Сказка о маге и воине

   Снова тропки лесные, опушки, луга. Гадюки, черная и белая выползи на тропинку, свились клубком, маги их не тронули, обошли. Размеренно шагает Плющ самым последним. Так приказано. Вчера призраки летучие напали под вечер. Приготовился к бою — да какое там. Сирень— маг второго уровня. Огненная лента рассекла небо, прошила всю стаю одного за другим.

   " И для боя с призраками я не нужен. Тащусь как верблюд по пустыне, — думал Плющ, хотя верблюда не видел, только читал о нем. За спиной лук, стрелы, куртка защитная кожаная свернута в узел, меч, с кем тут драться, в глуши? Тащи все это, неизвестно зачем. А гитару не велели брать. Сказали, не до песен будет. И теперь не жалел, и вправду — не до песен. Ни ветерка, сушь, даже улитки попрятались, ни одной не встретилось, и — словно не хватало чего-то."

   На другой день случилась беда. Среди пути Костер упал прямо в траву и не поднялся. Сирень, два мага обступили его, сердце, похоже. Пришлось сделать внеочередной привал. Поутру Костер как-то пришел в себя, встал и снова встал на свое место в цепочку. Но Плющ понимал, что дело не только в том, что с сердцем плохо стало у товарища, чувствовал, что его сжигает тоже, что и его самого... Но еще раз подойти с тем же?

   — Все,— сказала Сирень, — нам потребен отдых. В первую же деревню зайдем и остановимся. А лес, называемый Медвежьим редел как по заказу, и на краю завиднелось заброшенное поле, все заросшее бодяком да осотом, а чуть подальше ветлы и ручей. За ними должна быть деревня.

   Собака, подволакивавшая лапу, рыкнула навстречу, от невеликой избушки отделилась согбенная фигура с седыми космами:

   — Бабуля, ты что, одна тут?

   — Одна, милые, одна... Как по весне у нас призраки трех мужиков в один вечер сожрали, да на поминках полдеревни перепилось и погорело, так почитай все на рудник ушли, этот, как его, дран— трест. А мне куда уж идти, стара совсем, здесь у нас еще двое стариков осталось, у них избы чудом уцелели. Живем кое-как. Сын вот только, как ушел, так и глаз не кажет. Коза у меня кормилица, с огородом нынче беда прямо, сушь, а воду таскать много мне невмочь.

   — А ну, парни, живо бабке водовод из пруда, — скомандовала Сирень.

   Пожав плечами, маги двинулись выполнять приказание, применяя все свои волшебнические познания. А Плющ опять остался не у дел, с тоски бродил по выгоревшей деревне, глазел на черные печные трубы, и даже козье молоко, которым усердно потчевала гостей старушка, пить не пошел. Отдыхать в разоренной пожаром деревне маги не захотели и, подкрепившись кое-как, двинулись дальше. На следующий день миновали еще одну деревню. Слепое небо, без единого облачка, ободранный кот посреди деревенской улицы, хлопающие двери, огороды, заросшие сорняками. И ни души живой. Призраки? Или еще какая-то неизвестная напасть?

   Снова лес, местами глухой, еловый, местами— светлый, с порослью бересклета и жимолости. А припасы подходят к концу, ни грибов, ни ягод, дичь куда-то попряталась. Прошли насквозь, открылся склон, в колокольчиках, кукушкиных слезках и смолке, нарядный, яркий. И когда успела только трава вырасти? Видно, где-то подземные воды близко. Рощицы березовые, а в лощине, укрытая от ветров, деревенька, дым из труб тоненький, значит, печки топятся. По крутой тропинке сбежали вниз. Гуси шипели навстречу, брехали лениво собаки, разморенные жарой, живая деревня, наконец-то. Из окон повыглядывали любопытные бабы, что ж, не страда ведь, кто по дому, кто по огороду работает.

   — Эй, староста. — где тут у вас можно на постой...

   — Ох, Ваши магичества... вон там, у вдовы Инри и изба просторная, и банька есть.

   -А как у вас с призраками — не докучают?

   — Да нет, вроде пока боги милуют.

   -Мда... — подивилась Сирень, — милуют, с чего бы это? — И принюхалась — Да. Здесь ведьмой без лицензии пахнет.... А пойди-ка сюда, девонька, — выдернула она светловолосую девчонку из кучки женщин, подошедших поглазеть на их магичеств.

   — Иди-иди сюда... Так, без лицензии, значит... И чем промышляешь, голубушка?

   -Да я, Ваше магичество... травница... по мелочи...

   — Милостливая госпожа, не погуби, на эту девчонку вся надежда наша, если б не она, призраки давно бы заели, вон в соседней деревне душ пять детишков пропали, и взрослых мужиков и баб, случается, губят!

   -Хм, — усмехнулась Сирень,— по правилам, тебя бы следовало за нарушение правил лицензирования препроводить в управление и наказать примерно. Ну да ведь мне за это не платят.. Вот что, я тебе лицензию-то, пожалуй, выдам...

   Девчонка тряслась от страха, лицо побелело, под цвет волос, но виду не подала и пошла с Сиренью. А когда вернулись, у девушки в руках белел новехонький свиток лицензии, составленной по всем правилам и уложениям, где говорилось, что госпожа такая-то имеет право вести ведовскую деятельность в рамках закона с уплатой пошлины раз в три года. На радостях у Инри закатили пирушку, нанесли пирожков, солений домашних, что остались с прошлого года в погребах, пива, чай на травах, баньку для гостей затопили. Пошло веселье. Маги будто маски сбросили. Шутили, за девчонками пробовали ухлестывать. Только двое в сером — посидели чуть-чуть да и вышли. Костер словно преобразился. Возле бабенки одной, бойкой, приладился, смеется, а уж она и рада — не всякий раз с его магичеством пообщаться придется.

   Плющ смотрел на веселье, а больше на своего мага. И злился, злился на него, на себя, на всю эту экспедицию. А в небольшой комнатушке принялись плясать, хихикали девчонки, Костер под шумок выскользнул с красоткой за дверь. Какая-то девица подошла в скамейке, где надутый, будто сыч днем, сидел воин:

   — Ваше магичество, а не желаете ли чайку с вареньицем?

   — Я не маг, от варенья зубы болят, — буркнул Плющ, и вышел на крыльцо. Звезды гляделись мохнатыми цветами, тянуло сыростью от пруда. Плющ потащился в баньку, в темноте пахло травами, теплой сыростью. Он притворил дверь, улегся на лавку, еще хранившую тепло. Влажная духота обступила его, сон, тяжелый и дурной, связал без веревок. Снился почтенный маг-учитель его юности, который так и не смог ничему научить, кроме искусства любви, школа мечей, где каждый день нужно доказывать, что ты стоишь права быть в ней.

   Очнулся воин от ледяного потока, что бил в лицо, и злого шепота:

   — Безобразие, позор, на тот свет сбежать надумал... Тебя от королевской виселицы спасали! А отрабатывать кто будет?

   Его били по щекам, отливали водой, трясли, давали отвратительно-сладкое питье. Сирень, надумав после вечеринки еще разок умыться теплой водой в остывающей баньке, нашла его угоревшим, и взялась за спасение с полным знанием магического дела. Убедившись, что пострадавший вне опасности, и оставив его на попечение двух своих основных магов, она устало побрела в дом. Мимо нее попытался проскользнуть встрепанный, как только что подравшийся кот, Костер.

   — Стой, Костер, давай на бревнышке посидим, есть разговор.

   Привыкший беспрекословно подчиняться старшей по званию, маг уселся на бревно, опустив голову.

   -Ну, что, как у тебя с бабой-то? Не тушуйся, мне все можно знать, я, знаешь ли, как бабка ведунья, женщиной была век тому назад. Не хочешь, не говори, и так вижу, не сладилось у тебя, — иногда в моменты недовольства у Сирени пробивались в речи очень простонародные словечки

   -Да... оплошал...

   -Сам дурак, думал, с женщиной получится, если у тебя руна Ит активирована? Ты будто совсем ее свойств не изучал. Нет, ну что такое, вы с вашим товарищем, прямо как дети, ты с бабой счастья на полчаса пытаешь, притом, не так уж она тебе и понравилась, так что для самоутверждения только, а ведь это самое распоследнее для любви дело, тот — в баньке угорает.

   — Каак.... С Плющом беда?— Костер только что не бросился прочь.

   — Сиди, сиди, им занялись, все обошлось, хотя еще немного, и никакая магия бы его не спасла. Беда с вами, право. Эх, не хотела я тебе говорить, да придется. Вот ты как думаешь, зачем тебя, мага не поймешь какого уровня, и Плюща твоего, вообще персону без прав и статуса, взяли в экспедицию?

   — Думаю, потому что мы там были в прошлом году.

   — Почти верно. Но не совсем. Понимаешь ли ты, что такие места по карте не ищутся. Пословицу знаешь? — во тьму ведут страсти. Тебя в прошлый твой раз тщеславие вело. А теперь нет его, твоего тщеславия. Так что весь расчет на ваше с Плющом...

   — Так ты хочешь сказать, что чем быстрее мы с ним вернемся в объятия порока, который только потому таковым теперь не считается, что у нас прогрессивный король, тем быстрее попадем к пещерам?

   — Да, именно. Пещеры эти — на другом уровне пространства и времени. Чтобы туда попасть, нужно рамку иметь. Знаешь, что такое рамка?

   — Нет.

   — Странно, ты вроде в деревне жил. И ни разу не видел, как лозоходцы с рогулькой воду для колодцев ищут? Вот это и есть рамка. А ты и твой товарищ — должны эмоциональную рамку составить. Страсть — как раз подошла бы, чтобы всех нас к пещерам Грома притянуть.. Но вы очень рамка капризная..

   -А что, ты работала когда-нибудь с рамкой?

   — Да, приходилось, только это были парень и девушка, он — сын мельника, она— дочь батрачки, влюбились без памяти, а им поженится не разрешали, деревенские нравы, в общем/ Они и не видели ничего вокруг, кроме друг друга.

   — А что с ними потом произошло?

   — Пожаловали им дом в деревне и надел земли. Они уж умерли давно от старости, а там их правнуки хозяйствуют. Ну иди, иди... остынь, и не гляди на меня, так сказать, огненным оком. И подумай.

   Из деревни магическая экспедиция вышла будто посвежевшей, только Плющ глядел виновато, а Костер еще более угрюмо, чем всегда, в глубине его дорожного мешка уютно угнездилась и подрастала гусеница-страховидка, что питается страхами и гордыней.

   Вечером, когда невеликий отряд устроился на ночлег, Костер забрел дальше, чем обычно, стоял, прислонившись к березе, слушал, как на лугу покрикивает припозднившаяся перепелка. Он почти смирился с тем, что все — и проклятая руна, и память прошлого лета и даже, как это ни дико, служебный долг, толкают его к тому, что, как он не то надеялся, не то жалел, осталось в прошлом. Но что-то еще держало его, и не мог пересилить себя.

   -Видно, во мне есть что-то женское, — недовольно думал маг, — это женщины ждут, а мужчины приходят и берут то, что им кажется необходимым.

   Плющ злился на свою идиотскую ревность и неосмотрительность, а ноги сами несли его туда, где он рассчитывал найти своего товарища:

   — Нет мне дороги к свету — пусть будет тьма. Накс, так Накс, и спрашивать разрешения у него не стану.

   Руки охватили гладкий ствол березы, лицо запрокинуто... Движения навстречу... Сильные и неожиданные.... Не могу... не могу долго....

   Плющ отпускает слабеющее тело, а маг вцепляется в свою руку, зубами проходит между пальцами, и от этого непонятного жеста у его партнера почему-то снова кровь бросается в голову.

   — Муравьи, — ухмыляется маг, — на этой березе у них пастбище, домой спешили, все руки мне покусали, пока ты...

   -Подожди, дай я — облизнуть пальцы, кислые от раздавленных муравьев, соленые от пота. И тянуть за руку прочь от муравьиных мест, туда, где мягкая трава, где журчит внизу ручей, и можно до рассвета... забыв о предстоящем пути, о летучих призраках и пещерах.

   А под утро — вынырнуть из полусна и услышать снизу хриплую хитрозаверченную ругань. Что случилось? — скорее вниз, к ручью.

   — Да вот, в крапиву голым задом, — хохотнул маг, в ручье хотел себя в порядок привести. Теперь задница горит и внутри, и снаружи...

   — Подожди, помогу.

   — Отвали, мне теперь только магия и поможет, уж не понесешь же ты меня на руках, да целый день перехода? Иди, иди, не мешай, выше еще один бочажок на ручье есть.

   И примечталось, что вернулось, пусть и не очень веселое, но вместе, — прошлого года, когда пасли коров в усадьбе "Девичий пруд", когда пытались за немудрящими шутками спрятать желание стать ближе — не только телами.

   Да нет, не вернулось. Днем Костер снова впереди, такой же невозмутимый, не обернется ни разу. Вечерами приходит сам. Но ни разговоров, ни стонов, и не поймешь, хорошо ли ему, или нет. А хочется, чтобы — хорошо?

   Cпросишь: -Ну скажи, тебе нравится так?

   Молчит, или скажет: Отвяжись.

   Его молчание заводит, заставляет быть жестким, терять контроль: -Боли хочешь? Будет тебе и это! — а потом просить прощения, облизывая поврежденные места, боясь сказать лишнее слово. Нет понимания, нежности, радости, одна горячая страсть, да и та какая-то дерганная, как крик дергача, липкая, будто пот.

   Но как-то под утро, когда силы кончились, а сон не шел, Плющ спросил:

   — Скажи, ты простил меня за то, что я ушел тогда зимой?

   И неожиданно Костер откликнулся, хотя, казалось, дремлет:

   -Дурак ты, за что мне тебя прощать? Или ты решил, я ждал, что станешь моей сиделкой? Я просто думал, что умру, и хотел перед смертью кое-что понять.

   — И понял?

   — Да нет, не понял. Да ведь и не умер же. Теперь только понимаю, что это не зря, что у меня, да и у тебя еще осталось в этом мире дело. Cкоро уже, я чувствую.... Пещеры близко. И мы там на этот раз умрем...

   — Ну что ты, почему, ведь мы не вдвоем, а Сирень — великая волшебница.

   — Нет, мы умрем, да и незачем нам жить. Мы с тобой все равно неправильные. Тупик. Семьи не будет, детей не будет. А будет ли дело, которому отдать жизнь?

   -Ну зачем ты так. Живут же другие.

   — Другие — это ваше братство. Придумали тоже, лезть в политику, своих продвигать, грязи там у вас... Нет, я так не хочу.

   — С тобой куда угодно, — горячо уверял Плющ, а сам не верил себе. И чуял, чутьем бывшего разведчика, что Костер знает больше, чем может рассказать, и не разделить это тягостное знание так, как разделили руну страсти.

   С этой ночи будто глухая пленка порвалась между ними. Стали разговаривать, хотя и не о любви, а все больше о постороннем. Будто продолжали бояться чего-то.

   И пришел вечер, когда место стало совсем узнаваемым. Речушка, на другом берегу знакомый с прошлого года вход в пещеры. Похоже, стал шире, и запах... ядовитый, невыносимый, запах тления.

— Они чувствуют нас... У нас мало времени ... — задыхалась Сирень, — Сейчас..

   Без всякого перехода подтолкнула вперед двоих в сером и выкрикнула: — Чистые души, готовы ли вы войти в пещеры Грома? За отцов и матерей, старших братьев и сестер, детей рожденных и еще не рожденных?

   В ответ двое сбросили капюшоны: — Мы готовы!

   Бегом, взявшись за руки, через ручей, серые полотнища плещутся по воде. Прямо туда, в разверстую зловонную пасть. Плющ очнулся первым:

   — Да что же это, они же дети еще, а я? — воин в два прыжка добежал до ручья, и рухнул в воду, подсеченный магическим ударом, захлебываясь холодными струями. Костер выдернул его из воды, потащил на берег прямо под ноги Сирени.