Свет утренней звезды

Вот как, оказывается, назывались синенькие фрукты.

Одноглазый скосил зрачок на трепещущую Таю, и она тут же затараторила:

— Так даже лучше, вы не находите? Такой редкий цвет волос вышел... И к глазам ее подходит. Просто экзотическая красавица получилась.

Мрачный тип набычился и снова вперил в меня свой жуткий глаз. По лицу, явно не отягощенному интеллектом, проползли кривые морщины, свидетельствовавшие, что одноглазый бык таки пытался думать. Короткие толстые пальцы выпустили мой подбородок, схватившись за струящиеся по плечам волосы. Потерев в ладони тонкую прядку, мужчина довольно хмыкнул:

— И правда красиво. Оставлю тебя на банхаш. Одноглазый хлопнул в ладони, и в комнату влетели две одетые во все черное женщины.

— Я приставлю к тебе вирр, — заявил он. — Будут следить за твоим телом и выполнять все твои просьбы. Чтобы через три луны сияла, как альмарин, — бросил он через плечо служанкам, затем, покрутив в стороны мое лицо, похлопал ладонью по щеке.

Очень хотелось плюнуть в его единственный глаз. Сдержалась, потому что стоящая рядом Таис впилась в мою руку, словно клещ. Мужчина обошел по кругу всех женщин, находившихся в шахразе, оглядывая их, как племенных кобыл, потом, видимо, оставшись довольным увиденным, растворился в проеме уходящей вглубь комнаты арки.

— Что такое банхаш? — спросила я, облегченно вздохнув, как только одноглазый быкообразный мужик исчез.

— Банхаш — последний кон на Кархаде, на нем выставляют самый ценный товар. Похоже, Ганур попытается сорвать на тебе куш.

Перспектива, что меня выставят на продажу, как овощ на базаре, не просто ввергла в уныние, она раздавила меня, словно каблук сапога жука, неосторожно проползшего у него на пути. Женщины, приставленные следить за мной, хорошо знали свое дело. Они бродили за мною повсюду, точно тени, угадывая и предвосхищая мои желания. Стоило сесть, одна тут же падала на колени, массируя мои ступни, а другая, устроившись сзади, мяла мне плечи и шею. В конце концов мне надоело сопротивляться, и я позволяла им делать то, что приказали. Мое тело после купания смазывали каким-то пахучим маслом, ногти на руках полировали до жемчужного блеска, волосы расчесывали так тщательно и долго, пока они не начинали искриться и сверкать. За пару дней сок с них немного смылся, и теперь они были не фиолетовыми, а скорее сиреневыми. И это все больше и больше радовало Таис. Она говорила, что их оттенок становится еще необычнее и красивее.

Одноглазый бык появлялся в шархаде по несколько раз в день и, регулярно подходя ко мне, удовлетворенно цокал языком, ощупывая мое лицо, тело, волосы. Мне было все равно, абсолютно все равно. Я умерла, угасла, как догоревшая свеча. Не было ни сил, ни желания думать о чем-то, противиться свалившемуся на меня року, и говорить с кем-либо у меня тоже не было охоты. Таис, наверное, поняла, что я сломалась, потому что каждую ночь она ложилась рядом, обнимая и ласково гладя меня по голове, и тогда я давала волю слезам. Становилось легче. Ненадолго. Ровно настолько, чтобы я могла уснуть. А утром серая мгла снова обрушивалась на меня своей неподъемной тяжестью. Время пролетело так быстро, что я и не заметила. Ночью, накануне Кархада, я вышла во двор, усевшись на ковры перед бассейном. Моя бессонница под луной была такой безмятежно-одинокой. Желтая предательница лениво пила мое зыбкое спокойствие, воскрешая в памяти образы ушедших дней. Сколько лун я проводила вот так на Нарии, сидя на подоконнике у раскрытого окна и считая звезды на небе? Сколько лун мне еще осталось? Я не знала, что готовит для меня завтрашний день, да, по большому счету, это было и не важно. Я точно понимала одно — ничего хорошего в моей жизни уже не будет.

— Лора, ты что здесь делаешь? — тихий голос Таис вывел меня из накатившего оцепенения.

— Смотрю на звезды, — вздохнула я.

— Хочешь загадать желание? — улыбнулась она.

— Какое желание?

— На падающую звезду. Говорят, если успеть загадать желание до того, как свет звезды погаснет, то оно обязательно сбудется.

Глупо, конечно, я знаю, что это все девичьи фантазии, как те, что рассказывала мне Мирэ, но я вдруг поверила, что сказки иногда тоже сбываются. Долго и напряженно я всматривалась в небесную вязь, ожидая яркого полета светила. А когда сияющий белый след прорезал черноту ночи, от всего сердца пожелала вернуть все назад. Вернуть матушку, сердито всплескивающую руками и журящую, что веду себя неподобающе, вернуть отца — хоть еще разок взглянуть в его синие глаза и услышать мягкий, бархатный баритон. И Мирэ... мою глупую, родную, любимую Мирэ. Я так отчаянно и безнадежно хочу их вернуть...

— Ты снова плачешь, — Таис нежно провела рукой по моему плечу.

— Прости. Родных вспомнила, — я вытерла скатившиеся слезы и посмотрела на подругу. — С тобой я тоже вижусь последнюю луну.

Девушка грустно понурила голову.

— Ты права, я не подумала об этом. Завтра нас продадут, и мы больше никогда не увидимся.

— Я хотела поблагодарить тебя. Ты заменила мне моих родных. Рядом с тобой я не чувствовала себя такой слабой и одинокой.

— Все будет хорошо, Лора, — Таис захватила в ладони мои руки и заглянула в глаза. — Когда меня продали в первый раз, я тоже думала, что жизнь закончилась. Но, как видишь, жива и здравствую. Человек ко всему привыкает. Я верю, что однажды, Эгла улыбнется мне, и нить моей судьбы завяжется узелком с другой. Клубок моей жизни прикатится к счастливому порогу, где меня будут любить, оберегать, и где я буду свободна. У меня можно все отнять, но даже тогда никто не в силах запретить мне верить. Ведь пока я верю, есть надежда.

Мы так и уснули с ней, улегшись на подушки под открытым теплым небом, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу.

А утро разбудило нас громкими криками ввалившегося в шахраз Ганура, в окружении десятка вирр. Женщины принесли ворох расшитых бисером и стразами полупрозрачных сартанов, тонких брюк, обуви и платков. Меня и остальных девушек стали тщательно готовить к Кархаду. После того, как нас одели, а расчесанные волосы уложили красивыми волнами по плечам, виры принялись за лица. Не видела, как выглядело мое, но насколько смогла понять, то накрасили только губы и щеки, а Тае еще и повели глаза. Когда манипуляции закончились, одноглазый хлопнул в ладони, и все девушки поднялись со своих мест, выстроившись в длинную колону. Тая дернула меня со стула, взяв за руку.

— Вы станете в самом конце, — заявил Ганур, подойдя ко мне с Таис, и мы смиренно выполнили приказание.

Нас вели узкими длинными коридорами. Потом всех остановили у высоких дверей и приказали набросить на головы платки. Ткань была темной, но полупрозрачной, так что дорогу было видно, а наших лиц — нет. Яркий солнечный свет и горячий дневной воздух ударили в грудь, как только нога переступила порог шахраза. Разглядывать местность из-под платка и из-за плеч идущего рядом конвоя было не очень удобно, но кое-что я все же видела. Улицы были вымощены гладким серым булыжником, дома преимущественно двухэтажные, с желтыми черепичными крышами. Город жил своей привычной жизнью, наполненный жужжанием и суетой, он мне напомнил мой родной Асторн на Нарии. Люди почтительно расступались, завидев нашу процессию, а потом долго смотрели вслед, провожая любопытными взглядами.

Гул и запах рынка почувствовался издалека, давление толпы становилось все ощутимее, поэтому ведущая нас стража орудовала палками налево и направо, прокладывая дорогу в шевелящемся и кричащем людском потоке. Наконец, остановившись у одноэтажной постройки, всех завели в узкое полутемное помещение и усадили на длинные деревянные лавки вдоль стен. Окон в комнате не было, только двери с двух сторон, поэтому помещение казалось и не комнатой вовсе, а каким-то проходным коридором, свет в который попадал только через приоткрытые створки.

Первую девушку забрали буквально через несколько минут. Что происходило за дверью, я могла себе только представить. Изредка оттуда доносились громкие хлопки, шум, и безудержный хохот. Меня стало трясти. Мне казалось, что у меня даже зубы выбивают мелкую барабанную дробь. В поисках утешения и опоры, я схватилась за руку Таис, не отпуская до тех пор, пока не пришли и за ней.

— Прощай, — Тая сжала мою ладонь, а потом, уже на самом выходе, обернулась, бросив на меня тоскливый взгляд.

Не знаю, сколько прошло времени — казалось, что вечность, но когда двери раскрылись и вошедший Ганур поднял меня с лавки, ноги отказались держать мое ослабевшее от страха тело.

— Не хватало, чтобы ты мне банхаш испортила, — рявкнул одноглазый и больно ударил меня по спине. — Ты будешь стоять ровно весь Кархад. Иначе засеку до полусмерти, а потом отдам на утеху охране, они давно таких красоток не пробовали. К горлу подступила тошнота. Сцепив руки в кулаки, я гордо выпрямилась и выплюнула быку в лицо:

— Тогда ты не получишь за меня и гроша. А я дорого стою. Не так ли, Ганур?

— Стерва, — рявкнул одноглазый. — Надеюсь, тебя купит какой-нибудь извращенец и будет пороть каждый день.

— Надеюсь, что на деньги, вырученные за меня, ты напьешься до карачек и выколешь себе свой последний глаз, — обменялась я любезностью с Гануром. Он занес руку, чтобы ударить меня, но я лишь рассмеялась.

— Испорть товару лицо, давай. Ты ведь наверняка платишь часть от выручки карэзу? Сколько ты потеряешь?

— Сука, — одноглазый схватил меня за руку, потащив к выходу.

Меня вытолкали в залитый солнцем круг, и я невольно зажмурилась, привыкая после темноты к свету. Когда я раскрыла глаза, надежда на то, что мне когда-нибудь удастся сбежать, умерла вместе с мыслью, что меня может купить какой-нибудь дедушка. Какой дедушка?! Круг калема окружали мужчины. Много мужчин. Сильных, здоровых, молодых. Здесь не то что дедушкой не пахло, а даже степенным дяденькой. Такое впечатление, что поглазеть на меня собрались лучшие представители мужского населения со всех уголков спектра Ррайд. Груды мышц, мяса и мускул. Ганур сдернул с моей головы платок, и по кругу прошлась ошеломленная гудящая волна, словно кто-то разворошил осиный рой.

— Десять тысяч начальная ставка, — крикнул карэз.

— Двадцать, — поднял руку рослый светловолосый мужчина, протиравший глазами в моем сартане дыру.

— Двадцать пять, — крикнули где-то за моей спиной.

— Тридцать.

— Тридцать пять.

Ставки поднимались так быстро, что я не успевала следить за руками, взлетающими над калемом. Было такое впечатление, что меня хотели купить почти все находящиеся здесь мужчины.

— Сто тысяч, — произнес темноволосый худощавый молодой человек, стоявший по правую руку от светловолосого.

— Пятьсот тысяч, — ответил тот и, сложив руки на груди, обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. Над калемом стало тихо. Мужчины напряженно озирались по сторонам, пытаясь понять, перебьют ли ставку.

— Пятьсот тысяч раз, — карэз ударил молотком по медному гонгу. — Пятьсот тысяч два, — следующий удар гонга вонзился в мое сердце подобно ножу. Я закрыла глаза и приготовилась к худшему. Внезапно по толпе прошел неясный ропот, а затем что-то с глухим стуком упало у моих ног, и я испуганно распахнула глаза.

Тяжелый кованый сундук лежал на земле всего в нескольких метрах от меня. Он завалился на бок, крышка открылась, и сверкающие монеты золотой рекой разлились по полотну калема.

— Три миллиона, — прозвучал возглас из толпы. Я, затаив дыхание, смотрела, как расступаются мужчины, пропуская вперед того, кто так дорого заплатил за меня. А когда плечи впередистоящих разомкнулись и покупатель сделал шаг в круг калема, мне захотелось упасть на колени и расплакаться, благодаря Эглу за такую милость.

Я смотрела, смотрела, смотрела... и мне казалось, что я навечно застыла в этих карих, искрящихся теплотой глазах. Он изменился. Стал выглядеть старше. Немного похудел и в уголках глаз появилась резкая сеточка морщинок. Тонкая седая прядь, как мазок кистью, пролегла в темной пелене его волос. Передо мной стоял правитель Арзарии — Тайрон Видерон Аэзгерд, собственной персоной. Боги, никогда не думала, что так счастлива буду снова видеть Тая! Горячий комок подступил к горлу. В глазах предательски защипало, и его лицо стало расплываться радужным калейдоскопом из-за накатившихся слез. Мне так хотелось броситься ему на шею и разрыдаться у него на груди.

— Все будет хорошо, босоножка, — вдруг донесся до меня его тихий шепот, а затем Тайрон стремительно опустился вниз, резко выбросил руку, хлопнув ладонью по земле.

— Даннак, — четко и громко произнес он.

В ту же секунду карэз схватил сосуд времени и, перевернув его, поставил у моих ног на землю. Золотой песок с тихим шорохом осыпался в тонкое стеклянное отверстие, поднимаясь мягкой, обтекаемой горкой. Время для меня остановилось, размылись звуки гудящей вокруг нас толпы, я видела только теплящуюся в углах губ Тая улыбку. И в этот миг я поняла, что я ошибалась на счет своего жениха. Я смотрела на него и не могла отвести глаз, а еще я думала, что когда он заберет меня отсюда, то буду самой верной и преданной женой, какую только можно найти. Он никогда не пожалеет о том, что много айронов назад наши родители решили соединить его и мою судьбы навечно.

Песчинки в верхней колбе медленно таяли, а я все не могла дождаться, когда упадет последняя. Мне так хотелось покинуть это жуткое место, скрыться от мусолящих мое тело жадных, чужих взглядов. Я мечтала забыть весь этот ужас в объятиях Тая. И я смотрела на него... Смотрела не отрываясь. Он был в тот момент моей путеводной звездой, моей спасительной нитью. И я не поняла, что произошло, когда мне за шиворот скользнуло что-то холодное и гладкое. Потом что-то еще ударилось о шею и, отлетев в сторону, упало в мою ладонь. Удивленно моргнув, я обнаружила в своей руке сияющий сотнями разноцветных огней лунный альмарин.

А дальше началось безумие. На меня полился дождь из драгоценных камней. Сверкающие самоцветы сыпались мне на голову, плечи, грудь, падали к моим ногам, растекаясь по калему искрящейся лужей. Эгла, да за один такой камень можно было купить всех рабов, выставленных сегодня на Кархаде, а их здесь были сотни. Лунные альмарины бесценны. Толпа вокруг безмолвствовала, раскрыв рты, мужчины смотрели куда-то за мою спину, а я видела только глаза Тайрона и гримасу ярости, перекосившую его лицо. Медлено-медленно я повернулась и задохнулась от ужаса, увидав человека за своей спиной. Высокий, сильный, с темными, как угли глазами, он держал надо мной мешок, продолжая осыпать драгоценностями. Иссиня-черные кудри шевелились на ветру, придавая его облику какой-то демонический вид. Я не забыла это лицо. Лицо, всплывающее в моей памяти, как самый жуткий и страшный кошмар. Это был тот самый всадник, что перерезал Мирэ горло.

— Кон, — раздался громкий возглас карэза, и последняя песчинка, проскользнув в стеклянное горлышко сосуда времени, упала на сверкающую горку своих подружек.

— Моя, — резко выдохнул оддегир. Он провел рукой по моим волосам, недовольно хмыкнув, потом перевел взгляд на лицо и расплылся в сияющей улыбке.