— Так сватья ее — Дивина, — хмыкнула женщина и, понизив голос, добавила. — Одного болота кочки... Одна с попом косы лохматила, а другая мужу рога на именины подарила. А откуда, думаешь, у Дивины такой фингал?
— Это вы у меня сейчас спрашиваете? — растерянно выдала я.
— Так, а чего мне спрашивать? Я и так знаю — от Фени ее. И пусть она хоть объявления по всему Мэзонружу развесит, что сама на прялку в темноте налетела, но, все и так знают.
— Да-а...
— Вот и 'да', Стасенька. А столько лет считались у нас в деревне приличной семьей. Я своему сыну на них пальцем тыкала: 'Вот, смотри, ветрогон, как надо с женой обращаться'. А тут, с каким то заезжим, пока Феня ульи свои на пасеке вытрясал... Я ж говорю — с одного болота с Илунихой кочки... Ой... — вдруг тормознула тетка Тиристина и вытянула шею в сторону моей изгороди. — Это чьи ж там огроменные ноги торчат из ваших кустов? Зигмунда клиент в ожидании?
— Понятия не имею, — тут же последовала я ее примеру.
Торчать из кустов эти, действительно, 'огроменные' ноги, зашнурованные в ботинки, могли только в одном случае — если остальная часть тела в это время восседала на нашей, почти скрытой в разросшейся бузине лавке, рядом с калиткой. И ведь давно надо было ее обполоть, да все руки не доходили. К тому же, местные наши клиенты, натуры, по-деревенски, важные, томились в ожидании приема всегда исключительно стоя, время от времени заявляя о себе громкими напоминаниями. Так что, лавочка вот уже долгое время оставалась никому не нужной. А тут, действительно, торчат...
Теперь и я почувствовала приближение противоположной мне стихии — ветер, став, вдруг угрожающе сильным и холодным, требовательно подпихнул меня сзади и заставил быстро распрощаться со словоохотливой соседкой. Но, на этом он не успокоился, погнав и дальше — по дощатому тротуару, через узкий мостик, и прямиком к собственной калитке, преследуя по небу, угрожающе набухшими влагой тучами. Вот-вот начнется дождь, долгожданный всей местной растительностью, сильный и, вполне возможно, он будет идти до ночи:
— А что ж он там, так и будет сидеть? Не видит, что на улице творится? К тому же Зеня сегодня... — удивленно застыла я перед сидящим на лавочке человеком.
Потому что человек этот, откинув голову на нашу изгородь, мирно спал. Его светлые, короткие волосы трепались на ветру, оставляя лицо неподвижно спокойным, а руки были крепко сцеплены на груди. Рядом, на отсыревшей от травы лавочке, лежал поношенный вещевой мешок из под которого углом торчал черный кожаный планшетник. Я видела подобный всего раз до этого — у либрянского землемера, считающего себя настоящим интеллигентом. И этот 'интеллигентский' атрибут никак не вязался с общим впечатлением от незнакомца, всем своим видом, даже таким сейчас беззащитным, излучающим огромную силу... 'Как та самая магия, чистая и прозрачная', — пришло мне на ум совершенно неуместное сравнение, после которого, вдруг сильно захотелось заглянуть в глаза спящего мужчины... В этот момент, он, будто почувствовал постороннее присутствие и, сначала дернул согнутой правой рукой, а потом свои глаза открыл... И я увидела небо — огромное, с бежащими по нему серыми тучами и без всякой надежды на...
— До-обрый день, — растерянно скривившись, будто это меня, а не его застали врасплох, протянула я. — Я вам не помешала, а то может, подушку вынести?
Мужчина снова дернулся, лупанув правой рукой по пустоте сбоку от себя и стал медленно, опираясь на эту же руку, подниматься с нагретого места:
— Здравствуйте. Меня зовут Ветран и мне нужен Зигмунд, кот-баюн, — распрямившись во весь свой немалый рост, тихо произнес он. — Я к вам из столицы. Из музея истории с заданием. Точнее, это у меня задание, а господин... кот окажет нашему музею бесценную услугу, если согласится ответить на мои вопросы... — закончил он с явным облегчением и, склонив голову набок, выжидающе уставился на меня.
По идее, в силу нашего нынешнего осадного положения, стоило бы его хорошенько расспросить и 'просветить' в смысле свечения, но я на этот раз решила ограничиться своей женской интуицией. Тем более что погода как раз располагала. В смысле, подгоняла к принятию решений:
— А-а-а...
— Бумагу мою показать? — еще ниже склонил голову музейный работник.
— Нет, — тут же захлопнула я рот. — Это вы Зигмунду ее покажите. Я хотела спросить, далеко ли вы остановились на ночлег. А то скоро дождь пойдет.
— Ночевать? — чуть ли не по слогам повторил за мной мужчина. — Я промокнуть не боюсь. Так что с котом?
— С котом?.. Надеюсь, все нормально, — тоже, видимо, опираясь на свою интуицию, предположила я и распахнула нашу калитку. — Пойдемте... Ветран. Меня, кстати, Анастэйс зовут.
— Анастэйс, — так же медленно произнес он и сделал большой шаг к нам во двор. А дальше двинулся, уже гораздо быстрее, неся в левой руке свою поклажу. — Большая у вас деревня.
— Что? — не расслышав из-за очередного порыва ветра, развернулась я к нему прямо у крыльца.
— Мэзонруж — большая деревня. А кто здесь, в основном живет?
— Люди. Если вы это имеете в виду. А если конкретно, то — ремесленники, работающие на либрянские лавки и мастерские. Очень много заезжих сезонников, тоже работающих в Либряне. От нас же до нее всего три мили. В общем, разный на... — прихлопнуло меня по макушке вскинутой кистью Ветрана. — Да вы что?!
— Ничего...Простите, — отдернул он свою руку обратно и задрал голову вверх. — У вас там чердачная дверца... открыта.
— А яснее?
— Она громко закрылась.
— Закрылась? — прищурилась я на сосредоточенного мужчину, и, поставив на крыльцо корзину, отошла подальше от дома. — Ага... Это от ветра, наверное... Мать моя, Ибельмания! Ты что там делаешь?! — а что мог делать кот на карнизе дома с пучком засушенной валерианы в пасти? Сам собой напросился нелицеприятный ответ. — Зеня! То есть, Зигмунд! — строго зыркнула я на него, да что толку? Умника вновь захлестнули инстинкты. — Да сколько эта вакханалия будет продолжаться?! А ну выплюнь траву! — кот глянул на меня, почти осознанным взглядом, а потом отрицательно замотал своей лобастой башкой. — Зигмунд, ну ты же ученый кот. Тут к тебе человек приехал из столичного музея вопросы умные задавать, а что он о тебе сейчас подумает? — уперев руки в бока, попробовала я воззвать к остаткам котовьего разума, затуманенного валерьяновым дурманом. В ответ кот лишь скептически посмотрел на визитера и показал нам обоим свой полосатый зад, намереваясь снова нырнуть в травяные закрома. — Ах, так?!
Быстрым взмахом руки, захлопнула я перед наглой мордой чердачный вход и тем же приемом задвинула на нем вертушку. Кот, пораженный таким вероломством, резко отпрыгнул и чуть не выронил свою ношу из пасти.
— Скажите, а он всегда... такой? — осторожно поинтересовался у меня подошедший мужчина.
— Не-ет. Просто у нас недавно перетеча... — глянула я на Ветрана и решила, на всякий случай пояснить. — ... перевоплощение было в новое тело. И вот это тело так себя проявляет — подавляет разум Зигмунда первородными инстинктами. Но, это явление временное. И Зигмунду потом бывает очень стыдно, — добавила, уже громче, глянув на притихшего, но не сломленного бунтаря плоти.
— Понятно, — кивнул в ответ Ветран. — Лестница у вас есть?
— Есть, там... — неопределенно махнула я рукой в сторону сада, прикидывая в это время в уме, стоит ли испытать на умнике левитацию, в которой я сама почти Трахиния или пожалеть... Решила для начала честно его предупредить о намерениях. И даже открыла рот... И тут полил дождь — не сказать, чтоб внезапно, но уж очень сразу и сильно: мне в рот, на голову, мигом насквозь промочил легкое платье и разозлил уже всерьез. — Если ты сейчас же не кинешь вниз эту траву и не докажешь мне, что вменяем, я тебе шкуру подпалю! — сжав кулаки прокричала я, выплевывая изо рта воду. — Ну! Считаю до трех! — и медленно подняла руку с тусклым от противоборства с враждебной стихией шаром. — Раз!..
— Анастэйс!!! — увидела я в глазах такого же промокшего мужчины, замершего с лестницей на плечах нешуточный страх. — Не надо!.. Я лестницу принес, — произнес он уже тише и спокойнее и в доказательство, тут же приткнул ее верхним краем к карнизу. — Я лезу?
— А, пожалуйста, — погасила я в зажатой ладони огонь и ей же показала чудом не облысевшему коту кулак...
В дом заходили по очереди: сначала туда влетел, вдохновленный просветлением в мозгах и дождем на улице Зигмунд, потом степенно вошел музейный работник и уже замыкающей я, но, на пороге тормознула:
— Корзина.
— Я сейчас, — боком вынырнул мужчина обратно под ливень.
— Ну что, уважаемый философ, как ваше настроение? Может, валерьяночки в чашку плескануть 'для сугреву'? — хмуро прошлепала я мокрыми босыми ногами к раковине и подтянула вверх подол прилипшего к телу платья.
— Стася, ты, конечно, имеешь полное право надо мной измываться, — прогундел сидящий у стола взъерошенный кот. — Но, скажи мне, кто это такой и почему он так бесцеремонно таскал меня за шкирку?
— Ах, даже так?! Беспамятство будем изображать? — закрутила я жгутом материю и, подтянувшись на цыпочках, принялась ее отжимать.
— И все же, я повторяю свой вопрос... Здравствуйте...
— А я тебе отвечаю... — развернулась я к коту и увидела застывшего за моей спиной Ветрана с капающей корзиной в руке.
— Куда ее?
— Да прямо сюда, — ткнула я большим пальцем правой ноги прямо перед собой. — Все равно все теперь в раковину перебрасывать.
Мужчина медленно склонился и, поставив ношу в отмеченном мокрым отпечатком месте, стал также медленно распрямлять спину, скользя по мне снизу вверх, взглядом. Но, где-то на полпути, он, неожиданно громко вдохнул воздух и, раскинув в стороны руки, рухнул на пол...
В доме наступила тишина, отбиваемая только тетушкиными ходиками. Они успели щелкнуть пять раз, после того, как:
— Да, Стася... Я, конечно, многое в своей жизни повидал, но чтобы от женской наго... красоты в обморок бухались, вижу впервые.
— Заткнись... — не хуже кота прошипела я и ринулась к бесчувственному телу. -У него это от боли. Вот я Трахиния, сразу не увидела, — дрожащими руками расстегнула я рубашку мужчины и, откинув в стороны ее мокрые половинки, пораженно замерла. — Да как он вообще с этим... ходил? А еще лестницу... и тебя с карниза.
На теле Ветрана, в районе левого плеча красовалась насквозь промокшая от дождя и крови повязка, едва прикрывающая края совсем свежей раны.
— И что ты думаешь? — ткнулся своим боком мне в локоть умник. — Откуда это у него?
— Откуда не знаю... — занесла я свою ладонь над бинтом и на несколько секунд закрыла глаза. — ...А вот то, что это — магический ожег и очень глубокий, уверена. Ну что, валерьянозависимый, по силам тебе такая работенка?
Работенки хватило нам обоим. Ведь этого, совсем не легкого 'клиента' вначале надо было раздеть и перетащить поближе к огню — на зенин любимый диван. Потом наступила моя очередь и, отправленному в состояние сна, не выходя из состояния обморока мужчине, в срочном порядке была заменена повязка с целебной мазью в пришлёпку. После чего я еще раз убедилась в магическом происхождении раны. Заключительным этапом пошел Зигмунд с 'выездным' вовнутрь дома с веранды оздоровительным сеансом. В общем, часа через три, когда к нам из погреба высунула свою мордочку Груша, из нас троих один — оздоровительно спал, прикрытый по шею одеялом, а двое клевали носами от усталости и пережитых эмоций.
— Зеня, — оторвалась я от тарелки с супом, подогреть который даже не потрудилась. — А ты видел его татуировку на левом предплечье — стрела, направленная вверх? Странная она какая-то.
— Еще бы, если учесть, что это руна, — потянувшись, свернулся клубочком у разожженного очага умник.
— А яснее?
— Руны, Стася, это древняя письменность, постепенно вытесненная буквами. Они использовались очень давно на нашей общей прародине. Да и здесь тоже, как видишь, их не забыли. Только смысл с тех пор изменился. И если раньше они были и буквами и символами одновременно, то сейчас выполняют только вторую функцию. Для первой они слишком сложны в написании.
— А что означает эта руна — стрела, наконечником вверх?
— Эта руна?.. — впал Зигмунд в свой информационный транс. — ... 'Треба'. Так она называтся. А означает... У нее, вообще-то три обозначения. Тебе все огласить?
— Нет, по одному в день. Ты что, издеваешься?
— Просто, спать очень хочется, — ехидно скривил пасть кот. — Ладно, ты сама этого хотела: 'Твердость духа', 'Воин' и 'Жертва'. В общем, воин духа, приносящий себя в жертву ради чего-то там. Довольна?
— Ну, ничего себе, работник музея. Я их, почему то, другими представляла.
— Другими? А что ты вообще знаешь о музеях, Стася? Ты хоть в одном из них была?
— Была, конечно, — оскорбилась я за явный намек на свою культурную безграмотность. — В морском музее Тайриля и в Либряне — в музее ремесел. Но, в первом мы с одноклассницами просвящались самостоятельно, пока наша матронна флиртовала с подслеповатым экскурсоводом, а во втором нас по залам водила сухонькая старушенция с длинной палкой в руках и этой палкой тыкала то в экспонаты, то в тех, кто ее не внимательно слушал. А чтобы такой вот... верзила с мышцами... — представила я себе Ветрана с длинной палкой в руках, вдохновенно рассказывающим об устройстве маслобойки. — Не знаю. К тому же эта татуировка его. Не говоря уж о старых шрамах по всему торсу и новом магическом ожоге...
— Об ожоге я и сам пока воздержусь с комментариями... — разинул в очередном зевке пасть Зигмунд. — А вот что касается татуировки, так знал я в свои столичные времена одну экзальтированную даму. Она у себя на... ну, ниже поясницы, справила руну, обозначающую 'Рок' и всем твердила, что она есть настоящий и единственно возможный 'конец света'.
— Интересно, и как ты-то об этой руне на таком месте узнал? — недоверчиво скривилась я.
— Столица, Стася... Столица... — многозначительно изрек кот. — А вообще, сознайся, что ты мне просто завидуешь.
— Вот я сейчас не поняла, — отложила я ложку в сторону. — И чему именно я завидую?
— А тому, что ко мне из самого Куполграда, из единственного в своем роде музея приехал человек, чтобы поинтересоваться моей обширной биографией. Чтобы послушать и запечатлеть мои уникальные притчи и мудрые мысли. Чтобы сберечь их для потомков... Вот, в общем этому ты и завидуешь.
— Ну да, конечно. Только не забудь ему рассказать о том, как ты клиентов в постель укладываешь только ради того, чтобы послушать, как они храпят. А еще... Впрочем, кое-что он и сам сегодня видел, до того, как тебя за шкирку с карниза снимал.
— Жестокий век, жестокие сердца, — с чувством процитировал неизвестного автора Зигмунд и демонстративно отвернул от меня морду. — А ты что над ним зависла, легкоступая Грундильда?
— Я? — отпрянула от головы спящего мужчины доселе хранившая молчание домовиха. — Я — ничего. Я просто смотрю на него.
— Ну и как впечатление? — насмешливо поинтересовался умник.
