Кольцо Кощея

— Хозяин, — до боли знакомый голос раздался в опустевшем помещении, — попить и поесть... да не скупись. Кстати, где твоя жена?

— Ушла она, — немного заискивающе произнес мужик, который успел притащить простой деревянный табурет и усесться возле входа на кухню.

— Это хорошо, — довольно произнес посититель. — А то я не люблю бабский вой.

— Соловей! — пораженно пробормотал Небоська, во все глаза уставившись на разбойника. Так как я сидел спиною и видеть не мог новых посетителей, то решил развернуться. Разбойник, как и три его коллеги по ремеслу, носил свой обычный наряд — рубаха, штаны, и жилетка из волчьей шкуры (и не жарко им?). Но вместо лаптей щеголял в красных сафьяновых сапогах и был перепоясан широким кожаным ремнем. За этот ремень были засунуты два изогнутых ножа.

Мое движение не осталось незамеченным Соловьем с оборотнями, но вот узнать меня не смог под наведенными чарами.

— О, гусляр! — довольно воскликнул он, рассмотрев гусли. — Ну-ка, старик, сбацай что-нибудь.

Сбацай? Хм, интересно, это я принес новенькие словечки, или они и до этого тут имели хождение?

— Занят, — отвернулся я от него, собирая остатки вкусной каши с краев тарелки.

— Что? — удивился Соловей. — Ты не хочешь спеть балладу или сказание? Не хочешь мне, или вообще нет желания?

— Тебе не все равно? — буркнул я, отставляя тарелку и поднимаясь из-за стола. — Сказал занят, значит — не буду.

Обиженный в присутствии своих подчиненных и хозяина трактира Соловей от возмущения не смог вымолвить слов, зато не утратил своей прыткости. Подскочив ко мне, он протянул вперед руку и ухватил за бороду:

— Да я тебя...

И в шоке застыл, уставившись на половину бороды в своем кулаке и переводя взгляд на мой подбородок и щеки, на которых абсолютно не отразилась эта потеря — как была борода по пояс, такой и осталась.

— Это что? — спросил Соловей, больше всего похожий на человека, двинутого пыльным мешком из-за угла.

— Борода, конечно, — удивился Авоська. — Соловей, совсем одичал на своем дубу? Да и царя не признать, да еще и за бороду хватать...

— Кощей?! — выпустил из кулака остатки тающей в воздухе бороды Соловей. — Я... это...

— Это, — передразнил я его, кипя от гнева и сжимая кулак. — То. Вот, получи за неуважение к старшим.

От моей затрещины разбойник улетел к своему столу, собрав в одну кучу и стол, и лавки, и оборотней. Одновременно с грохотом, произведенным упавшим Соловьем, позади раздалось сдавленное 'Кощей' и резкий стук чего-то тяжелого о пол. Оглянувшись, я увидел упавший табурет вместе с мужиком, на которого сильно подействовало мое имя и присутствие в заведении.

— Слабак, — пренебрежительно отозвался о нем Авоська, посмотрев на вздернутые вверх ноги над табуретом. — Царь, а теперь можно называть тебя царем?

— Можно, — махнул я рукою, давая добро на прежнее чествование и размышляя о наказании Соловья. При виде копошащейся кучи под столом — ни один не желал первым вылезать из кучи-малы, опасаясь попасть под раздачу — у меня проскочил в голове отрывок из любимого фильма. Помимо воли по лицу стала растягиваться улыбка, при виде которой Соловей, решивший было подняться, стал уползать под лавку.

— Предложений вроде 'а может, не надо?' слышать не хочу, — проговорил я, с помощью магии поднимая всю четверку в воздух и сдергивая ремень Соловья. — Надо, Федя, надо.

При взгляде на живописную четверку, стойко переносившую экзекуции, я припомнил еще парочку известных афоризмов и присказок, пришедших к нам из синематографа.

— Один за всех! И все за одного, — провозгласил я. Рядом довольно потирали руки братцы-домовые, которые не забыли поползновений оборотней с кольями на их...здоровье.

— Авось узнаешь, как на царя кричать!

— Небось запомнишь, как Кощея за бороду дергать!

Потом они оба исчезли и появились только через пяток минут, когда я решил оставить ремень и пятые точки оборотней в покое. С жутко довольным видом Авоська и Небоська затащили через кухню четыре толстых жердины с небрежно заостренными концами. Наверное, из ограды выдрали — видел там я нечто похожее.

— Вот, — скалясь во все тридцать два зуба, сказал Авоська, — теперь и казнить можно!

Думается мне, что свой давний страх домовые еще не единожды будут вымещать на оборотнях. Те, во главе с Соловьем, сделали такие умоляющие глаза, что будь здесь мультипликационный кот из известного заграничного мультфильма, он бы нервно попросил сигарету и отошел в сторону покурить.

— Ладно, — махнул я рукой, не собираясь даже в мыслях исполнить наказание, — на первый раз прощаю.

С небольшим грохотом наказанные приземлись на пол и шустро рванули к входной двери. Скрывшись за ней, они вернулись полминуты спустя с еще более встревоженными лицами.

— Дружина там княжеская, царь, — сообщил мне Соловей, косясь на улицу, — уходить надо.

— Уходи, — пожал я плечами, уверенный в своей маскировке, — только учти — эта порка не полное наказание. Еще и штраф с тебя...две, нет, три телеги с золотом. Все, иди.

— На моих последних словах у Соловья отвисла челюсть и округлились глаза. В таком виде он и исчез на кухне, не забыв прихватить свой ремень и ножи, выпавшие на пол.

— Царь, — тронул меня за рукав Авоська, — а мы что делать будем?

— Выйдем через главный вход, — спокойно ответил я, направляясь к двери на улицу, — как все нормальные и порядочные люди.

Дружины княжеской, про которую упомянул Соловей, было человек под тридцать. Все здоровенные, рослые воины на крепких мохнатых скакунах. У каждого на боку болтался или меч, или боевой топор, причем последних было больше. Это я позже узнал, что по своим качествам топор в умелых руках поопаснее меча будет, а тогда пренебрежительно хмыкнул под нос 'дровосеки'.

Кроме всадников там присутствовали еще и несколько крытых повозок, одна из которых была излишне красочно украшенной. Как раз в тот момент, когда я ее рассматривал, парчовый полог откинулся в сторону и из недр повозки показалась стройная девичья фигурка.

— Воевода, мы где? — немного сонный, но не потерявший звонкости голос девушки обратился к кому-то из дружины. В ответ на эти слова рядом с повозкой возник массивный бородач в сплошном панцире поверх кольчуги и протянул руку, предлагая помощь пассажирке в выходе под открытое небо:

— В трактире одной деревушке нашего княжества. Даст Бог, к вечеру батюшку вашего увидим.

От помощи девушка отказалась, обижено фыркнув и ловко спрыгнув на землю. На миг промелькнула мысль, что запутается в своих одеждах, но ничего подобного не случилось. На месте традиционного сарафана оказалась почти мужская одежда. Широкие стянутые на лодыжках штаны-шальвары, рубашка с дутыми манжетами и что-то вроде жилетки с намеком на рукава. На голове ничего не было, если не считать толстую, длинную русую косу и тонкий серебряный ободок с несколькими жемчужинами.

— Поскорей бы, — потянулась она, заставив ближайших воинов из молодых смущенно опустить глаза, — а то устала трястись в этой телеге. Почему мне нельзя нормально на лошадь сесть?

— Не положено, — коротко ответил воевода. — И еще, княжна, надо бы сменить одеяние на более приличное. Не по правилам, когда девица в мужском платье ходит. Еще бы доспех одела воинский.

— А и одену, — притопнула ногою девушка, глянув в глаза собеседника. Потом развернулась и быстро пошла в трактир, пройдя совсем рядом со мною.

— Здравствуй, дедушка, — вежливо поприветствовала она меня.

— Здравствуй, деву... девица красная, — исправил свое первоначальное обращение на более привычное к данному месту. Или не совсем привычное, иначе почему та на меня так удивленно глянула. Впрочем, продолжения разговора не было, и девушка скрылась в помещении трактира. Следом проскочили несколько дружинников, оберегая княжну. Так, надо поскорее сматывать удочки, пока не появились ненужные вопросы — хозяин до сих пор в отключке лежит, да еще и беспорядок за одним из столов...

А вот с уходом возникли определенные задержки. Мой лук, спрятанный под иллюзией гуслей, привлек внимание воеводы. Рассмотрев всю нашу компанию, воин решительно направился к нам.

— День добрый, — поприветствовал он нас и сразу же перешел к делу. — Что за новости сказать сможешь, что узнал, пока по дорогам и деревням ходил? Или былину новую...

— Спешу я, добрый человек, — решил отказаться от профессии разносчика сплетней, — люди меня ждут не дождутся, а я и срок крайний уже истратил.

— Так мои вои могут с ветерком доставить, — пообещал мне воевода, — а ты развлечешь нас. Давно мы родного языка не слыхали, пока в странах заморских были.

— Не могу, воевода, — прижал я руки в груди в умоляющем жесте, — не могу. Да и стар я для седел и повозок, не выдержат мои кости эдакой тряски.

Угу, довезут они, как же. Представляю их удивление, когда подвезут меня к стенам замка, а оттуда мне навстречу толпа нечисти выскочит. Впечатлений хватит надолго...

— Как скажешь, — покачал головою воевода, — неволить не стану.

И тут я увидел небольшую, размером с ладонь, пластинку с закругленными краями. Она свисала с шеи бородача на тонком шнурке. Она была ЗОЛОТАЯ!

— Дай обниму тебя, храбрый воин, — сделал я шаг вперед, опуская руки тому на плече. Если тот и удивился моему поведению, то вида не показал, в свою очередь облапив меня ручищами. Золотая пластина прилипла к моей груди и была аккуратно отделена от концов шнурка. Длинная и густая борода помогла скрыть этот процесс и прикрыла золото от посторонних взглядов. Когда мы с воеводой отпустили друг дружку, на его груди красовалась иллюзионная копия пластинки.

— Прощай, воевода, — поторопился я расстаться с воином и быстро зашагал по улице, забирая в сторону. Как только дома скрыли меня от ненужных взглядом дружинников, я рванул со всех ног к лесу.

— Ходу, парни, ходу, — поторопил я домовых, — иначе влындят нам за кражу чужой собственности.

Возвращаться мы решили тем же путем, что и заходили в деревню. Только обойдем по лесу до тракта, а там и выйдем на дорогу. Насколько хватает моих познаний о местной географии, тут есть два больших тракта. Один новый, более длинный и широко используемый, ведущий к столичному граду. И старый, который заброшен, но все еще остается проходимым. На нем и сидит Соловей со своими работниками топора и дубины, поджидая купцов, что решают сократить путь и проскочить по короткой дороге. Этот тракт проходит совсем недалеко от тех мест, где в чаще и болотах стоит мой замок.

Уже в лесу я отцепил золотую пластину и полюбовался ею. Неплохая вещичка, увесистая. Пластина была удлиненной формы и не очень толстая, но и не тонкая. В паре мест я заметил несколько насечек, словно от этого золотого предмета отрубали какую-то часть.

— Гривна, — прояснил название моего трофея. — Воевода будет недоволен такой потерей, это же княжеский подарок.

Угу, недоволен. А ведь иллюзия пропадет уже в трактире или чуть позже, если долго там не просидят. Значит, в подозреваемых будет хозяин, тому и достанутся все горячие. Жалко будет только хозяйку, которая нас накормила без всякой мысли о прибытке. И не объедками. С подобными людьми мне не приходилось сталкиваться в своем мире, наверное, и не осталось уже таких. Именно за это и не любит русский народ весь прочий мир. Ну, никак в их мозгах, насквозь пропитанных мыслями о прибыли и капиталистическом общении, не может родиться мысль, что можно поделиться с кем-то просто так, без дальнейшей отдачи. Так и живут по принципу 'ты мне, я тебе', скрежеща зубами от злости, что не все такие оскотинившиеся. Даже их хваленая благотворительность имеет под собою мысли о прибыли. Будь она моральная, экономическая, рассчитывающая на рекламу...

— Царь, — оторвал меня от грустных мыслей Авоська, — а что за слова ты говорил, когда Соловья порол? 'Надо , Федя, надо...' он же не Федор, а Соловей? Или это чары такие?

— Угу, — не собираясь пересказывать сейчас комедию, так как подозревал, что потом придется разъяснять принцип кинематографии, а потом опять переходить к пересказу фильма, — очень сильные чары. Заставляют любого наказуемого осознать степень своей вины и терять сознание при виде своего шефа.

— А... — начал открывать рот домовой, но я его перебил.

— А про шефа как-нибудь в другой раз, — сказал я Авоське, — сейчас до замка пошли — чую, что еще не скоро там окажемся.

Глава 9

Домовые исчезли в тот же миг, как я переступил полосу тени от ворот своего замка. Только что устало пыхтели за моей спиною, и вот уже поблизости никого. Пожав плечами, я отправился к Яге собираясь поинтересоваться по поводу последних новостей, что произошли (или могли произойти) за мое отсутствие.

Бабка меня ждала и, судя по недовольным искоркам в ее глазах, не с расспросами насчет охоты. Неужели успела узнать, как я прилюдно выпорол Соловья? Хм, вроде не должна по времени, и Соловью нет интереса об этом рассказать. Но разговор пошел про другое.

— Эх, Кощей, Кощей, — грустно покачала головою бабка, положив на лавку передо мною две стрелы. Одна вся сырая, с чешуйками налипшей ряски и измазанная в грязи...или иле. Вторая была более чистая, если не считать нескольких светлых потеков чего-то непонятного. При ближайшем рассмотрении это оказалась смола.

— И? — непонимающе посмотрел я на Ягу.

— Твои стрелы, Кощей? — поинтересовалась та.

— Вроде бы мои, — пожал я плечами, присматриваясь получше. — Ну да, мои...а что случилось-то?

— А то, — пояснила мне Яга, присаживаясь на лавку, смахнув перед этим стрелы, которые я положил назад, — что прямо перед твоим приходом ко мне пришли Водяной и Леший вот с этими стрелами...которые торчали из не совсем приличного места.

— Откуда, откуда? — заинтересовался я и взглядом на себе указал приблизительное место попадания.

— Да, — кивнула она мне, — туда-то ты им и попал. Ох и ругались они, ругались. Пока я не осерчала и не выгнала их взашей — достали трясти у меня перед глазами своими...спинами.

На последних словах я не выдержал и заржал, как сумасшедший. Картина, только что нарисованная бабкой, стояла перед глазами как живая.

— Ха-ха, — заливался я, с трудом держась на ногах, — не могу... лопну сейчас! Бабуля, если придут опять, то гони их. На царевн-лягушек и купеческих дочек они не похожи никак.

Непонятная фраза заинтересовала Ягу, так же, как и мой смех. Поэтому любопытная Яга потребовала все пояснить. После моего рассказа она присоединилась ко мне, тихонечко посмеиваясь рядом со мною своим суховатым старческим смехом. Заскочившие на кухню домовые, увидев такую картину, когда два известных злодея смеются над чем-то непонятным, выкатили глаза и рванули обратно. Не знаю, что они там подумали, но точно не о нашем отличном настроении и не про новый анекдот.

— Ой, — вытерла платком уголки глаз, бабка, — если русалки и кикиморы прослышат про эту историю, то засмеют стариков. Им же прохода на век-другой не будет от шуток и смеха. Ты иди, Кощей, иди, все равно обед еще не сготовился — не ждала тебя так быстро с охоты, да эти...подстреленные, время отняли.