Белые Врата

Пролог. Непонятный.

Вокруг стелилась и клубилась белая мгла. Выла и пела свою вечную, но каждый раз новую, песню. Где-то там, в этой мгле, были Белые Врата. Ждали они его сегодня? Он не знал...

Когда они откроются? Для кого в этот раз? И откроются ли вообще? Нет ответов. Никогда нет.

И что ждет за Белыми Вратами? Одно известно точно. Каждого — свое. Библейский рай. Или ад. Ответы на все вопросы. Или — миллион новых вопросов. Боль. Или смерть. Откровение. Катарсис. Или что-то еще. Пройдите Белыми Вратами — и узнаете...

Он вдохнул густой, полный колючего снега воздух. Воздух пах. Всегда тем, чему трудно дать название. Обещанием. Ожиданием. Он оттолкнулся. С тихим шелестящим звуком лыжи заскользили вниз. В белую поющую мглу. Ждут ли его там Белые врата? Он не знал. Но он был готов пройти через них. Давно готов.

"Как давно снятся нам только белые сны,

Все иные оттенки снега замели.

Мы ослепли давно от такой белизны,

Но прозреем от черной полоски земли"

В. Высоцкий

"Самое главное — вовремя понять,

когда заканчивается экстрим и начинается полный пи*дец"

Никто не знает автора этого высказывания. Но он прав. На все 100%.

Глава 1. Печальная.

— Литвин! Литвин! Артем! — рация хрипит и надрывается, но звук ее едва слышен сквозь гудящий по всей горной чаше гул. Сквозь гудящую в голове кровь. Сквозь бьющийся в крови адреналин. — Артем, сука, ответь!

Он бы и рад ответить, но от удара дыхание сбилось, и с губ срывается лишь хрип. Так похожий на помехи в рации.

— Артем! Бля, Артем, ответь мне! Пожалуйста... — рация плохо предназначена для передачи тонких эмоций, но здесь не до эмоциональных нюансов. Голос Витальки переполняют паника. Пополам со страхом. — Темка...

И столько в нем мольбы, что не отозваться невозможно.

— Я здесь, — хрипит Артем. Шевелит руками, ногами. Охает и морщится от боли. Кажется, перелом...

— Живой!.. — орет в рацию Виталик.

— Да вроде... Где Кир?

Молчание... Лишь треск помех... Эта говорящая обо всем страшная тишина в эфире...

— Ты его вызывал?

— Да.

— Сам где?

— Да наверху я... Заякориться успел...

— Ну, ты знаешь, что делать.

— Знаю. Поехал я. Ты где?

— Я вбок уходил. Чуть зацепило, да и сам не сориентировался... приложило меня. Об дерево. Рука, кажется, сломана... Щас, откопаюсь.

— Справишься?

— Езжай вниз. Я как смогу, тоже спущусь.

_______________________

К этому невозможно привыкнуть. Они были тертые, опытные, многое повидавшие. Прожженные горным солнцем и болью от потерь тех, кто был когда-то рядом. Привычно злые и беспощадно веселые. Истово верившие, что кроме гор и снега, в мире нет ничего стоящего. Много чего знавшие об этих самых, кажется, вечных горах. И об этом самом, разном, и совершенно точно, всегда коварном снеге. И все это не значило ничего. Когда открывались Белые врата. И привыкнуть к этому невозможно.

_______________________

Ковалев побил свой личный рекорд. К тому моменту, когда Артем спустился, Виталий уже определил, где находится Кир и начал копать. Вдвоем дело пошло гораздо быстрее. Несмотря на сломанную руку Артема. Но это уже ничего не решало. Они копали осторожно, стараясь не повредить тело. Изломанное, вывернутое, с такими углами, что было ясно.... Но они проверили... Первым делом. Пульса нет.

На все у них ушел час. С того момента, как первые пласты, подмяв под себя Кирилла, пенясь и клубя, с гулом и грохотом понеслись по кулуару*.

А теперь они стояли рядом с откопанным телом. Ждали, когда подъедут спасатели. Хотя спасать уже некого. Прошедший Белыми Вратами в спасении не нуждался. А оставшимся в живых спасатели не помогут.

— А знаешь, завтра же у Лизки день рождения. Первый...

— Виталя, заткнись, а?

— А что заткнись... Ты думал, как Татьяне об этом сказать?

— Как, как... Простым русским языком. Кирилл погиб в лавине. Извини, что не я.

Они стояли, не отбрасывая тени. Полдень. 21-й век. Солнце в зените. С бирюзового бездонного неба бесстрастно взирает на происходящее внизу. На того, кто успел пройти Белыми Вратами. И на тех, кто не успел.

__________________

Горные гиды не плачут. Никогда. Не плачут, когда откапывают мертвых друзей из-под лавины. Когда говорят их женам: "Извини, что не я". Когда хоронят их на местном кладбище, унылом и бесприютном, как и все российские погосты. На кладбище им тем более неуютно, что оно находится в низине. А внизу они — как в темнице. И лишь поднимаясь наверх, они обретают свободу.

Присев на скальный выступ, смотрят на белые долины внизу. Пригубив из фляжки коньяк, они поминают ушедших друзей. И тоже не плачут. А капли на щеках... Это тают снежинки. Осыпающие их из подкравшегося на мягких лапах снегопада.

______________

Кулуар* — ложбина в склоне горы, направленная вниз по линии тока воды. Широкая в верхней части, сужается внизу.

Глава 2. Задумчивая.

— Какого хера вы туда полезли??

Глава спасателей Федорчук орет привычно. Громко. Не страшно и не грозно.

Так же привычно огрызается Ковалев.

— У нас группа коммерческая завтра. Хотели проверить.

— За*бись проверили! — хочет съехидничать шеф спасов. Получается устало.

— А было бы лучше, если б там группу туристов накрыло? — парирует Виталий.

— Было б лучше, если б ваши матери тридцать лет назад аборт сделали!

Артем молчит. Это всего лишь ритуал. Привычный. И так же по раз за разом повторяемому ритуалу Виталя пытается оправдаться. Но в этот раз у него получается зло. Потому что час назад он разговаривал с Таней Антипенко. Если это можно назвать разговором. Когда один собеседник молчит. А другой — плачет.

— Ну, одного, считайте, уже нет!

— Не передергивай! — рявкает Федорчук. Устало трет лицо. — У меня соревнования на носу, а тут вы еще....

Он обреченно машет рукой.

— Идите уже...

___________________

— Ты куда собрался?

Виталя обувается в прихожей. Молчит.

— Сегодня твоя очередь готовить, если что. И вообще, у меня рука сломана.

Ковалев разгибается.

— Я к Татьяне.

— Зачем?

— А то так непонятно?

— Непонятно.

— Плохо ей одной. Поговорить не с кем...

— Поговорить? О чем?

Виталий молчит.

— О Кирилле?

— Ну да...

— Слышь, не трави ей душу!

— Много ты понимаешь...

Помолчал и добавил:

— Я тебе там хлеба и колбасы нарезал. Бутерброды и одной рукой можно сделать.

_________________

Есть-то и не хотелось, собственно. Он лежал на кровати, в темноте. Наполненной привычными запахами нагретой ткани, пота и парафина. Все как всегда. В этой квартире не изменилась ничего. Они жили теперь с Виталей вдвоем, после того как Кирилл женился и съехал в соседний подъезд. Вот там, двумя этажами ниже, в однокомнатной квартире в одночасье стало пусто. Не стало любимого, мужа, отца.

В наушниках звучит старый, добрый и вечный "Motorhead".

Don't talk to me, I don't believe a word

Don't try to make me feel alright

О чем можно говорить, когда человека уже нет? Слова не имеют смысла. Ничего не имеет смысла. Только время. Время и терпение. Главное, не задавать себе этих неправильных лишних вопросов. Список которых начинается с "Почему?"...

Артем прибавил громкость. Привычно ныла сломанная рука. Но он все равно завтра выйдет на склон. Будет закрывающим гидом.

_____________________

Группы бывают разные. Разные люди приезжают в горы.

Те, кто, забив на все, вырывают каждый свободный день и каждый непропитый рубль для того, чтобы провести время в горах.

Те, кто разрываются. Между обязательствами в виде работы, семьи и своим хобби. Проводят часы на тематических сайтах, мониторят погоду на горнолыжных курортах. А потом, плюнув на все, срываются с места под девять снежинок на rp5.

А еще есть те, кто приезжают в горы, потому что это модно. Это тренд. Это круто — рассказывать друзьям о том, как ты отжигал на склонах, даже если на самом деле — отжигал лишь в ночном клубе на aprХs-ski*.

Их текущая группа — преимущественно как раз из последних. А что, правда, что у вас на днях завалило кого-то? Быстро нашли? А умер от чего? А лавина большая была?

Куча назойливых вопросов. Жадные любопытные взгляды на притянутую к телу, зафиксированную в повязке руку Артема. И шепот. И нельзя их послать. С их вопросами и взглядами. Потому что это клиенты. И это его с Виталием работа.

Белые гиды не плачут. Привычно злые и беспощадно веселые. Делают замечания и травят байки. Беззаботно улыбаются и сурово хмурятся. Они работают. Для тех, кого так или иначе позвали Белые врата.

_____________

AprХs-ski*(фр., рус. — апре-ски) — то, что происходит после собственно катания. Выпивка, танцы и прочее общение.

Глава 3. С неприятностями.

От неожиданности плеснул себе кипятком на руку. Выматерился. Мигнул и тут же погас свет. Из ванной выскочил голый Виталий с полотенцем в руках.

— Что это было?

— Не знаю, — качает головой. Аккуратно ставит чайник на стол.

— Что-то случилось. Ты слышал?

— Как это не слышать?

— Лавина?

— Не похоже.

Они оба одновременно подумали о том, на что это похоже. Они уже слышали раньше этот звук. Это было очень похоже на взрыв при отстреле лавины, но гораздо сильнее, громче. И ближе.

Первым нарушил молчание Артем.

— Одевайся. Пойдем, узнаем.

____________________

К месту аварии их, конечно же, никто пустил. Но слухи и так распространялись с катастрофической быстротой. Вышла из строя подстанция. Информация о том, что стало причиной отказа работы подстанции, нет. Слухи о взрыве не подтверждаются, но и не опровергаются. Точно известно только два факта. Жертв нет — это раз. Без света остался целый район — это два. А из последнего следовало то, что волновало их больше всего: встали все подъемники.

— Ну и где мы теперь будем катать? — озвучил главный вопрос Виталий.

Кабинки фуникулера неподвижно висели на тросе. Воплощенный кошмар любого горнолыжного курорта. И как теперь подниматься наверх? Это была серьезная проблема.

Нет, это было только началом серьезных проблем.

_____________________

Несмотря на то, что, судя по сообщениям по радио, восстановительные работы на подстанции ведутся полным ходом, к вечеру в поселке по-прежнему нет электричества. В квартирах стремительно холодает. Из шкафов достаются спальники. У Виталика — на "-15", у предусмотрительного Артема на "-30".

Они ужинают печеньем с холодным молоком. Позже в дверь стучится Таня Антипенко с дочкой. Говорит, что Лизе страшно в темноте. Они делают вид, что верят. Пока Лизка с упоением уничтожают остатки печенья, они при свете фонариков обсуждают сегодняшние события. Строят версии. Выдвигают гипотезы. Спорят. И это гораздо лучше, чем тягостно вспоминать ушедшего Кира. Так думает Артем.

___________________

Утро приносит новости. И опять — хуже не придумаешь.

Горящие автобусы особенно ярко видны на фоне абсолютно темного поселка. Предрассветную тишину разрывают треск и вой пламени. А потом взрывается бензин. Стоящие далеко за оцеплением люди потрясенно наблюдают за тремя догорающими автобусами. Тушить их никто даже и не пытается.

Иначе как чудом это назвать нельзя, но жертв снова нет. Люди не пострадали. Что это? Случайность? Недосмотр тех, кто это спланировал? Или такой цели не ставилось? В любом случае, от трех автобусов, которые должны были сегодня поутру ехать в аэропорт за большой группой туристов, остались лишь покореженные, обугленные остовы. Среди которых понуро бродили ребята из местной пожарной части. Им еще предстояло составлять рапорт и выяснять причины возгорания.

От происходящего волосы шевелятся на затылке. Ощущение, что все вокруг погружается в хаос. И объявленное в обед известие о том, что курорт закрывается, приносит практически облегчение. Несмотря на то, что это делает их, белых гидов Виталия Ковалева и Артема Литвинского, временно безработными. По этому поводу они покупают две бутылки коньяку.

____________________________

Запасы коньяка в местном магазине практически неисчерпаемы. А вот деньги, увы, имеют обыкновение заканчиваться. И разговор двух друзей — отчасти об этом.

— Эсэсовец к себе зовет гидом работать.

— Кто?

— Саня Семенов, ник у него такой — Эсэсовец.

— Этот... из Сибири который?

— Ну.

— Что там делать? Гор там нет.

— Судя по фото — есть. И снега много. В любом случае — что делать здесь? Все равно все закрыто.

— Ты собираешься ехать?

— Да. Других предложений нет, а жить на что-то надо. Ты со мной, Виталь?

— Нет. Останусь здесь.

— Нафига?!

Виталий сердито сопит.

— Я не могу ее оставить.

— Кого "ее"?

— Не тупи.

Артем внимательно смотрит на друга.

— Татьяну?

— Да.

— Она взрослая женщина. У нее родственники есть наверняка. И родные Кирилла. Не пропадет.

— Нет у них с Лизкой никого, как выяснилось.

— Не может такого быть. И вообще — с чего это ты взял на себя ответственность?

— С того.

Еще одно молчание.

— Понятно.

— Тем... считаешь, что я дурак?

— Не без этого.

— И подлец?

— А вот этого нет.

— Я же не виноват, что тогда она выбрала Кира.

— Никто никогда не виноват!

— Все-таки осуждаешь...

— Кто я такой...

Выпускник психологического факультета МГУ, человек вдумчивый и наблюдательный от природы, Артем, разумеется, догадывался. Не мог не догадываться. Но сознательно не позволял себе задумываться об этом. Зачем? Что изменилось бы? Двое друзей полюбили одну и ту же девушку, а выбрать она могла только одного, сделав другого — несчастным. Бывает, это жизнь. Что изменилось бы от того, что он сказал бы Виталию, что знает о его чувствах к Тане? Его сочувствие Ковалеву без надобности, остальное — лишний повод для неловкости. И поэтому, молчание — золото...

— И кому станет от этого легче?

Ковалев вздыхает.

— Никому.

— Тогда зачем?!

— Я не могу по-другому.

— Ясно, — Артем понимает — переубеждать бесполезно. — На что будешь жить?

Виталий вздыхает еще раз. В этом вздохе — облегчение от того, что не пришлось спорить с Артемом, пополам со смущением.

— У Федорчука место есть...

— В "спасы" пойдешь?

— А что делать? Зато работа постоянная, МЧС, все дела...

— Вы же с дядей Федором друг друга убьете.

— Ничего, я буду сдерживаться.

— Ну, ты взрослый, тебе виднее...

На какое-то время между друзьями повисает молчание. И потом Виталий решается задать мучающий его вопрос.

— Считаешь, что я... предаю Кирилла?

— Нет, Виталь. Это что угодно, только не предательство. Я же вижу... Ты себя рвешь этим. И это — только начало. Будет только хуже. Если ты кого и предаешь — то только себя.

— С этим я справлюсь, — он криво усмехается. — Спасибо, что понял. Не осудил.

— Когда я тебя осуждал?

Глава 4. Дорожная

Сибирь-матушка встречает его как мачеха. Холодом и бураном. На летном поле непроглядная тьма, которую прорезают росчерки белых трассирующих снежных зарядов. Кажется, что темнота вокруг полна свирепых духов, которые носятся и воют, исполняя ритуальный танец.

Буранов он видел предостаточно, но этот — иной. Чужой. Чужая земля. Его ждут чужие горы. И дует на самом деле — сильно. Ветер жалит и почти сбивает с ног, пока они ждут автобус, который должен доставить пассажиров от самолета к зданию аэропорта. Артем запоздало изумляется мастерству пилотов или их везению. Или — и тому, и другому. И заодно, вспоминает одну из версий происхождения названия "Сибирь". Тюркское сибэр — "мети, подметай". Место, где метели и бураны метут постоянно. Воистину — так.

А потом он долго едет на такси. Часов шесть, а то — и все восемь. Смотреть за окном не на что, бесконечное белое мельтешение. Но снега — действительно много. Хотя водитель утверждает, что снега в этом году мало. Что же бывает, когда его много? А потом он все-таки проваливается в сон. За годы работы гидом и частых разъездов он обзавелся полезной привычкой засыпать практически в любой ситуации. Было бы куда притулить голову.

________________________

Как бы ни было утомительно и длительно его путешествие, оно все же закончилось.

Его ждут, его встречают. Саня Семенов, он же — Эсэсовец, руководитель, если можно так сказать, сего проекта, местный "начальник Камчатки" — симпатичный обаятельный шатен, говорливый весельчак. Здороваются, обнимаются, Саня помогает ему разгрузить вещи, донести их до здания шале, а потом — до комнаты.

— Голодный?

— Не знаю. Наверное. Но сначала — коньяк. Укачало меня в дороге

— Не вопрос! Пойдем в кают-компанию. Народ там уже вовсю бухает.

______________________________

— Граждане отдыхающие! — у Сани голос достаточно громкий, и поэтому шум и веселье в кают-компании быстро стихают. — Прошу любить и жаловать! Многие знают, ну, а те, кто не знают — это широко известный... — "В узких кругах" — с усмешкой вставляет Артем, — white guide со всеми причитающимися корками и прибамбасами — Артем Литвинский. Он же Литвин. Можно же тебя так называть?

— Можно, — кивает Артем. Улыбается. — Всем привет.

Все идет своим обычным чередом. Коньяк — за знакомство. Потом еще — за прибытие. Исподволь знакомится с ребятами. Спокойно дает всем, со своей стороны, рассмотреть себя. Пусть смотрят, ему не жалко. Было бы на что.

Артема собственная наружность мало волновала. Вот физическая кондиция — очень, ибо его собственное тело было его рабочим инструментом, возможностью добывания средств к существованию. И поэтому — ему было фиолетово, кем его считают — блондином или брюнетом, симпатичным или не очень. Главное — как он мог катить. А он мог. Еще как.

На самом деле, Артем был скорее рыжеватым шатеном. Приятное открытое лицо, внимательные серо-голубые глаза. При том, что его никто бы не назвал писаным красавцем, люди к нему тянулись. То ли давал себя знать диплом выпускника психологического факультета, обеспечивший ему умение правильно общаться с самыми разными людьми, то ли — природное обаяние. Душой любой компании он не был, но и в одиночестве редко оставался. А еще Артем был интересным собеседником, при желании — мог и умел рассказывать. А ему было что рассказать, даже более чем.

Если ко всему этому добавить тело: с его точки зрения — строго функциональное, а с иных точек зрения — стройное, но со всеми причитающимися рельефами, и, поэтому — весьма привлекательное, то надо ли отдельно упоминать, что вниманием девушек Артем никогда не был обделен. При том, что сам он никогда не стремился активно навязывать свое общество, именно это его джентльменское поведение вкупе со всеми вышеперечисленными достоинствами привлекало девушек больше всего.

Хотя компания подобралась преимущественно мужская, пара-тройка дам все же присутствовала. Правда, симпатичных среди них не было. Это был факт, поначалу весьма удручавший Артема. Среди их катальной тусовки девушек было немного, а симпатичных — и того меньше. Потом он смирился. В койке — какая, собственно, разница...

— Ну, все! — хлопает в ладони Саня. — В люлю — и баиньки. Завтра подъем в семь, выезд — в восемь. Проспавших ждать не будем.

Глава 5. Ознакомительная.

Утро. Раннее, но от того не менее суматошное. Когда более дюжины человек просыпаются одновременно, и им всем надо в туалет, душ, позавтракать и нацепить на себе кучу объемного снаряжения, включая, помимо катальной одежды, еще и шлемы, рюкзаки и прочее... А еще кто-то не выспался и оттого — зол, кто-то мрачен с похмелья, а кто-то бодр и громогласен, как борзая в начале охоты. На что это похоже?

"Это чем-то похоже на спорт, чем-то на казино,

Чем-то на караван-сарай, чем-то — на отряды Махно".

Местный "Махно" Саня Семенов успевает все — позавтракать сам, проконтролировать, как собрали сухой паек, как экипирован народ, чтобы выгнали на улицу ратрак*. И при этом торопит и подгоняет всех.

Выезжают затемно. Путь на вершину занимает почти час. Опытные катальщики практически сразу начинают клевать носом — вокруг пока еще совсем непроглядная темень, синий ратрак медленно ползет вверх, мягко раскачиваясь на ходу — все условия для того, чтобы досмотреть последние сладкие утренние сны.

Артем с Саней склонились над GPS-навигатором, Саша пытается пока так, вслепую, основываясь лишь на одних треках навигатора, провести новому гиду первую рекогносцировку на местности.

Ратрак неспешно, басовито урча, карабкается в гору, пытаясь успеть на плато раньше встающего солнца. Но солнце обогнать невозможно.

________________________

Вы видели, как встает солнце в горах? Увы, слова бессильны передать... Как предчувствие рассвета заставляет благоговейно замолкать даже самых прожжённых циников... Как первые лучи солнца ласково целуют вершины. Красят их в самые нежные, какие есть у природы, цвета — розовый, золотистый. Как зажигаются первые искры в пока еще тускло-сером снеге. И как вспыхивает мгновенно все это снежное безмолвие, превращаясь в ослепительно-белое, сверкающее миллиардами огней снежное великолепие. В белом цвете — есть все, вся радуга, все цвета. В белом снеге отражается все великолепие мира. Солнце взошло.

________________________

Высоты окружающих вершин, экспозиция склонов, роза ветров, состояние снега. Вопросы, ответы. Разговоры с водителем ратрака о техническом состоянии вверенного его заботам пятитонного "малыша". "Проходимость" тех или иных маршрутов в разное время года и в разных погодных условиях. Начинается привычная и рутинная работа.

Впрочем — Артему интересно, а Саня доволен. Понимает — ему повезло. Удалось привлечь в свой проект достаточно известного в своих кругах профессионала, который к тому еще и человек спокойный, адекватный, без "звездной болезни". Прекрасно разбирается в технике, быстро ориентируется на местности.

Спустя неделю Семенов уезжает — у него дела, на нем — все это хлопотное хозяйство. Уезжает спокойно, в полной уверенности, что Артем со всем справится. Впрочем, так оно и происходит.

_______________________

Недели идут за неделями. Приезжают разные группы. География гостей богатая. Артем легко и спокойно ладит со всеми. За исключением местного кота Пиночета, который объявил кровавую вендетту Артему и его горнолыжными ботинкам. Мышей, падла, не ловит, а вот в ботинки нассать — это завсегда пожалуйста. Приходится зорко следить за тем, что комната была постоянно заперта.

Весь огромный регион катания теперь у него в навигаторах. В модном навороченном последней модели Garmin'е и внутреннем, который в голове. Последний — всегда с ним и практически никогда не подводит.

Артем все больше и больше убеждается в том, что принял правильное решение — приехать сюда. Разговоры с Виталей только подтверждают его уверенность. Там, в родных горах — все под замком. Спасатели по привычке, дежурно отстреливают лавины, но — подъемники стоят, туристов нет. Артем спрашивает про Федорчука, про Татьяну. Федорчук — козел, у Тани с Лизой все в порядке. О главном, о том, что заставило Ковалева остаться там, не уехать вместе с другом, они не говорят. Какой в этом смысл?

______________________________

Очередная группа. Сибиряки пополам с москвичами. Приехали почти одновременно. Артем их не встречал — помогал Максу, водителю ратрака, в гараже — на тракторе потек топливный шланг, чинили подручными средствами. Гостей встречала Люська — их, с позволения сказать, хостесс, вредная, взбалмошная, но в душе добрая. Просто жизнь к ней была в свое время... весьма неласкова.

Артем зашел в кают-компанию уже после ужина, когда гости сытые, довольные и даже слегка пьяные, вовсю знакомятся друг с другом, травят байки, перебивая и не особо слушая друг друга.

Впрочем, появление Артема не проходит незамеченным.

— А вот и наш г-и-и-и-и-и-ид... — ехидно тянет Люська. — Где шлялся? Тебя вон гости наши ждут-дожидаются, жаждут припасть на грудь. Фу-у-у-у... Чем о тебя так воняет?!

— Дизелем и трудовым потом. Зато Синяк на ходу, — и, обращаясь к гостям: — Всем — добрый вечер! Сейчас отмоюсь от дизеля и вернусь. И можно будет на грудь припадать, если у кого есть желание.

— Есть! — звонко отвечает ему не совсем трезвый женский голос из толпы за столом. Артем особо не вглядывается — кто это там такой активный. Потом разберемся.

____________

Ратрак* — специальная снегоуплотнительная машина на гусеничном ходу, используемая для подготовки горнолыжных склонов и лыжных трасс. Также ратраки могут использоваться для транспортировки или спасательных работ в соответствующей местности.

Глава 6. С пародией на романтику и философию.

Метелило и вьюжило, как и положено в это время года в этих краях. Зато снегу было — по самое "не могу", зачем и приезжали сюда, собственно, испачканные большими городами люди. В глушь, в Сибирь, в недра этой извечной страшилки для всех свободомыслящих людей России, в это Богом забытое место. В надежде, как это ни странно, обрести именно свободу. И обретали. И понимали — не забыл Бог эти места. Он здесь.

Уже второй день они укатывали очередную группу гостей по пушистому мягкому снегу. Гости валились от усталости с ног, но остановиться не могли. По вечерам в шале рано становилось тихо — день, полный адреналинового кайфа, морозного воздуха пополам со снегом, бани со знатными вениками и паром кедрового масла, сытного ужина, действовал похлеще самого убойного наркоза.

Артем собирался в душ. Душевые в шале были общие, на четыре лейки, разделенные перегородками с занавесками. Никто никого не стеснялся — после таких физических нагрузок мысли были сплошь чисты, как снег, который они бороздили днем. Обычно старались по возможности в душевых обретаться с учетом гендерной составляющей. Впрочем — когда как. Ну а сейчас желающих уже и не было вовсе. Укатавшись до дрожи в ногах, постояльцы спали, чтобы быть готовыми к завтрашним подвигам.

Однако, не все. Распахнутая в душевую дверь явила глазам Артема обнаженную девичью фигуру. Умеренно быстрое движение полотенцем, он успел отметить, что и полотенце, и тело — сухие. Значит — только собирается принимать душ.

— Извини. Я думал, все уже помылись и спят. Я... попозже тогда.

— Дело твое, — деланно-равнодушное пожимание плечами, тем не менее, изящно. — Мне ты не мешаешь.

И полотенце расчетливо вешается обратно на крючок. И она так же расчетливо поворачивается спиной, тянется за стоящей на раковине косметичкой с душевыми принадлежностями.

И хорошо, что отвернулась. Нет, он не смутился. Просто вид сзади был определенно лучше. Зачетная корма, упругая, подтянутая. Да и ноги хороши. А вот спереди угнетало отсутствие сисек и нос, который лишь чуть уступал габаритами знаменитому шнобелю Гоши Куценко. Зато сзади... Нет, определенно лучше. Неожиданно дал себя знать трехмесячный целибат. Это... как ее... Вероника. Та самая, которая в вечер приезда, набравшись коньяку, жаждала припасть ему на грудь. И припадала, если он ничего не путает. А, может, и путает — тогда к нему кто только на грудь ни припадал, включая Люську.

Она снова поворачивается. Раскрепощенная девушка, наготы собственной ну нисколечко не стесняется. Эх, жаль, что сисек нет...

— Ты пойдешь в душ? Или боишься?

Артем отвечает ей улыбкой и стягивает через голову футболку. И, поскольку Вероника не демонстрирует намерения скрыться за занавеской, а, наоборот, в ее взгляде присутствует явное желание досмотреть представление до конца, за футболкой следуют штаны и трусы.

Ресницы дрогнули, губы приоткрылись. Видимо, осмотр удовлетворил ожидания. А то и вовсе превзошел. Учитывая, что голова головой, а физиология здорового молодого мужчины устроена так, что на обнаженное женское тело проявляется весьма очевидная реакция. Которая совсем очевидна, если мужчина в этот момент обнажен.

Краткий по времени, но достаточно насыщенный по эмоциям поединок взглядов. Первым нарушает затянувшееся молчание Артем.

— Если что, спинку мне потрешь?

— Если что — потру... и не только спинку, пожалуй.

Если это не приглашение к сексу, то он полный дурак. Однако, не здесь же. И он шагает под лейку душа, включая напор воды на полную. Надо вымыться особенно тщательно. Он — оптимист.

___________________

Дверь в его комнату отворилась спустя десять минут после того, как он лег в кровать.

— Артем... ты спишь?

— Я надеюсь, ты спрашиваешь только затем, чтобы услышать мой голос и на слух определить, где именно кровать.

Тихий смешок, и спустя пару мгновений, в кромешной темноте, матрас чуть скрипнул под весом еще одного тела. Для того, что должно было случиться, свет был не нужен. А учитывая ряд обстоятельств — это было даже милосердно.

— Итак? — ее дыхание шевелит волосы на его виске. — Что тебе потереть?

— Абсолютно все! — а на ощупь попка еще лучше, чем на вид. — Можешь тереть все, что тебе хочется. Я голый.

— Не слишком самонадеянно с твоей стороны?

— Нет, — ему надоедает разговор, и губы можно использовать совсем по-другому. В комнате становится тихо. А через какое-то время тишина сменяется стонами, а затем — влажным ритмичным звуком древнего, как мир, акта единения женщины и мужчины.

___________________

— Ты видел, кто приезжает на следующей неделе? — они сидят с Люськой в комнате, выделенной под офис. Хостесс изучает информацию о заездах в компьютере, Артем проверяет лавинные датчики. Он перестраховщик, Виталий ему об этом твердил, и не раз. Зато еще живой, а это, что ни говори, аргумент.

— Кто? — Артем не отрывается от своего занятия.

— Вероника Матеева.

— Кто это? — все так же методично включая и выключая датчики, проверяя наличие ответного писка, который, возможно, когда-нибудь может спасти кому-то жизнь.

— Ну, Вероника!

— Ну, Люся!

Людмила раздраженно фыркает.

— Неужели не помнишь? А она так на тебя неприкрыто вешалась.

— На меня многие вешаются — работа такая. Но я понял, о ком ты.

— Понял он! Вы мне полночи спать не давали своими "ааааах" и "ооооо"!

— Во-первых, — Артем укладывает последний датчик, закрывает коробку, — завидовать нехорошо. А во-вторых, секс-услуги входят в прайс.

— Ну, надо же! Какое служебное рвение!

Артем усмехается, прищурив один глаз.

— Тебе об этом прекрасно известно. И ведешь себя так же...

В Артема летит скрепленная пачка каких-то счет-фактур.

— Ты скотина, Литвин!

— Да ладно тебе! Я ж тебя разве осуждаю! Приезжает куча мужиков, есть из чего выбирать. Пользуйся моментом.

Люда подбирает с пола документы.

— Что будешь делать с Вероникой?

— Как обычно. Как и всех — катать, развлекать.

— Развлекать в койке?

— Как масть ляжет.

— Ты циник, Литвин. Девушка на тебя неровно дышит, вон, ради тебя едет, две недели же назад была. Явно по твою душеньку. Чтобы припасть на грудь.

— Я все понял, — Артем встает, потягивается до хруста в плечах. Подходит к окну. — Опять метет. Пошел-ка я спать, пожалуй. Грудь должна отдохнуть. Завтра будет непростой день.

________________

— Темка, ты скучал по мне?

— Конечно.

— Сильно?

— Сильно.

— Насколько... сильно? — пальцы пытаются проверить степень "скучания". Артем отводит ее руку.

— Вероника, ну не здесь же.

— А где?

Он давит вздох.

— Как обычно.

— У тебя?

— Да.

— Жди меня, Темочка.

— Хорошо.

Залог общения с людьми — говорить им то, что они хотят услышать. До тех пор, пока это не противоречит твоим собственным интересам. К тому же — он уже смирился с отсутствием рельефа во фронтальной проекции. А в койке она темпераментная и не ленивая.

________________

— Вероника, — он наконец-то может говорить, продышался, — почему ты не остановилась? Я же просил!

— Я хотела... так.

— Спасибо, конечно... Но я кончил, и вряд ли сегодня на что-то еще годен.

— Ничего страшного, — расчетливо-великодушно.

Ну да, конечно. Больше всего ему сейчас хочется отвернуться лицом к стене и заснуть. Но он знает, что так не сделает. Раз уж так получилось...

— Давай я тоже... тебя...

— Это не обязательно, — торопливо и с надеждой. Он вздыхает — все-таки не может сдержаться. Хорошо, что темно, и не видно выражения его лица.

— Ника, хорош спорить. Ложись на спину.

Помог его опыт и ее темперамент. А ведь еще пара минут — и он бы сознался в том, что не в состоянии ее удовлетворить. Но все-таки — получилось. Ее оргазму он радовался даже больше, чем своему. Потому что глаза уже слипались.

— Темка... спасибо... так классно было.

— Пожалуйста, — ладонью давит зевок. Но через минуту уже спит. Вероника заботливо прикрывает его плечи одеялом. Вздыхает. И одевшись в темноте наощупь, уходит в свой номер.

Глава 7. Назидательная.

Буран продолжается уже третью неделю. То утихая, то снова набирая силу. Им это только на руку — чем больше сейчас выпадет снега, тем дольше продлится сезон. Но условия сложные, Артем предельно собран и серьезен. Сейчас, как никогда, он понимает, что напрасно не настоял на втором, закрывающем гиде. Саня отмахнулся тогда, при первом разговоре, отмахивался и потом, когда Артем поднимал эту тему. Дескать, что может случиться, лавины здесь сходят раз в тридцать лет, горы средневысотные, и так далее, и тому подобное. И Артем не спорил — Саня ведь вырос в этих горах, ему лучше знать.

А вот сейчас ему ох как не хватало второго. Если уж совсем честно, то ему не хватало Ковалева. Видимость нулевая, ветер сильнейший. Да еще группа так себе по уровню катания. Артем чувствовал себя пастушьей собакой, дожидаясь и собирая свою группу после каждого спуска. И поминал недобрым словом Саню.

Крайний спуск. Ребята спускаются к ожидающему ратраку. Третий, четвертый, пятый... Шестой слетает кубарем. Все уже порядком устали, кататься по глубокому пухлому снегу — это тоже надо уметь, а умели не все. Буран усиливается, все, надо на базу. Девятый, десятый... Допиваются остатки коньяка из фляжек у самых рачительных или самых забывчивых. Народ делится впечатлениями.

Так, вроде все собрались. Лязгают двери пассажирской кабины ратрака. Ой, черт, не все.

— Вероника!

Эхом перекрикиваются, повторяя ее имя, но уже очевидно — Вероника не спустилась. Хочется верить — еще не спустилась.

— Десять минут ждем, — командует Артем. А сам отходит в сторону и начинает вызывать ее по рации. И опять эта говорящая о многом тишина в эфире.

Отведенные десять минут проходят при почти смолкших разговорах и в напряженных взглядах вверх по склону. Тишина. Никого. И темнеет. С каждой минутой.

Дорого время в горах, ох, как дорого.

— Так, минуту внимания!

Группа быстро и молча собирается вокруг гида.

— У нас внештатная ситуация. Имеем потерявшегося. И, возможно, пострадавшего. Поэтому сейчас грузитесь в ратрак...

— А Вероника?! — возмущается кто-то. — Мы же не можем уехать без нее!

— Я — говорю. Вы слушаете!

С Литвином не принято спорить. Его слушают — внимательно и молча.

— Ратрак вывезет вас на свой след. По следу спускаетесь вниз пешком. Отсюда до шале — полчаса умеренно бодрым шагом. Дорожка плотная, проваливаться не будете, заблудиться невозможно. Всем ясно?

— А ты?

— А я останусь здесь, с ратраком. Будем искать Веронику. Ратрак мне нужен для эвакуации. Мало ли что. Не исключено, что она травмирована. Вопросы есть?

Молчание. Вопросов нет, стало быть.

— Хорошо. Еще одно. Мне нужна пара добровольцев. Если придется действительно снимать ее с горы. Борис?

— Конечно, — кивает рослый сноубордист. По этому принципу Артем и выбирал, собственно. Обводит взглядом группу. Так, и вот этот тоже лось здоровенный. Как же его зовут?..

— Вань, ты как, согласен?

— Согласен, — кивает тот. — Только я Миша.

— Отлично. Так, все, грузитесь, — обращается к водителю ратрака: — Макс, выгрузишь ребят, кроме Бори и Миши, и едем наверх. Там я уезжаю искать, а вы ждете моего сигнала по рации.

— Артем, — нерешительно спрашивает Борис, — может мы с тобой?.. Поможем?

— У вас есть опыт спасательных операций в горах?

— Ээээ. Нет, собственно, но...

Ему только не хватает еще пары "потеряшек". Нет уж, лучше он сам, учитывая погодные условия.

— Тогда не нужно. Ждите в ратраке. Ваша помощь может понадобиться, когда я ее найду.

_____________

Пока поднялись наверх, почти стемнело. Ветер еще не сбивает с ног, но сильный. И следы почти наполовину замело. Артем стоял на вершине и слушал. Рокот двигателя стоявшего в отдалении ратрака, свист ветра, треск помех в рации. И еще — свой внутренний голос. Ошибаться нельзя. Второго шанса не будет. Если он сейчас выберет не тот след, по которому будет спускаться...Учитывая близкую темноту и буран — еще одной попытки у него не будет. А это значит — спасательную операцию откладываем до завтра. А завтра следов уже не будет — буран отутюжит все. И как перенесет Вероника холодную ночевку на горе? И вообще — в каком она состоянии, если в рацию не отвечает? Ничего не ясно, кроме одного — ошибаться нельзя.

Вздохнул, последний взгляд в затянутое облаками небо. И вдруг в просвете мелькнула одинокая звезда. Артем решительно оттолкнулся и поехал по группе средних следов. Несмотря на то, что логичнее было рвануть по крайнему правому — Вероника явно отбилась от основной группы и потерялась. Но ему отчего-то казалось...

И правильно казалось. Крайний правый след вскоре вернулся в основную группу. А вот примерно в середине спуска один след стал уходить в сторону. И Артем покатил по нему.

Так и есть. Впереди темнел лес, не очень густой, но там скальные сбросы. И уже совсем нет света, темнота почти чернильная. Включил фонарик, потом выключил. Толку от него ноль. Потом снова включил. Может быть, Ника увидит свет? Посвистел, покричал — бесполезно. Ветер не перекричать. Стал осторожно спускаться, самое главное — не потерять след.

Кричат или ему показалось? Крикнул в ответ. Нет, не показалось! Поехал уже на голос. И вот, наконец-то... Как хорошо, что у нее такая яркая апельсиновая куртка.

Это было бы смешно, когда бы не было так грустно и опасно. Судя по всему, прыгнула, и прыгнула неудачно. Влетела в березовую рогатину, да так и застряла в ней сноубордом. Выбраться никак, учитывая общую крутизну склона, вот и висит вниз головой. И, судя по положению ног, не исключена травма. Вот же черт!

— Артем!..

— Тихо! — первым делом нужно освободить ноги. Трещит верхним стрепом, одна нога — есть, теперь надо поддерживать ее, чтобы не упала.

— Темочка... — ее пальцы судорожно хватают его за то, что попадется — край его куртки, объемный карман на штанах. Всхлипывает. — Темочка, ты пришел за мной...

— Ника, тихо! Пожалуйста, не мешай мне! — одной рукой второй стреп, другой придерживает ее. Наконец-то.

Сползает по склону, принимает ее на себя, стараясь, чтобы ноги не были задеты. Неизвестно, что там?..

— Темочка, Темочка, Темка... — руки на шею, лицом в куртку. Ревет. Нет, не ревет. Это уже истерика.

— Тихо, тихо... что с ногой, Ника?

— Темочкаааааа...Я так боялаааась... что меня никто не найдееет... и я туууут...

— Ника! Я же здесь! Успокойся! Ну?! — пытается заглянуть ей в лицо. — Что с ногами? Больно?

— Я боялась, — судорожные всхлипы, — что никто за мной не придет...А я не могла... не дотягивалась... и думала... что я тут умрууууу...

— Вероника!!! — истерику надо прекращать, время дорого в горах. — Я здесь! Я приехал за тобой. И нам теперь надо как-то выбираться. А для этого скажи мне, девочка: что с ногами?! Болит? Где болит?

— Ты пришел за мной... Темка... Темочка... — и снова ревет ему в куртку. Так продолжаться не может.

— Ника! — отодвинулся от нее, пальцами приподнял за подбородок. Зареванная, ресницы в сосульках, потеки туши. И глаза — совершенно безумный взгляд.

С размаху, не сильно, но хлестко и весомо. У нее дернулась голова. Из глаз снова градом — слезы.

— Успокойся, — тихо, не отрывая взгляда. — Пожалуйста, Ника. Ус-по-кой-ся. Я здесь. Все будет в порядке. Нам надо выбираться. Ты же хочешь выбраться?

Медленно кивает. Губы дрожат. Вздохнул, притянул к себе. Дал возможность еще поплакать. Уже тихо, успокаиваясь. Но все равно — недолго. Время в горах — золотое.

— Ника, хорошая моя, посмотри на меня?

Смотрит послушно.

— А теперь скажи мне — где больно?

Она вздыхает тихонько.

— Левая. Колено. И... голеностоп, кажется. Но в ботинке трудно понять. Хотя вроде бы...

— Понятно, — кивает Артем, — висела вниз головой. Кровь отлила, занемело. Сейчас видно будет. Я пощупаю, посмотрю, ладно?

Плохо. И колено — плохо. И голеностоп — еще хуже. Все болезненно при нажатии.

Ослабил, как мог, шнуровку на мягком сноубордическом ботинке. Даже если нога опухнет, снять все равно можно будет. Теперь иммобилизация. Укоротил свои телескопические палки, достал из рюкзака эластичный бинт. Хорошо, что Ника почти успокоилась и не мешала ему.

— Шину наложу, хорошо? На всякий случай надо ногу зафиксировать.

— Хорошо, — всхлипнула она.

Ну вот, шина наложена. Теперь можно подумать об эвакуации.

Попытка вызвать Макса по рации провалилась. Низина, рация не пробивает. Надо подняться наверх.

Десять минут уговаривал Нику отпустить его. Клялся, что вернется, обещал, как мог, пригрозил еще одной пощечиной. Ушел, оставив ее снова в слезах. Зато с парой таблеток обезболивающего, термосом с остатками чая и половиной плитки темного "RitterSport". Полчаса — путь наверх через пургу, по пояс в снегу. Устал адски, хорошо, рация сработала уже на половине пути до вершины.

Макс был готов, "на парах". Объяснил ему месторасположение на словах, контрольно продиктовал координаты по GPS. Теперь назад, к Нике.

Почти успокоилась. Сидит, тихо поскуливая, баюкая травмированную ногу.

— Сильно болит? — присел рядом.

— Сильно, — тихо ответила она, приваливаясь головой к его плечу.

— Таблетки выпила?

— Да.

— Потерпи. Я с Максом связался. Скоро ратрак придет. Все будет в порядке.

— Тем, поцелуй меня...

Очень ко времени... Но промолчал. И поцеловал. Так и сидели еще минут сорок. Пару раз поцеловались, остальное время Артем развлекал ее байками из своей богатой на приключения жизни. Старался выбирать самые забавные эпизоды, чтобы она не думала о том, что вокруг — глухая ночь, буран, горы и на многие километры ни одной живой души. Лишь бы Макс поскорее приехал...

В темноте работающий ратрак похож на новогоднюю елку. Но Артему пришлось пару раз корректировать его подход — и фонариком, и по рации. Чтобы тяжелый Синяк смог подойти максимально близко к тому месту, где были они с Никой.

А потом они втроем с Борисом и Михаилом, проваливаясь по пояс в снег, и погрузив Нику на два связанных сноуборда, все-таки успешно завершили свою спасательную операцию.

_______________

— Темыч, ну что там? Мне Люська звонила, говорит, у вас ЧП, потерялся кто-то?!

— Как потерялся, так и нашелся, — Артем наконец-то добрался до своей комнаты. Третий час ночи. — Хуже то, что травмировалась у нас одна девушка.

— Сильно травмировалась? — торопливо спрашивает Саня.

— Ну, перелома нет, — Артем устало двигает плечами. Заваливается, как есть в одежде, на кровать. — Мы ее в город на рентген свозили. Трещина плюс растяжение связок, наверное. Но опухло там все, и колено, и голеностоп — мама не горюй...

— А сейчас что?

— Что, что... Вернулись в шале. У Вероники нога в гипсе, сейчас спит вроде. Завтра назад поедут, на месте долечиваться. Все, что мы могли сделать — сделали.

— Ох, Темыч... Ты молодец, конечно. Все правильно сделал, старик!

— Я, безусловно, молодец, Саша. А вот ты нет. Мне нужен второй гид. Слышишь?! Я настаиваю!

— Ладно, ладно, — поспешно соглашается Эсэсовец. — На неделе приеду — обсудим.

Глава 8. Спорная.

— Ну, все, Темыч, танцуй!

— Что именно?

— А что можешь? — довольно улыбается Саня.

— Ламбаду? — выгибает бровь Литвин.

Семенов хохочет.

— Будет тебе второй гид, брат! — обнимает Артема за плечи. — Да еще какой гид!

— В самом деле? Отличная новость. Кто?

— Не кто, а ого-го кто! Князь, собственной персоной.

— Князь?!

— Ну ты ж его должен знать! Леха "Князь" Кирьянов. Неужели не знаешь?!

— Знаю, — Артем чуть заметно морщится. — Пересекались пару раз.

— Ну вот! — Саня сияет как начищенная медная ручка. — Приезжает на следующей неделе. Привозит с собой мощную группу.

— Чем ты его заманил? — усмехается Артем.

— О, брат! Это-то и есть самая главная новость! Мы летим на хели*!

— Хели? Куда? И с какого перепугу?

— Есть у меня один могильничек, — довольно скалится Семенов. — Называется Медвежий Клык и прилегающие вершины. Там такие горы...

Однако Литвинский серьезен.

— Кто гид?

— Ну так Леха! Он — открывающий, ты — закрывающий.

— Он там бывал? В этих горах?

— Нет. Но у нас есть карты, все треки по GPS...

— Так, стоп. Кирьянов там не был. Я тоже не был. Ты был?

— Я — нет. Но я знаю ребят, которые там были...

— Это не считается, — перебивает Артем. — Значит, в группе не будет ни одного человека, который там бывал?

— Слышь, Литвин, я тебе говорю! — Саня начинает раздражаться. — Там бывали мои знакомые ребята. У меня есть треки спусков по GPS. Все под контролем.

Артем хмурится.

— А пилоты? Пилоты "вертушки" там были, на этом Медвежьем клыке?

— Нет. Но пилоты опытнейшие. У КВС** летного опыта — больше двадцати лет...

— Ты с ума сошел?! — Артем резко откидывается на стуле. — Никто там не был, и мы сразу туда везем группу? Я ПРАВИЛЬНО тебя понял?!

— Блять, Артем! Ну что ты дергаешься?! Не дети же летят. Все опытные, проверенные ребята. Знают, что почем. Так что...

— Так нельзя! Сначала надо слетать без группы. Ты, я, Кирьянов. На разведку. Пилоты посмотрят места высадки. Мы посмотрим линии спусков. Только после этого уже можно лететь с группой.

— На разведку?! Посмотреть?! Ты в курсе, сколько стоит вертолет-час? И во сколько нам это обойдется? Мы сработаем себе в убыток!

— Ты отвечаешь за деньги, я — за безопасность. Я свое слово сказал.

— За безопасность отвечает Кирьянов! Это его группа.

— Кирьянов?.. — Артем суживает глаза, выдыхает резко. — Прекрасно. Тогда я — пас.

— Что значит — пас?

— Я с вами не лечу.

— Блять, Литвин! — Саня с досады шарахает кулаком в стену. — Ну почему с тобой так сложно?!

— А я обещал, что будет просто? Я свое мнение высказал. Я лечу только при условии предварительной разведки местности. Это окончательно.

— Ну и черт с тобой!

__________________

На самом деле, Семенов не мог послать Артема к черту. И дело было даже не в том, что невозможно было найти замену Литвинскому. А в том, что Саня, абсолютно уверенный в согласии Артема, заранее уже разместил на всех возможных тематических сайтах анонс предстоящего проекта "Первый в истории Хели-ски на Медвежий Клык с участием известных гидов Кирьянова и Литвинского". И теперь информация об отказе Артема будет иметь однозначно отрицательный отклик. Потому что Литвина все знали как мегапрофессионального и надежного гида. И если он отказывается от проекта... Этого допускать Семенов не мог. Но как уговаривать Артема — тоже не знал. Одна надежда — на Кирьянова.

___________

Кирьянову Артем руку пожал. Личная неприязнь — одно, а профессиональные отношения — совсем другое. В конце концов, они делают одно дело.

После того, как очередная группа расселилась, перезнакомилась, отужинала и отошла ко сну, начинается "совет в Филях". В общей кают-компании остаются трое, да еще периодически мелькает по своим делам Люська.

— Ну, что там, "вертушка" готова? — Кирьянов вальяжно развалился на угловом диване, потягивает пиво. Каждый его жест абсолютно просчитан на внимание. Даже на восхищение, несмотря на то, что восхищаться им тут абсолютно некому — ни Сане, ни Артему нет никакого дела ни до его томных карих очей, ни до его романтических кудрей, ни до прекрасного тела. Тут только они втроем, все свои парни, но Кирьянов не умеет по-другому, привык работать на публику, не может без этого.

— Да, все договоренности в силе, — хмуро отвечает Саня. — У нас есть другая проблема.

— Какая? — вопросительно выгибает бровь Алексей.

— Литвин, — обличительный кивок в сторону Артема, — не хочет лететь с нами.

— Почему?.. — Леша переводит взгляд на коллегу.

— Я не против в принципе. Я за предварительную разведку местности, — пожимает плечами Артем.

— Разумно, — со снисходительным видом кивает Кирьянов. — Поддерживаю.

— Вы как с Луны свалились, оба! — не выдерживает Семенов. — Бессребреники херовы! Вы хоть в курсе, сколько стоит туда "вертушку" сгонять?! В холостую, считай. Втроем слетать! Чисто посмотреть! Экскурсия, блять!

— Не посмотреть, — спокойно парирует Артем. — А проверить. Подготовиться. Саня, ну что я тебя учить буду?! Ты же должен знать, что ТАК не летают в неизвестное место. Пилоты должны посмотреть места подлетов и высадок. Надо наметить примерные линии спусков. Оценить состояние склонов, снега. Саш, я посмотрел информацию в Интернете. Этот твой Медвежий Клык — нифига не детское место! Там и лавины сходят на раз, скальные обрывы в десятки метров. Надо подготовиться, осмотреться. Есть такое понятие — рекогносцировка местности.

— Темыч все правильно говорит, — поддерживает товарища по цеху Князь.

— Отлично, — желчно цедит Саня. — Полетели на разведку! Но учтите — сработаем себе в убыток! В лучшем случае — в ноль. Согласны работать за бесплатно?

Кирьянов молчит. И потом, после паузы:

— Нет, Саш, ну так дела не делают...

— А я о чем?! Это вам не просто так! Это же еще и бизнес, в конце концов. Нужно и деньги считать тоже! Сейчас, подождите!

Уходит из кают-компании. За столом повисает молчание. Профессиональные отношения — это само собой, но вне их Артему совершенно не о чем говорить с Кирьяновым. Глубокая личная неприязнь, ничего с этим не сделаешь.

Семенов возвращается, сдвигает бокалы к краю стола, ставит ноутбук, разворачивает карту.

— Вот! Это окрестности Медвежьего Клыка. Километровка. А вот здесь, — открывает ноутбук, — видео. Ребята пешком туда поднимались. И фотоотчет.

— О, отлично, — оживляется Алексей. — Если столько материалов есть... Пожалуй, можно обойтись и без разведки, да ведь, Литвин?

— Я свое мнение не изменил, — ровно отвечает Артем.

— Вот ты баран упрямый! — срывается Семенов. — Князь согласен, а у него опыта, наверное, побольше, чем у тебя! Чего выпендриваешься?!

— Саша, — предупреждающе произносит Артем. С ощутимым холодком в голосе. — Ты за базаром-то следи.

— Ладно, извини, — нехотя соглашается Эсэсовец. — Но ты уже перегибаешь палку, по-моему.

— Я свое решение озвучил, — тон Артема снова спокоен. — Ты руководитель проекта, тебе решать.

— Это твое окончательное решение?

— Я полечу только при условии предварительной разведки местности.

Семенов бросает беспомощный взгляд на Кирьянова.

— Что, Литвин, трусишь? Эх, ты... Я-то думал, ты настоящий мужик, — тон Князя расчетливо-провокационный.

Артем невозмутим, хотя внутренне даже готов посмеяться над попыткой Кирьянова взять его на "слабо". Это Кирьянову "слабо" разводить профессионального психолога.

— Да, Лешик, трушу. Не люблю рисковать просто так, если есть возможность риска избежать. Надо просто подумать. А я голову использую не только для того, чтобы шлем носить. В отличие, — взгляд Кирьянову в глаза. Раз уж прямой конфронтации избежать не удалось, — от некоторых.

Князь на провокацию поддается.

— Да и хер на него, Сань! Сам будешь закрывающим гидом. Думаю, справишься не хуже, чем этот... — кивок в сторону Литвина. Однако трусом его больше называть не решается.

— Да справлюсь, конечно, — неуверенно тянет Семенов. Ему крайне не хочется, чтобы Литвинский отказался от этого проекта. Это будет, как ни крути, чертовски подозрительно!

_______________

Хели* — часть слэнгового выражение Хели-ски (англ. Heliskiing). Разновидность горнолыжного спорта, фрирайда, сущность которого состоит в спуске по нетронутым снежным склонам, вдалеке от подготовленных трасс с подъёмом к началу спуска на вертолёте. Собственно, от этого слова — вертолет (англ. Helicopter) и произошло название этого увлекательного рода человеческой деятельности.

КВС** — капитан воздушного судна.

Глава 9. Еще более спорная.

— Тема, привет.

— О, Вероника, привет. Как ты, как нога?

— Да хромаю потихоньку. С палочкой, — усмехается она. — Этот сезон я пропускаю.

— Да ладно, ерунда какая! Ты главное, восстанавливайся. Чтобы в следующем сезоне все было нормально.

— Будешь ждать меня? — с плохо замаскированной надеждой. — В следующем сезоне?

— Эмн... Ну, так-то, конечно, да. Только я сам еще не знаю, где буду в следующем сезоне.

— Тем...

— Ммм?

— А ты не можешь... приехать ко мне? В гости? Хотя бы на пару дней? Я так... скучаю.

Он вздыхает.

— Ника, извини, но... У нас тут плотный график, и мне никак не вырваться. Сама же понимаешь...

— Понимаю.

Похоже, она там плачет.

— Ладно, Ника, мне бежать надо. Дела, дела... поправляйся там, слышишь?

— Хорошо, — с отчетливо слышным всхлипом.

— Ну, все, пока!

— Пока, — с еще более отчетливыми рыданиями.

Чертыхнувшись, нажимает на отбой. Он для Вероники сделал все, что мог. И чувство вины абсолютно лишнее и не к месту. Вечно с бабами какие-то проблемы. И без них никак, вот в чем самое большое западло...

_______

— Литвин, тебя Саня уже ненавидит по тихой.

— Мне-то что, — пожимает плечами Артем. У него поздний ужин после очередного "зависания" в гараже, снова капризничает "гидрач". Не то, чтобы Максу так уж нужна его помощь, но Артему проще отсидеться в гараже, где нет риска столкнуться с Саней, который его демонстративно и враждебно игнорирует. Люська составляет Литвину компанию за ужином. Учитывая, что она явно собирается говорить о его отказе лететь на "хели", компанию не самую приятную. — Я ж на нем жениться не собираюсь.

— Не, Артем, я серьезно. Почему ты не хочешь?

— Слушай, Люсь, — Артем раздраженно откладывает в сторону ложку. — Не лезь не в свое дело, а? Эти вопросы решаются между гидами и руководством. К твоим ключам и простыням это отношения не имеет!

На его отповедь обычно скорая на язык Люда не реагирует. Молчит, вздыхает. А затем, неожиданно:

— Тем, ты должен лететь...

— С хера ли? — Литвин не может сдержать изумления. — Я никому ничего не должен. Только Пиночету колбасы.

— Прекрати паясничать! — срывается Людмила.

— А ты прекрати меня поучать, что делать! — он устал, как собака, а тут даже поесть нормально не дают.

Люся еще раз вздыхает. Вдруг легко гладит его по плечу. И говорит тихо:

— Темка, они же авантюристы херовы оба. Что Кирьянов этот, что Саня. Причем Сашка уже понимает, что без тебя нельзя лететь. А отступиться не может — амбиции у него. Да и Кирьянов уже закусил удила. Но если они полетят без тебя... Тем, у меня плохое предчувствие...

— Слушай, ты из себя Вангу не изображай. А из меня — Санта-Клауса! Я чудес не умею делать. Кирьянов и Семенов — оба люди опытные, знают, на что идут. Это я трус.

— Тема! — Люськины пальцы на его плече сжимаются. — Ну мы же оба знаем, что ты — единственный в этой безумной троице, у кого голова нормально соображает. Тем, ну пожалуйста... Если ты полетишь с ними, уверена, все будет в порядке.

Артем неверяще качает головой.

— Люсь, ты что-то придумала себе...

— Ничего я не придумала! — сердито парирует Люся. — Ты и сам все прекрасно понимаешь! Это ОЧЕНЬ рискованное мероприятие. Чистой воды авантюра! И присутствие в этой авантюре такого спокойного, рассудительного, опытного человека... Черт, Артем! Ты же ДОЛЖЕН понимать, что ты — это офигенный стабилизирующий фактор во всем этом бардаке!

— Чего? — Артему кажется, что он ослышался. — Стабилизирующий фактор? Ты где слов таких набралась?

— От мужа бывшего, — огрызается Люська . — Да не о том сейчас речь! Артем...Ну у тебя же есть голова на плечах! В отличие от этого Кирьянова!

— Чем тебе Князь успел не угодить? В туалете за собой не смывает?

Людмила бормочет что-то под нос. Артем сначала не верит услышанному, потом хохочет.

— Эх, Люся, Люся... Не оценила оказанного тебе высокого доверия и внимания. Что же ты отшила дорогого гостя?

— Он противный! И слишком много о себе воображает!

— Не могу не согласиться, — Артем снова принимается за ужин.

— Тема, ну, Тема... Согласись, пожалуйста!

— Нет, ты мне поесть дашь или нет?!

— Не дам!

— Ну и ладно! — он резко отодвигает стул, Людмила повисает у него на плече.

— Темыч, не злись!..

Литвин вздыхает.

— Слушай, ну тебе-то что за забота, а? Ну, полетят они на этот Клык. Ну, случится там что-нибудь, — а про себя думает: "Права ведь Люська. Как пить дать — случится. И стопудово — что-то нехорошее". — Твое дело сторона. Кого ты там любила?

— Там Саша будет!

— Вот это служебное рвение! Или он тебе зарплату должен за полгода? Так переживаешь за начальника?

— Если бы только начальника... — вдруг тихо и совсем иным тоном произносит Люда.

Классическая концовка анекдота про боцмана и ведро. "После чего боцман грязно выругался". Вот и Артем сейчас оказался в той самой ситуации. Пара витиеватых выражений из русского многоэтажного вырвались у него совершенно непроизвольно. Схватился за лоб, позабыв про ужин.

— Вот скажи мне, Люся! Почему у вас... у... девушек... все через одно место?!

— Тем, не учи меня жить... Лучше помоги материально.

— Материально?!

— Соглашайся, Темушка. Пожалуйста. Христом-Богом прошу. Все, что хочешь, сделаю!

— Все, что угодно?

— Все!

— Ну хоть борща подогрей тогда, что ли... Совсем остыл.

_________________

Свое согласие на "хели" он дал только через два дня после того разговора с Люсей. За день до вылета. Не было у него уверенности, что поступает правильно. Но после слов Людмилы было четкое ощущение, что НЕ лететь будет еще более НЕправильным.

Зато реакция Семенова все же дала ему возможность почувствовать себя Санта-Клаусом. Саня обрадовался как ребенок. Впрочем, хорошего настроения это Артему не добавило.

Оставшийся день Литвинский потратил на подготовку, изучение карты, видео, забивание треков в навигатор, проверку снаряжения, упаковку рюкзака. В таких мероприятиях мелочей не бывает. А вечером, накануне вылета, у них очередной "совет в Филях".

— Литвин, что б ты там не думал... Я рад, что ты решил все-таки лететь с нами, — Кирьянов произносит все это так, как и всегда — с видом величайшего снисхождения.

Артем лишь сдержанно кивает в ответ. Алексею недостаточно такой реакции.

— Если хочешь, могу тебе уступить место открывающего гида, — все так же снисходительно.

— Нет уж... Когда ты работаешь закрывающим, быть открывающим... опасно для жизни.

Секундная пауза, а затем:

— Ты что сейчас имеешь в виду?!

— Ты сам знаешь.

Кирьянов взбешен. Он действительно знает, о чем говорит Артем.

Пару лет назад в группе Кирьянова погиб открывающий гид, напарник Князя, Ваня Маканин. Он поехал первым по кулуару и спустил лавину. И Кирьянов сделал все правильно, вроде бы. И поиск организовал, и откопали Ваню, в конце концов. Мертвого, задохнувшегося. Долго потом эту ситуацию обсуждали, и, учитывая травмы Маканина, не факт, что он бы выжил, даже если бы его откопали раньше на десять минут. Но у Артема были свои источники информации. На основании которых он был уверен, что Кирьянов мог бы действовать и порасторопнее. Мог и рискнуть собой ради спасения жизни друга. Это было его мнение, он его никому не навязывал. Но и скрывать его от Князя не собирался.

— Ты, видимо, полагаешь, Литвин, что охрененно много знаешь о том случае, да? Ты что, был там, ты все видел?! — у Кирьянова даже кулаки подрагивают.

— Я многое знаю о том случае. И я разговаривал с теми, кто это все видел, — ровно отвечает Артем.

— Да ты... Слушай, ты...

— Эй, мужики, брейк! — поспешно вмешивается Семенов. — Давайте сейчас не будем об этом. У нас завтра важный день. Не стоит трепать друг другу нервы и ворошить прошлое.

— Нет, я хочу выяснить, что он там себе возомнил!

— Если хочешь, я тебе поясню, — хладнокровно произносит в ответ Литвинский. — Но Саня прав. Не сейчас. После, — и, обращаясь уже к Семенову: — Давай еще раз проговорим план на завтра. С самого утра.

Кирьянову не остается ничего другого как согласиться. Иначе это будет выглядеть непрофессионально.

Глава 10. Полетная.

Утро началось по плану, соответственно — рано. Подъем, быстрые сборы, дорога в аэропорт. Вопреки мрачным ожиданиям Артема, пока все складывается благополучно — ясная погода, штиль, идеально для "хели". Вертолет готов, заправлен и ждет их на летном поле.

КВС так же впечатлил. Седоусый, коротко стриженый, с пронзительным взглядом из-под сурово насупленных бровей. Опытен, серьезен, задает правильные вопросы. Хотя жаль, конечно, что у него столько этих вопросов. И ответы Сани совсем не того свойства, которые бы удовлетворили Артема.

Грузятся в "вертушку". Ну, с Богом...

Многим полет на вертолете внове, впервые. И гул, и вибрация, и мелькающие в окнах иллюминатора лопасти "железной стрекозы", и видные там же, но внизу — темная зелень тайги, белеющие пятна снежных полян, покрывающие собой окружающие холмы.

Спустя полчаса полета пейзаж под лопастями "вертушки" уже другой. Холмы сменились острыми пиками за две тысячи метров высотой. И названия у этих вершин соответствующие — Старый Зуб, Последний Пик... И вот он, красавец — Медвежий Клык. Бритвенно-острая вершина, с одной стороны — обрыв. "Вертушка" делает круг, второй, прицеливаясь на высадку. Все правила вертолетного дела говорят о том, что нужна опора на три точки, но на иглообразной вершине это сделать практически невозможно. Несколько неудачных попыток, надсадный рев машины, "стрекоза" зависает, балансируя, и, наконец, команда: "На выход!". На лицах ребят из группы отчетливо читается опасение, а если уж называть вещи своими именами — страх. Медвежий Клык показывает свой хищный характер.

Однако высадка проходит без эксцессов — все-таки гиды в группе опытнейшие, видавшие еще и не таких "хищников". Люди спущены, снаряжение выгружено, группа залегла на снегу, вжимаясь в него от сильного ветра, расходящегося от винтов. "Вертушка" стремительно взмывает вверх, подалее от опасной вершины. Есть! Первая высадка прошла удачно.

Отсутствие вертолета с молотящими воздух винтами на улучшении ветровой обстановки кардинально не сказывается. На высоте более двух тысяч метров ветер сильный. Снаряжение — лыжи, доски отпускать нельзя, унесет порывом к черту — или в обрыв, или вниз по склону. Склон, к слову сказать, по своей крутизне немногим от обрыва отличается. Хотя, насколько видит Артем, лишен торчащих камней и скальных сбросов, по крайней мере, в верхней части. Что не может не радовать. Остается надеяться, что привезенная Кирьяновым группа действительно сильная. Потому что "вертушка" улетела и теперь один путь — вниз. One way ticket.

Наконец, все встегнуты, последняя краткая инструкция, на пределе голосовых связок, чтобы перекричать ветер. Гиды обмениваются одними им ясными жестами, и Кирьянов срывается вниз по склону. Метрах в ста внизу останавливается. Отмашка рукой.

Артем поднимает руку и резко опускает.

— Первый пошел.

Пошел. Поначалу неуверенно, осторожно, но благополучно доехал до Алексея. Отлично.

Еще отмашка рукой.

— Второй пошел!

Верхнюю, самую крутую часть Клыка они проехали осторожно и без приключений. А дальше, по той же схеме — сначала Кирьянов, потом, по одному, с интервалом, группа, последний — Литвин.

После того, как была пройдена половина спуска, дисциплина в группе стала "хромать". Ребята позволяли себе спускаться ниже Кирьянова, начинали движение, не дожидаясь отмашки Литвинского. Артем понимал, почему. Видел не раз. Люди поймали кайф. В крови бурлил адреналин, заставляя забывать обо всем — о словах гидов, о правилах безопасности, о возможных последствиях. Нет ничего, только огромное снежное поле впереди, мгновенно набираемая скорость, бьющий в лицо ветер. Дыхание перехватывает, солнце слепит глаза и одно только желание — вперед! Ты должен быть первым, кто оставит на этом полотне свой собственный неповторимый росчерк.

Артем понял — сейчас ругаться бесполезно. После спуска, Бог даст, все обойдется, пусть Кирьянов проведет беседу со своими подопечными. Надо соблюдать правила, иначе быть беде.

Все спустились благополучно. Кирьянов пытается урезонить группу. На взгляд Артема, мог бы быть и пожестче. Ребята его явно слушают в пол-уха. Азарт, адреналин, гордость собой. Смотрят снизу вверх на вершину, с которой они только что спустились. Да, это впечатляет. Что-то подсказывает Артему, что поймавшую адреналиновый кайф группу будет ох как непросто держать в узде. Большие горы выносят мозг хлеще любого наркотика.

Литвинского продолжают терзать смутные опасения. КВС тоже хмурится и ворчит. После первой заброски пилот мрачно заявил Сане, что, если б он знал, что здесь будут такие места для высадки, хрен бы он согласился на этот вылет. Но теперь пилоту и его экипажу деваться некуда. И они летят на второй заход. Тот же Клык, только чуть левее по гребню. И снова долгая высадка с неудачной попыткой встать на три точки. И снова "стрекоза" зависает, балансируя на двух. И снова они удачно выгружаются. Артем гадает, каковы запасы их везения.

Второй спуск — под копирку с первого. Группа, поймав драйв и осмелев, рассыпается по склону уже после трети спуска. Леха мечется, пытаясь образумить ребят. Получается с переменным успехом. Артем медленно спускается последним, стараясь визуально контролировать весь склон и никого не выпускать из виду. И второй спуск тоже завершается успешно.

Внизу Кирьянов предпринимает еще одну попытку дать понять группе, что так делать нельзя. Ему быстро затыкают рот комплиментами и восторгами по поводу того, какие они с Саней молодцы, как все здорово организовано, какое редкое и эксклюзивное мероприятие им удалось провернуть и так далее. И Князь заражается общим адреналиновым безумием. Лишь Артем своим хмурым видом не вписывается в картину всеобщего братства смелых и отчаянных.

— Он у нас перестраховщик, — смеется Семенов, хлопая его по плечу.

Артем морщится, но молчит.

Третий спуск еще более безалаберный, даже — безбашенный. Но, тем не менее, успешный. Может быть, хватит уже испытывать судьбу?

— Саш, может, домой?

— Ты что?! Времени еще куча! Еще на один заход точно.

— Смотри, — Артем запрокидывает голову, глядя на вершину. — Мы весь гребень раскатали.

— Раскатали, — соглашается подошедший Кирьянов. — Предлагаю высадиться на соседнюю вершину. Вон туда, — указывает направление.

Артем поворачивается в указанную сторону. Пик выглядит устрашающе. Хмурится.

— Как этот пупырь называется, Саня? Я что-то не помню этой точки на карте.

— Вершина безымянная. Наши дали ей название Фак, — Семенов дополняет свои слова соответствующим жестом.

Литвинский наклоняет голову, присматриваясь.

— Хм... похоже. Слушай, ну там совсем нет места для высадки, как мне кажется.

— Кажется, — самоуверенно заявляет Алексей. — Ничем не отличается от Клыка. На Клык же высадились.

Артем с сомнением качает головой.

— А что говорит наш командир экипажа?

— Да очкует, само собой! — фыркает Кирьянов. — Ну и что! Кто платит — тот и музыку заказывает! Зато смотри, какие там полянки вкусные.

Склоны шикарные, что говорить. Но как до них добраться?..

Вертолет три раза облетает Фак, будь он неладен. КВС отрицательно качает головой. Семенов и Кирьянов настаивают, яростный спор. Еще один облет вершины. И пилот решается попробовать высадить неугомонную группу.

Экипаж даже не делает попытки встать на три точки. "Вертушка" зависает, пытаясь прижаться как можно ниже. Артем сидит в напряжении, ожидая команды штурмана на высадку.

Неожиданный толчок в бок. Поворачивается. Распахнутые в немом потрясении глаза одного из ребят, сидящего рядом с ним. Переводит следом взгляд в иллюминатор. Бл*ть!!!

Винт "стрекозы" вращается в каком-то десятке сантиметров от торчащего скального выступа. А штурман, высунувшись из кабины с другого борта, дает указания пилоту по маневрированию, стараясь прижать машину как можно ближе к вершине для безопасной высадки.

Кричать бесполезно, в "вертушке" гул и грохот. Толкает в бок Семенова, сидящего чуть ближе к кабине пилотов. Еще один потрясенный взгляд в иллюминатор. Винт уже почти касается острого каменного выступа. Саня реагирует мгновенно, срывается с места в попытке добраться до кабины и крикнуть пилотам, что они вот-вот зацепят винтом гору. Успевает сделать пару шагов по ногам ребят.

Он бы успел и больше. Вполне возможно, что он успел бы просигнализировать пилотам, и те бы выправили положение машины. Если бы не вмешались другие обстоятельства.

При заходе на посадку турбулентность становится особенно сильной. И отраженные от скал воздушные потоки качают вертолет, зафиксированный только на двух точках. Несильно, но и этого оказывается достаточным.

Словно в замедленной съемке Артем видит, как в мелкое крошево винт сносит верхушку камня. А затем сгибается и корежится сам винт, за ним второй.

Дальнейшее он не видит. Он чувствует. Удар в корпус. Машина содрогается, кренится на бок и, переворачиваясь, валится вниз, по склону.

Внутри все перемешивается, люди падают друг на друга. Удары тел о стены, поручни. Крики ужаса. Катастрофа.

Глава 11. Постполетная.

Падение вертолета по склону остановила невидная снизу скальная расщелина. В нее "вертушка" и завалилась, вниз кабиной.

Артем даже сознание не потерял. Несколько ударов вызвали кратковременную дезориентацию, но сказалось умение группироваться при прыжках, поэтому, едва падение остановилось, Артем зашевелился, оглядываясь.

Сразу натыкается на безумный панический взгляд Кирьянова. В сознании, отлично. Кто-то стонет рядом. Залитое кровью лицо Саши. Они садились в вертолет последними, соответственно, оказались сверху, при таком положении машины — кабиной вниз. Но весь масштаб катастрофы оценить пока невозможно. Надо вылезти, осмотреться, потом начать вытаскивать людей. В ноздри бьет резкий запах керосина.

Двери заклинило, не открываются. Артем высвобождает ноги из-под чьего-то тела. Ударом ноги в пластиковом жестком ботинке с третьей попытки выбивает стекло. Кивает Кирьянову, тот начинается поспешно пробираться к нему. Вроде бы Леша руками, ногами двигает свободно. Значит, их уже двое, кто не пострадал и может оказать какую-то помощь остальным.

Артем высовывается из иллюминатора. "Вертушка" заняла собой почти всю расщелину, прямо перед его лицом — открытый склон. "Экипажу хана", — отстранённо думает Артем, глядя на задранный в небо хвост вертолета с медленно вращающимися обломками винта. Кабина в самом низу, наверняка разбита и смята. Выжить там невозможно.

Подтягивается на руках и вываливается наружу. Снаружи тоже пахнет керосином. Пробит бензобак, явно. Плохо, ох, как плохо. Скоро пары керосина достигнут критического объема и тогда... достаточно одной искры...

— Леха! — хрипит он в разбитый иллюминатор. — Подавай мне Сашку. Потом остальных!

Однако вместо Саши в проеме показывается голова Кирьянова.

— Лех, ты чего?! — не слышал он его, что ли? — Саню мне давай, он сверху!

Князь поспешно выбирается из иллюминатора, падает на камни, кашляет.

— Леш, ты как? — Артем наклоняется к нему. — Пострадал? Сломано что? Говори?!

Кирьянов медленно разгибается, встает на ноги. И Артем видит — трясущиеся губы, панический остекленевший взгляд.

— Блять, Литвин, щас же здесь все... — безумный взгляд в сторону покореженного вертолета. — Ты чувствуешь, керосином воняет?!

— Чувствую. Надо людей вытаскивать. Кого успеем. Лех, давай, я тогда в "вертушку", буду подавать, а ты принимай.

Кирьянов его не слушает. Шатаясь, шагает в сторону вертолета, начинает судорожно выдирать первую попавшуюся пару лыж из грузового отсека.

— Леш, ты чего?! Ты что делаешь?

— Артем, щас здесь все пи*данет к чертям! Надо сваливать!

— Эй, Леш, стоп! Погоди, ты что... Ты куда?!

Он все-таки слегка контужен, реакции заторможены, да и не смог бы он остановить Кирьянова, даже если бы попытался. И поэтому Артем просто стоит, слушает эхо своих слов и смотрит, как от него вниз по склону быстро удаляется фигура Князя.

Может, он и дурак, но за Кирьяновым не поедет. Просто не сможет.

Артем успел вытащить окровавленного, без сознания, но живого Сашку, оттащил подальше от "вертушки". Успел даже подойти обратно к машине.

В лицо бьет жаром, мгновенная вспышка пламени опаляет небосвод. Он слепнет, глохнет, опрокидывается назад. Но успевает перевернуться. И ползет, ползет от стремительно занявшегося погребального костра из машины и людей, прочь от языков пламени, которые лижут ему куртку. Мгновенно накаляются пластиковые ботинки, ногам нестерпимо больно, но он все равно ползет. Хотя бы до Сашки, и там залегает, уткнувшись в снег, накрыв полой куртки лицо Семенову.

Он лежит так долго, ощущая спиной обжигающе горячий воздух, слушая треск пламени и собственное бешеное сердцебиение.

А потом он сидит, привалившись спиной к скальному выступу — брату-близнецу того, который убил сегодня всю их группу. Сидит, отрешенно глядя на догорающий остов "стрекозы", вдыхая запах гари с примесью паленого мяса. Глаза его слезятся от едкого дыма, на душе пусто. А сверху, сквозь хрустально-прозрачный горный воздух на него медленно опускаются, печально кружась, крупные траурно-черные хлопья пепла.

У Сашки пробита голова. Кровотечение практически прекратилось, но он без сознания. Хотя это и к лучшему, возможно. Потому что... потому что шансов у них нет. На вершине горы, с которой уже не спуститься — все снаряжение сгорело. Можно, конечно, попробовать пешком. Но Сашку он не бросит. Да и что там делать, под Клыком? На десятки километров нет жилья. Все равно сдохнут, только внизу. Если уж умирать, то здесь — наверху.

К тому же, если и есть у них шанс на спасение, то только здесь, на вершине, рядом со сгоревшим вертолетом. В надежде на спасательную операцию. Когда станет ясно, что "вертушка" не вернулась, должны будут поднять другие машины вертолетного отряда. Найти их при свете дня труда не составит, учитывая, что они сообщили, куда именно летят. Так что разбитый вертолет сверху можно будет легко заметить. Только вот случится это в лучшем случае завтра. Значит, им предстоит провести ночь на горе. Как минимум, грядущую. А дальше... Лучше не думать об этом и озаботиться сиюминутными вопросами выживания.

Все чем он располагает — это то, что есть на нем и на Сане. Да, и еще рюкзаки, свой и Сашин. Осторожно переворачивает Семенова, стаскивает с него рюкзак. Проводит ревизию имеющегося в наличии.

Самая первая задача — тепло. Солнце уже садится, в горах темнеет рано. Через час здесь существенно похолодает, через несколько часов будет совсем холодно. Спички есть, но костер разводить не из чего, вокруг только камни.

У Сашки в рюкзаке очень кстати находится теплая флиска. У Артема же из тряпок только запасные рукавицы. Выбирает каменную площадку подальше от вертолета, закрытую от ветра, очищает ее от снега. Осторожно перетаскивает Саню, застегивает все возможные "молнии" и клапаны на его одежде, тепло нельзя терять. Прикрывает сверху флиской, на руки одевает вторым слоем свои варежки. Эх, маловато, но больше нечего. Большего он для Саши сделать не может, ближе к ночи ляжет рядом, обнимет. Артем вдруг усмехается. Был бы сейчас Семенов в сознании — уж он бы вдоволь поглумился на тему двух обнимающихся мужиков на лоне природы. Непременно бы "Горбатую гору" вспомнил.

Литвин вздыхает. Он тут, считай, один, на продуваемой ветром вершине горы, в абсолютной глуши, сидит и смеется. А что делать, с другой стороны? Не плакать же. Горные гиды не плачут.

Пока еще есть чуть-чуть света, надо обработать Сане раны. Полез в рюкзак за аптечкой. Выругал себя на чем свет стоит. Все-таки у него контузия и стресс. Вот же, в аптечке...

Он накануне потратил минут десять времени, размышляя — брать спасательное одеяло или нет. Потом решил, что весит оно всего пятьдесят грамм, а пригодиться может. И пригодилось! В непромокаемом, непродуваемом, теплоизолирующем одеяле Сашкины шансы нормально пережить холодную ночевку на горе, будучи в бессознательном состоянии, резко возрастали.

Укутал Сашу в одеяло, для надежности зафиксировал скотчем. Затем обработал, как мог рану, стараясь близко не прикасаться к краям пролома. Все, большего он для Сани точно сделать не может. Теперь можно подумать о себе.

У него есть термос. Чай беречь смысла нет, рано или поздно он все равно остынет. А вот обнаруженные в рюкзаке Саши фляжку (Открыл, понюхал. Традиционно — коньяк) и "Сникерс" лучше оставить на потом. На самый поганый случай.

Надел на себя дополнительную Сашкину флиску, поразмыслил и налил чуть-чуть коньяку в чай. И позволил себе наконец-то задуматься о том, что произошло. Осознать, что менее часа назад у него на глазах погибли более десяти человек. Некоторые из них, вероятно, сгорели заживо. А он сам, возможно, очень даже возможно, обречен на медленную и мучительную смерть от голода и переохлаждения. В компании тяжело травмированного товарища. Крайне печальные перспективы. Но смерть в горах приходит по-разному. И мнение Артема здесь не имеет ровным счетом никакого значения, если Белые Врата решили, что пришло время открыться.

Ту ночь на вершине рядом с Медвежьим Клыком он запомнил на всю жизнь. Постоянно ощущаемый холод, который не давал заснуть. Иногда он проваливался в некое подобие забытья, но тогда в полусне ему начинало казаться, что он засыпает, потому что замерзает окончательно, насмерть. И он просыпался, вставал, начинал ходить, разминая руки и ноги, разгоняя кровь. Ногам было особенно худо. Пластик оплавился, и снять или хотя бы ослабить туго застегнутый ботинок не было никакой возможности. Ступни сдавлены, кровообращение нарушено. К утру он уже не чувствовал пальцев на ногах. Зато он увидел самый незабываемый и долгожданный рассвет в своей жизни. Рассвет дня, который мог его спасти. Или убить.

_______________

Их постоянные препирательства с дядей Федором были причиной тому, что к работе "спасов" он относился с оттенком иронии и снисходительности. Как выяснилось, совершенно напрасно. На их поиски подняли два вертолета, которые вылетели, как только рассвело.

У него слезились глаза от бьющего прямо в лицо солнца. Но он упрямо смотрел туда, в сторону восхода, где две точки постепенно обретали размер и форму, превращаясь в такие родные силуэты Ми-8. Он стоял, глядя на подлетающие вертолеты, слушая гул винтов. По его щекам текли слезы. Нельзя долго смотреть на солнце.

Спасательная операция была подготовлена тщательно, несмотря на сжатые сроки. Падение вертолета — серьезное ЧП. В местном отделение МЧС по тревоге подняли два вертолета с самыми опытными экипажами. Они даже выяснили частоту, на которую была настроена радиосвязь в их группе. Это Артем понял, когда рация в кармане вдруг ожила хриплым голосом.

— Пострадавший, пострадавший, прием!

Смахнул влагу с лица, унимая дрожь в пальцах, аккуратно достал рацию, сжал в руках теплый пластик, как будто он был ему родной. Поднес к губам и произнес спокойно:

— Пострадавший на связи, прием.

— Пострадавший, видим вас. Доложите ситуацию.

— Вчера, примерно в пятнадцать тридцать местного времени при заходе на посадку на данную вершину... — Артем помолчал, передохнул... — вертолет зацепил винтом скальный выступ. Произошло крушение, а затем возгорание машины. Выживших... — он сглотнул. В горле вдруг пересохло. Повторил: — Выживших трое. Один уехал сразу после аварии вниз, о его судьбе мне ничего не известно. Здесь нас двое. Второй, — указал жестом в сторону лежащего Саши, надеясь, что его с "вертушек" видно, — пострадал в аварии. Черепно-мозговая травма, голова проломлена в районе виска. Как меня поняли, прием?

— Вас понял, — деловито ответил голос из рации. А затем, немного другим тоном: — Ты там сам как, сынок?

Сынок... Артем сразу представил, что с ним говорит кто-то, похожий на погибшего КВС — седой, опытный, многое повидавший. Как же так получилось?.. Но не об этом сейчас стоит думать.

— Нормально. Травм нет. Замерз только...

— Тебя звать-то как, сынок?

— Артем.

— Так, слушай, Артем. Сейчас спустим спасательную люльку, вместе с ней спустится один из наших ребят. Надо будет погрузить в люльку пострадавшего. Поможешь? А то садится нам там некуда.

— Конечно.

— Хорошо. У нас тут врач есть, посмотрит сразу твоего друга... Потом займемся тобой. Как понял?

— Понял. Спускайте люльку. Я готов.

Наверху, в кабине вертолета, разговаривают пилот и штурман.

— Железные нервы у парня.

— Крепкий, точно. Но другие в такие авантюры не ввязываются.

После того, как на борт подняли Артема, вертолет сразу взял курс на базу — Сашу надо было доставить в больницу как можно быстрее. Вторая машина осталась — для высадки спасателей и разбора того, что осталось от разбившейся "вертушки".

Артема на борту тоже осмотрел врач. Самое большое опасение вызывали оплавленные ботинки и состояние ног в них. В вертолете нашлись инструменты, ждать не стали. И Артем, стиснув зубы, терпел, когда его, с помощью пилы и кусачек, буквально как устрицу из раковины, доставали из ботинок. Но оно того стоило. Ощущение ног, свободных от сдавливающего плена, было сродни оргазму. Правда, скоро в ноги пришла боль, но врач, оглядев, вынес вердикт, немало обрадовавший Артема: "Признаков некроза нет".

А потом он еще раз, более подробно, рассказал о произошедшем накануне. Его рассказ занял все то время, пока они летели.

Глава 12. С разбором полетов.

По факту крушения вертолета возбуждено уголовное дело. Артема долго и подробно допрашивают как единственного свидетеля, способного дать показания. Саша перенес серьезную операцию и все еще без сознания. Палата реанимации, обтекаемая формулировка "состояние стабильно тяжелое". А Кирьянов... Нашелся Кирьянов. Спустя двое суток после крушения на него набрели охотники, которые били соболя в окрестностях Медвежьего Клыка. Он перенес две холодные ночевки, провалился внизу в какой-то ручей, сбегавший с гор под снегом, и, как следствие, вымок. На момент встречи с охотниками Кирьянов находился в гораздо худшем состоянии, чем Артем, когда его сняли с вершины. На грани физического истощения от голода и переохлаждения. Результат — пневмония, обморожения, ампутация половины ступни на одной ноге и двух пальцев на другой ноге.

Кирьянова привезли в ту же больницу, где уже находился прооперированный Саня. Только вот у Артема не было ни малейшего желания навестить Алексея. Князь получил то, что заслужил. Если бы не поддался панике... Если бы остался там, с Артемом... Если бы вел себя как мужчина... И сам бы был целее, и время бы они не потеряли. И вдвоем успели бы вытащить еще одного пострадавшего из вертолета. А то и двух. Но одного — точно! Так что никакой жалости Артем к Кирьянову не испытывал, и разговаривать им было не о чем.

Наконец-то Литвинскому сообщают, что он может катиться на все четыре стороны — у следствия нет к нему вопросов. Оно и понятно. Как ни крути, а причина крушения вертолета очевидна — ошибка пилотов. Да, КВС был против последней высадки, а Семенов и Кирьянов настояли, и их вина в этом тоже есть. Но решение принял пилот. За что и поплатился. Если сомневался — надо было посылать к черту Семенова и лететь на базу. Ну, да что теперь говорить. Претензии предъявлять не к кому, да Артему и не хочется, собственно.

Впрочем, претензии предъявлять будут, это совершенно очевидно. Родные погибших наверняка сочтут подозрительным список выживших в крушении — оба гида и организатор. И в то, что это в большей степени стечение обстоятельств — того, что вертушка упала именно носом вниз, а они садились в вертолет последними, как и положено гидам, и, соответственно, оказались на самом верху, вряд ли кто-то поверит. Наверняка, будут искать виноватых. Живых виноватых. В свое оправдание Артем мог бы сказать, что они могли бы спасти еще одного-двух человек. Могли бы... вдвоем с Кирьяновым.

Но вот чего Литвинский совершенно не признавал, так это сослагательного наклонения. И никогда не оправдывался. Тем более, вины его здесь не было. Только на душе было все равно очень скверно.

Однако, ему нужно решать свои насущные проблемы. Он остался в чем есть, ни денег, ни документов — все это там, в шале, на базе. Есть, правда, телефон, но он замерз ночью на горе. И изволил "издохнуть". А когда у Артема появилась возможность зарядить его... Первый же звонок.

— Тема?!

— А ты кого рассчитывал услышать?

— Блядь, Литвин... — и пауза. Виталий даже не знает, что сказать. Уже потерял надежду услышать голос друга. Он дозванивался Артему с того самого момента, как в новостях появилась информация о крушении вертолета в районе Медвежьего Клыка. А о том, что Литвин должен быть в составе той группы, он знал — говорили накануне с Артемом по телефону. Звонил на мобильный и слушал о недоступном абоненте. Звонил туда, на базу — там тоже ничего не знали. И теперь вот, когда он вновь, безо всякой надежды, набрал этот выжженный клеймом в голове номер — гудок! И голос... Темкин голос...

— Я тоже рад тебя слышать, Ковалев.

— Сука ты, Литвин...

— Вижу, соскучился...

Виталий даже злиться не может. Ни злиться, ни радоваться. Только опустошающее чувство облегчения: живой!

— Артем... — выдыхает глубоко, голос слушается плохо. — Возвращайся, а? Приезжай. Чтобы я мог тебя собственноручно придушить!

— От такого соблазнительного предложения невозможно отказаться, — усмехается Артем. Потом серьезнеет: — Приеду. С делами тут закончу и вернусь. Все равно здесь сейчас делать нечего.

— Хорошо. Ждем. Ты как? Целый?

— Целый, целый, — успокаивает друга Артем. Они знакомы не один год, многое вместе пережили. И о том, что чувствовал Виталий все то время, когда не знал о его судьбе, тот может не говорить вовсе. Артем это знает сам, чувствует в паузах, в интонациях, в этой нарочитой грубости. Артем это знает, потому что прекрасно представляет, что бы чувствовал сам, будь он на месте Витальки.

Ему выдали бесплатный билет на поезд. Правда, от железнодорожной станции как-то надо будет добираться до базы, но это уже проще. Наймет такси, по приезду расплатится — в шале у него деньги есть. Перед отъездом решил навестить Сашку. И когда шагал по коридору больницы...

— Темка!!!

На него налетают сзади, женские руки обхватывают поверх его рук, между лопаток утыкается нос и что-то хлюпает неразборчиво. Люська?!

Люська. Он, в конце концов, умудряется повернуться, но она его все равно не отпускает, ревет, уткнувшись в грудь. И ему приходится обнять ее, гладить по волосам. Да, она тоже переживала. Не столько за него, сколько за Сашку, но все-таки...

Стоят так довольно долго, поток людей — врачи, медсестры, пациенты, посетители — обтекает равнодушно их с двух сторон, удостаивая изредка любопытными взглядами. Больница — это такое место, где чужим горем, чужими неприкрытыми эмоциями трудно кого-то удивить. Наконец, Людмила финально шмыгнула носом, прерывисто вздохнула. Подняла на Артема зареванное лицо. И вдруг, неожиданно, мокро и щекотно клюнула его в щеку.

— Ээээ...За что?

— За все! — шмыгнула еще раз Люся. — За Сашу.

— Давно приехала? — Артем не хочет говорить на эту тему.

— Нет.

— Сашку видела?

— Да.

— А я как раз к нему. Как он?

— Плохо, — вздыхает Людмила. — Говорит... с трудом. Отключается постоянно.

— Ну, хоть в сознание пришел! Когда я его последний раз видел, он валялся в реанимации бревно бревном.

Люда пихает его в бок — несильно и незлобно.

— Сашка не помнит ничего. С того момента, как вертолет упал.

— Да там и не было ничего интересного, — Артем по-прежнему не хочет говорить об этом. Не сейчас. Слишком много он за последние двое суток говорил об этом. Совсем не с теми людьми. — Ты на чем приехала?

— На машине.

— Меня обратно заберешь?

— Конечно, Темка.

_____________

Сезон у них сам собой заканчивается на пару месяцев ранее положенного срока. Но — начальник в больнице в тяжелом состоянии, огромный отрицательный резонанс истории с крушением "вертушки", и поэтому они официально заявляют о закрытии сезона. Настроение у него стабильно скверное.

Именно в таком настроении он и вернулся. Вернулся, условно, домой. Ковалев его даже встретил в аэропорту. И обнял крепко-крепко, будто только так мог поверить, что — живой. Все-таки живой.

— Ну что, поехали? Таня с Лизой там пирог пекут. В честь твоего приезда.

— Поехали. А куда? Где живешь-то?

— Все там же. В нашей квартире. Таня и Лиза со мной.

— Слушай, ну а я-то там каким боком?

— Обыкновенным, — Ковалев раздраженно отбирает у Артема рюкзак. — Давай, помогу.

— Нет, я там вам мешать буду...

— Не будешь! — отрезает Виталий. — Мы живем в одной квартире! И все. Спим раздельно, даже в разных комнатах. Так что твое место на диване рядом со мной вакантно.

— Блин... С тобой? Ты же храпишь!

— А ты пинаешься! И иногда разговариваешь во сне.

Квартира встретила их упоительным запахом свежей выпечки, который деморализует любого мужчину, будь он хоть трижды экстремал. Радостным воплем Лизы. Господи, неужели помнит его? Он думал, что маленькие дети быстро все забывают. И тихими слезами Тани на его плече. Что-то слишком часто рядом с ним женщины плачут в последнее время. На душе стало еще поганее.

— Ну, все, пошли на кухню! — командует Татьяна, незаметно вытирая непрошеные слезы. — Пирог только что из духовки.

После, уже вечером, когда Таня с Лизой легли спать, он под дежурный коньяк рассказывает Виталию о том, что случилось на Медвежьем Клыке. И на сопредельной вершине, которая очень верно была названа Фак. Это полный, мать его, Фак! По-русски говоря, пиз*ец!

Ковалев слушает молча. Не переспрашивает, потому что понимает. Понимает все. Разливает еще по сто коньяку.

— Помянем?

Артем молча кивает. Замахивают, не чокаясь. Закусывают остатками курника.

— А все-таки не зря мы Кирьянову не доверяли. С гнильцой человек оказался.

Артем так же молча кивает.

— Слушай... Ты же себя не винишь?

— Нет.

— Ты сделал все, что мог!

— Я знаю.

Виталий пересаживается рядом, на диван, обнимает друга за плечи.

— Темыч... Надо забыть. Надо! Ты выжил, это главное. Спас человека! Давай, брат, переживи это и иди дальше. Ну, ты же знаешь это не хуже меня! Ну?!

— Знаю. Но забыть... трудно.

— Надо!

— Я знаю.

— Еще раз скажешь "Я знаю", получишь в зубы! Я знаю, что тебе нужно! Напиться!

Виталий даже помог ему реализовать свое рационализаторское предложение. И они так обстоятельно подошли к приведению в исполнение этого плана, что спать завалились одетыми. И обоим было абсолютно пофигу, что один храпит, а другой пинается во сне.

______________

— Слышь, академик, я тебе работу нашел!

— А кто сказал, что она мне нужна? — Артем отложил в сторону книгу, выжидательно уставился на друга.

— Я сказал, — Виталий плюхнулся рядом на диван. — Сколько можно уже целыми днями валяться и читать... — протянул руку, взял книгу. — Ого, уже и Борхес в дело пошел!

— Я могу съехать хоть сегодня, — ровно произносит Артем.

— Вот только не надо мне тут характер демонстрировать! Подростковый период у тебя вроде давно позади!

Артем хмурится, но молчит.

— Темыч, ну помоги мне, а?

Литвин вздыхает, спускает ноги с дивана.

— Ну, рассказывай, что у тебя за беда приключилась.

— Да дармоеды эти... фашисты проклятые!

— Кто?!

— Кто-кто... Ученые! Экологи, мать их! Вечно шастают, замеры какие-то проводят... Исследователи херовы!

— А тебе они чем мешают?

— Так они ж с завидной регулярностью где-нибудь вляпываются... в трещину провалятся... тупо заблудятся... ежики в тумане. Етить их! А нам потом иди... спасай их!

— Ты говоришь уже как истинный спасатель, — усмехается Литвин.

— Но-но! Нас уважать надо! И чтить!

— Все... Ты потерян для общества, Ковалев. Ладно-ладно, — произносит примирительно Артем, видя, что Виталька готов разразиться гневной тирадой. — При чем тут только фашисты, я не понял?

— Так немцы же! Ну и еще французы. И итальянцы, кажется. Смешанная группа, короче. Приходили к дяде Федору за разрешением и согласованием маршрута.

— И что? Разрешил?

— Конечно. Им нельзя запрещать. Это же экологи, мать их! Гринпис чертов! Сразу крик подымут, что мы информацию скрываем. Что у нас тут ядерные захоронения, не иначе.

— Ну а я тут при чем? Им проводник нужен?

— Как бы ни так! Они ж, сука, самостоятельные. Все сами знают! Им шерпа* нужен.

— Шерпа? — недоверчиво переспрашивает Литвин. — Хочешь, чтобы я поработал лошадью?

— А что? — Ковалев хлопает друга по плечу.— Отличная из тебя лошадка получится. А то ты застоялся что-то... в стойле.

— Знаешь, что-то мне...

— Не ной! Во-первых, развеешься! Во-вторых, ответственности на тебе ноль, ты всего лишь носильщик, твое дело — груз тащи да разговоры разговаривай. В-третьих, они платят щедро, и в твердо конвертируемых еврейских деньгах. Так что не вижу причин отказываться. Заодно и мне поможешь — присмотришь за этими европейскими идиотами.

— Ковалев, с каких это пор ты такой ксенофоб стал?

— Слышь, ты?! Хорош выпендриваться! Вот, держи, — сует в руки Артему бумажку, — это номер их начальника. Бруно, вроде, его зовут. Позвони, договорись. Скажешь, что ты от спасателей.

— Договорись? — Артем смотрит на клочок бумаги в своей руке. — На каком языке, интересно? Я же по-немецки ни гу-гу.

— Они по-нашему чешут — будь здоров! Не в первый раз приезжают. Даже материться научились. Ой, — Виталий вдруг смеется, — попроси Бруно сказать "Блядь". Оборжешься!

— Плят! — звонко произносит от дверей Лиза.

— Виталий! — угрожающе несется с кухни.

Друзья начинают хохотать одновременно.

_______________

Шерпа* — вообще-то это народность такая, обитающая в Гималаях, в окрестностях Джомолунгмы. Зарабатывают на хлеб трудом высокогорных носильщиков. Ну а на сленге так называет наемных носильщиков грузов в общем.

Глава 13. С рюкзаком за плечами.

Бруно оказался совершенно нордического типа здоровяком. Руководитель экспедиции экологов являлся владельцем истинно арийского профиля, ухоженной бороды и совершенной неприличной на русский слух фамилией Йобст.

Однако, на деньги действительно не скупился, что, в общем-то, было понятно, учитывая, сколько они хотели тащить с собой груза. "У нас много оборудования", -снисходительно пояснил он Артему. Он был снисходителен и вальяжен весь. Предварительная беседа показала, что наниматель и нанимаемый не испытывают друг к другу ни малейшей взаимной симпатии. Что не помешало Литвину принять предложение, а Бруно — заплатить тому аванс. Договорились о времени, обговорили детали и разошлись. До следующего утра.

__________

Литвин топал последним, что было неудивительным, если принять во внимание стосорокалитровый рюкзак за плечами, набитый под завязку. Судя по всему, господа ученые взяли с собой целую передвижную лабораторию. Передвижную усилиями Артема, разумеется.

Созерцая величие ослепительно-белых вершин вокруг и вдыхая холодный чистый воздух, Артем не мог не признать — Ковалев был все-таки прав. Литвин был благодарен Виталию за то, что оказался участником этой небольшой экспедиции. Он успел уже соскучиться по горам. А, учитывая тот факт, что ему не надо было ломать голову и нести ответственность за ученых мужей, которые, вопреки мрачным прогнозам Виталика, оказались вполне подготовленными и адекватными людьми, да еще и прекрасно говорящими по-русски, Артем просто получал удовольствие от похода. Немного ныла спина, но так вес рюкзака способствовал. Ничего, Артем крепкий, справится.

Поэтому Литвинский неспешно шагал замыкающим в группе и разглядывал тех, кто шел впереди. Разглядывал, размышлял, делал выводы. Прямо перед ним шел итальянец, Косимо Фабретти. Коллеги называли его Коко. Всем своим обликом Коко отнюдь не походил на ученого. Внешность его была такова, что бдительные бабушки у подъезда безошибочно опознали бы в нем бомжа. Ростом с Артема, но тощий, патлатый, заросший клочками неким подобием бороды. Вид имел преимущественно созерцательно-задумчивый, если не сказать — придурковатый. А еще у Артема было сильнейшее подозрение, что сигаретки, которыми он с наслаждением затягивался на привалах, отсаживаясь подальше ото всех... что не табак он там курил, словом. А еще Гринпис называется. С другой стороны, Канабис* очень даже зеленый. Специальность сего чуда природы (здесь имеется в виду Коко, конечно. О специальности Канабиса известно всем, думаю) называлась петрология.

Чуть впереди Коко шагал Гаспар Пети, француз. Был он коллегой Коко, тоже петрологом. Про него Артем не мог сказать ничего определенного, кроме того, что парень находился в неплохой физической форме, потому что пер приличного размера рюкзак без особого труда, и, пожалуй, хуже всех в группе говорил по-русски. Далее шел Бруно Йобст собственной персоной. Артем получал совершенное непонятное для всех остальных удовольствие, обращаясь к руководителю экспедиции официально — херр Йобст. Тот отнекивался, просил называть его запросто Бруно, стараясь быть демократичным. Но Литвин иногда просто не мог удержаться.

Перед Бруно друг за другом шагали его соотечественники — "братья-зайцы", как их окрестил про себя Артем, на самом деле Тиль и Удо Зайтц. Оба — геохимики.

Ну а во главе процессии бодро топал самый неожиданный для Литвина участник экспедиции — Арлетт Деларю. Ни фигура — выше среднего роста, сухопарая, ни совершенно не женская выносливость — Арлетт тащила на себе довольно объемный рюкзак безо всяких видимых усилий, не давали ни малейшей возможности отнести ее к слабой половине человечества. Темные, коротко стриженые волосы, будто по линейке очерченный тонкий нос, узкие губы — если особо не всматриваться, в группе окружающих ее мужчин в ней можно и не заподозрить девушку. Выдавали ее глаза — огромные, светло-зеленые и неприлично ясные, безмятежные. И еще голос. Было совершенно непонятно, откуда в ее худощавом, если не сказать — тщедушном теле зарождался этот голос: низкое, чуть хрипловатое, но несомненно женское и до мурашек чувственное контральто. На первом же привале Литвин специально сел поближе, прикрыл глаза и, навалившись на рюкзак, слушал, как она негромко беседовала на своем родном языке с Гаспаром. Звучало как музыка. Или как сказка. Там же, на первом привале, выяснилось, что Гаспар — не просто Гаспар, а еще и жених Арлетт. Повезло парню.

____________

Арлетт стоит в сторонке, пропуская всю группу, медленно идущую по каменистому плато. Дожидается, когда Артем поравняется с ней и пристраивается рядом.

— Артим?..

— Меня зовут Артем.

— Я знаю, — у нее и улыбка такая же ясная, как глаза. — Но я не умею выговаривать этот звук. Скажите, а вас можно как-то по-другому называть?

— Ну, можно Тема.

— Тима?

— Все ясно с вами, — хохочет Артем. — Тогда называйте Литвин.

— Литвин? — переспрашивает. — Это ваша фамилия?

— Почти. Прозвище. Вы о чем-то хотели спросить, Арлетт?

— Нет. Хотела поговорить с вами и попрактиковаться в русском. Если вы не против.

— Вы прекрасно говорите по-русски.

— Иными словами, вы против?

— Иными словами — вы отлично говорите по-русски. Но я совсем не против помочь вам. Если ваш жених не против.

— Гаспар? Зачем ему быть против?

— Он не ревнив?

— Ревнив? — Арлетт хмурит брови, пытаясь сообразить, правильно ли поняла его слова. — Ну, кто же будет ревновать к разговору?

Литвин слегка усмехается. Разумно. А внимание Арлетт ему все равно приятно. И ее голос тоже. Поэтому он с удовольствием поддерживает разговор.

— Что у вас в рюкзаке, Арлетт? По-моему, он у вас еще больше моего.

— Стереокомпаратор.

— Что?!?

— Прибор такой, — смеется ученая дева. Артем вспоминает специальность Арлетт — гляциолог. — Для стереограмметрической съемки.

— А... — лучше не переспрашивать. — А чего мне не положили? Там еще есть место в рюкзаке... чуть-чуть.

— О, нет! Это очень дорогостоящий и... нежный прибор. Я его никому не доверяю!

— А он тяжелый?

— Ну... у меня не все его части — только самые ценные. Примерно двадцать килограмм.

— Ого! Тогда я рад, что вы его никому не доверяете.

Она оценила шутку и рассмеялась. И смех у нее тоже на удивление приятный.

______________

Первая ночевка. У них одна трехместная и две двухместных палатки. Влюбленная французская парочка, братья-зайцы пригрели у себя растамана Коко... Артему достается в соседи по палатке херр Йобст. Ему, в общем-то, все равно. Хотя Бруно оказался достаточно шумным соседом: видимо, храпуны — это карма Литвина. Но Артему, тренированному долгим сожительством с Виталием, это совершенно не мешает заснуть. Впрочем, после первого тяжелого с непривычки дня он бы заснул мгновенно даже в том случае, если бы рядом ним соседствовал не солидно похрапывающий немец, а работающий ратрак.

______________

Еще два дня похода проходят в том же спокойном темпе. "Я — маленькая лошадка", — напевает себе под нос Литвин, шагая по-прежнему замыкающим в группе. Возглавляет их процессию, как правило, мадмуазель Деларю, за исключением тех моментов, когда она присоединяется к Артему с целью попрактиковаться в русском. Или когда составляет компанию своему жениху, что, в общем-то, тоже вполне ожидаемо.

Темп их похода умеренный, но не расслабляющий. Люди постепенно, без напряжения и срывов, акклиматизируются в горах, с каждым днем набирая примерно по полкилометра вертикали. Все говорит о том, что экологи отнюдь не "европейские идиоты", а вполне бывалые и опытные люди.

_____________

На одной из ночевок, засидевшись у палатки с Удо и любуясь звездами, Артем задает мучающий его вопрос:

— Она робот? Или результат генного эксперимента?

Молодой, но не по годам серьезный немец шутки не понимает, но после пары уточнений до него доходит причина недоумения Литвина. И Удо даже скупо улыбается.

— А чего вы хотели, Артем, от дочери Бертрана Даларю?

— Кто такой Бертран Деларю? — Артем понимает, что выпендриваться со своим юмором лучше не стоит, и вопросы, если он хочет получить ответы, надо формулировать предельно четко.

— Не знаете? Странно. У вас в России много сильных альпинистов...

— Ее отец — альпинист?

— Ее отец — Бертран Деларю, — невозмутимо повторяет Удо. Предполагается, что этим все сказано. Однако Артем задает еще вопросы, а Удо все так же невозмутимо отвечает. Зато теперь Литвину становится понятно, откуда такая выносливость и легкость в акклиматизации. И явная уверенность "человека гор" во всем. Если уж человек родился и вырос в Альпах, если с самого детства в горных походах... Тогда остается только восхищаться и по-хорошему завидовать.

______________

Вот, наконец, и достигнута точка для базового лагеря, откуда будут расходиться короткие однодневные походы в разные стороны — "радиалки". Разбиваются палатки, обустраивается территория. А вечером, после ужина, обсуждается план на завтра. На перевал уходят петрологи — Коко и Гаспар. Арлетт — у нее самая большая программа исследований, собирается в сторону ледника, до которого еще идти часа три. В помощь ей выделяют Артема — тащить детали того самого стерео-чего-то-там... Братья-зайцы-геохимики уходят в третьем направлении. Херр Йобст остается на хозяйстве — у него есть свой план исследований, который он пока может проводить непосредственно в окрестностях лагеря. Бруно минеролог, будет сковыривать какие-нибудь образцы со скал. К тому же, надо караулить спутниковую систему оповещения, приготовить ужин. Люди разойдутся по своим направлениям еще затемно, а вернутся лишь поздним вечером.

_________________

Подъем в пять, выход из лагеря в шесть. Рюкзак Артема под завязку забит деталями прибора с заковыристым названием. Идут они молча, в сторону от занимающегося рассвета. Арлетт сосредоточена, нет шуток, нет улыбок. Иногда бормочет себе что-то под нос, оглядываясь по сторонам. Ученые, что с них взять.

Досталось ему в тот день по полной программе. Шедшая с более легким рюкзаком и торопящаяся пораньше попасть на место проведения съемок Арлетт с самого начала задала такой темп, что Литвин только дышал тяжело, стараясь не отстать от француженки, и мрачно сверлил взглядом темноволосый затылок, удивляясь, что он в ней находил симпатичного. А затем он еще ненароком задел и свернул какую-то рейку на долго и тщательно устанавливаемом приборе, за что Арлетт с чувством ругалась на него на родном языке, а затем наградила его фразой, которая при других обстоятельствах его бы насмешила: "Литвин, вы настоящий русский медведь!".

Затем Артему удалось все-таки реабилитироваться. Несмотря на гуманитарное образование, он хорошо разбирался в технике и помог Арлетт устранить какую-то пустяковую неисправность в приборе. И вообще — более ничего не сворачивал, а, наоборот, всячески помогал. За что был назван молодцом и удостоен нового прозвища и перехода на "ты".

— Литвин?

— Ммм? — что-то более членораздельное сказать сложно, в зубах застрял шоколад — они перекусывают перед обратной дорогой. Солнце еще не село, но склоны гор уже четко разделились на солнечные и теневые.

— Мне не нравится называть тебя так. Это же не имя. И даже не фамилия. Кличка, как у собаки.

— Или лошади, — бормочет под нос Литвин. Однако Арлетт услышала и расхохоталась. Удивительно, но она единственная в группе, кто почти всегда понимает его дурацкий, по идее, должный быть чуждый им, иностранный юмор.

— Нет, ну правда, — увлеченно продолжает она. Француженка в прекрасном расположении духа, они выполнили все, что было запланировано и даже больше. — Может быть... — она задумчиво разглядывает Артема, наклонив голову. — Арти?

— Арти так Арти, — пожимает плечами он. — Мне все равно. Только тогда и я... придумаю какое-нибудь другое имя тебе.

— Чем плохо Арлетт?

— Похоже на "арбалет".

— Похоже, — с улыбкой соглашается Арлетт. — Но мое имя означает "маленький орел".

— Орленок? Или орлица? Нет, — качает головой Литвин. — Мне не нравится, — задумчиво сминает пустую упаковку от шоколада, а затем вдруг внезапно начинает разворачивать ее. — О! Точно! Аленка!

— Алинка?!

— Аленка, Аленка, — Артем демонстрирует обертку с одноименного шоколада. — Похоже.

— Ничего не похоже, — не соглашается Арлетт.

— Имя похоже, — настаивает Литвин. — Арлетт и Аленка. А лицо-то конечно нет, не похоже. Как можно сравнивать взрослую девушку и ребенка.

— Не буду отзываться на Алинку, — госпожа гляциолог изволит капризничать.

— Тогда я не буду отзываться на Арти, — не остается в долгу Литвин. — Какое-то пидорское имя.

И она ведь его снова понимает! Хохочет звонко, и, отсмеявшись:

— Нет, Арти! Ты совсем не похож... на такого человека.

— Да? Польщен. Ну что, сестрица Аленушка, давай в путь обратный собираться?

Из чистого упрямства они именно так друг друга и называли, ввергнув по возвращении остальных членов экспедиции в легкое недоумение.

________________

Канабис* — это название для любого из различных видов наркотиков, производных от индийской конопли, включая марихуану и гашиш.

Глава 14. Непогодная.

Утро следующего дня встретило Артема тишиной в палатке и встревоженными голосами вне ее. Значит, Бруно уже встал, и что-то уже определенно успело случиться.

Высовывает нос из палатки и получает заряд ледяного ветра со снегом в лицо. Рефлекторно отпрянул назад, в относительное тепло их временного пристанища. Твою ж мать! А вчера вечером ничего не предвещало. Натягивает теплую куртку — спальник на "-30" позволял особо не укутываться на ночь, из рюкзака — шапку, перчатки, и наконец-то можно выйти наружу. Ветер его там будто поджидает, еще один заряд колючего снега в лицо, но в этот раз Артем был готов — прищурился. Нос начинает пощипывать. Зашибись. Еще и похолодало ко всем прочим радостям жизни.

Группа экологов что-то бурно обсуждает, Бруно, завидев Литвина, машет ему рукой. Подойдя, Артем даже не успевает спросить.

— По спутнику пришло штормовое предупреждение, — опережает его вопрос Бруно. — Резкое похолодание, ветер, снег.

— Когда пришло?

— Полчаса назад. Надо торопиться.

Артем оглядывается, сощурив глаза от косого ветра со снегом. Все затянуто, небо сливается с окружающими горами, света совсем мало, хотя солнце давно должно взойти, все вокруг серое и мельтешащее. И холодно. Без спутникового оповещения ясно — грядет полная жопа. На такой высоте попасть в буран — это очень серьезно.

— Так, shnelle, shnelle! — руководитель экспедиции сбивается на родной язык, но его и так все понимают. — Собираемся, сворачиваем лагерь и идем вниз!

Артем еще раз оглядывается. За те пять минут, что он провел вне палатки, ветер еще усилился. Опоздало оповещение, опоздало стопроцентно. Не успеют они спуститься. Буран застанет их в дороге, и будет только хуже. Надо оставаться на месте, переждать, есть возможности и время, чтобы предпринять определённые упреждающие действия.

— Бруно, — берет за руку начальника экологов, который уже готов сорваться с места и идти упаковывать рюкзак, сворачивать палатку.

— Что? — немец не скрывает раздражения.

— Бруно, разве вы не видите? Штормовое предупреждение пришло с опозданием. Нас УЖЕ накрыло. Идти вниз опасно. Мы попадем в самый эпицентр бурана, и может случиться все, что угодно. Мы можем заблудиться, при таком ветре и видимости это проще простого. Да и оступиться и травмироваться — тоже, нам же по фирновому* полю идти, вы помните? Я уж не говорю о том, что холодает. Вы же это чувствуете. Мы можем банально замерзнуть по дороге, не успев выйти из зоны бурана.

— Сидеть и замерзать на месте, по-вашему, лучше?!

— У нас есть запасы еды, — Артему приходится повышать голос, чтобы перекричать усиливающийся ветер. — А в качестве защиты от ветра и холода нужно выкопать пещеру в снегу. Лопаты у нас есть, время пока еще — тоже. Надо только место подходящее выбрать и...

— Литвин, вы — носильщик, а решение принимаю я! — Бруно больше не деликатничает. — Ваше дело — груз тащить. Идите паковаться, shnelle!

Артем проглатывает все готовые сорваться с языка возражения. Бруно категорически, фатально ошибается, но в главном он прав. Он руководитель, и решение принимает он. Только решение это ошибочное, к сожалению, Литвин уверен в этом, все внутри вопит о том, что надо оставаться на месте! Но он не может даже послать этих чертовых ученых куда подальше — он подрядился тащить их груз, а куда именно — решать им. И если они решили идти вниз... Артем торопливо шагает в сторону палатки. Надо спешить.

Каждый, имеющий дело с горами, подтвердит: спускаться — труднее, чем пониматься. Особенно, если вокруг ни хрена не видно, с ног сбивает ветер, который налетает с разных сторон, и температура опускается как будто вместе с ними, шаг за шагом, градус за градусом.

Артем традиционно идет последним, идет, что называется, "по приборам", по наитию, не видно ничего, лишь в нескольких метрах смутно угадывается фигура впереди идущего.

Бруно принял решение не идти в связке, с которым Артем по краткому размышлению согласился. Согласился, разумеется, про себя — его мнения никто не спрашивал. Бруно принял такое решение из-за скорости спуска — по одному спускаться быстрее. А Артем подумал, что в таких условиях веревка бы играла роль не страховки, а наоборот, и один сорвавшийся участник спровоцирует срыв и падение остальных. Учитывая, что шли они с ледорубами, шанс на самозадержание в случае срыва одного из группы был весьма велик. Хоть в этом вопросе Артем согласен с руководителем экспедиции. Впрочем, херру Йобсту от одобрения Литвинского ни горячо, ни холодно. Хотя нет. Холодно абсолютно всем. Взгляд на встроенный в часы термометр. Минус двадцать семь. Йобст вашу мать!

Ветер кружит вокруг, выбирая момент для удара. Порыв, такой, что весящий вместе с рюкзаком далеко за сотню килограмм Литвин едва не падает. Еще порыв — и падает, упирается руками в снег, пригибает голову. Устоять на ногах никакой возможности нет. Пережидает, чуть повернув голову, видит — шедший впереди Коко тоже стоит на четвереньках. Идти невозможно.

Наконец, порыв стихает. Подниматься с огромным рюкзаком тяжело, идти по фирновому полю с уклоном в тридцать градусов вниз еще тяжелее. Но идут. И, сделав шагов двадцать, от силы — тридцать, снова падают на колени перед его величеством бураном. Так они далеко не уйдут. Медленно, слишком медленно.

Артем идет, опустив голову, пряча лицо от обжигающего ветра. И поэтому остановившуюся группу замечает, лишь подойдя к ним на расстояние пары метров. Предчувствие беды... нет, даже не предчувствие — уверенность, вдруг остро сжимает сердце.

— Что? — говорить приходится громко, ветер завывает.

— Арлетт унесло! — Тиль машет рукой вниз по склону, в сторону от маршрута спуска.

— Как?!

— Не знаю! — похоже, Тиль — единственный, кто видел, что произошло. Тоже пытается перекричать ветер. — Упала... понесло вниз. Попробовала зарубиться — ледоруб вырвало, — старший из "зайцев" показывает вниз, где чуть в стороне темнеет на снегу ледоруб. — Потащило... рюкзак же...

Окончание фразы тонет в завывании ветра. Спрашивать, далеко ли утащило, бессмысленно. При видимости в пару метров оценить это нет никакой возможности. Может быть, уехала на десяток метров. А, может быть — на пару сотен. Надо идти по следу и надеяться на лучшее. И делать это следует как можно быстрее. Артем вопросительно смотрит на Бруно, недоумевая, почему они еще стоят на месте.

Вместо команды двигаться на поиски Арлетт немец лезет в рюкзак, достает GPS-навигатор. Артем приближает лицо к немцу, кричит на ухо:

— Что вы делаете?

— Отмечаю точку падения на карте, — руководитель экспедиции сквозь слепящий снег вглядывается в экран прибора. — Сигнал SOS по спутнику отправим!

— Какой, к черту, SOS?! Оглянитесь вокруг! Вертолет не прилетит! Да никто не пробьется сюда... в такую погоду! — голос Артема звучит глухо из-под маски на лице, хотя он говорит на пределе голосовых связок. — Надо идти искать ее самим!

Ветер вдруг ненадолго стихает. После небольшой паузы Бруно качает головой. Отрицательно. Артем не верит своим глазам.

— Я не могу рисковать всей группой ради одного! Погибнем все, пока будем ее искать! Погода портится, надо уходить!

Литвин переводит взгляд с одного члена экспедиции на другого. Тиль, Удо, Коко, Гаспар. Ну уж Гаспар-то не должен молчать! Но Гаспар молчит. Неужели они всерьез?!

Пока Бруно возится с прибором, Артем оглядывается в слабой попытке понять, где они. Смутные очертания скал неподалеку наводят на определенные мысли, собственный навигатор подтверждает его предположения. Подходит вплотную, почти прижимается губами к уху немца, близко, чтобы перекричать ветер, чтобы руководитель экспедиции его хорошо понял:

— Бруно, я знаю это место! Там дальше, метрах в ста, каменная гряда. Она не могла далеко скатиться! Мы ее быстро найдем.

Бруно снова отрицательно качает головой. Не понял он его, что ли? Артем набирает в грудь побольше воздуха, чтобы пояснить...

— Уходим.

Неужели все-таки всерьез?!

— Бруно, я вам говорю! Там гряда каменная дальше. Арлетт недалеко!

— Артем, мы уходим. Мы не можем большего сделать для Арлетт.

Да почему Гаспар-то молчит?!

Бруно машет в сторону спуска.

— Пошли!

Это не люди. В понимании Литвинского люди так не поступают. Он стаскивает с плеч тяжеленный рюкзак.

— Артем, что вы делаете?!

— Я ухожу искать Арлетт.

— Вы забыли?! У вас контракт! Вы должны сопровождать группу, а не лично мадмуазель Деларю.

— Контракт расторгнут, — Артем торопится, наконец-то открывает рюкзак.

— Вы с ума сошли! Я вам не заплачу!

— Плевать.

— А это что...

На снег без всякой деликатности летят детали геологического оборудования, находившиеся в рюкзаке Литвина.

— Вы... вы... вы в курсе, сколько это стоит?! Прекратите сейчас же!

Литвинский кратко, но доходчиво объясняет руководителю экспедиции, куда именно он может себе засунуть это дорогостоящее оборудование, и каким именно концом. И пока немец пытается осознать услышанное, Артем закидывает на плечи существенно полегчавший рюкзак, подбирает ледоруб Арлетт и уходит по следу ее падения.

_________

Пять минут, десять. Арлетт по-прежнему не видно. Неужели он ошибся? Гряда должна уже показаться. Однако вокруг по-прежнему только серо-белое мельтешение, слышно лишь свист ветра и собственное тяжелое дыхание. Но он упорно идет вперед, рано или поздно он найдет Арлетт. Правда, может так случиться, что он найдет ее поздно. Для нее. А скорее всего, для них обоих. Впрочем, о принятом решении он не жалеет. Более того, кипящий внутри гнев как будто греет его. Он вообще не помнит, чтобы так поддавался эмоциям. Но сейчас это даже на руку. Но как же так можно было?! Даже звери некоторые своих не бросают, а тут...

За этими сердитыми размышлениями он не заметил, как достиг цели своего путешествия. Темнеет каменистая россыпь, а на фоне ее угадывается несуразная, с огромным горбом рюкзака, неподвижная фигура. Порыв ветра, и он послушно падает на колени рядом. Переворачивает Арлетт, пара ссадин, разбитая в кровь губа — могло быть и хуже, видимо, "пришла" в камни спиной, и лишь потом ее опрокинуло навзничь. Губы шевелятся. Наклоняется.

— Арти?..

— Он самый. Как ты? Сесть можешь?

Она закрывает глаза. Артем это воспринимает как утвердительный ответ и осторожно, освободив от тяжести рюкзака, поднимает ее за спину.

— Повреждения есть?

— Да...

— Что?

— Я в камни рюкзаком... стереокомпаратор разбитый, — она судорожно вздыхает. — Я перевернуться боялась. Может, там что-то целое... Бруно меня убьет.

Они придурки все, все до единого! А Арлетт из них самая большая идиотка. Нет, самый большой идиот сам Литвин! Потому что ценит жизнь человека больше, чем какой-то там прибор. Поднимается с трудом, ветер удар за ударом бьет в спину.

— Вставай! — рявкает он Арлетт, но руку все же протягивает.

Она тяжело поднимается и морщится. Прибор у нее разбился, блять! А то, что нога травмирована, это так, ерунда, конечно... Литвин, ты связался с идиотами!

— А где остальные?

— А х*й их знает! — Литвинский начинает расстегивать рюкзак Арлетт.

— В смысле?

— В прямом! Ушли они.

— Куда?

Гусары, молчать! Литвин удерживается от просящегося матерного ответа.

— Вниз.

— Как вниз?

— Ногами, Алена, ногами! — Артем начинает потрошить рюкзак Арлетт, выкидывая из него все ненужное, по его мнению. Судя по тому, что она еле стоит, тащить оба рюкзака ему, значит, надо оставить только самое нужное. Арлетт на выбрасываемые на снег детали прибора не реагирует.

— Все ушли? Все? И Гаспар?

— Ты видишь тут Гаспара? Я не вижу.

— А я? Как же я? Они что... меня оставили?..

Литвин молчит. Что тут объяснять? Не дурочка, должна понять. И она понимает. Наконец, в рюкзаке Арлетт остается только самое необходимое, он затягивает его, разгибается. Очередной заряд снега в лицо, рефлекторный взгляд на часы. Минус тридцать. Прекрасная погода для пикника.

— Что с ногой?

Арлетт молчит. Он наклоняется ближе, чтобы переспросить, встряхнуть, если надо.

Не нужно быть профессиональным психологом, чтобы прочитать то, что сейчас в ее глазах. Наверное, очень трудно осознать и пережить предательство друзей, коллег. Любимого человека, в конце концов. Но времени на эти переживания у них нет.

— Что с ногой?!

— Почему ТЫ не ушел?

— Какая разница?

— Почему?!

— Потому что я идиот!

— Идиот, — вдруг безразлично соглашается Арлетт. А до этого чуть ли не орали. — Погибнешь тут вместе со мной.

— Не знаю, кто как, а я лично умирать не собираюсь. Идти можешь?

Она делает пробный шаг, припадает на ногу, охает. И, сквозь зубы:

— Могу.

На каждое плечо по рюкзаку.

— Тогда пошли!

Идти надо. Единственный шанс на спасение — выкопать убежище в снегу. А здесь копать нечего, бетонный фирновый снег и лед. Чуть в стороне должна быть скальная гряда, там с подветренной стороны много снега. Туда и нужно идти.

Он старался не думать о том, насколько сильно у нее травмирована нога. И чего ей стоит каждый шаг. Надо идти, идти как можно быстрее. Добраться до скал, там еще копать надо. Взгляд на часы. Минус тридцать один. Прихватывает щеки, немеет кончик носа.

Он подгоняет Арлетт, иногда берет ее за руку и буквально тащит за собой. И тогда она не выдерживает, и даже сквозь ветер он слышит стон боли. Терпи, терпи, Аленка. Ты же дочь этого... как его... крутого папаши Деларю.

Скалы возникли из белой пелены внезапно, в двух шагах. Как будто из ниоткуда. Когда он уже надеяться перестал и шел просто потому, что надо идти.

Останавливается, рядом на колени падает Арлетт. И сквозь паузу в порывах ветра ее тихое:

— Я не могу идти дальше...

— Дальше и не надо.

Скидывает рюкзаки, достает лавинные лопатки. Времени выбирать наилучшее место нет. Куда пришли, там и будем...

— Копать!

— Я не могу...

— У тебя нога травмирована, а не рука. Копай! Вот отсюда.

К тому моменту, когда они выкопали в снегу пещеру, достаточную для двоих, Артем на термометр смотреть уже перестал. Толку-то... и так ни щек, ни носа, ни пальцев на ногах не чувствует. Втолкнул внутрь француженку, следом свой рюкзак. Последний взгляд назад. Вокруг белый ад. И Врата в него совсем близко.

Проскальзывает следом, внутрь, рюкзаком Арлетт затыкает вход. Их окутывает полнейшая темнота. Зато ветра нет. И сразу теплее. Или ему кажется?

— Арти?..

— Передай мне мой рюкзак.

Наощупь находит в недрах рюкзака газовый баллон, горелку. Распускается голубой цветок огня, подсвечивая снежные своды. Нда, Литвинский теперь может принимать участие в соревнованиях по постройке иглу на время. Ладно, с первой в череде задач по выживанию они справились. Очередной взгляд на термометр. Минус тридцать. Отлично, теплеет. Сейчас прогреется "дом".

В чем еще один плюс их "дома" — его пить можно. Набирает в котелок снега, пристраивает горелку поустойчивей на "полу".

— Ну что, время хоть еще и не пять, но предлагаю выпить чаю.

У Арлетт лицо словно закаменело или заморожено. Даже ясные зеленые глаза будто подернуты тонким слоем льда. Или это слезы? Холод, боль, стресс. Артем понимает, ей сейчас очень трудно.

— Что с ногой?

— Больно.

— Где именно?

— Везде.

Литвин не врач, но, как ему кажется, ничего сверхстрашного нет. На перелом не похоже, скорее всего, травмирован ахилл. Ну и марш-бросок сквозь буран усугубил травму. Так выхода-то другого не было. Ладно, теплее станет внутри, он ботинок снимет с Арлетт, посмотрит получше.

Вода закипает. Пакетик чаю в кружку, сахар. Ни один нормальный человек в горы коньяк или водку не потащит. Только спирт. Чистый медицинский спирт. И сам чуть пригубил, горло обожгло, закашлялся, заел снегом. Зато сразу где-то внутри образовался сгусток тепла. За последние несколько часов почти забытое ощущение.

Протянул Арлетт кружку.

— Пей.

— Спасибо, не хочу.

Прекрасно. Просто отлично. Мы собрались страдать? Нянчиться он не будет.

— "Спасибо" и "Не хочу" будешь говорить кому-нибудь другому.

Привалился спиной к рюкзаку, расставил шире ноги. Дернул ее за руку.

— Иди сюда.

Пристроил несопротивляющуюся девушку между своих коленей, прижал спиной к груди, в руку сунул кружку с чаем.

— Если я сказал "Пей", значит, ты пьешь! Иначе сейчас за шиворот кипяток вылью! Но ты у меня все равно согреешься! Ясно тебе?!

Что ни говори, а результат — главное. Он был груб, он сделал ей больно, он заставлял ее, но они еще живы. Сидят... ну, если не в тепле, то скоро здесь будет почти приемлемо. И она даже пьет чай.

Артем сам чувствует, что начинает потихоньку "оттаивать". Этому способствует и глоток спирта, и тепло чужого тела рядом.

— Можно, я тоже у тебя чаю глотну?

Она чуть поворачивает голову, протягивает ему кружку. И когда их взгляды встречаются, а пальцы соприкасаются на едва терпимо горячей кружке...

Кружка перекочевывает в руку Артема, ее губы утыкаются ему в обледеневший ворот куртки...

Чай допивает Литвин, пока Арлетт тихо выплакивает свое горе. Ну и ладно, полкружки выпила, теперь можно и поплакать. И то, и другое ей необходимо. В конце концов, повод для слез у нее есть.

Все-таки его карма состоит не только из храпунов. Но еще и из плачущих девиц.

____________

фирн* — плотно слежавшийся, зернистый и частично перекристаллизованный, обычно многолетний снег, точнее — промежуточная стадия между снегом и льдом.

Глава 15. Вдвоем.

— Арти?..

— Да? — проревелась, слава тебе, Господи.

— Сколько мы тут?..

— Не знаю, Ален. По-разному бывает. Сейчас трудно сказать.

— Я не то... Сколько мы тут сможем... пробыть?

— От еды зависит. И от газа. Воды тут дофига. Но, думаю, неделю можно продержаться.

— Неделю?! Так много?!

— Вряд ли буран столько продлится. Как правило, не больше пяти дней. А, скорее всего, и того меньше.

Она помолчала. А потом все-таки решила допросить его.

— Почему ты не ушел?

Артем вздохнул. Ну, какая разница, почему?

— Не смог.

— Почему?

Вот почемучка!

— Считай, что я вынашивал коварные планы твоего соблазнения. А тут такой случай...

Она замирает, он чувствует это всем телом. Что-то он явно не то брякнул, учитывая ситуацию с Гаспаром.

Чуть слышное фырканье.

— Смешной ты, Литвин.

— Ага. Клоун белого цирка.

— Точно. И нос у тебя красный.

— У тебя тоже.

Она снова усмехается. Браво, Литвин. Хорошо отвлекаешь девушку.

— И что мы будем делать?

— Ждать. А для начала — давай проведем ревизию нашего имущества.

__________

Пока они проводили ревизию имущества, "дом" прогрелся. Теплый воздух от горелки оплавил стены, и они блестели схватившимся льдом. Очередной взгляд на термометр. Еще полчаса, и будет ноль! Отлично, выше нуля внутри температура не поднимется, но это и не нужно. Нуля более чем достаточно, а сколько там снаружи... Об этом лучше не думать, на таких высотах может быть и сорок, и пятьдесят градусов по Цельсию. Со знаком минус, разумеется.

Ревизия показала, что у него есть два очень нужных, но в данный момент абсолютно бесполезных девайса. Это севшая нахрен рация (а запасные аккумуляторы были в рюкзаке у Коко, если он ничего не путает) и зарядник на солнечных батареях, от которого пользы в условиях полного отсутствия солнца — ноль повдоль. Повертев их в руках, Артем вздохнул и засунул обратно на дно рюкзака. С идеей отправить Emergency Call (экстренный вызов — прим. автора) по рации, чтобы хотя бы просигнализировать, что они живы, стоит пока распрощаться.

Еды у них немного, но дней пять они продержатся, и даже не совсем впроголодь. Есть две непромокаемых коврика, подстелить под спальники. И, кстати, о спальниках...

— Покажи свой.

Рано он решил, что экологи бывалые. Ну разве это спальник?! Хотя для ночевки в палатке, когда за бортом всего минус пять, еще нормально. Но тут... околеет она в этом спальнике.

— Держи, — протягивает ей свой. — Меняемся.

Арлетт все понимает, девочка опытная.

— Нет, — качает головой. — Это мой спальник, я и буду в нем... мерзнуть.

Какие мы благородные страдалицы...

Литвин рассматривает замки на ее спальнике, потом на своем. А ведь подходят. Встегивает одну молнию в другую, соединяя спальные мешки в один, двухместный. Вопросительно смотрит на Арлетт. Поняла?.. Поняла. Кивает.

Да это и правильно, собственно. Тепло надо беречь. А сберечь его в одном спальнике, плотно прижавшись друг к другу, гораздо проще. Это в любом пособии по выживанию в условиях холода написано.

— Предлагаю что-нибудь сожрать и лечь спать. Делать все равно нечего. И лично я что-то как-то... устал.

— Поддерживаю. А можно мне еще того... что ты в чай наливал?

После еще одной порции "того, что наливают в чай" и скудного ужина (гречка из пакета, куда же без нее, и чудом завалявшиеся на дне рюкзака Артема грецкие орехи — полгорсти в совокупности) Арлетт заснула быстро. Практически как под наркозом. Щекотно дышала ему в шею теплыми парами спирта, спустя минут десять, уже во сне, обняла Артема за спину. Что ей снится? Что это Гаспар рядом? Да плевать. Главное, что им тепло обоим — и ему, и ей. Так что пусть обнимает.

А он долго не мог уснуть и думал о разном. Страха не было. Весь его опыт говорил о том, что они выкарабкаются. Успели, в последний момент, но все-таки — успели. И Аленка молодец. Правильно папаша Деларю дочку воспитал, может гордиться. В такой ситуации, под такими ударами она повела себя более чем достойно. Артем вдруг вспомнил свою последнюю спасательную операцию и спасенную Веронику. Да уж... Дон Литвин, блядь, рыцарь в сверкающих доспехах, спасающий очередную деву из снежного плена. Хотя... в поведении Вероники и Арлетт все же есть некая разница. Здорово, наверное, быть дочкой крутого альпиниста.

Сам Артем был из совершенно обыкновенной семьи, папа-инженер, мама-экономист. Сын, правда, выбрал гуманитарную специальность, зато поступил в МГУ, родители были довольны. И ничего не предвещало беды, пока он на втором курсе не поехал с однокашниками на Домбай. Один раз увидел горы и — пропал, изменился невозвратно.

Эти размышления все-таки склонили его ко сну, и перед тем, как провалиться в небытие окончательно, он прижал к себе Арлетт покрепче. Пингвины в Антарктиде друг к другу прижимаются, а они чем хуже?

Просыпаться в кромешной темноте непривычно. Артем не сразу сообразил, где он. И кто рядом. Поднял руку с часами к глазам, цифры на циферблате слабо светятся в темноте. Благословенный ноль градусов, а время... Нормально они проспали, уже действительно утро, хоть и раннее.

Он как-то сразу почувствовал, что Арлетт не спит.

— Доброе... — хрипло прокашлялся, — доброе утро.

— Доброе, — эхом отзывается его соседка по спальнику.

— Сейчас солнце включим, — Артем перегибается через нее, с намерением дотянуться до газового баллона. В темноте губы касаются чего-то — то ли ее щеки, то ли лба, непонятно. Но кожа удивительно нежная. Что не может не радовать — значит, обморожений нет. — Извини, — буркнул.

Он долго ковыряется в рюкзаке в поисках газовой лампы, чувствуя, как Арлетт под ним замерла. Наконец, прикручивает вместо горелки к баллону лампу. Вот и солнце взошло. Аленка, щурящаяся на свет, взъерошенная, напоминает какую-то смешную птицу. Не орла, а, скорее, нахохлившегося воробья.

Артем возвращается на свое место в спальнике, и, подперев голову рукой, смотрит на Арлетт. На первый взгляд кажется, что с ней все в порядке, несмотря на пережитое накануне.

— Как ты?

Она пожимает плечами. Смотрит в обледеневший "потолок"

— Как нога?

— Пока непонятно.

— Болит?

— Пока нет.

Лаконично.

— Не замерзла?

— Нет, — и, после паузы, повернув к нему лицо. — Ты очень... горячий. Как печка.

Белые стены, поблескивающие в свете лампы. Вдруг становится очевидным, что места-то очень мало. И они совсем рядом. Его колено упирается ей в бедро, а ее плечо касается его груди. Расстояние между ними, и без того незначительное, будто исчезает совсем. По ее лицу пляшут отсветы от лампы, но глаза это не согревает — светлы абсолютно холодным оттенком травы под слоем инея. Хотя внутри, как говорят — на самом дне, что-то разгорается. Что-то, что не имеет никакого отношения к лампе и газовому баллону. В абсолютной тишине снежной пещеры, куда едва пробивается свист ветра снаружи, участившееся дыхание особо слышно. Узкие, резко очерченные губы дрогнули. Не нужно быть психологом, чтобы понять...

В голове эхом звучит голос профессора Звонарева:

"Реакция на стресс проявляется по-разному, в зависимости от физиологических особенностей организма. Кто-то впадает в оцепенение, кто-то начинается смеяться, а кто-то испытывает сильнейшее возбуждение. Да-да, — повышает голос профессор на шепоток и смешки в аудитории. — Именно возбуждение. Сексуальное возбуждение."

Аленка осознала, наконец-то. Что ее жизнь подвергалась опасности. Что она могла бы уже быть к этому моменту куском заледеневшего белка. Что ее предали ее друзья и любимый. Что весь ее мир рухнул в одночасье. И, вопреки всему... Она жива, в тепле, несмотря на то, что в паре метров от нее бушует смертоносная снежная буря. И все это благодаря тому, кто находится так рядом, только руку протяни.

Она пошевелилась или ему показалось?

"Это так называемая адреналиновая зависимость. У некоторых людей выброс адреналина в кровь, в сочетании с некоторыми другими ферментами и гормонами вызывает состояние эйфории. Схожей с реакцией во время секса. У таких людей часто во время стрессовой ситуации или сразу после нее возникает желание близости. Особенно, если стрессовая ситуация накладывается на уже существующую симпатию или влечение, пусть даже незначительное".

Давай, Литвинский, соберись. Ты же видел такое не раз, ты понимаешь, что происходит. Ты же профессионал.

— Жрать хочу, умираю. А ты?

Она моргнула от неожиданности. Но выражение глаз меняется быстро. Секунда — и в них нет больше морозной пелены, они снова ясные и почти, насколько это возможно в данной ситуации, безмятежные.

— Тебе хорошо. Твое желание... проще удовлетворить... чем мое.

— А ты чего хочешь? — спрашивает он осторожно и небрежно одновременно.

— Как тебе сказать... — она усмехается. — Очень хочется... пи-пи.

— О, да! — Литвин с облегчением улыбнулся в ответ, хотя легкое непоследовательное сожаление все же кольнуло. — Придется выходить наружу. Расскажешь, как там.

— А ты сам не хочешь?

— Я привык дамам уступать, — галантно наклоняет голову Артем.

Арлетт фыркает в ответ. Но из спальника вылезает.

Спустя пару минут...

— Отвернись!

— Чего?

— Отвернись быстро!

— Зачем?

— Сейчас сяду голой... butin (фр. попа) на горелку!

— Обморозилась? — встревожился он.

— За две минуты вряд ли успела. Но там тааак холодно... — чуть ли не подвывает жалобно.

— Дай, я посмотрю.

— Не надо!

— Тогда я отворачиваться не буду.

Она ворчит, залезает в спальник, трясется там от холода.

Спустя пару минут Артем протягивает ей кружку.

— Ваш чай, мадмуазель.

— А круассаны? — морщит она нос.

— А круассаны я потерял по дороге.

— Спирт налил?

— Обижаешь! Разве я могу предложить даме с замороженной... попой чай без спирта!

________

Примерно так они и провели почти два дня. Литвин старательно демонстрировал легкий и непринужденный тон общения. Арлетт его активно поддерживала. Собственно, это было нетрудно. Им нашлось, о чем поговорить. Артем с удовольствием и интересом выслушал полную весьма нетривиальных событий и приключений историю жизни великого и ужасного Бертрана Деларю, ныне покойного. И про работу и исследования Арлетт тоже послушал, хотя понял не больше половины.

И сам, к собственному немалому удивлению, многое рассказал ей. И про разбившийся на Медвежьем Клыке вертолет. И про погибшего в лавине друга. И о других важных событиях своей жизни — грустных и не очень.

Как психолог он понимал, почему это происходит. Во-первых, делать им все равно по большому счету нечего, только разговаривать. А во-вторых... их полное уединение... и пережитые вместе испытания... создают ощущение некой особой близости. Некоторый особый мир... который будет существовать, пока длится буран. И исчезнет, как только они смогут выйти отсюда. Но пока они здесь — они могут сказать многое... сокровенное... как на исповеди. И... лучше говорить, чем что-то другое.

Общение их было любопытно еще и с лингвистической точки зрения. Аленка хотела попрактиковаться в русском? У нее появилась для этого прекрасная возможность. А сам Литвин не удержался и попросил ее рассказать что-нибудь на французском. Мотивируя это исключительно целями языкопознания, дабы не сознаваться в том, что ему до одури нравится, как звучит ее голос, особенно, когда она говорит на родном языке.

— Что тебе рассказать? — смеется Арлетт. — Уже спать пора.

— Вот и расскажи сказку. На сон грядущий.

— Ладно! А ты попробуй угадать, что это за сказка.

— Эй! А вдруг я эту сказку не знаю?!

— Это очень известная... история.

Он не предпринимал ни малейших попыток опознать сказку — просто наслаждался переливами интонаций, мягким грассирующим "р", связками слов. Ему определенно нравится, как звучит французский язык.

— Узнал?

— Нуууу... Это сказка про "ле люп гри".

Она звонко смеется.

— Что? Это слово очень часто повторялось по ходу рассказа. Не про "ле-люп" сказка?

— Про него. Это один из двух персонажей.

— А кто второй?

— Это была сказка "Серый Волк и Красная Шапочка".

— "Ле люп гри" — это Красная Шапочка?

— Нет.

— Вот блин! Серый волк?

— Да.

— Оригинально, — усмехается Литвин. — Чем обусловлен выбор сказки?

— Я мало знаю сказок. А ты... ходишь в красной шапке.

— Ну-ну, — Артем прячет за усмешкой удивление. — Ладно, за сказку спасибо. Давай спать.

______________

Быт их был прост и незамысловат. Поесть, поспать. Разговоры в темноте — газ надо было экономить, в первую очередь, для приготовления горячего питья и пищи. Самую большую сложность доставляло отправление естественных нужд, проще говоря — то самое "пи-пи". Артему, в силу физиологии, было проще. А вот для Аленки каждый выход "на улицу" заканчивался стенаниями по поводу замерзшей butin. Артем ее каждый раз дежурно подкалывал, с самым серьезным видом предлагая помощь в отогревании пострадавших частей тела. Подкалывал, подкалывал и... доподкалывался.

Его профессионализм, выдержка, самообладание и тэ дэ отказали ему внезапно. На третий день, когда до окончания бурана оставалась всего-то пара часов. Но он об этом не знал. А даже если бы и знал...

Проснулся. Хрен поймет, что за время суток, биоритмы совершенно расстроились. Попытался вытащить руку, зажатую между их телами, чтобы посмотреть, который час. Не получилось. Повернулся, чтобы поменять положение тела. В темноте, случайно, абсолютно случайно... Губы касаются... и надо же, как удачно... Замирает от прикосновения своими губами к ее. Надо отстраниться, извиниться... Да и рука вон затекла. А в следующее мгновение...

Вы целовались, когда вокруг непроглядная темень, и все чувства, за неимением зрения, обострены? Когда щеки и лоб холодит минусовая температура снаружи. А внутри, между двумя, все пылает и горит. Губы плавятся, и весь воздух вдруг куда-то делся. Одежда, которой на них, разумеется, много, одновременно и мешает, и — как будто ее нет. Потому что он чувствует нетерпеливое тепло ее тела, несмотря на все эти высокотехнологичные тряпки между ними.

В голове вдруг мелькает — вот он, настоящий поцелуй по-французски. Он же целуется с француженкой. От этого так башню сносит, что ли?.. Вряд ли...

Он так привык за эти пару дней к ее присутствию всегда близко, всегда рядом, и то, что они целуются, кажется сейчас абсолютно правильным. Какого рожна они не делали этого раньше?! Мысли расползаются и тают, как снег на солнце, оставляя в голове одно. Одно оглушающее, отупляющее и совершенно неуместное сейчас желание.

Как-то, не пойми как, но ему удается прерваться, остановиться, отстраниться.

— Ален, стоп. Погоди, нельзя так...

Собственный голос звучит неузнаваемо. А уж слова... Как же, должно быть, они обидно звучат для нее. Но...

— Это не потому, что не хочу. И не потому, что ты непривлекательна. Очень. Просто...

Чуть влажная теплая ладонь запечатывает ему рот.

— Арти, я не идиотка. Я все понимаю.

Он пытается что-то промычать сквозь ее пальцы.

— То, что происходит сейчас... оно останется здесь. Пока мы здесь — оно здесь. А когда мы уйдем отсюда — оно исчезнет. Не бойся, Арти. Это просто... поцелуй.

Не бойся?! Да кто тут боится?! Он резко убирает руку, но не отпускает ее.

— В том-то все и дело! Больше всего меня бесит то, что, кроме поцелуев, нам ничего не светит! Ужасно бесит! Понимаешь?!

Она должна понимать. Что все, чуть менее невинное, чем поцелуи, в данных условиях крайне сложно... технически. И гигиенически. И термически. И всяко разно. Но от этого — не менее желанно!

Это адское попадалово — когда ты ТАК хочешь женщину, а в твоем распоряжении только губы — твои и ее.

— Понимаю. Не буду больше тебя целовать. И ты меня не целуй.

— Угум, — что самое удивительное, он соглашается с ней не только на словах, но и делом. Он больше не целует ее в губы. Поторопился он с утверждением, что в его распоряжении есть только губы. Еще есть узкая твердая ладошка.

Дышать ей в пальцы, водить губами по ладони и гадать — на каком из перекрестья линий — как их там: линия Судьбы, Линия Жизни, что там еще?.. — зашифрована их встреча? Впрочем, вряд ли она там отмечена. Слишком мимолетна эта встреча, пара случайных поцелуев со случайным товарищем по походу.

Ее тихий стон и что-то неразборчивое по-французски прошибает до озноба и, одновременно, заставляет очнуться. Остановиться, одуматься, прийти в себя, черт побери, пока не поздно! Пока он еще хоть как-то контролирует ситуацию.

Крепко перехватил запястье, не отпуская, прижал к груди.

— Прости, — тихо ей в ухо.

Другой рукой прижал ее к себе крепче, в напрасной попытке хоть как-то облегчить... Уговаривал, успокаивал себя. И молчал. Потому что... Что тут, блядь, скажешь!

Глава 16. Встречная.

Спустя два часа, состоявших из легкого... завтрака? да, наверное, все-таки завтрака... и попыток сгладить неловкое молчание.

— Ален!

— Что?

— Иди сюда.

— Не хочу. Там холодно.

— Выходи! Не пожалеешь.

Она выглядывает и мгновенно жмурится. А когда глаза все же привыкают к яркому свету, становится видно: голубые лоскуты, мелькающие между несущихся высоко в небе обрывков облаков. Ощутимо теплее. И... в это сложно поверить, но вокруг снова нереально красиво — так, как бывает красиво только в горах. Так, что не верится, что этот безмятежный и величественный пейзаж — оборотная сторона смертоносного дыхания гор. От которого они едва убереглись.

У нее с непривычки, от долгого постоянного сидения или лежания, подкашиваются ноги, опирается на его плечо.

— Неужели кончился?..

— Да. Надо собираться.

— А сколько градусов?

— Минус двадцать два.

— Холодно. Может быть, подождем?

Артем бросает взгляд на небо. Качает отрицательно головой.

— Нет, не стоит. Будет теплеть. А вот "окно" в буране может быстро закрыться. Нам же еще спускаться несколько километров. А у тебя нога травмирована. Так что... ждать нельзя.

Арлетт кивает. Она совершенно точно уверена — Артем знает, о чем говорит.

Кончился буран. Они, упаковав рюкзаки, покидают свое временное убежище, которое спасло им жизнь. Уходят, оставляя то, что произошло и не произошло между ними здесь, в снегах. Как и должно быть.

Артем несет оба рюкзака, Арлетт шагает налегке. Но ей все равно непросто, травма чуть поджила, но идти быстро она не может. Литвин ее пока не подгоняет, подстраивается под ее темп. Оглядывается по сторонам. Небо почти безоблачно, потеплело уже до минус пятнадцати. Поводов для беспокойства пока нет. Главное, чтобы Аленка выдержала.

Шли они преимущественно молча. Сказывались неловкость, усталость, накатывали грустные воспоминания. Лезли мысли о том, что случилось с остальной группой. Артем был уверен, что и Арлетт думает примерно о том же.

Окружающий пейзаж резонировал с их невеселыми мыслями кардинально. Величественные белоснежные красавицы-вершины демонстрировали себя во всем великолепии. Сквозь абсолютно прозрачный горный воздух они казались так близко, совсем рядом. Артему был известен этот оптический обман. Расстояние, казавшееся парой километров в этом кристально-чистом воздухе, на деле представляло собой десяток километров. И в показную безмятежность этих красавиц он тоже дано не верил. Они были прекрасны и смертельно опасны. И стоит только расслабиться, хотя бы на мгновение повернуться спиной — и ты получишь удар кинжалом между лопаток от этих роковых красавиц.

К вечеру они спустились до уровня, где буран, даже если он вдруг вернется, будет уже не столь опасен. Но пока никаких признаков к этому не было. Они наблюдали безмятежный, красивейший закат, доедая последние запасы. Продукты можно было уже не экономить, завтра они должны выйти к людям. Воздух прогрелся до минус десяти. Под конец дня идти было даже жарко, а Аленка совсем расхромалась. Артем рассчитывал, что они за день пройдут больше, но торопить спутницу не стал, пожалел, взвесив все риски. Все-таки из опасной зоны они почти спустились.

Разбили палатку, Артем безапелляционно, не дав Арлетт и шанса поспорить, обменял их спальники. Не может он спать в тепле, когда девушка рядом мерзнет. А предложить ночевать снова вдвоем он не решился. Это все осталось там, наверху, в снегу, в буране.

А потом, уже в палатке, пожелав ей спокойной ночи, и услышав ответное "Спокойных снов", он гадал — услышит ли он, как она плачет? Нет, только тихое мерное дыхание быстро заснувшего человека. Все правильно, это же дочь Бертрана Деларю, кем бы он ни был, а не какая-то слабачка. Она все понимает как надо.

Утром, встав с первыми лучами солнца, он достал из рюкзака зарядник на солнечных батареях, повесил на палатку, подключил рацию. Пусть заряжается. Им самим "заряжаться" почти нечем — на завтрак у них последняя шоколадка и чай. Все, еда закончилась. Но Артем имел все основания предполагать, что в ближайшие сутки они доберутся хотя бы до спасателей. Должны же их искать... Словно в ответ на его мысли "хрюкает" рация.

— Миша, прием, прием. Квадрат "Б-2" проверен. Ничего не обнаружено.

— Вас понял. Переходите к следующему.

Артем не узнал голос, но это неважно. Это явно ребята Федорчука.

Взял рацию.

— Прием, прием. Литвинский на связи.

Тишина. Треск помех в эфире. И потом...

— Литвин, это ты? Повтори!

— Да, я. На связи Артем Литвинский, прием.

— Твою ж мать!!! Ковалев, слышишь! — голос из рации так громок, что Артем даже слегка морщится. — Виталя, возьми рацию! Литвин нашелся!

Спустя пару минут:

— Темыч?!

— Да, Виталь, это я.

Дальше Ковалев долго матерится в рацию, и кто-то (кажется, сам дядя Федор) орет, чтобы не засоряли эфир.

— Блять, Литвин, ты в курсе, чем мы тут занимаемся?!

— Нет.

— Мы ищем твой труп, сука ты недобитая!

— Нашли?

— Пока нет! Но ты мне скажи, где ты... И я сам, собственными руками...

— Ковалев, успокойся! — уже другой голос. — Артем, ты в каком состоянии? Где находишься?

— Я в порядке. Сейчас спозиционирую себя.

Литвинский диктует координаты с навигатора.

— Принял. Направление правильное. Спускайся вниз, мы на полкилометра ниже и восточнее. Как понял?

— Понял. Я не один. Со мной ученый из группы — Арлетт Деларю. Где остальные, я не знаю.

— Зато мы знаем, — голос разговаривающего с ним "спаса" мрачен. — Пятерых нашли.

— Трупы? — тон спасателя говорит сам за себя.

— Три. Еще один очень тяжелый, его сейчас эвакуируем. Ну а пятый жить будет. Только, наверное, без ноги. Но это уже не наши проблемы. Все, двигай, Литвин. Ждем тебя. С нетерпением. Особенно Ковалев, — и дальше, уже не Артему. — Ребята, у нас минус два. Литвин и последний из ученых нашлись. Живые. Все, сворачиваем операцию, ждем Литвинского и валим на базу.

Артем поворачивает голову, видит вышедшую из палатки Арлетт. Она все поняла. Молча смотрит на него, кивает на рацию:

— Спасатели?

— Да, недалеко. Полкилометра.

— Тогда надо идти.

Тут до него доходит.

— Арлетт... извини... Я не спросил, есть ли среди выживших Гаспар. Черт, я не подумал...

— Ты знаешь, Арти... Мне все равно.

Он ей не очень-то верит.

______________

Какая-то непривычная, неприличная статусу спасателей суета сопровождает их встречу с подопечными Федорчука. Причина выясняется тут же: дядя Федор лично возглавил поисковую операцию, ибо его "нагнули" все, кто мог — и по линии МЧС, и по линии МИДа — пропала группа видных европейских ученых. К тому же, на помощь местным спасателям приехали столичные специалисты с модным оборудованием, на место проведения операции стянули всю имеющуюся в наличии технику, включая вертолет. Такое на памяти Литвинского случается впервые.

— Я знал, с кем теряться!

— Лучше бы ты не терялся! — Ковалев отпаивает друга чаем с коньяком и бутербродами. — Литвин, ты натуральный бедоносец... Мы с Таней решили тебя к батарее привязать на всякий случай. На пару недель. Чтобы ты никуда больше не вляпался.

— Да? А кто мне сосватал этих ученых?

Ковалев тихо, но с чувством ругается.

— Я проклял себя за это! Блять, убил бы себя, что дал тебе телефон этого Бруно! Прости меня, брат, — совершенно непоследовательно говорит он.

— Да ладно, — кладет руку другу на плечо Артем. — Ты ж не знал. Стечение обстоятельств просто такое...

— В гробу я видал такие стечения обстоятельств!

— Зато смотри, сколько вам добра привезли, — Артем смотрит в сторону ярко-красной палатки развернутого неподалеку мобильного госпиталя, куда не так давно увели Аленку. Сначала даже на носилках пытались отнести, но она удивительно четко и по-русски объяснила врачам, что если уж она на своих двоих несколько километров прошла, то уж до палатки как-нибудь дохромает.

— Так это ж не нам... Как привезли, так и увезут обратно. Эх, нам бы такое оборудование... — вздыхает Виталий. — Госпиталь кстати оказался.

— Да у Аленки там растяжение, скорее всего. Вряд ли что-то серьезнее.

— Аленка? А, ты про эту... Да нет, я про тех, кого мы живыми нашли...

— А кого?..

— Бруно, начальник их... немец такой здоровенный. И француз. Но обморожены оба. Их увезли уже. Там полный пи*дец...

— Даже так?

— Угу. Повезло этой Аленке. Если бы не ты...

— Да что теперь говорить, — отмахивается Артем. — Если б ты знал, как я хочу домой! И горячий душ... И супу... — мечтательно, — тоже горячего...

— Понятия не имею, что там дома. Мы вас уже вторые сутки ищем. Так что я уже тоже хочу — и душ, и борщ.

— Ну, так чего дядя Федор ждет? Может, пора валить вниз?

— Валите, — кивает Виталий. — Там ниже на пятьсот метров второй ратрак ждет. Девка твоя идти нормально может?

— Она не моя. А может она, по-моему, все. Железная леди.

— Вот и отлично. Идите.

— А вы?

— А нам еще трупы спускать.

Артем кивает. Вот она — романтика суровых будней спасателей. Это вам не мобильные госпитали и вертолеты.

_________________

Он проснулся поздно. Вроде бы и спал много там, в горах, в снежном убежище. Но все равно — это не то, что дома, в тепле, на нормальной постели. И, парадоксально, но храпящий рядом мужик гораздо более способствует спокойному сну, чем тихо сопящая, но — девушка.

Проснулся в одиночестве. Виталий, судя по всему, уже на дежурстве. Вот же работа у спасателей... Двое суток сами мерзли в горах, искали потерявшихся. А потом — отогрелся, помылся, поел, поспал — и снова в бой.

Зевая и потягиваясь, выгреб на кухню. Гора оладий красуется на тарелке в центре стола, в окно светит солнце. Лепота...

— Садись, чаю налью.

— Ага, спасибо.

В ожидании обещанного чая он вдруг поймал себя на мысли... вот сидит он на кухне, в одних трусах, в компании симпатичной женщины, которая кормит его завтраком. А ведь она ему не сестра, не подруга, не жена... Вдова друга! И вообще... живут они как-то странно. Двое мужиков и женщина. Двое друзей и жена третьего, погибшего друга. Вот же "любовный" треугольник, бразильские сериалы отдыхают.

На колени забирается Лизка.

— Ня!

Рот ему залепливают растаявшей в детской руке приторно-сладкой шоколадкой.

— Лизавета! — одергивает ребенка мать.

— Кусно? — преданно заглядывая ему в лицо, интересуется малолетняя хулиганка.

Артем рассеянно кивает, перехватывая Лизу поудобнее. Даже не треугольник, квадрат, блин!

В комнате звонит мобильный, Лизка спрыгивает с его колен, убегает, приносит Артему телефон. И снова "Ня!" и преданный взгляд в глаза.

Литвин со вздохом прижимает вымазанный в шоколаде аппарат к уху. Теперь Артем липкий и сладкий всем лицом.

— Да?

— Проснулся? — деловитый Ковалев.

— Ну, типа, да.

— Заскочи к нам офис, а? Федорчук тебя видеть хочет.

— Бить будет?

— Вроде бы нет. Поговорить хочет.

— Минут через сорок буду.

______________

— Вот и наш бедоносец явился...

— Да если бы не Артем!.. — привычно вступается за него Виталий.

— Да ладно тебе... — ворчит глава спасателей. — Что теперь, медаль ему давать?..

— Медаль не надо, — невозмутимо отвечает Артем. — А вот от бутылки "федоровки" я бы не отказался.

— Вот рожа наглая! Бутылку ему! Обойдешься! Но рюмку налью. Пошли ко мне, — кивает Виталию: — И ты, Ковалев, тоже.

Им действительно налили по рюмке "федоровки" — фирменной настойки Федорчука, о составе ингредиентов которой ходили легенды, а достоверно было известно только одно: в него входили спирт и перегородки грецких орехов. Остальное дядя Федор держал в страшном секрете, но результат был очень вкусный. И причина такой щедрости выяснилась тут же — "спасам" надо было составлять рапорт, и требовались показания Артема. Ибо на спасателей традиционно попытались возложить вину за произошедшее. Федорчук дежурно ругался, расспрашивая Литвина и постепенно восстанавливая картину событий.

А Литвинский узнал, что произошло после того, как он оставил группу. Это стало известно отчасти по рассказам спасателей о том, где именно и в каком положении были найдены тела троих погибших. А отчасти — со слов Бруно и, особенно, Гаспара. Бруно был в слишком тяжелом положении, чтобы давать обширные показания. Его вертолетом доставили в ожоговый центр — ему нужна была срочная пересадка кожи вследствие сильнейшего обморожения. А вот Гаспара... прооперировали на месте. Если так можно сказать про ампутацию ноги и... про дальнейшее Артем даже спрашивать не стал. И ампутации ноги достаточно, чтобы составить впечатление о состоянии Гаспара. И француз... то ли на фоне стресса... то ли под влиянием чувства вины и раскаяния... рассказал спасателям все, что произошло. Возможно даже, кое-что лишнее.

После того, как ушел Артем, в группе начался раздор. Растаман Коко оказался достаточно совестливым, чтобы обругать руководителя экспедиции и настаивать на поисках Арлетт. Но Бруно скрутил группу в бараний рог своим авторитетом, и они все-таки пошли вниз. Следующей в череде неприятностей была травма одного из братьев-зайцев. То ли Тиль, то ли Удо подвернул ногу. Второй — то ли Удо, то ли — Тиль не смог оставить брата одного. Коко наконец-то послал Бруно к черту и тоже остался с немцами. Они вдвоем — один из братьев и Коко пытались тащить травмированного на себе. А Бруно сказал, что в горах каждый сам за себя, плюнул на этих троих и пошел вниз. А Гаспар... что Гаспар... Гаспар понял, что у него один шанс выжить — не отставать от немца. И он пошел. И не отставал. В итоге те трое замерзли насмерть, а Бруно с Гаспаром все-таки дошли до спасателей. Обмороженные до ампутации и пересадки кожи.

— Кстати, Литвин, — когда все детали были окончательно выяснены. — Тебя Деларю искала.

— Кто?

— Кто-кто! Конь в пальто! Француженка, которую ты на буксире притащил. Звонила, спрашивала, как тебя найти можно.

— А зачем искала?

— Без понятия! — фыркает Федорчук. — Мне не доложилась.

— Координаты свои оставила?

— Нет. Да в гостинице поинтересуйся — там знают.

____________________

Он впервые видит ее в "гражданском". Джинсы, футболка. Нахмуренный лоб, складки в уголках губ. При виде его складки все же чуть разглаживаются.

— Bonjour.

Даже голос, тот самый красивый голос звучит глухо и надтреснуто.

— Здравствуй, Арлетт. Можно войти?

Она отступает вглубь номера.

— Почему Арлетт? Не Алинка?

— Ну, Аленка так Аленка. Как ты, Алена?

Она выдыхает резко.

— Ужасно.

— Что-то случилось?

— Я была в больнице... у Гаспара. Это ужасно, Арти! — она зябко охватывает себя руками, отворачивается к окну. — У него ноги нет... пальцы на руках... обморожение роговицы... черт!

— Мне очень жаль... — что тут еще скажешь?..

— А Бруно я даже не видела! Он в другом городе... очень плохой... с ним даже говорить нельзя. Мне звонит его жена... я не знаю, что ей сказать!

В ее голосе отчетливо слышны отчаяние, боль. Артему это трудно понять. Ее заботу и переживания за тех, кто оставил ее во время бурана в горах. Хотя, если рассуждать спокойно и отстраненно. Бруно был, возможно, прав. Он отвечал за всю группу, и рисковать всеми ради одного... Он принял непростое решение, которое сам Артем считал неприемлемым. Но у руководителя экспедиции, по крайней мере, было право так поступить. Но вот Гаспар... Жених — это... ну, это же будущий муж... значит, он любит ее... собирается связать с ней жизнь. Как он мог ее оставить?! И как она может после этого жалеть его? Артем не понимает и не поймет, наверное.

— Ален, ты искала меня?

— Да, — она оборачивается. — Надо с тобой расплатиться. Мы же тебе денег должны. Правда, я не знаю, сколько.

— Денег? — как минимум неожиданно. — Нет, не возьму.

— Почему?!

— Я не выполнил своих обязательств. Весь доверенный мне груз я выкинул там, наверху.

Она кивает.

— Да, я знаю. Когда пошел искать меня. Гаспар мне рассказал.

— Вот видишь. Так что мне не за что платить.

— Ты спас мне жизнь, — произносит она тихо. — И... если бы Бруно тебя послушал... если бы остались там... вырыли пещеру... как мы с тобой... все были бы сейчас живы, да?!

— Наверное, — нехотя соглашается Артем.

— Почему?! Почему они не послушали тебя?!

Он может ответить лишь пожиманием плеч и сочувственным молчанием.

— Ты долго еще здесь пробудешь?

— Два дня, — отвечает она негромко. — Мне надо решить вопросы с доставкой тел на родину. И по страховке Бруно и Гаспара... по оплате лечения. Дел еще на два дня.

— Ты успеешь?

— Да. Все будет как надо. Я не люблю... — она прикрывает глаза в поисках нужного слова, — неоконченные дела.

— Помощь нужна?

— Нет, — качает головой. — Я справлюсь.

Конечно. Она же дочка Бертрана Деларю Она может справиться с чем угодно.

— Ну, если помощь какая понадобится, обращайся к спасателям нашим. Виталий Ковалев. Он, если что, мне передаст.

— Хорошо.

Повисает молчание. Собственно, надо уходить.

— Ладно, пока тогда... Аленушка.

— Арти?..

— Да?

Они наконец-то смотрят в глаза друг другу, и на Артема накатывает ощущение стойкого "дежа вю": зеленые глаза подернуты точно такой же морозной дымкой как там, наверху, под снегом.

— Я могу... тебе позвонить? Тебе, а не твоему другу-спасателю?

То, что должно было остаться высоко в горах... Оно просочилось следом, за ними, сюда. Оно сейчас здесь. И здесь сопротивляться этому еще сложнее.

И что он мог ей ответить?

— Конечно. Я буду рад.

Глава 17. Летняя.

— Какая там погода в Париже?

— Если тебя интересует погода в Париже — посмотри в Интернете.

— Но ты ж сейчас говорил с Парижем?.. Аж в подъезд выскочил, когда "Марсельеза" заиграла.

Он действительно поставил "Марсельезу" на ее звонок.

— Я говорил с Арлетт. А она живет не в Париже

— А где?

— Сейчас в Орлеане. А вообще у нее шале в Тине.

— В Альпах?

— В Альпах.

— Круто! А что она делает в Орлеане?

— Ковалев, ты сплетник! — толкает Виталия в бок Татьяна. — Но, действительно, Тем, что?

У Артема сюрреалистическое ощущение, что его допрашивают родители. Такое в его жизни было сто миллионов лет назад. И ведь не пошлешь этих двоих нафиг, как предков когда-то, во времена буйной юности.

— Там находится... — он морщится, — сейчас, вспомню... бюро... бюро... Бюро геологических и горных исследований, вот! Арлетт для них какие-то работы выполняет.

— Прикольно... Клевую телочку подцепил, Литвин!

Неожиданно для всех присутствующих Виталий получает увесистый подзатыльник. А следом за матерью Виталика хлопает, правда уже по груди, Лиза, при этом заливисто хохоча.

— Вот чему ты ребенка учишь?! — Ковалев озадаченно потирает затылок одной рукой, другой нейтрализуя маленькую драчунью. — И вообще — за что?

— Можно и поуважительнее... о женщинах! Тем более — о девушке друга!

Литвин мог бы сказать, что Арлетт — не его девушка. А может быть, и его... Он и сам не мог толком определить статус их отношений. То, что началось с пары телефонных звонков, быстро обрело силу и энергию лавины. Звонки, SMS. В какой-то момент случилось так, что каждый прожитый день оставлял ощущение незавершенности, если не было хотя бы одной SMS-ки от нее. Это было так странно, что... Словом, сложно у них все, чтобы обсуждать это с друзьями. И вместо этого он усмехается.

— Тань, не бей ты его по голове.

— Вот-вот!

— А то последнее, что там есть, вышибешь...

— Ах ты...

— Так, живо руки мыть и ужинать! — прекращает дискуссию Татьяна.

________________

"Как перезимовать лето?" — это извечная проблема всех белых гидов. Артем для себя этот вопрос давно решил. Ко всем своим прочим диагнозам он был еще и заядлым каякером. И лето у него тоже было белым. В сугробах пены норовистых горных рек, в реве водопадов, в кружении мира вокруг в попытках стабилизировать каяк. Собственно, все то же самое, что и зимой — горы, снег. Только снег в жидком виде.

Однако возможностей заработать каякингом было существенно меньше. Это было скорее для себя, для души, ну и для физической формы, разумеется.

Друзья звали его в Финляндию, проверить на "вшивость" местные речки — Вайккойоки и Рууна, но Артем, поразмыслив, отказался. Зимний, "хлебный" сезон, в течение которого он обычно зарабатывал себе деньги "на лето", вышел в этом году провальным. Денег было мало, и они стремительно таяли. Можно было, конечно, взять у родителей. Единственный сын, родители еще не стары, работают и с удовольствием финансово помогут сыну, предлагали неоднократно. Но Артем уже давно привык рассчитывать только на себя. Поэтому — к черту Финляндию, надо заработать денег.

______________

Он вернулся в Москву. Во-первых, у него все-таки есть семья: отец, мать, и хотя бы раз в год надо показываться им на глаза. А во-вторых, где еще можно быстро срубить денег, как не в первопрестольной?

Чем может заработать дипломированный психолог, обладающий серьезным интеллектуальным потенциалом и отличной физической формой? Правильно, поклейкой обоев. Отец нашел ему надежную бригаду отделочников, в которую Артем без проблем влился. Литвинский-старший, конечно, демонстративно хватался за лоб и вопрошал, стоило ли пять лет учиться в МГУ, чтобы потом таким образом добывать себе на хлеб насущный? Так ведь нереально найти на три месяца работу по специальности, к тому же прилично оплачиваемую. Да и был это всего лишь привычный ритуал, не более. Отец и мать уже смирились с тем, что их сын — умниц и красавиц (ну, по субъективному мнению родителей), выпускник психологического факультета МГУ, ведет крайне странный образ жизни — две трети года живет в горах, рискуя своей жизнью, летом тоже где-то пропадает, периодически наезжая домой. Или вот, например, занимается поклейкой обоев в квартирах московских нуворишей. Ну да ладно, главное, что жив-здоров и под присмотром. Поэтому родители поворчали-поворчали и быстро притихли.

И это они еще не знали, что ко всем прочим странностям у их сына есть девушка. Весьма далекая от классических канонов красоты. Ученый-гляциолог. Дочь известного альпиниста. Да — и француженка до кучи.

Сам Артем с этой мыслью смирился. Что у него впервые за очень долгое время вроде бы есть девушка. По крайней мере, он сам так считал. Ну, или на это было похоже. Хотя считать так было как минимум странно, учитывая всего лишь несколько поцелуев, которые случились в снежном плену во время бурана. Кто бы ему сказал.... да хотя бы с полгода назад — что у него будет девушка... с которой его не будут связывать никакие интимные отношения... Он бы долго смеялся. Но это действительно смешно — ему не четырнадцать лет, чтобы речь шла о таком парадоксе... И вот как все повернулось.

Телефонные звонки, SMS, MMS, ICQ, Skype. Его лучшие друзья в то лето. Да еще голос Курта Кобейна в наушниках, когда он работал. Когда ехал к месту работы на метро, скутере или, если позволяло расстояние, на своих двоих, на роликах.

Несколько раз встречался попить пива с товарищами по цеху, периодически накатывавшими в столицу. Один раз дал себя уговорить на поездку на дачу. А так...

Лето. Skype, ICQ, MMS, SMS, телефонные звонки. Голос Курта Кобейна в наушниках. И километры обоев.

___________

Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivИ !*

— Арти, привет.

— Привет, Ален. Как ты?

— О, у меня отличные новости! Наши программисты смогли достать данные с той флэшки, представляешь? Все результаты съемок сохранились!

— Здорово. Я очень рад.

— А я как рада! У тебя как дела?

Мерно покачивается вагон метро. Слева от него сидит замученная жизнью тетка, клюя носом и периодически наваливалась на его плечо, справа — надувающая пузыри из жвачки нимфетка, целенаправленно перекладывающая ногу на ногу в попытке привлечь его внимание.

— Да нормально. Все в порядке.

— Хорошо. Знаешь, я так... я хотела бы еще раз тебя увидеть, Арти.

— Да? Я тоже, Ален.

__________

Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivИ !

— Тема, телефона!..

— Спасибо, Ашур.

Снимает наушники, достает из заднего кармана телефон, отходит к окну.

— Да, Ален.

— Тима, привет!

— Привет. Как ты?

— Работаю. Мы сейчас грузим и проверяем данные. Ругаюсь с нашими программистами.

— Хулиганят?

— Что? А... Нет, — она смеется. — Но они такие — за ними нужно следить.

— Понимаю.

— Ты как? Как дела?

Он смотрит за окно. Внизу стоит забитое машинами Волоколамское шоссе. Стоит, сколько хватает глаз. Москва, Москва, как много в этом...

За его спиной грохот и громкие голоса. Оборачивается — опрокинули ведро с клеем. Ашур ругается, мешая слова русского и родного языка.

— Что у тебя там за шум?

— Коллеги по работе спорят. А у меня все отлично.

— Я... ты знаешь... я... скучаю... по тебе.

Перед его глазами нескончаемая река из машин.

— Аленушка... Я тоже...

________________

Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivИ !

Пятнадцатый этаж, можно передохнуть. Скидывает с плеч по связке обоев, аккуратно ставит их на лестничную площадку. Тыльной стороной одной руки вытирает пот с лица, другой лезет в задний карман рабочих штанов.

— Да, Ален?

— Арти, что с голосом? Ты бежишь?

— Поднимаюсь по лестнице. На двадцать восьмой этаж.

— Пешком?

Приваливается к стене.

— Лифт не работает.

— Бедняжка.

— Да. Пожалей меня.

— Приезжай. Пожалею.

Он молчит. Дыхание постепенно выравнивается.

— Арти?

— Что?

— Я... хочу пригласить тебя... в гости. Можно, я пришлю тебе вызов?

— Ну... спасибо, конечно. Но я не уверен, что у меня получится.

— Я понимаю! Просто... я так скучаю, Арти. Ужасно скучаю по тебе.

— Я тоже, — прикрывает глаза. — Я тоже, малыш.

Кладет телефон обратно, в карман. Поднимает связки обоев. И кто придумал, что лифты в новостройках не нужно запускать, пока не сделаны ремонты во всех квартирах?

__________

Allons enfants de la Patrie, le jour de gloire est arrivИ !

— Привет, Аленушка.

— Арти, привет! Как ты?

— Да нормально. Еду на работу. Ты как?

Катит на роликах, пробираясь сквозь толпу. Москва накрыта смогом и дымом от горящих торфяников. В некоторых районах дышать совсем нечем, но здесь, в районе Рижской, еще вполне ничего.

— Загрузили данные. Я обеспечена работой на полгода вперед, наверное.

— Это же хорошо?

— Да. Арти... я вызов отправила.

— Спасибо.

— Тима... Ты приедешь?

— Черт! Ой, простите, — небольшое столкновение с велосипедистом, по счастью, без крэшей. — Это я не тебе, извини. Я... постараюсь. Честно.

— Арти, пожалуйста. Я буду очень ждать.

В октябре вернулся к Виталию. С деньгами и сумбуром в голове. Был обруган Татьяной за то, что привез в подарок Лизке дорогую немецкую куклу, которой любопытное чадо тут же открутило голову.

А потом у них вечером — традиционные посиделки под коньяк.

— Ну что, какие планы?

— Да как обычно. Ждем снег и алга!(казах. вперёд)

— То есть ты здесь остаешься?

— Выгоняешь?

— Тьфу на тебя! Я имел в виду... Тебе же вызов прислали?..

Литвин пожимает плечами, наливает себе коньяку, задумчиво выпивает.

— Прислали и что?

— Не поедешь?

— Нет. Не знаю!

— Слушай, Литвин, не е*и мозги! Себе и ей. Девка по тебе сохнет, вызов вон тебе прислала. Ждет. Чего тебе еще надо?! Чтобы она приехала и за ручку тебя увезла?!

— Не лез бы ты не в свое дело, Ковалев...

— Включил бы ты голову, Литвинский...

— Ну, приеду я туда! Что мне там делать?!

— Литвин, я должен тебе объяснять, что делать с сохнущей по тебе бабой?! То же самое, что ты сейчас делаешь с мозгами!

— Блять, Виталя... Я понимаю, у тебя спермотоксикоз, и мысли все об одном. Но я имел в виду другое!

Виталий разливает им еще по коньяку.

— А что — другое?! Там же Альпы, епт! Тебе надо объяснять, что делать в Альпах?!

Артем вздыхает.

— Ну, так-то да...

— Так, Литвин! Хорош ломаться как целочка на первом свидании! Собирайся и вали отсюда, чтобы духу твоего здесь не было! С глаз моих долой!

Артем складывает руки на груди.

— А еще друг называется...

— Ты мне потом спасибо скажешь!

______________

Перелет Москва-Париж занимает четыре часа. Вполне достаточно, чтобы в красках, уже совершенно безнадежно, усомниться в правильности принятого решения. Нескончаемо прокручивать все в голове. Их три дня в снежной пещере. Мегабайты откровенных и не очень разговоров за это адски длинное лето. Ее голос и смех. И отчаянно-просящие глаза в мониторе ноутбука. "Арти, приезжай. Пожалуйста. Прошу тебя".

Он едет. Точнее, летит. В дороге терзая себя сомнениями. К кому он едет? Стоит ли она этого? Чего ждет от него? Четыре часа — это более чем достаточно, чтобы совершенно издергать себя сомнениями. И слишком мало, чтобы как-то справиться с их удушающим гнетом. Даже профессиональному психологу.

Но, по крайней мере, одно он знает точно: она не любит незаконченных дел. Впрочем, он тоже. А, как минимум, одно дело у них осталось незавершенным.

_______________

Аэропорт "Руасси" огромен и футуристичен. Артем не успевает подумать о том, как он будет искать ее в этом гигантском стеклянном аквариуме, полном чужих лиц, не успевает заметить — так стремительно она врезается в него, обнимает, утыкаясь прохладным носом в шею. И обнимает крепко, поверх его рук, так, что у него даже нет возможности обнять ее в ответ. Потом отстраняется все же, слепяще сияющие глаза.

— Арти! Ты приехал! — снова порывисто ему на шею, но теперь он хотя бы может обнять ее. И ему легких вздохом на ухо: — Ты приехал, мой русский медведь...

— Медведь? — он отстраняется, усмехаясь.

— Да, — кивает она, глядя на него снизу вверх. — Медвежонок. Mon ourson.

Все сомнения осыпаются прахом к его ногам. Литвин не знает никого в этой стране, и ему все равно. Арлетт тоже все равно, похоже. И потому они целуются прямо в одном из залов второго терминала аэропорта имени Шарля де Голля. Их обтекает толпа прилетевших и встречающих, Литвинского периодически толкают то в спину, то в плечо. Но остановиться заставляет их отнюдь не это. А осознание того простого факта, что дальнейшее лучше осуществлять где-то в месте более уединенном, чем терминал одного из крупнейших аэропортов мира. Схватив за руку, Аленка тащит его получать багаж.

____________

*(рус. Вперёд, Отчизны сыны вы, час славы вашей настал!) - первые сточки "Марсельезы".

Глава 18. Чужбинная

Париж на Литвинского не произвел ровным счетом никого впечатления. Лувр нах, Мулен Руж тоска, хмурое небо, периодически впрыскивающее в полный выхлопных газов городской воздух морось.

Лишь три вещи его порадовали. Мекка всех туристов, посещающих Париж — Эйфелева башня. Стоя на верхней площадке "железной дамы" и засунув руки в карманы куртки, он смотрел. Не на панораму серого, на грани "поздняя осень — ранняя зима" Парижа. Нет, он смотрел в небо и понимал. Как же он устал от бесконечного города этим летом. И как ему не хватает безбрежности неба. И ощущения бездны под ногами. Еще не хватало гор, но их здесь нет. Он очень рассчитывал в скором времени собственными глазами увидеть Альпы.

Вторая вещь... О, это не вещь... Это мегавещь! Сеть специализированных магазинов и бутиков в глубине Латинского квартала поглотила Литвина целиком на три часа. Там Арлетт с удивлением обнаружила, что ее ourson вполне в состоянии объясниться по-французски, если ему нужно выяснить нюансы "кэмберов" и "рокеров" в коллекции фрирайдовых лыж этого сезона. Говорил он с кошмарным акцентом, безграмотно, когда не хватало слов, помогал себе бурной артикуляцией. Но продавцы его, что самое удивительное, понимали.

Вытащило оттуда Литвина чувство голода. И самым непреклонным тоном высказанная угроза того, что еще десять минут здесь — и ему не дадут пожрать. И вообще — не дадут.

Ну и третье. И самое главное, наверное. Ему все-таки дали. Две охрененные ночи в номере парижского отеля. Их первый раз, от которого в голове не осталось никаких подробностей, кроме сладостного чувства: оно было, оно случилось. Наконец-то.

______________

На второй день пребывания в Париже Литвин умудрился отличиться — заблудился в парижском метро. А оказался он там следующим образом.

Он таки решил прикупить себе пару приглянувшихся хитроумных девайсов в одном из тех самых магазинчиков, откуда Арлетт его выманивала шантажом. А поскольку у мадмуазель Деларю нашлись какие-то собственные дела в Париже, они решил на пару часов разделиться. На предложение Аленки взять такси до Латинского квартала он отмахнулся фразой "Наши люди в булочную на такси не ездят" и самоуверенным заявлением, что человек, ориентирующийся в Московском метро, и в Парижском не потеряется. На самом деле, он просто хотел сэкономить.

В горах самоуверенность ему была не свойственна. А вот в метро он выпендрился. И заблудился. Пару раз пересаживался, попадая все время не на те линии, которые были нужны. Заскочил в очередной вагон метро. Уставился, уже совершенно безнадежно, на напоминающую хитроумный ребус схему парижской подземки. Через пару минут вздохнул обреченно — нет, разобраться в этом ему не по силам. И лишь потом понял. Оглядел лица вокруг него. Чернокожие, арабы, мулаты... Он был единственным белым во всем вагоне!

Выскочив на следующей же станции и найдя глазами благословенную надпись "Sortie", он решил, что черт с ней, с экономией. Лучше он поедет на такси. Неправильный какой-то этот Париж.

В целом, Арлетт довольно быстро сообразила, что дежурную программу "Покажи Париж иностранцу" можно в данном случае совершенно пропустить. И спустя два дня они покинули столицу Франции. Направление — юго-запад, цель — Орлеан.

Орлеан понравился Артему чуть больше. Он был чище, малолюднее, провинциальнее. В глазах Литвинского это был определенно плюс.

Он стоически выдержал экскурсию в Собор Святого Креста. Даже признал, что "готический стиль победит как школа". Поход в Бюро, где работала Арлетт, дался тяжелее. Все это понятно — одна из ведущих геологических служб мира, сборище именитых ученых мужей, и не только мужей, куча всякого дорогостоящего оборудования. Работают над "зелеными" технологиями в сфере недропользования, как с гордостью заявила Арлетт. Но ему совсем не нравилось, как на него смотрели Алькины коллеги. Что она им про него рассказала, что глядели на него со смесью уважения и опасения, осторожно пожимая руку "мсье Литуинскому"? Причем опасения в этих взглядах было на порядок больше. Артем себя чувствовал реально каким-то диким зверем, от которого не знают, чего ждать. Русский медведь, блин...

Умница Аленка уловила его настроение. И вот, наконец-то... Его везут в Альпы!

От Орлеана до Тиня ехать почти через всю страну, более восьмисот километров. Ночной скоростной романтичный TGV. Потом еще немного на автобусе. И вот они... горы. Наконец-то он дома. Почти дома.

Шале Арлетт расположено высоко, на двух тысячах. Он на этой высоте — дома, все-таки — дома. Сама "избушка пастуха", а если уж быть совсем точным — пастушки, оказалась небольшой, но весьма комфортабельной. "От отца досталось", — пояснила Арлетт.

В Тине Литвин совершенно не капризничает. Послушно позволяет себя протащить по местным ресторанчиками и барам. В Тине до хрена всего — и подледное плавание, и крытые теннисные корты, и каток, и пещера с ледяными фигурами, и куча всего прочего, включая лошадей и собачьи упряжки, но самое главное... В Espace Killy катаются круглый год — по леднику Гранд-Мот. Уже вовсю работают подъемники, и Литвин наконец-то расчехляет лыжи. Хотя катание по леднику — это все же немного не то, свежего снега еще нет, но в Тине уже ждут начала первых зимних снегопадов и настоящего свежего, пушистого, а не фирнового, ледникового снега. Нет, не напрасно он решился сюда приехать, со всех точек зрения, совершенно определенно, не напрасно.

_____________

— Арти, давай, собирай рюкзак!

— Уже выгоняешь?

— Нет, — смеется. — Хочу показать тебе кое-что. Совершенно особые места. Хочешь?

— Конечно.

— Это тропа Деларю. Когда-то, в шестидесятые годы, это был серьезный горный маршрут. Потом построили много подъемников, и подниматься стало проще. Но мы с отцом в детстве часто ходили этим маршрутом. Там очень красиво. Пойдем?

— Спрашиваешь!

________________

Он собирался привычно тщательно, перепроверил и перепаковал Аленкин рюкзак, несмотря на то, что не знал, куда они пойдут. В отличие от нее. Поход планировался на два дня, с выходом ранним утром, одной ночевкой и возвращением под вечер в Тинь. В принципе, ничего сложного, насколько он мог судить. Но он же перестраховщик. Живой перестраховщик.

Идти в качестве ведомого было непривычно. Тогда, с экологами, он хоть и шел, куда ему говорят, но он прекрасно знал, где они находятся и примерное направление движения угадывал. Это же были ЕГО горы, которые он знал, чувствовал и любил. Здесь ему пока все внове. Впрочем, в этом были и свои плюсы. Каждый новый штурмуемый перевал открывал такие виды, что Артем останавливался в немом восхищении. И ощущение, что, несмотря на три тысячи километров разницы, он снова — дома, лишь усиливалось.

Тропа Деларю на поверку оказалась действительно не очень сложным маршрутом. Хотя у него пару раз по ходу первого дня возникли замечания к гиду, он благоразумно промолчал. Это тропа Деларю, его ведет дочь того, кто проложил эту тропу, которая ходила этим маршрутом не один раз. И даже если она кое-что делает неправильно, он ей об этом не скажет. Потому что это совсем неважно.

К вечеру, уже в сумерках, они дошли до места назначения.

— На этом месте мы с папой всегда ставили палатку.

— Отличное место. Думаю, не стоит нарушать традицию.

Они разбили палатку, нашлось даже немного сухостоя для небольшого костерка. Огромные звезды, такие, какие бывают только в горах. Так обманчиво близко, что, кажется, руку протяни — и вот она, звезда. С ледника ощутимо тянет холодом, от которого не спасет чахлый костерок.

— Пойдем спать, Арти. Завтра подниму тебя на рассвете. Ты должен это увидеть.

— Пойдем.

А внутри, в палатке...

— Что это, Тима?

— Это твой спальник. Теплый.

— Мы будем спать... каждый в своем спальнике?

Он пытается не улыбаться.

— А что?

— Я боюсь замерзнуть!

— Вряд ли ты замерзнешь в этом... — она гневно сверкнула глазами. — Хорошо, — встегивает молнии друг в друга. — Так подойдет?

— Да. Я предпочитаю спальник с дополнительным обогревом.

— Хм... Это редкая, эксклюзивная модель. Но тебе повезло. У меня она есть.

Все вокруг серое. Светло-серый язык ледника, темно-серые вершины, толпящиеся вокруг него. Артем с Арлетт стоят, обнявшись, ежатся на пронзительно-холодном, предутреннем ветру.

— Вот отсюда мы всегда встречали с папой рассвет.

Рассвета пока не видно. Еще минут десять, по ощущениям Артема.

— Ты скучаешь по нему?

— Ты знаешь... да. Но... я... — она смотрит куда-то вдаль — то ли размышляя, то ли подбирая слова. — Я чувствую иногда, что он как будто рядом со мной. Особенно здесь, в горах.

— Слушай, — он нагибается к ее уху, — а сегодня ночью, в палатке... он тоже был рядом? А то как-то неловко...

— Арти!!!!

— Все-все, я понял! Извини, дурак, чушь сморозил. На самом деле, я рад, что ты чувствуешь такую близость с отцом. Наверное, трудно было... когда он погиб?

— Знаешь, я как-то... с какого-то времени... просто была к этому готова. Что однажды он уйдет. В любой момент. И потом... мне кажется, он не ушел. Он как будто остался здесь, в этих горах. Я не знаю, как это объяснить... Тебе кажется это странным?

— Нет. Я понимаю.

Они стоят, обнявшись, и наблюдают великолепное действо. Эта мистерия происходит каждый день. А каждый день это великолепно, достойно оваций и рукоплесканий. Или просто молчаливого благоговения тех немногих, кто наблюдает, зная, что это стоит того.

Тонкий, неуловимый оттенок перехода серого в розовое. Все меньше серого, все больше розового. А потом... Первыми загораются острые пики, становясь в мгновение ока факелами ослепительного огня, аккомпанируя восходящему солнцу в этой творящейся на глазах у двух потрясенных зрителей симфонии света.

И серое превращается в цветное — белый массив ледника, черные, с горящими в лучах солнца вершинами горы, светло-бирюзовое небо. И над всем этим царит его величество дирижер и солист этой мистерии — солнце. В такие моменты начинаешь понимать адептов зароастризма, которые полагают, что свет есть воплощение Бога в физическом мире. Когда солнце восходит в горах, в этом нет ни малейших сомнений.

Этот рассвет стоит того, чтобы идти целый день, ночевать высоко в горах, встать затемно и... встретить его.

_________

К сожалению, Арлетт нужно возвращаться в Орлеан. Тот злосчастный поход в горы, который свел их вместе, был заключительным в цикле экспедиций. Все лето она с помощью компьютерных гениев загружала собранные данные, проводила предварительную обработку. Теперь пришло время для самого ответственного этапа — расчета и прогона этих данных на различных математических и прогностических моделях. И потом еще проанализировать данные расчетов, сделать какие-то выводы. В общем, выполнять ту самую работу, которую и делают ученые. И даже наличие суперсовременных телекоммуникационных технологий не делает возможным выполнять эту работу здесь, в Тине. Ей нужно оборудование, нужны коллеги, все это там, в этом ее Бюро. Значит, и ему придется тоже возвращаться, потому что в Орлеане ему делать совершенно нечего, об этом не может быть и речи. Да и там, дома, тоже скоро начнется сезон. Работа, туристы, группы. Все это ждет его.

— Арти... Пожалуйста... Не уезжай...

— Ален, ну подумай сама. Что мне делать в этом твоем Орлеане? Я там с ума сойду от тоски. Да и потом — у меня дома дела, работа...

— Оставайся здесь!

— Здесь?!

— Здесь, в Тине! Пожалуйста. Прошу тебя... Тебе здесь нравится, я вижу. Оставайся, живи здесь. Подожди снега, увидишь, как здесь по-настоящему красиво.

— А ты?

— А я буду приезжать. Каждые выходные. К тебе.

— Блин, Аль, это как-то неправильно...

— Скажи мне, Арти... только честно! Что случится, если ты не вернешься сейчас? Что-то страшное? Тебя кто-то ждет скоро? У тебя есть обязательства?

Он вздыхает. Она просила честно...

— Ну, если честно, то... ничего особенно страшного не случится. Но...

— Оставайся...

Убедила. Совершенно нечестными, запрещенными, но так часто практикуемыми женщинами приемами, но — убедила. И он дал себя уговорить. Потому что и сам не хотел уезжать от нее, хотел остаться здесь, в Альпах. Он еще не успел как следует познакомиться с ними. И не успел насытиться ею.

Поначалу все было здорово. Он обходил ногами все, до чего успевал дотянуться в течение светового дня. Не расставался с навигатором, проверял загруженные в прибор, скачанные с Интернета карты, отмечал свои собственные точки. Как будто он собирался окопаться в этих местах. Но пребывание в горах запускало внутри него какой-то отработанный годами механизм, и он не мешал этому механизму работать. Ходил, смотрел, делал себе пометки в навигаторе. Отмечал самые опасные с точки зрения схода лавин места. Видел, как много непохожего и, одновременно, похожего на его родные горы. И неудержимо влюблялся в эти места.

Вечерам зависал в местных кафешках или барах, кокетничая с официантками и тренируя свой хромой на обе ноги французский. По пятницам, перед приездом Арлетт, судорожно пытался ликвидировать последствия того свинарника, который он устраивал в шале в течение недели.

На выходных у них даже иногда получалось вылезти из койки. Поужинать в каком-нибудь симпатичном ресторанчике. Артем, на правах новоявленного аборигена, рассказывал Аленке местные новости. Иногда они гуляли, он показывал ей свои, только что обретенные любимые места, а она ему — свои, знакомые с детства. Им было очень легко и комфортно вдвоем.

Но неприятное накатывало постепенно, отрезвляя. Побивая мыслимые и немыслимые рекорды чуть ли не за всю климатическую историю наблюдений, в Тине, как, впрочем, и повсюду в Альпах, отсутствовал снег. Начало декабря принесло плюсовые температуры, осадки, если и выпадали, то дождем, в лучшем случае, дождем с мокрым снегом, который в настоящий снег так и не переходил. Причем там, дома, судя по рассказам Виталия, все было более чем прекрасно в плане снеговой обстановки. А вот Альпы зима старательно обходила стороной, раздавая снежинки где-то в других местах. Гостиницы, туристические компании и все прочее, из чего состоит инфраструктура горнолыжного курорта, несли убытки.

На грани убытков был и сам Артем. Жизнь на альпийском курорте весьма недешева, ведь денег у Арлетт он не брал принципиально, а платил за себя (и за нее, кстати, если выходили куда-то вдвоем) всегда сам. Еще пара недель такой жизни, и ему не на что будет покупать обратный билет. Лучше до этого не доводить.

И то, что во второй уик-энд декабря Алька не приехала в Тинь, сославшись на срочную работу, из-за которой она не успевала на ночной экспресс до Бург Сен-Морис, лишь уверило его окончательно в правильности принятого решения: надо уезжать. Снега нет, делать нечего, он здесь, как ни крути, чужой. И Аленке только мешает: ей результаты исследований надо сдавать, а она мотается к нему каждые выходные. Нет, точно. Надо уезжать. Пока еще есть деньги.

__________

— Арти, не уезжай...

Это мы проходили уже.

— Нет, Ален, я решил. У тебя дела, работа. Мне здесь заняться нечем. Тем более, видишь, тут даже обещанного тобой снега нет.

— Он обязательно выпадет!

— Аль, — он грустно усмехается, — ну не в снеге же дело, ты понимаешь...

Она какое-то время молчит, но Артем видит — не сдалась, собирается с мыслями, со словами.

— Тима, я прошу тебя... останься... до Рождества. Потом уезжай... если не передумаешь.

Если он останется до их Рождества, а это еще почти две недели... Деньги у него кончатся. А с другой стороны, если это так важно для нее... и после Рождества она его спокойно отпустит... Черт с ним, попросит один раз денег у родителей. Потом вернет. Лучше уж у родителей денег просить, чем у своей девушки.

— Хорошо, Аль... Если это так важно для тебя...

— Очень!

— Договорились.

_______________

Она знала, что он не останется с ней. Она видела таких, чувствовала. Эту внутреннюю свободу и неприрученность, шальной ветер в глазах и явное нежелание обрастать связями, отношениями. Как он торопится исчезнуть из ее жизни. Он дикий, неприручаемый зверь, и его нужно отпустить, он никогда не будет домашним, ее. Она знала это.

Логика покидала ее, когда она лежала, чувствуя на себе тяжесть его горячего тела. И на смену логике приходило лишь одно желание: не отпускать. Чтобы хотя бы еще немного, еще чуть-чуть он был с ней. На ней. В ней. Не отпускать. Не сейчас, хотя бы еще чуть-чуть. Отпустить его потом, когда-нибудь... потом.

_____________

— Артем, ты когда назад?

— После двадцать пятого.

— О, отлично.

— Соскучился, Ковалев?

— Размечтался. У нас просто сразу после новогодних событие...

— Какое?

— Регистрация.

— Какая регистрация?

— Тупишь... Успел заработать очередной сотряс?

Артем не сразу понимает, о чем говорит Виталий. А когда понимает...

— Ниху*себе...

И снова молчит. Молчит и Виталий. А потом:

— Знаешь, меня Лизка стала "папой" называть.

— Поздравляю.

Виталий беззвучно ругается. Но упрямо продолжает:

— А Таня беременна.

— Ого...

— Да! И если сын родится — я назову его Кириллом!

Литвин молчит. Пауза в разговоре снова затягивается.

— Артем! Черт, сука, ответь мне! Хоть что-нибудь скажи! Что я урод, козел, предатель и ...

— Еще вопрос, у кого сотряс, Виталь.

— Чего?

— Жизнь продолжается. И... я рад за вас.

Ковалев выдыхает.

— Спасибо, брат.

— Было бы за что. Когда точно регистрация?

Глава 19. Разнообразная.

За десять дней до Рождества в Альпы пришла зима. Пришла внезапно, уже даже и как бы неожиданно. Вернулась загулявшая хозяйка в свою вотчину. И улицы Тиня стал заполнять снег и туристы.

Те, кто, видя такую ситуацию с погодой, отменили свои рождественские поездки в Альпы, колоссально просчитались. Ну а те, кто до последнего надеялись на чудо — те были вознаграждены сполна. Непрекращающийся ни на минуту снег — а снегопад лишь иногда ослаблялся, превращаясь временами из густого потока, будто там, наверху вспороли пуховую перину, в медленный танец крупных снежинок-солисток, за три дня полностью укутал Тинь, сделав его тем, чем ему и положено быть — одним из самых продаваемых брендов: Рождественские Альпы.

Кафе, рестораны и бары наполнились разноголосыми толпами, довольные, возбужденные лица. Артема не интересовало ничего, кроме снега. Он купил себе трехдневный скипасс* и методично его выкатывал. Впрочем, его решимости после Рождества уехать это не отменяло.

Зайдя в очередную кафешку и размышляя, чего ему хочется больше — глинтвейна или горячего шоколада, он вдруг услышал... Нет, русскую речь он слышал неоднократно, но этот голос говорил не столько на русском, сколько на родном Артему языке.

— Бля, я просто не знаю, как мы будем гидовать эту банду алкашей втроем. Надо было искать кого-то на замену, хоть не из наших!

— Да кого ты найдешь накануне Нового Года! У всех гидов все с осени на новогодние расписано!

Литвин резко оборачивается.

Группа говорящих по-русски состоит из троих, двое к нему спиной, третий лицом. И лицо, блин, знакомое...

Их взгляды пересекаются, проблеск узнавания у его визави. Приглашающе кивает ему головой, Артем подходит, не раздумывая.

— Литвин?

— Он самый.

— Рад встрече!

Отвечает на крепкое рукопожатие. По всему видно, из наших, из своих, но кто?..

— Взаимно. Только, извини, не помню... Лицо знакомое, но вот имени...

— Максим. Макс Пуля. Поляков, то есть.

И имя знакомое, но вот откуда...

Макс правильно понимает сомнение, отраженное на лице Артема.

— Ты к нам на Камчатку прилетал, пару лет назад, на хели.

Точно! Камчатская белая диаспора. Эти всегда особняком, сказывается удаленность географии. Но она же — география, а еще климат и суровый дальневосточный характер, делает этих ребят одними из лучших в их деле. Артем вспоминает ту свою единственную поездку на Камчатку с целью расширения географии катания и приобретения нового опыта. Волшебные склоны и снег — им тогда повезло с погодой, купание в горячих источниках, знаменитый камчатский краб. Да, классная вышла поездка. И Макс тогда был один из гидов.

Еще раз, уже совсем иначе, с искренним удовольствием от встречи и узнавания, жмет руку Полякову.

— Здорова, Макс. Рад, рад тебя видеть! Извини, что не узнал. Просто не ожидал тебя здесь увидеть.

— Ну а где встречаться, как не здесь! — ответно улыбается ему Максим. — Здесь сейчас рай на земле.

— Точно!

— Знакомься! Ты, по-моему, не знаешь... Илюха Панин, — еще одно рукопожатие. — Маша Елизарова.

На Машу уставился не только Литвин. Как минимум, половина мужчин в этом кафе разглядывали Машу. Откровенно или исподтишка, но — смотрели. Было на что.

Истинный тип славянской красоты — рослая, статная. Яркие голубые глаза, золотисто-русая коса толщиной с руку Артема. Губы, как лепестки, ямочки на щеках от искренней улыбки.

— Так вот ты какой, Артем Литвинский... Наслышана. Рада встрече, — она протягивает ему ладонь для рукопожатия.

Какие ж гарные на Камчатщине дивчины!

— А я вот о тебе не слышал. Рад, что восполнил этот пробел в своем образовании, — неожиданно для себя Литвин изображает поцелуй руки. Его неуклюжая галантность вызывает улыбку у Маши и смех у ее спутников. Впрочем, смеются по-доброму.

— Какими судьбами тут, Артем?

— Да так... — неопределенно пожимает плечами Литвин. — Приехал... в гости.

— Классно! А мы тут попали в переплет...

— В смысле?

— Да мы привезли сюда блядских олигархов нашенских, камчатских. Типа, Альпы посмотреть, покататься. Подряжались вчетвером их пасти, а четвертый наш... накануне поездки с аппендицитом в больницу загремел. Теперь вот не знаю, как мы тут втроем с ними справимся... — Макс замолкает, смотрит внимательно на Литвинского. И потом, осторожно: — Слушай, Артем...

— Да?

— А у тебя тут... ты... Может, ты, случайно, располагаешь свободным временем?

Литвин чуть ли не ржет в голос. Вот уж чего у него в избытке за последнее время — так это свободного времени!

— А что?

— Не хочешь пойти к нам четвертым? — нерешительно спрашивает Поляков.

— Хм... Не знаю...

После того, как ему озвучили сумму гонорара, у него был только один разумный ответ. Естественно, он согласился.

_________

— Алик, как ты там?

— Хорошо. Ужасно, на самом деле. Ничего не успеваю.

— Ну... Ты же приедешь на выходные?

— Я постараюсь, но не обещаю. Не сердись, Тима. На Рождество буду точно.

— А кстати... о Рождестве. Ален, ты как относишься к тому, что я... еще немного у тебя погощу?

От ее вопля у него звенит в ухе.

— Арти!!!!! Я буду счастлива!

— Значит, договорились.

_________

Ох, не лишним оказался Артем в группе гидов, совершенно не лишним. Впрочем, гидованием это можно было назвать с определенной натяжкой. Компания "блядских олигархов" оказалась достаточно разношерстой, в первую очередь, по уровню катания, да и по тому, зачем они приехали в Альпы.

Врожденное умение Артема быстро ориентироваться на местности сделало его за месяц безвылазного проживания в Тине натуральным аборигеном. Он знал все или почти все о расположении трасс, подъемников, ценах на скипассы, многом другом, что так необходимо при отдыхе на зимнем курорте, имеющем триста километров горнолыжных трасс. Его новоприобретенные товарищи по команде "пастухов олигархов" только что не молились на него. Ко всему прочему, эти алкоголики-нувориши Артема еще и слушались! Беспрекословно. Он умудрялся найти подход ко всем — и к паре-тройке тех, кто приехал действительно кататься, и умел это делать, и к тем, для кого спуск по "синей" трассе был верхом мастерства и экстрима, предметом гордости и темой разговоров на сутки. И даже к тем, кто приехал и увидел горы, горные лыжи и сноуборды впервые в жизни. Таких, правда, сплавляли Маше, потому что это как раз были в большинстве своем жены и подружки "олигархов". Дамы, к слову сказать, все без исключения дежурно вздыхали именно по рыжему и голубоглазому, пытались привлечь его внимание и оказаться именно в его обществе. Литвин был внутренне серьезен, внешне улыбчив и собран. Он работал.

За день до Рождества их подопечные взбунтовались. Это была спланированная и методично приведенная в действие акция гражданского неповиновения.

— Где народ?

Этот вопрос Артем задает утром в холле гостиницы спустившемуся по лестнице Максу. В ответ Пуля долго и с чувством высказывается по поводу "блядских олигархов" так, что Илья смущенно хмыкает, а Маша демонстративно закатывает глаза.

— Ну, а по сути?

— Пьяные все в жопу!

— Уже?!

— Кто уже, а кто еще!

Артем озадаченно трет лоб.

— То есть, кататься они сегодня не будут?

— Да какое им кататься! Они на ногах-то не стоят! Алкаши чертовы! Вот я знал, — Макс раздраженным движением расстегивает куртку, — я знал, что этим все кончится!

— Значит, мы сегодня без клиентов? — задумчиво спрашивает Литвин.

— Да.

Артем смотрит в огромное панорамное окно в холле гостиницы, за которым медленно падают крупные хлопья снега. Следом за Артемом туда же обращаются взгляды всех остальных гидов.

— Господа, в таком случае — чего мы ждем? Предлагаю пойти и катнуть в полный рост. Порвать все, до чего доберемся!

— Золотые ваши слова, Юрий Венедиктович! — с чувством отвечает Артему Макс. — Действительно, чего мы ждем? А ну айда!

Закинув лыжи на плечи и подхватив сноуборды за крепления, компания белых гидов отправляется рвать пухляк.

_____________

Кататься в свое удовольствие, в компании равных себе, да и еще по ТАКОМУ снегу — Артем и не помнил даже, когда ему было так кайфово. Километр вертикального перепада "черной" Sache** пролетается ими почти на одном дыхании. Красавица Маша не только не отстает от парней, но и иногда вырывается вперед, обдавая их шлейфом пушистого снега.

Вообще, компания у них гетеросексуальная. И дело не в украшающей ее своим присутствием Маше. А в том, что Артем и Мария — лыжники, а Макс и Илья — бордеры. И их дежурные препирательства во время подъема на фуникулере на тему, что лучше — лыжи или доска, есть приятный элемент этого замечательного во всех отношениях дня.

— Нет, бордеры все-таки кататься не умеют. Да, Маш? — Артем слегка толкает в бок сидящую рядом девушку.

— Точно, — с совершенно серьезным видом соглашается Мария. — Не умеют.

— Эй! — возмущается Макс. — Мы почти сразу после вас приехали.

— Ключевое слово — после!

— Да ладно! Я просто дропнул неудачно. Пару раз сделал "молоток".

— Классическое упражнение сноубордиста, — подначивает Литвин.

— А ты сам-то что не дропаешь?

— Не надо ля-ля! Я сиганул с одного камушка.

— Фигасе камушек! — вмешивается в спор Маша — Я видела. Красиво вылетел. И приземлил четко.

— Спасибо, Маш. Я же говорю, — подмигивает ей, — катать умеют только лыжники.

Они хлопают друг друга по ладоням в знак лыжной солидарности.

— А вот сейчас и проверим! В лесок, налево, ага?

— Не вопрос! Что, Макс, приглядел там елку своей мечты?

— Ну-ну... Хорошо смеется тот...

— ... кто врезается в елку, — заканчивает за Макса Маня.

— Точно! — компания гидов дружно хохочет. Как все-таки хорошо быть предоставленными самим себе хотя бы на один день. И провести его с такими, как ты сам. С теми, с кем не нужно напрягаться, кто понимает тебя с полуслова и разделяет твои увлечения.

Кабинка фуникулера замедляется, открывается двери. Великолепная четверка выгружается, забирает свое снаряжение и отправляется инспектировать лесок налево. То, что для большинства смертельно страшная "черная" трасса, для них — источник кайфа. При этом они не рискуют. Просто они белые маги вне категорий, и на этих склонах всесильны.

Оторвались в тот день они так, что даже их тренированные "жамбоны"

* * *

заныли и взмолились о пощаде. А расставаться не хотелось.

— Ребят, пойдем ко мне? Глинтвейном угощу.

— Куда к тебе? Ты в какой гостинице?

— Да я тут в шале обретаюсь, недалеко.

— О, шикарно устроился. Ну, мы сейчас барахло в гостинице скинем и придем. Вари глинтвейн!

______________

Глинтвейн он сварить не успел. Пока вещи развесил для просушки, пока в душ сходил. Только кастрюлю с вином на огонь поставил — в дверь постучали.

— Добро пожаловать, гости дорогие!

— Ух ты... Классно у тебя тут.

— Да не у меня, — помогает Маше снять куртку. — Я тут так... на птичьих правах. Временно.

— Все равно здорово. Где глинтвейн?

— В процессе. Кто мне поможет фрукты покромсать?

— Маша! — Илья и Макс хором.

Маша не возражает.

Они химичат в кухонной зоне, ваяя глинтвейн по фирменному рецепту Алькиного отца, пока Макс и Илья терзают телевизор на предмет чего-то интересного.

Случайные касания рук, мимолетные взгляды. Машина одежда позволяет удостовериться в том, что не только лицом красна гарная камчатская дивчина. Все при ней — и спереди, и сзади. Коса расплетена, и водопад золотистых волос покрывает всю спину, почти касаясь крутого изгиба ниже спины. Хороша, ничего не скажешь.

Красноречивые взгляды из-под полуопущенных ресниц. Она чувствует его восхищение, да знает наверняка, как на нее реагируют мужчины. И ее ответные взгляды говорят о том, что для нее он тоже интересен. Появляется невидимая нить. И держит их на протяжении всего вечера. Пока они варят глинтвейн. Когда просматривают на ноутбуке отснятый фото— и видеоматериал с олигархами в главной роли — это тоже входит в их работу. Когда смотрят какую-то французскую комедию, пытаясь уловить смысл, не зная толком языка. Впрочем, им все равно весело.

Один раз перехватывает ее прямой взгляд. Она понимает. Он понимает. Что может случиться. А почему бы и нет, собственно? Маша как раз такая, какие ему всегда нравились. Такое тело... упругое, изгибистое, есть за что подержаться. И легко с ней, все понимает, смешливая. А как катить может... Ох, Маша, Маша...

— Темыч, у тебя зарядник для аккумулятора на "пальчики" есть? А то я сегодня провод перебить умудрился на своем. На одну ночь дай, а?

— Да, Макс, конечно. Сейчас принесу.

— Давай, спасибо. Да и пойдем мы, поздно уже. Эти деятели вроде просохли частично. Завтра авось хоть кто-то катать запросится. Я позвоню, если что.

Он поднимается на второй этаж, в спальню, зарядник у него там. Выдвигает ящик комода, а взгляд падает на фотографию, стоящую на комоде. Арлетт с отцом. Совсем молоденькая, еще студентка, смешная. Такая же тонкая, звонкая, как и сейчас, только волосы длинные. С отцом они очень похожи, просто одно лицо. Тот же резко очерченный нос, узкие губы и пронзительные зеленые глаза.

На время забыв, зачем поднялся сюда, он садится на кровать. Любимый Алькин комплект постельного белья. Кладет зарядник рядом, прячет лицо в ладони, тяжелый выдох в них же. Только вот от собственных мыслей так же легко не спрячешься.

Литвин, в какой момент времени ты стал таким подонком? Ты понимаешь, что собираешься сделать? Собираешься изменить одной женщине с другой.

Слово "измена" до сего момента отсутствовало в его лексиконе. В виду полной ненадобности. Ну а как это назвать иначе, господин психолог? Ведь собирается трахнуть одну женщину в доме, принадлежащем другой? На ее постели, там, где они с Арлетт любили друг друга. Можно, конечно, и на диване в гостиной. Хотя нет, там они тоже... И на ковре перед камином. И на кухонном столе, если уж вспоминать все. После чего у него была несколько дней стойкая нездорово-ржачная реакция на свист закипающего чайника. Черт, да о чем это он?!

В этом доме все принадлежит Арлетт. А он собирается... Всерьез собирается... Накатывает острое желание напиться. Не глинтвейна, а чего-нибудь покрепче. Достает из кармана телефон, и с зарядником в одной руке, и телефоном в другой спускается вниз.

— Ребят, извините. Не то, чтобы я вас выгоняю... Но мне тут позвонили... Нарисовалось срочное дело.

— На ночь глядя? — усмехается Макс. — Да ладно, мы все равно уходим. На завтра все в силе?

— Да.

Литвинский никогда не прячется от проблем. Прямой откровенный взгляд Маше в глаза. Ее губы кривит презрительная усмешка. Она все поняла.

____________

Пока брел под снегопадом по улочкам Тиня, желание напиться пропало. И вдруг захотелось позвонить Альке. Зашел в кафе, долго обсуждал с симпатичной официанткой свой заказ, повеселил ее изрядно, выбрав в наказание себе самое длинное и заковыристое название в меню, которое и выговорить-то смог с пятой попытки, и то — с помощью Ивет, как гласил бейдж на ее объемной груди. Вот, правильно, Литвин, смотреть можно, улыбаться можно. Все остальное — ни-ни, если не хочешь больше себя чувствовать кучей дерьма.

И, в ожидании заказа, поднес к уху телефон.

— Аль, привет.

— Тима?! Привет. Что-то случилось?

Голос хриплый, спросонья. Разбудил. Отчего-то угрызений совести — ноль.

— Ничего не случилось. Просто захотел услышать твой голос.

— Арти? Точно все в порядке?

Откидывает голову назад, прижимаясь затылком к стене, обшитой деревянными панелями, закрывает глаза.

— Точно. Захотел услышать, позвонил. Нельзя?

— Можно, — голос растерянный. Потом интонация меняется. Теплеет. — Я приеду послезавтра, утром. Как договаривались. На несколько дней. Будешь ждать меня?

— Куда я денусь. Конечно.

Ему приносят заказ. То самое заковыристое оказалось вполне нормальным на вид десертом, возможно даже — съедобным. Сейчас проверим. Улыбается официантке, отпивает кофе. Ему полегчало.

________

— Темыч?

— Угу...

— Еще дрыхнешь?

— Нет, уже встал.

Врет, на самом деле. Телефонный звонок Макса его разбудил. Но, если нужно, он будет готов в полчаса.

— Что, просохли наши красавчики?

— Очень частично. Только девки, да и то не все. Но одна особо активная рвется в бой.

— Маша ей в помощь.

— Она не хочет Машу. Она хочет тебя, раз уж ты свободен. Артем, ну ты ж справишься с ней... Покатай девушку, тебе ведь не сложно? Ты ж понимаешь, клиент всегда прав.

— Понимаю, — зевает. — Полчаса у меня есть?

— Думаю, у тебя есть час, — ржет Макс. — Как только я скажу Ленке, что ты согласен... Думаю, ей понадобится время, чтобы подготовиться к встрече с гидом своей мечты.

— Смешно тебе, — вяло огрызается Литвинский. Голова спросонья нифига не работает. Надо в душ, и, желательно, холодный. Чтобы проснуться.

____________

Лена во всем новом, с иголочки. Ослепительно-белая курточка Lacroix со стразами и меховой опушкой на капюшоне, как же без этого? Обтягивающие брючки, тоже белые. Вообще, по мнению Литвинского, белую горнолыжную одежду покупают только самоубийцы — не видно ж человека на снежном склоне. Но, видимо, в данном конкретном случае, жажда красоты пересилила доводы разума. Конкретно пересилила. Накрашена Лена так, словно собралась в ночной клуб, а не на склон. Впрочем, до ее лица Литвину дела не было. Но она ж и кататься не умела, ну совершенно. Его слов и объяснений не слушала, пищала, верещала, цеплялась в него мертвой хваткой. Пару раз умудрилась уронить весящего раза в два больше ее Литвинского, хорошо хоть без последствий, не считая пары миллионов убитых нервных клеток гида. Давно он с такими не работал, ох, давно, отвык. Ну, совершенно безнадежный случай. Вот же удружил Макс...

— Артееееем... Я устала! Пойдем, выпьем глинтвейна?

— Хорошо, — он успел прийти к выводу, что с Леной лучше не спорить. Хочет в кафе — пойдем в кафе. Себе дешевле. Цели научиться кататься это передержанное в перекиси и солярии чудо явно не ставило, поэтому у Литвина один выход — улыбаться и ждать, когда Лене надоест. Он еще придумает, как отомстить Полякову. Безусловно, деньги не пахнут. Но не настолько же...

— Артем, ты давно катаешься?

— Что? — он отвлекся на созерцание пары дивно красивых Stockli Stormrider. Титаналовый "топшит", про-модель Доминика Перре, если он не ошибается, выпускалась только один год в таком дизайне. Редкая модель, красивая. — Извини, Лен. Повтори, пожалуйста.

Лена капризно надувает перламутрово-розовые губы. Потом все же передумывает обижаться.

— Куда ты так смотришь?

— Да вон лыжи стоят. Редкая модель.

Лена бросает равнодушный взгляд в сторону стойки с лыжами.

— Они дорогие?

— Ну... прилично стоят.

— Дороже моих? — ревниво интересуется девушка.

— Я точно не знаю, — дипломатично пытается уйти от ответа Литвин. Вот же детский сад!

Лена задумчиво помешивает соломинкой глинтвейн. Расчетливый взгляд на Артема. Литвинский отвечает ей предельно невинным взглядом.

— Артееееем... Пойдем в гостинцу.

Уфффф, наконец-то!

— Тебя проводить до гостиницы?

— Можно даже... до номера.

— До номера?

— Мой... Вова... уехал до вечера. В соседний городок, у него там встреча с кем-то... Дела, типа и все такое... Так что... мой номер в нашем распоряжении...

— В нашем?!

— В нашем, — она берет его за руку, дополняя жест взглядом коварной искусительницы, который, видимо, был долго и тщательно репетируем перед зеркалом. Как и облизывание губ. Литвина передергивает. Что ж за напасть-то такая?!

Резко убирает руку.

— Лен, ты, может быть, чего-то недопонимаешь? Так я тебе сейчас объясню! Я — гид. В мои обязанности входит... — он начинает демонстративно загибать пальцы, — научить тебя кататься. Если ты сама хочешь, конечно. Сопровождать тебя на подъемниках, при переходах с трассу на трассу. Даже в кафе с тобой сижу, как видишь. Могу тебя пофотографировать, поснимать видео. Могу твои лыжи дотащить до гостиницы. Но это — все! За всем остальным иди на... к Вове!

— Я что... — Лена неверяще хлопает густо накрашенными ресницами, — тебе не нравлюсь?!

— Нет, — отрицательно качает головой. Надо бы смягчить ответ, но она его конкретно достала за этот день. Редкой непроходимой тупизны экземпляр — Ни капельки.

Лена кипит. Пыхтит, кусает губы, нанося урон своей "неземной красоте".

— Ах, ты... Я тогда... Я скажу Вове, что ты ко мне приставал!

Литвин не выдерживает и фыркает. Это даже не детский сад. Это ясли!

— Да! И еще я скажу... что ты пытался меня... изнасиловать!!!

Давно его так не веселили. Он смеялся так, что слезы выступили. Лена смотрела на его веселье, кипя от негодования.

— Тебе конец, Артемчик!

— Ох, Лена, Лена, — качает головой. — Неужели ты думаешь, что твой Вова тебе поверит?

— Он меня любит!

— Это, конечно, характеризует его не с самой лучше стороны... — Лена наморщила идеально гладкий лобик, пытаясь понять сказанное. — Я общался с твоим Вовой. Нормальный мужик, голова на плечах есть. Он совершенно точно не поверит, что такую, как ты... — Артем смерил ее красноречивым взглядом, — кто-то будет насиловать. Ты ж сама предлагаешь всем...

Он успел перехватить ее руку с длинными ногтями, летевшую к его щеке. Крепко сжал запястье. Зафиксировал взгляд.

— Мой тебе совет, Леночка. Поднимай свою задницу со стула и дуй в гостиницу. И жди там своего... папика. Приедет — порадуй его хороший минетом. И не заикайся Вове про этот бред с приставанием и изнасилованием. Он тебе не поверит. А может и пинка наладить. Ты... держись за своего Вову. А то ведь он и другую себе найдет, — отпустил ее руку, Лена стала тут же судорожно растирать запястье. — Беги, детка. За твой глинтвейн я заплачу.

Оставшись в одиночестве, заказал себе чашку двойного экспрессо. В том, что Лена и не подумает реализовывать свои бредовые фантазии, он бы уверен. Лишь кольнуло сожаление, что он был чрезмерно груб. Напустился на головой убогое чудо, надо ж было понимать, с кем говорит. С другой стороны, пар выпускать надо всем, даже профессиональным психологам. Блин, когда уже Алька приедет?! Задолбался он, то одно, то другое...

_____________

*скипасс — абонемент. Трехдневный скипасс - абонемент, дающий право пользования подъемниками в определенном регионе катания на три дня, без ограничений числа подъемов.

** Sache — "черная" (по общепринятой в Европе система цветной системы классификации трас — для экспертов ) трасса Тиня.

***"жамбон" (фр. Jambon) — окорок. Слэнговое выражение, которым лыжебордеры именуют свои ножки. Так же часто используется устойчивое словосочетание "жамбоны как у слона". Что неизбежно при определенном уровне катания.

Глава 20. Рождественско-Новогодняя.

О милом европейском обычае дарить на Рождество подарки он забыл. И вспомнил о нем, когда проснулся рождественским утром от того, что ему на грудь водрузили коробку, затянутую красным клетчатым, с кокетливым красным бантом сверху.

— Счастливого рождества, Арти!

Хотелось выругаться на европейцев с их дурацкими традициями и на себя заодно, за свою забывчивость и недальновидность. У него-то никакого подарка для Арлетт нет и в помине! Вместо этого изобразил благодарную улыбку.

— Давай, открывай! — во всем поведении Альки проскальзывает что-то детское, так, что он улыбается. Уже шире и искреннее.

Когда открыл, желание улыбаться пропало. Его пересилило удивление и отчетливое понимание, что такой подарок принимать нельзя.

Рюкзак-airbag ABS System*. Он давно пришел к мнению, что такая вещь ему нужна. И даже начинал копить денег — стоят они недешево. Да как-то все не накапливалось достаточной суммы. Рассматривает подарок. Литров на тридцать пять, карбоновый баллон с азотом. Это же штукарь евро!

— Нравится, Арти?

Еще бы не нравился. Только вот...

— Аль, спасибо, но... Это ОЧЕНЬ дорогой подарок.

Улыбка сползает с ее лица.

— Арти... Ты же не собираешься отказаться?..

— Ален, ну это действительно очень дорогой подарок. Слишком... дорогой.

Почему-то он подумал, что она расстроится. Сильно расстроится. Возможно даже, до слез.

Ничего подобного. Сложила руки на груди.

— Я сделала тебе подарок. От чистого сердца. И позволь мне самой решать, дорогой он или нет. Ты хочешь меня оскорбить отказом?

Он вздохнул.

— Нет. Не хочу. Спасибо, Ален. Это то, что мне действительно нужно.

— Именно поэтому.

Свой собственный рождественский подарок пришлось отдавать натурой. Впрочем, Аленке вроде бы понравилось.

_____________

Они даже гостей принимали в тот день. Какие-то старые друзья Алькиного отца. Литвинскому категорически не нравилось, как его рассматривали, в бегло ведущейся на французском беседе принять участие тоже никак не получалось. Приходилось просто терпеть, чтобы не испортить Альке праздник. Позвонил Макс, пригласил присоединиться к нему и ребятам. Увы, Артему пришлось отказаться.

Впрочем, с Максом и компанией они все же встретились. Столкнулись случайно, уже вечером, в одном из баров. Артем познакомил Арлетт со своими "товарищами по несчастью" — олигархи так вошли во вкус, что поменяли билеты и остались в Тине на расплывчатое "после Нового Года". Самого Артема все устраивало, это была более чем выгодная работа. И не очень обременительная. Максу с командой тоже ничего не оставалось делать, как смириться.

Они немножко посидели с ними за столиком, причем ребята просто прифигели от того, как Арлетт свободно говорит по-русски. Ну, еще бы — у нее была неплохая база, да и русский бойфренд способствовал. Небрежно озвученный список тех мест, где она бывала, нокаутировал их окончательно. Правда, Илья через какое-то время реабилитировался. Он бросал на Арлетт задумчивые взгляды и потом все же решился. И поинтересовался, не родственница ли она того самого Бертрана Деларю, автора знаменитой книги "Солнце на леднике". У Артема челюсть отвисла, грубо говоря. Папаша Деларю еще и писатель, оказывается. А Арлетт мило улыбнулась и согласилась, что да, родственница. Дочь, собственно.

В общем, они довольно приятно пообщались, хотя у него было смутное ощущение, что между Арлетт и Машей звенело какое-то напряжение. Которое никак не обозначалось в разговоре. Но Литвин был бы не Литвин, если бы не заметил. И оказался прав.

____________

— Арти, я собираюсь делать операцию.

А ведь он уже почти что спал. Но после таких слов не проснуться невозможно. Что такое? Может, он сквозь дрему не так понял?

— Какую операцию? Что за... Почему?

— Операцию на груди.

Что за фигня! С Алькой все в порядке! По крайней мере, внешне. Наощупь включил ночник, сощурился. И резко дернул вниз одеяло. Оглядел придирчиво, может быть, он чего-то не замечал? Да все как всегда. Небольшая, упругая, со светло-коричневыми сосками.

Арлетт на его осмотр никак не реагирует. А что он знает, собственно, о женской физиологии? Может быть, внешне все в порядке, а внутри...

Он редко чувствовал страх. Даже в самых патовых ситуациях, перед прямой угрозой жизни, верх брало всегда желание выбраться из того, во что вляпался, сразу начинал четко просчитывать варианты, выбирать наилучший способ действовать. А сейчас... Что он может сделать сейчас? Липкое тошнотворное чувство внутри, в районе желудка, было новым и ему абсолютно не нравилось.

— Аль... — осторожно, как по краю обрыва. — А что случилось?

— Хочу поставить себе имплантаты.

— Импла... Чего?!

— Силиконовые имплантаты.

Ему требуется с десяток секунд, чтобы осознать услышанное.

— Силикон?! Собираешься надуть себе силиконовые сиськи?!

— Фи, Арти. Грубо. Очень грубо.

— Зато правда! Зафига, объясни мне!

Она смотрит не на него, перед собой.

— Я видела, как ты смотрел на ту девушку в баре... На Машу. И раньше тоже... иногда... ты думаешь, я не замечала?

— Слушай, я вообще-то не слепой! И смотрю, да! Чтобы хотя бы в косяки не врезаться!

— Арти, ты же понимаешь, о чем я... Тебе нравятся девушки... с формами. Чтобы грудь была... А я... у меня...

Он откидывается на подушку, разглядывает тени на потолке. Послал же Бог на его голову... С одной стороны — умница-ученый, и просто — умница. А с другой стороны — ну совершенно непроходимая дура! Напугала его, а ему дико не понравилось это чувство липкого страха и, что самое неприятное, ощущение собственной беспомощности.

— Ален, я отпираться не буду. Обращаю внимание, да. Я мужчина, в конце концов. Живой мужчина, а мужики на это обращают внимание — так уж они устроены, извини.

— Ты ей тоже нравишься, я видела, как она на тебя смотрела! — совершенно непоследовательно заявляет Алька.

— Ну и что! Мало ли, кому я нравлюсь — Маше, Лене или...

— Какой Лене?!

— Блядь! Да не важно, какой Лене! У меня работа такая — с людьми, клиенты часто к гидам, инструкторам испытывают симпатии. И я могу заглядываться на симпатичных девчонок с формами! Я могу смотреть, улыбаться, подыгрывать — это ничего не значит! Потому что нужна мне — ты! Только ты! И если уж на то пошло, — он говорит запальчиво и почти сердито, — то я тебе не изменял! Ни разу! Никогда! И вообще, с того момента, как мы познакомились... у меня не было никого, кроме тебя! Вот такой я идиот!

Воцаряется тишина. Первой ее нарушает Арлетт.

— Тима, повтори, пожалуйста...

— Про то, что я идиот?

— Нет.

— Про то, что я тебе не изменял?

— Нет, раньше.

— Про Лену?

— Нет!

— Ладно, понял, — поворачивается к ней лицом, опирается головой на согнутую в локте руку. — Ты. Мне. Нужна. Это?

Эхом повторенные ему на ухо слова подтверждают — это.

Парадоксально, но он все еще зол. Нет, это же надо было додуматься... Имплантаты, мля...

— Я надеюсь, что вопрос с силиконом снят с повестки дня?

— Ну, если ты не хочешь... — неразборчиво бормочут ему в шею.

— Не хочу! Меня и так все устраивает! Я тебе больше скажу, Арлетта Бертрановна... Если ты вздумаешь хоть что-то с собой сделать... Хоть что-то в себе изменить... Я тебя брошу! Вот честное пионерское, брошу!

— Честное...что? Какое?

— Неважно, какое! Просто брошу и все! Ясно тебе?!

Арлетта Бертрановна со всей серьезностью ответствует, что ей все ясно.

____________________

Снег, которого с такой надеждой и нетерпением ждали в Альпах с начала декабря, после Нового года превратился в проклятье. Три недели без перерыва — то усиливаясь, то ослабляясь, но снег шел, шел, шел... Люди забыли, как выглядит солнце.

Привычные к снегу, выстроенные на нем и в расчете на него, горнолыжные курорты стали понемногу задыхаться от такого обилия осадков. Снегоуборочная техника не справлялась с расчисткой дорог, и начались перебои в автомобильном сообщении. Маленькие деревеньки высоко в горах оказались попросту блокированными. Начали происходить сбои в системе электро— и теплоснабжения, с которыми коммунальные службы справлялись. Пока справлялись. А потом пошли лавины. Они сходили самыми прогнозируемыми с точки зрения лавинной опасности транзитами. Они сходили в тех местах, где лавины не сходили никогда. Они сходили везде — горы просто не могли удерживать такую массу снега. Когда лавины понеслись прямо по трассам горнолыжных курортов, власти Франции, как и всех других альпийских держав, объявили чрезвычайную ситуацию. Туристам было рекомендовано как можно скорее покинуть горные массивы ввиду прогнозируемого ухудшения ситуации.

Однако это рекомендация была отнюдь не так проста в исполнении. Сообщение со многими населенными пунктами нарушено. Не только многометровые снежные завалы, но и деревья, поваленные сильнейшим ветром, создают заторы, которые удается расчистить не сразу. Далеко не все желающие смогли сразу покинуть Альпы. Тем более, что снег идет не только в горах — по всей стране, и вносит свои не подлежащие обсуждению коррективы в работу аэропортов и железнодорожных вокзалов. Те, кто вырывался из снежного альпийского плена, рисковали оказаться заложниками изменений в расписании и отмены рейсов. Но все стремились оказаться хотя бы в пределах цивилизации. Лучше уж сидеть в аэропорту, чем в высокогорном городке, который того и гляди окажется отрезанным от всего мира.

Арлетт звонила ему каждый день. В новостях показывали сюжеты один страшнее другого. Артем утешал ее тем, что в действительности все выглядит еще кошмарней, но рано или поздно это закончится.

Пока же намека на просвет не было ни малейшего. На улицах Тиня местами намело пятиметровые сугробы, с которыми снегоуборочная техника уже была не в силах бороться. Все подъемники были, разумеется, отключены. Гостиницы пустовали, из огромного количества баров и кафе работала от силы треть. Прохожих было мало, люди предпочитали отсиживаться по домам, в тепле, смотреть телевизор и сравнивать, где хуже — у них или в соседнем Валь-д-Изере? Кому досталось больше — Франции или Италии. Австрии или Швейцарии? И чьи снегопады свирепее — баварские и доломитовые? Новости давали обильную пищу для размышлений и сравнений.

Компания "блядских олигархов" в главе с Максом, Ильей и Машей успели вырваться из удушающих пушистых объятий гор. Не без приключений — простояли несколько часов в пробке из-за поваленных ветром деревьев, затем еще почти сутки в аэропорту. Но благополучно добрались до дому, Макс отзвонился. Более того, уже сколотил очередную банду "дельфинов", желающих занырнуть в альпийские снежные моря. Как только погода позволит это сделать. Пуля полюбопытствовал у Литвина, не соблаговолит ли он... Литвин ответствовал, что соблаговолит. На том и порешили — что Артем дожидается Макса и банду. Поляков поклялся Эльбрусом, Монбланом и Ключевской Сопкой, что группа а) небольшая б) баб нет в) кататься умеют и еще как г) не пьют. В том смысле, что пьют, но просыхают. И Артем остался в Тине ждать этих во всех отношениях достойных джентльменов.

Наверное, он был единственным во всем этом городке, замершем в сжимавшемся кольце снегов, которому нравилось то, что происходило вокруг. Он видел и не такое, и пострашнее. Сидя на диване перед телевизором, с бокалом пива в руках, трудно было уверовать, что это "Снежный Апокалипсис", как пафосно трубили во всех новостях, Подумаешь, в горах идет снег... что в этом такого? В горах должен идти снег, это закон природы. Главное, быть к этому готовым. А уж Артем-то был готов.

"Диванный" образ жизни ему прискучил ровно через два дня. Да и пофиг, что подъемники стоят? Что ему, коню педальному, полкилометра вертикали набрать за пару часов, в хорошем темпе? И ноги размять, и катнуть по такому эксклюзивного качества и количества "паудеру"**.

Обстановка непростая, он понимает это. Но главное — быть ко всему готовым. А он привык быть ко всему готовым. А такой шанс упускать нельзя — когда он предоставлен сам себе, ни групп, ни клиентов, да еще и погода преподнесла редкий подарок.

Подаренный Алькой рюкзак усложняет эту задачу. Во-первых, он меньше, чем привычный Артему соракапятилитровый Deuters. Во-вторых, из тридцати пяти заявленных литров семь отнимает система airbag. Оставшихся двадцати восьми ему мало для всего того, что он привык таскать всегда с собой — лавинная лопатка, лавинный щуп, тридцать метров веревки, петли, альпинистские карабины, аптечка, запасная маска, налобный фонарик, отвертка со сменными наконечниками... Да массу всего нужного такому перестраховщику, как он. И теперь половина из этого категорически не впихивалась в новый airbag-рюкзак. Да и по его нехилым плечам он сидел как-то... не то, чтобы неудобно, но все-таки непривычно, он его чувствовал. Но Артем все равно упаковал себе именно новый рюкзак. Авось, привыкнет со временем.

Из чехла достаются лыжи "на выход", для самого большого снега — "пантуны" светлой памяти Шейна Макконки. И, пристегнув лыжи к рюкзаку, он отправляется к началу подъема.

Он недооценил глубину снега и переоценил собственные возможности. Но полкилометра все-таки набрал. Хотя не за два часа, как планировал, а за три с половиной. Длинными косыми траверсами, надев на лыжи камуса

* * *

, в особо крутых местах приходилась снимать лыжи и тропить вверх пешком. Чуть не сдох, потом еще полчаса продышаться не мог и отпивался чаем. И все равно — кайфовал. Для кого-то это — снежный апокалипсис, а для него — рай на земле. Полное единение с природой, со стихией. Как будто снежные духи, жители этих гор, говорили с ним. Говорили с ним на своем языке, который он не понимал — чувствовал.

Он сидел на склоне, в белом коконе, сотканном из падающих снежинок и завихрений ветра. Вестибулярный аппарат периодически сбоил, отказываясь дифференцировать верх и низ. Все вокруг просто белое. Это называется — "белая мгла". Потом взгляд цеплялся за показавшееся вдруг в просвете в пелене снега темное пятно скального выступа. И сразу становится понятно — где небо, а где склон. Хотя это все очень условно — по-прежнему вокруг все одинаково белое, белый склон под ногами, белое небо над головой, белый воздух, полный белого снега. Но, по крайней мере, становится понятно, что из этого белого — склон горы, а что — небо.

Артем вспоминает рассказанные ему Саней истории про "духов гор", в которых верили алтайцы. В то, что у каждой горы есть свой "хозяин". Которые, помимо всего прочего, любили подношения. Верования эти алтайские, но присутствие "хозяина" здесь, в Альпах, Артем чувствует почти физически. Как взгляд в спину. Тяжелый, но не злобный. Скорее, испытующий. Кто, дескать, таков? Не побоялся ни снега, ни ветра, ни бурана. Артем надеется, что "хозяин" сам прочитает ответы в его душе. Но по все той же алтайской традиции, лишь слегка осовремененной, он, отхлебнув коньяка из фляжки, щедро выплескивает едва ли не треть на снег. Угощайся, снежный хозяин. Трехлетний "Тиффон", бюджетно, не "Хенесси", но Артему нравится. Надеюсь, тебе тоже понравится.

Ну, теперь можно и в путь. Встает. Накатывает легкая тошнота — сплошное белое вокруг путает все карты вестибулярному аппарату. Артем стоит, привыкает. Для него спуск в метель отнюдь не нов, надо просто дать организму адаптироваться. Он вдыхает холодный, полный колючего снега воздуха. Он пахнет обещанием, зовет, шепчет ему не на ухо — прямо в душу. Или это так говорит с ним "снежный хозяин", которому пришелся по душе Темкин коньяк? Артем вдыхает полной грудью, на его губах появляется легкая улыбка, которую любой посторонний наблюдатель посчитал бы слегка... сумасшедшей. Но наблюдателей здесь нет никаких — ни посторонних, ни своих. Лишь подобревший взгляд "духа горы", который будто подталкивает его в спину: "Давай, езжай! Чего ты ждешь? Смотри, что там, впереди...".

Артем отталкивается, и белая снежная пелена заключает его в свои мягкие объятья.

Снег, легкий, пушистый, принимает его, несет вперед, вниз. Он погружается в снег, иногда он ему почти по пояс, но широченные лыжи вывозят, он не проваливается, а плывет, то заныривая поглубже, то поднимаясь на поверхность. Потоки снега переливаются через плечи, он как будто двигается внутри, в толще снега. И возникает ощущение, которое не в состоянии подарить ничто больше. Ощущение полета.

Он не видит ничего, да и не на что смотреть. Он видит снег, чувствует снег, бьющий в лицо, даже дышит снегом. Ничего нет вокруг, кроме снега, скорости и адреналина — от скорости и ощущения полнейшего одиночества. Только он, снег и гора. В этот момент ему не нужен никто.

Он даже не понял, как оказался внизу. Шел вверх долго и тяжело, а слетел в одно мгновение. Один краткий миг непередаваемого кайфа — и вот он уже внизу. Еще!

Осилил он еще только один подъем — на большее не хватило сил даже такому тренированному организму, как у Артема. Слишком много было снега. Лететь по нему вниз было волшебно, а вот переть вверх с рюкзаком — тяжко. А с другой стороны — завтра будет день. И послезавтра. Горы и снег от него никуда не денутся.

Вымотался он так, что даже ужинать не стал. Вещи на просушку, тело в душ, банку пива из холодильника, которая так и осталась недопитой на прикроватной тумбочке. Литвин попросту отключился.

Зато наутро встал рано безо всякого будильника. За окном по-прежнему пасмурно, ветрено и снежно. А ему нравится такая погода. Плотный завтрак, не забыть термос с чаем, фляжку с коньяком. Подумал и решил угостить сегодня Буяна шоколадом. Да-да, он дал "снежному хозяину" имя — Буян. Совершенно не французское имя, но Литвину оно отчего-то кажется правильным. Для него и Арлетт — то Аленка, то Алька. Причем ей нравится, как он ее называет. Будем надеяться, понравится и Буяну.

Он шагал по совершенно пустынным улицам полутемного городка. Плечи немного непривычно оттягивал новый рюкзак с пристегнутыми лыжами. В этот момент казалось, что он один живой во всем Тине. Даже немногочисленные светящиеся окна и силуэты в них не мешали этому ощущению. Как будто там, в стеклянных витринах окон — манекены, не люди.

Подъем наверх занял у него четыре часа, но поднялся он значительно выше, чем накануне. Погода сегодня — копия вчерашней. Однако организм уже привык, и как-то, по тонким неуловимым нюансам почти безошибочно определяет, что в этом белом мельтешащем — верх, а что — низ. Вот туда, где "низ", и будем садиться.

Открывает рюкзак, достает припасы.

— Буян, конфеты шоколадные будешь? С коньяком, между прочим!

Легкий порыв ветра со снегом, прямо в лицо. Не хлестко, а нежно, почти ласково. Надо полагать, это "да"? И на Буяна откликается, и конфеты любит. Какой сговорчивый дух...

Артем разворачивает пару конфет, блестящие фантики в карман, бросает конфеты в сторону, темные пятнышки мгновенно исчезают в снегу.

— Приятного аппетита, — вполголоса говорит Артем. Отвинчивает крышку у фляжки, отпивает. Вокруг ни черта не видно, кроме белого в разных вариациях — белого плотного, белого полупрозрачного, белого в завихрениях. Но нет ни чувства страха, ни чувства одиночества. Как будто... кто-то есть тут с ним. Такое чувство у Артема впервые, и оно ему нравится. Один... и все-таки не один.

Отпивает еще коньяку. Выплескивает щедро на снег.

— Угощайся, Буян. В конфетах мало, поди...

Вокруг него потихоньку посвистывает ветер. Судя по всему, Буян занят конфетами. Последний глоток. И, неожиданно для самого себя:

— Ваше здоровье, Бертран.

Да уж, это очень оригинально, если не сказать — странно: выпивать за здоровье давно умершего человека, да еще разговаривать с ним при этом. Равно как и беседовать с духом горы, впрочем.

Всякий, кто услышит о таком, сочтет его сумасшедшим. Но Артем не собирается никому рассказывать об этом. А у него самого абсолютная уверенность, что он все делает правильно. Его не покидает чувство полнейшей гармонии с окружающей белой действительностью и умиротворенности ею.

Мягкий порыв снега в спину будто подталкивает его — чего, дескать, расселся? Давай, катись, снег тебя ждет.

Вниз он слетел, как на крыльях. А внизу крылья ему самым натуральным образом обломали.

Его ждут. Трое мрачного вида месье, всем своим обликом демонстрирующие крайнюю степень недовольства, даже неприязни. Литвинскому емко и доходчиво объясняют, так, что он, несмотря на свое отнюдь неидеальное знание французского, с первого раз понимает, что если его еще раз увидят с лыжами возле горы... если он, недоумок, вздумает еще хоть раз подняться и скатиться... у него отберут и сломают лыжи.

Это местные спасатели. Злые, невысыпающиеся, издерганные постоянными срочными вызовами. Увидев вчера следы подъема и спуска, они устроили засаду. Чтобы посмотреть на того идиота, который в такой ситуации решился... Чего тебе дома не сидится, парень? Ищешь неприятностей себе и нам на голову? Хочешь, чтобы тебя засыпало? Курорт закрыт, спуски по трассам и вне трасс официально запрещены. Есть желание получить крупный штраф и направление на общественные работы?!

Артем пытается объяснить. Что он не просто турист. Что он почти свой — опытный, тертый, знающий. Да вот же, смотрите — лавинный датчик, лопата, щуп, веревка. Артем хочет сказать, что он понимает, где спускаться можно, а где — нельзя. Что с ним ничего не случиться, и проблем он не доставит, И что...

Было ли тому виной его далекое от идеального знание французского, не совсем безупречное произношение или что иное... Но слушать его не стали. А сурово предупредили, что еще раз попадется с лыжами им на глаза — сломают не только лыжи, пожалуй, а и ноги выдернут. А вместо них лыжи воткнут. По крайней мере, Артем их так понял. Оглядев троих здоровенных злющих мужиков, с красными от недосыпания глазами и небритыми рожами, понял — настроены они решительно, и у них есть все шансы на исполнение своей угрозы. Если он даст им повод.

Да и в общем-то, по трезвому рассуждению, правы они были.

__________________

Рюкзак-airbag ABS System* — система, монтирующая в рюкзак. При запускании механизма airbag (это производится путем дергания за ручку, обычно выведенную на плечо) азотом надуваются две "воздушные подушки". Система направлена на то, чтобы не дать человеку, попавшему в лавину, потонуть, захлебнуться в ней, выносит и держит его на поверхности снежного потока. 100%-й гарантии выживания при попадании в лавину не дает, но выручает часто.

"Паудер"** (англ. Powder — порошок, пудра) — слэнговое выражение, означающее МНОГО свежевыпавшего снега.

"Камуса"*** — специальная подкладка на скользящую поверхность лыжи для того, чтобы лыжа не проскальзывала при подъёме. Легко одевается и снимается

Глава 21. Спусковая.

Один день он потратил на генеральную уборку — на что только не сподвигнет нормального мужика полнейшая бездеятельность. Даже ванную вычистил до блеска. Вечером вознаградил себя за трудовой подвиг бутылкой коньяка. Но пить в одиночку оказалось как-то совсем неинтересно. Разве что фото Бертрана взять себе в собутыльники. Хотя, нет, это уже перебор.

На второй день взялся за лопату. За несколько часов откопал шале ниже уровня окон, расчистил широкую дорожку к входной двери. Интересно, надолго ли хватит результатов его трудов? Сам он в итоге своего "лопатного подвига" упахался почти так же, как на пешем подъеме день назад. Даже алкогольное снотворное не понадобилось — отрубился, что называется, без задних ног.

Они шагают по леднику. Первым идет Бруно, потом Гаспар. Следом за ним братья-зайцы и Коко. Он идет традиционно последним, а впереди - Арлетт.

Солнце в зените, они идут, не отбрасывая тени. Справа чернеет морена, слева вдали — остроконечные пики. А вокруг них — огромное, белее белого, переливающееся огнями света, отраженного в снеге, поле ледника. Красиво. Слишком красиво. Смертельно красиво.

Они идут по полю трещин. Тем и коварен ледник — в текущем сезоне трещина здесь, в этом месте, в следующем году она закрылась, и открылась в другом. Бесполезно запоминать, отмечать, составлять карты. Через год вся эта информация не будет иметь ни малейшей практической ценности. Никакой уверенности, никакого постоянства. Сердце красавицы склонно к измене. В том числе и белоснежной ледяной красавицы.

Тропа натоптана, она проходит через мостики над трещинами. Но стопроцентной гарантии эти ненадежные снежные переправы над невидимыми разрывами в теле ледника не дают. И Литвин собран, как и всегда. Даже больше — нервы натянуты до звона в ушах.

Птичий вскрик. Внезапный, громкий, краткий. Хотя нет, не птичий. А вот идущая впереди Арлетт совершенно по-птичьи, будто крыльями, взмахивает руками. И мгновенно, молниеносно исчезает из виду. Под скрежет, словно сыплется битое стекло, вниз, в провалившийся под ней снежный мост, в трещину, мать ее!

Он замирает, цепенеет, леденеет. Как будто он не опытный, прожженный горами и потерями, многое повидавший белый гид. Будто он новичок, впервые оказавший в горах, на леднике. И сейчас стоит, онемевший и парализованный ужасом.

А потом он будто просыпается, стряхивает с себя оцепенение. Делает осторожный шаг вперед, потом еще один...

А потом он просыпается по-настоящему. В холодном поту. Один. Был бы рядом Ковалев — он бы прочитал Артему лекцию о том, что тот опять вертелся и что-то бормотал и стонал во сне. Но Ковалев далеко. А рядом с Алькой ему кошмары и не снились почему-то. Хотя понятно — почему.

Спустился вниз, на первый этаж, сунул нос в холодильник. Ополовинил бутылку молока, полегчало. Это всего лишь сон. Он сейчас пойдет, ляжет в кровать и заснет. И не будет никому звонить посреди ночи, чтобы убедиться, что все в порядке. Это просто сон.

_____________

Утро случилось неожиданно светлым. Снег почти перестал, падал редкими малышками снежинками. В небе, по-прежнему белом, угадывалось невидимое за облаками солнце. Но, по крайней мере, можно было определить местоположение светила. Уже хорошо. На улицах стали появляться прохожие.

Артем тоже прогулялся. Совершенная тоска, делать нечего. И погода, как назло... Ветер стих, и вокруг горы, полные пушистого снега...

Местные спасатели ему на глаза за всю его прогулку так и не попались. Или он им на глаза не попался — это как на вопрос посмотреть. После обеда засел за навигатор, слил треки на ноут. Покопался в информации, покрутил данные так и этак. И в процессе само собой нарисовалось простое и изящное решение. Пускай французские спасатели идут лесом. Французским, разумеется.

Совсем недалеко от Тиня есть вершина. Линия спуска абсолютно безопасная, богатый рельеф не позволит сойти лавине, удержит снег. И тот же самый рельеф обещает крайне интересный спуск: редкий лесок, небольшие кулуары и скалы для дропов. Выкат с этой вершины в стороне от Тиня, и поэтому... поэтому... Можно встать завтра пораньше, затемно, до того, как проснется хоть кто-нибудь. Кто-нибудь, кому топающий по городку с рюкзаком и лыжами Литвинский может не понравиться. И уйти туда, на ту вершину. Подняться на столько, сколько хватит сил. Скатиться, хотя бы раз. И вернуться в шале. Лыжи можно от греха подальше прикопать по дороге в снегу, потом сходить за ними, например, ночью. Хлопотно, конечно, но местные спасатели не оставили сомнений в серьезности своих намерений.

Все, решено. Именно так он и поступит.

____________

Будильник на пять. Собрался быстро, все было готово еще с вчера. Завтрак, заправить термос, собрать себе сухой паек, ведь вернется он только к вечеру.

Он прошел по темным улицам Тиня как призрак. Бесплотностью и бесшумностью данный призрак не отличался. Но был невидим, и, как следствие, недосягаем, для тех, кто мог ему помешать. Что и требовалось, собственно.

Рассвет Артем встретил примерно на трети пути к намеченной точке. Восход солнца он позволил себе отметить небольшой передышкой в подъеме и глотком коньяка. А ведь было что отмечать. Сегодня еще светлее, чем вчера. Об окончании бурана пока говорить рано, но, судя по всему, дело к тому идет. Что ж, все условия способствуют тому, чтобы сегодня случился dream day — свежевыпавшего снега столько, сколько можно представить в самых смелых мечтах, да и условия видимости значительно улучшились. У Литвинского замечательное настроение. Боевое. И даже подъем в гору не выматывает, а, скорее, наоборот, заводит, подготавливает к тому, что его ожидает на спуске. К тому, ради чего все это. И он довольно бодро передвигает лыжами, поднимаясь траверсами вверх и подпевая "Offspring" себе под нос.

GPS любезно подсказал Литвинскому, что сил его хватило на километр вертикального перепада. Хватило, правда, впритык. До вершины дошел на морально-волевых или на собственном упрямстве — черт его знает, на чем именно, но дошел же! Более чем впечатляющий результат. Теперь можно особо не торопиться, хорошенько отдохнуть, продышаться.

Этим и занимался без малого час. Перекусил, попил чаю. Потоптался по вершине, выкопал несколько снежных шурфов, убедился в том, что никаких слоев в толще снега нет. Никуда склон не поедет, будет сидеть как вкопанный.

Можно говорить даже уже и о просвете в облаках. Немного проступают очертания окружающих вершин. Горы как будто позволяют себя увидеть тому, кто, несмотря ни на что, пришел к ним. Стоя не вершине, Артем абсолютно уверен — этот подъем того стоил.

В наушниках после первых аккордов вступает голос Сержа Танкяна. Holy Mountains. Они ждут его, Holy Mountains. Негромкий стук палок, "крестик" на удачу и ... вниииииз!

С первыми его движениями вниз, как будто по команде, выстреливает снежный заряд. Такова погода в горах, только что был в просвет в облаках, а вот уже на вершину села снежная туча. Ну да ничего, не впервой, прорвется.

Видимость сразу стала просто ужасная. Точнее, отсутствует полностью. А ведь тут рельеф, скалы, дропы, кулуары, деревья. Но не видно ничего, лишь белая мгла вокруг.

Даже тренированный, дрессированный именно в таких условиях вестибулярный аппарат начинает потихоньку паниковать, не понимая, где они, и точно ли низ там, где ноги, а не наоборот. Уф, наконец-то! Впереди мелькает что-то темное, хоть какие-то ориентиры.

Надо остановиться, выровнять горизонт. А то тошнит уже по-настоящему. Поставил лыжи поперек склона и уставился вниз, вглядываясь сквозь слепящий снег. Наконец и тошнить перестало, и на местности сориентировался. Он в небольшом кулуаре. Сверху широкий, книзу он сужается, и то, что темнеет впереди — это именно скалы, где сужение.

Первым почуял неладное многострадальный вестибулярный аппарат, который Артема обычно никогда не подводил, и в этот раз не подвел. В мозгу словно зажглась сигнальная лампа: "Что-то не так!". Он стоит, лыжи развернуты поперек линии спуска. И в то же время он движется. Что-то двигает его. И это что-то — снег. Склон. Он не мог поверить в это. В голове мелькает отчетливое осознание: он сам нарушил одно из важнейших правил поведения на лавиноопасном склоне — безостановочность. Медленно, очень медленно... склон вокруг него покрывается полосами трещин, сначала тонких, но расширяющихся с каждым мгновением. Он в паутине трещин. Спайдермен, епт... Да нет, скорее, муха, попавшая в паутину. Тишина заканчивается. Отчетливо слышен глухой, все усиливающийся шум. Четко видны потоки снега, обтекающие его с обеих сторон, и тоже набирающие скорость с каждым мгновением. Взгляд направо, налево. Не видно ни черта, но он и так знает. Некуда уходить, нет безопасных мест, куда можно спрятаться от накатывающей сзади опасности, вокруг крутые стены кулуара, и он прямо в середине его. Один-единственный выход — попробовать обогнать лавину, успеть вперед, выскочить из небольшого, в общем-то, коротенького кулуара, а там можно уходить, справа есть лесок, он помнит! В нем можно отсидеться. Или, на крайний случай, доехать до скального сужения, там попытаться заехать на камни, зацепиться за что-то, не дать себя утащить лавине.

Вперед, вперед! Лыжи вертикально вниз, отталкивается палками. Счет пошел на секунды. И ход он набрал приличный, двигаясь в потоках догоняющего его снега. И до скал было... Ну, не больше метра, рукой можно было дотянуться. Но именно этого метра ему и не хватило. Удар в ноги, он шатается, но удерживает равновесие. Но вот лыжи уходят под снег, как будто их засасывает что-то. Секунда — и он уже в снегу по колено. Ногами не шевельнуть, лыжи неуправляемы. Все, сам он больше ехать не может. Дальше его повезет бабушка лавина. И по дороге накормит снежными пирожками.

Он еще каким-то чудом сохраняет вертикальное положение, но в снегу уже по пояс. Где-то там внизу отстегивается левая лыжа, правая — чуть позже, больно дернув ногу. Палки, с неодетыми темляками тоже утрачиваются почти тут же, но это и к лучшему — с накинутыми темляками недолго и руки себе в лавине повыдергивать. Тем более, что он уже ушел под снег по грудь.

Резкий выброс адреналина в кровь. Паники нет, голова холодная. И, как и всегда в таких ситуациях, время будто замедляется. В памяти включается учебный фильм о правилах поведения в лавине, и у Артема есть время его посмотреть, вспомнить.

Пункт первый. Если у вас есть airbag, дерните за ручку.

У него ушла целая драгоценная секунда, за которую он погружается еще глубже, уже почти по шею, чтобы сообразить, вспомнить. Так у него ж есть airbag!

Так ему был неудобен, непривычен этот новый рюкзак, что он о нем... забыл, болван, кретин, идиот!!!

Сквозь пока еще неплотный у груди снег проталкивает руку к плечу. Пальцы срываются в попытке отстегнуть "липучку" клапана. Срываются раз, другой. Как же обидно будет умереть, когда шанс на спасение было изначально с ним! Еще одна попытка, есть, клапан открыт. Пальцы ложатся на ручку. Ее надо дернуть, усилий много не нужно, достаточно кистевого движения. Однако сделать это внутри лавины, в толще снега, когда ты, идиот, по шее в снегу, непросто. Но у него получилось. Максимально собранно, всю силу в руку, и резко вниз.

Где-то внутри, в недрах рюкзака, загорается маленький пиропатрон, прожигает фольгу, запечатывающую горлышко баллона с азотом. С шипением, которого сейчас не слышно, газ быстро вырывается наружу.

С его спиной, словно два архангельских крыла, распускается пара огромных, на сто литров каждая, ярко-оранжевых подушек, плавно наполняемых азотом. Они расталкивают снег, тащат его наверх, возносят на поверхность лавины. И там держат, не давая снова погрузиться внутрь, в океан снега.

К сожалению, это не настоящие крылья. Взлететь над лавиной на них не получится. Он на поверхности, но лавина по-прежнему тащит его. Причем тащит головой вперед, лицом вниз, поскольку подушки, держащие его сверху, у него за спиной. Снег лепит, лезет в лицо, забивая рот, давя на глаза. Смотреть-то тут не что, конечно, а вот дышать все труднее.

В голове снова включается фильм о правилах поведения в лавине.

Принять правильную позу. Колени поджать к животу или груди — как получится. Руки около лица, и никаких плавательных движений, никаких самостоятельных попыток всплыть, ниБожеупаси! Руки-ноги оторвет "на раз" при попытке поплавать в лавине, даже если она не мокрая, а сухая, как сейчас.

Сохранять пространство перед лицом, чтобы не залепило дыхательные пути. Чтобы не наесться снежных пирожков бабушки лавины.

Не паниковать, постараться успокоиться.

Он все сделал, как положено. Сгруппировался, и колени подтянул, руки впереди. Что касаемо паники... Паники нет. Злость есть. На самого себя.

Он сделал неправильно абсолютно все. Не надо было останавливаться на склоне. Не надо было лезть в этот кулуар, пусть и небольшой и короткий. Не надо было подниматься в гору. И вообще, не надо было выходить из дому сегодня!

А теперь... Он пожинает то, что посеял.

Вокруг вдруг становится темнее, его дергает. Что это такое? Догадка приходит быстро. Скорее всего, повреждена и сдулась одна из подушек, и его тянет вниз. И скорость увеличивается, он это чувствует. Какая же масса снега сошла?.. А ведь не должно было сойти, не должно! Но госпожа Лавина мнением Артема по данному вопросу не поинтересовалась. А Литвин вдруг вспоминает слова Монтгомери Отуотера: "Если и есть что-то общее во всех встречах человека с лавиной, то это — полная неожиданность для жертвы...". Прав был Охотник за лавинами, стопудово прав.

Зачем так? Почему?

Боковая перегрузка, как будто едешь на каком-то адском бобслее по адской трассе. Еще быстрее, еще темнее. Не видит ни черта, снег, всюду только снег. Интересно, как давно он вылетел из кулуара? Трудно сказать, восприятие времени субъективное, Артему кажется, что прошла уже пара минут, как он едет в лавине, а на самом деле сколько? На часы посмотреть, что ли?

Идиотская мысль, руками двигать не стоит. Надо сохранять место вокруг лица, хоть как-то отбиваться от лезущего снега.

Наконец, лавина замедляется, снег давит все сильнее. А он где-то в верхнем слое, но вниз головой, и отчетливо понимает: самому уже не выбраться никак. Попытка поменять положение, повернуться боком. Лавина все медленнее, медленнее, раздается глухой скрип, будто останавливается тяжелогруженый железнодорожный состав.

Прикрыв одной рукой лицо, вторую Артем выталкивает куда-то туда, наверх, в попытке создать себе воздушных коридор. Руку больно выворачивает. Последний натужный скрип. Руку дергает, вкус снега с примесью крови на губах. И тишина. Конечная станция. Приехали.

Пробил он рукой снег до верха? Через пару минут он начинает в этом сомневаться. Потому что воздуха катастрофически мало. Каждый последующий вдох меньше предыдущего. Он старается дышать как можно тише. Тише, тише, еще тише. Как мышка.

Хотя в лавине лучше быть рыбкой. Этакой снежной рыбкой. Воздуха в лавине много, но вот вдыхать его, вперемешку со снегом — невозможно. Не научились еще. Не отрастили снежные жабры.

Все, он уже бредит... Жабры снежные выдумал. Скоро и Белые Врат почудятся.

Да нет, не почудятся. Уж их-то он увидит воочию, точно. Он подходил к ним, с каждым разом все ближе и ближе. Сколько раз он руки-ноги ломал? Пытается вспомнить. Руки — два раза. Ногу... сложный перелом, пол-сезона псу под хвост. Сотрясы... несколько... кто их считает? Его пару раз таскали "сыпухи". Он чудом выжил при крушении "вертушки" на Факе. А тот буран, когда они три дня просидели с Арлетт в сугробе? Тоже повезло.

Он подходил к ним. Все ближе и ближе, на шаг, на полшажочка, и вот теперь — Белые Врата близко, рядом. Он видит их сияние, слышит их голос. Хотел? Получай.

А что за ними? Вдруг отчетливо понимает — за ними просто смерть. Конец, финал, ничто. Страха нет, но вдруг становится обидно. На себя, дурака. Сколько он мог бы еще сделать... Сколько склонов не катано, сколько гор не увидено... Так нет же, ему, болвану, хотелось заглянуть туда, за горизонт. А там, за горизонтом...

Он может совершенно точно описать дальнейший сценарий.

Он опять нарушил одно из правил, сформулированное все тем же Охотником: "Не ходи один, скажи кому-нибудь о своем выходе, проверь погоду, удостоверься в безопасности от лавин, будь правильно снаряжен, держись общей группы и имей мужество вернуться".

И поэтому ему одна судьба — задохнуться. Или замерзнуть. Все одно — сдохнет. Бездарно отдаст концы, а такой опыт попадания в лавину будет бездарно просран. А он бы мог сделать выводы, он мог бы помочь кому-то, он ведь нужен... кому-то...

Есть люди, которым он нужен. А еще он нужен этим горам, этим и другим. Он себе нужен, в конце концов! Он только-только понял, как надо жить...

Как любить и не бояться умереть.

Сколько проходит времени? Кто бы ему сказал... Он торчит в лавине, не так уже далеко от поверхности снега, головой вниз, жопой кверху, диковинным образом вывернув руку. Похоже, все-таки какой-то воздух сверху идет, иначе бы он давно отключился. Но мало, мало. Потому что он понемногу задыхается. И замерзает.

Вдохи все меньше, уже не мышка. Как жук. Маленький снежный жук дышит такими вдохами. Начинают гореть легкие, сдавливает ребра.

Его откопают, наверное. Альпийские спасатели — ребята серьезные, будут искать, найдут, скорее всего, ведь на нем есть бипер, да и airbag видно. Через день или два, а, возможно, даже и через несколько часов, уже сегодня. Только вот для него счет идет на минуты. И его "сегодня" продлится совсем недолго, а "завтра" у него нет вовсе. Не дождется он спасателей.

Нет воздуха, совсем нет. Возникает ощущение вращения, как на карусели, а, может, это он вспоминает "поездку" в лавине. Снег на губах, пытается слизнуть. Фуууу, невкусные пирожки у бабушки лавины.

Поймал себя на мысли, что хочется уже поскорее отключиться, потому что надоело вот так вот лежать неизвестно сколько времени и скучно подыхать.

Но не тут-то было. В страдающий от нехватки кислорода мозг беспрепятственно прорываются странные, неожиданные образы и воспоминания. С целью его развлечь, не иначе.

Распитие водки в туалете на выпускном. Ой, как же его тогда тошнило...

Резвушка-хохотушка Инка Меняйлова, его страстная любовь всего первого курса.

Отец с приступом гастрита в больнице, увезли по "скорой", перепуганная мать. Две недели ежедневно мотались к нему с передачками.

Второй курс, Домбай. В его жизнь вошли Горы...

Лица друзей, живых и ушедших. Сашка Мерлушкин, лавина скинула его со скалы. Перелом основания черепа, умер у Витальки на руках. Эй, Ковалев, ты только не повторяй моих ошибок! Живи, сука, тебе есть, ради кого!

Вмиг побелевшее лицо Тани, когда они сказали ей про Кирилла. Он заталкивал эти воспоминания дальше, глубже, а теперь они прорвались. Сколько же горя это приносит...

Рождественское утро, Арлетт, сидящая на нем верхом, с этой дурацкой клетчатой коробкой в руках. Улыбается, такая довольная, радостная. Интересно, как сильно она будет переживать?..

Последние искры сознания гаснут. Тишина. Темнота. Которая сменяется постепенно разгорающимся свечением Белых Врат.

Глава 22. Спасательная.

— Станция спасателей, старший смены Дидье Бартоли слушает.

— Это говорит Эме Ламот, сторож-смотритель верхней станции фуникулера.

У старшего спасателей нет сомнений — ничего хорошего он сейчас не услышит.

— Какого именно фуникулера? — со вздохом уточняет он.

Ему отвечают. А заодно докладывают, что на соседней вершине, неподалеку, только что сошла лавина. Сошла практически на дорогу. Но беда даже не в этом. Бдительный сторож углядел в бинокль следы подъема на эту вершину. Разумеется, сегодняшние. Вчерашние бы уже замело к чертям.

Да кто же это такой неугомонный?! Бригада спасателей отправляется на выезд. Объявлена очередная спасательная операция. А любая спасательная операция, как говаривал все тот же Отуотер, это битва против времени, расстояния, местности и стихии. В последние дни альпийские спасатели слишком часто проигрывали в этой схватке. Очень уж неравны были силы.

Лавинный конус виден издалека, еще на подъезде.

— Охренеть, какая здоровенная... — тихо присвистывает кто-то из ребят.

Бартоли мрачно молчит. Ну что ж, очередная попытка выиграть в этой схватке со временем, расстоянием, местностью и стихией. В первую очередь, со временем, конечно.

Датчики переключены в режим поиска, в руках у спасателей — лопаты и щупы. И, как только автомобиль останавливается, они, не теряя времени, выскакивают из машины.

Да не может быть, чтобы им так повезло...

— Дидье, airbag!

— Вижу! — коротко бросает старший. Эхом ему вторят биперы, они тоже "увидели" пострадавшего. С датчиком "клиент", прекрасно...

— Быстро к нему! Но осторожно! Андрэ, ты первый!

Последняя фраза адресована парамедику, но он в наставлениях не нуждается.

Группа начинает осторожно, но уверенно пробираться по огромным глыбам лавинного выноса к оранжевому пятну.

Одна из подушек сдута — порвало веткой или камнем, но вторая цела, и именно благодаря ей "клиент" остался на поверхности. По крайней мере, рука торчит.

— Пульс есть! — рапортует Андре. — Но тонкий, нитевидный.

— Копаем! — командует Бартоли.

Они его откопали почти полностью, когда спасаемый очнулся.

____________

Только что он участвовал в рыцарском турнире, в котором вместо мечей были лыжные палки, а вместо щитов — рюкзаки, а его соперником по поединку был покойный друг... А теперь вдруг перед глазами вместо лица Кирилла что-то ярко-желтое. Щурится, пытается сфокусировать взгляд. Горнолыжный ботинок "Dalbello". Они ему никогда не нравились, не его колодка, слишком узкая. И что этот ботинок делает перед его лицом?

Кто-то что-то говорит сверху, что говорит — непонятно. Это какой язык, вообще? И кто с ним разговаривает? Да где он, в конце концов? И что с его ногами, которых он не чувствует?!

______________

— В сознании! — это Андре.

— Понял. Копайте дальше! — команда остальной группе. Сам осторожно опускается на колени, заглядывает в лицо спасенному. И, не веря:

— Ты?!

— Дидье, — парамедик кладет ему руку на плечо. — Ты чего? Не ори на него!

Старший группы резко выдыхает. Андре прав, просто нервы уже ни к черту. Но ведь предупреждали же эту бестолочь иностранную! Кто он, кстати?! Поляк или чех?

Бартоли поднимается с колен.

— Андре, сам поговори с ним. Спроси, как себя чувствует, ну и прочее, что положено. А то я его и вправду... хм... пришибу.

__________

Выкопана огромная яма в теле лавинного выноса. И вот, наконец-то, Артем сидит. В нормальном положении, как положено, на заднице, головой кверху. Голова, к слову сказать, гудит, как после хорошей попойки. Головокружение, тошнота, озноб, словно у него температура. Впрочем, озноб как раз совершенно обоснован. Он мокрый весь — куртка, перчатки, штаны. Мембранные ткани, вроде бы и не совсем плохие, но уже порядком изношенные, не рассчитаны на пребывание в лавине... а сколько времени, кстати?

Пытается сформулировать вопрос. Получается с трудом, мысли в голове ворочаются, как огромные глыбы снега. Ему протягивают крышку от термоса с чем-то горячим, дымящимся. Пытается взять, пальцы ходуном, ничего не может с этим поделать. Расплескивает... что это, чай?.. колено обжигает... хорошо, тепло. Как хорошо чувствовать ноги. И вообще — хоть что-то чувствовать.

Помогает себе второй рукой, придерживает сам себя за локоть, удается сделать глоток. Чай, горячий, сладкий. Как же вкусно. Кто-то накидывает ему на плечи спасательное одеяло.

Вокруг него нормальная, рабочая суета. Собирают инструменты, делают фото. Он чувствует, что ребята довольны. Достать живого, непокалеченного человека из лавины — для них это праздник. Хоть и не такой, как для самого Артема, но он это пока с трудом осознает. Да, для них это повседневная работа, но привыкнуть к такому невозможно. И каждый отвоеванный у лавины человек, каждая спасенная жизнь — это и их праздник и радость тоже.

Рядом с ним сидит парамедик. Вроде бы занят своим делом, что-то отмечает в коммуникаторе, но Артем замечает периодически бросаемые в его сторону внимательные взгляды. Да все в порядке с ним! Сейчас бы тепло, в постель...

— Как самочувствие? — вопрос задан медленно, чуть ли не по слогам. Спасатели уже в курсе, что французский Артему, мягко говоря, не родной.

— Нормально, — скрежещет он. Прокашливается, и уже чуть более нормальным голосом повторяет: — Нормально.

— Сам идти можешь?

Поднимается на ноги, парамедик делает чуть заметное движение к нему. Голова кружится, качнулся, но устоял.

— Кажется, могу.

— Хорошо. Мы тут твой airbag собрали, упаковали. Одна подушка порвана. Ну и баллон перезаправлять надо, ты ж в курсе?

Артем кивает. Детали он не понял, но общий смысл уловил. Протягивает руку за своим рюкзаком.

— Я донесу, — отрицательно качает головой француз. — Ты сам, главное, дойди до машины. Там тебе жилет пуховой выдам, а то ты до сих пор лицом... голубой.

— Голубой?! — что-то он совсем ни черта не соображает. Почему голубой? Это его так интеллигентно пид*расом обозвали?!

— Лицо у тебя голубое, — парамедик сопровождает свои слова поясняющим жестом. — От удушья и переохлаждения.

— Ну что, вы готовы? — нелюбезно интересуется подошедший к ним старший спасателей. На Артема не смотрит.

— Готовы, — согласно кивает парамедик.

— Тогда пошли!

Литвин идет по направлению к машине в центре группы спасателей, Видимо, на тот случай, если ему все-таки внезапно станет плохо. Какие хорошие ребята... Надо поблагодарить и извиниться, обязательно извиниться. Особенно перед старшим, ведь это именно он тогда Артема предупреждал. Судя по мрачному выражению лица руководителя группы спасателей, тот стопудово предложит Артему засунуть свои извинения куда поглубже и поболезненней. И прав будет, наверное. Но сам Литвин испытывал настоятельное желание — и поблагодарить, и извиниться. Вот только с мыслями соберется. И, главное, — согреется. А то связно соображать невозможно, когда у тебя зуб на зуб не попадает от холода.

В машине ему действительно выдают пуховой жилет, который он надевает вместо мокрой куртки, сверху еще одеяло. И в машине тепло, что самое главное. Тут же начинает клонить в сон. Нет, нет, нет! Надо сосредоточиться, подумать...

— Дидье, куда? — перегибается через переднее сиденье водитель.

— В полицейский участок.

Он ослышался?! В полицейский участок?! Зачем в полицейский участок?

Вокруг молчат, машина трогается с места. Видимо, ему придется самому задавать вопросы, чтобы понять, что происходит. Морщит лоб, формулируя фразу. Как же это трудно — когда язык тебе не очень знаком, а в голове гудит, словно в растревоженном улье.

— Почему... зачем в полицейский участок?

Старший спасателей... как его назвали? Дидье, кажется?.. медленно поворачивает лицо к Артему. У него очень светлые глаза, в сеточке морщин, светло-серые, как мокрый снег... и такие же холодные.

— А ты не понимаешь — почему? — он говорит негромко, цедя слова как будто через силу.

Артем отрицательно качает головой.

— Ты кто вообще по национальности? Чех? Поляк?

— Русский.

— Ах, русский! Я мог бы и догадаться... — француз сложил руки на груди. — Не знаю, как там у вас, в России, а здесь принято законы соблюдать! И те, кто не соблюдает законы, подвергаются преследованию.

— А что я... — как ни странно, он прекрасно понимает Дилье — видимо, тот старается формулировать фразы попроще. Но вот смысл того, что ему говорят, от Литвина определенно ускользает.

— Катание запрещено!!! — не сдержавшись, рявкает спасатель. — По трасам, вне трасс, везде! Висят объявления, идут предупреждения по радио, телевидению! А тех, кто не умеет читать и слушать, — обличительный палец в грудь Артему, — я предупредил лично! Ты же не будешь утверждать, что НЕ помнишь нашего разговора!

— Нет, я помню... — ему не дают даже завершить фразу.

— Ты нарушил закон, — начальник группы снова говорит негромко и веско. — Тебя пришлось спасать. А ты в курсе, сколько стоит спасательная операция?

Артем может только снова отрицательно качнуть головой.

— Пусть с тобой в участке разбираются... — устало вздыхает Дидье. — Мы свое дело сделали.

— Спасибо, — некстати произносит Литвин.

— Иди к черту! — беззлобно огрызается спасатель. — Вот выпишут тебе штраф тысяч в пять евро — будешь знать, как лезть куда попало!

— ЧТО?! Сколько?

— В участке тебе объяснят — что и сколько!

— А если я... — Артем совершенно сбит с толку, обескуражен, — если у меня нет таких денег?

— Не мои проблемы, — старший устало прикрывает глаза, давая понять, что разговор окончен.

В машине становится тихо. Ребята-спасатели смущенно молчат, Дидье делает вид, что дремлет, тихо урчит мотор. Литвинский размышляет.

Хотя попытки осознать то многочисленное, что приключилось с ним за сегодняшний день, размышлениями назвать вряд ли можно.

Ну что, Артем Борисович, какой вывод главный? За-слу-жил! Натворил дел...

После первого естественного шока от слов Дидье приходит понимание — это, в общем-то, справедливо. Он действительно свалял дурака. И должен понести наказание. Другое дело, что пяти тысяч евро у него нет. Да он никогда и не держал в руках такой суммы денег! И что с ним сделают?

Вздыхает невесело. Да придумают что-нибудь. В тюрьму посадят, например. Этак на полгодика. Почему-то даже эта мысль не пугает. Тюрьма — это всего лишь ограничение свободы, к тому же временное. В отличие от смерти, это не навсегда.

А, возможно, Арлетт заплатит за него деньги. Усмехается своим мыслям, уже веселее. А ведь с большой долей вероятности она именно так и поступит, он сейчас в этом совершенно уверен. Будет кричать, ругаться, обзывать его всякими нехорошими французскими и русскими словами, но заплатит без раздумий. А он... он позволит ей это сделать. Потому что пять тысяч евро — это всего лишь деньги. Всего лишь — по сравнению с возможностью снова увидеть Альку.

Он прикрывает глаза. И тут же понимает, что напрасно это сделал. Темнота под веками... темнота в лавине... холод. Открывает глаза. Мерно покачивается автомобиль, лица спасателей вокруг, касается плечом чьего-то плеча... а, это парамедик, Андре, кажется, именно его пуховой жилет согревает Артема. Господи, как же хорошо быть живым!

Он стал бояться? Внимательно прислушивается к себе. Нет, страха нет. Но есть понимание, четкое осознание... Как будто там, под снегом, этим же самым снегом что-то смыло в душе. Какие-то иллюзии, ложные мифы и сказки, что он себе сочинял все эти годы.

Он любит горы, он не сможет без них. Он не боится той опасности, что может исходить от них. Горы надо любить, понимать, изучать. Не бояться и быть готовым к тому, что однажды они решат оставить тебя у себя навсегда. Если они так решат, ты ничего не сможешь изменить. Но хочешь ли ты этого сам, Артем Литвинский? Хочешь остаться навсегда в этих горах, как Бертран Деларю? Конечно, рано или поздно так и случится. Но если его желание имеет значение, он бы предпочел, чтобы это случилось скорее "поздно", чем "рано". У него масса дел, масса идей. Сегодняшний день показал, что ему еще учиться и учиться в плане понимания гор. Они позволили ему выжить, дали шанс, и он им воспользуется как надо. Он обязательно поймет, что же делать дальше, только вот...

Неожиданно привалился плечом к Андре. Машина резко, с проскальзыванием шин, выполняет "полицейский разворот". Вокруг что-то бурно обсуждают. Что случилось?

Парамедик снисходит до ответа на его сбивчивые вопросы:

— Еще одна лавина. Сошла прямо на дорогу, в километре позади нас. А мы по пути как раз недавно несколько машин обогнали. Надо проверить. Ближе нас никого к этому месту нет, с базы не раньше часа доберутся.

Уже смеркается. "Неужели только сейчас?" — вдруг доходит до Артема. Длинный же выдался день, особенно если ты встал в пять утра, потом долго пер в гору, потом тебя засыпало лавиной, потом ты в ней мучительно задыхался, потом тебя откопали, а потом везли в полицейский участок... Очень насыщенный день.

— Merde! — прерывает его размышления восклицание Дидье. Выглядывает в окно. Действительно, merde!

Дорогу перегораживает лавинный вынос высотой метра три. О его ширине можно только предполагать.

— Что ж за день сегодня такой... — вздыхает кто-то из ребят.

— Дидье! — окликает водитель. — По рации сказали — там машины накрыло. Есть живые, был звонок по сотовому из засыпанной машины!

— Технику вызвали? Тут кубов триста снега! Мы лопатами будем копать до весны!

— Да, вызвали. Ориентировочное время прибытия — через полтора-два часа.

— Ладно, — вздыхает старший. — Берем щупы, потыкаем, авось нащупаем что-то...

Спасатели быстро покидают машину. Сообразив, что дверь сейчас закроется, Артем спохватывается.

— Эй! А я?..

— Извини, парень, Придется подождать. Полицейский участок от тебя никуда не денется.

— Да я не о том! Дидье! — обращается к начальнику спасателей. — Я могу помочь! У меня щуп есть, и лопата. В рюкзаке! Вам пара рук лишней не будет.

Бартоли размышляет недолго. Кивает.

— Пошли!

Быстро стянул жилет, надел чуть подсохшую крутку и наружу.

Вблизи лавинный вынос впечатляет. Из огня да в полымя... Только теперь Артем смотрит на ситуацию с другой стороны. Он не там, внутри, он снаружи. Но он представляет, каково тем, кто внутри. Кто жив в этом снежном плену. А ведь оттуда, изнутри лавины, люди звонили спасателям... Это почти звонок из могилы.

Дидье производит краткий инструктаж, распределяет людей по участкам. Делает он это "на глаз", из своего богатого опыта. И они начинают методично протыкать лавинными щупами снег в попытках нащупать заваленные машины. Уже темно, они работают с фонариками.

Артем оказался самым удачливым "рыбаком".

— Есть! — кричит он, поднимая руку кверху.

Одновременно с ним еще один аналогичный возглас и жест. Им повезло — не прошло и полчаса, а они нашли сразу две машины. Они разделяются на две части и начинают копать. Быстро, слаженно, нет сейчас чувства холода или усталости, когда есть возможность спасти людей.

Сначала показалась черная крыша, автомобиль довольно большой, но легковой. Лопаты царапают лакированные поверхности авто, но кого это сейчас волнует? Вот показались окна. Целые! Крепкая машина, стекла не выдавило. Значит, есть вероятность, что там, внутри — живые люди. Интересно, из этой машины звонили на базовую станцию спасателей?

Стекло левой задней двери почти свободно от снега. Оно запотело изнутри, и лишь чья-то маленькая ладошка отчаянно пытается расчистить окно, чтобы увидеть...

Ребенок? Огромные перепуганные глаза мелькают, потом стекло снова затягивает. И снова его пытаются отереть изнутри. Дверь бесполезно откапывать — только время потеряешь, а она, скорее всего, деформирована и не откроется. Надо выбить стекло. Артема пытается показать жестами, чтобы тот, кто внутри, отодвинулся от окна. Не понимает. Не понимает! Не понимает, черт подери! Понял. Ну, по крайней мере, никакого движения за стеклом не наблюдается. Будем надеяться, что там отодвинулись достаточно далеко от стекла.

— Эй, русский, что там у тебя?

— Стекло выбиваю, — с этими словами он действительно выбивает стекло черенком лопаты. Там, внутри, негромкий крик. Артем рукой в перчатке убирает остатки стекла, наклоняется и заглядывает внутрь. Тесно, темно... накатывает тошнота, головокружение. Все-таки, черепушку он, похоже, стряс. Приходится зажмуриться, переждать приступ дурноты. Открывает глаза, проводит головой из стороны в сторону. Луч фонаря выхватывает худенькое личико с огромными, в пол-лица, глазами. Девчушка, лет десять или вроде того.

— Иди сюда! — Артем протягивает руку. Хочется надеяться, что он не напугал ребенка, и что она поняла, что он ей сказал.

Девочка оборачивается. Там еще кто-то за ней.

— Там бабушка!

Бабушка, похоже, либо без сознания, либо и вовсе умерла. В любом случае, сначала девочка.

— Иди ко мне! — настойчиво повторяет Литвин. — Сначала я тебя достану, потому бабушку.

Подумав лишь секунду, девчушка доверчиво протягивает ему руку.

Сдав ребенка на руки Андре, Литвин полез в машину. Узко, черт! Может, ему уже пора худеть? Снял, выбросил наружу куртку.

— Что там, рус? — окликает его кто-то сверху.

Он быстро обводит взглядом салон автомобиля, за его взглядом следует луч налобного фонаря.

— Еще двое! Сзади справа и водитель.

— Живые?

Рядом с ним — пожилая дама весьма пышных объемов. Руку на шею, пульс? Есть пульс!

— Сзади да, женщина живая. Но без сознания.

— А второй?

Пытается нащупать пульс. Не получается.

— Похоже, нет. Или я не слышу.

— Вытаскивай пассажирку. Потом с водителем разберемся!

Вытаскивай... Легко сказать. Такое ощущение, что мадам весит больше его. А у него опять приступ головокружения.

— Эй, там микроавтобус откопали! Справишься один пока, рус?

— Да, — пыхтит он. А куда деваться?

В тот момент, когда он по пояс высунулся из машины, ногами вперед, а руками подтягивая к себе тяжелое, неподъемное тело, его дама решила очнуться.

— Что...— сухое надсадное покашливание, — что происходит?!

Он даже не нашелся сразу, что ответить. Потом сказал очевидную правду:

— Я вас спасаю.

— Где Сильви?! — очень требовательно. Наверное, речь идет о девочке.

— Она снаружи.

— Что с ней?!

— С девочкой все в порядке, — он не знает наверняка, но это ложь во благо.

— Кто вы?

Вот это допрос... Наверное, он уже порядком устал, и его снова тошнит, и голова периодически кружится... и только поэтому, вместо того, чтобы рявкнуть, прекратить идиотскую дискуссию, вытащить-таки эту тетку из машины и пойти помогать ребятам дальше, он торчит наполовину в машине, наполовину снаружи и продолжает светскую беседу.

— Я спасатель, — снова врет, но в данной ситуации это все-таки хоть как-то похоже на правду.

— Как вас зовут?

Натуральная светская беседа!

— Артем.

— Что за имя такое?

— Нормальное имя.

— Вы не француз?

— Нет.

— Араб? — с легкой заминкой в голосе.

Литвин не выдерживает и фыркает. Ее слепит фонарик, не иначе.

— Нет, не араб. Русский. Мадам, может быть, мы уже достаточно познакомились, чтобы я мог вас спасти?

— Хорошо, спасайте, — великодушно позволяют ему.

— А вы не могли бы мне чуть-чуть помочь? Упритесь и толкайтесь ногами. Можете?

Но даже это не помогло. Мадам категорически не пролезала в окно.

— Эй, как там у тебя? — окликают его сверху.

— Работаю, — лаконично отвечает Артем. И, обращаясь к своей даме: — Послушайте, снимите шубу. Мне кажется, без нее я смогу вас достать.

Ожидает споров, но пожилая мадам послушно расстается со своей шубой, возится, сопит.

— Все, готово! — облегченно вздыхает она. — Еще что-то снять?

— Давайте полноценный стриптиз отложим на потом. Вашу руку, мадам.

Ответом ему звонкий, почти девичий смешок и протянутая рука.

Он ее все-таки вытащил.

Вернулся за водителем. Пульс он так и не прощупал, струйка крови из уголка рта уже подсохла.

— Андре! — окликает парамедика. — По-моему, тут труп.

— Вылезай! — кричит ему француз. — Я сам посмотрю.

Прав оказался Артем. Потом он достал еще двоих — из третьей найденной и откопанной машины, видимо, мужа и жену, оба без сознания, но, вроде бы, живые.

Они копали, копали, копали, несколько часов без перерыва. Трудно даже предположить, сколько тонн снега они перелопатили вручную, откапывая машины. Копали, даже когда подъехала еще одна большая группа спасателей, и подогнали тяжелую технику.

А потом силы просто кончились. Только что он еще стоял на коленях и отбрасывал снег. А потом замер, не в силах даже пошевельнуться, не то, что встать. На его плечо ложится рука. С трудом поднимает голову. Дидье. Кивает ему.

— Все, достаточно. Пошли. Ребята подъехали. Они со свежими силами закончат дело.

Он даже встать не может.

— Давай, давай, — спасатель тянет его за руку. — Вставай, я тебя на себе не потащу.

Встает только потому, что он и так уже сегодня доставил кучу проблем этим замечательным людям. Но за руку Дидье все-таки держится.

В машине он рухнул на сиденье, стараясь не думать о том, как он будет вставать, когда они приедут в полицейский участок. Хорош ж он будет, если вползет туда на четвереньках только потому, что идти уже не в силах.

Машина плавно трогается с места. У него ощущение "дежа вю".

— Эй, герой, тебя куда?

Он не сразу понимает, что вопрос обращен к нему. Потихоньку "отъезжает". Дидье толкает его в бок.

— Не спи! Куда тебя доставить?

— Как куда? — трет глаза, пытаясь прогнать дремоту. — Вы ж сами сказали — в полицию.

— Да ладно тебе! — старший "спасов" хлопает его по плечу. — Что ты думаешь, мы звери, что ли? Чтобы сдавать тебя в полицию после всего... после того, как ты нам так помог? Отпустим тебя с миром. На вот, — он достает откуда-то блокнот с прикрепленной ручкой, — запиши имя, фамилию, номер мобильного, адрес, где живешь. Подойдешь к нам потом в офис, объяснительную напишешь. Ну, может, штраф тебе оформим... Да не бойся ты так! — усмехается Бартоли. — Не в пять тысяч евро. Меньше, существенно меньше. Для отчетности.

По дороге Литвин все-таки заснул, и снился ему исключительно снег. Около дома его растолкали, он даже смог самостоятельно дойти до двери шале. Долго не мог попасть ключом в замочную скважину, потом еще более долго, мучительно долго расстегивал и стаскивал горнолыжные ботинки руками, в которых, кажется, совсем не осталось сил. Кроме ботинок, снял еще только куртку. И упал на диван в холле, натянув на себя плед. Спать, спать, спать...

Глава 23. С неожиданными поворотами.

— Дидье, здравствуй! Это Арлетт Деларю.

— Арлетт, девочка моя... Здравствуй, здравствуй... Чем обязан таким вниманием к старику?

— Ох уж и старик... Надеюсь, не разбудила тебя?

— Хотел бы я, чтобы так оно и было, но — увы... я уже пару часов как на ногах. У нас тут такое творится — не поспишь много-то. Ну, ты, наверное, видела в новостях.

— Я, собственно, поэтому и звоню, Дидье...

— Что случилось?

Арлетт вздыхает. Только бы ее подозрения не подтвердились!

— Я второй день не могу дозвониться до своего друга. Он живет в моем шале. Я ему звонила вчера вечером, сегодня утром... У него телефон недоступен... — она старается, чтобы голос звучал ровно. — И... не мог бы ты...

— Говори имя и фамилию своего друга, — Бартоли открывает на компьютере список погибших и пропавших без вести за последний месяц.

— Артим Литвинский.

— ЧТО?! КАК?!

— Литвинский Артим. Он русский, — поясняет Арлет.

— Да я уже в курсе, что русский... — ворчит спасатель, разглядывая листок, оставленный вчерашним "героем дня". Именно он, Литвинский. Что за фамилия варварская, не произнести...

— Откуда?!

— Мы его вчера из-под лавины откопали.

Совершенно нечленораздельный звук на другом конце трубке — то ли вздох, то ли всхлип, то ли стон.

— Живого откопали, не паникуй так!

— Как?.. — только и может произнести она.

— Это ты у своего красавца спроси — как! Какого черта его понесло наверх, когда вокруг все сыпется?! Где ты нашла этого идиота?!

— Я... ох... с ним все в порядке?

— Жив-здоров, не поломал ничего, так, подзадохнулся только немного... Нет, ты мне скажи, на какой помойке ты подобрала это чучело безмозглое?

— Подобрала? Скорее, это он меня подобрал.

— Не понял?..

— Помнишь, я тебе рассказывала про свою последнюю экспедицию? И как чуть не погибла там? Ты еще говорил, что руководитель экспедиции тогда непрофессионально поступил, а русский шерпа все правильно сделал?

— Ну, помню. Так оно и было. Парень тебе жизнь точно спас, а могли бы и все выжить, если б его послушались.

— Это он и есть.

— А так и не скажешь, что у идиота мозги есть, — Бартоли изумлен донельзя. — Хотя... он потом реабилитировался.

— Каким образом?

— Ты же знаешь, как у нас бывает. Лавины идут одна за одной. Только мы его откопали, отъехали пару километров — еще один сход, на дорогу. Машины завалило. Копал вместе с нами, четырех человек лично достал. Живых. Так что... я его простил.

— Дидье, а ты не мог бы... проверить...

— Нет, не могу. Или чуть позже. Сейчас у нас каждый человек на счету, чтобы просто послать и проверить, что там с твоим русским.

— Дидье...

— Да все в порядке с ним! Мы его вчера до дому довезли, он нам ручкой помахал на прощанье. Отсыпается, наверное, после таких-то приключений можно и пару суток проспать. Все, Арлетт, удачи и пока! Ко мне пришли.

Она слушает короткие гудки в трубке. Смотрит рассеянно на бумаги на столе. Взгляд на часы на стене. Она еще успеет... успеет на ближайший экспресс до Бург Сен-Морис. Неизвестность убивает, и слова старого друга ее отца мало успокоили. Она должна увидеть Арти!

________________

Солнечный луч важно и неспешно путешествует по комнате, без препятствий проникнув сквозь незадернутые шторы. Зажигает золотистые искры в волосах лежащего на диване мужчины, греет ему веки. Но тот не просыпается ни от света, ни от звука поворачивающегося в замке ключа. Сон его крепок и глубок.

Он действительно тут, дома. Арлетт обессилено опускает сумку на пол и медленно подходит к дивану, опускается на колени. Глаза жадно вбирают в себя подробности. Запекшаяся кровь на нижней губе, длинная ссадина поперек щеки. Потом, быстрым движением руку к шее, на пульс — ей вдруг показалось, что... показалось!

Она утыкается лбом в его плечо. Пустота, просто пустота внутри вместо чувства радости, облегчения.

Он шевелится от ее движения рядом, ворочается, вздыхает. И просыпается.

— Аль? — хрипло, прокашливаясь, прикрывая глаза от солнца.

— Я, — она отвечает тихо, не поднимая головы, все также прижимаясь лбом к плечу.

— Ты приехала?.. — голова словно набита ватой, и кроме констатации очевидных фактов он не способен ни на что более.

Она все-таки поднимает лицо. Это именно то, что требуется мужчине спросонья — видеть полные слез глаза своей женщины.

— Зачем? Скажи мне — зачем?!

— Будешь ругаться, да?

В этом вопросе, в его тоне все — и его признание собственной неправоты, и откровенное нежелание объясняться и оправдываться.

— Не буду, — она встает, тыльной стороной ладони вытирает глаза. — Слушай, я есть хочу, даже позавтракать не успела, так торопилась к тебе...

— А ты откуда знаешь вообще?.. — ура, голова начинает работать, соображать, делать выводы, отличные от очевидных.

— Дидье Бартоли сказал.

— Дидье?! Откуда ты его знаешь? — он садится. Понимает, что лучше б он этого не делал. Ощущение такое, будто группа спасателей накануне пинала его ногами, не снимая горнолыжных ботинок. Ужас, как все болит...

— Он дружил с моим отцом. Что у нас в холодильнике из еды?

— Не знаю, — морщится, вставая. — Сейчас придумаю что-нибудь.

— Не нужно, я сама. Ты иди, в душ сходи, переоденься. Я пока приготовлю что-нибудь.

— Хорошо, — кивает. Душ — это действительно замечательно. — Спасибо.

— А что у тебя с телефоном?

А черт его знает, что с телефоном... Он про него забыл совершенно. Где он? В куртке, скорее всего, замерз.

Поискал глазами куртку, а, вот она, валяется у двери. Достал телефон, действительно, отключен.

Она от плиты смотрит, как он, прихрамывая, медленно поднимается по лестнице, с курткой и телефоном в руках. Опустошение по-прежнему не отпускает. Ну, ничего, главное — что живой.

Ели они преимущественно молча, Артем пытался разговорить Арлетт, она отвечала односложно, думая о чем-то своем. Подробностей вчерашнего дня не выпытывала, да и ему не хотелось рассказывать. Если уж совсем откровенно, то было стыдно. За то, скольким людям он доставил своими действиями проблемы и хлопоты. Двадцать три входящих от нее, как проинформировал его телефон, как только "ожил".

И еще один входящий. Берет трубку, номер неизвестен, кажется, местный.

— Алло?

Он не понял и половины. Это Дидье Бартоли. Вроде бы, хочет его видеть, причем, срочно. Кажется, злой как черт. Хотя чего злится — непонятно, ведь ему не назначали конкретного времени, когда он должен придти в офис к спасателям. Дидье орет так, что у него звенит в ухе. Может, он чего-то не понимает?

Арлетт встревожено смотрит на его недоуменное лицо.

— Аль, это твой друг Дидье. Орет так, что я ничего не понимаю. Поговори, а?

Аленка берет трубку. Внимательно слушает, что-то переспрашивает, потом нажимает отбой.

— Дидье ждет тебя в офисе. Срочно.

— А что случилось?

— Не знаю, тебе виднее. Мне он не сообщил. Сказал только, что ты ему нужен. Очень срочно. Просто сию секунду. А если Бартоли говорит: "Сию секунду"...

— Я понял, — вздыхает Артем, с грустью глядя на только что налитую чашку горячего кофе. — Объясни хоть, где этот их офис находится.

______________

Сначала он подумал, что все-таки ошибся адресом, или неправильно понял Алькины объяснения. Перед искомым домом толпа народу. Народу преимущественно журналистского, в толпе фото— и видео камеры, почти все с микрофонами.

Куда он попал? Лезет в карман за телефоном, чтобы перезвонить Дидье. И слышит голос Бартоли, но не из телефона, а откуда-то со стороны.

— А вот и он!

Он натурально попал! Толпа журналистов, как по команде, поворачивается к нему. На него нацеливаются камеры, кто-то что спрашивает. В этот же момент за руку хватают, он оборачивается со стойким намерением дать в табло — а это один из вчерашних ребят, имя не помнит.

— Пошли, пошли!

Его тащат через толпу, он понимает, что ни хрена не понимает. И наконец-то, он оказывается на крыльце, чуть выше толпы, рядом с Дидье Бартоли и еще каким-то столь же сурового вида мужиком. Бартоли пытается улыбаться, хотя совершенно очевидно, что его лицо для этого плохо предназначено. А вот в глазах — отчетливое желание придушить Литвинского собственными руками. Да что он натворил? С момента последней встречи со старшим спасателей он ничего не мог сделать, ибо спал как младенец, даже снов не видел.

— Молчи и кивай! — шипит ему Бартоли, обнимая Артема за плечи. — Вякнешь что-нибудь — придушу.

Литвинского посещает очень своевременная мысль — а может, он спит? И у него бред? Пневмония, например, началась из-за переохлаждения? Потому что вокруг происходит что-то совсем уж не реальное: он стоит в обнимку с одним из альпийских спасателей, вокруг все что-то говорят, причем быстро и все разом. Видимо, это импровизированная пресс-конференция. Судя по всему, речь идет о вчерашних событиях, о засыпанных машинах, детали от Артема ускользают, но смутные подозрения закрадываются. Слишком часто повторяются слово "русский" и его фамилия, до безобразия исковерканная, но узнаваемая.

Наконец, пресс-конференция заканчивается. К ним поднимаются еще ребята, те, кто спасал его вчера, и с кем он сам потом откапывал машины. Групповое фото, как мило!! Кто ему объяснит, что происходит?!

Бартоли по-прежнему крепко держит его за плечи, Артем уверен, что причина такой "нежности" одна — опасение, что Литвинский сбежит, если его не держать. Это обоснованное опасение, удерживает Артема отнюдь не крепкое "объятье" Дидье, а элементарное желание понять — какого хрена?! Ну и чувство вины перед спасателями тоже не дает вести себя совсем уж откровенно по-хамски.

Он щурится от фотовспышек, с трудом подавляя желание прикрыть рукой глаза. Все? Наконец-то! Крепко ухватив под локоть, Бартоли уводит его внутрь помещения. Может, хоть теперь ему объяснят, что за херь происходит?!

Зайдя в кабинет, Дидье раздраженным жестом скидывает куртку, расстегивает пару верхних пуговиц на рубашке.

— Какого черта ты ей сказал, что ты русский?!

Ей?! Кому это — ей?! Вместо того, чтобы проясняться, ситуация становится еще более запутанной. Или он резко, напрочь перестал понимать французский совсем? Обводит взглядом кабинет спасателя. Сразу выцепляет пузатый силуэт за стеклянными дверцами шкафа, стоящего рядом со столом.

— Я не буду ничего говорить, пока мне не нальют коньяка!

Бартоли удивленно поворачивает к нему, потом усмехается.

— А что... это правильный подход!

Коньяк они пьют из пластиковых стаканчиков, поэтому не чокаясь, а лишь отсалютовав друг другу.

— Ну что, мой героический русский шерпа, наворотил ты дел... — подперев рукой голову, Бартоли изучающее разглядывает своего собеседника.

— Что я еще натворил? — вздыхает Артем. А хороший коньяк у спасателей!

— Зачем ты сказал этой старой грымзе, что ты русский спасатель?!

— Я не... — тут он вспоминает, что действительно что-то такое говорил той тетке в огромной шубе, когда вытаскивал ее из машины. — Она спросила, не араб ли я? — пытается он оправдаться. — И вообще, какого черта я должен скрывать, что я русский?!

— А какого черта я теперь должен объяснять, откуда у меня в группе взялся русский спасатель?! — рявкает Бартоли.

— А зачем... эээ... это кому-то объяснять? Я ж не претендую... Я ей просто зубы заговаривал, чтоб она не мешала себя вытаскивать

— Думать надо было, кого вытаскиваешь!

— А кого? — что-то не нравится ему направление, которое принимает разговор...

Бартоли плотоядно усмехается.

— Ты теперь чуть ли не национальный герой...

Вот тут Литвинскому поплохело окончательно. Спасатель великодушно налил им еще по полстаканчика, свой Артем выпил залпом, едва различив вкус.

— Баронесса Луиза Мадлена Монморанси-Лаваль, известная благотворительница голубых кровей.

Неосознанно, с хрустом сжимает в руке пустой стаканчик, но вообразить весь масштаб постигнувшего его "счастья" не может. А Бартоли его методично добивает:

— Теща министра юстиции.

— Блядь!

— Это ты так радуешься?

— А девочка? — вдруг спохватывается Литвин, терзаемый нехорошим предчувствием.

— Какая девочка?

— Там, в машине, девочка была... Сильви! — вспоминает Артем. — Она называла эту... бабушкой...

Бартоли ехидно усмехается.

— А это младшая дочка министра.

Артем хватается за голову. Это какая-то нелепость! За ЧТО ему все это?!

— Да не бойся, — голос спасателя тоже не так уже и весел. — Орден Почетного Легиона и памятник в полный рост тебе не светит. Но эта баронесса...

— Графиня Вишенка, — стонет себе в ладони Литвинский. Бартоли понимает, что никакой смысловой нагрузки эта фраза не несет и мрачно продолжает:

— Баронесса Монморанси-Лаваль уже дала пару-тройку интервью, в которых сообщила, что ее избавил от смерти русский герой-спасатель. С меня потребовали предъявить публике героя. Я предъявил.

— Низкий вам поклон! — Литвинский прижимает руку к сердцу. — Я могу быть свободен на правах героя?

— Сидеть! — Бартоли наливает ему еще коньяку в новый стаканчик взамен смятого. — Мы вляпались вдвоем, так что никуда не пойдешь, пока не придумаем тебе легенду.

— Легенду?

— Повторяю для идиотов! Легенду о том, откуда у меня в группе русский спасатель-герой! Значит, так. Выбор у тебя очень простой. Либо ты подтверждаешь легенду о том, что ты русский спасатель-стажер, приехал к нам на стажировку перед поступлением в Академию.

— Какую еще Академию?!

— Академию горных спасателей, — невозмутимо отвечает Бартоли. — Неужели тебе это неинтересно? Мы тебе напишем рекомендацию, возьмут без лишних разговоров. Твоя подружка-баронесса, — тут Артем так вздрогнул и осуждающе посмотрел на Дидье, что тот едва не расчувствовался. Но передумал и безжалостно продолжил: — Так вот, твоя подружка-баронесса уже выразила согласие оплатить твое обучение на профессионального спасателя.

— А мое мнение никого не интересует?! — может быть, он все-таки бредит? Лежит себе с температурой под сорок в шале и потихоньку бредит?

— Слушай, парень! Мне Арлетт рассказала о том, как ты ее в буран с того света вытащил, считай. Да и сам я видел, как ты вчера с нами работал. Тебе прямая дорога в спасатели!

— Не очень-то я рвусь... — растерянно отвечает Артем.

— Выбирай. Или ты делаешь, как я сказал. Или я оформляю на тебя протокол за незаконный "офф-пист" и сдаю в полицию, — Дидье откинулся на стуле, сложил руки на груди и выжидательно уставился на Артема. — Выбор за тобой.

Ему даже право выбора предоставили, охренеть, какое великодушие! Пытается рассуждать разумно, здраво. Ни хрена не получается! И поэтому он принимает первое пришедшее в голову, импульсивное решение.

— Давайте вашу рекомендацию!

Бартоли улыбается. Это совершенно искренняя улыбка, скупая, но от души. Выдвигает ящик стола, достает лист бумаги какого-то совершенно страшного бюрократического вида, с эмблемами, гербами и печатями.

— А у меня все готово. Я в тебе ни секунды не сомневался. Ты только проверь, правильно ли я фамилию написал.

_________________

— Что сказал Дидье?

— Как тебе сказать... — Артем стягивает с плеч куртку.

— Про баронессу Монморанси я уже в курсе!

Ну да, он же теперь звезда эфира, все уже в курсе.

— Ну, тогда вот... — протягивает ей бумагу, полученную от Бартоли, сам проходит к дивану и без сил падает на него. Ему настоятельно необходимо, чтобы в его жизни хоть какое-то время ничего не случалось! Чтобы он мог спокойно осмыслить все то, что происходит, а то он не успевает, не успевает, не успевает!

Арлетт быстро пробегает глазами документ, цокает языком, охает, качает головой. Подходит, садится рядом.

— Это же...

— Что?

— Это золотая рекомендация, Арти. С таким письмом тебя, безусловно, возьмут в Академию. А это... это самое престижное заведение в этой сфере. Я знаю, мой отец там преподавал какое-то время.

— Я крайне польщен.

Она смотрит на него — изучающее и недоверчиво.

— Ты не хочешь?

— Я не знаю! Я не знаю, хочу или не хочу! Все происходит слишком быстро! Мне надо подумать. Хотя... я же уже согласился...

— Ты можешь не пользоваться этой рекомендацией.

— Не могу. Я уже обещал Бартоли.

— Дидье очень хороший человек. И один из лучших альпийских спасателей. Если он тебе советует...

"Вряд ли это можно назвать советом" — думает про себя Артем. Ему сделали предложение, от которого невозможно было отказаться.

А с другой-то стороны... Что он ломается, как девица, в самом деле? Эти ребята во главе с Дидье спасли ему жизнь. Уже дважды спасатели забирали его от самого порога Белых Врат. Свои родные МЧС-ники тогда, с Фака. Теперь вот альпийские спасатели. В каком-то смысле его жизнь теперь принадлежит им. И если уж Бартоли, такой экстра-мега-профи, считает, что ему надо идти в спасатели... Зачем-то же он остался в живых...

— Знаешь, — голос Арлетт прерывает его размышления, — такие рекомендации даются очень редко, насколько я знаю. Это шанс, но... Решать тебе, и только тебе, чтобы ты там не обещал Дидье. И если ты не хочешь...

— Я все решил. Я хочу.

— Значит, остаешься здесь, во Франции? — в ее голосе впервые за весь день чувствуются хоть какие-то эмоции, волнение.

— Ну, мне все равно надо уехать обратно, в Россию. Это ж надолго, — кивает на лист бумаги в руках у Арлетт. — Вещи надо собрать основательно, дела уладить, родителей предупредить по-человечески. Визу, — спохватывается он, — визу надо переоформить! А, еще же свадьба! — хватается за голову. — Черт, я совсем забыл про свадьбу!

— Какая свадьба? — как-то очень тихо и после паузы спрашивает она.

— А я тебе разве не говорил про свадьбу? — он рассеян, куча мыслей в голове. Когда случается много и сразу — он не очень любит такой ход развития событий.

— Нет.

— У меня через неделю свадьба. Надо быть обязательно, я обещал.

Он сидит, прикидывая, что ему надо сделать в самом ближайшем будущем. Какой-то совершенно монстроидальный план действий.

И лишь спустя минут пять соображает, что Арлетт куда-то ушла. А еще спустя пару минут до него доходит. Да не может быть, что она подумала, что...

Арлетт сидит на самом краешке кровати, сжавшись, обняв себя руками, так, будто ей очень-очень холодно.

Он останавливается в дверях

— Ален, слушай, я, наверное, неправильно выразился...

Молчит.

— Это не моя свадьба. Друг мой женится, Виталий Ковалев. Ну, помнишь, спасатель, который нас встретил тогда первым. Шумный такой, горластый, орал громко. Помнишь?

— Помню, — смотрит куда-то в сторону.

— Ну вот! Он женится, это его свадьба. Я просто обещал ему быть обязательно.

— Это не важно, Арти.

— Не важно? Ну ладно. Просто мне показалось...

— Уезжай! — она наконец-то поднимает на него глаза. Темная зелень под слоем льда. — Уезжай! И не возвращайся! Никогда.

— Подожди, я не понимаю...

— Я устала, Тима... Устала ждать, когда ты уйдешь — сегодня, завтра, через неделю?! Я устала от того, что ты играешь со смертью, не понимая, что...

— Аль, погоди...

— Я устала любить тебя безо всякой надежды на взаимность! Устала любить и бояться, что завтра тебя не увижу!

— Ален, да послушай же меня!

— Не буду я тебя слушать! Убирайся к черту! Исчезни из моей жизни! Не хочу тебя больше видеть, понимаешь?!

Арлетт отворачивается. Он получает сомнительное удовольствие полюбоваться на идеальный профиль на фоне светлой стены. Понимает ли он? Понимает. "Убирайся" — это слово он понимает с первого раза.

Глава 24. Домашняя.

— Ну, мы тебя убедили?

— Убедили, убедили... — Артем трет шею, привалившись к косяку. Виталий собирается на работу, а они с Таней его провожают. Вчера они до полночи сидели в кафе своей компанией гидов-собутыльников. Это было спонтанно организованное Виталиком "прощание с Литвинским. Доступ к телу только в состоянии алкогольного опьянения".

— Помнишь, что Паша сказал?

— Помню, — усмехается Литвин. — Что Паша готов душу продать за такую рекомендацию. А поскольку бессмертие Пашиной души, в существовании которой я, каюсь, иногда сомневался, мне дорого, придется ехать учиться.

— То-то же! — хлопает друга по плечу Ковалев. — Учись, студент. Во французской сторонееее... — затягивает он.

— На чужой планетееее, — подхватывает Артем.

— А ну тихо, оба! — шикает на них Таня. — Лизка еще спит, а вам обоим медведь на ухо наступил!

На момент прощального поцелуя супругов Артем деликатно отвернулся. Хлопнула дверь.

— Пойдем, Артемка, я тебя завтраком накормлю.

Ковалев не дал ему ни малейшей попытки притулить голову где-то в другом месте. На слова Литвина о том, что у Виталика теперь, дескать, семья, и он будет там им мешать, Ковалев ответил, что он может себя чувствовать спокойно, только если бедоносец-Литвин у него под присмотром. И поэтому — марш на диван и не выступай! Пришлось смириться, тем более, что приехал Артем ненадолго. Да и храпящий Ковалев спал теперь в другой комнате.

— Тем, я хочу с тобой кое о чем поговорить, — тон у Татьяны слегка нерешительный.

— Тань, если ты о том, что я думаю по поводу вас с Виталием, то...

— Литвин, ты слишком много о себе воображаешь, — фыркает Таня, ставит перед ним тарелку с овсянкой. — Твое благословение мне не требуется! Я сама как-нибудь разберусь со всей жизнью.

— Прекрасно, — невозмутимо отвечает Артем, принимаясь за еду. — Я на самом деле очень рад за вас с Виталькой.

— Я знаю.

— Какая ты мудрая женщина! И где были мои глаза раньше?

— Вот именно — где? — Татьяна садится напротив него с чашкой какао в руках. — Скажи мне, где твои глаза?

Артем свободной рукой прикрывает глаза.

— Да вроде бы на месте.

— Тем, скажи мне — ты собираешься к ней вернуться?

Литвин молчит. А потом:

— Вкусная каша получилась, спасибо.

— Артем!

— Ну, правда, вкусная.

— Ответь мне!

Вздыхает.

— Ты упрямая.

— Отвечай.

— Нет. Не собираюсь.

— Почему?

— Таня! Ты понимаешь, что единственная причина, по которой я с тобой говорю на эту тему и не посылаю тебя к черту — это твое положение? Не пользуйся им, это нечестно.

— Буду пользоваться! Потому что с вами по-другому нельзя!

— Слушай, — он откладывает в сторону ложку. — Что-то у меня аппетит пропал. Пойду я.

— Никуда ты не пойдешь! — Татьяна встает перед ним, преграждая пути к отступлению, грозно сложив руки на пока еще плоском животе. Литвин смотрит на нее снизу вверх, бормочет что-то неразборчиво про шалящие гормоны и неадекватных беременных баб. — Ешь давай.

Артем возвращается к завтраку, Таня на свое место.

— Ну Артеееем....

— Двадцать восемь лет уже Артем.

— Вот именно! А ума все не нажил! Тем, ну на тебе ж лица нет, тоскуешь ведь.

— Нифига я не тоскую. Гастрит обострился просто. Желудок болит.

— А пить надо меньше!

— Угу. Или больше.

— Хватит паясничать, Литвин!

Что-то ему этот диалог напоминает. Вспоминает тот свой годичной давности разговор с Люськой, когда она уговаривала его лететь на "хели". Да что за моду эти женщины завели — учить его, как жить, указывать, что делать? Достали!

— Меня выгнали, ясно? — он говорит это ровно, доедая кашу. — Сказали: "Убирайся". Я убрался. Все.

— Выгнала? Арлетт? — недоверчиво ахает Татьяна. — Не верю.

— Дело твое, — пожимает плечами.

— То есть, ты хочешь сказать... что она поиграла с тобой, как кошка с мышкой... потом наигралась, ты ей надоел, и она тебя выставила?

Артем, такой спокойный, здравомыслящий, сдержанный, ироничный, ничего не принимающий близко сердцу Артем отвечает ей таким взглядом, что впору испугаться. Но Таню таким уже не проймешь.

— А я думаю, все было совсем не так, Тема. Чай, кофе?

— Кофе.

— А фиг тебе кофе с твоим больным желудком. Сейчас какао сделаю.

— Зачем спрашивала тогда?

— Из вредности. Так вот, — продолжает Таня, ставя перед ним чашку, — я думаю, все было иначе.

— Ну конечно, тебе-то лучше известно!

— Я тебя знаю как облупленного, Литвинский, — Таня игнорирует его сарказм. — Ты ж наверняка сам вел себя так, что...

— Как это — так?! Носки разбрасывал?

— Если бы только это. Так, как ты себя ведешь со всеми. Будто тебе на все и на всех плевать, что тебе все равно, кто там рядом с тобой. Спокойный, равнодушный, выдерживающий дистанцию, никого к себе близко не подпускающий Артем...

Литвин встает, резко отодвинув стул.

— Спасибо, — с нажимом. — Все было очень вкусно.

Минут через пять входная дверь хлопает. Хлопает гораздо громче, чем требуется, чтобы ее просто закрыть. Таня морщится, Лизку разбудил, наверное. И это Артем — самый спокойный и уравновешенный из троих друзей... Слепой дурак.

______________

У него оказалась веская причина, чтобы вернуться. Он забыл отдать ей ключ от шале. Обнаружил его только уже в Москве, во внутреннем кармане катальной куртки. Надо вернуть. И не может быть никакой речи о том, чтобы переслать его по почте. Лично. Только лично.

Он шел по улицам вечернего Тиня и ловил себя на мысли, что городок стал ему как родной. Что он улыбается прохожим, останавливается, чтобы прочитать написанное мелом меню в витрине любимой кафешки.

Он шел не спеша, не торопился. Любовался Тинем, чистым, уютным, совсем не похожим на заваленный снегом последний оплот цивилизации в горах, каким он его видел два месяца назад. А еще он тянул время. Потому что не знал, что сказать при встрече. Потому что не был уверен, что она вообще в Тине. Скорее всего, нет. А, может быть, тут, в шале, и не одна. Но позвонить и предупредить он себя заставить не смог. Мелькнула малодушная мысль повернуть назад, а ключ передать через Бартоли. Нет, это неправильно. Даже если ее нет в шале, он просто оставит ключ там, вместе с запиской, на видном месте. А о том, что она, возможно, не одна, он вообще запретил себе думать.

В окнах шале мелькал свет от работающего телевизора в гостиной. Значит, хозяйка дома. Не давая себе ни шанса передумать и струсить, постучал. Постучал громче. Еще громче. Но дверь ему так и не открыли.

Не слышно? Или не хотят открывать? Все-таки не одна? Да к черту все эти вопросы! В замке поворачивается ключ.

Негромко бормочет не выключенный телевизор. Хозяйка шале спит на диване перед телевизором. Артем ставит рюкзак у стены, разувается, снимает крутку, подходит к дивану и приседает рядом.

Она спит на спине, повернув голову набок. Одна рука покоится на животе, другая свешивается вниз, почти касаясь кончиками пальцев пола. И стоящего на полу, рядом с диваном, бокала с остатками... судя по цвету, красного вина. И бутылка... приподнимает, точно, красное сухое. Пустая. Пепельница — три, нет, четыре окурка. С каких это пор мы курим?!

Вглядывается ей в лицо. В свете синеватого мерцающего света от телевизора оно кажется безжизненным. Или, как минимум, очень усталым. Даже во сне не разглаживаются складки в уголках губ, поперечная морщина между бровей. У нее очень красивые брови — темные, четкие, словно нарисованные. И ресницы, которые сейчас черными тенями контрастируют с бледными щеками.

Не удерживается, едва касаясь, проводит указательным пальцем от кончика идеального носа вверх, потом направо, налево, очерчивая брови. Она хмурится во сне его прикосновениям, морщится, что-то бормочет неразборчиво. И отворачивается, спиной к нему, лицом к спинке дивана.

Вот для него и место освободилось. Ложится рядом, на самый краешек дивана, прижимается к ней, одну руку себе под голову, другую ей на живот. И накатывает вдруг острое, почти болезненное по своей яркости чувство — он дома. Он именно здесь — дома. Потому что с тем человеком, с которым и должен быть. Как будто сел на ногу идеально подогнанный бутфитером горнолыжный ботинок. Или этот же самый ботинок встегнулся в отрегулированное именно под него крепление. Как будто подошли друг к другу два разъема "папа-мама".

Утыкается носом в отросшие на затылке волосы, губами в шею. Ее запах, вкус ее кожи... Оказывается, он жил с этим внутри все два месяца. Не забывал. Тихонько целует шею, от шейного позвонка вверх, к уху.

И тут же всем телом чувствует, как она мгновенно замирает, каменеет. Артем соображает почти сразу... Что если он сию же секунду не скажет ей что-то, то рискует получить локтем в область печени, а то и еще куда похуже. Потому что можно себе представить, что подумает Алька, проснувшаяся от того, что ее, в ее же доме, кто-то неизвестный тискает и лапает.

— Ален, это я.

— Арти?.. — недоверчиво и после паузы.

— Угу, — все так же ей в шею.

— Ты... вернулся?

— Вернулся.

— Зачем?

Вот он, самый главный вопрос. И так сразу без подготовки надо ответить. Сейчас самое время сказать про забытый ключ...

— Не могу без тебя... Люблю.

Она молчит. Эта кошмарная, вредная и злопамятная женщина молчит. Молчит долго, не собирается ему отвечать.

— Ален, а ты случайно... не разлюбила меня за эти два месяца?

Она снова молчит, а у него стойкое желание ее встряхнуть. Но Арлетт соизволяет ответить наконец-то.

— Я пыталась.

— И как успехи?

Снова молчит. Он ее сейчас укусит, честное слово! Или ущипнет за что-нибудь побольнее!

Наконец, со вздохом:

— Не получилось.

— Вот и славно! — он тоже вздыхает, шумно, с облегчением. И вообще, ему надоело беседовать с ее затылком. Перехватывает покрепче, чтобы перевернуть ее на себя сверху.

Он забыл, какой дурацкий узкий диван в холле. В результате сам пребольно грохнулся на пол, Аленку хоть успел отпустить.

И теперь он сидит на полу, потирая ушибленный бок, и смачно, с чувством ругается. А она тоже сидит, но на диване, и смотрит на него сверху вниз.

— Вот теперь я верю, что это действительно ты, Тима. Только ты можешь так... выражаться.

— А до этого не верила?

— А до этого мне казалось, что это сон.

— Нифига себе сон! У меня в плече стекло торчит!

— Что?! Откуда?

— Бокал тут какой-то разбился...

— Ой, черт! Подожди, я сейчас!

Она убегает в ванную, оттуда кричит:

— Я сейчас аптечку принесу! Снимай футболку!

Послушно стягивает футболку, на белой ткани действительно алое пятно.

— Покажи! Ой, кошмар. И вправду стекло...

Колдует над его плечом, потом к коже прикасается что-то мокрое, больно! Он шипит.

— Тихо-тихо, — дует. — Вот как ты так умудрился?!

— Это ты мне скажи, какого черта у тебя тут столько стекла? Бокал, бутылка. Пепельница! С чего это ты курить вздумала?

Пауза. А потом, тихо:

— Я выживала, как могла...

Он поворачивает голову. Вряд ли он так увидит ее лицо, но хочет, чтобы она его услышала.

— Прости.

Она вдруг порывисто обнимает его сзади, руками поперек твердого живота, щекой к голой спине.

— Тима... неужели ты действительно вернулся?.. Насовсем?..

— Нууу... не то, чтобы насовсем...

— Тима!.. — задыхается от возмущения она.

Накрывает ее руки своими.

— Я же учиться буду... а это в другом городе. Но...

— Ты вернулся ко мне?! Или нет?!

— Конечно. Конечно, вернулся. Я же сказал.

— Скажи еще раз.

Вздыхает. И, негромко и прикрыв глаза:

— Люблю.

— Ты ужасный человек, Артим Литвинский. Но я тоже люблю тебя.

Они так долго еще сидят, в переменчивом свете от телевизора, на полу, обнявшись, среди осколков разбитого бокала.

____________

— Скажи мне, зачем ты приезжала тогда? Ты же знала, что я сам через две недели приеду?!

— Две недели — это много. Я соскучилась. И потом — ты же был рад. Тебе было приятно. Я прекрасно помню, КАК тебе было приятно.

— Было, — нехотя соглашается Литвин. — Но какого черта ты поперлась в Академию?!

— Я хотела повидать кое-кого... из знакомых своего отца. Он же там преподавал какое-то время, ты помнишь?

— Хрен такое забудешь, если его фотография висит в главном холле!

— Арти, да в чем дело, скажи мне? Чем это тебя так расстроило?

— Расстроило?! — он недовольно фыркает. — Ты знаешь, как меня теперь в Академии называют? После того, как узнали, что я имею честь быть бойфрендом дочери самого Бертрана Деларю?!

— Как?

Он морщится и отвечает. С явной неохотой:

— Деларю-Младший.

— Правда?

— Кривда!

Арлетт звонко хохочет.

— Что, смешно тебе?

— Ну, это же правда смешно, Арти!

— Нифига не смешно! Я уже и объяснять пытался, и говорил, и по-хорошему, и по-плохому. Без толку! — раздраженно.

— Я надеюсь, не побил никого? — подначивает его Арлетт.

— Уже подумываю об этом, — мрачно отвечает он, прихлебывая кофе.

— Ты еще и драчун, Арти, — Арлетт игнорирует его нахмуренные брови. — Чем тебе фамилия Деларю не угодила?

— Ничем. Мне моя больше нравится.

— Ну, это легко исправить.

— Каким образом? — настороженно.

— Ну... просто стань Деларю... по-настоящему.

— Как это?!

— Тима... выходи за меня замуж.

Он поперхнулся так, что у него кофе пошел носом. Кашлял, вытирал лицо салфеткой, потом смеялся до слез.

— Тебе смешно, Арти?

— Очень, — он чуть ли не хрюкает от смеха.

— Прекрасно, — пожимает губы она. — Я очень рада повеселить тебя.

Пытается встать, он перехватывает ее руку.

— Ох, Ален, погоди!

Еще одна салфетка, вытирает лоб, блин, кофе даже там.

— Слушай, ну это как-то...

— Я все прекрасно поняла, Артим.

Даже Артим? Мы надулись? Какая прелесть...

— Послушай, — пытается быть серьезным, но дико хочется ржать от одной только фразы "Тима, выходи за меня замуж". Никогда бы не подумал, что услышат такое в свой адрес! — Не знаю, как тут у вас в Европе... может, мужики и выходят замуж, толерантность там и все такое, — титаническим усилием воли давит еще один приступ несвоевременного смеха, — а у нас в России мужчины замуж не выходят.

— Совсем?!

— Совсем. Женщины замуж выходят. А мужчины — нет. Они женятся.

— Ой, — Алька понимает быстро. Даже смущенно улыбается. — Я неправильно сказала?

— Совершенно неправильно.

— А как правильно?

— Знаешь, что? Давай уж лучше я скажу правильно. А то ты опять что-нибудь ляпнешь.

Она смотрит на него выжидательно. А Артем вдруг произносит, неожиданно для самого себя и легко:

— Выходи за меня замуж.

— Это предложение руки и сердца?

— Нет, — он отпивает кофе. — Это просто формальность.

— Формальность?

— Конечно. Мы живем вместе, нам хорошо вдвоем. Мы любим друг друга. Лично мне больше ничего не нужно. Но если уж тебе так хочется замуж...

— Хочется! — произносит она, вздернув подбородок и с вызовом глядя ему в глаза.

— Валяй, — пожимает плечами. — Замуж так замуж. Я не против.

В ее взгляде — недоверие и изумление. Молчит.

— Или что... — он вдруг подозрительно сощуривается, — тебе нужно белое платье, фата, цветы, вот вся эта... ерунда?!

— А если и так? Это что — преступление?

— Это ужасно, — он неверяще качает головой. — Это преступление против человечности! Скажи, что ты пошутила! Давай просто распишемся в посольстве и все, а?

Она снова молчит.

— Вот так вот, да?.. — он театрально вздыхает, с видом великомученика закатывает глаза к потолку. — Ну, если тебе очень сильно хочется...

Арлетт не выдерживает и смеется. Встает из-за стола, подходит к нему, садится верхом на его колени. Пальцы ерошат волосы на затылке.

— Испугался, Арти?

— Ну, не то, чтобы слишком испугался. И если уж тебе так это нужно...

— Единственное, что мне нужно — это ты! Целиком и навсегда.

— Ну, это пожалуйста. Забирай!

— Целиком?

— Целиком. И учти — вместе с фамилией!

— Да? И как я буду называться тогда? Арлетт Литвинский?

— Арлетт Литвинская.

— Ой, — она морщит нос. — По-моему, звучит ужасно.

— По-моему, тоже, — соглашается он. — Но я не настаиваю.

— Я могу оставить свою фамилию?

— Можешь.

— Спасибо, — церемонно. — Я подумаю.

— На счет фамилии — думай. Насчет всего остального — вопрос решенный. Чтобы к этой теме больше не возвращаться.

— То есть — я не могу передумать выходить за тебя замуж?

— Нет, не можешь.

— Ужас, — смеется Алька. — Ты тиран.

— Мы, русские, все такие.

— Медведь-тиран, — она уже вовсю хохочет.

— Да. Помни об этом.

________________

— Арти, вставай!

На каждое ее "Вставай" он отвечает нечленораздельным мычанием, ворчанием, вздохами и попытками спрятать голову под подушку. Приходится стаскивать одеяло.

Литвин садится на кровати, прижав подушку к груди, как самое дорогое и ценное, что у него есть. Недовольный, хмурый, невыспавшийся

— Ну, какого черта, Ален? Дай поспать, а?!

— Тима, ты спишь уже почти сутки. Как настоящий медведь!

— У меня был экзамен! Я, блин, пер тридцать километров! С набором и потерей высоты. Маршрут третьей категории сложности, между прочим! С элементами скалолазания. А еще надо было на точках отмечаться и в заданное время уложиться. И еще груз на себе тащить. А еще... короче, я устал!

Он откидывается назад, прикрывая лицо подушкой. И оттуда неразборчиво:

— Одеяло отдай!

— А ты не хочешь...

— Не хочу! Ничего не хочу! Спать хочу!

— ...посмотреть итоговый протокол прохождения трассы...

Он снова резко садится.

— Протокол? Уже? Так рано?!

— Ну, официально результаты будут только завтра, — самым невинным тоном произносит Арлетт.

— Аааааааль... — этот предупреждающий тон ей хорошо известен.

— Но мне, неофициально, по старому... так сказать, знакомству, дали распечатку.

— Покажи!

— А волшебное слово?

— Быстро!

— Не то слово.

Он отбрасывает в сторону подушку, Арлетт поспешно отступает к двери.

— Я тебя выпорю!

— Жду — не дождусь, — это уже из коридора.

— Аленка! Ну, скажи хоть... я сдал?!

Вот теперь тон такой, как надо. Просящий.

— Да, — она возвращается в спальню, садится рядом. — У тебя второй результат. Поздравляю.

— Второй? — сознание цепляется за первое попавшееся слово. — А кто первый?

— А тебе обязательно надо быть первым? — усмехается она. — Там разница между первыми двумя результатами настолько несущественна...

Он кивает рассеянно. Даже не верится, что все позади. Три года весьма непростой учебы, теоретические курсы — "Летнее спасание", "Зимнее спасание", "Первая помощь и неотложная медицина", "Воздушное спасание", "Спасание в особых условиях". А все это еще распадается на кучу отдельных дисциплин: Спасательные работы на скальном рельефе, в снегу, на льду, на горнолыжных трассах и трассах высокогорного скитуринга; взаимодействие с экипажами вертолётов при воздушном спасании; спасательные работы при сходе лавин; спасание из ледниковых трещин; ориентирование; поисковые операции.

Практические занятия, которые не давали расслабиться — лыжные и пешие походы, восхождения, скалолазание. С горнолыжной подготовкой у него проблем не возникло, и корки альпийского инструктора он получил почти сразу. Курсы санитаров по линии Красного Креста. С десяток реальных спасательных операций, в которых он принимал участие, как стажер. Да всего и не перечислишь.

А в самом начале... Спустя пару недель после поступления он смирился с мыслью, что он, Артем Литвинский, белый гид и бла-бла-бла — лох полный по целому ряду направлений, затолкал попранную гордыню куда подальше и взялся за занятия всерьез.

И теперь... теперь это все позади. Даже не верится...

— Поздравляю тебя с зачислением в "альпийский спецназ", — Алька обнимает его за плечи. — Рад? Что-то по тебе не видно...

— Конечно, рад. Просто до сих пор поверить не могу...

— А я вот не могу поверить, что теперь замужем за настоящим альпийским спасателем. Такая честь, — она пытается его рассмешить, растормошить.

— Привыкнешь, — он обнимает ее в ответ. — Я ж привык к мысли, что сплю с дочкой самого Бертана Деларю.

Эпилог. Сказочный.

Солнце встает над горнолыжным комплексом, находящимся на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря. Светило церемонно раскланивается с трех— и четырехтысчниками вокруг, придирчиво оглядывает деловито забегавшие по тросам новенькие кабинки "Доппельмайер", зажигает огни в чистых окнах многочисленных гостиниц и кафе.

На белом снегу яркими пятнами краски виднеются кляксы техники: большие кляксы — красные и желтые "Пистон були" и "Приноды", разноцветнее кляксы поменьше — Арктические коты, Рыси, Полярисы, Ямахи — снегоходы всех фирм и расцветок.

Результат работы ночной смены трудяг-ратраков — белоснежный "вельвет" приглашает самых неугомонных и самых страждущих оставить на нем свой первый росчерк кантом. Кафе гостеприимно распахнули свои двери для тех, кто уже успел с утра пораньше выложиться на трассе и устать, чтобы сесть, перевести дух, выпить чашку чая или горячего шоколада и полюбоваться через огромные окна на горы вокруг.

Все это очень похоже на Альпы. Но это не Альпы. Над крышей приводной станции самого верхнего подъемника развевается флаг — бело-сине-красный. В кафе и гостиницах звучит русская речь, хотя тут говорят и на многих других языках — английском, французском, немецком.

Это свежеотстроенный российский горнолыжный курорт. Здесь все пытаются сделать по образцу лучших альпийских аналогов, в него вложены сотни миллиардов рублей, приглашены самые известные европейские специалисты. Курорт готовится через пару лет принимать крупные международные горнолыжные соревнования. А пока он открыт для всех желающих.

В одно из верхних кафе заходит пара посетителей. Это первые клиенты в этот яркий солнечный январский день. Бармен дружелюбно улыбается им. Посетители — двое молодых мужчин лет двадцати-пяти -двадцати семи, один бордер, другой лыжник, заказав себе по чашке чаю, принимаются бурно обсуждать свои первые за сегодня спуски и впечатления.

— Атас!.. — бордер ерошит влажные волосы. — Вот это каааайф!.. Вот это гору отгладили!

— Ага, — соглашается лыжник.— "Вельвет" такой, что ух! Несет! У меня даже слезы под очками выступили от скорости!

— Ну что, по чайковскому и еще три круга нарежем?

— Легко!

— А ты пацана видел?

— Вообще безбашенный! — восхищенно качает головой лыжник. — Пролетел мимо, я даже охнуть не успел. Но валил технично, четко, на кантах.

— Спортсмен, наверное. Из детской секции.

— Нет, — качает головой лыжник. — Спортсмены на другой горе тренируются.

— Ну, тогда не знаю...

Дверь открывается, впуская еще одного посетителя. Двое беседующих оборачиваются и видят, как в кафе входит предмет их обсуждения.

Парнишка лет одиннадцати-двенадцати, довольно высокого роста и крепкого телосложения для своих лет. Дорогущее шмотье самых известных брендов, шьющих одежду для катания, горнолыжные ботинки "Atomic" самой последней модели — видимо, родители на чадо денег не жалеют. Привычным движением задирает очки на шлем, а затем снимает и сам шлем. Коротко стриженые волосы отдают рыжиной, яркие зеленые глаза, до невозможности конопат. В общем, колоритный хлопчик. Друзья с интересом разглядывают парнишку, а тут как раз начинается неожиданное представление.

— Василий! — бармен через стойку церемонно протягивает пацану руку. — Мое почтение!

Тот со всей серьезностью отвечает на рукопожатие взрослого.

— Антон, доброе утро. Погода сегодня замечательная, не так ли?

Бывшие собеседники, а теперь — наблюдатели за разыгрывающейся перед их глазами сценой, едва успевают подавить невольный смешок.

Мало того, что тон мальчишки не по-детски серьезен, так и говорит он... Для человека по имени "Василий" — так просто обхохочешься. С акцентом, картавит, хотя звучит это забавно и даже... мило.

— Да, погода чудесная. Василий, вам как всегда?

Лыжник и бордер переглядываются. Вам?! Все интереснее и интереснее...

— Да, будьте так любезны.

— Как трасса, Василий? — бармен Антон выполняет заказ — наливает из аппарата горячий шоколад.

— С каждым днем все лучше и лучше. Местами — даже на твердую четверку.

— Ребята на ратраке стараются, — бармен ставит перед парнишкой заказ.

— Это заметно, — тот пригубливает напиток. — Хотя в паре мест все равно бортики нарыли. Но по сравнению с тем, как готовили склон два месяца назад...

Бармен согласно кивает.

— Как отец?

— Не знаю, — подмигивает мальчишка улыбающемуся Антону. — Он уходит на работу, когда я еще сплю. Приходит вечером домой и запирается в кабинете с бумагами и ноутбуком.

Антон сочувственно качает головой.

— А матушка?

— А матушка в Чили. Через пару недель обещалась быть. Приедет, вставит нам с отцом... как это говорят... пиз...

— Пистон? — услужливо подсказывает бармен.

— Вроде другое слово, — задумчиво хмурится рыжий пацан. — Но что-то вставит точно.

— За что?

— Отец снова желудком страдает. Живет на таблетках.

— Печально. Надеюсь, там ничего серьезного.

— Ерунда. Вот маман приедет — и у него сразу все пройдет.

— Хорошо, — бармен усмехается. — А вам-то, Василий, за что пистон?

— Палец сломал. И по математике двойка за четверть.

— Ай-ай-ай... Как же вы так неаккуратно?

— Да палец фигня, зажил уже. А вот математика — это полная засада!

Собеседник сочувственно молчит.

— Спасибо за шоколад, Антон.

— Куда сейчас?

— В парк поеду, на трамплины, — мальчишка натягивает балаклаву.

— Отрабатывать "бэк-флип"?

— Не, поработаю над приземлением в "свиче". Что-то нет у меня стабильности в этом элементе.

— Ну, удачи! Берегите себя, Василий.

— И вы себя, Антон, — серьезно отвечает парнишка.

— КТО ЭТО?! — едва хлопает дверь кафе, оба оставшихся посетителя тут как тут, не сводят любопытных глаз с бармена. — Что это за Вася такой?

— Вася Литвинский, — бармен невозмутимо протирает стойку от капель шоколада.

— Кто он?!

Бармен смотрит на своих собеседников слегка недоуменно. Пожимает плечами.

— Сын Артема Борисовича Литвинского.

— А кто этот Артем Борисович?!

Антон смотрит на них уже как на полоумных. Но поясняет:

— Начальник местной лавинно-спасательной службы. Вы что, не знаете, кто такой Литвинский?

И лыжник, и бордер синхронно-отрицательно качают головами.

Бармен снисходительно пожимает плечами — дескать, бывают же такие экземпляры...

— Погоди, погоди... — лыжник хмурит лоб. — Литвинский, говоришь? Знакомая фамилия... Литвинский, Литвинский... — и, едва не задохнувшись своей догадкой: — Так это что — Литвин, что ли?

— Он самый, — подтверждает Антон.

— Что за Литвин? — вмешивается в разговор бордер.

— Да погоди ты! — отмахивается тот от товарища. — ТОТ самый Литвин? Литвин МакЛауд? Альпийский Охотник? Тот самый, который...

— Тот самый, — преувеличенно размеренно отвечает бармен.

— О ком вы говорите, я вообще не понял?! — бордер по-прежнему не понимает, о чем речь.

— Блин, Влад! Этот Литвин... легендарная личность в Альпах. Мне его в прошлом году показывали, когда я в Кицбюэле был. Он русский, но уже лет пятнадцать там живет. Сертифицированный спасатель. Но дело не в этом даже, — лыжник качает головой, будто не веря тому, что сам говорит. — Он... сколько его раз лавины таскали — мне кажется, он и сам не знает. И он выживал. Каждый раз. Как заговоренный. Он вот, говорят, может на склон посмотреть и сказать точно — поедет склон или нет. И никогда не ошибается. Он вечно во всякие жопы ввязывается, в самые тяжелые и безнадежные спасательные операции. Он, наверное, не одну сотню людей спас. Ну, е-мое, так и не объяснишь... Литвин — это Литвин. Он там почти легенда. Его все знают.

Бармен занимается своими делами, согласно кивая во время рассказа.

— Какой-то нереально крутой перец, типа? — уточняет бордер.

— Именно. Слушай, — обращается лыжник к бармену, — а здесь-то он каким ветром? Ему и в Альпах неплохо было, вроде бы?

— Сюда лучших специалистов приглашали. У нас ведь впервые планируют проводить соревнования такого уровня, облажаться никак нельзя. Ни на чем не экономили, а уж на кадрах — тем более, они ж, как известно, решают все. А когда всплыла фамилия Артема Борисовича... Когда там... — многозначительный жест пальцем вверх, — узнали, что в числе лучших альпийских специалистов по горной безопасности есть русский... Его кандидатура была первой в списке. А он, говорят, думал недолго и почти сразу согласился. Полгода уже здесь работает. Сначала один приехал, потом вон сына забрал сюда... Ну, вы Василия видели...

— Слушай, ну вообще, — лыжник изумленно качает головой. — До сих пор не верю... что сам Литвин здесь... А это точно он? Тот самый Литвин? ТОТ самый?

— Зачем вы спрашиваете, раз все про него знаете? Конечно, тот самый. Он такой один.

_________________

"... есть и другие (снежные духи — примечание мое), улавливающие атмосферу души тех из нас, кто родственен им мужеством, удалью и бесстрашием. Таких они могут любить странною, несоизмеримою с нами любовью. Они баюкают его на своих снежных коленях, открывают ему пути в глубину своих стран, показывают ему жуткое великолепие физических покровов своего царства и, не соразмерив своей грандиозности с нашей телесной малостью, готовы укутать его белым саваном под песни вьюг"

Даниил Андреев. "Роза мира".

Белые Врата невозможно обмануть. Они читают в вашей душе. И они сами решают — кто, как и когда пройдет через них. Не надо торопиться и спешить на встречу к ним. Время придет — и они сами позовут вас. Если вы этого стоите.