Петр Внук Петра

40

Внук Петра Великого

0

Свет. Свет сквозь золотые шторы.

...

До этого тоже был свет. Сначала от ламп над операционным столом. Потом просто свет. Сквозь этот свет к нему вышел седой как лунь старик.

— Ну что, Сергей Викторович, доигрались? — с участливой иронией спросил он.

— Где я? Где главный лепила? Куда вы меня уволокли?

— Спокойнее, спокойнее. Никто вас не похищал. Да и не важно это уже... Сами-то догадались куда попали?

Липкий, холодный страх залил душу Сергея. Сразу же врубилась защитная реакция: "Не-е, эт, наверное, сон. Отходняк после операции. Точняк — наркозные глюки!"

— Нет, не сон. И не глюки! Да, не молитесь вы! Поздно. Вас уже не будут слушать!

И тут собеседник растаял. Просто взял и исчез, как утренний туман в жаркий полдень.

Опять кругом только свет. Висишь в нём, и ничего вокруг материального. Как в космосе. Однако тошноты и обычной для состояния невесомости "паники" вестибулярки не наблюдалось. Чуть успокоившись, а паниковать он не привык, Серёга обратил внимание на себя. Он был полностью голым под легкой простынёй — именно таким положили на операционный стол. "Неужто дуба дал? Ага, а этот старикан типа святой Пётр. Ну, блин, вот непруха то!" Ожидать, что смотрящий за банком попадёт в мир вечного блаженства было наивно, а наивность Серый выплюнул с первым выбитым в детстве зубом. От осознания этого стало зябко, снова вернулся страх. Опять пришлось с ним бороться, хорохориться. Пробовал насвистывать что-нибудь весёлое, но на язык просилась только "Мурка".

Сколько так прошло времени было непонятно. Может быть миг, а может и миллион лет. Старик проявился снова. И не один. С ним был высокий, тонкий юноша. Он скучающим взглядом скользнул по Кубову и спросил старика:

— Этот?

— Да, он.

— Пожалуй, подойдёт! Ему говорил?

— Пока нет. Ты точно этого хочешь?

— Скучно.

— Хорошо. Как знаешь.

Гости, не обращавшие внимания на "пациента", вдруг сдернули с него простыню. Оказалось, что на груди у того зияет кровавый разрез и в нём видно сердце. Замершее, остановившееся сердце. Почему-то вид этого развеселил Серого. "Вот оно ты какое, загробное царство! Даже простыня кровью не пачкается". Он собрался задать вопрос, но его опередили. Высокий спросил:

— Жить не надоело?

Серый удивился вопросу:

— Дык, начальник, конечно нет. А-чё-за-тема?

— Готов ещё раз попробовать?

— Чё?

— Еще пожить хочешь? Не в своём теле. Сам видишь, до чего ты его довёл!

В голове что-то щелкнуло, в памяти всплыл треп с одним из подчиненных про попаданцев, и Серега выдал:

— Конечно! Тока по чеснаку, без подстав! Типа — не бабой али девкой и не старым нищим три-два-разом!

Старик на последнем слове немного поморщился и сказал юноше:

— Я предупреждал, высший, он не очень хорошо воспитан!

— Э, дед, пусть я и не воспитан, но упитан хорошо! — и Серега смачно хлопнул по пивному животу.

"Высший" улыбнулся:

— А кем хочешь быть, Серый?

— Чо? — Кубов не сразу понял, что именно спрашивают. — Я ж сказал...

— В новой жизни кем хочешь быть?

"Типа шутка юмора такая? Не, они на Ё бывают! Тады и мы приколемся!"

— Я-то? Я, это, если в императоры никого, то первым буду! Ты, типа, тока Русь давай! Не люблю я эту неметчину, высший!

На его собеседников это не произвело впечатление. Тон ответа старика был серьезен:

— Сергей Викторович, Вам предоставляется уникальная возможность. Будьте ответственнее!

— Хорошо, Серый, хочешь императором российским — будешь! Кого выберешь? — это уже молодой.

"Пациент" на мгновение задумался и решил:

— Да, чего там, давай жми в Петра Алексеевича! Тока в не слишком старого и больного!

— Принято! — Высокий улыбнулся и стал растворяться.

Тут Серёга вспомнил, что тогда трындел ему офисный суслик под водочку на корпоративе — типа, попаданцам там, да вселенцам полагаются ноуты с инфой или возможность шастать в будущее. "Не будь лохом — спроси" — сказал он сам себе и крикнул вслед полу-растаявшим созданиям:

— Э, ребята, а бонус? — те прекратили исчезать — Ну, типа, ноут там с инфой или здоровья кучу поинтов!

Те только синхронно помотали головами.

— Ну вот, бля! Ну, хоть память мою мне оставьте, злыдни!

Высокий улыбнулся и щелкнул пальцами.

Серёга тут же отрубился.

* * *

— Зачем ты оставил ему абсолютную память, Джей? Не боишься, что возникнут новые сущности?

— Я же сказал, Кей, мне скучно. У каждого из нас свои игрушки, старина. Да и не успеет он ...

— Сомневаюсь. Он не успокоится. Уж очень Серый уверен в своей уникальности.

— Все они в этом уверены...

* * *

????? ("???????????? ???????") 1727 ???? ??????????? ????? ????????? ?.?.

Май.

? 25 ????, ?? ???? ? ?????????, ??? ????????? ??????? ?????? ? 5-? ????; ? ??? ????????? ???? ????????-?????? ????? ?????????, ?????????, ? ??????, ????? ? ????????? ???????????? ? ?????????, ? ????? ???? ??????? ?????, ???????-???????? ??????? ??????, ???????-????? ??????, ??????? ??????, ????????? ??????? ? ??????? ????-???????. ? 8-? ???? ? ?????? ??? ????????? ??????? ?????? ? ????????? ?????? ?????, ? ? ?????? 9 ???? ??????????? ? ???? ?????, ? ? ???????????? ???????????? ? ?????????-?????????? ???????? ???????? ?? ?????????-??????? ?????????. ????? ???????? ?????? ??????????? ????????????, ??????? ?? ???????? ? ??? ?????????? ?????????? ???????, ????? ??? ????????? ??????? ?????? ? ??? ?????????? ? ??????????? ? ???? ?????. ? 2-? ???? ????????? ??????? ????? ?????????? ??????? ??????, ? ?????? ?????????? ? ???????????? ?????????, ??????, ???????????? ? ??????, ? ??????? ??????. ? 3-? ???? ? ?????? ??????? ???????? ??? ????????????? ?????????? ? ? ??? ?????????? ????? ????????? ? ????????. ? ?????? ????? ???? ??? ?????????? ? ?????????? ??????? ?????? ?????????????? ??????? ??????? ? ???, ????? ???????? ?????????? (? ??? ???????? ???? ?????? ??????????? ????????????, ??????? ??????????? ??????????, ???????? ????????? ??????? ???????????, ????????? ??????? ????????), ? ??? ?????????? ? ?????????? ??????? ?? ????? ???? ???????? ???????? ???????? ????????? ????????????; ????? ???? ?????? ?? ??????? ?? ?????? ? ????????? ? ? ????? ???? ?? ??????? ????????????, ?? ???????? ????????? ? ?????????? ??????? ??? ???????????????? ?????????? ????? ?????????????. ????? ?????? ??? ??? ???????? ? ??????????? ??? ?????????? ? ?? ?????????? ?????????? ? ???????? ?? ????. ? 5-? ???? ? ?????? ??? ?????????? ? ?? ??????????, ??????? ??????, ? ??? ????????? ???????? ??????? ?? ??????? ??? ??????????? ? ????? ????? ??? ????????????? ?????????? ??? ?? ?????????? ????????? ??????. ??? ????????? ????? ???????? ??? ??????????? ? ??????? ?????? ?? ?????? ???? ? ??????? ? ?????? ??? ????????? ????? ?????????? ??????????????. ?? ?????? ??? ????????? ???????? ??????? ? 9-? ???? ? ?????? ?? ?????? ?????? ??? ?????????. ??? ???????????? ?????????? ??? ????????? ??????? ??? ?????. ??????? ??????????? ?? ????????? ??? ????????? ?????? ?????? ??????????? ????????? ??? ????????????? ?????????? ? ??????????? ????? ? ????? ?? ???? ?? ??????. ??? ????????? ?? ?????????? ?????????? ??????? ? ????? ? ?? ??????? ? 12-? ???? ?????? ?????????.

??? ???? ?????? ???? ??????, ? ????????? мало ????? ? ?? ?????? ??????? ???? ? ?????.

1

Свет. Свет сквозь желтые с золотом шторы балдахина, натянутого над большой кроватью, на которой, по-видимому, лежал Серёга. Для покойной матушки он был Серёженька. Для бывших жён — Сергуня, Серёжечка, Сережулька. "У-у, мымры! Как сговорились, его так называть!" А для братвы, школьных и армейских друзей он просто Серый или Куб. В официозе, конечно, Сергей Викторович Кубов директор службы специальной отчетности одного довольно среднего банка.

Жизнь его была не особо бурная, но полная шуток и приколов. Школа, первый курс универа, прикол по поводу костюмчика декана — армия. Шутка над военкомом — привет, стройбат и спасибо секции самбо да дворовой качалке. Даже не пришлось особо бодаться. Сделал несколько бросков шестёрок, посмотрел пару минут в глаза Осману, а в роте мазу держали выходцы из солнечного Азербайджана, и был причислен к местной "элите" с привычным погонялом Куб. Оставшийся срок до дембеля грязная и тяжелая работа его миновала, хотя иногда .... Цирк, аврал и пожар с наводнением в веселом доме, когда надо одновременно и объект строить, и дачу комбату, и ещё одному авторитетному человеку домик поднимать — очень способствует развитию специфического чувства юмора. Опять "шутки и приколы" валом. Конечно, и ужиком пришлось вертеться, но зато набрался Серёга опыта в переговорах, тёрках, базарах и вообще устройстве любых "КВНов", капитально. Очень это помогло на гражданке. И не на ней одной, и не на другой или третьей . Комбат, конечно, звал его остаться на сверхсрочную. Сулил златые горы: машину через год, квартиру через два, ну а дачу Серый себе сам построит — чай, не полковником будет, а прапорщиком в ВСО. А прапорщик в строительных войсках — звучит хоть и не гордо, но очень денежно. Однако такой расклад Кубу был совсем тогда не в тему — заболела матушка, и Серёга поторопился домой.

В родном городе всё радикально поменялось. Великая страна трещала по швам, растаскиваемая партийной верхушкой по национальным и частным квартирам. Пустые полки магазинов, видеосалоны, платные толчки и совершенно безумные новые лозунги на всё тех же обшарпанных заборах и стенах. Какие-то митинги и пикеты оглашенных, вопящих о демократии и гласности. Еле коптящие заводы. Стихийные барахолки, возникшие почти на каждом людном месте с крепкими пацанами, по-хозяйски гуляющими по крышуемой территории. Ну и Серый не потерялся — помогли дружки по качалке. Сначала был на районе, потом как-то сам-собой, незаметно, поднялся и стал работать в центральной бригаде. На острие криминальных разборок он не выходил, и большой крови на нём не было, но когда доча спросила, чем папа занимается, он вдруг осознал, что не может ей честно ответить и решил, что надо менять сферу занятий. Чисто соскочить не получилось, все одно остался при делах. Его невеликий, но заслуженный авторитет конвертировался в нехлопотный пост в карманном банке. Вроде как Серый остался в системе и на обязательных мероприятиях братвы появлялся, но для внешнего мира он стал обыкновенным белым воротничком — высокооплачиваемым функционером. Восстановился на вечернем в универе, а дополнительные финансовые средства помогли ему получить диплом без отрыва от основной работы. Так же за деньги и благодаря собственной сообразительности удалось добыть пару цветных фантиков в рамочку на стену персонального кабинета. И перед самым инфарктом никто из его подчинённым не мог заподозрить в добродушном, чуть полноватом начальнике бывшего бойца железнодорожных или жесткого смотрящего от центровых. Благо сама центральная организация обзавелась легальным и респектабельным прикрытием. А многие из коллег Серого по лихому бизнесу 90-х уже не первый год заседали в областной думе и даже пытались пристроиться депутатами на Охотном. Семейные разводы Кубов пережил на редкость спокойно, несмотря на оставшуюся тоску по доче. За здоровьем не следил — жил, как жилось, и в больницу с инфарктом попал абсолютно для себя неожиданно, прям-таки с одной нимфы после баньки сняли.

И вот сейчас вроде как второй шанс дали, что было совсем "не худо".

Воспоминания закончились, в голове остался кувыркаться какой-то сумбур мыслей — своих ли, чужих ли — не разобрать. Непонятные воспоминания как похожие на кино сны. А главное боль, жуткая головная боль, когда даже веком шевельнуть — мучение. Однако Серёга заставил себя чуть повернуть голову. Золотой балдахинистый полог над кроватью. Желтые шторы на высоких окнах. Слабый свет. Вечер или раннее утро.

Лежал так и просто смотрел на окно, наверное, с полчаса. Мигрень стала постепенно отступать. Сергей поднял свою руку, тонкую руку подростка лет двенадцати-четырнадцати — совсем не похожую на его прежнюю лапищу. Бледная кожа, редкие веснушки, никаких мозолей или заусенец, да и ногти аккуратно подстрижены.

Первая мысль: "Я на Бали!" — Вернее, наоборот — "На я Бали! Демоны! Или ангелы. В общем, те, кто называл себя высшими. Просил ведь по-человечески: коли желаете поразвлечься, вселяйте в Петра Великого. Видно развлечения у них своеобразные. Засунули в какого-то мальца, совершенно не похожего на Преобразователя. ...уки!"

Тихий голос откуда-то справа:

— Государь, Пётр Алексеевич, как вы себя чувствуете?

"Это кто здесь?" — медленный поворот головы — из-за полога выглядывает какой-то пухлик в голубом камзоле, весь в кружевах и золотой вышивке. "Эт-чё-за-сидор? А за ним кого принесло? Артистов? КаВееН, тля!" Позади пухлика толпилось несколько человек в пышных старинных одеждах. "И почему я всё-таки Пётр Алексеевич, хоть на него ни капли не похож. Неужели тот в детстве такой белоручкой был? Бла-аа! Никому верить нельзя! Особенно очевидцам и историкам. Все врут. Одни фантасты честные ребята, сразу предупреждают, что пургу прогонят. ... Но, всё-таки, кто я? Неужели Петр Первый?"

Ответ всплыл из чужой памяти — Петр Алексеевич Романов, император всероссийский. Но не первый, а второй. Своя память подключилась — нарисовала картинок из какого-то фильма, что мерцал по краю сознания на последней встрече с братвой. Пили тогда знатно, и Серый совсем не ожидал, что сможет что-то вспомнить с того вечера. Однако вспомнил, и достаточно подробно. Ещё раз вгляделся, кто это там зудит в ухо. За руку схватили. Старик, сухой как вобла, держит запястье и что-то считает шепотом. Вероятно пульс. Неожиданно для себя Сергей осознал, что числа, которые шепчет доктор — немецкие. И он их понимает! Потом доктор что-то говорит, тоже по-немецки. И это опять понятно Кубу — старикан спрашивает как самочувствие. Потом, уже по-русски, пыхтит публике, что у императора застой дурной крови и надобно её пустить. Ну ж тут вам *уюшки! Увидев в руке старой воблы острый нож Серёга (или сейчас всё же Пётр?) вскидывается и посылает доктора, и его медицину, и его познания в ней и, вообще всех присутствующих, далеко, глубоко и разной степени извращенности маршрутами. Посылает на великом и могучем. Потом добавляет знаемое на командно-фашистком, коли знание его пришло с донором тела. Доктор пришибленно смотрит на него рыбой, беззвучно открывая рот. "Ух! Вот и головная боль прошла". Добавил еще и на татарском... "Татарском? А, ну это от няньки... уфф...!"

На первый план из толпы "артистов" выдвигается лицо импозантного старикана. Аристократический нос, небольшие усики, тонкие губы. Пронзительный, выворачивающий наружу взгляд голубых глаз. "Ну, и фигли уставился, мы тоже можем в гляделки играть!" — и Серый выдал свой фирменный, от которого все бухгалтера и управляющие проверяемых им филиалов и допофисов начинали кипяточком кончать прямо на совещаниях и сами сознавались в том, о чём он даже и не думал спрашивать. Видать получилось. Старика отшатнуло, но потом тот совладал с собой, заулыбался и заскрипел:

— Жив, очнулся наш надёжа-государь. Подите, подите все, не мешайте отдыхать его императорскому величеству. И ты Иван Ларионович иди. Неужто не видишь, гневлив зело на тебя Пётр Алексеевич. Коли назвал гестаповцем и эсэсовской мордой, так изволь не спорить — другой раз спросишь, чего сиё означает. Эк, как лихо, государь, завернул. Совершенно как великий дед твой! — Он опять повернулся к кровати. — Отдыхайте, ваше императорское величество, а коли надобно чего, вот в колокол малый ударить извольте, так Алексашка, сынок мой, живо всё спроворит.

Зашуршали мундиры, зашелестели платья — народ потянулся к выходу. Тихий всхлип. "Бл-й-а! Пардон дамы и мамзели! Не сдержался спросонья!" — подумал, но вслух ничего не сказал. Закрыл глаза, стал досматривать фильм про того, чьё тело ему досталось. Но фильм оборвался на самом интересном месте — как только пацан к своей тетке под бочок подлез и стал её под венец звать, да под шумок грудь её ...ацать. Вспомнил, что именно на этом месте потащил Серёга одну из скрашивающих им вечер нимф в бассейн — пожамкаться. Вспомнил и пожалел об этом. Всё, что удалось вытащить ещё из своей памяти, это несколько строчек школьного учебника. Жил Пётр второй недолго и несчастливо. Больше частью игрушкой в руках вельмож. Был дважды обручён. Сослал Меншикова. Много пил, курил и всякими охотами забавлялся. Умер молодым, не дожив до пятнадцати лет. Даже точная дата смерти вспомнилась — 18 января 1730-го. А сейчас какой год? Опять помогло сознание донора — 1727, май позже 25-го, когда после помолвки Пётр грохнулся в обморок. "Значит, ещё два с половиной года есть. Немного, но погулять хватит!"

Постепенно Серый осваивался с новым телом и разумом. Вспомнил часть прошлой жизни донора, ощутил его затаённый страх перед дедом и его верным помощником Александром Меншиковым. Тут в памяти всплыл образ невесты, с которой обручился император, как и было неродной бабулей завещано. "А ничего деваха и без пивка потянет. И чего это у донора на неё отвращение образовывается?" Определился с местом — он не у себя в Зимнем и не в Петергофе, а скорее всего во дворце у Данилыча — того старикана, который выгнал всех из спальни. "Да, не густо мне срок добавили. Даже взрослым не стану. Ну, хоть напоследок поваляюсь с этакой лошадкой. Да и тётку, коли она тут не страхолюдина, тоже можно обиходить. Чо стесняться-то? Смерть всё спишет! Хотя, фуйня это всё. Финал известен — нах дёргаться?!" Думая так Сергей Викторович Кубов неожиданно подвергся мгновенному раздвоению личности. Как волна накатил страх, чистый детский страх перед неведомой злобной силой. Потом мольба, ненависть и вместе с ними какая-то обречённость. Он попытался стряхнуть с себя ошмётки личности настоящего Петра, но получилось не сразу. Мешала совесть — всё-таки пацан не виноват, в том, что в него подселили более сильное сознание. Внутренняя борьба за тело заставила опять окунуться в беспамятство.

* * *

Император вышел из спальни только на третий день. До этого он редко покидал захвативший его мир грёз и кошмаров. Исключительно для того, что бы попросить попить, поесть и обратные к ним потребности справить. У постели молодого монарха, помимо слуг, неотлучно находился сын светлейшего. Подолгу в комнате силился разобрать странный бред больного придворный лейб-медик Иван (Иоганн) Блюментрост. А живший во дворце Меншикова доктор Шульц, непрестанно готовил компрессы. Заходил глава Синода — новгородский митрополит Феофан Прокопович. Вызывали и протопопа домовой церкви с дьяками. Александр Данилович запретил соборовать государя и батюшка несколько раз за день читал заздравные. Император же в редкие минуты просветления докторов гнал матом. От всех прочих просто отворачивался. Единственно, когда над ним наклонялась невеста или сестра, он, перед тем как забыться, слабо улыбался. А на все вопросы Александра Данилыча Меншикова — хозяина дома или Андрея Ивановича Остермана — своего воспитателя, показывал с перегиба локтя из сжатого кулака средний палец.

Но зато на третий день государь встал совершенно на себя прежнего не похожий, как будто он переродился и вышел из своей болезни совершенно другим человеком. Потребовал себе холодной воды облиться. Слуга поливал ему прямо у кровати, куда притащили широкую бадью. До этого, умывшись, государь изволил делать какую-то замысловатую гимнастику. Метался по смежной к спальне комнате ако зверь дикий по клетке. Прыгал на стены и крутил отобранную у дворцового слуги швабру.

Завершив обливание и одевшись, он сказал весело, как никогда не бывало доселе:

— Алексашка, изволь-ка кликнуть домашних на завтрак! Да сам сполоснись, ишь помятый ты какой братец. Спал-то здесь, небось, на диванчике?

У Меншикова-младшего глаза на лоб полезли. До этого государь если и говорил с ним, то только приказами: принести то или достань другое. А уж то, что Пётр его братцем назвал — вообще вне всякого разумения.

— Чего застыл, как истукан. Али непонятно чего? — камергер отрицательно мотнул головой — так исполнять! Живо!

Тот кинулся в комнаты будить домашних, так как утро было ещё раннее, и бодрствовал только сам хозяин. Через несколько минут ожил и остальной дом. Понеслись по лестницам многочисленные слуги, захлопали двери. Поскакали от Посольского (меншиковского) дворца нарочные к императорскому лейб-медикусу Блюментросту, к вице-канцлеру Остерману. Кликнули опять протопопа — теперь уж служить благодарственный молебен прямо в домовой церкви. Пришлось Серому перед завтраком идти и туда. Он с трудом спрятал довольную ухмылку, когда краем уха услышал, как Шульц просит князя пока не выказывать удивления поведением императора.

Голодный государь стоял на службе истуканом, изредка запоздало крестясь и совершая легкие поклоны. Казалось, он совершенно позабыл, как и что следует делать в церкви. Меншиков, заметив такое его состояние, дал знак батюшке закругляться.

Наконец добрались до большого зала, используемого под столовую. "Да богатенько живёт тут Данилыч. Нашим шишкам и не снилось такое" — оценил увиденное убранство залы попаданец. В середине стоял большой подковой стол под белоснежной скатертью. Там вокруг центрального большого подсвечника позолотой и серебром сверкали сервизы и столовые принадлежности персон на двадцать-тридцать. У каждого стула хозяев и гостей ожидала пара слуг, одетых в голубые ливреи с позументами. У колонн, под балконом с музыкантами, расположился пышно разодетый мажордом. Невдалеке от него скучали пять или шесть помощников-мальчишек. "Пейджеры" — обозначил их для себя Сергей, в ответ на пояснение укрощённого подсознания. В дальнем проходе, что вероятно вел на кухню, в дверях, толпилось ещё с десяток дворовых. Появление императора и хозяев дворца встретил хоть и не стройный, но бодрый марш.

Петра с почетом под руки проводили и посадили во главе стола. Хозяин расположился по правую руку императора, а невеста — по левую. За ней пристроилась болезненного вида девушка — родная сестра Петра великая княжна Наталия Алексеевна. Дальше расположились Остерман с Блюментростом и Шульцем. За Данилычем сели его жена, золовка и зять. На другом конце стола среди иностранных фрейлин, гувернанток и учителей разместились Александр и Александра Меншиковы.

"Так, а младшая княжна-то гораздо симпатичнее моей невесты. И чего Данилыч мне старушенцию подсунул?" — подумал Сергей и улыбнулся про себя: ещё неделю его субъективного времени тому назад для Куба шестнадцатилетние девицы были ровесниками дочки и проходили по категории малолеток. "Хотя и эта ничего. Можно объездить. И сестрицу её при случае — должны же быть у царя фаворитки! Так что в ссылку пускай старичьё едет, а девчонки мне и тут сгодятся". Он повернулся посмотреть ещё раз на невесту. Та натянуто ему улыбнулась, чуть склонив голову. За ней он разглядел недовольное лицо сестрицы. Вспомнилось, что раньше, до обручения, она сидела рядом с ним. Внезапное раздражение на светлейшего князя потребовало выхода, и он с силой швырнул вилку на стол.

— Не так сидите! — произнёс Сергей знаменитые слова первого президента России. — Не так!

Присутствующие с испугом и удивлением уставились на него, и лишь благодарная улыбка великой княжны стала императору наградой.

— Позволь, батюшка-государь, а как же нам сидеть? — Наконец проскрипел Меншиков.

— Мария, только лишь невеста моя, и сидеть ей надобно со всеми вами. А рядом, на её место, Наташа пусть сядет!

Тот немного подумал и нехотя произнёс:

— Хорошо Ваше величество, я распоряжусь, чтобы к обеду места были определены согласно Вашей диспозиции.

— Нет! Сейчас же! Пересаживайтесь!

"Бинго! 1:0 в пользу попаданцев!" — Меншиков дальше спорить не стал. Подозвал мажордома, или как он тут называется, и зашептал тому: куда и кого пересадить. В результате на месте Маши оказалась Наташа, а та заняла место хозяина. Далее все передвинулись по кругу. "А ничего, так даже лучше. И сестра довольна, и Машке можно в декольте заглядывать!"

Сергей осмотрел предлагаемый ему выбор блюд. Уже собрался дотянуться сам до розетки с икрой, но его опередили стоявшие за спиной слуги. Один из них стал подавать блюда, другой разливать напитки. Царю достаточно было намекнуть на желаемое, и оно тотчас же оказывалось перед ним. Боязни, что траванут, как ни странно, не было. Пока Пётр нужен Меншикову, опасаться такой мелочи не стоило. И Серый стал интенсивно указывать, что ему хотелось попробовать. Перепелиные яйца, чёрная икра, душистая ветчина и холодная телятина. Всего откушал венценосный попаданец и не помаленьку. Не забыл про блинчики и пироги. Спросил пить кофе. Сливок, оказывается, не подали, зато сахар был благородного жёлто-коричневого цвета, сразу видно — тростниковый.

Некоторое время разговор за завтраком не клеился. После занятий и обливания у императора проснулся зверский аппетит — сметал всё, на что падал взгляд. Пока ел, на робкие вопросы сотрапезников о здоровье не отвечал. Насытившись, Сергей почувствовал прилив благодушия и какого-то озорства. В голове крутился ликбез по попаданцам от его подчиненного, так удачно для Петра прижученного его новой личностью в прошлой жизни за зависы в сети.

Император чуть слышно рыгнул, кашлянул привлекая внимание и сказал всем, что абсолютно здоров и последующие беседы на эту тему будет считать провокацией флейма и банить по-черному. На робкую просьбу сестры хозяйки, Варвары Михайловны, пояснить, как это банить, ужель как пушки (дамы мило покраснели), Пётр усмехнувшись ответил: "Как махровцы, в лоб по айдишнику и в ров навечно". Эта идиома встретила больше понимание благодаря реакции светлейшего. Меншиков сначала натужно, а потом и заразительно, в голос, рассмеялся. За ним подтянулись похохатывать и другие мужчины. Женщины были скромнее, они предпочли просто изобразить улыбку.

— Ха-ха! Славно, ты изрёк, государь, банником по лбу и во рву утопить. Дед твой тоже любил такие шутки.

— Эт не шутка, светлейший князь, а желание здоровье моё более не обсуждать. — Он помолчал — Ты мне вот что скажи, Александр Данилыч, мы с тобой на брудершафт пили?

Меншиков прекратил хохотать, увидел злой взгляд Петра и осёкся.

— Нет, ваше величество!

— Так что же ты, княжья морда, мне тыкаешь? — внезапно закричал император. И хотя голос его был звонкий мальчишеский, повеяло от него таким сибирским холодом, что замолчали не только сидящие за столом, но и все слуги в доме застыли. — Изволь называть меня подобающе! Это всех касается — Сергей обвёл взглядом присутствующих. Взор остановился на Наташе. — Кроме тебя, конечно, моё солнышко — сказал он со всей возможной теплотой. — Как ты жила пока я болел? Не обижали тебя тут?

— Нет, ваше имп... Петруша — быстро поправилась она, увидев, что брат нахмурился. — Александр Данилович очень добр ко мне и к тебе. Ты сам знаешь его радение о нашей судьбе.

— Правда, светлейший?

— Истинный крест, ваше императорское величество. Вы мне как родные детушки. Матушке императрице, господь свидетель, у смертного ея одра поклялся я защищать вас и служить вам.

На Меншикова было интересно посмотреть. Вроде голос и заискивающий, а взгляд жёсткий. "Ничё, эт тока первый раунд укрощения светлейшего! Мы с тобой Данилыч и не такое танго-манго сбацаем!" — постарался Пётр одними глазами донести эту мысль до своего противника.

— Ваше императорское величество, надёжа-государь, изволь...

Серый перебил:

— Лады, Данилыч, можешь звать меня по-прежнему, как обычно к деду обращался. Только мин херца оставь ему. Второго сердца у человека не бывает, а свое ему как отдал, так и не забирай. Мне же служить будешь разумом и честью.

— Хорошо, государь. — Голос светлейшего князя выдал его растерянность пополам с благодарностью. — Зело изменился ты после немочи своей. Даже...

Пётр перебил:

— Молчи, то ведь, правда, велю в ров бросить! Здоров я и здоровее многих здесь буду! Так что не дождётесь!

— Не гневайся, вельми странно ты изъясняешь. Да слова всё новые незнакомые. Не од..

Меншиков смутился, не решаясь задать такой серьёзный вопрос. Странно было смотреть на этого полудержавного властелина, попавшего в неловкую ситуацию по вине царственного отрока. Попаданцу пришлось прийти ему на выручку:

— Не одержим ли я? НЕТ! Коль не веришь — зови попов, пусть помолятся, водой святой побрызжут. Только знай, сделаешь так, и не прощу тебе во век этого!

— Нет, я верю тебе, государь. Только...

— Хр-р-р! Хорошо, вели Александр Данилыч заложить карету — хочу прогуляться я по Петербургу, как бывало. Там, пока кататься будем, накоротке и поговорим.

На этом завтрак был закончен. Император встал и, не ожидая никого, быстро удалился в свои покои.

Как бы то ни было, но после завтрака не дождался государь кареты. От Данилыча пришёл SMS в ливрее с отсылкой на занятость светлейшего князя срочными делами. Тот обещал прогуляться после обеда, а до него просил заняться арифметикой и историей, как в планах на понедельник было писано. А сказано это было таким тоном, будто лакей не императору докладывает, а нежеланного просителя отшивает. Сказал и, не дожидаясь ответа, ушёл. Появившийся Остерман скорбно покачал головой на вопрос Петра о таком поведении светлейшего и порекомендовал не спорить. Меншиков был реальным главой Высшего совета, который коллективно опекал государя. А у Петра самого прав на распоряжения никаких и не было. Официально все как бы оказывали государю надлежащие почести, но все просьбы исполняли исключительно личным позволением Александр Данилыча. "Вот так! Получи, братан, ответку! 1:1 — лады, согласимся, подчинимся, но запомним". Средств против такого лома не было. Пока не было.

Однако всё же сразу в класс не пошёл. Решил прогуляться до покоев сестры. Учителя подождут, а Наташа будет рада видеть и бата и воспитателя, который от императора отставать и не думал.

Пока шли, Сергей размышлял, как обставить разговор с хозяином дома. В голове крутились только радикальные решения в стиле его криминальной молодости. Однако сейчас в положении императора-мальчика они врядли были исполнимы. "Надо искать союзников". Там в кино какие-то Долгоруковы мелькали, но память мальчишки подсказывала, что и Василий Лукич и Алексей Григорьевич ближние доброжелатели Меншикова. Последний кстати был гофмейстером сестры. Хитрым немцем из фильма был вне сомнения Остерман. Император хмуро глянул на своего спутника. "Что ж пощупаем!"

— Слушай, Иваныч, а при совете ты кем будешь?

— Кхм... Ваше величество, — Остерман замялся, не зная как реагировать на такую фамильярность. Потом всё-таки решился не обращать внимания. — Я состою вице-канцлером высочайшего сената.

— То есть всё бабло чрез твои руки прёт? Ну, финансами ты рулишь?

— Простите, ваше императорское величество, я более по посольской части... Сие же заботы о казне суть светлейшего князя служба.

— Да, ладно... не парься... я так и понял, что через тебя... Больно рожа твоя независима. Спрятал бы ты самодовольство своё. Не ровен час, светлейший поймёт, что его подсиживаешь — поедешь на Соловки.

— Что вы, что вы, ваше императорское величество! Вы видно обознались. — Поторопился оправдаться тот, но государь лишь усмехнулся и пренебрежительно махнул рукой. И это ещё больше испугало и озадачило немца. Больше до самой комнаты великой княжны они не проронили ни слова.

— Ну, вот мы и пришли — сказал император, останавливаясь перед дверью. Перекрестился под удивлённый взгляд воспитателя и вошёл в покои сестры.

— Петруша, радость моя. Ты пришёл. А как же занятия? Александр Данилыч недоволен будет.

Сергей постарался строить фразы в тон сестре.

— Так и что ж? Пусть со своим недовольством сам и сидит, а императору недосуг всякими премудростями мозги парить.

— Да что же ты говоришь, Петя! Ведь негоже так. Ты теперь государь, а править Россией — это премудрость великая. И завещано бабушкой, чтобы учился ты прилежно. Постигал науки.

— Брось, Наташа, князь то вот тоже не силён в грамоте, да империей управлять пытается. Моей империей, сестрица, моей по праву крови, а не только по воле неродной бабки. В сенат и совет не ездит — все решения ему привозят и для милости его сами приезжают. А первейший докладчик — Андрей Иванович. Так ли, барон? — Остерман молча кивнул. Он внимательно наблюдал за изменившимся Петром и старался запомнить все нюансы поведения, все новые обороты в речи императора. Внезапная болезнь и скоротечное выздоровление царственного отрока слегка спутали расклады. Император как будто разом повзрослел и заматерел. Опытный царедворец, привыкший по малейшей перемене в голосе августейших особ угадывать правильное их настроение, сразу же почуял изменившуюся личность самодержца.

— Слышишь ли, Наташа, приехал к нему князь Долгоруков, Алексей Григорьевич? Вот только Ивана не привёз. Опять с Алексашкой скучать.

— Ваше императорское величество — решился осторожно встрять в разговор Остерман — учение есть свет. Так говорил Ваш великий дед. Я полагаю, он ТАМ одобрит старания своего внука.

"ТАМ? ТАМ! Да ты немчура и не догадываешься, ЧТО там!" Напоминание о мире после смерти так разозлила Куба, что последующий срыв не обрадовал самого попаданца.

— Ты, воспитатель, хлебальник-то прикрой пока люди меж собой гутарят. Встрянешь ещё разок так — пожалеешь. Я по-жизни не злопамятный — отомщу и забуду. — Прошипел царь в лицо обалдевшему немцу.

Немая сцена! Первой из ступора вышла цесаревна:

— Петруша, что ты братец! Андрей Иванович нам только добра желает! Он хороший. Что с тобой случилось?

Серый растерялся. Раздражение мгновенно спало. Он не сразу придумал, как оправдаться, но постарался "переключиться" на местную мову:

— Хороший?...Добра желает? Что случилось? Тяжко мне, сестрица, от дум тревожных. Я покуда в горячке метался, вроде как с дедом да отцом своим повидался. Многое мне они говорили и разное, один другому противореча. Мню я, что совсем один остался, что кроме тебя Наташа верить никому нельзя. Ужель ты не видишь этого?

Сестра испуганно смотрела на императора. Мальчик, которому ранее хотелось лишь озоровать, да гулять куда-то пропал. Во взгляде его плескалась неизвестная доселе жёсткость пополам с грустью. Государь, казалось, за три дня лет на десяток или более постарел. Даже морщинка между бровей стала резче.

Но всё-таки это был её родной братец, ближе которого на свете нет никого. Наташа вздохнула, не нашедшись, что ответить, и не зная, как поступить далее. Беспомощно взглянула на Остермана. Однако воспитатель, получив внезапную выволочку от государя, был погружён в свои мысли, мрачно обдумывая как теперь вести себя с царственным отроком.

Сергей, заметив испуг сестры и растерянность воспитателя, сбавил обороты.

— Ну, да полно, что о том горевать! Что сделалось со мной, то, наверное, уже не переменить, Наташа. Молю только, не пугайся больше и верь, что тебя я люблю по-прежнему и никогда-никогда не оставлю.

Он решился и, подойдя к сестре, обнял её. Невольно прислушался к своим ощущениям. По местным девочка была далеко не красавицей, но для попаданца легкая худоба не была никогда в минус. Сергей тоже почувствовал необычайную нежность к сестре и влечение, Влечение не физическое, а скорее душевное. Захотелось быть просто близко-близко и защитить её от любых невзгод и опасностей.

Простояли так довольно долго. Нехотя Серый отошёл к окну, но совсем разрывать контакт не стал, а взяв великую княжну за руку — потянул за собой. Откинул штору и глянул во двор. Там действительно было столпотворение от богатых карет. От обилия украшений на лошадях, людях и самих повозках зарябило в глазах царя. Он перевёл взор вдаль, где за оградой и набережной синела Нева. За ней на песчаном берегу как скелеты больших китов виднелись недостроенные корабли. Над ними к голубому небу взмывал адмиралтейский шпиль.

— Смотри сестрёнка, как день разгулялся то! Самое время до летнего сада прокатиться! Поедешь ли со мной, Наташа?

Та кивнула в ответ. А Серый непроизвольно потянулся губами к её ладошке. "Бр.. харе играться!" — сказал он сам себе — "Так и до инцеста недалеко!". Как ни странно, такая нежность не удивила Остермана — видно было это в обиходе между братом и сестрой. Воспитатель лишь робко кашлянул, опасаясь что-либо сказать. Это вывело императора из минутной задумчивости.

— Андрей Иванович, ну что пора, верно, идти к моим мучителЯм. Кто там нас ожидает-то?

Остерман откашлялся и произнёс:

— Полагаю, вы запамятовали, ваше императорское величество, но по указу Ея Императорского величества блаженной памяти Екатерины Алексеевны учителем к вам приставлен профессор Императорской академии наук и художеств Кристиан Гольдбах. Ожидает он аудиенции уже как третий день, с самого обручения, дабы поздравить Вас и представить нового своего помощника, учителя математических наук и естествознания, магистра Базельского университета — Леонарда Эйлера. Сей молодой человек имеет хорошие рекомендации и...

Тут в голове у попаданца щёлкнуло — "Гольдбах! Эйлер! Блин, эти ребята на слуху, без базара!" — вспомнил свою "внеклассную работу" в 9м классе как раз по Эйлеру.

— Вот, барон, с этого и надо было начинать! А то планы обучения, да указания светлейшего! Мотал я эти планы и указания! Айда, живо посмотрим на ребят, правду ли они такие крутые.

Уставший уже удивляться новой манере речи государя, Остерман лишь вздохнул и поспешил за выскочившим из залы мальчишкой.

* * *

Серёга немного мандражил перед встречей — всё-таки реальный профессор и сам Эйлер, про которого в школе классная все уши прожужжала, будут его математике учить. Но все тревоги оказались напрасны. Более взрослый Христиан вел себя сверхпочтительно, до заискивания, а Леонард оказался совсем молодым человеком, который очень заинтересованно разглядывал юного монарха и располагающе улыбался.

Петру же (или Серому) было интересно всё, кроме самой математики, — как дела в Университете, много ли студентов, довольны ли учёные жалованием и каковы условия их проживания. Отдельного удивления удостоился интерес юного императора к планам "по научной деятельности", чего собираются исследовать и над какими книгами трудятся в данный момент. Гольдбах уже в уме прикидывал, как в материальном плане можно использовать такое благоволение российского самодержца. А Эйлер увлёкся пересказом своего понимания в философиях Декарта и Ньютона. Остановился он только, когда Христиан указал ему на скучающий вид императора. Беседа велась на немецком, и только сейчас Леонард заметил, как осторожно, подбирая каждое слово, строит фразы Пётр Алексеевич. Видно было, что он, живя в России, не очень старательно учил язык своей матери. Некоторые моменты давались ему с трудом и математики часто слышали экспрессивное поминание царём тонких русских лепёшек и особ неприличного поведения. Весь первый урок прошёл без касательства непосредственно математических сентенций. Да и следующий — история был наполовину захвачен спорами по хронологии. Молодой царь ошибочно утверждал, что русская история значительно древней европейской и практически равна римской. И над этим необходимо было серьёзно работать его наставникам. Вот только царственный отрок упёрся в своём невежестве и не желал воспринимать аргументы подошедшего профессора Готлиба Байера и оставшегося Гольдбаха. Эйлер в этот спор не вмешивался, обдумывая, походя оброненную царём мысль о том, что весь мир для нас — лишь песня наших чувств и ощущений. Не то, чтобы концепция была внове, но сама подача завораживала. Пётр Алексеевич просто спросил — а вы уверены, что мы не спим и не снимся сейчас друг другу?

Сергей же откровенно потешался, толкая немцам основы фоменковских измышлизмов. Сам он не сильно и понимал эту теорию. Так, раз другой натыкался по пьяни на звездёж по ящику. Была у него в прошлой жизни такая слабость — тянуло после принятия до полулитра родимой послушать гон мудрецов-балаболов, ну, конечно, если рядом тёплого женского тела не лежало. Фоменковский гон был знатен своей развесистостью, и хоть отторгаем всем Серёгиным псевдо-высшим и полузабытым средним образованием, но, тля, так греющим душу.

И вот сейчас, пользуясь подаренной высшими возможностью много помнить из виденного, браток-император размножал серое вещество своих собеседников. И ведь догадался приплести самого Ньютона. Преподаватели явно были не готовы к такому обороту и путались в своих возражениях. А когда он заткнул Байера просьбой, прежде чем говорить о царях, определится с математическими методами исследования хронологических рядов и показать ему хоть один документ, что дошёл до нас оттуда в оригинале, а не переписанный в прошедшем веке, воцарилась гнетущая тишина. Бедный историк готов был расплакаться — его университетских знаний не хватало победить аргументы мальчишки-варвара. Гольдбах, отрешившись от спора, вспоминал, что писал Ньютон по хронологии. А Эйлер просто любовался, как закончена и стройна ошибочная теория о первородстве русской цивилизации в изложении императора. Пётр скоро устал говорить то на немецком, то на латыни и решил пока больше не пугать собеседников. Остерман же совсем о споре не думал. Не была интересна ему сия пустая говорильня. Он размышлял, что теперь действительно можно выбрасывать старый план занятий. Нет, молодой царь, ещё много не знал, путался в латыни и ошибался при цитировании писания, но, тем не менее, он был образован. Барон понял насколько цельно и закончено мировоззрение императора, воскресшего после своей болезни совсем другим человеком. А самым страшным было понимание того, что так просто руководить им уже нельзя. Надо больше слушать и стараться предупредить все желания государя. Понять его, а уж потом...

— Ну, лады, ребятушки — сказал Пётр, внезапно переходя на русский. — С гишторией разобрались, с математикой и геометрией я особо проблем тоже не вижу. Для жизни мне хватит! И посему желаю слушать её прямо в университете, с прочими студиозами заодно. Из языков немецкий и латынь вроде знаю. Разве что английский и французский будут полезны, да, быть может, славянский. Остерман! Остерман! Проснись! Готовь новую программу. Хотя нет, погодь. Я сам всё придумаю и напишу. Чего у нас там по плану?

Император поморщился, заметив по недоуменным взглядам, что учителя совсем не знают русского языка.

— До обеда время приятных наук, а после обеда и прогулки — география, сиречь землеописание. Где какие земли лежат, и какие государи там правят. Чем богаты разные стороны и каково туда добираться.

— Понятно! Лады — это опустим. — Серёга вспомнил свою роль фонвизинского Митрофанушки в школьном театре. — Коли мне понадобится куда добраться — так найдётся завсегда форейтор, кто дорогу мне и укажет. А чо ещё за приятные науки?

— Приятные науки есть те, кои следует благородному юноше познать для правильного поведения. Сиречь танцы, бильярд и фехтование. Сего дня для вас по титулу есть обучение бильярду.

— Во! Пойдём, катнём шары прямо сейчас. Кто со мной будет?

Остерман низко поклонился и кротко, почти заискивающе произнёс.

— Ваше императорское величество, нижайше прошу позволить мне оставить вас с вашим учителем бароном Зейдлецом и камергером князем Александром Александровичем. Я ж принуждаем выйти к послам иностранных держав, дабы объявить им о вашем выздоровлении.

Академики, после перевода просьбы императора, тоже вежливо отказались.

— Добро! Не держу. Алексашка, идём!

Бильярдная была устроена в выступающим в сад флигеле. Для попадания туда пришлось выйти из дворца во двор, что составило целую процедуру. Сначала сформировали караул гвардейцев, потом гофмейстер Меншикова объявил толпящимся в приёмной о выходе императора. По коридору из склонённых париков, метущих пол страусинных перьев шляп и декорированных брильянтами декольте император вышел на улицу. Такое поклонение забавляло попаданца и немного тревожило подсознание страхом сделать что-то не то, чему учили.

На улице было жарковато и шумновато. Столпотворение телег, карет, возков, шныряющая дворня — всё это ошарашило Сергея буйством красок, гулом голосов, ржанием лошадей и ещё тысячей непонятных, новых звуков. От клубов пыли спасал только лёгкий ветер с залива. И здесь уже гвардейцы расчистили ему дорогу и позволили проскочить до бильярдной.

В общем попаданец не смог для себя выделить особых отличий в устройстве игры. Те же шары и те же лузы, кий да зелёная ткань стола. Он в прошлой жизни особо не увлекался бильярдом, но оказалось, что навыков хватило, дабы удивить Зейдлица. Сухопарый, высокий, чем-то похожий на аиста барон смешно нагибался перед каждым ударом. А Серёга не мог понять, чего не хватает. Кий раз за разом соскальзывал и удары смазывались. Посмотрел на наконечник и определил, что на нем не хватает привычной наклейки.

— Эй, Клаус, а чего конец голый? — Сказал император, пальцем постукивая по кию. — Есть получше инструмент? Играть ведь совсем невозможно!

— Прошу прощения, ваше величество, но сей кий есть наилучший. Ваша же игра весьма изрядна для...

— А мел где? — мальчика не дал договорить своему противнику.

— Какой мел? Для чего он нужен?

— Ну вот, чайник! Вели принести мне кусок — покажу.

Немец немного растерялся. Выручил Алексашка-младший, отправив лакея в основной дворец.

— А пока давай партийку на заклад. Проигравший на столе кукарекать будет! Эй-эй! Куда шары убрал. — Серый увидел, что Зейдлиц часть шаров из пирамиды расставил у луз. — Положь где росло!

После минутной паузы, барон сообразил, что от него требуют.

— Ваше императорское велитчество желает честную игру? Не как обычно?

— Я так тебя сделаю! — Во время разминки попаданец оценил игру своего противника и теперь не сомневался в победе.

— Ваш первый удар, государь! — иронично улыбаясь, сказал немец.

Пётр посмотрел на стол, заметил улыбку противника и, разозлившись, лихо разбил! Разбил крайне удачно — пара шаров ушла в цель, а остальные заняли место как раз под удар. Зейдлиц удивлённо покачал головой. Дальше мальчишка осторожненько пропихнул стоявшие подставы и надолго задумался над следующим ударом.

Тем временем принесли мел. "Кстати!" — Серый протёр наконечник, помазал между пальцами руки. — "Что ж за неимением гербовой," — проговорил тихо император, приноравливаясь — "будем иметь горничную!" Удар! И биток свояком ушёл в ближнюю лузу. Шар, подвергшийся его воздействию, столкнулся со своим собратом, направив того в середину, и сам излётом попал в свободные ворота. Учитель не удержался, захлопал в ладоши:

— Изрядно, изрядно, ваше величество! Вы невероятно удачливы и фортуна к вам благоволит.

— Дык! Мастерство не пропьёшь! А что до фортуны, то девка сия ко мне боится задом поворотиться! Враз нагну и спроворю! — и тут ещё добавил пару фраз по-татарски, сам не понял откуда они вылезли, но осознал, что были отнюдь не комплиментом.

Глаза у барона стали размера на три больше обычного. Такие выражения и у мальчишки! А вот стоявший на карауле у входа солдат, краем глаза наблюдавший игру, с трудом удерживал смех. Тем временем царь закатил ещё подставившихся зайцев и, сказав: "Партия!", подошёл к двери. Барон, кряхтя, влез на стол и тоненько прокукарекал. Император, не оборачиваясь, медленно подошёл к караульному.

— Чего ржём, служивый? Скоморохов-шутов увидал?

Солдат испуганно замер.

— Не молчи! Тебе тут цельный ампиратор велит отвечать! Ну!

Наконец тот решился:

— Никак нет! — и опять застыл.

— Чего нет?

— Нет шутов! Не смел увидеть. Токмо вы, ваше величество, весьма ловко в билиарту яво высокаблагародие...

— Ловко? А ты что, понимаешь? Кто таков?

— Ингерманладского полка капрал Семён Картавин! — рявкнул гвардеец и уже потише: — А игру сию мы у барина моего играть обучены, ваше величество. Зело ему скучно одному было в имении.

— Обучен, говоришь. Ну-ка Сеня, дай-ка свою фузею барону, да бери кий у него. Резанёмся!

Не обращая внимания на возмущённую физиономию своего учителя, император, произвёл замену. Кивок, и слуги подготовили новую партию. Серый уступил право первого удара капралу. Тот не стал стесняться и живо провёл пару ударов. Императору пришлось немного напрячься, дабы не проиграть. Тихонько стало ныть правое плечо — силёнки мальчишки не подходили к проснувшимся навыкам. Но, всё же удача в тот день была на стороне попаданца.

— Вот так! — Подвёл итог пяти играм Пётр, меняя богатый парик барона на простые букли солдата. — Теперь ты Сеня будешь моим напарником в игре, а ты, барон, займи его место!

Немец хлопал глазами и беззвучно открывал рот не смея спросить, ужели его взаправду в солдаты перевели.

* * *

После бильярда вновь разыгрался аппетит и Сергей поторопился провентилировать вопрос, когда собираются кормить самодержца. Оказалось, что все давно ждали только его прихода. Однако поесть сразу не удалось. Поехали в Петропавловку, где Феофан Прокопович отслужил благодарственный молебен по случаю счастливого выздоровления государя. Только когда уже вконец оголодавший царственный отрок потерял всякое терпение и стал совсем неприлично ерзать на своем месте, Петра наконец переправили через реку обратно во дворец.

Домашние во главе со Светлейшим толпились в большой зале у входа в трапезную. Лакеи вяло разносили лёгкое вино. Народу же во дворце по сравнению с утром значительно прибавилось. Появились какие-то разодетые вельможи. Видно известие о выздоровлении основательно растормошило светское болото петровского "парадиза". Памятью тела-донора определил: так весь Верховный совет пожаловал, генералы-адмиралы, главы коллегий и послы иностранные с ними! "А это кто такая душка рядом с сестрицей? Ба, да это же тётка родная, Елизавета свет Петровна! Ниху...чего себе ягодка! Ни разу не похоже на ту актрису. Какие милые ямочки, а какое декольте! Ну, можно было и пониже, государю, поклониться-то! Небось, не выскочат дыньки-то!" Он постарался получезарнее улыбнуться девушкам. Дальше, не обращая внимания на подскочившего к нему лейб-медика, малолетний государь гордо прошествовал к хозяину.

— Александр Данилыч, ты уж на будущее, будь любезен, заранее перемену планов оговаривай! — развернулся и направился к столам.

Обед прошёл в тёплой, почти дружеской обстановке. Еда была не без заграничного изыска, но по-русски сытная. Серый за обедом вполне освоился питаться при помощи двух слуг. А главное — никто не спрашивал его о здоровье. Говорили о погоде, о строительстве города и немного о политике. Швед опять поднимал голову, английская эскадра всё ещё крейсировала в виду Ревеля, и надо бы флоту выйти в море, показать флаг, да идти некому из двадцати кораблей линии от силы восемь способны выбраться с рейда. Татары де на юге пошаливают — небольшими шайками нападают на поселения и воровским изгоном полон хватают, да в Крым бегут, пока драгуны князя Голицына их не догнали. Башкирцы также до конца замириться не могут и частенько нападают на русские городки. С Урала Генедин прислал караван доброго железа с нового завода в Катеринбурге. Сообщал, что решил ставить там и медный завод с монетным двором. Руда медная там богата и хороша составом. Потом заговорили о римском Императоре, гадая, что пришлёт тот на помолвку царственному племяннику.

Не сразу, но до попаданца таки дошло, что все разговоры умело направляются хозяином да Остерманом. Попытки Елизаветы завести речь о Петергофе, в коий до обморока и болезни монарха планировали ехать сразу по окончании помолвки, потухли едва начавшись. Императора исподволь знакомили с политической и хозяйственной жизнью страны. Поняв это, Пётр стал нарочно общаться только с сестрой и сидящей за ней тёткой. А когда подали десерт: кисели да ягодные муссы, император посчитал нужным обратить своё внимание и на невесту.

— Чего, Машуль, не весела? Сидишь куклой. Али не нравится батюшкины приготовления к нашей свадьбе?

Мария взглянула на него мельком и быстро опустила голову, но и этого было достаточно для Серого, чтобы заметить презрительную иронию в её глазах.

— Так ежели скучно тебе, ты бы упросила Александр Данилыча позволить моей родной бабушке приехать. Уж она смогла бы поведать тебе о судьбе, что тебе батюшка готовит.

И таким холодом повеяло от этих слов, что все разговоры мгновенно стихли. Придворные и иностранные послы вытянули шеи, внимая разгоравшемуся скандалу. Мать невесты испуганно прикрыла рот рукой, а сама Маша только сильнее опустила голову, не смея взглянуть на сурового жениха. Один только Меншиков попытался что-то возразить.

— Помолчи, Данилыч, — оборвал его император. — Ужель ты думаешь, что осчастливил свою дочь. Вот что, где сейчас бабушка моя, царица Евдокия, проживает? В каком монастыре? Шлиссенбург?! Так ты, что в крепость её, под замок? Уморить хочешь! Нет? Велел ни в каких просьбах царице не отказывать и величать её со всем вежеством, а коли захочет, то она вольна и в Москву ехать? Молодца, фишку рубишь. Так вот, вели-ка пригласить её со всем почётом к нам, ибо желаю я её благословление на женитьбу получить, да чтоб она с женой наречённой моей поговорила! Молчи! Не перечь! Сделаешь? Вот и лады! Вот таким я люблю тебя, Данилыч.

Шок! Ни звука. Все, включая лакеев и музыкантов, застыли, переваривая изменения в отношении царствующего юноши и полудержавного властелина, первейшего вельможи российского, чьего слова ждали и чьего гнева боялись пуще царственной опалы. Каждый из присутствующих пытался представить какими выгодами или бедами для него может это обернуться. Светлейший сидел, наливаясь краской гнева, но с видимым всем усилием заставил себя произнести:

— Как повелишь, великий государь, так и исполним. Сегодня же пошлём гонца в Шлиссенбург с повелением выезжать старице Елене. Почту я за честь великую принимать в своём доме государыню.

Лёгкий шелест пронёсся по залу. "Ну вот, все выдохнули! Теперь можно и поспать, после сытного обеда. Потом успеем покататься". Серого ощутимо потянуло в сон. Долгая служба, путешествие через Неву, неожиданная схватка и отступление, по всему видно, временное, опытного интригана Светлейшего, утомили попаданца. Запас прочности к впечатлениям истаял, и он захотел побыть в одиночестве. Император поднялся и сквозь зубы попрощался с гостями, сообщив всем, что хочет отдохнуть перед прогулкой. В сопровождении сына светлейшего и эскорта гвардейцев Пётр проследовал на свою половину дома.

За ушедшим монархом из трапезной начали расходиться и гости. Лёгкое нарушение этикета не стало препятствием ни для одного из них. Скоро в зале кроме слуг остался один Меншиков. Он хмурился, тёр лоб, пытался раскурить принесённую ему трубку, но так и не смог сосредоточится и выработать план дальнейших действий. Перемены в мальчишке были столь явны и столь пугающие, что князь обоих империй засомневался, правильно ли он поступил, встав на этот путь. Может, стоило протащить на престол Анну или Елизавету? Нет, второй раз такой финт как с Катькой ему бы сделать не дали. Та хоть венчанной императрицей ещё при муже стала, а внук природный слишком мал был. Сейчас же обойти его означало крах и смуту не меньшую, чем при воцарении Петра Великого. Тогда Софья, как ни крепка была, но не смогла уговорить во всем верных ей стрельцов венчаться самой на царство. Сейчас же, помня, чьи были дочери, и чей внук ими обойдён, Русь бы просто сама отторгла от себя чуждый ей Петербург с царствующими там узурпаторами. На армию надежды мало, слишком сильны там и Долгорукие, и Голицыны. Хоть не любят их простые дворяне, но за природного царя поднимутся. И разрушится всё дело Петра, всё чего он добился, пропадёт, расползётся по алчным соседям, а Московия так и замрёт в своей дремучести, отгородившись от Европы непроходимыми валдайскими лесами, студёными северными морями и диким полем. Ради этого, ради спасения дела всей своей жизни пожертвовал дочкой и вверил свою судьбу в руки ребёнка реальный властелин России. Значит надо делать вид, что всё в порядке и продолжать идти к цели. Только так, только так он добьётся своего. А там глядишь, понесёт Машка от царя — росточком-то дал бог в дедушку, стало быть, и к делу амурному, как и тот, способен мальчишка будет. Коли внук родится, то и не нужен уже будет Меншикову его отец на царстве, и заживёт тогда страна при императрице Марии Александровне, послушной дщери отца своего.

Закончив свой аутотренинг на такой сладкой мечте, светлейший князь поднялся и пошёл готовить царскую прогулку. Первым делом он, однако, разогнал всех пришлых по своим домам. Только цесаревну Елизавету не нашёл князь, ибо была она тогда в покоях императора.

* * *

Лиза тоже не сразу решилась последовать за племянником, хотя жуть как хотелось поговорить с новым Петром. Как ловко он поставил на место пса-цербера! Хоть и не было у цесаревны причин любить старицу Елену, первую жену отца, но она вполне понимала, что это будет значимая карта при новом раскладе. Царице Евдокии благоволить пирожнику было не за что, а поправить свои дела пусть не при сыне, но при внуке непременно захочется. Вот и отвадит она императора от нелюбимой невесты, а тут и Лиза его к себе приберёт. Мальчишке ласки материнской не достало, а добрая да красивая тётушка сможет держать этого щеночка на короткой цепи. Машка — дура, нет бы, не кочевряжиться, да приласкать сиротку, пустить погреться к себе, а она царицу корчит! Государыней её зови, тьфу! Елизавета в мыслях плюнула. А что он малый пока может? Разе только титьку послюнявить, как котёнок слепой потыкаться. Уж не убудет от невесты. Да и от тётки тоже. Думала она так, пока медленно шла в покои к племяннику. По пути задержалась у окна, смотрела на Неву, на проплывающие облака. Наконец добралась до спальни государя. Постояла у двери, не решаясь войти. Гвардейцы замерли, стараясь не замечать цесаревны. Она полагала, что великая княжна Наташка у брата, но ни одного звука не раздавалось из комнаты. Камергер царя — младший цербер — тоже пропал. Видно побежал к батюшке своему жаловаться. "А что император, неужели и в правду спит? Так не похоже на него!" Цесаревна тихо потянула массивную дверь и, стараясь не шуршать платьем, проскользнула в спальню.

Император лежал ничком на кровати в одной рубашке и панталонах, и казалось, спал. Глубокое и ровное дыхание легко было различимо. И ни слуг, ни лакеев, ни придворных рядом. "Бедный мальчик! Совсем одинок, даже став императором лежит, уткнувшись лицом в подушку покинутый всеми!" Лиза неслышно подошла к широкой кровати. Посмотрела на русый затылок племянника — так захотелось погладить его. Плечи, еще ребенка, но уже с легким намеком на мужественность. Сам длинный в деда, почти с неё росточком будет. И не скажешь, что осенью ему лишь двенадцать исполнится. Рукав камзола у Петра задрался, обнажив нежное, почти женское предплечье. Да и попка племянника не казалась поджарой. Вся фигура была настолько женственна, что со спины разве что по коротким волосам его можно было отличить императора от своей сестры. Цесаревна нежно улыбнулась, вспомнив, каким он мягким кутёнком залезал к ней погреться долгими зимними ночами. Подобрав парчовый подол, она аккуратно, стараясь не скрипеть фижмами, пристроилась рядом. Робко, чуть касаясь, провела рукой по голове мальчика.

Всё-таки обманули воспоминания Елизавету Петровну! Всего-то было ей восемнадцать лет, и не знала она ещё, как быстро вырастают мальчики в таком возрасте. Иногда одной ночи, одного сна, даже больше — одного взгляда на женщину достаточно! Поэтому девушка даже испугаться не успела, как быстро Пётр перевернулся, пристально взглянул на неё и притянул к себе, целуя. Ах! И уже перелетела Лиза как пушинка через племянника. А он так и не разжал объятья, навалившись и больно целуя тётку в губы.

* * *

Император до своих покоев добежал почти бегом. Причина этого была абсолютно прозаична — съел чего-то непривычного и на полпути в покои желудок взбунтовался. Сон мигом слетел с него. Серый пытался памятью донора определить, куда обычно справлял тот большую нужду в своём доме. На счастье комнатный слуга догадался о торопливости походки государя и пригласил того в небольшой закуток со специальным креслицем. В самый ответственный момент совершенно некстати показался Алексашка-младший.

— Ах, ваше величество, я было потерял Вас...

— Брысь! Вот козёл, куда полез!

Тот исчез быстрее ветра, и император остался один в позе орла размышлять над необходимостью первейшего установления во дворце ватер-клозета. "Н-да... а бумажки-то и нет!"

К счастью, сервис, который полагался больному никуда и не исчез, хотя жутко смутил императора. Специальный старикан провёл полную санитарную обработку и с поклоном забрал горшок. В спальне уже ждал Алексашка с рукомойником и какой-то пахучей настойкой. Тут же тёрся Блюментрост. Он взглянул на результат трудов императора и покачал головой, однако что-либо сказать не решился. У сопровождавшего его лакея он взял небольшой кофр и достал склянку с какой-то настойкой. Набухал ту в рюмку и протянул царю.

— Чо за отрава?

— Это настойка, взвар из ягод Lonнcera с дубовой корой — для укрепления животной субстанции и успокоения боли в чреве.

Принюхавшись, Серый опрокинул в себя горькую жидкость. Крякнул и тут же запил какой-то минералкой, услужливо поданной лакеем.

"Эх! Хорошо быть императором!" Подумал про себя в который раз Сергей и вытолкал всех присутствующих из комнаты. Доктор порывался пульс пощупать, но, видя решительность юного самодержца остаться одному, отступился, оставив на столике у кровати серебряный кувшин с марципальной водой.

Когда все ушли, Пётр немного походил по комнате, определяя для себя, хочет ли он всё ещё спать или нет. В конце концов, решил просто поваляться и, сбросив камзол, с разбегу бухнулся на постель лицом вниз. Выпростал голову из мягчайшей подушки и чуть повернул её. В натёртом до блеска серебряном кувшине отражалась входная дверь и немного комнаты. "То же неплохо. Я вижу, кто войдёт, а вот заметить, что не сплю, не сразу будет можно!" Однако постепенно дрёма стала одолевать его. Мысли крутились вокруг образа тётушки. Донор тела был по-мальчишески чисто влюблён в цесаревну. Серый же цинично оценивал то, что удалось разглядеть во время обеда. "Личико совсем юное, кругленькое, ровненькое. Выглядит и моложе, и симпатичнее невесты. Каштановые волосы тонкие, брови подведены очень аккуратно. Пудры совсем немного положила — румянец так и пробивается. А уж ямочки на щёчках! Так заманчиво выглядят. Шея длинная, кожа белая без всяких родинок. Чуть заметный намёк на второй подбородок. Хм, пока он вида не портит, а вот с возрастом способен её вместе с носиком-курносиком в хрюшку превратить легко. Плечики покаты, в меру полненькие ручки. Грудь размера третьего как минимум! Для её возраста вполне развита. Росточка она чуть выше моего теперешнего, а вот фигурку в этих корсетах и пышных юбках заценить трудненько". В памяти смутно всплыл вид Лизы в ночной сорочке. Очень заманчивый вид, ребёнок не оценил, а вот опытный ходок Сергей слюну пустил моментально.

В этот момент неслышно распахнулась дверь. Лёгкий шорох заставил императора приоткрыть один глаз. Выпуклый бок кувшина отразил, как в комнату проникла какая-то женщина, или девушка. Он ещё размышлял кто это сестра или тётка, а может невеста, когда незнакомка подошла и тихо присела рядом. Лёгкое касание и аромат духов Елизаветы заставили его резко перевернуться. Лицо девушки было задумчиво. Она очаровательно прикусила нижнюю губу. Решение было моментальным — Пётр поднялся и обнял тётку. Впился губами в сладкие уста. Потянул на себя и, поднатужившись, перекинул на кровать. Сжал в объятиях и попытался пустить в ход язык, но девушка не поддалась, хотя и не оттолкнула. Сознание у Серёги слегка двоилось. Наслаждаясь молодым телом в своих руках, он нехотя отмечал некоторую зажатость партнёрши, недостаток физической силы тела донора и полное отсутствие ожидаемой реакции. Последнее было самым обидным — и намёка на физическое влечение не было! Даже когда он охамел и попытался, как-то раздвинуть фижмы да залезть цесаревне под юбку. Однако не тут-то было — женское платье этого века защищала честь владелицы от внезапных атак посильнее рыцарских доспехов.

Мальчик с сожалением отпустил свою игрушку. Отстранился и посмотрел на девушку. Та продолжала лежать, зажмурившись и замерев в ожидание дальнейших действий. "Нет, видно мал я ещё телом! Надо подрасти. И подкачаться" — он презрительно посмотрел на свою гладенькую кожу: "Белоручка!" Император одёрнул задранный им подол платья тётки. Мелькнувшая за решёткой из прутьев круглая коленка только усилила раздражение. Чертыхнулся: "Слава богу, в прошлой жизни не дожил до состояния нестояния". Цесаревна очнулась, чуть-чуть приподнялась:

— Ох, что ж ты делаешь, Петруша?

Ничего на это не сказал, только помог встать с кровати. Сергей попытался сделать вид, что ничего не было:

— Поедешь ли ты, Елизавета Петровна, с нами кататься?

— Поеду, коли приглашаешь меня, — и Лиза мило улыбнулась. — А куда ж поедем?

— Я думаю в летний сад, но сначала посмотрю, что изменилось в городе, пока я болел.

— Так что могло измениться, Петруша? Всё так же скучно и грязно...

— Ну, вот и посмотрю на это.

— А этот зверь-цербер, будет ли с тобой? — Он кивнул. — И невесту свою возьмёшь?

— Куда ж без них? Да и сам я просил князя о прогулке.

[]

2

Хороша была карета у светлейшего князя обоих империй. Большая, богато украшенная, на мягких немецких пружинах и ремнях. Пуховые подушки внутри разложены на обитых бархатом диванах. Стёкла светлые, а по раме и по дверям золочёные узоры бегут. Тянет её аж восьмёрка цугом. И на передней паре сидит форейтор в ливрее ценой в полугодовое жалование армейского полковника. Рядом с кучером примостился чёрный как ночь арап в белом с золотом камзоле. На запятках кареты два здоровенных детины готовы в любой момент соскочить и помочь пассажирам покинуть экипаж.

А кони, какие чудо-кони! Из табуна, что подарил Меншикову покойный Борис Петрович Шереметев. Все как на подбор рослые, широкогрудые, с завитыми по последнему парижскому шику гривами! И не катится карета по мостовым Санкт-Петербурга, а летит. Впереди неё конные гвардейцы гонят прочь с дороги простой люд, гиком и свистом сталкивают к обочине повозки вельмож. Позади несётся золочёная царская карета, где едут сестра императора и его тётка, да младшие дети Меншиковых. Уже за ними пылит вооружённый эскорт в полуроту конных ингерманландцев. Дивись народ на выезд благодетеля отечества и первейшего российского вельможи! Самого императора катает светлейший князь по петербургским улицам.

А внутри кареты из-за парчовой шторы взирает на столицу молодой государь. Жадным взором он пытается разглядеть, как живёт народ, как растёт град, устроенный великим дедом на топких берегах Невы. Но что же можно увидеть на такой бешённой скорости? Оказывается много, очень много, особенно если привык к совсем другому темпу передвижения. Попаданцу кажется, что не летит карета, а гремит. Гремит по брусчатке, что проложили от дворца Меншикова до возводимого здания Двенадцати коллегий. Громыхает колёсами по деревянному настилу наплавного моста через Неву. Хлюпает грязью у здания Адмиралтейства. И раскачивается так, что желудок взлетает к горлу, а душа невольно прячется в пятках.

— Данилыч! Осади кучера! Дурно мне опосля болезни!

Тот торопливо выполняет просьбу отрока. И есть от чего торопиться. Пётр будто осознал себя наследником первого императора, и проснулась в нём родовая повелительность и требовательность. Если ранее он старательно следовал советам светлейшего князя, то теперь царствующий отрок стал сам определять свои желания. И совсем не стремился их менять под давлением Данилыча. Совсем не похож Пётр на своего отца! Так дальше пойдёт, и, глядишь до дубинки дедовской недалеко. Меншиков невольно поёжился, вспоминая, как поколачивал его покойный государь.

— Чего, Данилыч, жмёшься? — звонкий мальчишеский голос был насмешлив. — Али попомнилось, как учил тебя тростью мой дед? Ага, вижу, угадал! Не боись, у меня удар пока не так силён, не покалечу. Вели, кстати, мне её доставить завтра же. Пусть в кабинете стоит.

Император решил продолжить легкий троллинг Меншикова в другом ключе и повернулся к сидящей с ним рядом невесте.

— Маша, ты чего задумалась? Неужели испугалась того, что я за обедом сказал?

— Ваше императорское величество, государь, такими словами шутить над невестой грешно.

— А я и не шутил! Всё так и есть. Раз обвенчают нас против воли, как деда моего на бабке, тот и её судьбу тебе надобно рассматривать как весьма возможную! Тебе бы, Данилыч, надобно обсказать дочери, что с нелюбимыми государынями бывает.

Светлейший князь на этих словах почернел. Его глаза злобно сверкнули. "Ага, пробрало, Алексашка! Толи ещё будет!"

— Но не бойся Маша, навязываться тебе не стану. Я вот не верю, что как жених тебе приглянулся.

— Пётр Алексеевич... — попытался что-то сказать Меншиков.

— Не перебивай, Светлейший! — рявкнул Серый. — Маша, по закону ещё дедом писаному нельзя молодых насильно венчать и до совершеннолетия о женитьбе помимо их воли родителям сговариваться. Так что, ты совершенно свободна, сказать при венчании "нет". А ежели не скажешь, то я скажу.

— Ваше величество, Пётр Алексеевич, обручение было совершено по воле покойной императрицы.

— Ну да, конечно! А чего она мне свою волю сама не сказала? Неужели столь плоха была? А писал тестамент кто? Может бабушка и в глаза его не видывала?

— Видывала! Говорила мне сама матушка Екатерина Алексеевна о сём! Истинный крест, государь! — с жаром заговорил Меншиков. — Ты верь мне, Петруша, ради тебя стараюсь. Не сохрани я сего тестамента, ей бог, крикнули бы императрицей цесаревну голштинскую и не видать тебе наследного трона, государь.

— Не об этом речь, Светлейший. Заботу твою о праве моём на престол дедов я ценю. Но почто было дочку неволить за отрока неразумного выходить!

— Не за отрока она идёт, а за государя всероссийского. А что до разума твоего, сия беседа явила его изрядно. Чему я рад немало, великий государь! В том ни единой минуты не сомневался, что кровь петрова даст знать и наставит тебя на путь истинный!

Сергей внутренне улыбнулся. Беседа шла вполне по плану. Меншиков как ранее давить не пробовал, только пытался отразить нападки императора. Он оказался совершенно не готовым к открывшейся ему истине, что во внука посетил дух Петра Великого. Кубов сразу, как только они сели в карету и затворились от внешнего мира и огорошил князя этим известием. С точки зрения текущего века, да благодаря зарождающейся моде на оккультизм, до кучи проканало и обещание видений грядущего. Других правдоподобных объяснений произошедших изменений у попаданца не было. Но постепенно присутствующие в карете смирились с этим и стали воспринимать это как лучшую причину перемен в молодом императоре.

Меж тем карета через небольшой мост над каналом въехала под арку Адмиралтейства. Само здание лишь внешне напоминало привычный для Серёги вид. Деревянное оно поражало своей обыденностью, рабочим затрапезным видом. Только традиционный кораблик-флюгер уже был на месте и сверкал золотом над молодой столицей. За зданием, во дворе виднелись мачты строящихся и уже спущенных на воду судов. Император пожелал осмотреть готовившийся к спуску стопушечный корабль "Пётр Первый". Подростку напомнили, что его проектировал сам великий император.

К ним с поклоном подошли адмиралтейские чины. Однако коротких слов от царя удостоился только старый мастер Федосей Скляев:

— Когда ж спуск будет? Почто только в июле. До именин моего деда успеть можем? Нет, ну да ладно. Торопить не буду. Утеснений от адмиралтейских чинов нет?

Федосей злобно глянул на своего главного соперника Ричарда Броуна, но жаловаться не решился.

— Да и на спуск пригласить не забудь! — неожиданно для всех сказал император. Сказал и понял, что опять спалился — как могли не пригласить императора на спуск самого большого линкора русского флота.

Обстановку немного разрядил вылезший из-за спин молодой вельможа:

— Ваше императорское величество, прошу нижайше удоволить просьбу ваших холопей и принять название сему чудному кораблю как "Пётр первый и второй" дабы отметить ваше благословенное царство.

Ещё не успел Меншиков отреагировать на этот пассаж, как император рассмеялся и сказал:

— Ай, молодца, спинной прогиб твой холоп мной отмечен. Данилыч распорядись выплатить ему награду медной монетой, сколь унесёт на себе сам без слуг и возков. Только называть так сей знатный корабль я не позволяю. Не добро то, что живым человеком корабль именовать. А ежели потопнет он, то чего скажут? Что императоры Пётр первый и второй потопли? А не на здоровье ли моё ты замышляешь? Надобно тебя спытать о том, наперёд выдачи награды.

Заулыбавшийся вначале ответа самодержца выскочка мигом сбледнул с лица и постарался затеряться в толпе. Но Меншиков уже успел дать распоряжение и два дюжих гвардейца подхватили под руки полуживую от страха тушку.

— Так вот, господа корабельщики, впредь именами живых людей корабли не называть! А коли каки и названы — то имя сменить! Светлейший князь, проследи, чтоб сия моя просьба в Верховном совете скоро исполнена была, соответственно его регламента.

Данилыч кивнул, подтверждая, и пригласил императора осмотреть сам корабль.

Не обращая внимания на суету местного начальства, по шатким сходням Пётр поднялся на палубу в сопровождении светлейшего князя, мастеров адмиралтейства и десятка гвардейцев. Остальным было велено быть на низу.

На корабле приятно пахло струганным деревом. По временному трапу забрались на ют, где с десяток мужиков работало по обустройству бизани. Правили стоячий такелаж, крепили бегучий. Пара плотников трудилось над установкой планшира. Все работники быстро прекратили свои занятия и дружно попадали на колени. Данилыч не выдержал, прикрикнул на них, что нарушают приказ кланяться государю только поясным поклоном. Скляев вовремя подсуетился и велел работникам ступать с кормы вниз.

Подойдя к самому борту, Пётр стал смотреть через реку на Петропавловку. Крепость порадовала попаданца узнаваемым силуэтом, лишь знаменитый шпиль собора стоял в лесах. За ней виднелись дома петербургской стороны. Лёгкое покашливание и Пётр заметил подзорную трубу услужливо протягиваемую ему Данилычем. С ней стало возможным рассмотреть у крепости даже жерла пушек и скучающие лица часовых. Император перевёл взор на борт причалившего недалеко от зимнего дворца голландца. Сидящий на палубе в кресле иноземный капитан тоже смотрел в трубу. И смотрел он прямо на императора. Догадавшись, что замечен, иностранец вскочил, помахал шляпой и что-то сказал стоящему рядом с ним человеку. Скоро раздался звук выстрела, и с кормы торгового галеона показалось белое облако порохового дыма. Особого впечатления это на Сергея не произвело и он, не сделав ответного приветствия, перешёл на западный борт. Смотреть на набережную Васильевского острова, где доминировал дворец светлейшего, совсем не хотелось. Скользнув взглядом по серым корпусам Двенадцати коллегий, он попытался увидеть закатную часть Петербурга. Там среди топких берегов Новой Голландии стояли адмиралтейские склады. Большие навесы скрывали заготовленную для кораблей древесину. У берега были устроены причалы, где на низких баржах суетился народ. Дальше удалось рассмотреть только край топкого болотистого берега, заросшего камышами. Молодой государь опустил трубу и глянул вниз.

Сестра с тёткой и невестой остались стоять на берегу. Заметив их, Петру вдруг захотелось крикнуть им, или бросить чего-нибудь, или как иначе привлечь внимание. Уже было вертел в руках обрезок доски, думая как бы шлёпнуть его рядом, да девушек не задеть. Но к счастью бросать не понадобилось. Елизавета подняла голову, увила смотрящего на них императора и помахала ему рукой. Наташа и Мария повторили её жест. Потом все присели в реверансе. И уж после этого Лиза решилась позвать его спускаться. Но у Серого были другие планы. Надо было поговорить со светлейшим наедине, без дочки. Он итак уже пожалел, что позволил ей ехать в одной карете с собой. Спустились на главную палубу, которая ещё не была прибрана. Там и тут валялись концы канатов, кучи стружки, какие-то обрезки досок и прочий строительный мусор. Лишь вход в каюты был более-менее отделан — двери уже навешаны и даже бронзовые ручки приделаны к ним. Император сделал знак Меншикову следовать за ним.

Там в капитанской каюте, оставшись наедине, они и продолжили разговор. Кубов и не думал сбавлять накал, решив в первый же сознательный день в чужом теле поставить все тильды над "й" во взаимоотношениях с Меншиковым. Серёга сообразил, что вернее для него придворного не найти. Создавать своё потешное войско было некогда, а среди существующих вельмож поддержку реальную может оказать только светлейший. Остальные не имели такого веса или опыта. Хитрюга Остерман пока не опасен — совсем чужой он немец и друзей ни при дворе, ни среди гвардии нет. Значит, он будет искать поддержки у других вельмож. Знать же родовая больше о своих привелеях печётся. Им бы наград, да ничего не делать. Привыкли при бабке к покою и лени. Дай волю — перегрызутся. Их как-то сплачивает только ненависть к Данилычу и надежда завоевать симпатию мальчишки-самодержца. Всё это означало необходимость создания "системы сдержек и противовесов". И первый шаг к этому надо делать сейчас.

Пётр обернулся к Александру Даниловичу:

— Так что, светлейший князь, доволен ли ты моим преображением?

Меншиков нехотя согласился.

— Может, стоит признать тогда меня совершенным летами? Зачем столь твердо следовать завещанию?

Князь отвечать не спешил. Внимательно глядя на подростка, он пытался понять, как тот умудряется смотреть на него свысока, не доставая ему макушкой и до плеча.

— Ну что скажешь? Боишься сорвать женитьбу на Марии? Говори открыто!

— Не след, ваше величество, отступать от воли почившей Екатерины Алексеевны и слова своего. Вы сами при восшествии на стол дедов клялись то исполнить. Умалит отказ императора государство российское пред всеми европейскими дворами.

— А как же быть с разрушением закона дедом установленным, коий я поминал в карете. Ежели при венчании найдётся кто сказать против?

— Не посмеют они — внезапно Меншиков возвысил голос — вот где они у меня все! — и поднял кулак. — ВОТ!

Пётр неожиданно для себя отшатнулся. И эта секундная слабость заставила потерять хладнокровие:

— А коли я скажу? Тогда, что делать будешь, князь? — зло бросил он в лицо собеседнику.

— Что ж по тестаменту порядок дальнейшего наследия вполне установлен и явно отписан. — и добавил совсем тихо — всякое может случиться, государь. И с тобой, и с великой княжной Натальей.

Кубов посмотрел на посеревшее лицо князя и понял, как глубоко засело в том честолюбие, если уж решил в лицо императору угрожать. Сначала Пётр испугался, потом взъярился — хотел закричать, ударить — но сумел как-то сладить с эмоциями. "Чего это я действительно? Всего два года! Два года! Зачем лезть, если всё само собой разрулится?" Чтобы окончательно успокоиться отошёл к большому окну. Глянул на плескавшуюся внизу речную волну и почти ровным голосом спросил:

— А что, князь ты мой светлейший, мнишь, и мальчики кровавые являться не будут?

— К-какие мальчики? — не понял Меншиков.

— Так Годунову до самой смерти являлся убиенный Дмитрий. Там, — он поднял взор к потолку — всё знают!

Тишина воцарилась на долгое время. Пётр не отводил взгляда — смотрел прямо в лицо полудержавному властелину. В конце концов, князь не выдержал, склонил голову и пробубнил:

— Кто же ты, Пётр Алексеевич?

Кубу внезапно пришла в голову озорная мысль. Он сделал глаза побезумнее и почти крикнул:

— А ты до сих пор не догадался, Алексашка!?

Тот, встретившись глазами с императором, отшатнулся в страхе.

— Друг мой сердешный, раб льстивый, вор лукавый! Али забыл дубинку мою? Мало, мало я тебя охаживал, Алексашка! Царством моим прельстился? В родичи набиваешься? — Тут под руку Петру попалась валявшаяся на подоконнике рейка. Он схватил её и со всей силы опустил на голову Меншикова. — Вот тебе! Вот! Раб! Смерд! На кровь мою замышляешь! Убью!

Светлейший князь в священном испуге попятился от ударов, но импровизированная дубинка догнала его и раз за разом опускалась на склонённую спину Алексашки. Хруст! И непрочная рейка переломилась. Тут Александр Данилович, кинулся в ноги попаданцу и стал целовать сапоги.

— Прости! Прости! Пётр Алексеевич! Прости, мин херц! Бес попутал! Не ради себя, ради дела твоего! — плача, он продолжал лобызать обувь императора. — Прости, мин херц!

Попаданец, видя это, на секунду опешил и наваждение, когда он и впрямь почувствовал себя Великим Преобразователем, отступило. Однако силы воли хватило, чтобы заставить себя доиграть пьесу.

— Довольно, ну, довольно! Александр! Вставай, да более так не перечь царю. Дай обниму я тебя, друг мой.

Когда понукаемый придворными гвардейский капитан Никита Сергеев сын Хрущёв решился потревожить императора, он увидел странную картину. Старик, согнувшись, положил голову на плечо подростку и плакал. А император гладил его седую голову и тихо приговаривал:

— Ништо, ништо, Алексашка, здесь я, здесь... А смерть... нет её, светлейший мой князь... есть только новое рождение...

Хрущёв, встретившись взглядом с царём, невольно отшатнулся и как ошпаренный выскочил на палубу. Там поднявшиеся на борт Наталья и Елизавета попытались его расспросить, что он видел и самим пройти к Петру. Но ни то, ни другое им не удалось. Гвардеец стоял стеной и не пропускал девушек в каюту. И молчал, безумно тараща глаза.

Император и светлейший князь через некоторое время вышли сами. Меншиков как будто стал пониже ростом и с необычайной почтительностью поддерживал сюзерена под локоть. Пётр напротив, шёл расправив плечи, почти не смотря под ноги и не обращая внимания на светлейшего. Только один раз он остановился, посмотрел в глаза капитану.

— Кто таков?

— Н-никитка Х-хрущев, м-московского с-списка д-дворянин... — Отвечал тот, заикаясь от страха.

— Александр Данилыч, — оборачиваясь сказал царь — сей офицер приказ прямой нарушил... видел запретное... — и крутнул рукой вокруг своей шеи.

Его жест понял не только светлейший князь, но сам свежеприговорённый капитан. Никитка рухнул на колени. Попытался схватить Петра за ботфорт, поцеловать.

— Царь-батюшка, прости, не губи! — запричитал обречённый, но сильные руки солдат уже вырывали у него шпагу и тащили прямо к борту. Там под руководством Меншикова они соорудили из лежащего каната петлю и, привязав один конец, перекинули несчастного Никиту через фальшборт. Короткий крик оборвался вместе с хрустом — верёвка была почти в две сажени и шея казнённого, не выдержав рывка, переломилась. На прибрежную гальку, почти к ногам стоявшей недалеко царской невесты, упал дорогой сафьяновый сапог — последняя обновка полкового щёголя.

Быстрота и решительность казни сильно поразила всех окружавших и вертящийся на языке у Лизы вопрос, так и остался невысказанным. В молчании спустились на двор адмиралтейства. Император посмотрел на качающееся тело казнённого и спокойно так сказал:

— Номер раз, из твоего списка, Дюша. А Гудэрианов ми из нэметчины, при случае, лэгко випишем.

* * *

Всё так же в тишине добрались до сада Летнего дворца, где квартировала Елизавета, и куда из Аннехофа приехала её старшая сестра с мужем. Анна Петровна в сопровождении Карла-Фридриха герцога Голштин-Готторпского в это время прогуливалась вдоль ближней аллеи. Недалече за ней следовала пара фрейлин. Анне Петровне особенно тяжко было посещать дворец ненавистного Меншикова, видеть его торжество, его снисходительное пренебрежение ко всем, включая императора. Да и не приглашал их туда Светлейший, а приехать самим как Лиза для владетельных европейских монархов было невместно. Вот и приходилось подгадывать места прогулок императора, дабы иметь возможность напомнить о себе. Увидев кортеж, голштинское семейство развернулось к выходящему из кареты самодержцу и попыталось изобразить приветствие. У Анны реверанс как всегда не получился, а вот Карл запрыгал, засучил ножками и, сорвав шляпу, старательно вымел её перьями песок перед собой.

Куб вполне уже отошёл от событий на верфи. Совесть по поводу казни почти невиновного человека его не мучила. После знакомства с высшими и вселении в другое тело Серый не считал смерть трагедией. А уж чужую смерть и подавно. Поклонившись и справившись о здоровье тетки, её мужа и его кузена — жениха Лизы, царь захотел посмотреть на обустройство набережной позади дворца. Не став ждать, он пошёл через сад прямо к Неве. В саду оказалось довольно много гуляющего люду. Практически весь двор поспешил к месту прогулки императора, и, идя по алее, Петру то и дело приходилось отвечать на приветствия. У одной из статуй император заметил улыбающегося ему юношу. Одет он был даже по меркам двора богато. Сплошь в лиловый бархат и белоснежный шелк. Бриллианты сверкали по всему телу — от заколки на шляпе, до пряжек на узких туфлях. Подсознание радостно узнало в нём Ивана Долгорукого — товарища по зимним играм. Весной тот пропал куда-то, и вот снова появился такой же щеголеватый и весёлый. Невольно для Сергея ноги сами понесли его навстречу Ивану.

— Ваше величество... — взмахнул навстречу царю шляпой фаворит.

— Ванька-чёрт, куда пропал? Давно тебя не видел! Какой ты, братец, красивый. Разоделся павлином-мавлином.

Серый и сам не узнал свой голос — сколько в нем оказалось неподдельной радости. Меж тем Иван ничем удивления речью государя не выдал, лишь чуть подняв бровь, отвечал:

— А я, Пётр Алексеевич, визитировал у друзей светлейшего князя, по его просьбе, да вот счастливо вызволился и готов ноне послужить твоей радости.

— Это хорошо, пойдём. Будешь опять у меня жить. Александр Данилыч против не будет, верно? — обернулся император к князю. Тот нехотя кивнул.

Под говор Долгорукого, пересказывающего последние сплетни, подошли к строящейся набережной. Петр, раздвинув солдат, подошёл к самой круче и глянул вниз. Там на мелководье артель строителей била сваи, а с десяток человек с баржи, стоявшей на Неве, возили тачками песок пополам с мелкой речной галькой. Царя заметили, и работа встала. Мужики стали подходить ближе и устало кланяться по-уставному, в пояс. Подскочивший немец-приказчик что-то начал лопотать. А мальчишка-государь неожиданно для сопровождающих спустился к реке. За ним по крутому откосу посыпались гвардейцы. Новоназначенный капитаном поручик Змиев старался выслужиться и приказал солдатам растолкать столпившихся на пути царя простолюдинов. Но государь остановил его, сам подошёл к работникам и стал жадно их рассматривать. Мужики были невысокие, но жилистые. Одеты были бедно, но крепко: домотканые рубахи, штаны. На мокрых от невской воды ногах полу-истрёпанные лапти. Угрюмые и усталые лица с вялым интересом смотрели на своего властелина, пытаясь понять какую ещё напасть придумает для них жизнь.

Сергею же было просто интересно поближе рассмотреть людей, чьим монархом он стал по воле "высших". Пытался заглянуть в глаза, понять что думают, но нашёл лишь обречённость и затаённую ненависть. "А что ты ещё думал найти, братан?" — задал он себе вопрос и не смог ответить. Кубов старательно пытался абстрагироваться от аромата, пахнувшего на царя от работников. От них ощутимо несло потом, и каким-то кисловатым чесночно-портяночным духом. Спустившийся следом Иван Долгоруков презрительно сконфузил нос. Стоящие на краю сада "прынцессы" демонстративно обмахивались. Император коротко спросил, хорошо ли питание работников, много ли больных. Но эта показная забота вызвала показной же ответ — при стоящих рядом десятниках и под грозным взглядом светлейшего князя, мужики не решились жаловаться царю. Тот же стал рассматривать убогие орудия их труда. Заинтересовался деревянными лопатами, которыми разгребали сгружаемую землю, потом долго рассматривал полностью деревянную тачку. Однако на большее демократизма у попаданца не хватило. Серый решил, что впечатлений достаточно и пожелал возвратиться во дворец. Елизавета осталась с сестрой в своей резиденции и обратная кавалькада стала на один экипаж короче. Уходя, император чувствовал на себе пристальный взгляд тётки.

Елизавета Петровна после отъезда кортежа ещё долго оставалась непривычно молчаливой. Непонятное, таинственное преобразование племянника ввергло хохотушку-цесаревну в смятение. Она совершенно не узнавала своего Петрушу. Ласковый и нежный мальчишка, всегда боявшийся Меншикова, вдруг превратился в настоящего самодержца. Как грозно и повелительно он говорил с цербером! А с каким небрежением отправил на виселицу несчастного капитана! Сердце замирало, когда цесаревна вспоминала на себе хозяйскую уверенность маленьких рук племянника. И пусть он ростом на полголовы ниже, но как сильно, властно он обнимал её. На минутку она даже пожалела, что они родственники. От этой задумчивости Лиза не сразу поняла, о чём её спрашивает сестра. Анне же с мужем хотелось узнать подробностей о сегодняшнем утре, о новом настроении царя. Известия о некоторых контрах юного монарха со Светлейшим как огонь по тополиному пуху распространились в столице. Разве что совсем недалёкие не находили для себя в этом причины для обсуждений и каких-то новых надежд. Семья голштинских сюзеренов к таким явно не относилась. Карл-Фридрих, обойдённый Меншиковым десять дней назад в звании генералиссимуса, страстно ловил любой намёк на то, что было противно своему обидчику. Он уже почти уверился в большой размолвке и вновь стал строить планы на российский престол. Поэтому как нож в сердце ему и Анне было появление Петра в сопровождении ненавистного князя и своей невесты. Причём император поддерживал первое время Марию под руку, и дочь Петра Великого вынуждена была кланяться дочери пирожника. Елизавета добавила смятения в их мысли, когда рассказала о событиях во время обеда и прогулки, опустив, впрочем, своё "невинное" приключение в спальне монарха. При этом показная предупредительность к желаниям императора, проявленная Данилычем, говорила, что разговор между ним и Петром был не из простых, и мальчишка сумел-таки показать твёрдость.

Однако скоро младшая из сестёр утомилась рассуждениями и отвлеклась на разговор о нарядах, выписанных для себя из Парижа. Французы, как бы извиняясь, за своё предпочтение к дочери Лещинского перед дочерью Великого Петра, слали "откуп" новомодными шелками. Душка-Лизетта всё же была ещё очень юна, чтобы долго думать о политике и "составлять расклады".

* * *

На обратном пути в карете все долго молчали. Попаданец, переполненный впечатлениями, смотрел в окно. Мария уже привыкла отзываться только тогда, когда её прямо спрашивают, тоже не стремилась начинать разговор. Светлейший хмуро поглядывал на императора, погруженный в какие-то свои тяжёлые мысли. Наташа, севшая на место Марии, утомлённо откинулась на подушки и скоро заснула, невольно навалившись на брата. Пётр же, как взял в руки её ладошку, так и не отпускал до конца поездки, боясь потревожить сон девочки.

При въезде на мост император как будто что-то вспомнил, встрепенулся, внимательно посмотрел на Меншикова и сказал:

— Александр Данилович, открылось мне, не спрашивай, как — сам догадаться можешь, что у города Архангельска в селе, каком покуда не ведаю, живёт отрок Михайло по отцу звать Ломоносовым. Как бы сыскать его, да привезти ко мне? Ибо будет тот отрок разумом изряден и многую славу Россия через него имеет получить вскоре.

— Так не велика просьба, государь. Завтра, с утра пошлю гонца к воеводе архангельскому с повелением собрать вех отроков возрастом и именем сходных и прислать их в Петербург. Только чего же ему тут делать надобно будет? Куда применишь его?

Действительно Сергей задумался, что с Ломоносовым делать дальше. Ну, привезёт он Михайлу на год-другой раньше и что? Самому учить — так за то время, что ему отпущено в этом мире, не успеет передать даже свои невеликие знания. Да и не был он особенно склонен к учительской стезе. А просто ввести его в круг приближённых и бросить, умерев, значит обречь на издевательства окружающих.

— Думаю, князь, собрать отроков по примеру деда в потешные себе. Присланных определим как мою специальную команду. Вот пусть при них будет! Посмотрим, может далее учиться куда отправим или в гимназиуме поучаствуют.

— Что ж похвально, что думаешь подражать Императору, только с того ли ты начал? Тебе моими стараниями о судьбе короны беспокоиться нет надобности. Ты, Пётр Алексеевич, государь признанный, природный и первенство твоё в роду оспаривать не кому. Не то, что было у нас с дедом твоим. — Он помолчал. — Что до ребят, то лишь кликнуть изволь, в един миг набегут. И не подлого люда, а первейших российских фамилий сыны.

— Да не нужны мне, князь, родовитые. Простых подниму, и они более верны будут трону, чем роду своему. Тот же Иван Долгоруков — во всем приятен, весел, проворен и лёгок в разговоре, но коли станет дело роду помочь, не столь мои желания будут для него важны, как мнение отца да дядЕй.

Меншиков покачал головой.

— Разумно, вельми разумно. Рад слышать я такие речи, государь. Прости, что ранее считал тебя отроком праздным, недалёким. Но и меня, старика, послушай. Не след вовсе от привечания первейших фамилий отказываться. Боишься ты, что не только себе служить они будут? То понятно. Но и за ними стоит сила. Сила родовая, коя в земле нашей ещё многое, поверь, многое значит. Так, не будь у твоего деда в союзе род Лопухиных, чей голос в стрелецких полках весьма крепок был, да не поддержи его Борис Голицын, да князь Ромодановский, да Долгоруковы, незнамо как ещё повернулось бы всё.

— Так значит посылать надо человека надёжного и разумного. Кто сможет отыскать сего крестьянина и добром, заметь добром, увезти его в столицу. Вот почему бы твоему сыну такое не сделать? Ты непрестанно говоришь о его проворстве. Да лучше сделать сиё в тайне, не путая воеводу и прочих сильных людей. Действительно, кто лучше Александра Меншикова сие свершит?

Данилыч внимательно посмотрел на императора. Расклад не особо радовал, услать вернейшего себе человека от двора и заменить его балаболкой-Иваном — вот к чему вёл дело мальчишка. С другой стороны Долгорукие пока обласканы и верности их нет оснований сомневаться, а Сашка так и не смог сдружиться с монархом. Пусть и летами он ненамного старше императора, да можно и надежного кого с ним вместе послать. Тайное личное поручение, будучи верно исполнено позволяло надеяться на упрочнение позиций сына. Сиё немаловажно, учитывая, что сам князь не вечен. Сомнений добавляла обида, за произошедшее на корабле. Минутная слабость, когда показалось, что действительно в теле внука поселилась душа Императора. Теперь же приходилось следовать уговору в каюте. Напротив него в карете сейчас сидел прежний Пётр, почти прежний, напоминающий скорее свою мать, чем деда. Но как по-другому объяснить перемены с мальчишкой. Он был всё время под присмотром и светлейший ни на минуту не отпускал его. Никто не мог повлиять на Петра за это время, вселить в него столько уверенности, столько властности и воли. "Нет! Без вмешательства горних сил не обошлось. А может это есть знак? Знак, что слишком многого я возжелал, что надо бы умерить своё властолюбие?"

— Будь по-твоему, государь! Я скажу Сашке мчать в Архангельск с тайной миссией и ...

— Я сам скажу! — перебил его Пётр. — Сам! Так будет правильнее.

Меншикову ничего не оставалось, как уступить напору мальчишки. Хорошо хоть более про помолвку не напоминает. Стал больше внимания уделять невесте. Но холоден с Машкой как лёд. Вон с тёткой как себя ведёт! Лизка, бесстыдница, позволяет с собой многое. Надо бы и дочке сказать, чтоб меньше дулась да жалась. "Надо, надо прельстить его телесно. А как распробует сладость греховную, то тут и будет наш! От первой сучки кобеля долго не оттащишь!"

3

Утром император опять заставил Алексашку заниматься странным по мнению того дрыгоножеством и рукомашеством. Вместе же и обливались холодной водой да обтирались широкими простынями. В домовую церковь Серый не пошел — изобразил вялое моление в красному углу и даже протопопа не пожелал принять для этого. На завтрак выходить не изволил и велел накрывать здесь же в своей комнате, но лично навестивший подростка светлейший князь настоял на общей трапезе "с семьёй". Пётр нехотя спустился и мрачноватом молчании оттрапезничал с домочадцами светлейшего. При таком настроении императора и остальные не стремились беседовать. Александр Данилович попытался было заинтересовать Петра рассказом из своих похождений с "господином бомбардиром" в Голландии при Великом Посольстве, но не преуспел.

Причиной мрачности императора была растерянность попаданца с дальнейшими планами. Он был зол на себя за вчерашний срыв — теперь поведение казалось глупым мальчишеством. Сергей никогда бы не признался, но ему было стыдно за комедию с мнимым вселением духа Петра Великого, закончившейся смертью человека, за похожее на "фарс" проявление "интереса к народу". Преодоление "сплина" стал искать в делах. Разбирал бумаги от прошлых занятий. Пытался воспроизвести по памяти свой реферат о первом русском академике, написанный им в 10-м классе, когда молодой Кубик ещё грезил наукой.

Вскоре после этого занимался отправкой Алексашки в Архангельск. Постарался внушить важность миссии младшему Меншикову.

— Александр, дело сие есть тайное и важное. Божественным провидением открылось мне судьба одного крестьянского сына из поморов. Сего отрока сыскать тебе надобно. Запоминай: Михайло Васильев сын Ломоносов, живет ныне в селе Мишанинском на Кур-острове посеред Двины против Холмогор. Отец его Василий промысловик не последний. Мать родная померла ранее, и Михайло ныне при мачехе. Коли по прибытии, в доме Михайло не отыщешь, то требуй у воеводы барку везти тебя до их промыслов и там имать. Не найдя ж его — хоть не возвращайся — осерчаю и огорчу непомерно! — вдруг неожиданно зло добавил император.

— Будьте покойны ваше величество. Я чай, не иголка, найдется сей отрок.

— Не перебивай! Вези его сюда лаской, а не приказом. Смотри, мужиков понапрасну не пугай, но с воеводой поступай по своему разумению. В том тебе власть будет дадена немалая — моим словом поедешь с солдатами. Делай все, чтобы доставить указанную персону живым и здоровым. Мое повеление дословно открыть безбоязненно дозволяю токмо Михайле да отцу его под великим секретом. Прочим говори, что деешь сиё по указу светлейшего князя для сбора среди прочих поморских отроков, в морском деле с малых лет искусных, государевой морской команды. Всего ж набрать тебе надобно две дюжины, возрастом от моего до твоего. Поспешай неотложно, в пути не стой и лошадей на ямах требуй первым. Для того твой батюшка даст команду гвардейцев и подорожную. Денег в дорогу тоже у него проси. Да не забудь Ломоносовым дать серебра толику.

Затем Пётр подписал указ воеводам и прочим начальным российским людям во всем споспешествовать лейб-камергеру А.А. Меншикову. (Звание это было введено вне табели о рангах, и поэтому формально молодой Меншиков оставался в VI классе, но жалование и места на официальных церемониях стал получать генеральские — по IV классу.) Указ составлял сам светлейший князь и не упустил возможности получить дополнительные "бонусы" от неожиданной прихоти царствующего подростка. Сам Данилыч от себя отправил с сыном полное капральство ингерманландцев под командой двоюродного брата своей Дарьюшки, коего также снабдил особливым письмом к воеводе да к холмогорскому архиепископу.

* * *

Во время утренней разминки в бильярд появился припозднившийся Остерман.

— Ваше императорское величество, позволю напомнить о необходимости учения. Обещались також вы прошлым днем быть в Академии наук и художеств.

— А, Андрей Иваныч, — обрадовался Пётр — проходи. Шары катать умеешь? Проходи, резанем партийку.

Обрер-гофмейстер замялся. Но император уже подбежал к нему и протягивал кий.

— Идем, идем, Иваныч. Сказывали, что ты мастак в этом деле.

— Что ж Пётр Алексеевич, коли Вы изволите, я, пожалуй, составлю вам компанию. Только уговор играем на интерес, коли я выиграю, то Вы немедленно приступаете к занятиям по титулу, что писал светлейший князь Александр Данилович. А коли фортуна свое расположение Вам окажет, то тогда...

— Тогда ты более меня попрекать учебой не будешь.

— Все лето, ваше императорское...

— Три партии. По рукам. — Подросток схватил пятерню и повернулся к Семену — Разбей!

Тот недоуменно уставился на царя.

— Ну вот так — монарх показал движение свободной рукой. При этом из неё он так и не выпустил кий и чуть не попал им в глаз воспитателю. Остерман ловко уклонился, Семен разбил пари, и барон тут же взял кий и пристрелялся.

— Извольте начать, Ваше величество!

— Тебе позволяю. Твой удар — первый.

Андрей Иванович помялся, освободил немного узел шелкового шарфа и резко разбил.

"Хм! Мастерски! А чего они мне подсовывали этого неуча — Зейдлица?". Между тем Остерман скоро провел еще несколько ударов. Только на последнем мазанул. Серому показалось, что специально. Он даже недовольно вскинулся на соперника, но тот успокаивающе развел руками.

Победить чисто, как с Зейдлицем, одной серией не удалось — через три шара барон получил право удара и реализовал красивую подставу, что Серый строил для себя. Завершив игру победным ударом, Остерман с превосходством и некоторым вызовом посмотрел на воспитанника.

"Опа! А так и продуть можно! Нут-ка, Куб, давай соберемся" — сказал попаданец сам себе.

Вторая партия прошла под диктовку Сергея, а вот на третьей победитель определился, когда на столе осталось только три шара.

— Партия! — Устало сказал император, которому удалось загнать не только цель, но и свояка. — А изрядно ты играешь, Андрей Иванович! Спасибо порадовал. Так что, по-моему будет! До осени ты ко мне с учебой и не пристаешь. А дабы и светлейший князь нас не попрекал — будем писать указ, а завтра на верховном совете его проведем.

— Какой указ, Пётр Алексеевич? — слегка растерялся воспитатель.

— Как какой? Вестимо, всероссийский императорский: дабы по школам, гимназиям, академиям и другим училищам империи за летним временем учебных занятий не иметь, а школяров отпускать по домам, да по лагерям летним. Положить учебный год с сентября дня первого по май тридцатое с каникулами на рождество, пасху и покров. Для сельских школ детей крестьянских позволить старших два года учебу начинать по завершению жатвы, а оканчивать до сева. Да напиши ещё завести при гимназиях классы отдельные для обучения дочерей дворянских, где учить оных изящным наукам да рукоделию.

Он подождал, пока Остерман запишет.

— Давай сюда.

Воспитатель, перед тем как дать текст указа, заметил:

— Однако ж, посмею заметить ваше императорское величество, что летняя вакация быть за обыкновение имеет.

Серый про себя чертыхнулся, но постарался до конца отыграть роль:

— И в сем случае излишнем указ мой не будет.

Император выхватил листок, смахнул остатки песка и стал торопливо читать, беззвучно шевеля губами. Ошибок особых он не определил, кивнул и, взяв перо, коряво вывел: "Пётр ИВР". Подумал немного и добавил: "ВС рассмотреть быстро утвердить всенепременно". На большее уже не хватило терпения.

— Вот как-то так! А чтобы сомнений не было поедем завтра в совет! А? Ведь в титуле посещение на среду как раз и запланировано!

Остерман посыпал подпись песочком, затем смахнул его и решился:

— Позвольте спросить, Ваше величество, почто Вы с ошибками писать изволили? Что это за буква чудная в имени вашем?

— Это "Ё", как короткое ИО в слове "йо**рь" — сказал, ничуть не смутившись срамного слова, мальчишка. — Опосля объясню, коли интересует сия филология. Я ж теперь всегда тако подписывать указы буду.

— А что буквицы ИВР означают?

— Как ЧТО? Император Всея Руси! Уж можно было догадаться, я чай!

Остерман одобрительно улыбнулся. Ответ воспитанника хоть и был странен по форме, но по сути своей показывал разум отнюдь не детский. "Этакий император взнуздать себя ни Меншикову, ни господам верховникам не позволит! Вот кого надо держаться и где честным служением доверия искать!" Андрей Иванович с нескрываемой преданностью и обожанием взглянул на мальчишку, но видно напугал слегка императора — тот сразу подумал: "И чего он так глазами ест? Неужели пухлик педофилией и педерастией страдает? Брр. Вот ведь урод!" И Петр постарался ответить как можно более сердитым взглядом. Барона это ни мало не смутило, и он, поклонившись, отправился давать указания к поездке.

Сергей с радостью ухватился за визит в Академию как за причину покинуть, уже начавший надоедать, дворец и избавиться от общества невесты и её отца. В бильярдной появился светлейший князь, и Петр поспешил "обрадовать" его своим решением.

— Так, учиться я сегодня не буду! И не смотри на меня столь грозно Данилыч! По всему выходит ныне вакация у всякого школяра, а про царя позабыли. Лучше еще погуляю по городу да посмотрю, каковы заводы в столице нашей отстроены. Каков они товар дают и не имеют ли господа негоцианты в чем нужды. Да и в Академию наук и художеств посетить можно. Пристало ли такое радение для императора?

— Сиё весьма похвально, ваше величество.

— Будешь ли со мной там?

Меньшиков на минуту задумался. Прямо запретить посещение он не посмел, но боялся того, что хитрые немцы вытянут из подростка обещания денег, от которых потом ему придется открещиваться. Сам же он ехать сразу не мог, так как ожидал приезд Басевича для переговоров по условиям отъезда голштинского семейства на родину в Киль. Наконец он придумал, что ежели Петра для начала отправить в Академию, то можно пропустить первую часть разговора императора с учеными — они все равно не посмеют сразу клянчить деньги. Заодно можно было отослать Остермана, дабы не посвящать того во все тайны переговоров с доверенным генералом Карла-Фридриха.

— От визитирования Академии наук и художеств принужден отказаться по причине скорбных дел государственных: жених цесаревны Елизаветы, епископ Любецкий, волей божей третьего дня помре.

("Опа! Не знал, что тетушка помолвлена была.. Вернее забыл... Ну и то в кассу сойдет! Хай валит Лизкин хахаль к высшим, мож они его куда-нибудь в Древний Рим наладят!")

— Надобно мне, да и тебе Петруша, прощание отметить.

— Не, Данилыч, — нахмурился император — не хочу. Сам за меня там скажи что подобает.

— Но я нагоню Вас, Ваше величество, непременно к обеду. А покамест Андрей Иванович будет Вам лучшим спутником.

— Лады! Погнали! Наташа, сестрица, а ты с нами поедешь ли? — Император обернулся к царевне.

— Нет, Петруша, я к Лизе поеду. Надобно утешить цесаревну в горе ее.

— Да, да конечно. Мария, не оставь сестру мою одну.

Меншикова присела в вежливом книксене.

Император в ответ лишь кивнул и двинулся переодеваться в дорогу. В комнате его уже ждал новый старый камергер Иван Долгоруков. Он и помог царю облачиться в дорожный костюм.

"Всё-таки надо найти в денщики какого-нибудь простого парня. Экий он неловкий в услужении, дворянчик наш! А с местной одежей для царя в одиночку и не справиться..."

До Академии добирались почти с час. На хвост упал и Иван (Иоганн) Блюментрост — его брат, почетный архиатр, был главой Академии. В карете Иоганн попытался ещё раз померить пульс у императора и попросил высморкаться, дабы по цвету желчи головной определить состояния мозга отрока. Естественно он получил отказ, несмотря на поддержку и обер-гофмейстера, и камергера императора.

— Ваше величество должно более времени уделять здоровью и прислушиваться к советам докторов. Тот удар, что случился с Вами пять дней назад, есть признак нарушения гармонии внутренних субстанций тела человеческого.

— Иван Лаврентич, не грузи меня своей чушью — недовольно отвечал император, не отрываясь от взгляда на плещущуюся под наплавным мостом Неву. — То не удар был, а обычный обморок. Какая такая гармония жидкостей? Этот подход неверен. Привычка у вас коновалов чуть-что кровь пускать — от невежества.

Мост закончился, и Пётр повернулся к собеседнику. Немец расширенными глазами удивленно глядел на подростка.

— Ви, ваше велитчество, можете меня казнить, но ви есть маленький глупий варвар! Я есть учиться в унивесите города Халле, в Кёнингберге, в Лейдене. Я есть лейб-медикус ещё ваш дед Пиотр Великий. Я прошусь абшид!

Император внимательно посмотрел на медика и понял, что перегнул палку, называя того невежей. Только по прошествии нескольких минут, после того как замолчал рассерженный доктор, он тихим и даже немного усталым голосом сказал:

— Ты извини, Иван Лаврентич, коли обидел. Казнить тебя конечно можно прямо по отставке. За оскорбление моего царского величества ещё и помучить полагается перед смертию. Помолчи Андрей Иваныч! — император пресек попытку Остермана встрять в беседу. — Но пойми, не со зла я то говорил. Все мы в равной степени невежды перед промыслом божьим. Против мудрости его мы с тобой равны. Признай!

Немец молча поджал губы.

— Признай! И не дуйся. Будем считать, что я оскорбления не слышал, да и ты тоже понял, что сказал я про невежество лишь в смысле метафизическом. Ну же!

Блюментрост еще немного помолчал и наконец согласился:

— Карашо! Если вы говорить в метафизическом смысле, то и мою горячность простите.

— Ладно, не дуйся мой архиатр! Скажи лучше, почему вы кровное давление не меряете и слуховую трубку не используете?

Медик немного успокоился и перешел на немецкий.

— Какую трубку? И зачем измерять давление крови — оно неизменно.

Трубку-трубку. Серый не представлял как это описать. Проще нарисовать или самому выточить на станках. "Надо спросить Данилыча, куда он дел Нартовские станки". Потом задумавшись о гипертонии, вспомнил матушку. Она всю его сознательную жизнь страдала от этого недуга, и тонометр был самым главным прибором в доме. "Бля, вот и тут я косаря дал! Про тонометры тоже не знают". Всё-таки от дорожной скуки решил немного рассказать из того, что само вспомнилось. Однако отвечать тоже на немецком он не смог — не настолько хорошо знал этот язык.

— Ну, сердце же, оно же как мотор, кровь качает. Значит, и давление у крови есть. Жидкость она всегда давит на стенки, если качать насосом. — Видя, что его плохо понимают, усилил нажим. — Ну возьми, глянь как на фонтане вода из труб давит. Вот так же она давит на вены и артерии. Если оно сильно большое, то рвет стенки сосудов и убивает мозг — это мы называем удар или инсульт.

— Да, так, сиё известно. Для этого и убираем лишнюю кровь.

— Но кровь носит этот как его, кислород.

— ? Што есть "Кислород"?

— Ну, газ такой, часть воздуха. Мы им дышим. — Серый вспомнил латинское название: — Oxygen

Блюментрост покачал непонимающе головой. Однако допрос продолжил:

— И каким видом сей оксигенум в кровь попадает?

— Да растворяется через легкие, потом по этому — вспомнил анатомию — вот! Малому кругу кровообращение идет в сердце, а из него в тело по артериям и по большому кругу питает все прочие органы. Потом кровь без кислорода по венам обратно к сердцу бежит. Сам ведь знаешь, что первая кровь алая, а вторая темная. Вот в первой и есть жизнь, а во второй нет.

— Скажите, ваше величество, кто же сказал вам такое?

— Никто! Горние силы. Это я просто знаю. Хочешь — проверь. Анатомичка в академии есть.

— Анатомичка? — переспросил Иоганн по-русски.

— Где тела разнимают на части.

— Ах, да! Ваш дед купил один из лучших анатомических театров в Европе. Я буду иметь честь показать сиё искусство вам.

— Вот там и поясню. Если захочу.

— Ваше велитчество, но может, вы знаете, как померить давление?

— Как-как, манометром. Накачиваете кожаный манжет вкруг руки и соединяете его с манометром. Потихоньку стравливаете воздух из мешка и по биению пульса ловите разницу между верхним и нижним.

— А какое же обычное давление?

— 120 на 80.

— 120 на 80, но чего?

— Как чего? Миллиметров ртутного столба! Это превышение над нормальным атмосферным давлением, которое есть 760 миллиметров. Про него-то вы знаете?

— Да, это есть учение синьора Торричелли. Но, што есть миллиметр?

"Блин! Вот фашист пытает! Ну про метр тоже он не знает! И точно, тут все в каких-то футах, дюймах и аршинах." Серому стало тоскливо. Он даже пожалел, что ему подновили память при вселении. Но, тем не менее, что такое метр вспомнил точно, как определение с урока физики.

— Метр это одна из сорока миллионов частей длины меридиана, чуть больше английского ярда.

— ???

Блюментрост был ошарашен. Раздавлен. Поймать отрока на противоречиях не получилось — на каждый дополнительный вопрос следовал немедленный ответ. Безумство, поразившее после удара молодого императора, было полным и всеохватывающим. Не только поведение, но и знания отрок показывал в совершенно непривычном виде. Даже заблуждения императора представлялись стройной системой, которую разрушить простой логикой уже не казалось такой легкой задачей, как в начале разговора. Непонятные знания были бы ожидаемы, если принять во внимание последние достижения науки, но появление их у подростка из варварской страны отдавало бесовщиной. Доктор благоразумно решил о причинах этого поразмышлять позже. Он прекрасно осознавал, что большие вельможи, и в первую голову Меншиков, объявлению царя скорбным на голову будут противиться. А это уже было опасно для жизни первого, кто усомнится в здравомыслии самодержца.

Остерман же во время разговора больше не вступался, сидел молча и тихо улыбался чему-то своему. На Серого тяжелой глыбой навалилось понимание разницы между уровнем его прерванного на взлете высшего образования и уровнем знаний людей начала восемнадцатого столетия. Может они по скорости мышления и не отстают от потомков, но вот в части элементарных знаний... Грустно. Он больше не стал ничего пояснять и в мрачном настроении опять отвернулся к окну.

* * *

Санкт-Петербургская Академия наук и художеств квартировала на подселении Кунсткамеры в бывшем особняке адмирала Кикина. Сам адмирал, как успел шепнуть Остерман, был организатором побега отца Петра, царевича Алексея, и его колесовали в ходе разборок девятилетней давности. По меркам современного Сергею Питера это был практически центр — рядом со Смольным, а для молодого Петербурга это было на окраине — за флотской литейной, около смолокурни, устроенной на месте бывших шведских укреплений. Там уже знали о высочайшем визите и всем составом вышли встречать царя на крыльцо. Делегацию возглавлял младший брат лейб-медика и глава Академии Лаврентий Блюментрост. Он и представлял своих коллег. Первым среди многих был представлен Иван Данилович Шумахер — библиотекарь и секретарь по делам академии. Затем академики-профессора:

Жозеф Делиль — по кафедре астрономии;

Иоганн Коль — по кафедре красноречия и церковной истории, надзирающий по совместительству и за гимназией;

Якоб Герман — по кафедре высшей математики с Кристианом Гольдбахом, коий был конференц-секретарем и также числился по той же кафедре;

Георг Бильфингер — отвечающий как за практическую, так и за теоритическую физику на кафедре логики, метафизики и морали;

Даниила Бернулли — числившийся по кафедре физиологии, но деливший по смерти брата с Иоганном Лейтманом кафедру механики;

За химию и медицину отвечал какой-то немецкий Бюргер, а за анатомию француз Дювернуа;

Кафедрой римской истории руководил Готлиб Байер, именно он не мог вчера убедить молодого самодержца в ошибочности взглядов на русскую историю.

Отдельно за спинами профессоров стояли адъюнкты, из которых император отметил отдельным кивком Леонарда Эйлера.

Одно место было пусто и предназначалось для отсутствующего главы кафедры ботаники и натуральной истории Иоганна Буксбаума.

По окончанию представления Пётр изволил пройти и ознакомится с помещениями, где ныне обитала Академия и хранились её "фонды".

Сказать, что в особняке было очень тесно — ничего не сказать. Медицинские предметы, химия и ботаника изучались в помещении анатомического театра, по который заняли бывшую адмиральскую спальню. Математики сидели в маленькой бывшей детской почти под самой крышей. Физики и астрономы вместе с геологами работали в помещениях кунсткамеры, где были навалены геологические образцы и разные приборы с механизмами. Остальные комнаты занимали ученики гимназии и молодые адьюкты, кто не успел ещё найти квартиру в городе. Единственным свободным помещением был большой центральный зал, где за овальным столом и расселись академики на конференцию, ожидая возвращения экскурсии государя.

Глава Академии, услышав замечание императора о тесноте, немедля подал прошение о передаче под размещение Академии особняка высланного в Архангельск Шафирова. Пётр воспользовался возможностью отговориться своей молодостью и ничего не стал обещать. Однако на самом прошении, получив подтверждающий кивок Остермана, надписал повеление-просьбу Верховному совету присмотреть новое помещение и не обидеть академиков.

На вопрос монарха о планах дальнейшей работы, господа научники поначалу растерялись, но вспомнили проект организации Академии, подписанный Петром Первым и другие наставления великого императора по организации обучения. Однако пожелания Преобразователя во многом не выполнялись. Мало у кого из профессоров остались привезенные из Германии студенты. Среди учеников в гимназии было только семеро русских. Официальным языком Академии считалась латынь, а разговорным — немецкий. Работ научных покуда не публиковалось. Сама эта конференция была чрезвычайной, собранной только под пробудившийся интерес молодого Императора.

После повторного вопроса, заданного уже более серьезным тоном, все начали говорить почти одновременно и не сразу успокоились. Когда шум немного стих, ученые заметили, что император стал опять мрачен. Он смотрел на стоящих перед ним профессоров с недовольством, покусывал губу. Серому лезть в управление наукой совсем не хотелось — было это не его стихией. Он уже пожалел, что вчера дал опрометчивое обещание разобраться с делами академии. Изыскать финансы в принципе было несложно. Сумма, которую в год выделили на всю науку, была значительно меньше, чем полагалось его невесте на обслуживание двора. Однако, не посмотрев на место приложение средств, он выделять средства, тем более с вероятностью ещё одной битвы с Данилычем, не хотел. Увиденный бардак, Петра так же не устраивал. Он успел вчера перед сном бегло ознакомиться с указом Петра Великого и понял, чего ожидал тот от созданного учреждения. Сейчас же казалось, что Академия есть прибежище для халявщиков. Нет, среди академиков были, согласно опять же пояснениям Остермана, только первоклассные европейские ученые, но вот полная их независимость от потребностей государства, злила.

Император не стал пользоваться своей слабой латынью и уж тем более не прибегнул к немецкому. Он обратился к академикам на русском, а переводил присутствующий на конференции переводчик секретариата адьюкт Адыров.

— Итак, господа академики, я ознакомился с положением дел в нашей Академии наук и художеств. Мне не все понравилось! Я совершенно не могу понять, каким образом цели сего учреждения могут быть достигнуты. — По залу пробежался легкий шепоток, сопровождаемый снисходительными улыбочками. Участники академическая конференции сочли серьезность императора наигранной, возникшей исключительно под воздействием воспитателя. Они больше гадали, отчего вице-канцлер озаботился делами Академии именно сейчас. Общего мнения не разделяли только трое — Эйлер, Байер и Гольдбах. Не обращая внимания на реакцию слушателей, Пётр продолжил:

— Поэтому я прошу вас раздумать над несколькими вещами. Наперво необходимо создать такую систему измерений, которая бы наиболее генеральная по своей сути была. Честно говоря, от всех этих дюймов, футов, аршинов и саженей пухнет голова любого студиоза. А уже если брать переводы в измерения прочих стран... Я прошу вас подумать над, тем как сиё обустроить, дабы весьма пользительно и для коммерции, и для самих изысканий научных стало.

Император оглядел притихшую аудиторию и продолжил.

— Полагаю для эталона длины выбрать часть меридиана, ну хоть одну десятимиллионную от четверти круга по долготе нашего стольного града. Это будет где-то 39 целых и 37 сотых долей дюйма. Откуда такое знание прошу не спрашивать, а считать божественным предвидением. Просто надо проверить. Назвать сию малую долю думаю греческим словом "метр". Производные доли и суммы от неё брать в десятичном масштабе приставками — об их названиях я прошу раздумать господ академиков самостоятельно. Для эталона веса разумно взять вес чистой воды объемом в тысячную долю кубического метра при нормальном атмосферном давлении и температуре в 4 градуса. Нормальным же давлением можно положить 760 тысячных долей этого "метра" в ртутном столбе. А одним градусом температуры надобно избрать одну сотую от разницы температуры замерзания и кипения воды при одном и том же нормальном атмосферном давлении. Все записали? Эти соотношения, что я сказал сейчас вам, будут зваться императорскими. Им предлагаю следовать неукоснительно.

Пётр сделал короткую паузу. Выпил поднесенной марципальной воды.

— А что до помещения и содержания Академии — о том я буду завтра говорить в Верховном Совете. Государь я не жадный и линию деда на развитие наук и искусств в нашем государстве держать буду неотступно, но и за каждую копейку, за каждый гульден, что будет отпущен, спрошу строго. Желаю, чтобы каждая кафедра в науках своих подготовила мне проспектус к началу сентября, где расписала, кои шаги следует делать в науке, и каковы будут трактаты на это писаны, да каки полезные инвенции в промыслах и торговле от того быть могут. В сем докладе тако ж повелеваю отметить суммы потребные для исследований в каждом следующем году, как и потребные на содержание самого персонала.

Речь отрока-монарха потребовала "для переваривания" некоторого времени. "Академики" растерялись — они не могли понять, как реагировать на такое выступление юного императора. Многие искренне полагали, что это есть происки конкурирующих школ. И почти никто не поверил, что удастся сделать требуемое, а данные Петром обещания будут утверждены. Наконец глава академии решился сказать:

— Премного благодарны мы вашим благомудрым наставлениям пресветлый государь. Удивительно, что в столь юном возрасте Российский император имеет собой натуру вполне зрелую и вельми разумную. До начала осени каждая кафедра и каждый профессор будет рад представить вам на суд проспекты по развитию их наук в богохранимом государстве Российском. Как ...

— Вот и ладно, — поторопился прервать этот водопад славословия. — Только вот те проспекты, что будут не русским языком писаны, я и титула их смотреть не желаю. А по осени, как и положено было великим дедом моим, надлежит вам взять на обучения по пяти учеников славянского роду и православной веры. Верую я, что: "Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать!"

Последнее требование было встречено с наибольшим разочарованием. Лишь немногие из профессоров, такие как Эйлер своим видом выражали "осторожный энтузиазм". Тут Пётр поднапрягся и перешел на немецкий.

— Ты чем-то недоволен герр Гольдбах? Ужель не веришь в божественное озарение юного самодержца? Полагаешь, что с чужого голоса я говорю?

Математик не отвечал, но его молчание прекрасно подтверждало правоту вопросов Петра.

— Может ты, профессор, и сомнение в божественном происхождении царской власти высказываешь? Нет? Ну, тогда попробуй еще осмыслить сию сентенцию:

Каждое нечётное число, большее пяти, можно представить в виде суммы трёх простых чисел. А каждое чётное число, большее двух, можно представить в виде суммы двух простых чисел.

И сможешь ли ты доказать хоть одно из них?

Все встрепенулись — очень уж неожиданно и своевременно вспомнился Серому реферат, писанный им про жизнь Эйлера. Каждый из академиков имел какое-то отношение к математике, и все они поняли изящность предложенной леммы. Леонард даже начал что-то тихонько нашептывать, в уме прикидывая систему доказательств.

Подождав пока основной шум завершится император продолжил:

— Тогда прошу вас уважаемые ученые мужи назначить секретаря Академии на сведение всех докладов в части финансовой. Будет он служить под прямой рукой вице-канцлера барона Остермана Андрея Ивановича. Ах, Шумахер уже и есть таковая персона! Вот и хорошо. Этот гонщик и будет отвечать своим жалованием за выполнение.

Шумахер стоял ошарашенный. Он готовился к новой синекуре и уже мысленно "потирал руки", прикидывая сколько ему может принести такое развитие событий, как предательский холодок пробежал по спине — слова Петра об ответе жалованием не показались безобидной детской угрозой. Он посмотрел на Остермана, но вид вице-канцлера был невозмутим. Ни жестом, ни каким другим взглядом тот не дал понять сове отношение к произошедшему.

В короткое время дальнейшая конференция была введена в обычное для того века русло славословий мудрости молодого государя и пышных обещаний порадеть за его дело и приумножить славу Петербургской академии.

* * *

Потом все стали готовится к банкету. По причине хорошей погоды его организовали на свежем воздухе в сквере перед дворцом. Прошел он в несколько скованной атмосфере настороженного изучения отрока профессорами и мрачности императора от этого. Насилу дождавшись окончания трапезы, император поспешил распрощаться с учеными, холодно игнорируя их персональные просьбы. К счастью для академиков Остерман догадался оставить своего секретаря в помощь Шумахеру для сбора "челобитий" на высочайшее имя. Сам же Пётр решил прогуляться до расположившихся на излучине Невы якорных заводов.

* * *

В адмиралтейских литейных мастерских было шумно. Громко стучали большие молоты. Шумели горны. Под навесом у многозевной печи три мастера с подмастерьями варили якорь. Видно не все ладилось, потому что от них временами доносился такой отборный русский фольклор, что и сам попаданец пару фраз для себя решил запомнить.

Глядя на мучения мастеров с лапой, Серега припомнил конструкцию якоря, которую видел в каком-то морском музее. Тогда экскурсовод еще сказал, что она литая и это сильно производительность поднимает, а сам якорь удешевляет. Подозвал император главного мастера и попросил подать бумаги с карандашом. Как всегда первым подсуетился Остерман — достал письменные принадлежности.

В избушке заводоуправления, сев за хозяйский стол, набросал эскиз.

— Не, царь-государь, то дело нестатошное. От дедов таких якорей не делали! Не будет он держать!

"От каких это дедов? От поморских чтоль?" — но вслух сказать это Пётр не решился. Стал просто давить "авторитетом":

— А ты не спорь, Никодим, а сделай! Тебя не хрен с горы, а император всероссийский просит.

Мастер замялся, не смея далее противиться, но и не желая соглашаться.

— Так государь, для сего надобно отдельно домну скласти. Да и угля уж нет столько, чтобы чугуний плавить. С нас господин адмирал Сиверс якоря требует наперво. Коли не сделаю, то урок на спине моей доправят.

— Не доправят! Я тебе именной указ напишу, как сделать. — Он обернулся к догнавшему императора в мастерских Меншикову — Данилыч, что я не могу попросить ради потехи такую малость?

Тот немного помялся.

— Петр Алексеевич, труд не велик, но опосля как для флота урок сделают. Времена нынче не спокойные и забавы нуждам предпочитать не след.

— Так у них никогда после времени не будет. Давай не жмись. Чего на много план собью? — поймав недоумевающие взгляды, чертыхнулся и сказал на более понятном: — Мню не сильно от урока того убудет, что бы испробовать новоманерный якорь. Его ж спытайте на фрегате и линкоре в заливе и коли толк будет, а он будет, то и якорей таких нужным количеством вдвое быстрее сделаете.

После затянувшейся паузы под буравящим взглядом мальчишки, взрослые сдались:

— Что ж Ваше величество, коли ты настаиваешь, то испробуем якоря по-твоему лить, а не варить.

Серега задумался, ещё кое-что вспоминая. Молодцы таки эти "высшие" — не налажали с памятью и теперь, если Серому приспичивало хоть что вспомнить из уже виденного или ученного, то это непременно, хоть и не во всех подробностях, в памяти появлялось. Вот сейчас появились идеи, как усовершенствовать выработку металла.

— Слушай, Никодим, а кто тут главный по чугуну?

— То ясно, что Лука-мастер. Он лучший из плавщиков.

— Давай зови его. А ты, немец-перец — колбаса, — повернулся император к мастеру Блюму — будь добр записывай. Сейчас я горними силами пообщаюсь и тайное знание выдам.

Данилыч при этих словах уставился на будущего зятя во все глаза. Серый мастерски подыграл. Закатил глаза, с подвыванием застонал и начал раскачиваться. Стоял он так в псевдо-трансе ровно до того момента как пожаловал дородный Лука Лукич.

— Так слушайте меня один раз господа-холопы-заводские люди. Повторять я не люблю, если что не поймете сразу, то и не поймете никогда.

Первое — надобно домны качать теплым воздухом. Для того от колошника сделайте отвод в две башни кирпичные. Заслонкой поначалу через одну башню домный воздух гоните, затем — чрез другую, как первая нагреется. В оной же грейте уличный воздух, перед тем как в топку его гнать. Опосля меняйте башни и уже во второй грейте воздух для печи. Это вам уголь сбережет.

Через минуту охренения заводские решились подать голос:

— Так прогорят колошники, али вышибет их!

— Так головой подумай, и воды поверх налей! И менять её не забудь. Так у тебя ещё и горячая вода будет.

— А качать воздуха чем? Наши мехи уже не годны будут.

— Сделай цилиндрические от плотины — знаешь как?

— Как?

— В трубе поршень туда сюда ходить должен. С одной стороны когда сжимает воздух — открывается один клапан, а когда растягивает — то другой. Сам сообрази чай не маленький, и опыт у тебя куда побольше моего.

— Не статочное то дело государь. Нет тута плотины у нас доброй. Не Неву ж перекрывать. Уж по старинке оно сподручнее будет. А уголья крестьяне нажгут.

— Я те дам, по старинке! Сначала спробуй, а потом говори "нестатошное". Плотины нет — так лошадей впряги. Коли лежнем лежать так любое дело тебе "нестатошное"! Данилыч! — он обратился за административной поддержкой к светлейшему. Тот показал мастерам кулак, но говорить ничего не стал. Народ уже был битый, и начальственные замашки понимал влёт.

Мастера покряхтели и нехотя согласились. "Что ж, завод государев, сиречь государь и знает лучше чего ему делать надобно. Потешим государя, мож чего и выйдет".

— На одно колесо от мельницы две или четыре трубы ладь, да пускай их в половину хода одно к другому. Да фурмы две у домны сделай, чего одной дуть.

— Так ить, государь, две али три фурмы это только на Урале у Демидова можно сделать. Там у него и руда добрая и реки полные да горные, где плотины хорошо ладить. Это у нас точно невмочь.

Серега задумался. Возможно, мастер и прав! Его память ни о каких ограничения на мощность по фурмам не выдавала.

— Ну и хрен с тобой. Коли думаешь не хватит мощи, то не делай! Но попробуй хоть на одной домне.

— Это ежели только на петровском заводе у Онеги-озера.

Император требовательно посмотрел на Данилыча.

— Другое место под завод с ручьем и плотиной есть?

— Как не быть государь. У меня у реки Ижорки мельницы пильные с большим удобством стоят. Там можно и новую, новоманерную домницу поставить.

Меншиков привыкший к подобному стилю работы с "мин херцом" враз уловил, что от него требуется.

— Герр Блюм, как сделаешь здесь такие прилады к домнам, то пошли людей на ставить большую печь на Ижорский завод. Сам ведь представление мне давал, что туда литейные мастерские переносить надо.

Немец скептически покачал головой, но оспаривать повеление хозяина не стал. Коли не получится и не ему отвечать, так почему бы и не потешить царя-малолетку? Однако он всё-таки не выдержал и спросил с легкой иронией:

— Может великий гошударь и как много доброго железа или уклада сделать из чугуна скажет, да нас грешных поучит.

— Может и скажу, и поучу. Для железа печь поставь большую, где уголь от пода перегородкой отдели, а свод сделай полукругом. Ну и дутье такое же как на домне. Вот в той печи и вари железо. Всяко больше чем в ваших печурках получится. Я еще как уклад-сталь из чугуна легко и много сделать знаю, но тебе покуда не скажу. Ты, небось, как секрет прознаешь с ним в неметчину и сбежишь. А оно нам надо?

Немец обижено закурил трубку и отвернулся. А царь подмигнул Лукичу:

— Как получится чугун варить со всеми этими приблудами — приходи, научу уклад варить много и легко. Верь, мне ту тайну ангелы раскрыли.

Уходя, он на прощание дал последнее ЦУ:

— Вы как делать все будете — все записывайте подробно. Какие материалы использовали, какого размера колеса, да какой уровень воды на плотине, какую руду брали, какого размера камни, как много угля и какого сыпали. Да и ещё. Якоря попробуйте лить в песок смоченный известью.

Мастера же промолчали. Не стали молодому царю говорить, что много из его "горних" откровений уже не есть тайна и слухи об опытах английских мастеров с дутьем и новыми подовыми печами для железа в Санкт-Петербург через купцов да матросов как-то доходят. Но вот только о добром докончании сих опытов ни кто пока не сказывал.

* * *

На обратном пути светлейший князь не отрывал взгляда от отрока.

— Чего так смотришь, Данилыч? Чем не доволен? — буркнул император, заметив это.

— Да всем я доволен, батюшка Пётр Алексеевич. Счастлив я, что образумился ты и подобно деду к делам простым склонен стал. Одно как помолодел на тридцать лет я! Так и мы с Петром Великим часто приедем в Воронеж, а деду твоему до всего дело есть. Не дворян да иноземных мастеров, простой люд наперво поспрошает, сам до всего дойдет, да указы так и сыплет, как легче работу устроить.

Император не ответил. Отвернулся к окну и стал смотреть на проползающие мимо окна пейзажи.

По пути домой заставил Сергей светлейшего заглянуть в зимний дворец — посмотреть, как там все устроено. Сам дворец вид запущенного не производил. Конечно, немного есть затхлости по углам, но в целом помещения за день-два можно обустроить для пребывания. За парадной приемной отыскалась небольшая дверь с интересной табличкой: "Кому не приказано, или кто не позван, да не входит сюда не токмо посторонний, но ниже служитель дома сего, дабы хотя сие место хозяин покойное имел." Светлейший князь взглянул на табличку и посмурнел. Это не осталось незамеченным императором:

— Чего, Данилыч, хмуришься? Что тут за дверью.

— Да, баловство там, пустое. Токарня. Дед твой любил сам всякие кунштюки точить. Андрюшки Нартова сии махины будут. Продать бы их по дворам иностранным и всех делов.

— Странно, что ты, Данилыч, то хвалишь меня за интерес к простому труду и всяческим инвенциям, то ругаешь таковой. Мню, что это более от персонального отношения. Завод чугунный у тебя на Ижоре будет, а станки к хозяйству конкурента относятся. Ну-ка посмотрим, что тут у нас?

И Серый уже поспешил проникнуть за интересную дверь. За дверью этой стояло богатство: станки, большие и маленькие — общим количеством около десятка. Хоть все они были с ручным приводом, но украшены настолько искусно, что больше походили на шедевры музейной коллекции, чем на рабочие инструменты.

— Ух ты! И ты, княжья морда, от меня такое скрыть хотел?! — начал распаляться Пётр. — Где хозяин? Где Ондрюша Нартов! Как Деда не стало так загнобил его, а, светлейший?!

— Так, Ваше величество, сей мужик никакого разумения в обхождении галантном не имел, да матушку императрицу не уважал. Али ты не помнишь как и тебя не пускал сюда играть.

— Это помню и не в обиде. Нечего ребенку здесь баловаться. Только я уже не ребенок! Вот что, Данилыч, где он сейчас, мой токарь?

— В Москве на монетном дворе дело правит. Зело порушено там, вот и отправил его указом матушки-императрицы благой памяти Екатерины Алексеевны. А кому еще такое дело поручить можно?

— Так, Александр Данилыч, шли спешно курьера, ну гонца, в первопрестольную за Андреем. И что бы через неделю, две он был здесь! Нужен он мне срочно! Сделаешь?

— Петр Алексеевич... — начал было князь

— СДЕЛАЕШЬ! ВСЕ! Я СКАЗАЛ!

* * *

С прогулки император вернулся хмурый. Хмурым был и Данилыч. Он все никак не мог подобрать ключик к новому императору. Ранешний ребенок, что так весело известил его о присуждении Меншикову звания генералиссимуса, пропал как и не бывало. Вчерашнее наваждение, когда Алексашка ясно увидел в глазах ребенка страшного "минхерца Питера", тоже почти рассеялось. Однако же всё ещё помнилось и удерживало светлейшего князя от менторского тона с императором. И Данилыч решился зайти с другой стороны.

Перво-наперво вызвал к себе в покои жену Дарьюшку и её сестру Варвару. Их то он и огорошил решением: дабы пресечь глупые и умаляющие царское достоинство утренние скаканья Петра, занять соседнюю с императорской свободную комнату под спальню его невесты. Женщины недоуменно уставились на хозяина дома.

Первой очнулась Дарья.

— Помилуй, батюшка Александр Данилович! Как же Машеньку девицу невинную, ещё невесту, столь близко от жениха содержать. Грех это и позор. А как мальчишка к ней попристанет, как его от такого отвадить.

— Молчи дура! Для того и надо Маше рядом с государевой спальней быть, чтобы мальчишку к себе привадить. То не грех, что скоромное у них ранее свадьбы приключится. Сама рассуди, Дарьюшка, как ещё мальчонку привязать? Только через грех, через его вину. Император ныне невинным отроком быть перестал. Людей вот казнит с легкостью и быстротой необычной. Сие, чудится мне, для него не труднее, чем кубок малый воды испить. Машеньке уже открыто говорит про судьбу своей бабки. Так вот для того, чтобы не поехать княжне нашей в монастырь, а нам в опалу, надобно чтобы она его по-женски к себе то и притянула, а холодную куклу не строила б. Ты, Варенька, уж будь добра обскажи Маше ваши бабьи секреты, как мужа привечать.

— Господи! Да как же так? Да к добру ли сиё? Так он же дитя ещё, Петруша-то. Чего он может по мужски-то?

— Вот пусть Машка и проверит чего! От неё, чай, не убудет. Одно рано или поздно сему случиться надобно. Не вой, позови лучше её, да обскажи всё с деликатностью.

Бабы ещё немного повздыхали, попеняли светлейшему, что не по божески он делает — разврату учит детей — однако противиться не смогли. Утерли слёзы и велели позвать Марию.

— Вот что, дочь моя, поелику от императора большого фавора в твою сторону я теперь не наблюдаю, решил я поселить тебя опричь его спальни в покои соседние. — Начал свою речь перед царской невестой Светлейший.

Мария ничего первоначально не поняла. Стояла и смотрела на отца своим пустым рыбьим глазом. Меншиков ещё немного помялся, не зная как начать главное, но наконец решился:

— Так вот, коли будешь ко сну отходить, то дверцу в светёлку жениха то не запирай! А коли он к тебе придет, то не кричи и конфузии не делай!

Дочь как-то сразу поняла намек отца и, рыдая, опустилась ему в ноги.

— Батюшка, не губи, прошу! Не доводи до греха — невенчанной с мужчиной быть.

— Не вой! О тебе стараюсь. Грех тот на себя возьму! А императору противиться не смей! Поди теперь с теткой — она тебя научит как с ним быти. Да покличьте Франца, куда сей ленивый ключник запропастился!

Пришедшему гофмейстеру-ключнику светлейший князь дал распоряжение завтра же перевезти Марию в соседнюю с императором спальню.

Добавлено 02/08/16

31-го среда

В среду утро не задалось с точки зрения зарядки. Пётр банально проленился. Валялся на шелковых простынях, несмотря на то, что Солнце давно встало, а в комнате то и дело появлялись слуги или другие персоны, из проживающих в доме, и справлялись, не изволит ли император завтракать. Император не изволил. При этом свое неизволение высказывал по-разному. То показывал странный жест — кулак с отогнутым средним пальцем, то просто отворачивался, но чаще просто посылал по-матушке. После шестого посыльного Петра посетил сам светлейший. К этому моменту император чуть победил свою лень и уже сидел на кровати, раздумывая, чем же ему хочется сегодня заняться.

— А, Ляксандр Данилыч, й

* * *

твою мать, светлейший! Ну, заходи, проходи, садись! Чего скажешь? О чём спросишь?

Меншиков проигнорировал неучтивое приглашение и оскорбительный матерок царя и смиренно спросил:

— Великий государь Пётр Алексеевич, по-здорову ли ты почивал? Хворь, не приключилась ли с тобой, твое императорское величество?

— Да по-здорову, по-здорову! Хвори не приключилось. А по

* * *

изм вот приключился. Остоп

* * *

ло все. Душновато в комнате, да караул зело громко храпит! Вели их высечь, что ли! А лучше вообще убери их отсюда! Внизу же стоят на входе — так в доме им делать нечего. Или ты боишься, что непотребное свершу, и поэтому меня за караулом держишь? А светлейший?

Александр Данилыч недолго выглядел растерянным от такого напора — уж за три дня стал привыкать к измененному поведению императора.

— То для твоего покоя Петруша устроено. Однако ж, коли повелишь, то уберу сей караул от двери. Однако ж для порядка вовсе гнать их не след. Пускай на лестнице стоят — и от палат по далее, и случайных людишек в императорские покои пускать не будут.

— На лестнице? — Император хмыкнул. Под легкий укол ностальгии попаданцу вспомнился пост Љ1 в родной школе — у бюста Ильича и красного знамени. Вспомнилась и переходящая бархотка для протирания лысины. У школяров считалось высшим шиком прийти раньше дежурных на пост и намалевать мелом звезду на лбу вождя. Дежурные же должны были предотвращать сие "безобразие" или его последствия.

— Ну и хрен с тобой, светлейший. Делай, как знаешь. Твой дом, как-никак! Только избавь меня от их присутствия. Достаточно, что камергер да денщик будут рядом находиться.

Меншиков поморщился. После отсылки сына в Архангельск место ближнего слуги занял Иван Долгоруков. Хоть их род и не замышлял ничего открыто и сильно поддержал князя против голштинской партии, но рассчитывать на него как на Александра не приходилось. "Нет, непременно надобно устраивать Машку в соседней спальне. Так хоть Варвара приглядит, да дворовые не чужие люди". Пришлось светлейшему согласиться и на это требование молодого императора.

— Скажи, Александр Данилович, — Пётр перевел тему — а чего в моей зале учебной мебель меняют.

— Да уж коли ты не желаешь до осени в учении усердствовать, то прошу на время приютить там невесту твою. В её же покоях прохудилась крыша, да и стены требуют нового наряда, достойного царской невесты. Не изволь беспокоиться, сиё лишь до петрова дня.

Император усмехнулся. Он просек толстый намек нареченного тестя — дверь в "кабинет" замком не была оборудована.

— Что ж, светлейший, не буду сему противиться. Но, может, до петрова дня мы в Петергоф отъедем всем двором, коли обустройство твоему дому требуется. Да и мне бы там простору было бы поболее.

Меншиков и здесь согласился, напомнив, однако обещание императора сегодня посетить заседание Верховного тайного совета.

Так разговаривая, они спустились в обеденную залу. Перспектива нового соседства немного подняла настроение попаданца. Рыбка в сети сама шла. От этого завтрак прошел легко. Заждавшиеся царя домашние бодро накинулись на яства. Пётр отнесся к такому поведению милостиво и даже что-то ободряюще шептал на ушко попеременно, то невесте, то сестре.

На другом конце стола так же живо обсуждали предстоящие планы. Светлейший князь сообщил домашним о готовящемся переезде в Петергоф. Он даже не очень-то и хмурился, когда Пётр намекнул, что неплохо и Елизавету Петровну с сестрой и зятем рядышком в Стрельне пригреть.

* * *

Подготовка к визиту в Верховный Тайный Совет отняла часа полтора времени. Почти всё его пришлось потратить на выслушивание рекомендаций Остермана, как вести себя с членами ВТС и приглашенными сенаторами.

— Не дрейфь, Иваныч, прорвемся. А вот твою бумаженцию, прости, я наизусть не выучил. Мысли там может и умные, но сильно уж труднопроизносимые. Скажу уж как умею.

— Осмелюсь настаивать, Ваше Велитчество, на буквальном произнесении того, что я написал и уже утверждено светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым. Меня как воспитателя Вашего надлежит уважать вам всемерно и почитать первым советником. В сем есть залог деятельной подготовки к царствованию вашему. Потому как в силу малого возраста разум ваш не много любопытен остальным будет.

— Вот оно чё! Однако ж! — Серега решил смириться и пока не нагнетать обстановку. Насколько он понял из объяснений Остермана, ВТС был коллективным опекуном до совершеннолетия Петра и имел все легальные права отменять решения императора. Однако последнее слово Куб хотел оставить за собой.

— Только ты, Андрей Иваныч, будь любезен пошли кого к Елизавете и Анне, они ведь по тестаменту вроде как в совете должны состоять. Верно ли? — дождался кивка Остермана и продолжил. — Верно! Вот и исполни мою просьбу. А светлейшему об этом наперед сообщать без надобности.

Остерман замешкался. Было видно, что ему не хочется обострять отношения с полудержавным властелином, но и отказать императору он не решался. Сереге в голову пришла интересная мысль.

— Слушай, Андрей Иванович, ты рассказывал, что в совете главой бабуля моя неродная герцога голштинского назначала? Это повеление не отменяли? Ага... Я и не спорю ему против Меншикова позицию не удержать. А можешь ты ему передать такую просьбу...

Петр быстро на листке написал записку для Лизы.

— Отошли Лизе, вместе с приглашением. Можешь прочитать, от тебя секрета нет, но прочим кроме адресанта изволь ни чего не сообщать. Не одобряешь? Боишься чего или кого? Хорошо давай вместе покуменкаем как нам все провернуть.

В здание сената поехали большим царским выездом после долгих и тщательных сборов. Сопровождал императора "малый конвой" придворных. Так: с десяток слуг, несколько кучеров и форейторов. Ну и полурота гвардейцев полка Меншикова. Куда уж без них?

Перед залом Петр убедился, что Остерман выполнил свое поручение. Лиза и Анна ждали его в компании Басевича, а сам герцог уже подбирал себе место за большим столом. Кроме него там сидели старик-канцлер Гаврила Головин, не уступающий ему в дряхлости адмирал Апраксин и Дмитрий Михайлович Голицын. Меншиков прибывший ранее императора злобно приглядывался с герцогом.

Остерман, объявлявший самолично о посещении императором собрания, занял место по правую руку от светлейшего.

Быстро зачитав список вопросов, он доверил слово императору.

Серый не торопился. Вставать он не стал. Его большое кресло, почти трон и так поставили на небольшие возвышения, дабы государь не был ниже или вровень с подданными. С этой то вершины и осматривал собравшихся попаданец. Все лица были знакомы по предыдущему дню и обеду. Многих он "вспоминал" памятью, доставшейся по наследству от мальчишки.

По правую руку от самодержца сидел Светлейший, он же Данилыч, он же Алексашка, он же "пес-цербер" по тайному названию Лизы и Наташи — первый петух этом курятнике. Вкушал плоды своей победы, взгляд его выдавал внутреннее торжество "полудержавного властелина." (Надо покопаться в памяти — вспомнить Пушкина — сделал себе зарубу в памяти Сергей.)

Второй по важности положения глава морской коллегии Фёдор Апраксин. Лицо его поражало серостью. Оплывшие щеки практически лежали на воротнике адмиральского мундира. Он старательно пытался дышать как можно тише, но болезни, возраст и общая тучность тела не позволяли достичь в этом существенного успеха. Глаза его стались поймать взгляд императора, но каждый раз, когда он боролся с очередным вздохом, опускались к полу. Граф смущался, опять поднимал взор, как бы извиняясь, и опять вздыхал.

Последний из глав коллегий — канцлер Головкин, обладатель формально высшего после императора ранга в Табеле был так же стар, как и Апраксин, но сух и кожей совершенно пергаментен. Одет он был более чем скромно для своего положения. Его руки с парой перстней дрожали характерно мелкой старческой дрожью. Начавший службу еще постельничим более полувека назад и знавший Великого Петра с малых лет, смотрел внимательно на внука Преобразователя. И всем лицом пытался изобразить свою поддержку мальчику на троне.

Рядом с Головкиным расположился самый родовитый из верховников — князь Дмитрий Михайлович Голицын. Его породистое лицо было как-то по парадному любезно-вежливым. Он не сводил взгляда с государя. Серый не стал ему возвращать взгляд как намедни с Данилычем, но посмотрел немного дольше чем на других. Хотелось понять насколько тот готов пойти непременно за императором. Наташа-сестренка говорила, что он был главным радетелем в совете за права Петра, а не за выполнение завещания Екатерины.

По левую руку от царя нашел себе место его главный соперник в совете — герцог Голштинский. Он рассеянно улыбался, все еще не отошедший от неожиданного приглашения императора. Последний раз на совет его пускали еще в марте, до проклятой победы светлейшего у смертного одра больной императрицы. За спиной герцога стоял его первый министр — Басевич. Далее у стены на диванчике скромно пристроились тетки Петра

-Ну вот опять не так сидим. — Меншиков чуть уловимо вздрогнут при таких словах сюзерена. — Анна и Елизавета вроде как имеют место быть в составе нашего совета? Так ли князь Дмитрий Михайлович?

Голицын на неожиданный провокационный вопрос Петра замешкался, взглянул на светлейшего, но все же подтвердил право цесаревен занимать равное положение за столом совета.

Меншиков отдал распоряжение — принесли еще пару кресел и сестры разместились рядом с племянником — Анна ближе к мужу, а Лиза к "псу-церберу".

Потом Серега старательно отыграл навязанную ему роль. Небольшая и пустая речь полная благих пожеланий и ненужных обещаний императора соблюдать Божью волю и заботится о благе народном, прилежной учиться, слушаться старших и быть "паинькой" да "заинькой" воспринята была с ожидаемой скукой.

— Далее, Андрей Иванович, веди собрание. Ты, я понял, вроде секретаря сей компании.

Остерман с молчаливого согласия Меншикова объявил о текущих вопросах.

1. Организация комиссии по реформе податей.

2. Вопрос об отъезде голштинского двора.

3. Утверждение указа императора о летних вокациях в школах, училищах и университете.

4. Рассмотрение челобитных на Высочайшее имя.

5. Различные вопросы о дворцовом хозяйстве, кои надо утвердить.

По первому вопросу пространно говорил Голицын. Он упирал на бедственное положение в податного люда и просил послаблений.

— Погоди, погоди князь. Не время еще решение утверждать. Я-то твой доклад не читал.

Просьба императора была неожиданной. Как будто мебель заговорила. Советники переглянулись. Удар принял на себя светлейший.

— Петр Алексеевич, стоит ли тебе голову сим утруждать?

— Стоит, светлейший мой князь, стоит! Коли я пришел как прописано, то и в делах буду разбираться в силу своих потенций сам. А ты с господами верховниками мне поможешь. По вопросу же о податях, то, думаю, не стоит спешить. В докладе князя я важных сведений не услыхал. Давай я перечту сию премеморию и свое мнение скажу наперед вашего следующего обсуждения.

Сергей немного подумал. На прошлой работе анализ документов по сделкам, договоров, решений правлений дочерних структур, писем контрагентам и внутри группы — был его излюбленным началом любой проверки. Так сказать, "предварительными ласками" подотчетных ему компаний и подразделений холдинга, прежде чем начать их пользовать со всей буржуазной непосредственностью. Вот и сейчас он с трудом на слух воспринимал пояснения Остермана, хотелось посидеть над текстом, "переспать с ним", как Куб любил выражаться. Проблемой в этом мире и в этом времени было то, что текст любого документа был рукописным, писанным по старым правилам грамматики или вообще без правил. Из-за экономии даже императорские указы писались столь убористым почерком, то зачастую невозможно было разделить не то что слова — предложения. Вот Серый и задумался — сумеет ли он себя заставить все это перечитать. Но слово уже было сказано и не по пацански это съезжать с базара.

— Благодарю тебя князь Дмитрий Михайлович, за службу, но пришли мне сии бумаги с бароном Остерманом — я их на досуге перечту. Может что и придумается. Вы, уважаемые верховники, поправите — вот и будет мне наука в государственном управлении. Да, Александр Данилович, может ты мне все документы на совет присылать будешь? Я не хворый и взамен учебы вполне смогу знакомиться с документами. Что по второму вопросу, Андрей Иванович? — не давая никому вставить слово император повернулся к Остерману.

— Изволь, государь, видеть прошение герцога о делании ему копии с Тестамента, а также выплате указанных в том документе сумм. — На этих словах Остермана, после перевода, Карл так интенсивно затряс головой, подтверждая, что чуть не уронил парик.

— К сему прошению, прилагается премемория светлейшего князя о невозможности выполнения всех пожеланий покойной императрицы в сем годе. Казна пуста. Есть многие другие безотлагательные траты. Армии жалование задержано во многих полках и флот требует больших средств для поправления после прошедшей зимы.

— Кто еще имеет к сему сказать из господ присутсвующих? — Петр как будто не замечал удивления членов совета своим поведением. Попаданец пробивался через все преграды и его привычка быть во главе совещаний вошла в противоречие с бесправным положением мальчишки-самодержца. — Светлейший князь за армию как глава военной коллегии сказал, а что ты граф Федор Матвеевич за флот скажешь?

Апраксин еще тяжелее задышал и с трудом начал пространно говорить о своей неустанной заботе о флоте и то что казна денег и взаправду в финансах флот ограничивает, но все моряки непременно готовы послужить империи и голову сложить. Говорил долго и много бестолково, постоянно прерываясь чтобы перевести дух. Серый притомился и смотрел на престарелого адмирала пристальным и злым взглядом. Тот остановился, как только поднял взор на самодержца.

— Пургу ты какую-то прогнал, адмирал! — не выдержал Куб, но вовремя одернул себя. — Изволь граф Федор Матвеевич впредь мне отвечать кратко и точно: сколь денег затребовано, сколь дали и в чем отказано флоту и кем. — Апраксин испуганно взглянул на Меншикова, но тот сидел с напускным безразличием на лице. — Светлейший князь, — обратился к нему Петр — тебя мои требования в первую голову касаются. Изволь мне счесть каковы нужды армии.

— Сии нужды, ваше императорское величество, в моей премемории достаточно описаны и коли вы найдете время, я готов вам помочь советом — разобрать сии цифры. Хоть полагаю, что мнение ваше за юным возрастом не стоит господам советникам в разумение брать. Ваше обучение государственным заботам надлежит господину барону исполнять.

"О как" мастерски мне отлуп даден! Сиди малец и слушай, а решения без тебя примут!" Данилыч между тем продолжал:

— К Верховному совету же прошу поручить сие дело уладить с двором великого герцога моему секретарю Волкову да министру голштинскому Басевичу. Под моим неусыпным надзором.

Сказал и стал рассматривать верховников. Никто долго не решался встрять в спор формального и фактического глав государства. Через пяток минут канцлер Головкин откашлялся и скрипуче произнес:

— Понеже император за малыми летами в совете в полной силе участвовать не может, то совет согласен со светлейшим князем Александром Даниловичем и поручает сей вопрос на его усмотрение. Також совет почитает нужным все бумаги до начала заседании прежде давать барону Остерману, дабы он с высочайшим учеником своим их разобрать имел досуг и пожелания императора совету представить.

Данилыч кивком отобразил свое удовлетворение таким решением. Голицын первый среди прочих открыто поддержал:

— Ваше императорское величество, надежа-государь, граф Гавриил Иванович совершено прав. Никто лучше светлейшего князя не решит сие дело, и вам не стоит такой сложностью себя утруждать в столь юном возрасте.

— Да, да государь! -Граф Апраксин оживился — сие решение верное и наилучшее.

— Так и положим господа — поднял свой голос Остерман — ли есть иное мнение?

И он посмотрел на герцога. Тот поняв перевод Басевича тоже закивал:

— Я-я! Пыть по сему. — Видно больше надеялся договориться с Меншиковым, чем встревать в борьбу.

После этого и тетушки не стали возражать.

Серому пришлось молчаливо согласиться. Но сдаваться он не думал.

— Такой еще вопрос я хочу господам верховникам задать. Не понятно моему юному уму, как же решения принимаются в отсутствии кого-либо на совете?

Отвечать императору взялся Остерман:

— Ваше императорское величество, оставшиеся в совете если в силах, то разбирают сами, а коли сие невозможно то откладывают до следующего собрания.

— Тогда примите хоть регламент, как передаются голоса. Пусть отсутствующий голос свой передает прочим членам совета или представляет своего поверенного. Вот ты, герцог, уедешь кто за тебя будет разбирать. А ты ведь по старому указу еще и глава совета сего?

Карл опять склонился к Басевичу и жене, слушая перевод и их комментарии. Потом он улыбнулся, взглянул на жену, та чуть заметно кивнула, злорадно взглянул на Меншикова и пафосно произнес, а Басевич перевел:

— Я Карл-Фридрих... "куча титулов"... Голштинии и наследник престола шведского торжественно сим передаю свое место в совете Вашему Императорскому Величеству, дабы сим закрепить за Вами досрочно место главы Верховного Тайного Совета по праву принадлежащее Вам, мой император! Полагаю, никто их присутствующих не имеет законных оснований оспорить сего!

Немая сцена! Меншиков, сразу понял, кто и как сговорился за его спиной и зло смотрит на барона Остермана, на цесаревен. Прочие стараются не смотреть на светлейшего князя и императора. Через минуту все они горячо поддержали решение герцога. С тетками все и так понятно — Остерман просьбу выполнил. Голицын не смог пойти против своей совести и тоже одобрил. Четверо против трех, по крайней мере! Но и Головкин, и Апраксин оставаться в меньшинстве не пожелали — высказались, что хоть и рано государю иметь полное слово в совете, но герцог в праве своем. Меншиков тут не стал открыто возражать.

"Браво дядюшка! Браво мне! Этого чудака Остермана полчаса уламывал на сей финт! Ну что съел, светлейший" — Серый не удержал своего торжествующего взора на светлейшего князя, но тут же наклонился к нему и прошептал:

— Не тушуйся, Данилыч, это лучшая гарантия для тебя! Я от слов своих не откажусь, тестюшка! — последнее слово стало обезболивающим бальзамом для Меншикова. Он кивнул:

— Так и быть по сему господа верховники. С сего дня пусть каждый из нас назначает загодя персону на совет, кто будет его именем представляться здесь. Особливо это касается герцогини Анны Петровны, коя со своим мужем имеет к берегам нового отечества отбыть вскоре!

Анна ответила сразу же.

— А я, светлейший князь, право мое в совете отношу на волю сестры своей цесаревны Елизаветы Петровны.

— Но цесаревна Елизавета не столь часто интерес к государственным делам проявляет, посему надобно и ей товарища определить.

Увидев, что и прочие верховники намереваются назначить своих замов, Сергей попытался свернуть дискуссию.

— Александр Данилыч, позволь мне предложить барону Остерману оговорить систему взаимных замещений в совете со всеми участниками, а так же описать общие правила принятия решений советом. Надобно это в уложении о совете вписать, да высочайшим моим именем утвердить. Тут мню я много неясного, посему прошу Андрея Ивановича не забыть о моем интересе к государственному управлению.

Петр сказал и не отвел взгляда от светлейшего. Тот взгляд выдержал достаточно долго, но в конце концов согласился. Серый внутри себя улыбнулся: "Так-то Данилыч, ты-то крут, но вот настоящей бюрократии и не знаешь. Не зря сказано — главное не как проголосуют, главное как посчитают".

Меж тем третий вопрос пролетел без сопротивления. Четвертый же решили поручить Остерману и Меншикову разобрать самим, а государю лишь сказку представить краткую. Серый в шкуре самодержца больше не возражал. Ему стало скучно. Главное дело на сегодняшнем совете сделано: пусть власть ему и не думали отдавать, но вот создать "секретариат и комиссию по кадровым вопросам" в лице Остермана со своим участием получилось. Дальше будем, как говориться, "посмотреть" кто лучше играет в эти игрушки. Император почти уснул "с открытыми глазами", когда в рамках четвертого вопроса стали утверждать решения о ремонтах дворцов и обустройстве резиденций. Встрепенулся только услышав о вывозе мебели и обстановки из Дальних Дубков.

— Подожди, Андрей Иванович, повтори что ты сказал про дворец в Дубках?

Остерман зачитал проект императорского указа еще раз.

— Что? Я не ослышался Светлейший князь Александр Данилович? Хочешь дедову резиденцию разобрать. Уж не на твой ли дворец в Ораниенбауме хочешь употребить царскую обстановку. — Петр не на шутку разошелся. — И ты мне предлагаешь подмахнуть указик вчерашний для потырки моих же вещей в твое пользование. А? Я прав?

— Что ты Петр Алексеевич! Дворец тот совершенно износился! Ванзвитен в делах совершенно не исправен был, о чем и есть указа светлой памяти матушки Екатерины Алексеевны и резиденцию сею неустроенную должно передать в Адмиралтейств-коллегию, дабы флот содержал гавань для нужд Сестрорецкого завода. А что до обстановки и мебелей дворца, то я их с согласия графа Федора Матвеевича во дворец тебе и отдать собирался. Ораниенбаумский мой домик будет в приданое за Марией выдан и тебе же и достанется.

Серега аж задохнулся от такой наглости! Не хренась себе тебе Алексашка на ходу подметки режет! Что бы прийти в себя шваркнул по столу рукой. Получилось не особо громко и совсем не солидно, но остальные верховники испугано переглянулись.

— ТЫ! Ты в лицо мне смеешь говорить, что приданое за Машкой своей за счет казны справишь? Да в своем ли ты уме, княжья морда!

Ух! Как потемнел после этих слов Меншиков. Глаза его яростно засверкали, ноздри стали раздуваться, но отвечал он на такую эскападу совершенно спокойно:

— Извольте, ваше императорское величество, пускай дворец тот в Дубках погибает, да чухонцам окрестным дорогие мебеля пойдут на растопку. На все ваша воля. — И немного склонил голову. — Но уж коли мы в совете Верховном пусть все выскажутся наперед. Уж не взыщи, Петр, коли решение будет иным — Меншиков грозным взором окинул собравшихся. Те невольно поежились. Все, кроме Остермана. Тот даже и головы не поднимал от своих бумаг. — по духовной матушки-императрицы, кою ты клятвенно соблюдать обещался, общий наш приговор окончательным будет.

"О, как! Раз и ткнул в собственную клятву! Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что при таком раскладе эти старые пердуны нарешают. За кого они за царя или временщика?"

— Говори первым ты, Андрей Иванович!

— Ваше императорское величество прошлыми собраниями было решено, что на содержание всех резиденций высочайшего имени в казне средств недостаточно и, дабы не сгинули столь дорогие для государства нашего обстановки дворца в Дубках Дальних, Верховный Тайный Совет согласился с предложением сената о употреблении оных в иных резиденциях. Посему прав светлейший князь.

Остальные одобрительно зашумели. Император взглянул на цесаревен ища поддержки, но те растерялись и не понимали стоит ли поддержать племянника или прислушаться к мнению Остермана и Меншикова. Герцог хотел что-то возразить, но его перебил князь Голицын:

— Позвольте уж мне сказать. Царь в России самодержец есть, и против мнения его мы пойти в сей малости не вправе. Устройство дворца в Дубках дальних к государственным нуждам не относится и против мнения владетеля, к коему сие имение от деда перешло, мы говорить не вправе. Я готов своим коштом содержать сию резиденцию до вступления Петра Алексеевича в полное право наследования.

"Браво, князь, как вовремя!" — у попадана сразу улучшилось настроение — "Но с чего это ты такой добрый?". Вдруг ему пришла в голову одна светлая идея. Петр встал:

— Господа верховники, ежели в казне на содержание моей резиденции в Дубках средств не усмотрено, то полагаю здравым передать сей дворец в ведение Академии наук и ремесел. Намедни имел я встречу с господами академиками и нужды их в надлежащем расположении мню можно удовлетворить сим. Любезный князь Голицын со своего бюджета держать дворец предлагал, но не думаю, что такое радение его за нас я без памяти не оставлю. Хочу також просить высокое собрание изыскать средства к устроению Академии и Университета с гимназием в Дубках.

— Но Пётр Алексеевич, нет в казне денег. — Вскричал Меншиков.

— Ничего Александр Данилович, коли посмотреть на расходы внимательно, то всегда найти копеечку на нужды можно. В сравнении с суммами, ангажированными на содержание двора, это не столь много. Мы с Андреем Ивановичем и с тобой рассмотрим, как сократить пустые расходы на мой двор и двор моей невесты. Коли на то уж пошло, я согласен свадебные торжества отложить до поры как средства в казне появятся. Не беспокойся светлейший князь, от обещания жениться я не отказываюсь, я ведь не обещал, что когда сие случится — этим годом или последующими. Все с сим согласны.

Вслед за Голицыным императора поддержали остальные. Даже Меншикову пришлось согласиться, хотя отсрочка свадьбы явно не пришлась ему по вкусу. Меншиков напрасно сверкал глазами на мальчишку-императора, старый аудитор-ревизор в шкуре самодержца легко платил той же монетой. "Ну вот такое танго-манго, Данилыч. И это только первый акт нашего марлезонского балета!"

По возращению во дворец светлейшего император заперся в комнате своей с Остерманом до самого ужина. Меншиков заходил проведать и был неприятно поражен тем, что достаточно серьезно выспрашивает у воспитателя детали расходов своего двора и двора Марии. Встревать с возражениями он не стал, послушал беседу и поторопился напомнить о скором ужине.

За едой говорили мало, а поcле неё разошлись быстро наскоро попрощавшись друг с другом. Петр ушел к себе в комнату и прилег на кровать. Лежать после еды совсем не полезно для фигуры, но насыщенный день требовал релаксации.

От дремы Петра разбудил шум в соседней комнате и плеск воды. "Странно, что там происходит?" — Серега совсем забыл об утреннем обещании светлейшего поселить Марию рядом. Поэтому он решительно распахнул чуть приоткрытую дверь и застыл на пороге. Посреди комнаты в лохани совершенно голая стояла Мария и ей поливала девушка из большого кувшина. Тетка Маши, Варвара Арсеньева, была тут же и держала в руках простынь. При все этом и тетка, и девка стояли так, чтобы не загораживать вид от двери в спальню императора. "О-па! А дверь они приоткрыли в надежде на то что мальчишка подсекать будет за невестой!" Как быть дальше Сереге в голову не приходило, уж слишком откровенно и быстро все случилось. Он рассчитывал, что в этом времени как-то все будет более плавно и сдержано. Видно допекло Данилыча преображение Петра, и он заставил форсировать события.

Машка тоже впала в ступор даже не пытаясь прикрыться. Лишь спустя минуту она взвизгнула и присела, повернувшись спиной к мальчишке. Куб чуть слюну не пустил от открывшегося вида соблазнительной "капельки". Но пробурчав что-то типа "Пардон, мадамы и мамзели", император ретировался к себе, теперь уже плотно закрыв дверь. Сердце подростка бешено стучало, но и только. Никаких других ожидаемых реакций попаданец от тела донора не дождался.

"Чёрт-те что! Гребаный старый развратник, хрен ли так дочку свою подставлять откровенно!" — В сердцах император пнул дверь в фойе и решительным шагом направился на улицу.

Несмотря на поздний час было довольно светло. В сопровождении караула ингерманладцев и какого-то родственника Меншикова Пётр около часа гулял на стрелке меж ростральных костров и пытался унять в себе гормональную бурю. Подходить к нему никто не решался. Потом император подсел к костру караула, молча взял предложенный травяной чай и слушал неспешную беседу солдат. Те хоть поначалу и смутились присутствием царской особы, но постепенно пообвыклись и перестали обращать особое внимание на мальчишку.

1-го июня четверг

Вернувшись за полночь, после уже шестого посыльного от светлейшего князя, и только устроившись на кровати, Пётр услышал доносящиеся из соседней комнаты всхлипы. "Машка плачет что ли? Чего это она? Из-за того, что я застукал её споласкивающуюся в корыте?" Он встал и осторожно подошел к приоткрытой двери в спальню невесты. В слабом свете лампады и небольшой свечи у изголовья кровати император разглядел лежащую лицом вниз девочку. Внезапная жалость к этой малолетке пронзила Серого. "Старый пердун! Он ведь открыто подкладывает мне дочку! И ещё до свадьбы. А для ребенка это шок и обида!" Захотелось хоть немного утешить девушку и... и всё-таки тянуло прикоснуться к молодому женскому телу. Понимая, что этого от императора ждут и не то что скандала, а и никакого шума не будет Серый зашел в комнату. Машка вскинулась, повернулась к нему, посмотрела испугано. Он попытался улыбнуться, но из-за того, что он машинально отметил форму выглянувшей в разрез сорочки груди, от ожидания того, что сейчас произойдет, улыбка получилась кривоватой и немного зловещей. Девушка отпрянула к противоположному краю кровати.

— Ну, Машуля, не бойся! Плохого не сделаю. Я ведь жених твой. Почему плачешь? Иди сюда.

С этими словами он присел поверх одеяла.

Девушка вспомнила, что ей говорил отец, о чем поучала тетка и обреченно вздохнула. Подвинулась к императору. Пётр подсел поближе и просто стал гладить по голове. Девушка просто покорна, никакой ответной реакции. Постепенно поглаживание перешло в массаж головы и шеи. Пётр решился на поцелуй невесты в шею. Девушка чуть слышно всхлипнула, но не отстранилась. Отсутствие реакции нового тела заставило Серегу интенсифицировать ласки и перейти на ноги. Возник чисто спортивный интерес — "раскачать брёвнышко". Ножки дали большой эффект — всхлипы прекратились. Пошёл выше. Стал массировать спину. Начав с традиционного "поезда", дальше выдал свой фирменный "малый тонизирующий комплекс". К окончанию первого этапа соблазнения Мария уже довольно сильно возбудилась. Пётр перевернул девушку. Та лежала зажмурившись. Воспользовался этим обстоятельством и аккуратно разгладил лицо. Не выдержал и легонько поцеловал в застывшие губы. Маша осторожно приоткрыла глаза. Увидев добрую улыбку императора, сама обняла его и поцеловала в губы. Серегу же напрягало собственное мужское бессилие. Даже близкое молодое тело не могло его распалить.

* * *

Впрочем, играл Пётр так недолго. Очень скоро Мария начала довольно громко постанывать, а затем забилась в оргазме, ногами сильно сжимая его руку. Под конец своего экстаза она порывисто обняла его, навалилась всем телом и начла обслюнявливать лицо, грудь, шею и плечи императора. Что-то бубнила благодарное, а он лежал, не отвечая, устало анализируя собственные ощущения. Даже разгоряченная молодая девушка не смогла возбудить его. Ни душевно, ни телесно. Он почувствовал легкое отвращение к случившемуся. Показался сам себе недостаточно чистым, словно не невеста тут лежала невинная, а самая грязная портовая б

* * *

. А та уже пристроилась на подростковом плече императора и что-то щебетала, щебетала, щебетала — "Идиотка!" Она ведь и не поняла, что ему не дала самого главного, вернее он не смог это взять. Брезгливо Пётр вытер руку, мокрую от любовных соков, о распущенные волосы Марии. Высвободился из объятий и, встав с кровати, надел сорочку. Бросил в разочарованное лицо: "Оденься" и побрёл в свою спальню. Уже устраиваясь на подушках, снова услышал горький плач. Мария теперь рыдала в голос, громко по-бабьи. На эти звуки заскочила Нюрка — горничная девка княжны, потом появилась и тетка Варвара. Дверь между спальнями прикрыли, но звук это убавило не сильно. Мария что-то невнятно пыталась объяснить своей первой фрейлине и гофмейстерше, а та утешала её.

В конце концов, всхлипы и бормотания надоели императору. Да и совесть шевельнулась внутри — совсем не по пацански было так бросать бедную девочку — она-то не виновата, что стала нелюбимой невестой у малолетки. Встал, накинул на себя какой-то балахон и решительно вошёл в спальню к женщинам. Варвара сидела, скособочась, в полу-распахнутом халате и гладила голову великой княжны, держа её на своих коленях. В прорехе расшнурованного воротника сорочки Пётр заметил не по годам налитую грудь фрейлины. Она перехватила его взгляд и инстинктивно прикрылась. Мальчишка подошёл поближе, но это судорожное движение взрослой женщины навело его на шальную мысль. Император взял за руку будущую родственницу и буквально выдернул из-под невесты. Та, встав, злобно глянула на подростка, но быстро пригасила ненависть и склонила голову. Пётр не стал особо стесняться и грубо залез за пазуху к ней. Мешавший ворот он просто порвал и теперь роскошный четвёртый размер колыхался перед его взором. Ощутив робкое движение в органе, он начал мять и гладить открывшееся ему богатство одной рукой, а другой же сильно сжал ягодицу фрейлины. Та с силой втянула воздух, но сопротивляться императору не посмела. Облапав тетку, он так и не возжег дальше свое желание. Тем более заметил удивлённо смотрящую на него Марию. Это заставило прекратить издевательства на горбуньей и, хлопнув её по заду, отправить вон. Однако та не послушалась, а, остановившись у края кровати и прикрывая рукой порванную сорочку, склонилась перед самодержцем. Повторил приказанье — но только поклон стал глубже.

"Ну и хрен с тобой!" — император потащил Марию к себе. Та сопротивляться не стала и послушно побрела за малолетним женихом. Варвара последовала за ними, попыталась что-то сказать, как-то защитить свою воспитанницу, но в спальне уже был проснувшийся хозяин дома, который и затолкал золовку обратно в девичью. Там же у кровати, с иконой стояла мать Марии и тихо шептала молитву. Мария кинулась было к отцу, но получив холодный отпор, упала в ноги матушки. Та только перекрестила её иконой, потом перекрестила и императора. У Петра хватило соображения прикоснуться к образам губами и только потом поднять с пола невесту. "Вот кобылица-то тяжёлая. И выше меня почти на голову" — подумал Серый, напрягая все силы доставшегося ему тела. Не рассчитал и так сильно дернул девушку в сторону кровати, что Маша насилу успела клюнуть подставленную икону и повалилась на подушки лицом.

— Идём, идём, Дарьюшка. Уж и без нас у них всё сладится. — Светлейший аккуратно, за локоть, вывел жену из покоев.

Когда они остались одни, Пётр не спешил забраться под тёплый бок невесты. Он подошёл к приоконному столику и шумно выпил половину кувшина морса. Потом долго и звонко мочился в стоявший за ширмой горшок. Только после этого он нехотя побрёл к кровати.

Машка уже успокоилась, присела среди подушек, подогнув ноги. Он заставил себя улыбнуться. Забрался к ней и лёг рядом. Та смотрела на него в свете лампады как-то необычно для её возраста — с жалостью, по-бабьи.

"Что ж, ложись, Маша!" — потянул её к себе. Та встрепенулась:

"Сийчас, государь! Я на минутку!"

"Куда? Ну-ка вернись!" — но та уже соскользнула с другого края — "Вернись, кому говорю!"

"Сийчас! Сийчас! Мне надобно..." — и мелко преступая, побежала к себе в комнату.

* * *

Вернувшаяся девушка робко пристроилась рядом. "А когда она лежит, такой большой и не кажется" — подумал Пётр, обнимая теплое женское тело. Маша же заботливо поправила одеяло над подростком и позволила ему уткнуться носом прямо в глубокий вырез сорочки. Тяжёлая голова придавила грудь, но тяжесть эта была приятна. Сердце девушки всё никак не могло успокоиться и громко стучало. Невеста императора пыталась утихомирить свои чувства, заново переживая недавние события. Тяжелый, стыдный разговор с отцом. Ещё более стыдные наставления от тетки Варвары. Бесстыжий взгляд малолетнего жениха, "случайно" наткнувшегося на неё во время омовения. Отчаяние от безысходности своей судьбы и страх перед неизбежным. Император! Совсем мальчишка, но как по-хозяйски он ласкал её, как знающе и смело трогал самое сокровенное. Не похож вовсе на того робкого юнца, с которым стояла Маша у алтаря. Тот прошлый больше играл в императора, а этот... Этот нынешний был непонятен и страшен. "Видно впрямь вселилась в него душа дедова. Ишь, как-тетку-то облапал бесстыже! И сорочку ей порвал!" Марию кольнуло прямо в сердце неприятное чувство ревности. Она протяжно вздохнула. Пётр немного поворочался и откинулся на подушки, дав ей свободу. Сон всё не шел. Пережитая чувственная буря породила тягостную истому внизу живота. Хотелось повторить всё или сделать то запретное, о чём наставляла Варвара. Вспомнив небольшую мягкую колбаску Петра, она удивилась, как ей можно порвать девственность. "Наверно, обманула тетка, то пальцем делают. Вот, Петруша пытался, да я не дала". В темноте она зарделась, вспоминая этот момент, и пожалела, что тогда отпрянула.

Осторожно приподнялась на локте и посмотрела на спящего жениха. Легонько рукой поправила сбившуюся на его лоб кудрявую чёлку. Осторожно провела по красивому тонкому носу, коснулась губ. Тут Пётр неожиданно проснулся, отрыл глаза и понял, кто его нежно трогает. Он повернулся к невесте и притянул к себе. В поцелуе его язык постарался проникнуть сквозь сжатые губы Маши. "Не противься" — вспомнилось ей наставление батюшки, и она впустила ласковою змею в свой рот. Император же с яростью впился в податливые уста. Сдача следующей крепости подпитала его напор. Мария чуть не задохнулась, но вскоре осмелела и сама стала отвечать жениху. "Молодец, девочка, хорошо учишься!" — он потащил край её сорочки.

* * *

Через несколько минут Петру надоело извращение. Он почувствовал отстраненность девушки и просто сполз рядом. Досада на себя убила всё доброе, что появилось к невесте за последнюю ночь. Император отвернулся, и, сжавшись в комок, обнял подушку. Он услышал, как Мария натянула на них одеяло, как обернулась вокруг него, заключая в душные объятия. Через несколько минут, согревшись, мальчишка уснул. Уснула и будущая императрица. И пусть осталась она девой, но всё же стала так близка к самодержцу, как никто другой не был близок ему.

________

Проснулся Пётр уже ближе к обеду. Марии рядом не было. Император поднялся хмурым. Зло накричал на слугу, не подготовившего его "душ". Погнал его вниз за водой. Сам пока оправился, чуть размял затекшие ото сна члены. Было безумно стыдно за проведенную ночь. Особенно злило то, что "так и не взломал". Хотя бы рукой. Казалось, даже слуги смотрят на него снисходительно. "Попробовал мальчонка сладости, да мал ещё для настоящего дела оказался!"

Зарядка не заняла много времени. Велел подавать завтрак прямо сюда, за низкий столик у окна. Потом сидел в кресле и тупо ждал, пока всё накроют. Подали много, почти обеденный набор, разве что без первого.

В спальню робко заглянула невеста в сопровождении матери и тетки. Те с настороженностью и каким-то страхом смотрели на императора. Петра такое отношение совсем не напрягло, а даже и развеселило. "Ишь, курицы, растерялись!"

— Маша останься, остальные свободны! — увидел опять непонимание — Брысь, кому говорю!

Женщины поторопились ретироваться, оставив молодых наедине, в окружении лишь лакеев. Серый к этому времени вполне освоился не замечать их, а Мария видно с детства считала слуг не больше чем говорящей мебелью.

— Садись, рядом. Да не бойся, не укушу! — Император хмуро глянул на девушку. — Если сама не попросишь! — и ухмыльнулся.

Та зарделась, стыдясь воспоминаний. В дневном свете Пётр уже не казался ей привлекательным. Маленький, меньше её ростом и более узкий не только в тазу, но и в плечах, император не походил на героя её девичьих мечтаний. Несостоявшийся жених — красавец Сапега — вот кому бы она отдалась со всей страстью. А этот мальчишка только мнит себя мужчиной. Она еле заметно усмехнулась, вспоминая комментарии тетки Варвары на её рассказ о первой близости с женихом. Вероятно, такое настроение смогло проявиться сквозь маску покорности, которую она привычно одела, входя в спальню. Пётр заметил это и за поздним своим завтраком был не очень любезен к Марии. Он и раньше не расточал комплименты невесте, а сейчас и подавно. Сухо поинтересовавшись, давно ли она встала и хочет ли есть, император замолчал, сосредоточившись на еде. Маша вздохнула и стала осторожно отламывать кусочки от поставленного перед ней пирога. На Петра смотреть боялась, поглядывала в окно на входящую в канал галеру. Слуги, угадывая настроение императора, тоже старались избегать излишнего шума.

Их условное уединение нарушил хозяин дома. Шумно он ворвался в спальню к самодержцу и рассыпался в поклоне и будущему зятю, и дочке. Глаза светлейшего, увидевшего детей за одним столом просто засияли счастьем. По всему было видно, что свадьбу Меншиков посчитал совсем состоявшейся, а себя победителем. Стал чрезвычайно предупредителен и ласков. Даже начал сам прислуживать Петру — кофе налил, булку маслом намазал и икорки сверху пристроил.

— Ваше императорское величество, дозволь показать тебе прешпект поезда в Петергоф. Полагаю, что сегодня в полдень можно свершить его. Но коли твое самочувствие — он слегка запнулся — после сей трудной ночи не позволяет, то можно ехать и завтра.

— Да, что уж там тянуть, Данилыч, давай сегодня. Скоро ль выезжаем?

— Можно и очень скоро. Я уж распорядился и все мы лишь ждем вашего императорского величества.

Пётр посмотрел в глаза светлейшего князя. Тот взгляд не отводил и глядел прямо, с легким превосходством. Император вытер губы салфеткой и тяжело поднялся. "По-моему с завтраком переборщил! А и хрен бы, в дороге всё равно жор придёт".

— Добро, Данилыч! Командуй "По коням!"

Князь слегка задумался, но потом понял, что значит новая фраза императора, и поспешил откланяться. Уже за дверью царской спальни раздался его громкий голос, раздающий дворовым приказы.

Пока слуги убирали остатки трапезы, Серый отправил невесту собираться, а сам озаботился поиском дорожной одежды. Подсознание подсказывало ему, что утренний мундир с золотым шитьём и камушками совсем не подойдет к долгой дороге. Однако сервис для русских самодержцев был поставлен знатно. Слуги уже все приготовили, а придворные изготовились. Держали дорожный сюртук, штаны и сапоги, неслышно появившиеся в царской спальне, Долгоруковы — отец и сын. Иван при первом взгляде подмигнул императору. Алексей Григорьевич старался прятать понимающую улыбку. Шелковый галстук и тяжёлую дедову трость императору подавал сам Остерман. Тот был невозмутим, ни взглядом, ни жестом не выдавая своей осведомленности о ночной жизни подростка. Сергей-Пётр оглядел приготовление и потянул снимать с себя недавно надетый мундир. "Пилеять! Опять эта процедура облачения!"

,,,

Выезжаем в Петергоф.

Наконец император вышел из своих покоев прямо в большую центральную залу. Там его появления ожидали ещё какие-то разодетые павлинами мужики. Едва кивнув в ответ на поклоны, Пётр поспешил на крыльцо к ожидающим экипажам.

В карету сели вчетвером. Рядом с императором сел сам Александр Данилович. Напротив него устроились Машка с Наташкой. Последняя была жутко недовольна братом и старалась не глядеть тому в глаза. Это немного напрягало, но подсознательное желание как-то утешить сестру Петр подавил моментально. "Не хватало ещё девчоночным капризам потакать! Обойдется, коза!"

Поначалу дорога как-то занимала нашего героя, но как только по сторонам покатили одинаковые луга, да болота, император устало склонил голову и неожиданно для себя уснул. Всё бы ничего, но уснул он на плече у Меншикова. А самое гадкое, что ему понравилось это чувство большого надежного плеча, на которое можно опереться. Оно было внове обеим его ипостасям — Серёга своего отца увидел на фото только лет в пятнадцать, а Пётр своего и вовсе не знал. Светлейший всю дорогу старался не двигаться, чтобы случайно не потревожить императора. Он победно и несколько снисходительно поглядывал то на Наташу, то на её заснувшего брата. Однако через два часа сидение в одной позе дало о себе знать и Меншикову пришлось терпеть боль в затёкших членах.

Проснулся император, только когда карета остановилась у недостроенного дворца в Стрельне. На крыльце самодержца встречали летние обитатели первой русской пародии Версаля: цесаревна Елизавета Петровна, герцогиня голштинская Анна Петровна с мужем Карлом-Фридрихом и ещё несколько смутно знакомых Петру вельмож.

После слегка затянутого приветствия и поклонов хозяева сообщили, что путешественников ждёт обед в парадной зале дворца. Принимая поклоны и реверансы на высоком крыльце, Пётр залюбовался открывшимся видом на регулярный верхний сад. Ухоженные дорожки, фонтаны и аккуратно постриженная живая изгородь в лучах послеполуденного солнца казались игрушечными. Настроение монарха слегка улучшилось, но ровно до того момента, как он снова увидел невесту. Её полупрезрительное, полупокорное выражение напоминало о ночных неудачах, о зависимости от светлейшего, о малолетстве. Меньше всего Серому хотелось хоть как-то сейчас общаться с ней. К счастью, сестренка подскочила к императору первая, и он воспользовался случаем проигнорировать Марию, оставив её на попечение своего двора. Под руку с Наташей так и прошел во дворец.

На вопросы идущей рядом Лизы о дороге он отвечал рассеянно, и невпопад. Сослался на то, что спал в карете, а ночи в Питере совсем для него беспокойны стали. Некоторые из окружающих понимающе заулыбались. Когда во дворце Пётр удалился по конфиденциальным делам, кто-то сразу просветил цесаревну и её сестру о произошедшем. По шепотам, кружащим в зале, можно было догадаться, что это новость самая важная. Карл Голштинский стал сильно задумчив и часто переглядывался с Басевичем. Тот же ни на шаг не отходил от Меншикова, что-то нашептывая Светлейшему на ухо. Вернувшийся в зал Серый, мгновенно заценил открывшуюся ему "картину маслом". Он наложил свои воспоминания о Басевиче, Меншикове и чиновниках РФ на память тела и догадался, что они сейчас оговаривают величину отката за отъезд семейства старшей тетки домой, в Киль. Такие масляные взоры при показном равнодушии одного и такое сдержанное заискивание другого, вполне выдавали финальную стадию процесса. Тихо, насколько это было возможно для императора в полной зале, подошёл со спины к ним и негромко сказал:

— Ты Александр Данилыч, откатик то мне лично выдай. — Увидев недоумевающий взгляд, повторил: — те денежки, что сей проныра, — кивок на Басевича, — должен тебе передать, изволь в казну не сдавать, а принести мне. А Карлуша с тетушкой пущай едут, как оговорено.

И подросток сделал картинный жест ручкой. Бася аж глаза закатил, прикидываясь ветошью, в ожидания скандала. Однако ж обломался хлыщ Кильский — Меншиков нехотя согласился подчиниться. А куда было ему деваться при стольких свидетелях?

Наконец мажордом позвал всех отобедать, чем бог послал. А послал он не мало. Повар цесаревны — официальной хозяйки дворца — расстарался на славу. Столы ломились от изысканной снеди. Жульенчики, салатные закуски, дичь и обычное жаркое, нескольких видов верченое мясо, белая и красная рыбица, икра всех сортов и простые соленья. Среди этого богатства генералами стояли бутылки рейнского, венгерского, шампанского и водочные штофы. Будто не дорожный обед это, а пышный пир. Серый за неделю в новом теле так и не привык к показной роскоши. Глаза разбегались от вида незнакомых блюд, а "дефициты" манили доступностью.

За столом говорили на нейтральные темы. Больше обсуждали необходимость нового карнавала в Петергофе, чем обсуждали политику. К десерту Пётр не удержался — стал расспрашивать о местном огороде. Примолкшие вельможи толкового ничего сказать не могли и только растерянно пожимали плечами. Знающей оказалась тетка Анна. Она поведала о плохом прошлогоднем урожае "тартофля" и трудностях выращивания его на болотистых почвах. Император, в который раз уже, удивил двор, давая замечания по возделыванию сего чудного плода. Для попаданца было совершенно естественным заметить, чтобы картофель сажали на сухих склонах после ржи, да удобряли золой или поташом. А уж требование непременно окучивать кусты вовсе заставило окружающих поверить в то, что откровения Пётр получает прямиком от высших сил.

Заметив с каким удивленным видом его слушают, попаданец смутился. "Тля! Опять палево!"

...

Оставшаяся дорога от Стрельни до Петергофа прошла без приключений. Однако светлейший князь был хмур и задумчив. Молчал, изредка посматривая на императора, сидевшего в обнимку с тростью. Тревожные мысли о потере контроля над мальчишкой вновь овладели его разумом. Удачная комбинация с дочкой оказалась исполнена без должной выгоды. И хоть удалось продвинуться в убеждении Петра в симпатиях к себе и дочке, но император, из-за своей молодости, не смог совершить главное — зачать новую жизнь. Машка тоже все испортила. Совсем не может его выносить, чем и отталкивает. А Лизка, курва, так и вьётся вокруг императора. Смеётся сама и веселит его, любезностью и легкостью своей привечает. А ведь этот бесенок уже и на неё кидался. Варька совсем считает его исчадием адским, и не мальцом, а хитрым инкубом. Что-то особенное случилось прошлой ночью. "Что он, вместо девки, эту горбунью отходил что ли? Точно дедова привычка — любил тот болезную!" Меншиков с досады даже затряс головой, отгоняя страшные мысли. "Вот и караул в Петергофе зря согласился поменять на преображенцев! Мои-то ингерманландцы куда надежнее! И Лизку с Анькой он пригласил так, что не возразишь! Кругом обложил, советы слушает и соглашается, а делает то всё по-своему!"

По приезду подросток огорошил Меншикова требованием организовать на следующий день поездку в Дубки и на Сестрорецкий оружейный завод. При этом был он столь настойчив и гневлив, что Александр Данилыч не решился перечить. Тотчас же была послана шнява в Кронштадт к Сенявину с распоряжением: срочно к утру подготовить и привести к Петергофу галеру для водного путешествия императора через Финский залив.

Перед сном Петра навестил Меншиков. Князь, наконец, решился на разговор об ускорении свадьбы. Напирал, что от позора Марию спасет только официальная церемония. Он выставлял себя жертвой страстей Петра и тут же оправдывал их юностью государя, но опять же навязчиво подводил разговор к ответственности жениха. В планах Серого свадьба не занимал значительного места. Он не разделял легкое отвращение предыдущего хозяина тела к невесте, да и боязнь попасть под влияние светлейшего была счастливо изжита вместе с вселением новой личности. Не рассчитывая прожить ещё чуть более двух лет, Серый вообще не боялся связывать себя узами брака. Но со светлейшего хотелось стрясти малость дополнительных плюшек, раз тот так жаждет породниться.

Император не стремился сразу отвечать на намеки светлейшего. Через некоторое время в беседе возникла пауза. Решился её прервать Пётр:

— Александр Данилович, я своё слово, данное перед богом, сдержу. Но стоит ли торопиться? Мне ещё и двенадцати то нет. Денег в казне не особо на торжества — с коронацией бы управиться. Да и Мария не расположена к моим годам благосклонно. Думается, коли подождать года два-три, то и ей легче будет и мне проще привыкнуть.

— Ваше императорское величество, чувства дочери моей лишь скрыты под пологом скромности природной. Она подарила себя, лишь уступив настойчивости младой, невзирая на молву людскую и запреты обычаев наших. Не это ли является доказательством благосклонности невесты?

Пётр лишь усмехнулся в ответ:

— Ну-ну! Скорее послушности её.

— Да и как же не быть свадьбе в скорости, коли уж многие судачат о вашей к ней близости? Помилуй, государь, не давай позора на мои седины!

Серый задумался. Видно надо решиться на ответ Данилычу — ведь не слезет с темы старый хрыч! Связываться с Меншиковым родство ужас как не хотелось. Не то что совсем отвратно, но освободиться от опеки будет труднее. Алексашка, заняв место императорского тестя, может совсем берега потерять. С другой стороны если через два года снова к высшим попадать, то лучше уж оставить наследника. "Какого наследника? Братка? Чем?" — Серому хотелось выть -"Твари эти высшие! Такую подставу отрядить. С*ки! В подростка-импотента кинуть!"

Император как зверь по клетке стал хоть из угла в угол комнаты. Светлейший терпеливо ждал.

"Да ну на хрен, всю эту историю! Пусть Данилыч правит апосля меня! А сынка, коли не смогу пусть Ванька сделает — вот будет умора с раскладами. А, пох-нах! Женюсь на Машке! Может подрасту и восстановится все. Нех ща паниковать!"

Решившись наконец, император резко остановился напротив Меншикова:

— Лады, светлейший, делай свадьбу. Однако два условия выполнить изволь: первое — верховный наш совет подтвердить должен, что вошел я в совершенные свои лета и по женитьбе полной силой все его решения утверждать должен. А второе — свадьбу играть будем, только когда ты свой дворец в Ораниенбауме построишь, обустроишь да в приданое за Марией отдашь. И не хмурься, я чай, не обеднеешь, генералиссимус! Сиё означает, что ранее Покрова вершить торжества невместно будет.

— Государь, в месяц берусь я дворец завершить, но назначь свадьбу до Спаса.

Пётр опять призадумался. "Давит тварь, надо же было мне так подставится вчера с Машкой. ... Аихренсим! жить одно — мало осталось!"

— Добро, коли успеешь — пиши указ и приглашай гостей! Но! Данилыч, смотри, сверх меры не воруй! Да и с верховниками вопросы порешай прям на неделе. Мне жить под опекой — сил нет.

Меншиков все же возразил:

— Пётр Алексеевич, "порешать вопросы" — эк ты чудно сказал — с Верховным советом возможно, коли представишь ты достаточные знания для самодержца. Для сего перво-наперво необходимо завершить обучение!

— Нет, Данилыч, учить меня не надо. Я сам достаточно знаю и умею, а почему я тебе сказывал. — Император пристукнул тростью об пол и светлейший князь непроизвольно вздрогнул.

— Но без доказательств сего не поверит Верховный совет, и не согласится менять завещание матушки-Екатерины!

— Не гони, светлейший! Будто не видел я, кто советом рулит. Давай утречком до отъезда перетрем эту тему с Остерманом. — Серый, разволновавшись, опять сполз на современный ему арго. Его собеседник с трудом угадывал смысл сказанного. Пришлось осторожно править самого себя. — Но день испытания моих знаний пускай совет назначит. Я сего не боюсь! — "Только проводить мы будем его по моим правилам" — добавил он про себя. — И на сем прощай сегодня, князь. Я буду почивать, ибо зело утомлен дорогой.