Фейри с Арбата. Гамбит

-...а старик Фианн и говорит, колдовство все это!

Кажется, он все же пропустил в трепе вихрастого что-то любопытное.

— Колдовство? — переспросил он.

— Ага! Настоящее колдовство! Не может быть, чтоб кузнец ваш безо всякого колдовства раскаленное железо руками хватал. И асгейрова вода на него показала, и память он потерял, потому что колдуны, коли колдовать не могут, вмиг становятся как дети малые.

— Сам он разум потерял, — буркнул Сакс. — Мелет чушь, а ты и веришь.

— Не чушь, я сам видел! — обиделся парнишка. — Дунк прям так и нес котел с похлебкой, с огня снял и нес, а котел-то горячий, я попробовал!

В доказательство парнишка предъявил обожженный палец.

— Вот и говорю, чушь. Раз память потерял от того, что колдовать не может, как же он горячий котел-то взял и не обжегся?

Охотник за спиной фыркнул и тоже влез:

— Ты, сынок, с пятидесяти шагов в оленя не попадешь, а я с сотни белку подстрелю. Тоже, скажешь, колдовство?

— Ой... и верно... — парнишка задумчиво почесал в затылке, глянул на Сакса, потом на Охотника.

— То-то же, — хмыкнул Охотник. — Смотри, этак сам к мудрым за благословением пойдешь, а потом и в щучью стражу, десятину со своих же драть.

Парнишка аж споткнулся.

— Да я... да никогда... да чтоб мне... — насупился. — И вообще, я в дозоре. Недосуг мне, проходите быстрей.

— Вспомнил, надо же, — удивился Охотник. — Не безнадежен.

Так в лагерь и вошли: впереди Сакс с Охотником, следом отряд, а Половинка отдельно, сам по себе. После обеда, Сакс видел, он шептался со своими. Верно, о молодом да глупом командире. К Мэту тоже подходил, но Мэт его послал в ближнее болото, с лягушками квакать.

Охотник задумчиво глянул на Сакса. Погладил бороду и буркнул:

— Иди-ка ты домой. Посмотри, как отец. Сам видишь, про подвиги и так найдется, кому рассказать

— Да уж найдется. — Сакс оглядел своих бойцов, складывающих добычу на застеленной бревнами площадке посреди лагеря, и помогающих им повстанцев из тех, что либо на отдыхе, либо вовсе не покидают лагеря. — Если что, ты же меня позовешь?

— Позову. Иди.

В последний раз оглянувшись на Половинку, о чем-то шепчущегося со стариком Фианном, Сакс побежал к дому. Не то что дому, так, оставшейся от кого-то из погибших бойцов землянке под крышей из дранки и дерна. Надо бы стены еще обшить изнутри деревом, а то отец зимой замерзнет, да и сейчас уже дожди холодные.

Сумка с сыром, яблоками и новой рубахой для отца хлопала по боку. А Сакс, придерживая ее, старался не думать о том, что он будет делать, если отец... нет, оборони Матерь, не мог он...

Он так боялся увидеть пустой дом, что едва не столкнулся с кем-то у собственного порога. Буркнул извинения, поднял взгляд — и подавился.

— Отец?

— Что, сынок, не ожидал? — Крепко обнял, потом отстранил, на вытянутую руку. Присмотрелся и снова улыбнулся. — Вижу, с удачей вернулся. Молодцом.

Сам отец выглядел не очень — бледный, постаревший, опирается на палку. Но зато — живой. Живой! И от лихорадки уже ни следа, за неделю!

— Как?! — выдавил Сакс, оглядывая отца с ног до головы.

— Невеста твоя выходила, — отец хлопнул его по плечу. — Хорошая она у тебя. Матери понравится.

Сакс окончательно перестал понимать, что происходит. Огненные змеи, невесты, чудесные исцеления — как-то оно было слишком.

— Я пойду с Охотником поговорю, — понял его по-своему отец. — А ты иди в дом, иди. Небось есть хочешь. Наговоримся еще.

Кивнув, Сакс проводил отца взглядом — как тот, прихрамывая и опираясь на крепкую палку, скрывается между домишками. Про сыр и яблоки вспомнил, поздно — не орать же было на весь лагерь. Ну и ладно. Раз тут невеста, отец не голодает. Тьфу ты, оборони Матерь, невеста-то откуда?!

На пороге дома задержался, прислушался: там что-то звенело и вкусно пахло. Вздохнул, готовясь с порога объяснить девице, что нет и не было у него никаких невест, и не надо ему никого — и откинул закрывающую проем оленью шкуру. Девица стояла у очага и что-то мешала деревянной ложкой в мамином медном котелке. Обернулась, сощурилась от света и неуверенно спросила:

— Эри?..

В первый момент Сакс подумал, что ему уже мерещится от усталости. А в следующий — прижимал ее к себе, искал губами губы и беспорядочно шептал:

— Это ты, правда ты? Лиле, как же... останешься?

А Лиле смеялась и кажется, плакала, и гладила его по лицу.

— Я так боялась! Тебя не было, когда вернешься — не знают... Я с вами буду ходить, я лечить умею. Ты другой совсем, Эри, сколько меня не было?

Сакс, наконец, поймал ее губы и окончательно поверил, что это не сон. Сон не бывает таким сладким, не пахнет земляникой, дымом и капустой вперемешку.

— Долго, целых два месяца. А с нами опасно. Ты лучше тут лечи, у нас бывает много раненых.

— Нет, с тобой. Я много могу, не только лечить. Пусти, пусти, а то пригорит...

Не пустил, только котелок снял с огня и потянул к лежаку, а она не протестовала, сама забыла про котелок и путалась пальцами в завязках и застежках... Но до лежака они не добрались. Помешал пронзительный визг Фианна — слов Сакс не разобрал, но чтоб так визжать? Совсем старик плох. Лиле тоже напряглась, оставила в покое застежки и прислушалась. Тут визг повторился, а в ответ ему — сердитый бас, да так рявкнул, что твой медведь.

Отстранив Лиле, Сакс бросился на ссору. Лиле — следом. Он мельком подумал, что зря это она, но останавливать не стал.

Рявкал Томас. Навис над стариком, наливаясь дурной кровью, сжимал кулачищи — уже почти как у Дунка!

— ...ни на медяк добра от щук не видели! Они с отцом вон чего учинили, из-за них дыхнуть не моги! Правильно Сакс их перебить велел, и десятину — правильно, у наших же отобрали, у тейронцев!..

А старик Фианн, словно не видя кулаков, снова заорал дурниной:

— Отступник он! Колдунов очистить не дал, колдунью привел, беду на всех накликал! Что ж вы, не видите, Асгейр добрый, все видит, своего сына нам послал, а вы его вяза-ать!.. — на последнем слове снова сорвался на визг.

Тут Томас не выдержал, замахнулся. Сакс еле успел подскочить и схватить за руку.

— Оставь старика, он совсем ополоумел, — глядя в красные и безумные томасовы глаза.

Остальные пока лишь смотрели — и отец, и Охотник, и остальные повстанцы. Среди них Сакс краем глаза заметил полуседую-полурыжую голову: Половинку. А Лиле остановилась чуть поодаль и заиграла на дудочке. Сакс только и успел удивиться, что это она вдруг удумала, как Фианн стукнул его палкой и завопил:

— Опомнись, глупый! Отдай колдунью Асгейру! Она ж тебя заворожи-и... — и затих, сгорбился. — Заворожила, обманула, беду наведет, — повторил шепотом.

И Томас успокоился, потер кулаком глаза и вздохнул:

— Точно ополоумел старик. Пойду я к отцу в кузню.

Приятель пошел прочь, а Сакс даже не успел спросить — неужели Дунк опомнился, что в кузне? И Фианн побрел с площади, тяжело опираясь на палку и бормоча под нос что-то тоскливое. А Охотник непонятно хмыкнул, кивнул Саксу, а потом глянул на остальных командиров.

— Все слышали, что Половинка говорил? Парень глупый, нахальный, лезет на рожон и не слушает старших. Я же вижу другое. У парня голова на месте: не растерялся, не наделал глупостей. Советы парень слушает, только не дает сбить себя с толку. А что до старших, сами видели, заступился за старика. Кузнец его пришиб бы, как пить дать. Или кто хочет спорить?

— Все равно на обоз зря напали. Ты ж сам говорил, опасно это, — покачал головой один из трех командиров.

— Во-во, — поддакнул Половинка. — У парня в голове ветер, а нам тут еще жить.

— Опасно, — кивнул Охотник. — А ты хотел безопасной войны? Так не бывает. Жить вообще дело опасное, можно отрубить ногу, когда дрова колешь. Что ж теперь, зимой мерзнуть? А ты, Половинка, вечно собрался в лесах прятаться? Так на кой тебе дом — вон, вырой нору, за барсука сойдешь.

Половинка оскорбленно фыркнул, но больше не спорил. Командир тоже — нахмурился, почесал бороду и кивнул.

Странно это было. Охотник говорил так же, как отец, когда к нему приходили деревенские, споры решать. Говорил, как главный, и все его слушали. Только главным не положено ходить простым бойцом в отряде мальчишки, и в разведку одному не положено.

Верно, Охотник заметил саксово удивление, подмигнул ему и громко, для всех, сказал:

— Я думаю, оставим парню его десяток. Остальные четверо могут присоединиться, если хотят. Кроме Половинки. Трое, значит.

Усмехнулся и засвистел какую-то песенку, мол, все сказал. Лиле на эту песенку вздрогнула, уставилась на Охотника во все глаза. Прошептала что-то похожее на "опасна и трудна, точно" и вылезла вперед, взяла Сакса за руку.

— Я с Эри буду ходить.

Охотник присмотрелся к ней и усмехнулся.

— А пусть ходит. Нам никакая помощь не лишняя. — Не дождавшись возражений, пошел прочь, как раз мимо Сакса. Задержался, хлопнул его по плечу, правда, смотрел почему-то на Лиле. — Что, пригодилось везение? То-то же.

И снова засвистел.

Глава 7. Сакс

— Да будешь ты отвечать, щучий потрох?

Асгейрово отродье, привязанное к грабу, не шелохнулось.

— ...разгневался Асгейр-Солнце на отступников, и настала Великая Сушь на той земле, и иссякли источники, и сгнили посевы, и кричали младенцы в утробах матерей своих... — продолжал луч нараспев читать испоганенные древние легенды.

Сакс оборвал речитатив оплеухой и, схватив луча за коротко стриженые лохмы, заглянул в мутные глаза.

— Я не хочу пачкаться твоей проклятой кровью, но если придется... — сказал совсем тихо, чтобы Лиле не слышала. — Хотя пальцы можно переломать и без крови.

Луч продолжал смотреть вдаль, а Сакс выругался про себя: угораздило же его согласиться, чтобы Лиле пошла с ними! Ей, мол, все равно, что он будет делать с пленником, хоть резать на ремни. Она не будет смотреть и слушать, у нее дудочка и природа, и вообще, война же, что она, не понимает? И Охотник хорош. Пусть-де дочка погуляет, поиграет со зверушками. Ей полезно.

Забавно, но шутка Охотника, мол, Лиле — дочка его родная, от фейри прижитая и вот прямо чудом нашедшаяся, внезапно оказалась очень похожей на правду и прижилась в лагере, будто бы так и надо: вчера впервые повстречались, а сегодня уже дочка. Было между ними что-то схожее, не столько во внешности, сколько в том, как и о чем говорили. Словно впрямь родня. А повстанцы так и вовсе поверили. Видно, так оно проще — если понятно, кто девица и откуда, а не из волшебного холма вышла. Из холма — то для легенд и баллад, а Лиле своя, настоящая. Охотникова дочка, и все тут.

Лиле и в самом деле не смотрела, как Сакс бьется с упрямым щукиным сыном, дери его сворой. Что-то наигрывала, присев на поваленное дерево, а сейчас и вовсе ушла к кустам боярышника, откуда слышалось довольное похрюкивание и хруст веток. А Охотник, так и не сказавший имени, и которого Лиле почему-то называла Кожаным Чулком, — когда не батюшкой, да с поклоном, — сидел на том же дереве и глядел на саксовы мучения. Пожалуй, пора отсылать Лиле в лагерь и ломать лучу пальцы.

Видимо, Охотнику тоже надоело. Хмыкнул и со странной интонацией сказал:

— Неправильно ты бутер... ты с ним разговариваешь, — поправился и снова хмыкнул. — Посторонись, пусть щучий сын посмотрит, чем развлекается моя доченька. А потом продолжим.

Сакс пожал плечами, но отодвинулся, сам обернулся — и вздрогнул. Руки сами дернулись к луку и тетиве. Из кустов боярышника торчал довольный бурый пятак, а Лиле, шепча что-то ласковое, чесала подсвинку уши и трепала по холке. Кабанчик, — раза в полтора тяжелее нее, — жмурился и хрюкал, переступая копытцами. Асгейрово отродье тоже хрюкнуло и прошептало:

— Не надо.

Охотник, тоже приготовивший лук, просто на всякий случай, все с того же дерева ответил, этак ласково, по-отечески:

— Надо, лучик, надо. Не будешь умницей, моя девочка из тебя душу вынет и на дудочку намотает.

Луч тяжело сглотнул, вытаращил глаза — и охнул одновременно с треском куста, басовитым хрюканьем и тихим проклятием Охотника. Выдергивая стрелу, Сакс обернулся и выстрелил навскидку, прямо в здоровенную клыкастую морду, торчащую из боярышника всего в трех шагах от Лиле. Охотник метнул нож, в ту же морду, одновременно с Саксом. Кабаниха тяжело рухнула, дергая копытами и ломая куст, Лиле отскочила и завизжала, а подсвинок обиженно хрюкнул и пошел на нее. Мстить за мать или требовать ласки, Саксу было все равно. Он снова выстрелил — попал кабану в шею, и еще... остановился лишь после третьей стрелы, — хотя в туше почему-то торчало шесть, — когда кабанчик осел в траву и затих.

Охотник опустил лук и дрожащей рукой вытер лоб.

— Чистое везение... чтоб матерого кабана с одной стрелы... — И тут же нахмурился, словно сам на себя разозлился. — Так, парень. Как Дунка лечить, луч не знает. А раз не знает, то он нам не нужен.

Луч завопил, как будто его уже резали. Нечленораздельно и пронзительно, про "не отдавайте колдунье!"

Но Саксу было не до него. Лиле, метнувшаяся в сторону от кабанчика, запуталась соседнем кусте, дернулась раз, другой, исцарапалась, и сейчас замерла, дрожа и даже не пытаясь освободиться.

— Маленькая, тише, все уже, — шепнул Сакс, выпутал ее из веток и на руках отнес к поваленному дереву.

Она сначала вцепилась ему в куртку, потом смущенно и по-девчоночьи шмыгнула носом и разжала пальцы. Присела на дерево, рядом с Охотником, и уставилась вроде в никуда, а получилось — на луча. Тот на мгновенье замолчал, а потом завыл и забился. Охотник досадливо стукнул по стволу кулаком.

— Да он так на нас еще какую пакость наведет! Слышь, парень, уведи-ка его. Сам понимаешь. А я костром займусь, раз уж у нас мясо само пришло.

Кивнув, Сакс занялся лучом: стукнул рукоятью ножа в висок, чтоб замолчал, развязал веревку и связал луча заново, руками назад. Заткнул ему рот комом травы. Чтобы не тащить на себе, пришлось плеснуть лучу в лицо из фляги, и только тогда вести прочь. Луч не вырывался, лишь косился на Лиле, пока полянка не скрылась из виду.

— Ну, расскажешь кое-что, или вернемся? — спросил Сакс, прислонив луча к толстому ясеню.

Луч закивал и замотал головой, мол, что угодно, только не к колдунье!

— Вот и хорошо, — буркнул Сакс, жестом приказывая лучу сесть и устраиваясь напротив, прямо на травянистой кочке. — Вот теперь и поговорим...

Сакс не очень надеялся, что луч много знает. В конце концов, лучи — всего лишь охрана и тягловая сила. Но этот рассказал много — правду пополам со слухами, а что-то и сам выдумал, чтоб чуть дольше пожить.

Прежде всего Сакс спросил, что мудрые сотворили с кузнецом. Питье такое, ответил луч, из особых трав и зачарованное, чтобы добрым людям на здоровье, а колдунам на погибель. От того питься колдуны становятся слабые и послушные, что им мудрый с асгейровам солнцем ни прикажет, все исполнят, хоть мать родную убьют. А жгут колдунов для того, чтоб не наступила снова Великая Сушь. Чем больше колдунов принести в жертву, тем добрее Асгейр и дальше Сушь. Вот когда колдунов вовсе не останется, тогда и Суши не будет, мертвые земли оживут, вместо пустыни станет море и наступит благодать...