— Получается, что... — осторожно заметил капитан. — Ты была тогда... не одна?
— Протокол запрещает религиозному лидеру моего уровня надолго оставаться вне 'кольца' стражи и охраны, Джон, — сказала Бенезия. — Я понимаю, что тебе, как представителю другой расы, логика здесь может показаться непонятной и откровенно чуждой, но мне пришлось подчиниться требованию протокола. И сейчас я думаю о том, что некоторые мои охранницы и стражницы так или иначе тоже попали под индоктринационное воздействие. Нет, не Сарена, а его господина — корабля-Жнеца и его пилота. Для меня это по-прежнему одна суть, одна личность, хотя физически... Я прекрасно понимаю, что Пилот и Корабль — не одно и то же. Не одно... Сарен... он вспыльчив, это — правда, но не будь он настолько вспыльчив, он бы не стал жестоким легендарным Спектром. Потому... Я боюсь и того, что попав на Цитадель, я узнаю о незавидной судьбе многих своих охранниц, стражниц и последовательниц. Пусть и не сразу, но... узнаю.
Матриарх снова замолчала на несколько минут. Шепард не торопил её, не держал под своим всё замечающим взглядом, сохранял полную неподвижность.
— Сейчас, Джон, я пишу 'заметки по поводу', готовлю более-менее связные и 'причёсанные' данные для книги об индоктринационном воздействии, — сказала Бенезия. — Мне предстоит, уменьшив до предела мощь своих сопутствующих эмоций и чувств, описать все ужасы ментальной обработки, рассказать о том, каково это — быть пойманным в ловушку в собственном разуме. Сейчас я могла бы сравнить это положение с тем, как будто я бьюсь о толстое и прочное стекло. Пытаюсь сопротивляться. А мои руки... Они независимо от моей воли, от моего сознания, продолжают мучать и убивать. Я... говорила несколько раз с Сареном. Наедине, конечно. Он многое мне рассказал, согласился с тем, чтобы я включила его рассказы в качестве частей будущей книги. Фактически, передал мне права на публикацию этих глубоко личных особых данных. Я говорила и с Явиком... Вот кто знает об индоктринации очень много — прежде всего с практической точки зрения. Явик тоже согласился с тем, что его данные займут подобающее место в моей книге, тоже передал права на их публикацию. Сейчас я вспоминаю слова Жнеца, а может быть — его Пилота, которые часто звучали в моём индоктринированном сознании: 'впереди у тебя будет свет'. И понимаю, что если бы я, благодаря тебе, Джон, не выбралась... У меня впереди никакого света — не было бы. Для меня... свет померк уже тогда, когда я видела уходившую дочь. С той минуты, с тех секунд, я... стала делать много ошибок. Очень много. Я оказалась... не готова к реальному, полному боевому применению того, чему меня учили долгие десятилетия с детства. Хочу... верить, что Лиара помнит меня доброй, красивой и любящей матерью, но одновременно — понимаю, что после того, как я предстала перед ней лгуньей... она имеет все права не думать обо мне так... позитивно.
Матриарх встала, подошла к этажерке, сняла с полки термос, открутила крышку, отхлебнула.
— Это — не вино, Джон. Азарийский напиток. Для вас, землян, он... неприемлем. Надо быть природным биотиком, чтобы пить его безопасно. А биотиков он... успокаивает.
Вернув крышку на место, азари поставила термос на полку, повернулась и села в своё кресло у обеденного стола:
— Сейчас я вспоминаю об очень многом, хотя... Немного раньше, я никогда бы не поверила в то, что многое смогу вспомнить. Даже очень многое. Я вспоминаю, например, что рядом с Этитой я провела почти столетие. Мы... мы разошлись, в том числе и из-за несходства наших взглядов на будущий путь нашей расы. Я предлагала полагаться на разум и на дипломатию, мне, как религиозному и философскому лидеру расы было это ближе, а Этите... Ей было ближе сражаться и побеждать не духовно, а... физически, — матриарх замолчала на несколько секунд, потом продолжила. — Это столетие... Оно включает и моё единение с Этитой, и беременность, и рождение Лиары и первые годы её жизни. Потом... потом Этита уйдёт и мне придётся сделать многое, чтобы Лиара никогда доподлинно не узнала, кто был её отцом. Возможно, я допускаю это, она за пятьдесят лет моего отсутствия кое-что узнала и кое-что поняла из реального порядка вещей, но... допускаю и другое: встреча с Этитой не доставит Лиаре удовлетворения. Я не говорю сейчас о том, что Лиара должна испытать радость от встречи со своим биологическим отцом, нет. Я говорю о том, что Лиаре может тяжело даться это быстрое... узнавание. Наверное, да, скорее всего — не "наверное", а точно и реально я... совершила ошибку, которую до меня совершали очень многие матери. Я лишила её возможности с младенчества глубоко узнать и понять отца. Да, другую азари, но — тоже матриарха. Это... сложно однозначно и коротко пояснить, Джон, но... Я и Этита оказались слишком разными. Я... я знала, что Этита поглощена общественной работой, что она резка и категорична и в мыслях и в суждениях, но я так надеялась, что со временем, с годами это сгладится. Этим надеждам не суждено было сбыться, Джон. Как вы, земляне, часто говорите в таких случаях, я стала классической 'матерью-одиночкой'.
Пододвинув к себе бокал с травяным настоем, Бенезия отхлебнула несколько глотков, затем поставила бокал на поднос:
— Я сейчас... всё острее понимаю, что в том, как стала протестовать Лиара, есть и моя большая вина, Джон. Мне... пришлось многое вспомнить. Очень чётко, полно и точно вспомнить. Лиара была заводным, сверхактивным ребёнком. Нет, она была психически и физически нормальна, в этом смысле никакие, самые въедливые врачи не находили никаких причин для профессионального беспокойства, а мне, как одной из ведущих сотрудниц Матриархата, был открыт доступ в лучшие клиники Тессии. Лиара однажды убежала, как она тогда коротко выразилась, на 'раскопки'. И — пропала. Я тогда... переволновалась, долго её искала. Нашла и сильно отругала. А на следующий день — подарила первую книгу по истории. Надо же было такому случиться, что эта книга была... о протеанах. Сама теперь не понимаю, почему именно эта книга мне тогда, в книжном магазине, куда я забрела в расстроенных чувствах ранним утром, попалась под руку. Но... Я сейчас понимаю, что даже если бы эта книга была не о протеанах. Даже если бы протеане в ней не упоминались вовсе, Лиара уже была 'заряжена' именно на протеан. Потому что... Потому что по древности их 'места жительства' легко оставляли позади любые другие места 'раскопок'. А Лиара с ранних месяцев любила копаться в земле. Сначала — руками, потом — совочком. У неё была большущая коллекция всяких находок. Да, стёклышки, камешки, тряпочки, всякий хлам... Но для детей это — первое в их жизни богатство. Меня эта 'коллекция' напрягала почти постоянно, но я держалась, крепилась и не стремилась её уменьшить в размерах, выбросив всё, что по моему взрослому мнению там не является сколько-нибудь ненужным. Наверное, в том числе и за это Лиара считала меня самым мудрым и могущественным существом в галактике и хотела на меня с младенческих лет равняться.
— Вы, безусловно, знали о Маяке, — сказал Шепард.
— Да. Знала, — подтвердила матриарх. — А куда бы я делась от такого знания? Должность, уровень и звание — обязывают. Да, я знала, что протеанский Маяк, обеспечивающий азари почти всё наше расовое технологическое преимущество над другими расами разумных органиков, скрыт под статуей Атаме. Я ходила несколько раз вместе с дочерью в этот храм... Лиара видела статую богини и видела её... артефакты в витринах. Я... вероятнее всего, скрыв информацию о протеанах и их связи с Атаме, я... хотела защитить дочь от многих лишних проблем. И, вероятнее всего, не сумела, потому что Лиара сама додумалась до слишком многого и её выводы были... неопровержимо правильны. — Бенезия склонила голову. — Тогда, когда Лиара от меня уходила... после пика нашей размолвки — я понимала, особенно остро понимала, что дочь может отказаться носить мою фамилию. После такой размолвки... этот шаг был вполне предсказуем и даже ожидаем, пусть это ожидание мне и далось... очень тяжело.
— Но ведь... — произнёс Шепард.
— Да, считается, что азари 'откидывают' свою фамилию, когда становятся матриархами, — подтвердила Бенезия. — Но всё это обставлено таким частоколом условностей и ограничений, что даже чистокровные азари не всегда действуют правильно и верно понимают суть и последствия своих действий. Я сама уже накрепко забыла, что меня зовут не только Бенезия, но у меня есть и фамилия — Т'Сони. Эти условные идентификаторы казались мне на протяжении десятилетий такими малозначащими... Когда ты остаёшься рядом с маленькой дочерью, рядом с твоей единственной дочерью к тому же... Многое другое перестаёт быть сколько-нибудь важным. Я сама... не знаю, Джон, почему, начала называть Лиару 'Маленьким Крылышком' или просто 'Крылышком'. Иногда я звала её 'Малышкой'. Намного чаще, как припоминаю сейчас, чем называла её 'Крылышком', — матриарх поймала мягкий взгляд собеседника. — Понимаю, Джон. У меня есть брови и для людей это — не свойственная большинству азари 'деталь' внешности, 'деталь' лица. Но так уж распорядилась генетика. Я, конечно, копалась в своей родословной, детали сейчас многие озвучивать и уточнять не буду, но, вероятнее всего, именно генетика помогла мне передать брови своей единственной родной дочери. Могу предположить, что после размолвки Лиара могла бы решиться на то, чтобы вытравить брови и стать менее похожей на меня. Окружающие разумные органики восприняли бы это действие... более-менее нормативно. Для них брови на лице азари — не нормативная 'деталь'. Потому её исчезновение они восприняли бы... даже с одобрением. Мне, вполне возможно, придётся смириться и с тем, что повзрослевшая дочь откажется нормативно воспринимать моё пристрастие к жёлтому цвету, а ведь тогда, когда Лиара была младенцем и позднее, когда она стала самой младшей девой-азари, я часто надевала платья, в которых преобладал именно жёлтый цвет.
Встав с кресла, Бенезия прошлась по салону, отмечая, что Шепард остался сидеть неподвижно. Он не стал поворачивать голову, не стал следить взглядом за тем, что делает хозяйка салона. Сейчас он, вероятнее всего ждал, когда азари соберётся с мыслями и начнёт рассказывать о своём детстве и отрочестве. И понимал, что должна быть озвучена некая вступительная, вводная часть.
Если матриарх захотела озвучить кое-какие детали из жизни своей дочери — что-ж, заметно, что Джон отнёсся к этому с большим пониманием и очень спокойно.
Бесконечно долго испытывать его терпение нельзя. Надо переходить к рассказу, который сейчас важен для дальнейшего развития взаимоотношений. Цитадель... приближается. 'Нормандия' уже давно не ложится в дрейф, значит задержек на оставшемся отрезке пути к Станции, скорее всего, не будет.
— Я плохо помню своих родителей, Джон. Знаю и помню, что они были... чистокровными азари. В тысяча сто восьмидесятые годы... Много чего непонятного происходило. Два основных события: волусы передали планету Ома Кер турианцам — это произошло примерно в одна тысяча сто пятьдесят третьем году. И в одна тысяча четырёхсотом году создалась угрожающая ситуация на планете, родной для дреллов. В этот период, в эту 'вилку' я и появилась на свет. Тогда же осуществлялись волны расселения азари по галактике, наша раса продолжала исследовать новые и новые миры за активируемыми ретрансляторами. В одна тысяча шестьсот семнадцатом году азари основали колонию на Иллиуме и столкнулись с необходимостью отойти от строгих расовых рамок и протоколов.
— Ты... привязываешься к точной дате рождения Этиты? — спросил Шепард.
— Да, Джон, — подтвердила матриарх. — Я, конечно, младше Этиты, на несколько десятков лет младше, самое большее. Сейчас мне комфортнее 'привязаться', как ты выразился, к году её рождения. Это — примерно тысяча сто восемьдесят пятый год, если пользоваться земной, а не азарийской хронологией.
— Но ведь... — осторожно и негромко заметил старпом.
— Да, ты прав, — не стала отрицать пожилая азари. — В этом же восемьдесят пятом году появилась на свет и королева нынешнего криминального мира, властительница 'Омеги' Ария Т'Лоак, этот же год является по некоторым данным годом рождения известной в кругах азарийских юстициаров Самары. О ней, возможно, ты ещё услышишь — она очень известна и как профессионал-правоохранитель и как мастер-биотик. — Бенезия помолчала несколько секунд. — Как всегда, в каждый год рождаются довольно известные, среднеизвестные и малоизвестные, а также совсем неизвестные разумные органики. Органическая разумная жизнь... непрерывно обновляется. Я помню... правда — обрывочно и нечётко, но помню скорее не зрительно, а ощущениями и чувствами... взгляд матери. Молодая красивая азари, не матриарх, нет. Матрона. Она... лежит рядом, я вижу её серовато-голубоватое мускулистое тело, вижу её глаза, она... смотрит на меня задумчиво и нежно. Я... Я помню себя тогда, я любила спать, лёжа ничком. Может, потому, что отростки тогда меньше было возможностей погнуть или сломать, а может потому, что просто мне было труднее повернуть голову так, чтобы зажать нежные головные отростки. Я помню, что у мамы не было бровей. А у меня... У меня тогда уже были. Я помню, как мама иногда удивлённо смотрела на меня. Вероятно, она удивлялась во мне многому. В том числе и тому, что у меня такие роскошные острые и чёткие брови... Никто ведь тогда особо не задумывался о том, что скоро, по космическим меркам — так вообще очень скоро — в галактику, в Большой Космос придёте вы, земляне. Для вас, людей, брови — обычны, а для нас была очень обычна безбровость, Джон. — Бенезия помолчала несколько секунд. — Я так спокойно и быстро засыпала под материнским взглядом. И спала всегда крепко, зная, что мама — рядом, — азари обвела взглядом пространство салона, зная, что Шепард не будет её торопить с продолжением рассказа. — Отец у меня был... Строгим. Я помню хорошо, даже очень хорошо его строгое лицо. Вот он... Он обладал бровями. Теми самыми, которые я унаследовала. Наверное, я унаследовала от него, конечно же, не только брови. Он научил меня видеть в азари... не идеал. Его едкие замечания и крепкие для детского восприятия выражения я помню до сих пор. Как и ехидно — осуждающую ухмылку, столь часто проявляющуюся на его лице. Его строгий взгляд, казалось, просвечивал меня всю. И я редко когда могла противиться этому взгляду. Благодаря его строгости, я... избежала многих проблем. Он научил меня точному и чёткому соответствию между одеждой и внутренним душевным состоянием. А мама... мама научила меня любить и ухаживать должным образом за телом. Она... Она любила дома ходить... Почти полностью обнажённой. Отец же наоборот старался... Избегать излишней наготы. Я практически не помню его... Как вы, люди, выражаетесь, в чём мать родила. Зато платьев у него было... предостаточно. И все — очень... органичные именно для него. Я не помню ни одного платья, ни одного костюма, которые бы ему 'не шли'.
Бенезия встала, прошлась по салону. К этим её 'променадам' Шепард уже привык. Наверное, ей легче было думать, молчать, собираться с мыслями.
— Мама у меня... была очень, очень красивая, Джон. Я видела и чувствовала, как сейчас понимаю, остро и полно почти всегда то, как засматривались на неё другие азари. Потом, много лет спустя мне не раз говорили, что я очень похожа на неё и лицом и телом. — Бенезия вернулась к обеденному столу, села в кресло. — Прости, я не называю сейчас ни маму, ни папу по именам... Для меня они всегда были мамой и папой, а имена... Имена для меня не были важны.
