Когда цветёт багульник

— Будет тебе шампанское, не волнуйся.

А подруга в восторге тараторила:

— Вся контора на ушах. Как это тебе такого мужика завалить удалось?

Люба решила поиграть их любопытством и терпением.

— Секрет.

Та рассердилась. Что за дела, её хотят лишить рецепта счастья. Это жестоко.

— Нет, секрет секретом, но поделись на будущее с подругой рецептом, чем мужиков брать, у тебя сказочно ловко это получилось.

Люба рассмеялась:

— Каким ещё рецептом, вы там точно с ума посходили.

Тамара не поверив, запротестовала:

— Не скажи, над ним такие фурии старались и пшик. Чем же ты его опоила. Каким таким колдовским зельем не жадничай, делись.

— Тамара, Бог с тобой, каким ещё зельем?! Это отец Ванечки и Артёмки.

— Врёшь!

— Зачем?

— Вот это номер, подруга! Постой, ты ж говорила, что он погиб...

— Я так и думала, пока он нас не нашёл.

— Понятно, почему у других осечка вышла. Порядный мужик оказался, вас искал, ждал так сказать... Тогда рассказывай, как у вас сладилось. Ведь столько лет прошло.

— Лучше не бывает. Как-нибудь заеду в гости. Чаю попьём, поболтаем...

Не успела положить трубку после разговора и отойти даже на несколько шагов, как зазвонивший телефон вернул её к аппарату: "Что ещё Томка забыла уточнить?" — смеясь подняла она трубку. Но голос на другом конце совсем не принадлежал подруге. Пока врубилась и разобралась, что какая-то там "киска" раздражённая долгим отсутствием Терёхина просила передать ему её претензии, на том конце уже положили трубку. Настроение испортилось. Хотя знала, что не был он монахом, а всё равно неприятно. Только не успела Люба удивиться и поломать голову, как во вновь ожившей трубке уже общающейся мужским голосом попросили приехать в офис и зайти к мужу.

— Что за срочность?

— Вячеслав Николаевич просил.

Люба хотела спросить: "Почему он мне не позвонил сам?" Но там уже бросили трубку. "Раз просил, придётся собираться и ехать. Опять какой-нибудь сюрприз сочинил",— заторопилась она, предупредив о выезде Толю. Доехали довольно-таки быстро без пробок и злоключений. Спросив в приёмной у секретаря разрешения войти к Терёхину, открыла дверь. Кабинет был пуст. Она знала, что существует ещё комната отдыха, прячущаяся за потайной дверью кабинета. Со дня работы в офисе ей была ведома та информация. "Значит, он ждёт меня там, интересно, что за сюрприз он приготовил? Вот неугомонный".— Толкнула она с улыбкой дверь, закрывая, подыгрывая ему, глаза. А когда открыла... Остолбенела. Отнялся язык, совсем не чувствовала ног. Она нашла Терёхина, лежащего полуголым на диване, животом вниз. Над ним склонённая, в расстёгнутой кофточке, без лифчика под ней, девица, нехорошо ухмылялась Любе. Лаковая сумка, выскользнувшая из рук, наделала шум. Славка обернувшись, удивлённо поморгав, вскочил. Подхватив сумку, Люба, отлепив вросшие в ковёр ноги, пулей выскочила в приёмную и глотнув не хватающего для жизни воздуха, в коридор. Вылетевший, следом за ней в трусах Терёхин, не мало переполошивший секретаря и людей, её уже там не застал. Раздетым нестись за женщиной было глупо, и он вернулся к себе. Торопясь одеться и от этого путаясь, с трудом справляясь с выскальзывающими из пальцев пуговицами, припустил догонять, невесть, что здесь делавшую Любашу. Но ему не повезло. Машина, на которой она приехала, стояла припаркованной у входа, а её самой, след простыл. "Быстро бегает",— расстроился он. Отправив машину за ненадобностью в поместье, вернувшись к себе, дал нагоняй секретарям. Те оправдывались не понимая, что не так: "Такой шум из-за ничего. Ну впустили. Массажистка не любовница же. Что тут такого?" Не понимали парни. Славка сам понимал не больше. Вызвонить Любу мобильной связью, у него не получилось. В усадьбу она не пришла. Не засиживаясь долго на работе, Терёхин, обеспокоенный таким поворотом, заторопился домой. Но Любы к ужину он так и не дождался, не появилась она и к ночи. Не сказав ничего сыновьям и прометавшись эдак-то ночь, накрутив себя ещё, утром не выдержав, разбудил Ваню. Рассказав вкратце о вчерашнем недоразумении, ждал помощи. Отец с самого рождения при старании Любы был неоспоримым авторитетом, любое сказанное им слово или ссылка на него воспринимается сыновьями как истина в последней инстанции. Ваня всё поняв, предложил поехать на старую квартиру. Терёхин ухватившись за это вызвал машину. Поехали, но оказалось пусто. Никаких следов пребываний Любы они там не нашли. Подруга Тамара, жившая с ними на одной площадке, её не видела.

— Что там у вас случилось, что?— кричала она в след, спускающемуся за отцом Ивану.

— Ничего такого, чтоб вам было интересно,— буркнул тот.

Отец ждал его уже у машины:

— Где она ещё может быть? — умоляюще смотрел он на сына.

— Выбор — то собственно не велик, если здесь прокол, то только у бабули. Поехали.

Та не отрицала, что дочь провела у неё ночь и очень плакала.

— Утром, чуть свет уехала. Куда? Не сказала. Но имей в виду, куда-то далеко, Ваня.

— Почему ты так думаешь?

— Я сердцем почувствовала, что прощается.— Она, раздумывая вытерла уголки губ, решившись посмотрела на Славку и попросила внука:— Выйди-ка Ваня.

— Зачем?

— Мне поговорить с твоим отцом надо.

— Что ещё за новости,— Ваня вышел под своё собственное ворчание, провожающий взглядами взрослых.

— Вячеслав Николаевич, вы бы пожалели её и поберегли. Намаялась она уж достаточно из-за вас. Никакой жизни у неё бедной не было. А каково нам на всё это было смотреть. Одна ведь дочь она у нас и такая судьба. Если б не беда со страной, ещё продержались бы. Муж покойный, деткам документы выправил, грех её от людей хоть как-то прикрыли, но развал проклятущий подкосил. Всю её жизнь составляли дети. Это понятно, что когда они появляются у женщины, часть её души и сердца непременно блокируются для всего остального и отдаются им. Но ведь часть, а не как у неё всё от сих и до сих. Ничего для себя. Ведь от неё одна тень осталась. А тут, такое счастья бабе отвалилось. Ты объявился. Расцвела Любушка полевым цветком. Я обрадовалась грешным делом. Подумала, помру спокойно. Ан, нет! Не знаю, что уж у вас там произошло вчера, но плохо ей было. Горько. Так бывает бабе только в одном случае, когда она теряет любимого мужика.

— Сам пока ничего не понял. Скорее всего, недоразумение. Я не хочу и не могу её потерять. Извините, телефон. "Алло".

Доставший его мобильной связью Толя сообщил, что жена приезжала на такси, оставив для него письмо, укатила на той же машине в обратную сторону.

— Час от часу не легче. Едем Ваня.

— Пап, что там?

— Приезжала на такси, оставила письмо. Прощайся с бабулей, и поехали.

А было так: выскочив на улицу, Люба даже не заметила, что моросит дождь, и нужный при такой погоде зонт остался в машине. Про машину она тоже забыла. Задремавший водитель пропустил её и она, перебежав улицу, заскочила в первое же попавшееся на глаза кафе. Села у окна и заказала кофе. Но не притронувшись к нему долго смотрела поверх чашки. Потом в окно на промокших людей и цветные зонтики. Тяжело поднявшись на ватные ноги, добралась до метро и поехала к прудам. Побрела по усыпанным листвой дорожкам. Безмятежность парка благотворно действовала на её взвинченные сейчас нервы и хоть как-то успокаивала. Если б только она могла ни о чём не думать, просто брести через вот этот неуклюжий мостик дальше и дальше, в никуда... "Страшно. Я, наверное, сейчас нахожусь на грани безумия, не иначе. Господи, как горько, а может, быть я просто страшно устала, но с чего, ведь физически не было никакой нагрузки?" Она не торопясь, обогнула изгиб озера и пошла дальше. Дождь перестал, а усыпающие деревья и кусты капельки делали их неземными. Но сколько можно бродить. Сумерки не за горами. Ног почти не чувствовала. Сама замёрзла до негнущихся палец рук, надо на что-то решаться, сколько можно бродить, думам не будет конца. Легко сказать, но видеть его сейчас никак не хотелось. И тогда: выйдя на тропинку, ведущую из парка, пересекла дорогу и, свернув в проулок, спустилась по мокрым ступеням в маленькое кафе открытое в полуподвале, где пахло сдобой и крепким кофе. Ей радушно улыбнулся весёлый парень, показав на свободный столик. Заказав булочку и кофе, заставила себя всё это хоть остывшими, но съесть. И посидев ещё немного согревшись, решив в усадьбу не возвращаться, поехала к маме в посёлок.

Толя с письмом ждал кортеж босса у ворот. Забрав письмо, Славка, торопясь, разорвал конверт. Это было даже не письмо, а, скорее всего, записка. "Слава, дорогой! Спасибо тебе за добро, но жертвы такой принять от тебя я не могу. Это было бы не справедливо по отношению к тебе. Живи своей жизнью. С детьми я тебя разлучать не собираюсь. Ты им нужнее сейчас. Очень вас всех люблю. Люба". Прочитав такое, Терёхин растерялся. Плюхнувшись на лавочку у домика охраны, закрыл голову руками.

— Пап, что всё-таки между вами произошло, чего ты такого натворил?— подсел к нему Ваня, забирая листок. И запоздало спросив — Можно?

Терёхин кивнул, устало проговорив:

— Не знаю, всё шло так хорошо. Я ж тебе рассказывал. У меня была массажистка, может, что подумала...

— У тебя точно с этой дамой ни пуха, ни пера?

— Да упаси Бог!

— Зачем мамуля к тебе пошла, никогда ж такого не позволяла себе?

— И тем более без предварительного звонка. На неё это совсем не похоже...

— Ничего не понятно. Где-то ты лопухнулся отец. Раз непонятки такие пошли, вызывай того, кто тебе нас искал.

— Ты прав сынок. Сейчас, сейчас, минуточку... "Алло" Леонид Сергеевич, Любаша ушла. Сам ничего не пойму. Что оставила, в смысле? А, записку оставила. Ничего из неё не понять. Надо найти её. Я не просто психую, а в отключке. Жду дома, где, где? на лавочке у ворот. Понял. Толя не виноват, я сам. Уже убираюсь в дом.

Через долгих полчаса Сергеевич сообщил:

— Улетела она. Час назад.

— Куда?— вскочил с дивана Славка.

— В Сибирь.

— Самолёт готовь, мы вылетаем.

— Николаевич и я?

— А то. Всё пока непонятно.

На выезде из ворот подозвал к себе начальника охраны:

— Толя. Мы с Сергеевичем поотсутствуем. Гляди здесь в оба. Что-то всё туманно, как в мексиканском кино.

Сибирь встретила уже не хилым морозцем и белым снежком. "Несколько часов лёту и такой контраст",— подумал Славка, сбегая по лестнице. Пересев из приземлившегося лайнера в подогнанную к трапу машину, понёсся, подгоняя водителя к старым местам.

— Николаевич, а почему ты уверен, что она туда подалась. Может быть, у бывших однокурсников осталась здесь в городе?— не выдержал Леонид Сергеевич.

— Нет, она связей ни с кем из бывшего студенческого братства не поддерживала ещё тогда. В посёлке женщина жила, в библиотеке уборщицей с ней работала. Может остановиться у неё. И потом я чувствую.

— Ну, если чувствуешь, тогда конечно,— усмехнулся Сергеевич.

— Чтоб поездка пустой не была. Дела Михаил Георгиевич проверит в этом кусте. Полезны неожиданные визиты. Вот сейчас и посмотрим, что тут у нас имеется.

— Все смотреть?— уточнил зам.

— А успеешь? Вот то-то и оно. Сколько осилишь. Первым возьми то производство, откуда приходили жалобы.

Трасса не была полупустой, как это было после развала. "Много грузового транспорта и новеньких японских, корейских марок, а также наших машин. Бросаются в глаза яркие, сверкающие краской новые рейсовые автобусы. Значит, с каждым годом двигаемся вперёд и лучше живём",— отметил он. Из-за поворота выскочил и понёсся на них, сверкая золотыми звёздами на маковках синих куполов возрождённый храм. "Вот и святыни восстанавливать начали".— Проводил он его восторженными глазами. Только вот в глубине лесного великана, на таёжной дороге, ничего не менялось, там по-прежнему гнали лесовозы. Так же, как и в его время, их руль сжимали зеки. Остановившись у новой церкви построенной им по своему проекту, перекрестившись, вошёл во внутрь. "Если она добралась сюда, то непременно тут". Он не ошибся. Люба стояла с залитым слезами лицом перед старой иконой Богоматери подаренной церкви местными старожилами. Не видящими через пелену слёз глазами смотрела она на образ, что-то там шепча. "Не иначе прощения просит за ту зелёную постель",— улыбнулся обрадованный Славка, переглядываясь с Сергеевичем. Оставив полковника у входа, Терёхин прошёл к ней.

— Любонька, девочка моя, ты замёрзла. Едем домой,— обнял он сзади, напугав ничего подобного не ожидающую Любу.

Она вздрогнула и обернулась.

— Ты?

Заметивший его из ризницы батюшка, ринулся было навстречу, но застыл на полпути остановленный подающим знаки Сергеевичем. Он встал, неподалёку давая им возможность поговорить и поняв, что Терёхин примчал в такую даль именно из-за этой женщины внимательно рассматривал её.

— Объяснись, я ничего не понял,— настаивал Славка.— Даже в суде подсудимому зачитывают его вину.

— Наверное, ты прав, всё не так как-то получилось. Я пошла на поводу эмоций и ни с того начала. Вы имеете полное право Вячеслав Николаевич на детей.

— Даже так?

— И вы я знаю, их не обидите.

— Ужасно интересно, но пока не понятно.

— А так же я понимаю, что из-за них ты..., вы принудили себя терпеть моё присутствие рядом. Жить и спать с их матерью это неправильно. И... совсем не обязательно.

— Чертовщина какая-то, ты сама-то понимаешь, о чём говоришь?— развёл руками Терёхин.

— Не поминай рогатого, сын мой, ты в храме,— сделал замечание ему священник.

— Простите,— извинился, оглянувшись, Славка.— С языка слетело.

— Бог простит,— перекрестил его батюшка.

— Люба, я никак не догоняю ход твоих мыслей.— Зашептал он ей в самое ухо, понимая, что их голоса несутся аж до купола.— С чего вся эта непонятка.

— Зачем тебе заниматься сексом в кабинете, если есть дом.

— Не понял?— вытянулось лицо у него.— Мне делают массаж, лагерь оставил свою печать на спине. К зиме обострение.

— Это теперь так, оказывается, называется?— не поверила она, возмущённо развернувшись к нему.

— Да, я перед иконой поклясться тебе могу. Вот смотри!— перекрестился он.— Лежу, балдею, вдруг: трах — бах ты, глаза с куриное яйцо, сумку с пола подняла и бежать. Если б ты оглянулась, то увидела, как я в трусах и носках в приёмную выскочил следом. У народа челюсти поотпадали, а тебя и след простыл.— Забывшись, повысил голос он опять.

— Не сочиняй, я видела, она касалась тебя голой грудью. Блузка расстёгнута, а под ней ничего нет. Массажистка и без халата.— Оправдывалась Люба.

— Не знаю. Обычно вроде в халате приходила. Хотя я не замечал, и у меня на спине глаз нет. Может у неё от работы пуговицы расстегнулись.

— Ага, и у лифчика крючки тоже.

— Спроси, что полегче, только затылком я точно ничего не чувствую,— прижал он её к себе.— Любаша, идём, а то у меня ноги отваливаются. Торопился, полетел в аэропорт в лёгких полуботинках, а здесь зима в хозяйках, совсем с расстройства голову в свободное плавание пустил. Ей, Богу не с чего дуться.

Он во всю пользовался растерянностью Любы, наседая с лаской и уговорами, горячим дыханием и жаркими поцелуями осушая почерневшее от горя лицо.