Право первородства - общий файл

— Паша! — закричала она, и бросилась к нему. Слезы лились, застилая свет. — Не надо, пожалуйста...

Наташа продолжала рыдать и умолять его не делать чего-то, даже не понимая, чего именно. Сознавала только, что он затеял жуткое, опасное, недопустимое. И когда ощутила его рядом с собой, уткнулась мокрым лицом в черную рубашку, ухватилась изо всех сил. Сквозь рыдания почувствовала прикосновения неловких рук, которые пытались бережно отереть безостановочно капающие слезы.

В эту ночь она спала значительно хуже, чем в предыдущую. Попытки убедить себя, что беспокоиться не о чем, не помогали.

Может, поэтому попытка Павла встать с рассветом, не разбудив гостью, не удалась. Едва дверь чуть слышно стукнула о косяк, Наташины глаза распахнулись навстречу утреннему сумраку. Что-то подсказывало: у парня есть причины вставать в такую рань.

А она даже не знала, хочет ли выяснить эти причины. Потому что не сомневалась: это не принесет спокойствия и уверенности. Напротив, станет очередным потрясением, как все новое, что она узнавала о своем недавнем знакомом. С чем будет не проще справиться, подобрать логичное объяснение, чтобы продолжать пребывать в... заблуждении.

Да, именно так.

Чем больше Наташа думала, тем сильнее сознавала: происходящее на этом хуторе выглядит совсем не тем, что есть на самом деле. Павел ничего не объясняет. Потому что позволяет гостье тешить себя сказками, которые сама же для себя и выдумала, чтобы оправдать странные и... невероятные события.

Наташа лежала, невидяще глядя на светлую кромку неба за окном, и не решалась встать.

Пора задаться главным вопросом: чего в действительности она хочет. Не материала для статьи, это ясно. Чего же тогда? Признания своей первой неудачи, пожатия плечами: "первый блин комом" и возвращения к размеренному течению жизни, к мечтам о будущей карьере?

Или приобщения к совершенно иному образу жизни и мысли, такому, который несовместим с прошлым? К событиям неизвестным, сложным и вряд ли безопасным?

Неизвестность способна напугать любой, самый искушенный ум. Она подобна стылому туману, вползающему в приоткрытые двери уютной комнаты. Захлопни створки — вернешься в тепло своих четырех стен. Сделай шаг за порог — и окунись в зыбкую темень каменистых пустошей, ступи на распутье сотен узких тропок, повстречайся с тенями и призраками.

Неизвестность похожа на тонкую грань, на которой надо балансировать из последних сил. Ибо впереди тьма и риск, а позади приятный сон, в который уже не вернуться, если рискнул проснуться.

Наташа уже была на этой грани, и еще не шагнула в явь. Лишь ощутила прикосновение реальности — но еще видела возможность соскользнуть обратно, забыться. Сон сладок. Что же тогда тянет проснуться?

Только ли тяга к познанию? Или в большей степени понимание того, что Павел уже там, по ту сторону черты? И пока она не преодолела рубеж, они разделены незримо — но непреодолимо?

Не раздумывая больше, Наташа выпрыгнула из постели. Накинула на себя одежду и босиком побежала следом.

Куда идти, ясно: несколько минут назад робкие шаги раздались над головой. Ухватившись за ступени приставной лестницы, она полезла наверх.

На чердаке было пусто — Наташа без труда разглядела фигуру Павла, что едва вырисовывалась в быстро светлеющем полумраке. Парень сидел на полу с закрытыми глазами, поджав под себя ноги и сложив ладони перед грудью в форме лодочки. Раскрытый металлический крест валялся рядом.

От Павла буквально исходили волны крайнего напряжения и сосредоточенности. Казалось, парень даже не дышит, лицо окаменело, как у человека, полностью погруженного внутрь себя. Наташу отделяло от него не более трех метров — но чудилось, что он невероятно далек. Настолько, что ни дотянуться, ни докричаться.

Внутренний голос подсказал, что надо всего только подождать. А с некоторых пор Наташа взяла за правило доверять странному, иррациональному чувству, которое поселилось в ней.

Первые солнечные лучи проникли на чердак, позолотив летающие в воздухе пылинки и склоненную, словно в ожидании приговора, голову Павла. Его ресницы дрогнули, будто ощутили прикосновение.

Глубоко вздохнув, парень медленно поднялся на ноги. Плотно сжатые ладони раскрылись — и Наташа увидела камень. Обыкновенный камешек. Но Павел смотрел на него не отрываясь — с изумлением, которое граничило почти с отчаянием.

Подняв голову, Павел увидел Наташу, но не возмутился и даже не удивился ее присутствию.

— Врата открылись, — каким-то надтреснутым голосом проговорил он. — Скоро они будут здесь.

От ледяного холода, прозвучавшего в этих коротких словах, Наташа задрожала.

— Кто? — всего лишь выдохнула она, но Павел словно очнулся.

— Что ты здесь делаешь? — он сжал кулак, будто пытался спрятать камень.

— Послушай, — Наташа перешагнула последнюю ступеньку, нырнула под потолочную балку и выпрямилась. Она более не чувствовала ни сомнений, ни колебаний, а знала лишь, что отныне ее жизнь неразрывно связана... не только, а может быть и не столько с Павлом. С той тайной, в которую она, вольно ль или невольно, уже вмешалась и которая стала частью ее судьбы. — Ты не можешь больше держать меня в неведении. То, что происходит, касается уже не только тебя.

Она не знала, что заставило ее сказать именно эти слова. Но по реакции Павла поняла, что почти прочла его мысли.

— Ты права, — неохотно выдавил он. — Чтобы остаться в стороне, тебе следовало уехать сразу же, как только приехала. Если же ты даже сейчас убежишь на край света, это вряд ли освободит тебя.

Он медленно разжал пальцы и с некоторым упреком посмотрел на то, что лежало на ладони.

Глянула и Наташа — и вздрогнула. Ей показалось, что загадочный предмет ожил, засветился едва уловимым, пульсирующим, горячим светом.

— Что это? — она старалась оставаться спокойной. Хотя догадывалась, что ответ станет самым значительным и невозможным из того, что ей приходилось слышать в жизни.

Павел медленно приблизил руку к лицу Наташи: камень как камень, ничего особенного, и свет такой... как будто отраженный, что ли. Только чтобы отражать свет с такой силой, поверхность должна быть зеркальной. Но тут шершавая, теплая.

— Это Средоточие. Центр магии целого мира.

— Нашего мира? — Наташ затаила дыхание, не сводя глаз с мягко светящегося камня. Почему-то она сразу поверила, хотя именно такое заявление должно было бы убедить в ненормальности говорящего.

— Нет.

— И? — спросила она, потому что Павел замолчал.

Тот растерянно усмехнулся.

— Даже и не знаю, что тебе рассказать. В последнее время для меня самого все это стало казаться сказкой. Может, я заснул по пьянке и получил заслуженную галлюцинацию? Зациклился на дурацком куске гранита, из-за него сломал всю свою жизнь? Но появилась ты, и... Знаешь, мне кажется, оно само начало проявлять себя, без всякого вмешательства с моей стороны, словно живое. Но быть может, просто отреагировало на мои подсознательные желания?

— Откуда оно взялось?

— Не бойся, не украл. Меня попросили сохранить Средоточие. В родном мире, как я понял, ему грозила опасность.

— Кто попросил?

— Ты будешь смеяться. Прекрасная княжна, чьему роду Средоточие принадлежит по праву.

Наташа не стала смеяться. Она верила каждому слову, и вместо иронии ее главным чувством оказалась... Ревность. Обычная женская ревность, которую она постаралась затолкать поглубже.

— Что же это за мир?

Павел немного помедлил:

— Трудно сказать вот так определенно. Мы, без сомнения, слышали кучу теорий о множественности миров, но что есть каждый из них, как они связаны, где пересекаются? Не исключено, что разные миры — всего лишь отдаленные друг от друга миллионами лет ипостаси одной и той же нашей Земли. Или разные вероятностные исходы одного и того же события, произошедшего однажды и разветвившего течение времени. А может быть, они вовсе не имеют ничего общего, были созданы абсолютно независимо и никогда не соприкоснутся. Побывав в Княжестве, могу сказать, что нельзя отбросить ни одну из гипотез. Оно напоминает Древнюю Русь, известную нам по волшебным сказкам, то есть может оказаться нашим далеким прошлым. Что, если после того, как княжна Мелания отдала мне Средоточие, Земля стала той, которой мы привыкли ее видеть, "погасшей", как они называют миры без магии? Но центр магии переместился не в пространстве, а во времени на несколько тысяч лет? Если так, то с возвращением Средоточия у нас должен начаться расцвет колдовства, ведунства, знахарства, чародейства и тому подобного. И тогда очень красиво укладываются предположения разнообразных фантастов — хотя одному Богу ведомо, с чего они все это предположили. Мы постепенно овладевали бы магией. Разумеется, за прошедшее время накопленные людьми знания не только забылись, но искоренились, высмеялись и намеренно уничтожились. Мы принялись бы искать артефакты, созданные Древними, по сравнению с которыми мы — младенцы, дилетанты и ротозеи, распечатывать тайники, совать свой любознательный нос во все дыры, откуда пахнет магией Древних, выпускать запрятанные силы и чудовищ, а потом с ними сражаться... Словом, наш мир изменился бы коренным образом. Смешение магии и нашей техногенной цивилизации могло дать гремучую смесь, которая привела бы к непредсказуемым последствиям. Во всяком случае, было бы весело.

Павел взъерошил волосы и зашагал по чердаку. Он говорил быстро, на одном дыхании, словно безмерно устал хранить секреты, выяснять, делать выводы, размышлять и молчать.

— Понимаешь, очень трудно найти причины для отказа, когда прекрасная княжна сует тебе в руки самую могущественную вещь своего мира и умоляет о помощи. К тому же утверждая, что в нашем "погасшем" мире Средоточие будет простым, мертвым камнем, никому не опасным, потому что полностью чуждо нам. Но когда я вернулся домой и обнаружил, что оно вовсе не мертво, что подчиняется моим приказам — о, конечно, подчиняется весьма неохотно, но я же не маг! Единственные заклинания, которые я почему-то запомнил — те, что забавы ради продемонстрировала княжна, но мне показалось, что Средоточие даже не нуждается в облеченных в слова формах воздействия, чтобы выполнить приказ. Заклинания — только способ упорядочить свои требования и силы и таким образом облегчить работу, не распыляя энергию впустую. Но мне достаточно просто сосредоточиться и мысленно направить... не знаю точно, что: волю, внутреннюю силу, словом, что-то — и все получается. Не скажу, что горы могу своротить, но порой чувствую нечто такое мощное... Я не пытался найти границы своих возможностей со Средоточием в руках, напротив, старался поменьше использовать его. Видишь ли, мне кажется, что чем чаще я заставляю его работать, тем охотнее оно откликается. А что если таким образом я активизирую его силу, которая пока еще дремлет? Быть может, оставляя амулет в относительном покое, я оттяну неизбежный момент насыщения нашего мира магией? Я не считаю себя вправе решать судьбу мира, ведь неизвестно, во что может превратить его Средоточие. Когда я согласился хранить его, было слишком мало времени на размышления, но впоследствии такового имелось у меня хоть отбавляй. И итог этих размышлений мне не особенно нравится. Княжна Мелания ошиблась. Вероятно даже они далеко не все знают о природе множественности миров и о Центре магии, или же мои предположения в корне неверны. Но если и так, неизменными остаются два факта. Первое: Средоточие — очень сильный магический амулет, и второе: я способен его использовать. Отсюда следует непреложный вывод: если в нашем мире нашелся один человек, которому подчиняется Центр магии, то найдутся и другие.

Наташа слушала затаив дыхание, и хотя ей было понятно и очевидно далеко не все из рассказа парня, побывавшего в другом мире, размышлявшего наедине с собой о последствиях происшествия несколько месяцев подряд, но перебить и переспросить она не решалась. Задать вопрос осмелилась лишь когда возникла пауза:

— Ты поэтому уехал из города, чтобы быть подальше от тех, кто мог бы узнать о... Средоточии?

— Не только, — нахмурился Павел. — До меня стало доходить, что представляет собой этот невзрачный амулет. Мелания упомянула об этом лишь вскользь, не заостряя внимания, наверное, не без основания полагая, что против такой чести у меня возникнут возражения. Я понял, что Средоточие слишком важно для обитателей Княжества. Его исчезновение меняет их жизнь не менее грубым образом, чем появление в нашем. А это, боюсь, означает, что они вряд ли смирятся. К тому же, если я правильно понял Меланию, уже тогда на обладание Центром магии зарился некто Неодим, неожиданно возвысившийся из низов честолюбивый маг, которого великая княжна сочла недостойным владеть артефактом. Причем настолько, что уж лучше вовсе лишить мир магии, чем допустить его грязные ручищи до могущества Средоточия. Догадываешься, что это значит? Что мятежный маг будет всеми способами пытаться вернуть Средоточие. Следовательно, попытается проникнуть в наш мир. Я не был уверен, что ему это удастся. Княжна уверяла, что с исчезновением Центра магии их мир превратится в такой же "погасший", как наш, и ни одному колдуну не хватит сил открыть врата. На такое, в лучшем случае, будут способны объединенные силы целой организации лучших магов Княжества — Ордена.

— Однако, — упавшим голосом добавила Наташа, вспомнив самые первые слова Павла, — ты как-то определил, что эти самые врата открылись?

— Вот именно. Кто-то проник в наш мир, и это не случайность. Это даже не могут быть пришельцы из какого-нибудь третьего мира, судя по реакции Средоточия. Оно явно почувствовало родную кровь, и стало отзываться с большей готовностью. Если я правильно запомнил, найти собственно Средоточие с помощью магии крайне сложно. Оно не представляет собой стабильной субстанции, за которую могло бы цепляться направленное заклинание, а все состоит только из отражений. Отражает же все, до чего может дотянуться — то есть весь мир. Для колдуна вроде Неодима это преодолимо, но Мелания тщательно сплела защищающее заклятие, которое, без сомнения, работает: я сам не вижу Средоточия, если даже оно висит у меня на груди. А значит, искать будут меня. И в этом случае мне, несомненно, лучше быть подальше от людей. Люди — это зеркала, в переносном смысле, разумеется. В их сознании отпечатывается все, что они видели и воспринимали за всю жизнь, но последние воспоминания не в пример ярче. Сильному колдуну не составит туда вытянуть эти отпечатки. Немного утешает факт, что колдун Неодим не знает меня ни в лицо, ни по так называемой личной магической ауре. Но думается мне, это его не остановит. Рано или поздно колдун доберется до нужной информации.

— Зачем же ты тогда сообщил дома, где ты? Надо было уезжать подальше, прятаться!

— Ну, во-первых, в то время я надеялся, что единственная опасность, которая угрожает Средоточию, исходит от алчных обитателей моего собственного мира. А во-вторых, спрятаться я смог бы только от обычных людей, точнее, от матери с отчимом. Против колдуна же это не поможет: чтобы проследить путь конкретного человека вовсе не обязательно, чтобы о пути кто-нибудь знал. Неодиму достаточно будет обнаружить людей, по сознанию которых он сможет создать что-то вроде ментального фоторобота личности. И тогда поиск будет вестись не столько на Земле, сколько в Эфире.