Не прошло и часа, как беглецы сидели в повозке, которую можно было назвать даже не старой, а чуть живой, которая при том совершенно непонятным образом еще умудряется передвигаться, не теряя своих частей. Эта постукивающая и скрипящая древность неторопливо катила по дороге, и сидящие в ней люди глотали пыль, поднятую копытами старых лошадей. Оставалось надеяться на то, что это средство передвижения не рассыплется до того, как доедет до обещанного места. Увы, в этот раз повозка не была крытой, и к тому же в ней не было хотя бы малейших удобств: единственная роскошь — несколько охапок соломы, брошенных на дно телеги. На ней и сидели люди, мотаясь из стороны в сторону каждый раз, когда подрагивающие колеса попадали в очередную колдобину на дороге.
Трясясь на тонком слое старой соломы, Олея с тоской думала о том, что они, кажется, на этот раз ошиблись с выбором средства передвижения. Конечно, в дороге бывало разное, но эта постоянная тряска под жарким солнцем кого угодно могла довести до изнеможения или до белого каления. Почему же они уселись в эту чуть живую развалину? Ответ просто: в направлении, нужном беглецам, как раз ехала эта так называемая телега. Об этом Бел узнал совершенно случайно на постоялом дворе, куда они с Олеей зашли перекусить. Вернее, не узнал, а услышал, как какой-то селянин, даже не выйдя из повозки, а выпав из нее на негнущихся ногах, громко ругался, высказывая вознице все, что он думает как о нем, так и о том никудышном ящике на колесах, который по недоразумению именуют повозкой. Такой удобный случай упускать не стоило, и Бел, схватив Олею за руку, едва ли не бегом кинулся к вознице, а тот, естественно, не стал отказывать новым ездокам, тем более что за проезд на своей колымаге он просил всего лишь немногим меньше, чем остальные перевозчики.
Сейчас, в очередной раз подскочив на расхлябанном дне повозки, сквозь щели которой на землю вовсю сыпалась соломенная труха, Олея с тоской думала о том, что лучше бы они с Белом немного переплатили, но доехали б более-менее нормально, чем вытряхивать из себя внутренности, катаясь на подобном недоразумении, которое легче спалить, чем починить. Хм, вообще-то за такую поездку деньги надо требовать не с пассажиров, а с хозяина этой тарантайки. За что? Да за тот риск, которому они себя подвергают, усаживаясь в этот дышащий на ладан ящик на колесах! Если судить по насуплено-раздраженному лицу Бела, то, кажется, и он думал примерно о том же, но в несколько иных выражениях.
Кроме двоих беглецов и возницы (который, кажется не реагировал ни на что и ни на кого) в повозке было еще четверо: невероятно тощий мужик неопределенного возраста, не выпускающий из своих рук довольно увесистую сумку, рядом с ним сидел очень похожий на того мужика худущий парень лет двадцати с весьма кислым выражением лица — понятно, что это отец и сын; и еще двумя ездоками были бабоньки довольно преклонных лет. Эти селянки обладали на редкость громкими и сварливыми голосами, и при особо сильных толчках и потряхиваниях повозки обе разражались длинными фразами, пытаясь что-то втолковать вознице, но тот, несмотря на все крики, даже головы не повернул в их сторону. Кажется, мужичок уже давно не обращал внимания на недовольство ездоков: на всех все одно не угодишь, другую повозку взять неоткуда, так лучше пропускать все бранные слова мимо своих ушей.
В том поселке Бел и Олея не успели поесть и сейчас им только и оставалось, что прислушиваться к голодному бурчанию в своих желудках. Вернее, Олея успела схватить со стола двух вареных куриц и что-то похожее на ковригу хлеба: все это они наказали себе на постоялом дворе, но не успели приступить к еде, так как Бел заторопился, чтоб успеть уехать на этом дребезжащем недоразумении. В данный момент обе курицы и хлеб лежали в корзине у ног Олеи и пахли так вкусно, что беглецы с трудом удерживались, чтоб прямо в дороге не вцепиться в них зубами. Их останавливало только то, что в этой стране подобное считалось верхом неприличия: перекусывать на ходу, во время езды приравнивалось едва ли не к оскорблению тех, с кем держишь путь. Интересные правила: пить в дороге можешь сколько угодно, а вот есть нельзя ни в коем случае. Вернее, во время остановок можешь умять хоть мешок еды, но когда едешь хоть в повозке, хоть в карете, или же передвигаешься верхом — тогда ничего подобного делать нельзя. Самым интересным было то, что в Маргале этого странного правила придерживались как высокородные, так и простолюдины.
Олея сидела, низко опустив на лицо капюшон, но и остальные ездоки поступали схоже: кто прикрывал лицо платком, а кто опускал капюшон. Конечно, неудобно, но что прикажешь делать, если вокруг повозки стоит чуть ли не облако пыли, да и легкий ветерок гонит песок прямо в лицо! Тут, чтоб дышать более-менее нормально, пойдешь еще и не на такое.
Единственное, что было хорошим во всей этой поездке, так это то, что повозку никто не останавливал, хотя на пути следования беглецы несколько раз видели, как стражники для проверки останавливают верховых или простых путников, а вот что касается их нелепого экипажа... Тут даже стражники провожали повозку насмешливыми взглядами, и никому из них не пришло в голову остановить дрожащую колымагу: еще, не приведи того Боги, этот трясущийся кошмар рассыплется во время остановки, и вот тогда, точно, хлопот не оберешься! Да и кому из нормальных людей (и уж тем более из тех, кого так усиленно разыскивают) могла придти в голову подобная чушь — поехать на этом тарантасе, который давно пора пустить на дрова! Неровен час, этот невесть каким чудом все еще ползающий гроб на колесах рухнет и придавит своими обломками тех, кто рискнул в него сесть! Ну, если это случиться, то пострадавшие сами виноваты — надо было смотреть, куда садитесь!
Олея сидела, прислонившись плечом к Белу, и придерживала руками высокую корзину, в которой, кроме еды, прикрытой какой-то тряпкой, были саженцы деревьев. Их они тоже купили на рынке в том поселке, так же как и высокую заплечную корзину, в которую и уложили те саженцы — не ехать же с пустой тарой! Ничего не пропишешь — селяне не отправятся в путь налегке. Это их предыдущая поездка прошла гладко — у бабы в интересном положении может и не быть с собой груза, но сейчас-то Олея вытащила со своего живота ком с одеждой, и стала выглядеть как обычная селянка. У Бела тоже руки были заняты простой сумкой, одной из тех, которые берут с собой в дорогу местные жители, только вот в сумке Бела лежало кое-какое оружие, собранное им у тех парней, кто был с Сандром. Зато внешне все в порядке: беглецы выглядят, как обычные крестьяне, возвращающиеся домой после поездки по своим делам.
Через тройку часов после такой тряски Олея начала всерьез подумывать о том, не порубить ли ей на дрова этот драндулет — подобным поступком она, похоже, сделает если не богоугодное, то хорошее дело. Это же не поездка, а проверка на выживаемость! От беспрестанной тряски и толчков стала ныть ушибленная нога, да и рана на боку растревожилась, и, кажется, снова стала чуть кровоточить. Женщина вновь и вновь давала себе слово: сегодняшнюю поездку надо воспринимать как стихийное явление, от которого не отвертишься, но больше на такой дребезжащий кошмар она не сядет ни за что на свете!
Когда же, наконец (казалось, через немыслимо долгое время) возница остановил повозку на недолгий отдых, то Олея обрадовалась так, будто ее выпустили из темницы на свободу. Невольно вспомнился тот крестьянин в поселке, который костерил во все лопатки как возницу, так и свою поездку на этой полуразвалившейся телеге. Пожалуй, тот бедняга был прав целиком и полностью: Олея на этой остановке тоже не вышла из повозки, а, можно сказать, выпала из нее на негнущихся ногах. Бел, кажется, чувствовал себя ничуть не лучше — вон, несколько раз прошелся по площадке для отдыха, приходя в себя.
Да, если так дело пойдет и дальше, то обоим беглецам после этой поездки придется обзаводиться клюшками или палками, а иначе ходить будет просто невозможно, они и шага не сделают без стариковского оханья. Вообще-то Бел хотел приобрести на рынке в том поселке что-то вроде клюшек — все же оба беглеца заметно прихрамывали, но потом решил, что это довольно запоминающаяся примета. Что ни говори, а селяне в более или менее трудоспособном возрасте, как правило, обходятся без таких вот... подпорок.
— Фу-у... — присел он, наконец, возле Олеи, которая пристроилась подальше от остальных ездоков. — Лучше б я пешком шел всю дорогу, здоровее был бы...
— Зато проехали довольно приличное расстояние, и никто из стражников нас не заметил.
— С этим я не спорю... — согласился Бел. — Только вот не знаю как тебе, а мне от этой тряски даже есть расхотелось.
— Мне, знаешь ли, тоже.
— Перекусить все одно надо, а не то неизвестно, что будет дальше.
Вообще-то у Олеи от это ухабистой дороги особого аппетита тоже не было, но Бел прав — на пустой желудок ехать не стоит.
Увы, но так долго ожидаемый обед принес беглецам разочарование. Обе вареные курицы, такие аппетитные на вид, да еще и столь вкусно пахнущие, оказались настолько жесткими и жилистыми, что их было почти невозможно разгрызть. Правда, хлеб оказался мягким и вполне съедобным, хотя совершенно несоленым.
— Как ты можешь есть эту курицу? — Олея с трудом проглотила несколько так и не разжеванных кусочков птицы, едва не подавившись при этом. — Она же жесткая, как подошва! Похоже, что эти бедные цыпочки загнулись от старости! Не ошибусь, если предположу, что обе эти курочки по возрасту старше меня!
— Ну, не моложе — это точно! — Бел с остервенением пытался разгрызть куриную ножку, но это у него плохо получалось. — Эти две птички, наверное, ровесницы моего деда, а он, царство ему небесное, уж лет десять как помер! Жилистые, паразитки, слов нет! Такое впечатление, что все годы их долгой жизни этих несчастных куриц с утра до вечера гоняли по плацу на строевой подготовке!
Представив себе эту картину, Олея фыркнула, и, чтоб не рассмеяться во весь голос, стала смотреть на своих невольных спутников. Возница занимался своими лошадьми, обе бабули чинно жевали хлеб с сыром, а вот что касается отца с сыном — тут было куда интереснее. Олея заметила, как папаша достал из своей сумки (которую он ни на миг не выпускал из рук) кусок лепешки, разломил его пополам. Женщина ожидала, что одну из этих половинок мужчина отдаст сыну, но папаша спрятал один кусок назад, в сумку, а оставшийся кусок вновь разломил на две части и одну из них взял себе, а другую, совсем небольшую, протянул сыну. Парень не стал тянуть, быстро проглотил свою маленькую порцию, и запил это дело водой из фляжки. Папаша, правда, долго жевал чуть ли не каждую крошку, после чего тоже потянулся за водой. Это что, весь их обед? Тогда понятно, отчего они оба такие тощие — от такой кормежки не только не разжиреешь, то и ноги протянешь в два счета. А может, они чем-то больны, и им просто нельзя больше есть? Вряд ли тут дело в экономии — оба одеты хоть и небогато, но добротно.
— Бел...
— Я все видел! — парень отбросил в сторону обглоданную куриную кость. — Ну папаша и жлоб! Вообще-то в данном случае подходит другое слово — скопидом, а то можно выразиться и похлеще! Я б таким людям посоветовал лечиться, причем усиленно, а иначе все это добром не кончится! Конечно, мне в жизни доводилось видеть скупердяев, но этот — нечто особенное! У него в сумке куча денег, а он из-за куска хлеба удавится!
— А с чего ты взял...
— Да я просто увидел — папаша при мне чуть приоткрыл свою сумку, и я заметил, что она почти под завязку забита деньгами! Сплошь одно золото и серебро, однако есть немного и медяшек...
— И как же ты успел все это рассмотреть?
— А на это опытному взгляду и не надо много времени. Жлоб-папаша, кстати, заметил, что я чуть скосил глаза в его сторону, и сразу резко закрыл свою сумку, да притом еще и так глянул на меня, будто я его личный враг, и собираюсь запустить обе лапы в его казну. Вот олух! Неужели самому не ясно: когда везут такие деньжищи, то, как правило, нанимают охрану, пусть даже и небольшую, а он скупится за безопасность лишнюю монету отдать! Мало того: имея при себе такие деньги, сквалыга из желания сэкономить лишнюю медяшку еще и умудрился сесть в эту чуть живую повозку!.. Лично у меня подобное в голове никак не укладывается! Ведь риск огромный, потому как у мужика от денег дорожная сумка, можно сказать, лопается! Этот тип, кажется, за медяк кого угодно утопит в ложке воды! Видишь, сухую лепешку — и ту ломает пополам, боится, как бы сын его не объел! Н-да... Кстати, сынок папашу люто ненавидит.
— С чего ты это взял? Вроде, у них все нормально...
— Молодой парень, да чтоб терпел голод и нужду, зная, что у папаши денег немеряно? Как говорится, позвольте усомниться. Очень многие люди до определенного времени терпят многое, а потом, как говорится, срываются, стараются сбросить ярмо... Есть множество мелких деталей, по которым понятно, что меж папашей и сыном все далеко не так гладко. Возможно, с первого взгляда всего не уловить, но за то время, пока мы ехали, вернее, тряслись, я кое-что просек... Еще парень отчего-то здорово дергается, и это мне совсем не нравится.
Олея, покосившись в сторону отца с сыном, отмечала про себя: папаша, и верно, не выпускает из своих рук сумку, да еще и зыркает исподлобья на каждого из своих спутников, а сынок смотрит совсем в иную сторону, стараясь не встречаться взглядом с отцом. Неприязнь, конечно, присутствует, но чтоб лютая ненависть... Тут Бел явно перехватил.
А еще Олея перехватила взгляд этого парня, которым он смотрел на курицу в руках Бела. Так смотрят те, кому в голову с детства вдалбливались многие запреты, в том числе и на еду... Заметив, что на него смотрит Олея, парень вновь отвернулся.
— Бел, а ведь этот парень голодный! Он на нас так смотрит...
— Естественно. С одного кусочка лепешки вряд ли будешь ощущать себя таким же сытым, как после плотного обеда.
— Так может, им с папашей предложить эту курицу? Она, конечно, жесткая до невозможности, но, наверное, они не откажутся...
— Какое там откажутся! Только предложи — влет уйдет! Наверное, эти двое и кости смолотят подчистую, если, конечно, папаша ту курицу к себе в сумку не уберет!.. Я понимаю: тебе жалко этого парня, но мы им ничего предлагать не будем. Здесь не Руславия, и делиться едой с незнакомыми тут не принято. Не стоит привлекать к себе внимание несуразными действиями.
— Извини, я не подумала...
Вскоре повозка вновь катила по дороге, поднимая тучи пыли. Олея, вновь низко опустив капюшон на лицо, раздумывала о том, сколько им еще трястись в этой колымаге. Если Бел прав в своих предположениях, то сегодня к вечеру они окажутся куда ближе к границе меж Маргалом и Байсином. На следующий день нужно будет попытаться ее перейти, а потом... Потом и будет Руславия, куда они так торопятся. Хоть бы здесь все прошло без проблем!
Увы, в очередной раз все пошло совсем не так, как бы того хотелось беглецам. Прежде всего даже Олея обратила внимание на все возрастающую нервозность парня, ехавшего со своим скопидомом-папашей: казалось, молодой человек не может справиться с непонятным волнением, которое становилось все сильнее и сильнее. Молодая женщина заметила, что все происходящее Белу очень не нравится, только вот спутник Олеи в этой ситуации ничего не мог поделать — надо изображать полное равнодушие. О, вон и папаша заволновался, о чем-то несколько раз спрашивал сына, но тот едва ли не огрызался в ответ, причем довольно раздраженно. В чем дело?
