Ловец Зеркал

Я присматривался к ней ближе, знакомился с ней заново: она погрязла в бытовщине, приземлилась на землю, утеряла что-то такое неуловимое, эфемерное, что выделяло её раньше. Она спрашивала меня о своём весе, задавал совершенно бесполезные вопросы. Я глупо улыбался и качал головой. Мне было жаль ту звезду, которая потухла, но я был рад за женщину, которая обрела простое семейное счастье...

Я пытался разобраться в своих чувствах. Мне было хорошо, приятно общаться с ней, но я не был влюблён. В моих жестах не было той скованности, а в глазах той непреодолимой тяги к ней. Я с грустью вспоминал свою юность, которую посвятил ей. С лёгкой грустью — я не жалею ни об одной секунде того чувства...

Теперь я думаю о ней не так часто, но всё ещё с таким же трепетом. Успокаиваю себя тем, что она поняла свою ошибку, и если бы теперь всё было иначе, то мы могли бы быть вместе. Я это знаю, и она знает. И эта маленькая тайна объединяет нас...

У каждого есть идеал детства, первая любовь, которая всегда остаётся самым ярким воспоминанием. Теперь, в погоне, за таинственной девушкой, я возвращаю себе тайну своей молодости, когда первые ощущения, чувства, поцелуи были наполнены скрытым смыслом, скрывали в себе какие-то знаки. Я погружаюсь в атмосферу своего детства, когда мы зарывали "секреты" под стекло и под одеялом читали книги для взрослых. Я хочу найти её, остановится, наконец, на этом пути покорения женских сердец. Скольких девушек и женщин я знал, и ещё больше тех, что знали меня. Я не нашёл в них главного, хотя со многими мне было просто хорошо, я не нашёл в них тени любви. Мне становилось грустно, когда они бросали меня, мне было муторно, когда это делал я. За долгие годы я научился расставаться бескровно, говорить несколько ничего не значащих больше слов и не переживать каждый разрыв. Недавно мне в голову пришла одна идея: творческие натуры слишком эгоистичны, чтобы любить. Проблема была не в них, во мне. Поэты, художники, писатели, просто не могут постоянно видеть перед собой один и тот же силуэт. Как бы он не был прекрасен — он приедается и сливается с будничной серостью, и они снова ищут яркий всплеск. Не нужно менять других, себя, прежде всего себя. Терпимость и умение любить самому, вот главные качества, которые должен воспитывать в себе каждый мужчина. Но они все становятся поэтами, и, прикрывшись благородной музой, уходят от своих избранниц к новым возлюбленным. Они помнят всех своих девушек по именам, иногда даже ведут дневник своих побед, так называемую любовную статистику. Они кичатся своими победами, хвастают перед друзьями своей беспринципностью и твёрдостью, но в душе остаются такими же одинокими. Они ищут теплоты, но в самый последний момент, опасаясь решающего шага, убегают, скрываются за ширмой своей независимости и эгоистичных принципов. Мы не умеем любить, не можем ждать, не способны прощать. Мы ищем новых побед, красивые лица и минимум вопросов. Они ищут твёрдое плечо, щедрое сердце и тёплые объятия. Они думают, что любят, включают свет, когда слишком темно и делают вид, что прощают. Они такие же, как мы, но в то же время, что-то неуловимое разделяет нас, расселяет по двум берегам одной реки, которая течёт к любящему сердцу.

Прежде чем уйти, я распечатываю одну из своих статей, которую закончил на днях, беру её с собой, потому что думаю: при хороших раскладах придётся утром ехать из клуба в редакцию, не заезжая домой.

Забытое чувство

Дерево мира качает ветвями над моей головой. Я уже висел на нём, чтобы узнать главное. Я помню легенды и саги, помню ради чего пожертвовал своим зрением и я не жалею об этом. Иногда нужно видеть, даже не открывая глаз. Иногда нужно смотреть, не смотря и жить не для того чтобы выжить. Я поднимаю свою шляпу и устало смотрю на этот мир, пытаюсь понять его и полюбить. Но я не знаю такого чувства. Здесь нет места теплу и нежности, нет места жалости и милосердию — в наших краях всё решается суровостью и силой оружия. Мне стало тяжелее теперь: мудрость отягощает меня. Прозрение угнетает меня. Я хочу дать себе совет и поспорить с этими стальными людьми, но уже слишком поздно...

Я сижу на вершине, в красивой тоге, её мне подарила жена. Мои дети разбрелись по всей стране, и совершают подвиги, может быть, некоторых я возьму к себе, где они смогут разделить со мной чашу нектара. Мы веселимся и поём, мы проводим время в пирах и раздольях, мы не смотрим вниз и не сметаем пыль с наших ног. Мы позволяем себе слишком много и слишком мало тех, кто может сказать нам это прямо в лицо. Мы не мешаем жить им, а они забывают, кто правит этим миром. Я пытаюсь вернуть порядок, беря в руки заботливую молнию, и озаряю небо страшным раскатом. Они смотрят вверх и проклинают погоду. У меня опускаются руки, а к ногам подкрадывается слабость. Смотрю на пирующих и думаю о тех, кто там, внизу, живёт лишь благодаря мне, а потом я спускаюсь к ним...

Ом: Я создал этот мир. Я и есть он. Я везде и "везде" тоже во мне. Я не пытаюсь разделять эти понятия, ведь я познал свой Атман, да и мой Атман и есть я. Всё сущее не поддаётся описанию, есть вещи, которые нужно просто принять. Я создаю этот мир и создаю подобных себе. Я позволяю им истязать себя, чтобы подняться выше меня. Мне хочется чего-то, но у меня есть всё, так как я и есть всё. Я смотрю сам на себя — мне становится страшно. Но страх это тоже я, поэтому боятся просто не имеет смысла. Я растерян, ухожу в бесконечность, на которой выткан я. Эта задача не имеет решения, так как я могу найти ответы лишь в себе...

Солнце светит и освещает пустыню. Я свечу лишь для того, чтобы моё воплощение, этот новый правитель мог построить себе новую усыпальницу. Я листаю книгу мёртвых и не нахожу своего имени, пишу имена на папирусе и взвешиваю свою душу. Я борюсь с этим страшным змеем, который всегда был против меня. Водяная корова возвещает о приходе нового дня, но он озаряет лишь разрушенные остатки величия, которому не было равных в этом мире. Теперь уже слишком поздно светить. Слишком рано думать об урожае и великой реке, с таким прекрасным голубым отливом. Я умываюсь в её водах и киваю человеку, собачьей головой. Я готов...

Идолы, идолы, идолы. Они стоят на погосте и ждут, когда к их ногам положат новые подношения. Кикиморы и языческие праздники, лешие и водяные, былины и сказки, которые переходят от отца к сыну. Доспехи, которые могут носить лишь настоящие богатыри. Страхи и суеверия, которые мешают войти в лес без защитного амулета. Это моё время, я смотрю на всё это и радуюсь, когда волхв возносит мне молитву. Я радуюсь, когда эти безумные падают в страхе и просят меня спасти их урожай. Я рад, когда на жертвенном камне стоит квас, тогда я могу утолить свою жажду. Я смотрю на них, на их жалкие попытки понравится мне, и принимаю подношения. Как ещё я их могу отблагодарить?

Я потеряна. В этом мире, который каждый лепит так, как удобно ему. Я не знаю куда податься, чтобы выиграть эту шахматную партию. Не помню слов, которые нужно говорить в таких случаях. Я смотрю на небо и пытаюсь разглядеть их всех. Замечаю след огненной колесницы и вижу тень вчерашних боёв. Глупо, стоять так, запрокинув голову и кричать. Глупо бежать к обрыву и останавливаться у самого края. Глупо умирать, когда вся жизнь впереди. Глупо совершать глупости. И ещё глупее думать о них.

Почему всё происходит? И кто может увидеть ответ? Сквозь призму миров, ширму теологических споров и бескрайних просторов людской темноты. И стоит ли использовать недеяние против своей жизненной философии? Стоит ли рушить свой собственный мир, чтобы узнать правду? Ту правду, которая не обязательно до конца будет честна с тобой? Стоит, ради меня...Ведь когда я спускаюсь к ним, когда они говорят эти несколько слов на любых языках, на случайных континентах и небесных просторах, то замирает всё. Всё становится предельно ясно. И лишь их сердца продолжают стучать в такт...

Захлопывая дверь, слышу телефонный звонок. Несколько секунд колеблюсь — возвращаться плохая примета, но потом всё-таки открываю дверь, включаю свет и беру телефонную трубку.

— Привет, наконец, до тебя дозвонился.

— Здорово, ты сам запропастился. Я тебе на мобильный уже неделю звоню, а там абонент вне зоны досягаемости...

— Да деньги закончились, только вчера пополнил. А с твоим что?

— Да ничего, отключил и всё, он меня уже утомил. Трезвонил всё время, покоя не давал...

— А..., — пауза была не долгой. — Читал твои новые статьи, некоторые нормальные некоторые фуфло. Знаешь много понта, а по-настоящему ничего в них нет.

— Ну, деньги то зарабатывать нужно, — я улыбаюсь в трубку.

— Ну, это конечно, — друг засмеялся. — Слушай, у тебя на вечер, какие планы?

— Иду на карнавал.

— В "XxX" что ли?

— Да, а что?

— Ничего, круто ты поднялся. Знаешь сколько туда вход?

— Знаю, но раз в год можно себе позволить немного покутить!

— Без сомнения. Ладно, слушай, если не понравится, то мы тут с компанией будем до утра. Тебе на работу завтра нужно?

— А ты как думаешь?

— Нужно.

— Правильно. А вы где?

— Как обычно, будем ждать тебя, даже оставим тебе несколько девочек. Слышал ты снова один?

— От кого, если не секрет?

— От той, из-за которой ты снова холостяк.

— Так получилось, — я посмотрел на часы, — как она?

— Выглядит лучше, чем когда была с тобой.

— Спасибо, — я засмеялся, — ладно, буду иметь в виду. Но особо не надейтесь.

— Хорошо, но всё равно на связи. Хочу зайти к тебе. Если сегодня не встретимся, то на днях точно устроим маленькую посиделку. У меня для тебя есть сюрприз.

— Ты меня просто заинтриговал! Ну, извини, пора бежать...

— Без проблем, но постарайся вырваться сегодня. Вечер будет жарким.

— Постараюсь, — я вешаю трубку и выключаю свет. Потом закрываю дверь и вызываю лифт. Спускаюсь на первый этаж, и выхожу из парадного. Вдыхаю вечерний воздух, насыщенный приключениями и сюрпризами и ловлю машину. Сегодня мне хочется шиковать, а я не отказываю своим маленьким слабостям. Никогда.

Глава 7

Клайв стоял на крепостной стене и всматривался в неспокойную даль. Гроза надвигалась медленно и бескомпромиссно. Он вытянул вперёд руку и посмотрел на мелкую дрожь, которая встретила его смелое движение. Следствие недавней травмы давало себя знать: теперь лишь серьёзные тренировки могли вернуть ему былую форму. Воин покачал головой и снял шлем, ветер приятно холодил мокрые, вспотевшие волосы: ему хотелось избавиться от ощущения этой постоянной тяжести в голове, но он не знал, как это сделать. Гроза была уже совсем близко — воздух изменил свой вкус и травма начала напоминать о себе всё мучительнее и болезненнее.

Он спустился по винтовой лестнице во двор. Там было всё спокойно, только собаки лаяли в ожидании непогоды. Клайв мельком взглянул на её окно: она стояла и смотрела на него. Пауза ожидания и миг теплоты, которая повисает в воздухе, находя отклик в душах. Он почтительно поклонился принцессе и продолжил свой путь. Краем глаза он увидел, как она улыбнулась ему...

Прошёл уже месяц с тех пор, как он встал на ноги. Клайв приходил в себя, занимался, тренировался, вживался и сживался со своей новой ролью и пытался найти общий язык со своими подчинёнными. Дайрис, как и обещала, выхлопотала у папы для него небольшой отпуск. Под предлогом поездки домой, с побочной миссией к наместнику долины озёр, Клайв должен был попробовать добыть зеркало. Северные горы, скрывавшие по легенде зеркала, находились именно в том направлении, поэтому Клайв мог совместить сразу несколько миссий. Ллойд, намучившись в четырёх стенах замка, переехал в ближайший лес, где жил в палатке, которую сшили под заказ, специально для него. На ней были даже инициалы, чтобы никто не перепутал это жилище, с каким-нибудь другим. Клайв часто заходил к нему, иногда, если удавалось, он брал с собой принцессу — трубадур играл им свои новые песни, делился последними новостями таверн и рынков и сетовал на свою оседлую жизнь. Они могли засидеться до утра у барда, тогда в лесу до рассвета горели свечи, и поляна, окутанная магическим световым контуром, была сказочно красива.

Они уходили под утро, не выспавшимися, с красными опухшими глазами, но счастливые, держась за руки, как маленькие дети. Многие догадывались об их романе, наверное, и король об этом знал — просто они закрывали глаза, надеясь, что это продлится недолго. Клайв провожал принцессу до её покоев, иногда он оставался у неё, досматривать последние сны. Он был большой фигурой — начальник королевской стражи — приравнивался к министру обороны королевства. Он был допущен ко всем военным советам и без его слова никакой военный документ не имел силы, даже расписание дозоров вокруг замка проверял он. Клайв стал практически вторым после короля — все пытались скрывать свой страх за уважением, а кто-то был действительно искренен. Король тоже проникся симпатией к своему начальнику стражи, он играл с ним долгие шахматные партии, которые Клайв предусмотрительно сводил к ничьей где-то на сороковом ходу. Они много разговаривали о литературе и политике, о войне — оказывается, король в молодости успел поучаствовать в нескольких региональных конфликтах: подавить несколько крестьянских восстаний.

Однажды, когда ладья короля находилась под перекрёстным огнём офицера и коня начальника стражи, он сказал:

— Ты действительно любишь мою дочь?

Клайв поперхнулся своим ходом. Вся конструкция его восточного нападения просто рухнула от этих слов.

— А что это меняет?

— Это меняет многое: или она позорит меня, или ты!

— Я люблю её, — сказал Клайв, — судорожно пытаясь вспомнить, куда он собирался походить.

— А она? — король поставил неожиданный шах, и Клайв совсем сник.

— Это будет проще спросить у неё.

— Ты понимаешь, — король почесал бороду, — твоя должность такая ненадёжная. Откуда я знаю, что будет в следующем году. Она выйдет за тебя, а ты возьмёшь и умрёшь...

— А если нет?

— Ну, так в следующем, всегда существует опасность оставить её вдовой.

— А если изменить правила? — Клайв ушёл от шаха и съел ладью короля.

— Правила нерушимы и незыблемы.

— Любовь вашей дочери не стоит того, чтобы сделать этого?

— Ты знаешь, сколько молодых людей добиваются её, многие намного представительнее и, извини меня, благороднее тебя. Ты голодранец, добившийся всего одним махом. Тебе просто повезло. И, захлебнувшись в этой эйфории, ты покорил мою дочь. Но время пройдёт и ей захочется чего-то нового. Пойми, чудес не бывает...

— Я знаю, — Клайв разозлённый разговором пошёл в атаку и съел коня короля.

— Ты понимаешь, на что я тебе намекаю? — король отпил немного из бокала, стоящего на мраморном столике.

— Догадываюсь, — Клайв съел пешку, и потом угрожающе устремился к королеве.

— Я знал, что ты мальчик умный, — король попытался отбиться, но у него ничего не вышло. — Ты едешь в отпуск, и когда вернёшься, то надеюсь, ты познакомишь меня со своей новой очаровательной подругой.