Балтийский фактор

— Это всё удачно получится, — согласился со мной Ленин. — Но что тогда, делать с Троцким? Не можем же мы его просто послать лесом. Нас не поймут.

— Лесом, разумеется, нельзя. А если сибирской тайгой?

— Поясните свою мысль, — попросил Сталин, в глазах которого бегали чёртики, а губы с большим трудом удерживались от того, чтобы растянуться в улыбке, более всего походящей на хищную усмешку.

— Почему бы не поручить ему эвакуацию за пределы России Чехословацкого корпуса? Через Владивосток. А обязанности наркома по иностранным делам на это время поручить другому, более компетентному в этих вопросах товарищу.

— Мне нравится это решение, — заявил Сталин. — Как вы считаете, Владимир Ильич, справится Лев Давидович с этим заданием Совнаркома хотя бы за полгода?

— Даже не знаю, Иосиф Виссарионович, — ответил Ленин, голос которого подрагивал от с большим трудом сдерживаемого смеха. — Очень может быть, что ему и года не хватит. А за это время...

— Или султан, или ишак, — продолжил Сталин. — Решено, будет у Льва Давидовича новое назначение.

Потом посмотрел многозначительно на Ленина и спросил:

— Скажем?

— Надо сказать, — ответил Владимир Ильич, почти не раздумывая. И, повернувшись ко мне, продолжил. — Вам сейчас будет доверена секретная информация, которая пока не подлежит разглашению. В ближайшие дни начнётся перемещение правительства в Москву. Немцы подошли слишком близко, и мы не можем рисковать. Сдавать Петербург никто не собирается. Но столицу надо перенести ближе к центру страны. И секретность нужна именно для предотвращения паники.

После этого мы обсудили ещё несколько вопросов, и меня отпустили, предупредив, чтобы не опаздывал на заседание расширенной коллегии наркомата.

Как именно проходило заседание Совнаркома, на котором принимались решения, мне не известно до сих пор. Вечером на коллегии наркомата Сталин объявил о них как о свершившемся факте.

Должность Верховного Главнокомандующего упразднялась. Николай Васильевич Крыленко переводился в Народный комиссариат юстиции.

В качестве высшего органа оперативного управления обороной страны и организацией её вооружённых сил создан Высший Военный Совет Российской республики, председателем которого назначен Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, а комиссаром — Иосиф Виссарионович Сталин. В состав Совета в качестве его членов введены народный комиссар по военным и морским делам Николай Ильич Подвойский, командующий советскими войсками в Финляндской республике Михаил Степанович Свечников, главнокомандующий советскими войсками на Юге Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, а также начальники трёх управлений: оперативного, организационного и военных сообщений.

Непосредственно председателю Высшего Военного Совета подчинялись главные инспекторы артиллерии, инженеров, военно-санитарный, военно-хозяйственный и другие. На большая часть этих должностей были назначены бывшие офицеры и генералы Российской армии.

После завершения заседания коллегии ко мне подошёл Подвойский, крепко пожал руку и сообщил, что мне присвоено звание начальника корпуса.

На следующий день у меня состоялся приватный разговор с председателем Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. Я сообщил ему об организации "Финская рота", подпольно действующей в Петрограде, и назвал несколько фамилий её членов, которые узнал от Ёсту Теслёфа.

Во второй половине дня мы с Кроуном вылетели в Гельсингфорс.

.

Бывший капитан первого ранга, выборный начальник Морских сил Балтийского флота Алексей Михайлович Щастный

Ещё в феврале, выводя первую бригаду крейсеров из Ревеля, чтобы не допустить захвата кораблей немцами, я понимал, что переход в Гельсингфорс является временной мерой, способной лишь на небольшой срок оттянуть окончательное решение вопроса. Потому что немцы настигнут наш флот и здесь. И мирный договор ни в коей мере не помешает им напасть на наши корабли, вмёрзшие в лёд на рейде Гельсингфорса. Ведь в соответствии с его требованиями наших кораблей здесь быть не должно. А если мы попробуем отбиться, находясь при этом в немецкой зоне ответственности, то это будет грубым нарушением мирного договора, которое позволит немцам возобновить наступление на Петроград.

А тут ещё и Миша Свечников сообщил мне, вернувшись из Петрограда, что от успешного перехода кораблей в Кронштадт напрямую зависит не только моё высочайшее утверждение в нынешней должности, но и сама жизнь.

Я никогда не цеплялся за должность Начморси, более того, меня выбрали на неё скорее вопреки моему желанию. Потерять жизнь после событий 1904-1905 годов, когда смерть от японских снарядов приняли сотни достойнейших офицеров и адмиралов нашего флота, я тоже не слишком боялся. Бесчестье — оно намного страшнее. А что может быть хуже для русских флотоводцев, чем сдача своих кораблей врагу? Поэтому сомнений в необходимости перехода у меня не было. Даже с учётом того, что это было весьма непростой задачей.

Переход флота длиной в двести без малого морских миль только кажется простым. Не слишком сложно провести на такое расстояние бригаду однотипных кораблей. Летом. При наличии полной готовности к походу. Эскадру, в которую входят разнотипные корабли — уже намного сложнее. А флот, в составе которого сотни кораблей, большая часть которых является вспомогательными — та ещё задача. Летом в хорошую погоду, полностью укомплектованных и технически исправных.

А мне требовалось провести флот сквозь тяжёлый лёд с учётом чудовищного некомплекта личного состава, часть из которого сейчас воевала на фронтах, а другая, пожалуй, не меньшая, дезертировала. При том, что некоторые из этих кораблей уже на протяжении многих лет отстаивались у причалов, вообще ни разу не выходя в море. А у других были разобраны машины. Такого ещё не делал никто и никогда. Значит, буду первым.

Отправлять в ледовый поход весь флот одновременно было бы безумством, поэтому я разбил отправку кораблей на несколько этапов. Первыми 12 марта отправил семь самых новых и мощных кораблей, корпуса которых должны были гарантированно выдержать давление ледяных полей и крупных торосов. Четыре дредноута из первой бригады линейных кораблей: "Петропавловск", "Севастополь", "Гангут", "Полтаву" и три крейсера: "Рюрик", "Богатырь" и "Адмирал Макаров". Для обеспечения их проводки были выделены два наиболее надёжных ледокола, имевшихся в моём распоряжении: "Ермак" и "Волынец".

"Ермак", как наиболее мощный, торил дорогу, ломая лёд на пути отряда, следом двигались подчищающий за ним "Волынец" и кильватерная колонна линкоров, возглавляемая Гангутом. Замыкали колонну крейсера. Проводка осуществлялась только в дневное время. По утрам "Ермак" обходил колонну, освобождая корабли от сковавшего их за ночь льда, и движение возобновлялось.

Самые тяжёлые льды, которые не смог преодолеть даже "Ермак", встретились отряду 15 марта. В этот день ледоколам пришлось действовать в сцепке. "Ермак" взял нос "Волынца" в свой кормовой вырез и подтянул кормовой лебёдкой вплотную. Теперь ледоколы разгонялись, синхронно работая машинами, и проламывали ледяное поле своим объединённым весом. Таким образом удалось продвинуться до острова Сескар, где пришлось остановиться из-за сильного тумана.

На следующий день двигались в том же порядке, но периодически "Волынцу" приходилось отцепляться, чтобы возвращаться назад для обкалывания вмерзающих в лёд кораблей. Но Кронштадт был уже близко. Утром 17 марта "Ермак" вышел на Большой Кронштадтский рейд и начал взламывать лед в гавани. К вечеру все корабли уже стояли в Кронштадте. Для преодоления ста восьмидесяти морских миль им потребовалось пять дней.

Проводка первого каравана подтвердила моё предположение о том, что крупные военные корабли неплохо чувствуют себя даже при преодолении серьёзных льдов. Все семь добрались до Кронштадта без каких-либо повреждений, не считая, разумеется, за оные стёршуюся краску. Получив из Кронштадта радиограмму о благополучном завершении перехода, я приказал капитанам ледоколов возвращаться в Гельсингфорс и стал спешно готовить следующий отряд: линкоры второй бригады "Андрей Первозванный" и "Республика", а также два крейсера: "Баян" и "Олег".

К сожалению, отправить его сразу не получилось. Изначально в моём распоряжении было три мощных ледокола: "Ермак", "Волынец" и "Тармо". Остальные были слишком слабыми и не годились для осуществления проводки караванов в тяжёлых льдах. Вооружённым из первых трёх был только "Тармо". Вот его у меня и угнали. Капитан ледокола Хьялмара Кауппи вместе с командовавшим краснофлотцами на его борту мичманом Николаем Телегиным вступили в сговор с белогвардейским офицером Йёрё Руусу, захватили ледокол и увели его к немцам в Ревель.

Если бы просто угнали — было бы не так паскудно. Но немцы довооружили его двумя семидесятипятимиллиметровыми палубными орудиями (изначально он имел только одну сорокасемимиллиметровку) и отправили встречать возвращающиеся ледоколы. В результате "Волынец", первым вышедший из Кронштадта, успел проскочить в Гельсингфорс, а подзадержавшемуся "Ермаку" пришлось возвращаться в Кронштадт. На этом дело не закончилось. Капитан "Волынца" Юшкевич, вступил в сговор с лоцманом, доставившим на ледокол поддельный приказ о необходимости доставки в шхеры промерочной партии, под видом которой на борт поднялся отряд шюцкора. После выхода ледокола в море шюцкоровцы нейтрализовали его команду, и Юшкевич увёл "Волынца" в Ревель. Там большую часть команды посадили в концлагерь, а ледокол переименовали в "Суур Тылл".

Спустя несколько дней "Ермак" вновь вышел из Кронштадта, на этот раз не один, а в сопровождении броненосного крейсера "Рюрик". Встречи с бронированным гигантом "Тармо" не ожидал и не перенёс. Два восьмидюймовых фугасных "чемодана", выпущенных из пятидесятикалиберных орудий баковой виккерсовской башни "Рюрика", отправили его на дно раньше, чем кто-либо из членов команды мятежного ледокола смог идентифицировать неожиданно проявившуюся из снежной пелены трёхтрубную громадину.

Преграда была устранена, но время, которого оставалось так мало, было упущено — третьего апреля ввиду острова Руссарэ появилась немецкая эскадра.

Хорошо хоть, что Миша Свечников успел к концу марта полностью разгромить десятитысячную группировку в провинции Саво между озерами Пяйянне и Сайма, которой командовал генерал-майор Эрнст Лёфстрём. И теперь, перебросив одну из своих дивизий на полуостров Гангут, готовил там немцам торжественную встречу.

Я тоже выполнил всё, что ему обещал. В том, чтобы аккуратно положить на дно подводные лодки, не было ничего сложного. Так уж они устроены. Один из моряков включает заполнение балластных цистерн, после чего быстро покидает лодку через рубочный люк, задраивая его снаружи. Лодка приобретает отрицательную плавучесть и опускается на дно. При этом все внутренние помещения остаются сухими. Поднять лодку на поверхность будет потом ненамного сложнее. Водолазы закрепят к кормовой и баковой оконечностям по два заполненных водой понтона. Потом уже с поверхности понтоны нужно будет продуть сжатым воздухом, и лодка всплывёт.

С плавбазой, к сожалению, отработать таким же образом было невозможно. Поэтому её просто притопили на небольшой глубине, открыв кингстоны. Если потом судно оперативно поднять, то морская вода не успеет сильно повредить механизмы. Точно таким же образом поступили с кораблями, оставшимися в порту города Або: канонерскими лодками "Бобр" и "Гиляк", а также тральщиками "Дуло" и "Ствол".

Добровольцев для батарей на островах Эре и Руссарэ тоже нашлось достаточно. Но только матросов и кондукторов. Офицеров мне не хватало самому. Доходило до того, что некоторыми кораблями сейчас командовали механики. Тут Свечников вывернулся сам. На Эре он перевёл с Аланда бывшего подполковника Боровского, а на Руссарэ — вытребовал из Выборга другого бывшего подполковника, но уже совсем другого уровня. Борис Иванович Пересвет был старше Свечникова на четыре года и на год раньше него закончил Императорскую академию Генштаба. Познакомились они ещё в те времена и с тех пор поддерживали дружеские отношения. Опыт у этого подполковника был именно такой, какой требовался для командования морским фортом — в 1916 году он служил старшим адъютантом Моонзундской позиции, а в 1917 был начальником её штаба.

Я со своей стороны, сделал этой троице царский подарок, который мне ничего не стоил, снабдив их снятыми с притопленных кораблей радиостанциями.

Проблема с центральным островом Аландского архипелага временно разрешилась дипломатическим путём. Куусинен нашёл общий язык с бургомистром Мариехамна, потом с помощью Вацлава Вацлавовича Воровского, являющегося официальным представителем Советской России в Швеции, вышли на её правительство. После продолжительных переговоров стороны договорились о том, что северная часть архипелага сохранит свою автономию, российские войска с них будут полностью удалены, а на их место займут равные по численности контингенты финских и шведских войск.

Шведское правительство донесло это решение до Вильгельма II, и тот отложил высадку на Аланд четырнадцатого Егерского батальона. Сейчас, когда американские войска активно включились в боевые действия во Франции, лишних войск у Кайзера не имелось. Да и не очень его интересовали несколько кусочков скалистой земли в шведском подбрюшье. Другое дело — Финляндия. Вот от этого лакомого куска он точно не откажется. А если при этом ещё и удастся прихватить под шумок корабли российского флота...

Четвёртого апреля я, не дожидавшись "Ермака", отправил в Кронштадт второй отряд кораблей, дав ему в сопровождение два маломощных ледокола "Силач" и "Город Ревель". Крейсера взяли на буксир подводные лодки "Тур", "Тигр" и "Рысь". Вторая проводка оказалась даже тяжелее первой. Дрейфующие ледяные поля создавали плотные заторы, оказавшиеся непреодолимыми для "Силача" и "Города Ревель". В первый же день подводная лодка "Рысь" была сильно повреждена льдом, что вынудило её вернуться в Гельсингфорс.

Поэтому на первом этапе функции ледокола пришлось взять на себя линкору "Андрей Первозванный". Инженер-механик подводной лодки "Тур" Григорий Мартынович Трусов потом написал об этом в своих воспоминаниях: "Толстый лёд с трудом поддавался натиску морского гиганта, шедшему под всеми 25 котлами. Время от времени он останавливался, отрабатывал назад, а затем с разгона раскалывал могучими ударами ледяные торосы. Сделав это, броненосец давал протяжный гудок, означавший "Следовать за мной". Так повторялось много раз" Эскадра шла за ним крайне медленно и за три дня добралась всего лишь до острова Родскар. Там её встретил "Ермак", и дело пошло быстрее. 11 апреля корабли благополучно добрались до Кронштадта.

Теперь, когда крупные корабли были спасены, дело дошло до мелочёвки. На все корабли у меня элементарно не хватало команд, поэтому несколько тральщиков, девять эсминцев, канонерскую лодку "Грозящий", минный заградитель "Нарва", учебное судно "Память Азова" и все госпитальные суда я вынужден был оставить в Гельсингфорсе, поручив их заботам бывшего начальника Минной обороны Балтийского моря, бывшему контр-адмиралу Александру Павловичу Зеленому.