На_ощупь

Разве одно было сродни нашему миру: не может такой мерзкий звук сулить ничего хорошего и светлого. Сердце в груди чихнуло.

"Будь здоров" — сказал я сам себе и поморщился.

Затем огляделся вокруг.

Свет стелился по земле как-то криво и косо, а луч — яркий, манящий — не дергался, а это значило почти наверняка, что Машка аппарат таки выронила из своих худых, тонких лапок. Или ей помогли его "выронить". И помощник был или из посторонних, или же свой, нашенский, с луком и стрелами.

— Труба красавице, — сказала Юлька. — Звони гномам. Белоснежка сегодня домой не вернется.

— Типун тебе, — цыкнула на нее Катерина. — Несешь всякую околесицу.

— Придет, — раздалось из темноты. — Белоснежка сегодня придет домой с бутылкой вискаря и нажрется до зеленых чертиков. А гномы будут убираться за ней, станут "Но-шпой" поутру кормить, да за минералкой в "Перекресток" мотаться по очереди. Говорят, что эти ваши гномы очень полезные ребята. Врут?

— Не врут, такие они. Целая? — спросил я у девушки и, наконец, поднял с земли лампу.

"Лампа, по крайней мере, целая" — подумал тут же.

Мотнул лучом девушке за спину, где уже на корточках с деловым и изучающим видом сидела Юля и что-то разглядывала у обочины, а Юрец за шкирку держал мертвого наркоза одной своей громадной граблей, а второй пытался вытащить стрелу из крохотной угловатой монстровой груди. Черная кровь тонкой струйкой стекала с хвоста твари, собираясь на земле в аккуратные шарики наподобие ртутных.

— Ты с лампой уже беседовать начал от переизбытка чудес? Или ко мне обращаешься? Не видно же ничего: ни физиономии твоей, ни глаз, бестелесная ты говорилка, — зажужжала Машка. — Если ко мне, то все весьма плохо и катастрофично: я содрала джинсы на коленках, вон даже ссадина, видишь? Буду теперь, как дура, ходить с разбитыми коленками, — с детской обидой в голосе прошипелаа Машка.

— Кому дело до дырок на твоих прекрасных штанах? — саркастически сказал Илья.

Но Машка сделала вид, что издевательская подколка пролетела мимо адресата. Или действительно не услышала, ведь Илья что-то совсем в шепот скатился. Никак отдышаться не может, спринтер хренов.

Художница отряхнулась, развернулась:

— А если ко мне обращался, то слушай. Подробно рассказываю. Один раз, без перемотки и повторов. Я — за псом, пес стоит возле стены и вокруг себя все лает и лает, будто кирпичи со стенами решил перегавкать. Посветила лампой — никого, попыталась Умку за ошейник оттянуть, подумала, что пробежал кто: кошка или крыса там, вот ему и не сидится, а он ни в какую. Животное ж все-таки. По холке стукнула ладошкой легонько — он обычно после такого шлепка шелковым делается, но Умыч еще злее рычать стал, будто волк. Уперся рогом, когтями в землю вцепился и гырчит то направо, то налево, да голову задрал высоко, словно луну разглядеть пытается, да повыть на желтобокую с бухты-барахты прицеливается, и не идет. Подняла глаза и я, и лучом так снизу вверх мотнула небрежно, а там — мамочки мои родные, что за ужас. Я как тварь увидала, как крик Юлин услышала, так и бросилась вперед, прямо на пса, и коленками об асфальт — тыдыщ! Стекло за спиной, в ближайшем окне, треснуло. Тварь как раз прыгнула, да проворонила и меня, и шерстяного. Вышло, что разминулась зубастая с нами немного. Я — вниз, тварина — вверх, Умка хвост поджал и деру. Наркоз сперва за ним спохватился — не успел, потом на меня двинулся, шаг сделал, второй, я светом из положения лежа ему по глазам "бамс" — думала хоть как-то его дезориентирую, а он глазятами так "луп-луп", а из него стрела торчит. Половина — с одной стороны, половина — с другой. Глянула тварь на меня с досадой, как мне показалось, да и рухнула почти сразу мордой в пыль. На последнем издыхании, правда, попыталась меня цапнуть когтями, да я по пальцам подошвой зарядила. Не ожидала эта тварина, видимо, такой подлянки. До последнего надеялась меня достать. Взвизгнули тут же сородичи ее откуда-то с крыши и пропали. Только вдалеке по жести лапами прогрохотали. Я им вдогонку еще камень кинула.

— Камень их поверг в бегство, ты победила, — выдохнул с облегчением я и обнял девушку.

Машка ответила:

— Да я чуть не умерла от страха. Камень — так, для разрядки.

— Художнице объявляется благодарность с занесением в личное дело, — вдруг вырос из ниоткуда Юрец. А "ниоткуда" тут почти везде, пальцем ткни, и попадешь в никуда. Как говорится, из ниоткуда в никуда. Тут любой неосвещенный клок мира становится по щелчку черной дырой.

— Скорее, псу благодарность причитается, — подхватила Катерина. — Не подними он панику, нас бы всех на повороте наркозы перегрызли. Тут они что-то вроде засады на скорую лапу пытались сделать, глядите.

Он взяла лампу из моих рук и осветила перекресток.

Слева — тупик, справа — гора мусора, остовы машин, гнилое тряпье и стволы деревьев. Множество стволов, будто кто специально их сюда притащил и разложил по какой-то непонятной схеме прямо поверх вздутого асфальта. И свободного места совсем капля. Вперед бежит дорожка, узкая, тонкая, чтобы только одному можно было пройти. Будто кто специально чистил и готовил, строил завалы и выстраивал схемы. Как раз, чтобы нас разбить в шеренгу и по одному, как в тире, расстрелять. То бишь загрызть. Славный пир намечался у ребят, но мы им гулянку попортили малость.

— Умнеют, суки, — задумчиво буркнул Юрец. — Организация какая-никакая появилась. Раньше они поодиночке все больше шатались. Засады иногда строили, не без этого, но простецкие, одноходовые. За столько лет я лишь однажды видел наркозов в паре. Но там было больше похоже на неосознанный симбиоз сообразительного дохляка и туповатого верзилы, что больше меня раза эдак в три. Ух, и здоровый же он был! Гигант просто! Лапы — во! Зубы в несколько рядов, когти, как ножи. Страшная машина для убийств. Мутант, ей Богу. Говорят, что они до сих пор бродят по городу дуплетом. Слон и моська...

Он огляделся по сторонам, стараясь рассмотреть неподалеку то, что было недоступно моему взгляду. Хмыкнул чуть погодя, будто и не уставлялся в темноту минутой ранее и продолжил:

— А тут все по уму: место, время, нет ни поворотов лишних, ни места для маневров. Скопом навалились бы козлы вонючие, и склеили б мы с вами дружно ласты. Резиновые.

— Кстати, — Юля протянула руку к свету. На ладони лежала резинка для волос. Обратилась к Машке. — Твоя, красавица?

— Моя, — удивленно промычала Маша и попыталась сцапать резинку.

— Она в крови наркоза, — отдернула ладонь Юля и швырнула вещицу в темноту. — Еще выследят нас по запаху. Своих они за километр чуют.

— Не выследят. А пока они не вернулись, двигаем, — Юрка хлопнул меня по спине. — Немного осталось. Два квартала, и мы дома.

— Дома, — повторил за ним Илья. — Я бы душу продал, чтобы дома оказаться.

— А мы еще поторгуемся, красавчик, — ответила Юля, перепрыгивая через пенек.

* * *

Щуплый, костлявый наркоз сидел на крыше, свесив когтистые лапы вниз. Сощурившись, он смотрел вдаль, будто силясь рассмотреть кого-то или что-то на горизонте. Кисточка хвоста методично отбивала по листу железа, которым когда-то были покрыты углы дома, непонятную мелодию. Казалось, что делал это он неосознанно, рефлекторно, просто на фоне своих раздумий и переживаний. Тонкие, острые когти скребли по бетону, оставляя глубокие борозды. И виной всему не чрезмерная сила наркоза, а время, что не жалело ни бетон, ни кирпич. Зверь будто специально отыскивал на ощупь трещины и выщерблины в строении, стараясь расширить и разломать выступ, на котором сам и сидел. С угла не хватало нескольких кирпичей: полет камней с такой высоты занимал мелкого монстра. Весь этот грохот, россыпь осколков стекла, если удачно метнуть в машину внизу, забавлял и отвлекал, став фоном его переживаниям. Маленькие черные глазки задумчиво выискивали что-то в городе. Тьмы для наркозов почти не существовало. Сумерки — вот, что было денно и нощно. Ни заходов солнца, ни рассветов, как рассказывали легенды, ничего он никогда не видел. Пожалуй, никто из ныне живущих в этом городе этого не видел. Разве что люди. Люди-пришельцы.

"Люди. Стало больше людей" — поймал себя на мысли наркоз. И громко зарычал, втянув едкий человеческий дух ноздрями. Мясо — это хорошо. Больше еды — всегда хорошо. Но что будет, если мясо сможет дать отпор и перебить всех и вся? А что, если это те самые люди, о которых в сказах любят говорить старейшины? Все легенды наркоз помнил с детства. Старейшины верят, что придут те, кто освободят этот мир, раздвинув рамки. Тогда не нужно будет перегрызать каждой живой твари на пути глотку, дабы не сдохнуть от голода.

В воздухе пахло людишками — с дымом пожаров пришли перемены, и наркоза это ужасно беспокоило. Только бы не спугнуть, только бы все не испортить. Видимо, всему рано или поздно приходит конец. Зверь верил, что пришел конец и их заточению. Город — его родина, и его мир скоро сбросит замки с ворот, и створки распахнутся навстречу новому, лучшему миру. Жаль, что никто не способен понять его в мире этом. Больно кольнуло в груди. Сердце — черное и ссохшееся, хотело жить.

Наркоз улыбнулся. Есть же еще одно сердце, бьющееся в унисон.

Чуть поодаль, свернувшись в калачик, мирно спал его огромный брат, его союзник и самый близкий и преданный соратник. Грудь верзилы, походившая больше на скалу, поросшую мхом и плесенью, вздымалась и опадала с незавидной частотой. Мышцы, выступающие сквозь густую закошлаченную шерсть, казались неестественными, чуждыми, искусственными. Горообразный зверь одним ударом лапы мог разорвать надвое человека. Виной всему мутации, что поразили тело тогда еще молодого наркоза, как только тот попытался выбраться за границы города, за пределы мира. Сколько себя помнил Брын — так его звали свои, хотя имени среди них не принято было носить — никому из рода не удавалось выжить после столкновения со стеной. Стена окружала город по периметру, не выпуская сквозь невидимую преграду. Стоило лишь сделать шаг за границу, что со временем вычертили предки, дабы обезопасить случайных зевак от ужасной смерти, так тут же по телу пробегали яркие всполохи, сжигая беднягу дотла. Но Грова — это имя дал брату сам Брын, хотя верзила почти не говорил ничего, и единственное, что мог выговорить, так это свое имя, да имя брата — стена не убила. Наоборот, он стал еще сильней и выносливей, еще злее и кровожадней. Со временем Брын подавил в брате чрезмерную жестокость, обуздал силу, умерил пыл и стал наставником, заменил родителей, которых люди жестоко убили много лет назад. Но он этого не помнил. Брын любил Грова, и верзила отвечал ему взаимностью. Каждый был уверен, что преданней брата в этом мире у него никого нет, и не было.

— Просыпайся, брат, — Брын аккуратно ткнул его в огромный нос. Только так можно разбудить верзилу. Ударов по телу тот почти не чувствовал, во сне он мог совсем не заметить даже увесистого удара под хвост по колоколам.

— Брыыын, — зевнул тут же братец, поднялся на задние лапы и с удовольствием потянулся, принялся чесаться, словно пес, стряхивая с себя вшей и клопов, что успели насосаться теплой черной кровью.

— Живо отыщи и приведи десятника, — решительно сказал Брын. — Они сегодня с отрядом без ведома устроили засаду на свежих пришельцев. Почти у нас под носом — в паре кварталов. Разве я не говорил, чтоб пришельцев доставляли живьём? Сто раз повторял! Сто раз!

— Ы, — только и ответил Гров.

— Вот тебе и "ы", — Брын вплотную подошел к брату и хлопнул того лапой по мощной груди. — Вот сюда, почти под сердце, вошла стрела охотницы. Один выстрел, и Рыжий мертв. Мы лишились еще одного хорошего война, потеряли по глупости лучшего лазутчика.

Гров поморщился, затем оскалился и со всего маху стукнул когтистой лапой по выступу, на котором еще пять минут назад сидел Брын. Лавина из кирпичей и бетонной крошки обвалилась с грохотом и скрежетом, похоронив под собой ту легковушку, что который день так старательно и прицельно обстреливал старший брат. Верзила всегда очень остро воспринимал гибель соплеменников. Смерть же веселого и молодого Рыжего будто ударила громилу обухом по голове.

Гров завыл. Протяжно, жалобно, насколько мог быть жалобным такой уродливый, кровожадный монстр.

— Беда, — с легкой досадой в голосе сказал наркоз, будто не замечая страданий брата. — Снова придется искать хорошую мишень у подъезда. Машинка уже звенеть не будет.

— Ар? — больше рыкнул, нежели спросил верзила, утихнув через несколько минут. И тут же глянул на результаты своих трудов, перегнувшись через край. Так и завис.

"Кого он там увидел?" — подумал вдруг Брын и стал рядом с братом.

— Больше так не делай, — улыбнулся старший. — Хорошо? Нам нужно быть осторожнее. Если среди пришельцев Ключ, то всем , братец, а особенно тебе, — -Брын ткнул в брата пальцем. — Особенно тебе следует стать чуточку аккуратней. Вот так стукнешь по балкону из дурости, а у подъезда Ключ окажется. Ненароком расплющишь беднягу, как тогда из-под купола выбираться?

Гров открыл пасть. Капля густой слюны медленно побежала по нижней губе, затем спустилась по далеко выпирающему подбородку и сорвалась вниз. Маленькие глазки Грова внимательно проследили весь полет до земли.

— Нужно разнюхать, выяснить, выследить, все узнать и перепроверить. Времени на ошибки у нас нет, — продолжал Брын. — Я чувствую задницей, что купол не стабилен. Вон и граница пришла в движение. Сжимается, стягивается кольцо. Те фуры, на которых мы с тобой в детстве сидели и часами оттуда рассматривали стену, ты помнишь их?

— Хр, — кивнул младший.

— Они уже поглощены. Они уже на той стороне.

Гров закрыл пасть. Несмотря на то, что говорить он почти не говорил, пользуясь в общении больше кивками и рыками, понимал он все. Правда, речь других наркозов — скудную и обрывистую — он совсем не воспринимал, отфильтровывал как лишнюю и ненужную. Иногда Брыну казалось, что Гров натурально не замечает фразы соплеменников. Что это? Поза или особенность восприятия? Любой же звук Брына Гров ловил на лету, впитывал, понимал, старался моментально дать ответ. Получалось немногословно, но зато ужасно эмоционально.

Щуплый не унимался:

— Если же они окажутся самозванцами, мы их тотчас сожрем, Гров. С потрохами! Прямо там. На месте. Обсосем каждую чертовую фальшивую косточку!

— Агр, — радостно заурчал верзила, поглаживая себя недвусмысленно по животу.

— Еда — едой, брат, но выбраться из этой ловушки хочется во сто крат сильнее.

— Хрр, — зарычал Гров, поведя огромным носом из стороны в сторону.

— У нас гости? — чересчур спокойно спросил Брын и заозирался.

Гров только кивнул и тотчас прыгнул. Черная тень у противоположного края с каким-то фантастическим кувырком увернулась от броска, бесшумно метнулась вправо, отчего верзила, не обнаруживший под собой поверженного незнакомца, едва не сорвался вниз, уцепившись за карниз и тотчас потянувшись. Падение с высоты даже для такой сверхъестественной мускулистой твари могло бы стать фатальным. Осталась бы от Грова лишь лепешка с мясом по соседству с той самой машиной, которую, в свою очередь, в кучу мятого металла превратил он сам. Судьба-шутница любит тонкую иронию.