Без великих потрясений

— Гидроэлектростанцию... — задумчиво покатал на языке незнакомое слово Николай, — так значит, пятьдесят рублей сразу?

— Подписывай договор и они твои, — подмигнул вербовщик.

— А что, и подпишу!

В уездном городе Николай зашел в 'Земельный Банк' и открыл счёт на своё имя. Его мечта приблизилась к нему ровно на пятьдесят рублей.

На стройке Николая определили в бетонщики. Работа конечно тяжелая, но на деревне в страду ничуть не легче. Не о всем рассказал хитрый вербовщик, ой не о всем, но всё равно у Николая после всех вычетов оставалась большая часть получки, которую он отправлял переводом в банк. А квиток перевода аккуратно складывал и прятал в потайной карман.

— Парень, эй парень! Ключ подай! — Николай завертел головой и увидел того, кто к нему обращался — бульдозерист в черной замасленной робе забрался наверх своей гороподобной машины и теперь протягивал руку указывая на оброненную железку.

День у Николая был выходной, делать было нечего, и он с интересом наблюдал, как бульдозерист подкрутил что-то внутри, с грохотом захлопнул крышку, а затем ловко спрыгнул вниз.

— Ну что уставился, агрегатом интересуешься? — он подошел к Николаю.

— Ага, интересуюсь, понять не могу, как вы один с этой махиной управляетесь? Вам случайно помощники не нужны, ну вот ключ подать, или принести чего?

— А ты что, в помощники набиваешься? Техникой интересуешься что ли? — улыбнулся человек.

— Техника оно конечно неплохо, но я не потому. Просто водитель бульдозера — она профессия такая, умственная, не лопатой махать. Тут тебе и почет, и уважение всяческое и деньги опять же.

— Здраво рассуждаешь, по-мужски, приятно слушать. Грамотный?

— А как же, все три класса отучился.

— Понятно, — улыбнулся бульдозерист, — значит, выучил азбуку и закон божий. Или ты уже закон божий не застал?

— Отчего же не застал? Нас отец Никодим учил, а у него рука, ох какая тяжелая!

— Ясно, теперь ты точно знаешь, что Земля плоская? — подмигнул собеседник.

— Шутите, мы хоть и деревня, но точно знаем, что Земля — это глобус! — со знанием произнес Николай.

— Глобус! — в глазах у бульдозериста заплясали чёртики, — Вижу, и вправду, ты человек образованный. Хорошо, если мне вдруг понадобится помощник, то я слово замолвлю. Звать тебя как?

— Николаем Прохоровым зовут, бетонщиком работаю.

— Слушай, у тебя тут такой Николай Прохоров работает, что о нем скажешь?

— А что сказать? — начальник участка задумчиво потер переносицу, — парень неплохой, работы не боится, ума трезвого. Мужики после получки гурьбой за казенкой бегут, этот ни-ни. Прижимист и деньгам цену знает. Хороший работник.

— Тогда я его у тебя заберу, — решил главный инженер, — он вроде на бульдозере хотел работать. Пускай пока учеником побудет, а скоро новую технику получим, тогда сам за рычаги сядет.

— Так у меня скоро одни китайцы останутся, — запротестовал начальник участка, — они конечно работящие и исполнительные, но тщедушные. Их же трое надо, чтобы одного Прохорова заменить. Да и не поймешь их без переводчика, лопочут что-то и улыбаются.

— Вот и учи их русскому, а Прохорова я все равно у тебя забираю.

Научиться дергать за нужные рычаги оказалось делом нетрудным. Сложнее оказалось разобраться с той хитрой механикой, что внутри пряталась, пока всё запомнишь и к каждой железке подход найдешь, то сто раз лопату свою чуть ли не с нежностью вспомнишь. Одно хорошо, может, и соображал Николай медленно, но если уж что запомнил, то хоть ночью спрашивай — расскажет всё обстоятельно и со всеми подробностями.

Вскоре посадили его на подмену — если кто заболел или выходной требовался, то он садился в кабину и работал. На совесть старался, чтобы заметили и оценили. А потом пришли с Одессы бульдозеры, новые, ещё краской пахнущие и главный инженер ему предложил — выбирай!

Стройка начала подходить к концу, всю технику, что уже оказалась не нужна погнали по железной дороге под город Псков. Начальник стройки сам вызывал к себе Николая, предложил ему постоянно работать, сказал, что такие работники им нужны. Да и прибавку в получку пообещал. Подумал Коля о капитале в банке скопленном, небольшом, и согласился. И поехал новое строительство начинать. Доехали хорошо, разве что в дороге у него полотнище чуть с бульдозера ветром не сорвало. Вот мороки было бы, сажу паровозную, липкую, оттирать — ведь не приедешь же на новое место на грязном 'агрегате'.

И на новом месте у Николая все было благополучно. Начальник не обманул, и денег выходить на руки стало больше. Прикидывал Николай, что ещё года два придется на бульдозере поработать, чтобы скопить на первый взнос достаточно. А потом вернется он на село, как хозяин, женится конечно... Все его проспекты оборвало объявление япошками войны против России.

Вскоре призвали его в армию и, как человека с техникой знакомого, определили в учебный полк, где готовили на водителя броневика. И пока его унтера на плацу и на учебном поле гоняли — война та и кончилась.

Ждал Николай увольнения из армии, но вместо того отправили его в Варшавский округ в город Ченстохов. Там он встретил германскую. Их бронеполк держали в резерве и долгое время Николай войны и не видел. Разве что несколько раз изображали ложно атаку, чтобы заставить вражеские орудия стрелять. А когда наблюдатели артиллерийские позиции засекали, с поля торопливо в тыл отступали. Настоящая война шла где-то севернее, там армии сходились не на жизнь, а на смерть. А здесь только выжидали, чем закончится схватка.

Настоящий бой, такой про какие любят писать в газетах и вспоминать ветераны, в жизни Николая был только один. Произошел он когда и на их фронте случилось большое наступление. В первые несколько дней их полк опять не трогали и они только стояли в готовности, слушая непрекращающийся рев пушек. А потом и кинули в бой. Но, наверное, где-то пошло неправильно и вместо противника их ожидала пустота. Разве что разогнали несколько обозов. А потом командир полка построил их и сказал, что германцы тоже перешли в наступление и командование надеется только на них. Что если они не удержат дорогу на Бреславль, то сто сорок тысяч душ русских пропадут зазря. И приказ сказал — 'стоять насмерть!'. А в те годы такой приказ мало кто решался отдавать.

Когда арьергард поспел к месту боя, германцы уже прошли, как ножом по маслу, через редкую цепочку наспех собранных обозных тыловиков. Пришлось с ходу вступать в бой. В тот раз им удалось заставить их отступить, но ненадолго. У германцев были расчеты вооруженные специальными винтовками с длинными стволами и они умело ими пользовались. То один, то другой броневик замирали на месте или коптили небо тонкой струйкой. Сквозь смотровую щель водителя много не увидишь, и поэтому Николай не видел целиком поле боя, а послушно следовал указаниям командира. Только из забористого мата он узнал, что они уничтожили крупнокалиберный пулемет, оказавшийся страшным противником для броневиков. Часть германцев просочилась в тыл, и наводчику пришлось сесть за пулемет в кормовой дверце, чтобы не кинули гранату сзади.

После второй отбитой атаки германцы развернули артиллерию и засыпали позиции снарядами. По броневику ударило гигантской кувалдой, он подскочил и завалился набок. Командира и наводчика положило на месте, наповал. Оглушенный, Николай кое-как выполз из под их тел, под ногами хлюпали кровь и бензин. Если бы его броневик был пулеметным, то он сгорел бы заживо — машина легла на тот борт, где была дверь. Но в артиллерийских броневиках была ещё и кормовая дверца, ударом снаряда её распахнуло настежь, в неё он и выскочил рыбкой, боясь не успеть. Отбежал подальше, упал в воронку, достал из кобуры наган солдатский и приготовился отдать жизнь подороже.

Оказалось, что пока его жизнь не нужна никому. Отдышался чуток, звон в ушах стих, и звуки боя снова вернулись к нему. Выглянул он осторожненько из воронки и обомлел — со всех сторон снаряды рвутся, фигурки людские в дыму мечутся, везде стреляют и спереди и сзади. Где здесь наши, где чужие? Куда бежать? Но вот промелькнул среди разрывов броневик, зло башенкой вертящий и сразу на душе полегчало. Значит, не все полегли.

Прижимаясь к земле, Николай побежал к бронеавтомобилю. Но не добежал — рядом с броневиком взметнулись в небо комья земли и он, дернувшись, враз задымился. Выпрямился он тогда во весь рост и огляделся. И выть ему захотелось, когда увидел он свой полк: сгоревший, разбитый и неподвижный. Наверное, что-то повредилось у него в голове и он, крепко сжав побелевшими пальцами рукоятку нагана, пошел туда, где стрельба была громче.

Его заметили слишком поздно. Первым выстрелом он убил второго номера, уже успевшего выхватить из кобуры пистолет. А когда пулеметчик недоуменно повернул голову в его сторону, то успел лишь открыть рот, прежде чем пуля завалила его набок. Первая очередь пущенная Николаем из пулемета оказалась слишком длинной и пропала даром уйдя над затылками германцев. Он зло сплюнул и перехватившись поудобнее начал короткими очередями поливать немецкую цепь. А потом он отчаянно пытался вставить новую ленту, но с незнакомым оружием у него это никак не получалось и он рычал во весь голос пытаясь захлопнуть ствольную коробку.

— Слышь, бронеход, успокойся. Дай я попробую.

Николай с изумлением обнаружил рядом с собой двух лежащих казаков.

— Мужики, вы откуда взялись? — спросил он уступая место за пулеметом.

Казаки переглянулись.

— Я же говорил — контуженный... — бросил второй казак.

В шуме сражения появился новый звук и вскоре Николай разглядел его источник — над полем боя появились самолеты. Много самолетов. Маленькие и верткие, они не бросали бомбы, но носились над самой землей, поливая всё огнем двух пулеметов. И хоть самолеты были наши, русские, Николай прижимался к земле когда рев мотора проносился над его головой, не понимая как летчики могут что-то разглядеть на такой скорости и более всего опасаясь умереть от российской пули.

Но ему было не суждено умереть от пули, ему достались два осколка уральского железа, когда русская крупнокалиберная артиллерия засыпала наступающих германцев ливнем снарядов.

Когда он очнулся, вокруг царило безмолвие. Испуганный этой тишиной он попытался сесть и снова потерял сознание.

В госпитале ему вручили солдатского Георгия. Николай понял это так, что его наградили, наверное, не за его дела, сам-то он знал, что ничего такого геройского не успел, а в память полка ихнего, героически погибшего. Наградить кого-то видно надо, а почти никого и не осталось.

По двум ранениям его и уволили из армии, как положено. Приехал Николай в город, пришел в банк, выложил деньги наградные, по ранению пособие. Ему ещё и льгота была, как фронтовику и герою. Хватило. Дал ему банк ссуду, а земля уж давно присмотрена была.

А дальше просто жизнь пошла. Женился удачно — кобыла, две коровы и швейная машинка в приданом. В тридцать первом, правда, думалось всё — конец хозяйству. Но уж сильно в тот год погода пакостной была, как могла напаскудила. Заморозки, засуха и град лишили его почти всего урожая, осталось только до весны дожить и отсеяться, а уж на платежи по ссуде и пригоршни зерна не набрать. Спасло его тогда то, что не у него одного беда была — на несколько губерний голод случился. На тот год правительство послабление сделало, и банк платеж простил.

Выстоял тогда Николай, а вот брат его старшой — нет. Собрался он уезжать от дела крестьянского ненадежного за городским рублем. Но видать стыдно стало продавать землю отцовскую чужим людям. Договорились они по-свойски, что земля отойдет Николаю, а он постепенно рассчитается с братом.

Кусок оказался шире рта, и горбатился Николай с утра до ночи, а понимал, что не хватает его сил на все. В тридцать втором он заложил тот участок, что уступил ему брат и купил трактор.

Долго выбирал, что взять: 'Путиловца' или 'Петелевца'? И названия похожи и цена почти в копейку одинаковая. Разве что у петербургского трактора на десять лошадок в двигателе поболее, но к сибиряку жатка с бороной бесплатно идут. Клюнул всё же он на посул бесплатного, и купил 'Петелевца'.

В лихолетье тридцать восьмого у него было уже пятеро детей, и потому под призыв он не попал. Правда, с горючим трудности начались, выделяли по карточке, лишний раз трактор не заведешь. Несколько раз Николаю даже пришлось втридорога покупать топливо у интенданта военного полигона, кланяться и льстить, хотя так и подмывало заехать кулаком по вороватой харе. А куда денешься? Урожай-то убирать надо!

Сгинуло смутное время, жизнь снова вернулась в привычные берега. Сначала он растил детей, а там и внуки пошли. Землю выморочную с аукциона прикупил. Новый дом поставил. А когда начали в школу приглашать, как ветерана и очевидца давних событий, то понял, что отходит его время. Пора потихоньку сыну в руки вожжи передавать. Но без присмотра не оставил, и его всё ещё гулкий голос ставил окончательное слово в семейных делах.

— Деда, проснись! Там к тебе гость из города приехал, — внучка Аленка потормошила придремавшего после обеда Николая Прокопьевича.

— Какой гость? — недовольно проворчал он, — вроде не ждем никого, может опять какой торговец? Начнет сейчас в уши патоку лить и хлам всякий всучивать.

— Нет, — уверенно сказала Аленка, — такой солидный господин, и на машине приехал красивой, как игрушечка.

— Хорошо, пойдем на него посмотрим и послушаем, — дед покряхтывая поднялся с диванчика.

— День добрый, уважаемый Николай Прокопьевич! Я представитель концерна 'Петелевские заводы' Мануйлов Николай Иванович, — элегантно одетый мужчина осторожно пожал руку старика, — рад возможности познакомиться с вами.

— Николай Иванович, тезка значит. Давайте присядем, и послушаем, зачем вашему концерну понадобился старик, — он показал гостю на кресла, а затем скомандовал любопытной внучке отирающейся у двери и старательно делающей равнодушный вид, — беги скажи матери, что у нас гость, пусть накрывает на веранде стол.

— Ну что вы, Николай Прокопьевич, — попытался отнекиваться приезжий, — я совершенно не голоден. Не стоит беспокойства.

— Не обижайте старика, — нахмурил седые брови дед Николай, — вы гость в моем доме, как не накормить? Грех!

Посидели в молчании минуту, видимо служащий концерна не знал — не будет ли неправильным, если он приступит к делу сразу, не дождавшись окончания ритуала потчевания гостя.

— Ваш сын? — поинтересовался он, показывая на большую фотографию в рамке на стене, с которой молодцевато смотрел седоватый подполковник морской пехоты.

— Мой, вот только в кого пошел не знаю. Не захотелось ему в землице, значит, ковыряться. Теперь носится со своей службой с места на место, — дед попытался нахмуриться, но гордость скользившая в речи выдавала его с головой, — недавно написал, что ему за какое-то Таити орден боевой дали.

— Гаити, деда! — раздался из коридора голос — Аленка уже успела вернуться, и не смогла удержаться, — Таити совсем в другом океане!

— Да какая разница! Главное, что за боевые заслуги — это понимать надо! — рассердился дед.