Ловец Зеркал

Может, ты наяву

примерещилась мне,

или ты мне привиделась

ночью во сне

или старая лютня

о встрече с тобой

мне поёт -

и струна

отвечает струне?

Саид Акль (в переводе М. Курганцева)

Глава I

Сегодня снова увидел тебя во сне. Ты улыбалась, мило и непринуждённо. Будто бы всю жизнь только этим и занималась. Твой образ, подернутый нечёткостью и размытостью, будил во мне странное чувство. Любовь? Может быть. Правда, я до сих пор так и не узнал, как можно полюбить сон...

Сон N1

Я увидел его под утро, уже, когда собирался вставать. Я выключил прозвеневший будильник и лёг полежать ещё несколько минут. И уже даже не заметил, как снова заснул...

Остановка, стеклянная, удлинённая. Никого нет, только тихо моросит дождь. Утро совсем ещё раннее, около шести часов, машин тоже нет. Асфальт сухой, странно, правда, это только сон, поэтому всё можно списать на причуды моих мозговых клеток. Я стою под навесом, слышу, как шелестят капли по стеклу и смотрю в сторону, откуда должен прийти мой автобус. Мне ужасно грустно, не знаю почему: от этих моросящих капель или оттого, что нет людей вокруг. Оглядываюсь в своём черно-белом пространстве и не нахожу ничего нового — это место мне знакомо. Почти каждый день я выхожу на такую же пустую остановку возле своего дома и сажусь на первый из автобусов. Он выезжает из утреннего тумана, всё ещё сонный и медлительный, водитель не скрывая зевоты, открывает мне дверь и кивает, здороваясь. Я захожу, сажусь на первое сиденье, за водителем и открываю книгу — люблю читать по утрам...

Но сейчас я просто стою, вслушиваясь в дождь, и жду его. Тумана нет, дорога просматривается отлично, но время ведёт себя странно. Смотрю на свои часы и вижу, как стрелка вращается по циферблату с бешеной скоростью: часы стремятся соскочить со своей орбиты. Наверное, за эти несколько секунд на моих часах проходит несколько дней...

Оборачиваюсь на шаги. Зонт довольно-таки красивый, с японскими иероглифами на рукоятке и рыбками, плавающими по его мокрой поверхности. Девушка подходит к стеклянной остановке и смотрит на меня: у неё большие, красивые и широко открытые глаза — она совсем не похожа на японку. Я тону в омуте этого взгляда, он завораживает и лишает силы, берусь за стеклянную стенку и отвожу глаза. Она медленно стряхивает зонта брызги и достаёт зеркальце: поправляет волосы и краем глаза смотрит на мою реакцию. Я пытаюсь что-то сказать, но ком в горле и этот воздух, который внезапно уплотняется, мешает мне это сделать. Я пытаюсь подойти к ней, но не могу сдвинуться с места. Она недовольно хмуриться, смотрит на меня ещё раз так, словно, я её старый друг и так нагло игнорирую её. Я не понимаю того, что происходит — сон приобретает краски. Она поворачивается ко мне спиной — вижу, что на её красном плаще, синим, вышито моё имя. В удивлении, я окликаю её, но из моего рта не доносится ни звука. Она открывает зонт и выходит на встречу моросящим каплям и подъезжающему автобусу. Водитель другой, не тот, что обычно, он даже не собирается приветствовать меня. Наверное, ему всё равно сяду я в его автобус или останусь стоять на промокшей остановке. Пытаюсь сделать шаг, но воздух всё ещё не даёт мне этого. Смотрю, как автобус закрывает створки своих дверей и увозит её по сухой дороге. Она подходит к заднему стеклу и машет мне рукой, а я лишь силюсь помахать ей в ответ...

Я запоминаю каждое её движение, мне кажется, что я знаю всё про неё, и когда воздух отпускает меня, я лишь в бессилии бью по стеклу.

От звука бьющегося стекла я просыпаюсь и сквозь зашторенные веки вижу осколки стакана, куда я наливаю воду, если вдруг мне ночью захочется пить. Я называл его "ночной стакан" — видимо непроизвольно задел его рукой, когда слишком вошёл в роль своего сна. В моих мыслях всё ещё присутствует её лицо. Я вглядываюсь в свою память и пытаюсь подобрать ей имя: на языке вертится несколько имён, но очень сложно выбрать нужное. Сон блекнет, когда я окончательно раскрываю глаза. Когда я смотрю на будильник, понимаю, что уже опоздал. Встаю и иду звонить на работу. За время пока я дойду до телефона необходимо придумать какое-то объяснение моего отсутствия...

Сижу и смотрю на небо. Мне нужно написать новую статью, но настроения нет. Я всё ещё думаю об этом сне, почему-то мне хочется вернуться туда, на эту застеклённую остановку. Мне хочется, чтобы время остановилось и я снова оказался там, в своём удивительном сне. Мне хочется вернуться к ней.

Небо напоминает мне о времени, когда я стремился жить ради жизни, а не ради чего-то другого. Оно напоминает мне о детстве. Речка и удочка в руках. Долгие часы ожидания и, наконец, долгожданный улов. Бьющееся живое тело в твоих руках, в твоей абсолютной власти. Ты понимаешь, что распоряжаешься чужой жизнью, и от этого на мгновенье становится страшно. Но потом руки снова обретают твёрдость, а взгляд уверенность и ты выпускаешь рыбу в ведёрко, которое принёс с собой. Она движется по кругу, пытаясь найти выход из новой жизни, которую ты создал для неё, не понимая, что всё уже решено заранее, и что это ведёрко, последний оплот её свободы, перед уходом в вечерний обед или живительную уху, которой так приятно закусывать алкогольные напитки...и так каждый раз. Когда ты держишь в руках чью-то жизнь, когда всё зависит только от тебя очень сложно сделать выбор, поднять большой палец вверх и наживить ещё одну корочку хлеба. Я смотрю на блики на воде, которые оставляет мой поплавок и пытаюсь думать, что во всём виноват лишь ветер. Вслушиваюсь в шорох камышей и вдыхаю речной воздух, с небольшой примесью болотной тины и растворяюсь в природной гармонии, опускаюсь до первобытного уровня, превращаюсь в охотника, ждущего свою добычу. Пытаюсь не думать, что каникулы кончатся, и придётся возвращаться в город, где тебя ждут учебники, новые школьные дисциплины и детские разочарования. Я хочу остаться здесь, освободится от ответственности. Но я не властен над этой жизненной причудой и приходится лишь послушно идти у неё на поводу. Я снова перебрасываю удочку, меняю усталого червяка на более живого и аппетитного, пытаюсь соблазнить рыбу этой нехитрой канителью. Внимательно смотрю на поплавок, не двигаюсь, задерживаю дыхание в ожидании поклёвки — я могу сидеть так часами, лишь изредка разминая затёкшие ноги и меняя наживку. Если я добьюсь своего, то все эти усилия будут потрачены не напрасно. Детское желание добиться своей цели терпением и собственным усилием похвально, но во всём этом есть что-то ещё: характер, желание сквозь стиснутые зубы возразить, встать на гречку и простоять там хоть весь день, глотая слёзы и не прося прощения. Воля, собранная в кулаке и взгляде, который ты никогда не отведёшь первым.

Поплавок дёргается, совсем чуть-чуть, практически незаметно, но я сразу же напрягаюсь и смотрю на него, рука дрожит от напряжения и долгого ожидания, но я заставляю её успокоится. Он дёргается ещё немного, с каждым разом всё больше и больше погружаясь под воду. Я жду — ещё немного, теперь после часов ожидания не хочется потерять добычу. Дыхание учащается, а глаза горят возбуждённым огнём — поплавок медленно идёт вправо. Потом всё быстрее и быстрее: повело. Я подсекаю, одним простым движением, и вытаскиваю рыбу на поверхность. Удочка прогибается: рыба попалась не самая маленькая, теперь главное не упустить в самом конце. Ловлю рукой бьющееся тело со стальными боками и вытаскиваю застрявший в жабрах крючок. Не самое приятное, что могло бы быть: теперь долго она не проживёт. Бросаю её в ведро, в котором она сможет прожить несколько последних кругов своего жизненного пути и, довольный, выбрасываю пожёванного червяка. Насаживаю нового, и снова терпеливо забрасываю — хочется добиться солидных результатов. Сливаюсь с ветром и камышом, вытираю о штаны, пахнущие тиной и рыбой, мокрые руки и беру удочку покрепче. Здесь я наедине с ними, они мои единственные соперники и всё зависит лишь от моих возможностей и умения, здесь нет препятствий и хитрых уловок (разве что только с моей стороны). Я смотрю на рыбу в моём ведре — она всё ещё не может поверить, что она несвободна, она тычется в стенки и глотает воздух своей реки, запах которого ещё живёт в уголках этого ведра. Она отказывается верить, что у неё больше нет будущего. Мне становится жаль её, именно в этот миг. Я складываю удочку и сматываю лёску, выбрасываю мокрого червя и выпускаю его неиспользованных соратников. Я оканчиваю рыбалку, позволяю им жить в этом мире. А потом я, выпуская её, смотрю, как она мигом уносится в спасительную тьму водорослей, и споласкиваю ведро. Потом мою руки и встаю, окидывая последним взглядом место своей охоты — всё в норме, просто пора идти домой...

Последний поцелуй, и ты

ушла в мечты.

Туда, где даль со всех сторон

уходит он.

И на корме сигнальный свет

сошёл на нет.

Вольфганг Борхерт (в переводе В.Куприянова)

Глава 1

Клайв стоял на крепостной стене и всматривался в неспокойную даль. Гроза надвигалась медленно и бескомпромиссно. Он вытянул вперёд руку и посмотрел на мелкую дрожь, которая встретила его смелое движение. Следствие недавней травмы давало себя знать: теперь лишь серьёзные тренировки могли вернуть ему былую форму. Воин покачал головой и снял шлем, ветер приятно холодил мокрые, вспотевшие волосы: ему хотелось избавиться от ощущения этой постоянной тяжести в голове, но он не знал, как это сделать. Гроза была уже совсем близко — воздух изменил свой вкус и травма начала напоминать о себе всё мучительнее и болезненнее.

Он спустился по винтовой лестнице во двор. Там было всё спокойно, только собаки лаяли в ожидании непогоды. Клайв мельком взглянул на её окно: она стояла и смотрела на него. Пауза ожидания и миг теплоты, которая повисает в воздухе, находя отклик в душах. Он почтительно поклонился принцессе и продолжил свой путь. Краем глаза воин увидел, как она улыбнулась ему...

Это началось около месяца назад, возможно, тогда, когда он увидел её в первый раз. Тогда Клайв ещё был одним из тех странствующих рыцарей, которые ищут приключений и пикантных любовных историй. Он ехал возле красивого озера на коне, которого подарил ему отец. Клайв немного проголодался и собирался остановиться и перекусить: походная сумка была полна снедью, которую он заработал, когда немного подсобил плотнику в его нелёгком труде. Конь вёл себя очень смирно, наверное, поэтому его и прозвали Бурей, словно в отместку за характер. Озеро манило чистой прохладой, и Клайв даже подумал, что выкупаться перед едой будет не плохой идеей. Он подъехал к самой воде, позволив животному утолить жажду. Соскочив с коня, воин размялся и снял нагрудный доспех — дышать стало сразу же легче. Набрав в шлем воду, Клайв припал к прохладе и удивился вкусу этой воды: она напоминала ему о доме, точно такая же вода текла в его колодце. Он сделал ещё несколько глотков и потом разделся. Солнце нежно грело спину, когда он входил в воду. Пугливые рыбы разбегались под его ногами, а он заходил всё дальше и дальше, нырнул, не закрывая глаз. Подводный мир, размытый, нечёткий, захватил его. Он делал несколько сильных взмахов и выныривал, и так несколько раз. Тело наполняла непонятная энергия — казалось, что это озеро, огромная батарейка, которая делиться с тобой своим зарядом. Выйдя на берег, Клайв почувствовал себя прекрасно, словно после нескольких часов здорового сна — отдохнувшим и довольным. Конь мирно щипал траву и рыцарь снял с него седло, чтобы животное немного походило налегке. Расстелив покрывало, он разложил на нём продукты, в алфавитном порядке, чтобы ничего не забыть. Так учил его отец: раскладывай вещи в алфавитном порядке — тогда ничего не забудешь...Клайв отпил из фляги красного вина, воду во флягу наливать было как-то не принято, а дешёвую бурду не позволяла юношеская гордость, поэтому он останавливался на среднем варианте: неплохое вино, не слишком дешёвое, но и не баснословно дорогое. Приличное. Хлеб, ржаной, свежий, его пекла жена плотника, на нём ещё чувствовалось тепло её рук. Домашний сыр, несколько кусков жареного мяса, яйца — намечался королевский обед.

— Сегодня ты встретишь её...— прозвучал голос возле его уха...

— Что? — Клайв оглянулся, но никого не увидел.

— Ты жаждал приключений? — голос удалялся...

— Да, — он отвечал осторожно, рукой нащупывая верный клинок.

— Я здесь! — голос прозвучал прямо у него за спиной.

Клайв обернулся. Маленькая девочка смотрела на него расширенными, удивлёнными глазами. Изучала его.

— Кто ты? — спросил он.

— Это не важно, — девочка взяла его за руку. — Главное кем ты хочешь быть. Сегодня у тебя будет возможность выбирать.

— Откуда знаешь? — недоверчиво спросил он.

— Я много о тебе знаю? Ты мечешься от ночных кошмаров и ведений. Ты просыпаешься в холодном поту, потому что ты ищешь, всю жизнь ищешь что-то главное, ради чего стоит умереть. Ты ищешь подвиг, достойный тебя. Но потерпи, и он найдёт тебя сам.

— Я не ищу смерти.

— Все герои не ищут её, она сама находит их. Это единственная поблажка, которую она делает для них.

— Что будет сегодня?

— Сегодня ты спасёшь, чтобы навсегда потерять себя. Ты исчезнешь от холода, но никогда ты не добьёшься ответной теплоты. Ты будешь бороться всю жизнь и пойдёшь ради этого своего желания на всё. Пройдёшь множество испытаний, обретёшь друзей, потеряешь близких тебе людей. Ты поумнеешь, наберёшься мудрости. Победишь, но принесёт ли тебе это счастье?

— Неужели уже ничего нельзя изменить? — Клайв смотрел, как у девочки меняется цвет глаз.

— Я редко ошибаюсь, — девочка загадочно улыбнулась. — Но лишь в самом конце пути у тебя будет развилка. Вспомни тогда, то, что будет нужно тебе, будет находиться у тебя под руками. Тебе лишь нужно будет открыть глаза...

— Я запомню, — Клайв задумчиво сжал меч. — Мне следует поблагодарить тебя?

— За предсказания не благодарят, а то они не сбываются...— улыбнулась девочка.

— Неужели? — удивился он.

— Шутка, — малышка присела рядом с ним. — Можно мне поесть с тобой?

— Конечно, — Клайв протянул ей лучший кусок мяса, — ешь, чтобы росла лучше.

— Смешной ты, — сказала она и растворилась в воздухе. Клайв так и застыл с куском мяса в руке. Он оглянулся, протёр глаза жирными руками и потом отпил ещё немного из фляги. Ничего не поменялось. Откусил мяса и принялся сосредоточенно жевать, заедая яйцом и сыром. Он даже и представить себе не мог, что такой голодный...

Подкрепившись, Клайв сложил всё, что было не съедено обратно в мешок, вытряхнул покрывало в воду, чем немало обрадовал пугливых рыб. Они с удовольствие принялись заглатывать крошки, споря друг с другом и сражаясь за каждый сантиметр своей добычи. Конь ткнулся мордой ему плечо и Клайв нежно погладил мокрое, родное животное. Надел и закрепил седло, бросил последний взгляд на место своего отдыха и запрыгнул на коня. Нужно было найти место ночлега до того, как наступит темнота. Оставалось часов пять-шесть, после этого пришлось бы довольствоваться видами ночного неба. Он знал, что где-то неподалёку находится замок, поэтому подгонял отдохнувшего коня. Рысью они начали продвигаться несколько быстрее. Пейзаж практически не менялся, только лишь таинственное озеро скрылось за деревьями, и вокруг него сплотился лес. Здесь было немного темнее, чем на открытом месте, листья влажно шептались о наступающей ночи, а птицы щебетали, ловя малейшие проблески солнечных лучей на своих крыльях. Он ехал молча, вслушиваясь в голос леса и доверяя ему себя. С природой нельзя шутить, а то она может отплатить, и отплатить страшно...

Крик нарушил молчание его глаз. Клайв остановил коня и прислушался: это было совсем недалеко, кто-то кричал очень громко, надрывно, словно человек находился в большой опасности. Он больше не раздумывал: конь полетел галопом по просеке в сторону криков и животного ужаса, которым веяло от них. На ходу, доставая меч, он думал лишь об одном: главное не промазать первый удар, сразу поставить себя героем, обозначить свою силу одним точным ударом. Они просто выпорхнули на поляну: он с перекошенным лицом и занесённым для удара мечом проводил страшное зрелище...

Крыса, сидевшая напротив девушки от испуга побелела и шмыгнула в сторону. Клайв, который ожидал увидеть целый отряд злодеев, соскочил с коня и, всё ещё сжимая в руках меч, оглядел поляну:

— Это вы кричали? — спросил он у девушки, по ходу замечая её потрясающую красоту.

— Я, воин, — испуг прошёл мгновенно, и на него смотрели несколько нагловатые, но красивые глаза. — Благодарю тебя...

— Ты кто? — Клайв подошёл поближе и помог девушке встать.

— Меня зовут Дайрис. Я принцесса этих земель...

— О, — он поклонился, — меня зовут Клайв и я странствующий рыцарь. К вашим услугам, госпожа...

— Клайв, — она посмотрела на него сердито, — я надеюсь, вы не расскажите моему отцу, что я испугалась этого чудовища. Он всегда хотел наследника, поэтому не понимает, что люди могут чего-то бояться....

— Нет, конечно, — Клайв улыбнулся. — Это останется между нами.

— Вот и хорошо, — Дайрис испытывающее смотрела на него, — ваш конь потянет двоих?

— Без сомнения, госпожа...

— Тогда почему я до сих пор стою?

Клайв не нашёл что ответить, он просто помог ей сесть на коня, а сам запрыгнул следом.

— Куда ехать? — спросил он, вдыхая аромат её волос.

— Прямо, — Дайрис улыбнулась ему, — никуда не сворачивая.

Глава II

Я стою на остановке. Сейчас около шести и моросит дождь. Это напоминает мне мой вчерашний сон. Никого больше нет. Обычно в это время люди предпочитают спать. Я еду в редакцию рано, это моя привычка. Если я уже еду на работу, то люблю появляться первым, принимать новости от ночных журналистов компьютерной сети и думать о материале, который можно поместить в завтрашний выпуск. Я подрабатываю в газете: веду колонку статей в вольном стиле. У меня свободный график? Я приношу статьи, сижу некоторое время, обсуждая новые темы и получая заказы на критические статьи (последнее время я не пишу их, они мне надоели), а потом еду домой, на несколько дней, зарываясь в новых идеях и горах бумаги. Моя фантазия играет моими руками, когда я набираю с исписанных листов фантастические тексты на белом экране моего монитора. А ещё я пишу книгу, но она пока только в процессе, поэтому не хотелось бы акцентировать на ней внимания.

Мне немного не по себе. От вчерашнего сна я ещё полностью не отошёл. Мне кажется, что это был какой-то знак, это было начало цепкой игры, которую затеяли со мной какие-то силы, природы которых я не могу объяснить. Я везу в редакцию несколько новых статей, которые написал вчера, в состоянии полной апатии и нерасположенности к нормальной жизни. Вперемежку с чашками кофе со сливками и сводками новостей через каждый час. Иногда бывают дни, когда очень сложно что-то написать: садишься, берёшь ручку, настраиваешься и не можешь выдавить из себя ни слова. Для меня компьютер лишь уже какая-то более поздняя стадия: сначала всё появляется на бумаге. Одна из моих статей называлась: "Влияние сна на жизнь человека". Это была поэтическая статья, которая не подкреплялась никакими научными изысканиями, правда, от меня этого и не требовалось, ведь я же не вёл научную колонку. Мне нужно было только заинтересовать читателя, заставить его снова и снова купить газету, в которой печатались мои статьи. И пока мне это удавалось. Не все были в восторге от моих трудов, некоторые, например, как моя сестра всегда критически ко всему этому относилась и даже время от времени советовала заняться мне чем-то серьёзным. Воспитанная в строгости, она не понимала, что литература это тоже род занятий и писательством тоже можно что-то заработать. Не хотелось бы кривить душой и говорить, что я писал исключительно ради искусства, что мне нравилось сочинять эти истории и дурачить наших легковерных читателей. Нет, кончено это было моей работой, вернее в один момент это стало моей работой — я даже не заметил, как переквалифицировался из человека искусства, в человека, который только прикрывается ширмой своих муз. Полёт моей фантазии разбивался о непонимание окружающих, поэтому мне часто приходилось работать в другом формате, более читабельном, более стоящем. Я был конъюнктурщиком. Быть может, но я крутился в этом мире, старался выжить, а для этого необходимо было как-то под него подстраиваться...

Сидя вечерами и, записывая очередное предложение, я понимал, что уже потерял себя как писатель. Возможно, я не умер как журналист, но как творец я использовал всё что мог. Мой роман, над которым я работал, это, наверное, было попыткой вернуть себя творчеству, излить душу, подкрасить своё бесцветное существование. Раскрасить эту бумажную раскраску и увидеть там нового человека, того, кто может что-то делать просто так, без тени умысла или предубеждённости. Просто и безвозмездно. Для других и ни капли ради себя.

Дождь пытается намочить мои туфли, его капли замирают на чёрном обувном креме и отблёскивают оттуда своими мыслями. Я стряхиваю их, лёгким движением ступни и смотрю в сторону появления моего автобуса. Туман красив — нечёткость дороги и тайна появления, сотканные из мельчайших водяных молекул, вводят в состояние путаного транса. Машин практически нет — одинокое движение раз в пятнадцать минут нельзя назвать трафиком. Статьи спрятаны во внутреннем кармане, поэтому я не боюсь за сохранность их печатных букв. Внезапно звук шагов заполняет тишину дождя. Боюсь обернуться — возможно, это продолжение моего сна, я не хочу увидеть её и снова пережить бессилие.

— Вы не скажите, который час? — девушка смотрит на меня требовательно и нетерпеливо. Нет и тени интереса в её глазах, совсем других, не тех, которые преследуют меня со вчерашнего дня. Я некоторое время просто смотрю на её красный плащ...

— Десять минут седьмого, — я нервно смотрю на часы и стараюсь не встречаться с ней взглядом. Эта девушка совершенно не похожа на ту, из моего сна, но почему-то мне кажется, что она появилась здесь не случайно. Я перевожу взгляд на зонтик с мокрыми рыбами и иероглифами на рукоятке и ещё раз убеждаюсь в этом.

— Мы не встречались раньше? — нарушаю я молчание, сам, опасаясь своей смелости.

— Я бы запомнила, — она говорит равнодушно и мне приходится поверить ей.

— Жаль, — пытаюсь вытянуть из этого слова максимум смысла.

— Вы находите, — она снова смотрит на меня.

Пикантность ситуации умиляет: флиртовать с девушкой в шесть часов утра на мокрой остановке, основываясь на фактах моей сонной деятельности — это абсолютно не похоже на меня. Я нервно переминаюсь с ноги на ногу, пытаясь придумать повод для того, чтобы снова обратиться к ней. Она первая нарушает молчание.

— На работу едите?

— Да, — улыбаюсь ей от отсутствия других идей, — обычно еду один. Эта остановка не радует компанией.

— Не знаю, почему я сегодня вышла так рано, — она как бы говорит сама с собой, — обычно выхожу где-то на час позже. Может быть, это из-за погоды. А тут вообще в такой час транспорт ходит?

— Ходил, — отвечаю уклончиво. — Вы знаете, вчера во сне я видел девушку точно с таким же зонтом, на этой остановке. Даже дождь моросил так же, как сегодня. Вы не считаете, что это знак? Да и вы поступили вразрез со своими привычками.

— Не знаю, я не верю в знаки, — заинтересованность слишком завуалирована в её голосе. Мне сложно определить её настоящее настроение. Я не могу понять, о чём она думает...

— Вот и автобус! — она говорит радостно, словно ей надоел этот разговор.

— Да, — соглашаюсь я, чтобы хоть что-то ей ответить.

Водитель приветливо машет мне рукой, я отвечаю ему и на мгновение выпускаю девушку из поля зрения. Когда я оборачиваюсь, то её уже нет. Я оторопело смотрю на место, где она стояла и не могу понять, где проходит граница между реальностями.

— Вы видели её? — спрашиваю у водителя, одновременно пытаясь вспомнить его имя.

— Кого? — он спрашивает совершенно искренне.

— Девушку, она только что была тут, — я пытаюсь ему что-то доказать, понимая, что это бесполезно. Ещё раз оборачиваюсь: вижу пустую остановку и моросящий дождь.

— Здесь никого не было, — водитель смотрит на меня косо, и я скорее захожу подальше в салон. Сегодня мне не хочется сидеть у окна. Внезапно моё внимание привлекает надпись синей краской на заднем стекле. Когда я подхожу ближе, то вижу, что там написано моё имя.

Влияние сна на жизнь человека

Почему мы спим, и что таит в себе этот метод нашего отдыха. Мы засыпаем и переживаем чудеса утреннего пробуждения. Мы цепляемся за каждую возможность заснуть, когда усталость сваливает нас с ног. Мы боремся со своими страхами, делимся своими мечтами и психологическими проблемами сами с собою, когда закрываем глаза и видим цветные воплощения нашей жизни. Очень давно, в одной из своих ранних статей, я уже писал о сне и о маленьких паутинках, которые поглощают наше сознание. Теперь, по прошествии стольких лет мне хочется вернуться к этой теме.

Что такое наша память: цветущий сад или старый альбом цветных фотографий. Я ищу объяснения в заграничных книгах, пытаюсь проследить этот феномен сквозь годы и собственные переживания, но я сам становлюсь её пленником. Почему вдруг я смешиваю сон и память? Они сами по себе неразрывно связаны. Проявляются они по-разному и в совершенно неожиданных местах и временах. Когда ты спишь или засыпаешь, ты даже не подозреваешь, что готовит тебе очередной поход в страну сновидений. Ты можешь встретить там кошмары или отголоски былой любви, героев детских сказок. Ты можешь взлететь и вырасти за одну ночь на несколько миллиметров. Побывать в совершенно неожиданных местах, сотканных из картинок и образов, увиденных в повседневной жизни, кинотеатрах, телевизионных передачах и компьютерных сайтах. Живя в калейдоскопе звуков и запахов, многих из которых мы даже не замечаем, мы подвергаем нашу память невиданным напряжениям и нагрузкам. Мы живём чужими жизнями в книгах и комиксах, теряем нашу наполненность в компьютерных играх, рекламных роликах и дешёвых забегаловках. Мы дружим в большинстве своём просто по инерции, помня былые заслуги тех времён, когда дружба определялась временем, проведённым в детском саду или на большой школьной перемене. Мы боимся заводить новые знакомства, цепляясь за стабильность своей юности, и практически не теряем старые связи, которые только крепнут со временем. Мы живём в прошлом, сравниваем всех с эталоном, который закрепился в нас и нашей памяти. А потом переживаем свою жизнь во сне...

Наш сон — это отголосок наших жизней. Метод отдохнуть, погрузится в сознательное переживание, и проснуться мокрым от слёз. Мы можем говорить во сне, обсуждать с невидимыми никому кроме нас людьми проблемы и вопросы, волнующие нас. Вчера, во сне, я увидел идеал, к которому стремился много лет, но так, как и в жизни, в моём сне он был недосягаем. Пьедестал, на который мы возносим возвышенные чувства, остаётся лишь пьедесталом, а чувства остаются чувствами. Никто не теряет и не находит, если ничего не делает. Каждый зацикливается на чём-то своём и имеет свои маленькие пунктики. Весь мир и вся жизнь — это вечное возвращения к прошлому, старым обычаям и моде, к стихам, которые читали миннезингеры и серенадам, которые пели под окнами пылкие влюблённые. Мы не живём по-новому, мы лишь вспоминаем и повторяем. Мы великие лицедеи — столько лет мы могли это скрывать друг от друга...

И что же мы делаем во сне? Ничего. Мы крутимся, вертимся, залёживаем, доводим до атрофии наши мышцы, и лишь позволяем потоку нашего сознания показать нам наши настоящие желания. Сон, словно сеанс психоанализа с применением гипноза, пытается вывести на первый план ту нашу сторону, о которой мы и сами не догадываемся. Мы ждём вещих снов, чтобы не идти к гадалке и не читать гороскоп, просыпаемся утром, и пока ещё сон не до конца отпустил нас, записываем фрагменты этих переживаний, чтобы потом мило полистать сонник и с открытыми от удивления глазами узнать, что наша жизнь круто меняется. Сон — это мы, только с фантастической стороны, с той, с который мы так хотим себя узнать. Спокойной ночи вам, друзья мои, и приятных сновидений.

Глава 2

Замок встретил Клайва холодностью и некой сдержанностью. Ему выделили место для ночлега в старом крыле замка, в котором гуляли злые ветры и наглые грызуны. Он не очень расстроился из-за такого приёма, бывали места, где он довольствовался и худшими условиями. Принцесса даже не поблагодарила его — как только они пересекли крепостной ров, её будто бы подменили. Она вела себя так, словно они незнакомы. Клайв воспринял такое поведение с улыбкой, понимая, что иногда просто нужно знать своё место.

Он лежал, укрытый шерстяным одеялом, которое ему дали, и смотрел на лунную дорожку, бегущую к его лицу. Клайв думал о принцессе — возможно первый раз в его жизни, его так увлекла особа противоположного пола. Раньше у него было несколько интрижек, но это было что-то совершенно несерьёзное, не стоящее внимание. А теперь, у него приятно щемило сердце, когда он видел её взгляд, и выступала горечь где-то в районе души, когда она улыбалась. Не ему, а просто так, когда улыбка посещала её лицо, он радовался вместе с ней. За один день она пленила его сердце. Красивая история о бедном юноше и богатой девушке — классическая история страданий и любви, которая обычно заканчивается добрым финалом или трагической развязкой. Таких историй миллионы и люди уже устали находить в них успокоение для глаз и развлечение для ума...

Клайв повернулся на другой бок и попытался упорядочить свои мысли: завтра ему придётся уехать, и он больше никогда её не увидит — она останется лишь приятным воспоминанием из его скитаний и, когда-то, в старости (если он доживёт до седин), у него будет возможность рассказать внукам об этом небольшом приключении. Он вдохнул запах ночи и закрыл глаза: ночные шорохи и крики птиц не тревожили его. Он попытался заснуть и, наконец, у него это получилось...

Сон N I

Тишина. Абсолютная тишина, лишь где-то вдалеке шумит камыш. Он стоит на пригорке и смотрит на замок со стороны. У него красивая одежда, похожая на камзол начальника стражи. Клайв что-то говорит, но его слова тонут в пустоте, лишь рот открывается и закрывается — звук не может найти выход в этом месте. Он смотрит на свои руки и видит мозоли, которые мог оставить только меч. Клайв оборачивается и видит Дайрис, которая стоит за ним с распущенными волосами и плачет. Слёзы текут по её щекам и сохнут прежде, чем долетают до земли. Она не смотрит на него — смотрит вдаль, словно провожая кого-то в тяжёлый и опасный путь.

Он следит за ней, но она не двигается, просто беззвучно плачет и смотрит вперёд, туда, где видны горы и находится страна Истинного зеркала. Легенда, услышанная от отца, всплывает перед его глазами: лишь человек с чистыми намереньями сможет выйти победителем из долины зеркал. Там правит настоящая любовь, если ты не уверен в себе, то ты погибнешь в ослепительном огне очищающего пламени. Но если победишь, то получишь зеркало истины — в нём отражаются истинные желания и надежды людей. По отражению каждого можно будет сказать о человеке правду, понять его, помочь. Или же напротив - разочароваться, забыть о нём, изгнать из своей жизни навсегда. Так гласит легенда...

Клайв подходит к ней, но обнаруживает вместо принцессы девочку с озера. Она смотрит на него и протягивает ему красивое чёрное сердце, сделанное из сухого листа древнего дерева. Он берёт её на руки, а она обнимает его за шею. Так они и стоят, обнявшись, словно отец и дочь, как заложники дороги, которую им придётся пройти вместе. Она сжимает его крепче и крепче, почти лишает дыхания, и у него в глазах начинаю появляться круги, которые сужаются в точку. Клайв пытается оторвать её руки от своей шеи, но вдруг она сама выпускает его — он снова видит принцессу. Она держит его за руку, а потом, внезапно, бросается бежать. Не оборачиваясь.

Он смотрит ей вслед, а потом снова смотрит на замок со стороны. Там вывешивают праздничные флаги, а трубачи выстраиваются на крепостной башне и начинаю изо всех сил дуть в трубы, но звука нет. Клайв видит осколки нот, которые вываливаются из напряжённых труб. Он закрывает глаза. Темнота погружает его во внутреннюю пустоту. Когда он снова открывает глаза, звуки труб взрывают барабанные перепонки...

Трубят так громко, что вибрирует одеяло. Клайв выглянул наружу — праздничные флаги уже вывешены, а трубачи на стенах из всех сил выдувают из труб громкие звуки. В лесу полно народу, а перед замком раскиданы многочисленные шатры. Сутолока и крики фермеров, которые попутно торгуют каждый своими товарами. Сколько же он спал? Клайв поднялся и вышел во двор — хотелось немного освежиться. Возле колодца стояло ведро с водой, Клайв снял рубашку и вылил на себя содержимое — прохлада освежала. Он бросил ведро в колодец и вытянул ещё одну порцию утреннего здоровья. Второе ведро он выливал постепенно, пытаясь растянуть этот процесс...

— Уже встали, господин, — мальчишка поднёс ему полотенце.

— Трубы разбудили, — Клайв взял полотенце и принялся за не менее приятное занятие — обтирание. — А что за праздник?

— Сегодня ежегодное испытание, соберётся почти всё королевство, — мальчик показал в сторону леса, — это будет там...

— А что за испытание? — Клайв надел рубашку и отдал полотенце мальчишке.

— Каждый год, в этот день выбирают начальника королевской стражи, ну это так наш министр обороны называется. Все королевство охранять, а короля в первую очередь...

— И что могут участвовать все, кто захочет, — спросил он, внезапно у Клайва мелькнула бешеная идея.

— Да, господин, кто угодно. Да только пока всё бесполезно...

— Что ты имеешь в виду? — Клайв посмотрел в сторону леса.

— Испытание состоит из трёх этапов, — начал мальчишка, — сначала полоса препятствий. Но если ты достаточно тренированный, то сможешь пройти. Потом, испытание словом.

— Что это значит?

— Нужно придумать слова, которые растопят сердце нашей принцессы...

— Что-то типа поэтического конкурса?

— Ага, — парень кивнул.

— Интересно, — Клайв посмотрел на мальчишку, — А третье?

— Нужно победить нынешнего начальника стражи тем видом оружия, который он сам выберет, но это — малыш улыбнулся.

— Звучит заманчиво, — Клайв застегнул рубашку, — можно попробовать.

— Ты умрёшь, — грустно сказал мальчик.

— Почему ты так решил?

— Потому, что кроме первого испытания, за все годы, что я живу, я не видел ещё ни одного.

— Но раз, у вас есть начальник стражи, значит, он эти испытания прошёл, — резонно заметил Клайв. — Видимо, это реально.

— Вы мне нравитесь, — мальчик улыбнулся. — Если вы умрёте, я буду приносить вам цветы.

— Если не умру, то возьму тебя оруженосцем, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Майк, господин! — мальчик восторженно смотрел на него.— Можно я буду молиться за вас...

— Я сам за себя помолюсь, — сказал Клайв, — а ты пока позаботься о моём коне, — он бросил мальчишке монету.

— Конечно, господин. Но это невозможно...

— Вот почему у нас и должно получиться, — сказал Клайв, — мы идём против статистики...

Он сидел в своей башне и думал о том, что ему предстоит. Совершенно неожиданно для себя он попал в самую гущу событий. Клайв только что записался в число смельчаков, решившихся на эти безумства. Полоса препятствий, как мило обозвал её Майк — это был просто адов лабиринт. Чего там только не было: вращающиеся топоры и мечи, падающие камни и вылетающие стрелы. Стартовали все с интервалом в пять минут, а дальше время на прохождение препятствий не ограничивали, что в принципе, немного облегчало задачу. Можно было просидеть в лабиринте хоть весь день, главное, чтобы ты потом прошёл до конца. Одной храбростью и ловкостью первый этап было не пройти — здесь нужна была удача. Он понимал, что может погибнуть в самом начале, но что-то подталкивало его к этому шагу, Клайв просто начинал верить, что случайностей не бывает и эта череда событий, которая происходила на протяжении этих двух дней часть какой-то высшей партии, в которой он играет далеко не последнюю роль.

Больше всего его заботило второе испытание. Правильнее было бы сказать, что больше Клайва заботила сама принцесса. Он боялся, как бы в её присутствии, от стеснения перед ней и многочисленной аудиторией, у него не отнялась речь. Выступать перед публикой — искусство, которому учатся многие годы. Слова и стихосложение, которыми он баловался в детстве, не могло подарить ему спокойствие, правда, когда Клайв вспоминал принцессу, к нему приходила только романтическая поэзия, он вдруг превращался в пламенного трубадура и хотел написать сонет...

Как ему сказали, между испытаниями должны были быть перерывы, довольно таки продолжительные: каждый день происходило лишь одно из них. Поэтому после прохождения препятствий у него было бы время подумать, что сказать принцессе на следующий день. Клайв размялся по старинной методике, которой пользовался и его отец. Привёл дыхание и мысли в порядок. Отец всегда говорил, что если мысли разбросаны, тело не может быть полностью контролируемым. Нужно контролировать каждую частичку себя, тогда можно сделать всё, что угодно. Самоконтроль — вот философия, по которой жили его предки. Упражнения отвлекли Клайва от постороннего, заставили отрешиться от проблем и любовных стрел, засевших в его сердце. Занятия укрепили его дух — он был готов...

Скоро нужно было идти. Поддевать под рубашку доспехи не разрешалось, нарушившего ждало наказание — он навечно изгонялся из города и любая семья, которая бы приютила его, заслуживала смерти. Клайв вышел из башни и пошёл в конюшню. Внезапно в нём проснулись нежные чувства к Буре. Он подошёл к своему коню и обнял его. Конь заржал радостно и уткнулся носом ему в ладонь. Клайв протянул ему яблоко и тот радостно захрумкал сладостной мякотью. Когда есть опасность, хоть малейшая, всегда хочется теплоты. Хочется обнять кого-то и почувствовать, что ты не безразличен. Тогда безумно хочется вернуться, и ты уходишь с надеждой. Если же у тебя нет такой возможности, вероятность худшего возрастает...

— Зачем ты это делаешь? — спросила она тихо.

Клайв резко обернулся. Принцесса, в праздничном платье стояла возле выхода и встревожено смотрела на него.

— Я не понимаю, о чём вы, госпожа, — Клайв похлопал коня по крупу.

— Ты всё прекрасно понимаешь, — она подошла ближе.

— Это вы об испытаниях этих? — Клайв улыбнулся, — мне сказали, что могут участвовать все.

— Ну, и что? Зачем тебе это?

— Мне сказали, что там можно будет прочитать вам стихи. Как бы я смог ещё это сделать?

— Дурак, — принцесса, резко развернувшись, выбежала из конюшни. Довольный Клайв посмотрел на Бурю:

— Ну, что, прорвёмся?

Конь ничего не ответил. Клайв постоял ещё несколько минут, собираясь с мыслями, поправил меч и вышел из конюшни.

По мере того, как он приближался к месту испытаний он всё больше и больше погружался в себя. Он концентрировал внутри себя привычную форму и не думал ни о чём кроме неё. Для Клайва привычной формой было пламя. Когда оно разгоралось внутри него с ужасающей силой, это означало, что он достиг максимального самоконтроля.

Толпа, стоявшая возле полосы препятствий пропустила его к палатке, где собрались претенденты. Охрана, стоящая у дверей сурово посмотрела на него:

— Имя?

— Клайв Озёрный

— Твой номер десятый, не забудь, — теперь солдаты смотрели на него с одобрением. — Удачи...

— Спасибо, — Клайв кивнул им, — она мне понадобиться...

Глава III

Сон N 2

Кофе очень вкусный. Я сижу возле выхода, здесь как-то спокойнее. Пью. Медленными глотками. Официантка смотрит на меня приветливо — я постоянный клиент в этом месте. Каждый раз, выходя из дверей редакции, я захожу сюда и выпиваю одну чашку. Ощущение того, что сегодня должно произойти что-то необычное не покидает меня. Достаю сигарету, небрежно подкуриваю и пододвигаю к себе пепельницу. Потом делаю ещё один глоток.

Дым поднимается по моим пальцам и вгрызается в одежду постоянным запахом никотина. Я смотрю на него и забываю о времени. Пелена расслабленности наполняет меня. Кофе уже не тонизирует — я так привык к нему, что, наверное, мои клетки наполовину состоят из кофеина и на четверть из никотина. Наркотики, которые делают нашу жизнь лучше. Я смотрю на улицу и вижу спешащих домой людей. Они двигаются медленнее, чем обычно. Как в старом кино, они видятся мне со стороны...

Кафе маленькое, уютное. Мне нравиться здесь. Обычно сюда заходят после работы журналисты. Многих я знаю, но этика не позволяет нам слишком долго общаться — могут заподозрить, что мы работаем на обе стороны. Мы лишь кивком головы приветствуем друг друга, и улыбкой показываем, что знаем не только о своих успехах...

Официантка приносит мне салфетки и опустошает пепельницу. Я достаю ещё одну сигарету. Сейчас мне почему-то безумно хочется курить. Просто не могу и всё. Я вдыхаю дым, выпускаю его через ноздри и стряхиваю пепел. Спокойствие заполняет меня — я допиваю кофе и думаю, что не стоит гадать на гуще, потому что увиденное там может испугать меня. Беру салфетку, чтобы вытереть губы и вижу, что на ней что-то написано — телефон. Имени нет, только набор цифр, по-видимому, абонент где-то в центре. Я оборачиваюсь к официантке, но её уже нет. А я стою посреди улицы, оказывается, я сам не заметил, как вышел из кафе. В руках у меня всё ещё эта салфетка, с телефоном неизвестного абонента, но мне кажется, что я догадываюсь кто бы это мог быть. Кладу салфетку в карман и вытягиваю руку, пытаясь словить такси. В руках у меня недокуренная сигарета, а на ногах кеды. Странно, но мне что-то напоминает это, какой-то образ увиденный наяву, но сейчас я не могу вспомнить. Такси останавливается, я выпускаю дым в сторону и говорю адрес. Сажусь, и мы исчезаем на дороге, которая ведёт к моему дому...

Просыпаюсь тяжело. Голова болит, и всё тело затекает. Вспоминаю весь свой сон и удивляюсь ему: я не курю уже несколько лет. Бросил, в один из сложных периодов моей жизни. Тогда я был близок к тому, чтобы расстаться не только с одним своим ухом, но вообще со всей головой. Этот сон наталкивает меня на мысль, что следует снова начать. Встаю, смотрю на разбросанную одежду и не понимаю, почему я вчера так неаккуратно ложился спать. Монитор не выключен, и индикатор колонок тоже горит, видимо вчера, набирая текст и слушая музыку, забыл отключить их от сети. Я делаю это сейчас и смотрюсь в зеркало: причёска напоминает швабру, я машу рукой на зеркало и иду в ванную.

Наполняю её водой и пускаю немного пены. Детские привычки не оставляют нас никогда, наверное, чем старше, тем больше они в нас проявляются. Мы снова и снова возвращаемся к беспомощному состоянию. Только лишь голова, полная умных мыслей, мешает полностью осознать нас всех младенцами. Старики в какой-то момент становятся настолько капризными, что просто не успеваешь угождать их желаниям. Люди, живущие прошлым, своими воспоминаниям и радостями своей молодости. Они не выходят из дома и погружаются в неестественный мир, который дарит им теле-, радиосвязь и газетные столбики. Они поучают нас, приводя цитаты из сериалов и классической литературы. Но они не знают как там, по-настоящему, наружи. За их панцирем, который не хочет давать сбоев и трещин. Как живут те, кто ещё крутиться в жизненном водовороте.

Почему так происходит? Из-за вселенской несправедливости. Боязни, вечной боязни утратить задор молодости. Незнания современных нравов и нежелания следовать моде. Они не понимают и не пытаются понять. Они зажаты и закомплексованы.

Несправедливость оставляет на наших лицах печать, неизгладимую и невидимую тем, кто не умеет читать буквы и знаки. Таких людей можно распознать сразу — читающих гороскоп или простую бульварную газетёнку. Теперь, поддёрнутых странной печатью, становится всё больше и в рядах молодёжи. Они затравлено смотрят по сторонам, стараясь не спровоцировать какой-нибудь нестандартной, огнеопасной ситуации. Они смотрят на женщин, сквозь газетные вырезки или из-за форзацев зачитанных любовных романов. Не знают, как сделать тот самый первый шаг. В их глазах можно увидеть весь мир, но когда ты перехватываешь их взгляд, этот мир распадается, он исчезает в их боязливой неуверенности. Они садятся в середине троллейбуса, всегда, потому что там безопасней, смотрят прогноз погоды и одевают шапку, когда становится холодно. Пьют лихо, но мало и редко. Курят, судорожно затягиваясь, ища поддержку в рядах таких же, как они. Они не выходят на улицу после определённого времени, боясь криминогенной ситуации. Они не рискуют, не любят шампанское, знают всё о западных моделях и красотках, но не знают имени девушки из соседней квартиры, которая смотрит на них уже больше полугода. Такие люди начитаны и образованы. Они не носят кричащих нарядов, ходят в театры и не любят американское кино. Они уходят раньше, чем их позовут зайти и борются с бессонницей, глотая таблетки снотворного. Любят классическую музыку, но не делят её на исторические этапы. Делают вид, что умеют играть на каком-либо музыкальном инструменте, но когда их просят сыграть или хотя бы изобразить что-то, отнекиваются и мило улыбаясь, уходят в другую комнату. Не играют в азартные игры, потому что там большой риск проиграть. Не любят тотализаторы и телевизионные викторины. Любят кроссворды и домашние тапочки. Они — люди вчерашнего дня, люди забытых достоинств и утраченных таинств. Они слишком слабы, чтобы выжить, а наше время слишком сильное, чтобы им помочь в этом. Кто-то ведь должен отступить?

Волосы ещё мокрые. Я не сушу их, предоставляю всё естественному ходу событий. Беру утренею газету и читаю сводку экстренных новостей: убийства, финансовые махинации и откровения звёзд шоу бизнеса. Ничего необычного и экстраординарного. Кладу газету на журнальный столик и допиваю свой утренний кофе. Так начинается моё утро. Я не делаю исключений даже в выходные дни — консерваторы не меняют привычек даже под дулом пистолета. Беру с полки книгу и немного читаю — сегодня мне не нужно идти в редакцию, статей, которых я вчера отнёс, хватит на два дня. У меня появляется несколько свободных часов перед выпуском новостей и часами, когда нужно будет написать новые статьи. Мой взгляд непроизвольно натыкается на стопку бумаги на моём столе. Откладываю книгу и подхожу, перебираю исписанные листы. Нахожу одну из своих старых, юношеских попыток в короткой прозе и перечитываю — иногда просто хочется вспомнить свои мысли...

Он горький, пронзительный, этот рассказ — как всё в детстве, когда разочарования особенно сильны. Мне становится грустно, когда я вспоминаю свою молодость...

Мир, который так сложно понять

Я хотел понять мир, живя всю жизнь этой мечтой. Пытался любить, живя всю жизнь этим чувством. Хотел научиться прощать, живя всю жизнь этим желанием. Я хотел жить, всю жизнь...

Я уходил в дальние страны и приходил обратно. Искал смысл, пытался разгадать извечную загадку старости и детства. Я видел океан. Но не нашёл главного...

Я испытывал страх, изнывая от жажды. Был в жарких пустынях и иссушающих тропиках. Я был даже на краю земли, там, где, если перегнуться через мир, можно увидеть звёзды. Но не понял, что это такое...

Я разучился плакать, насмотревшись на то, как плачут другие. Научился отводить взгляд, если уж был очень не прав. Я старался быть как все, но это лишь приближало меня к пропасти...

Я боролся с волнами и пороками. Выдерживал даже слабость. Мои глаза запылились в битвах. Но я так и не пришёл к какому-то выводу. Война не даёт ответов, я слишком поздно понял это...

Я пробовал сделать мир таким, каким видел его. Лепил его из глины и камня. Добавлял в него мёд. Но это не принесло ничего, кроме разочарования. Мне. Слишком многие были против — мир нельзя слепить для себя. И для других тоже. Мир развалится в любом случае, даже если убрать из него весь камень и глину. Мёд перестал быть сладким и липким. Я испытал это на своём маленьком мире. Мир не прожил и месяца...

Я поднимал глаза к небу и смотрел на птиц. Птицы сужали круги и пытались сесть ко мне на голову. Даже птицы учатся плохому. Хотя они живут не так далеко от нас. Наш пример передаётся по наследству...

Я брался за разные дела и бросал их. Опаздывал на встречи и терял друзей. Лишал себя права на выбор и забывал об этом. Умирал снова и снова. Я уставал жить в мире, которого не понимал...

Я хотел научиться полезным вещам, но не смог. Думал о вечном, но мне всегда не хватало времени. Пытался победить любовь, но, в конце концов, она победила меня. Я хотел оставить себе что-то своё, но обнаружил, что оставил себе лишь чужое...

Я летал к далёким солнцам. Пил дождь и нырял в синие морские глубины. Но не нашёл там заветной жемчужины и пиратских кладов. Я не нашёл там даже звёзд...

Я выдерживал паузы в разговорах. Мог даже не разговаривать вовсе, но мой язык был другого мнения. Я сдавался каждый день, а ночью снова начинал борьбу. Я не знал, чего хочу от этого мира, который не понимал...

Я обижался и обижал многих. Убивал и был убит не раз. Я был заносчив и эгоистичен. Иногда я переставал существовать. Меня не хотели прощать, а я так и не смог этому научится...

Я чистил трубы, пытаясь очистить себя грязью. Рылся в мусорных ящиках, пытаясь найти там свою душу. Я бежал к свалкам, пытаясь найти свою любовь. Я не сделал ничего. Или мне не дали это сделать?

Наконец, я остановился. Перевёл дух и попытался смириться с неизбежным. Я попытался просто жить. Оглянулся назад. Вспомнил свои скитания и поиски. Я вспомнил свои безуспешные начинания и наивные мечты. Увидел свою жизнь, прокрученную на старой трофейной киноплёнке. Я слишком многое видел, чтобы испугаться, хотя это действительно было ужасное зрелище...

Восход не сумел простить меня, когда я бросил в него обвинение в жизни. А мир прогнулся в сладкой неге, пробуждаясь. Мир так любил солнце. Почему? Я не мог ответить на этот вопрос. Ведь мир так многогранен, и его так сложно понять. На это может уйти вся жизнь и вся любовь, которая есть в сердце. На это может уйти молодость и старость, ради этого можно пожертвовать даже смертью. Но это нужно сделать. Ведь мечта стоит того, чтобы сбыться. А мир стоит того, чтобы быть понятым. Ведь ночью он так одинок...

Сны сбивают меня с толку. Моя размеренная жизнь подвергается серьёзному испытанию. Девушка с японским зонтом, телефон на салфетке — всё это как-то связано. И, мне кажется, что это не последний сон, будут другие, которые повернут всё с ног на голову. Я подхожу к своему пиджаку и проверяю карманы. Помятая салфетка не удивляет меня, когда я разворачиваю, то вижу номер. Точь-в-точь, как в моём сне. Подхожу к телефону и набираю непослушные цифры. Жду несколько секунд, пока соединение, не устанавливает между нашими душами некую связь. Абонент не подходит, но я не сдаюсь. Жду ещё несколько секунд. На пятнадцатом гудке трубку снимают. Незнакомый мужской голос. Я не знаю, как поступить. Но потом решаюсь...

— Алло? — я говорю это, чтобы на том конце не повесили трубку.

— Это вы? — казалось, голос узнал меня.

— Я?

— Очень приятно, я ждал вашего звонка, почему вы так долго ждали?

— Забыл, куда записал номер, — говорю я, перекладывая трубку к другому уху.

— Бывает, — голос улыбается.

— Что вам нужно? — я хочу сразу выяснить всё.

— У меня к вам такой же вопрос, — голос издевается, но внешне всё выглядит совершенно спокойно. Я не могу ни в чём его упрекнуть.

— Я видел сон...

— Все видят сны, — он называет моё имя. — Некоторые извлекают из этого пользу.

— Я могу найти её?

— Это зависит от того, где и как вы будете искать.

— А нужно ли это? — я сомневаюсь, что сделал правильно, когда набрал этот номер.

— Не знаю, вы же ищете её. Я давно нашёл то, что мне нужно.

— Он существует? Она реальна? — спрашиваю, потому что мне становится страшно.

— В каком-то смысле да, а в каком-то, — он замолкает...

Я молчу в трубку, ожидая, что он скажет что-то ещё. Мне не нравится игра в загадки.

— Почему вы молчите? — он нервничает.

— Кто затеял эту игру? — тоже нервничаю, жалею, что нет сигареты.

— Не курите? — спрашивает он, словно читает мои мысли.

— Зачем? — думаю, что односложность поможет понять.

— Зачем что? — он играет словами.

— Зачем мне нужно искать её. Почему я должен разговаривать с вами?

— Я отвечу только на один вопрос, — снова издевается. Представляю его ехидную усмешку и лысину. Думаю, что в детстве он стоял на физкультуре последним.

— Зачем мне нужно искать её? — повторяюсь.

— Потому что вы слишком устали быть один. Вы ищете что-то необычное. Вы хотите поверить в мечту и попытаться оправдать любовь. Вы верите в романтику и по ночам пишете стихи. Вы созданы для неё, а она — единственное ваше спасение.

— Она — это плод фантазии. Как она может меня спасти.

— Думайте. Нет ничего невозможного. Нет простых и пустых снов. Если вы чего-то не запомнили — это не значит, что этого не было.

— Кто вы такой? — не хочу знать правды. Задаю вопрос просто так, потому что знаю, что он уйдёт от ответа.

— Я тот, кто я есть. Я не сомневаюсь, — он намерен закончить разговор.

Не задаю следующего вопроса, чтобы он немного понервничал. Просто дышу в трубку. Жду, когда он сделает шаг.

— Не упускайте из виду случайностей, — он пытается дать мне совет.

— Что происходит? — пытаюсь поставить его в тупик.

— Меняется время. На стыке столетий вы можете измениться...

— А разве мне это нужно?

— Всё меняется. Даже времена. Неужели вы сможете остаться таким же пустым?

— Откуда у вас мой телефон?

— Вы сами мне позвонили, — он смеётся.

— Если я позвоню ещё раз, вы ответите?

— А вы разве разговаривали со мной? — тишина в трубке. Я не слышу даже его дыхания.

— Алло, — дую в трубку, но там лишь короткие гудки. Набираю этот же телефон, но металлический голос говорит, что такого телефона нет, и мне стоит проверить ещё раз цифры набираемые мной. Я вешаю трубку и некоторое время перевариваю разговор с неизвестным мне человеком. Пытаюсь быть объективным, но что-то мешает мне быть им. Тишина утомляет меня, и я включаю телевизор...

Глава 3

Обстановка нервная. Десять человек сидят на скамейках и молчат, сосредоточенно поглядывая на песочные часы в углу палатки. Один играет на лютне какую-то отрешённую мелодию — он похож на трубадура. Когда Клайв входит только он не поднимает головы.

— Приветствую вас, — он входит гордо, но не горделиво.

— Приветствуем тебя, — нестройный хор встречает его слова. Они смотрят оценивающе, сверяя свои силы с его возможностями.

— Слабак, — тихо говорит трубадур, — что ты забыл в этом месте?

Клайв ждёт несколько секунд, пока претенденты освобождают им достаточно места для манёвра. По скорости освобождаемого места, он понимает, что противник намного серьёзнее, чем кажется.

— У тебя ещё есть шанс принести свои извинения, — Клайв делает осторожное движение в сторону трубадура. Тот не отвечает, а, отбрасывая в сторону лютню, наносит первый удар. Кулак проходит в нескольких миллиметрах от лица нашего героя, реакция пока ещё не подводила его в сложных ситуациях. Клайв прыгает вперёд, просто повалив соперника на землю, и бьёт его наотмашь, в лицо. Тот отпихивает Клайва ногами и, сделав сальто, встаёт на ноги. Клайв поднимается медленнее, потирая ушибленные рёбра, и следя за каждым движением трубадура — у того капает кровь из разбитого носа, и озорным огнём играют глаза. Он улыбается.

— Ллойд, к вашим услугам, сударь, — трубадур склоняется в поклоне. — Я приношу свои извинения за эту небольшую проверку. У нас не любят чужаков.

— Клайв, — он жмёт протянутую руку. Претенденты одобрительно похлопывают его по плечу и называют свои имена.

— Ты откуда? — Ллойд прижимает к носу кусок оторванного рукава.

— Из страны дальних озёр, — Клайв садится на скамейку.

— Проездом?

— Можно и так сказать, — он не настроен на разговор.

— Я вижу на твоём лице знакомую печать, — Ллойд садится рядом с ним. — Не ты первый, не ты последний.

— Я не хочу говорить в пустоту, — Клайв поворачивается к нему, — через несколько часов, может быть, ты будешь уже трупом.

— Ты тоже не застрахован от летального исхода, — Ллойд не спешит оставить его в покое.

— Встретимся, когда каждый покажет, на что он способен. Пока я не увидел благородства и отваги: только издевательства и проверки. Оставь меня в покое...

— Ладно, — трубадур соглашается быстро, что настораживает. — Поговорим после испытания, — он берёт лютню и продолжает наигрывать неизвестную мелодию.

— Если будет о чём, — Клайв закрывает глаза и пытается сосредоточиться. Песок в часах быстро убывает. Гул за стенами нарастает, люди жаждут зрелища. Он закрывает глаза и видит, как огонь воспламеняется в нём. Языки пламени лижут щёки, и тело становится практически невесомым — сейчас Клайв ощущает каждый миллиметр собственного тела. Глаза открываются медленно, чтобы не нарушить самоконтроль. Он замечает, что Ллойд тоже погружён в медитацию — дыхание выравнивается, а мысли становятся в очередь, не вылезая и не пытаясь сбить с толку. Остальные претенденты выстраиваются у входа — пора.

Клайв встаёт и медленно идёт к выходу, он полностью погружён в себя. Трубадур не спеша, делает тоже самое. Они выходят по одному, получая из рук охранников деревянную дощечку со своим номером, и идёт по узкому коридору, сооружённому за время их пребывания внутри. Коридор закрыт огромным полотном с изображением королевского герба — в пробелы воткнуты факелы, поэтому дорога равномерно освещена. Дневной свет практически не доходит сюда, если бы не было факелов, то коридор утонул в темноте. Дорога ведёт прямо к полосе препятствий, вернее все думают, что она ведёт туда. Претенденты движутся плотной колонной, глядя в затылок друг друга. Клайв физически ощущает Ллойда за своей спиной — глаза трубадура сверлят его насквозь.

— Ты готов? — шепчет Ллойд.

Клайв не отвечает, а ускоряет шаг. Коридор заканчивается и яркий свет ослепляет. Полоса прямо перед ними. Претенденты застывают, поражённые тем, что им придётся пережить. На секунду Клайв жалеет, что ввязался в эту авантюру...

Испытание первое: граница смерти

Полоса препятствий — это лабиринт, со всевозможными ловушками и препятствиями: комната летающих топоров, огненная ловушка, и самое главное, в конце — сжимающаяся комната, в которой если не знаешь нужной комбинации замка, то нельзя открыть дверь. Комбинация зашифрована на стенах лабиринта, нужно быть очень внимательным и не пропустить главного. Запускать претендентов решили с перерывом в пять минут, чтобы была хоть какая-то динамика и зрители не очень скучали. Места для зрителей находились на возвышении, им был прекрасно виден весь лабиринт. Толпа недовольно гудела в ожидании принцессы и короля. Наконец, трубы возвестили о том, что главные участники собрались: рядом с королём довольно сел начальник стражи, снисходительно поглядывая с высоты на претендентов...

Король поднял руки, ожидая тишины:

— Друзья мои, — сказал он в какую-то непонятную трубку. От этого голос короля разносился на большое расстояние. Клайв прекрасно слышал правителя, хотя видел лишь размытую фигуру на холме. — Сегодня нас ждёт состязание. Пусть победят сильнейшие, а тех кому не повезёт мы наградим посмертными почестями...

— Спасибо, — сквозь зубы прошептал Ллойд, — уважил...

— Начать состязание, — король махнул рукой и толпа разразилась оглушительными воплями.

Клайв посмотрел на двери лабиринта, которые медленно открывались. Первый поворот выглядел очень даже безопасно.

— Опасайся спокойных мест, — прошептал Ллойд, — там самая главная опасность.

— Зачем ты хочешь помочь мне? — Клайв повернулся к нему.

— Ты первый, кто дал мне по морде, — улыбнулся трубадур. — Пока это ещё никому не удавалось. А ещё, я надеюсь, что ты прикроешь меня, если вдруг станет совсем туго.

— Но ты же идёшь за мной...

— В лабиринте время идёт совсем по другим законам — первый может оказаться последним, а последний выиграть.

— Ну, тогда удачи нам, — Клайв искренне пожал руку Ллойда.

Двери совсем открылись и первый претендент приготовился к старту.

— По моей команде, — стражник держал в руках песочные часы, — когда песок высыплется, стартует следующий. Всё понятно?

Все молча кивнули.

— Тогда давай, — он махнул рукой и поставил часы на ладонь.

Первый пошёл вперёд осторожно, не оборачиваясь. Держась правой сторону, чтобы не заблудится и внимательно глядя под ноги. Он уже почти достиг угла первого поворота, когда меч, выскользнувший из стены отрубил ему голову. Толпа довольна загудела: фонтанирующее тело упало на пол, а лезвие исчезло также быстро, как и появилось. Охранник неодобрительно посмотрел на оставшийся в часах песок и посмотрел на второго:

— Твоя очередь, — только давай, чтобы я не менял график. Продержись пять минут...

Второй рванулся так, будто бы его подгоняла целая армия демонов. В конце первого поворота он сделал сальто и клинок не задел его. Он благополучно скрылся за углом.

— Учись на чужих ошибках, — сказал Ллойд. — Ошибка здесь стоит очень дорого.

Клайв посмотрел на возвышение. Где-то там сидела Дайрис и наблюдала за этим жутким испытанием. Быть может, она тоже одобрительно ревела, когда брызгала кровь и с плеч слетала очередная голова. А возможно она прятала слезу и напряжённо вглядывалась в претендентов, ожидая его выхода. Он подумал ещё немного и окончательно остановился на втором варианте. Тишину взорвал очередной всплеск эмоций, Клайв закрыл глаза. Смерть вызывает столько радости, что просто перестаёшь осознавать настоящую цену жизни. Лишь только стоя здесь, лицом к лицу к этому страшному лабиринту Клайв задумался об этой страшной метаморфозе, которая происходит в обществе.

— Следующий, — голос звучал глухо и отрешённо. Через пол часа Клайв перестал обращать на него внимания. Толпа то и дело взрывалась аплодисментами, гикала и гортанно кричала, а потом затихала, ожидая следующую жертву.

— Это вообще возможно? — он повернулся к Ллойду.

— Без сомнения, — трубадур ел апельсин, задорно двигая челюстями.

— И много народу проходили это испытание?

— Пока только один человек, — Ллойд выбросил остатки фрукта, — он сейчас сидит на горе и весело наблюдает за нашими потугами.

— А зачем придумали другие конкурсы?

— Чтобы создать иллюзию того, что самое главное у тебя впереди.

— А ты не веришь в это? — Клайв уже совершенно спокойно встретил новую вспышку на трибунах.

— Верю, — сказал Ллойд, иначе меня бы здесь не было. — На, — он сунул ему в руку апельсин. — Пригодится в лабиринте...

— Спасибо...

Клайв повернулся к лабиринту и сосредоточился. Огонь разрастался оранжевы цветков внутри него. Глаза отсвечивали искрами.

— Следующий, — охранник похлопал его по плечу.

Клайв глубоко вздохнул, и, окончательно успокоившись шагнул вперёд. Первый поворот он прошёл без проблем — клинок просвистел над его головой, даже не испортив причёску. Перекувыркнувшись, он приземлился на ноги за стеной, уже отделённый от внешнего мира стенами лабиринта. Клайв спокойно посмотрел по сторонам: в самом конце коридора, он увидел безжизненной тело со стрелами в горле и груди. Он присмотрелся к стенам и полу: практически невидимые отверстия уныло сверкали на голой стене. Клайв сделал первый шаг, осторожно прощупывая плитку под ногами. Одна из плиток оказалось на ощупь несколько мягче и он, совершенно непроизвольно нажал на неё сильнее, чем на предыдущие — он подался в сторону, услышав характерный свист: стрела слегка оцарапала его плечо, порвав рубаху. Он ещё раз посмотрел на стену: отверстия были расположены в странной последовательности, они напоминали буквы. Он напряг глаза: складывалось слово "дорога" или "дорогая"...Клайв подумал, что дальше по смыслу можно будет догадаться и решил запомнить оба слова. Он пошёл дальше, осторожно прощупывая свой каждый шаг. В конце концов он лёг на пол и пополз, чтобы распределять вес более равномерно. Проползая мимо безжизненного тела Клайв не удержался и отвернулся.

Публика недовольно гудела: когда Клайв лёг, они не видели, что происходит в лабиринте. Пройдя второй поворот он прислонился к стене, почувствовав соль на своих губах он приложил ладонь к своему лбу и удивлённо обнаружил что вспотел. Раньше, он не замечал за собой такой особенности. Несколько минут он приводил дыхание в порядок и восстанавливал внутри огненное изображение. Почувствовав силы идти дальше, Клайв встал: публика отреагировала мгновенно — аплодисменты и громкие крики заменили монотонный гул. Он посмотрел на третий поворот и не увидел ничего опасного — коридор был пуст и спокоен. Ни единого намёка на опасность. Клайв пошарил в кармане, нащупывая, апельсин, который дал ему Ллойд. Он решил проверить теорию безопасных мест — когда апельсин коснулся поверхности коридора, пол ожил — он превратился в огненную воронку, которая, разрастаясь, двигалась по коридору туда и сюда. Но больше всего времени воронка провела на том месте, куда упал, брошенный им фрукт. Через несколько минут движение воронки прекратилось и пол погас...

Клайв задумался — это ситуация, которая практически не имела выхода. Он не понимал, как наука смогла создать этот средневековый детектор движения, да ещё и снабдить его огненной поддержкой. Нужно было чем-то отвлечь огонь, бросить что-то большое, чтобы потом у него было время. Тогда можно было, перепрыгнув пламя пройти это испытание. Он посмотрел назад, туда, где за поворотом лежало тело одного из тех, кому не повезло. Клайв вернулся в противоположный коридор и прямо за поворотом столкнулся лицом к лицу с Ллойдом.

— Привет, — Ллойд небрежно вытирал кровь со щеки.

— Привет, — пригодился твой апельсин, — Клайв рассказал ему об огненной ловушке.

— Я слышал об этом, — трубадур посмотрел на тело, лежавшее в нескольких метрах от них, — может пригодиться...

— Я об этом тоже подумал, — Клайв лёг на пол и пополз к трупу. Медленно и осторожно он взял того за рубашку и потянул на себя. Тело завалилось на пол. С трудом, Клайв пополз обратно. Возле поворота ему помог Ллойд:

— Видел надписи?

— Надписи, я видел только одну, в соседнем коридоре...— Клайв удивлённо посмотрел на него. "Дорога" иди "дорогая", я точно не разобрал.

— Дорога, — трубадур кивнул, — А на самих воротах? — Ллойд загадочно улыбнулся. — На них большими буквами написано: в путь. Это не может быть случайностью.

— Тогда у нас есть два слова, — Клайв прислонился к стене: "дорога" и "в путь". Загадки какие-то..., — он подхватил тело и потащил его за угол.

Когда они вместе вышли к огненному коридору, как окрестил его Ллойд, то пол и вообще всё в нём выглядело также безмятежно и спокойно, как и в первый раз.

— Нужно бросить его как можно дальше, тогда мы успеем часть дистанции пробежать, пока пламя не перекинется на нас, — Клайв взял труп за ноги.

— Согласен, — трубадур схватил за руки. — Ну, давай...— они начали раскачивать тело. Толпа оглушительно гудела. Им нравились необычнее повороты этого заезженного сюжета. Тело полетело очень хорошо, даже не задев стенок коридора — упало точно по центру в метрах десяти от них. Это был хороший бросок.

— Побежали, — крикнул Клайв, когда увидел, как огненная воронка начинает заглатывать тело.

Они бежали так быстро, как никогда в своей жизни — на разбег у них было всего лишь десять метров, но этого им хватило с лихвой: взвившись над воронкой в акробатическом прыжке, они пролетели над пламенем, которое только обдало их маленькими язычками злобы. Приземлившись за воронкой и перекувыркнувшись, чтобы погасить удар, они продолжили бег. Пламя растерялось — вроде бы у него и была одна жертва, но те, кто убегали тоже относились к тем, кого бы стоило сжечь. Воронка разделилась — одна часть осталась доедать тело, а вторая полетела догонять незваных гостей. Ногам становилось жарко — пламя двигалось слишком быстро, пол превращался в угли. Клайв чувствовал, что ещё несколько секунд и у него оплавится подошва на сапогах...

Внезапно стало спокойно. Когда они оглянулись, то коридор выглядел также спокойно: никаких следов пламени и обугленного тела. Спокойный коридор, не внушающий никаких опасений. Только от сапог небольшой струйкой плыл в небо дым...

— Прорвались, — Ллойд хлопнул его по плечу.

— Вроде того, — Клайв посмотрел на небо. — Кто-то там, наверху любит нас.

— Наверняка, — трубадур поклонился граду аплодисментов, обрушившихся на них. — Публика от нас без ума...

— Если мы выберемся, то я угощу тебя пивом, — сказал Клайв.

— А потом я тебя, — сказал Ллойд.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Когда нервы напряжены, лучшей разрядкой является смех. Тогда становится легче, и все страхи отступают на второй план.

— Нужно идти дальше...— Клайв заглянул за стену.

— Здесь не было знаков? — Ллойд не спешил уходить.

— Нет, вроде...

— Нужно хорошо всё осмотреть, — трубадур ещё раз просматривал стены и пол. — А то, потом, наши старания окажутся бесполезными. Раздавит нас к чертям.

— От судьбы не уйдёшь, — сказал Клайв, — всё давно уже решено за нас.

— Может быть, — Ллойд улыбнулся, — но всегда существует другой вариант. Пошли!

Они завернули за угол и сразу же остановились. Узкое вращающееся бревно уходило вглубь коридора, заканчиваясь лишь на другом его конце. Внизу была пустота, дна видна не было, но можно было догадаться, что если упасть вниз, то дороги обратно уже не будет. Где-то на середине дороги путь преграждали ещё и летающие топоры — они двигались бесшумно, с разной скоростью и последовательностью. На некоторых их них были заметны следы крови, иногда совсем свежей. Нужно было очень хорошо изучить технику их движения, чтобы потом, там, удерживая равновесия попасть в интервалы и не быть разрубленным.

— Проще простого, — заметил Ллойд и первым ступил на бревно. Удерживая руки на ширине плеч, он пошёл быстро и уверенно, будто бы бревно и не вращалось вовсе. Он не смотрел вниз — только перед собой на топоры.

Клайв наблюдал за ним, как в цирке публика наблюдает за акробатами, работающими под куполом без страховки. С замиранием сердца и вздрагиванием каждый раз, когда тот делал слишком резкое движение. Вот трубадур уже почти достиг самого сложного этапа: удерживаясь на бревне, он стал вслух считать...

— Да это же вальс, — крикнул Ллойд, не оборачиваясь. — Тот, кто делал эту штуку, был ещё и юмором, — он подождал ещё секунду, а потом сделал первый шаг. Клайв наблюдал за ним, понимая, что ничем не сможет помочь, если тот ошибётся. Топоры вращались вокруг трубадура с убийственной точностью, но тот шёл спокойно, совершенно погружённый в себя и подсчёты. Дойдя до самого конца, Ллойд картинно подпрыгнул и похлопал сам себе:

— Давай сюда, только равновесие держи...

— Сейчас, — Клайв глубоко вздохнул и сделал первый шаг. Не существовало ничего — только он и это бревно, словно нитью уходящее в бесконечность. Он шёл прямо, не обращая внимание на то, что бревно крутиться и пытается сбить его с ритма. Клайв шёл вперёд, отбрасывая блики пламени своих глаз на стены, полностью сосредоточившись на том, что ему предстоит сделать. В самый последний миг, когда он дошёл до сверкающих лезвий, то понял, что не существует ничего кроме него и счёта, и ещё этого тонкого бревна, по которому нужно просто двигаться вперёд. Он делал шаги, в то время, как его внутренний метроном отсчитывал размер вальса и жалел, что с ним нет партнёрши, которая могла бы закружиться с ним в этом танце. Клайв понял, что дошёл, когда Ллойд в порыве чувств обнял его.

— Вот молодчина, — трубадур смеялся. — Ты же с закрытыми глазами шёл. Я думал всё уже. А эти топоры всё летают и летают, а тебе ничего, у тебя ж глаза закрыты. — Публика ликовала на трибунах. За эти несколько минут они стали всеобщими любимцами.

— Ты видел, что на бревне было нарисовано маленькое сердце? — спросил Клайв, не обращая внимания на аплодисменты и гул наверху. — В самом начале, как только ступаешь на него, что видишь, как оно крутиться у тебя перед глазами.

— Нет, я что-то не обратил внимания, — Ллойд пожал плечами. — Так что у нас есть?

— "В путь", "дорога", "сердце"...— Клайв перечислял слова.

— Странно, — трубадур смотрел на топоры, которые танцевали свой смертельный вальс. — Сколько людей погибли под эту музыку...

— Ты слушаешь меня, — Клайв смотрел на него.

— Да, — Ллойд задумался, — но это только слова, неизвестно как они пригодятся нам в конце.

— Сначала нужно дойти туда...

— Осталось последнее испытание, а потом уже комната, — Ллойд пошёл первым. — Что же нам ещё приготовили?

— Могу точно сказать, что ничего хорошего, — с уверенностью в голосе произнёс Клайв, — но выбора особого то нет.

— Согласен.

Они завернули за угол очередного поворота и увидели ров, наполненный мутноватой водой. Вода была спокойная, но неизвестность скрывалась в её глубине.

— Интересно, — Ллойд посмотрел на Клайва, — кто-то дошёл дальше нас?

— Думаю, что нет, — ответил Клайв. Будто в подтверждении его слов, из мутной глади показалось тело претендента, который стартовал перед Клайвом. Тело было исполосовано следами жадных зубов — оно дёргалось, будто бы трапеза ещё продолжалась.

— Хищные рыбы, — Ллойд посмотрел на воду с опаской.

— Если у тебя нет ран, и будешь двигаться спокойно, то они не тронут, — Клайв посмотрел на тело, которое уже начало скрываться под водой. — Я первый, — он осторожно лёг на воду и поплыл, мягко раздвигая воду ногами и подгребая руками, словно огромная лягушка. Зрители наверху затаили дыхание — Клайв чувствовал устремлённые на него взгляды. Он плыл и плыл, не думая, о том, что может случиться. Он думал лишь о Дайрис, о том, что всё это он делает лишь ради неё. И что он просто обязан дойти до конца...

Внезапно что-то коснулось его ноги — он непроизвольно дёрнулся и сразу почувствовал острую боль. В его ногу вцепились сотни острых зубов. Клайв забыл об осторожности. Конец рва был уже совсем близко. Он просто рванулся вперёд, не думая ни о чём. Он чувствовал, как зубы рвали его плоть, как кровь струиться по его ноге и сливается с мутной водой. Он физически ощущал, что теряет себя в этих жадных челюстях. Клайв выскочил на берег, последним рывком вылетев из воды. Рыбы, присосавшиеся к его ноге, бились на берегу, пытаясь дышать, а он лежал, зажимая фонтанирующую ногу...

— Подожди, — крикнул он Ллойду, — пусть успокоятся. — Он разорвал свою рубашку и перетянул ногу. Кровь перестала выливаться с такой скоростью, но всё равно полностью кровотечение не прекратилось. Клайв чувствовал, что теряет силы.

— Как ты? — крикнул встревожено трубадур.

— Жить буду, — Клайв лёг на спину и расслабился. — Не плыви пока...

— Ладно, — Ллойд нервно ходил на противоположном берегу. — Ты держись только...

— Да всё нормально, — Клайв попытался встать, но понял, что не может этого сделать. Сил не было даже на то, чтобы лежать.

Ллойд подождал около пятнадцати минут. Клайв потерялся во времени. Здесь действительно время жило по своим законам, по законам крови и лабиринта. А потом он вошёл в воду, осторожно, практически не опуская ноги на глубину, он плыл вперёд. Всё было спокойно, ему просто повезло. Он вылез рядом с Клайвом и осмотрел его ногу.

— Вид у тебя не лучший...

— Ничего, — Клайв приподнялся, — нужно идти.

Когда они встали вдвоём, публика снова встретила их обоих аплодисментами.

— Вот бы кого-нибудь из них сюда, — заметил Ллойд, — я посмотрел, как бы они захлопали.

— Но ты же добровольно согласился, — возразил Клайв. — Знал, на что идёшь...

— И то, правда, — согласился трубадур. — Давай помогу, — он помог Клайву подняться.

Они шли к последнему рубежу. Комната загадок ожидала своих победителей. На двери висел портрет принцессы.

— Очень интересно, — Клайв посмотрел на изображение Дайрис. Портрет был написан несколько лет назад — здесь она была ещё совсем молодая и напоминала ангела.

— Она прекрасна, — Ллойд погладил портрет рукой.

— Без сомнения, — они открыли тяжёлую дверь.

— Обратной дороги не будет, — сказал трубадур.

— Она того стоит, — Клайв сам сделал первый шаг. За ним вошёл Ллойд. Дверь закрылась сама, запечатав их в замкнутом пространстве. Звук, напоминающий гул кузнечных мехов заполнил всё их существо — стены начали сжиматься.

— Быстро — Ллойд подбежал к стене, на которой было место для восьми слов. Начальные буквы каждого слова уже были вставлены. "Д", "П", в "П", а потом "С" "В" к "Н". По количеству букв можно было догадываться тех словах, что были зашифрованы на стене. В углу были свалены нужные буквы.

— Первое слово "Дорога", — сказа Клайв, подсчитав количество букв. Потом, непонятно, он смотрел, как Ллойд складывает первое слово. Стены неумолимо сжимались, но время ещё было. Последнее, это "в путь", точно, — Клайв почесал затылок. — Первое слово второго предложение — это "Сердце". А потом нужно думать. Думать...

Ллойд пока вкладывал нужные буквы.

— Слово на "П", — Клайв смотрел на стену, — это что-то такое, что было в начале. В комнате с огнём. Да...— он задумался...— дорога, пол превращается в огонь, огонь превращается в пол. Дорога превращается в путь. Да...

Ллойд нашёл нужные буквы, — движение несколько замедлилось.

— Видимо правильно, — трубадур остановился перед последней фразой. — Сердце...потом "к" ...и три буквы. Наверное, к принцессе, к ней, — он посмотрел на Клайва.

— Да, — Клайв вглядывался в пустые места. — Лабиринт ведёт к выходу, а сердце ведёт к ней. Точно, — он хлопнул в ладоши. — Сердце ведёт к ней...

Ллойд поставил слова точно, как они придумали. Стены остановились, а дверь у противоположной стены, приветливо открылась перед ними. Они увидели простор свободы: Ллойд подошёл к Клайву и просто пожал ему руку. Слова были не нужны. Публика бесновалась наверху, а они стояли и медленно приходили в себя. Они сделали это — прошли, доказав себе и всем, что это возможно. Трубадур помог Клайву выйти — нога болела очень сильно, и он не мог даже наступать на неё.

— Сегодня день за нами, — Ллойд посмотрел на него.

— Точно, — Клайв поморщился от боли, — теперь время писать стихи...

Глава IV

Моя вторая статья понравилась редактору больше. Не знаю, что он вычитал в ней такого, что тронуло его, но он сам позвонил и поблагодарил меня за хорошую работу.

Внутренний голос

Ночная тишина. Город живёт своей жизнью. Улицы практически пусты, только иногда здесь можно встретить одиноких влюблённых или радостных, но подвыпивших горожан. Иду по улице, чувствуя, что кто-то следит за мной. Он ходит за мной невидимой тенью по пустынным улицам и заброшенным квартирам, на набережных и мостовых. В парках, в которых как всегда много народу: на зелёных газонах, где так любят устраивать пикники, он следит за мной. Мой внутренний голос, который всегда держит меня в форме.

Что он может? Этот пустой отголосок наших страхов. Почему мы всегда прислушиваемся к его советам и не можем спокойно спать если он недоволен? Ворочаясь с бока на бок, мы встаём среди ночи и вдыхаем морозный воздух, чтобы остудить его, заставить замолчать. Мы топим его в воде и алкоголе, в любви, мы пытаемся оправдать себя перед ним. Не перед собой, нет, только перед ним. Потому что он следит за нами...

Давным-давно, когда я лишь впервые почувствовал его власть, я испугался. Он будто бы встал во мне каким-то калёным стержнем, заставляя держать спину ровно и бояться закрытых окон. Я не мог и шага ступить, чтобы не обсудить с ним это движение. Он смотрел на мир моими глазами, а я пытался жить по-своему. Он был, как вечный скиталец и поклонник добра, несущий людям свет из запертой темницы моего тела. Да, я боялся его. Тогда, когда весна была наполнена надеждами...

Я начал понимать его, пытался идти у него на поводу, но осознал, что тогда я могу потерять что-то очень важное и, наконец, остановился где-то посередине этого компромисса. Я научился узнавать его настроение и совмещать его со своим, научился заглядывать в себя так, чтобы другие не шарахались в стороны и не кричали от страха. Я приучил его к хорошей музыке и знал, какую дозу алкоголя ему нужно, чтобы успокоиться.

Он начал затихать, вяло, как бы по инерции иногда сопротивляясь, устраивая мне утренние скандалы, когда я отмокал в ванной. Он пытался возвращать меня на истинный путь. Но он утратил надо мной свою власть. Повзрослев, я стал принимать решения и перестал обращать внимания на мнение других. И так со всем, не только относительно этого голоса, а вообще...

Лишь когда я иду один, в темноте, он просыпается. Мозги проветриваются ночной тишиной, а он читает мне лекцию и учит меня жить. Я понимаю, что он прав, но не могу поступить по его совету уже просто из своего глупого принципа и гордости. Он обижается на меня, затаивается скрытой обидой в самых потаённых моих уголках и уныло наблюдает за мной. Я чувствую его, когда замедляя шаг, или когда собираюсь сказать очередную гадость. Представляю, как он сжимается во мне, не перенося моей грубости и тихо плачет, когда я сплю. Мне жалко его, но я не могу поменять себя. Можно попытаться изменить его — сделать его циничным и бесчувственным, заставить его спокойно смотреть на всё, но я ещё не дошёл до той черты, когда у меня подымется рука на это.

Возможно, он всё ещё сдерживает меня. Наверное. Просто мне так хочется поверить в это, когда я смотрю в зеркало и вспоминаю, что когда-то я был другим...

Я сижу и думаю об этом телефонном разговоре. Что он принёс мне? Загадки, сплошные задки. Разговор заинтриговал меня, единственное, чего я не могу понять, как я попал в эту историю. Какое отношение я имею к этому заговору, цели которого я до конца пока так и не осознал. Поглощённый своей фантазией, в погоне за девушкой, которая может быть и не существует, я потерялся в пространстве и времени, утратил связь с реальностью Тру глаза, чтобы окончательно удостовериться, что не сплю. Нет, всё нормально — от моих круговых движений, глаза начинают чесаться и появляется мимолётная краснота.

Совмещаю факты, даже пытаюсь, упорядочить их, составив маленький список на стандартном печатном листе. У меня получается довольно интересный список подозреваемых и фактов, которые между собой практически не связаны ничем, кроме меня и моего сонного воображения. У меня есть домыслы и предположения, но нет общей картины действий, которые я должен предпринять. Предполагаю, что проще плыть по течению, отдаться судьбе и просто следить за развитием событий, кажется, что всё получится без видимых усилий. Почему мне так кажется? Не знаю, наверное, что-то внутри меня убеждает в этом. Я растворяюсь в себе, доверяю, медленно поглощаю свою уверенность и возвращаюсь к обычному жизненному циклу.

Смотрю в экран горящего телевизора и не вижу ничего кроме обычных передовых технологий: никаких чувств или импульсов я не получаю от этого голубого экрана. Равнодушно смотрю новости и старые фильмы, для меня они сливаются в один непрерывный видеоряд, ничем не выделяющийся из общей картины. Лица сливаются в единый образ мировой маски, которая, улыбаясь, учит нас жить. Они вещают из горячих точек, поигрывая пылью, которая пахнет кровью невинных и, поучающие смотрят сквозь камеру, нагло представляясь и выставляя напоказ свою профессию. Они те, кто живёт чужой болью и дешёвой сенсацией. Они закрывают глаза и видят себя директором своего канала, представляют себя купающимися в деньгах и окружёнными кучей красоток, хотят создать своё шоу, которое бы не уступало по скандальности американским и говорит так, чтобы их слова участвовали в эпилогах. Они хотят остаться, написать свои имена золотой вязью на памятном камне и обвязаться киношной лентой. Двигаясь по странам и континентам, забывая о родине, не видя ничего кроме новостей, они чувствуют себя медиумами, оракулами своего века, верят, что приносят радость в каждый дом — они несут байты информации. Но это не так — я сижу возле телевизора, потому что моя профессия заставляет меня делать это, отслеживаю материалы, которые интересуют меня, я просто такой же, как они, и корю себя за это. Смотрю на наглое лицо диктора, и понимаю, что видел его раньше. Он знаком мне по школьным годам. Вспоминаю, что когда-то он очень хорошо отвечал на истории, но проваливался по точным наукам. Теперь он с видом знатока рассказывает о пятом агрегатном состоянии и весело улыбается, когда камера берёт его слишком крупно. Представляю, как он потом, когда заканчивается эфир, устало снимает с себя эту дежурную улыбку, нервно берёт очередную сигарету, запивая дым черным кофе и читая очередной материал, для вечернего выпуска. Пытается заигрывать с молодой гримёршей и совсем забывает о жене, которая ждёт его дома: он крутится в мире денег, там нужно себя вести именно так, потому что иначе тебя могут счесть странным, можно потерять уважение коллег и доверие окружающих. Диктор смотрит в зеркало на своё чужое лицо, видит, что в углу, возле глаз, уже появились морщины. Он вспоминает свою молодость, наш класс, может быть, он даже вспоминает меня и то, как я ему дал списать на последней контрольной по физике. Он улыбается, а чужое лицо, повторяет за ним это движение. Входит кто-то из руководства программы и говорит, что сегодня придётся работать допоздна — диктор соглашается и спрашивает о вознаграждении за его дополнительные часы. Получив ответ, который удовлетворяет его желания, он нехотя берётся за работу. Он не звонит домой, потому что его утомляет его жена и постоянные упрёки. Сын давно уже стал самостоятельным и разговаривает с папой, только, когда ему нужно ещё немного карманных денег. Он не упрекает его: просто в своё время они с женой не нашли времени, чтобы воспитать его по-другому. Диктор машинально подчёркивает ручкой незнакомые слова, чтобы потом посмотреть их в словаре или спросить значение у людей, которые приносят ему этот материал. Это пошло за ним ещё с детства, когда он хотел заниматься журналистикой — хотел выглядеть начитанными образованным. У него даже была мечта вести собственную программу, но почему-то мечты так и остаются мечтами...

Жена будет ждать его до утра, звонить ему на работу и получать недовольное приветствие секретарши и неизменный ответ: он занят. Она будет курить сигарету за сигаретой и смотреть каждый выпуск новостей, чтобы увидеть мужа хотя бы по телевизору. Она всё ещё любит его, даже через преграды телевизионных кабелей и нервы антенн на крышах усталых домов. Каждый раз, как и сегодня, думая, что он вернётся вовремя, она старается приготовить хороший ужин, устроить маленький семейный праздник — но свечи давно потухли, а еда остыла, когда она слышит родной поворот ключа. Он заходит, когда на улице уже свет завтрашнего утра — через несколько часов ему снова нужно уходить, потому что коллега заболела и некому подменить его в прямом эфире. Диктор холодно целует встревоженную жену и, не говоря ни слова, ложится спать. От него пахнет женскими духами и изменой, но она уже не обращает на это внимание. От неё пахнет одиночеством и готовностью пожертвовать всем ради семьи, но он уже спит и не слышит этого запаха. Она тихо, чтобы не разбудить его, укрывает его ещё одним одеялом и убирает со стола следы несостоявшегося праздника. Жена плачет, в ванной, включая душ и вспоминая время, когда они, ещё участь вместе в одном университете, встречали рассвет и радовались каждому часу, проведённому вместе. Вода уносит её слёзы далеко, смывая с неё это маленькое горе. Жена вытирается махровым полотенцем, которое они купили вместе, и подкрашивает свои заплаканные глаза. Выходит из ванной походкой царицы и движется ею на кухню, чтобы приготовить завтрак сыну и мужу, которым скоро нужно уходить. Она делает это с удовольствием — жена диктора любит готовить. Она слышит, как звенит будильник в детской, слышит, как поднимается её маленькая гордость, для того чтобы пойти в школу и принести очередную двойку. Жена знает, что на родительском собрании ей придётся дать немного денег, чтобы её чадо смогло перейти в следующий класс...

Диктор просыпается сам, может быть, подсознательно настраивая свои биологические часы на кратковременный сон. Быстро принимает душ и суёт заспанному сыну скомканную купюру, просит, чтобы не говорил матери и идёт на кухню, где его ждёт завтрак. Он молча ест, не смотря на жену и сына, потом дежурно хвалит её стряпню, и всё так же холодно целует её. Она чуть не плачет, но сдерживается, вздрагивает, когда он слишком сильно хлопает дверью и обнимает своего сына. Тот непонимающе смотрит на мать и сбрасывает её руки. Берёт свой заграничный портфель и мобильный, говорит, что будет поздно, так, как собирается ещё пойти в кафе с девчонками. Мать не слушает его, но кивает и создаёт иллюзию заинтересованности. А потом дверь хлопает ещё раз.

Жена диктора убирает, моет посуду, одевается и идёт на работу. Ей сегодня нужно будет отпроситься пораньше, чтобы успеть купить продукты для праздничного ужина. В коридоре она поправляет причёску и надевает маску достатка и спокойствия. А потом она тоже хлопает дверью, оставляя пустую квартиру одну. И так практически каждый день.

Я выключаю телевизор и немного сижу в тишине, собираясь с мыслями. Мне кажется, что пора сделать ответный ход. Беру лист чистой бумаги и начинаю писать письмо. Я не знаю кому я пишу его и зачем, но мне просто хочется выговориться. Оно получается немного любовное, немного серьёзное. Всего понемногу, как и в обычной жизни, только в этом случае, я рисую пейзаж на бумаге и хочу послать его адресату "Х". И что-то подсказывает мне, что оно дойдёт именно туда, куда мне нужно...

Письмо без адреса и подписи

Не знаю с чего начать...

Я видел тебя во сне. Ты была необычайно прекрасна. Твои глаза и этот неповторимый взгляд лишили меня покоя. Я не могу спать, не могу есть, не могу нормально работать, потому что я всё время вспоминаю только тебя и эти глаза, которые впились в моё сердце красными шипами. Раньше со мною такого никогда не было — мне кажется, что это любовь, но я просто не знаю, как можно полюбить сон?

После того, как ты приснилась мне, я встретил девушку на остановке. Она была совершенно не похожа на тебя, но я знаю, что это была ты. Не спрашивай меня, почему я так думаю, потому что мне не хочется давать банальных ответов. Я смотрел на неё и видел штрихи из моего сна, знаки судьбы. Не знаю, но почему-то вдруг мне показалось, что именно тебя я искал столько лет. Что ты — решение всех моих проблем. Чистая, кристальная любовь, превращённая из мечты в реальность. Мне не хватало обычной авантюры, каких-то приключений. Моя скучная жизнь без событий, наполненная размышлениями и демагогией, она убивает меня. Этот сон перевернул всю мою жизнь...

Ты помнишь, как ты исчезла в тот день? А я помню, ты растворилась между каплями этого ужасного дождя, даже не назвав мне своего имени. Ты бросила меня там, потому что я был не готов к встрече. Ты испытывала меня. Подбросила мне номер телефона этого человека: знаю, что он знает тебя, что он направляет меня. Мне абсолютно не интересно кто он, но мне безумно хочется познакомиться с тобой...

Я пишу тебе, но мне кажется, что ты сидишь напротив и слушаешь, что я говорю тебе. Мне кажется, что я знаю о тебе всё: твои привычки, любимые блюда, даже знаю какого цвета твоя зубная щётка. Я вижу, как ты утром, когда просыпаешься, не открываешь сразу глаза, лежишь около пяти минут, стараясь запомнить свой сон, который приснился тебе под утро. Потом резко встаёшь и делаешь маленькую разминку. После разминки идёшь в ванную, чистишь зубы красной щёткой. Ты не пользуешься заграничными пастами, предпочитаешь наши, хотя они и дешевле. Те набираешь воду для полоскания ещё вечером, чтобы она отстоялась, полощешь рот ровно три раза, потом принимаешь душ. Ты не моешь волосы по утрам, потому что боишься выходить с мокрой головой — надеваешь маленькую купальную шапочку, но так как волосы у тебя длинные, то тебе не всегда удаётся не намочить их вовсе. Тогда ты недовольно ворчишь, берёшь старый чешский фен и сушишь волосы, жалея о потраченном времени. И ты прекрасна в эти мгновения...

Я жду ответа. Не знаю, откуда и от кого. Надеюсь, что от тебя. Я прямо сейчас выйду на улицу, дойду до почты и брошу это письмо в ящик. Если оно дойдёт до тебя, то значит — сама судьба заботится о нас.

P.S. Не подписываюсь. Думаю, что ты догадаешься от кого это письмо.

Через несколько минут я вышел на улицу. Дошёл до почты и опустил в ящик чистый конверт с моим письмом. Постоял минуту, представляя себе, как оно перемешивается там, в ящике, с сотней других, и пошёл домой.

Глава 4

Они сидели в таверне и принимали поздравления от всех. В этот вечер будто бы всё королевство решило с ними выпить. Клайв понял, что ещё пара поздравлений и его ослабевший организм откажется ему служить. Перевязанная нога болела уже не так сильно, просто напоминая о себе некоторой слабостью и хромотой походки. Тяжкое бремя славы, свалившееся на них с Ллойдом, оказалось тяжелее, чем они представляли себе в начале...

— Предлагаю тост, — поднялся один из гостей, — за наших отважных героев! — Этот тост произносился уже раз двадцать, но всегда встречался бурными аплодисментами и криками. Все радостно выпили. Вообще-то где-то после десятого тоста уже всё равно за что пить, просто мозг знает, что пить нужно, а тост, это словно оправдание перед своим организмом. В голове у Клайва творился полный беспорядок: он стал забывать имена людей, сидевших рядом с ним, хотя несколько часов назад отчаянно спорил с каждым из них, называя их по имени. Ллойд взялся за лютню, и что-то наигрывал на ней, в его глазах не было ни тени опьянения. Клайв удивлённо заметил, что публика замолкла и слушает трубадура, затаив дыхание. А потом Ллойд запел. У него был приятный тембр голоса: тягучий, но не громкий, проникающий в каждый уголок этой таверны. Клайв никогда не слышал, чтобы кто-то так пел. Ллойд закрыл глаза, и, казалось, полностью отдался мелодии:

Я вижу небо, плывущее в ночь

Грущу, когда приходит дождь

Сижу в ожидании чуда

Жду, когда же появится настоящий вождь

Мои пальцы устали молчать

Друзья разбрелись по стране

Но пустота наших улиц и жажда

Находят успокоение в тяжёлом вине.

Я знаю многих из тех, кто простил

Знаю, как плачет от горя отец

Помню, тех, кто никогда не грустил

Помню тех, кто принял свой конец.

В долине истины ищу

Отражение страхов и наших желаний

Но я знаю, что никогда не прощу

И не избавлю мир от страданий...

Когда он прекратил петь, в таверне была полная тишина. Все смотрели куда-то вдаль, пространным взглядом людей, задумывающихся о своём будущем. Ллойд, отложил лютню в сторону и пригубил из бокала. Все последовали его примеру и, моментально, таверна наполнилась шумом. Будто бы не было этого минутного помутнения. Клайв даже немного протрезвел, он наклонился к Ллойду и поздравил его с успехом. Тот улыбнулся странной улыбкой и спросил:

— Что такое успех? Выкрики пьяной голытьбы, то успех? — он помолчал немного и сказал, — Они продадут любого, если это будет им выгодно.

— Но сейчас ты покорил их сердца.

— Я не стремлюсь покорять сердца, — Ллойд посмотрел на него, — Я стремлюсь сделать их непокорёнными. Я хочу, чтобы они могли также спеть сами...

— Нужно идти, завтра рано вставать, — Клайв попытался подняться, но понял, что без посторонней помощи это будет сделать очень сложно.

— Я проведу тебя, — трубадур, взял его под руку. — Пошли...

Сон N II

Горящие глаза устремлены прямо на него. Клайв испуганно пятится назад, но глаза наступают. Он не видит ничего кроме этих глаз, которые горят во тьме это непонятной пещеры. Каменные стены и холод подземных ручьёв, лишь усугубляют впечатление от этого места. Отсюда веет ужасом...

Он кричит — эхо издевается над ним, превращая крик в смех. Внезапно глаза пропадают, исчезают — чудовище судорожно цепляется за стены и умирает. Свет пробивается из-за этого кошмара, и он видит Ллойда. Трубадур вытирает свою лютню, по которой течёт тёплая кровь. Он улыбается Клайву и бьёт ногой мёртвое чудовище. А потом он начинает петь, но поёт так ужасно, что хочется заткнуть уши. Клайв пытается убежать, но стены наступают на него, сжимаются, пытаются захватить его сердце в свои каменные объятия. Улыбка слетает с лица Ллойда и падает на губы Клайва — рот начинает улыбаться против его воли — он пытается ногтями сорвать с себя эту дрянь.

Внезапно пропадает всё. Нет ни стен ни чудовища и Ллойда. Нет и страха, но нет и спокойствия. Он висит посредине чего-то, непонятного и невиданного. Просто висит в воздухе среди облаков и не знает, как попал сюда. Когда появляется она, его сердце начинает биться чаще. Она смотрит на него в ожидании, открывает глаза шире, словно видя его впервые. Он что-то говорит ей, она улыбается. Он говорит ещё несколько слов, не замечая, как переходит на стихотворную форму. Она мечтательно закрывает глаза и пытается обнять его. Реагируя на это движение, Клайв пытается подвинуться ближе, но, теряет опору и падает вниз. Облака больно бьют его по лицу, он летит, всё ускоряясь, и даже не пытается хвататься за что-то руками — это бесполезно. Перед ним проплываю самые счастливые моменты его жизни и, в конце концов, лицо принцессы. Он тянется к нему, сквозь уголки своей памяти, рисует в небе каждый штрих этого лица и пытается продлить это мгновенье максимально долго.

Клайв больно бьётся об воду и ощущает, что полностью намок. Мокрая одежда тянет его ко дну, и он из последних сил задерживает дыхание, хочет выплыть, но у него ничего не выходит. Он касается ногами дна, и лишь потом делает первый вдох. Вода попадает ему в рот...

— Вставай, герой! — стражник выливает на Клайва ещё одно ведро воды.

— Сколько времени? — ему трудно говорить.

— Через час ты уже должен быть на празднике. Второе испытание, ты помнишь о нём? — стражник засмеялся и толкнул его в бок. — А ничего мы вчера с тобой выпили...

— Ты тоже там был? — Клайв с трудом вспоминает подробности вечера после четырнадцатого тоста. Голова болит ужасно.

— Ты лучше спроси, кого там не было, — стражник толкает его ещё раз. — Голова не болит?

Клайв стонет и поднимается. Нога, кажется, начинает потихоньку заживать. Мазь лекаря, которую ему нанесли вчера, сразу же после выхода из лабиринта, была действительно чудодейственна. От ран, остались лишь маленькие шрамы, со следами рыбьих зубов и небольшая хромота, которая вскоре должна была бы пропасть.

— А у тебя нет чего-нибудь...— он замялся.

— Чтобы голова не болела? — стражник засмеялся и протянул Клайву какие-то листики. — Это должно помочь.

— Спасибо, — он жуёт медленно, потому что каждый поворот челюстей заставляет голову разрываться на части. — А ты не видел Ллойда?

— Трубадура что ли? — Стражник недовольно хмурится. — Так он уже час как на площадке. Распевается. Хочет произвести на принцессу впечатление, спев ей свою новую песню...

— Откуда знаешь? — голова начинает потихоньку проходить.

— Так он сам об этом всё утро говорит, — стражник пожал плечами. — Не люблю хвастунов.

— Я тоже, — Клайв подошёл к ведру и допил остатки воды. — Но они всегда на шаг впереди...

Испытание второе: П.М.М.Л.

Площадкой назывался небольшой помост, который соорудили напротив королевской ложи. Ллойд уже действительно был там и, проникновенно играя на лютне, пел какую-то из своих песен. Возле помоста собралось много народу, и они вдохновенно слушали трубадура. Когда Ллойд увидел Клайва, он перестал играть и весело махнул ему рукой:

— Привет!

— Здорово, — Клайв смотрел на него несколько неодобрительно. — Очки зарабатываешь?

— Да нет, — трубадур пожал плечами, — просто распеваюсь. Боялся, что после вчерашнего буду только хрипеть.

— А я боялся, что после вчерашнего, вообще не приду, — сказал Клайв, запрыгивая на помост. Только с высоты этой самодельной сцены, он заметил, что в ложе сидит Дайрис и с интересом наблюдает за ними. — Давно она здесь? — спросил тихо Клайв.

— С самого утра, — Ллойд ответил также тихо, — раньше меня пришла.

— Интересно, — Клайв повернулся к принцессе и галантно поклонился. Она кивнула ему в ответ, скрыв за веером улыбку. — Когда мы начинаем?

— Осталось около часа, — Ллойд посмотрел на потихоньку заполняющиеся скамейки и трибуны. — Придёт король, и начнём.

— Будешь петь новую песню?

— Скорее всего, я написал её специально для неё, — Ллойд взял аккорд на лютне — инструмент зазвучал печально, даже жалобно. — А ты?

— Не знаю, — Клайв снова посмотрел в сторону принцессы, — я ещё не думал над этим.

— Тогда ты проиграешь, — уверенно сказал Ллойд.

— Может быть, но я могу тебе сказать точно, что я буду искренен.

— Искренность сейчас практически не котируется, — трубадур осторожно поставил инструмент на подставку, — лесть, комплименты, улыбка, сквозь чуть сжатые губы, мимолётный взгляд. Мы живём во времена обмана...

— Каждый выбирает свой путь, — Клайв отвернулся и тихо добавил, — и свой мир.

Ллойд ничего не ответил, только улыбнулся и одобрительно покачал головой. Один момент он напоминал очень знакомую Клайву личность, но потом сходство растаяло, и он снова стал самим собой. Трубадур прополоскал горло водой и снова принялся за распевку.

Клайв сидел в тени деревьев, вдали от сцены. Он видел, как трибуны полностью заполнились, как затрубили трубы, приветствуя короля. Ему пора было идти, но это было очень сложно: выступить перед многотысячной толпой, раскрыть своё сердце незнакомым людям, чтобы о твоих чувствах узнала одна, та, что похитила твоё сердце. Он не придумал ни стихов, ни песни, он не мог сосредоточиться, хотя голова уже не болела, а глаза не резало от яркого света. Клайв верил, что когда ему нужно будет выступить, он соберётся, возьмёт всю волю и волнение в кулак и не оплошает. Трубы играли слишком громко, взрывая нервы, не давая сконцентрироваться. Клайв вызвал пламя, оно разгоралось в нём медленным цветом и успокаивало. Он встал и пошёл в сторону трибун, которые взорвались аплодисментами и криками, когда он появился в поле их зрения. Даже король приветливо кивнул ему, на что Клайв ответил поклоном. Зрители отреагировали на этот жест ещё одним взрывом эмоций. Он подошёл к сцене — Ллойд стоял там. Трубадур уже переоделся — на нём был нарядный костюм, а лютню он украсил красными цветами.

— Удачи, — сказал Клайв, пожав руку Ллойду, а потом они вместе поклонились всем тем, кто был в королевской ложе. Король встал:

— Мы можем начать! После вашего блестящего выступления в лабиринте, вас ждёт второе испытание: вы должны будете произвести впечатление на мою дочь. Она и выберет победителя. Тот кому повезёт сегодня, завтра встретится с нашим начальником стражи, в смертельном поединке. Я представляю вам судью сегодняшнего дня, — король повернулся к дочери, — радость моей жизни, Дайрис!

Принцесса поцеловала отца в щёку.

— Вы оба произвели на меня впечатление. Но у нас получается интересная ситуация, — она сделала паузу, давая времени толпе обсудить каждое своё слово, — вы в неравных шансах. Один из вас профессионал, — она посмотрела на Ллойда. — Я даже не знаю, как мне поступить. Хочется послушать ваше мнение на этот счёт...

— Клайв замечательный воин, — начал трубадур, — вчера он поразил меня своей устремлённостью и смелостью. Я думаю, что народ согласится со мной?! — раздались жидкие возгласы одобрения. — Вы согласны?!!!! — Ллойд почти кричал. На этот раз толпа взорвалась. Добившись своего, трубадур продолжил, — но вчера он показал нам лишь одну из областей своей души. Мы хотим видеть его с другой стороны! Страстный воин может быть и страстным влюблённым. А как можно не полюбить такую красавицу! — народ одобрительно захлопал, принцесса улыбнулась.

— Вы прославляет своего соперника или себя? — спросила Дайрис, — потому что к концу вашей тирады это сложно понять.

— Я прославляю лишь вас, — нашёлся Ллойд, — а своему сопернику я даю шанс проявить себя.

— Спасибо, Ллойд, — Клайв вышел немного вперёд, — я не боюсь проиграть, принцесса. Мой отец всегда говорил мне: никогда не отступай, если есть хотя бы один шанс из тысячи, что ты можешь выиграть. Поэтому я просто хочу попробовать, а уже вам решать, кто победит. Я хочу пожелать только одного — чтобы это состязание было искренним.

— Пусть будет так, — Дайрис подняла руку, требуя тишины. — Начинает трубадур, а воин потом попытается победить профессионализм своей искренностью — она махнула рука, — и пусть победить сильнейший.

Оба поклонились принцессе. Клайв сошёл со сцены и сел на приготовленное ему место, под тентом, где он мог хорошо всё видеть и слышать. Рядом с ним поставили стол с напитками и фруктами, дабы занять его во время безделья.

— Я хочу подарить вам, принцесса, — начал Ллойд — свою новую песню. Она так и называется "Тебе". Трубадур, заиграл на лютне — музыка была приятная. Клайв наблюдал за ним, за тем, как он ведёт себя на сцене, как держит публику в напряжении. На заднем фоне, его лютне тихо подыгрывали дворцовые музыканты:

Ты так смешна своей улыбкой

Ты так прекрасна красотой

Я не боюсь своей ошибки

Я не хочу играть судьбой.

Случайность — ветер гонит листья.

Небрежность — локон на плече.

Я как художник вялой кистью

Рисую образ твой в душе.

Но почему-то ускользает

Твоё лицо с мольберта лет

Тихонько мысли угасают

И тихо краски сохнут вслед.

На этом месте трубадур сделал проигрыш. Он играл проникновенно, закрыв глаза, полностью сосредоточившись. Мелодия и гармония рождались под его пальцами и поглощали каждого. Клайв посмотрел на принцессу — она взволновано смотрела на трубадура, стараясь не пропустить ни единого жеста. На секунду он ощутил укол ревности, но потом понял её безосновательность. Принцесса защищала и заботилась о нём, он был ей приятен, а Ллойд это был музыкант, яркий человек, прекрасно владеющий аудиторией и умеющий подать себя. Но он не был конкурентом на любовном фронте, во всяком случае явным конкурентом. Тем более, что шансов добиться принцессы у трубадура было столько же, сколько и у Клайва — никаких.

Но почему уносит время

Мою любовь — туманный миг

Ты так мила, ты так прекрасна.

А я как прежде, я старик.

И сколько в жизни есть вопросов

И сколько лет пройдёт за год

Всё белый лист, все листья — осень....

Я положу весну в комод.

Я разрешу придумать тему

Ты разрешишь придумать жизнь

Мы так близки с тобою, время

Мы так близки с тобою, жизнь...

Последние две строчки он пропел несколько раз, подчёркивая их особую значимость. Потом повернулся к музыкантам, сделав им знак замолчать, и медленно перебирая струны, уже почти речитативом пропел:

Я забыл что такое закат

Забыл что такое восход

С тех пор я стою у врат

Ожидая твою любовь...

Когда он спел последнюю строчку, народ захлопал в ладоши. Даже принцесса улыбнулась и поаплодировала. Клайв положил в рот маленькую виноградину и кивком выразил своё восхищение. Ллойд поклонился, держа лютню в руке и улыбаясь, не поднимая глаз. Он купался в овациях, и толпа не хотела его отпускать. Какие-то девушки даже принесли ему цветы.

— Спасибо, — Дайрис снова подняла руку, требуя тишины. — У нас есть ещё один участник. На сцену приглашается Клайв Озёрный!

Ллойд поклонился и ушёл со сцены, направившись к месту, где сидел Клайв. Аплодисменты проводили его. Клайв же, когда произнесли его имя, вздрогнул и моментально поднялся. Он сердечно поздравил подошедшего Ллойда и глубоко вздохнул:

— Пора...

— Дать тебе лютню? — с улыбкой спросил Ллойд.

— Нет, спасибо, — Клайв посмотрел на него, — я привык обходиться своими силами. Он шёл к сцене, физически ощущая, что все люди ждут от него чего-то. Он должен был удивить их, покорить оригинальностью. Должен был победить.

Когда он взошёл на помост и поклонился принцессе, в горле у него пересохло. Мысли потеряли ясность, сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Он смотрел на сотни лиц, тех, кто хотел зрелища. Этих жадных лиц, которые уже не дадут подняться, если он сейчас упадёт. Клайв знал, что толпа может уничтожить...

Он посмотрел на Дайрис и вдруг всё стало предельно ясно — он просто скажет ей правду, а как у него это выйдет, то пусть уже рассудит она.

— Я хотел бы прочитать вам эти строчки, принцесса, — сказал Клайв. — Я сочинил их когда увидел вас и вашу красоту. Может быть они не настолько складны, как у Ллойда, но это то, что говорит моё сердце...

— А вы не умеете говорить от себя? — с улыбкой спросила принцесса.

— К сожалению, нет, — Клайв тоже позволил себе улыбнутся. Народ встретил эту фразу смехом и аплодисментами. Первый шаг по покорению публики он сделал.

— Ну, в таком случае, — Дайрис села на своё место, — я слушаю вас.

Клайв сделал несколько глубоких вдохов, заставляя успокоится колотящееся сердце, а потом, не сводя с неё глаз, начал говорить:

Ты будишь во мне страстную печаль,

Как журавли с осенним быстрым ветром,

Ты улетаешь, забирая вдаль,

Свои надежды, мои надежды...

Твоей улыбкой пробудясь от сна,

Я пробую поверить в небылицы,

И в этом месте горестно труба

Поёт и как туман клубится.

Я видел этот горестный туман,

Прорезанный лишь ностальгией тонкой,

Та ностальгия — то моя печаль,

Разбросанная, как осколки.

Твои глаза напоминают мне

Разорванную нитку первозданья,

Но оставляют лишь в моей душе,

Кусочки тонкой грусти и страданья...

Он замолчал, всё ещё продолжая смотреть на неё. Клайв видел, что она взволнована, что принцессу тронули эти строки. Он поклонился, краем глаза видя, что она отвернулась от него, и кода он снова увидел её глаза, то он не увидел там ничего кроме грусти. Наступало время выбора, и было видно, что Дайрис сама не знает, что ей делать:

— Прошу и второго участника подняться на сцену, — громко сказала принцесса. Ллойд легко заскочил на помост и получил свою порцию людской благодарности. Он картинно обнял Клайва, и пожал ему руку. — Мы сегодня стали свидетелями прекрасного состязания, — она явно тянула время, — оба участника удивили меня оригинальностью своих мыслей и доставили мне удовольствие. Думаю, что вы тоже не скучали?! — она улыбнулась зрителям, и те дежурно поаплодировали. Но выбор мне всё же придётся сделать, — она выдержала паузу, накаляя атмосферу, — победителем стал...трубадур Ллойд. — Она спустилась из ложи, неся в руках венок из цветов, и возложила его на голову трубадура. Тот в ответ подарил ей красный цветок со своей лютни и поклонился. Народ, который обрадовался бы любому решению, радостно заорал и захлопал в ладоши. Девушки снова понесли цветы, а теперь уже Клайв картинно пожал ему руку.

— Я же говорил, что ты проиграешь, — Ллойд не скрывал своей радости.

— Сегодня я выиграл, — сказал Клайв тихо, чтобы стоящая рядом принцесса не услышала, — и ты это тоже прекрасно знаешь. Она просто не могла меня выбрать...

— Почему же? — Ллойд поцеловал какую-то девушку, которая подарила ему очередной букет.

— Потому что..., — он не успел ответить, Король встал, требуя тишины. Толпа начала потихоньку затихать.

— Мне кажется, — король обвёл всех глазами, — что моя дочь была необъективна сегодня. Я считаю, что оба участника достойны сражаться за главную награду. Поэтому, завтра оба этих рыцаря будут участвовать в смертельной битве. Клайв Озёрный будет начинать, так как сегодня номинально проиграл. Он встретится с нашим начальником стражи, Брайдом, в полдень. С победителем этой пары будет сражаться Ллойд Трубадур. — Многоголосое "ура" захлестнуло этот маленький мирок, люди прославляли короля и принцессу, своё королевство и друг друга. Дайрис в сутолоке улыбнулась Клайву, а тот подмигнул ей.

— Всё-таки ничья, — Клайв ткнул недовольного Ллойда в бок.

— Завтра посмотрим, — трубадур благодушно улыбнулся и отдал ему венок. — Классное у тебя стихотворение. Можно я к нему музыку напишу?

— Завтра посмотрим, — улыбнулся Клайв, — будет ли тебе чем её писать.

Глава V

— Привет, брат!

— Привет, сестра, — я пытаюсь взять трубку удобнее.

— Читала твою новую статью. Неплохо, но где-то я уже похожее видела.

— Спасибо, приятно, что ты следишь за моим талантом.

— Как у тебя жизнь? Уже неделю мне не звонил..., — у неё настойчивый голос.

— Нормально, только снятся странные сны.

— Нужно меньше работать, твои статьи начинают тебя преследовать? — она смеётся в трубку. Я соглашаюсь и смеюсь вместе с ней. — Встретится нужно, тут тебе письмо пришло!

— Какое письмо? — я несколько удивлён.

— Любовное...

— Интересно, — я чешу затылок. — От кого?

— Не знаю, ни подписи, ни адреса.

— А чего ты решила, что это мне письмо?

— Мне принесли его в квартиру и сказали передать тебе.

— Кто принёс?— я встревожен.

— Да мужик какой-то, скользкий такой, лысый тип. На почте таких нет.

— Лысый? — мне приходит на ум несколько кандидатур.

— Да, ещё усмешка у него такая ехидная. Что знаешь его?

— Нет, — я думаю что сказать, — с чего ты взяла?

— Да ладно, хватит мне заливать, не первый год тебя знаю, — сестра смеётся. — Беру письмо и к тебе еду. Ты никуда не собираешься?

— Да пока нет!

— Тогда жди. Расскажешь мне всё.

Я вешаю трубку и думаю о том, что мир тесен. Ничего не происходит просто так и даже в Антарктиде можно будет встретить знакомых, если хорошенько разговорится с птицами. Среди снегов и льдов, держа в руках фотографию своих близких, можно будет увидеть северное сияние и вспомнить любимый мультфильм своего детства.

Сестра всегда заботилась обо мне, помогала мне писать сочинения, сама того не понимая, направляла меня на эту журналистскую стезю. Потом, когда она бранила меня за то, что я так и не повзрослел, что не занялся чем-то серьёзным, вроде её мужа, который стал очень почётным и уважаемым человеком. Его маленький заводик по химическому производству уже превратился в целый комбинат. Но я не обижаюсь на неё, никогда не обижаюсь, потому что в глубине души она всегда восхищалась мной и с удовольствием читала мои статьи. Сюжет, который я выбрал для своей книги, наверное в первую очередь выбран исходя из пристрастий моей сестры — она никогда не любила серьёзной литературы, а от русской классики недовольно морщилась и отворачивалась. Вместо этого брала новую книгу Муркока и радостно зачитывалась очередной фантазией.

Я открываю шкаф, и мне под ноги падает маленький листок бумаги, исписанный неровным детским почерком. Поднимаю и начинаю читать, пытаясь вникнуть в текст: это шуточная статья на один из рассказов Бунина под сенсационным заголовком:

Может ли советский человек умереть, читая газету?

Как сказал в своём рассказе наш литературный предок Бунин — капиталисты довольно-таки впечатлительны. Они впечатлительны настолько, что могут умереть, даже прочитав какую-то мелкую газетную заметку о продолжающейся балканской войне, и новостях, который из года в год приносят кому-то хорошие деньги.

Товарищи! Поможем нашим иностранным братьям собраться с духом и пересилить себя. Давайте примем их в наши рабочие бригады, где они смогут сталкиваться с газетами каждый день. Пусть познакомятся с нашей жизнерадостной советской прессой и отрекутся от этой итальянской и вообще всей этой капиталистической чуши, которая доводит их слабый организм до инфаркта.

Наши издания: "Труд", "Комсомольская правда" — вот первый шаг к мировому выздоровлению. Итак, вперёд, друзья! Поможем окрепнуть иностранным дистрофикам! Излечим их от капиталистического недуга!

Заглядываю в шкаф ещё раз и нахожу стопку старых школьных тетрадей по литературе и языку. Открываю и перечитываю свои записи. Мне попадается словарный диктант:

Пример словарного диктанта из моей тетради по русскому языку одиннадцатого класса:

Биться в одиночку — жизнь не перевернуть. Дважды два — четыре. Партия — бессмертие нашего дела. Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза. Река — это не только вода. Река — это путь. Река — это место, где живёт рыба.

Труд как зеркало. Облако будто слон. Езда на велосипеде не трудное дело, если научишься. Пригородная равнина синела снегами. Вокруг месяца — бледные круги. Дождя отшумевшего капли, тихонько по листьям текли, тихонько шептались деревья, кукушка кричала вдали. Да вот на табор кочевой не сходит сонное молчанье, и слышен в тишине ночной лишь лай собак да коней ржанье. Макар знал, что лютый мороз не шутит с людьми, которые уходят в тайгу без рукавиц и без шапки. За болотцем, которое Моресьев переполз, открывалась поляна.

Мокрый снег тает у него на лице, светлых усах и короткой бороде, заползает к нему за шею; сырость добирается до его лёгких, но он не замечает этого. Дуб держится — к земле тростиночка припала. Стадо гонят — коровы ревут. Любишь кататься — люби и саночки возить. Глинистая дорога разбухла — приходилось жаться к мокрым кустам, сворачивать в сторону. И Гнат спустил курок — ружьё дало осечку. Павка лёг на дрова и уснул: усталость одолела его. Стал Жилин вглядываться: маячит что-то в долине.

Написано без ошибок.

Перелистываю страницы и нахожу старый отзыв, на фильм, который мы смотрели всем классом:

Отзыв на фильм по роману Франца Кафки "Замок".

Фильм произвёл на меня двоякое впечатление. Постоянная смена актёров, сюжета, неожиданные повороты авторской мысли, порой загоняли меня в тупик, не давали полностью вникнуть в происходящее. Но постепенно, не сразу, я начал вникать в сюжет, начал выуживать крупицы информации, выстраивать для себя сюжетную линию. Порой, она ветвилась, терялась в коридорах моего сознания — тогда мой ум отдыхал, отдыхал для того, чтобы через минуту вновь погрузится в таинственный и не совсем мне доселе понятный мир Франца Кафки.

Сюжет на первый взгляд прост: какой-то землемер приезжает по вызову в городок, в котором главенствует загадочный граф, живущий в таинственном средневековом замке. Главный герой погружается в рутинную, однообразную жизнь посёлка и постепенно понимает, что никто не вызывал землемера, что он лишний в этом замкнутом своенравном мирке. Герой понимает, что у этих людей нет никаких интересов в жизни, они всего боятся, подчиняются всем прихотям выжившего из ума графа, становясь такими же, как и он. Постепенно герой теряет человеческий облик — человека в себе, становясь стадным животным, таким же, как и все жители посёлка, преклоняющимися перед сворой свиней, в определённое время выбегающими из своей норы и убегающими в другую...

Разве это нормально? А отношения между людьми? Ведь всё здесь построено на Фрейдовской теории: люди могут испытывать два чувства: страх и любовь, но любовь в самом животном её смысле — похоти. То же показывает и Кафка в своём романе...

Актёры сыграли прекрасно — каждый из жителей создал свой особый образ, странный и пугающий, заставляющий задуматься и над своей жизнью. Попытаться даже в мыслях не уподобиться жителям этого города. А музыка? Великолепно подобранная, отобразившая настроение и напряжённость картины, ощущение медленного помешательства, сумасшествия...

В романе писатель показал во что превращается человек, лишённый самых дорогих, значимых вещей: профессии, любимого человека, собственного имени. Человек превращается в ничто, от него остаётся лишь пустота. Он полностью подчиняется существу, которое правит на этой земле — графу.

Но какой изумительный конец! Пробуждение человека, разрыв, связывающих его пут. Землемер выпутывается из этой паутины, опутавшей его мозг и возвращается к жизни. И благодаря чему?! Всего лишь одному, лёгкому напоминанию о его прошлой жизни. Он вернулся к нормальному состоянию от общения с нормальным человеком, единственным нормальным человеком в этом городе, который ещё настолько мал, что у него есть мечты и принципы. И от музыки, той, что привёз с собой, той, для которой требовалось личное разрешение графа.

Фильм заканчивается прекрасно: живая улыбка, появившаяся на лице главного героя, в тот момент, когда он вновь ощутил себя человеком, осознал своё "я". И музыка, живая, лёгкая, в корне отличающаяся от той больной какофонии, звучавшей до этого...

Кафка показал насколько легко сломать человека, но потом, требуется лишь маленькое усилие — и он вновь возвращает себе человеческий облик. Человека нельзя уничтожить навсегда — даже в самых потерянных людях, в глубине их сущности, души, теплиться настоящий человек, который рвётся наружу. И если разглядеть его, сквозь боль, страх и апатию, помочь ему спастись, то его уже не повернуть вспять. Он вернётся и сделает всё правильно, человек изменит свою жизнь и проживёт её остаток с честью...

Потерянное поколение. Мы те, кто родились в забытой стране, на стыке эпох и поколений. Мы запутались в идеалах и не знаем какую звезду нужно спрятать в карман, и какой галстук можно повязать на шею. Смотря старые фильмы, вспоминаем наше детство, портреты политических деятелей и поголовный атеизм. Теперь мы все становимся верующими и демократичными. Мы ухаживаем за девушками, которые не знают как выглядит пламя пионерских костров и ровняемся на растлевающее веяние запада. Я не знаю: кто мы, да и не хочу знать. Просто открывая окно, я хочу верить, что живу не зря...

Звонок в дверь. Непрекращающаяся трель. Открываю и вижу её. Я уже давно не спрашиваю "кто там?", потому что верю, что если тебя захотят обворовать, то сделают это без лишних звонков и вопросов. Сестра сегодня выглядит нарядно — расплываюсь в улыбке, когда она бросается ко мне на шею.

— Не бритый, — она укоризненно смотрит на меня, — опять, наверное, ничего нормального не ел. Яичницу себе сообразил и кофе.

— Ел, я...— пытаюсь оправдываться, но всё бесполезно. Если уже моя сестра что-то себе вбивает в голову, то её уже не переубедишь.

— Женить тебя нужно, — она идёт к моему холодильнику и проводит маленькую ревизию. — Почему нет яблок, врач же говорил, что тебе нужно есть яблоки?

— Забыл купить, зато у меня есть бананы...

— Ты же не обезьяна одними бананами питаться, — она недовольно отрывает себе один от грозди и задумчиво грызёт, — сейчас приготовлю тебе что-то.

— Да сыт я, — пытаюсь закрыть холодильник.

— Зато я голодная, — она достаёт курицу, которую я оставил на какой-то торжественный случай, — где гусятник?

— Посмотри в шкафу, — понимаю, что сопротивление бесполезно, — а где письмо?

— Совсем забыла, — она смотрит на меня тем взглядом, который я так люблю, — возьми в моей сумке, и заодно поставь вино в холодильник. Знала, что у тебя ничего нет...

— Ещё нужно что-то? — спрашиваю просто из вежливости.

— Сама справлюсь, иди, читай, вижу как глаза горят...

Мне не требуется больше слов. Я иду в коридор, беру её сумку и сразу же нахожу маленький белый прямоугольник. Раскрываю, боясь того, что могу отыскать там и впиваюсь глазами в приятный почерк, пропахший дорогими женскими духами.

Письмо забытого мига

Боюсь поверить в то, что делаю это, но всё так запутано, что я решаю рискнуть. Наши сны уводят нас в другой мир, и иногда нам очень хочется там остаться. Я увидела тебя, в одном из своих снов. Ты подошёл ко мне на остановке возле моего дома и спросил что-то. Тебе понравился мой зонтик и ты что-то говорил о снах. Я отвечала тебе, мы говорили о знаках и судьбе, но потом подъехал автобус, ты сел в него, а я проснулась. Не знаю, что было дальше. Не знаю...

Теперь меня тоже начинают преследовать знаки. Вчера, во сне я видела, что ты прислал мне письмо. Я выходила во двор, и там должен был стоять твой друг, лысый человек с ехидной улыбкой. Он держал в руках письмо и улыбался, а когда я открыла его, то проснулась. Я моментально оделась и вышла во двор, но там было пусто, только возле клумбы, посреди нашего садика, я увидела маленький конверт, когда я подошла ближе, я поняла, что это письмо, которое ты прислал мне. Я прочитала его там, в садике и поразилась твоей искренности. Когда я читала эти строки, то мне казалось, что между нами существует какая-то связь. Не знаю на каком уровне, но связь точно существует. Мои привычки, ты точно всё угадал. Единственное, что я не поняла, то это строчки о человеке, который направляет тебя, от моего имени. Я не знаю никого, кто бы мог подойти под это описание. Поэтому прости...

Когда я пришла домой, мне казалось, что ты пришёл вместе со мной, я посмотрела на себя в зеркало и удивилась тому, что ещё узнаю себя...

Я решила написать тебе, тоже без адреса и подписи. Просто тебе, послать его силой своей привязанности и любви к тебе. Я так боюсь обмануться, я сомневаюсь, что после всей грязи нашего мира, здесь можно найти что-то настолько чистое. Но я хочу в это верить...

Ты знаешь, тоже фантазировала о тебе: мне кажется, что ты писатель, ну или журналист. Что у тебя в холодильнике всегда чего-то не хватает и ты любишь кофе. Ты куришь или курил, читая твоё письмо мне слышался запах табака между строк. Ты живёшь один, часто не высыпаешься. У тебя красивые глаза и ты любишь восточных женщин. Читаешь западную элитарную прозу и любишь немецкую философию. У тебя было много женщин, но они ни как не могли закрепиться в твоей жизни. Ты всю жизнь ищешь что-то такое, что бы смогло увлечь тебя, но ты этого ещё не нашёл...

P.S. Я очень хочу встретиться с тобой, но не знаю, как это сделать. Если честно, то я даже не знаю в каком ты живёшь городе. Я предлагаю найтись в Интернете и познакомится поближе. Сегодня вечером.

P.P.S. Не пишу тебе адрес, думаю, что судьба сама направит нас.

Перечитываю несколько раз. Нет сомнений, что писала она, но теперь появляется другой вопрос: кто этот непонятный человек, который так заботится, чтобы мы встретились. Кто он? И что ему нужно. С каждым новым шагом появляются новые вопросы и никакого намёка на ответы. Я задумчиво понёс письмо на свой рабочий стол и отнёс в холодильник бутылку вина. Сестра колдовала на кухне:

— Кто она?

— Читала? — вместо ответа спросил я.

— Ага, так кто?

— Не знаю, — смотрю на неё, — сам пытаюсь узнать.

— Как романтично, — сестра обняла меня, — надеюсь ты мне всё расскажешь?

— Да пока без особых успехов. Можно сказать ничего. Даже имени не знаю. Может быть сегодня в Интернете что-то выловлю Мистика какая-то...

— Вот бы мне такой романтики. Загадки, поиск, любовь. Прямо книга, а не жизнь...

— Может быть её вообще не существует, — я сел на табуретку, — может быть это всё чья-то дурная шутка.

— Ты не хочешь верить?

— Я не хочу потом разочароваться, — я поставил чайник и снова сел на табуретку. — Чему мне верить. Ни фактов, ничего. Как я могу полюбить сон? Или найти его? Она просто сон, она моя выдумка...

— Но эта выдумка прислала тебе письмо..., — заметила сестра.

— Может я его тоже сам написал, — я улыбнулся, — знаешь, когда выпью у меня такой женский почерк становится.

— Знаю, — она немного убрала огонь. — Тебе представился шанс. Даже если кто-то шутит над тобой, то это самая прекрасная шутка в твоей жизни. Испытать такие ощущения — это уже подарок. Ведь это настоящее приключение...

— Ты так считаешь? — я посмотрел на пол.

— Да, — она кивнула и взяла меня за руку, — попробуй просто поверить. Закрой глаза и доверься интуиции. Она приведёт тебя куда нужно. Так было всегда и так будет...

В этот момент мне безумно захотелось ей поверить. Утонуть в ласке её голоса и ощутить семейное спокойствие наших родственных душ. Она встала, открыла духовку и достала прекрасно пахнущую курицу с золотистой корочкой и аппетитным жиром. Моя сестра всегда хорошо готовила.

— Неси вино и штопор, — она разговаривала со мной как с маленьким. Наверное, для неё я так никогда не выросту. Впрочем, как и для родителей, которые не зависимо от возраста заботятся о нас и волнуются о том, правильно ли мы держим ложку и умеем ли себя вести в обществе. Они прячут свою любовь к нам среди морщин на лице и слабеющих объятий своих рук. Они не сдают своих позиций и всегда пытаются повлиять на нашу точку зрения. Они учат нас жить, всегда оставаясь опытнее нас.

Я открыл вино и достал бокалы. Налил сестре, потом себе и пригубил, ощутив ароматный букет грузинской сказки. Сестра нарезала курицу и овощей, разложила по тарелкам и отнесла на стол в гостиную. Я вышел вслед за ней, держа в одной руке бокалы, а в другой бутылку, поставил всё это на стол, и мы приступили к трапезе.

— А что у тебя с той? — она спрашивала о моей бывшей девушке.

— Да ничего, — ответил я, вгрызаясь в курицу, — перезваниваемся иногда, но так, ничего серьёзного. А что?

— Ничего. Сколько это уже ты один?

— Около полугода. Если честно, то и времени нет особо. Статьи, моя книга — не до этого.

— Ну, для этого всегда нужно время найти, — сестра отпила из бокала и причмокнула. — Прекрасное вино...

— А как твой муж?

— Работает, почти дома не бывает, — сестра посмотрела на меня, — все вы мужики одинаковые. Когда молодые — романтики и рыцари. Дарите цветы, подарки, носите на руках. Концерты, дискотеки, кино. А как только замуж, то очень хорошо, если по большим праздникам дождёшься хоть капельки внимания. Слышишь только: приготовь, погладь, завтра придут гости, приведи себя в порядок...

— Ну не все же так, — я пытаюсь оправдываться.

— Все, — сестра говорит не злобно, а просто с небольшой грустью — Но что самое парадоксальное, что от этого ты не прекращаешь его любить. Тебе хочется погладить и приготовить ему. Понимаешь?

— Нет, — говорю совершенно искренне.

— А что за книга? — она решила изменить тему.

— Тебе подарок, на день рождения, — хитро щурюсь. — Небольшая фэнтези, с философским наполнением. Как ты любишь...

— Классно, — она выпила ещё немного. — Много уже написал?

— Четыре главы, — улыбаюсь и наливаю ей ещё вина.

— Интересно будет почитать, — она отворачивается, — а ты вообще в квартире убираешь?

— Вообще да, — я сам оглядываюсь и вижу, что она права, — редко.

— Не хватает женской руки в доме, — сестра убирает тарелки, и через секунду я слышу звук открывающейся воды, — где средство моющее?

— В ящике, — кричу я.

Слышу, как она возится с посудой, ставит её в шкаф и возвращается в комнату.

— А что там с твоими стихами? Есть что-то новенькое?

— Да, один депреснячок, написал вчера вечером, — я иду к столу и показываю ей исписанный листик.

— Прочитай, — она улыбается мне, и я декламирую:

Куда уходят поезда

В какие дали едут люди

Плывут по стёклам города

Идут ко сну под стук прелюдий.

Деревья, камни и мосты

Колёса знают путь получше

Срывают окнами кусты

И бреют колеями тучи.

На полках чья-то теплота

В каптёрках спряталась усталость

А за туманом красота

И то, что от любви осталось.

Проедет там, где разрешат

С пути свернуть — пойти на принцип

Колёса мыслями грешат

А стёкла помнят наши лица.

Проходят годы, день за днём

Летят вагоны за вагоном

Мы все когда-нибудь уйдём

Запомнив боль пустых перронов.

— Грустно, всё очень грустно, — она задумчиво смотрит на стену.

— Иначе не получается.

— Ну что, — она берёт сумочку, достаёт оттуда помаду и зеркальце и медленно наводит первоначальную красоту, — Буду бежать!? А то скоро мой "холостяк" придёт.

— Хорошо, спасибо, что покормила, — целую её в щёчку. Потом помогаю одеться и подаю сумочку. Она обнимает меня, и сама открывает защёлку на двери.

— У меня мобильный изменился, — она ждёт, пока я возьму ручку и запишу. — Ну, всё, звони...

— Обязательно, — закрываю за ней дверь и допиваю вино. Настроение прекрасное, хочется что-то написать или сделать. Я сажусь за компьютер, открываю нужную папку и продолжаю писать свой роман...

Глава 5

Они сидят вдвоём. Он и она. Принцесса убежала тайком из закрытых плесенью стен замка. Клайв потерян, смотря на тень её глаз и понимая, что ничего не может с собой поделать. Дайрис завораживает, уводит своей непосредственностью и привлекает своей беззащитностью. Её хочется обнять крепче и согреть, взять её пальцы в свои ладони и ощутить эту лёгкую дрожь зарождающегося чувства. Клайв чувствует на своем плече её дыхание и успокаивается на мгновение. Ему становится легче оттого, что она с ним, и нет никаких запретов и правил, которые нужно исполнять.

Он смотрит на звёзды, а потом на неё, потом снова на звёзды. Клайв не может выбрать среди этой красоты, которая завораживает его и лишает воли. Ему никогда не было так страшно, как в этот миг. Теперь от него мало что зависит...

— Я знаю, что ты выиграешь завтра, — она говорит уверенно, прижимаясь крепче к его плечу.

— Буду стараться, — он сжимает её ладонь и вдыхает аромат её волос.

Минута молчания. Слова не нужны, а образы, застилают глаза слезами. Он понимает, что эта ночь или ещё несколько подобных, не продлятся вечно. Классовые пристрастия общества и моральные устои родительского очага. Как много догм, из-за которых любовь не может пробиться сквозь барьеры. Клайв видит её глаза и понимает важность этого мига — когда он целует её, то ощущает себя самым счастливым человеком на земле. Она на миг полностью принадлежит ему: страстью этой близости он перекрещивает всю свою жизнь. Он разбит, раздавлен любовью, которая накрывает его с головой, захлёстывает глаза невидимой красной плёнкой, на которой отпечатано лишь её лицо.

— Ты похожа на звезду, — он не знает, как ещё сказать, что она прекрасна.

— Звёзды слишком холодны, а я готова растопить льды в северных горах...

— Но они настолько красивы, что хочется смотреть на них всегда. Ты вошла в мою жизнь совсем недавно, но мне кажется, что я знаю тебя очень долго. И мне всё равно: умру я или буде жить, если ты сегодня откажешь принять мою любовь.

— Я принимаю её, — она поцеловала Клайва со страстью настоящей принцессы и снова прижалась к его плечу, как обычная провинциальная девчонка.

— Я добуду для тебя всё, что ты захочешь, — он посмотрел в её глаза.

— Всё, что я попрошу? — она уточняла, и Клайв понял, что сделал необдуманный поступок.

— Да, всё, что угодно, — ему некуда было отступать.

— Я хочу, — она взяла его руку в свою, — зеркало истины.

— Но это лишь миф...

— Люди не говорят просто так. Я хочу это зеркало, как доказательство твоей любви. Есть поверье: если двое влюблённых посмотрят в это зеркало, и оно останется целым, то они созданы друг для друга.

— Я принесу его тебе, — Клайв прислушался к ночному шуму, — обещаю. И мы будем самыми счастливыми людьми на свете.

— Я так хочу в это верить, — Дайрис сейчас совсем не напоминала принцессу.

— И я, — Клайв укрыл их обоих своей накидкой.

— Я хочу сегодня быть с тобой, — принцесса говорила тоном, который не терпел возражений.

— Не могу, — Клайв посмотрел прямо ей в глаза, — очень хочу, но не могу. Завтра очень важный день если я буду не готов, то проиграю.

— Ты отказываешь мне? — Дайрис выглядела удивлённой.

— Нет, — Клайв улыбнулся, — я прошу тебя. Потому что я не могу тебе отказать.

Он поцеловал её, и они замерли слившейся фигурой на фоне бледнеющей луны, сиамскими близнецами приближающегося утра. Когда они пошли спать, птицы уже встречали рассвет.

Испытание третье: стражи надуманной чести.

Майк разбудил Клайва около девяти. Мальчик стоял с блеском в глазах и с его мечом в руках. Клайв, не выспавшийся, после всех этих ночных бдений, нервно протирал глаза.

— Пора, господин, — он уже полностью свыкся с ролью оруженосца, хотя прибывал в ней лишь второй день. Так как вчерашний день не изобиловал схватками, то Клайв дал парню выходной. Сегодня же, в день битвы за должность, Майк, наконец, смог перейти непосредственно к выполнению своих прямых обязанностей.

— Принеси сапоги, — он говорил несколько капризным тоном.

— Да, господин, — парень тут же выполнил его приказ. — Вы что, всю ночь проговорили с принцессой? — его глаза горели любопытством.

— Подрастёшь, сам будешь ночи не спать. И не будешь дурных вопросов задавать, — Клайв зевнул и оделся. Сапоги надел последнюю очередь и вышел немного освежится. Во дворе уже стоял таз с водой и полотенце, поэтому, сняв верхнее, он смог без труда приступить к водным процедурам. — А где трубадур?

— Сегодня его ещё не видели, — Майк пожал плечами, но к полудню подтянется. На ваш бой придёт посмотреть всё королевство.

— Было бы на что смотреть, — усмехнулся Клайв, — как два здоровых мужика друг друга мечами будут колошматить.

Майк смотрел на него восхищённо. Когда юношеская фантазия рисует себе благородство схватки или азарт настоящей битвы, то уже ничего не может помешать этому молодому пытливому уму, ничего не переубедит его. Кровь, ярость и боль не участвует в картине, нарисованной молодостью...

Арена уже ждала своих героев. Клайв пришёл первым, Майк семенил за ним, неся шлем и продукты. Солнце светило ярко и напряженно, словно предчувствуя, что сегодня случится что-то серьёзное. Люди шумели не так сильно, как обычно, хотя чужая смерть должна была вызывать больше эмоций, чем признания в любви. Он шёл прямо, не оборачиваясь на приветственные крики и не обращая внимания на взгляды тех, кто желал ему проигрыша. Клайв пытался сосредоточиться и забыть обо всём том, что терзало его и не давало нормально употреблять кислород.

Королевская ложа была пуста — до состязания оставалось ещё полчаса. Клайв снял рубашку и взмахнул мечом. Небольшая разминка не помешает, хотя не известно какой вид оружия выберет его противник. Клайва не пугала неизвестность — с детства он обучался владению оружием, в принципе, он мог применить любое. У каждого есть своя любимая игрушка, что-то такое, что доставляет удовольствие, когда смотришь на него, с чем чувствуешь себя увереннее. Для Клайва меч был очагом спокойствия, когда он сжимал пальцы на рукоятке, когда на лезвии играли лучи солнца, его кровь бежала быстрее, а мозг успокаивался. Он чувствовал, что никто не устоит перед ним.

Он сделал несколько выпадов, убил пару воображаемых противников, перед тем, как с противоположной стороны арены вышел начальник стражи. Брайд был серьёзен и неприступен — брови насуплены, а руки сжаты. Холодом веяло от каждого его шага и взмаха плечами. За ним шёл паренёк, держащий две булавы. Клайв понял, что противник решил покончить с ним эффектно.

— Вы умеете обращаться с булавой? — испуганно спросил Майк.

— Да пару раз в руках приходилось держать, — Клайв размял руку, спрятал меч в ножны и внимательно посмотрел на оппонента. — Придётся попотеть.

Брайд шёл прямо к Клайву, когда он подошёл совсем близко, то хмуро поприветствовал.

— Приветствую тебя, претендент, — начальник стражи пожал ему руку.

— И тебя приветствую, — он ответил на рукопожатие.

— Я выбрал оружие, — Брайд слегка улыбнулся, заметив неуверенность Клайва.

— Придётся принять твой выбор, — он легко поклонился, — удачи тебе!

— И тебе удачи, претендент, — противник сделал знак своему оруженосцу. Тот протянул Клайву булаву. Он взял её, мгновенно почувствовав, что она тяжелее, чем те, с которыми ему приходилось иметь дело. Брайд отвернулся и пошёл в сторону шатра, который уже начали раскидывать специально для него.

— Ну что скажешь? — Клайв посмотрел на Майка.

— Да на раз-два, — парень подмигнул ему.

— И я так думаю...

К полудню уже собрались все. Ллойд пришёл поддержать Клайва к его шатру. Трубадур пожал ему руку и похлопал Майка по голове.

— Ну что?— спросил он задорно.

— Ничего, — Клайв ответил нервно, хотя внешне был абсолютно спокоен.

— Опасайся его боковых ударов, они у Брайда особенно сильны, — посоветовал Ллойд.

— Спасибо, — Клайв посмотрел на трубадура, — а зачем ты мне помогаешь? Мы же соперники?

— Я хочу сражаться с тобой живым, а не бегать за духом, — засмеялся Ллойд.

— Хозяин победит, — уверенно сказал Майк.

— Я тоже так думаю, — Ллойд пожелал удачи Клайву и пошёл к трибуне.

Король встал, заставляя замолчать аудиторию:

— Сегодня мы станем свидетелями смертельной битвы. Клайв Озёрный и Брайд Свирепый будут биться на смерть за титул Начальника стражи. Как я вижу все уже готово, для того чтобы начать, поэтому, не буду тянуть время, — он махнул рукой, — Пусть победит сильнейший...

Публика взорвалась криками. Клайв взял булаву и пошёл к центру арены, туда, куда с той же скоростью направлялся и Брайд. Внутренний костёр горел ровным оранжевым пламенем. Шум отошёл на второй план, впереди был только противник и полная концентрация. Брайд напал первым: с криком, который должен был завести его, он налетел на Клайва, бешено вращая булавой. Клайв пригнулся и попытался нанести удар, но напоролся на глухую защиту в виде крутящегося оружия. К воину нельзя было подойти ни с какой стороны — возникал только один вопрос: на сколько хватит начальника стражи?

Он вынужден был отступить под бешеным натиском Брайда. Клайв искал лазейку, брешь в его обороне, но не мог найти. Булава просвистела в нескольких сантиметрах от его глаза, и он инстинктивно поддался назад. На это и рассчитывал Брайд: опережающим ударом сбоку он попал точно в голову Клайву. Маленькие молоточки, тысячи и тысячи из которых просились вылезти из его глаз, заполнили весь его мир: темнота на миг похитила все краски дня. Он почувствовал, что лежит на земле, под гул негнущейся толпы. Брайд смеялся где-то высоко над ним, а совсем вдалеке кричал Майк, который просил хозяина не вставать...

Клайв попробовал голову рукой: по липкому содержанию своей ладони, он понял, что из него хлещет кровь. Он поднялся на одно колено, нащупывая булаву и ища глазами противника: тот был недалеко, возле королевской ложи, уже принимал поздравления.

— Брайд! — губы плохо повиновались, а голова жутко болела.

— Что? — тот повернулся с удивлением на лице. Воин был уверен, что это будет последний удар для Клайва. — Ты ещё жив?

— Как видишь, — Клайв начал раскручивать булаву.

Брайд повернулся к нему и побежал, надеясь сбить его вторым ударом уже наверняка. Он не ожидал, что булава попадёт так точно: она словила Брайда прямо на бегу, убивая своим противодействием. Она смяла его лицо, как маску, потому что от удивления Брайд даже не успел пригнуться. Клайв упал на одно колено. Кровь заливала глаза, а слабость уже подстерегала где-то внизу. Он не смог подойти к трупу, чтобы проверить степень его смерти: это за него могли сделать и другие. Клайв смотрел на крики, которые убивали в нём всё человеческое, а потом упал на землю, погружаясь в забытье.

Сон N III

Он сидит на ледяном стуле. Вокруг ледяные покои, все в отражениях и забытых образах, которые подмигивают ему с пожелтевших и заплесневелых портретов, развешанных возле ледяных канделябров. Он одинокий северный король. Клайв просто физически чувствует холод, но, даже кутаясь в меха, не может избавиться от этого чувства. Он ждёт кого-то или чего-то, в этом огромном пустом дворце. Клайв ходит по залам, вспоминает битвы, в которых участвовал, видит замёрзшие цветы, которые вросли в старые холодные стены, дотрагивается до них рукой, но не может разморозить их...

Где-то журчит вода. Он идёт на звук, обнаруживая в своём дворце маленький зимний сад. Там растут тропические растения: несколько припорошенные инеем и забытым вниманием, но всё ещё живые и полные ответной теплоты. Он дотрагивается до каждого из них, вспоминает их названия. Ему становится радостно, оттого, что он не одинок в этом дворце, что у него есть маленькие друзья, которые помогают ему дышать...

Он пытается перетащить свой стул из зала в сад, но тот слишком примёрз к зеркальному полу, чтобы его можно было сдвинуть. Он мучается несколько часов, а потом бросает эту затею. Клайв снова идёт в свою оранжерею и видит, что растения, которых он касался, начинают замерзать. Они умирают у него на глазах.

Клайв плачет и слышит, как слезы замерзают на его щеках. И потом он понимает, почему он стал так одинок. Он сам причина всего этого похолодания. Из-за него всё замерзло, и весь дворец превратился в лёд. Он убивает жизнь...

Клайв становится несчастным от этой разгадки, он даже не пытается вспомнить людей, которые замёрзли из-за того, что вовремя не покинули его. Клайв одиноко ходит по умирающему саду, слышит как судорожно вода, пытается пробиться сквозь толщу льда, которая растёт вместе с каждым его шагом. Когда шум последней капли становится историей, Клайв в изнеможении закрывает глаза. Он хочет замёрзнуть. Он обнимает себя своими собственными руками, до того состояния, что у него перехватывает дыхание. Клайв ждёт несколько минут, а потом открывает глаза: он не дышит, но дышит лёд, весь замок дышит за него. Он живёт в нём, и он не даёт ему умереть. Клайв улыбается стенам и гладит нежный иней. Он знает, что не одинок...

Глава VI

Я подключаюсь к глобальной сети. Этому бешеному миру, живущему по своим правилам и законам — фантастическому миру виртуальности, которая поглощает умы и забирает времена. Модем гудит тихо, мягко, послушно. Он переговаривается с сервером и пытается правильно передать всю информацию обо мне. Я сижу, всматриваюсь в знакомую панель программы, с которой приходится работать. Сразу же нахожу ссылки, чтобы при подключении не тратить много времени на вводы адресов. Всё проверено, допускаюсь к таинству Интернета. Скорость неплохая, учитывая то, что у меня не цифровая АТС. Коннект крепкий, работая полчаса — ни разу не слетел. Сначала захожу на несколько сайтов, просто по работе, параллельно открывая несколько музыкальных, надеясь скачать пару новых песен. Слежу за новинками и сразу же захожу на поисковик: мне нужны ссылки одной организации, которая платит деньги нашей газете. Хочу посмотреть на них поближе. Новости кино не впечатляют: Голливуд, прикрывшись спецэффектами, пытается держаться на плаву, но Европа давно уже опередила его, прикрывшись интеллектуальным кино и неплохой сценарной фабулой.

Размышляю над тем, где может быть она. На каком чате, мы сможем пообщаться и, наконец, назначить место встречи. Загружаю сразу несколько, из самых основных, отдавая себе отчёт, что искать её среди всех этих людей просто безрассудно. Я, откровенно скучая, ввожу своё имя, регистрируюсь сразу в нескольких окнах, и жду несколько минут, пока на мой почтовый ящик не придут письма с моим персональным кодом. На секунду думаю о том, что мог бы отправить письмо не по почте, а в Интернете, но потом, убеждаю себя, что всё, что ни происходит, всё к лучшему...

В некоторых местах проще — придумываешь код на ходу, и если, такого логина и пароля ни у кого больше нет, то милости просим вас на огонёк. Я называюсь Дантес, из уважения к классике, да и просто, пытаясь окутать себя неловкой тайной. Не мудрствуя лукаво, я называю себя так на всех чатах...

Когда я вхожу, разговор везде идёт полным ходом. Я открываю параллельно три окна, чтобы следить за всеми и читаю логины других, надеясь, что по имени я смогу вычислить девушку моей мечты. Имена довольно-таки стандартны, ничего не привлекает моего внимания. Я дежурно здороваюсь в каждом чате, отсылая приветствие в графе: всем, и замираю в ожидании. Разговаривать с молодёжью об их подростковых проблемах у меня нет желания, а плакаться к кому-то в жилетку или выживать админа, просто нет настроения...

Пока ничего не происходит, я скачиваю две песни из репертуара ДДТ, как раз тех, из будущего нового альбома, которые все так ждали, и пытаюсь отыскать упоминание о проектах Бутусова и Гребенщикова. Скачиваю несколько неплохих картинок, малазийских фотографий пейзажей, себе на рабочий стол и снова возвращаюсь к чату. Новых лиц практически нет. В одном прибавилось десять человек, в другом пять, в третьем лишь шесть ушло. Мне никто ничего не писал, да я по этому поводу особенно и не расстроился. Я уныло просматриваю ники, но ни один из них не вдохновляет меня на подвиги. Включаю музыкальный проигрыватель, который вещает в ночной тишине глубины русского рока, и снова погружаюсь в поиск новых музыкальных проектов. Информацию об интересующей меня компании я собрал быстро, сохранив в нужном формате, закрыл это окно.

Начинаю скучать. От долгого сидения за монитором у меня начинают болеть глаза. Сегодня я за компьютером целый день, с тех пор, как ушла моя сестра, я пытаюсь работать. Работа не очень клеится, но одну статью я всё же наваял. Статью об утренних пылинках, которые влияют на всю нашу жизнь — я догадываюсь, на какую аудиторию будет рассчитана моя статья. Сообщение приходит совершенно внезапно, причём сразу же в приватную колонку. Оно не отличается особой оригинальностью, но не это привлекает моё внимание. Ник — Я ищу тебя.

— Привет! — сообщение мерцает передо мной.

— Привет, — я отвечаю быстро. Во мне просыпается азарт.

Жду несколько минут, пока придёт следующая порция. Теперь главное чтобы не сорвался коннект. Всё остальное не интересует меня, уже даже собираюсь закрыть остальные окна, но что-то останавливает меня. Хотя, я почти уверен, что это она.

— Ты ждал меня? — в конце приходит маленькая розочка. Никогда не любил цеплять эти линки, поэтому просто сухо улыбаюсь ей в ответ.

— Как договорились !

Чат сужается до предела. Здесь существует только она и я. В приватном окне, мы общаемся, и никто не мешает нам. Делаю музыку потише, будто бы она может помешать нашему счастью.

— О чём? — она шлёт непонятного розового слона с большими ушами.

— О нашей встрече, — пишу быстро, проклиная свою линию и все телефонные станции мира.

Ещё несколько минут. За это время успеваю подумать о миллионах людей, которые уже не могут без Интернета. Которые проводят там больше время, чем дома, и даже дома, приходя после работы, они включают компьютер и снова входят в эту глобальную сеть. Они общаются, ищут информацию, читают, заказывают еду и билеты в театр. Они смотрят там новые фильмы, читают новые книги, знакомятся с женщинами (хотя может быть это лишь переодетые мужчины) и полностью довольны собой и своей жизнью. У них почти не остаётся других интересов, кроме этих. Они не занимаются спортом, одевают очки и радостно растягиваются на удобном кресле перед монитором. У них за этим волшебным мерцанием есть свой мир, где не нужно никому смотреть в глаза, где проще объяснить, чем расстроится, где все понимают тебя, а ты можешь понять их. Здесь нет насилия, во всяком случае, физического — о виртуальном мы не будем говорить.

— Может быть! — она снова шлёт мне розу.

— Ты — это "она"? — не удерживаюсь от соблазна, и пишу эту фразу, мне очень хочется, чтобы это была "она".

Параллельно смотрю в другие окна, но не вижу там ничего интересного. Виртуальное общение не приносит пользы, не избавляет от комплексов. Дети не знают, как нужно сказать, зато они очень хорошо знают, как нужно написать. Они не читали книг, зато прекрасно знают дорогу на нужный сайт, и могут рассказать о новинках в игрушечном мире. Они не взрослеют, потому что в электронных сетях нет возраста. Они счастливы и несчастны, каждый по-своему. Но они сами выбрали эту жизнь. Почему? Неужели в реальном мире так мало вещей, которые могут их заинтересовать? Или просто электронный мир настолько загадочен и многогранен, что они, словно малолетние исследователи, хотят постичь все его секреты. Не знаю, но для таких людей в Интернете у нашей газеты есть своя страничка...

— Да, — она пишет коротко, но это самый прекрасный ответ, который я мог бы получить.

— Я очень рад, — пишу искренне. Думаю, и сам в конце шлю ей розу.

Закрываю остальные окна. Передо мной остаётся одно, испещрённая строками чужих разговоров, в которые я не вникаю, и несколькими приватными вставками, которые очень много значат для меня.

— Ты хочешь увидеть меня? — она снова шлёт розового слона, но теперь он мне кажется жутко очаровательным.

— Хочу, — я снова шлю ей розу, а потом ещё одну.

Когда все остальные странички закрыты, то связь немного убыстряется. Я получаю ответ быстрее, чем ожидал.

— Тебе не важно кто я? — теперь в конце пририсована цапля. Она вытягивает свою красивую длинную ногу и грозит мне пальцем.

— Я знаю, кто ты, — пишу уверенно. Время раздумий прошло.

Шлю ей ответ, мягким нажатием клавиши и думаю о ней. Она ворвалась в мою жизнь, разбила мой повседневный порядок, даже заставила меня в войти в Интернет. Она начала менять мою жизнь, ещё даже не войдя в неё по-настоящему — я ощущал на себе первые ростки ужасающей семейной жизни.

— Ты любишь карнавал? — она шлёт маску в конце, думая, что это вызовет у меня улыбку. Она не ошибается — я улыбаюсь.

— Не знаю, — немного думаю, над этим вопросом, — я там никогда не был!

Карнавал?! К чему этот вопрос и что сулит мне этот разговор? Куда она заведёт меня своей тайной? На что я смогу пойти ради ней, той, кого увидел в своём сне?

— Хочешь побывать там? — она снова шлёт мне маску, но на этот раз, улыбка не пробивается сквозь стену моих размышлений. Чего она хочет? Намекает? Мы все замешаны в чём-то. Каждый, если очень хорошо подумает, сможет вспомнить плохие поступки. Нам есть ради чего надевать маски, есть, чего стыдится. Но к чему это? Зачем нужен карнавал нам? Или она просто хочет продолжить всю эту кутерьму с загадками и заставить меня найти её в веренице чужих лиц, каждое из которых вымысел больной фантазии кутюрье?

— Зачем? — я посылаю ей знак "стоп", давая понять, что тема мне неясна.

Компьютер медленно жужжит, модем мягко попискивает в углу, и это выводит меня в спокойное русло. Я смотрю на монитор, ожидая её слов.

— Я хочу, чтобы ты раскрыл тайну! — она шлёт маску ещё раз и это начинает меня раздражать.

— Какую тайну? — шлю ей розового слона. Он ни к чему, но он мне просто нравится.

Иду на кухню и ставлю чайник, когда возвращаюсь, то меня ждёт очередная фраза:

— Мою тайну, — маски нет. Нет ничего, просто голая фраза и меня это настораживает.

— Я согласен, — пишу быстро, ставлю точку и отправляю ей.

Чайник щёлкает, и я иду налить себе чашечку. Крепкого, без сахара, чтобы не хотелось спать.

— Завтра, в 19:00, в клубе "ХхХ"...

— Я буду там, — шлю ей ответ, понимая, что ввязываюсь во что-то непонятное.

Она выходит моментально, словно только и ожидала моего согласия. Понимаю, что так и не узнал, откуда она и как её зовут. Открываю справочник, нахожу адрес клуба, он действительно в моём городе и даже недалеко от меня. На одном из сайтов я вроде бы даже видел рекламу завтрашнего карнавала. Выбор сделан, я пишу прощальное послание для уютного чата, который подарил мне новую загадку и отсылаю его посетителям. Жду, когда кто-то отреагирует на мой уход, но все относятся к нему равнодушно, и только, когда я нажимаю кнопку выхода, то одновременно с ним, в чат входит новый посетитель: "тайна сна". Я судорожно пытаюсь снова зайти на этот чат, но вредный коннект обрывается на самом интересном месте, после пятнадцати минут налаживания связи, я попадаю в нужное мне место, но посетителя уже нет. Мне становится грустно, почему-то, хотя я уже поговорил с той, ради которой пришёл сюда. Какая-то степень сомнения остаётся, мне на секунду кажется, что именно эта неуловимая посетительница и была та, единственная, которую я искал. Я запутан, потерян, но настроен идти на карнавал, который, может быть, приблизит меня к разгадке.

Я выхожу из Интернета — модем глухо кликает и я выключаю его. Потом исправляю последние штрихи моей новой статьи и распечатываю её. Выключаю компьютер, допиваю чай и перечитываю своё творение. Завтра мне нужно будет нести его в редакцию. А потом я ложусь спать — утром нужно рано вставать.

Утренние пылинки

Утренние пылинки, которые обволакивают своим одиночеством, будят нас. Они вскакивают под тревожные звуки поставленного нами будильника и затравленно летят за нами в ванную, понимая, что могут умереть там. Их очень хорошо видно в солнечных лучах, в комнате, когда одернута занавеска и свет льётся без помех прямо на ваше расслабленное тело. Они вместе с вами совершают движения в момент зарядки и кашляют, когда вы слишком широко открывают форточку. Пылинки боятся мерного гула пылесоса и мокрой тряпки. Они хотят жить без тревог и забот, вместе с вами, дышать с вами одним воздухом и весело летать, подхваченные явлением конвекции.

Пылинки утра, невидимые поздним вечером, под горячей стоваттной лампочкой на нашей кухне. Сколько мыслей и событий хранят они в своей памяти. Сколько всего пережили они, или их предки, когда другие жильцы, пытались убрать их своей жизни, взмахивая вспотевшим веником. Они переговариваются в ночной темноте, заползают под мебель и смотрят на нас оттуда недоверчиво, присматриваются, и лишь, после того, как мы проходим проверку, начинают снова порхать, как маленькие колибри, проникая в нас и наши лёгкие, вдыхая вместе с нами и живя нашей жизнью.

Некоторым из них везёт — они залетают в коридор. Мы берём их с собой на улицу, где они набираются новых ощущений и приключений. Мы видим, как они оживают, превращаются в украшение нашей одежды, скользят и сквозят радушием по отношению к целому пыльному миру, который мы принимаем, когда выходим за стены нашей крепости. В ночных клубах, под инертным заграничным светом, они выделяются белыми пушинками, снежинками на чёрном фоне наших свитеров. Они напоминают о себе всегда.

Мы боремся с ними, пытаемся выбросить их из нашей жизни. Говорим, что детям вредно находится в пыльном помещении, и чихаем, когда они уж слишком напористо хотят с нами подружится. Мы не понимаем и даже не пытаемся это сделать. И так во всём. Мы отбрасываем ненужную дружбу и вчерашнюю любовь. Не подаём руки слабым и улыбаемся, когда этого требует взлёт служебной лестницы. Здесь что-то не так, какая-то неправильность в наших действиях заставляет нас искать причину наших несчастий...

Замкнувшись в себе и своих страхах, уткнувшись в телевизор и новый красивый сайт, мы продолжаем погоню за несуществующим. За мифом вселенского благополучия, которого нет даже за экраном заграничного фильма. В кинотеатре, на последнем ряду мы ищем любовь, а дома уныло готовим себе дежурный ужин и дочитываем затёртую книгу — хотя бы в ней мы уверены, уж там-то останется всё, как было.

Мы уничтожаем всё, что может помочь нам, ловим тех, кого не понимаем и сжигаем все улики нашей минутной слабости. Искореняем из обихода нежность и понимание, родительскую любовь превращаем в пытку, а животных загоняем в клетки нашего сознания. Кто здесь? Кто сможет понять эту мимолётность и увлеченность завтрашним днём маленькой утренней пылинки, её непосредственность в принятии решений. Кто сможет вздохнуть вместе с ней и не поморщится от отвращения. Может быть, мы боимся и их, этих страшных историй прошлого, которые может поведать годовалая или вековая пыль? Мы боимся прошлого и поэтому теряемся в будущем. Не знаем, что можно помнить, а что нужно спрятать за семью печатями? Мы сами, в этом тепловом обмене — то холод, то жар заполоняют всё наше существо, и нет той формулы, которая сможет описать наше агрегатное состояние. Наука бессильна, натыкаясь на стену тупости. Любовь беззащитна, когда она безответна. А жизнь бесполезна, когда впереди нет цели.

Утром, когда проснётесь, первым делом откройте вашу штору, впустив солнечные лучи в квартиру, поднимите ладонь, словив несколько утренних пылинок. А потом, попытайтесь с ними подружится, и тогда, вполне возможно, что они откроют вам свои секреты и тайны...

Глава 6

Клайв лежал в тёмной комнате, по бокам кровати горело несколько сечей, создавая эффект освещённости. Голова была перевязана влажной тканью. Он чувствовал слабость. В комнате был кто-то ещё, человек сидел рядом, прерывисто дыша и иногда, прикладывая ладонь к его лбу. Клайв сфокусировал взгляд — Дайрис напряжённо смотрела на него.

— Ну, как ты? — в её голосе чувствовалось неподдельное участие.

— Не знаю, — Клайв попытался привстать, но тело отозвалось тупой болью.

— Не вставай, тебе нельзя, — она подоткнула ему одеяло, — я так перепугалась за тебя, думала уже всё. Кровь хлещет, ты лежишь, не двигаешься....

— Я летал в чудесной стране, без сновидений. Хотя нет, там был ледяной дворец, — он закрыл глаза, словно вспоминая. — Я был совсем один. Всё замерзало от моего прикосновения. Мне было страшно...

— Теперь всё прошло, — она успокаивала его, — всё прошло.

— Почему ты здесь? Отец разрешил тебе? — он перевёл разговор в другое русло.

— Нет, я сама пришла. Сейчас ночь и никто не знает что я здесь. Кроме сиделки, но она за дверью, — Дайрис улыбнулась ему.

— Это хорошо, — он смотрел на неё, хотя глаза болели, ты пришла только ради меня...

— Да, — она поцеловала его в лоб. — У тебя температура, тебе нужно отдыхать.

— Я не хочу отдыхать, — Клайв снова попытался встать, — я хочу быть с тобой.

— Ты и так со мной, а я с тобой, — она взяла его руку в свою. — К тебе приходил Ллойд.

— И что? — он закрыл глаза, свечи резали его взгляд на части.

— Он волнуется за тебя, он твой друг.

— Он выиграл? — Клайв говорил не открывая глаз.

— Нет, сначала хотели перенести состязание, но потом, Ллойд сам отказался от должности. Сказал, что он бард и не может постоянно находится на одном месте...

— И что это означает?

— Как только выздоровеешь, то приступишь к своим непосредственным обязанностям.

— Мне нужно кое-что сделать для тебя, — сказал Клайв.

— Что? — она тихо волновалась за него, пытаясь не показывать этого. Но наэлектризованный воздух был прямо пропитан её тревогой.

— Мне нужно отправится в долину зеркал. Я же обещал...

— Я посмотрю, что можно будет сделать, — она помолчала немного, — может быть смогу выхлопотать тебе небольшой отпуск. А теперь отдыхай, тебе нужно набираться сил...

— Когда я смогу встать? — Клайв не хотел отпускать её.

— Если будешь делать всё, как хороший мальчик, то скоро...

— Я буду послушным, — Клайв улыбнулся. Голова болела ужасно. — А где Майк?

— Он караулит твоё снаряжение и коня. Майк хороший оруженосец. — Клайв молча кивнул, — ну всё мне пора, — принцесса соскользнула с кровати.

— Когда я увижу тебя снова?

— Скоро, — она поцеловала его, — скоро...

— Ещё...— Клайв ловил её губы в воздухе.

— Хорошо, — она снова подарила ему немного счастья.

— Я буду ждать тебя, — Клайв попытался подняться, но она жестом не дала ему это сделать.

— Тебе нужно что-нибудь?

— Ты, мне нужна ты, — Клайв провожал её глазами.

— Жди, — она вышла из комнаты, потом из-за двери показалась только её голова, — поправляйся. — Клайв откинулся на подушках, всё ещё ощущая вкус её губ. В комнату вошла сиделка и дала ему напиться воды из графина, что стоял у его изголовья.

— Спасибо, — Клайв тяжело дышал, эти маленькие упражнения давались ему с большим трудом. — Как вас зовут?

— Майра, — девушка поклонилась ему.

— А меня Клайв, — он попытался поклониться, но не смог, — будем знакомы.

— Отдыхайте, господин начальник стражи, — она поправила ему подушку, — вам нужно набираться сил.

— Есть, — Клайв улыбнулся и закрыл глаза. Сон накатывался мягкими толчками, пока не поглотил его сознание совсем.

Клайв грустил, смотря в потолок своей комнаты. Он думал о любви, о судьбе и том, что никогда он не будет вместе с той, с кем хотел бы прожить жизнь. Кажущаяся простота их отношений, развивающихся с этой мимолётной грустью и эфемерной любовью, без сомнения привлекательна, но это не продлится вечно. Счастье мимолётно, как взмах крыла ночного мотылька. Принцесса увлечена, но придёт время, кода ей придётся делать выбор, и даже высокая должность начальника стражи не сможет способствовать развитию их отношений. Великая катастрофа их жизни, или просто испытание, которое они должны будут пережить вместе. Поэтому они так, задыхаясь, ищут мгновенье, чтобы увидится, пытаются вырвать ещё хотя бы секунду из отпущенного им времени, хватаются за догмы, губы и руки друг друга, пытаясь удержать ускользающий миг. Запомнить себя такими, какими они были в этот миг, чтобы потом вспоминать. Красота их отношений напоминает стихи — такого просто не бывает и Клайв понимал, как ему повезло, что он смог испытать такое чувство, и что самое прекрасное, что оно взаимно.

Он смотрел на блики свечи и вспоминал глаза той, которую не видел всего час, но он уже безумно скучал по ней, звукам её голоса, её улыбке, мягкому прикосновению её руки. Его кажущая строгость, мужество, таяли под прессом её обаяния, он плавился в свете её сияния. Клайв первый раз погрузился в омут такого сильного чувства. Никогда прежде, он не испытывал такого, и даже ранение не могло заглушить пожар, рвущийся из его груди. Он перекрывал всё, и он не мог думать больше ни о чём другом. Грусть и любовь обволакивали его. В этот момент он очень нуждался в советах друга, в наставлении человека, умудрённого опытом, который мог бы помочь ему, но он был один. Наедине со своими мыслями и ночным воздухом, который холодил его своим нежным дыханием.

Клайв посмотрел в окно и тяжело вздохнул. Сон не шёл к нему, голова болела сильнее, чем днём, и кажется, от его ворочанья, снова пошла кровь. Сиделка не беспокоила его, сидя за дверью, ограничившись просьбой, позвать её в случае необходимости. Но сейчас, меньше всего он хотел видеть её, не хотел выслушивать заискивающей, нервной девушки, которая так заботилась о нём и своем месте во дворце. Ненужная нежность, затисканное обожание и подобострастие убивает всё настроение, особенно, когда тебе действительно плохо. Клайв почему-то вспомнил отца, его последние наставления, перед тем, как тот проводил его в путь. Он вспомнил мать, которая махала ему платком, пряча в любящих глазах горькие капли. Чтобы они сказали сейчас, когда он добился таких высот: наверное, они бы гордились им, а отец просто пожал бы ему руку или похлопал по плечу. Отец Клайва всегда говорил мало, только тогда, когда действительно нужно было сказать — ничего лишнего. Только с матерью, наедине, он расцветал, превращаясь в совсем другого человека. Они так любят друг друга, что Клайв по-доброму завидовал им, учился у них, ждал и верил, что у него будет также: отношения, построенные на любви и доверии, взаимоуважении и непоколебимом семейном счастье. Когда Клайв немного подрос, то понял, что его родители исключение из правил, что такие отношения — миф, в который верят неопытные девушки и барды, воспевают их в своих стихах. Нет ничего плохого в том, чтобы не уметь любить, плохо не пытаться делать это, не совершенствоваться, не хотеть пожертвовать своей свободой, ради счастья любимого человека...

Он приложил руку к голове и ощутил, что рана действительно кровоточит. Солёная жидкость стекала по повязке, к щеке, пытаясь соскользнуть на нательную рубаху. Клайв чувствовал слабость — силы покидали его с каждым кровавым граммом. Он нащупал маленький колокольчик — позвонил, ожидая прихода сиделки. Мысли катились в огромную чёрную дыру, глаза закрывались, а колокольчик неожиданно потяжелел, и пальцам стало очень сложно удержать его. Клайв даже не заметил, как уронил его на ковёр. Кровь текла быстрее, он чувствовал, что повязка пульсирует, а голова мягко разрывается на миллионы частей. Когда сиделка с криком подбежала к его кровати, он уже потерял сознание.

Клайв открыл глаза. Свечи потушены, в окно бьёт яркий солнечный свет. Он попытался шевелиться — на удивление, у него это вышло. Голова болела уже не так сильно, он попробовал повязку — на месте.

— Как себя чувствуешь? — Ллойд сидел рядом с ним.

— Вроде лучше, — Клайв ещё раз проанализировал своё внутреннее состояние.

— Это хорошо, — трубадур пододвинул стул ближе, — я думал, что уже всё. Он тогда так тебе врезал...

— Немного промахнулся, — Клайв поморщился, вспоминая удар, — если бы был не такой скользящий, если бы я не увернулся...столько "если", и я остался жив.

— Молодец, — Ллойд похлопал его по плечу.

— Чего отказался от поединка?

— Я не дерусь со своими друзьями, тем более что я это всё затеял лишь только для того, чтобы себя проверить.

— Проверил?

— Да, — они помолчали немного.

— Ты знаешь, — Клайв повернулся к нему, — мне кажется, что я делаю огромную ошибку, оставаясь здесь. Я погибну в этих стенах, зачахну или, в один прекрасный день умру в смертельном поединке за это моё, уже насиженное место.

— Король не вечен, — тихо сказал Ллойд.

— Крамола, — Клайв улыбнулся, — я говорю с бунтарём.

— В душе мы все бунтари, — трубадур улыбнулся, — просто иногда мы не согласны с чьим-то решением.

— Да, бывает и так, — Клайв поудобнее устроился на подушках.

— Как принцесса? — Ллойд подмигнул ему.

— Прекрасно, — Клайв улыбнулся, — правда, я не знаю, сколько это продлится...

— Любовь неисчерпаема: на неё может уйти вся жизнь, а может всё сгореть в один миг. Не теряй шанса, хватайся за чувства, которые могут вытянуть тебя из скудости этой жизни. Хватайся за ту, что может раскрасить твою судьбу...

— Ты так говоришь, будто бы я потерян, что мне не к чему стремится и поздно уже думать о будущем. У меня всё нормально, моя палитра полна красок, а кисточка уже работает над несколькими зарисовками...

— Главное, не переусердствуй с цветами, — сказал Ллойд, — и не держи кисточку долго над бумагой — кляксы всегда портили большое искусство.

— Ты пытаешься дать мне совет?

— Да, будь осторожен. Думай, прежде чем сделать серьёзный шаг...

— Я очень редко поддаюсь внезапным порывам, — сказал Клайв.

— Иногда от внезапного порыва зависит чья-то жизнь, — тихо сказал Ллойд.

— Что с тобой сегодня? — Клайв удивлённо смотрел на трубадура, — ты не влюбился?

— Я влюблён всё жизнь, — улыбнулся бард, — муза не работает без любви...

— У меня будет просьба, — Клайв подвинулся поближе к нему.

— Я слушаю, — Ллойд серьёзно слушал его.

— Если я пойду в долину зеркал, то хочу, чтобы ты пошёл со мной.

— Долина зеркал — это миф.

— Нет, я верю в это. И я принесу оттуда зеркало истины.

— Ты не боишься? Знать всё — это огромная ответственность.

— Иначе, она не будет со мной.

— Девушки всегда привередливы в своих желаниях, но это не значит, что если ты не будешь потакать им во всём, то они не будут с тобой. Им просто нужно внимание, а невозможного сделать нельзя, как бы ты не любил её.

— Я не пытаюсь сделать невозможное — зеркала существуют...

— Звезду с неба тоже можно достать, но пока этого никто не сделал.

— Ты со мной, или нет? — Клайв посмотрел на него.

— Без сомнения, — Ллойд пожал ему руку, — выздоравливай, и мы отправимся куда угодно. Мне надоел этот замок. Неделя в четырёх стенах лишает меня вдохновения.

— Придётся потерпеть ещё немного, — Клайв вздохнул, — не думаю, что завтра смогу куда-то отправится.

— Я буду ждать столько, сколько нужно, — сказал Ллойд, — не переживай.

— Спасибо, друг, — Клайв ощутил спокойствие и теплоту, исходившую от трубадура.

— А зачем ещё нужны друзья? — Ллойд помолчал, а потом добавил, — чтобы ждать и помогать в трудную минуту. Иначе нельзя.

День за днём прошла неделя. Клайв стал вставать потихоньку: чудодейственные мази делали своё дело. Лекари королевства были просто волшебниками, они лечили просто невозможные раны. Только вот головные боли не давали сосредоточиться. Они стали его друзьями, необходимостью, с которой следовало смириться. Он подолгу стоял у окна, чувствуя его холодное дыхание на своих волосах, смотря вдаль. Его тянуло куда-то, к неизведанным пространствам, к дальним странам, к приключениям, которые ждали его там, за горной дымкой. Она зашла неслышно, легко, как пушинка.

— Как сегодня мой пациент? — она обняла его.

— Хорошо, — он прижал её руки к своей груди.

— Ты уже встаёшь, — она констатировала факт, — скоро отправимся на конную прогулку.

— Это будет чудесно, — Клайв посмотрел на неё. Принцесса сегодня была в лёгком, летнем платье, которое подчёркивало её прекрасную фигуру.

— О тебе спрашивал отец, он тоже хочет чтобы ты быстрее поправился.

— Буду стараться, — он снова посмотрел в окно, — ты рассказала ему о нас?

Молчание длилось слишком долго, чтобы внушить оптимистические настроения. Клайв тяжело вздохнул. Он задал этот вопрос просто так, он не на что не надеялся. Чудес не бывает.

— Ты же всё понимаешь, — сказала Дайрис.

— Я понимаю. Но рано или поздно, мы просто не сможем это скрывать...

— Давай пока не думать об этом, — она отстранилась и села на его кровать.

— Давай, — он сел рядом с ней.

Они сидели молча, не смотря друг на друга. Казалось, что их разделяют километры, хотя между их руками, было всего несколько сантиметров.

— Прости меня, — Клайв сжал её руку, — я просто ещё не готов потерять тебя.

— А когда будешь, — она посмотрела не него выжидательно.

— Никогда, — он ответил честно и по улыбке, которая появилась на лице у принцессы, понял, что ответил верно.

— Мы живём в очень сложное время, условности душат нас.

— Это было и будет всегда. Социальные различия всегда будут стоять между людьми.

— Нужно бороться...

— Главное не переборщить, — Клайв улыбнулся, — грань очень тонка.

— Как бы я хотела всё изменить, — она вздохнула.

— Для настоящих чувств нет преград.

— Штампы, ты говоришь штампами.

— Просто знакомые термины воспринимаются лучше, чем надуманные фразы. Я не хочу изобретать что-то новое, я хочу просто успокоить тебя.

— Спасибо, — принцесса засмеялась, — ты чудо.

— Мы будем вместе, — сказал Клайв, — поверь мне.

Принцесса промолчала, только сжала руку Клайва крепче. Между ними чувствовалась неподдельная теплота. Любовь? Скорее влюблённость, искренняя до слёз...

Глава VII

Я прихожу после работы сегодня немного раньше, чем обычно. Через несколько часов мне нужно уходить на карнавал. Не знаю, какой костюм мне нужно одеть. Зайчик будет, наверное, не очень кстати. Останавливаюсь на чёрной маске и плаще в стиле Зорро — кладу всё это в сумку (если выйти в этом на улицу, то люди могут просто не понять). Готовить не хочется, поэтому заказываю себе пиццу по телефону. Голос у оператора приятный, женский. Я говорю с ней без тени флирта, на это просто нет сил. Диктую адрес и код в подъезде, прошу доставить как можно скорее...

Обычно я не ленюсь приготовить себе еду, но в преддверии этого маленького чуда, мне хочется отдохнуть, набраться сил, приберечь импровизацию на вечер. Я не был на таких празднествах ещё, наверное, со школы, когда все одевались фруктами или домашними животными и приходили в свой первый класс на празднование нового года довольные и счастливые своим костюмом. Мы получали в подарок набор сладостей, вместе наряжали ёлку в классе, а потом радостно водили вокруг неё хороводы. Почему-то мне кажется, что в этом ночном клубе, в который меня пригласила незнакомка, всё будет совсем по-другому.

Я подхожу к окну и смотрю в небо, теряющее свой естественный цвет. Меня охватывает романтическое настроение, хочется написать что-то поэтическое, стихотворение, например. У меня бывают такие моменты, когда просто распирает, хочется выстрелить, чувства теряют окраску и просятся на бумагу. Я не отказываю себе в маленьких слабостях, беру листок и записываю фрагмент, подаренный мне моим внезапным вдохновением:

Душа грустит о небесах

Она нездешних нив жилица

Люблю когда на деревах

Огонь зелёный шевелится.

То сучья медленных стволов

Как свечи, теплятся пред тайной

И расцветают звёзды слов

На их листве первоначальной.

Понятен мне земли глагол

Но не стряхну я муку эту

Как отразившись в водах дол

Вдруг в небе вставшую комету

Так кони не тряхнут хвостами

В хребты их пьющую луну

О, если б прорасти глазами

Как эти листья, в глубину...

Я ставлю точку и чувствую, как отпускает меня это безумное томление музы, которое обволакивает тебя, заставляет садиться за работу, даже когда ты этого совершенно не ожидаешь. Она всегда сама выбирает время, не спрашивает ничего, только требует полной самоотдачи и подчинения. Ты становишься рабом творчества, но это дар, который облагораживает тебя, делает лучше, пытается показать тебе дорогу к свету.

В дверь звонят внезапно, я даже вздрагиваю от неожиданности. Недовольно стряхиваю с себя это поэтическое покрывало и иду открывать. На пороге стоит молодой парень в фирменной одежде — он принёс мне мой заказ. Расплачиваюсь с ним, даже даю ему небольшие чаевые и пробую пиццу, не отходя от открытой двери. Чудесно, благодарю его и закрываю дверь. Завариваю себе крепкий кофеи пью его, заедая свежей пиццей. За полчаса я умял почти половину — не думал, что такой голодный. Воспоминания душат меня: я вспоминаю свою школьную любовь и точно такую же ситуацию, когда мы сидели с ней в одном из тихих маленьких кафе в подвале одного дома и тоже употребляли эту пищу итальянской бедноты. Мы встретились после давней разлуки — прошло несколько лет после окончания школы. У неё уже была своя жизнь, а я забыл, кем был до этого. Мы сидели друг напротив друга, и говорили, не останавливаясь, после стольких лет, совершенно неожиданно у нас нашлось столько тем для разговоров...

По прошествии нескольких месяцев после той встречи я написал эту маленькую зарисовку, которую сейчас достал из своего стола и нежно перечитываю, снова погружаясь в юношеские мечты. Я всегда держу её под руками, чтобы в случае необходимости, я знал, где она лежит. Иногда, когда мне становится грустно, я перечитываю эти строчки и вспоминаю ту встречу.

Как это было давно. Лет десять назад? Я давно уже ничего не слышал о ней, да, боюсь, и не стоит. Потому что каждое напоминание о ней будит во мне странные переживания. Даже эта зарисовка, снова воспламеняет меня, её лицо встаёт с чёткостью качественной цветной фотографии, будто бы мы расстались с ней только вчера. Сейчас уже не в том возрасте, чтобы испытывать такие потрясения, мне и без моих школьных увлечений, хватает приключений...

Зарисовка, извлечённая из письменного стола

Я бьюсь о стекло несбывшихся надежд. Пытаюсь разобраться в нескольких пикантных вопросах. Хочу, наконец, понять, чего мне не хватает для любви? Сумасшествия? Самоотдачи? Или самой любви? Просто её, непосоленной и непоперчённой, пресной, самой обыкновенной — непокоренной.

Смотрю в ночную тишину, ищу знакомые звуки на небе, глотаю непослушный воздух и вспоминаю ту, с которой не буду никогда. Вижу её улыбку среди тусклых городских звёзд, вспоминаю звуки её голоса, её улыбку — мне хочется прожить жизнь заново, повернуть всё вспять и поверить в истинное возвращение.

Но всё остаётся по-старому и мне приходится довольствоваться лишь прошлым. У меня нет ни одной её фотографии, лишь старая поздравительная открытка, которую я храню вместе с самыми дорогими моему сердцу вещами. Мне не хватает её ещё сильнее, когда я перечитываю, что она писала мне тогда.

Недавно я виделся с ней: мы прекрасно провели время за чашечкой кофе и пиццей, погружённые в воспоминания и невинные разговоры. На первый взгляд казалось, что она совсем не изменилась — для меня она всегда останется одинаковой. Наверное, изменился я. Многое пережил, передумал, осознал какие-то вещи, на которые раньше просто не обращал внимания...

Я присматривался к ней ближе, знакомился с ней заново: она погрязла в бытовщине, приземлилась на землю, утеряла что-то такое неуловимое, эфемерное, что выделяло её раньше. Она спрашивала меня о своём весе, задавал совершенно бесполезные вопросы. Я глупо улыбался и качал головой. Мне было жаль ту звезду, которая потухла, но я был рад за женщину, которая обрела простое семейное счастье...

Я пытался разобраться в своих чувствах. Мне было хорошо, приятно общаться с ней, но я не был влюблён. В моих жестах не было той скованности, а в глазах той непреодолимой тяги к ней. Я с грустью вспоминал свою юность, которую посвятил ей. С лёгкой грустью — я не жалею ни об одной секунде того чувства...

Теперь я думаю о ней не так часто, но всё ещё с таким же трепетом. Успокаиваю себя тем, что она поняла свою ошибку, и если бы теперь всё было иначе, то мы могли бы быть вместе. Я это знаю, и она знает. И эта маленькая тайна объединяет нас...

У каждого есть идеал детства, первая любовь, которая всегда остаётся самым ярким воспоминанием. Теперь, в погоне, за таинственной девушкой, я возвращаю себе тайну своей молодости, когда первые ощущения, чувства, поцелуи были наполнены скрытым смыслом, скрывали в себе какие-то знаки. Я погружаюсь в атмосферу своего детства, когда мы зарывали "секреты" под стекло и под одеялом читали книги для взрослых. Я хочу найти её, остановится, наконец, на этом пути покорения женских сердец. Скольких девушек и женщин я знал, и ещё больше тех, что знали меня. Я не нашёл в них главного, хотя со многими мне было просто хорошо, я не нашёл в них тени любви. Мне становилось грустно, когда они бросали меня, мне было муторно, когда это делал я. За долгие годы я научился расставаться бескровно, говорить несколько ничего не значащих больше слов и не переживать каждый разрыв. Недавно мне в голову пришла одна идея: творческие натуры слишком эгоистичны, чтобы любить. Проблема была не в них, во мне. Поэты, художники, писатели, просто не могут постоянно видеть перед собой один и тот же силуэт. Как бы он не был прекрасен — он приедается и сливается с будничной серостью, и они снова ищут яркий всплеск. Не нужно менять других, себя, прежде всего себя. Терпимость и умение любить самому, вот главные качества, которые должен воспитывать в себе каждый мужчина. Но они все становятся поэтами, и, прикрывшись благородной музой, уходят от своих избранниц к новым возлюбленным. Они помнят всех своих девушек по именам, иногда даже ведут дневник своих побед, так называемую любовную статистику. Они кичатся своими победами, хвастают перед друзьями своей беспринципностью и твёрдостью, но в душе остаются такими же одинокими. Они ищут теплоты, но в самый последний момент, опасаясь решающего шага, убегают, скрываются за ширмой своей независимости и эгоистичных принципов. Мы не умеем любить, не можем ждать, не способны прощать. Мы ищем новых побед, красивые лица и минимум вопросов. Они ищут твёрдое плечо, щедрое сердце и тёплые объятия. Они думают, что любят, включают свет, когда слишком темно и делают вид, что прощают. Они такие же, как мы, но в то же время, что-то неуловимое разделяет нас, расселяет по двум берегам одной реки, которая течёт к любящему сердцу.

Прежде чем уйти, я распечатываю одну из своих статей, которую закончил на днях, беру её с собой, потому что думаю: при хороших раскладах придётся утром ехать из клуба в редакцию, не заезжая домой.

Забытое чувство

Дерево мира качает ветвями над моей головой. Я уже висел на нём, чтобы узнать главное. Я помню легенды и саги, помню ради чего пожертвовал своим зрением и я не жалею об этом. Иногда нужно видеть, даже не открывая глаз. Иногда нужно смотреть, не смотря и жить не для того чтобы выжить. Я поднимаю свою шляпу и устало смотрю на этот мир, пытаюсь понять его и полюбить. Но я не знаю такого чувства. Здесь нет места теплу и нежности, нет места жалости и милосердию — в наших краях всё решается суровостью и силой оружия. Мне стало тяжелее теперь: мудрость отягощает меня. Прозрение угнетает меня. Я хочу дать себе совет и поспорить с этими стальными людьми, но уже слишком поздно...

Я сижу на вершине, в красивой тоге, её мне подарила жена. Мои дети разбрелись по всей стране, и совершают подвиги, может быть, некоторых я возьму к себе, где они смогут разделить со мной чашу нектара. Мы веселимся и поём, мы проводим время в пирах и раздольях, мы не смотрим вниз и не сметаем пыль с наших ног. Мы позволяем себе слишком много и слишком мало тех, кто может сказать нам это прямо в лицо. Мы не мешаем жить им, а они забывают, кто правит этим миром. Я пытаюсь вернуть порядок, беря в руки заботливую молнию, и озаряю небо страшным раскатом. Они смотрят вверх и проклинают погоду. У меня опускаются руки, а к ногам подкрадывается слабость. Смотрю на пирующих и думаю о тех, кто там, внизу, живёт лишь благодаря мне, а потом я спускаюсь к ним...

Ом: Я создал этот мир. Я и есть он. Я везде и "везде" тоже во мне. Я не пытаюсь разделять эти понятия, ведь я познал свой Атман, да и мой Атман и есть я. Всё сущее не поддаётся описанию, есть вещи, которые нужно просто принять. Я создаю этот мир и создаю подобных себе. Я позволяю им истязать себя, чтобы подняться выше меня. Мне хочется чего-то, но у меня есть всё, так как я и есть всё. Я смотрю сам на себя — мне становится страшно. Но страх это тоже я, поэтому боятся просто не имеет смысла. Я растерян, ухожу в бесконечность, на которой выткан я. Эта задача не имеет решения, так как я могу найти ответы лишь в себе...

Солнце светит и освещает пустыню. Я свечу лишь для того, чтобы моё воплощение, этот новый правитель мог построить себе новую усыпальницу. Я листаю книгу мёртвых и не нахожу своего имени, пишу имена на папирусе и взвешиваю свою душу. Я борюсь с этим страшным змеем, который всегда был против меня. Водяная корова возвещает о приходе нового дня, но он озаряет лишь разрушенные остатки величия, которому не было равных в этом мире. Теперь уже слишком поздно светить. Слишком рано думать об урожае и великой реке, с таким прекрасным голубым отливом. Я умываюсь в её водах и киваю человеку, собачьей головой. Я готов...

Идолы, идолы, идолы. Они стоят на погосте и ждут, когда к их ногам положат новые подношения. Кикиморы и языческие праздники, лешие и водяные, былины и сказки, которые переходят от отца к сыну. Доспехи, которые могут носить лишь настоящие богатыри. Страхи и суеверия, которые мешают войти в лес без защитного амулета. Это моё время, я смотрю на всё это и радуюсь, когда волхв возносит мне молитву. Я радуюсь, когда эти безумные падают в страхе и просят меня спасти их урожай. Я рад, когда на жертвенном камне стоит квас, тогда я могу утолить свою жажду. Я смотрю на них, на их жалкие попытки понравится мне, и принимаю подношения. Как ещё я их могу отблагодарить?

Я потеряна. В этом мире, который каждый лепит так, как удобно ему. Я не знаю куда податься, чтобы выиграть эту шахматную партию. Не помню слов, которые нужно говорить в таких случаях. Я смотрю на небо и пытаюсь разглядеть их всех. Замечаю след огненной колесницы и вижу тень вчерашних боёв. Глупо, стоять так, запрокинув голову и кричать. Глупо бежать к обрыву и останавливаться у самого края. Глупо умирать, когда вся жизнь впереди. Глупо совершать глупости. И ещё глупее думать о них.

Почему всё происходит? И кто может увидеть ответ? Сквозь призму миров, ширму теологических споров и бескрайних просторов людской темноты. И стоит ли использовать недеяние против своей жизненной философии? Стоит ли рушить свой собственный мир, чтобы узнать правду? Ту правду, которая не обязательно до конца будет честна с тобой? Стоит, ради меня...Ведь когда я спускаюсь к ним, когда они говорят эти несколько слов на любых языках, на случайных континентах и небесных просторах, то замирает всё. Всё становится предельно ясно. И лишь их сердца продолжают стучать в такт...

Захлопывая дверь, слышу телефонный звонок. Несколько секунд колеблюсь — возвращаться плохая примета, но потом всё-таки открываю дверь, включаю свет и беру телефонную трубку.

— Привет, наконец, до тебя дозвонился.

— Здорово, ты сам запропастился. Я тебе на мобильный уже неделю звоню, а там абонент вне зоны досягаемости...

— Да деньги закончились, только вчера пополнил. А с твоим что?

— Да ничего, отключил и всё, он меня уже утомил. Трезвонил всё время, покоя не давал...

— А..., — пауза была не долгой. — Читал твои новые статьи, некоторые нормальные некоторые фуфло. Знаешь много понта, а по-настоящему ничего в них нет.

— Ну, деньги то зарабатывать нужно, — я улыбаюсь в трубку.

— Ну, это конечно, — друг засмеялся. — Слушай, у тебя на вечер, какие планы?

— Иду на карнавал.

— В "XxX" что ли?

— Да, а что?

— Ничего, круто ты поднялся. Знаешь сколько туда вход?

— Знаю, но раз в год можно себе позволить немного покутить!

— Без сомнения. Ладно, слушай, если не понравится, то мы тут с компанией будем до утра. Тебе на работу завтра нужно?

— А ты как думаешь?

— Нужно.

— Правильно. А вы где?

— Как обычно, будем ждать тебя, даже оставим тебе несколько девочек. Слышал ты снова один?

— От кого, если не секрет?

— От той, из-за которой ты снова холостяк.

— Так получилось, — я посмотрел на часы, — как она?

— Выглядит лучше, чем когда была с тобой.

— Спасибо, — я засмеялся, — ладно, буду иметь в виду. Но особо не надейтесь.

— Хорошо, но всё равно на связи. Хочу зайти к тебе. Если сегодня не встретимся, то на днях точно устроим маленькую посиделку. У меня для тебя есть сюрприз.

— Ты меня просто заинтриговал! Ну, извини, пора бежать...

— Без проблем, но постарайся вырваться сегодня. Вечер будет жарким.

— Постараюсь, — я вешаю трубку и выключаю свет. Потом закрываю дверь и вызываю лифт. Спускаюсь на первый этаж, и выхожу из парадного. Вдыхаю вечерний воздух, насыщенный приключениями и сюрпризами и ловлю машину. Сегодня мне хочется шиковать, а я не отказываю своим маленьким слабостям. Никогда.

Глава 7

Клайв стоял на крепостной стене и всматривался в неспокойную даль. Гроза надвигалась медленно и бескомпромиссно. Он вытянул вперёд руку и посмотрел на мелкую дрожь, которая встретила его смелое движение. Следствие недавней травмы давало себя знать: теперь лишь серьёзные тренировки могли вернуть ему былую форму. Воин покачал головой и снял шлем, ветер приятно холодил мокрые, вспотевшие волосы: ему хотелось избавиться от ощущения этой постоянной тяжести в голове, но он не знал, как это сделать. Гроза была уже совсем близко — воздух изменил свой вкус и травма начала напоминать о себе всё мучительнее и болезненнее.

Он спустился по винтовой лестнице во двор. Там было всё спокойно, только собаки лаяли в ожидании непогоды. Клайв мельком взглянул на её окно: она стояла и смотрела на него. Пауза ожидания и миг теплоты, которая повисает в воздухе, находя отклик в душах. Он почтительно поклонился принцессе и продолжил свой путь. Краем глаза он увидел, как она улыбнулась ему...

Прошёл уже месяц с тех пор, как он встал на ноги. Клайв приходил в себя, занимался, тренировался, вживался и сживался со своей новой ролью и пытался найти общий язык со своими подчинёнными. Дайрис, как и обещала, выхлопотала у папы для него небольшой отпуск. Под предлогом поездки домой, с побочной миссией к наместнику долины озёр, Клайв должен был попробовать добыть зеркало. Северные горы, скрывавшие по легенде зеркала, находились именно в том направлении, поэтому Клайв мог совместить сразу несколько миссий. Ллойд, намучившись в четырёх стенах замка, переехал в ближайший лес, где жил в палатке, которую сшили под заказ, специально для него. На ней были даже инициалы, чтобы никто не перепутал это жилище, с каким-нибудь другим. Клайв часто заходил к нему, иногда, если удавалось, он брал с собой принцессу — трубадур играл им свои новые песни, делился последними новостями таверн и рынков и сетовал на свою оседлую жизнь. Они могли засидеться до утра у барда, тогда в лесу до рассвета горели свечи, и поляна, окутанная магическим световым контуром, была сказочно красива.

Они уходили под утро, не выспавшимися, с красными опухшими глазами, но счастливые, держась за руки, как маленькие дети. Многие догадывались об их романе, наверное, и король об этом знал — просто они закрывали глаза, надеясь, что это продлится недолго. Клайв провожал принцессу до её покоев, иногда он оставался у неё, досматривать последние сны. Он был большой фигурой — начальник королевской стражи — приравнивался к министру обороны королевства. Он был допущен ко всем военным советам и без его слова никакой военный документ не имел силы, даже расписание дозоров вокруг замка проверял он. Клайв стал практически вторым после короля — все пытались скрывать свой страх за уважением, а кто-то был действительно искренен. Король тоже проникся симпатией к своему начальнику стражи, он играл с ним долгие шахматные партии, которые Клайв предусмотрительно сводил к ничьей где-то на сороковом ходу. Они много разговаривали о литературе и политике, о войне — оказывается, король в молодости успел поучаствовать в нескольких региональных конфликтах: подавить несколько крестьянских восстаний.

Однажды, когда ладья короля находилась под перекрёстным огнём офицера и коня начальника стражи, он сказал:

— Ты действительно любишь мою дочь?

Клайв поперхнулся своим ходом. Вся конструкция его восточного нападения просто рухнула от этих слов.

— А что это меняет?

— Это меняет многое: или она позорит меня, или ты!

— Я люблю её, — сказал Клайв, — судорожно пытаясь вспомнить, куда он собирался походить.

— А она? — король поставил неожиданный шах, и Клайв совсем сник.

— Это будет проще спросить у неё.

— Ты понимаешь, — король почесал бороду, — твоя должность такая ненадёжная. Откуда я знаю, что будет в следующем году. Она выйдет за тебя, а ты возьмёшь и умрёшь...

— А если нет?

— Ну, так в следующем, всегда существует опасность оставить её вдовой.

— А если изменить правила? — Клайв ушёл от шаха и съел ладью короля.

— Правила нерушимы и незыблемы.

— Любовь вашей дочери не стоит того, чтобы сделать этого?

— Ты знаешь, сколько молодых людей добиваются её, многие намного представительнее и, извини меня, благороднее тебя. Ты голодранец, добившийся всего одним махом. Тебе просто повезло. И, захлебнувшись в этой эйфории, ты покорил мою дочь. Но время пройдёт и ей захочется чего-то нового. Пойми, чудес не бывает...

— Я знаю, — Клайв разозлённый разговором пошёл в атаку и съел коня короля.

— Ты понимаешь, на что я тебе намекаю? — король отпил немного из бокала, стоящего на мраморном столике.

— Догадываюсь, — Клайв съел пешку, и потом угрожающе устремился к королеве.

— Я знал, что ты мальчик умный, — король попытался отбиться, но у него ничего не вышло. — Ты едешь в отпуск, и когда вернёшься, то надеюсь, ты познакомишь меня со своей новой очаровательной подругой.

— Непременно, — Клайв поставил вилку, и король потерял королеву.

— Завтра приедет доктор, — король поморщился, печёнка совсем ни к чёрту, вчера даже кровь пошла, — нужно будет проследить за его безопасностью.

— Без проблем, ваше величество, — Клайв съел вторую ладью, и король остался совсем без фигур. — Всё будет сделано.

— Я надеюсь на тебя, — король развёл руками и уныло посмотрел на доску.

— Мат, — громко сказал Клайв, казалось, стены содрогнулись от этого слова.

— Неужели, — король присмотрелся и пожал Клайву руку, — молодец. Но это ни как не освобождает тебя от обязательств, которые ты мне дал, — король встал, Клайв поднялся следом за ним, — поду как я спать, и ты ступай к себе, не ходи ночью по дворцу. Мало ли что может произойти...

— Спокойной ночи, — Клайв поклонился и вышел. Он был зол и подавлен своим положением. Клайв ненавидел ситуации, в которых был бессилен. Но он выиграл сегодня у короля. Первый раз, и этот шажок к неповиновению, внушал в его сердце надежду.

— Я завтра уезжаю, — Клайв облокотился на стену, пытаясь не смотреть ей прямо в глаза.

— Знаю, — Дайрис подошла ближе и обняла его, — я буду скучать.

— Твой отец всё знает, я в безвыходном положении, — Клайв посмотрел на неё, — "мы" обречены. Когда я приеду, то всё будет по-новому.

— Ты боишься моего отца? — Дайрис отстранилась и тяжело вздохнула.

— Нет, но я желаю тебе счастья, — он отвернулся к небу, — он не даст нам быть вместе. Король дал ясно это понять, зачем же лезть на рожон.

— Я могу поехать с тобой.

— Нет, не нужно осложнять. Так будет ещё хуже. Пока я приеду, может быть, что-то и изменится. Я привезу зеркало, и он будет вынужден прислушиваться к моему мнению...

— Я буду ждать тебя...

Он поцеловал её. Они стояли вдвоём на крепостной стене, обволакиваемые ветром и обласканные солнечными лучами. Смотрели вдаль, предчувствуя разлуку, и наслаждались каждым мгновением теплоты, которое у них осталось.

— Ллойд поедет с тобой?

— Да Ллойд и Майк, мы едем втроём.

— О вас будут слагать легенды!

— С нами едет бард, неужели может быть иначе.

Мы убегаем, когда нас прижимают к стенке. Нужно было развеяться, сделать что-то такое, чтобы почувствовать себя личностью. Клайву нужно было уехать, чтобы привести мысли в порядок, чтобы сделать выбор, наверное, один из самых серьёзных в своей жизни. Лучший способ победить в любовной войне — это убежать, это знали давно, и будут ещё долго вспоминать, передавая эту сентенцию по наследству. Он собрал уже все свои вещи, когда зашёл Майк.

— Вы готовы, господин?

— Да, сейчас, сейчас, — Клайв осмотрел свою комнату, запоминая её такой, какая она была сейчас. Он начал уже привыкать к ней. К этим гобеленам на стенах и ковру, который не давал замёрзнуть ногам в холодное утро, к этим потухшим свечам, которые помнят больше, чем хотели бы. К тумбочке возле кровати, которая скрывала в себе бумагу и письменные принадлежности, к потолку, который видел всё и посерел от таких впечатлений.

— Господин Ллойд ждёт вас в низу, — Майк осматривал комнату, — взять ваши вещи?

— Нет, спасибо, я сам, — Клайв подпоясался мечом и взял заплечный мешок с вещами. — Пошли, — он похлопал парня по плечу. — Накормил коня?

— Даже почистил, — Майк гордо улыбнулся.

— Молодец.

Они вышли в лучах рассвета во двор, где стоял улыбающийся Ллойд и наигрывал на лютне что-то новое. Его конь стоял рядом с ним, нежно теребя его за шею.

— Ну, наконец-то, — бард улыбнулся и кивнул Майку. — Я уже вас заждался.

— Едем, — Клайв сел на своего коня, который радостно заржал, увидев хозяина.

— Что там с королём?

— Врач бессилен, прописал какие-то травы, но пока ему не помогло, — Клайв привязал мешок к седлу, — если меня залатали, то короля уж точно вытащат. Тут не врачи — маги.

— Будем надеяться, — Ллойд скривился, — что на этот раз их искусства не хватит. А Дайрис тебя не провожает?

— Как видишь...

— Господин, — Майк подъехал на своей маленькой пони, — в дорогу?

— Да, — Клайв махнул рукой, и их маленькая экспедиция отправилась в путь. Охранники почтительно отдали честь начальнику стражи и открыли ворота. Клайв махнул им в ответ и пришпорил коня. Буря понеслась вперёд, навстречу солнцу. Ллойд с Майком старались не отставать, и восход наполнился их криками.

Когда замок скрылся за лесом, Клайв пустил коня шагом. Ллойд и Майк пристроились рядом с ним.

— Ты уверен? — Ллойд посмотрел прямо на него.

— Теперь уже я не знаю, но проверить всё равно стоит.

Глава VIII

Сон N 3

Я еду вперёд, быстро-быстро. Скорость не даёт зажмурить глаза. Я в машине не один, кто-то рядом со мной. Смотрю на этого человека и вижу совершенно незнакомую девушку. Она полная противоположность той, что я видел в первом сне, но тоже очень недурна собой. Она прижимается ко мне так тесно, будто бы мы с ней очень хорошо знакомы. Я глажу её волосы, и девушка улыбается мне.

Сквозь шум города я не слышу слов, которые она говорит мне, но мне кажется, что эти слова приятны. Я смотрю на дорогу и вижу развилку: на одной стороне клубится туман, а по другую сторону дорога чиста и открыта, она ведёт в ночь. Останавливаю машину и смотрю на неё, она показывает рукой на туман и загадочно улыбается. Машина срывается с места, и туман становится частью нас.

Я не вижу, куда мы едем, наугад, чувствую дорогу и руль в руках. Я чувствую, что она рядом. Девушка гладит моё лицо, целует в шею и прижимается всё крепче и крепче. Мне становится сложно вести машину...

Туман заканчивается внезапно: мы выезжаем на освещённую магистраль, по обе стороны горят фонари, а разметка радостно приветствует нас. Я судорожно пытаюсь вспомнить имя той, что так нежна со мной, но на ум не ничего приходит. Я лишь давлю на педаль, и скорость вжимает нас в кресла.

Дорога пуста. Она не имеет ни начала, ни конца. Я не знаю, куда мы едем, а она не знает, зачем нам это нужно. Мы просто делаем то, что подсказывают нам наши инстинкты, полностью отдаёмся чувству, и в этот момент фонари сливаются для меня в один световой поток. Я закрываю глаза, и крепче сжимаю её руку.

Мы останавливаемся слишком резко. Она открывает дверь и выходит, поправляя одежду. Я прощаюсь с ней лёгким кивком и еду вперёд. Когда проходит около километра фонарей, я замедляюсь и пытаюсь держать допустимую скорость.

Задумавшись, я чуть было не пропускаю ту, что голосует на дороге. Я торможу, и сам выхожу открыть ей дверь. Это она — девушка из моего первого сна.

Она садится рядом со мной, и я захлопываю за ней дверь, а потом туман застилает мне глаза...

— Приехали, друг, — водитель снисходительно улыбается. Я расплачиваюсь с ним и выхожу. Огни ночного клуба горят прямо над моей головой. Молодёжь стоит возле выхода, покуривая дорогие сигареты и собираясь с мыслями для следующей психологической атаки своих спутниц. Все они в подобии карнавальных костюмов, я тоже достаю свою маску и набрасываю на плечо плащ — полная готовность.

Охрана смотрит на меня подозрительно, но когда я уплачиваю в кассу нужную сумму, они становятся спокойнее. Один из них ставит мне на руку печать, а другой в это время ласкает меня металлоискателем. Я смотрю на них уверенно, стою неподвижно, пытаюсь им облегчить работу. Закончив, они расступаются, давая мне возможность пройти.

Музыка оглушает меня. Едва переступив порог клуба, я чувствую, что мои барабанные перепонки не готовы к таким напряжениям. Спускаюсь по винтовой лестнице к бару и заказываю себе текилы. Народу много: разнообразие костюмов такое, что просто рябит в глазах. В этом калейдоскопе у меня самый нейтральный костюм. Даже не могу представить себе, какой костюм выберет та, ради которой я согласился на эту авантюру.

— Ещё что-нибудь? — бармен ставит передо мной стопку, соль и дольку лимона.

— Можешь сразу повторить, — я стараюсь перекричать музыку, но кажется, что он читает по губам. Бармен улыбается и наливает ещё одну. Я выпиваю быстро, слизываю соль и закусываю лимоном, чувствуя приятное тепло, разливающееся по моему горлу и пикантный вкус солёного лимона. Кладу крупную купюру, показывая знаком, чтобы он присоединился ко мне, но бармен отнекивается, показывая, что на работе. Я пожимаю плечами и выпиваю вторую рюмку. Он пытается дать мне сдачу, но я показываю, чтобы он не спешил. Бармен становится возле меня, понимая, что в моём лице нашёл ценного клиента. Я осматриваю зал в поисках подходящей под мой идеал кандидатуры, но вскоре мой взгляд вновь возвращается к стойке. Там стоит ещё одна стопка и набор солёных лимонов. Я благодарно киваю ему и снова пью. В голове появляется мягкое торможение. Понимаю, что для начала достаточно и отхожу от стойки. Бармен смотрит на меня выжидательно, а я показываю, чтобы сдачу он оставил себе — тот благодарно улыбается и знаком желает мне приятного вечера.

Взглядом подзываю официантку, она подходит быстро, даже немного поспешно. Спрашиваю у неё о том, как здесь можно заказать столик. Идти на танцплощадку нет никакого настроения, а посмотреть стриптиз можно и в сидячем положении. Ведущий распинается на сцене, пытаясь заинтересовать публику. Публика, подогретая коктейлями, зажигательными мелодиями и полураздетыми девчонками на сцене реагирует доброжелательно и бурно. Всем нравится...

Официантка провожает меня к столику сама, даёт мне меню и уходит, оставляя меня в размышлениях. Я рассеяно листаю прейскурант, одновременно стреляя глазами по залу, пытаюсь найти загадочную незнакомку. Безрезультатно. Я более детально изучил меню и заказал бутылочку красного вина, понижать не хотелось, но делать всё равно было нечего. Официантка открыла и налила мне бокал, пролив лишь одну маленькую капельку на стол. Не знаю почему, но это натолкнула меня на мысль. Я вынул ручку из нагрудного кармана и прямо на салфетке начал писать...

Вино

Капля медленно стекала вниз. Капля вина. Красная, как кровь. Ароматная, как жизнь. Вниз по ножке бокала. На стол. Последняя капля. Капля вина...

Она стекла на стол. Расплылась. Капля вина. На столе...

Он вытер её пальцем. Слизнул остатки языком. Остатки вина. Красного, как кровь...

Не осталось ничего. Кроме воспоминания о вкусе. Воспоминания об аромате. Аромате красного вина.

Воспоминания остаются всегда. Остаются и помогают не забыть жизнь. Помогают вспоминать вкус и аромат каждый раз. Заново.

Он вздохнул. Приятно было вспоминать вино. Красное, как кровь. Которое оставляет приятное тепло в теле. Удовлетворение в сердце. Приятно было смаковать его. Вино. Красное, как кровь...

Вино нужно человеку. Как воздух. Красное вино. Красное, как кровь...

А кровь? Нужна ли она, когда есть вино. Нужна ли эта жидкость с красителем в нашем многострадальном теле?

Конечно, нужна. Ведь только кровь заставляет так быстро и весело биться сердце. А вино доставляет лишь удовлетворение. И аромат...

Он налил ещё один бокал. Чтобы не забыть вкус. Вкус вина. Красного, как кровь. Налил, чтобы не забыть жить. Налил, чтобы помнить о смерти. Налил...

Выпил. Одним махом. Все воспоминания одним махом заглотнул в сердце. Чтобы помнить всегда...

Приятная теплота вновь разлилась по телу. Заставляя быстрее бежать кровь. К сердцу...

Но осталась последняя капля. Она стекала по ножке бокала вниз. На стол. Она хотела убежать от сердца. Не хотела участвовать в этой биостимуляции крови. Хотела решать сама. Свою судьбу...

Нет. Он догнал её. Пальцем. Слизав до остатка. Прекратив её жизнь...

Но остались воспоминания. О красном вине. Красном, как кровь. Ароматном, как жизнь. Нужном человеку, как воздух. И остался влажный след на столе. Но он испариться, а воспоминания останутся. Навсегда. В нём. О вине. Об его прекрасном вкусе и аромате. О его жизни и смерти. Смерти вина. Красного, как кровь...

Он опьянел. Ему стало весело. От вина. Вино веселит и согревает. Вино заменяет всё человеку. Даже кровь. Человеку, который хочет помнить...

Поэтому лучше вспоминать. Лучше смаковать и лучше ограничивать себя. В вине. Красном, как кровь. Ароматном, как жизнь. Нужном, как воздух. Вине, которое веселит человека. Ограничивать, чтобы было что вспомнить. Всегда. Вспомнить без вина. О жизни, о смерти, об ароматах и вкусах, которыми так изобилует наш путь. Давайте вспоминать...

А он вылил последние капли из бутылки в бокал. Последний раз. Для того чтобы навсегда запомнить вкус вина. Красного, как кровь. И выпил его. Каплю за каплей. Смакуя вкус и аромат. С каждой каплей. Чтобы потом было что вспомнить...

— Всё ещё пишете? — он сел за мой столик, даже не спросив моего разрешения. Маленького роста, лысый, с бегающими глазами. Сзади у него выглядывали два крыла, сделанные из заклеенного белой бумагой картона.

— Это с вами я разговаривал по телефону? — мне не хотелось отвечать на его вопрос.

— Не знаю, обычно я не поднимаю трубку, — он смеётся и наливает себе вина во второй бокал, принесённый заботливой официанткой.

— Вы не существуете, вы плод моего воображения?

— Не знаю, мне казалось, что я несколько материальнее. Вы получили письмо?

— Да, — я внимательно смотрю на него. — Кто вы такой?

— Какое это имеет значение, — он отпивает, — главное — зачем я и зачем вы.

— И зачем вы?

— Я хочу помочь вам, а вы должны принять эту помощь. Я желаю вам добра.

— Это очень странно. Мне кажется, что я не контролирую свою жизнь, — я наливаю вина себе, стараясь не смотреть на него долго.

— Вы сами не знаете чего вам нужно, поэтому вы мечетесь, ищете, вы не смотрите под ноги. Счастье оно рядом, просто нужно протянуть руку и взять его.

— Это пустые слова, — я смотрю в зал, но не замечаю там никаких перемен, — я писатель. Я написал тысячи пустых слов. Ничего не значащих для меня, но дающие надежду другим. Это моя работа.

— Вы даёте людям свет, а я хочу дать свет вам, — он недолго молчит, — Чего вы хотите от жизни?

— Совершенства, — отвечаю, не задумавшись ни на секунду.

— Совершенства не бывает, — он делает глоток.

— Я знаю, но это не значит, что я не могу этого хотеть...

— Вы играете словами, — он улыбается.

— Вы тоже, но пока это нам не мешает, — доливаю себе ещё вина.

— Вы любили когда-нибудь?

— Да, но это было очень давно.

— А сейчас?

— Сейчас я заинтригован, заинтересован. Я хочу встретить ту, что увидел и поговорить с ней. Но я не могу любить мираж. Она слишком идеальна, чтобы быть правдой.

— Вы не верите?

— Во что? Я человек компьютерного века. Мне нужны факты, нужно пощупать, чтобы поверить.

— С таким подходом вы останетесь один.

— Почему?

— Вы убиваете в себе романтика. В конце концов, вас просто захлестнёт волна вселенского разочарования.

— Волны скоро захлестнут меня с головой, — я посмотрел ему в глаза. — А если бы я убил его окончательно, то не гонялся бы за фантомом. Не разгадывал этот непонятный ребус. Не сидел бы здесь сейчас.

— Хорошо, поэтому я всё ещё помогаю вам, — он снова улыбнулся. — Вы надеетесь найти её здесь? После того разговора в Интернете вы думаете, что отыскали её?

— Честно говоря, я не уверен. Мне кажется, что я пошёл по ложному пути.

— Что заставляет вас думать так? — я видел, как его глаза зажглись интересом.

— Интуиция, не знаю. Мне кажется, что у нас установилась с ней какая-то ментальная связь, а, разговаривая с той девушкой, что пригласила меня сюда, я не почувствовал ничего. Просто интерес и пустоту.

— Зачем же вы пришли?

— Чтобы убедится.

— В своей правоте или в правоте своей интуиции?

— И то и другое, — я налил вина ему и себе. Бутылка медленно подходила к концу.

— Вы интересный человек, — он поболтал жидкость в бокале, — За вас!

— Спасибо, — мы выпили молча.

— Вы не найдёте здесь ту, что ищете по-настоящему. Да и мне кажется, что вы сами ещё не знаете, кого вы ищете. Мне кажется, что вы просто пытаетесь проверить себя. А сны — это лишь удачный повод погрузится в тайну...

— Я увижу вас ещё раз?

— Может быть, — он встал, — спасибо вам за вино. Желаю вам определённости. В скором времени вы найдёте своё счастье, я это вам обещаю.

— Спасибо, — снова сказал я. Почему-то я поверил этому человеку, он внушал уверенность. Я смотрел ему вслед и на мгновение мне показалось, что крылья у него за спиной ожили и машут мне на прощанье. Я закрыл глаза, а когда открыл, то его уже не было, а на моём столе стояла пустая бутылка вина и пустой бокал. Один бокал...

Странно, я почему-то совсем не удивляюсь всему происходящему. Кажется, я просто стал привыкать. Ещё в детстве, читая затёртые книги с таинственным сюжетом, я всегда подсматривал в конец, чтобы знать, чем всё это закончится. Узнавая, я отбрасывал книгу, которая моментально становилась неинтересной. Много лет пошло на то, чтобы убедить меня в том, что самое интересное в том, чтобы самому пройти всё и догадаться, что иногда середина главное, а конец, лишь вензель, который автор ставит для красоты.

Когда я сам стал писать, то старался не придумывать конец, не знать его самому, чтобы не пропадал интерес, прежде всего у меня, потому что, если самому автору интересно, то читателю тоже должно понравится. Я писал потоком: днями и ночами, оттачивал стиль, пытался найти свой неповторимый стиль, свою нишу. И где я сейчас? В обычной газетёнке, в которой платят прилично и где у меня есть своя колонка. Разве этого я хотел, когда гордо называл себя писателем?

— Это вы? — она села рядом, в двухцветной маске, плачущей и смеющейся одновременно.

— Смотря, кого вы ищете, — я улыбаюсь и смотрю, как она реагирует.

— Вы тот парень, из Интернета?

— И скольких людей вы уже спросили об этом?

— Вы первый, — она поправляет платье.

— Да, а вы та девушка, что пригласила меня сюда?

— Будем считать, что да, — она подаёт руку для поцелуя. Я целую ей руку. Её голос приятен, но меня смущает вся эта ситуация. В моих ушах стоит голос, который говорит о том, что моё счастье не здесь.

— Что вы будете пить?

— Вина, если можно...

— Конечно, — я подзываю официантку, которая уносит пустую бутылку и заказываю ей ещё одну. Она смотрит на меня странным взглядом, и я даю ей деньги вперёд, чтобы она не смущала мою спутницу. — Вы часто здесь?

— Нет, первый раз. А вы? — она достаёт пачку сигарет, и я замираю. Девушка моей мечты, та, которую я видел во сне, не могла курить.

— Вы курите?

— А вы?

— Уже нет, — я наливаю ей вина, в бокал. Официантка приносит сдачу и пепельницу, даю ей немного на чай и возвращаюсь вниманием к своей спутнице. — Вы верите в судьбу?

— Не очень. Мне кажется, что мы сами вершим свою жизнь.

— У меня был случай, — я снова смотрю на её маску, мне кажется, что сейчас заплачут две её стороны. — Я сидел с девушкой в кафе, примерно так же, как с вами и мы ели торт, обычный торт. Мне эта девушка не то чтобы нравилась, скорее она имела какие-то планы относительно меня. Но интересная деталь, на её кусочке торта было маленькое желатиновое сердце, красное и аппетитное, когда она попыталась добраться до него, то торт упал на землю, вместе с сердцем. Тогда она сказала, что я пожалел ей сладости, а мне показалось, что всё было символичнее, я пожалел ей частичку своего желатинового сердца, пожалел ей любви, которой не было в моём сердце.

— И что было дальше?

— Вскоре мы расстались. Я верю в судьбу, верю в знаки. Мне кажется, что мы просто не обращаем внимания на вещи, который очень важны, и если бы мы прислушивались к знакам, которые дарит нам жизнь, то мы были бы счастливы.

— Вы действительно так считаете?

— Да, — я посмотрел на неё, — ведь мы же сидим здесь и сейчас. Или вы и это считаете случайностью?

— Скорее закономерностью. Когда-то ведь должно было получится...

Я посмотрел на неё в недоумении.

— Так это не первый раз вы такое практикуете?

— Нет, я уже сбилась со счёта. С вами было легче всего.

— Зачем вы это сделали?

— Мне надоело быть одной.

— Но я же спрашивал вас, задавал вопросы. Зачем вы подыгрывали мне?

— Я уже ответила, — она отвернулась.

— Снимите маску, — попросил я и дотронулся до её волос.

— Зачем?

— Я хочу посмотреть вам в глаза...

— Только вместе с вами, — она потянулась к резинке на затылке.

Мы сделали это вместе. Девушка была симпатична, но это была не она. Я смотрел в её глаза, печальные и запыленные от постоянного поиска. Наверное, сейчас мои глаза имели такой же вид.

— Извините, — сказал я, — но вы не та, кого я ищу, — я встал и пошёл к выходу. Она не пошла за мной, оставшись сидеть на месте, медленно допивая своё вино. Если бы музыка не гремела так громко, то я бы услышал, как разбился её бокал. Бармен махнул мне рукой, а я подмигнул ему. Я знал, куда мне нужно было ехать — туда, где меня ждал мой друг и продолжение этой пьяной ночи...

Глава 8

Они ехали уже несколько дней, останавливаясь лишь на отдых и ночлег. Припасов, взятых с собой в дорогу, хватало, так что охотится, не приходилось. У Клайва даже прошла его привычка складывать вещи в алфавитном порядке — вещей было настолько мало, что просто в этом не было нужды. Они практически не разговаривали в дороге, ехали в молчании, думая о своём, и, лишь на привалах у них развязывался язык — они делились мыслями за прошедший день. Населённых пунктов по дороге было совсем немного, поэтому на обилие человеческого общества жаловаться тоже не приходилось. Клайв рассчитывал, что они прибуду в Северный замок через несколько дней, что примерно сходилось с подсчётами Ллойда, который настаивал на том, что им понадобиться ровно два дня. Майк, довольный своей новой ролью и первым серьёзным путешествием в своей сознательной жизни, глазел по сторонам и радостно вдыхал воздух, дующий со стороны перемен.

Вечер нахлынул внезапно, как неожиданная волна морского прибоя. Они почувствовали одиночество и беззащитность собственной души, когда темнота скрыла от них голубой цвет неба. Луна пробивалась сквозь кроны деревьев, пытаясь осветить их путь хотя бы крупицами света. Клайв, казалось, не замечал этого. Он вёл своего коня трусцой, сквозь темень девственного леса, не оборачиваясь на своих спутников и не разговаривая с ними. Ллойд не беспокоил его, да и даже весёлый ещё утром Майк, притих. Непонятная перемена настроения друга не смутила трубадура: любовная тоска, сжимающая сердце Клайва многое объясняла. Ллойд знал, какие условия поставил перед своим новым начальником охраны король, и ему было больно за него. Последнее время такие приступы меланхолии накатывали на Клайва всё чаще и чаще. Он мог, внезапно, посреди разговора замолчать и долго смотреть в пустоту потерянным взглядом. В глубине души Ллойд был убеждён, что с появлением каких-то признаков цивилизации и появления на горизонте особ противоположного пола в большем количестве, Клайв отвлечётся от своих тяжких дум и обретёт душевное спокойствие. Майк, не отягощенный ещё по молодости лет такими переживаниями, взирал на страдания своего господина свысока, даже немного презрительно и постоянно смущённо улыбался, когда в разговоре появлялась эта опасная тема.

Поляна, на которую выехали путники, показалась им пригодной для ночлега, и они дали коням, наконец, возможность отдохнуть. Предоставив Маку заниматься животными, Клайв с Ллойдом быстро разожгли костёр и почистили нескольких перепёлок, которых днём трубадур подстрелил из лука, утверждая при этом, что вообще не переносит вида смерти и совсем не любит охоту. Насадив на вертел ощипанных птиц, друзья установили по бокам костра несколько маленьких рогатин и положили вертел на них, дабы облегчить до простоты приготовление ужина. Лес, казалось, тоже притих. Только трещание сухих веток, наполняло тишину тёплыми звуками. Клайв расслабился, глядя в огонь: ветки сгорали, расцветая неожиданными красками. Одна из вещей, которая никогда не утомляет — это огонь, кажется, что в него можно вглядываться вечно. Майк пошёл собирать ветки, а Ллойд, достав свою лютню, перебирал пальцами струны...

— Спой что-нибудь, — попросил Клайв не смотря на него...

Ллойд задумчиво посмотрел в огонь и увереннее взялся за инструмент.

Я хотел бы писать стихи

Я пытался найти ответ

Я мечтал победить любовь

Но любви в этом мире нет...

Я хотел бы узнать вопрос

Рисовать на траве цветы

Собирать их в букеты роз

И дарить миру пустоты...

Он сделал небольшую паузу, на проигрыш. Глаза трубадура были закрыты, музыка полностью захватила его. Голосом, набравшим силу, Ллойд продолжил.

Я хотел бы давать взаймы

Чувства, деньги и даже лесть

Но мой голос охрип и мы

Выбираем лишь то, что есть.

Я хотел бы тушить звезду

Души и пожар дождя

Струя влаги летит в глубину

Оставляя следы, пьяня...

Я хотел бы уйти в рассвет

Потеряться в раскате слёз

Раствориться, сойти на нет

И разбиться о гору грёз...

Когда закончились слова, он ещё несколько минут просто перебирал аккорды, не отпуска Клайва из мира, где ноты, означали гораздо больше чем слова. Трубадур первым нарушил молчание:

— Ты не любишь её...

Клайв не ответил, лишь пристальнее стал его взгляд, устремлённый в огонь.

— И она не любит тебя. Все ж эти ваши детские вздыхания, томные взгляды, обещания ничего не стоят. Поверь мне, я знаю. В твоих глазах нет любви: есть юношеская увлечённость, азарт. Но никакой любви. Первое серьёзное испытание поставит всё на свои места...

— А может любви вообще нет. Просто такого понятия. Есть привязанность, консервативность, нежелание изменить что-то, но никакой любви. Просто обычное привыкание: как будто обязанность такая, — Клайв посмотрел на Ллойда.

— Может быть и нет. Но кто это может проверить? — трубадур улыбнулся.

— А как же все эти сказки, которыми нас пичкают с детства. Истории про вечную любовь, наши саги о людях, которые идут в долину смерти ради любимого человека.

— Человек нуждается в надежде, чтобы жить дальше. Если отнять у него надежду и стимул, то он умрёт. Представь, — Ллойд перевернул вертел и подсел поближе к Клайву, — тебе бы с детства рассказывали, что любви нет, что твои родители вместе, потому что в молодости просто сделали одну очень большую ошибку, которую потом назвали твоим именем. И что они живут вместе, просто потому, что уже привыкли так и не хотят ничего менять. Что любви нет. Все женщины продажны, а мужчины неверны. Как бы ты начал относится к женщинам?

— Мои родители счастливы. Отец суров, но он очень любит меня и мою мать.

— Исключения тоже бывают, что доказывает — любовь должна существовать. А идеализировать всё любят поэты. Когда я был моложе, то я тоже искал всю жизнь свою вечную любовь, писал песни, надеясь найти ту единственную.

— А сейчас?

— Сейчас я пишу потому, что мне нужно есть. Пишу то, что нравится народу. И очень редко всё это совпадает с моими собственными желаниями. Я стал продажен, запустил свои идеалы куда подальше и делаю всё, чтобы удержатся на плаву. Но вот я встретил тебя и мне кажется, что встретил самого себя пять лет назад и очень не хочу, безумно не хочу, чтобы ты брал пример с меня, чтобы ты превратился в циника...

— Поэтому ты поехал со мной. В поисках своего огромного большого приключения?

— У меня есть один вопрос для зеркала истины, — Ллойд подкинул в костёр несколько веток.

— А где Майк? — Клайв только сейчас заметил, что малыш куда-то пропал.

— Только что тут был, — трубадур огляделся, — Майк!!!

Никакого ответа. Ветки, которые он принёс в последний раз, лежали возле костра. За время своего разговора, они даже не обратили внимание куда он пошёл. Клайв вытащил меч и пошёл в темноту, время от времени зовя Майка. Трубадур остался возле костра, рассчитывая на то, что возможно мальчик сейчас вернётся. Клайв уходил всё дальше и дальше от поляны, костёр был уже еле виден, а следов Майка пока не обнаружил. На секунду он даже засомневался, что малыш мог уйти на такое большое расстояние. Сухих веток в лесу было навалом и не было нужды отходить так далеко. Клайв остановился и внимательно вгляделся в темноту: вдалеке, прямо напротив призрачного света от их костра он увидел отблеск ещё одного огня. Не думая долго, он направился туда...

Огонь приближался, медленно, но неумолимо. Почему-то Клайв почувствовал страх, какой-то первобытный, непреодолимый. Ладони вспотели и меч, хотя рукоятка и была перемотана материей, стал неприятно проскальзывать по ладони. Он старался идти осторожно, но сухой настил под ногами оставлял бесшумности слишком мало шансов. О том, чтобы смотреть куда ступаешь, просто не могло быть и речи — темнота была такая, что Клайв с трудом различал контуры деревьев.

Свет в конце концов оформился в ещё один костёр. Возле небольшой хижины сидел старик, помешивая ароматное варево на костре и задумчиво глядя в лес. Видимо почуяв приближение Клайв, старик насторожился и внезапно посмотрел прямо в его направлении. Сжав меч покрепче, он вышел к свету: старик даже не удивился его появлению. Кивнув длинными седыми волосами, он указал Клайву где можно сесть.

— Не беспокойся о мальчике, — старик говорил глухим старческим голосом, его было почти не слышно, — он спит в хижине.

— Что ты с ним сделал? — Клайв приподнялся, в присутствии этого старика он сам ощущал себя младенцем.

— Ничего. Не волнуйся, воин. С ним всё в порядке, он просто устал. Меня больше беспокоишь ты, Клайв...

Клайв аж подпрыгнул от неожиданности.

— Откуда ты знаешь моё имя?

— Я знаю многое, начальник охраны самого короля. Ты выбрал себе в спутники странного человека. Бард тоже не один раз был у моего огня, но, кажется, он так и не нашёл свой путь.

— Он в поиске. Быть может только сейчас он снова начинает жить?

— Никто не начинает жить заново. Каждый живёт непрерывно, только ценности меняются и виски покрываются сединой. Кто-то взрослеет, а кто-то остаётся молодым до последнего шага в страну мёртвых. Кто-то делает вид, что ищет, а кто-то не прилагая усилий познаёт истинную сущность вещей, — старец поднёс руки к огню. — Мне становится холодно вечерами, это тело уже не вмещает всю полноту моей души, а подвижничеством, я не могу остановить старость.

— Я не совсем понимаю тебя, — Клайв посмотрел на него.

— Сейчас это не главное. Сейчас, ты должен понять себя. Сделать свой выбор. Очень скоро тебе предстоят испытания, которые пошатнут веру в твою любовь. Ты будешь рисковать жизнью и добудешь зеркало истины. Правда, — старец грустно улыбнулся, — я не знаю, принесёт ли оно тебе счастье...

— А есть ли она вообще? Любовь? Есть ли счастье?

Старец улыбнулся. Поплотнее закутавшись в свой длинный белый плащ.

— Молодость ещё слишком сильна в тебе. Когда ты победишь зов юности в своём сердце, когда ты научишься мыслить умом, а не сердцем, тогда ты сможешь ответить на эти вопросы.

— А ты? Ты не можешь ответить мне.

— Зачем? Ведь это будет моё мнение, а не твоё. Может быть для меня она существует. Может быть я счастлив. А для тебя всё будет иначе. Да и вообще, я здесь не для того, чтобы отвечать.

— А зачем?

— Я здесь просто живу. Ты пришёл к моему костру, потому что тебя привело сюда чувство неопределённости. Ты ищешь, что-то. Неважно в какой образ сейчас оформился твой поиск. Ты ищешь указатели верной дороги. Считай, что возле этого костра ты увидел развилку и несколько направлений.

— И куда же мне идти?

— Здесь развилка, а не прямая дорога. Выбор, всегда выбор. Ты должен взрослеть и учиться определять свой путь.

— А если я выберу неправильно?

— Нет неверных путей, есть глупые люди, которые не умеют ходить. Учись ходить, не оборачиваясь и сбиваясь с шага. Иди к своей цели...

— А там, в конце этих дорог, есть свет?

— Ты всегда можешь взять с собой факел, — старик встал. — Пора спать...

Старец кряхтя пошёл к хижине, оставив Клайва наедине со своими мыслями. Через несколько минут показался заспанный Майк — довольный и улыбающийся с корзинкой сладких ягод в руках.

— Смотрите, господин, что мне дедушка подарил! — Майк подбежал к Клайву.

— Ты сказал ему спасибо?

— Конечно, — Майк кивнул головой.

— Мы уже начали волноваться! — Клайв укоризненно смотрел на малыша, — если уходишь так далеко, то предупреждай.

— Простите, я только шёл, собирал ветки, вдруг вижу костёр. Меня дедушка на чай пригласил, я выпил и вдруг так спать захотелось, что просто не мог удержаться. А проснулся, вы уже тут.

— Ничего, значит так было нужно, — Клайв потрепал по голове. — Пора возвращаться. Ллойд уже там реквием сочинил...

Глава IX

В то время, когда алкоголь только начинает бродить по моим мозгам, у меня возникает множество интересных идей, которые просто требуют обдумывания и внимания. Я погружаюсь в свои мысли, забывая о реальности и о течении времени. Я просто думаю, и, иногда, ищу листок бумаги, чтобы записать основные моменты. Утром очень интересно читать, то что написано под воздействием другого агрегатного состояния. Найдя сговорчивого таксиста, который согласился довести меня до клуба за доступную цену, я сел на переднее сидение. Дорога уносилась в ночь, а я думал о своём, изредка отвечая на односложные вопросы водителя. Парень оказался нормальным и не слишком доставал разговором...

— Вы журналист? — парень очень обрадовался. — Вы знаете, всегда хотел спросить, а почему вы вообще пишете. Как это у вас получается?

— Ну..., — я пытался ответить ему и внезапно с ужасом понял, что не знаю ответа. Почему мы пишем? Что мы пытаемся скрыть или, наоборот, от чего мы пытаемся избавиться в своих откровениях и фантазиях, изложенных на бумаге. Мы придумываем себе жизнь, живём ею, управляем и меняем по своему усмотрению. Мы играем словами и чувствами, мы можем убивать безнаказанно и влюбляться без памяти. В своём мире, созданном нашим воображением мы можем всё...

Мы переживаем свою жизнь, берём примеры из неё и ситуации, в которых участвовали сами. Мы пишем правду, только другими словами, под чужими именами, смотрим глазами своих героев и представляем себя на их месте. Рассказываем историю нашей собственной жизни, скрываясь под чужими личинами. Мы трусы, которые боятся сказать слова прямо в лицо, мы бесчеловечны, потому что лишены морали и можем позволить себе всё что угодно. Мы не умеем любить, потому что всю любовь отдаём бумаге и идеалам, которые придумываем сами себе. В погоне за совершенством мы теряем связь с настоящим миром, нам сложно понять его и уследить за всеми новинками. Мы консерваторы, потому что пишем о вечном и незыблемом. Я имею в виду настоящих писателей, тех, кто пишет, потому что просто не может иначе.

Когда мы выходим из фантастического транса, застываем над последней точкой, поставленной в конце нашего произведения, когда мы, наконец, можем перечитать его полностью и повторить любимые моменты, тогда мы становимся свободны. Мы улыбаемся неудачам и тяжело вздыхаем, читая серьёзный пассаж. Каждый раз, написав что-то, мы боимся, что оно может не понравится и облегчённо пожимаем плечами, когда нам говорят, что у нас что-то вышло.

Так почему же мы пишем? Неужели мы пытаемся сдаться, убежать от проблем и ужасов этого мира, пытаемся ускользнуть от предательства, смерти, жизни? Что случится если отобрать у нас мысли и бумагу, что случится, если убить в нас это чудо, что произрастает в слова? Неужели мы превратимся в пустышек, ни чем не проявивших себя? Неужели мы не сможем возродить в себе творчество и любовь, неужели под глазами у нас пропадут круги от не выспавшихся ночей и недоспавших рассветов. Неужели у нас внутри перестанет играть музыка, которая заставляет нас писать?

Нет! Этого не может быть. Просто не может. Хотя бы в том мире, придуманном нами для себя и для тех, кто хочет быть с нами. В этом мире всё может измениться, здесь есть место чувствам, здесь есть шанс дойти до конца. В этом мире доброта побеждает, а зло позорно отходит в прошлое, здесь есть место вымыслу и просто детской фантазии. Здесь хозяева мы, и мы правим достойно...— мы пишем потому, что не можем иначе, — сказал я. — Слова сами ложатся на бумагу, мы не в силах сдержать руки, которая выводит на листе буквы. Мы не можем удержать наши мысли...

— Круто, — водитель присвистнул, — а я думал, потому что на этом тоже можно денег заработать. Сам того не зная, парень попал в точку и мне стало стыдно своей пафосности.

— И для этого тоже, ведь жить то надо, — сказал я.

— Да уж, — парень вздохнул. Больше он ничего не спрашивал, а я, отвернувшись, смотрел в стекло на дорогу, которая казалась бесконечной. Когда мы доехали до места, и я расплатился, то понял, что окончательно протрезвел.

Раньше в этом клубе мы проводили очень много времени, но теперь, когда работа и другие проблемы несколько затормозили обороты нашего растления, мы выбирались сюда не очень часто. Хотя по старой памяти ещё считались постоянными клиентами. Я кивнул знакомому охраннику и зашёл внутрь. Музыка оглушала, а репертуар особенно не отличался, если бы не другое помещение, то мне бы казалось, что я никуда из того клуба и не выезжал. Наш обычный столик находился в углу зала, в приятном, огороженном растениями пятачке. Мой друг сидел ещё с несколькими моими знакомыми и девчонками интеллигентного вида. По выражению их лиц можно было определить какие книги они читали и какую музыку слушали. Такие, как они, всегда много спорят, показывают свои знания и образованность, но пусты внутри. Абсолютно. Такие девчонки резко меняются после определённой дозы алкоголя. Я знал много таких — их интеллигентность и хорошие манеры очень быстро рассеивались в винных парах.

Мой приход вызвал неожиданное оживление: официантка, появившаяся просто по волшебству, сразу же получила заказ на водку и закуску. За то время, как я познакомился с девушками, бутылки уже стояли на столе.

— Как маскарад? — мой друг говорил слишком медленно, видно было, что ещё несколько стопок и его можно будет выносить.

— Продолжается, — я посередине, между двумя девчонками. — А вы тут как?

— Нормально, — я видел как мой друг медленно наполняет маленький бокал для пива штрафной для меня.

— Ты меня переоцениваешь, — я остановил его руку, — тоже ж в "ХхХ" не музыку слушал. — Я медленно начал пить, по глотку. Первые несколько самые сложные, а потом уже идёт нормально. Все с интересом следили за мной. Я выдохнул и запил пивом, которое мне заботливо подал мой друг. Я физически чувствовал, как падает планка моей трезвости.

— А ты журналист? — спросила правая от меня девушка. Для удобства я их буду называть правая и левая, чтобы не запоминать их имён. После такого количества алкоголя у меня случаются провалы памяти.

— Да, пишу для одной популярной газеты, — я решил особо не скромничать.

— Я читала твои статья, — сказала левая, — они мне не очень нравятся. Они непонятные и странные. Понты одни, а внутри нет ничего. — Мне хотелось им возразить, но я пересилил себя. Каждый имеет право на собственное мнение, даже те, кто по определению не может его иметь. Я смотрел то на одну и на вторую и не видел существенных различий, они сливались с интерьером. Казалось, что если поставить место них два пахучих букета, то ничего существенного не изменится — красота останется, только молчания станет на каплю больше.

— Ещё, — мой друг налил себе, мне и ребятам. Он пролил несколько капель, но никто особо этого не заметил. Мы выпили быстро, собранно и серьёзно. За что-то масштабное, стоящее, за что-то такое, что я мог бы вспомнить, если б не был настолько пьяным. Запивая пивом, уже по-инерции, я почувствовал, что левая гладит мою ногу слева, а правая справа, причём при этом они больше смотрели друг на друга, чем на меня.

— Смотри, — мой друг протянул мне скомканную бумажку, — что я нашёл у себя дома, помнишь этот рассказ?

Я открыл мятую бумагу и прочитал название. Моя молодость брызнула мне в глаза, словно забытый фонтан. Напоила меня горькой влагой юношеских разочарований.

Рассказ, найденный моим лучшим другом

— Скажи это! — он смотрел с надеждой.

— Что? — она не понимала, или просто не хотела его понимать.

— Скажи это! — он повторил.

— Что "это"? — она пожала плечами грациозно, словно это были два розовых лепестка.

— Скажи "да"!

— "Да", что?

— Да, "это"!

— Что "это"? — она снова не понимала, но у неё это выходило уж слишком прелестно.

— Давай сменим тему...— он устало отвернулся от её ускользающей красоты.

— Почему?

— Ты не хочешь говорить "да"? — он пожал плечами ей в ответ — у него они напоминали просто два плеча.

— Я не понимаю, что такое "это"! — она делала акценты, цеплялась к словам, хотя прекрасно понимала, о чём идёт речь. В глубине её зрачков, там, где гнездится озорство, он увидел, что она просто играет с ним.

— "Это" — всё! — он пытался подыграть ей, идти у неё на поводу.

— Понятно! — она отсела подальше и посмотрела на одинокие городские огни.

— Что тебе понятно? — он недоумевал.

— Всё! — она хотела оборвать разговор. Очевидно, что он ей был в тягость.

— Хорошо! — он тоже посмотрел в ночь, продемонстрировав своё упрямство и мужское честолюбие.

— Да? — сказала она с нажимом, не поворачиваясь в его сторону.

— Да, — он держался молодцом.

— Зачем тебе эти слова? — она пошла на перемирие первой.

— Я должен знать, "это" — как символ нашего счастья, — он говорил с ненужным в таких случаях надрывом.

— Счастье не нуждается в символах. Оно либо есть, либо ты не счастлив, — она снова подсела к нему.

— Но я же говорил тебе "это", — он начал оправдываться.

— Ну и что? — она посмотрела на него. — Можно сказать что угодно, ничего при этом не ощущая. Если бы ты даже молчал, я бы поняла, что ты хочешь мне сказать...

— Я не понимаю, — он посмотрел на неё, сжимая её руку в своей, — но так делают все. Все говорят "это", потом кто-то отвечает ему на "это", а потом они говорят "да" и живут долго и счастливо...

— А как поступают немые, глухие, как они говорят "это"? — она улыбалась, — не смотри на других, смотри на меня!

— Я смотрю...— он тихо прижался к её плечу.

— Если ты очень хочешь, — она запустила пальцы в его волосы, — то я скажу тебе "это".

— Когда? — он приподнялся, и глаза его загорелись жизнью.

— Когда-нибудь...— она немного подумала, — может быть завтра.

— Завтра, — он кивнул головой.

— Я сказала "может быть", — она смеялась и смотрела на большой сонный город, в котором горели одинокие огни.

Они долго сидели, смотря в темноту, ощущая тепло друг друга и размышляя обо всём, что им ещё предстоит. А утром, когда утро широко открыло им глаза, они прочитали в них нужные слова и молча кивнули друг другу, давая своё согласие.

— Наливай, — я грустно вздохнул и посмотрел на девушек. Они стали настойчивее.

Чистота детской любви увлекает. Хочется вспомнить те времена, когда встречаться с девушкой не означало, что с ней обязательно нужно спать. Когда молодёжи хватало бокала пива, чтобы чувствовать себя нормально, когда салют вызывал естественную радость. Когда многое считалось зазорным, запрещённым и неприличным, когда существовали рамки, приличия и рамки приличий, когда зарождался отечественный рок. Когда девушки не ходили в мужской туалет, если в собственном была уж слишком большая очередь.

Чистота детской любви? Это забытое чувства, превращённое современниками в простое желание, или оно всегда было таким? Стоит ли развенчивать миф и говорить правду? Скрываясь за своими комплексами и границами, мы всегда оставались такими же — немного свободы поставило всё на свои места. Кто хочет оставаться романтичным, тот не пропадет и сейчас, а кто скрывался за хорошими манерами, оставаясь подонком, тот в любые времена ведёт себя также. Я никого не оправдываю, даже себя. В то время мне было бы очень сложно не выйти за грань...

Мой друг налил и похлопал меня по плечу:

— Расстроился?

— Не очень, — я отвернулся от него и выпил не чокаясь. Запил пивом и повернулся к правой девушке, — Потанцуем?

— С удовольствием, — она взялась за протянутую мной руку.

— Ты следующая, сказал я левой, увидев, как надулись её губы.

— Хорошо, — она многообещающе улыбнулась.

— А потом втроём, — сказал я и увлёк за собой правую на данспол.

Медленная иностранная музыка. Никогда не разбирался в ней, предпочитая отечественного производителя. Я обнял правую покрепче, а она прижалась ко мне. Меня немного пошатывало, и я пытался сделать наше вальсирование не слишком быстрым.

— Ты часто здесь? — она смотрела мне прямо в глаза.

— Теперь уже не так часто, как раньше, — я заметил, что она стала симпатичнее. — А вы с подругой всегда так?

— Как? — она хитро улыбнулась.

— Ну, ты же понимаешь. Вам нравится эта игра?

— Да, — она мягко куснула меня за ухо. — А тебе?

— Сейчас, я почти не замечаю её, — хотелось просто сказать правду, прежде чем я словил губами её губы. Мы целовались жадно и долго, даже дольше, чем я обычно позволяю себе в таких случаях.

— Это ничего не значит. Не подумай, — в ней говорили остатки приличий.

— Я просто провожу время. Без обид. Вижу, что вы тоже не против повеселится?

— Хорошо, что мы поняли друг друга, — она прижалась к моему плечу.

Когда кончился танец, мы вернулись на место, уже держась за руки.

— Теперь я, — левая села мне на колено.

— Дождёмся следующего танца, — я плеснул себе ещё водки.

— А мы пойдём, потанцуем, правда подруга? — левая взяла правую под руку, и они отправились в толпу танцующих. Ритм убивал во мне любителя классической музыки, с каждым ударом всё больше и больше. Друг подсел ко мне, облокотился на плечо и спросил меня перегаром:

— Вечер уже занят?

— Скорее уже утро занято, — я улыбнулся и выпил стопку. Друг заботливо налил мне пива в стакан. — Давно их знаешь?

— Да так, иногда знаю, иногда не знаю, — он смотрел на меня тем взглядом, который я очень хорошо понимал.

— А где эти?

— Да пошли со своими потанцевать...

— А вы тут уже всё разделили? — я налил нам ещё по чуть-чуть.

— Ну а как же? — он взял в одну руку бокал с пивом, а в другую стопку.

— А где твоя?

— Моя только что сидела у тебя на колене, — он засмеялся, — немного не рассчитали....

— За то чтобы нам всегда всего хватало, — мы чокнулись и выпили. Пиво полировало уже практически ровную поверхность. Потом мы выпили ещё по несколько рюмок, прежде чем зазвучала ещё одна медленная мелодия, и я танцевал уже с левой. Меня шатало ещё больше, планка приличий была где-то на уровне моих туфель, и мы зажгли несколько огней в этой ночи. После танца мы вернулись с ней за столик в обнимку. Они сидели по обе стороны, смотря, то друг на друга, то на меня, как бы ожидая чего-то.

— Поехали ко мне, — сказал я, обнимая их за талии. И по их глазам понял, что они давно ждут этого. — Вы не против?

— Мы за, — левая и правая захихикали одновременно.

Мы попрощались со всеми и направились к выходу. Пока мы дошли до такси, я понял, что заснуть сегодня мне скорее всего не удастся.

Глава 9

После встречи с этим странным стариком, друидом, у Клайва осталось очень странное впечатление. Его не покидала мысль, что всё, что происходит с ним сейчас, все эти путешествия и испытания, эта любовь и разлука — всё это часть какого-то высшего плана, в котором он лишь пешка, не имеющая практически никаких шансов на собственное ответвление в этой истории. Все пытались втолковать ему свои принципы, поставить лицом к своим развилкам и испытать на прочность его чувства к принцессе. Назревало что-то очень крупное. Скоро должно было случится событие, которое бы заставило, наконец, его почувствовать, что он жив, и подвести его ближе к цели его путешествия. Хотя было ли целью его путешествия это Зеркало Истины, или он просто взял паузу на раздумье и решил ещё немного проверить себя на прочность: сможет ли он доказать, что стоит чего-то сам по себе...Клайв очень долго ворочался в палатке, без сна, боясь выйти в ночь и разбудить своих спутников. Меньше всего он хотел, чтобы другие догадались о его сомнениях и неуверенности. Он переворачивался с боку на бок и кутался в одеяло, взятое с собой, но оно не согревало его, а наоборот, напоминало о замке, в который ему придётся вернуться. От воспоминаний об ультиматуме короля, Клайва начинало морозить.

Как много сложностей и как много случайностей навалились в один миг одной огромной всёсмывающей волной. Клайву сейчас бы очень хотелось оказаться дома, возле развалин старой эпохи, рядом с диким лесом. В этих развалинах он любил оставаться один, когда ему нужно было подумать. Атмосфера старинной кладки и камня, который видел уже всё в этой и прошлых жизнях очень помогала. Руны и восточные знаки на некоторых стенах напоминали о тех временах, когда их Озёрная страна подчинялась Восточному княжеству — об этом сейчас уже никто не помнит и не помнят по чему же ушли из этих земель эти необузданные свирепые люди, которые одним словом могли показать свою мудрость а одним движением вправить вывихнутые кости. Они писали очень интересные трактаты, называя всё это философией и любили щипковые инструменты, они занимались самосовершенствованием и пытались приучить к мудрости и уважению традиций весь Озёрный край. Но как говорят летописи: встал Озёрный край стеной и не допустил Восточному княжеству полностью насадить свою волю вольному народу. Прогнав наместника, объединённые силы разрушили замок и выгнали гарнизон из края. А они не вернулись, как думали озёрные. Никто не привёл никаких армий и подкреплений, никто не мстил и не пытался их перевоспитать. Наверное мудрый народ думал, что Озёрный край сам поймёт свои ошибки. В семье рассказывалась история, что уходя, люди востока плакали и смотрели на людей прогоняющих их с жалостью, они уворачивались от летящих камней и овощей, плакали своими раскосыми глазами и грустно берегли голову. Они так любили людей, что не могли ответить на грубость грубостью, даже в такой ситуации они помнили наставления своих мудрецов и чтили традиции своих предков. Глупые люди Озёрного края не долго праздновали свою свободу, пришедшая армия, объединённого королевства захватила край и, построив замок, поместила туда новый гарнизон и нового наместника. Теперь озёрным приходилось подчиняться другим, исполнять указы и учить законы, которые принимал король. Они учились новым традициям, праздновали объединённые праздники и что самое страшное, они были полностью довольны жизнью.

Иногда, по утрам, некоторые последователи востока выходили на берег озера и проводили духовную и физическую зарядку, учились концентрации и цитировали мудрецов, которых хотели сохранить в душе. Один из них доставал щипковый инструмент, и из-под его пальцев рождалась мелодия, которая перекликалась со всей природой. Люди сторонились их, называли сектой и заставляли наместника искоренить это дурное влияние, но у них ничего не вышло. Секта разрасталась и превратилась в скромный орден, который жил в диком лесу, в маленьких деревянных сторожках, которые они построили своими руками. Эти люди становились отшельниками и в те далёкие времена уходили, чтобы больше никогда не вернуться: так было сначала, позже, когда королевство стало более толерантно, в ордене организовали школу, которую мог закончить каждый желающий. Сначала желающих было много, но многие не выдержав физических нагрузок уходили оттуда, выдержавшие все испытания выходили после школы крепкие духом и телом. Всех выпускников можно было узнать по взгляду: тёплому и духовному, умиротворённому и по мягкой пружинистой походке. Сам Клайв иногда заходил в орден, но он не проходил там подготовки, отец, закончивший в своё время это учебное заведение занимался с ним индивидуально, а сына, тем не менее, отдал в обычную школу, заботясь о том, чтобы сын чувствовал себя комфортно в обществе. В ордене к Клайву относились хорошо, сам главный, сэнсей, как называли его члены ордена не раз пил чай с мальчиком и беседовал с ним о разных вещах. Он, побывавший в далёкой стране востока сам походил на этих странных людей, у него был тихий голос и отстраненный добрый взгляд. Учитель пытался открыть ему суть вещей и природы, говорил о законах на которых построен мир и рассказывал странные истории о Востоке и людях, которые там живут, рассказывал странные сказки, которые прочитал на выцветших литках бумаги и учил его читать на том странном восточном языке. Клайв любил эти чаепития и даже честно пытался запомнить все эти значки, которые означали сразу слишком много, чтобы объяснить это всё за один раз.

Теперь Клайв жалел о том, что не остался там, а бросил всё ради жажды приключений. Та умиротворённость и спокойствие навсегда останется там, он не смог взять её с собой — его молодость подавляла их, лишь костёр его концентрации остался от всего того, что он бы мог взять с собой. Он помнил, что попрощавшись с отцом зашёл к учителю и тот сказал ему лишь одну фразу: веди себя так, чтобы ты был горд за себя. Может быть это и эгоистичная фраза, но она очень правдива, поскольку человек лучший судья только себе самому. Если он сможет жить в мире с самим собой, гордиться самим собой и не жалеть ни о чём, что сделал сам, то он будет достойным человеком. Клайв помнил, как поклонился учителю, сложив вместе ладони и запрыгнув на коня умчался к мечте. Он проехал мимо развалин, остановившись на миг, чтобы возле одного из восточных знаков нарисовать свой собственный, надеясь, что он сможет ещё вернуться сюда. Он нарисовал зеркало, в котором отражался человек и больше ничего...

Сейчас, всё ещё ворочаясь в палатке, Клайв хотел бы нарисовать другой знак. Он был попытался нарисовать любовь, стоящую на перекрёстке, с развивающимися волосами и его, растерянного, который пытается догнать её и спросить верную дорогу. Клайв внезапно вспомнил отца, который никогда не поднял на него руки и голоса. Наверное, отец знал, как жить и безумно хотел передать что-то сыну: если бы Клайв всё это начал понимать раньше...

С такими мыслями Клайв заснул, незаметно для самого себя и солнца, которое потихоньку начинало просыпаться...

Сон N IV

Лес, дремучий, практически непролазный и одинокий факел, горящий где-то вдалеке. Клайв стоит возле огромного многовекового дерева, рядом с принцессой и держит её за руку. Она смотрит на него доверчивыми глазами и показывает портрет отца, который проколот ножом. Она улыбается и, доставая нож колет отца несколько раз, выкалывая ему глаза. Клайв в ужасе пытается остановить её, но уже слишком поздно, залитый кровью портрет падает и он видит, что руки принцессы красного, обжигающего цвета. Она прижимается к нему ближе и говорит, что наконец-то они могут быть вместе. Она снимает с него рубаху и холодными руками пытается покрепче обнять. На его груди остаются следы от кровавых ладоней и поцелуев принцессы. Клайв отстраняет её и поднимает портрет, который практически уже не кровоточит: рот у короля открыт, а глаза не видят, он напоминает эпического короля, которого предали его собственные дочери. Клаву становится страшно, на секунду, животно страшно, когда он поднимает глаза на стоящую рядом с ним девушку. В этом жутком лесу она напоминает хищника, которая готова убивать ради того, чтобы выжить. Он понимает, что один неосторожный шаг и она покончит с ним без особого сожаления.

Клайв берёт её за руку и пытается успокоить. Слова действуют на неё умиротворяюще и огонь ненависти тухнет в её глазах. Они снова берутся за руки, оставляя окровавленный портрет, прислонённым к дереву и идут к свету. К надежде выйти из этого жуткого леса. Треск стоит ужасный и они закрывают уши, будто бы опасаясь, что сучья превратятся в мифические трубы, которые разобьют их барабанные перепонки. Они долго идут, очень долго, а свет словно отдаляется от них, безумным светлячком блуждая и маяча перед их глазами. Они не сдаются, идёт вперед, не обращая внимания на ночные стоны деревьев и уханья птиц, они падают и встают, ловя губы друг друга и улыбаясь этой непонятной любви, которая заставляет их прощать и быть вместе даже после этого ужасного убийства.

Внезапно огонь становится совсем близким, они ощущают тепло и ускоряют свой шаг. Они просто выбегают на опушку, держась за руки и тяжело дыша. Поляна залитая светом полна народу — это люди востока. Клайв узнаёт знакомые лица и даже замечает отца в одном из первых рядов. Посредине стоит человек большого роста, с огромными раскосыми глазами и волосами, собранными в пучок на затылке. Он держит за руки девушку, ослепительной красоты. Когда она смотрит на Клайва, он чисто машинально отпускает руку принцессы. Они стоят в этой огромной толпе, смотря друг на друга и понимая, что это судьба. Клайв, заляпанный кровью, делает несколько робких движений и подает на колени перед незнакомкой. Та держит в руках осколок зеркала и улыбается ему. Человек подходит к Клайву, поднимает его и соединяет его руку с рукой девушки. Они счастливо смотрят друг на друга, и только лишь непонятная тревога внезапно омрачает счастливое лицо Клайва: когда он смотрит в отражения на осколке, то видит принцессу, которая заносит нож над его собственным портретом. А потом он просто больше ничего не помнит...

Клайв просыпается в холодном поту. Сон был настолько реальным, что ему показалось, что действительно он только что держал за руку принцессу, а потом ту загадочную незнакомку. Перед глазами плывёт пелена недосмотренных снов, когда он трёт их, пытаясь окончательно проснуться. Сны ветвятся и суетливо ворочаются вместе с жестами рук, стыдливо прячутся за пальцами, не допуская полного состояния пробуждения. Голова ещё в этой сладкой дымке, которая всё равно рассеивается, когда Клайв выходит из палатки и вдыхает первый глоток свежего воздуха.

День сегодня обещал быть очень напряжённым: им нужно было пройти оставшийся путь до первой деревни страны северных гор. Ллойд с Майком уже готовили завтрак, запах от которого разносился по всей поляне. Лошади кормились в углу лужайки и были тоже вполне довольны своей жизнью. Клайв быстро свернул свою палатку, за это время завтрак был готов и он присел подкрепиться. Они ели молча, не вспоминая о вчерашнем инциденте, раздавался только стук ложек по мискам и мирное похрустывание.

— Собираемся, — Клайв вылил остатки бульона в траву, — нам сегодня предстоит тяжёлый путь.

Майк поднёс сёдла и они быстро собрали остатки своего лагеря. Через несколько минут они уже были в седле и мелкой рысью направлялись в свою сторону.

Они едут уже несколько часов. Холодает, как-то странно и неожиданно, словно они переехали какую-то невидимую морозную границу. Клайв достал из мешка накидку и набросил её на плечи. Лошади дышат чаще, фыркают и выдыхают перед собой маленькие белые облачка. Клайв сам замечает, что мороз усиливается просто с каждым метром дороги.

— Что-то здесь не так, — Ллойд оглядывается по сторонам, — такого, никогда не было.

— Может быть просто мы никогда не ехали этой дорогой? — с надеждой спросил Клайв.

— Мне страшно, — тихо прошептал Майк, подъезжая ближе к Клайву. Тот и сам чувствовал какую-то необоснованную тревогу. Эта дорога напоминала портал в другой мир, словно они выехали из привычного им мира и попали в совершенно другое измерение.

— Тихо, — Ллойд поднял руку показывая на разбитую карету и трупы лошадей и всадников возле неё. Было похоже, что на них напал какой-то зверь. На лицах и телах были следы когтей и огромных зубов.

— Медведь? — Клайв посмотрел на Ллойда.

— Слишком крупный для медведя, — засомневался трубадур.

— Может большой медведь? — Майк ехал чуть сзади, с опаской поглядывая на мёртвые тела.

— Нужно проверить, — Ллойд спешился и подошёл к карете. Он обошёл её несколько раз, прежде чем заглянуть внутрь. — Был ещё кто-то, похоже женщина, — трубадур присел к земле в поисках следов. На мёрзлой земле было очень сложно различить что-то.

— Может быть она ещё жива? — Клайв тоже спешился и подошёл к карете.

— Вряд ли, — Ллойд перевернул один из трупов, в руках у того был необычной формы меч и маленький свиток, скрученный в рулон.

Клайв остановился возле кареты как вкопанный, когда увидел знак на дверцах — это был символ ордена востока. Совпадений не бывает, всё происходит только так, как должно и может происходить, но это странное стечение обстоятельств могло кого угодно выбить из колеи. Что это было? Испытание веры или выбор определённой стороны?

— Посмотри — Ллойд развернул свиток, — они везли принцессу востока из Озёрного края в страну северных гор. Это была ознакомительная поездка с дружественным визитом к наместнику.

— Нужно найти её, — Клайв вспомнил лицо незнакомки из своего сна. — Даже если уже поздно. Судя по телам это всё произошло совсем недавно.

— Ты уверен, что нам нужно это делать, — трубадур посмотрел на Клайва.

— Да брось, где твоя натура трубадура? Потом сочинишь поэму и увековечишь мои подвиги, — Клайв улыбнулся.

— Труд уже в работе, — Ллойд передал поводья от своей лошади Майку. — Я пойду впереди, вы за мной. И предлагаю спешиться, потому что лошади будут только мешать. А лучше вообще их тут оставить и разведать местность пешком.

— Согласен, — Клайв посмотрел на Майка. — Ты остаёшься с лошадьми, если что, кричишь...

— А вы что делаете?

— А мы разведаем местность, эта тварь не может жить далеко отсюда. Её логово где-то совсем близко. Попробуем нанести ей визит.

Ллойд достал меч, лезвие вышло из ножен, приятным звоном наполнив эту мертвую тишину. Клайв последовал примеру трубадура и они направились в глубь леса. Ллойд шёл чуть впереди, замечая невидные для Клайва подробности — следопытом он был просто прирожденным. Они шли быстро, но осторожно, стараясь не шуметь. Осколки одежды и ещё два трупа охранников принцессы указывали на то, что они шли в правильном направлении. Непонятно было только почему чудище убивало, но бросало свою добычу — быть может самой целью его был не голод, а именно принцесса, хотя очень сомнительно было, что тварь была заказным убийцей.

— Тише, — уже совсем близко, — Ллойд стал на колени перед кустом на котором остался кусок чьей-то шерсти.

— Ну что? — Клайв оглядывался по сторонам, сжимая меч.

— Никогда не видел такого чудища. Странно, — Ллойд спрятал в карман шерсть и пригнувшись двинулся вперед.

Звук, казавшийся в самом начале просто далёким громом, приближался. Водопад заглушал даже окружающий холод.

— Ты думаешь это здесь? — Клайв говорил чуть громче.

— Уверен, — Ллойд шёл вперед всё увереннее, — оно где-то возле водопада.

Они вышли к горной речке и сравнительно большому водопаду, который срывался где-то с пятнадцатиметровой высоты.

— Осторожно, — он уже заметил нас, — Ллойд смотрел прямо сквозь водопад, — он там, в пещере за водой.

Клайв посмотрел в направлении, указанном Ллойдом и не увидел ничего кроме толщи, громадной толщи воды.

— Как ты узнал?

— Кости, — Ллойд указал на кости, которые лежали по обе стороны водопада. Некоторые были белые и чистые, а некоторые совсем свежие с кусками свежего мяса.

— Рискнём или придумаем другой план? — Клайв посмотрел на трубадура.

— Если по плану, то это будет банальное убийство, а так горное приключение, — Ллойд провёл мечом по воде...— Выходи! — он кричал громко и нетерпеливо.

— Хорошая идея, — Клайв смотрел в сторону пещеры...

Вода всколыхнулась и огромное чудище выскочило на полной скорости, взметнув фонтан брызг. Оно было размером с хорошего медведя, но непонятного цвета, с огромными клыками и когтями, похожее на большую кошку...

— В стороны, — крикнул Ллойд и они отскочили в разные стороны прямо перед мордой зверя.

— Давай, — Клайв взмахнул мечом одновременно с Ллойдом. Кошка пружинисто перепрыгнула через них и остановилась в метрах десяти, облизывая клыки и с интересом глядя на них. На ней не осталось ни царапины — Клайв и Ллойд просто промахнулись.

— Быстрая сволочь, — трубадур усмехнулся, — но мы быстрее.

— Надеюсь, — Клайв неуверенно посмотрел на своего спутника.

— Концентрация, — Ллойд посмотрел на Клайва, — не забывай. Времени нет, есть только ты и твои движения. Они происходят вне времени.

Клайв вызвал в себе пламя. Оно разгоралось всё быстрее и быстрее, время останавливалось, а окружающий пейзаж исчез. Чудовище было словно где-то очень далеко, на заднем плане. И когда оно пошло в атаку, то Клайв даже не среагировал на него, так медленно оно двигалось в его потустороннем мире. Он сделал один взмах мечом и услышал дикий вой, на руки и лицо попала какая-то тёплая жидкость. Клайв открыл и закрыл глаза, выходя из транса — Ллойд стоял перед ним с широко открытыми глазами:

— Я никогда не видел, чтобы так быстро кто-то двигался. Огромные скорости, когда оно прыгнуло, то я думал, что ты даже не успеешь среагировать, а ты свернувшись в клубок, сделал только один удар. Ты весь в крови...

— Где оно? — Клайв ещё не отошел от всего этого. Такое с ним случалось впервые — полная концентрация, такая о которой говорил отец. В такие моменты возможно всё.

— Половина его на тебе и возле тебя, — Ллойд показал на кишки у ног Клайв, а само оно допрыгнуло до пещеры — должно быть оно там...

Они подошли к водопаду, всё ещё осторожничая. Клайв был первый, он шагнул по берегу, за воду и сразу же увидел тело чудовища. Оно ещё дышало, только глаза мутнели с каждой секундой. Клайв вытер меч о его шерсть и оно зарычало уже не зло, а просто так последне-безнадёжно. Пещера была большая, с несколькими коридорами, уходящими вглубь горы и ручейками из-за которых в пещере было очень свежо.

— Она там, я знаю, — Клайв двинулся в средний коридор, Ллойд двинулся следом. Через несколько минут коридор превратился в ещё одну пещеру. Здесь было довольно светло из-за дыры в потолке, в которую и проникал свет. В самом углу лежала какая-то фигура. Когда они подошли ближе, то увидели, что это женщина. Окровавленное платье оставляло маленькую надежду на то, что она ещё жива.

— Кто вы? — мелодичный голос говорил с небольшим акцентом.

Когда Клайв повернулся, то прямо перед собой увидел девушку из своего сна, ту самую, что приснилась ему вчера. И по её реакции понял, что она тоже узнала его.

— Меня зовут Клайв, — сказал он, а это мой друг Ллойд.

— А меня зовут Мэй. Я принцесса Восточного края...

Глава X

Я просыпаюсь с жуткой головной болью и мыслью, что я снова не попал на работу. Телефон трезвонит, раскалывая утреннюю расслабленность и похмельный синдром.

— Алло?

— Ну и где ты? — шеф кричит на меня не сильно, но пытается казаться строгим.

— Перегулял на дне рождении друга, — чувствую, что слова даются с трудом.

— У тебя каждый день чей-то день рождения, работать нужно. Ты тоже не единственный журналист в городе.

— Извините, шеф, буду в редакции через два часа с новой статьёй.

— Смотри мне, — он бросает трубку, хотя в голосе уже не чувствуется былой строгости.

Я открываю глаза и смотрю на правую и левую, которые лежат по бокам от меня. Ночью они перемешались и я теперь не могу с уверенностью сказать кто из них кто. Они ещё спят и выглядят беззащитно и непосредственно. Странно, что расслабленность сна так меняет людей. Я выбираюсь из-под одеяла, стараясь не разбудить их, и натягиваю халат. Иду на кухню, достаю из холодильника бутылку минеральной воды и выпиваю сразу три стакана. Утолив жажду я завариваю кофе и пытаюсь придумать что можно соорудить на завтрак. Телефон звонит снова...

— Алло?

— Ну как? — голос у моего друга бодрый и весёлый.

— Ещё не знаю, — я чещу голову, — а ты как?

— Отлично выспался, даже не чувствуется, что вчера мы так весело погуляли.

— Везёт, — я ищу глазами минералку, чувствуя, что трёх стаканов мало.

— Ты один?

— Нет, — я выдерживаю паузу, — они ещё спят.

— Какие планы на вечер?

— Не уверен, что смогу повторить вчерашние подвиги, — я улыбаюсь и чувствую, что мой друг тоже расплывается в улыбке.

— Приходи ко мне, поговорим...

— Не обещаю, но если смогу, то обязательно.

— Звякнешь мне на мобильный, если что. Но я настраиваюсь на твой визит...

— Настраивайся, — я молчу в трубку. Мои мысли полностью заняты минеральной водой.

— Ну, тогда, до встречи, — мой друг дожидается, пока я тоже прощаюсь с ним, и вешает трубку. Я стою, слушая короткие гудки, и думаю о своём. Гудки заполняют пустое пространство в моей голове, сливаясь в один монотонный гул.

Я знал моего друга ещё со школы. С первого класса, если быть точнее. Мы сидели с ним за одной партой. Играли в морской бой и иногда, даже, попадались на этом. На переменках мы обсуждали книги, вернее я обсуждал, а мой друг слушал и запоминал понравившиеся ему сюжеты. Я помню, как мы придумывали различные истории друг о друге, анекдоты и сны, которые пересказывали друг другу взахлёб. Мы влюблялись одновременно, но всегда в разных девушек и долго искали ключи к дверям их сердец. Это практически никогда не удавалось, хотя мы прилагали, как нам казалось, все свои усилия. В школьном возрасте девушки не ценят усилия — они ценят возраст и количество финансов. Наши любовные неудачи не очень расстраивали нас — эту сердечную пустоту мы всегда могли заполнить спортивными состязаниями по футболу или ещё каким-нибудь времяпрепровождением. Иногда я читал ему свои стихи: он всегда смеялся и хлопал меня по плечу, говоря, что из меня выйдет настоящий поэт. Я смеялся вместе с ним, но иногда, обида заслоняла мою радость — в детстве не любят, когда над тобой так откровенно подтрунивают. Хотя в молодости и зрелости это тоже неприятно.

Когда мы немного повзрослели, то ездили с ним на рыбалку и в походы. Забирались в палатку и пытались гадать на картах. Мы хотели вызвать Пиковую даму и ещё нескольких магических персонажей. Мы очень боялись делать всё это, но перебарывали свой страх и выкладывали эти сложные пасьянсы, повторяя всё в той последовательности, в которой нам это рассказывали. Мой друг начал курить первым, как раз тогда, когда было модно курить, и бросил тогда, когда было модно бросать. Он всегда следил за модой и делал всё, чтобы не отстать от этой привереды. Я же начал курить, когда было модно бросать, и бросил, когда всем уже было безразлично. Я никогда не стремился подражать кому-то или следовать чьим-то идеям. Я был сам себе авторитет.

Мой друг любил красивые машины и девушек, которые не требовали от него никаких обязательств. С возрастом он всё больше и больше отдалялся от меня, хотя в беседе оставался таким же родным. Нам не нужно было видеться каждый день, чтобы оставаться настоящими друзьями. Я просто знал, что если я сделаю один звонок и попрошу о чём-то, то он сделает всё, что я его попрошу, и он тоже знал, что я для него сделаю всё возможное. Когда мы окончили школу, то он переехал в другой район и пошёл в университет, который был ближе к его дому — он не учился на "отлично", но и особо плохим учеником его нельзя было назвать. Ко времени, когда я работал в газете, он уже имел маленький бизнес и ездил на одной из марок БМВ. Мы иногда сидели с ним вечерами, когда у него не было важных встреч, и говорили, говорили без умолку, а иногда молчали, долго и ненапряжённо. Смотрели на стены, молча потягивали недорогой, но хороший коньяк и думали о своём. Иногда я читал ему свои новые статьи или попытки в прозе, и он всё так же смеялся, хлопал меня по плечу и говорил, что из меня выйдет настоящий писатель. Я не обижался на него, я любил его. Своего друга, единственного настоящего друга, который у меня когда-то был...

Конечно, через два часа я в редакцию не попал. Пока девушки проснулись и привели себя в порядок, помогли мне с завтраком, прошло уже часа полтора. Пока я проводил их и быстро запрыгнул в душ, прошло ещё минут сорок, поэтому стоя на остановке с мокрыми волосами и совершая в голове подсчёты вчерашних затрат, я уже приготовился получить от шефа очередную взбучку. Автобус был в меру полный — было несколько пустых сидячих мест. Я пристроился возле окна, достал лист бумаги и ручку. Я хотел написать что-то о любви, но, написав первое предложение, понял, что буду писать как раз об обратном: любви нет, и никогда не было.

Любовь, как вечная иллюзия человечества

Вы любили когда-то? Ответьте мне, если не боитесь признаться в этом? Вы были готовы отдать всего себя ради другого человека, были готовы пожертвовать всем: своим состоянием, близкими ради любви? Вы были готовы отдать жизнь ради той, кого как вы думаете вы любили? Или хотя бы ради того? Ответьте мне? Я очень хочу провести статистику правдивых ответов на этот вопрос, но даже без последнего подсчёта мне кажется, что очень немногие действительно готовы на всё это ради друг друга. И даже среди тех, кто ответил правдиво, совпадение в паре равны нулю: что это значит? Это значит, что даже если девушка готова отдать всё ради парня, то парень может всё это только на словах и наоборот. В жизни всё гораздо практичнее чем в сонетах и в воображении писателей и поэтов, которые зачастую сами не верят в то, что пишут.

Давайте рассмотрим вообще такое понятие как "любовь". Что это такое? Это химическая реакция слишком большой привязанности, привыкания, просто влечения. Чисто физиологического не психологического. Ведь очень часто люди, поставленные в экстремальные условия, влюбляются, как им кажется совсем не в тех, чей идеальный образ соткан в их сознании. Противоположности притягиваются, да? Что следует, что люди просто ищут то, что им не достаёт в них самих — следовательно, любовь в самом начале своего поиска уже меркантильна и запрограммирована. А может ли быть меркантильно то сказочное чувство, о котором мечтают семиклассницы, ожидая принца, который посадит их на белого коня и увезёт в воздушный замок.

Мы уже выяснили с вами, что зачастую всё начинается просто с какого-то неоформившегося образа, какого-то импульса, который подталкивает нас на встречу неизвестному. Мы испытываем доселе неизвестные ощущения, так называемую влюблённость, которая потом просто может перейти в привязанность. Человеческая натура в большинстве своём слишком консервативна, поэтому увидев более ли менее подходящего партнёра человек сразу старается определиться со своим выбором и сделать его быстро. И к чему всё это приводит? К тому, что через несколько месяцев, год, может больше, человек пресыщается своим постоянством и ищет новых ощущений и новых партнёров для того чтобы удовлетворить своё любопытство. И куда девается любовь? Куда она исчезает через эти годы? Куда пропадает то чувства, которое заставляет сердце ёкать и биться чаще? Куда девается блеск в глазах и эти пламенные речи и горы цветов? Куда пропадают ужины при свечах и романтические письма с неумелыми стихами. Может быть всё это никогда не было любовью, а было лишь попыткой обобщить обычные человеческие эмоции?

Само предложение "Я люблю тебя" не имеет под собой никакой основы. Что мы говорим действительно, когда хотим сказать эти слова? Я не могу жить без тебя, я скучаю, когда тебя нет рядом, я хочу держать тебя за руку, я хочу целовать тебя, я хочу спать с тобой и иметь от тебя детей? Это мы имеем в виду, когда говорим эти три слова? Мы обобщаем все эти стремления в одном простом предложении, которое само по себе не означает ничего конкретного. Оно ставит тебя в неловкое, подчинительное положение, поскольку слишком ко многому обязывает тебя.

Сейчас эти слова ничего не значат, потому часто их говорят просто так, бросают на ветер, чтобы получить привычное, удовлетворить естественные желания. Никто не говорит этого от чистого сердца и не имеет в виду всю эту вереницу фраз, некоторые из которых перечислены выше. Любви нет, поскольку романтика почти мертва, романтики нет, потому что если ты не спишь с девушкой, то тебя считают странным, а чувств нет, потому что общество настолько чёрствое, что на ненужные ощущения просто не хватает времени. Словарный запас настолько ограничен, что молодые люди зачастую с трудом могут выговорить название своей улицы. Дети не видят ничего кроме компьютерных игр, в то время как разведённые родители пытаются поделить алименты. Сложное время, жестокое и бессердечное. Время, в котором, чтобы выжить нужно не любить, а зарабатывать деньги, следить за собой и своим имиджем. Подбирать себе пару не руководствуясь зовом своего сердца, а общественным положением. Забыть, забить, забыться и утопить все свои чувства в стакане, наполненном прозрачной жидкостью Уйти от всех и не тратить время на тех, кто живёт в мире своих иллюзий.

Иллюзия любви. Девушки настолько боятся довериться кому-то кроме самой себя и самых близких подруг, которые предадут их при первом же удобном случае, что просто закрываются в каком-то панцире. Их можно добиваться, хотя я не понимаю вообще, как можно добиваться любви. Ведь любовь - либо она есть либо нет? То есть ещё одно подтверждение, что добиваться любви это нечто абстрактное. Добиваться внимания, привязывать девушку к себе, заставлять её привыкнуть к чему-то, просто внести себя в обязательный список её жизни. И наоборот, девушка добивается от парня того же. И опять же, где же вы видели такую любовь? Где здесь обоюдное самопожертвование? Где тут чувства, когда с одной стороны настойчивый напор, а с другой тяжёлая оборона? Как можно воспитать или вызвать какие-то чувства упорными ухаживаниями? Как можно поделить любовь на этапы? Как всё это можно сделать?

Мы все стремимся к тёплому очагу и вниманию. Мы все хотим быть обласканными и нужными кому-то кроме своих родителей. Мы ищем, теряем всё человеческое в поисках этой мировой иллюзии, а когда действительно находим что-то, то понимаем, что всё это обман. Мы с лёгкостью бросаем нашу любовь, если на горизонте видим что-то более стоящее и более доступное. Мы предаём всех и себя самих, изменяем, в пьяном облаке алкоголя, а потом со стыдом понимаем, что сделали что-то непоправимое, что любовь ушла и никогда не вернётся. Доверяйте своим чувствам и своим ощущениям, ищите что-то оптимальное с чем вы потом сможете остаться навсегда, но не называйте это любовью, потому что такого понятия просто нет.

Я, без сомнения, говорю это только со своей точки зрения, если у вас есть на этот счёт другое мнение, то я счастлив за вас. Я бы очень хотел, что бы вы оказались правы. А пока: ищите слова, ищите смысл, ищите верность и воспитывайте её в себе. И учитесь не предавать, никого, никогда...

— Простите, вы действительно так думаете? — девушка сидящая рядом напряжённо смотрела на меня. Я даже и не заметил, что рядом кто-то читал мои мысли.

— Некрасиво подсматривать, — я улыбнулся ей. Девушка была красива, такого типа, как мне всегда нравились.

— Но всё же...

— Да, я так думаю, поэтому это и пишу. Если бы я так не думал, то не писал бы.

— Честно, — она всё ещё смотрела на меня. — Вы журналист?

— Да, — я назвал ей газету в которой работал.

— А так это вы? — её глаза загорелись светом, — я в восторге от ваших статей.

— Очень приятно, — я с интересом смотрел на неё, — простите, я не слышал вашего имени?!

Она назвалась. Имя было приятное, подходило под мою фамилию. Мы пожали друг другу руки. Её ладонь была приятна на ощупь, а глаза притягивали к себе. С каждой минутой мне становилось всё приятнее и приятнее с ней общаться.

— Мы раньше не встречались? — я спросил это просто так, чтобы не выпустить её ладонь из своей руки.

— Нет, я бы запомнила, — она тоже никуда не спешила.

— Что вы делаете сегодня вечером? — спросил я, хотя за собой никогда не замечал такой прыти. Она просто была той, что встречается раз в жизни.

— Особенных планов нет, — она освободила руку, всё ещё продолжая смотреть на меня.

— Я приглашаю вас на ужин, — я решил идти до конца.

— Приличные девушки не принимают предложения первого попавшегося мужчины, — она очень приятно улыбалась.

— Сделайте для меня исключение, — я помолчал секунду, — сегодня в восемь возле "Купидона". Я буду вас ждать.

— Я подумаю над вашим предложением..., — видно было, что она смущена.

Моя остановка прервала наш разговор.

— Простите, мне нужно выходить, — я поцеловал ей руку, — не забудьте, в восемь.

Она не ответила, но по её глазам я понял, что у меня есть все шансы. Когда закрылась дверь, то я просто помахал ей на прощанье рукой. Она помахала мне в ответ. Какие были ещё нужны доказательства. Я посмотрел на свою статью, сжатую в руке, которая только что сжимала её ладонь и улыбнулся своей гражданской позиции. Мгновение назад я бы переписал свою статью. Сейчас, когда она уехала, то мои мысли вернулись в обычное русло. Я обычный человек, а людям свойственно ошибаться. И любить тоже свойственно, хоть чуть-чуть...

Глава 10

Они сидели в придорожной таверне, уютной и недорогой. Они приехали сюда с принцессой, единственной из тех, кто остался в живых в той жуткой бойне посреди таинственного мира, в суетности параллельных стихий. Оставив Майка в конюшне приглядывать за лошадьми, они расположились в главном зале, чтобы немного подкрепиться.

Принцесса ещё не совсем отошла от переживаний и говорила мало. Она больше молчала и смотрела на своих спасителей странными раскосыми глазами, будто проникая в самую сущность их самих. Клайв с Ллойдом собрали тела и устроили ритуальный костёр войнам, погибшим в битве, служанку принцессы причислили к войнам, и она тоже удостоилась чести отойти в мир иной достойно. Принцесса читала у костра какую-то молитву на мелодичном, певучем языке востока и в самом конце, когда огонь достиг своего пика, бросилась на колени и заплакала. С тех пор она почти всегда молчала, отвечая односложно, скрывая свой акцент и ум за стеной несказанных слов. Майк, который никогда не видел девушек с желтоватой кожей и раскосым взглядом: парень смотрел на неё тайком, заинтересованно и даже иногда влюблено. Клайв и сам замечал за собой повышенный интерес к этой персоне: она будила в нём какие-то странные ощущения, совершенно непохожие на те, которые он испытывал к Дайрис. Мэй увлекала своей покорностью и спокойствием.

Почуяв важных гостей, хозяин суетился вокруг них весь вечер. Окружающие косились на них с недовольством и подозрением, но когда узнали, что Ллойд трубадур, то взгляды несколько потеплели. Они пили и закусывали — горячее было божественное, а вино такое, после которого хотелось выплюнуть только что съеденное. Клайву стало неудобно, что принцесса пьёт эту бурду, и он позвал хозяина:

— Есть у тебя что-то стоящее?

— Я подал вам отличное вино, — хозяин улыбнулся гнилыми зубами, на которых навсегда застыла золотая пыль.

— Может быть, ты подумаешь лучше, — Клайв бросил несколько золотых монет на стол.

— Наверняка, в подвале и есть бутылочка из старых запасов, — хозяин сгрёб монеты умелым движением и быстро удалился.

— Вот лис, — Ллойд достал свою лютню и взял на ней несколько аккордов, — слушайте, это мои новые стихи.

Когда он запел, то таверна замолкла:

Тревога рук и мякоть следа

Уходит в прошлое восход

Усталость замшевого пледа

Не укротит твоих невзгод.

Пылинка ветра, связка боли

Пустая череда веков

Играют проданные роли

Под тяжестью своих оков.

Палач — природа беззаветна

Кусает нежность за края

Она давно уже бездетна

С нажимом смотрит на тебя.

Размахи елей, всплески камня

Иллюзии скрывают страх

Большие войны что-то мямля

Оружием колотят прах.

Ллойд встал и уже обратился к публике, как бы стараясь слиться со всем миром с помощью своей музыки.

Ладони свились с виноградом

Корабль нашёл себе приют

Мы делали — как было надо

И рыбы больше не поют.

Уколет зонтиком рассвета

Безликое начало дня

Не найдены во сне ответы

Но кто найдёт во сне себя?

Уже стандартная тишина не удивила Клайв, но Мэй, как зачарованная следила за трубадуром. Клайв почувствовал необычный укол ревности, недостаток внимания принцессы выбивал его из колеи. Она сидела, погружённая в фантазию и свои переживания — её глаза были наполнены тайной. И самое главное, что она не сдерживала своего молчания.

Выдержав паузу, к Ллойду подошла толпа восторженного народа. Они благодарили его и просили спеть ещё.

Клайв одним глотком выпил остатки вина и похлопал Ллойда по плечу:

— Ты как обычно неповторим!

— Спасибо, — Ллойд подмигнул принцессе.

— Вы потрясающе поёте, — Мэй была восхищена. - Я ещё никогда не слышала, чтобы кто-то так пел, — её акцент был потрясающ.

— Вы мне льстите, — Ллойд церемонно поклонился.

— Ни в коем случае, — Принцесса улыбнулась.

Клайв следил за этим обменом комплиментами, периодически наполняя свой бокал дешёвым вином. Хозяин не спешил приносить обещанное...

Толпа вокруг трубадура начала потихоньку рассеиваться. Только двое, чуть подвыпивших, живо обсуждали что-то, периодически поглядывая на Ллойда. Наконец хозяин принёс бутылку вина. Он поставил её на столе с таким видом, будто бы это самое дорогое, что есть во всём мире. Ллойд, особенно не церемонясь, разлил вино по кружкам. Пригубив, Клайв сразу ощутил разницу. Вино было хорошим, не отличным, но вполне приличным для такого заведения. Кивнув хозяину, Клайв положил на стол ещё несколько монет.

— Если можно, то мы бы хотели три отдельные комнаты, — Клайв посмотрел на хозяина.

— Конечно, — хозяин улыбнулся, — всё будет сделано, как вам будет угодно. Ваши комнаты самые последние в конце коридора на втором этаже. Последние три.

— Отлично, — Клайв кивнул, — и накормите моего оруженосца, он в конюшне, с лошадьми.

Хозяин поклонился и, пятясь, удалился. Клайв подлил себе ещё вина.

— За нашу прекрасную принцессу, — Ллойд поднял свой бокал.

— За моих спасителей, — Мэй тоже подняла свою кружку.

— За нас, — подытожил Клайв, и они ударились кружками.

Они ещё долго сидели, за столом в этой таверне. Общались и даже иногда смеялись. Ллойд сыграл ещё несколько песен, после чего спрятал лютню и на все уговоры отвечал односложным "нет". Мэй, казалось, после выпитого, немного расслабилась и чувствовала себя более спокойно. Она стала чаще улыбаться и смотреть на Клайва тем странным взглядом, которым смотрела на него в той пещере. Ему снова показалось, что они давно знают друг друга.

— Проводите меня до комнаты, Клайв, — неожиданно обратилась к нему Мэй. Ллойд подмигнул Клайву и жестом показал ему, что нужно давать полный ход.

— Да, конечно, — Клайв встал, галантно помогая встать принцессе. — Я сейчас вернусь, — он посмотрел на Ллойда.

— Можешь не спешить, — Ллойд взялся за вино, — у меня есть, чем заняться.

Они молча поднимались по скрипучим ступеням на второй этаж. Принцесса шла впереди, не оборачиваясь и стараясь смотреть под ноги. Клайв шёл сразу за ней, готовясь подхватить ей, если она оступиться. Света было очень мало: одинокий факел, который горел в самом низу лестницы, не давал света даже половине. Когда они дошли до второго этажа, стало легче: в самом конце длинного коридора горел ещё один факел: видимо хозяин зажёг его, чтобы они смогли найти свои комнаты. Клайв закрыл глаза: практически ничего не изменилось: шорох одежды принцессы и потрескивания далёкого, но с каждым шагом приближающегося, факела, небольшой шум в голове от выпитого вина и влечения к Мэй.

— Вот и пришли, — Клайв открыл глаза: они стояли в свете.

— Спокойной ночи, — он поклонился и открыл дверь ключом, который торчал в двери. — Не открывайте никому, кроме меня или Ллойда. Если что, то мы в соседних комнатах...

— Я так и не сказала вам спасибо, — Мэй не спешила заходить.

— Это не важно, — говорил, сконцентрировавшись на губах принцессы.

— Важно, — она поцеловала его, быстрым неуловимым движением и также внезапно скрылась за дверью.

— Спокойной ночи, — сказал Клайв, обращаясь к закрытой двери. — Приятных снов. — Он постоял ещё несколько минут в свете факела, всматриваясь в пустое пространство пред собой и думая о ситуации, которая сложилась сейчас. Было ли это изменой? В принципе, в этом невинном поцелуе не было ничего, но Клайв понимал, что просто пытается себя оправдать. Он знал, что если принцесса предложит ему что-то большее, то он пойдёт на это, помня о Дайрис и о тех словах, который он говорил ей. Он знал, что он изменит ей с Мэй, если будет такая возможность, и он ненавидел свою натуру за это. Клайв любил Дайрис, той любовью, которая сжигает и окрыляет, а к Мэй он просто испытывал определённое желание, пока ещё необъяснимое, непонятное. Она так отличалась ото всех, что притягивала его всё сильнее и сильнее.

— Любви нет, — Клайв налил себе вина и подозвал хозяина. — Ещё бутылку.

— Ты, наконец, понял это? — Ллойд снисходительно смотрел на него.

— Мне жаль.

— Всем жаль, — Ллойд отпил из кружки. — Мэй?

— Да.

— А как же Дайрис? Хорошо, но далеко? — Клайв молча кивнул, — а я что тебе говорил?

— Как можно так жить? Как можно говорить о верности и чести, о дружбе, если мы даже не можем контролировать обычные свои желания?

— Ты не можешь, — поправил его Ллойд. — Ты не можешь контролировать, потому что ты слишком молод и просто не определился в том, что тебе, в конечном счёте, нужно.

— Да, выбор не велик: принцесса или принцесса.

— Не нужно твоего сарказма, ты понимаешь, о чём я говорю. Может быть, ты любишь Дайрис, но по-своему, а Мэй по-своему. А может быть, ты просто не умеешь любить?

— Я не знаю, — Клайв налил себе ещё вина.

— Ты не знаешь, потому что ты ещё ничего не потерял. Ты нашёл, а потом нашёл ещё что-то, новое и манящее. И ты начал сравнивать его, но когда ты потеряешь что-то из того, что есть у тебя, ты поймёшь, что тебе было действительно дорого.

— А я не смогу оставить всё как есть?

— Ты же знаешь, что нет, — Ллойд допил вино, — пошли, завтра рано вставать.

Клайв сидел на самом краю кровати, готовясь отходить ко сну. Луна смотрела в окно и пыталась что-то сказать ему. Он смотрел на блики света на ночном потолке и стенах, и ему казалось, что они танцуют какой-то странный дикий танец. Он ополоснул лицо водой, стоящей в тазе на столике, и снял рубашку. Забравшись под одеяло, Клайв сразу почувствовал себя лучше: приятное тепло шерстяного пледа согревало. Он слышал, как в соседней комнате захрапел Ллойд, из комнаты Мэй не доносилось ни звука. Клайв прислушался лучше — всё спокойно.

Уже засыпая, Клайв услышал странный звук, похожий, а звук открывающегося замка. Сон прошёл мгновенно. Звук доносился из коридора, но открывали не его комнату, а соседнюю: комнату принцессы. Он схватил меч и поднялся, натянув рубашку, Клайв вышел в коридор — дверь в комнату Мэй была открыта. Из комнаты доносились тихие звуки борьбы — Клайв влетел в комнату, на ходу пытаясь оценить ситуацию Трое посторонних, в оборванной одежде стояли посредине комнаты, а двое связывали принцессу. Клайв не думал долго: огонь зажёгся в его глазах — он ударил прежде, троица успела обернуться: один упал, а двое бросились в стороны. Те кто, связывал принцессу, оставили это занятие и достали мечи. Клайв занял удобную позицию — один против четырёх, это всегда серьёзно. И элемент неожиданности уже был потерян. Четверо напали одновременно. С трёх сторон они бросились на Клайва...Он увернулся от правого и сразу резаным ударом вывел левого из борьбы. Двое спереди были слишком медлительны. Клайв ушёл в сторону, чуть не споткнувшись о труп левого, и зашёл сзади. Пока троица разворачивалась, он вывел из борьбы ещё одного. Двое оставшихся, переглянулись и бросились на Клайва. Они махали мечами не профессионально, а просто так — это было видно сразу. Клайв без труда отбил их атаку и одним финтом разоружил первого и заколол второго. Оставшийся бандит, сам не свой от ужаса, упал на колени перед ним, ожидая последнего удара...

— Кто ты такой? — Клайв спрашивал резко, особо не церемонясь.

— Я вор, господин, обыкновенный вор, — бандит боялся поднять глаза.

— Зачем вы связывали её?

— Чтобы она не мешала нам. Мы хотели только золота и всё. Мы больше ничего не хотели.

­— Ты хотя бы знаешь, с кем ты связался? — Клайв подошёл к принцессе, и разрезал верёвки, связывающие её.

— Нет, господин.

— Вот и хорошо, — Клайв прижал к себе перепуганную Мэй. — Забирай своих друзей и убирайся отсюда. Радуйся, что остался жив...

— Спасибо, господин, — бандит взвалил одно тело на плечо и бросился из комнаты...

Мэй дрожала так, что Клайв перепугался за неё.

— Всё позади, принцесса, всё прошло.

— Они хотели убить меня?

— Если бы хотели, то убили бы, — Клайв вывел её из комнаты. — Будете ночевать у меня, здесь становится небезопасно.

— А как же тела?

— Это не наша проблема, думаю, что тот парень сам обо всём позаботиться.

— Вы снова спасли меня, — Мэй нежно смотрела на него.

— Так вышло, — Клайв улыбнулся. — Хорошо, что я был рядом.

Клайв спустился вниз, к хозяину и устроил ему скандал. Показав следы битвы и трупы, он заставил хозяина пообещать, что он лично будет следить за их безопасностью, мягко намекнув, что если они сегодня не выспятся, то следующим телом на этом полу будет тело хозяина таверны.

Он положил Мэй на кровать, укрыл одеялом, а сам пристроился на полу, возле её кровати, на одеяле, взятом из комнаты принцессы. Подперев дверь, столом, Клайв позволил себе немного расслабиться.

— Я надеюсь, что хоть сейчас мы сможем нормально поспать. Спокойной ночи, Мэй!

— Спокойной ночи, Клайв, — принцесса крепче закуталась в одеяло. — Клайв?

— Да? — он посмотрел на её силуэт в темноте.

— Ничего, спасибо, просто спасибо, — она откинулась на подушку, — спокойной ночи...

Глава XI

Я приехал в редакцию с большим опозданием, но, отдав свои статьи, восстановил своё положение. До вечера у меня было много времени и много накопившейся работы. Я сел за стол и принялся работать. Наверное, так серьёзно я не относился к делу уже давно. Я прочитал вырезки за прошлый месяц из тех газет, что просил, прочитал несколько статей из Интернета на темы, что меня интересовали, и заодно исправил несколько своих старых статей, которые давно требовали редакции.

Незаметно пролетело три часа. Вечернее время приближалось, хотя до встречи было ещё далеко. Я взвесил свои шансы: они оказались как всегда пятьдесят на пятьдесят — или придёт, или нет. Спонтанные встречи самые интересные, я в который раз убедился, что в жизни очень сложно что-то предугадать. В поисках своей эфемерной мечты, я встретил реальную девушку, которая подходила мне, которая увлекала меня, которая нравилась мне. Девушку, которую я бы мог действительно полюбить, если бы она позволила мне это. Я поднял трубку и позвонил своему другу:

— Алло?

— Привет, это я.

— Привет, ну что вечером у меня?

— Ещё не знаю, тут такое дело...

— Что, рассказывай, — в его голосе слышался интерес.

— Да познакомился с одной девчонкой, просто не представляю, что теперь делать. Сумасшествие какое-то. Пригласил её сегодня в ресторан. Не знаю, придёт или нет.

— Девушки — это всегда лотерея, — мой друг засмеялся. — Симпатичная хоть?

— Потрясающая, представляешь в автобусе познакомились.

— Стареешь, — он всё ещё смеялся, — надеюсь ничего серьёзного?

— Да ну тебя, — рассердился я. — Я с тобой как с человеком разговариваю, делюсь, можно сказать. А ты...

— Ну, прости, — он говорил серьёзно, но слышалось, что он всё ещё улыбается. — Где договорились?

— У "Купидона".

— А у "Купидона", — мой друг многозначительно помолчал, — круто.

— Как считаешь, что мне делать?

— Откуда же я знаю, ты же с ней договорился.

— Если она не придёт, то я к тебе.

— Так всегда. Я всегда только лишь запасной вариант, — он попытался обидеться.

— Да ладно тебе, — я переложил трубку удобнее, — я тебе потом позвоню.

— Удачи, — он посерьёзнел, — потом приходи ко мне плакаться, буду тебя ждать.

— Обязательно, спасибо — я повесил трубку.

Без пятнадцати восемь я был уже возле ресторана. Ожидание неизвестности самое страшное, что может произойти с человеком. Я ходил кругами, привлекая внимание швейцара. За это время, осознавая глупость своего положения, я уже в сотый раз прокручивал в голове наш утренний разговор. Думал, всё ли я сделал правильно. Параллельно, я прокручивал возможные варианты разговора, если она придёт, заказанный столик и меню, уже выученное мною на память нервировало с каждой минутой всё больше и больше. Я купил букет цветов — розы, самые банальные, но для первой встречи самые лучшие цветы. В моём мозгу то и дело мелькала картина, как я выбрасываю этот букет в ближайший мусорник. В восемь часов мои нервы стали играть со мной злые шутки: я пытался вспомнить её лицо, но не мог, пытался вспомнить красивые слова или хоть какой-нибудь стих, из моих, которым можно было бы блеснуть, и не мог. К пяти минутам девятого, я уже не мог ничего. Букет поник и тянулся к земле, швейцар уже привык к моим виражам и не обращал внимания, а я стал свыкаться с мыслью, что даже спонтанные встречи остаются просто встречами и из них никогда и ничего не может получиться. Давая себе мысленные обязательства, я чётко решил, что подожду ровно до половины девятого. С каждой минутой мои надежды гасли, но чувство ответственности и какая-то непонятная уверенность, всё ещё держали меня на месте.

Она появилась в двадцать пять минут, одетая в красивое платье и окружённая ореолом непосредственной женственности.

— Простите, что заставила вас ждать...

— Ничего, ничего, ­ я протянул ей букет, — это вам.

— Спасибо, — она вдохнула аромат цветов.

— Пойдёмте, — я предложил ей свою руку, — столик уже заказан.

Мы прошли мимо швейцара, который галантно открыл нам дверь и понимающе кивнул мне. Я протянул ему мелкую купюру и пожал плечами. "Купидон" приличный ресторан, один из моих любимых. Здесь хорошо кормят, приятно обращаются с клиентами и тут вполне приличные цены...

Она вела себя естественно и часто улыбалась мне. Пока мы выбрали блюда, то она успела просто растоптать моё сердце своими улыбками. Её глаза были потрясающими, а жесты аристократичны. Всегда приятно иметь дело с городским человеком. Мы практически не говорили до того времени, как принесли белое грузинское вино. Я заказал нам рыбу, так как она предоставила выбор блюд на моё усмотрение и несколько салатов. Я налил вино сам, освободив официанта от этой процедуры.

— Я думал, что вы уже не придёте, — я посмотрел на неё.

— Я тоже думала, что не приду, — она снова улыбнулась мне.

— Вам нравится здесь?

— Да, тут уютно.

— Честно говоря, в моей жизни первый раз такое, даже мой друг сказал, что я старею.

— Да, и почему? — она засмеялась.

— Ну, потому что я знакомлюсь в автобусах.

— А, — она ела элегантно. В этот момент на неё было очень приятно смотреть.

— Вы очень красивы...

— Спасибо, — видно было, как она покраснела.

— Это не комплимент, это факт, — я улыбнулся. Она тоже. — Вам очень это идёт?

— Что?

— Эта улыбка, — я решил просто забросать её комплиментами.

— Вы так думаете? — она снова улыбнулась. Мы засмеялись вместе. Обстановка приходила в норму. Скованность первых минут уходила, оставляя место теплоте и пониманию. Не обсуждая практически никаких тем, мы понимали, что у нас очень много общего. Мы болтали о разных мелочах, обсуждали телевизионные передачи и детские книги. Обменивались школьными воспоминаниями и каверзами студенческих дней. Я рассказывал ей о своих мечтах и видел, что ей это действительно интересно, а она говорила мне о своих страхах, и я пытался ей успокоить. Мы внезапно поняли, что доверяем друг другу полностью, что сейчас, всё отошло на второй план, и в этом ресторане нет никого кроме нас. Совершенно незаметно мы перешли на "ты" и заказали ещё одну бутылку. Мне первый раз было так легко и приятно общаться с девушкой.

Неопределенность современной жизни не оставила на ней практически никаких отпечатков, она знала, что она хочет, и упорно шла к своей цели. Когда она говорила о своих увлечениях, у неё зажигались глаза озорным светом и, мне хотелось тоже начать собирать марки, как она, слушать первые альбомы групп "ДДТ" и "Секрет" и смотреть старые французские комедии. Мы говорили о классике, моде, американских фильмах, делились мнением относительно современных писателей, и она жаловалась на то, что сейчас почти некого читать. Она говорила о театре снисходительно, но с интересом, об искусстве небрежно, но показывая свои знания. Она погружала меня в свой мир и я, как неопытный ныряльщик пытался набрать нужное количество воздуха, чтобы не остаться там навсегда.

Я хотел возразить ей, говорил о своём, и она слушала меня, не перебивая. Она смотрела на меня внимательно, вслушивалась в мои слова и понимала действительно то, что я хотел сказать. Она принимала меня таким, каким я был, действительно, а я был в восторге от девушки, которую видел перед собой. Мы засиделись с ней в этом ресторане допоздна, даже не замечая, сколько проходит времени. Когда я посмотрел на часы, то приятно удивился: мы просидел с ней за разговорами четыре часа.

— Мне пора, — она говорила это как Золушка.

— Когда мы увидимся?

— Скоро, — она написала мне номер своего телефона, а я дал ей свой.

— Позвони мне завтра, пожалуйста, и мы договоримся.

— Хорошо, — я улыбнулся. — Выходи, я тебя догоню, — я попросил счёт и оставил деньги, даже прибавив немного чаевых. Я догнал её у входа и словил ей такси. В сиянии звёзд она показалась мне ещё прекраснее, и моё сердце застучало чаще.

— Я очень хорошо провела время...

— Я тоже, — я открыл ей дверь, но пауза, затянувшаяся на какую-то долю секунды подсказывает мне, что я должен сделать, — до завтра, — она позволила мне себя поцеловать.

— До завтра, звони — она села в машину и через секунду только пустота напоминала о том, что её нет рядом.

Я постоял немного на одном месте, вспоминая этот прекрасный вечер. Вдохнул ночной воздух, в котором присутствовал ей аромат и представил себе, как она едет на такси, сквозь ночь навстречу ночным фонарям. Потом я словил машину и поехал домой. Приготовил себе немного кофе на ночь и сел за письменный стол. Мне хотелось написать ей что-то, пока я ещё помнил вкус её губ...

Я знаю...

Я знаю, что спокойствие не купить за деньги, знаю, что любовь можно потерять в один миг, а жизнь можно прожить лишь одним росчерком пера. Я знаю, что теплота утомляет, когда становится слишком жарко, знаю, что мне сложно смотреть в твои глаза долго, знаю, что меня манит к себе весна. Я знаю, что мудрость не приходит просто так, что опыт не возможно найти за компьютером, знаю, что общения приносит радость, лишь, когда оно обоюдно. Я знаю, что звёзды светят ярче, когда ясно, знаю, что поцелуй может быть разным, знаю, что память привередлива и никогда не сохраняет боль.

Я знаю, что песни могут трогать за душу, знаю, что жду тебя, когда приходится зажечь свечи, знаю, что если включить телевизор, то я смогу увидеть весь мир. Я знаю, что могу думать, знаю, что пользу приносят не только тренажёры, знаю, что алкогольная пелена скрывает от нас другое измерение. Я знаю, что красота слишком приходящее понятие, знаю, что печаль вызывает слезу, а солнце вызывает улыбку. Я знаю, что вода изменчива, знаю, что треск ночного костра не сравнится с пением цикад, знаю, что когда ты заходишь в комнату, то воздух становится плотнее.

Я знаю, как нужно страдать, чтобы вызывать жалость, знаю, что самолёт летит слишком высоко, чтобы потрогать его рукой, знаю, что если положить лёд в рот, то он растает. Я знаю, что свободен, знаю, что могу пройти этот путь заново, знаю, что обтягивающее лучше не носить. Я знаю, что многие не умеют жить, знаю, что цветные фотографии выцветают, если за ними не ухаживать, знаю, что деревья умирают, если их спилить. Я знаю, как посчитать обручальные кольца на руке, знаю, как по запаху определить направление, знаю, что компас может ломаться, если быть неосторожным с магнитом.

Я знаю, как играть на рояле, чтобы это можно было слушать, знаю, что одиночество делает агрессивным, знаю, что если долго смотреть в зеркало, то можно заметить в себе недостатки. Я знаю, что у кометы есть хвост, знаю, что молоко не похоже на млечный путь, знаю, что дети умнее всех нас. Я знаю, что друзей не выбирают, знаю, что всё просто, а мы пытаемся всё усложнять, знаю, что когда-нибудь смогу взять тебя за руку.

Я знаю, что спать иногда полезно, знаю, что многое можно решить без рукоприкладства, знаю, что рубцы рассасываются. Я знаю, что снег может пойти даже летом, знаю, что в экстренной ситуации человеку сложно не потерять себя, знаю, что мобильная связь очень удобна. Я знаю, как обратится к тебе, знаю, как лучше уйти, чтобы никого не обидеть, знаю, что люди разучились просто молчать. Я знаю, что единица больше нуля, что привязанность не всегда перерастает во что-то большее, знаю, что девушки любят, когда им дарят цветы. Я знаю, что страх оправдан, знаю, что мозг не всегда прав, знаю, что ты ждёшь моего звонка.

Я знаю, что усталость охватывает целиком, знаю, как приготовить себе холостяцкий ужин, знаю даже, как убрать в квартире. Я знаю, как можно завести машину, знаю, что дорога бесконечна, знаю, что станции пусты, когда нет поездов. Я знаю, что стихи рифмуют, знаю, что белый цвет уравновешивает, знаю, что если закричать, то можно услышать ответ. Я знаю, что тишина пуста, знаю, что птицы улетают на юг, знаю, что писать бесполезно, если это читаешь только ты сам.

Я знаю твоё имя, знаю, что поздно идти к тебе домой, знаю, что скоро наступит лето. Я знаю, что лекции притупляют ум, учебники нужно сдавать в библиотеку, знаю, что сквозь снег пробиваются первые цветы. Я знаю, что год можно поделить на части, знаю, что в клубы ходят много народу, знаю, что обычаи стали обязанностью. Я знаю, что интересы пересекаются не всегда, знаю, что рост никогда не имел значения, знаю, что радость у каждого своя. Я знаю, что детские игрушки имеют свои имена, знаю, что листья меняют цвет, знаю, что восток манит своей экзотикой.

Я знаю, что уже совсем темно, знаю, что я стою посредине улицы и думаю ни о чём, знаю, что мне хочется, безумно хочется чего-то. Я знаю, что жизнь не объяснить, а смерть не оправдать, знаю, что твоё лицо напоминает мне классику, знаю, что в школе мы набираемся сил. Я знаю, что горы прекрасны, знаю, что дождь бывает куриным, знаю, что раньше дома строили намного лучше. Я знаю, что стою на коленях перед тобой, знаю, что ты смотришь на меня, знаю, что ты ждёшь чего-то. Я знаю...

Я знаю, что моя рука слишком холодна, знаю, что книги не читают с последней страницы, знаю, что даже сыр покрывается плесенью. Я знаю, что бусы симметричны, знаю, что тесты необъективны, знаю, что ты рядом, и я не могу удержаться. Я знаю, что ты не против, знаю, что ты давно знаешь меня, знаю, что почти выиграл. Я знаю, что ты смотришь на меня даже сквозь веки, знаю, что ты лучшее, что случилось со мной за это время. Я знаю, что мы стали одним, знаю, что мы уже не можем расстаться, и я знаю, что когда расцветёт рассвет, то мы встретим его вместе...

Глава 11

Ночь прошла без особых эксцессов. Утром, поев и приведя себя в порядок, Клайв, принцесса, Ллойд и Майк отправились в путь. Они ехали в одну сторону с Мэй, как они сами это называли: они сопровождали принцессу в безопасное место. Кони отдохнули и ехали бодрым шагом, практически не сбиваясь с такта. Мэй и Клайв молчали о ночном инциденте, а Ллойд так крепко спал, что просто ничего не слышал. Они ехали спокойно, иногда болтая и смеясь. Всё было нормально — их путешествие подходило к концу. Несколько дней пути должны были привести их к месту назначения. Мэй почти всегда ехала рядом с Клайвом, словно выбрав его своим ангелом-хранителем. Они перешли на "ты" так естественно, как будто классовое разделение никогда не имело для них значения.

Приближение к горам путники почувствовали сразу. Дорога стала более каменистой, и кони стали ступать осторожно. Стало темнее и даже немного прохладней. Они ехали целый день, не останавливаясь и не отдыхая. Клайв чувствовал, что там, у подножья гор его ждёт разгадка. Вечер наступил неожиданно, упал на их головы проливным дождём и громом. Едва успев спрятаться от дождя в подвернувшейся по дороге пещере, путники, промокшие и голодные, пытались найти хотя бы несколько сухих веток для костра. Исследовав пещеру, они обнаружили целый склад валежника, и даже место, где можно было поставить лошадей.

— Странно, — Ллойд разжёг костёр и подбросил несколько маленьких веточек, чтобы он лучше разгорелся, — похоже, что это место уже кто-то обжил...

— Может охотники или пастухи? — Клайв подставил руки тёплым струям, несущимся от молодого костра.

— А может здесь живёт хранитель? — Мэй провела рукой по странным рунам возле входа пещеры. Они их даже не заметили, когда, скрываясь от холодных потоков воды, укрылись здесь. Только сейчас, когда костёр немного разбавил темноту и влажность ночного дождя, руны обозначились чёткими и понятными символами. У Клайва даже мелькнула мысль, что они появились только что, специально, когда они были готовы их увидеть.

— Что за хранитель? — Майк проявил своё юношеское любопытство.

— Хранитель дороги в долину зеркал, — Мэй сказала это так, как будто это были вполне будничные вещи.

— А...— Майк сел на место, но его глаза по-прежнему блестели задорным интересом.

— Я думаю, что нужно лечь спать, — сказал Клайв, — а если этот хранитель или кто-то ещё придёт, то он нас разбудит и поставит всё на свои места.

— Думаю, что нужно дежурить, — Ллойд подошёл к выходу и посмотрел в темноту, — здесь опасно. Не хотелось бы, чтобы кто-то застал нас врасплох.

— Ты прав, — Клайв кивнул трубадуру, — дежурим по три часа. Я буду первым, — он завернулся в плащ, подсел поближе к костру и повернул голову в сторону входа, — спите. Я разбужу.

Ллойд, Майк и Мэй, зашуршали вещами, раскладывая одеяла и подвигая их ближе к огню. Буквально через несколько секунд их сморил сон. Клайв слышал мирное посапывание и ровное дыхание спящих. Клайв оглянулся на них и улыбнулся — все спали в разных позах, беззащитные в своей непосредственности и открытости. Внезапно на него обрушился приступ вселенской нежности, ему хотелось обласкать и защитить тех, кто стали его друзьями. Он любил их, со всеми их недостатками. Он уже не мог без них, и он уже не мог без Мэй. Без её улыбки и взгляда её раскосых глаз, её акцента и того доверия, которое она испытывала к нему. Внезапно Клайв с ужасом понял, что совсем не думает о Дайрис. Он забывает её, хотя прошло совсем немного времени. А заставлять себя он просто не мог, не хотел. Правда, он думал, что когда он увидит свою принцессу, то всё вернётся на свои места.

— Можно? — Мэй, завернутая в одеяло подсела к нему.

— Конечно, — Клайв улыбнулся ей.

— Ты чем-то озабочен?

— Нет, — соврал он и отвёл глаза.

— Другая? Ты всё время думаешь о ней, сравниваешь и пытаешься выбрать?

— Я не сравниваю тебя ни с кем, — он помолчал. — Вы абсолютно разные.

— Вот, уже сравнил, — Мэй улыбнулась.

— Кто она?

— Принцесса объединенного королевства.

— Дайрис?

— Да, — Клайв не смотрел на неё.

— А ты, наверное, новый начальник королевской стражи?

— Наверное, — Клайв непроизвольно подвинулся поближе к ней, — я уже не знаю кто я. Я совсем запутался во всех этих предсказаниях, снах и вообще в своей жизни. Испытания слишком сложны для меня.

— Воин не должен сдаваться, — Мэй подбросила в костёр несколько веток. — Ты достоин её и ты достоин меня.

— Да? — Клайв удивлённо посмотрел на Мэй.

— Да, — она смотрела прямо ему в глаза, — их поцелуй был долгим. Казалось, костёр стал гореть медленнее, а капли стучать тише. Мгновение, когда любовь била ключом, чувства захватывали полностью, а руки могли познакомиться друг с другом. Он обнял её и их поцелуй, продолжающийся и захватывающий, стал ещё прекраснее. Сейчас, в этой пещере, испещрённой таинственными рунами, билось только два сердца, стучали, всё быстрее и быстрее, стараясь не потерять нужной скорости.

Обманчивость кажущейся любви, сладость страсти и это всеохватывающие чувство, которое накрывает с головой. За все времена никто так и не изменился, за всё это время никто не стал себя больше сдерживать или стремиться удержать свою любовь. Никто не хочет ничего сохранять, защищать, удерживать — все хотят лишь новых ощущений, продолжений и свободы.

— Ты прекрасна, — он сказал это непроизвольно. Что он ещё мог сказать в такой момент?

— Я знаю, — сказала Мэй. Покорность и спокойствие уснули в её глазах, уступая место озорству и обычному женскому нахальству.

— Ты любила когда-то? — спросил Клайв.

— Какое это имеет значение?

— Огромное, — он положил голову ей на плечо, — любовь не может приходить дважды. Любовь единоличное понятие, оно эгоистично и своенравно. Нельзя любить дважды, трижды...Это уже не любовь, а осколки чьего-то разбитого чувства.

— Тогда нет, — она посмотрела ему в глаза. — А ты?

— Я не знаю, — он закрыл глаза. — Сейчас я сам не верю в свои слова. Но когда я смотрю на тебя, то мне хочется сказать, что я не любил ни разу. Никогда.

— Когда ты смотришь на меня, тебе хочется солгать?

— Нет, мне хочется забыться и начать всё заново.

— Так не бывает...

— Я знаю, — он вздохнул, — тогда я просто промолчу. Оставлю твой вопрос без ответа.

— У нас есть сегодня и завтра. У нас есть много времени.

— Я хочу поверить тебе, но моё "вчера" всё ещё стоит за моими плечами.

— "Вчера" имеет очень нехорошую привычку возвращаться в самый неподходящий момент, — принцесса смотрела в костёр.

— Прости, если я причинил тебе боль, — Клайв снова обнял её. — Просто всё так быстро происходит. Не знаю, что делать...

— Ты слаб, воин, — Мэй освободилась от его объятий, — мужчина не должен раздумывать над своим выбором. Он должен знать, чего хочет.

— Я знаю, чего я хочу.

— Любовь нельзя хотеть. Любовь — это подарок. Она не сбывается, как дурные желания, она не приходит по заказу и не покупается за деньги. Перед тобой такие возможности, а ты рискуешь потерять всё. Рискуешь всю жизнь жалеть о том, чего не сделал.

— Я ни о чём не жалею, — Клайв встал. — И я сам выбираю свою жизнь. Прости, если я не бросаюсь перед тобой на колени и не клянусь в вечной любви. Прости, что я не могу забыть Дайрис. Прости меня, что я не оправдываю твоих желаний.

— Мне пора спать, — Мэй встала. — Спокойной ночи.

Клайв промолчал и не посмотрел на неё. Он снова сел спиной к костру и лицом к выходу. Он охранял сон своих друзей и Мэй, той, которая могла бы быть для него всем, если бы он действительно был в этом уверен.

Клайв разбудил Ллойда где-то через два часа после этого разговора. Трубадур не выглядел слишком выспавшимся, но был доволен тем, что поспал хоть несколько часов. Зевая, он сел возле костра, пристроив меч под рукой, чтобы в случае крайней необходимости быть готовым к любым неожиданностям. Клайв лёг на его место, ещё теплое, согретое Ллойдом и, завернувшись в плед, заснул моментально.

Сон N V

Пещера пуста, только руны горят ярче, а костёр практически тухнет под порывами неизвестного ветра. Он сидит в самом углу, под странным знаком, изображающем его судьбу и ждёт чего-то. Так проходит много времени, Клайв не чувствует сколько точно, но по ощущениям и смене освещения на поверхности, проходит почти весь день. Когда в пещере становится совсем темно, а костёр тухнет окончательно под порывами этого безжалостного ветра, появляется неизвестный. Он садится напротив, устремив на него свой пронзительный взгляд, и молчит. Незнакомец одет очень странно — длинный одежды, испещрённые странными письменами. На лице у него татуировки оккультных символов, а на ногах нет обуви. Через некоторое время его монотонное молчание превращается в странное пение, не занудное, а какое-то успокаивающе, магическое. Оно как бы погружает в какой-то транс, заставляя тело делать движение в такт этому пению, а рот самому пытаться ловить ноты и подпевать незнакомцу. Когда их пение сливается в одну тональность, когда звукоряд выстраивается, а ноты перестают фальшивить, когда диссонанс музыки сливается с гармонией жизни, когда глаза закрываются сами собой, а руки складываются на груди, тогда Клайв узнаёт его. Это именно тот, кого он так давно ждал — это хранитель долины зеркал.

— Зачем я здесь? — Клайв спрашивает первый, разрывая магию звука, но, всё ещё не открывая глаз.

— А ты разве знаешь где ты сейчас? — у него глухой, спокойный голос.

— Расскажи мне, открой мне глаза...

— Я хочу рассказать тебе одну легенду..., — он очень странно посмотрел на Клайва.

Легенда долины зеркал

Когда-то, очень давно весь мир был одним большим зеркалом. Он отражался сам в себе и был честен сам с собой. Люди тоже отражались сами в себе, и каждое утро здоровались дважды со всеми: так как первый раз они говорили приветственные речи человеку, а второй раз его отражению. Они были настолько похожи, что просто иногда их невозможно было отличить. Люди жили в двух мирах, похожих друг на друга, как две капли воды и даже не подозревали какой из них настоящий. Они не знали лжи, предательства и двуличности, хотя и имели каждый по два лица и они не имели сердец, так как не испытывали никаких чувств. Они были кристальны и чисты, как первый снег, они были мудры и наивны, потому что высшая мудрость — это высшая наивность любопытного ребёнка, который познаёт мир в целом, а не отдельными порциями. Они просыпались каждый день в хорошем настроении, так как не хотели видеть своё хмурое отражение, они не обижали друг друга, так как не хотели видеть такое выражение у других. Они разговаривали друг с другом и со свои отражением, поэтому не имели секретов и тайн. Им нравилась их жизнь, и они не хотели ничего менять. Они дружили сами с собой и со своими отражениями и были счастливы. Так продолжалось довольно долго, пока в их мир не забрела любовь. Она как наркотик, перевернула все с ног на голову. Люди стали стесняться друг друга и своих чувств, которые у них появились, они перестали быть открытыми и честными. Они начали строить козни друг другу, пытаться завоевать друг друга и поработить, подчинить, привязать к себе другого посредством этого нового наркотика. Конечно, так было не со всеми, но отвергнутые, подваленные, отверженные и униженные просыпались и смотрели на свои несчастные лица. Они становились несчастнее день ото дня, и чем меньше любви было у них, тем меньше становилось счастья на их лица, тем печальнее они были. Они стали ненавидеть тех, кто счастлив. И они начали разбивать зеркала...

Они начали со своих: угрюмых и брошенных отражений, которые в некоторых мечтах уже даже начали трескаться. Они разбили их без сожаления, убили своих собеседников и друзей одним ударом, разбросав осколки своих прошлых жизней по всей стране. А потом они стали гоняться за теми, кто был счастлив. Они искали их повсюду, подкарауливали и пытались убить. И когда началось это повальное убийство, то стало возможным найти свои отражения. Те, кто не разбивался, были настоящими, а кто разбивался — отражениями. И настала новая беда — многие из тех, кто был счастлив, жили с миражами, с отражениями реальных людей, а реальные люди жили совсем другой жизнью и даже не подозревали о том, что делало их отражение. Ведь общаясь со своим отражением каждое утро, ты не спрашиваешь о том влюблено оно или нет...

Выяснилось, что в действительности люди ничего не знали о себе и своих отражениях. Ведь в те времена, когда все были счастливы, никто и не думал обсуждать с отражениями и друг другом проблемы и чувства, потому что их просто не было. Всё было понятно, и обсуждать ничего было не нужно. Всё было стерильно. А теперь...

Теперь толпы несчастных стали увеличиваться с каждым днём, с каждой разбитой семьёй, с каждым разбитым зеркалом разбивалась чья-то жизнь и чья-то мечта. Орущие несчастные, фанатики своей боли уничтожили все зеркала. Они полностью уничтожили весь свой счастливый мир из-за любви, они разбили счастье, ожидая, что с этим к ним придёт любовь. Но они не получили ничего кроме осколков и ещё большей боли, ведь теперь всё это приходилось держать в себе. Не было собеседника утром, которому можно было всё рассказать, не было друзей, потому что все смотрели подозрительно друг на друга, иногда кулаком проверяя его истинность. Не было ничего, кроме чувств: убийство, боль и жгучее одиночество забрало у людей счастье...

И во что превратился мир? В то, что мы имеем сейчас: у нас есть всё, и даже любовь, но какой ценой она нам достаётся и достается ли она нам вообще?

— А что стало с теми, кто был настоящий и кто обрёл любовь? — спросил Клайв.

— Не перебивай, — хранитель укоризненно посмотрел на него, я как раз подхожу к этому моменту.

Лишь немногим удалось сохранить и счастье, и любовь и чистоту. Они ушли, забрав с собой свои отражения. Они забрали с собой и осколки тех, кого смогли найти и склеили, получив новых людей, они спасли тех, кого смогли и они победили любовь, так как смогли не сломаться под её гнётом. Они поселились в долине, среди диких гор, куда никто не мог добраться. Мифической долине зеркал, как называют её сейчас. И они построили там новый мир. Без секретов, тайн, в любви и доверии. Они жили там и не принимали никого в свою строгую общину. Лишь те, кто действительно влюблен, могли попасть к ним. Потому, что истинно влюблённые — это отражения. Они симметричны и повторяют друг друга, они как две половинки одного целого. И те, кто остался там, обрели способность видеть будущее и прошлое, видеть настоящие. У жизни не было от них секретов, так же, как и у них не было секретов от неё. Если взглянуть в зеркало из долины зеркал, то можно узнать всё о себе и обо всех событиях, что тебе предстоят. Если посмотреть в это зеркало на отражение других людей, то всё это можно узнать и о них. Поэтому люди так жаждут попасть туда, они хотят обрести власть. Но любовь, не позволяет им сделать это, потому что люди, которые жаждут власти, как правило, не умеют любить...

— Вот такая легенда, — хранитель улыбался.

— И я могу попасть туда? — Клайв смотрел на него.

— А как ты думаешь?

— Я не знаю...

— Ответ находится лишь в твоём сердце. Только с его помощью ты сможешь попасть в долину зеркал. Другой вопрос, нужно ли это тебе?

— А можно обмануть любовь?

— Обмануть любовь, значит, обмануть себя. Ты доверяешь себе?

— Последнее время нет...

— Значит, — хранитель посмотрел на него...и Клайв проснулся.

Глава XII

Две недели пролетели просто мгновенно. Мы встречались почти каждый вечер, разговаривали, делились впечатлениями и каждый раз узнавали друг друга с новой стороны. Я выучил название её любимых цветов, запомнил авторов, которые ей нравились, поспорил с ней о своих статьях и сдался ей окончательно, когда она процитировала мне фразу "Кино". Мы пытались не расставаться надолго, потому что ценили каждое мгновенье проведённое вместе. Она вернула меня к жизни — первый раз за долгое время мне хотелось пожелать кому-то спокойной ночи, подоткнуть одеяло, поцеловать на прощанье. Мне хотелось быть с ней, чувствовать её ладонь в своей руке и, совершено не стесняясь, сказать ей прямо о своих чувствах. Мне хотелось ощутить вкус её волос, научиться определять по запаху духов её настроение и по стилю одежды её мысли. Мне хотелось выучить её, прочитать до конца, оставив только эпилог и выучить оглавление, чтобы в нужный момент я мог вернуться к нужной главе. Она не надоедала мне, совершенно и определённо, каждый раз, когда у нас находилась новая тема для разговора, я удивлённо вздрагивал и всё больше и больше поражался ей.

В жизни, которой я всё больше прятался за спинами своих героев, за статьями и ночными пьянками, наконец, я ощутил какой-то толчок, стимул что-то изменить. Мне захотелось пересмотреть некоторые вещи. Раньше, в своих разгулах я никогда не думал, что смогу остановиться, остепениться, бросить свою буйную жизнь и стать обыкновенным человеком, который должен сделать всего три вещи. Я никогда не задумывался о том, что делаю кому-то больно, когда бросал, не боялся смотреть им в глаза при этом и ощущал какую-то садистскую радость, когда видел в уголках намёк на слезинки. Я никогда не относился серьёзно к таким отношениям, потому что не хотел потерять свою индивидуальность, не хотел ощущать зависимость и при первых признаках этого убегал, сжигая все мосты. Я снова садился за свой письменный стол, писал новый рассказ о любви, статью о том, что мужчины сволочи, а девушки стервы и успокаивался. И через неделю, я уже искал себе новые приключения, которые очищали мою душу и мой кошелёк. Они приходили и уходили, как морской прибой, как порывы ветра, оставаясь в моей памяти и иногда фотографиями в моём альбоме. Я помнил их всех, даже тех, с кем мне было хорошо, хотя обычно такие вещи забываешь быстрее. Моя сестра, мои друзья привыкли к моему характеру и уже не удивлялись, когда я появлялся в течение месяца с двумя-тремя новыми девушками. Но это было в прошлом. Это было давно. С тех пор, как я увидел во сне свою мечту, с того времени, как закрутилась эта канитель, мои жизненные устои стали рушиться. И она, та, что пришла последней, шла по развалинам моих убеждений. Мы с ней просто строили новый мир, хотя бы пока я хотел так думать. Ведь больше всего в жизни я не любил разочарований, а тем более в своих мечтах.

— Я не верила тем людям, которые говорили мне "Я люблю тебя...", — она посмотрела на меня. Мы сидели в старом парке, в котором вечер чувствовался ещё острее. Слушая её, я дал себе обет никогда не говорить ей этих слов.

— Почему? — я спрашиваю, хотя сам знаю ответ на этот вопрос.

— Потому что они не вкладывают в это слово то, что оно значит действительно. Они говорят это просто так, не испытывая тех чувств, которые бы давали им право на эти слова. Ты не согласен? — она обращается ко мне таким тоном, что я просто вынужден согласится.

— Ты права, — я задумчиво киваю. — Просто нам очень просто иногда сказать что-то очень сложное и сложно сказать очень простые вещи.

— Наверное, — она вздыхает.

— Ты веришь в случайности? — я улыбаюсь, когда она кладёт мне голову на плечо.

— Нет, я верю, что всё происходит так, как должно. Просто, — она замолкает, — я хочу найти зависимость...

— Какую?

— Если бы мой бывший не читал газету, в которой ты печатаешься, то я никогда бы не прочитала твоих статей. Я раньше вообще не читала газет. И получается, если бы не он, то я бы не видела твоей фотографии и не узнала бы тебя в автобусе. Не заговорила бы с тобой, и мы бы не познакомились...

— Сколько "если", — я глажу её по волосам. — Мне нужно пойти и пожать руку твоему бывшему?

— Он уже очень далеко. Где-то за границей...

— Кстати, — я мысленно вспоминал нашу первую встречу, — ты же не сразу меня в автобусе узнала, пока я не сказал, что журналист, ты и не думала, что это я.

— Глупый ты, — она устроилась поудобнее, — ты хотел, чтобы я сразу все козыри выложила...

— Знаешь, а мне кажется, что мы бы всё равно встретились, — я говорю с уверенностью, — просто так должно было быть. А какие всему этому предшествовали моменты, не имеет значения. Если бы не так, то мы бы встретились по-другому...

— Ты думаешь?

— Я уверен. Мы просто должны были встретиться.

Она засмеялась. Я улыбнулся. Мы сидели вместе, ощущая тепло друг друга, и вдыхая ночь. Мы могли сидеть так часами, даже молча, просто глядя на первые звёзды и погружаясь в неизведанные галактики. Мы растворялись в лунном свете, плавали в дыхании облаков и приземлялись уже уставшие, но довольные всё на ту же лавочку в старом парке. В "нашем" парке, как мы его недавно стали называть.

— Уже поздно, — она снова смотрит на меня.

— Пойдём?

— Да, мне завтра рано вставать, — она берёт меня за руку и поднимает на ноги.

— Пошли, я посажу тебя на такси, — она берёт меня под руку и мы идёт к дороге. Машин уже практически нет. В такой поздний час они ходят очень редко. Мы становимся на краю дорогу, я ловлю её губы в свете неуверенных ночных фонарей, и пытаюсь увидеть на пустой дороге хотя бы намёк на транспорт.

— Люблю ночную тишину, вообще люблю, когда мало людей, — откровенничает она.

— Я тоже, — соглашаюсь с ней. — Люди любят одиночество и любят, когда их не трогают. Просто компания быстро утомляет...

— Ты прав, — она показывает мне на машину, которая мчится вдалеке. Я вытягиваю руку и пытаюсь сыграть на жалости водителя. Он тормозит уверенно, торгуется бойко, видно, что он делает это не в первый раз. Я договариваюсь, целую её ещё раз, говорю с ней о следующей встрече и отпускаю её одну. В эту ночь...

Я возвращаюсь домой очень довольный. Думаю, что завтра можно будет встретиться с моим другом. А то за две недели этой феерии, я так и не выкроил минутки для него. Погружённые в свои чувства мы становимся ещё большими эгоистами, чем обычно. Мы не думаем ни оком и ни о чём, кроме своего удовольствия и своего счастья. Я быстро стелю себе постель и ставлю на ночной столик стакан с водой. Свой "ночной" стакан. Внезапно мне вспоминается моё старое стихотворение, которое я написал, разбив хрустальную вазу, которую очень любила моя мама...

Упал хрусталь

Разбился

Жаль

И в этом отзвуке родилась

Голубоглазая печаль.

Упал хрусталь

Осколки

Брань

Углами ходят кривотолки

Пытаются уйти за грань.

Упал хрусталь

На ворс паркета

И вдребезги

Как мимолётная комета

Среди тайги.

Упал хрусталь

Стонет

Зовёт

Так мысли бешенные тонут

Когда несёт.

Упал хрусталь

Упал

И всё

И звук в мерцании пропал

Когда упал... хрусталь

Не знаю, почему оно пришло мне в голову? Эта попытка подойти к поэзии со стороны модерна, какой-то непонятной, ужасающей и доселе не испробованной мной стороны. Наши потрясения в жизни, наши страхи трансформируются на бумаге в нечто, что люди назовут литературой, а мы назовём откровением.

Я долго не могу заснуть, ёрзаю на кровати, и даже подсчёт мифических слонов не помогает мне. Они перепрыгивают через мои бока и просто не дают мне уснуть. Я включаю свет, нажимаю кнопку компьютера и слышу, как он медленно загружают свою операционную систему. Музыка успокаивает, и делаю её потише: Борис Гребенщеков стареющий рыбак, насыщенный своей ностальгией, передаёт её мне. Мне хочется сказать что-то, покаяться, но я не знаю, как это сделать. Под напевы индийских инструментов я пишу для себя рассказ. Наверное, за долгое время у меня выходит такой пронзительный и не похожий на другие текст. Возможно, я не говорю в нём всю правду, и моя жизнь в корне отличается от жизни главного героя, но всё же в нас есть что-то общее. Наверное, эта тоска и неудовлетворённость своей жизнью, которую я так поздно заметил. Благодаря той, что сейчас спит спокойным сном. Мне хочется позвонить и поговорить с ней, но я останавливаю себя, хотя для этого приходится сделать серьёзное усилие. Когда я ставлю последнюю точку, то мне становится легче. Просто мне нужно было выговориться, но я так устал говорить в пустоту...

Сожаления, передающиеся по наследству.

Я не помню пути сожалений и не помню, почему вдруг они возникли во мне. Они передались мне по наследству, по невидимым генным законам, но мне не хотелось бы залазить в дебри генетики, чтобы объяснить банальные вещи. Они накатились на меня внезапно, как морской прибой и потом, остались, как дождевая застоявшаяся вода, остались ёлким привкусом прогорклого масла и петушиной песней нового рассвета. И я понял, внезапно, озарение, будто бы пришло откуда-то свыше — единственное чего не доставало мне в этой жизни — это сожалений.

Однажды, я взялся за дверную ручку и ощутил холод, не знаю, из-за чего это произошло и кто был в этом виноват, но моё сердце замёрзло и потом пришлось приложить немало усилий, чтобы оно хоть изредка оживало, оттаивало, сбрасывая ледяную корку, словно пустую кожу. С тех пор я храню эту дверную ручку у себя в ящике стола, чтобы она при случае напоминала мне о том дне, когда я забыл, что такое боль.

В миге оптимизма и веке передовых технологий, в котором в принципе, не место сожалениям и где действует знакомый нам природный закон естественного отбора, я тоже нашёл своё место. Стал заниматься вещами, которые в принципе, если посмотреть на них сквозь призму классицизма, не имели никакого практического и тем более, гипотетического применения. Дойдя до более ли менее твёрдой ступени, я удовлетворил потребности своего карьеризма и стал больше времени уделять себе и семье, которой, как оказалось у меня не оказалось. Я попросту как-то забыл об этом в погоне за чувственностью компьютерных микросхем и быстрыми скачками акций на деловых биржах зелёной планеты. Я даже забыл, что плаванье помогает фигуре обрести приятную рельефность, а сладкое плохо влияет на зубы. Хотя это было, в принципе, и не столь важно...

Вечерами, когда я был свободен от безумных деловых наитий и бессмысленных разговоров с подчинёнными, я слушал джаз. Пытался упорядочить свою жизнь. Но под джаз упорядочить не получилось, получалось только всё больше и больше её расшатывать. В конце концов, я привык к этому, как привыкают к качке и манной каше на утро. Я не привык только к ним, к туче сгущавшихся надо мной сожалений и бесполезности всемирного объединения. Джаз соглашался со мной, а я доверял ему, как другу, которого у меня никогда не было.

Мой отец прожил весёлую жизнь. В дни, когда он был трезв, он даже вспоминал моё имя и пытался учить меня плавать в этой бушующей стихии. Наверное, я любил его или хотя бы пытался делать это. Когда он умер, у меня в душе не осталось ничего кроме сожаления и его манеры говорить, чуть путанной, заикающейся. В последние годы своего бытия он очень плохо говорил. Я не люблю вспоминать то время...

Мой отец родился где-то на Севере. Он привёз оттуда странные обычаи, которые умерли вместе с ним и мою мать, которая умерла одна. Иногда, я перечитываю её дневник и заново знакомлюсь с ней. Например, я никогда не знал, что до моего отца у неё уже была другая жизнь, что она любила стихи и сама писала их тайком. Она всегда вела себя так, будто бы она не знала ничего другого, кроме домашнего очага и детского смеха. Её фальшивость не находила отклика в моём сердце, и я забыл о ней. Теперь, я сожалею об этом. С каждым взмахом ночного мотылька всё сильнее и сильнее.

Север навевал на меня мысли о чужбине. Я не думал о нём серьёзно, и даже не думал о нём, как о своей второй родине. Всё-таки родители были оттуда. Мне казалось, что это такое огромное, бескрайнее холодное место из которого очень хочется уехать, где люди ходят всегда в тёплой одежде, а слова замерзают на снегу. Когда я вырос, я изменил мнение о севере. От этой величественной красоты и неограниченной смелости. Я всю жизнь мечтал поехать туда, но как-то не довелось. Довелось поехать на юг, запад, даже побывать на востоке. А до севера я так и не добрался. Наверное, в этом и есть смысл нашего существования: если бы у нас было всё, что мы хотели, мы бы никогда ни о чём не сожалели, не мечтали и не жили бы для кого-нибудь, ради чего-нибудь. И может быть, смотря в глаза моей матери, я бы не испытывал бы такой жгучий стыд.

Когда-то мы говорили, что у каждого человека есть место в этой жизни и каждый ждёт своего шанса...Быть может, это и правда, хотя по прошествии стольких лет, когда я вспоминаю отца, я уже не могу утверждать этого наверняка. Я знаю одно — не стоит бежать от себя и своих проблем, потому что всё равно, натолкнёшься на что-то другое, на новые проблемы. Легче сделать всё сразу, одним махом выяснить всё. Сказать "да" или "нет". Так лучше...

Помню, был у нас дома бильярдный столик. Кия и мячиков у нас не было, но был стол, не знаю, что он у нас делал. Вечером, когда никто не видел, я брал в руки швабру, щетиной за плечо и представлял, что я стою перед тысячей телекамер, что это финальный турнир и все ждут от меня этого последнего удара...и я делал его, при этом щетина больно царапала мне ухо, но я выигрывал! Всегда...пока не повзрослел.

Зоопарк возле нашего дома всегда был наполнен людьми и жизнью, но мне казалось, что там с каждым годом звери всё больше и больше приближаются к смерти. Я смотрел на их печальные глаза, на вздорные таблички, которые издевались над их родиной, и мне становилось жалко их. Жалость к ним осталась надолго. С тех пор я не хожу в тот зоопарк. Там было слишком много смерти...

Правда, иногда я забываю обо всём, когда я смотрю в ночное небо и вспоминаю о нашей с ней встрече. Она стояла возле лотка с мороженным и выдувала мыльные пузыри. Пузыри переливались на ветру и казались какими-то волшебными созданиями, феями, который роились возле неё, жили своей жизнью. Я смотрел, как они летели в сторону солнца, поддерживаемые лёгкими порывами ветра. Мне казалось, что я смог уловить её настроение. Она самозабвенно выдувала всё новые и новые партии волшебства и улыбалась. Мне казалось, что всё это она делает для меня. Я влюблялся в неё с каждым новым волшебным пузырём и представлял сотни жизней, которые мы могли бы прожить с ней. Мне хотелось залезть на самую высокую точку планеты и установить там излучатель добра и благополучия, чтобы в каждом доме забыли о проблемах и страхе, чтобы никто не уходил по дороге духов. И ещё я хотел найти громкоговоритель, чтобы рассказать о своей любви. Я думал о продолжении и верности, думал о бесконечности любовной тоски и пытался придумать себе причину, чтобы пройти мимо неё. Она внезапно остановилась и посмотрела в мою сторону...я до сих пор жалею, что в тот самый миг я нашёл эту единственную причину и прошёл мимо. Я унёс с собой лишь её улыбку и маленький пузырь, который подружился с моей футболкой. Теперь мороженное ассоциируется у меня с ней, и моя душа наполняется горечью и сожалением. Хотя жизнь и течёт своим чередом, есть несколько вещей, из-за которых стоит ставить плотины на её бурном пути.

По субботам я хожу в парк, сижу там, вспоминаю молодость и беседую с голубями. Кроме них у меня уже не осталось собеседников. Я бросаю им крошки батона, а они благодарят меня тем, что едят его. И мне хорошо тут, в этом парке. Мне даже не хочется идти домой, в котором меня ждут пустая вешалка и гора непрочитанных писем. Я сам писал себе их, но хочу забыть об этом. Сидя на лавочке, я даже вспоминаю своих родителей и сожалею о том, что так и не узнал их по-настоящему. Мне хочется чего-то: хочется многое понять, но у меня не хватает для этого чего-то очень малого. Может быть, просто старания. Я встаю и тихо иду в сторону дома, батон заканчивается, а воспоминания не оставляют меня никогда. Я оборачиваюсь, листья переговариваются и пытаются словить друг друга. Мне кажется, что я забыл что-то на этой пустой лавочке. Я возвращаюсь и нахожу свои сожаления. Теперь мне без них уже не прожить...

Глава 12

Клайв проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Он встал, вспоминая сон и пытаясь понять, что же от него ждёт судьба. Мэй не смотрела на него, а Майк был слишком занят лошадьми, чтобы заметить его неуверенность. Только Ллойд, дежуривший остаток ночи, спросил:

— Всё в порядке?

— Да, спасибо, друг — Клайв улыбнулся, — просто странный сон.

Они собрались быстро и двинулись в путь. Клайв ехал последний, оглядываясь на пещеру, пока она не скрылась за густым поворотом леса. Ехать становилось всё сложнее, в некоторых местах им даже приходилось спешиваться, чтобы лошади могли пройти. За пол дня они осилили, наверное, всего несколько километров. Мэй ехала впереди, не оборачиваясь и даже не пытаясь разговаривать с Клайвом, она мило общалась с Ллойдом и о чём-то щебетала с Майком. Но он не думал об этом, Клайв думал о другом — как обмануть любовь? Как предать чувства и получить желаемое, или бросить, начать всё заново и со стыдом смотреть на своё отражение в воде?

Они остановились у небольшого озерца. Немного перекусить и освежиться. Клайв сел возле воды, вглядываясь в своё отражение и вспоминая маленькую девочку, фею озера, которая встретила его уже, казалось, так давно, и предсказала ему его судьбу. Это место было очень похоже на то, где Клайв остановился на отдых, тогда ещё никому неизвестным странствующим рыцарем из Озёрного края...

Она села рядом, простирать что-то из своих вещей. Её волосы струились по плечам, кончики прядей намокали в воде. Клайв подсел ближе к ней...

— У тебя есть что сказать? — Мэй повернулась к нему и в её глазах, Клайв увидел отражения озера, а дальше, когда он чуть всмотрелся в глубь её зрачков, он увидел себя и своё отражение. И тогда он понял...

— Да, — он поцеловал её, закрывая глаза и пытаясь слиться с ней полностью. Держа её за руку, он повёл её в озеро, чувствуя, что вода не может причинить им вреда. Когда стало настолько глубоко, что голова погрузилась в воду, он смело вдохнул воду и ощутил нормальный воздух. Иллюзия — вот что это было. Обычная иллюзия. И когда Клайв понял, что Долина зеркал была везде, всегда и везде, там, где есть любовь. Ведь стоит только глубже посмотреть в глаза той, что любишь, так, чтобы найти там себя, и ты найдёшь правду и ответы на все свои вопросы.

Прошло время, прежде, чем Клайв решился открыть глаза. Они стояли посреди огромного, громадного поля на холме, с которого было видно очень далеко. И по всему полю стояли зеркала, большие и маленькие, тонкие толстые и выпуклые, выгнутые. Любые. Людей не было видно. Во всех зеркалах отражались только они. В некоторых они улыбались, в некоторых сорились и обиженно смотрели друг на друга, в некоторых они отражались по-отдельности. Он увидел в зеркалах всю свою жизнь, а, глядя на отражение Мэй, он увидел и её жизнь. Он увидел Девочку из озера, которая превращалась в Ллойда, а потом в Майка, потом в строго друида и, наконец, в хранителя Долины. Он увидел Дайрис, которая убивала своего отца и ждала его, чтобы надеть ему на голову эту окровавленную корону. Он видел, как через год после их свадьбы Дайрис одела эту корону на голову следующему претенденту, он увидел свою смерть. Он увидел Мэй, которая строго смотрела на него, осуждающе, он увидел её смерть, и увидел, из-за кого она умерла. Он увидел своё будущее...

— Ты любишь меня? — Мэй смотрела на него.

— Да, — солгал он и увидел, как перекосились зеркала, как задрожали рамы, и их холм затрясло подземными толчками. Он видел, как задрожала Мэй, как она испуганно посмотрела на него и как она упала, всё ещё сжимая его руку.

— Зачем? — она смотрела на него так печально, что Клайв просто не выдержал этого взгляда.

— Прости, — он смотрел, как она разбивается на осколки, как она превращается в груду стекла. Он посмотрел на поле, в котором разбились её отражения, он сеял смерть и видел, как умирает любовь. Из-за обычной лжи было уничтожено множество жизней. И когда любовь умерла насовсем, Клайв спустился на поле и взял маленькое зеркальце, одно из тех, что ещё оставалось целым, в старой, но красивой раме, чтобы отнести его своей принцессе. Он шёл по осколкам чужих жизней, он шёл по отражениям и своей привязанности, он шёл по дружбе и доверию и он ничего не мог с собой сделать. Он сумел обмануть любовь и себя — его самоконтроль достиг своего апогея — он не мог доверять самому себе...

Когда он вышел из озера, то вначале не увидел никого. Только пейзаж несколько изменился — он был на том самом месте, откуда начался его путь. Его верный конь стоял возле дерева, а маленькая девочка кормила его с рук.

— Ты разочаровал меня..., хотя я и не ошиблась. Ты не воспользовался своей развилкой.

— Я не любил её...

— Ты никого не любишь, и никто не любит тебя. Ты победил, но счастлив ли ты? Ты теперь знаешь правду о любви, ты знаешь правду о своей принцессе и сможешь ли ты спать спокойно? И куда исчез блеск в твоих глазах?

— Я обещал принцессе, я же обещал Дайрис принести зеркало...

— А что ты обещал Мэй? О чём я тебя предупреждала, кутаясь в личины твоих друзей и спутников?

— Ты хотела спасти любовь?

— Любовь не умрёт. То, что ты уничтожил несколько зеркал, убил доверие и предал самого себя, это ещё не повод, чтобы погиб весь мир.

— Но я разбил свою жизнь?

— Да, — она потрепала коня по гриве, — к сожалению ушедшего уже не вернуть.

— Неужели нельзя жить просто так, без сложностей и без этого фанатичного блеска в глазах. Без признаний под луной, без учащённого дыхания и поцелуев украдкой. Неужели нельзя не дарить цветы, не забираться тайком в покои своей пассии и не думать о ком-то кроме себя и своих родителей?

— Конечно можно, — девочка засмеялась и подмигнула Ллойду, который вышел из-за дерева..., — но ты просто попробуй так жить и потом, ты скажешь о своих ощущениях.

— Я не верю тебе, — Клайв отвернулся.

— Но знаешь, что она права, — сказал Ллойд. — Ты помнишь, что ты говорил мне, как ты плакал, когда писал ей стихи, как ты вздыхал, когда она смотрела на тебя. Ты помнишь, как ты смотрел на Мэй и, как горели твои глаза. Ты помнишь любовь? Ты помнишь, что ты пытаешься убить в себе?

— А может быть, у меня этого никогда не было. Может быть, мне этого просто не дано. Я могу привязаться, отвязаться, хорошо провести время и могу даже остепениться, но я не могу любить?

— Может быть, тебе ещё просто нужно повзрослеть, — сказал старый друид, подкуривая трубку. Он сел рядом с Клайвом потрепал его по волосам. — Я тоже был таким...

— Это какой-то бред, — Клайв вскочил. — Чего вы добиваетесь? Чего вы хотите от меня?

— Мы хотим жить. Мы хотим существовать и мы хотим верить, что существуем не зря. Если мы можем спасти хотя бы одну душу, то мы уже прожили свою жизнь не зря.

— Но вы же и есть одна душа. Вы едины. Я видел это в зеркалах. Вы все вместе один человек...

— А ты уверен, что зеркала говорят правду. Если ты смог обмануть любовь и попасть в долину зеркал, ты уверен, что зеркала не смогли обмануть тебя? Может быть, Мэй была проверкой твоей любви к Дайрис? Ты не думал над этим?

— И я прошёл проверку?

— Это решать не нам, посмотри в своё зеркало, что ты там увидишь?

— Я не хочу смотреть в него, — Клайв закрыл глаза, — я боюсь...

— Ты боишься честности? — Ллойд взял на лютне минорный аккорд.

— Я боюсь вас, — Клайв закричал, — я боюсь вас...

— А ты уверен, что мы существуем? Что мы не отражения, что мы не персонажи твоего больного воображения?

— Да, я уверен, — Клайв улыбнулся, — я не настолько болен...

— Первый шаг, — Хранитель сидел на его коне, — ты веришь в то, что видишь. Теперь тебе нужно научиться видеть то, что чувствуешь...

— Я знаю, кто вы, — Клайв говорил совершенно спокойно, — и теперь, по-моему, я знаю, где я.

— И, — Хранитель заинтересовано улыбнулся.

— Вы отражения, мои отражения, отражения моих характеров и моих страхов. Вы те, кем я мог бы стать. Я мог бы родиться девочкой, стать трубадуром, друидом или Хранителем долины зеркал. Вы направляете и ведёте меня, но вы всего лишь отражения и если я разобью зеркало, что у меня в сумке, вы пропадёте. Если я соберусь с мыслями и выберу свою дорогу, не буду слушать никого и, наконец, сделаю свой выбор, то вы исчезнете. И я всё ещё в Долине зеркал, просто с закрытыми глазами сложно выйти из лабиринта своих отражений...

Они засмеялись одновременно, все и их хохот слился со звоном зеркал. Они, смеясь, пропадали по одному. Исчезали в зеркалах, оставляя только его, и когда он открыл глаза, то увидел повсюду лишь себя. Он увидел миллионы, миллиарды своих отражений, которые чего-то ждали от него. Он не знал, что ошибался. В долине нельзя было лгать, те, кто не были влюблены, не попадали туда. И Клайв действительно любил Мэй, любил, когда пытался предать её и любил, когда разбивал её отражение в своём сердце. И он не знал того, что знали все его непрожитые жизни — он ещё вернётся, чтобы воскресить свою любовь, вернётся обязательно. Потому что любовь вечна, и даже сжигая мосты, и разбивая зеркала, мы помним её. Всю жизнь...

Клайв вздохнул и сделал первый шаг, а потом всё пошло своим чередом...

Он вернулся в замок через неделю, хотя и не щадил коня. Чёрные флаги, вывешенные на стенах и вечно ноющие трубы, натолкнули его на мысль, что увиденное в зеркале было правдой. Он въехал в город шагом, предавая лицу серьёзный вид.

— Что случилось? — спросил он у стражника.

— Король умер. Траур по всему королевству, — стражник не выглядел очень расстроенным.

— Какое горе, — Клайв поспешил во дворец.

Дайрис сидела вся в чёрном, в своих покоях, выбирая какое украшение надеть на похороны. Она радостно оглянулась, когда увидела его отражения в своём зеркале.

— Ты приехал, — она бросилась ему на шею.

— Да, — Клайв обнял её, чувствуя, что-то, что связывало их раньше невидимыми нитями ушло. Что долгая разлука была просто долгой разлукой и любовь пропала, ушла безвозвратно. Она тоже это понимала. И неловкая пауза, которая возникла между ними, разделяла уже совсем чужих людей.

— Я ждала тебя, — она смотрела в его глаза, — ты достал?

— Зачем ты убила его, — он смотрел на неё с ужасом.

— Он умер сам, какой-то желудочный вирус...

— Зачем, — Клайв отошёл к окну, — ради чего?

— Ради нас, ради нашей любви, — она обняла его за плечи.

— Любви нет, — Клайв достал из сумки зеркало и посмотрел в него. Там он надевал на себя корону и мило улыбался своим новым подданным, которые были готовы растерзать его. Там он обнимал девушку, которая подсыпала ему яд в вино — Честности нет, доверия нет, дружбы нет, — он бросил зеркало на пол и смотрел на осколки, в которых отражался он то в короне, то с Ллойдом, то, лаская Мэй, то, корчась в предсмертных судорогах...

— Как ты можешь говорить так?

— Я сам убил всё это. Перечеркнул свою жизнь из-за глупой убеждённости. Я уничтожил свою любовь...

— Зачем ты разбил его? — она смотрела на него с ненавистью.

— Потому что я хочу сам решать, хочу сам думать и сам определять свою правду, — он посмотрел на девушку, которая ничего не значила для него. — Я ухожу...

— А как же я? — она встала, — кто будет королём? Я думала, мы будем править вместе, а зеркало сделает нас неуязвимыми...

— Ты сама только что определила наши отношения. Есть "я" и "ты", но нет "нас". И никогда не было. Я хочу вернуть идеалы, — он посмотрел на неё. — Я устал бить зеркала. Я хочу жить, просто жить. Понимаешь, чтобы я знал, что меня не ждёт нож в спину, если я сделаю что-то не так?

— Ты бросаешь меня?

— Мы никогда не были вместе. Иллюзия нашей любви разбилась очень давно.

— Но...

— Прости, — он развернулся и вышел из покоев принцессы, слыша, как она бьёт посуду и зовёт его обратно, как она обзывает его и обещает отомстить.

Клайв сел на коня и поехал домой. Если долго выбирать, то можно остаться ни с чем, но можно попытаться построить что-то, а можно выбрать лёгкий путь и проиграть. Он не искал лёгких путей. Он искал правду, которая скрывалась за лицемерием и призрачностью любви. Он искал дружбу, которая скрывалась за меркантильностью и попыткой использовать его. Он искал доверие, которое маячило вдалеке, но так далеко, что до него было очень долго скакать. И он искал себя, только себя и ту, что он убил, закрывшись в своём панцире. Как поздно мы определяемся с тем, что нам действительно необходимо, как поздно мы понимаем, что потеряли то, что искали всю жизнь. Зеркала преследуют нас всегда, мы уже рождаемся в этой долине зеркал: вначале мы стоим на пути, на котором у нас есть множество продолжений и свершений, а в конце мы смотрим лишь на своё постаревшее отражение. Мы ищем всю жизнь правду, а она находится в нас, мы ищем любовь, а для этого нужно лишь сделать один шаг и открыть другому своё сердце...

У Клайва оставалась единственная надежда: что осколки на холме ещё можно было склеить и попытаться спасти хотя бы толику былой любви...

Глава XIII, 13

Сегодня я с самого утра бегаю по магазинам. Я решил сделать маленький сюрприз ей: ужин при свечах. Эта старый проверенный фокус, который действует безотказно и эффективно. Я зашёл сначала в отдел фруктов и выбрал всё для фруктового салата, потом зашёл в кондитерскую и набрал разных пирожных и конфет. Потом перешёл уже к более основательным закупкам: белое вино, не очень дорогое, но приличное, компоненты для салатов и мясо. Мне хотелось, чтобы сегодня всё было идеально — мы праздновали месяц со дня нашего знакомства, и я хотел удивить её. В порыве хозяйственности я чуть было не забыл купить самое главное — свечи. Но, к счастью, вовремя вспомнил об этом. Принеся всё домой, я положил в холодильник то, что пока было не нужно.

Я люблю готовить, просто иногда мне лень всем этим заниматься, но сегодня я принялся за это с каким-то остервенением. Я резал салаты, капал на них майонезом и жарил мясо с картошкой. Я пытался уложиться до семи, потому что договорился с ней на пол восьмого. Она всегда приходила вовремя, и я не сомневался, что сегодня будет также. Поэтому, положив часы на кухонный стол, я наметил себе график работ по минутам...

Я уложился к шести. Накрыв на стол и поставив свечи в подсвечники, я оглядел поле будущей битвы, как настоящий полководец. Я расставил тарелки, как рядовых, а ножи и вилки, как орудия. Я хотел иметь преимущество, поэтому даже достал из закромов свей музыкальной библиотеки сборник классической музыки. А потом я зажёг свечи, чтобы они имели более привлекательный вид. Я подходил к этому процессу, как к таинству, поджигая каждую свечу осторожно и нежно. В семь часов я вспомнил, что забыл купить ещё кое-что — цветы. Цветочный магазин был в соседнем доме, и я выбежал на улицу, чтобы исправить свой прокол. Очереди не было, когда я зашёл, то аромат различных цветов просто опьянил меня. От изобилия разбегались глаза, но я остановился на классическом варианте — обычном букете роз. Попросив завернуть его, я посмотрел в окно: там шла она, девушка из моего сна. Она шла медленной неторопливой походкой, не смотря по сторонам и иногда опираясь на свой японский зонт. У неё потрясающе красивые глаза и я просто замираю, не зная, что делать...

Она медленно поворачивается и смотрит прямо мне в глаза. Я тону в них — такая глубина может уничтожить. Беру букет и выбегаю на улицу, она уже прошла мимо магазина и идёт своей неторопливой походкой дальше, куда-то за угол дома, в котором, может быть, она живёт. Напоследок, она оборачивается и улыбается мне. А потом, поворот дома скрывает её от меня. Я стою с этим букетом в руках и думаю о том, что не догнал ту, о которой мечтал столько лет, не пошёл за своей мечтой, хотя она была так близко. Что вся эта история могла закончиться прямо сейчас, здесь перед этим цветочным магазином. Поворотный момент моей жизни, мой шанс, моя любовь ушла просто из-за моей неуверенности...

— Привет, — она бросается мне на шею, — Это цветы мне?

Я смотрю на эту девушку, которая сейчас со мной, которая полностью устраивает меня, и понимаю, почему я не догнал, ту, что так искал. Просто я сделал выбор, жизненный выбор. Нельзя всю жизнь гоняться за миражами, искать мечту и не замечать счастья, которое у тебя просто под рукой. Нельзя судить людей по их недостаткам, а нужно в первую очередь смотреть на их достоинства. Нельзя всю жизнь прожить в ожидании любви и счастья и ничего не делать для того, чтобы достичь этого. Счастье — это громадная работа всей жизни, это компромисс со своей гордостью и со своими желаниями, со своими идеалами и принципами. Счастье — это антоним эгоизма.

— Конечно тебе, — говорю я и целую ту, что стала моей мечтой. — У нас сегодня праздник.

— Какой? — она вдыхает аромат роз и улыбается мне.

— Месяц, как мы с тобой познакомились, — я беру её за руку, — идём, я приготовил тебе маленький сюрприз.

Мы идём к моему дому быстрым шагом, и я даже не поворачиваюсь в ту сторону, куда ушёл мой сон. Я проснулся. Когда мы уже заходим в парадное, когда я уже ничего не могу увидеть, то девушка из моего сна выходит из-за угла дома, в котором она могла бы жить и просто растворяется в воздухе, исчезает. Как туман, как утренняя роса под палящим солнцем. Исчезает, чтобы никогда больше не вернуться. Ко мне.

Мы сидим напротив друг друга. Она поставила свечи на край стола, чтобы лучше меня видеть. Эффект достигнут, первые несколько минут она не могла произнести ни слова. Потом просто молча села на место, сжимая букет и думая о чём-то своём. Когда я принёс горячее, то она немного отошла...

Мы говорим о всякой ерунде, просто так, не вкладывая в слова никакого смысла. Я кладу ей в тарелку плоды своего труда, откупориваю бутылку вина, наполняю её бокал виноградной жидкостью и поднимаю бокал.

— За тебя...

Мы пьём и принимаемся за еду, продолжая всё ту же непонятную беседу. Я делаю музыку потише, чтобы она не мешала нам, а только создавала нужную атмосферу. В квартире выключен весь свет, но свечи прекрасно освещают комнату. Я даже могу различить радугу её глаз. Она кажется ещё прекрасней в мерцающем свете, и я убеждаюсь, что сделал правильный выбор.

— За нас, — теперь она поднимает бокал.

— За нас, — я соглашаюсь и улыбаюсь ей. Мы пьём и снова принимаемся за еду. — Вкусно?

— Потрясающе, — она говорит с полным ртом, — когда ты это всё успел приготовить?

— Встал рано, — я смущённо отвожу глаза, — хотелось сделать тебе приятно.

— У тебя получилось, — она ещё отставляет тарелку. — Спасибо.

— Ещё? — я встаю, чтобы положить ей добавки.

— Нет, уже наелась. Ты сам-то ешь, а то только на меня смотришь.

— Да я как-то сыт, — снова глупо улыбаюсь, — тогда десерт...

— А, ещё и десерт? — она удивлённо вздыхает, когда я приношу конфеты и фруктовый салат.

Я кладу ей десерт в пиалу и даю ложку. Жду, когда она попробует, а потом кладу немного себе.

— Кстати, — я иду к столу, — у меня для тебя ещё один подарок. Я достаю стих, который написал сегодня, думая о ней:

Ты беспорядочно мила

В зеркальном бурном лабиринте

Летит коварная стрела

Сливаясь с сердцем в лёгком спринте.

Ты вечность мимолётных грёз

Разбитых в скалах отчужденья

Плывущих в океане слёз

И гаснущих в сетях сомненья.

Ты мягкий солнечный закат

На зимней поседевшей глади

Упрямый грозовой раскат

Записанный в косой тетради.

Ты нежность ветряных страстей

Срывающих культуры маску

Ты гордость временных гостей

Забывших дома лак и краску.

Ты то, что нужно в тишине

Когда любовь весной владеет

Ты то, что нужно лично мне

Когда свечи черты бледнеют...

Она молчит, смотрит на меня, на этот стол, на розы возле неё, а потом даёт своим чувствам выход. А я не сопротивляюсь ей...

Сон N 5

Я стою в пустоте. Абсолютной пустоте и темноте и не ощущаю ничего. Не вижу ничего. Только откуда-то издалека доносится голос той, от которой я отказался. Он зовёт меня, зовёт, но я затыкаю уши, чтобы не слышать этого губительного зова. Я закрываю глаза, чтобы вдруг снова не увидеть её и не передумать. Я боюсь своего сна, потому что он ещё раз испытывает меня...

Зажигается свеча, и вижу героев всех моих произведений. Они устало, и уныло смотрят на меня, хотят от меня чего-то, но я отворачиваюсь, бегу от них в этой пустоте, пытаясь избавиться и от этого наваждения. Они ненавидят меня за то, что я ломал их жизни по своему усмотрению, они хотят спросить меня: зачем я всё это сделал и почему у меня такая извращённая фантазия. Я вижу своих школьных друзей, которых я забыл, которые скурились, спились, которые сидят на наркотиках и им некому сказать о том, что это вредит здоровью. Я вижу своих коллег, которые отдали многое, чтобы я не пользовался таким успехом. Я бегу сквозь все эти лица к той, что любит меня, бегу отбиваясь от жадных рук и в этой кричащей пустоте. Бегу и успокаиваюсь только у неё на руках. Вижу её улыбку и расслабляюсь. Я больше не боюсь. Любовь защищает меня, счастье защищает меня. Я вижу за её плечом новую жизнь — насыщенную и наполненную светом. Я знаю, что там я смогу начать всё заново...и я просыпаюсь от её прикосновения.

Она уходит рано утром, когда я ещё нахожусь в состоянии томной дрёмы. Я лежу ещё несколько минут, а потом тоже встаю, потому что сон куда-то пропадает. Внезапно звонит телефон, просто разрывается. Я смотрю на часы и удивляюсь, кто может звонить мне в такую рань. Подхожу и беру трубку, слыша уже знакомый голос.

— Ты всё же нашёл то, что искал? — голос смеётся.

— Наверное, — у меня сейчас нет настроения с ним спорить.

— Не хочешь сказать мне спасибо?

— За что? За то, что из-за тебя я два месяца ходил на ушах?

— За то, что разнообразил твою скучную жизнь и помог найти свою любовь.

— Любви нет, — говорю по инерции, особо сам, не веря в свои слова.

— Конечно, — видно, что он тоже не настроен спорить, — как хочешь. Но тебя всё устраивает?

— Да, только я не понимаю, причём здесь ты?!

— А понимает ли твоя новая знакомая, — он называет мне её имя, и я снова удивляюсь.

— Откуда ты знаешь, как её зовут?

— Ты всё ещё не хочешь поблагодарить меня?

— Теперь, я уже не знаю, — я думаю, — кто ты?

— Ты знаешь, просто не хочешь в это поверить, — я представляю его таким, каким видел в клубе. С маленькими крылышками за спиной. — Ты начинаешь понимать...

— Неужели, — думаю, что схожу с ума, — чудес не бывает...

— Конечно, нет, кто тут говорит о чудесах, — он смеётся. — Мы говорим о совершенно обычных вещах.

— Ты всё это утроил. И с этой проверкой возле магазина?

— Прости, да. Иногда я люблю пошалить. Сколько бы не прошло времени, в душе я всё ещё капризный ребёнок, — он снова смеётся, и я представляю, как выглядит его лысина.

— Спасибо, — я выдавливаю из себя благодарность, хотя всё ещё не могу поверить.

— Что-то не слышу искренности...

— Спасибо, — говорю уже нормально...

— Пожалуйста, надеюсь, что старался не зря...

— Хочется верить, что ты всё ещё метко стреляешь..., — я улыбаюсь.

— Не жалуюсь, — он смеётся, — не хочу говорить "прощай", скажу до свидания...

-До свидания, — жду, когда он повесит трубку. Представляю, как он входит из телефонной будки под моим домом, расправляет свои маленькие крылышки и поправляет маленький колчан за спиной, а потом взлетает в воздух, потому что сверху намного лучше видно сердца и в них намного легче попасть. Такая уж у него работа...

Сегодня я встретился с моим другом. Мы посидели, поговорили, выпили немного и прекрасно провели время вместе. Последнее время я стал возвращаться к ценностям, которые раньше не имели для меня такого значения. Я начал задумываться о многом и думать, что пора изменить свой образ жизни. Мне захотелось тишины...Потом я поехал в гости к сестре. Я уже очень давно не видел её, поэтому, когда она пригласила меня на чашку чая, то я с удовольствием согласился. Она сделала красивую перестановку и новую причёску, выглядела помолодевшей и отдохнувшей.

— Ты дописал свою книгу?

— Почти, — говорю я, — осталось несколько последних штрихов.

— Дашь почитать?

— Конечно, ведь пишу её для тебя...

Придя домой, я сел за компьютер и довёл свою книгу до конца. Я написал книгу для сестры, хотя собирался писать её для себя. Сам того не понимая, я выполнил ещё один заказ. Писал про то, что никогда не нравилось мне: про рыцарей и всякую фигню. Писал про любовь, которая была в моей жизни, и пытался спрятаться за страницами, набирая там обрывки своей боли. Я окончательно умер как писатель, разучившись писать то, что я хотел написать. Я не знал больше, как это делать. И я не жалел себя, просто сделав это своей профессией, я присоединился к долгой очереди тех, кто продали свой талант. Может быть эта книга, которую я написал, и понравиться моей сестре, может быть, она понравиться ещё кому-то, но это не я, не то, что я хотел сказать, а то, что меня заставили сказать обстоятельства и желания моих близких. Не исключено, что моя великая книга ещё впереди, что моя профессия надоест мне и займусь чем-нибудь другим, заброшу журналистику и уеду в провинцию, чтобы на природе спокойно подумать о философии. Может быть, когда-нибудь мне будет не стыдно сказать правду, написать свою автобиографию и рассказать там обо всём, что случилось со мной. Может быть, когда-нибудь я действительно стану писателем, а не пустышкой, которую все используют в своих интересах. Я выйду из прикрытия своих исписанных страниц и научусь жить в мире людей, в котором я не властен над сюжетом и в котором я должен жить по законам и правилам, которые тоже придумал не я. Мне абсолютно не жаль себя, наверное, просто каждый получает по заслугам. Нельзя в жизни иметь всё, нельзя жить без разочарований и нельзя жить без любви.

Я слышу, как она открывает дверь своим ключом. Мне приятен этот звук. Я не знаю, буду ли я долго с ней, люблю ли я её, и не обманул ли меня маленький озорник со стрелами. Время покажет. Пока меня всё устраивает, и я не хочу ничего менять. Первый раз в жизни намечается какая-то определённость, и я доволен. Она кладёт руки мне на плечи, и я закрываю глаза. Я вдыхаю её волосы, аромат её духов и сладость её поцелуя. А потом я ставлю в своём произведении последнюю точку, вспоминаю всех своих героев и думаю, что хотя бы частичку себя я всё же вложил в эту книгу. Возвращаюсь в самое начало и пишу название, которое придумал только что — "Ловец зеркал".

Январь — Март, Май — Июнь 2003 года.

Оглавление

66