| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Комдив Георгий Константинович Жуков прилетел из Москвы в Читу сегодня, пятого июня, и заехал в штаб округа, чтобы уточнить последнюю обстановку в районе боёв, перед тем, как лететь дальше в Тамцаг-Булак. В штабе он встретился с командующим войсками Забайкальского военного округа комкором Яковлевым и членом Военного совета дивизионным комиссаром Гапановичем.
Ничего нового они ему не сообщили. Тем не менее, беседа была полезной.
Обстановку на сопредельной территории командование округа знало неплохо, стратегические и тактические цели противника представляло достаточно ясно, и могло дать вполне достоверный прогноз развития ситуации.
По их мнению, Япония готовила в северо-западной Маньчжурии плацдарм для очередного нападения на СССР. Железной дороги Харбин — Цицикар — Хайлар (бывшая КВЖД) для подготовки такого нападения явно было недостаточно. Поэтому самураи приступили к строительству новой стратегической железной дороги Халун-Аршан — Ганьчжур, которая шла в обход отрогов хребта Большой Хинган почти параллельно монголо-маньчжурской границе, местами на удалении от неё всего в два-три километра.
Японское командование справедливо опасалось, что эта дорога может подвергнуться прицельному огню с господствующих песчаных высот на восточном берегу Халхин-Гола. В связи с этим и решило захватить часть территории Монгольской Народной Республики восточнее реки. Владея этой территорией, японцы могли построить там укрепрайон, и устранить угрозу своей дороге, а также уменьшить возможность удара в тыл войскам, сосредоточенным в Хайларском укрепленном районе.
Первого июня Жуков был ещё в Минске, и руководил разбором полевой командно-штабной игры, в которой принимали участие командиры кавалерийских и танковых соединений Белорусского округа, а также начальники и оперативные работники штабов. В этот момент позвонили из Москвы, и приказали немедленно явиться к наркому обороны.
Жуков выехал первым же поездом и утром следующего дня уже стоял перед Ворошиловым. На столе у наркома лежала карта района вторжения с обстановкой на тридцатое мая.
— Вот здесь, — сказал он, указывая на карту. — Длительное время проводились мелкие провокационные нападения на монгольских пограничников, а вот здесь японо-маньчжурские агрессоры вторглись на территорию МНР и напали на монгольские пограничные части, прикрывавшие участок местности восточнее реки Халхин-Гол. Думаю, затеяна серьезная военная авантюра. Во всяком случае, на этом дело не кончится. Командование пятьдесят седьмого особого корпуса проявляет нерешительность. Можете ли вы вылететь туда немедленно, разобраться, что происходит, и, если потребуется, принять на себя командование войсками?
— Готов вылететь сию же минуту, — вытянулся, руки по швам, Жуков.
— Очень хорошо, — сказал нарком. — Самолёт для вас будет подготовлен на Центральном аэродроме к шестнадцати часам. Зайдите к заместителю начальника Генштаба комдиву Смородинову и договоритесь о связи. К самолету в ваше распоряжение прибудет группа специалистов. До свидания, желаю вам успеха!
Комдив Жуков, как и большинство его сверстников, прошел и Германскую, и Гражданскую. В царской армии дослужился до чина младшего унтер-офицера драгунского полка. Был контужен. Имел два Георгиевских креста за храбрость. В октябре восемнадцатого вступил в Красную Армию. Сначала служил красноармейцем, а затем помкомвзвода в кавалерийском полку. Был ранен в боях под Царицыным. Затем командовал взводом и эскадроном. В двадцать втором участвовал в подавлении антисоветского крестьянского восстания на Тамбовщине, за что и был награжден орденом Красного Знамени.
После окончания Гражданской войны остался в кадрах РККА. И на долгие-долгие годы застрял в должности командира кавалерийского полка.
Воинскую науку Жуков познавал не в академических аудиториях, а в повседневной обстановке армейской жизни и на краткосрочных курсах. Первоначальную военную подготовку он получил в учебной команде драгунского полка. В двадцатом году несколько месяцев учился на Рязанских кавалерийских курсах, но из-за тяжёлой обстановки на фронтах так и не доучился. В двадцать пятом окончил Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава, а в тридцатом — Курсы по усовершенствованию высшего начальствующего состава. Как и все занимался самоподготовкой. Когда руки доходили. Поэтому был не теоретиком, а практиком.
После окончания КУВНАС его назначили, наконец, командиром бригады. Затем он был помощником инспектора кавалерии Красной Армии, командовал дивизией и корпусом. В тридцать шестом за успехи в боевой, политической и технической подготовке был награжден орденом Ленина.
Все, кто хоть когда-нибудь служил с ним вместе, единодушно отмечали его тяжёлый, неуживчивый, трудный характер и грубость.
Возможно, он действительно иногда был излишне требователен, и не всегда сдержан и терпим к проступкам подчиненных. Его всегда выводила из равновесия любая недобросовестность в работе или поведении людей.
Жуков презрительно усмехнулся. Некоторые этого не понимали. А он, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям. И не собирается! Никому не дано права наслаждаться жизнью за чужой счет!
Он выполнит приказ наркома любой ценой! И церемониться ни с кем не будет! Москва его поддержит, иначе он не получил бы таких полномочий. Это шанс. Шанс всей его жизни! И он не такой дурак, чтобы его упускать.
Что ему делать он уже знал. Сначала убрать с дороги Фекленко. Он свой шанс упустил! Убрать Фекленко, и получить командование... Затем подтянуть войска и накопить материальные ресурсы. Это главная задача! А пока держать самураев в напряжении, но не дай Бог, не спугнуть. Ему нужен их полный разгром. Классический разгром! Что бы в учебниках потом писали! И никаких переговоров! Трепать им нервы. Показывать слабость. Накопить материальные ресурсы. А потом дать в лоб! И по флангам! И р-раздавить эту несчастную японскую дивизию, как вшу на гимнастерке. Что бы аж брызнула! А ещё надо так устроить, чтобы никто к его славе примазаться не смог. А то налетят потом как вóроны. Много их тут окопалось в ЗабВО, да в ОКА обеих... А Москва еще шлет помощничков всяких. Жуков скрипнул зубами.
'Эх, верных людей нету! Специалистов ему Генштаб предоставил!.. Какие они специалисты! Соглядатаи! Понятное дело, будут за ним смотреть и стучать, куда надо!' — скривился он.
— Разрешите обратиться, товарищ комдив! — вытянулся Куцепалов, когда Жуков, окинув его пристальным хмурым взглядом, проходил мимо.
— В чем дело, майор? — холодно прищурился Жуков, и вдруг широко улыбнулся, — Фёдор? Ты, что ли?.. Здорóво! Какими судьбами? — он порывисто обнял старого товарища.
— Признали, товарищ комдив! И как это вы меня вспомнили? Столько лет прошло... — разулыбался Куцепалов.
— Да! Лет десять точно не виделись!
— Десять и есть, товарищ комдив. Вас тогда, как раз отправили в Москву на курсы.
— Было такое дело. После курсов я на полк уже не вернулся. Сразу на повышение пошёл, на бригаду. А ты каким боком в летуны затесался?
— Как вы уехали, Георгий Константиныч, так до нас и добрались. Кого куда... Меня, вот, в авиацию перевели, в лётную школу отправили. А Гришку Иванищева так, вообще, демобилизовали.
— Да ты что! Это, кто ж так покомандовал без меня! Помню Иванищева... Звёзд с неба не хватал, это точно, но командир эскадрона был крепкий. И за конским составом смотрел, как надо, и личный состав в руках держал. Я бы его в обиду не дал!
— Ну, вот... А потом я эскадрильей командовал, полком, авиабригадой.
— Молодец! Ты всегда башковитый был. И эскадрон у тебя как по струнке на рысях ходил. А помнишь, как на конных соревнованиях мы всех в корпусе обходили. Да, что там, в корпусе! В óкруге! И никто нас догнать не мог!
— Помню, товарищ комдив! Один хитрец какой-то, из шестой Чонгарской дивизии, попытался. Даже лошадь вторую в лесу спрятал, что бы сменить по ходу скачек. Ординарец держал. И получил, таки, первый приз, подлец! А потом, когда всё открылось, комкор ему по холке, по холке! Чтоб не жульничал!
— Да, Фёдор, было время! Надо бы посидеть как-нибудь. Погутарить, товарищей вспомнить. Некогда сейчас! Улетаю я сегодня. Тут у вас в пятьдесят седьмом корпусе некоторые такой бардак развели! Меня сам, — Жуков ткнул большим пальцем вверх. — Сюда отправил, порядок наводить.
— Товарищ комдив! Георгий Константиныч! — осенило вдруг Куцепалова. — А возьмите меня с собой! Я же боевой командир! Я тут болтаюсь в распоряжении штаба ВВС. Как цветок в проруби, блин. Назначения жду... Возьмите, а? Может, и пригожусь вам на Халхин-Голе.
— А что? Может, и пригодишься! — задумался Жуков. — По указанию наркома у речки этой со всей страны летчиков — Героев Советского Союза собрали. Со Смушкевичем во главе. Я этого [еврея] ещё по Белорусскому округу помню! — комдив принял решение. — Точно! Такие, как ты, настоящие кавалеристы, мне там, ох, как понадобятся! Чтобы всех этих героев-летунов вместе с комкором ихним в руках держать, да к делу приспособить! И, вообще! Значит, так! Вылет через два часа. В отделение кадров не ходи. Сам им сообщу. Потом. Если есть подходящие ребята, два-три человека, бери с собой! Есть кто на примете?
— Есть, товарищ комдив! Капитан Иванищев! Тоже в распоряжении застрял, как и я!
— Григорий? А он-то как здесь оказался? Ты же говорил, его демобилизовали. Ладно, об этом потом! Будет еще время. Ну, всё! Ждите меня на аэродроме! — Жуков хлопнул Куцепалова по плечу и стремительно зашагал дальше по коридору.
Майор Куцепалов смотрел вслед удаляющемуся комдиву, и мысленно потирал руки. Ничего, ничего! Они его — так! А он их — вот так! Это ж надо ж, как свезло! Теперь посмотрим, кто начальник, а кто — дурак! Своего бывшего комполка майор помнил прекрасно! Как никак, почти пять лет под его командой прослужил. При нём от простого красноармейца дорос до комэска! Говорит, его прислали, порядок навести... Уж кто-кто, а Жуков точно наведёт!
'Он вам образцовый порядок наведёт! Забегаете, как недорезанные! Или ты, Фёдор, ничего в этих делах не смыслишь!' — подумал он, и поспешил в гостиницу. Надо порадовать Гришку, да упредить, чтобы сегодня в рот не брал ни капли! Не тот случай! Успеется ещё. Ещё посидим с комдивом, повспоминаем товарищей!
В тот самый момент, когда 'Дуглас' с комдивом Жуковым и его командой выруливал на взлётную полосу, из только что приземлившегося ТБ-3 выгружали раненых, доставленных из Тамцаг-Булакского военно-полевого госпиталя.
Младший лейтенант Пономарев, скрипя зубами от дергающей боли в забинтованной голове, спустился на землю сам. Вдруг у него подогнулись колени. Владимир едва успел ухватиться за тёплый гофрированный борт самолёта, чтобы не усесться со всего маху на сухую траву Читинского аэродрома.
Один из санитаров заметил, как сильно побледнел, и зашатался лётчик с забинтованной головой, вовремя подхватил его под руки, и повёл к автобусу с большим красным крестом на боку.
Рана на лбу, полученная неделю назад в воздушном бою, сначала показалась Владимиру простой царапиной. Но почему-то заживала очень плохо. Точнее, не заживала совсем, а даже наоборот — болела всё сильнее. Вконец замотанный военврач, осматривавший его вчера во время перевязки, только покачал головой, и решил, от греха подальше, отправить младшего лейтенанта в Читу, в окружной госпиталь. Пусть там его посмотрят, и решат, что делать...
Владимиру повезло. Потому что это интуитивное решение полевого хирурга оказалось единственно правильным. В ране, обработанной на скорую руку фельдшером сразу после боя, осталось несколько волос, которые и вызвали воспалительный процесс с нагноением. Ещё немного и это могло бы превратиться в оч-чень большую проблему.
В тот же вечер Владимиру, принявшему в качестве анестезии стакан спирта, сделали операцию. Хирург как следует, почистил рану, потом снова зашил, и дело, наконец, пошло на поправку.
Была, однако, ещё одна причина, почему для Владимира Пономарева так важно было оказаться в это самое время в Чите. Но он об этой причине тогда и не подозревал. Хотя позднее, вспоминая всё происшедшее, не мог не признать, что зацепившая его ненароком шальная самурайская пуля, на самом деле была просто подарком судьбы...
За две недели рана у него практически зажила. Главврач госпиталя пока не отпускал его в полк, но Владимир твёрдо решил в ближайшие дни его дожать. Или уговорить, или стащить бумаги и сбежать на фиг! Он не сомневался, что на аэродроме без проблем договорится с ребятами, гоняющими туда-сюда транспортники, и доберётся как-нибудь до своей части.
Впрочем, в конце концов, обошлось и без этой самодеятельности.
Воспользовавшись временным затишьем в небе над Халхин-Голом, в Читу, на денёк прилетел военком двадцать второго иап старший политрук Калачев. Были у него дела, само собой, и в политуправлении, и в штабе ВВС. Но главную свою задачу он видел в другом. В полевой сумке он привез толстую пачку писем своих боевых товарищей. И не поленился лично отнести их на главпочтамт, прекрасно понимая, насколько важна на войне весточка от близкого человека. Для его семьи. Для жены и детей, для отца с матерью, для любимой девушки.
Как и всякий военный, старший политрук, отлично знал, как долго идут письма полевой почтой. Другое дело — почта обычная. Поэтому он передал письма начальнику главпочтамта из рук в руки, попросив рассортировать и отправить их немедленно. Самым-самым скорым поездом.
Попутно он осчастливил киоскера 'Союзпечати', забрав все имеющиеся в наличии газеты и журналы, и свежие, и не очень. Летчикам, воюющим за свою страну за тысячу километров от родной земли, они были нужны как глоток живительной влаги посреди пустыни. И это не было поэтической метафорой.
Оставалось ещё одно очень важное дело. Оставив увесистую пачку газет и журналов, под охраной дежурного по штабу, чтобы не таскаться с ней по кабинетам, Калачев зашёл в отделение кадров:
— Вот, привёз наградные листы. За майские бои. На погибших летчиков... Вознесенский, Гусаров, Иванченко, Кулешов, Константинов, Лимасов, Мягков, Пустовой, Савченко, Соркин, Чекмарев, Черенков... — военком протянул тоненькую пачку начальнику отделения.
Майор взял бумаги, просмотрел и положил к себе на стол.
В этот момент в помещение вошла стройная светловолосая девушка — старший лейтенант, с орденом Красной Звезды и знаком парашютиста на гимнастерке. Она смело подошла к стойке, строго по уставу приложила ладонь к берету, и вдруг улыбнулась. И улыбка эта обладала мощью, сравнимой, разве что, с очередью из крупнокалиберного пулемёта в упор:
— Старший лейтенант Серебровская. Товарищ майор, подскажите, пожалуйста, адрес полевой почты младшего лейтенанта Владимира Пономарева. Он служит в истребительном авиаполку, где-то здесь, под Читой. А вот, номер полка я не знаю, — сказала она.
Слегка ошалев от такой улыбки, майор, наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где служит этот младший лейтенант, или хотя бы сообразить, где его искать.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
