Омегаверс Наследие(ч.1)

— А кто это?

— Альфа в мундире? Это наш шериф Бэккет, — ответил Сильван. — Очень хороший человек. Он когда-то воевал, настоящий герой с кучей наград. Благородный и ответственный человек. Мне показалось, что он не очень-то был рад, когда отправил Конана на каторгу, но такая у него служба.

— Неужели никто не усомнился, что именно тот парень совершил всё это? — нахмурился Клео, наблюдая за шерифом. — А его семья?

— Так у Конана только папа и остался. Карен тоже не верил, что его сын виновен, да только Конан терпеть не мог преподобного и вообще отличался трудным и вздорным характером. Решили, что он тем самым отомстил преподобному за то, что велел его выпороть при всех.

— За что?

— Конан облил несколько образов в храме свиной кровью. И даже не раскаялся.

Клео сдавленно ахнул. Какое святотатство!!!

— И его наказали обычной поркой???

— Преподобный Уэйланд считал, что не стоит лишать округу хорошего работника. А Конан был хорошим работником.

Клео и Сильвана с Эрни заметили, и хозяин поспешил их встретить.

— Как добрались? Никто вас не обижал?

— Нет, всё хорошо, господин, — склонился в поклоне Сильван. — Благодарю за заботу, и благослови вас Светлейший.

— А как Эрни? — Бета ласково погладил мальчика по шапочке. Омежка тут же заулыбался и позволил погладить себя и шерифу, который тоже подошёл поздороваться. Совсем не боится! И шериф неплохо пахнет.

— Вашими молитвами, господин, прекрасно. Если бы не вы и ваши люди...

— Мы всего лишь делали то, что должны. Если возникнут трудности — обращайся.

— Не хочу зря вас беспокоить... — смутился Сильван, привлекая к себе сына.

— Это не беспокойство.

Вернулись Криденс и Джерри, и хозяин начал помогать высаживать седоков. Клео тоже присоединился и не заметил, как пристально Криденс смотрит на Сильвана с ребёнком, о чём-то тихо шепчущихся. Клео больше волновал хозяин — среди толпы селян он казался особенно притягательным. Рядом с ним было спокойнее — вокруг начинало тяжелеть. Как обычно и бывало.

Всего один раз Клео чувствовал себя в храме по-настоящему хорошо — когда забрёл в приютскую часовню и увидел, что там никого нет. Даже преподобного Густава. Часовня была крохотная, с одним-единственным круглым окном-витражем. Тихо, чуть пахнет пылью и старым деревом иконостаса. И эта тишина, эта пустота успокаивали.

Омежка всего год жил в приюте и успел снискать репутацию самого тихого и послушного, однако из-за своего непомерного любопытства постоянно подвергался наказаниям. Клео то и дело рылся в бумагах, ища, чтобы почитать интересного — так ему было не так тяжело после смерти родных и преподобного Герберта — иногда находил книги, да только омежкам категорически запрещено было прикасаться к ним. Особенно к Святому Писанию. Сама возможность учиться грамоте была для омежек под запретом — мало ли что способен натворить демон, набравшись истинной мудрости. А Клео хотел учиться, и преподобный Герберт почему-то не считал это предосудительным. Клерик часто называл своего подопечного хорошим мальчиком, мягко журил за проступки, а тут всё было иначе. И здесь было тяжко. Клео принял это как должное — как кару за свой грех, смиренно терпел, но иногда ноша становилась слишком тяжёлой, и омежка искал укрытие, чтобы без помех поплакать.

Порядки в приюте были очень жёсткие, жизнь непростой. Общие комнаты, холодные и тесные, скудная еда, поношенная одежда, сильные часто отбирали паёк у слабых. Особенно досаждали вечно голодные "волчата", которым пищи явно не хватало. Преподобный Герберт объяснял их непомерный аппетит тем, что предком альф был волк — огромный и дикий. Он воин, быстрый, сильный и бесстрашный, и, чтобы восполнить силы, ему нужно много есть. Так велели боги. "Волчата" унаследовали это, и аппетит растёт по мере их роста. Росла и их сила духа, потому в приюте постоянно было тяжело дышать. Беты были не так сильны, однако и их постоянно терзал голод, и они пользовались любым поводом, чтобы украсть лишний кусок у омежек, а то и у самих "волчат", из-за чего постоянно разгорались драки. И не каждый раз преподобный их разнимал. Но если омежки пытались дать отпор — и иногда у кого-то это получалось — их наказывали. И очень жестоко. Клео не раз подсматривал, как преподобный Густав это делал — он приглашал констебля, и этот огромный альфа одним своим видом так пугал наказываемых, что те забивались в угол, сжимались и скулили, прося о пощаде. Особенно старшие. Клео тоже чувствовал силу констебля, трясся всем телом, но продолжал смотреть. Он ждал вмешательства свыше, что первопредок защитит наказываемого, который, обычно, был невиновен, пытался защититься или был заведомо оклеветан, но этого не происходило. И ни один из этих несчастных не мог даже поднять голову, что доказывало особое благословение альф, их первородство. Их право. Даже если тебе это не нравится, так было, есть и будет. Так должно быть. Эта сила дарована альфам, чтобы они воевали и защищали свой народ.

Когда Клео исполнилось шесть лет, его начали посылать работать в самые разные места. Мыть посуду, убирать, чистить рыбу, подметать улицы. Работа находилась всем подопечным приюта, и Клео знал, что попечителям за это платят, чтобы было на что кормить и одевать сирот. Заодно тем самым детей готовили к взрослой жизни. Некоторых потом отдавали учиться какому-нибудь ремеслу. И в местах работы было так же тяжело, как и в приюте. С маленькими омежками обращались достаточно сурово — шпыняли по любой мелочи, придирались, иногда хвалили. Смысл у всего этого был один — чтобы послушанием и покорностью вытравить из них демона, который всё равно просыпался, едва им исполнялось двенадцать. Чей-то был сильнее, чей-то слабее. Демон Клео был очень сильным, и многие отмечали, насколько привлекательнее мальчик пахнет в сравнении с остальными. Клео очень боялся, что его демон когда-нибудь наберёт силу и захватит его полностью, старался быть примерным воспитанником и принимать наказания со всем полагающимся смирением, однако неистребимое любопытство и какое-то беспокойство то и дело мешали благим помыслам, отчего Клео совершал очередной проступок, иногда невольно дерзил, будто сам Деймос тянул его за язык, вкладывая в его уста крамольные речи. Это было плохо. Очень плохо, и Клео усердными молитвами пытался искупить свои грехи. Когда он вступил в возраст созревания и воотчию увидел, насколько силён его пробудившийся демон, то испугался по-настоящему.

Потом был дом господина Кондэ, и там было точно так же, как и в приюте. За одним исключением — его демона постоянно пытались укротить, истощить, но тот был сильнее. Странно только, зачем Клео принаряжали, для чего была нужна подобная обстановка. И только потом Клео понял, что его просто использовали, чтобы заработать денег. Немало денег. Очень много денег. И не только его. Почему Церковь не пресекла это??? Ведь к господину Кондэ приходит так много людей, и многие носят на себе знаки веры!!. Клео снова и снова чуял неладное, но запрещал себе об этом думать. И не только из-за подозрений гостей в лицемерии. Помимо еженедельных месс, самых востребованных вывозили на особые обряды очищения, которые Клео вспоминал с омерзением. Преподобный Герберт как-то рассказывал про обряды экзорцизма — маленький Клео далеко не сразу смог выговорить это диковинное и сильное слово — но эти обряды мало чем отличались от "работы". Клео раздевали, укладывали на холодный, непокрытый ничем алтарь, завязывали глаза и делали с ним всё то, что делали клиенты. Причём делали это САМИ СВЯЩЕННИКИ. Всё больше обостряющийся с возрастом нюх Клео становился капризнее с каждой новой течкой, и запахи священнослужителей в такие моменты казались до того отвратительными, что омежка помимо собственной воли начинал сопротивляться. Словно демон подчинял его себе, давая невообразимую для омеги силу. И даже сила альфы не всегда была тому помехой. Она давила, пригибала к земле, однако Клео продолжал бороться. И его держали силой. Вплоть до синяков. А однажды господин Кондэ устроил в своём заведении настоящий маскарад, и среди гостей в масках Клео учуял запахи тех самых служителей Церкви, к которым его вывозили. Это казалось бредом, и Клео всеми силами убеждал себя, что ему это только кажется. Что это происки его демона. Одним словом, везде было одинаково — тяжело, больно и страшно. И однажды Клео не выдержал.

Попав в усадьбу господина Спенсера, Клео пришёл в замешательство — здесь было так легко и спокойно, как не бывало очень давно. И оно таким и оставалось, если не считать минут, когда растерянный перепуганный омега отчего-то бестолково метался по дому. Это-то и вызвало подозрения. Особенно, когда в свой дом вернулся хозяин. Клео просто забыл, как это — дышать полной грудью и не бояться. Здесь было то, чего в избытке было в его родной деревне. Слишком много времени прошло со смерти родителей, Финеаса и преподобного Герберта. Слишком много всего случилось за это время. Полностью Клео это осознал перед задней калиткой и чувствовал теперь, видя толпу селян перед храмом. В воздухе тяжелело, и это вызывало желание уйти. Вернуться в усадьбу. Чтобы снова было легче дышать. Клео придвинулся ближе к хозяину, чтобы с его поддержкой выстоять службу, вернуться домой — да, домой! — и снова выдохнуть, сбросить этот груз.

— Клео, тебе нехорошо? Ты дрожишь... — заметил господин Бенджамин.

— Я... мне становится трудно дышать, — шёпотом признался Клео.

— Знаю. Не ты один такой здесь. Ничего, потерпи, и мы домой поедем. Главное — держись ближе к нам, и тебе будет проще.

Клео посмотрел на новых друзей и понял, что ему хотел сказать хозяин. Все их омеги стояли вплотную к альфам-привратникам, и даже Бруно, состроив самое независимое и отважное лицо, выглядел бледновато. Утро всё сильнее занималось, вот-вот двери храма откроются, а когда служба закончится, то день наступит окончательно.

Храм Троицы был бесспорно красив, только Клео видел его убранство лишь самым краем глаза. Омега ни на шаг не отходил от хозяина и даже осмелился вцепиться в его рукав. Чем больше наполнялся зал, тем гуще становилась смесь разнообразных запахов. Клео хорошо знал эту взвесь — она всегда пропитывала комнаты и коридоры приюта, разве что была не такой густой. Похожую, но более густую и отвратную, он всегда чуял в заведении господина Кондэ. Одного в ней точно не было — откровенной похоти и алчности. Были напряжение, страх, раздражение, усталость. Дети жались к родителям, омеги к мужьям. Никто не чувствовал себя здесь хорошо. Даже служка — молоденький омега всего на пару лет старше Клео. Судя по тому, как он приветствовал старосту Мышовки, представительного крупного альфу с пышной окладистой бородой, это был его отец.

Почему этот паренёк по имени Илас решил служить при храме? Он и живёт здесь тоже? Красивый, да только грубая длинная чёрная сутана с поясом-цепью и жестоко укороченные почти под самый корень рыжеватые волосы откровенно его уродовали. Да, омег-служек всегда коротко стригли, но зачем так откровенно это показывать? Разве им не положено носить платки или покрывала? Когда Илас отошёл за Святым Писанием, Клео заметил ещё кое-что. Точнее, услышал. Илас был босой. И это осенью?!! Когда каменный пол в храме холодный?!! Чем он таким провинился?!!

Храм уже был освещён горящим огнём, однако каноника до сих пор почему-то не было. Проспал? Или?.. А, вот, выходит. Облачённый в белое одеяние с золотым шитьём, с ранговой цепью, украшеной несколькими круглыми медальонами, и большим золотым крестом на груди, альфа неторопливо прошествовал к кафедре, на которой уже возлежала огромная книга в роскошном переплёте, раскрытая на нужной странице. Илас низким поклоном поприветствовал каноника, поцеловал перстень на его руке и встал по левую руку.

Преподобный Уэйланд, и впрямь, оказался молодым — примерно ровесником господина Спенсера. Рослый, видный, плечистый, но стоило ему взойти на кафедру и обвести собравшихся долгим тяжёлым взглядом, как Клео учуял его запах, начавший вплетаться общую мешанину, и едва не отвернулся. Пах каноник ужасно! Стоящий рядом Бруно сжал ладонь друга, а хозяин положил свою на плечо.

— Потерпи, — чуть слышно сказал он. — Потом поедем домой.

В воцарившейся тишине эти слова показались Клео ужасно громкими, и Клео невольно стрельнул глазами по сторонам — не смотрит ли кто на них осуждающе? Нет, никто не смотрит. Только сам каноник. Преподобный Уэйланд смотрел на Клео так, что омеге стало ещё страшнее. В какой-то миг юноше показалось, что он увидел в глазах священника знакомый огонёк похоти.

Господин Спенсер сделал крошечный шаг и встал ещё ближе. Стоящие рядом друзья заслонили жест хозяина, которым тот приобнял нового домочадца, и Клео, вдохнув аромат беты, слегка успокоился. Он чуял рядом и привратников и Кларенса, и от этого действительно стало легче. Неподалёку Клео приметил Сильвана и Эрни, которые заняли места рядом с ними. Эрни почти спрятался за папину спину, отворачиваясь от каноника, совершенно этого не стесняясь. Почему он так боится преподобного?

Криденс бросил на Сильвана с сыном быстрый взгляд и снова обратил свой взор на кафедру.

Преподобный Уэйланд положил руки на книгу и обратился к прихожанам:

— Дети мои! Мы собрались здесь, чтобы почтить память великого для всех нас дня — Воздвижение Образов божиих и первопредков наших. Это несомненно великий день, ибо он ознаменовал конец Великой Смуты, что раздирала наши земли в начале Великого Холода. Наш второй Патриарх, Его Святейшество Саккарем Викторанский, и его верный соратник воевода Максимилиан Калагул объединили наш несчастный народ под знаменем очистительного огня и установили новый порядок, благодаря которому мы и живём сейчас...

Говорил молодой каноник складно и звучно, однако в его речи не было того, что так нравилось Клео в словах и проповедях преподобного Герберта. Омега помнил, как по вечерам, когда заканчивались дневные труды, к клерику часто приходили селяне, и преподобный начинал говорить о Священном Писании и Заветах. Он мало читал по книгам, которые всегда были рядом — он знал все тексты наизусть. Он давал советы, толкуя изречения святых и строки священной книги, журил и наставлял молодняк. Преподобного уважали все, и, когда Клео выпороли за кражу, клерик пришёл к ним домой, сел рядом с тихо плачущим от боли мальчиком и мягко начал выговаривать. Преподобный не осудил Клео за совершённое — он понял, почему омежка это сделал — но сказал, что воровство не поощряется Светлейшим. Что за проступком обязательно последует наказание. И был прав. Вот только он не подумал, что кара, постигшая маленького вора, заденет и его самого. Грех оказался слишком тяжким.

— ...То были тяжёлые времена. Перед ликом происков Деймоса предки наши отступили от мудрости и заповедей Светлейшего, чем и навлекли на наш многострадальный мир бедствие, которое назвали Великим Холодом. Служители Иво узурпировали власть под тем предлогом, что Его Дети дают жизнь новым поколениям, исказили ритуалы, омеги получили неслыханные вольности, и это привело наш мир к краю пропасти. Вот что рассказывает об этом Новый Завет...