Уши не трогать!

Интересно, господин инквизитор по-прежнему уверен, что его репутация нерушима? "Избранница" с наклонностями алкоголички тоже не пугает? Ну-ну...

— Лёля, откуда тебе известно про уши, — наконец, произнёс эльф.

Я невольно скривилась, вспомнив Грегора и сцену в шатре.

— Отвечу, если и ты кое-что расскажешь.

— Согласен, — усмехнулся граф. — Так откуда?

— Был один... самонадеянный тип. — Раскрывать имена и звания точно не собираюсь, градус не тот. — Похвастаться передо мной решил, выставил ухо: смотри, мол, какая красота. А я его и цапнула, просто из любопытства. Тут-то всё и выяснилось.

Чёрт, интересно, если у них настолько чувствительные уши, в штанах-то что?

— Ладно, — кивнул эльф. — А что говорит на эту тему этикет, знаешь?

— Нет, — улыбнулась я. Хлебнула вина и добавила доверительным шепотом: — И знать не хочу!

Действительно не хочу. Только заморочек с этикетом мне не хватало!

Орис почему-то повеселел, без напоминания подлил вина.

— Сама-то о чём узнать хочешь?

Набрала в грудь побольше воздуха, выпалила:

— Тебе не кажется, что шутка затянулась? Одно дело привести замаскированную самку человека на совещание, совсем другое — представить сестре и прогуляться в её компании по столице!

Ушастый интриган улыбался и молчал. От его взгляда мурашки по спине поползли и сердце споткнулось.

— Орис, это не смешно. Зачем ты надо мной издеваешься?

— Лёля! — возмутился он. — Я окружил тебя заботой и роскошью! Это называешь издевательством? Ну а в том, что бываю жесток... сама виновата. Провоцируешь.

Ага, конечно. Тебе просто нравится ежесекундно доказывать своё превосходство!

— Орис, это мелко, — осушив очередной бокал, пояснила я. — Недостойно мужчины. А такого как ты — тем более. Ведь ты же эльф!

Граф подавился помидоркой, закашлялся. Когда отошел, я продолжила:

— Ты существо высокой культуры, высокой духовной организации. Ни орк какой-нибудь, ни тролль, а эльф! Значит должен быть утончённым и воспитанным. И должен понимать — нет чести в том, чтобы обижать слабых! К слабым нужно быть снисходительней! Добрей! Особенно к женщинам. Ну сделала глупость и что? Я всего лишь самка человека и блондинка к тому же. Глупость у меня в крови, разве не понимаешь? Прости и забудь, делов-то? Да и чего злиться? Ладно бы я твой "Мальбох" разбила, или любимого хомячка в микроволновке высушила! Или слушок пустила, что ты гей!

— Я не гей!

— Ну хорошо. Импотент.

— Нет! — рыкнул Орис.

— Не проверяла, — равнодушно парировала я. — Да и какая разница?

— Лёля, может хватит вина? — осторожно уточнил черноглазый ушастик. — А то договоришься...

Я решительно помотала головой, сама плеснула в бокал.

— Нет, Орис! Я всё скажу! Кстати, а что-нибудь покрепче тут подают?!

Глава 10

Утро началось с боли. Дикой, раздирающей.

Чувство такое, будто по мне колонна бульдозеров проехала. Каждая клеточка тела, каждая косточка болит! Голова вообще раскалывается. Во рту не кошки ночевали, нет. Скунсы!

Щекой ощущаю что-то мягкое, сверху — что-то тёплое, но глаза открыть страшно. Полежу ещё полчасика — вдруг похмелье рассосётся? Ох, кто бы аспиринчику подал.

Рядом недовольно заворочалось и забухтело.

Чёрт! Неужели я... Ох... Так и знала, что этим кончится. Ну почему не слушала Машку? Почему?

Она уже полтора года твердит, чтобы кончала дурить и завела себе парня. А я не могу просто взять и "завести", мне чувства нужны! И вообще... После расставания с Виталиком от парней немного подташнивает. Что если опять бабник попадётся? Снова терпеть шепотки за спиной, а после рыдать в подушку и выслушивать лицемерные соболезнования знакомых? Нет. Не хочу.

Рядом завозилось, раздался приглушенный стон. Одеяло поползло на звук, норовя оставить моё тельце без прикрытия. Я вцепилась в краешек, зажмурилась.

Чёрт, я отлично знаю — от длительного воздержания крыша едет не только у парней, но даже предположить не могла, что докачусь до такого! И где я его подцепила? А где напилась-то? Чёрт! Не помню!

— Лёля? — осторожно позвал голос.

Я приоткрыла один глаз, молчаливо моля судьбу, чтобы незнакомец оказался хотя бы симпатичным!

Похмелье сыграло дурную шутку — брюнет в белой рубашке, нависший надо мной, не только хорошенький, но и длинноухий. Как эльф, честное слово.

Стоп.

— Эльф?! — взвизгнула я, шарахнулась в сторону. Тело отозвалось нестерпимой болью, мир перед глазами закружился, к горлу подступила тошнота. И память, будь она неладна, начала возвращаться. По крайней мере, брюнета я вспомнила.

— Лёля, не бойся, — шепнул Орис.

Потянулся, положил ладонь на мой лоб. Уж не знаю, что нашептывал длинноухий, но похмелье попятилось. Через пару минут о вчерашнем загуле напоминала только лёгкая головная боль и горящие от стыда уши.

Когда сообразила, что платье, а значит и девичья честь, всё ещё при мне, немного успокоилась. Даже обнаглела слегка.

— Как ты оказался в моей постели, Орис?

— Хм... Вообще-то это моя постель... — насмешливо отозвался эльф.

Снова поплохело. Даже температура, кажется, подскочила.

— И что я тут делаю? — спросила осторожно, с лёгким заиканием.

— Прячешься от Оризинды.

Я чуть с кровати не упала.

— Чего?!

Черноглазый ухмыльнулся. Глаза блеснули подозрительным весельем. Ничего не понимаю. Либо у меня мозг с похмелья взорвался, либо у эльфа крыша поехала.

— Зачем?

— Она нас застукала. Когда мы в винный погреб полезли.

— А мы разве не в ресторане пили?

— Ну... сначала в ресторане. Потом в моём кабинете. А потом ты потребовала игристого вина и чтобы не будить слуг, мы пошли в погреб сами...

— О нет!

— О да! — передразнил граф. — Правда до сих пор не понимаю, как тебе удалось перевернуть ту бочку. Она же неподъёмная! Оризинда примчалась на грохот. Хорошо, стражу вызвать не успела.

Я представила себе эту картину и ужаснулась.

Пью я редко и довольно умеренно, а тут, видать, стресс сработал. Или незнакомое вино так подействовало. Господи, за что?

— Когда слуги, по велению Оризинды, попытались нас растащить, ты вцепилась в меня мёртвой хваткой и разрыдалась. Умоляла не бросать на поругание "ушастой ведьме". Кстати, сестра, жутко обиделась.

— А дальше что?

— Что... Спрятал, как мог. Моя комната — единственное место в доме, куда Оризинда не сунется даже под страхом смерти.

Несколько минут переваривала полученную информацию. Стыдно до одури, но пьяное решение было единственно верным — если бы отдалась во власть Орисовой сестрицы и служанок, меня бы непременно раздели, и шпильки из причёски вынули. Тут бы моя легенда о дочери некого Филанрека таким тазом накрылась — помыслить страшно.

Так что умница я и красавица! Всё правильно сделала.

Но Орис! Как он согласился положить в свою постель самку человека? Чёрт, чего-то я не понимаю. И есть в этом пазле ещё один момент, который определённо не клеится.

— Орис?

— А?

— Объясни-ка... почему ты меня не остановил?

А что? Он ведь рассудительный и серьёзный до тошноты! И отлично знает, чем пьяные желания оборачиваются! Мог урезонить!

Лицо графа утратило аристократическую бледность. Он сперва отстранился, после и вовсе поднялся с кровати, с таким видом, будто его тут и не лежало. Небрежным движением поправил ворот измятой белой рубашки, отряхнул с лосин несуществующую пыль.

— Видишь ли, Лёля... Слушать твою лекцию о мужчинах вообще и эльфах в частности, на трезвую голову было невыносимо. Так что...

Представила, как граф опрокидывает одну рюмку за другой, как таращатся на королевского советника официантки и посетители ресторана. Не удержалась, хихикнула.

— Кстати, а что означает слово "чмо"? — вдруг выпалил эльф.

— Э... — я жутко смутилась, но нашлась довольно быстро: — Это смотря в каком контексте!

— Чмо длинноухое, — спокойно пояснил граф.

Ой, мамочки! Стыдно-то как!

— И ещё. Кто такой Саурон? И как он сможет натянуть мой глаз на... — Орис поперхнулся словами, так и не договорил. Выпалил только: — Ведь это противоречит физиологии!

Чёрт! Наверное, вчера я была очень убедительна.

— Орис... Давай поговорим об этом завтра? — взмолилась я. — А то голова болит...

— Не ври. Я вылечил твоё похмелье.

— Но голова-то всё равно болит, — честно призналась я.

За последние пятнадцать минут боль, увы, усилилась. И уши горят так, что даже запах палёных волос мерещится.

Я откинулась на подушки, подтянула к носу одеяло. Понимаю — валяться в постели графа неприлично, но что поделать?

— Нас ждут в поместье, — попытался возразить он.

— Кстати, а почему мы вчера туда не ушли? В поместье и погреб, поди, больше...

Эльф досадливо скривился, признался с великой неохотой:

— Не смог активировать портал. Язык заплетался.

Такая откровенность показалась подозрительной, но сосредоточиться на этом моменте не смогла — от головной боли мысли разбегаются, как перепуганные тараканы.

— Лёля, хватит притворяться. Пойдём, пока Оризинда не проснулась.

Встречаться с благородной эльфийкой, которую в глаза назвала ведьмой, совсем не хочется. Орис прав — нужно драпать.

Я попыталась подняться... и не смогла.

— Лёля, перестань! И вообще! Ты вчера обещала, что если буду обращаться с тобой как с равной, то вести себя будешь пристойно!

— И ты повё... э... согласился?!

— А что, незаметно? — прорычал эльф.

Но встать всё равно не удалось. Возмущённый Орис подлетел, схватил за руку и замер. Несколько секунд пыхтел, как рассерженный ёж, после пощупал лоб, выругался и стрелой вылетел из спальни. Я провалилась в беспамятство раньше, чем хлопнула дверь.

Не люблю болеть. Единственный диагноз, который мне симпатичен — воспаление хитрости, и то не всегда. Правда, высокая температура, как оказалось, тоже может доставить удовольствие... Меня преследовали удивительные галлюцинации.

Грезился Орис.

Будто эльф с величайшей осторожностью избавил от платья, подложил под спину ещё одну подушку. В его руках появилась губка, спальню заполнил терпкий незнакомый аромат. Запах усилился, когда губка коснулась моего тела. Эти касания категорически приятны, они дарят прохладу!

И даже бубнёж графа о том, что беспородные самки чаще болеют, удовольствия не портит.

Привиделось, как Орис укутывает в одеяло, подносит к губами серебряный кубок. Пытаюсь отбрыкаться, выплюнуть зелье, но разве с ушастиком поспоришь?

Зачем-то стягивает рубашку и ложится рядом. Его пальцы убирают со лба непослушную прядку, которая щекотала всё это время. Невесомые, как поцелуй бабочки, прикосновения к щеке, подбородку. И взгляд — странный такой, мутный.

Рука ложится поверх одеяла, обнимает. Терпкий запах лекарства сменяется ароматом его парфюма, вместе с ним приходит чувство защищённости. Хочется прижаться, шепнуть что-нибудь ласковое, но вместо слов с уст срывается стон.

И боль возвращается...

Тело будто выворачивает наизнанку, голова раскалывается, а уши горят огнём. Прям оторви и выброси, если сможешь.

Ещё мерещился Шердом.

Старый маг смахивает слёзы смеха, рассыпается в нелепых комплементах. Мол: молодец девочка, так держать! Я-то думал малой кровью обойтись, сделать всё тихо, по-семейному, а ты! Ну и размах! Если доведёшь это дело до конца, оплачу в двойном размере!

Я огрызаюсь на каждое слово, а про себя думаю:

"Как это, в двойном? Дважды домой отправишь?"

Хорошо, эта галлюцинация закончилась быстро, а место дворцового чернокнижника снова занял Орис. То ли недовольный, то ли встревоженный — не понять.

Проснулась в отличном настроении, с ясной головой и чистыми помыслами. Потянулась до хруста в суставах и с удивлением поняла — болезнь не просто отступила, её словно и не было.

Сквозь лёгкие занавески сочится тусклый белый свет — утро ещё не настало, но небо уже светлое. Постель подозрительно измята, хотя лежу почти на краю. И пусть на мне даже набедренной повязки нет, зато уровень комфорта зашкаливает. Интересно, из чего сделаны эти простыни? Хочу такие же, срочно!

Впрочем, это не единственное желание с пометкой "молния".

Ванную комнату нашла не сразу — сперва попыталась вломиться в шкаф, потом вывалиться в коридор. Но обнаружив-таки нужную дверь, долгожданного облегчения не испытала.

— Чёртово средневековье! Долбанные эльфы!

...Ночной горшок Ориса был подобен самому графу — довольно массивный, но изящный, с затейливым узором и плотно прилегающей крышкой.

Мама дорогая, как жить дальше? Это же всё равно что... в душу плюнуть.

Орис... Орис, прости меня, если сможешь!

Увы, горшок оказался жалкой прелюдией, главный кошмар был впереди...

Мысленно я уже простилась с маникюром, хотя наращенные ногти пока держатся. Смирилась с тем, что волосы отрастают, а натуральный цвет на четыре тона темней. Забила на отсутствие косметики, кремов и питательных масок. Короче, приготовилась однажды обнаружить в зеркале мымру.

Вот только о том, что мымрой меня сделает отнюдь не обветренная кожа, даже помыслить не могла.

Я не сразу заметила эти уродливые утолщения на кончиках ушей. Сперва не поверила, решила — мерещится. После двадцатого ощупывания, заподозрила себя в склонности к паранойе, а на тридцатом диагностировала шизофрению.

Постаралась расслабиться — нарезала несколько кругов по ванной комнате, подышала. Глубоко, как доктора учат. Но прогулка на результат не повлияла.

Хрящик действительно уплотнился. Теперь на кончиках моих аккуратных, кругленьких, чуть оттопыренных ушек красуются две крупные, мерзкие "горошины".

Всё, жизнь кончена.

Взгляд скользнул по туалетному столику — мыло есть, верёвка отсутствует. Метнулась к чугунной лохани — ни грамма воды, так что стать утопленницей тоже не суждено. И выброситься в окно не получится — слишком низко. Как назло!

Едва сделала шаг к двери, в ванну ворвался Орис.

— Лёля! — возопил эльф. Уставился, будто впервые видит.

— Стучаться надо! — заорала я, пытаясь прикрыть самое ценное руками. И почему не догадалась завернуться в полотенце?

Граф, конечно, заметил моё стеснение, но отворачиваться и не думал.

— Лёля, что ты здесь делаешь?

— Краснею! Разве не видно?

Орис фыркнул, небрежно заправил прядь волос за ухо, чем напомнил о болезненном открытии. К глазам подступили слёзы, я не удержалась и тихонечко шмыгнула носом.

Граф в один прыжок одолел разделяющее нас расстояние, схватил за плечи.

— Лёля, что с тобой? Почему ты плачешь?

— Я... Я...

Я разрыдалась.

Нет, это несправедливо! Мало того, что забросили к чёрту на кулички, назвали человеческой самкой и заставили развлекать толпу надутых аристократов, так ещё и... уши испоганили!

— Орис, я... я...

Не могу! Язык не поворачивается. Проще признаться, что голова кружится, когда он так близко, чем рассказать...

Я — мутант. Это очевидно. Проклятые "горошины" вылезли как раз на том месте, где у эльфов расположен остроконечный кончик. И зудят, хоть и несильно. А если что-то чешется, значит оно растёт. Стало быть, лопоухость — вопрос времени.