошо, что русские распространяют свои гарантии на наших людей — значит, они действительно собираются работать с нашими агентурными сетями следующие 20-30 лет, следовательно, мы будем нужны им еще очень долго — сказал Рудински — но арестовать фюрера и Генриха просто невозможно.

Я тоже сначала так подумал — согласился Мюллер — но, потом мне попало в руки вот это донесение. Прочитай, Руди.

Что же, этого следовало ожидать — спокойно констатировал Рудински — военные логично решили, что Германия, живущая в качестве фарватерного союзника России, много лучше мертвой земли, залитой ОВ, что неизбежно, если не остановить ефрейтора. Ключевые фигуры — Роммель, Гепнер, фон Штауффенберг — это тоже вполне логично — несомненные патриоты Германии, не замешанные в военных преступлениях, так что им будет нетрудно договориться с русскими.

Насколько я понимаю — продолжил Руди — ты решил подготовить материалы о подготовке Генрихом заговора против фюрера в пользу англичан; затем, даже если фюрер не придет к мысли заменить эсэсовскую охрану на армейцев, то ему нетрудно будет подбросить эту мысль. Конечно, возможен и вариант с заменой эсэсовцев на головорезов Деница из подразделений 'К', но это неизбежный риск.

Все верно, дружище — добродушно заметил Мюллер, настроение которого улучшалось на глазах — кроме одной детали — лучше всего будет брать фюрера не в Берлине, где фанатики сосредоточены вокруг него, а в Бонне или Мюнхене, где значительную часть сумасшедших возможно рассредоточить по внешним оборонительным рубежам, что многократно упростит нашу задачу.

Знаешь, Генрих — задумчиво произнес Руди — есть более изящный вариант. Как ты знаешь, за теневую дипломатию у Генриха отвечает Вольф — так вот, в последние два месяца мои люди в Швейцарии засекли контакты офицеров из личной группы Вольфа с парнями Даллеса. Самое смешное, что я отправил своих людей проследить контакты разведки Люфтваффе с резидентом УСС в Швейцарии — похоже, толстый Герман тоже наводит мосты с американцами — а они, заодно вскрыли подготовку секретных переговоров Генриха с Даллесом. Ты готовь, на всякий случай, свой комплект документов — но, не исключено, мы сможем преподнести фюреру сразу два настоящих заговора — Генриха и Германа.

Мюллер смеялся до слез.

Да, Руди, — улыбаясь, сказал Мюллер — это будет действительно забавно — арестовать Генриха и Германа как заговорщиков против фюрера и Рейха, и, сдать их русским.

Кстати, Генрих, как ты собираешься выйти на контакт с военными? — поинтересовался Рудински.

Это будет не очень сложно — ответил Мюллер — у меня есть свой человек в окружении оберста фон Квирнгейма, лучшего друга фон Штауффенберга. Можно сказать, что у меня есть прямой выход на руководителей заговорщиков из числа строевиков — но, к сожалению, нет выхода на Генеральный штаб, хотя я не сомневаюсь, что половина генштабистов активно участвует в заговоре, а, вторая половина сочувствует им. К слову, как у тебя со связями среди военных?

Я хорошо знаком с генерал-полковником фон Штюльпнагелем, игравшим большую роль в сотрудничестве рейхсвера и РККА в 20-е годы, и не особо скрывавшим своих антигитлеровских и прорусских симпатий даже в 1941 г. — думаю, что не ошибусь, если предположу, что он участвует в заговоре — ответил Руди — к сожалению, генерал-майор фон Тресков, которого я тоже неплохо знал, был расстрелян по "делу 1 февраля" — очень жаль, он был одним из лидеров молодой элиты Генштаба, так что у меня есть выход только на старшее поколение генштабистов.

Беседа Черчилля с Мензисом и Лиддел-Гартом

Лондон, Даунинг-стрит, 10, начало февраля 1944 года.

Присутствуют: сэр Уинстон Черчилль, сэр Стюарт Мензис, капитан Бэзил Лиддел-Гарт.

— Здравствуйте, джентльмены, очень рад Вас видеть — приветствовал своих доверенных советников сэр Уинстон — прошу Вас устраиваться со всеми удобствами — к Вашим услугам сигары, кофе, виски, коньяк.

Гости были очень мрачны — это было видно невооруженным взглядом.

— Благодарю Вас, сэр Уинстон — ответил до предела уставший шеф МИ-6 — немного коньяку и сигару, пожалуйста.

— Спасибо, сэр Уинстон — скотч и гавану, будьте добры — высказался Лиддел-Гарт.

Черчилль гостеприимно подал гостям напитки, пододвинул хьюмидор с сигарами.

Пока гости раскуривали сигары, премьер-министр внимательно посмотрел на своих помощников — было ясно, что они принесли плохие вести, но сломленными эти двое явно не выглядели.

— Сэр Уинстон, удалось, наконец, выяснить, откуда взялась русская суперсубмарина — доложил генерал-майор Мензис.

— Я весь внимание, сэр Стюарт — отозвался Черчилль.

— Мы вышли на связь с нашими старыми друзьями из разведки Кригсмарине — точнее, сейчас они называются разведывательным отделом Ваффенмарине СС — и с их помощью получить информацию, собранную немцами — доложил шеф разведки.

— Как выяснилось, к созданию русской суперсубмарины немцы не имеют ни малейшего отношения — эта информация подтверждается тем, что наша агентура, тщательно отслеживающая германские верфи и судостроительные заводы, в свое время не заметила ни малейших следов крупномасштабного проекта нетрадиционной двигательной установки или проектирования сверхсубмарины. Эта лодка представляет загадку и для них — другое дело, что их успешному расследованию помешал мистицизм Гиммлера, всерьез рассматривавшего мистическую версию.

Черчилль молча ждал продолжения, неторопливо наслаждаясь сигарой.

— Сопоставление наших данных с информацией, собранной немцами, позволило получить следующую информацию — 'Моржиха' представляет собой подводный дредноут, водоизмещением в 15-20 тысяч тонн, вооруженный дальнобойными управляемыми торпедами двух калибров — стандартными, калибром 21 дюйм, и крупнокалиберными, ориентировочно, калибром 27 дюймов; кроме того, субмарина имеет на вооружении крылатые ракеты, аналог немецких 'Фау-1', наводимых неизвестным способом с колоссальной точностью, в том числе, и по движущимся целям — по крайней мере, одна такая ракета была применена по 'Тирпицу'.

— Когда наши моряки захватили линкор, было неясно, что нанесло такие повреждения машинам корабля — это напоминало действие сверхтяжелой авиабомбы, но, ведь у русских на Севере не было тяжелых бомбардировщиков; более того, по всем данным, в бою с 'Тирпицем' участвовали два старых эсминца и подводные лодки, вооружение которых ни при каких условиях не могло нанести таких повреждений. Через нашу агентуру мы навели справки — русская авиация не бомбила 'Тирпиц'. Ответ на этот вопрос удалось получить, изучив фотокопии немецких материалов о русском ударе по авиабазе Банак — тогда немцы долго не могли понять, как удар был нанесен с такой противоестественной точностью; в конце концов, тщательно перебрав обломки, они нашли несомненные детали ракетного двигателя. Правда, ответа на вопрос, какая система наведения использовалась в этих ракетах, ни у нас, ни у немцев нет.

— Также немцы полностью подтверждают полученные нами данные: эта субмарина способна долго поддерживать подводный ход не менее 30 узлов, может подолгу не всплывать на поверхность, имеет огромную дальность обнаружения надводных кораблей и подводных лодок, обеспечиваемую ее аппаратурой — и, что очень важно — немецкие акустики подтверждают, что ее звуковой фон, ненормально тихий для современных субмарин, не говоря уже о подводном дредноуте такого водоизмещения, куда ближе к турбинному кораблю, чем к дизельной ПЛ.

— Кроме того, у них есть донесение немецкого агента, служившего интендантом на Северном флоте; этот человек, отвечавший за поставки ГСМ на корабли и субмарины русского Северного флота, докладывал, что на протяжении длительного времени, точнее, нескольких месяцев, на 'Моржиху', не выходившую из боевых походов, не было отпущено ни литра дизельного топлива, ни литра мазута. Из всего этого следует, если еще вспомнить историю со специальным оборудованием, поставленным из США в 1943 — и, по русской легенде, предназначавшимся для выработки горючего для 'Моржихи', что история с субмариной, имеющей силовую установку на фторе, является тщательно продуманной дезинформацией.

— Все вышесказанное можно подытожить следующим образом — силовая установка 'Моржихи' не работает ни на соляре, ни на мазуте, ни на соединениях фтора — в противном случае, совершенно непонятно, каким образом русские получали горючее для интенсивно использовавшейся подлодки до получения американского оборудования; а если получали — зачем им было нужно платить огромные деньги за уникальное оборудование, изначально созданное для использования в американском проекте 'Манхэттен' — в то же время, эта установка, имея колоссальную мощность, совершенно не нуждается в атмосферном воздухе и обычном пополнении топливом. Единственный, по мнению научных консультантов Адмиралтейства, теоретически возможный, вариант силовой установки, отвечающей этим условиям — это 'атомный котел'.

— Минутку, сэр Стюарт — Черчилль слегка наклонил голову, безмолвно извиняясь перед разведчиком — если меня не обманывает память, то работающего 'атомного котла', хотя бы на суше, уже не говоря о модели, пригодной для установки на корабль, нет ни у кого в мире, или я ошибаюсь?

— Вы не ошибаетесь, сэр Уинстон — устало подтвердил генерал от разведки — такого 'котла' нет даже у американцев, вкладывающих миллиарды долларов в проект 'Манхэттен' — а у русских, как ни странно, есть, причем, не просто экспериментальная модель, а, судя по походам их субмарины, отработанный серийный вариант, правда, только в единственном экземпляре — и, при этом, ничего, хотя бы отдаленно похожего на проект 'Манхэттен', у них в 30-е годы не было.

— То есть, 'Моржиха' есть — но ее не должно было быть? — спокойно уточнил Черчилль.

— Именно так, сэр — подтвердил Мензис.

Черчилль ждал продолжения доклада — просто молчал и ждал, размеренно попыхивая сигарой.

— Поскольку на планете Земля построить эту субмарину невозможно — продолжил сэр Стюарт — мы приняли к рассмотрению следующие версии: во-первых, 'Моржиха' построена инопланетянами, во-вторых, она построена в будущем.

— Первая версия отпала достаточно быстро — мы располагаем достаточно сильной агентурой в России, чтобы нечто необычное не прошло мимо нашего внимания, но ничего подобного не было, хотя в случае контакта большевиков с инопланетянами оно просто обязано было быть.

— Такой контакт, чем бы он не был обусловлен, должен был повлиять на расстановку сил в русской элите, хотя бы в виде необъяснимого усиления кого-то из действующих лиц — ничего такого не было, обычная 'схватка бульдогов под ковром' — Мензис слегка польстил премьеру, процитировав его определение советской политики — конечно, мы не всеведущи — но, все-таки, основные движения в русской элите мы отслеживаем очень тщательно, равно как и состояние дел в русском флоте. До середины 1942 года все было как обычно — а вот в июле 1942 года начались странности. Вдруг на Север примчался доверенный человек шефа русской тайной полиции, мистера Берии, генерал Кириллов — причем, по некоторым данным, он имел личные полномочия от господина Сталина. Конечно, это еще не опровергает полностью инопланетную версию постройки субмарины — теоретически, она могла быть построена и на какой-то тайной верфи в заброшенном уголке Земли, и вообще притащена из космоса. Но, два момента склонили нас к отказу от этой версии — лодка была оптимизирована к применению именно в океанах Земли и ее экипаж состоял из обычных людей, что подтверждается, в частности, их сексуальными отношениями с местными женщинами, так что согласно 'Бритве Оккама' наиболее реален был более простой вариант, согласно которому субмарина есть продукт земных технологий, но значительно более совершенных, чем современные нам.

— Таким образом, наши аналитики пришли к следующему выводу — 'Моржиха' построена в будущем, а ее экипаж состоит из русских из будущего, причем, не слишком отдаленного и не слишком отличающегося по базовым ценностям, что подтверждается легкостью, с которой они вписались в местное общество, став в нем своими.

— Из этого следует, что в будущем, отстоящем от нас на несколько десятилетий, возможно, 50-100 лет, продолжает существовать могущественный Советский Союз, имеющий мощный флот, проводящий самостоятельную политику, располагающий очень сильной наукой и промышленностью, коль скоро ему по силам отправлять в прошлое подводные дредноуты.

— Можно так же сказать, что мировая революция, которой грезили большевики, не состоялась — в противном случае, русским не было бы нужды тратиться на, несомненно, столь дорогие корабли, как 'Моржиха'; так что там продолжают существовать силы, противостоящие Советской России.

— Трудно сказать, что происходит в этом будущем, поскольку у нас нет информации для анализа: почти равновероятны три варианта — во-первых, большевики проигрывают, и посылка 'Моржихи' является отчаянной попыткой русских переломить ход событий в будущем, повлияв на прошлое — этот вариант признан наименее вероятным, поскольку действия 'Моржихи', во-первых, явно хорошо продуманы, во-вторых, очень на то похоже, у красных есть монополия на путешествия во времени, что не слишком похоже на проигрывающих; во-вторых, противостояние зашло в тупик, при примерном равенстве сил — и большевики, таким образом, хотят получить преимущество; в-третьих, Советский Союз побеждает англосаксонские страны — и отправка 'Моржихи' имеет своей целью минимизировать потери в будущем. Наиболее вероятны второй и третий варианты.

— Простите, сэр Стюарт, но бесспорных прямых доказательств того, что 'Моржиха' является подводным дредноутом, построенным будущем, в Вашем распоряжении покамест нет — есть основанная на анализе косвенных данных аналитика? — мягко уточнил премьер.

— Да, сэр Уинстон — ответил разведчик, прекрасно понявший подоплеку вопроса — Черчилль ему поверил, но вот поверят ли умозаключениям его аналитиков люди, определяющие политику Британии, оставалось под вопросом.

— А какого мнения Вы, Бэзил? — спросил Черчилль.

— Боюсь, Его Величество, равно как и многие джентльмены, имеющие влияние на события, сочтут, что мы несколько переутомились, если мы предложим их вниманию этот анализ, не подкрепив его бесспорными доказательствами — Лиддел-Гарт был прям, как ствол винтовки в руках королевского гвардейца.

— Полагаю, друзья мои, пока преждевременно представлять эту информацию за пределы нашего узкого круга — предложил премьер — пока что нет возможности подтвердить ее бесспорными доказательствами, а без них, боюсь, нас поймут превратно..

— Полностью с Вами согласен, сэр Уинстон — подтвердил свое согласие Мензис, совершенно не нуждавшийся в 'длительном отпуске для поправки здоровья', поскольку шефа разведки, которого элита Британии сочла бы повредившимся умом, на посту бы не оставили.

— Позвольте присоединиться к Вашему мнению, джентльмены — высказался Лиддел-Гарт, добившийся положения лучшего военного аналитика Великобритании тяжкими трудами — и не желавший его потерять из-за не вовремя сказанных слов.

— На этом у меня все — устало сказал генерал-майор — стратегия является прерогативой господина Лиддел-Гарта.

— В целом, стратегическая ситуация, в которой находится Британская Империя, без преувеличения может быть названа катастрофической — не стал играть в дипломатию Лиддел-Гарт.

— В прошлом могущество Британии базировалось на ее промышленном потенциале — мы недаром считались 'мастерской мира', положении страны — держателя мировой резервной валюты, и, Лондона — как мирового финансового центра, положении страны — мирового перевозчика, полностью контролирующего мировые морские пути с помощью сильнейшего в мире ВМФ и крупнейшего в мире торгового флота; кроме того, мы держали в своих руках и страхование морских перевозок. В наших руках была огромная колониальная империя, способная функционировать как в режиме фритредерства, так и в режиме протекционистских тарифов — и отлаженные веками торговые связи. Наше положение в Европе обеспечивалось 'балансом сил' среди ведущих держав континента — таким образом, именно нам принадлежал решающий голос в европейской политике. Еще одним очень важным фактором, позволявшим нам и извлекать прибыли, и опосредованно контролировать Европу, было наше положение на европейских рынках нефти и нефтепродуктов.

— Сейчас ситуация такова — мы потеряли положение 'мастерской мира' еще в конце прошлого — начале нынешнего веков, сейчас же британские товары вытесняются американскими даже с рынков Британской Империи; де-факто, мы потеряли статус страны — единственного держателя мировой резервной валюты еще по результатам Первой Мировой; сейчас же речь идет о выборе между русским вариантом, позволяющим нам сохранить фунт стерлингов в качестве одной из мировых резервных валют, и американскими идеями относительно привязки к золоту через доллар — в нынешней ситуации это чревато превращением в протекторат доллара; по нашему положению мирового перевозчика нанесен смертельный удар — отныне мировые морские пути контролирует ВМФ США, а американский торговый флот по тоннажу превзошел британский; мало этого, американские программы строительства массовых, дешевых транспортов военного времени неизбежно приведут к тому, что на рынках сухогрузов и танкеров будут доминировать 'Либерти' и Т-2, лишая судостроение Великобритании заказов, с соответствующими последствиями для наших металлургии и машиностроения; наша колониальная империя находится на грани развала, как экономического, трудами американцев, так и военно-политического, благодаря усилиям стран 'Оси'; в Европе безраздельно доминирует СССР — и, используя свои возможности, Великобритания ничего не сможет с этим поделать; с рынков нефти, как европейских, так и самой Британской Империи, нас вытесняют русские и янки.

Черчилль спокойно смотрел — и ждал; достойный наследник строителей Британской Империи, воплощение британского бульдожьего упрямства, он не собирался сдаваться даже в настолько безнадежной ситуации.

Посмотревшему на него сэру Стюарту вспомнилось высказывание одного из британских адмиралов прошлого 'Стреляйте, стреляйте — и, может быть, последний выстрел принесет вам победу' — вспомнив это, разведчик зло улыбнулся про себя — еще ничего не потеряно окончательно, господа американцы и русские, Великая Британия еще жива, а, стало быть, вам еще рано праздновать победу.

— В этих условиях единственно приемлемой стратегией, дающей Британии хотя бы минимальные шансы на сохранение своих позиций, является провоцирование конфронтации между русскими и янки — продолжил Лиддел-Гарт.

— Оптимальными для Британии являются варианты экономической и политической конфронтации между СССР и США; военная конфронтация, в принципе, менее желательна, поскольку мы накрепко привязаны к США — следовательно, неизбежны военные расходы и потери, весьма для нас нежелательные.

— Применительно к экономической стратегии, с учетом крайнего сужения рынков сбыта нашей промышленной продукции, ключевыми моментами являются удержание рынков Метрополии, ЮАС, и, источников нефти на Ближнем Востоке; крайне желательно удержание Австралии. Важным источником доходов могут стать торговые связи между африканскими и азиатскими колониями и странами Европы. На последнем моменте следует остановиться подробнее — экономически европейские страны использовали колонии как источники сырья и рынки сбыта промышленных товаров, например, колонии Юго-Восточной Азии были поставщиками риса, каучука, иных технических культур, некоторых видов полезных ископаемых — сейчас они выключены из нормального торгового оборота, но, тем не менее, ни потребность европейского рынка в поставляемом ими сырье, ни их потребность в европейских товарах никуда не делись. Для того, чтобы воспользоваться временным выключением стран континента из нормальной экономической деятельности в колониях, нужен торговый флот, торговые связи, относительно умеренные капиталы и потребительские товары. Первые два компонента у Британии есть, с третьим, и, в особенности, четвертым, есть проблемы — но значительно меньшие, чем, скажем, у Франции. Это позволит существенно смягчить послевоенное восстановление. Несомненно, прибыльным вариантом для Великобритании станут поставки продовольствия из Аргентины в страдающую от недостатка продуктов Европу. Проще говоря, пока Великобритании придется занять пустующую нишу торгового посредника между Европой, с одной стороны, и Африкой, Азией, Латинской Америкой.

— Применительно к текущей ситуации критически важным условием реализации данной стратегии является ослабление долгового бремени Великобритании и обеспечение преимущественных прав Империи в колониях — продолжил Лиддел-Гарт — для нас сейчас жизненно важно хотя бы частично дезавуировать пункт 'Атлантической хартии' о свободе торговли применительно к колониям.

— Практически это можно сделать только одним способом — оплатить долги Империи перед США за счет контрибуции, уплаченной Францией.

— Как Вы предлагаете это сделать, Бэзил? — деловито поинтересовался Черчилль.

— Дело в том, сэр Уинстон, что США хотят сделать Францию своей опорой на континенте, военным и экономическим плацдармом, явно направленным против России, и, неявно — против Британии — неторопливо начал излагать детали лучший аналитик Британии — соответственно, они не заинтересованы в разорении Франции. Интерес русских заключается в нейтральной, дружественной им Франции — насколько можно судить по опыту Испании, Сталина вполне устроит некоммунистическая Франция с де Голлем во главе, не являющаяся плацдармом против России, но, играющая роль 'торгового моста' между советской сферой влияния и остальным миром. Это оптимальные варианты решения 'французского вопроса', соответственно, для Америки и России. Естественно, что они категорически не устроят противную сторону — кузенам необходим плацдарм на континенте, рынок сбыта для их товаров, возможность экспорта инфляции, русским же важно не допустить этого. Поскольку единолично добиться решения 'французского вопроса' в оптимальном для себя варианте, не начиная нежелательной ни для кого сейчас новой большой войны, невозможно, сторонам придется искать приемлемый для всех компромисс. В положении, когда позиции США и СССР во Франции почти равны — русским досталось большинство наиболее промышленно развитых, богатых департаментов, мы и янки оккупируем большую часть Франции, в частности, Париж, позиция Великобритании может сыграть роль своеобразной 'золотой акции'.

— По моему мнению, компромисс может выглядеть так — Франция делится на нашу, американскую и русскую зоны оккупации, кроме того, взимается контрибуция со страны в целом, большая часть которой причитается Империи. До полной выплаты контрибуции французские колонии, или, большая их часть, передается под мандат Великобритании, с ее преимущественными правами на торговлю.

Лиддел-Гарт замолчал, ожидая реакции слушателей.

— Если я правильно Вас понял, Бэзил, то Вы предлагаете использовать прецеденты, созданные Версальской системой — задумчиво констатировал премьер-министр — ведь в начале 20-х годов Франция оккупировала Рур, когда немцы задерживали выплату репараций и контрибуций; вдобавок, Вы предлагаете возродить выдачу системы мандатов на колонии побежденных. Кроме того, Вы предлагаете выделить каждой из держав-победительниц оккупационные зоны — насколько я понимаю, это цена, которую Вы хотите уплатить русским за их согласие на наш вариант.

— Да, сэр Уинстон — кивнул аналитик — конечно, придется признать право русских на Германию, но это неизбежно в любом случае — если мы его не признаем, то Сталин будет пользоваться правом победителя без нашего согласия.

— А что скажете Вы, сэр Стюарт? — спросил Черчилль.

— Это может сработать, сэр Уинстон, если мы предварительно договоримся с русскими — решительно сказал разведчик — в конце концов, им нужно и юридическое признание их победы, и, совершенно не нужно усиление кузенов — как и нам. В этом наши с ними интересы совпадают. Я бы предложил такой вариант — признание их захватов на Ближнем Востоке в качестве их сферы влияния в обмен на их согласие на выдачу Империи мандата на французские колонии. В качестве решения вопроса раздела сфер влияния в Европе — предложенный Вами, Бэзил, вариант признания преимущественного права русских на Германию вкупе с признанием нынешних захватов русских во Франции в качестве их зоны оккупации в обмен на их отказ от доли в контрибуции, взятой с Франции в целом и признания наших захватов в Европе в качестве сферы влияния Империи.

— Вы не слишком щедры к русским, сэр Стюарт, в особенности в том, что касается раздела Ближнего Востока? — слегка усомнился Черчилль.

— Судите сами, сэр Уинстон — выбить русских силой с занимаемых ими сейчас позиций нашими силами невозможно; можно, конечно, попросить о помощи кузенов — но расплачиваться с ними придется уступкой наших позиций в нефтяном бизнесе. Полагаю, этот вариант нам не подойдет.

Черчилль молча кивнул — для того, чтобы хотя бы частично возродить могущество Империи, сохранение нынешних позиций в нефтяном бизнесе, основанных на британском влиянии на Ближнем Востоке, было критически важно.

— А вот по мере укрепления Империи вполне возможно постепенное вытеснение русских с занимаемых ныне позиций — продолжил Мензис — в наших силах новый тур 'Большой Игры', пусть пока не в Туркестане, а в Персии, Ираке, Палестине, Ливане. Но для этого нам нужно время — время для того, чтобы вылезти из долговой ямы, в которую нас загнали кузены; время для того, чтобы укрепить флот, армию и авиацию; время для того, чтобы привести в порядок экономику Империи. Вот когда мы сделаем все это, можно будет вышибить русских с заблаговременно 'размягченных' позиций.

Черчилль молча обдумывал сказанное. Действительно, с французов можно было получить контрибуцию, позволяющую выплатить большую часть долга США. Можно было взыскать часть долга пакетами акций французских заводов, банков, торговых фирм, что позволяло перенаправить финансовые потоки из Франции в Великобританию. Преимущественный контроль над французскими колониями, в дополнение к британским, позволял стать пусть и не монопольным поставщиком колониального сырья на европейский рынок, но, весьма серьезно влиять на цены. Можно было частично экспортировать инфляцию, оговорив долю валютных резервов Франции в фунтах стерлингов, наряду с долларами. Немаловажным моментом было исключение Франции из числа держав, имеющих существенное влияние в Средиземноморье и Европе — и, отчасти, ее место могла занять Британская Империя. Последним по счету, но не по важности, было некоторое ослабление США, которые, вдобавок, были бы вынуждены бороться за влияние в голодной, нищей Франции с Советским Союзом — и чем больше ресурсов противники тратили бы на это, тем свободнее чувствовала бы себя Великобритания в других частях мира. Одним словом, речь шла не просто о колоссальных выгодах, но о последнем шансе Британии не превратиться в протекторат бывшей колонии, возродившись в качестве великой Империи. Естественно, сегодняшние пока еще союзники понимали это не хуже него самого — но, Сталину было выгоднее ослабление США ценой усиления Британской Империи, чем превращение Великобритании в фарватерного союзника США; Рузвельт же мог играть на противоречиях между СССР и Британией, но в том случае, если он, Черчилль, и Сталин выступали единым фронтом, Рузвельт был бы вынужден пойти им навстречу, поскольку распад коалиции на данном этапе был ему очень невыгоден.

Еще один фактор, о котором деликатно умолчали Мензис и Лиддел-Гарт, но о котором сэр Уинстон прекрасно помнил — приближались выборы. Выход на них в качестве победителя еще не гарантировал победы, это было ясно — Черчилль был слишком правым, слишком аристократом, для изрядно полевевшей за последние годы Великобритании — выход же на них в качестве победителя, принесшего добычу, позволяющую изрядно облегчить тяготы военного и послевоенного времени для простых англичан, был почти гарантией победы.

Ключом ко всему этому было соглашение со Сталиным — Черчилль слегка улыбнулся, вспомнив свое собственное высказывание по сходному поводу 'Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы, по меньшей мере, благожелательно отозвался о Сатане'.

— Джентльмены, следует тщательно проработать детали соглашения с маршалом Сталиным — подвел итог совещания сэр Уинстон — после окончательной проработки, Вам, сэр Стюарт, надо будет выходить на Ваших русских коллег.

— Это не составит проблемы, сэр Уинстон — заверил премьера Мензис — у нас есть прямой выход на доверенного человека маршала Берия в Швейцарии.

Переговоры 'Иванова' с немецкими офицерами.

Январь 1944 года, Париж, неприметная квартира в буржуазном квартале.

Присутствуют: генерал-полковник Карл фон Штюльпнагель, полковник Ханс Остер, полковник 'Иванов'.

— Добрый день, господа — очень рад Вас приветствовать — обратился 'Иванов' к вошедшим в квартиру фон Штюльпнагелю и Остеру — прошу Вас, проходите, присаживайтесь.

— Позвольте предложить Вам кофе, коньяк, сигары.

— Здравствуйте, герр полковник — обратился к 'Иванову' Штюльпнагель — позвольте представить Вам полковника Остера, начальника штаба абвера.

— Герр полковник, позвольте представить Вам полковника 'Иванова', в данный момент — личного представителя маршала Сталина.

— Для меня большая честь познакомиться лично, герр полковник, с легендой русской военной разведки — наклонив голову в коротком офицерском поклоне и щелкнув каблуками, сказал Остер — полковник Остер, к Вашим услугам.

— Для меня, в свою очередь, большая честь быть представленным столь заслуженному офицеру, как Вы, герр полковник — коротко поклонился 'Иванов', так же щелкнув каблуками — полковник 'Иванов', к Вашим услугам.

Остер и 'Иванов' с интересом посматривали друг на друга, пока 'Иванов', на правах хозяина разливал кофе и коньяк.

'Иванов' произвел на Остера благоприятное впечатление — высокий, широкоплечий шатен лет тридцати пяти, с ярко-синими глазами и заметной офицерской выправкой. В глаза бросалась спокойная уверенность в себе этого человека, и, в то же время, чувствовался настрой 'Иванова' на серьезный разговор с равными.

Остер тоже произвел на 'Иванова' хорошее впечатление — он не пытался что-то строить из себя, но был тем, кем был — опытным штабистом, и, как знал 'Иванов', убежденным антифашистом, непременным участником всех военных заговоров против Гитлера, человеком, готовым пойти на смерть ради своих убеждений.

Генерал-полковник фон Штюльпнагель и вовсе не нуждался в каких-либо рекомендациях — потомственный офицер, ближайший сподвижник покойных фон Секта и фон Хаммерштейн-Экворда, такой же, как и они, убежденный русофил и антифашист, сторонник военного союза России/СССР и Германии против англосаксов.

После неторопливого вкушения отлично сваренного хозяином кофе, стороны приступили к выяснению позиций друг друга.

— Господа — предложил фон Штюльпнагель — предлагаю Вам общение без чинов.

'Иванов' и Остер коротко выразили согласие с предложением старшего по званию.

— Господа, если Вы разрешите — 'Иванов' сделал паузу, дождавшись согласия, выразившегося в согласных кивках — я бы предложил Вам обсудить создавшееся положение прямо, без лишней дипломатии — в конце концов, все мы имперские офицеры, так что предлагаю оставить дипломатию дипломатам.

— Герр 'Иванов', Вы прочитали мою мысль — улыбнулся фон Штюльпнагель — полагаю, так будет лучше всего.

Внимательно наблюдавший за своими собеседниками Остер сделал первый вывод — он знал, что фон Штюльпнагель был в хороших отношениях с отцом полковника 'Иванова', также высокопоставленным офицером русской военной разведки, еще до Первой Мировой войны, но, судя по теплой, доброжелательной атмосфере, которую старательно создавал вообще-то сухой, холодноватый по характеру фон Штюльпнагель, речь шла не просто о важной встрече с сыном доброго знакомого — все выглядело так, будто беседовали единомышленники.

— Итак, господа, как выглядит ситуация, если посмотреть на нее из Москвы — начал 'Иванов' — с глубоким прискорбием вынужден констатировать, что естественные враги наших Империй, России и Германии, англосаксы, второй раз за последние 30 лет добились поставленной цели — наши страны истекают кровью в войне друг с другом.

Немецкие офицеры обратились в слух — такого начала они не ожидали, даже надеясь на благоприятные, применительно к текущей ситуации, советские предложения.

— Надеюсь, господа, Вы простите мне затянутое начало, но так уж исторически сложилось, что у наших Империй нет таких пересечений интересов, которые бы делали войну неизбежной — если вспомнить Семилетнюю войну, то, с грустью вынужден признать, что вступление Российской Империи в эту войну было обусловлено не только национальными интересами, но и интригами Австрии и Франции.

— Если же вспомнить наполеоновские войны, то Россия и Пруссия были друг другу верными союзниками, если не считать печального исключения, обусловленного французским диктатом.

— После этого русско-германская граница в течение столетия была границей мира, что, по моему скромному мнению, объясняется различием естественных сфер влиянием наших Империй — если исторической судьбой Германии было доминирование в Центральной Европе, или, как принято выражаться в Вашей прекрасной стране, Срединной Европе ('Иванов' прозрачно намекает на принятую во Втором Рейхе концепцию 'МиттельОйропа' В.Т.), то России историческая судьба изначально предопределила южное направление экспансии.

Фон Штюльпнагель и Остер потихоньку делали выводы — 'Иванов' говорил о доминировании Германии в Центральной Европе в прошедшем времени, да и его высказывание о южном направлении экспансии для России было достаточно неоднозначно.

— Можно только сожалеть о том, что предвоенные планы настоящих патриотов Российской и Германской Империй, заключавшиеся в поддержании прочного мира между нашими странами, не увенчались успехом — в отличие от планов недоброжелателей наших стран — в одной фразе 'Иванов' намекал и на поддержку военными элитами России и Германии Бьеркского договора, сорванного профранцузскими и пробританскими кругами в России, и на то, кого советская военная элита числит в главных недоброжелателях, точнее, продолжает числить.

— Собственно говоря, действия недоброжелателей наших Империй логичны, более того, единственно способны принести им желанный успех — достаточно вспомнить известный труд мистера Маккиндера — продолжал развивать свою мысль 'Иванов', делая отсылку к любезным сердцам немецких военных категориям геополитики — и лучшего примера, чем концепция 'Хартленда', созданная отцом англосаксонской геополитики, просто не было — если Вы позволите мне толковать концепцию 'Хартленда' расширительно, то Евразия и является теми самыми 'Сердцевинными землями' человечества, соответственно, автоматически возникает вопрос о силе, контролирующей эти территории.

— В том случае, если этой силой является русско-германский союз, то крайне маловероятен вариант, при котором англосаксы смогут отвоевать контроль над 'Хартлендом' военным путем — да, в силах англосаксонских держав развертывание многочисленной, отлично вооруженной армии, но, во-первых, русско-германский союз сможет выставить на поле боя не менее многочисленную армию, во-вторых, насколько англосаксы сильны в морской войне, настолько же они посредственны в сухопутной войне.

— В этой ситуации традиционный контроль англосаксов над морскими путями, при всей его серьезности, в значительной степени теряет свое могущество — просто потому, Евразия настолько велика, богата и разнообразна, что практически не нуждается в поставках извне.

— Мало этого, в ситуации, когда странам, контролирующим Евразию, нет нужды готовиться к войне друг с другом, им вполне по силам будет построить флот, способный постепенно отобрать у англосаксов контроль над Мировым Океаном — о, не сразу, конечно — постепенно, один район за другим.

— Кроме того, в этом случае против англосаксов будет работать экономика: во-первых, именно рынки Евразии, в первую очередь, конечно, европейский, являются ключевыми рынками мира, имеющими максимальную емкость, во-вторых, экономики США и Великобритании являются т.н. 'открытыми экономиками', в отличие от экономик СССР и Германии, куда более склонных к автаркии, поэтому закрытие евразийских рынков для англосаксов станет страшным ударом, чреватым хронической депрессией, в отличие от экономик СССР и Германии, для которых это станет не слишком большой неприятностью — хотя, конечно, понадобится серьезная структурная перестройка.

Фон Штюльпнагель и Остер переглянулись — то, что изложил им 'Иванов', являлось немного видоизмененным общим смыслом подтекста соглашения в Бьерке, в котором предусматривался раздел сфер влияния в Евразии (ох, недаром Вильгельм II, приветствуя прибывшего на переговоры Николая II, приказал поднять на своей яхте сигнал 'Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Тихого океана' — собственно, этим все было сказано В.Т.) — что они могли только приветствовать; за серьезный вариант советско-германского союза оба немецких офицера были готовы ухватиться руками и ногами, поскольку в той ситуации, в которой сейчас находилась Германия, это было подарком Бога.

Другое дело, что они были полностью согласны с английской поговоркой, гласящей, что дьявол кроется в деталях — следовало тщательно прояснить советскую позицию, уточнив все нюансы предлагаемого соглашения.

— Простите, герр 'Иванов', но нам бы хотелось уточнить детали — прямо сказал Штюльпнагель.

— Я к Вашим услугам — слегка поклонился 'Иванов'.

— Насколько я помню, сорок лет назад обсуждался вариант равноправного союза — фон Штюльпнагель деликатно не стал уточнять тот момент, что при формальном равноправии голос промышленно развитой Германии был бы заметно весомее мнения аграрно-индустриальной России.

— Сейчас ситуация изменилась — прямо ответил 'Иванов' — Германии предлагается роль младшего партнера, при неизбежных серьезных изменениях внутри страны.

— Нам придется строить социализм советского образца? — жестко спросил Остер, бывший антифашистом, но не левым, а искренне верующим христианином, совершенно не расположенным к социализму сталинского толка.

— Нет — столь же прямо ответил 'Иванов' — применительно к Вашей стране у нас разработан вариант социально-экономической модели смешанного типа — будет сильный частный сектор, но под контролем государства — нас категорически не устраивает ситуация, в которой очень многое в Германии зависит от 'Херрен-клуба' ('Клуб господ', объединение крупнейших промышленников и финансистов Германии, придерживающихся правых взглядов; существует с конца XIX века до сих пор. В.Т.); нас вообще не устраивает расклад, когда в Германии столь сильны такие русофобы и антисоветчики, как фон Крупп (в РеИ 'прославился' тем, что в конце 1941 года получил от Гитлера, как-то не замеченного в симпатиях к славянам, настоятельный совет гуманнее относиться к остарбайтерам — это не шутка, условия жизни советских граждан, угнанных в Германию, на предприятиях концерна 'Крупп' были хуже, чем в концлагерях В.Т.); кроме того, мы предусматриваем вариант, в которой часть репараций и контрибуции, будет взыскана контрольными пакетами германских фирм; конечно, будут и народные предприятия. Конечно, никто не собирается национализировать маленькие магазины и мастерские, проводить принудительную коллективизацию крестьянских хозяйств, во всяком случае, тех, хозяева которых не были активными членами нацистской партии или не были замешаны в преступлениях против граждан СССР.

— Во внутренней политике новой Германии будет проведена жесткая денацификация как государственного аппарата, так и общественных организаций (здесь и далее 'Иванов' излагает немного видоизмененный вариант, в РеИ существовавший в ГДР. В.Т.).

— Надо полагать, единственной политической партией новой Германии станет ГКП? — мрачно осведомился Остер.

— Нет — прямо ответил 'Иванов', в свое время потрясенный до глубины души инструкциями, полученными лично от Сталина — до сей поры, он не мог себе представить вождя, на полном серьезе говорящего о преимуществах многопартийности — по мнению маршала Сталина, в Германской Демократической Республике вполне имеют право на существование социал-демократы, христианские центристы, крестьянская партия — одним словом, левые и умеренные центристы, но не правые, и тем более, не ультраправые партии.

Далее 'Иванов' мог наблюдать редчайшее зрелище — потрясенные до глубины души германские офицеры в званиях генерал-полковника и полковника, но, военной разведки.

— Простите, Вы шутите? — только и смог выдавить из себя через пару минут Остер, по роду деятельности хорошо знавший реалии СССР.

— Я точно, слово в слово, процитировал Вам слова моего Верховного Главнокомандующего, сказанные им на инструктаже, состоявшемся перед поездкой — отчеканил 'Иванов' — даю Вам слово офицера, что все именно так и было.

— Благодарю Вас за подробное разъяснение — поспешил загладить намечавшийся конфликт фон Штюльпнагель — а как, по мнению маршала Сталина должна выглядеть политическая модель Германии, и каковы взаимные гарантии сторон?

— По мнению маршала Сталина — 'Иванов' оценил то, что фон Штюльпнагель упорно называет Императора по воинскому званию, это был хороший признак — ГДР будет президентской или президентско-парламентской республикой, с системой альтернативных выборов, в которых будут участвовать упомянутые выше политические партии; интересы СССР должны гарантироваться специальным договором, составные части будут иметь такое содержание — Советский Союз будет владеть всеми германскими газетами, радиостанциями, иными средствами массовой информации на срок до 2099 года, кандидатуры новых президентов и канцлеров Германии в обязательном порядке будут согласовываться с СССР, без этого их избрание/назначение будет невозможно, кроме того, каждый новый высший руководитель ГДР, перед вступлением в должность должен будет подтвердить этот договор своей подписью; ГДР будет предоставлять свою территорию под размещение советских войск (попросту говоря, пересказывается содержание секретного договора ФРГ — США 1949 года, составной частью которого является т.н. 'канцлер — акт' — в АИ МВ Сталин решил не изобретать велосипед, а воспользоваться американскими наработками из мира 'Рассвета' В.Т.).

— Что же касается гарантий Германии — позволю себе напомнить Вам, господа, предысторию как прошлой Великой войны, так и нынешней: в 1914 году наши страны столкнули в истребительной войне, ради интересов Великобритании, Франции и США, для того, чтобы английская промышленность и финансы избавились от германского конкурента, постепенно вытеснявшего их с рынков, чтобы Франция вернула себе Эльзас и Лотарингию; также и затем, чтобы Англия и Франция продолжали получать дешевое российское сырье, а не конкурировать с российскими товарами, произведенными на германском оборудовании; отдельно следует упомянуть нефтяной фактор — нефтяная промышленность России понемногу вытесняла из Европы американцев и англичан, тем самым нанося колоссальный ущерб семействам Рокфеллеров и Ротшильдов, оттого то полковник Хауз, креатура Рокфеллеров, делал все, от него зависящее, чтобы ослабить Россию, ну а перечислять достижения сэра Генри Детердинга, полагаю излишней тратой времени; предлагаю также, господа, вспомнить историю взлета некоего ефрейтора баварских стрелков, точнее, роль, которую в этом взлете сыграли господа Ханфште́нгль и Гесс — у нас есть все основания считать, что первый осуществлял финансирование НСДАП на деньги Рокфеллеров, а второй тесно связан с известными британскими кругами, ориентирующимися на Ротшильдов.

— Пожалуйста, господа, поправьте меня, если я не прав — но дважды за 30 лет мы убивали друг друга во имя чужих прибылей, ради того, чтобы чужое процветание не было поколеблено.

Фон Штюльпнагель и Остер переглянулись — и на вопросительный взгляд генерал-полковника, опытнейшего строевика и генштабиста, но, в силу специфики службы хуже осведомленного в хитросплетениях теневой политики, Остер утвердительно прикрыл глаза, подтверждая правдивость сказанного 'Ивановым'.

'Иванов', естественно, заметил эту безмолвную беседу — и еще раз убедился в правильности взятого им направления, в котором упор делался на максимальную откровенность беседы.

— Закономерен вопрос, господа — а каковы гарантии Германии на будущее?

— Поскольку есть все основания считать, что англосаксы останутся врагами России и в будущем, причем, любой России — неважно, красной или белой, имеет смысл сделать своего рода 'инженерную прикидку' на будущее.

— Я не хотел бы вдаваться в детали — надеюсь, Вы меня простите — но у нас есть стопроцентная уверенность в том, что в будущем противостоянии ключевыми видами вооружения, если Вы позволите так выразиться, стратегической триадой, станут высокие технологии, финансы и мировой рынок — а классические Вооруженные Силы будут играть обеспечивающую роль.

— В связи с этим у нас вызывает массу вопросов, какие истинные цели преследует т.н. 'план Моргентау' (в РеИ план Моргентау появился в 1944 году, в АИ МВ он был составлен раньше В.Т.) — полагаю, господа, Вы знаете, что планируют американцы?

Немецкие офицеры смотрели на 'Иванова' с некоторым недопониманием — во-первых, то, что он говорил о предполагаемом устройстве Германии и отношениях Германии с СССР мало напоминало положение младшего партнера — называя вещи своими именами, это было смесью положения фарватерного союзника и оккупированной страны, во-вторых, им были непонятны столь мрачные намеки применительно к плану Моргентау — абвер сумел выяснить примерное содержание американских планов, но не более того — несомненно, это был смертный приговор Германии, но, судя по тому, что говорил 'Иванов', русские считали этот план направленным против них.

— Простите, герр 'Иванов', но, то, что Вы предлагаете, мало похоже на положение младшего партнера — скорее, это похоже на условия, предлагаемые фарватерному союзнику — фон Штюльпнагель был прямолинеен.

— Герр фон Штюльпнагель, война между нашими Империями не была нужна ни нам, ни вам — тем не менее, за неполных 30 лет Германия развязала две Великих войны против моей страны — 'Иванов' был не менее прямолинеен — и, при всем моем, поверьте, глубочайшем уважении к германской военной элите, Вам не удалось остановить подстрекаемых англосаксами политиков.

— С нас хватит — прошлая Великая война стоила жизней четырнадцати мужчин из нашей фамилии, на нынешней погибли двое моих братьев и шестеро кузенов; я не хочу, чтобы через 20 или 25 лет моему сыну и племянникам вновь пришлось сражаться с Германией — поэтому мы будем строжайше контролировать германскую деловую элиту, политиков, прессу, армию и флот, секретные службы — 'Иванов' позволил себе искренность, прекрасно понимая, что эмоции тоже являются оружием в переговорах, будучи своевременно и правильно проявлены.

— В Вашей стране издавна боролись проанглийское и прорусское течения — мы уважаем и ценим наших друзей, но, они не могут справиться в одиночку, поэтому мы приложим все усилия, чтобы навсегда искоренить враждебные нашей стране течения; это невозможно без установления жесткого контроля сроком на пятьдесят лет, но, конечно, по мере достижения поставленных целей, заключающихся в максимально полной интеграции Германии в руководимое Советским Союзом евразийское пространство, контроль будет постепенно смягчаться.

Немцы внимательно слушали советского разведчика, внутренне соглашаясь с его аргументами, поскольку они были подобраны с учетом немецкого менталитета, с его абсолютизацией силы, с его принятием права сильного — а русские убедительно доказали свою силу на полях сражений, так что подчинение воле победителя было приемлемо; и удачно дополнены толикой сентиментальности и холодного гнева, когда речь зашла о его погибших близких — это тоже было близко и понятно немцам.

Другое дело, что им надо было прояснить советскую позицию до конца.

— Герр 'Иванов', Вы упомянули план Моргентау — какого Вы о нем мнения? — спросил Остер.

— Это смертный приговор Германии, который, согласно замыслу англосаксов, должен быть приведен в исполнение нами, с целью сделать неизбежным наше поражение в будущей войне с англосаксами — пожал плечами 'Иванов'.

— Простите, ГРУ располагает полным текстом? — уточнил Остер.

— Что касается основной части плана — да, но, судя по некоторым моментам, не исключено наличие дополнений или приложений к плану, до которых мы не сумели добраться — честно ответил 'Иванов'.

— Простите — Остер был настойчив — я хочу просить Вас об услуге — подробно рассказать содержание плана.

— Это возможно — спокойно ответил полковник — но я предлагаю поступить проще — прочитайте его сами, господа.

Последовавшая вслед немая сцена вполне впечатлила бы Гоголя — такой уровень открытости, мягко говоря, не слишком типичен для разведок.

Тем временем, 'Иванов' достал из портфеля черную кожаную папку, открыл ее, достав оттуда несколько скрепленных листов бумаги.

— Прошу прощения, господа, в моем распоряжении есть единственный экземпляр — извинился он.

Первым читал фон Штюльпнагель — естественно, прочитанное произвело на него сильнейшее впечатление, несмотря на то, что боевой генерал был мало похож на выпускницу монастырского пансиона. Закончив чтение, генерал-полковник молча передал бумаги Остеру — полковник управился быстрее, причем, как заметил фон Штюльпнагель, Остер не выглядел удивленным — скорее, полковник производил впечатление человека, чьи плохие предчувствия оправдались.

— Я Ваш должник, герр 'Иванов' — серьезно сказал Остер — этот документ подтверждает те отрывочные данные, которые мы сумели собрать — все совпадает, американцы, при активном содействии англичан, готовят уничтожение единого немецкого государства — подготавливая раздробление Рейха даже, фактически, не на три государства, как тут написано, а на восемнадцать, по сути дела, независимых земель, полное уничтожение германской армии как института государства, не только военной промышленности, но и вообще всей тяжелой промышленности Германии, в частности, промышленного района Рура, с последующим превращением Германии в сугубо аграрную страну, уничтожение высшего образования, с понятными последствиями для германской науки (излагается суть плана Моргентау, существовавшего в РеИ. В.Т.).

— Позвольте задать Вам еще два вопроса?

— Я к Вашим услугам, герр Остер — кивнул 'Иванов'.

— Вам что-то известно о планах сокращения населения Германии на 25 миллионов человек?

— Такая информация была, но точно ее подтвердить не удалось — возможно, речь идет о каком-то дополнении к плану Моргентау — ответил 'Иванов'.

— Простите, речь идет об использовании англо-американцами нацистской практики? — спросил фон Штюльпнагель.

— Точной информацией мы не располагаем — судя по отрывочным данным, речь идет о применении к немецким мужчинам практики принудительной кастрации — ответил 'Иванов' — предположительно, именно поэтому и оговаривается обязательная регистрация мужчин, начиная с 14 лет (не располагаю точными данными, но подобные версии слышать доводилось неоднократно; принудительная кастрация была законодательно оговорена в некоторых штатах США, в описываемый период, как мера профилактики асоциальных элементов В.Т.).

— Это смертный приговор Германии — спокойно констатировал фон Штюльпнагель.

— Полностью с Вами согласен — наклонил голову 'Иванов' — будет территория, на которой когда-то была Германия, территория, на которой будут жить люди, с той или иной долей немецкой крови в жилах — но Германии больше не будет, никогда.

— Второй вопрос — напомнил о себе Остер — почему Вы считаете этот план смертным приговором не только нам, но и Вам?

— Все просто, герр Остер — совокупный экономический потенциал англосаксонских стран составляет примерно 55-60% от мирового экономического потенциала — ответил 'Иванов' — наш, даже если мы получим преимущественное право разграбления Германии, составит где-то 10-15% мирового экономического потенциала, и то не сразу — предприятия надо демонтировать, возвести цеха, перевезти оборудование, смонтировать его на новом месте, обучить персонал.

— С учетом наших потерь, и отсутствия сильных союзников, англосаксы просто раздавят нас за счет экономического превосходства — хотя, возможно, это произойдет и не сразу, а после некоторой мирной передышки.

— Да, конечно, мы дорого продадим свои жизни — но нашей страны тоже не станет, как и нашего народа — с ледяным спокойствием закончил 'Иванов'.

— Можно сказать, что в отличие от прошлой Великой войны, англосаксы приняли обратную последовательность — тогда планировалось сначала уничтожить нас вашими руками, и, только затем добить вас, сейчас же — наоборот.

— В том же случае, если мы принимаем Ваше предложение? — жестко спросил фон Штюльпнагель.

— У нас будет примерно 25-30% мирового экономического потенциала — и, с учетом и наших, и ваших традиций стремительного экономического роста — хорошие шансы быстро его увеличить — ответил полковник — вначале, конечно, нам придется посидеть в стратегической обороне, но уже через 5-10 лет ситуация может существенно измениться.

— Каковы Ваши взгляды на будущее Вермахта? — не менее жестко спросил фон Штюльпнагель.

— По мысли маршала Сталина, значительно уместнее будет название Фольксармее — уточнил 'Иванов' — сухопутная армия мирного времени, комплектуемая по призыву, численностью в 15-20 дивизий, с танковыми войсками, полноценной артиллерией, частями усиления; разумеется, новая Германия должна иметь полноценные ВВС и ВМФ.

— В случае развертывания Фольксармее — все может быть, нельзя исключить вероятность новой большой войны в Европе — на складах и базах хранения, находящихся под совместным контролем Фольксармее и Советской Армии, будет находиться комплекты вооружения и военной техники еще на 80 дивизий.

— Офицерский и унтер-офицерский корпус Фольксармее будет состоять из граждан Германии, имеющих должную квалификацию, не состоявших в преступных организациях, и, непременное условие — не замешанных в военных преступлениях против граждан СССР.

— Двадцать дивизий — это немного — заметил генерал-полковник.

— Хотелось бы обратить Ваше внимание на следующие моменты: во-первых, Германия потеряла треть мужчин самых активных возрастов только убитыми, поэтому демографическая ситуация еще долго не позволит развертывать большую армию мирного времени; во-вторых, это только сухопутные войска, без ВВС и ВМФ; в-третьих, с изменением демографической ситуации размеры Фольксармее будут увеличены — обстоятельно ответил полковник.

— Если я правильно Вас понял — военнослужащие Вермахта могут служить в Фольксармее, даже если это люди не левых взглядов? — уточнил фон Штюльпнагель.

— Да — согласился 'Иванов' — например, маршал Сталин назвал в качестве приемлемого для СССР главкома Фольксармее генерал-фельдмаршала Роммеля — это, разумеется, только в качестве примера.

Немецкие офицеры задумались — об оппозиционных настроениях фельдмаршала знали очень немногие люди, так что либо ГРУ имело своих агентов среди заговорщиков, либо русские сумели просчитать вероятных участников заговора, что было менее вероятно.

— Только тех, кто не воевал против Вашей страны? — еще раз уточнил фон Штюльпнагель.

— Простите, почему же? — 'Иванов' слегка поднял бровь — Если такой достойный офицер, как генерал-полковник Гудериан сочтет возможным принять командование Панцерваффе новой германской армии, то Советский Союз не будет иметь ничего против этого.

— Называя вещи своими именами, господа — наше руководство видит Фольксармее 'европейской шпагой' СССР. Разумеется, эта 'шпага' должна быть отточена и, вообще, содержаться в должном порядке.

Фон Штюльпнагель и Остер переглянулись — советские условия были намного жестче, чем они предполагали первоначально, но, были не в пример выгоднее и гуманнее для Германии, чем американский вариант.

— Мы должны будем получить одобрение коллег, герр 'Иванов' — церемонно сообщил фон Штюльпнагель — но, хочу Вам сообщить, что я буду рекомендовать им принять вариант, предложенный СССР.

— Сочту за честь присоединиться к мнению герра фон Штюльпнагеля — сообщил Остер.

— Для меня большая честь — столь высокая оценка Вами, господа, предложений СССР — поддержал предложенный немцами на прощание тон 'Иванов'.

После недолгого прощания полковник подошел к столу, налил себе еще бокал коньяка, и неторопливо его выцедил, чувствуя, как уходит дикое напряжение — он понимал, что начало было удачным, играя на контрасте между планами США и СССР, удалось перетащить на свою сторону не только русофила фон Штюльпнагеля, но и правого центриста Остера, близкого к консервативным кругам и Генштаба, и военной разведки.

Доклад военно-морской разведки военному

Неприметный коттедж на территории базы Литтл-Крик, февраль 1944 года.

Присутствуют: военный, начальник военно-морской разведки США, его первый заместитель, начальник аналитического отдела ВМР.

— Джентльмены, рад Вас видеть — поздоровался с морскими разведчиками военный, производивший впечатление вконец загнанной лошади — надеюсь, Вы сможете сказать мне что-то определенное.

— Мы тоже рады Вас видеть, сэр — устало улыбнулся шеф ВМР, выглядевший не намного лучше военного — кажется, нам удалось внести некоторую ясность в вопрос о русском флоте. А, пока, может быть, Вы хотите выпить чашечку кофе, или, чего-нибудь покрепче?

— Кофе — с удовольствием — согласился военный — а, остальное, попозже.

— Как Вам будет угодно, сэр — ответил начальник ВМР — доклад подготовили аналитики, так что докладывать будет кэптэн.

— Хорошо — ответил военный, наливая себе кофе.

— Сначала немного истории — начал аналитик — кораблестроение никогда не было сильной отраслью русской экономики, так что их корабли нередко или строились за границей, или строились в России — но по иностранным проектам, и с иностранной технической помощью. Я не буду перечислять все корабли РИФ конца XIX — начала XX веков, построенные за границей, или с иностранной помощью, поскольку таковыми были почти все — достаточно вспомнить дредноуты типа 'Севастополь', являвшиеся копиями итальянского дредноута. Особой проблемой для русских всегда были силовые установки — они постоянно отставали в этом вопросе от мировых лидеров — например, перед прошлой Великой войной они построили лучшие в мире эсминцы типа 'Новик', но на этих кораблях стояли английские турбины 'Парсонс'. Этот набор проблем был унаследован большевиками — в 20-е — 30-е годы они использовали в своем кораблестроении практически любые серьезные наработки, до которых им удавалось дотянуться, но их ключевым партнером была Италия, поскольку ни о каком сотрудничестве в военно-морском строительстве ни с нами, ни с кузенами не могло быть и речи. Именно итальянцы помогли построить русским их эсминцы и легкие крейсера, являющиеся основой их надводного флота.

— Несколько сложнее вопрос с русскими субмаринами — тут, помимо итальянцев, была некоторая помощь и немцев, и, в самом начале, чуточку — французов, и собственное русское творчество, которое нас, по понятным причинам, очень мало интересовало — в общем, русские, в то время, так и не выработали сколько-нибудь стройной концепции строительства и применения флота, занимаясь метаниями между откровенной слабостью русского кораблестроения, острой нехваткой ресурсов на необходимое, не говоря уже о желаемом — и, страстным желанием иметь мощный океанский флот, при том, что у них не хватало сил для надежного контроля прибрежной зоны Советской России. Я уже молчу о реалиях географии, производной которой является стратегия — Балтика и Черное море являются классическими внутренними морями, выходы из которых легко закрывают 'кузены', на Дальнем Востоке, применительно к Евразии, господствует японский флот, контролирующий все выходы в океан; в принципе, у них есть выход в Северную Атлантику, с базированием на Мурманск, но, во-первых, театр у них совершенно не оборудован, во-вторых, русский Северный флот, по имеющимся силам и средствам, вряд ли может быть назван приличной эскадрой, в-третьих, выход на ключевую коммуникационную трассу США-Европа перекрыт Исландией. Можно сказать проще — на море русские являлись третьеразрядной морской державой, имевшей флот, по своим возможностям примерно соответствующий аргентинскому или бразильскому, но, в отличие от латиноамериканцев, 'размазанный' по четырем ТВД, два из которых являются изолированными, а, два — Тихоокеанский и Северный, формально связаны Северным морским путем, но очень условно, поскольку он крайне плохо обустроен. Надо заметить, русские пытались найти выход из этой безнадежной ситуации в массовом строительстве субмарин, как самого дешевого морского вооружения.

— И вот, летом 1942 года на Севере появляется русская суперсубмарина, резко меняющая соотношение сил на ТВД. Что мы знаем о ней точно — это корабль водоизмещением 15-20 тысяч тонн, способный развивать под водой скорость не менее 30 узлов, при этом лодка имеет колоссальную дальность подводного хода, причем, на высокой скорости. Его вооружение состоит из дальнобойных, управляемых торпед, и, предположительно, из самолетов-снарядов. Тип силовой установки неизвестен — первоначальное предположение, что лодка имеет силовую установку на фторе, не подтвердилось, поскольку наша опытная лодка 'Си девил', переделанная из типа 'Балао', хоть и сумела достичь подводной скорости в 25 узлов, имеет дальность не более 200 миль, при этом назвать ее силовую установку хоть сколько-нибудь надежной можно только в шутку.

— Закономерно возникает вопрос — а когда и где была построена эта субмарина? — кэптэн пристально посмотрел в глаза присутствующим.

— Первоначально мы рассматривали версию, что подводный корабль был выстроен на Севере России, с технической помощью немцев. Сейчас мы точно можем сказать, что немцы тут ни при чем — благодаря любезности 'кузенов', имеющих давние и прочные связи с военно-морской разведкой Германии (соответствует РеИ — например, нападение на советских дипкурьеров, в результате которого погиб Теодор Нетте, было совместной операцией британской и германской военно-морской разведок В.Т.), нам удалось получить информацию от разведки Кригсмарине.

— Итак, строительство субмарины водоизмещением 15-20 тысяч тонн — таких кораблей не строил никто и никогда в мире, для сравнения — у нас строительство тяжелого крейсера, имеющего водоизмещение в 1,5 раза меньше, занимает три года; русские же тратили на строительство и ввод в строй субмарины типа 'К', имеющей на порядок меньшее водоизмещение и традиционную конструкцию, три года — сколько же времени ушло у русских на постройку и ввод в строй уникального подводного дредноута, несомненно, имеющего новаторскую конструкцию — пять лет или больше? Следовательно, он был заложен не позже лета 1937 года? А откуда русские взяли технологии, позволившие им создать уникальные торпеды, если авиаторпеду они купили у итальянцев? Что им мешало использовать эти же технологии для создания авиаторпед, пусть неуправляемых? И, самое главное — когда русские успели сделать силовую установку своей субмарины, если они заложили ее не позже лета 1937 года?

Военный задумчиво смотрел на разведчиков — было похоже, что они нашли ответ на вопрос, что же такое 'Моржиха'.

— Резонно возникает вопрос — продолжил аналитик — если русские каким-то образом сумели создать принципиально новую силовую установку, то, почему она стоит только на 'Моржихе'? Стандартный вариант внедрения новых силовых установок, да и любой новой технологии — от простого к сложному, от малого к большому. До сей поры это правило не знало исключений — просто потому, что любую, сколько угодно гениальную идею, сначала надо воплотить в металл опытного образца, выявить его 'детские болезни', потом сделать предсерийный образец — и провести расширенные испытания, затем выпустить малую серию — и отработать ее в практическом использовании; и только после этого возможен выпуск чего-то по-настоящему сложного и совершенного.

— Вспомните историю броненосцев, джентльмены — прошло сорок лет, прежде чем родился качественно новый тип линейного корабля — дредноут. Вспомните историю подводных лодок — первые субмарины современного типа появились еще в начале века, но, несмотря на то, что они непрерывно совершенствуются, кроме России, нигде нет качественно новых субмарин — и это притом, что над совершенствованием подлодок работаем мы, 'кузены', гунны, лягушатники, джапы, макаронники. Ничего подобного 'Моржихе' нет нигде в мире — мы знаем практически все о флотах 'кузенов', гуннов, макаронников, лягушатников.

— Простите, а японцы? — спросил военный.

— Сэр, Вы верите в то, что джапы сумели создать качественно новый корабль — и отдали его потенциальному противнику? — ответил вопросом на вопрос кэптэн. И в таком случае — почему мы не видим ничего подобного 'Моржихе' в составе Императорского Флота? Почему нет кораблей и субмарин с подобными двигательными установками, вооружением и аппаратурой в любом другом флоте, если это не русская разработка?

— Вы правы — это был глупый вопрос — военный умел признавать свои ошибки.

— Хорошо, допустим, что русским повезло совершить качественный прорыв сразу по нескольким направлением — но, в таком случае, почему они сначала не построили дюжины-другой средних и больших субмарин, подобных 'Моржихе', пусть менее совершенных — ведь их промышленности надо было на чем-то отрабатывать навыки постройки новых подлодок, их морякам необходимо было научиться обслуживать и применять новые подводные корабли? — аналитик был не понаслышке знаком с правилом, согласно которому в правильно заданном вопросе содержится половина ответа — кстати, а почему они не ставят эти установки на свои надводные корабли? Посудите сами, насколько бы выросли возможности их легких крейсеров, если бы получили настолько мощные силовые установки? Почему они не используют торпеды нового типа и аппаратуру обнаружения на эсминцах или легких крейсерах? В общем, почему все инновации сосредоточены на одной 'Моржихе' — и только на ней?

— Насколько я понимаю, Вы хотите сказать, что комплекс уникальных технологий, благодаря которым стало возможно строительство 'Моржихи', уже был готов в 1937 году, если, конечно, принять за основу вариант, что Советы самостоятельно построили эту сверхлодку — но, почему-то, нет никаких признаков того, что русские предварительно отрабатывали эти технологии; более того, прошло семь лет, но ни один русский корабль, ни одна субмарина, не получила чего-то подобного оборудованию суперсубмарины — медленно произнес военный — и если второе еще как-то можно попытаться объяснить, хотя я лично с трудом представляю логичное объяснение этого, то первого просто не может быть, по ряду причин.

— Вот именно, сэр — аналитик смотрел военному в глаза — чудес на свете не бывает, мне, во всяком случае, не довелось наблюдать таковые — поэтому я не верю в бред гуннов о Полярном Змее, разбуженном русскими священниками. Я доверяю фактам — а они таковы — во-первых, технологий, позволяющих построить такую субмарину, нет ни у одной из ведущих кораблестроительных держав мира; во-вторых, русская кораблестроительная промышленность, деликатно говоря, не блещет достижениями — если называть вещи своими именами, пока русские просто воспроизводят итальянские проекты, в области надводных кораблей, и, что-то делают в области постройки субмарин; в-третьих, если бы они создали эти технологии самостоятельно, или, по крайней мере, могли бы их воспроизвести, они бы попытались их тиражировать, пусть очень ограниченно, просто потому, что их выигрыш в морской войне был бы колоссален — чего не наблюдается. Отсюда следует вывод — 'Моржиху' построили не Советы, или — не нынешние Советы, как предположил один из моих подчиненных.

Военный обвел тяжелым взглядом флотских разведчиков — ему ответили такими же тяжелыми, прямыми взглядами.

— Будьте добры пояснить свою мысль — сухо попросил военный, понимая, что ему высказывают официальную позицию разведки ВМФ.

— В настоящее время ни в одной из ведущих морских держав мира не существует технологий, позволяющих построить суперсубмарину — констатировал начальник аналитического отдела — что же касается России, то можно с уверенностью заявить, что в первой половине 30-х годов Советская Россия не располагала достаточными ресурсами для создания, например, 'атомного котла', поскольку для этого пришлось бы создавать новую отрасль экономики; если бы русские сумели создать что-то качественно новое, но, при этом, дешевое и технологичное — они бы начали более или менее массовое серийное производство этих силовых установок для своего флота.

— Итог — русская суперсубмарина, безусловно, существует; при этом, русские не могли построить ее самостоятельно — и не могли купить в какой-то другой стране, поскольку ее никто не мог построить — такого уровня технологий еще никто не достиг. Отсюда следует вывод — 'Моржиха' либо получена большевиками от инопланетян, либо — от русских из будущего.

Военный, справившись с потрясением, анализировал сказанное — вероятность недобросовестности или неточности в расчетах была минимальной, поскольку разведчики этого ранга, будучи профессионалами высочайшего класса, привыкли отвечать за точность предоставляемой ими информации; вероятность перевербовки высшего руководства флотской разведки он отверг сразу — кого-то одного, еще может быть, хотя и очень маловероятно, поскольку не те возможности были у советской разведки в США, чтобы вербовать высших руководителей американских спецслужб — но не сразу троих, это было невозможно. Оставалась вероятность добросовестного заблуждения — но, по зрелому размышлению, вероятность этого также была невелика — список стран, способных создать технологии такого класса и довести их до практического применения, был предельно короток — США, Великобритания, Германия. Если Германия отпадала — тогда русским просто не у кого было получить техническую помощь, во всяком случае, на этой планете..

Военный продолжал искать логические неувязки в сказанном — и не находил их.

Разведчики ждали.

— Хорошо, джентльмены, я готов принять Ваш вариант в качестве рабочей версии — сказал он — но мне бы хотелось услышать Ваши предположения — кто и почему?

— Мы не располагаем информацией для анализа — ответил шеф ВМР — поэтому все последующее является не более, чем предположениями. Теоретически, инопланетянам могло потребоваться какое-то редкое сырье, которое им мог предоставить только мистер Сталин — или, возможно, им еще требовалась полная тайна; в результате, была выстроена привычная для русских схема торговли — сырье в обмен на технологии и оборудование; не исключено, что этим объясняется резкий прорыв русских в военно-технической сфере, начавшийся во второй половине 1942 года. Косвенным подтверждением этой версии может служить запущенный русской контрразведкой слух, что субмарина принадлежит 'вооруженным силам коммунистического Марса' — они могли счесть, что наиболее надежным способом скрыть правду будет правдоподобная ложь — именно потому, что такой бред любая разведка будет проверять в последнюю очередь. Благодаря этому русские выиграли, как минимум, год — мы просто не восприняли это всерьез, сочтя это пьяным бредом русского матроса в портовом кабаке.

Военный молчал — упрекать разведчиков было не в чем, ему в это не верилось до сих пор.

— Более реалистичной выглядит версия 'Советов из будущего' — в этом случае снимается вопрос, как инопланетяне сумели наладить контакт с русскими, поскольку соотечественникам, пусть из разных времен, найти общий язык, в прямом и переносном смысле, было бы не в пример легче. Не исключено, что в будущем продолжается противостояние Америки и Советской России — и, возможно, большевики решили изменить начальные условия этого противостояния, оказав помощь своим предкам в более успешном завершении Второй Мировой войны. Косвенным подтверждением этой версии может быть информация о том, что советские морские офицеры, общавшиеся с членами экипажа 'Моржихи', говорили о них, что, это, несомненно, русские — но, какие-то не такие. Если это русские, скажем, из 1975 года, или, тем более, 1995 года, то эта странность получает логичное объяснение — за несколько десятилетий изменился язык, пусть и не очень заметно; изменились и какие-то нормы поведения в обществе, пусть и малозаметно. Все это 'режет глаз' русским из 1944 года — они замечают отличия, но, судя по всему, им даны какие-то правдоподобные объяснения, или настоятельный совет не любопытствовать сверх меры, или и то, и другое вместе. Это же еще лучше объясняет и научно-технический, и военно-технический, и военный прорывы большевиков — потомки попросту привезли с собой подробнейшую информацию по всем вопросам, могущим заинтересовать Сталина и его окружение. Проще говоря, возможно, там русские запустили Т-54 в серию в 1945 году — а получив от потомков подробные чертежи и технологические карты, смогли сделать это на два года раньше. Этим же объясняется и блестящая победа русских в Сталинградской битве — благодаря потомкам они имели подробнейшую информацию не только о силах немцев, но и знали все ходы, удачные и неудачные, свои и врага, в этом генеральном сражении. Та же история с резким ростом русского военного искусства — русские из будущего привезли своим предкам соответствующие уставы, подробные руководства по тактике и стратегии, списки талантливых генералов и адмиралов — и списки неудачников.

— То есть, можно предположить, что в будущем русские проигрывают противостояние нашим потомкам — и решили нанести удар в прошлом, чтобы переломить ход противостояния? — военный был профессионалом, умеющим работать с информацией — и, соответственно, вычленять ключевые моменты.

— Такой вариант возможен — хладнокровно констатировал аналитик — но, с равной вероятностью можно предположить, что противостояние зашло в тупик, ввиду равенства сил сторон — и большевики сделали нестандартный ход; также можно предположить, что русские выигрывают, но, с тяжелыми для себя потерями — и отправка 'Моржихи' является просто способом минимизировать потери. Пока у нас нет информации для анализа, предполагать можно все, что угодно — практической пользы от этого не предвидится, за исключением разве что того, что это своеобразная 'гимнастика для ума'.

Военный не мог не признать правоту моряка — сейчас следовало не тратить драгоценное время на досужую болтовню, но пытаться выправить создавшееся положение.

— Хорошо, что Вы можете сказать, опираясь на имеющуюся информацию? — собравшись, спросил этот умный, очень волевой человек.

— Если это русские из будущего, то, с приемлемой точностью можно сказать следующее — подробно начал излагать выжатое из имеющихся крох добытой информации группой отборных аналитиков кэптэн — во-первых, даже в первоначальном варианте истории Россия не просто оказалась среди победителей во Второй Мировой войне, но сумела возродиться после всех разрушений и потерь, став державой, сопоставимой с США — это следует и из того, что Россия вообще может проводить самостоятельную политику, в частности, выражающуюся в посылке 'Моржихи', и из способности русских строить такие подводные дредноуты — значит, они нашли ресурсы на развитие своего кораблестроения, и в том, что они там, в будущем, имеют высокоразвитую науку, по крайней мере, в одном превзошедшую нашу науку — я просто не берусь сказать, какие ресурсы нужны для такого путешествия в прошлое.

Военный прокачивал сказанное — да, все было верно: подконтрольная США страна просто не могла бы проделывать такие номера; с учетом того, что для русских главным всегда был сухопутный фронт, выделение ресурсов на кораблестроение, способное строить такие субмарины, значило то, что с ресурсами у них дела обстоят неплохо; что касалось русской науки, то и тут все было абсолютно логично — если бы американская наука могла обеспечить такие путешествия во времени, то, можно было не сомневаться — что-то подобное точно было бы в их распоряжении, давая возможность Америке гарантированно победить во всем мире — и во всех временах.

— Во-вторых, можно сказать, что возможности красных велики, но не безграничны — продолжил аналитик после паузы, сделанной им с целью дать возможность военному осмыслить сказанное — если бы они могли делать со временем, все, что им заблагорассудится, они бы могли перебросить в 1942 год не одну 'Моржиху', а, скажем, полмиллиона солдат и офицеров из будущего, вооруженных соответствующим оружием и техникой — и если русская субмарина разгромила Полярный флот Рейха, то, такая армия из будущего быстро разгромила бы Вермахт, захватив всю Европу — и ни мы, ни 'кузены', ни гунны, даже объединив свои силы, ничего бы не смогли ей противопоставить. Этого нет — почему, я не знаю, равно, как и не могу гарантировать того, что чего-то в этом роде не случится в будущем — но пока, Бог хранит Америку.

Военный попытался представить себе, на что способна сухопутная армия, вооруженная оружием, по классу равному оружию суперсубмарины, и, самое страшное, профессионально умеющая его использовать — и честно признался себе, что ему жутко. Первая аналогия, пришедшая ему на ум — филиппинские дикари с мачете, безжалостно выкашиваемые винтовками американских солдат. Потом он представил себе на месте филиппинцев солдат американской армии, вооруженных 'Гарандами' и 'Браунингами' — убиваемых до того, как они сумеют приблизиться к врагу на дистанцию прицельного выстрела; расстрелянную на марше артиллерию; падающие с пылающих небес 'Мустанги', 'Тандерболты', 'Мародеры', 'Либерейторы', 'Суперфортрессы' — не способные нанести русским хоть какой-то урон; горящие 'Шерманы', размениваемые на русские супертанки в соотношении сто к одному; и, наконец, хладнокровно и методично стираемые с лица Земли советской стратегической авиацией американские города. Военный представил себе все это — и согласился с аналитиком — действительно, Бог хранит Америку.

— В-третьих, можно предположить, что это путешествие в прошлое является билетом в один конец — продолжил кэптэн — хотя это и очень шаткое предположение, строящееся исключительно на том, что члены экипажа 'Моржихи' создают семьи с местными женщинами — с таким же основанием можно предположить, что НКВД попросту помогает им создать максимально комфортные условия жизни, и, при этом, минимизировать возможность утечки информации.

— То есть, возможно, они не смогут вернуться? — оживился военный, после пережитого шока готовый схватиться за любую хорошую новость.

— Возможно, так — пожал плечами аналитик — а, возможно, советское руководство из будущего попросту договорилось со Сталиным, что эти специалисты будут развивать русское кораблестроение и флот, чтобы элементарно экономить на переброске туда-обратно — мы ведь ничего не знаем о том, в какие суммы обходятся подобные путешествия — и для экипажа субмарины это длительная командировка, лет на 10-20; естественно, там для этой миссии подобрали холостяков, ну а здесь им ненавязчиво помогли устроить личную жизнь, подведя подходящих спутниц жизни.

— В-четвертых, это объясняет неожиданный профессионализм большевиков в мировой экономике и финансах — там, в будущем, потрудились экономисты и финансисты высокого класса, разрабатывая оптимальные для СССР модели интеграции Европы и Азии — методично 'забил последний гвоздь в крышку гроба' аналитик — использовавшие для этого подробнейшие знания об экономике прошлого, рассчитавшие все возможные ходы в предстоящей игре и за Советскую Россию, и за ее вассалов, союзников и противников. Кстати, я бы ничуть не удивился, если бы на подлодке оказались финансисты и экономисты, которые, надо полагать, уже обустроились в Москве — разумеется, на скромных, не бросающихся в глаза должностях.

Военный умел держать себя в руках — но в этот момент на него было грустно смотреть. Впрочем, вряд ли кто-то, оказавшийся на его месте, смог бы излучать оптимизм — это был, если и не смертный приговор его стране, пусть и растянутый во времени, то, в лучшем для Америки случае, что-то близкое к нему. Но он был матерым волком, привыкшим держать удары — и сумел собраться с силами.

— Хорошо, как Вы оцениваете в этом случае варианты наших действий? — отрывисто спросил он.

— Действия русских можно описать одной фразой — они наращивают ресурсную базу — ответил аналитик — что вполне логично — как бы ни велика и серьезна была помощь, оказываемая им из будущего, она, прежде всего, оказывается информацией, позволяющей максимально эффективно использовать имеющиеся ресурсы, но не заменяющая их — точнее, заменяющая в некоторой степени. Можно только порадоваться тому, что у большевиков на Севере, в 1942 году, сложилась настолько критическая ситуация, что их потомки были вынуждены перебросить им 'Моржиху' — в противном случае, мы бы ничего не заподозрили.

— Соответственно, наши действия — не позволять им наращивать ресурсы, более того, истощать их ресурсы, при этом, крайне желательно, не доводить дело до новой мировой войны.

— Момент — простите, я Вас перебью — извинился военный — нельзя ли изложить Вашу точку зрения подробнее?

— Мы не можем точно сказать, с каких пор Сталин получает помощь из будущего — начал подробно излагать свое мнение кэптэн — в принципе, наиболее вероятны два варианта.

— Согласно первому варианту, помощь оказывается с начала 30-х — именно этим объясняется фантастический экономический рост большевиков, 20% ежегодно. Правда, с этой версией не вполне увязывается военная катастрофа русских 1941 года — для ее предотвращения достаточно было сосредоточить главные силы РККА на 'линии Сталина', заранее отдав им приказ на оборону. Предлагаемые объяснения, что потомкам требовалось сделать Сталина более сговорчивым, представляются довольно натянутыми — рисковать срывом всего проекта, это слишком..

— Суть второго варианта заключается в том, что связь с будущим была налажена в интервале между июнем 1941 года и июлем 1942 года, т.е. между нападением Гитлера и появлением субмарины. Этот вариант прекрасно объясняет происходящее в последние два года, но оставляет без ответа вопросы, относящиеся к более ранним временам.

— Впрочем, Господь с прошлым — сейчас нам надо наметить варианты действий на будущее.

— Первый вариант — закреплять имеющееся статус-кво, по мере сил пытаясь получить наиболее выгодные позиции, с тем, чтобы в будущем раздавить большевиков экономически, благо, даже с учетом их нынешних побед в Европе, у нас более чем четырехкратное превосходство в экономическом потенциале. Этот вариант почти неизбежно ведет к нашему проигрышу, растянутому во времени. Имея информацию из будущего и мощный экономический потенциал, русские просто смогут предлагать на мировом рынке пользующиеся спросом новые товары на полгода или год раньше нас — и постепенно разорят наши компании в условиях свободной конкуренции. Конечно, мы можем прибегнуть к варианту, в свое время предложенному мистером Чемберленом для Британской Империи — переход от системы фритредерства к системе общеимперских тарифов, закрывающих рынок Империи для наших и германских товаров; но, для нас переход от открытой экономики к экономическому изоляционизму станет катастрофой, по очевидным причинам.

— Второй вариант — используя наше превосходство в воздухе и на море, сразу же после капитуляции Японии начать неограниченную войну с Россией. Этот вариант также чреват разгромом — но, в отличие от первого, быстрым. Можно с уверенностью сказать, что Советы из будущего могут перебросить в настоящее груз в 15-20 тысяч тонн — предположим, это будет не еще одна субмарина, а 50-100 стратегических бомбардировщиков из будущего, с запасом химических бомб или, чего-то еще более мощного. Проще говоря, Советы начнут уничтожать наши промышленные центры, подобно тому, как мы уничтожали Кельн и Гамбург — а мы ничего не сможем противопоставить самолетам, опережающим наши, на 30-50 лет.

— Третий вариант дает определенные шансы на успех — сейчас Советы истощены войной, в отличие от нас. Если мы начнем истощать их ресурсы, при этом, не переходя грань, за которой их потомки окажут им экстраординарную помощь — то есть шанс, что, будучи вынуждены перерасходовать ресурсы не только обычное поддержание обороноспособности, но и на серию не слишком больших, но чувствительных для них войн, Советы не смогут эффективно противостоять нам в экономике — и постепенно проиграют.

— Я все понял — кивнул военный — теперь у меня есть к Вам два вопроса, джентльмены.

— Что Вам нужно, чтобы получить более подробную информацию о, скажем так, 'деле 'Моржихи''?

— Каковы Ваши предложения на ближайшее будущее?

Моряки переглянулись — не каждый год куратор ВС США, человек, во власти которого было всё — любые деньги, властные полномочия, звания и должности, предлагал практически любые возможности для решения возникшей проблемы.

— Нам нужны дополнительные ассигнования для поощрения офицеров, работающих по этому вопросу — контр-адмирал, шеф ВМР, разумно предпочитал не просить слишком много заранее, прекрасно понимая, что в случае благополучного решения проблемы и он лично, и его команда получат все желаемое — нужно будет только составить список — в остальном же, работа в этом направлении ведется уже почти полтора года.

— Я бы хотел знать подробности — приказал военный.

— Есть такой господин, мистер Эрл — бывший журналист из Фриско, не лишенный определенных талантов и наработавший определенный опыт — пожал плечами контр-адмирал — мы отправили его в город Молотовск, где и базируется субмарина. Достаточно быстро выяснилось, что мистер Эрл, довольно успешно решавший третьестепенные проблемы в странах Латинской Америки и Китае, ничего не может сделать в России — более того, русская контрразведка взяла его 'под колпак' и кормит дезинформацией, на что мы и рассчитывали.

Военный понимающе кивнул — действительно, для человека, досконально знающего практику военно-морской разведки, все было очевидно: да, ВМР могла взять в штат талантливого гражданского, это было вполне обычной практикой, вот только подняться выше вторых-третьих ролей у него не было шансов — в силу специфики флотской разведки ее ядро составляли именно кадровые офицеры американского флота, именно они решали все серьезные проблемы; на долю же таких, как мистер Эрл, оставались третьестепенные вопросы, на решение которых было просто нецелесообразно отвлекать первоклассных профессионалов — или же, когда это было нужно, они были расходным материалом, обеспечивая действия профессионалов.

— Поскольку у русской контрразведки нет опыта противодействия именно нашей службе, мы подставили им мистера Эрла, привыкшего решать все проблемы толстой пачкой долларов и 'кольтом' 45-го калибра — незачем им с самого начала иметь представление о реальном уровне квалификации нашего ведомства. Должен отметить, что на таком варианте настоял именно кэптэн — контр-адмирал кивнул в сторону аналитика — предположивший, что если 'Моржиха' является уникальным кораблем, то и оперативное прикрытие советской контрразведки будет очень плотным, поэтому попытка прямого подхода к ее секретам заведомо обречена на провал.

— Тем временем, несколько офицеров в наших представительствах в Архангельске и Мурманске, занимавшихся передачей нашей помощи, предоставляемой Советам, были отозваны — кто-то получил повышение, кто-то слишком много пил и увлекался русскими женщинами, у кого-то обнаружились проблемы в семье. О, ничего особенного, совершенно обычная практика — поэтому русская контрразведка и не насторожилась больше обычного. На их места прибыли наши офицеры, ранее работавшие в Латинской Америке — можно почти наверняка сказать, что они никогда не попадали в поле зрения русских спецслужб. Конечно, существенным недостатком было их незнание русского языка — но отсутствие 'засветки' было важнее.

— Разумеется, пока они осваивались на новом месте, мы продолжали имитировать работу через мистера Эрла, искренне считавшего, что он и есть единственный агент, работающий по 'Моржихе' — мы добросовестно отправили к нему проверяющих в Молотовск, под легендой журналистов; естественно, это были офицеры, ранее работавшие в Европе и, наверняка идентифицированные русскими, как наши сотрудники.

Военный улыбнулся — практика использования агентов 'вслепую' наверняка не была новостью еще во времена строительства пирамид, но от этого она не становилась менее эффективной.

— Тем временем, наши офицеры в Мурманске и Архангельске вели себя как обычные сотрудники миссий — пили виски с русскими, спали со своими переводчицами, поголовно работающими на НКВД, иногда немного спекулировали, иногда — помогали своим новым знакомым, если им был нужен, например, пенициллин — словом, стали обычнейшей деталью русского пейзажа, не привлекающей особого внимания советской контрразведки, в отличие от самоуверенного и самовлюбленного мистера Эрла. Само собой, они внимательно присматривались к своим русским знакомым, благо их должности предусматривали широчайший круг общения, куда менее жестко контролируемый, чем круг общения мистера Эрла — их интересовали рабочие и техники из портов, снабженцы, сверхсрочники русского флота — словом, все те, кто через пару-другую лет, не привлекая к себе лишнего внимания, сможет перевестись в Молотовск, постепенно подобравшись к секретам 'Моржихи'. Естественно, для работы шпионом подходит даже не один человек из тысячи — но троих они завербовали.

— Вы не считаете, что этот процесс стоит ускорить? — спросил военный, прекрасно понимавший, что излишняя спешка может погубить плоды нелегкого труда — но точная информация была жизненно необходима.

— Полагаю, это не имеет смысла — покачал головой контр-адмирал — если наши аналитики правы — а я уверен в их правоте с вероятностью 99% и, много, очень много девяток в периоде, то русские сейчас находятся в положении флота Севера времен нашей Гражданской войны, получившего из будущего, например, дредноут 'Арканзас'. Да, 'Арканзас' легко отправил бы на дно не только флот Конфедерации, но и флоты Великобритании и Франции, если они все же решали бы вступить в войну на стороне Юга. Но даже промышленно развитый Север никак не смог бы полноценно обслуживать 'Арканзас' — да, северяне смогли бы изготовить 305-мм снаряды, точнее, бронебойные болванки; да, на Севере смогли бы кое-как выгнать из нефти, добываемой в Пенсильвании, некое подобие флотского мазута — но, обслуживание турбин линкора или изготовление новых стволов орудий ГК, взамен расстрелянных, находилось далеко за пределами возможностей промышленности Севера. Кстати, это и станет убедительным доказательством правоты наших аналитиков — если 'Моржиха' будет постоянно находиться на Севере, не уходя в дальние походы, то это будет значить, что русские не в состоянии возобновить ее ресурс, что было бы невозможно, если бы они сами ее построили.

— Скорее всего, обычное взаимодействие большевиков со своими потомками выглядит примерно так — на какой-то из баз НКВД, кстати, совершенно необязательно самой большой и хорошо защищенной, в условленное время открывается 'дверь' в будущее, из которого перебрасываются несколько сотен или тысяч фунтов документов, переходят нужные специалисты, возможно, перебрасывается какое-то компактное оборудование. Это может быть что угодно — какая-то небольшая войсковая часть, небольшой ведомственный санаторий, отдельное здание. Таких 'точек перехода', конечно, несколько, поскольку никто не станет рисковать, не учтя даже маловероятных случайностей — и вычислить их невозможно. Наверняка предусмотрена возможность экстренной связи.

— Вы сделали этот вывод на основе того, что прикрытие 'Моржихи' осуществляет именно НКВД? — утвердительно спросил военный.

— Не только — ответил контр-адмирал — как удалось выяснить мистеру Эрлу, в Молотовске постоянно находится мистер Кириллов, генерал русской тайной полиции — один из доверенных людей маршала Берии. Именно этот человек постоянно контактирует и со штабом Северного флота, и, его часто видят возле стоянки 'Моржихи'. Логичный ответ на вопрос — а что генерал НКВД забыл на базе флота, если он не занимается военной контрразведкой, полагаю, очевиден, сэр — он является координатором проекта, во всяком случае, той его частью, которая касается 'Моржихи'. Разумеется, из этого можно сделать совершенно логичный вывод о том, что со стороны маршала Сталина проект курирует мистер Берия.

— К сожалению, мы не располагаем информацией о том, кто курирует этот проект со стороны Советов из будущего — с равной вероятностью можно предположить, что это может быть и тайная полиция, и военные; ну а здесь маршал Сталин поручил это мистеру Берии, чтобы не усиливать чрезмерно своих военных.

Военный был крайне озабочен внезапно появившейся угрозой и недоволен тем, что ее обнаружили так поздно — впрочем, он понимал, что, если бы разведчики не вычислили настоящее происхождение 'Моржихи', то эта угроза вполне могла проявиться тогда, когда было бы поздно что-то предпринимать.

Переговоры фон Штюльпнагеля и Рудински.

Неделей позже, в Париже, на другой конспиративной квартире.

— Добрый вечер, герр Рудински! — приветствовал фон Штюльпнагель давнего знакомого.

— Рад Вас приветствовать, герр генерал-полковник! — устало улыбнулся Руди, производивший впечатление вконец загнанной лошади.

— Позвольте предложить Вам кофе, коньяк, сигары.

— С удовольствием, герр Рудински — отозвался фон Штюльпнагель.

После чашечки кофе, дополненной бокалом коньяка и сигарой, генерал с интересом посмотрел на Рудински, намекая на то, что доверенному лицу Гиммлера пора переходить к делу.

— Я сейчас совершу три служебных преступления, за каждое из которых наименьшим наказанием является расстрел — так группенфюрер начал деловую часть беседы.

— Герр генерал-полковник, будьте так добры, внимательно прочитайте содержимое этих трех папок.

Фон Штюльпнагель читал — и чувствовал себя, мягко говоря, неуютно — в первой папке были заботливо подобранные материалы по участникам военного заговора; положим, гестапо знало далеко не все, но большая часть ключевых фигур им была известна, более того, имевшихся в этой папке материалов было достаточно для того, чтобы упомянутые в ней офицеры немедленно попали под расследование, проводимое 'комиссией 1 февраля'; хуже всего было то, что в поле зрения гестапо попали все ключевые группы заговорщиков — там были и генералы из 'старой гвардии' Генштаба, и офицеры из числа молодых, подающих большие надежды генштабистов, офицеры из армии резерва, групп армий, дислоцированных во Франции, офицеры из штабов армий, воюющих на Восточном фронте, в подозреваемых числился и Остер, на которого замыкались все связи заговорщиков в абвере; в общем, имевшихся материалов было достаточно для того, чтобы начать разгром военного заговора.

Содержимое второй папки, как это ни смешно прозвучит, было ему хорошо знакомо — там находился план Моргентау, почти идентичный тому, что был у 'Иванова' — разница заключалась в том, что 'Иванов' принес на встречу англоязычный оригинал, а у Рудински наличествовал перевод на немецкий язык.

От содержимого третьей папки, самой тонкой, — там, собственно, всего-то и имелось три листа бумаги — генерал-полковника прошиб холодный пот. Дело в том, что на первом листе был напечатан приказ, подписанный рейхсфюрером СС, в котором на гестапо возлагалась обязанность обеспечить контрразведывательное прикрытие доставки химических боеприпасов с тыловых складов в действующую армию; на двух остальных листах, являвшихся приложениями к приказу, уточнялись адресаты доставки — бригада реактивных минометов 'небельверфер' на Восточном фронте и часть, обеспечивавшая запуск баллистических ракет 'Фау-2' по Лондону, дислоцировавшаяся во Франции.

— Это настоящие документы? — спросил фон Штюльпнагель, указывая взглядом на третью папку.

— Как и в первой и второй папках — впрочем, относительно них, насколько я понимаю, у Вас нет сомнений — невесело улыбнулся Рудински, в этот момент совершенно не похожий на удачливого охотника, добывшего королевскую дичь — скорее, талантливый аналитик, въедливый следователь, блестящий оперативник сейчас напоминал человека, у которого рухнуло дело всей его жизни.

— Интересно, конечно, кто мог ознакомить Вас с планом Моргентау — у мальчиков адмирала, насколько я знаю, этого документа нет, но это не имеет никакого практического значения.

— Почему? — с интересом спросил фон Штюльпнагель — ему уже было ясно, что происходит нечто совершенно нестандартное, коль скоро подозреваемого в заговоре с целью свержения законной власти знакомят с важнейшими государственными тайнами.

— Если мы с Вами найдем общий язык, то это будет совершенно неважно; если не найдем — тем более — ответил Рудински.

— Для начала разрешите личный вопрос?

— Смотря какой — пожал плечами фон Штюльпнагель.

— Вы верите в Бога? — абсолютно серьезно спросил группенфюрер.

Нельзя сказать, что фон Штюльпнагель был шокирован этим вопросом — это просто не укладывалось ни в какие рамки. Когда Рудински вышел на связь, попросив о срочной встрече, причем, с максимальным соблюдением секретности, генерал-полковник подготовился к любому развитию событий — его доверенные лица из числа заговорщиков были предупреждены о возможном аресте шефа, документы, в которых содержался хотя бы намек на компрометирующие обстоятельства, уничтожены, в кармане пиджака уютно устроился компактный Вальтер ППК с досланным в патронник девятимиллиметровым патроном — нет, фон Штюльпнагель совершенно не собирался играть в ковбоя, просто он не собирался попасть в руки гестаповцев живым, в конце концов, для дворянина и потомственного офицера честь дороже жизни.

Близкие поймут его правильно, а Бог..

Генералу хотелось надеяться, что Господь учтет обстоятельства и простит ему грех самоубийства, совершенный, чтобы не стать предателем.

Карл-Генрих фон Штюльпнагель пристально посмотрел в глаза Рудольфу Рудински — в глазах контрразведчика он увидел усталую обреченность, безнадежность человека, понимающего неизбежность своей смерти, и мрачное упрямство сильного человека, считающего необходимым перед уходом доделать начатую работу.

— Да, я верю в Бога — медленно ответил он — и, в свою очередь, хочу задать Вам один вопрос — герр Рудински, какую игру Вы затеяли?

— Вы будете смеяться, герр фон Штюльпнагель — ответил Руди — но я хочу участвовать в Вашей игре, проще говоря, попытаться спасти Германию, если это еще возможно.

— Простите, а нельзя узнать о Ваших мотивах? — спросил генерал-полковник, прекрасно знавший о том, что его визави никоим образом не является стандартным эсэсовским мясником — но этого было явно недостаточно, чтобы ему верить в таких вопросах — зачем Вам это?

— Начну с начала — пожалуй, это самый надежный способ — задумчиво ответил Руди.

— Все началось в конце 1942 — начале 1943 года, когда рейхсфюрер приказал мне расследовать причины невероятных русских побед — тогда причину осведомленности русских привычно искали в отличной работе их разведки.

— Достаточно быстро выяснилось, что новой 'Красной капеллы' тут нет — никакая, даже самая изощренная сеть в военном руководстве Рейха не могла знать ситуацию в таких мельчайших подробностях; никакая разведывательная сеть внизу, никакие радиоперехваты, партизаны и прочие не могли знать наших стратегических замыслов; это было невозможно, немыслимо — такой уровень осведомленности о замыслах противника бывает только в плохих шпионских романах, но он был — а вот сети, работающей на русских, не было.

— Дальше было изучение загадки Полярного Ужаса русских — якобы некой сверхсубмарины, уничтожавшей наш Полярный флот с непринужденностью волка, режущего овец; и снова были вопросы, на которые у лучших военно-морских экспертов Рейха не находилось сколько-нибудь внятных ответов.

— Что было затем, Вы знаете лучше меня, герр генерал-полковник — Красная Армия, только что уступавшая нам во всем, за какие-то месяцы сравнялась с нами в искусстве войны, ну а потом превзошла, также в очень короткие сроки; конечно, я не военный, но меня клятвенно заверяли в том, что это невозможно, что так не бывает — бесспорно, это было немыслимо, но именно так и было.

— Материалистических ответов не было — Руди смотрел в глаза фон Штюльпнагелю — но нашлись ответы мистические.

— Поверьте, мне было очень трудно принять их, я сыщик, я всю жизнь искал и находил реальных преступников, вражеских агентов, людей из плоти и крови — но их не было, было другое, такое, с чем я никогда не сталкивался — однажды я выходил из окружения под Ленинградом, вместе с группой солдат и офицеров; так вот, их всех убили русские 'ночные призраки', а меня они не тронули, ведь я впервые оказался на Восточном фронте, я никогда не убил ни одного русского.

— Тогда я поверил в мистические ответы — я не знаю, действительно ли русские и есть настоящие арийцы, потомки древних богов, как утверждает их дохристианская мифология, и, соответственно, дело в том, что проснувшиеся от многовекового сна арийские боги вступили в битву на стороне своих истинных детей — во всяком случае, наши солдаты и офицеры на Восточном фронте говорили об этом открыто; возможно, верна версия, имеющая большое распространение в католических странах, особенно, в Италии — на стороне Красной Армии воюет Небесное Воинство.

— Простите, герр Рудински, Вы это серьезно?! — фон Штюльпнагель не верил своим ушам, в то же время прекрасно понимая, что если бы Рудински попытался преподнести ему 'легенду', она была бы безупречно логичной и стопроцентно материалистической.

— Я рассказывал Вам о том, что пережил лично — устало ответил Руди — могу поделиться рассказом о расследовании, проведенном ОВРА (политическая полиция Муссолини В.Т.) — начиная с конца 1942 года, итальянские солдаты и офицеры, воевавшие в России, многократно, причем не поодиночке, а, именно что в массе своей, видели то архангела Михаила с огненным мечом, ведущего за собой атакующую русскую пехоту, то святого Георгия, скачущего впереди русских танков; скажу Вам по секрету, опровергнуть это не удалось, так что по личному приказу дуче делу был присвоен высший гриф секретности.

— Как человек, изрядно повоевавший, замечу, что коллективные галлюцинации на войне встречаются не так уж и редко — заметил фон Штюльпнагель (это действительно так — не сказать, что это обыденность, но военной психиатрии подобное известно В.Т.).

— Вы прекрасно понимаете, что все остальное — никак не галлюцинация — пожал плечами Рудински — кроме того, если вспомнить 'Бритву Оккама', то все странности укладываются в единую, безупречную логически цепочку — против нас выступили Высшие силы.

— Повторюсь — я не теолог, я — сыщик; не возьмусь точно утверждать, вызвали ли мы гнев арийских богов, называя их истинных детей недочеловеками, или же, фюрер, со своей концепцией 'арийской расы', отвергающей утверждение Христа 'В Доме моем несть ни эллина, ни иудея', навлек на Германию гнев Господа нашего — но факты говорят сами за себя.

— Возможна, конечно, и другая версия — фюрер изначально заключил Договор с Князем Тьмы, это может объяснить и его неправдоподобный успех внутри Германии, когда он прошел путь от никому не известного агитатора до имперского канцлера и президента, и его успехи во внешней политике, и бесконечные военные победы, продолжавшиеся до тех пор, пока Германия не истощила терпение Господа.

— В рамках этой версии Всевышний избрал своим Бичом безбожников-большевиков, ну а Князь Тьмы оправдал свое второе имя — Отец Лжи.

— Простите, герр группенфюрер, но Вы продолжали служить этой власти.. — фон Штюльпнагель оборвал фразу.

— Бунт одного человека ничего бы не изменил — констатировал Рудински — отвечу Вам на незаданный вопрос — поворотной точкой для меня стали 'черные мессы'; я ведь баварец, католик, хотя меня нельзя назвать ревностным христианином, но погубить душу, потворствуя Врагу рода человечества, я не хочу.

Фон Штюльпнагель удивленно смотрел на Рудински — то, что говорил группенфюрер, производило впечатление неполной откровенности, но Руди, очень на то похоже, не лгал.

— Простите, герр Рудински, но я хотел бы у Вас спросить — это единственный мотив? — жестко спросил генерал-полковник.

— Я этого не говорил — слегка улыбнулся Руди — хотя я и старый холостяк, близкие люди, гибели которых я категорически не желаю, у меня есть — так что страстное желание Генриха спасти свою шкуру ценой применения химического оружия стало последней каплей, после чего я и пошел к Вам.

— Простите, нельзя ли подробнее? — вежливо попросил фон Штюльпнагель.

— Что же, давайте подробнее — согласился Руди — во-первых, англосаксам надоела конкуренция Германии во всех сферах, от экономики до войны, и они решили кардинально разрешить проблему нашей конкуренции; во-вторых, Генрих, которому особенно нечего терять, решил спасать свою шкуру ценой гибели миллионов немцев — он отлично понимает, что обладателей валленберговских паспортов будут тщательно проверять все, кому не лень — поскольку речь идет о нескольких десятках тысяч мужчин подходящего возраста, пройти проверку будет крайне проблематично; а вот в ситуации, когда Рейх нанесет удар химическим оружием по Лондону и наступающим войскам Красной Армии, ответа долго ждать не придется — тяжелые бомбардировщики англосаксов зальют отравой немецкие города, а русские 'катюши' сумеют сделать жизнь военнослужащих Вермахта весьма насыщенной; вот тогда из пределов Рейха побегут сотни тысяч, если не миллионы мужчин подходящего возраста, причем не с бросающимися в глаза валленберговскими паспортами, а с обычными документами Рейха — тщательно проверить такую толпу, до последнего человека, практически невозможно, так что шанс проскочить проверку абсолютно реален; в-третьих, как это ни парадоксально прозвучит, нашей единственной надеждой на выживание Германии является маршал Сталин, давно сказавший, что 'Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается' — насколько я понимаю, русские успели дать Вам некоторые обещания, касающиеся будущего Германии.

— Пока это позиция СССР на предварительных переговорах — и я не назову ее мягкой — решился генерал-полковник.

— Но Германия будет жить? — спросил Рудински.

— Да — твердо ответил фон Штюльпнагель.

— Хорошо — задумчиво сказал Руди — предлагаю следующий вариант — моим первым взносом в общее дело станет блокирование информации о заговоре, разумеется, с уничтожением донесших на Вас и Ваших товарищей агентов.

— Эти папки Вы не считаете? — серьезно спросил генерал-полковник.

— Эта информация является Вашей страховкой — если она утечет, то я труп — ответил Рудински — кстати, Вы сможете не допустить химического удара по Лондону?

— Пока меня не отстранили от командования германскими сухопутными войсками во Франции — такое в моих силах — устало улыбнулся фон Штюльпнагель — кстати, как насчет русских?

— Было бы неплохо, если бы Вы передали эти сведения по своему каналу — высказался Руди — у меня есть свои каналы, но тут лучше будет подстраховаться.

— А теперь у меня вопрос по существу, герр генерал-полковник — что Вы мне поручите?

— Вы готовы пойти ко мне в подчинение? — уточнил фон Штюльпнагель.

— Герр генерал-полковник, полагаю, что мы с Вами все уже обсудили — Германия на грани гибели, единственная надежда на ее спасение — это прорусский переворот, так что сейчас немного не то время, чтобы тешить самолюбие, играя в амбиции генерала спецслужб — устало констатировал Руди.

— Русский посланник упоминал британское и американское финансирование нацистов на ранних этапах создания НСДАП — сообщил фон Штюльпнагель.

— Надо полагать, что русских живо заинтересует и позднее финансирование Рейха англосаксами — кивнул Руди — впрочем, достаточно для начала — господа Ханфште́нгль и Шварц, прекрасно мне известны — первый был полномочным представителем известных кругов Великобритании и США при фюрере, а, сейчас является советником герра Рузвельта, по вопросам, хм, антинацистской пропаганды, по сути дела отвечая за теневую дипломатию США с нацистскими бонзами; второй — казначей НСДАП до начала войны с Россией.

— Да, герр Сталин, имея в своем распоряжении таких свидетелей, в особенности, если добавить к ним финансовые документы из партийного архива в Мюнхене, сможет выторговать у англосаксов серьезнейшие уступки.

— Я все понял, герр генерал-полковник — и, приступаю к работе.

— А пока — Руди прикоснулся к бутылке коньяка, глядя на фон Штюльпнагеля — и, дождавшись его кивка, наполнил бокалы — хочу предложить Вам тост — за Германию!

Собеседники встали — и молча выпили этот тост, скрепив заключенное соглашение.

После ухода фон Штюльпнагеля Руди раскурил сигару, решив таким образом вознаградить себя за успешно проведенные переговоры — фон Штюльпнагелю никоим образом не следовало демонстрировать нормальный для спецслужб уровень цинизма, наоборот, упор следовало делать на патриотизм — и это сработало.

Немецкие офицеры против Гитлера

25 февраля 1944 г., Марсель, штаб Роммеля.

Присутствуют: фельдмаршал Эрвин Роммель, генерал-полковник Карл фон Штюльпнагель, полковник Клаус фон Штауффенберг, полковник Мерц фон Квирнгейм.

— Здравствуйте, господа, очень рад Вас видеть, проходите, присаживайтесь — приветствовал гостей Роммель — прошу Вас, кофе, коньяк.

— Благодарим Вас, герр фельдмаршал — на правах старшего по званию ответил фон Штюльпнагель.

— Прошу Вас, господа, без чинов — попросил усталый Роммель.

— Герр Роммель, нет ли новостей с Одера? — спросил фон Штауффенберг.

— Есть, герр фон Штауффенберг — ответил Роммель — и как следовало ожидать, неприятные — русские методично выбивают наши танки, явно готовясь перейти в наступление с решительными целями.

— Простите, герр Роммель, — на правах старого сослуживца поинтересовался фон Штауффенберг — а как Вы оцениваете ситуацию?

— Как Вам сказать, герр фон Штауффенберг — задумался Роммель — на первый взгляд, все выглядело не так плохо — да, русским удалось захватить плацдармы на западном берегу Одера, да, их морская пехота блестяще использовала фактор внезапности, но, все что они имели в районе Кюстрина — это 1 Гв. ТА Катукова и 8 Гв. А Чуйкова.

— У Катукова после броска от Вислы осталось в строю около 600 танков и САУ — против 12 ТД, имевших, в общей сложности, около 2000 танков и САУ, в распоряжении фельдмаршала фон Манштейна. Казалось бы, один мощный удар германского танкового кулака — и Гудериан сможет, наконец, взять реванш за Мценск.

— В реальности все обстоит далеко не так хорошо — Катуков имеет однородные корпуса, укомплектованные Т-54-85, СУ-54-122, и, некоторым количеством новейших Т-54-100 и тяжелых КВ-54-122. Если верить донесениям Абвера, то герр Катуков имеет в своем распоряжении примерно 50 КВ-54-122, 100 СУ-54-122, 100 Т-54-100, 350 Т-54-85.

— Наши же танковые дивизии укомплектованы разнотипной техникой — тяжелые "Тигр-Б" и "Тигр", средние "Пантера", некоторое количество уцелевших Т-4, почти половина наличного состава бронетехники — САУ.

— Теперь давайте разберемся с вопросом, а что же у нас есть, и, насколько эта техника пригодна к использованию против русских. У нас есть примерно 200 "Тигр-Б", 100 "Тигр", 800 "Пантер", 200 Т-4, 150 "Ягдпантер", 200 "Штуг", 250 "Мардеров".

— Теперь, господа, попробуем формализовать эти цифры, переведя их в единые счетные единицы — продолжил Роммель — с Вашего разрешения, я приму за единицу русский Т-54-85. Исходя из нынешнего соотношения потерь, принимаем "Тигр-Б" за единицу, "Тигр" и "Ягдпантеру" — за 0,7, "Пантеру" — за 0,5, Т-4 и "Штуг" — за 0,125, "Мардер" — за 0,08. — Таким образом, господа, в распоряжении фельдмаршала фон Манштейна 200+70+400+25+105+25+20 счетных единиц — итого, 845 счетных единиц.

— Сложнее, господа, с оценкой сил, имеющихся в распоряжении генерал-оберста Катукова — исходя из информации, содержащейся в донесениях с фронта и докладах Абвера, я рискну оценить КВ-54-122 в 1,5 единицы, а Т-54-100 и СУ-54-122 — в 1,25 единицы. В целом, силы 1 Гв. ТА в счетных единицах — 75+125+125+350 — итого, 675 единиц.

— Можно констатировать, что при наличии формального трехкратного превосходства, необходимого для перехода в наступление, фельдмаршал фон Манштейн фактически имеет превосходство в танках, равное 1,25 раза, чего совершенно недостаточно. В этой ситуации прямой удар приведет к истреблению германских танковых войск — да, несомненно, 1 Гв. ТА понесет тяжелые потери, возможно, даже ее придется отводить на переформирование — но с Панцерваффе будет покончено. Дополнительно ситуация осложняется наличием на подходе 2, 3, 4 Гв. ТА, каждая из которых примерно равна по силам 1 Гв. ТА. В случае истребления Панцерваффе сдержать русский удар будет уже некому и нечем — с академическим спокойствием закончил анализ соотношения сил Роммель.

— В данном случае фон Манштейн сделал ставку на то, что единственно дает хотя бы мизерные шансы на успех — попытался, используя растянутость русских коммуникаций и изобретенную бароном фон Мантойфелем тактику "осиного роя", нарушить русское снабжение, имея целью вынудить герра Катукова отойти за Одер, очистив плацдармы, с тем, чтобы выиграть время для выстраивания надежной обороны по западному берегу Одера — закончил Роммель.

— Насколько я понимаю — прервал тягостное молчание фон Штюльпнагель — времени у нас практически нет — проигрыш битвы за Одер является просто вопросом времени; если ефрейтор все же применит химическое оружие в качестве "хлопка дверью", русские церемониться не будут.

— Кстати, герр фон Штюльпнагель — спросил доселе молчавший фон Квирнгейм — меня до сих пор мучает вопрос, сдержат ли русские данные ими обязательства.

— Я в этом вполне уверен — ответил фон Штюльпнагель — я вел переговоры с моим старым знакомым из русской военной разведки, которого я прекрасно знаю еще с 20-х годов, когда наши армии тесно сотрудничали. Его аргументы, господа, были предельно логичны — русские не верят англосаксам, считая их вечными врагами любой России — хоть царской, хоть большевистской.

— Русские уверены в том, что конец нынешней войны станет началом новой войны, войны между СССР, с одной стороны, и Великобританией и США, с другой стороны. Почему-то они уверены, что в этой войне танковые и воздушные армии будут только средством сдерживания — а главным оружием станет, как выразился мой знакомый, стратегическая триада — технологии, финансы, мировой рынок.

— В этой ситуации своими руками уничтожать один из сильнейших своих видов оружия, как выразился мой знакомый — научно-технический и промышленный потенциал Германии, это просто самоубийственное безумие.

— Также им понадобится военный потенциал Германии — в качестве европейской шпаги, по выражению полковника "Иванова".

— В общем, русские условия вполне логичны — полный контроль за экономикой, политикой и вооруженными силами Германии сроком на пятьдесят лет; в дальнейшем контроль будет постепенно смягчаться — за это время, как они вполне справедливо считают, они накрепко привяжут Германию к себе — закончил фон Штюльпнагель.

— Меня смущают размеры Фольксармее — заметил Роммель — всего 15-20 дивизий в армии мирного времени, хотя, надо заметить, русские намного щедрее англичан и французов — нам будут дозволены и Панцерваффе, и Люфтваффе, и полноценный флот.

— Я задал этот вопрос герру "Иванову" — ответил фон Штюльпнагель — он ответил мне, что, во-первых, по их оценке, после потерь, понесенных Германией, 20 дивизий в армии мирного времени, это предел, который может позволить себе Германия в течение ближайших 15-20 лет, во-вторых, после увеличения призывного контингента, размер Фольксармее будет увеличен, в-третьих, на складах, находящихся под совместным контролем СА и Фольксармее, будет храниться мобилизационный запас вооружения и военной техники, достаточный для развертывания еще 80 дивизий.

— Весьма щедро с их стороны — заметил Роммель — я бы согласился и на мобзапас, находящийся под исключительным контролем СА.

— Что же господа — сказал Роммель, допив кофе — давайте перейдем к текущим проблемам.

— Прошу Вас, герр фон Штюльпнагель, расскажите о наших нежданных союзниках.

— Итак, господа — начал фон Штюльпнагель — на меня вышел мой знакомый по Франции, группенфюрер СС Рудински. Должен заметить, что Рудински совершенно не похож на эсэсовских мясников — вообще, он человек необычный — этот человек одновременно и высококлассный оперативник, и превосходный следователь, своего рода Шерлок Холмс нашего времени.

— Должен напомнить Вам, господа, что у рейхсфюрера СС было три особо доверенных офицера — обергруппенфюрер СС Карл Вольф отвечает за теневую дипломатию, мой знакомый Рудольф Рудински отвечает за вербовку особо важных фигур на подконтрольных Германии территориях и, за расследование дел особой важности, покойный штурмбаннфюрер Отто Скорцени отвечал за проведение специальных операций.

— Герр Рудински сообщил мне, что ему и его союзнику группенфюреру Мюллеру известно о нашем заговоре, предоставив мне имевшиеся в его распоряжении материалы. Должен заметить, что хотя им известно далеко не все, имеющегося вполне достаточно, чтобы все присутствующие предстали перед комиссией "1 февраля". Он заверил меня, что эти материалы будут немедленно уничтожены, равно как и агенты, донесшие на нас, чтобы стопроцентно гарантировать нашу безопасность.

— Далее, герр Рудински сообщил мне, что герр Мюллер вышел на контакт с разведкой НКВД — и договорился с русскими. Как это не парадоксально, господа — у нас общая цель с гестапо — свергнуть фюрера, обеспечить арест фюрера, рейхсфюрера СС, рейхсмаршала, рейхсминистра пропаганды, с последующей передачей их русским, открытие фронта на Востоке, при удержании его на Западе, максимально возможное сохранение промышленного и научно-технического потенциала Германии, для чего следует максимально усиливать ПВО Германии — закончил фон Штюльпнагель.

Постановка задачи

Вечером 10 марта в кабинете наркома внутренних дел беседовали два старых друга.

— Нам надо обдумать планы на ближайшее будущее — да и не только на ближайшее — задумчиво сообщил интеллигентный немолодой человек, которого несведущие люди вполне могли принять за писателя или профессора; осведомленные же безошибочно узнали бы 'правую руку' Берии, Всеволода Николаевича Меркулова.

— Что ты имеешь в виду, Всеволод? — спросил Берия, привыкший предельно серьезно относиться к мнению своего 'второго я'.

— Посуди сам, Лаврентий — как мы выглядим в этой истории с 'Воронежем' в глазах Самого — ответил Меркулов.

Первое — пришла подлодка из будущего. Это очень хорошо, но нашей заслуги в том никакой.

Второе — ты своевременно разобрался с вопросом, замкнув этих моряков-'попаданцев' на наше ведомство, буквально выдернув этот кусок изо рта у армейцев и флотских. Ну, в твоих талантах по части аппаратных интриг Хозяин и так осведомлен — но, как ты думаешь, не возник ли у него простой вопрос? — Меркулов сделал паузу.

— Не слишком ли усилился товарищ Берия? — медленно, проговаривая каждое слово, сказал нарком.

— Так точно, Лаврентий — кивнул ему старый друг. Обрати внимание, Сам не давал тебе никаких особых инструкций насчет лодки и подводников — он терпеливо ждет, глядя на то, как ты распорядишься этим подарком судьбы.

— Дальше, третье — ты сделал все возможное, чтобы Лазарев воевал без малейших помех. Это тоже хорошо, но немцев топил Лазарев, наших заслуг тут немного — собственно, с этим бы справился и Кузнецов, и Василевский, и, даже Конев. Сюда же идет и твоя поддержка идеи Большакова о создании морской пехоты нового типа — все хорошо, но главная заслуга в том Большакова.

— Четвертое — а вот армейцы сумели распорядиться попавшей к ним информацией куда как продуктивнее. Да, легко было Василевскому планировать разгром немцев на юге, зная о враге абсолютно все — но, все же, армейцы это сделали сами. Туда же идет и расклад с новыми уставами и новой техникой — 'Воронеж' привез бесценную информацию, но реализовали ее сами военные и производственники, своими трудами и своим умом.

— Отсюда возникает второй вопрос — Меркулов посмотрел Берии в глаза.

— Отчего товарищ Берия так бесхозяйственно обходится с попавшим ему в руки сокровищем? — еще медленнее, чем до этого, произнес Берия. Поэтому ты и посоветовал мне завести особый отдел, укомплектованный лучшими аналитиками, чтобы заняться систематизацией сведений из будущего.

— Систематизацией и рекомендациями по их практическому применению — уточнил 'альтер эго' шефа госбезопасности. Если честно, то меня очень беспокоит возможная реакция Хозяина на будущую вину офицерского корпуса госбезопасности и милиции.

— Ты имеешь в виду 90-е, когда ГБ и МВД прос..ли страну? — помрачнев на глазах, уточнил Берия.

— И 70-е с 80-ми — тоже — ответил Меркулов. Вспомни всю эту историю с приходом к власти Андропова — ведь именно тогда погибли при невыясненных обстоятельствах Кулаков и Машеров. С первым многое непонятно — а второй имел все шансы стать советским Дэн Сяо-пином. Наверно, даже надо говорить о единой операции, развивавшейся в несколько этапов — сначала к власти привели Андропова, ликвидировав его соперников, способных предложить Советскому Союзу альтернативу; а потом, Андропов продвинул к власти Горбачева, который стал генеральным при поддержке КГБ — противником же Горбачева был Романов, которого поддерживала армия. Вот мне и не дает покоя такой вопрос — не решит ли Сам, что в офицерском корпусе милиции и ГБ многовато гнили? Так сказать, в принципе?

— Ты хочешь сказать? — Лаврентий Павлович оборвал вопрос.

— Я не думаю, что возможно возвращение к царским временам, когда страну держал офицерский корпус армии (соответствует РеИ — в РИ были отдельные ведомства, например, Отдельный корпус жандармов, Охранное отделение, разнообразные полиции, гвардейский корпус, выполнявший обязанности личной гвардии самодержца и охраны августейшей фамилии, т.е. сопоставимый с ФСО, но вот отдельных офицерских корпусов этих ведомств не было в принципе; были господа офицеры российской армии, переведенные на службу в соответствующие ведомства — например, полицмейстерами Москвы и Санкт-Петербурга были гвардейские генералы В.Т.) — ответил Меркулов — точнее, возвращение к этим временам в полной мере; но вот к перспективе того, что, например, 'летучие мыши' перестанут быть золушками (соответствует РеИ — военная разведка всегда была 'нелюбимым ребенком' ЦК, что выражалось, в частности, в том, что перед ней никогда не ставили политических задач В.Т.), стоит отнестись без резкого неприятия.

Первой реакцией Лаврентия Павловича было желание сказать верному сподвижнику 'Что за чушь ты несешь!'; но он стал одним из высших руководителей СССР еще и потому, что умел держать себя в руках. Поэтому он начал всерьез обдумывать сказанное Меркуловым, благо тот всегда отличался умением мыслить на перспективу. Действительно, если посмотреть на его действия в истории с 'Воронежем', то их можно было представить, как желание укрепить свои позиции, поддержав заведомо выигрышные проекты, с перспективой продвижения своих людей на первые роли в наркомате ВМФ. С учетом того, что он поддерживал своих людей в наркомате обороны — а Верховный не мог не знать о тех же Масленникове и Гречко — вырисовывалась картина, наводящая на размышления, не говоря уже об укреплении позиций Берии среди промышленников.

Проще говоря, у Сталина были все основания считать, что Берия собирается стать 'вторым Сталиным'. Второй подряд грузин в роли лидера СССР выглядел не вполне хорошо — точнее, это встретило бы ожесточенное сопротивление со стороны значительной части советской элиты, Берия это понимал.

— Я так понимаю, Сева, что у тебя есть какие-то конкретные предложения? — утвердительно спросил он.

— Именно так, Лаврентий — поскольку сейчас в глазах Хозяина мы выглядим 'собаками на сене', надо срочно делать что-то, чтобы уравнять наши позиции с военными — ответил Меркулов. Аналитики накопали среди материалов, имевшихся на 'Воронеже', кое-что интересное — хорошо еще, что среди товарищей подводников нашелся человек, всерьез интересующийся экономикой, финансами и историей закулисных игр. Впрочем, почитай сам — эти материалы стоят того.

Следующие полчаса прошли в молчании — Меркулов неторопливо попивал чай, сдобренный толикой хорошего коньяка, Берия же сначала внимательно прочитал представленные материалы, а, затем, что было для него весьма нетипично, взялся их перечитывать.

— Сева, это объявление войны, если я тебя правильно понял — констатировал Лаврентий Павлович. Причем, не какой-то одной группировке, а сразу всем — американцам, англичанам, европейцам, евреям.

— Лаврентий, давай совместно прикинем расклады — и ты меня поправишь, если что-то будет не так — предложил Меркулов.

— Давай, Всеволод — согласился Берия.

— Итак, начнем со старой европейской элиты — грубо говоря, ее можно разделить на три части: первая, это большая и наиболее влиятельная ее часть, немцы, Ватикан, часть швейцарцев — не особенно охотно, но согласились на союз с нами; вторая часть, заметно менее сильная сейчас — это те, кто традиционно имеет дело с англичанами, об их союзе с нами и речи нет, это наши принципиальные враги; третья часть, самая слабая сейчас — это те, кто является проводником американских интересов в Европе, с ними тоже все понятно. Твое мнение?

— Все верно — ты хочешь сказать, что если мы приобретем компромат на наших дорогих союзников, в качестве дополнительной гарантии соблюдения ими заключенных соглашений, то хуже нам от этого не будет, поскольку 'кашу маслом не испортишь' — высказался шеф госбезопасности — а, если мы как следует возьмем за 'бубенчики' англичан, вместе с их дружками на континенте и примкнувшими к ним еврейскими банкирами, то отношений мы с ними никак не испортим — просто потому, что это наши последовательные, можно сказать, вечные враги.

— Именно так, Лаврентий — согласился Всеволод Николаевич — даже в случае провала операции всерьез мы отношений не испортим, наша с лимонниками вечная вражда хуже уже не будет — а вот в случае успеха, если мы сможем, как ты любишь говорить 'Зажать их 'бубенчики' в нашем кулаке', то выдавить из них мы сможем очень многое. Та же история и с финансистами из синагоги — как они пакостили царям, везде, где могли, так они пакостят и нам, без разницы.

— Ты хочешь выдавить из них долю в 'золотом фиксинге' и алмазной монополии?! — спросил Берия, внимательно прочитавший материалы, находившиеся в принесенной Меркуловым папке — но, в такую наглость даже ему было трудно поверить.

— В обычное время, конечно, это было бы невозможно — реальны стали бы разовые уступки, пусть и очень немалые — кивнул Меркулов — но, сейчас тот редкий момент, когда мы можем выжать из англичан, как выражаются потомки, системные уступки: экономика Британии балансирует на грани катастрофы только благодаря огромной помощи янки, в противном случае она бы рухнула еще в конце позапрошлого — начале прошлого года; основная масса простого народа не шиковала и до войны, а сейчас живет в настоящей бедности (соответствует РеИ В.Т.); если мы опубликуем документы, имеющиеся в архиве Гессенов, то политическая система Англии гарантированно рухнет, поскольку абсолютно все политики окажутся перед выбором — либо отречься от существующей системы, руководимой предателями, возглавляемыми королевской династией, либо недвусмысленно поддержать их. Вот и все — если нынешние власть предержащие Великобритании не выполнят наших требований, то они гарантированно лишатся всего, просто потому, что весь их 'пирог' радостно слопают янки. Им придется выбирать между двух зол — либо отдать часть нам, либо отдать все американцам, превратившись из полноправных хозяев в приказчиков на жаловании, и, возможно, малом проценте за труды.

— Это в том случае, если в Фридрихсхофе действительно все это есть — резонно заметил Лаврентий Павлович — это ведь предположения, не подкрепленные стопроцентными доказательствами.

— Лаврентий, ты мне не рассказывай, ладно? — попросил Всеволод Николаевич. А то я не знаю твоей привычки не загадывать заранее, своего рода 'заговора от сглаза'.

— За эти семьдесят лет, без малого, информация просочилась — и не сказать, чтобы помаленьку. Сколько людей знает о 'втором дне' мистера Б. сейчас? И десятка не наберется, верно? А там это пишут открыто, в исторических книгах. Сколько народу сейчас вообще слышали о 'Виндзорском протоколе' и 'Письмах Виктории' — хоть сотня наберется?

— Ну, сотня, положим, наберется — Берия задумчиво кивнул — и авторы всех этих статей и прочего правы в том, что гессенские ландграфы и вправду последние без малого две сотни лет были главными посредниками между англичанами, евреями и континентальной аристократией. И насчет Людвига фон Гессена и переговоров Эдуарда с Адольфом написали чистейшую правду — все так и есть, правда, всех подробностей они явно не знают.

— Ну, хорошо, насчет англичан, европейцев и евреев, ты меня убедил — а американские финансисты? — спросил шеф госбезопасности.

— Тут расклад другой — мы можем им изрядно подгадить, учинив скандал до небес, но об опрокидывании американской системы и речи быть не может, слишком крепко она пока стоит — пожал плечами Меркулов — поэтому можно будет рассчитывать на уступки по поставкам технологий и оборудования; может быть, удастся выжать что-то по территориям в Европе и Азии. На большее рассчитывать точно не стоит. Ну а насчет отношений с ними — вспомни материалы по 'Рассвету', какие там отношения были после войны.

Берия колебался — провал мог обойтись очень дорого, но и выгоды от очень возможной победы были бы колоссальны.

— Без санкции Хозяина я за это не возьмусь — решился он — готовь доклад, со списком желаемого и возможного, с возможными рисками — в общем, полный расклад. И пойдем убеждать Самого.

— Через два дня сделаю, Лаврентий — кивнул Всеволод Николаевич.

— А что ты думаешь насчет будущего? — спросил Берия, используя момент — очень уж откровенен сегодня был старый друг.

— Я думаю, что рано или поздно Сам выскажет тебе свою точку зрения насчет того, каким он видит будущее Советского Союза — и какое он нам отводит место в этом будущем; пока что нет смысла гадать на кофейной гуще — ответил Меркулов. И еще я думаю, что нам имеет смысл очень внимательно прислушаться к его мнению — хотя бы потому, что наша игра в мире 'Рассвета' сначала закончилась нашей смертью, потом — тем, что наше ведомство сгнило на корню, ну а в конце погибла наша страна — погибла и потому, что госбезопасность с милицией пальцем о палец не ударили, чтобы спасти страну, которой присягали. Сам подумай, как в глазах Хозяина выглядит поведение руководства КГБ и МВД в августе 1991 года.

— Армия выглядит не лучше — огрызнулся Лаврентий Павлович.

— Армия, если ты не забыл, в первую очередь предназначена для защиты страны от внешнего врага — ответно 'показал зубы' Всеволод Николаевич — если она начнет выполнять работу политической полиции, то на хрен стране нужна политическая полиция, ты не знаешь?

— Ну, положим, армия и так играла большую роль в политике — вспомни снятие Хрущева — Берия понял, что спор надо возвращать в конструктивное русло, чересчур уж серьезные темы были затронуты.

— После того, как Никитка за десять лет обгадил все, что только возможно было обгадить — пожал плечами Меркулов — посуди сам — был бы ты на месте Хозяина, неужели бы ты не постарался принять меры, при которых кто-то вроде Кукурузника во главе страны был бы невозможен?

— Это очевидно, во всех смыслах — усилить оперативную работу, для своевременного раскрытия заговоров в руководстве Союза — резонно ответил Берия.

— Это очевидно для нас — но ты возьмешься утверждать, что Сам не придумает что-то необычное? — поинтересовался Всеволод Николаевич.

— Да что тут можно придумать, все же очевидно — пожал плечами Лаврентий Павлович.

— И все же, подумай над моими словами — попросил друга Меркулов.

— Не сомневайся — все обдумаю — пообещал Берия — а ты пока готовь доклад Хозяину.

— Сделаю — кивнул Меркулов.

Вечером 14 марта Берия и Меркулов сидели в кабинете Сталина, ожидая вердикта Верховного Главнокомандующего.

— Вы хорошо все обдумали, товарищи? — обычным для него глуховатым негромким голосом спросил Сталин. Ваше мнение, товарищ Меркулов?

— Риск велик, но находится в приемлемых пределах — вытянувшись, начал обстоятельно докладывать Всеволод Николаевич — если отправить на задание отборную группу, то доказать ее связь с Союзом ССР не сможет никто даже в случае ее гибели; в том случае, если добыча не оправдает ожиданий, то доказать, что это наша работа, тоже будет практически невозможно — мало ли кто из фашистских бонз 'под шумок' мог попытаться сыграть свою игру; отношений ни с кем из власть предержащих на Западе это нам не испортит — той части европейской элиты, с которой мы уже договорились, слишком невыгодно порывать заключенные соглашения, все же остальные являются нашими последовательными врагами, лишь по стечению обстоятельств ставшими нашими союзниками. В случае успеха мы получим намного более широкий доступ к американскому оборудованию и технологиям — и, почти неограниченный к английским техническим достижениям; выгоды же от вступления равноправными партнерами в самое сердце британской финансовой системы будет исчисляться сотнями миллионов фунтов стерлингов в год — при удаче, до миллиарда.

— Не слишком ли Вы оптимистично настроены, товарищ Меркулов? — интонации Сталина были суховато-деловитыми, но было понятно, что он не считает предложение авантюрой, а лишь проверяет расчеты.

— Нет, товарищ Сталин — твердо ответил Меркулов — в любом случае, нам придется продавать золото и серебро, чтобы оплачивать покупки за рубежом. Как показывают расчеты, если пропускать наши драгоценные металлы через созданную Ротшильдами и их партнерами систему спекуляций, то выгода будет примерно в полтора раза больше, чем просто продавать их по текущим ценам. Та же ситуация с алмазами — скоро мы начнем промышленную добычу в Якутии и Архангельской области; соответственно, придется торговать ювелирными камнями — если мы будем партнерами Оппенгеймеров, то будем получать за них в полтора-два раза больше, чем если мы будем обычными поставщиками. Конечно, можно попытаться выстроить свою систему торговли, а, со временем, и огранки — точнее, это надо будет сделать, применительно к огранке — но это будет менее выгодно и намного более хлопотно, чем положение партнера в мировой монополии, поскольку наши возможности априори будут существенно меньше возможностей 'Де Бирс', а неприятностей от капиталистов, контролирующих мировой рынок алмазов, мы получим много.

Сталин кивнул, показывая Меркулову, что его точка зрения принята к сведению.

— Что скажете Вы, товарищ Берия? — осведомился Император.

— Вероятность того, что в замке Фридрихсхоф хранится указанный в материалах 'Рассвета' компромат, мы оцениваем, как минимум, в 90% — доложил нарком — эти материалы с очень хорошей точностью коррелируют с донесениями разведки. Судя по всему, после войны утекла большая часть информации общего характера по архиву младшей ветви Гессенов. Шансы на успех операции, если привлечь к ее осуществлению наших лучших людей, также очень высоки — главное, подготовиться наилучшим образом и провести операцию в тот момент, когда Рейх уже будет разваливаться, но Франкфурт-на Майне еще не будет находиться в зоне боевых действий. В этот момент шансы на успех будут максимальными. Относительно возможностей, открывающимся перед Советским Союзом в случае успеха операции, я согласен с товарищем Меркуловым.

— Надеюсь, товарищи, которые будут проводить операцию, в полной мере понимают, что в случае провала никто не должен связать их с нашей страной? — спросил Верховный — степень риска он осознавал, но, самое малое, полмиллиарда фунтов в год в сочетании с доступом к промышленным и сырьевым возможностям Британской Империи разоренному войной Советскому Союзу были нужны как воздух, как хлеб; впрочем, возможность взять за глотку европейских аристократов и промышленников, равно как и шанс выколотить немалые уступки из американцев, тоже дорогого стоили.

— Они это понимают — на эту операцию пойдут лучшие из лучших чекистов — заверил вождя Берия.

Сталин молча взял ручку и написал на докладе 'Утверждаю. И. Ст.'. После чего, подумав, дописал ниже 'По окончании — в мой архив'. Закончив с формальностями, он протянул папку Берии.

Ранним утром 15 марта Сталин пил чай на ближней даче и размышлял о предложенной Лаврентием операции. Конечно, для вождя было очевидно авторство первоначальной идеи — тут можно было не сомневаться в том, что постарался утонченный интеллектуал Меркулов, а не беспощадный прагматик Берия; другое дело, что эта операция полностью отвечала характеру Лаврентия — когда он решал поставленную задачу, в ход шли абсолютно любые методы.

Император хмыкнул, вспомнив, как именно Берия сумел привлечь его внимание, более того, сделать вывод, что этот человек заслуживает включения в 'ближний круг'. Дело было в далеком 1930 году, Сталин тогда отдыхал летом на озере Рица. В поле зрения Лаврентия попал некий осетин, родственники которого были репрессированы — так что горячий кавказский мужчина буквально жил мечтой о мести лично Сталину. Берия вышел на него лично, никому не доверив эту операцию — и сумел убедить этого человека в том, что он искренне желает смерти Сталину, поэтому и хочет помочь ему осуществить его месть. Он подсказал ему 'дыру' в системе охраны, точнее, организовал ее — и в заранее подготовленный момент, на тропинке парка, встретились трое: гулявший Сталин, напросившийся с ним пройтись Лаврентий, и, горящий жаждой мести осетин. Горец, естественно, не смог обойтись без театральных эффектов, крикнув что-то вроде 'Умри, собака!' — Лаврентий сумел использовать эти пару секунд, заслонив собой Сталина и наповал застрелив осетина, благо, несмотря на близорукость, стрелком он был хорошим.

Само собой, что не страдавший от избытка доверчивости Сталин не поверил в случайное стечение обстоятельств — слишком уж было маловероятно такое совпадение. Его люди раскопали всю эту историю. Хорошенько подумав, Вождь решил, что Берия ему подходит — ему понравилась способность Лаврентия ради пользы дела идти на смертельный риск, а, ведь и мог бы быть какой-то сбой и Сталин мог встретиться со своим убийцей один на один; осетин мог успеть выстрелить первым — а наганы у него были исправные и патроны настоящие; и, наконец, Император мог оценить эту попытку войти в его ближайшее окружение негативно; в любом из этих трех случаях Берия стопроцентно становился покойником, без вариантов. Не меньше ему понравилось, и умение Берии точно рассчитывать все ходы — ведь и операция явно прошла, в точности соответствуя первоначальному замыслу, и его реакцию Лаврентий вычислил безошибочно.

Замысел этой операции был таким же — переходящая все пределы наглость, помноженная на точный расчет и безошибочный выбор благоприятного момента, почти гарантировали успех.

Это было очень хорошо — но Император счел, что есть еще один сильный ход, позволяющий Советскому Союзу резко усилить свои позиции в сфере международных финансов. В Германии жил человек, знающий очень многое о неизвестных широкой общественности расчетах между финансистами англосаксонских стран, стран 'Оси' и нейтральных стран, шедших через Банк Международных Расчетов, находящийся в Швейцарии. Звали этого человека Ялмар Шахт — он был и главой Рейхсбанка, и директором БМР от Германии. Вот господин Шахт, которого с полным на то основанием называли 'финансовым гением Гитлера', знал о закулисных финансовых делах Германии действительно все — от источников и условий внешнего финансирования Третьего Рейха до и во время войны до системы поставок стратегических поставок в Германию из США через нейтральные страны во время войны. Причем, он не просто располагал соответствующей информацией, но и не мог не знать о местонахождении документов, в которых были зафиксированы эти секретные соглашения. Наверняка он знал массу интересного и о финансовых делах с англосаксами Италии и Японии. Идеальным вариантом стал бы захват архива БМР — но об этом пока что мечтать не приходилось, в лучшем случае удалось бы прибрать к рукам немецкие финансовые документы, которые в руках Советского Союза стали бы очень эффективным средством давления на элиты Запада.

Формальное основание для ареста Шахта у СССР имелось — крупный деятель нацистского режима, которого смело можно было обвинить в причастности к массе нехороших дел. На этом же основании можно было 'наложить лапу' и на архивы финансовых учреждений Германии. Оставалось решить, кому поручить столь деликатное и перспективное мероприятие.

Усиливать Лаврентия еще больше Сталин не хотел. Поручать подобное мероприятие партийным товарищам он хотел еще меньше — прочитав подробные подборки материалов из мира 'Рассвета', повествующие о 'славном пути' КПСС от Кукурузника до Меченого, Император стал относиться к партии без малейшего пиетета. Проще говоря, он начал считать партию структурой, подлежащей частичному демонтажу, с резким сокращением ее полномочий.

Как в детской считалочке 'А упало, Б пропало, что осталось на трубе?', оставался только один кандидат. Это были военные — точнее, военная разведка.

У Императора было к ним очень сложное отношение. Впрочем, народ там собрался действительно своеобразный — по части, как выражались потомки 'отмороженности на всю голову', 'летучие мыши' легко могли дать фору Лаврентию и его людям, ничуть не уступая им в умении точно рассчитывать свои действия для получения нужного результата.

Недоверие к ним со стороны большевистской партии объяснялось их вопиющей несоветскостью, если так можно выразиться — военные разведчики сохранили классическую имперскую идеологию, свято храня завет создателя своего ведомства Петра Великого 'Служить не государям, но Державе Российской!'. Да что далеко ходить, Сталин прекрасно помнил свои встречи, проводимые им в качестве куратора спецслужб большевистской партии, с вернувшимися из-за границы господами офицерами военной разведки Российской Империи. Ему говорили прямо в глаза, с небольшими вариациями: 'Простите великодушно, господин Сталин, но меня Ваш Интернационал не интересует — я служу России'.

Другое дело, что послереволюционные расклады были очень непростыми — среди господ офицеров военной разведки хватало и тех, кто просто ушел, мотивируя свой уход категорическим нежеланием 'служить хамам', были и те, кто переметнулся к противникам России.

Мысленно Сталин еще раз сказал 'спасибо' генералу Лебедеву, в кровавые годы гражданской войны занимавшему пост начальника Полевого Штаба РККА — генерал, сам служивший в военной разведке, взял под защиту коллег — и прикрывавшему Лебедева и его протеже Фрунзе. Можно было сказать, что Лебедев и Фрунзе оказались аналогом Дзержинского, принявшего на службу немалую часть жандармов, во главе с генералом Джунковским.

Отвлекшись на секунду от размышлений о прошлом, Сталин вспомнил прошлое — и, скрипнул зубами. Был тогда шанс, пусть и довольно скромный, сделать гражданскую войну куда как менее кровавой и долгой. Этот шанс заключался в следующем — в середине 1917 — начале 1918 года большая часть русского офицерства и казачества совершенно не желала воевать против соотечественников, на что имела весьма веские основания. В кратком изложении, помимо нежелания участвовать в братоубийственной войне, эти основания заключались в хорошем знании личностей таких вождей белого движения, как, например, Корнилов и Кутепов.

Парочка была и в самом деле примечательной. Так, Корнилов, при несомненной личной храбрости, не был замечен в полководческих талантах, да и в особо выдающемся интеллекте — о нем не зря говорили, что 'Сердце львиное, а голова баранья'. Тем не менее, офицер, пределом возможностей которого было командование кавалерийским полком, сначала попал в военную разведку, а, потом уверенно делал карьеру, получив сначала дивизию, которую он благополучно угробил, а, после побега из плена, корпус и армию. Семейными связями и аристократическим происхождением это не объяснялось — ну не было в распоряжении сибирского казака Лавра Корнилова ничего подобного; тем не менее, карьеру он делал на зависть иным князьям Рюриковых и Гедиминовых кровей. Еще более противоестественным выглядело его назначение главкомом Временным правительством — ну никак не сочетался лихой кавалерист, отчаянный смельчак, но, совершенно не рафинированный интеллигент Лавр Георгиевич с компанией либеральных болтунов, далеких не то, что от военной службы, а от любой практической деятельности, как Солнце от Плутона. Эти странности, заметные серьезным людям, получили некоторое объяснение в ходе корниловского мятежа, явно поддержанного 'дорогими союзниками'. Конечно, очень маловероятно было то, что генерал попросту был завербован англичанами — но, вот использовать его в качестве 'слепого' агента, одного из тех, кто, основываясь на искреннем, но превратно понимаемом, патриотизме, противодействовал старой военной элите России, считавшей, что проблемы Англии и Франции Российскую Империю беспокоить не должны, они вполне могли. В этом случае все неясности получали логичное объяснение — англичанам и французам требовались русские генералы и адмиралы, которые, превратно понимая интересы своего Отечества, послужат острием того тарана, которым должна была стать Россия, обескровливающая себя и ослабляющая Германию.

Сходный расклад был и с Александром Кутеповым — безукоризненно честный, действительно патриотичный бессребреник, принципиальный противник интриг, он был неплохим строевиком; но пределом его талантов было командование полком, в отличие от Корнилова, не кавалерийским, а пехотным. Впрочем, господа офицеры Преображенского полка, возможно, не вполне разделяли даже эту оценку талантов своего командира — они, почему-то, предпочли отправиться к Колчаку, сформировав в составе его армии Петровский батальон, ставший наследником старой русской гвардии, но не поехать на юг. Не исключено, что они были правы — Александр Павлович блестяще смог обеспечить строевой шаг офицерской роты во время 'Ледяного похода' (чистая правда — Кутепов требовал идти строем на тридцатиградусном морозе В.Т.), но о проявлении им талантов организатора известно прискорбно мало (видимо, он считал, что запасы продуктов, теплой одежды и обуви, полевые кухни — являются 'мелочами', недостойными его внимания В.Т.).

Говоря проще, подавляющее большинство русского офицерства к этому времени уже было сыто войной по горло. Лить же кровь соотечественников во имя процветания Великобритании были согласны очень и очень немногие. На этом фоне, многие были готовы выслушать предложения лидеров умеренного крыла большевиков — тех же Сталина и Молотова, например. Да, не факт, что удалось бы договориться — различия во взглядах на настоящее и будущее России были огромны — но, даже хлипкий шанс договориться во имя недопущения братоубийственной бойни дорогого стоил; в связи с этим, готовность сторон говорить, а не сразу стрелять, была бесценна. Этот шанс сорвала веселая компания, известная как 'межрайонцы' — руководимая Троцким группа международных авантюристов, получавшая финансирование от очень интересных 'клубов' иностранных элит. После того, как они сделали все возможное для начала систематического уничтожения офицеров, не соглашавшихся идти на службу в Красную Армию, достижение приемлемых договоренностей стало невозможным. Ну а 'венцом' их усилий стала политика 'расказачивания' — после этого за оружие взялась основная масса казаков.

— Я опять позволил себе отвлечься — одернул себя Вождь.

Поскольку господа разведчики, в отличие от офицеров департамента военной контрразведки, увлеченно игравших в политику, принципиально не занимались политическими играми, их терпели, но не более того — заменить их было невозможно, но доверять людям, настолько не разделяющим господствующую в стране идеологию, что-то, лежащее за пределами их прямых обязанностей, было никак нельзя.

Сталин очень долго разделял это отношение руководства коммунистической партии к военным разведчикам, с двумя нюансами — он ценил их за высокий профессионализм, и, Вождь отметил для себя такой момент — после бойни, учиненной Ежовым 'летучим мышам' в 1938 году, когда погибли почти все разведчики старой школы, находившиеся в СССР и приехавшие по вызову Центра, молодые офицеры, будучи безукоризненно советскими людьми по происхождению и убеждениям, ранее никак не связанные с разведкой, придя туда, быстро переняли старую идеологию 'Аквариума'. Это наводило Вождя на размышления не меньше, чем невероятная, не имеющая аналогов в истории спецслужб, 'революция майоров', ранее обычных строевиков и штабистов, устроенная ими совместно с выжившими специалистами царской разведки — молодые командиры, за считанные годы, превратили практически полностью уничтоженную специальную службу в лучшую стратегическую разведку мира. Ни первого, ни второго не должно и не могло быть — но это стало свершившимися фактами.

Отношение Сталина к ГРУ изменилось к середине 1943 года, когда Император, прочитав и осмыслив материалы из мира 'Рассвета', произвел немалую переоценку ценностей. Он по-прежнему серьезно относился к коммунизму — но теперь он считал нужным использовать коммунистическую идею, в первую очередь, как часть идеологического обеспечения Империи, как своего рода противоядие от явно ведущих в тупик систем идеологического обеспечения капитализма. Ознакомившись со своими собственными трудами, написанными после войны в мире 'Рассвета', Сталин пришел к выводу, что там он шел в правильном направлении, закладывая экономический, организационный и идеологический фундамент Империи — но не успел сделать изменения необратимыми, поэтому дело всей его жизни после 1953 года было предано и продано.

Сейчас надо было продумать строительство Империи, с учетом однажды сделанных ошибок — и тщательно подобрать хранителей. Было понятно, что имперская составляющая должна быть на первом месте — и, ни в коем случае нельзя было оставлять возможностей для реванша партийных деятелей. Разумеется, при этом нельзя было впадать в крайности — Сталин отдавал себе отчет в том, что как утробная ксенофобия Александра III, нашедшая свое выражение в преступно глупой ура-патриотической национальной политике России, привела к тому, что масса людей нерусских национальностей, будучи лишены возможности встроиться на приемлемых условиях в социум Российской Империи, либо сочувствовали революционному движению, декларировавшему борьбу с 'тюрьмой народов', либо прямо в нем участвовали, что весьма поспособствовало краху государства и страны; так и лютая ненависть Ленина ко всему великорусскому, выражавшаяся во всемерном и всяческом поощрении разнообразных сепаратистов, выступавших под маркой 'защитников угнетенных Россией наций', дроблении государствообразующего этноса на три отдельных народа, прямом содержании национальных окраин за счет русских, посеяла семена будущей гибели Советского Союза. И первое, и второе было категорически неприемлемо — это были просто две разные дороги, ведущие к катастрофе и страны, и населяющих ее народов.

Выход Сталин видел в нахождении 'золотой середины' — с одной стороны, ядро Империи, которым были и являлись Россия, Украина, конечно, без Галичины, и, Белоруссия, должны были получить комплекс не слишком явно бросающихся в глаза, но весомых, преференций; с другой стороны, национальные республики отныне должны были, строго следуя общеимперскому курсу во всех сферах, жить по принципу 'Что потопаете, то и полопаете'.

На практике это значило, что человек любой национальности мог достичь в Империи любых высот, соответствующих его трудам, заслугам и талантам — но для этого он был должен стать русским имперцем не на словах, а на деле. Нет, Сталин никого не собирался заставлять становиться имперцем — человек мог спокойно оставаться таджикским дехканином или эстонским рыбаком, если таков будет его выбор, но в этом случае путь наверх такому гражданину СССР должен быть перекрыт намертво.

При этом автоматически возникал вопрос — а можно ли доверить органам государственной безопасности оставаться единственными охранителями нового курса? После знакомства с историей позднего СССР Вождь сам ответил себе на этот вопрос — нет, ни в коем случае. После изучения вопроса о том, как КГБ, и, в несколько меньшей степени, МВД, 'с треском' проиграли страну, пусть и по очень неполным, отрывочным материалам, Император решил для себя, что дело в том, что госбезопасность так и осталась 'боевым отрядом партии', той самой партии, верхушка которой предала — ну а 'боевой отряд' исправно следовал курсом, проложенным руководством КПСС, похоже, даже не смея помыслить о том, что можно пойти против воли партийного руководства. Лично к Лаврентию Павловичу и его приближенным у Сталина в этом плане претензий не было — но после их гибели госбезопасность быстро стала 'собачкой', которая заслышав со Старой площади команду 'Прыгай!', робко интересовалась лишь тем, на какую высоту следует прыгнуть.

— Нет, тут нужны люди, не просто имеющие свое мнение, но и способные пресечь предательство наверху, если возникнет такая необходимость — с мрачной решимостью констатировал Вождь.

Да и вообще, взятый им в 30-е годы курс на создание 'ордена меченосцев', будучи правильным принципиально, явно имел несомненные организационные погрешности. Конечно, сразу после революции у большевиков просто не было выбора — старая система управления 'приказала долго жить', так что приходилось сооружать заменитель государственного аппарата из того, что было под рукой, подбирая кадры по принципу политической лояльности. В 30-е ему приходилось изощряться, пытаясь соорудить из того 'человеческого материала', который имелся в ВКП (б), своеобразный орден государственников, преданных идее строительства Державы. Сейчас же оставалось только констатировать тот факт, что эти меры, бывшие в тот момент единственно возможным временным решением проблемы создания эффективной системы управления, оказались малопригодны в долгосрочной перспективе.

Сейчас же Вождь понял, что пытался решить задачу немного не так, как следовало. Строго говоря, ответ следовало искать не столько в европейской традиции военно-религиозных орденов, хотя и там удалось почерпнуть немало полезного, сколько в отечественной традиции формирования элиты из служилого сословия. Конечно, о полном аналоге русского дворянства речи не было, хотя бы потому, что и времена на дворе стояли совсем другие, и сфера приложения сил элитой предполагалась куда как более обширная — не только военная и гражданская служба, но и промышленность, наука, образование, идеология и многое, многое другое.

Ключевым моментом, точкой отсчета координат, альфой и омегой этой системы становилась не просто верность идее — неважно, католичеству или коммунизму — а куда более конкретизированный вариант идеи, выражавшийся в верности интересам Отечества. Соответственно, и критерием верного служения идее становилось не просто строительство социализма в какой-нибудь Анголе, но только такие действия там, которые приносят весомую пользу Родине; не абстрактная верность идеалам коммунизма, а конкретная служба стране. Исходя из этого, вознаграждалась и служба — не просто верность учению Маркса-Энгельса-Ленина, а следование старому русскому принципу 'По справе — служба, по службе — и награда'.

— Кстати, этот принцип универсален — и это очень хорошо — подумал Император. Кто возьмется утверждать, здраво оценивая реалии жизни, что труд школьного учителя, врача, инженера, ученого, управленца, конечно, в том случае, если в него вкладывают душу, а не отбывают номер 'для галочки', не является полноценной службой Отечеству? Никто? Это — прекрасно, поскольку позволит избежать излишней милитаризации элиты; конечно, само понятие службы Отечеству начинается с его защиты с оружием в руках — но, не стоит замыкаться на превращении элиты в военный орден, во всем нужна мера. Безусловно, офицерский корпус должен играть в элите важнейшую роль, но не быть единственной ее составляющей — образно говоря, дела мира и дела войны были двумя сторонами одной монеты, имя которой — могущество Родины.

— Заодно это позволяло и решить проблему интеллигенции — неважно, как ее определять, социальную группу ли, или прослойку, все равно она оставалась устойчивым социальным сообществом с, зачастую, весьма спорными идеалами и крайне сомнительными претензиями на роль 'совести нации' — в случае реализации такого варианта создания элиты СССР, никакой интеллигенции места не оставалось, поскольку были бы люди, занимающиеся умственным трудом на благо Родины. Труд этот нужен, полезен и уважаем, вознаграждаем соответственно принесенной пользе — но, это были бы именно специалисты конкретных профессий, работающие на благо Отечества, не обремененные претензиями на мессианство.

— М-да, а ведь потомкам, в будущем их мира 'Рассвета', тоже придется делать что-то в этом роде — позволил себе отвлечься от насущных надобностей Император. Аналитики сделали подробный обзор по части перспектив той России — их выводы однозначны: как ни относись к советской власти мира 'Рассвета', все же она семьдесят лет занималась приумножением богатств Родины, или, как любят выражаться потомки, накоплением ресурсов. Новая власть за двадцать лет промотала большую часть накопленного за эти семь десятилетий — от золота и платины из хранилищ до образованных людей и нефти из разведанных и обустроенных при советской власти месторождений. Растрачен потенциал сложного производства и инфраструктуры, науки и образования, резко уменьшилось здоровье и квалификация народа, снизилась его мотивация. Конечно, кое-что еще осталось — но, по мнению аналитиков этого хватит лет на 6-8, не больше ('Воронеж' провалился в прошлое в 2012 году В.Т.). Дальше выбор у потомков будет невеликий — или возрождать страну, причем альтернатив советской модели, конечно, в адаптированном к реалиям XXI века виде, просто не было — или смириться с дальнейшим обнищанием и вымиранием народа и неизбежным развалом страны.

— Само собой разумелось, что им придется заново создавать дееспособную элиту — желательно, при этом избежав той ловушки, в которую попал он, Сталин: понятно, что создание временной элиты по принципу клуба единомышленников будет неизбежно, просто потому, что хоть какая-то система управления будет необходима, а позитивные ресурсы старой системы будут очень ограничены — подумав это, Сталин хмыкнул, мысленно представив себе размеры чистки государственного аппарата, которую придется устроить критикующим его за чрезмерную жестокость потомкам — им ведь придется вычищать некомпетентных лентяев и продажных мерзавцев, не говоря уже о внедренной агентуре организованной преступности всех мастей, от обычных 'братков' районного масштаба до этнических сообществ, ведущих дела в международном масштабе; сажать и расстреливать им придется ох как много. Главное, им надо будет суметь поймать нужный момент, когда реформирование временной элиты в постоянную уже не будет угрожать крахом страны — но, это надо будет сделать до того, как временная элита уже закрепится в качестве постоянной — и осознает себя в этом качестве — иначе реформу нельзя будет провести без большой крови.

— Хотя — и слава Богу! — эти проблемы предстоит решать потомкам, у меня же хватает работы в своем времени. Если они захотят жить, а не медленно или быстро умирать, никуда не денутся, найдут в своей среде аналоги Сталина и Молотова, Берии и Вознесенского, Василевского и Рокоссовского, Малышева и Завенягина. Будут работать, как проклятые — а не мечтать о 'красивой жизни'; карать врагов, а не рассуждать о праве убийц на жизнь; жить своим умом, а не пытаться найти 'волшебные рецепты' за границей. Это их время, их жизнь или смерть — и им самим делать выбор!

Послесловие 1.

Вечером 15 марта в кремлевском кабинете Вождя сидели генерал-лейтенант Ильичев, начальник ГРУ ГШ, сделавший в последнее время блестящую карьеру генерал-лейтенант 'Иванов', специализировавшийся по операциям государственной важности (такое действительно было — офицеры военной разведки, занимавшиеся операциями уровня ГВ/ОГВ, существовали в реальности; у них даже было право непосредственного доклада Сталину, помимо начальника ГРУ В.Т.), начальник РУ ВМФ вице-адмирал Воронцов, один из лучших аналитиков СССР, контр-адмирал 'Петров'.

— Есть мнение, товарищи, что Советскому правительству необходимо знать все о закулисных финансовых делах банкиров Америки и Англии с фашистским руководством — неторопливо начал Вождь.

— Всем присутствующим известно о поставках Германии нефти и нефтепродуктов из Венесуэлы через Испанию и Португалию, подшипников, полиметаллов и грузовиков через Швецию. Было и многое другое — они спокойно торговали с врагом во время войны. Но это только конец истории — начало ей было положено задолго до войны, когда Гитлеру щедро давали кредиты, продавали новейшие авиадвигатели и налаживали системы связи, внедряя самые лучшие американские разработки в этой сфере.

— Они тщательно прятали следы этой торговли — но есть след, который спрятать невозможно при всем желании, это деньги, которые прошли в уплату за товары и кредиты. Есть документы, в которых отражены эти платежи и есть люди, которые их осуществляли.

Сталин сделал паузу, внимательно посмотрев в глаза разведчиков. Впечатлены были все собравшиеся — и масштабом поставленной задачи, благо ее подоплеку понял бы и младенец, но, еще больше тем, что впервые за всю историю Советского Союза разведчикам армии и флота была поставлена политическая задача. Это многое значило — и возможность встать вровень с политической разведкой в случае успеха, и — серьезные неприятности в случае провала. Генералы и адмиралы 'плаща и кинжала' понимали все — но признаков неуверенности в своих силах в их глазах Император не заметил, что ему пришлось по душе.

— Ключевой фигурой в этих делах является Ялмар Шахт, президент Рейхсбанка и директор Банка Международных Расчетов от Германии — продолжил Вождь. Этот человек знает все, интересующее нас — и есть мнение, что он должен оказаться в СССР, живым и здоровым. У кого есть вопросы, товарищи?

— Разрешите, товарищ Сталин? — встал 'Иванов'.

Сталин кивнул.

— Шахт будет очень полезен — но еще полезнее он будет в сочетании с архивами Имперского Банка и немецкой частью архивов БМР. Я точно не знаю, все ли архивы БМР хранятся в Швейцарии — но, по логике вещей, документы, касающиеся расчетов Германии, точнее, их первые копии, должны храниться в архиве Рейхсбанка. Кроме того, у финансиста такого ранга обязательно должен быть личный архив, в котором хранятся документы, согласно которым проводились самые важные сделки. Конечно, неизвестно, где именно он хранится — и хранится ли он целиком, или разбит на несколько частей.

— Вы правы, товарищ 'Иванов' — согласился Император. Вопрос в другом — считаете ли Вы и другие товарищи эту операцию возможной? И, если да — какие силы и средства понадобятся?

Разведчики посмотрели друг на друга — Сталин, как это с ним водилось, 'мягко стелил', но из этого совершенно не следовала 'комфортность постели'. Общаться с ним было нелегко — Вождь не любил ни неуверенности в своих силах, ни, по крылатому выражению Суворова, 'немогузнайства', ни шапкозакидательства.

— Пока мы не можем ответить на этот вопрос, товарищ Сталин — встал рядом с 'Ивановым' Ильичев, резонно решивший, что лучше прямо ответить на неприятный вопрос, чем пытаться отсидеться за спиной подчиненного — неприятную правду, если в ней не было прямой вины человека, Вождь обычно прощал, при всей жесткости своего очень не сахарного характера, а вот трусов презирал. Нам потребуется не меньше недели на изучение этого вопроса — тогда мы сможем на него ответить.

— А что скажете Вы, товарищ Воронцов? — Сталин совершенно спокойно отреагировал на признание Ильичева в неготовности ответить на его вопрос — вопрос начальнику разведки флота был задан столь же спокойно.

— Разведывательное управление Флота не занималось подготовкой этой операции, товарищ Сталин — четко доложил вице-адмирал. Нам тоже нужно время для изучения этого вопроса — неделя, лучше две.

— Неделя — твердо сказал Сталин. Вам, товарищи, следует заняться подготовкой совместной операции — через неделю я жду от Вас ответа, можете ли Вы провести ее, и, если да — то как.

На этом беседа завершилась.

Послесловие 2

Последующие дни стали непрерывным авралом для 'Иванова' и 'Петрова' — именно их Ильичев с Воронцовым назначили отвественными за подготовку операции.

Естественно, подготовка операции началась с изучения личности 'клиента'. Даже беглое исследование его биографии наводило на размышления.

Для начала, папа, будучи по официальной версии, скромным немецким учителем, женился на дочери датского барона — такой мезальянс был нетипичен для Европы даже во второй половине XIX века. Потом пара уезжает в САСШ, где живет 7 лет — не добившись успеха в Америке, семья возвращается обратно. Это вполне реально — многие эмигранты, помыкавшись в Америке и на собственном опыте убедившись в том, что преуспеть там, мягко говоря, непросто, возвращались.

Дальше семья оседает в Германии, и они рожают сына. А, когда юный Ялмар подрастает, начинаются форменные чудеса — откуда-то у скромной пары находятся деньги на обучение сына в лучших университетах Германии. Ялмар Шахт изучает медицину в Кильском, германскую филологию — в Берлинском и политическую экономию — в Мюнхенском университетах.

По окончании учебы двадцатишестилетний Шахт поступает на работу в один из крупнейших банков Германии, 'Дрезднер Банк'. Это происходит в кайзеровской Германии, не в Латинской Америке — молодого человека, не имеющего финансового или юридического образования, принимают на работу в один из самых солидных банков страны. Но на этом сказка о Золушке мужского пола даже не заканчивается, нет, она только начинается — через пять лет герр Шахт, будучи 31 года отроду, становится заместителем директора банка. Судя по всему, добрая фея — крестная мать банкира трудится не покладая рук, не имея времени даже на то, чтобы утереть пот со лба.

По слухам, циркулирующим в германском истэблишменте, именно тогда его принимают в очень влиятельную прусскую масонскую ложу. Эта версия вызвала у разведчиков искренние улыбки — было очевидно, что это дезинформация, прикрывающая истинных покровителей финансиста, обеспечивших и его поступление на работу, и поспособствовавших столь невероятной карьере. Нет, оснований сомневаться в том, что Шахт был финансовым гением, не было — но никакой, даже трижды гений и четырежды одаренный сверх всякой меры талант, никогда бы не смог самостоятельно сделать настолько головокружительной карьеры в консервативной финансовой сфере, тем паче, в Германии, где консерватизм был возведен в энную степень и проинтегрирован по всему пространству Германской Империи. Такое было возможно в одном-единственном случае, если у начинающего банкира были покровители, которым по силам было абсолютно все. Дальнейший жизненный путь Ялмара Шахта позволял ответить на вопрос, кто же эти покровители.

К концу Первой Мировой войны, с перерывом на работу в экономической службе оккупационных войск в Бельгии, Шахт приходит совладельцем респектабельного Немецкого национального банка. Вопреки названию, это частный банк — но, существенную часть его операций составляют внешнеэкономические сделки.

Дальше начинается самое интересное. Германия вынуждена капитулировать, но ее европейские победители, Великобритания и Франция, находятся в весьма пикантном финансовом положении — оплачивая военные поставки из США, они не только были вынуждены распродать свои инвестиции в американскую экономику (соответствует РеИ — основная часть иностранных вложений в экономику США, к 1914 году составлявших 7,2 млрд. долларов, принадлежала английским и французским инвесторам; почти все они были проданы американцам, чтобы получить долларовую выручку, необходимую для оплаты поставок В.Т.), но и взять кредиты — Англия задолжала США 6,5 млрд. долларов, Франция — более 6,8 млрд.; общая же сумма долгов европейских стран США немного не дотягивала до 17,7 млрд. долларов (все соответствует РеИ; в пересчете на тогдашнее золотое обеспечение доллара это составляло, соответственно, 5,76 тыс. т, 6,05 тыс. т, 15,6 тыс. т В.Т.). Единственным источником покрытия военных расходов лайми и лягушатников являются репарации, которые еще надо получить с еще более разоренной, чем они сами, Германии. Одновременно американцам надо было куда-то вкладывать свои сверхприбыли.

В Германии, в это время, идут другие процессы — в отсутствие прибылей от традиционных видов деятельности, немецкие капиталисты, во-первых, выводят свои деньги за границу, таким образом, выводя их из-под возможной конфискации, во-вторых, увлеченно играют на финансовом рынке. Раскручивающийся на глазах маховик гиперинфляции приводит к впечатляющему перераспределению национального богатства, которое отныне сосредоточено в руках очень узкого круга сверхбогатых людей. Но, во-первых, англосаксонские короли промышленности и финансов желают получить свою долю в германской собственности, во-вторых, в балансирующей на грани социального взрыва Германии эти приобретения еще надо суметь сохранить.

Реализация соответствующих мероприятий была поручена Шахту. Для этого его назначили директором Рейхсбанка. В ноябре 1923 года Шахт вводит временную рентную марку, через механизм ипотеки привязанную к немецкой недвижимости, от пахотных земель до жилых и промышленных зданий. Проще говоря, создается механизм перераспределения активов Германии. Чуть позже Шахт получает золотое обеспечение марки — в видекредитов, предоставленных англичанами, на 800 млн. золотых марок, и американцами, на 200 млн. долларов.

Вспоминая анализ документов, контр-адмирал 'Петров' мысленно улыбнулся — смешно было читать официальную версию предоставления британского кредита, гласившую, что Шахту дали кредит под честное слово. Британские финансы такого уровня — это либо Ротшильды, либо их партнеры; представить их, дающих такие суммы без обеспечения, опытному разведчику не хватало фантазии. Впрочем, уже даже официальные версии британского и американского кредитов давали достаточную пищу для размышлений. Итак, кредиты предоставляют Ротшильды, с британской стороны, и, группа американских банков, организованная Морганами, т.е., группа Рокфеллеров, с американской стороны; суммы кредитов, с учетом того, что курс золотой марки установлен фиксированным, 4,2 марки за доллар, практически равны — из этого следует вполне логичное заключение, что контроль за финансовой системой Веймарской республики разделен пополам между Ротшильдами и Рокфеллерами.

Промышленность и транспортная система Германии через систему кредитов и инвестиций переходят в преимущественное владение американских корпораций — к 1929 году американские деньги составляют две трети всех промышленных капиталов страны, под контроль берутся ключевые фирмы (все соответствует РеИ В.Т.). Тут дело тоже не обходится без Шахта — с самого начала своей деятельности на посту руководителя Имперского банка он финансирует исключительно промышленников, ориентирующихся на внешние рынки; в тех условиях, в которых находится германский бизнес, это почти автоматически означает договоренности с англосаксами, в противном случае продажи невозможны.

Таким образом, во внутриполитической жизни Германии идет ожесточенная борьба между левыми, центристами, консерваторами; на заднем плане ждет своего часа резервная фигура, приберегаемая на крайний случай, а, пока подкармливаемая крупными суммами, приличия ради переводимыми через швейцарские и шведские банки — это некий художник-акварелист. Говоря вкратце, страсти кипят, меняются правительства и канцлеры — а, скромный, мало кому, кроме специалистов, известный глава Имперского банка, оставаясь на своем посту при всех политических раскладах, тихо выполняет свои обязанности.

Так все и шло, мирно и благолепно, пять лет, с двадцать четвертого по двадцать девятый — а, потом, в 1929 году, ФРС сочла нужным ликвидировать становившийся ненужным, более того, начавший угрожать финансовому рынку США 'пузырь' на фондовом рынке. 'Пузырь' ликвидировали — вот только удержать процесс под контролем не смогли. Рухнуло все — и, в том числе, относительное послевоенное благополучие Германии, державшееся на американских кредитах.

В этой ситуации проходит конференция по репарациям, на которой Шахт, по официальной версии, уговаривает победителей снизить общую сумму репараций до 8 млрд. долларов и растянуть ее выплату до 1988 года. Люди, не лишенные некоторого житейского цинизма, предположили несколько иную подоплеку события — американский бизнес уже контролировал экономику Германии, так что дальнейшее давление, в прежних масштабах, на немецких партнеров было не нужно, тем более, что сохранение прежних выплат усиливало Великобританию и Францию, что янки было совершенно не нужно. Кроме того, сохранение прежнего объема платежей увеличивало вероятность социального взрыва в Германии — а популярность немецких коммунистов и так росла не по дням, а по часам. Разумеется, англичан и французов это не слишком порадовало, но деваться им было некуда, долговая удавка Америки на их шеях была надежно затянута, так что пришлось соглашаться, выторговав некоторые преференции по своим выплатам США. После этой конференции Шахт уходит в отставку — его версия событий гласит, что он остался неудовлетворенным результатами конференции. Совершенно неромантичные разведчики предположили, что американцы попросту вывели ценного кадра из-под возможного удара, пристроив его на должность представителя корпорации Моргана в Германии.

После этого вопрос о реальных покровителях герра Шахта отпадал автоматически, достаточно было сопоставить вехи его биографии. Во-первых, членство в прусской масонской ложе — да, когда-то это был неофициальный клуб прусской и пропрусской элиты германских государств, традиционно возглавляемый королем Пруссии; но, тот факт, что уже к началу XX века многие организации высокопоставленных мистиков были прикрытием людей, работавших на британский 'Круглый стол', не был известен разве что сторожевым собакам, охранявшим объекты ГРУ и РУ ВМФ; впрочем, франко-швейцарская ветвь Ротшильдов мало отставала от британских родственников по этой части, активно используя французские и русские масонские ложи в качестве прикрытия своих сетей влияния. Но, в данном случае, сомнений в том, откуда дует ветер, не было — образно говоря, от этого ветра явственно пахло туманами Альбиона. Во-вторых, блестяще проведенная банкиром операция по взятию под контроль англосаксами немецкой экономики — начиная с этого момента, он явно работает уже не на одних англичан, но на расширенный состав 'Круглого стола', включающий группу Рокфеллеров. Точнее, он является ответственным исполнителем плана, в первую очередь учитывающего интересы американской элиты. При этом Шахт явно сохраняет самые лучшие отношения с британской элитой. Правда, остается не вполне ясным, когда и почему он попал в поле зрения англичан — предположительно, это произошло благодаря семейным связям его матушки, ведь датская элита тесно связана и с младшей ветвью дома Гессенов, и, напрямую с британцами.

Дальнейшее развитие событий подтвердило это предположение. Ситуация в экономике Германии оказывается намного хуже самых пессимистичных прогнозов — хотя, человек не обременный особым тактом дипломата, мог бы с полным на то основанием сказать, что в Англии и Франции дела идут не намного лучше. Все настолько плохо, что Гувер, прекрасно осознающий необходимость платежей из Европы для балансирующей на грани коллапса экономики США, выступает с предложением заморозить на год все платежи по долгам и репарациям. Элиты Британии и Европы принимают это предложение хозяев США, приличия ради, высказанное господином президентом — по той простой причине, что все находится на краю пропасти, дружно именуемой всеми элитами, с абсолютно одинаковым ужасом и ненавистью, большевистской революцией. В этот момент им не до соперничества — революция, полыхнувшая в Германии, вполне может привести к 'эффекту домино' если не всей Европе, так в Великобритании и Франции.

Поскольку никому из власть имущих Америки и Европы не хотелось оказаться в подвалах нью-йоркской, лондонской, парижской, берлинской ЧК — а во время Великой Депрессии такое развитие событий вовсе не выглядело невероятным, очень многие люди на Западе видели возможный выход из судорог невиданного доселе экономического кризиса в коммунистической революции! — надо было начинать координировать действия во имя общего спасения.

Под прикрытием плана Юнга создается Банк Международных Расчетов, официальной задачей которого является получение странами-победительницами репараций с Германии, и, урегулирования иных финансовых претензий между странами-кредиторами, связанными с выплатой репараций. Правда, задел на будущее создается с самого начала — в уставе БМР недвусмысленно записано 'содействовать сотрудничеству между центральными банками и обеспечивать дополнительные благоприятные условия для международных финансовых операций' (соответствует РеИ В.Т.). Это полностью соответствует истине — в числе учредителей БМР центральные банки Великобритании, Германии, Франции, Италии, Бельгии, консорциум японских банков, и, последняя по счету, но не по значимости, финансовая группа Моргана. 'Моторами' же сей операции являются два человека — влиятельный сверх всякой меры глава Банка Англии Монтегю Норман и ушедший в отставку с поста главы Рейхсбанка Ялмар Шахт.

Заключается конвенция с Швейцарией — и в 1930 году в тихом городе Базеле, в скромном здании бывшей гостиницы, находящемся неподалеку от центрального вокзала, появляется учреждение, официально числящееся коммерческим публичным банком. В лучших традициях 'швейцарских гномов' банк предельно скромен и неприметен — настолько, что у него даже нет вывески, есть только маленькая табличка у входа, прикрытого магазином шоколада. Нельзя не признать правоту руководства банка — те, кто посвящен в секреты этого финансового учреждения, находили его и без вывески, а остальному миру знать о нем было незачем. Другое дело, что это скромнейшее учреждение пользовалось беспрецедентными правами — его иммунитет от любого правительственного вмешательства и отказ от налогообложения всех его операций гарантировались Гаагским договором 1930 года, подписанным странами, чьи центробанки выступили учредителями БМР, страной пребывания, а, также, США и Японией. По этому договору гарантировалась дипломатическая неприкосновенность высшего и среднего персонала БМР, равно как и его почты. Собственно, Гаагский договор 1930 года стал своего рода Рубиконом в отношениях национальных государств и богатейших банкиров мира — впервые в новейшей истории банк получил юридически равные с государством права, в нужной ему части, причем эти права были признаны, в том числе, и рядом сильнейших государств мира. Капитал, де-факто и отчасти, де-юре, получил право государственного суверенитета.

Но, это было 'зарубкой на будущее' — в настоящем же банкиры трудолюбиво занялись регулированием финансовых потоков из Европы в США и обратно, и, в значительно меньшей степени, потоков из Европы в Азию, имея своей целью удержание экономик ведущих стран от коллапса, неизбежным последствием которого стал бы приход красных. Нельзя сказать, что у них не получалось вовсе, поскольку им удалось надежно предотвратить коллапс экономики в Великобритании и Франции — но в США и Германии дела обстояли намного хуже, в особенности, во второй. Удавалось предотвратить немедленный коллапс немецкой экономики — но не медленное сползание к нему, с вполне понятными политическими последствиями. На фоне феноментальных успехов советской экономики дело не ограничивалось неуклонным ростом поддержки сторонников Тельмана — откровенно говоря, практически всех влиятельных людей Германии трясло при одной мысли о том, что 'Красный Эрнст' может стать канцлером — но, вот приход к власти лидера влиятельной прорусской военной группировки генерала фон Шлейхера был воспринят совершенно иначе (в РеИ генерал фон Шлейхер действительно был канцлером Германии, хотя и очень недолго В.Т.). Вот фон Шлейхер, несмотря на намертво прилипшие к нему прозвища 'красный генерал' или 'социальный генерал', был птицей совершенно другого полета — и его поддерживали не только военные, но и часть промышленников, резонно решившая, что частичные уступки много лучше полного краха и гибели (соответствует РеИ — во многом, именно поэтому Гитлер приказал эсэсовцам ликвидировать фон Шлейхера, вместе с его правой рукой, шефом Абвера, генералом фон Бредовым, во время 'ночи длинных ножей' В.Т.).

Немалых трудов стоило добиться отставки фон Шлейхера с поста рейхсканцлера — но, к прискорбию американцев, англичан и их сторонников в германской элите, проблему в целом это никак не решало. Вообще, классические методы не давали требуемого результата — так что оставалось лишь прибегнуть к экстраординарным ходам.

В 1932 году братья Даллесы, совместно с Шахтом, встречаются с неким австрийским художником-акварелистом (соответствует РеИ В.Т.). Точное содержание беседы советским разведчикам выяснить так и не удалось — но, судя по тому, что после этой беседы на пребывающих на грани банкротства нацистов проливается форменный золотой дождь, главный борец с англо-американской плутократией (подлинное определение Гитлера В.Т.) и видные представители этой самой плутократии сумели обо всем договориться. В частности, золотой дождь, изливаемый исполняющими обязанности Зевса банкирами на занимавшую должность Данаи НСДАП, выразился в сборе Шахтом 3 миллионов марок у немецких промышленников — до этого они денег Гитлеру не давали. Помощь, оказываемая Гитлеру, не ограничивается только финансированием — власть предержащие оказывают беспрецедентное по тем временам давление на фон Гинденбурга, категорически не желающего видеть 'богемского ефрейтора' на посту имперского канцлера, дело доходит даже до использования компрометирующих материалов (соответствует РеИ В.Т.).

Требуемый результат достигнут в январе 1933 года — Гитлер становится рейхсканцлером, таким образом, коммунистической идеологии противопоставляется агрессивная идеология национальной исключительности немцев.

Естественно, сыгравший столь большую роль в приходе к власти Гитлера Шахт не остается безработным — точнее, он принимается за выполнение новой стратегической задачи, заключающейся в подготовке немецкой экономики к войне. Этим он и занимается, занимая с 1933 года должность президента Рейхсбанка, а с 1934 — добавив к ней должность рейхсминистра экономики. Умнейший прагматик Шахт не пытается 'изобретать велосипед', а просто и незамысловато адаптирует советскую схему двухконтурного финансирования экономики к условиям Германии, введя в оборот векселя МЕФО, являвшиеся немецким аналогом советского безналичного финансирования народного хозяйства, с той разницей, что в Германии векселя МЕФО использовались только для финансирования тяжелой промышленности.

Высочайший уровень организации, присущий и немецкой экономике, и германской системе управления, золотой ливень американских кредитов, дополненный финансовым гением Шахта, очень высокий средний уровень квалификации немецких работников, дополнительно стимулируемый яростным желанием вырваться из нищеты и жаждой мести за прошлые унижения, дали свои плоды — к 1939 году Германия была готова воевать на суше.

Конечно, ей всячески помогали — сторонники концепции 'аристократического нацизма' в Великобритании, самой известной — но далеко не единственной, и, даже не самой влиятельной! — была 'кливденская клика' леди Астор, сделали все, чтобы привести к власти сторонника умиротворения Германии посредством предоставления ей сначала возможности объединения всех немцев в одном государстве, а, затем, и свободы рук на Востоке Невилла Чемберлена.

Отдельного упоминания заслуживают труды 'клики умиротворителей', совместно с их французскими единомышленниками, по блокированию усилий той части французской элиты, которая понимала, что антикоммунизм Гитлера совершенно не означает безопасности Франции. Образно говоря, многократно провозглашенное Гитлером желание искать колонии на востоке Европы не гарантирует Деву Марианну от по-немецки добросовестного изнасилования всеми известными бошам способами — а в познаниях колбасников на сей счет сомневаться не приходилось, опыт общения был накоплен изрядный. Но 'умиротворители', считавшие 'опасностью номер один' 'красных' выиграли партию с разгромным счетом — и все системы безопасности, такими трудами выстроенные здравомыслящими людьми, были даже не деактивированы, а просто сданы фюреру.

С другой стороны, никакое подыгрывание Гитлеру со стороны элит США, Великобритании и Франции не помогло бы Германии, если бы она была слаба в экономическом и военном отношении. Если военное могущество Третьего Рейха было результатом неустанных трудов германского офицерского корпуса в целом, и, генералитета, в частности, то первым в ряду создателей экономической мощи нацистской Германии по праву считался Ялмар Шахт.

К началу войны с Польшей особо ценного, без малейшей иронии, кадра, снова выводят из-под возможного удара — Шахт начинает критиковать финансовую политику Германии, заявляя, что финансы страны перегружены долгами. Первой реакцией разведчиков на столь самокритичные заявления Шахта, явно не лишенного чувства юмора, стало цитирование Гоголя: 'Унтер-офицерская вдова сама себя высекла!'. Гитлер снимает Шахта с поста президента Рейхсбанка, но, оставляет ему должность министра экономики. Действия предельно логичные — Рейсбанк передается в управление сподвижнику Шахта Вальтеру Функу, сам же Шахт получает возможность концентрировать свои усилия на управлении экономикой, координируя свои действия с зарубежными коллегами, благо поста директора БМР от Германии его никто не лишал.

Так проходит два года — Германия воюет с 'западными плутократиями', исправно покупая у них все необходимое; правда, у Третьего Рейха явная нехватка иностранной валюты, но при наличии настоящих друзей по ту сторону Ла-Манша и Атлантики это не становится неразрешимой проблемой — награбленные в Европе ценности, от золота до картин великих живописцев исправно продаются через доверенных людей, а на полученную таким образом долларовую выручку закупается все, чего не хватает Рейху, от нефти и нефтепродуктов, до синтетического каучука и подшипников.

В 1942 году Шахт окончательно уходит со всех государственных постов. Теперь он почти безвылазно находится в Базеле и Женеве, координируя финансовые операции и систему зарубежных закупок Третьего Рейха. Разумеется, пост директора БМР по-прежнему остается за ним.

Вот этого, в высшей степени интересного, человека советским военным и морским разведчикам предстояло пригласить в Москву.

Послесловие 3

Ровно через неделю, 22 марта 1944 года, разведчики отчитывались перед Вождем. Подробно доложив о жизненном пути Шахта, о его семье — в 30-е банкир женился по любви на очень красивой женщине на 30 лет моложе, которая родила ему двух дочерей, о его особняках в Женеве и Базеле, охраняемых серьезной частной службой безопасности.

— Захватить Шахта можно, товарищ Сталин — закончил доклад генерал-лейтенант Ильичев. Это очень сложная операция, поскольку охраняют его отнюдь не любители; еще труднее будет организовать его вывоз в СССР — но это возможно. Под вопросом захват его личного архива — наверняка он хорошо спрятан, и, маловероятно, что он находится на одной из его вилл — скорее всего, он находится в абонированных Шахтом сейфах нескольких банков, возглавляемых его личными друзьями, которые просто не допустят к сейфам никого, кроме него самого.

— Заставить его можно? — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно произнес Сталин.

— Если захватить его семью, которую он просто обожает — да — твердо ответил начальник ГРУ — но не факт, что это нам поможет — после его похищения весь этот международный финансовый террариум встанет на дыбы. Конечно, они поднимут по тревоге всех, кого только возможно — поэтому везти банкира обратно будет просто бесполезно, поскольку его друзья, увидев его, немедленно поднимут тревогу, невзирая ни на что. Штурмовать же банки, одновременно устраивая сражения с швейцарской полицией и армией, бессмысленно.

— Штурмовать швейцарские банки не нужно — согласился Император — да и Швейцария не объявляла Советскому Союзу войны. Но, в капиталистических странах банки иногда грабят — не так ли, товарищи?

— Пока у нас нет точной информации о местонахождении архива, планировать что-то невозможно, товарищ Сталин — твердо сказал Ильичев.

Сталин кивнул, соглашаясь.

— Хорошо, товарищи — констатировал Император. А что Вы можете сказать о руководстве БМР в целом?

— Разрешите, товарищ Сталин? — попросил разрешения 'Иванов'.

Бремя вождя.

17 марта 1944 года, Ближняя дача.

Сталин ходил по комнате, так ему лучше думалось — в очередной раз надо было принимать решение, от которого зависело очень многое. Даже не так — от этого зависело, какие позиции будут у Советского Союза на Дальнем Востоке.

Итак, Япония — единственная промышленная держава среди азиатских стран, единственная страна в Азии, сумевшая стать великой державой — и, восстановить этот статус в мире 'Рассвета'. Страна, географическое положение которой позволяет контролировать большую часть западного района Тихого океана.

Нация первоклассных рабочих, крестьян и воинов — и, объект искренней, глубокой ненависти всех народов Дальнего Востока за свою жестокость, не знающую пределов. Народ, бесконечно преданный своим традициям, завещанным предками — и, в то же время, нация, способная кардинально менять свою жизнь, если она убеждалась в том, что ее прежний путь был ошибочен.

Страна, в мире 'Рассвета' ставшая форпостом США против СССР и его союзников в Азиатско-Тихоокеанском регионе, стратегическим барьером, препятствовавшим операциям советского ТОФ в возможной войне — и одной из важнейших опор 'Пакс Американа'.

Китай — ключевая континентальная держава на Дальнем Востоке. Страна, ныне пребывающая в неописуемой разрухе, уничтожаемая беспощадной гражданской войной всех против всех и иностранной агрессией — но, в мире 'Рассвета' сумевшая стать второй экономикой мира, создать заслуживающие серьезного отношения вооруженные силы. Самый большой численно народ в мире, долго, очень долго находившийся в нищете и невежестве — но, сумевший переломить судьбу, построив великую державу. Нация, одно время искренне считавшая Советский Союз 'старшим братом' — но, стоило ей немного восстановиться, кстати, с советской помощью, благодаря которой Китаю досталась построенная японцами в Маньчжурии тяжелая промышленность, не говоря уже о построенных СССР многочисленных заводах, фабриках, электростанциях, подготовленных в СССР специалистах, как многовековые имперские амбиции Срединной Империи вернулись. И дело было не в Хрущеве, и, даже не в Мао: в данном случае, Никита был прав, отказавшись от предложенного Мао курса на развязывание Третьей Мировой войны, результатом которой, по мнению Мао, должна была стать победа коммунизма во всем мире — то ли у Никитки хватило ума понять подоплеку этого 'щедрого' предложения, то ли сработал инстинкт самосохранения. Равно и вопрос вождя возрожденной Срединной Империи не отменял того основополагающего момента, что этот лидер оставался таковым ровно до того момента, пока он выражал чаяния китайской элиты и народа, мечтавших о возрождении былого могущества.

Про себя Сталин был готов признать свою ошибку, заключавшуюся в том, что во второй половине 40-х он взял курс на возрождение Великой Срединной Империи — после ознакомления с материалами из мира 'Рассвета' это было очевидно. Советский Союз сам, своими руками, вырастил одного из своих опаснейших врагов — и ведь тогда, в 40-е, вполне в возможностях СССР было дробление Китая на несколько враждующих между собой государств, которые не могли бы представлять собой действительной угрозы интересам Страны Советов.

Впрочем, 'китайский вопрос' можно было немного отложить — 'японский' же требовал безотлагательных мер.

Сталин взял со стола трубку — отказ от курения дался ему тяжело, но от привычки держать в руках пусть и незажженную трубку, он отказываться не стал.

Итак, японская элита.. В наличии имеется один из лидеров консервативной группировки армейцев, премьер-министр и военный министр Хидэки Тодзио. Потомственный военный, очень жесткий человек, даже для самурая, блестящий тактик, наделенный острым и быстрым умом — но не стратег. Признанный вождь 'квантунцев', которые и вознесли его к вершинам власти, эталонный русофоб и антикоммунист — но, совсем не сумасшедший, что он доказал и во время известного совещания высшего руководства Империи Восходящего Солнца 3 июля 1941 года, когда Тодзио, выступая от лица Императорской Армии, высказался против нападения на СССР. Он доказал это и в мире 'Рассвета', отдав в начале 1944 года приказ по Армии о недопущении военного конфликта с Советским Союзом (подобный приказ был в РеИ В.Т.), и здесь — только тут такой приказ был отдан во второй половине сорок третьего года.

Что еще можно сказать о генерале Тодзио: любящий муж, отец и дед; безжалостный и беспощадный борец за власть, сыгравший значительную роль в разгроме возглавляемой генералом Араки фашистской группировки 'Кодо-ха' в Армии, после февральского мятежа 1936 года — собственно, он с самого начала выступил против мятежа, изрядно при этом рискуя; японский империалист, посвятивший свою жизнь служению Империи и Тэнно; японский националист, расчищавший для 'нации Ямато' 'жизненное пространство' такими методами, что от их лицезрения в действии вывернуло бы наизнанку охранников фашистских концлагерей; безусловно, на свой лад, человек чести — после капитуляции Японии попытался застрелиться, правда, неудачно; на Токийском трибунале, состоявшемся в мире 'Рассвета', счел ниже своего достоинства отвергать предъявленные обвинения..

Генерал Тодзио мог быть отнесен к категории 'уважаемых врагов' СССР — но, при этом, договариваться с Советским Союзом на приемлемых для СССР условиях он не стал бы ни при каких обстоятельствах. Этот человек предпочел бы и свою смерть, и гибель Японии превращению Империи Ямато в сателлита Советского Союза.

Его противники в Армии — все то же движение 'Кодо-ха', после разгрома в 30-е пребывающее на десятых ролях, и, не могущее претендовать на руководство Императорской Армией; в массе своей, сыновья мелких буржуа, нахватавшиеся верхушек; научившиеся копировать, но не способные изобрести что-то свое. Забавный факт: в 30-е годы эти японские 'роялисты больше, чем сам король', точнее, 'самураи больше, чем настоящие самураи из старых, прославленных родов', мечтали о копировании в Японии реалий Третьего Рейха — в мире 'Рассвета', в конце 1944 — 45 году среди них стали модны прокоммунистические убеждения. Сейчас разведка докладывает о том же — эти любители собезьянничать начали всеми правдами и неправдами искать и переписывать речи и интервью покойного графа Гото, бывшего сторонником совмещения непоколебимой власти микадо с советскими практиками государственного управления и социальных 'лифтов'.

Называя вещи своими именами — эти выходцы из мелкой буржуазии, получив возможность профессиональной деятельности в сфере, ранее доступной лишь самурайству, возомнили про себя, что они могут потеснить аристократию в ее сфере деятельности — при этом, мягко говоря, не вполне соответствуя стандартам аристократии — имеется в виду аристократия не по рождению, а по сути своей — ни по уму, ни по образованию, ни по опыту руководства чем-то существенным.

Лаконично выражая свою мысль — этих скороспелых 'троцкистов от самурайства' можно было использовать в интересах Советского Союза, пусть и очень ограниченно.

Что же касалось японской придворной аристократии, заслуживающей этого определения не только по праву рождения, но и по талантам, и по заслугам, то, интерес представляли два человека: принц Фумимаро Коноэ и маркиз Коити Кидо.

Эти двое были не только давними союзниками, но и давними сподвижниками — второй, прежде чем стать личным советником императора, имеющим на него немалое влияние, много лет был личным секретарем первого.

Принц был выходцем из старинного аристократического рода, с давних времен находившегося в тесном родстве с императорским домом — многие микадо были женаты на аристократках из рода Коноэ. В обществе, помешанном на традициях, это многое значило. Но Фумимаро Коноэ не был приложением к своему положению и титулу — пожалуй, он был лучшим из учеников принца Сайондзи, одного из наиболее заслуженных деятелей реставрации Мэйдзи, одного из идеологов японского атлантизма.

Принц сумел в 42 года стать председателем палаты пэров японского парламента — для Японии это было беспрецедентным событием, даже с учетом его знатности.

Далее, он трижды становился премьер-министром — в очень непростые времена, когда с согласием между разными группировками элиты Империи Ямато все было очень тяжело.

Особого рассмотрения заслуживала его позиция по отношению к Советскому Союзу — принц не имел ничего против 'стратегии 'спелой хурмы'', заключавшейся в том, чтобы в случае распада СССР округлить владения Империи Восходящего Солнца за счет дальневосточных территорий СССР, но, принц был категорическим противником полномасштабной войны с Советским Союзом, каковой позиции он придерживался непоколебимо, чем бы это ему ни грозило. Был и еще один интересный момент — в мире 'Рассвета' принц Коноэ дважды, в 1943 и в 1945 годах, брался за миссию специального посланника Тэнно к Сталину. Оба раза Сталин отказался принять специального посланника.

— И правильно сделал — подумал красный Император — Вы, господа, решили тогда поиграть в сепаратные переговоры. Идея, в принципе, меня устраивающая — но, в другом исполнении, и с других позиций. Вот когда Вы заглянете в разверзнувшуюся под Вашими ногами бездну, в которой может погибнуть и Ваш образ жизни, и вся Ваша страна, целиком и полностью — а единственной силой, способной хотя бы частично спасти Ваши ценности, будет СССР — вот тогда мы побеседуем. Но, договариваться буду не я — и не с Коноэ. Для этих дел у меня есть отлично проявивший себя с немцами 'Иванов' — а у Вас есть адмирал Енаи, с которым можно серьезно договариваться на длительную перспективу.

После оккупации Японии принц Коноэ попытался найти общий язык с американцами на почве борьбы с коммунизмом — когда этот план провалился, принц предпочел покончить с собой, нежели оказаться одним из главных обвиняемых на Токийском процессе.

Что же еще можно сказать о принце? В нем сочеталась сильная воля — и потребность в психологической поддержке окружающих (прозвище 'меланхоличный принц' появилось не на пустом месте); блестящий ум, сочетавшийся с энциклопедическими знаниями — и, склонность в критической ситуации 'хвататься за соломинку'; несомненный патриотизм — и благожелательное отношение к своеобразной японской версии евразийства.

Определенный интерес принц представлял — как фигура, которая будет символизировать и, в какой-то мере, закреплять послевоенный мир, выгодный для СССР, если его, конечно, удастся достичь.

Сходная картина была и с маркизом — выходец из знатного рода, внук одного из видных деятелей реставрации Мэйдзи, он тоже был аристократом не только по крови, но и по своим личным качествам.

Друг детства принца Коноэ, он всю жизнь был редкостным тружеником, наделенным блестящим умом и незаурядной волей.

Сподвижник принца Коноэ, он специализировался на урегулировании конфликтов между властными кланами Японии. Помощник лорда-хранителя печати, бывшего министра иностранных дел, Макино, маркиз Кидо принял на себя эту ношу после его отставки. Его первой самостоятельной — и, по иронии судьбы, самой известной работой на этом поприще — стало недопущение гражданской войны между Императорской Армией и Императорским Флотом в результате попытки военного переворота в феврале 1936 года.

Расклад тогда был очень непрост — и, смертельно опасен для каждого, кто посмел бы встать между непримиримыми врагами, невзирая на его происхождение и связи. Сторонники 'жесткой линии' в клане Тесю, контролирующем Армию, использовали экстремистов 'Кодо-ха' в качестве тарана, должного смести умеренных политиков — как гражданских, так и своих извечных врагов из клана Сацума, контролирующих Флот. Точнее, так это выглядело на первый взгляд — на самом деле, ситуация была намного сложнее. Флот, выступающий за выбор южного направления экспансии в качестве основного, еще не был готов к войне с США и Великобританией — новейшие корабли только-только начали закладываться, только начала развертываться авиационная промышленность; Армия же, выступающая за выбор северного и западного направлений экспансии в качестве основных, против СССР и Китая, еще не была готова воевать с СССР, по ряду причин, заключавшихся и в том, что не была развернута массовая армия, только начиналось производство новейших типов тяжелого вооружения, не был оборудован маньчжурский плацдарм — но, раздавить китайскую армию было ей вполне по силам. Генералитет, в массе своей, прекрасно понимал, что даже при безудержной инфляционной накачке экономики, которой, с начала 30-х, громогласно требовали идеологи экстремистов, денег у Японии хватит только на одну войну — собственно, не столь уж завуалированно эта мысль была высказана в 'Меморандуме Танака', ставшем манифестом японского милитаризма. Соответственно, значительная часть Тесю выступала за то, чтобы начать большую войну на суше сейчас — и, таким образом, изящно лишить конкурентов финансирования, отодвинув их на вторые роли. Заодно, руками молодых офицеров уничтожалась немалая часть руководства старых врагов.

Этот план был не просто авантюрой — а, авантюрой в кубе. Да, исполнители, судя по всему, не понимали, чем может закончиться их бросок к власти. Да, та — и, очень немалая — часть генералитета, которая согласилась молча наблюдать за тем, как молодые офицеры расчищают клану Тесю путь к доминированию в Японии, тоже не вполне понимала, какие неприятности это может повлечь. Но это никоим образом не отменяло этих последствий — и, часть генералитета это понимала. Система власти в Японии, со времени победы революции Мэйдзи, была выстроена на равновесии победителей в гражданской войне, кланов Тесю и Сацума, объединившихся против поддерживавших сегунат самурайских кланов северной Японии — но, это не отменяло их многовековой вражды, выросшей в борьбе за доминирование в юго-западной Японии. Равно и придворная аристократия, за века сегунатов лишившаяся реальной власти, после революции Мэйдзи получила ее, став посредником и, иногда, арбитром, в спорах между кланами. Да и, императорская фамилия, на протяжении веков бывшая не более чем символом, обрела реальные возможности.

Выводы были очевидны — Сацума будут драться насмерть, не останавливаясь ни перед чем, поскольку ничего хуже поражения с ними случиться не может (согласно самурайским традициям проигравших вырезали начисто). Придворная аристократия, совместно с императорской фамилией, сделают все возможное, чтобы сохранить существующую систему — а, с учетом их влияния на микадо, могли они не так уж мало.

Таким образом, в результате авантюры экстремистов, молчаливо одобренной большей частью руководства клана Тесю, Япония оказалась на грани гражданской войны — руководство Флота, оценившее происходившее, ввело тяжелые корабли в Токийскую бухту и высадило на берег морских пехотинцев; куратор спецслужб Флота адмирал Енаи подготовил похищение императора из дворца. Не хватало совсем немногого, для начала войны между Армией и Флотом. Отступить, 'потеряв лицо', не могла позволить себе ни одна из сторон.

В этой ситуации маркиз Кидо сумел сделать почти невозможное — для начала он сумел договориться с руководством Тесю и Сацума о негласном перемирии, что дало время для дальнейших переговоров; затем, он сумел достичь приемлемого для старых врагов соглашения, позволявшего им отступить на исходные позиции, не 'потеряв лица'; завершающим аккордом этой блестящей дипломатической операции стал личный приказ Тэнно мятежникам капитулировать.

Таков был этот человек — аристократ и патриот Японии, умнейший человек, один из очень немногих, имевших значительное влияние на императора Хирохито. Интересный факт: в мире 'Рассвета', когда маркиз находился в заключении, осужденный Токийским трибуналом, он продолжал давать советы микадо — конечно, через третьих лиц. В мире 'Рассвета' именно он сыграл значительную роль в отставке кабинета Тодзио в 1944, после поражения в битве при Марианских островах — и, именно он, сыграл очень большую роль в том, что японское руководство предпочло капитуляцию стратегии 'битвы до конца'.

Если бы СССР удалось договориться с маркизом, он был бы крайне полезен в качестве переговорщика, выстраивающего систему отношений между Советским Союзом и японскими кланами, готовыми признать доминирование СССР.

Эта парочка, принц и маркиз, стала признанными руководителями группировки 'молодых аристократов', заявившей о себе в 20-е годы.

Эта группировка, будучи изначально наследниками группировки японских атлантистов, руководимых принцем Сайондзи, постепенно эволюционировала к позиции сторонников автократических реформ. Понимая ограниченность возможностей самой Японии, они, в большинстве своем, с интересом относились к идеям генерала фон Хаусхофера о евразийском союзе Германии, России/СССР и Японии, нацеленном на совместном доминировании в Евразии, в противовес англосаксонским державам.

— Это было в мире 'Рассвета' — подумал Сталин — там Кидо немало поспособствовал получению Коноэ одобрения императора на посылку его специальным послом ко мне. Здесь, когда мы находимся в шаге от того, чтобы частично реализовать идеи Хаусхофера о советско-германском союзе — правда, в немного ином соотношении сил в этом союзе — возможно, вскоре мы сможем начать готовить почву и для советско-германско-японского союза. Хаусхофер будет незаменим в этом деле — но, и без Кидо тут будет не обойтись.

-И, наконец, самая интересная для СССР фигура среди японской элиты — адмирал Мицумаса Енаи. Профессиональный разведчик, глубокий знаток России, сумевший найти общий язык с русскими военными во время его пребывания в Петрограде, в 1915-17 годах, что было совсем непростым делом. Сталин мог оценить значение того, что сумел сделать Енаи — если идея союза с Германией была весьма популярна среди русского офицерского корпуса, и, ввиду отсутствия мало-мальски серьезного пересечения интересов двух континентальных Империй, и, ввиду близости военных культур России и Германии; то, к Японии русское офицерство, даже после проигранной войны, относилось с изрядной иронией, отлично понимая, что война была проиграна, в первую очередь, из-за серии грубейших ошибок военно-политического руководства, а, вовсе не потому, что японцы были непреодолимо сильны. В этих условиях, суметь заинтересовать серьезных людей в военном ведомстве и Генеральном Штабе Российской Империи, идеей русско-японского союза против Англии и США было сродни подвигу.

Но этим достижения адмирала далеко не исчерпывались. В 20-е — 30-е годы адмирал работал как проклятый, меняя штабные и строевые должности, занимаясь техникой и боевой подготовкой — чтобы подготовить Императорский Флот к будущей войне. Параллельно он неустанно работал по основной специальности, совмещая теневую дипломатию с созданием агентуры влияния.

Но и это было не все — адмирал проявил себя искусным стратегом, прекрасно знающим разницу между желаниями японской элиты и реальными возможностями Империи Восходящего Солнца. В середине 30-х годов он выступал за ограничение японской экспансии Китаем, объясняя всем, готовым его выслушать, что выбор северного и южного направлений экспансии закончатся для Японии войной с СССР, США и Великобританией — война же на два или три фронта неизбежно приведет Империю к катастрофе. И он не только так говорил — он делал все от него зависящее, в бытность премьер-министром, в 1940 году, чтобы ограничить экспансию на юге взятием под контроль оставшихся бесхозными колоний, Французского Индокитая и Голландской Ост-Индии; в этом случае, у Японии оставался шанс избежать большой войны.

Кроме этого, именно Енаи стоял за протаскиванием весной 1942 года через МИД Японии предложением посредничества в заключении сепаратного мира между СССР и Третьим Рейхом, сделанным Сталину — японский МИД в этой истории был не более, чем благопристойной ширмой, в действительности предложение исходило от высшего руководства Императорского Флота.

— Понятное дело, Енаи в этой истории преследовал интересы Японии — единственной возможностью избежать краха Империи после того, как Япония начала воевать на два фронта, с Китаем и союзниками, а Советский Союз сорвал блицкриг, было изменение стратегического баланса между 'Осью' и антигитлеровской коалицией — подумал Сталин — но, каков талант стратега, черт его побери! Суметь точно просчитать все, не имея полной информации о военно-промышленных и военных потенциалах сторон, суметь найти вариант раздела 'британского наследства', способный устроить и нас, и немцев, и самих японцев — это под силу считанным по пальцам одной руки специалистам в любой из великих держав.

В мире 'Рассвета' Енаи же добился согласия высшего руководства Флота на обе готовившиеся миссии Коноэ в Советский Союз.

Что еще можно добавить к портрету адмирала, кроме того, уже сказано — потомственный самурай из старого рода, безусловный патриот своей страны и человек чести, считавший своим долгом и выгораживать на Токийском процессе, случившимся в мире 'Рассвета', своих личных врагов, и, в последние годы жизни заниматься социальной реабилитацией офицеров флота, помогая людям, зачастую потерявшим все, найти свое место в новой жизни; и, кстати, человек, даже краешком не причастный к военным преступлениям.

— Нет, — подумал Сталин, вспомнив иные прочитанные им работы, статьи и книги, оказавшиеся на компьютерах членов экипажа 'Воронежа' — другом России Енаи не был — а, вот честным союзником, понимающим действительное положение дел, учитывающим наши интересы, готовым договариваться и добросовестно соблюдать заключенные соглашения, адмирал был готов стать в мире 'Рассвета' — и, есть мнение, товарищи, готов стать здесь. Конечно, к соглашению, наиболее полно учитывающему наши интересы, и его, и других вождей Сацума, надо будет вдумчиво, очень аккуратно, подводить. Но это возможно — в отличие от Тодзио, Койсо, других руководителей клана Тесю, являющихся своеобразными 'романтиками милитаризма', искренне считающими, что опираясь на военную силу, можно завоевать весь мир, адмирал Енаи — стопроцентный прагматик, патентованный реалист. Что же, мы, товарищи, тоже не Троцкий с ранним Бухариным, собиравшиеся устроить мировую революцию — мы, молчаливо признаем справедливым мнение Грамши, высказанное в мире 'Рассвета', о гегемонии; в смысле, что гегемония держится на силе и согласии. Сила у нас есть — сейчас надо будет ее толково применить в нужном месте, в нужное время; что же касается согласия, тут не надо изобретать велосипед — надо, так же, как и с немцами, испанцами, Папой предложить больше, чем смогут предложить англосаксы. Само собой, не в ущерб себе — но, и, не обирая партнера до нитки. Вообще, взаимная выгода, не одноразовая, а долгосрочная — лучший фундамент серьезного союза.

С Енаи Советскому Союзу и надо договариваться — это единственный возможный партнер в японской элите, с которым можно вести серьезные совместные дела.

Красный Император присел, отхлебнул остывшего чая, съел бутерброд с ветчиной.

— Сила у нас есть — продолжал размышлять он — вопрос в том, как подготовиться наилучшим образом — второго такого шанса у нас в ближайшие сто лет у нас не будет, так что упустить этот шанс мы не имеем права.

На суше, в Маньчжурии, Корее, Северном Китае мы точно справимся — справились в мире 'Рассвета', имея куда меньше времени на подготовку и худшие условия для подготовки — справимся и здесь. Это можно доверить Василевскому — он точно не подведет.

А вот на море и в воздухе возможны сбои — нет, можно не сомневаться в том, что Кузнецов и Лазарев, Новиков и Голованов сделают все, зависящее от них. Но хватит ли этого всего — неизвестно.. Надо смотреть правде в глаза — в отличие от американцев, у нас просто нет опыта операций такого масштаба, в таких условиях.

Значит, надо будет подыграть им — полноценную проверку умения Лазарева справляться с задачами такого масштаба придется отложить на будущее, сейчас Советский Союз не может позволить себе роскошь полностью проиграть Японию.

Первостепенный вопрос — ресурсы, выделенные на морскую и воздушную части операции. Лазареву понадобятся все корабли, которые только возможно будет ввести в строй и перебросить на Тихий океан; все транспорты, которые понадобятся для обеспечения десанта; все десантно-высадочные средства, которые смогут произвести немцы, помимо трофеев; и, последнее по счету, но не по значимости — все самолеты, по своим характеристикам удовлетворяющие требованиям тихоокеанского театра.

Следовательно, надо будет провести решение Ставки ВГК, предусматривающее выделение ресурсов на ТОФ вне всякой очереди — заодно, быстро станет ясно, насколько Лазарев может распоряжаться полномочиями такого уровня. Не исключено, что придется его снимать с этой операции — и поручать ее Кузнецову, или, крайний вариант, Головко.

Еще надо будет, чтобы аппарат Яковлева подготовил список серийных и перспективных, тех, которые можно будет быстро запустить в серию, немецких машин, пригодных для Тихоокеанского ТВД — и поставить соответствующие задачи нашей администрации. Параллельно надо будет сравнить этот список с тем, который составит Лазарев — и, с тем, который составил он сам, знакомясь с данными, имевшимися на 'Воронеже'. Кое-что будет ясно уже из сравнения этих списков..

Если он не ошибся, то сохранение производства До-217 и скорейшее развертывание массового производства Хе-277 будет очень большой помощью Лазареву в его переговорах с Головановым; одно дело, когда приходится делить 300-500 'Дорнье' и 300-400 очень ненадежных Хе-177, остро необходимых обоим — и, совсем другое, когда предстоит поделить где-то 900 'Дорнье' и 800-1000 Хе-277. Тут будут совсем другие возможности для достижения устраивающей обоих, моряка и летчика, договоренности.

И, очень интересно — сообразит Лазарев договориться с Новиковым о широкомасштабном применении Ме-262 или нет? Нет, конечно, в отличие от мира 'Рассвета', где всерьез ставился вопрос о принятии Ме-262 на вооружение ВВС СССР, тут такой необходимости нет — можно будет спокойно изучить трофейную технику, уяснив ее 'детские болезни', использовать потенциал послезнания, обойдя неудачные варианты, и, спокойно разработать и принять на вооружение самые удачные машины, соответствующие нынешнему уровню развития авиационной техники. Но, это совершенно не отменяет необходимости уже сейчас нарабатывать опыт боевого применения реактивных машин — благо, этот опыт можно будет наработать с минимальными потерями, практикуясь на японской авиации.

— Да — решил для себя Сталин — даже такая работа, с 'подстеленной соломкой', будет неплохой проверкой для Лазарева — если справится, можно будет поручать работу без подстраховки. Если не справится — что же, будет ясен предел его возможностей, что тоже неплохо.

Чашка кофе с коньяком в Базеле

29 марта 1944 года, маленький отель неподалеку от Базеля.

Прохладным весенним днем, в одном из номеров, с комфортом устроились двое — высокий подтянутый шатен и полноватый, среднего роста, седовласый господин. Доведись внимательному наблюдателю со стороны увидеть их, то он бы уверенно сказал, что первый является офицером в штатском, очень уж заметна была выправка кадрового военного; с определением профессиональной принадлежности второго собеседника было сложнее, на первый взгляд он, скорее, был похож на солидного банкира или преуспевающего адвоката, но с этим плохо сочеталась также присущая ему выправка кадрового офицера, хотя и менее заметная, чем у первого.

— Позвольте выразить Вам мою благодарность, герр адмирал, за то, что Вы согласились встретиться со мной — и нашли время сделать это столь быстро — начал беседу шатен. При Вашем, в высшей степени напряженном, графике, это было крайне сложно.

— Пожалуйста, герр полковник — доброжелательно улыбнулся седой — хотя, простите, пожалуйста, мое неуемное любопытство, но, если верить дошедшим до меня слухам, Вас можно поздравить с повышением в звании?

— Да, герр адмирал — вежливо склонил голову первый из собеседников.

— В таком случае, примите, пожалуйста, мои поздравления — всегда приятно, когда высшее руководство страны по достоинству ценит достижения своих офицеров — адмирал был сдержанно доброжелателен, при этом прозрачно намекнув на обстоятельства, при которых полковник 'Иванов' получил повышение.

— Благодарю Вас, герр адмирал — мне очень приятно получить поздравления от столь заслуженного профессионала, аса из асов разведки, каковым являетесь Вы — не поскупился на ответную любезность Канарису 'Иванов'.

— Ну что Вы — я всего лишь воздаю Вам должное — улыбнулся адмирал. Позвольте выразить надежду, что Вас ждут и дальнейшие повышения.

— Благодарю Вас — ответно улыбнулся генерал, решивший использовать переброшенный шефом Абвера 'мостик' от протокольной части беседы к деловому обсуждению. Но, пока что предстоят нелегкие труды повседневности, а не краткие мгновения праздника.

— Я весь внимание, герр генерал — выражение глаз Канариса мгновенно изменилось, добрейший пожилой господин, каким он казался минуту назад, уступил место холодному, собранному профессионалу.

— Предстоят существенные изменения в Германии — речь идет о некоторых политических изменениях — начал излагать свою позицию 'Иванов'. В связи с этим, герр адмирал, я был бы очень Вам признателен, если бы Вы сочли возможным высказать свое мнение по этому поводу.

Вильгельм Канарис задумался. Сказанное 'Ивановым' не представляло собой ребуса — шеф Абвера знал обо всех антигитлеровских военных заговорах, планировавшихся с середины 30-х годов; даже не так — он тщательно прикрывал своих подчиненных, участвовавших в этих заговорах (соответствует РеИ — так, начальник штаба Абвера Остер был активным участником всех антигитлеровских военных заговоров; коллеги же его прикрывали и помогали по возможности — так, для покушения на Гитлера, организованным фон Тресковым в 1943 году, понадобились мины с часовым механизмом. Остер пришел к начальнику 2-го (диверсионного) управления Абвера Лахузену и попросил необходимое. Лахузен, что естественно, спросил у коллеги, зачем ему понадобились столь специфические игрушки — на что Остер честно ответил, что собирается взорвать фюрера. Лахузен снабдил коллегу двумя минами, закамуфлированными под бутылки с коньяком. Канарис молчаливо покрывал эти невинные шалости. В.Т.). Разумеется, адмирал был в курсе и нынешнего заговора. Конечно, Канарис предпочел бы помогать пробританскому заговору — но, сейчас выбирать надо было либо между просоветским заговором, либо между размалыванием Германии в мелкий фарш гусеницами советских танков, либо между воплощением в реальность 'плана Моргентау'. Первый вариант шефу Абвера не нравился — но, второй и третий ему не нравились еще больше.

Дальневосточное планирование Сталина: Китай и Корея

2 апреля 1944 года, кабинет в Кремле.

Сидя за рабочим столом, Вождь внимательно читал подготовленные аналитиками доклады о ситуации на Дальнем Востоке, по своему обыкновению делая пометки. Сейчас пришло время планировать дальнейшие ходы СССР в Китае и Корее.

ОГВ, 'Рассвет'.

'Положение дел в КПК и личность Мао Цзе-дуна.

Коммунистическая партия Китая формировалась в предельно разложившейся стране, что с самого начала обусловило ее сложности в плане идеологии и социального состава ее членов. Ввиду неразвитости промышленного производства в Китае доля рабочих в стране была в несколько раз ниже, чем даже в Турции и Румынии — соответственно, основу кадров КПК составили представители неграмотного китайского крестьянства и очень своеобразной китайской интеллигенции.

(Пометка на полях — других кадров в Китае не было!)

Следует отметить, что китайская интеллигенция качественно отличается от интеллигенции европейских стран, США и царской России. Если для интеллигенции 'европейского образца' нормой является рациональное познание, то, нормой китайского образования, существующего в рамках конфуцианской традиции, создало интеллигенцию, занимающуюся изучением трудов классических средневековых философов, писателей и историков Китая, причем, в строго очерченных рамках.

Полных аналогов этой интеллигенции в европейской традиции просто не существует — примерным аналогом могли бы считаться средневековые европейские теологи, активно использовавшие в своих работах логические или псевдологические доказательства в рамках схоластики, но даже это сравнение не отражает коренного различия между европейскими и китайскими интеллигентами. Различие заключается в том, что для европейцев нормой было самостоятельное мышление, пусть и ошибочное — у китайцев оно было категорически запрещено, а все дискуссии сводились к максимально точному соответствию канону, созданному Конфуцием и несколькими другими патриархами китайской гуманитарной традиции. Речь идет именно о традиции — наукой, в европейском и русском понимании, это считаться не может, поскольку наука предполагает непрерывное, последовательное познание.

(Пометка на полях — а вот серьезность этого момента своевременно усмотреть не смогли, искренне считая китайскую интеллигенцию и студенчество подобием русской и европейской, просто с некоторой национальной спецификой)

Как следствие, это предопределило крайний, доведенный до абсолютного предела, догматизм образованного слоя китайского общества.

Следует также отметить полное отсутствие в системе традиционного китайского образования изучения точных наук, не говоря уже о техническом образовании. Это именно догматическое заучивание, с точностью до последнего иероглифа, гуманитарного канона, созданного много веков назад — ни о каком изменении этого канона, диктуемом изменившейся обстановкой, согласно китайской традиции, речи быть не может.

(Пометка на полях — а вот это очень важно! Значит, самостоятельно провести модернизацию страны китайцы физически не смогут — им надо будет сначала обучить десятки тысяч специалистов за границей, а, потом наладить доброкачественное начальное, среднее и высшее образование европейского образца у себя в стране! Если никто не сделает им этого бесплатно, то самостоятельно найти огромные деньги на подготовку специалистов за границей они, скорее всего, не смогут..)

Еще одним фактором, обусловившим несоответствие идеологии, существующей в КПК, идеологии мирового коммунистического движения, стал крайний национализм, присущий национальному менталитету китайского народа. Многовековое восприятие своей страны как 'Срединной Империи', окруженной варварами разной степени дикости (еще 300-400 лет назад для таких воззрений были некоторые основания — тогда Китай действительно был экономическим и культурным центром Азии; соседи заметно уступали ему в развитии), к которому добавилась склонность к консервации существующего положения дел, привели не просто к отставанию страны, но к принципиальному отторжению любых новшеств, дополненному не просто категорическим отказом учиться у иностранцев, но и отнесением их к низшим существам, по сравнению с ханьцами.

(Пометка на полях — а вот этот фактор мы катастрофически недооценили.. Надо будет распорядиться о переводе работ этого англичанина Тойнби на русский язык и о включении их в учебные программы наших вузов.. И вообще, надо всерьез заняться изучением национальной психологии разных народов — не нравится мне английское слово 'менталитет')

В этом плане довольно показательна политика 'Чжэнфэн', проводимая в КПК с 1941 года по настоящее время. Формально в рамках этой кампании ведется политическая учеба коммунистов. На практике, эта 'учеба' сводится к заучиванию наизусть работ исключительно Мао Цзе-дуна — не изучаются работы Маркса, Энгельса, Ленина. Исключительно ради соблюдения внешних приличий ученики знакомятся с несколькими статьями товарища Сталина.

Фактически же политика 'Чжэнфэн' имеет совершенно иное содержание. Под предлогом несовершенства литературного стиля (!) китайских коммунистов, снизу и доверху, приводят к абсолютному, не рассуждающему повиновению Мао (соответствует РеИ В.Т.).

На первый взгляд, это выглядит полнейшей дикостью, абсолютным иррационализмом — о каком совершенстве литературной формы может вообще идти речь, когда освобожденные районы находятся в блокаде войск Гоминьдана? Не говоря уже о том, что результаты 'Битвы ста полков' показали неспособность Народно-революционной армии воевать с регулярной японской армией! Вдобавок, вместо регулярной военной подготовки, жизненно необходимой для частей 8-й и Новой 4-й НРА, эти войска переводятся на самообеспечение, занимаясь сельскохозяйственными работами и кустарным ремесленничеством — боевая подготовка при этом полностью свернута (соответствует РеИ В.Т.).

Особо следует отметить деятельность т.н. 'Шэхуэйбу', не имеющую аналогов в мировом коммунистическом движении. Возглавляющий ее Кан Шэн, в свое время тесно сотрудничавший с предателем Ежовым, создал структуру, совмещающую функции политической и военной разведки и контрразведки, Генерального Штаба, Комиссии партийного контроля и ведомства, специализирующегося на внесудебном уничтожении неугодных Мао Цзе-дуну лиц. На практике 'Шэхуэйбу' преуспела в выполнении только последнего дела — неугодных уничтожают целыми партийными организациями, десятками и сотнями человек за одну ночь, без суда и следствия. Арестов и следствия, в нормальном понимании этих терминов, 'Шэхуэйбу' не практикует — членов партии и беспартийных похищают и пытают (соответствует РеИ В.Т.). Именно эта организация является главной движущей силой в проведении политики 'Чжэнфэн' (соответствует РеИ В.Т.).

'Центром тяжести' усилий 'Шэхуэйбу' в рамках политики 'Чжэнфэн' является дискредитация китайских товарищей, твердо стоящих на позициях интернационализма, марксизма-ленинизма. Их травля велась постепенно — сначала товарищей принуждали признать погрешности своего литературного стиля, потом 'подводили под это политику', ставя знак равенства между литературным стилем и политическими ошибками, затем подвергали унизительной процедуре раскаяния. Эти репрессии велись снизу вверх — от рядовых коммунистов до членов ЦК КПК. Именно так была раздавлена группа китайских коммунистов-интернационалистов, возглавляемая товарищем Ван Мином (по терминологии маоистов — 'промосковская группа' В.Т.)

С позиции марксизма-ленинизма это полнейший бред — важны дела, способные укрепить революционное движение. Но, вот с точки зрения классической конфуцианской традиции, действия Мао Цзе-дуна и его клики полностью логичны и оправданы. Под предлогом борьбы за чистоту 'канона' дискредитируются 'еретики', посмевшие привнести в 'канон' чуждое китайской традиции иностранное содержание — вся разница с конфуцианской традицией состоит в том, что в нынешней КПК место Конфуция занимает Мао Цзе-дун. Вместо же живого творчества масс, являющегося сутью практики марксизма-ленинизма, идет подмена его средневековой традицией Китая, суть которой состоит в бездумном копировании 'трудов' 'патриарха', в сочетании со столь же бездумным повиновении ему.

(Пометка на полях — другой опоры в Китае у нас просто не имелось, а противовес японцам, американцам и англичанам, пусть и такой ненадежный, был жизненно необходим..)

Личность же самого председателя КПК формировалась в среде традиционного китайского общества, в это время уже сгнившего полностью.

Его отец был довольно обеспеченным мелким землевладельцем, убежденным конфуцианцем и очень авторитарным по складу характера человеком. Мать же, верующая буддистка, отличалась мягким характером. Сын же с детства был вынужден маневрировать между традицией сыновней почтительности и тихим несогласием между родителями, что обусловило одну из важнейших черт его характера — лицемерное следование установленному порядку, выражавшемуся в неукоснительном соблюдении формальных требований, при неверии в идеалы, как отца, так и матери.

Сам же он всегда следовал своим интересам, добиваясь поставленных целей не прямым отстаиванием своей точки зрения, а разнообразными интригами, манипулированием близкими людей, игрой на их конфликтах.

Судя по его поведению в дальнейшем, Мао на подсознательном уровне принял для себя модель поведения, свойственную его отцу — установление безусловной личной диктатуры во всех социальных структурах, в которых он оказывался, причем, достигалось это за счет изощренного интриганства. В тех случаях, когда это оказывалось невозможно, Мао откалывался от этой структуры, уводя с собой сторонников. Психологически этот человек не воспринимает отношений равенства или своей подчиненности кому-либо — он может быть безусловным диктатором, отрицающим право подчиненных на свое мнение, и, только.

(Пометка на полях — подробное досье на Мао, вместе с его психологическим портретом, я видел!)

Краткие биографические справки на руководителей Китая и Кореи по материалам 'Рассвета'.

Руководители Китая.

Мао Цзе-дун.

Родился в семье зажиточного землевладельца 26.12.1893г. Получил начальное образование китайского образца (включает в себя учение Конфуция и древнекитайскую литературу) в местной школе. Бросил школу в 13 лет. По возвращении домой конфликтовал с отцом из-за нежелания заниматься физическим трудом. Очень много читал.

В 17 лет поступил в начальную школу высшей ступени, где хорошо учился. Особое влияние на него в этот период оказали идеи конституционного монархизма в его китайском варианте, предложенные реформаторами Циньской монархии Лян Цичао и Кан Ювэем.

Во время Синьхайской революции находится в городе Чанша провинции Хунань, где на полгода вступает в 'армию' губернатора провинции. Покинул ее при невыясненных обстоятельствах.

Далее следует период самообразования и учебы — сначала в средней школе в Чанша, потом в библиотеке провинции Хунань, затем в педагогическом училище Чанша. В это время он изучает философию, историю и географию Запада. Все это время Мао живет на деньги, присланные отцом — зарабатывать на жизнь самостоятельно он отказывается.

В 1918 году перебирается в Пекин, где работает в библиотеке Пекинского университета ассистентом Ли Дачжао, одного из основателей КПК. Занимается изучением марксизма и анархизма (известно о его восхищении идеями Кропоткина). Отказывается от возможности поехать на учебу во Францию — он не хочет ни изучать иностранные языки (и диалекты китайского языка тоже — всю жизнь он говорил на родном диалекте), ни подрабатывать на жизнь физическим трудом. После окончания курсов подготовки принимает окончательное решение остаться в Китае.

В 1919-20 гг. путешествует по Китаю, активно занимаясь политической деятельностью. По его утверждению, в 1920 году окончательно встает на марксистско-ленинские позиции. В 1921 году участвует в учредительном съезде КПК и назначается секретарем хунаньского комитета КПК. Вскоре был отстранен от должности за развал работы. Затем выступил за союз Гоминдана и КПК — и был переназначен секретарем уже провинциального комитета Гоминдана; также сорвал создание провинциальной организации и подал в отставку.

В апреле 1927 организует восстание в Хунани — оно разгромлено, Мао с остатками отряда бежит в горы на границе Хунани и Цзянси. В 1928 году он организует советскую республику на западе Цзянси — деятельность Мао сводится к проведению аграрной реформы и формальному уравниванию прав мужчин и женщин; каких-то попыток разгромить эту республику не отмечено.

На фоне общего кризиса КПК позиции Мао, делающего ставку на крестьянство, усиливаются — правда, не совсем понятно, можно ли уже тогда считать его марксистом. Со своими противниками в партийной организации Цзянси он расправляется посредством ложных обвинений в работе на врага — эти люди брошены в тюрьмы или убиты. Это была первая 'чистка' в истории КПК.

Расправившись с конкурентами, Мао в 1931 году провозглашает Китайскую Советскую Республику, во главе которой и становится. Реальных мер по укреплению КСР за три спокойных года Мао так и не предпринял — он был занят борьбой за власть в КПК с группой '28 большевиков', возглавляемой товарищем Ван Мином, твердо следующей линии Коминтерна. К 1934 году Чан Кайши решает ликвидировать КСР — гоминдановские войска сосредотачиваются для наступления. Принимается решение об уходе на север — считается, что т.н. 'Великим походом' руководил Мао, но, на практике, прорывом руководил Чжоу Эньлай, а самим походом — Линь Бяо. Военные результаты похода катастрофичны — из 80 тыс. человек, вышедших из Цзянси, до намеченной цели, Яньаньского района доходит менее 8 тыс. человек. Но, в ходе похода, на конференции КПК в Цзуньи, Мао возвращает себе власть, ощутимо потеснив группу Ван Мина.

В 1937 году Мао идет навстречу пожеланиям Коминтерна и соглашается на создание единого антияпонского фронта с Гоминданом. На практике единственным крупным сражением с участием китайских коммунистов становится т.н. 'Битва ста полков', по результатам которой становится очевидна полная неспособность частей КПК хоть как-то противостоять даже второсортной японской армии. По уровню боеготовности части КПК не соответствуют даже немецкому фольксштурму весны 1944 года — их боеготовность намного хуже.

После этого активные действия частей КПК, за исключением редких вылазок мелких партизанских отрядов, прекращаются. Также прекращается и боевая подготовка 'войск' КПК — по приказу Мао части 8-й и Новой 4-й НРА переходят на самообеспечение, что означает их занятие сельскохозяйственными работами и мелким кустарным производством; результатом этого становится снижение их боеготовности с очень низкого уровня до абсолютного нуля.

В 1941-1945 году проходит кампания 'чжэнфэн', первая стадия которой представляет собой усовершенствованный вариант чистки в партийной организации Цзянси 1930-1931 гг. — только теперь она проходит в масштабах всей КПК. Технические различия заключаются в том, что если в 1930-31 гг. противников Мао уничтожали под предлогом их членства в вымышленной организации 'АБ-туаней', то, в этот раз их или методично ломают психологически, используя в качестве начального предлога мнимое 'несовершенство литературного стиля', либо убивают без суда и следствия. Результатом кампании 'чжэнфэн' становится не просто разгром политических противников Мао, но полное подавление даже намека на свободомыслие в КПК — теперь партия представляет собой человеческий муравейник, беспрекословно и бездумно подчиняющийся воле 'матки'-Мао. Побочным следствием этой кампании становится уничтожение самой возможности создать на базе имеющихся членов КПК сколько-нибудь эффективный аппарат управления, поскольку в принципе отрицается необходимость не только обучения чему выходящему за пределы работ Мао, но и сама возможность самостоятельного мышления.

Следует особо отметить тот факт, что именно в это время Мао, при активной помощи Чэнь Бода (неизвестно в точности, какую роль в возвышении последнего сыграло тесное знакомство с Кан Шэном — но, судя по их дальнейшему многолетнему сотрудничеству, именно Кан Шэн помог Чэнь Бода стать одним из ведущих идеологов КПК), начинает извращать марксизм. Официально это называется 'созданием и теоретическим обоснованием нового направления марксизма — маоизма'; фактически же, сохраняя внешние формы марксизма-ленинизма, его суть подменяется китайской философией, разумеется, в рамках конфуцианской традиции, дополненной личным опытом и идеями Мао.

Строго говоря, маоизм уже нельзя считать настоящим марксизмом — это 'новое издание' конфуцианства, с тем отличием, что место Конфуция занял сам Мао цзе-дун. Разумеется, что, несмотря на внешнюю оболочку марксизма, ни о каком самостоятельном мышлении в рамках маоизма речи быть не может — допускается только слепое копирование 'канона'.

Второй стадией кампании 'чжэнфэн' является полная и абсолютная замена еще сохранившихся остатков марксизма-ленинизма в КПК маоизмом. С этого момента КПК трудно считать коммунистической партией — скорее, это одна из китайских сект, одновременно являющихся тайным обществом, промышляющих преступлениями.

Организационно пиком кампании 'чжэнфэн' следует считать снятие с должности генсека КПК Чжан Вэньтяня, в то время являвшегося одним из членов группы '28 большевиков' (впоследствии перешел на сторону Мао — не вполне очевидно, когда именно это произошло в мире 'Рассвета': то ли после снятия его с должности генсека, в этом случае он был одним из 'надзирателей' за Гао Ганом, когда тот после разгрома Японии создавал в Маньчжурии тыловую базу КПК, то ли, что значительно менее вероятно, в период 1946-1950 гг.).

В это же время Мао впервые наглядно демонстрирует свои 'таланты' экономиста — будучи не в состоянии обеспечить потребности населения Особого района и 'войск' КПК даже на самом низком уровне за счет реализации политики 'самообеспечения', он отдает приказ о крупномасштабном выращивании опийного мака. Де-факто, Особый район становится огромной плантацией опийного мака, а КПК превращается в одну из крупнейших организаций в мире, торгующих наркотиками.

В начальный период Гражданской войны 1946-1950 гг. с Гоминданом Мао, получив от Советского Союза большую часть вооружения и техники капитулировавшей Квантунской армии, а, также, единственный на территории Китая промышленный район — бывшую Маньчжоу-го, действует самостоятельно. Результат не заставляет себя ждать — войска КПК оказываются на грани полного разгрома. Это объяснимо — как бы ни была низка боеспособность войск Чан Кай-ши, как не разложен его тыл, все же войска Гоминдана имеют хоть какой-то боевой опыт и, значительная их часть прошла пусть и явно недостаточную, но, все же, боевую подготовку, проведенную американскими инструкторами. У Мао нет ни государственного аппарата, пусть предельно неэффективного и разложенного, ни армии, пусть и самого последнего разбора — у него есть только фанатики, способные бездумно цитировать его статьи, но не управлять государством, ни воевать.

Когда неизбежность краха стала очевидной даже для столь неподготовленного в военном отношении человека, каким является Мао цзе-дун (ориентировочно во второй половине 1946 года, возможно, ближе к концу года), он был вынужден дать 'зеленый свет' Гао Гану, настаивавшему на самом тесном военном сотрудничестве с СССР. Именно военная подготовка военнослужащих НОАК, проведенная советскими инструкторами — пусть и на уровне 'Дерни за это, потом жми туда', позволила китайским коммунистам постепенно переломить ход войны.

Прочитав представленные справки, Сталин задумался: его доверенные аналитики не написали этого прямо, но прозрачно намекнули на то, что происходящее сейчас в Китае имеет очень давние корни; корни, явственно пахнущие опиумом. Впрочем, происходившее в мире 'Рассвета', похоже на то, имело те же корни.

Вождь счел нужным проверить себя, еще раз 'прокачав' узловые моменты.

Итак, еще в 1600 году англичане, торгующие с Востоком, организуют Британскую Ост-Индскую компанию. Вопреки первоначальному названию, это не просто торговая компания — это объединение купцов, действующих при необходимости пиратскими методами; разумеется, столь доходный бизнес находится под покровительством британской аристократии, включая королевскую семью. Недаром основательницей компании стала покровительница адмиралов-пиратов Елизавета I.

В начале XVIII века Компания — именно так называли ее сами англичане, с большой буквы, имея на то все основания — добирается до Китая.

Поначалу хитроумные британцы сталкиваются с неприятным сюрпризом — Китай слишком силен, чтобы его можно было завоевать военным путем; мало этого, он объединен в единое, крепкое, централизованное государство под властью династии Цин — так что реализация блестяще использованной в Индии стратегии 'Разделяй и властвуй' тут невозможна; и в довершение всего, китайская экономика представляет собой замкнутую систему — внешняя торговля ведется в рамках т.н. 'Кантонской системы', согласно которой Китай торгует своими чаем и шелком за серебро, покупая незначительное количество предметов роскоши, в которые входят русские меха и итальянское стекло. На практике все хуже — мехами успешно торгуют сами русские, так что Компании остается только торговля итальянским стеклом, имеющим очень ограниченный спрос, что естественно для предметов роскоши.

Но, при этом, Китай невероятно, сказочно богат, почти не уступая в богатстве Индии, из которой Компания выкачивает ценностей на сотни миллионов фунтов стерлингов (в РеИ Компания за 15 лет, прошедших после присоединения Бенгалии, только из нее вывезла ценностей на 1 миллиард фунтов стерлингов В.Т.), еще тех фунтов XVIII века, имевших совсем иную покупательную способность. Это и неудивительно — за два тысячелетия своего существования в режиме экономики замкнутого типа, дополненной очень выгодной внешней торговлей, сводившейся к продаже возобновляемых ресурсов за драгоценные металлы, бережливые китайцы накопили колоссальные сокровища — достаточно сказать, что денежный оборот Китая базируется не на монетах, а слитках весового серебра (соответствует РеИ — денежная единица Китая, лян, был слитком серебра В.Т.).

Но добраться до этих сокровищ поначалу не представляется возможным — собственно, вся торговля с Китаем, существующая в рамках Кантонской системы, сводится к покупкам крупным оптом китайских товаров в Кантоне у представителей двенадцати купеческих династий, уполномоченных вести торговлю с иностранцами императорским правительством. Это — все. Возможностей проникновения на внутренний рынок цинского Китая у Компании нет, поскольку нет ни товара, пользующегося спросом на этом рынке, ни возможности всерьез привлечь на свою сторону китайских торговых партнеров, заинтересовав их сверхприбылями.

Небольшие продажи итальянского стекла не меняют общего расклада — торговля Великобритании с Китаем имеет резко отрицательный баланс. Причем, китайцы, продавая возобновляемые чай и шелк, в уплату берут только не возобновляемое серебро. В Англии, тем временем, началась промышленная революция, промышленности Альбиона были жизненно необходимы богатые рынки сбыта, способные поглотить ее продукцию, и, не меньше — очень крупные, стратегического уровня, инвестиции в строительство новых заводов и фабрик; если первые имелись в Европе, пусть и в недостаточном количестве, то, со вторыми все было хуже — единственным источником финансирования нужного уровня пока являлась Индия.

— Законных, или, хотя бы относительно законных выходов из этого положения у англичан не находилось — но, обнаружился стопроцентно криминальный выход, вполне приемлемый для того, что заменяет мораль этой нации торгашей и пиратов — с холодной ненавистью подумал Сталин, никогда не забывавший ни добра, ни зла — а зла, причиненного британцами и Российской Империи, и Советскому Союзу, было достаточно, чтобы их возненавидел и куда более мягкий человек, чем Иосиф Джугашвили.

Компания начала торговлю опиумом, производимым в подконтрольной ей Бенгалии — опиумом, курение которого было напрочь запрещено китайским правительством, но, спрос и прибыли от торговли ним были таковы, что ее китайские партнеры и контролировавшие их чиновники мгновенно забыли о действующем законодательстве империи Цин.

Быстро сложилась цепочка наркоторговли — британцы контролировали производство и доставку опиума в Китай, крупные китайские торговцы осуществляли крупную и среднюю оптовую торговлю опиумом в самом Китае, цинские чиновники прикрывали этот богатейший бизнес от глаз правительства, преступные сообщества, более известные как триады, обеспечивали бесперебойную работу системы на низовом уровне.

Ставка на поощрение самых мерзких пороков блестяще себя оправдала — Китай начал убивать себя сам, при этом отдавая накопленные веками и тысячелетиями богатства за мгновения, проведенные в наркотических грезах. Причем это касалось не только наркоманов — китайские торговцы и чиновники перестали работать на свою страну, став, если так можно выразиться, коллективным агентом влияния Великобритании, в обмен за долю, получаемую ими за помощь в разграблении и уничтожении своей страны. Эта методика систематически применялась британцами и в дальнейшем — другое дело, что наркотик мог быть не вполне материальным.

Очень интересен был состав британской группировки, занимавшейся уничтожением цинского Китая. Значительная ее часть принадлежала к т.н. 'шотландскому клубу' британской элиты — например, к нему относились А. Андерсон, один из основателей судоходной компании 'Peninsular and Oriental Steam Navigation Company', братья Эллиоты, бывшие 'моторами' первой Опиумной войны, Т. Сазерленд, основатель банка 'The Hongkong and Shanghai Banking Corporation'; на 'шотландский клуб' работали крупнейшие торговцы опиумом своего времени Дж. Мэтисон и У. Джардин. Это следовало отметить на будущее.

До 1833 года Компания торговала опиумом в Китае, наслаждаясь гордым одиночеством — попросту говоря, у нее была монополия на эту торговлю. Но, в 1833 году монополия была отменена актом английским парламентом — можно было представить возможности силы, вынудившей поделиться такими доходами 'сливки' старой английской аристократии.

После этого 'шотландцы' развертываются от всей широты души — куратором британской торговли становится Ч. Эллиот, под прикрытием которого действуют Джардин, Мэтисон и их партнеры. Когда же цинское правительство наконец осознает тот факт, что реальная власть над страной ускользает из их рук — и пятидесяти лет не прошло с начала масштабной торговли опиумом, как до маньчжурских сановников дошли масштабы угрозы! — то силовым подавлением пытающихся сопротивляться маньчжур руководит родной брат Ч. Эллиота адмирал Дж. Эллиот.

— Интересен также ход первой Опиумной войны — подумал Сталин. Численно китайцы и маньчжуры многократно превосходили англичан — и, при этом, какого-то качественного технического превосходства у интервентов не было. Тем не менее, китайские и маньчжурские войска обращались в бегство при первых же залпах англичан; у англичан не было ни малейших проблем с местным населением — им спокойно продавали продукты, нанимались носильщиками и проводниками; никаких попыток хотя бы пассивного сопротивления, не говоря уже об организации партизанской войны, не отмечено. Любопытно, какую часть этих странностей следует отнести на общее разложение империи Цин, а какую — на помощь китайских компрадоров? Хотя, наверно, точнее будет использовать китайский термин 'мэйбань', обозначающий торговца, работающего на иностранцев. Кстати, а откуда англичане взяли надежных переводчиков, знающих местные диалекты и обычаи — ведь не могли английские офицеры, доселе никогда не бывавшие в Китае, знать язык и местные нравы, без чего невозможно было бы наладить столь трогательное единство с местным населением?

— Все эти странности получают логичное объяснение, если предположить, что в реальности доходы от наркоторговли делились, грубо говоря, пополам — половина приходилась на англичан, половина — на мэйбаней и помогавших им чиновников с бандитами — завершил свою мысль Вождь. Вполне реальный раздел доходов, если вспомнить то, что все распространение опиума в Поднебесной империи было в руках китайцев.

Оставалось прикинуть, пусть в самом первом приближении, размеры выкачанных из Китая ценностей, если в конвое Компании, вышедшем в Англию в 1804 году, было груза на общую сумму в 8 млн. тогдашних фунтов стерлингов. В одном тогдашнем шиллинге было 5,23 г серебра, соответственно, в фунте стерлингов было 104,6 г серебра, а 8 миллионов фунтов были эквивалентны 836,8 т чистого серебра (соответствует РеИ В.Т.). Это был один конвой, пусть и с рекордным для эпохи наполеоновских войн грузом. За сотню с лишним лет интенсивной торговли опиумом англичане вывезли не одну сотню таких конвоев, пусть и с грузами меньшей стоимости — так что счет шел на десятки тысяч тонн серебра, возможно, что и перевалил через сотню тысяч тонн.

Но это была только 'британская сторона медали' — сейчас Императора больше интересовала ее 'китайская сторона'.

Не меньшие суммы денег в серебре скопились у господ мэйбаней — если считать по традиционному соотношению цены золота и серебра, пятнадцать к одному, речь шла о нескольких тысячах тонн золота, что было примерно равно золотому запасу СССР, и, вполне сопоставимо с золотым запасом США.

Следовало отметить следующие моменты — изначально к работе в Кантонской системе цинским правительством были допущены богатейшие купеческие династии Китая, и до того скопившие огромные богатства; кроме того, эти двенадцать торговых родов, после создания Кантонской системы, строго говоря, стали неофициальной корпорацией, объединенной общностью интересов. Не меньше сплотила их и совместная торговля опиумом — общие интересы, подкрепленные невероятными прибылями, наверняка довершили их неформальное объединение, что, конечно, не мешало борьбе за самые 'вкусные', по выражению потомков, дела.

Но эти колоссальные капиталы следовало пускать в оборот, чтобы они приносили новые прибыли — а в разоренном Китае просто не было возможностей для приложения капиталов такого уровня, им требовались другие возможности.

И, вот в Гонконге и Шанхае появляется банк 'The Hongkong and Shanghai Banking Corporation', который создан главой судоходной компании 'Peninsular and Oriental Steam Navigation Company' Томасом Сазерлендом в далеком 1865 году. По официальной версии, этот банк создан с одобрения глав других компаний Гонконга и согласия губернатора колонии.

Сталин тихо хмыкнул, настолько 'была шита белыми нитками' официальная версия.

— Это с каких пор глава судоходной компании, ранее не занимавшийся банковским делом, вдруг становится экспертом в непростых финансовых делах? — подумал он. Специалистом настолько, что ему доверяют свои деньги — самое ценное, из того, что у них есть — прожженные капиталисты, прекрасно знающие таланты коллеги?

— А вот те сведения, которые есть у нас — и те, которые принесли потомки, похоже, не осознавая их истинной ценности, прекрасно согласуются и друг с другом, и со старой доброй логикой — констатировал Вождь, прекрасно знакомый с правилом 'Хотите знать чьи-то интересы — отслеживайте их деньги; и, наоборот, узнаете, куда вложены деньги — значит, Вы знаете интересы'.

Проще говоря, банк 'The Hongkong and Shanghai Banking Corporation', или, сокращенно 'HSBC', был азиатским филиалом Ротшильдов, в котором получили какую-то долю 'шотландцы' — и он пустил в оборот уже в мировом масштабе капиталы мэйбаней. Куда пошла изрядная часть этих капиталов, вычислить было не просто, а очень просто — в Англии, к тому времени, почти все было поделено, все устоялось, но, был стремительно растущий рынок, весьма нуждавшийся в свободных капиталах. Этим рынком были США, в которых как раз начиналась эпоха Реконструкции, в ходе которой Штаты стремительно превращались в могущественную индустриально-аграрную державу. Разумеется, мэйбани не собирались уходить с китайского рынка — банк занимался финансированием традиционных видов торговли, от чая и шелка, до опиума и серебра. Кроме того, в те интересные времена произошло открытие еще одной страны, чей рынок представлял несомненный интерес, поскольку она и могла предложить не столь уж мало, и нуждалась очень во многих европейских товарах, при этом испытывая острейшую нехватку оборотных средств — и банк 'HSBC' начал открывать отделения в Японии.

Дальше все шло по накатанной колее — ну, почти. Внешне все было благопристойно, включая тот факт, что к концу XIX века наиболее прибыльным видом деятельности банка 'HSBC', опередившим даже операции с опиумом, стали операции с государственным долгом Китая — с учетом связей мэйбаней и продажности цинских сановников, ничего удивительного в этом не было.

Интересно было другое — к концу XIX века в Китае резко активизировались революционеры. На первый взгляд, все было очевидно до неприличия — империя Цин прогнила сверху донизу, до состояния трухлявого пня, да и ненависть китайцев к маньчжурским завоевателям никуда не пропала.

На второй взгляд, все было не столь очевидно. Примером могла служить деятельность одной из ключевых фигур китайского революционного движения этого периода, Сунь Ятсена — да, до определенного момента с ним все было ясно, очень талантливый и горячий юноша не хотел мириться с несправедливостью. Дальше возникали вопросы. Например, на какие деньги юноша из бедной крестьянской семьи учился в медицинском институте Гонконга? Или, на какие деньги Сунь Ятсен разъезжал по США и Европе, вербуя сторонников среди хуацяо и собирая деньги? Кстати, а много ли денег могли дать очень бедные, как правило, китайцы? Да, а с чего бы это вдруг британские газеты подняли шум, когда в Лондоне представители цинской миссии арестовали Сунь Ятсена — а министр иностранных дел Великобритании столь оперативно прислушался к общественному мнению, что потребовал от китайского посланника немедленно освободить арестанта? Это с каких вообще пор англичан беспокоит нарушение прав и свобод иностранцев, если оно не затрагивает их интересов?

Но на этом интересные моменты не заканчивались, а только начинались. Поездив по Европе — кстати, сам Сунь Ятсен признал, что денег на революцию собрать не удалось — он устраивается на жительство в Японии. Официальная версия гласит, что японцы желали поставить во главе Китая дружественно настроенное к ним правительство и поэтому благосклонно отнеслись к Сунь Ятсену. Вполне убедительная версия, если не считать того незначительного момента, что в то время Сунь был главой крохотного 'Союза возрождения Китая' — а с ним почему-то общались такие японские политики, как С. Окума и Ц. Инукаи; конечно, это не самое высшее руководство Империи Восходящего Солнца, но политики 'первой величины'. Неплохо для скромного эмигранта, главы никому, кроме профессионалов, неизвестной революционной организации. Но Сунь Ятсен на этом не останавливается — в 1899 году он начинает издавать в Японии оппозиционную газету ('Китайская газета' В.Т.), в 1905 году становится объединителем и главой китайских революционных организаций 'Тутмэнхой', первой революционно-буржуазной партии общенационального уровня. Почему-то все остальные революционеры, и находившиеся в Китае, и пребывавшие в эмиграции, дружно признали его своим главой.

Дальнейшие политические события, происходившие в жизни Сунь Ятсена после революции 1911 года, при не очень внимательном рассмотрении могут быть охарактеризованы одной фразой — он борется за власть с высокопоставленными военными цинской армии. Эта борьба идет с переменным успехом с 1911 по 1925 год, до самой смерти Сунь Ятсена.

Внимательный человек задался бы вопросом, откуда у небогатого политэмигранта взялись деньги и связи, достаточные для того, чтобы на равных бороться за власть с бывшими военачальниками императорской армии, контролировавшими обширные области Китая, имевшими многомиллионные доходы и многочисленные личные армии, фактически, владыками собственных квазигосударств?

По логике вещей, тот же Юань Шикай, в начале своей карьеры в качестве президента Китайской республики недвусмысленно претендовавший на роль основателя новой императорской династии (соответствует РеИ — заняв должность, Юань Шикай начал с того, что совершил жертвоприношения в храмах по императорскому обряду; согласно китайским традициям, это мог сделать либо законный император, либо претендент на престол В.Т.), только сместив с этой должности Суня, должен был бы озаботиться пресечением линии жизни скромного интеллигента, путавшегося под ногами искушенного в интригах командующего императорской армии. То, что моральных препон на сей счет у Юань Шикая не было, можно не сомневаться — при императрице Цыси карьеры делали, используя в качестве ступеней на лестнице, ведущей к вожделенным должностям, трупы соперников. Технические возможности для обеспечения скорейшей встречи Сунь Ятсена с его почтенными предками у его противника тоже наверняка имелись в изобилии. Тем не менее, командующий даже не попытался обеспечить автору учения о трех народных принципах возможность обсудить свое учение с душой Конфуция.

Ответ на вопрос о столь нетипичном для него поведении Юань Шикая можно поискать в ближайшем окружении Сунь Ятсена. Действительно, в конце 1911 года должность личного секретаря Суня занимает юная Сун Айлин; в 1913 году ее сменяет сестра, Сун Цинлин, которая в 1915 году выходит замуж за Сунь Ятсена. Жених старше невесты на 27 лет, свадьба состоялась в Японии, где проигравший очередной раунд борьбы за власть Сунь, находясь в эмиграции, готовится к реваншу.

Очаровательные юные дамы являются дочками методистского проповедника и богатейшего бизнесмена Чарли Суна. Они получили образование в аристократических женских колледжах США, что, по тем временам, является нонсенсом — в США тогда к китайцам относились чуть лучше, чем к бездомным собакам, так что только деньги отца не могли стать для них пропуском в такие учебные заведения. Таким пропуском мог стать только равный статус девушек с остальными студентками — соответственно, Чарли Сун должен был быть своим для власть предержащих Америки.

В этом случае все странности получали логичное объяснение. Обнищавший и предельно ослабленный к концу XIX века Китай уже не мог дать мэйбаням прежних доходов, слишком была обескровлена страна. В этих условиях сановники империи Цин, ранее бывшие необходимыми покровителями для мэйбаней, превратились в совершенно ненужных им людей, вдобавок претендующих на долю в их 'рисе'. Избавиться от них кардинально можно было только одним способом — обрушив империю в целом, благо торговать опиумом было бы намного удобнее не в едином государстве, а в совокупности воюющих между собой княжеств, в этом случае накладные расходы становились намного меньше.

Свои выгоды от обрушения империи Цин получали и иностранные партнеры мэйбаней — англичане, американцы, японцы — ведь намного удобнее и прибыльнее растаскивать на куски не единую, пусть и одряхлевшую империю, а отдельные княжества.

Естественно, осуществлять этот сверхприбыльный бизнес-проект следовало чужими руками — и во имя высоких идеалов национального возрождения китайского народа, его народовластия и благосостояния, сформулированных склонным к идеализму Сунь Ятсеном.

Сунь Ятсен, насколько можно судить, в свое время угодил в классическую ловушку прекраснодушного интеллигента — он искренне ненавидел цинский режим за его мерзости, которых было не просто достаточно, но, хватило бы на все отсталые страны мира, с хорошим запасом; вот только имея желание облагодетельствовать свой народ, он не имел возможности сделать это доступными ему и его друзьям, таким же оторванным от реальной жизни интеллигентам. Когда нашлись добрые люди, готовые помочь ему в осуществлении его мечты, он охотно согласился на их условия. Далее все развивалось согласно русской поговорке 'Коготок увяз — всей птичке пропасть' — он стал знаменем борьбы с действительно преступным режимом императрицы Цыси, вот только держали древко этого знамени руки совсем не идеалистов; он генерировал идеи, теоретически способные привести Китай к процветанию и могуществу, вот только попытки реализовать эти идеи на практике приводили к несколько иным результатам, чем ожидаемые автором.

Чем дальше заходило дело, тем на большие уступки приходилось идти Сунь Ятсену — династический брак с Сун Цинлин стал финалом всего. Теперь дело было не только в том, что его взяли под предельно плотный контроль — согласно китайским традициям, вдова становилась наследницей его идей.

Вполне возможно, что его подчеркнуто хорошее отношение к Советской России, попытки получить военную и финансовую помощь от Коминтерна были поиском выхода запутавшегося человека, в конце жизни понявшего, насколько он превратился в марионетку в чужих руках и попытавшегося оборвать хотя бы часть нитей кукловодов, намертво спеленавших его.

Но, уже было поздно — ничего исправить было нельзя.

В это же время странностями отмечен и жизненный путь Чан Кайши — сначала молодой человек из обедневшей семьи поступает в школу европейского образца, что в Китае того времени было очень недешевым удовольствием. Потом он, неизвестно на какие деньги и по чьим рекомендациям, едет в Японию к Сунь Ятсену. После знакомства с Сунем он собирается поступать в японское военное училище — что, надо заметить, было весьма непросто даже для японца из хорошей семьи, получившего законченное среднее образование немецкого образца, не говоря уже о китайском революционере, отучившемся в европейской школе три года, т.е. имеющем неполное начальное образование. Эта затея срывается — но молодой Чан Кайши не опускает руки: он, выдержав огромный конкурс, поступает в военное училище Цинской империи; мало этого, его направляют на учебу в японское военное училище, что, по тем временам, было весьма престижно и перспективно.

— Вот так легко и просто — мысли Сталина сочились сарказмом — молодой человек, ничуть не скрывающий своих революционных убеждений, приезжает из-за границы, успешно пройдя 'смотрины' у лидера революционеров-эмигрантов — а реакционное правительство берет и принимает его в военное училище. Наверно, мы в свое время поступали неправильно — выпускников 'школы Лонжюмо', учившихся у Ильича, надо было после их возвращения в Россию не на нелегальном положении держать, а отправлять на экзамены в Павловское и Михайловское училища — надо думать, они бы были офицерами не хуже Чан Кайши. Да и я дурак — после Баиловской тюрьмы надо было не скитаться на нелегальном положении, а прямиком отправляться в Александровское военное училище, глядишь, в 1905 году смог бы организовывать боевые дружины в Баку по всем правилам военной науки.

На этом странности и не думают заканчиваться — юного офицера-пехотинца после окончания училища отправляют служить в артиллерийский полк. По пунктам — во-первых, пехотинца, во-вторых, китайца, в-третьих, в престижную артиллерию; видимо, молодых офицеров-японцев на столь завидную должность не нашлось.

После начала Синьхайской революции Чан без проблем возвращается на родину, где неплохо проявляет себя в ходе боевых действий. Это понятно — как-никак, он кадровый офицер не самой плохой армии, хоть и младший. Впрочем, это еще вопрос, кто более компетентен в военном деле, кадровый лейтенант японской выучки или купивший генеральское звание цинский чиновник.

После чего его карьера идет вверх невиданными темпами — он занимает генеральские должности, по меркам регулярной армии, и в войсках, и в том аналоге ГШ, который имелся у Сунь Ятсена (некоторое время он был начальником оперативного управления). Кроме этого, он занимается организацией восстаний против Юань Шикая в районе Шанхая и Нанкина — правда, они окончились провалом. Все это делает довольно молодой человек — неполных тридцати лет, слегка за тридцать. Следует отметить тот факт, что у него есть образование и опыт строевой службы младшим офицером японской армии, есть несомненное личное мужество — но нет ни малейших навыков планирования операций, никаких навыков штабной работы вообще, нет опыта подпольной работы. Тем не менее, Сунь продолжает продвигать его по служебной лестнице — в 1923 году 36-летний Чан Кайши становится начальником Генерального Штаба войск Гоминдана. Закономерен вопрос — почему окружение Сунь Ятсена, как минимум, не препятствует карьерному взлету Чан Кайши? Кроме того, прослеживается любопытная корреляция событий — одновременно с Синьхайской революцией и началом борьбы за власть в Китае между Гоминданом и генералами старой императорской армии, в ближайшее окружение Сунь Ятсена вводятся дочери Чарли Суна и начинается карьерный взлет Чан Кайши.

Сталин хмыкнул про себя — картина вырисовывалась более чем очевидно: мэйбаням Сунь был нужен для разрушения Цинской империи и пресечения попыток перехвата власти старой цинской элитой; точнее, он им был нужен в качестве формального идеолога и знамени данных процессов — именно поэтому начиная с момента краха старой империи, когда процесс пошел намного менее предсказуемо, Сунь Ятсен был взят под предельно жесткий контроль, принципиально исключавший любые возможности его самостоятельной игры; одновременно в игру был введен формальный лидер следующего этапа, когда Гоминдан станет политическим и военным прикрытием интересов мэйбаней и их иностранных партнеров; лидер, быстро продвигаемый к вершинам власти — и при этом старательно утверждаемый в роли преемника патриарха революции, что очень важно для Китая. С учетом этого, было абсолютно несущественно, помер ли Сунь Ятсен самостоятельно или ему помогли скончаться — рассуждая с позиций здорового цинизма, второе было вполне вероятно, поскольку к этому времени Сунь уже был не так уже и нужен, ведь к этому времени Гоминдан контролировал заметную часть прибрежных провинций Китая, ключевых для мэйбаней и англосаксов. Проще говоря, процесс вытеснения старой цинской элиты в ключевых провинциях подходил к концу — так что пришло время для нового лидера Гоминдана.

Дальнейшие действия Чан Кайши, после смерти Сунь Ятсена, также четко укладывались в выполнение обязательств перед покровителями — сначала войска Гоминдана под его командованием проводят Восточный поход, завершающийся переходом под контроль Гоминдана провинций Гуандун и Гуанси, представляющих немалый интерес для мэйбаней и их партнеров; по результатам этого похода Чан становится самой сильной фигурой среди военных деятелей Гоминдана. На съезде Гоминдана Чан отстаивает идею Северного похода — проще говоря, выбивания цинских генералов из провинций, бывших основным местом приложения британских, американских и связанных с ними китайских капиталов. Меры по поддержке неустанно доказывающего свою надежность и полезность протеже следуют незамедлительно — сначала уезжает во Францию внезапно заболевший гражданский лидер Гоминдана Ван Цзинвей, потом подает в отставку по болезни председатель Постоянного комитета ЦИК Гоминдана Чжан Цзинцзян. С лета 1926 года Чан Кайши сосредотачивает в своих руках всю полноту власти — от партии до государства, от армии до гражданского управления.

Параллельно Чан Кайши поддерживает начатые Сунь Ятсеном отношения с СССР — в 1925 году он отправляет своего пятнадцатилетнего первенца Цзян Цзинго на учебу в Советский Союз. Не вполне понятно, в какой мере это решение было продиктовано желанием самого Чана и его китайских покровителей сохранить доступ к советской военной помощи, игравшей немалую роль в поддержании хоть какой-то боеготовности войск Гоминдана, а в какой — желанием самого Чана иметь хотя бы потенциальный противовес, по крайней мере, в качестве предмета торга, с мэйбанями.

Во всяком случае, с декабря 1926 по декабрь 1927 года в Гоминдане наличествует раскол, имевший весьма острые формы — дело дошло до отставки Чана в августе 1927 года. В промежутке происходят весьма примечательные события — сначала, в апреле 1927 года Чан, совместно с триадами, действуя в интересах владельцев иностранных концессий, организует резню коммунистов в Шанхае; в декабре 1927 года, после развода с первой женой, Мао Фумэй, он женится на третьей дочери Чарли Суна — Сун Мэйлин (надо отметить, что Цзян Цзинго люто ненавидел мачеху всю жизнь — ненавидел настолько, что сразу после смерти Чана Сун Мэйлин уехала с Тайваня в США, надо полагать, имея для этого веские основания).

Создается впечатление, что в это время одна из сторон попыталась пересмотреть заключенное соглашение — то ли Чан захотел большего, чем ему полагалось изначально, то ли мэйбани сочли, что Чан Кайши сосредоточил в своих руках чересчур большую власть, и попытались создать ему противовес, за счет раскола Гоминдана, то ли все сразу. Резней коммунистов Чан доказал свою верность и полезность — после такого переметнуться на сторону СССР ему было бы затруднительно. Тем не менее, покровители явно настаивали на своем — тогда Чан подает в отставку и уезжает в Японию, явно демонстрируя ориентирующимся на англосаксов мэйбаням, что он может найти себе почти столь же могущественных покровителей. На дворе 1927 год — именно тогда экспансионистские устремления армейской элиты Империи Восходящего Солнца получают законченное оформление в виде 'Меморандума Танака'. Можно не сомневаться в том, что мэйбани и их англосаксонские партнеры об этом знают — и они не могут не понимать того, что если японцы получат в свое распоряжение влиятельную китайскую силу, способную эффективно действовать за пределами их сферы интересов, находящейся в Маньчжурии, то 'пирогом' Центрального и Южного Китая, доселе безраздельно находящемся в их распоряжении, за исключением относительно небольшого французского 'ломтя' в Южном Китае, придется делиться с японцами. С учетом японских аппетитов — делиться придется в существенных размерах. Соглашение мэйбаней с Чан Кайши перезаключается — и закрепляется династическим браком Чана с Сун Мэйлин, заключенным в декабре 1927 года. Уже в январе 1928 года Чан возвращается к власти.

Дальше все идет по накатанной колее — Чан старательно обеспечивает интересы своих работодателей, попутно ожесточенно воюя с претендующими на власть коммунистами. В этом плане показательна история с оккупацией японцами Маньчжурии — Чан Кайши прямо отказывает контролирующему Маньчжурию Чжан Сюэляну в помощи для отражения японской агрессии, настоятельно 'рекомендуя' ему не оказывать сопротивления Квантунской армии. Ничего странного в этом нет, если вспомнить реакцию англосаксонских держав на оккупацию Маньчжурии — американцы, опасающиеся усиления Империи Ямато, ограничиваются 'доктриной непризнания', сформулированной госсекретарем Стимсоном, суть которой заключалась в юридическом непризнании японских захватов, но без введения экономических санкций и, тем более, без применения военной силы против Японии — соответственно, практическая ценность этой доктрины состояла в том, что у США оставались 'развязаны руки' для любых действий; англичане же организуют посылку Лигой Наций комиссии, возглавляемой лордом Литтоном, который с удивительной для британского дипломата откровенностью формулирует задачу комиссии: 'не в том, чтобы заставить Японию уйти из Маньчжурии, а в том, чтобы создать условия, позволяющие ей там остаться' (соответствует РеИ В.Т.). Суть можно сформулировать предельно просто — заключены негласные соглашения о разделе сфер влияния в Китае, полностью устраивающие англичан и японцев, и, более или менее, американцев. Судя по реакции Чан Кайши, интересы мэйбаней в этом соглашении учтены.

Картину несколько портит Сианьский инцидент 1936 года — генералитет северных провинций, безжалостно выбиваемый японцами из своих вотчин, сначала заключает с КПК негласное соглашение о перемирии, а, затем, арестовывает прилетевшего на север для организации решительного наступления на коммунистов Чан Кайши, вынудив его подписать соглашение о создании единого с КПК антияпонского фронта. На практике все сводится к перемирию Гоминдана с КПК — совместные операции являются большой редкостью, да и проводятся, как правило, в северных провинциях, где интересы коммунистов и местных генералов-милитаристов, фактически, феодальных владык, временно совпадают.

Доклад ГРУ ГШ НКО СССР 'О положении в Корее'.

К концу XIX века Корея представляла собой отсталую феодальную страну с аграрной экономикой, не имевшую современной промышленности, армии и транспорта. Неграмотность населения составляла 98%.

Остаточное влияние на Корею имел цинский Китай, вассалом которого долгое время была Корея — но, к этому сам ставший полуколонией Китай не мог оказывать сколько-нибудь заметного влияния на Корею. За влияние на Корею боролись царская Россия и Япония. Значительно было экономическое влияние Великобритании. Началось экономическое и культурное проникновение США — первое происходило через действия американских дельцов, пытавшихся получать концессии и проталкивавших американские товары на корейский рынок; второе шло через христианских миссионеров-протестантов, своими действиями создававших социальную среду, способную содействовать американскому влиянию.

В этой ситуации произошел раскол среди придворных корейского монарха — явная линия раскола прошла между сановниками, ориентирующимися на Российскую Империю, и, сановниками, принявшими прояпонскую ориентацию. Неявным было другое разделение — среди первых доминировали те, кто, соглашаясь с необходимостью модернизации страны и принятием покровительства могущественной иностранной державы, все же считали необходимым сохранение государственного суверенитета Кореи; вторые считали допустимым отказ от суверенитета. Особенностью Кореи, отличавшей ее от Японии времен революции Мэйдзи и Китая конца XIX — начала XX веков, было отсутствие среди высшего руководства влиятельных группировок крайних реакционеров, принципиально отрицавших необходимость обновления страны, подобных сторонникам сохранения сегуната в Японии или группировки князя Дуаня в Китае.

Это же положение сохранялось все время японской оккупации, по настоящий момент включительно. В самой Корее есть влиятельная прояпонская группировка, включающая богатых капиталистов и помещиков, чиновников-корейцев на японской службе, представителей интеллигенции, включая весьма известных и уважаемых писателей, поэтов, ученых. Многие из них являются обычными прислужниками японцев — но не все. Немалый процент чиновников считает японскую оккупацию приемлемой платой за поддержание порядка и ускоренное развитие страны — в качестве возможной альтернативы указывая на Китай. Для капиталистов и помещиков лояльность японцам является обязательным условием сохранения и приумножения своих состояний — поскольку экономика Кореи стремительно развивается, то, несмотря на то, что ключевые предприятия, железные дороги и порты принадлежат японскому государству и крупным компаниям. Многие интеллигенты благодарны оккупантам за развитие системы образования, переходе литературы на современный корейский язык, создание системы газет, журналов и радиовещания.

Сторонники независимости представлены двумя основными группировками — буржуазные демократы, лидером которых является Ли Сынман, с 1904 года постоянно проживающий в США, считают необходимым восстановление суверенитета при принятии фактического покровительства США; прогрессивные силы, авангардом которых являются корейские коммунисты, в настоящее время не имеющие единого руководителя, твердо придерживаются курса на дружбу с Советским Союзом.

Текущее положение дел в Корее определяется результатами оккупационной политики Японии. Исходя из своих интересов, Япония начала модернизацию Кореи — разумеется, это объясняется не заботой об интересах корейского народа, а пониманием японскими правящими кругами того факта, что из нищей страны с архаичной экономикой и неграмотным народом невозможно выжать сколько-нибудь значительные доходы.

Оккупационный период делится на три фазы. В первой фазе, продолжавшейся с 1911 по 1919 годы, получившей в самой Японии неофициальное название 'политика сабель', посредством проведения земельной реформы, сводившийся к переводу аграрных отношений в Корее с традиционного права на право европейского образца было спровоцировано и предельно жестко подавлено любое сопротивление революционного толка. В результате было изъято примерно 50% сельскохозяйственных земель — и физически уничтожены или вынуждены эмигрировать практически все, кто мог стать организатором революционного движения. В то же время начала закладываться основа модернизации — современное образование; в Корее было открыто несколько тысяч начальных школ европейского образца, а сотни корейских студентов отправлено на учебу в японские университеты.

Этот период завершился т.н. 'Первомартовским восстанием' корейцев — на практике о вооруженном восстании речи не было. Корейская интеллигенция, используя в качестве юридического обоснования '14 пунктов' Вильсона, составила декларацию независимости Кореи, которая была зачитана незадолго до похорон экс-короля Коджона, использовав стечение народа на его похороны. Чтение декларации в Сеуле и других городах было поддержано многочисленными мирными демонстрациями, которые было жестоко разогнаны жандармерией и японской армией. В этих демонстрациях участвовало до 2 млн. корейцев — для страны с населением, на тот момент насчитывавшей менее 17 млн. человек, это очень много. Не будет преувеличением сказать, что мирные методы получения независимости поддержало практически все взрослое городское население и существенная часть сельского.

Японцы сделали выводы из полученного урока — и пошли на либерализацию своей политики в Корее.

Это была вторая фаза, продолжавшаяся с 1919 по середину 30-х годов — в Японии ее принято называть 'политикой культурного управления'. Были сделаны многие послабления корейцам, явные и мнимые: было разрешено издавать газеты на корейском языке, запрещены телесные наказания, распущен корпус жандармов — правда, одновременно были увеличены в 3,5 раза штаты обычной полиции, в которую жандармы и перешли в полном составе. В ходе этой фазы продолжилось развертывание современной системы образования, включая создание Сеульского университета; было продолжено современной инфраструктуры. Важнейшей же операцией этого времени стало начавшееся в середине 20-х годов создание горнодобывающей и металлургической промышленности в богатых железной рудой и углем северных провинциях Кореи. Фактически с этого момента началось превращение Кореи из сельскохозяйственной колонии Японии в аграрно-индустриальный форпост Метрополии на континенте.

Доклад группы анализа и планирования. Личный секретариат тов. Сталина. ОГВ, 'Рассвет'.

'О положении на Дальнем Востоке'.

К началу войны на Тихом океане территории Азиатско-Тихоокеанского региона делились на следующие категории:

1). Территории метрополий великих держав — Западное побережье США, Япония, Дальний Восток СССР;

2). Доминионы Великобритании — тихоокеанское побережье Канады, Австралия, Новая Зеландия;

3). Страны Латинской Америки, имеющие выход к Тихому океану — от Мексики до Чили;

4). Колонии европейских стран, подмандатные территории, де-факто являющиеся колонией США Филиппины;

5). Сохранивший суверенитет Сиам (Таиланд);

6) Формально независимый Китай — на практике находящийся в состоянии даже не столько гражданской войны и иностранной интервенции, сколько в состоянии полного распада государственных и общественных институтов (ближайший аналог из отечественной истории — Смутное время).

Наибольшим влиянием в Азиатско-Тихоокеанском регионе пользовались три державы — они и разделили его на сферы влияния, что де-юре было зафиксировано Вашингтонскими соглашениями 1922 года. Это состояние де-юре и де-факто сохранялось до конца 1941 года.

Восточный район, часть Центрального и Северного районов Тихого океана контролировали США. Экономическое обеспечение этого контроля опирается на высокоразвитое в промышленном и сельскохозяйственном отношении Западное побережье США. В транспортном отношении этот контроль основывался на дешевом и способном перевозить огромные объемы грузов морском торговом флоте — он же и обеспечивал надежную круглогодичную связь контролируемой США части Тихого океана с наиболее развитым Восточным побережьем через Панамский канал. Военную составляющую контроля обеспечивал Тихоокеанский флот США, имевший в своем распоряжении не только боевые корабли основных классов и развитую систему баз, но и возможности пополнения и ремонта как на судостроительных предприятиях Западного побережья, так и с Восточного побережья — через тот же Панамский канал. Следует отметить почти абсолютную защищенность транспортных путей, связывающих Восточное побережье США с Восточным районом Тихого океана.

В целом же американские возможности для контроля 'своей' части Тихого океана следует признать наилучшими — сильнейшая мировая держава имела и имеет лучшие в мире возможности для концентрации своих ресурсов, в широком значении этого термина, на Дальнем Востоке, а, равно, и для вывоза его богатств в свою метрополию.

Западный район и часть Центрального района Тихого океана контролировала Япония. Экономически ее контроль опирался на промышленность и, отчасти, сельское хозяйство островов метрополии — слабым ее местом было очень неравномерное развитие машиностроения (слабо развиты станкостроение, автомобилестроение, немного лучше — авиастроение), и техническая отсталость сельского хозяйства, почти исключительно держащегося на ручном труде. Также слабыми местами японской экономики является крайне высокая зависимость от импорта практически всех видов стратегического сырья и значительной части продовольствия. Транспортная связность японской сферы влияния обеспечивается торговым флотом — причем, следует отметить наименьшую протяженность маршрутов среди всех сфер влияния именно у японцев. Военную составляющую контроля обеспечивал японский ВМФ, имевший в своем распоряжении высокоразвитую судостроительную промышленность, развитую систему баз — но его возможности восполнения потерь и пополнения флота в разы уступают возможностям США из-за общей слабости японской экономики по сравнению с американской экономикой. Следует отметить тот факт, что высокая защищенность транспортных путей, связывающих острова метрополии с источниками сырья, в действительности оказалась мнимой — торговый флот Японии оказался практически беззащитен перед подводными лодками США.

В целом же японские возможности для контроля 'своей' части Тихого океана следует признать средними, поскольку слабость японской экономики по сравнению с американской и британской экономиками в известной степени компенсировалась концентрацией ресурсов в одном районе. То же относится и к торговому флоту, и к ВМФ Японской Империи.

Почти весь Южный район Тихого океана контролировала Великобритания. Развитого промышленного района непосредственно на Дальнем Востоке у нее не было и нет — условно развитым единым сельскохозяйственным районом могут считаться Австралия и Новая Зеландия. Транспортная связность Южного района с метрополией Британской Империи обеспечивалась торговым флотом Великобритании по двум маршрутам — ключевой из них проходил через Атлантику, Средиземное море, Суэцкий канал, Красное море и Индийский океан в Тихий океан; второй маршрут проходил вокруг Африки. Военную составляющую этого контроля обеспечивал Тихоокеанский флот Великобритании, располагающий сетью английских, голландских, австралийских и новозеландских баз — до 1940 года также возможно было использование им баз Французского Индокитая. Уязвимым местом является слабая защищенность транспортных путей, связывающих метрополию Британской Империи с Южным районом Тихого океана в условиях мировой войны — под ударом оказывается самый удобный и короткий маршрут.

В целом же английские возможности для контроля 'своей' части Тихого океана следует признать самыми слабыми из всех трех великих держав, имеющих там крупные сферы влияния — нет промышленного района, способного производить все или большую часть необходимого на месте, ВМФ 'размазан' по четырем ТВД, транспортная связь с метрополией растянута и недостаточно защищена.

Позиции же СССР на Дальнем Востоке объективно очень слабы. Это объясняется очень тяжелым климатом практически на всех территориях, принадлежащих СССР на Дальнем Востоке, отсутствием там в необходимых количествах и пригодном для немедленного использования виде почти всех ресурсов, кроме древесины и воды, крайне низкой транспортной связностью как внутри этого региона, так и с промышленно развитыми районами Урала и европейской части СССР (фактически, вся связность обеспечивается Транссибом), очень высокой стоимостью доставки всего необходимого по железной дороге и очень низкой плотностью населения.

При этом регион очень богат природными ресурсами и весьма перспективен в экономическом отношении.

Но его освоение попало в своеобразный 'замкнутый круг' — поскольку на месте нет почти ничего из необходимого для его освоения, а поддержание жизни трудоспособного населения обходится очень дорого из-за тяжелых природных условий и сложности транспортировки, то, возможным становится только освоение наиболее легкодоступных и высокорентабельных природных ресурсов региона. Развертывание же производства на месте зачастую практически невозможно — так, из-за наличия на большей части территории советского Дальнего Востока вечной мерзлоты делает невозможным ведение там сельского хозяйства и предельно затрудняет и удорожает капитальное строительство на этих территориях.

Дополнительным фактором, приводящим к ухудшению экономической ситуации на советском Дальнем Востоке, являются претензии ряда капиталистических государств на эти территории — в этой ситуации значительную часть ограниченных материальных ресурсов и грузооборота транспорта приходится расходовать на обеспечение обороноспособности.

Единственной возможностью вырваться из вышеупомянутого 'замкнутого круга' является нахождение значительных источников дешевых ресурсов в пределах досягаемости Советского Союза на Дальнем Востоке — причем, обязательным условием является способность СССР обеспечить их надежную защиту от агрессии иностранных государств.

Этим условиям — дешевизна и значительные размеры доступных ресурсов, высокая транспортная связность, возможность обеспечить их оборону — отвечают Маньчжурия, Внутренняя Монголия, Корея, и, при некоторых условиях, северные провинции Китая и, по крайней мере, Хоккайдо и Хонсю.

В результате политики, проводимой на протяжении последних 15-20 лет Японской империей, Маньчжурия и Корея являются крупными производителями продовольствия (до 1 млн. т соевых бобов, значительные количества риса, пшеницы, мяса и рыбы поставляются из Маньчжоу-го на японские острова в год; Корея поставляет в год от 500 тыс. до 1 млн. т. риса (в среднем — свыше 700 тыс. т) и значительное количество рыбы и других морепродуктов) — следует заметить, что эти поставки обеспечиваются крайне примитивным сельским хозяйством, практически не имеющим средств механизации и явно недостаточно обеспеченным удобрениями и рабочими животными. Переориентация этих поставок на советский Дальний Восток, при сохранении данных объемов поставок, позволит обеспечить достаточным питанием дополнительно не менее 3 млн. человек, помимо уже имеющегося там населения. Переоснащение имеющегося сельского хозяйства современной техникой — разумеется, с учетом его специфики — и снабжение его достаточным количеством удобрений, проведение селекционной работы, позволит резко увеличить производство продовольствия и высвободит значительное число рабочих рук для промышленности.

Не менее важно наличие в Маньчжурии и Корее развитой промышленности строительных материалов. Возможны крупные поставки цемента, кирпича, лесоматериалов, черепицы, строительной арматуры — с уже налаженных японцами производств.

В Маньчжурии и Корее имеется и избыточная рабочая сила в количестве до 5 млн. человек — следует заметить, что подавляющее большинство ее не обладает нужной квалификацией, но привлечение даже 2-3 млн. неквалифицированных рабочих для строительства жилья и промышленных объектов, прокладки транспортных путей в течение теплого сезона (с мая по октябрь) резко ускорит освоение Дальнего Востока.

В Маньчжурии и Корее имеется высокоразвитое металлургическое производство, созданное при техническом содействии германских компаний. Проектная мощность металлургических заводов Маньчжурии (7 крупных заводов) составляет 3,5-4 млн. т чугуна и 2-2,5 млн. т стали; заводы Кореи (7 заводов) — до 1,5 млн. т чугуна и до 0,75 млн. т стали. Также существенное металлургическое производство есть в Китае — 12, по преимуществу малых, заводов имеют проектную мощность в 1,5 млн. т чугуна и 0,25 млн. т стали. Следует отметить, что в отличие от заводов метрополии, испытывавших постоянные перебои с поставками сырья, и, поэтому загруженных далеко не полностью, заводы Маньчжурии и Кореи работали почти на полную мощность, что объясняется их близостью к богатым залежам железной руды и коксующихся углей.

Предвоенная оценка залежей железной руды в Маньчжурии составляла 1,2 млрд. т. — как известно сейчас, после дополнительной разведки месторождений Бэньсиху и Аньшаня, открытия новых месторождений, прежде всего, месторождения Дунбяндао, только доказанные запасы которого составляют 1,2 млрд. т, обоснованной представляется оценка около 4 млрд. т. Основная масса этих запасов — богатые руды, с содержанием железа в 60-65%. Точных данных о запасах коксующихся углей в уже разработанных японцами месторождениях Маньчжурии, Внутренней Монголии, Северного Китая и Кореи нет — но, исходя из размеров ежегодной добычи, составляющих, соответственно, 20-25 млн. т (здесь и далее — коксующихся и энергетических углей вместе) в Маньчжурии; столько же — в Северном Китае и Внутренней Монголии; 6-7 млн. т — в Корее — они исчисляются миллиардами тонн (в АИ МВ информация собрана из отрывочных данных, имевшихся в материалах 'Рассвета' — и сопоставлена с уже имевшимися в АИ-СССР данными В.Т.).

Также известно о наличии следующих полезных ископаемых — нефти, золота, серебра, нерудных ископаемых. Путем опроса экипажа К-25 удалось выяснить, что в конце 50-х — начале 60-х годов в Маньчжурии удалось найти гигантское месторождение нефти, с запасами в несколько миллиардов тонн в бассейне реки Сунгари в районе города Дацин (в РеИ — 1959 год, 6,3 млрд. т В.Т.). По неуточненным данным, нефть залегает на небольшой глубине, судя по тому, что качалки стоят посреди города (в РеИ — от 1 до 4 км В.Т.).

Тем же путем удалось получить информацию о наличии значительных запасов нефти во Внутренней Монголии — точной информации о расположении месторождений и их запасах нет.

Имеющаяся информация о полезных ископаемых Кореи сводится к следующему — есть крупные запасы железных руд (значительная часть которых — бедные руды, с содержанием железа около 40%; часть — имеет содержание железа от 60% и выше), антрацита, значительное количество мелких месторождений хромовых, медных, свинцово-цинковых, никелевых, молибденовых, вольфрамовых руд, золота и серебра (в РеИ найдены и крупные месторождения — но, большей частью, после войны В.Т.). Найдены месторождения графита и нерудных строительных материалов.

В том случае, если Партией, Правительством и лично тов. И.В. Сталиным будет поставлена задача ускоренного создания мощного промышленного района на Дальнем Востоке, способном сравниться с Западным побережьем США и Японией, то представляются целесообразными следующие шаги.

Создать промышленный район на Дальнем Востоке СССР, сопоставимый по своим возможностям с Западным побережьем США, только за счет нынешних возможностей СССР возможно лишь теоретически — практически он будет убыточен для народного хозяйства.

Развитие советского Дальнего Востока, без того, чтобы он становился неподъемной 'гирей' для бюджета страны, возможно лишь за счет привлечения уже имеющихся на Дальнем Востоке ресурсов — это Маньчжурия, Внутренняя Монголия, Корея, южный Сахалин, возможно, Хоккайдо и Хонсю.

В том случае, если такое решение будет принято, считаем нужным обратить Ваше внимание на следующие моменты:

1). Как показывает практический опыт мира 'Рассвета', в силу менталитета китайского народа Китай принципиально не может быть младшим партнером или равным союзником любой страны, неважно, СССР ли это, или США. Сформировавшееся за тысячелетия восприятие своей страны как 'Срединной/Поднебесной Империи, властвующей над окружающими ее варварами' не может быть поколеблено никакой другой идеологией — ни коммунистической, ни капиталистической. Именно этим и объясняется успех Мао Цзе-дуна — он смог дать своему народу старое мировоззрение в новом оформлении; поэтому основная масса китайцев и пошла за КПК.

Китай может быть временно чьим-то младшим партнером, исключительно с одной целью — усилиться за счет выгод, получаемым в союзе, после чего приходит время для традиционного приема китайской дипломатии, в просторечии именуемого 'задушить в объятиях'. Практически это осуществляется путем реализации классической стратегии 'цаньши' ('Неспешно и незаметно, подобно тому, как шелковичный червь поедает лист тутового дерева') — осуществляется подготовка китайских специалистов в высших учебных заведениях страны-партнера, приглашаются в Китай иностранные специалисты, идет передача/покупка/похищение технологий и покупка оборудования или целых фирм, строительство заводов и фабрик, оснащенных новейшим импортным оборудованием, неуклонно идет завоевание рынков партнера китайскими товарами и инфильтрация китайских эмигрантов, в той или иной форме. При этом используются все возможные в конкретной обстановке формы и методы воздействия на страну-партнера — от легальной дипломатии и торговых договоров до шпионажа и деятельности китайской организованной преступности, т.н. 'триад' (по неуточненным данным, в мире 'Рассвета' с начала 50-х годов деятельность 'триад' за пределами КНР находилась под контролем ПГУ МГБ КНР (политической разведки)).

Исходя из вышесказанного, единый, прошедший модернизацию, Китай может быть лишь временным союзником СССР — но неизбежно станет либо противником, либо откровенным врагом Советского Союза, это лишь вопрос времени. Таким образом, в интересах СССР либо раздробленный на несколько враждующих между собой государств Китай, либо, что лучше всего, поддержание Китая в его нынешнем состоянии совокупности вконец одичавших и непрерывно воюющих друг с другом квазифеодальных, по сути дела, находящихся на уровне раннего средневековья, владений.

При поддержании Китая в его нынешнем состоянии его действительное объединение и модернизация практически невозможны даже в случае решительной победы в гражданской войне Гоминдана — у Чан Кай-ши нет ни идеологии, способной сплотить нацию, ни армии, военные возможности которой позволяют военным путем объединить страну, ни специалистов, могущих стать кадрами эффективного по современным меркам государственного аппарата, не говоря уже о коренной модернизации Китая, ни денег, на то, чтобы все это оплатить. Теоретически, финансовую, техническую и организационную поддержку могут оказать Чан Кай-ши США — но, вложение ими в объединение и модернизацию Китая десятков миллиардов долларов (назвать точную величину суммы не представляется возможным, поэтому называется примерный порядок потребного для этого финансирования) на, практически, безвозвратной основе, представляется абсолютно невозможным.

Несколько иными возможностями располагает Мао Цзе-дун — в его распоряжении имеется доказавшая свою действенность в мире 'Рассвета' идеология, но его военные, экономические и кадровые возможности заметно уступают даже нынешним возможностям Чан Кай-ши. Называя вещи своими именами, в мире 'Рассвета' победа КПК в гражданской войне, равно как и превращение Китая в относительно современное государство были достигнуты исключительно благодаря колоссальной по размерам помощи СССР — руководимые Мао китайские коммунисты не имели никаких шансов не только на самостоятельную победу, но и на элементарное выживание под ударами войск Гоминдана.

Исходя из всего вышеперечисленного, для закрепления Советского Союза на Дальнем Востоке представляются необходимыми следующие меры.

1). Следует создать мощный промышленный район в пределах территории советского Дальнего Востока — в первом приближении, исходя из условий климата и транспортной доступности, от Владивостока до Хабаровска.

Исходя из стратегических соображений, в этом районе должно быть сосредоточено производство наиболее сложных видов промышленной продукции и переработка такого стратегически важного сырья, как нефть.

Для привлечения населения из европейской части СССР в столь сложный для проживания регион, каким является Дальний Восток, понадобится создать систему социальных преференций, действующую как для переселенцев, так и для постоянных жителей Дальнего Востока.

2). Исходя из текущего положения в Корее, а, также, из данных, полученных в рамках 'Рассвета', представляется оптимальным предоставление Корее государственной независимости, с заключением советско-корейского Договора 'О дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи', подкрепленного неофициальным соглашением с корейской элитой по образцу соглашения, заключенного с элитой Германии.

В этом случае, и политику СССР в отношении Кореи в целом, и негласный договор, придется выстраивать, исходя из следующих предпосылок:

2.1). Японское руководство, судя по всему, отдавало себе отчет в особенностях национального характера корейского народа — поэтому оккупационная политика Японии в Корее отличалась невероятной для японцев мягкостью.

В этом отношении СССР следует продолжить политику Японии, со следующими отличиями:

2.1.1). Следует поощрять народное образование Кореи, расширяя систему начального образования и решительно расширяя систему общего среднего образования, и, в особенности, среднего специального и высшего образования, уделяя особое внимание техническому образованию. С учетом присущей корейскому народу тяги к образованию и принятому там уважению к образованным людям есть все основания считать, что подобная политика СССР прибавит нам искренних друзей среди корейцев.

2.1.2). Поскольку корейский народ относится к военным нациям, военная служба там весьма уважаема и почетна — а воссоздание национальных вооруженных сил является давней мечтой корейцев, имеет смысл создание Корейской Народной Армии, с выстраиванием отношений между КНА и СА по типу отношений Фольксармее — СА, поскольку многие корейцы служили в ВС Японской Империи.

В настоящее время этот вариант является оптимальным для СССР и ввиду национального характера корейского народа, и ввиду высокого качества корейских кадров, поскольку значительная часть корейских юношей имеет полноценное начальное образование немецкого образца, достаточный процент — законченное среднее образование, кроме того, уровень жизни в Корее достаточно близок к уровню жизни японцев, поэтому физически корейцы развиты почти так же, как японцы — и намного лучше подавляющего большинства китайцев. Слабым местом будет сильнейшая нехватка подготовленных младших офицеров и технических специалистов, и, полное отсутствие квалифицированных старших офицеров в собственно Корее.

2.1.3). Важным элементом политики новой Кореи должна стать аграрная реформа. В 10-е годы, вскоре после захвата Кореи, японцы провели унификацию земельных отношений, создав кадастр европейского образца — под этим предлогом была изъята значительная часть пахотных земель Кореи, по некоторым оценкам, до 40%, поскольку владельцы этих земель распоряжались ими согласно традиционному средневековому праву, не имея правоустанавливающих документов. Восстановление статус-кво, совмещенное с принудительным выкупом части земель у богатых помещиков, тесно сотрудничавших с японцами, поможет СССР создать себе опору среди корейского крестьянства, прежде всего, в аграрных южных провинциях.

2.1.4). В настоящее время в деловой сфере Кореи существует следующее разделение — крупными предприятиями и банками, всеми без исключения (некоторым исключением являются незначительные пакеты акций, принадлежащие крупным корейским капиталистам в нескольких ключевых компаниях), железными дорогами и портами, владеют либо японские концерны, либо японское государство; значительной частью коммерческих предприятий среднего уровня владеют японцы, но большая часть принадлежит корейцам; почти вся мелкая коммерция находится в руках корейских предпринимателей.

Исходя из этого, представляется разумным проведение конфискации японской собственности, с последующим переходом ее во владение Советского Союза — либо полное, либо с предоставлением блокирующего пакета корейскому государству. Дополнительным аргументом в пользу такого решения является то, что практически все ключевые должности на этих предприятиях заняты японскими специалистами — есть некоторое количество техников-корейцев, но корейцев-инженеров просто единицы, при наличии тысяч инженеров-японцев.

Применительно к сфере финансов представляется необходимым конфискация отделений японских банков в Корее, с организацией на их базе Московско-Сеульского банка, который и возьмет на себя организацию финансовой деятельности в стране. На первом этапе, после неизбежного переходного периода, платежным средством будет советский рубль; на втором этапе, обязательно введение национальной валюты, корейской воны, привязанной к рублю.

Эффективным средством давления на корейскую элиту будет сам факт ее сотрудничества с японцами, болезненно воспринимаемый подавляющим большинством корейцев. Строго говоря, другого выхода у корейской элиты просто не было, поскольку лояльность к оккупантам была обязательным условием самой возможности занятия профессиональной деятельности — и, если, журналистам в 20-е — первой половине 30-х годов дозволялось предельно мягко критиковать отдельные аспекты линии, проводимой японскими властями, никоим образом не ставя под сомнение благотворность самой власти Японии над Кореей, то для деловых людей малейший намек на нелояльность автоматически означал потерю собственности.

Можно не сомневаться в том, что в японских архивах, находящихся в Корее, найдется достаточное количество документов, подтверждающих лояльность представителей корейских элиты Японии. Другое дело, что пользоваться ими надо будет иначе, чем в Европе, делая упор даже не столько на 'мягкую силу', сколько на 'дружеский совет'. Причина этого заключается в особенностях национальной психологии — поскольку корейская культура, как и японская, является 'культурой стыда', в отличие от европейской культуры, являющейся 'культурой вины', то упор на классические вербовки даст обратный эффект, поскольку вербуемый таким образом кореец предпочтет самоубийство вербовке, дабы смыть позор с себя и своего рода.

Примером принципиальной ошибки японцев, насколько можно судить, была попытка ускорить ассимиляцию корейцев в конце 30-х посредством принудительного принятия ими японских имен . Дело в том, что корейцы очень серьезно относятся к родственным связям, отличаясь трепетным отношениям к своим корням, поэтому почти насильственный отказ от родовых имен, привел не к ускоренной ассимиляции, а к усилению массовой неприязни к японцам; проще говоря, корейцы подчинились силе, которой заведомо не могли противостоять — но ничего не забыли и не простили. Вряд ли существовал более надежный способ качественно изменить отношение корейцев к японцам — если раньше многие испытывали определенную благодарность к японцам за развитие образования и промышленности, пусть и смешанную с нелюбовью за лишение страны независимости, то, теперь это отношение сменилось неприязнью, граничащей с ненавистью.

Еще более грубым просчетом японцев стала насильственная вербовка корейских девушек и молодых женщин в т.н. 'помощницы' — формально они должны были быть медсестрами, подносчицами боеприпасов, поварихами и т.д., проводимой с 1942 года. Эти обязанности они выполняют днем — ночью же их принуждают быть т.н. 'женщинами для комфорта' в солдатских борделях. Многие из них покончили жизнь самоубийством. Если добавить к этому традиционное отношение к женской невинности, бытующее на Дальнем Востоке, то большего подарка своим врагам японская администрация просто не могла сделать. После этого неприязнь большинства корейцев к японцам совершила новый 'фазовый переход', став ненавистью.

Исходя из этого, Советский Союз получает великолепную возможность 'сыграть на контрасте' — благо, для нас является нормой уважительное отношение к чужой культуре и доброжелательное отношение к союзному государству, его армии и мирному населению.

С учетом особенностей корейского менталитета это значит, что Советский Союз сейчас имеет уникальную возможность получить Корею в качестве стратегического союзника на Дальнем Востоке, при том, что Корея добровольно и искренне признает СССР 'старшим братом'.

Здесь будет продолжение доклада.

Дочитав доклад, Сталин хмыкнул — начальник группы, как это за ним водилось, не любил напрямую излагать скользкие моменты и влезать в сферу чужой компетенции. Если речь шла о вещах, которые он считал таковыми, требовался прямой приказ, чтобы он 'разродился' своей точкой зрения по соответствующему вопросу. Такие приказы Вождь отдавал нередко — склонность аналитика 'дуть на воду', стараясь предусмотреть максимум 'подводных камней', осторожному и предусмотрительному Императору, на протяжении всей своей карьеры избегавшему авантюр, весьма импонировала.

Так что имело смысл уделить час-полтора на то, чтобы выслушать начальника группы анализа и планирования — вреда от этого не предвиделось, а польза случалась не раз.

Вечером следующего дня аналитик излагал свою точку зрения по вопросам, не вошедшим в доклад.

— Если исходить из принципа, сформулированного Тойнби, 'Цивилизация есть ответ на вызов', то корейская ветвь конфуцианской культуры формировалась как ответ на вызов, во-первых, скудости прибавочного продукта, характерного и для Китая, и для Японии, во-вторых, постоянной угрозы вторжения превосходящих сил агрессора.

— С первым фактором все очевидно — гористая страна, пахотных земель мало. Даже сейчас в Корее пахотные земли составляют всего 20% от общей территории страны. Это при потрясающем трудолюбии народа — корейцы строят террасы на подходящих участках гор, затем носят на них плодородную землю из долин. Так что малая величина прибавочного продукта в расчете на душу населения там острее, чем в Китае — и, пожалуй, почти так же остра, как в Японии.

— Со вторым фактором же можно констатировать, что историческая судьба зло подшутила над корейцами, поместив их Родину даже не между молотом и наковальней, а, между двумя молотами — японским и китайским. Таким образом, небольшой, по меркам Восточной Азии, народ — сейчас корейцев 25 миллионов человек, по сравнению с 80 миллионами японцев и 700 миллионами китайцев — всю свою известную историю прожил под угрозой агрессии воинственных японцев и донельзя многочисленных китайцев.

— Все вышеперечисленное и сформировало менталитет корейского народа — аналитик поймал недовольный взгляд Сталина и быстро исправился — я хотел сказать, национальный характер.

Вождь кивнул, показывая, что принял поправку — хотя его и раздражала привычка аналитика употреблять иностранные слова, но, для себя он давно решил, что это терпимый недостаток.

— Ключевыми чертами их национального характера являются: во-первых, исключительное трудолюбие — такое, что корейцы с полным на то правом считают не замеченных в лености китайцев и японцев пренебрегающими работой разгильдяями; во-вторых, военная культура, по сути близкая к нашей — они являются ярко выраженными защитниками Отечества, причем война считается делом всего народа, а не узкого слоя дворянства, как в Японии, в-третьих, умение искусно маневрировать, когда это необходимо; в-четвертых, они отлично умеют стоять насмерть.

— Последние два пункта плохо сочетаются — поясните свою мысль подробнее — приказал Император.

— Корейцы, при всех своих воинских качествах, давно и хорошо поняли, что сами они отстоять свою независимость никак не смогут — японцы не уступают им в воинских талантах, но их в разы больше; китайцы очень сильно проигрывают им в качестве солдат, но их в десятки раз больше — как бы хорошо ни воевали корейцы, но китайцы просто завалят их мясом — начал развернутый ответ аналитик. Если бы стали драться насмерть — а они хорошо умеют это делать, примером может послужить отражение японской агрессии в конце XVI века, когда корейцы заставили отступить армию Тоетоми Хидееси, после серии разгромов самурайского флота, учиненных корейским Ушаковым, адмиралом Ли Сунсином — их рано или поздно бы вырезали начисто. Поэтому корейцы выбрали для себя стратегию 'крепкого орешка', став драться так, что сильнейший противник предпочитал предложить им приемлемые условия вассалитета, чем воевать до победного конца, поскольку победа обошлась бы очень уж дорого.

— То есть они вовсе не трусы — просто здраво оценивают свои силы, предпочитая выторговать у сильнейшего врага приемлемый мир, чем героически погибнуть всем народом — утвердительно сказал Сталин.

— Именно так, товарищ Сталин — подтвердил аналитик — они выбрали аналог стратегии Александра Невского, который был вынужден договориться с монголами, чтобы высвободить силы для борьбы с западными завоевателями — его трусом не называли даже злейшие враги.

— В случае корейцев нехватка сил для противостояния 'заклятым друзьям' носит постоянный характер — у них нет возможности собраться с силами, они всегда будут слабее что Японии, что Китая — завершил аналитик.

— Поэтому их политика направлена на поиск 'старшего брата', который будет в достаточной степени учитывать их интересы — да и просто нормально к ним относиться — задумчиво констатировал Вождь. Так что странность, которая меня удивляла, имеет логичное объяснение — ведь и северные, и южные корейцы во время Корейской войны показали себя отличными солдатами; если не ошибаюсь, американские офицеры, воевавшие и с немцами, и с японцами, ставили их вровень с немцами и выше самураев — как это сочеталось с практическим отсутствием сопротивления в Корее, было непонятно.

— Вы не ошибаетесь, товарищ Сталин — спокойно, без лести, высказался эксперт — отсутствие вооруженного сопротивления объясняется пониманием подавляющим большинством реального соотношения сил; мужество корейских солдат, с обеих сторон, во время Корейской войны, также как и подвиги спецназовцев и северной, и южной Кореи, во время войны во Вьетнаме тоже имеют простое объяснение — и у тех, и у других уже был 'старший брат', которому они мужественно и честно служили.

— Я читал об этом в подготовленной Вашей группой подборке информации по послевоенным конфликтам (в РеИ южнокорейский спецназ, воевавший на стороне Южного Вьетнама, имел лучшее среди всех, воевавших на стороне Южного Вьетнама, соотношение чужих/своих потерь; северокорейские спецназовцы провели ряд дерзких операций, среди которых выделяется уничтожение лагеря американских морских пехотинцев в Плейку В.Т.) — кивнул Император.

— Хорошо, а что Вы можете сказать о военной культуре Кореи в сравнении с военными культурами Китая и Японии?

— Это качественно разные военные культуры, товарищ Сталин — сказал аналитик — собственно, они различаются почти так же, как различаются китайская, японская и корейская культуры. Даже удивительно, насколько разные культуры появились в рамках общей для них конфуцианской цивилизации.

— Японская военная культура сформировалась в результате гражданских и завоевательных войн — ее характеризует ставка на малочисленную военную элиту, вся жизнь которой посвящена войне. Эта элита состояла из потомственных воинов-землевладельцев, аналога русского служилого дворянства. Собственно, малочисленность этих потомственных воинов объясняется экономическими причинами — очень уж мал в Японии прибавочный продукт, так что до самого последнего времени формирование массовых армий было невозможно, да и зачастую не очень нужно, ввиду гористого рельефа страны и крайне низкой вероятности иностранного вторжения, из-за фактической изоляции страны от материка. В таких условиях малочисленные группы профессионалов, которые могли прокормиться за счет реквизиции продуктов у местного населения, были куда практичнее в применении, чем массовые армии, которые было намного труднее снабжать. Формально самурайское сословие было довольно многочисленным — но основная его масса состояла из воинов-буси, которым вручили меч из дрянного железа; фактически, они были аналогом польских шляхтичей-однодворцев, пушечным мясом, которое использовалось в столкновениях на равнинах, например, на равнине Канто; 'мясом', которое своим количеством компенсировало низкое качество — и которого князьям-дайме было не жаль, поскольку его убыль, в отличие от потери настоящих мастеров войны, было легко возместить.

— Кроме того, ввиду того, что гражданские войны, и без того самые жестокие, велись в стране, очень бедной ресурсами, островной империи, из которой проигравшим было некуда бежать, японская военная культура отличается невероятной жестокостью.

— Другая ситуация с военной культурой Китая — китайцы, если так можно выразиться, создали негативную военную культуру. Их военная культура сформировалась почти исключительно в ходе гражданских войн и внутренних смут — и характеризуется тем, что в отличие от подавляющего большинства стран, что западных, что восточных, в которых военная служба была уделом лучшей части общества, в Китае армия стала социальной 'выгребной ямой', в которую отправляли отбросы общества. Их отношение к военной службе характеризуется поговоркой 'Из хорошего железа не делают гвозди, из хороших людей — солдат'. В принципе, если учесть цикличный характер их истории на протяжении полутора тысячелетий, когда гражданские войны играли роль регулятора численности населения, своя логика в этом есть — на заведомый убой имеет смысл отправлять не лучших, а худших. Да и в промежутках между смутными временами китайская армия была не столько защитницей Отечества, сколько чем-то средним между внутренними войсками и карательными отрядами, ближе ко второму. Разумеется, войска, основной задачей которых является вырезание поднявших бунт голодных крестьян, не имеет смысла комплектовать отборным 'человеческим материалом'.

— А как же Великая Китайская стена — да и прочая система крепостей, защищавших Китай от набегов кочевников? — Император тщательно проверял точность логических построений эксперта.

— Оборона там, такое у меня впечатление, была больше 'для галочки', рассчитанная на то, чтобы затруднить жизнь банде, пришедшей за добычей — пожал плечами аналитик — иначе мне трудно объяснить легкость, с которой завоевали Китай многократно уступающие ему численно монголы и маньчжуры. Вообще, чем больше я знакомлюсь с историей Китая, тем больше укрепляюсь во мнении, что в китайской культуре принято ассимилировать завоевателя, а не отбиваться от агрессора.

— Подробнее, пожалуйста — попросил Сталин.

— С Вашего разрешения, я начну с самого начала — аналитик дождался разрешения и продолжил — изначально китайская государственность идет от маленьких древних государств в долинах Хуанхэ. Это естественно — все когда-то начинали с малого. То, что ее развитие шло через серии войн с соседями, тоже нормально — строго говоря, ханьцы представляют собой, пользуясь терминологией потомков, суперэтнос, состоящий из десятков родственных этнических групп. С некоторой натяжкой можно сказать, что есть две больших китайских нации — северные и южные китайцы; так, языковые различия между ними примерно соответствуют различиям между русскими и чехами. Но и внутри этих наций те же языковые различия, в первом приближении, соответствуют различиям между русскими и белорусами.

— Интересно другое — механизм, с помощью которого они создали и удерживают единое государство. С одной стороны, это идея 'Срединной/Поднебесной Империи', суть которой заключается в великодержавном ханьском шовинизме — с другой стороны, это жесточайшая система подавления любого индивидуализма не просто на уровне репрессивного аппарата, хотя его методы таковы, что гестапо, по сравнению с ним, производит впечатление клуба пацифистов, борющихся за запрещение пыток, но на уровне самой возможности мыслить вне однажды предписанного канона.

— Это интересно — заметил Сталин, уже читавший это в докладе других своих аналитиков — и, отметивший их несомненное единодушие — но, Вы упомянули цикличность китайской истории — я бы хотел услышать об этом подробнее.

— Это довольно долгий рассказ — предупредил эксперт.

— Думаю, у нас найдется время — ответил Вождь.

— Довольно долго развитие Китая шло по линейной модели — как и в Европе — начал излагать суть дела аналитик — историки до хрипоты спорят о частностях, благо о совсем уж древних временах достоверных данных почти нет, так что на нескольких точках можно строить какие душе угодно вероятностные кривые — раз информации для анализа нет, можно давать волю фантазии. Другое дело, что даже такой отрывочной информации достаточно для того, чтобы назвать общие закономерности.

— Период с XVI до начала III веков до нашей эры — или, если считать по тогдашним китайским династиям, от Шан до Хань — это время линейного развития Китая. Государство расширялось, вбирало в себя новые родственные народности, люди осваивали новые умения.

— Затем следует период с 206 г. до н.э. по 220 г. н.э. — эпохи Ранней Хань и Поздней Хань — тут опять явно недостаточно информации, но, с определенной натяжкой, можно предположить начало циклической эпохи с некоторыми признаками линейного развития, точнее, линейного регресса. В это время территория Китая начинает сокращаться, возможно, дело в том, что был достигнут или превышен предел управляемости для возможностей тогдашнего государственного аппарата.

— Сами же китайские циклы можно вкратце описать следующим образом. Есть аграрная экономика, основанная на возделывании риса — или, если точно придерживаться научной терминологии, аграрная экономика трудоинтенсивного типа; есть определенная территория, контролируемая государством, подходящая для выращивания риса — ее величина практически константна, правда, не вполне понятно, в какой степени это объясняется климатом, в какой — военно-стратегическими моментами, и, в какой — пределами управляемости государственного аппарата. В пределах этой территории все и происходило.

— Цикл начинался с воцарения новой династии в условиях абсолютной или почти абсолютной разрухи — ее причиной могли быть крестьянские войны, междоусобица, вторжение кочевников или, все сразу. Вслед за этим следовала фаза восстановления сельского хозяйства — в это время для обработки заброшенных во время смуты земель еще не хватало рабочей силы. Вплотную к ней примыкает фаза роста китайской деревни — грубо говоря, увеличение населения коррелировалось с уменьшением площадей неиспользуемых пахотных земель. Затем наставала фаза стабилизации — величина урожая, получаемого на всех пригодных для сельского хозяйства землях, приходила в соответствие с размерами населения. Дальше наступала фаза мягкого кризиса — земли начинало не хватать для прокорма растущего населения, начиналось дробление крестьянских наделов, но рост интенсивности обработки земли помогал ненадолго — все равно обеспеченность населения продовольствием в расчете на одного человека неуклонно снижалась. В пределах этой фазы кризиса выход находился в уходе не имеющих работы в деревне людей в город — там была работа в ремесле и торговле, кроме того, можно было пристроиться на рудники или носильщиком-кули. Это помогало до определенного момента — пока емкость рынка рабочей силы не оказывалась исчерпана полностью и в городе, и в обслуживающих его потребности горнодобывающей промышленности и транспорте. Этот момент становился началом фазы острого кризиса — с этого момента избыточная рабочая сила китайской деревни автоматически становилась маргиналами, промышлявшими воровством, разбоем и восстаниями. До определенного момента ситуацию удавалось удерживать под контролем — благо, по сравнению с китайскими методами наказания преступников самые жестокие методы Европы и России производят впечатление материнской ласки. Но, даже у самой жестокой и эффективной карательной системы все-таки есть пределы возможного — когда речь идет о миллионах и десятках миллионов отчаявшихся людей, готовых вообще на все, удержать их 'крысиными клетками' и проращиванием бамбука физически невозможно. Говоря языком физики, достигалась критическая масса, после чего взрыв становился неизбежен. Так начиналась фаза катастрофы — очередное смутное время Китая, длившиеся иногда десятилетиями, а, иногда — и столетиями. Междоусобные войны крупных и мелких феодалов, крестьянские восстания и войны, бандитизм, вторжения кочевников в разваливающееся государство, приводили к очевидным последствиям — крах всей хозяйственной системы, массовая гибель населения, опустение населенных пунктов. По утверждениям некоторых историков, в некоторых смутах погибало свыше 70% населения Китая. Так заканчивался очередной цикл — и начинался новый.

— Минутку — прервал аналитика Сталин — а почему они не пытались осуществить сброс избыточного населения в колонии? Ведь уже на рубеже новой эры они оккупировали Вьетнам — и, строго говоря, этот режим оккупации продержался почти тысячу лет, варьируясь от жесткого, с китайскими гарнизонами в ключевых точках страны, и, китайскими чиновниками на всех ключевых постах, до, мягкого, когда дело ограничивалось уплатой вьетнамцами дани. Да и позже зависимость Вьетнама от Китая сохранялась вплоть до захвата его Францией — почему они даже не попытались вырезать вьетнамцев, чтобы расселить на освободившуюся территорию своих соплеменников? Почему они не осуществили экспансию на Филиппины, Индонезию, Бирму?

— Это сложный вопрос, товарищ Сталин — меланхолично заметил эксперт. Возможно, ответ на него кроется в том, почему Китай не развивал флот. Конечно, речное и прибрежное судоходство у них было весьма развито — но, до Филиппин и Индонезии добирались китайские пираты, преследуемые законом преступники, никак не официальные мореплаватели и законопослушные купцы. Собственно, единственным исключением из этого правила являются семь экспедиций Чжун Хэ в Индийский океан, к берегам Индии и восточным берегам Африки. Это все дальние походы, проведенные волей китайского императора — семь экспедиций, состоявшихся в конце XIV — начале XV веков.

— Лично у меня создалось впечатление, что существовала политика 'закрытия Китая', весьма, кстати, похожая на политику 'закрытия Японии', проводимую во времена сегуната Токугава. Скорее всего, она не объявлялась так явно — или, возможно, просто осталась неизвестной в Европе, ведь в те времена серьезных контактов напрямую Европы с Поднебесной Империей просто не было. Разовые путешествия европейцев, вроде Марко Поло, вряд ли можно считать — сомнительно, что чужак мог многое узнать в столь закрытом обществе, как китайское, не зная толком местных языков и диалектов, не разбираясь в сложнейшем местном этикете.

— Первопричина же закрытия Китая, если таковое существовало, заключается в том, что столь разношерстое общество, состоящее из различных народностей, можно было удерживать только в условиях жесточайшего контроля верховной власти над всеми сторонами жизни подданных, от торговли до идеологии. Активная же морская торговля автоматически делает несостоятельной ту же Кантонскую систему — а это означает возможность обогащения вне рамок, установленных императорскими сановниками и богатейшими купеческими династиями, разрушает их монополию на богатство. Кроме того, интенсивные торговые контакты означают и проникновение в страну новых идей — что ставит под удар господствующую идеологию конфуцианства.

— Что же касается технических вопросов — то, колонизация Индонезии и Филиппин, то она возможна только за счет развитых перевозок морем. Во Вьетнам и Бирму формально есть сухопутные пути — но, на практике поддержание транспортной связности за счет использования этих путей представляет собой немалую проблему в хорошую погоду и практически невозможно в сезон дождей. Так что поддерживать надежное транспортное сообщение с этими территориями можно только морем. И, если сообщение с Вьетнамом вполне могут поддерживать каботажные суда, то для остальных территорий необходим полноценный морской флот.

— Еще один важный момент — все вышеперечисленные страны густо населены, так что создать плацдарм на побережье и постепенно накопить на нем силы для решительного удара не получится. Там придется воевать с полным напряжением сил с самого начала — и это при сомнительном качестве китайского воинства.

— Далее, собственно завоевание — возьмем, например, вьетнамцев. В том, что касается их менталитета, то это классическая военная нация, в этом плане очень похожая на корейцев. Есть одно существенное отличие — если для корейцев более типична регулярная война, партизанские действия у них на втором месте, то у вьетнамцев наоборот — это народ с многовековыми традициями партизанской войны. Так что запугать их вряд ли возможно — не та национальная психология; а вырезать — крайне затруднительно, поскольку изрядная часть страны покрыта джунглями, болотами, лесистыми горами. Излюбленный китайцами прием ведения войны, заключающийся в заваливании противника трупами, здесь не сработает, поскольку партизаны сами выбирают время и место для нанесения удара.

— Сходная ситуация и на островах Филиппин и Индонезии — их населяют воинственные народы, достаточно вспомнить то, что именно филиппинские тагалоги прикончили Магеллана; природные условия этих островов великолепно подходят для ведения партизанской войны; многовековые традиции мореплавания местных жителей позволяют при необходимости без малейших сложностей осуществлять маневр силами между островами.

— В общем, во всех трех вышеперечисленных случаях лучшее, что ждало китайских колонизаторов — это долгая, предельно кровавая, с огромными затратами для императорской казны, война с коренными народами. Совершенно не факт, что она бы увенчалась успехом — но, даже в лучшем случае китайский император получил бы выбитую армию и опустошенную казну. А ведь колониальная война за пределами Китая совершенно не отменяет необходимости удерживать под контролем ситуацию внутри страны.

— Несколько иная ситуация в Бирме — и бирманцы не являются особо воинственным народом, и природа бирманских равнин в намного меньшей степени располагает к ведению партизанской войны.

— Но, предположим, любая из этих колониальных войн увенчалась успехом — начинается переброска населения на отвоеванные земли. С учетом их традиции заговоров и междоусобицы, которую удавалось удерживать лишь конфуцианством и жесточайшей карательной политикой, вполне возможно, император и его ближайшее окружение считало, что заморские колонии удастся удерживать под контролем метрополии лишь до того момента, пока они не укрепятся — а, потом, успешный сепаратистский мятеж неизбежен. С учетом реалий китайской истории я считаю это более чем вероятным. В таком случае, зачем им вкладывать огромные даже для Китая ресурсы в успешную попытку сепаратизма, которую практически невозможно будет подавить? Ведь в этом случае центральной власти придется задействовать огромный флот и перебрасывать немалую армию, чтобы подавить мятеж уже соплеменников. Хорошо, если это будет Вьетнам — а если придется давить мятеж на Филиппинах или в Индонезии? И, самое главное — сколько все это будет стоить? Будут ли эти затраты по силам даже невероятно богатому Китаю? И, наконец — а окупятся ли они когда-нибудь, или нет?

Сталин обдумал сказанное — действительно, китайцы, закрепившиеся на Филиппинах или Индонезии, со временем могли набрать численность, сопоставимую с численностью населения метрополии. После того, как китайцев, скажем, на Филиппинах оказалось бы миллиона 3-4 — а для них это не так уж и много — тем более что при расселении жителей по тысячам островов, зачастую в труднодоступной местности, контролировать их метрополия могла бы только очень условно. При китайской традиции замкнутой экономики, основанной на обеспечении себя всем необходимым, без внешней торговли, воздействовать на них экономически было бы практически невозможно. Высадка же десанта, с последующей карательной операцией, в таких условиях, превращалась в форменное разорение.

Аналитик предложил логичную версию — во всяком случае, она вполне соответствовала китайским 'правилам игры', согласно которым жизни даже миллионов простых людей были пылью на ветру по сравнению с принципом незыблемости и неделимости центральной власти. В противном случае, первой мыслью губернаторов провинций стало бы: 'Если они там, за морем, сумели отделиться — то, почему я, договорившись с другими губернаторами, не смогу стать императором в своей провинции?!'. В этом случае масштабные мятежи провинциальных властителей стали бы неизбежны — и не факт, что центральной власти удалось бы с ними справиться. Да, строго говоря, в тогдашних условиях Китая даже такая центральная власть была многократно меньшим злом по сравнению с очередной смутой и вторжением кочевников.

— Хорошо, а что Вы думаете о возможности колонизации китайцами Северной Америки — поинтересовался Вождь. Почему они даже не попытались добраться до той же Северной Америки — вряд ли их технические возможности были намного хуже, чем у того же Колумба, с его тремя деревянными скорлупками?

— Возможности были — согласился эксперт — судя по экспедициям того же Чжун Хэ, у них были неплохие отношения с мусульманскими мореплавателями, к этому времени вполне освоившими походы по Индийскому океану — вряд ли сами китайцы, промышлявшие почти исключительно каботажем, смогли бы построить корабли, способные совершать океанские походы. Да и судоводители для таких походов нужны отнюдь не с опытом каботажных плаваний — одного наличия компаса тут явно недостаточно. Кстати, сам Чжун Хэ был китайцем-мусульманином — возможно, именно поэтому он и возглавил эти экспедиции, поскольку ему было намного легче договориться с единоверцами. В принципе, возможности для закрепления в Северной Америке, если брать территорию современных США, были не в пример лучше, чем в Юго-Восточной Азии — с учетом различия плотностей населения и уровня развития каких-нибудь апачей и тех же вьетнамцев, закрепиться на Западном побережье они вполне могли, использовав в качестве плацдарма ту же Калифорнию. Но, тут начинали работать те же закономерности, как и в случае с колонизацией стран Юго-Восточной Азии, дополненные намного худшей транспортной доступностью. Так что возможности у них уже тогда были, пожалуй, больше, чем у испанцев к концу XV века — вот только невозможно было их использовать с пользой для центральной власти.

Сталин обдумал сказанное — действительно, китайцы, высаженные в южной части современного Западного побережья США, со временем могли набрать численность, достаточную для вырезания ацтеков в Мексике, не говоря уже о немногочисленных племенах прерий. После этого в их распоряжении оказывался практически весь североамериканский континент — и контролировать их метрополия не могла никак. Десантная же операция через половину Тихого океана, с техникой того времени — это даже не анекдот. Все это можно было сформулировать и короче — при наличии технических возможностей для колонизации, она становилась гибельной для центральной власти, поскольку, во-первых, ресурса системы управления Срединной Империи хватало только на метрополию, колонии же заведомо выходили за предел управляемости, во-вторых, затраты на завоевание и обустройство колоний практически гарантированно дестабилизировали метрополию.

Охота за компроматом.

4 апреля 1944, США, штат Вирджиния, в полусотне миль от Вашингтона.

Гауптштурмфюрер Дитрих Краузе постарался расслабиться — ночка предстояла интересная, с точки зрения личности 'приглашаемого в гости', поскольку советников президента США ему, разумеется, вместе с вверенной ему группой, похищать еще не доводилось. Так-то работа предстояла довольно обыденная, ненамного сложнее обычной работы, достававшейся на его долю и долю его парней — или, говоря официально, группы поиска и захвата в подчинении группенфюрера Рудински.

Ну да, они были частью ' личной гвардии' группенфюрера — служили своему патрону верой и правдой, выполняя его задания, и, при этом, не проявляли излишнего любопытства.

Иначе в Рейхе было не выжить — само собой, значимому лицу — всякий имел свою лейб-гвардию, понятное дело, в зависимости от ведомства: у генералов и адмиралов это были парни из соответствующих родов войск, ну а у генералов СС — соответственно, либо парни из Ваффен СС, либо из силовых подразделений РСХА.

Дитриху было грешно жаловаться на жизнь — он и его люди, пройдя подготовку по стандартам диверсионных подразделений, в основном работали с Рудински, имевшем обыкновение беречь своих людей, на территории Западной Европы, а не против англичан на Ближнем Востоке, и, тем более, не на Восточном фронте, где немецкие диверсанты, вынужденные противостоять волкодавам Абакумова, по сравнению с которыми даже английские контрразведчики смотрелись сопливыми желторотиками, справедливо считали себя смертниками.

Случались командировки в Латинскую Америку — но, в США пришлось работать впервые. Впрочем, Дитрих не особенно расстраивался — вся группа неплохо владела английским, имелись надежные документы прикрытия, выписанные на граждан Австралийского Союза (англичане, почему-то, считают австралийский диалект английского языка каторжным сленгом, так что неизбежные погрешности будет нетрудно объяснить австралийской спецификой В.Т.), так что инфильтрация группы эсэсовских диверсантов, то есть, прошу прощения, группы военнослужащих Королевской Австралийской морской пехоты, прибывших в США для ознакомления с новой техникой, прошла легко и непринужденно.

Вообще, операция была неплохо подготовлена: был разработан дельный план операции, простой настолько, что сорвать его было непросто; группа получила двух квалифицированных пилотов с опытом 'слепых' полетов и штурмана, необходимых для реализации этого плана.

Собственно, когда план только разрабатывался, группенфюрер Рудински предложил вариант эксфильтрации с использованием субмарины — имелись у него хорошие знакомые в 'Конвое фюрера', так что выделение подлодки для проведения специальной операции было вполне реально.

Краузе попросил разрешения ознакомиться с материалами по подводной войне — и через несколько дней с цифрами и фактами в руках, сумел доказать Рудински преимущество своего варианта, как имеющего намного большие шансы на безопасную эксфильтрацию.

Единственный сбой возник при обеспечении самолетом — пригнанный из Мексики DC-3 пришлось срочно перекрашивать, и, рисовать на нем американские регистрационные знаки, на что, с учетом неопытности группы в покрасочных работах, ушло три дня, прежде чем удалось добиться приемлемого результата. Но, Дитриха это только порадовало, поскольку он прекрасно знал старую примету — если с начала все идет, как по маслу, в конце следует ждать провала.

Сейчас самолет, вместе с экипажем, и парой боевиков, оставленных в качестве охраны, три раза перепроверенный и заправленный 'под пробку', ждал их группу на маленьком частном аэродроме в полусотне километров — тут Дитрих одернул себя, не в полусотне километров, а в тридцати милях — от места акции.

Неделя наблюдения за объектом принесла исключительно хорошие для диверсантов сведения: во-первых, что сам объект, что его близкие, были пунктуальны, как и положено истинным германцам, живя по точному расписанию, что сводило к минимуму вероятность плохих случайностей — так, например, объект, в компании своего старшего сына, числившегося его личным охранником, выезжал на службу в половине восьмого утра, чтобы к девяти быть на рабочем месте; возвращались они между восьмью и половиной девятого вечера, ужинали в девять, ложились спать между десятью и половиной одиннадцатого вечера; во-вторых, у объекта попросту не было охраны — его старший сын только числился охранником, никоим образом не являясь профессиональным телохранителем, это парни Краузе поняли сразу; впрочем, даже если бы он был таковым, шансов против десяти профессиональных диверсантов, имеющих преимущество внезапности, у него все равно не было.

Начало акции было назначено на полночь пятницы — в субботу объект позволял себе понежиться в постели до десяти утра; завтракало его семейство в одиннадцать пополудни, а в три-четыре часа дня он, разумеется, вместе с семейством, либо принимал гостей, либо сам отправлялся в гости. Соответственно, можно было рассчитывать на то, что тревога будет поднята не раньше пяти-шести часов дня в субботу — Дитрих справедливо считал, что за, как минимум, пятнадцать часов 'чистого' времени, группа успеет уйти достаточно далеко, чтобы погоня оказалась безрезультатной.

Ночь выдалась тихой и теплой — совсем, как в Баварии, мимолетно подумал Дитрих, с трофейным карабином Лизла прикрывавший обершарфюрера Отто Нойдорфа, главного в группе специалиста по вскрытию замков, в данный момент открывавшего дверь черного хода. Как всегда, в таких случаях, казалось, что время тянется бесконечно, хотя по результатам хронометража, неизменно сопутствовавшего тренировкам группы, Дитрих точно знал, что больше тридцати секунд на вскрытие двух замков у Отто не уходит. Наконец, Отто вскинул левую руку — и, сразу же в открытую дверь проскользнула первая пара, Генрих и Вилли, вооруженная бесшумными 'Стэнами', разумеется, также трофейными (приказ, отданный Рудински, был категоричен — похищение должно быть обнаружено как можно позже, причем, должно быть не вполне очевидно, чья это работа).

Конечно, двое снайперов-автоматчиков на немолодого хозяина дома, незамеченного в каких-то особых воинских талантах, и его старшего сына, пусть молодого, неплохо тренированного, но, никак не серьезного волкодава, смотрелись явным перебором — но Дитрих прекрасно помнил свое единственное столкновение с русскими, случившиеся во Франции — тогда группа захватывала семейство русских эмигрантов, активно работавших на Сопротивление. Эта семья также не вызывала серьезных опасений — пожилой полковник старой русской армии, которому было далеко за шестьдесят, его супруга, и двое дочерей. В тот раз группа понесла самые тяжелые потери за все время — полковник, будучи тяжело ранен, успел полоснуть очередью из МР-40, а, одна из дочерей бросила две гранаты. В результате, живой удалось взять только тяжелораненую мать семейства — а группа недосчиталась двоих убитыми и троих ранеными, причем, один из раненых скончался в госпитале. Этого урока Дитриху хватило — теперь, даже когда речь шла о захвате заведомо безобидных людей, меры принимались такие, как если бы речь шла о головорезах из SAS.

За первой парой в дом проскользнула вторая — ну а третьей шли Дитрих с Отто. Две другие пары обеспечивали прикрытие — пулеметчик со вторым номером взяли на себя фасад, снайпер с автоматчиком прикрывали тыльную часть дома. Про себя Дитрих подумал, что им изрядно повезло с объектом — загородный дом в Вирджинии, с просторным участком земли — но нет ни постоянно живущей с хозяевами прислуги, ни, тем более, охраны. Единственной угрозой был хозяйский пес Рекс, кобель немецкой овчарки, которого объект выпускал на ночь на участок — но, в данный момент, пес, слопавший изрядный кусок говядины, напичканной снотворным, спал сладким сном.

Первая пара блокировала лестницу на второй этаж — ну а Дитрих с Отто, и второй парой начала работать.

Первым объектом их забот стал старший сын объекта — его спальня находилась на первом этаже. Отто бесшумно отодвинул задвижку, Дитрих, войдя в комнату, взял спящего парня на мушку — а, тем временем, автоматчики, закинув оружие за спину, тренированно прижали молодого человека к кровати, зажав ему рот, ну а Отто прижал ему к лицу тряпку с хлороформом. Парень попытался дернуться, все-таки он был молод, силен, неплохо тренирован — но, тут шансов у него не было изначально. Меньше чем через минуту он вырубился. Спецназовцы тщательно связали парня, заклеили ему рот пластырем, уложили на бок — запихивать ему в рот кляп Дитрих счел излишним риском, поскольку даже у здоровых людей бывает плохая реакция на хлороформ, поэтому не стоило ни использовать кляп, ни, тем более, оставлять пленника лежать на спине — в этом случае было не исключено, что молодой человек попросту захлебнется собственной рвотой.

Все это заняло меньше полутора минут — затем, все три пары бесшумно поднялись на второй этаж, где проделали все то же самое в спальнях младшего сына и дочери объекта.

Супружеская спальня была оставлена 'на десерт'. Отто бесшумно открыл дверь, ударная группа бесплотными призраками проскользнула в комнату. Дитрих взял на прицел объекта, тем временем, первая пара зафиксировала его жену, пока Отто уделял ей положенную порцию хлороформа, вторая пара занялась объектом — его, пока, тряпкой с хлороформом не угощали, просто зафиксировали, зажав рот.

Дитрих неторопливо подошел к кровати и, встал так, чтобы лицо объекта было хорошо видно в лунном свете.

'Здравствуйте, мистер Ханфштенгль!' — как и положено вежливому гостю, приветствовал хозяина Дитрих. Это не было издевательством, отнюдь — такое вступление было рассчитано на то, чтобы хозяин, человек с весьма серьезным жизненным опытом, сразу понял, что в гости к нему пришли отнюдь не банальные грабители.

'Нам нужно Ваше сотрудничество — в этом случае и с Вами, и с Вашими близкими все будет в порядке. Если Вас интересует этот вариант, мигните два раза' — продолжил Дитрих, внимательно наблюдая за лицом объекта. Объект, пусть и находящийся в столь безрадостной ситуации (тот, кто посреди ночи обнаруживал в своей спальне полдюжины явно недружественно настроенных диверсантов, и, при этом ухитрился сохранить оптимистичное видение ситуации, имеет полное право критиковать предмет забот гауптштурмфюрера), явно не собирался сдаваться с ходу — это было видно по его глазам. Поэтому Дитрих, приподняв левую руку, поднял три пальца.

Генрих и Вилли, оставив в покое тщательно упакованную миссис Ханфштенгль, моментально покинули комнату, впрочем, ненадолго — буквально через пару минут они вернулись, причем, в компании дочери хозяина.

'Мистер Ханфштенгль, мне надо рассказывать и показывать Вам, что произойдет с Вашими близкими в случае Вашей несговорчивости — или мы сбережем время друг друга?' — тихим, бесцветным голосом осведомился Дитрих, продолжая внимательно наблюдать за объектом. Эрнст Ханфштенгль неохотно мигнул дважды — но, мелькнуло в его глазах нечто, насторожившее Краузе.

'Мы сейчас откроем Вам рот — Вам надо будет отвечать на наши вопросы, честно и подробно; если же Вы попытаетесь закричать, эти парни выколют Вашей дочери глаз' — разумеется, Краузе ничуть не опасался возможной попытки объекта закричать, поскольку, во-первых, до соседнего дома было добрых триста ярдов, во-вторых, рот Ханфштенглю зажали бы еще тогда, когда он набрал бы в легкие побольше воздуха для того, чтобы громко закричать — просто ему было необходимо сразу поставить объект в нужные для плодотворного сотрудничества рамки.

— Нам необходимы ключи и шифр Вашего сейфа — Дитрих был профессионалом, и, понимал, что игры в дипломатию сейчас неуместны.

— Полагаю, Вам и Вашим людям известно, что я являюсь советником президента США? — ответил вопросом на вопрос объект, профессионально использовавший любую возможность изменить ситуацию в свою пользу.

Мысленно Дитрих испытал чувство, похожее на уважение — эта свинская собака не могла не понимать, что имеет дело с диверсантами, или, проще говоря, с парнями, во-первых, приученными точно выполнять приказ, во-вторых, совершенно не собиравшимися, в силу специфики избранной профессии, жить вечно — но, объект использовал даже намек на возможность смутить его парней.

— Вот любопытно, с какого глаза стоит начать — с левого или правого? — лениво поинтересовался Краузе, глядя на торшер. Уголком глаза он 'держал' лицо объекта — надо было понять, как он отреагирует на то, что его провокация провалилась.

— Правый верхний ящик стола в моем кабинете — спокойно сказал объект — там одна связка ключей; большой ключ — от внешней дверцы, средний — от нижнего отделения, маленький — от верхнего. Шифр сейфа — ABCD 1900.

Внешне все было безукоризненно — любящий отец счел, что никакие государственные тайны не стоят сломанной жизни дочери, но Краузе не поверил объекту — ну не был Ханфштенгль сломан, гауптштурмфюрер это чувствовал задницей. Оставалось понять, в чем же заключается подвох. Ловушка в ящике стола — отпадает, объект сам этим ящиком пользуется сто раз в день, так что устанавливать там какую-то ловушку просто глупо. Та же самая история с ключами — инструктор, читавший Краузе и его парням курс практической токсикологии, много интересного рассказывал о практике отравлений, так что технически это возможно, а на практике никто такими глупостями в данной ситуации заниматься не будет, это бред. Оставался новый вариант, о котором им рассказывали на инструктаже, посвященном новинкам специальной техники, с полгода назад — при наборе обычного кода сейф просто становится доступен для открывания штатными ключами, а, при наборе особого кода — помимо этого, в ближайшем к дому особо важной персоны полицейском участке или воинской части раздается сигнал тревоги. Передавался этот сигнал по телефонной линии — следовательно, прежде, чем лезть открывать сейф, следовало внимательно его проверить на наличие новшеств. На эту же мысль наводил и сам код, названный Ханфштенглем — слишком уж он был прост, такое впечатление, что его специально составили в расчете на то, чтобы объект ничего не напутал в критической ситуации.

Исходя из этого, Краузе сделал соответствующий жест — и, объекту воткнули в рот кляп. Затем, Отто с Дитрихом отправились исследовать кабинет мистера Ханфштенгля. Отто начал исследовать стол — там нашлись кое-какие документы, не самые серьезные, и, упомянутая объектом связка ключей, тем временем, Дитрих осматривал кабинет на предмет поиска тайников — при беглом осмотре таковых не нашлось. После этого Отто занялся осмотром сейфа — надежный сейф швейцарского производства был намертво вделан в стену; никаких нестандартных дополнений на виду не имелось.

После недолгих размышлений Отто вышел наружу, справедливо предположив, что если в сейфе есть такая система безопасности, то, она либо подключена к основной телефонной линии, либо, что менее вероятно, проложена вторая линия, сделанная специально для того, чтобы поднять тревогу.

Внимательный осмотр подтвердил результаты предварительных наблюдений за домом — телефонная линия была единственной, но, Дитрих благоразумно решил не рисковать сверх меры, отложив вскрытие сейфа на последний момент.

Пока же ударная группа трудилась в поте лица, выполняя нетипичную для диверсантов роль горничных — парни Краузе добросовестно и аккуратно упаковывали личные вещи объекта и его домашних в обнаруженные кофры, с таким расчетом, чтобы их хватило на трехнедельную поездку.

Дитрих прекрасно понимал, какими словами сейчас костерят и его лично, и группенфюрера Рудински его головорезы, вынужденные орудовать ну, конечно, не в кромешной темноте — ночь была довольно светлой, да и фонарики, с опущенными синими светофильтрами, были неплохим подспорьем — но, все равно, попробуйте-ка быстро разобраться, где именно лежат нужные вещи, находясь в незнакомом доме, найти дорожные кофры, сумки и чемоданы, и, самое главное, упаковать все необходимое для пяти человек так, чтобы у следователей, которые здесь появятся не позже, чем через сутки, не было твердой уверенности, имеют они дело с похищением или побегом.

Но парни еще раз доказали, что они лучшие — через полтора часа вещи были упакованы, погружены в машины объекта, его супруги и старшего сына, бесшумно вытолканные из гаража. В машины группы, оставленные примерно в полумиле от дома, тем временем были перенесены объект, его домочадцы — не был забыт даже пес, которому связали лапы и надели намордник; разумеется, не по доброте душевной, и не причине недостаточной квалификации эсэсовцев Краузе, но, потому, что пес был хорошим подспорьем в нелегком деле психологического давления на Ханфштенгля.

Дальше группе предстояло разделиться — пятерым диверсантам, с Дитрихом во главе, предстояло, прихватив пленников, ехать на аэродром; еще двоим предстояло, используя машины объекта и его жены, ехать в Канаду, прокладывая ложный маршрут отхода; еще троим, с Отто во главе, предстояло, выждав час после отъезда двух первых групп, вскрыть сейф, и, прихватив документы, на машине Ханфштенгля-младшего ехать на Западное побережье США.

Дитрих еще раз прокрутил в уме план — все выглядело вполне разумным и реализуемым.

Его группе предстояло доехать до небольшого частного аэродрома, где их ждал DC-3, незаметно перелезть через забор, что при изрядно пьющем стороже, которому летчики, задержавшиеся на аэродроме под предлогом ремонта барахлящей электрики, каждый вечер подносили бутылочку кукурузного виски, и паре беспородных псин, добросовестно прикормленных теми же летчиками, было проще, чем отобрать у ребенка конфету — и, уютно разместившись в самолете вместе с добычей, лететь на подготовленную сотрудничавшим с немецкой разведкой хозяином маленького аэродрома возле Майами одноразовую площадку. Там они должны были оказаться между 9 и 10 часами утра. Еще пара часов должна была уйти на дозаправку самолета — не позже полудня они должны были взлететь курсом на Веракрус. Приземлиться на аэродроме, находящемся в сотне километров от Веракруса, они должны были около 6 часов вечера. Тут пути группы и экипажа самолета расходились — летчики должны были вернуть самолет хозяину, проконтролировать его приведение к прежнему виду, ну, а дальше у них был свой маршрут. Группа же, вместе с пленниками, должна была ночью погрузиться на ожидающий их раздолбанный сухогруз под панамским флагом. Судно, сегодня вечером заканчивавшее погрузку, выходило в море завтра утром — ну, а далее им предстояла дорога через Атлантику, в Швецию.

Первой группе прикрытия предстояло за ночь проехать на север, как можно ближе к канадской границе — к утру им предстояло избавиться от машин (желательными вариантами были утопление машин в каком-нибудь лесном озере, или, еще лучше, болоте), и, уже с новыми документами, пересечение канадской границы. В принципе, с навыками парней, на хороших машинах и по хорошим дорогам они могли проехать если не все 700 км, отделявших нас от канадской границы, то, большую их часть. Дальше им надо было перейти границу, что не составляло ни малейшего труда; междугородными автобусами доехать до Галифакса, а, там наша резидентура должна была устроить их матросами на пароход, следующий в ту же Швецию.

Самый длинный, и, в принципе, небезопасный путь, ждал группу Отто Нойдорфа — парням предстояло, после вскрытия сейфа и изъятия документов, на машине старшего сына объекта ехать на запад. Утром им надо было избавиться от машины, сменить документы, и, используя как здешний междугородный транспорт, так, и, при необходимости, купив новую машину, доехать до Сан-Франциско. На это у них должно было уйти от четырех до пяти суток — быстрее преодолеть 4 000 км, отделяющие Вашингтон от Фриско, как его называли аборигены, было вряд ли возможно, если не пользоваться самолетом, что было нежелательно. Далее, был тот же расклад, что и с первой группой, с той разницей, что их ждал рейс в Вальпараисо.

Дитрих еще раз прикинул хронометраж операции — тревогу поднимут вечером в субботу, когда эффективность работы правоохранительных органов заметно ниже; расследование начнется ночью с субботы на воскресенье, когда возможностей для успешной работы намного меньше; днем в воскресенье янки докопаются до самолета, неделю торчавшего на местном аэродроме, и, группы австралийцев. За это время основная группа и первая группа прикрытия успеют выйти в море. Дальнейшее представлялось менее определенным — да, очевидно, что в понедельник расследование раскрутится на максимум, но на беглую проверку частных аэродромов в пределах радиуса DC-3 у американцев уйдет не менее двух суток, благо их в США, уже в конце 20-х, было полным-полно; удастся ли янки вычислить агента во Флориде, оставалось под вопросом — впрочем, даже если вычислят, все, что он может рассказать, так это то, что самолет ушел на юг; в течение этой недели, скорее всего, американцы найдут брошенные машины семьи Ханфштенгль — исходя из этого, они смогут предположить, что основным маршрутом был южный, а северный и западный являются ложными — да, они усилят контроль в портах, но и только, поскольку вдумчиво досмотреть в море несколько сотен судов, в эти дни вышедших в плавание из портов США, Канады и Мексики просто невозможно. Кстати, это ничего не гарантирует, поскольку основная группа вполне может затаиться со своей добычей и в Мексике, и продолжить путь дальше на юг, скажем, в Бразилию или Аргентину, и, просто сделать круг в воздухе над Флоридой, и, затаиться в заранее подготовленном убежище в том же Эверглейдсе. В общем, американцам могло случайно повезти — и, в том случае, если бы они решились на тотальный досмотр судов в море, вдумчивая проверка вполне могла выявить только что принятых на работу членов экипажа. Но это был приемлемый риск для такой операции.

Послесловие 1.

Полутора неделями позже, в особняке 'аристократа' на Манхэттене.

Присутствуют: 'аристократ', Э. Гувер, У. Донован.

— Добрый вечер, джентльмены — устало приветствовал гостей хозяин — всегда рад Вас видеть, прошу Вас, садитесь. Позвольте предложить Вам кофе, виски, коньяк, сигары.

— Благодарю Вас — так же устало отозвался Донован — с Вашего разрешения, кофе и виски.

— Присоединяюсь к коллеге — мрачно высказался Гувер.

После ритуального питья кофе настало время серьезного разговора.

— Господа, я ничуть не сомневаюсь в том, что Вы вполне осознаете серьезность создавшегося положения и делаете все возможное для решения возникшей проблемы — но мне бы хотелось быть в курсе дела, со всеми подробностями — жестко задал тональность беседы 'аристократ'.

— Удалось выяснить следующие моменты — Гувер, как это было типично для него, ничуть не собирался играть в дипломатию — во-первых, была ударная группа из двенадцати человек, с документами австралийских морских пехотинцев; во-вторых, авиационное обеспечение этой группы было возложено на троих летчиков, располагавших старым DC-3; в-третьих, до сих пор не очевидно, имеем ли мы дело с похищением, или с его имитацией, прикрывающей побег семейства Ханфштенгль; в-четвертых, с уверенностью можно говорить о двух маршрутах отхода — третий пока что под вопросом; в-пятых, удалось взять и расколоть немецкого агента, владельца аэродрома неподалеку от Майами, обеспечивавшего дозаправку самолета.

— Значит, это все-таки немцы? — уточнил 'аристократ'.

— Совершенно необязательно — покачал головой Гувер — агент видел подержанный самолет, двоих членов экипажа и двоих диверсантов, помогавших дозаправить машину. Строго говоря, неочевидно, что семейство Ханфштенгль вывозили именно на этом самолете, точнее, что они еще были в самолете на точке дозаправки. Да, эти люди говорили на немецком языке — но это абсолютно ничего не доказывает.

— Простите, а нельзя ли подробнее? — 'аристократ' сдерживался, ничем не показывая своих чувств, хотя внутри его трясло от бешенства — похитили его доверенного посредника, ранее выполнявшего функции представителя американских финансистов при Гитлере, а, ныне занимавшегося обеспечением негласных контактов с нацистами; да, в наиболее серьезные секреты американо-нацистского взаимодействия Ханфштенгль не был посвящен, но, даже того, что он знал, было достаточно для организации очень крупных неприятностей 'клубу' финансистов Восточного побережья, возглавляемому 'аристократом'.

— В принципе, на первом месте в списке подозреваемых — русские — пояснил Гувер, природная мизантропия которого с годами только усиливалась — сейчас же, на фоне серьезного кризиса его смело можно было использовать для аллегории 'Все человечество является преступниками — просто одни уже изобличены, а другие — пока нет' — именно для них мистер Ханфштенгль является ценнейшим свидетелем, чьи показания могут послужить рычагом для давления на США — и, при этом, они могут не слишком опасаться аналогичных ответных мер. Аргумент против этой версии — у русских разведок недостаточно сильные позиции в США, чтобы уверенно прокручивать подобные операции.

— На втором месте в списке подозреваемых — Ватикан. Папе сейчас очень нужны убедительные аргументы для давления на нас — и у спецслужб РКЦ достаточно сильные позиции для того, чтобы проворачивать такие дела. Аргумент против второй версии — эта игра легко может обернуться ответным ударом, совершенно ненужным святошам. Вообще, насколько я понимаю, Пий не заинтересован в войне с нами.

— Третьи подозреваемые — немцы, точнее, если допустить тот вариант, что кто-то из бонз нацистских спецслужб переметнулся к русским, и, сейчас отрабатывает беспечальное будущее в Москве. Вот тут просматривается и мотив, и возможность, и отсутствие опасений по части мести.

— Четвертые подозреваемые в списке — кузены, если допустить тот вариант, что речь идет о крайне маловероятном варианте провокации, имеющей целью осложнить наши отношения с русскими. Они мастера на такие штуки — но это самый маловероятный вариант, слишком сложно провернуть такую операцию чисто — и слишком дорого придется платить за проигрыш.

— То есть, авторами похищения были или непосредственно русские, или немцы, выполнявшие заказ русских? — уточнил 'аристократ'.

— Если отбросить маловероятные варианты — да — ответил Гувер.

— Вы не упомянули японцев — в их интересах спровоцировать рознь между нами и русскими — заметил хозяин.

— Полагаю, это исключено — японские сети в США разгромлены еще два года назад, так что такая операция им точно не по силам — ответил Гувер.

— Мистер Гувер, что Вы можете сказать о шансах на освобождение мистера Ханфштенгля и его семьи? — деловито поинтересовался хозяин.

— Практически нулевые — если нам не повезет, что случается очень редко, то шансы найти похищенных или бежавших, практически отсутствуют — прямо ответил Гувер.

— Дело в том, что мы понятия не имеем, где искать — казалось бы, напрашивается вариант, что семейство Ханфштенгль вывезли на одном из судов, следующих в Европу, хотя, значительно более надежен вариант, при котором исчезнувшую семью, вывезя самолетом в Мексику, посадили на субмарину. Но, даже если реализован вариант с транспортировкой надводным судном, то за прошедшую неделю из наших портов, портов Канады и стран Латинской Америки вышло более тысячи транспортов, следующих в Европу. В принципе, можно отдать приказ флоту досмотреть эти суда в море — технически это совершенно возможно, мы знаем, какие суда где находятся, по каким маршрутам они следуют. Проблема в том, что даже на судне умеренного водоизмещения есть десятки мест, где можно оборудовать тайник, вмещающий пять человек — и при беглом осмотре проверить эти места невозможно, для этого надо возвращать судно в порт, и, устраивать тщательный досмотр с разгрузкой и разборкой некоторых механизмов судна.

— Проще говоря, мы можем тщательно досмотреть все суда — но ценой срыва графика грузоперевозок в Европу и грандиозного скандала; при этом у нас нет никаких гарантий нахождения искомого.

— Простите, мистер Гувер — Донован был подчеркнуто вежлив, несмотря на особенности своего характера, за которые он заслужил прозвище 'Бешеный Билл' — просто он слишком хорошо знал злопамятность и мстительность Гувера, и, не желал ссориться с ним по пустякам — но разве нельзя сократить список, самое малое, на порядок, исключив из него наши транспорты?

— Можно, мистер Донован — сухо сообщил Гувер — если Вы, или кто-то, столь же достойный доверия, поручится за всех капитанов наших транспортов, вкупе с их ближайшим окружением, в том, что они не являются русскими или германскими агентами — или просто не являются контрабандистами, которым очень хорошо заплатили за перевозку дополнительного груза.

Донован мысленно выматерился — Гувер пребывал в своем обычном репертуаре, предельно резко реагируя на любой намек в недостаточной компетентности.

— Как я уже упоминал, мы не располагаем нужной информацией — интонации шефа ФБР были ледяными — вывезли ли семейство Ханфштенгль морем, или просто спрятали — возможно, на территории стран Латинской Америки, возможно, на территории США. Напоминаю, что разоблаченный германский агент не видел никого из членов этой семьи — а предполагаемый хронометраж операции вполне допускает еще одну посадку самолета, до Майами. Так что вполне реален вариант, при котором исчезнувшие находятся сейчас на какой-то уединенной ферме в одном из южных штатов.

— Простите, мистер Гувер — но мне бы хотелось задать Вам вопрос — Вы сомневаетесь в похищении семьи Ханфштенгль? — спросил 'аристократ'.

— В этой истории очень много темных мест, сэр — и слишком мало ответов на возникающие вопросы — ответил Гувер.

— Первое — установлено, что ударная группа, вместе с летчиками, находилась возле дома мистера Ханфштенгля восемь суток. Версия, что все это время они вели наблюдение, очень сомнительна — наблюдение вполне можно было поручить паре мелких немецких агентов, которые легко бы установили распорядок дня семьи. Не исключен вариант, что диверсанты просто ждали окончания переговоров своего руководства с мистером Ханфштенглем, поэтому они и ждали так долго, рискуя раскрытием.

— Второе — из дома пропали вещи, вместе с чемоданами, необходимые для длительной поездки. Криминалисты установили, что сделано это нарочито грубо, скорее всего, речь идет об имитации побега, предназначенной для того, чтобы посеять сомнения в честности мистера Ханфштенгля. Но, неизбежно возникает вопрос — что, у диверсантов были лишние полтора-два часа, которые они могли потратить на грубую имитацию, рискуя срывом всей операции, или же эта имитация является 'доказательством от противного'?

— Третье — диверсанты проявили неуместный гуманизм, оставив в живых и сторожа на аэродроме, и обеспечивавшего дозаправку агента, хотя нормой таких операций является ликвидация ненужных свидетелей. Зачем им это было нужно, я не знаю — но, можно предположить, что живые свидетели были оставлены для того, чтобы подтолкнуть нас к тому, чтобы пойти по ложному следу. Проще говоря, смотрите, мы вывезли похищенных самолетом в Латинскую Америку, это очевидно, вот Вам свидетели, которые это подтверждают — а, тем временем, их могли вывезти автомобилями в Канаду.

— Один из моих парней выдвинул версию, что вся эта история с похищением является не более чем прикрытием перехода мистера Ханфштенгля на сторону Советов.

— Вкратце его версию можно изложить так — Советы предложили хороший куш, очень хороший, в особенности, если мистер Ханфштенгль прихватит с собой некоторые документы, освещающие наши контакты с высокопоставленными нацистами. Да, он постоянно работал по этой тематике — но, незадолго до похищения он получил документы по нашим переговорам с мистером Гиммлером; и, нарушив все правила секретного делопроизводства, увез их домой.

— Далее, происходит это похищение — или 'похищение', точно сказать пока нельзя. Сейф мистера Ханфштенгля был оборудован новейшей системой сигнализации, при наборе особого кода, который мистер Ханфштенгль был должен дать тем, кто нападет на его дом — в случае нападения, конечно — или при обрыве его телефонного провода, на который была замкнута эта сигнализация, подающий сигнал тревоги в полицейском участке. Полисмены должны были прибыть к его дому не позже, чем через четверть часа — и они сделали бы это, если бы получили сигнал тревоги.

— В три часа ночи произошел обрыв телефонной линии коттеджного поселка в целом — дежурный сержант запросил телефонную компанию, там подтвердили выход из строя всей линии, так что полицейские не стали отправлять тревожную группу. А тем временем кто-то набрал особый код — и, спокойно изъял все документы из сейфа. Разумеется, это может быть объяснено высокой квалификацией диверсантов, знакомых с последними новинками специальной техники — но, в равной степени, возможно и иное объяснение.

— Затем, отход группы — об авиационной части я уже рассказал, осталась автомобильная часть. В среду, в овраге, на севере Аппалачей, был обнаружен автомобиль, принадлежащий мистеру Ханфштенглю-младшему — кто-то аккуратно убрал все отпечатки пальцев, обработав салон ацетоном, слил бензин, столкнул машину в овраг, после чего замаскировал ее срезанными кустами. Никакой попытки имитировать автокатастрофу — машину просто замаскировали.

— Под утро субботы, возле канадской границы, на одной заправке видели машину, судя по показаниям заправщика, принадлежащую мистеру Ханфштенглю — за рулем находился неизвестный джентльмен, принадлежащий к кавказской расе, атлетического телосложения, примерно 25 лет отроду. Более никаких сведений ни о его машине, ни о машине миссис Ханфштенгль нет — обе машины объявлены в розыск и в США, и в Канаде, но результатов нет.

'Аристократ' поневоле восхитился византийским коварством Гувера — тот недвусмысленно дал ему понять, что если 'аристократ' попытается предпринять какие-то шаги против него, то основной версией исчезновения семейства Ханфштенгль, представленной власть предержащим США, станет переход главы семейства на сторону Советов.

Разумеется, даже в варианте похищения Ханфштенгля серьезные неприятности 'аристократу' были гарантированы — под ударом оказывались интересы всех властных 'клубов' Америки, поскольку переговоры с нацистской верхушкой велись от имени всех; и тот факт, что доказательства этих переговоров попадали в руки русских от доверенного человека 'аристократа', пусть и против его воли, изрядно портил жизнь его патрону.

Но эти проблемы становились сущими пустяками, по сравнению с теми, если бы речь шла об измене его доверенного лица — в этом случае против 'аристократа' выступили бы все, начиная от других 'клубов', и, заканчивая членами возглавляемого им 'клуба' финансистов, поскольку измена его человека подставляла под тяжелейший удар интересы всех власть имущих Америки.

Послесловие 2.

Через две с половиной недели после этих событий, 20 апреля 1944 года начальник гестапо Франкфурта-на-Майне получил приказ за подписью самого шефа гестапо, обергруппенфюрера Мюллера. Приказ был краток: 'Завтра во Франкфурт-на-Майне прибывает специальная группа под командованием штурмбаннфюрера Зиберта. Командир группы предъявит свои полномочия, после чего вам следует выполнить все его указания в части, касающейся выполнения порученного ему задания. Приказываю оказать всемерное содействие. Мюллер'.

Прочитав это, начальник франкфуртского гестапо крепко задумался — для опытного контрразведчика не было секретом то, что Рейх доживает последние месяцы, если не недели, так что необходимость позаботиться о собственном выживании была очевидна, вопрос был в том, куда бежать и чем расплачиваться. Лично у него выбор был не особенно велик: штандартенфюрер, в силу занимаемой должности, успел приложить руку и к отлову сбитых английских и американских летчиков, точнее, тех из них, кого не успело прикончить местное население — конечно, расстреливали их его подчиненные, а не он лично, но у него были сильные подозрения, что англосаксы вряд ли сочтут это смягчающим обстоятельством; в 1941-1942 годах его подчиненные занимались оперативной работой в лагерях русских военнопленных и перемещенных лиц, делая это далеко не джентльменскими методами — а как русские относятся к совершившим военные преступления против их граждан, было известно даже соплякам из Гитлерюгенда; кроме того, они искренне считали, что командир целиком и полностью отвечает за подчиненных.

Нет, был надежный способ договориться и с русскими, и с лайми, и с янки, тем более, что лично он не совершал ничего, выходящего за пределы обычных методов оперативной работы контрразведки, что, при определенных условиях, могло послужить для него смягчающим обстоятельством — согласно общепринятым правилам игры следовало принести противникам что-то, ценность чего многократно превышала нанесенный им вред, после чего он смело мог рассчитывать на понимание с их стороны, выражавшееся в прощении старых грехов, предоставлении убежища, гражданства, денег, иногда и работы. Кое-что у него имелось — его личная агентура, не проходившая ни по каким учетам, плюс копии личных дел наиболее серьезных агентов из числа тех, кто числился в картотеке. Но этого было недостаточно для серьезного торга — нужен был товар существенно большей ценности, чтобы обеспечить себе и своей семье безбедное будущее.

Штандартенфюрер принял все доступные для него меры предосторожности. Для начала он отправил в безопасное место супругу с детьми — официально считалось, что его семья выехала к его родителям, в маленький городок, который, в отличие от Франкфурта, не бомбили англосаксы; в реальности же дело обстояло иначе — он сумел вывезти близких в Швейцарию. Другое дело, что это было полумерой — у него не было возможности обеспечить свою семью и себя лично надежными легендами, способными выдержать серьезную проверку; и у него не было капитала, достаточного для того, чтобы спрятаться так, чтобы его не нашли. Увы, но это было неизбежным следствием соблюдавшегося в РСХА принципа 'одной тарелки', сиречь, правила, что все доходы сотрудников главного управления имперской безопасности имеют своим источником кассу РСХА — штандартенфюрер не был идеалистом, но это не мешало ему признавать необходимость соблюдения этого правила, в противном случае превращение серьезной спецслужбы, в которой он занимал далеко не последнюю должность, в нечто, крайне напоминающее СА при Реме, было лишь вопросом времени (штурмовые отряды и до прихода Гитлера к власти были еще тем борделем; в 1933-1934 годах коррупция и рэкет, практикуемые командованием штурмовиков, расцвели буйным цветом В.Т.). В результате, его сбережений хватило на покупку скромного домика в маленьком городке и обеспечения небогатой жизни семье — но на большее, и в данный момент, жизненно необходимое, рассчитывать не приходилось.

В общем, при нынешнем положении дел он мог сбежать в Швейцарию и прожить там полгода, или, если экономить на всем возможном, год. Дальше деньги неизбежно заканчивались — а реальных возможностей заработать не просматривалось. Нет, у него хватало добрых знакомых среди серьезных деловых людей земли Гессен, многие из которых были его должниками — в другой ситуации ему бы не составило труда в кратчайшие сроки устроиться на работу в службу безопасности солидной компании, на оклад, в три-четыре раза превосходящий отнюдь не скудное жалование начальника франкфуртского гестапо; но, сейчас он был для потенциальных работодателей не ценным сотрудником, а смертельной угрозой, так что этот вариант отпадал.

Оставалась слабая надежда на то, что он был 'человеком Мюллера' — собственно, поэтому, он и получил в свое время назначение на столь престижную должность, обойдя полдесятка других претендентов — ему хотелось верить в то, что шеф в очередной раз сумеет вывернуться из безнадежного положения и поможет спастись своим приближенным. Но с каждым днем эта надежда таяла — катастрофа была неотвратима, а Мюллер молчал, отдавая лишь распоряжения по служебным делам. Контрразведчик отдавал себе отчет в том, что сейчас шефу гестапо будет крайне сложно спастись самому, не говоря уже о том, чтобы спасать своих людей, разве что ему удастся придумать что-то очень нестандартное.

Теоретически, в пределах досягаемости начальника местного гестапо находилось немало интересного — вот только захватить это до того момента, когда рухнет незыблемый немецкий порядок, не представлялось возможным; в момент начала развала штандартенфюрер мог рассчитывать на четверых особо доверенных сотрудников — и не факт, что их бы хватило на то, чтобы 'наложить лапу' на перспективные документы и иные вечные ценности.

Вздохнув, начальник франкфуртского гестапо, что на Майне, решил не утруждать себя бесплодными раздумьями — сейчас это не имело смысла, решение все равно придется принимать, исходя из обстановки, которая еще успеет поменяться двадцать раз: тогда ему и надо будет выбирать, бежать в Швейцарию с пустыми руками, или рисковать, пытаясь прибрать к рукам серьезные ценности. Сейчас же не был исключен и третий вариант, хотя штандартенфюрер на него особо не рассчитывал — неизвестный ему доселе штурмбаннфюрер Зиберт мог привезти не только официальный приказ, но и весточку от покровителя, с приятными известиями.

В размышлениях пребывал и майор госбезопасности Кузнецов — опытнейшему оперативнику, имевшему вдобавок диверсионную подготовку, доводилось делать многое, но такое задание ему давали впервые. Началось все две недели назад, с вызова к наркому — в кабинете, кроме самого Берии, ожидаемо присутствовали Меркулов и Судоплатов. Когда Николаю Ивановичу подробно объяснили суть задания — в том числе, и содержание того, что его группа должна изъять — то он справедливо решил для себя, что это авантюра, хотя размеры добычи настолько окупали возможный риск, что операцию надо было проводить даже при наличии одного шанса на успех из ста; заметивший его колебания Берия сказал, кто его будет прикрывать — после чего Николай Иванович понял, что он крепко недооценивает подчиненных Фитина (имеются в виду сотрудники 1-го ГУ — политическая разведка; сам Кузнецов работал в 4-м ГУ В.Т.). Нет, ему доводилось видеть в этой жизни многое — но завербованный нашими шеф гестапо проходил по части книжек 'про шпионов' для старшего школьного возраста, а не реальной жизни, в которой вербовка рядового офицера гестапо была огромным успехом.

Дальше было формирование группы — в нее вошли бойцы трех 'немецких' групп ОМСБОН, правда, пришлось оставить некоторых бойцов: майор понимал, что это нежелательно, но на это пришлось пойти, поскольку им предстояло сработать под диверсантов СС. Соответственно, группа состояла из трех групп по 12 человек, плюс командир с напарником — проще говоря, три стандартные группы и командирская пара. Соблазн не разбивать сработавшиеся группы пришлось отвергнуть — наши группы имели стандартную численность в 15-16 человек, а их тактика, в отличие от немцев, была выстроена на взаимодействии боевых звеньев из трех человек, а не двух. Конечно, вероятность того, что им встретится кто-то, знающий такие тонкости, была минимальна — но рисковать из-за этого успехом операции было бы преступлением; в конце концов, в группу из 12 человек прекрасно входили четыре слаженных звена — да им и нежелательно было устраивать стрельбу, идеальным вариантом стало бы выполнение поставленной задачи без единой перестрелки.

Через неделю майор докладывал в том же кабинете о готовности группы. Внимательно выслушав его, Берия сказал: 'Это хорошо, товарищ Кузнецов, что группа готова. Теперь слушайте внимательно — наш агент подготовил для Вашей группы два маршрута отхода в Швейцарию. Наше посольство и резидентура получили указания оказать Вам всю необходимую помощь — только прорвитесь на швейцарскую территорию. Но, помимо этих вариантов у Вас будут три варианта отхода, о которых агент не знает — выбирать будете Вы, на свое усмотрение. Возможно, Вам понадобится кого-нибудь подкупить — сейчас я выдам Вам миллион марок и пятьдесят тысяч долларов, используете их на свое усмотрение. Главное, вытащите груз — можете положить всю группу и потратить все деньги, но груз должен быть доставлен в СССР любой ценой. Вам все понятно?'.

Вспомнив это, майор мысленно улыбнулся — всемогущий нарком нервничал, нервничал очень сильно, что было понятно, поскольку даже Берии доводилось играть в игру с такими ставками не каждый год. Тогда он ответил: 'Так точно, товарищ Берия. Я сделаю все возможное и невозможное'. Собственно, ничего другого он и не мог ответить.

Два дня назад группа была переброшена на территорию Германии — такой заброски, наверно, не было во всей истории ОСНАЗ НКВД, поскольку встречали их доверенные люди шефа гестапо, готовые лечь костьми, но обеспечить успех проводимой ими операции.

Утром позавчерашнего дня он встретился с самим Мюллером — шеф гестапо производил впечатление отточенного клинка в человеческом образе, старательно маскирующегося под простоватого баварского крестьянина. Кузнецову он понравился — цельный, очень волевой человек, определившийся со своими задачами и твердо намеренный достичь поставленных целей. Мюллер был профессионалом до мозга костей — он был собран и деловит, именно деловит, ничего похожего на попытку спрятать растерянность под суетливостью не было и в помине. Для себя Кузнецов решил, что с Мюллером можно иметь дело — этот волк будет выполнять взятые на себя обязательства.

По делу Мюллер говорил коротко — он четко обрисовал обстановку в районе цели и по пути туда, снабдил их безукоризненными документами и гестаповскими жетонами, подробно растолковал порядок подтверждения их полномочий, буде кому-то из проверяющих по дороге окажется недостаточно документов и жетонов, объяснил маршруты отхода после акции, дав выходы на своих людей, обеспечивавших 'окна' на германо-швейцарской границе. Завершил он беседу тем, что передал Кузнецову пакет для начальника франкфуртского гестапо, посоветовав начать разговор со штандартенфюрером с передачи этого пакета. Закончил беседу шеф гестапо коротким 'До встречи', не став размазывать сопли с прочувствованными прощаниями — майору это тоже понравилось.

После этого люди Мюллера передали группе четыре бронетранспортера 'Ганомаг' и три грузовика 'Опель-Блитц' — короткий осмотр показал, что вся техника находится в идеальном состоянии. Кузнецов рискнул начать движение днем, хотя его и предупреждали, что английские и американские истребители атакуют все транспортные средства, рискующие передвигаться днем — но майор посчитал, что на проселках риск будет не слишком велик. До обеда все было нормально, хотя, скорее всего, дело было в том, что они ехали по лесным дорогам.

В два часа дня майор приказал сделать привал на обед — конечно, перекусить консервами можно было в дороге, но ему не давало покоя чутье на опасность, буквально кричавшее ему, что надо остановиться. Технику быстро загнали под деревья, натянули маскировочные сети, разложили бездымные костерки, чтобы разогреть консервы и вскипятить воду для кофе — конечно, майор, как и его подчиненные, был приучен к чаю, но из образа выбиваться было никак нельзя — и буквально через четверть часа после того, как они съехали в густую рощу, над дорогой прошло звено американских истребителей, в которых Николай Иванович по характерному силуэту, похожему на немецкую 'раму', узнал тяжелые 'лайтнинги'. Разведчик в несчетный раз мысленно сказал 'спасибо' своей чуйке — если бы они продолжили путь, то четверка тяжелых истребителей растерзала бы их колонну в клочья, уничтожив не меньше трех четвертей группы. О выполнении задания в этом случае можно было и не мечтать — ну а Кузнецов мог спокойно стреляться, поскольку для офицера разведки, сорвавшего выполнение задания под грифом 'ОГВ', это стало бы самым легким выходом.

Проводив взглядом американские самолеты, Кузнецов решил дальше не испытывать судьбу — и отдал приказ становиться на дневку. Подчиненные восприняли приказ с плохо скрытым облегчением — диверсанты НКВД были готовы идти на верную смерть ради выполнения задания, но умирать глупо не хотелось никому. До девяти вечера группе удалось отдохнуть — разумеется, со сменой караулов, и сном вполглаза, как это и полагалось во вражеском тылу — но, по сравнению с бегом по лесу на пределе сил после акции, чтобы уйти за пределы немецкого оцепления, или жестокими схватками с ягдкомандами, это было подарком судьбы, который надо было использовать, чтобы сохранить силы на будущее.

В десять вечера, когда стемнело, группа возобновила движение. Немного подумав, майор разрешил зажечь фары, разумеется, прикрыв их светофильтрами — они находились достаточно далеко от линии фронта, так что шансы встретиться с нашими 'ночниками' или 'ночниками' союзников практически отсутствовали; между тем, путь предстоял неблизкий, а запас времени был невелик. К восьми утра Кузнецов приказал снова вставать на дневку — за ночь они одолели изрядный кусок пути, так что к следующему утру группа должна была добраться до Франкфурта-на-Майне.

Выданные Мюллером документы работали безукоризненно — эсэсовцы пропускали их беспрекословно, ужас немецких армейских водителей — фельджандармы — явно демонстрировали нежелание связываться, армейцы смотрели зло — но тоже не хотели идти на конфликт, фольксштурмовцы просто шарахались от обладателей таких документов. Вспомнив иные путешествия по немецким тылам, майор только вздохнул — ох, не сразу наши умельцы освоили искусство изготовления безукоризненных документов, да и немцы отменно владели искусством установки в документы секретных отметок, так что риск проколоться был всегда. Конечно, квалификация его лично и его подчиненных была выше любых похвал — их бы смело принял за немцев, что по внешности, что по владению языком, что по армейским и бытовым навыкам любой служака — в противном случае не помогли бы никакие документы.

Дальнейший путь до Франкфурта-на Майне прошел без приключений — стандартные проверки немецких постов, такая же, как и раньше, реакция патрульных. Майор внутренне напрягся — слишком уж хорошо все шло с самого начала, следовало ждать пакостей в дальнейшем.

Утром 21 апреля группа, пройдя проверку на въезде во Франкфурт, двинулась к центру города. Бойцы ОСНАЗ, да и сам командир, с интересом посматривали по сторонам — раньше им доводилось бывать только во взятых с боя немецких городах, так что возможности посмотреть на не прошедший 'обработку' нашей артиллерией и авиацией крупный немецкий город у них не было. Франкфурт разочаровал советских диверсантов — в городе было много разрушенных англо-американской авиацией зданий, жители со страхом поглядывали на эсэсовцев — впрочем, причина этого страха быстро выяснилась: сначала бойцы увидели несколько импровизированных виселиц, 'украшенных' мертвецами в военной форме и гражданской одежде, а потом они увидели и процедуру повешения эсэсовцами десятка немцев.

Кузнецов решил прояснить непонятный момент — и, заодно, уточнить дорогу к зданию гестапо. Повинуясь приказу, головной БТР притормозил возле места казни.

— Хайль Гитлер! — почтительно приветствовал майора руководивший экзекуцией обершарфюрер.

— Хайль Гитлер! — доброжелательно-небрежно, со снисходительностью старшего по званию, приветствовал обершарфюрера Кузнецов. Кого вешаете?

— Согласно приказу фюрера, казним дезертиров и паникеров (было в РеИ — в отличие от наших заградотрядов, эсэсовские заградотряды 'под занавес' Третьего Рейха имели намного большие полномочия, в т.ч. и право казнить по собственному усмотрению, без решения военно-полевого суда В.Т.) — доложил эсэсовец.

— Это хорошо — кивнул майор — а то развелось всякого трусливого дерьма без счета. Нам надо проехать к гестапо — правильно ли мы едем, а то мы впервые во Франкфурте?

— Разрешите Ваши документы, геноссе штурмбаннфюрер? — вопросительно поинтересовался немного напрягшийся обершарфюрер.

— Разрешаю — обозначил намек на улыбку Кузнецов, протягивая эсэсовцу предписание и удостоверение — реакция задерганного обершарфюрера на взвод отборных молодцов, вооруженных 'штурмгеверами', МГ-42 и снайперскими 'маузерами' явно не по штатам линейных частей Ваффен СС, была естественной, так что наилучшим вариантом было спокойно предъявить документы.

Эсэсовец быстро, но тщательно проверил документы — сразу был виден навык человека, поднаторевшего в охране тылов и выловившего не одну сотню подозрительных личностей.

— Прошу прощения, геноссе штурмбаннфюрер — служба — извинился он, причем чувствовалось, что он и в самом деле испытывал некоторую неловкость от того, что заподозрил своего — после чего подробно объяснил, как быстрее проехать к городскому отделу гестапо.

— Все в порядке, геноссе обершарфюрер — от вражеских диверсантов, в особенности, русских, можно ждать любой наглости — принял его извинения майор — и спасибо за разъяснения. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — изобразил бравое рявканье эсэсовец, по которому было заметно, что больше всего ему хочется спать.

Дальнейший путь до гестапо занял менее получаса — и минут десять ушло на объяснения с караульными и дежурным. После коротких переговоров с начальником, дежурный отрядил своего помощника проводить штурмбаннфюрера Зиберта до кабинета начальника франкфуртского гестапо.

Обменявшись приветствиями с новым знакомым, майор решил последовать совету Мюллера — и начал общение с того, что вручил штандартенфюреру подготовленный шефом гестапо пакет. Штандартенфюрер предложил ему кофе, а, потом, извинившись, вышел — Кузнецов, конечно, сидел, как на иголках, поскольку отсутствие хозяина могло быть объяснено двумя причинами: или он хочет ознакомиться с посланием в одиночестве, или он готовит захват гостей.

Тем временем штандартенфюрер расшифровывал зашифрованное оговоренным им с 'Папашей' шифром послание. Их личный шифр был довольно простым — но сам факт его использования был гарантией того, что отправителем письма был его покровитель. Мюллер, как обычно, был краток:

'Людвиг!

Помоги этим парням изъять архив младшей ветви Гессенского дома, хранящейся в замке Фридрихсхоф — и можешь считать свое будущее обеспеченным. По завершении операции немедленно уходи к часам. Используй документы и счета — коды доступа в черном конверте, на них лежит 62 тысячи долларов. Я найду тебя сам.

Папаша'.

— Оказывается, Генрих знает, что я вывез свою семью в Швейцарию — констатировал про себя контрразведчик — кто же из моих людей информирует его?

Вскрыв находившиеся в пакете конверты, штандартенфюрер нашел швейцарский и шведский паспорта, номера и коды доступа счетов, находившиеся в трех швейцарских банках. Щедрость Мюллера была легко объяснима — начальник франкфуртского гестапо, прикидывая варианты обретения 'выходного пособия' даже не мечтал об архиве принцев Гессенских, понимая, что эти документы станут его смертным приговором. Будучи профессионалом, он знал, что у шантажа есть границы возможного — частное лицо не могло использовать документы принцев Людвига и Вольфганга, находившихся в близком родстве с британской и итальянской королевскими династиями; кроме того, принц Людвиг до своего ареста выполнял обязанности представителя старой германской аристократии при Гитлере (соответствует РеИ В.Т.). Такие документы могло использовать только государство.

— Даже не просто государство, а только великая держава — поправился штандартенфюрер — интересно, с кем договорился Генрих — янки, лайми или русскими? Впрочем, не все ли равно — за такую добычу заплатит, не скупясь, любая держава.

Вернувшись в кабинет, контрразведчик попросил у Зиберта его предписание. Прочитав его, он хмыкнул про себя — полномочия у штурмбаннфюрера были более чем обширными, но о цели операции там не было ни слова — Мюллер был верен себе, стараясь как можно меньше доверять бумаге.

— Хорошо, герр штурмбаннфюрер — кивнул он — мы выезжаем немедленно, или Вашим людям требуется отдых?

— Немедленно — ответил Зиберт — промедление нежелательно.

— В таком случае, подождите, пожалуйста, еще немного — мне надо отдать распоряжения подчиненным — сказал начальник — может быть, Вы хотите еще кофе?

— Конечно, герр штандартенфюрер — ответил Зиберт — а кофе, благодарю Вас, не надо.

Начальник франкфуртского гестапо справился быстро — через полчаса пополнившаяся служебным 'Опель-адмиралом' контрразведчика колонна выехала к цели.

Дорога заняла полтора часа, причем большая часть этого времени была потрачена на проезд по Франкфурту. По истечении этого времени Кузнецов рассматривал резиденцию младшей ветви Гессенского дома, замок Фридрихсхоф. Хотя 'Усадьба Фридриха' и числилась замком, но построена она была уже в те времена, когда замки богатых аристократов перестали быть крепостями, став именно что усадьбами. Это радовало — хлопот с проникновением в такой дом, если бы слуги принцев Гессенских попытались оказать сопротивление, было не в пример меньше, чем с настоящим средневековым замком; другое дело, что советские диверсанты справились бы и с замком-крепостью.

— Оцепить замок! — приказал Зиберт, когда бронетранспортеры и автомобили колонны затормозили перед парадным входом в замок — по здравому размышлению, он решил не привлекать лишнего внимания, выставляя оцепление на БТР, ведь вряд ли настоящий эсэсовский офицер стал опасаться неподчинения от законопослушных граждан Рейха.

Пока подчиненные Зиберта выставляли оцепление, он, вместе с штандартенфюрером, прихватив с собой одну из групп, направился к парадному входу. Небольшая задержка вполне оправдала себя — управляющий поместьем встречал нежданных гостей в холле.

— Доброе утро, господа! — приветствовал их управляющий, стараясь сохранить невозмутимость, приличествующую доверенному слуге столь знатного и влиятельного рода — получалось это у него хорошо, но не безукоризненно; впрочем, это было простительно, с учетом того, что принц Людвиг в настоящее время находился под арестом по подозрению в государственной измене, как муж итальянской принцессы Мафальды (соответствует РеИ В.Т.). Соответственно, у его доверенных слуг были вполне реальные шансы составить компанию своему господину — или, просто и незамысловато быть казненными эсэсовцами, благо после принятия чрезвычайных законов в Рейхе можно было получить смертную казнь за политический анекдот (в РеИ эти законы были приняты во второй половине 1944 года — в АИ МВ — в конце 1943 года В.Т.).

— Доброе утро, герр управляющий! — по праву старшего по званию первым поздоровался контрразведчик.

— Чем обязан удовольствию видеть Вас в резиденции принцев и ландграфов Гесеннских? — постарался 'сохранить лицо' управляющий.

— Выполнению служебных обязанностей, герр управляющий — согласно приказу начальника IV управления РСХА обергруппенфюрера Мюллера мы должны изъять архив подозреваемого в измене Рейху принца Людвига фон Гессена и снять показания со всех служащих в его резиденции — официально сообщил начальник франкфуртского гестапо, которому было чуточку жаль управляющего семейства Гессенов — в конце концов, он был ни в чем не виновен перед Рейхом — но, ставки в этой игре были такими, что оставлять в живых свидетеля, способных рассказать, например, людям Бормана о том, кто именно забрал архив, было никак нельзя; в конце концов, это был вопрос его личной безопасности.

— Прошу Вас ознакомиться с этими документами — Зиберт протянул управляющему ордер на выемку находящихся в архиве документов, причем он был составлен таким образом, что его предъявитель, штурмбаннфюрер Зиберт имел право изъять весь архив.

— Видите ли, герр штурмбаннфюрер, у принца Людвига фон Гессена нет отдельного архива — его документы хранятся в общем архиве ландграфов Гессенских — объяснил Зиберту управляющий.

— В таком случае, герр управляющий, я обязан изъять весь архив — спокойно ответил Зиберт.

— Но, мне бы хотелось обратить Ваше внимание на то, что в архиве находятся, например, документы принца Вольфганга фон Гессена, в настоящее время выполняющего свой долг перед фюрером и Рейхом на Восточном фронте — попытался отстоять интересы своих хозяев управляющий.

— Боюсь, Вы меня не поняли — принц Людвиг фон Гессен арестован по личному приказу фюрера; расследование имеет высший приоритет — с ледяной вежливостью информировал управляющего Зиберт. Препятствование же чинам тайной политической полиции, ведущим расследование дел о государственной измене, согласно приказу рейхсфюрера СС, является пособничеством государственным изменникам.

— Герр штурмбаннфюрер, я всего лишь информировал Вас о положении дел с архивом — управляющему было очень страшно, но он держал себя в руках.

— Хорошо, герр управляющий — теперь мы можем приступить к делу — поставил собеседника в известность Зиберт. Проведите нас в архив — и, мне понадобится кабинет для допроса служащих семьи фон Гессен.

Штандартенфюрер кашлянул — посланники Мюллера вышли к поставленной цели, так что в его дальнейшем присутствии нужды не было.

— Проведите моих подчиненных к архиву, герр управляющий — спокойно приказал Зиберт — нам с господином штандартенфюрером надо кое-что обсудить.

— Я могу Вам еще чем-то помочь, герр штурмбаннфюрер? — спросил контрразведчик.

— Благодарю Вас, все в порядке — ответил Зиберт — подоплеку вопроса было трудно не понять, начальник франкфуртского гестапо спешил податься в бега; в чем, строго говоря, был прав — возможно, Вам нужна какая-то помощь с нашей стороны?

— Спасибо, я справлюсь сам — отказался штандартенфюрер — в таком случае, желаю удачи.

— Благодарю — и Вам удачи — пожелал штурмбаннфюрер.

Дальнейшие труды были хлопотными — диверсанты аккуратно упаковывали переписку герцогов Гессенских, уделяя особое внимание папкам, помеченным 'Саксен-Кобург-Готские' (королевская династия Великобритании до 1914 года, когда она переименовала себя в Виндзоров В.Т.), 'Виндзоры', 'Ротшильды' и 'Ватикан' (в РеИ гессенский дом был и есть одной из самых влиятельных фамилий, входящих в старую континентальную аристократию Европы — поэтому наличие переписки с такими адресатами вполне реально В.Т.) и грузили в два грузовика — но не самыми сложными, если не считать звенящих как гитарные струны нервов.

Зиберт, пока его подчиненные дышали архивной пылью, опрашивал слуг фон Гессенов. Конечно, Кузнецов был нелегалом и боевиком, а не следователем, так что полноценный допрос ему был не по силам — да и времени ставить психологические ловушки и колоть допрашиваемых на противоречиях у него не было — надо было вычислить тех, кто может знать что-то интересное да мотивированно провести время до вечера в замке, благо он был относительно безопасным местом.

Заместитель Зиберта тем временем вдумчиво искал тайники — вероятность того, что самые интересные документы будут спрятаны не в архиве, а в более надежном месте, была отнюдь не нулевой. Первые два тайника, представлявшие собой замаскированные сейфы, не порадовали диверсантов интересной добычей — там нашлись фамильные драгоценности Гессенов, немалые суммы в британских фунтах, швейцарских франках и германских марках, и два пистолета с патронами. Содержимое третьего тайника, найденного после изучения стеллажей в библиотеке, тоже представляло собой объект материального и эстетического, но не оперативного интереса, будучи немаленькой потайной комнатой, в которой размещалась коллекция антикварного холодного оружия.

Капитан госбезопасности разочарованно обвел взглядом найденное — нет, все это добро стоило сумасшедших денег, это было понятно даже столь далекому от антикварной торговли человеку, как он — но они-то рисковали головами не ради этих средневековых железок, и, тем паче, не ради денег, которые можно было за них выручить. Жалко было попусту потраченного времени, которого оставалось все меньше и меньше.

Капитан уже повернулся, чтобы выйти из этой комнаты — но ему что-то помешало, какое-то воспоминание буквально кольнуло его в душу. Резко остановившись, он вспомнил своего пожилого преподавателя на курсах повышения квалификации ОГПУ, бывшего чиновника царской охранки, учившего молодых чекистов тонкостям ремесла. И тут он понял, что именно его кольнуло — оперативник вспомнил занятие, на котором старый сыскарь растолковывал им премудрости устройства тайников, а, именно, что бывает два тайника в одном: в первом тайнике прячут что-то важное или дорогое, для отвлечения внимания обыскивающего — а во втором тайнике, тщательно замаскированном в первом, прячут самое важное.

— Камераден, выносите все это железо в библиотеку — приказал гауптштурмфюрер ассистировавшей ему тройке диверсантов — надо, чтобы здесь остались только голые стены и пол.

Недоуменно переглянувшиеся подчиненные дисциплинированно выполнили приказ. Немного передохнувший капитан, поразмыслив, решил пока не возиться с простукиванием стен и пола — если тайник сделан на совесть, то простукивание ничего не даст — а сразу проверить помещение миноискателем, резонно рассудив, что что-то очень важное, скорее всего, спрячут в небольшом сейфе, а не положат в выемку в стене.

Через полчаса его умозаключение подтвердилось, причем, даже с превышением плана, если так можно выразиться — миноискатель показал два скопления металла, вместо одного, на который надеялся капитан. Выворачивание из сделанных в стене и полу полостей небольших сейфов, намертво вделанных на положенные им места в толстенных стене и поле, стало еще той работенкой — диверсанты матерились непрерывно, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на 'великий и могучий'; единственным утешением для них стало то, что немецкий язык ненамного уступает русскому по части ненормативной лексики. Вскрытие этих сейфов газорезкой требовало предельной аккуратности, но заняло намного меньше времени.

После вскрытия сейфов капитан нетерпеливо вытащил лежавшие в них дорогие кожаные папки. Бегло просмотрев их содержимое, он счастливо улыбнулся — эти документы стоили всех трудов и риска. В стенном сейфе содержалась переписка Людвига и Вольфганга фон Гессенов с кардиналом Мальоне, финансистами Ватикана, главами британской и франко-швейцарской ветвей Ротшильдов, американскими банкирами — принц Людвиг недаром представлял интересы старой германской аристократии при Гитлере, конечно, пользуясь посильной помощью своего брата-близнеца, так что очень немалая часть финансовых контактов шла через него. В папке, находившейся в спрятанном под полом сейфе, нашелся 'Виндзорский протокол', дополненный данными Гитлером гарантиями соблюдения интересов высшей аристократии Британии, в том числе, и британской ветви Ротшильдов.

Теперь надо было доставить эти документы в Москву — и тогда Советский Союз мог не просто вить веревки из Виндзоров и Ротшильдов, старой европейской элиты, в общем, и ее банкиров, в частности, но и плести из них макраме по своему вкусу. Наверняка и в открытой части архива имелось много интересного, способного неплохо дополнить этот компромат.

Насколько мог понять капитан — он все-таки был оперативником с диверсионной подготовкой, а не специалистом по финансам — компромат на американских банкиров был пожиже, хотя и позволял крепко взять их за глотку.

— Ну да это не моего ума дело — подумал опытный чекист — тут, похоже, даже у товарища Берия будет только совещательный голос.

Понимая, что главная добыча найдена, гауптштурмфюрер продолжил поиски тайников. К 19.00 он был вынужден констатировать неудачу дальнейших поисков — в трех найденных тайниках обнаружились документы фон Гессенов на владение землями и домами, разнообразные ценные бумаги и кое-какие суммы наличными.

Зиберт к этому времени закончил опрос слуг, работавших в замке. Результат был вполне ожидаем — что-то мог знать только управляющий, упрямо отрицавший любую причастность к государственной измене, но по его неуверенному взгляду даже вчерашний выпускник милицейской школы заподозрил бы его в неискренности; штурмбаннфюреру это было очевидно. Так что пожилого человека ждала дальняя дорога — намного более дальняя, чем он мог предположить.

Пока же надо было заканчивать игру в замке — поэтому найденные деньги и ценности были сданы по акту помощнику управляющего; самого же управляющего Зиберт прихватил с собой до выяснения. Со слуг были взяты подписки о неразглашении — Кузнецов не пожалел получаса времени на то, чтобы оставить насельников замка Фридрихсхоф в полной уверенности в том, что им выпало редкое 'счастье' общаться с эсэсовской спецгруппой.

В 20.30 колонна выехала из замка, провожаемая испуганными взглядами.

После доклада 'замка' об обнаружении 'царской дичи' Кузнецов решился на наглый, но, одновременно, и очень надежный вариант отхода — точнее, надежным он становился при таком количестве задействованных сил, которые были привлечены к обеспечению отхода группы. Возле города Кронбург, расположенного в 12 километрах от замка, еще в 20-е годы был построен маленький аэродром для легких частных самолетов. С учетом того, что маленький, очень уютный Кронбург с давних пор был местом, где строили свои загородные виллы и особняки самые богатые люди Франкфурта-на Майне, у владельца аэродрома не было недостатка в клиентах. С началом войны аэродром был передан в распоряжение Национал-социалистического летного корпуса (примерный аналог советских аэроклубов Осоавиахима В.Т.), проводившего там начальную подготовку планеристов и летчиков. Для диверсантов это был идеальный вариант — с одной стороны, на такой аэродром с гарантией могли сесть несколько 'Дугласов', необходимых для эвакуации группы с добычей, с другой стороны, в отличие от надежно охранявшихся аэродромов Люфтваффе, на таких аэродромах охрану несли по несколько фольсштурмовцев, у которых и пулемет-то имелся далеко не всегда.

Собственно, их даже не надо было резать — достаточно было спокойно подъехать к аэродрому, представиться вымышленной фамилией, сообщить, что специальное подразделение СС выполняет свою задачу, собрать в одно место, и, разоружив, связать.

Через полчаса диверсанты подъехали к летному полю. Увиденное ими почти полностью подтвердило их предположения — аэродром охраняли аж семеро фольксштурмовцев, двое из которых явно пребывали в зрелых годах еще во время Империалистической войны, пятеро же были четырнадцати-пятнадцатилетними сопляками из Гитлерюгенда. На вооружении этой 'гвардии' нашлись четыре пехотных 'Маузера' Г98, два странных пистолета-пулемета, похожих на английские 'Стэны' (копии 'Стэнов' выпускались в РеИ — в 1945 году; в основном, они шли фольксштурму В.Т.) и до неприличия потрепанный ручной пулемет, в котором осназовцы с удивлением узнали допотопный французский 'Шош'.

Для приведения этой сбродной солянки к должному повиновению хватило вида эсэсовской формы и командного рыка Кузнецова 'Я командир подразделения СС штурмбаннфюрер Дитрих. Выполняю задание командования. Всем оставаться на местах — старший, ко мне!'. Горе-вояки выполнили команду быстро, хотя нормальной четкости там не было и в помине — сначала они оторопели, а потом попытались заменить армейскую четкость в исполнении команды старшего по званию суетливой исполнительностью. Выглядело это комично. Что характерно, никому из них и в голову не пришло попросить Зиберта предъявить документы.

Дальше все протекало просто — для начала Кузнецов проинспектировал эту охрану. То, что к несению караульной службы эти комики из погорелого театра были пригодны примерно в той же степени, в какой глухонемой приспособлен исполнять оперные партии, было понятно и так — но, особо диверсантов повеселил тот факт, что когда Кузнецов ткнул носом старшего и пулеметчика в покорябанную конструкцию, изображавшую ручной пулемет, спросив у них, что это за свинячье дерьмо, те доложили, что, во-первых, 'Шош' им выдали со склада трофейного имущества, поскольку нормальных пулеметов нет, во-вторых, французских патронов к нему тоже нет. Следующие две минуты майор потратил на то, чтобы с трудом сдерживая смех, охарактеризовать пригодность этой компании к несению службы, активно используя при этом шедевры германской окопной словесности. Этой речи мог бы позавидовать любой старослужащий унтер Вермахта — в совершенстве владевший немецким языком Кузнецов творчески сочетал классические обороты 'немецкого командного', в которых упоминались отходы жизнедеятельности вкупе с представителями европейской и африканской фауны, с переведенными на немецкий язык добротными русскими матюгами. Риска в этом не было ни малейшего — почему-то иностранцы, постоянно общающиеся с русскими, первым делом перенимают мат; немецкие же военнослужащие, воевавшие на Восточном фронте, охотно переводили классические 'посылы' на хохдойч.

Закончив изложение своего мнения, штурмбаннфюрер приказал фольксштурмовцам сдать посты его подчиненным — и сидеть в караулке, чтобы не путаться под ногами. Для контроля этой компании туда же было отправлено звено осназовцев. Этот вариант был оптимален — в случае звонка отвечал бы несомненный старший охраны, сначала приведенный в нужное психологическое состояние, а потом получивший приказ о соблюдении секретности, так что можно было не сомневаться в том, что он ни словечка не скажет о присутствии неизвестных эсэсовцев на аэродроме.

Группа же занялась делом — пока рядовые осназовцы занимали оборону, радист отправил короткий кодированный сигнал и получил 'квитанцию'. Теперь оставалось только ждать — если все будет нормально, то летчики появятся через два с половиной — три часа. Диверсанты понимали, что они ушли чисто, ничуть не нашумев, так что погони быть не должно — но, всегда оставался шанс на паршивую случайность; в этом случае группа должна была держаться любой ценой до прилета наших транспортников — и обеспечить погрузку документов и взлет загруженных машин. Пока что все было тихо — по просматривавшимся с территории аэродрома двум дорогам время от времени, с изрядными интервалами, проходили одиночные грузовики; через полтора часа после приезда группы прошла небольшая колонна из пяти грузовых и одной легковой машины, следовавшая во Франкфурт. Никаких признаков погони пока что не было — но нервы у диверсантов были на пределе, поскольку 'закон подлости' им был известен как нельзя лучше.

Через два с четвертью часа в караулке раздался звонок, буквально ударивший по нервам всех, услышавших его. Через пять минут вышедший покурить старший звена тихо доложил Кузнецову, что все в порядке — звонили из штаба местного фольксштурма, проверяли охрану; главный клоун доложил дежурному, что охрана несется должным порядком, происшествий нет, ничего подозрительного не замечено.

Еще через полчаса в небе раздался гул многочисленных моторов. Кузнецов с заместителем недоуменно переглянулись — да, шум моторов доносился с востока, да и по времени это должны были быть их 'извозчики' — но они ждали четыре-пять 'дугласов' с сопровождением из эскадрильи дальних 'яков', тут же был слышен гул десятков моторов. Это было странно — но, Москва могла что-то переиграть в последний момент. Кузнецов кивнул, глядя в глаза заместителю — все было ясно, надо было действовать. Кузнецов приказал готовиться к приему самолетов, капитан же, прихватив троих диверсантов, отправился в караулку.

— Герр гауптштурмфюрер, осмелюсь доложить — начал, вскочив, старший охраны — и рухнул без сознания, получив удар в подбородок. Остальных в считанные секунды вырубили остальные диверсанты. Еще секунд пятнадцать ушло на то, чтобы надежно связать горе-вояк — убивать этих комиков, не имея на то никакой необходимости, никто не хотел.

Застывший над рацией радист терпеливо ждал подтверждения — через минуту, когда самолеты уже были рядом с аэродромом, он, сорвав наушники, буквально крикнул 'Это наши!'.

— Включить освещение! — приказал майор Кузнецов, уже мысленно сбросивший 'шкуру' Зиберта. Исполнен приказ был моментально — через пять секунд взлетная полоса и стоянки самолетов были освещены ярким электрическим светом.

А еще через полминуты на посадку зашел первый транспортник. Доселе смирно сидевший в грузовике под присмотром одного из мнимых эсэсовцев управляющий едва не схлопотал инфаркт, увидев на борту садящегося самолета красные звезды. Точнее, сначала он попытался вскочить, но, наткнувшись носом на прикрученный к стволу 'Вальтера Р-38' глушитель, плюхнулся на скамейку, начав бормотать что-то вроде: 'Как же так, вы же все немцы.. Это же большевистские аэропланы..'. А потом у пожилого человека всерьез прихватило сердце — хорошо, что на одном из транспортников были врач и два фельдшера, взятые в рейс на тот случай, если в группе будут раненые, так что потенциально ценный источник информации удалось отпоить таблетками и микстурами, не дав ему помереть с перепугу.

А потом были двадцать минут дикого аврала, заключавшегося в скоростной погрузке добычи — и, в финале, самих диверсантов. Заодно и выяснилась странность с количеством самолетов — курировавший операцию Меркулов, узнав, что для вывоза группы с добычей нужны три транспортника под прикрытием эскадрильи дальних истребителей, приказал отрядить шесть 'дугласов' под прикрытием двух истребительных полков; когда же у него вежливо поинтересовались, зачем столько, заместитель Берии резонно ответил, что запас карман не тянет. Летчики рассудили, что он прав — Франкфурт-на Майне располагал неплохим ПВО, да и спорить со вторым человеком в госбезопасности им не хотелось.

Как это ни забавно, но атаковать их действительно попытались — как потом рассказали летчики, в атаку вышли шесть 'Ю-88', точнее, их модификация в варианте тяжелого ночного истребителя. Видимо, кто-то из немецких офицеров ПВО принял их рейд за атаку тяжелых бомбардировщиков — и отреагировал соответственно. Исход боя был предрешен с самого начала — тяжелые, довольно неуклюжие 'летающие батареи' на базе средних бомбардировщиков в принципе не могли вести маневренный бой с многократно превосходящими их численно легкими истребителями. Так что отогнать их удалось быстро — немцы поняли, что противник им точно не по силам.

А потом были три часа ночного полета — предельно осторожного, по курсу, проложенному в обход немецких городов, чтобы минимизировать вероятность встречи с вражескими ночными истребителями или попадания под обстрел зениток.

Послесловие 3.

Через три недели после неприятного пробуждения Эрнст Ханфштенгль сидел на веранде скромного домика в подмосковном поселке Томилино (в РеИ там одно время содержали Паулюса В.Т.) — конечно, представитель американских финансистов при Гитлере, в те времена, когда он еще не был фюрером, не мог знать своего точного местонахождения, но, вот своего визави он опознал сразу — среднего роста, полноватый человек, в слегка мешковато сидящем на нем костюме, страдающий близорукостью, и оттого вынужденный носить пенсне, был отлично известен специалистам. Тут не надо было изощряться в интеллектуальных изысках — все было ясно и так.

— Добрый день, мистер Ханфштенгль! — перевел приветствие шефа русской тайной полиции переводчик (Берия читал на английском, немецком и французском языках — но и только В.Т.).

— Добрый день, мистер Берия! — Ханфштенгль понимал, что он проиграл — сейчас надо было попытаться спасти хотя бы семью.

— Насколько я понимаю, Вы знаете правила игры — и не строите иллюзий относительно своего положения — перевел переводчик.

— Тем не менее, мне бы хотелось знать Ваши условия — твердо сказал Ханфштенгль.

— Условия простые — нам нужны Ваши собственноручные написанные показания относительно контактов и финансирования Вашими работодателями нацистов; полная информация относительно торговли США с нацистами — Вы не можете не знать о соглашениях США с Третьим Рейхом; особо приветствуется информация о контактах через Банк Международных Расчетов; просто замечательно будет, если у Вас случайно сохранились какие-то документы о финансировании нацистов американскими банками; ну и нам очень пригодится информация о контактах британской аристократии с нацистами. Взамен Вы и Ваша семья будете долго и счастливо жить в СССР — для Вас найдется работа консультанта, Вашим близким мы тоже что-то подыщем — синхронно перевел толмач.

Ханфштенгль ненадолго задумался — условия были стандартными, на большее рассчитывать не приходилось, а требовать каких-то письменных гарантий было и вовсе глупо.

— По последнему пункту могу сказать следующее — финансирование нацистов англичанами шло через Шварца, так что Вам надо приложить все усилия, чтобы взять его живым — он сейчас живет на покое в Мюнхене; и захватить в целости и сохранности архив нацистской партии, находящийся в Мюнхене — там должны находиться финансовые документы, если их не уничтожили. Что же касается контактов британской аристократии, то точно могу сказать Вам одно — контакты Виндзоров с нацистами шли через герцогов Гессенских, так что Вам нужны и архивы, и оба герцога.

Берия внимательно слушал переводчика, отслеживая вазомоторику Ханфштенгля — конечно, 'гость' не мог этого знать, но среди материалов, нашедшихся на 'Воронеже', были и упоминания о роли первого казначея НСДАП в получении финансирования от англичан, и — об эпопее Бланта, угнавшего грузовик с архивом герцогов Гессенских у американцев. Реакции Ханфштенгля соответствовали сказанному — он начал сотрудничать, пока что не пытаясь играть.

Конечно, соответствующие операции Лаврентий Павлович уже подготовил — убойный компромат на династию Виндзоров позволял добиться многого; к слову сказать, в архиве герцогов вполне мог оказаться и 'Виндзорской протокол', подписанный отрекшимся Эдуардом VIII и Гитлером, суть которого заключалась в возвращении отрекшегося короля на английский трон после оккупации немцами Великобритании.

— Что касается документов, касающихся переданных мной денег — то оригиналов у меня нет, это было бы самоубийством; есть копии, лежащие в абонированном на доверенного человека сейфе в Цюрихе — но отдаст он их только мне и никому больше — спокойно продолжил Ханфштенгль.

Берия спокойно принял сказанное к сведению — это были ожидаемые меры предосторожности со стороны Ханфштенгля. То, что немедленно получить копии документов не удастся, особой проблемой не было — нужно было собрать весь набор компромата за месяц-полтора до начала международной конференции, чтобы успеть согласовать уступки, которые придется сделать дорогим союзникам, дабы конференция проходила с полным соблюдением дипломатического протокола.

— Показания я готов начать писать сегодня — там будет полный расклад по финансированию Гитлера моими работодателями в 20-е — начале 30-х годов; относительно же торговли я осведомлен не особенно хорошо — конечно, я слышал о поставках нефти и нефтепродуктов из Венесуэлы через Испанию и подшипников с полиметаллами через Швецию, но подробностей не знаю, поскольку я был консультантом на политических переговорах и вопросы бизнеса шли помимо меня; об операциях БМР все знает мистер Шахт (глава Рейхсбанка В.Т.) — меня к этим вопросам не подпускали — твердо сказал Ханфштенгль. У меня есть одно условие — я хочу, чтобы моя семья была со мной.

Берия ненадолго задумался — судя по всему, Ханфштенгль не лгал: действительно, Рокфеллерам он для достижения договоренностей с немцами не был нужен, равно как и другим американским промышленникам, имевшим налаженные связи с германскими коллегами; финансисты также обходились без его участия, когда речь шла о расчетах крупнейших банков мира; строго говоря, он был специалистом по теневой дипломатии, занимавшимся контактами с нацистами — в этом качестве он и консультировал Рузвельта.

— Хорошо, я согласен — кивнул Берия — первые результаты нужны через неделю.

— Через неделю у Вас будут данные по финансированию нацистов до начала Великой Депрессии — подтвердил Ханфштенгль.

— До свидания — вежливо попрощался Лаврентий Павлович.

— До встречи — Ханфштенгль явно приободрился, он ждал худшего.

Материализовавшийся кошмар.

4 мая 1944 года, кабинет начальника MI-6 сэра Стюарта Мензиса. .

Многоопытный шеф британской разведки смотрел на донесение остановившимся взглядом — худшие подозрения получили полное подтверждение. Теперь оснований для сумасшедшей надежды на то, что речь идет о некоем стечении обстоятельств, уже не осталось — надо было ехать в Букингемский дворец с, пожалуй, самым неприятным докладом, который когда-либо приходилось делать монарху шефу разведки за всю ее историю.

Сэр Стюарт поднял трубку телефона и набрал номер личного секретаря Его Величества.

— Добрый вечер, Вас беспокоит сэр Стюарт Мензис — приветствовал он королевского секретаря.

— Добрый вечер, сэр Стюарт. Чем могу быть Вам полезен? — отозвался собеседник.

— К сожалению, мне безотлагательно нужна аудиенция у Его Величества — коротко сообщил разведчик.

— Вы не могли бы уточнить, сэр Стюарт, насколько безотлагательно? — спокойно спросил секретарь, не ставший напоминать шефу разведки о том, что идет седьмой час после полудня — Мензис это знал и сам, и если он настаивал на том, что ему нужно немедленно увидеться с монархом, то основания для этого должны быть очень вескими.

— Скажем, в 9 или 10 часов — сегодня — подчеркнул голосом слово 'сегодня' сэр Стюарт.

— Сейчас я переговорю с Его Величеством и немедленно перезвоню Вам — ответил секретарь.

— Благодарю Вас — вежливо поблагодарил собеседника разведчик.

— О, не стоит благодарности — ответил секретарь.

Через семь минут секретарь перезвонил Мензису и сообщил ему, что король готов принять его в 9.30 вечера.

В назначенное время сэр Стюарт вошел в малую гостиную, где его ждал король.

— Рад Вас видеть, Стюарт — устало улыбнулся монарх — позвольте предложить Вам чай, сигары, коньяк — или, может быть, Вы предпочтете виски? К Вашим услугам лучшие сорта Шотландии.

— Благодарю, Ваше Величество — возможно, чуть позже — отказался разведчик, оценивший гостеприимство короля — действительно, внук одного из крупнейших и солиднейших производителей шотландского виски предпочитал этот напиток всем прочим сортам крепкого алкоголя. Короткий взгляд, брошенный им на Георга, лишний раз подтвердил наблюдения однолетней и двухлетней давности — война окончательно подкосила и без того не особенно крепкое здоровье монарха Британии; а неожиданные и блистательные победы самого нелюбимого королем союзника Британской Империи, должного всего лишь оплатить 'большую часть счета мясника', не слишком способствовали уверенности в себе с детства закомплексованного человека.

— Сейчас я должен сообщить Вам дурные вести, Ваше Величество — начал свой доклад сэр Стюарт.

— 21 апреля группа людей, одетых в форму войск СС, прибыла в резиденцию младшей ветви фон Гессенов замок Фридрихсхоф. Они предъявили управляющему некие специальные полномочия — в точности неизвестно, кем именно из иерархов Рейха выданные — судя по поведению управляющего, признанные им подлинными. На основании этих полномочий они изъяли весь архив фон Гессенов, искали и нашли семь тайников — причем, их ничуть не заинтересовали крупные суммы наличных денег, фамильные драгоценности принцев Гессенских, стоящие примерно 4 миллиона долларов, ценные бумаги и коллекция антикварного оружия; кроме этого, они допросили слуг — и забрали с собой управляющего.

Георг VI, слушая это, бледнел на глазах — ему не требовались разъяснения на тему, какие документы хранятся в этом архиве.

— Затем, неизвестные проследовали до близлежащего аэродрома, находящего в ведении немецкого авиационного клуба, специализирующего на допризывной подготовке молодежи, и, поэтому, очень слабо охраняемого, разоружили охрану, дождались посадки транспортных самолетов, загрузили туда документы и сели сами — и улетели на восток, под охраной многочисленных русских истребителей.

Теперь лицо Георга VI, короля Великобритании и императора Индии, по белизне могло поспорить с листом лучшей бумаги — попадание архива фон Гессенов в чужие руки было чревато самыми неприятными последствиями для династии Виндзоров, попадание же этого архива в руки русских ставило династию на грань катастрофы — или, за ее грань, это уже зависело от того, насколько профессионально красные распорядятся этими документами.

— Должен признать свою вину, Ваше Величество — Мензис не играл в благородство и не отдавал должное соблюдению приличий, он действительно считал, что несет полную ответственность за результат порученного ему дела — налаженная по моему приказу система контроля за Фридрихсхофом оказалась несостоятельной. Работавший на нас управляющий был увезен неизвестными; наши агенты во Франкфурте-на Майне, не получив сигнала тревоги от управляющего, не сразу смогли связать события на аэродроме Кронбург с резиденцией; а когда они, наконец, это сделали, они не сразу смогли связаться с нами. Я принимаю на себя всю полноту ответственности за эту катастрофу и прошу Вашего согласия на мою отставку.

— Прекратите, Стюарт — монарх сделал вялое движение кистью руки — сейчас надо думать о том, как справиться с последствиями этого кризиса, а выяснять, кто должен подавать в отставку, мы будем позже. Скажите мне лучше другое — как Вы считаете, это результат предательства?

— Не знаю, Ваше Величество — пока не знаю — поправился разведчик — Вы отдали приказ мне и мистеру Энтони Бланту (соответствует РеИ — именно Блант, член 'Кембриджской пятерки', родственник Виндзоров, изымал архив фон Гессенов В.Т.) начать подготовку к операции 18 апреля. За двое суток было возможно передать информацию в Москву — но успеть подготовить операцию такого уровня, это вряд ли возможно. Я склонен предположить другое — Его Высочество вел известные переговоры в 1940 году, при этом он пользовался услугами господина Франко.. К тому же он никогда не скрывал своих симпатий к Германии..

Король медленно кивнул — действительно, фотография его старшего брата в обществе миссис Уоллис и этого немецкого люмпена была известна всему миру, поскольку в свое время ее напечатали едва ли не все газеты: как же, отрекшийся от престола во имя любви к дважды разведенной безродной американке английский король наносит визит канцлеру и президенту Германии Адольфу Гитлеру (соответствует РеИ В.Т.). Предположить же в 1940 году, что дон Франсиско Франко договорится с русскими большевиками, можно было разве что в приступе безумия.

— Возможны и другие варианты — продолжил Мензис, прекрасно понимавший, какой именно вариант утечки информации к русским является наиболее вероятным — но ему надо было согласовать позицию с премьер-министром, согласно ранее достигнутым договоренностям, чтобы не оказаться единственным виновным в не имеющем аналогов провале — информация могла утечь к большевикам уже тогда и помимо Франко, поскольку у их разведки в Испании довольно сильные позиции; они могли вычислить архив, исходя из того положения, которое занимал принц Людвиг до недавнего времени — а о родственных связях Вашей династии с династией Гессенов, равно как и традиционных деловых связях Гессенской фамилии с семьей Ротшильдов известно всем.

— Завтра вечером я хотел бы увидеть Вас, сэра Уинстона Черчилля, сэра Энтони Ротшильда, барона Виктора Ротшильда, мистера Эрнеста Оппенгеймера — например, к пятичасовому чаю — высказался монарх. Вам удобно это время, сэр Стюарт?

— Да, Ваше Величество — поклонился разведчик.

— Очень хорошо — я попрошу секретаря пригласить остальных участников встречи — сказал Георг — тогда мы и обсудим возможные варианты. Моего кузена (Энтони Блант приходился троюродным братом по матери Георгу VI и четвероюродным дядей — Елизавете II В.Т.) пока приглашать не будем — я не хочу рисковать.

— Разрешите откланяться, Ваше Величество? — спросил разведчик, видя, что король мечтает лишь об одном — упасть в постель и заснуть.

— Доброй Вам ночи, сэр Стюарт — выдавил подобие улыбки монарх.

— Доброй ночи, Ваше Величество — почтительно попрощался шеф разведки.

Мензису же надо было встретиться с Черчиллем — и немедленно. Поскольку премьер был классической 'совой', падающему с ног от усталости разведчику надо было ехать к нему сейчас — а не ждать завтрашнего полудня, когда сэр Уинстон изволит проснуться.

Мысленно прокляв все и вся, генерал-майор приказал водителю ехать на Даунинг-стрит — и, хорошо еще, что нынче был рабочий день, иначе пришлось бы ехать за город, в поместье Чекерс.

Через час, попивая кофе с виски, Мензис коротко доложил сэру Уинстону о новостях — и о своей встрече с монархом.

К чести потомка герцогов Мальборо, в отличие от балансировавшего на грани обморока короля, он лишь сжал зубы, в этот момент став похожим на разъяренного бульдога. Спустя пять минут, ушедших на смакование порции коньяка и выкуривание четверти сигары, Уинстон Черчилль высказал свое мнение: 'Дальше молчать нельзя, сэр Стюарт — придется сообщить достопочтенному собранию о странностях, происходящих в России. Видит Бог, я и предположить не мог того, что Сталин позволит себе такую наглость, переходящую все и всяческие пределы — но если это так, то ждать можно всего, чего угодно. Поэтому дальше нам с Вами придется вспомнить мудрость римлян, гласящую 'Кто предупрежден, тот вооружен'.

— Что же касается практики, то я это возьму на себя — решительно продолжил премьер — Вы высказали мне мнение Ваших экспертов, я счел его спорным — и запретил докладывать выше, пока не будет бесспорных доказательств.

— Вы очень рискуете, сэр Уинстон — тихо предупредил премьера Мензис.

— Вы всерьез считаете, что кто-то из собравшихся сможет поверить в русскую субмарину из будущего, Стюарт? — невесело улыбнулся Черчилль.

— 'Бритву Оккама' никто не отменял, сэр Уинстон — ответил генерал от разведки.

— Сэр Стюарт, это мы с Вами можем принять то, что если привычные версии не объясняют происходящего, то надо искать логически непротиворечивое объяснение — пусть оно будет диким, фантастическим, это не важно — пожал плечами премьер — Вы можете себе представить сэра Энтони или мистера Оппенгеймера, вся жизнь которых прошла в привычном мире финансов — мире, где нет и не может быть фантастики — которые поверят в это?

— Барон Виктор может поверить — задумчиво сказал Мензис — он молод, обладает гибким мышлением, склонен к риску — недаром он так хорошо проявил себя в контрразведке.

— Барон Ротшильд для старшего поколения остается 'не слишком серьезным молодым человеком, который вместо того, чтобы продолжить семейное дело, полез в глупые авантюры' — процитировал Черчилль одного из представителей старшего поколения Ротшильдов — так что больше рискуете Вы, сэр Стюарт — боюсь, эта информация вызовет резкое неприятие сэра Энтони и мистера Оппенгеймера.

— Вы же понимаете, что это мой долг — Мензис смог выдавить что-то, отдаленно напоминающее улыбку — вызвать неудовольствие финансовых владык Британии было чревато неприятными последствиями даже для него, при всех его возможностях и нешуточном влиянии.

— Понимаю — кивнул Черчилль — надеюсь, Его Величество, с его куда более разнообразным жизненным опытом (в РеИ король Георг VI, в бытность свою герцогом Йоркским, участвовал в боевых действиях ПМВ, будучи артиллерийским офицером на ЛК 'Коллингвуд' и пилотом морской авиации В.Т.), сможет нам поверить.

— Будем надеяться, сэр Уинстон — кивнул шеф разведки — в противном случае, неверие этих джентльменов может обойтись нам дороже, чем доверие к нашим словам.

— Что же, сэр Стюарт, время позднее, а завтра у нас будет очень тяжелый день — подвел итог импровизированному совещанию премьер. Доброй Вам ночи, дорогой друг!

— Доброй ночи, сэр Уинстон! — слегка поклонился сэр Стюарт.

Традиционный 'файф-о-клок', состоявшийся 5 мая в одной из малых гостиных Букингемского дворца, начинался в атмосфере некоего недоумения — ради сохранения секретности гостей не ввели заранее в курс дела. После взаимных приветствий и первой чашки цейлонского чая сэр Стюарт сообщил собравшимся новости из бывшего ландграфства Гессен. Реакция собравшихся была примечательной — от неверия они быстро перешли к холодной ярости.

— Вы хотите сказать, сэр Стюарт, что большевики посмели начать собственную игру?! — осведомился сэр Энтони Ротшильд, глава известного банка.

— Свою ли.. — задумчиво протянул барон Виктор, в некотором роде нарушитель семейной традиции — наследник титула исправно заседал в Палате лордов, но руководству семейным делом он предпочел руководство отделом по борьбе с диверсиями и саботажем в составе MI-5 (соответствует РеИ — барон Виктор Ротшильд представлял интересы клана в спецслужбах Великобритании и парламенте В.Т.); барон явно намекал на противоречия между кланами Ротшильдов и Рокфеллеров в вопросе о том, как относиться к Советской России: если Ротшильды считали нужным всячески препятствовать любым связям большевиков, каковое желание у них резко обострилось после того, как обнаглевший до потери всякого почтения к самым могущественным финансистам мира мистер Сталин отобрал концессию в Баку у ориентировавшихся на Ротшильдов Нобелей; то Рокфеллеры сочли возможным, после получения концессии на половину бакинской нефти, поспособствовать большевикам в их затее с индустриализацией — конечно, за хорошие деньги, но благостного отношения к конкурирующему клану это Ротшильдам не прибавило.

— Похоже, что дело обстоит именно так, как Вы предполагаете, сэр Энтони — сообщил способный послужить аллегорией мрачности Эрнест Оппенгеймер.

— Полагаю, Вы этого не знаете — но месяц назад в США был похищен мистер Ханфштенгль с семейством.

Собравшаяся компания обменялась взглядами — это была действительно новость. Чем занимался Ханфштенгль, знали все — собственно, история возвышения и прихода к власти НСДАП была историей борьбы за контроль над Европой трех ожесточенно конкурирующих сил: контролирующей Британскую Империю группировки Виндзоров-Ротшильдов, жаждавшей отбросить на исходные позиции перехвативших у них по итогам Первой Мировой войны 'пальму первенства' американцев; американцев, желавших стать абсолютными мировыми лидерами в сфере экономики и финансов; старой континентальной элиты, чьи интересы координировал Ватикан, страстно желавшей реванша за свой разгром по итогам прошлой Великой войны.

То, что эту новость сообщил Оппенгеймер, тоже было понятно — в конце XVIII века ландграф Гессена, князь Ханау, одним словом, глава младшей ветви Гессенского дома Вильгельм I стал первым из представителей старой европейской элиты, пошедших на союз с клубом еврейских банкиров. Под его покровительством действовала фамилия Оппенгеймеров — и благодаря сотрудничеству с ним начался взлет семейства Ротшильдов к вершине финансовой власти. Князь Вильгельм положил начало теснейшим контактам континентальных и британских финансистов. Надо заметить, что Вильгельм I не прогадал — именно с него началось несметное богатство и колоссальное влияние младшей ветви Гессенов, с тех пор игравших роль посредников и, зачастую, арбитров в отношениях старой европейской элиты, клуба банкиров, иногда называемого 'казной Сиона', и элиты Альбиона. Человек из иного времени мог бы сказать, что начиная с него, гессенские ландграфы стали наследственными модераторами отношений этих трех могущественных элит, извлекая из этого соответствующие выгоды. Лично же Эрнест Оппенгеймер стал Эрнестом лишь в 1914 году, с началом Первой Мировой войны — до этого он был Эрнстом, как и полагалось добропорядочному выходцу из земли Гессен.

Был и иной момент, объяснявший столь высокую информированность 'короля алмазов' — фирма 'Де Бирс', начинавшаяся как мировая монополия на алмазы, контролируемая группой Виндзоров-Ротшильдов и клубом 'казна Сиона', в 20-е годы была вынуждена учесть изменение мировых раскладов. Проще говоря, эти две группировки были вынуждены допустить в круг хозяев мировой алмазной монополии клуб Рокфеллеров, посредством продажи части акций 'Де Бирс' банку 'J.P. Morgan', входившему в группу Рокфеллеров.

Черчиллю не слишком хотелось признавать свою ошибку, тем паче, приведшую к столь тяжким последствиям — страшно было подумать, какие документы достались русским — но, сейчас был наилучший момент для этого.

Премьер-министр негромко кашлянул, привлекая внимание собравшихся.

— Есть основания считать, что мы имеем дело с игрой русских — но, не только и не столько Сталина, сколько его наследников из будущего — кратко сообщил сэр Уинстон, сознательно отсекая себе пути к отступлению — потомку герцогов Мальборо было очень страшно, куда страшнее, чем в бою при Омдурмане, африканском вельде и под обстрелом германской тяжелой артиллерии, вместе взятых. Страх был настолько силен, что давил на него все время, прошедшее после полуночной беседы с шефом разведки — сэр Уинстон был смелым человеком, не раз рисковавшим жизнью, но ему было жутко представить, что, помимо этой субмарины, получил от потомков Сталин, если он, будучи эталоном здравой оценки своих сил и точного расчета, посмел бросить вызов самым могущественным элитам мира.

Хорошо зная Красного Императора, Черчилль задал себе вопрос, что это могло быть — и нашел единственно возможный ответ: Сталин получил от своих наследников оружие, способное не просто нивелировать превосходство США и Великобритании в авиации и флоте, а устроить им блицкриг, подобный тому, который немцы провели во Франции. Видимо, это была не просто Бомба, а много совершенных Бомб, в количестве, достаточном для молниеносного разгрома Америки и Англии. Непонятно было то, как русские собираются доставлять их к цели, в большом количестве, на огромную дальность, с должной точностью, преодолевая совершенные системы ПВО — но сэр Уинстон равно и не сомневался в наличии такого способа в будущем, и не хотел, чтобы Британия узнала его на собственном опыте.

Реакция на столь экстравагантное высказывание была весьма предсказуемой — на сэре Уинстоне сошлись взгляды четверых весьма удивленных людей. Точнее, их удивление было изрядно сдобрено непониманием — конечно, никто не ждал от первого министра Короны шутки в такой момент, но, ведь Черчилль мог просто оговориться.

— Ваше величество, достопочтенные джентльмены, это, к моему величайшему сожалению, не шутка — расставил все точки над 'i' Черчилль — это следствие величайшей ошибки, сделанной мной в жизни. Шесть недель назад сэр Стюарт доложил мне выводы экспертов, изучавших проблему русского подводного дредноута, действовавшего на Севере и в Средиземном море — должен признать, что этот доклад прозвучал для меня настолько фантастично, что я запретил дальнейшее распространение этой информации, пока не будет бесспорных доказательств правоты аналитиков.

— Но сейчас мы можем услышать этот доклад? — осведомился король.

— Да, Ваше Величество — но, полагаю, будет лучше, если этот доклад сделает сэр Стюарт, как специалист, наилучшим образом разбирающийся в данном вопросе — скромно предложил премьер.

— Хорошо, сэр Уинстон. Сэр Стюарт, прошу Вас — сказал монарх.

Следующие полчаса ушли на подробное изложение генерал-майором Мензисом добытой информации и сделанных на ее основании выводов. Глядя на собеседников, разведчик убеждался в верности сделанных в ходе вчерашней беседы предварительных выводов о возможной реакции членов высокого собрания на эту, без преувеличения, сногсшибательную информацию: Его Величество то бледнел, то утирал выступивший пот, его явно бросало то в жар, то в холод, причем вовсе не фигурально; барон Виктор, судя по его отрешенному взгляду, просчитывал в уме варианты, одновременно следя за рассказом — он искал нестыковки и пытался найти иные объяснения происходившему и происходящему; во взглядах сэра Энтони и мистера Оппенгеймера первоначальный интерес быстро сменился вежливым скепсисом, если не сказать резче.

— У меня все, Ваше Величество, уважаемые господа — закончил свой доклад разведчик.

— Знаете, сэр Стюарт, мне трудно назвать решение сэра Уинстона не давать хода Вашему докладу ошибочным — высказался Энтони Ротшильд — надеюсь, Вы меня простите, но мне он больше напоминает романы мистера Уэллса и мсье Верна. Не имеющий себе соперников 'Наутилус' Советской России из будущего, присланный на помощь мистеру Сталину — это, конечно, очень интересно, но Вам не кажется, что версия экспериментального корабля выглядит более реалистично?

Нет, сэр Энтони — я могу гарантировать то, что субмарина с такими характеристиками не могла быть построена на базе существующих технологий — отчеканил Мензис.

— Я никоим образом не хочу подвергнуть сомнению Ваш профессионализм — прищурился глава банка Ротшильдов — но, возможно, точнее будет определение 'на базе хорошо известных технологий', сэр Стюарт?

— Не могли бы Вы пояснить свою мысль, сэр Энтони? — король решил помочь близкому к нему человеку, каковым был Мензис.

— Мне вспоминается покойный мистер Тесла — объяснил банкир — позволю себе заметить, Ваше Величество, что весьма долго никто не представлял себе альтернативы постоянному току, пока мистер Тесла не создал систему передачи электроэнергии, основанную на переменном токе, оказавшуюся не в пример более эффективной. Кстати, сделал он это практически в одиночку. Насколько я знаю, мистер Тесла долго носился с идеей передачи энергии без проводов, предлагая массу ее применений, от автомобиля, работающего от электромотора, до системы ПВО, способной уничтожить любой самолет на огромном расстоянии. Помнится мне, незадолго до начала войны мистер Тесла предлагал свою систему ПВО правительствам всех великих держав. Кстати, как мне доводилось слышать, у мистера Тесла были единомышленники ('кружок Тесла' существовал в РеИ В.Т.).

— Я бы не стал исключать вариант, при котором русские, купив у мистера Тесла какую-то его разработку — или комплекс разработок — построили на их базе свою субмарину.

— Мне бы хотелось обратить Ваше внимание, сэр Энтони, что все предложение мистера Тесла сводилось к следующему 'Господа, Вы платите мне несколько миллионов долларов вперед, взамен я предоставляю чертежи установки, способной сжечь в воздухе любой самолет на расстоянии в 250 миль (400 км В.Т.)' — у Мензиса не было ни малейшего желания конфликтовать с главой британской ветви Ротшильдов, но сейчас следовало отстаивать свою точку зрения. Никаких испытаний установки, даже в виде простейшего прототипа, не было и в помине — собственно, мистер Тесла этого и не скрывал, прямо говоря, что речь идет о чистой теории, не подкрепленной натурными экспериментами — между тем, законы физики действуют даже для гениев. Поэтому его предложение не приняло ни одно правительство, насколько известно.

— Сэр Стюарт, но Вы ведь не можете с полной определенностью утверждать то, что большевики не купили у мистера Тесла его изобретения — или можете? — поддержал Ротшильда Оппенгеймер.

— С почти полной уверенностью — могу — спокойно ответил разведчик. Дело в том, что подобная сделка, несомненно, имела бы своим результатом перевод на счет мистера Тесла весьма значительных сумм — а этого не было, это я могу сказать с полной определенностью. Технически, возможен вариант с переводом денег на иностранный счет или уплата вознаграждения наличными — но, представляется крайне маловероятным то, что мистер Тесла не стал бы тратить эти деньги на свои исследования, да и просто на свои нужды, а этого не было. Точно известно, что в последние годы жизни он был крайне стеснен в средствах. Кроме того, этот вариант совершенно не отменяет того, что если бы красные получили эти изобретения от мистера Тесла, то они точно так же были бы вынуждены работать с прототипами, испытывать ранние модели соответствующих установок на других кораблях и субмаринах, да и просто оказались бы заинтересованы хотя бы модернизировать ранее построенные корабли. Ничего, абсолютно ничего подобного нет — как только эта дьявольская 'Моржиха' проявила себя, мы начали тщательный поиск ее аналогов в Рэд Нэви (Красном Флоте В.Т.), активизировав всю нашу агентуру и во флоте, и в русском судостроении. Все известные нам типы русских кораблей и субмарин имеют традиционные двигатели, вооружение, радиоэлектронику — 'Моржиха' является единственным исключением из правил.

Если бы это могли слышать Берия и Меркулов, они бы искренне улыбнулись — в свое время они смогли просчитать 'движения души' сэра Стюарта, так что почти все британские агенты, задействованные в охоте за секретами К-25, были вычислены советской контрразведкой и аккуратно взяты 'под колпак'. Труды были затрачены колоссальные — но результаты стоили того, агентурные сети, трудолюбиво создававшиеся англичанами еще до революции, во время гражданской войны, в бурные 20-е и 30-е годы, теперь были известны, со всеми вытекающими последствиями.

Приятным дополнением стали несколько сетей троцкистов, ныне тщательно разрабатывавшихся — если бы Берия мог оживить Ежова, в свое время быстро поставившего к стенке Ивана Никитича Смирнова, создателя и многолетнего руководителя троцкистского подполья, опытнейшего конспиратора, без преувеличения, виртуоза нелегальной работы (полностью соответствует РеИ В.Т.), он бы лично размазывал 'Кольку-педераста' по стенке за это, отводя душу за то, что сейчас приходилось прилагать немереные труды для раскрытия затаившихся троцкистов (соответствует РеИ В.Т.); а тем временем, троцкисты, бывшие убежденными врагами даже не лично Сталина, а страны в целом, энергично работали на британскую, американскую, германскую разведки (соответствует РеИ В.Т.) — одним словом, это были настоящие, идейные до фанатизма, убежденные и непримиримые враги Советского Союза (и это правда В.Т.).

— Простите, сэр Стюарт, но, при всем моем уважении лично к Вам и к возглавляемой Вами службе, мне кажется более вероятным вариант, при котором Вы не знали о каких-то программах большевиков — в конце концов, даже разведка Его Величества не всеведуща — высказал свое мнение Оппенгеймер.

— Согласен с Вами, мистер Оппенгеймер — сэр Энтони явно определился со своей точкой зрения.

— Простите, джентльмены, а Вам не кажется странным то, что всегда осторожный, привыкший рассчитывать каждый свой шаг Сталин посмел бросить вызов самым могущественным людям в мире? — Черчилль решил поддержать шефа разведки. Он ведь не может не понимать того, что подобная наглость не останется безнаказанной, как Вы считаете?

— Он опьянен военными победами до такой степени, что забыл о силе денег — пожал плечами сэр Энтони. Следует преподать красным наглядный урок, вот и все.

— Простите, дорогой дядя, но мне кажется, что Вы недопонимаете серьезность проблемы — молчавший барон Виктор включился в беседу.

— Разрешите задать Вам вопрос, Ваше Величество?

— Да, барон — кивнул бледный монарх.

— Там были результаты неосторожного поведения Вашего старшего брата? — барон Ротшильд деликатно не употребил слова 'Виндзорский протокол'.

— У принца Людвига хранился третий комплект документов — севшим голосом сообщил Георг — как и вся переписка, предшествовавшая заключению соглашения. Впрочем, там и многое другое, включая переписку бабушки (т.н. 'Письма Виктории' В.Т.), в которой она допускала неосторожные высказывания по многим вопросам — опубликование этих писем нежелательно даже сейчас.

Теперь образцовой белизной лиц, способной поспорить с белизной лучшего мела, слагавшего утесы Дувра, могли похвастаться все собравшиеся, включая сэра Энтони, мистера Оппенгеймера и, даже страдавшего от повышенного давления, сэра Уинстона. Масштаб катастрофы, которая теперь могла разразиться в любой момент, стал понятен всем — речь могла идти не просто о привлечении к суду по обвинению в государственной измене бывшего короля Эдуарда VIII, что стало бы сильнейшим ударом по династии; даже не об отречении нынешнего монарха; теперь под угрозой лишения престола оказывалась вся Виндзорская династия, что ломало систему власти, существующую в Великобритании, ставя под вопрос само существование в нынешнем качестве ее элит.

Ужас был в том, что Сталину бы поверили простые англичане, успевшие вволю хлебнуть военного лихолетья, и, в большинстве своем, искренне симпатизировавшие русскому союзнику. Замолчать эти обвинения было невозможно — а о странном поведении бывшего короля, открыто выражавшего свои симпатии к Гитлеру и скоропостижно отправленному в почетную ссылку губернатором Багамских островов, помнили все. Равно было памятно и поведение 'клики умиротворителей', в отстранении которой от рычагов власти, с приходом на пост премьер-министра Черчилля, немалую роль сыграло давление 'снизу'. Таким образом, разоблачение закулисных договоренностей британской элиты с Третьим Рейхом, по самым сдержанным оценкам балансировавших на грани государственной измены, гарантированно вызывало политическую катастрофу.

Реакцию военнослужащих просчитывать было, мягко говоря, неуютно — если не столь давний Инвергордонский мятеж в Королевском Флоте был вызван всего лишь урезанием жалованья в разгар Великой Депрессии, и прошел он абсолютно бескровно (соответствует РеИ В.Т.), то, как отреагируют только что рисковавшие жизнью, проливавшие кровь и терявшие друзей люди с оружием на то, что они сочтут несомненным предательством.. На американцев рассчитывать не приходилось — во-первых, янки с удовольствием приберут все, что неизбежно выпустит из рук элита Британской Империи, во-вторых, присутствовавшие испытывали обоснованные сомнения в том, что парни с ферм и заводов, надевшие военную форму ВС США, отнесутся к ним намного благожелательнее соотечественников.

Массу интересных впечатлений гарантировало опубликование имевшихся в архиве Гессенов документов и еврейской финансовой элите — вряд ли простых евреев, с ужасом и ненавистью узнавших об истреблении соотечественников и родственников нацистами, обрадовали бы неопровержимые доказательства ведения господами банкирами взаимовыгодных дел с этими самыми нацистами в разгар уничтожения европейского еврейства. За такое могли и пристрелить без особых сантиментов — немало американских и английских евреев добровольно пошли служить в армии Америки и Англии, чтобы иметь возможность отомстить за соплеменников, так что в 'теплоте' их чувств к предателям своего народа сомневаться не приходилось.

Грустные размышления собравшихся джентльменов об открывающихся перед ними перспективах прервал сдавленный наполовину стон, наполовину всхлип короля, начавшего падать со стула.

Первым успел отреагировать молодой и спортивный барон Виктор, удержавший падающего со стула монарха. Несколькими секундами позже на помощь ему подоспел сохранивший хорошую физическую форму сэр Стюарт. Вдвоем они отнесли потерявшего сознание Георга на кушетку. Тем временем, сэр Энтони вызвал слугу и холодно сообщил: 'Его Величеству плохо — немедленно вызовите врачей!'.

Поскольку здоровье короля давно оставляло желать лучшего, то во дворце было установлено дежурство врачей, так что медики примчались всего через четверть часа. Одновременно во дворец был вызван лейб-медик монарха.

Высокое собрание пока перебралось в другую малую гостиную — и мрачно дегустировало коньяк и виски, ожидая вердикта врачей. Новости пришли через полчаса — и приятными их бы не назвал самый завзятый оптимист. В момент надвигающегося тяжелейшего кризиса, который ни с чем нельзя даже было сравнить, монарха свалил инсульт! Еще через два часа лично лейб-медик сообщил собравшимся точную информацию — непосредственной угрозы жизни Его Величества нет, но его состояние является весьма тяжелым, так что сказать точно, сможет ли он когда-нибудь вернуться к делам, если это вообще произойдет, невозможно.

— Джентльмены, время позднее — наше дальнейшее нахождение во дворце не вполне согласуется с требованиями этикета — взял на себя инициативу сэр Уинстон — полагаю, сейчас нам надо определиться с тем, продолжим ли мы начатое обсуждение сейчас или перенесем его на завтра. В первом случае имею честь предложить Вам гостеприимство в моей резиденции. Собравшиеся переглянулись — 'совой' среди них был только Черчилль, остальные уже едва держались на ногах от усталости, время уже было далеко за полночь. Решение же следовало принимать, всесторонне обдумав все моменты — слишком высоки были ставки, внезапно проявившаяся угроза по степени серьезности ничем не уступала успешному германскому вторжению на Остров, вот только Королевские Флот, Армия и ВВС тут ничем помочь не могли.

— Не могу с Вами не согласиться, сэр Уинстон — высказался сэр Энтони — немолодой и не слишком здоровый банкир неважно себя чувствовал — как Вы посмотрите на то, чтобы завтра собраться у меня в банке? Скажем, в два часа пополудни — всем будет удобно, господа?

— Полагаю, если журналисты узнают о визите премьер-министра в Ваш банк, сэр Энтони, то это может быть превратно истолковано — заметил Мензис — возможно, следует избрать другое место встречи?

— Возможно, наилучшим местом встречи станет штаб-квартира Вашего ведомства, сэр Стюарт? — поддержал разведчика барон Виктор, не желавший давать дядюшке преимущество своей территории — беседа и так предстояла нелегкая. Если, конечно, мы Вас не обременим?

— Ничуть не обремените — я всегда рад видеть Вас, джентльмены — предложил свое гостеприимство шеф разведки.

— Тогда, быть может, не в два, а в три часа дня, джентльмены — мне не хотелось бы привлекать излишнее внимание резким изменением своего графика? — предложил Черчилль.

— Это будет удобнее — согласился Оппенгеймер.

— Хорошо, господа — согласился сэр Энтони, недовольно посмотрев на племянника.

Засвидетельствовав свое почтение королеве, и заверив Ее Величество в своей неизменной преданности, почтеннейшие джентльмены разъехались. По странному стечению обстоятельств, их пути сгруппировались следующим образом — сэр Энтони и мистер Оппенгеймер направили свои стопы в особняк Ротшильда в квартале Бельгравия, сэр Уинстон, сэр Стюарт и барон Виктор направились на Даунинг-стрит, 10.

Послесловие 1

По прибытию на место столпы британской элиты занялись согласованием позиций.

— Какого Вы мнения, мистер Оппенгеймер, обо всей этой истории? — полюбопытствовал сэр Энтони, после того, как оба финансовых олигарха расположились в гостиной и отведали коньяку.

— Крайне странная история, сэр Энтони — пожал плечами руководитель алмазной монополии.

— Я, конечно, не специалист по России — но в последнее время странности стали нормой. Сначала Ватикан, мягко говоря, не замеченный в симпатиях к любым русским, договаривается с мистером Сталиным. Мне трудно предположить, что Его Святейшество или кардинал Мальоне вдруг прониклись симпатиями к коммунизму — но, почему-то они договорились с русскими? Потом генералиссимус Франко, чья ненависть к коммунистам прекрасно известна всем заинтересованным лицам, вдруг заключает соглашение с Москвой. Затем фельдмаршал Роммель, никогда не питавший симпатий к красным, возглавляет прорусский переворот. Конечно, прорусская группировка в Германии была всегда — и военные всегда играли в ней важную роль, но тут задействованы очень неожиданные персонажи, как мне сообщили. Теперь господин Сталин вдруг бросает вызов элитам и континентальной Европы, и Британской Империи — отчего он так уверенно себя чувствует?

— Насколько я знаю, в первом случае мистер Сталин предложил джентльменам, прислушивающимся к мнению Ватикана, хороший пакет акций в совместном контроле Европы — медленно ответил Ротшильд — во втором, мистер Франко получил намного больше, чем ему могли бы предложить мы или 'кузены'; в третьем, германским военным и промышленникам были даны гарантии соблюдения их интересов — о, конечно, им предстоит заплатить за агрессию против России, но они сочли эти условия более выгодными для себя, а проанглийская группировка в Германии была парализована.

Собеседники посмотрели друг другу в глаза — и поняли друг друга. Действительно, в действиях 'Красного Чингисхана' легко просматривался один и тот же алгоритм — раз за разом он совмещал кнут и пряник, угрозу лишить всего и более щедрое предложение, нежели то, которое могли сделать конкуренты. Никакой идеологии коммунизма — только перспектива стать нищими или остаться богатыми и влиятельными, поделившись при этом частью бизнеса. При этом Сталин, входя в бизнес новых партнеров, автоматически становился заинтересован в его процветании.

— Это было просто возмутительно! Обнаглевшие русские варвары претендовали — если предположения окажутся верными — на то, чтобы отобрать кусок бизнеса у финансовых владык мира! — именно такие мысли синхронно промелькнули в головах у сэра Энтони и мистера Оппенгеймера.

Вторая мысль, пришедшая к ним — все же собеседники умели держать эмоции под контролем, впрочем, без этого они бы никогда не стали теми, кем они сумели стать — стала менее оптимистичная: 'Похоже, русский диктатор избрал нас очередной целью — в противном случае, трудно объяснить происходящее..'

— Полагаю, сэр Энтони, мистер Сталин собирается выставить нам определенные требования — констатировал алмазный король — подобно американскому бандиту, требующему платить ему в обмен 'на защиту'.

— Скорее, не бандиту, а шантажисту — поправил коллегу банкир.

— Да, Вы правы — согласился Оппенгеймер.

— Как Вы считаете, какие возможны требования? — руководитель 'Де Бирс' окончательно 'переключился на деловую волну'.

— Сталина всегда интересовали промышленность, армия и флот, мировая политика — пожал плечами финансист — так что, по всей видимости, от американцев он потребует поставок новейшего оборудования, даже, скорее, целых заводов, оснащенных новейшими станками; ну а нам будет предложено оплатить все это, в той или иной форме, дать финансовые гарантии и тому подобное.

— Вы не опасаетесь того, что у нас потребуют поделиться нашим бизнесом, подобно тому, как это сделали с немецкими промышленниками? — спросил руководитель алмазной монополии.

— Дорогой коллега, посудите сами — мистера Сталина никогда особо не интересовали мировые финансы — ответил лидер британских финансистов — точнее, они его интересовали иначе, кроме как средство купить что-то, нужное красным. Он никогда не пытался играть на ценах на драгоценные металлы — хотя Советская Россия является крупным добытчиком золота и серебра.

Оппенгеймер молча поклонился, отдавая должное познаниям и авторитету Ротшильда — действительно, кому как не ведущему финансисту рода, контролировавшего более 70% в малоизвестных широкой общественности Золотом и Серебряном комитетах (соответствует РеИ — эти организации, контролировавшие мировые рынки драгоценных металлов, существовали уже тогда и там главенствовал род Ротшильдов В.Т.), было знать реальное положение дел в святая святых мировых финансов.

— Кроме того, этот бешеный грузин ведь не пытался отобрать, скажем, часть бизнеса семьи Реконати — добавил сэр Энтони — насколько мне известно, речь идет о финансировании совместных с русскими программ в их сфере влияния — кстати, на вполне возвратной основе.

— Пожалуй, сэр Энтони, завтра придется согласиться на то, чтобы выслушать предложения 'Красного Чингисхана' — неохотно выдавил Эрнест Оппенгеймер, предчувствовавший расставание со значительной частью сверхприбылей, полученных от продажи миллионов карат технических алмазов Германии во время войны (соответствует РеИ — 'Де Бирс' поставляла алмазы по цене 26 долларов за карат, в 30 раз дороже, чем союзнику — США; впрочем, теснейшее сотрудничество алмазной монополии с Третьим Рейхом началось еще в 30-е годы — именно тогда Германия стала крупнейшим поставщиком алмазного инструмента В.Т.); с другой стороны, представление доказательств его скромного бизнеса c нацистами общественности было чревато куда большими потерями.

Ротшильд кивнул — с него, в этот момент, смело можно было ваять аллегорию Мрачности. Понять 'сладкую парочку' было нетрудно — посвященный в некоторые сложности человек вспомнил бы известный в крайне узких кругах клуб 'Круглый стол' (соответствует РеИ — основан в конце XIX века Сесилом Родсом, первоначально представлял собой объединение британской элиты и проанглийской части континентальной элиты; после Первой Мировой войны расширен за счет допуска в состав клуба американской элиты В.Т.); точнее, взятый им курс на провоцирование войны между Советской Россией и Германией, с целью взаимного ангиллирования их экономических возможностей. Реализация этого плана гарантированно приводила к тому, что старая континентальная элита Европы переставала быть субъектом мировой экономики, переходя на положение 'младшего партнера' англосаксов, а Советская Россия, чьи социально-экономические идеи были источником бесконечной 'головной боли' англосаксонских элит, на десятилетия была бы вынуждена замкнуться в себе, залечивая нанесенные войной раны, что стопроцентно приводило ее к неустранимому отставанию от ведущих стран мира. Конечно, это никоим образом не отменяло проблему раздела добычи — ни британских членов клуба, ни их партнеров с континента нимало не радовала перспектива передать 'контрольный пакет' заокеанским парвеню, позволявшим себе самостоятельную игру, заметно выходившую за рамки первоначально заключенных соглашений.

Последние полгода стали для членов клуба временем беспокойства и сильнейшего непонимания. Альянс большевиков и Ватикана, среди прочего, дававший Сталину возможность влиять на положение дел в Швейцарии — а ведь сколько трудов и денег было потрачено и 'Казной Сиона', и англосаксами, чтобы перехватить контроль над этим мировым финансовым центром, первоначально создававшимся континенталами как альтернатива Сити и Уолл-стрит, не говоря уже о выходе на старую католическую элиту Франции; альянс красных и Франко, обеспечивавший русским 'мост' в Латинскую Америку, в течение полутора столетий бывшую 'охотничьим заповедником' Великобритании и США; и, как завершающий удар — реализация старого кошмара англосаксов, союза России и Германии, пока выразившийся в 'казусе Роммеля'.

Члены клуба 'сломали немало копий', пытаясь понять суть происходящего — но внятного объяснения у них пока не было. Да, Россия всегда была не просто потенциальным фактором неопределенности, но и вероятным центром, объединяющим всех противников англосаксов и их союзников. На практике же, со второй половины XVIII века, когда русские окончательно превратили свое государство в могущественную континентальную Империю, ставшую принципиальным соперником Британской Империи, их удавалось удерживать под контролем непрямыми методами.

Блестящим успехом на этом пути стала эмоциональная 'ловля' постаревшей Екатерины II на эксцессы французской революции — хотя, по логике вещей, в Петербурге должны были прыгать до потолка от радости, поскольку выход Франции из 'Большой Игры' и сковывание европейских монархий означал свободу рук для России в отношении Османской Империи и Персии, что практически гарантировало русским положительное решение их многовековых стратегических задач на Юге. Чуть меньшим успехом стало убийство Павла I, сочетавшееся с проанглийским переворотом — тогда впервые был сорван союз континентальных Империй против Острова, имевший великолепные шансы на успех; более того, потенциальные союзники, практически не имевшие пересечений интересов, сошлись в смертельной, губительной для них обоих, схватке. Шедевром британской дипломатии стала Первая Мировая война — строго говоря, конфликт исчерпывался вопросом о принадлежности Эльзаса и Лотарингии — но, англичане сумели, действуя руками французов, австрийцев и сербов, столкнуть в схватке вовсе не имеющие между собой противоречий Российскую и Германскую Империи (называть конфликт из-за величины хлебных пошлин причиной войны стеснялись даже неукоснительно следующие линии партии советские историки В.Т.). Другое дело, что англичане не сумели правильно рассчитать силы континентальных конкурентов, как союзников, так и противников — и, поэтому, вместо извлечения выгод из излюбленной ими позиции 'смеющегося третьего' Великобритании пришлось воевать в полную силу; выгоды же из взаимного ослабления и уничтожения стратегических конкурентов извлекла Америка.

Именно тогда, оказавшись на грани потери всего могущества, накопленного за четыре столетия колониальной экспансии и пиратских походов, финансовых игр и промышленной революции, изощренных интриг и политических убийств, британская элита сделала свои ходы. Предельно рискованные ходы — но выбора у власть имущих Великобритании не было: если удержание превосходства над Германией на морях, должное спровоцировать ее на преимущественные действия на суше, сопряженные с выводом из 'Большой Игры' Франции и нанесения неприемлемого ущерба России — как всегда, коварный Альбион уничтожал союзников руками противника и противника — руками союзников — известные как 'дредноутная гонка', обошлись в 50 млн. фунтов стерлингов, то общие расходы Великобритании на Первую Мировую войну превысили 11 миллиардов фунтов стерлингов. При довоенном золотом обеспечинии фунта стерлингов, превышавшем 7 г золота, золотой эквивалент расходов на Великую войну превысил 80,5 тысяч тонн золота. Один государственный долг превысил 8 миллиардов фунтов — в золоте это превышало 58,5 тысяч тонн. Это были неоплатные долги — даже для Британии; их не могли компенсировать никакие территориальные приобретения, полученные в Версале. Одно обслуживаниегосударственного долга после Первой Мировой войны обходилось в 40% бюджета страны. Поэтому британская элита встала перед дилеммой: или стать сателлитом своей же бывшей колонии, или загнать кредитора в гроб, благо в этом случае востребовать долги было бы некому.

Со свойственным англичанам изяществом игра была выстроена в два уровня. Первым уровнем 'Большой Игры', согласованным в рамках клуба 'Круглый стол', было подавление всех элит, не имевших счастья быть англосаксами — с последующим разделом мира между элитами Великобритании и США. Второй уровень был спланирован в расчете на различия типов экономик: если экономика США относилась к экономикам открытого типа, то экономика Британской Империи, благодаря реализации идей Джозефа Чемберлена, все больше становилась экономикой промежуточного типа между открытой и закрытой; экономика же Германии была закрытой, японская явно тяготела к закрытости. Общая идея была элегантна — если Германия вытеснит Америку с европейских рынков путем военного захвата, а Япония сумеет проделать то же в Китае, то, при том условии, что интересы Британии не будут затронуты агрессорами, США попадали в экономическую изоляцию, лишаясь рынков сбыта своих товаров, и, что не менее важно, возможностей 'экспорта инфляции' в Европу и Азию, которые были изрядным подспорьем для американской экономики после отмены Великобританией 'золотого стандарта' фунта стерлингов.

Когда выяснилось, что американцы далеко не так простодушны, как казалось на первый взгляд — и, в свою очередь, прилагают все усилия для того, чтобы использовать нацистов в качестве тарана, сокрушающего британское влияние в Европе — останавливать разогнавшийся грузовик было поздно, можно было только попытаться канализировать немецкую агрессию в безопасном для Британии направлении. Похожие попытки англичане предпринимали и на Дальнем Востоке. Вершиной этих усилий стал Мюнхенский договор в Европе и пакт 'Арита-Крейги' — в Азии.

Уникальный шанс на реванш, представившийся им благодаря невидимому противостоянию англичан и американцев, попытались использовать немецкие промышленники — и, надо заметить, не без успеха, во всяком случае, на первом этапе.

Это Энтони Ротшильду и Эрнесту Оппенгеймеру было понятно — опытнейшие мастера 'Большой Игры', поколениями определявшие судьбы Европы и всего мира, вели свои партии, добиваясь успехов и терпя поражения; но, внятно объяснить успехи русских, никогда не замеченных в игре гроссмейстерского уровня, было невозможно!

Оставалось одно — пока отступить под натиском превосходящих сил врага, и, готовить реванш, помня принцип 'Британия проигрывала сражения — но не войны!'

Послесловие 2

Тем временем в уютном кабинете на Даунинг-стрит в неярком свете настольной лампы вился дымок сигар и отливал медовым янтарем коньяк в бокалах. И, конечно, шла неторопливая беседа.

— Вы полагаете, что успехи русских объясняются помощью их потомков — барон Ротшильд вслух проговаривал свои мысли — за несколько десятилетий информация о негласных договоренностях джентльменов могла просочиться — или, немалая ее часть — и именно этим объясняется безукоризненная игра мистера Сталина. Нет его гениальности в 'Большой Игре' — есть точное знание слабых мест противников и союзников.

— Я бы не стал недооценивать господина Сталина — мягко укорил собеседника сэр Уинстон — суметь разыграть свои козыри в такой игре может только в высшей степени незаурядная личность. А суметь разыграть их с таким уровнем эффективности может только истинный виртуоз Игры.

— Благодарю Вас за добрый совет, сэр Уинстон — поблагодарил премьера Виктор Ротшильд — Вы абсолютно правы, противники мистера Сталина, имевшие неосторожность недооценить его, имели возможность горько пожалеть о допущенной ошибке.

— Всегда к Вашим услугам, господин барон — устало улыбнулся Черчилль. Но, сейчас, нам надо попытаться понять, чего добивается милейший мистер Сталин. Каковы Ваши мнения, джентльмены?

— Полагаю, возможны следующие варианты — высказался шеф разведки.

— Первое. Опубликование всех, известных красным, компрометирующих материалов. Британия немедленно сваливается в тяжелейший политический кризис, усугубленный случившимся сегодня несчастьем с Его Величеством. Если учесть тот факт, что наша экономика удерживается на грани коллапса исключительно благодаря помощи 'кузенов', то потеря управления гарантированно приведет к краху. Собственно, мы окажемся в положении, весьма напоминающем положение России весной и летом 1917 года. Да, 'кузены' совершенно не заинтересованы в красной Великобритании, поэтому мы сможем рассчитывать на их действенную помощь — единственно, каков будет предъявленный ими счет?

Премьер-министр и барон Ротшильд молчаливо выразили свое согласие с генерал-майором Мензисом — действительно, все вышеперечисленное было более чем реально; да, за помощь американцев пришлось бы рассчитываться превращением Великобритании в протекторат США.

— Закономерен вопрос, джентльмены — на что может рассчитывать мистер Сталин в случае реализации этого варианта? — продолжил свой анализ сэр Стюарт.

— Мне видятся следующие выгоды — во-первых, резко ослабевает контроль за освобожденными нами и 'кузенами' территориями Западной Европы: на контролируемых Королевской армией практически до нуля, американцами — очень резко; таким образом, мистер Сталин может существенно увеличить свою сферу влияния в Европе; во-вторых, заметно усиливаются его позиции на послевоенной мирной конференции, поскольку легитимность британской делегации можно будет поставить под вопрос, не говоря уже о том, что ресурсы союзников в критический момент будут скованы у нас; в-третьих, русские вынудят американцев затратить значительные ресурсы на стабилизацию положения в Британии. Это хороший для нас вариант — если удастся избежать смены политической системы, что не исключено.

— Минусы этого сценария заключаются в том, что по его результатам англосаксонский мир становится единым целым, полностью контролируемым американцами — следовательно, дальнейшая игра на наших противоречиях становится невозможна для русских. Конечно, сочтет ли маршал Сталин пусть существенные, но разовые, выгоды достаточной компенсацией за долгосрочное ухудшение своих позиций, неизвестно — но, маловероятно, чтобы он этого не учел.

— Второе. Получение в обмен на компрометирующие материалы массированной экономической и технологической помощи, столь необходимой сейчас России. Здесь все очевидно — такая помощь будет охотно оказана, поскольку поддержание стабильности обойдется намного дороже. Правда, тут неизбежно возникает вопрос — будет ли она оказана в масштабах, кардинально меняющих ситуацию? Полагаю, что нет — это заведомо невыгодно ни нам, ни 'кузенам'. Соответственно, мистер Сталин получает умеренные выгоды, ничем не рискуя.

— Третье. Милейший маршал попытается сыграть с нами в ту же игру, в которую он успешно сыграл с Ватиканом и немцами. Проще говоря, он предложит нам отдать часть ему — или, отдать все янки.

Здесь можно только предполагать, что он может вкладывать в понятие 'отдать часть' — поскольку буквальное повторение католического и германского трюков явно невозможно, разрыв союза Великобритании и США немыслим.

Сэр Стюарт замолчал, глядя на собеседников.

— Исходя из наших возможностей, это может быть либо доля в торговле Европы с колониями, — сэр Уинстон сделал паузу, чтобы наиболее эффектно использовать 'пас', переданный ему разведчиком — Черчилль еще не забыл полученного в молодости опыта игры в поло (было в РеИ — лейтенант Черчилль играл в конное поло В.Т.) — либо получить долю в том, где мы наиболее сильны — операциях с драгоценными металлами и камнями.

Барон Виктор Ротшильд был смелым и умным человеком, обладавшим сильной волей — но, сейчас глядя на его лицо, даже ребенок мог бы сказать, что аристократ от финансов не верит своим ушам. Черчилль и Мензис терпеливо ждали , пока он справится с шоком — впрочем, вполне понятным и извинительным, в особенности, для формального главы 'золотой' династии.

— Вы полагаете, что господин Сталин выстраивает ситуацию в расчете на то, что мы окажемся перед выбором: либо ситуация, напоминающая ту, в которой оказались и мы, и французы во время прошлой Великой войны, когда приходилось распродавать вложения, сделанные в США за полвека, чтобы оплатить поставки 'кузенов'; либо принять его предложение — к чести барона, он не стал размениваться на бессмысленные восклицания вроде 'Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!' или 'Это возмутительная наглость Красного Чингисхана!' — а занялся поиском выхода из положения, в которое сейчас попала верхушка Великобритании.

— Вы абсолютно правильно поняли мою мысль — согласился премьер. Скажу больше — сейчас нам предстоит маневрировать между красными и 'кузенами', чтобы сохранить Британию в ряду великих держав. Кстати, права на ошибку у нас больше нет.

Мензис и Ротшильд хмуро промолчали — Черчилль высказался более чем откровенно, ясно выразив свои намерения: британской элите предстоял новый тур смертельно опасных маневров во имя спасения Империи, но, в отличие от 20-х — 30-х годов, сейчас права на повторение ошибок Макдональда и Чемберлена, сделавших ставку на изощренное искусство интриги, не подкрепленное авторитетом Королевского Флота и возможностями фунта стерлингов, не было. Только что премьер-министр недвусмысленно сказал, что 'дешевой империалистической политики' больше не будет — более того, как и после краха Франции, он готов идти до конца, в прямом и переносном плане сжигая корабли (намек на операцию 'Катапульта' — атаку британского флота французских кораблей, нарушающую все юридические нормы и принятые 'правила игры' В.Т.). Конечно, в своих устремлениях потомок герцогов Мальборо был не одинок — собственно, его и выдвинула на пост премьера в самый критический для Британской Империи момент та часть английской элиты, которая была до конца отстаивать великодержавный статус Империи — но, сейчас, они присутствовали при объявлении Черчиллем негласной войны двум державам, ставшим хозяевами мира по итогам новой Великой войны. Англии предстояло сталкивать пока еще союзников между собой, заключая с ними тайные и явные альянсы ради достижения поставленной цели.

— Хорошо, сэр Уинстон — негромко сказал барон, которого совершенно не радовала перспектива оказаться младшим партнером Рокфеллеров — а в случае реализации первого из указанных сэром Стюартом сценариев расплачиваться с американцами предстояло не только нефтяными месторождениями Персидского залива, но и золотыми и алмазными приисками Южной Африки, это было очевидно. Красные, в этом случае, имели перед янки одно несомненное в глазах англичан преимущество — у них не было флота, необходимого для контролля юга Африки; и в ближайшие 20-30 лет не будет. Выстраивание же практически всемирной золотой монополии позволяло не просто извлекать сверхприбыли, но и, со временем, постепенно ослаблять положение доллара в качестве мировой резервной валюты, усиливаяпозиции фунта — несомненно, в рублевую зону попасть не удастся, но удержание зоны фунта стерлингов в этом случае представлялось вполне возможным делом.

— Я думаю, завтра излагать все эти соображения будет несколько преждевременно — заметил барон Виктор, хорошо знавший и двоюродного дядюшку, и мистера Оппенгеймера — стоит ограничиться их согласием на переговоры с мистером Сталиным.

— Не могу с Вами не согласиться — высказался Черчилль, мысленно поздравивший себя с успехом — 'золотая' династия нынче была далеко не так едина во мнениях, как еще полвека назад; если часть представителей рода Ротшильдов терпимо относились к разделу мировых финансов с группировкой Рокфеллеров, то, другая часть была настроена на восстановление семейной монополии. Другое дело, что быть настроенными на восстановление этой монополии и быть готовыми ради этого пойти на соглашение с очень, очень сильно нелюбимым всеми Ротшильдами Сталиным — это были совсем разные категории.

— Как это ни парадоксально прозвучит — но наиболее опасным противником Британии сейчас являются не русские, а янки — изрек очевидную для собравшихся банальность Мензис, имея своей целью окончательно закрепить настрой молодого Ротшильда.

Виктор Ротшильд пожал плечами — с учетом того, что экономика Британии в значительной степени держалась на морской торговле, ответ на вопрос, кто является для нее наиболее опасным конкурентом, был очевиден до неприличия.

Послесловие 3

В три часа пополудни следующего — или, если быть безукоризненно точным, того же дня, поскольку обсуждения закончились далеко за полночь — 6 мая, в кабинете шефа британской разведки собрались те, кому предстояло принять важнейшее решение.

После исполнения сэра Стюарта долга гостеприимства, выразившегося в предложении напитков и сигар, началось обсуждение.

— Полагаю, всем нам очевидно, что опубликование документов из архива Гессенов приведет к нежелательным последствиям — взял инициативу в свои руки сэр Энтони. Остается лишь решить, следует ли нам вообще идти на переговоры с мистером Сталиным — и, если да, то на каких условиях.

— Отказ от переговоров приведет к тяжелым последствиям для Британии — сэр Уинстон был предельно дипломатичен, раздражать ведущих финансистов мира точно не следовало — тем паче, что склонными к компромиссам людьми их бы не назвал даже очень расположенный к Ротшильду и Оппенгеймеру человек — а маршала, насколько я могу судить, устроит и отказ от ведения переговоров.

Финансисты посмотрели друг на друга — вчера это не обсуждалось, но тяжелейший политический кризис Великобритании, с немалой вероятностью перерастающий в коллапс всей политической системы Альбиона, практически гарантировал потерю всех позиций Британии на континенте, с разделом таковых между американцами и русскими. Применительно лично к ним это означало потерю позиций в финансовой системе Франции, с разделом сфер влияния между финансистами Ватикана и группы Рокфеллеров. В такой же степени это касалось и тех стран Западной Европы, которые были освобождены англосаксами, за исключением разве что Голландии — там старая континентальная элита практически не имела серьезных позиций, так что всецело ориентирующаяся на англичан страна досталась бы 'кузенам'. Конечно, в первую очередь это касалось Ротшильдов — но и Оппенгеймер, представлявший, прежде всего, интересы британцев и их континентальных союзников, был бы вынужден согласиться с очень существенным перераспределением пакетов акций в мировой алмазной монополии в пользу элиты США. Определенно, не следовало забывать того, что мировым центром огранки алмазов и торговли бриллиантами был именно Амстердам — так что это стало бы дополнительным аргументом в вопросе перераспределения доходов.

Ну а обсуждать малоприятный вопрос, заключавшийся в том, что будет с фунтом стерлингов, если Британия полностью лишится возможности 'экспорта инфляции' на континент, столпам английских финансов просто не хотелось — хватало и того, что после захвата и хозяйничанья японцев в Индии Империя лишилась не только жизненно необходимой ей долларовой выручки (соответствует РеИ — в 1940-1945 гг. основным источником долларовой выручки была именно Индия В.Т.), но и импортером дешевеющего на глазах фунта. Упоминать в этой связи дальневосточные и африканские колонии не стоило — когда удастся сбросить туда денежную массу, ведомо было только Господу или его извечному оппоненту, но оба не спешили поделиться своими познаниями на сей счет.

'Десертом' же шло то, что в случае их отказа от предложений Сталина — в любой форме — все сомневающиеся получали наглядный урок на тему, стоит ли сотрудничать с русскими. Положительные примеры уже имелись — но, для полноты картины маршалу явно не хватало отрицательного примера. По здравому размышлению, ни сэру Энтони, ни главе 'Де Бирс' не очень хотелось пополнить своими персонами коллекцию 'охотничьих трофеев' русского диктатора — а перспектива этого сейчас была реальна.

— Полагаю, следует выслушать русского диктатора — а, узнав его условия, можно будет принимать решение о продолжении переговоров или отказе от них — постарался 'сохранить лицо' Оппенгеймер. Возможно, следует постараться затянуть переговоры — насколько я понимаю, наиболее удобный для красных момент довольно ограничен во времени, не превышая двух или трех месяцев; дальше пойдет частичная демобилизация, острота противоречий заметно сгладится.

— Вряд ли удастся поймать маршала на эту уловку — мягко возразил Черчилль. По опыту своих переговоров с ним могу точно сказать, что он склонен к предельной определенности. Кроме того, он высоко ценит точные, неопровержимые аргументы, умея выстраивать безукоризненные логические цепочки — настолько, что я, будучи воспитан в британском парламенте, с его культурой ожесточенных дискуссий, ничего не мог противопоставить ему (несколько видоизменное высказывание Черчилля о полемическом искусстве Сталина, имевшее место в РеИ В.Т.). Попытаться, бесспорно, надо — но всерьез рассчитывать на это не стоит.

— Вы очень высоко оцениваете кремлевского диктатора — корректно укорил Черчилля Ротшильд-старший.

— Этот человек принял разоренную, неграмотную Россию, с сохой — в качестве самой распространенной техники — и одному Господу ведомо, какой он ее оставит; текущее положение дел наводит на мысль, что самые комплиментарные оценки личности Сталина могут быть недостаточно реалистичными — пожал плечами премьер-министр. Даже если большевики из будущего оказывают ему самую широкую помощь, то ее еще нужно суметь использовать.

Энтони Ротшильд поморщился — он вообще не любил отвлеченных умствований, предпочитая им предельную практичность; но, возразить было нечего, хотя бы потому, что альтернативная версия развития событий наводила на не менее грустные для него выводы.

— Итак, джентльмены, полагаю, мы пришл

и к общему мнению относительно необходимости начала переговоров с мистером Сталиным — или нет? — барон Виктор счел нужным вернуть беседу в русло обсуждения насущных проблем, пока разозленный не на шутку дядюшка не пошел на конфликт с премьером, получившим прозвище 'Железный Боров' отнюдь не за кротость характера.

— Имеет смысл выслушать предложения мистера Сталина — и, исходя из них, принимать окончательное решение — твердо сказал Оппенгеймер.

— Согласен с мистером Оппенгеймером — добавлю лишь, что нам не следует первыми выходить на контакт с русскими — высказал свою точку зрения Энтони Ротшильд так, что было очевидно — это максимальная уступка, на которую он готов пойти.

— Я принимаю точку зрения сэра Энтони и мистера Оппенгеймера — выразил свое мнение Черчилль, вполне довольный тем, что удалось выдавить их согласие на предварительные переговоры.

— Присоединяюсь к Вашему мнению, джентльмены — кротко сообщил сэр Стюарт.

— Полностью согласен с Вашим мнением, господа — скромно, как и полагалось младшему по возрасту и положению, сказал барон Виктор.

Размышления генерала Тодзио.

11 мая 1944 года, Токио.

Генерал Тодзио, премьер-министр Империи, сидел в чайном домике, в своем саду — и в одиночестве пил чай.

Строго говоря, это не было обычным чаепитием самурая, отдыхом для души и тела — генерал продолжал работать, анализируя имеющуюся информацию, и, ища выходы из сложившейся ситуации.

Ситуация не радовала верного слугу Тэнно, одного из руководителей клана Тесю. Нет, формально все было очень неплохо — оборонительный периметр Империи был нерушим, промышленность наращивала выпуск вооружения, Армия была по-прежнему сильна, как, впрочем, и Флот.. Все это было так — но генерал понимал, что это не более чем форма, с сутью же все было намного хуже.

Хидэки-сама осторожно отпил глоток чая, покатал горячую жидкость во рту, наслаждаясь ее вкусом — и проглотил.

Генерал, помня уроки, данные ему Учителем, снова просчитывал обстановку — и не находил ошибок.

К середине 20-х имевшийся у Империи 'жирок' был истрачен целиком — а расклады и внутри, и вовне не становились лучше. Для того чтобы не стать подобием Сиама, стране нужно было развивать промышленность — а для этого нужно было дешевое сырье и рынки сбыта, на которых можно было бы продавать свою продукцию по монопольно высокой цене. Это же можно было сформулировать и проще — для того, чтобы выжить, стране Ниппон необходимо было стать новой Британской Империей, процветающей за счет эксплуатации колоний. Альтернативой была или медленная смерть, в том случае, если бы Ниппон сохранялась в тогдашнем состоянии, покупателя дорогого стратегического сырья и продавца дешевого текстиля — или смерть быстрая, в том случае, когда в стране, не имеющей жизненного пространства, но, с быстро растущим населением, вспыхнула бы революция, подобная русской. Между тем, Империя не имела колоний, куда можно было бы переселить миллионы человек избыточного населения — а главный канал эмиграции, США, был перекрыт — в 1921 году Конгресс принял закон, запрещавший свободную иммиграцию.

Единственным выходом из ситуации могло стать только создание экономически самодостаточной Империи, с источниками упомянутого выше дешевого сырья и рынками сбыта дорогостоящей готовой продукции. Но трагедия Империи состояла в том, что мир уже был поделен — и никто не собирался делиться со страной Ямато своим 'рисом'. И единственной возможностью выжить была экспансия в виде военной агрессии.

Именно в силу осознания безвыходности положения, в котором находилась Империя, и был принят 'Меморандум Танака' — высшее военное руководство Империи понимало, что у них нет иного выбора, чем выбор между смертельным риском и верной смертью, экспансией, обеспеченной военной силой и гарантированной национальной катастрофой. Оставалось идти по пути смертельного риска — и надеяться на милость Аматерасу.

Боги были милостивы к Империи Ниппон — легко прошел и захват Маньчжурии, и молчаливое признание этого захвата Западом, и развертывание там резервной промышленной базы Империи. И далее Боги не оставляли нацию Ямато — не было особых проблем в Китае, несмотря на то, что японские войска захватывали собственность англичан и американцев; а соглашение Арита-Крейги и вовсе означало признание Великобританией всех настоящих и будущих захватов в Китае.

Единственной настоящей проблемой Империи в то время была Россия. Бои за сопку Заозерная убедительно продемонстрировали сомневающимся мощь советской артиллерии — но это было сущей мелочью по сравнению с номонханским инцидентом, когда стало ясно, что даже элитная дивизия типа 'А', вместе с частями усиления, не может противостоять советским танковым соединениям. Именно тогда стало очевидно — и в 'мелочах', и в главном — Советский Союз под руководством господина Сталина имеет очень мало общего с Российской Империей царя Николая II.

Хидэки Тодзио вспоминал это время, мрачнея все сильнее и сильнее. Да, Императорская Армия, с момента своего создания считала смыслом своего существования миссию на Севере — и ведь долго все было хорошо, даже срыв сибирской экспедиции среди армейских офицеров было принято объяснять внутренними проблемами Империи, а не силой врага.

Номонхан стал страшным уроком во всем — тогда командование Квантунской армии хотело реванша за хасанские сопки, и, сделало все от него зависящее, чтобы пограничье Маньчжоу-ди-го и Внешней Монголии стало новым Мукденом для возомнивших о себе русских. Тщательно было выбрано место конфликта — менее чем в 200 км от японской железнодорожной станции, и, более чем в 700 км — от русской станции Борзя в Забайкалье. К операции были привлечены лучшие силы Квантунской армии — и сухопутчики, и летчики.

И тут русский медведь показал свою силу, хотя и не сразу — на всех уровнях планирования и ведения войны. Русские сумели сделать все — от переброски и снабжения войск, от захвата господства в воздухе до окружения 6-й армии. Венцом всего стала проведенная ими дипломатическая операция по заключению Пакта Молотова-Риббентропа, фактически дезавуировавшая японо-германское соглашение о совместной обороне.

Тогда клан Тесю впервые заглянул в разверзающуюся на Севере бездну — была совершенно реальна перспектива войны с Россией — войны, которую предстояло начать, имея в Маньчжурии восемь дивизий, против тридцати русских на Дальнем Востоке. Войны, которую предстояло вести, когда значительная часть кадровых дивизий оперативно была связана в Китае — и вытащить их оттуда было невозможно. Войны, которую предстояло вести, не имея союзников в Европе. Войны, в которой предстояло драться против русских подвижных соединений — а у русских были и танковые бригады, численностью в немецкую танковую дивизию, и кавалерийские корпуса мирного времени, развертываемые в конные армии — имея шесть кавалерийских бригад и немногочисленные отдельные танковые полки и батальоны. Притом — и Номонхан это доказал на практике — противотанковая оборона Императорской Армии была ниже всякой критики.

Война в Китае шла успешно — но она не решала главной проблемы Империи, заключавшейся в зависимости от внешних источников стратегического сырья и продовольствия. Китай не мог дать чугуна и цветных металлов, нефти и риса в нужных Японии количествах — там их просто не было, даже в минимально необходимых количествах. А, там, где все это было, имелись хозяева, единые в своей решимости не дать Империи стать силой, независимой от воли гайдзинов.

Летом сорокового года, казалось, Боги повернулись к стране Ямато — богатейшие колонии, Голландская Ост-Индия и Французский Индокитай, фактически оказались бесхозными; Британия попросту не могла защитить свои колонии на Тихом океане, поскольку ее флот разрывался между Метрополией, северной Атлантикой, Средиземным морем и Индийским океаном, пытаясь прикрыть все коммуникации Империи.

Но так было только на первый взгляд — на Тихом океане была сильна Америка, в чьей власти было лишить Японию жизненно необходимых ей товаров: нефти и авиабензина, металлолома и современных станков. На материке дела обстояли не лучше — Маньчжоу-ди-го жила под угрозой удара с Севера, что автоматически лишало Империю половины чугуна и пятой части стали, примерно десятой части продовольствия. Отношения между северным Медведем и западным Орлом были плохими — единственное, в чем они были едины, так это в их отношении к Империи Ямато. Соответственно, удар Армии на Север означал тяжелые сражения с непредсказуемым итогом, жесточайшую нехватку риса в Метрополии, поскольку пришлось бы мобилизовать очень многих мужчин — а сельское хозяйство держалось на ручном труде, и прекращение поставок нефти; удар Флота на Юг означал тяжелые сражения с американским флотом, прекращение западного импорта — и, в завершение всего, дивизии и корпуса Красной Армии, рвущиеся к Харбину и Мукдену, Порт-Артуру и Бэньсиху, Сеулу и Пусану. Первый вариант означал медленную смерть Империи — второй же гарантировал быстрый крах.

А, тем временем, американцы не торопясь затягивали петлю на горле страны Ниппон — началось все в 1938 году, когда правительство США ввело 'моральное эмбарго' на экспорт в Японию авиационной техники. На первый взгляд, 'моральное эмбарго' выглядело безобидно — поскольку тогда американский президент не имел права запрещать экспорт в мирное время, формально 'моральное эмбарго' обеспечивалось письмами из Госдепартамента, отправленными владельцам фирм, сотрудничавшим с Империей, с призывом прекратить этот бизнес. И все — никаких юридических последствий тогда быть не могло. На практике же, этих писем оказалось достаточно, чтобы намертво перекрыть все поставки американской авиатехники в Японию — не помогало ничто, хозяева компаний наотрез отказывались идти наперекор правительству.

Но это было только начало — в сентябре 1940 года США расторгли торговый договор 1911 года, введя внешне безобидную практику лицензирования поставок стратегических материалов в Империю. Практически это значило, что на каждую партию стратегических материалов надо получать лицензию Госдепартамента. Был перекрыт импорт железного лома — необходимого сырья для черной металлургии Империи.

Но это еще были не самые страшные беды — японская авиапромышленность имела налаженные связи с итальянцами и немцами, так что было чем заменить американскую технику; маньчжурские заводы наращивали выплавку чугуна, так что отсутствие американского металлолома не стало смертельным ударом — тяжелейшим ударом стал фактический запрет на импорт авиабензина. Япония не имела производства 100-октанового авиабензина, весь он импортировался из США — и, заменить его было невозможно. Было, правда, производство 87-октанового бензина — но, его качество было ниже всякой критики, это знали все. Результатом стало снижение возможностей японской авиации.

Именно тогда элита Империи была поставлена перед дилеммой — или получение подконтрольных Японии источников нефти, или гибель, в той или иной форме. Единственным источником нефти, добывавшим ее в достаточном количестве, была Голландская Индия — 8 млн. т нефти в год полностью удовлетворяли потребности Империи что мирного, что военного времени. Приятным дополнением была нефтедобыча Британского Борнео — еще миллион тонн в год. Проблемой было то, что захват нефтяных полей Борнео был невозможен без захвата Сингапура, а безопасный подвоз этой нефти в Метрополию был не реален без захвата Филиппин. Тем временем, материковые владения Империи продолжали находиться под угрозой удара русской армии.

Русско-германская война стала для Империи подарком Богов, возможностью решить все свои экономические проблемы без оглядки на Север — именно поэтому Тодзио выступил против вступления в войну против России на стороне Рейха. Пришлось придержать любителей 'Специальных маневров' из руководства Квантунской армии — такой шанс упускать было нельзя.

В отличие от многих коллег, например, того же генерала Муто, Тодзио понимал предельность риска — да, материалы группы полковника Ивакуро были уничтожены, но результаты его анализа врезались в память генерала. Десять к одному — именно таким было соотношение экономических потенциалов США и Империи. Война с США и Великобританией была игрой со смертью, прогулкой по острию катаны над пропастью катастрофы — но, пока шанс был. Адмирал Ямамото четко изложил свою позицию — пока не начали вступать в строй новые американские корабли, строящиеся согласно новым кораблестроительным программам, пока силы флотов на Тихом океане практически равны — шанс есть, но, с каждым месяцем он будет становиться все меньше, пока не растает совсем.

Попытка оставить возможность для относительно мирной реализации варианта, предложенного адмиралом Енаи — завладеть колониями Голландии и Франции с формального согласия хозяев — была сорвана американцами. Двадцать пятого июля, на следующий день после ввода японских войск во Французский Индокитай, США объявили о замораживании японских активов в американских банках, ввели эмбарго на поставки нефти — и вынудили сделать то же самое Великобританию и Голландию. Империя мгновенно оказалась на грани краха — все внешние источники нефти оказались перекрыты.

Можно было только радоваться тому, что высшему руководству Империи удалось удержать 'ястребов' из числа тех, кто грезил войной с Россией — стратегических запасов нефти было на год. За это время надо было или договориться с Америкой — или выиграть войну, обеспечив ресурсную базу Империи Ямато.

И тут имперская элита раскололась психологически — на тех, кто готовился к войне, и, молил Богов об успешном завершении японо-американских переговоров; и тех, кто готовился к войне, твердо веря в то, что Боги не оставят своей милостью страну Ниппон, даровав ей победу.

Хидэки Тодзио относился ко вторым — сын генерала Императорской Армии, участника Русско-японской войны, он на всю жизнь запомнил слова отца: 'Хидэки-тян, тогда у нас был выбор между смертельной опасностью и верной смертью. Для того чтобы развивать промышленность Империи нам были необходимы ресурсы Кореи — никакая другая страна была нам тогда не по силам, мы бы просто не смогли их освоить. Между Кореей и нами стояла Россия. Если тебе кто-то скажет, что победа над Россией была легкой — не верь этому. Россия была намного сильнее нас — и на суше, и на море. Ей достаточно было нанести нам одно большое поражение на суше — и, даже не сбрасывать нашу Армию в море, но, просто зажать нас в Корее, выстроив сильную полевую оборону по реке Ялу, усиленную артиллерией. Еще хуже обстояли дела на море. Если бы адмирал Макаров не погиб, у него были шансы победить — и это был бы крах Империи. Сменившему его адмиралу Витгефту даже не надо было побеждать — ему достаточно было разменивать один свой корабль на один наш, и этого было бы достаточно. Адмиралу Рожественскому даже не надо было вступать в генеральное сражение — хватило бы прорыва во Владивосток, с последующим затягиванием войны, и это бы стало нашим проигрышем, поскольку у нас заканчивались деньги на войну. Я уже не говорю о том, что русские могли просто выслать на наши коммуникации десятки вооруженных пароходов-рейдеров — и задушить Империю морской блокадой.

Если тебе скажут, что тогда был благоприятный момент, чтобы начать войну с Россией — не верь этому. Да, тогда дела у нас обстояли не так плохо, как в 1895 году, когда Россия, Франция и Германия, угрожая войной, заставили нас пересмотреть итоги Симоносекского мира — теперь у нас были современные Армия и Флот, был союз с Англией, были кредиты, выданные нам на ведение войны Англией и Америкой. У России, же, напротив, не было союзников. Но Россия могла разгромить нас и в одиночку — так что момент был вовсе не благоприятный, а — не безнадежный, это совсем разные категории.

А, вот, если тебе скажут, сын, что итог войны был предопределен — верь этому. Русским для победы было достаточно не проиграть — нам же требовалось победить во всех сражениях с минимальными потерями, поскольку возмещать их было просто нечем и не на что. Для победы мало было самурайской доблести и воинского мастерства — надо было, чтобы Боги Империи Ямато повернули события в единственно возможном направлении, так, чтобы Россия не смогла победить, ни при каких обстоятельствах. И они это сделали — наши враги, русские, делали именно то, что было необходимо нам.

Вывод прост — наша страна находится под покровительством Богов, нация Ямато пользуется их особым благоволением. Если же когда-нибудь возникнет сходная ситуация — надо идти вперед, не колеблясь и не испытывая сомнения. И если у Империи будет хотя бы один шанс на победу — даже если это будет один шанс из миллиона — Боги не оставят нас своей милостью, главное — нам самим не дрогнуть'.

Генерал всегда вспоминал эти слова отца, когда в его душу заползал червь сомнения. Но, сейчас проклятое сомнение не желало униматься, снова и снова подбрасывая ему пищу для размышлений, подтачивающих несгибаемую волю самурая. Вспоминалось лето и осень 1941 года, когда Россия рушилась под ударами Вермахта. Вспоминались победные для Империи зима 41-42 годов, весна 42-го года, когда воины Империи шли от победы к победе, сокрушая гайдзинов. И, неизбежно вспоминалось лето 1942 года — когда Боги войны впервые отвернулись от Японии и Германии, даровав первые победы Америке и России.

Дальше все было хуже — и если Япония держалась, то ее европейский союзник больше всего напоминал тунца, разделываемого умелым поваром на суши.

— Неужели Боги посмеялись над нами, даровав нам победу над Россией — тогда, в 1905 году? — подумал Тодзио. Ведь обратной стороной этой победы стало то, что мы окончательно потеряли возможность быть хризантемой, цветущей в саду — теперь у нас не было другого пути, кроме пути тигра, должного охотиться — и охотиться успешно, в противном случае он будет убит охотником или умрет с голоду.

Генерал не раз пытался отогнать от себя эту мысль — но она возвращалась. Загадочная северная страна представлялась ему Драконом-Фениксом — средоточием силы, мудрости и ярости — сгорающим в огне войн и революций и возвращающимся возрожденным, чтобы свершить месть своим врагам. Пример немцев был у него перед глазами — их путь, от великих побед, от безусловного доминирования в Европе, до позорной капитуляции перед торжествующим врагом, занял неполных два года.

— Нет, Боги испытывают нас, нашу силу духа и решимость победить — решил для себя генерал, немалым усилием воли отогнав недостойные самурая сомнения в конечной победе — и начал искать пути к победе.

Реальных путей было два — драться так, чтобы победа обошлась врагам намного дороже компромисса, благоприятного для Империи, или же, дождаться конфликта между Россией и Америкой, вполне вероятного из-за раздела европейской добычи.

При реализации любого из этих вариантов требовалось собрать все силы для продолжения войны — со всей мыслимой решимостью.

А вот с этим дела обстояли плохо — признался себе генерал. Для него не было секретом то, что высшее руководство Флота, за редчайшими исключениями, всегда стояло за мир с СССР. Но, проклятый всеми демонами Номонханский инцидент изменил ситуацию и в высшем руководстве Армии — уже в 1941 году один из руководителей 'группы контроля', в которую входил и сам Тодзио, маршал Сугияма, выступил за южный вариант; мало этого, один из руководителей Квантунской Армии, генерал Анами, пользующийся огромным авторитетом в Армии, выступил за нейтралитет с СССР, и, против провоцирования новых инцидентов на маньчжуро-советской границе (соответствует РеИ В.Т.). Но, после побед Красной Армии в Европе возможность компромисса с СССР путем уступок со стороны Империи стал считать допустимым даже генерал Умэдзу, один из самых влиятельных членов и 'группы контроля', и 'квантунской группы' — ранее непреклонный сторонник войны с Россией (соответствует РеИ В.Т.).

Что творилось в придворных кругах — об этом генералу не хотелось и думать, но приходилось просчитывать и это. Одним из результатов побед русской армии в Европе стало Высочайшее повеление: 'Всеми мерами достичь целей войны в Великой Восточной Азии; по-прежнему стараться не раздражать Советскую Россию' (соответствует РеИ В.Т.), каковое пришлось неукоснительно выполнять, издав соответствующий приказ по Армии (соответствует РеИ, с той разницей, что в РеИ и повеление Тэнно, и соответствующие приказы по Армии и Флоту были отданы летом 1944 года — в АИ МВ это произошло в конце 1943 года В.Т.). Естественно, для генерала не было секретом, кто советовал Божественному Тэнно отдать это повеление — это был маркиз Кидо, поддержанный принцем Коноэ (соответствует РеИ В.Т.). Мало этого, сейчас МИД прорабатывал вариант компромисса с Россией — генерала Тодзио начинало форменным образом трясти, когда он вспоминал предоставленный ему проект документа:

'1. Разрешение на проход советских судов через пролив Цугару.

2. Заключение соглашения о торговле между Японией, Маньчжоу-ди-Го и Советским Союзом.

3. Расширение советского влияния в Китае и других районах 'сферы совместного процветания'.

4. Демилитаризация советско-маньчжурской границы.

5. Признание советской сферы интересов в Маньчжурии.

6. Отказ Японии от договора о рыболовстве.

7. Уступка Южного Сахалина.

8. Уступка Курильских островов.

9. Отмена Антикоминтерновского пакта.

10. Отмена Тройственного пакта (Японии, Германии и Италии)' (соответствует РеИ; в РеИ этот перечень уступок разработан осенью 1944 года — в АИ МВ же этот документ составлен в конце 1943 года В.Т.).

— Это можно было сформулировать и короче — зло подумал Хидэки Тодзио — фактически мы отказываемся от значительной части плодов побед в Русско-японской войне и маньчжурском инциденте — и, более того, готовы поделиться с русскими плодами 'сферы совместного процветания', позабыв о том, что все эти плоды побед Империи щедро политы драгоценной кровью воинов Ямато. И все это творится тогда, когда русские даже не обнажили меч — но те, кого я затрудняюсь назвать самураями, поскольку не может быть самураем слабый духом, и вряд ли можно назвать верными слугами Тэнно — уже готовы признать Империю побежденной, ибо только поверженный более сильным врагом может униженно отказываться от плодов прошлых побед, позорно выторговывая свою ничтожную жизнь.

— Тогда у меня возникает два вопроса — с устрашившей его самого ледяной отстраненностью от всего земного подумал самурай Тодзио Хидэки — насколько далеко могут зайти эти недостойные? И не состоит ли долг верного слуги Божественного Императора в том, чтобы остановить их — любой ценой, не считаясь с последствиями?

Для Хидэки Тодзио это был тяжелый выбор — предстояло рисковать не просто своей жизнью, но лишиться чести, в том случае, если он все-таки заблуждается..

Генерал колебался — предстояло выбирать между предательством того, чему он служил всю жизнь, того, чему служили его славные предки: величием Империи Ямато и могуществом клана Тесю; с другой стороны, в том случае, если он все же заблуждался, его упорство в достижении ранее поставленных целей могло обернуться полным крахом Империи..

Подсказкой ему стал старый принцип самураев 'Если не знаешь, что делать — делай шаг вперед'.

Тодзио решился.

— Пусть мне придется заплатить за свой выбор жизнью — подумал старый самурай — но никто не сможет сказать, что я отступил от своих принципов, предав дело, которому служил всю жизнь. Следует идти до конца — и надеяться на милость Богов.

Сделав моральный выбор, Хидэки Тодзио перешел к размышлениям практического свойства — надо было решить, кто из высшего военного руководства Империи может стать его соратником на избранном пути.

Он не подвергал сомнению высочайший воинский дух генерала Анами — но, Корэтика-сама был сколь преданным Тэнно самураем, столь и упрямым человеком. Представить себе, что он пойдет против недвусмысленно выраженной воли Императора, было невозможно — для него безупречное служение Тэнно было смыслом жизни.

Сходный расклад был и с генералом Умэдзу — Есидзиро-сама был истинным самураем, готовым до конца сражаться с любым врагом Империи, но нарушить Высочайшее повеление для него было немыслимо.

Можно было только горько сожалеть о невозможности привлечь к реализации этого замысла маршала Сугияму — безупречный самурай и один из лучших умов Армии, человек, входивший в число влиятельнейших военачальников Империи, создатель армейской авиации Империи, в разное время бывший военным министром, главой храма Ясукуни и начальником Генштаба, был убежденным сторонником южного направления экспансии.

Единственным из адмиралов, с кем имело смысл попытаться найти общий язык, был Тоеда — Соэму-сама некоторым образом был антиподом многих генералов. Вначале бывший убежденным противником войны с США, он, по мере того, как множились трудности, становился все более бескомпромиссным сторонником войны до победного конца.

Соэму-сама также был исключением среди адмиралов в том, что он положительно относился к возможности войны с СССР — или, во всяком случае, не был принципиальным противником этой войны.

Из армейцев твердо можно было рассчитывать на маршала Тэраути — сын одного из победителей России в войне сорокалетней давности, достойный наследник древнего самурайского рода, одного из столпов клана Тесю, удостоенного великим Тэнно Муцухито графского титула, Хисаити-сама был абсолютным милитаристом по убеждениям.

— Он милитарист настолько, что, по сравнению с ним, я произвожу впечатление почти пацифиста — подумал генерал Тодзио.

У генерала были все основания думать именно так — в отличие от консервативного большинства генералитета тогда еще генерал Тэраути был активным членом группы 'Кодо-ха' (экстремистская группа 'Императорского пути' В.Т.), возглавляемой генералом Араки. В силу его происхождения и связей на его карьеру никак не повлиял даже февральский инцидент (имеется ввиду попытка государственного переворота, предпринятая членами 'Кодо-ха' в феврале 1936 года — после провала переворота члены 'Кодо-ха' были подвергнуты репрессиям, от увольнения из армии до расстрела включительно, но, естественно, ни о каких проблемах для сына маршала и премьер-министра Тэраути Масатакэ и речи быть не могло, настолько это был влиятельный род. В.Т.). Европеец мог бы сказать, что маршал Тэраути был не просто военным до мозга костей, но фанатиком, смыслом жизни которого были милитаризм, воедино слитый с идеей имперского величия Японии.

Бесспорным кандидатом был блестящий разведчик генерал Доихара. В незыблемости его взглядов на миссию Империи сомневаться не приходилось, равно, как и в его готовности идти до конца, каким бы он ни был. Крайне полезным было его глубокое знание России и Китая. Единственным 'недостатком' Кэндзи-сама, если можно так выразиться, было то, что в настоящее время он возглавлял войска 7-го фронта, дислоцированные в Британских Сингапуре, Малайе, Борнео и в Голландской Ост-Индии. Можно было только сожалеть о том, что Кэндзи-сама не командует войсками, предназначенными для обороны равнины Канто (находится на Хонсю, в частности, на равнине Канто расположен Токио В.Т.).

Также имело смысл привлечь к заговору генерал-лейтенанта Касахара — достойнейший Юкио-сама был не менее серьезной фигурой и в военной разведке, и в 'квантунской группе', чем генерал Доихара, но, намного менее известной за пределами узкого круга осведомленных людей. Имела значение и его специализация — если Кэндзи-сама специализировался по Китаю и России, то, Юкио-сама был специалистом по России, Западной Европе и Америке (соответствует РеИ — генерал Касахара был военным атташе в СССР, позже он последовательно возглавлял 4-й (Западная Европа), 6-й (Северная Америка), и 5-й (СССР) отделы 2-го управления ГШ (военная разведка) Императорской Армии В.Т.). Еще одним его существенным достоинством была службы в гвардейской дивизии, охранявшей Тэнно — он командовал кавалерийским полком, и, сохранил связи в гвардии. В настоящее время Юкио-сама был начальником штаба Квантунской Армии, что позволяло без особых проблем выйти на контакт с ним (соответствует РеИ В.Т.).

Генерал Тодзио слегка улыбнулся — те, с кем он решил обсудить свою идею, были людьми, способными не просто идти до конца, но и добиваться поставленных целей в самой безнадежной ситуации.

— Если они согласятся последовать за мной — то победа Империи гарантирована, ибо Боги не могут отвернуться от страны Ямато — подумал Хидэки Тодзио.

Воспоминания Большакова.

Из неопубликованных воспоминаний вице-адмирала Большакова, 70-е годы.

События начинаются 16 мая 1944 года.

Если какая-нибудь сволочь скажет мне, что мирное время легче военного — пристрелю гада!

Для меня май 1944 года стал началом адской работы, заключавшейся в подготовке морской пехоты к новой войне, теперь — с самураями.

Предстояло ни много, ни мало переформировать наши бригады морской пехоты, по сути бывшие 'речной пехотой', оптимизированной для форсирования крупных рек, в полноценную морскую пехоту, с дивизионной организацией по американскому образцу.

Тут необходимо небольшое пояснение — во всем мире морская пехота является классической легкой пехотой, либо вовсе не имеющей тяжелой техники, либо располагающей таковой по минимуму, за единственным исключением — дивизии морской пехоты США являются несомненными 'тяжелыми' дивизиями, имеющими на вооружении полные комплекты тяжелой армейской техники, дополненные плавающей техникой морской пехоты, и, оптимизированные для высадки с моря.

Надо отдать американцам должное — они додумались до этого еще в середине 20-х, и, вторую половину 20-х и все 30-е годы активно экспериментировали, ища и находя наилучшие решения, так что после вступления США во Вторую Мировую у морской пехоты все было готово для развертывания бригад в дивизии.

Как показал опыт и Второй Мировой, и послевоенных конфликтов, американский путь развития морской пехоты, при всей его безбожной дороговизне, был наиболее эффективным, позволявшим добиваться максимальных результатов при достаточно умеренных потерях.

Сейчас надо было думать о том, как совместить американские наработки с нашими, и, заодно, интегрировать в создаваемые организационные структуры нашу технику, трофейную немецкую, и получаемую по ленд-лизу американскую — ей Богу, командовать группой СпН было не в пример легче.

Итак, организация морской пехоты и ее вооружение и техника, исходя из того, что придется воевать не с немецкими танковыми и панцергренадерскими дивизиями, пытающимися сбросить десант с захваченного плацдарма, а штурмовать японскую оборону, основой которой были многочисленные артиллерийские и пулеметные доты, зачастую дополненные вырубленными в скалах казематами, также с артиллерией и пулеметами.

На уровне отделения хороша была американская организация, точнее, ее вариант, использовавшийся рейдерами морской пехоты — командир отделения с 'Гарандом' и три т.н. 'боевых расчета', каждый из которых состоял из пулеметчика с Браунингом BAR и трех бойцов с 'Гарандами' (эта схема впервые была применена морскими пехотинцами еще во время экспедиции Никарагуа, в 1927-1933 гг., конечно, бойцы тогда были еще не с 'Гарандами', а с магазинными 'Спрингфилдами'; оказалась эффективной в условиях джунглей; у нас неофициально применялась во время первой чеченской В.Т.); применительно к нашим условиям оптимум, по моему мнению, был таков — командир с АК-42, расчет 'Рыси' из двух человек, и три боевых звена, разумеется, вооруженных ПК и АК-42.

Взвод должен был состоять из трех стрелковых отделений, плюс командир взвода и его заместитель, плюс снайперская пара.

Рота должна была состоять из трех стрелковых взводов и взвода огневой поддержки.

Предметом серьезных дискуссий стали средства усиления ротного/батальонного уровня — нет, всем было ясно, что при наличии в роте 27 ПК, являвшихся полноценными едиными пулеметами, в отличие от американского Браунинг BAR, представлявшего собой то ли неудачный ручной пулемет, то ли очень перетяжеленную автоматическую винтовку, аналог американского пулеметного взвода, имевшего на вооружении 6 Браунингов М1917 и 6 Браунингов 1919 (и те, и другие — станковые пулеметы; основное отличие — водяное охлаждение у первых, воздушное — у вторых В.Т.), нашей роте просто не нужен — но возник вопрос, какими минометами вооружать роту, и, вводить ли на ее вооружение крупнокалиберные пулеметы.

Относительно слабости и наших, и немецких 50-мм ротных минометов разногласий не было — недаром они были сняты с производства и у нас, и у фрицев еще в 1943 году.

Также не было особых разногласий по поводу батальонных минометов калибров 81-мм/82-мм — имея массу более 50 кг, они были чересчур тяжелы для маневренного боя в звене взвод-рота, хотя, конечно, по огневой мощи они в разы превосходили и 50-мм и 60-мм минометы.

Таким образом, выбор приходилось делать между американскими минометами М2 и 'курц-вариантом' немецкого 81-мм миномета, выпущенного малой серией для ВДВ.

Строго говоря, под индексом М2 в ВС США имелось два разных миномета, правда, с высоким уровнем унификации — сначала на вооружение был принят миномет, сделанный по 'глухой схеме', затем был принят на вооружение, созданный на его базе миномет, сконструированный по схеме 'мнимого треугольника'.

Миномет, созданный по схеме мнимого треугольника (носимая масса около 20 кг, осколочная мина массой примерно 1,35 кг, максимальная дальность чуть более 1 км, приличная точность В.Т.), был очень приличным средством поддержки и легкой, и тяжелой пехоты; созданный по 'глухой схеме' миномет (масса порядка 12 кг, такая же мина, несколько меньшая дальность при значительно большем рассеивании В.Т.), по сути дела, бывший чем-то средним между нормальным минометом и стреляющим по навесной траектории гранатометом, мог использоваться штурмовыми группами, для которых критически важна была меньшая масса.

Проблема была в том, что попрошайничать у янкесов, выпрашивая ротные минометы (!), категорически не хотелось — а налаживать выпуск минометов нового калибра.. Как бы помягче выразиться.. Пожалуй, имело смысл процитировать классический в моем мире анекдот 'Фантастика в соседнем разделе!'

С немецким десантным минометом образца 1942 года были свои проблемы — да, мощная штатная мина батальонного миномета, да, приемлемая для роты масса в 26 кг — но, маловатая прицельная дальность в 1,1 км при совершенно отвратительной баллистике.

Эх, где ты, родной 'Поднос' — легкий, удобный, точный, мощный?

С горя я вспомнил о французах, точнее, сначала о 60-мм французском миномете обр. 1935 года, лицензионной копией которого была первая версия 60-мм 'американца', М1 — в принципе, в счет репараций с французов можно было стрясти энное количество 60-мм минометов и боеприпасах — черт побери, мы же почти все годные трофейные минометы, взятые на Днепре, отдали ушлому де Голлю, бодренько прибравшему к рукам вооружение получше; или же вспомнить послевоенный опыт тех же французов, наладивших выпуск неплохих 81-мм минометов, в двух модификациях — с коротким и длинным стволом, соответственно, полегче и потяжелее.

И тут меня осенило — у нас же, блин горелый, моторизованные части!

Если 'Поднос' приладили на МТ-ЛБ, то, кто, спрашивается, помешает сделать легкий самоходный миномет на шасси 'Осы' — поставить туда родной БМ-41 или БМ-43?! А еще лучше будет переделать их на заряжание с казны — тогда еще лучше получится!

Ну не знал я тогда, что у нас еще в 1941-1942 гг. Грабин сделал проекты 82-мм и 107-мм казнозарядных минометов — так что, забегая вперед, хочу заметить, что вопрос разрешился наилучшим образом: роты получили по две 82-мм 'Осы', батальоны — по 6 107-мм 'Ос', другое дело, каких трудов стоило нашим конструкторам в кратчайшие сроки довести опытные минометы до серийных легких самоходок.

Отдельной проблемой были крупнокалиберные пулеметы — мне, исходя из моего опыта, очень хотелось дать роте хотя бы пару 'крупняков', являющихся незаменимым средством и для борьбы со вражескими станкачами, и для прикрытия флангов, и для пресечения контратак супостата — но, ДШК образца 1938 года, на колесном станке, был неплох, но недопустимо тяжел для роты, авиационный УБ, точнее, его модификация УБТ, очень хорош, но, во-первых, к нему не было необходимого нам треножного пехотного станка, во-вторых, предстояло выцарапать у летчиков не одну тысячу дефицитных пулеметов, ведь они требовались не только для усиления рот.

Мелькнула мысль заказать по ленд-лизу очень приличные американские Браунинги М2, но вспомнив о послевоенной кампании по 'борьбе с низкопоклонством перед Западом', я решил оставить этот вариант на самый крайний случай — очень уж не хотелось давать желающим утопить меня на неглубоком месте такой роскошный повод; а завистников в Наркомате ВМФ у меня хватало настолько, что становилось грустно — один вице-адмирал Кулаков, начальник Политуправления, чего стоил. И ведь начал под меня копать вскоре после моего появления в Наркомате — спасибо добрым людям, предупредившим меня, что это за тип. Помнится, пригласил меня к себе и начал интересоваться, что это подполковник Большаков, быстро взлетевший в контр-адмиралы, не состоит в рядах родной ВКП(б) — пришлось отговариваться тем, что, дескать, выполняю задание товарища Сталина, личное и совершенно секретное (а я в то время пахал, как лошадь, формируя бригады МП новой организации), и времени на полноценную работу в парторганизации нет совершенно, а быть плохим членом большевистской партии, являющейся, как всем известно, авангардом всего советского народа, совесть не позволяет. Отговорился, но и зеленому лейтенанту стало бы понятно — эта сука гладкая на тебя папочку собирает, и, при первой возможности пустит в ход.

Вообще, иногда становилось очень горько — с одной стороны, столько было отличных мужиков, жизни не жалевших ради Родины, с другой — такие вот самки собаки, как Кулаков, легко и непринужденно подводившие под трибунал хороших людей, зачастую даже не за реальную вину, а за несовпадение с генеральной линией партии, которая регулярно менялась, причем, ведь не за действие, а за простое высказывание своего мнения, не более того, чувствовали себя настолько вольготно, ломая чужие жизни, что любой гадючник коллективно удавился бы от зависти.

Да, я отвлекся на лирику — возвращусь к делу.

Батальон, в итоге, получил три линейных роты, роту усиления, состоявшую из шестиорудийной батареи 57-мм 'Ос', такой же батареи 107-мм самоходных минометов, взвод ЗСУ, состоявший из 4 'Вирбельвиндов', сиречь счетверенные 20-мм ЗА на шасси Т-IV.

Тут надо упомянуть ту мороку, которая у нас была с зенитными автоматами — в нашем мире войсковое ПВО во время ВОВ имело на вооружении копии просто плохого 25-мм 'Бофорса' и не слишком удачную переделку 40-мм 'Бофорса' под 37-мм выстрел, более известную как 61-К. Это было все, чем мы были сильны и богаты в части, касающейся МЗА — причем, ПУАЗО у нас в войну не было вообще.

Были попытки приспособить в качестве МЗА 23-мм авиационную пушку ВЯ — но тут был свой неустранимый дефект, заключавшийся в том, что великолепная баллистика и высокий темп стрельбы ВЯ были куплены ценой высокой отдачи, или, проще говоря, в цель шел только первый выстрел, дальше сбивалась наводка, недаром для 'Шилки', при сохранении выстрела ВЯ пришлось делать новую артиллерийскую часть, с заметно меньшим темпом стрельбы.

Конечно, немецкие ЗА — и 20-мм Flak38, и 37-мм Flak43 — также не были лишены недостатков, но, в целом, были заметно удачнее наших зенитных автоматов.

Проблемы были с шасси — выпуск Т-IV немцы прекратили в 1943 году, так что пришлось изрядно побегать по базам трофейной техники, собирая пригодные шасси. Затем пришлось отправлять их в Германию, на капитальный ремонт, с последующей установкой зенитных башен.

Не меньшие хлопоты были со средствами усиления и более высокого уровня. Военные усиленно рекомендовали нам 160-мм и 240-мм минометы, старательно пропуская мимо ушей объяснения о специфике предстоящей операции. Каких трудов стоило пробить требуемый нам вариант, согласно которому минометы были дополнением мортир — ну, не будем о грустном.

Полковая артиллерия получила батарею из 6 немецких тяжелых пехотных орудий 15 sm s.I.G.33., или, проще говоря, 150-мм мортир. Конечно, это орудие было явно тяжеловато для обычного пехотного полка (почти 3 т в походном положении, 1750 кг — в боевом), но нас спасала стопроцентная моторизация — а вот большая огневая мощь этого орудия в предстоящей операции была как нельзя более кстати. И штатные 38-кг фугасные снаряды были весьма полезны, но особо пригодились 90-кг надкалиберные мины, содержащие 54 кг амматола (для сравнения — у нежно любимого армейцами 'Тюльпана' 131-кг мина содержит 31,9 кг ВВ); кроме того, из 150-мм мортиры можно было стрелять этими минами настильно, хотя и на дистанцию в 1 км.

Разумеется, я не побрезговал и отличными, без преувеличения, лучшими в мире, в своем классе, ПМ-120 образца 1943 года. Единственно, что полк морской пехоты, в отличие от стрелковых, получил не одну батарею из четырех минометов, а три, с учетом того, что вполне могла возникнуть необходимость усилить батальоны, передав им по батарее 120-мм минометов.

В результате, в полку морской пехоты появился полковой дивизион буксируемых орудий, в составе вышеупомянутых батареи 150-мм мортир и трех батарей 120-мм минометов.

Но, полкам требовались не только буксируемые орудия, но и штурмовые САУ, а с ними здесь, в отличие от родного мне мира, дела обстояли намного хуже — спору нет, унификация бронетехники на базе Т-54 была колоссальным рывком вперед, но здесь отсутствовала такая полезная 'кувалда' для немецких укреплений, как ИСУ-152.

Пришлось перебирать трофеи — для полка неплохим вариантом был бы 'Бруммбар', сиречь танковый вариант той же 150-мм мортиры на шасси T-IV, хорошо бронированный, должен заметить, если бы не два но — во-первых, мы едва наскребли шасси для зениток, во-вторых, 'Бруммбар' был безбожно перетяжелен, 28 т при мощности двигателя в 300 л.с., мягко говоря, маловато.

Пришлось снова идти на поклон к армейцам, выпрашивая у них шасси Т-54-85, ставить на них тяжелобронированную рубку, в противном случае просто некуда было бы воткнуть нормальный БК — эх, была бы у нас в достатке база потяжелее, с просторной башней кругового вращения, какой штурмовой танк можно было бы сделать — и делать самоходку с нормальной проходимостью и, самое главное, хорошей надежностью, в отличие от немецкого оригинала, не ломающуюся с регулярностью наступления очередного понедельника.

С количеством решили не мелочиться — японцы известны своим фанатизмом, так что чем меньше их останется в живых к тому моменту, как наши парни поднимутся в атаку, тем лучше, поэтому полк получил дивизион в составе 3 четырехорудийных батарей, командирского Т-54-85 и 2 бронированных транспортеров боеприпасов на шасси все того же Т-54.

В итоге, полк морской пехоты получил три стрелковых батальона, дивизион самоходок, дивизион буксируемых орудий, и, немаловажное дополнение, штурмовую инженерно-саперную роту, наш аналог пионеров (имеются в виду, разумеется, не родные красногалстучные балбесы, а саперно-штурмовые части).

Дивизия, разумеется, получила три полка, артиллерийский полк, укомплектованный в соответствии с наработанным американцами опытом, только гаубицами — только, само собой, не 105-мм и 155-мм, а 122-мм и 152-мм, но, при той же организации — три дивизиона, имеющих по три четырехорудийных батареи 122-мм гаубиц М-30 и тяжелый дивизион той же организации, с 152-мм Д-1; танковый батальон, в отличие от американцев, не столь многочисленный (мы взяли за основу немецкий штат 1943 года, согласно которому, батальон состоял из 4 рот по 22 танка в каждой — правда, мы решили, что двух рот, плюс 2 машины комбата и его заместителя, хватит за глаза), зато укомплектованный новенькими Т-54-100.

Разумеется, возник вопрос, зачем против того металлолома, который в Императорской армии гордо, но, на мой взгляд, совершенно безосновательно назывался танками (по-моему, определение 'бронированные вездеходы' было намного ближе к истине), выставлять Т-54-100, поскольку на них с великим запасом должно было хватить Т-54-85 — в ответ я напомнил армейцам о поставленных самураям немецких 'кошках'.

Спору нет, и армейцы, и штабисты флота были правы в том, что вероятность появления японских танковых дивизий, имеющих на вооружении немецкую технику, даже на Хоккайдо очень невелика, не говоря уже о Курилах — эти соединения почти наверняка могли быть на Филиппинах, в Маньчжурии, с высокой вероятностью — на Хонсю и на Формозе, но не на Курилах и не на Сахалине.

Я согласился с этим — глупо спорить с очевидностью — но напомнил скептикам об опыте Зееловского плацдарма, когда морская пехота отбивала атаки немецких танков из выставленных на прямую наводку трофейных 88-мм зениток, после чего прямо сказал, что с меня этого опыта хватит, отныне я собираюсь исходить из принципа, что лишней огневой мощи, в общем, и, противотанковых средств, в частности, просто не бывает.

Не забыли мы и такую полезную при прорыве обороны вещь, как огнеметные танки — благо, наша промышленность добросовестно клепала с 1943 года ОТ-54-85, вооруженные помимо штатного вооружения с уменьшенным БК, еще и неплохим танковым огнеметом АТО-42, с запасом огнесмеси в 200 литров. С учетом возможных проблем армейцы щедро выделили нам шесть отдельных огнеметных батальонов, укомплектованных по штату (21 танк в каждом), с изрядным боевым опытом.

Далее, у нас начался спор о средствах поддержки большой мощности — армейцы предложили 'Тюльпаны' и Б-4, на что я ответил, что 'Тюльпаны' возьму с удовольствием, правда, в заметно меньшем, чем предлагали, количестве; на вопрос, почему, я ответил, что выгрузка машины массой больше 30 т на плохо оборудованный причал является еще тем удовольствием, а от Б-4 отказался наотрез — военные посмотрели на меня с пониманием, что неудивительно — баллистика у 203-мм гаубицы неплохая, но таскать с собой в десант семнадцатитонную дуру с крайне неудачной ходовой частью (в среднем — 6 поломок ходовой части на каждые 5 км маршрута В.Т.) — это не ко мне.

Вместо Б-4 мы попросили немецкую 210-мм мортиру (21 cm Mrs 18), с практически такими же массогабаритными данными и чуть худшей баллистикой, но, зато, более тяжелыми снарядами, большим углом возвышения, и, что было очень важно, надежной ходовой частью — генералы, прокомментировав нашу просьбу поговоркой 'Губа не дура', выделили 32 орудия для формирования 4 мортирных дивизионов большой мощности, со всем необходимым обеспечением.

Также СА выделила бригаду КВ-54-122 — тяжелые танки прорыва были необходимы, всем хороши штурмовые САУ, кроме одного — слишком мал у них угол горизонтального наведения, в этом плане башня кругового вращения вне конкуренции.

Еще одним, крайне хлопотным, но и весьма полезным дополнением стали два дивизиона 'Штурмтигров', по 16 САУ в каждом, плюс командирские Т-54-85 батарей и дивизиона, плюс обеспечение — да, машина очень перетяжелена, да, 'Тигр', изначально весьма капризен, требуя на час марша 10 часов обслуживания, да, хлопот с выгрузкой этого порождения 'сумрачного германского гения' изначально предвиделось 'выше крыши' — я все это прекрасно понимал, но я понимал и другое — 345-кг фугасная ракета, содержащая 125 кг ВВ, выпущенная из танкового варианта 380-мм противолодочного корабельного бомбомета, способна с одного попадания разнести серьезный дот, и, тем сберечь жизни многих наших парней.

Терпеть не могу терять людей по глупости!

Размышления адмирала Енаи.

Токио, 17 мая 1944 года.

Адмирал Мицумаса Енаи сидел в своем саду, точнее, в чайном домике — и, неторопливо пил чай. Строго говоря, это так выглядело со стороны, если бы кто-то мог это видеть — заслуженный адмирал отдыхает от тяжких трудов во славу Божественного Тэнно.

На самом деле, все обстояло иначе — адмирал продолжал работать, анализируя обстановку. Попросту ему лучше всего думалось в одиночестве, когда не надо было демонстрировать уверенность знающего все и вся стратега, знающего путь к победе из самого затруднительного положения, когда не надо было подбирать безукоризненно корректные формулировки. Долго общаясь с русскими офицерами, Енаи усвоил их манеру называть вещи своими именами — хотя с точки зрения японского этикета, это было сущим варварством.

Итак, новая Великая война подходила к концу, определились победители и побежденные. Сейчас наибольший интерес представлял финал этой войны — настолько, насколько он определит расстановку сил в мире в новом раунде борьбы за доминирование в мире. Из вступивших в нее пяти Великих Империй, США, СССР, Германии, Великобритании, Японии таковыми сейчас в полной мере оставались две Империи — США и СССР. Именно эти Империи были полноценными субъектами мировой политики, чьи возможности будут определять ход событий в мире на ближайшие десятилетия.

Продолжала клониться к закату Великобритания — собственно, сейчас решалось, станет ли бывшая Великая Империя фактическим протекторатом своей бывшей колонии или она сумеет удержать статус Державы, способной иметь и отстаивать свои интересы. Но, в любом случае, возврата к англо-японскому союзу быть не могло, это уже была перевернутая страница истории.

Крайне интересный выход из практически безнадежной ситуации нашла Германия, сумев в последний момент, когда ее гибель была почти неизбежна, переметнуться с Запада на Север. Это был ее единственный шанс — стать настолько полезными русским, чтобы те согласились на статус Германии — сателлита Советской России, с возможностью заслужить статус Державы — младшего партнера. Немцы, к их чести, сумели использовать этот зыбкий, предельно рискованный шанс.

Японии же предстояло выбирать из трех путей — и выбирать быстро, пока еще оставалась какая-то возможность выбора. Адмирал грустно улыбнулся, вспомнив прочитанный в молодости сборник русских сказок — его учитель тогда объяснил ему, что для лучшего понимания души народа неплохо внимательно читать его сказки — с их извечным сюжетом, когда богатырь выбирает одну дорогу из трех.

— Все же мы с русскими очень похожи по сути своей, при всех внешних различиях — подумал он — у русских их воин всегда выбирает самую трудную и опасную дорогу; у нас в кодексе 'Буси-до' сказано 'Самурай жив тем, что всегда готов к смерти'. Хотя и различия велики — для самурая доблестная смерть на поле боя является достойным финалом порученной ему миссии, богатырь же возвращается с победой и невестой. Возможно, русские смогли победить в этой войне еще и потому, что в их национальном характере заложен этот принцип 'Победить любой ценой — и жить дальше, любить свою женщину, растить детей, чтобы они продолжили путь своих предков'.

Первый путь — пасть в последнем сражении, пасть всей нацией Ямато. Этот вариант адмирал считал нужным оставить в качестве запасного, на тот случай, если не удастся найти и достойный, и выгодный путь для Империи Восходящего Солнца — и придется выбирать между бесчестием и достойной японцев смертью. Каков в этом случае будет выбор, потомственный самурай Енаи не сомневался ни на секунду.

Второй путь заключался в поиске компромисса с США. Вопросов было два — во-первых, готовы ли вообще американцы к компромиссу с Японией, или их устроит только показательный разгром Империи; во-вторых, какой именно компромисс их устроит.

Следовало просчитать все варианты действий американцев.

Вариант разгрома Японии нес американцам очевидные выгоды, в их нынешнем, не слишком радостном положении — они доказывали и всему миру, и самим себе, что было едва ли не важнее, свою способность не просто одерживать победы, но и выигрывать войны с сильным врагом. Пока что с такими доказательствами у них дела обстояли не лучшим образом — победу над находящейся в перманентном кризисе Испанией всерьез лучше было не упоминать; победу в прошлой Великой войне могли поставить под вопрос и союзники США, еще помнившие появление американских войск в Европе почти в последний момент, и противники, вполне способные напомнить то, что кайзеровская армия так и не была разгромлена на поле боя; что же касается нынешней войны в Европе, то возможные комментарии со стороны что русских, что немцев янки лучше бы и не представлять себе — ради сохранения самолюбия. Единственным шансом доказать свою состоятельность в качестве военной силы мирового масштаба была война на Тихом океане, закончившаяся разгромом Империи Ямато — и это было американцам по силам, более того, при нынешнем соотношении сил такой исход был неизбежен.

У такого варианта были и дефекты — во-первых, такая победоносная война неизбежно становилась очень дорогостоящим удовольствием даже для богатейшей страны мира, каковой были США; во-вторых, возникал вопрос с устройством послевоенного мира, выгодным для Америки — попросту, если американцы делали ставку на показательное уничтожение Японии, то, Советский Союз получал возможность сыграть свою игру.

Второй вариант заключался в реализации варианта, предложенного США Японии на осенних переговорах 1941 года — вкратце он заключался в отбрасывании Японии в 10-е — 20-е годы, на положение покупателя американского хлопка и поставщика хлопчатобумажных тканей для сегмента дешевых тканей; еще Япония совершенно беспрепятственно могла поставлять в США натуральный шелк и изделия из него (соответствует РеИ В.Т.). Применительно к дню сегодняшнему, этот вариант наверняка был бы дополнен сведением Императорского Флота и Императорской Армии к положению номинальных структур, превращением Японии в передовую базу США, нацеленную против России — в общем, Японии предстояло стать чем-то вроде более благопристойной версии Филиппин.

Теоретически был возможен и третий вариант — Япония становится чем-то вроде тихоокеанской Британии, доверенным союзником США в регионе. Если рассматривать этот вариант с прагматических позиций, это был бы очень хороший выход для Японии — но в реальность такого варианта адмирал попросту не верил. Америка не могла доверять нынешней элите Японии — а качественно изменить ее состав, приведя к власти японских атлантистов, можно было, только уничтожив нынешнюю систему власти Империи, что, в свою очередь, было невозможно без полного разгрома страны Ямато, с последующей оккупацией ее территории. Мало этого — нужны были существенные инвестиции в экономику Японии — ведь надо было не просто взять ее под контроль, но и создать экономический потенциал, необходимый для эффективного выполнения функции 'меча Америки'. Нужно было переключить сырьевые и финансовые потоки — с теми же целями. И, наконец, последнее по счету, но не по важности — чтобы обеспечить Японии хотя бы приемлемую устойчивость экономики, ей необходимы были внешние рынки. Собственно, Япония и начала войну на Тихом океане, имея целью войны построение экономически самодостаточной Империи, имеющей и достаточные источники сырья, и необходимые рынки сбыта.

Адмирал не мог похвастаться доскональным знанием экономических реалий США — но базовые моменты он знал. Исходя из этого знания, он уже в 1933 году мог с уверенностью сказать, что для США вопросом жизни и смерти является большая война в Европе; при условии захвата европейских рынков, дальневосточные рынки весьма желательны для американского капитала. В текущей ситуации контроль за рынками сбыта Дальнего Востока, вытеснение с них как европейских, так и японских производителей, становилось для США уже не желательным, а необходимым — американскую экономику, после прекращения потока заказов военного времени, надо было загружать. Помимо этого, США надо было обслуживать накопившиеся долги — на уровне государства, штатов, муниципалитетов.

— Так что третий вариант представлялся адмиралу очень маловероятным. Наиболее вероятен был первый вариант, с переходом во второй. Это был конец его Родины, которую он искренне любил, которой преданно служил всю свою жизнь. Формально Япония была бы на карте — но это была бы не жизнь гордой Империи, а существование забытой Богами колонии, подобной малайским султанатам, где все решали британские резиденты при султанах. Это было страшно — это было намного страшнее смерти — такое вот прозябание симулякра нации Ямато, лишенного японской души. В этом Енаи был солидарен с лидерами Тесю, Тодзио и Койсо — лучше смерть в бою, чем это подобие жизни, по милости торжествующего врага. Другое дело, что он категорически расходился с ними в другом вопросе — в отношении к русским.

В сущности, это было неудивительно — руководители Армии, при всем своем уме и образовании, богатейшем жизненном опыте, оставались своеобразными 'фанатичными адептами Хатимана' (Хатиман — бог войны в пантеоне синто В.Т.), свято верящими в то, что 'ямато да-си', японский дух способен пересилить любые ухищрения гайдзинов; людьми, искренне считающими, что слепое следование традиции, выраженной в 'Бусидо' и 'Хагакурэ' способно решить любые вопросы дня сегодняшнего — надо только дополнить катаны пулеметами и танками, да пересесть с коней на истребители и линкоры. Европеец мог бы назвать их романтиками самурайства, романтиками милитаризма — это было верно, в рамках европейской традиции анализа; японец, в рамках японской традиции, склонной к синтезу, сказал бы, что они объединяют самурайскую традицию с европейской техникой.

Руководители Сацума избрали другой путь — со времен 'Кагосимского инцидента' они поняли, что простое дополнение традиции, выраженной в 'Хагакурэ' и 'Бусидо', европейской техникой, недостаточно — в один, далеко не самый прекрасный, день, придет английский военный корабль, и, используя любой повод, просто разнесет все плоды нелегких трудов модернизаторов Сацума в прах. С тех пор они следовали завету Учителя Сунь Цзы 'Если знаешь и себя, и своего врага, можешь сражаться хоть сто раз — победа будет за тобой' — и не жалели времени и денег на учебу подающих надежды офицеров Флота в лучших европейских и американских университетах, на исследования национальных характеров ведущих наций Европы. Они считали нужным перенять не только технические достижения европейцев и американцев, но и дополнить самурайскую традицию теми чертами европейцев, которые позволили им стать доминирующей силой на планете — путь Армии они считали производной от пути некогда могущественного Китая, известно как закончившегося. Именно этим и объяснялся феномен графа Гото — знатный аристократ, влиятельный политик отнюдь не увлекся русским социализмом; он, при молчаливой поддержке Сацума, исследовал проблему дополнения традиции Ямато русскими социальными инновациями, разумеется, с целью приумножения могущества Империи.

Адмирал не зря столько сил потратил на изучение русской военной культуры, вполне сохранившейся в Советском Союзе, несмотря на нынешнее увлечение русских эгалитаризмом — русские продолжали ценить доблесть, в том числе и доблесть, проявленную врагом; они сохраняли свою нешаблонность мышления, умение воевать 'не по правилам', презрение к опасности и смерти, и, самое главное, свою невероятную стойкость, дополненную яростным, не знающим преград, стремлением к победе. Да, русских можно было победить в сражении и, даже, в войне — но, два немца, неплохо изучивших своих восточных соседей, не зря сказали фразы, по мнению Енаи, вполне способных выразить суть русской военной культуры: это были фразы 'Русского солдата мало застрелить, его еще надо сбить с ног' и 'Русские всегда приходят за своими долгами'. Очень многие из Тесю этого не желали понимать, считая победу в войне сорокалетней давности окончательной и бесповоротной, их не вразумил полностью даже результат Номонханского инцидента — Енаи же, равно как и большинство руководителей клана Сацума, считал Номонхан всего лишь намеком русских на неизбежность возмездия.

Пример немцев был очень показателен, во всех смыслах — русские дрались насмерть, когда уже не было никаких шансов, оплачивая своими жизнями выигрыш времени для своей Империи; собравшись с силами, и, сумев добавить к своим стойкости и воле к победе воинское мастерство самого высокого класса, дополненное лучшей в мире техникой — они крушили недавно победоносного врага, покрывая свои знамена новой славой; победив же, сумели не только начать вершить месть, подобную мести сорока семи самураев презренному интригану, но и договориться со вчерашними врагами, остававшимися достойными воинами — они брали с них дань, но не покушались на душу Германии, уважая достоинство врага.

Пока что это не было шансом Японии — это только давало надежду, не больше.. Но другие пути не давали даже такой надежды на то, что удастся заплатить дань побежденного победителям, но сохранить то, что делало Японию Японией.

Итак, третий путь — поиск компромисса с Советским Союзом. Теоретически, Японии было что предложить господину Сталину — лучшие производственные мощности в Азии, трудолюбивый и неприхотливый народ, готовый много и хорошо работать за очень скромное вознаграждение, при условии сохранения его базовых ценностей, стратегически важное географическое положение и сильный флот. Можно было не сомневаться в том, что советское руководство заинтересовано в получении всего этого — но, с критически важным условием — на практике, это не должно принести Советскому Союзу проблем, перевешивающих выгоды.

С практикой, как с ней обычно и случается, все было не в пример сложнее, чем с теорией..

В рамках системы власти, существующей в Империи Ямато, мир с Россией по 'немецкому образцу' был недостижим — Тесю никогда, ни при каких обстоятельствах не могли пойти на заключение такого мира, поскольку это означало для них и 'потерю лица', и потерю власти, поскольку русские требования неизбежно бы включали и возврат Маньчжурии.

Таким образом, у Тесю оставался только один выбор — доблестно пасть на поле боя, выкупив своими жизнями будущее Империи. Этот вариант наверняка устраивал и русских военных, и, лично маршала Сталина — позор былого поражения смывался кровью врагов. Этот вариант был абсолютно реализуем — лидеры Тесю, генералы Тодзио и Койсо, заверили Тенно, что Маньчжурия станет для русских крепостью, взять которую они смогут, лишь завалив японские укрепления своими трупами и залив японские окопы кровью своих солдат и офицеров. Адмирал, конечно, не был специалистом по сухопутной войне — но, сравнивая действия русской армии в прошлой и нынешней Великих войнах, он в реальность этого варианта не верил. Русская армия, та, которая сражалась в прошлую войну, пожалуй, оправдала бы ожидания Тесю — но это была совершенно не та армия, путь которой от Петербурга до Берлина, проходивший через Сталинград, Днепр, Вислу, Одер был отмечен катастрофами ее врага — катастрофами, достигнутыми при довольно умеренных ее собственных потерях. Мнение адмирала подтвердил анализ, сделанный офицерами морской пехоты — по его приказу они просчитали длительность операции в Маньчжурии, исходя из того, что русские будут действовать столь же успешно, как в Висло-Одерской операции, а Квантунская армия будет максимально успешно обороняться. Результат был предсказуем — русские должны были победить за 2-3 месяца. Последствия подобного разгрома для Тесю были очевидны — но, не менее очевидны они были и для Империи в целом. Теоретически, были шансы зацепиться за Корею — горная страна была малоподходящим местом для излюбленных русскими танковых клиньев; но, на практике все будет иначе, в этом адмирал почти не сомневался — офицеры морской пехоты Флота назвали ему выигрышный для русских вариант действий в Корее, заключавшийся в наступлении по равнинному западному побережью; форсирование же корейских рек русские должны были проводить по образцу форсирования Одера. С учетом же того, что Императорская Армия не имела даже бледного подобия той артиллерии, авиации, танковых войск, которыми располагал Вермахт, главной проблемой для наступающей Красной Армии должны были стать плохие, по европейским меркам, дороги. После потери Кореи исход войны становился настолько очевиден, что обсуждать было бы просто нечего.

Разумеется, автоматически вставал вопрос — кто заменит Тесю в существующей системе власти, конечно, если удастся договориться с господином Сталиным?

Вариант возвращения к вершинам власти северных кланов и мало кого устраивал в нынешней элите Японии — самого адмирала он категорически не устраивал — и был почти технически невозможен, поскольку Тесю тщательно следили за тем, чтобы старые враги ни при каких условиях не могли подняться выше должности командира батальона, в крайнем случае, должности командира полка. Более высокие должности, что строевые, что штабные, для выходцев из северных кланов, некогда сражавшихся за сегунат Токугава, были абсолютно недоступны.

А, вот вариант с возвышением южного клана Тоса, ставшего союзником Сацума и Тесю в революции Мэйдзи, нравился адмиралу намного больше. Тоса не были, выражаясь на европейский манер, 'персонами нон грата' ни для Сацума, ни для придворной аристократии; кроме того, после революции Мэйдзи они получили свою долю власти в Армии, хотя и намного меньшую, чем у Тесю. Так что технические возможности для перехвата власти в Армии у Тоса были — и, при этом, этот, значительно более слабый, чем Сацума и Тесю, клан, достаточно долго не имел бы возможностей для того, чтобы начать делать какие-то непродуманные телодвижения в стиле Тесю.

Конечно, оставался еще и самый неприятный для адмирала момент — среди Сацума была сильна возглавляемая адмиралом Тоеда группировка, считавшая возможным презрительно относиться к русским, руководствуясь при этом памятью о прошлом. Мало этого, Тоеда и его сторонниками придерживались того мнения, что нации Ямато должно сражаться до конца — и, либо победить, либо пасть в бою. В благоприятные для Империи времена эта группировка флотских 'романтиков самурайских традиций' не доставляла слишком больших хлопот — но, сейчас приходилось выбирать между будущим Империи и романтиками прошлого. Енаи этот выбор давался предельно тяжело — но долг самурая перед Тэнно и Империей повелевал сделать его; уклонение от этого выбора стало бы даже не трусостью, а предательством Империи; предательством, вину за которое не искупило бы даже сеппуку.

Технически все было бы просто — когда русские захватят Карафуто, и, разумеется, нефтяную концессию флота на Северном Сахалине, необходимость вступления в бой Главных Сил Императорского Флота будет очевидна. Это будет просто долг Сацума перед Тэнно — долг, от исполнения которого будет немыслимо уклониться. Флот пойдет в бой, вдохновляемый памятью о Цусиме — а об итоге этого сражения можно спросить тени немецких моряков, служивших на кораблях Арктического и Средиземноморского флотов Рейха; моряков, не знавших истинной силы русских, очень хорошо усвоивших учение Сунь Цзы.

Тяжесть этого решения буквально пригибала адмирала к земле — Флоту предстояло идти на верную гибель, без малейшей надежды победить. Он все понимал — при благоприятном исходе Флот своей гибелью заплатит свою часть платы за будущее Империи, за будущее нации; что его долг самурая Сацума, офицера Флота, воина Тэнно состоит в том, чтобы эта гибель не только не была напрасной, но и стала началом будущего возрождения и Империи, и ее Флота, подобно возрождению волшебного Феникса из пепла — но от этого горчайшего понимания ноша Енаи Мицумаса не становилась легче. Ему намного легче было бы совершить сеппуку, но, 'Смерть легче пера, а долг тяжел, как гора' — старое напутствие императора Мэйдзи Сендайской дивизии, вот ирония судьбы, отправлявшейся на войну с Россией, теперь становилось руководством к действию для адмирала Енаи, долг которого состоял в том, чтобы заключить мир с новой Российской Империей — и тем спасти Империю Ямато.

Чаепитие японских адмиралов.

20 мая 1944 г., Токио, Морской Генеральный штаб.

Присутствуют: адмирал Ёнаи Мицумаса, адмирал Нагано Осами (следует сразу уточнить — поскольку речь идет об АИ МВ, адмирал Нагано все еще остается начальником МГШ, не будучи заменен адмиралом Симадой В.Т.), адмирал Одзава Дзисабуро, адмирал Тоёда Соэму.

— Я счастлив, что могу приветствовать вас, господа, на моей скромной чайной церемонии — слегка поклонился присутствующим НГШ Флота адмирал Нагано.

— Уважаемый Осами-сама — по праву старшего среди присутствующих, ответил любезному хозяину творец японской военно-морской стратегии, признанный лидер элиты Императорского флота, адмирал Енаи — я безмерно счастлив, что все мы смогли откликнуться на Ваше приглашение.

Адмиралы Одзава и Тоеда молча поклонились, выражая свое согласие с Енаи.

Следующие полчаса были потрачены на неторопливое вкушение зеленого чая.

Наконец, адмирал Енаи отставил чашку — присутствующие внутренне собрались, понимая, что пришло время серьезного разговора.

— Итак, уважаемые господа — начал Енаи — я вынужден констатировать, что, в рамках ранее реализовавшейся стратегии, Империя обречена.

Собравшиеся внимательно смотрели на своего лидера, ожидая продолжения.

— Экономически только Соединенные Штаты превосходят Империю Ямато на порядок — продолжил адмирал — если же учесть экономические потенциалы Британской Империи и Советского Союза, то превосходство будет, как минимум, пятнадцатикратным.

— На практике это выражается в многократном количественно и значительном качественном превосходстве в боевых самолетах и кораблях, транспортном тоннаже, не говоря уже о танках, артиллерии сухопутных войск и автоматическом оружии.

— Проще говоря, невзирая на доблесть воинов Империи, их мужество и умение, блестящее планирование стратегов Империи, нас просто раздавят превосходящими силами, выставив против каждого нашего корабля и самолета — пять вражеских, против каждого нашего танка и орудия — десять вражеских — коротко задал тему для обсуждения лучший стратег Империи Восходящего Солнца.

— Позволю себе незначительные уточнения к сказанному Вами, Мицумаса-сама — вступил в обсуждение 'морской Роммель' Японии Одзава, гениальный тактик и, как и Роммель, человек, предпочитавший не слишком внимательно прислушиваться к мнению штабов.

— Во-первых, оборонительный периметр Империи покамест не прорван — это зависит от исхода битвы за Марианские острова; и я бы сказал, что исход битвы отнюдь не предрешен, исходя из соотношения сил — в конце концов, у нас есть и новые авианосцы, и новые самолеты, не уступающие американским, в то время как янки понесли тяжелые потери в Атлантике.

— Во-вторых, экономический потенциал Америки велик, но стоит ли прибавлять к нему экономические потенциалы Великобритании, находящейся на грани экономического коллапса, и СССР, подписавшего с Империей договор о ненападении, который истекает, если мне не изменяет память, в апреле 1946 года?

— В-третьих, пока у нас есть сырьевая база Китая и Юго-Восточной Азии, промышленные базы Метрополии и Маньчжурии, не может ли получиться так, что продолжение войны станет слишком дорогим удовольствием для англосаксов, в особенности, если мы одержим победу в сражении за периметр Империи?

— Благодарю Вас за крайне полезные уточнения, Дзисабуро-сама — поклонился Енаи — с Вашего разрешения, постараюсь подробнее разобрать обстановку.

— Во-первых, наши новые самолеты — это двести немецких 'Мессершмиттов' и 'Фокке-Вульфов' и пятьсот новых 'Зеро' с германскими моторами. Этих истребителей хватит на оснащение элитных авиачастей флота, на одно, если повезет, на два сражения — обычные линейные части останутся с устаревшей морально техникой, вдобавок, отличающейся плохой выделкой — и нам неоткуда будет взять современные самолеты, равные американским.

— Кроме того, условно говоря, на один наш новый авианосец, несущий 60 самолетов, янки будут вводить в строй два или три флотских авианосца, с авиагруппами равной численности, и, три эскортных авианосца, с авиагруппами в 20-40 самолетов, которые можно будет использовать для поддержки десантов.

— Помимо этого, американцы смогут легко компенсировать потерянные в Атлантике 'Эссексы' — для этого им будет достаточно достроить 5-6 находящихся на стапелях 'Кливлендов' (легкие крейсера типа 'Кливленд'; первоначально планировались к постройке 52 КРЛ этого типа — введено в строй 29 КРЛ и 9 КРЛ достроены как АВЛ 'Индепенденс'; это самая большая серия в истории мирового крейсеростроения. В.Т.) или, если на верфях нет нужного количества крейсеров в соответствующей степени готовности, вернуть на верфи несколько недавно построенных кораблей — и достроить или перестроить их как легкие авианосцы 'Индепенденс'. Строго говоря, два легких 'Индепенденса' по численности авиагруппы (по 42 самолета В.Т.) точно равны одному тяжелому 'Эссексу' (82 самолета В.Т.).

— Таким образом, даже если нам и удастся одержать победу в битве за оборонительный периметр, то совершенно неочевидно, что Императорскому флоту удастся разменивать один наш авианосец на три авианосца янки — и, для следующего сражения у нас не будет равного с врагом количества ни авианосцев, ни современных самолетов. Не говоря уже о том, что ничто не помешает американцам практиковать рейды авианосцев против отдельных островов — и громить их, используя подавляющее количественное и качественное превосходство.

Империя не может дать своим воинам технику, равную американской — да, самураю не пристало жаловаться на остроту своего меча, но это не отменяет долга вышестоящих, заключающегося и в вооружении доблестных воинов наилучшим оружием — закончил комментирование первого пункта адмирал Енаи.

Собеседники мрачно молчали — возразить было попросту нечего, Енаи недаром еще в молодости считался одним из лучших специалистов в области военно-морской техники, кроме того, сказанное им полностью укладывалось в нормы самурайской морали.

— Теперь, уважаемые коллеги, перейдем ко второму пункту — продолжил Енаи.

— Как бы ни была ослаблена Великобритания, но Королевский флот может усилить американцев еще одной оперативной группой, состоящей из нескольких тяжелых авианосцев и современных линкоров — старые английские ЛК вполне могут усилить американские соединения поддержки десанта. Да и просто оперируя в Индийском океане или на южном фасе оборонительного периметра, они будут вынуждать нас либо дробить силы, либо оставлять наши гарнизоны на верную гибель, что неизбежно будет вести к прорыву периметра на юге.

— Что же касается СССР, то армейский генералитет и лично Хидэки-сама (Тодзио В.Т.) сделали все, зависящее от них, чтобы русские не слишком серьезно относились к договору о нейтралитете — вспомните хотя бы подготовку Квантунской армии к осуществлению плана 'Кантокуэн' ('Специальные маневры Квантунской армии' — по сути дела, японская 'Барбаросса' В.Т.), активно проводившуюся летом-осенью 1941 и летом 1942 годов (соответствует реальности В.Т.). Так что есть все основания считать, что русские захотят расплатиться по накопившимся счетам.

Енаи обвел взглядом коллег — все ждали продолжения.

— Теперь перейду к третьему пункту — сказал адмирал, заканчивая разбор возражений Одзавы, безукоризненно вежливый по форме, и, столь же беспощадный по сути.

— С учетом операций вражеских подводных лодок, мы можем использовать сырьевой потенциал ЮВА далеко не полностью — в особенности, это касается нефти, но большие проблемы есть и с поставками цветных металлов, риса, железной руды, технических культур. Так что теперь мы вынуждены производить легированную сталь, решительно не соответствующую довоенным стандартам, и разрабатывать заведомо нерентабельные месторождения железных руд и каменноугольные шахты; мы вынуждены использовать в авиации бензин, соответствующий американским стандартам автомобильного и экспериментировать с низкокачественными заменителями; мы больше не можем снижать нормы выдачи риса гражданскому населению, поскольку это будет означать смерть от голода — и не можем полностью обеспечить выдачу даже таких, до предела урезанных, норм, заменяя рис гаоляновой мукой и сладким картофелем (полностью соответствует реальной истории. В.Т.). Соответственно, промышленный потенциал Метрополии используется крайне своеобразно — формально мы неуклонно наращиваем выпуск ключевых видов промышленной продукции, но, на практике, качество произведенного ниже всякой критике — так, металлообрабатывающие станки имеют ресурс от полугода до года, листы стали, поступающие на судостроительные предприятия, ломаются при попытке их согнуть, количество боеготовых самолетов в морской авиации снизилось с 80% в 1941 году до 50% сейчас, по причине крайне плохого качества изготовления (соответствует реальности В.Т.).

— Что же касается резервной угольно-металлургической базы Империи, каковой является Маньчжурия, мощности которой полностью обеспечены высококачественной железной рудой и коксующимся углем, базы, обеспечивающей 20% общеимперского производства стали и 50% чугуна — не говоря уже о таких 'мелочах', как обеспечение примерно 10% потребности Метрополии в рисе и 70% — сои, 5% — жидкого топлива, немалые объемы выловленной рыбы, добычу золота, и т.д. — то, полагаю, господа, ни у кого из присутствующих, после номонханского инцидента (так в Японии называли конфликт на Халхин-Голе В.Т.), нет ни малейших иллюзий относительно того, насколько способна Квантунская армия противостоять бронетанковым соединениям Красной Армии. Разумеется, ничто не сможет помешать русским, развить маньчжурский успех, по крайней мере, на севере Кореи — в этом случае Империя лишается еще примерно 5% общеимперского производства чугуна и стали, значительных мощностей по производству алюминия и синтетического бензина.

— В том случае, если Красная Армия сможет захватить всю Корею.. — адмирал Енаи не стал продолжать свою мысль, впрочем, это и не требовалось — его собеседникам совершенно не требовалось объяснять последствия базирования на Пусан советских подлодок и морской авиации, поскольку даже лейтенанту было понятно, что о сколько-нибудь регулярных поставках китайского сырья можно было забыть. Проще говоря, в этом случае немедленное поражение Японии было гарантировано.

— Даже в этом случае мы должны защищать Метрополию до последнего японца — если нашей нации суждено погибнуть, то мы опадем на землю, подобно лепесткам сакуры — жестко высказался доселе молчавший адмирал Тоеда, лидер сторонников 'войны до победного конца или смерти' во флоте — это будет достойно нашей великой нации.

— Несомненно, Вы правы, Соэму-сама — согласился с ним Енаи, прекрасно знавший границы возможного, и, вовсе не намеренный их переходить — в конце концов, он тоже был самураем из старой, уважаемой фамилии — но, полагаю, еще достойнее будет лишить врагов их победы, которую они полагают уже находящейся в их руках — отступив в полном порядке, сохранив Империю, и самое главное, собирая силы для новых сражений.

— Я не нахожу в этом никакого урона для чести самурая — поддержал Енаи Нагано.

— Если я правильно понял Вашу мысль, Мицумаса-сама — высказался не желающий смириться с поражением в споре Одзава — Вы считаете, что мы можем выиграть отдельные сражения, но неизбежно проиграем войну?

— Надеюсь, Вы простите мне неточность в выражении мыслей, Дзисабуро-сама — слегка поклонился собеседнику Енаи — я считаю, что при дальнейшем следовании нынешней стратегической линии катастрофа Империи неизбежна, поскольку американцы не скрывают своих намерений, выраженных в требовании безоговорочной капитуляции. Но, также, я считаю, что для нас еще возможно удержаться на грани поражения, не переходящего в тотальную катастрофу — наши бывшие союзники указали нам путь.

При этих словах в комнате воцарилось звенящее молчание — нет, все собеседники были истинными самураями, прекрасно умевшими владеть собой — но, предложение признанного лидера элиты Императорского флота произвело впечатление даже на этих людей.

— Простите, Мицумаса-сама, но, ведь Вы не предлагаете буквально воспроизвести немецкий опыт? — поинтересовался адмирал Тоеда.

— Конечно, нет, Соэму-сама — ответил Енаи — я предлагаю совместить принцип, реализованный во время известных событий в Рейхе, с опытом 'инцидента 26 февраля' (так в Японии было принято называть попытку государственного переворота, предпринятую в феврале 1936 года группой молодых армейских офицеров — в ходе этого переворота страна оказалась на грани гражданской войны между армией и флотом В.Т.).

— Мицумаса-сама, Вы считаете возможным реализовать в нынешней ситуации Вашу давнюю идею о союзе с Россией против США и Англии? — нарушая этикет, прямо спросил адмирал Нагано.

— Не в том варианте, который я предлагал изначально — этот вариант, вариант равноправного союза сейчас невозможен, Осами-сама — так же прямо ответил Енаи — но вариант, близкий к варианту, осуществленному офицерами Вермахта, я считаю возможным.

— Вы считаете возможным для сыновей Аматерасу стать младшими партнерами гайдзинов? — жестко спросил Одзава.

— Дзисабуро-сама, Вы знаете, что я достаточно долго жил и работал в России (это действительно так — Енаи работал в военно-морской разведке, был заместителем военно-морского атташе в Петрограде во время Первой Мировой войны, хорошо знал русский язык, осуществляя основные контакты японской военной миссии с русскими офицерами; он действительно считал Россию потенциальным союзником Японии против США и Англии; во время интервенции "союзников" 1918-1919 гг. служил в Сибири в качестве офицера ГШ Императорского флота; бывал в Советской России В.Т.), так что немного знаю русских — поскромничал Енаи.

— Я хочу предложить Вашему вниманию одну русскую легенду — и, если Вы сочтете нужным, выскажете мнение об этой легенде.

— Дело было в XIII веке по европейскому летоисчислению — победоносная армия Бату-хана вторглась в Россию, громя дружины русских дайме, беря штурмом один русский город за другим. Одним из таких городов стала Рязань — дайме Рязани Юрий погиб в полевом сражении, его войско — разгромлено; город был взят, его защитники перебиты. Один из хатамото дайме Юрия, Евпатий Коловрат, с небольшим отрядом, в это время выполнял какое-то поручение вне города — его не было с дайме в сражении, и он не участвовал в обороне Рязани.

Вернувшись, хатамото Коловрат и его воины нашли сожженный город, и узнали о судьбе своего дайме.

Хатамото Коловрат и его воины отправились по следам армии Бату-хана — и, найдя монголов, внезапно напали на них, убивая как можно больше вражеских воинов, верша месть воинов за своего господина.

Они убили многих, очень многих — и погибли почти все в неравном бою с многократно превосходящим врагом; пал в бою и хатамото Коловрат.

Монголам удалось захватить в плен нескольких израненных, обессилевших воинов — их привели под взор Бату-хана.

Великий завоеватель спросил их: 'Безумцы, на что вы надеялись?! Неужели вы не знали, что на каждого из вас приходятся сотни моих воинов?'

Русские ответили ему: 'Мы присягали защищать нашего господина и нашу землю. Мы не выполнили своей присяги — и не можем жить клятвопреступниками, изменниками'.

В России до сих пор чтут память хатамото Коловрата и его воинов — закончил японизированное переложение старой легенды адмирал Енаи.

— Если бы они были бы японцами, я бы сказал, что это не просто асигару, а настоящие самураи, знающие путь Воина — задумчиво произнес Одзава.

— Мне это напомнило историю сорока семи самураев — истинно верные своему господину воины, не сумевшие его защитить, но, сумевшие отомстить его врагам ценой своих жизней — заметил адмирал Тоеда — несомненно, это достойные воины, хотя и не сыны Ямато, но они заслуживают уважения.

— Признаться, мне вспомнился недавно увиденный русский фильм 'Брестская крепость' — продолжил тему Нагано — насколько я понимаю, хотя фильм и художественный, но он снят близко к реальным событиям.

— Не довелось видеть — пожал плечами Одзава — простите, а о чем идет речь?

— На рассвете 22 июня пограничная крепость была внезапно атакована Вермахтом — русский гарнизон доблестно принял бой с превосходящими силами немцев, причем, что интересно, гражданские, находящиеся в крепости, всеми силами помогали воинам, вплоть до того, что брали оружие убитых, и вступали в бой — кратко высказал суть фильма Нагано — почти никто из них не сдался в плен, несмотря на неоднократные предложения немцев сдаться — они предпочли смерть в бою позору.

— Это очень нетипично для европейцев — слегка удивился Тоеда — так поступили бы японцы, но не изнеженные жители Запада, привыкшие считать, что война — дело армии, но не гражданских.

— Я не думаю, что русских, по крайней мере, в этом отношении, следует приравнивать к европейцам — высказался Енаи — вспомните, Соэму-сама, поговорку воинов Империи, штурмовавших Порт-Артур 'Нет никого лучше японцев в атаке, но нет и никого лучше русских в обороне — если бы мы объединились, то завоевали бы весь мир'.

— Армейцы — Одзава сумел вложить в одно слово всю, мягко говоря, нелюбовь и, отсутствие особого почтения Императорского флота к Императорской армии.

— На море русские тоже показали немало образцов доблести — 'Варяг' и 'Кореец', 'Стерегущий', 'Рюрик', 'Адмирал Ушаков' — напомнил Енаи.

— Мне вспоминается, скорее, беспримерный позор сдачи при Цусиме — огрызнулся Одзава.

— Если говорить о позоре, то позор сдачи Флота Открытого Моря был, возможно, больше — русские, в конце концов, сдались после проигранного сражения, в отличие от немцев, даже не попытавшихся дать последнее сражение — заметил Нагано, все более явно поддерживавший Енаи — и это не помешало Империи вступить в союз с Рейхом, проигравшим прошлую Великую войну.

— Это был равноправный союз — возразил Тоеда.

— Сейчас русские выиграли свою Великую войну — а мы, хотя и удерживаем достигнутые рубежи.. — Енаи не стал заканчивать предложение.

— Если на то пошло, то мы можем предложить русским достаточно много, чтобы претендовать на статус равных партнеров — раздраженно заметил Тоеда.

— Если исходить из текущей ситуации — несомненно, Соэму-сама — не стал обострять дискуссию Енаи, считавший достаточным на начальном этапе выяснить позиции, занимаемые коллегами, и, насколько возможно, подготовить почву для будущего посева — но, пока, я бы предложил ограничиться обсуждением следующих вопросов — приемлем ли для нас в принципе германский вариант, и, нужны ли нам особые отношения в торговле с Россией?

— Я считаю германский вариант в принципе допустимым — но, следует обеспечить Империи наилучшие условия в этом союзе — высказался Нагано — и, не затруднит ли Вас, Мицумаса-сама, подробнее изложить, что Вы понимаете под 'особыми отношениями' с Россией?

— Надеюсь, Вы простите мне мою невнимательность, Осами-сама — поклонился Енаи.

— Под особыми отношениями с Советской Россией я понимаю покупку германских авиамоторов и запчастей к ним, тяжелых зенитных орудий и МЗА — вынужден признать, что Империя отстала в этом вопросе, ПУАЗО и РЛС, 100-октанового авиабензина — германские моторы не смогут ни развивать проектную мощность, работая на нашем 78-октановом бензине, ни проработать гарантийный ресурс; также мне представляется полезной закупка Ме-109, пока не будет развернуто производство 'Рейзен'-9, и, ФВ-190 — в качестве дневного перехватчика, а, также, Не-219 — в качестве ночного перехватчика.

— Вполне возможно, Империи также понадобится промышленное оборудование. Не исключено, что придется покупать танки 'Пантера' и 'Тигр'. Расплачиваться я предполагаю каучуком — у нас он в колоссальном избытке, в то время, как Советский Союз и его вассалы испытывают острейший дефицит каучука.

— Благодарю Вас за подробное разъяснение, Мицумаса-сама — поклонился Нагано — и, позвольте мне присоединится к Вашему мудрому мнению относительно полезности для Империи 'особой торговли' с Россией.

— Полностью согласен с Вами, господа — кивнул Одзава — во-первых, такие отношения ни к чему не обязывают Империю, во-вторых, в этом нет никакого ущерба чести Империи, в-третьих, при условии, что Империя получит все необходимое, возможно, что мы сумеем, победив в сражении за периметр, добиться у англосаксов достойного нации Ямато мира, не беря на себя каких-либо обязательств перед русскими.

— Позволю себе выразить согласие со всеми Вами, господа — позволил себе легонькую шпильку по отношению к Енаи и Нагано Тоеда — в самом деле, будущее покажет, нужен ли Империи вообще германский вариант — пока что следует рассчитывать на собственные силы.

— В таком случае, господа, остается решить, на кого будет возложена ответственность за налаживание 'особой торговли' — заметил Нагано, старательно подыгрывавший Енаи.

— Полагаю, господа, никто не сможет справиться с этой необходимой для Империи работой лучше, чем Мицумаса-сама — поэтому, полагаю, нам надо просить его взять на себя и эту нелегкую обязанность — высказался Одзава, не считавший нужным заигрываться во фрондирование сверх необходимого.

— Присоединяюсь к предложению, высказанному Дзисабуро-сама — Мицумаса-сама, несомненно, Вы чрезвычайно заняты исполнением необходимой Империи работы, но, никто лучше Вас не справится с этим ответственным делом — присоединился к Одзава Тоеда, также прекрасно понимавший реальную расстановку сил в руководстве Императорского флота — и, как следствие, не стремившийся, без особой на то нужды, к конфликту с Енаи и Нагано.

— Присоединяюсь к просьбам Дзисабуро-сама и Соэму-сама — Мицумаса-сама, надеюсь, Вы не откажете нам в нашей нескромной просьбе — сказал Нагано.

— Господа, я крайне тронут Вашей общей просьбой; честь не позволяет мне отказаться от выполнения этой работы — во имя Империи и Микадо — поклонился собравшимся Енаи — и, поверьте, пожалуйста — я приложу все свои скромные силы и умения, для наилучшего выполнения этого ответственного поручения.

— В таком случае, позвольте заверить Вас, Мицумаса-сама, от моего имени — впрочем, полагаю, коллеги согласятся со мной — никто из нас не испытывает ни малейших сомнений в том, что это поручение Вы выполните, как и всегда, абсолютно безукоризненно — поклонился Нагано.

Одзава и Тоеда подтвердили свое согласие глубокими поклонами.

Енаи молча торжествовал — ему удалось запустить, при полном согласии коллег, изначально, кроме Нагано, не склонных согласиться с ним, первую часть предельно рискованного и сложного плана, целью которого было предотвращение разгрома Империи Восходящего Солнца.

Совещание у Сталина.

Москва, Кремль, 26 мая 1944 года.

Присутствуют: И. В. Сталин, Л. П. Берия, А.М. Василевский, Н.Г. Кузнецов, М.П. Лазарев, генерал-лейтенант 'Иванов', контр-адмирал 'Петров'.

— Итак, товарищи, по каналам военной разведки к нам обратилось командование японского флота — они заинтересованы в некоторой не слишком афишируемой торговле — открыл совещание Сталин — суть японских предложений Вам всем известна.

— Кто будет докладывать первым?

— Товарищ Сталин, я думаю, что будет лучше, если первым будет докладывать ведущий специалист разведки ВМФ по странам Тихого океана, контр-адмирал 'Петров' — он изложит общую обстановку — высказал свое мнение адмирал Кузнецов.

— Хорошо — кивнул Сталин.

— Товарищи — вытянулся контр-адмирал — текущая обстановка в Японии и на подконтрольных ей территориях может быть охарактеризована следующим образом.

Первое — экономика.

К началу своей индустриализации, начавшейся в 1930 году, Япония подошла аграрно-индустриальной страной, имевшей много экономических диспропорций — так, японское сельское хозяйство, за редчайшими исключениями, состоит из массы мелких и мельчайших хозяйств, в которых земля обрабатывается ручным трудом — очень мало даже тяглового скота, а машинная техника просто отсутствует; приличная урожайность обеспечивается за счет того, что почва удобряется значительным количеством минеральных удобрений, прежде всего, азотных; поскольку эти удобрения стоят немалых, особенно по японских меркам, денег, то жизнь большинства японских крестьян нельзя охарактеризовать иначе, чем как прозябание в ужасающей нищете; Япония до войны была одним из ведущих экспортеров текстиля в мире — это достигалось, при импортных хлопке и шерсти, нищенскими заработками рабочих-текстильщиков, в 7 раз более низкими, чем у их английских коллег. Тяжелая промышленность — прежде всего это относится к черной металлургии, в несколько меньшей степени — к судостроению — зарабатывала, в основном, даже не на частном спросе, как это есть в ведущих капиталистических странах, а либо на казенных заказах, либо на частных заказах, частично обеспеченных государственными субсидиями. Надо отметить, что казнокрадство в Японии очень развито — заказы распределяются благодаря родственным или клановым связям, знакомствам — особенно большую роль играют землячество и совместная учеба, или же банальному подкупу.

Индустриализация в Японии имела настолько явную милитаристскую направленность, что мне даже не с чем ее сравнить — кстати, финансировалась она через неприкрытое ограбление народных масс посредством инфляции и повышения налогов и разнообразных сборов.

Другое дело, что даже этого катастрофически не хватало — слишком мал был прибавочный продукт в Японии, так что ограбить народ в требуемом объеме было невозможно, поскольку у нищих много не награбить.

Выход был найден в концепции Кейнса — с 1936 года началась массированная накачка экономики необеспеченными деньгами, которые шли на развертывание тяжелой промышленности. Фактически, Япония делала нечто подобное т.н. 'векселям МЕФО' в Германии, только в намного более концентрированном виде, поскольку немцы тратили эти деньги на модернизацию старых и создание новых оборонных предприятий, а Япония практически с нуля создавала и тяжелую промышленность в целом, и оборонную промышленность в частности, и, одновременно создавала стратегические запасы необходимого сырья.

Проще говоря, Япония безудержно тратила свой основной капитал, в расчете на то, что эти траты будут компенсированы ограблением захваченных территорий — в случае неудачи, экономическая катастрофа самураям гарантирована.

Сейчас мы можем наблюдать плоды этой политики — ограбление захваченных территорий позволяет японцам как-то удержать свою экономику на плаву; конечно, немалую роль играет перевод экономики в режим военного времени — в противном случае, гиперинфляция настолько обесценила бы доходы не только трудящихся, но и мелкой буржуазии, что они просто начали бы массово умирать от голода.

Собственно, потеря этих территорий, или, транспортной связности между ними и метрополией гарантирует японцам или быструю смерть, от нехватки жидкого топлива, или медленную смерть — от нехватки продовольствия.

На практике мы видим оба варианта — американские подводники методично топят японские танкеры и транспорты, лишая самураев и ост-индийской нефти, и бирманского риса — вкупе с индокитайским.

Строго говоря, продвижение американского ВМФ по цепочке тихоокеанских архипелагов можно рассматривать как обеспечение действий подплава — чем меньше времени подлодки тратят на переход в район боевых действий, тем результативнее их походы.

Второе — правящие слои Японии.

Внутреннюю политику Японии можно рассматривать как перманентный конфликт между кланами Тесю и Сацума, Армией и Флотом.

Истоки этого конфликта лежат в многовековой борьбе за доминирование в Юго-Западной Японии между могущественными самурайскими кланами Тесю и Сацума.

Один раз, 80 лет назад, они сумели объединиться против общего врага — кланов северной Японии, поддерживавших сегунат Токугава — это и обеспечило победу революции Мэйдзи. Существенно меньшую роль в победе над северянами сыграл третий клан южан — Тоса.

По итогам революции Мэйдзи был произведен раздел добычи между победителями — Тесю получили Армию, Сацума — Флот, Тоса получили 'кусок пирога' — долю влияния в Армии.

Совместная победа над северянами вовсе не отменила многовековой вражды — отношения между Армией и Флотом даже приблизительно не напоминают обычные отношения между родами ВС в капиталистических странах — намного больше это похоже на вынужденный союз люто ненавидящих друг друга государств, поскольку только так они могут сохранить уже захваченное, и, ограбив слабых, захватить новую добычу.

Насколько велика и непримирима эта вражда, можно видеть по офицерскому мятежу февраля 1936 года — тогда группа младших армейских офицеров, учинила попытку переворота, захватив центр Токио, и, совершив серию убийств неугодных им государственных деятелей. Все это делалось при неприкрытом потворстве высшего руководства Армии, фактически отказавшегося выполнять свои прямые обязанности по подавлению мятежа. Тогда руководство Флота, разъяренное убийством трех своих адмиралов, ввело тяжелые корабли в Токийскую бухту и высадило на побережье морскую пехоту. Адмирал Енаи подготовил похищение императора из дворца — проще говоря, страна стояла на грани войны. Предотвратить гражданскую войну удалось благодаря маркизу Кидо, сумевшему охладить горячие головы с обеих сторон, и, продавить прямой приказ микадо мятежникам капитулировать — это позволило Тесю и Сацума отступить на исходные позиции, не потеряв лицо.

Также по итогам революции Мэйдзи была сформирована нынешняя система власти в Японии — император играет роль символа и, теоретически, арбитра между властными кланами; свой кусок власти получила придворная аристократия, при сегунате бывшая просто декорацией, фоном, оттеняющим микадо, де-факто стала посредником между кланами, улаживающим разногласия между победителями — так было не всегда, поскольку многое зависит от личности императора, но, сейчас, на практике, микадо просто утверждает решения, достигнутые фактическим арбитром, маркизом Кидо.

Что же касается самих кланов-победителей, то, в отличие от англосаксонских стран, где военщина просто обслуживает интересы крупного капитала, или Германии, где военщина теснейшим образом переплетена с крупным капиталом, как промышленным, так и банковским, в Японии доминирует именно военщина — крупные промышленно-финансовые концерны, т.н. 'дзайбацу', находятся под покровительством либо Тесю, либо Сацума. Ну а политики, соответственно, обслуживают интересы кланов.

Борьба Тесю и Сацума, во многом, обеспечила стратегическое раздвоение Японии — Тесю выступают за экспансию в Китай и СССР, поскольку именно Армия может захватить и контролировать ресурсы, находящиеся на материке, с соответственным увеличением своего влияния, Сацума делают ставку на южное, океанское направление экспансии.

Еще одна особенность, заданная их интересами — Тесю отличаются крайним антирусским и антисоветским настроем, Сацума же свойственны антианглосаксонские настроения — применительно к СССР они выступают за мирные отношения с нашей Родиной; это ярко проявилось во время событий на Халхин-Голе, когда 'квантунская' группировка Армии, самая яро антисоветская, фактически поставила всех остальных перед фактом начала боевых действий с СССР — Флот же, в это самое время, не только не счел нужным хотя бы изобразить какую-то активность на наших дальневосточных рубежах, но и не скрывал своего злорадства по поводу разгрома Красной Армией группировки генерала Камицубара.

Также отличается их восприятие окружающего мира — если руководству Армии, в основной массе, присущ крайний шовинизм, зачастую переходящий в откровенное шапкозакидательство, немного умеряемое только негативным опытом, то адмиралам свойственен намного больший реализм.

— Минутку, товарищ 'Петров' — остановил аналитика морской разведки Верховный — тут, будьте добры, подробней — и насчет генералов, и насчет адмиралов.

— Стиль мышления японского генералитета, товарищ Сталин, хорошо иллюстрирует программный документ, составленный начальником бюро военных дел генералом Муто для МИД, как своего рода руководство для американо-японских переговоров, ведшихся осенью 1941 года, и одобренный Генштабом Императорской Армии — доложил 'Петров'.

— Требования к Вашингтону, писал Муто, должны были включить 'отказ Соединенных Штатов от вмешательства в 'японо-китайские дела', отмену в трехдневный срок закона о замораживании японских фондов, поставку нефти из США в Японию в количестве 6 млн. т в год, в т.ч. 1,5 млн. т авиационного бензина (в это время США производили 1,65 млн. т авиационного бензина в год. В.Т.). Америка должна принять меры к тому, чтобы голландские власти согласились удовлетворить требования Японии относительно предоставления ей привилегий в торговле, организации японских предприятий и въезда японских колонистов на территорию Индонезии, а также импорта в Японию 4 млн. т индонезийской нефти в год. Кроме того, Вашингтону вменялось в обязанность заставить британское правительство в трехдневный срок восстановить торговые отношения с Японией и отказаться от помощи Чунцину. В случае же, заявлялось в программном документе, если эти требования не будут выполнены по истечении недели, японская армия и флот начнут военные действия против США, Англии и Голландии'.

— Все эти требования предъявлялись абсолютно серьезно — и это притом, что японские генералы прекрасно знали, что Америка экономически превосходит их десятикратно.

— Прокомментировать точку зрения японских генштабистов, на мой взгляд, лучше всего можно, перефразировав известное высказывание Черчилля, а именно: 'Есть наглость, есть наглость в квадрате, и, есть наглость японского генералитета' — закончил изложение этого примера 'Петров'.

— Здравомыслие японские военные проявили во время совещания кабинета министров и виднейших военачальников, проходившего в июле 1941 года — на этом совещании решался вопрос, нападать ли на нашу Родину немедленно, или подождать — продолжил 'Петров' — тогда даже такой антисоветчик, как лидер 'квантунцев' и военный министр Тодзио, высказался категорически против немедленного нападения на Советский Союз, обосновав свое несогласие опытом Халхин-Гола.

— Крепкая зуботычина поспособствовала трезвому взгляду на жизнь — усмехнулся в усы Сталин — это хорошо, значит, есть надежда довести до японских милитаристов понимание необходимости соблюдения интересов СССР на Дальнем Востоке.

— Так точно, товарищ Сталин — вытянулся 'Петров' — кстати, очень интересно подвел итоги этого совещания принц Фусима, бывший начальник МГШ.

— Он сказал: 'Мы получили начальное образование на Хасане, среднее — на Халхин-голе, как люди азиатские с получением высшего можем подождать, пусть его получает Гитлер'.

— Есть мнение, товарищи, что этого принца стоит взять на заметку — кивнул Сталин — а как насчет остальных адмиралов?

— Адмирал Енаи, признанный руководитель Флота, летом-осенью 1941 года при полной поддержке начальника МГШ Нагано, и, чуть менее безоговорочной — командующего Объединенным флотом Ямамото, буквально требовал от императора — что для японца, самурая, вещь немыслимая, невозможная — пойти на любые, даже самые унизительные уступки американцам, ради спасения Японии — доложил 'Петров' — он понимал, что война с англосаксами станет катастрофой для Японии, это мы знаем точно.

— Он боялся войны с Америкой и Англией? — уточнил Сталин.

— Нет, товарищ Сталин — он именно понимал ее гибельность — твердо сказал 'Петров'.

Сталин задумчиво кивнул — риск был очень велик, он это прекрасно понимал, но и величина приза впечатляла — в случае успеха операции, подобной германской, позиции СССР в Евразии становились почти непробиваемыми для 'заклятых друзей', так что в неизбежную 'холодную войну' СССР мог вступить, имея качественно лучшие шансы на победу, чем в мире 'Рассвета'.

Разумеется, надо было тщательно просчитать все варианты, подстраховаться, насколько возможно — но, такой шанс выпадает раз в столетие, не чаще.

— Хорошо, товарищ 'Петров' — а что Вы можете сказать о США? — поинтересовался Верховный.

— Экономически Америка очень сильна, располагая сильнейшей в мире промышленностью и современным сельским хозяйством; США обеспечены почти всеми ключевыми видами сырья, недостающее же сырье они могут без особых хлопот закупить в Британской Империи и странах Латинской Америки — доложил 'Петров'.

— 'Ахиллесова пята' США — это ее финансовая система — продолжил контр-адмирал — строго говоря, истоки нынешней слабости Америки в этом вопросе кроются во временах 'просперити' и Великой Депрессии, каковая, по общему мнению капиталистических экономистов США, продолжалась с 1929 по 1940 гг., и, закончилась только тогда, когда пошел рост военного производства.

— Если рассматривать проблему с этих позиций — 'Петров' сделал паузу, ожидающе глядя на Сталина — и, дождавшись разрешающего кивка, продолжил — то суть дела можно выразить следующим образом: во-первых, экономика США сложилась как т.н. 'открытая экономика', рассчитанная и на значительный экспорт, и на существенный импорт; некогда дела отстояли иначе, но к концу XIX — началу XX века производственные мощности США перекрыли емкость и внутреннего рынка США, и емкость подконтрольных США рынков Канады и Латинской Америки — с этого момента наличие значительных внешних рынков стало обязательным условием экономического благополучия США; во-вторых, колоссальным фактором роста для американской экономики стала Первая Мировая война, когда США, выполняя военные заказы Антанты и, что менее известно, покрывая значительную часть мировых потребностей в гражданской продукции, не только стали первой экономикой мира, но и перекачали к себе больше половины мировых запасов золота, тем самым обеспечив золотое покрытие доллара; в-третьих, экономическое процветание 20-х годов во многом объясняется отложенным спросом внутри самих США — это своеобразный финансовый 'жирок', оставшийся после Первой Мировой; в-четвертых, Великая Депрессия, во многом была определена экономическим успехом США во время Первой Мировой войны — именно тогда были развернуты избыточные производственные мощности, продукция которых пользовалась ажиотажным спросом во время Первой Мировой, и, находила спрос в 20-е, пока не был израсходован потенциал отложенного спроса — если быть точным, эти мощности стали угрозой экономике США сразу после первоначального восстановления европейских экономик, поскольку потребности европейского рынков стали обеспечивать экономики соответствующих стран, разумеется, после конверсии — тоже относится и к рынкам колоний; этим и объясняется экономический кризис США 1919 года — попросту у их значительно выросшей за время войны промышленности не стало рынка сбыта нужной емкости; в-пятых, проблемой для США был панамериканский статус доллара — мировой резервной валютой был британский фунт стерлингов, соответственно, именно Великобритания получала сверхдоходы в качестве страны-держателя мировой резервной валюты, обменивая свои ассигнации на реальные ценности, и, тем самым, экспортируя свою инфляцию по всему миру; американцы таких возможностей не имели до 1931 года, когда правительство Макдональда совершило финансовое самоубийство Британской Империи, отменив золотой стандарт фунта стерлингов — в результате этого за месяц в Европе прочно обосновался американский доллар; в первом приближении можно сказать, что в капиталистических странах Европы наступило примерное равновесие американского доллара, британского фунта и французского франка; в-шестых, та экономическая линия, которую проводило правительство Рузвельта в 30-е годы — введение прогрессивного подоходного налога, что существенно уменьшало отрыв богачей от основной массы населения, отмену 'сухого закона', что лишило преступность колоссальных доходов, запрет американцам владеть золотыми слитками и инвестиционными монетами, что перекрыло канал ухода от бумажных долларов, и, соответственно, заметно снизило инфляцию, резкий рост государственных заказов, де-факто служивших средством регулирования экономики, ее поддержания 'на плаву', как в виде военных заказов, так и в виде т.н. 'общественных работ', обеспечивавшийся ценой резкого роста государственного долга США — все это позволяло удержаться на тонкой грани, на волосок отделяющей экономику США от возвращения Великой Депрессии.

— Называя вещи своими именами, крупнейшие капиталисты США в 1940 году пошли ва-банк, развернув колоссальное военное и военно-морское строительство, и, дав 'добро' Рузвельту на создание системы ленд-лиза ценой беспрецедентного увеличения государственного долга — контр-адмирал перевел дух, отхлебнув нарзана, и, продолжил — это была отчаянная ставка, сделанная в расчете на то, что крупнейшие страны Евразии обескровят друг друга во время Второй Мировой войны — а США получат их рынки, золотые запасы, и, возможность окончательно утвердить доллар в качестве мировой резервной валюты; в том случае, если эта ставка будет проиграна, США ждет не просто возвращение Великой Депрессии, причем, имеющей не всемирный, а панамериканский характер, но и практически неизбежный крах финансовой системы; также есть серьезная вероятность либо распада США на несколько государств, либо социального взрыва — впрочем, это может быть предотвращено ценой установления фашистской или околофашистской диктатуры.

— Благодарю Вас, товарищ 'Петров' — поблагодарил докладчика Сталин — общая ситуация более или менее понятна.

— У кого есть вопросы к товарищу 'Петрову', можете их задать.

— Товарищ контр-адмирал — задал вопрос Василевский — Вы упомянули беспрецедентный долг США — нельзя ли уточнить, насколько он велик?

— Товарищ маршал, по состоянию на 1939/40 финансовый год доходы казны США составили менее 5,4 млрд. долларов, расходы — более 9,1 млрд. долларов, государственный долг — почти 43 млрд. долларов; в 1940/41 году, соответственно, 7,6 млрд., 12,8 млрд., 49 млрд.; в 1941/42 году, соответственно, 12,8 млрд., 32,4 млрд., 72,4 млрд. — доложил 'Петров' — по нашим расчетам, к концу этого года американский государственный долг превысит 240 млрд. долларов, т.е. нормальных доходов казны, без продолжения инфляционной накачки экономики необеспеченными деньгами, не хватит даже для выплаты процентов, не говоря уже о самом долге (все цифры соответствуют РеИ, единственно, они округлены до сотен миллионов В.Т.).

— Для сравнения — уточнил 'Петров' — до начала инфляционной накачки экономики, в 1937 году, вся стоимость произведенной в США промышленной продукции составила 25,2 млрд. долларов, сельского хозяйства — 10 млрд. долларов (эти цифры также реальны В.Т.).

Неплохо разбиравшийся в экономике Василевский непроизвольно округлил глаза, поскольку выводы напрашивались сами собой — элиты США должны были находиться в отчаянном положении, если они 'поставили на кон' стоимость всей промышленной и сельскохозяйственной продукции США, грубо говоря, за десятилетие, считая не только рост государственного долга, но и его обслуживание, вкупе с косвенными убытками.

До глубины души был впечатлен и Лазарев — он попросту не знал, насколько в это время балансировали на краю пропасти ненавидимые им американцы.

— Проще говоря, американскому руководству уже тогда было некуда отступать — а сейчас тем более, если я Вас правильно понял, товарищ 'Петров'? — спросил Василевский.

— Не совсем так, товарищ Василевский — уточнил аналитик — если разобрать ситуацию подробнее, то, в первом приближении, по отношению к внешнему миру власть имущих в США можно разделить на империалистов и изоляционистов, а, по отношению к внутренним проблемам — к либералам, консерваторам и профашистам.

— В первой половине 30-х расклады были примерно такими, причем они во многом сохранились до сих пор — большая часть крупных капиталистов, чье благополучие критически зависело от доступа на внешние рынки, сделала ставку на относительно мягкую по отношению к трудящимся массам и мелкой буржуазии линию и, на массированную внешнюю экспансию США — интересы именно этой группы выражал и выражает Рузвельт; была и есть могущественная, но менее влиятельная группа, делающая ставку на жесткое 'закручивание гаек' во внутренней политике, но расколотая по отношению к внешнему миру — тут в выразителях политики консерваторов-империалистов ходил и ходит до сих пор Макартур, интересы же консерваторов-изоляционистов, вполне благополучно кормящихся с внутреннего рынка США, и, естественно, не желающих рисковать имеющимся богатством, выражает Тафт; была относительно слабая группа профашистов, делавшая ставку на правого популиста Лонга, являвшегося неким подобием Муссолини.

— В случае реализации плана Рузвельта добычи американским капиталистам хватило бы на все — и на удовлетворение собственных аппетитов, и на поддержание довольно высокого уровня жизни народных масс, и на сохранение мощных, высокооплачиваемых, отлично оснащенных ВС, и на активную внешнюю политику.

— Надо заметить, что третий и четвертый пункты очень существенны, поскольку и эксперты по внешней политике, и, в особенности, разведчики и военные, ранее бывшие простой обслугой при корпорациях, как ранее морская пехота обслуживала интересы 'Юнайтед фрут' в Центральной Америке, в ходе Второй Мировой войны не просто резко повысили свой статус, но вышли на тот уровень профессиональной организации, который ранее был присущ только офицерскому корпусу американского ВМФ, тесно спаянному между собой, осознающему свои общие интересы, и, прекрасно умеющему их отстаивать благодаря тесным и взаимовыгодным связям и с владельцами верфей, и с политиками. Сейчас на этот уровень вышли и сухопутчики, и летчики, и разведчики из УСС — они распробовали вкус жирного пирога из щедрых государственных ассигнований, организовались, наладили нужные связи везде, где это было необходимо — и будут требовать свой кусок и в дальнейшем, категорически не желая возврата к прежней скромной жизни. Те же военные могут твердо рассчитывать на поддержку, например, автомобильных и паровозостроительных магнатов, которым очень понравилось производить танки, самоходки и бронетранспортеры.

— И как Вы, товарищ 'Петров', оцениваете возможные политические расклады в правящих слоях США? — благожелательно глядя на флотского разведчика, поинтересовался Сталин.

— К сожалению, товарищ Сталин, я плохо разбираюсь в политических моментах — поспешил отказаться от дальнейшего, становящегося опасным, влезания 'на чужую делянку' контр-адмирал — это специализация политической разведки, а я специализируюсь на военной экономике и флотских делах.

— Жаль, Вы очень хорошо ввели нас в курс дела — товарищи надеялись на продолжение — высказался Сталин, снова продемонстрировавший свою, далеко не безобидную, привычку сталкивать и отдельных людей, и серьезные ведомства.

— Что же, тогда попросим изложить свои соображения товарища Берия.

— Товарищ Сталин, я согласен с товарищем 'Петровым' в изложении предшествующих и текущих событий, — начал шеф госбезопасности, прекрасно умевший улавливать настроение Хозяина — да, Сталин терпеть не мог глупого риска, он вообще плохо переносил глупость, но, к риску, могущему многократно окупиться, риску оправданному, отношение было иным — осторожным, но не безоговорочно отрицательным — что же касается прогнозов на будущее, можно предположить следующее — да, правящие слои США временно объединились вокруг плана Рузвельта, но, сейчас, когда становится ясно, что он, в лучшем случае, не принесет ожидавшихся прибылей, а, в худшем, приведет к колоссальному провалу, возможен новый раскол элит США.

— Ключевым будет вопрос денег — поскольку средств будет катастрофически не хватать на всех желающих, главным будет вопрос, кого обделят при новом разделе катастрофически уменьшившегося пирога.

— В первом приближении можно предположить следующее — поскольку на относительно высокий уровень жизни широких масс средства можно будет изыскать только ценой резкого урезания аппетитов крупного капитала и военщины всех мастей, именно массы и ждет резкое снижение реальных доходов, разумеется, в сочетании с 'закручиванием гаек' во внутренней политике. Исходя из опыта Великой Депрессии — я имею в виду историю с разгоном марша ветеранов — можно уверенно предположить, что будут востребованы такие фигуры, как Эйзенхауэр и Макартур.

— Вы что-то хотите спросить, товарищ Лазарев? — благожелательно поинтересовался Сталин, перехвативший недоумевающий взгляд Лазарева, явно не понимающего, о чем идет речь.

— Так точно, товарищ Сталин — четко доложил Лазарев, знавший о том, что лучше признаться в своем незнании, чем изображать из себя всезнайку — первое Сталин мог простить, со вторым дела обстояли намного хуже — я не понял, о какой истории с маршем ветеранов идет речь.

— Товарищ Берия, осветите подробно этот момент — мягко порекомендовал Верховный.

Присутствующие 'сделали зарубку на память' — Лазарев явно был в большом фаворе у Хозяина.

— Дело было так — во время Первой Мировой войны американским солдатам, воевавшим в Европе, недоплатили жалованье — обстоятельно начал излагать суть дела Берия — уже после войны Конгресс рассмотрел это дело, признал недоплату, и, принял специальный закон — но, выплату отложили.

— В разгар кризиса ветераны устроили марш на Вашингтон, требуя немедленной выплаты — по американским законам они были полностью в своем праве, причем, надо отметить, марш проходил не под левыми, даже не под либеральными лозунгами — он был весьма консервативным.

— Поскольку сумма требовалась немалая — а в американской казне, в это время, 'мышь с голодухи удавилась' — позволил себе пошутить Берия — марш было решено разогнать; а, поскольку дело было на территории федерального округа Колумбия — ветераны вместе с семьями поставили палаточный лагерь под Вашингтоном — где нет прямого запрета на использование армии против гражданского населения США, действующего на территории всех штатов США, хотя, конечно, с точки зрения даже буржуазных законов США момент очень скользкий, для разгона ветеранов и разгрома их палаточного лагеря была использована армейская кавалерия, усиленная танками.

— Руководил всем этим генерал-майор Макартур, а его правой рукой был майор Эйзенхауэр, тогда бывший его адъютантом — закончил Берия.

— Строго говоря, товарищ 'Петров' намекал на истории, связанные с политической борьбой в США в преддверии президентских выборов 1936 года, когда группировка консерваторов-империалистов собиралась выдвинуть кандидатом в президенты генерал-майора Макартура — после разгона он стал крайне желательным кандидатом у правых консерваторов, поскольку было ясно, что этот кадр выполнит любой приказ, а профашисты — бывшего губернатора Луизианы, на тот момент сенатора, Лонга — продолжил объяснение политических раскладов в США Берия — так что группировке либералов-империалистов пришлось очень сильно потрудиться, чтобы обеспечить Рузвельту переизбрание — Лонгу организовали политическое убийство, ну а Макартура убивать было никак нельзя, чересчур уж мощные силы за ним стоят, поэтому пришлось организовать ему почетную отставку с последующей почетной ссылкой на Филиппины, на должность главнокомандующего марионеточной филиппинской армией, силой в дивизию неполного состава, но, с присвоением звания аж фельдмаршала — правда, филиппинского (соответствует РеИ. В.Т.).

Присутствующие дружно улыбнулись — фельдмаршал, являющийся главкомом над целой дивизией, производил сильное впечатление.

— Другое дело, что при всем консерватизме обоих генералов, отличия между ними очень велики — продолжал подробно излагать суть дела Лаврентий Павлович.

— Эйзенхауэр является выходцем из небогатой семьи, пробившимся в жизни своим горбом — тип классического служаки, по точному определению Лермонтова 'Слуга царю, отец солдатам' — начал характеризовать одного из потенциальных противников СССР Берия — несомненный преданный слуга правящего класса США, стойкий консерватор республиканского толка по убеждениям, но, в то же время, военный специалист высокого класса, которому присуща трезвая оценка ситуации, человек, не только не склонный к авантюрам, но, вообще не склонный к неразумному риску, здравомыслящий, осторожный, привыкший взвешивать все реалист (данная характеристика соответствует реальности — об Эйзенхауэре писали, что 'Точно так же как Эйзенхауэр был последним президентом США, признававшим за Конгрессом право решать вопрос об объявлении войны, он же был и последним президентом, признававшим, что даже у Соединённых Штатов ограниченные возможности', сам же он отличился как ответом на вопрос, желательна ли для США война с СССР 'Нет, у Америки нет такого количества бульдозеров, чтобы убрать все трупы американцев с улиц наших городов', так и формулировкой соотношения экономических затрат к военной мощи 'Проблема заключается в том, чтобы достичь необходимой военной мощи, не допуская излишнего перенапряжения экономики. Наращивать военную мощь без учёта экономических возможностей — значит защищаться от одной напасти, вызывая другую'. В.Т.).

— Макартур же является выходцем из американской аристократии — внук влиятельного вашингтонского судьи, сын армейского генерала — одним словом, неотъемлемая частица истеблишмента США — продолжил изложение Берия — он тоже верный слуга правящего класса США, но это совершенно другой человеческий тип, нежели Эйзенхауэр — Макартур, в отличие от Эйзенхауэра, являющегося военным и по форме, и по содержанию, по сути своей является жестоким, самовлюбленным, не знающим границ политиканом в военной форме, трусливым и очень властолюбивым, склонным к авантюризму (это соответствует реальности — Макартур вначале с треском провалил оборону Филиппин, имея достаточные силы и средства для успешной обороны, затем бросил вверенные ему войска, сбежав в Австралию, т.е. по сути дела, дезертировал; Рузвельт не смог не только отправить подонка под трибунал, но и хотя бы перевести его на какую-нибудь малозначительную должность — слишком мощная была у Макартура поддержка, слишком многие власть имущие рассматривали его как возможный политический противовес 'розовому' Рузвельту; вышвырнуть Макартура из армии после очередного провала, случившегося в 1951 году в Корее, когда 'великий стратег' прохлопал контрнаступление НОАК, и, чтобы прикрыть свой провал, предложил нанести ядерный удар по Китаю, смог только эталонный русофоб и антикоммунист Трумэн, причем сделано это было с формулировкой 'за полную военную некомпетентность'. В.Т.).

— Вы считаете, товарищ Берия, что подобного типа могут выдвинуть в президенты США на предстоящих выборах? — жестко спросил Сталин — Вам не кажется, что подобный президент может стать серьезной угрозой для правящего слоя США в силу своих личных качеств?

— Такая вероятность есть, товарищ Сталин — в конце концов, его предназначали на пост президента в 1936 году, хотя его 'таланты' вряд ли были тайной для его хозяев — Берия возражал, отлично зная то, что Сталин, как правило, нормально относится к аргументированным возражениям — вот лизоблюдов Хозяин не любил, хотя их ему и приходилось терпеть — более того, его прикрыли после филиппинского позора, назначив на одну из ключевых должностей в армии, более того, ему старательно делали 'паблисити', изображая героем войны.

— Не зря же его хозяева тратили деньги на заведомую бездарность, законченного труса и мерзавца — значит, планируют его использовать.

— Возможно, конечно, что сейчас его собираются использовать не в качестве президента, а в качестве 'злого следователя', 'большой дубинки' США — но, он наверняка будет востребован.

— 'Злой пес' — это возможно — согласился Сталин — а насчет президента, есть мнение, что Вы заблуждаетесь, товарищ Берия, поскольку вряд ли американские капиталисты не понимают, что такой президент запросто пустит по ветру все, достигнутое Рузвельтом.

— Хорошо, товарищ Берия, а каково мнение подчиненных товарища Фитина (начальник ПГУ МГБ В.Т.) о возможных политических раскладах в США в целом? — поинтересовался Сталин.

— С учетом неизбежного резкого поправения политики США полностью исключается сохранение у власти Уоллеса (Генри Уоллес, в описываемое время вице-президент, сторонник углубления партнерских отношений с СССР), маловероятно востребование Баркли (Олбен Баркли, видный левый демократ, в РеИ был вице-президентом во время второго срока Трумэна В.Т.) — начал краткий пересказ подробного доклада, подготовленного политической разведкой, Берия, понявший, что Хозяин считает нужным ввести армейцев и моряков в курс дела — Тафт, судя по всему, останется влиятельным оппозиционером, по крайней мере, до тех пор, пока крах империалистического курса не станет стопроцентно очевиден, и, элитам США не придется возвращаться к 'доктрине Монро'.

— Вообще, судя по всему, скоро будет сформулирована новая внешнеполитическая доктрина США, суть которой выражена примерно так 'США имеют право вмешиваться во внутренние дела любой страны, ради борьбы с коммунистической угрозой, поскольку коммунизм является величайшей угрозой для интересов США' (Берия пересказывает суть концепции, в РеИ известной как 'Доктрина Трумэна' В.Т.).

— Соответственно, будут востребованы люди, способные активно продвигать интересы США в условиях жесткого противостояния с нами — в экономике и дипломатии, скорее всего, это будет генерал Маршалл (НГШ в описываемое время, автор 'Плана Маршалла', государственный секретарь и министр обороны в кабинете Трумэна В.Т.), несомненно, очень талантливый экономист и специалист по планированию, с высокой вероятностью могущий быть назначенным государственным секретарем; кроме того, наверняка усилится позиции представителей крупнейшего капитала в государственном управлении — из действующих фигур это Стеттиниус и Ачесон; в военном деле — Эйзенхауэр, который может стать руководителем военного ведомства, кроме того, вполне возможно образование помимо существующих министерств армии, ВМФ и ВВС еще и министерства обороны, координирующего оборонную политику США (в РеИ образовано в 1947 г. В.Т.) — это будет уступка и военной элите, и республиканцам; министром юстиции — Форрестол, поскольку понадобится человек, готовый предельно жестоко подавлять возможные протесты, не просто антикоммунист, а крайний консерватор, практически фашист.

— Минутку, товарищ Берия — прервал докладчика Сталин — насколько я помню, министр юстиции США, в основном, занимается юридическими вопросами, например, представлением интересов федерального правительства в судах — строго говоря, его должность, в буквальном переводе с английского языка называется 'Генеральный адвокат'. Если уж говорить о подавлении протестов, то этим занимаются ФБР и Национальная Гвардия.

— Практически невозможно, чтобы Форрестол сумел сковырнуть с должности Гувера — возразил Берия — хотя бы потому, что Гувер, и полностью устраивает американских капиталистов своим оголтелым антикоммунизмом, ничуть не меньшим, чем у Форрестола, и, за двадцать лет сумел накопить на всех гору компромата.

— Что касается Национальной Гвардии, с ее двойной системой подчинения, губернаторам штатов и президенту, обусловленной ее ролью и как своеобразных внутренних войск, подчиненным губернаторам, и как действующего резерва армии США — тут возможны варианты. Не исключен вариант введения должности помощника президента по работе с Национальной Гвардией, в должностные обязанности которого будет входить организация вооруженного подавления народных протестов — или координация действий частей НГ, в том случае, если начнутся протесты в нескольких штатах.

— Другое дело, что даже жесткое подавление народных масс, 'закручивание гаек' в политике, сочетающееся с резким снижением уровня жизни, не отменит противостояния империалистов и изоляционистов в верхушке — и чем больше ресурсов будет тратиться на империалистическую политику, притом, что вложения во Вторую Мировую войну не окупились; в особенности, если и эти расходы не будут окупаться; тем жестче будет противостояние, тем громче изоляционисты будут требовать возврата к 'доктрине Монро'.

— Отлично — Сталин хмыкнул в усы — стало быть, надо будет обеспечить господ изоляционистов убедительными аргументами.

— Так, товарищ Василевский, Ваша очередь.

— Товарищ Сталин — начал доклад НГШ, человек, которого с полным на то основанием называли штабным гением Сталина — Генштаб провел расчеты с учетом новой политической ситуации.

— Агрессия англо-американцев в Европе представляется маловероятной — у них немного шансов на успех даже сейчас, когда наша армия еще толком не закрепилась в Западной и Центральной Германии, в дальнейшем, с закреплением нашей армии и развертыванием Фольксармее, это превратится в авантюру, практически обреченную на провал.

— Исходя из текущей ситуации, наиболее вероятно обращение американцев к 'периферийной стратегии', имеющей целью втягивание СССР в гонку вооружений, ставка на наше истощение в локальных конфликтах.

— Генштаб считает наиболее реальными возможностями для англо-американцев развязывание конфликтов в Иране — для них жизненно важно лишить нашу страну подступов к крупнейшим нефтяным месторождениям планеты, и, не допустить нашего контроля над ключевой точкой транспортного коридора нефти Персидского Залива — Ормузским проливом; на Дальнем Востоке представляются неизбежными конфликты в Китае, и, если Япония достанется янки — в Корее, поскольку США жизненно необходим экономический и военный контроль над центральным районом Тихого океана.

'Иванов' и 'Петров' мысленно 'сделали зарубки' — нет, еще в 30-е годы было известно, что регион Персидского залива буквально плавает на нефти, но, вот уверенно говорить о том, что именно там находятся крупнейшие в мире месторождения нефти.. Между тем, начальник Генштаба говорил об этом, как о точно установленном факте — и ни у кого у присутствующих это не вызвало ни малейшего удивления..

— Ваши подчиненные хорошо поработали — кивнул Сталин — но, пока, есть мнение, надо сосредоточиться на анализе возможных вариантов на Тихоокеанском ТВД.

— Товарищ Кузнецов, кто будет докладывать?

— Товарищ Сталин, доклад подготовил контр-адмирал Лазарев — вытянулся адмирал Кузнецов.

— Хорошо, товарищ Лазарев, приступайте — приказал Сталин.

— Товарищ Сталин, на сегодняшний день на Тихом океане сложилась следующая обстановка — начал обстоятельный доклад волнующийся Лазарев, которому еще не доводилось оказываться в числе людей, участвующих в разработке большой стратегии СССР — с одной стороны, Лазареву очень не хотелось менять амплуа своего рода корсара на имперской службе, чистой воды исполнителя, на амплуа человека, принимающего решения, но, с другой стороны, после прошлого совещания у Сталина стало ясно, что оставаться 'морским волком' ему не дадут, поскольку Красному Императору нужен именно адмирал Лазарев — Япония пока удерживает т.н. 'оборонительный периметр Империи', но происходит это только потому, США были вынуждены сосредоточить свои силы в Атлантике, поэтому Японию оставили 'на десерт'.

— Сейчас Японией займутся всерьез — и у самураев просто нет достаточного флота, чтобы обеспечить мобильную составляющую обороны.

— США могут выставить на театре от 7 до 10 тяжелых авианосцев типов 'Эссекс' и 'Эссекс М', каждый из которых может нести 90-100 самолетов — и еще не менее 11 авианосцев этих типов находятся на стапелях в разной степени готовности, причем не менее 3 этих авианосцев могут войти в строй в течение 1945 года.

— Надо отметить, что по своим совокупным характеристикам 'Эссексы' являются лучшими тяжелыми авианосцами в мире — это, если можно так выразиться, авианосный вариант Т-54.

— Дополняет 'Эссексы' удачный тяжелый авианосец довоенной постройки 'Энтерпрайз' — собственно, тип 'Эссекс' спроектирован на базе 'Энтерпрайза', в США его называют 'улучшенный 'Энтерпрайз'. Также у американского флота на Тихом океане имеется неплохой тяжелый авианосец 'Саратога' типа 'Лексингтон'.

— Кроме этого, в США начато строительство сверхтяжелых авианосцев — это корабли нового поколения, аналогов вообще не имеющие. В постройке находятся 3 корабля, вступление в строй первого из них запланировано на вторую половину 1945 года.

— Известно об этих кораблях не очень много — предположительно, их стандартное/полное водоизмещение составит 45000/более 60000 тонн, скорость — более 30 узлов, дальность и мореходность должны соответствовать условиям тихоокеанского ТВД, авиагруппа — до 150 машин. Не вполне ясен вопрос с корабельной ПВО — то ли они получат 'Бофорсы', то ли — новейшие 76-мм автоматические зенитки.

— Помимо этого, ВМФ США располагает хорошими легкими авианосцами типа 'Индепенденс', перестроенными из легких крейсеров типа 'Кливленд'. Эти корабли имеют двухуровневый ангар, что является серьезным достижением американской кораблестроительной промышленности, и, стандартная численность авиагруппы составляет 42 самолета. С учетом того, что максимальная численность авиагруппы на 25% больше стандартной, речь может идти где-то о 50-53 самолетах.

— В 'Индепенденсы' перестроено 9 'Кливлендов', один потоплен, в данный момент введено в строй не менее 12 'Кливлендов', на заключительных стадиях постройки находятся не менее 10 КРЛ этого типа.

— В принципе, американцы могут позволить себе перестроить в легкие авианосцы все, находящиеся в достройке 'Кливленды', если еще не сделали этого — есть отработанный проект, есть мощности заводов и верфей, недостатка в легких крейсерах у них нет.

— Да и вообще, достройка среднего легкого крейсера в качестве хорошего легкого авианосца могла быть для них оптимальным вариантом расходования ресурсов.

— Минутку, товарищ Лазарев — прервал докладчика Сталин — Вы сказали 'если еще не сделали это' — что именно Вы имеете в виду?

— Если американцы сочли нужным быстро усилить авианосную составляющую, то, начиная со времени потопления 'Айовы', они могли достроить как 'Индепенденсы' 5 или 6 'Кливлендов' — ответил Лазарев — это в значительной степени компенсирует им потерю трех 'Эссексов' в Атлантике, исходя из того, что 'Эссексы' точно могут нести 100 самолетов, или чуть меньше, а, насчет 'Индепенденсов' есть сомнения насчет 50 самолетов, так что имеет смысл пока ориентироваться в подсчетах на стандартную численность авиагруппы.

— С хорошей точностью можно сказать, что американцы потеряли авианосцы, способные нести 300 палубных самолетов — и, с несколько меньшей точностью — если было принято решение об этих КРЛ, что введены в строй АВЛ, способные нести 210-252 самолета; возможно, больше, но это точно неизвестно.

— В целом, оценивая текущую ситуацию с авианосными силами США, можно говорить о 8-11 тяжелых авианосцах, и о 8-14 легких авианосцах — соответственно, они могут нести от 1100 до 1700 палубных самолетов.

— Простите, товарищ Лазарев — прервал его Кузнецов — но новая перестройка 'Кливлендов' ведь не подтверждена разведкой?

— Да, товарищ Кузнецов — согласился Лазарев — но и технически, и экономически она вполне по силам США, не говоря уже о быстром и относительно дешевом усилении авианосного флота, так что я считаю нужным учесть и эту возможность.

— В перспективе авианосные силы США, как минимум, компенсируют потери — если японцы сумеют нанести им достаточно тяжелые потери, что крайне маловероятно; как максимум, смогут увеличить свои возможности, исходя из числа палубных машин, в полтора-два раза.

— Палубная авиация США в настоящее время является сильнейшей в мире не только количественно, но и качественно, будучи укомплектованной новейшими многоцелевыми истребителями 'Хеллкэт' и 'Корсар', способными нести до тонны бомб, торпедоносцами/горизонтальными бомбардировщиками 'Эвенджер', пикировщиками 'Хеллдайвер'. Известно о работах по палубным самолетам нового поколения, которые могут поступить на вооружение ВМФ США уже во второй половине следующего года — это тяжелый многоцелевой истребитель с очень мощным вооружением из 4 20-мм пушек и 4 12,7-мм пулеметов и рекордной бомбовой нагрузкой до 2 тонн (в реальности известен как 'Тайгеркэт' В.Т.) и легкого высокоманевренного истребителя завоевания господства в воздухе, с относительно слабым вооружением из 4 12,7-мм пулеметов, своеобразного аналога нашего Як-3 (в реальности — 'Биркэт' В.Т.). Предположительно, тяжелый истребитель должен будет базироваться на эскадренных авианосцах, легкий — на легких и эскортных.

— Товарищ Лазарев, это настолько важно? — спросил Сталин.

— Это очень важно, товарищ Сталин — в случае успеха этих проектов, американская палубная авиация получит пару самолетов, в которой тяжелый истребитель станет единой платформой для унифицированного семейства, состоящего из тяжелого перехватчика, как дневного, так и ночного, торпедоносца/горизонтального бомбардировщика, вдобавок, неплохо пикирующего; легкий же истребитель сможет эффективно расчищать небо от истребителей противника.

— Это будет очень опасный для противников США тандем — с высокой крейсерской и максимальной скоростью, что изрядно затруднит перехват, приличной маневренностью, мощным вооружением. Отдельно надо заметить, что американцы, в случае с тяжелым истребителем, осуществили настоящий технический прорыв — впервые в мире на палубе авианосца сможет полноценно базироваться двухмоторный самолет, что создает изрядный задел на будущее, позволяющий резко увеличить ударные возможности авиагрупп.

— Отдельно следует упомянуть американскую корабельную ПВО — в отличие от японцев, ограничившихся простым количественным увеличением допотопных 25-мм 'гочкиссов', американцы совершили настоящую революцию в этой области, перейдя от неудачных 28-мм 'чикагских пианино' к очень совершенным технически 40-мм 'бофорсам', имеющим централизованную систему управления зенитным огнем, основанную на использовании РЛС, и введя дистанционные радиовзрыватели к 40-мм снарядам. Это обеспечило качественный рост возможностей системы корабельной ПВО.

— Тяжелые универсалки остались прежними — янки не сочли нужным менять весьма удачные 127-мм пушки, ограничившись введением централизованной СУАЗО и дистанционных взрывателей.

— Последним элементом этой системы являются 20-мм 'эрликоны' с ручным наведением — на тот маловероятный случай, если кому-то повезет проскочить через зенитный 'зонтик', создаваемый 'бофорсами'.

— Характеризуя возможности новой системы корабельной ПВО ВМФ США, должен отметить, что прежние варианты воздушных атак, силами нескольких десятков самолетов, ранее довольно успешно проводившиеся японскими летчиками, ныне гарантированно приведут к тяжелейшим потерям, с очень малыми шансами на успех, даже в случае атаки одиночного линкора или тяжелого авианосца, не успевшего поднять истребители

— С учетом того, что на тяжелых кораблях ВМФ США есть высокоэффективные поисковые РЛС, позволяющие засечь группу самолетов на дистанции, по крайней мере, в 80-100 миль, внезапная атака практически невозможна — в принципе, летчики могут осуществить полет на малых высотах, ниже высоты обнаружения радаром, но групповой полет над морем, без наземных ориентиров, на бреющем полете, практически без доразведки цели, посилен только для очень опытных пилотов и штурманов, с отличной слетанностью — но, отсутствие доразведки цели делает шансы на обнаружение цели мизерными.

— Атака же американской оперативной группы такими силами является гарантированным самоубийством с нулевыми шансами на успех.

— Важным элементом авианосных сил ВМФ США являются эскортные авианосцы — продолжил свой рассказ Лазарев, наблюдая за тем, как мрачнеют его слушатели — в его изложении флот США крайне напоминал Змея Горыныча, у которого имелась не только бронированная шкура, острые клыки и огненное дыхание, но и имелась неприятная для его врагов привычка отращивать вместо одной отрубленной головы две новых — строго говоря, в США есть две основные серии кораблей этого класса — 'Боуг', известно о вводе в строй 46 кораблей этого типа, несколько, по разным данным, до 10 единиц, потеряны в Атлантике — стандартное водоизмещение — 8300 т, максимальная скорость — 16-16,5 узлов, довольно сильное зенитное вооружение, авиагруппа — 20 машин, но недостаточные для Тихоокеанского ТВД дальность и мореходность, так что использовать их на Тихом океане можно с существенными ограничениями; и значительно более совершенные эскортные авианосцы типов 'Касабланка' (50 кораблей), 'Сэнгамон'(4 корабля) и 'Комменсмент Бей' (10 в строю, 13 в постройке), входящие в строй с прошлого года, с увеличенными водоизмещением, скоростью, дальностью, мореходностью, авиагруппой — от 20 до 34 самолетов, так что эти корабли соответствуют требованиям тихоокеанского театра; в настоящее время известно о вводе в строй 64 АВЭ этих типов, еще полтора десятка находятся в постройке.

— Эскортные авианосцы этих типов могут с успехом использоваться для поддержки десанта.

— В целом же, сейчас США располагают примерно 100-110 эскортными авианосцами, способными нести примерно 2000-2200 самолетов — этого достаточно, чтобы и обеспечить безопасность конвоев, и обеспечить воздушную поддержку десантов. Находящихся в постройке АВЭ достаточно, чтобы компенсировать вероятные потери.

— Особо надо рассмотреть организационные структуры флота США — на Тихом океане находятся флоты с нечетными номерами 3-й, 5-й и 7-й.

— Проще всего обстоят дела с 7-м флотом — он действует на южном направлении, обеспечивая десантные операции Макартура. Базируется этот флот на порты Австралии, тесно взаимодействуя с австралийцами и новозеландцами. Этот флот самый слабый из тихоокеанских флотов США.

— В центральной части Тихого океана формально действуют два флота — 3-й и 5-й; фактически же это один флот, с одним корабельным составом, в частности, одной на двоих главной ударной силой — Оперативным Соединением 38/58, службами снабжения и прочим, но двумя разными штабами и командующими — Хэлси и Спрюэнсом.

— Судя по косвенным данным, столь необычное разделение объясняется тем, что столкнулись интересы очень могущественных групп, каждая из которых продвигала своего человека — в конце концов, они договорились, решив, что их протеже будут командовать по очереди.

— Так вот, ключевой объект нашего интереса — это именно ОС 38/58, быстроходное авианосное соединение. Благодаря товарищам из разведки ВМФ удалось выяснить следующее — в состав соединения должны входить четыре оперативные группы, в состав каждой из которых должны были бы входить два тяжелых и два легких авианосца, четыре крейсера, двенадцать эсминцев, но, возможны, исходя из наличия авианесущих кораблей, и другие варианты, например, один тяжелый и три или четыре легких авианосца, или три тяжелых и два легких авианосца. Отдельно оговорен вариант организации быстроходных линкоров — возможно как их включение в авианосные оперативные группы, по одному или два корабля, так и создание отдельной оперативной группы, состоящей из шести или семи современных линкоров с кораблями сопровождения.

— Т.е., в первом приближении, ОС 38/58 состоит из 15-20 авианосцев, 6-7 современных линкоров, примерно 20 крейсеров — желаемые пропорции тяжелых и легких крейсеров установить не удалось, возможно, что их и не оговаривали, 60-70 современных эсминцев — разумеется, предусмотрен и корабельный резерв, для быстрой замены поврежденных или потопленных кораблей. Применительно к авианосцам — два тяжелых и два легких, в дальнейшем желательно увеличение резерва.

— Совокупная численность авиагрупп, исходя из того, что в ОС находятся 8 'Эссексов' и 'Индепенденсов', при стандартной численности авиагрупп составит 992 самолета, при максимальной — 1240 машин; практически же, исходя из текущей ситуации, надо рассчитывать, как минимум, на 800 машин, как максимум — примерно на 1100 самолетов.

— Разрешите задать вопрос товарищу Лазареву, товарищ Сталин? — спросил Василевский.

— Да — кивнул Сталин.

— Товарищ Лазарев, Вы полностью уверены в точности приведенных цифр? — спросил начальник Генерального Штаба.

— Это колоссальные цифры — не может это быть преувеличением? — деликатный Александр Михайлович не стал использовать термин 'дезинформация'.

— Уверен полностью — собственно, цифры я даю по минимуму, только те, которые перепроверены, самое малое, трижды — прямо ответил Лазарев — реальные цифры, скорее всего, окажутся процентов на 15% выше.

— Что касается величины цифр — не могу с Вами не согласиться, товарищ маршал, только ОС 38/58 более чем на порядок сильнее всего нашего надводного флота, поскольку у нас нет ни одного авианосца, ни одного современного линкора, да и вообще, один 'Эссекс', по затраченному металлу равен одной нашей танковой армии, по затраченным деньгам — вдвое; что же касается линкоров, то, по металлу, в зависимости от типа, — вдвое-втрое больше, по деньгам — втрое-впятеро.

Василевский задумчиво кивнул, мысленно переведя более чем два десятка 'Эссексов' и полтора десятка современных американских линкоров, построенных и строящихся, в условные танковые армии — цифры получались астрономические, но Лазареву он верил, имея для этого основания.

— Нарисованная Вами картина впечатляет, товарищ Лазарев — заметил Сталин — но товарищей интересует вопрос — а что этой мощи могут противопоставить японцы?

— У японцев, товарищ Сталин, дела обстоят намного хуже — продолжил свой подробный доклад контр-адмирал — после разгрома у Мидуэя они, помимо массовой перестройки в авианосцы всех кораблей, какие только возможно перестроить, приняли т.н. 'Пересмотренный пятый кораблестроительный план' (он же программа 'пять-пятнадцать' В.Т.), согласно которому, помимо достройки уже строящихся тяжелого авианосца типа 'Тайхо' и двух средних типа 'Унрю', запланирована постройка пяти тяжелых АВ типа 'улучшенный 'Тайхо'' и пятнадцати средних типа 'улучшенный 'Унрю''.

— Теоретически, все замечательно — каждый из 'Тайхо' может нести 80-100 самолетов, это быстроходный, отлично бронированный и сильно вооруженный корабль; с 'Унрю' все не так однозначно — это быстроходный, с большой для его водоизмещения авиагруппой, насчитывающей до 60-65 самолетов и неплохим вооружением, но, бронирование у него очень слабое, так что боевая устойчивость у этих кораблей невелика; в сумме, 6 'Тайхо' и 17 'Унрю' могут нести до 1700-1800 самолетов, так что, на первый взгляд, выполнив эту программу, Япония могла бы получить авианосный флот, сопоставимый с американским.

— На практике, все портит один момент — ввод в строй пяти 'улучшенных 'Тайхо', который должен завершить эту программу, запланирован на вторую половину 1948 года (соответствует реальности В.Т.), так что эта программа, по сути своей, является средством отсрочить разгром Японии, но, никак не переломить ход войны.

— В настоящий момент Императорский флот имеет в своем распоряжении двух ветеранов Перл-Харбора — 'Секаку' и 'Дзуйкаку' — это хорошие, быстроходные авианосцы, с сильными авиагруппами, насчитывающими по 72 самолета, но слабым бронированием; недавно вступил в строй вышеупомянутый 'Тайхо'; скоро должны вступить в строй 'Унрю' и 'Амаги'; в конце года должен вступить в строй первый из 'улучшенных 'Унрю' — 'Кацураги'. Соответственно, если сражение за Марианы начнется в конце лета — начале осени, то Япония сможет выставить соединение из 5 быстроходных авианосцев, располагающих, в общей сложности, примерно 350-400 самолетами; если американцы дотянут до конца года, то у японцев будет еще и 'Кацураги' — и на 60 машин больше.

— Слабые места японцев — это качественно уступающая американцам зенитная артиллерия, поскольку о централизованном управлении зенитным огнем, стабилизированных зенитках и радиовзрывателях они могут только мечтать; слабое бронирование всех авианосцев, кроме 'Тайхо'; очень слабая связь, что выражается и в очень плохом качестве радиостанций, и в примитивных поисковых радарах, представляющих собой копии старых английских РЛС, захваченных в Сингапуре.

— Отдельно следует упомянуть палубную авиацию самураев — 'Зеро', в 1941 году бывший лучшим палубным истребителем в мире, сейчас, несмотря на все модернизации, безнадежно устарел морально — попытки создать ему замену буксуют из-за отсутствия мощного, надежного мотора; новые горизонтальные бомбардировщики/торпедоносцы В6N имеют хорошие характеристики эталонных машин, но, без надежного истребительного прикрытия и квалифицированных экипажей не стоит ждать от них особых успехов даже при атаках относительно слабозащищенных, по американским меркам, целей; неплохи характеристики эталонных образцов пикировщика D4Y, хотя бомбовая нагрузка слишком мала по современным меркам — но, тут те же вопросы, что и с торпедоносцами.

— Вы, товарищ Лазарев, особо упомянули о хороших характеристиках эталонных машин японцев, но ничего не сказали о серийных машинах; также Вы сказали о отсутствии у японцев квалифицированных экипажей, хотя после разгрома у Мидуэя прошло уже два года. Можете осветить эти вопросы подробнее? — уточнил Сталин.

— Виноват, товарищ Сталин — вытянулся Лазарев — не доложил своевременно.

— Качество серийной техники у японцев намного хуже эталонных образцов за счет следующих факторов — во-первых, Япония является единственной из воюющих держав, где отсутствует система брони для высококвалифицированных рабочих; во-вторых, у них слишком мало современных специализированных станков — их станкостроение производит большое количество универсальных станков низкого качества, потребность же в высококачественных металлорежущих станках они покрывали за счет импорта из США, будучи вторым, после Англии, покупателем таких станков; в-третьих, у них нет стабильного поступления комплектующих высокого качества, изготовленных из хороших конструкционных материалов, на авиационные заводы, поскольку их промышленность не может обеспечить ни выпуск конструкционных материалов, ни комплектующих — поэтому комплектующие производят многочисленные мелкие подрядчики из условно годных материалов.

— Что же касается квалификации экипажей, то, до войны японское командование сделало ставку на немногочисленную отборную авиацию первой линии — следствием такого выбора стало отсутствие резерва опытных летчиков; после того, как большинство из них погибло, полноценно восполнять потери стало невозможно и потому, что система обучения рассчитана на подготовку довольно малого числа летчиков и штурманов, и, потому, что банально не хватает моторесурса, и, в особенности, авиабензина. Вообще, в Японии нет производства 100-октанового бензина; формально японская авиация летает на бензине с октановым числом 87, но, на деле его качество еще хуже.

— Есть мнение, товарищи, судя по тому, как точно осведомлен товарищ Лазарев, что наша морская разведка отлично работает — надо поощрить товарищей — произнес Сталин.

— Товарищи работают великолепно — добавил свои 'пять копеек' Лазарев — особенно, если учесть, какой драконовский режим секретности установлен в Японии — достаточно вспомнить историю строительства 'Секаку' и 'Дзуйкаку' — японцы объявили, что это два новых линкора; для сравнения, американцы, когда строили 'Айову', сообщили, что это новый линкор, который будет вооружен 12 381-мм орудиями — но, все-таки, признали, что это линкор (эти дезинформационные кампании были в РеИ В.Т.).

— Еще у Японии есть несколько эрзац-авианосцев, упомянутых выше — пара 'Хие' и 'Дзунье', перестроенных из лайнеров, с довольно большими авиагруппами по 53 самолета, приемлемым вооружением, но, символическим бронированием и явно недостаточной для современных авианосцев скоростью в 25 узлов; есть перестроенный из плавбазы ПЛ 'Рюхо', со слабым вооружением, символическим бронированием, скоростью в 26 узлов и авиагруппой в 32 самолета, еще несколько еще более слабых авианесущих кораблей. В общей сложности, эти корабли способны нести более 200 палубных самолетов, но использовать их вместе с нормальными тяжелыми и легкими авианосцами крайне нежелательно — из-за низкой скорости они будут 'гирями на ногах' авианосного соединения, а, слабое вооружение и очень легкое бронирование сводят их боевую устойчивость к недопустимо низким величинам.

— Вы, товарищ Лазарев, упоминали линкоры — товарищам интересно будет узнать о соотношении сил по ним — на редкость для него мягко приказал Сталин.

— К моменту вступления в войну США располагали 14 старыми ЛК, вооруженными, за исключением ЛК 'Арканзас', орудиями калибров 356-мм и 406-мм. Эти корабли были неплохо вооружены, хорошо бронированы, имели хорошую мореходность и дальность, но были слишком, по современным меркам тихоходны — скорость в 21 узел была нормальна для опорных линкоров Первой Мировой, и, вполне отвечала старой американской концепции использования флота, обеспечивавшей поддержание американской гегемонии в Северной и Южной Америках, поскольку любой противник, решивший оспорить американское господство, вынужден был бы не просто дать морское сражение, но высаживать десанты, перевозящиеся на заведомо более тихоходных транспортах — разумеется, в этом случае противнику США пришлось бы принимать бой со значительным количеством американских сверхдредноутов. В нынешних условиях тихоокеанской войны эти линкоры очень эффективны в качестве кораблей огневой поддержки десанта.

— Изменения начались в 30-е годы, и, были окончательно приведены в систему 'Актом флота двух океанов', принятым Конгрессом летом 1940 года — согласно этому закону, планировалась постройка 17 современных линкоров — двух опорных линкоров типа 'Вашингтон' — это 'Вашингтон' и 'Северная Каролина', оба этих корабля находятся в строю — эти корабли характеризует умеренное для линкора бронирование, мощная артиллерия ГК, состоящая из 9 406/45 орудий, не слишком высокая скорость в 27 узлов, хорошие мореходность и дальность; четырех опорных линкоров типа 'Южная Дакота' — это 'Южная Дакота', 'Индиана', 'Массачусетс', 'Алабама', все эти корабли находятся в строю — эти линкоры по своим характеристикам довольно близки к 'Вашингтонам' — большее водоизмещение, но такие же вооружение и дальность, немного лучшее бронирование и скорость в 27,5 узлов; шести быстроходных линкоров типа 'Айова' — 'Айова', 'Нью-Джерси', 'Миссури', 'Висконсин', 'Иллинойс', 'Кентукки',— 'Айова' потоплена в Атлантике Тиле, 'Нью-Джерси' находится в строю, примерно через месяц должны вступить в строй 'Миссури' и 'Висконсин', 'Иллинойс' и 'Кентукки' находятся в постройке, ориентировочно они должны вступить в строй в конце 1945 — начале 1946 года — эти корабли оптимизированы для сопровождения авианосцев, их отличает намного большее водоизмещение при таком же умеренном бронировании, как у предшественников, заметно более совершенные длинноствольные орудия, хотя, количество орудий ГК то же — 9 406/50, намного более высокая скорость — 33 узла на мерной миле, 30 — в открытом океане, хорошая мореходность и увеличенная дальность — с 15 000 миль до 18 000 миль; и пяти опорных линкоров типа 'Монтана' — 'Монтана', 'Огайо', 'Мэн', 'Нью-Гемпшир', 'Луизиана' — 'Монтана' и 'Огайо' заложены в 1941 г., летом 1942 г. работы по ним были приостановлены, но, после потопления 'Айовы' были и возобновлены работы по этим двум линкорам, и выделено финансирование на остальные три линкора этого типа, так что вступление в строй первых двух линкоров ожидается к концу 1946 года, остальных — во второй половине 1947 года — эти корабли, как и их предшественники типов 'Вашингтон' и 'Южная Дакота', предназначены для эскадренного боя с линкорами противника, так что имея ненамного большее водоизмещение, чем 'Айовы', они имеют совершенно другие характеристики — намного более тяжелое бронирование, значительно более сильную артиллерию ГК, состоящую из 12 406/50 орудий, скорость в 28 узлов, такую же мореходность и дальность, что и 'Вашингтоны'.

— Применительно к текущей ситуации американцы могут выставить на Тихом океане 7 современных ЛК и 7-10 старых ЛК.

— В войну Япония вступила, имея 10 старых линейных кораблей и линейных крейсеров — четыре линейных крейсера типа 'Конго' были оптимизированы для сопровождения авианосцев и лидирования ночных торпедных атак на главные силы вражеского флота, была такая 'изюминка' в морской тактике, разрабатывавшейся японцами перед войной.

-Что касается японских линейных кораблей, то ситуация обстоит следующим образом. Собственно линкоры делятся на две группы: во-первых, это опорные ЛК типов 'Фусо' и 'Исе', построенные в годы Первой Мировой войны; неплохо бронированные и вооруженные (12 356-мм орудий, главный броневой пояс в 305 мм), но имеющие небольшую, по нынешним меркам, скорость в 23 узла), они могут вести артиллерийский бой против своих одногодков — американских ЛК, построенных в годы Первой Мировой войны, и осуществлять поддержку десанта; совместные действия с авианосцами для них недоступны из-за низкой скорости; ведение артиллерийского боя с американскими ЛК новых проектов, вооруженных 9 406-мм орудиями — разновидность самоубийства; во-вторых, это относительно быстроходные ЛК программы '8-4' типа 'Нагато' (25 узлов, 8 410-мм орудий; эти корабли могут успешно вести артиллерийский бой с новыми американскими ЛК при примерном равенстве сил; но для сопровождения авианосцев им не хватает скорости. Кроме того, Япония располагала четырьмя модернизированными ЛКР 'Конго' (30 узлов, 8 356-мм орудий) — сейчас остались два линейных крейсера этого типа, два корабля потеряны в боях за Гуадалканал: эти корабли могут полноценно сопровождать авианосцы, успешно бороться с американскими крейсерами, но, артиллерийский бой с быстроходными американскими ЛК еще более самоубийственен, чем для старых японских ЛК, поскольку главный броневой пояс на 'Конго' всего 203 мм.

— Особо следует рассмотреть новейшие японские линкоры 'Ямато' — если исходить из абсолютных характеристик, то это сильнейшие линкоры в мире, не имеющие аналогов: более 71 тысячи тонн полного водоизмещения, 9 мощнейших 460/45-мм орудий ГК, 410 мм главный броневой пояс, 200 мм броневая палуба, 27 узлов скорости, хорошие дальность и мореходность, полностью соответствующие требованиям тихоокеанского ТВД. Эти ЛК значительно превосходят по формальным характеристикам американские 'Айовы', и, примерно равны строящимся 'Монтанам'. Сейчас в строю находятся два линкора этого типа, 'Ямато' и 'Мусаси', третий корабль, 'Синано', по данным разведки, достраивается как авианосец снабжения.

— 'Ямато' могут с успехом вести дневной артиллерийский бой с американскими линкорами. Ночной бой для них, ввиду отсутствия РЛС управления огнем, уже куда менее удобен. Анализ возможностей ПВО этих ЛК позволяет с достаточной уверенностью сказать об их слабой защищенности перед массированными налетами авиации.

— Также следует вкратце охарактеризовать боевые возможности крейсеров и эсминцев США и Японии — продолжил Лазарев.

— Американцы заканчивают постройку двух т.н. 'больших' крейсеров, 'Аляски' и 'Гуама' — по сути дела, это линейные крейсера, но не эскадренные, какие строились перед и во время Первой Мировой, а океанские рейдеры. Эти корабли были бы очень полезны при том условии, если бы японцы практиковали систему конвоев — но, поскольку они этого не делают, полезность этих, технически очень интересных, крейсеров довольно спорна.

— Что касается американских тяжелых крейсеров, то их условно можно разделить на две группы: довоенные, от 'Пенсаколы' до 'Нью Орлеана' включительно — эти корабли характеризует, кроме 'Пенсаколы', имевшей 10 203-мм орудий ГК в 4 башнях, стандартный для американских КРТ состав ГК — 9 203-мм орудий в трех башнях; среднее, кроме 'Вичиты' и 'Нью Орлеана', получивших усиленное бронирование, бронирование; приличная скорость, отличные дальность и мореходность, полностью соответствующие условиям тихоокеанского ТВД, хорошая обитаемость — в общем, это хорошие средние корабли; и 'Балтиморы', имеющие 9 203-мм орудий ГК, очень сильное универсальное и зенитное вооружение, тяжелое бронирование, хорошую скорость, отличные дальность и мореходность, хорошие условия обитаемости — очень удачно сбалансированные корабли, способные успешно решать любые задачи, которые могут быть поставлены перед кораблями этого класса. Сильной стороной американских крейсеров является также первоклассное радиоэлектронное оборудование.

— Из 18 тяжелых крейсеров довоенной постройки к настоящему времени США потеряли на Тихом океане 6 кораблей; в 1943 году в строй вступили 8 новейших КРТ 'Балтимор' и, заказаны еще 16 (в РеИ достроены 6 В.Т.).

— Самый неоднозначный класс американских кораблей — это, пожалуй, легкие крейсера. Здесь трудно разделить крейсера на группы по принципу боевой ценности, надо рассматривать каждый тип по отдельности. Итак, КРЛ 'Омаха' — представляют собой хорошие скауты Первой Мировой войны, серьезный недостаток — казематное расположение большей части артиллерии ГК; для боя с сильным противником слишком слабы. КРЛ 'Бруклин' — отлично вооруженные и бронированные корабли, с хорошей скоростью и дальностью; недостаток (для ночного боя) — отсутствие торпедных аппаратов. КРЛ 'Атланта' мог бы стать отличным крейсером ПВО, но всего два ПУАЗО (прибора (в значении поста) управления артиллерийским зенитным огнем) на восемь башен — слишком мало, чтобы вести эффективный огонь по большому числу самолетов; так что попытка 'скрестить' малый крейсер-лидер и крейсер ПВО оказалась не слишком удачной. КРЛ 'Кливленд' — с учетом того, что эти крейсера — продукт кораблестроения военного времени, оказались очень неплохими кораблями — хорошо вооруженными, скоростными, мореходными, неплохо бронированными.

— Что же касается американских эсминцев, то, например, тип 'Флетчер', оказался лучшим ЭМ в мире — не впечатляя количеством орудий (4 или 5 127-мм/38 универсальных пушек) и торпедных аппаратов (1 или 2 пятитрубных торпедных аппарата калибром 533 мм), они впечатляют эффективностью использования своего вооружения, как и более тяжелые корабли, за счет высокого качества систем управления огнем и отличной сбалансированности проекта в целом. Кроме того, американские эсминцы отличаются отличными мореходными качествами, высокой дальностью и хорошей скоростью, очень хорошими условиями обитаемости. Так же, судя по имеющейся информации, ЭМ 'Самнер', являющиеся развитием проекта 'Флетчер', также окажутся крайне удачными кораблями. Этих кораблей очень много — построено и строится более 170 'Флетчеров' и около 70 'Самнеров'.

— Особо надо отметить очень хорошее качество постройки американских кораблей — можно с уверенностью сказать, что они прослужат долго.

— Японские тяжелые крейсера можно разделить на три группы: во-первых, это крейсера-'скауты' типов 'Фурутака' и 'Аоба' (всего четыре крейсера, три из них уже потоплены), формально относимые к 'вашингтонским' крейсерам, но, фактически, являющиеся 'скаутами' (крейсерами — дальними разведчиками) образца Первой Мировой; эти корабли могут поддерживать десант, вести разведку, вести артиллерийский бой с кораблями-одногодками; бой с полноценными КРТ им категорически противопоказан — американский 'Балтимор' утопит, например, 'Аобу', как Герасим — Муму; во-вторых, это полноценные 'вашингтонские' крейсера типов 'Миоко' и 'Такао' (всего построено восемь крейсеров, все в строю) — великолепные корабли, отлично вооруженные и бронированные, быстроходные, с огромной автономностью; эти крейсера способны с успехом выполнять любые задачи тяжелого крейсера; эти крейсера имеют три дефекта, характерных для японского флота — морально устаревшие системы управления огнем, неудачные 25-мм зенитные автоматы, отвратительные условия обитаемости; в-третьих, это крейсера типов 'Могами' и 'Тоне' (всего шесть крейсеров, потерян один), изначально построенные как КРЛ с 155-мм орудиями; после модернизации 'Могами' практически не отличаются от второй группы; 'Тоне' спроектированы как КРТ — носители гидросамолетов, т.е. они являются дальними разведчиками Ударного авианосного соединения.

— Японские легкие крейсера можно разделить на три группы: во-первых, это крейсера типов 'Тацута', 'Кума', 'Нагара', 'Сендай' и экспериментальный крейсер 'Юбари' (семнадцать крейсеров, потеряны два), построенные в конце 10-х — середине 20-х годов; эти корабли построены в рамках английской концепции малого крейсера — лидера эсминцев; могут поддерживать десант и лидировать эсминцы; об артиллерийском бое с, например, КРЛ 'Бруклин', речи быть не может, поскольку 7 140-мм орудий 'Абукумы' против 15 152-мм орудий 'Бруклина', при намного лучших системах управления огнем у американцах — шансов у японцев нет, их просто сметут; во-вторых, это учебные легкие крейсера специальной постройки 'Катори' (три крейсера, аналогов в иностранных флотах просто нет; в качестве учебных кораблей даже американский флот использовал устаревшие корабли); использовались как штабные корабли; зачем японцам понадобилось тратить дефицитные ресурсы на не имеющие боевой ценности корабли, никаких объяснений найти не удалось; в-третьих, крейсера типа 'Агано' и крейсер 'Ойода', правда, эти крейсера построены уже в ходе войны (всего пять крейсеров) — эти корабли представляли собой возвращение к концепции легкого крейсера — 'скаута', имевшего легкое артиллерийское вооружение, слабое бронирование, высокую скорость и большую автономность; оптимизированы для ведения разведки, малопригодны для артиллерийского боя.

— Подробное рассмотрение типов японских эсминцев займет очень много времени, поэтому я остановлюсь на эсминцах 'специального типа', являющихся лучшими японскими кораблями этого класса. Начиная с серии ЭМ типа 'Камикадзе', строившихся с 1922 г., Империя Восходящего Солнца строила эсминцы, оптимизированные для Тихоокеанского ТВД — эти корабли по своим характеристикам скорее соответствовали лидерам европейских флотов, чем обычным эсминцам, имея большое водоизмещение, очень мощное артиллерийское и торпедное вооружение, высокие скорость и автономность. Развитие этой линии в японском кораблестроении привело к созданию первой и второй групп эсминцев 'специального типа', они же — тип 'Фубуки'. Эти корабли входили в строй с 1928 по 1932 гг., всего — 20 эсминцев; после модернизации водоизмещение 'Фубуки' достигало 2427 т, ГК — шесть 127-мм пушек, 610-мм торпеды, 34 узла. Именно ЭМ 'Фубуки' стали родоначальниками подкласса суперэсминцев, который постепенно стал сливаться с подклассом лидеров. На этом несомненном достижении японские кораблестроители не остановились — в 1932-1933 гг. в строй вошли четыре ЭМ типа 'Акацуки' — третья группа эсминцев 'специального типа'; от предшественников отличались тем, что исключительно мощное торпедное вооружение получили сразу, а именно три трехтрубных торпедных аппарата под 610-мм кислородные торпеды. Отдельно стоит упомянуть, начавшие вступать в строй с 1942 г. ЭМ типа 'Акицуки' — впервые в мире эсминцы получили в качестве ГК четыре спаренные 100-мм универсальные пушки, весьма удачные, надо заметить. Выражаясь проще, ЭМ 'Акицуки' стали первыми в мире суперэсминцами ПВО (в английском флоте эсминцы ПВО получали в результате установки тяжелых зениток на старые эсминцы). В целом же японские эсминцы являются удачными кораблями, хорошо сочетавшими мощное вооружение, артиллерийское и торпедное, высокую скорость и автономность, неплохую живучесть и мореходность. Их недостатки характерны для всех классов кораблей Императорского флота — отвратительная обитаемость; в качестве примера — на суперлинкоре 'Ямато' на одного члена экипажа приходится меньший объем жилого пространства, чем на наших эсминцах-'семерках', притом, что стандартное водоизмещение этих кораблей составляет, соответственно, 67000 т и 2100 т; неудачные зенитные автоматы и крупнокалиберные пулеметы; безнадежно отсталая, по сравнению с американцами, электроника.

— Думаю, товарищи согласятся со мной в том, что Вы, товарищ Лазарев, очень хорошо изложили суть дела с кораблями США и Японии — Сталин счел нужным подбодрить явно нервничавшего Лазарева, и, заодно, лишний раз дать понять присутствующим, кто является его фаворитом — это давало контр-адмиралу возможность начать свою деятельность в качестве одного из руководителей советского ВМФ в чуть лучших условиях, поскольку все знали, что Сталин неохотно отказывается от своих симпатий, даже осознавая их ошибочность.

— Теперь, товарищ Лазарев, товарищам интересно узнать Ваши разработки по желательным для нашей страны действиям Японии на Тихом океане.

— Есть, товарищ Сталин — вытянулся в струнку Лазарев, понимавший, что ему выдали щедрые авансы, которые надо отрабатывать — и лучше начинать это делать, не откладывая.

— Поскольку нашей Родине необходимо время для восстановления народного хозяйства после гитлеровского нашествия и закрепления имеющихся позиций в Европе и Азии, в наших интересах максимальное затягивание войны на Тихом океане. Сделать это будет очень непросто, поскольку самостоятельно Япония продержится год, может быть, немного больше, а, возможно, и меньше — это будет зависеть, от того, сочтет ли нужным высшее руководство США продвигаться медленнее, но с минимальными потерями, или же ставка будет сделана на быстрое продвижение, но с большими потерями.

— В настоящее время на Тихоокеанском ТВД ВС США действуют на двух стратегических направлениях — южном и западном.

— На южном направлении действует 7-й флот ВМФ США, силы армии и ВВС, базирующиеся на Австралию, под общим командованием генерала Макартура — эта группировка постепенно продвигается на север, отжимая японцев от Австралии и Новой Гвинеи. Теоретически эта группировка может создать угрозу 'нефтяному баку' Японской Империи — месторождениям Голландской Ост-Индии и Британского Борнео, но, судя по всему, руководство США не будет делать южное направление направлением главного удара, по той простой причине, что наступающие увязнут в бесконечных боях, ведущихся на многочисленных островах и проливах, в которых превосходство американцев в силах в значительной степени будет нивелировано условиями театра. Проще говоря, наступление на юге будет очень долгим и довольно кровопролитным для американцев.

— На западном направлении действуют главные силы ТОФ ВМФ США, объединенные в вышеупомянутый 3/5 флот, армейцы и летчики, под общим командованием адмирала Нимица, базирующиеся на Перл-Харбор. Хотя, точнее будет сказать, что их тыловой базой являются порты Калифорнии, а Перл-Харбор — главная операционная база.

— Здесь условия театра иные — на пространстве от Гавайских островов до Филиппинского архипелага есть очень немногочисленные острова, и ничего более. Тут все решают превосходство в силах и лучшие транспортные возможности — а возможности слабейшей стороны нивелировать превосходство противника в силах за счет условий ТВД намного меньше.

— Ключевыми точками японской Империи, помимо Метрополии и тех оккупированных территорий, которые снабжают Японию основными видами стратегического сырья, являются, в том числе, Марианские острова, Филиппины и Формоза.

— Марианские острова являются передовой позицией т.н. 'оборонительного периметра Империи' на востоке захваченных Японией территорий — именно они находятся на кратчайшем пути от Гавайских островов к Филиппинам и Формозе. Соответственно, их захват американцами открывает для США и возможность нанесения ударов по следующим ключевым точкам Империи Восходящего Солнца — Филиппинам и Формозе, и возможность базирования на этих островах новейших дальних бомбардировщиков США, В-29, и, возможность использовать их в качестве передовой базы подводных сил ТОФ ВМФ США, что резко сократит время, затрачиваемое ими на переход, с соответствующим увеличением времени нахождения на основных судоходных маршрутах Японии.

— Еще более важны Филиппины — конечно, огромное значение для Японии имеют добываемые руды, как железная, так и цветных металлов, и вывозимое оттуда продовольствие, но, еще важнее то, что потеря Филиппин будет означать перекрытие американским флотом и авиацией нефтяной трассы из стран Южных морей в Метрополию.

— Также американцы могут надежно перекрыть японскую нефтяную трассу, захватив Формозу.

— Преимущество филиппинского варианта заключается в меньшем 'плече' доставки грузов из портов Западного побережья США. Заметно легче будет обеспечивать безопасность конвоев, поскольку контролируемая японцами зона будет намного меньше, чем в случае с Формозой. Так же меньше хлопот будет с авиационной поддержкой десанта — стратегические бомбардировщики, при условии их базирования на Тиниане, представляющем собой гигантский, созданный самой природой, аэродром, смогут действовать на меньшем расстоянии от своих аэродромов. Но, недостатки также весьма велики — штурм такого большого острова, как Лусон, с сильнопересеченной местностью, тропической растительностью займет не меньше нескольких месяцев, даже в том случае, если ограничится захватом ключевых, прибрежных районов и не пытаться взять под контроль внутренние, горные районы. В этих условиях подавляющее превосходство американцев в бронетехнике и авиации, очень большое в артиллерии и автоматическом оружии, будет в значительной степени нивелировано. Также, для успешного штурма ключевых островов Филиппинского архипелага, Лусона, имеющего втрое большую площадь, чем Формоза, и Минданао, имеющего почти втрое большую площадь, чем Формоза, понадобится многократно больше войск, чем для успешного проведения операции по захвату Формозы — соответственно, для их снабжения нужно будет выделить заметно больший транспортный тоннаж.

— Основной недостаток варианта, при котором захватывается Формоза, является, то, что конвои со снабжением, проводимые американским флотом на остров, оказываются под возможными ударами японских сил, базирующихся на Лусон, Окинаву и континентальный Китай. Преимуществ намного больше — западное побережье Формозы полого, так что высаживать десант там вполне удобно, и, удобных мест для высадки десанта там не меньше, чем в заливе Лингаен или в Манильском заливе на Лусоне. Важным преимуществом Формозы так же является то, что западная, равнинная часть острова, на которой находятся основные экономические объекты острова, не отделена от побережья гористой местностью — в отличие от Лусона, на котором центральная равнина отделена от побережья холмами. Кроме того, равнинная часть Формозы является густонаселенным сельскохозяйственным районом, с развитой сетью дорог. Таким образом, захват ключевых районов Формозы займет намного меньше времени, чем оккупация Лусона и Минданао. Еще одно очень важное преимущество Формозы заключается в том, что в отличие от Лусона, она может использоваться как передовая база не только для проведения десантной операции на острова Рюкю, но и на побережье Китая, прежде всего, в район Шанхая. Собственно, материковый Китай отделен от Формозы всего лишь 150-километровым Тайваньским проливом. Также возможно использование Формозы в качестве передовой базы для продвижения на остров Хайнань, и, далее, во Французский Индокитай.

— Таким образом, десантная операция на Формозу не только позволит ВС США быстрее перекрыть нефтяную трассу из стран Южных морей в Японию, но и открывает намного более широкие возможности для взятия под контроль США наиболее развитых прибрежных провинций центрального и южного Китая, и, в перспективе, для продвижения во Французский Индокитай, который, в свою очередь, может послужить 'трамплином' для захвата Сингапура и Британской Малайи.

— У меня сразу возникают четыре вопроса, товарищ Лазарев — как именно могут организовать свои силы американцы? — глуховатым голосом спросил Сталин.

— Какова возможная организация японских сил?

— Как, по-вашему, может протекать генеральное сражение между янки и самураями на Марианах, Филиппинах, или Формозе, при нынешнем соотношении сил?

— Насколько велика вероятность разгрома американских конвоев японцами, в том случае если янки высадятся на Формозе?

— Исходя из имеющихся сведений, вполне подтверждаемых опытом битвы при Мидуэе — тогда янки не стали сковывать быстроходные авианосцы 'гирей' в виде старых линкоров, ограничившись эскортом из крейсеров и эсминцев — американцы точно не будут сковывать ОС 38/58 десантным соединением, выделив его в отдельное оперативное соединение в составе нескольких оперативных групп — ответил Лазарев. С хорошей точностью можно сказать, что это будут 7-10 старых ЛК, от 10 до 20 тяжелых и легких крейсеров, не менее 10 эскортных авианосцев современных типов — но, с учетом того, что война в Европе закончилась, их может быть и 20, и 30, от 40 до 70 эсминцев. Считая в среднем на современном АВЭ 25 самолетов, получаем от 250 до 750 палубных самолетов на АВЭ десантного соединения. Количество десантируемых соединений корпуса морской пехоты и СВ будет зависеть от конкретной операции — это может быть и 3-4 дивизии на Марианах, и 5-6 — на Формозе, и 8-10 — на Лусоне. Исходя из того, что при планировании десантных операций на Тихом океане американские штабы рассчитывают от 5 до 10 т торгового тоннажа на каждого десантника, то торгового тоннажа у американцев с избытком хватит на все возможные операции — в 1942 году верфи США построили 746 судов общим водоизмещением 5,8 млн. гросс-тонн, в 1943 году — 5250 судов, общим водоизмещением 37 млн. гросс-тонн.

— Грубо говоря, Быстроходное Соединение будет расчищать дорогу десанту, выбивая японские соединения, являющиеся мобильной компонентой обороны, и, базовую авиацию — самолеты же с эскортных авианосцев и старые линкоры имеют основными задачами авиационную и артиллерийскую поддержку десанта и его прикрытие от тех, кого не добило ОС38/58. На практике, по всей видимости, это будет выглядеть так — на первом этапе, пока ОС 38/58 ведет бой с крупными силами японцами, десантное соединение держится за пределами боевого радиуса японской авиации, палубной или базовой; на втором этапе, после того, как подавлена та часть японской обороны, которая способна нанести поражение десанту — корабельные соединения, базовая авиация — Быстроходное Соединение отходит, переходя к выполнению дальнего прикрытия десанта, и, начинается обстрел японских позиций всеми имеющимися у американцев калибрами и бомбоштурмовые удары авиации; только после этого высаживается десант; третий этап, во всяком случае, на маленьких островах, сведется к добиванию десантниками тех, кто выжил после авиационной и артиллерийской подготовки. На крупных островах, таких, как Лусон, Минданао, Формоза, Окинава это будет относиться только к прибрежной зоне, находящейся в пределах эффективной дальности орудий ГК кораблей ВМФ США, т.е., примерно 10-15 км от берега — при выходе из этой полосы десантникам придется драться всерьез.

— Что касается организации японских сил, товарищ Сталин, то тут возможны два основных варианта. Первый, наиболее очевидный, сводится к тому, что самураи 'приготовят ирландское рагу' — позволил себе шутку немного освоившийся Лазарев — проще говоря, свалят в одну кучу все — современные тяжелые авианосцы и наскоро перестроенные из всего, что попалось под руку, эрзац-авианосцы, большинство из которых может нести только истребители; быстроходные и опорные линкоры; современные эсминцы с универсальной артиллерией ГК и морально устаревшие, с классическими системами ГК. Проще говоря, они будут стремиться догнать американцев количественно — это все равно у них не получится, но, в итоге, нормальное управление получившейся в итоге кучей-малой, в которой будут корабли с очень разными характеристиками, до скорости включительно, будет невозможно. Количественно данное соединение будет иметь в своем составе 5 или 6 современных АВ, 6-8 эрзац-авианосцев, 3 быстроходных линкора, 2 линейных крейсера, 4 опорных линкора, 10-12 КРТ, несколько КРЛ, 25-40 эсминцев. Палубная авиация будет насчитывать 600-650 машин. Второй вариант сводится к формированию двух Ударных Соединений — Быстроходного и Тихоходного.

— Вариант Быстроходного Соединения я упоминал, когда докладывал о японских АВ — туда могут войти упомянутые выше 3 быстроходных ЛК, 5-6 современных АВ, 2 ЛКР, используемых в непосредственном прикрытии авианосцев, 6-8 наиболее современных КРТ, 2-3 КРЛ, используемых в качестве лидеров эсминцев, 20-25 суперэсминцев с универсальной артиллерией ГК. Палубная авиация будет насчитывать 350-450 самолетов.

— В Тихоходное Соединение могут войти устаревшие морально и физически, но, вполне боеспособные корабли — 4 опорных ЛК, 6-8 эрзац-АВ, 3-4 самых слабых КРТ, 2-3 КРЛ, 10-20 ЭМ. Палубная авиация будет насчитывать 200-250 машин. Это соединение может использоваться на второстепенных направлениях, или, может быть использовано в качестве соединения-'приманки'.

— Что же касается генерального сражения американцев и японцев, то в классическом сражении у японцев шансов нет и быть не может — и дело даже не в двойном или тройном превосходстве янки в палубной авиации. Дело в том, что американцы сумели добиться качественного превосходства над японцами во всех ключевых моментах, определяющих боевые возможности авианосных соединений — у них лучшие корабли и лучшие самолеты, причем их намного больше; у них качественно лучшая ПВО, в принципе непробиваемая имеющимися в наличии у самураев силами и средствами палубной, и, почти наверняка, базовой, авиации. При этом, японскую ПВО авианосного соединения янки прорвут гарантированно.

— Единственным шансом для японцев свести генеральное сражение с ничейным результатом, нанеся при этом американцам тяжелые потери, является применение необычных средств, лежащих за пределами их нынешних возможностей — средств, которые они получат извне. Конечно, эти средства должны быть применены в рамках тактических схем, учитывающих нынешние реалии — и возможности янки, и новые возможности самураев — иначе, толку от них не будет.

— Что же касается проводки американцами конвоев на Формозу, то, при условии предварительного разгрома японских Главных Сил, особых потерь у них не будет. У японцев просто нет ни дальних разведчиков, аналогов В-17 и В-29, способных своевременно обнаружить конвой в океане и уйти от истребителей, поднятых с АВЭ; нет доброкачественных серийных бомбардировщиков и истребителей сопровождения, способных на равных драться с американскими палубниками; наконец, нет нужного количества квалифицированных пилотов и штурманов для таких операций. Что касается самурайского подводного флота, то, он резко уступает количественно немцам, да и технически заметно слабее — кроме того, японские субмарины всегда готовились к борьбе с боевыми кораблями, у них просто нет навыка борьбы с конвойными силами, нет и аналогов тактики 'волчьих стай'. С учетом возможностей конвойных сил ВМФ США, разгромивших 'волчат Деница' в 'битве за Атлантику', шансов у японских подводников нет. Теоретически, есть возможность провести рейд силами крейсеров и эсминцев, в расчете на ночной бой — но, это и очень сложно, и американцы научились драться ночью, понеся вначале тяжелые потери на Гуадалканале.

— Товарищ Сталин, разрешите задать вопрос товарищу Лазареву? — спросил Василевский.

Сталин кивнул, с интересом посмотрев на обоих.

— Товарищ Лазарев, не могли бы Вы подробнее рассказать о необычных средствах и схемах их применения? — спросил начальник Генштаба.

— Прошу простить меня, товарищи — извинился Лазарев — я виноват, увлекся.

— Если Вы разрешите, я изложу свое видение вопроса в комплексе. Японцы просят продать им современное немецкое вооружение, прежде всего, самолеты, чтобы ликвидировать качественное отставание от американцев. Казалось бы, не в наших интересах вооружать врага, тем более, что это вооружение вполне может быть использовано против нас — но, о необходимости для нашего Отечества максимального затягивания войны на Тихом океане я уже докладывал, кроме того, к моменту нашего вступления в войну мы вполне можем сделать все самолеты немецкого производства очень дорогостоящим металлоломом. Дело в том, что моторы современных немецких машин рассчитаны на высококачественный бензин с октановыми числами 95, 96, 100; также они требуют масел высокой очистки. В Японии не производится ни того, ни другого — так что если мы прекратим поставки за полтора-два месяца до начала войны, то, японцы гарантированно исчерпают и запасы ранее поставленных нефтепродуктов, и успеют угробить германские моторы нефтепродуктами своего производства. Конечно, какая-то часть самолетов все равно будет летать, уж очень добротную технику делают немцы — но об их соответствии табличным характеристикам речи точно идти не будет.

— Теперь об использовании немецкой техники по назначению, против ОС 38/58 — конечно, за счет лучших характеристик германских самолетов, такого избиения младенцев, какое неизбежно в случае применения японских машин, не будет — но, с обычными торпедами и свободнопадающими бомбами японцы все равно не смогут избежать тяжелого поражения. Просто это будет поражение, а не разгром. В принципе, нас устроит и этот вариант — но, лучшим вариантом для нас будет ничья.

— Качественно изменить ситуацию, по моему мнению, сможет только массированное применение японцами управляемого оружия.

В глазах Сталина явственно просматривался гнев — он сдержался с трудом; Василевский смотрел на Лазарева с недоумением, Кузнецов — с сочувствием, остальные ждали продолжения.

— Разумеется, такое вооружение врага возможно только с большими ограничениями — так, нельзя поставлять японцам бомбы Х-1400 с управлением по проводам, поскольку они очень быстро разберутся с технологией производства и наладят массовый выпуск этих боеприпасов, получив, таким образом, возможности для их использования против нас; бессмысленно поставлять им модификацию Х-1400 с радиокомандным наведением — их очень мало у нас самих; а, вот поставить им ГСН КГ-800, думаю, имеет смысл — если поставлять им эти ГСН, оснащенные самоликвидатором, срабатывающим на вскрытие головки самонаведения.

Лазарев замолчал, показывая, что ждет реакции слушателей — таковая не заставила себя ждать.

— Какие будут мнения, товарищи? — отрывисто спросил еще не остывший до конца Сталин.

— Разрешите задать вопрос товарищу Лазареву, товарищ Сталин? — спокойно спросил 'Иванов'.

Сталин кивнул.

— Вы считаете, что японцы не смогут обойти самоликвидатор? — деловито спросил генерал-лейтенант.

— Наверняка смогут, товарищ 'Иванов' — но не сразу — Лазарев был спокоен, причем, явно не играя — он излагал не импровизацию, а тщательно продуманное предложение, что сразу стало понятно присутствующим — несколько месяцев, возможно, полгода, у них уйдет на то, чтобы обойти самоликвидатор и разобраться с устройством ГСН. Затем им надо будет либо адаптировать имеющиеся у них технологии, либо разрабатывать новые, что вероятнее — и, только после этого можно будет говорить о налаживании серийного производства. Для сравнения, у нас путь от опытного образца до серии занял почти два года, притом, что у нас радиопромышленность намного сильнее японской, и была возможность купить недостающее оборудование и сырье у американцев — очень сомнительно, что японцы справятся быстрее, и, еще сомнительнее, что через два с половиной года Япония еще будет продолжать войну.

— Эта головка настолько сложна? — уточнил 'Иванов'.

— Сама идея проста до гениальности — с воплощением не в пример сложнее, поскольку нужны довольно редкие вещества, очень хорошая точность исполнения, достигаемая на современном оборудовании; в общем, немцы, англичане и американцы, пожалуй, справились бы и за год; мы, с большим трудом, уложились в два года; японцы, в их нынешнем положении, вряд ли управятся и за два года — пожал плечами Лазарев.

— Спасибо за подробное разъяснение, товарищ Лазарев — поблагодарил 'Иванов' — тогда да, если хорошо залегендировать канал поставки этих головок, вполне возможное дело.

— Товарищ Лазарев, Вы точно уверены в том, что японцы не смогут наладить производство этих ГСН в указанные Вами сроки? — уточнил Сталин.

— Крупносерийное — точно нет, не та у них радиопромышленность, ей не по силам производить серийно приемопередатчики приемлемого качества для самолетов — заверил Вождя Лазарев — есть небольшая вероятность того, что они ухитрятся сделать несколько десятков ГСН в лабораторных условиях. Вероятность этого вряд ли превышает 5% — но она есть, товарищ Сталин.

— Вы в этом точно уверены? — повторил вопрос Сталин — ясно было, почему несколько десятков возможных авиабомб Лазарева вообще не беспокоят, требовалось прояснить вопрос с крупносерийным производством.

— На сто процентов, товарищ Сталин — твердо ответил Лазарев, понимавший, что, даже если каким-то чудом японцы ухитрятся наладить серийное производство ГСН, во что он абсолютно не верил, то, при господстве нашей авиации в воздухе, наличие или отсутствие у японцев самонаводящихся бомб никакого значения иметь не будет — все равно носители будут сбиты задолго до того, как они приблизятся к нашим кораблям или транспортам, подобно тому, как американские палубные истребители сбили все базовые бомбардировщики, несшие человекоуправляемые снаряды 'Ока' задолго до того, как они подошли на дистанцию пуска.

Сталин выразительно посмотрел в глаза Лазареву, не сочтя нужным лишний раз объяснять контр-адмиралу о мере его ответственности — Лазарев стойко выдержал его тяжелый взгляд, не опустив глаза, что Вождю понравилось.

— Вы хотите продавать японцам только ГСН — а все остальное? — спросил Берия.

— Продадим им чертежи авиабомб — там, кроме ГСН, ничего особенно сложного нет — ответил Лазарев.

— Вы хотите, чтобы японцы топили американские корабли этими бомбами? — уточнил Василевский.

— Не совсем — это фугасные бомбы с наведением на источник теплового излучения; масса всей бомбы 800 кг, масса ВВ — 500 кг — пояснил Лазарев — так что утопить ими линкор или тяжелый авианосец практически невозможно. Грубо говоря, горизонтальные скоростные бомбардировщики, вооруженные этими бомбами, могут пробить 'коридор' в системе ПВО оперативной группы, потопив или тяжело повредив эсминцы и крейсера ПВО — а вторая такая же группа сможет нанести результативный удар по авианосцам, повредив им полетные палубы. Или, возможно, лучше будет более простой вариант — удар по авианосцам наносит одна группа, которая сможет бомбить с заметно большей высоты, за счет большего теплового излучения и больших линейных размеров авианосцев. В этом случае потери будут меньше, при той же результативности.

— Возьму простейший вариант проведения операции — полк базовых бомбардировщиков Ю-88 наносит удар по авианосной оперативной группе. Ю-88 последних модификаций берут до 3000 кг бомбовой нагрузки, так что 3 КГ-800 для них вполне посильны; следовательно, 30 машин возьмут 90 бомб. Прицеливание осуществляется с помощью обычного бомбардировочного прицела, вполне доступном для летчиков средней квалификации — японских асов янки выбили почти полностью. Бомбардировка осуществляется с горизонтального полета, с высоты 3500-4000 м. Конечно, несмотря на истребительное прикрытие, кого-то собьют американские палубники; наверняка будут и потери от зенитного огня, и промахи. В общем, больше чем на 5-7% попаданий рассчитывать вряд ли стоит — это 5-6 попаданий в американские авианосцы; с учетом того, что полетная палуба занимает почти всю горизонтальную проекцию авианосца, можно рассчитывать на 3-4 попадания в полетные палубы. Конечно, невозможно заранее сказать, каким именно будет распределение попаданий — возможно, оно придется в краешек полетной палубы, так что авианосец не потеряет способность проводить взлетно-посадочные операции; возможно, из строя будет выведен легкий 'Индепенденс', а не тяжелый 'Эссекс'. Можно предположить, что из строя будут выведены 1 или 2 авианосца из 4-5 имеющихся в оперативной группе; соответственно, в 4 оперативных группах потери составят 5-6 авианосцев, где-то 25-30% соединения. Таким образом, очень грубо можно сказать, что из 1000 палубных машин ОС 38/58 250-300 окажутся на выведенных из строя авианосцах — это в том случае, если японцы сумеют первыми обнаружить оперативное соединение и нанести первый удар. Оставшиеся 700-750 машин все равно остаются грозной силой, непосильной для японской палубной авиации — но, вот базовая авиация, при том условии, что будет собрана сильная группировка, насчитывающая не менее 1000 современных самолетов, вполне сможет отбиться от американского Быстроходного Соединения, не понеся при этом катастрофических потерь. Тот самый ничейный исход — потери в самолетах примерно равны, американцам надо будет отвести ОС 38/58 в Перл-Харбор на ремонт и отдых. На все нужно время, включая планирование и подготовку новой операции, так что новую операцию они смогут начать не раньше, чем через два месяца.

— У меня есть к Вам три вопроса, товарищ Лазарев — негромко сказал Сталин.

— Первое — почему Вы предлагаете бомбить американские авианосцы с 4000 м, ведь, насколько я помню, КГ-800 предназначается для ударов с 2000 м?

— Второе — а как Вы видите участие японских авианосцев в этой операции?

— Третье — а где, Ваш взгляд, лучше всего ее проводить, с точки зрения совпадения наших и японских интересов?

— Изначально, товарищ Сталин, чувствительность ГСН КГ-800 рассчитана на надежное наведение на тепловое излучение ГЭУ торгового судна водоизмещением 1000 т с высоты в 2000 м — пояснил Лазарев — поскольку тепловое излучение даже легкого 'Индепенденс', самое малое, раз в 15-20 больше, высоту сброса можно смело увеличить вдвое, без ущерба для точности наведения. Важен и такой момент — идущий на 2000 м бомбардировщик будет почти наверняка сбит 'Бофорсами' еще до того, как он выйдет в точку сброса бомб, а вот на 4000 м у него намного большие шансы уцелеть. Так что в данном случае увеличение высоты сброса пойдет только на пользу делу.

Сталин задумчиво кивнул — хотя он и был гуманитарием по образованию, но, занимаясь самообразованием, уделял достаточное внимание естественным наукам и технике, так что для него не было секретом то, что мощность излучения убывает пропорционально квадрату расстояния. Остальное тоже было логично.

— В военно-морском деле принято, что генеральное сражение ведется, если так можно выразиться, симметрично — галеры против галер, парусные линкоры против парусных линкоров, дредноуты против дредноутов, авианосцы против авианосцев. Это в порядке вещей — и американский адмирал, и его штаб будут ждать удара японских авианосцев, поэтому, если японцы нанесут удар по десантному соединению, пока ОС 38/58 будет драться с базовой авиацией, можно надеяться на некоторое замешательство, которое позволит выиграть время либо для отхода, либо для повторного удара.

— Вы, товарищ Лазарев, хотите, похоже, чтобы японцы, некоторым образом, повторили Ваши подвиги на Севере и в Средиземноморье, когда немецкие адмиралы оказались не готовы к тому, что нашими главными силами окажется эскадренный подводный линкор — хмыкнул в усы Сталин.

— Немного не так, товарищ Сталин — рискнул возразить Лазарев — насколько я понял товарища 'Петрова', в интересах нашего Отечества усиление японских адмиралов из клана Сацума, во всяком случае, тех из них, кто готов сотрудничать с нами. Но есть и граничное условие — усилиться они должны ровно настолько, насколько это выгодно нашей стране, и, при этом, они должны четко осознавать, что их усиление закончится тогда, когда руководство СССР сочтет нужным положить конец этому процессу. Если Вы разрешите так выразиться, то я попробую перефразировать Бисмарка: 'Японские адмиралы всегда должны чувствовать на своем горле руку советского руководства — и знать, что эта рука, затянутая в бархатную перчатку, в любой момент может сжаться в стальной кулак'.

Сталин несколько секунд пристально смотрел в глаза Лазареву — и, негромко сказал: 'Вы правильно поняли текущий момент, товарищ Лазарев'.

Свои выводы сделали и остальные присутствующие, благо произошедший на их глазах обмен репликами был достаточно красноречив.

— Что касается места предстоящего сражения, то лучшим местом станут Марианские острова — американцы не смогут их обойти, наступая с востока на запад, в своем продвижении к японской метрополии. Для японских адмиралов они удобны тем, что там можно развернуть мощную группировку базовой авиации — и выгодны тем, что если они смогут отбить атаку янки на 'оборонительный периметр Империи', то их влияние в японском руководстве усилится. Нам это выгодно тем, что тем дольше японцы смогут удерживать 'оборонительный периметр' и, соответственно, сохранять в относительной целости свои коммуникации, по которым в Метрополию поступают стратегическое сырье и продовольствие, тем дольше американцам придется воевать с Японией и, тем большую цену им придется заплатить за победу на Тихом океане.

— Практически я предлагаю реализовать на Марианских островах несколько видоизмененную схему Мидуэя, блестяще осуществленную Спрюэнсом — начал излагать конкретику Лазарев.

— Немного упрощая, суть схемы заключалась в том, что пока палубная авиация Нагумо громила базовую авиацию американцев, базировавшуюся на Мидуэй, авианосцы Спрюэнса нанесли удар по 'раскрывшемуся' соединению Нагумо.

— Применительно к Марианам — есть три ключевых острова в этом архипелаге, Сайпан, площадью 115 кв. км, Тиниан, площадью 100 кв. км, Гуам, площадью 541 кв. км.

— Острова Сайпан и Тиниан расположены совсем рядом, расстояние между ними — 4,5 км; Гуам находится в 184 км к юго-западу от Сайпана.

— Сайпан и Гуам имеют смешанное вулканически-коралловое строение, Тиниан же представляет собой коралловую террасу; на первых двух островах есть и равнина, и невысокие холмы, Тиниан же — созданный природой, почти готовый огромный аэродром, пригодный для базирования самолетов всех классов.

— Перед битвой на Мидуэе американцы ухитрились разместить на, кажется, 3 кв. км более ста базовых самолетов, подразделения обеспечения и батальон береговой обороны — так что на двухстах квадратных километрах Сайпана и Тиниана японцы, наверняка смогут разместить не менее тысячи самолетов, помимо боевых частей береговой обороны и частей обеспечения, со всеми необходимыми запасами.

— Гуам, при реализации этого варианта, будет играть роль второй линии обороны, и, заодно, источника пополнения для первой линии — другой вопрос, что вторая линия обороны запросто может стать первой, поскольку никто не сможет помешать американцам сначала нанести удары по аэродромам, расположенным на других островах Марианского архипелага, и, только потом заняться ключевыми Сайпаном и Тинианом.

— Именно поэтому я, рассматривая варианты обороны Мариан, отказался от мысли рассредоточить базовую авиацию по аэродромам 5-10 островов — да, так удастся уменьшить потери от неизбежных налетов американских стратегических бомбардировщиков, но, во-первых, будет невозможно организовать совместные действия даже базовой авиации, не говоря уже о каком-то взаимодействии с палубниками, во-вторых, рассредоточенную базовую авиацию янки последовательно уничтожат по частям, сосредоточив против каждого острова многократно превосходящие силы.

— Я же предлагаю превратить пару островов Сайпан и Тиниан и остров Гуам в крепости ПВО, сосредоточив там силы авиации, численно равные авиации ОС 38/58, дополнив их частями зенитной артиллерии, как тяжелой, так и МЗА.

— Конечно, даже в таком варианте организовать взаимодействие между базовой авиацией, действующей с Сайпана и Тиниана, и японскими авианосцами, будет почти невозможно — но я предлагаю этого и не делать, поставив между ними разные задачи.

— Вопрос в том, какие самолеты они будут размещать — о недостатках японского самолетостроения я уже докладывал. Исходя из задач, которые придется решать этим авиационным группировкам, а, именно, перехват стратегических бомбардировщиков, бои с палубной авиацией, нанесение ударов по оперативным группам — считаю наилучшим вариантом ФВ-190 в вариантах многоцелевого истребителя и высотного перехватчика. Удачным дополнением к ФВ-190, помимо японских самолетов, станет Хе-177 в варианте дальнего разведчика; также может оказаться полезным использование Ю-88 в вариантах морского разведчика, горизонтального бомбардировщика и торпедоносца.

— Конечно, надо будет выяснить вот что — возможно, японцы уже создали какой-то свой истребитель с немецким мотором БМВ-801, недаром ведь они заказывали немцам такое количество авиамоторов. Если это так, то это даже лучше — меньше будут 'торчать наши уши' из этой истории.

— Исходя из того, что на авианосцах ОС 38/58 будет порядка 1100-1200 самолетов — на всякий случай имеет смысл взять численность американских авиагрупп по максимуму — из которых не менее двух третей составят истребители, поскольку янки понимают, что лучшей зениткой является хороший истребитель, то японцам понадобится примерно такая группировка базовой авиации — Лазарев на секунду задумался, еще раз проверяя в уме состав японской группировки — не меньше 800 истребителей, причем значительную часть из них должны составлять ФВ-190, даже в том случае, если японцы сумели сделать хороший истребитель, не менее 200 Ю-88 — в составе соединения носителей самонаводящихся бомб, не менее 50 Хе-177 — в качестве дальних разведчиков; пикировщики и торпедоносцы самураи пусть набирают по своему желанию, поскольку толку от них все равно не предвидится, при возможностях штатовской корабельной ПВО.

— Почему именно такой состав авиационной группировки? — с интересом спросил Сталин.

— Мы не знаем точно, есть у японцев новый истребитель или нет — и не знаем, какое у него вооружение, если он есть — ответил Лазарев — а у ФВ-190 есть вариант вооружения, включающий 4 крыльевые пушки — 2 20-мм, и, самое главное, 2 30-мм МК-108, стреляющие тяжелыми 320-граммовыми фугасными снарядами, содержащими 100 г ВВ. Вес секундного залпа ФВ-190, имеющего такой вариант вооружения, составляет почти 10 кг — но, важнее другое — одного попадания такого 30-мм снаряда почти наверняка хватит для того, чтобы сбить или тяжело повредить даже надежные, с большим запасом прочности, американские палубные машины.

— То есть немецкая пушка МК-108 лучше нашей новой НС-23? — уточнил Сталин, с удовольствием использовавший подвернувшийся случай для проверки компетентности Лазарева в авиационных вопросах.

— У нее, товарищ Сталин, преимущество мощного фугасного снаряда, что важно для борьбы с 'крепкими' американскими самолетами, такой же темп стрельбы, что и у НС-23 — но, на две трети большая масса, заметно меньшая надежность, отсутствие в БК других снарядов, кроме фугасных — обстоятельно ответил Лазарев, понимавший, что проверять его теперь будут всю оставшуюся жизнь — можно сказать, что она хороша как узкоспециализированная пушка, рассчитанная на борьбу с американскими самолетами, прежде всего, бомбардировщиками — относительно небольшая для такого калибра масса, приличный темп стрельбы, хороший снаряд, отсутствие резких пиков отдачи. Наша НС-23 создана как универсальная пушка в классе 20-23-мм авиапушек, предназначенная и для истребителей, и для штурмовиков, у нее куда более широкий круг задач — в этом сегменте, сегменте борьбы с бомбардировщиками, она проигрывает МК-108.

Сталин был очень доволен ответом Лазарева, хотя и постарался не показать этого — контр-адмирал подробно и объективно ответил на заданный вопрос, не впав при этом ни в одну из нелюбимых Вождем крайностей — ни в 'квасной' патриотизм, ни в низкопоклонство перед Западом.

— Конечно, возможны и другие варианты нанесения удара — скажем, 200 Ю-88, несущие по две КГ-800 каждый, что даст большую скорость и дальность, при меньших потерях бомб на сбитых машинах, наносят удары группами по 100 бомбардировщиков по двум оперативным группам — продолжил Лазарев — в этом случае можно рассчитывать на 10-14 попаданий, распределенных по 4-5 авианосцам; соответственно, в каждой группе останутся боеспособными по 1 или двум авианосцам. Всего же американцы потеряют поврежденными ориентировочно треть авианосцев; если же японцам повезет, то потери американцев составят до 40% авианосцев.

— В любом варианте нанесения удара ключевым моментом является боевой радиус ФВ-190 с использованием ПТБ — он составляет 300 миль, это примерно на 100 миль больше боевого радиуса американских машин при нанесении массированного удара.

— Но, в любом случае, решать придется японскому командующему, исходя из сложившейся обстановки — точно вычислить все нюансы не в моих силах.

— Очевидны только общие принципы — это сражение будет строиться на раннем обнаружении американского ОС 38/58 дальними разведчиками Хе-177; значительно большем боевом радиусе немецких базовых бомбардировщиков и большей бомбовой нагрузке сравнительно с американскими палубными машинами, и, качественно более высокой эффективности самонаводящихся бомб КГ-800 по сравнению с обычными.

— Также можно с хорошей точностью определить примерные объемы поставок — 800 ФВ-190 в качестве необходимого для японцев минимума в предстоящем сражении (100 высотных перехватчиков и 700 многоцелевых истребителей); еще 100 ФВ-190, с расчетом на то, что эти машины будут потеряны в процессе обучения и навигационных авариях. Нужны будут 200 Ю-88 в модификациях скоростного бомбардировщика, и 50 — в варианте дальнего морского разведчика; понадобится резерв этих машин с учетом неизбежных небоевых потерь. Понадобятся, с учетом резерва, 50 Хе-177. Возможно, также будут заказаны Ю-88 в варианте торпедоносцев. Также понадобятся комплекты запчастей на все машины, с учетом текущих и капитального ремонта, прежде всего, двигателей — летчикам понадобится налетать по 100-150 часов, осваивая новые машины. Нужны будут авиабензины и масла — в расчете на 150 часов подготовки и 100 часов боевых вылетов.

— Этот расчет сделан исходя из предположения, что японцы не успели сделать новый истребитель с мотором БМВ-801 — если же успели, то их потребность сократится примерно до 100 перехватчиков и 300 многоцелевых истребителей; соответственно, им понадобится значительное количество авиадвигателей, запчастей, бензина, масел, и, скорее всего, алюминия.

— Если будет принято решение поставить КГ-800 — думаю, стоит пока ограничиться вышеупомянутыми 400 ГСН, поскольку не надо слишком облегчать жизнь самурайским адмиралам.

— Японцам понадобятся тяжелые зенитные орудия калибров 88-мм и 105-мм — наверняка они попросят и 128-мм зенитки, но эти орудия нужны нам самим, так что поставлять их, думаю, не стоит; конечно, нужны будут БК, приборы управления огнем, запчасти. Им точно будут нужны 20-мм и 37-мм зенитные автоматы, со всем снабжением — их 25-мм 'гочкиссы' безнадежно устарели морально. Для надежной обороны Сайпана и Тиниана нужно будет выделить не менее 100 тяжелых зениток и не менее 500 МЗА.

— Жизненно необходимы для Императорского Флота радиолокаторы — как хорошие поисковые, для авианосцев и ПВО, так и управления огнем, для артиллерийских кораблей.

— Вот, пожалуй, и весь действительно необходимый для японского флота в предстоящем сражении минимум вооружения и техники — закончил перечисление Лазарев.

— Товарищ Лазарев, а Вы можете сказать, в какую сумму обойдутся эти поставки СССР? — жестко спросил Сталин, решивший, во-первых, немного охладить антиамериканский пыл 'попаданца', во-вторых, проверить, насколько Лазарев умеет соизмерять свои военно-технические представления о прекрасном с грубыми реалиями пребывающей в послевоенной разрухе советской экономики.

— Я не знаю точных цен на немецкие самолеты, но, по аналогии с американским многоцелевым истребителем Р-51 'Мустанг', стоившим 46 тысяч долларов, и стратегическим бомбардировщиком В-17 'Флаинг Фортресс', стоившим примерно 250 тысяч долларов, полагаю, что немецкие аналоги будут стоить примерно так же — добавим к списку перечисленные ранее позиции в списке необходимого японцам — так что это будет около 200 миллионов долларов, разумеется, в первых поставках — спокойно ответил Лазарев.

— Вы полагаете, товарищ Лазарев, что у Советского Союза есть лишние 200 миллионов долларов? — демонстрируя холодный гнев, задал вопрос Император.

— Я полагаю, товарищ Сталин, что у Японии в избытке есть необходимый и нашей стране, и Германии, Франции, Чехословакии, Италии натуральный каучук — насколько я знаю, до войны именно в ЮВА собиралось от 1 до 1,5 млн. тонн, что составляло от 90% до 98% мирового потребления каучука (цифры реальные В.Т.) — спокойно ответил Лазарев, понявший, что его проверяют — несомненно, за годы войны производство каучука наверняка резко упало, конечно, значительная часть запасов находится не в Метрополии, а в Голландской Ост-Индии, Британской Малайе, Французском Индокитае, но, думаю, что японцы вполне смогут расплатиться с нами каучуком.

— Разрешите, товарищ Сталин? — спросил контр-адмирал 'Петров'.

— Говорите — разрешил Сталин, продолжавший демонстрировать высочайшее неудовольствие, но, на самом деле довольный ответом Лазарева — адмирал доказал, что не оторвался от грешной земли, впав в грех 'красного милитаризма'.

— Товарищ Сталин, Япония перед войной имела обширную добычу драгоценных металлов, золота и серебра — по нескольку десятков тонн и того, и другого — и в Метрополии, и в Корее, и в Маньчжурии; на Формозе добывают заметно меньше — доложил флотский аналитик — за счет этого, в основном, Япония и оплачивала свой импорт станков, разнообразного оборудования и техники, стратегического сырья.

— Точно известно, что эта добыча сохранялась в прежних объемах все эти годы, с лета 1941 года, когда на Японию было наложено американо-англо-голландское эмбарго — а какой-то международной торговли, в отличие от Германии, Япония не вела из-за полного перекрытия коммуникационных каналов; так что можно с уверенностью утверждать, что, в настоящее время Империя Ямато располагает золотым запасом на сумму не менее 1 миллиарда долларов, считая в довоенных ценах; кроме того, у японцев есть серебро, на сумму не менее 60-70 миллионов долларов (в РеИ Империя Восходящего Солнца, по состоянию на август 1945 года имела запасы золота и серебра на общую сумму примерно в 1,5 млрд. долларов США В.Т.).

— Что касается упомянутых товарищем Лазаревым запасов каучука, то, на контролируемых Японией территориях, по самым скромным подсчетам, находится не менее 1 млн. т невостребованного японской промышленностью каучука, что составляет примерно двухлетнюю потребность промышленности СССР и дружественных нам стран Европы.

— Кроме того, есть еще и неучтенный товарищем Лазаревым фактор истощения американской экономики — продолжил анализ экономических моментов 'Петров' — наше ведомство подсчитало расходы американской казны на ведение войны — с начала этого года каждые сутки боевых действий обходились США примерно в сто пятьдесят миллионов долларов государственного долга (соответствует реальности); в связи с окончанием боевых действий в Европе и частичной демобилизацией сухопутной армии и ВВС эта сумма уменьшится, но не более, чем до ста миллионов долларов в сутки — следовательно, дополнительный год войны на Тихом океане обойдется США не менее, чем в 40 млрд. долларов, каковой долг, разумеется, в том случае, если США не удастся осуществить экспорт инфляции через превращение доллара в единственную мировую резервную валюту, придется обслуживать, выплачивая и основную сумму, и проценты.

— Разрешите дополнить товарищей, товарищ Сталин? — спросил разрешения 'Иванов'.

Сталин кивнул, с интересом глядя на армейцев и моряков, явно собравшихся переплюнуть в прагматизме и Берию, и отсутствующего здесь Зверева (нарком финансов — и блестящий финансист, возможно, лучший за всю историю и Российской Империи, и СССР, и РФ В.Т.).

— Товарищ Лазарев слишком скромен, предполагая назначить японцам нормальные цены за поставляемую технику — огорошил собравшихся военный разведчик — с них можно будет взять и двойную, а, возможно, и тройную цену — это будет возможно по двум причинам — во-первых, им больше негде купить все необходимое, во-вторых, мы будем иметь дело с самураями, ниже достоинства которых торговаться, подобно купцам, так что особых попыток сбить цену не должно быть.

— Полагаю, что наилучшей тактикой на предстоящих переговорах будет назначить, скажем, тройную цену, а, затем, только из уважения к партнерам, сбавить полцены, так что мы позволим Енаи 'сохранить лицо', и, при этом, получим 2,5-кратную цену за наш товар. Кстати, если часть платы брать каучуком, то вполне можно договориться считать каучук по заниженной, по сравнению с мировой ценой, цене.

Берия удивленно смотрел на военных разведчиков — шеф госбезопасности прекрасно умел быть редкостной сволочью, если этого требовали интересы дела, но планировавшееся военными на его глазах снятие с Японии-сан последнего кимоно, вкупе с нижним бельем, впечатлило даже его.

— Вы собрались ограбить японцев до черного волоса — буркнул Император, но невооруженным глазом было заметно, что он доволен и Лазаревым, и примкнувшими к нему разведчиками.

— Кстати, товарищ 'Петров', а, на какой промежуток времени самураям хватит денег на закупки, если исходить из предложений товарищей Лазарева и 'Иванова'?

— Если исходить из имеющихся запасов золота, серебра и каучука — где-то на год, товарищ Сталин — точнее пока сказать невозможно, не имея точных заказов, с точными ценами, да и, вдобавок, все это наверняка придется не раз корректировать. Если учесть вероятную добычу драгоценных металлов за будущий год — предположительно, еще 3-4 месяца.

Сталин кивнул, проводя в уме расчеты — что успеет сделать Советский Союз за этот год с небольшим, восстанавливая свое народное хозяйство и интегрируя Европу под своим началом — выходило не так уж и мало, особенно если учесть дополнительное ослабление США.

— Разрешите дополнить, товарищ Сталин? — спросил 'Петров'.

Сталин посмотрел на моряка уж вовсе заинтересованно — по его убеждению, с Японии больше содрать было невозможно, во всяком случае, на данном этапе; разорить США больше было тоже маловероятно, поэтому ему было и просто по-человечески интересно, до чего додумался 'Петров'.

— Да, товарищ 'Петров' — разрешил вождь.

— Если данная торговля пройдет успешно — осторожно начал контр-адмирал — то, по окончанию боевых действий открываются интересные возможности для приложения полученных капиталов.

— Что именно? — спросил Сталин, решив простить крайне не одобряемое им 'сование носа не в свои дела'.

— Американское правительство за казенный счет построило сотни заводов — в основном, машиностроительных, выполняющих разнообразные военные заказы — эти заводы введены в эксплуатацию в 1942-1943 годах, и, естественно, оснащены новейшим оборудованием; по окончании боевых действий они станут попросту не нужны, так что по нашим каналам прошла информация о подготовке их распродажи — доложил 'Петров' (соответствует РеИ — в рамках конверсии военного производства, в 1945-1946 гг. были проданы более 700 правительственных военных заводов, с весьма умеренным износом — и за очень скромные деньги, чтобы максимально быстро снять нагрузку с казны; предположительно, в АИ МВ, где с финансами у США все намного хуже, а послевоенного роста за счет реализации 'плана Маршалла' не будет — наоборот, запрограммирован нешуточный спад, распродажа будет не меньшей по масштабам, но суммы будут затребованы еще меньшие, исходя из того, что покупателей будет мало, а прорехи в бюджете надо будет затыкать срочно. В.Т.).

— Насколько изношено оборудование и почем их будут продавать? — жестко спросил Сталин, мгновенно оценивший идею 'Петрова' — станочный парк Советского Союза после Великой Отечественной и морально устарел, и был очень изношен, а замена на современные немецкие станки требовала не одного года, а ведь производить требовалось абсолютно все и сейчас.

— Обычно ресурс американского станка составляет 25 лет — ответил контр-адмирал — распродажу предварительно планируют начать через год, так что за два или три года работы, с учетом того, что практически все эти заводы работали в две-три смены, износ составит не более 50%, но, наверняка будет немало оборудования, имеющего 25-30% износа; предварительно их планируют продавать за 20-25% реальной стоимости (соответствует РеИ В.Т.).

— Конечно, не далеко все из выставленного на продажу оборудования будет соответствовать нашим требованиям — и, неизбежно возникнет вопрос с их обеспечением запчастями.

— Надо будет заняться сбором сведений об этих заводах — и к моменту их выставления на продажу точно знать, что пригодится нашей стране, каково действительное состояние оборудования, сколько запросят за нужные нам заводы — приказал Император — это относится ко всем службам, товарищи.

— Разрешите еще одно дополнение, товарищ Сталин? — попросил генерал-лейтенант.

— Да — коротко ответил Сталин.

— Сейчас, в связи с окончанием войны в Европе, и начинающейся частичной демобилизацией, американская армия вскоре начнет распродажу разнообразной вспомогательной техники — грузовиков, джипов, тягачей, бульдозеров и прочего — сообщил разведчик — причем, если покупать крупным оптом и на вывоз за пределы США, чтобы не затоваривался внутренний рынок Америки, то, вполне пригодную к использованию технику, вместе с запасами запчастей, армия будет продавать почти что по цене металлолома. Возможно, эта техника пригодится в нашем народном хозяйстве..

— В колхозах бабы на себе пашут — заметил сын деревенского священника Василевский — а, тягач, в принципе, можно приспособить вместо трактора, не говоря уже о грузовиках, которые нужны везде.

— На какое количество техники можно рассчитывать? — жестко спросил Сталин, мгновенно оценивший предложение — дефицит техники в народном хозяйстве был кошмарным, в особенности, на селе — действительно, пахали на себе; разумеется, производительность труда при такой 'энерговооруженности' была соответствующей, а, тем временем, 1946 год надвигался неумолимо; конечно, в этой реальности, в отличие от мира 'Рассвета', Советский Союз имел такие преимущества, как больше полугода 1944 года, чтобы полноценно подготовиться к нормальному проведению посевной и уборочной 1945 года, всю автомобильную, тракторную и химическую промышленности Германии, Северной Италии, Чехословакии и Австрии, которые сейчас круглосуточно переводили на производство сельхозтехники и минеральных удобрений, каковыми, разумеется, придется поделиться с подконтрольными странами, конечно, уже вышло постановление о расширении подсобных хозяйств колхозников и сотрудников совхозов, предоставлении неиспользуемых земель под огороды горожанам; но Император был настроен использовать любую возможность для того, чтобы максимально смягчить последствия голода 1946 года.

— Несколько десятков тысяч тягачей, несколько меньше — инженерных машин, от двухсот тысяч тяжелых грузовиков — ответил 'Иванов' — хотя, конечно, вопрос, как это все покупать, если, конечно, на то будет Ваш приказ, товарищ Сталин.

— Если армейскую подержанную технику, вместе с запчастями и ремонтными мастерскими, мы спокойно можем купить от своего имени — и это никого особо не обеспокоит, то с заводами ситуация иная, и, совершенно не факт, что нам не станут активно 'совать палки в колеса', так что лучше будет проводить через подставных лиц.

— Испания, конечно, не подойдет — констатировал Сталин — никто не поверит, что у Франко нашлись деньги на такие покупки; а что Вы, товарищи, скажете о Пероне?

— Это проходит, товарищ Сталин — после короткого раздумья заверил вождя 'Петров' — Аргентина очень хорошо заработала на войне, а о желании Перона сделать Аргентину мощной промышленной державой знают даже мыши в Государственном Департаменте США.

— Это можно будет сделать с помощью Ватикана — так будет намного надежнее — уточнил 'Иванов'.

— Надо будет зарегистрировать несколько десятков подставных фирм в Аргентине, открыть им счета в солидных банках, заранее распустить слухи — не пожелал оставаться в стороне от намечавшегося шедевра профессиональной наглости Берия.

Послесловие 1.

За месяц до описываемых событий, после совещания в Наркомате обороны по лестнице неторопливо спускались два человека — это были начальник ГРУ ГШ РККА генерал-лейтенант Ильичев и начальник РУ ГШ РККФ вице-адмирал Воронцов.

— Михаил Александрович, как Вы думаете, не стоит ли нашим сотрудникам обсудить положение дел на Севере — и все, что из этого проистекает? — нейтрально спросил Ильичев.

— Иван Иванович, Вы имеете в виду дела подводные? — внимательно посмотрев на коллегу, уточнил Воронцов.

— Да — негромко ответил Ильичев.

Постороннему человеку этот короткий обмен репликами ничего бы не сказал — но, профессионалы, давно пытавшиеся понять суть происходящих в стране процессов, сказали друг другу все необходимое. Да, воевать с Берией ни им, и никому из их доверенных людей совершенно не хотелось — безопаснее было бы оказаться в одной комнате с парой десятков эф, совершенно заслуженно пользующихся репутацией более опасных змей, чем кобры — но, просто ждать, чем закончится необъяснимое усиление госбезопасности, бодро засунувшей свой длинный нос и во флотские дела, и в сферу деятельности военной разведки, даже не попытавшись узнать причины происходящего, было еще опасней. Примером тому были судьбы Берзина, Урицкого, Орлова — руководителей военной разведки, сделавших выбор в пользу бездействия, и, закончивших свой жизненный путь у расстрельной стенки. Такая же судьба выпала откомандированному в военную разведку из ГУГБ НКВД кадровому чекисту Гендину. Судьба флотских разведчиков в те годы была ничуть не лучше судьбы армейцев. Излишне говорить и о судьбе их доверенных людей, и о судьбе членов семей разведчиков, угодивших под каток, запущенный Ежовым — и тот факт, что свихнувшийся алкоголик и педераст, вместе со своим окружением, ненадолго пережил уничтоженных им офицеров военной и флотской разведок, почему-то не особенно утешал преемников погибших; кстати, большой и светлой любви к органам госбезопасности у армейцев и моряков репрессии 30-х годов отчего-то не прибавили, как это ни странно.

Воронцов умел принимать рискованные решения — а отказываться от сотрудничества, предложенного Ильичевым, в данной ситуации было глупо, поскольку их интересы совпадали.

— Как только представится удобный случай, я пришлю в Москву контр-адмирала 'Петрова' — негромко сказал он.

— Примерно через три недели должен вернуться из командировки генерал-лейтенант 'Иванов' — ответил Ильичев.

В вестибюле коллеги попрощались.

Раннее утро следующего после совещания дня, Москва, конспиративная квартира ГРУ.

Присутствуют: генерал-лейтенант 'Иванов', контр-адмирал 'Петров'.

— Не хотите ли чашечку кофе, коллега? — на правах хозяина предложил 'Иванов'.

— Благодарю Вас, с удовольствием — а то я уже засыпаю на ходу — отозвался 'Петров'.

Пока генерал варил кофе, моряк с интересом осмотрелся — хорошо обставленная, аккуратно убранная квартира в старом московском доме все же несла неуловимый оттенок отсутствия постоянных хозяев; чувствовался дом, в котором не живут постоянно.

— В общем, как и у нас — везде одинаково — мысленно заключил флотский разведчик.

Его размышления прервало появление коллеги, принесшего поднос с кофейным набором.

— Вам с молоком или со сливками? — любезно поинтересовался 'Иванов'.

— Пожалуйста, черный, без сахара — и пару ложечек коньяка — попросил 'Петров'.

Еще четверть часа ушло на молчаливый ритуал вкушения хорошо сваренного кофе — два неимоверно уставших человека пользовались моментом, чтобы хоть немного отвлечься, хоть чуточку отдохнуть.

— Что Вы думаете о контр-адмирале Лазареве? — прервал молчание 'Иванов'.

— Я впервые увидел живую легенду нашего флота — отозвался 'Петров' — и, у меня по-прежнему вопросов намного больше, чем ответов — полагаю, как и у Вас, коллега?

— Я думаю, что нам имеет смысл поговорить откровенно — прямо сказал 'Иванов' — усиление НКВД ни в Ваших, ни в наших интересах — как у нас прекрасно помнят Ежова и 1938 год (имеется ввиду разгром ГРУ, сопровождавшийся пытками и расстрелами подавляющего большинства офицеров военной разведки В.Т.), так и у Вас, надо думать, не забыли ни Ежова, ни Фриновского (РККФ более чем досталось в 1937-1939 гг. от вышеупомянутых персонажей В.Т.).

'Петров' молча кивнул — конечно, можно было отказаться от этого разговора, но адмирал прекрасно помнил кошмар, учиненный чекистами меньше, чем десятилетие назад, и не хотел ни повторения этого кошмара, ни, тем более, оказаться бараном на бойне, жалобно блеющим 'Органы невиновных не арестовывают' или 'Партия разберется и даст политически верную оценку', поэтому откровенный разговор был необходим хотя бы для того, чтобы увеличить шансы на то, что его семья не будет стерта в лагерную пыль с клеймом 'ЧСИР'.

Конечно, 'Петров' не был ни оперативником, ни осназовцем — он был штабным аналитиком, но, это не делало его ни трусом, ни слабаком.

'Иванов' внимательно смотрел на коллегу — и, констатировал, что не ошибся — он сам чудом выжил в мясорубке 1938 года, когда из управлений оставалось по 5-7 человек, когда в некоторых отделах в живых не осталось никого; он помнил, как не появлялись на службе коллеги, как на партийных собраниях, больше напоминавших шабаши нечистой силы, выдвигались дикие, безумные обвинения в предательстве по отношению к офицерам, жизнь положившим на службе Отечеству, как арестовывали их семьи — в общем, он прекрасно помнил все и не хотел повторения этого.

— Странности начались в июле 1942 года, когда неизвестная подлодка учинила разгром Полярного флота Германии — начал рассказ адмирал — затем с моря пошли радиограммы, зашифрованные текущим шифром СФ, содержащие точную информацию.

— Затем в Мурманске появился доверенный кадр Берии, некий Кириллов, с полномочиями от Самого — по сути дела, он имел право приказывать Головко. Естественно, в штабе СФ народ изрядно напрягся — от чекистов никто, по старой памяти, ничего хорошего не ждал. Но, как ни странно, все обошлось — а, затем, пришла гигантская субмарина, имеющая водоизмещение дредноута прошлой Великой войны.

— Эта субмарина и стала главной ударной силой Северного флота.

— Поскольку эта лодка находится под беспрецедентной опекой чекистов, известно о ней немногое — она не нуждается в заправке, может развивать под водой скорость эсминца, подолгу не нуждается во всплытии, оснащена сверхчувствительной аппаратурой подводного поиска, радиолокации, очень совершенными радиостанциями, дальнобойными управляемыми торпедами и, по некоторым данным, управляемыми самолетами-снарядами.

— Самое главное — эта лодка не была построена ни на одной известной верфи мира, способной построить корабль такого водоизмещения; никто из ее экипажа никогда не служил ни в РИФ, ни в РККФ.

— Дальше началось самое интересное — пошел непрерывный вал информации, как по кораблестроению и флотскому вооружению и приборам, так и по тактике и оперативному искусству флота, причем, не только подводному, но и надводному; так, мы получили огромный объем информации по операциям авианосных сил США на Тихом океане — причем, подробнейшие описания некоторых операций очень своеобразны — из описаний вычеркнуты даты и названия кораблей, притом, что даны их точные характеристики, не говоря уже о количестве задействованных кораблей.. — адмирал от разведки сделал паузу — в частности, это авианосцы типов 'Эссекс' и 'Эссекс М', еще не вступившие в строй, не говоря уже об участии в сражениях; ну и сущая мелочь — сражений с таким составом сил сторон не было ни на Тихом океане, ни где-либо еще.

— Так же интересен следующий момент — к нам эти сведения шли из хозяйства Фитина, но есть приказ доводить эти сведения дальше как добытые нами.

— Вы хотите сказать, что Вам подбрасывали столь грубую дезинформацию?! — не поверил 'Иванов'.

— Мы сначала тоже так подумали, удивившись настолько неумелой работе — и наш начальник пошел с подробным докладом к наркому — кивнул 'Петров' — там он получил преизрядную 'дыню' вкупе с категоричным приказом считать эти сведения достоверными, и, не проявлять никакого интереса к источнику информации.

— Весьма странная история, коллега, полностью с Вами согласен — кивнул 'Иванов' — сразу возникают неудобные вопросы.

— Вот именно — меланхолично заметил 'Петров' — как-то такие: во-первых, кто построил не имеющую аналогов субмарину, если точно известно, что ни одна из верфей мира ничего подобного не строила; во-вторых, кто разработал уникальные технологии, на базе которых, она, собственно, построена; в-третьих, кто подготовил, вне всякого сомнения, высококвалифицированный экипаж; в-четвертых, откуда чекисты знали об этом корабле; в-пятых, откуда берется такая информация; в-шестых, с чего бы вдруг источники пользуются таким беспрецедентным, прямо скажу, неправдоподобным в нашем суровом деле, доверием?

— Что же, теперь моя очередь — начал 'Иванов' — у нас, на суше, странности начались где-то с конца июля — начала августа 1942 года.

— Для начала, из хозяйства Фитина пошла подробнейшая, исключительно точная информация по сталинградской группировке — эту информацию невозможно объяснить наличием одного или двух коронных агентов, такой объем данных могла дать только серьезная сеть, или, скорее, несколько сетей; мало этого, чекисты скромно отказались от положенных почестей, что для них очень нетипично — сведения передавались в ГШ от нашего имени.

— Затем была история с новым уставом — нет, работа по систематизации боевого опыта и написании нового устава шла полным ходом, но, тут какая-то добрая душа передала нам новый Боевой Устав, причем написанный именно по опыту войны Красной Армии с Вермахтом.

'Петров' ошарашенно посмотрел на коллегу — кадровый офицер, он хорошо понимал, какой труд стоит за созданием нового БУ.

— Слово офицера, все так и было — заверил коллегу 'Иванов'.

— Кроме того, была интереснейшая история с новыми танками — в августе-сентябре 1942 года некие добрые люди, пожелавшие остаться неизвестными, передали техническую документацию на три новых модели танков — Т-34-85, Т-44 и Т-54 — причем, это были отработанные проекты, лишенные 'детских болезней', притом, рассчитанные на нашу техническую базу. Строго говоря, наши конструкторы просто адаптировали эти проекты к текущей ситуации — этим и объясняется настолько быстрый запуск в серию этих великолепных танков.

— Значит, это не марсиане — получается, что мы ошиблись, считая этих людей пришельцами с другой планеты — констатировал 'Петров'.

— Мы тоже так поначалу подумали, исходя из теории Сванте Аррениуса (шведский ученый XIX века, автор теории о том, что жизнь на других планетах должна иметь углеродную основу — и, как следствие, будет подобна земной В.Т.) — кивнул 'Иванов' — но потом сочли эту версию маловероятной — скорее всего, это наши потомки, выходцы из не очень отдаленного, но и не слишком близкого будущего.

— Мы рассматривали эту версию — сообщил 'Петров' — но отвергли ее на том основании, что и Лазарев, и его экипаж несомненные военные моряки, так что им было логично выйти на связь с нами, а вовсе не с чекистами.

— Меня этот момент тоже очень смущал — признался 'Иванов' — ведь потомки не могли не знать о напряженных отношениях армии и флота с ГБ, а корпоративную солидарность, полагаю, не отменили и в будущем — ответ подсказал один из коллег.

— И каков же ответ? — заинтересованно спросил 'Петров'.

— Это чекисты первоначально вышли на связь с потомками — те вполне могли решить 'Что коней на переправе не меняют', и, согласились иметь дело с ГБ — ответил 'Иванов'.

— Простите, каким образом?! — удивился 'Петров'.

— Позволю себе напомнить Вам о Спецотделе ГУГБ НКВД, и его начальнике, комиссаре ГБ 3-го ранга Бокие — специалистах по всякого рода мистике и прямой чертовщине (соответствует реальности В.Т.) — сказал генерал.

— Мне доводилось слышать об этом — правда, краем уха — задумчиво сказал моряк — но, если не ошибаюсь, эту компанию ликвидировали в 37-м (соответствует реальности В.Т.)?

— Вы не ошибаетесь — такая информация проходила — согласился генерал — но ведь Вы тоже не владеете полными сведениями?

— Нет — согласился адмирал — вполне могли оставить кого-то в живых; да и вообще, с учетом милых обычаев товарищей с Лубянки, я ничуть не удивлюсь наличию магической 'шарашки' (было такое В.Т.).

— Да, Вы правы — версия потомков объясняет почти все странности — и с кораблем и его экипажем, в том числе, и лично с Лазаревым, и с технологиями, и с подробнейшими данными о настоящем и ближайшим будущем — в конце концов, 'бритву Оккама' никто не отменял — задумчиво сказал моряк — но ведь это не отменяет наших с Вами опасений?

— Не отменяет — согласился 'Иванов' — более того, текущая ситуация наводит меня на неприятные мысли о будущем.

— Нет, пока жив Хозяин, власть которого, помимо всего прочего, во многом держится на системе сдержек и противовесов между армией, флотом и НКВД, нам, в общем, не стоит опасаться второй части 'ежовых рукавиц' — хотя бы потому, что Сам наверняка прекрасно помнит, как быстро у Ежова появились претензии на верховную власть.

— Но Хозяин не вечен — а вот насчет мингрела я испытываю сильнейшие сомнения.

— Посудите сами, коллега — пока войска НКВД оставались войсками НКВД, это была всего лишь часть нормальной системы сдержек и противовесов, не более того; с 41-го идет процесс их встраивания в РККА — казалось бы, надо радоваться, но, глядя на то, как люди Берии, например, Масленников и Гречко, набирают влияние в армии, меня мучают сомнения, не собирается ли мингрел после смерти Хозяина стать полновластным самодержцем, опираясь на свою систему — и не окажемся ли мы все 'совсем лишними человечками'? — генерал так подчеркнул интонацией последние слова, что было очевидно, какие именно реалии он подразумевает.

— Во флоте наблюдается сходный процесс — хорошо, Лазарев получает заслуженные звания и награды — это никак не угрожает системе в целом; хорошо, начато строительство ПЛ нового поколения — это можно только приветствовать, равно как и освоение передового боевого опыта — спокойно излагал свое видение ситуации адмирал — но вот создание спецназа флота и качественно новой морской пехоты контр-адмиралом Большаковым, пришедшим вместе с Лазаревым, и, несомненно, являющимся человеком Берии, наводит на мысли о мрачном будущем — кто даст гарантию, что эти части и соединения, по сути являющиеся морским аналогом ОСНАЗ НКВД, не будут использованы Берией для захвата власти?

— Кроме того, внимательно выслушав сегодняшнее выступление Лазарева, у меня возникло подозрение, не является ли он аналогом Масленникова во флоте, т.е. человеком, который может стать наркомом флота при мингреле — закончил моряк.

— Лазарев не слишком похож на человека, который отправит к расстрельной стенке коллег — заметил 'Иванов'.

— Полагаете, Лаврентий поинтересуется его мнением, а не поставит перед фактом? — хмыкнул 'Петров'.

— Вы правы — я слишком расслабился, путешествуя по заграницам — слегка улыбнулся 'Иванов' — опытнейший оперативник успешно провел проверку на понимание реалий жизни кабинетным коллегой.

— Итак, Ваше мнение? — спросил 'Петров'.

— Аккуратно отслеживаем Лаврентия и предполагаемых потомков — и обмениваемся полученными сведениями — предложил генерал — в том случае, если будет явная угроза новой 'чистки', действуем по обстановке.

Разведчики посмотрели друг другу в глаза — и синхронно кивнули.

Послесловие 2.

Раннее утро следующего дня, Москва, Кремль.

Присутствуют: И.В. Сталин, Л.П. Берия.

— Ты понял, зачем я пригласил военных разведчиков? — жестко спросил Сталин.

— У них хорошо получилось в Испании и Германии — так что есть основания считать, что и в Японии может получиться, хотя мои орлы справятся не хуже — ответил Берия.

— Лаврентий, шэни дада, ты совсем баран?! — вспылил Император.

— Товарищ Сталин, Вы же не хотите допустить их к 'Рассвету'?! — опешил Берия.

— Нет, ты баран, сын барана и внук барана — и ты, как и в мире 'Рассвета', дождешься, что военные сделают из тебя шашлык — зло констатировал Сталин — подумай головой, осел, почему армейцы тогда рисковали своими жизнями, чтобы прикончить тебя?

— Они хотели поделить власть с партийцами — и им надоел контроль со стороны органов — ответил Берия, до которого, наконец, начало доходить, что он еще не 'ухватил Бога за бороду'.

— То, что ты прочитал Бушкова — хорошо; то, что ты не захотел немного подумать — очень плохо — констатировал Сталин — скажи, после твоего убийства военные перестали быть исполнителями воли партии, или, может быть, в армии ликвидировали особые отделы?

— Нет — ответил Берия.

— В таком случае, повторяю вопрос — почему? — тихо сказал Сталин.

— Они боялись повторения 'большой чистки' — и поэтому посмели? — предположил Берия, привыкший, что армейцы его, мягко говоря, недолюбливают и, весьма опасаются.

— Хоть ты и баран, но даже у тебя случаются проблески — выдал сомнительный комплимент ближайшему сподвижнику Красный Император — а теперь попробуй объяснить мне, почему стал возможен XX съезд — Бушкова можешь не цитировать, я и сам читать умею.

До Лаврентия Павловича, пусть и с заметным опозданием, дошло, что Хозяин, во-первых, не просто решал германский, испанский и католический вопросы, и, собирался решить японскую проблему — но создавал задел на будущее, рассчитанный на решение внутренних вопросов; во-вторых, Сам не на шутку разъярен его бестолковостью — хоть Сталин часто и с полным на то основанием говорил о себе 'Я грубый', так с ближайшими сподвижниками он говорил редко. Так что следовало собраться — и очень постараться не разочаровать Сталина еще больше, поскольку ему почетная отставка, с последующей скукой на даче, явно не угрожала.

— Они устали бояться — бояться за себя, бояться за свои семьи — начал излагать суть дела Берия — им надоело, что их судьбы решает один человек, поэтому Генеральный Секретарь стал выразителем воли коллективного руководства.

— Они кардинально изменили созданную Вами систему, когда партийное руководство имело большую власть, но головами отвечало за результат перед лидером, имеющим поддержку не только внутри системы, но и напрямую опиравшегося на народ — в их системе партийное руководство имело власть, но ответственности было куда меньше, чем власти, вот эта система и начала постепенно гнить, пока не сгнила окончательно при Горбачеве.

— Уже лучше — буркнул Сталин — а народ?

— А народ они вообще выкинули из этого уравнения, постепенно приучив его к тому, что от него ничего не зависит — отчасти и поэтому люди повелись на лозунги 'демократов', что наиболее активной части народа надоело находиться на положении баранты (овечьей отары. В.Т.), вот и повелись на иллюзию американской демократии, когда делается вид, что от простых людей что-то зависит — четко доложил Берия.

— Почему мы проиграли 'холодную войну'? — холодно спросил Сталин, пристально глядя на Берию.

— Это зависело от многих причин — обстоятельно начал отвечать Берия, понимавший, что начались главные вопросы — во-первых, мы понесли тяжелейшие потери в ВОВ, во-вторых, приобретения не окупили понесенных потерь, в то время как янки оказались в огромном выигрыше, так что в 'холодную войну' мы вступили, имея заведомо слабейшие позиции; в-третьих, Хрущев и Брежнев подорвали внутреннее производство уравниловкой и милитаризацией экономики, дополненные фактическим отказом от материальной заинтересованности и запретом артельного сектора; в-четвертых, страшный удар был нанесен возвратом к старой практике субсидирования республик за счет РСФСР, что закономерно привело к расцвету инфантилизма и иждивенчества, в-пятых, наше руководство искренне не понимало того, что главными видами Вооруженных Сил в 'холодной войне' являются финансы, высокие технологии и мировой рынок — а ВВС, ВМФ, СВ являются вспомогательными средствами, обеспечивающими успех главных сил; в-шестых, вместо того, чтобы оказывать помощь развивающимся странам на возвратной основе, разбрасывались средствами, играя в 'братскую помощь'.

— Были и другие факторы — но эти я считаю ключевыми — твердо сказал Берия.

— Начинаешь говорить дельные вещи — кивнул Сталин — а что надо сделать, чтобы этого всего не было?

— Для начала — усилить руководство страны, постепенно переводя партию на роль идеологической силы, занимающейся воспитанием и контролем — доложил Берия.

— Начал за здравие, закончил за упокой — тихо сказал Сталин — слушай внимательно, дурак, что надо будет делать и сейчас, и, самое главное, продолжить после моей смерти.

— Дальше держать все на одном человеке нельзя — это рано или поздно закончится Горбачевым и Ельциным, пусть они и будут называться иначе; оптимальный вариант — это китайская система коллективного руководства, введенная после смерти Мао, там ведь были сходные с нами процессы.

— Напоминаю — там высшие руководители страны меняются каждые десять лет, постепенно передавая дела молодому преемнику, именно молодому, это очень важно, иначе будет 'второе издание' брежневской эпохи, когда судьбу страны определяли больные старики, постепенно впадающие в маразм.

— Еще надо будет раз и навсегда определить 'правила игры' в элите страны, четко определив, какое наказание полагается за те или иные провинности — да, элита устала жить под моим топором, поэтому придется несколько смягчить меру ответственности, иначе переворот по хрущевскому образцу неизбежен; твои орлы могут раскрыть десять заговоров, но одиннадцатый увенчается успехом; но это не должно стать системой коллективной безответственности, это должны быть жесткие 'правила игры', но не настолько жестокие, как при мне.

— Руководство должно быть коллективным, чтобы никто не мог быть новым Сталиным, единоличным властелином над их жизнью и смертью — но это должно быть не только партийное руководство, это должно быть, прежде всего, государственное руководство, делящиеся на управленческо-экономическую элиту, военную элиту, элиты госбезопасности и МВД, и, партийную элиту.

— Такое разделение придаст системе устойчивость — и, эту устойчивость можно будет поддерживать без 'Большого террора'.

— Далее, надо чтобы система не коснела, замыкаясь в себе, как это было в мире 'Рассвета' — и чтобы это обеспечивалось самой системой, без моего топора — для этого надо, чтобы система ориентировалась на экспансию, но не исключительно военно-политическую, как у потомков, а на экономическую, дополненную военно-политической.

— В конце концов, этот англичанин, Лиддел-Гарт, был прав, когда написал 'Сегодняшний противник завтра будет вашим покупателем, а, послезавтра — союзником'. Все верно — от экономического союза один шаг до политического союза, и, еще один шаг — до военного союза. Именно так действовали американцы и китайцы в мире 'Рассвета' — и это обеспечило им успех.

— Что касается системы сдержек и противовесов в системе спецслужб — понадобится гибрид поздней советской и китайской систем, когда ГРУ уравновешивало ПГУ КГБ во внешней разведке, а МВД уравновешивало КГБ внутри страны; у китайцев эта система удачно дополнена спецслужбами партии и Комитетом по борьбе с коррупцией, беспощадно пресекающими загнивание руководства на всех уровнях, от последнего уезда до высшего руководства страны, чего не было у нас, когда КПК (партийный контроль — де-факто, контрразведка КПСС В.Т.) под руководством Пельше заигралось во внутрипартийные интриги, а Международный Отдел (де-факто, разведка КПСС В.Т.) по уши увяз в играх с 'национально-освободительными движениями'.

— Сейчас надо будет выстраивать систему взаимодействия и взаимных сдержек наших спецслужб применительно к новым условиям — например, твои подчиненные будут на паях с флотскими контролировать нефтяные дела, а армейцы займутся золотом и взаимодействием с Ватиканом.

— Применительно к текущей ситуации — ты, что, всерьез веришь в то, что 'Иванов' или 'Петров' поверят в пересказ романа Жюля Верна, который предложен им в качестве рабочей версии Кирилловым?

— Но, товарищ Сталин, Вы же утвердили присвоение 'Рассвету' грифа ОГВ — Берия попытался спрятаться за исполнением приказа.

— Лаврентий — устало спросил Сталин — ты понимаешь, что сохранить 'Рассвет' в тайне эти два года удалось чудом?

— Мои подчиненные хорошо работали — Берия понимал, что Сталин разозлен его непониманием, но, попытка принизить заслуги подчиненных разозлила бы Императора еще больше.

— Хорошо — согласился Сталин — но у Мензиса, Канариса и Донована работали и работают отнюдь не дети малые, а умелые специалисты — кстати, тебе не приходило в голову, что военные разведчики постараются докопаться до правды?

— Я бы им не советовал этого делать — от такого взгляда, какой был у Берии в этот момент, описался бы уссурийский тигр, доведись зверюшке Божьей каким-то образом столкнуться с шефом госбезопасности на таежной тропинке — впрочем, этому не следует удивляться, с учетом жизненного пути милейшего Лаврентия Павловича, практически всю свою взрослую жизнь проходившего под смертью и выжившего исключительно благодаря звериному чутью на опасность — и умению отправлять врагов на тот свет первым, причем опасаться следовало и чужих, и своих, при том, что крайне сложно было сказать, кто был опаснее.

— Ты собрался пугать 'Иванова'? — тихо спросил Император.

— Может быть, ты не знаешь, что он, как и ты, всю жизнь прожил под смертью?

— Или ты считаешь, что он, своими руками, убил меньше врагов, чем ты?

Берия начал понимать одну простую вещь — меняться придется не только Советскому Союзу в целом, не только его элите, но и лично ему.

— Но ведь дать армейским и флотским разведчикам доступ к 'Рассвету', значит усилить их — попытался Берия отыграть хотя это направление, уже много давшее ему и его ведомству, и, обещавшее немало в будущем.

— Ты знаешь, что делает стая с волком, в одиночку жрущим общую добычу? — холодно спросил Сталин, в упор глядя на Лаврентия — Отвечай!

— Его рвут в клочья всей стаей — мрачно ответил Берия.

— По возвращении 'Иванова' из японской командировки я соберу совещание с участием руководителей спецслужб — сухо сообщил Сталин — там будет расширен список допущенных к 'Рассвету', и самое главное, будет обсуждаться вопрос о новом распределении сфер ответственности разведок СССР.

— Ты должен подготовить свои предложения по этому вопросу — и, постарайся меня не огорчить своей жадностью, желанием захапать все возможное.

— Товарищ Сталин, разрешите вопрос? — Берия искренне не понимал, почему вождь затеял все это прямо сейчас, не откладывая решения этого комплекса сложнейших проблем на более спокойные времена.

Сталин кивнул.

— Почему сейчас? — спросил Берия.

— Как ты думаешь, что должен был подумать 'Иванов', раз за разом получая приказы то на контакты с немцами, то — с испанцами, а, сейчас — с японцами — и это притом, что ГРУ никогда не 'нарезали' политических задач? — ответил вопросом на вопрос Сталин.

— Он мог подумать, что готовится новая большая чистка в ГРУ, по образцу 1938 года — а, напоследок, 'летучих мышей', и его лично, используют по максимуму — медленно ответил все понявший Берия.

Адмирал флота Лазарев, неопубликованные воспоминания, 70-е годы.

28 мая 1944 года.

Это была натуральная задница негра племени банту — чернейшая из черных!

Итак, по окончании одной войны я занялся подготовкой к следующей — требовалось собрать весь более или менее подходящий для Тихого океана корабельный состав, отремонтировать и модернизировать его, обеспечить подготовку экипажей, снабжение, базирование, и, далее, по, казавшемуся бесконечным, списку.

Начинать, безусловно, надо было с наличных кораблей и подлодок ТОФ.

Имелись два легких крейсера проекта 26-бис — 'Калинин' и 'Каганович'. С ходу можно было назвать классический дефект, заимствованный у итальянцев — размещение всех стволов ГК в одной люльке, что вызывало колоссальную вибрацию стволов при стрельбе, с выходящим за любые пределы, разумные и неразумные, рассеиванием. Опытным путем было найдено решение, позволяющее уменьшить рассеивание до приемлемых величин — это было снижение скорострельности с 6 выстрелов в минуту до 2; к сожалению, такое снижение скорострельности позволяло поддерживать десант, но не вести нормальный эскадренный бой, поскольку 2 выстрелов в минуту было слишком мало для крейсера.

На этих крейсерах имелась приемлемая среднекалиберная зенитная артиллерия, состоявшая из 8 85-мм зениток, хотя я бы предпочел стабилизированные универсальные орудия — 105-мм немецкие или 127-мм американские, с куда более тяжелыми снарядами и намного более точным боем.

К сожалению, никак нельзя было назвать приемлемыми наши 37-мм зенитные автоматы, перед войной 'содранные' с 40-мм 'бофорса', но, скажу так, крепенько до него не дотягивающие, даже в первоначальной, еще 'сырой' версии — сравнивать же их с американской версией 'бофорса', 'вылизанной языком' до очень высокого уровня надежности и боевой эффективности, имевшего сделанную голландцами стабилизированную платформу, отличную МПУАЗО и радиовзрыватели в снарядах, можно было разве что в насмешку. Совсем уж морально устарели 12,7-мм ДШК, также представленные в составе ближней ПВО крейсеров. Решение напрашивалось само собой — снять пятнадцать 37-мм пушек и двенадцать ДШК, поставив вместо них полученные по ленд-лизу 'бофорсы'. По первой прикидке, на каждый крейсер должно было поместиться от 20 до 24 'бофорсов' — по меркам той войны, которая шла на Тихом океане, с ее массированными ударами с воздуха, этого, конечно, было маловато. Мелькнула мысль снять две 85-мм зенитки, поставив вместо каждой из них счетверенный 'бофорс' — в этом случае МЗА заметно усиливалась, но возникал вопрос борьбы с вражескими самолетами, идущими на высотах более 2000 м. Мысленно плюнув, я решил поручить этот вопрос зенитчикам-практикам — что лучше подойдет для войны с Японией, первый вариант, или второй?

Два трехтрубных торпедных аппарата делали крейсер опасным противником даже для ЛК типа 'Ямато' — с учетом того, что наша промышленность начала серийный выпуск кислородных торпед с самонаведением по кильватеру, хотя, конечно, пока серия была малой.

Крейсера имели приемлемые скорость, мореходность и дальность, в целом, терпимое бронирование.

В общем, резюме было следующим — тихоокеанские 'Молотовы' годились для артиллерийской поддержки десанта, в том случае, если укрепления были рассчитаны на защиту от снарядов калибром до 8 дюймов (97-кг снаряды 180-мм морских пушек по массе почти точно соответствовали снарядам 203-мм гаубиц Б-4), и, имели береговую артиллерию калибром не более 8, а, желательно, до 6 дюймов; они могли использоваться для ночных торпедных атак и борьбы с вражеским судоходством; эскадренный бой был им категорически противопоказан.

Лидер проекта 38 на Тихом океане был в единственном числе — 'Тбилиси'. Этот корабль имел мощное артиллерийское вооружение — 5 хороших 130-мм пушек, но, увы, они не были универсальными орудиями. Еще хуже обстояли дела с зенитным вооружением — две 76-мм зенитки и 6 37-мм автоматов были, дипломатично выражаясь, явно недостаточны, исходя из того, лучшие эсминцы Тихоокеанской войны, американские 'Флетчеры', имели 4 или 5 универсальных 127-мм пушек, 6 76-мм или 6-10 40-мм зениток, плюс 8-10 20-мм автоматов для последнего рубежа обороны.

Та же история была с артиллерийским вооружением тихоокеанских эсминцев — 'семерок'. Наличествовали 4 такие же 130-мм пушки, две 76-мм зенитки, по 4-37-мм автомата и пулемета ДШК.

В случае массированной атаки японской авиации, в особенности, с учетом принятой у японцев в 1944-45 гг. моего мира тактики, предусматривавшей совместные атаки обычных летчиков и камикадзе, лидер, вместе с десятью 'семерками' были почти гарантированными кандидатами 'на тот свет'.

Следовало резко усиливать ПВО кораблей ТОФ — и, если с МЗА было более или менее понятно, что для этого сделать, благо янки обещали дать по ленд-лизу свои 'бофорсы' вместе с МПУАЗО, то, что делать с универсалками, я просто не мог взять в толк, поскольку американцы вежливо, но твердо отказали в поставках 127-мм орудий. Ну не было у нас универсальных орудий среднего калибра до середины 50-х годов — не было, и все.

У итальянцев универсальных орудий среднего калибра также не было. В принципе, отличные 105-мм универсалки в стабилизированных спарках серийно производили немцы — но, хорошо было бы поставить на эсминцы что-то помощнее. Надо было посмотреть в ноутбуке — возможно, у немцев имелись какие-то перспективные разработки.

Таковая разработка нашлась — оказывается, еще в 1941 году немцы сделали на базе 128-мм зенитки Flak 40 128/45-мм универсальное морское орудие (существовало в РеИ, индекс 12,8-см. L/45 C/41 В.Т.), помимо всего прочего, укоротив ствол универсалки на 16 калибров по сравнению с зениткой, с 61 до 45 калибров. Как ни странно, орудие, имевшее очень приличные характеристики, так и не попало на войну, хотя, по крайней мере, два проекта эсминцев, вооруженных этими орудиями, немцы сделали. У меня даже мелькнула мысль предложить вариант модернизации трофейных 'Маасов' на базе проекта '1936С', благо последний представлял собой все тот же 'Маас', но вооруженный 6 128-мм универсалками в 3 двухорудийных башнях — но, прикинув, сколько времени это займет, решил отложить этот вариант на послевоенные времена.

Я тихо порадовался — это орудие снимало массу проблем, благо по массогабаритным характеристикам оно не слишком сильно отличалось ни от наших 130-мм пушек, ни от немецких 127-мм орудий, не говоря уже о том, что оно было заметно легче 150-мм пушек 'Нарвиков' — так что поменять ГК эсминцев можно было без особых хлопот, хотя, конечно, пришлось бы переделывать погреба. Еще одним его достоинством было несомненное родство с серийной зениткой — так что производство необходимого количества орудий не должно было доставить особых хлопот. Выгоды же были очень велики — мощное, скорострельное орудие с хорошей баллистикой и радиолокационной СУАО (предусматривалось в проекте ЭМ 'проект '1936С'' В.Т.) позволяло эффективно бороться с вражеской авиацией на высотах до 10 км; впрочем, вражеским кораблям или береговым объектам 28-кг снаряды тоже бы не понравились.

Предстояли изрядные хлопоты с МЗА — на 'Тбилиси' надо было поставить не менее трех счетверенных 'бофорсов', что достигалось снятием и 76-мм зениток, и 37-мм автоматов, и ДШК; а вот как впихнуть на 'семерки' те же 12 'бофорсов', я не знал, поскольку две счетверенки вставали на место снятых 76-мм зениток, а вот с установкой еще двух спарок и МПУАЗО возникали вопросы.

Кроме того, напрашивалось возвращение на ТОФ переведенных на СФ в 1942 году лидера 'Баку' и двух 'семерок', 'Разумного' и 'Разъяренного', само собой, после ремонта, совмещенного с модернизацией.

В этом случае ТОФ получал два лидера проекта 38 и двенадцать эсминцев-'семерок'. Логично было разделить их на два дивизиона, возглавляемых лидерами.

В итоге же, получалось следующее — 58 128-мм универсалок на лидерах и эсминцах отечественной постройки, 84 40-мм 'бофорса'; с учетом того, что торпедное вооружение можно было не трогать, что я и решил — 88 торпед в залпе.

Также крайне полезным пополнением Тихоокеанского флота, переведенным с Севера, стал бы 'Диксон', бывший 'Адмирал Шеер'. Ничего подобного его 280-мм орудиям главного калибра, на наших тихоокеанских кораблях в то время не имелось — так что он был незаменим в качестве корабля артиллерийской поддержки десанта.

Разумеется, 'Диксону' требовался ремонт, вкупе с модернизацией. С первым проблем не предвиделось — в нашем распоряжении была вся судостроительная промышленность Германии, вместе с запасами материально-технического обеспечения Кригсмарине, да и не настолько серьезные повреждения получил крейсер, чтобы ему требовался капитальный ремонт; так что за полгода вполне возможно было управиться.

Сложнее было с модернизацией — немецкие адмиралы, заказывая промышленности довольно своеобразный крейсер, оптимизированный для рейдерских операций на дальних коммуникациях противника, вопреки логике заказали корабль не с классическим артиллерийским вооружением современного крейсера, т.е. с главным и промежуточным калибрами, а некое подобие классического линкора, имевшего главный калибр, противоминный 150-мм калибр, и, тяжелые зенитки.

Как показал бой у Ла-Платы, 150-мм орудия были бесполезны, поскольку не добились ни одного попадания, что и не очень удивительно, поскольку у них отсутствовала система центральной наводки — мало этого, башни 150-мм пушек имели сугубо символическое, десятимиллиметровое бронирование.

В то же время зенитное вооружение крейсера было явно недостаточно — да, немцы установили на корабль три спаренные установки 88-мм зениток, четыре спаренные установки 37-мм автоматов и две счетверенки 20-мм ЗА, но этого было слишком мало, даже с учетом того, что в 1939 году они заменили спарки 88-мм на стабилизированные спарки 105-мм универсалок.

Наша модернизация зенитного вооружения 'Шеера/Диксона' тоже не может быть названа иначе, чем импровизацией на скорую руку — мы поставили вместо спарок 105-мм полученные по ленд-лизу одинарные 127/38-мм американские универсалки, а вместо спарок 37-мм и счетверенок 20-мм — спарки 'бофорсов'. Естественно, три 127-мм универсалки и шесть спарок 40-мм ЗА могли считаться достаточным зенитным вооружением только в отсутствие угрозы массированного налета вражеской авиации — но, на Тихом океане следовало ждать именно массированных налетов японской авиации.

Соответственно, нужна была и серьезная модернизация зенитного вооружения крейсера — замена башен с 150-мм пушками на башни с усиленным бронированием с одинарными 105-мм универсалками; возвращение спарок 105-мм универсалок на место 127-мм 'американок'; снятие обоих торпедных аппаратов с установкой на их место счетверенных 'бофорсов'. Конечно, 20 40-мм ЗА было слишком мало — надо было установить на крейсер, как минимум, вдвое больше 'бофорсов', причем, с МПУАЗО; но, это уже была задача кораблестроителей, которым я и собирался поставить соответствующую задачу.

Теперь надо было разобраться с трофеями, выяснив, что можно будет отправлять на Тихий океан, что можно будет использовать на месте, а что разумней будет отправить на слом.

Можно было только сожалеть о том, что нам не досталось в качестве трофеев ни одного немецкого или итальянского тяжелого крейсера — они были нужны позарез, и для придания устойчивости нашим корабельным соединениям, и для подавления мощной японской береговой артиллерии.

Приходилось думать, как выходить из ситуации — предстояло штурмовать острова-крепости Матуа и Уруп, с их многочисленной и мощной береговой артиллерией, и, вовсе уж бесчисленными дотами. Упоминать о многочисленных подземных сооружениях, позволявших японцам без каких-либо помех маневрировать силами, не говоря уже о подаче в доты боеприпасов, и вовсе банально.

Бросать нашу морскую пехоту на штурм этих островов, не подавив предварительно укрепления, означало просто послать наших ребят на верную смерть, без шансов выжить.

Просматривая списки трофейных кораблей Кригсмарине, я наткнулся взглядом на древние броненосцы-додредноуты типа 'Дойчланд' — 'Шлезиен' и 'Шлезвиг-Гольштейн', успевшие послужить еще в кайзеровском флоте. Находясь к этому моменту в состоянии полной безнадежности, я решил посмотреть их ТТХ. После чего, не поверив своим глазам, внимательно прочитал еще раз.

Нет, какую-либо ценность в качестве кораблей линии они потеряли еще в Первую Мировую войну — но, в качестве плавучих батарей послужить могли отлично. Более того, они спокойно могли придать нашему Курильскому соединению требуемую боевую устойчивость в случае атаки двух-трех японских тяжелых крейсеров. Полное водоизмещение около 15 тысяч тонн, полная скорость в 19 узлов, отличная мореходность, неплохая дальность в 5 500 миль экономическим ходом в 10 узлов — а, самое главное, 4 мощные, скорострельные 280/40-мм пушки и хорошее бронирование (240-мм главный броневой пояс из цементированной крупповской стали). Имелась приличная зенитная артиллерия, состоявшая из 6 105-мм универсалок, 10 40-мм 'бофорсов' и 20 20-мм 'флаков'. Возможно было вновь установить 10 казематных 150-мм орудий противоминного калибра — не Бог весть что, но и они могли пригодиться. Приятным моментом было то, что немцы перевели эти корабли на нефтяное горючее. Все это, вместе взятое, обеспечивало беспроблемную переброску этих кораблей на Дальний Восток, разумеется, после ремонта и модернизации — но, самое главное, эти два корабля спокойно могли 'вынести' своим главным калибром японские береговые батареи на Матуа и южных Курилах, благо их бронирование надежно защищало их от огня японских 203-мм орудий на средних дистанциях, и, 150-мм орудий — на коротких дистанциях.

Это позволяло решить проблему японской береговой артиллерии на Курилах, да и большей части береговых батарей на Хоккайдо — но не японских укреплений в глубине островов. Естественно, немецкие 280/40-мм орудия, как и любые другие корабельные пушки, имели высокую настильность траектории — в условиях вулканических островов Курильской гряды, с их сильнопересеченным рельефом, это гарантировало то, что подавляющее большинство японских укреплений окажется в 'мертвых зонах' для корабельной артиллерии. Требовались не пушки — для надежного подавления японских укреплений в глубине островов необходимы были гаубицы или мортиры большой, а, лучше, особой, мощности, с их навесными траекториями. Если на Шумшу такие орудия можно было выгрузить на пляж, то, на Матуа пляжа просто не было — были две бухты, прикрытые тяжелой береговой артиллерией; более того, даже подавив ее, высадившиеся десантники попадали под огонь укреплений, расположенных в глубине острова.

Тут не помогли бы даже 'Ямато' и 'Мусаси', с их 460/45-мм орудиями и 1650-кг снарядами — впрочем, все построенные американцами 'Айовы', с 406/50-мм пушками и 1225-кг снарядами тоже оказались бы бессильны; все просто, укрепления были в 'мертвых зонах' относительно обстрела из тяжелых корабельных орудий. Впрочем, ни 'Ямато', ни 'Айов' в моем распоряжении все равно не было.

Это была патовая ситуация — или, все же нет? Пришедшая мне в голову идея была безумной — до такого можно додуматься только от полного отчаяния; но, возможно, из безвыходных ситуаций и надо искать безумные, по крайней мере, на первый взгляд, выходы?

Короче, я решил возродить практику парусного флота — точнее, существовавший тогда тип бомбардирских судов. Это были парусники, с подкрепленной палубой, на которые ставились мощные бомбарды, предки современных гаубиц большой мощности. Разумеется, эти суда не предназначались для морского боя — их единственной задачей был обстрел капитальных прибрежных укреплений.

Как это ни смешно прозвучит, но платформа для бомбардирского судна середины XX века, попалась мне на глаза сразу же после старых 'Дойчландов'. Это было судно-цель Кригсмарине 'Гессен' — 'в девичестве' броненосец сначала кайзеровского флота, а, потом, флота Веймарской республики 'Гессен'. Кораблик был по-немецки добротный — броненосец предшествующего 'Дойчланду' типа 'Брауншвейг', он имел почти такие же характеристики: скорость в 18 узлов, дальность в 5 200 миль на 10 узлах, отличную мореходность, добротное бронирование (главный броневой пояс толщиной 225 мм, выполненный из цементированной брони Круппа). Разумеется, когда его переводили в корабли-цели, корабль разоружили — но это было и неплохо, автоматически исключались хлопоты со снятием башен ГК.

Разумеется, немедленно возник вопрос с новым вооружением корабля — нужны были мортиры или гаубицы особой мощности, со сверхтяжелыми снарядами, гарантированно разрушающими любые японские укрепления, и, приличной прицельной дальностью. Обязательным условием было их 'вписывание' в габариты старых башен.

Мне пришлось зарыться в справочники и списки трофейных орудий — новые делать было некогда, надо было обходиться уже имеющимся в наличии. Выбирать пришлось между современной 355-мм гаубицей-мортирой М.1 фирмы 'Рейнметалл' и ветераном Первой Мировой войны, 420-мм гаубицей М.16/17 фирмы 'Шкода'. Массогабаритные размеры этих орудий были довольно близки — и, оба без проблем вставали на место двухорудийной башни ГК, причем оставался еще очень приличный резерв по верхнему весу корабля, даже после неизбежного подкрепления палубы. В наличии имелись 7 гаубиц-мортир и 2 гаубицы — в принципе, некоторое преимущество получали гаубицы-мортиры, поскольку имелся резерв готовых орудий, что было важно при вполне возможных повреждениях. Настоящей проблемой стал выбор предпочтительных характеристик — 355-мм гаубица-мортира стреляла 575-кг бетонобойным снарядом на 20 км при полном заряде со скорострельностью 10 выстрелов в час; 420-мм гаубица стреляла 1020-кг бетонобойным снарядом на 14,6 км при полном заряде, со скорострельностью 12 выстрелов в час.

Положим, разница в 2 выстрела в час для осадных орудий такого калибра была не слишком принципиальна. С разницей в прицельной дальности и массе снаряда дело обстояло совсем иначе — пять с половиной километров были очень важны, это было очевидно; но, с другой стороны, более чем четыре центнера разницы в массе бетонобойного снаряда тоже играли огромную роль. Попросту говоря, снаряды 355-мм гаубиц-мортир разрушали почти любые укрепления японцев с первого-второго попадания, а, снаряды 420-мм гаубиц — просто любые. Разница была принципиальная, поскольку самураи не жалели железобетона на укрепления, прикрывавшие ключевые пункты побережья.

Забегая вперед, я написал доклад наркому, в котором обосновывал необходимость переделки 'Гессена' в бомбардирский корабль, вооруженный двумя 420-мм гаубицами.

На следующий день меня вызвал к себе Николай Герасимович. Предложив мне сесть, он сказал мне: 'Поздравляю Вас, Михаил Петрович — я долго думал, как можно взломать укрепления самураев без управляемого оружия, которое Вы так любите и цените; ведь может случиться и нелетная погода, не так ли? Я не смог найти решения, исходя из имеющихся у нас сил и средств — а Вы его нашли, причем относительно быстро и дешево. Я утверждаю Ваше предложение — но, у меня есть один вопрос: как Вы предлагаете обеспечить защиту орудий, ведь башни под эти гаубицы мы явно не успеем разработать, сделать и установить?'

Я ответил: 'Николай Герасимович, я нашел только один приемлемый вариант — снова обратившись к опыту предшественников, установить массивные башенноподобные щиты'.

Николай Герасимович кивнул, соглашаясь.

Описывать здесь сумасшедшую гонку с ремонтом, модернизацией и освоением экипажами 'Шлезиена' и 'Шлезвиг-Гольштейна' я не буду — по сравнению с 'эпопеей 'Гессена'' все это было курортом. Армейцы легко отдали нам 420-мм гаубицы — и, сверх того, очень помогли с их капитальным ремонтом на заводах 'Шкода', изготовлением запасных частей, и, в особенности, запасных стволов к ним, выстрелов к ним, транспортировкой этого добра. Но, переделка погребов, изготовление и установка новых линий подачи, монтаж самих гаубиц и башенноподобных щитов были настоящим адом, на фоне которого капитальный ремонт машин и механизмов, установка новых систем управления огнем, не говоря уже об установке зенитного вооружения, состоявшего из 8 105-мм универсальных орудий, 20 40-мм 'бофорсов' и 20-мм 'флаков' был настоящим отдыхом.

Отдельно я хочу сказать об экипажах бывших немецких броненосцев — наши моряки, значительная часть которых была мобилизована из торгового флота, совершили настоящий подвиг, менее чем за полгода освоив новые для себя корабли, причем, на очень высоком уровне. Отлично себя показали береговые артиллеристы, ставшие расчетами немецких корабельных орудий — парни освоили новые орудия так, что немецкие артиллеристы, бывшие у них инструкторами, не верили в то, что они обычные строевики. Как сказал пожилой немецкий полковник, служивший в части, вооруженной 420-мм гаубицами, еще в австро-венгерской армии: 'Вы прислали для обучения переодетых офицеров и инженеров — таких матросов и унтер-офицеров просто не бывает'.

Из эсминцев проектов '1934' и '1934А', как и в нашем мире, выжили Z-4-Z-6, Z-10, Z-14, Z-15. Разница состояла в том, что все они достались нам, по крайней мере, пока на Стокгольмской конференции не будет решен вопрос раздела флотов стран-членов Еврорейха. Вообще-то, я бы с удовольствием отдал эти довольно неудачные корабли англичанам — пусть бы они вволю помучались с капризными, ненадежными и очень прожорливыми котлами высокого давления, не самой лучшей мореходностью и очень скромными дальностью и автономностью, морально устаревшим составом вооружения этого германского 'блина комом'. Но, ничего нельзя было поделать — в Стокгольме надо было ставить вопрос об отсрочке раздела флотов до окончания войны на Тихом океане, капитально ремонтировать и модернизировать корабли, включать в состав дивизионов ЭМ эскадренные танкеры, готовить экипажи, в особенности, до автоматизма отрабатывать дозаправку эсминцев в открытом море.

С модернизацией, в общем, все было понятно — надо было заменять 127-мм пушки на 128-мм универсальные орудия, снимать 37-мм и 20-мм автоматы, заменяя их на 40-мм 'бофорсы'; по здравому размышлению, я решил, что надо снять один четырехтрубный торпедный аппарат — и верхний вес уменьшим, что улучшит остойчивость, и место для одной счетверенки 'бофорсов' освободим, а то, больше 6 40-мм автоматов на освободившиеся после снятия немецких МЗА не влезало, чего было явно недостаточно.

Результаты, правда, все равно особо не радовали — да, 'Маасы' получали намного более пригодное для войны с Японией вооружение, 5 128-мм универсалок и 10 40-мм автоматов, дополненные одним четырехтрубным ТА, при радиолокационной СУАО и радиовзрывателях, по крайней мере, 128-мм снарядов, вполне достойно смотрелись даже по сравнению с 'Флетчерами' и 'Гирингами', но, вот, все остальное — мореходность была явно недостаточна для Тихого океана, реальная дальность в 1900 миль на 19 узлах была смехотворной по сравнению 5000 миль у американских 'одноклассников'. Но деваться было некуда, хорошо еще, что были эти шесть эсминцев — единственно, немного утешало то, что в мае-первой половине сентября вероятность штормов минимальна, а основные события должны были развернуться хоть и в зоне восточнее Курил, но, все-таки, не в центральной части Великого океана.

Из эсминцев проекта '1936' выжил только Z-20. Этот тип немецких эсминцев имел увеличенное до 2400 т стандартное водоизмещение и удлиненную носовую часть, за счет чего немцам удалось улучшить мореходность и остойчивость, немного увеличить дальность. Состав вооружения был таким же, как и на проекте '1934' — так что и модернизация планировалась такой же. В общем, с ним был такой же расклад, как и с его 'родственниками' — для короткой войны с Японией он годился, особенно, за неимением лучшего.

А вот с кораблями проектов '1936А' и '1936А(Mob)', более известными как 'Нарвики', нам определенно повезло.

Из этих мощных, с неплохой мореходностью и хорошим ресурсом модернизации, хоть и по-прежнему, невеликой дальностью, эсминцев, выжило 8 кораблей. Из эсминцев проекта '1936А' выжили Z-23, Z-25, Z-29 и Z-30; из мобилизационных 'Нарвиков' — Z-31, Z-34, Z-38 и Z-39.

Конечно, эти корабли повторяли прототип — проект '1936' — по компоновке и энергетической установке, с присущими им недостатками; но, лучшая форма корпуса и лучшее расположение рулей давали возможность получить заметный выигрыш в остойчивости, мореходности и маневренности. Имелся, правда, и дефект — очень острые обводы привели к малому запасу плавучести носовой оконечности, так что повреждения этой части корпуса были крайне нежелательны, поскольку корабли начинали зарываться носом в воду.

Свои дефекты имелись у эсминцев серии '1936А(Mob)' — это была версия 'Нарвиков', построенная по упрощенной технологии, исключительно для военного времени, так что на их долгую службу рассчитывать никак не приходилось. Если бы речь шла о включении этих ЭМ в ВМФ СССР мирного времени, я бы выступил против — но, на, максимум, полгода боевых действий их должно было хватить.

С вооружением была типичная для германского флота история — немцы, по своему, сохранившемуся еще с Первой Мировой, обыкновению, построили серию эсминцев, по огневой мощи вполне сопоставимых с легкими крейсерами. Разумеется, это не прошло для них даром — верхний вес кораблей был существенно завышен, а зенитное вооружение явно недостаточно даже по сравнению с нашими 'семерками'.

С модернизацией я решил не мудрить — да, можно было поставить на 'Нарвики' три двухорудийные башни 128-мм универсалок, но, и поджимало время, да и хотелось иметь в составе ТОФ корабли, оптимизированные для ночных торпедных атак. Так что я решил ограничиться установкой баковой башни 128-мм орудий, а в остальном, просто заменить 150-мм пушки 128-мм универсалками в одинарных установках. С МЗА я также решил поступить по продуманной схеме, с той разницей, что 12 40-мм автоматов спокойно помещались на 'Нарвики'. Так же я решил не трогать оба четырехтрубных ТА — при использовании наших новейших торпед залп восьми 'Нарвиков', состоящий из 64 кислородных торпед с СН, вполне мог, при некоторой удаче, если не потопить, то, как минимум, тяжело повредить несколько ЛК и АВ.

'Пригодится!' — подумал я, и, оказался прав.

Имелись также совсем новенькие эсминцы проекта '1936В' — серия из 5 кораблей, максимально унифицированных с предыдущими проектами, два из них, Z-35 и Z-36, только что вступили в строй (в нашем мире погибли на минах в декабре 1944 года), еще два, Z-43 и Z-44, находились на последней стадии достройки (в нашем мире один из этих кораблей был затоплен экипажем в мае 1945, второй — уничтожен английской авиацией у достроечной стенки в июле 1944), с пятым, Z-45, было непонятно, в каком состоянии он находится — по идее, будучи заложен в 1942 году, при нормальном сроке строительства ЭМ, равном примерно 2 годам, он уже тоже должен был достраиваться.

С модернизацией этих эсминцев тоже было все понятно — будучи по водоизмещению равны 'Нарвикам', они несли комплект вооружения 'Маасов', за исключением резко увеличенного количества зенитных автоматов. Так что оснований особо мудрить не было — поменять 127-мм пушки на 128-мм универсалки на готовых кораблях, а достраивающиеся сразу делать с универсальными орудиями; заменить немецкие МЗА на американские 'бофорсы'; оставить оба ТА, как на 'Нарвиках'. Таким образом, можно было твердо рассчитывать еще на 4 эсминца.

Нехитрый подсчет показал, что, в итоге, получается 19 трофейных немецких эсминцев — 6 кораблей проектов '1934/1934А', 1 — проекта '1936', 8 — 'Нарвиков', относящихся к проектам '1936А' и '1936А(Mob)', 4 — эсминца проекта '1936В'. Это уже было кое-что — по 5 128-мм универсальных орудий на каждом корабле, по 10 'бофорсов' и одному четырехтрубному ТА на 'Маасах' и единственном '1936', по 12 'бофорсов' и два ТА — на 'Нарвиках' и '1936В'. Итого, получалось 95 128-мм хороших универсалок, 214 отличных ЗА, и, последнее по счету, но не по важности, если представится возможность ночной атаки японского флота — 124 торпеды в залпе.

Сам собой напрашивался вариант организации трех дивизионов эсминцев — семь кораблей проектов '1934/1934А' и '1936' в одном дивизионе, по шесть 'Нарвиков' и '1936В' — в двух других.

Крайне ценным приобретением оказались итальянские 'Капитани Романи'. В принципе, они числились в итальянском флоте легкими крейсерами, хотя, де-факто, были океанскими скаутами, представляя собой нечто среднее между легкими крейсерами и большими лидерами. К концу 1943 года в строю были 'Аттилио Реголо', 'Сципионе Африкано', 'Помпео Маньо'. Кроме того, были практически готовы находившийся в 94% готовности 'Джулио Джерманико', на котором заканчивался монтаж последнего оборудования, и, находившийся в 92% готовности 'Оттавиано Аугусто' (в отличие от РеИ, корабль не был захвачен немцами, да и американские бомбардировщики не бомбили Анкону 1 ноября 1943 года, так что корабль благополучно достраивался В.Т.).

Правда, оставался вопрос, как можно использовать эти хорошо спроектированные и добротно построенные корабли — ну не планировал я рейдов соединений эсминцев, возглавляемых этими кораблями, в открытом океане. Речь шла о боевых операциях в прибрежной зоне — на Курилах, Сахалине, Хоккайдо — а для таких операций 'Капитани Романи' имели избыточное артиллерийское вооружение, состоявшее из 8 удачных 135-мм орудий в 4 двухорудийных башнях (на этих кораблях стволы орудий ГК наконец-то были размещены в разных люльках), но, к сожалению, не являвшихся универсальными, и явно недостаточное зенитное — 8 37-мм автоматов в одинарных установках и 4 спаренных 20-мм автомата, были, называя вещи своими именами, курам на смех. Посылать корабли с таким ПВО в пределы боевого радиуса японской базовой авиации означало послать их на смерть.

Оставалось одно — подвергнуть их такой же модернизации, что и наши, и немецкие корабли, благо немецкие 128/45-мм универсальные орудия имели массогабаритные размеры, не слишком отличавшиеся от итальянских 135/45-мм пушек; конечно, пришлось бы переделывать и погреба, и систему подачи, и систему управления огнем — но, в конце концов, это были не линкоры, так что я надеялся, что с этим можно будет управиться за полгода, а за это время наши экипажи, переброшенные с находящихся в капитальном ремонте балтийских и черноморских эсминцев и крейсеров, должны были освоить новые корабли. Разумеется, надо было поменять итальянские МЗА на 'бофорсы'. Еще я планировал заменить очень неудачные итальянские четырехтрубные торпедные аппараты на добротные трехтрубные наши — помимо резкого роста надежности и боевой эффективности это позволяло еще сэкономить верхний вес, что позволяло разместить дополнительные МЗА.

Я прикинул получавшийся в итоге корабль — это был лидер ПВО, вооруженный 8 мощными универсальными 128-мм орудиями ГК, с 16 40-мм 'бофорсами', двумя трехтрубными торпедными аппаратами калибра 533-мм, с приличными мореходностью и дальностью в 3100 миль, скоростью за 40 узлов; недостатком было почти полное отсутствие бронирования. Пять таких кораблей, имея радиолокационную СУАО, вполне могли отбиться от десятка японских суперэсминцев, большинство из которых имело 6 127-мм пушек в трех спаренных установках, но не имело радиолокационных СУАО, резко повышавших эффективность артиллерии, так что 40 128-мм пушек оказывались едва ли не эффективнее 60 127-мм орудий.

Также модернизированные 'Капитани Романи' могли надежно прикрыть конвои от ударов авиации, были полезны для прикрытия десанта на переходе и поддержке его при высадке в качестве кораблей артиллерийской поддержки и зенитного прикрытия. Они же могли с успехом использоваться для ночных торпедных атак.

В итоге, пять 'Капитани Романи' несли 40 128-мм универсалок, 80 'бофорсов', и, имели совокупный торпедный залп в 30 торпед. Само собой, напрашивалось сведение этих удачных кораблей в один дивизион лидеров.

Я подвел итоги своих подсчетов лидеров и эсминцев — 2 наших лидера проекта 38 и 12 эсминцев проекта 7 — два дивизиона, по одному лидеру и шесть эсминцев в каждом; 19 немецких эсминцев проектов '1934/1934А' и проектов '1936/1936А(Mob)/1936В' — семь эсминцев в первом дивизионе, по шесть — в двух других дивизионах; пять больших лидеров 'Капитани Романи' в шестом дивизионе.

Итого, 38 кораблей, 7 лидеров и 31 эсминец, сведенных в шесть дивизионов — всего 193 универсальных орудия калибра 128-мм, 378 ЗА 'бофорс', 242 торпеды в залпе.

На первый взгляд, этого все равно было слишком мало для противостояния более чем сотне эсминцев Императорского флота — но я учитывал следующие факторы, как-то: далеко не все свои эсминцы японцы смогут перебросить на север, если учесть тот факт, что их корабли 'размазаны' по пространству Тихого океана от Новой Гвинеи до Метрополии; не все эсминцы, из числа предназначенных для переброски на север, окажутся исправны и обеспечены топливом; крайне сомнительна одновременная присылка эсминцев, не входящих в Главные Силы Императорского флота. Исходя из всего этого, я рассчитывал на одновременное появление не более 30-35 японских эсминцев — так что с учетом нашего качественного превосходства в базовой авиации наши эсминцы имели хорошие шансы на победу в дневном бою, а, с учетом их оснащения современными РЛС и СУАО, они, за счет намного лучшего приборного обеспечения, получали вполне приличные шансы на победу и в ночном бою, долгое время считавшемся 'козырной картой' самураев.

Еще одним небесполезным приобретением стали итальянские эсминцы 'Сольдати' — здесь уцелели девять эсминцев этого типа, а не семь, как в моем мире. Да, были очевидны их недостатки, закономерно проистекающие из того, что это были классические корабли 'средиземноморского типа' — недостаточные дальность, мореходность, остойчивость; в особенности, недостаточные даже для Атлантики, не говоря уже о Тихом океане. Эти недостатки следует дополнить еще и не универсальными орудиями ГК и очень слабой зенитной артиллерией.

Естественно, использовать такие эсминцы в зоне восточнее Курил можно было только при очень большой необходимости — но, ведь предстояла еще масса работы с доставкой снабжения из Европы и США трофейными пароходами итальянского и немецкого торговых флотов во Владивосток и Петропавловск-Камчатский. Вполне были возможны провокации, например, с атакой 'неопознанной' подводной лодки — как со стороны японцев, среди которых хватало ненавистников СССР, так и со стороны американцев, ведь среди элиты США уже тогда хватало тех, кто был очень недоволен усилением СССР. Использовать для конвоирования полноценные лидеры и эсминцы было нельзя — это значило к началу войны оказаться с вконец 'убитыми' машинами и механизмами этих кораблей. Значит, были нужны в больших количествах аналоги эскортных эсминцев, имевшихся в англосаксонских флотах — корабли, способные защитить конвой от субмарин и авиации. В принципе, примерный аналог имелся и у нас, и в Кригсмарине — сторожевые корабли в нашем ВМФ, флотские миноносцы — у немцев.

Беда была в том, что в составе флота было только 6 сторожевиков проекта 'Ураган' — да, в нашем мире американцы поставили по ленд-лизу 30 фрегатов типа 'River', но, при их крайне скромном вооружении, они годились только для прикрытия второстепенных маршрутов. Вот на второстепенных маршрутах их слабое вооружение — 3 76-мм, 2 40-мм и 9 20-мм ЗА — было не особенно критично, поскольку было маловероятно выделение серьезных сил против одиночного парохода с не самым важным грузом; а вот достоинства 'Риверов', заключавшиеся в хорошей мореходности и огромной дальности — 9100 миль на 11 узлах — были как нельзя более кстати. Необходимы были более мощные и лучше вооруженные эскортные корабли — и итальянские эсминцы, при условии соответствующей модернизации, вполне могли ими стать.

Здесь уцелели 'Камича Нера', он же 'Артильере', 'Карабинере', 'Кораццьере', 'Фучильере', 'Гранатьере', 'Легьонаро', 'Митральере', 'Скуадриста', он же 'Corsaro', и, 'Велите'.

Вариант их модернизации, с целью оптимизировать эти корабли в сторожевики, напрашивался сам собой — надо было снять спаренные 120/50-мм орудия на баке и корме, заменив их немецкими стабилизированными спарками 105-мм; надо было снять пятое, одинарное орудие 120-мм, вместе с одним из ТА, заменив их счетверенкой 40-мм зениток; надо было заменить 4 спарки 20-мм ЗА на три или четыре спарки 'бофорсов'; надо было заменить итальянские противолодочные бомбометы на куда более совершенные наши.

В этом случае мы получали очень приличные эскортные эсминцы, с мощным противовоздушным и противолодочным вооружением. Да, их 'средиземноморские' дефекты были неустранимы — но проводить конвои из Владивостока в Петропавловск, или, из зоны ответственности ВМФ США, от Алеутов в те же Владивосток и Петропавловск, они вполне могли.

Строго говоря, им требовалось в большей мере 'демонстрировать флаг', нежели реально воевать — если взять ситуацию досмотра японцами наших судов, следовавших в Петропавловск-Камчатский через контролируемый японцами Первый Курильский пролив, мимо Шумшу и Парамушира, то, одно дело досматривать безоружное гражданское судно, и, совсем другое — попытаться досмотреть суда конвоя, охраняемого кораблями ВМФ СССР. Любой акт агрессии по отношению к боевому кораблю является, во-первых, полноценным 'казус белли', во-вторых, можно получить ответ из всех имеющихся на борту калибров. Нет, самураи совершенно не были замечены ни в миролюбии, ни, тем более, в трусости — но, в это время война с нами Японии была совершенно не нужна — другое дело, что вполне возможны были провокации со стороны тех самурайских кланов, прежде всего, Тесю, которые были заинтересованы в войне с СССР, да и исключать инициативу какого-нибудь кавторанга или полковника, посчитавшего нужным 'поставить на место росиадзинов', совершенно нельзя было исключать.

Исходя из вышесказанного, я занялся комплектованием эскортных сил ТОФ — помимо модернизированных 'Сольдати', отечественных 'Ураганов' и поставленных по ленд-лизу 'Риверов', туда же напрашивались уцелевшие немецкие миноносцы проекта '1939', благо в этом мире выжили 11 этих удачных кораблей, нуждавшихся разве что в усилении зенитного вооружения; вполне возможно было успеть достроить, по крайней мере, 3 миноносца проекта '1941'. Кроме того, имелись еще и итальянские миноносцы, благо их выжило намного больше, чем в нашем мире — 4 типа 'Пегасо', 10 типа 'Чиклоне', 9 типа 'Спика'. Эти корабли нельзя было назвать шедеврами кораблестроения — но, послужить, охраняя наше судоходство, и неплохо, они вполне могли.

-Конечно, на большинство из этих кораблей невозможно было поставить стабилизированные 105-мм универсальные орудия, не увеличив при этом верхний вес сверх приемлемых величин — надо было либо оставлять старые 100-мм, не способные работать по воздушным целям, либо ставить на них 88-мм корабельные зенитки, вполне способные поработать универсальными орудиями. Посоветовавшись со специалистами, я пришел к незамысловатому выводу — дойдет дело до морских боев с японскими эсминцами и крейсерами, так и 100-мм пушки не спасут этих трудяг морской войны; а при куда более вероятном отражении налетов авиации, каждая тяжелая зенитка будет на вес золота.

Капитальный ремонт и переоборудование итальянских кораблей начались еще до конца войны, вскоре после того, как мы привели итальянскую эскадру из Таранто — и работа шла в три смены. С конца мая начались поставки немецкого вооружения и оборудования — вначале из запасов Кригсмарине, потом уже пошло свежепроизведенное добро с немецких заводов. Мы старались выиграть каждый день, чтобы успеть перегнать хотя бы часть кораблей на Тихий океан до начала зимних штормов в северной Атлантике — и сумели сделать это, успев к августу месяцу перевооружить и дооборудовать два недостроенных 'Капитани Романи', отремонтировать и перевооружить пять эсминцев типа 'Сольдати' и девятнадцать миноносцев из двадцати трех выживших. Как проклятые тренировались экипажи — благо еще в середине сорок третьего адмирал Кузнецов приказал отозвать с фронта выживших моряков наиболее ценных специальностей — турбинистов, рулевых, сигнальщиков, механиков — в сорок первом отправленных служить в морские стрелковые бригады, и, начать планомерную подготовку новых специалистов. Так что экипажи было кем комплектовать — очень жаль, что из морских пехотинцев сорок первого выжили немногие специалисты довоенной выучки, но тогда нельзя было иначе — наша страна балансировала в миллиметре от гибели, в морскую пехоту приходилось отправлять всех.

Тоже самое было и с немецкими кораблями — корабли ремонтировались и модернизировались круглосуточно, экипажи работали рука об руку с немецкими кораблестроителями, изучая свои корабли в мельчайших подробностях. Тут работы удалось начать в конце мая — поэтому я приказал сосредоточить максимум усилий на наименее изношенных кораблях, желая успеть перегнать хоть какие-то из них через Атлантику до начала сезона штормов. Полным ходом шла постройка подлодок XXI серии, 'шнелльботов' и БДБ — одновременно шла переподготовка наших подводников и катерников на немецкую технику, моряков торгового флота учили работать на БДБ.

Изрядно помогли союзники — понятно, что не по доброте душевной, а желая как можно быстрее закончить очень дорого обходящуюся им войну — но, как ни крути, а переданные ими нам по ленд-лизу 2 АВЭ типа 'Касабланка', 12 танкеров Т-2, 20 эскортных 'Риверов', более тысячи 40-мм 'бофорсов', около 900 'эрликонов' с драгоценными МПУАЗО, пришедшиеся очень кстати Р-38 'Лайтнинг', как в варианте истребителей-бомбардировщиков, так и скоростных фоторазведчиков, отличного качества авиабензин — все это нам очень пригодилось.

Отдельная история была с ремонтом 'Ришелье' и 'Страсбурга' в Тулоне — ничего плохого не скажу ни об оснащении верфей на главной военно-морской базе Франции, ни о квалификации французских специалистов, ни о наличии запчастей и материалов на складах — но как же пакостила нам английская разведка! Наши офицеры из флотского 'Смерша' буквально сбивались с ног, охотясь за диверсантами УСО.

Само собой, одновременно с ремонтом французских линкоров шло переучивание моряков 'Марата', 'Октябрины' и 'Парижанки' на новые корабли — и легкой эту работу назвать нельзя было даже в приступе острого оптимизма. Наши моряки были переброшены в Тулон в мае — а, самое позднее, к марту, французские линкоры должны были быть готовы к бою и походу. Это при том, что нормальным сроком освоения экипажем нового линкора считается год — и, изначально моряков учат обслуживать машины и механизмы, использовать приборы и вооружение до этого. Нашим орлам приходилось параллельно и изучать совершенно новую для них технику, и переучиваться с модернизированного дредноута, антиквариата времен Первой Мировой, на современные линкоры. Это был адский труд — но наши моряки справились.

Отдельно надо упомянуть невидимое миром чудо, совершенное адмиралом Большаковым и его подчиненными — за полгода сформировать из бригад 'речной пехоты' три полноценных дивизии морской пехоты, причем, именно тяжеловооруженных, с танками, самоходками и тяжелой артиллерией, плюс отдельные части усиления, с артиллерией большой мощности и сверхтяжелыми самоходками; научить их высаживаться с моря, грамотно взаимодействуя с артиллерийскими БДБ и штурмовой авиацией — это нетрудно перечислить, но, для сравнения, у американцев на такое же ушло полтора десятилетия. Правда, побережье острова Рюген после непрерывных учений было неотличимо от поверхности Луны — приходилось ведь учить и экипажи БДБ, и штурмовиков, и пикировщиков.

Естественно, все это делалось не по нашей инициативе, а в рамках заранее утвержденного плана войны с Японией, утвержденного еще в июле 1944 года. Тогда нас вызвали в Кремль на совещание, в ходе которого Верховным Главнокомандующим был утвержден окончательный вариант плана 'Цунами'. Составными частями этого плана были Маньчжурская стратегическая наступательная операция, практически не отличавшаяся от оригинала в мире 'Рассвета' — как заметил маршал Василевский 'Тут особо менять ничего не надо — стоит лишь добавить артиллерийских стволов большой и особой мощности для японских укрепрайонов, да боеприпасов к ним; и, получше подготовить войска'; Курильская же десантная операция претерпела кардинальные изменения — для нее выделялись многократно большие силы и средства, способные с минимальными потерями сломить любое сопротивление японцев на Курилах; Сахалинско-Хоккайдская стратегическая наступательная операция просто не имела аналога в мире 'Рассвета' — стремительный прорыв японской обороны в центре острова, совмещенный с высадкой оперативного десанта на юге, не просто качественно превосходил аналог мира 'Рассвета', но и должен был послужить прологом не имевшей аналогов Хоккайдской операции. В рамках подготовки этих операций и шли непрерывные учения морской пехоты и сил поддержки — сначала — ротные, потом — батальонные, затем — полковые, после — дивизионные, ну, и как венец всего — корпусные. Строго говоря, развернутые соединения морской пехоты, если считать и средства поддержки, были значительно сильнее обычного механизированного корпуса — три дивизии морской пехоты, с десантируемыми частями усиления; три артиллерийских дивизии ствольной артиллерии на БДБ; дивизия реактивной артиллерии на БДБ; авиакорпус поддержки, в составе двух штурмовых авиадивизий на Ил-10, двух дивизий пикирующих бомбардировщиков на Пе-2 и дивизии истребителей-бомбардировщиков на ФВ-190.

Но это был только первый эшелон вторжения, в задачу которого обеспечить захват оперативного плацдарма, с дальнейшим его расширением в стратегический. Главные силы были представлены 1-й гвардейской танковой армией генерал-полковника Катукова, 8-й гвардейской армией генерал-полковника Чуйкова и 65-й армией генерал-полковника Батова. Эти отборные, прославленные армии, находившиеся под командованием лучших генералов Красной Армии, были объединены в Сахалинский фронт, которым командовал маршал Рокоссовский. С воздуха элиту Красной Армии должны были поддерживать 1-я воздушная армия ВМФ под командованием генерал-майора Ракова и часть сил 2-й воздушной армии под командованием генерал-полковника Красовского.

Но я забежал вперед — на итоговых учениях, на которых присутствовали не только ожидавшиеся Рокоссовский, Кузнецов и Алафузов, но и совершенно неожиданно приехавший Верховный Главнокомандующий, мы показали высокий класс.

Задачей учения был штурм японского укрепленного района — именно на них и строилась оборона Хоккайдо и севера Хонсю. Укрепрайоны прикрывали подступы к портам, что было вполне логично со стороны японцев, поскольку организовать снабжение сколько-нибудь серьезной группировки не имея в своем распоряжении приличного порта, выгружая грузы на необорудованное побережье, практически невозможно. Штурм же укрепленных портов 'в лоб' гарантированно приводил к тяжелейшим потерям, это было очевидно. Учтя все это, мы решили 'взять на вооружение' опыт союзников во Франции — основной десант высаживается на необорудованный берег вне укрепрайона, и, начинает его методично взламывать тяжелой артиллерией и пикировщиками, благо при должной квалификации это должно было занять не слишком много времени; береговую артиллерию планировалось уничтожить управляемыми бомбами и ударами пикировщиков; ну, а в последний момент в порту Вакканая надо было высадить десант с СВП, поддержанный авиацией, чтобы предотвратить взрыв портовых сооружений и оборудования. Естественно, все это надо было тщательно отработать на учениях — чем морпехи, совместно с моряками и летчиками, и занимались до семьдесят седьмого пота.

Результат впечатлил даже меня — а ведь я регулярно инспектировал учения морпехов, и своими глазами видел, какого прогресса они добились. На Рюген высаживалась самоходная краш-машина, гигантская промышленная мясорубка, профессионально перемалывающая укрепрайон вероятного противника. Вначале пикировщики и Ту-2 — носители УАБ нанесли удар по позициям береговой артиллерии — мы точнейше воспроизвели позиции Вакканайский укрепрайон, имитировав и доты, и позиции береговой артиллерии, и места дислокации резервов.

Чаепитие разведчиков.

Токио, 2 июня 1944 года, Морской Генеральный штаб.

Присутствуют: адмирал Енаи Мицумаса, адмирал Нагано Осами, генерал-лейтенант 'Иванов'.

— Осами-сама, позвольте мне представить Вам сына моего давнего знакомого, глубокоуважаемого генерала 'Иванова', генерал-лейтенанта 'Иванова' — церемонно представил 'Иванова' Нагано Енаи.

— Я счастлив быть представленным столь прославленному адмиралу Империи Ямато, как Вы, Осами-сама — слегка поклонился 'Иванов'.

— Для меня большая честь познакомиться со столь заслуженным генералом Красной Империи, как Вы, 'Иванов' -сама — вернул любезность Нагано — господа, осмелюсь предложить Вам скромное гостеприимство старого самурая.

Следующие полчаса два адмирала и один генерал молча наслаждались чаем — точнее, наслаждались японцы, 'Иванов' же мысленно думал о том, что мешало японцам пить листовой чай, пусть не черный, а зеленый — какого, собственно, черта, они пьют жутко терпкий порошковый зеленый чай, крайне непривычный для русского. Естественно, эти размышления никоим образом не были заметны постороннему — наоборот, любой, кто смог бы каким-то чудом наблюдать сцену этого чаепития, мог бы поклясться, что несомненный европеец получает от японского чая ничуть не меньшее удовольствие, чем сыны Ямато.

Но все заканчивается — закончилось и чаепитие; настало время серьезной беседы.

— 'Иванов'-сама, я позволил себе оторвать Вас от выполнения Ваших, бесспорно, тяжелых обязанностей, возложенных на Вас почтенным маршалом Сталиным — начал беседу в типично азиатском стиле Енаи.

— О, Мицумаса-сама, я счастлив побеседовать с добрым знакомым моего почтенного отца — поддержал предложенный стиль 'Иванов' — и полностью уверен в том, что те драгоценные жемчужины Вашей мудрости, которые Вы сочтете возможным уделить мне, более чем тысячекратно превзойдут мои ничтожные хлопоты, недостойные Вашего внимания и внимания Осами-сама; более того, я питаю скромную надежду на то, что мой господин будет снисходителен к промедлениям своего верного воина.

'Иванов' выражался более чем понятно, при этом, ничуть не выходя из границ японского этикета — в переводе на разговорный русский язык его слова значили следующее: 'Да, господа, Вы все поняли правильно — я представляю здесь Красного Императора; более того, я готов к серьезному разговору — и жду Ваших предложений'.

Енаи и Нагано все отлично поняли — поскольку, серьезный разговор им был нужен ничуть не менее, а, более, чем 'Иванову', восточная дипломатия была решительно сокращена в пользу прагматизма.

— 'Иванов'-сама, Вы, конечно, знаете о сложившейся ситуации на Тихом океане? — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно осведомился Енаи.

— Несмотря на то, что я не имею чести быть моряком — как Вам известно, я потомственный офицер Русской Армии — разумеется, мне известно и о высочайшем, не имеющем, насколько мне известно, аналогов в истории войны на море, искусстве войны на море, которое явил пораженному миру Императорский Флот — 'Иванов' был не понаслышке знаком с искусством восточной дипломатии — но, мне — к моей глубокой печали — известно и том, что янки не пожелали соревноваться с Императорским Флотом в высоком искусстве войны, сделав ставку на грубую силу. Впрочем, господа, чего можно ожидать от варваров, потомков не благородных родов, но беглых отщепенцев из Европы?

Енаи оценил сказанное — ему прямо сказали, что нужды Императорского Флота вполне понятны, вопрос лишь в конкретных условиях и системе взаимных гарантий.

— 'Иванов'-сама, позвольте мне, на правах старшего по возрасту, обратить Ваше просвещенное внимание на то, что древний род, веками доблестно сражающийся на суше во славу своей Империи, заслуживает уважения ничуть не меньше, чем род моряков — равно и воинская слава, добытая на суше, ничуть не уступает славе, добытой в морских сражениях — ответно польстил 'Иванову' Енаи.

— Вообще, в Стране Божественных Шелковиц (Фусо — одно из поэтических названий Японии) считали и считают, что 'Нет дерева краше сакуры — и нет человека лучше самурая'; впрочем, мы умеем воздавать должное воинской доблести и сыновей других народов.

— Мицумаса-сама, позвольте мне выразить Вам мою глубочайшую благодарность за уделенную мне частицу Вашей мудрости — поклонился 'Иванов' — но, насколько мне известно, сыны Ямато высоко чтут и искусство оружейников?

— Вне всякого сомнения, 'Иванов'-сама — доброжелательно улыбнулся Енаи, благодарный за оказанную помощь — бесспорно, 'Меч — душа самурая', но, ведь этот меч должен выковать истинный Мастер, не так ли?

— Вне всякого сомнения, Мицумаса-сама — искусство оружейника в полной мере может оценить только истинный воин — согласился 'Иванов' — наши победы в прошедшей войне имеют своим корнем не только доблесть наших солдат, мастерство наших офицеров, гений наших маршалов — но и гений наших конструкторов, профессионализм наших инженеров, трудолюбие наших рабочих. Но, должен признаться, даже до нашей страны дошли известия о гении достопочтенного Дзиро Хорикоши, создателя несравненного 'Рейзена'.

— Мы тоже осведомлены о непревзойденных талантах глубокоуважаемых господ Лавочкина, Ильюшина, Яковлева, Туполева — создателях великих самолетов, повергших в прах могущественное Люфтваффе — вернул любезность Енаи — и это было сделано несмотря на то, что и немецкие самолеты, и, в особенности, немецкие моторы, славятся своим отменным качеством.

— Да и вообще немецкая техника, за редкими исключениями, очень хороша — охотно поддержал этот поворот беседы 'Иванов' — правда, весьма и весьма дорога, тут ничего не поделать — но это, по моему скромному мнению, вполне окупается отменным качеством и высокими характеристиками.

Енаи и Нагано обменялись взглядами — 'Иванов' был на редкость откровенен, что радовало, поскольку это значило, что у него есть весьма широкие полномочия, распространяющиеся очень далеко; с другой стороны, позиция СССР была обозначена более чем жестко — платить придется много, или — очень много. Тут возникал вопрос оплаты — если СССР согласится брать плату каучуком, то проблемы не было, поскольку в распоряжении интендантов Императорского Флота имелось свыше полумиллиона тонн натурального каучука, каковым Енаи и Нагано могли распоряжаться совершенно свободно; но, вот если СССР потребует плату в драгоценных металлах, то ситуация менялась кардинально — требовалось разрешение премьер-министра, чтобы министерство финансов выделило требуемое количество слитков или монет. Если учесть, что премьер-министром был лидер 'квантунцев' генерал Тодзио, вероятность того, что он, по доброй воле, согласится выделить Флоту потребное количество золота для оплаты закупок в СССР, равнялась нулю. Конечно, у клана Сацума имелась и своя 'черная касса', исправно пополнявшаяся за счет поставки опиума из Маньчжурии в континентальный Китай (соответствует РеИ — одному из руководителей клана якудза, занимавшемуся исполнительской работой в интересах Сацума, даже присвоили звание контр-адмирала В.Т.) — но, серебра, в котором Сацума получали свои доходы от этой торговли, было не так много, чтобы оплачивать систематические, крупномасштабные поставки вооружения и боевой техники; тут нужны были возможности серьезного государства.

Конечно, существовали два варианта, позволяющих, так сказать, переубедить Тодзио — прямой приказ Тэнно, отданный на заседании Императорской Ставки; недостатком этого варианта было то, что Тесю, и так не замеченные в братской любви и безоглядном доверии к Сацума, резко усилят слежку, и, быстро раскроют комбинации со скромной и незаметной советско-японской торговлей, после чего всячески начнут мешать ей, для чего у них имелись немалые возможности; второй вариант заключался в подключении Тесю к этим торговым операциям, разумеется, в качестве младшего покупателя — но тут возникал вопрос, захотят ли русские вооружать своего старого, заклятого врага; на сей счет у Енаи и Нагано имелись серьезнейшие сомнения.

— Императорский Флот заинтересован в закупке германской техники в обмен на поставки стратегического сырья — обозначил свою позицию Енаи.

— Простите, Мицумаса-сама, не могли бы точнее сказать, какая именно техника интересует Императорский Флот? — столь же конкретно высказался 'Иванов'.

— Императорский Флот заинтересован в закупке истребителей ФВ-190, двигателей BMW-801, запасных частей, авиационного бензина и масел; зенитных орудий калибров 20-мм, 37-мм, 88-мм, 105-мм, 128-мм, боеприпасов и приборов управления зенитным огнем; особо мы заинтересованы в покупке радиолокаторов, как поисковых, так и управления огнем — огласил краткий список желаемого адмирал Енаи.

— Это возможно — вопрос в количествах, системе оплаты и гарантиях сохранения этого скромного обмена в тайне — высказался 'Иванов'.

— По расчетам Осами-сама, базовой авиации Флота необходимо не менее 3000 ФВ-190; кроме того, нужны 10000 моторов БМВ-801, разумеется, с запчастями и ГСМ — адмирал Енаи исходил из традиций азиатского торга, когда партнеру сначала ставят заведомо невыполнимые условия, а, затем, в виде великого одолжения, выставляют относительно приемлемые условия — оплата будет идти каучуком, из расчета той цены, по которой самолеты и моторы покупало Люфтваффе у германской промышленности, и, текущей цены натурального каучука в Великобритании.

'Иванов' сумел должным образом оценить первоначальную заявку японцев — перед командировкой он получил подробные инструкции, и, в частности, был подробно ознакомлен с информацией по текущему состоянию немецкого авиапрома. Авиационная промышленность Германии в 1943 году выпустила 4173 истребителей ФВ-190 и 8658 двигателей БМВ-801 — так что 'скромность' японских запросов производила впечатление. Так же его 'умилили' предложенные цены — Люфтваффе покупали ФВ-190 по довольно умеренной, для машины такого класса, цене, это правда — но у них была возможность влиять на аппетиты производителей, а, вот у японских адмиралов особого выбора не было — или им надо было покупать современную авиатехнику у Советского Союза, ориентируюсь на назначенные им цены, либо обходиться отечественной техникой; не меньшее впечатление производила и предложенная японцами цена — дело было в том, что Великобритания получала натуральный каучук из Британской Малайи и Голландской Ост-Индии, не особо утруждая себя созданием производства синтетического каучука; разумеется, после захвата японцами стран Юго-Восточной Азии цены на каучук в Великобритании не стали астрономическими благодаря американским поставкам по ленд-лизу — но оставались весьма высокими.

— Моя душа полна печали от того, что я вынужден огорчить столь уважаемых флотоводцев, как Вы, Мицумаса-сама, и Вы, Осами-сама — 'Иванов' поклонился, столь убедительно вжившись в роль опечаленного человека, что, доведись Станиславскому увидеть его в этот момент, он бы, несомненно, воскликнул 'Верю!' — но, увы, господа адмиралы, немецкая промышленность очень сильно пострадала от американских бомбардировок, так что речь может идти лишь о малой части необходимого доблестному Императорскому Флоту — скажем, о 300 самолетах и 500 моторах.

— Что же касается вопроса оплаты — увы, но я вынужден обратить Ваше внимание, господа, на то, что издержки при строительстве и самолетов ныне многократно выше, чем еще год назад. Варварские бомбежки англосаксов разрушили многие предприятия, производящие комплектующие для самолетов и моторов; при этом погибли многие квалифицированные рабочие и инженеры, было уничтожено ценное оборудование. К сожалению, господа, я вынужден Вам сообщить, что ныне производство одного ФВ-190 обойдется в три раза дороже, чем в прошлом году. Что же касается предложенного Вами варианта оплаты каучуком — я снова вынужден огорчить Вас, поскольку потребность в натуральном каучуке нынче не так уж велика, поскольку и в СССР, и в Германии созданы мощные производства синтетического каучука, вполне покрывающие потребности наших стран мирного времени, причем, по значительно менее высоким ценам, чем великодушно предложенные Вами.

Енаи и Нагано мгновенно просчитали встречное предложение, в смысловом переводе означавшее следующее: 'Да, господа, мы заинтересованы в затяжке войны на Тихом океане — и, поэтому готовы поставлять Вам немецкое вооружение'. Не вполне понятными оставались два момента — первым моментом было количество вооружения, которое Советский Союз готов был поставить Японии; тут были возможны четыре варианта, или, скорее всего, некая комбинация из всех четырех: во-первых, немецкий авиапром действительно сильно пострадал от бомбежек западных союзников СССР, во-вторых, 'Иванов' просто хочет получить максимальную цену за поставленную технику, в-третьих, советское руководство не хочет слишком усиливать Японию, поскольку собирается в недалеком будущем рассчитаться с Империей Ямато и за русско-японскую войну, и за интервенцию, и за все остальное, в-четвертых, слишком крупные поставки никак не удастся выдать за груз двух конвоев из Германии; вторым — реальная степень заинтересованности Советского Союза в каучуке, что намного усложняло для адмиралов заключение сделки.

— Увы, 'Иванов'-сама, но Империи нужен именно воздушный меч, но не кинжал — нам просто не имеет смысла закупать указанное Вами количество самолетов и моторов, тем более, по указанной Вами цене — вступил в беседу Нагано — что же касается цены на каучук, то позволю себе заметить, что этот каучук оплачен бесценной кровью воинов Империи, так что мы просто не имеем права предложить его Вашей стране по низким ценам.

— С пониманием относясь к потребностям доблестных воинов Императорского Флота, возможно, я смогу добиться некоторого увеличения поставок — скажем, на 100 самолетов и 150 моторов — сделал ответный ход 'Иванов' — что же касается предложенной Вами оплаты — увы, господа, здесь мои возможности крайне малы, как мне ни грустно это признавать. Я обязан следовать полученным инструкциям, в составлении которых участвовали не только воины, безусловно, с пониманием бы отнесшиеся к Вашим аргументам, но и финансисты, придерживающиеся своей точки зрения, которую можно сформулировать в двух положениях — во-первых, поставляемая техника не может быть дешевле своей себестоимости плюс стоимость транспортировки, во-вторых, цена на поставляемое стратегическое сырье не может быть дороже аналогов, доступных моей стране из других источников, разумеется, с учетом стоимости транспортировки.

Разумеется, 'Иванов' рисковал, идя на некоторое обострение — но полученные им инструкции это разрешали, в противном случае, вероятность того, что переговоры утонут в бесконечном обмене любезностями, приближалась к ста процентам. Это вообще типично для Азии — никто не может себе позволить 'потерять лицо', первым пойдя на уступки, поэтому, даже ведя переговоры с заведомо более сильных позиций, надо навязывать партнеру свою волю очень аккуратно, никоим образом не подводя его к этой грани. Именно это генерал-лейтенант ГРУ и делал, соблюдая японский этикет. Иначе, адмиралы просто прервали бы переговоры — да, вполне возможно, что им бы пришлось сделать сеппуку, принеся таким образом извинения своим соратникам за срыв важнейших переговоров, но для самураев это являлось приемлемой платой за ошибку, в отличие от бесчестия.

— Позвольте узнать, какова же минимальная цена для ФВ-190, и максимальная — для каучука? — адмирал Енаи понимал, насколько малы сейчас возможности для достижения взаимопонимания с руководством СССР — собственно, его контакты с русскими военными разведчиками были единственным неофициальным выходом на Сталина — и единственной возможностью договориться о чем-то серьезном; да, свои контакты были у генерала Умэдзу, но Енаи очень сомневался, что Сталин захочет о чем-то говорить с кланом Тесю в нынешней ситуации, уж очень весомы были взаимные счеты, взять хотя бы покушение на Сталина, организованное Люшковым благодаря помощи армейской разведки — и с молчаливого одобрения руководства Тесю.

Конечная цена ФВ-190, с учетом транспортировки, составит 380 тысяч рейхсмарок за самолет; для каучука — это цена 1936 года — твердо ответил 'Иванов' — при этом, бартер техники на каучук будет большой услугой со стороны СССР — если Императорский Флот заинтересован в дальнейших поставках техники, то советская сторона желает получать плату золотом.

Адмиралы задумались — конечно, 450 ФВ-190 и 650 БМВ-801 позволяли решить многие проблемы, неизбежно возникавшие как в ходе ожидавшегося сражения за Марианские острова, так и после него. Грубо говоря, 650 моторов позволяли выпустить 650 истребителей завоевания господства в воздухе 'Рейзен-9', способных дать бой и 'Корсарам', и 'Хеллкэтам'; 450 ФВ-190 — это многоцелевые истребители, способные и успешно перехватывать американские ударные машины, и наносить удары по американским кораблям и транспортам.

С другой стороны, советский представитель 'скромно' запросил за один ФВ-190 2,5 закупочных цены Люфтваффе — и, при этом, цена на каучук была выставлена весьма и весьма скромной, не столь уж сильно отличающейся от той бросовой цены, которая была на пике Великой Депрессии, в 1932 году. Если бы адмиралы не были самураями из старых родов, с малолетства приученными к жесточайшему самоконтролю, а, скажем, американскими гайдзинами, то они могли бы назвать это 'коммерческое предложение' неприкрытым грабежом. Но они были теми, кем были — и поэтому задались вопросом, почему такой профессионал, как 'Иванов', ставит им такие условия? Возможны были следующие варианты: во-первых, 'Иванов' хочет сорвать советско-японские переговоры, во-вторых, генерал считает нужным максимально быстро получить определенный ответ, в-третьих, русский разведчик подталкивает их к какому-то решению.

Первый вариант был возможен в двух случаях — либо 'Иванов' работает на американцев, кровно заинтересованных в скорейшем поражении Империи, что представлялось довольно маловероятным; либо он является членом некоей группировки в руководстве СА, которая заинтересована в срыве любых переговоров между СССР и Империей Восходящего Солнца, чтобы сделать войну неизбежной. Вариант работы на американцев представлялся маловероятным — военная разведка США была, несомненно, сильной разведкой, но, со своей спецификой — помимо обеих Америк она концентрировала свои усилия на Азиатско-Тихоокеанском регионе и Ближнем Востоке, уделяя довольно мало внимания СССР (в РеИ РУМО начало активно работать против СССР начиная со второй половины 1944 года В.Т.); конечно, в США еще была сильная военно-морская разведка, но она, в силу своей специфики, также мало занималась СССР. Конечно, были еще вездесущие британцы — но вряд ли они стали бы рисковать своим агентом такого уровня, так его подставляя. А вот вариант военных, играющих в большую политику, представлялся Енаи намного более вероятным — да, адмирал был неплохим знатоком России, и, в этом качестве хорошо знал, что эпоха политизированных 'красных командармов' закончилась вместе с Тухачевским и Блюхером; но, адмирал отводил некую вероятность на то, что часть военной элиты СССР, поднятой только что победоносно закончившейся войной с Германией на недосягаемую доселе высоту власти и влияния, и, весьма заинтересованной в том, чтобы оставаться на этой высоте и впредь, что было возможно только в том случае, если Советская Россия будет либо воевать, либо готовиться к новым большим войнам. Что такое корпоративная солидарность имперской военной касты — адмиралу объяснять было совершенно излишне.

Вариант желательности получения быстрого ответа представлялся адмиралу намного более вероятным — поставив себя на место Сталина, адмирал пришел к однозначному ответу: необходимо знать, есть ли с кем в Японии вести серьезные дела, или нет. В первом варианте Сталин мог выстраивать определенный 'веер' вариантов большой стратегии, во втором — стратегия сводилась к взятию Красной Империей максимального количества интересных ей территорий на Дальнем Востоке в момент краха Империи Ямато. Нет, было очевидно, что второй вариант сулит СССР очень большие выгоды — но на месте Сталина адмирал Енаи приложил бы максимум усилий для поиска серьезных партнеров в японской элите; после антигитлеровского переворота в Германии ни у кого не оставалось сомнений в том, что Сталин умеет, может и хочет находить таких партнеров.

И, наконец, третий вариант незамедлительно воскрешал в памяти адмирала светлый образ 'Лиса пустыни', в настоящее время, по достоверным данным, трудолюбиво формирующего т.н. 'казарменную полицию' Германии. По тем же данным, полиция была несколько своеобразна — например, в ее состав вошли 15-я и 21-я танковые дивизии, бывшие основой Африканского корпуса. Тяжелое вооружение данных дивизий, скромно названных 'моторизованными частями народной полиции', правда, находилось под охраной русских — но, внутренний голос подсказывал Енаи, что это продлится не слишком долго, особенно, если учесть личность командующего 'моторизованными полицейскими', каковым стал известный 'борец с преступностью', генерал-полковник Гудериан. Как докладывала разведка, это назначение вызвало в штабе Эйзенхауэра плохо скрытую истерику — отчего-то янки совершенно не верили в то, что отныне 'Быстрый Гейнц' будет привлекать к ответственности распоясавшихся преступников. Русские же, напротив, были уверены в том, что истинное призвание Роммеля, Гудериана, многих других известных немецких военных состоит в охране правопорядка.

Другое дело, что привлечь на свою всех этих людей, в большинстве своем вовсе не левых, русским удалось, предложив им более привлекательную для них альтернативу, нежели американский 'план Моргентау' — каких усилий разведке Флота стоило это выяснить, это тема отдельного разговора, но суть известна точно — русские выиграли Германию потому, что смогли предложить той части немецкой элиты, которая была готова договариваться с ними, более привлекательную альтернативу.

Естественно, это ставило перед адмиралом Енаи и его последователями следующие вопросы:

1. Текст 'плана Моргентау' добыть не удалось, но примерное содержание было известно — и, если американцы приготовили такое будущее для Германии, в общем, в противостоянии с США не слишком выходившей за рамки европейских законов и обычаев войны, то, какое будущее янки уготовили Японии, сделавшей нарушение этих законов и обычаев нормой?

2. Русские пошли на договоренность с частью немецкой элиты, даже после всего, что немцы творили в России — возможен ли какой-то компромисс в их отношениях с Японией, и, если да, то на каких условиях?

Требовалось аккуратно подвести 'Иванова' к ответу на эти вопросы, предварительно прояснив его цели на данной стадии переговоров.

— Немецкая техника очень хороша, но, боюсь, названная Вами цена — я имею в виду соотношение цен самолет-каучук несколько завышена — высказался Енаи.

— С точки зрения обычных обстоятельств, Мицумаса-сама, истинность Вашей точки зрения не подлежала бы ни малейшему сомнению — 'раскрылся' 'Иванов' — имело бы смысл заключить долгосрочный контракт, подождать восстановления — и спокойно закупать нужную Императорскому Флоту технику по обычным ценам. К моему, поверьте, глубочайшему прискорбию, ситуация такова, что времени на все это просто нет — американцы готовят удар по ключевой позиции оборонительного периметра Империи.

Откровенность 'Иванова' снимала многие вопросы — но требовалось уточнить пределы его откровенности, и, выяснить, чем придется рассчитываться за столь серьезную информацию.

— Не могли бы Вы подробнее изложить суть дела, 'Иванов'-сама? — попросил Енаи.

— Я к Вашим услугам, господа адмиралы — слегка поклонился 'Иванов', как равный — равным — через три-четыре месяца Быстроходное Соединение, под флагом адмирала Спрюэнса нанесет удар по Марианским островам. Осмелюсь обратить Ваше внимание на следующие моменты: во-первых, американцы, за счет систематического и массового использования стратегических бомбардировщиков в качестве дальних разведчиков с очень высокой точностью вскрыли состав сил и средств, выделенных Империей Ямато для обороны этой важнейшей позиции; во-вторых, они совершили прорыв в снабжении своих сил за счет массового строительства транспортного тоннажа и новых технологий снабжений — речь идет не о набеговой операции, а, именно о наступлении на большую глубину; в-третьих, за счет вооружения корабельной ПВО новыми орудиями и приборами управления огнем, использования РЛС управления огнем и радиовзрывателей, ПВО их соединений стала практически непробиваемой для классической ударной авиации — впрочем, если Вам это интересно, я готов представить более подробную информацию.

Ход 'Иванова' был практически беспроигрышен — отказаться от подробной информации японские адмиралы просто не могли, после чего вопрос закупки немецкой техники по назначенным советским представителем ценам решался положительно; более того, Енаи и Нагано становились должниками СССР, причем не по европейским правилу, когда отдариваться следовало равной ценностью, а по японскому, гласящему 'Если тебе подарили треску — отдариться следует не менее чем лососем, в противном случае ты 'потеряешь лицо''. Какого 'лосося' элита клана Сацума должна была подарить Советскому Союзу, чтобы 'не потерять лицо' — ну, это тема отдельного разговора. Как минимум, они должны были приложить все возможные усилия для развертывания советско-японского сотрудничества. Разумеется, 'Иванов' собирался точно выполнить инструкции Сталина, неотъемлемой частью которых было требование, чтобы это сотрудничество было выгодно для Сацума — и, ослабляло позиции Тесю.

— Нам будет весьма интересно ознакомиться с данной информацией, 'Иванов'-сама — медленно произнес Енаи.

— Счастлив быть Вам полезен, Мицумаса-сама — слегка поклонился 'Иванов'; после этого он неторопливо достал из своего портфеля две папки — в этой папке информация по готовящейся американцами операции, и, их технике; во второй — вариант срыва американской операции, исходя из того наличия сил и средств, которым, возможно, будет располагать Императорский Флот к моменту начала операции на Марианских островах.

— С Вашего разрешения, 'Иванов'-сама, мы прочитаем эти материалы немедленно — твердо сказал Нагано.

— Разумеется, Осами-сама — согласился 'Иванов' — служение Империи не может быть отложено ни под каким видом.

Следующие полтора часа лучший стратег Императорского Флота и начальник МГШ изучали данные по операции 'Форейджер', проведенной Спрюэнсом в мире 'Рассвета' — разумеется, расчет сил и средств американцев был подкорректирован Лазаревым с учетом произошедших изменений, хотя сам замысел был оставлен без изменений, поскольку адмирал резонно считал, что для этих условий трудно изобрести что-то лучшее; и вариант срыва операции, разработанный тем же Лазаревым по приказу Сталина.

— Мы Ваши должники, 'Иванов'-сама — с должной торжественностью сказал Енаи, закончив изучение переданных ему документов — но, мне бы хотелось задать Вам некоторые вопросы.

— Я к Вашим услугам, Мицумаса-сама — вежливо поклонился 'Иванов'.

— Американский план строится на последовательном уничтожении расположенных на Марианах аэродромов базовой авиации — и последующем сражении с Мобильным флотом, благодаря чему Быстроходное соединение, изначально имеющее примерно равные силы с нашей авиацией, базовой и палубной, громит нашу авиацию по частям, в каждый момент имея подавляющее превосходство — начал Енаи — это совершенно логично со стороны адмирала Спрюэнса — но я не вполне понимаю, откуда взялись 5 новых легких авианосцев 'Индепенденс'?

— Американцы решили компенсировать свои потери в тяжелых 'Эссексах', понесенные в Атлантике — объяснил 'Иванов' — быстро это можно было сделать только за счет перестройки свежепостроенных 'Кливлендов'; наша разведка засекла перестройку 6 'Кливлендов' — пять уже введены в строй, более того, три из них закончили курс боевой подготовки на Восточном побережье, и, в настоящее время, готовятся к отправке на Тихий океан; еще два авианосца заканчивают курс боевой подготовки, так что, самое позднее, через полтора месяца они тоже будут на Тихом океане; шестой легкий авианосец в настоящее время достраивается, так что его появление в составе Быстроходного соединения не вполне очевидно. За точность этой информации я ручаюсь своей честью.

Адмиралы переглянулись — конечно, японская военно-морская разведка, как и военная, хотя и в меньшей степени, чем последняя, делавшая ставку на массовое использование подданных Тэнно в качестве добровольных, хотя и малоквалифицированных агентов, руководимых офицерами флота, также понесла тяжелейшие потери в конце 1941 — начале 1942 годов, когда американские контрразведчики, философски взиравшие на японский шпионаж в мирное время, за несколько месяцев уничтожили почти все агентурные сети (соответствует РеИ — японская разведка действительно была фанатична и многочисленна, но использовала в работе устаревшие методы — поэтому янки, вычислившие практически все японские агентурные сети в США еще в мирное время, с началом войны устроили форменный разгром японских сетей В.Т.) — руководство Флота все же знало о возвращении новеньких 'Кливлендов' на верфи. Другое дело, что 'спящие' японские сети не смогли получить достоверной информации ни о точном числе 'Кливлендов', ни о перестройке их в авианосцы, ни, тем более, точной информации об американских универсальных орудиях 127-мм/38 на стабилизированных платформах, радиовзрывателях, радиолокационных системах управления зенитным огнем, тактике американской палубной авиации, ТТХ новых американских самолетов — ну а точный план американской операции по захвату Марианских островов был фантастическим успехом даже для разведки Кригсмарине, не говоря уже о разведке Императорского Флота, которая даже не могла мечтать о таких достижениях. Закономерно возникал вопрос — каковы же возможности подчиненных вице-адмирала Воронцова (начальник советской военно-морской разведки в 1941-1945 гг. В.Т.), если русские спокойно выкладывают на стол такие карты?! Говорить же о том, что после изучения русского варианта противодействия адмиралам просто стало плохо, абсолютно излишне — русские знали все и о линкорах 'Ямато', и о авианосце 'Тайхо', и о новейших авианосцах 'Унрю'. Создавалось впечатление, что группа господина Зорге была лишь вершиной айсберга..

— Если я правильно понял любезно предложенную Вами разработку, то план операции сводится к следующим пунктам — во-первых, на Сайпане и Тиниане, превращенных в единую крепость, концентрируются силы 2-го воздушного флота под командованием вице-адмирала Фукудомэ, переброшенные с Формозы и перевооруженные новейшими самолетами; во-вторых, Сайпан и Тиниан насыщаются зенитной артиллерией, в-третьих, там ставятся радиолокаторы германского производства, в-четвертых, группировка базовой авиации, находящаяся под командованием адмирала Какута, оттягивается на Гуам; в-пятых, 1-й Мобильный Флот перебрасывается в Манилу — изложил свое мнение адмирал Нагано.

— По мнению ваших разработчиков, 2-й воздушный флот должен связать боем ОС38/58, выбив американские авиагруппы — а, в это время палубная авиация 1-го Мобильного Флота должна нанести удары по эскортным авианосцам и транспортам десантного ОС 52. Должен заметить, что русские штабисты предложили довольно необычный план — вместо нанесения ударов силами пикировщиков и торпедоносцев по американским авианосцам предлагается бомбить их с горизонтального полета с истребителей-бомбардировщиков ФВ-190 и скоростных бомбардировщиков Ю-88/188.

Нагано сделал паузу, вопросительно глядя на 'Иванова', при этом в его глазах читался вопрос: 'Ваши адмиралы, что, не знают о том, что процент попаданий при бомбежке с горизонтального полета, при рекомендованной высоте сброса в 2000 м, мягко говоря, весьма скромен?'

— Простите мою забывчивость, господа — раскаяние 'Иванова' было столь искренне, что в него мог поверить практически любой человек — я совсем забыл ознакомить Вас с двумя предложениями. Питаю надежду, что Вы сочтете возможным выбрать одно из них, а не отвергнете их.

Генерал достал из портфеля еще две папки, и подал их японцам. Через несколько минут опытный разведчик не без удовольствия наблюдал за расширившимися глазами сначала Енаи, а, потом, и Нагано.

— Простите мой вопрос, 'Иванов'-сама — это все так, как здесь написано? — тихо спросил Енаи.

— Слово офицера, Мицумаса-сама — ответил 'Иванов', лично присутствовавший на учебной бомбежке, в ходе которой 1-й гвардейский морской авиакорпус РВГК использовал первую серийную партию самонаводящихся авиабомб КГ-800 — я лично видел сброс этих бомб по целям, имитирующим тепловое излучение американских авианосцев типов 'Эссекс' и 'Индепенденс' — процент попаданий был выше 20%, я считал.

Непосредственно перед отъездом генерал побывал на секретной базе, где опытные немецкие летчики-инструкторы осваивали первые образцы 'Рейхенберга', или, проще говоря, пилотируемого варианта немецкого самолета-снаряда 'Фау-1'. Эта система вооружения, предназначенная для поражения тяжелых кораблей и крупных индустриальных центров, вызвала у 'Иванова', человека жесткого, весьма сложные чувства — посылать летчиков на практически верную смерть (ему доходчиво объяснили, что у пилота этой машины, пикирующей на скорости в 850 км/ч, есть, в лучшем случае, один шанс из ста выброситься с парашютом) даже ему было неприятно. С другой стороны, неплохо зная японцев, с их фатализмом, презрением к смерти, готовностью в любой момент умереть за императора, он понимал, что для них это может оказаться более предпочтительным вариантом, чем новейшее управляемое оружие. Как это ни парадоксально прозвучит, но они вполне могли посчитать, что сложная система наведения может отказать, в отличие от безупречной преданности истинных самураев.

Конечно, когда 'Иванова' инструктировал лично Верховный Главнокомандующий, разведчика весьма заинтересовало, кто настолько хорошо просчитал и менталитет самураев, и, их возможные реакции. Другое дело, что эти странности прекрасно объяснялись версией 'визита потомков' — но, естественно, 'Иванов' держал свои предположения при себе, поскольку, в любом случае, ситуация должна была разрешиться в ближайшее время. Генерал понимал то, что либо высшее руководство военной и флотской разведок получит доступ к секрету 'Моржихи', либо начнется новая 'чистка' разведки, санкционированная Хозяином. В последнем случае оставалось надеяться на то, что удастся успеть застрелиться — согласно действующим 'правилам игры', тогда не трогали семью (соответствует РеИ В.Т.).

Енаи и Нагано пребывали в тяжких раздумьях — вариант с 'Рейхенбергом', предложенный 'Ивановым', наводил и на раздумья относительно информированности русских о происходящем в высшем военном руководстве Империи, и, ставил их перед нелегким моральным выбором.

Относительно первого момента — да, начиная со второй половины 1943 года, в высшем руководстве Армии и Флота шла дискуссия о способах парирования несомненного технического превосходства янки; и, с подачи руководства Армии, основным таким способом провозглашались самоубийственные тараны японскими летчиками американских кораблей (соответствует РеИ В.Т.). Но, об этой дискуссии знали высшие офицеры Армии и Флота, знала и небольшая часть старших офицеров — по преимуществу, летчиков и штабистов. Конечно, число информированных об этой дискуссии нельзя было назвать малым — несколько сотен человек, знающих суть дела, набиралось; но, все-таки, это не отменяло главного вопроса — каков реальный уровень информированности советского руководства о делах Империи Ямато? И, демоны побери русских, чего они добиваются, недвусмысленно демонстрируя такой уровень осведомленности?

Не менее сложной была проблема совместимости этого предложения с этикой самурая. Дело было в том, что предложение использовать самоубийственные тараны в качестве основного средства борьбы с американскими тяжелыми кораблями, полностью соответствуя самурайскому пониманию долга перед Тэнно, входило в решительное противоречие с чтимыми самураями семейными ценностями, точнее, с разделением ответственности отцов и детей. На первом настаивало большинство генералитета — в оппозиции было командование резерва армейской авиации, молчаливо поддерживаемое адмиралами (соответствует РеИ. В.Т.).

С учетом всего этого принимать на вооружение Императорского Флота 'Рейхенберги' было не вполне удобно.

Если же рассматривать вопрос с сугубо практической точки зрения, то 'Рейхенберги' были намного перспективнее КГ-800: во-первых, если КГ-800 могли топить корабли классом до легкого крейсера включительно, и, наносить тяжелые повреждения полетным палубам авианосцев, то 2,5-тонный 'Рейхенберг', имеющий боеголовку массой в 850 кг мощной взрывчатки, вполне мог нанести тяжелейшие повреждения и тяжелому авианосцу, и современному линкору — конечно, потопление авианосца или линкора с одного попадания представлялось сомнительным, но, дотащить тяжело поврежденный корабль через половину Тихого океана, до доков Перл-Харбора, в любом случае было нетривиальной задачей даже для прекрасно оснащенных и подготовленных американских моряков; во-вторых, перехват 'Рейхенбергов', с их крейсерской скоростью, равной 650 км/ч, был намного сложнее для американских истребителей, чем перехват обычных бомбардировщиков, пусть даже это были современные Ю-88/188; в-третьих, сбить 'Рейхенберг' зенитным огнем было предельно сложно, поскольку американские приборы управления огнем просто не были рассчитаны на борьбу с целями, имеющими максимальную скорость, равную 800 км/ч — впрочем, и зенитчики не имели такого опыта; в-четвертых, приличная практическая дальность 'Рейхенбергов', равная 330 км, вполне позволяла использовать их в качестве средства обороны побережья, вполне эффективного против американских тяжелых кораблей; в-пятых, эта дальность могла быть существенно увеличена за счет подвески 'Рейхенбергов' на Не-111, и, соответственно, воздушного пуска этих машин.

Имелись и очевидные минусы — Енаи и Нагано не были летчиками, но, вполне догадывались о сложности попадания несущимся на огромной скорости самолетом в пусть и немаленький, но, маневрирующий на приличной скорости корабль. А ведь на 'Рейхенберги' надо было сажать неопытных летчиков; опытных пилотов Империи и так катастрофически не хватало.. Очевидно было и то, что ставку надо делать на массированный удар — а, вот то, что неопытные летчики смогут на приемлемом уровне маневрировать в группе и распределять цели было куда как менее очевидно; эта проблема куда легче решалась при ударе бомбардировщиков — носителей самонаводящихся бомб, укомплектованных опытными экипажами. Проблемой было и сопровождение 'Рейхенбергов' истребителями, поскольку 'Зеро', идущие на максимальной скорости, безнадежно будут отставать от 'Рейхенбергов', идущих на крейсерской скорости — так что надо будет срочно изобретать новые тактические схемы.

Аргументом, который склонил мнение адмиралов к 'Рейхенбергам', было то, что выбрав КГ-800, они, в критический момент, попадали в полную зависимость от русских, поставлявших готовые ГСН — при принятии на вооружение 'Рейхенбергов', в конце концов, все зависело от японских летчиков. Адмиралы привыкли полагаться на себя.

Был и такой момент — адмиралы были выбиты из колеи — с одной стороны, им не надо было объяснять, что даст применение таких авиабомб по небронированным полетным палубам американских авианосцев, или, тем более, пилотируемых крылатых ракет по американским тяжелым авианосцам или линкорам; с другой стороны, они отлично понимали, что доверенное лицо Красного Императора никак не является добрым волшебником, так что резонно возникал вопрос оплаты и гарантий.

— Нам бы хотелось знать Ваши условия, 'Иванов'-сама — сказал Енаи.

— Мне поручено узнать, какие гарантии сохранения этих поставок в тайне Вы можете предложить, Мицумаса-сама — ответил 'Иванов'.

— Вас устроит вариант, при котором эти поставки будут проведены, как полученные из Германии — разумеется, с проведением комплекса операций прикрытия? — деловито предложил Енаи.

— Применительно к 'Рейхенбергам' — вполне; собственно, кроме некоторых узлов двигателя там нет ничего сложного — ответил генерал — это довольно простое и очень технологичное изделие. Конечно, необходимо точное соблюдение авиационной технологии — такие скорости, на которых летает 'Рейхенберг', не прощают недочетов, допустимых для обычных самолетов. Что же касается поставок, мы готовы поставить Империи в течение полутора месяцев 400 боевых и 200 учебных машин, с тройным комплектом двигателей на боевые машины, ведь пилотам надо будет облетать их, ну а на каждую учебную машину будет выделено 10 двигателей, поскольку у них очень малый ресурс. Цена этого комплекта — 20 тонн золота, в него войдет полный комплект документации на производство 'Рейхенбергов'. За отдельную плату мы готовы предоставить опытных инструкторов и необходимое оборудование для учебной базы. В дальнейшем возможны поставки или готовых двигателей, или — ключевых узлов к ним.

Адмиралы переглянулись — о качестве производства японских самолетов, да и о культуре производства, существующей в авиапромышленности Империи, они знали все; и, отлично понимали, что если исходить из германских стандартов самолетостроения, то уместно будет говорить о 'качестве' и 'культуре производства'.

Тем временем, у Империи был только один шанс нанести американцам серьезное поражение в сражении за оборонительный периметр — потеря Марианских островов стала бы для Японии началом конца. Это должно было стать классическим генеральным сражением, в котором бросают на чашу весов абсолютно все, способное повлиять на исход битвы — и, малейший риск в ключевых моментах, способных повлиять на результат сражения, был недопустим. Кроме того, оставался фактор времени, которого, судя и по русским данным, и по сведениям, добытым разведкой Флота, катастрофически не хватало.

— Применительно к КГ-800, с Вашего разрешения, осмелюсь предложить несколько более сложный вариант — первым слоем 'легенды' будет то, что это новейшая разработка японских ученых; вторым — что это оружие поставляет секретная организация нацистов, не смирившаяся с поражением в войне — продолжил 'Иванов', выдвинув встречное предложение.

— Технологию Вы нам не продадите? — уточнил Енаи.

— Нет, Мицумаса-сама — я уполномочен предложить Вам иной вариант — 'раскрыл карты' 'Иванов' — мы передаем Вам чертежи и подробную технологию изготовления корпуса бомбы, ее оперения, боевой части и взрывателя — и, за отдельную плату поставляем опечатанные головки самонаведения, которые надо будет только установить в отведенные для них гнезда. Заранее хочу Вас предупредить — эти головки оснащены самоликвидаторами, так что при попытке вскрыть их они будут необратимо разрушены. Разумеется, эти головки будут изготовлены из комплектующих частей германского производства. Цена каждой головки — пять килограммов золота, в первой партии должно быть не менее 400 головок.

Адмиралы задумались — нет, никто из присутствующих не был наивным человеком, способным поверить в то, что японцы не найдут способа вскрыть ГСН, обойдя самоликвидатор; также всем была понятна игра советской военной разведки — разобраться в устройстве головки, это одно, а вот наладить серийное производство сложнейших устройств, тем паче, в том положении, в котором нынче находилась Страна Божественных Шелковиц, это совсем другое. Вопрос был совсем в другом — какую игру ведет группировка советской военной элиты, стоящая за 'Ивановым', и, кто, собственно, участвует в данной партии?

Первый слой был очевиден — деньги, огромные деньги, в драгоценных металлах и стратегическом сырье, в обмен на немецкую военную продукцию. Насколько эти деньги пригодятся СССР, было понятно даже младенцу.

Второй слой также был очевиден — каждый день затяжки войны обходился США в сотни миллионов долларов только прямых убытков, так что заработать на затяжке войны столь необходимые Советскому Союзу деньги, заодно чувствительно ослабив сегодняшнего пока еще союзника и, завтрашнего врага было в интересах и страны в целом, и тех людей в советском руководстве, кто этим занимался. Енаи подумал, что, очень может быть, русские совмещают пользу для своей страны с изысканной местью неверным союзникам, в свое время практиковавшим такую торговлю с Третьим Рейхом, поставляя ему стратегическое сырье и промышленные товары через Испанию, Португалию, Швецию и Швейцарию — янки тогда тоже блестяще совмещали зарабатывание огромных денег с ослаблением стратегического конкурента, ставшего временным союзником.

С третьим слоем все обстояло намного сложнее — надо было точно выяснить, допускают ли русские возможность заключения с Японией соглашения по образцу того, которое они заключили с Германией, и, на каких именно условиях. Что очень важно — сделать это надо было так, чтобы 'не потерять лица', для чего требовался влиятельный посредник, пользующийся доверием обеих сторон вероятных переговоров. Нет, у адмирала Енаи хватало не просто добрых знакомых, но, единомышленников и в абвере, и в германском Генеральном штабе, точнее, среди тех, кто поддержал Роммеля — понятно, что речь не шла о разведке Кригсмарине, традиционно придерживавшейся проанглийских взглядов (соответствует РеИ В.Т.) — и эти же люди, в большинстве своем, весьма положительно относились к идеям основателя германской геополитики, генерал-майора Карла фон Хаусхофера (в АИ МВ, в отличие от РеИ, единственный сын генерала фон Хаусхофера не был казнен за участие в заговоре 20 июля — а, сам генерал не покончил жизнь самоубийством после капитуляции Германии, совершив сеппуку В.Т.), о германо-русско-японском союзе, направленном против англосаксонских держав (соответствует РеИ В.Т.) — но, тут нужен был очень нестандартный человек. Кроме самого генерал-майора фон Хаусхофера, подумал Енаи, вряд ли кто-то сможет справиться с такой миссией. Обратиться к нему адмирал мог — и ему фон Хаусхофер не отказал бы; но была одна 'шероховатость', способная испортить все дело — один из лучших учеников генерала, в свое время постоянный автор издаваемого фон Хаусхофером журнала 'Геополитика', Рихард Зорге (соответствует РеИ В.Т.) сидел в японской тюрьме по доказанному обвинению в шпионаже в пользу СССР. Проще говоря, идти к Хаусхоферу надо было с достойным даром — и освобождение Зорге, вместе с его группой, стало бы таким подарком; но, вот выцарапать группу Зорге у Тесю было задачей нетривиальной.

В крайнем случае, у Енаи был запасной вариант — послом Германии оставался Эйген Отт, причем, никаких признаков его опалы не наблюдалось, наоборот, Эйген-сама после переворота Роммеля расцвел, как сакура весной. Это было легко объяснимо для человека, знакомого с биографией генерала Отта — некогда капитан Отт был одним из доверенных помощников генерала фон Секта, впоследствии подполковник Отт был одним из постоянных авторов, кстати, как и господин Зорге, журнала 'Ди Тат', известного как 'рупор' генерала фон Шлейхера (соответствует РеИ В.Т.).. Проще говоря, генерал Отт был своим человеком среди германских военных русофилов — и можно было не сомневаться в том, что для него не будет закрытых дверей в Берлине; впрочем, Енаи полагал, что для старого друга России широко распахнутся и многие двери в Москве, в особенности, в Генеральном Штабе и Наркомате Обороны. Проблема была в том, что начинать беседу с Оттом — а он бы не отказал давнему знакомому — надо было с того же, с чего же ее пришлось бы начать с фон Хаусхофером, а, именно, с сообщения, что господин Зорге выезжает в Москву.

Мысленно Енаи выругался — он давно подозревал, что не зря Зорге захаживал в посольство Третьего Рейха как в собственный дом. Предложенная офицерами Кемпейтай версия, что все объясняется романом господина Зорге с фрау Отт, вызвала у него мысленную улыбку — судя по всему, это было прикрытие, скрывавшее давнюю связь этих людей, связь, заключавшуюся отнюдь не в информировании господином Зорге ведомств бригаденфюрера Шелленберга и адмирала Канариса.

Все было намного серьезнее — и, адмирал окончательно убедился в этом, прочитав протоколы допросов Зорге в Кемпейтай, любезно предоставленные ему армейцами. Зорге почти не кривил душой, говоря следователям, что он не работал против Японии — все верно, где бы господин Зорге ни числился, его резидентура (или точнее будет назвать ее сетью влияния?) трудолюбиво работала над конструированием столкновения Империи с англосаксами; это почти автоматически переводило идеи генерала фон Хаусхофера о германо-русско-японском союзе, контролирующем Евразию, из разряда теоретических построений в разряд практических надобностей. Нетрудно было представить, насколько серьезные силы считали эти идеи выгодными для себя, если политически неблагонадежный для нацистов генерал Отт стал германским послом в Японии, а имеющий сомнительные для безупречного большевика связи Зорге стал русским резидентом в Японии.

— Впрочем, о чем это я? — мысленно одернул себя Енаи — что это силы, как раз понятно — те самые, что провернули прорусский переворот в Германии и обеспечили договоренность немецких военных и промышленников с господином Сталиным. Те самые, что некогда готовили встречу в Бьерке — недаром ведь сейчас передо мной сидит сын того самого генерал-майора русского Генштаба 'Иванова', который был одним из убежденных сторонников русско-германского союза.

Четвертым слоем, предельно сложным, было понимание существующих раскладов в ключевых группировках советской элиты — конечно, в том случае, если удастся начать тайные переговоры с СССР на приемлемых для Японии условиях.

Как это не было грустно признавать куратору спецслужб Флота, но дальше самых общих познаний о группировках русской военной элиты флотская разведка продвинуться так и не смогла. Да, японские морские разведчики знали о существовании группировок, возглавляемых маршалами Жуковым, Коневым и Василевским — но, на этом их познания и заканчивались. Ни о позиции, занимаемой членами этих группировок по вопросу взаимоотношений с Японией, ни о деталях соперничества между этими группировками, ни даже о том, кто в какой группировке состоит, почти ничего узнать не удалось. Из имеющихся обрывков информации сложить цельную картину было невозможно — аналитикам просто не хватало данных. Собственно, Енаи даже не знал, в какой группировке состоит 'Иванов'.

Чуть больше информации было по русскому Флоту — японская разведка знала, что русский морской министр возглавлял группировку сторонников возрождения могущественного океанского флота. Так же было известно о существовании среди советских адмиралов многочисленного 'болота', искренне желавшего одного — чтобы их оставили в покое. Будет ли при этом русский флот владыкой Мирового Океана или же окончательно скатится к статусу третьеразрядного прибрежного флота, вроде норвежского или финского, их не интересовало.

Взаимоотношения русских Армии и Флота были предельно сложными, почти, как и в Японии — хотя, конечно, до взаимных убийств дело не доходило. Содержанием противоречий был вопрос о распределении военного бюджета — так же, как и в Японии, с той разницей, что для островной Империи условием выживания был могущественный Флот, то, для континентальной Империи — Армия.

Русский Флот, чем дальше, тем больше, становился загадкой для адмирала Енаи — загадкой, разгадать которую требовали его честь и долг самурая; загадкой, ставшей вызовом его профессионализму разведчика.

Русский Императорский Флот, тот, который был противником Флота Империи Восходящего Солнца в русско-японской войне и союзником в Первой Мировой войне, загадкой не был — это был неплохой Флот, имевший свои сильные и слабые стороны, адмиралов, таких, как Макаров, Эссен, Колчак, Непенин — и 'адмиралов', таких, как Рожественский и Эбергард, хороших и плохих офицеров, унтер-офицеров, матросов. Этот флот был силен своими моряками — но не верфями, кораблями, бюджетом, высшим руководством. Енаи уважал русских моряков за доблесть, проявленную экипажами 'Страшного' и 'Стерегущего', 'Рюрика' и 'Севастополя' в боях с Императорским Флотом. Большой интерес у него вызвали действия Черноморского Флота — собственно, единственным 'пятном на мундире' у черноморцев стала печально известная 'севастопольская побудка'; в остальном русские моряки действовали и смело, и весьма профессионально, сумев и эффективно противостоять 'Гебену', и изрядно осложнить турецкое судоходство, и, единственные в мире — успешно высаживали десанты при активном противодействии противника.

Красный Флот, разрушивший традиции победителей при Гангуте, Корфу, Наварине, Синопе, уничтоживший то хорошее, чем был силен Флот, созданный Петром Великим и, принесший анархию и развал, не вызывал у самурая Енаи ничего, кроме брезгливого презрения — это был, называя вещи своими именами, не Флот, а 'флот'.

Именно поэтому ни англо-советское морское соглашение, согласно которому Советский Союз получил право держать два линкора в европейских водах — и, неограниченно большой флот на Тихом океане, ни советская 'Большая программа' не вызвали у Енаи особого беспокойства. Причина была проста — Мицумаса Енаи вполне разделял мнение кого-то из британских адмиралов, так прокомментировавшего попытки Франции в конце XIX века построить флот, равный Королевскому Флоту: 'Тысяча кораблей и миллион моряков — это еще не флот!'.

Отношение к советским морякам у него начало меняться к концу 1941 года — нет, естественно, адмирал знал о потоплении 'Балеареса' республиканскими эсминцами, находившимися под командованием дона Николаса Лепанто, но, это он считал не более чем эпизодом, ничего не меняющим по сути дела. Получив подробную информацию об обороне русскими Либавы, Петрограда, Одессы, Севастополя адмирал поневоле вспомнил моряков из экипажей 1-й Тихоокеанской эскадры, защищавших Порт-Артур на суше — доблестные воины под командованием адмиралов, вряд ли достойных таких подчиненных.

Но и это была не более, чем частность — в конце 1941 — начале 1942 годов адмирал признался себе, что изрядно ошибся в оценке Советской России. Кровавым летом и смертельно тяжелой для русских осенью 1941 года вряд ли можно было оспорить оценку генералов, сводившуюся к тому, что красным пришел конец — вопрос лишь в сроках. Кое-кто из флотских аналитиков пытался осторожно оспорить называвшиеся армейцами сроки окончательного краха России, выдвигая в качестве аргумента огромные пространства Советского Союза — начатую тогда большевиками эвакуацию промышленности на восток никто не воспринимал всерьез, резонно замечая, что это невозможно, не просто перевезти оборудование и рабочих на новое место, но запустить производство в необходимые, предельно короткие, сроки, не на одном или даже десяти заводах, но на сотнях предприятий, составляющих основу целых отраслей промышленности. Судя по конечному результату, большевики просто не знали, что это невозможно — они это сделали.

Контрнаступление Красной Армии также наводило на размышления — да, Енаи не был искушен в искусстве ведения сухопутной войны, но его квалификации хватило на то, чтобы понять то, что блицкриг закончился. В сочетании с успешным перебазированием русскими промышленности на восток это значило одно — теперь исход войны будет решен не блицкригом, но затяжной войной. Нет, конечно, это совершенно не означало автоматически поражение Германии — в конце концов, Третий Рейх имел в своем распоряжении ресурсную базу практически всей континентальной Европы, лучшую в мире сухопутную армию, великолепные ВВС, сильный флот — но даже исход войны в России ныне отнюдь не был столь однозначен, как еще полгода назад. Для того, чтобы делать правильные выводы, надо было внимательно отслеживать ситуацию, ибо будущее создается сегодня.

Тогда, ранней весной 1942 года, адмирал счел возможным сделать свой ход — в той обстановке равновесия сил это вполне могло увенчаться успехом. Русские сумели сорвать блицкриг, начав затяжную войну, в долгосрочной перспективе невыгодную ни России, ни Германии — в этой ситуации предложение раздела 'британского наследства' объективно было выгодно и России, и Германии, и Японии. Енаи изрядно потрудился, формулируя свои предложения — и в конце концов, смог изложить вариант, в принципе устраивавший всех. Согласно этому варианту Германия получала Европу, Средний Восток и Африку; Советский Союз — Ближний Восток и Британскую Индию, с возможностью расширения советской зоны влияния на Балканах, включающей в себя черноморские проливы; Империя Восходящего Солнца — Дальний Восток, дополненный Цейлоном (примерно соответствует РеИ, насколько мне известно В.Т.). Такой раздел Евразии и Африки позволял и удовлетворить экономические и геополитические аппетиты всех трех Империй, и минимизировать вероятность конфликтов между ними, поскольку у них практически не оставалось серьезных пересечений интересов. Кроме того, начинал работать фактор 'переваривания' новых территорий, на что у всех участников раздела, по самым оптимистичным оценкам, должно было уйти не меньше сотни лет. Господин Сталин отнесся к сделанному предложению довольно благосклонно (примерно соответствует РеИ, насколько мне известно В.Т.) — благо, все приличия были неукоснительно соблюдены, предложения были проведены по каналам МИД, другое дело, каких трудов стоило Енаи и его сподвижникам добиться согласия армейцев на реализацию этого варианта — но все испортила непробиваемая русофобия Гитлера, подкрепленная категорическим несогласием значительной части промышленно-финансовых кругов, точнее, пробританской группировки.

Ну, а после событий второй половины 1942 года — первой половины 1943 года о реализации этого варианта речи быть уже не могло, это адмирал прекрасно понимал. Можно было только пытаться реализовать какие-то варианты договоренностей России и Японии — проблема была в том, что тут пересечения интересов были на каждом шагу. Так, русским были необходимы Курилы в качестве стратегического барьера, отделяющего их тихоокеанские владения от возможной агрессии, а, также, в качестве связующего звена, обеспечивающего стратегическую связность русского Дальнего Востока — но, Курилы были необходимы и стране Ямато, в качестве одного из важнейших районов рыболовства и северного форпоста Империи. Русским был нужен Сахалин, как единственный возможный для них источник нефти на Дальнем Востоке и важный район рыболовства — но, в таком же качестве он был нужен и японцам, с той разницей, что для них он не был единственным источником нефти. И, колоссальным 'яблоком раздора' в отношениях двух Империй была Маньчжурия — изначально для русских она была естественной продовольственной базой их дальневосточных владений, после того, как японцы вложили огромные средства в промышленность и сельское хозяйство Маньчжурии, она стала для них ценнейшим призом, способным окупить даже тяжелую войну; Япония же, ни при каких обстоятельствах не могла добровольно отдать вторую, после Метрополии, промышленно-продовольственную базу Империи. Подготовленная сторонниками договоренности с СССР миссия принца Коноэ, имевшая целью достижение долгосрочного соглашения с Россией, гарантирующего его нейтралитет ценой пакета частных уступок со стороны Японии, была отвергнута Сталиным, отказавшимся принять принца Коноэ в качестве специального посланника Тэнно (в РеИ такая попытка предпринималась японцами дважды — в 1943 и 1945 годах; оба раза Сталин отказался принять Коноэ. В.Т.).

Таким образом, и адмирал Енаи, и его сторонники в руководстве Флота, и здравомыслящая часть придворной аристократии, и неохотно признающая их правоту часть генералитета оказались в стратегическом тупике, выхода из которого не просматривалось. Экономическая мощь США медленно, но верно переламывала ход войны — и ни таланты флотоводцев Империи, ни беспримерная доблесть ее моряков не могли предотвратить поражение. Не удавалось даже обеспечить нейтралитет СССР — хотя, Енаи прекрасно понимал то, что это лишь отсрочит крах Империи, но не предотвратит его. Единственной возможностью хоть как-то уравнять шансы был союз с русскими и их новыми вассалами-немцами.

Енаи мысленно улыбнулся — еще год назад представить себе такое можно было, разве что допившись до алкогольных галлюцинаций.

Но сейчас надо было обеспечить Империи в целом и клану Сацума, в частности, наилучшие стартовые условия для будущих переговоров. Енаи был полностью согласен со своими армейскими оппонентами в одном — переговоры, неважно, с русскими или американцами, сможет вести только доказавшая свою силу Япония; если же Империя будет разгромлена, ей просто продиктуют условия капитуляции — и на этом все кончится навсегда, или, в самом лучшем случае, надолго.

Сделать это можно было только одним способом — доказав делом силу Императорского Флота, его способность если не выиграть сражение у сильнейшего врага, так хотя бы свести его вничью, что уже было немало. Но, в этом случае, было невозможно обойтись без современных вооружений — а закупить их было возможно только у русских. Таким образом, дальнейший торг был возможен только в частностях — надо было или соглашаться на условия 'Иванова', или констатировать неизбежность разгрома Флота американцами, поскольку Енаи было очевидно, что при таком количественном и качественном превосходстве, которое американцы будут иметь к началу битвы за Марианские острова, вопросы заключаются лишь в том, будут ли уничтожены только гарнизоны, дислоцированные на Марианах, вкупе с палубной авиацией Мобильного Флота, или же к списку потерь Империи добавятся еще и корабли Мобильного Флота; и, какими будут потери американской палубной авиации и десантников — умеренными или умеренно тяжелыми?

Еще одной важной текущей задачей адмирал считал сбор максимально возможного объема информации о командовании советского флота. Характеристики кораблей и самолетов, их количество и качество были очень важны в современной войне — но, при сопоставимых количестве и качестве техники у противников все решало качество людей, управлявших этой техникой. И, очень важно было качество адмиралов — Мицумаса-сан был целиком и полностью согласен с Наполеоном в том, что 'Стадо баранов под командованием льва победит стаю львов под командованием барана'.

Будучи воспитан в британской традиции, перенятой Императорским Флотом, Енаи привык оценивать адмиралов, своих и чужих, в системе 'каре тузов' (в свое время было принято считать успехи лучшего адмирала всех времен и народов, Горацио Нельсона, следствием его личных качеств — т.н. 'каре тузов', которые делали флотоводца гением. Первый туз — качества яркого лидера, способного завоевать преданность подчиненных, вплоть до того, что они добровольно пойдут за своим адмиралом на смерть. Второй туз — наличие нестандартного мышления, не просто высокий интеллект, но, искра гения. Третий туз — способность и готовность выслушать подчиненных, учесть их мнение в своих расчетах. Четвертый туз — агрессивный, наступательный характер. В.Т.).

С точной информацией было плохо — основным ее источником были немцы, активно воевавшие с русскими, но, кое-какие выводы можно было сделать.

Русский морской министр, адмирал Кузнецов, насколько можно было судить, точно обладал тремя тузами из четырех — было известно, что он пользуется почти абсолютным авторитетом у подчиненных; тот факт, что он приблизил к себе таких ярких, неординарных людей, как Алафузов, Галлер, Степанов, свидетельствовал о том, что он готов прислушиваться к мнению умных подчиненных; эпизод с потоплением 'Балеареса' был убедительным доказательством его агрессивности. Не очень было понятно, как у него обстоят дела с гениальностью — нет, человек, сумевший ввести русский флот из числа третьеразрядных флотов в элитный 'клуб' перворазрядных флотов, бесспорно, был очень умен, но, было неясно, является ли он гением морской войны.

Очень сильным адмиралом, похоже, был командующий Северным Флотом Головко — хотя было не вполне понятно, на чей счет следует записывать одержанные русскими блестящие победы, самого Головко или таинственного адмирала Лазарева. Но, во всяком случае, Головко мог смело претендовать на три туза из четырех — из сведений, собранных немцами, было точно известно об его авторитете среди подчиненных; наличие среди его подчиненных таких фигур, как Зозуля и Лазарев, совершенно точно не являвшихся покорными исполнителями, свидетельствовало о его способности находить общий язык с волевыми, умными людьми, бывшими в его подчинении; ну а его агрессивность могли бы засвидетельствовать моряки Арктического флота Германии — по крайней мере, те, кому повезло остаться в живых. Неясным оставался вопрос с его гениальностью — но, адмирал Головко, несомненно, был весьма умен.

Еще одним, как минимум, предельно серьезным противником, был загадочный адмирал Лазарев. В лучшем для Императорского Флота случае, Лазарев располагал тремя тузами из четырех — было точно известно о его абсолютном авторитете среди подводников-североморцев, переходящем в безоговорочную преданность; при этом, были сведения, что он не просто учит других офицеров-подводников, но и всегда готов их выслушать; его агрессивность подлежала сомнению еще в меньшей степени, чем агрессивность Головко — свидетелями могли быть души немецких моряков с потопленных им кораблей и субмарин.

В худшем же случае все было очень плохо — если нестандартная тактика русских, заключавшаяся во взаимодействии надводных кораблей и эскадренной субмарины, была детищем Лазарева, не говоря уже о том, что если он был не просто исполнителем планов, реализация которых закончилась разгромом двух флотов Рейха, но, одним из их авторов, то суть Лазарева можно было определить двумя словами — русский Нельсон.

Адмиралу Енаи не раз доводилось смотреть смерти в глаза, и, более того, он отлично знал на собственном опыте, что такое ответственность одного из руководителей Флота перед Тэнно и Империей — но, его душа холодела при мысли, что Императорскому Флоту придется противостоять пусть и значительно более слабому врагу, но, идущему в бой под флагом, перефразируя Сунь Цзы, совершенного флотоводца.

Этот человек был, пожалуй, самой непонятной картой в том пасьянсе русской военной элиты, который многократно раскладывал в своих мыслях адмирал Енаи. Если Жуков и Рокоссовский, Конев и Василевский, Кузнецов и Головко были вполне понятны Енаи, то Лазарев оставался загадкой. Версия, согласно которой Лазарев и его люди были бывшими участниками Белого движения, вызывала у опытного разведчика, прекрасно знающего реалии Советской России, искренний смех — вероятность того, что бывших политических противников подпустили бы к самому секретному проекту русского Флота ближе, чем на дальность прицельного выстрела из орудия главного калибра линкора 'Ямато', равнялась нулю, не говоря уже о том, чтобы стали там главными действующими фигурами. Версия, согласно которой Лазарев был офицером русской морской разведки, на первый взгляд, была значительно более убедительной — но, только на первый, поскольку все крупные фигуры из числа подчиненных вице-адмирала Воронцова были отлично известны разведке Императорского Флота, равно как и остальным ведущим морским разведкам мира, и, Лазарева среди них не было. Версию, по которой, такую работу доверили кому-то из среднего звена русских разведчиков, Енаи не собирался рассматривать даже в шутку — это было невозможно, такое могут доверить только самому доверенному из числа заслуженных и многократно проверенных. Среди таковых, неважно, строевиков, штабистов, разведчиков — Лазарева не было. Офицер связи Императорского Флота при разведке Кригсмарине еще в 1943 году, после передачи немцами информации по 'делу 'Моржихи'', докладывал о беспрецедентных поисках, предпринятых германской морской разведкой — немцы перетрясли свои досье и захваченные ими архивы французов, обратились за помощью к японцам, итальянцам и испанцам, целенаправленно допрашивали пленных морских офицеров и эмигрировавших моряков Российского Императорского Флота — никаких следов красного адмирала Лазарева не было, рассказывали ему его друзья за очередной бутылкой коньяка или шнапса, словно он вынырнул со своим чертовым подводным крейсером посреди северной Атлантики.

Немцы возлагали большие надежды на помощь испанцев — действительно, логично было предположить, что Лазарев попал в число особо доверенных людей Кузнецова в те времена, когда тот, под 'скромным' псевдонимом дон Николас Лепанто, не покладая рук, помогал Республике, заработав искреннюю ненависть франкистов, вместе со столь же искренним уважением. Агентура Франко буквально лезла из кожи, пытаясь отплатить дону Николасу за потопление одного из двух современных тяжелых крейсеров, 'Балеареса' — и, разумеется, тщательно отслеживала все его окружение. Нет, никого похожего не обнаружилось.

В отличие от своих учеников, рвавшихся устроить охоту за техническими секретами 'Моржихи', адмирал Енаи понимал бессмысленность этой затеи. Допустим на секунду, разведке Флота удастся добыть весь комплекс технической документации по русскому подводному крейсеру — нет, понятно, что это абсолютно невозможно и потому, что данный комплекс документации составляет не один эшелон чертежей, технологических карт и прочей научно-технической документации, и потому, что все реальные подходы к этим секретам намертво перекрыты советской контрразведкой, так что таковая попытка приведет лишь к провалу не столь уж многочисленной агентуры морской разведки — элементарный анализ показывал, что адаптация русских технологий к японскому судостроению займет никак не менее двух лет, и, не менее трех лет уйдет на строительство более или менее ухудшенного аналога 'Моржихи', то есть, в самом лучшем случае, при невероятной милости Богов, теоретически Империя смогла бы получить некий аналог 'Моржихи' в 1948 году. Затем адмирал поинтересовался у своих учеников, как они оценивают шансы Империи продержаться до 1948 года — естественно, выказать себя законченным идиотом в глазах Учителя не захотел никто.

Единственным шансом на выстраивание Игры, способной предотвратить гибель Империи Восходящего Солнца, старый разведчик считал ставку на людей, никак не на технику — и ключом к такой игре было знание процессов, происходящих среди группировок власть имущих в СССР. К сожалению, такой информации катастрофически не хватало — сталинский Советский Союз был не в пример более закрытой страной, чем Российская Империя.

Надо было знать и позицию русских хозяйственников, и руководства советской тайной полиции — также, очень важно было знать, какие варианты предпочтительны для Красного Императора.

Так что выбора у адмиралов Империи не было.

— 'Иванов'-сама, я хочу предложить Вашему вниманию следующий вариант — вежливо, но с должной твердостью, произнес Енаи — мы согласны на указанные Вами цены применительно к ФВ-190 и двигателям БМВ-801; первую поставку Флот оплачивает каучуком; относительно выбора управляемых крылатых ракет или головок самонаведения мы определимся в течение двух-трех дней; что же касается формы оплаты дальнейших поставок, этот вопрос мы решим позже.

— Мицумаса-сама, позвольте мне выразить согласие с предложенным Вами вариантом — вежливо согласился 'Иванов'.

— Что же касается сроков поставки самолетов и двигателей — мы готовы начать поставки через три недели, если Вас устроит приемка товаров в Нагасаки — сообщил 'Иванов', помня полученные им инструкции, гласившие, что появление японцев в советских портах крайне нежелательно — настолько, что, чтобы избежать этого, Сталин приказал выделить дефицитный торговый тоннаж.

— Нас это полностью устроит — охотно согласился Енаи, отлично понявший подоплеку советского предложения.

После теплого прощания 'Иванов' отбыл в неприметную гостиницу, предназначенную для постоя высших чинов Флота — а адмиралы занялись обсуждением текущих проблем.

— Мицумаса-сама, как Вы считаете, не вышел ли данный вопрос за рамки компетенции Флота? — поинтересовался Нагано, весьма прозрачно намекнув и на грядущие сложности, и, на возможный путь их разрешения.

— Мне вспоминается, Осами-сама, что Коити-сама (маркиз Кидо В.Т.) приглашал меня на чайную церемонию; думаю, что не ошибусь, если предположу, что он будет рад видеть Вас своим гостем — Енаи был на редкость прямолинеен для японца, хотя, в данном случае это было простительно — тяжелейшие переговоры до предела вымотали старого адмирала; а, ведь это было только началом.

Визит к маркизу Кидо.

Вечером того же дня, гостиная в доме маркиза Кидо. Присутствуют лорд-хранитель печати, самый доверенный из советников Микадо, маркиз Коити Кидо, адмиралы Мицумаса Енаи и Осами Нагано.

После ритуального чаепития адмирал Енаи подробно доложил советнику Тэнно о проведенных переговорах и высказал свои соображения по данному поводу.

Маркиз Кидо задумался. Новости были не самыми приятными, но за последние два года маркиз отвык от хороших новостей — блестящий государственный деятель, один из лучших умов Японии, он слишком хорошо понимал, что даже самые блестящие победы Флота и Армии не могут повлиять на подавляющее экономическое превосходство США. Называя вещи своими именами, они лишь оттягивали неизбежное поражение. Можно было лишь сожалеть о том, что популярная в определенных кругах в середине 30-х годов идея оси Берлин-Москва-Токио, при Италии в качестве младшего партнера, не состоялась из-за зоологической русофобии Гитлера. Имея в своем распоряжении большую часть экономического потенциала Евразии и выгодное стратегическое положение, три великие державы спокойно могли осуществить раздел британского и французского 'наследства'. Что же касается США, то, в лучшем для Америки случае, ей бы пришлось умерить свои аппетиты Западным полушарием. Альтернативой этому стала бы ожесточенная морская война в Атлантическом и Тихом океанах, с превосходящими силами евразийских держав. Впрочем, жалеть о прошлом было глупо — сейчас надо было искать варианты, позволяющие ограничиться поражением Империи, не переходящим в абсолютный погром.

У маркиза были прекрасные источники информации, позволяющие знать настроения в высших кругах западных держав — японские финансисты, работающие в Банке Международных Расчетов, присылали ему подробные отчеты о беседах с коллегами.

Вкратце суть этих отчетов можно было выразить в нескольких фразах. В Великобритании хватало людей, по-прежнему сожалевших о расторжении очень выгодного для обеих островных Империй союзного договора 1902 года, но экономическое положение Британской Империи исключало любые попытки самостоятельной игры с Японией. Франция погрязла во внутренних проблемах — проведение ей самостоятельной политики в ближайшие годы было невозможно. Самостоятельная политика Германии, по понятным причинам, исключалась. Ватикан, как обычно, вел сеанс финансовой 'игры на нескольких досках' — договорившись с русскими о согласованной политике в Европе, иерархи РКЦ отнюдь не разрывали налаженных контактов с Ротшильдами и Рокфеллерами. Американцы были откровенны — сожалея о выгодной торговле, имевшей место в прошлом, они прямо говорили и об абсолютных гарантиях, страхующих их от повторения нынешней войны, и о необходимости компенсировать понесенные убытки, и о рынках сбыта американских товаров. Можно было торговаться о второстепенных условиях, но ключевые моменты не подлежали обсуждению.

Решительно непонятно было, чего хочет Россия — нет, в данный момент русские явно хотели ослабить пока еще союзника, попутно заработав денег на поставках Империи, но их стратегические цели оставались неясными. Возможно, что адмирал Енаи был прав — господин Сталин собирался определиться с целями Советского Союза, исходя из хода событий.

Излюбленная в некоторых военных кругах теория об игре на противоречиях между Америкой и Советской Россией вызывала у маркиза неприкрытый скепсис — да, теоретики из армейского Генштаба и штаба Квантунской армии были правы в том, что интересы Америки и России были диаметрально противоположны: Америка была заинтересована в Японии в качестве стратегического барьера, запирающего русских на севере Тихого океана, в то время как России была нужна Япония, являющаяся их передовой позицией, защищающей материковые владения Красной Империи, и форпостом, используя который, русские могли бы начать продвижение к центру и югу Тихого океана. Но было неясно, из чего они делали вывод о заинтересованности Америки и России в сильной Японии.

Для начала, было совершенно непонятно, почему сторонники этой теории считают, что русско-американские противоречия в ближайшее время обострятся до такого уровня, что обе стороны начнут искать союза с Империей — или, по крайней мере, что они дойдут до грани военного конфликта между США и СССР до падения Японии, а не после того. В первую очередь, конечно, это касалось США — получалось, что США простят Японии Перл-Харбор, сохранят ей значительную часть ее нынешних возможностей, ради борьбы с СССР. Маркиз хорошо разбирался в реалиях Америки — он понимал, что если руководство США сойдет с ума настолько, чтобы принять этот, отдающий шизофренией, вариант в качестве основного, то, ему, как минимум, гарантирован тяжелейший внутриполитический кризис.

Не вызывало сомнения то, что янки с удовольствием будут использовать японцев в качестве 'пушечного мяса' — с тем большим, подозревал маркиз, что они не пошли на конфликт с Россией из-за Германии. Американские финансисты не скрывали своего глубочайшего недовольства по поводу того, что русским досталась вся Германия, доходя до открытых сожалений, что союзники не могут выбить Красную Армию из Центральной Европы. Это был ключевой момент — русские настолько сильны в сухопутной войне, что союзники, при всем их экономическом превосходстве, не рискнули схватиться с ними за столь важный для них приз, как Германия. Конечно, свою роль играло и то, что мгновенно переключить пропагандистскую машину было возможно — но не добиться требуемого результата; проще говоря, американцев можно было убедить в том, что 'русские вовсе не хорошие, а очень плохие парни', но для этого требовалась пара-тройка лет. Еще очень важно было то, что единственной гарантией реальной независимости для Японии было господство на море в западной части Тихого океана — а возможное использование японцев в качестве современного аналога сипаев плохо соотносилось с реальной независимостью, скорее, наоборот. Да из требований американцами гарантий невозможности повторения нынешней войны автоматически следовала, как минимум, ликвидация Императорского Флота в качестве реальной силы и переход тяжелой промышленности Империи под контроль янки, как максимум — превращение Империи в островное подобие Сиама.

Что же касалось русских поставок, то русские предложили боевые самолеты, средства ПВО и систему, рассчитанную для поражения тяжелых боевых кораблей. Заинтересованность русских в ослаблении США и зарабатывании денег была видна невооруженным глазом — но в этом маркиз видел и шанс для Империи Восходящего Солнца. В отличие от генералитета он не рассчитывал на то, что удастся измотать Америку настолько, что элита США сочтет подписание почетного для Японии мира менее затратным, чем доведение войны до победного конца — для этого Коити Кидо слишком хорошо знал внутреннее положение США. В случае подписания такого мира США получали не только потерю значительной части капитализации своей экономики, что существенно повышало вероятность рецидива Великой Депрессии, подкрепленного массовым недовольством населения. Маркиз в совершенстве владел английским языком, и, в частности, знал американскую поговорку 'Победа, это когда все солдаты врага убиты — а все вещи в его доме разбиты и переломаны'. Применительно к Германии и Италии даже американская пропаганда не могла объявить США победителем, чересчур уж убедительна и широко известна была роль русских; Франция, по ряду причин, не годилась на роль полноценного врага; так что единственным врагом, победа над которым могла подтвердить авторитет правящих кругов США, оставалась Япония. Но, в случае упорного и эффективного сопротивления появлялся шанс выторговать чуть лучшие условия — это было немного, но приходилось обходиться имеющимся.

Еще одним выводом, сделанным маркизом из русского списка предлагаемых поставок, было то, что русские, во всяком случае, пока, не собираются вести широкомасштабных операций на море — это было пусть и небольшим, но облегчением. Это нисколько не отменяло русскую угрозу континентальным владениям страны Ниппон, но, все же, было чуть лучше угрозы совместного русско-американского десанта.

Маркиз Кидо решился.

— Господа адмиралы, завтра утром я еду во дворец — и буду молить Божественного Тэнно благосклонно одобрить предложение столь преданных его слуг, как Вы, всегда безупречно служивших ему — вежливо проинформировал гостей Коити Кидо.

— Мы счастливы служить Божественному Тэнно — и бесконечно благодарны Вам, Коити-сама, за Вашу бесценную помощь — на правах старшего поблагодарил хозяина адмирал Енаи — у него были все основания быть очень довольным результатами визита, поскольку маркиз Коити Кидо был одним из очень немногих людей, к чьим советам внимательно прислушивался Император, так что его обещание помощи было почти стопроцентной гарантией успеха.

Хозяин и гости обменялись глубокими, выверенными до миллиметра, поклонами, означавшими не только взаимное уважение, но расположение собравшихся друг к другу.

— Я немедленно сообщу Вам, господа, о результатах аудиенции, которой, надеюсь, удостоит своего скромного слугу Божественный Тэнно — на прощание сказал Кидо.

Послесловие первое.

Утро следующего дня, личный кабинет императора Хирохито. Присутствуют император и лорд-хранитель печати, маркиз Кидо.

После чашки чая со сладостями, которой Тэнно неизменно угощал, пожалуй, самого близкого для него человека, после супруги и детей, началось обсуждение текущих дел.

Маркиз доложил Тэнно о ведущихся переговорах — и, высказал свое мнение, почтительно рекомендовав императору одобрить закупки вооружения у СССР, для чего следовало приказать министерству финансов выделить необходимое количество золота.

— Это понятно, Коити-сама — кивнул монарх — если у нас появилась хотя бы тень шанса на относительно благополучное окончание войны, ее надо использовать. Если нам удастся использовать этот шанс, то золото станет ничтожной платой за успех, даже если нам придется отдать русским весь золотой запас Империи; если же Аматерасу не будет к нам благосклонна, то это золото ничему не поможет и ничего не спасет — так что жалеть, по сути, не о чем.

— Я, собственно, хотел обсудить с Вами другой вопрос — как Вы оцениваете эту комбинацию в свете наших внутренних раскладов?

Маркиз Кидо смотрел на своего повелителя — и снова чувствовал глубочайшее уважение не к живому Богу — символу Империи Ямато, а к уже не столь молодому, но неизменно мудрому и мужественному человеку Хирохито.

Маркиз сам был незаурядной личностью — и умел ценить мудрость и силу духа других людей. Хирохито было за что уважать — родившийся болезненным ребенком с замедленным восприятием, юный принц сумел закалить свое тело и развить интеллект. Да, к его услугам были сначала лучшие учителя Японии в знаменитой школе пэров (Гакусюин — школа, в которой учились дети высшей аристократии Японии, в т.ч. отпрыски императорского дома В.Т.), затем его образованием занимались лучшие ученые и военачальники Японии (это действительно так — Хирохито учился в т.н. Институте наследного принца; проще говоря, его учили по специальной программе, составленной для всесторонней подготовки будущего главы государства, лучшие профессора Токийского университета и высшие военачальники Империи В.Т.) — это так, но не зря еще в давние времена было подмечено, что 'Из вязанки соломы не сделать мудреца'.

На плечи совсем еще юного, двадцатилетнего принца лег тяжкий груз — ему пришлось стать регентом Империи, т.е. фактическим императором при тяжело болевшем отце (соответствует РеИ — у императора Есихито было не все в порядке с психикой; к началу 20-х его болезнь обострилась В.Т.); юноша принял этот груз в очень непростое время, когда положение дел в Империи оставляло желать лучшего — помимо обычной борьбы между Тесю и Сацума, страну сотрясали 'рисовые бунты', общество было весьма разочаровано неуспехом 'сибирской экспедиции' (так было принято выражаться в Японии того времени — переводя это выражение на разговорный русский язык, пожелавшая оттяпать русский Дальний Восток Армия Империи Ямато болезненно получила по чувствительным частям организма от сибирских партизан, так что вместо победоносного завоевания, с сопутствующими ему прибылями, получилась бесславная эвакуация экспедиционного корпуса, с очень серьезными для Японии убытками; так что разные группировки увлеченно сваливали друг на друга вину за провал В.Т.).

Воспитанный в классическом стиле, Хирохито, в отличие от многих других принцев императорского дома, все же не стал милитаристом, принципиально не желающим учитывать реалии — хотя при его воспитании и окружении стать таким было легко и просто — маркиз иногда с ужасом думал, что могло ждать Японию, окажись на престоле Тэнно, разделяющий идеи генерала Араки (лидер экстремистов из 'Кодо-ха' В.Т.). Конечно, Хирохито не был пацифистом — но, его систематическая поддержка усилий Кидо, старавшегося не допустить к реальной власти совсем уж безумных милитаристов, давала весомые результаты; при всей нелюбви маркиза к Тодзио и возглавляемой им 'квантунской' группировки, он признавал тот факт, что по сравнению с генералом Араки и графом Тэраути, возглавлявших 'молодых офицеров' из 'Кодо-ха', Хидэки-сама является разумным человеком, отдающим себе отчет в своих действиях.

Эти размышления заняли считанные доли секунды — и, никто не смог бы догадаться, глядя в непроницаемо-почтительные глаза лорда-хранителя печати, что он думает о чем-то кроме наиболее полного и точного ответа на вопрос суверена.

— Дзюсины (бывшие премьер-министры; в описываемое время, после смерти в 1940 году последнего гэнро (советники императора, в т.ч. и по вопросу назначения премьер-министра) эпохи Мэйдзи принца Сайондзи, выполняли функции гэнро В.Т.) испытывают сомнения в том, что достойный генерал Тодзио, без устали выполнявший свой долг перед Вашим Величеством, может и дальше выполнять свои обязанности с полной отдачей — почтительно сообщил маркиз — возможно, ему следует восстановить здоровье, подорванное неустанной службой Вашему Величеству. Этой точки зрения придерживаются достойнейшие принц Коноэ, барон Вакацуки, барон Хиранума и адмирал Окада (соответствует РеИ В.Т.). Конечно, не следует менять кабинет сейчас, когда Флот и Армия отдают все силы подготовке победоносного сражения за оборонительный периметр.

Император задумчиво кивнул — ничего нового маркиз ему не сообщил, если раньше 'группа четверых' расходилась во взглядах на желательные пути достижения мира, будучи солидарной в том, что Империи противопоказана затяжная война, то, после Мидуэя и Гуадалканала бароны Вакацуки и Хиранума встали на точку зрения принца Коноэ и адмирала Окада о плохой совместимости кабинета Тодзио с необходимостью заключения выгодного для Империи мира (соответствует РеИ В.Т.). Их нынешняя позиция была вполне понятна — если Флот и Армия выиграют сражение за Марианские острова, то можно будет продолжить неспешные закулисные маневры, имеющие целью достижение приемлемого для Империи мира с США и Великобританией; если же — нет, то дзюсины объединяться с целью скорейшего свержения кабинета Тодзио.

Позиция пятого дзюсина, адмирала Енаи (Мицумаса Енаи был не только признанным лидером Императорского Флота и бессменным куратором его спецслужб, но и одним из дзюсинов В.Т.), была неизменна — как до начала войны за Великую Восточную Азию он считал прямое столкновение с западными державами, без изменения стратегического баланса, для чего он считал необходимым заключение союза с Россией, самоубийством Империи, так и сейчас он придерживался той же точки зрения, разумеется, сменив средства достижения цели в соответствии с обстановкой. Его позицию, с некоторыми оговорками, поддерживали принц Коноэ и адмирал Окада; с большими оговорками, но, адмирал мог рассчитывать и на поддержку Хироты. Император вполне оценил стремление адмирала, имевшего право доступа к нему, сделать все в полном соответствии со строгими правилами японского политического искусства, для чего Енаи и обратился к маркизу Кидо.

Убежденным противником компромисса, как с западными державами, так и с Россией, был только седьмой дзюсин, генерал Абэ — единственный из дзюсинов, на неизменную поддержку которого генерал Тодзио мог твердо рассчитывать и в победе, и в поражении.

— Полагаю, что дзюсины одобрят любые действия, делающие победу Императорского Флота в грядущем генеральном сражении абсолютно неизбежной — заверил Кидо.

Хирохито слегка прикрыл глаза, показывая, что принял информацию к сведению — тут тоже все было очевидно, в случае победы 'группа четверых' могла продолжить свои дипломатические маневры, имея намного более выгодные позиции; близкий по взглядам к принцу Коноэ и адмиралу Окада, Хирота, давний сторонник варианта с разделом сфер влияния с Советским Союзом и Третьим Рейхом, не вошедший в 'группу четверых' исключительно по причине простонародного происхождения, наверняка поддержит принца и адмирала; генерал же Абэ поддержит все, что позволит укрепить позиции кабинета Тодзио.

Редкий случай, но данная комбинация могла получить единогласную поддержку дзюсинов.

— Сложнее с мнением почтенных Хидэки-сама и Кая-сама (министр финансов в кабинете Тодзио, Кая Окинори В.Т.) — продолжил маркиз Кидо — я не уверен в том, что они не сочтут данную комбинацию покушением на полномочия премьер-министра и министра финансов.

Император молча согласился с лордом-хранителем печати — естественно, эта комбинация, в случае успеха, не только резко усиливала позиции Сацума в вечном противостоянии японской политики, но и обеспечивала их руководству прямой канал связи с господином Сталиным, руководителем той самой страны, которую Тесю считали худшим врагом Империи. Позиция Тодзио по данному вопросу не составляла секрета — а его министр финансов, долгое время обеспечивавший связь деловых людей, занимавшихся освоением богатств Маньчжурии и Северного Китая в Империи, с командованием Квантунской армии, был настроен к Советской России едва ли не более непримиримо, чем сам Хидэки-сама (соответствует РеИ В.Т.).

— Очень жаль, что столь достойные слуги Хризантемового трона, каковыми являются Хидэки-сама и Кая-сама, могут, недостаточно понимая нужды Страны Божественных Шелковиц, сделать грядущую победу Империи чуть менее блистательной — недвусмысленно выразил свою волю Тэнно, понимавший и незаменимость победы при Марианах для дипломатического торга, и полезность прямого канала связи со Сталиным — но, полагаю, другие мои верные слуги смогут помочь им достойно выполнить свой долг перед Империей?

— С Вашего разрешения, Ваше Величество — низко поклонился Императору Кидо — я немедленно обращусь к дзюсинам с просьбой представить свои рекомендации по поводу данной комбинации; и, по получении таковых, почтительно предоставлю их на Высочайшее рассмотрение..

— Я всецело одобряю Ваши действия — согласился Хирохито, одобривший этот ход Кидо; действительно, если дзюсины, представлявшие интересы всех значимых группировок Империи, одобрят данную комбинацию, то Тодзио и Окинори будет просто некуда деться, они даже не смогут подать в отставку, поскольку сделать это накануне генерального сражения за оборонительный периметр будет даже не 'потерей лица', а бесчестием. Впрочем, если даже генерал Абэ будет против, результата это не изменит. Ну а после официального одобрения Тэнно рекомендации дзюсинов, премьеру и министру финансов останется только выполнить полученное распоряжение.

Послесловие второе.

Вечер того же дня, особняк барона Хиранума. Присутствуют: дзюсины — барон Вакацуки Рэйдзиро, адмирал Окада Кэйсукэ, Хирота Коки, принц Коноэ Фумимаро, барон Хиранума Киитиро, генерал Абэ Нобуюки, адмирал Енаи Мицумаса; почетным гостем высокого собрания был лорд-хранитель печати маркиз Кидо Коити.

Ритуальное вкушение чая — банальным чаепитием это назвать мог только гайдзин — продолжалось около часа.

Наконец, поставив чашку на изысканный столик, барон Хиранума, по праву хозяина открыл совещание.

— Господа, Мицумаса-сама стал автором некоего мероприятия, способного, вне всякого сомнения, улучшить положение Империи — сообщил Хиранума — его Императорское Величество желает получить наши рекомендации относительно данного мероприятия.

Подтекст был более чем прозрачен — Император неофициально одобрил подготовленную адмиралом Енаи комбинацию; несомненным сторонником Енаи был и могущественный маркиз Кидо. Дзюсинам предстояло все сделать в точном соответствии с правилами японской политики — т.е., официально все должно было выглядеть следующим образом: адмирал Енаи, подготовив свою комбинацию, вынес ее на рассмотрение остальных дзюсинов; после их одобрения, маркиз Кидо представил ее на рассмотрение Тэнно; после Высочайшего утверждения, эта комбинация становилась обязательной для исполнения кабинетом министров.

Непонятно было другое — почему все делалось в такой неприличной спешке? Согласно 'правилам игры', адмиралу следовало согласовать проект с коллегами индивидуально — и, лишь потом выносить его на общее утверждение; да и маркизу Кидо, в принципе, не следовало присутствовать на собрании дзюсинов.

Адмирал Енаи подробно изложил суть дела, ненавязчиво намекнув на крайний дефицит времени — этот проект следовало реализовывать немедленно, не теряя ни часа, или отказаться от него.

Дзюсины несколько смягчились — служение Тэнно извиняло вопиющее нарушение этикета, так что можно было переходить к сути дела.

— Господа, возможность сорвать наступление превосходящих сил американского флота на оборонительный периметр Империи оправдывает значительные затраты — высказался первым по праву знатности принц Коноэ — полагаю, следует рекомендовать Его Величеству утвердить проект Мицумаса-сама.

Устремления принца были понятны присутствующим — Коноэ рассчитывался с Флотом за неизменную поддержку, заодно пытаясь обеспечить начальные позиции для своего любимого проекта последнего времени, обеспечения нейтралитета СССР.

— Считаю необходимым присоединиться к мнению Фумимаро-сама — победа имперского оружия дороже всего золота мира — поддержал Коноэ адмирал Окада.

Никто из дзюсинов и не сомневался в том, что адмирал поддержит коллегу — удивительно было бы обратное.

— Считаю честью для себя присоединиться к мнению Фумимаро-сама и Кэйсукэ-сама — ожидаемо присоединился к Коноэ и Окада третий противник конфронтации с СССР, Хирота.

С ним также все было очевидно — гражданский премьер-министр имел существенные расхождения во взглядах и с 'группой контроля', и, с 'квантунцами'; налаживание отношений с СССР открывало возможность для Хирота вернуться в правительство.

Полагаю, что Мицумаса-сама сумел найти хорошую возможность усилить Императорской Флот перед решающим сражением — отказ от нее стал бы нарушением долга перед Тэнно — неохотно поддержал предложение адмирала Енаи барон Хиранума.

Позиция барона тоже была понятна — один из самых влиятельных политиков Империи из числа правых радикалов, основатель и председатель могущественного 'Общества основ государства', мягко говоря, не испытывал симпатий к Советской России, что дополнялось личными причинами, поскольку возглавляемому бароном кабинету пришлось уйти в отставку после поражения у Номонхана; также, убежденному милитаристу, неизменно пользовавшемуся поддержкой Армии, не нравилось неизбежное усиление Флота, прямо вырастающее из доверительного контакта с Советским Союзом. Все это было так — но ситуация была настолько критической, что следовало использовать любую возможность усилить позиции Империи.

— Считаю своим долгом поддержать усилия Мицумаса-сама, направленные на усиление Императорского Флота — конечно, затраты будут весьма существенными, но победа дороже любых затрат — высказался барон Вакацуки.

И его воззрения ни для кого не составляли секрета — умеренный политик, тесно связанный с деловыми кругами Японии, барон не пришел в восторг от того, что предполагается выплатить русским изрядную часть золотого запаса Империи; он вообще был сторонником примирения с западными державами — но деваться было некуда, о примирении c США возможно было говорить только с позиции силы, так что приходилось смириться и с контактом Флота с русскими, и с неизбежным сохранением кабинета Тодзио в случае победы в сражении.

— Воинская слава Империи дороже золота, поэтому я считаю своим долгом поддержать предложение Мицумаса-сама — сухо сообщил генерал Абэ.

Точка зрения признанного лидера англофильских кругов Армии, в свое время — категорического противника союза с Третьим Рейхом и Италией, также была известна собравшимся. Если бы у генерала была возможность отвергнуть проект адмирала Енаи, он сделал бы это с превеликим удовольствием — но, к его сожалению, мудрый адмирал Енаи сформулировал свое предложение так, что отвергнуть его в нынешних обстоятельствах, не попав в глупое положение, чреватое 'потерей лица', было невозможно. В самом деле, в покупке оружия, необходимого воинам Империи для битвы со смертельным врагом, пусть продавцом и выступает соседнее государство, чей нейтралитет весьма сомнителен, не только не было ничего недостойного самураев — наоборот, это было образцовым выполнением долга самурая перед Тэнно, препятствовать которому было, самое малое, глупо. Генерал, как и все остальные дзюсины, прекрасно понимал подоплеку этого предложения, но возразить ему было нечего — оставалось только утешать себя тем, что в случае успеха затеи моряков не только укрепятся позиции Империи, но и станет невозможным свержение кабинета Тодзио.

— Коити-сама, имею честь сообщить Вам, что дзюсины имеют честь единогласно рекомендовать Божественному Тэнно одобрить предложение Мицумаса-сама — официально, с должной торжественностью, сообщил лорду-хранителю печати принц Коноэ, выступивший от лица всех собравшихся по праву знатности — письменное решение будет готово в течение четверти часа.

— Я прошу достопочтенных дзюсинов принять мою, самую глубокую и искреннюю, благодарность за то, что они уделили частицу своей бесконечной мудрости, отвлекшись от срочных и важных дел — и занявшись предложением почтенного адмирала Енаи — почтительно поклонился собравшимся маркиз Кидо.

— Позволю себе не согласиться с Вами, Коити-сама — мы всего лишь выполняли свой долг перед Божественным Тэнно, а это не заслуживает благодарности — согласно этикету возразил Кидо барон Хиранума, по праву хозяина высказав мнение всех дзюсинов.

Кидо снова поклонился, всем своим видом выражая почтение советникам Тэнно, и, одновременно, свое несогласие с их нежеланием принять его благодарность.

Послесловие третье.

Поздний вечер того же дня, личный кабинет императора. Присутствуют император и лорд-хранитель печати, маркиз Кидо.

— Ваше Величество, имею честь доложить Вам, что дзюсины единогласно рекомендовали Вашему Величеству одобрить предложение адмирала Енаи — доложил маркиз.

— Выпейте чаю, Коити-сама, Вы сегодня очень устали — доброжелательно улыбнулся своему советнику император — и, расскажите, каков расклад среди моих генро.

Маркиз продемонстрировал свою покорность воле императора, отпив несколько глотков чая.

— Дзюсины барон Хиранума, барон Вакацуки и генерал Абэ одобрили предложение Мицумаса-сама только потому, что его невозможно было не поддержать, не 'потеряв лицо' — начал свой доклад с перечисления противников адмирала Енаи маркиз Кидо — но, если Флот потерпит поражение в генеральном сражении, то адмирала ждут очень нелегкие времена, поскольку эта комбинация немедленно будет поставлена ему в вину. Дело не только в золоте — им не нравится сама идея серьезных договоренностей с Советской Россией, а, на сегодняшний день, Мицумаса-сама является единственным человеком в Империи, у которого не просто есть прямой выход на господина Сталина, но, с которым господин Сталин готов вести серьезные дела.

— Если же Флот победит в битве за оборонительный периметр, эти дзюсины будут ждать серьезной ошибки адмирала, чтобы раздув ее, свергнуть его с вершин власти.

— Согласен с Вами, Коити-сама — задумчиво согласился монарх, в свою очередь, взяв в руку чашку с чаем — но, Вы точно уверены в том, что за этим эмиссаром, генералом 'Ивановым', стоит лично господин Сталин? Это не может быть игра какой-то группировки в русской Армии?

— Ваше Величество, после уничтожения группы маршала Тухачевского в Красной Армии просто нет группировки, способной вести игру такого масштаба — почтительно возразил маркиз — да и сам факт прибытия генерала 'Иванова', того самого человека, который от имени господина Сталина договаривался с фельдмаршалом Роммелем и его сподвижниками, служит убедительной 'верительной грамотой'.

— Очень на то похоже, что господин Сталин этим предложением начал зондаж на поле теневой дипломатии — своим предложением он показывает серьезность намерений, и, дает понять нам, с кем он согласен иметь дело. Ведь он не отправил русского посла просить аудиенцию у меня или принца Коноэ — хотя она была бы дана немедленно; нет, ничего подобного. Он сделал ставку на старые связи имперской военной аристократии — тех самых людей, с которыми Мицумаса-сама искал и находил общий язык почти три десятилетия назад.

— Полагаете, Коити-сама, это однозначный намек на то, что для России сейчас основой основ являются стратегические интересы, а не новомодные идеологические догмы? — Хирохито не столько спрашивал, сколько размышлял вслух.

— Ваше Величество, судя по тому, что сейчас происходит в Европе, и, в особенности, в Германии, коммунистические догмы сейчас являются ничем иным, как прикрытием возрождения Российской Империи — другое дело, что эта Империя не в пример могущественнее, чем при русских царях — высказал свое мнение Кидо — именно поэтому я считаю, что с русскими сейчас можно и нужно иметь дело — невозможно договориться с фанатичными большевиками, не признающими ничего, кроме мировой революции — но, две Империи вполне могут договориться о партнерских отношениях. В конце концов, при Вашем царственном деде Империя Ямато и Российская Империя договорились об устраивающем обе стороны разделе сфер влияния в Маньчжурии (Кидо имеет в виду договор 1907 года В.Т.). У господина Сталина еще в 30-е годы была устойчивая репутация реалиста — по крайней мере, в том, что касалось международных отношений (соответствует РеИ В.Т.); поэтому, я считаю необходимым не отвергать предпринятый им зондаж..

— Рискну выразить Вашу мысль короче, Коити-сама — грустно улыбнулся император — американцы предлагают нам безоговорочную капитуляцию, жизнь на их условиях — но, с потерей чести; поэтому имеет смысл выслушать предложения господина Сталина, хотя бы потому, что хуже уже не будет. Да и опыт немцев дает основания для некоторых надежд..

— Да, Ваше Величество — маркиз Кидо, грубо нарушая этикет, прямо посмотрел Тэнно в глаза — американцы предлагают нам выбор между смертью и жизнью без чести. Собственно, это трудно назвать жизнью — это существование животного или растения, ибо человек не может жить без чести. Насколько удалось выяснить нашим разведчикам, нечто подобное они готовили немцам: по плану Моргентау немцам предстояло сохранить физическое существование, заплатив за это всем, что делает их немцами — честью, воинской доблестью, научными достижениями, промышленным могуществом.

— Немцы нашли выход — Вы это хотите сказать? — спросил Хирохито — И Вы, в отличие от принца Коноэ не опасаетесь того, что господин Сталин планирует устроить у нас коммунистическую революцию?

— Да, Ваше Величество — прямо ответил Кидо — я не верю в то, что фельдмаршал Роммель или генерал-полковник Гудериан стали коммунистами. Еще меньше я готов поверить в то, что господин Сталин вдруг решил начать промышлять примитивным обманом — ведь в 30-е годы Советская Россия оказалась одной из очень немногих стран, которая всегда отстаивала свои стратегические интересы (соответствует РеИ В.Т.). Нет, он для этого слишком умен — он понимает, что репутация государственного деятеля, не делающего глупостей, не менее ценна, чем сильная промышленность, победоносная армия, или золотой запас. Не думаю, что ему нужна коммунистическая революция в Империи Ямато — в его интересах дружественная России страна Ниппон, способная стать опорой России на Дальнем Востоке, а не залитые кровью дымящиеся руины.

— Впрочем, у нас еще есть немного времени — мы сможем посмотреть на происходящее в Германии, и сделать нужные выводы, насколько господин Сталин склонен держать свое слово, данное врагам — закончил маркиз.

— Коити-сама, Вы упомянули о старых связях имперской военной аристократии — Вы не знаете, как обстоят дела со связями наших военных с бывшими немецкими заговорщиками? — осведомился император.

— Государь, насколько я знаю, самые тесные связи с прорусскими кругами германского генералитета поддерживают не армейцы, а моряки — ответил Кидо.

— Хорошо, Коити-сама — поручаю Вам встретиться с Мицумаса-сама, и, передать ему мое поручение, заключающееся в наведении подробных справок у немцев о заключенном ими с русскими соглашении — приказал монарх — нам надо хотя бы примерно знать, на что можно рассчитывать, договариваясь с Советской Россией. Или нет, я вызову его к себе завтра — и Вы поставите ему эту задачу в моем присутствии.

— Пока же отправляйтесь отдыхать — я вызову Хидэки-сама и Кая-сама на десять часов утра. Разумеется, мне понадобится Ваша неоценимая помощь.

Спокойной ночи, Коити-сама.

Спокойной ночи, Ваше Величество.

Послесловие четвертое.

Примерно тоже время, что и в предыдущем послесловии, дом генерала Тодзио. Присутствуют: премьер-министр Империи, генерал Тодзио Хидэки и дзюсин, генерал Абэ Нобуюки.

— Хидэки-сама, прошу Вас принять мои самые искренние извинения за то, что я осмелился побеспокоить Вас в столь неурочный час, прервав Ваш отдых — церемонно извинился генерал Абэ — единственное, что в самой малой степени может извинить мой непростительный проступок, это срочность доставленных мной известий.

— Нобуюки-сама, мой дом открыт для Вас в любую минуту дня и ночи — не может быть и речи о какой-то Вашей вине передо мной — заверил нежданного гостя заинтригованный генерал Тодзио — когда его поднял из постели слуга, сообщивший, что генерал Абэ просит немедленно его принять, первой его реакцией было искреннее удивление, перебившее даже раздражение от неурочного визита. Действительно, Нобуюки-сама, безупречно воспитанный самурай, грубо нарушивший элементарные правила этикета — это было нечто, плохо укладывающиеся в представления генерала Тодзио о жизненных реалиях. Особо интересно было то, что они принадлежали к враждующим группировкам генералитета — так что могло привести генерала Абэ в его дом?

Генерал Абэ сообщил новость — и, по мере изложения, сердце старого самурая покрывалось льдом. Сбывались его худшие опасения — адмирал Енаи начал свою игру с русскими, причем он ухитрился заручиться полной поддержкой маркиза Кидо, склонившего к поддержке Енаи самого Тэнно. Оставалось только вознести свою благодарность Богам за то, что корпоративная солидарность в душе Нобуюки-сама оказалась сильнее не только старой вражды, но и строжайших требований этикета.

— Нобуюки-сама, я не просто благодарен Вам за принесенные известия — я Ваш вечный должник — коротко сказал Тодзио, когда Абэ закончил свою речь.

— Это не стоит Вашей благодарности — я всего лишь исполнял свой долг самурая, имеющего честь служить Тэнно под знаменами Армии — возразил Абэ.

Старые противники обменялись взглядами, прекрасно поняв друг друга — старая вражда не была забыта, но корпоративная солидарность армейского генералитета перед лицом общего врага, командования Флота, была выше внутренних распрей, так что Тодзио и Абэ знали, что могут твердо рассчитывать на поддержку друг друга.

— Не смею дальше отнимать драгоценное время Вашего отдыха — вежливо поклонился Абэ — позвольте мне откланяться, время уже позднее.

— Позвольте, Нобуюки-сама, выразить Вам мою глубочайшую благодарность — ответно поклонился Тодзио — и не менее глубокое почтение, проводив Вас до машины.

— Не могу возразить Вам, в надежде хоть немного загладить мою безмерную вину перед Вами — теперь Абэ решил в мельчайших деталях соблюсти старый этикет.

После вежливого прощания, вылившегося в продолжение обмена взаимными любезностями, генерал вернулся в дом. Приказав слуге принести еще чаю, он погрузился в нерадостные размышления — понятно, что сорвать заключенную Енаи с русскими сделку уже невозможно; завтра его, вместе с министром финансов, вызовут во дворец, где ему будет отдан личный приказ Тэнно, основанный на рекомендациях дзюсинов.

Хидэки Тодзио было плевать на золото, он был бережлив, но не жаден, относясь к той категории людей, для которых деньги являются средством достижения поставленных целей, но, никак не самоцелью. Страшно было другое — Енаи и его сподвижники уже успели о многом договориться с господином Сталиным, если он пошел на то, чтобы поставлять вооружение, рискуя грандиозным международным скандалом. Сейчас надо было думать о срыве этих договоренностей, а не о судьбе нескольких десятков тонн золота.

Традиционный для японской политики вариант решения проблем такого рода, заключавшийся в убийстве ключевых фигур враждебной группировки, отпадал автоматически — во-первых, и Енаи, и Кидо, затевая эту интригу, не могли не понимать, что ставки в этой игре намного выше их жизней, поэтому их наверняка очень хорошо охраняли; во-вторых, убийство лидера Флота и доверенного советника Тэнно почти гарантировало начало гражданской войны между Тесю и Сацума, что, в текущих обстоятельствах, стопроцентно гарантировало гибель Империи.

Убивать эмиссара господина Сталина было бессмысленно, даже если бы его удалось обнаружить и пробиться к нему сквозь охрану — Красный Сегун просто пришлет новое доверенное лицо, вот и все.

Решение надо было искать в другом месте — и бывший шеф Кэмпейтай Квантунской армии (соответствует РеИ В.Т.) застыл в раздумье.

Умевший мыслить логически, он решил начать с начала — как, демоны ада, Енаи вышел на контакт со Сталиным?! Вариантов было ровно два — или адмирал использовал свои старые связи, наработанные еще в те времена, когда он был военно-морским атташе Империи в Петрограде и офицером связи Императорского Флота при адмирале Колчаке, во время его сибирской эпопеи; или он воспользовался своими немецкими связями, выйдя на Красного Сегуна через посредников. В первом случае ничего сделать было невозможно; во втором же, появлялся шанс посеять раздор между адмиралом и его немецкими друзьями. Этот шанс звали Рихард Зорге.

— Я займусь этим завтра, после того, как улажу все навалившиеся дела и текущие вопросы — решил генерал Тодзио — надо будет отдать соответствующий приказ министру внутренних дел, генералу Кисабуро Андо; несколько дней уйдет на соблюдение необходимых формальностей, связанных с необходимостью соблюсти необходимые формальности — и, все. И в любом случае, Вам, Мицумаса-сама, придется объясняться со своим немецким другом, генералом фон Хаусхофером, относительно смерти его ученика. А сейчас надо ложиться и постараться заснуть — завтрашний день будет тяжелым.

Послесловие пятое.

Утро следующего дня, императорский дворец, личный кабинет Тэнно. Присутствуют: император Хирохито, лорд-хранитель печати маркиз Коити Кидо, премьер-министр, генерал Хидэки Тодзио, министр финансов Кая Окинори. Чуть позже посетителем этого кабинета станет адмирал Мицумаса Енаи.

После неизбежных официальных приветствий и предложенного Тэнно чая, настало время перейти к делу.

— Господа, Мы очень озабочены подготовкой к генеральному сражению за оборонительный периметр Империи — официально сообщил монарх тему встречи — к нашей безмерной печали, промышленность не может снабдить Наших доблестных воинов нужным количеством оружия должного качества. К счастью, один из Наших верных самураев, достопочтенный адмирал Енаи, сумел договориться с гайдзинами о закупке необходимого оружия. Наши мудрые советники рекомендовали нам одобрить предложение доблестного и мудрого адмирала Енаи. Поэтому Мы отдаем Вам, господин премьер-министр, и Вам, господин министр финансов, Наш личный приказ — Вы должны, в течение нынешних суток, выделить из золотого запаса, находящегося в ведении министерства финансов, двадцать тонн золота в слитках. Их следует передать достопочтенному адмиралу Енаи. Вот текст моего личного приказа, господа.

Все было ясно — никакие возражения, разумеется, в форме самых верноподданных обращений, были невозможны. Решение было окончательным — его можно было только выполнять, со всем мыслимым рвением и точностью.

— Слуга Божественного Тэнно счастлив выполнить его приказ! — склонился в глубоком церемониальном поклоне генерал Тодзио.

— Слуга Божественного Тэнно счастлив выполнить его приказ! — повторил слова и поклон премьер-министра министр финансов.

— Я не сомневаюсь в том, господа, что Вы безупречно выполните мой приказ — император благосклонно наклонил голову — сейчас же я попрошу Вас немного подождать в приемной Мицумаса-сама, мне необходимо уточнить с ним некоторые детали — и Вы сможете немедленно приступить к выполнению приказа.

— Коити-сама, пригласите адмирала Енаи — вежливо попросил монарх, что было знаком большого благорасположения Тэнно к лидеру Флота.

Вежливо раскланявшись, премьер-министр и министр финансов покинули кабинет. В приемной они имели удовольствие обменяться приветствиями со своим смертельным врагом, после чего им пришлось ожидать его.

Тем временем, Мицумаса Енаи, после должных церемоний, вводился маркизом Кидо в суть дела. Выслушав поручение, данное лордом-хранителем печати в присутствии Тэнно, адмирал почтительно попросил разрешения высказать свои соображения по данному вопросу — и получил его.

— Я сочту честью для себя выполнить любое поручение Божественного Тэнно — начал адмирал с неизбежного предисловия — но, осмелюсь заметить, что, по моему недостойному мнению, корни этой истории лежат намного глубже, чем это принято считать.

— Почтенный господин фон Хаусхофер со времен великого Тэнно Муцухито предлагает к рассмотрению идею союза Германии, России и Империи Ямато против англосаксонских держав, с разделом между ними британского и французского 'наследства'. Его идеи вызвали определенный интерес не только в Германии и России, но и в Империи.

— Должен заметить, что у господина фон Хаусхофера есть ученик, пользующийся и его доверием, и, пользовавшийся доверием покойного генерала фон Шлейхера, весьма, впрочем, близкого к его Учителю.

Император и маркиз обменялись взглядами — трудно было не понять намеки адмирала, практически открыто говорившего о том, что у идеолога германского евразийства есть ученик, бывший доверенным лицом признанного лидера немецких военных-русофилов; тех самых русофилов, которые стали 'мотором' антигитлеровского заговора; русофилов, сумевших договориться со Сталиным. Впрочем, нетрудно было понять и то, на кого намекает Енаи.

— Мицумаса-сама, Вы хотите сказать, что следует сделать должный подарок достойному доверия посреднику, который поможет Империи получить нужные сведения, не 'потеряв лица'? — подыграл Енаи Кидо.

— Коити-сама, Ваша мудрость не знает себе равных среди подданных Божественного Тэнно — и уступает лишь Вашей доброте, поскольку это несказанно облегчит мне выполнение поручения, возложенного на меня Божественным Тэнно — ответил Енаи — лучше этого может быть только присовокупление к этому человеку недостойных подданных Божественного Тэнно, изобличенных в шпионаже на гайдзинов, ибо им не может быть места на священной земле Ямато.

Хирохито слегка прикрыл глаза — чего-то подобного он ожидал; но, в этой игре жизни Рихарда Зорге и членов его группы были меньше утренней росы на лепестках хризантемы, так что отдать их генералу фон Хаусхоферу было ничтожной платой за налаживание дублирующего канала связи со Сталиным.

— Полагаю, что Божественный Тэнно рассмотрит Вашу просьбу, Мицумаса-сама — официально сообщил адмиралу маркиз — впрочем, оба собеседника прекрасно заметили жест монарха.

— Я прошу разрешения удалиться, дабы иметь счастье приступить к исполнению приказа Божественного Тэнно! — отвесил церемониальный поклон адмирал Енаи.

— Действуйте, господин адмирал и дзюсин — и да пребудет с Вами благословение Аматерасу — подчеркнул широту данных Енаи полномочий и свое расположение к нему император, лично обратившись к нему.

— Слуга Божественного Тэнно счастлив выполнить его приказ! — снова склонился в глубоком церемониальном поклоне адмирал Енаи.

После соответствующих протоколу взаимных поклонов и прощания с маркизом Кидо, адмирал Енаи вышел в приемную Тэнно.

Тем временем, монарх возобновил беседу со своим доверенным советником.

— Насколько я помню всю эту историю с господином Зорге, не стоит пытаться передать его адмиралу обычным путем — есть возможность, что смертный приговор будет приведен в исполнение раньше — меланхолично заметил Хирохито.

— Ваше Величество, Вы полагаете, что следует прибегнуть к чрезвычайным мерам? — осторожно поинтересовался Кидо.

— Коити-сама, у Вас еще есть какие-либо иллюзии относительно генерала Кисабуро? Или, может быть, Вы питаете какие-то надежды относительно договоренности с Америкой — после того, что они готовили для Германии? — в голосе императора не было раздражения, только лишь усталость.

Маркизу Кидо оставалось лишь признать правоту своего монарха — действительно, генерал-лейтенант Кисабуро Андо, ныне занимавший должность министра внутренних дел Империи, был весьма яркой личностью даже на общем фоне армейского генералитета, ухитряясь органично сочетать занятия строевой службой и разведкой, разведкой и политикой. Он служил в строевых частях и Военном министерстве, занимался разведкой против США, находясь в должности военного атташе в Вашингтоне — но, в полной мере его таланты раскрылись после официального ухода в отставку с действительной службы. Талантливый разведчик, за время службы в Квантунской армии ставший признанным специалистом по 'русским делам', он поставил тайную войну против Советской России на новую высоту, создав в Маньчжурии молодежную организацию русской эмиграции 'Кио-Ва-Кай', системно занимавшуюся борьбой с СССР во всех областях, от агитации и пропаганды до агентурной разведки и диверсий (соответствует РеИ — 'Кио-Ва-кай' действительно профессионально занималась борьбой против СССР, от информационной войны до подготовки агентов и диверсантов; все сведения о генерал-лейтенанте Кисабуро соответствуют РеИ В.Т.). В 1940 году его таланты оказались остро необходимы 'квантунцам' в Метрополии — им требовался человек, способный создать противовес умеренным политикам внутри организованной принцем Коноэ взамен распущенных политических партий 'Ассоциации помощи трону'. Генерал Кисабуро с блеском выполнил поставленную задачу, снова подтвердив свою репутацию талантливого организатора и убежденного 'ястреба' — 'Молодежный союз' 'Ассоциации помощи трону' стал оплотом 'бешеных', успешно заменив в публичной политике распущенные праворадикальные партии. Впрочем, квалификации офицера спецслужб генерал тоже не потерял, доказав это успешно проведенной операцией по блокированию распространения информации в Японии о поражении Императорского Флота в битве у атолла Мидуэй. В 1943 году генерал Тодзио доверил верному сподвижнику одно из ключевых министерств Империи — министерство внутренних дел.

Что же касалось второго вопроса — маркиз прекрасно помнил представленный адмиралом Енаи весной этого года текст 'плана Моргентау'. Помнил он и свою первую реакцию на этот документ — если янки готовили такое 'будущее' немцам, которых американцы признавали равными им белыми людьми, то, что же ждет японцев?! Точного ответа на этот вопрос не было — но, ничего хорошего для своей страны и своей нации Коити Кидо не ждал, учитывая и тот факт, что немцы все же не нападали на США без объявления войны, устроив Америке 'День позора'. Предварительный зондаж косвенно подтверждал худшие опасения — американцы выдвигали предельно жесткие условия, при этом избегая обговаривать гарантии Японии; фактически, Империи предлагалось сдаться 'на милость победителя', и, это притом, что проявление янки милости к побежденным в принципе было под очень большим вопросом.

Помнил маркиз Кидо и реакцию своего Императора на 'план Моргентау' — внимательно прочитав представленный документ, Тэнно негромко сказал: 'Янки хотят убить Германию, соглашаясь при этом оставить жизнь некоторому количеству немцев'.

Конечно, встал вопрос о подлинности документа — адмирал Енаи заверил монарха своей честью, что документ подлинный; он честно сказал, что этот документ предоставлен ему его немецкими друзьями, которые ручаются за достоверность 'плана Моргентау', поскольку этот текст косвенно подтверждается отрывочными данными, добытыми из десятка независимых источников. Теснейшие связи адмирала с немецким генералитетом были 'секретом Полишинеля' для всех заинтересованных лиц — именно ему могли предоставить секретную информацию такого уровня, благо друзья у него были везде, в Генеральном штабе, абвере, ОКХ, ОКВ, ОКМ. Проще сказать, с кем у адмирала Енаи не было тесных связей — это было командование Люфтваффе.

Коити Кидо посмотрел в глаза своему Императору и увидел в них готовность идти до конца ради спасения страны — собственно, это не было чем-то новым, маркиз помнил, как в последние дни ноября и первые дни декабря 1941 года Тэнно, грубо нарушая все 'правила игры', прямо требовал продолжать переговоры с США до последней возможности, чтобы не упустить даже самый мизерный шанс на заключение мирного договора (соответствует РеИ В.Т.). Нынешний шанс, добытый благодаря усилиям адмирала Енаи, скорее всего, был единственным — и Император был готов на все, чтобы спасти стоящую на краю пропасти Страну Восходящего Солнца, поскольку именно в этом он видел свой долг.

— Ваше Величество, прикажете вызвать во дворец начальника тюрьмы Сугамо? — низким поклоном выразив свое почтение и преданность не живому Богу страны Ямато, но мужественному человеку Хирохито, осознающему предельность риска и ответственности перед страной, спросил Коити Кидо — сейчас титулы отошли на второй план, остались люди, готовые сделать возможное и невозможное для своего Отечества.

— Да, Коити-сама, Вы правы — согласился монарх — у меня ведь есть право помилования.

Через десять минут секретарь Тэнно сообщил потрясенному до глубины души начальнику тюрьмы Сугамо, что ему срочно следует прибыть во дворец — его вызывает к себе лорд-хранитель печати. Он также приказал начальнику тюрьмы принять все меры для сохранения этого вызова в полной тайне.

А, пока два человека, сделавших свой выбор, беседовали, обсуждая имеющиеся возможности.

— Насколько я понимаю, Коити-сама, адмирал не случайно сказал, что у всего этого очень старые корни? — микадо явно хотел еще раз оценить надежность связей Енаи.

— Ваше Величество, я не берусь оценить надежность русских связей Мицумаса-сама, поскольку почти ничего о них не знаю — прямо ответил маркиз — что же касается его германских контактов, то о них можно судить по косвенным признакам.

— Еще до подписания Версальского мира генерал фон Сект, человек, которому было поручено спасти германскую армию от полного уничтожения неизбежным мирным договором, начал работу над созданием тайного рейхсвера — немцы называли его 'черным рейхсвером'. Его доверенными людьми в этом были три офицера — Курт фон Шлейхер, Курт фон Хаммерштейн-Экворд, Эйген Отт. Первый впоследствии стал военным министром и, ненадолго, канцлером Германии — в 1934 году он, вместе со своим ближайшим помощником, начальником абвера, генералом фон Бредовым, был убит эсэсовцами по приказу Гитлера, поскольку он был самым опасным для фюрера человеком в немецкой армии, даже не только лидером русофилов, а лидером всех противников нацистов. Второй тоже прекрасно известен — нам точно известно, что генерал-полковник фон Хаммерштейн-Экворд был последовательным противником нацистов, сторонником союза с Советской Россией; он умер в апреле прошлого года, но, оба его сына, боевые офицеры, были активными участниками антигитлеровского переворота; его же ближайший друг и единомышленник, генерал фон Штюльпнагель, являлся одним из руководителей заговора. В живых остался только генерал-майор Эйген Отт — посол Германии при правительстве Вашего Величества (соответствует РеИ В.Т.).

— Все эти достойные офицеры попросту следовали проложенному задолго до их рождения Пути — Пути, целью которого является союз Германии и России — констатировал император — ведь генерал фон Сект просто модифицировал старую идею союза Германской и Российской Империй в идею союза Веймарской Германии и Советской России.

— Да, Ваше Величество — поклонился маркиз — это старая идея союза континентальных Империй против атлантических Держав. На рубеже прошлого и нынешнего веков она была изменена господином фон Хаусхофером — теперь речь шла не только о противостоянии континентальных держав англосаксам в Европе, на Ближнем и Среднем Востоке, в Южной Азии, на просторах Атлантического и Индийского океанов, но и в великой Восточной Азии и на просторах Тихого океана. Он побывал в стране Ямато — и счел ее 'островной Державой с континентальным мышлением' (подлинное определение Карла фон Хаусхофера В.Т.), куда более близкой Германии и России, чем англосаксам. Достойные самураи, общавшиеся с господином фон Хаусхофером, сочли, что, несмотря на то, что он рожден гайдзином, он является истинным самураем по духу (соответствует РеИ В.Т.).

— Собственно, его слова весьма близки к истине — заметил Тэнно — наши интересы лежат в Великой Восточной Азии, значительная часть которой находится на материке; нам нужна не столько система мировой торговли, созданная англосаксами, сколько замкнутая, самодостаточная Империя. В этом мы действительно ближе к немцам и русским, чем к англичанам и американцам.

— В 20-е годы постепенно становится известной такая фигура, как господин Зорге — продолжил маркиз — человек со многими лицами. Ученик генерала фон Хаусхофера, он пользуется расположением генерала фон Шлейхера. Он живет в Германии и России, перебравшись туда в 1926 году, пишет сочинения коммунистического толка, но, одновременно является постоянным автором журналов, близких к его Учителю и господину фон Шлейхеру (соответствует РеИ В.Т.). Эти журналы никак нельзя назвать коммунистическими, поскольку там обсуждаются и пропагандируются идеи союза Держав Евразии, но не идеи мировой революции. В 1930 году он перебирается в Китай — в это время попавший в опалу на родине генерал фон Сект является главным военным советником господина Чан Кай-ши. В 1936 году, вскоре после смерти генерала, он переезжает на благословенную землю Империи Ниппон — здесь ему покровительствует германское посольство и командование Флота. В Германии идет настоящая охота на коммунистов, тщательно проверяют всех граждан Германии, просто приезжавших в Советскую Россию, не говоря уже о тех, кто жил там постоянно; в Империи Ямато членство в коммунистической партии наказывается смертной казнью — а господин Зорге живет в свое удовольствие, пользуясь покровительством значимых особ, которых нельзя заподозрить ни в наивности, ни в симпатиях к коммунизму.

— Но самое интересное начинается позже — генерал-майор Отт, сразу после назначения его послом (сначала генерал был военным атташе В.Т.), назначает господина Зорге пресс-секретарем германского посольства — продолжил Кидо — и, что не менее интересно, армейская Кэмпейтай берет господина Зорге в разработку только после ослабления позиций принца Коноэ — собственно, аресты членов группы начались за неделю до отставки кабинета принца Коноэ, сам же господин Зорге был арестован в день отставки Его Высочества (соответствует РеИ. В.Т.). Адмирал Енаи использует все свои возможности для того, чтобы воспрепятствовать официальной передаче дела Зорге в ведение армейской Кэмпейтай — и генерал Тодзио вынужден согласиться на то, чтобы это дело вело министерство внутренних дел и прокуратура. А дальше начинается самое интересное — господин Гитлер лично требует передачи господина Зорге Германии, но руководство Флота занимает принципиальную позицию, и, господину Гитлеру приходится удовлетвориться выражением официальных сожалений о невозможности такой выдачи.

Монарх и его лорд-хранитель печати обменялись понимающими улыбками — нет, конечно, они ни на секунду не верили в причастность адмирала Енаи и принца Коноэ к работе на ГРУ; равно они и не верили в то, что группа Зорге занималась обычным шпионажем. Разговоры о шпионаже были прикрытием куда более серьезных вещей — сторонники союза Германии, России и Японии решили повернуть события таким образом, чтобы сам ход событий подтолкнул евразийские Державы к заключению формального союза, раз уж им не удалось сначала заключить союз, а потом приступить к переделу миру.

Для себя Тэнно признавал логичность союза с Россией. Имея подготовку офицера Генштаба, он понимал бредовость идей, изложенных в 'Меморандуме Танака' — хорошо, допустим, мы 'скрестим мечи с Россией на полях Маньчжурии', более того, сумеем победить ее с относительно небольшими потерями, а дальше что? Наступать на Иркутск — или, как договаривались иные, явно злоупотребившие саке, 'ястребы', до Урала? Кадровые офицеры должны были понимать, чем закончится такой поход, при очень ограниченных возможностях снабжения наступающей группировки — участь Великой Армии Наполеона будет не худшим вариантом! Другим вариантом была идея отторжения у России Приморья и Забайкалья — военная разведка даже начала консультации с принцем Кириллом о возможности его коронации в качестве монарха 'Сибирь-го', но у него хватило ума отказаться (соответствует РеИ В.Т.) — армейские 'ястребы' так и не поняли двух простых вещей: во-первых, в Приморье и Забайкалье нет жизненно необходимых Империи ресурсов, во-вторых, Бисмарк был прав, сказав, что 'русские всегда приходят за своими долгами', так что, начиная с момента отторжения у России ее территорий, ответный удар с Севера становился лишь вопросом времени! Говорить об ограниченности ресурсов Империи с 'ястребами' было бесполезно — они принципиально не желали понимать экономические реалии, заключавшиеся в том, что Империя могла позволить себе воевать на одном фронте, причем, недолго. Но, наличие могущественного союзника на континенте — а, лучше двух — меняло все! Имея обеспеченный тыл на материке, Империя могла сосредоточить свои ресурсы на морском театре — и, получать необходимые ресурсы для войны на Тихом океане в обмен на тот же каучук, которого у нее было в избытке.

Мысленно император проклял идиотизм 'ястребов', желавших захватить все возможное и невозможное — и, в итоге, поссоривших Империю с ее, пожалуй, самым перспективным союзником.

Правда, для Тэнно не вполне понятен был ход событий, приведших к разгрому Германии — если с военным переворотом все было очевидно, то, предшествующие события для него оставались загадкой. Пройдя обучение у лучших военачальников Империи, император имел все основания считать себя сведущим в военном деле человеком — если поражения, которые наносила Красной Армии лучшая армия мира, были вполне объяснимы, то последовшая за этим череда избиений Вермахта, причем, почти без промежутка, который объяснялся бы накоплением опыта, внятных объяснений не имела. Для наблюдателя со стороны это выглядело так — сначала ученика, старательного, но не слишком умелого, раз за разом побеждает мастер; затем, ученик, как в сказке, мгновенно становится Мастером — и жестоко мстит обидчику. Но монарх Империи Восходящего Солнца был слишком умным, хорошо образованным и информированным человеком для того, чтобы верить в сказки.

Здесь было что-то другое — что-то, имевшее своей основой колоссальный труд, усилия интеллекта и воли.

Наличие просоветских, или, скорее, прорусских сетей влияния в Германии не подлежало сомнению. Их целью было заключение союза континентальных держав — это тоже было очевидно. Поскольку союз не заключают со слабыми, сразу возникал вопрос — что такое немецкие заговорщики знали о России, что пошли на союз с ней?

Естественно, тут же возникал вопрос — в чем источник истинной силы России?

В вариант всесторонней помощи заговорщиков, или, любимый армейскими разведчиками вариант прокоммустического заговора в военной верхушке Германии Тэнно попросту не верил — никакая помощь заговорщиков не может помочь научиться воинскому искусству плохой армии, не сможет помочь безнадежно отстающей качественно промышленности вдруг начать массово производить лучшее в мире оружие.

А немцы что-то подобное, похоже, знали давно — иначе трудно объяснить упорное стремление немецкой военной элиты к союзу с Россией; и, если стремление к союзу Германской и Российской Империй было понятно, то упорное желание договориться с полуживой Советской Россией 20-х годов император понимал куда меньше — нет, понятно было желание изгоев Версаля получить выгоды от совместного сотрудничества, но, у него было такое впечатление, что этим все не исчерпывалось..

Впрочем, сейчас надо было решать текущие вопросы — и надеяться на то, что адмирал Енаи сумеет выиграть шанс, позволяющий спасти Японию.

— Если я правильно понял Вашу мысль, Коити-сама, то господин Зорге использовал работу на русскую военную разведку в качестве прикрытия своей основной деятельности — связного между сторонниками союза Германии, России и Империи — высказался монарх.

Маркиз молча поклонился, выражая свое согласие — Хирохито, посмотрев на своего доверенного советника, поняв, насколько дорого ему обошлись эти дни. Немолодой, не очень здоровый человек, он очень устал — но монарх не мог отпустить его отдыхать, при всем желании, поскольку сегодня предстояло сделать еще очень многое.

Молчание двух уставших людей прервал доклад секретаря, сообщившего, что начальник личной охраны Тэнно встретил начальника тюрьмы Сугамо господина Исидзима, провел его во дворец, и, теперь ждет дальнейших инструкций.

— Пригласите его ко мне в кабинет — приказал монарх — лорд-хранитель печати будет говорить с господином начальником тюрьмы в моем присутствии.

Через пять минут приказ был выполнен — с трудом скрывавшего состояние полной потери понимания происходящего тюремщика доставили в личный кабинет Божественного Тэнно. После серии церемониальных поклонов к нему обратился маркиз Кидо.

— К моей безмерной печали, господин начальник тюрьмы, произошел инцидент, бросающий тень на судебную систему Империи Ямато — сообщил маркиз, глядя на тюремщика, переставшего дышать при упоминании инцидента — но, вновь обретшего эту полезную для человека способность при уточнении того, что это касается судебной системы, а не тюремного ведомства — находящийся во вверенной Вам тюрьме приговоренный к смертной казни господин Зорге воспользовался правом подачи прошения о помиловании Божественному Тэнно — но, к стыду нерадивых слуг Императора, экземпляр этого прошения потерялся в одной из канцелярий. Такое категорически недопустимо в Империи Восходящего Солнца, известной своим строжайшим соблюдением законов, поэтому Вам следует незамедлительно позаботиться о том, чтобы господин Зорге повторно написал прошение о помиловании — и сегодня же доставить его во дворец, передав в руки лично начальнику телохранителей Божественного Тэнно. Разумеется, этот прискорбный инцидент должен держаться в строжайшей тайне, поскольку разглашение его неизбежно бросит тень на честь Империи. В этой папке находится подготовленный экземпляр прошения, с переводом на немецкий язык, на тот случай, если у господина Зорге возникнут какие-то вопросы; ему надо лишь подписать его.

Начальник тюрьмы заверил лорда-хранителя печати в своей бесконечной преданности Тэнно и лично ему, строжайшем исполнении данного ему поручения, и, откланявшись, уехал.

Исидзима действительно все понял — опытный профессионал пенитенциарного ведомства, начальник одной из самых известных тюрем Империи, он привык к непростым заключенным, но, Рихард Зорге был самым сложным заключенным за всю его многолетнюю карьеру. Высокопоставленный сотрудник германского посольства, обвиненный в работе на Коминтерн, он, даже в заключении, пользовался негласным покровительством разведки Флота; при этом, вопреки существующему порядку, его дело вела не Кэмпейтай, а полиция МВД. Мало этого, начальника тюрьмы в свое время вызвал лично премьер-министр Тодзио, в то время исполнявший обязанности министра внутренних дел, для того, чтобы лично распорядиться об особой охране этого заключенного, исключающей любую возможность побега или самоубийства.

Сейчас игра Армии и Флота вокруг этого человека вступила в новую фазу — начальник тюрьмы прекрасно знал то, что Зорге подавал на кассацию, отклоненную под формальным предлогом, но, никакого прошения о помиловании он не подавал. Вполне были понятны и намерения могущественного маркиза Кидо, недвусмысленно подтвержденные личным присутствием Тэнно — одно то, что он назвал Зорге 'господином', а не 'гайдзином', говорило очень многое; требование же строжайшего соблюдения закона означало, что заключенный должен остаться жив до рассмотрения его прошения — или, называя вещи своими именами, до его освобождения, поскольку сомнений в милости императора быть не могло. Это сулило начальнику тюрьмы большие хлопоты в ближайшем будущем — но, и, избавление от немалой обузы, каковой был господин Зорге. В любом случае, ни о каких намеках добрым знакомым из Кэмпейтай речи быть не могло, это тюремщик понимал — в противном случае сеппуку станет для него неслыханной милостью. Уровень подготовки недвусмысленно намекал на это — ведь ему вручили даже напечатанный текст прошения, что однозначно исключало возможность утечки информации через секретаря.

Примчавшись через два часа на работу, он не кинулся в камеру к Зорге, как поступил бы на его месте менее опытный человек — нет, он спокойно прошел в свой кабинет, обговорил текущие вопросы с несколькими подчиненными, и, только после этого вызвал к себе командира группы надзирателей, охранявших Зорге. Это не могло вызвать каких-то подозрений — содержание 'особого узника' находилось под его личным контролем, так что вызов этого подчиненного был вполне обыденным делом.

— Как поживает Ваш подопечный? — осведомился начальник тюрьмы после почтительного приветствия подчиненного.

— Все, как обычно — здоровье у него в порядке, жалоб и просьб нет — доложил командир группы, тридцать лет прослуживший тюремным надзирателем, и, из них, почти двадцать лет охранявший государственных преступников — так что за это время он успел начисто отучиться проявлять интерес ко всему, что не касалось его прямых обязанностей.

— Письменное подтверждение того, что жалоб нет, у него брали? — деловито осведомился начальник тюрьмы.

— Никак нет — доложил надзиратель, слегка удивившийся вопросу — Зорге был спокойным заключенным, никогда не доставлявшим неприятностей надзирателям, за что пользовался их симпатией — насколько можно было вообще говорить о симпатии в этих обстоятельствах.

— Вот что — начальник тюрьмы изобразил едва заметные колебания, должные навести надзирателя на мысль, что начальнику просто не хочется идти в камеру к Зорге — приведите его ко мне в кабинет, пусть он подпишет такое подтверждение.

— Слушаюсь, господин начальник! — вытянулся в струнку надзиратель — Разрешите идти?

— Идите — кивнул начальник тюрьмы, поворачиваясь к доставленным секретарем неразобранным бумагам.

Идя по коридорам, командир надзирателей слегка удивился поручению, но, резонно решил, что это просто не его дело — заключенный действительно особый, во всех смыслах, так что лишняя бумага, подписанная им об отсутствии у него жалоб на условия содержания, будет только на пользу, в том числе, и ему лично.

Через полчаса Рихард Зорге был в кабинете начальника тюрьмы. Побег отсюда исключался, поэтому оба доставивших его надзирателя остались у двери снаружи.

— Здравствуйте, господин Зорге! — приветствовал его начальник тюрьмы.

— Здравствуйте, почтенный господин Исидзима! — вежливо отозвался Зорге.

— К сожалению, написанное Вами прошение о помиловании, нижайше поданное на имя Божественного Тэнно, было потеряно нерадивыми служащими канцелярии — этот прискорбный инцидент настолько бросает тень на государственный аппарат Империи, что мне прямо об этом сказали сегодня, во время вызова во дворец — начальник тюрьмы решил говорить прямо, понимая, что у Зорге есть основания опасаться провокации.

— И с кем же Вы беседовали во дворце? — разведчик старался понять, что происходит.

— С лордом-хранителем печати, маркизом Кидо — тюремщик резонно решил не упоминать о присутствии Тэнно, поскольку справедливо считал, что Зорге может в это не поверить.

— Могу я ознакомиться с текстом прошения? — попросил резведчик, выигрывая себе время для размышления.

— Будьте добры — согласился начальник тюрьмы, протягивая ему папку с текстом пршения.

Прошение было напечатано на двух языках, немецком и японском — авторы данной интриги явно знали, что Зорге плохо знает японский язык, но это ничего не значило, поскольку было прекрасно известно всем заинтересованным лицам.

Сначала Зорге прочитал версию текста на немецком языке — это уже было интересно, ни о каком признании вины речи не было, была лишь просьба о помиловании. Разведчик прочитал текст вторично, вчитываясь в каждую букву — нет, вопрос признания или отрицания вины вообще не ставился, была лишь просьба помиловать. Зорге прокручивал варианты: провокация армейцев? Нет, такое прошение им ничего не дает, это глупо, тем более что смертный приговор мне уже утвержден; какая-то игра с СССР, для которой морякам нужно мое помилование? Это возможно — кстати, сюда неплохо укладывается участие маркиза Кидо, имеющего непростые отношения с 'ястребами'..

Собрав свои скромные познания в японском языке, Рихард Зорге начал читать часть текста, написанную на японском, разумеется, пропустив многочисленные титулы Микадо — результат, к его удивлению, не отличался от текста на немецком языке. Подумав, разведчик решил попытаться добыть дополнительную информацию.

— Господин Исидзима, могу я попросить Вас об услуге? — спросил Зорге.

— Да, господин Зорге, я Вас слушаю — вежливо ответил тюремщик.

— Не можете ли Вы мне сказать, как обстоят дела на советско-германском фронте? — спросив это, разведчик обратился в слух.

— В настоящее время — никак, поскольку его не существует — Германия капитулировала 9 мая сего года, после переворота, руководимого фельдмаршалом Роммелем — обстоятельно ответил начальник тюрьмы, прекрасно понявший подоплеку заданного ему вопроса — сейчас почти вся территория Германии оккупирована Красной Армией.

Радость, которую испытал при этом ответе Рихард Зорге, заметил бы даже младенец — действительно, это было счастьем для него. Заодно и снимался вопрос о происходящем — Флот начал 'тур вальса' с СССР и, похоже, его единомышленниками в Германии.

— Господин Исидзима, прошу Вас принять мою самую искреннюю благодарность за Вашу услугу — искренне поблагодарил Зорге.

— Счастлив быть Вам полезным — слегка поклонился тюремщик — кстати, Вам нужна ручка?

— Да, благодарю Вас — ответил Зорге — и подписал прошение.

— Благодарю Вас, господин Зорге — вежливо поклонился заключенному начальник тюрьмы — если бы это увидели его подчиненные, то когнитивный диссонанс им был бы гарантирован — и, у меня есть к Вам ответная просьба, если Вы разрешите?

— Я к Вашим услугам, господин Исидзима — ответил столь же вежливым поклоном Зорге, догадывавшийся, о чем его сейчас попросят.

— Ближайшие несколько дней будьте очень осторожны — тюремщик выделил интонацией слово 'очень' — никоим образом не подвергая сомнению Вашу доблесть, я хочу лишь напомнить Вам, что иногда осторожность воина намного страшнее для его врага, чем его смелость.

— Я выполню Вашу просьбу, господин Исидзима, выполню самым неукоснительным образом — заверил тюремщика разведчик, прекрасно понявший подоплеку настоятельного совета, облеченного в вежливую просьбу — впрочем, Зорге ничуть не сомневался в уме начальника тюрьмы Сугамо, сумевшего сделать правильные выводы из всей этой истории — и бесконечно благодарен Вам за Вашу доброту.

Заключенный и тюремщик обменялись взглядами и синхронно поклонились друг другу — они поняли друг друга.

После этого, вызвав служебную машину, начальник тюрьмы поехал домой — он слишком хорошо понимал, сколько его подчиненных информируют прокуратуру и министерство внутренних дел, спецслужбы Армии и Флота, чтобы демонстративно отклоняться от привычного графика. Он очень надеялся на то, что дневная поездка прошла незамеченной, благо ему хватило профессионализма доехать на служебной машине до министерства внутренних дел, заручиться содействием старого друга — и приехать ко дворцу на общественном транспорте. Сейчас он приехал домой, спокойно поужинал, переоделся в штатское — супруга не имела привычки задавать ему ненужные вопросы — и поехал в центр Токио. Насколько он мог судить, все прошло хорошо — слежки за ним не было, а с остальным справился бы и младенец: надо было доехать до окрестностей дворца, позвонить из телефона-автомата по нужному номеру, подождать начальника личной охраны в заранее оговоренном месте, передать ему папку с подписанным прошением и вернуться домой.

Пока маркиз Кидо готовил свой новый ход в Игре, генерал Тодзио занимался своими делами — написав распоряжение министерству финансов, в рекордные сроки проведя его по канцелярии, и, наконец, передав его адмиралу Енаи, сопровождаемому министром финансов, генерал занялся текущими делами Военного министерства. Дела были не слишком хороши — не хватало годного без ограничений личного состава для вновь формируемых дивизий, в дефиците были стрелковое оружие и артиллерийские орудия. Отчаянно не хватало опытных офицеров и унтер-офицеров. Генерал понимал, что формируемые дивизии являются эрзацем военного времени — да, их много, но, по качеству они и приблизительно не равны дивизиям довоенного формирования.

Вызвать верного сподвижника удалось только вечером — генерал-лейтенант Кисабуро выглядел загнанной лошадью, которую по недосмотру забыли пристрелить.

После взаимных приветствий и обязательного чаепития старые товарищи приступили к беседе.

— Как обстоят дела, Андо-сама? — осведомился Тодзио.

— Не слишком хорошо, Хидэки-сама — честно ответил старому товарищу и давнему покровителю генерал Кисабуро — уменьшать нормы, отпускаемые по карточкам, далее нельзя (в Японии МВД занималось не только охраной правопорядка, но и контролировало органы власти на местах В.Т.), иначе подданные Тэнно начнут умирать от голода; а с рисом в Метрополии лучше не будет, поскольку здоровые мужчины мобилизованы, а азотных удобрений нет (соответствует РеИ по состоянию на 1943 год — в 1944 году было уже хуже, хроническое недоедание на грани голода было нормой для подавляющего большинства населения Метрополии В.Т.). Собственно, ситуацию как-то спасает разрешение огородов и то, что полиция закрывает глаза на черный рынок (соответствует РеИ В.Т.). Общественный порядок поддерживается хорошо, но в остальном дела обстоят не самым лучшим образом — все предприниматели, от мелких субподрядчиков до дзайбацу, накапливают неучтенные запасы, предпочитая держать сбережения в них, а не в деньгах (соответствует РеИ — иена к этому времени обесценилась многократно, гиперинфляция стала нормой жизни В.Т.); собственно, согласно действующему законодательству их всех следует повесить, как саботажников; якудза и корейцы теряют последнее уважение к закону Империи — но их уничтожение будет означать уничтожение черного рынка, позволяющего выживать населению (соответствует РеИ В.Т.).

— У меня тоже плохие вести, Андо-сама — сообщил генерал Тодзио — и ввел генерал-лейтенанта в курс дела.

— Изящно сделано, Хидэки-сама — впрочем, глупцом Мицумаса-сама никогда не был — высказался Кисабуро — опротестовать эту сделку невозможно, не 'потеряв лица' при этом; а пресечь линию жизни Мицумаса-сама сейчас, когда сделка утверждена Тэнно, означает поднять мятеж против Божественного Тэнно.

— Очень изящно сделано, почерк настоящего Мастера — задумчиво повторил он — никакого ущерба чести самурая в этой покупке не усмотрят даже самые строгие ревнители чести, безупречно исполняющие все заветы 'Буси-до' и 'Хага-курэ'.

— А под прикрытием этой торговли Мицумаса-сама может спокойно договариваться с господином Сталиным, в особенности, если Флот выиграет сражение за оборонительный периметр Империи — продолжил разведчик — при молчаливой поддержке маркиза Кидо, если не самого Божественного Тэнно; так что все возможности стать Роммелем Империи у него будут, если нам не удастся своевременно 'вставить ему палки в колеса', как гласит русская поговорка.

— У русских интересные поговорки — заметил Тодзио — но сейчас, Андо-сама, нам следует заняться практикой, а, именно, осложнить отношения Мицумаса-сама с его партнерами.

— Господин Зорге — утвердительно ответил министр внутренних дел — что же, все будет сделано согласно законам Империи Восходящего Солнца — его кассационная жалоба давно отклонена, надо только провести распоряжение по инстанциям, не привлекая к этому излишнего внимания, вот и все. Через три-четыре дня можно привести приговор в исполнение.

Генерал Тодзио утвердительно прикрыл глаза, окончательно утверждая смертный приговор, вынесенный Рихарду Зорге кланом Тесю.

Тем временем, смертельный враг клана Тесю не терял времени даром — лично проконтролировав получение золота, он пил кофе, сваренный синеглазым шатеном, в котором посвященные в серьезные тайны легко узнали бы генерала 'Иванова'.

— Товар в обмен на золото, 'Иванов'-сама — предложил он окончательный вариант оплаты.

— Согласен, Мицумаса-сама — поклонился 'Иванов' — в первой партии будут 100 учебных 'Рейхенбергов', 500 двигателей к ним, инструкторы и оборудование для учебного центра, 200 ФВ-190, 400 двигателей ВМВ-801. Мы доставляем все в военно-морскую базу Нагасаки — там же состоится расчет за доставленную партию.

— Треть золота от общей цены 'Рейхенбергов', полный расчет серебром по курсу — за инструкторов и оборудование, плата каучуком по оговоренной цене — за истребители и двигатели — подтвердил Енаи — остается решить вопрос с сопровождением пароходов с грузом.

— Вас устроит такой вариант, Мицумаса-сама — 'Иванов' добросовестно действовал согласно инструкции — до входа в Сангарский пролив конвой сопровождают корабли Тихоокеанского флота, затем сопровождением займутся доблестные моряки Императорского Флота?

— Полностью устроит, 'Иванов'-сама — охотно согласился адмирал Енаи, понимавший нежелание русских пускать японцев в свои военно-морские базы — и, считавший нежелательным появление русских военных моряков в базе Императорского Флота; конечно, на русских пароходах будут подчиненные господина Воронцова, но это — неизбежное зло.

— Есть еще один вопрос, который мне бы хотелось с Вами обсудить — продолжил адмирал — есть возможность, что в ближайшее время господин Зорге будет помилован Божественным Тэнно; разумеется, будет весьма желательно, чтобы он покинул территорию Империи, по возможности, быстрее.

Генерал был впечатлен — это означало, что, как минимум, маркиз Кидо вступил в игру на стороне Енаи.

— Это весьма приятная новость, Мицумаса-сама — вежливо сообщил он — великому монарху, каковым, без сомнения, является Божественный Тэнно, приличествует милосердие; но, я не вполне уверен, что присутствие господина Зорге на территории советского посольства будет полностью соответствовать дипломатическому протоколу — хотя, при необходимости, это возможно.

— Господин Зорге является гражданином Германии — полагаю, лучшим вариантом станет его доставка в немецкое посольство — вопросительно сказал Енаи.

— Без сомнения, Ваша мудрость, Мицумаса-сама, не знает себе равных — согласился генерал — действительно, этот вариант позволял полностью соблюсти приличия, поскольку юридически Зорге попадал на территорию Германии, и гарантировал его безопасность — вряд ли даже самым безумным 'ястребам' пришло бы в голову убивать советского разведчика на территории посольства, хотя его охрану стоило усилить.

— Полагаю, стоит разместить во внешней охране немецкого посольства морских пехотинцев, во избежание гипотетических инцидентов — заметил Енаи, хорошо знавший, на что способны 'ястребы', во время 'инцидента 26 февраля' всерьез охотившиеся за принцем Сайондзи (соответствует РеИ В.Т.).

'Иванов' молча поклонился — советской военной разведке Зорге был нужен живым и здоровым, поскольку надо было и разобраться в причинах провала резидентуры 'Рамзай', и крепить связи с немецким генералитетом, не говоря уже о том, что эксперты такого класса, как он, специализирующиеся по Японии и Китаю в ближайшие годы стоили золота в собственном весе.

— Ну что же, 'Иванов'-сама, всего Вам доброго — к сожалению, я не смогу проводить Вас завтра на аэродром — грустно улыбнулся адмирал — поэтому позвольте пожелать Вам доброго пути сейчас. Надеюсь на Ваше возвращение.

— Благодарю Вас, Мицумаса-сама — ответно улыбнулся японскому адмиралу генерал ГРУ — со своей стороны, позвольте выразить уверенность в нашей будущей встрече.

Разведчики торжественно поклонились друг другу, выражая взаимное уважение.

В императорском дворце в это время тоже работали — в секретариате Его Величества доверенные люди маркиза Кидо оформляли помилование Рихарда Зорге. Лорд-хранитель печати понимал, насколько все зыбко — малейшая утечка информации, и разведчика просто прикончат в тюрьме; кроме того, чутье, отточенное многолетней жизнью рядом со смертью, буквально кричало ему, что времени у него нет — впрочем, безупречная логика подсказывала то же самое, поскольку ни малейших оснований считать генерала Тодзио глупцом не имелось.

Следовало вызвать министра правосудия, в ведении которого находилась прокуратура, во дворец, дать ему подписать подготовленные документы, и отправить в тюрьму Сугамо в сопровождении людей адмирала — это позволит и соблюсти букву закона, согласно которой помилование Зорге находилось в ведении министерства правосудия (обычно используется термин 'министерство юстиции', но до реформы 1947 года соответствующее ведомство дословно называлось именно так В.Т.), и надежно обеспечить его безопасность.

Хорошо хоть, что недавно позвонил адмирал, оговоренным кодом сообщивший, что у него все в порядке, а подробности он доложит лично.

Вернувшись в кабинет Тэнно, маркиз доложил своему повелителю о состоянии дел.

— Это хорошо, Коити-сама, что все пока идет по плану — кивнул монарх — и вдвойне хорошо, что адмирал Енаи приедет доложить о делах с Россией.

— С Вашего разрешения, Ваше Величество — Кидо дождался кивка императора и продолжил — Вы хотите побеседовать с Мицумаса-сама о русских загадках?

— Вы правы, Коити-сама — согласился Хирохито — мне кажется, что это может быть насколько поучительная, настолько и своевременная беседа. Я бы даже сказал, что эта беседа несколько запоздала — полагаю, ее бы стоило провести еще год назад, когда позиции Империи были намного более убедительными.

— Боюсь, Ваше Величество, что год назад диалог с Россией был бы куда менее возможен — осторожно заметил советник.

— Можно только сожалеть о том, что достойная всяческого одобрения гордость свершениями предков, сумевших победить сильнейшего врага, перерастает в неуважение к достойному врагу, сумевшему извлечь правильные уроки из прошлых поражений — заметил монарх — самураю пристала гордость, но не зазнайство, уверенность в своих силах — но не переходящая в глупость самоуверенность.

Маркиз Кидо с трудом подавил тяжкий вздох — если бы у 'ястребов' присутствовали перечисленные Тэнно качества, события развивались совсем иначе.

— Коити-сама, когда приедет Мицумаса-сама? — деловито уточнил император.

— Примерно через полчаса, Ваше величество — доложил советник.

— Превосходно — я приглашаю Вас и адмирала разделить со мной вечернюю трапезу — официально сообщил Тэнно — если Вас не затруднит, Коити-сама, отдайте распоряжения слугам.

К тому моменту, когда адмирал Енаи переступил порог личного кабинета Тэнно, там был накрыт стол на троих.

После церемонии приветствия Тэнно повторил приглашение уже и для адмирала Енаи, что, согласно придворному этикету, было неслыханной честью и знаком редкого расположения императора.

После позднего ужина, с аппетитом съеденного тремя уставшими людьми, настало время серьезного разговора.

Как раз слуги подали чай — можно было начинать разговор.

Адмирал Енаи доложил результаты прошедшего дня, выразив свои надежды на то, что удастся достичь взаимопонимания с Россией и по иным вопросам; маркиз Кидо, в свою очередь, поставил адмирала в известность о предпринятых шагах, выразив надежду на то, что не далее как послезавтра господин Зорге окажется в посольстве Германии. После обмена мнениями по этим вопросам, к беседе подключился монарх.

— Мицумаса-сама, Вы являетесь одним из лучших в Империи знатоков России — мне хотелось бы знать Ваше мнение об истинном источнике силы России, выразившимся в частности, в ее недавних победах на суше и море — Хирохито тоже очень устал за день, поэтому пожелание монарха было выражено очень прямолинейно для японца.

— К моему величайшему стыду, Ваше Величество, мои знания этой страны подобны зернышку риса рядом с горой Фудзи — высказался адмирал — чем больше я узнаю об этой загадочной стране, тем лучше понимаю, насколько ничтожны мои знания.

— Символом России раньше называли двуглавого орла, сейчас часто называют медведя — я думаю, что это не вполне так — настоящим символом России должна считаться кукла-матрешка.

— Матрешка это такая забавная конструкция, когда в одной кукле прячется другая, меньшего размера, в ней — еще более миниатюрная, и так далее, если я не ошибаюсь, Мицумаса-сама? — напряг память Тэнно.

— Вы совершенно правы, Ваше Величество — почтительно поклонился адмирал — только я бы почтительнейше добавил, что каждая кукла является тайной — и чем меньше кукла, тем больше сокрытая в ней тайна. Кстати, корни русской матрешки находятся в Империи Восходящего Солнца, что признают сами русские — все началось с того, что кто-то из русских путешественников привез то ли одну из традиционных кукол, а русские ремесленники додумались совместить идею деревянной куклы с традиционной для России идеей вкладывающихся друг в друга деревянных пасхальных яиц, то ли речь шла о вкладывавшихся друг в друга нэцкэ бога благополучия.

— Двести лет назад датский дворянин и русский фельдмаршал Миних сказал парадоксальную на первый взгляд фразу: 'Россия управляется непосредственно Господом Богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует'. Он был мудр, сумев понять наличие тайны. В свое время, изучая историю России, я не мог понять, как столь плохо управляемое государство вообще ухитрялось выжить после таких военных поражений и внутренних смут — но ведь русские сумели не просто выжить, но создать самое обширное в мире государство. Один раз это могло бы объясняться случайностью, дважды — счастливым стечением обстоятельств, но ведь это происходило систематически, на протяжении столетий. Я позволил себе предположить, что есть неизвестный фактор, раз за разом позволяющий русским переломить ход событий. Закономерно возник вопрос: что это может быть за фактор, действующий столетиями?

— В Европе есть целый пласт очень древних легенд, повествующих о некогда существовавшей могущественной северной стране Гиперборея, властвовавшей над Ойкуменой задолго до Греции и Рима. Очень близки к ней существующие с очень давних времен в Германии и странах Скандинавии предания о стране Туле, средоточии великих знаний, располагавшейся на большом острове в северных морях. Мне предания о стране Туле напомнили легенду об Атлантиде — великой островной Империи, силу которой равно составляли знания и воины, властвовавшей над известной ей миром, и погибшей в результате какой-то катастрофы.

— Ключевой момент — великая Империя Севера; причем древние немцы считали, что она находится не в Скандинавии, скандинавы же явственно указывали на места, известные сейчас как русский Север. Это было почтение не только перед какими-то мистическими силами — викинги, столетиями державшие в страхе Европу, называли Россию древних времен 'страной городов' и приходили туда торговцами и наемными воинами, но никогда — завоевателями.

— Дальше была очень странная история с призванием русскими на царство некоего варяга Рюрика. В Европе принято считать, что Рюрик был одним из вождей датских викингов — тех самых храбрых до безумия воинов, много раз захватывавших и грабивших Лондон и Париж, но ни разу не посмевших напасть на богатейший русский город Новгород, расположенный совсем рядом с ними.

— Весьма странная история — повторил Енаи — русские, имеющие свою аристократию, почему-то призывают чужака, у которого нет ни существенной для них военной силы, ни каких-то особенных заслуг. Еще более странно то, что основанная Рюриком династия более семи столетий правит русскими землями — и никто не подвергает ее права сомнению, хотя у русских достаточно своих древних родов. Это объяснимо для времен, последовавших после монгольского нашествия, когда старая русская аристократия погибла в сражениях — но ведь права потомков Рюрика не ставились под сомнение и до этого.

— Я возьму на себя смелость, Ваше Величество, предложить Вашему вниманию такое объяснение — Рюрик вовсе не был безродным для русских чужаком. В те времена южный берег Балтики принадлежал славянским племенам, близким родственникам русских — это родство признавали обе стороны. Мало этого, западные славяне контролировали сакральный центр славянского язычества, располагавшийся на острове Руян — кстати, память о нем сохранилась до сих пор, это остров Буян русских сказок.

— Если сделать два допущения, Ваше Величество, то странности получают логичное объяснение — во-первых, русские и являются прямыми наследниками Гипербореи, при том, что их 'младшими братьями' являются скандинавы и немцы; во-вторых, Рюрик был одним из законных наследников властителей Гипербореи, членом рода принцев-магов, хранителей Руяна.

Собеседники внимательно слушали адмирала — его рассуждения были вполне логичны для японцев, с их преклонением перед предками и верой в мистические силы и избранность народов и родов, с их уважением к 'принципу крови'.

— Если я правильно Вас понимаю, Мицумаса-сама, Вы придерживаетесь версии, в чем-то напоминающей популярную в Германии версию 'Русские — это и есть истинные арийцы'? — уточнил Тэнно.

— Не совсем, Ваше Величество — высказал свое мнение Енаи — я придерживаюсь той точки зрения, что немцы неверно истолковали наблюдаемое ими явление. Что касается арийского происхождения русских, я сам видел немецкие школьные учебники прошлого века, в которых северная и центральная Россия была обозначена как место проживания арийцев — так что для немцев, во всяком случае, тех, которые читали что-то, кроме трудов господина Гитлера и его пропагандистов, это вовсе не секрет.

— Я просто полагаю, что истинные корни русских намного древнее, чем это принято считать; а знания, которыми владеет их настоящая элита — намного серьезнее, чем могли себе представить играющие в 'арийскую мистику' господа из СС.

— Что касается фантастических, не имеющих аналогов в истории войны на море, их побед на Севере, то мне очень плохо верится в мистическую сущность, способную потопить современный линкор или тяжелый крейсер. Зато я легко поверю в то, что присланная почтительными потомками на помощь попавшим в беду предкам подводная лодка способна без особых хлопот перетопить два флота Третьего Рейха.

— Так же мне нетрудно поверить в то, что внуки снабдили своих дедов технологиями производства самого эффективного оружия, которое только способны произвести их заводы; что они предоставили к их услугам самые лучшие стратегию и тактику, самую подробную разведывательную информацию, да и наверняка многое другое.

— То есть Вы считаете, Мицумаса-сама — медленно произнес Тэнно — что истинный источник силы русских заключается в их способности связываться сквозь время со своими потомками посредством древних знаний, хранимых их настоящей элитой?

— Вы как нельзя более точно сформулировали суть моих скромных мыслей, Ваше Величество — поклонился Енаи — я не стал бы исключать такого варианта, что древняя Империя Севера, как бы ее не называли, умела связывать в единое целое, благодаря своей крови, не только предков с ныне живущими наследниками, но и еще не родившихся сейчас потомков. Недаром ведь те же немецкие аристократы, веками служившие русским царям, охотно женились на русских дворянках, выдавали своих сестер и дочерей за русских дворян — а часто ли немецкие аристократы вступали в браки с испанцами или итальянцами?

— Никогда не интересовался этим вопросом — сообщил Тэнно.

— Меня, в бытность мою атташе в Петрограде, всегда удивляло, как легко немцы чувствуют себя в России — задумчиво сказал адмирал — возникало впечатление, что родственники приехали к родственникам. Я не понимал, почему немецкие генералы, выходцы из старой военной аристократии настолько стремятся к союзу с Советской Россией; еще менее я понимал, почему немецкий генералитет, состоящий из не самых наивных и доверчивых людей, поверил господину Сталину на слово. Если допустить, что у русских и немцев действительно есть общие корни; если допустить, что старая немецкая военная элита благодаря своим родственным связям допущена русскими к некоторым секретам — конечно, далеко не всем — эти странности получают логичное объяснение.

— Хорошо, а как Вы объясняете провалы царя Николая? — спросил маркиз.

— Возможно, его кровь была недостаточно чистой для властителя — и ему просто отказали в помощи — предположил Енаи — это могло бы объяснить провалы русских царей, начиная с Крымской войны, ведь если веками русские цари женились на соотечественницах-дворянках, причем выбор невесты был очень строгим, то начиная с Петра III, в жены брали немецких принцесс.

— То есть в этом Вы согласны с немцами? — уточнил маркиз.

— Коити-сама, Вы имеете в виду то, что эсэсовские мистики, спохватившись, сообразили, что немцы, будучи не более чем 'сыновьями наложниц', напали на 'сыновей законных жен', посмев при этом поставить под сомнение чистоту их крови? — попросил уточнить вопрос адмирал.

— Да, Мицумаса-сама — ответил советник.

— Вполне может быть и такое — допустил Енаи — я не сомневаюсь в том, что сейчас русским помогают их потомки, слишком уж хорошо все странности укладываются в эту версию; но у меня, признаюсь Вам, Коити-сама, есть сильнейшее подозрение, что началось все далеко не три года назад, а намного раньше.

Император анализировал сказанное адмиралом, проверяя его версию 'на излом' — и не находил в ней изъянов. Какое значение придается чистоте крови в старых аристократических родах, не говоря уже о потомках Аматерасу, говорить было излишне. Насколько большое значение имеет соблюдение традиций в том же синто — это банальность; кто сказал, что в славянском язычестве это менее важно? Но, самое главное, все непонятное материального происхождения получало логичное объяснение — нет подводного демона, а есть подводный линкор, на полстолетия или столетие опережающий современный уровень; нет чудесного скачка русских в тактике, а есть уставы, скорее всего, впитавшие в себя опыт этой войны; нет внезапного прозрения русских танковых конструкторов, а есть поколение танков и самоходных орудий, созданных ими же, но на несколько лет позже, и так далее.

Низкородность господина Сталина? Два возможных объяснения — он может быть как русским аналогом Тоетоми Хидееси, служить под знаменами которого считали честью для себя представители знатнейших родов Империи, так и вовсе не низкорожденным — кто сказал, что кого-то из потомков того же князя Даниила Московского, несомненного Рюриковича, чьи возможные наследники являются потенциальными соперниками Романовых, не могли спрятать от Романовых на Кавказе?

— У меня есть к Вам вопрос, Мицумаса-сама — прервал дискуссию своих советников Тэнно — как Вы считаете, можем ли мы рассчитывать на слово господина Сталина?

— Пока я не могу ответить на Ваш вопрос, Ваше Величество — поклонившись, ответил адмирал — но, судя по тому, что русские делали и делают в Германии, они равно не прощают крови своих соотечественников, но высоко ценят доблесть честно и умело сражавшегося врага. Осмелюсь рекомендовать Вам подождать — по дальнейшему развитию событий в Германии станет ясно, насколько можно верить слову господина Сталина.

— Если верна Ваша версия, Мицумаса-сама, то господин Сталин сдержит слово, данное дальним родственникам русских — заметил монарх — нация Ямато же не состоит в родстве с ними, не так ли?

— Ваше Величество, все будет зависеть от дальнейшего хода событий — пока что Империи больше не на что надеяться — констатировал адмирал Енаи.

Благодарю Вас, Мицумаса-сама — вежливо кивнул Тэнно — что же, завтра я жду Вас у себя к 18.00, сейчас же Вам пора отдыхать после тяжелого дня, чтобы набраться сил для завтрашнего дня.

После того, как адмирал, откланявшись, удалился, Тэнно вопросительно посмотрел на маркиза Кидо.

— Ваше Величество, я не берусь судить о давних временах, поскольку информации для анализа катастрофически не хватает — Енаи демонстрировал свое безупречное владение логикой — что же касается времен недавних, я согласен с Мицумаса-сама — это наиболее логичное объяснение. Конечно, не зная особенностей славянского язычества — а там наверняка есть свое сакральное знание, доступное узкому кругу посвященных — мы не можем точно сказать о границах и возможностях этой помощи, технических и этических условиях ее оказания; не имея точных данных о взаимоотношениях различных групп русской элиты, мы не можем с абсолютной точностью прогнозировать дальнейшие ходы Советской России. Исходя из того, что мы точно знаем, то есть из присылки доверенного человека господина Сталина к адмиралу Енаи, можно сказать следующее: во-первых, Советский Союз заинтересован в ослаблении Америки; во-вторых, господин Сталин пока не исключает возможности договоренности с Империей, иначе он бы не рисковал так — его предложение является приглашением к переговорам; в-третьих, он готов говорить с адмиралом Енаи. Пока мы можем исходить из этого — и внимательно наблюдать за происходящим в Европе. Возможно, нам удастся получить дополнительную информацию, контактируя с господином 'Ивановым' и немецкими генералами — тогда можно будет анализировать дальше.

Тэнно хорошо понял сказанное давним сподвижником — однозначно доказать помощь потомков господину Сталину сейчас вряд ли возможно, хотя вероятность этого очень велика; пока надо сосредоточиться на том, чтобы попытаться решить текущие проблемы, отложив вопрос 'русских из будущего' до лучших времен.

— Интереснее другое, Ваше Величество — добавил маркиз — адмирал не поленился подчеркнуть неявную близость Империи Восходящего Солнца и Красной Империи, упомянув о признаваемых самими русскими японских корнях матрешки. В свете его теории о происхождении русских поневоле вспоминаются некоторые теории о происхождении нации Ямато.

— Вы полагаете, Коити-сама? — Хирохито был поражен, поняв, на что намекает Кидо — теория о том, что предки японцев в незапамятные времена пришли с Севера, с территории нынешней Сибири, была известна Тэнно (такая теория действительно есть В.Т.).

— Но в этом случае, если наши предки являются потомками не прототунгусов, а гиперборейцев..

— Полагаю, Ваше Величество, именно на это намекал адмирал — не исключено то, что мы находимся в родстве с русскими — подтвердил Кидо — кстати, эта теория неплохо согласуется с синто, если считать, что гиперборейцы были равны богам.

— Что же, Коити-сама — час уже весьма поздний, пора отдыхать — сказал Тэнно, молчаливо признав правоту маркиза — желаю Вам доброй ночи. Буду рад увидеть Вас завтра утром.

После прощания лорд-хранитель печати уехал.

Основные события развернулись вечером следующего дня — министр юстиции Империи был настоятельно приглашен во дворец сотрудниками личной охраны Тэнно.

Переступив порог личного кабинета Тэнно, господин Ивамура узрел помимо Тэнно лорда-хранителя печати и адмирала Енаи.

После весьма холодного приветствия, маркиз Кидо сухо сообщил: 'Митио-сан, Божественный Тэнно счел возможным проявить милосердие к недостойному подданному Германии, некоему Зорге. Вам следует подписать вот эти документы — и проследовать вместе с офицерами Императорского Флота в тюрьму Сугамо, дабы незамедлительно исполнить волю Его Величества'.

У министра юстиции подкосились ноги — профессиональный бюрократ от юриспруденции, он всю жизнь старался держаться подальше от противостояния Сацума и Тесю. Три года назад он с великой неохотой согласился подписать ордера на арест членов группы Зорге, но отказался подписывать ордер на арест самого Рихарда Зорге, под тем предлогом, что Зорге является сотрудником немецкого посольства — в результате, ордер подписал лично премьер-министр генерал Тодзио (соответствует РеИ В.Т.). Сейчас деваться было некуда — была бы его воля, он бы немедленно позвонил премьеру, лишь бы не оказаться причастным к противостоянию Армии и Флота, но это было невозможно. Ему предстояло лично освобождать проклятого всеми богами и демонами Зорге — после того, как ближайший сподвижник премьер-министра, министр внутренних дел Кисабуро приказал немедленно казнить гайдзина!

Позеленевший Ивамура, мысленно проклиная тот день, когда он стал министром правосудия, аккуратно подписал безукоризненно подготовленные документы на помилование Зорге — поскольку у господина министра было неплохое воображение, мысленно он представлял, что с ним сделают 'ястребы' из группировки 'квантунцев'. В лучшем случае, ему удастся объяснить разъяренным Тодзио и Кисабуро, что он всего лишь выполнял волю Тэнно — но до этого крайне желательно было дожить; с учетом методов, практикуемых головорезами из военной разведки, задача была нетривиальной.

— Превосходно, Митио-сан — похвала лорда-хранителя печати была весьма прохладной — да, Вам следует безотлагательно подготовить документы на помилование всех осужденных по делу господина Зорге. Их следует представить во дворец не далее, чем в полдень послезавтра.

Почтенный господин Ивамура почувствовал себя муравьем, на которого рухнула гора Фудзи. Понятно, что члены группы Зорге в противостоянии Армии и Флота были просто дополнением к своему руководителю — но он представил себе объяснение с премьером и министром внутренних дел, точнее, как он рассказывает им, что надо выпустить всю группу Зорге..

Господин министр титаническим усилием удержался от падения в обморок — подобное стало бы не просто непристойностью, но оскорблением Его Величества, после чего кое-как выдавил: 'Коити-сама, но эти осужденные не подавали прошения о помиловании на имя Божественного Тэнно'.

— Митио-сан, разве я спрашивал Вас, подавали ли они такое прошение сегодня? — осведомился маркиз. Или, может быть, Вам непонятно, что если они не подали такого прошения до сих пор, они должны подать его не позднее, чем завтра? Возможно, мне следует объяснить Вам, что любое происшествие с этими осужденными, начиная с этого момента, станет весьма прискорбным инцидентом, ставящим под сомнение соблюдение законов в Империи?

— Нет, Коити-сама — доложил несчастный министр правосудия, на собственном опыте осознавший, как чувствует себя зернышко риса, оказавшиеся между каменных жерновов.

— Я счастлив исполнить любой приказ Божественного Тэнно! — прохрипел бедолага, пришедший к пониманию той нехитрой истины, что больше одного раза его точно убить не смогут.

— В таком случае, не смею Вас задерживать — сухо разрешил маркиз — Мицумаса-сама, будьте добры, представьте господину министру Ваших людей.

После того, как министр откланялся, адмирал Енаи в приемной представил ему контр-адмиралу с удивительно холодными глазами — это оказался заместитель начальника разведки Флота.

Все время, прошедшее в дороге до тюрьмы Сугамо, министр находился в прострации — нет, он не был глупым человеком, наоборот, он превосходно понял то, что начался новый раунд противостояния Сацума с Тесю; не был он и трусом — просто оказаться виновным в срыве планов что Армии, что Флота, пусть и высокопоставленному бюрократу, имевшему за спиной и нешуточную поддержку в кругах чиновничества и деловых людей, значило очень большие неприятности.

В себя он начал приходить в конце пути — как раз контр-адмирал приказал остановить машину на неприметной улице и немного подождать. Ожидание было недолгим — менее чем через десять минут возле машин министра и разведчика начали тормозить грузовики с эмблемами специальных отрядов Флота для боя на суше, или, попросту, морской пехоты. Адмирал, извинившись, вышел — и о чем-то коротко поговорил с офицерами. Министр оценил количество морских пехотинцев — здесь было примерно двести человек, так что моряки задействовали роту морской пехоты.

— Надеюсь, они не собираются устраивать бой с армейцами или охраной тюрьмы — подумал похолодевший министр.

Против его худших ожиданий, все прошло мирно — в тюрьме Сугамо их явно ждали, поскольку господин Исидзима, несмотря на поздний час, оказался на своем месте; живое проклятие самого господина Ивамура, или, попросту Рихарда Зорге, доставили без задержки, ничуть не удивившись ни позднему визиту лично министра правосудия, ни его требованию представить особого узника.

Процедура прошла быстро — после чего Зорге передали контр-адмиралу и сопровождавшим его офицерам. Моряк попрощался со всеми, Зорге вежливо раскланялся с министром и своими тюремщиками, выразив им свою глубочайшую благодарность за проявленную ими доброту — после чего машина разведчика, сопровождаемая короткой колонной грузовиков с морскими пехотинцами, скрылась в ночи.

— Мне нужен телефон, господин Исидзима — приказал начальнику тюрьмы министр, решивший, что у него появился шанс оправдаться перед генералом Тодзио.

— Телефон в моем кабинете к Вашим услугам, Митио-сама — почтительно поклонился начальник тюрьмы.

Дозвониться генералу Тодзио труда не составило, но старый дворецкий премьера, служивший еще его отцу, долго выяснял, кто требует разбудить его недавно отошедшего ко сну господина — через четверть часа обозленный Хидэки-сама, недолюбливавший чиновную братию, взял трубку. Министр правосудия сообщил о произошедшем, со страху предложив вариант перехвата колонны морских пехотинцев — что он услышал в ответ, цитированию категорически не подлежит, поскольку гораздо лучше соображавший генерал понимал, какими политическими последствиями чреват уличный бой армейцев с ротой морских пехотинцев в Токио. В общем, вечер у министра правосудия явно выдался неудачным — и завтрашнее утро обещало стать не лучше, поскольку премьер приказал ему приехать к нему к девяти утра.

Тем временем рассвирепевший Тодзио набрал номер генерала Кисабуро — Андо-сама отозвался сразу, поскольку любил работать допоздна. Выслушав рассказ своего покровителя, опытный профессионал мгновенно нашел правильное решение: 'Хидэки-сама, я немедленно отдам приказ усилить наблюдение за посольствами России и Германии — скорее всего, предмет наших интересов отвезут в одно из них. Вряд ли моряки будут рисковать, спрятав его на одной из своих баз'.

— Действуйте, Андо-сан — резко бросил оскандалившемуся подчиненному Тодзио.

Еще через полтора часа пришло сообщение от полицейской охраны немецкого посольства — к посольству прибыла колонна с морскими пехотинцами, причем встречал ее лично посол Отт. Морские пехотинцы, доставив гостя, не уехали — наоборот, они остались. Как сообщил полицейскому начальнику возглавлявший морпехов капитан, их задачей является усиление внешней охраны посольства согласно личной просьбе посла.

Выслушав это, генерал Кисабуро грязно выругался — пока внешнюю охрану посольства несли подчинявшиеся ему полицейские, оставалась возможность ликвидировать Зорге в самом посольстве. Теперь эта задача многократно усложнялась — конечно, у него были осведомители среди японской обслуги, но генерал ничуть не сомневался в том, что никого из них к Зорге и близко не подпустят. Формально же все было безукоризненно — флотские всего лишь выполняли просьбу посла страны — союзницы Империи по Антикоминтерновскому пакту.

Утро стало для министра внутренних дел временем новых известий — к восьми утра в немецкое посольство прибыл помощник русского военного атташе, сопровождаемый тремя русскими охранниками. Эта компания была немедленно препровождена к личному гостю посла Отта, размещенному в комнате для гостей, находившейся в личных апартаментах посла. Русские гости господина Отта выгрузили из машины не только вполне ожидаемые пистолеты-пулеметы, но и гору консервов с озером минеральной воды в бутылках. Это было совсем плохо — если размещение господина Зорге в личных апартаментах посла, при том, что его охраняли и обслуживали исключительно немцы, практически сводило к нулю возможность явного пресечения его линии жизни, поскольку нельзя ведь было устраивать нападение на апартаменты посла союзного государства; то появление русских означало не просто полнейшую сомнительность успеха такой акции, даже если бы на нее решились, смирившись с неизбежным грандиозным скандалом, но и невозможность неявного устранения демонова гайдзина — наверняка Зорге, вместе со своей охраной, будет питаться именно этими консервами, запивая их этой минералкой, ни в коем случае не беря в рот ни крошки еды, ни глоточка напитков, приготовленных поварами посольства.

Генерал-лейтенант Кисабуро грязно выругался, уже второй раз за эти сутки, что для него, человека очень сдержанного, было нехарактерно — его противники предусмотрели все: если среди охраны Зорге есть агент японцев, то среди ночи он физически не мог отлучиться незаметно, чтобы получить инструкции; прибытие русской группы охраны означало не просто усиление охраны, но и то, что русские и немецкие охранники будут присматривать друг за другом, что минимизировало возможность удачного покушения внедренным в охрану агентом; консервы и минеральная вода делали невозможным отравление.

Теоретически, конечно, оставалась возможность успешного покушения по дороге — машина, на которой Зорге поедет на аэродром, может быть расстреляна из пулемета; самолет сбит неизвестным истребителем.. Но чутье опытного разведчика подсказывало генералу, что теория останется теорией — вряд ли его противники допустят грубую ошибку.

Сказать, что к премьеру генерал Кисабуро ехал в плохом расположении духа, будет таким же преуменьшением, как назвать цунами обычным приливом.

В назначенный час в кабинете премьер-министра собрались три человека: разъяренный генерал Тодзио, вконец осатаневший от провала дела, которое трудно было провалить, генерал-лейтенант Кисабуро, и, трясущийся от страха министр правосудия Ивамура.

— Итак, прошу Вас, Митио-сан — открыл совещание с трудом удерживавший себя от внешних проявлений гнева Тодзио — поведайте нам о Ваших вчерашних достижениях на ниве помилования государственных преступников.

Бледно-зеленый от смертного страха Ивамура — господин министр понимал, что может и не выйти живым из кабинета премьера — многословно и подробно рассказал о событиях вчерашнего вечера.

Генералы молча выслушали перетрусившего бюрократа, перемежавшего свой рассказ заверениями в безусловной верности всей группе 'квантунцев' и лично генералу Тодзио.

— Благодарю Вас, Митио-сан — сухо сообщил министру премьер — не смею больше отнимать Ваше время, необходимое для службы Тэнно.

Ничего более приятного для себя господин Ивамура не слышал ни разу в своей жизни — это значило, что пока его убивать не будут, в противном случае генерал Тодзио сообщил бы ему, каким промежутком времени он располагает для приведения своих дел в порядок и прощания с близкими.

Министр правосудия церемонно откланялся — и буквально дематериализовался из кабинета.

— Что Вы скажете, Андо-сан? — спросил Тодзио.

— Очевидно, что в игру вступил маркиз Кидо, скорее всего, при активной поддержке Тэнно — констатировал генерал-лейтенант — не вполне понятно, то ли адмирал, то ли маркиз вычислил наш следующий ход; или нас предал господин Ивамура.

— Андо-сан, Вы верите в то, что этот слизняк мог решиться предать нас? — задал риторический вопрос премьер.

— Хидэки-сама, поверьте моему скромному опыту — именно такие часто и предают — заверил шефа опытный разведчик — и они предают не ради каких-то идей, даже не ради денег — а лишь ради того, чтобы избавиться от самого сильного в данный момент страха. Это не коммунисты, которые готовы идти на смерть и пытки ради своей идеи, как бы плоха она не была — это трусы, которые будут служить самому сильному, а потом предадут его, как только появится еще более сильный. Господин Ивамура именно таков — он служил Вам; вполне возможно, сейчас он переметнулся к адмиралу или маркизу; если ситуация сложится соответствующим образом, он поступит на службу большевикам или янки — и будет старательно лизать им сапоги. Если он и не предал сейчас, то переметнется при первом же удобном случае, это всего лишь вопрос времени.

— Может быть, Андо-сан — призадумался Тодзио — хорошо, что можете сказать Вы?

Слушая доклад своего доверенного сподвижника, генерал Тодзио мрачнел все больше и больше — его противники тщательно продумали свою игру, не упустив ничего.

— Эту партию в го мы проиграли, Андо-сан — констатировал он — теоретически возможно, что наши враги совершат фатальную ошибку в последний момент, но рассчитывать на это не следует. Что Вы скажете о дальнейшем?

— Я в Вашем распоряжении, Хидэки-сама — отныне и до конца, каким бы он не был — просто сказал генерал-лейтенант Кисабуро.

— Я никогда не сомневался в Вашей преданности нашему делу, Андо-сан — генерал Тодзио ничуть не кривил душой, говоря это — действительно, генерал-лейтенант всегда был убежденным сторонником 'северной миссии Императорской Армии', врагом русских и искренним ненавистником большевиков.

— В таком случае, пока мы будем ждать — пока нам не представится удобный случай, выражающийся в том, например, что наши враги совершат серьезную ошибку.

— Хидэки-сама, надо ли принимать меры по отношению к соучастникам Зорге? — уточнил Кисабуро.

— Не стоит, Андо-сан — от этих мелких сошек ничего не зависит, а наших противников мы насторожим — ответил Тодзио, сумевший вернуться в свое нормальное состояние.

— Если Вы правы относительно Ивамуры, пусть этот слизняк доложит своим новым хозяевам, что все спокойно, никто им не собирается противодействовать.

— Хидэки-сама, возможно, Вы прикажете провести беседы с некоторыми достойными офицерами? — предложил генерал-лейтенант. — Благодарю Вас, Андо-сама — Тодзио продемонстрировал верному соратнику свое высочайшее уважение и веру в то, что он сумеет загладить свое поражение — но я займусь этим лично, Вы же будете моим личным резервом, неизвестным никому.

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх