Дон Аррагуа. Главы 1-6

Светлана бросает на меня умоляющий взгляд. Думаю, ей никогда еще так не хотелось быть моей, как в этот момент.

— Моя.

Старик порывисто стягивает с головы берет, швыряет его на пол и яростно взъерошивает волосы на своей голове, окончательно становясь похожим на сумасшедшего.

— Отдай ее мне! Она нужна мне... для дела. Мы пересмотрим условия нашего договора! Она будет платой, и я не потребую больше ничего! Взамен я позабочусь о тебе, как заботился бы о собственном сыне. Ты не будешь подопытным кроликом, я окружу тебя заботой, напитаю собственной силой, шансы твои возрастут в прогрессии...

Я ловлю взгляд девушки и вижу в нем не просто испуг: это смертельный ужас, это боль, это ненависть и бессилие, от вида которых у меня самого подступает к горлу жесткий комок.

— Нет.

— Почему нет, Дон? Подумай! Это щедрое предложение! — Старик все еще уверен, что я вот-вот соглашусь, это читается на его лице. Он предвкушающе потирает руки и ласкает девушку алчущим взглядом.

Я осторожно подбираю аргументы. Кем.. или чем в данном случае является девушка? Имеет ли значение её мнение? Или стоит и дальше говорить от своего лица, раз уж я назвал её своей?..

— Нет, потому что она — моя. Нет, потому что я так хочу. Нет.

— Нет, так нет. Как знаешь.... Но если передумаешь...

— Нет.

Вопреки моим опасениям, старик не выглядит рассерженным. Недовольным — да. Но как-то по-детски. Как подросток, которому показали удивительную игрушку и тут же выхватили из рук, лишив надежды завладеть ею или просто поиграть немного в свое удовольствие.

— Нет, так нет, дорогие мои! — бурчит старик с обидой и мрачным торжеством. — Нет и нет... Как скажете... Я ведь великодушен. Никто не скажет, что я не предложил... И почему бы нет?.. — Всё это он бормочет, уже повернувшись к нам спиной и медленно, в задумчивости продвигаясь к стене, украшенной разнообразным холодным оружием. Он рассеянно углубляется в стену и исчезает из виду.

Кажется, только в этот момент до Светланы доходит, что разговор окончен и опасаться ей нечего. Не обратив внимания ни на одно из чудес, только что произошедших у неё на глазах, она хватает меня за руку и прижимает её ладонью к своей щеке. Что-то в этом жесте не нравится мне... Что-то униженное, жалкое, собачье чувствуется в ней сейчас, и мне хочется как можно скорее убрать руку от влажной тёплой щеки и вытереть её о штанину брезгливым жестом.

— Спасибо! Спасибо тебе... — шепчет девушка дрожащими губами.

И я понимаю, что именно не так. В чём неправильность её реакции, от которой так тошно, что, кажется, хорошо бы больше никогда её не увидеть. Она сомневалась. Она всерьёз допускала мысль, что я уступлю её какому-то сумасшедшему, выторговывая для себя условия получше! Допускаю даже, что такой вариант казался ей наиболее вероятным... Да что там — "допускаю", когда так оно и было на самом деле! Хорошее же впечатление я произвожу со стороны... Думая о том, что много лучше быть главным злодеем, чем главным героем, я при этом никак не представлял себя в роли мелкого подонка.

Я аккуратно отстраняю от себя Светлану, которая, кажется, всё ещё пребывает в состоянии тихой истерики. Нахожу глазами Змея, виновато отводящего взгляд и кажущегося от этого настоящим ребёнком. Киваю ему головой в сторону девушки, в надежде, что дойдёт и без слов, и выхожу на улицу. Под ноги покорно ложится тропинка, ведущая к выходу из сада, к калитке, за которой блаженное одиночество и полная свобода от любых вопросов и неприятных ответов на них. Но я презрительно сплёвываю себе под ноги и двигаюсь сквозь негустой кустарник вглубь сада, вокруг дома.

За домом обнаруживается зелёная беседка с рассохшейся скамейкой, обвитой тем же вьющимся растением, что и решётчатые стены. Здесь должно быть приятно понежиться тенью летом, в пекущую полуденную жару, но и осенью, ближе к вечеру, как вот сейчас, тоже неплохо. Я устраиваюсь на скамье, вытягиваю ноги и закуриваю. Существует не так много запахов, которые не сочетались бы для меня идеально с ароматом сигаретного дыма. И не так много настроений. Неприятное опустошение, как в квартире, где передумали жить, но успели натоптать и выломать двери напоследок, отлично сочетается с горьковатым запахом и почти сладким вкусом сигареты во рту. И с шелестом пряно пахнущих осенних листьев — тоже.

Не знаю, сколько времени я просто сижу там, без мыслей и чувств, отрешившись от всего, что имеет хоть какое-то значение. Просто сижу и курю, одну за другой, безразлично наблюдая угасание короткого осеннего дня. В какой-то момент я замечаю рядом с собой Змея. Ещё один магический фокус — внезапное появление? Или я просто слишком увлёкся бездумным созерцанием клубов сигаретного дыма перед собственным носом? Судя по расслабленной позе, мальчишка уже довольно долго сидит рядом, терпеливо дожидаясь, пока я обращу на него внимание.

— Что? — не выдерживаю я.

— Она заснула. Она будет спать долго, и сновидения будут хорошие, лёгкие. Это я умею.

— А что ещё ты умеешь, маленький змеёныш?.. — В последний момент я успеваю вовремя заткнуться, проглатывая кучу нехороших матерных слов. Всё-таки — он ещё совсем мальчишка. Всё-таки — не таких уж и страшных дел он натворил...

— Не злись, я не хотел, чтобы так вышло. Не хотел напугать её. Она сказала, что её бывший мужчина отдал её в оплату долга в какой-то карточной игре... Это правда? Разве так бывает?

Бывает ли так? Я и сам не знаю. Всякие козлы встречаются среди "бывших мужчин" хорошеньких девушек... Если женщина слишком молода и наивна, как, например, Светлана... Если у неё нет никого, кто мог бы заступиться за неё или хотя бы начать искать, когда она вдруг исчезнет... Если её мужчиной оказывается слабовольный трусоватый подонок, способный расплатиться таким образом... Если люди, которым он должен, в достаточной степени ублюдки, чтобы согласиться на подобную оплату... Я не имел случая познакомиться с её "бывшим", но в остальном всё сходится. Она говорила, что ей некуда идти. А разве пошла бы она со мной, если бы было куда и к кому?

— Похоже на то, Змей. — Я повожу плечами и глубоко затягиваюсь. — Выходит, что бывает.

— Она сказала, что эти люди воспользовались ею...

Какой утончённый малыш, право слово! Подумать только — "воспользовались"! Старому Оррэ надо заняться расширением его активного словарного запаса.

— Ага, ещё как воспользовались! И в хвост, и в гриву. Так мы и встретились с ней: вхожу я в комнату, а её там пользуют с сумасшедшей пользой!

Привязалось же слово проклятое! Так и тянет склонять его так и эдак, пока рот наполняется вязкой горькой слюной. А ещё хочется смачно сплюнуть: и слюну, и мерзкое слово в этом мерзком значении. Мальчишка замирает, глядя на меня расширившимися глазами на скривившемся от прикосновения к жуткой грязи лице.

— Я бы и сам попользовался, Змей. Девушка хороша, дурной пример заразителен, а самоконтроль у меня в тот момент был ни к черту... — неожиданно честно признаюсь я. И правильно, пусть лучше не глядит на меня, как на героя. Чтобы потом, когда успею уже привыкнуть к восхищению, мне не было так гадко от других его взглядов.

— Я бы убил их! — Его худые кулаки, уже не детские, но ещё и не мужские, крепко сжимаются.

— Я и убил. Но не за девушку, конечно. Зол я был до чёртиков, да и голоден в придачу.

— А её...

— А её я забрал с собой. Чтобы не оставлять свидетелей. И ещё — как живой запас... Что такое "ка-ирра", Змей? — предупреждаю я дальнейшие расспросы.

Мальчишка тяжело вздыхает и отводит глаза. Возникает ощущение, что он не станет говорить на эту тему, но после долгой паузы я всё же получаю ответ.

— Ка-ирра — добровольная кровь. Кормилица.

— Это что — мне теперь всю жизнь кровь только из Светланы тянуть?

— Нет, не так. Как тебе объяснить... Устанавливается особая связь.. Но только после того, как человек трижды добровольно предложит свою кровь. Без страха и принуждения, искренне желая подарить, понимаешь?

— Это я понимаю. А в чём заключается связь?

— Мне трудно объяснить так, чтобы ты понял. Ты же ничего не знаешь! И у меня самого никогда не было ка-ирры...

Что-то в его тоне наводит на мысль... какое-то сожаление... и капля зависти... и надежда...

— Оррэ просил её для тебя, Змей?

— Да...

Сердитое старческое покашливание раздаётся прямо за нашими спинами. На этот раз наверняка не обошлось без магических фокусов. Ну, не может одно существо из плоти и крови подобраться так близко к двум другим и остаться при этом незамеченным!

— Ступай, малыш, — ворчит недовольный Оррэ, — ступай и впредь не болтай с гостями о том, что так мало тебе понятно!

Змей послушно поднимается со скамьи и, хотя взгляд его выражает жуткую обиду, молча удаляется в направлении входа в дом.

— А с тобой, любезный Дон, у нас будет долгая беседа...

3

— Вуаль, которую ты видел, существует на грани иллюзии и реальной материи, — объясняет старик, пока я поднимаюсь за ним по бесконечной лестнице на третий этаж. — Снять её может и малолетний неопытный подмастерье, а вот создать — только истинный мастер, одинаково легко справляющийся с тканью реальности и паутиной иллюзии...

Говоря об истинном мастере, он явно намекает на себя, и, скорее всего, ждёт соответствующей реакции с моей стороны. Но мне не приходит в голову ничего, что не выглядело бы откровенным подхалимажем, а такого я не стану говорить из принципа. Можно было бы просто изобразить восхищение на лице, но я иду позади старика... Подумав, я на всякий случай старательно изображаю восторг и внимание: кто его знает, нет ли у хозяина дома глаз на затылке или невидимых мне соглядатаев?

— Мне повезло достичь небывалых успехов в этом виде мастерства, да и во многих других, ибо я оказался единственным, кто плодотворно работает на стыке науки и магии, — продолжает Оррэ после небольшой паузы. — Тебе открылся удивительный мир магии, мальчишка, и единственное, о чём тебе стоит пожалеть, так это о том, что продлится твоё пребывание в нём до смешного недолго...

Ладно, "мальчишку" и "до смешного недолго" я проглочу без особого труда. Но магия и волшебство — это то, что бывает в сказках, старик... Разве похожи на удивительную сказку мои кошмарные миражи, бредовые галлюцинации, голоса в голове, полумёртвая Светлана на моих руках и два трупа с разорванными глотками, оставшиеся лежать в лужах крови? Грязь, пот, смерть, страх... Это, скорее, Кинг и Хичкок, а не забавный Андерсен или добрый Пьерро!

Вслух я не спорю. Пока — не спорю.

Добравшись до третьего этажа, который отличается от первого и второго только более светлым оттенком дерева, пущенного на отделку стен, Оррэ мягко ступает на толстый ковёр цвета кофе с молоком и ненадолго задумывается, теребя морщинистый подбородок.

— В лабораторию?.. — спрашивает он сам себя. И сам же отвечает: — Да, пожалуй, что в лабораторию...

Сказав так, старик бесшумно проскальзывает сквозь тяжёлую закрытую дверь, оставляя меня одного. Я возмущённо выдыхаю. Что это? Повторение старого фокуса? И сейчас мне снова придётся требовать разговора, который был добровольно обещан? Я уже заношу кулак, примеряясь к двери, когда она со скрипом раскрывается передо мной.

— Закрываю изнутри, — доверительно поясняет Оррэ, тревожно оглядывая коридор. — Приходится принимать меры, чтобы малыш не пробрался сюда в моё отсутствие: он дьявольски любопытен и пролезает в любую щель! А моя лаборатория может быть прискорбно опасной...

Он отступает в сторону, приглашающе взмахивая рукой, и я осторожно вхожу. Оглядываюсь и проникаюсь сочувствием к Змею. Будь я подростком и знай я, что где-то в доме есть ТАКОЕ, я бы ночей не спал, изобретая способы пробраться в эту комнату!

Если бы доктор Фрэнкенштейн, академик пан Клякса и какой-нибудь дремучий средневековый алхимик вынуждены были делить на троих одну лабораторию для своих исследований, думаю, у них получилось бы как раз то, что я сейчас имею радость лицезреть. Заметив, с каким живым интересом я озираюсь по сторонам, Оррэ согласно кивает и расплывается в улыбке:

— Да, здесь есть на что поглазеть, мой мальчик! Осмотрись в своё удовольствие. Думаю, мы можем позволить себе потратить несколько десятков минут на это невинное удовольствие, верно?

Мне остаётся только молча кивнуть, мысленно отметив неожиданно ласковое обращение. Даже если Оррэ и начнёт разговор сию минуту, я всё равно не смогу толком сосредоточиться, пока хотя бы бегло не огляжу его пещеру сокровищ. Окинув пространство вокруг себя жадным взглядом, я отмечаю, что всё это огромное помещение условно разделено на несколько зон, в каждой из которых сосредоточены "чудеса" особого рода.

На ближайшей ко мне стене укреплены несколько застеклённых стендов, очень похожие на те, что висели в пору моей школьной юности в кабинете биологии. Под стеклом — коллекции разнообразных насекомых, от муравьёв и бабочек до огромных рогатых жуков, которые, кажется, так без затей и зовутся — рогачами. Единственная необычность в том, что все они живые. Насекомые не засушены, не насажены на булавки, частички мёртвых ножек и крылышек не пачкают чёрный бархат стендов. Они просто не покидают своих мест в стройных рядах коллекции.

Крупная гусеница под стеклом дёргает жирным туловищем, потом быстро окукливается прямо на глазах, и через секунду из куколки уже рвётся наружу гигантская чёрно-красная бабочка. Взмах ярких крыльев — и всё начинается сначала: новорожденная гусеница стремительно увеличивается, затем становится куколкой и завершает жизненный цикл крупной бабочкой.

Сотни насекомых под стеклом бесконечно рождаются, растут, претерпевают все положенные метаморфозы и снова рождаются. Целый маленький мир за прозрачной стеной, ограждающей от смерти и влияний извне... Бесконечная реинкарнация в действии. Сюда бы моего знакомого кришнаита, то-то бы он удивился! Впрочем, у меня у самого наверняка горят глаза от почти детского восторга.

— На самом деле этот эффектный фокус до неприличия прост, Дон. — Старик усмехается, поглаживая бороду. — Небольшая закольцовка ленты времени на ограниченном участке пространства, только и всего... Здесь можно найти диковинки поинтереснее, верь моему слову!

Я верю. И осторожно продвигаюсь дальше, вглубь лаборатории. На длинном столе вдоль стены установлены кадки с растениями. Обычные фиалки, несколько ромашек, кактусы, какие-то папоротники. Уголок садовода-любителя. Видимо, все старики, вне зависимости от степени чудаковатости и магичности, питают слабость к разведению таких вот комнатных кустиков... Или я чего-то не замечаю?

Наклоняюсь поближе к цветку, внимательно разглядываю растение — нет, абсолютно ничего из ряда вон выходящего! — и неожиданно слышу тонкий, едва различимый голос. Высокий. Женский или, может быть, детский...

— Они... они говорят? — И сам не верю, что задаю этот тупой вопрос.

— Я предпринял попытку смелого эксперимента, — огорченно разводит руками Оррэ. — Научить растения мыслить... Это казалось грандиозной идеей! Но, видимо, зашёл не с той стороны...