Мастера печатей (общий файл)

— Какого?.. — процедил Эдвард, пытаясь вырваться.

— Мервин, отпусти, хотя бы ненадолго, — жадно попросил Киллиан. В его речи ощущался рычащий, резкий акцент коренных жителей Дивейда. — Другим, может, и нравится сидеть в этой бумажной клетке, но не мне. Еще хоть немного...

— Ты знаешь правила, — отрезал Эдвард, наконец высвободив руку. — Исчезни!

Чтобы отправить Киллиана на карту, ему пришлось нарисовать печать пальцем в воздухе, хотя этот метод обычно использовали в крайних случаях, для начинающих и слабых магов или когда на завершение заклинания уже не оставалось сил. Вспыхнув волшебным лазурным сиянием, печать окутала убийцу, и его образ, сопровождаемый печальным вздохом, перенесся на картон. Еще миг печать блестела на всех трех картах, а затем погасла, став невидимой. Эдвард, с шумом сглотнув, вытер со лба испарину и огляделся.

— Мистер Катэн, — несколько смущенно произнес помощник, заметив нанимателя, — с вами все в порядке?

Их по неизвестной причине хотели убить, на тракте творилась магия уровня, превышающего, наверное, даже умения Первого мага страны, а он интересовался, все ли в порядке?!

— Полагаю, Эдвард, — как можно спокойнее выговорил Николас, одернув сюртук, — нам нужно представиться заново и затем обсудить, как так вышло, что ты свободно обращаешься с заклинаниями удержания, но никогда не слышал о формуле Майерса.

Помощник вдруг расхохотался. Николас оскорбленно насупился, но по надрывной интонации Эдварда-Мервина понял, что тот смеется не над ним. Это был истерический смех — следствие испытанного перенапряжения.

— Знаете, мистер Катэн, — сказал помощник, — какой-то такой реакции я от вас и ожидал. Хотя то, как вы применили вот это заклинание, — он кивнул на волшебные нити, все еще окружавшие мастера печатей, — это для меня сюрприз. Я и не знал, что так можно сделать.

— Ну, мы все полны сюрпризов, не так ли? — сухо спросил Николас.

Эдвард снова рассмеялся, закрыв лицо ладонью.

Глава 14

Они сидели в кабинете у камина, за чайным столиком. Ароматный пирог так и остался нетронутым, зато бутылка ликера, который они добавляли в чай, была уже наполовину опустошена. В Солихолле воцарилась несвойственная особняку тягостная тишина — слуги, почувствовав мрачный настрой хозяина, ходили на цыпочках, и даже Джон нашел для себя какую-то срочную работу внизу. Эдвард смотрел в окно, избегая встречаться глазами с Николасом.

По дороге в Дивейд, когда они после той безумной драки вернулись к дилижансу и отправились домой, Эдвард отмалчивался, объясняя это тем, что магия забрала у него все силы. По приезде в город он попытался быстро уйти домой, но Николас вынудил его вместо Ивинг-авеню пойти в Солихолл, подозревая, что иначе он ответов на сотни роящихся у него вопросов так и не дождется. Он почти угадал — делиться своей историей помощник не жаждал, вместо этого старательно отмалчиваясь и оттягивая время. Но ждать Николас не собирался — Эдвард четыре месяца обманывал его, притворяясь гораздо более слабым магом, и терпеть такое дольше было невозможно.

— Я хочу знать, — как можно тверже произнес Николас, — что это были за люди и почему ты скрывал от меня свой талант. Волшебникам, которым подвластно взаимодействие с живыми существами, не место на окраине Тенакса, на должности простого ассистента. Что все это значит?

— Не такой уж это и талант, — покачал головой Эдвард. Хотя ему был сделан комплимент, польщенным он не казался. — Скорее сплошное мучение.

— Не скромничай. И не нужно демагогии о том, талант это или нет. Я хочу знать, кто ты такой и почему запечатанные тобой люди называли тебя Мервином.

Помощник застыл в сгорбленной позе, бесцельно теребя ослабленный шейный платок — в окна светило солнце, и в комнате скопилась духота. Видеть его колеблющимся было странно. По последним дням у Николаса сложилось впечатление, что он из тех людей, которые не привыкли сомневаться и предпочитают сначала делать, а потом думать.

— Ладно, — выпрямившись, наконец сказал Эдвард. — Пожалуй, вы должны это знать. Но история будет длинной и неприятной.

— Пусть. Меня это не испугает.

Эдвард говорил медленно и тихо. Николас попросил его начать с самого начала — с того, каким образом вышло, что ему доступна сложнейшая даже по старым меркам магия, но при этом он не знаком с такими простыми заклинаниями, как "Запечатывание проходов". История действительно вышла длинной, но Николаса не удивила. За четыре месяца он неплохо узнал своего помощника, несмотря на замкнутость его натуры, и подозревал как раз нечто подобное.

— Мое настоящее имя — Мервин Киннел, — рассказывал он. — Я родился в Конглобаре, в районе, который по грязи и нищете переплюнет Крысятник раза в два. Кажется, я уже говорил вам, что у меня было бедное детство? Нам не хватало денег на одежду и еду, а о книгах, особенно по магии, даже думать не приходилось. К счастью, способности к волшебству открылись у меня рано. Родители быстро сплавили меня к Лесли Халлету, одному из конглобарских мастеров печатей, учиться. Он согласился меня поить и кормить в обмен на то, что всю выручку от выполненных мной заказов он будет оставлять себе. Целый год моих родителей это устраивало. Потом заболел мой старший брат, который работал на фабрике. Денег он больше не приносил, наоборот, все больше средств уходило на его лечение. Родители промучились с ним несколько месяцев, взвыли от голода и пришли к мастеру Халлету в надежде, что он отдаст им часть того, что я заработал. Честно говоря, я понятия не имею, приносил ли я учителю хоть какую-нибудь выгоду, или он большие суммы тратил на то, чтобы прокормить такого прожору, как я, но платить родителям он отказался. Тогда они забрали меня, решив, что я уже достаточно обучен для того, чтобы выполнять заказы без посредничества Халлета. Мне только-только исполнилось одиннадцать. Не представляю, на что они рассчитывали, но их план не выгорел, — он дернул плечом. — Заказы малолетке, который и читать толком не умел, никто не нес, и скоро я отправился на ту же фабрику, где работал мой брат.

Его энтузиазм, когда Николас сказал, что хочет узнать все целиком, значительно поугас. Вспоминать детство ему не нравилось, да и кому бы понравилось, будь оно таким, как у Мервина.

— Понятное дело, я был не в восторге от того, что меня забрали. У Халлета тоже были не райские кущи, но я точно мечтал не о том, чтобы горбатиться часов по двенадцать-четырнадцать на фабрике. Брат выздоровел, но у него осталась покалеченной рука. Работать, как раньше, он не мог, и мне все равно приходилось пахать за двоих. В итоге я удрал от родителей, — он вздохнул, вытащив из колоды Малыша Риччи, невидяще глянув на него и убрав обратно. — Ни к чему хорошему это не привело. Меня вернули. Потом я сбежал снова. Меня опять вернули. Так продолжалось довольно долго, несколько лет. Я уходил из дома, возвращался, где-то работал, в свободное время шатался по подворотням, втайне грезя о волшебстве, на которое теперь не было никакой надежды, потому что ни один нормальный человек не взял бы в ученики тощего бродяжку вроде меня. Но однажды мне улыбнулась удача, и в определенный момент мне удалось достать одну книгу по магии, изданную еще до Коллапса...

"Скорее украсть", — подумал Николас. Судя по тому, каким Мервин себя описывал, купить такое сокровище ему было не на что, а делать подобный подарок полунищему юнцу никто бы не стал. Во всяком случае, получи он книгу честным путем, то не стыдился бы в этом признаться.

— Она содержала высшие заклинания магии печатей. Увидев их, я решил: "О, они-то мне и нужны!" — Мервин криво усмехнулся над собственной реакцией. — Я сразу вообразил себе, как выучу самое сложное заклинание, приду к Халлету или любому другому магу, всех поражу своими умениями и меня сразу возьмут обратно в ученики, а то и какую-нибудь магистерскую степень дадут. Халлет говорил, что с моими способностями это однажды может произойти, и я всем сердцем ему поверил... Но вот досада — половина книги была написана на языке фей. Я не понимал ни черта и решил попробовать сразу все. Что-то почувствовал, некий прилив магической силы, я только на одном.

— Это было заклинание удержания, — с пониманием произнес Николас.

— Да. Так как с остальными не получилось вообще ничего, я решил остановиться на этом. Я полгода расшифровывал само заклинание, выкраивая минуты между работой и... подростковыми шалостями. Когда оно стало мне понятно в достаточной, как мне казалось, степени — я мог его произнести, — я попробовал его применить. Но с первого раза у меня ничего не вышло.

— И было бы поразительно, если бы вышло! — Николас всплеснул руками. — Магия откликнулась только потому, что у тебя к ней врожденный талант. Сразу хотеть так много... Это заклинание даже до Коллапса не всем волшебникам было под силу!

— Ну, об этом я тогда не слышал, — пробормотал Мервин. — Я слегка расстроился, но поклялся во что бы то ни стало его освоить.

— Подожди, — насторожился Николас. — У тебя были только слова заклятия?

Помощник пожевал губу.

— Ага.

Николас схватился за голову. Только слова! А ведь это ничтожнейшая, самая незначительная часть искусства, которое называют магией. Часто заклинания вообще не требовали слов, а текст, если он был, мог отличаться в разных странах, приводя тем не менее к одному эффекту. Даже в Тенаксе, который в большинстве случаев использовал язык фей, часто встречались заклятия, в которых родные слова использовались наравне с фейскими. А в княжествах Хицца, которые лежали на севере от Тенакса, суровые жители, ведущую давнюю вражду с Чужими королевствами, отказались от их языка и употребляли для заклинаний собственное грубое наречие.

Гораздо большую роль в колдовстве играло умение удержать поток волшебной энергии. Кроме врожденных способностей этому помогали определенные жесты, концентрация, ежедневные тренировки и еще множество ухищрений. Не зная этого, подросток не смог бы, во-первых, зачерпнуть такое количество магии, а во-вторых, его удержать. Это было попросту опасно — в былые времена немалое число начинающих магов случайно убивали сами себя, практикуясь в безобидных, казалось бы, заклинаниях. Поэтому каждому волшебнику и требовался опытный наставник, который бы контролировал ученика до тех пор, пока он не достигнет предела своих возможностей.

— И ты пытался проделать все это в одиночку? — застонал Николас. — Боже милостивый, да как ты не погиб?

— Уместнее спросить, как так получилось, что меня не убили те, на ком я ставил эксперименты, — уныло ответил Мервин. — Но вы хотели по порядку... Итак, я сосредоточился только на этом заклинании, думая, что если я его освою, то все остальное придет как по щелчку пальцев. Так как я не понимал ни бельмеса, многое я делал наугад, часто неправильно. И расплачиваюсь за это до сих пор, — он поморщился, вспомнив что-то неприятное. — Я тренировался три года, прежде чем у меня получилось перенести на лист бумаги пойманную в подвале крысу. Я так воодушевился, что следующей моей целью стал человек, — мрачно произнес он.

Николас прикусил язык, чтобы не прерывать его очередным возгласом. Мервина прощало только то, что он ничего не знал о взаимодействии с живыми существами в рамках магического искусства. Вряд ли Лесли Халлет, кем бы он ни был, просветил его по поводу этого вида магии, считая, что мальчику, как и абсолютному большинству, она будет недоступна. К тому же три года — слишком маленький срок для подобного волшебства. Формула Майерса, например, была далеко не такой сложной, как запечатывание живых существ, но Николас со своим несомненным талантом освоил ее не на третий и даже не на пятый год обучения. Наверное, Мервин достиг таких успехов только потому, что сконцентрировался всего на одном заклятии, в то время как в обычных условиях от ученика требовалось развивать навыки, пробуя разные заклинания. Неподготовленный мальчик мог убить себя или своего подопытного, и с огромной вероятностью так бы и произошло. Но если сам Мервин, повзрослевший и явно здоровый, сидел перед Николасом, то за благополучие его цели поручиться было сложно.

Помолчав, он продолжил.

— Это вышло скорее нечаянно, чем специально. Нас застал полицейский, когда мы с друзьями... добывали себе пропитание. Он был всего один, и я подумал: "Вот идеальный кандидат для эксперимента! Сейчас я его аккуратно перенесу на бумагу, потом выпущу где-нибудь на окраине, и никто не узнает, чем мы тут занимались". Теперь я знаю, что этого нельзя было делать, но тогда мне это казалось прекрасной идеей. Перенести-то я его перенес, но мое тело не выдержало прорвавшийся через меня поток магии, и я свалился в обмороке.

— А полицейский? — не выдержав, охнул Николас. — Он остался жив?

Помощник коротко кивнул.

— Оказалось, что неподалеку его ждали напарники. Когда он не вышел, а вместо него из дома выскочила ватага перепуганных оборванцев, они ринулись внутрь и не нашли там ни следа напарника, зато обнаружили валяющегося на полу меня с удивительно точным изображением этого полицейского в руке. Что случилось, они не поняли, но притащили меня в участок и бросили в камеру, пригрозив, что если я не расскажу, куда делся их напарник, то они меня сгнобят. Вы, наверное, знаете, как полицейские могут обращаться с задержанными... — Мервин поморщился. — Я счел за лучшее во всем признаться. Особенно потому, что после такого переноса я не был уверен, смогу ли вернуть полицейского обратно. Я ведь даже не додумался поставить на него вторую печать, чтобы не повредить изображение. Через пару дней, в компании со специально приглашенным для этого мастером печатей, я все-таки вернул его — целого и невредимого, только очень злого.

Он на какое-то время затих, заново переживая прошлое, но все же заговорил опять.

— В полиции решили, что я им должен, и обязали меня отработать неприятности, которые я им причинил. Больше всего их интересовало мое умение запечатывать людей на бумаге. Инспектор Глейт думал, что так будет проще конвоировать преступников — из-под магической печати ведь не сбежишь, — но когда оказалось, что с моим даром не все так просто, он во мне разочаровался. Меня поставили заниматься всякой дребеденью — запечатывать отчеты, ставить печати на камеры в дополнение к замкам, чтобы задержанные оттуда не удирали, и так далее.

— Непростая работа, — оценил Николас.

Он бы от нее сошел с ума. Камеры часто располагались прямо в участке, и преступники находили особое удовольствие в том, чтобы портить нервы полицейским, которые их задержали. Это означало, что в полиции всегда стоял неимоверный гвалт, а преступники еще сопротивлялись, дрались и выкрикивали оскорбления.

Мервин пожал плечами.

— Терпимая, если у вас соответствующий склад характера. Но у меня его не было, точнее, у меня на все было собственное мнение. Я до сих пор не понимаю, как можно ловить преступников, если ты не имеешь права вламываться ни в одно помещение без разрешения его хозяев, пускай ты точно знаешь, что хозяин прямо сейчас, вот в этот самый момент, режет там жертву. А согласование с начальством расходов на проезд в кэбе — предварительное! — если ты не можешь догнать подозреваемого и вынужден взять экипаж, мог придумать только идиот или вредитель. Может, таких, как Монро, это и устраивает, но я чуть не чокнулся. Меня удерживало только то, что я мог бесплатно учиться у некоторых мастеров, хотя мою "полицейскую" карьеру не спасло и это. Через несколько лет я ушел оттуда.