Лидия

— А жизнь часто похожа на скверную фантастику. Да и вообще... зачастую обладает весьма странным чувством юмора.

— Чувством юмора? — не понял я.

— Ага, — ответила Лида, помешивая соломинкой коктейль, в котором плавали мелкие кубики льда. — Она ждёт... нужного момента... В каком году у нас выпуск?

Коктейль вдруг стал неожиданно горьким на вкус.

— Впрочем, я и правда стараюсь об этом не думать, — примирительно сказала Лида. — Подумаешь, какие-то фотографии.

— Но если они действительно убрали Венеру, — сказал я, — то, что повесили взамен?

— Фотографии чёрного беззвёздного космоса, — усмехнулась Лида.

— Пустоты?

— Ага, это было бы уместно.

Кубики льда вновь закружились в её бокале.

Мы замолчали. В кафе стало шумно — люди за столами теперь разговаривали громче, позвякивали бокалы, скрипели стулья.

Близилось начало сеанса.

— Да, — сказал я, — надо бы нам для разнообразия походить по каким-нибудь другим местам, без космоса. А то они постоянно напоминают, — я посмотрел на Лиду, — о том, о чём ты предпочитаешь не думать.

— Но я люблю звёзды, — сказала она.

— Я тоже, — сказал я.

Лида пригубила коктейль.

— Я всегда так пьянею от рома, — сказала она.

Я улыбнулся. Несколько секунд мы просто смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Её надоедливая сумочка свешивалась со спинки кресла — оставленная, ненужная, — а рука с тонким серебристым колечком лежала на столе. Я вздохнул и, отодвинув в сторону стоящий на пути бокал — уже наполовину пустой, с тающими кубиками льда — потянулся к ней.

— А мы не опоздаем? — спросила Лида, убирая руку.

Мы не опоздали.

Большинство мест в огромном зале были заняты, и нам пришлось протискиваться между рядами, заставляя уже устроившихся зрителей вставать, пропуская нас к своим нумерованным креслам. Через несколько секунд после того, как мы сели, приглушили свет, и наши странные ложа — высокие, с вытянутыми подголовниками, как у кресел операторов нейросети — с плавным шипением откинулись назад.

Мы лежали рядом, разделённые узкой скобой подлокотника. Лида взволнованно теребила похожую на портфель сумку и хмурилась, глядя в чёрный купол над нами — невероятный экран в сотни метров шириной.

— Всё в порядке? — прошептал я.

Лида быстро взглянула на меня и отвернулась.

— Я и не думала, что он такой большой, — сказала она.

— Именно так, как я себе и представлял, — сказал я, хотя пустой погасший купол тоже вселял в меня странный и необъяснимый страх.

Послышался мелодичный голос ведущего — хорошо поставленный и ровный. Было даже трудно поверить, что это говорит живой человек. Нас приветствовали и просили немного подождать — через несколько секунд должен был начаться рассвет.

— Рассвет? — удивлённо спросила Лида.

Наконец, зелёные таблички над дверями погасли, шёпот в зале затих, перестали поскрипывать кресла.

Мелодичный голос напевно произнёс:

— Проходят неуловимые мгновения, и на востоке, там, где ещё совсем недавно сгущалась тьма...

Голос потонул, поблёк в свете. Экран залило неестественное белое сияние, похожее на вспышку при химической реакции взрывоопасных веществ, и прямо у нас над головами, из пустоты, выплыло багровое, как сгусток плазмы, солнце, повиснув в воздухе, точно шаровая молния размером с дом.

Я невольно прикрыл рукой глаза.

Кошмарное солнце всходило, взлетало к вершине купола, оставляя после себя тонкий, поблёскивающий искорками шлейф — как хвост от горящей кометы.

— Что за ерунда? — прошипела Лида.

Полимерный купол неба медленно заливал оранжевый свет, сгущаясь у горизонта — там, где стены сходились с потолком.

— В полдень... — прозвучал музыкальный голос.

Солнце пролетело сквозь рдеющие потолочные своды, и закатные краски, игравшие на куполе, потускнели. Купол принял голубоватый оттенок, изображая оглушительно пустое дневное небо — без облаков, без солнца, но странно светящееся изнутри.

— Близится ве... — продолжал электронный ведущий.

Небо тускнело, как будто кто-то осторожно снижал яркость экрана, давая, наконец, отдохнуть глазам. Но потом у подразумеваемого горизонта вспыхнуло багровое зарево, и голографическое солнце — уже не такое яркое, выгоревшее за стремительный день — вновь возникло из пустоты у нас над головами.

— Голографический проектор, конечно, впечатляет, — шепнула мне Лида, — но зачем всё это нужно?

— Детям, наверное, нравится, — предположил я.

— Ага, — сказала Лида, усмехнувшись. — Если человеку, всю жизнь просидевшему в подземелье, рассказать о смене суток, то он наверняка представил бы нечто подобное.

Между тем наступила ночь. Купол над нами погас, истлело призрачное солнце, и заведённый голос принялся рассказывать о звёздах, забавно растягивая слова.

— Это шоу длится уже сколько? Минут десять? — спросила Лида. — Нам пока что не показали ни одной звезды.

— Интригуют, — сказал я.

— Ага. Или проектор сломался.

Темнота, которая поначалу, после ослепительного заката и рассвета, давала приятный отдых глазам уже начинала угнетать. Было похоже, что мы просто сидим в огромном зале, где выключили свет, и слушаем утомительную запись бессмысленной речи, которая доносится с разных сторон из спрятанных в стену динамиков.

Но потом появилась звезда.

Вернее, это был Марс — такой, каким его иногда видно по ночам с Земли. Маленькая искорка вспыхнула над нами, и под аккомпанемент мелодичного голоса поплыла, точно светлячок, в густой темноте.

— Одна, — прошептала, едва сдерживая смех, Лида.

Заиграла музыка — впервые с начала представления. Правда, тихие струнные переливы больше подошли бы фильму о несчастной любви, чем сумрачной бессветной ночи, которую старательно воссоздавал проектор.

Появилась ещё одна звезда — точнее, Венера, как не преминул сообщить незримый ведущий — и две мерцающих песчинки закружились над нами, как в водовороте, красиво взлетая ввысь.

— Две, — шепнула Лида.

Загорелось ещё несколько звезд — не таких ярких, тающих в искусственной ночи. Плавная электронная музыка звучала теперь совсем жалобно и тоскливо, а странный танец тусклых искорок под чёрным куполом напоминал всё, что угодно, но только не суточные движения звезд, как пытался уверить нас ведущий.

Лида уже перестала считать и со скучающим видом наблюдала за этим представлением.

Внезапно музыка ускорилась, послышалось тревожное пение горна, и в тот же миг весь купол над нами расцвёл мириадами звёзд, закружившихся в обморочном вихре — так близко, что, казалось, можно было достать их рукой.

— Здесь и сейчас, — прозвучал голос ведущего, — мы способны достичь невозможного, отправившись со скоростью, превышающей скорость света, к далёким мирам.

Я повернулся к Лиде. Она молчала и смотрела на звёзды. Звёзды отражались в её глазах.

Искусственное небо над нами вздрогнуло, искристые песчинки на несколько секунд застыли под куполом, а потом зазвучала бодрая музыка — торопливый ритм ударных напоминал биения сердца, — и бесчисленные созвездия понеслись нам навстречу, возникая из пустоты.

— Вот такой вид представился бы космическому путешественнику, летящему на корабле со скоростью...

Движение звёзд ускорилось, тусклые огоньки превратились в стремительные световые росчерки — как на снимках с большой выдержкой, демонстрирующих суточное движение Земли. У меня даже закружилась голова. Но потом небо снова погасло, музыка сникла, сойдя на нет, и установилась тяжёлая чёрная тишина — как будто кто-то остановил вечное движение вселенной, просто нажав кнопку на своём пульте.

— Интересно, — прошептала Лида, — а звёздные карты у них правильные? Мне кажется, здесь всё ещё хуже, чем в том забавном кафе.

— Да, образовательный потенциал у этой программы, конечно, оставляет желать лучшего, — сказал я.

Тем временем проектор вновь изображал радиоактивный рассвет. Солнце плыло к вершине купола, оставляя после себя искрящийся след.

— Запись пошла по кругу? — спросила Лида.

— Похоже на то, — сказал я.

Но солнце, вместо того, чтобы исчезнуть, пройдя сквозь своды, застыло под потолком, и ведущий торжественно произнёс:

— А теперь мы снова сделаем невозможное и перенесёмся на сотни лет вперёд, когда именно здесь, с этой самой точки, можно будет наблюдать полное солнечное затмение.

Лида зевнула, прикрыв рукой рот.

Солнце под куполом вздрогнуло, и с одной стороны его стала затягивать ровная темнота — тень от блуждающей Луны. Ведущий что-то говорил, но я уже слушал; Лида тоже с интересом смотрела в потолок. Тьма медленно поглощала солнце — через секунду оно уже превратилось в яркий горящий полумесяц, как народившаяся луна, а спустя ещё одно мгновение от него осталась лишь тонкая исчезающая полоска света.

После этого тень полностью заслонила солнце.

Какое-то время — не дольше, чем длится взволнованный вздох — под куполом висела страшная чёрная луна. Но потом искусственное небо над нами погасло, сгустилась темнота, даже зажглись робкие неуверенные звёзды, и над чёрным диском луны расцвела пылающая солнечная корона — яркий, красивый нимб, который переливался и дрожал, как последнее дыхание.

— Полная фаза затмения, — рассказывал электронный ведущий, — длится лишь несколько минут. Мы просто помолчим это время, с восторгом любуясь воцарившейся среди дня ночью.

Огромное чёрное солнце горело, доживая свои последние мгновения, источая прощальный свет.

— Пока в столице царит ночь, — продолжал ведущий, — тень от Луны со скоростью километр в секунду движется по пригородам и...

— Он же обещал помолчать, — сказал я.

Но Лида лишь мельком взглянула на меня и приложила указательный палец к губам.

Наконец, тень начала спадать, загорелся яркий серп освобождённого солнца, просветлело полимерное небо, погасли фальшивые звёзды.

— Это было... — прошептала Лида.

Солнце полностью освободилось от чёрной кошмарной мантии и, вспыхнув, как сверхновая, устремилось к вершине купола, продолжая свой абсурдный восход.

Над нами теперь горело пустое голубоватое небо, как в засушливый день.

Несколько секунд ничего не происходило, ведущий выдерживал бессмысленную паузу, а потом радостно объявил:

— Благодарим вас за посещение...

Кресла спинок с протяжным шипением поползли вверх, принимая вертикальное положение; зажглись над дверями деловитые зелёные таблички. Мы с Лидой влились в нетерпеливую толпу, которая уже толкалась у выходов. Можно было подумать, что все присутствующие опаздывают в другой космический театр, на другой сеанс.

— Ну, как тебе? — спросил я Лиду, когда мы выбрались, наконец, в заполненный людьми коридор. — Честно говоря, не совсем то, что я...

— Мне понравилось, — сказала Лида.

Она взволнованно пригладила свои чёрные волосы и улыбнулась.

— Понравилось? — спросил я. — Звёзды?

— Звёзды не очень, — рассмеялась Лида. — Слишком уж всё было... театрально. Но затмение... Это было очень красиво. К тому же звёзды мы можем увидеть и сами, а вот до следующего полного затмения точно не доживём.

Мы вышли на улицу.

Был уже глубокий вечер, рекламные экраны на крышах показывали, как заведённые, одинаковую постановку — фактурную бутылку содовой, у которой взрывалось горлышко, выпуская в воздух бурный пенистый фонтан, снова и снова, вздрагивая при перемене кадра и начиная всё с самого начала. Под монорельсом вытянулась сверкающая неоновая полоса, указывающая поезду направление пути. Включились фонари и лампы на стенах. Город заливало искусственным светом, но на тёмном облачном небе горела одна-единственная звезда.

— Марс, — сказала Лида. — Или Венера?

— Ты знаешь, — начал я, — на самом деле солнечные затмения происходят несколько раз в год. Нужно просто выехать из Москвы, чтобы увидеть затмение. Тут дело в том, что тень от Луны не такая большая и...

Лида рассмеялась.

— Это всё ромовый коктейль.

— Я и не сомневался, — сказал я.

— Но, — задумчиво сказала Лида, — честно говоря, я всё равно хотела бы прийти сюда ещё раз.

— Значит, придём сюда ещё раз, — сказал я.

Лида как-то странно посмотрела на меня. Её похожая на портфель сумочка висела теперь на другом плече.

Я осторожно, как будто боялся, что она оттолкнёт меня, стоит мне сделать лишь одно неверное движение, взял её за руку.

77

Мы ходили на солнечное затмение ровно двенадцать раз.

Я тогда не понимал, чем же это наигранное зрелище так нравится Лиде, да и сама она не слишком охотно пускалась в объяснения. Было во всём этом что-то безумное — раз за разом возвращаться в переполненный космический театр, чтобы посмотреть, как голографическое солнце превращается в пугающий чёрный шар. Но Лиде эта постановка не надоедала, а мне было всё равно, куда с ней идти — лишь бы она была довольна.

Я думал, что Лиду привлекала сама воспроизводимость этого уникального в рамках определённых географических координат явления — та лёгкость, с которой лазерные проекторы воссоздавали то, чем природа занималась на протяжении сотен лет, тщательно выстраивая череду из разнообразных событий, долгот и широт, векторов притяжения — нашего положения в пространстве, движения солнца и Луны. Или Лиде просто нравилось, как горит под куполом огромный чёрный шар.

Мы впервые поцеловались после очередного визита в театр.

Вечер выдался ветреный и хмарый, над засыпающей улицей плыли низкие ненастные облака, напоминающие космические туманности — скопления электронного газа, захваченные притяжением звёзд. Над подсвеченными иллюминациями домами привычно уже мерцал неотличимый от далёкого светила Марс.

Или Венера.

Я знаю, что мы остановились у входа в театр, и Лида вытащила из сумочки суазор, намереваясь что-то мне показать. Она говорила непривычно быстро, тонкий экран покачивался, как лист, в её руке, длинная прядь выбилась из затянутых на затылке волос и постоянно падала ей на лицо, а она взволнованно убирала её рукой.

Но потом Лида вдруг замолчала и посмотрела на меня.

Я знаю, что мы стояли на улице, что мимо нас проходила шумная и возбуждённая толпа, однако, когда я вспоминаю наш первый поцелуй, я вижу затмение — чёрный, охваченный пламенем шар, — и слышу странную музыку, гнетущий гул, которую играли во время представления в театре. Тень Луны со скоростью километр в секунду несётся по обширным предместьям Москвы, я медленно касаюсь её волос, убираю в сторону непокорную прядь, залитое сумраком солнце испускает последние, предсмертные лучи, я беру её за руку, маленькую и холодную, её пальцы сжимают мои, тень Луны уже летит над пригородом, глаза её кажутся пьяными, хотя в тот раз она не заказывала ромовый коктейль, лишь несколько звёзд и самые близкие к нам планеты проступают в страшной солнечной темноте, мне требуется лишь мгновение, чтобы решиться, я склоняюсь к ней и целую, её губы — тёплые, влажные, она отвечает на мой поцелуй, но быстро отодвигается, смотрит слегка осуждающе и в то же время улыбается, и в эту же секунду рассеивается сверхъестественный мрак, тонут в дневном свету звёзды, загорается на небе яркий солнечный серп — тень Луны пролетает над городом, со скоростью в четыре тысячи километров в час.