Бегущая по мирам

* * *

...Я не помню, как и где встретился мне этот человек, как я очутилась в больнице, а позже — у него дома...

— Тебе нельзя было там оставаться, — сказал он в одно из моих прояснений, — но и на улицу я тебя больше не отпущу: ты серьезно больна. В больнице считают, что ты сбежала, и не беспокойся ни о чем — здесь тебя никто искать не станет...

А у меня и не было больше сил на какие-то волнения — я плыла по волнам ласкового синего моря и в глаза мне било солнце... лишком жаркое солнце...

— Мореход, а ведь ты обманул меня! Ты говорил о вечных и бескрайних льдах, о коварных огненных гейзерах и о трех зелёных лунах, что властвуют над твоим небом долгую-долгую ночь... Но посмотри — вот оно, солнце — одно на двоих и где-то ветер уже вздул паруса и...

— Я — не мореход, — тихо поправил он, — я врач. Спи, тебе нужно хорошо отдохнуть...

* * *

Она закрыла глаза, ее дыханье стало ровным, а он стоял и смотрел на эту странную женщину, ветром житейских бурь занесенную в его гавань. И ему отчего-то казалось, что он знал ее когда-то очень давно или когда-то ее придумал, — но в другой жизни, совсем не похожей на тот закипающий кошмар, что швырнул их друг к другу.

В ночном небе с ревом пронеслись бомбардировщики. Она открыла глаза, увидела его рядом, и ее лицо озарилось тихим светом.

— Это самолеты, — поспешно объяснил он. — Наверное, полетели на юг — там в горах повстанцы...

Но она вовсе не испугалась и продолжала улыбаться:

— Жизнь — прекрасное и страшное чудо...

— Почему?

— Потому, что она подарила мне встречу с тобой наяву.

Она вскочила на постели и схватила его за руки:

— Неужели ты ничего не помнишь? — и пытливо, с тайной надеждой, заглядывала ему в глаза.

Он покачал головой.

— Но... как же?! Острова, наш корабль... Наш сын!..

Он молча смотрел на нее.

— Взгляни! — она подтащила его к стене, где висело большое зеркало. — Шрам! Кусок льда откололся — ты сам рассказывал мне — и рассек тебе бровь... Ну, вспомни же, вспомни!..

Он снова покачал головой:

— Я не помню, откуда это. Шрам у меня с детства...

— Но — эти глаза... лицо! Эти руки!.. Ну, хорошо, — сдалась она вдруг, — но почему ты помогаешь мне?..

— Это мой долг — долг врача. Мой христианский долг...

Она разом померкла:

— И... все? — в ее голосе дрожало неприкрытое отчаянье.

В ответ он молча привлек ее к себе и поцеловал висок, губы...

* * *

Я рассказала ему все.

-... Но я не убивала этих людей. Ты веришь мне?..

Он кивнул.

— Тебе надо поскорее забыть эту историю.

Я невесело засмеялась:

— Всю жизнь только и делаю, что забываю!

— Так в доме у Луизы была странная лампа и ты видела зеленый свет? И этот неизвестный точно ложился на стол?

— Я не видела — ложился ли он, но, судя по звукам, было именно так. Чтобы все это могло значить?

Он ответил не сразу. Помассировал пальцами усталые набрякшие веки: ночью к нему опять привозили домой раненых — тех, кого нельзя было везти в больницу.

— Я что-то слышал мельком, и если это... В общем, это очень опасно. Совсем не для маленьких девчонок.

— Я не маленькая!

— Брось... Мы уедем отсюда. Один человек организует нам переход через границу, но ему нужно время.

— А Малыш? — я успела уже всем сердцем прикипеть к Луизиному крикуну.

— Мы возьмем его с собой. Отдавать его в приют нельзя ни в коем случае, особенно теперь.

Я не поняла тогда и подумала, что он подразумевал голод и нищету, что царили в приютах.

— Этот человек может помочь и с документами, — продолжал он. — Мы усыновим его... Все будет хорошо. Надо только еще потерпеть, совсем немного...

...Я ушла ранним утром, когда он еще спал. Я оставила человека, которого всю жизнь искала, ждала, встретила, потеряла, нашла, — и вновь потеряла, и мрачный город-людоед принял меня в свои объятья, щурясь волчьими глазами бледных утренних фонарей.

Что побудило меня к бегству? Не знаю. Желание во всем разобраться, обелить себя?.. Или желание отомстить? — за себя, за Соню... За Сержа. Я была теперь уверена, что Сержа убили те же люди, что пытались застрелить меня: возможно, как случайного свидетеля.

А может, я боялась, что мое присутствие ставит под угрозу е г о жизнь? — ведь столько уже погибло, едва соприкоснувшись со мной!

Вероятно, что мною двигали все эти соображения вместе взятые. Хотя не исключено, что я поступила так просто потому, что чокнутая...

* * *

У меня были деньги, тогда еще можно было поймать такси, — крупные беспорядки начались немного позже, и куда вы думаете я отправилась? К дому Б.Б.

Спустя час я стояла в начале знакомой улицы. При свете дня все выглядело иначе: аккуратно подстриженная зелень, домики, — все казалось кукольным, до того не вязались здешняя тишина и благоденствие с тем, что мне довелось увидеть за время моих странствий по улицам.

Идти было хорошо — Врач позаботился о легких удобных костылях, поэтому двигалась я быстро.

Но треклятый дом будто сквозь землю провалился!..

Я прошлась туда-обратно — нет и все! Тогда я обратилась к проходившему мимо юнцу с дорогим кожаным кейсом. Парень, по виду мелкий клерк, — этакая глиста в галстуке, — не удостоил меня ответом. Не знаю уж, чем я ему не приглянулась, трущобы вряд ли успели наложить отпечаток на мою физиономию: верно, сказалась привычка замечать только нужных людей. Он сел в стоявшую у обочины дорогую, с иголочки машину, и укатил, раздуваясь от сознания собственного превосходства над всем остальным миром.

— Чтоб тебе... застрять в пробке! — от души пожелала я ему.

Поодаль шаркала метлой дородная чернокожая толстуха. В ответ на мой вопрос она с радостью бросила это скучное занятие.

— Семнадцатый, говоришь? Ага... — толстушка призадумалась. — Ой, — она всплеснула руками, — да ведь семнадцатый — это тот самый, что сгорел два года назад!.. Кто, говорите, там жил?.. Да, нет же! Там жили эти... как их... Ну, да! Девчонка еще у них то ли повесилась, то ли отравилась: такая избалованная была, говорят, а тут, значитца, что-то там не по ее вышло, ну, она и решила всех проучить... Точно-точно! Как раз семнадцатый!.. Не сойти мне с места!..

Услышанное меня ошеломило. Но ведь Б.Б купил дом года полтора назад и я его видела! Или я ошибаюсь? Поразмыслив, я решила плюнуть на все и вернуться. В конце концов, я не частный детектив, и вообще надо радоваться, что до сих пор жива. Тем более, что теперь мне было ради чего жить.

Злясь на себя за свое необдуманное бегство, я пыталась вспомнить, где живет Врач: я уже успела приказать себе забыть об этом — на всякий случай... Свернула к обочине, собираясь голосовать, — и глазам не поверила: таинственный дом был прямо напротив меня на другой стороне дороги! Стоял себе спокойненько и посматривал на меня глазницами зашторенных окон. Очень мирно так выглядел и вполне обыденно. И номер красовался на жестяной табличке, прибитой к калитке: "17"— жирными такими, уверенными в себе, цифрами, чтобы, не дай Бог у кого не возникли подозрения в их правильности.

Толстуха уже скрылась из виду и улица была пустынна. Ладно... Я покажу, как играть со мной в прятки!.. Решительным шагом, стуча резиновыми подошвами костылей как можно громче, — для собственной храбрости, я пересекла улицу и очутилась у ограды. Без сомнения это было то самое место, откуда я когда-то позорно улепетывала.

Было тихо, но сейчас за этой тишиной ничего не скрывалось. Калитка, составленная из ажурных железных узоров, распахнулась легко, точно ее только что смазали. Когда я прошла, она резко закрылась, будто ее толкнули. Я ковыляла по дорожке, ведущей к парадному, и не слышала больше своих шагов. Ну и пусть! Я слишком сердита, чтобы обращать внимание на подобные мелочи... Хотела позвонить и тут заметила, как поворачивается дверная ручка. Не скрою — стало не по себе, но из упрямства я двинулась дальше. Дотрагиваться до этой ручки было неприятно: я толкнула дверь костылем и вошла.

Распахнув дверь пошире и придерживая ее плечом, я постояла на пороге, прежде чем войти внутрь.

— Эй! — крикнула я. — Есть кто-нибудь дома?..

Тишина.

Я заорала еще раз. Где-то в глубине дома послышался смех.

— Прекрасно, — сказала я, — посмеемся вместе! — и, пройдя, оказалась в гостиной.

Это была просторная, богато и со вкусом обставленная комната, но кругом лежал толстый слой пыли и пахло нежилым.

Откашлявшись, я заявила:

— Мне нужно видеть господина Б.Б!..

И снова раздался этот дурацкий смех: он шел откуда-то сверху. Я подняла голову: на верхних ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, стояла совсем молоденькая девушка, скорее девочка, и, смеясь, показывала мне язык. На ней была до неприличия драненькая маечка, кожаные шорты, и неуместное массивное бриллиантовое колье на шее.

— Что, — спросила она, — сегодня мы смелые или снова дадим деру? Вот я прошлый раз обхохоталась, глядя, как ты улепетываешь, точно паук, которому оторвали половину ног! — и неожиданно скривившись, добавила: — Терпеть не могу калек! — и стала спускаться, нарочито покачивая бедрами, и всякий раз вытягивая ногу вперед во всю длину, чтобы полюбоваться ею, прежде чем опустить на ступеньку.

Ножки у нее и в самом деле были классные, но не за этим я сюда пришла, и уж не ради того, чтобы мне хамили.

— Деточка, — начиная закипать, спросила я, — где твои родители? Здесь есть кто-нибудь еще, кроме маленькой чванливой стервы?..

Она встала передо мной, подбоченясь, и криво усмехаясь, — и тут я вспомнила, что это ее видела я тогда в кафе в день нашей последней встречи с Б.Б! Правда, тогда она показалась мне старше...

— Родители? — скривилась эта очаровательная крошка. — Они меня достали! Мало того: из-за них я отправилась на тот свет! Видите ли, у них машина вздумала сломаться у самого дома, а у меня все было рассчитано по минутам!

От этих слов — я, правда, не совсем ее поняла, во мне зашевелились былые страхи. Некстати вспомнился рассказ дворничихи, но... этого быть не может!

Может, меня разыгрывают, или я все-таки ошиблась домом? Девица плавно подпрыгнула вверх и медленно закружилась вокруг люстры. Я онемела.

Насладившись произведенным впечатлением, моя собеседница с довольным видом плюхнулась в кресло.

— И Б.Б твой — дурак! — ни с того ни с сего объявила она.

Я уже было двинулась к двери, но эти слова заставили меня остановиться.

— Я ему честно предлагала — женись в третий раз, и все будет о'кей! А он — ни в какую!.. Что же это за любовь, если не хочешь выполнять желания любимой? — и она капризно надула губки.

Тут только я заметила, что девица-то в тех местах, где ее тело было обнажено, — прозрачная. Как дымчатое стекло... Например, сквозь ее ногу я могла разглядеть узор на обшивке кресла...

Девчонка вдруг стремительно сорвалась с места — не могу поручиться, что ее ноги касались пола, — подлетела к огромному музыкальному центру, стоявшему на низенькой подставке у стены, и включила музыку. Ритмично вздрагивая в такт глухим звукам ударных, она крикнула, стараясь перекричать динамики:

— Потанцуем?

Нарочно или нет, но во время танца она медленно приближалась ко мне.

— Не знаю, что у вас тут происходит, — пробормотала я, — но, похоже, придется разобраться во всем самой... — и поспешно стала подниматься на второй этаж, хотя было бы лучше убраться отсюда и побыстрее.

Но то ли упрямство, то ли еще что-то, мешало мне отступить.

Наверху было несколько комнат. Первая, куда я заглянула, служила, по-видимому, домашним кабинетом: стеллажи с книгами, громадный стол, на котором громоздился компьютер, факс, несколько телефонов, еще что-то... Вторая по ходу комната оказалась, судя по разбросанным тряпкам и фотографиям мускулистых парней на стенах, — комнатой Девчонки. Следующая была пуста, то есть, там стояла какая-то мебель, но ничего занимательного. Открыв же дверь комнаты напротив, я почти мгновенно ее захлопнула.

Нескольких секунд вполне хватило на то, чтобы рассмотреть лежащее на кровати неподвижное тело Б.Б. — синюшное лицо, руки, сложенные на груди, — и унюхать очень скверный запах, наполнявший его усыпальницу. В том, что он — мертв, сомневаться больше не приходилось. Если бы даже я и захотела подробностей, никакая сила не заставила бы меня открыть эту дверь снова.

Прислонившись к косяку, я боролась с тошнотой, а рядом бесшумно возникла Девчонка.

— Что ты с ним сделала?!

— Ну-у... — легкомысленно протянула она, слегка смущаясь, — мне же надо как-то поддерживать свое существование... А этот собирался бежать и бросить меня: он, видишь ли, наконец-то уразумел, что я за штучка! А тут еще кто-то наступил ему на хвост... или он кому-то...

— Кому?! — встрепенулась я.

— Не знаю! — раздраженно отозвалась девица, отворачиваясь. — Кто-то одолжил ему крупную сумму, потом он вернул, но вроде не все. Тогда они на него насели — не знаю, как они там поладили, но потом он про них случайно что-то узнал, а им это не понравилось... Да чего ты пристала?! — опомнилась она. — Меня ваша суета давно не трогает!

— Но, может, он упоминал какие-то имена?.. Названия? — настаивала я, позабыв обо всем.

Она вдруг разозлилась, резко повернулась ко мне и прошипела прямо в лицо:

— Издеваешься, да? Ты что, до сих пор не уразумела, с кем имеешь дело?! Его женушки, эти тупоголовые курицы, тоже считали меня просто его любовницей... Это меня-то!..

— Я прекрасно поняла, с кем имею дело — холодно ответила я, а у самой — мурашки по коже! — С самовлюбленной избалованной пустышкой... С неудачницей! — мстительно закончила я, радуясь, что отплатила за "калеку".

Поверьте, ничто так не уязвляет современного человека, как клеймо неудачника! — и неважно, сам ли он считает себя таковым, или же это слово произносят чужие уста. Ее лицо исказилось до неузнаваемости:

— Ты у меня еще попляшешь!..

Но мне вдруг пришла в голову замечательная идея, и я бегом бросилась в кабинет Б.Б: должна же быть хоть какая-то зацепка! Я рассуждала, что те, кто охотились за ним, а теперь за мной, — не успели побывать здесь. Ведь Детектив сказал тогда, что на какое-то время потерял меня из виду: несомненно, это было в тот момент, когда я приблизилась к заколдованному дому. Значит, не исключено, что не всякий мог сюда попасть. Во всяком случае, я очень на это надеялась. Может, мне и повезет.

Я обшарила все ящики письменного стола. Попалась записная книжка — я сунула ее в карман и принялась за содержимое компа. Он включился и заработал, повинуясь моим командам, и меня совсем не смущало то, что он не был включен в сеть.

Пришлось просматривать все подряд. От такой напряженной работы у меня заболели глаза, да еще эта настырная девица порхала вокруг, неся всякую чушь.

— Тебе положено тяжко вздыхать, стонать и греметь цепями, — отмахиваясь, заметила я ей.

По-моему, она совершенно не улавливала разницы между порядочным привидением и занудной осенней мухой!

И тут я неожиданно почувствовала себя плохо. Голова закружилась, потемнело в глазах...