Петр Внук Петра

,,,

Выезжаем в Петергоф.

Наконец император вышел из своих покоев прямо в большую центральную залу. Там его появления ожидали ещё какие-то разодетые павлинами мужики. Едва кивнув в ответ на поклоны, Пётр поспешил на крыльцо к ожидающим экипажам.

В карету сели вчетвером. Рядом с императором сел сам Александр Данилович. Напротив него устроились Машка с Наташкой. Последняя была жутко недовольна братом и старалась не глядеть тому в глаза. Это немного напрягало, но подсознательное желание как-то утешить сестру Петр подавил моментально. "Не хватало ещё девчоночным капризам потакать! Обойдется, коза!"

Поначалу дорога как-то занимала нашего героя, но как только по сторонам покатили одинаковые луга, да болота, император устало склонил голову и неожиданно для себя уснул. Всё бы ничего, но уснул он на плече у Меншикова. А самое гадкое, что ему понравилось это чувство большого надежного плеча, на которое можно опереться. Оно было внове обеим его ипостасям — Серёга своего отца увидел на фото только лет в пятнадцать, а Пётр своего и вовсе не знал. Светлейший всю дорогу старался не двигаться, чтобы случайно не потревожить императора. Он победно и несколько снисходительно поглядывал то на Наташу, то на её заснувшего брата. Однако через два часа сидение в одной позе дало о себе знать и Меншикову пришлось терпеть боль в затёкших членах.

Проснулся император, только когда карета остановилась у недостроенного дворца в Стрельне. На крыльце самодержца встречали летние обитатели первой русской пародии Версаля: цесаревна Елизавета Петровна, герцогиня голштинская Анна Петровна с мужем Карлом-Фридрихом и ещё несколько смутно знакомых Петру вельмож.

После слегка затянутого приветствия и поклонов хозяева сообщили, что путешественников ждёт обед в парадной зале дворца. Принимая поклоны и реверансы на высоком крыльце, Пётр залюбовался открывшимся видом на регулярный верхний сад. Ухоженные дорожки, фонтаны и аккуратно постриженная живая изгородь в лучах послеполуденного солнца казались игрушечными. Настроение монарха слегка улучшилось, но ровно до того момента, как он снова увидел невесту. Её полупрезрительное, полупокорное выражение напоминало о ночных неудачах, о зависимости от светлейшего, о малолетстве. Меньше всего Серому хотелось хоть как-то сейчас общаться с ней. К счастью, сестренка подскочила к императору первая, и он воспользовался случаем проигнорировать Марию, оставив её на попечение своего двора. Под руку с Наташей так и прошел во дворец.

На вопросы идущей рядом Лизы о дороге он отвечал рассеянно, и невпопад. Сослался на то, что спал в карете, а ночи в Питере совсем для него беспокойны стали. Некоторые из окружающих понимающе заулыбались. Когда во дворце Пётр удалился по конфиденциальным делам, кто-то сразу просветил цесаревну и её сестру о произошедшем. По шепотам, кружащим в зале, можно было догадаться, что это новость самая важная. Карл Голштинский стал сильно задумчив и часто переглядывался с Басевичем. Тот же ни на шаг не отходил от Меншикова, что-то нашептывая Светлейшему на ухо. Вернувшийся в зал Серый, мгновенно заценил открывшуюся ему "картину маслом". Он наложил свои воспоминания о Басевиче, Меншикове и чиновниках РФ на память тела и догадался, что они сейчас оговаривают величину отката за отъезд семейства старшей тетки домой, в Киль. Такие масляные взоры при показном равнодушии одного и такое сдержанное заискивание другого, вполне выдавали финальную стадию процесса. Тихо, насколько это было возможно для императора в полной зале, подошёл со спины к ним и негромко сказал:

— Ты Александр Данилыч, откатик то мне лично выдай. — Увидев недоумевающий взгляд, повторил: — те денежки, что сей проныра, — кивок на Басевича, — должен тебе передать, изволь в казну не сдавать, а принести мне. А Карлуша с тетушкой пущай едут, как оговорено.

И подросток сделал картинный жест ручкой. Бася аж глаза закатил, прикидываясь ветошью, в ожидания скандала. Однако ж обломался хлыщ Кильский — Меншиков нехотя согласился подчиниться. А куда было ему деваться при стольких свидетелях?

Наконец мажордом позвал всех отобедать, чем бог послал. А послал он не мало. Повар цесаревны — официальной хозяйки дворца — расстарался на славу. Столы ломились от изысканной снеди. Жульенчики, салатные закуски, дичь и обычное жаркое, нескольких видов верченое мясо, белая и красная рыбица, икра всех сортов и простые соленья. Среди этого богатства генералами стояли бутылки рейнского, венгерского, шампанского и водочные штофы. Будто не дорожный обед это, а пышный пир. Серый за неделю в новом теле так и не привык к показной роскоши. Глаза разбегались от вида незнакомых блюд, а "дефициты" манили доступностью.

За столом говорили на нейтральные темы. Больше обсуждали необходимость нового карнавала в Петергофе, чем обсуждали политику. К десерту Пётр не удержался — стал расспрашивать о местном огороде. Примолкшие вельможи толкового ничего сказать не могли и только растерянно пожимали плечами. Знающей оказалась тетка Анна. Она поведала о плохом прошлогоднем урожае "тартофля" и трудностях выращивания его на болотистых почвах. Император, в который раз уже, удивил двор, давая замечания по возделыванию сего чудного плода. Для попаданца было совершенно естественным заметить, чтобы картофель сажали на сухих склонах после ржи, да удобряли золой или поташом. А уж требование непременно окучивать кусты вовсе заставило окружающих поверить в то, что откровения Пётр получает прямиком от высших сил.

Заметив с каким удивленным видом его слушают, попаданец смутился. "Тля! Опять палево!"

...

Оставшаяся дорога от Стрельни до Петергофа прошла без приключений. Однако светлейший князь был хмур и задумчив. Молчал, изредка посматривая на императора, сидевшего в обнимку с тростью. Тревожные мысли о потере контроля над мальчишкой вновь овладели его разумом. Удачная комбинация с дочкой оказалась исполнена без должной выгоды. И хоть удалось продвинуться в убеждении Петра в симпатиях к себе и дочке, но император, из-за своей молодости, не смог совершить главное — зачать новую жизнь. Машка тоже все испортила. Совсем не может его выносить, чем и отталкивает. А Лизка, курва, так и вьётся вокруг императора. Смеётся сама и веселит его, любезностью и легкостью своей привечает. А ведь этот бесенок уже и на неё кидался. Варька совсем считает его исчадием адским, и не мальцом, а хитрым инкубом. Что-то особенное случилось прошлой ночью. "Что он, вместо девки, эту горбунью отходил что ли? Точно дедова привычка — любил тот болезную!" Меншиков с досады даже затряс головой, отгоняя страшные мысли. "Вот и караул в Петергофе зря согласился поменять на преображенцев! Мои-то ингерманландцы куда надежнее! И Лизку с Анькой он пригласил так, что не возразишь! Кругом обложил, советы слушает и соглашается, а делает то всё по-своему!"

По приезду подросток огорошил Меншикова требованием организовать на следующий день поездку в Дубки и на Сестрорецкий оружейный завод. При этом был он столь настойчив и гневлив, что Александр Данилыч не решился перечить. Тотчас же была послана шнява в Кронштадт к Сенявину с распоряжением: срочно к утру подготовить и привести к Петергофу галеру для водного путешествия императора через Финский залив.

Перед сном Петра навестил Меншиков. Князь, наконец, решился на разговор об ускорении свадьбы. Напирал, что от позора Марию спасет только официальная церемония. Он выставлял себя жертвой страстей Петра и тут же оправдывал их юностью государя, но опять же навязчиво подводил разговор к ответственности жениха. В планах Серого свадьба не занимал значительного места. Он не разделял легкое отвращение предыдущего хозяина тела к невесте, да и боязнь попасть под влияние светлейшего была счастливо изжита вместе с вселением новой личности. Не рассчитывая прожить ещё чуть более двух лет, Серый вообще не боялся связывать себя узами брака. Но со светлейшего хотелось стрясти малость дополнительных плюшек, раз тот так жаждет породниться.

Император не стремился сразу отвечать на намеки светлейшего. Через некоторое время в беседе возникла пауза. Решился её прервать Пётр:

— Александр Данилович, я своё слово, данное перед богом, сдержу. Но стоит ли торопиться? Мне ещё и двенадцати то нет. Денег в казне не особо на торжества — с коронацией бы управиться. Да и Мария не расположена к моим годам благосклонно. Думается, коли подождать года два-три, то и ей легче будет и мне проще привыкнуть.

— Ваше императорское величество, чувства дочери моей лишь скрыты под пологом скромности природной. Она подарила себя, лишь уступив настойчивости младой, невзирая на молву людскую и запреты обычаев наших. Не это ли является доказательством благосклонности невесты?

Пётр лишь усмехнулся в ответ:

— Ну-ну! Скорее послушности её.

— Да и как же не быть свадьбе в скорости, коли уж многие судачат о вашей к ней близости? Помилуй, государь, не давай позора на мои седины!

Серый задумался. Видно надо решиться на ответ Данилычу — ведь не слезет с темы старый хрыч! Связываться с Меншиковым родство ужас как не хотелось. Не то что совсем отвратно, но освободиться от опеки будет труднее. Алексашка, заняв место императорского тестя, может совсем берега потерять. С другой стороны если через два года снова к высшим попадать, то лучше уж оставить наследника. "Какого наследника? Братка? Чем?" — Серому хотелось выть -"Твари эти высшие! Такую подставу отрядить. С*ки! В подростка-импотента кинуть!"

Император как зверь по клетке стал хоть из угла в угол комнаты. Светлейший терпеливо ждал.

"Да ну на хрен, всю эту историю! Пусть Данилыч правит апосля меня! А сынка, коли не смогу пусть Ванька сделает — вот будет умора с раскладами. А, пох-нах! Женюсь на Машке! Может подрасту и восстановится все. Нех ща паниковать!"

Решившись наконец, император резко остановился напротив Меншикова:

— Лады, светлейший, делай свадьбу. Однако два условия выполнить изволь: первое — верховный наш совет подтвердить должен, что вошел я в совершенные свои лета и по женитьбе полной силой все его решения утверждать должен. А второе — свадьбу играть будем, только когда ты свой дворец в Ораниенбауме построишь, обустроишь да в приданое за Марией отдашь. И не хмурься, я чай, не обеднеешь, генералиссимус! Сиё означает, что ранее Покрова вершить торжества невместно будет.

— Государь, в месяц берусь я дворец завершить, но назначь свадьбу до Спаса.

Пётр опять призадумался. "Давит тварь, надо же было мне так подставится вчера с Машкой. ... Аихренсим! жить одно — мало осталось!"

— Добро, коли успеешь — пиши указ и приглашай гостей! Но! Данилыч, смотри, сверх меры не воруй! Да и с верховниками вопросы порешай прям на неделе. Мне жить под опекой — сил нет.

Меншиков все же возразил:

— Пётр Алексеевич, "порешать вопросы" — эк ты чудно сказал — с Верховным советом возможно, коли представишь ты достаточные знания для самодержца. Для сего перво-наперво необходимо завершить обучение!

— Нет, Данилыч, учить меня не надо. Я сам достаточно знаю и умею, а почему я тебе сказывал. — Император пристукнул тростью об пол и светлейший князь непроизвольно вздрогнул.

— Но без доказательств сего не поверит Верховный совет, и не согласится менять завещание матушки-Екатерины!

— Не гони, светлейший! Будто не видел я, кто советом рулит. Давай утречком до отъезда перетрем эту тему с Остерманом. — Серый, разволновавшись, опять сполз на современный ему арго. Его собеседник с трудом угадывал смысл сказанного. Пришлось осторожно править самого себя. — Но день испытания моих знаний пускай совет назначит. Я сего не боюсь! — "Только проводить мы будем его по моим правилам" — добавил он про себя. — И на сем прощай сегодня, князь. Я буду почивать, ибо зело утомлен дорогой.