6.2. Мертвая долина. Книга 2.

Немного поколебавшись, я все-таки осторожно шагнула в ту сторону, внимательно изучая непонятное возвышение и пытаясь понять, что же это за штука такая. Но потом вдруг сообразила, что вижу не что иное, как алтарь: на бархатной, кроваво-красной скатерти лежал короткий, щедро украшенный золотыми вставками церемониальный нож; рядом стояла большая чаша, чем-то похожая на пятилитровую кастрюлю для супа; а сбоку имелась небольшая канавка, наводящая на весьма неприятные ассоциации. Тогда как странные безликие статуи выглядели теперь как молчаливые стражи, призванные следить за тем, чтобы ритуал жертвоприношения был соблюден до последнего знака.

Правда, алтарь оказался маленьким. Всего шага три в длину. Человек на нем никак бы не уместился. Видимо, это Малый Алтарь. Для простых прихожан и скромных просителей, готовых поделиться с Владыкой Ночи несколькими капельками своей крови. Для того и нож уже заготовлен, для того и чаша стоит... нет. Мне сюда точно не надо.

Убедившись, что зал действительно пуст, я отступила обратно и вернулась к главному коридору, который после этого зала уходил еще больше вниз и куда-то вглубь Пирамиды, по-прежнему заманчиво поблескивая издалека разноцветными огоньками.

Коридор, к счастью, был один и прямой, как стрела, так что заблудиться мне не грозило. И он, что особенно приятно, все еще пустовал, словно жрецы, которых тут должно быть до отвращения много, именно сегодня решили дружно взять выходной. Впрочем, чего я жалуюсь? Лучше уж так, чем объяснять каждому встречному-поперечному, что я тут забыла. Другое дело, что бродить тут можно до бесконечности, а коридор вообще может увести меня пес знает куда. Не зря же он все время идет под уклон? К тому же, Главный Алтарь мог быть где-то спрятан, заперт на ключ и вообще, закрыт от любопытных. Но вариантов все равно немного — свернуть просто некуда, а намертво закрытых дверей я пока не заметила. Поневоле приходилось топать дальше, искренне надеясь на то, что мне сегодня повезет.

Фантомам в некотором смысле легче: их ведет Лин, указывая дорогу и прорубая прочную наружную стену острыми когтями. Он и доставит на место, и дыру проделает, и спуститься поможет. А мне нужно полагаться только на себя. И свое чутье, которое упорно вело вперед.

Кстати, смертью в самой Пирамиде не пахло. Совсем. Может, это новый щит виноват, а может, что-то еще, но никакой посторонней энергии я больше не ощущала и чувствовала себя весьма неплохо. Мне не было холодно от резко встревожившихся Знаков. Я не ощущала страха, беспокойства. И вообще, создавалось такое впечатление, что я не к некромантам заглянула, а в гости к бабушке.

Наконец, коридор снова разродился погруженным в темноту залом. Побольше, чем первый, но с таким же скромным антуражем: зеленоватый пол, зеленоватые стены, небольшой алтарь посередине, многочисленные колонны и две симпатичных статуи посреди пустого пространства. Только и отличий, что окошка в потолке не виднелось, да чаша на алтаре стояла побольше.

Ладно, идем дальше.

Я отвернулась, намереваясь продолжить поиски в глубине Пирамиды, но вдруг услышала странный звук, смутно похожий на тихое, монотонное, заметно приглушенное расстоянием пение. Причем, мне показалось, что пели сразу несколько человек. Удивительно слаженно, ровно, на одной неприятной ноте, больше похожей на гудение большого шмеля.

Заинтересовавшись странным феноменом, я потихоньку скользнула в непонятный зал. На цыпочках, не тревожа чуткого эха, прокралась вдоль стены до самого алтаря, быстро огляделась и только тут обнаружила, что на противоположной стене, оказывается, имелся второй выход. И еще один короткий темный коридор, который выходил в огромную, явно рукотворную... ну, пожалуй, что пещеру, лишь слегка преображенную и обработанную так, чтобы создавать впечатление естественной.

Честно говоря, пещера была так велика, что я чуть не растерялась, когда не увидела противоположного ее края. И это при том, что света здесь, в отличие от других помещений, было вполне достаточно: несколько громадных колонн оказались буквально усыпаны зажженными свечами от низа до самой верхушки. А куда-то о-очень далеко вперед убегали два ряда гигантских (почти до груди мне достанут!), стоящих ровно, как по линейке, кованых подсвечников, на которых горело еще несколько тысяч ярких огоньков. Плюс, прямо над ними виднелось несколько десятков магических светильников. Однако весь остальной зал был словно нарочно погружен в непроглядную темноту. Так, словно бы неосвещенное пространство не имело для приходящих сюда никакого значения. Или же для того, чтобы любой посетитель сразу увидел, где ему нужно пройти, чтобы добраться... а собственно, куда?

В поисках ответа я осмотрелась повнимательнее и чуть не вздрогнула, внезапно обнаружив, что сгустившийся далеко впереди мрак — это не просто темнота сама по себе, а огромная, поистине гигантская статуя, наполовину выступающая из гладкого черного камня и вдающаяся в зал, словно бы готовясь выйти из стены целиком. Мне потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к освещению и начать постепенно различать ее очертания. Чтобы сложить расплывающиеся, теряющиеся во мраке линии и понять, что же это такое. А когда, наконец, картинка окончательно сложилась, я почувствовала, что против воли покрываюсь тревожными мурашками. Потому что никогда не думала, что столкнусь с НИМ так быстро и буквально нос к носу. И потому что, в общем-то, никогда раньше не стремилась к этой неожиданной встрече.

Каменное изваяние было громадным, невероятно старым и появилось тут, наверное, еще задолго до того, как Невирон стал полностью принадлежать некромантам. Выступающий из стены гигант был поистине огромен. Могучий, широкоплечий, он сидел на некоем подобии каменного трона, очертания которого лишь угадывались в сгустившемся мраке. Сидел, немного наклонившись вперед и положив перевитые жилами руки, оканчивающиеся не просто пальцами, а острыми, длинными и невероятно крепкими когтями, на голые колени. Чуть выше виднелся мощный торс, матово поблескивающий выпуклыми пластинами мышц. Тоже — пугающий своей шириной. Заставляющий благоговейно трепетать от ощущения исходящей от него нечеловеческой мощи, невольно отступать, пугаясь его подавляющей властности. Невероятно массивный. Чудовищный. Почти сливающийся с Тьмой. Являющийся ее естественным продолжением, но при этом каким-то чудом раздвигающий Ее своими широкими плечами и вынуждающий Ее неохотно отступить.

Да-а-а уж... не хочется признавать, но Владыка Айд выглядел действительно пугающе. Не страшно, не жутко, а именно пугающе. Причем, особенно настораживало ощущение поразительной живости в застывшем теле и невероятная волна ищущей от него нечеловеческой силы, которую я почувствовала даже на приличном расстоянии

Блин. Сколько же в нем росту? Тридцать метров? Пятьдесят? Больше? Стоя на другом конце пещеры, мне было трудно правильно оценить размеры. Интересно, кто и когда изваял его в черном камне, а потом спрятал в гигантской пещере, над которой впоследствии была выстроена Пирамида? Я же понимаю, что статуя древняя. Вижу, что лет ей изрядно побольше, чем Храму. Чувствую, что она старше источивших пещеру глубоких трещин. И всем нутром ощущаю, что в ней таится скрытая мощь, которая недоступна простым смертным и против которой все мои Знаки — что слабый комариный писк против танка последнего поколения.

Бог... вот уж и правда, это — настоящий бог. Неподвижный, но словно бы готовящийся сойти с постамента. Давно уснувший, но способный вот-вот снова открыть глаза. Суровый. Неподкупный. Молчаливый. Жестокий. Непримиримый и непоколебимый, как скала, из которой он некогда был изваян. Мрачный. Несокрушимый. Не знающий поражений. Истинный бог для тех, кто верит, что сила — это все, что нужно для победы.

Прикусив губу, я попыталась увидеть лицо Древнего Бога, но, к собственной досаде, не смогла этого сделать — темнота там была еще гуще, чем возле громадных ступней Айда. Но зато я отыскала, наконец, источник монотонного пения. И поняла, кто производил этот неприятный звук — жрецы. Некроманты, зачем-то собравшиеся у самого подножия гигантской статуи и мерно раскачивающиеся под странный ритм какого-то напева, от звуков которого само собой тревожно начинало колотиться сердце и холодела кожа на висках.

Мгновение поколебавшись, я все-таки переступила порог и, хоронясь в глубокой тени, неслышно двинулась вперед, каждый миг готовясь отскочить назад, но при этом не спуская глаз с увлеченно поющих магов.

Выходит, вот почему я никого из них не встретила: все свободные от дел жрецы собрались здесь для проведения какого-то ритуала. Почему, вы спросите, именно ритуала? Да потому, что их действия были слишком уж упорядочены. Хотя, может, это просто церемониальное пение, предназначенное для какого-то особенного случая. Но тогда почему их собралось тут так много? Десять, одиннадцать... тринадцать... да, кажется ровно тринадцать. Плюс еще один, силуэт которого только угадывался в центре образованного черно-золотыми балахонами полукруга.

Замирая на каждом шагу, я осторожно приблизилась, заметно нервничая и старательно прислушиваясь к своим Знакам. Но те, что удивительно, упорно молчали — непонятная магия, если и творилась жрецами, то никак их не затрагивала. Или не имела отношения к истинной магии смерти. К тому же, песнь звучала не на Дабараэ, чего я втайне опасалась, а на каком-то непонятном наречии, которого я точно не знала, но которое не имело никакого отношения к языку эаров. Значит, это не заклятие. Значит, это что-то другое. Кажется, действительно просто песнь, которую они зачем-то явились сюда исполнять в такой тесной компании.

Блин. Ни черта не видно. Что они там делают?

Подобравшись на расстояние в сотню шагов, я снова ненадолго остановилась и нахмурилась. Теперь силуэты жрецов стали более отчетливыми и не вызывали сомнений касательно своего происхождения. Черно-желтые балахоны, обритые налысо макушки, широкие капюшоны, откинутые за спины... действительно, некроманты. Однако они стояли так тесно, что заглянуть за их спины не представлялось никакой возможности. Только и того, что видела, как они раскачиваются из стороны в сторону в такт монотонному речитативу. И как время от времени склоняют бритые головы, будто бы кланяясь своему богу или отдавая дань уважения прячущемуся в центре собрату, которого я скорее чувствовала, чем в действительности видела.

А потом из круга раздался слабый стон.

Очень тихий, едва уловимый, но определенно женский. Услышав который, я аж заледенела от страшной догадки и тревожно замерла, откровенно боясь поверить в то, что услышала. Однако стон повторился. А потом повторился в третий раз. Немного громче. И на этот раз заметно пересилив выводимую жрецами песнь, заодно приобретя откровенно неприятные нотки.

О боже...

Мне стало совсем плохо.

Что они там творят?!! Неужели?!!..

У меня даже скулы свело от одного только предположения. А потом я плюнула на осторожность и почти бегом кинулась в ту сторону, внутренне холодея все больше, тщетно отгоняя от себя одну нехорошую догадку и стараясь не думать о том, что стану делать, если она вдруг подтвердится.

Я была уже в полусотне шагов от цели, когда отвратительно размеренное пение неожиданно взвилось под самый потолок, а потом так же внезапно прекратилось. Всего в полусотне шагов, когда размытая тень в круге перестала, наконец, ритмично двигаться, походя на чудовищный маятник. В какой-то жалкой полусотне шагов, когда, наконец, жрецы устало опустились вокруг открывшегося алтаря на колени, склоняя бритые головы до самого пола. И когда последний из них медленно отошел от высокого, почти по пояс, алтаря, на котором осталось белеть обнаженное женское тело.

Жрец, как я осознала во внезапном ступоре, был совершенно наг. Высок, что среди населения Во-Аллара являлось большой редкостью, худощав и почти так же смугл, как настоящие скароны. Разумеется, обрит наголо. Мускулист, словно все свободное время только и делал, что упорно занимался спортом. Покрыт с ног до головы мелкими капельками пота. И еще он тяжело дышал, как после трудной работы. Но лица я по-прежнему не видела — оно было закрыто вырезанной из дерева маской. А вот все остальное зато разглядела в подробностях. Особенно, следы крови на его обнаженных бедрах. И такие же алые разводы на белоснежной скатерти, укрывающей алтарь целомудренной простыней.

Осознав, что безнадежно опоздала и не успела помочь, я замерла, дрожа от ярости и едва сдерживаясь, чтобы не ринуться вперед и не снести ему бритую башку. Никогда раньше не испытывала ничего подобного. Никогда мне еще не доводилось убивать людей. Однако сейчас меня просто перекосило от бешенства, буквально переполняло яростью. И лишь бесценный опыт Харона, заставляющий сохранять равновесие даже оказавшись лицом к лицу со смертельно опасной Тварью, заставил меня остаться на месте.

— Встань, дочь моя, — вдруг глухо уронил из-под маски насильник. — Поднимись. Твоя жертва принята: Владыка благоволит тебе.

— Благодарю, мой господин...

— Иди ко мне. Прими свою награду.

— Да, господин. Позволь к тебе прикоснуться?

Я вздрогнула, услышав срывающийся шепот, а потом и отпрянула, когда с алтаря послушно поднялась совсем еще молодая девушка, чье лицо тоже было закрыто причудливо выполненной церемониальной маской. У нее на теле еще виднелись багровые следы от чужих пальцев. По обнаженным бедрам тоже струилась кровь. На подбородке виднелась свежая ссадина, как если бы ее укусили чьи-то острые зубы. Но при этом она совсем не выглядела испуганной. Не рыдала, не плакала. Только губу прикусила, ступив босыми ступнями на холодный пол. А потом опустилась перед таким же обнаженным жрецом на колени и, поцеловав его окровавленные чресла, смиренно повторила:

— Благодарю тебя, господин.

Я растерянно села прямо там, где стояла, не в силах понять, осознать, принять эту чудовищную правду. Над девчонкой фактически надругались, ее почти изнасиловали, ей порвали все, что только можно, а она... благодарна?! Целует его?! Не стесняясь ни присутствия жрецов, ни собственной наготы, ни увечий, ни даже того, что это — противоестественно?! Да еще целует так, будто страстного любовника, от которого просто без ума?! Добровольно?! На колени перед ним встает, как перед богом?!

Вашу мать... да что тут творится?! Что это за бред?! Может, я сплю?

— Ступай и ничего не бойся, — ровно сказал из-под маски жрец, небрежно набрасывая на бедра кусок протянутой кем-то ткани. — Когда родится ребенок, принесешь его в Храм. Он станет одним из нас. А до этого дня ты — неприкосновенна. Дарэ.

— Дарэ, — слаженно прошелестело по пещере.

Некромант протянул в темноту смуглую руку, выхватил откуда-то знакомый до боли красный шнурок, накинул на предоставленное с готовностью девичье запястье, будто отмечая его этим знаком. А потом небрежно кивнул, набросил на плечи черно-золотую мантию и неторопливо удалился, больше не уделив униженно склонившейся перед ним девушке ни толики своего внимания.