История первая. Сны зачаровня.

— Зачем ты ездила к детям? — без выражения спросил Эллорн.

Я промолчала. Теперь-то какая разница?

— Твое любопытство сравнимо разве с твоей же бесцеремонностью. Я знал это, я был готов. Но не настолько же, Элирен! Неужели ты сама не понимаешь, насколько... недопустимо твое поведение? Как ты вообще преодолела барьер?

Ты задал вопросы, на которые мне теперь бессмысленно отвечать. Что ты хочешь, эйльфлёр?

"Правду!" — жестко потребовал он, и в мою голову словно вонзился раскаленный нож. Враз онемевшее тело молчало, слипшиеся намертво губы не издали ни звука, но мысленно я закричала, не выдерживая жуткой боли.

Резкое, насильственное ментальное вторжение подобной мощи я испытывала впервые, оно меня ошеломило. Я с трудом удерживала ускользающее сознание. Эллорн ворвался в мои мысли, как за минуту до того в комнату — бесцеремонно и грубо, его воля распахнула меня настежь, заранее подавляя любую попытку сопротивления. Но я и не намеревалась противиться! Зачем же так-то?..

События прошедшего дня закрутились в памяти, взвихренные волей эльфа, замелькали лица и происшествия. Вновь резко выступили легкомысленный утренний азарт, досада на лошадь, боль. И страх.

Замутившееся неаккуратным вторжением восприятие восстанавливалось неравномерно: сначала вернулся слух, потом, частично, ощущения. И лишь потом зрение.

— Прости! — искренне попросил эльф, осторожно помогая обтереть лицо. Я небрежно отмахнулась: "не стоит извинений!..", отстраняя его руки. Хотелось одного — чтобы он ушел.

— Прости! Мне жаль, поверь. — настойчиво повторил Эллорн, поднял и перенес меня на кровать. Осторожно уложил на мягкий плед, присел рядом на краешек, покусывая губы.

Я верю тебе, мой принц. Уйди, слышишь? Если желаешь, мы поговорим завтра.

"Я считал, что могу защитить тебя от всего. А от собственной поспешности — не смог. Я должен был вначале выслушать твои объяснения! Конечно, ты вряд ли стала бы оправдываться — о, я знаю тебя достаточно, чтобы питать иллюзии по поводу покладистости характера! — но я должен был вначале спросить. Элирен, не отворачивайся!.. Мне невыносимо осознание несправедливо нанесенной обиды!.."

— Чего ты сейчас ожидаешь от меня? Сочувствия? Оправдания? — спросила в ярости, он вскинулся удивленно, от его искреннего непонимания меня скрутило еще больше. Ладно, эльф. Ты сам хотел правды. — Извиняешься за пощечину? Не стоит усилий! Я простила тебя раньше, чем ты меня ударил! Я знала, что выбираю воина!.. знала, что ты скор на расправу. Я была готова, Эллорн. Так что успокой совесть, ты оправдан в своей поспешности. Вот к чему я не была готова, так это к насилию!.. Ты перетряхнул мою память, как старый мешок... Сожалеешь, что причинил мне боль?.. Глупости! Мне больнее от иного. Ты влез в мысли, которые и без того были открыты — только спроси!.. Так почему не спросил?! Не устраивает достойное согласие? Нужно завоевание, да? Сопротивление, которое можно было бы подавить?..

"Прости". — третий раз повторил он, но что-то, что слышалось в тихом голосе, убеждало: мы по-прежнему говорим о разном.

"Как пожелаешь! — согласилась легко. — Ты не получишь сопротивления, эльф. Я не доставлю тебе радости дешевой победы. Попробуй доказать превосходство там, где нет противника".

— Не понимаю, о чем разговор: у тебя мысли путаются. — мягко посетовал Эллорн, укрывая меня другим пледом. — Пусть сон смоет обиду. Спи, Элирен...

*

Раскланялись, разошлись, оружие наизготовку. Его меч у моего горла.

— Ты не готова убивать. — говорит Эллорн без раздражения, в сотый раз начиная заново. — Ты не готова бить первой, и бить насмерть. Поэтому у тебя нет шансов.

Его клинок легко касается моего подбородка. Выдержав мгновение, эльф убирает его, я выдыхаю. Раскланялись, разошлись, меч наизготовку.

— Танец, Элирен. Поединок — танец, надо только попасть в ритм.

Раз, два, три, — его клинок у моего горла. Поклон, разошлись, меч наизготовку.

— Ты не слушаешь ритма, Элирен. Будь внимательнее.

Раз, два, три — его меч останавливается точно напротив второй пуговицы на моей рубашке. Раскланялись, разошлись, все сначала. Мне не хватает силы? Возможно. Но больше мне не хватает быстроты. Я не вкладываюсь в его отсчет, никому не упредить реакцию эйльфлёр.

— Ты все еще не понимаешь разницы между упражнением и боем. Сейчас, со мной, тебе достаточно научиться не ронять меч. Я не пораню тебя, нечего бояться. Но бой — это иное, Элирен. Это смерть, которой должна стать ты. Не ждать нападения, не готовится к обороне, а убивать, сразу и без сомнений. А ты, насколько я вижу, и жить-то толком не хочешь... того и гляди, сама зарежешься...

Раз, два... Танцевальный момент еще короче.

— Соберись. Может быть, ты устала?

Еще чего; поднимаясь с пола в двадцатый раз, отсчитывала себе ритм: раз, два, три...

— Неужели твой гнев никогда не бывал смертельным?

Я останавливаюсь, отирая пот с лица. Он ждет, я вижу, что он ждет ответа, и мне приходится отвечать:

— Иногда... иногда мне хочется ударить.

— Это не то, что нужно!

Эллорн кладет свой меч на ладонь, движением кисти легко подбрасывает его — меч переворачивается в воздухе, — и также запросто, без опасений ловит в раскрытую руку. Меч падает на ладонь точно плашмя, эльф слегка встряхивает кистью — острая тяжеленная железяка раскручивается в его пальцах с невероятной легкостью. Я заворожено любуюсь, восхищенная и злая одновременно.

— Желание причинить боль и желание убить, не равны друг другу. Я бы даже сказал, они совершенно различны. Если ты настолько близка с кем-то, что позволяешь ему задеть твои глубинные чувства, ты не сможешь убить мгновенно, без раздумий. Чтобы стать хорошим бойцом, необходимо владеть своими чувствами не хуже, чем телом. — я, по-прежнему зачарованная его ловкостью послушно киваю: "да, понимаю", а он, последний раз крутанув меч, спокойно заканчивает: — Но, говоря по чести, я по-прежнему считаю, что ты никогда не станешь бойцом.

Еще и попытка сломить волю? Не многовато ли для столь неловкого противника, как я? Раз, два, три, четыре. Ура! Но это только в знакомой связке. Хорошо, первые выпады отбивать я научилась. Но они могут быть и другими, не стандартными.

И, в любом, случае, это всего один стук сердца. Ты хочешь жить, Элирен? Раз, два... Валяюсь на полу. В следующий раз не встану — поняла отчетливо. Второй час, девушка, судя по солнцу, прошло не больше двух часов. Раз, два...

Снова каменный пол. Почему ты стала падать так часто? Вставай. Раз, два, на счет три — поднимешься. Раз, два, три, четыре... да идите вы с вашим ритмом!

Уведенная в сцепке клинков рука взметнулась вверх, закручиваясь в непреодолимой инерции, сбивая с ног, сбрасывая на пол в очередной раз. Сцепка слева направо. Подобралась, ожидая момента неконтролируемого движения собственного меча — вот он. Разворачиваясь вслед за твердым нажимом не сопротивлялась, наоборот, сама поднырнула под руку, выпуская тяжеленный меч, упала почти за спиной Эллорна, за гранью видимости, и сразу, не раздумывая, — с размаху назад, всем телом, подбивая под колени.

Эльф пошатнулся лишь на мгновение, я сообразить ничего не успела, как поняла, что на грудь давит холодный металл, а между острым лезвием и моим телом всего лишь тонкая ткань шелковой рубашки. Он заинтересованно смотрит сверху, а я начинаю задыхаться, боясь пошевелиться даже вдохом.

— Ты меня удивила. — признается Эллорн, и убирает меч. — Наконец-то начинаешь импровизировать? Но почему так не эстетично?..

— Зато практично. — с вызовом ответила с пола, игнорируя протянутую руку. Ни к чему спешить, сначала восстановлю дыхание. — Человека я бы точно с ног сбила.

— С человеком тебя уже и в живых бы не было. — поправил Эллорн, насмешливо следя за моими попытками самостоятельно встать. — Для этого вовсе и не потребуется сильный противник. На сегодня все, Элирен. Завтра, к сожалению, не смогу составить тебе пару, но дня через два — в твоем распоряжении.

Как скажешь.

*

Если Эллорн и не обладал способностями поэта, то, несомненно, обладал способностями слушателя. То в одном, то в другом Дворце происходило что-то вроде "семейных вечеров", часто исполнялись поэмы и баллады, читались стихи. При моем слабом понимании эльфийского языка многое проходило мимо, задевая скорее содержанием, чем формой. Естественно, про то благоразумно предпочитала молчать, представляя себе вполне реально, чем обернется признание. Отмалчивалась, сколько могла, если уж не выходило, отвечала по возможности односложно. Наверняка моя неразговорчивость воспринималась весьма предвзято, но тут я была бессильна.

Подобное времяпровождение угнетало безмерно. Эллорн, безусловно, догадывался о моем состоянии, но как всегда, отстраненно наблюдал. Чувствуя в молчании некий вызов, не жаловалась. Ведь возможно, он действительно надеялся, что со временем это станет доставлять мне удовольствие.

Галерея над моей комнатой, под самой крышей, пожалуй, оставалась единственным местом, где на меня снисходило умиротворение. Бесконечные портреты рядами от самого потолка до уровня моих глаз по обеим сторонам были настолько живы, что казались окнами. Светловолосые и ясноглазые дамы и господа провожали взглядами, когда я проходила мимо, иногда делились мыслями. И ничего не ждали от меня. Некоторые рамки заполняла чернильная пустота, Эллорн объяснил: "это те, кто умер здесь", и я поразилась количеству пустых окон. Их выживание проходило непросто и кроваво. Не все рамки имели старый вид.

— Эйльфлер совсем не так много, как мне казалось вначале. — набравшись смелости, как-то однажды попробовала вызвать его на разговор. — Конечно, многие погибли в первые годы выживания, некоторые гибнут теперь. Но ведь у вас рождаются дети! И все равно вас так мало...

— Это так, — на удивление легко согласился он. — Дети рождаются, старшие в семье уходят охранять границы, и не все возвращаются. И нас действительно мало, по сравнению с другими расами. Ты считаешь, это опасно?

Ничего не скажешь, вопрос в лоб. Я помолчала, старательно подбирая слова.

— Нет, я не думаю, что вас легко перебить. В воинском мастерстве нет равных эльфам, тут не может быть двух мнений. Тактика ваша безупречна, хладнокровие непоколебимо, дисциплинированность достойна подражания. Ни одна раса, всерьез затронувшая вас, не сохранится, вы ведь еще и мстительны... о, не злись, пожалуйста! Вы просто помните дольше, чем остальные. Третье поколение людей, к примеру, может уже и не знать, что же такого натворили их деды; может не понимать причины кровавых расправ. А для вас сто-двести лет не срок. Вы помните всё.

Он кивнул, соглашаясь: "мы помним. Я помню гибель каждого из своих детей, Элирен, всех, до младших в роду. Но я не мщу за них. Ты вновь пытаешься судить, не имея представления о предмете".

Я промолчала. Вряд ли я имела право на такие глубокие откровения.

Из ближней арки вышел темноволосый эльф в изумрудно-зеленых одеждах. Эллорн почтительно склонил голову, словно приветствуя старшего.

Я смутилась настолько, что не запомнила ни единого слова из их краткого разговора. Вскоре король Эманель удалился, я обрела возможность успокоиться, и сообразить: он приходил не к Эллорну. Так, словно случайно, он пришел посмотреть на меня. Интересно, зачем? Насколько можно определить, во Дворцах и до меня иногда жили смертные женщины, в Розовом-то точно. Нет, я никогда не посмела бы осудить такой шаг — каждый волен распоряжаться собственной судьбой. Если кто-то выбирает путь забвения, им можно лишь позавидовать. И Охотники не подвергались здесь унизительным намекам. Какой бы ни была связь родителей, одна сторона точно никогда не позволяла себе оскорбить память детей.

— Очень интересные мысли. — слегка рассеянно согласился Эллорн, беря меня под руку. — И откуда такие... глубокие умозаключения?

Задетая небрежным тоном я на какое-то время вновь обрела себя.

— Перечислить по порядку? — останавливаясь посреди коридора, спросила насмешливо. — Изволь: во всем твоем Дворце лишь в одной комнате бассейн с теплой водой. В моей. Потому что люди не признают ледяные купания, а вы, кстати, предпочитаете прохладные источники. Дальше, — никто из эльфов не пользуется свечами для удобства, только для развлечения, а в моей комнате их куча. Везде подсвечники. Не убеждай, что все это — специально для меня, иначе я расплачусь от умиления. Дальше, Эллорн: особенности предложенного мне гардероба. Женщины людей одеваются не совсем так, как эльфийки — ну, ты ведь знаешь, во что под платьем одеты эльфийки? — и если и эти милые мелочи припасены специально для меня... Дальше перечислять?

— Нет, — резко ответил он. — не надо! Я знаю, что ты скажешь дальше...

— ...Откуда-то в мире появляются Охотники. — хладнокровно закончила я.

Он слегка заметно вздохнул. Мне показалось, что ожидал он чего-то совсем другого, и был рад, что не услышал.

— В твоем Дворце бывали женщины и до меня, мой принц. И не вздумай ничего мне объяснять, не создавай между нами неловкости!

— Я не буду... — согласился он мягко. — Пойдем в парк?

Я смущенно спрятала взгляд, устыдившись своей несдержанности. Эллорн помолчал, прислушиваясь, потом махнул рукой:

— Наверное, лучше мне пояснить сразу, ты ведь все равно не успокоишься? Да, Элирен, мне было трудно, и не только мне. Расставаться всегда трудно, для обеих сторон. Возможно, нам, остающимся, сложнее именно в силу того, что мы остаемся. Вам, людям, свойственны изменения, вы воспринимаете потери как нечто неприятное, но неизбежное. Мы же не привыкли отказываться ни от малейшей малости, что создана, либо завоевана нами. Ты понимаешь?

О, да. Наверное, даже лучше, чем хотелось бы.

*

По краю бортика террасы, граничащей с моим балконом, шли круглые щиты с наивными лепными изображениями скромных полевых цветов раскрашенные яркими, сочными красками. Возможно, именно простотой они меня и притягивали. Однажды, выйдя на террасу, обнаружила изменения: с ромашкового поля была стерта краска, а венок из одуванчиков приобрел неприятный резкий оттенок. Безошибочно определив виновника, терпеливо дождалась его появления на террасе, готового вернуть жизнь ромашкам.

— Чем тебе не угодили одуванчики, Дейлин?

Эльф, не пожелав ответить, хмуро посмотрел на меня, потом на картинку, явно задетый попыткой критики своего произведения. Я ждала ответа, и не собиралась смущаться. Он пожал плечами, и ушел: то есть как всегда, спрыгнул на свой балкон. Возмущенная открытой бестактностью, отомстила:

— Ничего они не желтые! — сказала нарочно громко, уходя в комнату.

— Ты позволишь потревожить твое одиночество? — не прошло и минуты, как эльф вновь стоял на террасе. И, когда я вернулась, требовательно: — Почему они не желтые?!

— В твоем желтом слишком много золота. И очень мало солнца.

Сведя брови, Дейлин в упор смотрел на цветы. Просто замер, если бы ветер не шевелил кудри, его можно было принять за статую. Поленившись идти через комнату и коридор к общепринятому выходу на террасу, перешагнула невысокий разделительный бордюр, выдвинула из ниши кресло — одно, — и села, ожидая результатов размышлений.