2. Последний аккорд

— Потому... Потому, что прощать — значит жертвовать. А жертвенность — это принцип любви.

— Любви?! — взгляд танцовщицы пылал. — Любви! Да что ты возомнил, двуличный засранец?!

— Я тебе безразличен? — он смотрел ей прямо в глаза. — Скажи это сейчас.

— Да чтоб тебя!..

— Скажи мне, Элли.

— Ненавижу...

— Элли...

Обеими руками она скомкала ворот его рубашки и уткнулась лицом в грудь.

— Я не могу... слабая, слабая дура. Жертвенность... О, боже! Как насчёт тебя? Тем жертвуешь ты... самурай?

Ито сказал — чем.

* * *

Кухонный комбайн мурлыкнул, точно сытый кот, и со щелчком выдвинул на поднос две маленьких стеклянных чашки. Элиса взяла одну, пригубила, и в уголках её глаз пролегли тонкие сердитые морщинки.

— Всё не то. Сколько ни ковыряюсь с этой штукой, кофе она варит... как автомат для варки кофе.

— Подарить тебе турку?

— Турка у меня есть. Чего нет — так это терпения. За собственную лень расплачиваюсь дрянным кофе.

— Ну, не так уж он и плох, — заметил Ито, сделав глоток.

— Утешай, утешай...

Они пили обжигающе-горячий напиток, и в кухне сгущалось молчание — тяжёлое, вязкое, наполненное сомнениями и недосказанностью.

— Это твоё кудо... Как долго ты им занимался?

— В общей сложности? Где-то семнадцать лет.

— И ты — чемпион "Амфитеатра"... прямо не верится. Бой я, конечно, не смотрела, но говорили о нём даже официантки в чайной. Уверен, что вокруг тебя поклонницы не вьются, когда ты по улице идёшь?

— Ты бы наверняка это заметила, — он вяло улыбнулся. — Для вас, людей запада, японцы все на одно лицо.

— Не все.

— Прости, не хотел обидеть... Знаешь, я ведь фальшивый чемпион, — признание далось на удивление легко. -Белый Тигр был мошенником, так что я — всего лишь человек, обманувший мошенника.

— Прибедняешься. Обловчить ловкача — не такое уж скромное достижение.

— ...К тому же мне помогли. Когда мастер Акира уравнял наши шансы... Тигр — средний боец, его смогли бы победить многие из тех, кого он побил на арене.

— Но сделал это именно ты, — девушка опустила подбородок на сцепленные в замок руки, взгляд её сделался задумчивым. — А теперь хочешь всё бросить?

Ито помедлил с ответом.

— Не знаю, Элли. Семнадцать лет — большой срок, по сути, вся сознательная часть моей жизни. Хочу ли... не уверен. Но сделаю это.

— Зачем? Только из-за меня?

Наверное, стоило бы просто ответить "да", но солгать ей сейчас у него не повернулся язык.

— Моё кудо всё больше походит на танец.

Сначала она не поняла, потом смысл сказанного утвердился в сознании, и девушка спросила с удивлением:

— И что же тут плохого?

— Мне не нужно подобие. Я хочу рисовать, а не поливать красками холст. Хочу говорить, а не объясняться жестами. Сейчас не танец помогает моему кудо, но кудо мешает моему танцу.

Какое-то время Элиса "грела" чашку в ладонях, глядя сквозь Ито. Казалось, она вовсе забыла о его присутствии и мысли её витают где-то далеко отсюда.

— Говоришь ты пока ещё так себе, — задумчивый, немного рассеянный голос девушки заставил Дзёнсая поперхнуться кофе. — Я-то, конечно, прочла. И не такое могу прочесть.

— Маловато практики, — пробормотал Ито, и, как видно, не смог полностью скрыть чувства, так как Элиса встрепенулась и произнесла намного теплее:

— Практика тут — не самое важное, самурай. Вдумайся: даже когда мы привычным способом изъясняемся, в наши слова вкладываем несколько больше, чем просто набор звуков. Можно на вопрос ответить согласием, но интонациями, мимикой, жестом показать собеседнику: "Нет! Ни за что!" С танцем — то же самое, только в превосходной степени. Мало знать нужные движения; без эмоций, без искренних чувств, при всём желании не то что обмануть не сможешь — зритель из твоей речи попросту ничего не поймёт. Но ты сегодня сказал, а я услышала. Это, знаешь, дорогого стоит.

— Выходит, я всё-таки не безнадёжен.

— Выходит, ты даже лучше, чем мне казалось.

— Польщён.

— И напрасно. Это ещё не мастерство, всего лишь одержимость.

— Я одержим? Вот неожиданность, — он кисло улыбнулся. — А ведь ещё месяц назад ты называла меня "андроидом".

— Сейчас о тебе такое не скажешь, — девушка осталась серьёзной. — Эмоции хлещут через край. В такой концентрации они даже нехватку техники заменяют... частично. Впрочем, здоровая одержимость никому ещё не вредила.

Что-то в сказанном ею заставило Ито беспокойно нахмуриться...

— Знаешь, не стану тебя отговаривать. Твой выбор — это твой выбор. Всё же надеюсь, когда одержимость пройдёт, ты не заставишь меня чувствовать себя виноватой.

Едва зародившаяся мысль ускользнула от него, улетела мухой меж смыкающихся пальцев.

— Больше я тебя не обижу, Элли.

— Лучше не обещай, — каштановый прилив захлестнул её плечи, когда она мотнула головой. — Не надо, о-кей? Когда-нибудь все обманывают, и пока об этом помнишь, жизнь кажется проще. Ненавижу разочаровываться.

Мысль жужжала вдали, билась в закрытое окно...

— Тебя так часто обманывали?

— Мне хватило и одного раза.

В её ответе он ощутил привкус горечи. Давняя, очень давняя обида...

— Дэни?

Сам от себя этого вопроса не ожидал. Ткнул почти наугад, и угодил прямо в старую, но не переставшую кровоточить рану.

— Он таскал его сюда... раз семь или восемь, я и не помню уж точно.

— Кого?

— Одного типа, — Элиса скривилась, — Хельмут его зовут... впрочем, тебе что за дело?

Пока Ито придумывал, как обосновать свой интерес, она продолжила сама:

— Сказал, что танцует с двенадцати лет, хочет набрать группу. Я посмотрела его на паркете... Хорош, ничего не скажешь: двигается — как живёт. Но мне он не понравился. Мерзкий такой взгляд — цепкий, холодный, как у кобры. И мускулами играет эдак... ну, это описать трудно, надо читать. И если не умеешь, опыта нужного нет, то и не поймёшь ничего — так-то даже красиво смотрится, мощно: серия быстрых мышечных сокращений-расслаблений, будто зыбь под кожей пробегает. Да только всё это — напоказ, демонстративно: поразить, подавить, запугать... Данька не верил, дурачок, говорил, что я ревную. Мы с ним крепко поссорились, и на их тренки я больше не заглядывала, хотя и звали часто.

Девушка замолчала, отпила уже остывший кофе, поморщилась, но чашку не отставила и сделала ещё глоток.

— Блондинчик одержим танцем. Не так, как ты сейчас, его одержимость пришла позже мастерства, и он нырнул в неё с головой: танцует на ходу, танцует когда ест, каждое движение пытается ритмически выстраивать. Понимаешь, о чём я?

— Думаю, что да.

— Да, — повторила она, помедлив, — ты, наверное, понимаешь. Всему своё время и место. Для меня танец — это способ выразить себя, раскрыть то, что у меня внутри. Это моя "степень свободы", моё монокрыло для прыжка с небоскрёба. Хельмут пытается превратить его в инструмент, в средство влияния на других людей. Однажды сказал мне, что секс без танца — это как рыба без соли: можно есть и радоваться, но когда узнаешь другой вкус, от прежнего удовольствия не остаётся даже воспоминаний. Сказал, я должна попробовать хотя бы один раз. Смотрел вот так, прямо, не отводя взгляда, и говорил: "Ты не сможешь потом иначе, когда сравнишь".

Глядя в зелёные омуты глаз Элисы, Ито почувствовал, как у него холодеет под сердцем.

— Я даже не сразу поняла, что это не совет, — девушка скривилась. — Он попросту предлагал мне переспать. Когда послала его, даже не обиделся — удивился. На следующий день прихожу с прогулки и слышу: в студии музыка, шум. У Дани был ключ, но я всё равно разозлилась: обычно он предупреждал заранее, что заедет. До этого они у меня пару раз устраивали занятия, но, как уже сказала, я к ним не заглядывала. А тут думаю: "Какого чёрта?!" Вошла, смотрю: кружат вдвоём на паркете, Даня и блондинчик. Агрессивно танцуют, с напряжением, в контрфазе, и ассоциация у меня чёткая: поединок это, гладиаторы на арене. Красиво, а мне не по себе, то ли уйти охота, то ли этих двоих вытолкать в шею. Пока раздумывала, Хельмут крутнул пируэт и брата ударил.

От воспоминания Элису зябко передёрнуло.

— Эффектно вышло, картинно, но не как в танце принято — слишком быстро. И по-настоящему. Данька на метр отлетел, упал, шипит от боли. А Хельмут движение закончил и спокойно так говорит: "Уже лучше, но нужно ещё отработать". Тут до меня стало доходить, спрашиваю: "Это танец?" Они переглянулись, блондинчик отвечает: "Ещё нет". Я говорю: "Выметайтесь оба. И чтобы больше вас здесь не видела".

— И они ушли?

— Это моя студия. Впрочем, Хельмут не возражал, и пока вещички собирал — молча ухмылялся. Брат сказал, что я истеричная дура и ничерта не понимаю, а я ему... ну, тоже кое-что сказала. Он месяц даже не звонил, потом пришёл мириться. Говорил: "Ты мне дороже, чем Хельмут". Я и поверила. И впрямь — дура дурой.

— Он обманул, — Ито уже знал это наверняка.

— Примерно через неделю застала его на паркете. Брат написал для фантомата собственную программу и отрабатывал с ней удары в танце. Бил как блондинчик тогда, очень похоже. Никогда ещё не видела его таким... сосредоточенным.

Только теперь Ито представил, наконец, какие чувства испытала Элиса, когда вошла среди ночи в студию и воочию увидела тот его бой с виртуальными призраками. Пощёчина от близкого человека всегда обидна вдвойне, а когда ещё и получаешь её дважды... Как нашла она в себе силы простить? Чем он — Ито Дзёнсай — заслужил это прощение?

Его ладони сомкнулись на тонких пальцах, всё ещё обнимавших полупустую чашку. Сжались — бережно, но крепко.

— Ты права, это... неважный кофе. Я знаю место, где можно выпить получше.

— Далеко идти? — от её улыбки у него кровь быстрее потекла по жилам.

— Возьмём такси. Одевайся.

Они были уже в прихожей, когда на стене зачирикал ви-фон.

— Я не буду отвечать.

Через плечо девушки Ито взглянул на панель аппарата. В доме Элисы не было вежливой Деметры или кого-нибудь из родственников гостиничного кома, бледно-голубые буквы на чёрном экране складывались в скупые строчки информации: "Входящий вызов для Ито Дзёнсая. Номер в базе данных отсутствует. Абонент предлагает голосовую связь".

— Это не тебя, — стайка ледяных мурашек сбежала по позвоночнику.

Удивлённая Элиса перевела взгляд с лица японца на свой ви-фон, нахмурилась, потом сказала:

— Связь.

— Господин Дзёнсай? — знакомый голос — негромкий и будто простуженный; при звуках его у Ито перехватило дыхание.

— Слушаю, — он с трудом усмирил взбунтовавшиеся чувства. — Кто говорит?

— Вы знаете, — невидимый абонент хмыкнул. — Занятно с вами выходит, господин Дзёнсай. Мы никого не пускаем на наш танцпол дважды, но вы, похоже, особый случай. У нас тут мнения разделились.

Глаза Элисы похолодели. Едва ли она понимала что происходит, но явно почувствовала разлившееся вокруг напряжение.

— Почему вы молчите? Мы тут всё ещё в раздумьях, стоит ли дать вам второй шанс. Хотите станцевать в нашей компании, господин Дзёнсай? Скажите что-нибудь, что поможет нам решить.

— Нет.

Простуженный отозвался после долгой паузы.

— Повторите. Кажется, я не расслышал.

— Я сказал "нет". Меня больше не интересует ваша компания. Что-либо доказывать вам я больше не хочу.

Вторая пауза тянулась дольше первой. Ито начал уже сомневаться, не оборвалась ли связь, но тут из динамиков донеслось:

— Очень хорошо, господин Дзёнсай, вы нас убедили. Без пятнадцати двенадцать, клуб "Гипно" на Ланч-Гроув. Как войдёте... впрочем, вы уже знаете.

— Вы плохо меня слушали, — сказал Ито с раздражением. — Я передумал, больше мне это не нужно.

— Выбор всегда за игроком, — произнёс простуженный таким тоном, будто знал наверняка: в этой игре выбирать позволено только ему.

Ви-фон просигналил "отбой", Ито уставился на умолкший аппарат, словно на ядовитую змею.

— С кем это ты танцуешь сегодня? — спросила Элиса.

— Ты... вряд ли их знаешь.

"И я даже не соврал, — подумал он с отвращением к самому себе. — Вряд ли ты знаешь своего брата по-настоящему".

— Уже половина десятого, — взглянув на часы, девушка с досадой поджала губы. — Кофе, похоже, отменяется?

— Немного... откладывается. В двенадцать я буду уже свободен.

— Пятнадцатиминутные танцы? — она нахмурилась. — Оригинально.

— Только один танец, — мягко уточнил Ито. — Только один... и последний.

13

Когда он уходил, Элиса вдруг спросила:

— У тебя проблемы с ви?

— С чего ты... — Ито вовремя спохватился, чтобы не ответить "нет". — Да, немного стал барахлить, звонки не всегда проходят. Пришлось подстраховаться и дать твой номер. Извини.

— Да ничего... Слушай, не ходи никуда. Сам же сказал этому типу, что не придешь.

Она говорила спокойно, но напряжение в голосе скрыть не сумела.

— Придётся прийти. Я задолжал им... немного своего внимания.

— Танец?

— Это вроде пари. Если захочешь, расскажу подробности позже.

— Знаешь, мне голос его показался знакомым... Ты мне правду говоришь, самурай?

— О том, что скоро вернусь? Разумеется, правду.

Ответ его Элису едва ли успокоил, но больше она не стала ни настаивать, ни возражать. А он, сбегая вниз, думал лишь о проклятом звонке. Всё верно, если бы его просто хотели найти, самым простым и логичным вариантом было связаться через личный ви-фон. Однако простуженный использовал домашний номер Элисы. Зачем? Очевидно, чтобы Ито понял: Стае известно про его связь с девушкой, и если он сейчас откажется от встречи на танцполе... Что они сделают?

Он знал, как может победить, и знал, что не пойдёт этим путём. Такая победа будет равносильна поражению; ради Элисы — нет, только не так. Но какая у него альтернатива? Отказаться от схватки? Бежать? Прямо сейчас вернуться в студию, выложить Элисе правду о брате, увезти в аэропорт... Навряд ли их станут преследовать, ведь Стая — не маниакально мстительные якудза, их путь — превращение жестокой нелегальной забавы в легальный бизнес... быть может, ещё более жестокий.

"Сейчас, когда ты можешь помешать их планам, ты снова колеблешься, Ито Дзёнсай! Ради любви хочешь предать справедливость? А переживёт ли такое предательство любовь?"

"Но переломав им кости, я тоже предам... Что мне делать?"

"Ты знаешь, Ито. Ты уже знаешь..."

Он достал ви-фон, нашёл в памяти номер Боба Марлоу и в задумчивости погладил пальцем сенсор вызова, не решаясь нажать чуть сильнее. Стоит ли предупредить детектива? Пожалуй... нет, не стоит. В прошлый раз полицейские не помогли, едва ли сумеют помочь и теперь. Зато они могут помешать: в суете поспешной подготовки к операции попадутся на глаза кому-нибудь из наблюдателей Стаи — и встреча сорвётся.

* * *

Клуб "Гипно" выглядел как яркое световое пятно в конце чёрного туннеля. Белые и голубые кольца вращались вокруг входа, создавая эффект мерцающего водоворота, затягивающего в круглые двери ночную улицу и людей. Окружающие дома казались вымершими, заброшенными — ни одного огонька в окнах. Светопоглощающие фильтры? Должно быть, имидж клуба стоил владельцу немалых денег. И, судя по темноте на самой Ланч-Гроув, не только денег. Чтобы уличное освещение отключить, мало иметь кредиты, нужны связи в муниципалитете, причём где-то на самом верху.