Ночные тени. Книга 1

— Не надо. Если мы придем первыми к концу улицы, плачу вдвое, — я улыбнулся одними губами. Глотать и вытряхивать из всего багажа вездесущую пыль, мелкую, даже мельче часового песка, не было никакого желания. Тихая ярость развернулась, как разогревшаяся на камне змея. Данни внимательно поглядел на меня, а потом, на всякий случай, отодвинулся, заметив, как мои руки перебирают что-то, незримое для него. Прикрыв глаза, я опустил расслабленно голову — воздействия на животных, если вы не желаете причинить им вреда, требуют сосредоточенности.

Шарабан сперва в кентере, а потом и слаженным карьером рванулся вперед, скрипя нещадно осями. Вцепившись в подпрыгивающие и скользящие по соседнему сиденью чемоданы, Данни восторженно что-то восклицал, а сзади послышалась сперва ругань, а потом удивлённые возгласы, в которых постепенно прорезался страх. Сцепив пальцы, я с упоением ощущал на коже поток встречного воздуха и, только когда наша коляска перешла на мерную рысь, поднял голову. Догкарты остались позади корпуса на три — посвежевшие рысаки степенно трусили бок о бок.

— Сам не ожидал, что мои ихних обойдут! — усатый возница с гордостью поглядел на нисколько не взмыленных лошадей. — Надо же...

Данни хмыкнул.

Дом оправдал все ожидания. За каменной оградой, увитой девичьим виноградом, к коттеджу через сад, отнюдь не викторианской разбивки, из яблонь, сирени и жимолости вела выложенная белой речной галькой дорожка, обрамлённая высокими кустовыми розами. Крупные кремовые цветы оживляли поросший уже чертополохом, осотом и пыреем сад. Данни почти волоком тащил багаж, взывая к моей совести — я шёл сзади с одним саквояжем, попутно проверяя территорию на ловушки и остатки чужих плетений. В конце концов, перевозка грузов всегда была занятием коней!

Коттедж возвышался над деревьями — двухэтажный, стилизованный под что-то средиземноморское, с выступающими вперед от правого и левого крыльев башенками. Они смыкались на уровне второго этажа длинным балконом. Парадный вход под полукруглой аркой, запертой двумя решётками, был смещён в сторону левой башенки, а все остальное место занимала незастеклённая веранда — от земли к балкону тянулись узкие садовые сетки, за которые цеплялись вьющиеся розы.

Грохот брошенных друг на друга чемоданов вывел меня из созерцательного состояния — своенравный кэльпи, сменив облик, раздражённо обнюхивал некогда бывшую ровным газоном, а теперь заросшую одуванчиком и ромашкой площадку перед входом. Соловый тонконогий конь чихнул, неодобрительно косясь на тёмно-красные шипастые розы.

— И как я тут буду пастись?

— На кухне. Купаться будешь ходить на озеро. Ночью, — Данни поджал уши, разворачиваясь обратно. — Можешь пока поваляться на траве или поспать — вечером мы должны быть у Стоунов.

Соловый сорвал листик сирени и утопал под деревья. Боюсь, что сад после нашего отъезда будет годен только на дрова.

Открыв решётку перед аркой, я со скрежетом повернул ключ в тёмной дубовой двери. Она не сразу открылась, пришлось толкнуть с силой, видимо, тут давно никого не было. Присев перед приотворённой дверью, раскрыл ковровый саквояж и вытащил оттуда шерстяной рыже-коричневый клубок, слегка сопящий. Несколько раз крепко встряхнув, я положил его перед порогом — через минуту из шерсти глянули два чёрных блестящих глаза, похожих на ежиные. Клубок развернулся, встав на коротенькие плотные ножки с крупными ступнями и распрямив прижатые к животу тонкие лапки. Розовый приплюснутый нос дёрнулся, когда домовой, и по совместительству дворецкий, широко зевнул, показывая сахарные иголочки зубок. Обиженно сверкнув чёрными глазами, он нервно оглянулся и вперевалочку "вкатился" в дом. Через пару часов всё, что нужно, будет вычищено, убрано, расставлено и готово для нормальной жизни.

Пропихнув в дверь чемоданы, я поглядел на лошадиные ноги, задранные к небу и, расстегивая рубашку до конца, пошёл в тенёк. Прохладная трава примялась под отбитой в дилижансе спиной, а солнце, запутавшееся в листьях, уже не обжигающими пятнами света почти ласково касалось кожи. При своеобразности моей работы я уже давно приучился засыпать когда угодно и как угодно. Перевернувшись на живот, я вытянулся во весь рост, положив голову на руки. Растущий где-то в саду куст жасмина сплетался с запахом роз — нерезким, приглушённым — значит, ещё несколько дней продлится жара. Слава Небу, что я не из Ночной Ветви, и могу в полной мере насладиться солнцем, пронизывающим узор из живых созданий этого места, редкими, уже полуденными трелями варакушки, блеском надкрыльев бронзовки, сидящей на листе сирени...

* * *

К полудню я просто не выдержал. Плюнув на то, что погода сегодня стояла жаркая и невыносимо солнечная, оделся для прогулки, и, накинув ставший уже привычным морок сорокалетнего мужчины, вышел на улицу. Жмурясь за линзами солнечных очков — не самой лучшей преграды от яркого света — я улыбался, чуть приподняв уголки губ. Мир сквозь зелёное стекло выглядел невероятно весенним. Как только я спустился с крыльца дома и шагнул на мощёный старым булыжником тротуар, словно что-то тяжёлое, давящее свалилось с плеч. Хотя тут же меня накрыло волной пыльного жара.

Перейдя улицу, я проигнорировал настырного мальчишку, который настойчиво пытался продать за три пенса какую-то газетёнку. На этой стороне еще держалась, прижимаясь к стенам, теплая тень. Жара заставляла прохожих обмахиваться платками и сетовать на аномально тёплый август. Вязкое солнечное сияние вытравливало на лицах потные дорожки. В подобной атмосфере чистой воды пыткой было идти пешком больше, чем два квартала, а в духовке городских улиц оставаться не хотелось.

Глядя на некоторых сумасшедших, затянутых в плотные тесные жилеты и белые костюмы-тройки, я с лёгким ужасом подумал, что, не владей искусством морока, вынужден был бы и сам одеваться подобным образом. А каково должно быть дамам, укрытым от солнца кружевными зонтами... Перетянутые корсетами талии и множество юбок делали их великомученицами во славу моды. Только многочисленные уличные мальчишки, словно кузнечики, со стрекотом носящиеся большими прыжками по мостовым, искренне наслаждались этим днём. Я крикнул, подзывая кэб.

Путь до набережной обещал стать особым видом пытки: в кабине воняло конским потом, приторными духами и чем-то ещё, улицы и перекрёстки слились в единую какофонию звуков и солнечных бликов, отражённых от окон проезжающего рядом транспорта. Ветра не было.

С невесёлой усмешкой думая, что ни один нормальный ночной добровольно в такую погоду на прогулку бы не вышел, и не пора ли и в самом деле написать Велесу письмо, я стиснул зубы, гадая, какова может быть вероятность обморока от тепла и света в подобных количествах...

Когда мы добрались до места, я почти вывалился из кэба, споткнувшись о подножку. Набережная встретила целой толпой праздно гуляющих горожан. И, глядя на эту толпу, с трудом верилось, что Гатри не южный город, а для его жителей такая погода редка и необычна.

Не успел я пройти и нескольких шагов по направлению к любимому кафе, как меня повело в сторону, заставив осесть на прохладную каменную скамью в тени высокой ивы.

Здесь был хоть какой-то ветер... Озеро искрилось яркими солнечными бликами, лодки чертили по мелкой ряби волн быстро тающие дорожки. Я зажмурился, почувствовав, как от всего этого начинает укачивать. Открыв глаза, на озеро старался больше не смотреть. Хотя голова, скорее всего, кружилась от присутствия рядом большого количества народа. Два месяца, проведённых далеко от суеты и шума, сделали своё дело — днём в городе мне вновь стало неуютно, а в праздно гуляющей толпе и вовсе нехорошо.

Посидев на скамье ещё несколько минут, я встал и, держась в тени редких деревьев, не спеша дошел до "Наяды". Мой излюбленный столик, по счастью, пустовал, и я устроился под тентом с зелёно-синим волнистым узором. Через пару минут подошёл юркий чернявый официант-итальянец.

— Вам как обычно, сэр?

— Да, — ляпнул я не подумав. И, лишь глядя ему в спину, чертыхнулся, представив себе три чашки крепкого, горячего, очень сладкого кофе.

Заказ медленно-медленно остывал, выставленный в рядок на том краю стола, откуда больше тянуло прохладой. Плетёночка с миндальным хрустким печеньем, перемежающимся свежими круассанами с шоколадной, еще жидкой, начинкой, и шоколадными трюфелями, обвалянными в сахарной пудре. Клубничный пирог с едва дымящейся корочкой. Всё свежайшее, ещё горячее... Очень горячее... Я вздохнул, вспоминая, когда ел в последний раз. Получалось, что день назад здесь же. Сладкого не так уж и хотелось, но, едва подумав о прохладных ломтиках пармской ветчины с нежным зелёным горошком, я вспомнил сон. Как бы не стать вегетарианцем...

Через час, всё-таки справившись с завтраком, я тоскливо поглядел на яркое послеполуденное небо. По-прежнему даже без намёка на облака. Возвращаться в квартиру, в темноту и прохладу спальни, не хотелось. И даже не из-за сна, наверняка навеянного ночной прогулкой по Низине. После залитого мягким полумраком загородного дома и тихого шелеста старого сада, под который так привычно уже стало засыпать, городское жилище казалось чужим и неуютным. А может быть, дело было даже не в этом... На Озёрной обитала фэйри, и присутствие рядом живого, разумного, хоть и частенько бесцеремонного и вреднющего, существа, как ни странно, было приятным.

В любом случае, для того, чтобы добраться до любого из моих домов, пешком или на транспорте, необходима была огромная сила воли, которая в такую жару истаяла, испарилась под яркими лучами солнца. Но и в кафе засиживаться не хотелось.

Выйдя из "Наяды", я направился в сторону старого причала — всего лишь четверть часа ходьбы. Рядом с озером гулял лёгкий ветерок, что, впрочем, не сделало прогулку под палящим солнцем более комфортной. Сразу за причалом, обрывая Озёрную улицу пологим склоном, начинался высокий холм. Поросший старыми соснами и нависающий над Терновкой десятиметровым обрывом, вряд ли он пользовался сейчас большой популярностью. Узкие тропинки петляли в зарослях высокой травы и, кажется, вездесущей крапивы, лишь перед самой верхушкой приобретая вид более-менее проходимых. Скинув ботинки и носки, я начал восхождение. Прогретая земля тропки ложилась под ноги мягким сероватым прахом, выставляя на поверхность узловатые корешки. Стрёкот кузнечиков и шорох ветра в траве, и запах этой травы... Я остановился, пройдя большую часть пути, и, рискуя получить солнечный удар, стоял какое-то время с закрытыми глазами, чуть касаясь ладонями летящего вниз по холму ветра, чувствуя как его ленты заплетают в волосы звуки и запахи жаркого дня. После же, найдя наверху самое затенённое и обдуваемое место, снял рубашку и разлёгся на земле.

Высоко вверху качались и переговаривались ветви деревьев, и от их движения яркое небо мельтешило пятнами света и лёгких теней.

Что же всё-таки происходит?.. Сняв очки и устроив их поверх небрежно брошенной на ботинки рубашки, я закинул руки за голову, прикрыл глаза. Что-то творится в этом городе, и что-то творится со мной... Богини! Я ведь так до сих пор и не выяснил, кто выходит охотиться в ночной Гатри! И этот сон... эта галлюцинация...

— Этой ночью, — пообещал я себе вслух, — этой ночью.

И нужно бы ещё извиниться перед Фаэ за то безобразие, что я устроил, это всё-таки её привилегия. Я усмехнулся. Что ж... Сегодня собрание, было бы неплохо прийти туда на свежую голову.

Мысли путались, и веки стали настолько тяжёлыми, что я уже не мог, да и не захотел, открывать глаза.

Душно и жарко. На небе ни облачка. Ни единого, пусть хотя бы самого тихого ветерка. В пыльном послеполуденном мареве дороги застыли далёкие и оттого нечёткие силуэты фермера и лошади, везущей пустую телегу. Повторяя все изгибы тракта, всего в паре десятков метров от него, шли рельсы железной дороги. Раскалённый металл ослепительно блестел на солнце. Поля с тонкими оградами леса, покатые крыши торчащих то тут, то там домов.

Двое мужчин устроились на ступенях крыльца с кружками холодного пива. Сидеть внутри трактира — душно, а здесь есть хоть маленькая надежда на прохладу. Несколько кустов лохматых фиолетовых георгинов окружали надсадно гудящие пчёлы. Погрызенный козами ряд подсолнухов клонил тяжёлые корзинки к растрескавшейся глинистой дороге.

— Смотри-ка! Опять пришёл! — мужчина постарше, в простой белой рубашке и застиранных до невыразительного вида брюках, обратился к товарищу. Тот оглянулся в указанном кивком направлении и понимающе покачал головой.

— Хорош, спорить не стану. Если его откормить, отмыть, блох там вывести — знатная псина получится. Да только сдаётся мне, что от собаки в нём одна четверть, если не меньше. Не боишься такое прикармливать?

Объект разговора — как и всё вокруг изнывающий от жары, тощий, припорошенный дорожной пылью — и в самом деле больше походил на молодого волка. А во взгляде печальных жёлтых глаз проскальзывала почти человеческая мука, когда глаза эти прослеживали путь запотевших кружек до губ разговаривающих.

— Да нет, не боюсь, — мужчина в светлой рубашке пожал плечами. — Он раньше, видать, у Соласов жил. Я его сколько уж раз там видел после того, как ихнее сумасшедшее семейство переругалось и разъехалось. Ну, малыш, иди сюда, угощайся, — он поставил свою почти нетронутую кружку ступенькой ниже. Пыль и сор мгновенно облепили влажное донышко. Неуверенно помахивая хвостом из стороны в сторону и заискивающе глядя в глаза человеку, волк подошёл и, поставив передние лапы на ступени, принялся жадно лакать из кружки, стараясь при этом не особо расплёскивать содержимое.

— Смотри, что творит, а?! — мужчина восхищённо толкнул в бок приятеля. — Умный, аж жуть!

Скептик-приятель лишь отодвинулся, на всякий случай, подальше. Волк тем временем опустошил кружку до дна, под конец наклонив её лапой и почти засунув морду внутрь. И теперь с надеждой смотрел на сидящего перед ним человека — вдруг ещё что перепадёт.

— Держи, держи, закусывай, — мужчина безбоязненно протянул волку завернутую одним концом в промасленную бумагу сосиску, и тот аккуратно подхватил её, заглотив вместе с бумажкой. — Может действительно, взять тебя сторожем?

— Да ты что, Майкл, всех посетителей распугаешь! — покачал головой второй мужчина, подергивая пропитавшуюся потом рубаху на груди. — Хотя, если на цепи будет...

Волк тут же попятился, отбежал на безопасное расстояние и залёг в тени от гудящих пчёлами кустов.

— Во! Видал?! — Майкл поднял вверх указательный палец. — Не нравится ему твоя идея. Не, такого я б на цепь ни за что не посадил!

— Давно он здесь околачивается-то?

— Да с полгода будет. Как Солас младший уехал куда-то, так этот ко мне и стал захаживать. Видать, выкинули на улицу просто. Вообще дурное семейство! Что мать, что отец. Хотя парня ихнего жалко, странный парнишка, но тихий такой, скромный был. А я что про них вспоминать-то начал, — мужчина покачал головой. — Тут ко мне типчик один вчера заглянул, про семейку эту спрашивал.