Приграничная история

Глава 9.

Мне десять лет. Папа подарил мне породистого скакуна, которого я объезжаю под его строгим присмотром. Мама смотрит на нас и смеется. Мама вообще очень много смеется. Папа говорит — это оттого, что ей с нами хорошо.

Мне двенадцать. Мой дядя пришел ко мне рано утром и сказал, что мамы с папой больше нет, а я теперь буду под его опекой. Я плачу и ничего не могу понять, а дядя гладит меня по голове. Он очень любил мою маму, потому что она была его младшей сестренкой. У меня нет сестры, и я не знаю, как это — любить сестру. У меня есть кузен Роди, который старше меня, и с ним мне интересно играть.

Мне четырнадцать. Роди однажды приехал в пансион, где я училась, и серьезным голосом сообщил, что дяди больше нет, а я теперь буду под его опекой. Мне жалко дядю, который меня любил. Я плачу, уткнувшись в камзол брата, а он гладит меня по голове. Роди предлагает мне попробовать поступить в Университет магии. Я соглашаюсь, забираю вещи из пансиона и под чутким контролем кузена готовлюсь к вступительным экзаменам.

Мне шестнадцать. Я еду на каникулы к Роди. Он как-то странно на меня смотрит, и это заставляет меня краснеть, как будто он думает о чем-то неприличном. Но это же невозможно? В последний день каникул он целует меня по-взрослому, отчего я пугаюсь. С другими мальчиками — можно, я даже как-то пробовала. Но он мой брат: я отталкиваю его и сбегаю в университет.

Мне восемнадцать. Я получаю диплом и право заниматься целительской практикой. Роди, который в тот же вечер приехал в Университет, забирает меня. Мы не виделись два года. Он необычайно серьезен и прямо в карете по пути домой предлагает мне стать его женой. Потрясенная, я молчу. Роди рисует радужные перспективы. Он читает вслух завещание отца, по которому я лишусь всего, если не выйду за него замуж. Приехав домой, я тут же начинаю собирать вещи. Брата как подменили — он тенью следует за мной и умоляет остаться. Я уезжаю в Гридин и начинаю работать младшим следователем, благо, знаний боевой магии мне хватает. Вскоре Роди приезжает в Гридин и превращает мою жизнь в ад.

Мне двадцать один. Роди убили. Я настолько измучена его присутствием, что готова сдаться и выторговать себе право видеть его только во время исполнения супружеского долга, но его убили. Убийц не нашли, а я чувствую облегчение. Его больше нет в моей жизни. Он умер, а я жива и свободна. Нет, я ошиблась: даже в посмертии он нашел способ добраться до меня. Я вижу его повсюду, везде слышу его голос, он снится мне каждую ночь. Стало еще хуже. Я схожу с ума.

Я знакомлюсь с Керсом в одной из таверн, где я заливаю свою никчемность после дежурств. Ко мне пристает какой-то пьянчужка, не замечая моей следовательской формы и свирепого взгляда. Керс спасает его от меня. Мы пьем вместе. После несчетного количества бокалов Керс выкладывает мне свою невеселую историю. Он человек без рода, без фамилии, которого мать давным-давно отвела в сиротский дом. Он не знает причин, и это долгие годы сводит его с ума. Маленький брошенный мальчик, никому не нужный и покинутый собственной матерью. Через несколько лет к порогу того же дома привели двух девчушек. В руках одной из них была зажата наспех начерканная записка. Всего два слова: "Сестры Керса". На счастье, Керс в сиротском приюте был только один. Так он обрел сестер, которых все годы защищал и оберегал. Он закончил Университет и начал работать стражником в Пограничье. В Гридин приехал, чтобы найти свою мать и задать ей всего один вопрос — "Почему?"

Отпуск Керса подходит к концу, а поиски не увенчались успехом. Мы часто видимся и пьянствуем на пару. Мне хорошо и спокойно с ним, как будто я знаю его сто лет. Я говорю ему, что у меня недавно погиб жених. Он сочувственно хлопает меня по плечу и тащит в очередной кабак предаваться пороку. Однажды я признаюсь ему в пьяном угаре, что задыхаюсь в этом городе, где каждый камень напоминает об Александре. Керс на полном серьезе предлагает уехать в Корлин, где он служит. Я соглашаюсь.

Первое впечатление о Корлине смазалось. Дождливо и сыро, городок маленький, но какой-то родной. Керс и слышать ничего не хочет о том, чтобы я снимала квартиру — ведет меня к себе, знакомит с сестрами и выделяет комнату. Год я живу и пытаюсь прийти в себя. Я помогаю Керсу как могу: готовлю, убираю, сижу с его сестрами. Мне нельзя и минуты сидеть без дела, иначе давят черные мысли.

Однажды Керс приходит и говорит, что в городской лечебнице освободилось место военного целителя. Я решаюсь попробовать — боевой маг из меня теперь никакой.

Я встречаю в лесу раненого волка...

Я лечу нового капитана ...

Я укрываю в своем доме трех боевых магов ...

Я иду в патруль ...

Я вижу пустые глаза Керса, из которых ушла жизнь.

Я не могу остаться одна, не могу, не могу.

Слезы текут по моим щекам, я их чувствую — они горячие, опаляют кожу. Потрескавшиеся губы шепчут только одно:

— Я не могу остаться одна, не могу, не могу ...

— Тише, моя девочка, ты не одна, — шепчет кто-то близкий и родной, но я не знаю этого голоса.

— Не могу остаться одна, слышишь? Не оставляй меня! — боль разрывает меня изнутри, мне страшно так, как не было страшно никогда.

— Я здесь, — снова отвечают мне.

— Мне страшно, — признаюсь я, но облегчения от этого нет никакого.

— Морина, сделай хоть что-нибудь!

— Тише, Керс, не кричи! Ты хоть представляешь, что с ней случилось? Она из-за Грани вернулась и тебя вытащила. Думаешь, это так просто? Хозяйка отпускает не всех, так что вам повезло.

— Это все из-за меня, это из-за меня она сейчас не в себе, — чуть слышно выговаривает кто-то, будто ему еще хуже, чем мне.

— Это ее выбор, Керс. Невозможно пройти за Грань по чьему-либо приказу. Не терзайся понапрасну, просто дай Лии время.

— Сколько? Уже неделя прошла.

— Я ничего не могу сказать — слишком мало мы знаем о вернувшихся с той стороны. Об этом не принято болтать.

О чем они говорят? Разве есть время? Нам нужно спешить — Эндсон опасен. Мне кажется, что он попал под заклятие влияния. Надо скорее предупредить капитана...

— А если это и есть цена?

— Значит, так надо, Керс.

Да, мне бы хотелось купить себе это платье. Я ведь на самом деле богатая женщина. Роди оставил все свое имущество мне, так что у меня есть дом в столице и счета в Главном банке, проценты на которых растут год от года. Правда, я не люблю пользоваться этими деньгами — они жгут мне руки, будто бы я их украла. Доход у военного целителя маленький, и волей-неволей я все равно время от времени беру деньги брата. Успокаиваю себя тем, что это отчасти деньги моего отца.

— Морина, я не прощу себе, если... — мужчина запинается, как будто боится произнести что-то вслух. Какой странный! Разве слова что-то значат? Важнее всего поступки.

— ... если она умрет? — жестко заканчивает женщина, и я ее понимаю — ни к чему сюсюкаться с неизвестным. Почему он такая размазня?

— Зачем ты так?

— Вот что, Керс, прекрати страдать и просиживать с Лией целыми днями. У нас хорошие целители, которые дежурят около нее круглосуточно. Если ей суждено выжить — она выживет, и будем надеяться, что все обойдется без серьезных последствий. Если ей суждено умереть — она умрет, а ты будешь жить дальше. Иди домой.

Хлопнула дверь, мерно простучали по полу каблучки, унося свою хозяйку прочь. Ее раздражение было понятным и очень болезненным. Такое же чувство у меня возникало, когда все кругом начинали интересоваться, почему я не замужем последние лет десять и почему у меня нет целой кучи отпрысков. Отсутствие постоянного спутника жизни казалось любопытствующим чуть ли не грехом. Они немедленно начинали искать во мне изъяны и находили же, черт возьми! Интересно, а почему я никак не выходила замуж, а?

Пока я лихорадочно пыталась вспомнить причину своего одиночества, в комнате появились новые персонажи. Кстати, а в какой комнате? Что я вообще здесь делаю? Я же должна была с Серым пойти в лес за травами, у меня на исходе почти все заживляющие растения!

— Как она? — спросил кто-то. Какой голос: бархатистый и чуть хриплый. Интересно, его обладатель красив?

— Без изменений.

— Иди домой, сержант, мы побудем с Лией.

— Я не могу.

— Иди, — с нажимом повторил тот же приятный голос. — Отдохни, приведи себя в норму. Иначе ее жертва будет напрасной. Ты ведь этого не хочешь?

— Не хочу, — безжизненно и глухо ответил мужчина. Мне захотелось дать ему хорошенького подзатыльника и отправить восвояси, чтобы не действовал на нервы.

В разговор вступил еще один мужчина:

— Вчера пришло сообщение из Гридина — там задержали мужчин, подходящих под разосланное вашим капитаном описание. Судя по всему, это и есть злополучные разбойники.

— И что из этого? — по-прежнему безэмоционально спросил страдалец.

— Их допросят с помощью магии на причастность к нападениям на корлинских стражников. Если вина будет доказана, их казнят.

Роди говорит, что жалость — удел слабых. Я всегда с ним спорю и сержусь: нельзя же быть таким жестоким! Он смеется и говорит, что со временем я пойму.

— Интересно, — после недолгого молчания вернулся к разговору бархатистый голос, — почему они нашлись именно сейчас? Неужели нет никакого хитрого заговора, и это просто череда несчастных случаев?

— Прошу прощения, — резко и как-то зло перебил нытик, — но мне нет никакого дела до разбойников и до всего остального. Лия лежит здесь уже неделю, и ничего не происходит!

— Идите домой, Керс, вам необходим отдых!

— Да что вы заладили все: отдых, отдых?! Я не устал, просто...

Открывается дверь, и уставший женский голос произносит:

— Зато мы устали следить и за тобой, и за Лией. Пожалей хотя бы нас с Аникой.

Страдалец сникает и, покорно бормоча слова не то извинения, не то недовольства, плетется к выходу. Как же хорошо, когда жалось не разлита в воздухе! Роди действительно прав — этот гадкий яд разрушает все остальные чувства. Оставшиеся мужчины молчат. Мне нравится эта тишина. Точно так же тихо бывает в моем доме по вечерам: я вышиваю яркими нитками у камина, а Серый лежит у моих ног и мирно дремлет. Эта тишина спокойная и одомашненная — такая же прирученная, как мое одиночество.

— Рэм, что с тобой?

— Не знаю, Эл. Наверное, я успел привязаться к этой женщине.

— За несколько дней?

— Столько произошло за эти несколько дней! Она смелая и сильная... была. А теперь вот тут лежит. Тебе не кажется это неправильным?

— Кажется. Но эта неправильность встречается сплошь и рядом.

— Мне кажется, что я устал от всех этих опасностей и смертей, — как-то неуверенно и тихо говорит красивый голос, будто эта мысль никогда не приходила ему в голову, а сейчас он удивлен безмерно. — Наверное, пора остепениться и жить нормально.

— Ты ли это говоришь, друг? Ты всегда говорил, что покой и мирная жизнь не для тебя!

— Сам себе не верю, Эл. Я никогда еще не встречал подобных женщин. Кто из наших знакомых женщин ввязался бы в схватку магов с нежитью?

— А как же Большая Энн? — со смешком уточняет кто-то.

— Ну, знаешь ли, нет на свете ничего, что испугало бы Большую Энн, особенно после литровой кружечки самогона.

— И что ты будешь делать? — после недолгой паузы спрашивает неизвестный.

— Я буду ждать. Что еще мне остается? Ждать и надеяться.

— А когда она очнется?

— Все очень просто: докажу ей, что сделаю ее счастливой.

— А как же Керс?

— Он потерял право находиться рядом.

Бедный Керс: эти заговорщики планируют лишить его любимой!

— Неужели все так серьезно?

— Да.

Интересно, о какой женщине говорил этот красивый голос со своим скептически настроенным другом? Еще и Керс к ней неровно дышит. Ловлю себя на мысли, что начинаю завидовать незнакомке, окруженной мужчинами, и проваливаюсь в блаженную темноту.

Я совершенно не помню, кто я, как меня зовут, где я живу и чем занимаюсь. Меня нет. Я просто песчинка, капелька росы на лепестке розы по утру. Темнота зовет и манит, обещает долгожданный покой и свободу. Свободен только тот, кому не за что держаться в этом мире. А за что держаться мне, если я даже имени своего не помню? Мне страшно, холодно и одиноко. Я потеряна, и долгожданная пустота все никак не приходит, не уносит эту боль.

Я плыву в омуте бесконечных надежд и страданий, поток которых тянет меня на дно. Каждый вдох дается все с большим трудом, но смерть почему-то не забирает меня. Вдруг тьма прорезается ярким светом, от которого режет глаза. Тьма недовольна, она забивается во все углы, поджидая своего часа, который обязательно настанет. Свет приходит не один — он окутывает собой тоненькую женскую фигуру, на плечи которой наброшена изысканная индирская шаль. По мановению изящной руки незнакомки свет слегка гасится, и я могу рассмотреть лицо женщины. У нее тонкий чуть длинноватый нос, маленький рот, высокие острые скулы и холодные серые глаза. Она могла бы казаться очень суровой и мрачной, если бы не притаившаяся в пронзительных льдистых глазах смешинка. Женщина улыбается мне, и ее лицо преображается совершенно: такой красавицы еще поискать.

— Здравствуй, Лия, — говорит она и протягивает мне руку, за которую я тут же хватаюсь. Тьма злится сильнее, как будто приход женщины может нарушить ее планы.

— Здравствуйте, — как зачарованная, смотрю в ее глаза и не могу оторваться ни на миг. Женщина морщит нос, как будто такое обращение ей не нравится.

— Ты меня не узнаешь?

— Нет, — мне жаль огорчать ту, что отогнала тьму и вытащила меня из омута небытия, но лгать ей я почему-то тоже не могу.

— Времени мало, по ту сторону Грани выбраться трудно. Меня сейчас поддерживает вся наша семья, Лия, — голос становится жестким и уверенным, женщина с неожиданной для такой хрупкой руки силой сжимает мое плечо и заставляет смотреть ей прямо в глаза. — Котенок, помнишь, ты была маленькой и часто болела? Я пела тебе песенку про пушистого котенка, который потерял свою маму-кошку, помнишь? Помнишь, я ругала тебя, когда ты принесла с улицы белого больного котенка? Помнишь, ты лечила его, и у тебя проснулась магия? Мы с отцом так радовались, что первым проснулся дар целителя, а не воина.

Я не хотела слушать эту незнакомку и изо всех сил пыталась вырваться из стальной хватки, но женщина, будто обезумев, не пускала меня и продолжала говорить странные вещи, терзавшие мою душу:

— Помнишь, ты радовалась, когда папа подарил тебе пони? Мне таких трудов стоило уговорить его сделать тебе такой подарок — он так трясся над нашей принцессой, хотел, чтобы ты выросла настоящей леди, а не мальчишкой-сорванцом. Помнишь, как мы с тобой шептались по ночам перед сном? Помнишь, как ты приходила ко мне, когда я вышивала у камина, поджидая папу, и садилась прямо на ковер у моих ног, неотрывно наблюдая за моей иголкой? Помнишь, девочка моя, как ты сердилась, если на завтрак готовили кашу? Помнишь наш дом, всегда полный света и смеха? Помнишь ли ты меня, Лия?!

Сердце пропустило удар. Разве можно было забыть эти глаза и эту улыбку?