Я вдруг впервые задумалась о том, что у взрослых тоже бывает юность, молодость. Нет, я, конечно, видела студенческие фотографии родителей, слушала их рассказы о детстве, но никогда мне не удавалось так остро прочувствовать эту мысль. Я присмотрелась к собеседнику внимательнее. А ведь Мэтт Терлен в юности наверняка был очень красив. Он и сейчас на редкость красивый мужчина, до знакомства с ним я слабо представляла значение слова "импозантный". И одевается до сих пор так, что хоть сейчас в шикарный ресторан или на приём, любит безукоризненные чёрные костюмы и тёмные плащи. Если даже сейчас, в сочетании с седыми висками и немногочисленными морщинами, это производит впечатление, то в студенческие годы девушки на него, наверное, десятками вешались. И, вполне возможно, что он не особенно уворачивался, иначе откуда привычка кокетничать даже со мной: "Ах, юная леди, если бы я был помоложе!". Но сейчас это не более чем кокетство. Свою Эйду он до сих пор заваливает цветами — просто так, без повода — и приносит ей завтрак в постель, как будто у них медовый месяц. Я слышала, как она рассказывала об этом моей матери.
Странно. После встречи с Дэем я вдруг начала видеть в людях красоту. В давних знакомых, в случайных прохожих, в сокурсницах.
— А отец выезжал в какие-нибудь командировки?
— Не смеши. Нас всех охраняли так, что шагу ступить нельзя было. Зимой, когда темнело рано, иногда вызывали патруль, чтоб до подъезда проводить. Почему тебя вдруг это заинтересовало?
Я пожала плечами, старательно изображая равнодушие.
— Просто любопытно. Я бы спросила отца, но он постоянно боится сказать что-то лишнее. И маму обрывает.
Терлен взглянул на часы.
— Ладно, малышка, мой обеденный перерыв заканчивается. Демоны бы забрали того, кто выдумал работать в выходной. Скажи отцу, скоро нагряну в гости.
С Дэем мы договорились встретиться на набережной. Летом тут была танцплощадка, стояло несколько столиков, вынесенных из кафе, но сейчас осень, и только ветер гоняет мелкий мусор и опавшие листья. Дэй сидел на тумбе ограждения, беспечно повернувшись спиной к мутной речной воде.
— Привет. Не боишься навернуться?
Он пожал плечами.
— Я хорошо плаваю, — потом спрыгнул на асфальт набережной и добавил: — Но не люблю.
— Поздравь, я совершила кражу документов...
— Эй, приятель! — К нам дёрганой походочкой направлялся парень лет двадцати. — Огоньку не найдётся?
— Не курим, — покачал головой Дэй. Парень, однако, не спешил идти куда шёл, стоял и рассматривал нас с глумливой улыбочкой.
— Что-то я тебя раньше здесь не видел. У нас таких не бывает. Совсем как девка. — Он протянул руку, намереваясь не то запустить пальцы в волосы Дэя, не то дурашливо погладить его по щеке. Дэй чуть качнулся назад, и движение пропало впустую. Я вдруг осознала, что наблюдаю прелюдию к уличной драке, самой настоящей, не имеющей никакого отношения к потасовке в школьном коридоре. Взвесила на руке сумку — лёгкая. Там только журнал, который я вынесла из больницы, и кошелёк. Когда в ней полный комплект учебников и тетрадей, ею можно неслабо так огорошить. Я беспомощно огляделась. Обычно здесь довольно оживлённое место, рядом рынок, но по выходным он не работает. Патруль стоит чуть дальше и вмешается, если ситуация выйдет за рамки. Вот только пока не выходит — на таком расстоянии слов не слышно. Подумаешь, разговорились двое знакомых.
— Да ты у нас недотрога. Подружка-то твоя? Поделишься?
Дэй приобнял типа за плечи, со стороны это выглядело так, будто он встретил старого приятеля. В свободной руке сверкнул нож, упираясь парню в бок.
— Вали, — одними губами сказал Дэй. — Вали отсюда.
Парень кивнул, отступая назад. Дэй подождал, пока тот не повернулся к нам спиной и не пошёл прочь, убыстряя шаг, и только после этого спрятал нож.
— Ну ты даёшь, — удивилась я. — Тут же патруль на углу.
— Именно поэтому я и решил, что выпутываться надо быстрее. Сгребли бы всех троих, до выяснения. А второй раз за несколько дней попасть в участок — это уже признак неудачника.
— Думаешь, забрали бы? — усомнилась я. — Мы же ничего не сделали.
— А он скажет: ничего не знаю, шёл мимо, попросил закурить, а они драться. Если у него нормальные документы и нет приводов в полицию, это дополнительный плюс его словам против моих. А сегодня ещё и выходной, так что проторчать в участке мы совершенно спокойно могли хоть до завтрашнего утра. Полицейские тоже люди, им домой пораньше хочется. Кстати, с каждым надо разговаривать на его языке. Доходит быстрее.
— Языком шпаны ты владеешь неплохо.
— А я и есть шпана. Во всяком случае, в глазах окружающих. Им так проще.
— А как проще тебе?
— Как проще — неинтересно.
— Что ты чувствуешь? — я кивнула на пожелтевшую тетрадь. Завтра или послезавтра подброшу её обратно. — Получается, что ничего не получается. В год, когда ты был зачат, мои родители жили в закрытом городе. Где всё по пропускам, в том числе выезд из города, а учёных чуть ли не до туалета под охраной водили. Боялись покушений, похищений. А это журнал наблюдений. Дата моего рождения. И отказников на тот период не было. В городе нет приюта, так что ребёнка на усыновление пришлось бы везти откуда-то. А это сложно и бессмысленно, проще признать смерть родного отпрыска, чем платить за подделку документов. Такое только в сериалах и срабатывает.
Объяснить, что чувствую я сама, вряд ли получилось бы. Что-то похожее ощущаешь, самостоятельно доказав сложную теорему. Или переспорив преподавателя. По всем приметам ты не можешь убедить других в своей правоте, но карты ложатся удачно.
Как будто я с самого начала знала, что Дэй мне не брат, просто нужны были доказательства.
— На воссоединение семьи не тянет, да. — Дэй пролистнул журнал и отложил. — Знаешь, что я чувствую? Освобождение. Я очень рад, что мне не придётся вписываться в твою семью. Сложно после стольких лет свободы принять то, что у тебя есть отец, и у него свои взгляды на твой образ жизни.
— Тебе было бы необязательно. Ты же ветер. Ушёл бы, и никто не узнал.
— Свою сестру я бы не бросил.
— Ясно. — Интересно, на что я рассчитывала? Волки дерутся только за членов стаи. — Хорошо, что всё так закончилось, правда? — Я встала из-за стола.
— Рин! Рин, что ты... Вот я идиот! Рин, — он рванулся мне наперерез, поймал за запястье, — ну не умею я красивые фразы строить. Прости. Ты моя. Не по крови, так по духу, по судьбе, по воле богов, сколько бы их ни было. Я тебя никогда не брошу и никому не отдам. Кем скажешь, тем и буду. Братом, другом...
Я сама его поцеловала, первая. Под пальцами оказалась "молния" его ветровки. Я потянула застёжку вниз. Дэй стянул её и отбросил куда-то в кресло. Я коснулась губами обнажившейся груди, скользнула по ямке между ключицами. Дэй выгнулся и негромко застонал.
— Ты действительно этого хочешь?
— Да.
Как мы добирались до кровати, я уже не помню.
Первой фразой Дэя было:
— Да, братской любви не вышло.
Я расхохоталась, выбирая шпильки из полураспущенной косы. По телу разливалось блаженство пополам с усталостью.
— Кажется, нам обоим нужен душ.
— И расчёска.
— Не помешает, — согласился Дэй, отводя от лица спутанные пряди. Сейчас он совсем не похож на шпану, которую так любит из себя строить. Словно вместе с одеждой оказались отброшены уличные словечки и привычки. Это даже не красота, это что-то другое, для чего сложно найти слова, потому что ничего похожего не существует. Не существовало.
Сравнить нас можно только друг с другом.
К этому придётся привыкнуть.
И началась другая жизнь, тайная, запретная, стыдная, но от того не менее сладкая. Случалось, что целые недели мы проводили вдали друг от друга, но зато выходные принадлежали нам. Родителям я сказала, что беру на себя уборку той квартиры, за которой нас просили приглядывать, а заодно — что буду там иногда готовиться к занятиям. И то, и другое было правдой. Но не всей. Потихоньку я прибрала к рукам второй ключ, чтобы отцу или матери не пришло в голову нагрянуть в самый неподходящий момент. Неспокойную совесть я заглушала тем, что тётя Лика, отдавая ключи, сказала мне с улыбкой:
— Можешь с подружками девичники устраивать.
Знала бы она, что это будут за девичники.
Простыни, которыми мы застилали диван, я принесла из дома. Чайные кружки Дэй купил на распродаже. Чужая квартира становилась временным домом вроде гостиничного номера. Здравый смысл подсказывал, что долго так продолжаться не может. Что однажды Дэй закончит работу, а тётя Лика с мужем вернутся домой.
Я понимала, почему оттягиваю знакомство Дэя с родителями. Если отец будет настроен против, нам придётся уходить. Вопрос в том — куда?
— Работу-то я найду, — говорит Дэй, проводя пальцами по корешкам книг в шкафу. Снимает с полки "Сны на краю вечности", осторожно перелистывает страницы. Интересно, он случайно выбрал "роман о молодом человеке, ищущем свой путь", как выражалась моя учительница литературы? — Простую, не слишком легальную. Для чего-то большего нужно образование. А для образования нужны выпускные экзамены. Вся проблема в этом. Придётся идти в паспортный стол и приводить в порядок документы. Поднимать сведения об успеваемости в моей старой школе. В принципе, если пойти в вечернюю школу для рабочих, года за два наверстаю. Сдам выпускные и сразу вступительные. Сможешь меня подготовить?
— Думаю, да. Не так уж давно я школу закончила. Вот только у меня медицинский класс. Но есть подруги, которые по обычной программе учились или по гуманитарной, они не откажут.
Ему страшно, неожиданно понимаю я. Страшно так резко менять свою жизнь. Страшно выходить в новый мир, где действуют совсем другие правила, ничуть не похожие на законы улицы. Страшно потерять свободу, которую даёт дорога. И меньше всего ему хочется пополнять ряды "приличных людей". Я невольно улыбаюсь и протягиваю руку, чтобы взъерошить ему волосы, и без того растрепанные.
— Дэй. В моём мире можно жить, не превращаясь в скучное существо в офисном костюме, озабоченное мнением соседей. Правда.
Девочки любят плохих мальчиков? Может, и так.
Мне нравится, как слетают хлёсткие уличные словечки с его идеально очерченных губ. Нравится вызывающий прищур золотистых глаз. Нравится, с каким шиком он носит потрёпанную куртку и потёртые джинсы. Нравится идти с ним под руку по людной улице и ловить возмущённые взгляды прохожих. Но дело не в уличной экзотике — за ней угадывается что-то древнее, ясное, как сталь клинка.
— Да я не сомневался — ты ведь откуда-то взялась. — Дэй закрыл книгу, но не поставил её к другим, а просто положил на полку. — У тебя не осталось учебников? Буду восполнять пробелы.
Логика у него чисто уличная. Решил — сделал, чего в долгий ящик откладывать.
— Куда поступать будешь?
Решительно встряхивает головой, и я почти вижу, как за его спиной разворачиваются знамёна, и закованные в доспехи воины обнажают оружие. Для него этот выбор — бой, как и любая отчаянная драка в тёмной подворотне, где стены неизбежно поглотят любой крик.
— Не решил ещё. Может, в авиастроительный. В детстве бредил крылатыми драконами. А если не получится... Если не получится, всегда есть ещё один выход. Армия.
— По-моему, он тебя не радует.
Представить Дэя в форме, послушно выполняющим приказы не получается. Не хватает фантазии.
— Всё равно придётся, когда девятнадцать исполнится. Ну, или выбирать университет с военной кафедрой. Если потом остаться на контракт и завербоваться на Острова, точно голодать не будем. Вербовочные пункты все плакатами увешаны: вперёд, ты нужен стране. Хочешь быть женой офицера?
Острова. Оккупированная территория. Ты воистину не ищешь лёгких путей.
— Я хочу быть твоей женой.
— Значит, оставляем вариант в резерве, — резюмирует Дэй.
Дэй.
Я просыпаюсь рядом с Рин. Наши тела кажутся одним целым. Я позволяю себе пару секунд насладиться этим ощущением тепла, её дыхания рядом, её непередаваемо родного запаха. Потом легонько целую в висок.
— Мне пора.
На полу у кровати нахожу свои вещи, торопливо одеваюсь, пытаюсь наскоро продрать спутавшиеся за ночь волосы.
— Разреши мне, — Рин набрасывает халат, — много времени не займёт.
Её пальцы что-то творят с моей непослушной шевелюрой. Блаженно зажмуриваюсь.
— Я же сейчас замурлычу. А потом вообще никуда не пойду.
— Да всё, уже закончила.
Провожу ладонью от лба к затылку. Коса. Туго заплетённая и неожиданно толстая.
А что, должно быть, удобно.
— Спасибо.
Рин уходила позже. Я обнял её, вдыхая еле уловимый аромат волос. Выскочил на лестничную площадку, спустился на пару ступенек и прижался лбом к холодной стене.
Это была... жизнь. Нормальная обычная жизнь. Уют. Не в чужой квартире с белыми чехлами на мебели, а рядом с этой девушкой. Которая таскает в сумке книжку, чтобы читать в перерывах между занятиями, рассуждает о том, как можно убить человека, зная анатомию, и приносит в дом букеты жёлтых листьев. Девочка из хорошей семьи. И почему-то выбрала меня — со всеми моими скелетами в шкафу. Перед глазами немым фильмом прокручивается вчерашний день. Работа. Едва тёплый душ — потому что горячая вода в очередной раз исчезла непонятно куда. Уход со стройки. На ночь не ждите, останусь в городе. Понимающие ухмылки строителей — на их счастье, всё же промолчали. Встреча возле её института, прогулка по вечерним улицам, потом бар. Не притон, конечно, но одно из тех мест, где наливают, не спрашивая документы. Кстати, не самое плохое вино, которое не стыдно предложить девушке, и лёгкие коктейли — что окончательно склонило чашу весов в пользу этого заведения.
Я узнал за тот вечер, что Рин любит легенды Тёмных веков, что её любимый цветок — сирень, что она отказалась от поступления в столичный университет, потому что не хотела уезжать из родного города, что терпеть не могла свою школу... В детстве она знала путь в волшебную страну, это было дупло дерева в старом парке, только она никак не могла понять, как же эта дверь открывается. А теперь дерево спилили, и придётся искать другую дверь. И ещё — что она никогда не влюблялась.
Я узнал много и сам рассказал почти столько же. Даже то, что не рассказывал никому. Даже то, что считал надёжно похороненным в памяти.
Раньше я не видел разницы между словами "моя вещь" и "моя женщина", и потому ни одну девушку не называл своей. Со всеми девчонками, с которыми приходилось оказываться в одной постели, я старался быть нежным. Добропорядочные граждане, приводя в дом жену, считают нормальным мотать ей нервы за остывший суп или слишком яркий макияж — в качестве платы за свою любовь. А я даю девушке самое лучшее, что есть в браке, не требуя ничего взамен, не заставляю кормить меня, вести себя согласно моему статусу, не сваливаю на неё обязанности по воспитанию детей или содержанию дома в порядке.
И только теперь я понял, что есть и третий путь.
Моя — значит, я буду её защищать.
Это не принадлежность, это родство.
