— Традиция не будет меняться ради тебя. Сегодня одно, завтра другое — хватит метаться. Можешь обратиться к магистру Эршенгалю, но он ответит тем же, — высший Миль шел легко, но слова его звучали резко и зло. — И, уж поверь мне, магистру Эршенгалю сейчас не до тебя.

Завидев его, высший Миль резко развернулся и пошел прочь.

Высший Джиллиан проводил высшего Миля взглядом, ничем не выдав эмоций — даже в его эмпатическом поле была лишь мрачная готовность к отказу — и повернул табличку:

"Эджени".

Его имя было названо... мягко. Он не мог объяснить, почему именно так выглядели буквы. Звучание собственного имени до сих пор было чем-то незнакомым, чем-то волшебным; он собирал в памяти все случаи, когда его произносили.

"Как твои дела на берегу?"

— Высший Джиллиан, — слова царапали горло. Он даже коснулся шеи, понимая, что больше ничего не может сказать, и вежливо наклонил голову.

"Все ли благополучно с м̵̠̱̙̎̄̈͢͡аͫ̓̒͢͞г̏̂̐̕͝иͧ̆̓͘с̓̈́ͮ͡͏̵͙͈̲т̵͇͕͚̄͂͛͢͞р̵̛͙̙̜̽ͭ̎͡о̗̥̗͂̐ͥ͟͞͝м̶̵̩̼̗͊̾͂͞?"

Он расширил эмпатическое поле, подступив ближе, и ощутил... беспокойство? Волновался высший Джиллиан за него? Волновался за магистра или все сразу?

— С магистром все благополучно, благодарю. Так рад, что вы приехали и спросили, — магистр выступил из-за колонны, неслышно и незаметно, приблизился, и плохое предчувствие приковало к месту, когда магистр встал напротив высшего мага, подняв голову. Бледная тень с ярко горящими глазами: — Высший Джиллиан, высший Джиллиан. А что вы хотите от моих светлых, высший Джиллиан?

Он слышал голос, чужой голос, доносящийся издалека и ничего не видел за пляской жутких теней, белых и черных.

— Эджени — светлый хранитель. Он не хотел бы получить даже ни царапинки.

Он запомнил и это имя.

Произнесенное белым и черным.

В эмоциях высшего Джиллиана что-то дернулось; но внешне высший остался неподвижен. Магистр вытянул руки: боевая цепь кольцами сползла по его рукавам — и кинул цепь на камни.

Он впервые видел боевую цепь магистра — маслянистая лента, распластавшаяся между двух магов, железная змея из тупо блестящих крупных колец, безмозгло-жестокая и ожидающая.

— Я хочу показать Эджени наш небольшой тренировочный бой. Пожалуйста.

Нет.

Он прошептал это беззвучно, но не сумел сказать вслух.

Высший Джиллиан поднял табличку, отпечатывая четкие черные буквы.

"Я не стану сражаться со своим магистром".

— Я? — магистр зашипел от злости и от смеха, и его свет загорелся алым. Как заходящее солнце в его последний день в Полыни. — Я твой магистр? Тогда я приказываю тебе.

Черные буквы исчезли с белого фона, чтобы проявиться снова в спокойной уверенности:

"Все в воле моего магистра. Что вы желаете — то истинно".

— Ах вот как, — магистр захлебнулся собственным дыханием и напал.

Вспыхнули стальные звенья; брызнула мраморная крошка; это было еще быстрее, чем предыдущий бой, этот хищный стремительный удар, где две линии переплелись — и распались.

Боевая цепь лежала на плечах высшего Джиллиана, блестя чешуей, снова тяжелая и ленивая. Магистр стоял почти вплотную, касаясь горла высшего — как тот шуточный бой, где магистр оставлял красные отпечатки. Только сейчас он видел, что магистр не шутил, что стоит цепи сжать кольца, стоит магистру сделать легкое движение, как тело человека вскроется, трепеща красными лоскутами, вывернется наизнанку, сокрушенное в ком костей и мяса.

Высший Джиллиан спокойно и твердо смотрел в ответ, так и не шевельнувшись.

"Все в воле светлого магистра".

Магистр оскалился, и он ясно увидел, что эти зубы в самом деле могут что-то хотеть.

Будет Джиллиан стоять до конца? И пойдет ли магистр до конца? Он поймал себя на холодной скользкой мысли, что хотел бы узнать.

Всего одно движение — и высшего Джиллиана не станет. Он слышал про темный трактат про эмпатию и смерть, он был эмпатом, но, на самом деле, он так и не сумел понять, что происходит, когда живое перестает быть.

"Пожалуйста, — он знал, что не сможет заговорить, и тогда собрал свои эмоции и направил магистру, как не делал никогда. — Пусть магистр не будет проверять".

Фигура магистра обмякла, потеряв нацеленность оружия; магистр обернулся, и боевая цепь ослабила кольца и скользнула на землю, разом ослабевшая, и магистр затараторил, путаясь в словах:

— Что с тобой, Эджени? Тебе больно? Эджени, извини, Эджени, я не хотел тебя задеть.

Только сейчас он ощутил, что щеку жжет — каменная крошка рассадила кожу до крови, и он провел по царапинам, с любопытством чувствуя боль, с любопытством посмотрел на капли крови на пальцах, и его кровь, кровь мирринийке, была точно такой же красной, как любая другая.

Высший Джиллиан тоже повернул голову, нарушив неподвижность, и он ощутил, что высший Джиллиан обеспокоен, и высший Джиллиан устал почти до отчаяния, и что высшему Джиллиану тоже немного больно из-за него, Эджени, что для темного мага невозможно.

Магистр отступил назад, сворачивая цепь, и вдруг упал на колени, словно ноги подломились от усталости, и сухо, предупреждая попытку помочь, сказал:

— Не надо передо мной извиняться как перед магистром Шеннейром, потому что я не магистр Шеннейр. Иди.

Высший Джиллиан остановился на полушаге — его табличка на мгновение отразила хаос черных клякс и стекающих перепутанных букв и белых трещин — и заговорила:

"Я подарю вам сияющий Шафран, властно и твердо стоящий на двенадцати башнях, Шалфей, где горы дрожат от подземных машин, Таволгу, дым от заводов которой закрывает горизонт, Звезду Повилики, звездноблещущую во всех активированных блоках. Я никогда не причиню вреда вашим светлым. Кэрэа Рейни подарил мне путь — я принял дар".

Магистр смотрел пустыми круглыми глазами, и на последней фразе закрыл глаза.

Высший Джиллиан повернул табличку лицевой стороной к себе, не дожидаясь ответа, как будто хотел лишь уведомить о намерении, и зашагал прочь по миртовой аллее, такой же гордый — теперь он не мог добавить несломленный, потому что здесь было что-то не так — но знающий, что делать.

— И в черном плохо, и в белом не лучше, — магистр подцепил когтями осколок колонны и катнул от руки к руке. — Я так зол, Эджени, скажи мне, что мне делать?

— Высший Джиллиан отвечает за убежища Шафрана, Шалфея, Таволги, Звезды Повилики и координирует убежища Побережья и западных городов. В отличие от других темных, высший Джиллиан действительно заботится об обычных людях. И за все время, пока он был в Шафране, он только помогал нам. Никто не может сказать о нем ничего плохого, — собраться с мыслями было трудно, и еще труднее выразить воспоминания о Шафране, где он был, но его там не было. Он все равно ощущал, что его словам не хватает веса, и по наитию добавил: — Высший Джиллиан ехал с островитянами до Шафрана. Они пели сутки без перерыва, а Высший Джиллиан не попытался заставить их замолчать.

— Хорошо, — размеренно произнес магистр и чуть слышно фыркнул. — Раз ты так говоришь.

— Высший Джиллиан — ваш враг?

Он начал жалеть, что вмешался. Все поступки магистра имеют причину, и, очевидно, магистр держал в голове особый замысел. Тем более, он не знал предысторию, не знал, что было между магистром и высшим Джиллианом, и теперь он начал припоминать те голоса, что говорили о высшем Джиллиане, что-то, что он не смог запомнить.

— Мелочи, — осколок двигался так стремительно, что слился в полосу. — Мелкая ссора.

Магистр резко прихлопнул осколок и издал странный всхлип, словно смеялся сам над собой:

— "Твой камушек черный, твой камушек белый"... Хорошо.

Когда он поднял руку, от осколка осталось крошево.

* * *

— Не бойся.

Магистр постелил на стол ткань, прежде чем положить цепь, словно бы хотел, чтобы цепи было удобно.

Он снял перчатки, прикасаясь к звеньям, ощущая дремлющую в них силу, свитую в плетение печатей, запаянную. Цепь была настолько тяжелой, что он едва мог приподнять, и его пальцы, тонкие и слабые, казались неуместными рядом с большими железными кольцами.

— Кэрэа Рейни мог разговаривать с ними, — магистр смотрел на цепь, как будто хотел забраться в железные кольца. — Кажется, он их жалел.

Он тоже чувствовал, что думает боевая цепь — если шевельнуть кольцами, всего чуть, то его пальцы переломятся, и ладони сомнутся как бумажные, и весь он, светлый маг Эджени, тоже бумажная фигурка для боевой цепи.

Но приказа не было, и можно было лениво дремать, вытянувшись чешуйчатым телом.

В отличие от магистра, быстрого и яркого, боевая цепь магистра была тяжелой и медленной. Под железной оболочкой он чувствовал воспоминание о других руках, тепло и бережно перебирающих звенья; кровь, много крови и холодный земельный холод, и стылое оцепенение; и, когда магистр прикасался к звеньям, словно пересчитывал, он чувствовал тупую, инертную, но несокрушимую верность.

Ведь он, Эджени, и боевая цепь магистра, были схожи. Они служили одному человеку.

И тогда он сдвинул восприятие и поднял цепь, собирая в ладонях, привыкая к приятной тяжести, тому, как льнут к коже звенья и свет ламп блестит и переливается на чешуйках.

* * *

Канал связи долго был занят Астрой и Мэйшем, и отдельную линию со светлой общиной ему пришлось ждать несколько дней. И пришлось подождать еще, пока со светлыми общались другие, а люди из внутренней службы отвели его в сторону и показали плохого качества запись и спросили, что он думает об этом.

На тусклом дрожащем изображении — была надпись, что это Таволга — командир Бринвен произносила речь перед огромной толпой, а потом толпа хором отвечала.

Он ответил, что командир Бринвен поздравляет с запуском первого завода, а это значит, что жизнь налаживается, и люди славят Аринди, и здесь при всем внимании не найдешь ничего плохого. Внутренняя служба, кажется, нашла, но на то ее служба, искать.

Когда он вошел в переговорную, Бринвен сидела перед экраном. Он был рад, что она выглядела полностью выздоровевшей — и на щеках вновь появился яркий румянец, и энергичная резкость в движениях, и веселье в грубой прямоте, с которой она хлопнула в ладоши и объявила:

— Для тех, кто нас сейчас слушает: и отдельный привет Ритефи, где вы, я вас сегодня с утра не видела, и нашему куратору Иллерни. Со второго раза я поняла, что бороться с темными бесполезно, я не тупая. Я хочу восстановить мою гильдию и упрочить ее позиции, и через это помочь всей стране, и только об этом моя забота.

"Нет смысла грустить", так сказала Бринвен.

Может быть, и не было.

Прямо перед ним по стеклянной столешнице шла тонкая длинная трещина — но вместо того, чтобы заменить полотно, трещину специально подкрасили и покрыли защитным лаком. Он гадал, кто мог сделать на прочной поверхности такой тонкий глубокий разрез — и зачем.

Бринвен создала вокруг себя мерцающую печать, и он повторил ее движение. Едва ли они могли помешать прослушке, но создать помехи могли. Он не видел командиров после прощания в башнях Шафрана и знал, что от него ждут отчета, но вместо этого смятение, отравившее его мысли, переродилось в вопросы.

"Светлый магистр Матиас — не человек, — сказал командир Кайя в тот последний день, прежде чем он покинул Шафран. — Если ты его разозлишь, он снесет себе голову раньше, чем ты успеешь заметить. Светлый магистр Матиас заарн, а заарны питаются людьми. И если учесть заарнский закон подобия, самой вкусной жертвой для светлого магистра будет светлый маг".

Он это учел и принял.

Темные, конечно, не упомянули об этом.

Он положил ладони на стол, вновь переживая ощущение разъединенности с собственным телом, спокойно посмотрел в лицо командира и сказал:

— Светлый магистр Матиас любит яркие разноцветные вещи и огни, когда они мигают. У светлого магистра Матиаса нет иных намерений и иной жизни, кроме исполнения наших задач. Зачем вы дали мне информацию, которая неизбежно заставляет относиться к светлому магистру превратно?

Несколько мгновений командир Бринвен смотрела на него, расширив глаза, а потом издала радостный возглас:

— Кайя! Кайя, посмотри! Я тоже нарушила связь, когда мне не понравилось твое решение...

Командир Кайя появился в кадре сбоку, смотря на своего второго командира с укором, и с прохладой ответил:

— Тебе не нравится половина моих решений. Не говоря о решениях светлой гильдии, Б-р-и-н-в-е-н.

Он смотрел на дурачащихся командиров в смущении и легком раздражении от несерьезности. Он ждал, может быть, строгой отповеди.

Но почему он решил, что за вопрос на него будут злы?..

— Смотри, он уже нас за магистра загрызть готов, — добродушно восхитилась Бринвен, и командир Кайя потер лицо ладонями:

— Я никому не хочу лгать. Я выбрал тебя, потому что ты встанешь рядом с магистром, ты будешь ему помогать, и я не собираюсь ничего скрывать. Ты второй ведущий заклинатель нашей гильдии, и прости, ты будешь знать многое, Эджени.

Новый прилив раздражения он остановил и разобрал на части, отчетливо понимая, что просто не хочет знать больше. Хорошо ничего не знать и не помнить.

— Я не хочу разрывать связь, — медленно и раздельно проговорил он. — Но в Единение я не вернусь.

— Я тоже не там, — командир Кайя не смутился ни на миг, как будто в этом не было ничего странного. Ничего, кроме предсказуемости. Он не знал, беспокоиться или радоваться, что командир Кайя ожидал этого.— Им пришлось совершить преступление, чтобы понять, что именно они делают. Они сделали первый шаг, мы делаем следующий.

— Мы, эмпаты, чувствуем всех, кроме себя, в том наша беда, — Бринвен резко развернулась, так, что медная коса мотнулась по плечам, и подняла руку, загибая пальцы: — Нас здесь считают — выродками, психическими калеками, угрозой, инструментом и функцией, безмозглыми пустышками с одной идеей на всех. Так давай, если ты проснулся, с тобой поговорим как нормальные люди.

Он вышел из переговорной комнаты с ощущением, что выдержал битву. В которой никто не победил.

Сообщество имело право быть им недовольным.

Он боялся темных, боялся светлых, боялся прошлого и боялся будущего, боялся своих командиров и даже своего магистра. Есть предел тому, чтобы бояться.

* * *

Они провели ритуал Лова вместе, в Оливе, в ясное утро.

Когда рано утром он вышел наружу, то все блестело, а лужи стаявшего снега были гладкими и твердыми. Он наступил на одну, с удивлением услышал треск и увидел белые трещинки.

Было так холодно, что замерзали пальцы в перчатках, а при дыхании шел пар. В высоком лазурном небе застыло солнце; в прозрачном воздухе была видна каждая травинка и самые дальние оранжевые холмы; на гладком, стеклянном море блестела белая россыпь корабликов и лодок.