Белые Врата

— Отличное место. Думаю, не стоит нарушать традицию.

Они разбили палатку, нашлось даже немного сухостоя для небольшого костерка. Огромные звезды, такие, какие бывают только в горах. Так обманчиво близко, что, кажется, руку протяни — и вот она, звезда. С ледника ощутимо тянет холодом, от которого не спасет чахлый костерок.

— Пойдем спать, Арти. Завтра подниму тебя на рассвете. Ты должен это увидеть.

— Пойдем.

А внутри, в палатке...

— Что это, Тима?

— Это твой спальник. Теплый.

— Мы будем спать... каждый в своем спальнике?

Он пытается не улыбаться.

— А что?

— Я боюсь замерзнуть!

— Вряд ли ты замерзнешь в этом... — она гневно сверкнула глазами. — Хорошо, — встегивает молнии друг в друга. — Так подойдет?

— Да. Я предпочитаю спальник с дополнительным обогревом.

— Хм... Это редкая, эксклюзивная модель. Но тебе повезло. У меня она есть.

Все вокруг серое. Светло-серый язык ледника, темно-серые вершины, толпящиеся вокруг него. Артем с Арлетт стоят, обнявшись, ежатся на пронзительно-холодном, предутреннем ветру.

— Вот отсюда мы всегда встречали с папой рассвет.

Рассвета пока не видно. Еще минут десять, по ощущениям Артема.

— Ты скучаешь по нему?

— Ты знаешь... да. Но... я... — она смотрит куда-то вдаль — то ли размышляя, то ли подбирая слова. — Я чувствую иногда, что он как будто рядом со мной. Особенно здесь, в горах.

— Слушай, — он нагибается к ее уху, — а сегодня ночью, в палатке... он тоже был рядом? А то как-то неловко...

— Арти!!!!

— Все-все, я понял! Извини, дурак, чушь сморозил. На самом деле, я рад, что ты чувствуешь такую близость с отцом. Наверное, трудно было... когда он погиб?

— Знаешь, я как-то... с какого-то времени... просто была к этому готова. Что однажды он уйдет. В любой момент. И потом... мне кажется, он не ушел. Он как будто остался здесь, в этих горах. Я не знаю, как это объяснить... Тебе кажется это странным?

— Нет. Я понимаю.

Они стоят, обнявшись, и наблюдают великолепное действо. Эта мистерия происходит каждый день. А каждый день это великолепно, достойно оваций и рукоплесканий. Или просто молчаливого благоговения тех немногих, кто наблюдает, зная, что это стоит того.

Тонкий, неуловимый оттенок перехода серого в розовое. Все меньше серого, все больше розового. А потом... Первыми загораются острые пики, становясь в мгновение ока факелами ослепительного огня, аккомпанируя восходящему солнцу в этой творящейся на глазах у двух потрясенных зрителей симфонии света.

И серое превращается в цветное — белый массив ледника, черные, с горящими в лучах солнца вершинами горы, светло-бирюзовое небо. И над всем этим царит его величество дирижер и солист этой мистерии — солнце. В такие моменты начинаешь понимать адептов зароастризма, которые полагают, что свет есть воплощение Бога в физическом мире. Когда солнце восходит в горах, в этом нет ни малейших сомнений.

Этот рассвет стоит того, чтобы идти целый день, ночевать высоко в горах, встать затемно и... встретить его.

_________

К сожалению, Арлетт нужно возвращаться в Орлеан. Тот злосчастный поход в горы, который свел их вместе, был заключительным в цикле экспедиций. Все лето она с помощью компьютерных гениев загружала собранные данные, проводила предварительную обработку. Теперь пришло время для самого ответственного этапа — расчета и прогона этих данных на различных математических и прогностических моделях. И потом еще проанализировать данные расчетов, сделать какие-то выводы. В общем, выполнять ту самую работу, которую и делают ученые. И даже наличие суперсовременных телекоммуникационных технологий не делает возможным выполнять эту работу здесь, в Тине. Ей нужно оборудование, нужны коллеги, все это там, в этом ее Бюро. Значит, и ему придется тоже возвращаться, потому что в Орлеане ему делать совершенно нечего, об этом не может быть и речи. Да и там, дома, тоже скоро начнется сезон. Работа, туристы, группы. Все это ждет его.

— Арти... Пожалуйста... Не уезжай...

— Ален, ну подумай сама. Что мне делать в этом твоем Орлеане? Я там с ума сойду от тоски. Да и потом — у меня дома дела, работа...

— Оставайся здесь!

— Здесь?!

— Здесь, в Тине! Пожалуйста. Прошу тебя... Тебе здесь нравится, я вижу. Оставайся, живи здесь. Подожди снега, увидишь, как здесь по-настоящему красиво.

— А ты?

— А я буду приезжать. Каждые выходные. К тебе.

— Блин, Аль, это как-то неправильно...

— Скажи мне, Арти... только честно! Что случится, если ты не вернешься сейчас? Что-то страшное? Тебя кто-то ждет скоро? У тебя есть обязательства?

Он вздыхает. Она просила честно...

— Ну, если честно, то... ничего особенно страшного не случится. Но...

— Оставайся...

Убедила. Совершенно нечестными, запрещенными, но так часто практикуемыми женщинами приемами, но — убедила. И он дал себя уговорить. Потому что и сам не хотел уезжать от нее, хотел остаться здесь, в Альпах. Он еще не успел как следует познакомиться с ними. И не успел насытиться ею.

Поначалу все было здорово. Он обходил ногами все, до чего успевал дотянуться в течение светового дня. Не расставался с навигатором, проверял загруженные в прибор, скачанные с Интернета карты, отмечал свои собственные точки. Как будто он собирался окопаться в этих местах. Но пребывание в горах запускало внутри него какой-то отработанный годами механизм, и он не мешал этому механизму работать. Ходил, смотрел, делал себе пометки в навигаторе. Отмечал самые опасные с точки зрения схода лавин места. Видел, как много непохожего и, одновременно, похожего на его родные горы. И неудержимо влюблялся в эти места.

Вечерам зависал в местных кафешках или барах, кокетничая с официантками и тренируя свой хромой на обе ноги французский. По пятницам, перед приездом Арлетт, судорожно пытался ликвидировать последствия того свинарника, который он устраивал в шале в течение недели.

На выходных у них даже иногда получалось вылезти из койки. Поужинать в каком-нибудь симпатичном ресторанчике. Артем, на правах новоявленного аборигена, рассказывал Аленке местные новости. Иногда они гуляли, он показывал ей свои, только что обретенные любимые места, а она ему — свои, знакомые с детства. Им было очень легко и комфортно вдвоем.

Но неприятное накатывало постепенно, отрезвляя. Побивая мыслимые и немыслимые рекорды чуть ли не за всю климатическую историю наблюдений, в Тине, как, впрочем, и повсюду в Альпах, отсутствовал снег. Начало декабря принесло плюсовые температуры, осадки, если и выпадали, то дождем, в лучшем случае, дождем с мокрым снегом, который в настоящий снег так и не переходил. Причем там, дома, судя по рассказам Виталия, все было более чем прекрасно в плане снеговой обстановки. А вот Альпы зима старательно обходила стороной, раздавая снежинки где-то в других местах. Гостиницы, туристические компании и все прочее, из чего состоит инфраструктура горнолыжного курорта, несли убытки.

На грани убытков был и сам Артем. Жизнь на альпийском курорте весьма недешева, ведь денег у Арлетт он не брал принципиально, а платил за себя (и за нее, кстати, если выходили куда-то вдвоем) всегда сам. Еще пара недель такой жизни, и ему не на что будет покупать обратный билет. Лучше до этого не доводить.

И то, что во второй уик-энд декабря Алька не приехала в Тинь, сославшись на срочную работу, из-за которой она не успевала на ночной экспресс до Бург Сен-Морис, лишь уверило его окончательно в правильности принятого решения: надо уезжать. Снега нет, делать нечего, он здесь, как ни крути, чужой. И Аленке только мешает: ей результаты исследований надо сдавать, а она мотается к нему каждые выходные. Нет, точно. Надо уезжать. Пока еще есть деньги.

__________

— Арти, не уезжай...

Это мы проходили уже.

— Нет, Ален, я решил. У тебя дела, работа. Мне здесь заняться нечем. Тем более, видишь, тут даже обещанного тобой снега нет.

— Он обязательно выпадет!

— Аль, — он грустно усмехается, — ну не в снеге же дело, ты понимаешь...

Она какое-то время молчит, но Артем видит — не сдалась, собирается с мыслями, со словами.

— Тима, я прошу тебя... останься... до Рождества. Потом уезжай... если не передумаешь.

Если он останется до их Рождества, а это еще почти две недели... Деньги у него кончатся. А с другой стороны, если это так важно для нее... и после Рождества она его спокойно отпустит... Черт с ним, попросит один раз денег у родителей. Потом вернет. Лучше уж у родителей денег просить, чем у своей девушки.

— Хорошо, Аль... Если это так важно для тебя...

— Очень!

— Договорились.

_______________

Она знала, что он не останется с ней. Она видела таких, чувствовала. Эту внутреннюю свободу и неприрученность, шальной ветер в глазах и явное нежелание обрастать связями, отношениями. Как он торопится исчезнуть из ее жизни. Он дикий, неприручаемый зверь, и его нужно отпустить, он никогда не будет домашним, ее. Она знала это.

Логика покидала ее, когда она лежала, чувствуя на себе тяжесть его горячего тела. И на смену логике приходило лишь одно желание: не отпускать. Чтобы хотя бы еще немного, еще чуть-чуть он был с ней. На ней. В ней. Не отпускать. Не сейчас, хотя бы еще чуть-чуть. Отпустить его потом, когда-нибудь... потом.

_____________

— Артем, ты когда назад?

— После двадцать пятого.

— О, отлично.

— Соскучился, Ковалев?

— Размечтался. У нас просто сразу после новогодних событие...

— Какое?

— Регистрация.

— Какая регистрация?

— Тупишь... Успел заработать очередной сотряс?

Артем не сразу понимает, о чем говорит Виталий. А когда понимает...

— Ниху*себе...

И снова молчит. Молчит и Виталий. А потом:

— Знаешь, меня Лизка стала "папой" называть.

— Поздравляю.

Виталий беззвучно ругается. Но упрямо продолжает:

— А Таня беременна.

— Ого...

— Да! И если сын родится — я назову его Кириллом!

Литвин молчит. Пауза в разговоре снова затягивается.

— Артем! Черт, сука, ответь мне! Хоть что-нибудь скажи! Что я урод, козел, предатель и ...

— Еще вопрос, у кого сотряс, Виталь.

— Чего?

— Жизнь продолжается. И... я рад за вас.

Ковалев выдыхает.

— Спасибо, брат.

— Было бы за что. Когда точно регистрация?

Глава 19. Разнообразная.

За десять дней до Рождества в Альпы пришла зима. Пришла внезапно, уже даже и как бы неожиданно. Вернулась загулявшая хозяйка в свою вотчину. И улицы Тиня стал заполнять снег и туристы.

Те, кто, видя такую ситуацию с погодой, отменили свои рождественские поездки в Альпы, колоссально просчитались. Ну а те, кто до последнего надеялись на чудо — те были вознаграждены сполна. Непрекращающийся ни на минуту снег — а снегопад лишь иногда ослаблялся, превращаясь временами из густого потока, будто там, наверху вспороли пуховую перину, в медленный танец крупных снежинок-солисток, за три дня полностью укутал Тинь, сделав его тем, чем ему и положено быть — одним из самых продаваемых брендов: Рождественские Альпы.

Кафе, рестораны и бары наполнились разноголосыми толпами, довольные, возбужденные лица. Артема не интересовало ничего, кроме снега. Он купил себе трехдневный скипасс* и методично его выкатывал. Впрочем, его решимости после Рождества уехать это не отменяло.

Зайдя в очередную кафешку и размышляя, чего ему хочется больше — глинтвейна или горячего шоколада, он вдруг услышал... Нет, русскую речь он слышал неоднократно, но этот голос говорил не столько на русском, сколько на родном Артему языке.

— Бля, я просто не знаю, как мы будем гидовать эту банду алкашей втроем. Надо было искать кого-то на замену, хоть не из наших!

— Да кого ты найдешь накануне Нового Года! У всех гидов все с осени на новогодние расписано!

Литвин резко оборачивается.

Группа говорящих по-русски состоит из троих, двое к нему спиной, третий лицом. И лицо, блин, знакомое...

Их взгляды пересекаются, проблеск узнавания у его визави. Приглашающе кивает ему головой, Артем подходит, не раздумывая.

— Литвин?

— Он самый.

— Рад встрече!

Отвечает на крепкое рукопожатие. По всему видно, из наших, из своих, но кто?..

— Взаимно. Только, извини, не помню... Лицо знакомое, но вот имени...

— Максим. Макс Пуля. Поляков, то есть.

И имя знакомое, но вот откуда...

Макс правильно понимает сомнение, отраженное на лице Артема.

— Ты к нам на Камчатку прилетал, пару лет назад, на хели.

Точно! Камчатская белая диаспора. Эти всегда особняком, сказывается удаленность географии. Но она же — география, а еще климат и суровый дальневосточный характер, делает этих ребят одними из лучших в их деле. Артем вспоминает ту свою единственную поездку на Камчатку с целью расширения географии катания и приобретения нового опыта. Волшебные склоны и снег — им тогда повезло с погодой, купание в горячих источниках, знаменитый камчатский краб. Да, классная вышла поездка. И Макс тогда был один из гидов.

Еще раз, уже совсем иначе, с искренним удовольствием от встречи и узнавания, жмет руку Полякову.

— Здорова, Макс. Рад, рад тебя видеть! Извини, что не узнал. Просто не ожидал тебя здесь увидеть.

— Ну а где встречаться, как не здесь! — ответно улыбается ему Максим. — Здесь сейчас рай на земле.

— Точно!

— Знакомься! Ты, по-моему, не знаешь... Илюха Панин, — еще одно рукопожатие. — Маша Елизарова.

На Машу уставился не только Литвин. Как минимум, половина мужчин в этом кафе разглядывали Машу. Откровенно или исподтишка, но — смотрели. Было на что.

Истинный тип славянской красоты — рослая, статная. Яркие голубые глаза, золотисто-русая коса толщиной с руку Артема. Губы, как лепестки, ямочки на щеках от искренней улыбки.

— Так вот ты какой, Артем Литвинский... Наслышана. Рада встрече, — она протягивает ему ладонь для рукопожатия.

Какие ж гарные на Камчатщине дивчины!

— А я вот о тебе не слышал. Рад, что восполнил этот пробел в своем образовании, — неожиданно для себя Литвин изображает поцелуй руки. Его неуклюжая галантность вызывает улыбку у Маши и смех у ее спутников. Впрочем, смеются по-доброму.

— Какими судьбами тут, Артем?

— Да так... — неопределенно пожимает плечами Литвин. — Приехал... в гости.

— Классно! А мы тут попали в переплет...

— В смысле?

— Да мы привезли сюда блядских олигархов нашенских, камчатских. Типа, Альпы посмотреть, покататься. Подряжались вчетвером их пасти, а четвертый наш... накануне поездки с аппендицитом в больницу загремел. Теперь вот не знаю, как мы тут втроем с ними справимся... — Макс замолкает, смотрит внимательно на Литвинского. И потом, осторожно: — Слушай, Артем...

— Да?

— А у тебя тут... ты... Может, ты, случайно, располагаешь свободным временем?

Литвин чуть ли не ржет в голос. Вот уж чего у него в избытке за последнее время — так это свободного времени!

— А что?

— Не хочешь пойти к нам четвертым? — нерешительно спрашивает Поляков.