Поднимается ветер (главы 1-17)

— Сейчас узнаешь.

Возмущенный рев вновь повторился, на этот раз ближе. С крыши лачуги взлетела покрывающий ее подгнившая солома. Вслед за этим в стене образовалась еще одна дыра, из которой показался вцепившийся в гигантскую волосатую руку мужичок в залатанном хаори. Кулак размером с бочонок для саке крепко держал отчаянно извивающегося оборванца за жидкую бороденку.

— Как ты, земляной червяк, посмел только предложить мне, прославленному воину и борцу с демонами, продать меч такому ничтожеству!

Ручища тряхнула бедолагу так, что даже если тот и хотел что-нибудь ответить, то позабыл все слова.

— Только всю жизнь копающийся в земле крот не знает, что меч воина — это его душа! Ты согласился бы продать свою душу за пару паршивых монов, ничтожество?! Может быть ты грязный черт, явившийся сюда по приказу Эмма?!

Стена затрещала и разошлась в стороны, пропуская обладателя гигантского кулака. Он оказался невысок ростом, но столь широк в плечах, что Бандзан невольно начал сравнивать его с недавно встреченным Райденом Тарокити. Но, в отличие от укрытого как броней слоями жира танкиста, из под разорванного на груди хаори без рукавов мё-о вздулись стальные канаты мышцы, способные разорвать человека пополам.

— Ай-яй-яй, неужели разум моего славного друга Яваты настолько затемнен саке, что он не может отличить просто попрошайку от демона, — раздался голос Дзигоку.

Голова мё-о, покрытая взлохмаченными и спутанными черными волосами, повернулась в сторону говорящего. На Бандзана уставились два горящих кровавым огнем глаза, взгляд которых заставил его отшатнуться.

— Дзигоку? — в голосе мё-о явно сквозило недоверие.

Улучив момент, мужичонка вывернулся из кулака, оставив в нем большую часть своей бороды и кинулся к валяющимся в луже товарищам.

— Держите, вы это заслужили, — Дзигоку швырнул ему горсть мелких монет.

Страдалец злобно зыркнул на Дзигоку, но, бухнувшись на колени, принялся ползать по грязи, собирая монетки. Подобрав их, он вскочил на ноги и стремглав бросился прочь. Лежащие в луже только-только начали приходить в себя и пока еще не поняли, что остались с носом.

— Вот жулик, бросил своих же собутыльников, — покачал головой Дзигоку. — Явата, тебе не стыдно быть похожим на них?

— Так это ты заплатил им за их наглую выходку? — голос мё-о стал заметно тише.

— Я не видел другого способа привести тебя в чувство, не разнеся этот квартал в щепки, — пожал плечами Дзигоку. — Или ты хотел бы продолжить пускать слюни в свое саке?

Бандзан скромно промолчал — после громкого выхода Яваты, и без того хлипкая лачуга стала похожа на груду мусора.

— Чего тебе надо? — Явата попытался произнести это грубо, но в его голосе больше чувствовалась вина.

— Явата, мы знаем друг друга не одну сотню лет. Неужели пару лет без войны способны низвести тебя до уровня свиньи, валяющейся в подзаборной луже?

— По крайней мере я еще жив, — мё-о опустил голову, свесив слипшиеся сосульками волосы вниз.

— В таком случае лучше бы тебе было окончить свою жизнь на Том Краю Света. Или брать пример с людских воинов, которые как-то ухитряются прожить без войны.

— Ты пришел поиздеваться надо мной или у тебя есть еще какая-нибудь причина?

— Посмотри на этого человека, — Дзигоку вытолкнул вперед Бандзана.

Явата прошил его своим горящим взглядом.

— Он хороший воин.

— Так возьми свой меч и отправляйся с ним. Возможно он предложит тебе что-нибудь такое, что заставит забыть о саке. Кроме того, от него ты сможешь узнать, что пока ты пьешь, война с демонами началась вновь.

— Да, небесный царь.

Опустив голову, Явата развернулся и вошел в дом.

— Разве мы собираемся на войну? — спросил Бандзан, глядя вслед мё-о.

— Война идет уже давно. Если бы он не топил свою жажду крови в саке, то давно сражался бы на передовой.

Дзигоку смахнул грязь из-под себя и присел на ступеньки. Бандзан опустился рядом.

— Понимаешь, Бандзан, я не умею видеть вещие сны, как Якуси и его братья. Я не могу видеть будущего Ямато. Но я воин, такой же как ты или Явата. И все мы чувствуем, что сейчас судьба империя находится на переломе. Когда Явата окончательно протрезвеет, к нему вернутся его способности. Он может принести много пользы тебе и твоим друзьям.

— Но может быть его стоит тогда отправить командовать армией?

Дзигоку покачал головой.

— Как я говорил, я не вижу будущего. Но ни Якуси, ни император не знают того, что знаю я.

Он положил руку на плечо Бандзана.

— В этот раз война, Бандзан, которая разворачивается на юге, не будет главной...

За их спиной раздались тяжелые шаги.

— Потребуй, чтобы он показал тебе свой меч, — быстро сказал Дзигоку, вставая.

— Я? — удивился Бандзан.

Дзигоку кивнул.

Явата стоял перед ними, держа в руках что-то длинное, завернутое в грязные тряпки.

— Э-э, — промямлил Бандзан. — Не будете ли вы столь любезны, господин Явата показать мне свой меч?

Глаза Яваты вспыхнули, но он смолчал. Ни говоря ни слова мё-о стряхнул с предмета в свои руках тряпки и опустился на колени, держа в руках меч в простых потертых кожаных ножнах. Меч был просто огромен, под стать своему хозяину, даже двухсторонний меч они из Эдо был меньше.

Прошептав несколько слов, Явата переместил ножны на левый бок, рывком освободил из них меч, который рассек воздух с жутким свистом, и вытянул его перед собой на ладонях. На матово отсвечивающем лезвии не нашлось места ни единому пятнышку ржавчины или жира.

— Отрадно видеть, что твое выступление перед этими забулдыгами не было простым бахвальством, — сказал Дзигоку, разглядывая меч. — Этого воина зовут Кумадзава Бандзан и я поручаю тебе заботится о нем, как если бы он был твоим господином.

— Господин Дзигоку! — начал было Бандзан, но небесный царь остановил его.

— Как у каждого воина, у мё-о должен быть господин, — сказал он. — Так как я не могу отправиться с вами, отныне Явата будет твоим вассалом. Ты слышишь, Явата?

Тот кивнул.

Бандзан подошел к Явате и опустился перед ним на колени.

— Господин Явата. Не смотря на то, что говорит господин Дзигоку, я хочу, чтобы вы больше были моим наставником, чем слугой. При всем уважении к вам и к господину Дзигоку, я не могу принять от вас вассальной клятвы.

Мё-о подня голову и устремился взглядом на Бандзана.

— Я вижу в тебе, Бандзан, дух настоящего воина. Дзигоку устыдил меня и, повинуясь ему, я принес бы тебе клятву. Но раз ты просишь, я постараюсь стать тебе собратом по оружию.

— Ну вот и замечательно, — к Дзигоку снова вернулся его насмешливый тон. — А теперь, мои воины, я вынужден с вами попрощаться, ибо мне пора вернуться в свой замок.

С этим словами он сбросил травяной плащ и шляпу, и взмыл над крышами.

— Бандзан? — обратился Явата.

— Да, господин Явата?

— Тебе придется прекратить называть меня господин. Куда мы направимся теперь?

— Вернемся в Нидзё. Мы временно остановились у сёгуна.

— Тогда я вынужден попросить у тебя взаймы денег, потому что мне стыдно являться в таком виде во дворец сёгуна.

Что верно, то верно. Видавшее виды хаори было безжалостно лишено рукавов и разорвано во многих местах, штаны распустились бахромой и носили следы многих закусок, не говоря уж поселившихся в всклокоченных волосах мё-о многочисленных вшах.

Бандзан сунул руку в сумку на поясе и выгреб оттуда все, что у него было.

— Не уверен, что здесь на многое хватит... — пробормотал он.

— Вполне достаточно, чтобы воину не устыдится своего вида перед лицом господина.

Явата с поклоном принял деньги и сказал:

— К часу кабана я явлюсь в Нидзё, дабы засвидетельствовать свое уважение сёгуну. Мне не хотелось бы позорить тебя своим непотребным видом, так что я попросил бы тебя покинуть эту дыру первым.

— Жду тебя во дворце, — кивнул Бандзан, вскочил на татикому и погладив его по лоснящемуся боку: — Интересно, знаешь ли ты дорогу к Нидзё?

Мотоко, не издав ни звука, бодро припустил по улице.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

повествующая о печальной истории самурая Гоэмона, рассказаной Ямагой Соко, и поступлении последнего в ученики к Кумадзаве Бандзану

К исходу часа собаки Бандзан сидел на одной из садовых террас Нидзё и тщательно полировал новый меч.

Замок был окружен магической завесой, которая не пропускала внутрь шум из города, так что к закату в нем воцарилась редкостная для Киото тишина. Только проносящийся над замком ветер врывался в заросли бамбука, который отзывался дробным стуком, да перекликивались часовые. Из дальних покоев до Бандзана донеслись заунывные звуки сямисэна, однако и они вскоре смолкли.

Бандзан повернул меч и осмотрел клинок. Вьющийся хамон в призрачном лунном свете обратился в горную гряду, скрытую внутри металла. Бандзан так и не нашел клейма, но не сомневался, что меч выковал великий мастер — выдающиеся качества оружия не вызывали никакого сомнения. Убедившись, что на оружии нет ни пятнышка грязи или жира, Бандзан потянулся за ножнами.

Сакура, к вящей радости жителей Ямато, наконец расцвела буйным цветом, покрыв сады Киото розовой пеной. Сад Нидзё не стал исключением, и многочисленные вишневые деревья стояли перед Бандзаном, дразня своим неуловимым совершенством. Откладывая меч в сторону, он силился выдавить из себя подходящие к случаю стихи, но кроме пары банальных фраз у него ничего не рождалось. После каждого литературного провала он, стиснув зубы, с остервенением брался за протирание меча — занятие бессмысленное, ибо за императорской сокровищницей смотрели лучшие мастера своего дела — но хорошо успокаивающее нервы.

Будь на моем месте Киёмицу, думал Бандзан, уж он бы выдал что-нибудь такое... Особенно крутись тут рядом служанка посимпатичнее. Но Киёмицу, по заверениям слуг замка, здесь не было. Скорее всего он и не собирается возвращаться до завтрашнего утра, или, по крайней мере, пока не перезнакомится со всеми местными гейшами. Бандзан вздохнул — ну почему ему так не везет с поэзией?

С этими мыслями он в очередной раз отложил меч и погрузился в яростную борьбу со стихоплетением.

— Вы позволите присоединиться, господин Кумадзава?

Рядом с ним на циновку опустился Ямага с туго набитой котомкой на плече.

Бандзан буркнул что-то неразборчивое.

— Наверно сочиняете стихи?

— Если это можно так назвать.

— Сдается мне, про цветение сакуры их написано столько, что ничего нового уже не придумаешь. Вот послушайте.

Ямага прочистил горло и продекламировал:

— На склонах Такасаго

У самых вершин

Сакура в цвету!

Повремените сегодня —

Прошу вас, туманы предгорий...

— Ого! — Бандзан удивленно вскинул брови. — Сам сочинил?

— Нет, Гон-Тюнагон Масафуса. Я, вообще-то, никогда не любил это занятие.

— Это почему же?

— Был у меня знакомый по имени Гоэмон, самурай служивший одному господину в Хамамацу. И вот послушайте, что с ним случилось как-то весной.

В тот год сакура сакура тоже расцвела особенно сильно, и уже наступило время, когда она осыпалась. В один из вечеров Гоэмон возвращался из гостей, где его обильно угощали сакэ. Настроение у него было замечательное и по дороге он любовался опадающими лепестками сакуры. Надо сказать, дорога его пролегала мимо крепости, где местный даймё держал преступников. Здесь же, около моста их обычно и казнили. Про места эти дурная слава ходила. Поговаривали о том, что привидения казненных здесь водятся. Да еще как назло даймё денег на фонари вечно жалел. Но другой дороги к дому Гоэмона не было, так что места этого никак не миновать было, тем более, что Гоэмон не из робкого десятка был.

Не дошел он до моста всего ничего, вдруг видит — под вишневым деревом тень какая-то виднеется. Подошел он поближе, и как из тумана перед ним возникла молодая девушка, одетая в красивое кимоно. Глянул на нее Гоэмон в лунном свете и обомлел — экая красавица!

— Что изволите искать, госпожа? — вежливо спросил он.

— Да вот, господин самурай, приехала навестить свою тетушку, что жила у Холма Шести Небесных Сфер, да оказывается умерла она уже, схоронили ее. В доме теперь чужие люди живут, даже не знаю куда идти...

— Да, незадача... — протянул Гоэмон. — И час ведь уже поздний.

Таинственная незнакомка приковала его взгляд. Волосы ее были чернее ночи, черты бледного лица тонки и изящны, а ветер, теребивший ее украшенное цветочным орнаментом кимоно, то и дело поднимал нижние одежды, от чего бедный Гоэмон совсем разум потерял.

— Что же мне делать? — вздохнула девушка. — В такое время в постоялый двор меня не пустят, да и не знаю я где он. Не соблаговолите ли вы мне дать приют на одну ночь?

Гоэмон, грешным делом, и сам уже подумывал об этом, но в тех краях приводить на ночь девушку к одинокому мужчине считалось делом весьма неблаговидным. Так что Гоэмон, не смотря на охватившее его чувство, заколебался.

— Вас что-то смущает? — голос девушки прозвучал печально. — Прошу вас, не отказывайте мне!

Незнакомка подняла глаза, и увидев в них слезы, сердце Гоэмона (который вообще-то был славный парень) не выдержало. Взял он ее под руку и повел в свой дом. Они прошли покрытую густой травой лощину, тюрьму на холме и мост, пользующейся дурной славой. Около моста девушка совсем потеряла в лице и прижалась к самураю, который от такого надулся как петух, всем своим видом показывая, что ничего не боится.

Так пришли они в дом к Гоэмону. Там зажгли свет и уселись друг напротив друга.

Девушка тут же залилась слезами.

— Никогда не забуду вашего благодеяния, господин самурай, — молвила она.

— Да ладно, что уж там... — Гоэмон аж зарделся, до того ему было приятно это слышать.

Вскочив, он собрался было поставить чай, но девушка опередила его.

— Позвольте мне отблагодарить вас за доброту, — и сама взялась за приготовления.

Глядя на нее, Гоэмон смекнул, что незнакомка-то не из простых деревенских девиц будет. Уж больно ловко и изящно у нее все получалось, даже заглядеться можно было.

Но вот чай был готов, и снова они оказались лицом к лицу.

— Простите великодушно, что осмеливаюсь просить об этом... — начала девушка. — Но негоже такому ладному самураю самому вести домашнее хозяйство. Позвольте мне заботиться о вас, все равно я осталась одна на этом свете. Так и так придется идти в услужение, и неизвестно, хороший ли будет хозяин. Стоит только подумать об этом, как на сердце тяжело становится. А вы, я вижу, человек честный и добрый, так не откажите, прошу, хотя бы несколько дней у вас пожить.

Гоэмон-то к тому момента так на девушку нагляделся, что и самому ему ее отпускать не хотелось.

— Оставайтесь здесь, пока не устроите как-нибудь свою судьбу, — сказал он.

— Хвала небесам, вы вняли моми мольбам! — просияла девушка. — Какое счастье!

Лицо ее прояснилось, глаза засветились и Гоэмон вновь залюбовался на свою гостью. После этого они продолжили разговор, и в постель легли уже вместе...

На следующий день Гоэмон проснулся поздно. Девушка еще спала, так что он, решил, что бедняжка сломлена усталостью. Поднявшись, он вышел во двор, умылся и принялся за готовку завтрака. Иногда он заглядывал в дом, чтобы убедиться, что гостья спит, и от этого вида мир казался ему еще краше.