Возможно, одно из сказанных слов показалось этому старому прохвосту нецензурным, иначе чем объяснить — что вдруг издевательская ухмылка куда-то вмиг исчезла, осталась только какая-то животно-нутряная злоба:
— А ты кто вообще, такой?
Признаться, растерялся:
— Как, это — "кто"?
"Неуж, прогрессирующий склероз у партнёра, — мелькает мысль, — может мой роялистый глицин с витамином "В12" ему предложить — у меня его почти целая пачка...".
— У меня договор о поставках "американского керосина" с Председателем артели "Стандарт-Ойл", гражданином Лемке — а тебя и знать не знаю... Пшёл вон!
С этих слов, у меня "ярость благородная — вскипела как волна..."! За грудки его было — да мордой об стол, да он как заблажит:
— Сёма, Фёдот!
Заходят двое добрых молодца — как будто под дверьми стояли, морды — за три дня не объедешь и, засучивая рукава:
— Пошто обижаешь батяню, контуженный недоносок?
Хотел было в драку за "недоноска" — но они скрутили меня буквально в "бараний рог" и, пару раз сунув кулачищами под рёбра, аж дышать на пару минут перестал... Только рот как рыба разевал, да слёзы из глаз так и потекли ручьём — как у царевны Несмеяны от "бородатого" анекдота... Вывели на крыльцо конторы и как щенка какого с него "спустили".
Последнее, что я услышал от этого старого беспредельщика:
— А твоя артель почитай у меня в руках.
Добры молодцы заржали жеребцами:
— Гыгыгы!
Поднявшись под их гогот на ноги, отряхиваясь от пыли и, сквозь зубы матерным матом матеря всё это конченное семейство, я краем глаза увидел как во двор "Нефтяного склада" въезжает подвода гружённая бочками с керосином — должно быть прибыла новая партия товара с полустанка. Невзрачный щупленький возница, с чёрной повязкой на лице — чем-то напоминающим советского киноартиста Савелия Крамарова, сочувственно на меня глянул единственным глазом...
Это называется — перемудрил я с конспирацией! Действительно — формально я не имею к артели никакого отношения.
Слава Богу, Игорь Станиславович успокоил и, даже с немалой долей брезгливости ответил мне:
— "Обхаживает", конечно — как Антанта Румынию в 1916 году. Но я знаете ли — натерпелся в последнее время от подобного быдла и, хоть на этом — "отпляшусь" теперь вдосталь.
Однако, опасение осталось — кроме инженера-химика в артели "Стандарт-Ойл" ещё номинально числятся два члена из местных работников. Их мне лично порекомендовал — как "надёжных в доску" сам Клим.
Но кто его знает!
* * *
Решив во всём следовать букве закона, я попытался приструнить попутавшую рамсы семейку как через их "корпоративное" начальство (того самого "коммуниста") — так и через волостные Исполком и Совет. Однако, здесь порядки почти что патриархальные: каждый ульяновец другому — если не брат, то кум или сват, это точно!
Фрол Изотович в ответ на моё возмущение — лишь что-то невнятно мямлил, мол торговля по нынешним нэпмановским временам — это не его епархия.
— Прежде, я этого Сапрыкина... ВО!!! — показывает крепко сжатый кулак, — где держал. А теперь другие порядки — уж, ты извини.
А тот "коммунист" — вообще "прикормленный", по ходу:
— Ты, товарищ Свешников — Заведующий оружием ОВО, кажется? Вот и "заведуй" на своём полустанке — на здоровье, а в наши керосиновые дела не лезь!
Можно было бы конечно, своих комсомольцев натравить — как предлагал Мишка... Но я не стал впутывать этих — практически ещё детей, в свой чисто коммерческий проект.
К зиме, меж мной и кланом Сапрыкиных вспыхнула короткая, но яростная — как конфликт на Даманском "торговая война".
Я велел Игорю Станиславовичу банчить "чистяком" самостоятельно, но конкуренты на это ответили прекращением продажи артели керосина-сырца. Была предпринята попытка прибрести сырьё на других складах "Нефтесиндиката", но видать у них уже сложилась корпоративная солидарность...
Мне отказали в оптовых партиях!
Волей-неволей пришлось выкинуть "белый флаг" и предложить противнику мирные переговоры.
Посидели, поговорили тихо-мирно — те для виду, покаялись пообещали исправиться... Но немного выждав, продолжили свою деятельность по превращению моего добра в говно — за мой же счёт. Приходилось терпеть, стиснув зубы...
Однако, ещё никто на этом белом свете не умиротворял беспредельщика своим ангельским терпением и, мне это ни в коем разе не удалось!
Отбив с минимальным ущербом для себя мою "атаку", Сапрыкины вообще решили меня "подвинуть". Те два "члена" артели "Стандарт-Ойл", перешли на их сторону и за спиной Игоря Станиславовича подписали купчую о продаже своей доли. Правда, мне удалось достаточно легко отбить эту "контратаку": ранее лично поручившийся за перебежчиков Клим — при мне разбил им рыла в кровь и, те пошли на попятную — через волостной суд вернув свою долю акций и передав их более достойным пайщикам.
Далее, Сапрыкины вообще уже объявили мне "войну без правил" — написав донос своему вышестоящему начальству, о нарушении артелью "Стандарт-Ойл" прав торговли нефтепродуктами — исключительно государственными структурами. Сапрыкины требовали лишить мою артель лицензии на промышленную деятельность, а её оборудование конфисковать в пользу государства... В пользу "Нефтяного склада", то есть.
В свою пользу — если уж быть совсем точным.
Был суд, на котором в ответчиках был вовсе не я, а Игорь Станиславович — как учредитель артели "Стандарт-Ойл" и его адвокат Брайзе Иосиф Соломонович — "временно" освобождённый из исправительно-трудового лагеря. Такое, в те весьма интересные времена — довольно частенько практиковалось.
— Что это? — спросил тот, ставя перед судьёй бутылку с мутной жёлтой жидкостью.
— Сцаки ответчика, штоль?
Про судебную экспертизу в эти времена, если и слышали — то только не в этих отдалённых от всех благ цивилизации местах. Поэтому, следственный эксперимент проводил сам судья. Взболтнув бутылку и брезгливо понюхав из открытого горлышка, тот уверенно ответил:
— Это керосин.
Другая бутылка, только уже с прозрачной жидкостью:
— А это что?
После тех же нехитрых манипуляций:
— Вода? Нет, не вода — неизвестное пролетарскому правосудию вещество.
Суд проходил в Ардатове — уездном городе, поэтому судья пока знать не знал и, ведать не ведал о "американской универсальной жидкости".
— Похоже ли это "неизвестное вещество" на керосин — в торговле которым, истец обвиняет моего клиента? — спрашивает адвокат-бандит.
Судья, как это водится в эти весёлые времена, был из "простых" — поэтому и ответил "по-простецки":
— Сам не видишь, что ли? А чё тогда очки на нос напялил?!
— Значит, это — не керосин?
Судья начинает терять терпение:
— Издеваешься над народным судом? Счас милиционера позову — он тебя выведет из зала суда и по шее надаёт.
Адвокат торжественно поднимает обе бутылки над головой:
— Как только что установил высокий суд — эта жидкость не является керосином, а значит — торговать ею не возбраняется.
Представитель истца — "Нефтесиндиката" то есть, не унимается:
— Запрещается торговля частных лиц, артелей и кооперативов и, прочих физических и юридических лиц, не керосином именно — а всеми без всякого исключения нефтепродуктами!
— А что такое "нефтепродукт", не подскажите? — задаёт вопрос адвокат.
Судья, только успевал головой вертеть, следя за прениями сторон:
— "Нефтепродукты", это вещества — производимые из нефти...
— Гражданин судья, Вы слышали?
Тот зевнул с тоской:
— Ну, слышал... Я тут, кажный день по десять раз выслушиваю всякое.
Адвокат обращается к ответчику:
— Игорь Станиславович! Из чего Вы изготавливаете американскую универсальную жидкость "Стандарт-Ойл"?
— Из керосина...
Пройдоха-адвокат торжествующе поднимает к потолку указательный палец:
— Вы слышали, гражданин судья: "из керосина" — а вовсе не из нефти. Значит, эта жидкость не является "нефтепродуктом" и, следовательно — торговать ею не запрещено.
Почесав в затылке, судья удалился на совещание и, вернувшись, разя плохо очищенной сивухой, вынес решение в пользу ответчика...
В мою пользу, то бишь.
— Молодцом, — говорю после процесса адвокату, — неделя в "комнате свиданий" с двумя "прачками" враз и, кроме того на ваш счёт в банке "капнут" гроши... Как договаривались.
Иосиф Соломонович, доволен — слов нет:
— Слушайте, а мне нравится так "сидеть"!
— Ну, а я Вам что говорил? Ещё и предложите "контракт" продлить... Хахаха!
— Хахаха!
Адвокат адвокатом, конечно, но тот судья был моим давним знакомым по осени 1922 года — когда мы с Мишкой, со сборным отрядом милиционеров местного НКВД и агентов ОВО были в экспедиции по изыманию сельхозналога у крестьян. Мы конвоировали злостных должников — он назначал им наказание. Юный проныра даже в тот раз смог кратковременно устроился писарем в выездной трибунал и, втереться в доверие к его членам. Поэтому в данный момент, стоило ему только поговорить с судьёй — разъяснив ситуацию с "высоты" нашей колокольни...
Как всё оказалось на мази!
Кстати...
В эпоху НЭПа "договориться" с судом тоже можно — но это довольно дорого и рисково. Поэтому, такой вариант я приберёг на крайний случай...
Слава Богу не понадобилось!
* * *
Однако, "мафия" — получив грандиозный "отлуп" со стороны закона, не успокоилась — видно считая себя "бессмертной".
Поступил донос уже моему начальству — в Губернский отдел вооружённой охраны НКПС, о моей "внештатной" деятельности. Меня вызывали "на ковёр" в Нижний Новгород, где я еле-еле отбился от обвинений — накрыв руководству "поляну" в самом лучшем нэпмановском ресторане. Почти следом, на Ульяновский полустанок приезжала выездная комиссия из Губернского управления НКВД и шерстила всю документацию — мою и заодно Каца... К счастью недолго пробыла и вскоре уехала ничего не криминального не найдя, зато в новеньких берцах от обувной артели "Красный Лабутен" моего бывшего заместителя Чеботарёва, в которой я имею долевое участие. Затем явилась не запылилась комиссия от "Рабоче-крестьянской инспекции" (Рабкрин)... Уехала назад в тех же "берцах", да ещё экипированная с головы до ног в "пролетарки" и только-только начавшиеся шиться в "Красной игле" куртки "Камчатки".
Однако, так и разориться недолго!
Наконец, меня срочно разыскал товарищ Кац и выложил передо мной какую-то бумагу:
— Читай!
Глянул на писанину и аж в глазах от её содержания запрыгало:
— ...Твою ж, мать!
— Вот именно! Обрати внимание — почерк тот же самый.
Это было не первый, даже не второй донос на меня в ГПУ и, отчего-то уверенно думаю — не последний.
— Да, уж сам вижу — не слепой чай... Твою ж, мать!
Абрам Израилевич не был связан никакой семейственностью с местными, поэтому в данном случае — он мой естественный союзник. Как и положено каждому уважающему себя менту, Кац имеет свои источники информации на подконтрольной территории — в том числе и на ульяновском почтамте.
— Теперь догадался, понимаешь — из чьей задницы на тебя "ветра" дуют?
Блин, это пипец — каким "догадливым" надо быть! Одного, не пойму:
— Понимаю, но не могу понять — где я им дорогу перешёл? Ведь, это же — не с керосина, оказывается, началось.
— Не знаю, разбирайся сам, — устало отворачивает взгляд, — но с этим надо что-то решать — этот донос вовсе не в мой районный отдел шёл... Когда-нибудь не поленятся, да отвезут лично в Нижний. Я тебя больше прикрывать не могу — без всяких обид.
— И на этом спасибо, Абрам Израилевич!
Хороший человек, с одной стороны...
* * *
— Отец, — спрашиваю дома за ужином, — а у тебя с семейкой Сапрыкиных, никаких серьёзных тёрок не было?
Вскидывает брови:
— Да, как не быть?! Это ж — пауки такие, с липкими волосатыми лапами!
И, давай мне рассказывать...
История старая, случившаяся ещё задолго до рождения моего реципиента: в девяностых годах прошлого века — когда и, Фёдор Свешников и Панкрат Сапрыкин были молодыми — полными юношеского задора и амбиций...
— Мы ж с ним ровесники и прежде большие друзья были! Да, из-за его неуёмной жадности — пробежала меж нами "чёрная кошка".
Сапрыкин в молодости был купец какой-то там "гильдии" и, унаследовав дело отцов, дедов и прадедов — крутился на торговле зерном и мукой в ульяновской волости. Надо отдать ему должное, способности к коммерческой деятельности имел немалые: всего за пять лет — разорив конкурентов, молодой Панкрат Лукич подмял под себя всю волость по хлебу и уже вплотную подбирался к уезду...
— Однако, всё ему мало было!
Тут случился очередной голодный год на Руси и, купец-монополист Сапрыкин так безбожно задрал цены на продовольствие — что народ стал реально дохнуть от бескормицы...
Этакий, "мини-голодомор" получился!
— Он всё наше волостное начальство тогда купил с потрохами и земство под ним "по струнке" ходило. И мне предлагал молчать за мзду, да я не смолчал.
Отец Фёдор "добрым словом и кадилом", усовестил барыгу-спекулянта — выгнав из Храма во время богослужения — пригрозив ему церковным наказанием, а то и отлучением:
— Не смог Панкрат через страх перед Господом переступить — не нонышние времена тогда были!
Кроме того, ульяновский иерей — организовав волостной "Комитет помощи голодающим", съездил до епископа "Нижегородского и Арзамасского" Владимира и выбил с того целый вагон муки.
Эх, до чего же боевой — мне названный батяня достался!
Жадный купец-барыга, взявший под эту "операцию" крупный кредит в банке — разорился вчистую... Панкрат Сапрыкин был объявлен банкротом, лишился гильдии и заложенного под кредит двухэтажного особняка и, чтоб иметь средства к существованию себя и своей семьи — нанялся приказчиков в лавку к купцу Королькову, торгующему керосином.
— С той поры затаил на меня злобу. Вроде уже старый и, о Боге в самую пору задуматься — а всё никак простить не может. И про тебя... Хм... Про сына моего злорадствал, когда тот без вести пропал: "Помнишь наш с тобой тогда разговор? Помнишь, как ты стращал — Бог меня за жадность накажет? А что на деле получилось? Бог наказал тебя — весь твой род изничтожив. А мой род плодится и множится: мои сыновья все они живы и до внуков уже дожился!".
Всего двоих его сыновей "близко" видел — но скажу, исходя из собственных впечатлений: его сыновья не только живы, но и такие рожи наели — не в каждый телевизор засунешь.
— В тот раз, как такое услышал — впервые в жизни я усомнился в Господе, — признался и заплакал седой старик, — и тут явился мне ты — Ангел Божий...
Вот тогда то, я почувствовал в груди, в самом сердце — холодную ледяную злобу. От ненависти судорогой свело челюсти — еле разомкнул, чтоб пролязгать — как танк стальными траками:
— Не плачь, отец: каждому воздастся по делам... И по словам его.
Вот, значит как... Ладно, эту войну объявили вы!
* * *
— Миша! Ты у меня, типа как "глаза и уши". Какие у нас разведданные по этой семейке "Адамсов"?
Тот, делает крайне озадаченный вид:
