Свет утренней звезды

черновик

СВЕТ УТРЕННЕЙ ЗВЕЗДЫ

— Эя, не уходи. Скоро прибудут коххары. Не хочу, чтобы ты выглядела перед женихом, как дикая сарна, — мама пытается меня остановить, но разве можно поймать сачком ветер или удержать воду решетом? Я бегу так быстро, что картинка леса боковым зрением смазывается в одну сплошную линию, а мой звонкий голос трепыхающейся птицей опускается в раскрытые объятья сердитой матушки:

— Я недолго. Я только искупаюсь в источнике Эглы, и вернусь.

— Эя, несносная девчонка! Стой! Ты даже платье для помолвки еще не примерила, — мамин упрек летит мне вдогонку, словно камень. И я бегу еще быстрее, так, что сверкают пятки, и волосы золотым шлейфом развеваются по ветру. И где-то за моей спиной словно вырастают крылья, они подхватывают меня и несут вперед, навстречу солнцу, навстречу ветру, навстречу жизни.

Ненавижу платья. Длинные юбки путаются в ногах и мешают бегать. А еще больше ненавижу туфли на каблуках, холодные, сверкающие драгоценности, нелепые витиеватые прически и идиотские придворные манеры. Мама всегда говорит, что я больше похожа на лесное животное, чем на наследную тэйру, последнюю из рода сумеречных. Босая, вечно измазанная травой и соком лесных ягод, с распущенными волосами, изодранными руками и коленками, я мало похожу на высокородную наследницу Нарии.

— Ну, погоди, паршивка, пожалуюсь отцу! Вернешься во дворец, посажу под замок на десять лун,— злится мама.

И ведь правда запрет, но когда меня это пугало? Под кроватью в спальне лежит веревка с навязанными узлами, а лазить через окно гораздо веселей и приятней, чем просто ходить через двери. Жаль, что Мирэ не унаследовала дар отца, она больше подходит на роль наследницы: красивая, высокая, стройная, с гладкими, как шелк, белыми волосами, облаченная в струящиеся атлас и парчу, она является моим полным антиподом. В то время, как я дикой сарной ношусь по лесу или собираю на себя всю пыль Нарийских библиотек, Мирэ интересуют уроки танцев, красивые украшения, наряды и... мужчины. Собственно, ради них сестра и тратит столько времени впустую, пытаясь выглядеть безупречной. И будь на моем месте она, то сейчас примеряла бы платья, сооружала бы на голове какое-нибудь изысканное безобразие из волос и размалевывала лицо на манер жителей северных племен. Хотя тот факт, что невеста не она, думаю, ей совершенно не мешает заниматься сейчас именно этим. Уверена: когда я вернусь, сестра станет похожа на статую богини красоты Кале из храма высших, будет сидеть, чопорно сложив ухоженные руки на коленках, выровняв тонкую спину так, словно кол проглотила, и грустно вздыхать, выглядывая в окно в ожидании высокородных гостей.

Ума не приложу, как можно сидеть дома и ждать приезда жениха, когда тебе всего шестнадцать и мир вокруг тебя полон тайн и приключений? А в реке вода синяя-синяя, как солнце моей Нарии, и камни судьбы теплые и гладкие, согретые его ласковыми лучами. И в кронах деревьев ветер поет мне песни, и сарны в лесных чащах играют, бегая со мной наперегонки, и птицы вспарывают небо, звонко выкрикивая мое имя — Эя!

Сегодня моя помолвка. Коххары — свидетели жениха, скрепляющие брачные клятвы, должны засвидетельствовать нашу готовность вступить в брак. Не понимаю, зачем нужны эти условности, если пожениться мы сможем только через три айрона. А к тому времени столько всего может произойти. И вообще, может, я не понравлюсь моему суженому, ведь сегодня он впервые увидит ту, что ему пообещали с рождения. Впрочем, как и я его. Интересно, посещают ли его такие же мысли? Хотя... вряд ли. Династические браки заключаются испокон веков для укрепления власти и военно-политических союзов, и мужчины-наследники знают о своем долге и предназначении с раннего детства. Если бы у отца родился сын с даром, все было бы проще, но у него появились мы с Мирэ. А значит, наш долг обеспечить Нарию сильным правителем и надежной защитой.

Иногда я завидую простолюдинам. Да хотя бы той же кухарке Анрэ. В отличие от меня, у нее всегда было право выбора, коего меня глупые традиции лишили. И пусть ее муж Дэон частенько перебирает лишку, приползая домой вместо своих двух на четвереньках, за что жена ласково охаживает его веником, это все равно не мешает им любить друг друга, и утром, пока обитатели дворца еще спят, Дэону лазить в наш сад за лютиками, чтобы выпросить у жены прощения, едва она проснется. Слишком много мыслей...

Я тряхнула головой, прогоняя невеселые думы, и, стянув платье, шагнула в хрустальную воду. Прохладные струи источника сомкнулись вокруг моих щиколоток, посылая по ногам и спине колкие точки мурашек. Мне, разгоряченной после бега, вода показалась обжигающе холодной, но я замешкалась лишь на мгновенье, а потом нырнула с головой, проплыв по дну добрые десять ярдов, чтобы вынырнуть, фыркая и отплевываясь, ровно на середине озера. Как же хорошо лежать на воде, раскинув руки и смотреть в прозрачное голубое небо, чувствуя, как пряди моих волос расчесывают ласковые волны, мягко колыхая их на поверхности. Как неспешно движется течение, нежно обволакивая мое обнаженное тело, как идут от меня по зеркальной глади широкие круги, словно я Камень Судьбы, случайно брошенный в Озеро Жизни. Как же я люблю мою Нарию, с ее синим солнцем, лазурными ожерельями озер и рек, бескрайними зелеными лесами, неприступными горами Таири, с заснеженными вершинами, упирающимися в пышные шапки облаков. И звездами... Даже сейчас, в солнечный полдень, на небе видны все звезды Нарии. Там среди них есть и моя — яркая, сияющая. Она появилась на небосклоне в день моего рождения. Светила Нарии отражение судеб жителей моего мира: когда рождается нариец, его жизненный путь освещает новая вспыхнувшая в вышине звезда, а когда он умирает, она гаснет. Я родилась на рассвете, и моя звезда, загоревшись ярко-синим светом, натолкнула моих родителей на мысль назвать меня в ее честь. Эя на языке богов значит — 'свет утренней звезды'.

Я могла бы плавать в озере вечно, но время неумолимо, и с каждой секундой оно приближало меня к ненавистному событию. Нужно возвращаться, пока матушка не пожаловалась отцу и за мной не прислали стражу. Поплыв к берегу и добравшись до камней судьбы, я вылезла на гладкий черный валун. Свесив вниз ноги, расправила мокрые волосы, позволяя ветру высушить мои золотистые локоны, и упоенно жмурясь, подставила ласковым солнечным лучам свое лицо. Мама будет ругаться: от солнца на моей белоснежной коже всегда появляются веснушки, а это, как говорит Мирэ, дурной тон. Не хочу слушать весь вечер ее нудное высокомерное брюзжание: 'Вот я бы на твоем месте...' Легко спрыгнув с камня, натянула платье на мокрое тело и, нарвав цветов, вернулась обратно. Венок из лесных ромашек и длинных листьев рангоры закрыл мой нос, словно поля шляпы, и вот теперь я могла наслаждаться последними минутами свободы, не рискуя получить выволочку за неподобающее тэйре поведение. Размеренная тишина священного леса вдруг огласилась глухим рычанием зверя, и с ветвей вековых деревьев, испуганно крича, взвились вверх стайки птиц. Вздрогнув и обернувшись в ту сторону, откуда пришел звук, с тревогой всмотрелась в зеленые заросли. Шум приближался, становился все громче и явственнее. Озеро Жизни всегда притягивает к себе лесных обитателей, и это не всегда безобидные белки или зайцы. Разомкнув линии тонкой материи, я ушла в сумрак.

На поляну выбежала сарна. Совсем молоденькая. Желто-коричневая шерстка вздыблена, хрупкое тельце вздрагивает от напряжения. Сарна делает резкий рывок, срываясь на сумасшедший галоп, и я уже догадываюсь, от кого бежит испуганное животное. Следом за ней выскакивает огромный лур, я и не помню, когда таких видела. В его черных глазах пляшет дикий огонь погони, огонь предвкушения, огонь азарта. Страх и уязвимость жертвы возбуждает хищника, и лур раскрывает пасть, обнажая ряды длинных острых клыков, проводя по ним красным языком, окропляя вязкой слюной землю под своими лапами. Но извечное желание жить невозможно заглушить даже стоя на краю пожирающей тебя бездны, и затравленная сарна совершает последний, отчаянный прыжок, перепрыгивая через огромные валуны. Глупышка, она сама загнала себя в ловушку, окруженную высокими камнями. Ее тщедушных сил не хватит, чтобы выбраться, и зверь это понял, расслабился, замедлил шаг, гибко и неотвратимо приближаясь к своей добыче. Малышка обречена — мне ли не понять, что лур сожрет ее сейчас, на моих глазах. Мне жаль... как же мне жаль. Но я не могу ей помочь. Смею ли я мешать Эгле плести свою нить? Смею ли я менять течение реки чужой жизни? Сарна дрожит, беспомощно вжимаясь в теплый камень все сильнее, словно ищет защиты, словно просит пощады у той, что так бесстрастно и безразлично вершит ее судьбу. И я не выдерживаю...

Выйдя из сумрака, обхватываю бедняжку за шею, шагнув с ней обратно в подпространство. Как тяжело она дышит, как безрассудно бьется ее маленькое сердце, и ее страх — липкий, безотчетный — передается и мне. Сквозь призрачные слои сумеречной материи мы вдвоем наблюдаем, как хищник в исступленной ярости мечется вокруг, понимая, что добыча ушла у него из-под носа. Он зол, он голоден, он неудовлетворен. Полный свирепого гнева рев оглушает меня, заставляя всем телом прижаться к перепуганной беглянке. Зверь грозно клацает зубами, совершает круг вдоль берегов озера, и, нервно хлопнув по земле хвостом, исчезает в лесной чаще. А я еще несколько минут стою, уткнувшись лбом в теплую шкуру животного, пытаясь отдышаться и унять мелкую дрожь в руках и ногах. Разомкнув слои сумеречной материи, мы снова вышли в солнечную свежесть летнего дня.

— Беги, глупышка, — ласково погладила я все еще вздрагивающую от страха сарну. Малышка недоверчиво посмотрела на меня своими огромными влажными глазами, нервно переставляя тонкие ножки.

— Ну, что смотришь? Беги. И больше не попадайся на обед луру.

Сарна робко попятилась, настороженно зашевелив розовыми ушами. Я хлопнула в ладоши, и испуганное животное сломя голову бросилось в ближайшие кусты. Проводив ее насмешливым взглядом, подняла лицо к небу и обмерла: солнце ушло из зенита и клонилось в сторону горизонта. Проклятье, я опоздала! Мама будет кричать, а отец не станет и разговаривать со мной — прикажет запереть в покоях на долгие луны, да еще и стражу приставит. Подхватив полы платья, я рванула с такой скоростью, что сам дух ветра мне бы позавидовал. Хвала богам, что я знала все тайные подходы и лазейки, ведущие к замку. Пробежав сквозь гранатовый сад у южной стены дворца, я вывернула на аллею, проходящую сквозь лабиринт. Деревья, растущие вдоль усыпанной мелким гравием дорожки, сплетались над ней кронами, создавая из ветвей причудливую арку. Даже если кто-то и будет смотреть вниз из окон, то буйная зеленая паутина не позволит разглядеть того, кто в этом месте подходит к дворцу. Мне осталось пробежать несколько финальных метров до спасительного черного хода и, проскользнув потайной лестницей, оказаться в своей комнате, но, завернув за угол, я врезалась на полном ходу в чью-то жесткую, словно ствол эграпа, грудь. Чужие руки с силой сомкнулись на моих плечах, а когда подняла голову, столкнулась насмешливым взглядом глаз цвета спелых каштанов.

— Босоножка,— смешливо выгнул бровь мужчина. — Куда это ты так торопишься?

— Пустите, — дернулась я, попытавшись отстраниться от незнакомца. Да откуда он вообще здесь взялся?

— Ты вкусно пахнешь, босоножка. Речкой, солнцем и... женщиной, — наглец слегка отстранился, беззастенчиво разглядывая мою фигуру.

У меня от его раздевающего взгляда полыхнули щеки. Эгла, я только сообразила, что выгляжу, как ветреная женщина. Влажное платье прилипло к груди, бесстыдно обрисовывая все ее округлые контуры, волосы мокрые, растрепанные, на голове нелепый венок. Незнакомец, вероятно, принял меня за одну из служанок, спешащих на кухню.

Я не успела опомниться, как бесстыдник, резко обхватив за талию, жадно впился горячими губами в мой рот, пытаясь протиснуться своим языком между моих сжатых зубов. Боги, да он целует меня!?

— Сладкая босоножка. Вкусная... — лениво и хрипло протянул он. Губы после его прикосновений горели огнем, словно на них перца насыпали. Да я вся горела, и от стыда готова была сквозь землю провалиться. Никто и никогда не смел так дерзко прикасаться ко мне! Мужчина снова приблизил лицо, желая сорвать с моих уст новый поцелуй, и я с размаху влепила ему звонкую пощечину.

— Ах, ты...— широкие ладони нахала больно сжали мои запястья. Возможно, потом останутся синяки, но я не думала об этом, когда четким отработанным движением вывернулась из его крепкого захвата. Хвала богам, что я дружила с сыном начальника стражи, и он, частенько показывая мне приемы, говорил:

— Помни, Эя: если видишь, что тебе не хватает сил и ловкости, чтобы справиться с противником, бей его по самому больному месту. Ненадолго, но это выведет его из строя. И беги, Эя... беги так быстро, как только умеешь.

Может, это подло, конечно, но выбора наглый брюнет мне не оставил: со всей силы ударив его коленкой между ног, а потом, оттолкнув от себя, я помчалась быстрее ветра, слыша за спиной его болезненный стон и злую ругань. Эгла, да у нас даже конюхи так не сквернословят! Откуда здесь взялся этот недоумок? Прошмыгнув под арку, нажала рукой на едва заметный глазу выступ в стене, и отъехавшая в сторону плита пропустила меня в тайный ход с узкой винтовой лестницей, ведущей наверх. Опустив рычаг, закрывая за собой проход, прижавшись спиной к каменной кладке дворца, наконец-то смогла отдышаться как следует. Я молилась всем богам, чтобы матушки не было в комнате, когда я ввалюсь в нее в таком виде, но, видимо, боги сегодня были глухи к моим просьбам, потому что, едва отодвинула ковер за потайной дверью, узрела целую толпу служанок, разглядывавших меня с выражением неподдельного возмущения на лицах.

— Эя!— в голосе маменьки зазвучали такие высокие истеричные нотки, что я невольно попятилась назад. Она сдернула с моей головы венок и бросила его в руки ехидно улыбающейся Мирэ. Та, брезгливо взяв его двумя пальцами, словно это были не цветы, а склизкая жаба, передала служанкам. Королева зашлась гневной тирадой, а мне лишь оставалось повинно опустить голову и смиренно выслушать все, что она думает о безобразном поведении своей младшей дочери.

— Я же тебя просила! Ты посмотри, на кого ты похожа? Хвала богам, у тебя хватило ума не идти через парадный вход. Не представляю, какой бы скандал разразился, если бы кто-то из гостей тебя увидел в таком виде. Коххары уже прибыли. Где тебя носило, непослушная девчонка? Вот подожди, уедут гости, я все отцу расскажу!

— Я не специально, если бы не тот мерзкий лур, я бы успела,— оправдания выглядели откровенно жалко, но все же других у меня не было. Мама испуганно схватила меня за руки.

— Детка, какой лур? Ты где была?

— Я собиралась возвращаться домой, когда к озеру прибежала молоденькая сарна. За ней гнался лур. Матушка, он был огромный, я таких еще никогда не видела, он...

— Что ты наделала, глупая? — вопрос зазвучал в тишине комнаты, как удар хлыста. — Ты что, затащила сарну в сумрак, отобрав у лура добычу?

— Но ведь он сожрал бы ее у меня на глазах! — я не понимаю, почему Мирэ и служанки, прикрыв ладошками рты, смотрят на меня с таким ужасом? Неужели следовало молча наблюдать за тем, как дикий зверь убивает беззащитную малышку?

— Нельзя вмешиваться в промысел Эглы. Нельзя рвать нить судьбы, ты могла накликать беду на себя, доченька, — матушка вдруг крепко прижимается ко мне, ласково проводя руками по спутанным волосам. — Хорошо, что ничего страшного не случилось. Ну, за работу, — она подталкивает мое послушное тело к мгновенно встрепенувшимся служанкам, и меня начинают вертеть, словно утку на вертеле: стягивая платье, расчесывая волосы, надевая на руки перстни и браслеты. Спустя десять минут я выглядела так же уродливо, как и Мирэ.

— Редкая красавица. Глаз не оторвать, — маменька умиленно заламывает свои тонкие ладони, обходя меня по кругу, но я, глядя в зеркало, совершенно не разделяю ее восторженных вздохов. Оттуда удивленно смотрит незнакомая тетка с удавкой из жемчуга на шее, ярко подведенными глазами, накрашенными соком лайры губами, волосами, заколотыми сотней шпилек с огреновыми бусинами, отчего кажется, что к голове привязали мешок с песком. А про платье я вообще помолчу, оно обтянуло тело, как чулок толстую ногу молочницы Хельтги, и кажется, что грудь сейчас вылезет из выреза, потому что ей совершенно некуда спрятаться в таком узком и тесном лоскуте ткани. Мирэ отчего-то завистливо вздыхает. Было бы чему завидовать, моя б воля — с радостью натянула бы всю эту дрянь на нее. Боги, скорее бы все закончилось, мне даже дышать в этом наряде тяжело!

— Наденьте на нее корону, — матушка щелкает пальцами, и служанки достают из ларца золотой обод, украшенный альмаринами, добытыми со дна голубого озера в ущелье поющих ветров.

— Как я тебе завидую, — выдыхает сестра, осторожно опуская атрибут власти на мою несчастную голову. — Мирэ, чему тут завидовать? Да я готова двадцать лун взаперти просидеть, лишь бы не участвовать в этом балагане!

— Глупая ты еще, глупая и маленькая. И отчего дар ты унаследовала, а не я? — Мирэ вертится перед зеркалом, капризно выгнув свои тонкие брови.

— Веришь, сама об этом сто раз думала, — стою с ней рядом, разглядывая наши отражения. И все же мы с ней похожи, только у Мирэ волосы ровные, белоснежные, как шелковые нити, а у меня слегка вьющиеся и золотые, как будто солнечные лучи в них запутались и никак выбраться не могут. — А давай поменяемся, вот смеху-то будет! Жених все равно невесту не видел ни разу.

Сестра весело хохочет, подмигивая служанкам:

— Поменяться не поменяемся, но погадать, кто есть кто — заставим. Несите мою корону.

— Вы что удумали, проказницы? — мама хмурится, уперев руки в боки, а потом, глядя, как мы приседаем перед ней в одинаковых позах с коронами на головах, тоже начинает смеяться. — Хотите, чтобы у правителя Арзарии глаза от вашей красоты разбежались?

— А пусть угадает, которая из нас его невеста, — мы с Мирэ перемигиваемся, и теперь, наше озорство передается не только маменьке, но и служанкам, а вошедший в эту минуту отец все не может понять, чем же вызвано такое бурное веселье.

— Девочки, милые, нам пора. Все готово к церемонии, — отец протягивает нам с Мирэ руки, и мы, с самым невинным видом, меняемся местами. Дело в том, что старшая дочь должна стоять по правую руку, а младшая — по левую, а наша с сестрой шалость спутает жениху все карты. До момента, пока меня не попросят произнести ритуальные слова клятвы, он будет пялиться на Мирэ, и думать, что это она его невеста. Папа качает головой, пряча в углах губ теплую улыбку, он всегда смотрит на наши проказы сквозь пальцы, хотя, по большому счету, они никогда не выходят за рамки приличий. Зал Всех Святых заполнен до отказа. Еще бы — поглазеть на будущего правителя мира синего солнца собралась чуть ли не вся нарийская знать. Торжественную тишину, возникшую при нашем приближении, кажется, можно резать ножом, настолько она плотная и густая. Даже статуи богов, стоящие по кругу, внемля важности момента, смотрят с высоты почтительно и строго. Мы выходим на самый центр, и к нам навстречу неспешно двигается процессия коххаров во главе с моим женихом. Боги, если бы не папенькина рука, я, наверно, грохнулась бы ему под ноги, на потеху всем собравшимся гостям! Взгляд карих глаз неспешно скользит по лицу и фигуре Мирэ, а затем, переметнувшись на мою сторону, буквально пронизывает меня насквозь. В уголках губ появляется ироничная усмешка, и бесстыжий брюнет едва заметным движением склоняет голову в легком приветствии. Коххары открывают Книгу Судеб, зачитывая ритуальные слова, а я начинаю ужасно злиться и нервничать под пристальным, раздевающим взглядом будущего супруга. Да как он смеет так открыто игнорировать Мирэ? Кажется, ему и вовсе безразлично, что его невеста она, а не я. Нет, я, конечно, но ведь он этого не знает и продолжает нагло пялиться, протирая дыру в моем платье. Я вздрагиваю, когда глава коххаров задает вопрос:

— Подтверждаешь ли ты, Тайрон Аэзгерд Видерон Арзарийский, готовность соединить свою судьбу с наследной тэйрой Нарии?

Улыбка правителя Арзарии становится шире, и, не отрывая от меня хищного взгляда, он громко произносит:

— Подтверждаю.

— Подтверждаешь ли ты, Эя Лорелин Аурелия Нарийская, готовность соединить свою судьбу с правителем Арзарии?

Я молчу, сглатывая подступивший к горлу комок, и в образовавшейся паузе чувствую, как возмущенные взгляды присутствующих выжигают во мне гневные дыры. Отец больно сжимает ладонь — похоже, он тоже злится.

— Подтверждаю, — вскинув голову, с вызовом смотрю на того, кто через три айрона станет моим мужем и повелителем. По его лицу скользнула странная тень, и готова поклясться на Книге Судеб — кажется, он мне подмигнул. Эгла, да он издевается, он с самого начала знал, кто я такая! Наглец делает шаг навстречу, протягивая мне свою руку, и мою похолодевшую ладонь крепко сжимают его длинные пальцы. Как же хочется сбежать отсюда, но я терпеливо жду, пока он наденет на меня свой родовой перстень. Холод артефакта тяжелой гирей повисает на моей руке, и возникает такое чувство, что меня только что, словно вольную птицу, посадили в клетку.

— Теперь подаришь мне свой поцелуй, босоножка? — шепот правителя Арзарии раздается над самым ухом, щекотно шевеля волосы у виска.

Жаль, что не могу при всех врезать ему коленкой между ног. Было бы приятно посмотреть, как с его лица сползает наглая издевательская ухмылка.

— А разве вас интересует чье-то согласие? Похоже, вы привыкли брать все, что пожелаете, не спрашивая чьего-то позволения.

И все же мне удается вывести его из себя. Глаза Тайрона превращаются в узкие щелочки и, едва коснувшись моей руки губами, он едко произносит:

— Ты права, моя босоногая тэйра, очень скоро мне твое разрешение не понадобится.

— Это если через три айрона я не забуду сказать вам 'да', повелитель. А вот теперь я его разозлила. Красивое лицо исказила гримаса ярости, но лишь на миг. Через секунду правитель Арзарии взял себя в руки, и только неестественно сверкающие глаза выдавали клокотавшую в нем злость.

— Я надеюсь, через три айрона, Эя, вы подрастете и поймете, что у Нарии нет другого выхода. Брак со мной дает вашему миру защиту Альянса.

— Вы полагаете, что, кроме вас, на мне больше никто не захочет жениться?

— Что вы, тэйра, такая богатая и красивая девушка, как вы, составила бы прекрасную партию любому правителю, но боюсь, что в Альянсе больше не осталось холостых мужчин, — улыбка брюнета превращается в хищный оскал. Он понимает, что эту словесную баталию я проиграла, но, боги, как же мне хочется стереть с его самоуверенного облика эту высокомерную спесь! Я не знаю, что на меня нашло. Отец прав: женщина не должна быть такой несдержанной.

— Зато они есть вне Альянса, — мой ответ, кажется, ошеломил мужчину настолько, что он несколько секунд разглядывал меня словно диковинную зверушку.

— Оддегиры не берут в жены таких, как ты, девочка.

— Оддегиры не знают, что я последняя сумеречная, а единственное, что они ценят — это силу. Сын с даром сумеречных даст правителю оддегиры сильного наследника, неуязвимого воина — воина, которому не будет равных, — я понимаю, что несу чушь, мне не следовало читать так много книг, но остановиться уже не могу.

— Ты с ума сошла, девочка, оддегиры — чудовища. И моли Эглу, чтобы они не узнали о твоем даре, — а вот теперь в его взгляде нет и капли пренебрежения, я вижу в его глазах страх. Я довольна.

— В каждом из нас, правитель Тайрон, живет чудовище, вопрос в том, как хорошо мы умеем его скрывать и как часто позволяем ему выбираться на волю.

— Ты слишком умна, для такой юной девушки,— задумчиво произносит Тай.

О, ну надо же, теперь меня, кажется, признали равной себе?

— Не думала, что ум является недостатком. Вам следует хорошенько подумать, повелитель, составит ли ваше счастье партия с таким вопиющим изъяном. Брови Тайрона удивленно ползут вверх, и вдруг он начинает совершенно неприлично смеяться, привлекая к нам ненужное внимание окружающих.

— Твой язык так же остёр, как и твой ум, девочка. Мне нравится, — он наклоняется так близко, что теперь его губы касаются моей пылающей румянцем щеки. — Я не откажусь от тебя, тэйра, и не надейся. Наследник с даром — не единственное, что я хочу получить от тебя. В постели мне твой ум мешать не станет. Меня тошнит от него. Ненавижу. Спасибо, что в эту минуту к нам подошел отец. Я выдернула руку из хватких пальцев жениха и нацепила на лицо вежливую улыбку.

— Вижу, вы нашли общий язык, — отец приветливо склоняет голову перед повелителем арзаров.

— Тэйра — сама кротость, красота и невинность, — неожиданно рассыпается в комплиментах он. — Я доволен, что вы с отцом заключили этот союз столько лет назад. Брак с вашей дочерью обещает принести не только выгоду нашим мирам, но, я надеюсь, составит и мое счастье, — взгляд правителя ползет по мне, словно слизень по листку лопуха: вязкий, липкий, скользкий, хочется сбросить его с себя и передернуться от омерзения.

— Мы с твоим отцом надеялись, что так и будет, — папа дружелюбно похлопал Тайрона по плечу. — Пойдем, отметим это событие бокалом хорошего ллайра, в моих погребах есть редкие экземпляры. Некоторым из них более сорока айронов. Они еще помнят другую расстановку сил спектра Ррайд.

— С удовольствием, — любезно соглашается Тайрон, и они с отцом, к моей неимоверной радости и облегчению, уходят в зал с накрытыми для дальнейшей трапезы столами.

Мирэ, матушка, собравшиеся на торжество дамы из всех знатных родов Нарии, обступают меня плотным кольцом, воодушевленно поздравляя и выражая бурный восторг по поводу свершившегося события. Я киваю им в ответ, как кукла с качающейся головою, что вырезает из дерева наш конюх, силюсь растянуть свое лицо в улыбке, но первый раз в жизни отчаянно хочу заплакать прямо посреди этой веселящейся на моем заклании толпы.

Вечер длился бесконечно долго, мне казалось, что он никогда не закончится. Я не могла дождаться, когда же правитель Арзарии наконец уберется восвояси, и когда открыли портал для перехода, я не смогла сдержать облегченного вздоха. Тайрон словно понял это — он резко повернулся, разглядывая меня, и лицо его стало мрачнее грозовых туч в дождливый день.

— Скоро увидимся, моя драгоценная тэйра. Жду вас с ответным визитом у себя.

Опять эти глупые правила: невеста должна каждый следующий айрон приезжать к жениху, знакомиться с его семьей, традициями и устоями мира, в котором ей предстоит жить. По мне, так я бы его до свадьбы не видела! А если бы было возможно, то и вовсе за него не вышла.

— Он красивый, — мечтательно вздохнула Мирэ, провожая взглядом правителя Арзарии. — Тебе повезло, сестренка.

— Он мерзкий. И взгляд у него, как у змеи, словно целиком заглатывает. Он мерзкий и старый, Мирэ!

— Ему двадцать пять всего, глупышка. Через три айрона он будет в самом расцвете, — хихикает сестра, заливаясь ярким румянцем.

Я смотрю на Мирэ как на полоумную.

— Фу, сестренка, неужели тебе такие нравятся?

— Маленькая ты еще, Эя, ничего в мужчинах не понимаешь, — снисходительно умничает она.— Вот когда подойдет время к свадьбе, ты увидишь его совершенно другими глазами. Он красив, у него такие сильные руки, шея и грудь широченная.

— Вряд ли мне через три айрона его руки, ноги, грудь и наглая морда будут нравиться больше, чем сейчас, — скептически фыркаю я. — А самый отвратительный у него язык, и сует он его мерзко, словно ящерица.

— Вы что, целовались? — глаза у сестры удивленно ползут на лоб и становятся круглыми, как плошки.

— Это он меня целовал, сволочь, — я в сердцах вытираю губы тыльной стороной ладони, вспоминая гнусные прикосновения наглого брюнета. — Отвратительное чувство, словно слюней мне в рот напустил.

— Как я тебе завидую, значит, ты ему понравилась, — глаза Мирэ затягиваются мутной поволокой, и лицо приобретает совершенно дурацкое выражение, как у глупой куклы.

— Вот и целуйся с ним сама, раз он тебе так нравится, — злюсь я на сестру.

Мирэ хватает меня за руку и заговорщически начинает шептать:

— Знаешь, Эя, поцелуи в мужчине не главное, хотя и это тоже...Главное, каков он будет как муж... ну, ты понимаешь?

Я ничего не понимаю, слова сестры кажутся мне какой-то запутанной шарадой.

— Ты о чем? Что значит — не главное? Он же будет лезть ко мне со своими поцелуями каждый день?

— И не только, — томно, на выдохе, сообщает сестра. — Мама тебе еще не говорила, но я знаю, чем занимаются мужчина и женщина после свадьбы.

— И чем же? — можно подумать, она скажет мне что-то новое, кроме того, что мужчина будет вершить государственные дела, а женщина послушно таскаться за ним следом, заглядывая ему в рот и соглашаясь с каждым его 'мудрым' решением. Скукотища.

Мирэ склоняется к моему уху и говорит такие гадости, что волосы у меня на затылке начинают шевелиться, словно черви в илистом дне. Нет, я знала, что супруги должны спать в одной постели для продолжения рода, но чтоб такое...

— Это не может быть правдой. Люди не могут заниматься этим, как кошки и собаки! — меня просто трусит от возмущения.

— Почему сразу как собаки? — щеки сестры становятся пунцовыми. — Я видела в конюшне, как конюх лежал на служанке сверху, между ее ног. Эя, они были голые! Совершенно голые. И они так кричали, как коты по весне. Похоже, им нравилось то, что они делали. Вот я и говорю, что тебе повезло. Твой муж не стар, не урод, у него красивое тело, с таким не противно будет заниматься этим.

— О, боги, меня сейчас вырвет, — я жадно хватаю ртом воздух, но отчего-то не могу надышаться.

— О чем так серьезно болтают мои милые девочки? — голос отца заставляет меня вздрогнуть, и я цепляюсь за него, как за спасительную нить.

— Па, — я смотрю в его красивые светло-серые глаза и вижу отражение нежной и трепетной любви к своей дочери. — Это так обязательно выходить замуж за этого самовлюбленного хлыща?

— Мне казалось, он тебе понравился, — озадаченно произносит отец.

Я вздыхаю и опускаю глаза.

— Не хотела тебя огорчать.

Папа притягивает меня к себе, ласково обнимая и целуя в макушку.

— Я понимаю, моя девочка, что тебе больше по нраву носиться, как сарне, по лесу, но к тому времени, когда придет срок исполнить брачные обеты, ты подрастешь и по-другому будешь смотреть на суть вещей. Этот союз нужен Нарии. Другого способа войти в Альянс и получить защиту у нас нет.

— Пап, почему ты считаешь, что нам может грозить опасность вторжения? В нашем мире нет магии, мы не представляем угрозы для демонов серебряных песков. Ты и я — последние сумеречные, о которых никто, кроме Тайрона, не знает даже в Альянсе. И если тебя можно опасаться как непобедимого воина, то я даже меч в руках удержать не смогу.

— Это правда, наш мир не представляет ценности для песчаных демонов, дочка, но это пока... Никто не знает, что взбредет оддегирам в голову завтра. Двадцать айронов назад я бы, не задумываясь, позволил тебе оставаться свободной, сколько пожелаешь, и найти себе пару по душе, но все изменилось. Расстановка сил изменилась с появлением беспощадных воинов пустыни. Никто не знает, откуда у них взялось столько силы и как они научились пересекать пространство, но они нанизывают покоренные миры, как трофеи на свои танторы, и если выбирать между рабством и союзом с правителем Арзарии, я выберу жизнь и свободу, дочка.

Я обреченно опустила голову. Ну, конечно... свобода народа Нарии ценой моего добровольного рабства. Глупое слово — долг, глупое и бездушное, и я всего лишь маленькое звено в его слаженном, безжалостном механизме.

* * *

Мне казалось, что три айрона — это так много, что время движется медленно, как старое колесо в телеге, скрипя и буксуя на скользких подъемах и выступах. Но я, вероятно, действительно была глупа и наивна, потому что теперь знаю — время льется как вода сквозь пальцы, ни на секунду не замедляя свой бег. Время — бесстрастный наблюдатель наших жалких потуг и иллюзорных надежд. Время — наш извечный палач, безразлично взирающий, как мы день за днем сыплем песчинки своих жизней на его суровую плаху. Время позволяет нам лишь на миг застыть яркой звездой в его бесконечности, а затем сметает беспощадной рукой, не оставив и призрачного следа... Три айрона пролетели как один миг. Я выросла, это правда... время сбросило с моих глаз розовую пелену и детский налет наивности, и теперь, со смирением и достоинством, я принимаю свою судьбу. Разве что иногда, когда никто не видит, позволяю себе упиваться собственной жалостью, мечтая о том, чему уже никогда не сбыться.

До свадьбы с правителем Арзарии осталось всего двадцать лун. Весь обозначенный нам до бракосочетания срок он появлялся на Нарии каждые три дегона, настолько примелькавшись мне, что я даже привыкла видеть его рядом и ловить на себе его странный зависающий взгляд.

Тайрон и правда красивый мужчина, сейчас я это понимаю. Вижу, как смотрят на него другие женщины, но, боги, наверное, я какая-то неправильная, потому что с каждым разом его прикосновения, как и он сам, вызывают у меня все больше злости и раздражения. Сегодня моя очередь посетить мир Арзаров, я была здесь уже дважды, и будущий супруг всегда вел себя неизменно любезно и подчеркнуто учтиво, не позволяя вспоминать о его непристойном поведении в нашу первую встречу. Но я не забыла... Отчего-то, когда поворачиваюсь к нему спиной, у меня возникает стойкое ощущение, что в этот момент в его взгляде нет вежливого налета галантности, в этот момент он смотрит на меня, словно голодный лур, готовый сожрать всю целиком.

Вот и сейчас он улыбается и предлагает прогуляться по саду, а у меня такое чувство, что за его улыбкой прячется хищный оскал.

— Я приготовил для тебя сюрприз, Эя Лорелин Аурелия, — ненавижу, когда он меня так называет, хочется топнуть с досады ногой, но вместо этого благочинно склоняю голову и протягиваю ему руку.

Тайрон выводит меня на широкую дорожку и замирает, очевидно, ожидая моей реакции. — Тебе это ничего не напоминает?

Я огладываюсь по сторонам, совершенно не понимая, что должна здесь увидеть. Обычная аллея, усыпанная гравием, с двух сторон засаженная высокими деревьями, сплетающимися кронами наподобие арки, таких у нас во дворце десятки. Да хоть та же у южной стены... О, боги, я кажется, догадалась, зачем мы здесь. Он воссоздал то самое место, где мы встретились впервые, когда он поцеловал меня.

— Узнала, босоножка? — голос Тая вдруг становится хриплым и сухим, как треск старых сосен на черных утесах. — Вижу, что узнала.

— Зачем это все? — мой испуганный лепет тонет во внезапно оказавшихся так близко губах правителя.

— С ума схожу по тебе, босоножка... С тех пор, как увидел там, на аллее, у стен дворца — юную, светлую, чистую, как глоток свежего воздуха. Ты моя болезнь, мое наваждение. Эя... Моя Эя. Подари мне еще один поцелуй...

Я пытаюсь увернуться от его губ, и они скользят по моей щеке, шее, виску. Его зубы прикусывают мочку уха, и из горла Тая вырывается глухой стон. Я не знаю, куда деться от его настойчивых прикосновений. Его руки стальными обручами приковывают меня к себе, не давая возможности вздохнуть. Он дышит, как безумец. Я боюсь его. Боюсь его горящего огнем взгляда: жадного, голодного, дикого. Так смотрит хищник, готовый разорвать свою жертву на части.

— Пожалуйста, не надо, Тай, — я упираюсь в него руками, но он сильнее, намного сильнее. Ладони повелителя захватывают мое лицо в тиски, и он впивается в меня алчным поцелуем, отбирая воздух, терзая губы, причиняя боль. Он словно с цепи сорвался, не слышит меня, не видит, что я плачу, плачу от стыда и бессилия, продолжая целовать, как сумасшедший, придавливает меня своим горячим телом к стволу дерева, не давая возможности ни пошевелиться, ни вздохнуть. В отчаянной попытке освободиться, я делаю единственное, на что у меня остаются силы — резко прокусываю его губу. Рот мгновенно наполняется соленым привкусом чужой крови. С низким рычанием Тай отпускает меня, зажав рану руками, и этих мгновений достаточно, чтобы броситься сломя голову прочь, подальше от ненавистного жениха и его отвратительных ласк.

Я не знаю, куда я мчалась, мое испуганное сердце выбирало дорогу наугад. Наверное, так и бежала бы дальше, если бы на пути, как из воздуха, не вырос бы Камень Судьбы. Далеко же меня занесло. Я стояла на берегу Озера Жизни и чувствовала себя ужасно, словно меня вываляли в грязи, а самое страшное, что я даже пожаловаться никому не могу. Что я скажу отцу? Что меня поцеловал мужчина, который через двадцать лун станет моим мужем?

Хотелось бежать, бежать без оглядки, спрятаться в самые дальние слои сумрака. Был ли мне противен поцелуй Тая? Нет, наверно, но противен был сам факт того, что он попытался навязать его силой. Представила, что после свадьбы его губы будут касаться меня каждый день... и не только губы. Если то, что говорила Мирэ о супругах, правда... Бр-р-р, меня трясло от омерзения. Представить себя голой рядом Тайроном в одной постели... И все же выбора у меня нет. Я сумеречная тэйра, и брак с правителем Арзаров дает Нарии шанс войти в Альянс Ррайд, а это значит, что мы будем под защитой семи и песчаные демоны не смогут поработить мой мир, но, Эгла, будь у меня хоть один шанс, я бы выбрала другую жизнь...

Много мыслей... Слишком много мыслей. Отец говорит, что для женщины я слишком много думаю, и это мешает мне быть той, кем предначертано быть судьбой.

Шорох приближающихся шагов стремительно возвращает меня в реальный мир, жестоким пинком выбрасывая из тумана невеселых раздумий. Тай... Вот же... Нашел-таки. Не хочу его видеть. Не хочу слышать ненужные извинения. Не сейчас. Слишком часто мне придется видеть его в дальнейшем. Слишком часто придется наступать на горло своим желаниям и чувствам. Смешно... Слишком часто — это значит всю оставшуюся жизнь. Линии силы разомкнулись сами собой и, закрыв глаза, я бесшумно ушла в сумрак, подальше.

Тонкий мир вился вокруг меня вязкой патокой, растекался густым эфиром, переливаясь амарантом, мерцая лазурью, вспыхивая яхонтовым. Здесь было так много красок... других... недоступных глазу, такие редко встретишь в обычной жизни, и будь моя воля, я оставалась бы в нем так долго, как только возможно, но сумеречная красота сколь притягательна, столь и опасна. Сумрак вытягивает душу и если уйти слишком глубоко, то он заберет тебя всю, растворяя в полотне своей материи. Чем дальше уходишь, тем сильнее притягивает к себе магическое поле, и тем тяжелее вернуться обратно. Я надеялась, Тай не станет находиться здесь слишком долго и, обнаружив, что меня нет у источника, вернется во дворец. Хорошо, что тонкий мир не только невидим и неощутим, но еще и непроницаем, потому что я не смогла сдержать вопля ужаса, когда увидела того, кто вышел на поляну. Мужчина... Огромный... Духи Нарии, да такой одним движением руки раздерет дикого лура, как зайца, от уха до хвоста. Могучий разворот плеч, ноги, словно стволы деревьев в вечных кархемских лесах. Он силен, силен настолько, что его витающую в воздухе мощь я чувствую даже сквозь слои сумрака. Ловлю себя на мысли, что так, вероятно, должны выглядеть боги: недосягаемые и неприступные, как заснеженные утесы в горах Таири. И глаза... Эгла, какие страшные у него глаза — белые, стылые, словно лед, затянувший полынью на реке. Он подходит так близко, что теперь я смотрю на него почти в упор. Оторопь сковывает мое тело, и я замираю соляным столбом, не в силах отвести от исполина взгляда.

Нет... его глаза не белые. Невероятные. Жуткие, и в то же время завораживающие своей нечеловеческой красотой — два озера жидкой переливающейся ртути. Волос на висках нет, остальные заплетены от лба до затылка в длинные косы, спускающиеся на спину тугими плетьми. Из-за их цвета издалека мне показалось, что мужчина стар, но, боги, как я ошиблась! Его волосы не седые... они словно чистое серебро. Так отливают на солнце новенькие отчеканенные нарийские эркемы. Черные руны на шее, на руках, на затылке. Взгляд тяжелый, пустой, холодный, как каменная глыба. Мужчина снимает с пояса огромный меч. Мне кажется, чтобы удержать такой, не хватит сил и двоих здоровенных стражей, но этот проворачивает оружие в ладони, словно соломинку и, резко замахнувшись, вгоняет его одним ударом в Камень Судьбы. На эфесе клинка вспыхивает синий квадратный самоцвет, и линии силы послушно ползут по воздуху, втягиваясь в артефакт, словно волны быстрой реки в водоворот. Мужчина становится на одно колено и, опустив голову так, что серебряные жгуты его волос диковинными змеями расползаются по необъятным плечам, упирается ладонями в землю.

Эгла, что он делает?! Я сумеречная, мое магическое зрение способно уловить любой всплеск энергии. Но ничего подобного никогда не видела! Он пил этот мир, словно набрал в стакан родниковой воды и неспешно потягивал ее, утоляя мучающую его жажду. Сила лилась в него подобно прорвавшему плотину потоку, расцвечивая синими всполохами рисунки, испещряющие его тело, проникая сквозь кожу, впитываясь в него, как в губку. Тело человека не способно выдержать такую нагрузку, его попросту разорвет от такого объема. У меня начинают дрожать руки от внезапной догадки, кого я вижу перед собой... Демон мира серебряных песков — оддегир!

Мне страшно настолько, что сейчас я согласна была даже на поцелуи Тайрона, лишь бы не стоять рядом чудовищем, наводящим ужас во всех уголках спектра. Понимаю теперь, почему одно упоминание об оддегирах заставляет сильнейших правителей трепетать и замирать с выражением безотчетного ужаса на лицах. Сложно представить того, кто рискнет бросить вызов такой неприкрытой силе.

Двадцать айронов назад безжалостные воины начали свое триумфальное шествие по мирам спектра Ррайд, покоряя их один за другим. Никто не знает, каким образом они научились преодолевать пространство и время. Тысячелетиями величайшие маги создавали редкие артефакты, способные открывать порталы, отпирающие проходы между мирами, доступные лишь избранным. Оддегиры же проводили сквозь дыры в пространстве целые армии так легко и просто, как будто выбивали ногой ветхую дверь деревянного сарая. Жестоким завоевателям пытались сопротивляться, но это вызывало у них лишь еще большую агрессию. Непокорных наказывали быстро и беспощадно: миры, не желающие подчиняться могуществу и власти демонов, порабощали, разрушая практически до основания. И тогда правители семи самых крупных миров, наделенных магией — Арзарии, Эугеды, Фэйреи, Зэгры, Лафорры, Салидии и Халиккреи — объединили свою силу, артефакты и войска в борьбе с пришельцами из мира песков, развязалась длительная война, уносящая тысячи жизней, заливающая земли кровью, укрывающая небеса черным дымом пожарищ. Но изнуряющие и кровопролитные войны, видимо, были не тем, чего так отчаянно жаждали оддегиры, потому что спустя два айрона они предложили Альянсу мир и неприкосновенность тем, кого они возьмут под свое крыло. В обмен потребовали беспрепятственный доступ к источникам жизни и священным камням, проходы к которым разрешены только высокородным и всегда находятся во владениях правителей. Неизвестно зачем им это было нужно, но выбирая между гибелью своего народа и странной прихотью оддегиров, Альянс выбрал возможность мирного сосуществования с теми, кто с каждым днем становился все сильнее, непредсказуемей и опасней. Демоны сдержали свое слово, подписав с коалицией Ррайд договор, и с тех пор ни разу не нарушали границ союзных миров без предупреждения, появляясь в священных местах лишь в назначенный срок.

Могла ли я знать, что мой отчаянный побег от Тайрона, приведет меня к Озеру Жизни именно в тот момент, когда к нему прибудет представитель могущественной и таинственной расы? Столько времени то, чем занимались оддегиры у Камней Судьбы, было тайной, покрытой мраком. Кто в здравом уме сунулся бы подглядывать за теми, при одном только упоминании о которых сердце болезненно сжимается в конвульсивной судороге? И вот теперь я стала невольной свидетельницей секрета непобедимых воинов. В этот миг я молилась всем богам, чтобы моя выходка не вышла боком ни мне, ни Тайрону, ни народу Арзарии.

Демон, между тем, оторвал от земли руки, разрывая силовые потоки, и рисунки на его теле вспыхнули все одновременно, как разряд молнии, расцвечивающий грозовое небо, а потом попросту растаяли, медленно впитавшись в его бронзовую кожу. С завидной легкостью для такого великана, он резко вскочил на ноги и едва уловимым движением выдернул меч из камня. Странный накопитель на его эфесе засиял ярко-синим, на миг ослепив меня своим светом, а когда я открыла глаза, демон уже покидал священный чертог, повернувшись ко мне своей необъятной спиной. Из моей груди вырвался вздох облегчения и... оддегир вдруг остановился, замерев в полуобороте, хищно прищурился, вскидывая голову, подобно коршуну, втягивая ноздрями воздух, словно почуявший добычу дикий зверь, резко развернулся, и глаза цвета стали воткнулись в меня острыми танторами, пронзая своей глубиной. Он сделал шаг вперед, застыв на фоне леса незыблемой громадой. Медленно-медленно поднял руку, и мне осталось лишь зачарованно наблюдать, как тянется к моему лицу его огромная ладонь. Пальцы мужчины замерли в дюйме от моей щеки, а потом прошли сквозь меня, прошивая, словно иглы, сумеречное полотно. Он не мог меня видеть, и касание его рук неосязаемо для тонкого мира, но я чувствовала его прикосновение, как будто он выжег на мне клеймо каленым железом.

Время остановилось, расплылись контуры окружающих нас деревьев, озера, валунов, и на мгновение показалось, что сейчас в целом мире не осталось никого — только я и этот невозможный мужчина, способный ощущать меня даже сквозь параллельные грани сумрака.

Он нахмурился, удивленно выгнул бровь, по напряженному лицу пробежала тень то ли сомнения, то ли недоуменного скепсиса — я так и не поняла, потому что жадно разглядывала его, впитывая глазами жесткую линию волевого подбородка, упрямого лба, высоких скул, губ, словно выточенных из гранита. Демон был красив... суровый и мужественный, он приковывал взгляд, как величественные горы, вызывающе непокорно подпирающие собой небеса. Рука оддегира заскользила вниз, дерзостно дотрагиваясь до моей шеи, груди, бедер, отбирая у меня воздух своим смелым жестом. Он закрыл веки и встряхнул головой, словно прогоняя внезапное наваждение, серебряные плети его волос, извиваясь, поползли по плечам, и у меня возникло сумасбродное желание потрогать, какие они на ощупь. Невероятные глаза распахнулись внезапно, устремив свой взор сквозь меня. Глубокий вздох раздул его мощную грудь, как кузнечные меха, и мне показалось, что я почувствовала ветер его дыхания на своей коже.

Тяжелая рука вернулась на рукоятку огромного меча, а мужчина стремительно повернулся и исчез в зеленой лесной чаще так же внезапно, как и появился.

Я бесцельно смотрела в пустоту перед собой, а потом обессилено опустилась на колени, не в силах отдышаться, и мое перепуганное сердце обезумевшей кобылицей устремилось вскачь. Не знаю, сколько я так простояла, но когда пришла в себя, услышала громкий голос Тая, зовущий меня.

— Эя, — он вылетел на поляну, взъерошенный и бледный. Всегда подтянутый и безупречно идеальный, сейчас правитель Арзарии казался каким-то потрепанным и жалким. — Эя, где ты? Эя... — он кричал так, что у меня заложило в ушах. Разомкнув линии сумрака, я шагнула правителю навстречу, практически упав в его сильные объятия.

— Боги, ты цела, — на выдохе произносит Тайрон, рывком прижимая меня к себе. Мне кажется, или у него дрожат руки? Он гладит мои волосы и шепчет как потерянный: — Ты жива, моя Эя. Ты жива...

Странный он все же... Поцелуй, как бы неприятен он не был, не повод, чтобы сводить счеты с жизнью.

— Я надеюсь прожить еще очень долго, Тай, — роняю безучастную фразу, отстраняясь от излишне взволнованного жениха.

— Где ты была? — в голосе Тайрона звучат смятение и испуг.

— Уходила в сумрак, — пожимаю плечами, напустив на себя туман безмятежности, пытаясь скрыть беснующийся внутри меня раздрай.

— Ты была здесь все это время? — осторожно интересуется он, приподнимая мое лицо и тревожно заглядывая в глаза.

Впервые в жизни радуюсь тому, что я тэйра, и вести себя, сохраняя каменное лицо и бесстрастный облик, в любой ситуации нас с Мирэ учили с детства.

— Я не помню, там или здесь... Я просто хотела побыть одна. Потом услышала твой голос и словно очнулась.

— Хорошо, — он произносит это так, как будто у него с плеч падает тяжелый, придавивший его к земле, груз. — Прости меня, я напугал тебя своей несдержанностью. Это больше не повторится.

Я поднимаю на него изумленный взгляд. Что с ним происходит? Никогда не видела его таким смиренным и кротким. Или, может, я вовсе не знаю его?

— Пойдем во дворец, ты, наверно, устала и проголодалась, — Тай бережно берет меня под локоть, увлекая за собой вглубь тропы, ведущей к его владениям, и я послушно иду рядом, но отчего-то так и не получается выбросить из головы лицо демона с серебряными глазами. Моя щека до сих пор горит от прикосновения его дерзких пальцев.

Я действительно проголодалась, и увлеченная едой и своими мыслями, даже не заметила, как Тайрон покинул трапезную. Насытившись, я отправилась в свои покои, желания видеть кого-либо или разговаривать, не было совершенно. Встреча с таинственным незнакомцем словно отобрала у меня все силы. Я не успела дойти до угла, как услышала до боли знакомый голос отца. Что он здесь делает!? Следующие слова заставили меня замереть и затаиться.

— Он видел ее... — донесся до меня яростный шепот Тайрона.

— Этого быть не может, — сердито возразил отец. — Никто не способен обнаружить сумеречных, если они размыкают грань. Не забывай, что я воевал на стороне Альянса и ни один оддегир не видел меня, когда я уходил в параллель.

— Тогда как вы объясните, что он описал ее с точностью до мелочей? — истерично зашипел Тай.

— Он утверждал, что видел ее? — поинтересовался папа.

— Нет, он спросил, есть ли во дворце кто-то, подходящий под ее описание.

— Я не знаю, возможно, Эя не успела замкнуть линии, и он успел заметить ее именно в этот момент, — задумчиво проронил отец. — Но в любом случае, я сейчас же заберу ее, и до свадьбы, она не покинет пределов Нарии.

— Согласен, потому я и вызвал вас.

— Ты передал ему бумаги о присоединении Нарии к Альянсу? — в голосе папы послышались тревожные нотки.

— Да, но я не уверен, что их рассмотрят до свадьбы. Он лишь временный приемник Харра, а не кровный наследник, хоть тот и усыновил его официально. Если квард эордов будет единогласен, Ярл — следующий повелитель оддегиров, и опаснее чем он, поверьте, я не встречал.

Отец тяжело вздохнул.

— Он и правда опасен, я помню его еще подростком. Ярл участвовал во всех вторжениях и всегда стоял по правую руку Оддерона. Похоже, повелитель песков за что-то очень высоко ценил мальчишку, раз объявил его своим наследником.

— Не знаю... — Тай вдруг замолчал, словно что-то обдумывал. — Это странно, но из всех оддегиров только он появляется у священных чертогов. Я разговаривал с правителями Эугеды, Фэйреи и других миров Альянса. Все они утверждают, что к Камням Судьбы неизменно приходит только Ярл Харр, остальные лишь забирают дань и товары.

— И правда странно. Что он там делает?

В голосе Тая зазвучала неприкрытая ирония.

— Когда захочу лишиться головы, обязательно у него спрошу. Таким, как он, задавать лишние вопросы, как и неправдоподобно отвечать на их собственные, опасно для жизни.

— Ты прав, мой мальчик. Надеюсь, он поверил тебе?

— Мне показалось, что да. Я был достаточно убедителен. Думаю, если бы у него возникли сомнения, он не покинул бы Арзарию так быстро. Но Эю все же следует немедленно забрать. Пока она не моя жена, я не смогу ее защитить в случае, если демон предъявит на нее свои права.

— Где она? — деловито поинтересовался отец.

Я сняла туфли и, подобрав полы юбок, что есть духу помчалась обратно в трапезную. К тому времени, как в ней появились папа и Тай, мое дыхание успело восстановиться, поэтому изобразив на лице удивленную радость, я бросилась отцу навстречу.

— Папа! Что ты здесь делаешь?

— Я приехал за тобой, — ласково улыбнулся отец. Интересно, какую байку они с Тайроном придумали, чтобы вернуть меня домой?

— Что-то случилось? — надеюсь, что мое лицо действительно выглядит крайне озабоченным, и папа ничего не заподозрит.

— Нет, милая. Просто у Тайрона возникли неотложные дела, и он должен немедленно отбыть по делам Альянса. Не вижу смысла находиться тебе здесь одной, тем более, что к свадьбе так много еще не готово. Матушка сетует, что твое платье нуждается в примерке и подгонке.

— Да, конечно, — грустно вздыхаю я. — Я все понимаю. Разве смею я мешать правителю вершить государственные дела.

— Ты не мешаешь мне, Эя, — Тайрон берет мои руки в свои и подносит к губам. — С удовольствием забросил бы все дела и остался. И мы так и сделаем, как только поженимся. Обещаю, что после свадьбы всегда буду брать тебя с собой, куда бы ни отправился. Но сейчас будет правильнее, если ты вернешься домой, — он нежно обнимает меня, привлекая к себе, и я позволяю ему это, пряча на его плече довольную улыбку.

Если бы оддегир так не напугал меня, пожалуй, поблагодарила бы его за возможность провести последние двадцать лун дома. Правда, внутри меня еще немного потряхивает, шутка ли — выходит, я столкнулась с самим правителем Оддегиры. И ради своей безопасности и всех кто мне дорог, я сохраню твою тайну, Ярл... никому не расскажу о том, что я видела.

* * *

Отторум медленно заполняется эордами, входящими в квард, и я безразлично наблюдаю за теми, кто пришел вершить мою судьбу. Наивные глупцы, они считают, что могут что-то изменить и их голос действительно имеет вес и значение. Что ж, позволю им обманываться снова...

Легкая улыбка Анрану, едва заметный кивок головой Эридору. Да... вот так... теперь на лицах стариков выражение гордости и самодовольного удовлетворения, всегда приятно рассчитывать на дружбу и благосклонность будущего повелителя.

Ледон, Дарг, Атирэс... этим достаточно одного моего взгляда, их голоса всегда будут на моей стороне, слишком многим они мне обязаны.

Сарус... он предан, как песчаный хрог, что сидит на его плече. Я спас ему жизнь, он проголосует за меня, не раздумывая.

Молодежь... эти согласятся просто из страха. Хотя я знаю, будь у них такая возможность, то с радостью вставили бы мне тантор между ребер, но я никогда им ее не предоставлю. Никто из кварда даже не догадывается, что все они — всего лишь боевые фигурки на доске для игры в крэк, которые я вот уже двадцать айронов переставляю так, как нужно мне. Исход все равно предсказуем: даже если они не проголосуют единогласно, я все равно остаюсь правопреемником Одерона — повелителем Оддегиры. Скучно...

Лучи солнца, падающие сквозь круглые окна под потолком, скрещиваются в центре залы яркими пучками, создавая причудливый столп света, и мне кажется, что в их переплетении я снова вижу призрак женщины с глазами цвета утренних звезд и золотым водопадом волос. Иногда воображение играет с нами в странные игры, рисуя затейливые формы и являя диковинные образы. И все же это было необычное видение — словно сама Эгла вышла мне навстречу из круга жизни. Я узрел ее так явственно, как сейчас вижу напыщенного Тахара, вырядившегося подобно павлину... идиот, разве что хвост себе не прицепил. Похоже, собрался составить мне конкуренцию? Глупый мальчишка.

Эорды занимают свое место в круге, и Анаран, по старшинству, начинает процедуру, произнося слова клятвы.

— Да будут ваши помыслы чисты, рука крепкой, а выбор справедливым. Приступим.

Сарус делает шаг вперед, и хрог с громким клекотом распрямляет крылья над его головой.

— Я отдаю свой голос Ярлу Риггарду Харру, — торжественно сообщает Сарус.

— Ярл, — коротко и ясно, один за другим, произносят Ледон, Дарг и Атирэс.

За ними то же самое повторяют старики и молодое поколение эордов.

— Я против! — Тахар даже подпрыгнул на месте от нетерпения. Отчего-то я даже не удивился, что этот щенок высунет свой мерзкий язык в самый неподходящий момент. Мне даже понравилось: наконец-то квард перестает быть таким унылым.

— Я требую, чтобы он бросил камень в чашу Шаа.

— Что же ты сам не пойдешь в Сад Теней? — откинувшись на спинку кресла и презрительно окинув взглядом эорда с головы до ног, поинтересовался у покрывшегося пятнами мальчишки. — Или боишься, что пески под твоими ногами не поменяют цвет?

Я спокоен, по крайне мере, пытаюсь выглядеть таковым, и мое невозмутимое лицо выводит молокососа из себя еще больше.

— Таков закон: если один из кварда эордов против, верховного выбирает Шаа, — жалкий недоумок так смешно выпячивает грудь, что я непроизвольно кривлюсь в ехидной усмешке. Он правда считает, что я не знаю законов Оддегиры? Этот мир своим величием и силой обязан мне. Мне!

— Подумай еще раз, Тахар, ты можешь изменить свое решение, — Анаран устремляет взгляд своих белесых глаз на зарвавшегося эорда. — С чего вдруг? Вы заглядываете ему в рот и разве что не молитесь, — злобно шипит Тахар. — Но он всего лишь найденыш, которого повелитель Оддерон двадцать айронов назад подобрал в песках забвения.

— Его оберегали духи! Он избранный, и сотни раз это доказывал. Мы обязаны ему своей силой! — горячо возражает Сарус.

— Это он обязан нам жизнью, и всего лишь возвращает свой долг! — брызжет слюной глупый юнец.

Пора поставить его на место.

— Не тебе ли, Тахар, я обязан жизнью!? — откровенно издеваюсь я. — Кажется, когда я впервые провел оддегиров между мирами, твой отец еще не успел сделать тебя твоей матери.

Мои слова вызывают смех у присутствующих и еще больше распаляют Тахара.

— Я кровный наследник, я племянник Одерона. Я имею право требовать вердикта Шаа!

— Хорошо. Будь по-твоему, — произношу лениво и безразлично, так, словно делаю одолжение. — Я брошу свой камень в чашу жизни.

И все же я рискую. Что, если выбор прорицателя падет не на меня?

— Я войду в Сад Теней на закате солнца, Тахар, — щенок, кажется, доволен, и я с удовольствием разбавляю его триумф ядом своего сарказма. — Раз уж ты так чтишь традиции, надеюсь, ты не забудешь стать на колени перед новым повелителем? Он дергается как от удара, но молча сносит обиду. Пожалуй, заставлю его еще и поцеловать мне руку — впредь будет знать, на кого тявкать.

— Я отдам приказ приготовить все к ритуалу, — Сарус подходит ко мне, торжественно положив руку на грудь. Для него я уже повелитель, в его душе, кажется, нет сомнений, чем закончится мой поход в Храм Песков.

— Пришли за мной хрога, когда все будет готово, — я величественно поднимаю голову и покидаю отторум в абсолютной тишине, чувствуя за своей спиной такие разные эмоции: почтение, зависть, страх, уважение и ненависть... Мне наплевать... Есть цель, и ради нее, я убью любого, кто станет у меня на пути ...

* * *

Хрог сел на окно, когда гетеры закончили суетиться вокруг меня, поднося одежду и оружие. Медленно сложив крылья, птица громко щелкнула клювом, уставившись на меня своими черными, как ночь, глазами с желтым зрачком.

— Скажи хозяину, что я готов.

Хрог важно разворачивается и камнем устремляется вниз, туда, где уже в ожидании моего появления торжественно выбивают дробь барабаны и протяжно поют зуры.

— Ваш тантор, эорд, — светловолосая рабыня низко склонилась предо мной, протягивая на вытянутых руках сверкающий клинок. Волосы тяжелой волной заструились вниз, и в заходящих лучах солнца напомнили мне другие. Поднял ее лицо, всматриваясь в глаза. Цвет не тот — темный... жаль... хотя если будет удовлетворять меня на коленях, я его и вовсе не увижу. Сойдет.

— Останешься в моих покоях на ночь.

Лицо девушки расцвечивается восторженной улыбкой, словно я пообещал ей золото и самоцветы. Оглядывается на своих соперниц, ловя их завистливые взгляды. Глупые... Они все так отчаянно борются за мое внимание и место в постели, не понимая, что ровным счетом ничего для меня не значат, я даже имен их не помню... и почти ничего не чувствую...

Пора. Меня ждут. Что ж, я не разочарую их ожидания. Устрою своим подданным красочное представление. Мой выход запомнится им надолго. Знаки силы вспыхивают на моем теле один за другим. Сжав в ладони эктраль, я разрываю пространство, появляясь, словно привидение, перед ошеломленной толпой. Духи, почувствовав мое приближение, поднимаются вверх белыми вихрями, обретают форму, и теперь ползут рядом со мной чудовищными змеями, закручивая вокруг себя пыльные воронки. Они сопровождают меня к храму, шипя и скаля свои бездонные песчаные пасти, заставляя стоящих вдоль дороги эордов отшатываться в ужасе и страхе. Останавливаюсь у входа в святилище, и вокруг мгновенно стихают все звуки. Тишина... Так тихо, что слышно потрескивание факелов на штоках. Всего лишь шаг отделает меня от желанной цели, и... я делаю его без страха и сомнений.

Белый песок Сада Теней озаряет красное солнце Оддегиры. Красиво... Красные искры на белом как капли крови на девственно чистых простынях — наверно, в былые годы они вызвали бы у меня восторг. Хотя я почти не помню, каково это... Сила опустошает меня, выедая изнутри все чувства, оставляя лишь холод. Холод и... неутолимую жажду мести. Она — единственное, ради чего вот уже двадцать айронов я торчу в этом неуютном мире: Оддегире нужны еда и ресурсы, и я открыл им пути, позволив возвыситься над остальными расами, а мне нужны ее жестокие воины и власть, позволяющая беспрепятственно черпать силу из источников Эглы. В этом смысле мы идеальная пара, лучшего повелителя, чем я, у Оддегиры уже не будет.

Я ступил в круг теней, поднимая с земли гладкий черный камень. Их здесь сотни, не знаю, почему взял именно этот... Возможно, все же судьба...

По каменной чаше жизни поползли широкие круги, и над поверхностью возникло ртутное лицо Шаа. Никак не привыкну к его глазам... будто насквозь смотрят. Серебряные уголки губ опустились вниз, и тихий шипящий голос, словно расплавленный металл, плавно потек по стенам храма:

— Твой выбор, эорд.

Я вытягиваю руку, и камень падает в чашу с тихим плеском. Эхо многократно умножает звук, превращая его в чудовищную плюхающую какофонию.

— Выбор принят, — лицо Шаа расплывается по чаше, уставившись в потолок бездонными глазницами, вязко открывая и закрывая рот. — Твой камень жизни брошен, Ярл. И Эгла плетет нить твоей судьбы. Спрашивай, высший...

Время замирает, и все, что для меня сейчас имеет значение — это одно слово, звучащее победным гимном в моей душе. Высший... Высший эорд... Повелитель... Как долго я ждал... Как много сил я сложил на алтарь власти. Сколько жизней я забрал, чтобы получить это право стать правителем Оддегиры. Сладкий миг — идти по дороге судеб и видеть, как падают на колени те, кто вчера хотел вставить тантор мне в спину. Когда я выйду из храма, пески под моими ногами станут серебряными, возвещая мою власть над ними. Никто из них больше не станет на пути к моей цели, той, ради которой я все это затеял...Эктраль моя... В моей полной и нераздельной власти, и когда она завершит заданный цикл, я открою врата и сдержу данную тебе клятву, отец...

— Хочешь ли ты знать свое будущее, высший? — вопрос Шаа выдергивает из полудремы опутавшей меня эйфории. Хочу ли я? А зачем я вообще сюда пришел?

— Ты знаешь, чего я хочу, Шаа, — подхожу вплотную к краю чаши, так что теперь глаза прорицателя, не мигая, смотрят в мои. — Я хочу вернуть себе все то, что у меня отняли...

— Тебе нет равных, высший, — вязкий шепот Шаа ползет по моей коже словно паук, осторожно переставляя свои тонкие лапки. — Но... зенит твоей звезды на исходе, Ярл. Ты отдашь всю свою силу и власть Нарийцу, эорд.

Не могу поверить... Я отрешенно смотрю на пляшущие на стенах яркие блики света. Этого не может быть! Нария — примитивный мир третьего уровня... кажется, на моем столе лежат бумаги... правитель Арзаров собрался взять в жены наследную тэйру Нарии, и как только брак будет скреплен, Нария станет для меня неприкосновенной, войдя в Альянс Ррайд. Но пока свадьба не состоялась и квард эордов не видел документов, значит, я вправе...

— Ты ошибся, Шаа. Я сам плету нить своей жизни, и я не буду столь глуп, чтобы смиренно ждать, пока существо низшей расы придет и заберет у меня то, к чему я шел столько лун, — резко развернувшись, я стремительно направился к выходу, упиваясь нахлынувшей на меня яростью. Все же хоть какое-то чувство. Лучше, чем бесконечная стылая пустота.

Двери храма распахнулись, и я сделал шаг вперед, уверенно ступая на жемчужное покрывало дороги. Пески под моими ногами медленно стали темнеть, оплавляясь по кругу серебряной лужей, затем выгнулись дугой и потекли ускользающей вдаль сверкающей рекой. В воздух в едином порыве взметнулись сотни пылающих факелов, осыпая вокруг себя дождь из золотых искр. Звенящую тишину внезапно взорвал торжественный гул барабанов и оглушающий рев тысяч ликующих голосов, приветствующих нового правителя — Ярла Риггарда Харра.

Сегодня я не стану портить им праздник, этой ночью они будут пить и веселиться, прославляя своего повелителя и господина, а завтра... Завтра я призову своих воинов и поведу их покорять мир, создающий угрозу Оддегире. Завтра я уничтожу Нарию.

— Повелитель, — Сарус опускается предо мной на песок, склоняя голову и касаясь рукой моих одежд.

— Встань. В твоей верности я не сомневаюсь, — я хлопаю верного друга по плечу в ответ на его радостную улыбку. — Ты мне понадобишься завтра. Отныне ты моя правая рука и командующий армией. Утром все войска должны быть в полной боевой готовности.

Он удивленно распахивает глаза. Еще бы — с тех пор, как Оддегиры подписали договор с мирами спектра Ррайд, армия ни разу не выступала с боевыми действиями.

— Нам готовиться к войне? Альянс что-то затевает?

— Нет, дружище, это будет быстрая победа. Мы пойдем на мир, не входящий в лигу.

— Повелитель, — в глазах Саруса загорается алчный блеск охотника, почуявшего дичь, — Оружие оддегиров залежалось в ножнах, воины будут довольны: много рабов, много трофеев.

— Запомни сам, Сарус, и предупреди солдат: рабов в этот раз не будет. Они могут брать все, что угодно — золото, драгоценности, артефакты, еду, оружие, но не пленников. Нарийцы должны быть уничтожены все до единого. Мне было предсказание Шаа, они угроза для Оддегиры.

Мой взгляд задерживается на коленопреклоненном Тахаре: завтра мне пригодиться его злость и тщеславие. Двигаюсь в его сторону медленно и неспешно, так, чтобы мальчишка простоял в такой униженной позе как можно дольше. Останавливаюсь перед ним и с высоты своего роста молча сверлю взглядом его склоненный затылок, пока он не начинает чувствовать мой тяжелый взгляд спинным мозгом и не поднимает ко мне свое лицо.

— Теперь у тебя нет сомнений, Тахар, в истинности моего права на престол? — насмешливо спрашиваю ставшего бледным, как пески Оддегиры, эорда, протягивая ему руку.

— Нет, повелитель, — парень смиренно целует перстень власти на моей руке, сгорбившись и понуро опустив голову. Что ж, сегодняшний урок он заполнит надолго и впредь будет опасаться открыто выступать против меня, но мне не нужен враг в собственном доме, перегибать палку не стоит.

— Сильных людей судьба ставит на колени для того, чтобы доказать им, что они могут подняться, слабаки же стоят на коленях всю жизнь. Терпит поражение, Тахар, не тот, кого поставили на колени, а тот, кто пал духом и не мечтает подняться. Вставай, я прощаю тебе твою дерзость.

Мальчишка выпрямился предо мной, расправив плечи, но глаза так и не поднял. Кнута на сегодня достаточно, сейчас будет пряник.

— У тебя еще будет возможность доказать мне свою преданность, Тахар, назначаю тебя командующим левым крылом конницы. Завтра армия Оддегиры выступает покорять новый мир. Надеюсь, не подведешь.

— Не подведу, — лицо Тахара искривляется в жестокой ухмылке — нет сомнений, ему понравилась новая должность, и завтра мальчишке будет куда выпустить свой пар.

— Веселись сегодня, — взъерошиваю его кудрявые волосы, а затем поднимаю вверх две руки. — Даххар! — летит над толпой мой громкий крик и моему приветствию вторят сотни тысяч голосов.

— Даххар!

В воздух взлетают сотни зажженных стрел, раскрашивая сереющее небо желтыми кометами, впиваясь острыми жалами в символ оддегиров на верхушке храма, и он вспыхивает ярким факелом, возвещая на сотни миль о начале праздника.

Состязания на мечах, крики, смех, танцы, музыка и вино, льющееся рекой, к полуночи начинают меня утомлять. Я смотрю на веселящийся народ и не испытываю никаких чувств. Я так давно ничего не чувствую, что кажется, внутри меня разверзшаяся бездонная пропасть, мрачная и беспросветная, словно черные омуты в долине смерти... Внутри меня холодные зыбучие пески и лютая стужа, внутри меня нет сердца... Нет, оно есть, и в привычном смысле этого слова каждый день перегоняет кровь по венам и наполняет мои мышцы жизненной энергией, но я не помню, когда в последний раз оно сжималось от боли, трепетало от радости или захлебывалось от восторга и наслаждения. Даже женщины приносят лишь физическую разрядку моему сильному тренированному телу, не цепляя ни на йоту и краешка моей души. Я пуст, пуст как глиняный кувшин, выморожен впитавшейся в меня силой. Она убивает во мне с каждым днем все человеческое и живое... Смогу ли я когда-нибудь вернуть себя прежнего? Смогу ли снова вспомнить, что чувствовал двадцать айронов назад тот отчаявшийся мальчик, заброшенный в пустыню Оддегиры, который, стоя на коленях, выкрикивал в раскаленные небеса слова данной отцу клятвы, срывая голос до хрипоты? Смогу ли я...

Подав знак Сарусу, я отправился в свои покои, подальше от веселящейся оголтелой толпы, чьи льющиеся через край эмоции вызывают у меня лишь раздражение и досаду.

Пол в моей спальне уставлен сотней свечей и усыпан цветами эурезий. Каждый мой шаг расплющивает тонкие лепестки, и их пряный аромат опутывает меня сладким дурманом. Меня ждали... Мои гетеры знают, как следует встречать своего господина. Нежные руки ложатся мне на плечи, расстегивая застежку плаща. Рабыня плавно скользит вокруг меня, умело снимая перевязи ремней с оружием, развязывает тунику, едва касаясь пальцами моего тела. Мне нравится ее игра, и я позволяю ей больше: дотронуться ладонью до моего бедра, пробежать торопливыми пальцами по животу и груди, легко поцеловать в шею, провести горячим языком по подбородку. Я захватываю в кулак ее распущенные волосы и тяну вниз, заставляя запрокинуть голову навстречу моим губам. Всматриваюсь в ее затянутые поволокой страсти глаза, но не нахожу того, что ищу. Не нахожу манящего за собой света утренних звезд, только непроглядную темную ночь. И вся она внезапно становится дешевой подделкой, жалкой имитацией преследующего меня златокудрого видения. Это все равно, что, вместо драгоценных альмаринов, мне подсунули сверкающую на солнце стеклянную фальшивку.

— Пошла вон, — грубо отталкиваю от себя ничего не понимающую девушку.

— Что я сделала не так, повелитель? — она падает на колени, обнимая мои ноги, и от этого становится еще хуже.

— Убирайся, — практически рычу я. — Я устал.

Она исчезает так же тихо и незаметно, как и появилась — за столько лун гетеры привыкли подчиняться моим приказам беспрекословно, но я ни разу за все эти айроны не был с ними так груб. Что происходит? Почему почудившийся мне призрак продолжает преследовать меня, внося в мою жизнь смятение и раздрай? Почему не могу забыть сияния голубых, словно звезды, глаз... их свет такой чистый, как хрустальная вода в озерах и родниках моей родины. Ее образ пробуждает во мне что-то, давно утерянное, и я силюсь вспомнить что, и не могу... Кто она? Зачем явилась мне? Было ли это знаком? И была ли она вообще? Мое ли это безумие, или злая насмешка Эглы?

Я закрываю веки, и впервые за такое долгое время мне снится сон: яркий, живой, красочный. Призрак предстает предо мной так явственно и живо, что я могу рассмотреть удивление и испуг, пляшущий в ее широко раскрытых глазах, глубоких, манящих, искрящихся. Я вижу лучи света, осыпавшиеся на ее волосы золотой пыльцой и полураскрытые губы, сочные, влажные, сладкие... Хочу дотронуться... и она исчезает, растворяясь в воздухе, как утренний туман, умывая мою опустошенную душу своим умиротворяющим теплом...

* * *

Лучи синего солнца Нарии сапфировыми лужицами ложатся в мои раскрытые ладошки, и я с нежностью впитываю их тепло всем своим естеством, стараясь вобрать в себя и сохранить внутри красочными картинками. Еще две луны, и о своей свободной жизни я буду только вспоминать, выуживая из хранилища памяти сияющие кристаллы минут, часов, айронов. Разноцветная птичка села на подоконник, развернув хохлатую голову на тонкой шейке, громко чирикнула, уставившись на меня своими глазками-бусинками.

— Иди ко мне, — протягиваю руку навстречу пернатому чуду, и она, радостно встряхнув перышками, прыгает мне на раскрытую ладошку, вцепившись тонкими лапками в пальцы. — На, ешь, — сыплю в ладонь хлебные крошки, и пичуга жадно клюет их, изредка поглядывая в мою сторону. Люблю кормить птиц, люблю следить за их свободным полетом, безусловной возможностью оторваться от земли, расправить крылья и парить высоко-высоко, не глядя на тех, чей удел всегда оставаться внизу. Я бы хотела родиться птицей, подняться ввысь, отдаваясь в руки неба, почувствовать себя свободной от запретов и условностей выдуманного людьми мира, не зависеть от глупых правил, а просто жить. Позволит ли мне будущий супруг, хоть иногда, так же беззаботно кормить пернатых друзей, бегать по лесу и не думать ни о чем, подставляя свое лицо солнечному свету?

— Эя, ты долго будешь копаться? Мы опоздаем к началу праздника, — в комнату влетела Мирэ, гневно пыхтя, как росомаха, проснувшаяся от спячки. Пичуга, испугавшись ее громкого голоса, вспорхнула с моей руки и вылетела в раскрытое окно.

— Ты напугала птицу, — обиженно вздыхаю я.

— Эя, ты через две луны станешь женой правителя Арзарии и хозяйкой огромного мира, и вместо того, чтобы думать о муже, ты, как малое дитя, возишься с крылатыми.

— В том-то и дело, что у меня больше не будет такой возможности, а ты лишила меня и этой.

Мирэ укоризненно качает головой, всем своим видом демонстрируя мою некомпетентность и безграмотность в вопросах предстоящей супружеской жизни.

— Какая же ты, Эя, глупенькая еще. Ничего, надеюсь, Тайрон найдет для тебя более интересное занятие, чем носиться по лесу сломя голову, как сарна, или без толку сидеть на окне, разглядывая звезды в небе. Думаю, со временем тебе даже понравится, — хихикает она, неприлично подмигивая мне, и я чувствую, как лицо заливается краской стыда.

Теперь я знаю о том, что происходит между супругами в брачную ночь, но отчего-то так и не могу представить Тая в одной постели рядом с собой, и его руки, жадно ползающие по моему телу.

— Ты специально злишь меня? — интересуюсь у сестры, уткнувшейся носом в зеркало, смешно выпячивающей губы, словно пытается поцеловать потустороннего духа.

— Я ведь говорю, глупая ты, Эя, и ничего не понимаешь в мужчинах. Тебе достался такой редкий экземпляр, а ты нос воротишь. Да Тай для тебя звезды с неба доставать готов. Красив, молод, знатен. Что тебе еще нужно?

— Забирай его себе, раз он тебе так приглянулся.

— И забрала бы, — ворчит Мирэ. — Ничего, после твоей свадьбы я тоже смогу найти себе красивого жениха. Нария войдет в Ррайд, и я стану выгодной партией для мужчин из знатных родов миров, входящих в Альянс. Говорят, у правителя Халиккреи есть брат, и он ищет себе супругу. Я должна ему понравиться, — сестренка встает перед зеркалом боком, оглаживая свои упругие бедра, потом высоко поднимает руками грудь, и я захожусь веселым хохотом.

— Мирэ, ты невозможна! Думаю, в такой позе ты понравилась бы даже каменному истукану в долине духов, и он воспылал бы к тебе неземной страстью, а уж какой-то там брат правителя Халиккреи так и вовсе ползал бы за тобой следом, умоляя удостоить его одного только взгляда.

Мирэ недоуменно округляет глаза, а затем разглядывает свое отражение в зеркале и тоже начинает громко смеяться.

— Пойдем на площадь, — весело щебечет она. — Там уже столько народу собралось, скоро начнутся танцы!

Сегодня мой любимый праздник — Восход Нарии. Только в эту луну цветет удивительно красивый цветок, похожий на упавшую с небосклона звезду — наирелия, названный в честь моей родины. Его синие лепестки раскрываются ровно в полночь, загораясь искрящимся голубым светом. Легенда гласит, что его цветение дарует счастье и любовь всем тем, кто его видит, вот и собираются в эту ночь вокруг цветка все жители Нарии, чтобы согреться и искупаться в лучах его благодати. Весь город увешан благоухающими красочными гирляндами из эурезий, клоксов, урфиний, лоредронов, каменные мостовые усыпаны лепестками роз и гортензий, девушки и парни украшают свои головы душистыми венками, водят хороводы, поют песни, танцуют до самой зари, а потом пускают бутоны наирелии по реке, и ее воды превращаются в светящийся сияющий поток, несущийся в бесконечность.

— Да, сестренка, пойдем, не думаю, что мне еще когда-нибудь удастся поплясать с подругами до утра, вряд ли мой муж будет отпускать меня на такие праздники. Не знаю, когда в следующий раз я смогу попасть в Нарию.

Мирэ порывисто обняла меня, громко шморгнув носом.

— Я буду скучать, сестренка.

— Я тоже, родная, — шепчу я, сглатывая горький комок. — Эй, хватит сырость разводить. Побежали веселиться, раз уж у меня на веселье осталось всего два оборота луны!

Мы с Мирэ хватаемся за руки и несемся по белым каменным лестницам дворца, запуская под его своды звонкое эхо наших счастливых голосов. Улицы заполнены людьми, на их лицах — радостные улыбки, отовсюду льются шутки, песни, смех. В воздухе летают мыльные пузыри, и, словно снег, на наши головы сыплются мелкие белые лепестки литории. Ближе к площади какофония голосов становится все сильнее, людей все больше, а музыка все громче. Нас с Мирэ подхватывает бурная людская река, вынося в круг хоровода. Мама с отцом, с бусами из цветов и венками на головах, выплясывают в самом центре. Папа подхватывает мать на руки и быстро кружит ее, запрокинув голову к небу, заливаясь смехом.

Внезапно он останавливается, спуская маму с рук, напряженно всматриваясь в безоблачную высь. По его лицу ползет тень, сменяющаяся выражением ужаса, и я поднимаю глаза вверх, пытаясь понять, что так испугало правителя Нарии. По лазурному своду, усыпанному тысячами звезд, начинает расползаться багрово-карминная лужа, словно кто-то ранил небо и оно истекает кровью. Лужа становится все шире и больше, а потом из нее лохматыми клочьями начинают кучиться клубы красного тумана.

Они появляются из воздуха, словно материализовавшиеся духи. Высокие, широкоплечие, свирепые, затянутые в черные одежды, перевитые кожаными ремнями, увешанными заточенными, как лезвия бритвы, танторами и кордами. Их так много — черная, безжалостная орда, расползающаяся непроницаемой тенью, заслоняющая собой солнце и звезды моего мира. И впереди всех, как вестник смерти, верхом на гигантском желтом змее возвышался исполин с серебряными глазами — правитель оддегиров, Ярл Харр. Даже если очень захочу, я уже никогда не смогу вычеркнуть из памяти это лицо, покоренная властью его жестокой красоты. Он поднимает высоко вверх свой огромный меч, потом делает резкий взмах, указывая острием направление, и замершая за его спиной армия, подобно сорвавшейся с гор лавине, устремляется вперед, сметая на своем пути все живое.

Воздух наполняется липким запахом страха и ужаса, рваными криками и безотчетным человеческим отчаянием. Боль и смерть внезапно врываются в мой звездно-синий мир, вспарывая его каленой сталью, протыкая стрелами, растаптывая копытами боевых скакунов. Рядом со мной, пронзенный тантором, падает мальчишка, широко раскрыв голубые глаза, устремив застывший в вечности взгляд в высокое небо. Кто-то сбоку истошно кричит, а потом замолкает, повалившись на землю, сраженный несколькими стрелами одновременно.

Я не могу пошевелиться, оцепенело взирая на жестокое безумие, происходящее вокруг — мне кажется, что возле меня бушует ураган, и я нахожусь в самом его эпицентре.

— Эя, беги! — лицо отца возникает передо мной так внезапно, что я испуганно дергаюсь. Он размыкает линии сумрака, с силой заталкивая меня в параллельный мир, и мы проваливаемся в его топкие объятья.

— Папа, что происходит? — я испуганно обнимаю его, сглатывая комок, и даже не пытаюсь, вытереть струящиеся по щекам слезы. Но отец внезапно выскальзывает из моих рук, тяжело оседая на колени. Почему на моих руках кровь!?

— Беги, моя девочка, — шепчет папа. — Беги к Озеру Жизни, там наибольшее сосредоточение силы, там ты сможешь продержаться в сумраке, пока они не уйдут.

— Папа, папочка! — мне хочется кричать, но вместо этого из меня вырывается жалкое бульканье и всхлипывание. Я опускаюсь рядом с отцом, дрожащими руками дотрагиваясь до торчащей из его спины корды. Рубаха на спине отца пропитывается кровью так стремительно, что вскоре под нами уже целая лужа — вязкая, липкая, бурая.

— Обещай мне, — папин хрип переходит в кровавый кашель, забрызгивая мое светлое платье рубиновыми пятнами. — Ты должна жить. Ради мамы, ради меня, ради Мирэ. Уходи, детка, спасайся.

— Я не уйду без тебя, — шепчу, хватая его руки, прижимаясь к его слабеющему телу.

— Кольцо... Тайрона, — пытается что-то сказать мне отец, — откроет портал... — голова папы безвольно падает на мои колени, и его стекленеющий взгляд вырывает из моей груди сумасшедший вопль.

— Нет, пожалуйста! Не умирай, папочка! — но он уже не слышит моих горестных стенаний, его душа обрела покой, растаяла легкой сизой дымкой в чистом небе вместе с его яркой звездой. Еще немного, и сумрак заберет и его бренное тело, растворив в своем полотне.

Я закрываю глаза папы и целую их, орошая мертвое лицо горячими каплями своих слез. Мне надо бежать, я должна выжить. Я пообещала отцу. Мама... Мирэ...

Воспоминания о них приходят слишком поздно: я смотрю сквозь сумрак, силясь выловить их взглядом в творящемся вокруг меня хаосе и неразберихе. Волосы шевелятся на моей голове от осознания того, что я вижу. Площадь усеяна мертвыми телами, как свежевспаханное поле зернами пшеницы. Сквозь меня проносятся на бешеной скорости остервенелые всадники, преследуя тех, кто еще жив и пытается бежать. В нескольких метрах от меня лежит изломанная фигура матери в окружении груды тел, вывернутых в неестественных позах, алые пятна на их одеждах не дают и шанса даже на иллюзорную надежду, что кто-то остался жив. Оборачиваюсь вслед промчавшейся сквозь меня коннице, задыхаясь от ужаса... Там, посреди дороги, ведущей к дворцу, стоит Мирэ, похожая на тонкую былинку, качающуюся на ветру — бледная, заплаканная, с распущенным облаком белых волос, такая хрупкая и такая прекрасная. Вокруг нее, гарцуя на черном коне, словно коршун, кружит оддегир — молодой, крепкий, сильный, с угольно темными кудрями и жесткой ухмылкой на лице. Внезапно он наклоняется, резко подхватывает сестру, усаживая на жеребца впереди себя.

— Тахар, — низкий глубокий голос, как стрела, пронизывает рваные звуки боя. Парень вздрагивает, пристально смотрит в перепуганное лицо Мирэ, впивается в ее губы грубым поцелуем, а затем неуловимым движением перерезает ей горло и выбрасывает на землю, как сломанную куклу.

— Не-е-ет!!! — я кричу, срывая голос, впиваясь ногтями в ладони до кровавых борозд.

— Я приказал пленников не брать, — все тот же низкий голос летит набатом над моей головой.

Медленно поворачиваюсь, утирая рукавом застилающие глаза слезы — я уже знаю, кого увижу за своей спиной. Он возвышается над всеми подобно истукану, такой же каменно-равнодушный, холодно и безразлично взирающий на безумие, творящееся у его ног.

Повелитель оддегиров не пошевелил и пальцем, оставшись сидеть все там же на возвышении, на своей огромной рептилии, спокойно наблюдая, как его войско уничтожает ни в чем не повинных людей, не щадя абсолютно никого. Я больше не могу на это смотреть, я задыхаюсь от ярости и бессилия — все, что я любила, все, в чем видела радость и смысл, стирается с лица земли безжалостной ордой. И я бегу, бегу что есть силы, по самому краю сумрака, стараясь отдавать сопротивлению как можно меньше силы, бегу прочь от запаха смерти и тех, кто его принес в мой мир.

Лес, всегда живой и веселый, сегодня будто чувствует надвигающуюся беду. Не слышно пения птиц, не видно белок, перепрыгивающих с ветки на ветку, даже ветер притих, испуганно затаившись в густых кронах эграпов. Я выбежала на поляну у озера и, шагнув к Камням Судьбы, обняла один из гладких валунов руками, умоляя Эглу о пощаде. Нет, я просила не за себя... О себе в этот миг я забыла совершенно. Сквозь радужные слои сумрака я смотрела, как небо Нарии плакало звездами, они гасли одна за другой, умирая вместе с теми, чей жизненный путь так ярко освещали. Но богиня судьбы сегодня тоже была безучастна к моим мольбам — она, подобно правителю оддегиров, равнодушно следила за конвульсивной агонией моего умирающего мира.

Я даже не услышала, просто почувствовала спиной легкую вибрацию в воздухе и, обернувшись, увидела его — демона с серебряными глазами, жестокого монстра, медленно и спокойно идущего к Озеру Жизни. Все тот же могучий разворот плеч, необъятная мощь, сквозящая в каждом его движении, и холодная решимость во взгляде.

Он останавливается в полушаге от меня, и я интуитивно пячусь назад, хотя понимаю, что между нами расстояние в целый параллельный мир, преодолеть которое не под силу даже ему. Мужчина прямо у меня перед носом опускает на Камень Судьбы свой огромный меч, и он входит в него так легко, как нож, разрезающий кусок масла. Квадратный артефакт на эфесе вспыхивает ярким ослепляющим светом, а затем исполин опускается на одно колено, упираясь ладонями в землю. Я знаю, зачем он пришел, знаю, что произойдет дальше, но все равно вздрагиваю, когда силовые потоки разливающимся морем втягиваются в странный самоцвет и мощное тело Ярла Харра, разрисовывая его диковинными символами и рунами.

Воздух вокруг подергивается и темнеет, по земле ползут кривые трещины, вода в озере внезапно мелеет, а деревья начинают осыпаться серой пылью. Боги... он не собирается останавливаться, он и его жуткий клинок выпивают мой мир до дна, иссушая всю его жизненную энергию.

Это было глупо... моя отчаянная попытка остановить это безумие... но я не понимала, что делаю в этот момент. Разомкнув линии сумрака, я схватила обеими руками меч, торчащий из камня, и дернула его на себя со всей силы. Мои жалкие потуги смешны, наивны, нелепы. Умом я осознаю, что поднять такую тяжесть не смог бы даже мой отец, но глупое, неразумное, отчаявшееся сердце еще верит, верит, что может что-то исправить и изменить, и я снова дергаю проклятый меч так, что срываю мышцы на руках. Демон внезапно отрывает от земли ладони, вскидывает голову, и его глаза-убийцы вонзаются в меня серой сталью своего взгляда. Время замедляет бег, превращаясь в топкую трясину, втягивающую нас в вакуум остановившегося мгновения. Глаза в глаза, мы застываем друг напротив друга, затаив дыхание, не в состоянии разорвать скрещение нашего зрительного контакта. Он нарушает гармонию невесомости первым, медленно-медленно поднимаясь, разворачивая, как крылья, недюжинные плечи, теперь взирая на жалкую меня с высоты своего громадного роста. Я успеваю заметить, как напрягаются мышцы на его теле, словно у лура, приготовившегося к прыжку. И прежде, чем он совершает рывок, пытаясь поймать меня, разрываю материю сумрака, уходя в подпространство.

Оддегир замирает, встряхивает головой и недоуменно пялится в пустоту перед собой, все еще не веря в реальность произошедшего. Озирается по сторонам, недоверчиво прислушивается к звукам, потом резко разворачивается, свирепо уставившись на свой меч.

Мне кажется, или это слепой страх играет со мной такую злую шутку? Эфес клинка пуст, камень, вытягивающий силу миров, исчез. Как такое возможно?

Как в ответ на мой вопрос, руку прошибает ледяным холодом. Я разжимаю кулак и потерянно смотрю на невесть откуда взявшийся в моей раскрытой ладони прозрачный сверкающий кубик, расцвечивающий все грани сумрака мягким сиянием всех оттенков синего, от индиго до ультрамарина. Неожиданно грани самоцвета начинают терять форму, оплавляясь, как льдинка над пламенем, и вот уже от него остается только васильковая лужица, впитывающаяся в мою кожу, подобно воде в заскорузлую от засухи землю.

Эгла, что происходит!?

Исступленно трясу рукой, норовя сбросить с себя инородную массу. Но все тщетно, она проникла в мою кровь и потекла по венам. Мое тело так легко вобрало странную магию, быстро подстраиваясь под ее требовательные стандарты.

Грозное рычание выводит меня из состояния транса, и я заворожено взираю на правителя оддегиров, гневно выдергивающего меч из Камня Судьбы. Он похож на дикого зверя — огромного, остервенелого, разъяренного — жадно втягивающего ноздрями воздух, словно пытается вычислить меня, спрятавшуюся в слоях сумрака, по запаху. Я слышу его взбешенный рык, и от накатившей на меня волны ужаса зажимаю ладонью рот, глядя на то, как он кружит по поляне, кромсая своим огромным клинком Камни Судьбы. Завораживающее зрелище: жестокий танец стали и полубезумного мужчины, двигающегося в пространстве с такой скоростью, что сетчатка глаза не успевает улавливать нюансы.

Меч просвистывает в сантиметре от моего лица, а затем перерезает меня пополам, проходя насквозь. Он не причиняет вреда, его жуткий хозяин не может меня видеть, но я падаю на колени, ощущая всем сердцем его ярость, вложенную в удар. Оддегир останавливается, хрипло и тяжело дыша, бессильно опуская свое грозное оружие на землю, а затем, сложив на эфес руки, склоняет на них голову. Отчего-то теперь его поза кажется искореженной, сломанной, как будто все силы ушли на бой с тенью. Он стоит так несколько минут, устало сгорбив свои необъятные плечи, и кажется, что он уже не сможет разогнуться, придавленный суровой дланью судьбы, но это наивная иллюзия, потому что через мгновенье он гордо распрямляет свою спину, упрямо поднимает голову и с вызовом бросает в потемневшие небеса:

— Я сам плету нить своей жизни, Эгла! У тебя нет власти надо мной. Ты уже не сможешь мне помешать. Я все равно услышу зов эктрали... — от его низкого, густого, властного голоса ледяной холод пробирает до самых костей.

Ужасный мужчина еще несколько минут зорко оглядывается по сторонам, потом прячет свой жуткий клинок в ножны и не спеша покидает священный чертог, но прежде, чем исчезнуть за деревьями, он оборачивается снова, хищно всматриваясь в пустоту разгромленного им круга жизни.

Наверно, в этот миг мне было так страшно, что это чувство вытеснило из меня все остальные. Я не думала, не плакала, не вспоминала... Я сидела в сумраке и боялась только одного, чтобы песчаный демон не вернулся и не закончил делать то, что я ему так дерзновенно помешала.

Темнота стала надвигаться быстро, беспросветно, стремительно, словно расползающееся по бумаге чернильное пятно. Небо, даже днем расписанное вязью тысяч сияющих звезд, сейчас было черным и непроглядным. Боги, они уничтожили всех...не пощадили никого, стерли с карты неба все звезды жизни! Они разрушили мой мир до основания. Куда мне идти? Куда бежать? Как жить дальше?

Это было странно... Я находилась в тонком мире очень долго, и по всем законам он должен был уже тянуть из меня силы, засасывая в глубокие слои, но я не чувствовала ни боли, ни слабости, ни усталости, как будто я находилась не за гранью, а просто сидела на берегу Озера Жизни и ждала наступления рассвета. Впервые в жизни я боялась восхода солнца, боялась, что в его ярких лучах ужас произошедшего навсегда запечатлеется в моей памяти уродливым клеймом, которое рано или поздно приведет меня к безумию.

Мой воспаленный мозг отчаянно искал выход, и я вспомнила последние слова отца о Тайроне. Обручальное кольцо правителя Арзаров было мощным артефактом, открывавшим портал в их мир, вот только оно осталось лежать у зеркала в моей комнате, и чтобы добраться до него, мне нужно было вернуться во дворец.

* * *

Край неба поцеловали тонкие губы рассвета, выпивая редеющий сумрак жадными, длинными глотками. Поверженный и опустошенный мир простирался у моих ног рваной скатертью полуистлевших лесов, обмелевших рек и иссушенных равнин. Последние отряды воинов покидали Нарию, подгоняя длинные караваны иганов, загруженные тюками с трофеями и едой. Навьюченные ящеры тяжело переставляли перепончатые лапы, нервничая от близкого соседства с пойманными хищниками, запертыми в клетки.

Привычка собирать диких животных, как и представителей иных рас, у оддегиров появилась с тех пор, как мы с Оддероном завоевали первый мир спектра. Как несложно было добиться расположения и любви повелителя Оддегиры — просто дать ему то, что он так отчаянно жаждал: величия, золота и рабов. И я кормил тщеславие правителя долгие годы, ловко играя на струнах его алчной души, манипулируя его желаниями и прихотями, получая в итоге силу, что так была мне нужна. Вот и сейчас, исчезая в красных клочьях тумана, скрывающего открытый мною путь, оддегиры смотрят на меня восхищенно и торжественно, как на великого вождя, приведшего их к триумфальной победе, не понимая, что на самом деле они все игрушки в моих умелых руках. Захочу — дерну за ниточку, и они будут скакать послушными попрыгунчиками мне на утеху, захочу — оборву, и они повиснут изломанными деревяшками, так и не осознав, что же случилось.

Жалел ли я в этот миг, сидя на заснеженной вершине и глядя на единственную сияющую на небосклоне звезду, что уничтожил целый мир с его говорящими и двигающимися куклами? Нет, я жалел, что не разрушил его до основания... Проклятая Нария стала костью в горле, оказавшись единственным слабым звеном в цепи моих четко выстроенных планов. В какие игры ты играешь со мной, Эгла? Куда исчезла эктраль? Почему именно здесь? И почему златокудрый фантом снова предстал моему взору, как карающий дух возмездия, в залитом кровью белоснежном платье? Или это плод моего больного воображения рисует мне таинственную незнакомку, чей образ преследует меня и днем, и ночью? Я не сошел с ума... я видел ее... видел так же реально, как сейчас вижу утреннюю звезду, одинокой слезой повисшую в рассветной пелене небес.

Странный мир... странная звезда... ее свет кажется таким знакомым и понятным, и я силюсь вспомнить, где я видел его раньше, но не могу... Я так много не могу вспомнить... запахов, желаний, вкусов, чувств... И с каждым айроном воспоминаний о прежнем Ярле становится все меньше и меньше. Его больше нет... Он затерялся где-то там, в прошлой жизни, где в Зале Вечности, широко раскрыв голубые глаза, остались лежать мертвые тела моих матери и сестер, там, где замыкая линии пантагреона и запирая врата миров, отдал жизнь мой отец, чтобы спасти меня — истинного наследника Тэона.

Знал ли отец, запуская эктраль по обратному циклу и выбрасывая меня с ней в пески Оддегиры, в кого превратится его плоть и кровь? Понимал ли, привязывая меня к сотворяющему камню, во что выльется наш тандем? И мог ли себе представить творец спектра миров Ррайд, что его сын станет хладнокровным монстром, безжалостным чудовищем, разрушающим все, что он создавал с такой любовью? Наверное, нет... возможно, тогда он просто сам прикончил бы меня, не дожидаясь, пока это сделают его братья. Иногда я и сам думаю, что так было бы правильнее.

Чем я лучше тех, кто предал безграничную веру Антариона Эллера? Я такой же беспощадный убийца, как и они, с той лишь разницей, что я стал таким благодаря им. Я — чудовищное порождение их подлости и коварства. И как только чудовище доберется до врат миров и взломает щит, его демиурги пожалеют, что не перерезали себе глотки в тот день, когда создали свое уродливое исчадие. Рано или поздно эктраль приведет меня к порогу моего дома, я услышу ее зов даже на другом конце бесконечной парадигмальной матрицы.

И все же не могу понять, почему исчез камень? Вероятно, я нарушил заданную эктрали программу, вобрав энергию мира, стоящего на последующем витке спирали? Я ошибся... первый раз за столько айронов... Но эктраль исправит мой промах, устранив сбой в цикличности — отец предусмотрел и это, наполнив пантагреон своей кровью. Созидающий камень миров слушается только своего хозяина, как и я, связанный с ним неразрывными узами.

Надо убираться отсюда, этот мир с его единственной звездой наводит меня на странные мысли, заставляя оглядываться назад, сожалея о содеянном. А я не привык сожалеть о чем-то.

Свет утренней звезды становится все ярче с восходом солнца, и я вдруг понимаю, что он мне напоминает — синие глаза златокудрого призрака, навязчивой марью въевшегося в мой разум и медленно сводящего меня с ума. В прошлый раз она тоже появилась у Камней Судьбы. Надо будет вернуться в Арзарию. Почему у меня такое чувство, что ее правитель мне солгал?

Мне пора. Сжав рукоять меча миров, я развернул пространство, шагнув в открытый путь, и сияющая воронка мягко выпустила меня на белое покрывало песков, овеяв лицо привычным зноем. Длинные обозы, поднимающие пыльные вихри, жирными змеями вились между желтых скал, медленно приближаясь к Каддагару. В красных лучах солнца островерхие замки и храмы столицы, сложенные из белого камня, кажутся огромными окровавленными зубами гигантского песчаного червя, вытянувшего к небу хищную раззявленную пасть прямо посреди живописного оазиса, укрытого от иссушающих ветров Оддегиры изломанными хребтами северных гор.

Геккон бесшумно подполз мне под ноги, услужливо распластавшись у них пятнистым ковром. Пустынный змей двадцать айронов назад подобрал меня, голодного и обессилевшего, в песках забвения, вытащив на своей чешуйчатой спине с острым, как тантор, шипастым гребнем, к водяным пещерам, где в тот момент находился правитель Оддерон. Гекконы священны, им подвластны сущности пустыни, и повелитель мира песков, увидав маленького мальчика верхом на огромной желтой рептилии, еще и в окружении духов, посчитал его посланником небес, избранным, даром богов, сыном, о котором он так долго мечтал. Тогда я думал, что это совпадение, воля провидения и счастливая улыбка судьбы, но сегодня знаю, что мой отец предусмотрел все до мелочей, выбрасывая меня из сказочно прекрасного Тэона в раскаленную землю Оддегиры.

Никогда не забуду момента, когда мы с Оддероном въехали на гекконе в столицу. В восторженной мальчишеской памяти навсегда запечатлелись суровые воины, женщины, старики и дети, опускающиеся перед нами на колени, выкрикивающие звонкое 'эндорр' — спаситель. В каком-то смысле я и стал для Оддегиры спасителем, открывшим им пути между гранями спектра. Раскаленный мир песков отчаянно нуждался в еде, воде и ресурсах. Сильная, могучая раса постепенно вымирала, зажатая со всех сторон в жаркие тиски пустыни. Цветущих оазисов с каждым айроном становилось все меньше, а песков все больше, даже Озеро Жизни в священном чертоге иссохло наполовину, и приближаться к нему разрешено было только правителю и членам его семьи.

Каково же было мое удивление, когда Оддерон, приведший меня к Камню Судьбы, показал мне торчащий из него меч Антариона с впаянной в него эктралью, упавший с неба несколько лун назад. Еще большим было удивление повелителя Оддегиры, когда тощий мальчишка одной рукой вытянул неподъемный клинок и, выпустив магию эктрали, наполнил пересохшее озеро водой до краев. Сила сотворяющего камня дала Оддегире новую жизнь, и Оддерон объявил меч и артефакт даром Эглы и собственностью мира песков, а меня его хранителем.

Но эктраль не могла питать мир красного солнца вечно, заданная пантагреоном программа требовала собрать энергию всех созданных ею миров, а я для того, чтобы вернуть силу отца, должен был следовать ее зову. Спустя два айрона, эктраль вышла на первый виток. В ту луну мне пришлось показать повелителю Оддерону, как меч моего отца, разрывая пространство, прокладывает пути между мирами, в ту луну ринувшаяся за мной следом армия оддегиров, покорила первый из спектра Ррайд мир.

Кем я себя ощущал в тот момент? Победителем, вставшим на путь возмездия? Нет... Никто не знает, как сильно ненавидел себя маленький мальчик, глядя на то, как остервенелая, дикая орда уничтожает все, что создал его отец. С всеобъемлющей ненавистью к самому себе, переполнявшей мою душу тогда, может сравниться только такая же холодная пустота, поселившаяся в ней сейчас. Жалость — слабость, жалость мешает идти вперед, не сворачивая с намеченного пути... Отец предусмотрел и это: чем больше я пил энергию миров, тем меньше мне было дела до тех, чьи жизни я забирал ради высокой цели вернуть себе трон Тэона. Чувства в обмен на силу — такова плата за право снова стать тем, кем мне предначертано быть по праву рождения.

Геккон поднял свою огромную морду, преданно вглядываясь в мои глаза. Я слишком много думаю не о том в последнее время... Прочь сомнения. Вскочив на спину рептилии, я ухватился за гребень, и змей рванул вперед со скоростью песчаной бури, догоняя идущих в самом начале каравана генералов армии. Хрог Саруса черной тенью пролетел над головой, а затем с тихим клекотом опустился на мое плечо. Меня о чем-то хотят предупредить... Интересно, чем могут быть недовольны мои подданные, возвращаясь домой, загруженные богатой добычей?

— Аххарр, притормози, — похлопал рукой по гладкой шее геккона и внимательно стал всматриваться в широкие спины впереди идущих воинов. Ледон и Атирэс беззаботно болтают, Дарг что-то произносит, и в ответ на его реплику все его окружение начинает весело хохотать. Нет... не туда смотрю. Сарус поворачивает голову вправо — спина и шея напряжены, нет сомнений, что он внимательно прислушивается к чьему-то разговору. Кто там у нас по правую руку? Тахар... юные сопляки из его крыла согласно кивают, внемля каждому его слову. Что на этот раз задумал мерзкий щенок?

— Тахар, — мальчишка вздрагивает, услышав мой резкий окрик за своей спиной. Его шавки, завидев меня, исчезают так же быстро, как капля влаги на выжженной солнцем земле. Племянник Оддерона упирается в меня своим злым взглядом, и я пью его ненависть, как бокал старинного ллайра, наслаждаясь каждым глотком.

— Мне показалось, или ты снова пытаешься копать под меня яму? — Я сказал лишь правду, повелитель Ярл. Ты не имеешь права обвинять меня за это в измене, — глаз Тахара нервно передергивается, и я расплываюсь в ехидной улыбке.

— И в чем же твоя правда, Тахар?

— Ты не вправе менять законы Оддегиры без согласия кварда.

— Какой же закон я нарушил, мой юный эорд? — мой откровенно издевательский тон выводит мальчишку из себя. Впрочем, сдержанностью он никогда не отличался, в этом и есть его главная ошибка — голова всегда должна быть холодной.

— Право воинов на добычу, — зло выплевывает Тахар, и я начинаю понимать, что так огорчило парня.

— Ты загрузил сотню иганов золотом, едой, оружием и животными, и смеешь упрекать меня в чем-то только потому, что тебе не разрешили взять с собой красивую игрушку?

— Оддегиры всегда брали рабов, таков обычай. Оддерон никогда не нарушал традиций.

— Я не Оддерон. Я Ярл Харр, твой повелитель, избранный Шаа. Ты сам захотел, чтобы я бросил камень в Чашу Жизни. Прорицатель дал мне знак, что нарийцы угроза для Оддегиры. Я устранил угрозу.

— Это ты так говоришь, — гаденыш прожигает меня яростным взглядом, подвергая сомнению правдивость моих слов. — Никто, кроме тебя, этого не слышал.

— Я предлагал пойти тебе в Сад Теней. Может, тогда бы ты услышал больше, чем я, — от моего ледяного тона мальчишка опускает глаза, ему нечем возразить. — Я избавил тебя от позора, сделав выбор. Более того, я не наказал тебя за открытое противостояние, и такова твоя благодарность? Как ты думаешь, Тахар, чью сторону примет квард? Мою, когда я расскажу, что внял пророчеству Шаа, или твою, если я поведаю высочайшему собранию, что все твои претензии ко мне — всего лишь из-за смазливой девки? Тахар резко вскидывает голову, и я безжалостно добиваю его своими словами.

— Тебя засмеют, эорд. Те, кому ты только что нашептывал об их священном праве на рабов завоеванного мира, отвернутся от тебя первыми, узнав, насколько ты слаб на передок и ноешь, как баба, из-за того, что у тебя отняли постельную утеху. Не позорься, сынок. В твоем караване столько золота и камней, что на Гаронне ты сможешь купить за них сотни красавиц.

Тахар ожесточенно ударяет ногами по крупу своего скакуна и, вздымая за собой облако пыли, мчится к столице на бешеной скорости, не желая больше вести со мной беседу. Мне понятна его злость, сам такой — не люблю расставаться с тем, что считаю своим. Странная мысль вдруг приходит мне в голову: а что, если бы на месте той девушки стояла другая?.. Позволил бы я убить ее так же хладнокровно? И все внутри меня превращается в вязкую льющуюся смолу, забивающую мои мышцы горячей яростью. Я убил бы любого, кто притронулся бы к ней хоть пальцем... вонючий драгг. Я болен и схожу с ума, мечтая о призраке, я ничем не лучше Тахара, с той лишь разницей, что понравившаяся ему женщина, по крайне мере, хоть действительно существовала.

— Аххарр, домой,— змей совершает плавный рывок, и я устремляюсь к Каддагару, оставив позади сомнения, армию, обозы с награбленными трофеями, а вскоре и Тахара, неистово загоняющего лошадь в упрямой попытке оторваться от меня.

* * *

Солнце поднялось высоко в зенит, а я так и сидела в сумраке, не смея пошевелиться и стряхнуть навалившееся на меня камнем оцепенение. Мои глаза безразлично смотрели на разрушенный чертог, и сердце больше не умирало от боли. Я выгорела за эту ночь дотла, превратилась в черную искореженную головешку, у меня не осталось ни слез, ни мыслей, ни сил — странно, что я вообще еще была жива, находясь так долго в сумраке. Хотя, по сути, я даже не знала, зачем мне жить дальше, и только данное отцу обещание удерживало меня на краю пропасти, не давая сорваться вниз.

На осколки Камня Судьбы села птица, и я вздрогнула, обнаружив рядом с собой живое существо. Мне казалось, что во всей Нарии не осталось никого, кроме меня, что демон с серебряными глазами выпил всю жизненную силу мира, не дав шанса на существование даже животным, но, хвала богам, я ошиблась. Разомкнув линии сумрака, я шагнула вперед, вдохнув полной грудью свежий воздух. Правитель оддегиров нанес Нарии сокрушительный удар, но, к счастью, не смертельный. Вокруг валялись поваленные истлевшие деревья, трава местами выгорела и пожелтела, вода в озере высохла на треть, но, несмотря ни на что, мой мир продолжал жить. Все так же грело ласковое солнце, окрашивая своими синими лучами вершины неприступных гор, все так же ветер шевелил кроны уцелевших деревьев, все так же с тихим плеском в озере вскидывалась мелкая рыбешка и все так же ярко, бросая вызов злосчастной судьбе, сияла моя звезда.

Осознание того, что я уцелела не просто так, а для того, чтобы отомстить, пришло позже, когда, пробираясь во дворец, я шла по трупам тех, кто еще вчера смеялся, танцевал и пел, глядя мне в глаза. Воздух был пронизан запахом земли, пропитанной кровью, смешанным с дымом от тлеющих пожарищ. То, что безжалостные воины не смогли забрать или разрушить, они предали огню. Я не знаю, как у меня хватило мужества найти Мирэ с мамой и, затащив их в сумрак, отдать мертвые тела вечности, но хоронить остальных я не осилила бы физически, поэтому я просто переступала через них, стараясь не смотреть в застывшие лица. Я просто шла, шла, шла с безжизненным, остекленевшим взглядом, глядя вперед. Мне нужно было найти кольцо Тайрона и попасть в Арзарию. Заключив брак с ее правителем, Нария и я станем неприкосновенными для оддегиров. Мой израненный, истекающий кровью мир все-таки войдет в Альянс, и, возможно, однажды здесь снова будут рождаться дети, загораться звезды и звучать счастливые голоса, ведь пока жива я — жива надежда, а значит, и шанс на возрождение Нарии.

А еще... я заставлю заплатить тебя, Ярл Харр, за каждую потухшую звезду на карте неба. Я знаю твою тайну, жестокий правитель, знаю, что рано или поздно ты снова появишься у Озера Жизни. Я буду ждать...

Мои шаги в пронзительной тишине дворца казались чудовищной насмешкой над духом смерти, живущим в его стенах. Я держалась за перила, боясь поскользнуться на липких от крови ступенях центральной лестницы. Слуги, дворцовая охрана, кухарки и прочая челядь лежали там, где их настигала безжалостная рука песчаных демонов. Дворец, всегда служивший им пристанищем, теперь стал для них погребальным склепом. Все вокруг было перевернуто вверх дном: груда мусора, осколков и мертвых тел — вот во что превратился мой родной дом. Наша с Мирэ комната выглядела не лучше: изломанная мебель, сорванные шторы, вспоротые кровати, вывернутые шкафы. Я надеялась, что тайник, в котором был спрятан перстень, мародерам все же не удалось найти, но мои надежды рухнули, как только, выдвинув потайную панель комода, я обнаружила там пустоту. Меня захлестнуло отчаяние. Куда бежать? Во дворце оставаться нельзя, оддегиры могут вернуться сюда в любой момент, да и неизвестно, все ли они покинули Нарию. Через две луны Тайрон придет за своей невестой, а до этого момента мне просто нужно где-то подождать его. Только вот где?

Лес был единственным безопасным местом, которое я знала, как свои пять пальцев, и там не было мертвецов, поэтому я не придумала ничего лучше, чем вернутся к Озеру Жизни. Воды мне хватит, чтобы не свалиться от жажды, а в лесу полно ягод и орехов, значит, голод мне тоже не грозит.

К вечеру небо затянулось тучами, и мелкий моросящий дождь перешел в проливной ливень, от которого теперь не спасали и широкие листья лопса, под которыми я спряталась. Можно было уйти в сумрак, но мне было откровенно страшно. Это чудо, что меня не утянуло в глубокие слои ночью, и неизвестно, причиной тому было мое состояние шока, или магия странного синего камня, удивительным образом проникшая в мое тело. Я вымокла до нитки и замерзла так, что у меня зуб на зуб не попадал. А дождь все плакал и плакал, омывая слезами мою поруганную землю, и вместе с ним плакало мое разбитое сердце, напрасно взывая к небесам и Эгле, так и не пришедшей мне на помощь.

Утро следующего дня выдалось таким же серым и мрачным, дождь закончился, но солнце так и не выглянуло из-за туч — наверно, ему тоже было страшно смотреть на усеянную убитыми жителями Нарии землю. Мокрое платье неприятно липло к телу, и я сняла его, разложив на треснувшем камне, в надежде, что оно хоть немного просохнет. Ужасно хотелось есть и пить, поэтому я спустилась к источнику, чтобы набрать чистой воды в свернутый кулечком листок эграпа. Что-то странное стало происходить, как только мои ступни коснулись песчаного берега. По поверхности озера побежали широкие круги, словно с его дна поднималось что-то огромное, будоражащее вечный покой священных вод своей чудовищной мощью. Воздух стал липким, влажным, горячим. Вокруг священного чертога поползли непроглядные клочья тумана, а потом что-то неотвратимо стало затягивать меня в разверзшуюся под моими ногами вращающуюся воронку. Моя бесполезная попытка уйти в сумрак тоже не увенчалась успехом — я падала в бездну, отчаянно цепляясь руками за вязкую субстанцию, окутавшую меня словно кокон. Громкий плеск нарушил гармонию тишины, и я не сразу поняла, что сижу в воде — настолько необычным выглядело то место, куда я попала. Чернично-фиолетовое небо, усыпанное мириадами звезд, простиралось над моей головой. За спиной, подобно гигантским ступеням, уходящим в ночь, возвышались наваленные каскадом плоские валуны, по которым откуда-то сверху лились светящиеся бирюзово-сиреневые струи. Водопад, берущий свои истоки где-то в теряющейся во мгле высоте, был таким теплым, что мое окоченевшее за ночь тело начало мгновенно отогреваться. Повсюду из воды торчали небольшие камни, и я, поднявшись на ноги, присела на один из них, разглядывая буйную зелень, растущую вдоль невысоких берегов вытекающей из озера речушки. Деревья, увешанные диковинными плодами, развесистыми ветвями нависали над водоемом, укрывая его от посторонних глаз. Не было сомнений, что это было Озеро Жизни, только мир, в котором оно находилось, мне был неведом, по крайне мере, я не слышала никогда ни о чем подобном. Рядом со мной, шумно плюхнувшись о светящуюся гладь, упал большой круглый плод. Вытянула его из воды и, немного покрутив в руках, понюхала. Пахло так вкусно, что рот мгновенно наполнился слюной, а пустой желудок издал жалобный урчащий звук, требуя прекратить его муки. Сомнения терзали меня недолго, терять-то все равно было нечего, и, вгрызшись зубами в сочную мякоть, я стала жадно поглощать свалившуюся мне на голову пищу. Все же лучше умереть сытой, отравившись вкусной едой, чем корчиться в судорогах, уморив себя голодом. Штуковина, которую я ела, оказалась безумно сладкой и сочной, так что я убила двух зайцев сразу: утолила и голод, и мучающую меня жажду. Правда, при этом пострадала последняя оставшаяся на мне одежда: тонкая батистовая сорочка сплошь была заляпана фиолетовыми пятнами. И хотя она сейчас, намокнув и облепив меня, просвечивалась, как стекло, ни капельки не скрывая моего тела, снимать и стирать ее я не решилась. Непонятно, куда меня занесет в следующий раз, а появляться в незнакомом мире абсолютно голой было слишком даже для такой отчаявшейся особы, как я. Единственное, что пришло мне на ум, это попытаться отмыться, стоя под водопадом. Поэтому, поднявшись вверх по реке, я нырнула в образовавшуюся от падения воды чашу и, подплыв к льющимся сверху потокам, подставила им свои измазанные соком лицо и грудь.

Удивительно, какой приятной и горячей была вода — источник жизни, ко всему прочему, был еще и термальным. Уходить не хотелось совсем, тепло окутало меня убаюкивающими нежными руками, снимая с моих напряженных плеч груз усталости, тяжести и тревоги своим неспешным натиском. Я закрыла глаза, блаженно улыбаясь, тая от неги, растекающейся в крови тлеющим жаром. Веки стали тяжелыми, непослушными — сказывались сутки бессонницы и пережитого ужаса. За стеной летящей воды была небольшая ниша, и укутанная теплым паром, исходящим от источника, я могла бы здесь выспаться и отдохнуть. Могла бы... И, наверно, я бы так и сделала, если бы не одно обстоятельство, обнаруженное мною совершенно случайно...

Всего в нескольких шагах от меня, возвышаясь над водой монолитной глыбой, стоял мужчина... Огромный, обнаженный мужчина... Не просто мужчина, а повелитель жестоких воинов песков — Ярл Харр... Я не поняла, как он смог подобраться ко мне так близко, видимо, расслабившись и разомлев, я совершенно потеряла бдительность.

Он был похож на каменного истукана, каким-то невероятным образом поднявшегося со дна озера, настолько неподвижной и застывшей выглядела его напряженная поза, и только тяжело вздымающаяся грудь и неестественно сверкающие глаза выдавали бешено бьющийся в нем пульс жизни. Он смотрел на меня молча, пристально, высоко вскинув бровь, и его алчный безумный взгляд не обещал ничего хорошего. Он скользил по моему телу танцующими языками пламени, бросая меня то в холод, то в жар. Остатки моей ничего не скрывающей одежды давно расползлись под этим испепеляющим взглядом, и теперь его бесстыжие глаза жадно оглаживали мои губы, шею, грудь, спускались вниз по животу, к месту, запретному для чужого мужчины. Мое лицо стала заливать краска стыда, и я интуитивно прикрыла выставленную на показ наготу руками.

То, что произошло дальше, было похоже на жуткий сон, потрясающий воображение своей четко отпечатавшейся в памяти картинкой. Он ринулся ко мне так стремительно, как сорвавшийся с места ураган, разрезая мощным корпусом волны озера, выплескивая их на берег сияющим дождем брызг. А я, как потерянная, не могла пошевелить и пальцем, завороженная хищной грацией, сквозящей в каждом движении его могучего тела. Инстинкты очнулись раньше меня: ноги, повинуясь какому-то шестому чувству, сами собой сделали шаг назад, скрывая мой силуэт за падающей стеной воды, руки разомкнули сумрак, и он втянул меня, как водоворот мелкую рыбешку, за секунду до того, как прямо передо мной, заполняя собой все пространство вокруг, возник Ярл Харр.

Вода игривым каскадом лилась на его высоченную фигуру, мягко огибая ее потрясающий контур. Серебряные волосы, сплетаясь со светящимися ручейками, струились сверкающим водопадом по обнаженным плечам и груди. Яркие блики играли голубыми мазками на гладкой, упругой спине, расцвечивали его стан и лицо радужными зайчиками. Никогда не видела голого мужчину, но тот, что стоял передо мной, мог бросить вызов демонам хаоса своей дикой, первобытной силой и красотой. Широченная шея, гибко переходящая в мощные плечи. Ленты сухожилий обвивают тугие бугры мускулов на его руках, плавно перекатывающихся под бронзовой от загара кожей. Необъятная грудь, такая жесткая и непробиваемая, как стальной щит. Рельефный живот, состоящий сплошь из квадратных плоских плит мышц, похожих на панцирь черепахи. Передо мной стоял бог войны во плоти, странным стечением обстоятельств спустившийся с небес, желая искупаться в священном озере. И этот невозможный мужчина внезапно приходит в ярость, прожигая пустоту грота оплавившимся серебром своих глаз, ударяя кулаками о воду, издавая утробный хрипящий звук. Так рычит зверь, у которого отняли добычу. Даже сквозь непроницаемую материю сумрака я чувствую запах, исходящий от его чистого, сверкающего жемчужными капельками, торса. Он упирается ладонями в стену, заключая меня в капкан своих сильных рук, опускает голову так, что жесткий подбородок едва не касается мой макушки, и его сиплый шепот раскаленными иголками вонзается в мою плоть, бежит по венам жидким огнем, будоража во мне что-то такое же безумное, как и он сам.

— В какие игры ты играешь со мной, Эгла? Я не сумасшедший... Я видел ее... Я. Ее. Видел...

Сумеречного мира, разделяющего нас, внезапно становится так мало. Его тяжелое прерывистое дыхание опаляет мое лицо иссушающим ветром. Рука приходит в движение, неспешно спускаясь по влажной стене, проходит сквозь меня, заставляя вздрогнуть и вскрикнуть. Невыносимо жарко от такой тесной близости с его обнаженным горячим телом, ноги начинают подкашиваться и дрожать.

— Я не сошел с ума, — снова шепчет мужчина. — Я видел тебя... Кто ты, синеглазая?

Он отталкивается от стены, выскальзывая из грота так же неожиданно, как и появился, но его хриплый голос продолжает звенеть у меня в ушах гулким эхом, и все, на что я способна в этот момент — бессильно сползти по стене и, наконец, судорожно глотнуть воздух, которого почему-то отчаянно начинает не хватать.

Мысли начинают возвращаться в мою затуманенную голову хаотично и прерывисто. Почему судьба неумолимо сталкивает меня с этим жутким мужчиной? Как он здесь оказался? И где, в конце концов, нахожусь я? Хвала богам, что я по-прежнему могу пользоваться своим даром — одним духам ведомо, что бы со мной сделал этот монстр, не уйди я в параллель.

Осторожно поднявшись, я отважилась выглянуть из своего укрытия, но разомкнуть линии сумрака не посмела, тем более, что силы я пока не теряла. Сделав шаг вперед, остановилась как вкопанная, не в состоянии отвести глаз от огромной спины стоящего по пояс в воде оддегира. Широко раскинув руки, он жадно поглощал энергию неведомого мира, словно дорвавшийся до влаги терзаемый жаждой странник. Руны вспыхивали синими всполохами на его висках, шее, позвоночнике, и медленно сползали вниз, исчезая под сияющей поверхностью озера. Это было так завораживающе красиво, что я сразу и не заметила изменений, происходивших вокруг меня самой. По моим ногам вилась светящаяся голубая спираль, обхватывая бедра, плавно огибая талию, проворно двигаясь выше к груди. Сверкающая линия застыла лишь на мгновение, выгнулась дугой, на манер змеи, изогнувшей шею, а затем одним махом впилась в место над сердцем, проникая под кожу, заполняя впитавшейся магией все мое нутро. Больно не было совсем, только странное ощущение, что внутри меня ширится и растет что-то необъяснимо древнее и сильное, делая меня своей составной частью. Повелитель мира песков сжал ладони в кулаки, и символы на нем мгновенно погасли, а вместе с ними оборвались и силовые потоки, втягивающиеся в меня, как в губку.

Ярл медленно развернулся, и зло уставился своими бездонными сияющими глазами на льющийся за мной источник. Тишину священного чертога нарушал лишь шум падающей с высоты воды, неторопливый плеск волн и размеренный стрекот цикад, и тем не менее оддегир не спешил уходить. Подозрительно щурясь, он продолжал всматриваться в пространство за моей спиной, словно знал, что еще мгновение, и оттуда кто-то появится.

Жаль, в этот момент у меня не было в руках ножа. Воткни я клинок в его холодное сердце, он, наверное, и не заметил бы, увлеченный созерцанием пустоты. Но такая быстрая и почти безболезненная смерть чудовища, погубившего мой мир, меня не устраивала — мне хотелось отрывать от него по куску каждый день, чтобы он страдал мучительно долго, бесконечно долго, чтобы захлебывался в смертельной агонии и не находил облегчения. Я не знаю, как заставить мучиться этого непробиваемого истукана, не знаю, есть ли у таких, как он, хоть какая-то слабость или уязвимое место, но уверенность в том, что однажды у меня получится найти его эррагарду, была такой же осязаемо реальной, как то, что я видела его сейчас и могла убить, а он меня нет.

Повелителю Оддегиры, между тем, надоело изображать столб — резко выдохнув, он направился к берегу, шумно расплескивая вокруг себя волны. И чем выше он поднимался, тем сильнее мне хотелось присесть или спрятаться на самое дно. То, что услужливо было спрятано под толщей воды, теперь явилось мне во всей своей ничем не прикрытой красе. Боги, наверное, в этот момент вместе со мной покраснел даже сумрак. И надо бы было закрыть глаза или хотя бы отвернуться, но, раздираемая демонами любопытства, я не могла отвести взгляда от его упругих ягодиц и мускулистых ног. Ярл повернулся ко мне лицом, и удушливая жаркая волна с размаху саданула мне в грудь, а потом потекла по животу, скрутившись где-то внизу в горячий пульсирующий узел. А он словно издевался надо мной, возвышаясь над озером могучей обнаженной статуей, подсвеченной его сияющими водами. Неспешно наклонился, поднимая одежду, неторопливо стал натягивать брюки, все также внимательно вглядываясь в грот, скрытый за водопадом. И только когда он одел тунику и застегнул кожаные ремни с оружием, я рвано выдохнула, силясь унять бешено бьющееся в груди сердца.

Грозный повелитель поднял свой чудовищный меч, и его вдруг раскалившееся острие прорезало дверь в пространстве. Так яркий луч света пробивает серую завесу тьмы. Демон повернул голову и на прощанье окинул из-за плеча тяжелым взглядом священный чертог. Едва заметное глазу движение, и...

Он просто исчез, растворился в воздухе, как тающий утренний туман, и только примятая трава в том месте, где он только что стоял, была немым свидетелем того, что все это мне не приснилось.

* * *

Я знал, что услышу эктраль, когда она выйдет на новый виток, но к тому, что это произойдет так скоро, оказался не готов. Голова пустым казаном гудела от вчерашней попойки. И какого демона мне вздумалось так накачать себя ллайром? Под боком что-то зашевелилось, и я изумленно поднял голову, обнаружив запрокинутую на меня голую ногу светловолосой рабыни. Странно, что с другой стороны бедро тоже уперлось во что-то мягкое и теплое. Еще одна... Дерьмо... Ничего не помню.

Тонкая рука проворно скользнула по животу и осторожно устроилась у меня между ног. Организм явно не хотел соглашаться с моей памятью — в отличие от нее, он, видимо, хорошо запомнил оргию, устроенную ночью, и теперь радостно откликался на умелые женские ласки. Призыв внутри меня прозвучал так некстати, когда одна распалившаяся гетера уже сидела на мне сверху, а вторая нежно целовала меня в плечо и терлась о бок, как кошка, мурлыкая и урча. Быстро сбросил с себя гибкие тела девушек и отправился усмирять чрезмерно разыгравшиеся гормоны ледяной водой. Появляться в чужом мире с утренним стояком было вызывающе неприлично, даже для такой ужасающей личности, как я. Хотя, по большому счету, мне было наплевать, что подумают обо мне представители других рас, ведь итог один — меня все равно будут ненавидеть и бояться.

Жжение в груди становилось все настойчивее, эктраль требовала наполнения энергией. Вылетев из купальни, на ходу захватил одежду и, соединив магию меча со своей, отдался власти зова, выбросившего меня под сень чернильно-звездного неба. В этом мире была ночь, такая непривычно тихая и светлая... Вернее, я не сразу понял, что свет исходил от воды. Источник жизни был пропитан силой настолько, что ее избыток смешивался вместе с тяжелыми потоками, создавая поистине прекрасное зрелище. Я оглянулся по сторонам, пытаясь найти место, куда упала эктраль, а потом увидел ее... и время остановилось, замерло вокруг меня пульсирующей сферой.

Это был не сон, не наваждение. Я видел ее... Видел каждую линию ее манящего белизной тела, спорящего с гибкостью и плавностью льющихся на него струй. Она вся была словно соткана из света и воды, такая чистая и безупречная, как грани сверкающего на солнце кристалла. И я, подобно геккону, околдованный ее невинной грацией, пополз навстречу, отбросив меч, одежду, оружие, не заметив, что стою в воде уже по пояс. В этот миг для меня перестало что-либо существовать, кроме этой восхитительной златокудрой тэйры, купающейся в Озере Жизни. Я не мог оторвать взгляда от тонких прикрытых век, рассеянной улыбки, блуждающей по ее лицу. Она была такая естественная и настоящая в своей первозданной наготе. Струи воды нежно ласкали ее изогнутую шею, упругую круглую грудь, гладкие атласные бедра, и кровь начала закипать у меня в жилах. Не помню, чтобы когда-нибудь желание, проснувшееся во мне, было настолько сильным, что причиняло почти боль, я не помню когда я вообще чувствовал к женщине что-либо подобное. Я не помню, когда я чувствовал хоть что-то, кроме разъедающего мою душу холода. А эта... Она будила внутри меня что-то безумное, огненно-дикое, тлеющее еще не разгоревшимся пожаром.

Она медленно повернула голову и открыла глаза — ярко-синие, пронзительные, сияющие, словно две утренние звезды. Хрупкие ветви рук стыдливо прикрыли обнаженную красоту, и во мне проснулся зверь...

Я срываюсь с места, желая поймать... дотронутся... впиться губами в эту белоснежную грудь... сделать своей. Вода мешает двигаться так быстро, как хотелось бы, оплетает мои ноги своим вязким течением, и синеглазый призрак прячется за толщей сверкающих струй. Я вваливаюсь в грот, предвкушая, как сейчас проведу рукой по ее шелковой коже, закрою глаза и вдохну ее запах, но меня встречает лишь каменная пустота безликих стен.

Как такое может быть!? Куда она исчезла!? Ярость застилает мои глаза кровавой пеленой, и мне хочется заорать, раскрошить все вокруг. Что происходит? Я не сошел с ума... Она только что была здесь. Это не может быть иллюзией... Ринулся обратно, замер, зорко вглядываясь в медленно колышущиеся волны. Я ждал... ждал, что сейчас, разорвав сияющую гладь, вскинется над водой ее пленительный силуэт. Но время шло, а одиночество священного чертога нарушал только я, таким неправильным и резким диссонансом возвышаясь над ним. Это было глупо — умом я понимал, если бы она нырнула и скрывалась под водой, то, как любому обычному существу, ей уже начало бы не хватать воздуха. Если она действительно обычная... если она настоящая, а не плод моего больного воображения.

Проклятая Эгла, неужели мучающее меня видение — это твоя месть за то, что посмел бросить вызов судьбе? И злость заполняет меня до краев, ищет выход, царапается внутри меня неуклюжим чудовищем, она сильнее нестерпимого зуда внутри, зуда, заставляющего меня вспомнить кто я есть и зачем я сюда пришел, потому, что это я забыл про эктраль, но она не забыла про меня. Выбрасываю руки и жадно пью силу, хочу, чтобы она опустошила меня полностью, вымела из моего разума безумие, следующее за мной, как тень, хочу, чтобы погасила во мне искры зарождающегося пожара, выжигающие мне душу. Привычный холод скользит по коже, струится по венам, заполняет собой, но почему-то не приносит мне облегчения. Что ты сделала со мной, синеглазая? Кто ты? Почему не могу забыть? Почему, закрывая глаза, вижу тебя, обнаженную, в лучах света, и сердце бешено бьется где-то в районе горла, а тело горит огнем?

Судорожно сжимаю кулаки, обрывая потоки идущей из глубины озера энергии, осознавая, что в этот момент эктраль напоила себя необходимой силой сполна. Я чувствую сотворяющий камень, понимаю, что он где-то рядом, но не вижу. Что происходит!?. Может, ты знал и об этом, отец?.. Знал, и спрятал от меня эктраль, чтобы я больше не делал глупостей?

Хочется выругаться — зло, грязно, но вряд ли это поможет, я не могу стоять столбом в этом озере бесконечно, надо уходить. И все же я медлю, пристально всматриваясь в бирюзовые воды. И уже не знаю, что пытаюсь там отыскать — то ли девушку с осыпавшимся на плечи каскадом золотых волос, то ли эктраль, вечно зовущую меня в дальнюю дорогу.

* * *

Черные заснеженные утесы молчаливо и безразлично взирают на мое смятение. И в их окружении я не так отчетливо ощущаю вымораживающий меня изнури холод. Мы с ними чем-то похожи, они такие же бездушные и каменные, как я. Мне здесь нравится и, закрыв глаза, я падаю лицом на снег. Снежинки медленно кружат надо мной, укрывая мои волосы и плечи пушистым ледяным пледом, и вскоре нельзя понять, где кончается белый покров, а где начинается мое присыпанное метелью тело.

Одинокая звезда в вышине смотрит на меня с молчаливым укором, и ее свет острым ножом кромсает мне душу. Как избавиться от поселившейся в ней тоски? Я так долго ничего не чувствовал, я привык... нет боли, нет сомнений, нет глупых иллюзий и страстей, раздирающих мозг и выедающих сердце. А теперь это...

Она каким-то невероятным образом оживила во мне давно забытые воспоминания. Теплые мамины руки перебирают волосы на моей голове, так хорошо... Сквозь полудрему я слышу ее нежный голос — тихий и светлый, он поет мне колыбельную. И сны... волшебные... с летящими по небу кораблями, парящими в облаках огромными птицами. Как давно я не видел ничего подобного... Сколько я пролежал так? Наверное, долго, потому что превратился в большой сугроб, белый и чистый. Чистый... да во мне грязи и дерьма больше, чем во всем этом полуразрушенном мной мире.

Нария...

Глупая, примитивная, со своим нелепым синим солнцем и единственной звездой, она не дает мне покоя. Не хочет меня отпускать... Зачем я снова вернулся в этот мир? Что пытаюсь найти? Я лжец и притворщик, потому что убеждаю себя, что хочу отыскать следы эктрали, а на самом деле я пришел сюда не за этим, и ищу другие следы — легкие, воздушные, принадлежащие синеглазому призраку. Я болен... Заражен безумием, и оно медленно расползается уродливым краггом по моему рассудку, опутывая своими щупальцами, въедаясь в мой мозг.

Я встаю, стряхивая с себя снег и, прорезав мечом пространство, выхожу к Озеру Жизни.

Ничего не изменилось с тех пор, как я покинул его чертог: осколки разрубленных мною Камней Судьбы жалкими останками валяются по периметру круга, поваленные деревья, желтая трава и озеро, высохшее наполовину. Глупец... Что я надеялся здесь увидеть? Взгляд вдруг вылавливает повисшую на камне тряпку, и что-то внутри меня взрывается фейерверком еще до того, как я начинаю понимать, что это женское платье. Я видел его на златокудрой тэйре. Вдыхаю запах, и у меня сносит голову, как у кобеля, почуявшего течку у сучки. Ее платье... Я не сошел с ума. Она была здесь... Она была здесь!? Значит, на Аэртоне в озере тоже была она... И в Арзарии в лесу...

Мысли в моей голове, наконец, начинают возвращаться на свои места, упорядоченно раскладываясь по полкам. Если она действительно существует, то ее внезапное исчезновение можно объяснить только способностью пересекать пространство. Как ей удается путешествовать между мирами? Кто она? Где теперь? Первый раз я видел ее в Арзарии... Меч в руке раскаляется добела, повинуясь молчаливому приказу, и шагнув на проложенный путь, мои губы непроизвольно расползаются в жесткой ухмылке. Правителю Арзарии придется многое мне объяснить...

Я понял, что все пошло не так, как только сделал первый шаг на ступени дворца. Тревога и ощущение западни были практически осязаемыми, ими пропах весь воздух вокруг... И я чувствовал этот запах — запах холодной стали, желающей напоить моей кровью свое заточенное нутро... Наверное, так дикий зверь чует выставленные на него капканы. Никогда не пользовался силой напоказ — слишком опасно, никто не должен знать, каковы пределы моих возможностей на самом деле, но в данной ситуации выбор у меня оставался небольшой. Я пришел один, а арзаров целая армия. Дворец был напичкан воинами, как пустыня Оддегиры песком, и то, что они прятались за каждым выступом и колонной, не означало, что я их не видел.

Они бросились все разом, как остервенелые шавки, повинующиеся громкому приказу 'Фас', и так же разом были размазаны по стенкам ударной волной моей магии. Силу подхлестнула бурлящая во мне ярость, и теперь я просто давил мечников, как мух, едва они успевали дернуться в мою сторону. Понимание того, что их попытка меня остановить смехотворна и ничтожна, пришло к ним слишком поздно, когда лестница за моей спиной уже превратилась в свалку искореженных тел.Из добычи я превратился в охотника и, кажется, вошел во вкус, потому что уничтожал вставших на моем пути не только магией, но еще и мечом.

Дверь в тронную залу вынес одним ударом, и отлетевшие в стороны створки повалили и накрыли толпившуюся за ними охрану, избавив меня от лишних телодвижений. Сейчас я контролировал каждый вздох, направленный в мою сторону, но к тому, что сам првитель Арзарии бросится на меня, как гремучая змея, оказался не готов. Убивать нынешнего главу Альянса в мои планы не входило. Я поймал его, летящего на меня в диком прыжке, выбив меч, схватил за горло, пригвоздив к стене.

Мой вопрос 'Кто она?', и его 'Где она?', прозвучали почти одновременно, и мы уставились друг на друга, свирепо оскалившись и тяжело дыша. Надо отдать должное Видерону, мало кто осмеливается открыто и без страха смотреть мне в глаза, а он не просто смотрел, он пытался убить меня своим взглядом.

— Где она, проклятый демон? — яростно прошипел Тайрон. — Что ты с ней сделал, тварь? — правитель Арзарии либо буйнопомешанный, если позволяет себе так разговаривать со мной, либо... буйнопомешанный. Пожалуй, я даже не убью его, настолько интересно, что могло довести главу лиги до такого состояния.

— Надеюсь, ты потрудишься объяснить, Тайрон Аэзгерд Видерон, что заставило тебя нарушить соглашение и напасть на повелителя Оддегиры, пришедшего к тебе с миром и без охраны, — мой спокойный голос в тишине тронного зала прозвучал резко, как раскат грома.

— Ты нарушил соглашение первым, — плевался ядом арзар. — Ты напал на Нарию — мир, входящий в Альянс. Я уже подал протест собранию лиги. Ты ответишь за это.

Вот же... Проклятье, я и забыл, что этот придурок собирался взять в жены наследную тэйру Нарии. Очевидно, вся его истерика именно из-за нее.

— Не припомню, чтобы ставил свою подпись на документе, разрешающем вступление Нарии в Альянс Ррайд. Собственно говоря, не припомню, чтобы я вообще видел такой документ, — от моей наглости у правителя Арзарии начинается дергаться глаз.

— Я давал тебе его лично в руки.

— А свидетели у тебя есть?

Лицо Тайрона медленно бледнеет и, кажется, до него начинает доходить, какую он совершил ошибку, передав документы мне, а не отправив их с официальными представителями кварду. Он ничего не докажет. А даже если и так, то он мог предъявить мне обвинения только в том случае, если бы успел взять в жены наследницу Нарии. Но нет тэйры — нет свадьбы, и нет условий, по которым Нария могла бы требовать защиту Альянса. Я все рассчитал верно.

— Я заставлю квард наказать тебя, иначе подниму против тебя все миры, входящие в лигу, — в словах правителя Арзарии столько кичливого пафоса, что это вызывает у меня улыбку. Разжав руку, позволяю ему съехать по стенке и отдышаться.

Глупец, надумал мне угрожать? Что ж, тем приятнее будет спустить его с небес на землю.

— Твоя лига, Тайрон Аэзгерд, обязана своим существованием мне. Это я предложил Оддерону создать альянс миров, чтобы не воевать с ними, а получать еду, золото и ресурсы как откуп за ненападение. Потому что все, чего хотел отец — это поработить все ваши расы и подчинить себе спектр Ррайд полностью. А теперь ты вздумал пугать оддегиров войной? Да они будут счастливы вытянуть свои танторы из ножен, потому что воевать и убивать — это единственное, что они умеют делать. Давай, брось мне вызов, и от твоей Арзарии уже завтра не останется камня на камне.

Смысл моих слов, кажется, начинает доходить до Видерона, он обреченно опускает голову, а потом поднимает, уставившись на меня безумными глазами.

— Продай мне ее... Я выкуплю за любые деньги. Я дам столько, сколько попросишь.

— Не понимаю, о чем ты? — мне кажется, или правитель Арзаров помутился рассудком?

— Продай мне мою невесту, — теперь уже почти умоляет Тайрон. — Твои воины ведь взяли ее как рабыню?

Мои слова обрушиваются на него как приговор.

— Оддегиры не брали пленников с Нарии. Твоя невеста мертва, правитель Тайрон.

Мне даже жаль его: если до встречи со мной он еще тешил себя иллюзиями, то сейчас просто осознал, что его женщины больше нет. Но я пришел сюда не за тем, чтобы кого-то жалеть. Мне наплевать и на убитого горем правителя Арзаров, и на его мертвую невесту, я пришел получить ответы на вопросы, и без них не уйду.

— Ты соврал мне в прошлый раз, Тайрон Аэзгерд Видерон Арзарийский. Но я милостив, и даю тебе второй шанс. Кто та златокудрая девушка, которую я встретил в священном чертоге твоего дворца?

Он смотрит на меня, как на ядовитую змею, широко раскрыв глаза и недоуменно раскрыв рот.

— Что?

— Как она попала сюда? Что делала на Нарии? Как перемещается между мирами? И где она теперь?

Правитель Арзаров несколько секунд молча разглядывает мое лицо, и вдруг заходится диким хохотом, катаясь по полу, задыхаясь, дергаясь, как параличный. Смех переходит в безумную истерику, и я с омерзением смотрю на ополоумевшего мужчину, валяющегося у моих ног. Проклятье, похоже, он действительно тронулся умом, и теперь я вряд ли добьюсь какого-нибудь внятного ответа от полудурка. Сплюнув в сердцах, направился к выходу, слыша в свою спину все тот же идиотский смех. Он звучал у меня в ушах даже тогда, когда я покинул пределы дворца и шел мимо шарахающихся от меня арзаров. Дошло, наконец, что один я еще опаснее, чем в сопровождении квилона. Они опускали глаза и склоняли головы, пока я, безразлично наблюдая за их паникой, гордо расправив плечи, шествовал к священному чертогу.

Не знаю, какую зацепку я пытался найти, но ее здесь не было — ничего, чтобы могло меня натолкнуть на след златовласки. Единственным доказательством ее существования было платье, найденное на Нарии, хотя я теперь был не уверен, принадлежало ли оно ей или какой-то другой девушке, возможно, оставившей его там раньше. Но одну закономерность я все-таки уяснил. Все три раза она неизменно появлялась у мест сосредоточения силы, а значит ей для чего-то необходимо приходить к Озерам Жизни. Что, если она, как и я, пьет энергию миров?

Нет... такого быть не может. Ее нежное и хрупкое тело просто разорвало бы от такой мощи. Здесь что-то другое... Магия? Возможно. Сила и магия миров сплетается в таких местах наиболее плотно, и, вероятнее всего, ей нужна именно магия... Знать бы, какая... Непонятным остается только одно: как она путешествует между мирами? Если с помощью артефакта, то был бы заметен портал, но она ушла сквозь пространство так незаметно, словно ветер в открытое окно. Такое неподвластно даже мне. Забавно. Еще забавнее будет, когда я ее найду. А я найду... Теперь я знаю, где тебя искать, синеглазая...

* * *

Я не знаю, сколько времени провела в этом мире. Ночи здесь длились долго, а дни проходили быстро и однообразно. Уходить далеко от источника я боялась. Несколько раз к воде приходили огромные животные — лохматые, клыкастые, с широкими копытами на длинных ногах, и хотя с виду было не похоже, что это хищники, желания испытывать судьбу все равно не возникало. По берегам реки росли колючие кустарники, усыпанные черными длинными ягодами — есть я их стала только после того, как увидела, что севшие на ветви птицы беззаботно склевывают их, не опасаясь отравиться. Ягоды, время от времени падающие на землю сладкие плоды и вода были моей единственной пищей, но я не жаловалась — это лучше, чем совсем ничего.

Теперь я действительно была больше похожа на дикую сарну, чем на высокородную тэйру. Волосы, не знавшие гребня одним духам известно сколько лун, превратились в буйную гриву, несмотря на то, что я их мыла каждый день. Руки и ноги я исцарапала, когда лазила по деревьям и собирала ягоды. Подол сорочки местами был похож на лохмотья, но я ей была благодарна хотя бы за то, что она все еще стоически держалась у меня на плечах, не давая остаться совершено раздетой. Тепло источника помогало не мерзнуть и не болеть — я приноровилась спать в каменной нише за стеной водопада, натаскав туда пучки травы и широких, мягких листьев какого-то растения, похожего на рангору. Мне начинал нравиться этот странный, неизведанный мир. Иногда, когда ночью не могла уснуть, я взбиралась по камням на вершину источника, и долго смотрела в фиолетовое ночное небо, усыпанное звездами. Они напоминали мне Нарию, по которой я так скучала. Мне было неизвестно, какие существа населяли этот мир — за все время моего пребывания здесь я видела только животных. А когда залезала наверх, пытаясь посмотреть, есть ли поблизости какие-нибудь строения, видела вокруг лишь высокие скалы и простирающийся зеленым ковром лес. Я, наверное, могла бы жить здесь вечно, и рано или поздно превратилась бы в лесной дух — дикую найру, сказки о которой нам с Мирэ так любила рассказывать матушка, но это случилось снова...

Я спала, когда вокруг меня красными клочьями стали расползаться крылья тумана, и даже понять не успела, что происходит, как оказалась втянута в вязкую воронку, выбросившую меня посреди густого леса. Поднявшись на ноги, попыталась определить по стволам деревьев месторасположение. Хорошо, что я с детства ориентировалась в лесу лучше, чем в коридорах и залах дворца, и знала, что мох всегда растет с северной стороны. Выбрав южное направление, я пошла вперед наугад.

Вскоре ухо уловило отчетливый шум воды, и это радовало — без еды я какое-то время продержусь, а вот без питья нет. За верхушками деревьев показалась яркая полоска неба, а следом и огромная поляна, окруженная высокими черными камнями, за которыми виднелось озеро с чистейшей, как лазурь, водой и бьющими в него одновременно несколькими ключами. У берегов водоема росли заросли орешника, и, едва завидев их, я помчалась, как стрела, собрать хотя бы немного еды, пока меня не утащило в очередную дыру в пространстве и я снова не осталась голодной. Орехи были крупными и тяжелыми, и рук стало катастрофически не хватать. Подняв подол рубашки, начала быстро сбрасывать плоды туда.

Что-то теплое капнуло на плечо, заставив вздрогнуть, а потом обернуться. Руки разжались сами собой, отпуская ткань, а орехи с громким щелканьем рассыпались по земле большими коричневыми бусинами. На меня, раззявив громадную пасть и истекая слюной, смотрело уродливое чудовище с туловищем змеи и головой лура. И как-то у меня даже сомнений не возникло, что пообедать он пришел явно не орешками. Гулко сглотнув, сделала осторожный коротенький шаг в сторону. Монстр скосил узкие зеленые глаза, и из его пасти вывалился черный раздвоенный язык, а затем он, гибко качнувшись на своем хвосте, как маятник, бросился вперед, пытаясь откусить мне голову. Зубы клацнули в дюйме от моего уха, подняв зловонной волной волосы у виска. Отскочив в сторону, я зацепилась ногой за выступающий из-под земли корень и неуклюже шлепнулась на спину. Жуткая гидра хищно, утробно заурчала, почуяв легкую добычу. Оскалив длинные ряды клыков, чудовище отогнулось назад, готовясь к атаке, и...

В воздухе со свистом пронеслось что-то, неуловимое глазу, и это что-то на полном ходу снесло голову так и не успевшему дернуться чудищу. Она подскочила, как мяч и, подпрыгивая на неровных уступах склона, скатившись вниз, упала в озеро, а туловище, орошая траву бурой липкой жижей, продолжало огромным червем извиваться у моих ног. Это выглядело так жутко, что мне до почечных колик захотелось отодвинуться назад, подальше от дергающегося рядом со мной обрубка.

Но отползти почему-то не получилось — спина уперлась во что-то твердое. Лучше бы меня сожрала дикая тварь, потому что, задрав вверх голову, я обнаружила нависавшего надо мной Ярла Харра. Под его тяжелым взглядом я почувствовала себя маленькой лягушкой, которая через мгновенье исчезнет в бездонном клюве длинной прожорливой цапли. Он стоял и ехидно ухмылялся, широко расставив ноги, сложив на необъятной груди свои здоровенные ручищи, в то время, как моя несчастная спина благополучно вытирала его сапог.

— Допрыгалась, синеглазая, — низко и хрипло протянул он.

Желание дать деру было таким сильным, что, наверное, он прочитал это по моему лицу. Склонив голову, он предупредительно покачал ей, опалив меня оплавившимся серебром своего взгляда, а потом замер и вдруг тихо прошептал:

— Не двигайся.

Дальше все происходило так стремительно быстро, что мои глаза не успевали следить за сменой событий. Он сгреб меня с земли одним ловким движением и буквально забросил себе за спину. Я не поняла, в какой момент очередное чудовище успело выползти из леса и броситься на нас, но когда я, испуганно проморгавшись, уставилась на Харра, оно уже болталось, зажатое в тисках широченной ладони оддегира и, видимо, сильно сожалело, что так неосмотрительно решило им закусить. Харр резко дернул рукой, свернув незадачливому монстру шею и, отбросив его в сторону, словно шнурок, вытянул меч. Собственно говоря, зачем ему понадобилось оружие, я поняла только тогда, когда крутанув его со скоростью звука, в стороны от него откатились еще две разрубленные пополам твари. Боги, они лезли изо всех уголков.

Похоже, в этом мире, кроме этих жутких существ, отродясь ничего другого не водилось. А то, что водилось, было давно ими сожрано, иначе они с такой прытью не пытались бы, отталкивая друг друга, добраться до повелителя песков. Нет, я вообще-то была не против, когда они рассматривали его в качестве сочного окорока, где-то я их даже понимала, но вот то, что они приправой к основному блюду видели меня, как-то выходило за рамки моего представления о вкусной и здоровой пище. А Ярл явно не собирался доставаться им на завтрак, на ужин, или на обед — не знаю, когда они там в последний раз ели, потому что Харр безжалостно кромсал их длинные извивающиеся тела, и скоро их нагромоздилась у его ног целая гора.

Точно не знаю, то ли грозный оддегир перебил всех тварей в округе, то ли до них наконец дошло, что эта еда им не по зубам, и они расползлись по своим норам, но спустя какое-то время Харр замер и, тяжело дыша, опустил свой меч острием в землю. Ждать, пока он повернется и приставит его к моему горлу, я не стала, как и утруждать себя прощанием с оддегиром. Придя наконец в себя от пережитого ужаса, я разомкнула линии сумрака и ушла в подпространство. Он поворачивался медленно и с достоинством. Так двигаются облака над незыблемыми вершинами гор — безмятежно и неторопливо, зная, что как бы высоки не были их каменные стены, им все равно не дотянуться до величия небес. И внезапно все его спокойствие взорвалось, как низвергающий лаву вулкан.

Он закричал настолько громко, что у меня чуть не полопались барабанные перепонки. Харр был не просто зол, он был в бешенстве, скрежетал зубами так, что у меня самой свело челюсти от боли.

— Где ты? — яростно орал он, размахивая налево и направо своим мечом. Клинок со свистом перерезал стволы деревьев, находившихся рядом, и они, противно скрипя, тяжело завалились на бок, едва не придавив самого Ярла. Он успел отскочить от падающего на него дерева в сторону и недоуменно уставился на устроенный им лесоповал, потом стал что-то резко, отрывисто выкрикивать на непонятном языке, и судя по выражению его лица, он ругался: грязно, зло, он сквернословил, проклиная всех богов и Эглу на чем стоит свет.

Не знаю, почему, но в этот момент оддегир не вызывал у меня страха, наоборот, глядя на него — взъерошенного, свирепого и буйного — мне хотелось смеяться. Не притронувшись к нему и пальцем, я довела грозного повелителя пустыни, пугающего все миры спектра Ррайд, до состояния помешательства. Совершенно детская и глупая мысль промелькнула в моей голове: а что, если на секунду выйти из сумрака, дернуть его за собранные в хвост косы или щелкнуть по носу, и вернуться обратно. Забавно было бы посмотреть на его лицо в этом случае. И я стала хихикать, как дурочка, представив, как смешно будет крутиться великан, пытаясь понять, что же произошло.

Идея свести с ума Ярла Харра в этот момент показалась мне такой привлекательной, что я даже трястись стала от предвкушения. Но это было ошибкой. Злить повелителя Оддегиры было также опасно и глупо, как дергать свирепого лура за ухо. Его обманчивое сумасбродство длилось ровно мгновенье. Через секунду у Озера Жизни снова стоял спокойный и собранный истукан, бесчувственный и незыблемый, как ледяной торос. Тяжелым, холодным, взглядом он скользнул по округе, потом откинул ногой лежащий у него на пути труп монстра, и неспешно пошел к озеру. Воткнув меч в землю, он опустился на одно колено и, прижав ладони к земле, стал стремительно наполнять себя силой.

Это опять повторилось...

Магия камня, влезшего, как вор, в мое тело, впитывала в себя энергию этого мира одновременно с жадно пьющим ее оддегиром. Что-то менялось в моем теле — тонкая вязь рун появилась на моих запястьях, поднялась по локтям, доползла до предплечий. Сияющие линии опутывали мое тело сетью непонятных символов и знаков, одевая в себя словно в тончайшее кружево. Сила лилась в меня бесконечной рекой, и мне казалось, что ее мощь отрывает меня от земли, наделяя крыльями и властью, не принадлежащей простому смертному.

Что-то бесконечно-божественное было в этом струящемся во мне эфире, настолько древнее и могущественное, что не хватило бы и всей жизни, чтобы постичь его суть. И эта магия медленно и неотвратимо сплетала мою судьбу с ненавистным мне оддегиром: я чувствовала это кожей, кровью, бегущей по венам, каждой клеткой своего тела, ощущала гулкие удары его бьющегося, как молот, сердца, словно была с ним одним целым.

Ярл разорвал поток резко, быстро, вскинувшись над чертогом черной тенью. Сияющие руны, расписывающие наши тела, потухли одновременно, как и не было. Он обернулся, серебряные косы взвились змеями, тонкими ручейками поползли по плечам. Гордо вскинув голову, Харр бесстрастно смотрел куда-то сквозь меня. Оддегир был невозможно красив в своей величавой силе... не оторвать глаз. Почему-то он так мне напомнил статую бога земли и неба — Антора — из храма высших, что захотелось упасть на колени в слепом преклонении и коснуться рукой его священных одежд.

Меч в сильной руке стал менять цвет, наливаться красным, рдеть жаром, будто его опустили в тлеющее горнило. Острие полыхнуло слепящим белым и резануло воздух, распоров пространство. Узкая полоса света устремилась вдаль, так, будто кто-то услужливо бросил к ногам этого неустрашимого воина ковровую дорожку. Он резал своим оружием двери в пространстве, прокладывая в нем путь без особого труда и усилия.

Кем был этот странный могучий мужчина?

У меня не было ответа на этот вопрос, но внезапное понимание того, что он не оддегир, пришло так явственно, словно кто-то незримый подошел и тихо шепнул мне эту тайну на ухо. А еще на меня вдруг снизошло озарение, что кем бы этот мужчина ни был, но он сейчас покинет этот мир, наполненный жуткими кровожадными тварями, а я останусь. И это было как гром среди ясного неба. Что я здесь буду делать? У меня нет ни его силы, ни его ловкости, ни его меча. Как долго я смогу не выходить из сумрака, прежде чем он начнет затягивать меня? Где я здесь буду жить? Да меня сожрут, как только он закроет за собой проход. Только страхом смерти и инстинктом самосохранения я могу объяснить себе, зачем я шагнула за оддегиром следом.

Свет ударил по глазам, а затем сумрак стал сворачиваться вокруг меня смертельной удавкой. Что-то пошло не так... Линии подпространства искривились, завиваясь в спираль, стали выкручивать мое тело, как прачка постиранное белье. На пределе собственных сил я вывернулась из коловорота и, разомкнув сумрак, провалилась в бездну. Падение было стремительным и болезненным. Все внутренности завязались в крепкий узел, а потом, ухнув где-то в районе горла, ударились оземь, да так, что у меня искры из глаз посыпались. Я совершила ужаснейшую ошибку: подстегиваемая страхом, я забыла прописную истину, что линии пространства и подпространства, накладываясь друг на друга, искривляют магический фон. Я могла погибнуть, раздавленная точкой излома, и это чудо, что мне удалось выскользнуть из пространственной спирали. Руки и ноги мелко трусило от напряжения и боли. Легкие горели огнем. Не хватало воздуха, и во рту скребло так, словно туда насыпали битых стекол. Все плыло и кружилось перед глазами. Мне с трудом удалось встать на колени и проползти пару шагов, прежде чем черная пелена мрака окончательно затянула в свой коварный капкан. Последнее, что я видела, падая в топкие объятия забытья — качающиеся высоко над моей головой темно-синие листья деревьев и слепящие лучи ярко-желтого солнца, льющиеся сквозь рваные прорехи в кронах.

* * *

Сказать, что я был зол, когда вышел из пути на белые пески Оддегиры, значит, ничего не сказать. Зараза... Она снова удрала от меня! Хитрая паршивка воспользовалась тем, что проклятые траккады сползлись на наш запах, и пока я рубил их мерзкие рожи, она бесшумно слиняла, даже не поблагодарив, что спас ей жизнь! Какого драгга она делала в этом кишащем отбросами и ядовитыми тварями мире? Она выглядела странно — как дикарка, собирающая орехи, в рваных белых лохмотьях, с гривой золотых волос, солнечным ореолом окружавших ее восхитительное лицо. И даже такая, похожая на лесной дух, она была настолько красивой, что у меня снесло башку, как только увидел ее.

Руки зудели от желания прикоснуться к бархатистой нежности ее кожи. Еле сдержался, чтобы не схватить ее и не прижаться носом к ее гибкой шее, как голодная собака, учуявшая мясо. Она смотрела на меня снизу вверх своими распахнутыми синими глазами-звездами, маленькая испуганная девочка, выворачивающая мою душу наизнанку. Теперь я знаю, что она не плод моего больного мозга. Теплую и живую, ее до сих пор помнят мои ладони. Нужно было привязать ее, накинуть силовой аркан, чтобы не могла дернуться, пошевелить пальцем, пока я убивал ползучих монстров. Поймаю — запру в самой высокой башне... посажу на цепь хрра... надену сотни сдерживающих браслетов. Буду целовать до тех пор, пока на ее теле не останется живого места, не помеченного мной.

Мысли рисовали мне яркие картины: открытая и нагая, она лежала подо мной, с рассыпавшимися по одру волосами, с влажными, зовущими губами, и я замер, переводя сбившееся дыхание, унимая разливающийся в паху ноющий жар. Какого?!. Не понимаю, что со мной, это бесит настолько, что хочется найти первого попавшегося под мою горячую руку и вколачивать в его лицо кулак, пока он не начнет захлебываться слюной и кровью.

— Ярл, — окрик Анрана заставляет остановиться, с досадой вздохнуть, поворачиваясь к старейшине.

— Светлых дней, мудрейший, — натянув вежливую улыбку, смотрю в мутно-белые глаза хранителя кварда.

— Я хотел поговорить с тобой, повелитель, — старик кладет свою иссушенную, как желтый пергамент, ладонь на мою руку, осторожно сжимая ее тонкими пальцами.

— Говори, мудрейший. Ты же знаешь, мое сердце всегда открыто для твоих советов.

Хитрец наклоняет голову, и его морщинистое лицо трескается каменной крошкой в расползающейся улыбке.

— Не здесь, мой мальчик. Ты ведь слышал, и у песка есть уши, а ветер часто уносит ненужные слова за самые дальние барханы пустыни.

Анран спокоен и расслаблен, но старик никогда не стал бы меня тревожить по пустякам. За его лукавой усмешкой прячется мудрость веков этого выжженного солнцем мира.

— Почту за честь, если ты будешь сегодня гостем в моем доме. Стены моего дворца защищены песчаными духами. Нас никто не услышит. К тому же у меня залежалась бутылка старинного ллайра. Не было достойной компании, чтобы оценить его изысканный и тонкий вкус.

Анран довольно жмурится, вдыхая носом знойный воздух. Я помню о его маленькой слабости к старинным напиткам.

— Умеешь ты порадовать старика, — старейшина берет меня под руку, величаво шествуя по белым плитам, и я подстраиваюсь под его размеренный степенный шаг.

— Ты стал часто брать с собой священный меч, повелитель, — как бы невзначай обороняет Анран, скользнув нарочито безразличным взглядом по ключу миров за моей спиной. — Это так необходимо? — в его словах за видимым праздным любопытством скрывается тонкий намек. Я слишком хорошо знаю хранителя, он никогда не бросает пустых слов на песок.

— Миры Ррайд требуют моего постоянного контроля. Ты же знаешь. Меч открывает пути быстрее и эффективнее артефактов. У меня нет времени строить порталы.

Старик легонько похлопывает рукой по моему плечу, согласно кивая седой головой.

— Знаю, Ярл. Знаю.

Мы останавливаемся у входа в Светлый Зал дворца, и духи золотым туманом поднимаются у моих ног.

— Отнесите нас в мой шшаррхад.

Мерцающая пелена обволакивает наши тела мягким сиянием, через секунды выпуская на белый маргант сверкающего пола покоев повелителя Оддегиры. Щелчок моих пальцев звучит в тишине стен негромко, но этого достаточно, чтобы вереница рабынь мгновенно потянулась в комнату, уставляя стол водой, фруктами и мясом.

Анран величественно усаживается в кресло, вытягивая свои длинные худые ноги, пока я достаю из тайника бутылку ллайра.

— Почему ты вспомнил о мече, мудрейший?— я задаю вопрос только тогда, когда золотая пыль духов осыпается по стенам, делая их непроницаемыми для любого желающего подслушать наш разговор.

— Потому что меч — собственность Оддегиры, а не твоя. Ты лишь его хранитель, — старик неспешно потягивает изумрудный напиток, блаженно прикрыв глаза, удовлетворенно выдохнув. — Изумительный ллайр, — произносит он, салютуя бокалом.

— Ты не стал бы мне об этом напоминать, мудрейший, если бы тебе об этом не напомнил бы кто-то другой. Не так ли? — хитро прищуриваюсь, поймав лукавый взгляд оддегира.

— Ты проницателен, мой повелитель, — довольно шепчет он. — Тахар.

-,Гаденыш... Укоротить бы ему его длинный язык, — бормочу я, и рука непроизвольно сжимается на эфесе меча, стоящего у моих ног.

Я заложник идиотского закона Оддерона, присвоившего этому миру меч моего отца. Если бы только этот тупой вояка только знал, какую силу в себе таит на самом деле этот клинок, возможно, оставил бы его себе. Невовремя... Так невовремя Тахар открыл свой рот.

— Ты зря наживаешь себе врага в лице Тахара, — задумчиво произносит Анран. — Он молод, и по верховенству крови золотая квинта эордов с ним считается. Приходит время молодых, и скоро их будет в кварде большинство. У тебя много завистников, Ярл, ты получил престол не по праву крови, а по вердикту Шаа, и если ты оступишься и квард не поддержит тебя, ты можешь лишиться власти. Айгард своего не упустит.

Я опустился в кресло напротив старейшины, пряча за неспешным распитием ллайра свою крайнюю заинтересованность.

— Мне в руки попала занятная бумага, — безмятежно продолжил Анран. — Протест главы Альянса Ррайд. Тебя обвиняют в нарушении мирного договора. Я пока спрятал его в долгий ящик, но если Тайрон Видерон будет настаивать, я не смогу скрывать этот факт от эордов. И тогда Тахар спустит на тебя всех песчаных хрогов.

— Я действовал в интересах Оддегиры, — я подаюсь корпусом к старику, смело глядя в его лицо. — Мне было пророчество Шаа. Оракул сказал, что Нария угроза для мира песков.

— Я верю тебе. Но поверят ли другие? — белесые глаза Анрана спокойно выдерживают мой свирепый взгляд.

— Что ты предлагаешь?

— Ты можешь перетянуть мальчишку на свою сторону самым древним и проверенным способом, — улыбка хранителя становится узкой и хищной. — Соедини себя с Тахаром узами родства. Возьми в жены его сестру.

Меня передергивает от омерзения.

— Проще жениться на ядовитой гадюке, чем жить с Наэли. Капризная, избалованная сука.

— Ты боишься женщины, повелитель? — усмехается Анран.

— Нет, — зло выплевываю я. — Боюсь, что придушу ее в первую же луну.

— Подумай над моими словами. Браком ты заткнешь Айгарду рот и укрепишь свое положение кровью. Тебе от жены всего-то и нужен, что наследник. Получишь его, и можешь забыть о ее существовании совсем. У тебя столько гетер, что пустовать твое ложе никогда не будет.

Тяжело вздохнув, я поднимаюсь с места, уставившись в открытый проем окна. Алый закат разливается пурпуром по белым стенам Каддагара и серебряным коврам песков. Ветер вздымает пыльные воронки, шевелит песчаные барханы за каменными хребтами, словно волны бескрайнего океана. Все так не вовремя... И эктраль пропала... Сколько витков еще осталось до выхода ее к вратам миров? Я не знаю. Я должен продержаться.

— Я подумаю над твоими словами, мудрейший.

Старик молчит, но я знаю, что когда повернусь, увижу на его лице понимающую улыбку.

— Не стоит так огорчаться, Ярл, — Анран заходит за мою спину, а затем, став рядом, смотрит на вечерний пейзаж за окном. — Брак лишь вынужденная мера. Он ни в коей мере не ущемит твоей свободы. У женщин оддегиры нет права голоса, ты же знаешь. Тебе ведь все равно однажды придется найти себе пару. Так почему не Наэли? К тому же, насколько могу судить, она красива.

— Красива, — хмуро соглашаюсь я, не отводя взгляда от песчаных барханов, перекатывающихся в сереющей дали. Серебристые вихри кружат затейливый танец на их навершиях, и в его беспорядочном такте мне чудится тонкая фигура в белом, с реющим за спиной шлейфом золотых волос.

— Завтра квард, — тихо произносит старик. — Будь осторожен, Ярл.

— Спасибо, Анран. Я не забуду.

— Не стоит благодарности. Дело не в тебе. Хотя и в тебе тоже, — по лицу мудрейшего пробегает легкая тень. — Оддегире нужен умный, сильный и хладнокровный правитель. Тахар — глупый мальчишка, рвущийся к власти, не умеющий контролировать приступы своей ярости. Я слишком хорошо помню, как вымирала наша раса. Повторения не хочу.

— Не волнуйся. Я подготовлюсь к завтрашнему собранию. А насчет Наэли... Посмотрим по обстоятельством.

— Вот и отлично, — старик возвращается в кресло и, допив ллайр, поднимает на меня свои белые глаза. — Мне пора домой. Темнеет.

— Я перенесу тебя, — усмехаюсь старому пройдохе, видя, как полюбовно он смотрит на бутылку. — Забери напиток с собой. Мне на завтра нужна ясная голова.

Духи просачиваются сквозь стены, повинуясь моему молчаливому призыву, и вскоре сухощавая фигура Анрана тает в золотом облаке, оставив меня наедине с невеселыми мыслями.

Мне, по сути, нет дела до того, о чем завтра станет говорить на кварде Тахар. Глупый мальчишка решил, что может спорить с богом... Меч мой, и слушается только голоса моей крови. Даже если все пески Оддегиры превратятся в воду, и тогда ни одному смертному не удастся поднять его и управлять скрытой в нем силой. Настроить против меня весь квард у щенка не получится. В будущем — возможно... И это тоже не проблема, меч все равно не отдам. Но тогда придется покинуть Оддегиру, и на меня объявят охоту все миры спектра Ррайд. Слишком велико искушение прикончить ненавистного Ярла Харра. Альянс будет преследовать меня с настойчивостью гончей. Не выход... Мне так необходим сейчас беспрепятственный проход к местам силы. Сколько еще ждать, пока эктраль выйдет на финишную прямую? Что ж, я потерплю. Я умею ждать...

Шорох за спиной, и я поворачиваюсь на звук. В тающих лучах заката женские фигуры, одетые в тончайшие сартаны, кажутся вызывающе провоцирующими. Стройные смуглые тела, виднеющиеся сквозь полупрозрачную ткань, призывно торчащие ореолы груди, глаза, внемлющие каждому моему жесту. Я могу их брать, как хочу и сколько хочу. Но почему глядя на каждую из них, ничего не шевелится в моей душе, а стоит вспомнить синеглазую девчонку в рваной рубахе, с измазанной грязью щекой и с растрепанной копной волос, тело начинает скручивать голодом острого желания? И его не в силах утолить все эти женщины, вместе взятые, даже если я буду вдалбливаться в них всю ночь.

— Я разденусь сам, — нетерпеливым жестом даю понять гетерам, что желаю остаться один. Мне не нужны сегодня их прикосновения и ласки. Мои руки еще помнят тепло златокудрой тэйры, и мне так хочется сохранить память о нем хотя бы до утра.

* * *

В помещение отторума я пришел первым. Желаю видеть лица всех, кто будет входить и смотреть мне в глаза. Им кажется, что за маской вежливости они могут скрыть свои мысли и эмоции. Ошибка... Каждый жест и взгляд выдает их с головой. Их лица как раскрытая книга. Так легко читать.

— Повелитель, — появившийся в проеме Сарус вскидывает голову, и по его лицу ползет искренняя и счастливая улыбка.

— Мне нужна твоя помощь сегодня, — тихо шепчу, когда он подходит ко мне. — Найди Ледона, Дарга и Атирэса. Когда прибудет Тахар, отрежьте его от своры шавок, повсюду таскающихся за ним. Разбавьте молодежь. Не хочу, чтобы они сегодня сидели рядом и могли договориться.

Сарус с готовностью кивает головой и быстро следует к выходу.

Молодняк слишком поздно понял избранную моими верными подданными тактику. Куда им тягаться с опытными воинами. Пока они пешком ходили под стол, Сарус и Дарг вместе со мной покорили половину миров Ррайд. Когда Тахар вошел в отторум, сопляки сидели по разным углам, зажатые крепкими плечами преданных правителю эордов. Единственное пустующее место осталось у стены напротив меня. И теперь Айгарду ничего не оставалось, как расположиться под пристальным прицелом моего холодного взгляда. Я намеренно взял меч Антариона с собой, небрежно приставив его к подлокотнику трона. Тахар каждый раз, пока шло собрание, поднимая глаза, натыкался на стоящую у моих ног святыню, и злоба парня полезла из каждой его клетки. Узлы желваков отчетливо проступили на загорелых скулах, руки сжались в кулаки, дыхание участилось.

— Тебя так раздражает мой меч, Тахар? — насмешливо поинтересовался у него.

— Он не твоя собственность, — вспыхивает мальчишка, вскакивая с места. Он озирается по сторонам в поисках поддержки, но его дружки, покосившись на сидящих рядом с каменными лицами эордов, трусливо опускают головы, делая вид, что не понимают, о чем идет речь.

Никто не осознал, что произошло. Меч, повинуясь призыву, влетел мне в руку. Я раскрутил его в ладони, наслаждаясь звуком поющей стали, и резко бросил вперед. Клинок со свистом пролетел через весь отторум и воткнулся в стену над головой Тахара, срезав с его макушки несколько прядей. Вытянув ноги, откинулся на спинку трона.

— Вытянешь и сможешь удержать — будешь его новым хранителем, — улыбнулся я оторопевшему щенку.

По залу проносится изумленный вздох, и я замечаю, как уголки губ Ледона, Саруса и Дарга ползут в ехидной ухмылке. Эти знают, что меч неподъемен. Анран с Эридором медленно переглядываются, предвкушая предстоящее развлечение.

Упрямству Айгарда можно только позавидовать: он тянул оружие с такой силой, что я думал, он порвет мышцы и сухожилия. Лицо мальчишки стало пунцовым от напряжения, лоб покрылся испариной, а меч не выдвинулся из стены ни на йоту. Теперь над ним посмеивались даже его прихвостни. Не спеша пересек разделявшее нас с Тахаром расстояние и, остановившись за его спиной, сложил на груди руки.

— Что, сынок, никак?

Тахар вздрогнул, и с удвоенной яростью стал дергать Ключ Миров.

Похлопал его по плечу и тихо прошептал:

— А ты ногой в стенку упрись, может, получится.

Мальчишка замер, а потом, осмыслив, что я издеваюсь, убрал руки с эфеса и, отвернувшись, отошел в сторону.

— Ну же, Тахар. Не огорчайся, — подбодрил я хрипло дышащего Айгарда. — Я найду для тебя какое-нибудь более достойное занятие, чем таскать неподъемные тяжести. Будущих родственников ведь следует щадить.

Тахар вскинулся, недоуменно моргнув.

— Я собираюсь взять в жены твою сестру, Тахар Айгард. Завтра пришлю к ней коххаров.

Лицо парня стало бледным, как стена за его спиной. Низко поклонившись, он растерянно пробормотал:

— Это высокая честь для моей семьи, повелитель... Благодарю.

— Я вижу, — усмехаюсь я. — Твоя благодарность ко мне последнее время не знает границ.

Тахар повинно опускает голову.

— Я был не прав, повелитель. Прости.

Я доволен. Но это не все представление, которое я хотел продемонстрировать своим подданным. Медленно разворачиваюсь, двигаясь к возвышающемуся впереди престолу, и резко выбрасываю в сторону руку. Меч, вырвавшись из стены, летит за мной следом, мягко опускаясь в раскрытую ладонь. На лицах эордов изумление, трепет, восторг. Торжественно и чинно они опускаются предо мной на колени, признавая мою силу и власть над ними. Больше никто не станет сомневаться в моем праве на владение мечом. Спектакль окончен...

* * *

По моему лицу прошлось что-то мягкое и влажное, и я, сонно поморщившись, открыла глаза, обнаружив сидящую рядом со мной смуглую темноволосую девушку.

— Где я? — облизав пересохшие губы, спросила незнакомку.

— Пить хочешь? — расплывшись в белозубой улыбке, вопросом на вопрос отозвалась она. Мышцы горла судорожно сжались, и я утвердительно кивнула. Девушка поднесла к моим губам серебряную кружку, помогая мне приподняться, осторожно поддерживая рукой за спину. Вода была холодной, мягкой и слегка сладковатой, словно ее только что зачерпнули из родника. Быстро приникнув к кубку, стала пить длинными, жадными глотками, попутно разглядывая место, в котором находилась. И что-то в нем не понравилось мне сразу, хотя в интерьере не было ничего жуткого и пугающего: белоснежные стены, стрельчатые арки окон, потолок украшен богатой ажурной лепниной. Почти так же выглядели наши с Мирэ комнаты на Нарии, только размером были поменьше. Комната, в которой я находилась, была большой и светлой и, к своему удивлению, я поняла, что мы с незнакомкой не единственные, кто в ней в данный момент обитал. На полу, устланном разноцветными коврами, валялись кучи разнокалиберных подушек, на которых удобно ютились женщины, мирно беседующие между собой, не обращающие на нас никакого внимания. Неясная тревога закралась в сердце и, вернув девушке пустую кружку, я снова спросила:

— Где я?

— Шахраз, — тихо и коротко произнесла она. Хорошо, что в тот момент я лежала, потому что стой я на ногах, наверное, рухнула бы, как подстреленная. Я читала о таких местах — шахразом назывался дом, где держали дорогостоящих рабынь перед тем как продать их. Мигом подскочила, как ошпаренная, и первое, что пришло мне в голову — это уйти в сумрак и побыстрее смыться отсюда. Не важно, в какой мир я попала, потом разберусь, но раз здесь есть разумные существа, я выживу.

То, что все плохо, я поняла, как только попыталась разомкнуть линии тонкого мира. Подвластная мне магия отчего-то не хотела слушаться. Дальше было еще хуже. Не просто хуже. Хуже настолько, что мне захотелось упасть и биться головой об пол в истерике. После второй попытки тело свело судорогой, а потом боль взорвалась в моем теле разбитым стеклянным шаром, впиваясь в меня мириадами острых осколков. Свалившись ничком, я скрутилась улиткой, поджав ноги к животу, силясь глотнуть хоть каплю воздуха.

— Глупая, — темноволосая незнакомка села возле меня на колени, приложив к моему лбу влажную тряпицу. — Ты что, пыталась воспользоваться магией? Дышать было еще тяжело, говорить — тем более, поэтому я лишь утвердительно закрыла и открыла глаза.

Девушка осторожно взяла меня за руку и, оттянув ее, поднесла к моему лицу. Возглас ужаса вырвался из легких и эхом разнесся по комнате. На моем запястье красовался выжженный знак Кта — рабское магическое клеймо, блокирующее любой вид силы. Сплетающиеся между собой багровые символы глубоко въелись в мою кожу. Когда сойдет ожог, останется черное шрамированое тавро, навечно лишающее меня способности уходить в сумрак. Такие знаки ставят рабам, чтобы они не могли сбежать. Отец рассказывал мне о том, что знак Кта придумали маги-контрабандисты, похищавшие красивых женщин и редких магических животных, а потом продававших их на Гаронне — в торговом мире, куда стекались товары, еда, рабы и оружие со всех концов спектра Ррайд. Здесь можно было купить и продать все что угодно, от медной бляшки до живого человека. И, похоже, что так неосмотрительно шагнув следом за оддегиром, я попала именно на Гаронну.

— Сколько я здесь? — боль отпустила, и теперь я могла говорить.

— Тебя принесли две луны назад, — девушка обмакнула кусок ткани в кувшин с водой, потом приложила его к моему запястью. — Так лучше? — поинтересовалась она.

Холодная вода снимала жжение в руке, но не могла усмирить его в моем сердце. Там, внутри, все выло и стенало. Как такое могло случиться!? Боги, за что!? Пытаясь спастись от гибели, меня постигла участь еще худшая, чем смерть — вечное рабство. Я, наследная тэйра Нарии, превратилась в жалкую бесправную рабыню, вирру, гетеру, которую завтра продадут, как вещь, и приобретший меня хозяин сможет делать со мной все, что ему заблагорассудится. Хорошо, если убьет сразу, потому что непокорных рабынь жестоко наказывают, я знаю, а покорной и смиренной я никогда не буду.

— Как тебя зовут? — спросила девушка, с любопытством разглядывая меня.

Потеряно глядя в пол впереди себя, я хотела уже было назвать свое имя, но потом решила, что пока жива и не продана, у меня еще есть надежда сбежать. Правда, со знаком Кта трудно будет спрятаться где либо на Гаронне, но я подумаю об этом после.

— Лорелин, — мне никогда не нравилось мое второе имя, и, вероятно, по интонациям моего голоса девушка это поняла.

— Можно я буду звать тебя Лора? — поинтересовалась она. — Я Таис. Можно просто Тая.

Ее имя вдруг напомнило мне о Тайроне. Забавно, ненавистный когда-то жених теперь воспринимался мною совсем иначе. Я бы, наверное, отдала многое, чтобы иметь возможность сейчас быть рядом с ним. И даже согласна была на его поцелуи. Да что там поцелуи, на все остальное я тоже уже была согласна.

— Что с нами теперь будет? — зачем я ее об этом спросила — не знаю, наверное, есть какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы услышать из других уст собственный приговор.

— Через три луны будет Кархад — большой рынок. Съедутся богатые купцы со всего спектра. Нас выставят на продажу, — Таис повернула голову, обведя взглядом всех женщин, находившихся в комнате.

— Откуда ты знаешь? — я уперлась руками в пол, поднимая свое непослушное тело.

— Меня продают второй раз, — грустно улыбнулась девушка.

— Как это, второй? — так жутко вдруг стало. Представила себя потертой монетой, переходящей из рук в руки.

— Мой хозяин умер и оставил немалые долги. Вот его жена и продает рабов, чтобы выручить побольше денег.

— А разве за раба можно много выручить? — мне почему-то казалось, что теперь моя жизнь и ломаного гроша не стоит.

— Смотря какой раб, — Таис сняла с моего запястья тряпку, смочила ее, вновь обернув вокруг ожога. — Такие, как мы — не одну сотню золотых.

— Какие такие? — глупо моргнула я.

Таис обвела мое лицо лукавым взглядом, а потом выдохнула.

— Красивые.

Я нахмурилась и внимательно пригляделась к собеседнице. Она и вправду была красивой. Темные, как ночь, волосы шелковой волной спускались почти до земли, уголки миндалевидных карих глаз были слегка приподняты вверх, отчего казалось, что в них таится хитрая улыбка. Пухлые бархатистые губы, похожие на лепестки роз, приковывали взгляд, а когда она улыбалась, становилась совершенно неотразимой. Мирэ сказала бы, что она восхитительна. Я вспомнила про сестру, и на глаза навернулись слезы.

— Ты что? — тронула меня за плечо Тая. — Ты зря расстраиваешься. Красивых женщин могут себе позволить только очень богатые и знатные мужчины. А это значит, что ты попадешь в приличный дом. И если угодишь хозяину, то будешь как сыр в масле кататься.

— А если тебя купит какой-нибудь старый пень? — вздрогнула я.

— Это даже лучше, — хихикнула девушка. — Такие засыпают раньше, чем успевают, что-либо сделать.

— Интересная перспектива, — хмыкнула я. — Значит, найду в толпе покупателей какого-нибудь дедульку, и стану строить ему глазки. Глядишь, и купит.

Таис зашлась хохотом, потом, успокоившись, уже серьезно произнесла:

— И не надейся. Думаю, за тебя мужчины даннак устроят.

— Что такое даннак?

— Азартный торг, когда чтобы перебить ставку другого, нужно успеть бросить деньги на калем до того, как упадут золотые песчинки в сосуде времени.

Я не совсем поняла, о чем говорила Тая, но ощущения уже были жуткими.

— А почему ты так думаешь? — спросила я ее.

— Никогда не видела женщин с таким цветом волос, — Таис взяла в руку мой золотистый локон, пропуская прядку сквозь пальцы. — В твоих волосах словно лучи солнца заблудились. Мужчинам понравится. Очень понравится.

Вот это ее 'мужчинам понравится' и напрягло меня больше всего. Нравиться мужчинам в мои планы совершенно не входило. И этот ее даннак мне тоже как луру поросячий хвост. Я что, лошадь, чтобы за меня торги устраивали? Нет, дедушка — самое оно, и желательно глухой, хромой и слепой. Так проще сбежать будет. Пошарив глазами по комнате, наткнулась на поднос с экзотическими фруктами. И надо же быть такой удаче: на горке эйлемов, ллайра, персиков и гранатов, красовался огромный фиолетовый плод, который спасал меня от голода в мире, куда меня выкинуло из Нарии.

— А есть можно? — я указала головой в сторону подноса, и Тая радостно закивала головой.

— Ну конечно! Красивых рабынь хорошо кормят и одевают. Товар не должен быть испорчен.

Я удивленно посмотрела на ее одежду. Полупрозрачные тряпки, висящие на ней, почти ничего не скрывали. Потом с изумлением обнаружила, что одета точно так же.

— Это, по-твоему, хорошо одевают? — я оттянула край балахона на своей груди, брезгливо скривившись.

— Товар лицом, — пожала плечами Таис.

— Ах, лицом!? — возмутилась я. — Ну, ладно.

Поднявшись, я важно прошествовала к столику с фруктами и, вытянув оттуда два вожделенных плода, вежливо поинтересовалась у сидящих рядом девушек:

— Не возражаете?

Они явно не возражали, потому что стали предлагать еще. Но мне больше, собственно говоря, было не нужно. Усевшись на ковре, я попросила Таис принести мне пустой кувшин. Выполнив мою просьбу, она расположилась напротив, удивленно наблюдая за моими манипуляциями. Я засунула оба фрукта в сосуд, а затем стала ожесточенно мять их руками. Спустя несколько минут в кувшине хлюпала теплая вязкая жижа не очень приятного цвета, зато пахла изумительно. А когда я стала намазывать ее себе на волосы и лицо, Таис чуть в обморок не грохнулась.

— Ты что делаешь!? — задохнулась она от ужаса.

— Порчу товару лицо, — невозмутимо заявила я, размазывая оставшуюся кашу по рукам и шее.

Темный, густой сок фруктов был очень едким, это я помнила хорошо. Пальцы после него не отмывались дня два. Так что к моменту продажи я буду такая, как надо — смугленькая. А волосы даже боюсь представить какого цвета. Но какая разница старенькому дедушке, какого цвета у меня волосы — главное, чтобы он заметил мою улыбку, а улыбаться я ему буду на все свои тридцать два зуба, хвала богам, они у меня ровные и белые.

— Лора, ты ненормальная? — не унималась Тая. Схватив влажную тряпку, она стала оттирать мои щеки. — Ты что наделала? Тебя выбросят отсюда к виррам, когда увидят, и продадут за гроши.

— Не выбросят, — фыркнула я, отталкивая ее руки. — Тут помыться есть где?

— Есть, — Таис нервно подскочила и стала тащить меня в сторону беленькой арки.

За аркой оказался тенистый сад с бассейном, вокруг которого тоже были настелены ковры и разбросаны подушки.

Сняв с себя одежду, полезла в воду, которая мгновенно окрасилась темным цветом. Пока я полоскала свои волосы, Тая стояла надо мной и кудахтала, как квочка, периодически всплескивая руками. Отмывшись, наконец смогла полюбоваться на результат своих усилий. Кожа приобрела смуглость и перестала быть такой светлой. Теперь я не очень отличалась от женщин, находящихся в шахразе. Зато волосы отличались сильно. Я надеялась, что благодаря соку они станут почти черными, но вместо этого они приобрели насыщенный фиолетовый цвет.

— О, — только и смогла произнести Таис, когда я вытерла их полотенцем насухо. — Красиво!

— Ты что, издеваешься? — тяжело вздохнула я.

— Нет, правда красиво. Таких волос во всем спектре Ррайд не отыщешь, за тебя точно даннак устроят, — зачарованно пропела она, и я взвыла.

Меньше всего я хотела выделяться на фоне остальных девушек. Я хотела выглядеть совсем обычной и ничем не примечательной рабыней, а вместо этого стала похожа на цветок эурезии, выросший среди камней. И так плохо стало. Я не плакала с тех пор, как покинула Нарию. А теперь меня словно прорвало, слезы лились сплошным потоком — слезы отчаяния, слезы горечи, слезы бессилия. Что со мной будет? Дальнейшая жизнь виделась мне страшной и мрачной. Могла ли себе представить девушка, выросшая в любви, заботе и ласке, свободная, как ветер, что в один прекрасный день все ее мечты и надежды обратятся пеплом, и жестокий фатум растопчет их своим безжалостным сапогом?

Мамины слова вдруг всплыли в моей памяти. 'Нельзя рвать нити судьбы и мешать промыслу Эглы'. Мысль, жуткая и пугающая до колик во всем теле, вдруг ударила в меня, словно молния. А что, если это я во всем виновата? Что, если моя глупая жалость к сарне обрекла весь мой мир на вымирание? Что, если... Боги, тогда я, возможно, заслуживаю всего того, что со мной происходит. Даже большего. Мне хотелось умереть. Мне, так страстно любящей жизнь и наслаждавшейся каждым прожитым мгновением, отчаянно хотелось умереть... Зачем я пообещала отцу жить? Зачем я вообще влачу свое жалкое существование?

— Лора, — Таис осторожно стала трясти меня за руку. — Лора, успокойся. Я порывисто обняла девушку, утыкаясь носом в ее плечо. Мне так необходимо было в этот момент почувствовать чье-то тепло и участие. Мне не хватало маминых ласковых рук, шуток и веселого смеха Мирэ, нежной заботы отца. Мне так их всех не хватало... Я скучала по хрустящим булочкам Анрэ, по глупому трепу служанок, по Ильдону, сыну начальника стражи, по садовнику, выращивавшему для меня любимые лоредроны. Я скучала по дому, дому, которого у меня больше никогда не будет, и я скучала по мертвым, чьи лица навечно запечатлелись в моей памяти живыми и улыбающимися.

— Что здесь происходит? — громкий окрик заставил меня вздрогнуть.

Таис резко прижала мою голову к своей груди и шепнула мне на ухо:

— Молчи.

— Что здесь происходит? — прозвучало теперь уже над самым моим ухом, и чья-то грубая рука резко вздернула меня с пола.

Напротив меня стоял высокий, коренастый мужчина уродливой наружности. Бритая голова была усеяна мелкими шрамами, один глаз перетянут кожаным ремешком — видимо, по причине его отсутствия, второй, уцелевший, прожигал меня яростным взором.

— Ты что сделала со своими волосами, дура? — меня больно дернули за подбородок, заставляя смотреть в единственный зеленый глаз.

— Простите, господин Ганур, — мгновенно встряла Тая. — Это я виновата. Лора хотела помыть голову, а я не заметила, что в кувшине не вода, а сок тапранов.

Вот как, оказывается, назывались синенькие фрукты.

Одноглазый скосил зрачок на трепещущую Таю, и она тут же затараторила:

— Так даже лучше, вы не находите? Такой редкий цвет волос вышел... И к глазам ее подходит. Просто экзотическая красавица получилась.

Мрачный тип набычился и снова вперил в меня свой жуткий глаз. По лицу, явно не отягощенному интеллектом, проползли кривые морщины, свидетельствовавшие, что одноглазый бык таки пытался думать. Короткие толстые пальцы выпустили мой подбородок, схватившись за струящиеся по плечам волосы. Потерев в ладони тонкую прядку, мужчина довольно хмыкнул:

— И правда красиво. Оставлю тебя на банхаш. Одноглазый хлопнул в ладони, и в комнату влетели две одетые во все черное женщины.

— Я приставлю к тебе вирр, — заявил он. — Будут следить за твоим телом и выполнять все твои просьбы. Чтобы через три луны сияла, как альмарин, — бросил он через плечо служанкам, затем, покрутив в стороны мое лицо, похлопал ладонью по щеке.

Очень хотелось плюнуть в его единственный глаз. Сдержалась, потому что стоящая рядом Таис впилась в мою руку, словно клещ. Мужчина обошел по кругу всех женщин, находившихся в шахразе, оглядывая их, как племенных кобыл, потом, видимо, оставшись довольным увиденным, растворился в проеме уходящей вглубь комнаты арки.

— Что такое банхаш? — спросила я, облегченно вздохнув, как только одноглазый быкообразный мужик исчез.

— Банхаш — последний кон на Кархаде, на нем выставляют самый ценный товар. Похоже, Ганур попытается сорвать на тебе куш.

Перспектива, что меня выставят на продажу, как овощ на базаре, не просто ввергла в уныние, она раздавила меня, словно каблук сапога жука, неосторожно проползшего у него на пути. Женщины, приставленные следить за мной, хорошо знали свое дело. Они бродили за мною повсюду, точно тени, угадывая и предвосхищая мои желания. Стоило сесть, одна тут же падала на колени, массируя мои ступни, а другая, устроившись сзади, мяла мне плечи и шею. В конце концов мне надоело сопротивляться, и я позволяла им делать то, что приказали. Мое тело после купания смазывали каким-то пахучим маслом, ногти на руках полировали до жемчужного блеска, волосы расчесывали так тщательно и долго, пока они не начинали искриться и сверкать. За пару дней сок с них немного смылся, и теперь они были не фиолетовыми, а скорее сиреневыми. И это все больше и больше радовало Таис. Она говорила, что их оттенок становится еще необычнее и красивее.

Одноглазый бык появлялся в шархаде по несколько раз в день и, регулярно подходя ко мне, удовлетворенно цокал языком, ощупывая мое лицо, тело, волосы. Мне было все равно, абсолютно все равно. Я умерла, угасла, как догоревшая свеча. Не было ни сил, ни желания думать о чем-то, противиться свалившемуся на меня року, и говорить с кем-либо у меня тоже не было охоты. Таис, наверное, поняла, что я сломалась, потому что каждую ночь она ложилась рядом, обнимая и ласково гладя меня по голове, и тогда я давала волю слезам. Становилось легче. Ненадолго. Ровно настолько, чтобы я могла уснуть. А утром серая мгла снова обрушивалась на меня своей неподъемной тяжестью. Время пролетело так быстро, что я и не заметила. Ночью, накануне Кархада, я вышла во двор, усевшись на ковры перед бассейном. Моя бессонница под луной была такой безмятежно-одинокой. Желтая предательница лениво пила мое зыбкое спокойствие, воскрешая в памяти образы ушедших дней. Сколько лун я проводила вот так на Нарии, сидя на подоконнике у раскрытого окна и считая звезды на небе? Сколько лун мне еще осталось? Я не знала, что готовит для меня завтрашний день, да, по большому счету, это было и не важно. Я точно понимала одно — ничего хорошего в моей жизни уже не будет.

— Лора, ты что здесь делаешь? — тихий голос Таис вывел меня из накатившего оцепенения.

— Смотрю на звезды, — вздохнула я.

— Хочешь загадать желание? — улыбнулась она.

— Какое желание?

— На падающую звезду. Говорят, если успеть загадать желание до того, как свет звезды погаснет, то оно обязательно сбудется.

Глупо, конечно, я знаю, что это все девичьи фантазии, как те, что рассказывала мне Мирэ, но я вдруг поверила, что сказки иногда тоже сбываются. Долго и напряженно я всматривалась в небесную вязь, ожидая яркого полета светила. А когда сияющий белый след прорезал черноту ночи, от всего сердца пожелала вернуть все назад. Вернуть матушку, сердито всплескивающую руками и журящую, что веду себя неподобающе, вернуть отца — хоть еще разок взглянуть в его синие глаза и услышать мягкий, бархатный баритон. И Мирэ... мою глупую, родную, любимую Мирэ. Я так отчаянно и безнадежно хочу их вернуть...

— Ты снова плачешь, — Таис нежно провела рукой по моему плечу.

— Прости. Родных вспомнила, — я вытерла скатившиеся слезы и посмотрела на подругу. — С тобой я тоже вижусь последнюю луну.

Девушка грустно понурила голову.

— Ты права, я не подумала об этом. Завтра нас продадут, и мы больше никогда не увидимся.

— Я хотела поблагодарить тебя. Ты заменила мне моих родных. Рядом с тобой я не чувствовала себя такой слабой и одинокой.

— Все будет хорошо, Лора, — Таис захватила в ладони мои руки и заглянула в глаза. — Когда меня продали в первый раз, я тоже думала, что жизнь закончилась. Но, как видишь, жива и здравствую. Человек ко всему привыкает. Я верю, что однажды, Эгла улыбнется мне, и нить моей судьбы завяжется узелком с другой. Клубок моей жизни прикатится к счастливому порогу, где меня будут любить, оберегать, и где я буду свободна. У меня можно все отнять, но даже тогда никто не в силах запретить мне верить. Ведь пока я верю, есть надежда.

Мы так и уснули с ней, улегшись на подушки под открытым теплым небом, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу.

А утро разбудило нас громкими криками ввалившегося в шахраз Ганура, в окружении десятка вирр. Женщины принесли ворох расшитых бисером и стразами полупрозрачных сартанов, тонких брюк, обуви и платков. Меня и остальных девушек стали тщательно готовить к Кархаду. После того, как нас одели, а расчесанные волосы уложили красивыми волнами по плечам, виры принялись за лица. Не видела, как выглядело мое, но насколько смогла понять, то накрасили только губы и щеки, а Тае еще и повели глаза. Когда манипуляции закончились, одноглазый хлопнул в ладони, и все девушки поднялись со своих мест, выстроившись в длинную колону. Тая дернула меня со стула, взяв за руку.

— Вы станете в самом конце, — заявил Ганур, подойдя ко мне с Таис, и мы смиренно выполнили приказание.

Нас вели узкими длинными коридорами. Потом всех остановили у высоких дверей и приказали набросить на головы платки. Ткань была темной, но полупрозрачной, так что дорогу было видно, а наших лиц — нет. Яркий солнечный свет и горячий дневной воздух ударили в грудь, как только нога переступила порог шахраза. Разглядывать местность из-под платка и из-за плеч идущего рядом конвоя было не очень удобно, но кое-что я все же видела. Улицы были вымощены гладким серым булыжником, дома преимущественно двухэтажные, с желтыми черепичными крышами. Город жил своей привычной жизнью, наполненный жужжанием и суетой, он мне напомнил мой родной Асторн на Нарии. Люди почтительно расступались, завидев нашу процессию, а потом долго смотрели вслед, провожая любопытными взглядами.

Гул и запах рынка почувствовался издалека, давление толпы становилось все ощутимее, поэтому ведущая нас стража орудовала палками налево и направо, прокладывая дорогу в шевелящемся и кричащем людском потоке. Наконец, остановившись у одноэтажной постройки, всех завели в узкое полутемное помещение и усадили на длинные деревянные лавки вдоль стен. Окон в комнате не было, только двери с двух сторон, поэтому помещение казалось и не комнатой вовсе, а каким-то проходным коридором, свет в который попадал только через приоткрытые створки.

Первую девушку забрали буквально через несколько минут. Что происходило за дверью, я могла себе только представить. Изредка оттуда доносились громкие хлопки, шум, и безудержный хохот. Меня стало трясти. Мне казалось, что у меня даже зубы выбивают мелкую барабанную дробь. В поисках утешения и опоры, я схватилась за руку Таис, не отпуская до тех пор, пока не пришли и за ней.

— Прощай, — Тая сжала мою ладонь, а потом, уже на самом выходе, обернулась, бросив на меня тоскливый взгляд.

Не знаю, сколько прошло времени — казалось, что вечность, но когда двери раскрылись и вошедший Ганур поднял меня с лавки, ноги отказались держать мое ослабевшее от страха тело.

— Не хватало, чтобы ты мне банхаш испортила, — рявкнул одноглазый и больно ударил меня по спине. — Ты будешь стоять ровно весь Кархад. Иначе засеку до полусмерти, а потом отдам на утеху охране, они давно таких красоток не пробовали. К горлу подступила тошнота. Сцепив руки в кулаки, я гордо выпрямилась и выплюнула быку в лицо:

— Тогда ты не получишь за меня и гроша. А я дорого стою. Не так ли, Ганур?

— Стерва, — рявкнул одноглазый. — Надеюсь, тебя купит какой-нибудь извращенец и будет пороть каждый день.

— Надеюсь, что на деньги, вырученные за меня, ты напьешься до карачек и выколешь себе свой последний глаз, — обменялась я любезностью с Гануром. Он занес руку, чтобы ударить меня, но я лишь рассмеялась.

— Испорть товару лицо, давай. Ты ведь наверняка платишь часть от выручки карэзу? Сколько ты потеряешь?

— Сука, — одноглазый схватил меня за руку, потащив к выходу.

Меня вытолкали в залитый солнцем круг, и я невольно зажмурилась, привыкая после темноты к свету. Когда я раскрыла глаза, надежда на то, что мне когда-нибудь удастся сбежать, умерла вместе с мыслью, что меня может купить какой-нибудь дедушка. Какой дедушка?! Круг калема окружали мужчины. Много мужчин. Сильных, здоровых, молодых. Здесь не то что дедушкой не пахло, а даже степенным дяденькой. Такое впечатление, что поглазеть на меня собрались лучшие представители мужского населения со всех уголков спектра Ррайд. Груды мышц, мяса и мускул. Ганур сдернул с моей головы платок, и по кругу прошлась ошеломленная гудящая волна, словно кто-то разворошил осиный рой.

— Десять тысяч начальная ставка, — крикнул карэз.

— Двадцать, — поднял руку рослый светловолосый мужчина, протиравший глазами в моем сартане дыру.

— Двадцать пять, — крикнули где-то за моей спиной.

— Тридцать.

— Тридцать пять.

Ставки поднимались так быстро, что я не успевала следить за руками, взлетающими над калемом. Было такое впечатление, что меня хотели купить почти все находящиеся здесь мужчины.

— Сто тысяч, — произнес темноволосый худощавый молодой человек, стоявший по правую руку от светловолосого.

— Пятьсот тысяч, — ответил тот и, сложив руки на груди, обвел всех присутствующих торжествующим взглядом. Над калемом стало тихо. Мужчины напряженно озирались по сторонам, пытаясь понять, перебьют ли ставку.

— Пятьсот тысяч раз, — карэз ударил молотком по медному гонгу. — Пятьсот тысяч два, — следующий удар гонга вонзился в мое сердце подобно ножу. Я закрыла глаза и приготовилась к худшему. Внезапно по толпе прошел неясный ропот, а затем что-то с глухим стуком упало у моих ног, и я испуганно распахнула глаза.

Тяжелый кованый сундук лежал на земле всего в нескольких метрах от меня. Он завалился на бок, крышка открылась, и сверкающие монеты золотой рекой разлились по полотну калема.

— Три миллиона, — прозвучал возглас из толпы. Я, затаив дыхание, смотрела, как расступаются мужчины, пропуская вперед того, кто так дорого заплатил за меня. А когда плечи впередистоящих разомкнулись и покупатель сделал шаг в круг калема, мне захотелось упасть на колени и расплакаться, благодаря Эглу за такую милость.

Я смотрела, смотрела, смотрела... и мне казалось, что я навечно застыла в этих карих, искрящихся теплотой глазах. Он изменился. Стал выглядеть старше. Немного похудел и в уголках глаз появилась резкая сеточка морщинок. Тонкая седая прядь, как мазок кистью, пролегла в темной пелене его волос. Передо мной стоял правитель Арзарии — Тайрон Видерон Аэзгерд, собственной персоной. Боги, никогда не думала, что так счастлива буду снова видеть Тая! Горячий комок подступил к горлу. В глазах предательски защипало, и его лицо стало расплываться радужным калейдоскопом из-за накатившихся слез. Мне так хотелось броситься ему на шею и разрыдаться у него на груди.

— Все будет хорошо, босоножка, — вдруг донесся до меня его тихий шепот, а затем Тайрон стремительно опустился вниз, резко выбросил руку, хлопнув ладонью по земле.

— Даннак, — четко и громко произнес он.

В ту же секунду карэз схватил сосуд времени и, перевернув его, поставил у моих ног на землю. Золотой песок с тихим шорохом осыпался в тонкое стеклянное отверстие, поднимаясь мягкой, обтекаемой горкой. Время для меня остановилось, размылись звуки гудящей вокруг нас толпы, я видела только теплящуюся в углах губ Тая улыбку. И в этот миг я поняла, что я ошибалась на счет своего жениха. Я смотрела на него и не могла отвести глаз, а еще я думала, что когда он заберет меня отсюда, то буду самой верной и преданной женой, какую только можно найти. Он никогда не пожалеет о том, что много айронов назад наши родители решили соединить его и мою судьбы навечно.

Песчинки в верхней колбе медленно таяли, а я все не могла дождаться, когда упадет последняя. Мне так хотелось покинуть это жуткое место, скрыться от мусолящих мое тело жадных, чужих взглядов. Я мечтала забыть весь этот ужас в объятиях Тая. И я смотрела на него... Смотрела не отрываясь. Он был в тот момент моей путеводной звездой, моей спасительной нитью. И я не поняла, что произошло, когда мне за шиворот скользнуло что-то холодное и гладкое. Потом что-то еще ударилось о шею и, отлетев в сторону, упало в мою ладонь. Удивленно моргнув, я обнаружила в своей руке сияющий сотнями разноцветных огней лунный альмарин.

А дальше началось безумие. На меня полился дождь из драгоценных камней. Сверкающие самоцветы сыпались мне на голову, плечи, грудь, падали к моим ногам, растекаясь по калему искрящейся лужей. Эгла, да за один такой камень можно было купить всех рабов, выставленных сегодня на Кархаде, а их здесь были сотни. Лунные альмарины бесценны. Толпа вокруг безмолвствовала, раскрыв рты, мужчины смотрели куда-то за мою спину, а я видела только глаза Тайрона и гримасу ярости, перекосившую его лицо. Медлено-медленно я повернулась и задохнулась от ужаса, увидав человека за своей спиной. Высокий, сильный, с темными, как угли глазами, он держал надо мной мешок, продолжая осыпать драгоценностями. Иссиня-черные кудри шевелились на ветру, придавая его облику какой-то демонический вид. Я не забыла это лицо. Лицо, всплывающее в моей памяти, как самый жуткий и страшный кошмар. Это был тот самый всадник, что перерезал Мирэ горло.

— Кон, — раздался громкий возглас карэза, и последняя песчинка, проскользнув в стеклянное горлышко сосуда времени, упала на сверкающую горку своих подружек.

— Моя, — резко выдохнул оддегир. Он провел рукой по моим волосам, недовольно хмыкнув, потом перевел взгляд на лицо и расплылся в сияющей улыбке.

— Так похожа... — словно беседуя о чем-то сам с собой, пробормотал он. — Волосы только другие и глаза... Но так похожа...

— Я дам тебе за нее гораздо больше, чем ты заплатил, — Тайрон вступил в круг, уставившись на песчаного демона, как лур на добычу.

Оддегир, обхватив меня за талию рукой, потянул на себя.

— Мне не нужны твои деньги, — ухмыльнулся он. — Мне нужна она. Я выиграл даннак. Здесь камней на десятки миллионов. Я забираю женщину.

Рука Тайрона скользнула на пояс, судорожно сжавшись на эфесе меча. Правитель Арзарии не собирался меня отдавать без боя, но еще одной смерти по моей вине я не переживу. Оддегир честно выиграл торг, а значит, никто не поддержит Тайрона, его просто убьют. Глазами, полными слез, я посмотрела на своего жениха, отрицательно качая головой.

— Не надо, Тай, пожалуйста, — прошептала я одними губами.

Он вздрогнул как от удара, переведя на меня взгляд, и бесконечное отчаяние и боль в его глазах разорвали мое сердце на части.

— Я заберу тебя, — упрямо тряхнул он головой, сжав зубы так, что я услышала их скрежет. — Я знаю теперь, что делать.

Оддегир жестко ухмыльнулся, щелкнув пальцами. Из пестрой разнокалиберной толпы вышло человек десять воинов. Не было сомнений, к какой расе они все принадлежат. Сильные, бронзовые от загара, тела мужчин выделялись на фоне всех остальных броским, кричащим пятном. Оддегиры встали вокруг черноволосого демона плотной стеной, выставив вперед остро заточенные танторы.

— Мы прикроем тебя, Тахар, — нагло заявил один из них. — Уходим.

Я едва успела бросить на Тайрона прощальный взгляд, когда Тахар молниеносным рывком перекинул меня себе через плечо и, обнажив свой клинок, стал прокладывать им себе дорогу. На выходе из рынка он остановился и передал меня в руки одному из сопровождавших его воинов, чтобы достать из кармана плоский желтый камень с квадратным отверстием посередине. Положив его на землю, оддегир отстегнул от пояса кожаный мешочек, выудив оттуда горсть сребристого песка. Произнеся какое-то заклинание, он насыпал его в дыру на камне, и воздух вокруг нас внезапно стал вязким и липким, как туман. Это был мощный артефакт перехода. Желтый камень оддегира открывал портал в его родной мир. Точно такими же свойствами обладал обручальный перстень Тая, который мне так и не удалось найти. У моего отца и такого не было, чтобы открыть проход в другие миры — нарийские маги трудились не один десяток лун, и созданных ими артефактов хватало только на проход туда и обратно. А у правителя оддегиров меч резал пространство без особых усилий, как нож масло — такого я вообще никогда в жизни не видела.

Тахар забрал меня у своего товарища, шагнув в клубящуюся воронку. Дымные крылья окутали наши тела, и мне показалось, что мы падаем в разверзшуюся под нашими ногами бездну. Но мужчина, очевидно, привык к таким путешествиям — на его лице не дрогнул ни один мускул, когда клубящаяся субстанция под ногами внезапно обрела твердь. Раскаленный воздух просочился мне в легкие, сбив дыхание, а потом оддегир быстро опустил меня на землю, и ноги, обутые в кожаные сандалии, мгновенно увязли по щиколотку в песке.

— Тахар, буря надвигается, — вышедший следом за нами оддегир указал пальцем в сторону горизонта, над которым поднималась серая, непроглядная стена пыли.

— Вижу, — зло буркнул темноволосый. — Ты где лошадей оставил? — поинтересовался он.

— Вон за той скалой, — парень перевел взгляд на возвышавшуюся впереди острую и длинную, как шип, вершину.

— Приведи сюда, — приказал Тахар. — Она не сможет идти. Ноги изранит.

Воины быстрым шагом двинулись по узкой засыпанной песком дороге, а Тахар, усевшись на большой камень, торчащий из земли, притянул меня к себе, усадив на одно колено.

— Как тебя зовут? — спросил он, пристально разглядывая мое лицо.

— Лора, — ответила я, съежившись под взглядом черных, непроницаемых, как ночь, глаз.

— Лора, — потянул он. — Лора, — снова повторил оддегир, как будто смаковал имя на вкус. — А полностью? — он прижал свою ладонь к моей щеке, поглаживая скулу большим пальцем.

— Лорелин,— я попыталась вывернуться из его захвата, но Тахар еще сильнее обхватил лицо, почти впритык наклоняя к своему.

— Лорелин, — тяжело выдохнул он. — Мне нравится. Лорелин... — оддегир резко дернулся, впиваясь в мой рот голодным поцелуем. — И на вкус похожа, — оторвавшись, наконец, от моих губ, ошалело прошептал он. — Такая сладкая. Руки мужчины обхватили меня стальными тисками, с силой прижав к себе, и неизвестно чем бы это все закончилось, если бы не послышался топот копыт и перед нами не появились воины, вернувшиеся с лошадьми.

Тахар усадил меня на жеребца, потом, устроившись сзади сам, дернул поводья, и небольшой отряд сорвался с места подобно ветру, оставляя за собой только пыльный песчаный шлейф. Город показался в поле зрения буквально за следующим поворотом — остроконечные белые крыши дворцов торчали вверх, словно огромные клыки какого-то сказочного монстра. Улицы, утопающие в зелени, казались чудовищной насмешкой и дерзким вызовом обступившим со всех сторон столицу скалам и пескам. Лошади быстро перешли на широкую дорогу, вымощенную белыми плитами и, не замедляя шага, теперь неслись уже по узким улочкам, минуя дома, мосты, широкие площади, пока не оказались у проема высоких арочных ворот, хищно раззявивших круглую пасть в белокаменной крепостной стене.

Внутренний двор оказался правильной квадратной формы, с двух сторон которого были пристроены широкие мраморные лестницы, ведущие на верхние этажи дворца. Навстречу нам выбежали слуги и, подхватив лошадей под уздцы, помогли спешиться. Тахар стащил меня с коня, а затем, не выпуская из рук, резво побежал по ступеням, поднырнув под стрельчатую арку. Если это был дом оддегира, то, скорее всего, он принадлежал к какому-то очень богатому сословию, потому что по размерам был больше моего дворца на Нарии, а про убранство я вообще скромно промолчу. Неудивительно, что он высыпал на меня мешок альмаринов — помпезная роскошь просто бросалась своим кричащим неприличием в глаза.

Тахар открыл ногой дверь в большую светлую комнату и, дойдя до кровати, практически швырнул меня на нее. Сняв с себя кожаный нагрудник и широкие браслеты, он бросил их на пол, а следом за доспехами туда полетело оружие и пояс. У меня стали трястись руки, потом ноги, а вскоре все тело било мелкой холодной дрожью. Не было сомнений, чем собирается заниматься со мной в спальне оддегир, убивший мою сестру.

— Я пить хочу, — сглотнула я, когда Тахар стал стягивать с себя рубаху. Он замер, уставившись на меня, как на чудо природы. — И есть, — добавила, сама не узнав свой сиплый, писклявый голос.

Мужчина вернул рубаху на место, быстро наклонившись, поцеловал меня в губы, а потом весело хмыкнул:

— Сиди здесь, сейчас принесу.

Как только он исчез за дверью, я вскочила с кровати и, подняв с пола тантор, стала метаться по комнате, как затравленный зверь. Добежав до окна, посмотрела вниз. К моему ужасу, там оказалась только гладкая отвесная стена, упирающаяся в булыжную мостовую. Бежать было некуда. В отчаянии я подняла клинок, уткнув острие себе в область сердца — решила, что лучше умереть, чем спать с убийцей Мирэ. Напротив меня находился высокий столик с большим овальным зеркалом. На секунду я замерла, увидев отражение, и не узнав в нем себя — там стояла какая-то другая девушка: бледная, худая, похожая на призрак, с трясущимися губами и сиреневыми волосами.

Взгляд скользнул вниз, зацепившись за сверкнувший в лучах льющегося из окна солнечного света камень. На гладкой полированной поверхности стола лежало кольцо, а когда до меня дошло, чье оно, тантор со звоном выпал их моих рук, и я бросилась со всех ног к спасительному украшению. Как здесь оказался свадебный подарок Тайрона, я не знаю, но то, что он открывает портал в Арзарию, я знала наверняка. Схватив артефакт, я собралась надеть его на палец, как вдруг за моей спиной послышался высокий противный визг.

— Что ты здесь делаешь?

Я крутанулась так резко, что едва не упала. Передо мной в дверном проеме стояла женщина. Красивая. Густые черные волосы были уложены высокой короной вокруг ее головы, величественно обрамляя смуглое лицо с высокими скулами. Темные, как ночь, глаза зло прищурились, тонкие брови капризно изогнулись, и она повторила:

— Ты кто такая? Что ты здесь делаешь?

Инстинктивно я попятилась назад, спрятав за спину руку с кольцом.

— Что у тебя там? — хищно дернулась красавица, двинувшись мне на встречу.

Я судорожно пыталась нацепить себе на палец кольцо, когда незнакомка, резко замахнувшись, ударила меня по лицу наотмашь. От неожиданности артефакт вывалился из рук, звонко брякнувшись об пол.

— Воровка! — взвизгнула она, наклоняясь, чтобы подобрать перстень. Времени на раздумье у меня не осталось. Со всей силы толкнув темноволосую, я прыгнула на пол, хватаясь за кольцо. Стерва оказалась проворной: вцепившись когтями мне в лодыжку, она стала орать как резаная, призывая на помощь. Пнув ее ступней в лицо так, что она отлетела к противоположной стене, я вскочила на ноги и побежала к выходу, влетев на полном ходу в возникшего на входе Тахара. Оддегир выбросил поднос с едой, больно схватив меня за плечи. Резко подняв колено, я ударила его со всей силы между ног. Мужчина взвыл, а потом его кулак, словно кувалда, опустился на мою голову, погружая меня во мрак забытья.

* * *

Сегодня ветер разыгрался не на шутку, вечером будет буря. Пыльные воронки закручивались у моих ног, песок скрипел на зубах и сыпал в глаза. Ненавижу этот мир. Это ненасытное солнце, жадно пьющее раскаленный воздух, пустыню, кишащую голодными ползучими тварями, и оддегиров, с их неуемной жаждой покорять и убивать. Постылый мир, постылая жизнь, когда уже я выберусь из этого замкнутого круга? Прошло столько лун, а эктраль не дает о себе знать. Последнее время ее зов участился, и это вселяло в меня надежду, что развязка близка. А вот теперь такое затянувшееся молчание начинает меня раздражать и заставляет нервничать. И девчонка пропала, как в воду канула. Я несколько раз возвращался в те места, где встречал ее, и ничего...

Наверное, это и есть причина моей злости: я только и делаю последнее время, что срываюсь на каждом, неудачно подвернувшемся мне под руку. И помолвка эта... Сожри ее гекконы. Еле выдержал завершения обряда. Ужасно хотелось прибить Тахара: уродца буквально распирало от кичливого самодовольства и гордости. Заносчивый ублюдок. А сестра его едва из платья не вывалилась, пытаясь выставить мне напоказ все свои прелести. Дура. Одно упование, что экраль успеет завершить обороты до того, как мне придется взять ее в жены. Хотя, какая разница, будет она моей женой или нет — спать с ней я все равно не собираюсь. Главное, что благодаря ей меня не выкинут с Оддегиры, даже если придурок Видерон снова начнет скулить по поводу своей погибшей невесты.

Я не понял, почему остановился у тотама — возможно, потому, что сам своих рабов никогда не наказывал, а тем более женщин, а тут... к столбу была привязана девушка, судя по фигуре и тонким рукам, вздернутым у нее над головой, очень молодая. Но, наверное, поразило не это, а ее волосы. Каскад длинных, спускающихся до талии локонов был какого-то совершенно невозможного цвета. Словно в закатное небо плеснули сока тапранов. Хрупкие плечи слегка подрагивали — вероятно, девочке было страшно, но она не плакала и не кричала, а молча ждала наказания. Кайр подошел к ней, резким движением откинув копну волос, открывая своему кнуту беззащитную худенькую спину. Что-то острое царапнуло у меня в груди, что-то неправильное и давно утерянное. Девчонка не выдержит наказания, она сдохнет после третьего удара. И вдруг захотелось остановить это жуткое представление, отобрать у оддегира хлыст и дать ему в морду. Да какое мне дело — накажут рабыню или нет? Останется ли жива после ударов кайра? И я отвернулся. Но как магнитом, меня развернуло к тотаму снова. Жалость... Такое забытое чувство. Словно это не я, а кто-то со стороны наблюдает, как плеть со свистом рассекает воздух, разрывая ткань, впивается в кожу юной рабыни, оставляя на ней багровый, уродливый след.

— Довольно! — мой голос прорезает тишину тотама отчетливо, резко, громко. Кайр смотрит на меня, и я вижу, как сквозит в его взгляде недоумение и испуг. Высший вмешался в наказание раба. Впервые за сотни айронов высший позволил себе изменить ход событий в тотаме. Твою мать... Зачем я это сделал!? Зачем решил спасти эту девочку? Возможно, потому что она напомнила мне другую...

— Ты не вправе, Ярл, отменять наказание. Это моя рабыня, — чужой возглас звучит за моей спиной, и у меня возникает отчаянное желание развернуться и врезать Тахару хорошенько, чтобы больше никогда не смел дышать мне в затылок. Щенок...

— Прости, не имею привычки знать всех своих рабов в лицо, думал, что она моя, — безразлично бросаю я. — К чему портить такой хороший товар? На Гаронне ценят таких, как она, выше камней и золота.

— Я приобрел ее на Гаронне — внял твоему совету, повелитель. Зачем нужно золото и самоцветы, если за них нельзя купить понравившуюся тебе женщину? — оскалился Тахар.

— Так понравилась, что ты решил забить ее до смерти? — усмехаюсь я.

— Она подняла руку на меня и мою сестру. И по законам Оддегиры, достойна смерти. Но я милостив, десять ударов плетью сделают ее смирной и покорной.

— Она не выдержит десять ударов.

— Тебе-то что? Она моя... Захочу — убью, захочу — помилую, захочу — зацелую до смерти.

— Твое право, — я разворачиваюсь, собираясь покинуть тотам, и ехидный голос Тахара вонзается мне в спину, как корда:

— Кажется, я огорчил тебя, владыка. Прости. Женщина ведь не станет предметом раздора между нами? Можно поделить ее. Какую часть выбираешь, повелитель? Верхнюю или нижнюю? Не-е-ет... — нагло протягивает он. — Мы поделимся по-братски. Пополам. Мы же почти родственники... — в глазах маленького ублюдка загорается торжествующий блеск, и он резко бросает кайру:

— Казнить ее... Хочу, чтобы ты разрубил ее на две одинаковые половинки. Половину мне, половину повелителю...

Тварь, я знаю, что это. Это месть за ту светловолосую с проклятой

Нарии, что я не дал ему забрать и приказал убить.

Кайр отстегивает рабыню от столба, поворачивая ко мне лицом... И пески Оддегиры разверзаются под моими ногами. Сердце уходит куда-то в пятки, а потом заходится в бешеной агонии, и мне начинает не хватать воздуха. Это она... Синие глаза, терзающие меня и днем и ночью, впиваются в меня смертоносным жалом, и я выкрикиваю 'Гаххарр' до того, как палач успевает опустить меч на ее голову.

До одного места, что Тахар и кайр смотрят на меня с отвисшими челюстями — я вижу только ее влажные от слез глаза и искусанные до крови губы. Я подхожу к ней, опускаюсь на корточки, захватывая в ладонь ее подбородок заставляя взглянуть на меня.

Наконец-то...

Я чувствую пальцами бархат ее кожи и живое тепло... хрупкая, нежная, красивая... и ее глаза... такой чистый свет... свет утренних звезд моего Теона. Я не брежу, это она... она так же реальна, как это красное солнце, играющее кровавыми искрами в ее волосах. Странный цвет... жуткий. Что она с ними сделала?

— Гаххарр, — повторяю я, глядя ей в лицо. — Я беру тебя в жены, девочка.

И снова этот взгляд... пронзительно-голубой, что-то неуловимое сквозит в нем, чего я не могу понять, что-то, что выворачивает мою душу наизнанку и заставляет бешено биться сердце в груди.

— Ты сошел с ума, Ярл? Ты не можешь этого сделать... — слышу окрик Тахара над своим ухом.

— Я уже это сделал. Я могу делать, что хочу, — я злюсь, вскакивая так резко, что мальчишка еле успевает отпрыгнуть в сторону и, споткнувшись, толкает кайра, заваливая его на землю. — Здесь я повелитель и господин, — надвигаюсь на сопляка всей своей пугающей мощью. — Это ты спятил, маленький засранец, когда вздумал играть со мной в такие игры. Решил, что умнее меня? Ты еще не родился, сынок, когда я постигал законы этого мира. Ты забыл, что раб, приговоренный к смерти в тотаме, может избежать казни, если кто-то из свободных оддегиров пожелает связать себя с ним узами брака и дважды произнесет это вслух? Я желаю... — наклоняюсь к Тахару так близко, что теперь вижу, как испуганно расширяются зрачки его глаз. — Так что ты там, сопляк, мне говорил про поделиться по-братски? Запомни... я не привык делиться своим. А она теперь моя... Моя! Моя! Подойдешь к ней ближе, чем на сто шагов, вырву сердце голыми руками и сожру, не запивая. Пошел прочь.

— Ты... Не можешь... ты обещал жениться на моей сестре, — растеряно мямлит ублюдок.

— Передай Наэли мои извинения, скажи, что благодаря тебе я обзавелся другой супругой, без лишних обязательств, торжеств и затрат, — мой дикий, безудержный хохот разливается в воздухе чернильным пятном. Синеглазая вздрагивает и смотрит на меня, как затравленная лань. Я напугал ее... Но я сам испугался сильнее. Проклятье... Я чуть с ума не сошел, когда увидел занесенный над ее головой меч. Надо забрать ее отсюда, пока я не спятил окончательно и не отрезал голову и кайру, и Тахару. Я подхватываю девчонку одной рукой, удивляясь, какая легкая и хрупкая она в моих объятьях, тонкая ладошка в поисках опоры обхватывает меня за шею, и ее прикосновение бьет меня, словно удар молнии, так, что я едва могу сделать шаг, закрывая глаза, чтобы прийти в себя от пережитого потрясения.

Ветер усиливается, его яростные порывы бьют в грудь, рвут одежду, засыпают песком. Девчонка начинает кашлять, отплевываться, тереть глаза, и я опускаю ее, прижимая к своей груди, пряча заплаканное лицо в складках плаща. Ее дыхание жжет мне кожу через броню и рубаху, и мне кажется, что я слышу неистовый грохот собственного сердца даже сквозь завывающие звуки разыгравшейся песчаной бури.

Очевидно, когда я ввалился с ней во дворец и поставил ее на пол, на моем лице отобразились все бушующие во мне эмоции, потому что рабыни, выбежавшие нам навстречу, испуганно отшатнулись назад, застыв статуями, не смея пошевелиться.

Я смотрел на ссадины, покрывавшие нежные руки и лицо, кровь, запекшуюся на губах, красные, припухшие от слез глаза, и мне хотелось убивать. Выплеснуть всю накопившуюся во мне силу и разрушить этот долбаный мир до основания. Чтобы и песчинки не осталось. Ярость поднималась внутри меня холодной волной, вынося мозг, сбивая с ног. Что со мной? Что сделала со мной эта женщина? Почему смотрю в бездонные омуты синевы ее глаз, вязну в них, как в зыбучих песках, и нет сил выбраться обратно? Меня трясет, кровь пульсирует в висках бешеными рваными толчками. Крепко стискиваю зубы, сжимаю кулаки — не хочу пугать девчонку еще больше.

— Отныне это ваша госпожа, — резко выдохнув, бросаю виррам. — Займитесь ей. И смойте с ее волос эту дрянь.

Я отвожу взгляд от синеглазой тэйры и иду к себе, не оглядываясь, не говоря ни слова, потому что если обернусь, больше не смогу сдерживаться, наброшусь на нее, утащу, словно зверь в логово, сорву одежду и буду целовать... Буду сходить с ума, стирая губами и зализывая каждый синяк, рану и царапину на ее теле. Я помню, как это делал отец. Я помню? Я помню?! Не может быть... Я помню...

...Белый свет, такой чистый, искрящийся, в его льющихся лучах танцуют жемчужные пылинки, осыпаясь на серебряные мамины волосы волшебным дождем. В гибких красивых руках длинные лилейные стебли и тонкий нож. Она срезает кончики цветов, опуская их в сияющую утробу горного хрусталя. Лезвие соскальзывает, раня тонкую ладонь, окропляя рубиновыми каплями кипенный шелк ее наряда. Мама вскрикивает, и отец бросается к ней так быстро, что его движение почти неуловимо глазу. Губы касаются алебастровой кожи, слизывая выступившую кровь, и сквозь мамины пальцы вдруг начинают сыпаться лепестки алых роз, превращаясь в цветы на ее платье. Слезы с ее щек скатываются в отцовскую ладонь, и через секунду он протягивает ей горсть сияющих бриллиантов.

— Антарион, — ласково шепчет мама.

— Моя Каллея, — руки отца обвивают ее гибкий стан, и они смотрят друг на друга так долго, так нежно и пристально... в их лицах я вижу что-то бесценное, безвозвратно утерянное, бесконечно дорогое... я не помню, что это... почему я не помню, что это?

Мне нужно успокоиться. Прийти в себя. Я захожу в свои покои, не снимая одежд, и с разбегу прыгаю в воду. Волны смыкаются над моим телом, серебряными бликами играют в кружащейся зыби, и тишина обволакивает меня умиротворяющим коконом. Я — Камень Судьбы, упавший на дно, скрытый от чужих глаз толщей колышущихся вод. Я нем и глух. Мое сердце не бьется. Я спокоен...

Сколько прошло времени с тех пор, как я ее принес? Час, два, три? Я потерял им счет. Брожу по комнате неприкаянной тенью, не могу найти себе места. Знаю, что следует подождать, знаю, что синеглазую приведут ко мне, как только ночь опустится непроницаемой тенью над Каддагаром. Знаю... но не могу сдержаться. Хочу ее видеть. Хочу убедиться, что она мне не приснилась. Что она здесь, со мной, что она моя.

Иду по белым плитам дворца, чувствуя, как эхо собственных шагов дрожит, ошеломленно отскакивая от стен. Гетеры выскальзывают из комнат, испуганно взирая на мой жуткий вид. Я так и не переоделся. Рубаха и брюки почти высохли на мне, а обувь хлюпает, оставляя на полу мокрые следы.

— Где она?

Женщины безмолвно склоняются предо мной, указывая взглядами на закрытую дверь. Я поднимаю руку, чтобы открыть ее и войти, но внезапно мне становится страшно. Мне?! Страшно!? Я медлю. Я колеблюсь. Я не знаю, что там увижу. Закрываю глаза, призывая вечных духов, а когда золотые тени вырастают вокруг меня мерцающими столпами, тихо прошу:

— Покажите мне ее.

Пыль времен осыпается на стены, открывая моему взору ту, что заставляет мою кровь бежать быстрей.

Девчонка сидит на окне, укутанная в ливень своих сияющих золотом волос. Отмыли. Хвала солнцу и небу. Ломкие руки скользят по стеклу, играя с прорывающимся сквозь тучи солнечным светом. Она протягивает ладошку, словно пытается поймать луч пальцами, алые губы вздрагивают, и ее лицо внезапно расцветает волшебной улыбкой. Чистой, светлой, искренней. Не помню, видел ли когда-нибудь такую. И этот взгляд... Я его знаю. Так мама смотрела на отца... Хочу, чтоб синеглазка смотрела так на меня. Хочу... Эгла, я хочу ее... Первый раз в жизни хочу женщину так страстно, отчаянно, так неистово. Я впитываю взглядом ее эфемерный силуэт, и на душу внезапно снисходит благодать. Там внутри так легко, так спокойно, как будто я дома, как будто я снова обрел свой Тэон.

— Принесите мне чистую одежду, — шепчу стоящим за моей спиной виррам. — И приготовьте мою спальню и жену к Первой Ночи.

Бесшумно развернувшись, иду к себе, не в силах сдержать улыбки. Еще немного, и дворец погрузится во мрак. Ночь ступит своей воздушной ногой на серебряные пески Оддегиры, а вместе с ней ко мне придет она — моя златокудрая тэйра, мой синеглазый призрак, моя жена...

Комната утопает в огнях и цветах, гетеры усыпали лепестками пол и кровать. На мне белые одежды — тонкие и легкие, они приятно холодят разгоряченное тело. Присушиваюсь к тишине, а затем слышу ее волшебные шаги. Их звук вколачивает в мое сердце танторы. Я жду... Знаю, что сейчас войдет она, и внутри начинает нестерпимо зудеть в предвкушении ее появления. Синеглазый призрак вплывает в комнату, озаряя ее, словно солнечный луч. В колышущемся свете сотен свечей золото ее волос похоже на жидкий огонь, плавно стекающий по хрупким плечам, тонкий сартан светится насквозь, льнет к пышной груди, струится вдоль гладких бедер, путается в стройных ногах. От вида ее обнаженной плоти кровь приливает к лицу, в паху становится нестерпимо горячо и так больно, что мне кажется, если сейчас дотронусь до нее, то просто кончу, едва вдохну неповторимый запах ее безупречного тела. Перевожу дыхание, откидываясь на спинку одра, и с трудом произношу:

— Подойди.

* * *

Я очнулась от резкой боли, вонзившейся между ребер. Громкие голоса, шум, истеричный визг иглами впивались в гудящую голову.

— Тварь, грязная тварь, сука, — темноволосая стерва дергала ногой, пытаясь достать меня носком своей туфли, а скрутивший ее в кольцо сильных рук Тахар оттягивал от моего лежащего на полу тела.

— Наиле, успокойся, — рявкнул Тахар.

— Успокоиться!? — взвизгнула она. — Ты посмотри, что она сделала с моим лицом? Тварь. Прикажи убить ее!

— Я скажу слугам, чтобы выпороли ее.

— Слугам? — истеричка начинает плевать слюной, превращаясь в остервенелую гидру. — Я хочу, чтобы ее наказали в тотаме!

— Хорошо, два удара кайра будут ей хорошим уроком, — соглашается Тахар.

— Два!? Тебе кто дороже, родная сестра или жалкая рабыня? Она изуродовала мне лицо. Как я покажусь в таком виде повелителю? Пусть кайр даст ей десять плетей!

— Наиле, она не вынесет десяти ударов.

— Мне плевать. Если ты этого не сделаешь, я пожалуюсь на тебя Ярлу.

— Ладно, не ори, — Тахар хлопает в ладоши, и меня подхватывают под руки, волоча куда-то вниз по ступеням, а потом вдоль по улице. Я плохо вижу, куда меня несут. Голова кружится, а перед глазами летают желтые мухи. А еще песок... так много песка... Он забивается в нос, в рот, скрипит на зубах, мешая дышать. Меня вносят в круг, засыпанный песком, с высоким гладким столбом посередине, и швыряют наземь.

— Десять ударов, — произносит один из слуг.

Крепкие руки в кожаных перчатках вздергивают меня с земли, а затем вокруг моих запястий смыкается металлических холод наручников. Мужчина подтаскивает меня к столбу, приковывая к нему цепью. Затылок ужасно болит, так что трудно повернуть голову. Ноги, пока меня волокли, стерлись до крови, под ребром саднит. Краем глаза я вижу, как здоровенный мужик раскручивает толстую кожаную плеть.

Мне страшно. Эгла, мне так страшно...

Я глупая. Потому что в этот миг я думаю, что выдержу и это испытание судьбы. Я не стану скулить и просить пощады. Демоны, погубившие мой народ, никогда не увидят моих слез. Но, боги, как же я наивна, потому что когда кнут касается моей спины, боль разрывает меня напополам. Такое чувство, что мне перебили хребет. Слезы градом льются из глаз, я прокусываю губу так, что рот наполняется соленым привкусом собственной крови.

— Довольно, — звучит чей-то резкий голос, и я благодарю всех богов за то, что пытка закончилась. Я пытаюсь вдохнуть воздух глубже, но боль мешает, и все, что я могу — дышать рваными, короткими глотками.

Что-то странное происходит за моей спиной. Я слышу мужские голоса. Кажется, они спорят о чем-то. Время тянется так медленно, а боль в спине все сильнее.

— Казнить ее, — вопль Тахара, слышится мне словно во сне. Я не понимаю, за что? Неужели все? Неужели это конец? Мыслей нет. Страха нет. И меня тоже скоро не будет...

— Гаххарр, — странное слово. Может, это и есть смерть? Она пришла за мной? Почему так тихо? Огромная ладонь касается моего лица, поднимая за подбородок, и мой отчаянный взгляд тонет в серебряных глазах повелителя Оддегиры.

— Гаххарр, — повторяет он. — Я беру тебя в жены, девочка. Что происходит? Как такое возможно? Нет, пожалуйста, только не это.

Он вскакивает и орет на Тахара, вены вздуваются на его мощной шее, буйный и неукротимый, он похож на дикого зверя — лур, поймавший свою добычу и не желающий ее отдавать. И внезапно на меня снисходит озарение: вот она, порванная нить Эглы. Я заменила свою судьбу судьбою спасенной мною сарны. Я так глупо досталась на обед жестокому хищнику.

Ярл подхватывает меня с земли так стремительно, что я, качнувшись, обхватываю его за шею.

Куда он меня тащит? Спину жжет огнем, ломит все тело, и я рада, что меня несут, потому что идти самой у меня просто нет сил. Ветер мешает видеть дорогу, забивая песком глаза, очередной порыв попадает в легкие, и я захожусь безудержным кашлем. Как они живут в этом ужасном мире? То жаркое палящее солнце, то холодный пронизывающий ветер. Словно прочитав мои мысли, оддегир осторожно опускает меня, закутывая в свой плащ. Удивительно, но его сильные руки практически не касаются моей израненной спины, как будто он знает, что это причиняет невыносимую боль. На какое-то время я проваливаюсь в забытье, согретая теплом грозного повелителя пустыни. Избитая и растоптанная, я могу думать лишь о том, чтобы меня хоть на немного оставили в покое. Но, похоже, покой мне только снится, потому что как только я начинаю клевать носом, меня тут же ставят на пол.

Холод каменных плит как чудотворный бальзам для моих исцарапанных ступней. Очень кружится голова. Так хочется рухнуть на колени, но я каким-то чудом все еще держусь на ногах. Попытка выпрямиться отдается острой резью в позвоночнике, и я закусываю губу, чтобы не закричать.

— Отныне, это ваша госпожа, — больше я не перепутаю этот голос ни с каким другим, у меня от него мороз по коже.

Я не понимаю, это что, не шутка!? Почему он сказал 'госпожа'? Боги, это чудовище действительно взяло меня в жены!? Лучше бы меня забили до смерти. Я смотрю в его широченную удаляющуюся спину, не в силах поверить, что такое могло произойти со мной. Фигура Ярла расплывается у меня перед глазами серым огромным пятном, а затем я падаю, теряя сознание.

В себя пришла лежа на животе в роскошной кровати. Судя по всему, постель перекладывали какими-то цветами, потому что от нее шел такой восхитительный тонкий аромат, что у меня даже в голове прояснилось.

— Тише, госпожа, не шевелитесь, иначе вы сдвинете повязку, — рядом со мной присаживается красивая девушка, и ее руки невесомо поправляют что-то на моей спине.

— Дайте воды, — прошу я, чувствуя, как горло сжимает спазм. Одновременно ко мне подлетает пять служанок, поднимая меня так бережно и осторожно, словно я стеклянная ваза хрупкая и бесценная. Еще две держат голову, приставляя к моим губам стакан с водой.

— Что это? — удивляюсь я, почувствовав во рту горький травяной вкус.

— Целебный отвар, госпожа, — улыбаются девушки, заставляя меня сделать еще глоток. — Мы искупали вас, пока вы были без сознания, и отмыли ваши волосы. Опустив голову, обнаружила, что мои локоны вернули себе свой прежний цвет. С одной стороны вроде бы и приятно быть похожей на саму себя, а с другой... Какая теперь разница, как я выгляжу? Предпочла бы быть безобразной уродкой, чтобы на меня больше ни один мужчина не посмотрел. Последние дни их в моей жизни было слишком много, и ничего хорошего от них я не видела, за исключением Тая. Почему он сказал, что знает, что делать? Ведь нет сомнений — он понял, что меня заберут на Оддегиру. Возможно, у Альянса есть какая-то договоренность с этим миром, и меня могут обменять на что-нибудь или выкупить? Робкая искра надежды загорелась в моем сердце.

— Госпожа, — оторвали меня от напряженных раздумий вирры. — У вас болит что-нибудь?

Я внимательно посмотрела на свои ноги, потом на руки. Колени содраны, от металлических браслетов остались синие кровоподтеки, но что самое странное, боли не чувствовалось, саднила и тянула только спина.

— Спина немного болит, — ответила я. — А так вроде бы даже голова не беспокоит, — коснулась рукой шишки, оставленной кулаком Тахара.

— Мы обработали ваши раны обезболивающим эликсиром, а на спине лежит ткань, пропитанная им, но там очень глубокий след, поэтому и болит, — пояснила одна из девушек.

— Шрам останется, — жалостливо посмотрела на меня другая. Я грустно улыбнулась. Если бы они могли заглянуть в мою душу, то нашли бы в ней сотни таких шрамов, только время от времени они еще и кровоточили.

— Вам что-нибудь принести? — услужливо поинтересовались вирры. Странно все это было — за такой короткий срок я прошла такой долгий путь: высокородная тэйра, бездомная бродяжка, пленница, рабыня, и вот теперь — жена беспощадного и загадочного повелителя Оддегиры, чье имя вселяет ужас и страх во всех уголках спектра Ррайд. Какая жестокая насмешка судьбы — человек, разрушивший мою жизнь, стал моим мужем! Что ему от меня надо? Зачем он это сделал? Зачем спас жалкую рабыню, но уничтожил целый мир? Я уже ничего не понимала.

— Помогите мне одеться, — попросила я служанок. Оставаться обнаженной под взглядами десятка посторонних, пусть даже женщин, было как-то стыдно и неудобно. Хотя, если учесть, что они купали меня, пока я была в отключке, то все, что можно и нельзя, они у меня уже видели.

Если до этого еще и были сомнения по поводу того, не пошутил ли Харр, когда сказал, что берет меня в жены, то после того, как увидела одежду, которую мне принесли, их и вовсе не осталось. Да у меня на Нарии не было таких платьев!

Легчайшая ткань, такая мягкая и нежная, что ее все время хотелось трогать руками, была расшита тончайшей паутинкой золотых и серебряных нитей с вкраплениями радужных бисеринок и драгоценных камней. Это был наряд, достойный супруги повелителя. Украшения, которые принесли девушки, я отказалась надевать, я бы и от платья отказалась, но, к сожалению, другого у меня не было. А вот от еды отказываться было выше моих сил. Она так пахла, что в животе невольно начала играть музыка. Так вкусно я не ела с тех пор, как покинула дом, и если бы я не знала, где нахожусь, то сказала бы, что попала в сказку. Со мной носились как с редкой драгоценностью, едва ли не в рот заглядывали.

Интересно, как долго это будет продолжаться? Будут ли они смотреть на меня так же, когда я воткну нож в сердце их хозяину? И что со мной будет тогда? Эта мысль меня мало занимала. Я устала бояться. Богиня смерти последнее время слишком близко и часто обжигала меня своим тлетворным дыханием.

Вирры наконец оставили меня одну, и я не придумала ничего лучше, чем сесть на подоконник, разглядывая странный мир, в который попала. За окном бушевала буря, серая и беспросветная, она закручивала песчаные вихри, накрывая город дымной пеленой. Сквозь непроглядное марево небес изредка прорывались лучи солнца, алые, словно вены с бегущей по ним кровью. Им было плевать на бурю и непогоду, они упрямо светили всем назло, даруя надежду, что когда ураган закончится, будет свет, будет солнце, и будет жизнь.

И я вдруг вспомнила слова Таис: 'У меня можно все отнять, но даже тогда никто не в силах запретить мне верить. Ведь пока я верю, у меня остается надежда'. Я улыбнулась. Вера и надежда — это все, что у меня осталось. Пока я жива, я буду верить. Эгла услышит мои молитвы, и однажды я еще буду счастлива. Тайрон заберет меня отсюда, он пообещал. А правитель Арзарии еще никогда меня не обманывал.

Дверь тихо отворилась, и в комнату послушным ручейком вплыли служанки.

— Госпожа, повелитель ждет вас,— улыбаясь, сообщили виры. — Мы пришли приготовить вас к ночи.

У меня похолодело внутри. Почему я решила, что меня сегодня оставят в покое? Когда же я перестану быть такой глупой и наивной? Ну конечно, что еще нужно от меня этому зверю, как не фунт моей нежной плоти? А для чего еще он мог взять меня в жены? Какая же я дура! Расслабилась, вместо того, чтобы попытаться сбежать. Вирры стали раздевать меня, облачая в прозрачный, как стекло, сартан, а я лихорадочно думала. Думала, думала, думала... и ничего умного не приходило в мою пустую голову. Оттуда со страху исчезли все мысли.

— Готово, госпожа, — пропела одна из девушек, закончив расчесывать мои волосы. Она смотрела на меня с такой завистью и счастливым восторгом, что мне невольно захотелось спросить ее, чему она радуется? Как можно по доброй воле делить ложе с таким чудовищем? Хорошо, что девушки взяли меня под руки и повели в спальню к оддегиру, потому что когда я замерла на ее пороге, ноги меня уже не держали. Зажмурившись, я сделала робкий шаг, а потом открыла глаза, ослепленная светом сотен свечей, которыми был уставлен пол.

Босой, в светлых брюках, белоснежной тунике без рукавов, распахнутой почти до талии, Ярл Харр мало напоминал жестокого воина пустыни. Солнцеликий бог, расслабленный и спокойный, он перебросил серебряные косы, затянутые в низкий хвост, через плечо и прилег на постель, чтобы отдохнуть. Он согнул ногу в колене и облокотился на спинку ложа, закинув одну руку за голову, отчего мышцы на ней вздулись подобно переполненному бурдюку с водой. Демон так огромен и силен, что я вскидываю голову и сжимаю руки в кулаки, чтобы не показать как мне страшно на самом деле.

— Подойди, — голос оддегира такой же плавно-текучий, как и его завораживающий взгляд.

Но я не могу заставить себя двинуться с места, лишь с ненавистью смотрю в его сияющие ртутью глаза.

— Кто ты? — холодно спрашивает он, и его равнодушный и надменный вид развязывает мне язык.

— У вас, видимо, старческое слабоумие, повелитель, раз вечером вы не помните, что делали утром. Но я помогу освежить вашу память. Я ваша жена.

Глаза чудовища вспыхивают подобно искрам из разгоревшегося кострища, и он вскакивает с кровати так быстро, что я не успеваю проследить и понять, как с таким огромным ростом и весом можно двигаться так проворно.

— Ты заблуждаешься, девочка, ты моя рабыня, — низко протягивает он. — То, что я назвал тебя своей женой, не снимает с тебя этого, — он захватывает мою руку и демонстративно подносит к моим глазам позорное клеймо, выжженное у меня на запястье.

— Раб тот, кто смирился со своей жалкой участью. А тот, кто борется — уже свободен, — как же мне хочется, чтобы он ударил меня за мою дерзость, покончил с моей бесполезной и искалеченной жизнью, как он это сделал с тысячами моих соотечественников, но вместо этого он смотрит на меня так пристально, словно пытается заглянуть мне в душу, а потом уголки его губ ползут в ленивой улыбке, и он захватывает мой подбородок в широкую ладонь.

— Кто ты, девочка? — в его голосе нет злости, хриплый и тягучий, он проникает мне в кровь огненной дрожью

— Как все печально, — с вызовом смотрю в его напряженное лицо. — У вас с памятью совсем плохо? Только что вы сказали, что я ваша рабыня.

Широкие брови мужчины изумленно взлетают вверх, и в серебряных глазах загорается какой-то странный пугающий блеск.

— Не боишься меня?

— А должна? — меня прорывает, как плотину, и я уже не могу остановиться. — Или хозяин хочет, чтобы я боялась? — я надеваю на себя маску неподдельного ужаса, заглядывая в хищно сузившиеся глаза оддегира. — Такое лицо должна изобразить ваша вещь, чтобы повелитель Ярл почувствовал себя довольным и счастливым? Или следует еще упасть на колени и трепетать от страха? Может, еще и плеть подать? Тогда ты сможешь избить меня за неповиновение.

Он молчит, а потом подхватывает меня так стремительно, что я даже не успеваю пискнуть, когда оказываюсь лежащей ничком на кровати, придавленная сверху его огромным весом. Треск раздираемой на спине ткани заставляет меня отчаянно дернуться, но мои жалкие потуги ничтожны перед его звериной силой, я похожа на тонкую травинку, придавленную каменной глыбой. Нет никакого шанса вырваться из его стальных тисков. И я зажмуриваю глаза, сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, оставляя на них кровавые борозды. Я выдержу, я смогу, я не заплачу... Это всего лишь тело. Глупое, бесполезное тело. Моя душа далеко... Там, на моей прекрасной Нарии, вместе с синей, как мои глаза звездой.

Холодная рука касается моей спины так неожиданно... Я вскрикиваю и затихаю, не понимая того, что делает со мною этот дикарь. Тяжелая ладонь движется медленно и осторожно, повторяя контур рубца, оставленного плетью кайра. Она не причиняет боль. Наоборот, жжение и резь, которые мучили меня все это время, почему-то уходят, словно он смазал рану чудотворной мазью, и теперь я ощущаю только приятное покалывание и холодок. Он развернул меня резко, как куклу, и, не дав опомниться, уселся сверху и вперился в меня своими невозможными серебряными глазами. Огромная ладонь дотрагивается до моей щеки, и я замираю, ошеломленная нежностью его прикосновения. Длинные пальцы, как перышко, двигаются, описывая овал моего лица, поглаживают брови, касаются скул, обводят контур губ. Он, словно слепой, трогает меня, пытаясь запомнить на ощупь.

Рука замирает на мгновение, крылом зависнув в воздухе, и вдруг опускается, молниеносным рывком разрывая на мне одежду. Суровое лицо прорезает странная улыбка — хищная, жадная, плотоядная. Взгляд скользит по моей шее, спускается на грудь, задерживается на ней, долго и обстоятельно, словно пробует на вкус, и меня бросает в жар от его практически осязаемого прикосновения. Я чувствую себя такой маленькой и слабой перед его необъятной мощью. Обнаженная и обездвиженная, я испытываю лишь стыд, горечь и бессилие. Глупые слезы. Они скатываются по щекам раньше, чем я успеваю заставить себя остановить их бесполезный поток. Оддегир вскидывает бровь, осторожно слезает с меня, и дальше происходит что-то непонятное: он ложится рядом, заворачивая меня в кольцо своих огромных рук, оплетает ногами, обволакивает в кокон сильного, горячего тела. Свечи гаснут, как по волшебству, как будто невидимый дух подошел и задул их все разом.

— Спи, — тихо произносит он.

Мощная грудь тяжело вздымается, упираясь мне в спину, и его дыхание шевелит волосы на затылке. Тишина, такая плотная и густая, захватывает в плен наши тела, и ее священное безмолвие нарушает только ветер, завывающий зверем за окнами, и стук моего испуганного сердца. Что происходит? Что нужно от меня этому жуткому мужчине? Почему остановился? Зачем медлит? Я нервничаю еще больше, потому что не знаю, чем закончится для меня эта передышка.

Я не знаю, сколько прошло времени, мне казалось, что много. Я лежала тихо, как мышь, страшась лишний раз пошевелиться и вздохнуть. Оддегир спит, или мне кажется, что спит? Размеренное дыхание опаляет мое обнаженное плечо, я сглатываю жесткий комок в горле, а потом осторожно вытягиваю руку, пытаясь натянуть на себя обрывки изодранного сартана. Это было ошибкой. Неуловимое движение — и демон, перехватывая мои ладони, нависнув надо мной, хрипло выдыхает:

— Нет, синеглазая, спать рядом со своим мужем ты будешь такой, какой тебя привел в этот мир создатель.

— Мне холодно, — сердито жалуюсь я.

— Правда? — он вопросительно смотрит на меня. — Скоро будет жарко, — лицо мужчины вдруг опускается так близко, что я вижу свое отражение в серебряных озерах его глаз, а потом словно высеченные из камня губы невесомо касаются моих. Это удивительно, но они такие нежные и мягкие. И его воздушные поцелуи порхают по моему лицу, как легкокрылые бабочки. Откуда в таком сильном и большом человеке столько легкости и грации?

Огромные ладони захватывают мою голову, не давая увернуться, длинные пальцы зарываются в волосы, и на меня обрушивается огненная лавина по имени Ярл Харр. Его губы повсюду. Безудержно-неистовые, они трогают, умоляют, ласкают, обжигают. Я не понимаю, что происходит. Сердце выпрыгивает из груди, бьется о ребра, захлебываясь в агонии. Мое тело под ним начинает плавиться, изнывая в сладостном томлении, пронизываемое накатывающими жаркими волнами. Рука оддегира внезапно оказывается у меня между ног, и я вскрикиваю от дерзости ее прикосновения.

— Ш-ш-ш, — улыбаясь, шепчет он, накрывая губами мои губы. — Ты мокрая, синеглазка, и такая горячая. Согрелась?

Я не просто согрелась, мне казалось, что мое тело пылает. Еще немного, и кожа начнет дымиться и искрить.

— Д-да, — еле слышно отвечаю я.

— Хорошо, — удовлетворенно вздыхает он, переворачивается на бок и подминает меня под себя. — Спи.

У меня пылают щеки и уши, кровь гулко стучит в висках, все тело словно подогретая свеча: липкое, вязкое, не мое. Что он со мной сделал!? Как вообще можно спать после такого? Но я испуганно молчу, не смея перечить или шевелиться. И плевать, что я совершенно голая и между нами только шелк его одежд, лишь бы он не стал целовать меня снова, потому что больше собственной наготы я боюсь реакции своего тела на его прикосновения.

Я не поняла, как уснула, просто в какой-то момент стала выпадать из реальности, срываясь в темноту. Наверное, накопившаяся за день усталость оказалась сильнее меня, веки перестали меня слушаться, они стали такими тяжелыми, словно на них железные цепи повесили, а потом я просто провалилась в топкие объятия ночи. Навеянный произошедшим, мне снился сон: что-то огромное нависло надо мною черной тенью. Тень накрыла мое тело собой, вспыхнула искрами света, и взлетела в воздух сотней разноцветных мотыльков. Они порхали вокруг, еле слышно шелестя тонкими крыльями, невесомо касаясь царапин и синяков на моем теле. Эфемерные и воздушные, они целовали мою кожу, убирая боль, кровоподтеки и раны, превращая их в осыпающиеся на постель алые лепестки роз. Сладкий дурман опутал меня теплыми сетями, побежал по венам горячей рекой, и я выгнулась радугой навстречу снизошедшему блаженству. Бабочки вспорхнули все одновременно, осыпавшись золотой пылью в танцующий солнечный круг, а потом из него появилось таинственно улыбающееся лицо повелителя песчаных демонов.

— Ма эя, эрэс ма эя. Ма солле, ма скаанэ, ма эя... — тихо шептал он слова на непонятном языке, перебирая пальцами пряди моих волос. — Ма эя... — его хриплый голос заскользил, словно кубик льда, по моему обнаженному телу, и я, вскрикнув, открыла глаза, обнаружив себя лежащей в пустой постели, заботливо укрытой мягким белым покрывалом.

Сквозь тонкий занавес прорывались яркие солнечные лучи. Буря закончилась, уступив место палящему безветренному зною. Я села на постели, изумленно оглядываясь вокруг. Спальня повелителя Оддегиры разительно отличалась от спальни Тахара. Здесь не было ничего помпезного и вычурного. Белоснежные полы, белоснежные стены, белоснежная кровать. Жемчужно-серая мебель, строгая и лаконичная, и много света, льющегося сквозь стеклянную аркаду узких длинных окон.

Дверь бесшумно отворилась. Сначала в спальню торжественно вплыло сияющее в лучах солнца одеяние, а следом за ним несущие его в руках вирры.

— Госпожа, позвольте обработать вашу рану, — вперед выступила девушка с золоченым тазом, из которого поднимался густой ароматный пар.

Укутавшись в покрывало, слезла с кровати, присев на край. Опустила край ткани, оголяя спину, позволяя служанкам добраться до рубца. В образовавшейся тишине грохот упавшего на пол таза прозвучал так резко, что я испуганно обернулась.

— Что случилось? — спросила у изумленно пялящихся на меня девушек.

— Ваша спина, — пролепетала одна.

— А что с ней? — поднявшись с постели, быстро подбежала к стоявшему в углу высокому, в человеческий рост, овальному зеркалу. В отражении возникла моя закутанная в белое фигура с рассыпавшимся по плечам каскадом золотых волос. Первое, что бросилось в глаза, это что с лица исчезли ссадины. Прокушенная и опухшая губа была розовой и бархатистой, на щеках после сна играл легкий румянец. Кровоподтек, украшавший скулу, таинственным образом исчез. Следы от железных наручников на запястьях тоже куда-то испарились. Глубоко вздохнув, повернулась спиной, а потом замерла, разглядывая выступающую линию позвоночника, совершенно гладкую, без единого повреждения кожу, и красный лепесток, прилипший к лопатке. Испуганно дернулась, переведя взгляд на постель, так и не сумев сдержать громкого возгласа, вырвавшегося из груди. Кипенно-белые простыни были усыпаны алыми лепестками роз, как брызгами крови. В горле как-то разом пересохло, и сердце стало пропускать удары. Сон, что мне снился... Неужели это был не сон?

— А где ваш хозяин? — успокоив дыхание, поинтересовалась я.

Служанки недоуменно переглянулись.

— Вы имеете в виду вашего супруга?

Супруга... Боги, я и забыла, что, кажется, замужем за этим дикарем.

— Имею, — зло буркнула я. — В виду. Супруга.

— Повелитель отбыл утром с эордом Сарусом.

Это была первая радостная новость за все последние дни. Пока оддегир отсутствует, можно осмотреть его дворец и продумать план побега. Еще бы меч его найти. Хотя у него, возможно, есть еще какие-нибудь артефакты перехода. Воодушевленная своей идеей, я быстро, с помощью слуг, облачилась в платье и пошла бродить по коридорам и залам. Эйфория от возможности получить долгожданную свободу испарилась так же быстро, как и появилась. Стоило мне поднять ногу над ступенькой лестницы, ведущей вниз, к выходу, как вокруг меня из воздуха возникли янтарные тени. Они обступили меня плотной колышущейся стеной, переливающейся всеми оттенками золотого. Презрительно хмыкнув, решила проигнорировать это неудобство, смело двинувшись дальше. А дальше... Дальше ничего не получилось. Тени зажали меня со всех сторон, словно в капкан, мягко перенеся на середину коридора.

— Я выйти хочу, — рассержено топнула ногой, разглядывая клубящуюся вокруг меня золотую пыль. Сияющая субстанция подернулась, пошла рябью, и из нее стали проступать выпуклые контуры огромных лиц.

— Не велено, — эхом пронеслось троекратное многоголосие над моей головой.

— Кем не велено? — потрясенно спросила я.

— Не велено, — все тем же менторским тоном изрекли золотые морды.

— Что не велено? — решила все-таки докопаться до истины.

— Не велено, — золотые явно издевались, и я разозлилась. Ответить по-человечески можно? А то завели — не велено, не велено...

— Вы для приличия хотя бы еще несколько слов выучили, — фыркнула я. — Морды вон отрастили, а мозгов и словарного запаса ни грамма.

Морды обиделись. Подхватив меня под руки, зачем-то вернули в спальню, причем прошли вместе со мной сквозь стену.

— Правильно, — обиженно крикнула я им вдогонку. — Чтоб через стены ходить, много мозгов не надо.

За стеной что-то завыло. Нехорошо так завыло. Оно, значит, там воет, а я тут сиди и слушай? Ну, уж нет. Раздраженно пнув ногой дверь, снова вышла в коридор, упрямо следуя все тем же маршрутом. Интересно, как долго у морд хватит терпения повторять мне 'не велено'? Но проверить на прочность выдержку золотых духов у меня не получилось, потому что мне навстречу, гордо задрав голову, оттягивая носок и виляя бедрами, шла отвратительная сестрица Тахара.

— Ты! — завопила злобная змеюка. — Тварь мерзкая! Что ты здесь делаешь?

И мне сразу стало интересно, а у них за оскорбление жены повелителя порка не полагается?

— Я здесь живу, — радостно огорчила темноволосую дуру.

У нее даже губы трястись стали. Вытянув палец вперед, она наставила его на меня, как тантор. А у меня сердце подпрыгнуло вверх, а потом грохнулось под ноги, рассыпавшись на осколки. Боги, у нее на руке было надето мое обручальное кольцо! Кольцо, которое мне подарил Тайрон! Понимая, что вряд ли мне выпадет еще раз такой шанс, я бросилась, как ядовитая кобра, на опешившую Наэли. Повалив ее на пол, схватила за руку, пытаясь стянуть с нее кольцо. Не знаю, кто учил приемам эту стерву, но отбивалась она как боевой петух. Я думала, она мне и глаза выцарапает. Изловчившись, схватила ее за волосы и стала долбить ее головой об пол. Она орала, как недорезанная свинья, так, что на ее вопли сбежались все виры и слуги. Внезапно Наэли заткнулась, а я стремительно полетела куда-то вверх, буквально оторвавшись от змеюки вместе с клоком ее волос.

Меня вздернули за шкирку, как нашкодившего кота, и пока я продолжала болтаться в воздухе, Ярл свирепо спросил:

— Ты что здесь устроила, златовласка?

— Она украла мой перстень, — злобно пропыхтела я.

— Она врет! — Наиле поднялась с пола, тыча в меня пальцем. — Это она воровка! Перстень мой!

Ярл повернулся в сторону змеюки и, вытянув вперед руку, требовательно раскрыл ладонь.

— Перстень мой, — упрямо затрясла головой Наиле, но Ярла ее слова, похоже, мало тронули. Он посмотрел на нее так мрачно и холодно, что, мне кажется, в этот момент и стены покрылись инеем. Будь я на месте Наиле, я бы и спорить не стала, но до этой дуры явно туго доходит, что Харр зол, как лур.

— Наиле! — рявкает он так громко, что стекла в окнах начинают дребезжать, и у той от страха кольцо вываливается из рук, с громким стуком подкатившись к ногам повелителя. — Это? — сердито спрашивает он, подняв перстень и опустив меня на ноги, и я, гулко сглотнув, киваю головой.

— Лора врет, — не унимается Наиле. — Это мое кольцо.

Ярл поворачивает ко мне голову и вопросительно выгибает бровь.

— Лора!? — кислая мина красочно свидетельствует о том, что он думает о моем имени. Нахмурившись, он опускает на секунду голову, а потом резко вскидывает, пронзая сестру Тахара сталью своего взгляда.

— Ты обвиняешь мою жену во лжи, Наиле? — подозрительно спокойно спрашивает он, и у змеюки отваливается челюсть.

— Ж-жену? — заикаясь, произносит она, уставившись на меня, как на внезапно вылезшее из-под пола чудовище. — А как же я!?

— Тахар разве тебе ничего не сказал? — рассержено интересуется оддегир, злясь еще больше, когда Наэли отрицательно качает головой. — Ты не ответила на мой вопрос, — холодно повторяет он, — Ты обвиняешь мою жену во лжи?

— Да, обвиняю! — внезапно злобно вскидывается она. — Перстень мой! Требую свидетельства на камне правды.

Ярл напряженно прищуривается, высверливая во мне дыру своими серебряными глазами.

— Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает он, а затем ехидно добавляет: — Лора.

— Нет, — резко бросаю ему в лицо. — Кольцо мое.

— Как скажешь, синеглазая, — усмехается он. — Саарэн.

Едва он успевает произнести это странное слово, как из каменных плит пола начинают просачиваться те самые золотые духи. Из колышущейся пелены проступают их безучастные лица, склоняясь в почтительном поклоне перед повелителем пустыни.

— Приказывай, солнцеликий, — разносится по воздуху их созвучный шепот.

— Перенесите нас в Храм Высших, — произносит Ярл, подталкивая меня вперед. Потом кивает головой на Наэли. — И эту тоже. Духи корчат презрительные гримасы, смыкая вокруг меня кольцо. Можно подумать, я в восторге от их чокнутой компании.

— И поосторожнее через стены, безмозглые, — наглею я. Золотые морды, злобно взвыв, резко отлетают от меня. Харр недоуменно косится на морды, морды на меня, я на Харра. Оддегир закатывает глаза, сдергивает меня с места, прижимая к груди, и духи, подхватив наши тела, несут сквозь пространство и стены, выпуская в странном месте, похожем на святилище.

Цилиндрическое помещение с гладкими, как стекло, стенами, вдоль которых стоят белые статуи всех богов, поражает своей возвышенной красотой. Застывшие в мраморе прекрасные лица безмятежно и спокойно устремили свои взгляды в центр круга, засыпанного чистым, как снег, песком, из которого, подобно причудливой галлюцинации, возвышается каменное дерево. Хрупкие ветви и листочки словно живые, и кажется, вот-вот подует ветер, и крона белоснежного гиганта зашевелится, зашелестит, вздрогнет, потревоженная его прикосновением. Сквозь пятиконечную дыру в потолке на дерево осыпаются лучи света, пурпурными мазками разрисовывая волшебный чертог. Я стою и, потрясенно раскрыв рот, смотрю на это великолепие. Никогда не видела ничего подобного. От красоты момента к глазам подступили слезы восторга. Мне казалось, что я прикоснулась душой к чему-то божественно-прекрасному и чистому, к чему-то могущественно-фантасмагорическому, что способно изменить мою жизнь, исполнить мои самые заветные желания.

— Подойди к камню, Наиле, — сурово произносит Ярл. Сестра Тахара, подобрав полы юбок, с торжествующей улыбкой на лице делает шаг, ступая в освещенный круг. Карминные искры сворачиваются в длинный пучок света, возлагающийся ей на голову подобно короне. Темноволосая протягивает руку, дотрагиваясь до каменного изваяния, и закрывает глаза. На ее лице появляется счастливая блаженная улыбка, как будто ее коснулась рука бога, одарив всеми милостями. Несколько секунд ничего не происходит, а затем по стволу дерева начинают ползти кривые трещины, и внезапно вся его красота обращается в уродливую иссушенную образину.

— Правда не на твоей стороне, Наиле, — бесстрастно заявляет Харр. — Выйди из круга. Наиле распахнула глаза, затравлено уставившись на изуродованное дерево. У нее был такой вид, словно ей только что дали пощечину. Отчаянно махая головой, кажется, не понимая, как такое могло случиться, она отступает назад.

Повелитель оддегиров хватает меня за шкирку, заталкивая в освещенный чертог, и я задираю вверх лицо, разглядывая кружащие надо мной сверкающие блики.

— Положи руку на камень, — рявкает Харр. Пожав плечами, осторожно касаюсь ладонями искореженной поверхности ствола, песок у моих ног вспыхивает ослепительным белым, а затем черный камень под моими пальцами превращается в живую материю. Секунды — и на качающем ветвями жемчужном великане начинают расцветать серебряные цветы, роняя сверкающую пыльцу на мою голову. Боги, это так красиво, что я, не удержавшись от восхищенного возгласа, поднимаю вверх руки, пытаясь поймать волшебный дождь. Пылинки тихо кружат в лучах света, ложатся яркими точками на мое лицо, волосы, шею, и я начинаю смеяться, чувствуя, как теплая волна заполняет все мое естество. Из мира грез меня выдергивают так резко и безжалостно, что я обиженно фыркаю, а потом, подняв глаза, сталкиваюсь с хищно прищурившимся Харром, пристально разглядывающим мое лицо. Он обхватывает меня за талию, раздраженно бросая духам:

— Перенесите нас во дворец, — затем, видимо, вспомнив, поворачивается к Наиле: — Она оклеветала супругу правителя. Всыпьте ей десять розог.

— Повелитель, сжалься, — шепчет Наиле, роняя слезы.

— Я и так пожалел тебя, — остается непреклонным оддегир. — Хочешь, чтобы я заменил розги на десять плетей кайра?

Лицо сестры Тахара передергивается от ужаса, и она покорно склоняет голову, еле сдерживая рыдания. На какой-то миг мне даже становиться ее жалко, но это лишь мгновенье, потому что через секунду я вспоминаю, как она требовала забить меня до смерти, и все мое сочувствие к ней обращается холодным безразличием.

Духи подхватывают нас с Ярлом, опутывая золотом своих призрачных рук, и я не успеваю сосчитать до пяти, как оказываюсь стоящей посреди спальни дворца, будто и не уходила отсюда. Что-то подозрительно неправильное видится мне во всем произошедшем. Озираясь по сторонам, делаю на всякий случай шаг назад, заметив, что Ярл усаживается на край кровати, вытянув вперед свои длиннющие ноги, скрещивая руки на широкой груди. Какое-то время он пристально разглядывает меня, по-птичьи наклонив голову набок, напряженно раздумывая о чем-то. Потом достает из кармана мое кольцо, расплываясь в совершенно хищной ухмылке.

— Откуда оно у тебя? — бровь оддегира выгибается знаком вопроса, и, обжигая меня серебром своего взгляда, он, словно издеваясь, начинает подбрасывать подарок Тайрона в ладони, играя с ним, как кот с мышью.

* * *

*

Как же смешно смотреть на лицо синеглазки, на котором, как в зеркале, отражаются все ее наивные мысли и внутренняя борьба. Она смотрит на подпрыгивающий в моей ладони перстень, как змея, готовая молниеносно вцепиться мне в глотку. В том, что кольцо ее, не сомневался и секунды, иначе не стала бы она так дубасить Наиле. Хорошо, что оттащил, еще, чего доброго, прибила бы эту идиотку. Хотя я сам готов был придушить ее вместе с Тахаром, когда ночью смотрел на израненное тело златовласки. Мразь, подвернись мне только удобный случай, переломаю Айгарду все кости.

— Так откуда оно у тебя? — снова спрашиваю сердито глядящую на меня из-подо лба синеглазку. Маленькая дурочка, думает, я не знаю, что это артефакт перехода. Я их за версту чую. Так вот как она перемещалась между мирами! Интересно, что она мне будет врать? Сбежать от меня опять решила? Ну-ну, забавно будет посмотреть, как у нее это получится: духи следят за каждым взмахом ее руки.

— Мне его отец подарил, — девчонка упрямо поднимает подбородок, смело глядя мне в глаза. Дерзкая. Не боится. Как же меня заводит ее вызывающе-наглый вид. Устал от слепого женского обожания и раболепия, а эта похожа на притихший вулкан — тронь, и взорвется в твоих руках, опалив огненной лавой.

— Отец, значит, — удовлетворенно протягиваю я, продолжая играть кольцом перед ее носом.

— Убедился, что кольцо мое? — вспыхивает она, вытягивая навстречу мне ладошку. — Отдай.

— Попроси хорошенько, — невозмутимо заявляю я. Лицо синеглазой передергивается от злости, но, очевидно, пересилив себя и понимая, что кольцо ей все же важнее, чем гордость, она, чопорно сжав руки, просит:

— Отдай. Пожалуйста.

— Разве так просят мужа? — уже в открытую издеваюсь я над наивной глупышкой.

— Муж мой! — уморительно сложив губы в узкую линию, едва не плюясь ядом, цедит она. — Пожалуйста. Верни мне кольцо. Я не выдерживаю, начиная смеяться, как сумасшедший. Наконец, успокоившись, зажимаю кольцо в ладони и маню ее к себе пальцем. Девчонка хмурится, явно раздумывая, стоит ли подходить ко мне ближе. Чтобы разрушить ее сомнения, вытягиваю руку с кольцом вперед. В ярких, как звезды, глазах загорается алчный блеск, и, забыв об осторожности, златовласка устремляется мне навстречу. Все. Попалась.

— Вот так следует просить мужчину, — выдыхаю в ее испуганно приоткрытый рот, а затем, прижав к себе крепче, приникаю к влажным алым губам, пьянея от их терпко сладкого вкуса. Он сводит меня с ума. Не знаю, как смог остановиться ночью, когда целовал ее нежное тело. — Попроси меня, синеглазая, — шепчу я, кажется, теряя контроль, запуская пальцы в струящийся шелк ее локонов. Такие мягкие.

— А знаешь, муж мой, — ядовито заявляет она, упираясь тонкими кистями в мою тяжело вздымающуюся грудь. — Это кольцо мне никогда не нравилось. Оставь его себе.

Мерзавка резко выскальзывает из моего захвата, завораживающе тряхнув золотой копной своих волос, а затем, нагло повернувшись ко мне задницей, плавно направляется к выходу!

Вот же зараза! Схватить бы. Жаль, спешу в отторум, но как же мне хочется затащить ее в постель, зацеловать до полусмерти и стереть с ее лица это победное выражение, чтобы стонала и извивалась в моих руках, просила пощады. Ничего, синеглазка, у нас с тобой долгая ночь впереди, я научу тебя, как следует обращаться со своим мужем.