Где-то за окном

Похоже, что наша авантюра начинает накрываться медным тазом — нас заметили. По мнению Белки, здесь не должно было быть сколько-нибудь боеспособных людей.

— Нормальные там не могут находиться, — объясняла она мне вечером, — только манекены подключённые. А они вряд ли что-то способны будут нам сделать.

Но то, что нам придётся столкнуться с открытым, неструктурированным проявлением Инстанций никто из нас предусмотреть не мог.

Белка отказалась объяснить источник информации — заявила только, что план здания и алгоритм перехода "надёжны" — "настолько, насколько это вообще возможно в такой ситуации".

Сейчас, кажется, мы начнём проверять степень этой надёжности собственными шкурами. И мозгами. Лично мне последнее выглядело совсем уж неприятным. Ну вот не хочу я за стекло, к этим... офисным манекенам, как их называет Белка. Можно, конечно, попытаться расфокусироваться. И выпасть из этого пространства куда-то в глубину коридоров вмещающего здания. Только будет ли у нас вторая попытка?

То, что Белка не сможет "доставить предмет в заданную точку", мне, в общем, плевать. А вот оставить здесь Самую Прекрасную я не могу и не хочу. Особенно после того, что увидел внутренним взором, пощупав обитателей застеколья.

Мы не сбавляем шаг и быстро приближаемся к сгустившейся серой темноте. Она не выглядит как туман.

Скорее — как участки пространства, закрашенные слоями почти непрозрачной краски.

Перехватив поудобнее жезл, я дожимаю торцевой шпенёк до упора. Так, что лишь кольцо со шнурком остаётся торчать наружу.

Цилиндр начинает разгораться лиловым, мертвящим светом. Он отвратителен не менее, чем серое, непрозрачное перед нами, но как-то по другому.

Краем глаза я ухватываю удивление в глазах Белки — она явно не понимает, что я делаю и что за предмет в моей руке. Но сейчас мне не до девичьих переживаний и недоумений.

Я вытягиваю жезл вперёд и, одновременно, создаю Мыслезнак Автонастройки. И стеклянный цилиндр жезла отзывается моему усилию неритмичными вспышками света.

Это означает, что содержимое проглоченной мною ещё дома капсулы всё ещё находится в моём теле, обеспечивая управление.

И не удивительно — в нормальном состоянии организма оно должно выводиться строго за неделю с момента приёма. Минута в минуту.

Тем временем между нами и передней волной сероcти остаётся не более пяти метров.

Вблизи я начинаю различать за ней неподвижно стоящие фигуры. Значит — не только сами Инстанции. Но и адепты. Это не удивительно — ведь когда речь идёт о быстрых действиях — намного легче послать человека, чем играть с вероятностями.

Уже нет ни секунды — серая волна рывком катится в нашу сторону...

И я создаю Уместный Мыслезнак.

41 Александр Солодов, утро 20 июня, окрестности побережья Северной Италии

Очнулся я от того, что лежать мне стало чрезвычайно неудобно. Что, собственно, было совсем не удивительным. Камни — не лучшее место для того, чтобы на них прохлаждаться. Я попытался встать, но тело не слушалось. Руки и ноги практически не гнулись, во рту... как после трёхдневной попойки.

— Сашка — услышал я дрожащий голос Лумиэля, — очнулся?

— Эмм...мгм. Что это такое со мной... я промямлил это, глотая звуки, и, наконец, сумел сесть.

Открывшаяся мне картина вызывала, мягко скажем, удивление.

Мы находились высоко. Метров пятьсот от уровня шоссе, тоненькой ленточкой огибавшей подножье горы. Невольно я повернул голову вверх — конечно, есть куда ещё карабкаться, но непонятно, на кой чёрт. Не более понятно — как мы оказались в этом пятачке. Тот путь, который вёл к нему снизу, можно было счесть горной тропинкой только при изрядном напряжении фантазии.

Ниже, за шоссе, простиралась мозаика частных садов. Ещё дальше виднелась полоса пляжа, почти пропадавшая в туманной думке, поднимавшейся от моря.

Мы находились на небольщой, квадратов шесть, относительно горизонтальной площадке.

— Вот и я думаю, — в голосе Лумиэля послышались сварливые нотки, — что это с тобой такое? Ты на виллу через кусты, что ли, лез? Я у тебя из брюк выдернул несколько шипов. Да и тело всё исколото.

Только сейчас я сообразил, что на мне нет рубашки.

— Ну. Под оградой. Там где они засохли.

Лумиэль ругается. Коротко, но нецензурно.

— Я вообще не понимаю, почему ты жив.Ты в Митс-Раим ехал — вообще что ли даже путеводителя не прочёл?

— А собственно?...

— Едва ли не на первой странице в любой брошюрки для туристов пишут "Не прикасайтесь к оградам частных домов". Народный обычай у них там — делать заборы из лисьей ягоды. И хозяина дома никто попрекать не будет, если что. Такие вот милые люди.

— Отморозки ненормальные.

Только теперь до меня доходит, что вся вечерняя сонливость, которая так донимала меня, — результат отчаянной борьбы организма с отравлением. Сработал один из патчей, давно уже, лет пять назад, поставленных на мою биохимию. Против гепатотоскинов. Кто б мог подумать, что вот так вот пригодится. Я, честно сказать, не ждал от него большего, чем повышения устойчивости к рыбному яду — однако же поделка-самопал анонимного хацкера сработала на диво качественно.

— А какого хрена мы сидим здесь? И как ты меня вообще сумел поднять? Или я сам шёл?

— Щаз. Сам. Тащил тебя на плече последние метров двести.

— А всё-таки?

— А ты вниз посмотри. Как ты вырубился, я к тому моменту уже успел сообразить, что дорога то — одна. Ответвлений нет, судя по карте. И ничто не мешает...этим...отзвонить в близлежащий городок, чтобы дорогу-то перекрыли. У них по всему побережью свои люди. Ночью ещё был шанс проскочить, некий. Но... понимаешь... так получилось, что я не умею водить машину.

И действительно, мне припомнилось, что когда мы брали автомобиль в консульстве, я не услышал ни слова возражений от Лумиэля, садясь за руль.

— Так что вот. Ушёл в темноте от дороги, а как хоть немного просветлело — полез наверх. Вместе с тобой.

Я глянул в указанном направлении и отыскал взглядом брошенный нами драндулет.

По соседству с ним стояли ещё два. И какие то тёмные пятна медленно продвигались в нашу сторону по склону горы.

— Так понимаю, это по нашу душу?

— Да. Старые знакомые.

— На таком-то расстоянии узнал?

— У нас зрение намного острее, чем у ....обычных людей. Ты сможешь идти?

Я с трудом поднялся на ноги, нашёл и надел рубашку.

— Вроде смогу. Только понять бы ещё куда.

— Обычные люди, говоришь — подумал я — Ну ничего. Очень скоро ты мне всё подробненько будешь объяснять — во что ты меня втянул, и кто ты сам такой.

— Нам бы продержаться до темноты, ответил Лумиэль после короткой паузы и, как мне показалось, с ехидцей, ухмыльнулся. Ночью-то мы по любому от них уйдём.

— Угу. До темноты. Дело нехитрое — всего-то пробегать часов двенадцать по горам — бормоча себе под нос, я двинулся следом за товарищем, направившимся в сторону склона. Так называемая тропа, по которой нам предстояло подняться, представляла из себя жалкое зрелище — узкая, только-только пройти, щель между двумя выступами скалы, с редкими углублениями-ступенями, выглядевшими так, что даже прикасаться к ним было страшно. И уклоном градусов 45. Местные жители, может быть, и пользовались этим безобразием, но лично я уже успел представить во всех подробностях, как такая ступенька разваливается под моим весом на отдельные камушки. И я качусь кубарем с высоты многоэтажного дома. Каким образом Лумиэль ухитрился втащить меня сюда — мне решительно непонятно, но я начинаю думать над тем, что, возможно, встреча с нагоняющими нас — не самый худший вариант.

Словно чтобы рассеять мои сомнения, откуда-то снизу раздаётся громкий сдвоенный треск.

— Недолёт, — говорит Лумиэль. — У них, наверное, бинокли — заметили, что мы уходим и решили попугать.

Если бы была оптика на стволе — мигом дырок понаделали бы. А так... из пистолета можно только случайно.

— И ещё. Он смотрит мне в глаза, и взгляд его неожиданно серьёзен, — я хочу тебе сказать... я хочу тебе сказать...

Я люблю тебя, Сашка.

42 Кирилл Костин, день 18 июня 2024 года, Москва

Искрящееся лиловое облако летит навстречу серой волне. И серое тает, растворяясь в лиловом, как кусочки сахара растворяются в чае. С лёгким едва слышимым шуршанием. Находившиеся под прикрытием Инстанций адепты не успевают ничего сообразить — лиловые искорки, попавшие на их "вторые тела" обеспечивают им качественную амнезию, вышибая кратковременную память. Разумеется, адепты немедленно теряют фокус. В этом месте можно находиться, только сознательно удерживая его перед внутренним взором. И потому ещё через несколько секунд перед нами остаётся пустой коридор. Куда попали эти люди в результате такой вот принудительной "эвакуации" — я не знаю. Но точно не хочу вслед за ними и потому мысленной командой приглушаю жезл. Теперь редкие фиолетовые лучи идут только с его торца, оставляя на потолке пустую полосу.

В голове моей слышен возмущённый вой и бормотание Инстанций — давно уже к ним не относились с таким неуважением. Но что они могут сделать в собственном Месте? Как выяснилось — немногое. Тут просто нечему происходить. Максимум неприятностей, которые им удаётся доставить нам с Белкой— это "случайно" выпадающие панели фальшпотолка и стёкла коридорных окон. Но кроме лёгких царапин на моей щеке и большой, синей шишки на Белкиной голове, результата никакого нет.

Наконец, в моей голове раздаётся голос:

— Чего ты хочешь?!!! — Он гремит, как будто мне в ухо кричат из мегафона.

— Вы знаете. — Я не собираюсь вдаваться в длительные дискуссии.

— Ты разрушаешь. Забирай её и уходи.

Впереди, метрах в двадцати распахивается дверь и оттуда появляется Алёна. Она деревянным, механическим шагом идёт в нашу сторону. Лицо её пусто и бессмысленно.

Самая Прекрасная Девушка одета в строгий деловой костюм. Даже с галстуком. Ей это не идёт — думаю, будь она в сознании, эту форму одежды она бы не одобрила.

Справа от меня Белка начинает бормотать:

— Так, так. Судя по всему, посылочку придётся оставлять прямо здесь...

Краем глаза я замечаю, как она шарит в надетом за спиной рюкзаке, и поражаюсь неестественной, странной для человека гибкости её тела. Мне бы так не выгнуться.

Тем временем, Алёна подходит ближе и внезапно, вытянув руки вперёд, бросается на меня.

События начинают происходить почти одновременно.

Белка кидает почти под ноги какую-то коробку, извергающую из себя клубы зелёного дыма. В этот момент она на мгновение выпускает мою руку и с громким криком начинает исчезать, теряя цвет и становясь полупрозрачной.

Соседние двери офисов распахиваются, и на нас толпой несутся манекены-клерки — они бездумны, и потому не опасны, хотя могут просто задавить массой.

Я попадаю локтем руки Алёне в подбородок — мне некогда убирать жезл, а прикасаться им к девушке я не хочу — так как результатом станет мгновенный уход её из картинки в неизвестном направлении.

Правой рукой ухватываю уже совсем прозрачную Белку и, одновременно, пытаюсь взять левой Алёну на удушающий приём, зажав её шею подмышкой.

В этот момент я осознаю, что делать нам здесь уже нечего, и мгновенно отказываюсь от окружающей реальности.

И мы выпадаем оттуда в какой-то коридор. Похоже — тот самый, который виднелся за спиною охранника на проходной, когда мы только начали свой визит. Вслед за нами высыпается три или четыре манекена, успевших вцепиться в мою одежду.

В нескольких метрах перед нами — группа людей. В штатском. С автоматами направленными в нашу сторону.

За моей спиной слышатся шаги их коллег.

43 Александр Солодов, день 20 июня, окрестности побережья Северной Италии

Если честно, последнее выступление Лумиэля я постарался пропустить мимо ушей. И так ситуация была не ахти, чтобы ещё морочить себе голову подобными заявами. Куда больше меня интересовало — как бы не попасть в положении героя классического романа, с перепугу забравшегося на скалу, но побоявшегося оттуда слезть.

А перспектива подобного развития событий была весьма вероятной.

Первые метров тридцать я ещё как-то продержался, но дальше у меня начали потеть и дрожать руки.

Потому, выбравшись на следующую промежуточную площадку я уже почти созрел морально, чтобы тут и остаться. Не люблю высоту. Не то чтобы смертельно боюсь, но очень не люблю.

— Ты как, нормально? — В голосе Лумиэля сквозят нотки заботы. И это, учитывая ранее им сказанное, мгновенно выводит меня из себя.

— Со мной всё хорошо. О себе волнуйся.

— Нам недалеко осталось лезть. Я снизу видел ещё — там поверху идёт серпантин. Дорога автомобильная — к деревне, наверное.

Каким образом он мог что-то разглядеть снизу в темноте и на таком расстоянии остаётся необъяснённым.

Но, по крайней мере у меня появляется какой-то стимул торопиться наверх.

Ещё через сорок минут мы выбираемся на дорогу. Если так можно её назвать.

Узкая — двум автомобилям, пожалуй, не разъехаться, полоса, засыпана щебнем, отколотым, судя по внешнему виду, с окрестных же скал. Метров двадцать относительно прямого участка — дальше, с обеих сторон — повороты за угол скалы.

— Ну и что дальше? В деревню пойдём? И вообще, на кой чёрт мы полезли наверх, когда можно было уйти в противоположную сторону, к морю?

— На равнине мы бы от них не оторвались, — Лумиэль говорил почти уверенно. — а здесь... у меня есть план. Я тебе просто говорить не хотел...

— Ну говори сейчас. И, кстати, если сюда идёт дорога, пригодная для машин — что мешает твоим друзьям сюда заехать?

— Да ничто не мешает. Если ты посмотришь — Лумиэль махнул рукой куда-то мне за спину, то они уже и торопятся к нам в гости. Догадались. Но дорога не прямая, время у нас ещё есть. Тем более, что разогнаться здесь невозможно, максимум — километров 15.

Я обернулся и увидел с высоты петляющую по склону горы грунтовку, по которой действительно взбирался блестящий на солнце прямоугольник автомобиля. Второй автомобиль преследователей стоял на месте, возле нашей машины. Сторожат...

— План, говоришь? Самое время его изложить. Я надеюсь, у тебя в кармане лежит пулемёт? Если честно, я не вижу никаких других вариантов. Если мы, конечно, не лезли сюда только для того, чтобы сдаться в более романтических условиях.

— Ну, пулемёт — это не единственный выход, ответил "остроухий", кивнув головою на пакет со стеклянным жезлом, который, как я только сейчас заметил, он тащил всю дорогу за собой. — Мощная штука, на самом деле. И редкая. За пределами Миц-Раим таких единицы. Жаль, что толком обращаться не умею с ней... Так, базовая техника.

— И?

— И... вот — Лумиэль вытащил из своих джинсов пояс.

Только сейчас я заметил, что его ремень был не кожаным, а как будто бы матерчатым.